Уцелевшие Майк Гелприн
        Юлия Гофри

        Магические легенды
        Тысячи лет древняя раса йолнов паразитирует на людях. Йолны переселяются из одного человеческого тела в другое, при этом убивая своих носителей. Люди ненавидят йолнов, но все ли из них заслуживают ненависти?..
        У жителя Санкт-Петербурга Антона Самарина пропала жена. Через два года ее труп обнаружили в Магадане, но почему покойница, которой нет и тридцати, выглядит так, будто прожила длинную бурную жизнь? И почему перед смертью она находилась рядом с женщиной, которая теперь тоже числится в розыске? Антон не верит доводам следователя и оперативников, он готов вести самостоятельное расследование, и однажды в его квартире раздается звонок…

        Майк Гелприн, Юлия Гофри
        Уцелевшие

        Глава первая

        В девять пятнадцать утра телефонная трель вырвала Антона Самарина из сна.
        - Машина уже выехала, Антон Петрович,  - раздался голос Пахомова в трубке.  - Так что собирайтесь и ждите, скоро будет.
        - Чего ждать?  - не понял спросонья Антон.  - Какая машина, куда выехала, зачем?
        - За вами выехала,  - уточнил Пахомов.  - Собирайтесь, пожалуйста, на месте я вам все объясню.
        Милицейский «фордик» подкатил к подъезду ровно в десять утра.
        - Куда едем?  - спросил Самарин, усаживаясь на пассажирское сиденье и пожимая руку сержанту-водителю.
        Тот нахмурился, бормотнул что-то невнятное и дал газу. Цель поездки, впрочем, выяснилась уже через полчаса, едва «фордик» свернул с Пискаревского по направлению к больнице Мечникова. Пахомов ждал у дверей больничного морга. Антон вылез из машины и на негнущихся ногах двинулся навстречу следователю.
        - Крепитесь, Антон Петрович,  - угрюмо сказал Пахомов и ухватил Самарина за локоть.  - Пройдемте.
        Опознать Ольгу было нелегко. Стиснув зубы, дурея от запаха формалина и едва сдерживая подступающие к горлу спазмы, Антон Самарин смотрел на то, что осталось от его жены и от его счастья. Ольга… перед ним, бесспорно, лежала Ольга. И в то же время…
        - Это не она,  - хрипло выдохнул Антон.  - Не может быть, что это она!
        Лицо покойной выглядело так, словно лет ей было по меньшей мере вдвое больше, чем на сегодняшний день Ольге.
        - Увы, это все же она,  - пробивалась сквозь наползающий на сознание туман скороговорка Пахомова.  - Нашли в Магадане… В сквере, на скамье… Четыре дня тому… Опознали по розыскным фотографиям… Возрастные данные не сошлись… Вскрытие, однако, показало… Острая сердечно-сосудистая недостаточность… Инфаркт… Доставили в Санкт-Петербург самолетом…
        - Самолетом,  - механически повторил Антон.  - Боже, зачем?
        - Антон Петрович, вам нехорошо? Вас сейчас же отвезут домой, я распоряжусь, только, пожалуйста, вот здесь распишитесь.
        - Не надо,  - сквозь зубы проговорил Самарин.  - Не надо домой. Давайте я подпишу. Вы поезжайте, я хочу побыть один.
        - Хорошо, конечно, конечно,  - заторопился следователь.  - До свидания, Антон Петрович, всего доброго вам.
        С трудом превозмогая накатившую сердечную боль, Антон Самарин проплелся метров сто по больничной аллее и тяжело опустился на первую попавшуюся скамейку. Достал сигареты, закурил, боль немного отпустила. Он только сейчас заметил, что плачет,  - слезы набухали в уголках глаз и медленно скатывались по щекам к подбородку.


        Ольга исчезла два года назад. Выскочила к метро за сигаретами, бросив в дверях, что через десять минут вернется. Час спустя начавший нервничать Антон помчался к метро, оглядываясь по сторонам и злясь, уверенный, что вот-вот увидит жену, заболтавшуюся со случайно встреченной подругой. Еще через полчаса он вернулся домой, схватил телефонную трубку и принялся названивать жившим поблизости знакомым, а затем и всем приятелям, друзьям и сослуживцам. Никто ничего не знал. К полуночи, кое-как уложив детей, Антон позвонил Ольгиным родителям. Сорока минутами позже они примчались на такси. К тому времени Самарин обзвонил больницы и морги: никакой информации. В полтретьего ночи рванул с тестем в районное отделение милиции. Там сонный сержант нудным голосом объяснил, что дела об исчезновении родственников возбуждаются самое раннее по истечении трехдневного срока со дня пропажи, а до тех пор особых оснований волноваться и переживать нет.
        - Всякое бывает,  - неторопливо бубнил сержант.  - Пропадет дамочка - большое ли дело? Погуляет да и назад вернется. Дело, дорогие граждане, житейское, бабское.
        Антону показалось, что ему дали пощечину. Мир помутился вдруг, расплылся, затем и вовсе исчез, и Самарин пришел в себя лишь от заполошного сержантского крика.
        - Ты что творишь?!  - орал тот.  - Руки прими! Руки прими, я сказал!
        Антон пришел в себя и обнаружил, что стоит перегнувшись через барьер и ухватив побагровевшего сержанта за грудки. Он разжал пальцы, отшатнулся, и подоспевшие на шум милиционеры дежурной смены надевать на него наручники не стали.
        В виде исключения дело возбудили и передали в прокуратуру на следующий же день - этого добился нанятый за сумасшедшие деньги адвокат. В прокуратуре дело принял старший следователь Пахомов. За поиски он взялся рьяно: двое приданных следователю оперативников за сутки обошли квартиры дома Самариных и опросили жильцов. Следующие сутки ушли на опрос владельцев окрестных собак, выгуливающих питомцев на пустыре между домом и станцией метро «Проспект Просвещения». На третий день сняли показания с полубеспризорных подростков, вечно отирающихся под грибком на примыкающей к пустырю заброшенной детской площадке. Никаких результатов, однако, эти опросы не дали. Ни любознательные старушки-соседки, ни собаковладельцы, ни кандидаты в колонию для малолетних не видели женщину двадцати восьми лет в желтом плаще, путь которой неминуемо должен был пройти через пустырь.
        Антон взял отпуск и первое время не вылезал из прокуратуры, так что Пахомову зачастую приходилось от него прятаться. Сначала Самарин верил, что Ольга найдется, потом - заставлял себя верить… Одну за другой он выдвигал сумасшедшие версии, пытаясь убедить себя, что произошло нечто совершенно невероятное, но все же возможное, и донимал этими версиями следователя.
        - Бывает, и так бывает,  - авторитетно подтверждал Пахомов гипотезу о похищении Ольги инопланетянами.  - С мое бы послужили, знали бы, что и не такое бывает. Вы бы шли домой, Антон Петрович, нечего здесь сидеть, надо будет - я сам вас обязательно вызову.
        Вечерами опустошенный, одуревший от бессонницы Самарин возвращался в пустую квартиру (детей забрали Ольгины родители) и глушил себя водкой. Пил один, заедая чем придется, до тех пор, пока было что пить или пока не валился пьяным в постель.
        От помощи друзей он отказывался. Антона мутило лишь от мысли о том, что придется переносить чье-то наигранное сочувствие. Он не мог и не хотел никого видеть, даже детей. Пару раз приезжала мгновенно постаревшая на десяток лет Ольгина мама, привозила немудреную провизию. Он скупо благодарил и, обменявшись с тещей парой ничего не значащих фраз, вновь уходил в себя. Отношения с родителями жены всегда были натянутыми.
        На десятое утро после исчезновения жены забывшегося пьяным сном Антона разбудил настойчивый звонок в дверь. С трудом заставив себя подняться, он поплелся открывать.
        - Дядя Антон,  - кричал за дверью Вовка, соседский мальчонка,  - дядя Антон, мама сказала, чтобы вы на улицу срочно шли! Там милиция приехала, что-то говорят про тетю Олю.
        В чем был, Самарин метнулся вон из квартиры, оттолкнул Вовку, скатился вниз по лестнице. Перед подъездом собралась редкая группа жильцов, которую теснил в сторону участковый. Неподалеку приткнулась «Скорая помощь» с распахнутой настежь задней дверью, в нее двое санитаров подавали крытые белой простыней носилки. Третий - в кузове, снаружи не видимый,  - принимал.
        Антон рванулся. Продрался сквозь стайку соседей, оттолкнул стоявшего на пути участкового и бросился к носилкам.
        - Назад!  - заорал ему в спину милиционер.  - Назад, я сказал, сука!
        Не обращая внимания, Самарин в три прыжка преодолел расстояние до «Скорой» и рванул покрывающую носилки простыню…
        Очнулся он лежащим на тротуаре навзничь, с разбитым в кровь лицом и не фокусирующимся зрением - перед глазами расплывались радужные круги. Но Антону было на это плевать, и даже зла на приложивших его санитаров он не держал. Страшное раздутое лицо старой мертвой бомжихи, которое он увидел, сдернув простыню, не имело ничего общего с Ольгиным… все остальное по сравнению с этим было не важно.
        - Жена у него пропала. Из дома вышла и не вернулась, двух недель еще нет,  - донесся до Антона голос соседки, объясняющей ситуацию участковому.  - Извелся он весь, бедный, такое горе, господи. Двое детей. Танечка нынче в школу пошла, а Димка - тот на год младше. Сиротки.
        Последнее слово прозвучало как приговор. Именно в этот момент Антон отчетливо понял, что Ольга не вернется. Никогда.
        Через три дня он получил повестку в прокуратуру. Переступив порог, Самарин побрел к столу, вяло пожал следователю руку и безразлично опустился на стул.
        - Скажите, Антон Петрович,  - Пахомов протянул фотографию,  - вам знакома эта вещица?
        Антон едва не выхватил снимок у следователя из рук. На фотографии был браслет - его подарок Ольге на годовщину свадьбы. Серебряный, сделанный по заказу, с застежкой в виде пальмовой ветки с качающейся на ней обезьянкой. Он сам рисовал ювелиру эскиз этой застежки.
        - Это Олин браслет,  - Антон почувствовал, что вновь обретает утраченную надежду.  - Он был на ней, когда… Откуда он у вас? Вы нашли его? Или…
        - Не волнуйтесь, Антон Петрович,  - проигнорировал вопросы Пахомов и протянул новую фотографию.  - Ничего страшного пока не случилось. Скажите, вы знаете эту гражданку?
        На снимке была запечатлена стройная молодая женщина в пестром сарафане, небрежно опирающаяся на парапет набережной. В ее облике было что-то неуловимо знакомое, однако Антон мог бы поклясться, что не знает ее.
        - Я не знаком с этой женщиной,  - сказал он хрипло.  - Никогда ее раньше не видел. Прошу вас, ответьте на мой вопрос. Это же Олин браслет. Откуда он у вас?
        - Да, браслет ее,  - подтвердил следователь.  - Ваша теща его уже опознала. Откуда он у меня, я расскажу вам несколько позже. А вот насчет женщины вы не совсем правы - вы ее видели. Это Тамара Олеговна Пегова, жительница Омска, исчезнувшая и объявленная в розыск около трех лет тому назад.
        - Клянусь, не знаю никакой Пеговой,  - Самарин с силой саданул воздух ребром ладони.
        - Не горячитесь, Антон Петрович,  - Пахомов поморщился.  - Вы не знаете Пегову, и я вам верю. Но вы тем не менее ее видели. Три дня назад ее труп обнаружили в подвале вашего дома. А браслет - на нем, кстати, сломана застежка… Та самая, с обезьяной. Так вот браслет вашей жены оказался при ней.
        - О Господи,  - опешил Антон.  - Постойте, но я видел старую опустившуюся бомжиху лет, по крайней мере, шестидесяти. Возможно, даже старше. Мертвую. Я видел ее секунду или две, потом…
        - Я знаю, что случилось потом,  - прервал Пахомов.  - Это не суть важно. Вот что получается, Антон Петрович. По результатам вскрытия Пегова умерла в тот самый день, когда исчезла ваша жена Ольга Самарина. Ольга покинула квартиру без четверти десять вечера, и больше ее никто не видел. А Пегову как раз видели. По крайней мере, трое свидетелей, в десятом часу, то есть незадолго до исчезновения вашей жены, и в непосредственной близости от вашего дома. Вас это не наводит на размышления, Антон Петрович?
        - Вы на что намекаете?  - Кровь бросилась Антону в лицо.  - Вы что же, хотите сказать, Оля убила эту старуху? Вы… вы…  - Самарин привстал со стула и, опершись руками о край стола, навис над следователем.
        - Успокойтесь,  - Пахомов резким движением поднялся на ноги.  - Сядьте немедленно!
        Антон опустился на стул, он уже мало что соображал и лишь оторопело глядел снизу вверх следователю в лицо.
        - Так-то лучше,  - хмыкнул Пахомов.  - Никто ни вас, ни вашу жену ни в чем не обвиняет. К тому же Пегову не убивали. Она, к вашему сведению, умерла естественной смертью.
        - Естественной смертью? Тогда при чем тут Ольга? Ах да,  - Антон понурился, растерянно протер глаза тыльной стороной кисти руки.  - У Пеговой был Ольгин браслет. Извините, я мало что понимаю. Отчего она умерла?
        - По заключению врачей - от острой сердечно-сосудистой недостаточности. На момент смерти Тамаре Пеговой было двадцать девять лет. Но состояние организма - как у семидесятилетней старухи. Скажите, вы не замечали за вашей женой каких-либо странностей перед ее исчезновением? Может быть, она волновалась? Звонила кому-нибудь незнакомому или звонили ей?
        - Вы сотню раз задавали этот вопрос,  - ответил Самарин устало.  - Еще раз повторяю: нет, нет и нет.
        - Хорошо, Антон Петрович. Спасибо, вы можете идти. Я буду держать вас в курсе.
        Следователь вызывал Самарина еще несколько раз, снова затевал разговор о браслете, о покойной Пеговой, о поведении Ольги. А потом и вызывать перестал. До того самого утра, когда позвонил и сообщил, что выслал машину. Со дня исчезновения Ольги прошло уже больше двух лет…
        За эти два года Антон Самарин, сильный, спортивный, уверенный в себе мужик, любящий муж и отец, превратился в угрюмого и неопрятного нелюдима, алкоголика без определенных занятий и планов на будущее.
        Он искренне считал себя однолюбом и счастливым человеком. Через восемь лет после свадьбы он любил жену ничуть не меньше, чем в медовый месяц. Они с Ольгой, казалось, были созданы друг для друга. Антону никогда и в голову не приходило закрутить роман на стороне, хотя возможностей хватало с избытком. Исчезновение жены не просто подкосило его, а полностью вышибло из-под ног опору.
        Какое-то время Самарин заставлял себя ходить на службу в банк, где был на хорошем счету и где ему прочили в скором будущем должность начальника инвестиционного отдела. Но работа валилась из рук, он стал делать ошибки, и все чаще и чаще приходилось под сочувственные взгляды сослуживцев получать выволочки от начальства. Около года такое положение вещей терпели. Наконец, Антона вызвали к кадровику, и тот, пряча глаза, предложил написать заявление по собственному желанию.
        Работы не стало, а вместе с ней не стало причины следить за собой и держать себя в руках. Антон Самарин сломался. Опустился и пошел ко дну. Сейчас, после того, как смерть Ольги подтвердилась официально, он, сидя на скамейке в больничном парке и жадно втягивая до фильтра третью подряд сигарету, осознавал это вполне отчетливо.


        - Поплачь, парень, поплачь,  - услышал вдруг Антон скрипучий старческий голос.  - Небось жена была, а?
        - Тебе какое дело,  - ответил Самарин грубо.  - Не стой здесь, отец, ступай своей дорогой.
        - Да я что, я ничего,  - забормотал старик и суетливо выудил из внутреннего кармана картонный прямоугольник.  - На вот, возьми, тебе это.
        Прямоугольник оказался визитной карточкой с золотыми виньетками по краям.
        В центре стояло имя - Николай Иванович Муравьев, а над ним красовалась надпись, показавшаяся Антону воистину дурацкой, если не издевательской.
        - Его сиятельство граф Николай Иванович Муравьев,  - прочитал Самарин надпись вместе с именем.  - «Сиятельство», надо же, хорошо, не «величество». Что за бред, отец? Зачем это мне? Да и сам ты откуда взялся?
        - Работаю я здесь,  - старик переступил с ноги на ногу.  - Сторож я при морге, пятый год уже как. Николай Иваныч велел позвонить. Зачем - сам тебе обскажет. Ты, парень, ему не перечь, позвони. А мне, извини, идти надо.
        Вернувшись домой, Антон привычно двинулся на кухню, извлек из холодильника початую поллитровку и под обрез набухал стакан. Ссутулившись, опустился на стул, выдохнул и зажмурился, готовясь проглотить водку залпом. В последний момент сдержал руку - пить внезапно расхотелось. Отставил стакан и, навалившись локтями на стол, кулаками подпер подбородок.
        «Пора подводить итоги,  - пришла не слишком оригинальная мысль.  - Итак, Оли больше нет…»
        Антон давно смирился с тем, что Оли больше нет, однако лишь теперь он осознал, что до сегодняшнего дня надежда на чудо все еще теплилась. Сейчас не осталось даже надежды, и Самарин вдруг понял, что ему стало легче. Он подумал, что, опознав тело Ольги, тем самым отпустил ее,  - или, быть может, это Ольга его отпустила. О том, что самая горькая правда все же лучше неопределенности, он неоднократно слышал и читал. Теперь предстояло убедиться в этом на собственном опыте.
        Впервые за последние два года Антон попытался не глушить разум алкоголем, а проанализировать ситуацию. Мысли путались: привыкший к ежедневным выпивкам организм требовал спиртного и категорически отказывался думать. Усилием воли Антон встал из-за стола, побрел в спальню. Теща иногда прибирала на кухне и в ванной, вытирала пыль в гостиной, но сюда не заглядывала. Самарин с отвращением оглядел запущенную комнату, покрытые слоем пыли книжные полки, воцарившийся повсеместно беспорядок. Он шагнул к окну, отвернул шпингалет и распахнул фрамугу. Промозглый ноябрьский ветер мгновенно ворвался в комнату, хлестнул порывом в лицо. Антон глубоко вдохнул и закрыл глаза. Он простоял так, на ветру, минут пять, пока не почувствовал, что стало слишком холодно. Тогда он захлопнул окно, вновь огляделся и решил приняться за уборку. Швабру, тряпки и веник пришлось разыскивать, пылесос найти и вовсе не удалось. Два часа без перерыва Самарин яростно драил полы, протирал от пыли мебель и выгребал из всех углов мусор.
        В конце концов он порядком вымотался, отставил в сторону швабру с намотанной на нее мокрой тряпкой, опустился на аккуратно застеленную кровать, придвинул журнальный столик с пепельницей, закурил и стал подводить итоги.
        Они оказались неутешительными. Он нигде не работал уже больше года, и на еду с выпивкой за этот срок ушло порядочно. Денег оставалось крайне мало. Антон вспомнил, что за все время ни копейки не потратил на детей. Раньше он гнал от себя эту мысль, и совесть услужливо подносила оправдание: ему не до детей, а Олины родители люди не бедные. Сейчас стало мучительно стыдно. Антон почувствовал себя сволочью, и осознание того, насколько опустился, это ощущение порядком усугубило.
        «Так, надо все менять,  - решил он.  - Мне тридцать два года, и жизнь еще не закончилась. Надо собраться и жить дальше».
        «Закончилась твоя жизнь,  - возразил Антон вчерашний.  - Дальше жить не для чего, не для кого да и незачем. Дети от тебя отвыкли, да и что ты можешь им дать? Работы нет, перспектив нет, и появятся ли они - неизвестно. Посмотри на себя, кто даст тебе хотя бы полшанса? Ты - слабак и уже фактически сломался. Оказался элементарно не способен выдержать то, что с тобой случилось».
        «А кто бы на моем месте оказался способен?  - возразил своему второму «я» Антон.  - Любой бы сломался».
        «Не любой. Люди теряют близких и держатся. Ты покатился вниз, потому что ты тряпка».
        Самарину захотелось заехать себе по лицу, с силой, чтобы в кровь. Он едва удержался от этого, выругался вслух, резко встал, пнул ногой притуленную к стене швабру и двинулся на кухню. В коридоре остановился у зеркала, пристально посмотрел на свое отражение и криво усмехнулся. На него глядела плохо выбритая помятая личность неопределенного возраста. Раньше, увидав такого субъекта, Антон безошибочно распознавал в нем алкаша.
        «А ты и есть алкаш,  - вновь вступил внутренний голос.  - И не строй лишних иллюзий, правде надо смотреть в глаза».
        Антон посмотрел в глаза своему отражению и кивнул, соглашаясь. Отражение заботливо кивнуло в ответ. Стало противно и муторно, и мучительно захотелось выпить.
        «А вот и выпью,  - решил Антон.  - В последний раз выпью - и завяжу. А с завтрашнего дня начну звонить в агентства по найму. Черт, ведь мне сегодня уже велели звонить. Правда, не в агентство и не кому ни попадя, а самому его сиятельству. Вот дурдом, сиятельства мне только и не хватало».
        Самарин достал из брючного кармана бумажник и извлек из него давешнюю визитку.
        «А что,  - саркастически усмехнулся он,  - новую жизнь вполне уместно начать со звонка графу. Потом позвоню, к примеру сказать, герцогу, регенту или принцу, ну а дальше можно будет смело звонить в психушку. И попросить к телефону императора или, на худой конец, короля».
        Самарин хмыкнул и набрал номер.
        - Здравствуйте,  - услышал он в трубке механический голос автоответчика.  - Граф Муравьев сожалеет о том, что не может сейчас поговорить с вами. Однако он будет счастлив вам перезвонить. Оставьте, пожалуйста, свой номер телефона.
        - Алло, граф,  - дурашливо сказал в трубку Самарин.  - А это вас барон беспокоит. Барон, э-э…
        «Мюнхгаузен»,  - услужливо подсказал внутренний голос.
        - Барон Мюнхгаузен,  - понесло Антона,  - имеет честь звонить графу. Боже, царя храни. Как здоровье сиятельства? Надеюсь, прекрасно? А графиня, она по-прежнему с изменившимся лицом бежит к пруду? Ах, граф…
        Антон осекся и швырнул трубку.
        - Клоун,  - сказал он вслух.  - Пропади все пропадом.
        Он двинулся на кухню, там залпом опорожнил стакан. Занюхал рукавом и незамедлительно налил еще.
        - Ваше здоровье, граф,  - сказал Антон, отвесив шутовской поклон.
        Выпил, побрел, пошатываясь, в спальню. В чем был повалился на кровать и через минуту захрапел.


        Пробудившись поутру, Самарин с трудом встал и поплелся в ванную. Он ощущал все привычные признаки похмелья и чувствовал себя так, будто только что выкарабкался из помойки. Голова раскалывалась и казалась чугунной.
        Холодный душ помог, после него стало можно с грехом пополам, но жить. Антон выбрался в коридор, уперся взглядом в телефонную трубку и вспомнил вчерашний звонок. Жить расхотелось.
        «Надо извиниться,  - решил Антон,  - Скажу, что был пьян. Для русского мужика причина более чем уважительная - граф, если он граф, должен такие вещи понимать».
        Самарин вспомнил, что ерничал вчера, будучи трезв, и ему стало совсем стыдно.
        «С другой стороны,  - попытался оправдаться он перед самим собой,  - еще неизвестно, кто этот «граф» такой. С какой стати раздает визитки родственникам покойных? Возможно, никакой это не граф, а заурядный аферист, наживающийся на человеческом горе».
        Антон не успел додумать, стоит ли ему звонить извиняться или оставить все как есть,  - телефону, видимо, надоело дожидаться решения, и он зазвонил сам.
        - Здравствуйте, я могу побеседовать с Антоном Петровичем Самариным?  - незнакомым голосом осведомилась трубка.
        - Да, я Самарин, здравствуйте. Простите, с кем я говорю?
        - Ах, Антон Петрович, а я, признаться, уже начал беспокоиться,  - заботливо сообщил голос.  - Звонил вам вчера весь вечер, не мог застать. Позвольте представиться: Николай Иванович Муравьев.
        Антон покраснел. То, что у графа почти наверняка установлен определитель номера, он упустил из виду.
        - Я п-прошу,  - заикаясь, начал Антон,  - п-прощения. Из-звините, понимаете, вчера я н-немного выпил, и…
        - Все понимаю.  - Голос в трубке из заботливого внезапно стал жестким и властным.  - Не извиняйтесь, сие ни к чему. У меня к вам дело, не терпящее отлагательств. Возможно и даже вероятно, оно весьма вас заинтересует. Скажите, могли бы вы уделить мне время сегодня?
        - Да, пожалуйста,  - растерялся Самарин,  - а о чем, извините, пойдет речь?
        - Через час вас устроит?  - проигнорировал вопрос собеседник.
        - Да, собственно, но где мы встретимся?
        - Не волнуйтесь, Антон Петрович, под дождем мокнуть не придется. Я высылаю машину - она будет у вашего дома через полчаса.
        Антон не успел спросить, откуда собеседнику известен его адрес. Минуту он растерянно простоял с трубкой в руке, пытаясь собрать воедино разрозненные мысли.
        «Ну хорошо, адрес и имя абонента можно узнать, имея номер телефона,  - сообразил наконец Самарин.  - Но что за манеры у этого сиятельства - с места в карьер. И что за дело такое, не терпящее, видите ли, отлагательств».
        Не придя ни к какому выводу, Антон плюнул и раздраженно стал одеваться.
        «Извините, граф, я забыл свой смокинг у маркизы N,  - мысленно сказал он, запирая за собой квартирную дверь.  - Монокль, парик, панталоны - что там полагается еще иметь?  - оставил у нее же. Засим в чем есть. Пожалте карету».
        Вместо кареты у подъезда стоял новый, с иголочки «пятисотый» «Мерседес». При появлении Самарина высоченный, под два метра ростом, водитель выбрался из машины, обогнул ее и предупредительно распахнул дверцу.
        «Непорядок, вась-сиясь, шофер не в ливрее»,  - мысленно отпустил последнюю шпильку Антон, опускаясь на пассажирское сиденье.


