Озеро Рэй Брэдбери


        Рассказ из сборника «Тени грядущего зла».
        Перевод М. Хазина.


        Озеро

        Волна отрезала меня от остального мира — от птиц в небе, от детей на пляже, от моей матери на берегу. На мгновение наступила зеленая тишина. Затем волна снова вернула меня небу, песку, кричащим детям. Я вышел из воды в мир, и ждал он меня такой же, как раньше, ничуть не изменившись.
        Я побежал по пляжу.
        Мама растерла меня махровым полотенцем.
        — Стой здесь и сохни,  — сказала она.
        Я стоял и смотрел, как струйки воды на руках исчезают под лучами солнца и на их месте образуется гусиная кожа.
        — Ну и ветер,  — сказала мама.  — Надень-ка свитер.
        — Подожди, я хочу посмотреть на пупырышки,  — ответил я.
        — Гарольд,  — упрекнула меня мама.
        Я натянул свитер и стал смотреть, как катятся и разбиваются о берег волны. Они падали легко и даже с каким-то изяществом: ни один пьяница не мог бы упасть так естественно, как это получалось у них.
        Стоял сентябрь — его последние дни, когда наступает какая-то необъяснимая тоска. На пляже, длинном и пустынном, было всего несколько человек. Дети перестали играть в мяч. Выл ветер, и из-за этого им почему-то тоже стало грустно. Они сели на песок, чувствуя, как на бесконечный пляж наступает осень.
        Будки, в которых торговали пирожками, были забиты длинными золотистыми досками, впитавшими в себя запахи горчицы, лука, мяса,  — все, что осталось от долгих, веселых летних дней. Они напоминали ряд гробов, в которые заколотили лето. В домиках постепенно захлопывались ставни, на двери вешались замки, и появившийся ветер, чуть касаясь песка, уничтожал бесчисленные отпечатки июля и августа. И сейчас, в сентябре, не осталось ничего, только у самой воды виднелись следы от моих теннисок со знаком фирмы.
        Песок забивался под навес, вился на дорожках, карусель была покрыта брезентом: лошади застыли в воздухе на своих медных подставках, оскалившись и замерев в галопе. И только ветер, как музыка, свистел в складках брезента.
        Я стоял. Все были в школе. Все, кроме меня. Завтра я уже буду ехать в поезде на запад через все Соединенные Штаты. Мы с мамой пришли на этот пляж в последний раз.
        В этой пустынности было нечто такое, что мне самому захотелось удрать куда-нибудь.
        — Мама, я хочу пробежаться по пляжу,  — сказал я.
        — Хорошо, но возвращайся скорее и не подходи близко к воде.
        Я побежал. Песок взвивался за мной, и ветер подхватывал меня. Знаете, как это — ты бежишь, расставив руки, словно крылья, и ощущаешь ветер каждой клеточкой кожи.
        Мама удалялась от меня все дальше и дальше и скоро превратилась в маленькую темную точку. Я был один.
        Какое необычное чувство для двенадцатилетнего ребенка, когда он один. Ведь он так привык к тому, что всегда кто-то есть рядом. Единственная возможность остаться одному — это в своих мыслях. Вокруг так много людей, которые твердят детям, как нужно себя вести, что он вынужден бежать, хотя бы мысленно, на какой-то свой берег, где он может побыть в своем собственном мире.
        А теперь я действительно был один.
        Я вошел в воду, чувствуя, как она холодит мой живот. До этого, на людях, я не осмеливался взглянуть и подойти к этому месту, посмотреть в воду и произнести одно имя. Но сейчас…
        Вода, словно волшебница, разрезает вас пополам, и кажется, что вы состоите из двух половин и нижняя часть тает, растворяется, исчезает. Вода была прохладной, и время от времени наткнувшаяся на меня волна изящно разлеталась пышными кружевами.
        Я произнес ее имя. Я повторил его несколько раз:
        — Тэлли! Тэлли! Тэлли!
        В детстве всегда кажется, что на ваш зов непременно должны ответить. Вы чувствуете, что любое желание может осуществиться. И может быть, это не так уж неверно.
