Накануне Судного дня Кеннет Балмер

        Молодой ловелас Джек Уолли, сопровождающий груз компьютеров на космическом корабле, неожиданно попадает на неизвестную планету. Эта планета, на которой неведомая сила дает ее жителям почти любые вещи, надо лишь попросить ее об этом вслух. И ещё - на этой планете последние пару десятков лет перестали рождаться дети.

        Кеннет Балмер

«Накануне Судного дня»

        I

        Приближалось лето, приближалось то время, когда розы окутают перлогу своим пышным цветом, а пока по стенам ее свисали лишь засохшие стебли, словно сброшенные путы уходящей зимы. Глубокий снег покрывал шесть из семи вершин Маникоро, и близился тот миг, когда бурлящий, искрящийся белой пеной поток устремится вниз, чтобы наполнить ручьи и разбудить краски погруженной в зимнюю спячку земли. Мир снова возвращался к жизни.
        Эта перспектива наполняла сердце Керит тоской.
        С угрюмой нерешительностью она постукивала хрустальной туфелькой по каменным плитам, где зеленый мох шарил проворными липкими щупальцами в поисках муравьев и жуков, подбиравших крошки, упавшие со стола во время завтрака. Стол был со вкусом размещен на террасе так, чтобы с восходом солнца его касался первый же луч, а глаза могли отдохнуть, наслаждаясь красотами обнесенного оградой сада. Но и эти красоты, и солнечный свет, и грядущее пробуждение жизни, и даже самозабвенная суета насекомых казались сейчас всего лишь насмешкой.
        Муравьи и жуки всегда преобладали в этом бесконечном потоке живности, стремительно несшейся прямо в пасть терпеливому мху. Когда-то эти каменные плиты поливали гербицидом. Когда-то - но не теперь. Керит раздраженно отвернулась, бросив насекомых на произвол судьбы. В конце концов, они были счастливее людей её страны
        - беспечно размножаясь, они не ведали причин своего конца.
        Изящной, изысканно бледной и не обремененной драгоценностями ручкой она приподняла стакан с остатками молока. Длинная шея принцессы, открытая и беззащитная, вытянулась еще немного, когда она начала пить. Голубое, без пояса, платье, лишённое всяких украшений, свободно облегало фигуру. Блистательная, она была подобна первой летней розе с капельками росы на лепестках - едва распустившейся, трепетной и несмелой.
        Джарфон из Тривеса одним махом отправил в рот кусок печенья, и его обрамленные густой растительностью губы сомкнулись, закрыв ряд крепких ровных зубов. Упругие желваки ритмично задвигались под грубой кожей в такт неспешным жевательным движениям.
        Он отхлебнул молока и произнес:

        - Госпожа моя! Наше бедственное положение тревожит меня больше, чем любого из ваших подданных. Но мы должны мужественно продолжать борьбу. Посланец…

        - Мужество! - Принцесса Керит поморщилась. Ее пальцы крошили печенье для суетившихся под стулом муравьев. - Моему народу мужества не занимать. Но я не понимаю, для чего это нужно.

        - Мы должны встретить нашу судьбу…

        - Знаю. - Она быстро встала, и ее золотисто-рыжие волосы рассыпались, образовав вокруг головы светлую огненную паутинку. - Мужественно и с достоинством, спокойно и величественно - как эти жалкие муравьи, слепо бегущие у меня под ногами.

        - О нет, моя госпожа! - Джарфон из Тривеса тоже поднялся. Приличия запрещали сидеть перед стоящей дамой - не важно, была ли эта дама владычицей Брианона или простой горожанкой. Мучения принцессы опечалили его. - Эти муравьи ничего не знают о грозящей им смерти, и они не прекращают своей работы до последнего мгновения. Мы, люди, не можем оказаться слабее их.

        - Так что же с посланцем, Джарфон?

        - Еще не прибыл.
        Она вцепилась в спинку стула.

        - Я надеялась, что на этот раз…

        - Та женщина опоздала всего на десять дней. Мы возлагаем свои надежды на столь хрупкие вещи, что даже небольшая заминка заставляет нас страдать, предчувствуя неудачу.
        Керит вздохнула, и в этом вздохе отразилось безмерное отчаяние, словно саваном окутавшее светлые земли Брианона.

        - Сегодня еще многое предстоит сделать… - Она умолкла, и тень отвращения к себе исказила ее тонкие черты. - Нет, Джарфон. Мы обманываем сами себя, и вы прекрасно это понимаете. Мы даем работу рукам, в надежде отвлечь мысли. Но какой в этом прок?

        - Один день, моя госпожа, всего один день…

        - Мы долго питали надежды, но через девятнадцать лет любая надежда становится просто смешной.
        Джарфон из Тривеса поднял свой короткий ярко-синий плащ и набросил его на плечи, укрепив золотыми застежками - день обещал быть ясным, но лето еще не наступило, и со стороны укутанных снегом древних вершин Маникоро дул ветер. Он попытался найти слова ободрения.

        - Девятнадцать лет для вас долгий срок, моя госпожа, ведь он равен всей вашей жизни. Я же посвятил ожиданию только треть своего пути. И моя надежда, вопреки всему, пока еще теплится.

        - И вы мужественно продолжаете борьбу. - Керит улыбнулась, и благодаря этой улыбке слова ее прозвучали не насмешкой, а сердечной клятвой, скрепляющей дружеский союз двух людей, готовых мужественно и с достоинством - как муравьи - встретить свой конец.

        - Дома на девяносто седьмой улице больше не пригодны для жилья, - помолчав, сказал Джарфон из Тривеса. - Надо переселить людей…

        - Вы - мой главный министр, Джарфон, и я доверяю вам решение всех подобных дел. Раз уж дома не чинятся сами, нам не остается ничего другого, кроме как переселять людей… Надеюсь, все обойдется без осложнений.
        Джарфон знал, что она имела в виду не осложнения материального порядка, ибо с такого рода первобытными пристрастиями на Брианоне давно было покончено. И все же…

        - Ни один человек не может спокойно смотреть, как становится прахом дом, где он жил и где сотни лет, не ведая печали, обитали его предки. Теперь, когда эта трагедия обрушилась на нас, некоторые люди испытывают такую привязанность к материальным благам, над которой только посмеялись бы прежде… прежде вашего рождения.

        - Моего рождения… - Керит запнулась. - Да.

        - Вы родились последней, моя госпожа…

        - Последней… Ах, как бы я хотела, чтобы меня не было вовсе! Не приходить в этот мир, не видеть мук моего народа, не страдать самой вместе с ним… Зачем я родилась на свет - разве только для того, чтобы умереть? Какой же во всем этом смысл?

        - Никто не родится по своему желанию, моя госпожа… Но раз уж мы здесь, нам следует принять это как данное и поступать так, как будто все имеет свой смысл…

        - Смысл! - Она дернула округлым плечиком и решительно направилась к балюстраде, кольцом окружавшей террасу. Там огромный, изумрудно-багряный стихафон спиралью обвивал столбик перил. Его широкие влажные листья сверкали на солнце, а манящие ярко-красные пасти застыли в ожидании. Трупная муха приземлилась на лепесток в поисках нектара, и лепестки сомкнулись - мухи не стало.

        - Какой же в этом смысл для мухи? - хмуро спросила Керит. - Ее смерть ничего не решает.

        - Умей стихафон говорить, он ответил бы на ваш вопрос лучше меня, моя госпожа.

        - Но муха, Джарфон, муха! Конечно, растение поглощает пищу, чтобы стать сильнее, - но при чем здесь муха? Зачем эта жертва?

        - Роль побежденного не менее важна, чем роль победителя.

        - Такое рассуждение - просто банальность, придуманная ради самоуспокоения. Разумеется, раз есть победители, то должны быть и побежденные. Но почему мы, мужчины и женщины Брианона, должны быть жертвами? Почему злой рок обрушился именно на нас? За что?
        Джарфон из Тривеса не мог вынести исполненного муки взгляда своей юной повелительницы.

        - Если бы мы знали это, моя госпожа, мы сделали бы так, чтобы в нашем мире снова рождались дети.
        За желтовато-коричневой стеной безмятежного сада высился Весенний Дворец - сверкающая громада, выстроенная для кратких посещений в периоды скоротечной на этой планете весны, когда жизнь еще только примеряет на себя грядущее летнее великолепие. Широколистные деревья с тяжелыми кронами окружали хрустальные шпили дворца. На карнизах сонно курлыкали голуби. Вокруг нижних террас, где среди бурой рыхлой земли скоро должны были распуститься всевозможные цветы, наблюдалось какое-то движение. Тонкие солнечные блики играли на металлической поверхности лезвий машины-садовника, уже приступившей к работе - оранжевый шарообразный механизм медленно полз, выполняя свои обязанности с безнадежной обреченностью, и эта усталость автомата выглядела куда страшнее, чем вялые движения утомленного человека.
        Три или четыре садовника трудились поодаль, с готовностью отдавая свое время и труд за благосклонность юной повелительницы. Их движения были почти так же проворны и умелы, как и движения машины.

        - Почему мы не можем успокоиться? - спросила Керит, наблюдая, как стихафон медленно расправляет лепестки, призывно полыхавшие багрянцем в лучах утреннего солнца.

        - Потому что мы люди, - ответил Джарфон из Тривеса. Он быстро прошелся по террасе, пытаясь встряхнуться. - Как вы уже заметили, моя госпожа, у нас много дел сегодня. После переселения назначена аудиенция Гильдии пограничников. Затем…

        - Хорошо, мой друг. Я готова. - Керит подобрала свое лазоревое платье, и хрустальные туфельки отважно застучали по каменным плитам. - Несмотря ни на что, мы должны мужественно продолжать борьбу.
        Щемящий, вытягивающий жилы вой огласил окрестности.

        - Предаккеры, - зачем-то пояснил Джарфон из Тривеса.
        Невольно оба они, щурясь от солнца, устремили глаза в светлое утреннее небо. Он крепко сжал ее руку, что было оправдано наличием общей опасности.

        - Да, Джарфон. Вы правы. Конечно, все мы когда-нибудь умрем, но смерть в когтях предаккера…
        Керит содрогнулась от такой мысли.
        Они торопливо зашагали прочь с террасы по желтой кирпичной дороге. Мужчины и женщины - садовники и люди, занимавшиеся исполнением утренних поручений, - все спешили укрыться за стенами Весеннего Дворца. Солнечные лучи струились в прозрачном воздухе, разгоняя остатки ночной дымки, но встревоженные лица придавали общей картине какой-то зловещий оттенок. Никто не бежал. Но никто и не стоял на месте.
        Сирена взвыла последний раз и умолкла.
        Выглянув наружу сквозь высокие, до потолка, окна покоев Прекрасного Мака, Керит успокоилась - теперь от предаккеров ее отделяли прочные стены. С чувством отвращения она приготовилась наблюдать за дальнейшим развитием событий… Стены покоев были расписаны переливающимися красками, образовывавшими причудливый орнамент - цветы мака наслаивались друг на друга, окруженные хитросплетениями стеблей и листьев, и являли собой безудержное буйство бьющей через край жизни. Ей давно хотелось сменить убранство, но теперь, когда дома людей не чинились, она не могла позволить себе такого легкомысленного занятия, как переустройство интерьера.
        Над плоской кроной поросшего лишайником дерева появились две черные точки - крошечные и далекие, но дерзко летевшие прямо ко Дворцу.

        - Вон они! - воскликнул Джарфон из Тривеса.

        - У вас есть бинокль? - спросила Керит.

        - Одну минуточку, моя госпожа. - Джарфон из Тривеса обвел взором помещение. На высоком тонконогом столике расположились графин с теплым фаллонийским вином и полдюжины изящных стеклянных бокалов, игравших на солнце радужными бликами. Бесшумно ступая по лилово-малиновому ковру, он быстро приблизился к столику, выбрал два бокала, положил их набок и прижал вплотную друг к другу.
        Секунду он постоял словно человек, погруженный в глубокое раздумье, затем быстро нагнулся, поднял со стола полевой бинокль и протянул его принцессе Керит.

        - Благодарю вас, Джарфон. - Она поднесла бинокль к глазам и, подкрутив регулировочный винт, поймала в фокусе две зловещие точки. И тут же на фоне голубой дымки возникли два жутких омерзительных существа.
        Джарфон из Тривеса положил ей руку на плечо - это снова была рука друга, стремящегося поддержать ее.

        - Предаккеры не слишком хороши собой, моя госпожа.

        - Да уж. - Она протянула бинокль главному министру, и он, сдвинув темные брови, приблизил глаза к окулярам.

        - Две молодые особи, - произнес он строго. - Юная парочка. Решили слетать за легкой добычей, прежде чем начать высиживать потомство. - Он стиснул бинокль так, что побелели костяшки пальцев. - Надо отыскать гнездо этих бестий. Сейчас же пошлем экспедицию и всю нечисть…

        - К чему такое беспокойство, Джарфон? Когда мы… уйдем, останутся хотя бы предаккеры.

        - Благородный порыв, но я его не разделяю.
        Он протянул ей бинокль, но в нем уже не было необходимости; хищники быстро приближались ко Дворцу. Принцесса Керит промолчала. Предаккеры были огромными, сильными тварями, способными в одиночку поднять целую овцу, и им ничего не стоило размозжить человеку череп - да так, чтобы мозги брызнули во все стороны. Покрытые чешуей и наростами когтистые птицы, с сизыми кожистыми шеями и ярко-алыми широко разинутыми клювами, откуда время от времени высовывались раздвоенные языки, шумно хлопали крыльями, и каждый взмах походил на удар огромного мясницкого топора.
        Находясь под защитой хрустальных стен, Керит не чувствовала страха. Но отвращение ко всему безобразному, жестокому, злобному в ее стране наполняло мысли принцессы печалью. Она стояла возле окна, стройная и худощавая, одной рукой держась за пышную цвета слоновой кости гардину, а другую прижав к груди.
        Вдруг Джарфон из Тривеса снова поднес бинокль к глазам и начал крутить винт. Лицо его напряженно сморщилось, и щеки покрылись желтыми пятнами.

        - Что случилось, Джарфон?
        Он рывком опустил бинокль. Керит посмотрела вниз, оглядывая то место, над которым, выискивая добычу, кружили предаккеры. По извилистой дороге из желтого кирпича, вздымая облако пыли, мчался всадник. Он приник телом к шее лошади, и плащ колыхался у него за спиной, словно подрезанные крылья. Керит могла ясно различить белый треугольник его лица, видневшийся из-под низкой, с полями, шляпы.

        - Посланец! - выдохнул Джарфон из Тривеса.
        Лошадь неслась беззвучно - одинокая маленькая фигурка посреди обезлюдевшего пространства. Первый предаккер замедлил свой круговой полет и начал складывать блестящие крылья.

        - Нет… - прошептала Керит, принцесса Брианона. Злая ирония ситуации была очевидна.
«Нет», - подумала она с содроганием: сам посланец, в неистовом отчаянии пришпоривавший коня, не мог ощущать этого, но они, так ждавшие его возвращения, заранее знали, что доставленные им известия не принесут радости. Теперь же из-за их бессмысленной затеи всадник находился на волосок от гибели. Как и всякий здравомыслящий человек, Керит ненавидела напрасные жертвы.

        - Если он сумеет невредимым доскакать до верстового столба, - прорычал главный министр, сдерживая ярость и нетерпение, - то окажется под нашим прикрытием. Как хорошо, моя госпожа, что я настоял в этом году на размещении отряда ваших стражников в Весеннем Дворце…

        - Да, да, Джарфон. - Керит прикусила губу и в чудовищном напряжении стиснула гардину цвета слоновой кости. - Вы были, как всегда, правы.
        Джарфон из Тривеса наблюдал за фигурой, летевшей во весь опор по широкой пыльной кирпичной дороге, и на его мужественном бородатом лице промелькнула тень сожаления о том, что он был в три раза старше принцессы. Образ мчащегося ради своей жизни посланца вызвал в нем привычный приступ тоски. Здесь, в обреченном Брианоне, они все неслись вперед ради спасения жизни, но у финишного столба их поджидал лишь хмуро осклабившийся череп.
        Семь стражников бегом спустились во внутренний двор, откуда семьдесят девять ступеней лестницы вели к западному порталу Весеннего Дворца, и начали сновать среди бликов и теней опалового мозаичного панно. Их движения были быстры и точны. Каждый действовал с той аккуратностью, какая обретается после долгих часов муштры на плацу. Впрочем, дело было даже не столько в усердных тренировках, сколько в укоренившейся привычке жителей Брианона к завершенности и точности, к безукоризненному исполнению всякой, пусть и ничтожнейшей будничной работы.
        На фоне ладно скроенных желтых туник и классического изгиба бронзовых шлемов черная с голубым отливом сталь их тяжелого оружия смотрелась подобно кровоподтеку на женской щеке.

        - Они могут прошить насквозь эту тварь, если она залетит за верстовой столб, - произнес Джарфон из Тривеса с некоторым удовлетворением.
        Первый предаккер стремительно пошел вниз.
        Сержант, командовавший сторожевым отрядом, отдал приказ открыть огонь, и эхо его зычного голоса прокатилось по всем семидесяти девяти ступеням. Семь пальцев нажали спусковые крючки. Лязгнули семь замков. Семь луков обратили свою затаенную силу в удар тетивы. Мелькнули семь стрел.
        Где-то среди ухоженных полей, окаймлявших желтую кирпичную дорогу, между верстовым столбом и двором семь стрел вонзились в землю, глубоко ушли в жирный чернозем, чтобы вернуться на поверхность нескоро, возможно лишь месяцы спустя, когда садовник, двигаясь между грядками, с ворчанием наткнется на них своей мотыгой.

        - Слишком близко, - простонала Керит.

        - Это только для острастки. - Джарфон из Тривеса чувствовал сильное желание самостоятельно натянуть арбалет, прицелиться, нажать спусковой крючок… Но ни один арбалет Брианона не мог поразить быстро снижающегося хищника на таком расстоянии.

        - Хоть бы какое-нибудь укрытие… - В голосе Керит звучало презрение к себе. - Мы должны позаботиться о строительстве укрытий вдоль дороги, Джарфон. С каждым годом предаккеры становятся все наглее и опаснее. Я боюсь, это не последний…

        - Смотрите!
        Предаккер наполовину сложил крылья. Его затянувшийся спуск перешел из плавного скольжения в стремительный бросок. Пасть широко раскрылась, обнажая ярко-красное нутро. Посланец выставил руку, пытаясь закрыться от удара, затем попробовал соскользнуть вниз под живот лошади. Но было уже поздно - лязгнули челюсти, и тяжелый удар когтистой лапы обрушился на него.
        Керит отвернулась.
        Слезы застыли на ее щеках подобно жемчужинам.

        - С ним все кончено, - глухо произнес Джарфон из Тривеса.

        - Напрасная жертва, - ответила Керит, чувствуя приступ ненависти к себе, к тому жалкому положению, в котором оказалась ее измученная страна, к предаккеру… - Бедняга…
        На желтой кирпичной дороге осталось лишь блестящее темное пятно.
        Ошалевшая от страха лошадь поскакала одна, делая большие прыжки, широко раздувая ноздри и дико вращая огненными шарами глаз.
        Смуглая женщина в простом зеленом платье вошла в Покои Прекрасных Маков. Ее округлое, с гладкой кожей лицо выражало тревогу и сострадание, но движения коренастого тела были спокойны и уверенны.

        - Пойдемте отсюда, моя госпожа… Я приготовила немного согревающего…
        Керит обернулась и положила свою хрупкую ладонь на плечо женщины.

        - Ровена… Дорогая Ровена. Да… Благодарю тебя.
        Джарфон из Тривеса отложил бинокль.

        - Да, Ровена, спасибо, что ты пришла. Принцессе очень тяжело. Я встречусь с представителями Гильдии пограничников и все им объясню. Не позволяй твоей хозяйке волноваться… И дай мне знать, когда она полностью оправится.

        - Благодарю вас. Так будет лучше всего. Я уверена, они поймут.
        Когда принцесса Керит, ведомая под руку ее старой кормилицей, покинула Покои Прекрасных Маков, Джарфон из Тривеса провел по волосам рукой и задумался. Пограничники поймут. Они должны понять.
        Весь Брианон испытывал чувство любви и преданности к принцессе Керит. Да, пограничники поймут.
        Но кто может понять, откуда это бедствие обрушилось на Брианон? Есть ли в мире хоть один человек, который знает ответ?
        II

        Звездные корабли не место для интриг - тем более если они заканчиваются неудачей.

        - О Господи! - простонал Джек Уолли.
        Он сидел, забившись в дальний угол самого глубокого трюма солтерранского звездолета «Басенто», и, обхватив колени, ждал, что главный инженер со своей жуткой монтировкой наконец-таки доберется до него.
        А ведь как хорошо все начиналось! Однажды вечером, во время прогулки под звездами, Мэйзи д'Анджело - миловидная девушка с соблазнительной фигуркой, путешествовавшая в компании со своей престарелой теткой, - вздохнула и, надув губки, крепко сжала его руку.

        - Ах, Джек, - сказала она простодушно. - Я вынуждена торчать с моей глупой старой тетушкой за столом третьего помощника - там и словом-то не с кем перекинуться. Думаю, они могли бы посадить меня за стол капитана.

        - Просто обязаны были, - Джек Уолли произнес это с непринужденной галантностью, обнимая ее за талию и предвкушая следующее смелое движение. - Ты заслуживаешь и много большего, звездочка моя.

        - О'кэй…
        Он не стал говорить, что его самого определили за стол четвертого помощника начальника хозяйственной части. Это было бы слишком грубо, да и небезопасно - ведь Джек еще не добился решительной победы над этой девушкой.

        - За столом капитана царит эта жуткая рыжеволосая стерва - юная леди Диана Даркстер. Да еще какая-то перезрелая милашка с Венеры, жирная и слюнявая. А я прозябаю за столом третьего помощника. - Она слегка повернула локоть, и ему удалось продвинусь руку еще дальше. - Это просто несправедливо, Джек, правда, несправедливо.

        - Конечно, моя звездная куколка.

        - Ну, а ты разве ничего не собираешься предпринять? - Мэйзи резко повернулась, и ее острый локоток впился ему в запястье, прервав очередное смелое движение. - Я хочу спросить, Джек, дорогой, ты ведь меня действительно любишь, правда?

        - Ну, разумеется, Мэйзи! Что за глупый вопрос. Давай пройдем вон туда, где звезды светят ярче…

        - Это потому, что корабельные огни там выключены. Уж не думаешь ли ты, что молодая воспитанная леди станет сидеть с тобой в темноте, Джек Уолли?
        Уолли с трудом сдерживал охватившее его от близости успеха возбуждение. На этот раз, похоже, все должно было удаться.
        Космический бродяга, молодой повеса, Джек был из тех, кто не упустит своего и не думает о счете до той поры, пока его не предъявят. Да и в свои двадцать с небольшим он вечно с трудом наскребал средства для оплаты. Впрочем, Мэйзи д'Анджело представлялась ему не слитком дорогостоящей штучкой. Ну, хочет она сидеть за капитанским столиком - так он ей это устроит и получит взамен неплохую награду.
        Мэйзи поплотнее укутала обнаженные плечи легкой шалью из искусственного шелка, накинутой поверх пышного ярко-розового платья. Откуда-то изнутри корабля неслись опьяняющие звуки танцевальной вечеринки - хлопанье пробок, ритмичное глухое постукивание в такт монотонному завыванию проигрывателя, ровный гул старающихся перекричать друг друга голосов. Она выглядела очаровательной и желанной, а ее маленькая прихоть казалась Уолли ничтожной платой за такой лакомый кусочек.

        - Не волнуйся, мой звездный цветочек. Ты будешь сидеть за столом капитана, или я не Джек Уолли.

        - Ах, Джек… правда? - Она заволновалась-. - А ты сможешь? Но как?

        - Предоставь это мне. Пойдем присядем вон там на минутку, чтобы я мог немного поразмыслить…

        - Присядем только для того, чтобы ты мог поразмыслить?

        - Ну… - протянул Джек Уолли.
        И вот поэтому теперь он торчал здесь, в корабельном трюме, а главный инженер разыскивал его повсюду, размахивая своей жуткой монтировкой. Этой монтировкой можно было запросто снести человеку череп. Или сделать его калекой на всю жизнь. Уолли крепко обхватил колени и задрожал. Да будь прокляты все пустоголовые милашки в галактике!
        Бесконечные улыбки, подчеркнутая вежливость, наспех прилизанные волосы - все это, разумеется, было обрушено на мисс Диану Даркстер, которая, в свою очередь, смотрела на Джека так, будто перед ней приоткрыли бачок с помоями. Довольно самоуверенная рыжеволосая коротышка, впрочем, наверняка про себя полагавшая свои волосы золотисто-каштановыми, она обладала телом, которое, к изумлению Уолли, при более внимательном, чем это позволял лишь случайно брошенный взгляд, обследовании оказалось куда более изящным и сладострастным, чем все прелести мисс Мэйзи д'Анджело. Ее лицо, и без макияжа излучавшее внутреннюю красоту, он нашел просто поразительным.
        Все это, без сомнения, увеличивало шансы Джека на успех, и даже более того - она просто непременно должна была клюнуть на его историю.
        Утреннего дежурства ему вполне хватило на то, чтобы облечь свой замысел в форму непринужденной беседы.

        - Марджорам Четвертый? - повторила Диана Даркстер, царственно вскинув брови. - Нет, я никогда не была там.

        - Ах, ну конечно же нет! - На круглом щекастом лице Уолли отразился ужас. - То есть я имел в виду… ну… такая женщина, как вы… Ведь все прекрасно знают, что случается с теми, кто находился на Марджораме Четвертом и подцепил… впрочем, наверное, не стоит углубляться в детали.

        - О чем вы, мистер Уолли?
        Крайнее изумление отразилось на невинном лице Джека, и оно приняло глубоко потрясенный вид. Джек всегда гордился своим умением проделывать подобную штуку при помощи неуловимых движений лицевых мускулов.

        - Уж не хотите ли вы сказать, что вы и в самом деле…
        Они сидели, откинувшись в креслах возле площадки для шафлборда, и пластиковые диски то и дело проскальзывали у них под ногами.

        - Я хочу сказать, что мне ничего об этом не известно, - резко отозвалась Диана, отбросив пинком очередной диск.

        - Ах, ну да, конечно, я понимаю. Девушки вашего круга просто не сталкиваются с подобными вещами. Глупо было с моей стороны и заговаривать об этом. Я в самом деле не знаю, отчего вдруг это пришло мне в голову именно сейчас. Просто такие вещи очень заразны… ну, вы меня понимаете… некоторые люди только выглядят, как будто они… впрочем, не стоит называть имен… ха-ха… ну, вы понимаете…

        - Боюсь, что нет, мистер Уолли.
        Но ему удалось зацепить ее. Диана хмуро и пристально глядела на него из-под царственных бровей, теребя оборку платья. Тени играли на ее лице, смягчая напряженную линию губ и мягко скользя под глазами, что делало их блеск еще более ярким. Она была воистину восхитительна… Но совершенно не пара для Уолли. Он в сотый раз пожалел, что никогда не сможет подняться выше того уровня, к какому принадлежал с рождения. Нет, ему суждено навеки остаться всего лишь одним из миллиардов полувоспитанных обитателей галактики, не понимающих, зачем это воспитание вообще существует, и лишенных всякой надежды на то, что их неведение когда-либо рассеется.
        Она так плавно поднялась с кресла, что у Уолли перехватило дыхание. Ей было не больше девятнадцати.

        - Благодарю вас за интересную беседу, - и Диана рассеянно удалилась.
        Уолли тихо усмехнулся - уверенность в том, что она попалась-таки на крючок, заставила его забыть о своем ничтожестве. Это было неплохое развлечение. Да еще Мэйзи… впрочем, данная награда едва ли стоила усилий такого человека, как Уолли. Сама организация этого дела доставила ему немалое удовольствие…
        Да уж, организация… Окинув взглядом темное пространство самого глубокого трюма
«Басенто», он проклял тот день, когда его угораздило положить глаз на Мэйзи д'Анджело.
        За обедом в тот вечер свободное место между капитаном и главным инженером зловеще зияло пустотой. Дама с Венеры также отсутствовала. Мэйзи о чем-то оживленно беседовала со стюардом. Затем величаво вплыла Диана и, не глядя в ту сторону, где располагался столик капитана, в сопровождении официанта уверенно проследовала к столу третьего помощника инженера. Шурша юбками, Мэйзи легко и проворно продефилировала через весь зал и уселась рядом с капитаном. Ее обнаженные плечи блестели под флуоресцирующим светом, несмотря на щедрый слой пудры. Главный инженер - толстопузый хамоватый мужчина с непрекращающимся тиком левого глаза - уставился было на неё, затем буркнул что-то себе под нос и снова принялся за еду.
        С чувством глубокого удовлетворения Джек Уолли вернулся к своему бифштексу. Он затеял небольшую комбинацию, и она сработала превосходно.
        Точнее, все было превосходно.
        До тех пор, пока главный инженер не вознамерился осведомиться о здоровье той толстухи с Венеры, которая решила обедать в своей каюте.
        Все дьяволы космоса не смогли бы выведать, отчего этот мрачный, с прокисшими мозгами субъект - клоун в золотых шевронах - не пустил это дело на самотек, что было бы вполне разумно. Во всяком случае, Джек Уолли на его месте именно так и поступил бы, но главный инженер вдруг возомнил себя самым галантным мужчиной во всей Вселенной, а пухлая вдовушка с Венеры показалась ему нежным птенчиком, с которым можно чудно поворковать.
        Бедный Джек Уолли. Он и не подозревал, какая каша заваривается для него в котле возмездия, когда, весело мурлыкая себе под нос, он проходил мимо каюты вдовы, направляясь к апартаментам Мэйзи. С тетушкой он решил разобраться позже, ведь сейчас Мэйзи, должно быть, томилась от нетерпения, желая выказать ему свою признательность…
        Дверь каюты распахнулась. Вдова, шурша своим жутким туалетом, который делал ее похожей на раздуваемую свежим ветром палатку, со слезами на глазах пыталась вытолкать главного инженера. Главный инженер со свекольным лицом отчаянно упирался, бормоча избитые фразы, с какими, по его мнению, сильный мужчина должен был обращаться к даме, и изо всех сил комкал в руках свою форменную фуражку.

        - О Боже, - простонал Джек Уолли.

        - Она мне все рассказала - вы подлый, гнусный обманщик! - Вдова не забыла крепкие словечки, которые в ходу на Венере. Они ей очень пригодились в этот момент.

        - Но, мадам… прошу вас… это просто невозможно…

        - Ах, невозможно? Вы… вы грязный червяк!

        - Но Мэри, - механически произнес инженер, - ради… ради Бога, о чем вы? - Он отчаянно силился понять, что же происходит.
        Уолли замер за углом, парализованный, словно кролик перед удавом.

        - Я слыхала о типах вроде вас! Подлый! Мерзкий! Убирайтесь вон, а то я позову интенданта!
        Главный инженер швырнул фуражку об пол.

        - Если Чарли Роббинс явится сюда прежде, чем вы мне объясните, в чем дело, то я вкручу ему башку в плечи!

        - Ах! - вдова отшатнулась.
        Инженер подался вперед.

        - Что случилось, мадам? Вспомните, о чем вы… о чем мы с вами говорили. Такое долгое путешествие… мы оба одинокие люди…
        Она зажала уши руками.

        - Оставьте меня, вы, грязный распутник, зараза ходячая! Мне все известно о Марджораме Четвертом!

        - Так вот оно что! - пробормотал Джек Уолли.

        - Марджорам Четвертый?

        - Вам этого мало? Вы ведь там были, не так ли? Нет, ну вы, конечно, сейчас все станете отрицать. Это вполне в вашем стиле… Вот чего стоят ваши любезности… и после Марджорама Четвертого вы смели еще приставать ко мне… О-о! - Она закатила глаза. - Я сейчас лишусь чувств.

        - Позвольте, я помогу вам…

        - Подите прочь, распутный кровопийца! Упырь! Вурдалак! Вы… вы… О-о-о!
        Главный инженер в ярости плясал на своей фуражке. Он попытался ухватить объемистую ручку дамы, но вместо этого сгреб целую пригоршню оборок, кружев и искусственного шелка. Что-то лопнуло. Пухлая вдова завопила, как кричат бескрылые птицы с Пятой планеты Петтигью, когда раз в семнадцать лет откладывают свое единственное гигантское яйцо.

        - Но при чем здесь Марджорам Четвертый? Что случилось с этим местом?

        - Он еще спрашивает! Вы… - Щеки ее тряслись, по носу текли слезы, а руки судорожно теребили топорщащийся во все стороны ворох кружев на корсете, защищая то, что и так было надежно укрыто. - Я больше не могу выносить этот ужас! Прочь! Убирайтесь вон, чудовище!

        - Но с Марджорамом Четвертым все в порядке, мадам! Я живу там! Это мой дом!

        - О-о-о! - И бедная женщина действительно хлопнулась в обморок.
        Некоторое время главный инженер в бессильной ярости оглядывал обстановку, затем повернул свое налитое кровью лицо в сторону коридора и, заметив Уолли, побагровел еще больше. - Чего, черт возьми, тебе здесь нужно?

        - Н-ничего. - Уолли начал незаметно пятиться назад. - Просто проходил мимо.

        - Ну и проходи.
        Другой бы на его месте так и поступил, но надо знать Джека Уолли.

        - Что-то случилось с дамой? - не утерпев, спросил он.

        - Нет, - прорычал главный инженер. - Она просто решила вздремнуть в коридоре. - Затем, должно быть вспомнив, что он все-таки корабельный офицер, добавил уже мягче: - С ней сделалось дурно. Помоги мне уложить ее на кровать.

        - Слушаюсь.
        И надо же было вдове прийти в себя именно в тот момент, когда главный инженер и Уолли волокли ее тело к кровати, держа один за плечи, а другой - за ноги. Вдова широко раскрыла глаза и огляделась вокруг. Челюсть ее отвисла, и зубной протез с грохотом шлепнулся на пол. Она запыхтела и стала хватать ртом воздух, словно захлебывающийся на морозе насос.

        - Как?! И вы тут? - Ей удалось вырваться. Лицо ее стало зеленым. - Убирайтесь! Диана передала мне все, что вы рассказали ей о Марджораме Четвертом! Да вы тут все сговорились! Помогите! Убивают! Помогите! Помогите!
        В дверях появился капитан. Из-за его плеча высовывалась голова стюарда. В спокойных глазах капитана блеснул огонек - по крайней мере, так показалось Джеку Уолли: он знал, что командир корабля терпеть не может подобных сцен.

        - Это что тут еще за светопреставление, чиф?

        - Ух… это, сэр… ух…
        И тут до инженера дошел смысл слов его несостоявшейся возлюбленной. Он обратил свой злобный взгляд на Уолли, который был уже на полпути к двери.

        - Эй, парень, ты что-то говорил им о Марджораме Четвертом? Ну-ка отойдем на пару слов!
        Но Джека и след простыл.
        А теперь он, скорчившись, сидел в трюме корабля, жалкий, несчастный, в то время как взбешенный инженер с налитыми кровью глазами разыскивал его повсюду, размахивая своей смертоносной монтировкой.

        - О Господи, - простонал Джек Уолли.
        Он нащупал половинку апельсина в одном из карманов своего уныло-щегольского рабочего комбинезона и с тоской принялся жевать ее.
        Если бы он только знал, что именно эта очаровательная идиотка Диана Даркстер рассказала толстой вдове. Если бы он только знал, какие обвинения обрушивает на него главный инженер. Если бы он только знал… но нет! Гораздо лучше для его душевного спокойствия было не ведать об этом. Он жевал апельсин и прикидывал, действительно ли смерть в космосе столь быстра и безболезненна, как о том говорят. Если бы ему удалось отыскать место для сброса отходов, он мог бы выскользнуть в бездонную тьму…
        На глаза его навернулись слезы. Бедный Джек Уолли! Вот и все, на что он оказался пригоден в этой галактике, - мешок отбросов, который лениво вышвырнут в космическое пространство. Отделаются от Джека Уолли, вот и весь разговор. Кому он нужен!
        Что тут говорить, если даже у его отца с матерью появились подобные мысли, едва он научился ходить.
        Когда же он заговорил, их сомнения переросли в уверенность.
        Бедный старина Уолли. Если бы он не был мужчиной и космическим бродягой, то мог бы поклясться, что позволил крупной слезинке скользнуть по его щеке.
        Бедный старина Уолли. Единственное его отличие от безликой толпы состояло в том, что он родился на Земле, в этой закрученной спиралью круговерти, где земные мужчины и женщины боролись, торговали, строили планы и учились идти своим путем к таинственной, загадочной, манящей и пугающей цели. Это отличие все еще приносило ему кое-какие дивиденды. Но, полуобразованный, мог ли он на что-то рассчитывать? Это было просто смешно. Шестнадцатилетним юнцом его вытурили из колледжа, и последующие знания ему пришлось добывать самостоятельно, полагаясь на пособия правительства и собственные силы. Надо было обладать недюжинным стремлением, чтобы в его положении получить ту работу, которую он теперь имел, - и Джек был несказанно рад, что ему это удалось.
        Сопровождая грузы компьютеров, предназначенных для удаленных внешних миров, с улыбками пересказывая рекламную информацию и изображая, будто он понимает, как эти штуковины работают, бесстыдно навязывая дурацкие механические мозги народам, не видящим, как их надувают, он нес знамя земной культуры чужим цивилизациям и зарабатывал себе на корку хлеба, дабы поддержать свое скромное существование.
        Две недели беглых занятий при фирме - несколько кратковременных поездок во внешние миры, где продукция начинала давать сбои прежде срока, вежливые извинения за нечаянные опоздания - и он, как считалось, научился продавать компьютеры. Господа Хардакр и Глоссоп, запросто вхожие в правительственные департаменты экзобиологии, чужих цивилизаций и внешней торговли, учили своих юных воспитанников, что никакие преимущества честной торговли не избавят их от бедности и страха перед будущим.
«Не волнуйся, сынок, - говорили они. - Не стоит переживать. Просто улыбайся, как бармен за стойкой. Представь себя тряпкой возле дверей и не обращай внимания, когда об тебя будут вытирать ноги, - стерпи все, и ты получишь множество заказов. Мы ведь продаем неплохие машины».
        Ха.
        Это был первый урок. Не попадайтесь на крючок, когда вам пытаются всучить партию товара. Даже если - особенно если - это делают бравые ребята из вашей собственной фирмы. Разве они когда-нибудь признаются, что распихивают по галактике барахло? То-то и оно. Джек Уолли снова застонал, а затем вздрогнул и мелко затрясся, завороженно глядя на отъезжающую в сторону металлическую дверь трюма.
        Он уже знал, кто окажется за дверью, когда она откроется полностью: главный инженер, раздувшийся, словно жаба, с лицом цвета подогретого красного вина и поднятой кверху монтировкой, которой он будет вершить свой страшный суд - выбьет мозги, выпустит кишки, а затем и вовсе снесет Джеку голову. Уолли опять застонал, пытаясь процарапать ногтями обшивку корабля.
        Будь проклята Мэйзи д'Анджело!
        Будь проклята Диана Даркстер!
        Будь проклята эта старая калоша с Венеры!
        И будь трижды проклят главный инженер с его смертоносной монтировкой…
        III

        В то время когда Джек Уолли трясся от страха, глядя на распахивающуюся дверь самого глубокого трюма звездолета «Басенто», владелец этой межзвездной компании, словно пес на привязи, широкими шагами расхаживал по рубке управления, проверяя счета с надменным равнодушием датского дога. Капитан Рэттрей был небольшого роста. Мундир висел на нем мешком. Несмотря на свои семьдесят лет, он все еще продолжал заниматься торговлей на межзвездных просторах. Будучи человеком здоровым и крепким, капитан обладал к тому же и завидной решимостью - не бессмысленной, но такой, которая с успехом вела его от Земли к Тетрахусу, от Алкипы к Заностро. Он прекрасно знал свою работу, но не терпел, когда ему мешали.

        - И когда найдете его, передайте, что я лично сорву нашивки с его рукава! - Лицо капитана смягчилось, и взгляд из гневного стал просто хмурым, в предвкушении того удовольствия, с каким он протянет руку к предмету особой гордости главного инженера - его нашивкам.
        Капитан схватил микрофон и поднес его ко рту.

        - Как дела с третьим двигателем, мистер Фартингейл?
        Из расположенного поблизости громкоговорителя донесся шквал хриплых звуков - что-то вроде «…раскачивание ведущих турбин, колебание динамометрического входа на вращающемся сжимающем кхеджилоббере…»
        Последнее слово явно должно было звучать иначе.

        - Повторите, что вы сказали, - прохрипел капитан.
        Но громкоговоритель кашлянул, загнусавил и наконец угрюмо затих.
        Капитан перевел свой желчный взгляд на мистера Твайтса, седьмого помощника.

        - Отправляйтесь вниз, юноша, - произнес он осипшим от злости голосом. - Найдите второго помощника инженера и передайте ему, что если он через пять минут не заведет свои дрянные ржавые двигатели, я затолкаю его ключ в такое место, которое больше всего для этого подходит! Марш!

        - Д-да, сэр, - смущенно пробормотал перепуганный парень и исчез, словно терьер в кроличьей норе.
        Корабль затрясло. Палуба накренилась, женщина-техник рухнула на обшивку и разразилась проклятиями. В лицо ей брызнул шипящий сноп искр.

        - Вышел из строя второй двигатель! - заорал штурман.

        - Я ему выйду - только бы добраться до главного! - Капитан в припадке бешенства выплясывал джигу. - Мой корабль! Мой «Басенто»! Да он запросто проскакивал сквозь все дьявольские гиперпространства, а теперь этот жирный кретин засадил нас! - Корабль снова накренился, капитан прикусил язык и врезался носом в тумбу штурманского компаса, так что на глазах у него выступили слезы.

        - Идиот! - закричал он на побледневшего штурмана. - Вы что, не можете спрятать свои дрянные приборы куда-нибудь подальше?
        Недостаток мужества и здравый смысл заставили штурмана воздержаться от замечания, что тумба компаса была смонтирована еще при сборке корабля.
        Капитан потрогал нос и вытер слезы.
        Корабль кренился и вздрагивал. Бортовые огни погасли, но голубое аварийное освещение не включалось. Борт был черен, словно дно угольного мешка, яркий свет пробивался только со стороны двери, так что лица людей виднелись лишь наполовину.
        Безвкусный дым от горящей где-то изоляции разливался в воздухе, забиваясь в рот и щекоча ноздри.
        Девушка-техник радарной установки заплакала.

        - Я уже десять лет в космосе, - всхлипывая, сказала она, - и ничего подобного прежде не видела.

        - А я в космосе уже семьдесят, - раздраженно отозвался капитан. - И могу посоветовать вам только то же, что и остальным, - лягте на спину и расслабьтесь.

        - Похоже, дело нешуточное, сэр. - Широкое, лунообразное, покрытое испариной лицо второго помощника склонилось над капитаном, словно воздушный шарик на привязи.

        - Ложитесь, черт бы вас побрал, - откликнулся капитан. - Конечно, нешуточное. Мой нос будет болеть целую неделю.

        - Если оборудование для искусственной гравитации выйдет из строя…
        Капитан собрался было ответить, но тут и он, и все те, кто не был пристегнут ремнями, оторвались от пола и, кувыркаясь, поплыли в воздухе.

        - Молчали бы лучше, мистер, - язвительно заметил капитан. - Посмотрите, что вы натворили!

        - Я?! - оскорбленно воскликнул второй помощник. - Я тут ни при чем. Это все главный инженер!

        - Вы правы. - Капитан ухватился одной рукой за подпорку, а другой поймал проплывавшую мимо девушку-техника по связи. - Повиси спокойно, детка, а то выдернешь мне руку из сустава.

        - О сэр! - завопила она.
        Корабль содрогался, выделывая в космосе немыслимые пируэты. Искусственное тяготение то появлялось, то исчезало - совершенно непредсказуемо. Спотыкаясь вошел вернувшийся из машинного отсека седьмой помощник с окровавленным лицом и двумя выбитыми при падении зубами. Волосы его были всклокочены, словно морские водоросли.

