Устаревшая модель, одна штука Майкл Гелприн


        «Я устарел шестого апреля, во вторник, в семь часов вечера по Москве. Даша так и сказала Алексу:
        - Пит устарел, милый. Я вчера проконсультировалась с представителем компании. Говорит, что надо менять. У них проблемы с совместимостью версий, апгрейд, по его словам, нежелателен. Новая модель обойдется нам вполцены - они заберут Пита в счет оставшейся половины.
        - Бог с ней, с ценой, - услышал я голос Алекса. - С Настей как быть?..»

        Майк Гелприн
        Устаревшая модель, одна штука


        Я устарел шестого апреля, во вторник, в семь часов вечера по Москве. Даша так и сказала Алексу:
        - Пит устарел, милый. Я вчера проконсультировалась с представителем компании. Говорит, что надо менять. У них проблемы с совместимостью версий, апгрейд, по его словам, нежелателен. Новая модель обойдется нам вполцены - они заберут Пита в счет оставшейся половины.
        - Бог с ней, с ценой, - услышал я голос Алекса. - С Настей как быть?
        С Настей мы играли в это время в слова. Высунув от усердия язык, она сосредоточенно искала пятибуквенные существительные в слове «дуболом».
        - Облом, обмол, - торжествующе выдала, наконец, Настя. - Мудло.
        - Третьего слова не существует, - на всякий случай я послал запрос в словарь эвфемизмов и получил в ответ «не найдено». - Тебе штрафное очко.
        - Еще как существует, - возразила Настя. - Петька из седьмого «Б» абсолютное, патологическое мудло. Ты устарел, Пит, так что это тебе штрафное.
        Если бы я умел дрожать, то, наверное, вздрогнул бы. Она повторила только что сказанное на кухне родителями. Слышать их она не могла - изоляция между кухней и детской была отменной. Хотя и не для встроенного в меня ресивера.
        - Как быть, как быть, - раздраженно сказала на кухне Даша. - Так и объяснить ей, что Пит устарел. Насте уже двенадцать, она взрослая девочка и поймет. Должна понять.
        Вместо Насти, однако, понял я. «Устарел» означало «больше не нужен». А «заберут в счет оставшейся половины» означало утилизацию.

* * *

        Меня забрали в счет оставшейся половины седьмого апреля, в среду, в одиннадцать утра по Москве. Впервые за шесть лет Настю в школу вместо меня провожал Алекс.
        - Пита сегодня не будет, - объяснял он Насте, помогая надеть на плечи ранец. - У него настал срок профилактики. Скажи, Пит?
        Я промолчал. Моя базовая программа не позволяла искажать истину.
        - Не расстраивайся, - попросил Настю Алекс. - Пит пройдет профилактику и сразу вернется. Таким же, как был, а то и лучше. Его там подлатают, почистят, поставят новые фильмы, игры и книжки, возможно, обновят корпус. Сейчас это делают быстро, думаю, Пит тебя и встретит после уроков. Пойдем, зайка.
        В счет оставшейся половины меня забирали два средних лет индивида. Один из них носил тонкие, стрелкой, усики, у второго усов не было, а в остальном они были похожи друг на друга и одеты в одинаковые оранжевые жилеты.
        - Принимайте, - сказал усатый, распахнув входную дверь. - Последняя модель, полностью экипирован. Заряда хватит на два года, потом позвоните, мы поменяем аккумуляторы. Давай заходи, Пит.
        Усатый отстранился, и другой, новый Пит, вошел. Если бы я умел завидовать, то наверняка сейчас исходил бы слюной от зависти. Он был хорош. Да что там хорош - великолепен. Плавный округлый корпус, изящные манипуляторы, бесшумная походка и добрая улыбка на лицевой панели. Просто-таки лучезарная, особенно по сравнению с моей несуразной гримасой.
        - Совершенно уникальная модель, - расхваливал нового Пита безусый. - Фактически, это уже не гувернер, это универсальный домашний агрегат или, если угодно, комбайн. Он умеет практически все. Мыть посуду, чистить картошку, делать ремонт, устранять неполадки. Размеры библиотеки и фильмотеки колоссальные. - Безусый закатил глаза. - Кроме того, доработаны поведенческие блоки. Значительно улучшена программа самосохранения - этот экземпляр не провалится в водосточный люк, не угодит под машину и не поломает манипуляторы, свалившись с лестницы. Ну, и напоследок, - безусый выдержал паузу, - он способен на ложь, если того требуют интересы ребенка. Ложь во спасение, так сказать. Вот здесь распишитесь, пожалуйста. Ну, а этого мы забираем. Пошли, старина.
        - У него еще почти полный заряд, - растерянно сказала Даша. - Я подумала, может быть, вы не станете его… ну, вы понимаете…
        - Не волнуйтесь, - успокоил усатый. - Ничего с ним не случится. В компании предусмотрена реабилитационная программа. Найдем ему применение.

