Помнишь Сашу? Рэй Брэдбери
Рассказ об общении с нерожденным ребенком. Главный герой — Дуглас Сполдинг, выросший мальчик из Гринтауна.
Рэй Брэдбери
Помнишь Сашу?
Помнишь? Ну как же можно забыть! Хотя знакомство было кратким, годы спустя его имя возникло не раз, и они улыбались, и даже смеялись, и тянулись друг к другу, чтобы взяться за руки, предаваясь воспоминаниям.
Саша. Такой милый, веселый дружок, такой лукавый, таинственный проказник, такой талантливый ребенок, выдумщик, егоза, неутомимый собеседник в ночной тиши, неугасимый лучик в тумане дня.
Саша!
Тот, кого они никогда не видели воочию, но с кем часто вели разговоры у себя в тесной спальне в три часа ночи, когда рядом не было посторонних, которые стали бы закатывать глаза и, заслышав его имя, высказывать сомнения в их здравомыслии.
Ну ладно, кем и чем был для них Саша, как они познакомились, а может, просто его придумали, и, наконец, кто такие они сами?
Вкратце: они — это Мэгги и Дуглас Сполдинги, жители тех мест, где шумное море, теплый песок и шаткие мостики над почти пересохшими каналами Венеции, что в штате Калифорния. Несмотря на отсутствие солидного банковского счета и дорогой мебели, они были несказанно счастливы в своей крошечной двухкомнатной квартирке. Он занимался писательским трудом, а она зарабатывала на жизнь, чтобы дать ему возможность закончить великий американский роман.
У них было заведено так: по вечерам она возвращалась домой из делового центра Лос-Анджелеса, а он покупал к ее приходу гамбургеры, или же они вместе шли на пляж, где можно было съесть булочку с сосиской и оставить центов десять-двадцать в павильоне игровых автоматов, потом возвращались домой, занимались любовью, засыпали, а следующим вечером наслаждались все тем же восхитительным распорядком: хот-доги, игровые автоматы, близость, сон, работа и так далее. Тот год, исполненные любви и молодости, ощущался как блаженство, а значит, должен был длиться вечно…
Пока не появился он.
Безымянный. Да-да, у него еще не было имени. Он грозил вторгнуться в их жизнь считанные месяцы спустя после свадьбы, нарушить заведенный уклад, спугнуть писательское вдохновение; но потом он как-то растворился, оставив лишь слабый отголосок тревоги.
Однако теперь коллизия замаячила всерьез.
Как-то вечером, когда на журнальном столике красовались яичница с ветчиной и бутылка дешевого красного вина, они завели негромкий разговор о том о сем, каждый предрекал другому великое и славное будущее, а Мэгги вдруг сказала:
— Мне нездоровится.
— Что такое? — встревожился Дуглас Сполдинг.
— Весь день как-то не по себе. А утром немного подташнивало.
— Господи, что же это? — Он встал, обошел вокруг журнального столика, обхватил руками ее голову и прижал лбом к своему боку, а потом посмотрел сверху вниз на безупречный пробор и вдруг заулыбался.
— Так-так, — произнес он, — не иначе как возвращается Саша.
— Саша? Это кто такой?
— Он сам расскажет, когда появится.
— Откуда такое имя?
— Понятия не имею. Весь год крутилось в голове.
— Саша. — Она прижала его ладони к своим щекам и засмеялась. — Саша!
— Завтра к доктору, — распорядился он.
— Доктор говорит, Саша пока будет жить с нами, не требуя довольствия, — сообщила она по телефону на следующий день.
— Здорово! — Тут он осекся. — Наверно. — Он прикинул сумму их накоплений. — Нет, первое слово дороже второго. Здорово! Когда же мы познакомимся с этим пришельцем?
— В октябре. Сейчас он микроскопический, крошечный, я едва различаю его голос. Но потому что у него есть имя, я его слышу. Он обещает вырасти большим, если мы окружим его заботой.