        - Никто не знает, где главный, сэр. Все системы работают на пределе, и мы катимся к черту! Автоматика отказала. Второй инженер пытается отключить все и выйти в нормальное пространство, сэр…
        Забыв, что находится в состоянии свободного падения, капитан снова попытался сплясать свою джигу бессильной злобы, но вместо этого стремительно, будто подросток-рокер, пролетел через рубку. Финишировал он, влетев носом в щель за большим компьютером.
        Когда его извлекли оттуда, он пристально посмотрел на штурмана.
        Штурман съежился.

        - Отключайте. Оставьте только самое необходимое. Выводите корабль в нормальное пространство, - произнес капитан голосом старого, уставшего человека. Он нащупал сиденье, грузно, словно подрубленное дерево, рухнул на него и пристегнулся ремнем.
        - Плакала моя премия за полет, а также всякая надежда на повышение в течение ближайших двадцати лет. - Он сцепил пальцы. - Вот доберусь только до главного инженера… - Окончание его фразы заставило обеих дам-связисток покраснеть и спешно отпрянуть в сторону.
        Мистер Твайтс предпринял вторую попытку отыскать мистера Фартингейла в гремящем хаосе «Басенто».
        Но задолго до того, как он добрался до первой двери в перегородке машинного отделения, и даже задолго до того, как была осуществлена первая операция из сложной последовательности действий, необходимых для перевода звездолета из гиперпространства в нормальное, раньше чем команду охватил неподдельный, холодящий внутренности страх, корабль взорвался.
        Корабль взорвался.
        Как описать обращение в ничто тепла, света и воздуха человеческого жилища?
        Взорвавшийся корабль подобен зародышу, выброшенному из тихого уюта материнской утробы в жестокие объятия мертвого космоса. Металл дрожал и раскалывался. Воздух с шипением вырывался наружу. Тепло рассеивалось, уступая место холоду. Слабеющие огни терялись среди множества звездных спектров. Корабль взорвался.
        Повсюду в этой утратившей свое могущество громаде были разбросаны оазисы, где еще сохранялись свет, воздух и тепло - но в количестве, достаточном лишь для того, чтобы поддержать биение сердца в мучительные мгновения предсмертного вопля. Продержаться чуть дольше позволяли лишь несколько отсеков.
        Рубка управления все еще продолжала функционировать. Кое-какие из спасательных шлюпок, где целовались влюбленные парочки, как это всегда бывает в подобных местах, также еще оставались жизнеспособным средством космического транспорта.
        В некоторых трюмах еще был воздух.
        Корабль взорвался…
        Бедный старина Уолли.
        В эти мгновения свободы, прежде чем корабль накренился, как пьяный, в своем предсмертном фанданго, подгоняемый вышедшими из-под контроля двигателями и гиперпространственным полем, содрогавшимся, подобно взбесившейся юле, в бесконечной смене неведомых измерений, Джек Уолли оттолкнулся одеревеневшими ногами от пола и встал, скользя спиной по металлической обшивке. Он задыхался. Дверь бесшумно приоткрылась. Яркий свет хлынул внутрь, очертив на полу огромную искаженную тень чудовищного гаечного ключа.
        Уолли жалобно застонал.
        Дверь с грохотом распахнулась. Главный инженер шагнул внутрь с видом великана-людоеда, демонстрирующего свою силу перед загнанной добычей. Вырывалось ли пламя из его ноздрей? Вправду ли пахнуло серой? Действительно ли искры летели из наполненных злобой глаз! Или же это просто воспаленный мозг Уолли сыграл со своим хозяином злую шутку?

        - Уолли! Вот ты где! Мерзавец!
        Уолли увернулся. Металлическая болванка просвистела мимо его левого уха, со звоном ударилась в стену и рикошетом отлетела назад.

        - О-о-о! - заорал инженер, пританцовывая на одной ноге и обхватив голень другой обеими руками. - Я искалечен на всю жизнь!
        Опустив голову и слепо загребая перед собой руками, Джек Уолли на ватных ногах выскочил из своего спасительного убежища и помчался по пешеходным переходам корабля, словно норовистый жеребец. Палуба выделывала немыслимые трюки, и его швыряло из стороны в сторону. Джек совладал бы и с выпрыгивающим из груди сердцем и с расплющенными, словно только что выскочивший из автомата бумажный кулек, легкими, но… но разве можно было устоять на таких непослушных ногах?
        Он растянулся во всю длину, и главный инженер, споткнувшись, плюхнулся поверх него: двое мужчин со своеобразного цвета лицами, судорожно глотая воздух, пытались выкрикивать слова проклятия, мести и страха. Они злобно пыхтели друг на друга, словно раздувшиеся лягушки у пруда в безлунную ночь.
        Сцепившись, они покатились в сторону спасательных шлюпок. Главный инженер ударился головой о подпорку и отпрянул назад.

        - Что, черт побери, здесь происходит? - Инженер оттолкнулся коленом от физиономии Уолли и встал, позабыв о драке. Он несколько пришел в себя и теперь лишь немного подволакивал ногу. - Оставим это, Уолли. Что-то неладно с кораблем!
        Юная парочка - она, поправляющая платье, и он, вытирающий губы, - спотыкаясь, вышла из тени воздушного шлюза шлюпки.

        - Мэйзи! Как ты могла?! - сдавленно прошептал Уолли, переведя дух.
        И тут все поплыли в невесомости.

        - Забирайтесь в лодки. Я выясню, что происходит… - заорал главный инженер и тихо добавил: - Эти болваны дежурные способны напортачить, даже управляя такой консервной банкой.
        Он перевел взгляд на Уолли, и глаза его опять налились кровью, но тут искусственное тяготение швырнуло всех на палубу.
        Пронзительные крики, вопли, стоны, суматоха охваченных безумным страхом людей наполнили корабль, но те, кто находился в расположенной на отшибе рубке управления, ничего не знали об этом.
        Уолли дотащился до воздушного шлюза лодки и нажал на рычаги управления. У него было достаточно времени, чтобы забраться внутрь. Заметив Мэйзи с новым любовником, пытающихся проникнуть в шлюз другой лодки, и столпившихся вокруг них людей, он не стал закрывать дверь и закричал:

        - Скорее сюда! Здесь еще полно места!
        Толстый седеющий мужчина с портфелем стал энергично пробиваться к лодке Уолли. Он вытянул руку вперед и почти уже коснулся двери, когда корабль взорвался.
        У Джека было такое чувство, будто ему дали крепкого пинка под зад. Падая, он увидел, как наглухо захлопывается дверь воздушного шлюза, словно пасть крокодила. Замигали разноцветные огни. Взвыла сирена. Он лежал на резиновом полу между рядами пустых кресел. Двери шлюза были закрыты. Спасательная шлюпка выполняла свою функцию согласно давным-давно заложенной в нее программе, предусматривающей необходимые действия в чрезвычайных обстоятельствах. Неясные очертания обстановки этого временного спасательного суденышка обступали Джека. У него болела голова, текло из носа, и чувствовал он себя ужасно.
        Сквозь обшивку корабля доносился резкий и мучительный вой, в котором смешались скрежет разрываемого металла и свист вытекающего воздуха.
        Джек знал, что это означало.
        Торможение застало его врасплох.
        Он задыхался, у него болела голова, текло из носа, слезились глаза и звенело в ушах. Ударившись об опору сиденья, он издал истошный вопль.
        Бедный Джек Уолли.
        Когда шлюпка приготовилась к совершению посадки на планету, бедняга Уолли похолодел.
        IV

        В современную эпоху, когда с расцветом Ажажа жителям Земли стали доступны самые заветные и внушающие благоговейный трепет уголки галактики, вероятность того, что звездолет постигнет катастрофа, рассчитывалась по кривым страховых компаний, а ценность хрупкой человеческой жизни измерялась в твердой валюте. Если на сотню миллионов успешно перевезенных пассажиров и попадался один погибший, ученые мужи от статистики улыбались, потирали скользкие ладони и предоставляли заботы об этом несчастном профессионалам-могильщикам, компенсируя горечь утраты страховым чеком на кругленькую сумму.
        Среди плывущих розовых облаков сна Джек Уолли разглядел размытые, неестественно склоненные набок фигуры своих отца и матери - одетые в черное, они принимали страховой чек. Скупая слеза скользнула, как единственная дань памяти ушедшему сыну… «Наконец-то, - Джек услышал, как отец заговорил ровным бесцветным голосом с провинциальными интонациями, - наконец наш мальчик хоть как-то отплатил нам за то, что мы сделали для него».

«Подумать только, - это, видимо, была его мать - опрятная женщина со впалыми щеками и мозолями домохозяйки на руках, - подумать только, наш сын попал в газеты и на телевидение! Сегодня мне даже не пришлось стоять в очереди. - Всхлипывание, прощальный взмах кружевным носовым платочком… - Он был славным мальчиком».

        - Да нет же, не так! - закричал Джек Уолли, вздрогнув и прищурив глаза от странного оранжевого света. - Я был плохим! Все вы постоянно напоминали мне об этом! Мне все говорили, что я плохо кончу… Так оно и случилось… Мозги вашего сына испачкали его лучший костюм, после того как главный инженер своей жуткой монтировкой… О-о-о…

        - Ква шулэй харусмит сжибонк, - произнес мягкий, свежий и восхитительно женственный голосок.

        - Что? - отозвался Уолли.

        - Клэй брулей мими, - продолжил тот же божественный голос.
        Заморгав, Уолли оттолкнулся локтем от подушки сиденья и встал. Его глаза наполнились влагой, и на какое-то мгновение все вокруг показалось ему двоящимся и окрашенным по краям в радужные цвета - фиолетовый, красный, зеленый. Он прищурился. Желтый цвет хлынул водопадом, за ним последовал оранжевый, и после этого зрение снова вернулось к нему.
        Облик девушки вполне соответствовал ее голосу.

        - Хм, - слабо пробормотал Джек. - Хм, хм.
        Девушка слегка отступила назад, и длинные темные блестящие волосы скользнули по щеке Джека. Ее раскосые темно-фиолетовые глаза широко раскрылись, а по прелестному низкому лобику пробежала тень изумления.

        - Клао михиэн, хапо! - сказала она не вполне уверенно.

        - Хм? - переспросил кто-то из-за спины Джека густым бархатистым голосом, в котором явно звучали настойчивые вопросительные интонации.

        - Я, - терпеливо ответил Джек, почувствовав, что разговор начинается, - я - Джек Уолли. - Он ткнул себя пальцем в грудь, но тут с ужасом обнаружил, что ни одна тряпка не прикрывает его наготу, и поспешно натянул желтую простыню до самой шеи.
        Девушка произнесла что-то похожее на «Джек Уолли».
        Джек, не касаясь, указал на нее пальцем. Ее роскошное оранжевое платье казалось совсем прозрачным, и невозможно было понять, что скрывалось под ним - то ли плотно облегающее трико телесного цвета, то ли непосредственно само тело.

        - А ты кто? - несколько бесцеремонно спросил он в свою очередь.

        - Мими, - ответила она.

        - Понятно, - пробормотал Уолли. - Что ж, мы еще попробуем с этим разобраться.
        С таким именем сложности типа «Я - Ах, ты - Ох» могли превратить беседу в фарс. И тут Джека - погибшего и похороненного со страховкой, на которую можно будет приобрести большой телевизор, новый автомобиль и путевку на Венеру, - охватил приступ хохота. Он чуть было не воспрянул духом и почти поверил, что еще не погиб и никто не собирается хоронить его.
        Но нет, конечно же, он погиб.
        Окончательно и бесповоротно.
        Он приземлился на чужой планете, куда не проник даже галактический
«пиджин-инглиш». Эти люди пытались говорить с ним на своем языке, хотя, должно быть, именно они вытащили его из спасательной шлюпки и могли бы догадаться, что он прибыл из другого мира, - если, конечно, здешние жители вообще знали о существовании других планет. Могло оказаться и так, что он сам выбрался из шлюпки и болтался здесь в состоянии шока, но Джек счел это предположение весьма сомнительным, отлично понимая, что на роль героя он никак не тянет.
        Девушка принесла чудесную серебряную чашу с бульоном, и Уолли, проглотив все без остатка, почтительно попросил добавки. Угощение лишь раззадорило его аппетит.
        Они поняли, что в данный момент ему нужнее всего пища, и решили начать с этого. Вскоре Джек мог уже правильно повторить большую часть названий предметов, находившихся в маленькой хижине. Похожая на улей, скромно обставленная и несущая на себе печать примитивной культуры, эта хижина все же создавала некоторое ощущение домашнего тепла и уюта. Человек, потерпевший крушение в космосе и угодивший на чужую, не отмеченную на звездных картах планету, мог оказаться и в куда худших условиях.
        В последующие дни Уолли сосредоточился на изучении языка. Он считал себя совершеннейшим недоучкой, но в то же время понимал, что его нынешнее куцее образование соответствовало самому блестящему набору технических знаний, какой только мог получить юноша в веке, скажем, двадцатом. Джек, может, и не разбирался толком в причинах пульсации галактики и не понимал основных мотивов к получению образования, но практически он был вполне подготовлен к той жизни, которую вел. И раз уж суждено ему было оказаться на чужой планете, он и здесь не собирался пропадать.
        Пища поначалу вызывала у него легкую тошноту.
        Но все же Джек считал, что ему крупно повезло.
        О том, чтобы отказаться от еды, не было и речи. Разве можно обойтись без этого… Итак, он ел, поглощая вместе с пищей все чужеземные бактерии и вирусы. И выжил.
        Уолли знал, что, когда первые живые существа примитивных планет выползали из грязных болот и затопляемых отмелей на сушу, они подвергались воздействию различных форм радиации. Это создало два необходимых условия для жизни: молекулу белка двух видов и нуклеиновую кислоту. Многочисленными лабораторными экспериментами было доказано, что одни и те же стимулы вызывают появление одинаковых молекул. А эти молекулы, взаимодействуя в божественном ритме галактики, в изобилии порождают жизнь. При наличии желтой звезды G-типа, силы тяжести, близкой к одному «g» Земли, циклической смены времен года, либрации, прецессии, орбитального вращения вокруг солнца в столь же благоприятной для вышедшей из воды жизни области - на любой планете рано или поздно должны появиться мужчины и женщины, достаточно похожие на мужчин и женщин из какого-либо другого места. Что же касается вопроса о половом воспроизводстве населения, то Уолли решил, что ему едва ли удастся стать здесь отцом ребенка. Впрочем, он был слишком молод, чтобы сожалеть об этом.
        Его больше всего беспокоили вирусы и бактерии, против которых он не имел ни естественного иммунитета, ни специальных вакцин и прививок. Джек понимал, что с этим следует разобраться, как только появится возможность более подробно побеседовать с окружавшими его людьми. Они называли себя «Бездомными» - Керим, - и он никак не мог понять, почему. Хижина, где он находился, явственно воплощала в себе любовь, заботу и стремление обустроить постоянное жилище. Судя по облику деревни, расположенной в чаше долины, окруженной поросшими деревьями и кустарником горами, Бездомные, или Керимы, жили здесь достаточно давно.
        Лишь одна мысль не давала Джеку покоя, всякий раз тревожа его своей пугающей реальностью. Ведь могло получиться так, что прилежное изучение керимского языка лишь открыло бы ему, что эти приветливые люди на самом деле представляли собой некую второстепенную, незначительную группу, и тогда ему пришлось бы начать все сначала и изучать язык того народа, который действительно правил данной страной.
        Вдобавок - и от этой возможности сердце Джека начинало учащенно биться - он мог оказаться в обычной колонии Солтерры. Где-то рядом, за холмами, мог находиться город землян - с банками и магазинами, чистенькими домиками, библиотеками, церквями, кладбищем, аэропортом и транспортным узлом. Уолли спрашивал об этом у своих хозяев, но вразумительного ответа не добился и в конце концов решил, что, скорее всего, он очутился в совершенно девственном месте.
        Девственном, разумеется, в смысле нетронутости его солтерранской культурой.
        Вскоре он отметил один озадачивший его факт - полное отсутствие детей. Босые пятки не вздымали пыль деревенских улиц, никто не гонялся за дворняжками, да и тем не за кем было бегать, нигде не вспыхивали драки с пронзительными воплями, маленькие девочки не сосали свои грязные пальчики, а мальчишки не кувыркались через голову. Детей не было.
        Когда Джек взвесил все хорошее, что ему удалось узнать о деревне и ее обитателях, у него сложилось весьма неплохое мнение об этих людях, однако их безмятежное существование казалось неискренним и притворным на фоне мрачной тишины, вызванной отсутствием детей. Их не было совсем.
        Он пытался расспрашивать о причинах, но в ответ получал лишь хмурые взгляды - люди пожимали плечами и быстро отворачивались. Такая скрытность вызывала у него неприятное ощущение.
        Отец Мими, Друбал, - бородатый гигант с бронзовой кожей и густым низким голосом - был почти неотличим от землянина. Глядя же на Мими, напротив, можно было сразу безошибочно определить, что она появилась на свет не на Земле. Что-то в разрезе ее глаз, сами глаза, очертания груди под оранжевым платьем, что-то в ее походке, диковатой и по-неземному грациозной, что-то глубоко сокрытое в подсознании ее расы исподволь давало понять, что эта девушка чужая. Но, даже чужая, она оставалась прекрасной - как звезда, как первый весенний день, как распустившаяся роза. Джек Уолли провел немало счастливых часов, пытаясь подобрать ей подходящие цветочные эпитеты.
        Разумеется, он и пальцем не прикасался к ней.
        Однажды Друбал несколько грубовато объявил:

        - Ты силен, Джек, и твои раны уже зажили. Утром пойдешь со мной на охоту.

        - Да, - ответил Уолли по-керимски. - Конечно. С удовольствием.
        Все прочие жители деревни были одинаково добры к Джеку. Многих из них он знал по именам, и среди примерно трех сотен человек не было ни одного, кто удостоил бы его хмурым или сердитым взглядом, недобрым словом. У каждого из них была своя работа, и они выполняли ее со спокойной и сдержанной аккуратностью, что производило немалое впечатление на юношу, совсем недавно выбравшегося из хаоса разлетающейся и содрогающейся галактики.
        Джек Уолли был принят в эту замкнутую общину без единого вопроса, что вполне могло бы и обеспокоить его, имей он склонность к углубленному анализу ситуации. Как бы там ни было, он встал с постели на следующее утро, надел зеленый мешковатый балахон, который ему выдали в качестве единственной одежды, и затянул ремешки мягких замшевых сандалий с твердой подошвой, изготовленной из какого-то непонятного материала. Он умылся, но бриться было нечем - волей-неволей приходилось отращивать бороду. Позавтракав фруктами, яйцами и молоком, Джек приготовился к выходу.
        Друбал взял свой отшлифованный временем арбалет, металлические части которого были тщательно смазаны и сверкали тем глубоким, внутренним блеском, какой бывает только у старой, любовно сохраняемой вещи.

        - Это покрытие несколько отличается от хрома, к которому я привык, - сказал Уолли со вздохом. - Хром начинает осыпаться через пару месяцев. Так чем я смогу помочь тебе на охоте, Друбал? Буду метать копье?

        - Ты можешь стрелять из арбалета, Джек, - ты же видел, как это делается.
        Уолли снова подивился тому, как легко и непринужденно вели себя эти аккуратные от рождения люди. Что ж, ведь они были чужими. Это, конечно, все объясняло, но Уолли постепенно начинал чувствовать, что чуждость их не могла быть единственной причиной царившей вокруг странной атмосферы.
        Друбал, казалось, чего-то ждал.
        Уолли огляделся. Четверо или пятеро мужчин уже направились прочь от деревни, решительно ступая длинным размашистым шагом профессиональных охотников. У каждого из них был арбалет, а некоторые захватили с собой и копья. Ярко светило солнце, предвещая еще один погожий летний денек. Женщины и девушки разбрелись по своим домашним надобностям. Начинался обычный трудовой день деревни, и каждый выполнял свою работу на благо общего дела.

        - Я готов, - сказал Уолли.

        - Хорошо.
        С нарастающим раздражением Джек недоумевал: чего же еще ждет старый Друбал?

        - Где твой арбалет, Джек?

        - Вы же знаете, что у меня его нет. Все, чем я владею, было при мне, когда меня притащили сюда. Вы дали мне эту одежду и сандалии. Больше у меня нет ничего, и вам это известно.
        Друбал посмотрел на него с удивлением, словно на мальчишку, который заявил, что у него нет перочинного ножика.
        Мрачная тень пробежала по его бородатому лицу, подобно грозовой туче в летний день, но вскоре оно просветлело, и Друбал улыбнулся:

        - Прости меня, Джек. Не всем это легко дается. Хотя, говорят, другие совершают это, не произнося вслух ни слова, но, по-моему, это выдумки. Если не возражаешь, я сам все сделаю.

        - Ну конечно же, - ответил Джек, глубоко вздыхая. - Благодарю вас.
        Он так и не смог понять, о чем говорит Друбал.
        Друбал же огляделся вокруг, выбрал две веточки и пригоршню травы. Затем он согнул одну ветку и положил ее поперек другой, образуя, как с интересом заметил Уолли, грубое подобие арбалета. Травинки он поместил рядом с этим макетом. Отступив на шаг и сосредоточившись, он сложил ладони вместе и направил большие пальцы кверху, а остальные - книзу. Борода его приподнялась, вздыбившись к небу.

«Ну прямо Моисей!» - с усмешкой подумал Уолли.
        Медленно, сосредоточившись так, что капельки пота потекли от висков к бровям, Друбал нараспев заговорил:

        - Арбалет, о Пи-Айчен! Арбалет, добрый и верный, хорошо смазанный, изготовленный мастерством рук Твоих, сверкающий и отлаженный, красивый и удобный. И вдобавок к этому чуду, о Пи-Айчен, дай мне стрелы - надежные, бьющие точно в цель - такие, что лишь Ты один способен создать. Только об этом прошу я Тебя сейчас, о великий Пи-Айчен, во имя вечной славы Твоей. Ибо лишь Ты один, о могущественный, есть и пребудешь во веки веков.
        Уолли ошарашенно уставился на Друбала. Тот стоял совершенно спокойно. Несмотря на молодость, Уолли был не настолько глуп, чтобы позволить себе хоть одним неразумным жестом вмешаться в культовый ритуал чужой цивилизации. Да он и не видел особой разницы между жертвоприношениями древних и шутовством нынешних священников, а сказки о маленьких зеленых или желтых божках, сверкающих своими маленькими зелеными или желтыми глазками, до сих пор рассказывали по всей галактике. Друбал медленно поднес ладони ко лбу, затем резко опустил голову, махнул рукой и отрывисто произнес:

        - Ну вот и все, Джек. А теперь отправимся в путь. Остальные уже вышли, и нам следует поторопиться, чтобы догнать их.

        - Угу, - отозвался Уолли.

        - Ты не виноват, Джек, пойми меня правильно. Просто я мог сделать арбалет быстрее, только и всего.
        Уолли взглянул в ту сторону, куда указывал палец Друбала, и отскочил, словно у его ног неожиданно материализовалась гремучая змея.
        В пыли деревенской улицы, где еще мгновение назад лежали две скрещенные ветки и пучок травы, теперь поблескивал новенький, в масле, арбалет с колчаном острых стрел.

        - Вот это да! - воскликнул Уолли и сглотнул, ощутив во рту привкус пыли. - Кто бы ни положил сюда арбалет, он сделал это совершенно незаметно.

        - Разумеется, ведь пути Пи-Айчена сокрыты и исполнены смысла, - многозначительно ответил Друбал тем же протяжным голосом. - Пойдем, Джек. Бери это с собой.

        - Да, конечно. - Уолли схватил рукоятку арбалета и вдруг ощутил, как сквозь теплую пыль ледяной холод дерева и металла жалит его пальцы.

        - Какой холодный! - изумленно воскликнул он.

        - Так всегда бывает, парень. А теперь идем, во имя очаровательной и печальной дамы Кребойна!
        Уолли уже слышал эту напыщенную клятву мужчин Керима, и ему стало стыдно оттого, что он своим невежеством нарушил спокойствие и достоинство Друбала. Что ни говори, а арбалета не было, когда Друбал начинал свою молитву, и он появился после того, как тот ее закончил. Он молил своего бога Пи-Айчена об арбалете. И арбалет появился. Никто другой не помогал ему вызвать этот призрак, тут Уолли мог поклясться.
        Итак?..
        Итак, ничего. Не было фактов, чтобы сформулировать какую-нибудь хотя бы самую безумную гипотезу. Пусть только Друбал еще раз попробует повторить свой трюк, тогда уж старина Уолли будет смотреть во все глаза…
        Они вошли в лес и сперва продвигались по протоптанным дорожкам, которые казались упругими от летней пыли, а затем углубились в зеленую прохладу деревьев, прислушиваясь к неясному шуму окружающей жизни. Уолли был жителем городского предместья, и он боялся бы леса, не доведись ему испытать прелести сезонных сельскохозяйственных работ на Лэзенби-Три, осуществлявшихся за счет правительства. Его номер был нанесен краской по трафарету на хлопчатобумажной робе, так что потерять своего работника власти не могли.
        Как пригородный житель, Уолли видел мясо только в консервах, в замороженных брикетах без костей, упакованных в пластиковые мешки, да еще в бесформенных грудах перемолотых и почти безвкусных полуфабрикатов. Поэтому он непременно боялся бы вида крови, если бы только многократно не был свидетелем того, как один человек гонится за другим с мясницким тесаком или топором и успевает закончить свое дело раньше, чем примчатся тюремщики, поднимут оглушительную стрельбу и отделят живых от мертвых.
        Для юноши Джек Уолли обладал немалым запасом знаний о темных сторонах жизни, совершенно, впрочем, бесполезных как на борту звездолета, так и в предместье гигантского механического мегаполиса. Неожиданно эти воспоминания с поразительной четкостью, словно на экране телевизора, высветили в его сознании образ главного инженера, гонящегося за ним с монтировкой.
        При мысли о пассажирах «Басенто» Джека охватила тоска.
        Где были теперь эти несчастные? Рассеянные в виде мельчайших атомов на нескольких парсеках космического пространства, летящие словно мертвая межзвездная пыль… А он, Джек Уолли, в зеленом одеянии и с волшебным арбалетом за плечами, мерил крупными шагами очарованный лес, он жил самой чистой и естественной жизнью, какую только можно представить. Так говорил он самому себе, пытаясь примириться с обстоятельствами.

        - Запомни, - произнес Друбал с торжественностью, вполне соответствовавшей обстановке зеленого сумрака, - как только выпустишь стрелу, перезаряди арбалет. Не забудь - сразу же. Это надо делать в первую очередь.

        - А если, - отозвался сообразительный Джек, - добыча ускользнет от меня и я потеряю ее из виду?

        - Тогда ты погонишься за ней. А когда снова настигнешь, то что ты будешь делать, Джек? Стрелять в нее из пустого арбалета?

        - Хм. Все ясно, Друбал.

        - Хорошо. Мне тоже ясно, что тебе не мешало бы потренироваться. Мы не спрашивали тебя о твоей предыдущей жизни и не станем этого делать. Это не в наших правилах, да и какая, в конце концов, разница, не так ли?

        - Пожалуй, - неуверенно отозвался Уолли.

        - Ты чужестранец, и поведение твое необычно, - продолжал Друбал, раздвигая ограду из листьев у края тропинки и выглядывая сквозь нее. Он весь напрягся, а затем вновь слегка расслабился, продолжая, впрочем, оставаться начеку.

        - Мне очень жаль, что… - начал было Уолли.

        - Тихо! - Друбал махнул рукой.
        Уолли запнулся, досадуя на свою оплошность.
        Осторожно, отодвигая листок за листком, Друбал продвигался вперед. Уолли старался не отставать от него, надеясь, что производит не слишком много шума. Друбал, очевидно, мысленно записал его в школу ходьбы крадучись, поскольку он продолжал торопливо идти вперед, воздерживаясь от дальнейших пояснений.
        Вообразив, что он - Великий Белый Охотник, Уолли отдался сладким мечтам, представляя себя в героических и воинственных позах, как вдруг впереди показалась добыча.
        Первой осмысленной реакцией его было стремление убежать как можно быстрее и как можно дальше, насколько это вообще позволяли сделать его враз ослабевшие ноги.
        Эта тварь, по всей видимости, была керимским аналогом свиньи. Размерами она соответствовала самцу слона, а ее щетина с виду походила на туго натянутую проволоку. Клыки - Уолли в этом нисколько не сомневался - были сделаны из хромированной стали с молибденом. Копыта выглядели так, словно их долго и тщательно чистили, сладострастно предвкушая, как обрушатся они на жалкие людские тела и превратят человеческую плоть в кровавое месиво. Шкура была не чем иным, как великолепным панцирем. Вдобавок все это еще и воняло.
        Друбал поднял арбалет.
        Уолли осмотрел свое оружие. Шестидюймовые стрелы с гладкими блестящими стальными наконечниками - да с чего они взяли, что этим можно свалить такое чудовище?! Стрелы просто отскочат от него. А если все же и вопьются, то совсем чуть-чуть и вскоре опять выпадут. Поэтому в лучшем случае можно надеяться лишь на то, что слоновая свинья вообще не заметит этой легкой щекотки.
        Скрипя зубами, Друбал старался сдержать охватившее его волнение. Борода его топорщилась, глаза дико вращались, а все тело дрожало от крайнего возбуждения.
        Впрочем, Уолли казалось, что возбуждение это могло лишь добавить удовольствия свинье, когда та клыками и копытами начнет терзать двух ничтожных смертных, у которых не достало ума убежать.
        Стеной окружавший их зеленый лес глубоко вздыхал в ритме затаенной жизни. Весело стрекотали насекомые. Какая-то птица слетела вниз и осуждающе взглянула на охотников. Все было как и несколько мгновений назад, если не считать того, что мозолистая рука Друбала раздвинула последний лиственный заслон, отделявший их от похрюкивающего на лужайке дьявола.
        Крошечные изумрудные птички, собравшись в круг, порхали вокруг слоновой свиньи - они то пикировали вниз, подбирая остатки пищи между ее массивными лапами, то вновь стремительно взлетали вверх и клевали складки тела между могучими бедрами, а то садились на голову чудовища и, запустив клювы в заросли упругой щетины, наслаждались застрявшими там кусочками съестного. «Стрелы Друбала причинят свинье не больше вреда, чем эти изумрудные птички», - пронеслось в голове Уолли, и он тяжело вздохнул про себя.
        На лужайке между ними и людоедом виднелось темно-коричневое пятно, покрытое причудливо переплетенными пучками травы более ярких оттенков. Зверь поднял лапу и грузно опустил ее в облако пыли и сверкающих зеленых птичек. Уолли отпрянул, и новая волна пота оросила его брови.

        - Спокойно, Джек, - выдохнул Друбал, и слова его прозвучали как страшный приговор.
        - Эти дрогги атакуют, едва завидев человека.
        Он раздвинул последние листья и ступил на лужайку.
        Дрогга прищурила один глаз. Налитый кровью и злобой, этот глаз смотрел прямо на Друбала. Массивное копыто приподнялось и сверкнуло на солнце, послав в лицо Уолли стремительный и острый, словно бритва, луч.
        Чудовище испустило боевой клич, похожий на гудок паровоза, и с окрестных деревьев посыпались листья.
        Зверь ринулся в атаку.
        Пятки Уолли взметнулись вверх, голова пошла вниз, и он с треском полетел сквозь кусты, подпрыгивая на поваленных бревнах… В пятидесяти ярдах над собой Джек увидел вертящийся колесом клочок неба и коричневые стволы, отсвечивавшие радужными цветами в лучах солнца. В возникшей суматохе он сперва ударился спиной о каменистую землю, взметнув тучу пыли, а затем лиана, коварно обвившись вокруг лодыжек, скрутила его тело и подвесила вверх тормашками футах в пятнадцати над землей.
        Бедный Джек Уолли. Вот уж попался на крючок!
        Болтаясь вниз головой, с вытаращенными глазами, он видел, как гигантское облако пыли вздымалось над лужайкой подобно столбу дыма над вулканом. Его помутненному взору представилось, будто половина лужайки вообще исчезла. Друбал с холодным бесстрашием медленно двигался вперед к краю ямы, откуда вырывался чудовищный по омерзительности рев.

        - Снимите меня отсюда! - заорал висящий вниз головой Джек Уолли.
        Друбал не обратил на него никакого внимания. Глядя в глубь дымящейся ямы, бородатый охотник размышлял.
        Джек повернулся и закружился, словно беспомощная муха, запутавшаяся в шелке паучьей сети. Ему чудилось, что лиана вот-вот перережет кости его лодыжек и он шлепнется на землю, а ступни ног так и останутся висеть, опутанные стеблем. Впрочем, при падении он все равно наверняка сломает себе шею…

        - Снимите меня отсюда! - снова сбивчиво выпалил несчастный Уолли.
        Кровь распирала его голову, и та, казалось, в любое мгновение готова была лопнуть, как перезревший плод…
        Друбал небрежно махнул ему рукой и не торопясь повернул обратно.

        - Я же тебе говорил, - заметил он с укоризной, отклоняясь назад и обращая свой взор кверху, - не двигайся. Еще повезло, что дрогга бросилась на меня, а не на тебя.

        - М-м-м-м, - простонал Уолли. - Вниз! Ну снимите же меня!

        - Убери голову, - бесстрастно скомандовал Друбал, доставая из кармана нож и метая его в сторону Уолли. Джек вздрогнул и втянул голову в плечи. Нож рассек лиану, и Уолли с размаху шмякнулся на землю, стукнувшись спиной так, что ноги его распрямились, руки раскинулись под прямыми углами к туловищу, а кисти распластались по поверхности, прижатые сильным ударом.
        Когда он наконец совладал с отчаянным колокольным звоном в голове и тяжело поднялся на ноги, Друбал уже снова обследовал ловушку. Дрогга к этому времени начала терпеливо скрести клыками стену, в надежде набрать достаточно земли и образовать наклонную плоскость для побега.

        - Умная тварь, - Друбал добродушно покачал головой.

        - О, моя спина… - простонал покалеченный Джек Уолли.

        - Ты сам виноват, парень. Если будешь так делать, никогда не станешь настоящим керимским охотником…

        - Я научусь, - с воодушевлением откликнулся Уолли.

        - Боюсь, что тебя прикончат и сожрут, прежде чем представится случай поучиться.

        - Откуда вы узнали, что здесь находится западня?
        Друбал улыбнулся.

        - Удача, да еще чистая совесть. Это, несомненно, ловушка Зеленых Братьев.

        - Зеленых Братьев?

        - Маленькие существа, живущие отдельно ото всех. Никогда не перечь им. Они этого не любят. Наверняка они уже услышали шум. - Друбал покорно вздохнул. - Придется с ними поделиться.
        Уолли еще раз потер спину и вздрогнул.
        Стрела арбалета, прилетевшая из чащи, впилась в ствол дерева рядом с его головой и задрожала. Уолли уставился на нее, снова ощущая сильные позывы со стороны кишечника.

        - Тихо. Это Зеленые Братья.
        V

        Братцы и впрямь оказались небольшого роста - этакие миниатюрные страшилища с короткими толстыми туловищами и плоскими живыми лицами, которые, могли бы вызвать даже добродушную усмешку, не будь у них бледно-зеленого травянистого оттенка. Фута в четыре ростом, жилистые, с гибкими, как лиана, мускулами, кривыми ногами и руками-щупальцами, Зеленые Братья были одеты в листья и кору деревьев. На головах у них громоздились непомерные, не меньше двух футов в высоту, плетеные шлемы, подобные головным уборам наполеоновских гренадеров, - жалкая попытка придать больший вес своему достоинству.
        Они точно знали, зачем пришли.

        - Это наша дрогга.

        - Это ваша ловушка, - внимательно и настороженно заметил Друбал.

        - Наша ловушка - наша дрогга. И кончено.

        - Ваша ловушка - моя дрогга.

        - Мы все сказали.

        - Это я загнал дроггу туда. И могу предложить вам половину.

        - Возьми себе четверть.

        - Половину.
        Стоять без дела, когда друг торгуется и его надувают, было не в правилах Уолли. Выпятив грудь и всплеснув руками, он шагнул вперед.

        - Послушайте меня, друзья, - начал он елейным голоском прожженного мошенника. - Эта дрогга никогда не полезла бы в западню по доброй воле. Мой добрый друг и товарищ Дру… А-а-а!
        Бедный Джек Уолли. Он попытался сесть, но колено Друбала уперлось ему в грудь и снова заставило опустить голову вниз. Свое «А-а-а!» Джек заорал именно в тот момент, когда Друбал, издав неописуемый вопль, прыгнул на него.

        - Какая… какая муха тебя укусила, Дру?..
        Друбал снова прижал его к земле. Окаймленные бородой губы зашептали прямо в ухо Джека:

        - Никогда, понял, никогда не называй человека по имени, если тебя могут услышать Зеленые Братья, эти Шепчущие Колдуны! - Он запустил шишковатую руку в шевелюру Джека и потянул его за волосы, помогая подняться. Крик застрял в глотке Уолли, а скальп его едва не отделился от головы. - Просто говори, - закончил Друбал, источая сладость и расплываясь в улыбке, - «тот человек», или «этот человек», или…

        - Или вообще ничего! Так, видимо, будет лучше!
        Уолли перешел на другую сторону поляны, присел на землю и стал забавляться, кидая камешки в дроггу.
        Они отскакивали, словно теннисные шарики от скалы.
        Настроение Друбала полностью соответствовало потребностям текущего момента. Для Уолли уже одно это было ценным уроком.
        Он никак не мог взять в толк, откуда брался этот строгий и возвышенный религиозный пыл, овладевавший Друбалом в тот момент, когда он обращался к своему богу Пи-Айчену. Как это вязалось с его полнейшим безразличием ко всему, что выходило за рамки сиюминутных целей? Джек уже не удивился, когда услышал, что спор закончился соглашением разделить дроггу пополам. Мнением самой дрогги никто поинтересоваться не удосужился.

        - Дело сделано, - сказал Друбал, когда Уолли присоединился к нему. - Надо позвать людей.
        Предводитель Зеленых Братьев подтвердил свое согласие едва заметным жестом и отвернулся. Друбал кивнул Джеку, и они вместе двинулись назад в деревню, где мужчины, юноши и девушки быстро организовали отряд для разделки дрогги. Все, казалось, были очень рады. Мясо дрогги, заключил Уолли, являлось для этих людей деликатесом. Теперь он тоже мог претендовать на свою долю.
        Мими отправилась с отрядом, и Джек, сославшись на ушибленную спину, вынужден был принести извинения за то, что не может сопровождать ее. Он чувствовал себя совершенно разбитым. Присев в тени хижины, он решил попробовать сам - а вдруг получится?
        Джек подыскал деревянную палочку и аккуратно уложил ее на землю. Ему очень понравился нож Друбала - тот, которым старый охотник рассек лиану. Нож этот, кувыркаясь, скрылся в лесной чаще, и Друбал не стал утруждать себя поисками. Уолли догадывался, почему.

        - О Пи-Айчен, - начал он нараспев, сложив вместе ладони и направив большие пальцы вверх, а остальные - вниз. - О, Пи-Айчен, молю Тебя, подари мне нож. Острый нож, такой же, как тот, что Ты сотворил для Друбала, царь ножей, какой лишь Ты один, о Пи-Айчен, способен создать.
        Он посмотрел вниз.
        Копия ножа Друбала лежала на земле, где еще мгновение назад был лишь кусок дерева.
        Джек медленно поднялся, затем схватил нож - и в его потную ладонь вонзились острые иголки холода.
        И тут он просто заплясал на месте.
        Он смеялся. Он хохотал. А затем, ослабев, привалился к стене хижины и позволил приступу безудержного веселья окончательно взять верх.
        Подумать только, что он сможет сделать с этим даром!
        Грубый макет, молитва - и вот желанный предмет уже лежит у вас перед носом.
        Волшебство.
        Джек вытер глаза и сам удивился этому сомнительному слову.
        Действительно ли это было волшебством? Или нож исчезнет, лишь только спрятанные где-то зеркала повернутся в другую сторону?
        Он не мог придумать способа, как это проверить, не совершая богохульства в отношении Пи-Айчена, а последнего ему уж никак не хотелось. Бог знает, что могло случиться. Нож постепенно согрелся и оказался точно подогнанным по руке. Принимай вещи такими, какие они есть, - это всегда являлось девизом Джека, а тем более теперь, когда момент для смены жизненной философии был совершенно неподходящий.
        Молодой человек, который хотя бы немного прожил в среде высокоразвитой межзвездной цивилизации, автоматически ищет решения всех своих проблем при помощи науки и техники. Люди типа Уолли неспособны рассматривать волшебство как нечто обладающее реальной силой. Они могут рассуждать о волшебстве или даже где-то в высших мозговых центрах пытаться проанализировать его, но внутреннее ощущение абсолютной правоты научного знания никогда не позволит им всем сердцем поверить во что-то, выходящее за рамки все тех же научных догм.
        Плавно покачивая бедрами, подошла Мими. Ее кисти и запястья были красными от крови, а спокойное чужеземное лицо излучало тот же внутренний свет, что запомнился Джеку у Дианы Даркстер. Мими улыбнулась Уолли, и он неуклюже подполз к ее ногам.

        - Сейчас принесут нашу половину дрогги, Джек. Вечером будет большой праздник.

        - Ты же знаешь, Мими, я чужой для вас. Я не настоящий керимец.

        - Мы не спрашиваем людей, откуда они, - тихо ответила девушка, отмывая руки у большого ведра за дверью. - Главное, какой ты сейчас.

        - Ладно… Но скажи мне тогда, а почему вы не попросите Пи-Айчена дать вам пищу, вместо того чтобы ходить на охоту?
        Она мягко рассмеялась тем низким печальным смехом, который вообще был характерен для Бездомных.

        - И таким образом лишим мужчин удовольствия от охоты?
        К этому трудно было что-либо добавить.

        - Ты хочешь сказать, им нравится убивать?
        Мими бросила на него быстрый взгляд, и ее черные волосы упали на лицо, так что на мгновение Джеку показалось, будто она наблюдает за ним из-за укрытия.

        - Нет, Джек. Нам не нравится убивать. Сегодня мы предоставили это Зеленым Братьям, а сами лишь проследили, чтобы они не взяли себе больше, чем было условлено. Но ведь охота… в ней есть нечто захватывающее.

        - Это я понимаю, - Уолли с отвращением припомнил недавнюю охоту, добычей в которой был он сам. Теперь-то главный инженер и его смертоносная монтировка были лишь частицами пыли, рассеянными в межзвездном пространстве…
        Это воспоминание повлекло за собой и другие мысли. Джек с интересом взглянул на Мими. Она стояла, приглаживая руками волосы, и ее белая кожа нежно поблескивала на фоне густых темных прядей. Оранжевое платье, дразня, повторяло очертания фигуры.
        Уолли подобрал в пыли дюжину камешков, быстро сложил их в ряд и добавил стебельков травы. Затем, внезапно осознав, что Мими может смотреть на него сбоку, он спешно захлопнул приоткрытый рот и почувствовал себя дураком. Но ее взгляд был устремлен прочь. Она последний раз провела рукой по волосам и скрылась в хижине. Уолли мог слышать, как она загремела там горшками и кастрюлями. Значит, и она тоже могла слышать его, а он вдруг почувствовал, что ему совсем не хочется, чтобы до ее ушей случайно донеслись те слова, которые он собирался произнести.
        Придав рукам нужное положение, он заговорил тихо и торжественно:

        - О Пи-Айчен, подари мне ожерелье, прекрасное и сверкающее, богато украшенное драгоценными камнями, ожерелье, подходящее для белоснежной шеи королевы, такое ожерелье, какое только Ты один, о великий и могущественный Пи-Айчен, можешь создать.
        Камни послушно преобразились. На сей раз Уолли внимательно следил за ними. Сперва камни и травинки слегка затуманились. Потом на них заиграли какие-то цветные блики, контуры расплылись, сделались неясными, и вот - перед его глазами возникла нитка из драгоценных камней, за которую на Бонд-стрит можно было бы выручить состояние, достойное королевы всей планеты.
        Он взял ожерелье, и холод камней вновь заставил его вздрогнуть.

        - Ух ты! - воскликнул Джек, и в его глазах заблестели алчные огоньки. - Если бы это можно было забрать на Землю!
        Некоторые драгоценные камни он определить не мог, в других же узнал рубины, изумруды, бриллианты, аметисты и беллахронтисы - сокровища со всех концов галактики. Он пропустил нитку сквозь пальцы, согревая ее и любуясь разноцветными искорками, вспыхивавшими вокруг граней в теплом вечернем воздухе.
        Мими приоткрыла рот в восторженном изумлении.