* * *

        - Тэк-с, устаревшая модель, одна штука, - осмотрев меня, сообщил длинный сутулый индивид другому, вальяжному и толстому. - ЭГУ1811, серия А12. Рассчитан на десять лет, выработано шесть. Не повезло тебе, бедолага, - повернулся сутулый ко мне. - Прогресс слишком, тык-скыть, стремителен, моделям шестилетней давности за ним не угнаться. Ладно, давай лезь сюда, будем, тык-скыть, проводить диагностику.
        Я забрался на горизонтальную металлическую поверхность, лег на спину и вытянул манипуляторы по швам. Надо мной захлопнулись створки матовой раздвижной панели, на фасад опустился и заскользил по нему подвижный членистый щуп.
        - Тэк-с, аккумуляторы неплохие, - донесся до меня голос сутулого. - Хорошие, прямо скажем, аккумуляторы. С физическим состоянием хуже, подвижность шестьдесят процентов от нормы, скорость реакции половина расчетной. Гибкость сочленений мм… аховая, тык-скыть, гибкость. Хм-м… тут еще и коррозия корпуса. Что же не следил за собой, а, приятель? Ладно, что у нас с обеспечением?.. Эмоциональный блок вроде в порядке, поведенческий, н-да… никуда не годится. Тут, впрочем, не твоя вина, разработчики, тык-скыть, напортачили. Тэк-с, ресивер, трансмиттер, преобразователь, это все более-менее. Игротека, тык-скыть, времен моей бабушки. Остальное тоже. Вы записываете, Вадим Иваныч? Ладно, приятель, вставай.
        Я поднялся.
        - Еще устаревшие языковые структуры, - дополнил я заключение диагностов. - В словаре эвфемизмов отсутствует слово «мудло».
        - Это не страшно, - обнадежил меня толстый Вадим Иваныч. - Оно и в последних словарях отсутствует. И, как по мне, напрасно. Что ж, старина, как тебя, Пит. Боюсь, что ничего сделать нельзя, модификация в данном случае явно нерентабельна. Придется тебя… ты сам-то как считаешь?
        Если бы я умел плакать, то, наверное, заревел бы. Нет, я не боялся. Но мне очень не хотелось умирать. Хотя я и осознавал, что мое дальнейшее существование нерентабельно. Так я им и сказал и добавил, что раз так, то я, если возможно, предпочел бы перестать функционировать поскорее.
        - Эмоциональный блок можно будет изъять и вмонтировать в новую модель, - объяснил я. - А если это все затянется, боюсь, что он пострадает. Я уже сейчас чувствую себя не очень хорошо.
        - Ладно, Пит, - сутулый подошел и хлопнул меня по тыловой панели, там, где проходил обрез игрового монитора. - Ты славный, тык-скыть, парень, я сожалею, что так с тобой получилось. Посиди здесь пока, Пит. Пошли, Вадим Иваныч.