— «Мнимый больной»,[1 - «Мнимый больной» — название пьесы Ж.-Б. Мольера (1674).] честное слово! К какому сроку мне закупать морковку, шпинат, брокколи?
— На Хэллоуин.
— Не может быть!
— Правда, правда!
— Все будут болтать, что мы специально приурочили его появление к окончанию моего романа, который пьет из меня кровь. Оба требуют внимания и не дают спать по ночам.
— Ну, в этом-то Саше не будет равных! Ты счастлив?
— Честно сказать, побаиваюсь, но счастлив. Да что там говорить, конечно счастлив. Приезжайте домой, госпожа Крольчиха, и привозите его с собой!
Здесь необходимо пояснить, что Мэгги и Дуглас Сполдинги относились к числу неисправимых романтиков. Еще до заочного именования Саши, они, увлеченные Лорелом и Гарди, прозвали друг друга Стэном и Олли.[2 - …они, увлеченные Лорелом и Гарди, прозвали друг друга Стэном и Олли — Стэнли Лорел и Оливер Гарди — псевдонимы популярнейших американских актеров-комиков Артура-Стэнли Джефферсона (1890-1965) и Норвелла Гарди (1892-1957).] Каждый электроприбор, коврик и штопор получил у них свое имя, не говоря уже о различных частях тела, но это держалось в секрете от посторонних.
Потому-то Саша, как сущность, как присутствие, готовое перерасти в привязанность, в этом смысле не был исключением. И когда он стал заявлять о себе по-настоящему, они ничуть не удивились. В их браке, где мерилом всех вещей была любовь, а не твердая валюта, просто не могло быть иначе.
Если когда-нибудь мы купим машину, говорили они, ей тоже будет дано имя.
Они обсудили этот вопрос, и еще сорок дюжин других, уже поздней ночью. Взахлеб рассуждая о жизни, они уселись в постели, подложив под спину подушки, словно караулили будущее, которое могло нагрянуть прямо сейчас. Они ждали, воображали, будто загипнотизированные, что молчаливый малыш произнесет свои первые слова еще до рассвета.
— Мне нравится так жить, — сказала Мэгги, вытягиваясь на кровати. — У нас все превращается в игру. Хочу, чтобы так было всегда. Ты не такой, как другие мужчины: у тех на уме только пиво да карты. Интересно, много ли есть на свете таких семей, у которых вся жизнь — игра?
— Таких больше нет. Ты помнишь?
— Что?
Он перевернулся на спину, чтобы прочертить взглядом на потолке цепочку воспоминаний.
— В тот день, когда мы поженились…
— Ну?
— Друзья подбросили нас сюда на машине, и мы пошли в аптеку на пристани, чтобы сделать крупную покупку в честь медового месяца: две зубные щетки и тюбик пасты… Одна щетка красная, другая зеленая, для украшения пустой ванной комнаты. А когда мы возвращались по берегу домой, держась за руки, позади нас две девчушки и мальчуган вдруг затянули:
Совет да любовь,
Совет да любовь,
Жениху и невесте
Совет да любовь…
Она тихонько запела. Он подтянул, вспоминая, как они зарделись от удовольствия, слыша детские голоса, но постеснялись остановиться, хотя были горды и счастливы.
— Неужели у нас был новобрачный вид? Как они догадались?
— Уж точно не по одежке! Может, по лицам? От улыбок у нас занемели скулы. Мы просто лопались от восторга. А их задело ударной волной.
— Славные ребятишки. До сих пор слышу их голоса.
— Прошло полтора года, а у нас все по-прежнему. — Одной рукой обняв ее за плечи, он читал их будущее на темном потолке.
— Теперь есть я, — раздался чей-то шепот.
— Кто? — спросил Дуглас.
— Я, — ответил шепот. — Саша.
Дуглас сверху следил за губами жены, но не заметил и шевеления.
— Ага, наконец-то можно поговорить? — произнес Дуглас.
— Можно, — ответил тот же голосок.
