Человек в воздухе Рэй Брэдбери

        Рэй Брэдбери
        Человек в воздухе


        В год 400-й от рождества Христова сидел на троне за Великой Китайской стеной император Юань. Его страна зеленела после дождей и мирно готовилась принести урожай, а люди в этой стране хоть и не были самыми счастливыми, но не были и самыми несчастными.
        Рано утром, в первый день первой недели второго месяца после Нового года, император Юань пил чай в беседке и веером нагонял на себя теплый ветерок, когда к нему по красным и синим плиткам, выстилавшим дорожку, прибежал слуга, крича:
        — Государь, о государь, чудо!
        — Да,  — ответил император,  — воздух сегодня поистине восхитителен.
        — Нет, нет, чудо!  — повторил слуга, кланяясь.
        — И чай приятен моим устам, и это поистине чудо.
        — Нет, не то, государь!
        — Ты хочешь сказать, взошло солнце и настает новый день. И море лазурно. Это прекраснейшее из всех чудес.
        — Государь, какой-то человек летает!
        — Как!  — Император перестал обмахиваться.
        — Я видел человека в воздухе, и у него крылья, и он летает. Я услышал голос, зовущий с неба, и увидел дракона, подымающегося ввысь, и в пасти у него был человек. Дракон из бумаги и бамбука, дракон цвета солнца и травы!
        — Утро раннее,  — произнес император,  — и ты только что проснулся.
        — Утро раннее, но что я видел  — видел. Иди, и ты увидишь тоже.
        — Садись тут со мной,  — сказал император.  — Выпей чаю. Если это правда, то, должно быть, очень странно увидеть, как человек летает. Нужно время, чтобы понять это, как нужно время, чтобы подготовиться к тому, что мы сейчас увидим.
        Они пили чай.
        — Государь,  — сказал вдруг слуга,  — только бы он не улетел!
        Император задумчиво встал.
        — Теперь можешь показать мне, что ты видел.
        Они вышли в сад, миновали травянистую лужайку и мостик, миновали рощицу и вышли на невысокий холм.
        — Вон там!  — указал слуга.
        Император взглянул на небо.
        А в небе был человек, и он смеялся на такой высоте, что его смех был едва слышен; и этот человек был одет в разноцветную бумагу и тростниковый каркас, образующий крылья, и великолепный желтый хвост, и он парил высоко над землей, как величайшая птица из всех птиц, как новый дракон из древнего драконова царства.
        И человек закричал с высоты, в прохладном утреннем воздухе:
        — Я летаю, летаю!
        Слуга махнул ему рукой:
        — Мы тебя видим!
        Император Юань не шевельнулся. Он глядел на Великую Китайскую стену, только сейчас начавшую выходить из тумана среди зеленых холмов; на этого чудесного каменного змея, величаво извивающегося среди полей. На прекрасную стену, с незапамятных времен охраняющую его страну от вражеских вторжений, несчетные годы защищающую мир. Он видел город, прикорнувший у реки, и дороги, и холмы,  — они уже начали пробуждаться.
        — Скажи,  — обратился он к слуге,  — видел ли этого летающего человека еще кто-нибудь?
        — Нет, государь,  — ответил слуга; он улыбался небу и махал ему рукой.
        Еще несколько мгновений император созерцал небо, потом сказал:
        — Крикни ему, чтобы он спустился ко мне.
        Слуга сложил руки у рта и закричал:
        — Эй, спускайся, спускайся! Император хочет видеть тебя!
        Пока летающий человек спускался в утреннем ветре, император зорко оглядывал окрестности. Увидел крестьянина, прекратившего работу и глядевшего в небо, и запомнил, где крестьянин стоит.
        Зашуршала бумага, захрустел тростник, и летающий человек опустился на землю. Он гордо приблизился к императору и поклонился, хотя с его нарядом ему было неудобно кланяться.
        — Что ты сделал?  — спросил его император.
        — Летал в небесах, государь,  — ответил человек.
        — Что ты сделал?  — повторил император.
        — Но я только что сказал, тебе!  — воскликнул летавший.
        — Ты не сказал вообще ничего.  — Император протянул свою тонкую руку, прикоснулся к разноцветной бумаге, к птичьему корпусу машины. От них пахло холодным ветром.
        — Разве она не прекрасна, государь?
        — Да, слишком даже прекрасна.
        — Она единственная в мире!  — засмеялся человек.  — И я сам ее придумал.
        — Единственная в мире?
        — Клянусь!
        — Кто еще знает о ней?
        — Никто. Даже моя жена. Она решила бы, что солнце ударило мне в голову. Думала, что я делаю бумажного дракона. Я встал ночью и ушел к далеким скалам. А когда взошло солнце и повеял утренний ветерок, я набрался храбрости, государь, и спрыгнул со скалы. И полетел! Но моя жена об этом не знает.
        — Ее счастье,  — произнес император.  — Идем.