        - Да-да, я действительно потомственный русский дворянин и наследник графского титула,  - Николай Иванович Муравьев остановился у дверей кабинета, пропуская гостя вперед.  - И я, смею заметить, более чем серьезно к сему факту отношусь. Разумеется, у меня есть документы, официально заверенные и признанные Российским Дворянским собранием. Прошу вас, присаживайтесь, Антон Петрович.
        Выглядел Муравьев лет на пятьдесят. Ничего эдакого графского, однако, Антон во внешности его не усмотрел. Мужик и мужик, крепкий, с выдающимся вперед волевым подбородком и изрядной проседью в коротко стриженных, зачесанных назад черных волосах. Разве что манера вставлять в речь вышедшие из употребления словечки и обороты напомнила Самарину о читанной в детстве классике.
        Жилище графа, впрочем, вполне соответствовало дворянскому титулу владельца. Дом на Садовой походил на крепость. Массивный, недавно отреставрированный и выкрашенный по фасаду в строгий темно-серый цвет, с внушительным, немного приземистым холлом при входе. В холле дежурили два охранника, крепкие, нарочито неторопливые в движениях, одетые в одинаковые полуспортивные пиджаки. И с одинаковыми же профессионально-запоминающими цепкими взглядами. Квартира на третьем этаже оказалась не просто большой, а огромной, с высокими потолками и, по меньшей мере, пятью или шестью комнатами. Правда, обставлена она была весьма скромно: ни гобеленов во всю стену, ни ломящихся от антиквариата шкафов Антон не обнаружил.
        Усадив гостя в стоящее у внушительных размеров письменного стола кресло, Муравьев остался стоять.
        - Сейчас Макс сотворит кофе,  - сказал он,  - и, пожалуй, начнем. Или, может быть, изволите чай?
        Антон согласился на кофе. Максом оказался давешний шофер, верзила с перебитым носом и внушающими уважение кулаками. Антон подумал, что помимо функции водителя он, должно быть, выполняет при графе работу телохранителя.
        - Помните, у графа Монте-Кристо был немой слуга-абиссинец по имени Али?  - спросил Николай Иванович, когда Макс вкатил в кабинет сервировочный столик с причиндалами для кофепития.
        Антон удивленно кивнул.
        - Так вот, Макс не имеет с тем немым чернокожим ничего общего,  - сообщил Муравьев и, довольный шуткой, расхохотался.  - Кроме одного,  - добавил он, оборвав смех,  - при Максе можно говорить все, что заблагорассудится. Засим, если не возражаете, перейдем к делу. Если у вас есть вопросы, Антон Петрович, сделайте милость, задавайте. Я постараюсь ответить, а потом, с вашего позволения, начну спрашивать сам.
        - Сторож в морге, как я догадываюсь, ваш знакомый?  - спросил Антон.
        - Не столько знакомый, сколько, с позволения сказать, агент. Он у меня на зарплате - ничего особенного, но по стариковским меркам сумма изрядная. И работа несложная - всего лишь оповещать о моей персоне людей, опознавших в покойницах своих пропавших без вести родственниц. Их обо мне, а меня, соответственно, о них. О чем-нибудь желаете еще спросить, Антон Петрович?
        Антон покачал головой. Единственным вопросом, который он мог бы задать, был: «Что вам от меня нужно?»  - но на него граф так или иначе ответит и сам.
        - Пока все,  - сказал Самарин,  - но думаю, вопросы еще появятся.
        - Всенепременно,  - подтвердил Николай Иванович.  - Осмелюсь предположить, что их у вас будет немало. Итак, ваша супруга, Самарина Ольга Алексеевна, пропала двадцать девятого августа две тысячи третьего года около десяти часов вечера. Не удивляйтесь, прошу вас, я навел справки. Вплоть до вчерашнего дня об Ольге Алексеевне не было никаких известий, а вчера вас пригласили для ее опознания. Кстати, Антон Петрович, голубчик, похороны, насколько я понимаю, послезавтра?
        - Послезавтра,  - кивнул Антон и сглотнул слюну.  - И я должен…
        - Разумеется,  - подхватил хозяин,  - и, смею надеяться, вы примете мою помощь. Я попрошу Макса сопровождать вас. Формальности, очереди, бюрократические проволочки - Макс в таких проблемах специалист. В решении оных, я имею в виду. Не благодарите, Антон Петрович, прошу вас, давайте лучше пойдем дальше. Между исчезновением вашей супруги и ее кончиной прошло больше двух лет, не так ли? Скажите, где ее обнаружили?
        - Вы разве не знаете?  - удивился Самарин.  - Я думал, вы говорили с Пахомовым.
        - Пахомов это, надо полагать, следователь? Нет, не говорил, мои источники несколько иного свойства. Засим - где?
        - В Магадане. Ее обнаружили в каком-то садике или сквере в Магадане.
        - Когда?  - Муравьев, меряющий шагами комнату, остановился и посмотрел на Антона в упор.  - Когда это произошло?
        - Четыре дня назад. Нет, с сегодняшним уже пять.
        - Проклятье, сколько времени упущено,  - выругался Николай Иванович в сердцах.  - Макс, будь любезен, свяжись с Сильвестрычем и Косарем - вели решить между собой, кому из них лететь. И поторопи их, пускай решают не мешкая. Видите, Антон Петрович,  - переключился граф на Самарина,  - мы вашим делом занимаемся, можно сказать, вплотную. Да… Засим продолжим. Следствие, разумеется, зашло в тупик. Будь это не так, мы бы с вами здесь сейчас не сидели. И дело, конечно, закроют да и спишут в архив. Скажите, Антон Петрович…
        - Можно просто Антон,  - прервал хозяина Самарин.
        - Прекрасно, благодарю вас. Скажите, Антон, за время следствия не случились ли некие события, о которых вы посчитаете уместным упомянуть?
        - Да вроде нет. Хотя - да, конечно. Правда, не знаю, стоит ли упоминать или нет. Понимаете, через неделю или чуть позже в подвале, в куче керамзита, нашли тело одной бомжихи. Мне продолжать, это вам интересно?
        - Разумеется, продолжайте. Это, Антон, не просто интересно, в этой бомжихе, осмелюсь предположить, самая суть и есть.
        Антон рассказал историю о браслете, найденном на теле покойной Тамары Пеговой.
        - По словам следователя, эта Пегова тоже пропавшая без вести. Из Томска, кажется, пропавшая. Или из Омска.
        - Понятно,  - Муравьев, нахмурившись, покивал.  - Это все, разумеется, именно то, что я и предполагал. Ну-с, Антон, настало время сказать вам одну вещь. И от того, как вы соблаговолите ее воспринять, будет зависеть, как сложатся дальнейшие наши с вами дела.
        - Слушаю вас,  - Самарин подобрался и посмотрел графу в глаза.  - Говорите, прошу вас. Что бы это ни было, говорите.
        - Хорошо,  - Муравьев отодвинул от стены кресло, опустился в него и наклонился вперед.  - Я сейчас скажу вам, Антон, кто убил вашу жену.
        - Что?  - поперхнулся Самарин.  - Как это убил? Ее не убивали. По результатам вскрытия - естественная смерть. Инфаркт и сердечная недостаточность.
        - Тем не менее ее убили,  - вздохнул Муравьев.  - Но не пять дней назад, никак не пять. Ваша супруга погибла, едва вышла тогда из квартиры. А что до убийцы - убийцу вы видели, Антон. Это, рискну утверждать - та самая пожилая дама по фамилии Пегова, внешне похожая на бомжиху.
        - Что за ерунда… Вы простите, Николай Иванович, но ведь и в самом деле ерунда. Если Олю убили два года назад, а нашли - не прошло и пяти дней, в Магадане… Постойте, вы хотите сказать, что в Магадане нашли не Ольгу?
        - Ольгу, без сомнений Ольгу,  - устало вздохнул Муравьев.  - Скажите, у вас еще не возникло мысли, что я - не вполне умственно здоров? Да не смущайтесь вы так, прошу вас. Странно было бы, если б не возникла у вас подобная мысль. Так вот, смею заверить, я в здравом уме и при памяти. И все вам сейчас растолкую, но лишь при условии, что вы дадите мне слово дослушать до конца. До самого конца, каким бы странным вам ни показалось то, о чем я намерен сказать. Начнем, пожалуй, издалека,  - Муравьев, заложив руки за спину, неспешно расхаживал вдоль стены.  - Я нарисую вам схему. Нет-нет, не на бумаге, я склонен полагать, что словесной картины будет достаточно. Засим приступим. Я поставлю логическую задачу, а вы попробуете ее решить. Представьте: из некого города А при обстоятельствах самых загадочных исчезает госпожа Иванова. После чего тело помянутой Ивановой обнаруживают в некоем городе Б. Между этими двумя несомненно прискорбными событиями лежит довольно длительный промежуток времени, допустим, в несколько лет. Да и города А и Б находятся на приличном расстоянии друг от друга. Само по себе дело уже
достаточно странное, вы согласны? Теперь перед нами вопрос: чем госпожа Иванова занималась все это время. А также где находилась и почему, собственно, изволила пуститься в бега. Вы следите за моей мыслью?
        - Да,  - кивнул Антон,  - продолжайте, пожалуйста.
        - Извольте. Теперь, с вашего позволения, допустим, что одновременно с кончиной госпожи Ивановой из города Б исчезает другая дама. Назовем ее, пожалуй, Петровой. Помимо того, допустим, что обеих дам незадолго до смерти госпожи Ивановой видели вместе. Или попросту скажем, что факт их знакомства каким-либо образом установлен, и установлен он непреложно. Позвольте осведомиться, какой вывод вы бы отсюда сделали?
        - Вы подводите меня к тому, что произошло убийство?  - спросил Антон.  - Вторая женщина по вашей схеме должна оказаться убийцей первой, так?
        - На первый взгляд вы правы,  - согласился граф,  - но исключительно на первый. Двинемся, с вашего позволения, дальше. Добавим тот факт, что согласно заключению судебных медиков госпожу Иванову не убивали - она умерла естественной смертью. От сердечно-сосудистой недостаточности, приведшей, к примеру, к инфаркту. Или, скажем, к инсульту. Не суть важно - главное, что по официальной версии в смерти госпожи Ивановой состава преступления не обнаружено. Пойдем дальше. Спустя некоторое время тело госпожи Петровой находят в городе В. В смерти ныне покойной Петровой, как и в смерти ее предшественницы, состава преступления опять-таки нет. Более того: одновременно из города В пропадает третья дама - давайте эту назовем Сидоровой. Пропадает при столь же загадочных обстоятельствах, кои сопутствовали исчезновениям двух предыдущих. Ну и в довершение всего отметим, что незадолго до смерти госпожу Петрову и госпожу Сидорову некие свидетели видели вместе. Что вы на это скажете?
        - Ничего. Боюсь, я немного запутался. Получается двойное убийство, так?
        - Нет, не так, или, скорее, не совсем так. Знакомо ли вам, Антон, такое понятие, как экстраполяция?
        - Да вроде помню, в институте учили. Кажется, это что-то наподобие попытки продолжить закономерное действие в будущее. Или в прошлое, вот тут точно не помню.
        - Приятно иметь дело с человеком интеллигентным. Позвольте лишь немного вас поправить. Либо в прошлое, либо в будущее, а возможно - и в обе стороны, в зависимости от сопутствующих обстоятельств. За исключением сей детали определение вы дали почти идеальное.
        - Похоже, мне сделали комплимент,  - Антон улыбнулся. Он вдруг почувствовал, что между ним и графом протянулась некая нить взаимной приязни.  - Так что насчет экстраполяции, Николай Иванович?
        Муравьев подошел к окну и открыл форточку.
        - Желаете курить, Антон?  - спросил он.  - Закуривайте, сделайте милость. Вот, прошу вас, пепельница. Засим насчет экстраполяции. Давайте мы с вами попытаемся ее применить. На минуту допустим, что цепочка исчезновений вместе с сопутствующими им смертями простирается далеко в прошлое. Другими словами, предположим, что смерть госпожи Ивановой и исчезновение госпожи Петровой - не начало цепочки, а лишь одно ее звено, промежуточное. Что тогда?
        - Не знаю,  - Самарин закурил и выпустил дым к потолку.  - Кровная месть, может быть? Вендетта? Но при чем здесь?.. Извините, Николай Иванович. То, к чему вы ведете, очевидно, но уверяю вас, Оля не была частью этой цепи преступлений. Могу поклясться, что не была. Она никого не убивала.
        - Разумеется, не была, Антон. Ольга Алексеевна действительно никого не убивала. Убили ее, как я вам уже говорил. На этом мы с вами подошли к решающему моменту. Скажите, как бы вы объяснили все эти происшествия? Покурите, подумайте, я вас ни в коей мере не тороплю.
        - Я не знаю,  - после минутной паузы сдался Антон.  - У меня в голове не укладывается. Прошу вас, объясните мне.
        - Из тех, кому я задавал сей вопрос, на него не сумел ответить никто,  - сказал Муравьев строго.  - Что ж, я скажу вам. Только знаете: приготовьтесь… А впрочем, не важно, к такому не подготовишься. Видите ли, все встает на свои места, если в приведенной схеме предположить, что и Иванова, и Петрова, и Сидорова, и ваша Оля, и все многочисленные пропажи и жертвы в бесконечной цепочке - попросту одно лицо.
        - Что?  - опешил Антон.  - Как это одно? Простите, Николай Иванович, я вообще перестал вас понимать. Чепуха какая-то. Вы меня извините, но это же полная ерунда.
        - Не ерунда,  - твердо сказал Николай Иванович.  - Не ерунда и не чепуха. В том случае, если сделать еще одно предположение. А именно предположить, что оное «одно лицо»  - лицо не человеческое.



        Глава вторая

        Солнце уже давно начало клониться к закату, но тень от храма Атена все никак не могла доползти до камня во дворе, на котором сидел младший храмовый писец Накти. В очередной раз посмотрев на светило, Накти вздохнул и перевел взгляд на Юти. Пятнадцатилетний юноша совершал неторопливый обход двора, время от времени останавливаясь рядом с кем-либо из учеников. Почувствовав на себе взгляд, Юти поднял голову. Накти одобряюще кивнул. Он не ошибся, когда две луны назад, перед самым началом ахета, сезона дождей, взял юношу в помощники. Еще немного - и Юти сможет вести занятия сам. Он знает, кто из учеников легко справляется с любым заданием, кто нуждается в помощи, а кому и помощь бесполезна. А ведь умение учить - не частый дар. Юти был не первым на памяти Накти, кто быстро и легко запомнил все до одного иероглифы и понял, когда подобает добавить к сложному иероглифу одиночные буквы, а когда можно обойтись без них. За долгие годы, что писец провел в Ипет-Исуте, обучая детей в храмовой школе, ему довелось повстречать немало талантливых юношей. Однако далеко не каждый из тех, кто умело владел кисточкой, был
способен учить других. Тем более возиться с юнцами, думающими не о том, как правильно обозначить имя бога Хора, а о том, как хорошо было бы сейчас удить рыбу в канале. Юти не по годам терпелив, но не боится взяться и за гибкую тростниковую розгу, если видит в ней нужду. А ведь зачастую нет ничего лучше хорошей порки, если надобно направить мысли нерадивого ученика на занятия!
        Накти бросил еще один взгляд на тень, упорно не желавшую двигаться с места, и раздраженно вздохнул. Почему-то именно сегодня время тянется особенно медленно.
        Негромкое покашливание заставило учителя слегка повернуть голову вправо. У невысокой каменной колонны, одной из двух, обрамляющих вход во двор, стоял человек, которого Накти совсем не ожидал увидеть,  - не только сегодня, но и вообще в этой жизни.
        - Приветствую тебя, младший писец Накти. Позволишь ли мне войти?  - церемонно произнес гость.
        Накти молча распрямил ноги и опустил их вниз, затем плавно, несмотря на годы, соскользнул со своего любимого камня на потрескавшуюся от жаркого летнего солнца землю.
        - Позволь мне самому подойти к тебе, гость,  - проговорил он, намеренно избегая называть человека по имени,  - а то эти лентяи рады любому предлогу оторваться от учебы и поглазеть по сторонам.
        «Лентяи» немедленно опустили головы, возвращаясь к своим черепкам и кистям. Накти пересек двор, приблизился к гостю и негромко, чтобы не услышали чужие уши, произнес:
        - Приветствую тебя, Рахотеп. Признаюсь, не думал уже встретить тебя среди живых.
        - Боги были милостивы ко мне.
        При слове «боги» Накти слегка поморщился, но смолчал. Он не знал, что привело к нему Рахотепа, в прошлом - одного из могущественных жрецов Амона. Уже больше двух лет минуло с тех пор, как великий фараон отказался от имени своего отца, пожелав называться Ахенатеном, что означает «полезный Атену». Даже здесь, в Ипет-Исуте, священнейшем месте Кемета, уже поднялись три храма Атену, в то время как обиталища прочих богов медленно приходили в запустение. Тот, кто начинал беседу с упоминания об этих прочих, вряд ли зашел поговорить всего лишь о нынешнем половодье.
        Рахотеп тоже молчал, видимо ожидая, что же скажет в ответ Накти. Но младший писец уже давно перешагнул благословенный сорокалетний возраст, и годы научили его терпению. Уж если жрец пришел к нему, скромному храмовому писцу и детскому учителю, то пусть говорит первым.
        - Я думал, ты будешь рад увидеть старого приятеля,  - сказал наконец Рахотеп.
        - Разве я говорю, что не рад тебе?  - удивился Накти.  - Я рад, что тот, с кем я когда-то вместе портил черепки в этом дворике,  - писец чуть откинул голову назад, хотя и так было ясно, о каком дворике идет речь,  - все еще жив, несмотря на слухи. Я надеюсь, твои,  - он выделил голосом это слово,  - боги будут милостивы к тебе и дальше. И еще я надеюсь, что другие слухи тоже были ложью.
        - Какие же?  - невозмутимо уточнил гость.
        - Слухи о том, что бывший жрец Рахотеп бежал от гнева слуг фараона, воле которого он посмел противиться.
        - А если окажется, что эти слухи были правдивы?  - медленно произнес Рахотеп.
        Накти задумался.
        - Моя жена умерла год назад,  - проговорил он наконец,  - и я уже слишком стар, чтобы брать себе другую. Дети все выросли и покинули мой дом. Если я навлеку на себя гнев фараона, принимая старого друга, гнев этот падет лишь на меня одного. Впрочем, мне кажется, что преступник, скрывающийся от закона, не пришел бы среди бела дня в храмовую школу, где его может узнать едва ли не каждый ученик.
        Рахотеп громко рассмеялся, обнажив белые зубы.
        - Ты прав, старый лис,  - сказал он.  - Два года назад я оказался умнее многих и бежал до того, как гнев фараона обрушился на жрецов, а не после.
        - Рад это слышать,  - все так же спокойно ответил Накти.
        Он обернулся, убедился, что длинная тень храма наконец-то коснулась большого камня, и сказал беззлобно:
        - Можете убираться, вы, сборище лентяев и дармоедов!
        Дети не заставили просить себя дважды. Последним двор покинул Юти. Взгляд Рахотепа задержался на помощнике Накти, когда тот проходил мимо.
        - Этот юноша очень похож на Рамоса, старшего писца в моем храме. Бывшем моем,  - поправился Рахотеп нарочито безразличным голосом.
        - Это его старший сын. Сам Рамос уже несколько лет как оставил работу из-за болезни.
        - Я помню. Он слег незадолго до моего отъезда. Мне говорили, что и сын его тоже был болен, разве нет?
        Накти вздохнул.
        - Хворь, смертельная для старика,  - пустяк для молодого. Рамос до сих пор не выходит из дому, а жена его и вовсе не перенесла болезни. Дети же здоровы, хотя им и приходится несладко. Но почему бы нам не продолжить разговор в моем доме?


        Немолодая, как и сам Накти, рабыня принесла лепешки, финики и куски козьего сыра. Добавила кувшин с водой, за ним другой со старым пивом и, повинуясь жесту хозяина, оставила мужчин одних.
        - Ты говорил о болезни, поразившей семью Рамоса,  - начал жрец, когда первый голод был утолен.
        Накти кивнул.
        - Это было чуть больше двух лет назад, в тот год, когда сын бога покинул нас, решив построить собственный город на юге. Однажды вечером к Рамосу приехал его брат, которого тот давно уже считал умершим. Счастье Рамоса было беспредельно. Но не прошло и трех дней, как радость сменилась горем, ибо вновь обретенный брат заболел и слег. Никогда прежде я не слыхал о такой странной болезни: человек никого не узнавал, даже родного брата, не отзывался на собственное имя, не принимал ни еды, ни воды… Несчастный умер на следующий же день, но, увы… Болезнь успела перекинуться на домочадцев. Вначале сам старший писец, как прежде его брат, перестал есть, пить и узнавать родных. Затем заболела его жена, которая вскоре и умерла. Мы думали, что Рамос последует за ней, но ошиблись - через неделю он поднялся с постели и начал ухаживать за детьми, которые к тому времени тоже заболели. Должен сказать,  - продолжил Накти, прервавшийся, чтобы глотнуть воды,  - старик проявил завидное мужество. Он не позволял никому из своих домочадцев покидать дом, даже не отправлял рабов на рынок за едой, опасаясь передать болезнь
другим и тем погубить весь город.
        - Как долго оставалась болезнь в доме Рамоса?  - спросил Рахотеп. Он сидел, подавшись вперед и не отрывая от писца живо заинтересованных глаз.
        - Не более десяти дней. Из родных он потерял только жену, но лишился многих рабов, включая всех, кто прибыл с его братом.
        - Брат Рамоса привез с собой рабов?
        - Да, пятерых или шестерых.
        - Он был богат?
        Накти пожал плечами.
        - Кто знает,  - сказал он.  - Рамос мало о нем рассказывал, а долгое время вообще считал погибшим. Так или иначе, не похоже, что старший писец получил большое наследство.
        - И что же,  - продолжил расспросы жрец,  - Рамос оставил место старшего писца при храме?
        - Увы! Память, утраченная во время болезни, возвратилась к нему не полностью. Он по-прежнему может читать, писать и считать не хуже любого из нас, но не в состоянии припомнить почти ничего из неоконченных дел, которые ему приходилось вести перед болезнью. Даже прочитав прежние свои записи, он сидел иногда часами, силясь восстановить в памяти людей и события. Некоторых бывших знакомцев он не может узнать до сих пор. А ведь быть старшим писцом, как ты знаешь,  - это не просто читать, писать и считать. Это еще и помнить. Многое, очень многое.
        Рахотеп кивнул.
        - Продолжай, пожалуйста,  - попросил он.
        - Теперь Рамос почти не выходит из дома,  - с грустью сказал младший писец,  - его место занял другой, а сам он кое-как зарабатывает на жизнь, составляя брачные договоры небогатым горожанам. Конечно, на эти заработки трудно содержать семью так, как подобает человеку его положения. За то время, что болезнь оставалась в доме, Рамосу пришлось потратить большую часть своих сбережений. А потом, после смерти жены, и продать часть выживших рабов, чтобы похоронить ее как подобает. Некоторое время спустя, впрочем, он купил новых рабов, совсем юных и неопытных, а потому дешевых.
        - Да, конечно,  - задумчиво пробормотал Рахотеп.  - Новых дешевых рабов. Разумеется. А что, ты говорил, сталось с детьми Рамоса?
        - Они с женой были благословлены восемью детьми, но лишь троих боги пощадили, позволив им жить дольше года. Старшая дочь умерла давно, так и не достигнув брачного возраста, так что теперь Рамос живет с двумя сыновьями. Ты видел старшего, Юти, которому недавно исполнилось пятнадцать, его брату Сенби уже двенадцать, но семья даже не может позволить себе заплатить за учение для младшего мальчика. Рамос, должно быть, учит его сам. Это одна из причин, по которой я взял молодого Юти себе в помощники. Болезнь не пощадила и его, но юноше хотя бы не приходится беспокоиться о том, чтобы помнить прежних заказчиков. В этом благо юности - она не имеет прошлого!
        Оба собеседника одновременно вздохнули. Это благо относилось к числу прочих, давно ими утраченных.
        - И что,  - спросил Рахотеп, потянувшись за очередным фиником,  - этот Юти на что-то годится?
        - Скажу тебе правду, жрец,  - он один из способнейших учеников, каких мне случалось видеть. Стоит показать ему что-то лишь однажды, и он запоминает сразу же и навсегда! Несколько раз,  - усмехнулся Накти,  - мне даже казалось, что он знает вещи, которые я ему не показывал. Должно быть, не раз видел, как работает отец. Но даже если так, его усердие похвально.
        - Весьма похвально,  - подтвердил жрец.  - И что же, Юти с раннего детства показывал столь выдающиеся способности?
        - Я не помню его детства,  - признался Накти,  - кажется, в то время его обучал кто-то из других писцов. Он пришел ко мне уже после болезни.
        За разговором не заметили, как стемнело. Старая рабыня вновь вошла в комнату, неся небольшой масляный светильник, который поставила на стол между гостями. Затем рабыня поклонилась, собираясь уходить, но Накти остановил ее.
        - Принеси-ка нам доску для сенета. Ты ведь сыграешь со мной?  - обернулся он к Рахотепу.  - У меня давно не было достойного партнера.
        Жрец улыбнулся.
        - Сыграю, хотя, боюсь, я тебя разочарую. За последние годы я совсем не играл. У меня тоже не было достойных партнеров, а точнее, не было никаких.
        Рабыня вернулась и положила на стол тонкую доску из полированного гранита, а поверх нее - небольшую тростниковую коробочку с пятью белыми и пятью темно-серыми камнями. Рахотеп всмотрелся в игральную доску. Даже при неверном свете масляного фитиля он сумел оценить тонкую работу неизвестного резчика по камню. Каждая из тридцати клеток была чуть-чуть, почти незаметно, углублена к середине - как раз достаточно для того, чтобы камни не скатывались с доски. Линии были проведены ровно, иероглифы на особых клетках в последнем, третьем, ряду высечены искусно и со знанием дела. Поле окружал узор из пальмовых листьев.
        Накти расставил на доске камни и протянул гостю шесть коротких палочек:
        - Начинай.
        Рахотеп кивнул, бросая палочки. Из шести четыре указали вверх. Бывший жрец молча передвинул белый камень на три клетки влево и на клетку вперед.
        - Ведь я предупреждал тебя,  - покачал головой Рахотеп, когда Накти без особого труда выиграл в третий раз подряд.  - Разве меня можно назвать достойным партнером такому игроку, как ты? Давай лучше поговорим. Расскажи, чем ты занимался последние два года? Неужели только учил мальчишек грамоте?
        - Не только,  - улыбнулся Накти,  - несколько раз мне приходилось учить и девочек.
        Рахотеп слегка усмехнулся, давая понять, что оценил шутку, и сказал медленно, словно припоминая:
        - Помнится, когда-то ты любил в свободное время беседовать со стариками, расспрашивая их о прошлых днях… Ты даже тратил драгоценный папирус на то, чтобы записывать их рассказы.
        Накти кивнул.
        - Было время…
        - А теперь?
        - Теперь? Рахотеп, теперь я сам старик, кого же мне расспрашивать?
        На этот раз жрец улыбаться шутке не стал.
        - Скажи, Накти,  - неторопливо произнес он, словно мысль только что пришла ему в голову,  - сохранились ли у тебя те свитки?
        - Быть может, и сохранились. Какая разница? Если даже имена богов на камне сегодня велят сбивать и заменять новыми, кому какое дело до россказней невежественных стариков?
        - Так уж и никому,  - прикрыл веками выдавшие вдруг нетерпение глаза жрец.  - Сегодня такая ночь, что я был бы рад послушать старые сказки.
        - А я предпочел бы поиграть в сенет,  - упрямо возразил Накти.
        - Со мной? Я думал, ты уже разочаровался.
        - Ну что ты. Мне кажется, ты лишь поддаешься мне, хотя и неясно, по какой причине. Ведь когда-то ты был, помнится, одним из лучших игроков и в сенет, и в «собак и шакалов»…
        - Время не щадит никого из нас.
        - Это верно. И все же давай попробуем сыграть еще раз.
        - Ты знаешь,  - сказал Рахотеп, не прикасаясь к камешкам для игры,  - теперь, думаю, я могу открыть тебе небольшой секрет. Ты помнишь, как когда-то читал нам вслух сказки, привезенные тобой из верховьев Нила?
        Накти подобрался. Он кожей чувствовал, что вскоре последует нечто важное.
        - Припоминаю,  - нарочито небрежно ответил младший писец.  - Я побывал в верховьях, сопровождая сборщика налогов в сезон шему. Люди в тех краях рассказывали поистине странные, ни на что не похожие сказки. Я также помню, что они понравились тебе. Ты даже просил у меня тот свиток папируса, чтобы почитать на досуге.
        - Теперь, пожалуй, я могу открыть тебе, что сделал это по велению одного из старших жрецов.
        Писец удивленно посмотрел на Рахотепа.
        - Старших жрецов? Но зачем?
        - Мне было велено снять копию с папируса.
        - Тебе? Не одному из писцов при храме?
        - Мне лично. Должно быть, что-то в нем показалось старшим жрецам достойным внимания богов. Тогда, помнится, я несколько раз перечитал каждую историю, но не заметил ничего особенного. То есть,  - поправился Рахотеп,  - твое искусство выше всяких похвал, как обычно. Но сами истории… Ты знаешь, теперь, когда я вспомнил про них, мне захотелось освежить их в памяти. Не сделаешь ли ты одолжение гостю, позволив ему еще раз насладиться знаками, что твои руки нанесли на папирус?
        Накти чуть сдвинул брови.
        - Право, Рахотеп, я был бы рад доставить тебе удовольствие, но я и сам не знаю, куда положил этот свиток. Боюсь, я давно не брал его в руки.
        - И я никак не смогу убедить тебя поискать?  - Голос Рахотепа стал вкрадчивым и осторожным.
        Накти весело засмеялся, словно не замечая перемены в его тоне.
        - Ну разве что выиграешь у меня в сенет. Тогда мне придется, чтобы скрыть смущение, удалиться из комнаты, а заодно и поискать тот свиток, о котором ты так просишь.
        - Ты смеешься надо мной… Что же, я это заслужил своей настойчивостью.
        - Так что, сыграем?


