...И времени побег Рэй Брэдбери

        Рэй Брэдбери
        …И времени побег


        Ветер проносил годы мимо их разгоряченных лиц.
        Машина времени остановилась.
        — Год тысяча девятьсот двадцать восьмой, — объявила Дженет, и мальчишки отвели глаза.
        Мистер Филдс прокашлялся.
        — На забудьте — вы прибыли для изучения обычаев древних. Будьте внимательны, вдумчивы, наблюдательны.
        — Так точно, — отозвались двое мальчиков и девочка в отглаженных защитных мундирчиках. Одинаковые стрижки, сандалии, часы, глаза, волосы, зубы и цвет кожи — как у близнецов, которыми они не были.
        — Тшш! — прошептал мистер Филдс.
        Они глядели на маленький иллинойский городок давней весной. Над улицами висел холодный предрассветный туман.
        Последние лучи мраморно-сливочной луны осветили бегущего по улице мальчугана. Вдалеке отбили пять ударов часы. Оставляя на лужайке следы теннисных туфель, мальчуган пробежал мимо невидимой Машины времени и окликнул кого-то в темном окне.
        Окно отворилось. Оттуда выпрыгнул другой мальчишка, и оба умчались в утреннюю прохладу, дожевывая бананы.
        — Следуйте за ними, — прошептал мистер Филдс. — Изучайте их обычаи. Быстро!
        Дженет, Уильям и Роберт поспешили, уже видимые, по холодным мостовым, через дремлющий город, через парк, а вокруг них вспыхивали огни, хлопали двери, и другие дети, поодиночке и парами, мчались сломя голову к подножью холма, к блестящим синим рельсам.
        — Вот он!
        Крик донесся перед самым рассветом. Вдали вспыхнул огонек, отражаясь в рельсах, и тут же вырос, грянув громом.
        — Что это? — взвизгнула Дженет.
        — Поезд, глупая, ты же видела фотографии! — крикнул в ответ Роберт.
        Дети будущего смотрели, как спускаются огромные серые слоны, поливая мостовые дымящимися струями, вопросительными знаками поднимая хоботы в зябкое утреннее небо. С платформ грузно скатывались ало-золотые фургоны. В темноте клеток рычали и нетерпеливо прохаживались львы.
        — Да… да это же… цирк! — вздрогнула Дженет.
        — Ты так думаешь? А что с ними стало?
        — То же, что и с Рождеством. Просто вымерли давным-давно. — Дженет огляделась. — Кошмар какой.
        Мальчики ошеломленно озирались.
        — Верно.
        С первыми лучами зари закричали грузчики. Из окон спальных вагонов выглядывали опухшие лица. Копыта лошадей горным обвалом гремели по мостовой.
        За спинами детей внезапно вырос мистер Филдс.
        — Отвратительное варварство — держать зверей в клетках. Если бы я знал об этом, никогда не позволил бы вам смотреть. Гнусный обряд.
        — О да. — Но во взгляде Дженет сквозило недоумение. — И все же, знаете, это как клубок червей. Я бы хотела изучить его.
        — Не знаю, — отозвался Роберт: пальцы дрожат, глаза бегают. — Это безумие какое-то. Возможно, мы могли бы написать реферат на эту тему, если мистер Филдс позволит…
        Мистер Филдс кивнул.
        — Я рад, что вы проникаете в суть вещей, ищете мотивы, изучаете этот ужас. Ладно. Посмотрим на цирк после полудня.
        — Наверное, меня стошнит, — прошептала Дженет.
        Машина времени загудела.
        — Так это и есть цирк, — серьезно удивилась Дженет.
        Смолкли фанфары. Последним, что увидели дети, были антраша леденцово-розовых акробатов и ужимки обсыпанных мукой клоунов.
        — Надо признать, психовидение куда лучше, — медленно проговорил Роберт.
        — Эта звериная вонь, это возбуждение… — Дженет моргнула. — Это ведь вредно для детей, не так ли? И с детьми рядом сидели взрослые, которых называли «папы» и «мамы». Как это все странно.
        Мистер Филдс пометил что-то в классном журнале.
        Дженет помотала головой.
        — Хочу еще раз посмотреть на это. Я где-то упустила мотив. Я хочу еще раз пробежать по городу ранним утром. Холодный воздух на щеках… мостовая под ногами… подъезжающий цирковой поезд. Что заставило детей вскочить и мчаться поезду навстречу — воздух или ранний час? Почему они так возбуждены? Я упустила ответ.
        — Они все столько улыбались, — заметил Уильям.
        — Маниакально-депрессивный психоз, — объяснил Роберт.
        — Что такое «летние каникулы»? — Дженет глянула на мистера Филдса:  — Дети говорили о них, я слышала.
        — Они проводили каждое лето, бегая по округе и колотя друг друга, как идиоты, — серьезно пояснил мистер Филдс.