        Они вернулись к дворцу. Солнце сияло уже высоко в небе, и трава пахла свежестью. Император, слуга и летающий человек остановились в обширном саду.
        Император хлопнул в ладоши.
        — Стража!
        Прибежала стража.
        — Схватить этого человека!
        Стража схватила его.
        — Позвать палача,  — приказал император.
        — Что это значит?  — в отчаянии вскричал летавший.  — Что я сделал? Пышное бумажное одеяние зашелестело от его рыданий.
        — Вот человек, который построил некую машину,  — произнес император,  — а теперь спрашивает у нас, что он сделал. Он сам не знает что. Ему важно только делать, а не знать, почему и зачем он делает.
        Прибежал палач с острым, сверкающим мечом. Остановился, изготовил мускулистые, обнаженные руки, лицо закрыл холодной белой маской.
        — Еще мгновение,  — сказал император. Подошел к стоявшему поблизости столику, где была машина, им самим построенная. Снял с шеи золотой ключик, вставил его в крошечный тонкий механизм и завел. Механизм заработал.
        Это был сад из золота и драгоценных камней. Когда механизм работал, то на ветвях деревьев пели птицы, в крохотных рощицах бродили звери, а маленькие человечки перебегали с солнца в тень, обмахивались крошечными веерами, слушали пение изумрудных птичек и останавливались у миниатюрных журчащих фонтанов.
        — Разве это не прекрасно?  — спросил император.  — Если ты спросишь меня, что я сделал, я отвечу тебе. Я показал, что птицы поют, что деревья шумят, что люди гуляют по зеленой стране, наслаждаясь тенью, и зеленью, и пением птиц. Это сделал я.
        — Но, государь…  — Летавший упал на колени, заливаясь слезами.  — Я тоже сделал нечто подобное! Я нашел красоту. Взлетел в утреннем ветре. Смотрел вниз, на спящие дома и сады. Ощущал запах моря и со своей высоты даже видел его далеко за горами. И парил как птица. Ах, нельзя рассказать, как прекрасно там, наверху, в небе,  — ветер веет вокруг и несет меня то туда, то сюда, как перышко, и утреннее небо пахнет… А какое чувство свободы! Это прекрасно, государь, это так прекрасно!
        — Да,  — печально ответил император.  — Я знаю, что это так. Ибо я и сам чувствовал, как мое сердце парит вместе с тобою в небе, и размышлял: «Каково это? Какое ощущение? Какими видишь с этой высоты далекие озера? А мои дворцы? А слуг? А город вдали, еще не проснувшийся?»
        — Пощади меня!
        — Но бывает и так,  — продолжал император еще печальнее,  — что человеку приходится жертвовать чем-нибудь прекрасным, дабы сохранить то прекрасное, которое у него уже есть. Я не боюсь тебя, тебя самого, но боюсь другого человека.
        — Кого же?
        — Какого-нибудь другого, который, увидев тебя, построит такую же машину из цветной бумаги и бамбука. Но у этого человека может оказаться злое лицо и злое сердце, и он не захочет смотреть на красоту. Такого человека я и боюсь.
        — Почему? Почему?
        — Кто может сказать, что когда-нибудь такой человек не взлетит к небу в такой машине из бамбука и бумаги и не сбросит огромные каменные глыбы на Великую стену?  — спросил император, и никто не смел шевельнуться, ни вымолвить слово.
        — Отрубить ему голову!  — приказал император.
        Палач взмахнул блестящим ножом.
        — Сожгите дракона и его создателя и пепел обоих схороните вместе, сказал император.
        Слуги кинулись исполнять приказание.
        Император обратился к своему слуге, который первым увидел летающего человека:
        — Обо всем этом молчи. Все это было сном, очень грустным и прекрасным сном. Крестьянину, которого мы видели в поле, скажи, что ему будет заплачено, если он сочтет это видением. Но если вы скажете хоть слово, вы оба умрете.
        — Ты милосерден, господин.
        — Нет, я не милосерден,  — возразил император. Он смотрел, как за садовой оградой слуги сжигают прекрасную, пахнущую утренним ветром машину из бумаги и тростника. Видел темный дым, поднимающийся к небу.  — Нет, я в отчаянии и очень испуган.  — Он смотрел, как слуги роют яму, чтобы схоронить пепел.  — Что такое жизнь одного человека в сравнении с жизнью миллионов! Пусть эта мысль будет мне утешением.
        Он снял ключик с цепочки на шее и снова завел механизм чудесного сада. Стоял и глядел вдаль, на Великую стену, на миролюбивый город, на зеленые поля, на реки и дороги. Вздохнул. Крохотный механизм зажужжал, и сад ожил. Под деревьями гуляли человечки, на залитых солнцем полянках мелькали зверьки в блестящих шубках, а в ветвях деревьев порхали голубые и золотистые птички и кружились в маленьком небе.
        — Ах!  — вздохнул император, закрывая глаза.  — Ах эти птички, птички…