Драконье стойло Питер Сойер Бигл
        Питер Бигл
        ДРАКОНЬЕ СТОЙЛО


        Питер Бигл родился в 1939 году в Нью-Йорке. В выпускном классе он написал стихотворение, за которое удостоился стипендии в Питсбургском университете и закончил его по специальности «художественная литература». В студенческие годы Бигл опубликовал свое первое произведение. Первый роман Бигла «Тихий уголок» («А Fine and Private Place») был издан, когда писателю было 19 лет. В 1965 году вышли путевые заметки «По одежке вижу я» («I See By My Oufit»), а в 1968 году увидела свет наиболее известная его работа — классическое фэнтези «Последний единорог» («The Last Unicorn»). Среди других книг Бигла — «Воздушный народ» («The Folk of the Air»), «Песня трактирщика» («The Innkeeper's Song») и «Тамсин» («Tamsin»), а также малая проза, публицистика, кино- и телесценарии. Недавно вышли сборники «Мы никогда не говорим о моем брате» («We Never Talk about My Brother») и «Зеркальные королевства. Лучшие произведения Питера Бигла» («The Mirrored Kingdoms: the Best of Piter S. Beagle»). Писательская карьера Бигла насчитывает уже пятьдесят лет, и в последнее время он порадовал читателей замечательными рассказами и
повестями, среди которых «Два сердца» («Two Hearts»)  — работа, получившая сразу две значимые премии, «Хьюго» и «Небьюла». Кроме того, Бигл — дважды лауреат Мифопоэтической премии, а также премии журнала «Locus», премии Вашингтонской научно-фантастической ассоциации, присваиваемой малотиражным изданиям (WSFA Small Press), и Grand Prix de I'Imaginaire.

        Девять драконов держу я в коровнике старом
        И иногда захожу подопечных проведать.
        Нет, я коровник не строил, его приобрел я
        У старушенции из Пасадены.
        А позже случайно узнал я:
        Вроде, по слухам, попала старушка в кутузку,
        Деньги изрядные выманила у слепого,
        С неба звезду простодушному пообещала,
        Да не какую-нибудь, а Полярную. Ну и ловкачка!

        А вот драконов сам вырастил я и выкормил тоже.
        Чем я кормлю их? Убоиной, птицей и джемом,
        Если подохнет куренок — скормлю им куренка.
        Пойло простое: жидкость для зажигалок.
        Правда, пришлось мне отстроиться заново, ибо
        Рядом с драконами жить, скажем прямо, опасно,
        Очень горючи. Поодаль я домик построил.
        Подле коровника землю сплошь покрывают
        Птицы, сгоревшие заживо прямо в полете.
        Да и земля вся оплавлена, в черных и красных, как оспа, отметках:
        Черный — ожоги, а красный — то выдохов пепел драконьих.
        Ну и помет, разумеется, тоже… ведь девять скотинок.
        Тут удобрений на целое поле посадок!
        Тесно драконам в коровнике — не вытянешь шею,
        Толком крыла не расправишь. Теснятся и злятся.
        Пахнут болотною прелью и гнилью отлива,
        Пахнут раздавленным крабом и дохлой медузой…
        Восьмиугольны глаза их и остры прижатые уши,
        Гривы драконьи гремят, как кандальника цепи,
        Желтые зубы ощерены, словно в усмешке.
        Лучше заборов любых огорожен коровник
        Смехом хриплым драконьим, ведь огнем они дышат, напомню.
        Или огонь ими дышит? Не знаю, но пахнет драконами пламя,
        Черные тени драконьи ложатся на стены,
        А стены заляпаны грязью.
        Вяло драконы-самцы тяжелые туши таскают.
        Крылья их куцы и коротки, не для полета —
        Так, обозначить, что мы, мол, драконьего рода.
        В воздух драконам-самцам никогда не подняться,
        Да и с земли не встают, а лежат, блестя чешуею,
        Что на монеты новой чеканки похожа.
        Бьют сердито хвостами и пепел вздымают.
        Словом, прискорбное зрелище.
        Но вы бы видели самок!
        Пурпур, и пламя, и крылья их величиною
        С двери собора, и сизы, как зимние тени.
        Движутся самки проворнее быстрого ветра.
        Каждая в стойле своем дрожит нетерпеньем,
        Ходит туда и сюда, и клацают по полу когти,
        Будто бы землю скребут, чтоб она расступилась
        И пропустила драконих в глубины, где плещется лава.
        В доме своем (от коровника он в отдаленье)
        Слышу я клацанье это, уснуть я не в силах.
        И удается мне сном ненадежным забыться,
        Только когда драконихи угомонятся.
        Самки драконьи, однако ж, почти что бессонны —
        Спят, лишь с самцами натешившись досыта, вволю.
        Порознь, увы, на них нападает охота,
        И потому хоть одна да не спит еженощно.
        Стоит войти мне в коровник — драконихи тут же воззрятся,
        Гребни торчком, в глазах — огоньки вожделенья.
        Имя мое им давно уж прекрасно известно.
        Немудрено: с ними я совокуплялся.
        Что ж, я не первый познал самку дракона:
        Рыцари давних времен потеху придумали эту.
        Страсть утолив и стыдом внезапным терзаясь,
        Рыцари ждали, пока одолеет дрема драконов,
        И убивали. Считалось, что подвиг вершили.
        Рыцарей многих за это потом возводили в святые.
        Только я думаю: холодно, тягостно было
        Рыцарям после на ложе с дочками Евы.
        Но ненадолго…
        И я в свое время, я тоже
        Пил белоснежное пламя из уст крепких и хищных,
        Когти мне в спину, я помню, от страсти впивались,
        И чешуя оставляла шрамы на коже,
        Слышал я грохот драконьего пылкого сердца —
        Будто часы старинные гулко стучали.
        Семя свое извергал я в глубокое лоно, на волю
        Фатума я полагался: что будет, то будет.
        Изнемогая, огнем опаленный, потом уползал я,
        Долго, бывало, в мокрой траве под небом дождливым валялся.
        Кожа краснела тогда моя и шелушилась,
        Воздух и дождь ее ранили прикосновеньем,
        Кровь из ссадин сочилась и траву обагряла.
        А из коровника не доносилось ни звука,
        Нет, не клацали когти, самки были довольны.
        Спали драконы.
        Я думаю, рано иль поздно
        Сын мой на свет народится.
        Он будет красавец когтистый.