        Проиграв, Накти вздохнул, неожиданно широко улыбнулся и крикнул в глубину дома:
        - Эй, Тию!
        Когда рабыня вошла в комнату и остановилась у порога, он произнес:
        - Ступай в комнату, где я принимаю заказчиков. Мне нужно, чтобы ты принесла сюда один свиток,  - Накти принялся подробно рассказывать, как выглядит свиток и где именно в комнате его можно найти.
        Когда рабыня вышла, Рахотеп, чуть приподняв левую бровь, спросил:
        - Ты знаешь так точно, где он лежит?
        - Разумеется. Я знаю, где лежит любой из моих свитков. Я слишком ценю каждый из них, чтобы забыть.
        - Но тогда почему?..
        - Я всего лишь хотел посмотреть,  - усмехнулся писец,  - насколько сильно ты на самом деле играешь. Ну и, разумеется, понять, зачем ты все-таки пришел в мой дом.
        Рахотеп промолчал.
        Когда Тию вернулась, Накти принял от нее свиток, будто не замечая протянутой руки гостя.
        - Что именно ты хочешь услышать, Рахотеп?  - спросил младший писец.
        - Я и сам не знаю.
        - Я записал много историй той зимой. Почему бы тебе не сказать прямо, что ты ищешь?  - мягко предложил Накти.  - Быть может, я помог бы тебе.
        Рахотеп покачал головой.
        - Прости, что я не был откровенен с самого начала. Поверь, тому были причины. Но теперь я говорю истину: я и сам не знаю, что именно ищу в твоих сказках. Мне лишь кажется почему-то, что тогда, переписывая, я видел нечто важное. Нечто, чему тогда не придал значения и что теперь мучает меня, словно неясная тень, увиденная краем глаза.
        «Важное для чего?»  - подумал Накти, но промолчал, чувствуя, что не получит ответа. У него мелькнула, разумеется, мысль и вовсе не показывать скрытному гостю то, за чем тот явился, но писца уже одолело любопытство. В конце концов, у него осталось совсем немного развлечений. Он подвинул светильник поближе, развернул свиток и принялся за чтение:
        - «Я, Накти, записал эти слова, услышанные от других, в тридцать пятый год царствования великого фараона Аменхотепа.
        Жил неподалеку от Свенета один крестьянин. Однажды вечером возле реки на него напал демон, убил крестьянина и завладел его телом. Под видом крестьянина демон пришел к нему в дом. Женщина, бывшая крестьянину женой, дала ему еды и легла с ним, думая, что рядом с ней ее муж. И демон стал жить в этом доме и ходить каждый день в поле вместо крестьянина. Затем жена его зачала и в сезон ахет следующего года родила девочку, и было у девочки тело белое, как мякоть рыбы Ибду, и такие же белые глаза и волосы. И тогда люди испугались и убили демона, и его жену, и ребенка».
        Накти откашлялся.
        - Помнится,  - сказал он,  - мне не раз рассказывали похожие истории. Возможно даже, то была та же самая история, но перетолкованная по-иному. Я нередко замечал, как меняются сказки даже о самых обыкновенных событиях, стоит им пройти через множество рассказчиков. Но продолжим.
        «Когда-то молодая женщина из Васета по имени Бунефер полюбила каменотеса, что жил в Свенете. Она оставила своих родных и стала жить с ним в его доме. Однажды Бунефер пошла набрать воды в канале, упала в воду и утонула. Вода унесла ее тело далеко, и муж не смог найти его и похоронить, как подобает. Вскоре он снова женился, его вторую жену звали Дедет. Однажды, когда Дедет пошла за водой к тому же каналу, к ней явился Ка умершей Бунефер. Дедет испугалась и убежала, бросив ведро. Когда каменотес пришел домой, жена все ему рассказала. Каменотес испугался и велел Дедет больше не ходить в это место. Жена послушалась и стала брать воду в другом канале, но Ка умершей и там явился к ней и последовал за ней домой. Дедет стала кричать и плакать, и тогда Ка умершей убил ее и завладел ее телом. А муж ничего не узнал и продолжал с ней жить как с женой.
        Однажды Бунефер в теле новой жены пошла к каналу и позвала других духов, тела которых не были похоронены. И один из них вышел из воды и последовал за ней. Он убил каменотеса и завладел его телом, и они стали жить вместе в его доме. Случилось так, что мать каменотеса пришла к ним в гости, но дух не узнал ее и спросил: «Кто ты?» И женщина сказала: «Я мать твоя, разве ты меня не узнал?» И она подумала, что ее сын болен, и просила его пойти к жрецу в храме Амона, чтобы отогнать демонов. И тогда оба духа испугались и ушли оттуда в спешке, и больше их никогда не видели. А дом их достался брату каменотеса». Я помню этого брата,  - сказал Накти.  - Мне казалось, что он был не слишком опечален. Не будь он сущим глупцом, я бы даже сказал, что он выдумал эту историю, а тела его брата с женой давно унесла река. Ты еще не нашел то, что искал?
        - Не нашел, но я этому даже рад,  - задумчиво ответил Рахотеп.  - Теперь я вижу в этих историях смысл, прежде скрытый от меня. Продолжай, прошу, если ты не очень устал.
        Накти вернулся к чтению, решив повременить с вопросами.
        Ни история неверной жены, съеденной огромным крокодилом, ни повествование о волшебнике, раздвинувшем воды озера для того, чтобы найти бирюзовые серьги любимой жены, не заинтересовали Рахотепа. Он слегка оживился, когда речь пошла о демоне, наславшем болезнь на погонщика скота и тем разорившим все селение, и даже попросил Накти еще раз перечесть признаки болезни, после чего надолго задумался. Следующая история повествовала о любви между сыном земледельца и неким загадочным существом с болота, способным превращаться в бегемотицу. Рахотепа этот рассказ откровенно насмешил:
        - Уж не считают ли они, что богиня-бегемотица Таверет сама снисходит до грязных поселян?
        Накти пожал плечами.
        - Я слыхал множество подобных историй. Четырнадцатилетнему мальчишке любая женщина, позволившая прикоснуться к себе, кажется богиней. А тем более - ночью, когда привычное кажется странным.
        Рахотеп, смеясь, согласился. Накти вернулся к папирусу.
        - А вот эта история уже менее обычна, чем прежние,  - сказал он.  - Я услыхал ее не от крестьянина или служанки, как большинство других, а от младшего жреца одного из местных храмов. Не помню уже, какому божеству тот служил.
        «У одного крестьянина была очень красивая дочь. Однажды к ней пришел сын стеклодува и сказал ей: «Будь моей женой!»  - и девушка сказала ему, что согласна. И он обещал, что построит свой дом, и она войдет в его дом как жена.
        Случилось так, что демон увидел девушку и пожелал ее. Он пришел к девушке и сказал ей: «Войди в мой дом». Но девушка ответила: «Я не хочу тебя, уходи. Когда вновь разольется Нил, я уже буду женой сына стеклодува».
        Когда сын стеклодува построил новый дом, демон пришел к нему и убил его. И завладел его телом. И он пришел к девушке и сказал ей: «Я уже построил дом для тебя, приходи». Но девушка испугалась и побежала к жрецу и сказала: «Демон вселился в сына стеклодува». И жрец спросил: «Почему ты так говоришь?» А девушка ответила: «Он стал другим, он не помнит отца моего и мать мою, он не ест тех фруктов, которые раньше любил, и он ест запретную рыбу и не знает, что она запретна». Тогда жрец задумался, а потом пошел в дальнюю комнату, достал там тайный свиток и читал из того свитка. И в этом свитке он нашел тайное имя демона и открыл его девушке, и девушка пошла домой. Когда к ней опять пришел демон в теле сына стеклодува, девушка назвала его настоящим именем и сказала: «Уходи!» И демон ушел, потому что его назвали настоящим именем. А девушка взяла тело сына стеклодува и отнесла к его родителям, и они похоронили его, как подобает».
        Накти замолчал, но продолжал сидеть, не поднимая глаз от папируса. Рахотеп и сам надолго погрузился в задумчивость, а когда пришел в себя, обнаружил, что писец внимательно наблюдает за ним. Рахотепу стало не по себе, он улыбнулся, чтобы сгладить неловкость.
        - Ты устал, Накти? Быть может, ты позволишь мне самому прочитать остальное? Обещаю, что буду осторожен.
        - Спасибо, я вовсе не устал. Ты хочешь продолжать?
        - Прошу тебя.
        Накти продолжал читать, иногда останавливаясь, чтобы пояснить детали. Вскоре свиток закончился.
        - Благодарю,  - слегка поклонился Рахотеп.  - Ты воистину доставил мне удовольствие.
        - Не стоит благодарности. Я и сам с радостью вспомнил былые дни. Как я расспрашивал крестьян по вечерам. Как покупал старые, покрытые чужими письменами свитки папируса и сам отмывал краску в теплой воде. Как просиживал вечера, нанося на папирус иероглифы и стараясь ничего не упустить из рассказа и, наоборот, не написать лишнего.
        - Лишнего? Чего именно лишнего, Накти?
        - Ты ведь знаешь не хуже меня: не всякое знание следует доверять папирусу. Писец, обозначая иероглифом скорпиона, никогда не нарисует и не выбьет в камне его ядовитый хвост. И точно так же порой писец боится доверить свитку не менее ядовитые слова.
        - Что же ты не доверил ему в тот раз, Накти?  - с кажущимся безразличием спросил Рахотеп.
        Младший писец негромко рассмеялся.
        - Кто знает. Моя память уже не та, какой была когда-то. Все помнить сложно. Но если мне зададут точный вопрос, я, быть может, и припомню ответ.
        - Как же можно задать точный вопрос, если не знаешь, о чем спрашивать?
        - Если не знаешь, конечно, нельзя,  - согласился Накти.  - Так что, видишь ли, жрец,  - добавил он уже без улыбки, глядя Рахотепу прямо в глаза,  - иногда выбор бывает очень труден. Можно либо узнать ответ, либо продолжать делать вид, что тебя не заботит сам вопрос.
        Бывший жрец не выдержал и отвел взгляд. Что ж, Накти прав. Теперь Рахотепу остается лишь признаться, что он недооценил собеседника, и задать вопрос, который может выдать его намерения. Либо он может уехать назад, туда, где в постоянных поисках провел последние два года. Но в этих поисках каждый известный ему путь уже пройден до конца. Отправляясь в Ипет-Исут, Рахотеп надеялся, что свиток Накти поможет ему открыть еще одну дорогу, а в глубине души - и на то, что именно эта, последняя дорога приведет его к цели. Что ж, надежды не были напрасными. Открылся новый путь. Он может попробовать проследовать по нему сам, без помощи Накти. Беда лишь в том, что если Рахотеп прав, то времени у него мало, очень, очень мало. И если откровенность может ускорить поиск… Что ж, в конце концов, рисковать ему случалось не в первый раз.
        Рахотеп решился.
        - Если бы тебя спросили,  - начал он,  - об имени демона, которое мудрый жрец назвал красивой девушке, что бы сказала твоя память?
        - Она сказала бы, что жрец, поведавший эту историю, не открыл мне имени демона,  - ответил Накти и, увидев разочарование на лице Рахотепа, тут же продолжил:  - Впрочем, память моя подсказывает, что тогда, в молодости, мне показалось, будто жрец знает гораздо больше, чем говорит. Возможно, он просто побоялся назвать мне имя. Если ты помнишь, в той истории, в отличие от многих других, вообще не было никаких имен.
        - Да,  - кивнул Рахотеп,  - я обратил на это внимание. А не помнишь ли ты, где жил тот мудрый жрец? Я догадываюсь, что ты встретил его где-то в верховьях Нила, но где именно?
        - Память моя молчит,  - медленно проговорил Накти,  - но, быть может, увидев это место, я узнал бы его.
        Рахотеп в изумлении уставился на собеседника. Накти снова усмехнулся и продолжил:
        - Жизнь порой становится невыносимо скучна, особенно жизнь в Ипет-Исуте в восьмой год правления Ахенатена, сына Аменхотепа Третьего. Мой дом опустел, и детские голоса больше не звучат в его стенах. Путешествие развлекло бы меня. И на корабле у нас было бы достаточно времени, чтобы я мог рассказать тебе о других вещах, не доверенных мной папирусным свиткам. Думаю, среди них найдутся такие, что будут тебе интересны. А у тебя найдется время рассказать мне, почему же они так тебе интересны. Я умею хранить тайны, поверь мне, Рахотеп.



        Глава третья

        В оставшиеся до похорон два дня Антон не прекращал думать о том, что сказал ему граф Муравьев. Фраза «оное «одно лицо»  - лицо не человеческое» упорно не шла из головы. И это несмотря на то, что Самарин вышел из дома Муравьева обозленным и разочарованным. Новый знакомый совершенно не походил на блаженного идиота, начитавшегося желтой прессы. Однако гипотеза Муравьева о сверхъестественном убийце казалась вполне под стать несуразным идеям, с которыми Антон в первые дни после исчезновения Ольги осаждал беднягу Пахомова. Теперь, когда способность здраво рассуждать вернулась, за те домыслы ему было стыдно.
        Особенно раздражало то, что Муравьев не счел нужным объяснить, ни каким образом, ни по какой причине совершаются убийства в экстраполированной им в прошлое гипотетической цепочке.
        - На этом мы с вами прервемся, Антон,  - сказал на прощание граф.  - Сделайте милость, подумайте над тем, что сегодня услышали. Среди тех, с кем мне приходилось на сию тему беседовать, были люди, с ходу посчитавшие меня за умалишенного. Мы не осуждаем их, отнюдь, однако и убеждать не собираемся. Попросту они пойдут своим путем, а мы - своим. Да-да, не удивляйтесь, я употребил местоимение «мы» намеренно. Кто мы такие, вы в дальнейшем узнаете, а вот пожелаете ли одним из нас стать… Впрочем, давайте не будем торопить события. У вас впереди несколько нелегких дней, что, если мы встретимся, когда они останутся позади? А пока всего доброго, Макс вас проводит и, если пожелаете, окажет посильную помощь.
        Макс оказался на высоте. Место на Южном кладбище без излишних проволочек пробил он. Похороны и поминки организовал тоже он, и он же накануне привел двух шебутных теток, за считаные часы вылизавших и выскобливших квартиру до блеска. Стол был накрыт и заставлен выпивками-закусками стараниями того же Макса. Под конец он представил скрупулезно расписанный счет, оплатить который, к вящему Антонову стыду, взялся тесть.
        На похороны собралось довольно много народу. Пришли и бывшие Антоновы, и бывшие Ольгины сослуживцы, пришли оставшиеся после выпуска в Питере однокурсники. К кладбищу вездесущий Макс подогнал автобус, который и перевез в квартиру тех, кто решил остаться на поминки.
        Димка с Танечкой сидели за столом по правую от Антона руку. Оба молчали и почти не смотрели на него. Лишь когда Ольгины родители, одев детей, собрались уходить, а Антон выбрался в прихожую проститься, Димка, не глядя на отца, спросил:
        - Папа, ты никогда больше не будешь жить с нами?
        Антон отступил на шаг и оперся спиной о стену, под сердцем нехорошо ворохнулось. Он не успел ответить, на помощь пришла теща.
        - Конечно, папа будет жить с вами,  - сказала она и выразительно посмотрела на зятя.  - Он устроится на работу, будет зарабатывать много денег и обязательно вас заберет.
        Антон кивнул. Он с трудом отвалился от стены и шагнул вперед. Присел, поцеловал Димку и потянулся к Танечке. Та безучастно подставила щеку. Когда за детьми захлопнулась дверь, Самарин, крепившийся весь день, наконец заплакал. Он заперся в ванной, плеснул в лицо холодной водой из-под крана. Затем в порядком опустевшей гостиной уселся за стол и потянулся за водкой. До этого он почти не пил и лишь ополовинил две-три рюмки. Теперь же, залпом осушив бокал с пепси-колой, набухал в него до краев сорокаградусной.
        - Антоша, может, не стоит так много,  - тихо сказала Надя Полевая, бывшая однокурсница и свидетельница со стороны Ольги на свадьбе. Она присела на соседний стул.  - Знаешь что… Отлей мне, я выпью с тобой.
        После окончания института Надя успела дважды неудачно побывать замужем. Работала она в том же банке, из которого Самарина год назад уволили, и с тех пор звонила несколько раз, предлагая помощь. Он неизменно благодарил и отказывался.
        Антон нашел пустую рюмку, наполнил ее из своего бокала и молча протянул Наде.
        - Антошенька,  - Надя рассеянно повертела рюмку в руках,  - ты извини меня, я не собираюсь лезть в душу. Но хочу, чтобы ты знал: я расспрашивала о тебе, мне больно за то, что с тобой происходит. Мне кажется… Впрочем, не важно. Давай выпьем.
        - Давай,  - Антон благодарно кивнул и залпом осушил бокал.
        Гости разошлись за полночь. Все, кроме Нади, которая осталась помочь с мытьем посуды.
        - Спасибо, Надюша,  - сказал Антон, проснувшись с ней наутро в одной постели.  - Ты не представляешь, насколько я тебе благодарен. Можешь смеяться, но у меня вот уже два года никого не было.
        - Я так и подумала,  - ласково и чуть смущенно улыбнулась Надя.  - Знаешь, Антоша, ты только не думай, что я осталась с тобой из-за того, что бросаюсь на мужиков.
        - Что ты, я вовсе так не думаю,  - покраснел Антон, которого эта мысль успела уже посетить.
        - Ну и ладно. Завтракать будешь? Там после гостей полный холодильник остался.
        - Буду,  - ответил Антон,  - обязательно буду. И не только завтракать.


        Надя ушла около полудня. Антон, проводив ее до метро, вернулся домой и сразу позвонил Николаю Ивановичу.
        - Если не возражаете, давайте встретимся послезавтра,  - предложил граф.  - Возможно, к тому времени у меня будут новости из Магадана. Располагаете ли вы временем послезавтра?
        - Да, конечно,  - поспешно ответил Антон.  - Николай Иванович, прежде всего я хотел поблагодарить вас за помощь. Вас и, разумеется, Максима.
        - Не стоит благодарности,  - небрежно бросил Муравьев.  - Засим послезавтра с утра. Макс заедет за вами к десяти.
        Остаток дня Антон провел в раздумьях. Теперь, когда всякая надежда иссякла, вещи стали видеться несколько в ином свете. В первые дни после исчезновения Ольги он, вполне возможно, уцепился бы за любую версию - с отчаяния. Теперь же привычным к порядку умом экономиста Самарин пытался разложить по полкам известные факты, чтобы составить из них цельную картину. Получалось плохо. Рассудок усиленно сопротивлялся гипотезам о сверхъестественном монстре, убивающем женщин одну за другой, неведомо в каких целях. Кроме того, о цепочке убийств Антон знал лишь со слов Муравьева. Фактов же, подтверждающих эти слова, не было. Вопросов оказалось намного больше, чем ответов, да и те ответы, что были, доверия не внушали.
        «Надо посоветоваться,  - решил наконец Антон.  - Мне не хватает взгляда со стороны. Нужен человек, которому бы я доверял, человек нейтральный и опытный. Который выслушает и не станет смеяться».
        С минуту Антон перебирал в уме возможные кандидатуры и отметал их одну за другой. Родители жены - люди явно неподходящего склада, к тому же они - лица заинтересованные. Близких друзей у Самарина не было. Знакомых и приятелей было достаточно, но за два года отшельничества он практически ни с кем не общался, так что обращаться с просьбой к людям, которых сам усиленно избегал, было неудобно. Да и не ко всякому можно с таким обратиться без риска прослыть душевнобольным.
        Пахомов, понял Антон. Вот кто не просто может, а обязан его выслушать. Дело еще не закрыто, так что его статус потерпевшего не изменился. Кроме того, следователь в курсе всей истории - ему не придется объяснять все сначала. Да и мужик он неглупый и опытный.
        Антон разыскал домашний телефон Пахомова, позвонил и договорился о встрече в прокуратуре на завтра.