        — Я предпочитаю наши организованные государством летние трудовые лагеря, — тихо пробормотал Роберт, глядя в пустоту.
        Машина времени остановилась снова.
        — Четвертое июля, — объявил мистер Филдс. — Год тысяча девятьсот двадцать восьмой. Древний праздник, когда люди отстреливали друг другу пальцы.
        Путешественники стояли напротив того же дома, на той же улице, но уже теплым летним вечером. Свистели фейерверки, и ребятишки на каждом крыльце швыряли в воздух штуковины, взрывавшиеся — бум!!!
        — Не бегите! — вскрикнул мистер Филдс. — Это не война! Не бойтесь!
        Но лица Дженет, и Роберта, и Уильяма розовели, и голубели, и белели под светом струй ласкового огня.
        — Мы в порядке, — прошептала Дженет, застыв.
        — К счастью, — объявил мистер Филдс, — фейерверки были запрещены сто лет назад и подобные взрывоопасные развлечения прекратились.
        Дети плясали, как эльфы, выписывая бенгальскими огнями в ночном летнем небе свои имена и судьбы.
        — Я бы тоже так хотела, — прошептала Дженет.  — Написать свое имя в небе. Ясно? Хотела бы.
        — Что? — Мистер Филдс отвлекся и не слышал.
        — Ничего, — отозвалась Дженет.
        — Бумм!! — шептали Уильям и Роберт, стоя в тени ласковой летней листвы, глядя вверх, на алые, зеленые, белые огни в прекрасном ночном небе над лужайками. — Бумм!
        Октябрь.
        Машина времени остановилась в последний раз, в поздний час, в месяце огненных листьев. Люди вбегали в дома с тыквами и кукурузными початками. Плясали скелеты, порхали летучие мыши, в темных дверных проемах покачивались яблоки.
        — Хэллоуин, — сказал мистер Филдс. — Средоточие ужаса. Это, как вы знаете, была эпоха суеверий. Потом братьев Гримм, призраков, скелеты и прочую чепуху запретили. Вы, дети, слава Богу, выросли в чистом мире, где нет духов и привидений. У нас есть пристойные праздники — день рождения Уильяма С. Чаттертона, День труда, День машин.
        Глухой октябрьской ночью они шли мимо того же дома, глядя на треугольноглазые тыквы, на маски, что щерились из темных чердаков и сырых подвалов. А в доме сидели, сбившись в кружок, дети и смеялись над страшными сказками.
        — Я хочу быть внутри, с ними, — промолвила наконец Дженет.
        — В социологическом смысле? — спросили мальчики.
        — Нет, — ответила она.
        — Что? — переспросил мистер Филдс.
        — Нет. Просто хочу к ним, хочу остаться здесь, хочу жить здесь, здесь и нигде больше, хочу хлопушек и фонарей и цирк-шапито, хочу Рождество и Валентинов день и Четвертое июля, хочу все, что мы видели.
        — Это уже слишком… — начал было мистер Филдс.
        Но Дженет уже не было.
        — Роберт, Уильям, за мной!
        Она побежала, и мальчишки кинулась за ней.
        — Стойте! — заорал мистер Филдс. — Роберт! Уильям, не уйдешь! — Он схватил второго мальчика, но первый уже умчался. — Дженет, Роберт, вернитесь! Вас не переведут в седьмой класс! Вы провалите экзамен, Дженет, Боб — Боб!!
        Октябрьский ветер бушевал на улице и вместе с беглецами мчался к стонущей роще.
        Уильям бился и изворачивался.
        — Нет, Уильям, нет, тебя я верну домой. Мы покажем этим двоим, так покажем, что они не забудут. Им, значит, в прошлое захотелось? Ладно. Дженет, Боб! — прокричал мистер Филдс. — Оставайтесь в этом кошмаре, в этом хаосе! Через пару недель вы ко мне с плачем приползете! Но меня тут уже не будет, нет! Я оставлю вас здесь сходить с ума!
        Он поволок Уильяма к Машине времени.
        — Только не надо меня больше брать сюда на экскурсии, мистер Филдс, всхлипывал мальчик. — Больше не надо, мистер Филдс, пожалуйста…
        — Заткнись!
        Машина времени ринулась в будущее, к подземным городам-ульям, стальным зданиям, стальным цветам, стальным лужайкам.
        — Прощайте, Дженет, Боб!
        Холодные вихри октября промывали город, как воды потопа. И когда стих ветер, он вынес всех ребят, приглашенных или нет, в масках или без, к гостеприимным дверям домой. Двери закрылись, и в ночи больше не слышалось шагов — только ветерок ныл в голых ветвях.
        А в большом доме, при свечах, кто-то наливал холодный яблочный сидр всем, всем и каждому, кем бы они ни были.