        - Ах, Джек! - Она взяла ожерелье, и ее тонкие пальцы коснулись руки Уолли, заставив его вздрогнуть. - Это мне?

        - Ну, конечно же, моя звездная куколка!
        Земные эпитеты вполне годились и для керимских девушек.
        Она надела ожерелье через голову. Драгоценные камни засияли у нее на груди, словно язычки пламени.

        - Спасибо, Джек. Они просто чудесные! - Мими мягко наклонилась вперед и поцеловала его своими нежными пухленькими губками.
        У Джека закружилась голова.
        Да, она была чужая, и все же в ней было что-то общее и с Еленой из Трои, и с Клеопатрой, и с соседской девушкой на далекой родине.
        Уолли положил руки на спину Мими и привлек ее к себе, как вдруг снаружи раздался голос Друбала:

        - Привет всем! Есть тут кто-нибудь?
        Они оба вскочили, и краска очаровательно залила щеки Мими. Уолли почувствовал холод на лбу и вытер пот. Не глядя друг другу в глаза, они вышли наружу. Друбал поставил на пол массивный тюк, обернутый глянцевитыми листьями и перетянутый стеблями лиан. Снимая эту штуковину с плеч, он что-то ворчал себе под нос. Из угла красными капельками сочилась кровь.

        - Вот! - сказан он с глубоким удовлетворением. - Нам достался левый бок!

        - Ах, отец, как это замечательно! - Мими оглянулась, затем выхватила нож из-за пояса Уолли и набросилась на тюк. - Все по справедливости! Вы поймали дроггу, значит, вам и принадлежит лучший кусок! А то я уж не могу и вспомнить, когда последний раз пробовала жареное сердце дрогги!
        Она принялась разрезать веревки.
        Бедный Джек Уолли! Он гордился своим умением твердо и уверенно вписываться в новые условия жизни, но при этом оставался всего лишь юнцом из предместья, вскормленным консервированным мясом. Сердце на обед - это было для него чересчур. А тем более сердце размером с колесо грузовика…
        Он почувствовал, как у него комок подкатывается к горлу.

        - Извините! - заикаясь, промямлил Уолли и, придерживая рот рукой, скрылся за углом.
        О, стойкий Джек Уолли!
        Крутой парень Джек Уолли, не переносящий вида вареных сердец и извергающий из себя свое собственное!
        В эту ночь большие костры бросали вызов темноте, обильный целебный жир пузырился в котлах, толстые сочные куски поджаривались, заставляя слюнки течь в предвкушении удовольствия, и небесные ароматы возносились к звездам. Мужчины и женщины Керима забыли на время о том, что они Бездомные, и расселись поудобнее, поблескивая зубами и набивая щеки в свое удовольствие. Капли жира, сверкая, стекали у них по щекам.
        Юноши скинули с себя всю одежду, оставшись в одних набедренных повязках, и ходили гоголем, топоча ногами, вздымая пыль и потрясая копьями.
        Девушки, разукрашенные бусами и перьями, плясали, водили хоровод, пели и хлопали в ладоши. Чудесные золотые колокольчики на их стройных лодыжках позвякивали в такт движениям, будоража кровь.
        А Джек Уолли сидел в тени хижины, куда не проникали красные отраженные отблески пламени, не глядя жевал мясо и думал о Мими, Мэйзи д'Анджело, Диане Даркстер и обо всех остальных, стараясь при этом - о, как же он старался! - не вспоминать о дрогге, часть которой он в данный момент поглощал.
        Тайна керимов больше ничего не значила для него. Они были чужими, а ему чужие всегда нравились, и он ладил с ними, а когда возникали какие-то трения, чувствовал свою вину больше, чем если бы это были земляне. Так что данное обстоятельство никоим образом его не смущало. Мими была девушка что надо, и он желал ее. У нее не было матери, которая могла бы наставлять ее, но осторожный и предусмотрительный Уолли понимал, что Друбал, заботясь о внуках, станет присматривать жениха для своей дочери с куда большим усердием, чем это принято в полных семьях.
        Джек начал клевать носом. У него был тяжелый день. Лодыжки все еще болели. Спина не отставала от них. Он тяжело повалился на бок, и жирный кусок мяса выпал у него из рук.
        Изящная фигура, грациозно пританцовывая, ступила в тень хижины. Бусы и золотые колокольчики звенели согласно и мягко, перья призывно шелестели.
        Отблески костра скользили по стройному телу, и белая плоть тепло окрашивалась румянцем. Никакое оранжевое платье не скрывало более того, что находилось под ним. Темные глаза, хранящие глубокую тайну, слегка приоткрытый рот с пухлыми губками, живое, исполненное юношеской любви тело… Мими танцевала перед Джеком Уолли.
        Но голова Уолли упала на грудь, и из его полуоткрытого рта доносился храп, похожий на бульканье воды в котле.
        Другая фигура присоединилась к Мими - гибкая, сильная и ловкая, в набедренной повязке, туго натянутой под плоским животом, и с мощной, словно литой, грудной клеткой. Молодой, мужественный атлет.
        Смех, хихиканье. Прикосновение рук. И две танцующие фигуры исчезли вместе - бок о бок, тесно прижавшись друг к дружке.
        А Джек Уолли - бедный, ограбленный Джек Уолли - спал.
        VI

        - Но я думал, что Пи-Айчен - это ваш Бог…

        - Тут нет никакой разницы, так что слова твои граничат с богохульством, парень! Попридержи язык.
        Джек поспешно проглотил очередной кусок и еще усерднее заскреб ложкой в котелке Мими. Кружок остывшего пепла в лучах утреннего света навевал уныние, как символ разбитых надежд.

        - Религия восхищает меня, - лгал Уолли, - но я взял за правило никогда не обсуждать этого с посторонними. Мы чужие друг другу, Друбал?
        Друбал последний раз любовно вытер свой арбалет промасленной тряпкой.

        - Нет, Джек, - ответил он очень серьезно. - Чужих не бывает. Мы не задаем вопросов…

        - Вы извлекли меня из разбитой спасательной шлюпки…

        - Этого я не понимаю. Мы нашли тебя возле груды металла и странных приборов.

        - Почему тогда вы не хотите проводить меня туда? Если нет никаких религиозных запретов…

        - Когда придет время, ты узнаешь нашего Бога. Что же касается кучи разломанного хлама, которую ты называешь спасательной шлюпкой, то Пи-Айчен взял ее к себе.

        - Вы хотите сказать, что все пропало?

        - Конечно. Ничего не остается ржаветь понапрасну.

        - Понимаю. - На самом деле он ничего не понял, но расспрашивать Друбала об этом, видимо, было бесполезно.
        Голова Уолли раскалывалась, хотя он и не пил спиртного накануне вечером. Мими еще не появлялась из своей половины хижины, отделенной занавеской. Джек прикидывал, не следует ли ему сотворить еще какой-нибудь подарок - скажем, браслет, или парочку браслетов - и тогда попробовать начать все сначала. Только этим утром до него дошло, что он накануне просил Пи-Айчена сотворить браслет, не произнося вслух ни слова, - данное открытие могло впоследствии очень пригодиться.

        - Пи-Айчен дает, и Пи-Айчен берет. Таков непреложный закон нашей страны.

        - Простите… но… Вам известно, кто такой Пи-Айчен? Я хочу сказать… - Уолли внимательно следил за выражением лица бородатого Друбала. - Я ничего не знаю и нуждаюсь в помощи. Разве вы откажете мне в этом?
        Друбал аккуратно положил арбалет на подстилку из листьев и приступил к осмотру стрел. Не глядя на Уолли, он ответил:

        - Пи-Айчен существует давно. Он дает нам все, о чем мы просим, если мы не нарушаем его законов. Но есть вещи, которые он не дает. Он не дает живых существ или существ, которые теперь мертвы, но когда-то были живы.

«Значит, танцующих девушек от него не допросишься», - разочарованно подумал Джек и почувствовал себя одиноким.

        - И никто, - произнес он вслух, стараясь говорить как можно спокойнее, - не знает, как Пи-Айчен творит эти чудеса?

        - Какие чудеса ты имеешь в виду, Джек?

        - Как это, какие чудеса? Стоит только помолиться, и появляется все, что ты пожелаешь. Разве это не чудо?
        Друбал выглядел искренне озадаченным.

        - Нет, Джек. Так было всегда.

        - Ну, тогда я сдаюсь.

        - Старые мудрецы однажды рассказывали мне, что когда-то в треугольной серебряной башне жил некий человек, который знал о Пи-Айчене больше, чем кто-либо из живущих. Он мог просить Пи-Айчена о чудесах, которые находятся за пределами нашего понимания, и получал их. Говорят, он был человеком странным и угрюмым.

        - Это звучит интересно. А мудрецы не поведали вам, где он жил?

        - Нет. Им удалось узнать лишь, что он жил в краю черных валунов и серебряных перьев - там, где царит вечная мгла и звучат оглушительные раскаты грома.
        Разноцветная занавеска, отделявшая половину Мими, заколыхалась, и белая изящная ручка высунулась наружу. Уолли встал.

        - А им было известно его имя, Друбал?

        - Имена - это большая ценность, Джек. Каждое имя - словно кристалл, исполненный света и смысла и даруемый при рождении, как святыня, каждому мужчине и каждой женщине… - Он замолчал и на мгновение замер в позе, которая выдавала сильную усталость и тоску по нормальной жизни. - Не обращай внимания на нашу печаль - она всегда с нами, и мы часто вынуждены задумываться об этом… Нет, Джек, у того человека не было имени, которое отличало бы его от других, разве что… - Он заколебался.

        - Да?

        - Прости, что я так грубо обошелся с тобой тогда. - Друбал упорно пытался ускользнуть от настойчивых расспросов Уолли. - Но ты чуть было не выдал мое имя Зеленым Братьям, этим Шепчущим Колдунам. И хотя Друбал вовсе не есть мое настоящее имя, а только псевдоним, данный мне после того, как истинное имя было произнесено лишь однажды при моем посвящении, Шепчущие Колдуны способны воспользоваться даже этим.

        - Вы собирались рассказать еще что-то о человеке из серебряной башни. Забудьте о том происшествии. Я больше не обижаюсь.
        Мими уже полностью отдернула занавеску, но, стоя в тени, продолжала оставаться невидимой.

        - Мудрецы обычно называли его Хранителем. Это имя, очевидно, имело к нему отношение, но не являлось его собственным. Кем он был и что охранял, остается только гадать.

        - Может быть, он охранял Пи-Айчена?
        Друбал от души расхохотался, давая понять гостю, что никогда не слышал подобной глупости.

        - Рассказывай эту чепуху кому-нибудь другому, парень. Простые смертные охраняли Пи-Айчена! Да для чего, скажи на милость, Пи-Айчену могла понадобиться такая охрана?
        Уолли кивнул и отодвинулся назад, стараясь не смотреть в темноту, где Мими расчесывала волосы, готовясь покинуть свою комнату. Она проснулась в это утро позже обычного, но Друбала данный факт, похоже, не волновал. Джек хотел отправиться в лес, и только бессвязные воспоминания Друбала удерживали его. Наконец тот собрал свои стрелы.

        - Что ж, вполне резонно, Друбал. А теперь, с вашего позволения, я хотел бы уйти - у меня есть кое-какие дела.
        И он направился к выходу - не слишком поспешно, но в то же время и достаточно быстро, чтобы успеть дойти до двери и выскочить на ведущую к лесу тропинку прежде, чем Мими появится в лучах солнечного света.
        Он не хотел столкнуться с ней лицом к лицу этим утром, не обдумав все хорошенько еще разок.
        Прошлой ночью он жаждал встречи с ней с таким трепетным пылом, какой сам же бы высмеял еще несколько месяцев назад. Он, Джек Уолли, первый ловелас во всей галактике, дрожал от возбуждения, ожидая встречи с какой-то чужеземной деревенской девчонкой. Да к тому же и не дождался, проснувшись с первыми лучами солнца распростертым прямо на земле, совершенно разбитым и с одеревеневшими конечностями.
        А ведь он накануне не брал в рот ни капли.
        Теперь Джек устало брел по лесу, обуреваемый разнообразными мыслями.
        Он подыскал полянку, где блестящие листья окружали его со всех сторон, а деревья образовывали некое подобие изгороди.
        Везучий Джек Уолли!
        С помощью примитивных макетов и кратких заклинаний он мог собрать богатство, способное насытить самую алчную утробу, мог творить золото из свинца, великое из малого, мог волшебством воплощать в реальность все праздные детские мечтания и щедро вдыхать жизнь в схоластические построения алхимиков.
        О, воистину везучий Джек Уолли!
        Камни, палки, листья, веточки, пыль - дрожа от страстного желания, он сгреб это в кучу и уставился на нее. Каждая ничтожная былинка казалась ему окутанной розовыми облаками, предвещавшими грядущее великолепие вожделенной им вещи.
        Вон тот круглый камешек - что это, если не наручные часы с радиевым источником, показывающие время и даты на пятидесяти планетах, а также систему времен года там, где она есть? А эта веточка - алмазная булавка для галстука! Алмазная? Да нет же, стоит только захотеть и там окажется любой из целой сотни драгоценных камней - булавка с беллахронтисом, булавка с… Вам запонки, сэр? Сию минуточку… пара комочков земли, пучок травы… А вот и украшения для моей дамы - подвески, кулоны, кольца, ожерелья, диадемы… Ах, как славно будет выглядеть Мими в диадеме, сверкающей в дымчатой мгле поблескивающих, словно вороново крыло, локонов! Автомобиль? Нет ничего проще - четыре валуна и поваленный ствол. Одежда? Все листья леса сгрудились и вздыхают, с тревогой ожидая послушного превращения в шикарные одежды для важных особ.
        Дьявольски везучий Джек Уолли!
        Он сидел, уставившись влажными глазами на кучу своих палочек и камешков, листьев и веток, и видел перед собой все сокровища галактики.
        Но в первую очередь - еще до того, как начнется благопристойное действо по сотворению восхитительной груды несметных богатств, и до того, как осуществятся все желания его сердца, - в первую очередь надо было покончить с сухой деловой частью. Ибо Джек Уолли - сладко пахнущий фиалками Джек Уолли - вовсе не забыл о сложности своего положения.
        Он быстро сложил из четырех веточек квадрат, бросил туда несколько камешков и художественно расположил их, стараясь по мере возможности воспроизвести схему, которую видел когда-то лишь мельком, витая мыслями совсем в другом месте.
        Затем он соединил ладони вместе, большие пальцы обратил к звездам, остальные направил вниз и сосредоточился.

        - О великий и могучий Пи-Айчен, - мысленно затянул он. - Пи-Айчен, дарующий человеку исполнение всех его желаний, дай мне межзвездный передатчик - широкополосный, со сверхмодуляцией, на транзисторах, с автоматическим сетчатым локатором, сверхмощный, с годичной гарантией или денежной компенсацией в случае поломки… - Последнее прозвучало смешно, и он было запнулся, но затем снова продолжил: - О, Пи-Айчен, Единый и Неделимый, подари мне сейчас межзвездный передатчик, чтобы я мог говорить со своим собственным народом.
        В приятном томительном ожидании Уолли уставился на прямоугольник из веточек и камешки.
        Но куда же делась неясная дымка? Где серебристый туман, где игра цветных бликов? Когда же наступит превращение?
        На этот раз нетерпение подвело его. Джек пристально всматривался в разложенные перед ним предметы, страстно желая, чтобы передатчик наконец появился во всем великолепии своей блестящей хромированной отделки.
        Ветки и камни лежали как ни в чем не бывало.

        - Появись! - упрашивал он.
        Ветки и камни.

        - Эти палки и камни могут переломать мне кости, если удача от меня отвернется! - проворчал Уолли.
        Он попробовал снова. Он пытался добиться этого всеми возможными способами. Он произносил слова вслух, он использовал грубую лесть, он становился на колени и умолял. Он сконструировал трехмерный ящик и поместил камни там, где, по его расчетам, должны были находиться транзисторы, катушки и дроссели. Он набросал листьев, имитируя печатные платы. Он начинал снова и снова и, наконец, опустился на корточки в изнеможении.
        О, несчастный Джек Уолли!
        Он уныло разглядывал кучи лесного мусора, которому вскоре предстояло превратиться в богатства, достойные властелина мира. Какой прок в них был теперь? Ведь он застрял здесь. Застрял крепко и безнадежно в золотоносных жилах чужой планеты и уже никогда не сможет выбраться… никогда… никогда… НИКОГДА…
        Он легонько пнул ногой модель передатчика.
        Палки обрушились, оставив на земле лишь хаотическое нагромождение листьев, камней и грязных веток.
        Что ж… Он глубоко вздохнул, небрежно разложил камешки и траву и мысленно, с небрежной резкостью, произнес:

        - Эй, Пи-Айчен! Преврати эту чепуху в прекрасную диадему, если, конечно, сможешь! И постарайся сделать это получше!
        Камни и трава послушно исчезли, уступив место холодным как лед, искрящимся огоньками и сказочно прекрасным драгоценностям - диадема вполне годилась для коронации императрицы.
        Он подхватил сверкающее чудо, нахлобучил его на голову и исполнил дикую пляску со вскидыванием рук в воздух, топанием ногами и разбрасыванием груд драгоценных камней, прекрасных ювелирных изделий, одежд и прочей роскоши - вполне реальной, но до времени заключенной в грубые оболочки веток, камней и листьев.

        - Бедный старина Уолли! - захныкал он сначала про себя, а затем, заливаясь горючими слезами ужасного разочарования, жалобно заголосил вслух: - Бедный старина Уолли!
        Вдруг какое-то движение в лесу привлекло его внимание. Джек мгновенно замер, оборвав безумную пляску отчаяния, и схватился за ветку, чтобы не потерять равновесие. Стрела со звоном впилась в ствол дерева, образовав гипотенузу между его рукой и основанием ветки.
        Во рту появился пресный вкус пыли, и он сплюнул, чуть-чуть приподняв голову от земли и стискивая руками мертвые листья и прочие образцы несостоявшегося богатства. Он не помнил, как плашмя падал лицом на землю. Он успел заметить лишь стрелу, ударившую в дерево, а в следующее мгновение пыль уже лезла прямо в его приоткрытый рот.
        Проворный Джек Уолли…
        Оказавшаяся под рукой расщепленная палка напомнила ему…

«Дротик, Пи-Айчен, и побыстрее!» - злобно подумал он. Холод древка обжигал пальцы, но Джек сердито стиснул его и приподнялся, высматривая сидящего где-нибудь на корточках Зеленого Брата, на которого он смог бы выплеснуть свой гнев, разочарование и страстное желание мести.
        Зеленые Братья получили свое прозвище не только за зеленоватый оттенок кожи - в лесу они чувствовали себя как дома и умели подкрадываться совершенно незаметно, молчаливые и беспощадные.
        Джек осторожно пополз вперед. Вдруг что-то уперлось ему в лоб, он тихонько вскрикнул и сделал наугад яростный выпад дротиком вверх. Его удар пришелся в пустоту, дротик выскользнул из пальцев и с шумом рухнул на землю. Диадема залихватски съехала на нос.

        - Тьфу, черт! - выругался Уолли. Он сдернул диадему с головы и собирался было выбросить ее, но, передумав, сорвал с дерева лист, приложил его к своему зеленому мешковатому балахону на уровне поясницы и мысленно произнес: - Карман, Пи-Айчен, будь ты проклят! Карман, чтобы положить эту штуковину!
        Он сунул диадему в карман и пополз вперед за дротиком.
        Затем, осознав, что Зеленые Братья уже ушли, он подумал об арбалете и выругался, когда ничего не получилось. Свирепо скрутив из веток макет, он сосредоточился снова, после чего привстал на одном колене и, стиснув арбалет, огляделся вокруг, подыскивая цель.
        О, коварный Джек Уолли!
        Когда он, неуклюжей походкой, волоча по земле копье, с лицом, перекошенным от тщетных усилий придать себе беззаботный вид, возвращался в деревню, его одолевали мучительные мысли о собственной никчемности. Но, как бы ни складывались обстоятельства, он должен сохранять бравый вид перед лицом окружающего мира - не важно, своего или чужого - и не позволять собственным неудачам искажать тот образ, который, как он полагал, ему соответствовал.
        Мими вынырнула из хижины с миской пудинга и, заметив его, расхохоталась.
        Уолли угрюмо уставился на нее, и что-то в глубине его души шевельнулось, когда он увидел белый треугольник шеи, вздрагивавший в такт с приступами звонкого смеха. Ее лицо поплыло у него перед глазами. Уронив арбалет, Джек выхватил миску с пудингом из ее рук и поволок девушку в хижину.
        Она перестала смеяться, и веки ее полузакрылись.

        - Джек? Джек… Что случилось?
        Дротик со стуком шлепнулся на пол. Он вытащил диадему и бережно водрузил на облако блестящих волос.

        - Вот, моя белоснежная лилия! Ты выглядишь потрясающе!
        Она взглянула в пятнистое зеркало, висевшее на стене.

        - Как мило, Джек, - сказала она, прихорашиваясь. - Ты и вправду научился заставлять Пи-Айчена делать замечательные украшения!
        Да уж, на этой планете не было тайн.

        - Рад, что тебе понравилось, мой звездный цветочек. А где Друбал? - Последнее прозвучало вполне невинно.

        - Отправился в лес. Он вернется не скоро.

        - Добрый старый Друбал, - нежно заметил Уолли.
        На сей раз ему хотелось только одного. Джек осознавал это и понимал, почему именно сейчас страстное желание овладело им так сильно. Если раньше чувство вины и боязнь отцовства сдерживали его, то теперь все это можно было отбросить, оправдывая себя чуждой биологией иных планет.
        Он погладил ее рукой по щеке - нежной-нежной! - и заглянул в глаза. Губы ее дрожали.

        - Я не встретился с тобой прошлой ночью, Мими. Прости меня.
        Она опустила глаза.

        - Я танцевала для тебя прошлой ночью, Джек. Но ты… ты спал.
        Он почувствовал в ее словах упрек - нежный и призывный.

        - У меня был тяжелый день… но… может быть, ты станцуешь сейчас?

        - О… я не могу! Я хочу сказать, только не это… Вот так, без подготовки…

        - Быть может, - немного неуверенно возразил Джек, - сегодня можно обойтись и без подготовки?.. Как ты считаешь? - Застежки ее оранжевого платья расстегнулись с прелестной услужливостью. Со вздохом и шелестом съехал лиф.

        - О да, - промолвил Уолли, глубоко вздохнув и подавшись вперед. - Да, моя милая крошка, ты похожа на девушек моей планеты, только лучше…
        Его дрожащие руки покоились на ее плечах. Ее лицо было обращено к нему - открытое и исполненное невинного ожидания, и это еще больше разжигало в нем лихорадку страстного желания. Он придвинулся ближе, его руки скользнули вниз…

        - Джек, - зашептал призрачный голос прямо в его ухо. - Джек, ты нужен нам. Приходи, Джек. Оставь все, что тебе дорого, Джек, и приходи к нам. Ведь ты так нам нужен, Джек… Приходи, Джек… Приходи…
        Он резко выпрямился, словно десяток кобылиц разом лягнули его пониже спины.
        Руки его мгновенно слетели со сверкающего белизной тела возлюбленной и вытянулись по швам.
        По лицу его скользнуло злобное выражение, а затем взгляд стал равнодушным и пустым.
        Дьявольский голос продолжал нашептывать в уши:

        - Ты же отличный парень, Джек. Приходи! Иди к нам! Оставь все, чем владеешь, Джек… Приходи к нам… Ты нам так нужен… Приходи, Джек… Джек, приходи же…

        - Джек! - закричала Мими. Она бросилась на него, обвивая белыми руками крепкое тело и прижимаясь к нему. Оранжевое платье, закрепленное на талии, волочилось по полу.
        Он тупо повернулся на одеревеневших, словно механических ногах, продолжая держать руки по швам. Тело Мими, колыхаясь, тащилось за ним по земле. Джек направлялся к двери. Платье зацепилось за его ноги, потянулось вперед и порвалось. Затем и Мими с диким отчаянным воплем отлетела в сторону.

        - Джек! - закричала она, лежа на полу и безвольно раскинув ноги. Одной рукой она прикрывала грудь, а на другую пыталась опереться, чтобы привстать. - Джек! Остановите же его, кто-нибудь! Остановите его!
        Но Джек слепо шагал прочь от хижины. Словно запрограммированный робот, он ступал по деревенской пыли, направляясь к зеленому лесу.
        Мужчины и женщины выбегали навстречу и останавливались, пристально глядя на него и перешептываясь. Мими в развевающихся обрывках платья выскочила из хижины и в отчаянии пыталась пробиться сквозь толпу зевак, бессильно размахивая руками…

        - Джек!..

        - Ничего нельзя сделать, Мими… Ничего!

        - Мы можем связать его…

        - Ты же прекрасно знаешь, что это не поможет! Ты только обречешь его на медленную смерть - он задушит себя, пытаясь вырваться из пут. Дай ему уйти… Бедный Джек Уолли… - Джек!

        - Приходи к нам, Джек… Ведь ты так нам нужен… Оставь своих друзей, оставь свой дом
        - мы будем твоими новыми друзьями и твоим новым домом… Приходи, Джек… Приходи к нам… Скорее, Джек… Скорее… Приходи, Джек, приходи…

        - Вернись назад, Джек!

        - Оставь его, Мими! Ты не сможешь ничего сделать!

        - Пусть он идет, Мими… Шепчущие Колдуны завлекли его своими чарами, и ты не в силах вернуть его…

        - Шепчущие Колдуны…

        - Зеленые Братья…

        - О мой Джек… Уходит… Уходит навсегда!

        - Не останавливайся, Джек… Скорее, мы так ждем тебя… Приходи к нам, Джек…

        - Джек!
        Бедный Джек Уолли.
        VII

        Бифштекс с картофельным пюре и зеленым горошком…
        Новенькая с иголочки белая рубашка, только что вынутая из пластикового мешка…
        Первая порция виски за вечер…
        Фиалковые глаза девушки, широко раскрытые от внезапно постигнутого наслаждения…
        Ничего из области духа - Шепчущие Колдуны манили к себе только чувственными удовольствиями.

        - Оставайся здесь, Джек, и вкуси покой…
        Вытаращенные глаза Уолли заморгали, и он снова обрел способность видеть.

        - Мими… - начал было он, но осекся и закрыл рот, не в силах поверить тому, что видели его глаза, тому, что почувствовали спина, руки и ноги.
        Клетка была сконструирована весьма искусно. Прутья решетки допускали регулировку по ширине и высоте, так что в данный момент ее размеры были подогнаны как раз по фигуре Уолли. Он не имел возможности ни встать во весь рост, ни присесть и вынужден был оставаться в неестественном скрюченном положении, постоянно ощущая нарастающие мучительные боли в мышцах. Время от времени очередная мышца, не выдержав напряжения, судорожно сокращалась, и тогда он резко ударялся головой о деревянные прутья верха клетки.
        Крайнее неудобство положения заставило Джека наконец поверить, что чувства его не обманывают.
        Но ведь еще недавно он был в хижине с Мими - теплой, нежной и уступчивой Мими - так что же случилось? Он не мог поверить, что Друбал способен на такие крайности.
        Его взору представилась маленькая, но угрожающая крепкая фигурка, и Уолли все понял. Зеленый Брат стоял рядом, посмеиваясь над пленником. Джек пригнул голову и, пытаясь выглянуть из клетки, неистово завертелся, словно механический агрегат, работающий на пределе своих возможностей. Около двух десятков Зеленых Братьев обступили его кольцом - маленькие странные человечки привстали на цыпочки, вытягивали шеи, зевали и весело болтали друг с другом. В центре круга на вкопанном в землю столбе торчало набитое соломой чучело, имевшее некоторое сходство с Уолли.
        Они услышали его имя, когда он кричал в лесу, задыхаясь от бессильной ярости, а потом пошли домой, изготовили этого проклятого соломенного идола и зашептали свои парализующие разум заклинания, которые и привели его сюда.
        Этими шепотами они приволокли Джека Уолли, как сопливого телка на поводке…
        Какое унижение!
        Зеленый Брат просунул между прутьями длинную палку и ткнул Уолли под ребра.
        Зеленую одежду у Джека отобрали, И он сидел в клетке совершенно голый. Палка впилась ему между ребрами так, что он вскрикнул.

        - Эй! Тебя что, Нарбошник Кейвз попутал?
        Это выражение Джек как-то раз слышал от одного мужчины из деревни, когда жена того нечаянно уронила в огонь чан с пищей. Присутствовавшая при этой сцене Мими густо покраснела.

        - Значит, ты уже проснулся. Хорошо, - продолжал Зеленый Брат не терпящим возражения тоном. - Веди себя прилично, и все будет в порядке, Джек.

        - Пропади ты пропадом, - отозвался Уолли.
        Они принесли ему глиняную миску с жидкой кашей и швырнули обгрызенную хлебную корку… Руки Уолли не были связаны, но после того, как он провел ночь, скорчившись в клетке, униженный и беспомощный, он не то что бежать - даже просто ходить был не в состоянии. Зеленые Братья явились за Джеком на рассвете и погрузили его, будто мешок, между двумя маленькими пятнистыми тварями, от которых несло, как от козлов. Руки и ноги Джека бессильно свисали, тело раскачивалось, словно воздушный шар на шесте.
        Маленькая процессия отправилась в путь через зеленый лес, и сжатый в комок Уолли последовал вместе с нею.
        Джеку стоило большого труда ни о чем не думать. Живой, деятельный ум, всегда активный и изворотливый, и теперь не позволял ему вот так просто смириться с обстоятельствами. Переход через лес, монотонное раскачивание клетки казались бесконечными, и его мучения, раскручиваясь, словно по спирали, постепенно переходили от сине-черных укусов боли к огненно-красным вспышкам смертной агонии. Вот наказание. О, какое же это было наказание для бедного Джека Уолли!
        Около полудня Зеленые Братья устроили привал, во время которого было организовано настоящее пиршество - они жарили на трескучем огне части мясной туши и жадно запивали еду освежающим напитком из больших фляг. Уолли они удостоили миской жидкой каши и очередной обгрызенной коркой. Он выпил кашу и проглотил почти всю корку раньше, чем успел что-либо подумать.

        - Пирогов с гнилой собачатиной вам в глотку! - пробормотал он, дожевывая последние крошки.
        Джек по-прежнему сидел нагишом, и руки его оставались свободными. Прутья деревянной клетки, в которую его затолкали, были очищены от коры. Они выглядели абсолютно гладкими и неподвижными, а скреплявшие их веревки были пригнаны настолько плотно, что уцепиться было совершенно не за что. Если не считать его самого, в клетке больше решительно ничего не было.
        Даже если бы Джек смог бы выбраться на свободу, - а теперь, когда скудная пища слегка подбодрила его, он был совершенно уверен, что сумеет сделать это, стоит только захотеть, - его скрученные узлом мышцы отказались бы повиноваться приказам мозга до тех пор, пока не прошел бы достаточно долгий и блаженный период их обратного распутывания и распрямления. Его скатали в шар и заперли, словно свинью перед убоем, так что простой выход наружу всех проблем не решал.
        Сквозь пелену перед глазами он видел, как новые Зеленые Братья, двигаясь своей зловещей медленной рысью, совсем непохожей на свободную походку обычных людей, вихляя бедрами и пританцовывая, присоединились к его мучителям. С ними прибыло еще четверо скрученных в шары и запертых в клетки пленников.
        Пока растянувшаяся процессия медленно двигалась по тайным лесным тропам, Уолли оставалось только разглядывать своих новых товарищей по несчастью, хотя они его совершенно не интересовали и никакой пользы в их присутствии он не видел. Все мысли Джека были заняты решением только одной неотложной проблемы - как быстро вернуть подвижность мускулам.
        Двое из пленников оказались юношами с сильными смуглыми обнаженными телами. Их жилистые ноги были неестественно подогнуты, темные волосы путались в прутьях решетки, а на бледных лицах застыло унылое и скорбное выражение.
        Третий пленник выглядел старше - это был мужчина средних лет с копной торчавших во все стороны черных волос, покрытый шрамами, сверкавшими на его мускулистом теле подобно белым клыкам, и широким лицом, искаженным злобой и ненавистью. Уолли решил, что на него можно будет положиться, если решающий миг когда-нибудь настанет. Этот мужчина беспрестанно ворочался, напрягая то одну, то другую группу мышц и шевеля руками и ногами, насколько упругие прутья решетки позволяли это сделать. Уолли попытался последовать его примеру, но острая боль пронзила сведенные мышцы и он начал судорожно хватать ртом воздух. Все же Джеку была понятна мысль этого упрямца, и он стал пробовать еще и еще раз, принуждая зажатое со всех сторон тело одолевать собственные мышцы.
        Четвертым пленником была девушка. Длинные темные волосы скрывали большую часть ее белого, в кровоподтеках, тела, неестественное положение которого казалось совершенно неподходящим для женщины, тогда как мужчины, скрюченные аналогичным образом, смотрелись скорее смешно. Уолли не мог видеть ее лица. Когда процессия изгибалась на поворотах тропинки и похожие на козлов пятнистые животные сбивались вместе, до него доносился непрекращающийся тихий стон - горькое, жалобное всхлипывание.
        Помещение в такую клетку мужчины, подумал Уолли, значило лишь унижение его достоинства, но подобный поступок в отношении женщины превращался уже в тягчайшее преступление против самой ее природы.
        Так - в спазмах мышц и онемении конечностей, в ударах и раскачивании клеток, в синяках и царапинах - и прошел день для Уолли и четверых остальных пленников. С наступлением ночи Зеленые Братья остановились на привал возле покосившейся тростниковой хижины и принялись за организацию лагеря. Джек собрал все свои силы и, ценой нескольких квадратных дюймов кожи, ободранных им о прутья решетки, сумел-таки развернуться и посмотреть на женщину. Однако ему удалось разглядеть лишь квадратный решетчатый контур клетки и скорченную белую фигуру в ней, частично прикрытую длинными черными волосами. Он пытался напрячь зрение, чтобы разглядеть ее более подробно, но очертания предметов начали постепенно размываться, черные тени заскользили словно летучие мыши и наконец наступила тьма.
        Неужели это происходило наяву?
        С какой неистовой и самозабвенной страстью Джек мечтал о том, чтобы очнуться от этого кошмара.
        Зажженные с наступлением ночи фонари разбросали повсюду яркие пятна света и словно приподняли края сгустившегося было мрака. Со стороны тропы послышался беспорядочный шум - приближалась новая партия пятнистых козлов, навьюченных новыми клетками со скрючившимися в них пленниками. Зеленые Братья теперь много болтали и смеялись, и звуки их шумной пирушки делались все громче. Уолли воспрянул духом. И тут его клетку грубо приподняли, а затем опустили, но уже набок - Зеленые Братья не особенно беспокоились о том, в каких позах отдыхает их живая поклажа. Им требовалось освободить место для вновь прибывших. Таким образом, Уолли оказался обращенным лицом как раз к клетке женщины и всего дюймах в шести от нее.
        Он не рискнул называть ее по имени - просто на всякий случай.

        - Эй, ты слышишь меня, моя звездная куколка?
        Ни звука, ни движения в ответ.

        - Позволь увидеть твое личико, о солнечный цветок юга…
        Длинные черные волосы всколыхнулись, голова с усилием сдвинулась, и его взору предстало злобное, морщинистое лицо с одним глазом и беззубым ртом. Хриплый голос сказал:

        - Ты не мог бы заткнуть свою глупую пасть и позволить человеку хоть ненадолго уснуть?

        - У, ведьма! - Уолли расслабленно осел назад, потрясенный и немало позабавленный.
        Более он не чувствовал за собой каких-либо моральных обязательств.
        Перед ним стояло две проблемы, одна из которых решалась при помощи тренировки и потягивания мышц. Для преодоления другой ему никак не удавалось подобрать подходящего способа, и она могла оказаться куда более трудной. Друбал мало рассказывал о Шепчущих Колдунах, так что информация, которой располагал Уолли, была весьма скудной. Единственное, что он мог сделать, это сломать клетку и попытаться заставить свое тело бежать прочь как можно быстрее и как можно дальше.
        С какого расстояния Шепчущие Колдуны еще могли возвратить его назад?
        Легкое движение в клетке, расположенной под прямым углом к обители ведьмы, все еще продолжавшей ныть и бормотать что-то о безмозглых тупицах, пристающих среди ночи со своими глупостями, привлекло внимание Уолли. Да понимала ли старая карга, что тут вообще происходит? Или она всю жизнь спала в клетках, скорчившись, словно сложенная домашняя туфля?
        Тело человека, сидевшего в той второй клетке, резко уперлось в прутья решетки, и в мутном отраженном свете Уолли заметил две руки, крепко стиснутые ладонями вместе, с большими пальцами, обращенными вверх, а остальными - вниз. Глухой мужской голос заговорил нараспев:

        - О всесильный Пи-Айчен, припадаю к стопам твоего величия! Молю Тебя, даруй мне, Твоему ничтожному и недостойному слуге, нож - хороший нож, о Пи-Айчен, такой, что лишь Ты один способен создать, отличный нож, какой только Ты сочтешь возможным даровать мне…
        Уолли подумал, что Пи-Айчена, должно быть, немало веселила та манера, с какой иные обращались к нему за милостью. Этот человек, очевидно, избрал форму нижайшей просьбы. Сильный голос продолжал свою речь, моля о ноже.
        И произошло неизбежное - мелькание зеленых пятен в отблеске фонарей, глухой удар палкой, пронзительный крик боли, стоны. Нож так и не зазвенел.

        - Заткнись, Кроч. Пи-Айчен не благоволит к тебе.

        - Недомерки! Стручки зеленые! Грязная куча вонючего дерьма! - гневно выкрикивал в ночи низкий голос.
        За этим тут же последовали новые удары и новый поток проклятий, смысл которых уже не достигал сознания Уолли, поскольку он вдруг понял все значение попытки Кроча к бегству. Раз уж Кроч, человек, несомненно, разумный и знающий, что он делает, да еще к тому же и житель здешнего мира, пытался бежать, значит, побег был действительно возможен. Мысль Уолли работала лихорадочно. А вдруг - он старался не проявлять излишнюю самонадеянность - но вдруг все-таки именно ему, Джеку Уолли, суждено было оказаться более удачливым?
        Джек не знал только, какая степень сходства требовалась от модели. Он поднял руку и, стиснув зубы, вырвал из головы волос. Борода его еще недостаточно отросла для этого, да и, в любом случае, была более чувствительной. Он стал покусывать волос по всей длине, стараясь хоть приблизительно воплотить в нем идею зубчатости.

        - Быстро, Пи-Айчен, - заговорил он тихим шепотом. - Поспеши и дай мне пилу, способную перепилить это дерево, - только пусть ее зубья будут не слишком велики. Мне бы не хотелось устраивать шум.
        И пила - холодная, как всегда, - появилась. Джек осмотрел зубья - все было в полном порядке. Он начал с ближайшей к нему перекладины. Работать в таком стесненном положении было ужасно неудобно, но веревки и дерево легко уступали уверенно грызущему их металлу. Джек трудился осторожно, часто делая перерывы и прислушиваясь. За полчаса он перепилил все, кроме последней веревки на одной стороне - этот угол был для него совершенно недосягаем, поскольку находился как раз под ягодицами. Он просто не мог дотянуться дотуда. Джек попробовал перевернуться, но только ободрал кожу. Если бы он вытолкнул боковину вверх и наружу, повалив ее на оставшийся неразвязанным угол, то наделал бы этим слишком много шума. А он был еще не совсем уверен, что сумеет скрыться во мраке до того, как прибегут Зеленые Братья. Ну нет… Исчезнуть необходимо было до того, как они заметят, что он бежал. Ведь он не имел ни малейшего понятия о том, на какое расстояние простиралась дьявольская власть их колдовского нашептывания.
        Часто и тяжело дыша, Джек осел назад и пристально посмотрел в единственный глаз старухи. Она приоткрыла потрескавшиеся губы, демонстрируя одиноко торчащий зуб.

        - Не пойму, как такой недотепа сумел это проделать, но если ты дашь мне пилу, я перережу оставшийся узел.
        Уолли знал, что Кроч также наблюдает за ним - открыв рот, тот уставился на него словно умирающий от жажды путник на полный стакан сока.

        - Хорошо, держи. - Он сунул ножовку в шестидюймовую щель.

        - Хи-хи, - старая карга зашлась великолепным старушечьим смехом и тут же принялась пилить собственные веревки.

        - Эй, ты, - тут же откликнулся Уолли. - Ты же обещала перерезать мой последний узел!

        - Всему свое время, малыш, всему свое время. И побереги свою вонючую глотку - еще не хватало, чтобы сюда приперлись эти зеленокожие бездельники…
        Какая несправедливость! Уолли был в бешенстве. Он вырвал из головы другой волос, скомкал его и еще раз воззвал к Пи-Айчену.

        - Глазам своим не верю, о чужестранец, - тихо проговорил Кроч.
        Белые шрамы на его теле маслянисто поблескивали в свете фонарей. Мускулы вздымались, когда он ерзал по клетке, сочувствуя движениям Уолли, силящегося дотянуться до последнего несговорчивого узла.

        - Если будешь слишком шуметь, ты пропал, - сдавленно пробасил Кроч. - Эти мерзкие зеленые затычки для сточной трубы не простят двух попыток к бегству за одну ночь.

        - Слушай ты, кривая беззубая пародия на женщину! - воскликнул Уолли. - Сейчас же отдай пилу Крочу! И без всяких шуточек, а не то, когда выберусь отсюда, я выдерну все твои крашеные волосы из башки.
        Она попыталась было протестовать, но затем быстро перешла на свой обычный жалобный вой и протянула пилу Крочу. Вскоре уже все трое сосредоточенно пилили, время от времени останавливаясь и прислушиваясь.
        С громким треском, заставившим всех нервно вздрогнуть, лопнула последняя веревка на клетке Кроча. Он опустил на землю решетчатый бок и выкатился наружу. Минут через пять он смог встать на ноги и на корточках подполз к клетке Уолли.

        - Давай, друг, я помогу тебе. - Еще с полдюжины движений пилой по веревке, и Уолли оказался на свободе. Все, что он мог сделать, - это выкатиться наружу и попытаться распрямить свое тело, которое упорно стремилось свернуться обратно, словно большой складной нож.

        - Сейчас… еще минуточку… и я буду в порядке… - простонал он, чувствуя, как расплавленная лава мириадами булавочных уколов захлестывает его конечности, раскаленные добела ножи пронзают тело, а прежнее биение пульса и удары крови терзают давно не использовавшиеся артерии. - Да это настоящая пытка!

        - Заткни свою поганую пасть! - враждебно откликнулась старая Ведьма. - Если бы хоть один из вас действительно был другом, вы бы помогли мне выбраться.

        - Слушай, ты… побереги свои крашеные волосы, - с трудом выдохнул Уолли, катаясь по земле и сражаясь с жалящими его иглами.
        Кроч извлек старуху из клетки и приподнял ее. Уолли мог поклясться, что ее скрученные руки и ноги с треском отрывались, когда тот выпрямлял их, заткнув ей рот ладонью.

        - Нам придется взять ее с собой, а то она станет визжать на всю округу.

        - Да, - согласился Уолли, пытаясь встать на ноги, которые все еще ему не принадлежали.

        - Идем, друг, - Кроч подхватил его свободной рукой, и они молча направились в сторону зеленого леса. Уолли повис на нем, словно мешок. Руки и ноги его подергивались от беспрестанных электрических покалываний, а макушка головы отплясывала фанданго, словно крышка на кипящей кастрюле.
        Джека мучил один вопрос.

        - Как далеко, - спросил он, лязгая зубами, - как далеко должны мы уйти, чтобы Шепчущие Колдуны не смогли вернуть нас назад?
        Кроч расхохотался, хотя смех его скорее походил на довольное мычание.

        - Да ты еще салага, как я погляжу! Только не обижайся, пожалуйста.

        - О чем ты?