        - Антон Петрович,  - Пахомов смотрел на Антона сочувственно,  - вы это, надеюсь, не всерьез? Монстры, нелюди, серийные убийства… Я понял бы, будь вы в шоке, в отчаянии, как тогда, в самом начале дела. Но сейчас-то… У меня сложилось впечатление, что вы разумный человек. Мы же не в Средневековье живем, Антон Петрович. Сегодня не годится всерьез рассуждать о вурдалаках и оборотнях. Не говоря уже о том, чтобы загружать подобными версиями следственные органы.
        - Постойте, я ведь ничего не утверждал, я посоветоваться пришел,  - Антон уже успел раскаяться в том, что явился к следователю.  - Вы - человек опытный, через вас не одно дело прошло. Неужели раньше ничего подобного не было? Исчезновений людей, которые остались нераскрытыми и которые нельзя объяснить иначе, чем вмешательством иного, враждебного разума?
        - Антон Петрович,  - следователь вздохнул,  - многие дела так и остаются нераскрытыми. Такова, к сожалению, реальность. А теперь подумайте: как раскрывать преступление, если в нем и состава преступления-то нет? В деле вашей жены, извините, конечно, состав преступления отсутствует. Примите мои соболезнования, Антон Петрович, но Ольга Самарина умерла естественной смертью, что подтверждено документально. Да, мы не знаем, что побудило ее покинуть семью. Не знаем также, где она находилась все то время, что отсутствовала. Но криминала в деле нет. И всякие гипотезы о серийных убийствах, совершенных потусторонними существами, попросту, Антон Петрович, нелепы. Хотите, я вам подобных версий с десяток нафантазирую, с ходу, не вставая из-за стола? Да вы и сами их массу когда-то напридумывали, ничуть не лучше той, что сейчас.
        Спорить со следователем было трудно и даже несколько стыдно, но Антон все же решился на продолжение разговора.
        - Вы не ответили на мой вопрос,  - сказал он упрямо.  - Это первый такой случай в вашей практике или нет?
        - Не первый и, уверяю вас, не последний. Вы знаете, сколько людей пропадает без вести? А скольких из них никогда не находят, знаете? Или находят спустя долгие годы. Не знаете? Так я вам скажу - огромное количество! Тысячи и тысячи граждан разыскивают своих родных и близких, так-то вот. Жизнь - сложная штука, она, бывает, затейливые коленца выкидывает, Антон Петрович. Уж я навидался, поверьте. И нечистая сила, извините, абсолютно тут ни при чем.
        - Ну что ж. Я должен был это предвидеть. Скажите, вы считаете, я не в своем уме?
        Следователь укоризненно покачал головой.
        - Ну зачем же так, Антон Петрович,  - мягко пожурил он Антона.  - У вас произошло несчастье, я вам искренне сочувствую. К тому же вы переутомились, и немудрено - такая беда. Поверьте, это пройдет. Время зализывает раны, все, кроме смертельных. Позвольте на этом попрощаться с вами - к сожалению, работа в следственных органах почти не оставляет свободного времени.
        Вернувшись домой, Антон позвонил Муравьеву.
        - Слушаю,  - раздался в трубке голос графа.
        - Здравствуйте, Николай Иванович,  - вежливо произнес Самарин.  - Я звоню, чтобы поблагодарить вас за участие. Было крайне приятно познакомиться. И на этом позвольте с вами проститься.
        В ответ Муравьев вдруг раскатисто расхохотался. Антон опешил. Он был готов к любой реакции, даже к самой бурной, но только не к смеху.
        - Я крайне рад,  - наконец сказал граф.  - Признаюсь, если бы вы приняли мои слова на веру, я стал бы сомневаться, стоит ли нам с вами продолжать общение. Вы, по всей видимости, обдумали то, что услышали от меня, и, рискну предположить, посоветовались с опытными людьми. А те, кого вы выбрали в советчики, наверняка над вами посмеялись, не так ли?
        Самарин почувствовал, что краснеет. В проницательности графу явно нельзя было отказать.
        - Вы правы,  - пробормотал Антон виновато,  - я действительно посоветовался. И мне сказали…
        - Что вам необходимо подлечить нервы,  - подхватил граф.  - Или что-либо наподобие. Видите ли, в чем дело, Антон… Ваши советчики, кто бы они ни были, не побывали, с позволения сказать, в вашей шкуре. В отличие от меня и некоторых моих друзей. Впрочем, знаете что, подумайте еще, я, разумеется, неволить вас не стану. Но на вашем месте я бы не отказывался от встречи со мной. Хотя бы из любопытства. Тем более что эта встреча ни к чему вас не обяжет, ручаюсь в том честным словом дворянина. Так что поразмышляйте, Антон, обдумайте все и дайте мне знать. Договорились?
        Размышлял Антон недолго: граф его убедил, и согласие на встречу он дал тем же вечером.
        На следующее утро ровно к десяти Макс подогнал «Мерседес» к подъезду. По дороге большей частью молчали, но, когда автомобиль свернул уже с Сенной на Садовую, Антон решился на разговор.
        - Максим,  - сказал он,  - вы с Николаем Ивановичем приняли во мне такое близкое участие, что мне поистине несколько неудобно. Вы ведь даже толком меня не знаете.
        - Граф хорошо разбирается в людях,  - бросил Макс,  - и великодушен к тем, кому нужна помощь. Возможно, он также видит в вас будущего друга.
        - Будущего друга,  - задумчиво повторил Антон.  - Скажите, Максим, а в каких отношениях с графом находитесь вы?
        Водитель помедлил с ответом, и Антон подумал было, что вопрос оказался бестактным. Однако пару секунд спустя Макс хмыкнул, затем коротко хохотнул и сказал:
        - Сам до конца не понимаю, в каких. Но в общем и целом - в прекрасных. Я многим обязан графу, и вообще: Николай Иванович - удивительный человек.
        - Понятно,  - протянул Антон. «Что ничего не понятно»,  - мысленно добавил он.


        Муравьев проводил гостя в давешний кабинет и усадил в то же самое, стоящее у письменного стола, кресло.
        - Итак, Антон,  - начал он,  - поскольку вы согласились на встречу, надо полагать, мои слова не показались вам излияниями душевнобольного. Или все же показались, но вы решили разобраться до конца? Говорите, прошу вас, не стесняйтесь. Знали бы вы, сколько раз меня принимали именно за тронувшегося умом. Вот Макс не даст солгать.
        Подпирающий стену здоровила Макс утвердительно кивнул.
        - Понимаете,  - ответил Антон растерянно,  - я попросту не знаю, что думать. Вот как на духу, Николай Иванович… Вы приняли во мне участие, помогли мне. И я более чем благодарен вам. Но скажите: зачем? Почему вы заботитесь обо мне, совершенно чужом вам человеке?
        - Ответ на этот вопрос вы, несомненно, получите, но, с вашего позволения, чуть позже. Сначала, если не возражаете, я поделюсь кое-какой информацией. Вчера коллега Косарь вернулся из Магадана. Ах да, разговор про поездку туда был при вас. Так вот, городской прокуратурой Магадана возбуждено уголовное дело по исчезновению некой Анжелы Заяц. Косарь - человек весьма дотошный, за короткое время он успел узнать многое.  - Муравьев, до сих пор расхаживавший по кабинету, остановился и пристально посмотрел Антону в глаза.  - Вам интересно? Желаете, чтобы я продолжил?
        - Да-да, конечно,  - пробормотал Самарин.  - Продолжайте, пожалуйста.
        - Пропавшей госпоже Заяц сравнялось тридцать четыре года. Она, по некоторым данным, совладелица некоего бизнеса. Бизнес сей теневой и занимается, как было несложно выяснить, золотом - левым золотом, в приисковых ведомостях неучтенным. Засим… Анжела Заяц пропала неделю назад, и главным свидетелем по делу проходит ее телохранитель по прозвищу Кабан. Так вот этот самый Кабан изволит утверждать, что на коттедж, в котором проживала его патронесса, было совершено бандитское нападение. Причем непосредственно перед нападением господина Кабана выманили из дома наружу. По его словам, к коттеджу явилась неопрятная старуха-нищенка и принялась христарадничать. Кабан велел ей прекратить шум и убираться вон, но та и не подумала, а, напротив, начала сквернословить и извергать проклятия. Тогда телохранитель вышел из коттеджа наружу, вознамерившись лично прогнать попрошайку, но ему тут же нанесли оглушительный удар сзади, в затылок. Пока господин Кабан пребывал без сознания, нападающие проникли в дом. В результате хозяйка исчезла, а вместе с ней внушительная сумма в наличных деньгах. Внутри все, с позволения
сказать, вверх дном, коттедж явно тщательно обыскивали. Это, как вы понимаете, официальная версия.
        - Есть и неофициальная?  - механически спросил Антон.
        - Разумеется. Косарь побеседовал с господином Кабаном приватно. В ресторане, под водочку, как в таких делах и подобает. И, хотя от своих слов Кабан не отказывался, пару раз ему случилось оговориться. С учетом оговорок очень похоже на то, что бандитов никаких вовсе и не было, а была одна лишь старуха-христарадница. Коя и приложила телохранителя по затылку, в чем признаться он, разумеется, не пожелал. Ну и напоследок позвольте огласить то, о чем вы наверняка уже догадались. Коттедж, в коем проживала покойная госпожа Заяц,  - на слове «покойная» граф сделал ударение,  - окнами выходит на сквер. Именно тот, где на следующее после нападения утро обнаружили тело Ольги Самариной.
        Антон утер носовым платком внезапно пробившую лоб испарину.
        - Вы хотите сказать, что это Ольга? Что нищенкой была моя жена, так?
        - Нет, то была не ваша жена,  - ответил граф грустно,  - вашей женой она перестала быть за два года до этого.
        - Ради бога, скажите, что все это значит!
        - То, о чем я вам имел уже честь говорить. Анжелу Заяц убило то самое существо, кое до этого умертвило Ольгу Самарину, а до нее - ту даму из Омска, Тамару Пегову. Однако тремя жертвами список отнюдь не исчерпывается: на счету этой твари не одна сотня, а то и не одна тысяча женщин.
        - Николай Иванович,  - взмолился Антон,  - прошу вас, объясните подробно, я ничего не понимаю.
        - Так-таки совсем ничего? Даже после всего, что услышали от меня?
        - Ну, почти ничего. Откуда взялся этот монстр? Кто это? Зачем он убивает людей? Куда девается после убийства? И, наконец, откуда вы все это знаете?
        Граф с полминуты стоял недвижно, заложив руки за спину и задумчиво разглядывая потолок.
        - Вы задали пять вопросов подряд, Антон,  - сказал он наконец.  - Вопросы правильные, но мне, знаете ли, не ответить на все сразу. Поэтому, с вашего позволения, давайте-ка пойдем по порядку. Ваш первый вопрос - откуда взялся сей монстр. На него я готов ответить незамедлительно: не знаю.
        - Не знаете?  - растерялся Антон.
        - Увы. Видите ли, что бы вы ни думали об услышанной от меня гипотезе, мы предпочитаем оперировать фактами, а не домыслами… где можем, разумеется. Мы очень много знаем об этом существе. Но, увы, далеко не все. К примеру, откуда оно взялось, нам неведомо. Однако предполагать мы можем. Засим я лично предполагаю, что существо сие - иной расы. Не человеческой.
        - Инопланетянин?
        - Да нет, вряд ли, хотя не исключена и такая версия. Но я полагаю, что это просто еще одна разумная раса на Земле. Древняя, возможно древнее, чем Homo Sapiens. И весьма малочисленная. У меня достаточно данных для того, чтобы сделать именно такое предположение. Макс, будь настолько любезен, сотвори-ка нам кофе.
        - А эти данные,  - начал Антон, воспользовавшись паузой,  - они…
        - У вас будет возможность с ними ознакомиться,  - прервал граф.  - А пока что, экономии времени ради, поверьте мне на слово - такие данные есть. И, пожалуй, двинемся дальше. Вы осведомились, кто это существо. По сути, на сей вопрос я уже ответил. Оно - представитель той самой расы. Мы называем их попросту нелюдями, а как они называют себя сами - сие неизвестно. Итак, это существо - нелюдь, причем, разумеется, женского пола. Впрочем, «разумеется» лишь для меня, для вас сие, думаю, покамест не очевидно.
        - Вы хотите сказать, у нелюдей тоже два пола?  - ошеломленно пролепетал Антон.  - Мужской и женский?
        В голове у него все смешалось. Обдумывать получаемую от Муравьева информацию он не успевал, и слова графа все больше и больше казались нагромождением нелепостей. Речь, густо пересыпанная словно заимствованными из позапрошлого века архаизмами, не добавляла графу убедительности, а, напротив, делала его еще более чудаковатым.
        - Да, нелюди - двуполые существа, сие мы знаем наверняка,  - сказал граф,  - но позвольте об этом чуть позже. Давайте будем последовательны. Итак, нелюди убивают людей, и вы задали совершенно закономерный вопрос: зачем они это делают. Это, Антон, вопрос ключевой, и на него у нас есть ответ, однозначный. Нелюди не имеют собственного тела. Чтобы жить, нелюдь завладевает телом человеческим, которое и использует как оболочку для своей сущности. Внутри очередной захваченной оболочки нелюдь существует до тех пор, пока не возникает необходимость сменить тело,  - граф выдержал паузу, подался вперед и продолжил, резко чеканя слова:  - Как только нелюдь завладевает новой оболочкой, происходят две вещи. Во-первых, отторжение старой, иными словами, тела человека, умерщвленного во время предыдущей смены. И, во-вторых, умерщвление человека, тело коего отныне становится новой оболочкой нелюди. И так без конца, труп за трупом, убийство за убийством.
        Антону показалось, что последние слова граф вбил ему в голову, будто молотком гвозди. То, что раньше выглядело сумбуром и нелепостью, вдруг обрело стройность, и вещи разом встали на свои места. Но вместе с тем сказанное было настолько шокирующим и невероятным, что походило на что угодно, только не на правду.
        - Как же так?  - ошарашенно выдавил из себя Антон.  - Почему? Почему никто об этом не знает? Николай Иванович, то, что вы сказали, похоже на…
        - На бред,  - предупредительно подсказал граф.  - Именно так - на бред. Посему, попытайся мы предать наши знания гласности, нас неминуемо приняли бы либо за умалишенных, либо за скандалистов из желтой прессы, выдумавших очередную сенсацию. В прежние времена было не так. Триста-четыреста лет назад люди были гораздо более восприимчивы к подобным вещам.
        - Вы имеете в виду?..
        - Именно,  - граф едва уловимо улыбнулся и вновь стал серьезен.  - Знание о нелюдях существует издавна, если не сказать испокон веков. Однако количество людей, владеющих информацией, во все времена было невелико. В частности потому, что большинство посвященных информацию эту усиленно скрывали. По разным причинам, не всегда, к сожалению, достойным. Это, Антон, самый печальный факт в истории Знающих - так мы называем себя сегодня. Впрочем, мы отвлеклись, давайте, с вашего позволения, вернемся к проблеме сокрытия информации позже. А вот, кстати, и Макс со своим знаменитым кофе.
        Механически глотая кофе и не чувствуя вкуса, Антон пытался собраться с мыслями. Ему казалось, он тонет в потоке нахлынувшей информации. То, что он услышал, было невероятно. И вместе с тем…
        Антона передернуло, стоило ему сконцентрироваться на услышанном. Монстр, меняющий человеческие тела как костюмы, убивающий свои жертвы одну за другой. И среди этих жертв - Оля, телом которой эта дрянь пользовалась два года как оболочкой. Пока не возникла необходимость сменить оболочку. Избавиться от нее, как от обветшалой старой тряпки. Антона заколотило, когда он подумал про Олю, уже убитую Олю, тело которой носило в себе эту дрянь. Чувство возникло омерзительное, Антон едва не подавился и поспешно отставил кофейную чашечку в сторону.
        - Николай Иванович,  - сказал он,  - извините, я не могу прийти в себя. Для меня все это, вы понимаете…
        - Вполне понимаю.  - Граф тоже отодвинул свою чашечку.  - Знаете, на сегодня, пожалуй, достаточно. Давайте встретимся завтра. Во-первых, переизбыток информации никому еще не шел на пользу. А во-вторых, у вас будет время на обдумывание и осмысление того, что узнали. А также будет у вас два варианта. Вы или поверите мне и тогда узнаете намного больше. Или не поверите, и тогда, простите великодушно, нам с вами не по пути. Иными словами, я делаю вам предложение. Просто и коротко - стать одним из нас. Я не вербую вас и не уговариваю - вы или пойдете с нами, или нет… Прошу прощения, я вижу, у вас есть вопросы. Извольте, постараюсь ответить.
        - Вопрос действительно есть,  - Самарин поднял голову и посмотрел Муравьеву в глаза.  - Вы предложили мне присоединиться к вам. Но не сказали, ни сколько вас, ни какие у вас цели.
        - Извольте, я отвечу. Нас мало, буквально каждый человек на счету. Мы - те, кому нелюди поломали жизнь. Каждый из нас потерял близких - кто жену, кто мать, кто дочь. Каждый, включая меня. И мы стремимся лишь к одному - уничтожить нелюдей, смести их, с позволения сказать, с лица Земли. Мы верим, что способны это сделать, мы обладаем для этого и средствами, и знаниями. То, к чему мы стремимся,  - не только и даже не столько личная месть. Это наш долг, мы должны, нет, обязаны раз и навсегда избавить мир от этого проклятия, от этой заразы.
        С минуту Антон осмысливал новую информацию. Потом сказал:
        - Спасибо, я понял вас. Ответьте еще на один вопрос, пожалуйста. Почему я? Ведь по вашим словам, людей, пострадавших от нелюдей, много. Вы говорили, что монстры убили тысячи женщин. Значит, есть тысячи таких, как я, не так ли?
        - Эти тысячи - в прошлом, Антон. В наши дни жертв относительно немного. Мы знаем, что нелюдей почти не осталось, их раса на грани вымирания. И мы позаботимся о том, чтобы они эту грань переступили,  - граф, сидевший на дальнем конце стола, встал, шагнул вперед и опустился на стул напротив Самарина.  - Теперь - относительно вас,  - продолжил он, глядя собеседнику в глаза.  - Людям свойственно мириться с обстоятельствами. Раны затягиваются, в том числе и душевные. И человек становится безразличным. Я беседовал со многими, пострадавшими от нелюдей, вы не единственный. Большинство не пожелали иметь со мной дела. Не потому, что я не сумел их убедить, а оттого, что не захотели поверить. Эти люди смирились и просто хотели обо всем забыть и жить дальше. Вы - нет. Вам по сию пору не все равно, я вижу это явственно и поэтому надеюсь, что вы станете одним из нас. Но, разумеется, я могу ошибаться, что, как известно, человеку свойственно. На этом, Антон, позвольте попрощаться с вами. Макс, проводи гостя.


        Вернувшись домой, Антон сбросил одежду и отправился в ванную. Залез под душ и минут двадцать попеременно истязал себя струями горячей и ледяной воды, чего не делал с тех пор, как пропала Ольга. Наконец вылез из ванны, растерся жестким полотенцем и, не одеваясь, направился в спальню. Рухнул лицом вниз на кровать и попытался собраться с мыслями.
        То, что он услышал, было ошеломляюще. Это было совершенно невероятно и абсолютно невозможно. Возьмись кто-нибудь рассказать Антону историю, даже наполовину менее фантастичную, он бы попросту не стал слушать и усомнился в адекватности рассказчика. Да что там, наверняка принял бы того за сумасшедшего. Похож ли на сумасшедшего Николай Иванович Муравьев? Антон мог бы поклясться, что нет. Хотя заурядным человеком его никак не назовешь - странностей хватает. Этот его графский титул хотя бы взять, необоснованную заботу, чудаковатую старомодную речь, верзилу-телохранителя, который сам не знает, кем графу приходится… И наконец, поступившее предложение примкнуть неизвестно к кому.
        Самарин поднялся, накинул халат и двинулся на кухню. Только сейчас он сообразил, что его абсолютно не тянет на выпивку.
        - Вот черт,  - подумал он,  - я что же, за два дня стал другим человеком? Перепрограммировал меня его сиятельство, что ли?
        Антон открыл холодильник, с недоумением посмотрел на стоящую на полке поллитровку и захлопнул дверцу.
        «У тебя появилась возможность обрести цель в жизни,  - пробудился вдруг внутренний голос.  - Не упусти ее».
        «Хорошенькая цель,  - возразил Антон.  - Сражаться с ветряными мельницами? Как там сказал Муравьев - стереть эту заразу с лица Земли? Бред ведь, отчаянный бред. Тоже мне, охота за привидениями. Драконоборцы хреновы, действительно можно рехнуться. К чертям - я еще не пропил мозги, хоть и упорно старался. А для того чтобы пойти воевать невесть с кем и невесть за что, мозги должны быть набекрень».
        «Ой ли,  - не унимался внутренний голос.  - Так уж и набекрень. Из того, что ты чего-то никогда не встречал, вовсе не следует, что этого «чего-то» не существует. Представления людей об окружающем их мире постоянно меняются».
        «Да, меняются, но не до такой же степени. К тому же меняются неспроста, а под давлением фактов и твердых доказательств. Мне же предлагают поверить в черт-те что, основываясь на неких мистических данных, на неведомой и якобы засекреченной древней информации. Абсурд же, явный абсурд. Да и зачем мне это, в конце концов?»
        «Тебе дают шанс».
        «Шанс на что?  - рассердился Антон.  - Попасть в палату для умалишенных? Спасибо большое, перспектива прекрасная, лучше уж от цирроза печени сдохнуть, чем от сульфатов, или чем там потчуют психов. На моем месте ни один здравомыслящий человек не согласился бы».
        «Непременно бы согласился. Только не так это легко для здравомыслящего человека - оказаться на твоем месте».
        Антон закурил и с тоской посмотрел в окно. Снаружи было сумеречно, ранний ноябрь рвал последние листья с гнущейся на ветру березы, накрапывал мелкий дождь, и вдали, на проспекте Просвещения, уже зажглись первые фонари.
        «А ведь ты, похоже, уговорил меня, приятель,  - криво улыбнулся Антон своему невидимому второму «я».  - Наверное, уговорил потому, что ты прав,  - меня, в моем положении, человеком здравомыслящим не назовешь».