        Я вспомнил, как Тэлли плыла по озеру майским днем и ее светлые косички тянулись за ней. Она плыла и смеялась, и солнце блестело на ее маленьких детских плечах. Я вспомнил, как на месте, где она плыла, осталась лишь гладкая поверхность воды, как закричала мать Тэлли, как спасатель нырнул в озеро, и как Тэлли никогда больше не вернулась.
        Спасатель искал ее, но она исчезла. Когда он возвратился, между его толстыми пальцами торчали лишь куски водорослей, а Тэлли не было. Она не будет больше сидеть рядом со мной в школе и бегать за мячом по кирпичной мостовой летними вечерами. Она ушла слишком далеко, и озеро не вернет ее.
        И сейчас, унылой осенью, когда небо такое огромное, и озеро такое огромное, и пляж такой бесконечно длинный, я пришел сюда в последний раз, один.
        Я снова и снова повторял ее имя: «Тэлли! Тэлли!»
        Я слышал легкий шум ветра, похожий на шепот морских раковин. Волна ласково окутала мою грудь, потом ноги, поднимаясь и опускаясь вверх и вниз, всасываясь в следы от ног.
        — Тэлли! Вернись, Тэлли!
        Мне было всего двенадцать лет, но как сильно я любил ее. Это была любовь, словно ветер, песок и море, неотделимые друг от друга. Она возникла из долгих теплых дней на пляже; тихих, скучных, томительных дней в школе. Она возникла из осенних дней прошлых лет, когда, возвращаясь из школы, я нес ее учебники.
        — Тэлли!
        Я произнес ее имя в последний раз. Я дрожал. Я чувствовал, что на лице у меня вода, не понимая, как она туда попала. Волна не могла плеснуть так высоко.
        Я повернулся, вышел на песок и простоял там с полчаса, надеясь, что Тэлли даст знать о себе хоть каким-нибудь знаком, какой-нибудь частью себя. Потом я опустился на колени и построил замок из песка — прекрасный замок, такой, какие Тэлли и я много построили вместе. Но на этот раз я построил только половину замка и встал.
        — Тэлли, если ты слышишь меня, приди и дострой его!
        Я пошел к далекой точке, которая была моей мамой.
        Подступившие волны постепенно размывали замок, понемногу сглаживая и превращая его в ровную поверхность.
        Я тихо шел по берегу.
        Где-то еле слышно звякнула карусель, но это был только ветер.


        На следующий день я уехал.
        У поезда плохая память — он все оставляет где-то далеко позади. Он забывает поля Иллинойса, реки детства, мосты, озера, долины, дома, горе и радости. Все это расстилается за ним и исчезает за горизонтом.
        Я вытянулся, окреп, мое детское восприятие мира изменилось, я вырос из своей одежды, перешел из начальной в среднюю школу, затем в колледж. А потом я встретил девушку из Сакраменто. Мы встречались некоторое время, затем поженились. Тогда мне было двадцать два года, и я почти забыл, как выглядит восток страны.
        Маргарет предложила поехать туда, чтобы провести там наш заповедный медовый месяц.
        Поезд, как память, возвращается к тому, что осталось позади много лет назад.
        Городок Лейк Блая появился вдали.
        На Маргарет было прекрасное новое платье, и она казалась в нем красавицей. Она наблюдала, как старый мир втягивает меня в свою жизнь. Когда поезд подкатил к станции и наш багаж был выгружен, она взяла меня за руку.
        Как эти годы изменили людей — их лица, фигуры. Когда мы шли вместе по городу, я никого не узнавал. В некоторых лицах я видел отзвуки прошлого — в них еще жили воспоминания о походах по тропинкам оврага. Я видел лица, сохранившие улыбку со времен начальной школы, подвесной карусели и веселых взлетов на качелях. Но я не пытался заговорить, я шел, смотрел на них и чувствовал, как воспоминания накапливаются во мне, словно куча осенних листьев для костра.
        Мы пробыли там целых две недели и обошли все окрестности. Это были счастливые дни. Мне казалось, что я люблю Маргарет. Во всяком случае, я так думал.