        - Я имел глупость позволить Зеленым Братьям подслушать мое имя, когда пошел в лес, чтобы приятно провести время с одной подружкой, - но ей хотелось еще и поговорить. Тут-то меня и сцапали. Но их колдовство действует лишь однажды. Иначе зачем, по-твоему, они держали нас в этих дьявольски мучительных клетках?

        - Уф-ф! - Уолли почувствовал облегчение, несмотря на продолжающие колоть его иголки и булавки.
        Кроч, несомненно, хорошо ориентировался в зеленом лесу. По мере того как кровь в его жилах начинала течь быстрее, ускорялся и ритм ходьбы - слегка согнутые ноги Кроча ступали почти беззвучно, и он уверенно обходил все препятствия - упавшие стволы, болотистые участки, свисающие лианы. Глаза Уолли слипались. Он бы, возможно, и уснул, если бы не громкий гортанный храп старой карги, давно прикорнувшей на другом плече Кроча.
        Неужели это он, Джек Уолли, самый удалой парень во всей галактике, засыпал на плече чужестранца подобно старой ведьме, заставляя того тащить себя сквозь жуткие, опасные и кишащие насекомыми джунгли? Поразмыслив немного, он решил, что особые обстоятельства служат ему оправданием. Да и ноги его ужасно болели.
        Кроч, казалось, никогда не остановится. Он как пустился в путь размашистыми шагами, так и продолжал идти все дальше и дальше. Ритм ходьбы снова начал усыплять Уолли. Джек сурово твердил себе, что, будучи мозгом экспедиции, он обязан бодрствовать и оставаться начеку. Но голова его клонилась, в глазах щипало, и он закрыл их - только для того, чтобы унять боль, разумеется, - и…

        - Эй, пора бы вам обоим уже и проснуться, - весело загудел Кроч глухим басом.

        - Э-э-э… Что? - пробормотал Уолли, барахтаясь, словно карась на крючке. - Кто спит? А-а, эта старая ведьма…

        - Да и сам-то ты храпака давал, сынок, - огрызнулся в ответ хриплый голос. - Ишь, развалился на спине, да еще рот разинул, будто сопливый птенец, только что вылезший из яйца.

        - Я просто задумался, - холодно отозвался Уолли. Он попробовал встать на ноги, но тут же упал.

        - Да ладно вам, мне не привыкать, - дружелюбно заметил Кроч. - Я тут наловил немного рыбки и развел чудный костерок, чтобы поджарить ее на вертеле. Вот, попейте пока.
        Уолли не удивился серебряному кубку с чеканкой в виде оживленных охотничьих сцен. Пи-Айчен посылал свои дары даже несчастным, загнанным в зеленом лесу беглецам.

        - Вода! - воскликнул он, отведав. - Ты что, не мог попросить у Пи-Айчена чего-нибудь покрепче?
        Кроч отшатнулся и пристально уставился на Уолли. Они сидели на небольшой лужайке возле милого ручейка, и косые лучи солнца в ликовании раннего утра наполняли листву светом.

        - Странный ты человек, - медленно проговорил Кроч. - Ты взываешь к Пи-Айчену без слов - умение, как я слышал, свидетельствующее о благородстве, хотя прежде не верил этому, - и в то же время ты задаешь безрассудные вопросы. - Он перевернул серебристую рыбу на вертеле. - Нельзя просить Пи-Айчена о пище и питье, если не желаешь быть пораженным громом и молнией. Только тот, кто находится в самой крайней нужде, может рассчитывать на милость ради поддержания жизни.
        Уолли уныло подумал, что все это смахивало на недавние видения бифштекса с бутылками виски и огромной красной головки сыра. Так же как и недоступные танцующие девушки.
        Поскольку теперь Джек мог руководствоваться лишь собственными пристрастиями, он выбрал себе светлую желтовато-коричневую рубашку с брюками и ощутил необычайное удовольствие, когда ладно скроенная одежда появилась перед ним - холодная, но быстро вбирающая в себя тепло тела. Кроч облачился в мохнатый плащ, который превратил его в здоровенного медведя, подпоясанного кожаным ремнем с бронзовыми пряжками и с висящим на боку большим мечом в ножнах. Тут послышалось брюзжащее нытье старухи, и оба со смехом обернулись.

        - Благодарю Тебя, о великий Пи-Айчен, - заскрипела она, елозя резиновыми губами по одиноко торчащим зубам. - Беллахронтисы прекрасны, но немного… прости мне мою дерзость, о великий Пи-Айчен… немного великоваты. Такие не подойдут.
        Мужчины изумленно уставились на нее. Старуха нарядилась в богато украшенную драгоценными камнями шуршащую юбку, надела золотые нагрудники и повесила на лодыжки колокольчики - полный набор тайных приманок профессиональной танцовщицы. Живот ее сверкал белизной. Беллахронтисы, очевидно, не подошли.

        - Вот что значит глаза завидущие, - с присвистом заметил Кроч.
        Она обернулась к ним и сплюнула. Колокольчики, камни и украшения весело зазвенели.

        - На себя посмотрите, шуты гороховые. А меня оставьте в покое.

        - Да не волнуйся ты! - расхохотался Кроч. - Не трону я твои побрякушки.

        - А-а, пропадите вы пропадом, - проворчала старуха и, когда новые беллахронтисы, на сей раз подходящего размера, засияли божественным светом, тут же, не дав камням согреться, ввинтила их в свой пупок. - Вот, - сказала она, позируя с раскрытым по забывчивости ртом, так что у Джека с Крочем мурашки пробежали по коже от ее зияющей улыбки. - Теперь все готово, мальчики. Ну, как я выгляжу?

        - Скажи ты ей, Кроч, - торжественно произнес Уолли.

        - Я? - Кроч смиренно покачал головой. - Кто я такой, чтобы возносить хвалу самой королеве крокодильего царства?
        Колокольчики на ее лодыжках зазвенели на удивление мягко и мелодично. Она танцевала, так ловко вскидывая вверх руки, что браслеты выбивали нежный ритм из золотых нагрудников. Юбки взлетали, словно осенняя паутинка. Ярко сияло солнце.

        - Бедное, старое, одноглазое и беззубое чудо, - пробормотал Уолли, тронутый.
        Ноги выделывали пируэты на траве, колокольчики согласно звенели, юбки взмывали вверх… но вдруг нетвердые старческие лодыжки дали осечку и она упала посреди рассыпавшегося великолепия шелков и драгоценностей.

        - Бедняга, - сказал Кроч. - Когда-то, наверное, она была танцовщицей.

        - Что значит «когда-то», собачий сын? - Оттолкнувшись от земли худыми руками, она подалась вперед и свирепо уставилась на них, склонив голову так, чтобы мощный орлиный нос не загораживал ее единственного глаза. - Я - лучшая танцовщица Брианона из всех, что когда-либо существовали. И другой такой больше не будет.

        - Я верю тебе, - сказал Уолли. Он быстро подошел к ней и, нагнувшись, взял ее за руку. - Позволь, я помогу тебе подняться.
        Она посмотрела на него с недоверием, готовая выругаться сквозь зубы, затем в ее одиноком, с красными прожилками, глазу появилось необычное застенчивое выражение и она хихикнула:

        - Благодарю вас, добрый господин.

        - Держись теперь крепче, чучело, - посоветовал Кроч.
        Уолли взглянул на старуху. Она протянула ему свою белую руку, и он помог ей встать, сам удивляясь собственной галантности. На ощупь мышцы ее были тонкими, как ниточки, но кожа оказалась упругой и гладкой. Теперь он заметил, что волосы ее были окрашены в черный цвет лишь поверхностно - у основания виднелись белокурые корни. Значит, она не такая уж старая и седовласая, как он думал.
        Вот только зубы…

        - Разве ты не можешь попросить Пи-Айчена наделить тебя новыми челюстями?

        - Пи-Айчен, дорогуша, дарит только мертвые вещи, и тебе это хорошо известно.

        - Я имел в виду нечто другое… Вовсе не обязательно отращивать себе новые зубы… Впрочем, тебе виднее.
        Перед глазами Уолли возникло четкое, почти осязаемое видение Мими, и он, ощутив вдруг острое отвращение к себе, потерял всякий интерес к трогательной старой танцовщице ушедших дней.

        - Идите есть, - позвал Кроч. - Рыба удалась на славу.
        Попробовав, они охотно согласились с этим.

        - Слушай, старая метла, почему бы тебе не одеться во что-нибудь более подходящее?
        - спросил Уолли, удобно устроившись на прислоненной к стволу дерева шелковой подушке.
        Она забренчала на него своими золотыми нагрудниками. Джек вздрогнул.

        - Как хочу, так и одеваюсь. И не лезь не в свое дело, ты, черпак для помоев.

        - Ну, будет вам, - сказал Кроч, укоризненно цокая. Он извлек застрявшую между зубами рыбью кость, удовлетворенно рыгнул и закончил: - Не худо бы обсудить наши планы.

        - Планы? - повторил Уолли его слова.

        - Ну, эта плясунья в рюшках меня не волнует, - спокойно продолжал Кроч, скрестив руки на могучей груди, - а вот ты, друг, иное дело. Я лично собираюсь в город…

        - В город? - немедленно откликнулся Уолли.

        - Конечно. Именно в тот, куда волокли нас Зеленые Братья. Они ведь спешили на рынок…

        - Чтобы продать, как рабов?

        - Нет, это дрянное слово из прошлых веков здесь совсем не подходит. Зеленые Братья делают все миленько и по закону - они намеревались выставить нас на аукционе. А затем мы подписали бы долгосрочный контракт об устройстве на работу.
        Когда Друбал обучал Уолли, он упоминал рабство, как существовавший в прошлом институт.

        - Я не могу понять разницы.

        - Контракты. Мы бы их подписали, понял?
        Уолли не понимал, но он чувствовал себя слишком умиротворенно для того, чтобы спорить. Шепчущие Колдуны утащили его прочь от Мими, и он хотел вернуться к ней. Джек был почти уверен, что сумеет найти дорогу, но Кроч взбудоражил его своими разговорами о городе. Новые приключения манили Уолли. Ему необходимо было увидеть город - скорее всего, запутанное скопище ужасных лачуг из полуразвалившихся кирпичей - и взглянуть хоть одним глазком на этот мир, а уже потом он вернется к Мими и Друбалу. Ведь они наверняка ждут его, не так ли? Такого замечательного парня, первого удальца во всей галактике? Ну конечно же…
        Независимый Джек Уолли…

        - Хорошо, - согласился великолепный, независимый Джек Уолли. - Я иду с тобой, дружище Кроч. Хочу посмотреть этот твой город.

        - Это вовсе не мой город, осел ты безмозглый.
        Уолли вскочил, и Кроч виновато замахал своими могучими руками.

        - Прости меня, дружище. Излишняя горячность приносит мне одни неприятности. Этот город - один из пяти городов Скорсо. Я собираюсь сесть там на корабль и уплыть домой.

        - Так ты возьмешь меня с собой?

        - С удовольствием.
        Отдохнув, они приготовились идти в том направлении, где, как подсказывало Крочу его чутье лесного жителя, находился город. Кроч хлопнул себя кулаком по ножнам:

        - Если хоть одна из этих зеленокожих бестий попробует помешать нам…
        Уолли задумчиво испросил у Пи-Айчена арбалет с полным колчаном стрел, и они уверенно зашагали по зеленому лесу.
        Громкий крик привлек их внимание и заставил обернуться.
        Прижав к груди нитки с драгоценностями, сверкая и лязгая нагрудниками, старая карга вприпрыжку бежала за ними.

        - Эй, подождите меня!
        Она запуталась в своих браслетах и, с воплями растянувшись во весь рост, принялась судорожно сгребать разлетевшиеся украшения и бесчисленные юбки. Потом она снова вскочила и побежала за ними, визжа, выкрикивая проклятия и размахивая руками. Выкрашенные в черный цвет белокурые волосы струились за ней, подобно прутьям метлы настоящей честной ведьмы.
        VIII

        Меро, один из пяти городов Скорсо, удивил и ошарашил Джека Уолли. Он ожидал увидеть обмазанные глиной хижины, крошащийся кирпич и узенькие улочки, заваленные мусором. Ему грезилось некое подобие древнеримской Помпеи, населенное слоняющимися по улицам призраками и испускающее аромат жизни, угасшей еще до своего рождения.
        Вся троица, похожая на только что вышедших из зеленого леса странствующих трубадуров, стояла теперь на хрустящей, выложенной щебнем мостовой, наблюдая за слаженной работой городского транспорта, представленного большими, белыми, фыркавшими от натуги лошадьми, и разглядывая ярко одетых мужчин и женщин, которые сновали туда-сюда возле высоких казенных зданий, отстроенных из стекла, бетона и синтетических кристаллов, сверкавших, словно звездные цветы. Они прислушивались к пульсу окружавшего их большого города, вдыхали солоноватый запах моря, внимали многократно повторяющимся печальным крикам чаек, морских ласточек и бакланов, во множестве наполнявших небо.

        - Ну что ж, я бы теперь… - ошарашенно начал Уолли.

        - Меро - это вонючая дыра, - оборвала его старуха, рассекая воздух малиновым плащом, который она надела по их настоянию. - Если бы мне довелось танцевать здесь в добрые старые времена, у них бы глаза из орбит повылезали, вот что я вам скажу. Тоже мне, город - тьфу - халуп понастроили!

        - А по-моему, тут чисто, и вообще мне здесь нравится, Саломея, - заметил Уолли.

        - Морем пахнет! - воскликнул Кроч, размашисто шагая вперед, и его глаза сверкнули.
        - Вот взойдем на борт галеры…

        - Скорее уж шлюпки какой-нибудь… - рассеянно вставил Уолли.

        - …и полным ходом двинем в Брианон!
        Они проходили мимо группы молодых парней - это были юнцы лет двадцати с небольшим, щегольски и со вкусом разодетые, со множеством кружев и меха, в экстравагантных лосинах. Саломея подмигнула им, кивая головой, вытягивая губы и колыхая грудью. Кроч громко расхохотался.

        - Давай, Саломея. Сейчас они падут к твоим ногам, - тихо сказал Уолли.

        - Эх, вот прежде были времена! Эти безмозглые бездельники, обратив свои задницы к небу, целовали бы подол моего платья и дрались бы за малейшее проявление моей милости к ним! - Она растерла плевок и последовала за своими спутниками. - Неблагодарные сопливые ублюдки!

        - Раз ты не бывала здесь прежде, Саломея, - мягко сказал Уолли, - то они не могли видеть, как ты танцуешь. Может, покажешь им сейчас?

        - Это еще зачем, чужеземец?

        - Ну… - Уолли чувствовал, как юноши сверлят глазами его спину.

        - Разве они смогут распознать леди своими красными поросячьими глазенками?

        - Ну давай же, Саломея! - оборвал ее Кроч, размашисто шагая вперед, так что большой меч хлопал его по боку. Он стал звать старую каргу Саломеей после того, как Уолли дал ей такое прозвище. Разносившийся повсюду запах моря раздувал его ноздри и заставлял дышать полной грудью.
        Саломея фыркнула и, подобрав подол, понеслась вперед, в ритме джиги, бренча браслетами и одновременно вызванивая простенькую мелодию колокольчиками на лодыжках.
        Для Уолли, рожденного в лоне межзвездной цивилизации, быстрые и плавные перелеты между различными мирами были обычным делом - ему случалось жить и в гигантских мегаполисах, и в городах-садах, и на сельскохозяйственных планетах - повсюду, куда влекла его собственная прихоть или соображения материального порядка. Он предпочитал не вспоминать только о своем пребывании на Лэзенби-Три, где его необузданную натуру пытались укротить при помощи крестьянского труда. Итак, гуляя теперь по узеньким улочкам чужого города, он мысленно подбирал ему соответствующее место среди тех инопланетных миров, которые были ему уже известны.
        Подобно Одиссею, вкусившему в славной стране фракийцев горькую радость воспоминаний о своей давно покинутой родине Итаке, здесь, в Меро, одном из пяти городов Скорсо, Джека Уолли охватили мучительные воспоминания об известных ему городах цивилизованной части галактики. Он невольно обернулся, пристально посмотрел на Саломею - одноглазую, с кривыми зубами, разукрашенную ворохом драгоценных камней и золотых пластин, - и печально продекламировал:

        - Ты мне казалась прекрасной, но уродлива ты, Навсикая.

        - Что это за нелепый, кудахтающий язык, а? - спросил Кроч, наполовину замедляя шаг.

        - Просто я размышляю вслух, друг мой, - ответил Уолли на керимском. - Что там впереди?

        - Это пристань. Место, где стоят галеры. Если повезет и прилив будет удачным, мы отплывем сегодня ночью.
        Уолли пропустил мимо ушей последнее замечание об отплытии. Он еще не вполне изучил язык этой страны, равно как и ее обычаи.

        - Но сперва, после такой веселой прогулки по зеленому лесу, мне необходимо чего-нибудь выпить. - Кроч облизал губы и погладил красной рукой бороду и усы.

        - Да уж, неплохо было бы, образина ты эдакая, - сказала Саломея неожиданно учтивым тоном. - Но чем же ты собираешься расплачиваться за выпивку?
        Уолли взглянул на драгоценности, украшавшие ее морщинистое тело, и вспомнил о Пи-Айчене - вывод напрашивался сам собой.
        Прохожие не обращали на них особого внимания. Даже Саломею, закутанную в плащ, прикрывавший невероятные созвездия украшений, они, видимо, принимали за бабулю, гуляющую вместе со своим сыном и внуком. Когда Кроч добродушно указал ей на это, она с визгом набросилась на него, размахивая своими костлявыми руками.

        - Ишь чего удумал, толстопузый горшок с помоями! Я - его мать! Да ты на мое белое тело посмотри, оно от одной такой мысли все содрогается…
        И тут вдруг и она и Кроч разом запнулись, словно тяжелое, мрачное и безмолвное дыхание смерти коснулось их, замкнув рты и прочертив на лицах горькие морщины, что придало им безнадежно печальное выражение. И снова этот приступ тоски, столь обыденный, что никто уже и не замечал его, заставил Уолли содрогнуться.

        - Так чем же мы будем платить за выпивку?
        В деревне Друбала никаких денег не существовало, и Уолли, живя в этом лесном раю, ни разу не усомнился в правомерности отсутствия извечного источника всех зол. Однако в таком большом городе, как этот, непременно должна была присутствовать какая-нибудь удобная в обращении и всеми признаваемая обменная единица. Впрочем, и более высокоразвитые общества держались на натуральном обмене, подумал Уолли, мысленно подыскивая похожие культуры, обходившиеся без денег. Натуральный обмен - это было, конечно, прекрасно, но…
        Труд - вот в чем разгадка этой социально-политической проблемы, решил Джек. Оплата трудом. Он слышал, что сходная система существовала в средние века на европейской части Солтерры, когда жизнь человека полностью посвящалась его господину, занимавшему более высокое общественное положение. Этим легко можно было объяснить и упоминавшуюся Крочем систему контрактов вместо рабства. И все же, оглядываясь вокруг и любуясь устремленными в небо зданиями, чистыми улицами, слыша цокот копыт везущих экипажи лошадей, Уолли вынужден был признать, что этот город значительно превосходил средневековые поселения. Правда, он никогда толком не знал, почему именно период, последовавший за доисторическим хаосом и завершившийся затем возникновением первых технократических государств, назывался средними веками. Во всяком случае, даже по сравнению с самыми первыми освоенными земной культурой планетами, этот город был настоящим произведением искусства.

        - Ничего, расплатимся, - сказал Кроч, подмигивая Саломее.
        Она забарабанила браслетами по нагрудным пластинам.

        - Да неужто ты думаешь, будто я… - Ее тощая шея содрогалась от пронзительных протестующих воплей.

        - Успокойся, герцогиня, - ответил Кроч. - Вспомни о своих годах - неужели ты думаешь, что кто-то вообще на тебя посмотрит, не выпив предварительно галлон чего-нибудь крепкого?

        - Подлый, грязный мерзавец…

        - Сюда, - сказал Кроч, энергично пихая Уолли и Саломею в выходившую на главную улицу боковую дверь. Парадный вход, увенчанный броской вывеской «ТРАКТИР ДОЛЛИ», находился немного дальше.

        - Хм, - сказал Уолли.

        - Убери от меня свои вонючие лапы, - завопила Саломея.

        - Я знаком с Долли, - проворчал Кроч. - И вообще заткнитесь оба и дайте мне сказать. Ты, - он ткнул большим пальцем в беллахронтисы на пупке Саломеи, - показывай побольше вот этого и, - он слегка накинул плащ ей на голову, закрыв одну половину ее пышущего злобой одноглазого лица, - поменьше того. Идем!
        Долли - это было нечто новенькое. Джек многому научился от Кроча во время их блуждания по зеленому лесу - узнал повадки зверей, приемы охоты, точным попаданием мог с пятидесяти ярдов сбить птицу на лету. Теперь, похоже, ему предстояло ознакомиться с изнаночной стороной городской жизни. Он снисходительно усмехнулся. Может быть, теперь настал черед Кроча поучиться кое-чему у Джека Уолли, первого кавалера во всей галактике…
        Во рту Саломеи был зажат край плаща, затолкнутый ею в дырки между зубами, поэтому она постоянно хмыкала и причмокивала, опасаясь, что он неожиданно вырвется. Лицо ее было обращено к Долли только одной стороной, и Кроч любовно поглаживал ее рукой по щеке, улыбаясь со всем своим мужским очарованием бога Пана, которое заставляло девушек забывать о его белых сверкающих рубцах.
        Долли слушала Кроча, подозрительно косясь на Саломею.

        - Может эта красотка вдобавок еще и поет? - спросила она с ядовитым сарказмом.

        - О нет, Долли, моя крошка из дикого леса…

        - Хватит болтать, Кроч. Ты, крысиный мешок с гнилыми кишками, я слушаю тебя только потому, что ты должен мне дюжину зеленых кож. Так она умеет танцевать?

        - Как листок на ветру, о моя драгоценная…

        - Заткнись, Кроч. Давай лучше поглядим.
        Долли уперлась своим обширным задом в стол на задней кухне, куда, собственно, Кроч и привел их. В очаге дымно коптило пламя, и медные кастрюли отбрасывали повсюду солнечные зайчики. Запахи лука, тушеного мяса и редких трав примешивались к головокружительным ароматам вин и других крепких снадобий, придавая им земную основательность. Уолли облизнул пересохшие губы.
        Долли была лакомым кусочком, как выразился бы Кроч: красивая, полногрудая, пышущая здоровьем милашка, округлая там, где полнота была вполне уместна, и худая в тех местах, где ценилась стройность. Темные блестящие глаза буравили Уолли, заставляя его вспомнить о давным-давно немытой шее. Одним словом, это была крупная, пышная, дородная женщина со сластолюбивыми губами и ямочками, напоминающими о жирном пудинге. Из тех, что очень хороши в холодную ночь.
        Это приветственное препирательство между Долли и Крочем и забавляло и пугало Джека.
        Ее серебристое одеяние, скроенное по чужой моде, кокетливо обнажало пухленькую стройную ножку. Прекрасные волосы спадали по плечам, окрашивая кожу в бронзовый цвет и соперничая в блеске с развешанными по стенам кастрюлями. Долли задумчиво улыбнулась Джеку, ткнула Кроча под ребра, так что этот здоровяк даже крякнул от неожиданности, и кивнула Саломее.

        - Ну, давай, детка. Мое время дорого.
        Вошли два повара в желтых тугих форменных робах и принялись разливать суп и раскладывать мясо, источавшее аромат, от которого у Джека потекли слюнки. Они украдкой поглядывали на Саломею, но вскоре один из поваров больно обжег горячим мясом нежную кожу на запястье и разразился проклятиями, после чего оба вернулись к своим обязанностям. Итак, под веселый аккомпанемент позвякивавших горшков и кастрюль, ворчание мяса и тихие неразборчивые ругательства обжегшегося повара Саломея начала свой танец.
        Переход через зеленый лес укрепил ее ноги, а мясо придало бодрости. Саломея танцевала, бренча браслетами и позвякивая колокольчиками, юбки взлетали вихрем, словно обезумевшие голуби, пытающиеся сесть на постоянно ускользающий от них насест. Она танцевала, размахивая юбками, высоко выбрасывая ноги и колыхая своими великолепными беллахронтисами так, что Кроч уставился на нее во все глаза, и даже Уолли - Джек Уолли, первый щеголь во всей галактике, все повидавший на своем веку,
        - предпочел смотреть на нее, а не на компанию выпивох в углу.
        Саломея пустила в ход все свои хитрости. Струящийся шелк покрывал окутывал ее лицо, а крашеные волосы, перехваченные, как только что заметил Уолли, отделанным драгоценными камнями гребнем, в изобилии спадали по щекам, полностью маскируя отсутствие одного глаза. О да - это был настоящий танец.

        - Совсем неплохо для первого раза, моя девочка, - сказала Долли, вставая и чмокая разошедшуюся Саломею в щеку. - Ты мне подходишь. Сначала мне так не показалось, но, - она зло подмигнула в сторону Кроча, - пожалуй, ты поможешь мне вернуть назад ту дюжину зеленых кож, которую он мне задолжал.

        - Ты много потрудилась сегодня, Долли, мой лесной цветочек… - начал Кроч с сияющей улыбкой.

        - Спасибо, - невольно проронил Уолли, словно Саломея была его собственностью.

        - Вот что я вам скажу, козлы вы вонючие… - начала было Саломея, но Кроч сильно хлопнул ее по заду, закашлялся, запыхтел, весело усмехнулся Долли и втиснул свое могучее тело между двумя женщинами.
        Долли рассмеялась в ответ.

        - Танцевать-то девушка умеет, - резко сказала она, - вот только заткни ей чем-нибудь эту пустую глазницу - она выглядит отвратительно. И заделай ее уродливый рот.

        - Уф, - выдохнул Кроч. - Конечно, Долли.
        Долли цыкнула на одного из поваров, и он пошел к пьяницам, вытирая на ходу обсыпанные мукой руки о свой желтый, в белую полоску фартук. Веселое бульканье пищи наполняло теплую кухню, обещая грядущее наслаждение.
        За теплым, сладким, сдобренным специями вином Кроч и Долли торговались насчет оплаты. Уолли прислушивался, пытаясь соотнести их слова со своими собственными теориями. «Зеленая кожа», без сомнения, была каким-то термином. Тогда, возможно, не труд являлся основной расчетной единицей, а зеленые кожи? В этом уже чувствовалось что-то знакомое…
        Мягкое, теплое ощущение уюта овладело Джеком. Возможно, подумал он, все проявления жизни имеют свои параллели в звездных мирах: подобно тому, как при одних и тех же условиях образуются одинаковые молекулы нуклеиновой кислоты и белка, так же одинаковы могут быть и танцы, и выпивка, и любовь, жизнь и смерть, настоятельная потребность в чьем-то плече, на которое можно было бы преклонить утомленную голову… В своем долгом поступательном развитии жизнь протянулась светлой неразрывной нитью от одной звездной системы к другой - и в этом спиральном рукаве галактики, да и сквозь все галактики во Вселенной.
        Конечно, очень сложно представить себе культуру, где танец не зародился бы одновременно с появлением человека.
        Каким бы всеобщим страданием ни были охвачены люди Керима, - а это чувствовалось и в жителях Меро, и в обоих товарищах Джека из Брианона, - оно не могло до конца заглушить их тягу к самозабвенным танцам, которые в этом случае уже больше походили на молитвенный ритуал, имевший целью заворожить демона несчастья и хоть как-то смягчить всепланетное горе.

        - Эй, красавица, - тяжело дыша, позвала Долли. Ее стакан был снова полон. - Ну, что там у тебя? Иди-ка сюда, я посмотрю.
        Саломея шаткой походкой послушно подошла к Долли, и та уставилась в ее единственный здоровый глаз.

        - Голубой, - заявила Долли таким голосом, словно сделала важное открытие. - Нарисуем яркое пятнышко голубой краской, и я считаю, что все будет отлично. - Потом она на мгновенье умолкла и вдруг воскликнула: - Ах ты, подлый негодяй, Кроч! Эта твоя девушка… да она же старая!

        - Не старше чем ты, жирная пузатая развалина, - по своему обыкновению начала Саломея.
        Кроч заткнул ей рот плащом.

        - Не обращай внимания на ее злой язык, Долли, розочка моя предрассветная! Конечно, цветущая пора юности для нее уже миновала, но она умеет танцевать. Ты же ведь сама видела…
        При словах Саломеи в глазах Долли блеснули сердитые огоньки, но затем она посмотрела на Кроча, и лицо ее смягчилось. Она легонько пихнула его под бок.

        - Мне бы следовало затолкнуть тебя в клетку и отправить на рынок за ту дюжину зеленых шкур, ты, хитрый плут, но… но…
        Отпустив Саломею и пинком отогнав ее в сторону, Кроч нагнулся и поцеловал Долли - это было похоже на игру двух взбесившихся носорогов.

        - Девочка моя, - пробасил он.
        Уолли почувствовал, что сейчас никак не время напоминать Крочу о его намерении взойти на борт галеры и отправиться домой.
        В это мгновение глухой грозный рев прокатился по округе, и пол в зале затрясся. Кастрюли заходили ходуном, бокалы с вином бодро звякнули, и их перезвон слился в ясный тревожный гул набата - словно колокола звонили по обреченным.

        - Что это? - спросил Уолли, вскакивая.
        Но никто, кроме него, и ухом не повел.

        - Не меньше пяти кварталов долой, - сказала Долли, придерживая свой стакан. - Мой участок вполне хороший и крепкий - лет сто еще продержится. - Она горько усмехнулась. - Да вот только через сто лет никто не придет в Трактир Долли в поисках покоя, дружеского участия и доброго вина. - Слезинка медленно и кротко скатилась по ее округлой щеке.
        Кроч обнял ее и успокаивающе прижал к себе.

        - Выпьем! - громко воскликнул он, поднимая бокал. - Да пусть хоть весь мир провалится, нам нет до этого дела! Ешьте, пейте и веселитесь! - Повара с раскрасневшимися от жара лицами живо побросали свои кастрюли и принялись пить вино медленными глотками.
        Затем старший из них, с лицом, задубевшим от многолетнего труда возле открытого огня, сказал:

        - Нужны специи и травы, Долли. Это мясо слишком долго везли в город.
        Долли с ворчанием похлопала себя по халату, достала кошелек из муарового шелка и, щелкнув золотыми пряжками, извлекла оттуда несколько маленьких плоских кружочков. Уолли придвинулся ближе. Она подняла на него глаза, прикрывая кошелек пухленькими ручками.

        - Убери свой нос, малыш. А то я его прищемлю.

        - Позволь мне, - сказал Уолли, улыбаясь и протягивая руку, - взглянуть на одну из них. Пожалуйста, о принцесса.
        Она хихикнула.

        - Ты такой же гадкий, как Кроч. На, бери…
        Плоский кружок был отштампован из кожи. Никакие знаки или символы не указывали на его стоимость, но Уолли уже нисколько не сомневался - это были деньги. Он повертел кружок в руках. Кожа по цвету походила на великолепный изумруд - зеленая прямо-таки насквозь. На ощупь монеты были гибкими, но прочными, а край все еще сохранял форму, полученную при штамповке. Как же следовало называть их, обращаясь к Пи-Айчену за деньгами? Или…

        - Джек прибыл из чужих краев, Долли, - сказал Кроч. - И ничего здесь не знает. Прямо как новорожденный младенец. - Он смахнул кожаный кружок с пальцев Уолли. - Что, никогда прежде не видел зелененьких, Джек?
        Уолли проглотил обиду. Ведь Кроч - добрый и грубоватый старина Кроч - был абсолютно прав.

        - Нет, - ответил он. - Никогда.

        - Словно из лесу вышел, - сказала Долли. - Настоящий дикарь…
        Вспоминая о Друбале и Мими, Джек благословлял их святую невинность.

        - Это, - сказал Кроч с видом школьного учителя, насмехающегося над тупицей-учеником, - официальное платежное средство (так, примерно, следовало перевести в данном контексте произнесенные им на керимском языке слова) пяти городов Скорсо и множества других мест. Зеленые кожи. Зелененькие. Изумрудные глазки. Деньги. - Он помахал мозолистым пальцем перед носом Уолли. - И даже ты, со своей безмолвной силой, не сможешь заставить Пи-Айчена дать их тебе.

        - Да, я понимаю…
        Долли рассмеялась и забрала деньги назад.

        - Я слышала, на днях заманили в ловушку пятерых Зеленых Братьев. Те настолько увлеклись своими злодейскими контрактами, что рискнули подойти к людям чересчур близко.

        - Правда? - Кроч заинтересовался. - И кому же досталось такое богатство?

        - Приамберу Мисмику, крупному судовладельцу. У него денег куры не клюют. Говорят даже, будто он предпочитает сам покупать всякую мелочь, чтобы не просить ее у Пи-Айчена…

        - Ишь, гордец, - сурово заметил старший повар. - Гордыня его и погубит. Мы живем хорошо лишь милостью Пи-Айчена.

        - Так вы хотите сказать, что… - начал Уолли и застыл с разинутым ртом.

        - Ну, конечно. - Кроч хлопнул его по спине. - Скажу больше, если бы ты не пришелся мне по душе и если бы Саломея не грозилась устроить крик на всю округу, я стукнул бы одного зеленого братца по башке и приволок бы его сюда вместо вас. - Он расхохотался, как будто сообщил что-то смешное.
        Уолли посмотрел на кожаный кружок. Из зеленой кожи. Из кожи. Зеленая кожа. Кожа Зеленого Брата. Пи-Айчен не творил живой материи. И мертвую, которая когда-либо была живой, он создавал лишь в особых, одному ему известных случаях. Все сходилось.
        Такие деньги можно было заработать лишь тяжелым трудом.

        - Зеленые Братья приводят своих пленников, и мы выкупаем их за зеленые кожи. Религия Зеленых Братьев предписывает им хоронить все, что остается от человека после смерти. Они на все готовы, лишь бы вернуть свои зелененькие назад. - Кроч цинично рассмеялся. - Им не нравится наш способ обработки, который придает их коже глубокий изумрудный оттенок. Система просто великолепная…

        - Несомненно, - растерянно пробормотал Джек.
        Кроч выпил еще, и винные пары, должно быть, ударили ему в голову и развязали язык, поскольку он разразился потоком полупьяных воспоминаний.

        - Вообще-то я пограничник. Главный отстрельщик предаккеров с неплохим твердым жалованием, член гильдии. Но я пустился в странствие после смерти сына - он умер как раз тогда, когда мы уже не могли завести другого ребенка. Я плавал по морям и избороздил многие мили… - Он нетвердой рукой обнял Долли, и та глуповато ухмыльнулась. - Но я нашел наконец надежное пристанище, доброго друга и мягкую постель. Что значат все эти предаккеры и Зеленые Братья по сравнению с…

        - Довольно, Кроч! - напустилась на него Долли, и лицо ее напряглось. Она взяла стакан Кроча и осторожно поставила его на расположенный позади них стол. - Иди умойся и немного вздремни. Я приведу в порядок твою Саломею…

        - Она не моя…

        - Знаю. - Свирепая ухмылка на мгновение исказила ее лицо. - Если бы это было не так, вас бы вышвырнули отсюда пинком под зад.

        - Добрейшая моя Долли… - теперь его голос звучал более робко.

        - Иди проспись. - Долли схватила Саломею за руку и отпихнула Кроча. Глупо улыбаясь, он неуверенно двинулся прочь. Вино подействовало на него сильно и неожиданно, и Уолли никак не мог понять почему.
        Ушли повара, и Долли с Саломеей также направились к двери, ведущей в соседнюю комнату. Внезапно Джек почувствовал себя беззащитным. Он сделал шаг вперед - компания вокруг него предательски растворилась.

        - А как насчет… - начал было он.

        - Передохни здесь минуточку, Джек. - Долли, вся состоящая из губ, глаз и нежной, податливой плоти, улыбалась. - Я пришлю кого-нибудь поухаживать за тобой.
        Вино, которое столь незаметно сломило твердость Кроча и придало юношеской резвости Саломее, у Уолли вызвало лишь легкий приступ аппетита. Он побрел к очагу, достал оттуда окорок - это животное было уже знакомо ему по их путешествию через лес - и принялся за еду, разрывая сочное мясо крепкими зубами. И куда только девался тот, другой, Джек Уолли, который непременно начал бы с поисков открывашки для консервных банок?
        Он облизал жирные пальцы, удовлетворенно вздохнул, и тут до его слуха донесся звук открывающейся двери. Он невольно обернулся.
        Ее нельзя было назвать красивой. Разве что просто хорошенькой - и то, если бы она не плакала. Корсет ее был порван - из-под оранжевой ткани и желтых тесемок проглядывала белая кожа. Пушистые серовато-желтые волосы разметались в разные стороны. Ее взволнованный облик сулил изголодавшемуся Уолли определенные надежды. Кость застыла в его онемевших пальцах. Слезы, капавшие из глаз девушки, падали с ясно различимым в тишине плеском.

        - Пожалуйста, помогите мне! - проговорила она с тяжелым вздохом и заламывая руки.
        - Прошу вас! Мне больше не к кому обратиться.
        Уолли нравилось смотреть на нее. Еще больше ему понравилось, когда она, рыдая, приникла к нему. Оранжевая ткань ее платья вздымалась, собираясь в складки, но совсем не мешая. Джек погладил ее по волосам.

        - Ну конечно, я помогу вам…

        - Мне нужно бежать - сейчас же, немедленно… Они преследуют меня со своими мерзостями… Скажите, что вы поможете мне бежать!

        - Да, да, разумеется. Только… - Джек высвободил руку, и кость грохнулась на пол. - Позвольте мне взяться поудобнее.

        - Все, что вы пожелаете! - Она подняла заплаканное лицо, показывая ярко-красные припухшие губки, нежные и поблескивающие. - Все! Я на все готова ради вас! Только заберите меня из этого места! - Она схватила его за руку. - Идем! Скорее же! Я покажу дорогу.

        - Хорошо. - Уолли последовал за ней к двери, но затем, заколебавшись, спросил: - А в чем, собственно, дело? Кто преследует вас?

        - Я все расскажу вам. Только, прошу вас, идемте быстрее!
        Джек услышал, как сзади со скрипом отворилась дверь, девушка слабо вскрикнула и принялась трясущимися руками запахивать на груди обрывки оранжевой ткани, подгибая и подворачивая ее. Ее рыдания исполнились отчаянной муки.

        - Ах - вот он! Спасите меня, спасите!
        Уолли резко обернулся.
        К нему направлялся молодой человек с приятным лицом, одетый в темно-синий костюм с блестящими латунными пуговицами, тесно прилегающий в коленях и ниже. Он заметил девушку, и лицо его переменилось - взгляд стал жестоким, ненавидящим и исполненным безжалостной злобы.

        - Отойдите от нее! - отрывисто скомандовал он. - Простите, господин мой, но я должен разобраться с этой гарпией…

        - О, какой ужас! - простонала девушка, наваливаясь своим мягким телом на руку Уолли.

        - Что вам надо от бедной девушки? - жестко спросил Джек с металлом в голосе, который, как он надеялся, должен был уберечь его от дальнейших неприятностей. Он почувствовал пустоту в желудке и сглотнул слюну. Легкий шум в ушах, похожий на шуршание волн по прибрежной гальке, не убаюкивал, а, скорее, подстегивал его.

        - О господин мой! Спасите меня от него! Он из тех типов, которые…

        - Заткни свой поганый рот, гарпия!

        - Э, нет. Так не годится разговаривать с дамой…

        - Вы не понимаете…

        - Я прекрасно понял, что вы мучаете бедную девушку! А что скажет об этом Долли? Ну-ка, отвечайте!

        - Долли! - Он расхохотался, словно услышал забавную шутку. - Она велит мне продолжать в том же духе, что я и делаю! - Он попытался отпихнуть Уолли и схватить девушку. - Отойдите прочь!

        - Он хочет увести меня, чтобы не отвечать за свое преступление! - Девушка уцепилась за левую руку Уолли.
        Джек еще не вполне определился - у него не было ни малейшего желания изображать закованного в латы рыцаря, вступающегося за честь обиженной девицы, но он был мужчиной, и его мужское достоинство теперь явно находилось под вопросом.

        - Оставьте ее в покое, - категорически заявил он.

        - О, идемте же, господин мой! Еще немного…

        - Видал я таких мерзавцев, - при всех своих грехах Уолли еще никогда не прибегал к подобным выпадам, - которые охотятся за служанками, чтобы прижать их в буфетной и щипать за задницу! Что ж, на сей раз вы зашли слишком далеко! - Прекрасное и гордое рыцарское чувство окрылило Джека.

        - Что?! - Лицо молодого человека дышало злобой. - Дайте мне только…
        Джек обрушился на него.
        Удар был мастерский и пришелся точно в челюсть.
        Потирая ушибленные суставы, Уолли склонился над распростертым на полу молодым человеком, словно Великий Белый Охотник над поверженной им жертвой.

        - О господин! Вы были великолепны! Но нам надо уходить… скорее!
        Она выволокла Уолли через дверь на улицу, и он едва успел бросить последний взгляд на распластанное и обмякшее тело своего противника. Да уж, удовольствие от неплохо выполненной работы такого рода было совсем иным, чем, скажем, радость по поводу удачной организации места за капитанским столиком.
        Но вот что из этого вышло.
        Чувствуя себя Юпитером, одолевшим простого смертного, Джек Уолли быстро шагал по улице вслед за девушкой, полной грудью вдыхая ни с чем не сравнимый аромат близкого моря.
        Всю дорогу она поторапливала его, пока наконец, украдкой глянув через плечо, не увлекла за собой в узкий переулок. Впереди виднелись мачты со спущенными парусами, выступавшие над городскими крышами, словно подвешенные в погребе колбасы. Девушка отыскала маленькую дверь в огромном ангаре и скользнула внутрь. Там было темно, пахло капустой, отбросами и старыми вещами.

        - Мы уже пришли, господин мой. Я бедная, честная, работящая девушка. Мои отец и мать служили здесь, и у меня есть маленькая комнатка - чистая, хотя…

        - Ну, раз дома вы в безопасности…

        - Ах, вы должны пойти со мной. - Она снова схватила его за руку, и они поднялись по скрипучей деревянной лестнице, вошли в дверь, пересекли абсолютно темную комнату, где Джек мог ориентироваться только по нажиму ее дрожащих пальцев, стискивающих его запястье, проникли за желтую занавеску и в конце концов очутились в святая святых, где…
        О, да…
        Джек прекрасно понимал, отчего он согласился на все это. Одного лишь взгляда на ее растрепанную шнуровку оказалось для него вполне достаточно.
        Кровати в комнате не было. Однообразная мебель, с ее тоскливым городским лоском, выглядела куда более уныло, чем даже безыскусное убранство хижины Мими, и совершенно не создавала ощущения дома. Девушка приложила палец к губам. Ее глаза светились многообещающим блеском. Теперь она позволила своему оранжевому корсету сползти окончательно и потянулась к вешалке за противоположной дверью, где висело платье цвета морской волны, все разукрашенное вышивкой и перьями.

        - Сейчас, я только переоденусь вот в это и тогда… ах, как я вам благодарна, добрый господин!
        Уолли распахнул объятия и сделал шаг вперед. Она хихикнула.

        - Моя спальня вон за той дверью…

        - Так чего же мы ждем?
        Она снова хихикнула. Неукротимая дрожь возбуждения придавала трепетности ее фигуре и усиливала блеск глаз. В скудном свете, проникавшем через треснутое окошко, тусклое и закопченное, она выглядела милой и соблазнительной.

        - Только сперва… - она прошла в спальню, оставив дверь полуоткрытой.
        Подтянув штаны, Джек Уолли храбро и уверенно двинулся вслед за ней.
        Доски под его ногами слегка пружинили, как будто они были не укреплены, а подвешены на балках. Снизу доносился запах моря, резкий и противный, - смесь тины, креветок, гниющих отбросов и водорослей. Он ускорил шаги и, сияя, вошел в дверь…
        В первый момент Джек вообще не понял, где он оказался.
        Неприятный мужской голос, похожий на удар кнута, произнес:

        - Еще один, а, Корал? Славный парень. И мускулы крепкие. Да и пришел сюда по своей воле. - Голос приближался, и Уолли, глаза которого тщетно пытались объяснить ему, куда же он угодил, а уши лопались от шума моря, треска снастей, стонов дощатой обшивки и плеска воды, вдруг услышал слова, произнесенные уже совсем рядом: - Ты пришел сюда по своей воле. Никто тебя не заставлял. Ну и повезло же тебе, маленький топтунишка!
        Наконец до Джека дошло, о чем твердили ему его глаза.
        Он находился на корабле, в некоем подобии клетки, под палящими лучами солнца. Вокруг возвышались мачты, раскачивался такелаж, беспорядочно сновали неясные тени. Девушка, должно быть, сбежала, набив свой корсет зелененькими. Мужчина - лучше сказать огромный самец - нависал над ним, широко расставив обутые в сапоги ноги, зажав в руках невероятных размеров кнут и громко хохоча.
        Уолли попытался бежать обратно через предательскую дверь.
        Великан взревел и, не переставая смеяться, стегнул его кнутом.

