Собачья служба Рэй Дуглас Брэдбери


        Св. Франциск проповедовал братьям нашим меньшим; герой рассказа, pater caninus, золотистый ретривер, исполняет святой долг для больных в католическом госпитале. Кто осмелится лишить человека таинства исповеди?


        Продолжение темы — в рассказе 2010 г. «The Dog in the Red Bandana».

        Рэй Дуглас Брэдбери
        Собачья служба



        Молодой пастор Келли бочком протиснулся в кабинет отца Гилмана, помедлил и огляделся по сторонам, как будто собирался выйти, чтобы тут же зайти снова.
        Подняв голову от бумаг, отец Гилман спросил:
        — Что-то случилось, отец Келли?
        — Даже не знаю,  — ответил тот.
        Отец Гилман не выдержал:
        — Не могу понять, ты ко мне или от меня? Прошу, заходи, присаживайся.
        Отец Келли робко шагнул через порог кабинета и наконец сел, не сводя глаз со старого священника.
        — Итак?  — поинтересовался отец Гилман.
        — Итак,  — подхватил отец Келли.  — В общем, все это как-то нелепо и странно — может, и говорить не стоит.
        Тут он умолк. Отец Гилман выжидал.
        — Речь идет о той собаке, святой отец.
        — О какой собаке?
        — О той, что кормится при больнице. По вторникам и четвергам этот пес тут как тут: ему повязывают красный шейный платок, и он сопровождает отца Риордана, когда тот обходит больничные палаты второго и третьего этажей: одно крыло, другое, наверх, а потом вниз, на выход. Пациенты в этой собаке души не чают. Она им поднимает настроение.
        — Ах да. Припоминаю этого пса,  — сказал отец Гилман.  — Какое благо, что к больнице тянутся такие животные. Но что тебя тревожит?
        — Видите ли…  — начал отец Келли.  — У вас сейчас найдется минутка, чтобы взглянуть? Он занимается весьма необычным делом.
        — Необычным? В каком смысле?
        — Понимаете, святой отец,  — сказал отец Келли,  — на этой неделе пес дважды приходил в больницу один и сейчас прибежал снова.
        — А отец Риордан? Разве он не на обходе?
        — Нет, святой отец. О том и речь. Пес совершает обход сам по себе, в отсутствие отца Риордана.
        Отец Гилман фыркнул.
        — Только и всего? Очевидно, собачка весьма смышленая. Как та лошадь, которая в годы моего детства возила молочный фургон. Она сама знала, куда сворачивать и у каких домов останавливаться — молочнику даже не приходилось ее понукать.
        — Нет-нет. Здесь другой случай. По-моему, собака не так проста, но что у нее на уме — не могу понять, а потому решился позвать вас, чтобы разобраться на месте.
        Отец Гилман со вздохом поднялся с кресла.
        — Так и быть, пойдем, надо взглянуть на таинственное животное.
        — Сюда, святой отец,  — сказал отец Келли и провел его по коридору, а потом вверх по лестнице на третий этаж.
        — Полагаю, святой отец, пес где-то здесь,  — предположил молодой священник.  — Да вот же он.
        Пес с красным платком на шее вышел из семнадцатой палаты и направился, не обращая на них никакого внимания, к восемнадцатой.
        Оставшись в холле, они видели, как собака села у койки и будто бы стала чего-то ждать.
        Тяжелобольной пациент заговорил, отец Гилман и отец Келли прислушались, но не смогли разобрать его шепот; а пес между тем безропотно сидел подле кровати.
        Наконец шепот умолк. Пес вытянул переднюю лапу, дотронулся до койки, немного выждал и направился в следующую палату.
        Отец Келли покосился на отца Гилмана.
        — Ну, каково? Что там происходило?
        — Боже праведный,  — выдавил отец Гилман.  — Сдается мне…
        — Что, святой отец?
        — Сдается мне, пациент исповедовался псу.
        — Но это невозможно.
        — Ты же видел. Невозможно, а вот поди ж ты.
        Стоя в тускло освещенном холле, святые отцы пытались уловить шепот следующего пациента. Они приблизились к двери и заглянули в палату. Пес терпеливо ждал, пока исповедующийся облегчал душу.
        Наконец пес у них на глазах опять протянул лапу, чтобы коснуться койки, и вышел из палаты, не удостоив их взглядом.
        Священники замерли в оцепенении, а потом безмолвно двинулись следом.
        В соседней палате пес привычно сел у койки. Через мгновение пациент его заметил, улыбнулся и сказал слабым голосом:
        — Благослови меня.
        И пес сидел не шелохнувшись, пока больной нашептывал что-то свое.
        Так они прошли вдоль всего коридора, от палаты к палате.
        В какой-то момент молодой священник посмотрел на отца Гилмана и увидел, что лицо у него исказилось и залилось краской, а на висках набухли вены.
        Тем временем пес закончил свой обход и стал спускаться по лестнице.
        Священники еле поспевали следом.
        Когда они оказались у выхода, пес трусцой убегал в вечерние сумерки; его никто не встретил и не взял на поводок.
        Тут отец Гилман неожиданно взорвался и заорал:
        — Эй! Слышишь меня? Пес! Чтобы духу твоего здесь не было, понял? Если вернешься, я призову на твою голову проклятия и все муки ада. Слышал меня, пес? Проваливай, вон отсюда!
        С перепугу животное закружилось на месте и стремглав умчалось прочь.
        Закрыв глаза и тяжело дыша, старый священник побагровел и врос в землю.
        Молодой отец Келли вглядывался в сумерки.
        Задыхаясь, он в конце концов пробормотал:
        — Святой отец, что же вы наделали?
        — Проклятье!  — бросил отец Гилман.  — Это порочное, ненавистное, богомерзкое чудовище!
        — Богомерзкое?  — удивился отец Келли.  — Разве вы не слышали, что ему говорили?
        — Вот именно, слышал,  — ответил отец Гилман.  — Этот пес позволяет себе отпускать грехи, исповедовать страждущих и внимать их мольбам!
        — Но, святой отец,  — воскликнул отец Келли,  — ведь именно это делаем и мы с вами.
        — Это наше священное право,  — чуть не задохнулся отец Гилман.  — Только наше!
        — Вы так считаете, святой отец? А чем другие хуже нас? К примеру, если семейный человек посреди ночи изливает душу перед супругом или супругой, разве это не похоже на исповедь? Разве не так молодые пары учатся прощать и жить дальше? Ведь это в некотором смысле сродни нашему служению, не правда ли?
        — Ну знаешь!  — взревел отец Гилман.  — Ночные излияния, собаки, порочные чудовища!
        — Святой отец, может статься, этот пес больше сюда не придет.
        — Тем лучше! Я не допущу такой мерзости в больнице, которую призван окормлять!
        — Господи, сэр, вы разве не заметили? Этот пес из породы спасателей. Не зря же их нарекли таким именем. Думаю, после окончания часовой исповеди, выслушав кающихся и отпустив им грехи, вы бы и сами не возражали, назови я вас спасателем, правда?
        — Спасателем?
        — Именно так. Задумайтесь, святой отец,  — произнес молодой священник.  — Ну ладно. Давайте посмотрим, не натворило ли бед это «чудовище», как вы изволили выразиться.
        Отец Келли вернулся в больницу. Через несколько мгновений за ним последовал и старый отец Гилман. Они прошли по коридору и заглянули в палаты к пациентам, прикованным болезнью к постели. Повсюду царила какая-то особая тишина.
        В одной из палат витало необычное умиротворение.
        Из другой доносился шепот. Отцу Гилману послышалось имя Пресвятой Девы Марии, хотя полной уверенности не было.
        В тот памятный вечер они переходили в больничной тиши от палаты к палате, и у старого священника было такое чувство, будто он сбрасывает с себя старую кожу — чешую заблуждений, коросту высокомерия и, в довершение всего, шелуху равнодушия; в конце концов, вернувшись к себе в кабинет, он ощутил избавление от незримого бремени.
        Отец Келли пожелал ему спокойной ночи и вышел.
        Усевшись в кресло, отец Гилман облокотился на письменный стол и спрятал лицо в ладони.
        Некоторое время он сидел в полной тишине, а потом услышал какое-то шевеление. Его взгляд устремился к дверям.
        На пороге спокойно ожидал пес, вернувшийся по собственной воле. Дышал он неслышно, не скулил, не лаял, не зевал. Бесшумно шагнув вперед, он сел подле стола, напротив священника.
        Отец Гилман посмотрел ему в глаза, и пес ответил тем же.
        Наконец старый священник сказал:
        — Отпусти мне грехи — не знаю, как к тебе обращаться. Ничего не приходит на ум. Но все равно хочу исповедаться, ибо я грешен.
        Святой отец заговорил о надменности, гордыне и других пороках, которые узрел в себе минувшим вечером.
        А пес сидел и слушал.