        В один из последних дней мы пришли с ней на берег. Еще не кончилось лето, но на берегу уже появились первые признаки запустения. Людей было мало, несколько будок, где торговали пирожками, были заперты и заколочены, а ветер, как всегда, ждал нас, чтобы спеть свою песню.
        Я почти видел свою маму, сидящую на песке так, как она любила сидеть. Мне снова, как и тогда, захотелось остаться одному, но я не мог заставить себя сказать это Маргарет. Я просто взял ее за руку.
        Было уже поздно. Все дети ушли домой, и только несколько мужчин и женщин оставались, наслаждаясь ветром и солнцем.
        К берегу пристала спасательная лодка. Из нее стал медленно вылезать спасатель, держа что-то в руках.
        Я похолодел. У меня перехватило дыхание, и я почувствовал себя маленьким, крошечным, почти невидимым, напуганным двенадцатилетним существом. Выл ветер. Я не видел Маргарет. Я видел только берег — спасатель медленно выбирался из лодки с серым, не очень тяжелым мешком в руках. Его лицо было такое же серое и морщинистое, как этот мешок.
        — Побудь здесь, Маргарет,  — сказал я.
        Не знаю, почему я так сказал.
        — Почему?
        — Просто побудь здесь, и все…
        Я медленно шел по берегу туда, где стоял спасатель. Он взглянул на меня.
        — Что это?  — спросил я.
        Спасатель окинул меня долгим взглядом и ничего не сказал. Он опустил серый мешок на песок, и выступившая с легким шумом вода тут же исчезла.
        — Что это?  — настойчиво повторил я.
        — Странно,  — тихо сказал спасатель.
        Я ждал.
        — Странно,  — глухо произнес он.  — Я еще не видел ничего более странного. Она утонула очень давно.
        Я повторил эти слова следом за ним.
        Он кивнул головой.
        — Лет десять назад. В этом году никто из детей не тонул. Начиная с 1933 года здесь утонуло двенадцать детей, но мы всех находили через несколько часов. Я помню, что всех, кроме одного. Это тело находилось в воде, стало быть, десять лет. Не очень приятное зрелище.
        Я смотрел на серый мешок в его руках.
        — Откройте его,  — сказал я.
        Не знаю, почему я так сказал. Ветер завыл еще сильнее.
        Он переложил мешок в другую руку.
        — Скорее откройте его!  — закричал я.
        — Лучше не надо,  — сказал он. Наверное, потом он увидел мое лицо.  — Она была совсем малышка.
        Он чуть приоткрыл мешок. Этого было достаточно.
        Пляж опустел. Оставались только небо, ветер, вода и наступающая унылая осень. Я опять взглянул туда, на нее.
        Я что-то повторял снова и снова. Какое-то имя. Спасатель посмотрел на меня.
        — Где вы нашли ее?  — спросил я.
        — Дальше по берегу, вон там на мелководье. Как долго все это тянулось для нее.
        Я покачал головой.
        — Да, да, боже мой.
        Я подумал о том, что люди растут; я вырос, но она не изменилась — она все еще маленькая, все еще юная. Смерть не дает вырасти или измениться. У нее все еще золотистые волосы. Она навсегда останется юной, и я всегда буду любить ее. Боже, я всегда буду любить ее.
        Спасатель завязал мешок.
        Через несколько секунд я понял, что иду вдоль берега. Я остановился и посмотрел вниз. «Вот здесь спасатель нашел ее»,  — сказал я про себя.
        Тут, у самой кромки воды, стоял наполовину выстроенный замок из песка, точно такой же, какие я, бывало, строил с Тэлли — половину она, половину я.
        Я смотрел на него. Я опустился на колени и увидел следы маленьких ног, идущих из озера и снова уходящих в него навсегда.
        Тогда я понял.
        — Я помогу тебе достроить его,  — сказал я.
        Я сделал это. Я строил замок очень медленно. Потом я встал и побрел, стараясь не смотреть, как замок исчезает под волнами, как исчезает и все на земле.
        Я шел по пляжу, туда, где незнакомая женщина по имени Маргарет с улыбкой поджидала меня.