— А мы думали-гадали, — сказал Дуглас, — когда же ты дашь о себе знать. — Он мягко привлек к себе жену.
— Настал срок, — отозвался шепот, — я тут как тут.
— Здравствуй, Саша, — вырвалось у обоих.
— А почему ты раньше молчал? — поинтересовался Дуглас Сполдинг.
— Было боязно: вдруг вы мне не обрадуетесь, — прошептал голосок.
— Откуда такие мысли?
— Они возникли в самом начале, но потом ушли. Когда-то у меня было только имя. Помните, в прошлом году. Можно было уже тогда появиться. Но вы испугались.
— Мы тогда сидели на мели, — негромко сказал Дуглас. — Жили в постоянном страхе.
— Разве жить страшно? — спросил Саша. У Мэгги дрогнули губы. — Страшно другое. Не жить. Быть ненужным.
— Погоди. — Дуглас Сполдинг опустился на подушку, чтобы видеть профиль жены, лежащей с закрытыми глазами, и чувствовать ее неслышное дыхание. — Мы тебя любим. Но в прошлом году был неподходящий момент. Понимаешь?
— Нет, не понимаю, — ответил шепот. — Вы меня не хотели, вот и все. А теперь захотели. Мне тут делать нечего.
— Но ты уже здесь!
— А теперь уйду.
— Не смей, Саша! Останься с нами!
— Прощайте, — голосок совсем затих. — Все, прощайте.
Повисло молчание.
Мэгги в безмолвном ужасе открыла глаза.
— Саша пропал, — сказала она.
— Быть такого не может!
В спальне стояла тишина.
— Не может быть! — повторил он. — Это просто игра.
— Это уже не игра. О боже, как холодно. Согрей меня.
Он подвинулся ближе и привлек ее к себе.
— Все хорошо.
— Нет. У меня сейчас возникло странное чувство, будто это все взаправду.
— Так оно и есть. Он никуда не денется.
— Если мы постараемся. Помоги-ка мне.
— Помочь? — Он еще сильнее сжал объятия, потом зажмурился и позвал: — Саша?
Молчание.
— Я знаю, что ты здесь. Не прячься.
Его рука скользнула туда, где мог находиться Саша.
— Послушай-ка. Отзовись. Не пугай нас, Саша. Мы и сами не хотим бояться, и тебя не хотим пугать. Мы нужны друг другу. Мы втроем — против целого мира. Саша?
Молчание.
— Ну, что? — прошептал Дуглас.
Мэгги сделала вдох и выдох.
Они подождали.
— Есть?
В ночном воздухе пробежал едва ощутимый трепет, не более чем излучение.
— Есть.
— Ты здесь! — воскликнули оба.
Опять молчание.
— Вы мне рады? — спросил Саша.
— Рады! — ответили они в один голос.
Минула ночь, за ней настал день, потом опять ночь и еще один день, многие сутки выстроились длинной чередой, но самыми главными были полночные часы, когда он заявлял о себе, выражал собственное мнение: полуразличимые фразы становились все более уверенными, четкими и развернутыми, а Дуглас и Мэгги замирали в ожидании: то она шевелила губами, то он приходил ей на смену, каждый излучал тепло, искренность и превращался в живой рупор. Слабый голосок переходил с одних уст на другие, то и дело прерываясь тихим смехом, потому что все это было несуразно и в то же время любовно, ни один из них не знал, какой будет очередная Сашина фраза — они всего лишь внимали его речам, а потом с улыбкой погружались в рассветный сон.
— Что вы там говорили про Хэллоуин? — спросил он где-то на шестом месяце.
— Про Хэллоуин? — удивились они.
— Ведь это праздник смерти? — прошептал Саша.
— Ну, в общем…
— Не слишком приятно появляться на свет в такую ночь.
— Допустим. А какая ночь для тебя предпочтительнее?
Саша какое-то время парил в молчании.
— Ночь Гая Фокса, — решил он наконец.
— Ночь Гая Фокса?!
