Нечисть над лестницей Рэй Дуглас Брэдбери
Рассказы о Гринтауне
Сойдя в Чикаго, Эмиль Креймер выяснил, что до поезда еще целых четыре часа. А почему бы не отправиться за тридцать миль к северу до Грин Тауна, чтобы провести хотя бы час в родном городке, а потом вторично сказать ему «прощай»? Ему вспомнились детские страхи шестилетнего мальчика, нечисть на чердаке. Вот и его дом. Теперь на нём висела табличка «Продается». Он толкнул дверь. Все та же гостиная, а справа столовая и коридор, упирающийся в ступени — путь к вечному мраку. У него за спиной медленно и почти беззвучно закрылась наглухо входная дверь. Темное чрево пустого дома замерло в ожидании.
Рэй Брэдбери
Нечисть над лестницей
Ехать предстояло с пересадкой.
Сойдя в Чикаго, он выяснил, что до поезда еще целых четыре часа.
Первой мыслью было отправиться в музей — полотна Ренуара и Моне никогда не оставляли его равнодушным. Почему-то сейчас он заторопился. На привокзальной площади вереницей выстроились такси.
А почему бы, подумал он, не взять машину и не отправиться за тридцать миль к северу, чтобы провести хотя бы час в родном городке, а потом вторично сказать ему «прощай» — и укатить обратно, сесть на поезд, идущий до Нью-Йорка, и преспокойно продолжить путь, возможно даже, с новыми впечатлениями?
Сиюминутная прихоть грозила обойтись недешево, но почему бы и нет, черт побери? Он открыл дверцу машины, погрузил чемодан и скомандовал:
— До Грин-Тауна и обратно!
Водитель, расплывшись в довольной улыбке, включил счетчик в тот самый миг, когда устроившийся, на заднем сиденье Эмиль Креймер хлопнул дверцей.
В Грин-Таун, подумал он, а там…
Нечисть на чердаке.
Что?
Ну и ну, подумал он, с чего это в такой чудный весенний денек вспоминается всякая гадость?
В сопровождении эскорта облаков машина неслась к северу и ровно в три часа остановилась на главной улице Грин-Тауна. Он вышел, вручив таксисту залог в полсотни долларов, попросил подождать и огляделся.
Холщовый транспарант, растянутый на фасаде старого кинотеатра «Дженеси», слепил кроваво-красными буквами: «Фильмы ужасов „Дом безумия“ и „Доктор Смерть“. Купи билет. Выхода нет».
Это не по мне, сказал про себя Креймер. То ли дело — Фантом. С шести лет не могу его забыть. То оцепенеет, то закружится, то разинет рот, то уставится, весь бледный, прямо в камеру — вот где ужас-то!
Между прочим, спросил он себя, не Фантом ли, а вместе с ним и Горбун и Вампир, отравили мне детство кошмарами?
И, шагая по городу, он невесело усмехнулся от этих воспоминаний…
За завтраком мать ставила перед ним кукурузные хлопья с молоком и начинала сверлить взглядом: что там стряслось ночью? Опять видел нечисть? Неужто она снова прыгнула на тебя из темноты? Какого роста, какого цвета? Как же ты сдержался, чтобы не закричать, не разбудить папу? Я с кем разговариваю?
Между тем отец, поглядывая на них из-за газетной стены, то и дело косился на ремень для бритвы, который висел возле кухонной раковины и сам просился в руки.
А сам он, шестилетний Эмиль Креймер, сидел за столом и вспоминал колющую боль в паху, которая настигала его всякий раз, когда он вставал ночью по нужде и в последний момент сталкивался с Нечистью, бросавшейся на него сверху, с темного чердака; тогда у него вырывался истошный вопль, и он, как перепуганный щенок или ошпаренный кот, кубарем скатывался по ступенькам, ослепленный ужасом, и вжимался в пол, не переставая выть: почему? за что? что я такого сделал? в чем я виноват?
И ползком пробирался назад по темному коридору, а потом ощупью возвращался в кровать, захлебываясь в мучительных приливах страха, и молился, чтобы поскорее наступил рассвет и Нечисть убралась восвояси — то ли сквозь засаленные обои, то ли сквозь трещины у порога.