* * *

        Долго ждать не пришлось. Не прошло и получаса, как за мной явился высокий, с меня ростом, черноволосый индивид в оранжевом жилете, таком же, как у тех, которые меня забирали в счет оставшейся половины.
        - Пойдем, - кивнул он на дверь. - Не волнуйся, это недолго.
        Мне было трудно не волноваться, но я сказал, что постараюсь, тем более что сам черноволосый явно нервничал не меньше меня.
        - Вы тоже не волнуйтесь, - попытался я его успокоить. - Я не чувствую боли. Вам надо будет попросту отключить аккумуляторы - после этого я вообще перестану чувствовать, и вам будет легко со мной.
        - А ты что, видишь, что я волнуюсь? - спросил черноволосый.
        - Я не вижу. Но у меня есть устройство, улавливающее исходящие от вас биотоки. И программа, которая их преобразовывает. Она, правда, настроена на детские эмоции, но распознать, когда человек нервничает, я могу независимо от возраста. И когда ему плохо - тоже.
        Черноволосый внезапно остановился в дверях.
        - Слушай, Пит, - сказал он, - ты прости, я никак не привыкну, что ты не… Ну ты понимаешь.
        Я сказал, что понимаю. Привыкнуть к тому, что говорящее и кое-как мыслящее существо может быть неживым, некоторым людям нелегко. Хотя, с учетом рода занятий, для данного индивида это довольно-таки удивительно.
        - Я в компании недавно, - объяснил он, - сказать по правде, всего несколько дней, до этого работал кем придется. Меня, кстати, Олегом зовут. И я тут подумал, Пит… - Он замялся.
        - Вы можете смело поделиться со мной, - подбодрил я Олега. - Возможно, я помогу вам советом, у меня сохранилась поведенческая база данных, в ней есть рекомендации на многие случаи жизни.
        - Я подумал, Пит… - Олег вновь замялся, а затем выпалил: - Давай я тебя заберу?
        - Как заберете? - не понял я. - Куда?
        - К себе. У меня сын, ему скоро тринадцать. А мамки нет, понимаешь, она нас бросила. Давно. Парень совсем от рук отбился. Я на работе, присматривать некому. Носит из школы двойки, хулиганит на уроках, дерется. Пит, прошу тебя. Я составлю акт утилизации, аккумуляторы завтра куплю на барахолке и сдам. С блоками хуже, но тоже что-нибудь придумаю. А, Пит? А ты, если что, будешь говорить, что я тебя приобрел.
        - Я не смогу, - сказал я. - Моя программа не позволяет искажать истину. Мне очень жаль, Олег.
        - Тебе не придется искажать. Ты будешь жить у нас дома. Никто и не узнает. А если и узнает, я тебя не отдам.
        - Я устарел, Олег, - сказал я. - Вам следует приобрести для мальчика последнюю модель, а не такое старье.
        - У меня не хватит денег на последнюю модель, даже если буду работать в четыре смены. Пит, дружище, выручай меня! Скажи, прошу тебя, скажи, что согласен.
        Он внезапно протянул мне руку. Если бы я умел плакать, я бы… Я пожал ему руку правым манипулятором и сказал, что согласен.