        На этот раз граф жестом пригласил Антона не в давешний кабинет, а в гостиную. Там за массивным дубовым столом сидели трое мужчин.
        - Знакомьтесь, господа,  - улыбнулся Муравьев.  - Это Антон, о котором я имел честь говорить с каждым из вас. Станет ли он нашим, зависит во многом от того, как закончится сегодняшняя встреча. Посему это зависит и от вас, господа.
        Самарин подошел к столу и по очереди пожал руки присутствующим.
        - Артем Сильвестрович, можно просто Сильвестрыч,  - улыбнувшись, представился коренастый мужик лет сорока с загорелым, будто дубленным на солнце лицом. Моряк в нем распознавался сразу, даже если не принимать во внимание якорь, наколотый на тыльной стороне ладони.
        - Голдин,  - назвал себя сидящий справа от Сильвестрыча парень, с виду Антонов ровесник. Голдин казался субтильным, даже хрупким. У него были ухоженные, с длинными гибкими пальцами руки и нервное породистое лицо с узким прямым носом, высоким лбом и тонкими, почти бесцветными губами.
        - Наше вам,  - скороговоркой пробормотал неопределенного возраста мужичонка с вислыми усами и аккуратно зализанной на лысину единственной прядью волос.  - Очень, тык скыть, приятственно лицезреть. Знакомцами, стало быть, будем.
        - Прошу вас посерьезней, Косарь,  - строго сказал Муравьев,  - шутить потом будете. Обожает сыграть роль сельского дурачка,  - прокомментировал он, повернувшись к Антону.  - Не обращайте внимания, от такой головы, как у сего, с позволения сказать, пейзанина, никто бы не отказался.
        Мужичонка открыл было рот, явно собираясь возразить графу, но тот резко вскинул ладонью вперед руку. Косарь осекся и смолчал.
        - Достаточно, господа,  - бросил граф.  - Садитесь, Антон, разговор нам предстоит долгий. Я буду рассказывать, а вы, если что-нибудь непонятно,  - сразу спрашивайте, договорились? Если я не смогу ответить, непременно поможет кто-либо из этих господ.
        Антон сел на свободный стул между Косарем и Голдиным и приготовился слушать.
        - Я происхожу из старинного дворянского рода,  - приступил к рассказу Николай Иванович.  - Начинаю с этого потому, что моя семья имеет к предмету нашей беседы самое непосредственное отношение. Мой прапрадед граф Алексей Тихонович Муравьев был для своего времени весьма просвещенным человеком. Он увлекался историей, водил знакомство с Соловьевым, Ключевским, Костомаровым, его библиотека была одной из самых богатых в России. Также был он человеком весьма и весьма состоятельным. Свое состояние Алексей Тихонович, разумеется, завещал наследникам, и цена оного состояния зело была велика. Однако после смерти прапрадеда выяснилось, что изрядную часть своих денег он отделил и поместил в некий, выражаясь современным языком, фонд, о котором в официальном завещании не упоминалось. Права на эту часть наследства оговаривались отдельным документом, содержание которого хранилось в тайне от всех, кроме самого наследника и душеприказчика. Помимо денег, сия особая часть включала в себя некие бумаги, содержание которых также не подлежало огласке. Отдельно был оговорен порядок наследования: владельцами и
распорядителями фонда надлежало быть старшим сыновьям в каждом поколении. Посему сегодня я, последний из графской семьи по мужской линии, фондом, равно как и документами, владею безраздельно. Это про них я говорил во время наших прошлых бесед. С их копиями вы сможете ознакомиться, когда пожелаете, а пока что прошу еще какое-то время верить мне на слово.
        - Если кому-нибудь и можно верить на слово, так это графу,  - тихо сказал Голдин.
        - Ну что ж, спасибо. Продолжим. Мой прадед, граф Павел Алексеевич, эмигрировал в начале двадцатого века во Францию так же, как многие русские дворяне. В отличие от большинства из них, впрочем, прадеду удалось забрать с собой достаточно средств, чтобы обеспечить членам своей семьи жизнь, достойную их положения. В частности, упомянутый мною фонд задолго до революции был почти полностью переведен за границу. Большая часть библиотеки, к сожалению, погибла или была утеряна, но семейный архив, о коем речь шла ранее, прадеду удалось забрать с собой. Так что после его смерти владельцем стал мой дед, а после него - мой отец, граф Иван Николаевич. Отец родился во Франции, где и прожил всю жизнь. В пятьдесят втором он вступил в брак с моей матерью. Я родился в Париже в пятьдесят пятом и был единственным сыном в семье, а моя старшая сестра Натали - единственной дочерью. Наш отец скончался, когда мне исполнилось два года, а Натали - три, посему нас обоих воспитывала мама, графиня Людмила Михайловна.
        Муравьев прервался, поднес к губам бокал с водой, сделал пару глотков и продолжил:
        - Мне исполнилось одиннадцать лет, когда мама исчезла. Это случилось в январе шестьдесят шестого. Я отчетливо помню тот вечер. Мы жили в большом доме на Монмартре, полном прислуги, и к нам как раз приехали гостить родственники по материнской линии из Льежа. Был ужин при свечах, Натали читала стихи, потом музицировали, мама прекрасно играла на пианино. Разошлись по комнатам за полночь. А наутро графиня не вышла к завтраку. Прислуга, отправившаяся ее будить, подняла крик, и мы с сестрой бросились в мамину спальню. Там все было перевернуто вверх дном, словно, с позволения сказать, после обыска, самой мамы в комнате не оказалось, а вместе с ней исчезли наличные деньги и фамильные драгоценности. Посреди спальни на полу лежала навзничь отвратительная мертвая старуха. По виду судя - нищенка-клошарка, ночующая под мостом через Сену. Ее никто не знал, и только Эмме, экономке, казалось, будто она видела похожую старуху поодаль, когда запирала на ночь ставни. Нечего говорить, вскоре в дом пожаловала полиция. За дело взялись лучшие парижские сыщики, но мою бедную маму так и не нашли. С тех пор прошло сорок
лет. Да, сорок лет,  - медленно повторил граф и потянулся к бокалу с водой.
        Антон понял, что Муравьеву до сих пор нелегко говорить об этой части истории.
        - Позвольте, я продолжу, граф,  - предложил Голдин.
        - Благодарю вас, так действительно будет лучше. Продолжайте, сделайте милость.
        - Тело Людмилы Михайловны Муравьевой нашли через семь лет,  - сказал Голдин.  - В то время граф учился в Сорбонне. Он вместе с сестрой жил в том же доме на Монмартре. И вот однажды утром Натали не вышла к завтраку. Граф направился в ее комнату и застал там ту же ужасную картину, что и семь лет назад. История повторилась - Натали исчезла, а вместо нее в комнате находился труп пожилой женщины.
        - Старой женщины,  - жестко произнес Муравьев.  - Старой,  - повторил он глухо.
        - Извините,  - вздохнул Голдин.  - Да, тело старой женщины, в которой граф с трудом опознал свою пропавшую мать.
        - О боже,  - Антон подался вперед,  - вы хотите сказать?..
        - Да,  - кивнул Голдин.  - Николай Иванович потерял и мать, и сестру.
        - Благодарю вас, закончу я сам,  - сказал Муравьев.  - Нечего говорить, что Натали не нашли. Я едва не обезумел от горя, решил, что нашу семью тяготит страшное, мистическое проклятье. И бросился изучать семейный архив. Мне и раньше приходилось заглядывать в него, но большей частью я делал это из любопытства, теперь же взялся за дело всерьез. Вы, наверное, уже догадались, Антон, эта история действительно оказалась семейным проклятием. Я проштудировал сотни документов, оставленных десятью поколениями предков. Часть из них была зашифрована, и мне так и не удалось добраться до сути. Думаю, мой отец знал шифр, но умер слишком рано и не успел передать его мне.
        Из тех бумаг, которые прочитать удалось, явственно следовало одно - члены семьи Муравьевых на протяжении последних трех столетий руководили неким тайным обществом. В разные времена оно называлось по-разному и цели преследовало тоже разные, но суть у оного общества оставалась неизменной. Суть эта заключалась в том, чтобы противостоять расе нелюдей. Те же, в свою очередь, делали все, что в их силах, чтобы с тайным обществом покончить. Я нашел множественные упоминания об этом, самые старые из них датированы началом восемнадцатого века. Я также обнаружил упоминания о подобных обществах и в других странах. И я нашел множественные свидетельства гибели предков, ставших жертвами нелюдей. Мои мать и сестра оказались далеко не единственными - эта дрянь оборвала жизни не одного десятка Муравьевых. Причем,  - граф обвел глазами аудиторию,  - жизни не только женщин, но и мужчин.
        - Так что же это получается?  - ошарашенно спросил Антон.  - Значит, они существуют веками? Тогда почему мы о них ничего не знаем? Сведения наверняка просочились бы, как бы их ни скрывали.
        - А они и просочились,  - невесело усмехнулся граф.  - Еще как, смею сказать, просочились. Легенды об оборотнях, вурдалаках, ведьмах и колдунах - эти сведения и есть. Дело, к сожалению, в том, что легенды сии распространяли руководители тех самых тайных обществ, кои с нелюдями боролись. А существовали такие общества, по всей видимости, во многих странах и во всех временах. И распространялись нелепости намеренно.
        - Да почему же?  - вскинулся Антон.  - Какой в этом смысл?
        - Смысл был. Коллеги из Франции, к примеру, считают, что он есть и сейчас. Дело в том, что с нелюдями не только боролись. И даже не столько - их использовали.
        - Как?! Как можно их использовать?  - изумился Антон.  - Они же смертельно опасны.
        - Именно так, смертельно опасны. И именно в этом плане их и использовали. В качестве смертельно опасных, идеальных убийц.
        - Час от часу не легче. Что же это получается - мы живем среди нелюдей, и в любой момент они могут напасть? Сколько же их вокруг нас - десятки, сотни, тысячи?
        - Я склонен полагать,  - сказал граф спокойно,  - что они были довольно многочисленны когда-то, но не сейчас. Вспомните историю - сколько ведьм сожгли на средневековых кострах? Скольким людям, принимая их за вампиров или оборотней, отсекли головы, пронзили сердца осиновыми кольями? Разумеется, среди и тех, и других были невинные жертвы. Но были и нелюди, были наверняка и во множестве. В те времена любой человек, не похожий на прочих, рисковал оказаться на костре или на плахе. Я думаю, что сейчас нелюдей осталось очень мало. Может быть, считаные единицы. Но каждый из них способен унести десятки и сотни жизней.
        - Извините, Николай Иванович, я не понимаю,  - сказал, переварив последнюю информацию, Антон.  - Нелюди не имеют, по вашим словам, собственных тел и пользуются человеческими. Потом, когда очередное тело приходит в негодность, избавляются от него. Но тогда как же они размножаются, как воспроизводят себя? Ведь если у них нет потомства, то получается, что нелюдей должны были давно истребить. Почему же они не вымерли?
        - Что ж, вы рассуждаете здраво. Но дело в том, что нам далеко не все про них известно. Мы не знаем, как они размножаются и размножаются ли вообще. Возможно, они потеряли способность к репродукции. Я полагаю, механизм воспроизведения рода у них имелся, иначе бы не было четкого разделения на женские и мужские особи. А разделение оное есть - одни особи могут жить только в телах земных женщин, а другие - исключительно в телах мужчин. Но, повторю, я не знаю, как они размножаются, в документах тоже этого нет. Я надеюсь, что никак, и в этом случае наша задача становится много проще. Но вот то, что они не вымирают, как раз неудивительно. Дело в том, что нелюди бессмертны, способны жить вечно. Естественная смерть им не грозит. Если оболочка приходит в негодность, к примеру из-за болезни, нелюдь попросту меняет ее на новую. Есть всего лишь один способ умертвить нелюдь - убить ее. Физически уничтожить оболочку, в которой она прячется, не дав возможности завладеть другой. И именно сие - цель нашей группы. Рано или поздно мы найдем ту гадину, коя уничтожила наших близких, и отомстим.
        - Простите, вы имеете в виду, что это одна и та же женщина? Я хотел сказать, одна и та же нелюдь?
        - Почти наверняка - да. Во Франции я сумел ее выследить. Это заняло долгие годы, но в результате я оказался близок к ней как никогда. Однако в последний момент она, по-видимому, почувствовала опасность и бежала. Бежала в Россию, воспользовавшись телом моей хорошей знакомой Леоны Лорнэ. Француженки. Никогда себе не прощу, что так вышло. Когда-нибудь я расскажу вам в подробностях - я допустил ошибку и не уберег Леону. Кстати, у нее остался сын. Когда мать погибла, ему не сравнялось еще и трех лет. Он сказал мне, что вы называете его Максимом. У него несколько другое имя, молодого человека зовут Максимилиан. Кстати, Максимилиан Лорнэ - единственный, кто примкнул к Знающим не оттого, что сделал сознательный выбор. Макса воспитал я, и он среди нас исключительно потому, что я так пожелал.
        «Вот оно что,  - подумал Антон.  - Вот, значит, что Макс имел в виду, когда сказал, что сам не вполне представляет, какие именно отношения связывают его с графом».
        - Так что же было дальше?  - спросил Самарин.  - Вы поехали вслед за нелюдью в Россию?
        - Разумеется. Я, с позволения сказать, преследовал ее по пятам. Видите ли, срок службы оболочки нелюдей весьма значителен. Согласно документам, о которых я упоминал, в прежние времена человеческое тело служило им около пятнадцати лет, в отдельных случаях - даже около двадцати. Но чем более интенсивно протекают у нелюдей жизненные процессы, тем быстрее оболочка изнашивается. Когда нелюди в бегах, скрываются, нервничают, темп жизни возрастает, и оболочка приходит в негодность очень быстро. В вашем случае, Антон,  - граф потупил глаза, словно извиняясь,  - прошло всего лишь два года. Простите великодушно, отвлекся. Итак, я упустил ее во Франции, но остался след, ведущий в Россию. Я бросился по этому следу, он привел меня в Санкт-Петербург. Впрочем, тогда, пятнадцать лет назад, город еще назывался Ленинградом. Я почти достал ее, но она почувствовала - эти твари наверняка чувствуют, когда им, с позволения сказать, дышат в затылок. Она начала метаться - вы понимаете, что это значит?
        - Кажется, понимаю,  - протянул Антон,  - она начала интенсивно менять тела?
        - Верно. Оболочки. Засим она заметалась, и, как результат, погибли десятки людей. Женщин.
        - Моя жена стала одной из первых жертв,  - глухо сказал Сильвестрыч.  - Я был в море и, когда вернулся…
        - А вслед за ней она убила мою мать,  - глядя Антону в глаза, продолжил Голдин.
        - Моя дочка погибла пять лет назад,  - сказал Косарь.  - Моя единственная девочка. Эта тварь убила ее походя. Даше было всего семнадцать лет,  - Косарь помолчал и добавил:  - Голыми руками задавил бы гадину. На куски бы рвал.
        - Дашино тело обнаружили в Омске,  - сказал граф,  - а оттуда исчезла Тамара Пегова. Дальше вы знаете.
        - Так что же получается? Сейчас эта тварь находится в теле той девицы из Магадана? Как ее, Анжелы? И что, мы ее будем искать?
        - Искать-то мы будем непременно,  - медленно проговорил граф.  - Хотя, боюсь, сие может и не понадобиться.
        - Как не понадобиться? Почему?
        - Понимаете ли, Пегова вернулась в Питер несмотря на то, что это было для нелюди смертельно опасно. Ведь она знала, что мы ее ищем. Знала, но сама полезла, с позволения сказать, волку в пасть.
        - Так в чем же дело?
        - Придет время, вы узнаете эту историю в деталях, сейчас же сие несущественно. В двух словах - тогда, в Питере, два года назад, она нашла нас и попыталась свести с нами счеты. У нее не получилось, и она бежала, убив Ольгу Самарину и воспользовавшись ее телом. Мы не знаем, когда она повторит попытку. Зато точно знаем одно: мы охотимся на нее и, если поймаем, непременно уничтожим. Но мы в своем намерении не одиноки. Она тоже ведет охоту - на нас, и, если представится такая возможность, она умертвит всех нас или столько, сколько сумеет.



        Глава четвертая

        Переступив порог дома, в котором живут свои, необходимо позаботиться о надежности запоров. Йиргем, как и любой йолн, заучил это правило с раннего детства. Убедившись, что тяжелые засовы надежно лежат в пазах, Йиргем направился в просторную комнату, откуда доносились голоса и смех.
        Новый дом все больше нравился молодому йолну. В Кемете, в этой странной земле, люди воздвигали своим покойникам огромные, величественные каменные усыпальницы, но здесь было непросто найти дом для живых, который был бы и красив, и удобен, и прочен. Жилище старшего писца Рамоса, в которое семья Йиргема вселилась два года назад, сочетал, по крайней мере, последние два качества. Но не первое - красивым дом не был. У людей странные понятия о красоте: что хорошего, например, в стенах синего цвета? Зато эти стены, пускай и синие, надежны и сложены из прочного кирпича. Хорошо и то, что прежние хозяева догадались соорудить ванную комнату с каменным полом и глубокими чашами для омовения. Впрочем, ванные были нередки в богатых домах Кемета. Как бы старательно состоятельные люди ни готовились к последующей жизни, они вполне умели ценить удобства и в этой.
        Садик во дворе был маловат, зато он не примыкал к дому сзади, как в большинстве городских строений, а находился в сердцевине, окруженный со всех сторон стенами. Выходящая на улицу часть квадратного и большого, не менее двухсот кубитов с каждой стороны, здания, была двухэтажной. На первом этаже в этой части дома находилась главная комната, в которую Йиргем и направлялся сейчас, такая большая, что нуждалась в двух каменных колоннах, поддерживающих потолок. В комнатах на втором этаже теперь жили члены новой семьи Йиргема - пятеро, не считая его самого и Лутх, его спутницу - ?лни. Йиргем улыбнулся, вспомнив любимую, но тут же с грустью вздохнул. В семье Рамоса, к сожалению, не хватило тел на всех, к тому же старшая женщина оказалась слишком слабой. Лутх, которой досталось ее тело, пришлось спешно подыскивать другое. Сейчас ей, так же, как и еще троим йолнам, приходилось довольствоваться телами рабов. Это было неудобно. Тело раба ограничивает свободу йолна, который его носит. Хорошо еще, что йолнам не надо жить в комнатах для рабов в узкой одноэтажной пристройке. Однако при людях им необходимо играть
роль прислуги. Это раздражало йолнов и изумляло настоящих рабов, не отличавшихся умом, зато отличавшихся неимоверной болтливостью.
        То, что люди-рабы жили отдельно, было весьма удобно - так они меньше путались под ногами, а йолны могли расслабиться и поговорить друг с другом на своем родном йол?не. Рабы, конечно, это всего лишь рабы, но они способны причинить хозяевам немалые неприятности, если распустят слухи своими длинными языками. Так что лучше соблюдать осторожность, чем потом спешно, спасаясь от беды, искать новые тела для всей семьи. Оказаться в такой ситуации было бы ужасно. Впрочем, о том, каково это, Йиргем пока знал лишь из рассказов старших.
        Молодой йолн переступил порог главной комнаты и заулыбался, приветствуя гостью - най?, старшую неродственницу. Тут же сидели Лутх и Райгр - ни рабов, ни гостей-людей в комнате не было, и Йиргем с облегчением подумал, что можно свободно говорить на йол?не.
        - Мйелна!  - воскликнул он.  - А я как раз вспоминал о тебе.
        - Надеюсь, с добрыми чувствами?  - улыбнулась в ответ Мйелна. Она уже больше десяти лет носила маленькое, плотное тело жившей по соседству одинокой повитухи Хекену и ни в какую не желала с ним расставаться. Когда старшие решили, что Йиргем готов поселиться отдельно, именно Мйелна указала молодой семье на храмового писца Рамоса. Еще лет десять назад, пожалуй, старшие и не решились бы занимать тела, принадлежащие семье одного из храмовых писцов,  - слишком тот заметная фигура в Ипет-Исуте. Йолны предпочитали держаться в тени, стараясь обеспечить себе лишь удобство и достаток и не гоняясь ни за богатством, ни тем более за славой и известностью. Однако с началом правления Ахенатена наступили времена столь смутные и беззаконные, что Йиргему было дозволено попробовать.
        - Я как раз думал, что без твоей помощи мне ни за что не видать ни этого тела, ни этого дома,  - поклонился соседке Йиргем.  - Тело Юти намного лучше моего предыдущего.
        - Йиргем, представляешь,  - вмешалась Лутх,  - най?, кажется, нашла мне новое тело!
        Йиргем слегка нахмурился. Молодой йолн любил и уважал свою ?лни, но ее нетерпеливость иногда беспокоила его.
        - Мы не раз говорили об этом,  - сказал Йиргем.  - Юти с точки зрения людей еще слишком молод для женитьбы. К тому же мы хотим, чтобы люди пока думали, будто в семье Рамоса - тяжелые времена, у Юти нет денег на покупку нового дома.
        - Тебе легко говорить,  - надула губы Лутх,  - не тебе же приходится терпеть это кошмарное тело!
        Йиргем пожал плечами.
        - На мой взгляд, не так уж оно и ужасно. Еще пару лет вполне можно потерпеть.
        - Не так уж ужасно? Да этому телу лет тридцать, не меньше. И посмотри на это,  - молодая йолна, привычно ходившая по дому обнаженной, собрала в ладонь складки жира на животе.  - Думаешь, легко таскать все это на себе? И волосы у нее редкие! И при людях мне каждый миг приходится помнить, что я - рабыня!
        - Можем найти тебе другую рабыню, помоложе,  - вмешался Райгр,  - но я бы на твоем месте потерпел. Йгерну приходится гораздо хуже, но он не жалуется.
        Йгерну действительно приходилось хуже всех. Тело старшего писца было немолодо уже тогда, когда йолн его занял, и за два года его состояние отнюдь не улучшилось.
        - Тише, тай?,  - мягко, но очень уверенно произнесла Мйелна.  - Райгр, я сделаю вид, что не услышала твоих слов. Разумеется, ты не всерьез предлагал Лутх сменить тело всего лишь из-за редких волос и жировых складок.
        Лутх молча опустила глаза. Йиргем слегка кивнул, досадуя, что сам не успел остановить этот неуместный в присутствии най? спор.
        - Я действительно присмотрела твоей ?лни новое тело,  - продолжала гостья, обращаясь к Йиргему.  - Девочку, которой сейчас лет десять или одиннадцать, еще не вошедшую в возраст замужества. Она очень красива, совершенно здорова, и при этом полная сирота. Именно то, что нам нужно.
        - Ни друзей, ни родни?  - быстро спросила Лутх.
        - Есть дальние родственники, приютившие ее из милости. На девочку навалили всю домашнюю работу, так что ей не до того, чтобы заводить друзей.
        - С этими родственниками потом не будет хлопот?  - спросил Йиргем.
        - Они забудут про девочку, едва та покинет их дом. Я уже сказала, что хочу взять ее к себе как служанку и, возможно, будущую ученицу,  - Мйелна усмехнулась.  - Они не слишком были довольны тем, что теряют бесплатную прислугу, но перечить мне не решились. Девочка будет у меня к концу этой луны, сможешь зайти и посмотреть на нее, Лутх. Через два года она как раз вступит в подходящий для тебя возраст. Впрочем,  - лукаво покосилась на молодую йолну най?,  - если тебе так уж не терпится, можешь брать ее сейчас. Тебе всего лишь придется пожить у меня до тех пор, пока мы не решим, что Юти можно жениться.
        Лутх засмеялась. Она лишь недавно обрела способность менять тела и снова запирать себя в незрелом детском теле без крайней нужды не собиралась.
        - Мйелна, спасибо, конечно, но в этом жирном и дряблом теле с Йиргемом все же лучше, чем в самом молодом и красивом, но без него. Только постарайся, чтобы девчонка не завела тут друзей, а то за два года можно многое успеть.
        - Не беспокойся, я позабочусь, чтобы она пореже покидала дом. А если и ухитрится с кем подружиться - девушки, выходя замуж, забывают старых подружек. Особенно бедные девушки, выходящие замуж за храмовых писцов.
        - С другой стороны,  - задумчиво протянула Лутх,  - кое-что ей успеть и не помешало бы…
        - Что именно, тай??
        Лутх замялась.
        - Я потом поговорю с тобой, если позволишь. Наедине. Хорошо?
        - Пожалуйста,  - пожала плечами Мйелна,  - когда захочешь.
        - Ты ведь поужинаешь с нами?
        - Разумеется, милая.
        - Йгерн,  - обратилась Лутх к возникшему в дверях йолну, который носил бывшее тело Рамоса,  - я немного поговорю с Мйелной в нашей комнате, а потом позову остальных рель? и будем ужинать. Ты дай пока указания рабам, хорошо? Тебя они слушаются быстрее - никак не разберутся, как ко мне относиться. Люди порой так раздражающе тупы.
        - И надейся,  - серьезно сказала Мйелна,  - что они никогда не поумнеют.
        Рабы заставили стол едой и покинули комнату, повинуясь приказу хозяина. Йолны принялись устраиваться на скамьях и стульях, поправляя под собой кожаные подушки. К счастью, им не пришлось отказываться от привычки к удобным сиденьям - мебель осталась в доме с прежних времен. Лучшее место предоставили Йгерну. У тела Рамоса часто болела спина, а в последнее время сильно уставали глаза. На случай, что Йгерну станет совсем скверно, семья держала под рукой нескольких подходящих молодых рабов, однако йолны нуждались в доходе от заказов, которые поручали Рамосу. Вряд ли кто из людей доверил бы ту же работу молодому Юти, а о Сенби, тело которого занимал сейчас Райгр, и говорить нечего. В следующем году Йиргем собирался отправить Райгра в школу, использовав в качестве платы за обучение часть сбережений Рамоса. Разумеется, Райгр умел читать, писать и считать не хуже, чем сам Йиргем, но школа была необходима, если он впоследствии хотел зарабатывать на жизнь в этом городе ремеслом писца. Йиргем немного волновался по этому поводу. Ему стоило немалых усилий не показать Накти, что на самом деле ученик знает намного
больше учителя. А справится ли с этой задачей Райгр? Он и раньше был не склонен к сдержанности, а в таком молодом теле бывал порой и вовсе непредсказуем. Миг спустя мысли Йиргема приняли иное направление. Райгр принес немалую жертву им всем, добровольно вызвавшись занять тело ребенка, и это было основной причиной, по которой Йиргем не хотел отпускать рель? в школу. Любой другой йолн в случае беды сможет занять новое тело, Райгр же привязан к телу Сенби до тех пор, пока не вступит в нем в пору зрелости. Семья надеялась, что ждать этого осталось недолго, но пока что риск был, по мнению Йиргема, слишком велик. Райгр тяготился невольным заточением в доме, и Йиргему приходилось использовать весь свой авторитет предводителя семьи, чтобы удерживать его от безрассудных поступков. Сказать по правде, Райгр доставлял больше хлопот, чем любой другой рель?, но ему и приходилось труднее прочих.
        Райгр и Йиргем были рождены одной парой йолнов, успевшей, правда, сменить тела в промежутке между рождениями. Йгерн, Лйерн и Тхломн появились на свет в той же семье, хотя и были рождены другими парами. Так или иначе, все они были рель? столько, сколько себя помнили, и даже помыслить не могли о расставании.
        Йиргем невольно ощутил ставшую уже привычной легкую грусть по прежней семье, по тем рель? и най?, которые остались в старом доме. Подумал он и о том, насколько тяжелее должно быть сейчас Лутх. Согласившись стать ?лни Йиргема, она оставила семью, в которой выросла. Только Муйтх, самая близкая из ее прежних рель?, последовала за ней, чтобы Лутх не слишком тосковала.
        Молодая йолна поймала взгляд своего ?лни, улыбнулась ему и протянула свежую лепешку. Йиргем улыбнулся в ответ. Его ?лни была прекрасна. В любом теле.
        Он откусил от лепешки, которая показалась необычайно вкусной, и потянулся за свежим плодом инжира.
        - Что ты положила в тесто?  - поинтересовался Йиргем.
        - Это не я, это Муйтх придумала. Кислое молоко вместо обычного. Тебе нравится?
        - Очень! Гораздо нежнее, чем обычно.
        - Нежнее - это не потому. Сегодня мы заставили рабов четырежды перемолоть муку.
        - Только нашу?
        - Нет, мы хотим, чтобы они ели то же, что и мы. Мйелна говорит, что от грубой муки портятся зубы. Было бы нежелательно, чтобы кому-то из нас пришлось страдать от зубной боли.
        - Правильно,  - кивнул Йиргем,  - о телах следует заботиться заранее.
        - Тем более,  - вставила молчавшая до сих пор Лйерн,  - нам это ничего не стоит. Вот если бы нам самим пришлось молоть рабам муку…
        - Бывало и так,  - задумчиво произнесла Мйелна.
        Все замолчали, с ожиданием глядя на нее. Най? Мйелна была не просто одной из лучших рассказчиц среди йолнов Кемета, она была хранительницей. Не желая доверять тайны папирусу, йолны предпочитали и легенды, и накопленные веками знания передавать из уст в уста. Многие старшие йолны держали в памяти несчетное количество легенд. Хранителями, однако, называли не всех. Отличной памятью мог похвалиться любой йолн - труднее было понять глубинную связь между событиями, суметь осмыслить историю, уяснить для себя и поведать другим то, что в нее вложено. Опытная хранительница, Мйелна могла рассказать одну и ту же историю множество раз, при каждом повторении открывая слушателям новый, более глубокий смысл.
        Впрочем, на этот раз Мйелна рассказывала не легенду. Она делилась с младшими тай? воспоминаниями о том, что случилось с ней задолго до рождения любого из них.
        - Это было очень давно, кажется, при одном из Менухотепов. Четыре фараона подряд носили это имя, так что я иногда путаю их правления,  - начала Мйелна.  - Я жила тогда в месте, которое сейчас называют Абу. Это небольшой остров посередине Нила, тогда там только построили храм Таверет, которую до сих пор весьма почитают в тех местах. Наша семья жила в этом месте очень, очень долго. Привыкнув к безопасности, мы стали неосторожны,  - Мйелна вздохнула.  - Некоторые из нас начали слишком часто менять тела, не всегда продумывая последствия. Мы стали беспечны, потому что привыкли считать людей неразумными животными. Я вижу твою усмешку, Райгр. Что ж… к сожалению, это один из тех уроков, что можно выучить только на собственном опыте. Я лишь надеюсь, что у тебя он будет не слишком горьким.
        Райгр, перестав улыбаться, опустил глаза.
        - Я не буду подробно рассказывать о каждом поступке из тех, что навлекли на нас беду,  - продолжила Мйелна.  - Но одно событие было, пожалуй, хуже всех прочих. Одна из нас как-то оказалась слишком беспечна, меняя тело, и не заметила, что за ней наблюдали. Свидетелем был всего лишь ребенок, но дети взрослеют…
        Мйелна снова вздохнула и застыла, погрузившись в молчание. Йиргем чувствовал, что даже сейчас, спустя много столетий, ей было тяжело говорить о тех давних событиях. Пауза затягивалась, но йолны, уважительно склонив головы, терпеливо ждали. Наконец Мйелна заговорила вновь.
        - Я не стану рассказывать о том, что случилось и как нам пришлось бежать с острова Абу. Не сегодня. Не хочу портить чудесный вечер. Быть может, однажды я и поведаю вам обо всем, но сегодня я вспомню лишь о том, что случилось во время бегства. Шестерым из нас удалось спастись от разъяренной толпы на небольшом корабле, всего шестерым из всей семьи, остальных мы потеряли… Четверо из нас изнемогали от ран, и, увы, с нами были только два раба-человека. Только два - на четверых йолнов, тела которых нуждались в замене.
        Мйелна снова прервалась, на этот раз, чтобы смочить горло глотком пива. Никто не издал ни звука. Это было самым страшным, что мог себе представить любой из народа йолнов,  - оказаться тяжело больным или раненым и не иметь возможности сменить тело. Если оно откажется служить раньше, чем йолн сумеет найти новое,  - он умрет. Что может быть страшнее, чем потерять жизнь, великий дар, который только йолны и умели по-настоящему ценить? Конечно, большинство людей тоже не хотели умирать, но ведь все они рано или поздно расстаются с жизнью, так какая разница, случится это днем раньше или днем позже? Куда страшнее терять вечность. Ни один йолн никогда не пренебрег бы этим даром впустую, никогда не отнял бы добровольно жизнь соплеменника.
        - Я знаю,  - вновь заговорила Мйелна,  - что вы иногда посмеиваетесь надо мной. Над моим интересом к людским телам и к тому, как они устроены. Но на том корабле я впервые поняла, как необходимо может оказаться любое, даже самое, казалось бы, бесполезное знание. Всякий раз, когда я вспоминаю об этом, я думаю, что с моими сегодняшними умениями могла бы вылечить раненые тела или хотя бы поддержать в них жизнь. Но, увы, тогда я сумела только остановить кровь, хлещущую из ран. Мы решили подождать со сменой тел до тех пор, пока есть хотя бы слабая надежда, что кто-нибудь из четверых поправится. Но беда была еще и в том, что рабы начали кое о чем догадываться. Если бы страх заставил их убежать, мы потеряли бы последние два тела. К счастью, кораблю предстояло плыть по течению, и двоих здоровых йолнов вполне хватало, чтобы справиться с управлением. Мы связали обоих рабов и должны были теперь заботиться о них так же, как и о раненых. Мы не только мололи рабам муку,  - рассказчица кивнула в сторону Лйерн,  - мы пекли им хлеб, кормили их и поили как детей, а днем обливали водой из Нила, чтобы они не умерли от
солнечного жара…
        - А потом?  - тихо спросил Райгр.
        - Потом? На третий день стало ясно, что одному из раненых нужно немедленно сменить тело - дольше ждать было нельзя. Раны остальных тоже воспалились, но они были в лучшем состоянии, и с ними мы решили ждать до последнего. Я вижу удивление на ваших лицах, тай?, вы не привыкли так рисковать… Но как было выбрать, кто из трех оставшихся раненых займет последнее тело? Им всем было одинаково плохо. Наутро пятого дня один из троих потерял сознание и больше не приходил в себя. Мне стало ясно, что дольше ждать нельзя. Я предложила оставшимся двоим бросить жребий, они согласились, и выигравший занял последнее тело. Еще через несколько дней нам удалось добраться до места, где жила семья йолнов, и получить помощь.
        - А что случилось с тем, кто проиграл жребий?  - спросил Йиргем.
        - Он умер,  - просто ответила Мйелна.
        Слушая рассказ, йолны не заметили, как снаружи стемнело. Рабы, помня строгий наказ хозяина не являться без зова, не несли зажженных светильников, и в комнате с обычными в жарком Кемете маленькими окнами вскоре стало темнее, чем на улице.
        - Не хотите посидеть на крыше?  - предложил Йиргем.  - Там сейчас должно быть хорошо.
        - Что скажешь, най??  - повернулась к гостье Муйтх.  - Побудешь с нами еще немного? Сегодня такой чудесный вечер. Не стоит заканчивать его рассказом о грустных днях.
        - Побуду, если не надоела,  - ответила Мйелна.  - И на крыше вашей с удовольствием посижу.
        - А еще что-нибудь расскажешь? Пожалуйста!
        Йиргем улыбнулся. Муйтх сейчас казалась маленькой девочкой, выпрашивающей у кого-то из старших сказку на ночь. Улыбнулась и Мйелна.
        - Расскажу, почему нет, тай?? Пойдем.
        Йиргем подождал, пока йолны покинут комнату, и придержал за руку Лутх, уже готовую последовать за остальными.
        - Конечно, ты можешь и не открывать мне свои секреты. Но если я не узнаю, о чем ты говорила с Мйелной, то умру. От любопытства.
        Лутх звонко рассмеялась.
        - Ничего особенного. Я лишь попросила найти девчонке хоть одного любовника до того, как я займу ее тело.
        - Зачем?  - удивленно спросил Йиргем.
        - Не догадываешься?  - повела плечами Лутх.  - В первый раз у нас просто не было выбора, мы не хотели ждать лишнюю пару лет,  - ?лни задорно подмигнула Йиргему и слегка покраснела,  - но опять терять девственность? Ну уж нет. Мйелна сказала, что сделает, если получится. Не понимаю, что тут может не получиться.
        - Она, наверное, имела в виду - без излишней жестокости,  - сказал Йиргем.  - Ты же понимаешь.
        Лутх снова пожала плечами.
        - Знаешь,  - протянула она,  - мне неловко так говорить о най?, но я порой думаю, что она слишком много времени проводит с людьми. Или слишком долго живет одна. Законы, конечно, нужно соблюдать, но тебе не кажется, что она толкует их чересчур строго? Не стоит забывать, что люди существуют для нас, а не наоборот.
        - Не думаю,  - ответил Йиргем,  - что Мйелна об этом забыла. Она мудра и осторожна, не говоря уже о том, что опытна. Я тоже бываю не согласен с нею, но признаю, что советы най? всегда идут нам на пользу.
        Лутх кивнула, но Йиргем видел, что не убедил свою ?лни,  - ей просто не хотелось продолжать спор. Взявшись за руки, они направились к ведущей наверх лестнице.
        Часть крыши в доме Рамоса занимала кухня, остальное же пространство было вторым садом - в глубоких глиняных посудинах росли кусты и небольшие деревья. Здесь любили сидеть по вечерам йолны - впрочем, в этом они не отличались от живших прежде в этом доме людей. Скамеек на крыше не было - то ли бывший писец пожалел денег, то ли ему нравилось сидеть прямо на полу, на больших подушках. Йиргем не возражал, хотя один стул сюда все же перенесли - для Йгерна, ворчавшего, что ему в теле старика Рамоса тяжело вставать с подушки после долгой неподвижности. Муйтх посмеивалась над Йгерном, напоминая, что прежний хозяин тела, видимо, не жаловался - раз сам не принес на крышу ни одного стула.
        - Наконец-то,  - сказал Райгр, первым увидев поднимающуюся по лестнице пару.  - Они уже здесь, най?, ты можешь начинать.
        Сказка, которую выбрала в этот вечер Мйелна, была одной из самых ею любимых.