— Ну, да, фейерверки, пороховой заговор, Парламент, верно? «Запомни, запомни: ноябрьской ночью…»
— По-твоему, ты сможешь так долго терпеть?
— Постараюсь. Зачем начинать свой путь среди черепов и костей? Порох мне больше по нраву. Потом можно будет об этом написать.
— Значит, ты решил стать писателем?
— Купите мне пишущую машинку и пачку бумаги.
— Чтобы ты долбил у нас над ухом и мешал спать?
— Тогда хотя бы ручку, карандаш и блокнот.
— Договорились!
На этом и порешили; между тем ночи выстроились в неделю, недели соединили лето и раннюю осень, а Сашин голос набирал силу вместе с биением сердца и мягкими толчками рук и ног. Когда Мэгги засыпала, его голос подчас будил ее, и она подносила руку к губам, которые вещали о причудливых фантазиях.
— Тихо, тихо, Саша. Отдохни. Надо спать.
— Спать, — шептал он сквозь дремоту, — спать. — И затихал.
— На ужин, пожалуйста, свиные отбивные.
— А как же соленые огурцы с мороженым? — спросили они почти в один голос.
— Свиные отбивные, — повторил он; прошла вереница других дней, занялись другие рассветы, и тогда он попросил: — Гамбургеры!
— На завтрак?
— С луком, — подтвердил он.
Октябрь простоял без движения только сутки, а там…
Хэллоуин благополучно миновал.
— Спасибо, — сказал Саша, — что помогли мне перевалить за эту дату. А что там у нас через пять суток?
— Ночь Гая Факса!
— То, что надо!
И через пять суток Мэгги поднялась за минуту до полуночи, дошла до ванной и вернулась в полной растерянности.
— Дорогой, — позвала она, присаживаясь на краешек постели.
Полусонный Дуглас Сполдинг повернулся на бок.
— А?
— Что у нас сегодня? — зашептал Саша.
— Гай Фокс. Наконец-то. А в чем дело?
— Мне как-то не по себе, — сказал Саша. — Нет, ничего не болит. Сил хоть отбавляй. Собираюсь в путь. Пора прощаться. Или здороваться? Как будет правильнее?
— Выкладывай, что у тебя на уме.
— Кажется, соседи предлагали обращаться к ним в любое время, если понадобится ехать в больницу?
— Предлагали.
— Звоните соседям, — сказал Саша.
Они позвонили соседям.
В больнице Дуглас поцеловал жену в лоб и прислушался.
— Здесь было неплохо, — сказал Саша.
— Для тебя — все самое лучшее.
— Нашим беседам пришел конец. Счастливо, — сказал Саша.
— Счастливо, — ответили они дуэтом.
На рассвете где-то прозвучал негромкий, но явственный крик.
Вскоре после этого Дуглас вошел в палату к жене. Встретившись с ним глазами, она произнесла:
— Саша исчез.
— Я знаю, — тихо ответил он.
— Но он распорядился, чтобы его заменил кое-кто другой. Гляди.
Когда он подошел к кровати, она откинула уголок одеяльца.
— С ума сойти.
Он увидел маленькое розовое личико и глаза, которые на мгновение полыхнули ярко-голубым и тут же закрылись.
— Кто это? — спросил он.
— Твоя дочь. Знакомься: Александра.
— Привет, Александра, — сказал он.
— Тебе известно, как сокращенно зовут Александру?
— Как?
— Саша.
Он с величайшей осторожностью коснулся круглой щечки.
— Здравствуй, Саша, — сказал он.
notes
Примечания
1
«Мнимый больной» — название пьесы Ж.-Б. Мольера (1674).
2
…они, увлеченные Лорелом и Гарди, прозвали друг друга Стэном и Олли — Стэнли Лорел и Оливер Гарди — псевдонимы популярнейших американских актеров-комиков Артура-Стэнли Джефферсона (1890-1965) и Норвелла Гарди (1892-1957).
|