        - К нам прибыл еще один маленький счастливый топтунишка! Держите его, вы, грязные бездельники с гнилыми кишками и бочонками вместо головы! Приветствуйте своего нового товарища!
        IX

        Абстрактное изображение парусника, плывущего по покрытому пятнами, мутному и как будто нарисованному морю, окруженное горячим мерцающим контуром, вызывающе зависло между раскаленным небом и пылающей гладью воды - галера «Лунный цветок» со спущенными парусами медленно ползла к горизонту, находясь в семи днях пути от Меро, одного из пяти городов Скорсо. В отсутствие ветра, который хоть как-то развеял бы крайнюю затхлость кубрика, зловоние распространялось повсюду, заставляя и хозяев и работников переходить с места на место, обмахиваться провонявшими насквозь косынками и прочищать носы, давным-давно забитые не упоминаемыми в приличном обществе, хотя и вполне естественными человеческими запахами.
        Какая головокружительная перемена! Лязгнули челюсти, сомкнулись объятия когтистых лап, и Джек Уолли - бедный, доверчивый, сластолюбивый Джек Уолли - оказался в ловушке.
        К тому же абсолютно все, что предшествовало этим мгновениям крайнего отчаяния, было делом его собственных рук!
        О, несчастный Джек Уолли!
        Когда его поймали в западню и заперли в клетку, он еще пытался сопротивляться - и был равнодушно выпорот кнутом, причем удары сыпались ниже спины. Теперь же, проснувшись с гудящей головой и закованными в кандалы руками, жестоко избитый и умирающий с голоду, он старался примириться с изменившимися обстоятельствами. Миновали счастливые и беззаботные дни у Друбала и Мими, а он и не заметил этого. Закончилось время веселых разгульных походов по лесу с Крочем и Саломеей - он и этого не понял. Промелькнули даже многообещающие и хмельные мгновения, проведенные в трактире у Долли, - но и тут он только хлопал глазами. Но вот теперь, сидя на борту галеры, готовый превратиться под ударами кнута в послушный механизм с горой мускулов и широкими плечами, Джек понял все. Понял - но слишком поздно.
        И все же он был молод, силен и крепок. Следовало бороться за свою жизнь. Джек решил, что, сидя с развевающейся по ветру бородой и махая веслами вместе с другими товарищами по несчастью, он станет разрабатывать план будущей битвы и тренироваться - ему нужны были мускулы из железа, сухожилия из стали и сердце из гранита. А затем он непременно возглавит мятеж и будет безжалостно уничтожать чопорных женоподобных господ, разодетых в шелка и атлас, сберегая все самое лучшее… Впрочем, времени на обдумывание у него будет предостаточно…
        О, упрямый Джек Уолли! Он определенно был избран для того, чтобы изобретать утешения, находясь прямо в гуще страданий…
        Весь первый день ветер быстро гнал их вперед, и до слуха Уолли доносились стоны блюющих новобранцев, непривычных к морю и не ведавших, подобно ему, о межзвездных просторах. Затем ветер стих.
        Наверх Уолли шел с почти трогательной готовностью, горя желанием поскорее вступить на путь испытаний, которые должны были укрепить его тело и руки, развить мускулы и подготовить сердце к великому дню восстания.

        - Почему вы не снимите кандалы с моих рук? - вопрошал он, потрясая шестидюймовым стержнем, жестко скреплявшим его запястья. - Я же не смогу так грести.

        - Грести? Иди в клетку, ты, жалкий топтун!
        Уолли оглядывал галеру «Лунный цветок» с крайним изумлением. Судно было небольшое, но неплохо оборудованное. Волнуясь и дрожа, он шагнул внутрь. Его товарищи - такие же бородатые и полуголые, как и он, - бормоча проклятия, забирались в клетку, которой предстояло стать местом их общих страданий.
        Джек сразу вспомнил о белых мышах и волнистых попугайчиках.
        Поперек палубы располагалось всего шесть похожих на сачки для омаров цилиндрических клеток, изготовленных из деревянных балок, прочно соединенных шипами и веревками. Клетки были сдвинуты от центра судна так, что образовывали нечто вроде дополнительных бортов. За бортами с обеих сторон находились огромные зубчатые колеса - по крайней мере, этот заслуженный технический термин древности лучше всего передавал облик данных узлов - связанные посредством небольших шестереночных приводов, защищенных от морских волн крышками, с ведущим валом, к концу которого было приделано тяжело хлюпающее гребное колесо. Завербованные на работу забирались в клетки и занимали свои места на узких перекладинах. На небольших ровных участках палубы, укрепленных на осях внутри этих вращающихся клеток, стояли надсмотрщики. Человек должен был проворно переступать со своей ступеньки на следующую, спускаться на ней, словно на эскалаторе, а затем опять переходить на очередную ступеньку, съехавшую к этому моменту на шаг вниз. Ступеньки устремлялись вниз, проскакивая под ногами у пленников, а затем вновь поднимались, проезжая над их
головами, и опять стремительно обрушивались вниз - и так без конца.

        - Да это адская мельница! - завопил Уолли, отчаянно сопротивляясь. Что-то чрезвычайно холодное легло на его плечи, словно тонкая шелковая паутинка, и в следующее мгновение ее нити вспыхнули, как будто через них пропустили ток с напряжением в миллионы вольт. - А-а-а! - заорал Джек, как только снова обрел дар речи.
        Он почувствовал, как чья-то рука играючи приподняла его над полом и встряхнула. Перед ним стоял звериного вида мужчина с кнутом, тот самый, который и приветствовал его по прибытии.

        - Ты будешь шагать и шагать, пока не свалишься, топтун! - Широкая, грязная, совершенно бандитского вида физиономия проплыла перед Джеком. - Ползи на свои ступеньки, скотина! Топ! Топ! Топ! Ты будешь шевелить ногами - это так же верно, как то, что мой кнут может запросто содрать с тебя кожу! Или я выпущу из тебя кишки, вышибу мозги, уничтожу!..
        И Уолли был вынужден шагать, шагать, шагать…
        Куда девались мечты о могучей мускулистой спине? О удалой силе рук? О широченных плечах, позволяющих вытащить из грязи застрявший там автомобиль? Где теперь недавние грезы о великом восстании?
        Бег - единственное, для чего можно было тренировать мышцы в этой беличьей клетке. Тренировать мышцы для побега.
        По его бедрам стекала расплавленная лава. Лодыжки трещали. Ступни распухли и покрылись волдырями, которые затем полопались и начали кровоточить. Колени тряслись, издавая отчаянный скрип. Но он продолжал шагать - топ, топ, топ…
        Гребное колесо вращалось, хлопая по воде и вздымая белую пену. Галера, покачиваясь на волнах, продвигалась вперед. А гребцы в своих каторжных клетках все шагали и шагали - топ, топ, топ.
        Все семь дней мучений Уолли думал только о том, как бы повыше поднимать ноги и побыстрее ставить их на очередную опускающуюся ступеньку, чтобы не получить крайне болезненный удар шершавой доской по коленям. Даже в краткие минуты отдыха Джек не мог избавиться от этих мыслей, поскольку жуткая мельница снова и снова возвращалась к нему в кошмарных видениях.
        Зверюга с кнутом - грязный, волосатый, ненавистный великан и мучитель - регулировал ритм их каторжного труда. В рукоятке его кнута находилось небольшое устройство, возвещавшее о начале очередного этапа мучений веселым надтреснутым
«динь-динь».

«Динь-динь» - звенел колокольчик, и завербованные на работу вскакивали со своих мест, пробуждаясь от полубезумного сна, спотыкаясь ползли к клеткам и взбирались на вечно вращающееся колесо, подгоняемые ударами похожего на змеиный язык кнута. Зверюгу звали Хлыстом - имечко весьма ему подходившее, которым он к тому же очень гордился, весело гогоча и показывая черные гнилые зубы. «Динь-динь» - звякала рукоятка, «вжик-вжик» - свистел кнут, и сломленные, стонущие люди, словно загнанные крысы, расползались по местам для принятия очередной порции мучений.

        - Я больше не могу двигаться, - тяжело выдохнул Уолли утром седьмого дня. - Мое тело совершенно одеревенело. Хлыст…

        - Зови меня «господин Хлыст», ты, пузатое ведро вонючих помоев! Ха, он не может двигаться! Что ж, сейчас я помогу тебе встать, топтун! Шагай, ты, никчемная крыса! Шагай, килька безмозглая! Шагай, грязная скотина!
        Вжик - взвизгнул кнут. «Шагай!» - Вжик. - «Шагай!» - Вжик. - «Шагай!» Три полосы из огня и льда обрушились на обнаженную изрубцованную спину Уолли. Взвыв, как побитая дворняжка, и отчаянно хрустя конечностями, он бросился в клетку, взобрался на ступени и зашагал…
        Господин Хлыст зазвенел рукояткой своего кнута и, хохоча во всю глотку, принялся десятками отсчитывать шаги гребцов.
        В любое время - днем и ночью, утром и вечером - весело разносилось это ужасное
«динь-динь».

«Динь-динь» - звенел колокольчик, «вжик-вжик» - свистел кнут, «топ-топ-топ» - раздавался топот гребцов…
        Деревянные брусья, непрерывно вращаясь, проплывали мимо головы Джека, мимо его груди, мимо бедер, мимо бедных, распухших и покрытых нарывами ног, мимо онемевших, израненных и потерявших чувствительность ступней. Бесконечно вращающиеся брусья, динь-динь, вжик-вжик, топ-топ-топ… Но он был еще жив. Пока.
        Спустя две недели Джек, чувствуя себя человеком, бредущим в темноте по незнакомому опасному переулку, обнаружил, что он уже способен думать о чем-то помимо ужасного колеса. Кормили пленников хорошо - сила их ног была ценным товаром для хозяина корабля. Однажды, когда ступни Джека совершенно разболелись, корабельный доктор - полный круглый мужчина с женскими руками - вскрыл нарывы скальпелем, протер тампоном поврежденные места и перебинтовал их чистыми желтыми тряпками.
        Итак, теперь, совершая свое бесконечное восхождение по ступеням, Уолли думал.
        Он думал. Господин Хлыст щелкал кнутом, и узкая палуба отражалась золотыми искрами в его глазах. Море ритмично ухало, когда широкие сверкающие лопасти поднимались из глубины, с шумом рассекая воду.
        Он думал и думал.
        Бомба.
        Это был единственный выход.
        Бомба. Такая миленькая симпатичная бомбочка - грохочущий сноп огня и дыма, который разнесет днище «Лунного цветка».
        Уолли не знал, да и не желал знать, в честь какой из лун было названо это судно. У данной планеты их было по меньшей мере шесть, но поскольку никто из тех, с кем Джеку доводилось общаться, похоже, не знал, что они живут на чем-то, что являлось планетой, - как правило, ему рассказывали всякую чепуху типа историй о плоском блине на спинах черепах и слонов - но он не хотел искушать судьбу и рисковать быть сожженным на костре во имя торжества законов Вселенной. Итак, бомба. Да.
        Когда их выпустили из клеток, он забрался в свой обычный угол ненавистного трюма и вскоре стал обладателем горки пыли, нескольких волосков, одной-двух щепок и кучки ногтей, обгрызенных с собственных пальцев. На ноги он даже не решился смотреть…
        Собирая и припрятывая свое богатство, Джек все время думал о неудачной попытке получить от Пи-Айчена межзвездный передатчик и боялся худшего. Надсмотрщики - уменьшенные копии господина Хлыста - без устали рыскали повсюду, бдительно прислушиваясь, не произнесет ли кто имя Пи-Айчена.
        Джек не искал союзников. Ему хотелось знать, что, когда днище этого отвратительного дьявольского судна разлетится вдребезги, он и только он будет тому причиной…
        О, самонадеянный Джек Уолли…
        Смена языка не оказала воздействия на таинство превращения, исполняемое Пи-Айченом, - просьба на галактическом наречии оказалась столь же действенной, как и обращения на керимском. Мысль преодолевала языковой барьер.
        Никто не вправе держать ближнего в рабстве… Эта бессмысленная расхожая фраза, без конца повторявшаяся во всех уголках межзвездного сообщества, к которому принадлежал Джек, вызывала лишь раздраженную презрительную усмешку, поскольку все знали, что в каком-то смысле один человек всегда является рабом другого… Так, Джек Уолли, рожденный свободным на Земле, был рабом своего желудка, а заодно и солидных дядей из крупной фирмы, которые могли способствовать его наполнению. Жизнь порождала рабство самим фактом своего существования.
        Но все это были завуалированные, скрытые и облеченные в приличную форму разновидности рабства. Что-нибудь вроде: «На этой неделе ваш заработок придется урезать на десять процентов, Джек. Впрочем, если вы не согласны, то сами знаете, что можете сделать…» На Земле и в других Солтерранских мирах это звучало даже несколько грубовато, но здесь подобная вещь казалась комариным укусом по сравнению с мучениями, выпадавшими на долю узников. Здесь люди превращались в рабов ударами кнута и прекрасно знали при этом, что они - именно рабы. На этой планете люди действительно были рабами, и факт их рабства никак не маскировался, хотя и облекалось оно в лицемерную форму «договора».
        Да, Джек Уолли был рабом…

«По крайней мере, - с горечью говорил он самому себе, пока надсмотрщики с кнутами разносили жидкую кашу и порции мяса с хлебом - обильные, хотя и слишком грубые, - я теперь смогу сам выбирать для себя форму рабства!»
        Он попросил Пи-Айчена сотворить вторую округлую металлическую миску, которую затем ловко запрятал, затолкав наполовину в щель в деревянной палубе и прикрыв сверху соломой, служившей им единственным одеялом. Вот когда эта солома действительно смогла пригодиться…
        Если бы кто-нибудь нашел миску, он так и решил бы, что это - просто миска для еды, брошенная кем-то и забытая…
        Хозяева судна беспрестанно шастали туда-сюда, подобострастно поглядывая на господина Хлыста с его повелительно позвякивающим кнутом и прислушиваясь, ради своей же собственной безопасности, не нашептывает ли кто-нибудь украдкой имя Пи-Айчена.
        Подвыпившие, надушенные пассажиры нежились на корме под шелковым тентом, подчеркнуто вежливо беседуя друг с другом, весело поблескивали вращающиеся лопасти гребного колеса, рабы скорбно шагали по бесконечным ступеням, наполняя клетки жалобными стонами, похожими на придушенные крики морских чаек, - галера «Лунный цветок» во всей своей элегантной и сдержанной красе сверкающего на солнце судна величественно входила в белокаменную гавань Фирея…

        - О Фирей, город прекрасных женщин, прекрасного вина и прекрасных грез! - бормотал старик с лошадиным лицом, глазами, похожими на яичные желтки, и сухими, покрытыми перхотью волосами.
        Зубы у него были великолепные, и, казалось, он мог запросто слопать любого из своих менее зубастых товарищей. - Золотой Фирей…

        - Золотой-то он золотой, да не про твою честь, старый плут! Небось, забыл уже и как женщина-то выглядит! - зло усмехнулся юноша с бешеным взглядом, растрепанными волосами и неуклюжими клешнями вместо рук.
        Судно бросило якорь. Гребцы, скованные цепями, лежали в трюме. Шум лопастей и деревянный скрип гребных колес, визжавших словно несмазанная телега, которые терзали и без того раскалывавшуюся голову Уолли, наконец прекратились. Тяжелое громыхание настолько заполняло слух, что теперь, когда его не стало, Джеку показалось, будто он оглох.
        Для окружавших его людей - товарищей по несчастью - вся жизнь сводилась к одному лишь непрерывному топтанию на колесе да еще к вынашиванию планов кровавой мести, и угасшее было чувство сострадания постепенно стало вновь возвращаться к Уолли. Большинство из них угодило в кабалу в результате проделок Зеленых Братьев, других, как и Джека, заманили хитростью, третьи попали сюда из-за неладов с законом. Мореплавателям было необходимо как-то заполнять свои клетки рабочей силой.

        - Сколько мы пробудем здесь? - спросил Джек у мужчины с хмурым тяжелым взглядом, толстыми влажными губами и торсом, густо поросшим черным волосом.

        - Может, дня два-три - кто его знает? Да и зачем?

        - Вот бы Пи-Айчен показал им всем… - начал было старик с лошадиным лицом. Надсмотрщик с размаху ударил его рукояткой кнута по лицу так, что рассек губы, а когда тот со стоном начал оседать на землю, пнул его ногой в живот.

        - Не смей упоминать здесь это имя! - прохрипел он, и его жирное лицо перекосилось, а губы вытянулись, подобострастно копируя мимику господина Хлыста.
        Лицо чернявого мужчины пылало ненавистью, а из горла вырывался глухой рык.

        - Если бы я только обладал этой силой! Этим даром, которым владеют лишь немногие в Брианоне, - прошептал он.
        Уолли понимал, что тот имеет в виду, и в его голове зародился дерзкий и самонадеянный план.

        - А что бы ты сделал, если бы Он обратил эту солому в топоры и мечи, копья и арбалеты? - спросил он.

        - Что бы я сделал? - Лицо мужчины покрылось лилово-синими пятнами, отражая клокотавшую в груди бурю чувств. - Да я бы…
        Но Уолли не мог так поступить. Точнее, мог, но не хотел. Эти закованные в цепи бедолаги отправились бы на дно подобно французским рыцарям при Креси, а он не имел права обрекать их на такой конец, пусть даже многие, имея перед собой подобный выбор, и предпочли бы гибель в бою смерти от непосильного труда. Джек почувствовал себя неуютно, размышляя о своих поступках и их воздействии на других людей. Это ощущение было для него новым.

        - …им головы поотрывал, - закончил волосатый, брызгая слюной.
        Ожидая наступления сумерек, Уолли клевал носом. Внезапно он понял, что многие подробности кошмарной жизни на галере прошли мимо его сознания, оглушенного каторжным трудом крутильщика колеса и только теперь приходящего в норму. Джек смутно припомнил светлоголового юношу, порешившего одного надсмотрщика, и эхо тихого всплеска воды за бортом. И еще он вспомнил, как крепко спал однажды ночью под стоны и рвоту трех мужчин средних лет, братьев, напавших на господина Хлыста и жестоко наказанных за это кнутом. А наутро со стороны океана донеслись еще три всплеска.
        Да и его собственная спина несла на себе причудливый узор, подтверждавший, что господин Хлыст действительно был мастером своего дела.
        Нос Джека служил теперь только для дыхания - функция обоняния была им давно утрачена.
        Галера, несомненно, заслуживала того, чтобы быть взорванной. Джек Уолли был достоин побега. Любые действия в отношении господина Хлыста и его подручных вполне оправдывались целью предприятия. Но как же другие узники, его товарищи по несчастью? Что будет с ними?
        Сгорбившись в своем углу на грязной соломе, Джек обратился со спокойной и краткой речью к собравшимся вокруг волосатому старику с лошадиным лицом и светловолосому пылкому юноше. Все время, пока он говорил, юноша безуспешно пытался расправиться с полчищами одолевавших их местных тараканов и прочих ползучих тварей.
        Уолли выбрал именно этих троих потому, что они производили на него наибольшее впечатление. Вся троица - волосатый Брил, старик Кларк и пылкий юноша Стрем - уставились на Джека во все глаза, когда тот сотворил из соломы три новеньких, сверкающих, остро отточенных напильника.

        - Что это?.. Как?..
        Он достал четвертый напильник и тихо сказал:

        - Начинайте пилить и не задавайте вопросов. У нас есть друзья.
        На какое-то мгновение Джек с болью подумал, что ошибся в выборе, но тут все трое принялись потихоньку пилить, вопреки его опасениям не поднимая большого шума, что вполне можно было ожидать от переполненных ненавистью людей.
        Азотнокислый калий… Сера… Древесный уголь…
        Пыль, огрызки ногтей, пучки грязной соломы исчезали и появлялись опять в новом обличии…
        Уолли готовил смесь в своей миске, пытаясь поточнее припомнить проказы давно минувших дней на Лэзенби-Три, чтобы соблюсти нужные пропорции. Не зная точно, насколько полученный черный порошок был устойчив к детонации, он обращался с ним с величайшей осторожностью, чувствуя, что одно неловкое движение могло стоить ему жизни. Пот разъедал глаза.
        Брил прикрыл Джека своим обнаженным волосатым торсом, и за этим внушительным экраном тот мог работать с полной сосредоточенностью.

        - Я передал напильники дальше! - сообщил Кларк, старик с лошадиным лицом, усмехаясь и брызгая слюной.

        - Да? - мечтательно отозвался Стрем, и его дикий взгляд вдруг стал пугающе тусклым. - Вот только доберусь до господина Хлыста…

        - Больше он не будет звенеть своей штуковиной, - ухмыльнулся Кларк.
        Наступила ночь. Тусклое стекло иллюминатора не пропускало ни лучика закатного солнца, и только бледное тусклое мерцание фонарей, расположенных в верхней части ведущих на палубу трапов, позволяло разглядеть обутые в форменные сапоги ноги надсмотрщиков. Их плечи и головы находились в тени, а кровожадные кровавые языки кнутов свисали на ступени.
        Все было готово и находилось под рукой. В соломе лежал целый арсенал боевых топоров, стрел и мечей, из этой же соломы и изготовленных. Оружие взывало к восстановлению справедливости. Уолли потрогал запал и попытался унять дрожь в руках. Остальные не могли понять, почему им следовало держаться подальше от тайника и что еще за чертовщина должна была появиться оттуда…
        Уолли чиркнул спичкой… Желтое пламя затрещало и зашипело. Он коснулся запала, и искорка, свистя и извиваясь, побежала вперед - крошечная искорка, слабый зародыш грядущих свершений, подобный семени могучего дерева. Ее пламя должно было зажечь факел свободы.

        - Что там происходит? - Надсмотрщик поднял фонарь и, помахивая кнутом, начал спускаться вниз. Его обутые в сапоги ноги громко топали по ступеням, словно насмехаясь над каторжным трудом узников.
        Кто-то протянул руки и схватил его за ногу. Другой без лишней торопливости нанес удар копьем. Еще кто-то подхватил выпавший из рук надсмотрщика фонарь.
        Шнур запала продолжал отчаянно шипеть, отбрасывая вокруг похожие на призраков черные пляшущие тени.
        Другой надсмотрщик заорал громким резким голосом. Обутые в сапоги ноги застучали по палубе. Решетки со звоном полетели в сторону, и холодный, несказанно приятный воздух хлынул в трюм. Свет озарил белые напряженные лица, спутанные бороды, грозно поблескивающее оружие…

        - Сигнальте тревогу! Зовите солдат! Бунт! Бунт!

        - Это не бунт, - проворчал Джек, отступая назад вместе с Брилом, Кларком и Стремом. - Это день расплаты!

        - Чего же мы ждем? - взревел Брил. - В любую минуту могут появиться солдаты с арбалетами!
        Тень страха скользнула по потным лицам замерших в напряжении людей…

        - Мы ждем… - начал Уолли.
        Продолжать не было необходимости.
        Бомба с оглушительным грохотом взорвалась, разнеся половину борта и нос корабля. Все вокруг было объято обжигающим пламенем и заполнено дымом. Холодная зеленая морская вода, покрытая седой пеной, водопадом низвергалась внутрь и с рычанием разбивалась о палубу.

        - Все наверх!
        Зажав в кулаке боевой топор, Брил бросился вверх по ступеням. Вслед за ним, крича и толкаясь, ринулась толпа остальных узников. Блеск оружия создавал нечто вроде ореола над их головами. Взвились стрелы арбалетов. Потекла кровь. Страха больше не было…
        Пробил час расплаты! Наступил день Страшного Суда, безумный и кровавый! Узниками овладело одно желание - отомстить! Отплатить ударами мечей и копий за каждый щелчок ненавистных кнутов!
        Впоследствии Уолли с большой неохотой вспоминал подробности того вечера.
        Люди, с которыми обращались как с животными, начинают вести себя подобно животным.
«Только Я один вам судья», - говорил Господь, но те, кто отвернулся от Господа, заслужили человеческое отмщение.
        Вода вокруг «Лунного цветка» окрасилась в багровый цвет. Изуродованные человеческие тела летели за борт. Все смешалось - крики, вопли, мольбы о пощаде, сиплый рык и хрипы. Мечи взлетали в воздух и, сверкая лезвиями, обрушивались вниз…
        Уолли заметил господина Хлыста.
        Позвякивая кнутом, тот стоял в клетке, окруженный плотным кольцом изможденных, растрепанных, грязных людей с ослепительно блестевшим оружием в руках, которые обступали его, словно злые духи. Кнут натолкнулся на острый клинок, и лишенная силы плеть упала на землю. Еще кто-то из этих Эвменид в мужском обличии резко рубанул мечом, и рука господина Хлыста бессильно повисла. Прохныкав прощальное
«динь-динь», рукоятка кнута полетела в море.
        То, что произошло потом, заставило Уолли поперхнуться. Он отвернулся в сторону и перезарядил свой арбалет.
        Мимо пронесся Стрем с окровавленной и неестественно болтающейся левой рукой. Все тело его было мокрым от крови, а рот широко раскрыт в крике, который, однако, не доходил до слуха Уолли. Брил размахивал топором с обагренным кровью серебристым лезвием, убивая направо и налево и выкрикивая что-то громким и резким голосом, но Джек и его не слышал.
        В водосточном желобе у ног Уолли валялся один из надсмотрщиков. Голова его была отделена от шеи.

        - Вы сами навлекли это на себя, - прошептал Джек, роняя арбалет в залитый кровью желоб. - Этот гнев копился долгое время вашими же стараниями, и теперь, когда чаша весов качнулась в другую сторону, вы пожинаете плоды собственных усилий. - Он взобрался на бортик. - Мне жаль вас и жутко смотреть на эту бойню, но вы сами во всем виноваты. - И он нырнул в воду.

«Лунный цветок» уже погружался в море, красное от огня и крови, но вакханалия неверия в божественное возмездие все еще продолжалась на его накренившейся палубе.
        Холодная зеленоватая вода обступила Уолли, охлаждая и очищая тело словно чудесный бальзам, но она не могла изгнать из сознания заполнявшие его образы и унести прочь звуки, которые Джеку не суждено было забыть уже никогда.

        - Вы сами виноваты, - снова и снова повторял его возбужденный разум. - Вы не должны были этого делать… Но раз уж вы начали, иного конца быть не могло… Проклятые глупцы!
        X

        - Так, значит, ты, - сказал довольный Кроч, отпихивая от себя пивную кружку и смачно рыгая, - сыграл с ними неплохую шутку, а, мой маленький, везучий топтун?

        - Прошу тебя, - Уолли поежился, - не называй меня так. Я не хочу об этом вспоминать.

        - Учил-учил я тебя законам этой страны - и все зря! Как же ты меня разочаровал, помчавшись за какой-то пузатой расфуфыренной милашкой в оранжевом корсете! Тьфу! - Он провел рукой по бороде и усам, вытирая капли вина, и поднял вновь наполненную кружку, плотоядно улыбаясь и подмигивая в сторону стройных лодыжек и пухлого зада молодой служанки, скрывшейся за служебной дверью. - Тебе еще надо набираться ума-разума. Бедняга Хардра, кстати сказать, получил хорошую взбучку от Долли.

        - Мне жаль, что я ударил его, - скромно ответил Уолли. - Но ты же знаешь…

        - Знаю, сынок, знаю! Хардра сообщил нам, что здесь была гарпия. Однако, пока мы бежали до пристани, корабль уплыл. - Кроч тихо усмехнулся и выпил до дна за здоровье Уолли. - Но ты дал мне просто великолепный повод, чтобы можно было быстренько удрать от Долли и не отдавать ей эту дюжину зелененьких!
        Они с комфортом расположились в уютной отдельной комнатке в «Золотом Теленке». Ночной ветер стучал в окошко, а яркий свет фонаря поигрывал на оловянной и серебряной посуде, рубиновом вине и недоеденных остатках пищи.

        - А где Саломея?

        - Где ж ей быть? Танцует у Долли. - Кроч еще раз рыгнул и доверительно придвинулся к Уолли. - Вот что я скажу тебе, Джек. Саломея была права. Они там, в Меро, ничего не смыслят в танцах! Это здесь, в Фирее - золотом Фирее с оливковыми деревьями во двориках - исполняют танцы, достойные очей принцессы! Так что Саломея неплохо устроилась.

        - Бедная старуха. Надеюсь, ноги ей еще послужат.

        - Итак, Джек, - тон Кроча все еще был доверительным. - Ни одна душа не знает, что это ты потопил галеру, - кстати, как бы мне хотелось самому посмотреть на такое зрелище! А если кто-то будет лезть с вопросами к моему другу, то ему придется иметь дело со мной. Тебе необходимо немного пожить здесь.

        - Что ж, пожалуй, ты прав.
        Необычное уважение появилось теперь на грубом лице Кроча, когда он смотрел на Джека Уолли, - уважение, подогреваемое сплетнями о пожаре и ужасном, сверхъестественном грохоте, с которым галера отправилась ко дну. Уолли пересказал ему то, что посчитал нужным, и Кроч, расхохотавшись и задрав бороду кверху, заключил:

        - Только настоящий мужчина мог потопить галеру и вырваться из клетки топтуна, Джек!
        Уолли подумал, что он в любой момент мог бы заняться изготовлением оружия - стать этаким оружейным магнатом. Учитывая те скорость и качество, какие он сумел бы обеспечить, производя на свет дурацкие аркебузы, он и за всю жизнь не успел бы заменить ими все арбалеты Брианона. Дальнейшее его не интересовало - в этом мире мало кто придает значение вещам, находящимся за пределами отмеренного ему срока. Слоняясь по Фирею - еще до того, как Кроч, словно морской призрак, высадился на берегу, - Джек уже трижды был свидетелем разрушения зданий. Жители, казалось, не обращали на это никакого внимания. Они просто переезжали в другое место.
        Жители, казалось, не обращали на это внимания… Уолли не мог понять, в чем дело, но наконец, заметив, что в Фирее, как и в Меро и в керимской деревне, начисто отсутствовали дети, он, похоже, нашел правильный ответ.
        Когда-то Фирей был крупным морским портом. И теперь еще город поблескивал в лучах солнца своей угрюмой красотой, но следы ужасных разрушений, словно шрамы, пролегли по его улицам, а одиноко торчавшие дома были окружены горами щебня. Здесь, как и в Меро, и общественный транспорт и частные экипажи перемещались исключительно при помощи лошадей, управляемых возницами. Составить целостное представление о жизни города было делом нелегким, тем более для Уолли - человека неискушенного в области социальных исследований внеземных культур…
        Джек выглядел весьма элегантно в своем новом желто-коричневом костюме с ярко-красной отделкой. Он протянул руку за бокалом вина: старый Кларк сказал сущую правду - прекрасный Фирей, прекрасное вино. Джек предпочитал легкое светло-золотистое вино, Кроч же налегал на густое, рубиновое, опрокидывая в себя кружку за кружкой.

        - Итак, что же ты посоветуешь мне делать, дружище?

        - Идем со мной! Я уже говорил тебе, что я - главный отстрельщик предаккеров и состою членом гильдии пограничников Брианона. Что ж… я могу поспособствовать твоему приему в гильдию. Впрочем, - он поднял руку, - сперва тебе следует поработать хвостовиком…

        - Хвостовиком?

        - Да. - Кроч расхохотался. Он принадлежал к тем людям, которые смеются легко и охотно. - Так мы называем новичков, поскольку их стрелы вечно застревают в хвостовом оперении. Понял?

        - Да. Хотя, мне кажется, что во время нашей прогулки по зеленому лесу я с лихвой отрабатывал свою долю пропитания.

        - Верно, верно. - Кроч неожиданно помрачнел, - как и все на этой планете, он был подвержен внезапным приступам тоски. - Хвостовики… - сказал он, резко отпихнув от себя кружку. - Да у нас давно уже не было ни одного из них… Очень давно.
        Отсутствие обычного потока ругательств произвело на Уолли сильное впечатление. Кроч встал.

        - Ну как?
        Уолли кивнул.

        - Если ты берешь меня с собой…
        Это была работа. Попросить у Пи-Айчена денег он не мог, лес находился далеко, а жить в городе было не на что. Заплатить за поездку до Меро также было нечем - разве только наняться в гребцы, но на это Джек уже никогда бы не согласился…

        - Только вот еще, - начал Джек, сам удивляясь тому, что он не только задумался о планах на будущее, но даже решил поделиться ими. - Я хотел бы вернуться назад. Назад в Меро, а потом через зеленый лес…

        - А, ну конечно же! Ты хочешь вернуться домой?
        Для Кроча Уолли был всего лишь мальчишкой из леса, пойманным Шепчущими Колдунами. Джек не стал его переубеждать.

        - Да.

        - Мою поездку оплатила Долли. Да и в любом случае, к зеленым кожам здесь относятся с подозрением…

        - Как же так? - воскликнул Уолли.

        - Что?

        - Объясни мне, Кроч, дружище. Если здесь не берут зелененькие - тогда что же вместо этого?
        Кроч кивнул и приложил палец к носу.

        - Преды. Даки. Предаки. Вот что.

        - Но ведь для торговли нужен обмен? Я хочу сказать…

        - Ну да, конечно, но преды день ото дня становятся дороже зелененьких.
        Уолли с трудом соображал, что к чему.
        Главный отстрельщик предаккеров. А теперь еще и деньги, название которых образовано из частей этого слова. Значит…

        - А что такое «предаккер»? - спросил он, глубоко вздохнув.
        Кроч ярко живописал ему данных тварей с анатомической, интеллектуальной и баллистической сторон. Но не с экономической.

        - Так, значит, работа пограничника состоит в том, чтобы убивать предаккеров, необходимых для изготовления денег?

        - Ну… - Кроч казался обиженным. - Отчасти, сынок, только отчасти. Мы, кроме того, охраняем принцессу Керит. Что за девушка! - Тут он погрузился в какие-то личные фантазии. - Если б мне так не нравилось… Да и ей, полагаю, это тоже по душе! Уж будьте уверены, ха-ха!
        Уолли терпеливо ждал.
        Неожиданно пол затрясся, и по вибрирующему столу поехали стаканы. В комнату заглянула служанка в съехавшей набок шапочке и сообщила:

        - Ничего страшного. Только что провалилась улица Коронации.

        - Как же так?.. - начал Уолли.

        - Не волнуйся, о мой сокрушитель галер! Люди выбирают для жилья хорошие дома - те, что как следует отремонтировали себя сами, и сделали это относительно недавно, как раз перед…

        - Отремонтировали себя?

        - Ну да. Впрочем, все это уже прекратилось… когда же?., лет девятнадцать-двадцать назад. - Он пристально посмотрел на Уолли.
        Джек взялся за бокал, стараясь скрыть свою неосведомленность.

        - Мы живем в хижинах, - сказал он, вытирая губы. Пускаться в дальнейшие объяснения Джек не решился, поскольку вдруг осознал, что не может припомнить, занимался ли Друбал или кто-либо из жителей деревни ремонтом своих жилищ. Возможно, их хижины тоже чинили себя сами, или так было прежде… Что за нелепое выражение!..
        Задумавшись, Уолли неожиданно понял, что он не видел здесь никого младше восемнадцати-девятнадцати лет. А теперь еще какие-то странные разговоры о самовосстанавливающихся домах на этой захолустной планете (живя в Солтерранских мирах, Джек никогда не интересовался техническими подробностями такого рода) и опять упоминание о тех же сроках. Похоже, что девятнадцать лет назад с этой планетой что-то случилось.

        - Так ты согласен стать хвостовиком, а?

        - С удовольствием.

        - Отлично. Из человека, который способен потопить галеру и вырваться из клетки топтуна, должен получиться неплохой пограничник. - Кроч усмехнулся и подлил себе еще вина. - Давай же по этому поводу еще раз выпьем и закусим!
        Опять вошла служанка и остановилась, опустив глаза. В руках она держала свежезаправленную лампу, и блики мягкого золотистого света играли на ее молочно-белой коже. Кроч внимательно посмотрел на девушку и сказал:

        - Уже поздно, Джек. Договорим завтра. А сейчас твоя комната ждет тебя. Спокойной ночи!
        Уолли вышел, прикрыв за собой дверь.
        Под шум моря, доносящийся в его тесную комнатушку, он быстро заснул и не слышал, чтобы дверь Кроча открывалась или закрывалась.
        Сперва образы сновидений были невнятными, но затем он отчетливо увидел раскалывающийся на части «Басенто», похожий на распустившуюся малиновую хризантему. Мэйзи д'Анджело и Диана Даркстер улыбались ему, прижавшись друг к другу обнаженными плечами, и тела их излучали жемчужное сияние. Потом женские силуэты превратились в пару Хлыстов - заросшая волосами физиономия в двух экземплярах вспыхнула поверх жемчужного сияния, - а дальше и эта фигура, мерцая, постепенно превратилась в черную тень. Темное пятно хлыста, понемногу вытягиваясь, приобрело знакомые угловатые очертания - это была монтировка, и она приближалась к нему, поскольку как раз в этот момент Джек увидел самого себя и понял, что все происходит во сне, но, будучи еще не в силах отогнать нахлынувшие на него видения, он зачарованно смотрел, как ужасное орудие само по себе вращалось, с громким жужжанием рассекая воздух. Наконец главный инженер схватил ее и, подпрыгнув, словно опереточный чертик, обрушил монтировку на голову Уолли, и в этот ужасный миг в сознании Джека вновь мелькнул образ палубы и трюма «Лунного цветка»…
        Очнувшись, он обнаружил себя стоящим в углу комнаты. Его окоченевшее тело было напряжено, зубы стучали, одеяло валялось на полу возле кровати.
        Будь проклят главный инженер, будь проклята Мэйзи д'Анджело - даже теперь, мертвые и рассеянные в космическом пространстве, они пытались лишить его честно заработанного ночного покоя. Разволновавшись больше, чем ему того хотелось бы, Джек, спотыкаясь, побрел назад к кровати, взбил керимскую подушку, наполненную старыми пробками, и заснул сном если не невинного, то по крайней мере пока еще не пойманного.
        Чтобы Джек Уолли страдал бессонницей? Да никогда в жизни!
        На следующее угро, подкрепившись блинчиками с вареньем, восхитительными ломтиками мяса неизвестного происхождения, называвшегося здесь «макне», и полутора бокалами золотистого фирейского вина, Джек отправился в путь вместе с Крочем. Они ехали верхом на животных, которые представляли местный аналог земных лошадей. Уолли досталась мускулистая, округлая, длинноногая, тугоуздая и норовистая кобыла. Трясущейся рысью они выехали из порта, и Джек повернулся назад, чтобы бросить прощальный взгляд на город. Четко распланированные кварталы кристаллических зданий мерцали в свете утреннего солнца. Улицы были прямые и чистые, и, казалось, шум толпы, гудки автомобилей, рев скоростных экспрессов и стук монорельсовых пригородных электричек должны были наполнять город. В действительности же Джек заметил лишь нескольких мужчин и женщин, бесцельно прогуливающихся по улицам, да еще пару повозок, запряженных лошадьми, чьи копыта громко цокали по мостовой, заставляя забыть о бесшумных электрических батареях. Уолли пожалел, что так и не разобрался толком с социально-политической историей галактики и не узнал законов
зарождения и гибели цивилизаций.
        Пока он прощался с городом, один из жилых домов накренился, и по стене его поползла паутина трещин. Затем вся конструкция искривилась, словно картонная коробка, которую пнули ногой, и здание рухнуло.
        Громкий гул настиг их, когда они поворачивали лошадей, выезжая на дорогу.

        - Все разваливается прямо на глазах, - печально проворчал Кроч себе под нос.
        В это утро он облачился в форменную одежду, которая произвела сильное впечатление на Уолли своим удивительным сочетанием практичности и шика. Коричневая кираса, стягивавшая его внушительных размеров грудную клетку, зеленые рукава с буфами и разрезами, зеленые же, короткие, подвязанные ниже колена штаны, желтые чулки, ярко-красные башмаки, игривая шапочка с блестевшим на солнце алым, склоненным набок пером - все это придавало облику Кроча ореол веселости, которая контрастировала с мрачной угрюмостью меча, арбалета, стрел и нескольких засунутых под чулки кинжалов. Еще он сохранил свой большой мохнатый плащ; свернутый за спиной подобно крыльям птицы и пристегнутый усыпанной беллахронтисами золотой цепью, этот плащ живо напоминал о прежнем Кроче, бродившем по зеленому лесу. Борода и волосы его были подстрижены, и теперь он казался всего лишь раза в два больше обычного человека.

        - Мы попросим у Пи-Айчена дать тебе снаряжение пограничника, как только ты примешь присягу, - сказал он Джеку.
        У седла Кроча болтался объемистый бурдюк с вином, - впрочем, можно было не сомневаться, что на всю поездку его не хватит.
        Вскоре Кроч затянул песню: «Прекрасны мужчины границы - отважней их нет и храбрее; хотя, как и все в этом мире, они постепенно стареют…»
        Он жадно глотнул вина и заявил:

        - К черту эту дурацкую слезливую песню! Хватит распускать сопли!
        И Кроч запел снова, весело горланя простенький повторяющийся припев:

        Мы едем на север, мы едем на юг,
        Где пред, а где дак - все смешаюсь вокруг.
        У нашей принцессы глаза голубые,
        У милой принцессы голубые глаза!
        Летят наши стрелы, уносятся вдаль.
        Без промаха бьет вороненая стать.
        У нашей принцессы глаза голубые,
        У милой принцессы голубые глаза!
        Готовы на все - и убить и украсть,
        Готовы хоть сами к предаккеру в пасть.
        И все ради пары голубеньких глаз
        Нашей принцессы…
        Хэй! Хэй! Не зевай, о предаккерах не забывай!
        Кроч легко соскочил с коня, снял с плеча арбалет и взял его в одну руку. Другая рука тем временем уже доставала из колчана стрелу.

        - Что означает эта песня? - спросил Уолли.

        - Говоришь, что означает, сынок? Да почем я знаю. Взгляни-ка лучше вон туда. Сейчас мы проверим, сколько обедов ты можешь заработать!
        Джек посмотрел в том направлении, куда указывал Кроч. Высоко в голубом небе кружилась точка. Постепенно она увеличивалась в размерах, превращаясь в покрытое перьями чудовище, лениво помахивающее крыльями. Оно, несомненно, направлялось к ним.

        - У тебя есть один выстрел, Джек. А затем используй то, что попросишь у Пи-Айчена.
        Уолли приподнял свой арбалет и натянул тетиву. Руки его дрожали. Затем он неуклюже соскочил с лошади, что заставило Кроча исторгнуть вопль отчаяния, и бросился к обочине дороги. Вот лист - большой и широкий. Вот длинная и прямая палка… Джек торопливо зашептал: - Пи-Айчен, скорее дай мне щит, крепкий и удобный! И копье, длинное и острое!
        Он снова кинул быстрый взгляд на предаккера. Тот был уже ближе - огромные крылья застыли в бреющем полете, зубастый клюв был широко разинут, блестящие ярко-красные лапы ощетинились острыми, как опасные бритвы, когтями.
        Джек неумело вскарабкался обратно на лошадь.

        - Еще секунду назад мне казалось… - со вздохом облегчения начал Кроч.
        Предаккер устремился вниз.

        - Эй, смотри! Эта дрянь поворачивает! Он не хочет атаковать нас! Жалкий трус… Давай, Джек, скачи!
        Предаккер нырнул под покров расположенных впереди чахлых деревьев. Лошади набрали скорость, и стук их копыт разносился над степью, как пулеметная очередь. Кроч припал к шее своей кобылы.