        - Очень давно в дальних землях жили на свете ?лни Йорг и Йимо. В тех краях среди людей было принято, что мужчина может иметь много жен. Поэтому, когда Йимо приходило время сменить тело, Йорг находил женщину, которую называл по людскому обычаю женой, и Йимо забирала ее тело себе. Если же Йоргу нужно было новое тело, он находил себе молодого раба, усыновлял его, а затем брал его тело и в нем наследовал предыдущему телу, как приемный сын покойному отцу. И так йолны жили на одном месте тысячу лет. Они были так счастливы, что каждого тела хватало им на столетие. Только одно печалило их: не рождались у Йимо свои дети, йоль?. Они с Йоргом с радостью растили йоль? других старших в семьях, но чем дальше, тем больше им хотелось произвести на свет и свое дитя.
        И вот однажды пришло время для Йимо менять тело, и Йорг поехал в далекий город и привез с собой девушку по имени Зои, которую назвал своей второй женой. Но когда Йимо подошла и хотела взять ее тело, девушка стала вырываться и плакать. Йимо удивилась, потому что еще не сделала ничего, что могло бы напугать девушку. Она ласково спросила: «Почему ты плачешь? Я не причиню тебе боли!» Но Зои ответила: «Я плачу, потому что узнала тебя. Ты демон, и ты хочешь выпить мою душу!» На это Йимо ответила: «Мне не нужна твоя душа, я хочу лишь взять твое тело. Разве не берут люди тела зверей для еды? И разве не берут сами звери тела других зверей? Так и мне нужно твое тело, чтобы продолжать жить». Но девушка заплакала еще горше и сказала: «Я молода, и я не хочу умирать. Но хуже всего для меня то, что я умру, не родив ребенка, и мой род прервется». Услышав эти слова, Йимо опечалилась и сказала: «И у меня никогда не было детей, но такова судьба, и ничего тут не поделать. Я смирилась с ней, смирись и ты». Тогда девушка посмотрела на нее и сказала: «Знай же, демон, что я - ведунья, как моя мать до меня и ее мать до
нее. Мне ведомы многие тайны, скрытые от людей. Если я помогу тебе зачать, позволишь ли ты мне жить?» И надежда вспыхнула в сердце у Йимо, и она поклялась великой клятвой в том, что если зачнет ребенка, то Зои будет жить до тех пор, пока не умрет от старости.
        Тогда Зои сварила из трав снадобье и произнесла над ним слова, которым научила ее мать. И велела она Йимо: «Пойди в полнолуние в сад вместе с мужем своим, выпей то снадобье пополам с ним и возляг с ним на сырой земле среди трав, чтобы луна видела вас и благословила. И с той ночи понесешь ты в чреве своем».
        Помутила надежда разум Йимо, и забыла она о том, что нужно ей новое тело. Сделала Йимо так, как наказала ведунья, и стало по слову ее: понесла с той ночи Йимо дитя, и не было предела ее счастью. Но тело Йимо было слабым, и стала она болеть. Наступил день, когда она легла и не могла больше подняться, и дыхание ее сделалось шумным, а ноги и руки отекли и стали подобны стволам пальмы. И пришли к ней другие старшие, и сказали: «Смотри, вот рабыня, она молода, красива и здорова. Возьми ее тело и живи дальше». Но ответила Йимо: «Я не могу оставить это тело, ибо в нем растет мое дитя. Если я покину тело, йоль? умрет, и тогда я сама пожелаю себе смерти». И старшие плакали, слыша это. И тогда пришел к Йимо Йорг и просил ее: «Любимая, не оставляй меня одного. Неужели должен я лишиться моей ?лни и умереть в тоске?» Но Йимо ответила ему так: «Не плачь, это тело еще живет. Если судьбе будет угодно, оно проживет до тех пор, пока не настанет пора разрешиться от бремени. Если же я сменю тело и мое дитя умрет, я все равно зачахну от тоски». И Йорг плакал, слыша это, и сидел с Йимо каждый день в надежде, что она не
умрет.
        Когда пришел срок Йимо разрешиться от бремени, она была слишком слаба и не могла помочь своему ребенку появиться на свет. И тогда привели к ней рабыню, молодую и здоровую, и Йимо взяла себе ее тело. А прежнему телу разрезали живот и извлекли оттуда ребенка, и была это йолна. И Йимо в новом своем теле взяла ее на руки и сказала: «Дитя мое, чудом зачатое и чудом рожденное! Я нарекаю тебя Гйол, чудо-ребенок».
        Все йолны в семье Йорга радовались, старшие и младшие. Тогда сказала им Йимо: «Пусть ведунья Зои живет среди нас и не знает ни в чем нужды, ибо такова была моя клятва». И сказали старшие: «Это против наших обычаев». Возразила им Йимо: «Что же мне делать? Если я нарушу клятву, многие беды падут на меня!» И сказали старшие: «Клятва имеет силу, лишь когда дана одним йолном другому, и не имеет, когда дана не йолну». И Йимо знала, что эти слова справедливы, но не было в ее сердце покоя. Тогда старшие сказали ей: «Если эта женщина дорога тебе, то пусть остается с тобой, но никогда не покидает твоего дома». В ответ сказала Йимо: «Да будет так!» И Зои осталась в их доме, и никто не чинил ей вреда, и не нуждалась она ни в чем.
        Прошло много лет, и некоторые из тех, кто родились в один год с Гйол, чудо-ребенком, впервые сменили тела, но не Гйол. И говорили все: ее время настанет. Прошло еще время, и почти все из тех, кто родились в один год с Гйол, впервые сменили тела, но не Гйол. И говорили все: ее время настанет. И вот уже всякий йолн, родившийся в один год с Гйол, мог сменить тело, но время Гйол так и не настало. Тогда она пришла к своим родителям и спросила: «О йолны, давшие мне жизнь! Почему не могу я оставить это опостылевшее тело и занять новое, как делают мои рель??» Заплакали Йорг и Йимо, потому что не знали, что ей ответить. Тогда Гйол вскричала: «Что, что делает меня отличной от других?» И Йимо обняла Гйол и рассказала ей правду о ее рождении.
        Тогда Гйол пошла к Зои и спросила ее: «Ведунья, что ты сделала со мной? Почему не могу я сменить это тело?» И ответила ей Зои: «Я дала твоей матери снадобье, что делала много раз для других женщин, как моя мать до меня и ее мать до нее. Но снадобье это для людей, а не для демонов в людских телах». Тогда сказала Гйол: «Мать моя была добра к тебе и позволила жить, почему ты с ней так поступила?» Засмеялась Зои и сказала: «Я живу взаперти, словно дикий зверь в неволе, словно птица в клети. Я лишена моих друзей и моей семьи, и каждый из вас смотрит на меня, как на собаку, что чудом выучилась ходить и говорить. Мне не было позволено иметь детей, и со мной мой род прервется. Каждый год я вижу, как приводят в этот дом людей, подобных мне, и как демоны съедают их души. И ты называешь это добротой? Но знай, дитя демонов, что я не хотела вреда ни твоей матери, ни тебе. Откуда мне было ведать, что мое снадобье сделает с демоном? Твоя мать захотела пойти против судьбы и тем навлекла на тебя проклятие».
        Заплакала Гйол и спросила ведунью: «Что же мне делать теперь? Ведь это тело состарится и умрет, и я умру вместе с ним!» Засмеялась Зои и ответила: «И мое тело состарится и умрет, и я вместе с ним. Но кто знает? Ищи, дитя демонов, быть может, ты найдешь путь, пройдешь по нему и в конце его снимешь проклятие».
        И стала Гйол искать, как ей продлить свою жизнь и снять проклятие. Она просила старших рассказать ей все, что они знали о заклинаниях и проклятиях, и старшие рассказывали, но знали они очень мало, ибо не было прежде йолнам нужды в таких знаниях. Тогда пошла Гйол к хранителям йолнов и просила их о помощи, но знаний хранителей тоже оказалось мало. И тогда Гйол собралась в путь.
        В пустыне, среди песков, жил старый хранитель по имени Айяр, что значит «Всеведущий». В незапамятные времена ушел Айяр от йолнов, и жил в покое и одиночестве, и менял тело лишь раз в тысячу лет. И говорили, будто не было такой тайны, которая оказалась бы ему неведома, и будто не было такого знания, которое оказалось бы от него скрыто.
        Шла Гйол много дней, видела много земель и удивлялась тому, как велик мир. Наконец, достигла она земли, на которой никто не живет, и только ядовитые змеи ползают среди песков. И шла она по этой земле, пока не кончилась у нее вода. Тогда упала она, заплакала и стала просить смерть поспешить к ней. Но вместо смерти предстал перед Гйол старый хранитель Айар, дал ей напиться из тыквенной бутыли и сказал: «Йолны никогда не торопят смерть, даже если та стоит рядом. Кто ты такая, йолна, и почему хочешь расстаться с жизнью?»
        Тогда Гйол рассказала ему о себе, и долго Айяр молчал, а потом произнес такие слова: «Ты не можешь сменить тело, дитя, потому что обязана рождением человеческой женщине. Долг крови лежит на тебе, и он не дает тебе отнимать жизни у людей. Таких, как ты, не рождалось прежде. Но вижу я, что доступно тебе войти в новое тело, не отнимая при этом жизни».
        И спросила Гйол: «Кто же и когда слыхал о таком?»
        Так ответил ей хранитель Айар: «Никто и никогда. Но и о таких, как ты, до сих пор не слыхали. Если только ты найдешь женщину, которая сама захочет пустить тебя в свое тело, и если не забудешь моих слов, то сумеешь снять проклятие. Но торопись, ибо ты должна встретить такую женщину на своем пути до того, как это твое тело состарится и станет немощным».
        И осталась Гйол с хранителем Айаром на срок в один год, чтобы он научил ее всему, что ей было надо знать. А затем ушла из пустынной земли и стала странствовать по миру и искать женщину, которая согласилась бы отдать ей свое тело, и не находила такую. Среди людей лежали ее пути, не среди йолнов. Говорила Гйол с женщинами, просила отдать ей тело, предлагала щедро заплатить - серебром, или драгоценными камнями, или тайными знаниями. Но одни люди думали, что ум покинул Гйол, и при виде ее запирали засовы и молились своим богам, чтобы безумная миновала их порог. Другие же называли йолну демоном и хотели предать ее смерти, и тогда бежала Гйол дальше.
        Так миновало много лет, и однажды Гйол оказалась на берегу великой реки и присела отдохнуть, а неподалеку купались в воде две молодые сестры. И выползла из воды черная змея Ку и ужалила обеих, и стали эти женщины кричать и плакать, ожидая смерти, потому что не умели в той земле исцелять от яда змеи Ку. Тогда подошла к сестрам Гйол и сказала, что может спасти обеих, если одна из них согласится в награду отдать ей свое тело. И женщины бросили жребий, кому из них предстоит вернуться домой, а кому - отдать Гйол свое тело, и та, что вытянула жребий, поклялась именами своих богов, что не обманет. Тогда йолна разрезала раны и высосала отравленную кровь, а потом омыла раны водой из великой реки и сказала над ними слова, которым научил ее хранитель Айар. Тут же ушел жар из ран обеих сестер, и они почувствовали себя здоровыми. А Гйол подошла к той из них, которая принадлежала ей по жребию, и та заплакала, но не решилась нарушить клятву. Гйол взяла ее за руку и почувствовала то, что чувствует любой йолн, когда меняет тело. Вспомнила Гйол, чему учил ее хранитель Айар, сдержала себя и не отняла жизнь у
человеческой женщины, когда входила в ее тело. И день вокруг Гйол погас и вернулся вновь, и посмотрела она на мир глазами этой женщины, и увидела у ног своих прежнее тело. Обрадовалась Гйол и, не помня себя от счастья, поспешила домой. Много дней она шла, пока не достигла того дома, где появилась на свет. И все подивились судьбе Гйол и позвали йолнов, что жили поблизости, чтобы и они выслушали ее рассказ.
        И стала Гйол жить со своей семьей, не расставаясь с ней даже на день. Пять лет спустя пожелала она вновь сменить тело, и старшие ей позволили, потому что прежнее слишком износилось в странствиях. Но когда Гйол вошла в новое тело, случилось чудо - прежнее ее тело не упало на землю, а осталось жить, ибо душа той женщины, которой оно принадлежало прежде, не умерла, а ждала, пока Гйол оставит тело.
        С тех пор Гйол может менять тела, когда захочет, как и любая другая йолна. Но люди, тела которых она забирает, остаются живы, ибо лишь так может Гйол уйти от проклятия. И до сих пор, если родители думают, что жизнь новорожденной йолны будет тяжелой, то дают ей имя Гйол. Считается, что оно приносит удачу в тяжелые времена.
        - Скажи, Мйелна,  - спросила Муйтх после положенной из уважения к рассказчице паузы,  - как ты думаешь, такое могло быть на самом деле?
        - Что именно, милая?
        - Чтобы человек остался жив после того, как йолн жил в его теле.
        - Я не встречала такого. Да и зачем бы ты захотела оставить человека в живых, Муйтх? Чтобы он, освободившись, побежал и рассказал обо всем соседям?
        - Я не сказала, что хотела бы,  - смутилась йолна,  - я лишь спросила. Может быть, если бы мы научились оставлять их в живых, то сумели бы с ними договориться? Мы могли бы жить, не таясь, и покупать тела на время.
        Мйелна усмехнулась.
        - Мы бы никогда не смогли жить, не прячась. Люди завистливы. Они не простили бы нам долгой жизни, тай?. Если они убивают себе подобных ради жалких денег, чего ждать от них чужакам?
        - Скажи,  - вмешался Йиргем, чувствуя, что Муйтх готова в пылу беседы перешагнуть границы приличия,  - а бывало так, чтобы кто-нибудь из людей сам, по доброй воле захотел отдать тело йолну?
        Мйелна вновь усмехнулась.
        - За сотни лет, что я прожила,  - ответила она,  - я запомнила немало легенд и сказок. Я слышала сказки о том, как несколько йолнов жили в одном теле, как йолны занимали тела животных, даже ютились в стволах деревьев… Но того, о чем ты сейчас сказал, тай?, не было даже в сказках.



        Глава пятая

        Рабочий день в фирме с названием «Натали» начинался в девять утра. Здание фирмы с прилепившейся слева от входной двери скромной латунной табличкой располагалось на Охте. Номинальным владельцем «Натали» числился Ефим Леонидович Голдин, на самом же деле фирма была основана графом и принадлежала ему. Впрочем, в здании на Охте Николай Иванович не появлялся ни разу со дня открытия, так что большинство сотрудников даже не подозревали о его существовании.
        Антон был зачислен в штат фирмы на должность экспедитора. На первых порах он думал, что деятельность «Натали» сродни той, что была присуща пресловутым «Рогам и копытам». Однако через пару месяцев коммерческий директор предприятия Григорий Савельевич Косарь предложил Самарину занять по совместительству должность старшего экономиста в плановом отделе, и уже через неделю Антон понял, что насчет «Рогов и копыт» он заблуждался.
        «Натали» вовсе не имитировала коммерческую деятельность, а реально ей занималась и получала солидный доход, посредничая между поставщиками из Франции и оптовыми российскими покупателями. Занималась «Натали» и продуктами питания, и одеждой, и компьютерной техникой, и ширпотребом, оперируя внушающими уважение суммами.
        До Антонова назначения в планово-экономическом отделе никто не перетруждался. Начальница отдела, дама средних лет и достоинств, была больше занята войной с бухгалтерией, нежели стратегическим планированием коммерческих операций. Подчиненные соответствовали. Было их трое - две невзрачного вида девицы с вздорными характерами и Артем Сильвестрович Енакиев, он же Сильвестрыч, проживающий в Выборге и потому в здание фирмы наведывающийся нечасто. Нового старшего экономиста начальница приняла в штыки, предположив, что тот, возможно, метит на ее место. К тому же, приступив к новым обязанностям, Самарин обнаружил в бумагах первостепенный бардак, о чем во всеуслышание и высказался. Начальница отреагировала оперативно и остро, взвалив устранение бардака на самого же Самарина и придав ему в помощь обеих девиц, толку от которых оказалось немного. В результате в течение месяца новоиспеченный старший экономист вкалывал сверхурочно.
        За исключением аврала с документацией, с работой на обеих должностях Антон справлялся легко, да и работы как таковой было не так много. За десять лет существования фирмы дела вошли в привычную колею, расширять бизнес владелец не собирался, так что не перетруждались на работе не только в планово-экономическом отделе, а повсеместно. Единственным сотрудником, которому, по мнению Антона, деньги платили не зря, был Макс. Именно Макс, он же гражданин Франции Максимилиан Лорнэ, мотался между Парижем и Санкт-Петербургом, укрепляя контакты с зарубежными партнерами и контролируя поставки. Значился Макс курьером, получал по платежной ведомости гроши, но в средствах явно не нуждался. Жил он в квартире графа, разъезжал на принадлежащем графу же «Мерседесе», обедал в дорогих ресторанах и носил костюмы ценой в пару тысяч евро за штуку. В отношениях, связывающих Макса с Муравьевым, Антон так и не разобрался. Да и мудрено ему было разобраться, если Макс, по его собственному признанию, сам был не уверен, что к чему. К коллегам, в том числе и коллегам из группы Знающих, Макс относился ровно, неизменно был
дружелюбен, предупредителен и приветлив, но близко к себе никого не подпускал.
        Кроме Голдина, Косаря, Лорнэ, Енакиева и Самарина в штат «Натали» входили еще десятка два сотрудников, отношения к обществу, возглавляемому графом, не имеющих. Через короткое время Антон знал всех по именам, но, за исключением членов группы, с сослуживцами не сближался.