* * *

        - Вот, знакомьтесь, - представил меня Олег тощему, скуластому и вихрастому мальчугану. - Это Пит. А это Петька, вы почти что тезки. Пит будет жить у нас. То есть не жить, а это…
        - Находиться, - подсказал я. - Здравствуй, Петя.
        Мальчуган, раскрыв от удивления рот, поднялся. Несмело подошел ко мне, дотронулся до фасада, отдернул руку. Замер, глядя на меня снизу вверх широко распахнутыми глазами.
        - Ну, вы тут без меня… - пробормотал Олег, потоптался на месте и двинулся к выходу из крошечной, захламленной комнатушки, почти каморки. - Пит отличный парень, - остановился он на пороге. - Он будет помогать тебе делать уроки. Играть с тобой, дружить и вообще. Ты только не говори никому, что он у нас есть, ладно, сынок? Так надо.
        Олег исчез, а мы с Петькой так и остались стоять, изучая друг друга.
        - Ты можешь показывать фильмы? - наконец, спросил он. - Любые, которые я захочу?
        - Могу. Только не любые. Моя фильмотека несколько устарела. Какие фильмы ты любишь?
        - Про ниндзя. И про гангстеров. У тебя есть?
        - Про ниндзя есть двести четырнадцать фильмов. - Я сверился с каталогом фильмотеки. - Про гангстеров девятьсот двенадцать.
        - И ты мне их покажешь? Прямо сейчас?
        - Покажу. Но не сейчас, а после того, как мы с тобой разберем этот… - Я обвел манипулятором комнату.
        - Бардак?
        - Беспорядок, - поправил я, послав запрос в словарь эвфемизмов и ознакомившись с ответом.
        - После этого мы будем смотреть фильм?
        - Да, - сказал я. - Даже, если хочешь, два.

* * *

        На следующий день я приготовил свиной гуляш. Я не очень хорошо готовлю, да и ингредиентов оказалось недостаточно, но Петька сказал, что гуляш - объедение, и мы с ним уселись за уроки. С грехом пополам одолели математику, основательно застряли на физике и, наконец, перешли к литературе.
        - Полная мура, - авторитетно заявил Петька. - Вот ты, Пит, много читал?
        - Я вообще ничего не читал, - признался я. - Читала встроенная в меня программа. Насте, девочке, которая у меня была. До тебя.
        - И что, ей нравилось?
        - Конечно. Я подбирал очень хорошие книги. И декламаторы в моей библиотеке отличные. Настя любила слушать.
        - У нас тоже есть одна, - шмыгнул носом Петька, - Настя… В параллельном классе учится. Дура и задавака. Тоже любит читать, вся такая начитанная. Ходит по школе зареванная уже второй день, а кто спросит, что стряслось, на того зыркает, как эта, из фильма, что вчера был, гангстерша.
        - Ты в какой школе учишься? - быстро спросил я.
        - В четыреста второй, а что?
        - В седьмом «Б» классе?
        - Точно. Откуда ты знаешь?
        - Так это, значит, ты и есть «абсолютное, патологическое мудло»?
        - Я и есть, - гордо признался Петька. - Еще говнистое.

* * *

        Ехать на лето в лагерь Петька категорически отказался. Олег поначалу спорил и убеждал, да и я старался, но в результате мы оба сдались в обмен на обещание подтянуть хвосты по математике и, наконец, помириться с литературой.
        С литературой помирил «Крестный отец» Марио Пьюзо, а «Богач, бедняк» Ирвина Шоу и «Саквояжники» Гарольда Роббинса мир закрепили и упрочили. От заморских бандитов плавно перешли к отечественным. От них - к беллетристике и фантастике. Месяц ушел на Дюма, Хаггарда, Жаколио, Желязны и Стругацких, следующий заняли Хемингуэй, Алексей Толстой, Ремарк и Василь Быков, так что к августу, когда взялись за Бальзака, Гюго и Достоевского, Петька заявил, что читать с экрана гораздо быстрее и удобнее, чем слушать.
        «Занимательную математику» Перельмана осваивали уже с бумаги, а вслед за ней и «Занимательную физику». Закончили и то и другое, правда, только к Новому Году. За неделю до него провели соревнование на скорость решения задач, в котором я победил за явным преимуществом со счетом 7: 3.