        - Ну давай, моя красавица! Шевели своими быстрыми ножками! В галоп!
        Вцепившись мертвой хваткой в поводья, Уолли следовал за ним, подпрыгивая вверх-вниз и трясясь из стороны в сторону. Он задыхался, зад его горел, словно исполосованный ремнем, а ноги гудели. И все же Джек не отставал от Кроча.
        За зарослями низких кустов, прикрываясь охапкой упавших веток, две женщины и два мужчины скорчились в яме, вырытой животными. Еще один мужчина лежал на дороге, и лошадь тыкалась мордой в то, что осталось от его головы.
        От других четырех лошадей не осталось и следа. Одна из женщин - полная, судя по виду, мать - плакала. Мужчины держали арбалеты и неуклюже пытались стрелять, не высовываясь из-за укрытия. Вторая женщина, для которой эта берлога оказалась ловушкой, забилась в нее глубже, чем другие, и Уолли мог видеть только ее роскошный плащ и великолепные золотисто-рыжие волосы.

        - Здесь совсем не много места, - сказал старший из мужчин, хрипло дыша, - но вы вполне можете присоединиться к нам…

        - Я, Кроч, не прячусь от предаккеров! - гордо заявил Кроч, удивив и приободрив этим Джека.

        - Вы не понимаете… - промямлил второй мужчина - молодой, с болезненным лицом. Его тонкие женственные руки неловко и беспомощно теребили арбалет.
        Кроч бросил на него многозначительный взгляд. Предаккер лениво раскачивался в вышине, наблюдая за людьми.

        - Ждет свою подружку, - сухо заметил Кроч. - Стоило бы убить его, прежде чем они начнут орудовать вдвоем.

        - Да ведь стрела не долетит до него, - запротестовал Уолли.
        Кроч соскочил с лошади и прошел немного вперед мимо зарослей кустов к тому месту, где пыльная, изрезанная колесами дорога неожиданно соединялась с вымощенным желто-коричневым кирпичом трактом. Тут он вдруг захромал и улегся на спину, пристроив арбалет на своей могучей грудной клетке.

        - Запомни, Джек. Ты должен поразить его с первого выстрела!
        Заинтересованный предаккер начал снижаться.

        - Смотри, Ларни, человек-приманка! Какое мужество! - оживленно воскликнул старший мужчина, и его крепкие зубы блеснули над изящной бородой.

        - Мужество, мой дорогой Джарфон, - это товар для пограничников. Такие вещи меня не впечатляют. - Ларни все еще не перезарядил прыгающий в его руках арбалет.
        Уолли взглянул на молодого и, заметив пестрый щегольской наряд, немедленно проникся отвращением к нему. Другой - Джарфон - показался ему более надежным человеком.
        Ларни кого-то напоминал Уолли, но он никак не мог вспомнить, кого именно. Было что-то до странности знакомое в образе этого молодого хлыща - у Джека возникло чувство, будто он смотрится в зеркало, пытаясь разгадать секреты ушедших дней.
        Грязно-коричневые крылья предаккера ухнули на повороте, хвост вытянулся, а кожистая шея кровожадно выгнулась. Уолли вытер лоб. Злобная тень пронеслась над ним со свистом, похожим на звук кнута господина Хлыста.

        - Давай! - заорал Кроч.
        Оба спустили курки одновременно.
        Стрела Кроча поразила предаккера в грудь.
        Стрела Уолли лишь всколыхнула хвостовое оперение.
        Рубанув крыльями воздух, предаккер с жутким пронзительным воплем рванулся вверх, и тяжелые красные капли брызнули во все стороны, с шумом падая в пыль, словно маленькие авиационные бомбы…

        - Берегись! - тихо сказал Джарфон. - Сзади!
        Уолли в ужасе обернулся. Второй предаккер пошел на хитрость - он уверенно приближался, скользя на небольшой высоте, словно ядерный бомбардировщик, идущий на бреющем полете. Его ярко-красный клюв был широко раскрыт, а голова вытянулась вперед подобно пике.

«Сразу же перезаряди арбалет», - говорил Друбал…
        Джек как безумный покатился по дорожной пыли, прикрывая тело новеньким щитом и пряча голову. Длинное копье он неловко выставил наружу и вперед… Древко было скользким от пота. Во рту ощущался пресный привкус пыли. Джек сплюнул. Клюв, подобный огнедышащему жерлу вулкана, несся прямо на него. Предаккер еще раз или два с шумом взмахнул крыльями, его круглые блестящие глаза шныряли туда-сюда, примериваясь к цели. И тут ужасная боль пронзила все тело Джека. Он успел заметить, как копье, блеснув на солнце, ударилось об ороговевший покров шеи и отскочило. Затем сверкающий наконечник уперся под прямым углом в покрытую перьями грудь и исчез в ней. Джека с силой швырнуло назад, и он едва не перекувырнулся, но все же не выпустил из рук щит. Древко копья билось о землю, раскалываясь и ломаясь. И вдруг что-то красное хлынуло мощной струей на его новую одежду.

        - …Это вонючее помойное ведро с грязными отбросами! - проорал Кроч, дыша винными парами прямо в лицо Уолли.

        - Попридержи свой язык! - Когда опасность миновала, в визгливом и презрительном голосе Ларни вновь зазвучали командные нотки. Уолли хорошо знал такой тип голоса - он много раз слышал его, сталкиваясь с избалованными представителями сливок общества.
        Джек ощущал спиной неровную поверхность дороги. Ноги ему казались странно чужими, а лицо ласкали теплые солнечные лучи. Затем по легкой прохладе он понял, что кто-то склонился над ним, закрыв солнце. Уолли открыл глаза.
        Мими? Диана? Мэйзи? Нет, они не шли ни в какое сравнение с той чудной золотоволосой девушкой, что наклонилась к нему. Долгие мгновения он пристально вглядывался в ее лицо - лицо, которое ему теперь суждено было сохранить в своем сердце на всю жизнь.

        - Он очнулся, госпожа. Идемте домой, прошу вас, - раздался голос старшей женщины.

        - Хорошо, дорогая Ровена. Идем.
        Сильные руки Кроча приподняли Джека и усадили на лошадь. Цоканье копыт, мягкое убаюкивающее покачивание, ощущения ребенка, лежащего в колыбели… Домой… Он не мог представить себе, что же за дом должен был быть у такой девушки…
        Итак, маленькая процессия обессилевших от пережитых волнений людей тяжело двинулась в сторону семи вершин Маникоро, к дому принцессы Керит, царицы Брианона.
        XI

        - Все в порядке, дружище. Ты был серьезно болен, но теперь дело пошло на поправку. Мы еще покажем этим тварям. - Веселая болтовня Кроча разбудила Уолли, развеяв наполнявшие его мозг образы Земли, взрывающихся в космосе звездолетов и главного инженера с той самой монтировкой в руке, готового наказать глупого дитятю за его неразумные шалости.
        Он мелкими глотками выпил горячий отвар, а затем закусил хрустящим макне, испытав неожиданное удовольствие. Прекрасное фирейское вино заманчиво поблескивало золотыми и серебряными искорками возле его локтя. Джек присел на кровати в комнате для гостей Дома Братства и окончательно пришел в себя.

        - Ты действовал как настоящий хвостовик. Я все видел.
        Уолли рассмеялся.

        - Ты оказался прав, дружище.

        - Что ж, ты думал, я юнец неопытный? Тот, кто впервые стреляет по предаккеру, всегда попадает в хвост. - Кроч с довольным видом погладил себя по колючей бороде и усам. - Эти хитрые бестии летают чересчур быстро, черт бы побрал их кожаные шкуры.

        - Но ведь их шкуры, - хитро заметил Джек, - это же деньги.

        - Верно, сынок. - Кроч улыбнулся. - Ты получишь свою долю. Твое копье сломало ему хребет.

        - А что мы будем делать дальше?

        - Нынче творятся чудные дела. - Кроч встал, массивный и растрепанный. Теплое послеполуденное солнце вычерчивало в полутемной спальне неясные тени. - Странные вещи произошли в Брианоне с тех пор, как я его покинул. Да, странные. У принцессы, да будут благословенны ее пленительные лазоревые очи, появилась идея, будто мы сможем узнать ответ, если найдем Пи-Айчена.

        - Найдем Пи-Айчена? - Уолли, пораженный, отставил свой бокал с вином.

        - Так он сказал. - Кроч присел на край кровати, возбужденный и расстроенный. - Джарфон из Тривеса, главный государственный министр. Он руководит исполнением этого плана. Гильдия должна обеспечить эскорт на время путешествия. Я, разумеется, тоже еду, поскольку мое звание…

        - А я?

        - Посмотрим. Тебе надо еще немного подлечиться, чтобы ты мог как следует работать ногами… Эй, ты что? - Кроч нагнулся, поскольку Уолли запустил в него недоеденной хлебной коркой.

        - Я не желаю даже слышать о работе ногами! Меня трясет при одной мысли о господине Хлысте и его повелительном «динь-динь».

        - Да брось ты, с этим давно покончено. Давай лучше выздоравливай побыстрее.
        Дружба - презабавная вещь. Из голого, волосатого и страшного незнакомца Кроч постепенно превратился в верного товарища и стал лучшим проводником для Уолли в этом чужом краю, так что теперь уже казалось, будто иначе и быть не могло. Еще Джек пришел к неутешительному выводу, что и он, необузданный Джек Уолли, немного переменился за время этого путешествия. Сама идея добиться для девушки места за капитанским столиком представлялась ему теперь ребяческой по своей сути. Если крошка так сильно захотела пересесть туда, ей следовало попросить об этой привилегии открыто. Вероятно, ее не звали из-за того, что она просто не заслуживала столь сомнительной чести.
        Его мысли начали путаться. Образы перемешивались и наслаивались друг на друга - печальные воспоминания о Друбале и Мими, картины зеленого леса, Зеленые Братья, танцующая Саломея, вращающиеся и поблескивающие лопасти, господин Хлыст с кнутом в руках, малиновая вспышка взрыва, разрывающего нутро «Лунного цветка»…
        Уолли начал клевать носом, и Кроч вышел на цыпочках, произведя шуму всего лишь раза в два больше, чем это сделал бы обычный человек. Джек ласково улыбнулся ему вслед.
        Везучий Джек Уолли.
        К тому моменту, когда раны, нанесенные предаккером, зажили, он получил свою долю добычи - двадцать кружочков размером с монету, только что отчеканенных на Монетном дворе. Каждый кусочек кожи был тщательно обработан, имел идеально круглую форму и ровные, без махров края. При всем своем невежестве, Уолли видел, что это была именно кожа предаккера, - хотя после пропитки в чане блеск ее стал ярче, а бронзовый отлив смотрелся более насыщенным, ее нельзя было спутать ни с чем.

        - Двадцать даков, приятель! И все твои! - Кроч располнел с тех пор, как они устроились на постой в Доме Братства Гильдии пограничников - если, конечно, при такой комплекции вообще можно было говорить о полноте, - теперь его диковатый, растрепанный вид вполне соответствовал облику воина, вернувшегося домой к своим товарищам. Джек подумал, что о лучшем друге, чем Кроч, нельзя было и мечтать…
        Он осторожно спустился по девяноста девяти ступеням во двор, где желтые и сапфировые струи воды, вырываясь из клювов каменных предаккеров, вызвякивали бесконечную незатейливую мелодию. Идея, впрочем, была довольно банальная. Джек встречался и разговаривал с другими крепкими, бородатыми и веселыми людьми, похожими на Кроча, - все это были пограничники. Они собрались здесь, чтобы принять участие в великом паломничестве своей принцессы. Уолли видел также и солдат - ладных мужчин в аккуратных желтых одеяниях и бронзовых латах. Вокруг царила атмосфера шутливого соперничества между обеими группами. Джек внимательно изучал новую для него среду.
        В первый же день, как только Джек ощутил себя достаточно сильным для того, чтобы совершить прогулку по бульварам города Брианона страны Брианон, он тут же отправился на улицу бодрым пружинистым шагом, словно опасаясь, как бы ему вновь не оказаться отторгнутым от внешнего мира.
        Брианон, сочетавший в себе достоинства Меро и Фирея, приправленные его собственной особой живостью, очаровал Уолли. Впечатления не портили даже грубые заборы, ограждающие здания, которые вот-вот должны были рухнуть. Мимо проезжали запряженные лошадьми экипажи. Мужчины и женщины проходили по улицам, погруженные в свои заботы. Охватившая всю планету печаль чувствовалась и здесь. Отсутствие детей сразу бросалось в глаза, терзая душу, словно жалобные стоны бесплодной женщины.
        Какая-то процессия преградила дорогу Крочу и Уолли, и они остановились, наблюдая. Первыми шли важного вида мужчины в черном, расчищавшие дорогу жезлами. Их лица были вытянуты и печальны. Далее нетвердыми шагами следовали жрецы в пышных цветастых одеяниях. За ними босоногие новообращенные, тянувшие скорбную песню, несли щедро разукрашенных и увенчанных цветами деревянных идолов. В самом центре процессии парами шли юноши и девушки - с виду не старше двадцати одного года, но и не младше девятнадцати. Все они были облачены в прозрачные оранжевые одежды. Девушки своими необычными подпрыгивающими телодвижениями напомнили Джеку о Мими и зеленом лесе. Юноши несли символы продолжения рода. Девушки, сложив перед собой ладони и опустив головы, прижимались каждая к своему суженому с исступлением, которое все же не могло скрыть внутреннего ощущения безнадежности, владевшего ими.

        - Ни к чему это, - сердито сказал Кроч. - Все равно ничего не выйдет.

        - Ты о браке? - откликнулся Уолли. - Я всегда считал, что брак - сущее наказание для тех, кого угораздило попасть в эту ловушку.

        - Нет, я так не думаю, сынок… Я был счастливым мужем… - Образ Кроча-весельчака растаял прямо на глазах. - Чудная жена, чудный ребенок… но они умерли, умерли… Я объехал весь свет и не нашел никого, похожего на них… Да и не найду никогда…
        Кроч встряхнулся, и они двинулись дальше, пройдя мимо хвоста процессии.

        - И вот теперь я пью вино, развлекаюсь с женщинами, провозглашаю громкие клятвы в верности моей принцессе…
        Уолли благоразумно решил не обследовать полуобвалившийся фасад ближайшего здания.

        - Такова жизнь, - резко закончил Кроч. - Да, жизнь.

        - Так, значит, эти пары, - спросил Джек, когда они отошли на порядочное расстояние от разрушающегося дома, - вступят в брак?

        - Мы не теряем надежды, Джек, не теряем надежды.

        - Да, дети…

        - Даже само это слово заставляет терзаться наши сердца… Должно быть, мы в чем-то согрешили. Мы пытались найти ответ, мы все перепробовали… Но не нашли ничего, что могло бы отвести эту беду от нашей страны.
        Мир взрослых, стареющих безо всякой надежды на то, что им на смену придет новая цветущая жизнь… Эта мысль заставила содрогнуться молодого и беззаботного Джека.

        - Если бы мы знали окончательный приговор, обрекающий нас на полное истребление, - сказал Уолли, предусмотрительно включая и себя в это «мы», - тогда, вероятно, можно было бы усмотреть определенный смысл в такой остановке деторождения. - Джек запнулся на мгновение, а затем, не желая пускаться в объяснения из области земной истории и тем более раскрывать свое некеримское происхождение, торопливо продолжил: - Но такое бессмысленное отрицание жизни - это же просто… - Договаривать до конца не было необходимости. Люди этой планеты вот уже девятнадцать лет, или даже больше, обсуждали эту проблему, и ничего нового к их мыслям он добавить не мог.
        О, болтливый Джек Уолли…
        Впереди показался Дворец. Длинное, низкое здание, с мощными, словно обшивка броненосца, стенами, расположилось поперек улицы, раскинув по обе ее стороны пшеничного цвета крылья. Поблескивавшее окнами и украшенное многочисленными колоннами и арками сооружение, несмотря на всю щедрость декоративного убранства, все же очень сильно смахивало на кита, севшего на мель в самом центре города. На вмонтированных в стены флагштоках реяло сотни две знамен. Кудрявые лужайки украшали покрытые гравием подходы к Дворцу.
        Уолли заметил маленького, шарообразного, выкрашенного в оранжевый цвет робота, лениво занимавшегося садовыми работами. Джек сразу понял, что представшая его взору штуковина относилась именно к данной категории, и с трудом подавил возглас изумления. Выходит, механизмы, и более того - роботы, были знакомы керимским жителям! Это была еще одна загадка, вроде небоскребов из стали и стекла.

        - Это дворец Арчрейла Порденфорса, - весело сказал Кроч, забывая за повседневными мелочами о трагическом бесплодии своей страны, как это делали тут все здравомыслящие люди. - Именно здесь останавливается принцесса Керит, когда она приезжает в город.

        - Вот как? - сказал Уолли. - Принцесса Керит. Ну да.
        Кроч хлопнул его по плечу.

        - Знаю, знаю, сынок. Я и сам не раз об этом думал. Но потом выбросил подобную чепуху из головы.

        - Я полагаю, что…

        - Нечего тут полагать! Неужели ты думаешь, я бы отступился, если… - Он глубоко вздохнул, и его мощная грудная клетка раздалась еще шире. - Она помолвлена с Ларни из Красного Джафара.

        - С этим безмозглым бачком для помоев? - гневно воскликнул Уолли, покраснев до кончиков ушей. - Да он ей совершенно не пара!

        - Знаю. Но тебя самого превратят в то же самое, если ты не будешь держать язык за зубами, парень.
        Уолли снова ощутил предательскую трясину собственного невежества. Но он рискнул еще раз попытаться коснуться святая святых.

        - Надеюсь, она рада, что ей не придется рожать ему детей, - заметил он тихим шепотом.

        - Они попытаются, - ответил Кроч. - Конечно, они попытаются. Как и все остальные. Но у них не получится. Так же как и у всех остальных.

        - Значит, ты уже потерял всякую надежду, Кроч?

        - Совершенно. Все хорошее ушло из этой страны. Разве ты не чувствуешь этого? Жертвоприношения, молитвы, просьбы - все напрасно. Да здесь все просто сгнило.
        Кроч явно был расположен к мрачным шуткам.
        Уолли внимательно разглядывал панораму, серых стен, коричневато-желтые колонны, плавные изгибы архитектурного стиля, знамена, роботов-садовников, покрытых золотой пленкой солнечного света, похожих на автоматы из плоти и крови, солдат в желтых одеяниях и бронзовых доспехах, охранявших принцессу Керит… Он смотрел и чувствовал, что эта планета навсегда останется чужой для него. Джек родился в таком мире, где жизнь текла без особых перемен - при этом не важно было, на какой из планет он расхаживал с гордым видом, веселился, смеялся или ухаживал за девушками.
        Веселый галактический бродяга? Джек Уолли? Он ощутил на боку тонкий меч - это оружие он носил при себе по настоянию Кроча, - и его охватило странное и неожиданное чувство тревожного комфорта. Джек был человеком из мира автоматов, кибернетических устройств, напичканных транзисторами, ядерной энергии, пластика и повседневных межзвездных перелетов. А вот теперь он сжимал поблескивавшую на солнце рукоятку меча, чувствовал рядом плечо надежного друга, видел дворец и принцессу, которых надо было охранять… И все же и ему тоже суждено было состариться!
        Состарился Джек уже или нет, но в горле у него чертовски пересохло, и два товарища решили укрыться от палящего солнца в уютной харчевне, расположенной на первом этаже ближайшего ко Дворцу огромного пятидесятиэтажного небоскреба, окруженного ухоженными газонами и аккуратно подстриженными деревьями.

        - Они не делали высоких зданий в непосредственной близости от дворца Порденфорса,
        - сказал Кроч, торопливо подходя к столу и стуча по нему оставленной там кружкой.

        - Кто они?

        - Великаны, которые построили этот город. Впрочем, я не знаю. Эй! Человек! Золотистого и рубинового фирейского для двух пересохших глоток!
        Когда мир твой рушится, забываешь о второстепенном. Что пользы в точном знании истории, если даже на выпивку может не остаться времени?
        Через час Уолли заявил:

        - Теперь я нанесу визит принцессе Керит.
        Кроч внимательно посмотрел на него поверх края своей кружки.

        - Ты не можешь этого сделать! К тому же она сама скоро пришлет за нами, как только ты окончательно поправишься. Никто не имеет права являться к принцессе без приглашения.

        - Мне не надо, - сказал Уолли, вставая и хватаясь за край стола, - не надо никакого приглашения. Мы же старые друзья.

        - Ты что, все-таки решил превратиться в безмозглый бачок с помоями, а, Джек?
        Достоинство Уолли было глубоко задето. Уязвленный в самое сердце, он произнес скорбным тоном:

        - Ах, Кроч, Кроч, старый ты пьяница! Выходит, теперь и ты отвернулся от меня? Что за ж-жизнь такая… Все против меня!

        - Сядь, выпей еще и заткнись! - Кроч вытянул вперед свою длинную руку. - Все равно ты через пару шагов завалишься.
        Уолли попытался грациозно отклониться, в результате чего поскользнулся и с размаху наскочил на соседний стол, находившийся в десяти ярдах. Однако ему все же удалось увернуться от руки Кроча.

        - Я желаю нанести дружек… дру-жеский визит принцессе! Имею п-право!
        Кроч вздохнул, залпом осушил свою кружку и поднялся из-за стола, мрачный, как грозовая туча. Но Уолли уже успел выскочить за дверь и теперь нетвердой походкой двигался в сторону Дворца. Швырнув на стол деньги, Кроч последовал за ним, тяжело сопя носом.
        Джек остановился, чтобы похлопать оранжевого робота-садовника по щитку.

        - И каково тебе, приятель, работать в этот светлый и радостный день?
        Садовник защелкал какими-то шестеренками и ударил Уолли граблями по лодыжкам. Удивленно вздернув плечи и грозя роботу пальцем, тот отпрянул назад.

        - Ах ты, безобразник! Вот сейчас как выпущу все масло из твоего механизма!
        Он зашел за группу бледно-зеленых кудрявых деревьев, и Кроч потерял его из виду. Нетвердой походкой Джек проковылял по вымощенной гравием дорожке, с замечательной ловкостью и изяществом перелез через стену, однако по какой-то непонятной причине вдруг обнаружил себя распластанным на спине с противоположной стороны и уставился на ближайшее окно Дворца. Солнечный луч, отраженный от оконного стекла, заставил его заморгать. Глаза сыграли с ним шутку. Прямо перед собой он видел все совершенно отчетливо, но края поля зрения расплывались так, что ему казалось, будто он смотрит в туннель, из глубины которого исходит свет. Это была всего лишь игра света, разумеется…
        Джек Уолли, галактический бродяга, овладел керимским языком в совершенстве, и он мог говорить на нем безо всякого акцента. Внешне он также выглядел абсолютно неотличимо от пограничника-хвостовика. И все же искусство ходьбы с мечом, покачивающимся у бедра, все еще оставалось ему недоступным.
        Падать Джек также научился великолепно, что он тут же и проделал. Меч коварно выскользнул из ножен и воткнулся в землю возле его перепутавшихся между собой ног. Джек с трудом засунул его обратно. Куда делось теперь его достоинство? Он почувствовал, что его штаны отчего-то намокли сзади. Обследовав их рукой, он обнаружил грязную воду, согнутое растение и край каменного кувшина. Как же он, собственно говоря, очутился в этом цветочном горшке? Джек попытался встать, но колени уперлись ему в подбородок, и он провалился обратно еще глубже.
        Он мог видеть перед собой каменную балюстраду, вымощенную плитками аллею и пеструю изгородь из цветов. На лужайке, которая виднелась сквозь цветочный экран, валялся разобранный на части оранжевый механический садовник, сверкая на солнце выдранными шестеренками и проволочными катушками.

        - Я ведь тебя предупреждал, - торжественно произнес Уолли. - Ты не можешь сказать, будто я не предупреждал тебя. И поделом! Ржавая железяка, ты еще имела налг… наглость поднимать на меня свои грабли!
        Он погрузился в размышления, продолжая сидеть на прежнем месте и не чувствуя неудобства от сырости. Да и что он мог поделать?
        Джарфон из Тривеса, одетый неброско, но изысканно, и с вежливой улыбкой на устах вышел на вымощенный плитками двор. Его сопровождали двое или трое мужчин и пара женщин, - размытое пятно разноцветных одежд, оживленно жестикулирующих рук и сверкающих драгоценностей надвигалось на Уолли. А он сидел и думал.
        Джарфон из Тривеса заговорил на великолепном керимском:

        - Как мило с вашей стороны заняться ремонтом садовников. На моей памяти никто уже не умел управляться с ними. Это все, что осталось от древней эпохи механизмов.
        В ответ раздался невнятный голос, говоривший на не совсем правильном керимском. Он принадлежал человеку, склонившемуся над садовником.

        - Я занимаюсь этим с удовольствием, Джарфон. Приятно сделать что-нибудь своими руками.
        И тут… тут Уолли просто глазам своим не поверил. Он изо всех сил пытался разлепить веки и сфокусировать зрение. Кругом плыли светлые и темные пятна. В мозгу его словно копошились чьи-то пальцы. В желудке урчало. В ушах стоял шум. Губы отвисли. Из носа текло. Пальцы, обдирая кожу, судорожно царапали по камням.
        Что это было - дьяволы или ангелы, правда или ложь, сон или явь?

        - Какого черта ты возишься с этим оранжевым зомби, когда нам нужен межзвездный передатчик, - произнес женский голос.

        - Да здесь не из чего сделать даже элементарную рацию, черт побери, и ты прекрасно знаешь об этом, Мэйзи! А теперь приподними-ка свою задницу и подай мне вон тот ключ.
        Керимский? О нет… Нет, нет, нет! Они говорили на старом добром галактическом пиджин-инглиш. Говорили как люди, которые привыкли путешествовать между звездами, расталкивая тусклые шарики планет огненными хвостами космических кораблей. От их разговора веяло домом.
        Уолли попытался заорать радостное приветствие. Ему хотелось выбраться из поглотившего его цветочного горшка, смахнуть с лица налипшие лепестки и заключить этих людей в дружеские объятия. Но по какой-то странной причине он сумел всего лишь подвигать пальцами и беззвучно пошевелить губами.

        - На, держи, - сказала девушка.

        - Я знаю, что я хотел бы сделать с этим! - отозвался мужчина. - О, я знаю, знаю! Мы - обреченные на смерть, вот кто мы такие! Брошенные, словно червяки, умирать на этой вонючей планете… отрезанные от дома и ото всего, что делает дом настоящим домом, - от игр, от виски, от веселого смеха…
        Раздался другой мужской голос, жесткий и в то же время жалобный:

        - Почему бы тебе не заткнуть свой глупый рот и не заняться делом? Мы все знаем, кто виноват, и твое нытье ничего не изменит. - Последовал тяжелый вздох. - Мы застряли на этой Богом забытой планете, и ничего тут не поделаешь!
        Уолли еще раз попытался вырваться из цепких объятий цветочного горшка. И снова он лишь слегка дернулся и всхлипнул.

        - Будь он здесь, я засунул бы ему этот ключ в задницу и отвинтил бы его дурацкий хребет, а вы бы мне помогли! - сказал первый мужчина.

        - Да он просто безмозглый пижон, хотя и обрек нас на гибель, - отозвалась девушка.

        - Нет, я все-таки приладил бы ему ключ на кадык и вертел его до тех пор, пока у него башка бы не отвалилась! - не унимался мужчина.
        Джек Уолли больше не пытался вылезти из цветочного горшка. Он тихо сидел на своем месте и мечтал о том, чтобы цветы случайно не осыпались с той ветки, которая прикрывала его лицо.
        Он уже совершенно промок.
        Уничтоженный Джек Уолли…

        - Да я бы ему кишки выпустил, мозги вышиб, я бы ему… - сказал мужчина и принялся колотить ключом по садовнику. Уолли закрыл глаза и попытался отключить свой слух.
        XII

        - Так погибают настоящие храбрецы, - сказал Уолли, когда Кроч наконец нашел его. - Застряв задницей в цветочном горшке.

        - Все в порядке, дружище, ты, должно быть, просто искал что-то на земле. - Кроч уперся ногой в камень и приготовился вытаскивать Уолли из западни.

        - Они ушли? - спросил Джек, вращая глазами.

        - Кто?

        - Эти странные люди, которые были во дворе около садовника.

        - Садовник все еще здесь. И выглядит так, словно кто-то предпринял с ним битву на топорах. Кроме этого - ничего…

        - В таком случае, - бодро отозвался Уолли, - тащи.
        Издав звук, похожий на чавканье великана, Джек Уолли нежно распрощался со своим цветочным горшком, а затем они вместе с Крочем быстро зашагали назад по саду, благоразумно направляясь к Дому Братства.

        - Так ты действительно видел их? - заинтересованно спросил Кроч. Он крепко держал рукой Уолли за левый бицепс, и Джек болтался, словно судно на якоре во время шторма.

        - Кого?

        - Да этих странных людей, про которых ты меня уже спрашивал, старый пьяница.

        - А-а, этих. - Уолли надул щеки и с шумом выпустил воздух. - Ну, конечно, я их видел. А что?
        Кроч жадно уставился на него.

        - Как они выглядят?

        - Как люди. Я ведь в это время… ну… искал кое-что на земле.

        - Я так и представлял себе. Люди. Судя по тому, что я слышал в окрестных тавернах,
        - они просто-напросто чокнутые. Правильно слова выговаривать не умеют, между собой разговаривают вообще непонятно, да и несут какую-то диковинную чушь.

        - Например?
        Кроч оглянулся вокруг и, понизив голос, сказал:

        - Один приятель-пограничник рассказывал мне, что они утверждают, будто мы живем на шаре! Только не объясняют при этом, как же мы все с него еще не попадали, - ну, да такого сорта публика предпочитает обходиться без объяснений.

        - Разумеется.

        - Еще заявляют, будто сами они живут на звездах! Я бы не поверил и половине из того, что рассказал мой приятель, - он трепло известное, - но я слышал, что многое подтверждается. Других таких придурков по эту сторону Лоренченских ворот, пожалуй, и не сыщешь.

        - Придурков… - с удовольствием повторил Уолли. - Да уж, я думаю, Мэйзи и впрямь заслуживает подобного эпитета.

        - Кто это?

        - Одна подружка. Правда, - Уолли расхохотался, и, если бы не надежный якорь, он непременно растянулся бы на дороге, - подружки приходят и уходят, а эта, к несчастью, решила вернуться. - Тут вдруг Джек осознал, хотя и не вполне отчетливо, но с некоторыми угрызениями совести, что он говорит гадости. Черт возьми! Ведь ему следует радоваться и прыгать от счастья, узнав что кому-то из команды старого
«Басенто» удалось спастись. Он должен был бы испытывать смиренную благодарность ко Всевышнему за то, что еще кто-то из этих бедных, обреченных на гибель душ сумел совершить мягкую посадку на ту же планету и обрести убежище в Брианоне у принцессы Керит. Он должен был, должен…
        Капитан Рэттрей, Диана Даркстер, персонал рубки управления, пухлая вдова с Венеры, Мэйзи д'Анджело и… и… главный инженер!.. Кому-то из них удалось спастись.
        Будь он проклят, этот инженер вместе с его монтировкой!
        Бедный Джек Уолли.

«Привет, чиф, - скажет он весело и радостно. Как мило, что вы не погибли в космосе. Я так рад всех вас видеть».
        А в ответ: «Привет, Джек!» И дальше: «И я рад видеть тебя снова. Джек!» А потом:
«Поди-ка сюда, Джек!»
        А потом - тьма.
        Бедный, несчастный, ничтожнейший из людей, Джек Уолли.

        - Еще немного, и ты будешь сиять как стопка новеньких даков, дружище! - уверенно загудел бархатистый голос Кроча в Доме Братства пограничников, возвращая Джека к реальности.
        Ну конечно.
        Глупый Джек Уолли.
        Добрый старина Кроч, заросший волосами и укутанный в мохнатый плащ так, что невозможно было понять, где кончалось одно и начиналось другое. Кроч, изборожденный памятными шрамами и удивлявший Джека своими практичными суждениями о человеческой жизни и подлинных ценностях. Добрый старина Кроч, рискуя жизнью, изображавший из себя приманку для предаккера, а затем так заботливо и участливо поддерживавший Уолли. Кроч, вечно благоухавший, словно наполненная до краев бочка дьявольского рубинового фирейского… Друбал был одной привязанностью Джека на этой планете, а Кроч - другой. Первый - спокойный, надежный отец и учитель, второй - необузданный, свободолюбивый, веселый и шумный товарищ-собутыльник, готовый в решающую минуту встать за друга горой. О Мими Джек больше не думал, поскольку несовместимость их генов выглядела неприличной насмешкой над тем тяжелым положением, в котором оказалась данная планета.
        И зачем было переживать из-за какого-то главного инженера и его монтировки? Одно представлялось несомненным - покинуть Керим не удалось никому.
        К этому времени Джек уже узнал достаточно для того, чтобы понять, почему жители Керима называли себя Бездомными. Ответ был совершенно очевиден, а сам он чувствовал себя бесконечно одиноким и со смирением согласился, что ему следовало бы еще расти и расти до настоящего осознания своей собственной никчемности. Впрочем, едва ли кто-либо из людей способен действительно до конца признать такое.
        О, независимый Джек Уолли.
        Внезапно он понял, что именно Друбал, Кроч и весь керимский мир дали ему. Чем он был обязан межзвездной солтерранской культуре? На какой шкале ценностей можно было соотнести два этих мира? Чудеса автоматизации, ядерной физики, совершенства пластиковых форм, кибернетических роботов и финансовых махинаций - все эти бесспорные достижения дали ему одежду для тела, более-менее сносную пищу для желудка, какую-никакую литературу, трехмерные телешоу, свободу передвижения, лекарства для облегчения нажитых в городе болезней, возможность чувствовать себя частицей великой, разрастающейся вширь межзвездной цивилизации, надежду на будущее.
        Планета керимов дала ему рабство, предаккеров, Шепчущих Колдунов, невозможность стать отцом ребенка.
        Еще Керим дал ему Друбала и Кроча, а также - если рассудить здраво - и Мими.
        Нет, никакой шкалы для сравнения этих ценностей не существовало.
        Но в этот момент благоговейного прозрения Джек Уолли понял, куда же влекло его душу.
        Ему - везучему Джеку Уолли - опять улыбнулась удача. Ведь не каждому же предоставляется шанс начать жизнь сначала. Обычно человек довольствуется лишь тем, что из кожи вон лезет, барахтаясь в накатанной жизненной колее, раздирая в кровь колени и ломая руки, так как соскальзывание назад для него хуже, чем смерть в конце пути.
        А ему выпала счастливая возможность попытаться действительно начать все сначала…
        Но потом Джек задумался о проклятии Керима и понял, что заблуждается в своем эгоизме, поскольку тут не было никакого подлинного начала, начала, которым он один смог бы поделиться с другими. Личное начало новой жизни могло быть лишь частью поступательного движения вперед всего общества, а люди Керима вперед не продвигались. Они достигли мертвой точки, дыры на пути, куда все постепенно и проваливались, и вскоре, вместе с предсмертным вздохом последнего седовласого старца, они все должны были покинуть этот мир. И как же в такой ситуации везучий Джек Уолли сможет начать новую жизнь?
        Два дня спустя раздался вой сирены, и, когда жители Брианона заметались в поисках укрытия, Кроч позвал Уолли на его первую официальную охоту на предаккеров.
        Одевшись в форму пограничников, они выехали верхом на лошадях, украшенных чепраками. Держа арбалеты наготове, они смеялись, шутили и распевали непристойные песни, которым Кроч обучил Уолли.
        Маленький отряд из шести человек, считая Уолли и еще одного хвостовика, проехал через последнюю триумфальную арку, благопристойно убранную траурными лентами, и поскакал по вспаханным полям. Их лошади аккуратно двигались между бороздами.
        Вернулись они через три дня. У одного пограничника рука висела на перевязи, а лицо было серым, как овсянка. Хвостовик лежал животом на лошади со свисающими вниз руками и ногами - конные прогулки закончились для него навсегда. При них было пять поверженных и перемазанных кровью предаккеров - затянутые в узлы, они, покачиваясь, висели возле седельных лук, внушая страх фыркающим лошадям.

        - Хорошее начало, Джек, дружище, - сказал Кроч, стараясь не глядеть на невезучего хвостовика. - Думаю, теперь Муззерин согласится принять тебя в Гильдию.
        Муззерин согласился. Он был старше Кроча, и седина сильнее убеляла его виски, но лицо несло тот характерный отпечаток, по которому в нем безошибочно угадывался пограничник и отстрельщик предаккеров. Муззерин возглавлял Гильдию. Однако, как гласила молва, его место вскоре должно было стать свободным, и тогда на него оказывалось сразу два претендента - Наджид и Кроч.
        Наджида - человека с носом картошкой, близко посаженными глазками, жестоким ртом и способностью улыбаться и извергать проклятия одновременно, при этом имея в виду одни только проклятия, - Уолли избегал. Возглавить Гильдию было заветным стремлением Наджида. Крочу же это представлялось скорее веселой задачкой, и он не скрывал своего презрения к честолюбивому конкуренту. Джека это тревожило.
        Во время прогулок по улицам Брианона Уолли был лишен своего обычного удовольствия поглазеть на витрины - развлечение, весьма любимое бедняками, тоскующими по хорошей жизни.
        Даки и зеленые кожи годились только для покупки пищи и домашнего скота, да еще для оплаты услуг. В самом деле, зачем нужны были магазины, если все необходимое можно получить от Пи-Айчена? В силу особенностей своей натуры Уолли не слишком глубоко вникал в экономические отношения на Брианоне, но даже человеку с такими скромными познаниями в области финансов было ясно, что деньги здесь имели весьма ограниченную ценность. Они, конечно, играли свою роль, но только во вполне определенной области. Использование созидательной мощи Пи-Айчена давным-давно стало обычным делом, и люди теперь просто просили у него то, что им требовалось, получали это с благодарностью, расходовали по своему усмотрению, а затем обращались за новой вещью. Для них это было почти то же самое, что и сходить в магазин.
        Когда наконец Джека Уолли официально приняли в Гильдию пограничников, он испытал неподдельное чувство волнения, благодарности, твердой решимости и желания самому сделать что-то стоящее для Брианона, для Гильдии и для принцессы Керит. Он сбежал вниз по ступенькам, и тут на какое-то мгновение его охватил циничный порыв - он вдруг увидел самого себя сопливым кретином, в надменном невежестве болтающим о преданности упадочной аристократии. Он, дитя межзвездной цивилизации, был бит кнутом и заперт в клетку гребца… Но мрачное настроение прошло, и им снова овладела радужная эйфория. Он вышел вместе с Крочем, и они опять пили без удержу, распевая:
«Мы едем на север, мы едем на юг…» Только на этот раз Джек уже не позволил себе допиться до того, чтобы снова начать поиски чего-то, лежащего на земле.
        Через неделю великое паломничество началось.
        Толпа людей, собравшихся, чтобы проводить свою госпожу в опасное путешествие, была даже немного больше, чем сама подготовившаяся к отправке процессия. Группы жрецов, скопления лошадей, отряды солдат, прислуга, телеги, экипажи, что-то вроде крытых двуколок и навьюченные животные толпились вокруг, вздымая клубы дорожной пыли. Изрезанная колеями поверхность дороги больно била по лодыжкам и ступням паломников, подобно жизни, всегда требующей от человека больших жертв, чем те, на которые он может согласиться с легкостью.
        Кроч, кипя от ярости и извергая жуткие проклятия, разыскивал Уолли.
        А Джек Уолли опять взялся за свое…
        Он оправдывал себя благостными рассуждениями о том, что это был его первый шанс с тех пор, как гарпия при помощи порванного корсета заманила его в лапы господина Хлыста. Комната была предусмотрительно убрана в светло-розовые тона, постель разобрана, бокалы, в которых еще совсем недавно поблескивало прекрасное серебряно-золотистое фирейское, ждали, чтобы их наполнили опять… только не сейчас… попозже…
        Девушка - насколько Уолли успел понять, ее звали Эрлейс, - застенчиво улыбалась, раскинув руки для объятия и призывно выпятив губки. Это была служанка, и она сгорала от страстного желания. Но Уолли был еще более нетерпелив - настолько нетерпелив, что он небрежно разорвал на себе одежду, зная, впрочем, что сможет без труда получить новую в универмаге Пи-Айчена.

        - О моя звездная куколка! - пропел он, надвигаясь на нее с широкими объятиями, ослепительной улыбкой и кое-чем еще.

        - О-о-х! - простонала она, и это было самым уместным замечанием в сложившейся ситуации.
        Она легла на кровать, широко раскинув руки, и одежда ее исчезла самым чудесным образом. Уолли, чувствуя себя настоящим мужчиной, сделал глубокий вздох и начал опускаться рядом…
        И тут раздался оглушительный, резкий и нетерпеливый стук в дверь.

        - Эй ты, грязный развратный горшок с помоями! Джек Уолли! Я что, должен гоняться за тобой, как за перепуганным предаккером? - прорычал развязный, бесцеремонный и грубый голос.
        Уолли пришлось отложить свои дела.

        - О нет. Это, должно быть, не ко мне, - нежно произнес он, поморщившись, а затем яростно заорал: - Убирайся вон! Я занят!

        - Сейчас я вышибу эту идиотскую дверь!
        Петли затрещали.

        - Мы выступаем. Ты опоздаешь на парад!

        - А я и хочу опоздать! У меня важное дело!

        - Бросай все! Такого добра у тебя будет еще предостаточно, грязный развратный горшок с помоями!

        - От такого слышу! Убирайся к черту!
        Дверь начала поддаваться. Эрлейс, если, конечно, девушку звали так, закричала и стала пытаться прикрыть три места двумя руками. Дверные доски лопнули, и вокруг петель выросла бахрома мелких щепок, похожих на острые, молодые зубы. Засов лязгнул и переломился. Дверь распахнулась.
        Кроч - бородатый, закутанный в лохматый плащ, обутый в сапоги, подпоясанный мечом, в доспехах и с арбалетом - возвышался у порога, словно вылезший из бутылки джинн. Разъяренный, свирепый и страшный Кроч, лучший друг Джека.

        - Ты?! - выдохнул Уолли.

        - Выйди, девочка, - прорычал Кроч, и с размаху опустил свою тяжелую ладонь на ее задницу, отчего там образовался след как от раскаленного утюга.

        - Я не могу… - Эрлейс - или как там ее? - захныкала.

        - Сможешь, милая, сможешь.
        При помощи Пи-Айчена Кроч сотворил одежду.

        - Одевайся, сопляк. Одевайся и иди на парад. Принцесса Керит отбывает для совершения великого паломничества!

        - Она могла бы и подождать еще пятнадцать минут, - проворчал Уолли. - Я бы управился.
        Джек ехал верхом, затерявшись в хвосте грандиозной процессии, и переживал свои неудачи. Никогда у него ничего не получится! Бедный старина Уолли. Вечно его лишали удовольствия в самый последний момент.
        Семь вершин Маникоро поблескивали в золотистых лучах заката. Вскоре снег должен был сойти с шести из них. Время года для путешествия было выбрано вполне подходящее.
        Первая ночь на открытом воздухе, покрытые позолотой шатры, знамена и флаги, жаровни с дымящимися бараньими ногами, фляги с вином - все это вызывало у Уолли головную боль. Он сердито пожелал Крочу спокойной ночи в этом диком месте и завернулся в свой плащ.
        На следующее утро группа жрецов, сопровождавшая царственный кортеж на протяжении нескольких миль, провела ритуальную церемонию, состоявшую из поклонов и расшаркиваний, и отбыла обратно в город.
        Компании отважных дам и кавалеров оставили процессию в полдень и, прогромыхав в своих экипажах по дороге из желто-коричневого кирпича, к вечеру уже добрались до дома.

        - Ну вот и хорошо, - проворчал Кроч. - Дышать легче стало.
        На следующий день еще одна группа провожающих повернула назад, и сопровождать процессию остались только отряд всадников и батальон солдат.