        Без пяти девять Антон припарковал неподалеку от входа служебный «Пежо», выбрался из машины и закурил.
        - Здравствуйте, Антон Петрович,  - приветствовала Самарина Аллочка, хорошенькая секретарша Косаря и, по слухам, девица без комплексов.  - Сигареткой девушку не угостите?
        Антон протянул пачку импортного «Кента». С тех пор как к должности экспедитора прибавилась экономистская, с деньгами у него стало посвободнее. Теперь он мог позволить себе тратить, не думая о том, как свести концы с концами и не экономя на мелочах.
        Антон щелкнул зажигалкой. Аллочка прикурила, изящно выпустила колечко дыма и кокетливо улыбнулась.
        - А вы знаете, Антон Петрович, откуда у нашей фирмы такое название - «Натали»?  - осведомилась она.
        Антон не сомневался, что граф назвал предприятие в честь погибшей сестры. Однако признаться в этом он, разумеется, не мог и сказал, что не в курсе.
        - Ой, это такая романтическая история,  - защебетала Аллочка.  - Ефим Леонидыч, только это между нами, втюрился во француженку. Представьте - мне Григорий Савелич лично намекнул и даже фоточку показал. Такая мымра, бедный Ефим Леонидыч! Но говорят,  - Аллочка закатила глаза,  - что она чуть ли не чемпионка. По французской любви.
        - А что, уже и чемпионаты проводятся?  - в тон Аллочке поинтересовался Антон.  - По французской борьбе - я слыхал, но чтобы по любви…
        - А она заочница,  - парировала Аллочка и расхохоталась.  - Чемпионка по французской любви вслепую. Вы, кстати, Антон Петрович, как относитесь к этому виду спорта?
        - Как все,  - невольно покраснел Антон,  - с чувством глубокого удовлетворения. Но я, знаете ли, чисто теоретически,  - поспешно добавил он, не заметив, что сам себе противоречит.
        - Да?  - заинтересовалась Аллочка.  - Напрасно, напрасно. Практика - вещь совершенно необходимая. Вам нужно тренироваться.
        - Я непременно об этом подумаю,  - пообещал Антон.  - Спасибо, что натолкнули на такую глубокую мысль.
        - Ой, не благодарите, Антон Петрович, тем более что дело там как раз в глубине. Пойдемте, работать пора. И не только м-м… языками.
        Прежде чем сконфуженный Антон подыскал подходящую реплику, Аллочка повернулась и зацокала каблучками по направлению к входной двери.
        Самарин укоризненно покрутил головой и направился вслед. Девица, похоже, действительно была без комплексов.
        - Сегодня пятница, не опаздывай,  - напомнил вызвавший к себе Антона Косарь.  - Звонил Николай Иванович,  - понизил голос коммерческий директор.  - Днем возвращается из Франции Макс. И, похоже, везет кое-какие новости.
        По пятницам Муравьев собирал группу у себя. Если Макса не было в городе, Антон заезжал за Косарем и Голдиным. Сильвестрыч рулил из Выборга сам. Застолий граф не устраивал. Пили кофе, сдабривая его французским коньяком, немного сплетничали, делились новостями. Новостей, впрочем, в последнее время было маловато.
        Первые несколько встреч Антона вводили в курс дела. Говорил большей частью Муравьев, деликатно замолкая, когда кто-либо из собеседников считал нужным задать вопрос или прокомментировать сказанное. Поначалу поток информации захлестнул Самарина. Множественные документы; события, случившиеся сотни лет назад, и события, случившиеся недавно; легенды, предположения и факты причудливо смешивались, переплетались, частично накладывались друг на друга и частично друг друга опровергали. В результате в голове у Самарина образовался изрядный сумбур.
        Постепенно, однако, количество информации перешло в качество. Сумбур начал уступать логике и в скором времени рассосался. Теории обрели стройность, а гипотезы стали логически укладываться в рамки этих теорий. В итоге, по прошествии пары месяцев, Антон знал о нелюдях столько же, сколько и остальные. У него не было больше сомнений. Картина, нарисованная коллегами, оказалась ясной и логически завершенной.
        На письменном столе у Антона теперь лежала папка с копиями документов из графского архива. Были документы в папке сброшюрованы, каждый в отдельную книжицу. На титульных листах стояли даты, и самая ранняя относилась к 1729 году. На внутренних же листах были тексты: слева - точная копия исходного документа, справа - его адаптированный перевод, подписанный Муравьевым. Переводы оказались значительно объемней изначальных записей - граф скрупулезно комментировал каждую допускающую множественное толкование фразу. У части документов, однако, переводов не оказалось, вместо них стояла стандартная надпись: «Расшифровать не удалось». Всего документов в папке было около сотни, и Антон тщательно проштудировал каждый из тех, что поддавались прочтению. Тот, самый старый, от 1729 года, он даже заучил наизусть.
        «Поутру пришел на подворье барское Гераська прозвищем Юродивый, каковой милостыню у людей просит у церквей разных и на базарах. Сей Гераська зело пьян был, и в рубище драное одет, и смердело от него зловонно. Тако на Москве оный Гераська людям ведом и вреда ему чинить не заведено, молодой барин Юрий Тихонович накормить щами его велел и в баню волочь. Однако ж Гераська тот ничего не пожелал, а говорил речи неразумные, и бранился скверно, и зело грозился, кабы есть у него, Гераськи, до барина дело. Речи те барин услыхамши, велел оного Гераську до себя отвести, только лишь поначалу водой окатить, дабы смрад унять. В покоях барских у них разговор был, и до самого вечеру барин из покоев не казался, и Гераська тот тако же. Ввечеру к барину в гости Семен, Антонов сын, пожаловал со товарищи, потому челяди велели иттить узнать, каково там. А как вошли, узрели тот же час, Гераська дух свой испустил, а барин Юрий Тихонович вроде как не в себе. Людей не признает, а на Семена Антонова, что друг ему с младости, стал браниться и дивные речи говорить, и гнать всех велел от себя. А там покуда за дохтуром посылали,
молодой барин и вовсе пропал, ужо третий день пошел, как нет его.
        Писано Петрушкой Селезневым, дьячком церкви мученика Святого Иоанна, что на Большой Якиманке, марта 7 года 1729 от Рождества Христова».
        Под текстом были помещены четыре сноски, и стояла графская подпись понизу листа.
        Титулярный камергер Тихон Лукич Муравьев (1684 -1732);
        Штабс-ротмистр Юрий Тихонович Муравьев (1704 -1729)  - его третий сын;
        Нищий Герасим Юродивый - упоминаний не найдено;
        Дьяк Петр Селезнев - упоминаний не найдено.
        Николай Иванович Муравьев, 24 февраля 1778-го.
        В последней из входящих в папку с документами брошюр исходного текста не оказалось. Вместо него содержался в документе пронумерованный список имен с проставленной против каждого датой. С первого взгляда Антон понял, что это список жертв. Открывал его под номером один Юрий Тихонович Муравьев, а завершала под номером сорок семь Анжела Ильинична Заяц. Непосредственно перед ней значилась Ольга Алексеевна Самарина. Два десятка имен приходились на последние тридцать лет, все эти имена были женскими, и часть их была Антону знакома.
        Под номером двадцать восемь - Людмила Михайловна Муравьева, а под двадцать девятым - Наталья Ивановна Муравьева. За ними, после трех неизвестных французских имен - Леона-Франсуаза Лорнэ. Последующие имена в списке все были русскими. Под номером тридцать семь - Анастасия Яковлевна Енакиева, за ней - Берта Ильинична Голдина. Пять следующих имен вновь оказались Антону незнакомы, но затем, под номером сорок четыре, стояло: «Дарья Григорьевна Косарь», и между этим именем и Ольгиным значилась Тамара Олеговна Пегова.


        Механизм захвата нелюдью новой оболочки объяснил Антону Сильвестрыч. Енакиев, как и Самарин, остался вдовцом с двумя детьми, только овдовел он пятнадцатью годами раньше Антона. Сейчас дети Сильвестрыча были уже взрослыми, оба работали где-то на Севере и к отцу выбирались раз в год, в отпуск.
        Однажды Енакиев позвонил Антону домой и после короткого разговора ни о чем неожиданно пригласил в гости.
        - Приезжай на выходные,  - предложил Сильвестрыч.  - Поболтаем, поудим рыбку, накатим грамм по двести.
        - Спасибо,  - поблагодарил Антон,  - но обычно выходные я провожу с детьми. Они пока живут у Олиных родителей, так я хоть по субботам и воскресеньям стараюсь с ними видеться.
        - А ты с детьми приезжай, удочек на всех хватит. Дом у меня свой, погуляете, переночуете, а в воскресенье рванем спозаранку на Финский залив. Сейчас самый сезон для подледного лова.
        В субботу утром Енакиев встретил гостей на перроне пригородной электрички, усадил в старенькую «девятку» и повез к себе.
        Двумястами граммами не обошлось. Вволю набегавшихся на морозе детей уложили спать и завели на кухне неторопливый полночный мужской разговор.
        - Понимаешь, я в загранку ходил,  - говорил Сильвестрыч, очищая картошку, сваренную в мундире, и посыпая ее солью.  - Матросом на сухогрузе. Возвращались мы тогда из Японии, три недели плавания всего и осталось. А тут вызывает меня старпом и говорит: «Крепись, мол, Артюха. Радиограмму мы только что приняли - жена твоя пять дней назад из дома исчезла и до сих пор не вернулась. Дети у соседей пока».
        - Понятно,  - протянул Антон.  - И ты что?
        - Да что я… Капитаном у нас замечательный мужик был, я не первый год с ним в море ходил. В общем, выпросил он у военных вертолет, меня прямо с палубы сняли и - на берег. Там на «уазике» до аэропорта и самолетом в Питер. Прилетел - сразу в милицию, они руками разводят. Видели, мол, Тасю вместе с какой-то теткой. Тетка то ли на катере, то ли на моторке приплыла, ее работяги, что на причале вкалывали, опознали. А Тася как раз неподалеку от причала работала - директором кооперативной лавки. Туда эта тетка и сунулась, в лавку, ее потом опознали покупатели. И все, с концами. Тело теткино через несколько дней всплыло. А про Тасю - ни слуху ни духу, словно в воду канула. Нашли ее месяцем позже, в Питере. Ты у Фимы Голдина был?
        - Заходил пару раз.
        - Вот там Тасю и нашли, в квартире, где Фима с матерью жил. В общем, все, как обычно,  - Сильвестрыч криво усмехнулся.  - Хорошенький обычай, а? Давай-ка еще по граммульке.
        - И что дальше?  - осушив рюмку и закусив картофелиной, спросил Антон.  - Как ты на графа вышел?
        - Он сам на меня вышел. Через Фиму. Тот тогда школу как раз оканчивал, а тут мать исчезла. Неделей позже и ее нашли - эта тварь тогда металась, помнишь, граф говорил? Оболочки меняла, сволочь. Вот и наменялась. В общем, обнаружили тело Берты Голдиной около Витебского вокзала, в зоне отчуждения железной дороги. На этом след у графа оборвался тогда - кто у того вокзала исчез, узнать не удалось. Вот он и стал обратно цепочку разматывать.
        - И что, ты сразу поверил?
        - Куда там сразу… Я чуть тогда с катушек не слетел, на людей бросался. Фимку чуть не грохнул, однако.
        - Но потом, выходит, поверил?
        - Поверил. Граф один тогда действовал, если Макса не считать, но тот был еще ребенком. Николай Иванович так нам с Фимой и сказал: не потяну, мол, это дело один. Два раза ее уже упустил, не прощу себе, если и на третий раз промахнусь. В общем, послушали мы его, бумаги посмотрели да и поверили. Все ведь одно к одному складывалось. Косарь к нам уже потом присоединился, ты, впрочем, знаешь.
        - Ну хорошо,  - задумчиво сказал Антон после наступившей паузы.  - Я вот тоже вроде поверил. Но кое-что взять в толк все равно не могу. Например - как все-таки происходит захват?
        - Да никто толком не знает, кто его видел, этот захват-то? Но вот соображения кое-какие есть. Смотри: смена оболочки занимает не больше пяти минут, это мы знаем точно. Фима видел Тасю, то есть уже не Тасю, конечно, а эту мразь вместе со своей матерью. Минут за пять видел до того, как нашел тело. Он разминулся с ними на лестнице - в булочную выбежал, а по пути спохватился, что деньги дома забыл. Вернулся и на той же лестнице разминулся опять, на этот раз только с матерью. То есть Фимка думал, что это его мать, а та пробежала мимо него, не узнав, да что там пробежала - промчалась! Фимка пока что к чему соображал, та уже из дома выскочила. Ну, он за ней, а ее уж и след простыл. Он тогда в квартиру, а там… В общем, за все про все около пяти минут прошло, ну, может, чуть больше.
        - Н-да,  - Антон крякнул, саданул кулаком по столешнице.  - С Олей наверняка то же самое было. Затащила ее в подвал, пять минут, и все. Извини, я еще выпью. Ты как?
        - Давай, конечно,  - Сильвестрыч наполнил рюмки.  - Понимаешь, получается, что нелюдь - это чистый разум. Граф говорил - сублимированное сознание. В момент захвата нелюдь убивает. То есть сохраняется только тело - моторные функции, походка, голос. Разум жертвы уничтожается, это мы знаем точно, стирается целиком и полностью. Поэтому сразу после захвата нелюдь бросается в бега - она же ничего не знает ни о своей жертве, ни о ее окружении. Такие дела. Давай, что ли, не чокаясь.
        - И куда же эта тварь девается потом?  - выпив, спросил Антон.  - После захвата.
        - Куда придется. Судя по всему, питаться ей надо, как и обычным людям. Ну, и дышать, передвигаться и, наверное, спать, хотя в этом мы не уверены. А раз так, то, значит, нужны деньги. И документы. И место, где она может отлежаться. Но тут есть еще одно обстоятельство.
        - Какое?
        - По всей видимости, нелюдь владеет особыми приемами или особыми знаниями, а может, и тем, и другим. Мы думаем, что физически эта тварь очень сильна, намного сильнее любого из нас. Граф говорил, что она, наверное, способна мобилизовать ресурсы оболочки, собрать воедино все силы, а потом разом выплеснуть их наружу. Что-то типа живого конденсатора. Так что она может убивать или калечить людей и без захвата. Вспомни хотя бы историю с Кабаном.
        - Да уж,  - ошарашенно кивнул Антон.  - Ну и дерьмо. Мало того, что нелюдь, так еще и супермен в придачу. Точнее, суперменша. Знаешь, что: я удивляюсь, как она вас всех еще не перебила. Хотя сейчас уже правильнее говорить «нас всех».
        - Я ей перебью,  - кровь хлынула Енакиеву в лицо.  - Я этой суке перебью! Дай только добраться. Ты с Косарем на эту тему побеседуй - он быстро растолкует, кто кого перебьет. Ладно, поговорили, спать пора.
        - Извини,  - Антон опустил глаза.  - Не подумав сказал. Очень уж все это как-то, знаешь… Не забудь, я ведь еще не привык. Вырвалось.
        - Ничего, парень,  - Сильвестрыч поднялся, положил руку Антону на плечо.  - Сказал и сказал, бывает. Подождем, что ты скажешь, когда мы до нее доберемся.
        Антон с трудом удержался от реплики «если доберемся». Хотел бы он быть так же уверен в конечном результате, как Енакиев.
        За час до окончания рабочего дня по внутреннему позвонил Косарь и сообщил, что его и Голдина заберет Макс, так что Антон может ехать прямиком к графу.
        Едва Самарин разъединился, в дверь его офиса впорхнула Аллочка.
        - Мы не договорили, Антон Петрович,  - Аллочка грациозно пересекла помещение и присела на край стола.  - Помните, мы с вами рассуждали о глубинах?
        Сомнительную Аллочкину гипотезу о французской любви вслепую едва ли можно было назвать рассуждениями о глубинах, но Антон сказал, что помнит.
        - У меня прекрасная подборка видеокассет,  - Аллочка улыбнулась, продемонстрировав два ряда безукоризненно ровных белых зубов.  - В том числе и на обсуждаемую тему. Знаете, фильмы - моя слабость, я могу смотреть их часами. И я подумала…  - Аллочка потупилась, мило покраснела и повторила:  - Я подумала… не составите ли вы мне компанию?
        Предложение было недвусмысленным. Характеристику «девица без комплексов» оно прекрасно иллюстрировало.
        Антон помедлил с ответом. Дважды в неделю он встречался с Надей, их отношения были легкими и необременительными для обоих. «Мы встречаемся, чтобы обменяться частицей тепла,  - однажды процитировала Ремарка Надя.  - И ни для чего больше». Ни о какой взаимной верности, разумеется, не могло быть и речи, однако перспектива закрутить роман с Аллочкой восторга у Антона не вызывала. А перспектива разок переспать с ней если что и вызывала, то в лучшем случае легкое мужское любопытство.
        Самарин уже собрался было отказать, сославшись на патологическую нелюбовь к кинематографу, но внезапно передумал. Оскорблять Аллочку у него не было никаких оснований. Разумеется, заводить отношения на работе не слишком желательно. Однако вряд ли Аллочка рассчитывает на серьезный роман. У нее, судя по всему, то же самое легкое любопытство, только женское.
        - С удовольствием,  - сказал Антон,  - только знаете, в выходные я не смогу. Я вдовец, вы, наверное, в курсе, дети живут с тещей, но субботу и воскресенье я провожу с ними.
        - Так приезжайте сегодня,  - Аллочка посмотрела на Антона в упор.  - У меня есть фильмы на любой вкус, уверена, вы найдете такие, что вам понравятся.
        - У меня деловая встреча сегодня, она закончится довольно поздно,  - Антон покраснел, осознав, что фактически оправдывается.  - К сожалению, отложить встречу я не могу.
        - А хотели бы?  - Аллочка встала и одернула юбку.  - Извините, Антон Петрович, я не собиралась навязываться. Сожалею, если вы решили…
        - Да что вы, при чем тут навязчивость,  - Антон смутился и тоже поднялся на ноги.  - Это вы меня извините. Конечно же, я очень хочу посмотреть фильмы в вашем обществе. И я вовсе не отказывался, но сегодня действительно освобожусь поздно, не раньше десяти вечера.
        - Вы считаете, это поздно?  - Аллочка удивленно подняла брови.  - По пятницам я не ложусь раньше двух-трех часов ночи. Приезжайте, когда освободитесь, в любое время. Адреса и телефоны сотрудников для вас ведь не тайна? Приедете?
        - Хорошо,  - сказал Антон хрипло,  - с удовольствием. Я предварительно позвоню.
        - Можешь не звонить,  - перешла на «ты» Аллочка,  - просто приезжай, я буду ждать.


        «Чем же вызван эдакий ко мне интерес?  - размышлял Антон по пути к графу. Девица без комплексов - это одно, а любительница прыгнуть в постель с первым встречным - все же совсем другое. Аллочка на таковую не походила.
        «Будь проще,  - сказал наконец себе Антон, после того как размышления ни к чему определенному не привели.  - Нормальная девка, все при всем, современная, остроумная и недурно выглядящая приглашает на одноразовый пересып. Надо быть болваном, чтобы не поехать».
        «Не надо тебе ехать,  - проснулся внутренний голос.  - Не хватало тебе только запутаться в бабах. Вспомни, что говорил граф. Посмотри на коллег: после того, что с ними случилось, они все холостые».
        «Ну, Косарь, положим, вдовец,  - возразил Антон.  - Жену он похоронил раньше, чем нелюдь убила Дашу. Да и при чем здесь женитьба?»
        «Ни при чем. Но женщины в твоем окружении - потенциальные мишени. Через них нелюдь может достать тебя».
        «Так что же мне теперь, дать обет воздержания?  - разозлился на свое второе «я» Антон.  - Да, нелюдь может достать меня через женщин, но когда это произойдет? Если произойдет вообще».
        «Непременно произойдет,  - заверил невидимый собеседник.  - Или ты сомневаешься?»
        Антон велел внутреннему голосу заткнуться. В том, что нелюдь вернется, сомнений у него не было. Их не было ни у кого из Знающих.
        - Это война,  - частенько говорил граф.  - Мы ненавидим их, они - нас. Та, с позволения сказать, дрянь знает меня в лицо, знает Макса. Возможно, знает и остальных. Мы - наследники тех людей, которые выкосили ее расу, мы - продолжатели их дела. Поэтому мы все под прицелом. У нее в этой войне огромное преимущество - она может менять личины. Кроме того, она наверняка владеет приемами устранения людей, накопленными нелюдями за множество столетий. Однако вряд ли ее навыки достаточно эффективны против сплоченной группы. Зато единственный прием, которым она владеет в совершенстве, против нас не работает. Но он идеально работает против женщин. Поэтому я остался холостяком и, видимо, уже никогда не женюсь, или, по крайней мере, не женюсь, пока эта тварь жива. То же, к сожалению, относится и к вам - став Знающим, каждый из вас фактически обрек себя на безбрачие. Если не хочет, конечно, однажды получить пулю в затылок или нож под лопатку от своей уже неживой супруги.


        Антон прибыл на Садовую последним, остальные уже сидели на привычных местах за массивным столом в графской гостиной. Самарин обменялся с каждым рукопожатием и уселся на ставшее постоянным место между Косарем и Голдиным.
        - Начнем,  - строго сказал Муравьев.  - С вашего позволения, господа, я приступлю сразу к делу. Итак, пару часов назад Макс вернулся из Франции, это вы знаете. А теперь то, чего еще не знаете: французские коллеги предлагают нам альянс.
        - В каком смысле?  - удивленно пробормотал Косарь.
        - В самом прямом. Событие сие для Знающих редкостное, почти небывалое. Макс привез из Парижа конкретные условия. Там довольно много пунктов, но по-настоящему важных - два. Во-первых, французы предлагают обменяться всей доступной обеим сторонам информацией. А во-вторых, они согласны пересмотреть доселе занимаемую ими позицию по отношению к нелюдям.
        - Постойте, Николай Иванович,  - Косарь по-ученически поднял руку.  - Что значит «пересмотреть позицию»? У них какая-то особенная позиция? Не такая, как у нас?
        - Была особенная,  - ровным голосом ответил граф.  - Французские коллеги были категорически против уничтожения расы нелюдей. Вплоть до прошлой среды.
        - Я, кажется, догадываюсь, что случилось в прошлую среду,  - процедил Сильвестрыч.  - В Париже объявилась Анжела Заяц, не так ли? Вернее, та дрянь, что пользуется ее телом.
        - Да нет, не та, с позволения сказать, дрянь. Но ее сородич. Есть все основания предполагать, что, начиная со среды, он использует в качестве оболочки тело одного из французских коллег. Я знал этого человека, его псевдоним был Ажан. Во французской группе все пользуются псевдонимами, сие у них традиция. Так вот, господа: важнее всего то, что Ажан был правой рукой Комиссара, главы французского Общества. У Ажана, в частности, хранилась немалая часть архива. Теперь сии документы похищены и исчезли вместе с ним.