Как-то раз он спрятал под кроватью ночной горшок. Но его нашли и выбросили. В другой раз набрал воды из крана, чтобы окатить Нечисть, но отец это услышал — он вообще улавливал любые звуки, как антенна, — пришел в ярость и задал ему жестокую взбучку.
Да, было дело, сказал он себе, шагая по городу, который мало-помалу окрашивался цветом непогоды. Вот и улица, где он когда-то жил. Солнце скрылось. Небо заволокли по-зимнему мрачные сумерки. Он ахнул.
Потому что ему на нос упала одинокая дождевая капля.
— Что я вижу! — засмеялся он. — Да ведь это он и есть! Мой дом!
У дома был нежилой вид, а на тротуаре стояла табличка: «Продается».
Обшитый светлым деревом фасад, с одной стороны — терраса, с другой — крыльцо. Все та же входная дверь, за ней гостиная, где он укладывался на раскладушку рядом с братом и мучился до самого утра, пока все домашние мирно спали и видели сны. А справа столовая и коридор, упирающийся в ступени — путь к вечному мраку.
Он пошел по дорожке, ведущей к крыльцу.
А в самом деле, какой она была на вид, эта Нечисть, — какого цвета, какого размера? Может, у нее из ноздрей валил дым, из пасти торчали клыки, а глаза горели адским огнем, как у собаки Баскервилей? Может, она издавала шипение, ропот, стоны?..
Он покачал головой.
Ведь нечистой силы не бывает, правда?
Потому-то отец так скрежетал зубами, глядя на своего трусишку-сына, позор семьи! Ну, разве не ясно, что в коридоре никого нет, никого? Как втолковать этому сопляку, что вся нечисть крутится только лишь у него в башке, словно в кинобудке, и оттуда пригоршнями швыряет в него хлопья страха, которые тают в душном воздухе?
Тук-тук! — это отец бил его по лбу костяшками пальцев, чтобы изгнать призрака. Тук-тук!
Эмиль Креймер широко раскрыл глаза и не смог вспомнить, когда успел зажмуриться. Он поднялся на крыльцо. Тронул дверную ручку.
О господи! — мелькнуло в голове.
Потому что дверь, стоявшая незапертой, стала медленно открываться.
Темное чрево пустого дома замерло в ожидании.
Он толкнул дверь. Едва слышно скрипнув петлями, створка легко распахнулась внутрь.
Все тот же мрак, что всегда висел в доме траурным пологом, окутывал узкую, как гроб, прихожую. Там витали дожди прошлых лет и мерцали проблески, что когда-то заглянули сюда на минутку и остались навсегда…
Он ступил через порог.
В тот же миг на улице хлынул ливень. Потоки воды стеной отгородили весь остальной мир. В этих потоках дощатое крыльцо сразу пропиталось сыростью, а дыхание Эмиля Креймера сделалось совсем неслышным.
Он сделал еще один шаг в непроглядную тьму.
В конце коридора, где три ступеньки вели в уборную, не горел свет…
Вот именно! В том-то все и дело!
Из экономии там всегда выключали свет.
Чтобы отпугнуть Нечисть, приходилось бежать во весь дух, запрыгивать сразу на третью ступеньку и дергать за шнурок выключателя, чтобы зажглась лампочка!
Ослепленный страхом, натыкающийся на стены, он вечно не мог нащупать этот шнурок!
Главное — не смотреть вверх, молча твердил он. Если ты увидишь Нечисть, она тут же тебя заметит! Нет! Нет!
Но потом голова начинала подрагивать и поднималась сама собой. Глаза устремлялись вверх. Изо рта вырывался вопль!
Потому что над головой маячила темная Нечисть, которая выжидала момент, чтобы прихлопнуть твой крик, словно крышкой гроба!
— Есть кто дома?.. — негромко спросил он.
Сверху потянуло промозглым сквозняком. Запахи земляного погреба и пыльного чердака коснулись шек.
— Я иду искать, — прошептал он. — Кто не спрятался — я не виноват.
У него за спиной медленно и почти беззвучно закрылась наглухо входная дверь.
Он так и обмер.
Потом заставил себя сделать еще один шаг. И еще.