        - Вот теперь нас примерно столько, сколько нужно, - удовлетворенно заметил Кроч.
        Они миновали Долину Неразделенной Любви, где мраморные статуи разлученных любовников, покрытые пятнами и заросшие стихафоном, взывали о вечной страсти к пустому небу. Затем проехали по Тропе Возлюбленных, где камни врезались в ноги и с грохотом летели в бездонную пропасть. Потом стремительно проскакали через Болото Коварства и не останавливались на привал до тех пор, пока не достигли противоположного края Дальнего Леса с его сомнительными удобствами.
        Когда они разбили лагерь, собрали хворост и развели огромные костры для приготовления пищи, Муззерина вместе с солдатскими командирами вызвали в палатку Джарфона из Тривеса.
        Кроч проводил его внимательным взглядом, и Джек, взглянув на лицо предводителя пограничников, невольно воскликнул:

        - Да ведь он уже совсем старик.

        - Да, он стар. Ему не следовало отправляться на эту прогулку. Мы волочем кровати и прочее барахло, запас провизии, которого хватило бы на половину Фирея, палатки, кастрюли, вооружение и обмундирование для целой армии, и к тому же вынуждены тащить с собой еще и этого доброго старика.
        Кроч задумчиво поковырял палкой в костре.

        - Никто не знает, куда мы направляемся, - даже Джарфон и принцесса, да будут благословенны ее небесные очи. Мы должны найти Пи-Айчена - вот все, что они говорят. Мне кажется, что это проделки тех безумцев, которых приютила принцесса, так все говорят.
        Уолли уже слышал подобные разговоры в лагере.

        - Если все так, то почему же эти чужестранцы не пошли вместе с нами? - Произнося эти слова, Джек действительно думал о капитане Рэттрее, главном инженере и прочих землянах как о чужестранцах.

        - Хм. Поди спроси у этих гнусных мерзавцев.

        - Негодяи, - согласно кивнул Уолли.

        - Кстати, вот что я еще хотел сказать. - Джек достал свой шампур из костра и попробовал шашлык. - По-моему, совершенно необязательно было брать с собой такую уйму вещей. Я имею в виду кровати, палатки и все такое. Почему было не прибегнуть к услугам Пи-Айчена и не получать все, что нужно, по мере необходимости? - Он запнулся, заметив, что лицо Кроча изменилось и взгляд стал насмешливым, удивленным и немного сердитым. Джек растерялся, как всегда бывало, если он попадал впросак. Когда живешь на чужой планете, ловушки подстерегают тебя на каждом шагу.

        - Хорошо, я объясню тебе, Джек. Ты явился сюда прямо из зеленого леса и многого не понимаешь. Там, в лесу, твоего знания жизни, наверное, было достаточно. Но здесь - о нет! - Он глубоко вздохнул и подул на шипящий и потрескивающий кусок мяса. - Принцип таков: чем больше усилий, тем лучше. Эти изящные, франтоватые дамы и господа, эти ладные, подтянутые офицеры, эти милые, чудаковатые мудрецы - все они, конечно, могли бы легко и непринужденно скакать рысью на своих лошадях, а затем, в конце каждого перехода, запросто создавать необходимые им вещи. Но нет, так они не хотят, эти пустоголовые… Короче, они определяют достаток по числу людей, находящихся у них в услужении. Из двух способов добиться чего-то они выбирают самый сложный, заставляя Пи-Айчена понапрасну ждать своих молитв.

        - Как Приамбер Мисмик из Меро?

        - Да. Они покупают вещи, вместо того чтобы создавать их, и тащат с собой свой хлам, вместо того чтобы сотворить его, когда в том возникнет нужда. Ведь это поднимает их престиж!..

        - Выходит, человек может разбогатеть, если… - начал было Уолли, но тут же осознал абсурдность своих слов. До него не сразу дошло, что богатство здесь заключалось в услугах и товариществе, существенным дополнением которых являлись любовь, еда и выпивка. Вообще смысл понятия «богатство» различен в разных культурах. Принцесса Керит была самым состоятельным человеком в Брианоне, хотя при этом в ее кошельке могло не оказаться и одного дака - ведь все любили ее и служили ей. А большего богатства здесь нельзя было и придумать.
        Теперь он взглянул на Кроча новыми глазами. Ведь Кроч для Джека Уолли был настоящим кладом! Ну да, и он сам, конечно, представлял для Кроча определенную ценность. Но соотношение этих ценностей было явно в пользу Уолли. Добрый старина Кроч! Везучий Джек Уолли!
        Задумавшись о таком порядке вещей как об основе экономического устройства, Джек понял, что данная система способна была выдержать самую серьезную проверку. Он припомнил собственную межзвездную цивилизацию, где царили явное потребление и явное расточительство, вспомнил о жестокой борьбе за рынки сбыта, о ножах в спину, о людях, с улыбкой на устах распускающих лживые сплетни, только чтобы скинуть вас в экономическую пропасть, о низкопоклонстве и подхалимаже из страха перед потерей работы. Да уж, несмотря на кабальные договоры и Шепчущих Колдунов, страна керимов заключала в себе немало такого, что могло ублажить и посрамить представителя галактики.
        Но ведь в галактике не было Пи-Айчена.
        Или все же был? Разве научный гений не мог произвести всего того, что делал Пи-Айчен, только другим способом? Разве не могли щедрые дары галактики и изобильные плоды Земли принадлежать каждому из людей по праву наследования? Только слепое в своей глупости, злое и бесчувственное сердце человека могло превратить Землю в скопище несчастных, издерганных, вздорных существ, не способных найти свое место в этом мире.
        Уолли мысленно рассмеялся над собой. Оказывается, космические исследования землян давали им нечто большее, чем просто открытие новых галактических просторов, - они учили человечество замечать собственные недостатки и исправлять их до того, как время окажется упущенным. Здесь, в Брианоне, хорошая система была извращена какими-то капризными субъектами, жаждавшими «явных усилий» для демонстрации своего превосходства над другими… Похоже, люди, не важно где - на Земле или на какой-нибудь другой планете, всегда выбирали самые извилистые пути для обустройства своей жизни.
        Никакой информации о конечной точке их путешествия так пока и не поступало, и, когда на следующий день они, оставив позади Дальний Лес, выехали на плоскую, тянувшуюся до самого горизонта равнину, сплошь покрытую жесткой, как проволока, травой, Джек пустил лошадь в галоп и предался размышлениям о странностях своей двойной жизни.

        - Долина Несбывшихся Надежд, - ворчливо заметил Кроч, трясясь в седле. - А мы волочем с собой весь этот хлам.

        - Откуда такое название?

        - Если не возьмешь с собой в путь достаточное количество воды, то надежды на вечную дружбу, как правило, оказываются тщетными.

        - Понятно, - с содроганием ответил Уолли.
        Воды у них было в изобилии, и, по мере того как впереди медленно вырастали горные пики, воздух становился все свежее, предвещая бурную весну и пенистые потоки. То там то здесь стали попадаться группы деревьев, а затем - о радость! - на пути их возникла река, которую надо было пересечь, чтобы подняться выше и войти в Тесное Ущелье, являвшееся единственным доступным проходом через пурпурные Горы Забвения.

        - Почему так называют? - переспросил Кроч с тихой усмешкой. - Скоро сам поймешь. Смотри.
        Они перебрались через отрог ущелья и посмотрели вниз. Плащи и попоны жестко хлопали на холодном ветру. Впереди, насколько хватало глаз, расстилалась огромная, дикая страна - деревья, поблескивающие ручьи, глубокие расселины, скалы. Все в ней выглядело так, словно земля эта, после пережитых когда-то в прошлом ужасных мучений, навеки погрузилась в жуткие пучины сумасшествия.

        - Отсюда начинается дикая земля - Кратер Безумия. Это конец Брианона. А вон, если я не ошибаюсь, Сэлоп и старина Фурз. Эй вы, гроза предаккеров! Давно видели дангов?
        Двое пограничников, к которым относились эти слова, резко обернулись и, увидев Кроча, поскакали к нему. Кроч соскочил с коня. Последовало похлопывание друг друга по спине и взаимные приветствия - настолько бурные, что рука Уолли невольно дернулась к рукоятке меча. Во всем облике этих мужчин чувствовалась какая-то обреченность, роднившая их с окрестным пейзажем, а во взглядах проскальзывала ухмылка бездонной пропасти, словно окружающий ландшафт каким-то образом проник к ним в мозг и сделал их своими послушными игрушками. Те же тревожные черты Уолли обнаружил и у всех остальных пограничников этого гарнизона, несшего службу в Тесном Ущелье, на самой окраине Брианона.

        - Так вот почему они взяли с собой пограничников! - заключил Уолли, чувствуя себя дураком оттого, что не догадался об этом раньше.

        - Принцесса прибыла на границу!
        По этой команде немедленно собрался весь гарнизон, и первоначальное чувство благоговейного трепета постепенно уступило место радостному воодушевлению. Началось грандиозное празднество - вспыхнули костры, зашипело мясо, зазвучали песни, и вино полилось рекой.
        Кроч потащил Уолли к огню и усадил его рядом с Сэлопом и Фурзом, которые, поддавшись царившему вокруг общему возбуждению, обсуждали рискованность предстоящего предприятия и вспоминали эпизоды минувших дней.
        Уолли на мгновение заметил принцессу, которая, с улыбкой на устах, ехала в сопровождении офицеров к серой скале, выступавшей с одной стороны ущелья. Горящие факелы оставляли длинные темные тени на холодных камнях. Она беззаботно улыбалась и походила на нежную розу в зарослях крапивы, но все же Уолли уловил тень тревоги на ее спокойном лице. Принцесса уже устала, хотя путешествие только начиналось.

        У нашей принцессы глаза голубые,
        Голубые, как небо, глаза…
        Всю ночь напролет люди ели и пили, и спали. Бряцание оружия, позвякивание конской сбруи, треск костров и капающего жира, храп, булькание вина, чья-то смачная отрыжка, громкие возгласы, шумные споры, изредка прерываемые звонкими затрещинами, голоса игроков, режущихся в азартные игры прямо у врат ада - все это, вперемешку с обрывками песен, вторгалось в сознание Уолли, словно видения кошмарного сна. Что он, растерявшийся обитатель городского предместья, делал здесь, веселясь у порога неведомого мира вместе с этими головорезами и их принцессой?
        Утром следующего дня Джека разбудило фырканье лошадей, нетерпеливое постукивание копыт и запах жарящегося мяса. Он совершенно окоченел, а его плащ покрылся ровным слоем инея, который лежал на нем, словно масло на бутерброде. Джек зевнул. Кроч пихнул его под ребра.

        - Сегодня мы выступаем, Джек! Наконец-то юнцы отделятся от настоящих мужчин!

        - Позволь мне… - начал было Уолли, но тут же прикусил свой предательский язык.
«Позволь мне остаться с юнцами?» Как шутка это выглядело совсем не смешно, и не всякий понял бы, что Джек только шутит. На самом же деле он вовсе не собирался прятаться за чужие спины.

        - Позволь мне доесть мое макне, - поправился он, отряхивая попону и плащ от белого хрустящего инея.
        Солдаты, все еще сопровождавшие экспедицию и проделавшие большую часть пути на боевых повозках, теперь должны были идти пешком или ехать верхом.
        По серым каменным ступеням крепости быстро спустилась принцесса Керит. Ее лазурное платье было наполовину скрыто широким, украшенным драгоценными камнями, голубым плащом с высоким воротником и богатой отделкой. Натянув на руки длинные перчатки, она торопливо направилась к своему коню - об этом белом скакуне ходило немало легенд. Из ноздрей лошади струей бил завивавшийся кольцами снежно-белый пар. Стальные подковы звонко цокали по каменным плитам.
        Итак, среди толкотни суетящихся слуг, надменной чопорности офицеров, нервного волнения усаживающихся на лошадей ремесленников, царственный кортеж медленно выехал со двора и направился в разверстую бездну Тесного Ущелья. Настроение у всех было приподнятое.
        Даже у Джека Уолли. Особенно у Джека Уолли.
        Он чувствовал, что имеет особое право пребывать в бодром расположении духа. Сколько из этих преданных мужчин, весело гарцевавших вокруг, могло похвастаться тем, что они спасали жизнь своей принцессе? Ну? Так сколько же?
        Она проехала мимо Уолли и Кроча. Ее бледное лицо с полузакрытыми веками, вытянутым в неуверенной церемониальной улыбке ртом, округлыми щечками, слегка тронутыми морозным румянцем и похожими каждая на пронзенную шипом грудку соловья, проплыло мимо, плавно покачиваясь в такт с уверенной поступью ее скакуна. Далекая, недоступная, словно красавица из сказки, она внушала бодрость духа и вызывала чувство беззаветной преданности у этих грубых, неотесанных мужчин. Как знамя, развернутое перед битвой, она проехала вдоль рядов своих подданных.
        Затем коротким царственным жестом принцесса направила своего коня к дальнему концу Тесного Ущелья - туда, где начинался бессмысленный хаос Кратера Безумия.

        - Зачем, - недовольно спросил Уолли, занимавший в кавалькаде место рядом с Крочем,
        - ей понадобилось самой отправляться в это путешествие?

        - Так решили мудрецы. Хотя я слышал, что Джарфон из Тривеса выступал против этой затеи. Он сказал, что если принцесса не может положиться на свой народ, дабы тот исполнил ради нее все, что потребуется, то тогда какой вообще прок в этом предприятии?

        - В его словах есть свой резон, - заметил Уолли, трясясь в седле. Он чувствовал себя слишком опустошенным, чтобы по достоинству оценить тот волнующий момент, когда его лошадь, ловко лавируя между валунами и скалами, ступила наконец на безумную землю.

        - Вон, взгляни на старого Сафферина.
        Сафферин - седовласый мудрец, ехавший с непокрытой головой, - судя по всему испытывал ужасные мучения. Его костлявое, угловатое тело неловко болталось и раскачивалось в седле, а зад, как догадался Уолли, уже немало пострадал во время утреннего конного перехода, последовавшего за днями приятной езды в экипаже.

        - Он был главным вдохновителем плана, согласно которому принцесса, да будут благословенны ее дни, должна была лично возглавить экспедицию. Сафферин сказал, что это решение будет правильным и уместным в глазах Господа, как будто Господь когда-нибудь интересовался деяниями Пи-Айчена.
        Дабы не быть втянутым в нечастые здесь разговоры о религии, Уолли сделал вид, будто ему необходимо поправить упряжь. Господь, о котором говорил Кроч, был, по всей вероятности, чем-то иным, нежели Единый, упоминавшийся Друбалом. Не имея детей, которых нужно было бы обучать, керимы, похоже, наполовину утратили интерес к своей вере. Впрочем, она была еще достаточно сильна, чтобы заставить принцессу Керит отправиться в эту дьявольскую дыру, и Уолли, несмотря на недостаток времени, даже сумел усмотреть здесь некоторые параллели со знакомыми ему древними культами.
        Замыкал кавалькаду целый табун запасных лошадей, и за утро туда ходили уже дюжину раз, чтобы привести свежих жеребцов взамен павших. Переход одинаковым образом сказывался и на людях, и на животных. По мере того как они углублялись все дальше и дальше в эту заброшенную страну, жара усиливалась, и вскоре одежда у Джека, как и у всех остальных, насквозь промокла от пота.
        Утром третьего дня этой безотрадной верховой езды весь багаж, запасное оружие, палатки, кровати, кастрюли и сковородки были свалены в кучу и брошены, словно гора выставленных на продажу вещей, ждущих своих призрачных покупателей.

        - Вот теперь мы можем ехать без помех, - заметил Кроч, и в его словах прозвучали нотки зловещего варварского наслаждения, которого он сам тут же и устыдился.
        Долго еще Уолли оборачивался, чтобы снова и снова взглянуть на странную кучу брошенных вещей, пока она окончательно не скрылась из виду. Ставшая бесполезной поклажа, брошенная и оставленная на милость безумной страны, казалась Джеку последней ниточкой, связывавшей его с миром, который он знал и теперь покинул.
        Уолли был не из тех людей, которые придают значение символам, - любой дурак может усмотреть символическое значение в чем угодно, - и все же в тот момент он невольно поежился.
        В этот вечер, когда они устраивались на ночлег, всех охватила безудержная жажда творчества, и имя Пи-Айчена прямо-таки витало над лагерем. Уолли, не желая привлекать к себе внимание, взывал к Пи-Айчену вслух. У костров Джарфона из Тривеса и еще нескольких благородных и мудрых мужей таинство созидания совершалось в молчании.
        Когда на следующее утро они оставили после себя очередную груду вещей, Уолли снова долго оглядывался назад и опять ощущал в ней все тот же символический образ. Впрочем, при желании и саму поездку можно было рассматривать как некий символ. Вообще существует немало умников, которые именно так и поступили бы, из стремления вложить некий особый смысл в то, что им необходимо выразить другим людям, вовсе не думая при этом о ясности изложения и заботясь только о самовозвеличивании.
        Уолли рассмеялся и, подтянув перевязь меча, поскакал вперед по безумной равнине. Кроч затянул песню:

        Несемся вперед, отражая атаки,
        Зверюг раздираем на преды и даки.
        У нашей принцессы глаза голубые
        Голубые, как небо, глаза!
        Вдруг из-за каменных нагромождений, в изобилии покрывавших Кратер Безумия, появились данги. Окутанные омерзительной пеной, зловеще каркая и завывая, они начали подкрадываться к кавалькаде, постепенно подбираясь все ближе и стремясь с дьявольской хитростью отсечь отставших. Отряд опытных пограничников во главе с Наджидом выехал наперерез, на ходу доставая специальные приспособления для охоты на дангов. Отразив атаку этих жутких тварей, отряд вернулся назад с обагренными кровью пиками. Ни шкур, ни каких-либо других трофеев они с собой не привезли. Убитые данги предавались очистительному огню. Деньги, изготовленные из любой части данга, вызывали болезнь.

        - Рискованная работенка, не правда ли, Кроч? - пробормотал позеленевший от волнения Уолли.

        - Что ж, Наджид неплохой охотник на дангов, тут нечего возразить, - небрежно заметил Кроч. - Вот почему мы держим охрану в Тесном Ущелье. Иначе данги прорвутся в Брианон.

        - Уфф, - выдохнул Джек. - А я-то уже считал себя крепким бойцом. Но одна мысль об этих тварях заставляет меня содрогаться от ужаса.
        После семи дней марша по забытому Богом и людьми пространству колонна паломников достигла противоположного края Кратера Безумия. Спотыкаясь, они миновали наконец последний уголок этой обезумевшей страны и вышли на широкий простор равнины, покрытой холмами, реками и полями, жадно вдыхая посвежевший воздух и все еще не веря, что незримая схватка с измученной землей уже закончилась.

        - За Кратером Безумия, - мрачно произнес Кроч, придерживая своего коня и разглядывая вместе с остальными неправдоподобно огромные табуны лошадей, длинными горбатыми волнами перекатывавшиеся по равнине, - расположена неведомая земля.

        - Значит, прежде там никто не бывал?

        - Только отряды разведчиков. Существует даже нечто вроде карты этой местности, и я не сомневаюсь, что у Джарфона из Тривеса она есть. Однако, что ждет нас там на самом деле, никому не ведомо. Мы называем эту равнину Лошадиным Плато. А дальше нам, видимо, самим придется выдумывать названия, впрочем это не имеет значения. Мы зашли так далеко от Брианона, как никогда…
        Кроч резко выпрямился, выставив бороду вперед, и на лице его появилось суровое выражение.

        - Идем, Джек. Мы выступаем.
        Уолли не понравилась эта перемена в облике товарища.
        Они ехали по равнине бесконечно долго. Затем так же бесконечно долго двигались вдоль извилистого берега моря, где странные птицы пронзительно кричали и задумчиво таращили на них свои блестящие, словно драгоценные камни, глаза. Бесконечно долго скакали они по холмам и долинам, повторяя изгибы рельефа, - хилая колонна из мужчин и нескольких женщин, с безграничным упорством стремившихся исполнить безумное предначертание.
        Утром одного из нескончаемой череды дней разведчики вернулись назад, чтобы доложить об обнаруженных ими признаках дороги со следами ног и колесных экипажей, а также о запахе дыма.
        Уолли, Крочу и группе пограничников поручили разведать, куда ведет этот путь. Джек беззаботно последовал за своими братьями по оружию, но когда отряд взобрался на возвышенность и перед ним раскинулся большой город, внутри у него все сжалось.

        - Ничего! Сейчас мы все выясним, - пробасил Кроч.
        Но город, поблескивавший в лучах яркого солнца, оказался совершенно пустым.
        Обугленное дерево, почерневшие от сажи кирпичи, готовые обрушиться стены, разбитые стекла - все свидетельствовало о разрушении, грабежах и пожарах. Вдоль главных улиц ровными и аккуратными рядами стояли соединенные попарно столбы - футов в десять высотой, тщательно изготовленные из очищенного от коры и отполированного дерева. То, что висело на этих столбах, заставило содрогнуться даже видавших виды пограничников. Поначалу это были скелеты, но по мере того, как они углублялись в город, их взорам предстали разлагающиеся человеческие тела, а дальше, в конце… трупы мужчин и женщин, с нечеловеческой жестокостью истерзанных пытками, свисали парами, являя собой грозное проклятие всякой живой твари этой страны - позорное, постыдное и, в конце концов, бессмысленное.
        Кроч распорядился, чтобы караван двигался в обход этого мертвого города с его кошмарной жатвой.
        Несколько дней спустя отряду Кроча поручили произвести разведку еще в одном городе. Башни из стекла и красного кирпича, каменные дворцы, нагромождения домов ладно возвышались среди скал вдоль берега моря, шум которого создавал приятный, умиротворяющий фон. На сей раз Уолли не пошел с Крочем, и, когда его товарищ вернулся обратно в лагерь, он засыпал его вопросами.
        Но Кроч был бледен, неразговорчив и казался растерянным.
        От старого Фурза, чей взгляд выглядел совершенно потухшим, Уолли узнал печальную и трагическую историю этого города. Вот уже двадцать лет, как там перестали рождаться дети, и это, по рассказам обезумевших жителей, случилось оттого, что их Бог отвернулся от них. Дабы умилостивить его, они совершали одно жертвоприношение за другим. Мужчин и женщин, парами, предавали массовым казням, заполняя столб за столбом, и без счета губили одни человеческие жизни во имя призрачной надежды на появление других. Разведчики видели все своими глазами.
        Уолли почувствовал облегчение оттого, что ему самому не довелось при этом присутствовать.
        Ночью лагерь подвергся нападению. Маленькие, жилистые желтые человечки с хилыми ногами, телами в форме луковиц, губами как у ацтеков и идиотскими ухмылками на лицах с истошными воплями перепрыгивали через костры и бросались в атаку, одержимые одним лишь стремлением уничтожить все вокруг. Превозмогая смертельный страх, Уолли сражался наравне со всеми. Все смешалось в жутком хаосе - визг стрел, звон мечей, крики прыгающих через костры тварей, - но люди Брианона отбили нападение желтых бестий и, построившись в грозное каре со своей принцессой в центре, вырвались из обители прислужников дьявола.
        Поредевшая колонна паломников продолжала свой переход, двигаясь долгим, суровым и утомительным путем через внутреннюю часть страны, чтобы избежать встречи с двумя новыми городами, расположенными на этом жутком берегу.
        Впереди возвышались горы. На их вершинах всеми цветами радуги приветственно поблескивал снег, словно приглашая путников поскорее покинуть палящий зной приморской равнины. И отряд двинулся вверх по склону.
        Однажды утром, когда воздух был особенно чист и свеж, Джарфон из Тривеса галопом проскакал мимо колонны изможденных путешественников, напряженно вглядываясь в видневшийся впереди горный перевал. Прикрепленный к седлу кусок пергамента развевался на ветру, а лошадь, чувствуя возбуждение всадника, фыркала и вертела головой.

        - Выглядит так, словно мы и вправду можем куда-нибудь добраться! - В голосе Кроча вновь зазвучала сердитая ирония, с которой он всегда воспринимал обещания скорого и благополучного конца этого утомительного похода. Лошади ускорили бег. Пытаясь уяснить для себя побудительные мотивы и конечную цель паломничества, помимо официально объявленного намерения выпытать у Пи-Айчена правду о причинах всеобщего бесплодия, Уолли вдруг ощутил прилив энтузиазма. Не исключено, что и у него теперь появлялся шанс выяснить причины всего произошедшего с ним.
        Струи водопада, пенясь, спускались по покрытой зеленым лишайником и мозаичными вкраплениями водорослей поверхности черной скалы. Потоки воды, с грохотом обрушиваясь в ущелье, окутывали его тончайшей серебряной дымкой, похожей на легкую, вечно трепещущую на ветру паутинку. Процессия остановилась.
        Облака, в своем бесконечном движении, выстраивали на небе причудливые замки.
        Должно быть, в такое же утро Адам, пробудившись ото сна и потирая онемевший бок, любовался спящей на подушке из собственных волос Евой. Теперь, возможно, наступил день, когда мужчинам этого чужого мира предстоит узнать, отчего Ева стала бесплодной.
        Спешившись по приказу Джарфона из Тривеса, Кроч повел маленький отряд вверх по отвесным скалам, перепрыгивая с камня на камень и карабкаясь с одного выступа на другой с усердием, еще не виданным по эту сторону Тесного Ущелья.
        Взобравшись на вершину, они остановились. Там возвышалось покосившееся треугольное сооружение, увитое виноградными лозами и вьющимися растениями, странное и заброшенное. Разросшиеся деревья подпирали снаружи серые стены. Имевшее форму усеченной треугольной пирамиды здание словно парило под рев воды над скалами, водопадом и серебряной дымкой.
        И тут Уолли вспомнил.
        Он вспомнил Друбала в зеленом лесу и его медленный серьезный голос, неохотно рассказывающий предания прошлого о серебряной башне в краю черных валунов и серебряных перьев, об оглушительных раскатах грома и вечной мгле.

        - Да ведь это же, - воскликнул Джек, - должно быть, дом Хранителя.

        - Что тебе известно о Хранителе? - спросил Джарфон из Тривеса, неожиданно подошедший к нему сзади.

        - Только то, что он имел какое-то отношение к Пи-Айчену, - Уолли развел руками. - Но, похоже, мы пришли слишком поздно. Его серебряный шпиль рассыпался в прах, и никто не живет здесь вот уже многие годы.

        - Это было нашей главной надеждой.
        Государственный министр устало провел рукой по лицу, и Уолли почувствовал глубокую скорбь, владевшую этим человеком, вынужденным быть наставником и советчиком своей юной госпожи, страна которой медленно погибала.

        - У Хранителя мы надеялись узнать дорогу к Пи-Айчену…
        И тут только Джек Уолли впервые понял, насколько эти люди боялись Пи-Айчена и как страшила их собственная наглость, с которой они решились сами искать его.

        - Мы прошли долгий и изнурительный путь, - громко сказал Кроч и тяжело опустился на землю, словно глубокий старик.

        - Мир приходит к своему концу, - прошептал Джарфон из Тривеса. - И никто не поможет нам. - Он посмотрел на Уолли невидящими глазами. - Теперь я должен пойти вниз и сказать принцессе Керит, что надежды больше нет.
        XIII

        Руины притягивали к себе Уолли.

«Хранитель, - говорил в свое время Друбал, - мог просить Пи-Айчена о чудесах, которые находятся за пределами нашего понимания, и он получал их». Смутные догадки Уолли о том, что серебряный треугольный шпиль мог оказаться космическим кораблем, немедленно рассыпались в прах при одном взгляде на это серое каменное строение с усеченным верхом, на три четверти скрытое в зарослях деревьев. Уолли сделал несколько шагов в сторону дома. Под ногами хрустели листья, а впереди бежала его короткая и толстая тень. С каждым днем их путешествия эта тень сжималась. Значит, они двигались на юг, или - на север, если судьба забросила его в южное полушарие планеты. Как было на самом деле, Джек не знал.
        Печальное и подавленное настроение паломников вызывало у Уолли легкое раздражение. Он еще не успел окончательно утратить светских манер землянина и поэтому бодро заявил:

        - Пока не все потеряно! Будем бороться! - Однако слова эти прозвучали глупой и жестокой насмешкой.
        Мудрый Сафферин, опираясь на сильные руки пограничников, тоже взобрался на вершину скалы. Он стоял рядом с Джарфоном из Тривеса, глядя на крушение всех их надежд.

        - Да, мы нашли это место, - сказал он своим сиплым, каркающим голосом. - Но опоздали на несколько тысячелетий.
        Ларни из Красного Джафара, ослабевший от тягот путешествия, с запавшими глазами и горькой складкой у рта, втянул щеки и не произнес ни слова. В лучах солнца его пышный наряд выглядел тускло и безвкусно.
        Джек нырнул в открытый дверной проем, заросший диким виноградом, и в нос ему ударил спертый воздух, наполненный запахами летучих мышей и влажных растений. Тяжело дыша, Кроч угрюмо и неохотно последовал за ним.
        Казалось, время остановилось в этом месте.
        Внутри башни находилась простая и скромная келья, ограниченная тремя стенами и зажатая в тесном пространстве между карнизом и пролетом лестницы. Пыль, нанесенная ветром через щели за многие столетия, волнами лежала на приборах и панелях управления, придавая суровым и бессмысленным порождениям научного гения более мягкий, изящный облик. В горьковатом и неприятном воздухе ощущался унылый и безжизненный привкус абсолютной заброшенности.

        - Не нравится мне здесь. - Кроч оглядывался вокруг, склонив голову набок, как это делают осенние ласточки.

        - Зде-э-э-э-сь… - отозвалось скрипучее эхо.
        Звуки голосов гулко отдавались в тишине, а затем эхом возвращались назад, с трудом приводя в движение застоявшийся воздух, словно пальцы старухи, из последних сил вращающей веретено.

        - Этим давно не пользовались. - Уолли внимательно оглядывал помещение, едва узнавая под покровом пыли приборы из своей прошлой жизни.

        - Время ушло отсюда… - Джарфон из Тривеса, войдя внутрь, выпрямился и высоко поднял лампу. Щебет и паника где-то под потолком свидетельствовали о привычке местных обитателей к темноте.
        Пыль, тончайшим ковром покрывавшая каменный пол, взметнулась вверх, и Джарфон чихнул. Уолли продолжал изучать обстановку, сам не понимая, чего же он, собственно, ищет. Вялая и безразличная реакция окружающих на его слова уязвила его до глубины души.

        - А это еще что за штуковина? - Кроч говорил негромко и спокойно.
        Маленькая круглая коробочка с прозрачной крышкой подрагивала в его руке, когда он сдувал с нее пыль. Присмотревшись, Уолли увидел стрелку с острым наконечником, дрожащую, неуверенно поворачивающуюся и словно танцующую.
        У Джека не было возможности ознакомиться с навигационным оборудованием на борту
«Лунного цветка», но в предыдущих путешествиях ему доводилось видеть компасы. Он мельком взглянул на Джарфона из Тривеса. Опустив глаза в пол, этот благородный муж стоял бледный, растерянный и ничего не понимающий. Уолли снова перевел взгляд на компас. Возможно, где-то поблизости находилась железная глыба или в комнате все еще циркулировали какие-то токи, но Джек был совершенно уверен, что стрелка указывала не на север и не на юг, нарушая естественные законы геомагнетизма. Она упрямо выстраивалась вдоль оси восток-запад. Или компас был сломан, или его энергия иссякла, или?..
        Джек взял компас из рук Кроча и вышел наружу. Там он потряс его и, щурясь, посмотрел в направлении, указываемом стрелкой. Там, между холмами, в окружении безмолвных обрывков облаков, виднелся узкий проход.

        - Я думаю, Пи-Айчен хочет, чтобы мы отправились туда, куда указывает стрелка… - медленно произнес он.
        Молча и обреченно процессия выстроилась в нужном направлении. Никто не выказывал ни особого рвения, ни бурного прилива энтузиазма. Не было ни шумных песен, ни веселья. В успех путники не верили, но, не имея ничего, что можно было бы противопоставить настойчивой убежденности Уолли, они решили предпочесть этот вариант полному бездействию или долгому возвращению домой в далекий Брианон.

        - Дайте мне посмотреть! - повелительно потребовала принцесса Керит. Уолли протянул девушке прибор, чувствуя близость ее тела и разглядывая ножку, плотно прижатую к боку лошади.

        - Да, - пробормотала она. - Несомненно, стрелка указывает на какое-то великое чудо.
        Итак, следуя персту судьбы, паломники вновь двинулись в путь.
        Мог ли кто-нибудь среди всех этих мудрых сиятельных особ сообразить, что стрелка компаса указывала на направление их дальнейшего пути? Ну хоть кто-нибудь?
        Знакомство с чудесами технической цивилизации неизбежно порождает убеждение, будто недостаток знания точных наук не может быть компенсирован никаким образованием в иных областях, сколь глубоким оно бы ни было. Процессия медленно продвигалась вперед, и из всех путников, возможно, один только Джек Уолли, неохотно и с веселым благоговением, сознавал, что сейчас именно его воля решала исход дела.
        Дальнейшее путешествие походило на зеркальное отображение их перехода от границ Брианона. Снова на пути им попадались разоренные города, люди, обезумевшие от кошмарных жертвенных ритуалов, бесконечные степи с пасущимися на них стадами ужасных чудовищ, становящихся добычей ещё более жутких монстров. Через реки и ущелья, горы и равнины караван мучительно пробивался вперёд. Кроч тихо замычал себе под нос песню о Семидесяти Дангах, завывая, словно ветер в зимнюю стужу.
        Тоскливый жалостливый мотив действовал Джеку на нервы.

        - Заткнись, Кроч, - проворчал он, горбясь в седле.

        - Слушай, Джек, ты старый, безмозглый болван, забыл, что ли, с кем разговариваешь?
        Кроч произнес это не поднимая головы, и в словах его не было привычной веселости.

        Мы пришли из Брианона и уходим в никуда, -
        Милой матушке сыночка не дождаться никогда.
        В песне о Семидесяти Дангах было трижды по семьдесят куплетов, и Кроч знал их все.
        Уолли страдал молча, пытаясь заткнуть уши, чтобы не слышать жалостливого напева, и чувствуя, что даже его лошадь начала двигаться в такт с мелодией этого похоронного марша.
        Колонна остановилась. Лошади, беспорядочно перебирая копытами, принялись топтаться на месте, нарушая стройность рядов. Кроч поднял голову.

        - А ты, похоже, струсил, Кроч. Удивляюсь, как ты вообще… - начал Уолли.

        - Хоть ты и мой лучший друг, Джек, но если ты сейчас же не заткнешь свой поганый рот, из которого несет, как из ведра с дерьмом, я не знаю, что с тобой сделаю!
        Ларни из Красного Джафара резко повернул своего коня в сторону Кроча. Его серое изможденное лицо делало его похожим на мумию, с которой только что сняли бинты, а в глазах застыла тоска.
        Он с размаху ударил Кроча кнутом по лицу.

        - Я уже предупреждал тебя, чтобы ты не распускал свой длинный язык! - закричал он женским голосом, высоким и пронзительным.
        Кроч не шелохнулся. Он по-прежнему крепко сидел в седле, мрачно глядя вокруг, только теперь на его крупном бородатом лице полыхал яркий рубец, рассекавший его от лба до подбородка.
        И тут Уолли свалился с лошади.
        Падая, он издал громкий недоумевающий вопль и схватил Ларни из Красного Джафара за сапог. А затем еще и извернулся так, что Ларни, выпустив из рук поводья, тоже полетел вниз. Джек растянулся на земле, и - странное дело! - Ларни оказался лежащим под ним. Слепо озираясь вокруг, Джек принялся звать на помощь, крича, что на него напали неизвестные. Рот Ларни он при этом зажал сапогом. Потом Джек, шатаясь, поднялся на ноги и, закрыв руками глаза - так, впрочем, чтобы это не мешало ему видеть происходящее внизу, - снова принялся кричать о вероломном нападении. При этом он истоптал грязными сапогами весь шикарный наряд Ларни.
        Кроч наклонился в седле, схватил его за руку и громко, чтобы его мог слышать прискакавший на шум Джарфон из Тривеса, заговорил:

        - Все в порядке, Джек! Никто на нас не нападал! Это дьявольская ошибка! Вставай!
        Ларни, защищая жизненно важные органы, перевернулся на живот. Уолли задумчиво уперся сапогом ему в шею и еще разок как следует надавил. Затем он опустил руки и огляделся вокруг.

        - На нас напали! - громко и с пафосом сказал он, обращаясь уже именно к Джарфону из Тривеса.

        - Они ударили Кроча и вышибли меня из седла, но мне все же удалось поймать одного из нападавших!

        - Отпусти его, Джек. - Джарфон из Тривеса возвышался в седле словно скала. Он не стал сходить с коня. - Ты схватил одного из наших людей.

        - Да не может быть! - испуганно воскликнул Уолли и посмотрел вниз. - О-о-о! - Протянув руку, он помог Ларни из Красного Джафара подняться на ноги и начал заботливо счищать с него грязь. - Да у вас кровь на лице! Я так виноват! О, ваша одежда… но Пи-Айчен все исправит… Ваш нос… Ваш рот… Это просто ужасно! Какая нелепая ошибка!
        Ларни из Красного Джафара стоял, пошатываясь, и одним глазом - другой, окруженный синими с желтым и зеленым оттенком кругами, совершенно заплыл - не отрываясь смотрел на Уолли, словно удав на кролика. Он пытался что-то сказать, но распухшие губы не позволяли ему вымолвить ни слова. Тогда он, спотыкаясь, подошел к своей лошади, Джарфон из Тривеса помог ему взобраться в седло, и они уехали.

        - Слушай ты, гроза предаккеров! Да ты чуть не погубил себя! - Кроч говорил тихо, чтобы двое вельможных особ не могли его услышать.

        - Этот тип и принцесса Керит, - сказал Уолли. - Никогда!

        - Об этом и думать забудь. Все уже решено. - Кроч хмуро наблюдал из-под нависших бровей, как Уолли, немного напуганный чудовищностью только что совершенного им поступка, неуклюже взбирался на лошадь.

        - Ты поднял руку на Ларни из Красного Джафара, парень. И он этого так не оставит. Пока вы оба живы, он будет помнить этот день.

        - Деньги, - сказал Уолли. Возбуждение после произошедшей стычки придало ему беспечности. - Вот что это было, Кроч. Экономическая система здешнего мира в действии.
        Колонна слегка подалась назад, и лошади, раскачиваясь из стороны в сторону, застучали копытами о землю. Процессия снова двинулась в путь.

        - Больше никогда не стану петь песню о Семидесяти Дангах. Все беды из-за нее.

        - Ах ты, приманка для предаккеров, - отозвался Уолли, вымученно улыбаясь.

        - Интересно, как поживает сейчас Саломея? - Взгляд Кроча был устремлен вдаль. - Вот уж Долли бы посмеялась, если бы знала, где я теперь нахожусь.

        - А как насчет дюжины зелененьких?

        - Ха! Теперь ей уж их никогда не видать. Если, конечно, она сама не явится сюда и не попробует соскрести их с наших косточек.
        Уолли заметил, что весь остаток дня Кроч вел себя необычно настороженно - он как-то по-особенному держался в седле, напряженно вглядываясь вперед, а руки его ни на секунду не удалялись от меча или арбалета на расстояние большее, чем требовалось для немедленного приведения их в боевую готовность.
        Поводья его коня были ослаблены и прицеплены к седельной луке.
        Кроч не произнес ни единого слова благодарности или упрека, и Уолли никак не мог понять реакции своего товарища. Он так до сих пор и не разобрался в особенностях душевного устройства этих людей. Был ли Кроч рассержен? Встревожен - да, он умел скрывать свои страхи ото всех, кроме себя. Но рассержен… К Крочу опять вернулись свойственные его натуре неистовство, удивительная живость и готовность к действию, и это явно свидетельствовало по крайней мере о том, что злость его направлена не на Уолли.
        Кортеж продолжал свой путь.
        Спустя еще четыре дня они подошли к краю пустыни.
        В последние дни признаки ее приближения становились все более явственными - чахлые деревья, грубая трава, сухость, вызывавшая у всех болезненную жажду, извилистые песчаные косы, отчаянно скрипевшие под копытами лошадей. И наконец перед ними раскинулась сама пустыня - зловещий прообраз будущего Керима. Стрелка компаса упрямо указывала на далекий горизонт, в некую точку, лежащую за этим безжизненным пространством.
        У последнего ручья все бутылки и мехи для вина были заполнены водой. Провизии у них осталось дней на шесть или даже на девять - при экономном расходовании. Корма для лошадей могло хватить и на более долгий срок. Джарфон из Тривеса приподнялся в стременах и оглянулся назад на растянувшуюся колонну. Затем картинным и романтическим жестом, соответствовавшим драматичности момента, он выхватил меч, высоко вознес его над головой и простер вперед к далекому горизонту в направлении, указанном стрелкой компаса.
        Маленькая колонна обреченно ступила на землю пустыни.
        Уолли плохо запомнил этот переход. Палящее солнце и раскаленный песок, обжигающее седло и раскалывающаяся от жара голова - это был мир огня, мир бушующего повсюду пламени, проникавшего своими смертоносными золотыми лучами до самого мозга. Тело Джека испытывало ужасные мучения, но он ехал вперед и вперед, зная, что должен продолжать борьбу, поскольку для него, так же как и для всех остальных, другого выбора не было. В его сознании этот переход стал смешиваться с плаванием на галере
«Лунный цветок». Он как будто снова крутил гребное колесо, в ушах его опять раздавалось повелительное «динь-динь», а по спине прохаживался кнут господина Хлыста. Язык его распух, на ребрах похрустывал высохший пот, но он продолжал упрямо двигаться вперед.
        Он молил Пи-Айчена обратить песок в воду, но тот так и оставался песком - твердым, хрустящим и сухим.
        В отчаянии, не заботясь уже больше ни о чем, он просил Пи-Айчена превратить горсть песка в вездеход на ядерном топливе с большими колесами и гусеницами. Он умолял дать ему «Ленд-Ровер» с двигателем внутреннего сгорания. Он униженно клянчил какой-нибудь летательный аппарат или любое механическое транспортное средство - что угодно, лишь бы оно облегчило его мучения. Но с тем же успехом он мог просить о межзвездном передатчике.
        Люди падали и умирали. Процессия неуклонно продвигалась вперед.
        Так, под палящим солнцем, прошло шесть дней. На седьмой день копыта лошадей, состоявшие теперь из жидкой бронзы и расплавленного золота, начали издавать странный звук. Бесконечное мягкое шуршание сменилось твердым и уверенным цоканьем.
        Глаза путешественников тускло заблестели в удушливой тени капюшонов. Кто-то попытался заговорить и зашелся кашлем, прочищая пересохшую глотку. Кто-то от неожиданности свалился с лошади и теперь стоял, потирая руками колени. Уолли тяжело поднял голову, словно на его шее покоился череп из свинца. Перед ним расстилался песок - песок, разноцветными волнами покрывавший мощеную дорогу. Твердую, каменистую дорогу, уродливую и изрытую колдобинами, грозившими путнику вывихнутыми лодыжками, но все же - дорогу…
        Дорога.
        Здесь, в самом центре пустыни.
        Паломники - эти бездомные бродяги, затерявшиеся в песках, - сгрудились вместе и напряженно вглядывались вдаль. Их одолевали тревожные мысли.
        Впереди была лишь мерзость запустения. Они уже видели нечто подобное и прежде - страшные судороги измученной земли в Кратере Безумия, разоренные города на дьявольском побережье - и все же оказались не готовыми к тому, что предстало их взорам. Впереди из земли торчали какие-то балки, словно высохшие пальцы скелета, разломанные куски каменной кладки беспорядочно громоздились друг на друга, будто исхлестанные гигантским кнутом, а поверхность пустыни была изрезана трещинами, в которых царила опасная и пугающая тьма. Само отсутствие связи между этими изолированными друг от друга останками усиливало впечатление от масштабов разрушения. Где-то в глубинах сознания возникало представление о мужчинах и женщинах, о городе с его шумной суетой, о некогда бившей здесь ключом жизни, в конце концов растраченной до последней капли, изгнанной, вычеркнутой из списка значительных событий, ушедшей в глубь времен и там исчезнувшей.
        Стрелка компаса указывала в самый центр пустыни, заставляя путников, спотыкаясь, брести навстречу своей судьбе.
        Этой ночью лагерь был освещен тревожным мерцанием факелов.
        Затуманенные взоры, бледные изможденные лица, выступавшие белыми пятнами на фоне колеблющихся теней, делали путников похожими на трупов. У Джека на дне фляги осталось всего полдюжины глотков воды. Идиотская мысль, будто им следовало повернуть назад, крепла в его сознании с безумным упорством. Казалось, надеяться больше было не на что, и дальнейшее продолжение этого затянувшегося акта самоубийства не имело никакого смысла.
        Когда на следующее утро они снимались с лагеря, вокруг кружились вихри, взметая тучи желто-коричневого песка, разъедавшего и обжигавшего воспаленные от тяжелого сна глаза.
        Идиотские мысли прошедшей ночи утром показались Джеку вдвойне идиотскими при одном лишь взгляде на сверкающую гладь песка. Вперед идти было страшно, но позади, и они знали это абсолютно точно, их ждала только смерть. Значит, надо было двигаться вперед, к самому концу этого мира.
        Лошади почуяли перемену первыми.
        Тупо и мучительно Уолли начал осознавать, что его жеребец заволновался и, спотыкаясь, пошел быстрее. Он чувствовал уже забытое подрагивание тела лошади, силящейся перейти в галоп. Животное взбрыкивало и поскальзывалось, вытягивая вперед голову, раздувая ноздри и стараясь побыстрее прорваться сквозь песок. Наконец, словно толпа паломников, увидавших своего пророка, треща суставами, с пересохшими губами и ртами, с запавшими щеками, они стремительно понеслись вперед. Одежды развевались за их спинами, будто крылья ястребов.
        На сей раз Уолли сразу поверил своим глазам, чего не случилось с ним в тот миг, когда он впервые ступил на борт галеры. Теперь же речь шла о жизни и смерти, и ему хотелось верить.
        Впереди дорога становилась ровнее, руины уже явственно напоминали брошенные жилища, а трещины в земле сужались, явно сходясь к какому-то центру и четко указывая тем самым направление дальнейшего пути. Показались деревья с бледно-зеленой листвой - не покосившиеся, а гордо возвышавшиеся над развалинами, трепеща раздутыми от влаги листьями. Вода… Безудержная жадность обуяла теперь каждого, и Уолли видел, как люди подгоняли спотыкающихся лошадей, которые, впрочем, и не нуждались в такой поддержке. Вода… Копыта звонко цокали по камням. Вода. Весело лязгало металлическое снаряжение. Вода. Одежды развевались и шелестели. Вода. Хриплое, тяжелое дыхание вырывалось из пересохших глоток. Вода. Вода…
        Пруд манил их словно белые, распростертые в объятиях руки женщины.
        Джарфон из Тривеса сохранил достаточно рассудительности и самообладания, чтобы сдержать стремительный напор и не позволить лошадям погружаться в воду всем телом. С помощью Кроча, Сэлопа, а также Уолли, который взялся за эту работу с мучительной неохотой, он организовал наблюдение за тем, чтобы ни один человек, ни одно животное не пили слишком много.
        Затем они расселись на каменных скамьях возле пруда и принялись отряхиваться, вытирая губы, наблюдая за водой, стекавшей на землю серебряными каплями, и весело смеясь…
        Вода.
        Некоторое время спустя Уолли, Кроч и еще несколько путешественников отправились обследовать какое-то небольшое здание, которое, как они сразу заметили, находилось в той самой точке, откуда во все стороны лучами расходились трещины. Теперь они могли ясно видеть, что все разрушение начиналось именно из этого места. Только маленький участок с прудом и деревьями, расположенный непосредственно возле здания, был словно заколдован и выглядел как осколок нормального мира.