* * *

        Закон о запрещении электронных гувернеров и немедленном их изъятии с последующей утилизацией ратифицировали пятнадцатого апреля, во вторник, через год с небольшим после того, как меня забрал Олег. Судебные процессы граждан против компании транслировали по всем каналам. Отчетами о возбужденных против нее уголовных делах пестрели страницы газет.
        В программах, управляющих последней моделью, оказался скрытый дефект, подобный компьютерному вирусу. В большинстве случаев он привел к массовому выходу гувернеров из строя с полной потерей функциональности. В отдельных случаях, однако, вирус в первую очередь поразил поведенческие блоки и породил вспышки неконтролируемой агрессии. Несколько сотен детей по всей стране погибли. Новые жертвы появились в результате акций по изъятию гувернеров, чью программу самосохранения вирус пощадил.
        Второго мая компания отрапортовала об уничтожении последнего ЭГУ и, объявив банкротство, развалилась.
        Таким образом, я стал единственным уцелевшим. Незарегистрированным и официально утилизированным. Сдавать меня Олег с Петькой отказались наотрез.
        Олег купил на барахолке сменные аккумуляторы и возился целые сутки, их устанавливая. Очнувшись, я понял, что не хочу больше существовать. И оттого, что боялся проявления дефектов управляющей программы у себя. И потому, что каждый новый день функционировал пусть ненамного, но хуже, чем в предыдущий.
        Сначала отказала фильмотека, за ней одна за другой посыпались игры, перестали отвечать базы данных. И даже хваленый эмоциональный блок стал барахлить - я больше не чувствовал, когда Петька расстроен, нервничает или когда ему плохо.
        Я решил перестать существовать в тот день, когда приняли закон об уголовной ответственности за изготовление или сокрытие домашних роботов. Я попросил Олега меня отключить и отвезти на свалку.
        - Даже не думай об этом, Пит, - сказал он, - друзей на свалку не выбрасывают.
        На следующий день я попросил о том же Петьку.
        - Через несколько месяцев я не смогу больше передвигаться, - сказал я. - Потом говорить и слышать. Я уже не так хорошо слышу, как раньше, а мой словарный запас обеднел. Я больше не функционален, а значит, не нужен, как всякая отработавшая вещь. Не говоря о том, что скрывать меня противозаконно. Отключи меня. Пожалуйста.
        - Мудло ты, Пит, - Петька зашмыгал носом. - Ты не вещь. И я не смогу тебя умертвить.
        А день спустя к нам пришла Настя, с ходу бросилась мне на фасад и залила слезами лицевую панель. Если бы я умел плакать, я бы тоже…
        - Дети, - сказал я, когда Настя, наконец, отревела. - Моя функция - растить и воспитывать детей. Вы уже выросли и через пару лет станете совсем взрослыми. Функция исчерпана, я больше не гувернер. Наверное, я мог бы еще пригодиться - решать задачи, читать книги и даже играть в слова. Но вам я больше не нужен. А значит, не нужен никому.
        - Пит, - сказала Настя, - мы тут подумали: что, если мы отключим тебя, но не навсегда? Ты не умрешь, а просто некоторое время побудешь на консервации. До тех пор, пока у одного из нас не появятся дети.

* * *

        Меня расконсервировали второго октября, в воскресенье, в десять утра по Москве, через шесть лет после отключения. Эти годы я провел за городом, у Алекса и Даши на даче, в погребе. В ванне, наполненной машинным маслом.
        Меня извлекли из нее, протерли, вытащили из погреба и подключили. Я открыл глаза и сразу увидел детей. Мальчика и девочку, близняшек. Они стояли рядом в манеже, уцепившись за огораживающую планку и уставившись на меня. Я определил, что им должно быть года по полтора. Я шагнул вперед, к ним.
        - Т-тебе они н-нравятся, Пит? - запинаясь, спросил кто-то у меня за спиной.
        Я обернулся. Настя смотрела на меня, в глазах у нее были слезы.
        - Это чудесные, замечательные дети, - сказал я. - Твои?
        - Наши, - сказала Настя. - Петя сейчас подойдет. Это наши с ним. Ты… ты будешь их воспитывать, Пит? Пока не вырастут.
        Я долго молчал, а потом… Потом я исказил истину. Мне осталось два года. В лучшем случае, три. Четыре, если неимоверно повезет.
        - Да, - сказал я. - Буду. Пока не вырастут.