Силы небесные! Он явственно ощутил, что делается… меньше ростом. Тает дюйм за дюймом, сжимается, лицо преображается в маленький овал, а костюм и туфли становятся велики…
Зачем я здесь? — подумалось ему. — Что ищу?
Ответы. Да. Это так. Ответы.
Носок правой ноги коснулся…
Нижней ступеньки.
Он ахнул. Непроизвольно отдернул ногу. Потом заставил себя вновь коснуться ступеньки, только очень медленно.
Спокойно. Главное — не смотреть вверх.
Идиот! — обругал он себя. — Вот зачем ты здесь. Чтобы подняться по этим ступенькам. На самый верх. Вот что тебе здесь нужно!
Давай…
Он не спеша поднял голову.
И увидел прямо над собой, футах в шести, мертвенно-белую глазницу, а в ней — темную лампочку.
Далекую, как луна.
У него дрогнули пальцы.
Где-то за стеной ворочалась во сне мать, брат разметался на застиранной сбившейся простыне, а отец перестал храпеть и начал прислушиваться.
Быстрее! Покуда он не проснулся! Одним прыжком!
С душераздирающим криком он прыгнул вперед. Ноги опустились на третью ступеньку. Рука ухватила шнурок выключателя. Дерг! Еще раз!
Не сработало! О боже. Света нет. Все впустую. Как эти потерянные годы.
Шнурок змеей выскользнул из пальцев. Рука упала.
Ночь. Тьма.
Снаружи холодный дождь стучался в закрытую дверь подземелья.
Он открыл и зажмурил глаза, открыл, зажмурил, как будто каждое движение век дергало вниз шнурок, чтобы включить свет! Сердце колотилось не только в груди, но и подмышками, и в ноющем паху.
Он качнулся. Чуть не упал.
Нет! — молча вскричал он. — Ты должен себя освободить. Смотри! Не отводи взгляда!
В конце концов он заставил себя поднять голову и всмотреться в многоступенчатый мрак.
— Нечисть?.. — шепотом окликнул он. — Ты там?
Под тяжестью его тела дом слегка изменил положение, точно исполинские весы.
Высоко во мраке выбросили черный флаг, знамя тьмы то разворачивало, то сматывало свое шуршащее полотнище, как погребальный покров.
Главное — помни, что снаружи сейчас весна, наказал он себе.
Дождевые струи исподволь стучали в дверь у него за спиной.
— Вперед, — шепотом скомандовал он.
И, пошатываясь между холодными, запотевшими стенами, двинулся по ступеням на самый верх.
— Я уже на четвертой ступеньке, — шептал он.
— Теперь на пятой…
— На шестой! Слышишь, ты, Нечисть?
Молчание. Темнота.
Боже правый, подумал он, надо бежать во весь дух, выскочить под дождь, там светло!..
Нет!
— Седьмая! Восьмая.
Сердце билось под мышками и в паху.
— Десятая…
У него дрогнул голос. Набрав полную грудь воздуха, он…
Захохотал! Вот так-то! Захохотал!
Как будто разбил стекло. Страх рассыпался вдребезги, разлетелся в разные стороны.
— Одиннадцать! — кричал он. — Двенадцать! — И еще громче. — Тринадцать! — С гиканьем. — Четырнадцать!
Как же он не додумался до этого прежде, когда ему было шесть лет? Просто добежать до самого верха и своим хохотом извести Нечисть раз и навсегда!
Последний, заветный прыжок.
— Шестнадцать!
Вот и площадка. Его душил смех. Он ткнул кулаком прямо перед собой, в густую холодную тьму.
Смех оборвался, в горле застрял вопль.
Он вдохнул зимнюю ночь.
«Почему? — эхом донеслось из другого времени. — За что? В чем я виноват?»
Сердце остановилось, потом застучало с новой силой.
В паху пробежала судорога. Обжигающий залп горячей жидкости — и по ногам заструился постыдный ручей.
— Нет! — закричал он.
Потому что коснулся пальцами чего-то такого…
На чердаке поджидала Нечисть.
Она волновалась, что он где-то пропадал.
Она так долго ждала…
Чтобы он вернулся домой.
|