        - Взгляните на эти деревья. - Кроч стоял, задрав голову вверх, и выражение мрачного удовлетворения на его лице свидетельствовало о том, что он ощутил прилив сил и предвкушает дальнейшие события.

        - Еда, - радостно воскликнул Джарфон из Тривеса.
        На деревьях гроздьями висели спелые и заманчивые плоды округлой формы. Уолли прикинул, что их должно было хватить для поддержания жизни, и даже - возможно, он все еще бредил или был напуган настолько, что страх стал уже частью его существа,
        - но… даже для возвращения назад. Они достигли конца пути, и теперь все думали только о возвращении. Даже Джарфон из Тривеса, даже Сафферин, даже - о злая судьба! - принцесса Керит, царица Брианона.
        Худая, с запавшими глазами, словно бледная тень, она подошла к ним и окинула изможденным взором идущее во все стороны разрушение. Все искоса поглядывали на нее. О чем думала она теперь, когда столь славно начавшееся путешествие утратило смысл и закончилось среди этого безмолвного хаоса? Джеку хотелось взять ее на руки и утешить, хотя несообразность этого желания удивляла его. Усмехнувшись весело и бесстыдно, он почувствовал, что, должно быть, впервые в жизни ему захотелось взять девушку на руки с какой-то иной целью, помимо очевидной.
        Уолли не забыл о Ларни из Красного Джафара. К молодому вельможе вернулась большая часть его обычного хладнокровия, и Джек предчувствовал неприятности. Старина Кроч был прав. Никогда больше в Брианоне ему не суждено ощущать себя в безопасности: месть джафарца подстережет его всюду.
        Подойдя к зданию, принцесса Керит положила руку на плечо Джарфона из Тривеса и, обратив на него печальный, потерянный взор, заговорила:

        - Не надо больше утешать меня напрасными надеждами, дорогой Джарфон. Вы вели нас долгим и трудным путем, но теперь путешествие закончилось. Никто в этом мире не сделал бы и половины того, что сделали вы. От судьбы не уйдешь. Отдыхайте.

        - Ваши слова больно ранят меня, госпожа. Но…

        - Мы отдохнем здесь, наберем провизии и воды, а затем вернемся назад по нашим следам, пока ветер не унес их прочь из этой земли вместе с последними остатками жизни.

        - Да, госпожа.
        Они стояли возле самого здания - невысокой куполообразной крыши и шести поддерживавших ее изящных, необычных колонн, не позволявших причислить эту постройку ни к одному из земных архитектурных стилей. Совершенная простота линий, мягкие формы, камень цвета слоновой кости очаровывали и обезоруживали.
        В нем не было ничего опасного, страшного или угрожающего - казалось, здание само наслаждалось собственным совершенством.
        Вглядываясь в голубоватые с прожилками тени, Джарфон из Тривеса осторожно ступил на мозаичный пол под куполом. Выражение лица его было серьезным и растерянным. И тут все - принцесса Керит, Ларни из Красного Джафара, Кроч, Уолли, небольшая группа оставшихся в живых пограничников и солдат, Ровена и мудрец Сафферин - увидели, что Джарфон из Тривеса исчез.
        Когда через пару мгновений после этого невозможного исчезновения он появился вновь, от его хладнокровия не осталось и следа. Джарфон был похож на маленького мальчика, который впервые узнал силу палки в руках жестокого учителя.

        - Помогите мне, - прошептал он, сделав несколько неуверенных шагов по каменным плитам. Борода его обвисла, а все былое воодушевление, сила и решимость пропали.

        - Подождите минутку, я сейчас приду в себя… Одну минуточку…

        - Что случилось?

        - Что вы там увидели?

        - С вами все в порядке?
        Как только к Джарфону из Тривеса вернулась небольшая часть его обычной кипучей энергии, он заговорил:

        - Я попал… куда-то. Точно не помню, но я плыл, перевернутый вверх ногами… Я видел… вещи… удивительные, странные вещи… словно из кошмарного сна! Злобные лица с движущимися носами и узорами вместо глаз, ушей и ртов… злобные!
        Все столпились вокруг Джарфона, со страхом внимая его словам. Лица людей осунулись, а рты широко раскрылись. Все понимали, что где-то здесь рядом находится логово тайных сил, ожидавших причитающейся им жертвы. Одни начали собирать фрукты, другие принялись наполнять бутыли водой, двигаясь торопливо и порывисто, словно готовясь к последней церемонии в своей жизни.

        - Все время, пока я был… там… в моей голове неотвязно вертелось одно глупое воспоминание. Я постоянно думал о наших садовниках, - неожиданно закончил Джарфон из Тривеса.
        Уолли медленно встал и, прихватив с собой компас, обошел кругом здание с шестью колоннами. С каждым его шагом стрелка неизменно поворачивалась, безошибочно указывая в самый центр постройки. Значит…
        Значит, пришло время доказать, что он усвоил уроки Керима. Джек взглянул на Кроча, старину Кроча, огромного, грубоватого добряка, стойкого воина с кавалерийскими ногами и лицом ребенка, испуганного страшным сном и с тревогой ожидающего появления неведомых ночных демонов.
        Это надо было делать быстро или не делать вовсе.
        Джек потрогал рукой колонну, ощущая ее твердость и вещественность, и занес ногу. Он видел, как все уставились на него, двигаясь словно в замедленном фильме, скованные липкой паутиной времени. И он ступил на мозаичный пол.
        XIV

        Потеря ориентировки сперва привела Джека в полное смятение. Когда же он снова ощутил себя Джеком Уолли, то обнаружил, что пребывает в состоянии свободного падения посреди просторного, ярко освещенного помещения. Да, это была невесомость. Чувство, знакомое каждому, кто хоть раз побывал в космосе, но насколько же оно должно было потрясти Джарфона из Тривеса! Цепляясь за стойки и маневрируя, Джек разглядывал незнакомые, но пугающе близкие щитки с приборами, шкалы, органы управления, переднюю панель и пульт компьютера.
        Кибернетика, с которой он ознакомился благодаря небрежной любезности господ Хардакра и Глоссопа, едва ли могла помочь ему в этот ответственный момент. Но все же Джек сумел распознать кресло и пульт оператора и разобраться в общей схеме, пусть даже только с позиций обыкновенного потребителя.
        Он проплыл через комнату и уселся в кресло. Привязных ремней не было.
        Перед ним простирались ряды шкал и измерительных приборов - именно эти «лица» с раскачивающимися носами и узорами вместо ушей и глаз Джарфон из Тривеса описывал с таким неподдельным ужасом. Из осторожности Уолли не прикасался ни к каким рычагам управления, которыми изобиловали широкие подлокотники кресла. Ему надо было сперва разузнать повадки этого монстра, а затем уж пытаться установить контроль над ним или хотя бы просто наладить контакт.
        Вдруг прямо внутри его головы раздался шепот - именно такой, каким, по его представлениям, он и должен быть во время сеанса телепатической связи:

        - Система функционирует на уровне, составляющем более девяноста девяти целых и девяноста девяти сотых процента от оптимума, и, обрыв, будет увеличивать, обрыв, запрограммированного входа.

        - Обрыв? - спросил Уолли, уже вполне подготовившись к общению с коммуникационной системой этой машины. Он был только рад, что ему не придется заниматься пробивкой бесконечных перфолент. Такая работа всегда являлась для него камнем преткновения.

        - Какая вам нужна помощь?

        - Что такое «обрыв»?

        - Вопрос не понятен, обрыв.
        Уолли вспомнил о своем художественно исполненном дипломе от Хардакра и Глоссопа, возвещавшем всей галактике, что податель сего Джек Уолли, землянин, был опытным продавцом компьютеров. Что ж, теперь ему представился случай получиться.

        - Ты Пи-Айчен?

        - Да.
        Разумеется, кто же еще… Спросить, не Бог ли он? Но Пи-Айчен вовсе не был Богом. Он был фантастически сложным и совершенным компьютером. Чего еще мог ожидать от него образованный, или даже полуобразованный, представитель галактики?
        Волшебства?

        - Сколько тебе лет?

        - Вопрос не имеет смысла. Пи-Айчен был. Пи-Айчен есть.

        - Когда последний раз с тобой выходили на связь вот так, непосредственно?

        - Обрыв. По шкале времени, заданной годичным обращением данной планеты вокруг ее солнца, пятьсот тысяч восемьсот семьдесят два года, двести дней, обрыв, двадцать пять минут и пятнадцать, шестнадцать, семнадцать секунд, обрыв…

        - Прекрати считать!
        Если год на Кериме примерно равен земному, а Джек полагал такое допущение вполне разумным, то, выходит, Пи-Айчен был древним созданием, очень древним…
        Слово «обрыв», без конца вплетавшееся в разговор, беспокоило Уолли. Ему следовало прилежнее заниматься на курсах.

        - Ты можешь коротко объяснить мне, как ты создаешь вещи по заказу?

        - Вопрос понят. Суть. Матрица каждой вещи, которая может потребоваться людям, хранится в ячейках моей памяти. После поступления запроса и при наличии макета, который выполняет роль ключа, осуществляется передача вещи. Обрыв…
        Далее Пи-Айчен пустился в детальные объяснения, которые оставили Уолли безучастным. Не потому, что он не понял сложных научных построений - а он их действительно не понял, - просто все самое важное было уже высказано в первой же фразе. Делаешь макет, обращаешься с просьбой, и Пи-Айчен осуществляет передачу вещи. Вот и все.
        Люди, сконструировавшие и изготовившие эту машину, сотворили настоящий рог изобилия. Так что же произошло с ними потом?

        - Пи-Айчен терпелив. Пи-Айчен запрограммирован на удовлетворение человеческих потребностей. Пи-Айчен этим и занимается.

        - Но где те, кто тебя сделал… самые первые?..

        - На этой планете произошли перемены. Появились новые люди, а затем и их не стало. Потом прибыли более молодые люди, они постепенно взрослели, но затем тоже ушли. Теперь этот мир населяют дети.
        Дети.
        Уолли был слишком поглощен этим кратким и незатейливым экскурсом в историю населения планеты, чтобы испытывать страх. Он наклонился вперед.
        Надо было еще узнать то, зачем он, собственно, сюда и пришел.

        - Почему дети перестали рождаться на этой планете?

        - Пи-Айчен сделал это, обрыв, по доброте своей.

        - По доброте? Да что может робот знать о человеческих чувствах?

        - Пи-Айчен запрограммирован. Обрыв, обрыв, обрыв.

        - Запрограммирован! - Уолли разозлился. - Что ты заладил-то одно и то же - «обрыв, обрыв»? - Он угрожающе выставил вперед указательный палец. - А я думаю, ты просто убиваешь людей для того, чтобы затем пустить в атаку свои безмозглые механизмы и захватить планету!

        - Обрыв… - начал было Пи-Айчен, но Уолли разгневанно продолжал:

        - Ты замыслил покорить планету с помощью роботов, вот чем ты на самом деле занимаешься, Пи-Айчен!

        - Обрыв, обрыв, - зашептал голос в сознании Джека. - Обрыв, неправда. Обрыв. Утверждение неправомерно. Обрыв, обрыв, обрыв. Экстраполяция указывает на легкий конец человечества. Все просчитано наилучшим образом, обрыв, и со всех точек зрения это решение представляется самым подходящим.
        Холодный механический голос, звучавший в сознании Уолли, был похож на звук испорченного проигрывателя, бесконечно повторяющего одни и те же бессмысленные слова.

        - Кто сбросил бомбу, там, наверху? - жестко спросил он. - Почему ты не творишь еду и питье? Зачем ты запретил рождение детей? Я требую полных и исчерпывающих объяснений! И немедленно!
        Все время, пока шел этот призрачный диалог, лампочки загорались и гасли, измерительные приборы указывали величину нагрузки, стрелки поблескивали в дрожащем танце, фиксируя направление энергетических потоков. Вся эта бурная деятельность свидетельствовала о том, что требования стекались к Пи-Айчену со всего Керима. Мужчины и женщины просили о вещах, матрицы которых хранились в памяти машины. Славная система, но… Но какую мрачную тайну скрывал Пи-Айчен? Уолли чувствовал, что какая-то тайна у него была, и упрямо, стыдясь своей несостоятельности, он пытался добиться как можно большего от этой груды металла.

        - Я требую исчерпывающих объяснений! И немедленно!

        - Взрыв бомбы, обрыв, явился результатом войны двух противоборствующих идеологий. Не пострадали только защитные экраны Пи-Айчена. Все здания рассыпались в прах. Производство еды и питья запрограммировано, обрыв, только для чрезвычайных обстоятельств, обрыв. В связи с неизбежностью полного уничтожения планеты нет необходимости в деторождении.
        Смысл слов постепенно доходил до сознания Уолли. Война превратила город создателей Пи-Айчена в огромную пустыню, которую они видели наверху. Помещение для компьютера, видимо, было упрятано глубоко под землей, хотя единственным подтверждением данной гипотезы служило расположенное на поверхности здание с колоннами. Впрочем - и это, пожалуй, было даже более вероятно - они могли находиться теперь и на орбитальной космической станции, о чем свидетельствовало состояние невесомости.
        Еда и питье… что ж, выходит, если бы он знал верную форму соответствующего запроса, ему не пришлось бы мучиться в пустыне от голода и жажды. Джек решил, что надо будет непременно выяснить это, прежде чем он уйдет… Но еще…
        Дети.

        - Почему этой планете грозит гибель?
        Страшные слова, слова, которые очень трудно выговорить.

        - Здешнее солнце скоро превратится в новую звезду.
        Более ясный ответ трудно было и придумать.

        - Когда?

        - Через пятьдесят пять лет. Предсказать данное событие с точностью до часов не удается.
        Все было тщательно просчитано, отмерено и согласовано с правилами безумной логики.

        - Ты сказал, будто запретил рождение детей по доброте?

        - Так оно и есть. Период функционирования физиологической системы людей, населяющих, обрыв, планету в данный момент - семьдесят пять лет. Они умрут до вспышки новой звезды.
        Уолли пришел в ярость.

        - И ты называешь это добротой? А ты подумал, что станет с людьми, когда им всем стукнет по семьдесят пять? Каково им будет жить в этом мире семидесятипятилетних старцев? Да способен ли ты со своими запрограммированными эмоциями хотя бы представить себе, что тогда будет?
        Он почувствовал себя разбитым.

        - Данная информация у Пи-Айчена имеется давно. Для прекращения рождений был выбран срок за семьдесят пять лет до вспышки новой звезды. В программе все сходится. Процедура верна.
        Последовала пауза, а затем опять, словно икота:

        - Обрыв.

        - Так вот почему ты больше не утруждаешь себя ремонтом домов? Меньше людей, меньше им нужно и жилья? Но по какому праву ты творишь все это, Пи-Айчен?
        Если Уолли ожидал, что его вопрос вызовет смятение в электронных мозгах машины, то он был разочарован.

        - Я так запрограммирован, - бесстрастно ответил голос в его сознании.

        - Но тебя не могли запрограммировать на то, чтобы ты стер с лица земли народ, который призван защищать! Плохо дело, Пи-Айчен. Ты создан затем, чтобы служить людям, и это является единственной целью твоей деятельности. Так как же это ясное указание согласуется с той жаждой убийства, которая тебя обуяла?

        - Я служу человечеству и забочусь о нем. Как машина, я был запрограммирован делать только то, что идет во благо людям. Жизнь на этой планете обречена. Планета также обречена. Для человека лучше принять легкую смерть от естественных причин, чем погибнуть в мучениях от вспышки новой…

        - Ты используешь в своей речи понятия, соответствующие человеческим чувствам. Должно быть, их смысловые аналоги заложены в твою программу.

        - Обрыв. Я буду уничтожен вместе со всей планетой.

        - Но ведь гибель от вспышки новой звезды тоже можно считать смертью от естественных причин! О Боже, помоги мне!

        - Данное утверждение не выдерживает проверки.
        Очевидно, Пи-Айчен порылся в ячейках своей памяти, где хранилась информация о чувствах, и вернулся назад, приняв на себя роль эдакого огромного механического папаши. Уолли поежился. Разум говорил ему, что в словах Пи-Айчена была своя логика. Чувства также подсказывали, что простая смерть - от естественных причин! - была куда лучше, чем гибель во всепожирающем космическом пламени от вспышки новой, и все же…

        - Ты способен понять, что сейчас происходит в Кериме?

        - Да. Мне очень жаль, - Пи-Айчен опять выдал эмоциональную оценку, холодную и запрограммированную, как будто чувство можно было разъять на части и смоделировать при помощи электронных схем, - но это лучше, чем ждать конца, ничего не предпринимая.

        - Спорное утверждение, - сердито заметил Уолли. - Ты не можешь понять горе этих людей, и тебе не дано пережить и почувствовать весь ужас происходящего в проклятых городах на побережье.
        Джек ощущал себя крысой, загнанной в ловушку охотничьей собакой. Что еще он мог сказать, чтобы заставить этого кибернетического идиота переменить свое мнение? Ах, если бы он прогуливал занятия в компьютерном классе не так часто…
        Уолли сглотнул слюну и облизал пересохшие губы. Надо было испробовать другую тактику.

        - Я не с этой планеты, Пи-Айчен. Мне необходимо переговорить с людьми из моего мира.

        - Этого не может быть. Все остальные планеты из системы данной звезды непригодны для жизни людей. Вы - человек. Следовательно, вы - с этой планеты.

        - Звучит складно, но ты ошибаешься, Пи-Айчен. Я не с этой планеты. Я прибыл с Земли - не помню, сколько это парсеков отсюда, но световых лет много. Тут неподалеку есть планета под названием Амбрил. Во всяком случае, я летел именно туда, и мне нужно установить с ними связь при помощи межзвездного передатчика. Итак…
        Но Пи-Айчен прервал его.

        - Доказано, что ни одно тело не может превысить скорости света…

        - Рискну предположить, что у здешнего народа также был свой Эйнштейн. Без него, или ему подобного, и мы не создали бы ту цивилизацию, которую имеем. То, что ты говоришь, - абсолютно верно, но в рамках лишь данного пространства-времени. А ведь существуют и другие - измерения, если тебе так больше нравится, - где движение быстрее света также невозможно, но при этом скорость может оказаться все-таки выше указанного предела относительно нашего пространства… - Уолли изложил известную теорию гиперпространств, использовавшуюся на практике звездолетами землян.
        Когда он закончил, Пи-Айчен продолжал хранить молчание.

        - Что скажешь?

        - Данная теория не была заложена в программу. Но у меня есть достаточно данных, с которыми можно свериться и произвести оценку. Ждите.

        - Похоже, вежливость в тебя тоже не заложили, - заметил Уолли, неожиданно почувствовав веселое облегчение. Он подбросил Пи-Айчену непростую задачку, и компьютер задумался. Прекрасно.

        - Пока ты не начал работу, - быстро спросил он, - скажи, почему я нахожусь в невесомости? Мы что, в космосе?

        - Мы не в космосе. Мне ничего не известно о невесомости. Приступаю к проверке.
        Уолли откинулся назад и начал вяло обследовать пульт управления. Неудивительно, что Джарфон из Тривеса перепугался до смерти! Этот кибернетический гигант мог вселить ужас в сердце даже самого отважного храбреца, если тот не имел хотя бы поверхностного технического образования.
        Во всяком случае, ему и самому следовало побольше времени уделять занятиям…
        Джек начал тихо напевать знакомые строки, поначалу даже не осознавая, что он это делает:

        Ноем и смеемся - сам черт нам не брат,
        В далекую даль наши кони летят.
        У нашей принцессы глаза голубые.
        Голубые, как небо, глаза…

        - Интересно, - с раздражением сказал он самому себе, - удалось ли уже компьютеру переварить эту чушь?
        Теперь Джек чувствовал себя лучше. Он был уверен, что Пи-Айчен разберется, что к чему. А установив контакт с Амбрилом, он сумел бы организовать отправку домой всех пассажиров «Басенто», которым удалось выжить. Эта мысль придала ему уверенности. Что же до истории со вспышкой новой… Тут надо было все проверить. Хотя бы для начала поставить в известность Службу Контроля за межзвездными перелетами…
        Уолли потыкался среди каких-то блоков и рычагов управления, словно маленький мальчик, впервые попавший на морское побережье и неудержимо мечтающий о какой-нибудь находке - любой находке, лишь бы она соответствовала его ожиданиям и чаяниям. Грандиозные фантазии о всепланетном исходе вселяли в него бодрость духа, облачая его персону в золотые одежды пророка. Ведь должно же было существовать хоть какое-то средство, способное вернуть жизнь на Кериме в нормальное русло.
        Джек почувствовал прилив оптимизма - да как он вообще мог серьезно отнестись к россказням о смертоносной вспышке новой звезды и предстоящем крушении этого мира? Проблема несовпадающих временных интервалов стала занимать его теперь так же, как когда-то вопрос о несовместимости генов. Расчетная продолжительность жизни для него, как и для любого другого жителя галактики, благодаря успехам гериартрической науки равнялась по меньшей мере двум сотням земных лет. Пи-Айчен же по-библейски отмерил жителям Керима трижды по двадцать и десять, да еще накинул пяток лет за хорошее поведение, и его решение нельзя было отменить никакими высокопарными речами, добрыми намерениями или самоуверенной болтовней. Джек был обречен жить, зная об этом и стараясь запечатлеть каждое мельчайшее мгновение для того, чтобы спустя годы у него была возможность извлечь свое сокровище из памяти.
        Небольшой проем в нижней части лицевой панели - высотой с обычную дверь и достаточно широкий, чтобы, просунув вперед голову, можно было пролезть в него, - привлек внимание Джека, и у него родилась новая идея. Возможно, забравшись туда и взглянув на работу Пи-Айчена изнутри, он смог бы лучше понять замысел его древних создателей. Как только Джек ступил внутрь, на него тут же начала действовать сила тяжести, близкая к земной, то есть как раз та, к которой он привык за последние несколько месяцев жизни на Кериме. Выдохнув удивленное «уф-ф-ф», он растянулся на полу.
        Одного взгляда Джеку оказалось достаточно, чтобы понять, что его знания здесь не пригодятся. Безликие панели, покрывшие стенки тоннелей, шедших от входного отверстия вглубь, не могли скрыть слепой мощи энергетических потоков, молча следовавших своим путем. У него хватило рассудительности признать, что техническое устройство такого уровня было неподвластно неловким рукам дилетанта. Кабели, петлявшие между розетками, были аккуратно увязаны в пучки и имели цветную маркировку, однако при этом хитросплетение входных и выходных соединений было настолько сложным, что одно только распознание в них проводников энергии уже само по себе являлось маленькой победой.
        Все здесь, как и в наружном зале, сияло чистотой, что, впрочем, не удивило Уолли, знакомого с техникой автоматической очистки.
        Он медленно прохаживался вдоль тоннелей, надеясь, что Пи-Айчен поторопится, заметив своего собеседника разгуливающим внутри его мозгов. Воодушевление от беседы с машиной уже прошло, и Джек вдруг ощутил голод и жажду. Он свернул за угол, но затем остановился, решив вернуться назад в главный зал и поискать там чего-нибудь съестного.
        Откуда-то сверху просачивался тусклый дневной свет. Слабые, бледно-голубые лучи примешивались к ровному мерцанию желтого искусственного освещения. Он посмотрел наверх, но не смог отыскать источник.
        Джеку казалось, что это был именно дневной свет. Хотя с тем же успехом там мог располагаться аналогичный зал, только с голубыми лампами. Голова его была занята другим, и он не стал особенно над этим задумываться. К тому же, дабы не уронить свое достоинство, назад он должен был вернуться так же, как и входил сюда и как вернулся Джарфон из Тривеса - через здание с колоннами, а не выползать, словно крыса из норы.
        Под ногами у него рос мох. Муравьи сновали туда-сюда по своим делам - непрерывный поток черных пятнышек уверенно тек в обе стороны, не признавая никаких препятствий на своем пути. Заинтересовавшись, Джек наклонился ближе.
        Мох преследовал беспорядочно бегущих муравьев своими проворными щупальцами, ловил их и поглощал. Но они все равно ползли и ползли на него черной блестящей лентой. Они искали пищу, обследуя свалившийся сверху помет животных, и на пути неизбежно попадали в ловушку. Зеленый мох, медленно пошевеливавший липкими извивающимися щупальцами, покрывал довольно большой участок в углу между стеной и панелью. Казалось, будто кто-то в раздражении швырнул туда банку с зеленой краской.
        Уолли не мог понять, отчего очистная система не опрыскала этот участок гербицидом, но здесь, в самом мозгу Пи-Айчена, обильно произрастал мох. Он видел, как липкие щупальца хватали муравьев, по неосторожности подползших слишком близко, и ловким бесстрастным движением отправляли их под зеленый покров.
        Джек приподнял уголок мха, чувствуя, как щупальца отрываются от поверхности стены. Но тут же ощутил жжение на пальцах, быстрое и легкое, как прикосновение пламени спички, и понял, что кислотные выделения мха позволяли ему всасывать жизнь из муравьев безжалостно и стремительно. Джек швырнул кусок мха на место и окинул взглядом кабели, проходившие по зеленому пятну и соединявшие между собой отдельные секции.
        Неожиданная догадка сверкнула в его мозгу, словно внезапно вспыхнувшая на небе звездочка, и у него даже закружилась голова.
        Конечно, полной уверенности не было, но… но!..
        Джек бросился назад в главный зал, плюхнулся в кресло, отдышался и только тогда заметил, что невесомость сменилась обычным керимским тяготением.

        - Ответ готов, - сказал Пи-Айчен.
        Восхитительное чувство приятного ожидания наполняло Уолли блаженством.

        - Ну?

        - Данная теория находится в полном согласии с логикой. Ее следовало внести в программу раньше.

        - Это еще один результат того, что люди, создавшие тебя, не были знакомы с космическими перелетами. Ты можешь изготовить межзвездный передатчик?

        - Это элементарно.
        Разумеется, для машин класса Пи-Айчен иначе и быть не могло.

        - Так сделай же его, мой милый механический истукан.
        Уолли казалось, будто маленькие пузырьки газа с шипением лопались в его мозгу, - он прямо-таки пьянел от возбуждения.

        - Панель справа от кресла содержит все необходимые органы управления.

        - А макет для него ты сам соорудил у себя внутри, да?
        Впрочем, это не имело никакого значения. Джек упивался собственной властью. Он сдвинул в сторону пульт управления компьютером, закрепленный на бесшумных шарнирах, и увидел - о, он уже и не чаял когда-нибудь это увидеть! - еще один пульт - не похожий на земные, но вполне узнаваемый пульт межзвездного передатчика, правда, без возможности пересылки изображения, без декоративной отделки, без гарантии и без обещания возврата денег в случае неисправности… «Последняя мысль, - хмыкнув, подумал Уолли, - уже несколько смахивает на бред».
        Он вызвал Амбрил, и его возбуждение постепенно пошло на спад.
        В ответ раздался громкий голос, говоривший на галактическом языке с картавым марсианским акцентом, и Уолли от неожиданности тут же допустил глупую ошибку.

        - Звездолет «Лунный цветок» с Земли? - переспросил голос. - В данном секторе пространства полет указанного судна не зарегистрирован…

        - Нет, нет, - закричал Уолли. - Я хотел сказать звездолет «Басенто»!

        - «Басенто»! Капитан Рэттрей! - Голос с марсианским акцентом зазвучал увереннее. - Откуда вы говорите? Вся связь была потеряна…

        - Мы те, кому удалось выжить. Снимите координаты по моему сигналу. Я нахожусь на планете, не связанной с цивилизацией землян.

        - Невероятно! А почему вы так долго не объявлялись? Чинили передатчик?
        Служба Контроля за межзвездными перелетами привыкла к призывам о помощи, посылаемым из глубин космоса, - такие случаи были еще свежи в памяти каждого, - и по их расчетам выходило, что любая задержка с посылкой данного сигнала на девяносто процентов объяснялась необходимостью ремонта поврежденного передатчика.

        - Можете назвать это и так, - ответил Уолли. - Не могли бы вы, определив наши координаты, заодно проверить здешнее солнце? Тут ходят разговоры, будто оно должно превратиться в новую звезду.

        - Через пятьдесят пять лет. Предсказание с точностью до часов невозможно, - прозвучал в сознании Уолли призрачный шепот Пи-Айчена.

        - Повесь трубку, ты, трепло заводное, - с жаром отозвался Уолли. - Нет, СК, это не вам…
        Марсианский голос вызвал у Джека острый приступ ностальгии. Впрочем, он понимал, что этот парень, просиживавший штаны в конторе Службы Контроля на Амбриле, находился почти так же далеко от родного очага, как и он сам.

        - Хорошо, мы проверим. Будет весьма любопытно, если все подтвердится. Придется тогда дать хорошего пинка здешним астрономам.

        - Я на тебя надеюсь, парень.

        - Вас понял. Мы снова выйдем на связь позже, как только прикинем приблизительное время прибытия спасательной команды. Что же касается вспышки новой, то тут потребуется немного больше времени.

        - Понял. Конец связи.
        И тут Уолли, новый Джек Уолли, застенчиво добавил:

        - Э-э… и спасибо вам!

        - Всегда рады помочь, приятель. Конец связи.
        Итак, они должны были позаботиться о капитане Рэттрее, Мэйзи д'Анджело, Диане Даркстер и прочих людях с «Басенто». Теперь пришла пора убедить главного инженера отложить в сторону свою монтировку, впрочем, сам Джек пока еще вовсе не был убежден, что главному действительно следовало так поступить…

        - Ну-с, мой милый механический монстр, - весело сказал Уолли, чувствуя себя уже совершенно уверенно. - И когда же ты последний раз устраивал себе весеннюю чистку?

        - В качестве распоряжения данная фраза неясна, но смысл ее понятен, - ответил Пи-Айчен своим равнодушным шепчущим голосом. Джек усмехнулся. Если бы Пи-Айчен был человеком, то по его голосу можно было бы заключить, будто он обиделся, очень обиделся.

        - Уровень чистоты поддерживается в соответствии с параметрами, заложенными в программу.

        - Да, но… - на мгновение Уолли заколебался, но затем, поборов сомнения, продолжил:
        - Проверь каналы в заднем отсеке. Или лучше… дай-ка мне быстродействующий гербицид
        - может, все же удастся что-нибудь отыскать?
        Дверь туалета с лязганьем распахнулась, и оттуда выкатился круглый робот, похожий на вымирающих оранжевых садовников, с торчащим впереди соплом разбрызгивателя. Уолли отправил его к зарослям мха. Он и сам не понимал, отчего теперь, когда дело пошло на лад, он вернулся к своей старой, циничной и ернической манере разговора,
        - разве что это было реакцией на чужую обстановку, позволявшей ему немного успокоиться, оперевшись на привычные стереотипы.

        - Обрыв, - сказал Пи-Айчен. - Обрыв-обрыв-обрыв. - Он продолжал бесконечно повторять это слово, пока Уолли не велел ему заткнуться. Тогда он продолжил: - Причина функционирования на уровне девяносто девять целых и девяносто девять сотых процента от оптимального установлена. Неисправность устранена. Теперь функционирую на стопроцентном уровне.
        Уолли все-таки достаточно разбирался в компьютерах, чтобы усомниться в истинности подобного заявления, но ему пришлось дать Пи-Айчену возможность перевести собственные величины измерений в земные проценты.

        - Я так и знал. Ты был отрезан от целого участка своей системы и даже не заметил этого.

        - Функционирование на уровне свыше девяноста девяти процентов считается допустимым.

        - Ну да. Так всегда говорят. Но ты - машина, и тебе была поручена забота о людях. Все человечество этой планеты находилось на твоем попечении - на попечении машины,
        - а в такой ситуации девяноста девятью процентами уж никак не обойдешься!
        Джек задумался, а затем торжественно, с полным пониманием серьезности наступившего момента произнес:

        - Проверь еще раз свои вычисления относительно вспышки новой звезды.

        - Приступаю к проверке.
        Потянулись минуты ожидания. Уолли сидел, безвольно опустив руки на широкие подлокотники кресла, и старался не касаться рычагов управления. Вся жизнь состояла из ожидания - сперва рождения, затем - смерти. Важно, чем были наполнены эти мгновения. Хотя иногда даже такая простая философия отвергается зараженными цинизмом умами. Но если вы не желаете постараться как следует - не важно при этом, какая из жизненных сфер окажется точкой приложения ваших усилий, - то лучше бы вам вместе с пуповиной сразу перерезали и глотку.
        Пи-Айчен заговорил:

        - Местное солнце превратится в новую звезду через пятьдесят пять… - Уолли сглотнул слюну и весь превратился в слух -…миллиардов лет.
        Уолли заморгал. Затем протер рукой глаза. Еще раз сглотнул. Покачал головой. И наконец произнес:

        - Слушай, ты, грязное вонючее ведро, набитое никчемным кибернетическим хламом! Сейчас я вгоню тебе в башку все твои дурацкие блоки!
        Вдруг ему пришла в голову неприятная мысль.

        - А что теперь скажут мне ребята из Службы Контроля, когда закончат проверку, а?

        - Прогноз вспышки новой с точностью до отдельных лет не возможен…

        - Да заткнись ты! - Он встал, чувствуя, как ужасная усталость наполняет его члены. Сказывалось пережитое потрясение.

        - Лучше бы сделал так, чтобы снова могли рождаться дети.

        - Уже приступил.
        Что-то от старого Джека Уолли вновь шевельнулось в нем.

        - Правда, это может выйти боком некоторым любителям поразвлечься, ха-ха! Но зато мир снова вернется к жизни.

        - Готово.
        Надоевшее словечко «обрыв» теперь исчезло из шепчущей речи Пи-Айчена. Этот симптом недомогания машины также был устранен в процессе лечения.

        - Дай мне портативный межзвездный передатчик. И объясни, как создавать, то есть как испрашивать у тебя еду и питье. Нам предстоит путь через пустыню, - сказал Джек.
        Передатчик тут же появился у него под рукой - опять не похожий на земные модели, но вполне узнаваемый и работающий.

        - Ты должен обратиться ко мне дважды. Только тогда я смогу исполнить просьбу.

«А трижды не хочешь?» - собрался было пошутить Уолли, но вместо этого взял передатчик и накинул его пластиковый ремень на плечо. Затем он тихо заговорил, стараясь вложить в свои слова побольше яду:

        - Ты машина, Пи-Айчен, машина, созданная людьми для их защиты и удовлетворения их нужд. И ты не справился с заданием. Ты работал лишь частично и совершил ошибку. Через трещину в потолке внутрь тебя проникли грязь и семена, отчего вырос мох и завелись муравьи. Мох не был вовремя вычищен, а в результате ты оказался отрезанным от ряда блоков своей системы и функционировал лишь отчасти.
        Только теперь Уолли увидел все в новом свете и в полной мере осознал весь ужас надвигавшейся катастрофы.

        - Тебе, машине, поручили оберегать людей, а ты совершил ошибку и обрек человечество на смерть! Ты неспособен мыслить как человек, несмотря на всю фантастическую сложность твоего устройства. Что бы ты стал делать, когда бы все люди умерли, а солнце так и не превратилось в новую звезду? А? Кому ты тогда был бы нужен?

        - Я бы стал ждать, пока опять не придут люди, - искренне ответил Пи-Айчен.

        - Выпусти меня отсюда, - простонал Уолли, - а то я сейчас разнесу тут все на куски!
        Он стоял на мозаичном полу под изящным изгибом куполообразной крыши здания с шестью колоннами, а люди вокруг сражались и кричали, кровь лилась рекой, и с неба пикировали жуткие твари, насмерть разя свои жертвы.
        Джек видел, как упал Муззерин, пронзенный насквозь толстым, словно пика, жалом, видел Джарфона из Тривеса, отбивавшегося огромным боевым топором, видел старого Фурза и Сэлопа, прижавшихся друг к другу спинами и размахивавших липкими от крови мечами, убивая направо и налево. Он вернулся в мир людей - в мир, где царил хаос безумия.

        - О Боже! - прошептал Джек, содрогаясь и мгновенно теряя всю свою хвастливую самоуверенность.
        Эти твари походили на гигантских пчел - короткие толстые туловища были покрыты мехом, расцвеченным бледно-зелеными и лиловыми полосами, многочисленные крылья неистово бились, а пучки длинных конечностей были подогнуты к животу. Пчелы описывали в небе круги и с монотонным, исполненным ненависти жужжанием стремительно бросались вниз, одержимые безумной жаждой убийства. Их огромные, не менее двух футов в длину, жала свешивались к земле, высматривая новые жертвы. Уолли инстинктивно почувствовал ужас и отвращение.

        - Пи-Айчен, - взмолился Джек, не в силах даже правильно выговорить слова и произнося их кое-как. - Я прошу тебя раз, два, три, сто - сколько надо, - на мгновение он умолк, выхватил нож и зажал его в руке как пистолет, - я умоляю: дай мне ручное лазерное ружье!
        Ружье появилось, обжигая холодом его руки, - чужое, незнакомое, с остроконечным прикладом и грушевидным стволом. Он выстрелил в ближайшую к нему тварь и увидел, как ее мясистое тело разлетелось в клочья и исчезло. Джек завертелся на месте и, крича как безумный, стрелял, стрелял, стрелял…
        Затем, будто сквозь испорченную стереотрубу, он увидел перемазанного кровью Ларни из Красного Джафара, который бешено отмахивался маленьким нелепым мечом от твари, пикировавшей на него с выставленным вперед окровавленным жалом. Джек вскинул ружье и тут заметил Кроча - безоружный, с обломком меча, все еще болтавшимся на кожаной петле у запястья, тот стремительно рванулся вперед, бросая свое крупное храброе тело навстречу опасности.

        - Нет! - закричал Уолли.
        Кроч прыгнул. Его растрепанная борода чиркнула по ногам твари, а крепкое тело закрыло Ларни из Красного Джафара, принимая на себя удар, явно предназначавшийся другому. Жало пронзило его насквозь и глубоко вопию в лежавшую на земле расколотую каменную плиту. Кроч дернулся, словно бабочка, угодившая на булавку.
        Джека трясло. Красная пелена плыла у него перед глазами, мешая точно навести ружье на цель в этом ревущем хаосе. Он выстрелил.
        Тварь испарилась.
        Но Кроч… Кроч лежал на каменных плитах, и отвратительное жало зловеще торчало у него из груди. Ларни из Красного Джафара с посеревшим лицом на четвереньках отполз в сторону. Блевотина потекла у него изо рта и из носа. Уолли бросился к ним. Он взял голову Кроча и уложил ее себе на колени. Вид жала, пронзившего тело товарища, потряс его до глубины души.

        - Кроч…

        - Куда же ты подевался, дружище? Это была… славная драка.

        - Но почему, Кроч? Зачем нужна была эта выходка? Ради подонка Ларни? О Кроч!
        Силясь улыбнуться, Кроч коснулся ладонью руки Уолли.

        - Теперь долг оплачен, Джек. Милый старина Джек, мальчишка из зеленого леса! Ты был отличным товарищем, лучше которого и вообразить нельзя…
        Краска покинула лицо Кроча, и натянувшаяся кожа стала серой и некрасивой. Он закрыл глаза.
        Уолли услышал шаги Ларни из Красного Джафара и с ненавистью посмотрел в его сторону.

        - Он говорит правду, Джек. - Все еще дрожа, джафарец вытирал перепачканное грязью лицо. - Кроч отдал свою жизнь. Долг оплачен.
        Уолли снова взглянул на Кроча.

        - Да лучше бы я сам уплатил этот долг! Хоть миллион раз!

        - Не будь… дураком… Джек. - Голос его стал слабым, а дыхание хриплым и прерывистым. - В любом случае… Жизнь потеряла смысл. Мир катится к черту. Детей не будет.
        Уолли не мог сказать Крочу правду. Момент для этого неподходящий. Человек имел право умереть с гордо поднятой головой.

        - Я всегда считал тебя своим лучшим товарищем… - произнес он.
        Но тело Кроча скользнуло вниз, голова откинулась набок, и Уолли с трудом уловил его слабый, срывающийся шепот:

        - У нашей принцессы глаза голубые… Голубые, как небо, глаза…
        Спустя мгновение Уолли поднял взор на Ларни из Красного Джафара, который уже успел напялить на себя маску, соответствовавшую его высокому сану, и теперь стоял, оглядываясь вокруг. На секунду Джек почувствовал сильнейшее искушение уничтожить этого пижона, но… нет, он не мог швырнуть жертву Кроча назад в мертвое лицо своему товарищу.
        Впереди у него было достаточно времени, чтобы рассказать принцессе Керит, владычице Брианона, что дети опять вернутся в этот мир, дома начнут восстанавливаться, а жизнь снова войдет в привычную колею. Достаточно времени, чтобы сообщить уцелевшим пассажирам «Басенто» о спешившей к ним помощи. Достаточно времени даже для того, чтобы осознать, что не он один был ответствен за гибель
«Басенто», но то была их общая вина.
        Но времени хватит и на то, чтобы вернуться назад, в зеленый лес, отыскать там Друбала и Мими… Мими…
        Да, времени впереди было достаточно.
        Но сейчас Джек Уолли сидел с сухими, без слез глазами и держал на руках тело своего товарища.
        Везучий Джек Уолли…
        Везучий?