        За две бутылки сорокаградусной Мерин с Рябым батрачили на перевозке мебели полдня. Утром, еще затемно, счастливый новосел на радостях поднес обоим опохмелиться, и благодаря этому они умудрились сделать работу не покалечившись, ничего не разбив и не поломав.
        Колесов покидал полуразвалившийся коттедж, в котором жил с семьей последние пять лет, и переезжал в трехкомнатную в одной из центральных пятиэтажек. Коттедж достался ему от одного из бывших партработников, которых в девяностые годы было в Синегорье немало. Строительство Колымской ГЭС шло тогда полным ходом, и личные деревянные дома, называемые в поселке коттеджами, считались роскошью. Однако после окончания строительства большинство жителей покинули Синегорье, оставшиеся старожилы переселились в оставленные уехавшими квартиры, и деревянные постройки быстро пришли в запустение. Это относилось и к коттеджам, и к брошенным многосемейным баракам, и к ютившимся на окраинах убогим полувагонам-балкам.
        Те, кого черт занес в Синегорье уже после того, как последний агрегат был сдан в эксплуатацию, селились, где им заблагорассудится. Занятые на обслуживании ГЭС сразу вставали на очередь и по прошествии нескольких лет получали квартиру. Колесов как раз был одним из таких счастливчиков. Остальные, большая часть которых - зэки, отмотавшие срок, бичи, сезонные старатели и прочая колымская шелупонь, понемногу оккупировали опустевшие бараки в той части города, что во время строительства носила гордое название Ударник, а по завершении его - сначала Нахаловка, а потом и Деревяшка. Обитатели Деревяшки пользовались заслуженной дурной славой, перебивались случайными заработками, подворовывали, выпивали, а также дрались и резались от души. Не все переживали суровую северную зиму, и по весне численность населения Деревяшки заметно сокращалась, чтобы пополниться летом за счет новых любителей пожить пусть и у черта на рогах, зато задаром. Мерин с Рябым считались ветеранами - оба они, так же, как их общая сожительница Нинка Губа, разменяли в Синегорье уже третий сезон.
        До десяти, вяло матерясь, напарники грузили мебель в старую раздолбанную полуторку, потом тряслись на ней до центра, а там началась самая работа, которую и Мерин, и Рябой искренне ненавидели. Мебель пришлось тащить на пятый этаж, понятие «лифт» в Синегорье отсутствовало, так что к концу мероприятия оба окончательно выбились из сил. Наконец, едва последняя этажерка под невнятную хриплую брань была водворена на место, сияющий Колесов откупорил поллитровку. Он до краев наполнил грязноватый граненый стакан и протянул Мерину. Тот шумно выдохнул в сторону, в три жадных глотка расправился с содержимым и принялся занюхивать засаленным рукавом рваной тужурки. Рябой выдрал порожний стакан у Мерина из ладони и протянул Колесову. Тот снова набулькал до краев, и через десять секунд Рябой разделил охватившую приятеля эйфорию.
        Одарив работяг двумя честно нажитыми ими поллитровками, Колесов не поскупился и дал в придачу буханку хлеба, луковицу и шмат мерзлого сала, после чего выставил наемную силу за дверь. Оскальзываясь в еще покрытой хрупким майским ледком слякоти, напарники засеменили по направлению к Деревяшке.
        Нинка Губа, как обычно, встретила сожителей порцией отборного мата. Мерин, отмотавший пятнашку за умышленное убийство и бывший поэтому в авторитете, вяло велел Нинке заткнуться. Немногословный Рябой, на чьем счету числились пара сроков за разбой, подтвердил солидарность с напарником кивком и непристойным жестом. Спроси их кто-нибудь, ни Рябой, ни Мерин не смогли бы толком объяснить, зачем они терпят стервозные выходки приблудившейся к ним пару лет назад Нинки и почему не выгонят ее прочь. Кряжистая мужиковатая Нинка не отличалась ни красотой, ни склонностью к поддержанию уюта в вечно захламленном и грязном жилище, ни элементарной порядочностью. Правда, по части интимных услуг она была безотказна. Услуги оказывались не только обоим сожителям, но и прочим желающим, однако дамы в Деревяшке все были подобного толка, и ревности Мерин с Рябым не испытывали. По всей видимости, совместное проживание с Нинкой банально объяснялось привычкой - за два года Мерин и Рябой к ней притерпелись и принимали бабские выходки как неприятную неизбежность.
        - Ну что, ханыжники,  - Губа длинно сплюнула на пол,  - где вас черти-то носят? Ни выпить в хате нет, ни пожрать. Так, что ли, и будем всю жизнь вонючие сухари глодать?
        - Засохни, курва,  - лениво велел Мерин, извлек из-за пазухи бутылку родимой и водрузил ее на колченогий стол, предварительно смахнув с него горку малоаппетитных объедков и пару пустых консервных банок.  - Толку от тебя, как от дохлой свиньи.
        Рябой молча выудил из кармана вторую поллитровку. Из другого кармана он извлек подаренное Колесовым съестное и принялся сноровисто нарезать хлеб выкидным ножом зловещего вида.
        - Ой, мальчики, какие вы молодцы,  - враз сменила гнев на милость Нинка и, подскочив к Рябому, смачно чмокнула его в щеку. Тот только мотнул головой на манер отгоняющей мух лошади и продолжил общественную работу.  - А у меня новость,  - радостно сообщила Нинка,  - очень хорошая новость, можно сказать, наколочка.
        - От твоих новостей только трепак бывает,  - со знанием дела пробурчал Мерин, усаживаясь на щербатую табуретку.  - Ладно, давай дальше тренди. Что за наколка?
        - Козырная наколочка,  - нисколько не обидевшись, затараторила Губа.  - Такая наколочка, что дорогого стоит.
        - Ты долго будешь нам мозги долбать?  - психанул Мерин.  - Ходит, шалава, вокруг да около - наколка, шмаколка… Дело говори, пока при памяти, а то потом нажрешься, из тебя вообще хрен что вытянешь.
        Рябой докромсал хлеб, сноровисто развалил на три части луковицу, придвинул к столу ветхий топчан, уселся на него и подтвердил слова авторитета кивком.
        - В общем, так,  - Нинка оседлала пустой, поставленный на попа ящик из-под портвейна,  - ты, Мерин, наливай, не тяни, душа просит. Встречаю я седня Клавку Очкастую, ту, что с Угрюмым жила, пока он дуба не врезал. Она сейчас в лабазе уборщицей ишачит. На хрена ишачит - сама не знает, нашла бы себе мужика какого завалящего, что ли, а то большая радость с утра до вечера тряпкой махать. Идет, значит, себе Клавка по…
        - Короче,  - прервал болтливую Нинку Мерин.  - Долбать я хотел твою Клавку и тебя вместе с ней. Дело говори, лярва.
        - Так я и говорю. В общем, вчера в лабаз та Фифа приходила, что по осени приехала. Взяла там жратвы, консервов набрала и к кассе подвалила расплачиваться. А Клавка как раз пол рядом с этой кассой скоблила. Короче, Фифа кошелек-то достала, а Очкастая туда косяка и бросила.
        - И чего?  - нарушил обычное молчание Рябой.
        - А того. Там у нее,  - Губа понизила голос и, хотя никто посторонний ее услышать не мог, зашептала:  - Хрустов у Фифы в лопатнике полна жопа. Аж раздувается от хрустов лопатник-то. И главное - не рубли там, прикиньте, а доллары. Клавка говорит, сотенные бумажки, и их там как у шалавой суки блох.
        Наступила пауза - напарники переваривали полученную информацию. Наконец Мерин крякнул, сорвал с первой бутылки пробку и разлил по стаканам. Коротко чокнувшись, выпили, и три руки одновременно потянулись за закуской.
        - Клавку в долю брать придется,  - пережевывая хлеб с салом, рассудительно сказал Рябой.  - Если дело выгорит, она настучать может.
        - Много хрустов - это сколько?  - проявил деловую сметку Мерин.  - У твоей Клавки и две бумажки уже много.
        - Да ты мозгой пошурупь,  - отрыгнув, посоветовала Нинка.  - Если у нее в лопатнике хрустов до хрена, то на хате, верняк, еще больше. Возьмем куш и первым самолетом отсюда свинтим. До Магадана, а там - хотите, разбежимся, а хотите, дальше махнем. В Севастополь.
        - В Хренополь,  - урезонил сожительницу Мерин.  - Ты что ж, на мокруху нас подписываешь?
        - Зачем на мокруху,  - встрял Рябой.  - Нинка дело говорит. Дадим залетной по жбану, повяжем, хату обшмонаем, лавэ заберем, и в аэропорт. До Магадана два часа лету. Пока очухается, пока то да се, мы уже далеко будем. Да и, чую я, не побежит Фифа в ментовку - у самой наверняка рыло в пуху. Иначе чего она сюда подалась?
        Мерин задумался. По всему выходило, что Рябой прав.
        Фифой в поселке называли приехавшую осенью женщину. Никто про нее не знал ни кто такая, ни откуда, ни даже как зовут. Первую неделю по приезде она прожила в номере местной гостиницы, а потом перебралась в квартиру отбывшей на зиму в Москву семьи. Так всю зиму в квартире этой и просидела. На улицу выйдет - в лабаз и обратно. С людьми, что с разговорами подъехать пытались, ни полслова. Поначалу сплетни по поселку пошли, а потом посудачили людишки, языки почесали да и перестали. Мало ли, сколько на свете чудачек. Не хочет баба ни с кем корешиться - ее дело. Одним словом - Фифа.
        - Ладно,  - подытожил раздумья Мерин,  - значит, так тому и быть. Да и Клавку твою - по хрену, раз такой расклад. Не будет ей доли.
        - А мне-то что,  - легко согласилась Губа.  - Клавку за язык никто не тянул.


        В два часа ночи троица выбралась из барака и, стараясь не шуметь, направилась к центру поселка. На подходе разделились: в подъезд пятиэтажки, в которой жила жертва, проникли поодиночке. Нинка скользнула в этот подъезд последней. Сдерживая одышку, поднялась на четвертый этаж. Через минуту туда спустились дежурившие на чердачной лестнице подельники. Без пяти три Мерин и Рябой встали по обе стороны обитой дерматином входной двери, и Нинка, трижды сплюнув «на фарт», надавила на кнопку звонка. С минуту за дверью было тихо, и грабителей начала пробирать нервная дрожь.
        - Еще звони,  - зашипел Нинке в ухо Мерин,  - давай, не киксуй, в случае чего включим дурку и отвалим.
        Нинка нажала на кнопку вторично, и, когда звонок в квартире умолк, из-за двери послышался звук приближающихся шагов.
        - Кто здесь?  - спросил изнутри женский голос.
        - Это Люда, соседка ваша с первого этажа,  - затараторила Нинка.  - Откройте, Христа ради, дочка задыхается, астма у нее, а телефона у нас нет. Помогите, Христом-богом прошу - в больницу звонить надо, помирает Танюшка.
        Эту речь Губа репетировала ежедневно в течение последней недели. Под конец она научилась даже всхлипывать и пускать слезу, так что суровый экзаменатор Мерин сказал, что покатит. Теперь успех дела зависел от того, насколько натурально Нинке удалось сыграть роль.
        После недолгой паузы дверь стала отворяться вовнутрь. Едва между ней и косяком образовалась щель, Мерин оттолкнул Нинку, качнулся назад и бросил свою тушу в проем. Дверь сбила с ног стоящую за ней женщину, секундой позже Мерин был уже внутри, а в следующий момент в квартиру заскочил Рябой. Нинка проскользнула вслед за ним, отжала собачку замка, бесшумно захлопнула дверь и, переводя дыхание, привалилась к ней спиной.
        - Свет не включать,  - бормотнул Мерин,  - так, Рябой, зажги фонарь, быстро, эта сука, кажись, в отключке.
        В тусклом свете карманного фонарика Нинка увидела Мерина, навалившегося на распластанное на полу женское тело, и стоящего рядом на корточках подсвечивающего подельнику Рябого.
        - Ништяк,  - выдохнул Мерин, поднимаясь и пряча в карман заточку, которую держал приставленной к горлу жертвы.  - Так, вяжем ее, быстро. И пасть ей заткнуть не забудьте, а то, не ровен час, очухается, заблажит, и придется ее кончать.
        Через пять минут связанную женщину отволокли в спальню и бросили на кровать. Рябой сходил в ванную, вернувшись оттуда с наполненной водой кружкой.
        - Давай,  - велел Мерин, и Рябой выплеснул воду в лицо так и не пришедшей в себя жиличке. Ожидаемого результата это не принесло - глаза женщины остались закрытыми.
        - Слышь, а ты ее не того?  - испуганно прошептал Рябой.  - Ты глянь, она дышит или как?
        - Дышит, дышит,  - успокоил подельника авторитет.  - Пульс тоже бьется. Слышишь, ты, сука,  - зашипел он жертве в лицо.  - А ну, падла, как там тебя, Фифа, мухой очухалась и сказала, где бабки, а то замочим.
        Еще через пять минут, когда ни угрозы, ни новая порция воды, ни отвешенные Рябым пощечины не привели женщину в чувство, Мерин сплюнул на пол и сказал:
        - Ладно, без нее обойдемся. Нинка, ты пригляди тут за ней, а мы с Рябым пока что хату обшмонаем.
        Мужчины удалились, а Нинка Губа принялась стягивать с пальца бесчувственной Фифы кольцо. Справившись, Губа с трудом напялила украшение себе на мизинец, и в этот момент что-то изменилось. Нинка так и не успела понять, что именно - внезапно ей стало трудно дышать, голова закружилась, сами собой подкосились ноги, и грудь пронзило острой болью. Губа грузно осела на пол, открыла рот, чтобы закричать, но из горла вырвался только бессильный писк. В следующее мгновение перед глазами у Нинки полыхнуло огнем, и она поняла, что ей конец.
        Нинкино тело сделало еще несколько судорожных движений и завалилось на спину. Так оно пролежало, раскинув в стороны руки, с минуту, затем конечности снова дрогнули. Распахнулись глаза. Женщина рывком села, прислушалась к доносящимся из соседней комнаты звукам, оттолкнулась ладонями от пола и одним плавным движением встала на ноги. Первый шаг оказался неверным, она покачнулась, взмахнула руками, восстанавливая равновесие, но следующее движение уже было достаточно уверенным.
        Бесшумно ступая, Нинка выбралась в коридор. Вломившиеся в квартиру грабители включили в гостиной свет, теперь оттуда доносился шум от передвигаемой мебели. Полоска света проникала и в коридор, и в ней был хорошо заметен притулившийся к порогу входной двери обрезок свинцовой трубы. Обрезком был вооружен Рябой, который и отложил трубу за ненадобностью, хотя женщина в своем теперешнем состоянии этого и не знала. Она шагнула вперед, нагнулась и подняла свинчатку с пола. В этот момент в дверях гостиной показался Мерин.
        - Нормалек,  - сказал он и продемонстрировал горстку золотых украшений на ладони.  - Рыжье нашли, подруга, сейчас хрусты накнокаем и мотаем. Как там эта шалава? Эй, ты чего?..
        Эти слова оказались в жизни Мерина последними. Авторитет видел, как Нинка внезапно рванулась к нему и коротко взмахнула рукой, но не успел осознать, что происходит, и защититься не успел тоже. Обрезок трубы описал в воздухе дугу, опустился Мерину на голову и расколол ему череп.
        У Рябого была отличная реакция - тело Мерина еще падало, а он уже выдернул из кармана выкидной нож, с которым не расставался.
        - Ты что творишь, падла,  - зашипел Рябой, пригнувшись и выставив лезвие выкидухи перед собой.  - С катушек съехала, гнида?
        Короткими шажками Рябой стал передвигаться в направлении к стоящей рядом с телом Мерина Нинке. В пяти шагах остановился, замер, прикидывая расстояние и готовясь к броску. Драк и поножовщин в жизни Рябого хватало, он был опасным противником, жестким и ловким, его побаивались. Даже Мерин, признанный дока по части нанесения телесных увечий, отдавал ему должное. По крайней мере справиться с неуклюжей, медлительной Нинкой для Рябого не представляло труда. Он выдохнул, оттолкнулся от пола и прыгнул. Он еще успел понять, что происходит что-то неладное, но эта мысль оказалась последней. Нинка вдруг исчезла с того места, куда метил Рябой, и оказалась от него справа. Обломок трубы взметнулся в воздух, и в тот момент, когда Рябой по инерции пролетал мимо, обрушился ему на затылок.
        Десятью минутами позже Нина Алексеевна Губанова выскользнула из квартиры наружу и осторожно заперла дверь на ключ. Тела Мерина, Рябого и Анжелы Заяц остались внутри. До рассвета Губанова просидела в подвале дома напротив. Привычным усилием воли она заставила себя не чувствовать холод и не обращать внимания на удушливую подвальную вонь. В семь утра она села на автобус Синегорье - Ягодное и к вечеру уже была в Ягоднинском аэропорту.
        Там Губанова приобрела билет на самолет, отлетающий часом позже в Челябинск. Перелет прошел без неожиданностей, но в женском туалете челябинского аэропорта Нина Алексеевна скоропостижно скончалась от острой сердечно-сосудистой недостаточности. Находившаяся на момент ее смерти в соседней кабинке Елена Львовна Рогожкина спешно покинула аэропорт на такси. Водителю она велела везти себя на железнодорожный вокзал. Наутро Рогожкина села в купе скорого поезда Челябинск - Москва.



        Глава шестая

        Первые лучи солнца ласкали поверхность великой реки. Корабль скользил вниз по течению, и плеск воды о борта был хорошо слышен в рассветной тишине. Мир вокруг был прекрасен, и Рахотеп даже пожалел о том, что путешествие подходит к концу.
        - Кормчий говорит, что к вечеру мы будем в Ипет-Исуте,  - сказал он.
        Стоявший рядом и тоже любующийся утренней рекой Накти кивнул.
        - Знаешь,  - проговорил он,  - в моем возрасте человеку подобает стремиться домой, особенно после долгих странствий. Но я должен признаться, что вовсе не радость наполняет сейчас мое сердце.
        Рахотеп помолчал.
        - Нет стыда в том, чтобы бояться неизвестного, мой друг,  - сказал он наконец.  - Даже мне было не по себе, когда я слушал старого жреца из Абу. А ведь я провел многие годы, изучая тайны магии, я прочел множество свитков, повествующих о демонах и об их злодействах,  - что же говорить о тебе. Тяжко думать о том, что порождения тьмы ходят среди нас, а мы называем их именами друзей…
        - Я говорил не о том,  - перебил Накти.
        - О чем же? Я думал, ты не рад возвращению, потому что боишься встречи с демонами на знакомых с детства улицах.
        - Об этом я тоже думал,  - признался писец,  - но не сейчас. Рахотеп, последние два года я жил в нетерпеливом ожидании завтрашнего дня, как бывало в молодости. Теперь же, чем ближе мы к Ипет-Исуту, тем сильнее я чувствую груз прожитых лет, словно бы я оставил их дома, отправляясь в путь, а теперь к ним возвращаюсь. Близится час, когда я вновь почувствую себя старым. А страх… да, Рахотеп, вдобавок еще и страх. Я действительно боюсь того, что нам предстоит, и не стыжусь признать это.
        - Ты еще можешь передумать,  - заметил жрец.  - В отличие от меня, ты не связан клятвами. Если ты предоставишь мне самому выполнить предначертанное - клянусь, я не стану винить тебя и не подумаю о тебе плохо.
        - Что ты,  - возразил Накти,  - разве я вызвался тебе помочь лишь из страха, что ты дурно обо мне подумаешь? С тех пор как я похоронил жену, жизнь моя стала пустой. Какое-то время ее скрашивала привычка ходить в гости к старому другу, сидеть с ним в саду на крыше, играя в сенет. Но мой друг больше не узнает меня…
        - Рамос?  - удивленно произнес Рахотеп.  - Я и не знал, что он был твоим другом. И ты думаешь?..
        - Не хитри, Рахотеп. Ты думаешь то же самое. Я не удивлюсь, если ты думал об этом еще до того, как мы отправились в верховья реки.
        Рахотеп вздохнул. В путешествии Накти оказался незаменим: как воспоминаниями о тех краях, куда они отправились, так и приобретенным еще в молодости умением разговорить собеседника. Накти обладал способностью узнать из слов рассказчика намного больше, чем тот желал сказать. А иногда даже больше, чем тот разумел сам. Однако порой эта способность Накти обращалась против Рахотепа, и сейчас писец опять оказался слишком проницателен и догадлив.
        - Так ты потому согласился помочь мне, что желаешь отомстить?  - мягко спросил жрец.
        - Отомстить?  - удивился Накти.  - Разве можно думать о мести демону? Стал бы я мстить крокодилу, пожравшему моего друга? Я всего лишь надеялся, что это занятие придаст моей жизни больше смысла, чем обучение глупых мальчишек счету и письму. Я оказался прав. И если в гибели демона будет и моя заслуга - возможно, мне не так страшно будет положить сердце на весы Маат, когда придет мой срок.


        В доме Накти все было так, словно писец никуда и не уезжал. Только Тию, обрадовавшись возвращению хозяина, от волнения сожгла предназначенные на ужин лепешки, и пришлось ждать, пока она снова замесит тесто. В комнатах было все так же тихо и все так же чисто, а ведь Накти не предупреждал немногочисленную прислугу о приезде. Старый писец не преувеличивал, когда говорил, что его рабам можно доверять безоговорочно.
        Пока Тию заново пекла лепешки, вернувшиеся путешественники перекусили сыром и фруктами. Затем Накти позвал в комнату Кебу, одного из двух молодых рабов.
        - Помнишь ли ты, Кебу,  - начал он, в упор глядя на юношу,  - что я велел тебе перед отъездом?
        - Конечно, помню, господин,  - склонил голову раб.
        - Если так, рассказывай.
        - Прямо сейчас, господин?
        - Отчего же нет? Разве ты не выполнил моего поручения?
        - Что ты, господин!  - взволнованно воскликнул Кебу.  - Просто господин вернулся так неожиданно, я не думал… Я не сложил еще слов, достойных ушей моего господина!
        Накти рассмеялся.
        - Я вижу, те часы, что ты провел рядом со мной на занятиях, не пропали для тебя даром. Твое стремление подобрать красивые слова похвально, но сейчас смысл сказанного для меня дороже, чем форма. Не заставляй меня и моего гостя ждать. Начни с того, что произошло за время моего отсутствия в храмовой школе.
        Кебу поклонился. Он сделал небольшую паузу, собираясь с мыслями, и заговорил:
        - Как и предвидел мой достойный господин, обучение детей было доверено Юти. Насколько мне удалось узнать, в храме им довольны. Кроме того, у Юти появилось куда больше заказов. С тех пор, как он стал храмовым писцом, люди утратили недоверие, которое прежде внушали им его юность и неопытность. Дела всей семьи пошли намного лучше, и, когда умер Рамос, его похоронили, как подобает человеку в его положении. Хотя, конечно, гробница была готова много лет назад…
        Кебу замолчал, увидев, что лицо хозяина застыло.
        - Продолжай,  - негромко велел Накти.  - Кто-нибудь, кроме Рамоса, умер в его доме?
        Кебу помедлил.
        - Кроме Рамоса, никто в его доме не умер,  - сказал он наконец,  - если господину только не угодно знать про смерть рабов…
        - Господину угодно, Кебу. Не трать мое время зря, рассказывай все, что знаешь. Скольких рабов лишился Юти?
        - Всего лишь одной рабыни, господин. Она утонула на следующий день после свадьбы господина Юти.
        - Так он женился? Когда?
        - Пять лун назад, господин. Прости, я еще не успел сказать тебе об этом. Его жена - молодая Садех, ученица повитухи Хекену.
        - Ученица повитухи?  - приподнял брови Накти.  - Я давно знаю Хекену, но она крайне редко берет учениц. Как долго девушка была у нее в обучении?
        - Садех поселилась в доме Хекену вскоре после того, как господин и его друг отбыли из Ипет-Исута.
        Накти отогнал тревожные мысли, решив обдумать все позже. В этот момент в комнату вошла Тию, с виноватым видом неся свежие лепешки. Кебу было опять замолчал, но Накти жестом велел ему продолжать. Тогда Кебу вновь заговорил и продолжал рассказ, пока Накти с Рахотепом утоляли голод.
        - Итак, что думаешь?  - спросил бывшего жреца Накти, когда раб наконец замолчал.  - Ты, Кебу, можешь идти.
        Рахотеп задумчиво очистил от кожуры банан, но откусывать от плода не стал.
        - Пусть твой раб внимательно присмотрится к этой женщине,  - сказал он.  - Я говорю о молодой жене Юти, как там ее зовут? Садех? Пусть он узнает, как та проводит свои дни, каковы ее привычки, кто ее друзья. Если наши подозрения верны, то боги только что дали нам в руки оружие против демонов Ипет-Исута.


        Йиргем нашел черепок, споткнувшись о него у самой двери. Это был совершенно обычный обломок дешевого горшка, на подобных тренировались в письме ученики Йиргема в храмовой школе, да и сам он использовал такие для случайных записей, не желая переводить дорогой папирус. Однако на этом черепке надпись не походила на неумелые ученические каракули - обе строки явно были начертаны опытной рукой. Первая содержала лишь два иероглифа, означающие «перед рассветом». Во второй иероглифов было больше. Сложенные вместе, они, несомненно, обозначали храм богини Мут, построенный отцом нынешнего фараона. Йиргему не удалось понять, ни почему черепок оказался возле его двери, ни что именно означала надпись. Пожав в недоумении плечами, йолн тем не менее выбрасывать находку не стал. Возможно, Лутх догадается, в чем дело, подумал он.
        Лутх, однако, не оказалось ни в спальне, ни в других комнатах. Йиргем заглянул к Муйтх.
        - Лутх с утра ушла на рынок с одной из рабынь,  - задумчиво сказала та.  - Рабыня вернулась домой с покупками, а сама Лутх собиралась зайти к Мйелне. Что-то они засиделись…
        Йиргем постарался подавить в себе беспокойство. Почему бы молодой йолне, оторванной от тех, с кем она росла, и не поговорить со старшей? Он еще обдумывал эту мысль, безотчетно сжимая в руке бессмысленный черепок, а ноги уже несли его прочь из дома.
        - Приветствую тебя, Юти,  - открыв дверь, громко сказала Мйелна на языке людей.  - Заходи, у меня как раз в гостях твой бывший учитель.
        - Ученики в школе говорили, что ты недавно прибыл из дальних странствий, учитель,  - произнес Йиргем, усилием воли заставляя себя соблюдать приличия.  - Я и сам собирался зайти к тебе с приветствием, но не хотел беспокоить так скоро после возвращения из дальних краев. Я подумал, что дорога твоя была нелегка, учитель.
        - О, я вернулся восемь дней назад и уже успел отдохнуть,  - небрежно заметил писец.
        Йиргем украдкой огляделся по сторонам, надеясь в глубине души, что Лутх тоже здесь. Однако никого, кроме Накти, видно не было.
        - Скажи, почтенная,  - обратился Йиргем к Мйелне, не в силах ждать, пока гость покинет дом,  - когда ушла от тебя моя жена? Рабы сказали, что она собиралась к тебе. Наверное, мы с ней разминулись по дороге.
        Мйелна приподняла брови, и в глазах ее промелькнула тревога.
        - Твоя жена не была у меня сегодня,  - медленно произнесла она.
        Присутствие Накти не позволяло йолнам говорить откровенно, а писец, как назло, и не думал уходить.
        - Быть может, твоя жена пошла к подруге,  - произнес он успокаивающе.
        - У нее нет подруг в этом городе, почтенный Накти.
        - Подруги могут появиться. Почему бы тебе не пойти домой и не подождать ее там? Рано или поздно она спохватится, что засиделась допоздна, и вернется. Женщинам свойственно непостоянство, но большинство из них все же понимают, что развлечения - кратковременны, а семья - на всю жизнь.
        Йиргему понадобилось несколько мгновений, чтобы понять, на что намекает Накти. Поняв, он едва не расхохотался. Люди! Их представления о любви и верности смехотворны, зато с какой легкостью они судят других по себе.
        - Моя жена не из тех женщин, что ищут развлечений,  - холодно произнес йолн, понимая, как неубедительно прозвучат его доводы для человека.
        Накти, однако, спорить не стал.
        - Если ты так уверен в ее благоразумии,  - сказал он,  - то, возможно, тебе стоит взять рабов и отправиться на поиски. Я предложил бы тебе свою помощь, но я, боюсь, уже не так молод, как был когда-то. Все же выслушай добрый совет: сходи сначала к себе домой, посмотри, не найдется ли там чего-нибудь, что поможет тебе.
        - Чего-нибудь, что мне поможет?  - недоуменно переспросил йолн.
        - Порой любая мелочь может указать нам дорогу. Посмотри внимательно,  - с неожиданным напором в голосе сказал Накти.
        Йиргем вздрогнул, ощущая ладонью острые края черепка.
        Записка. Мелочь, указывающая дорогу. Неужели Накти говорил о ней? Это, однако, было невозможно. Что мог знать о находке Йиргема старый писец?
        - Ты прав, учитель, я немедленно вернусь домой и начну поиски,  - бросил йолн, и, прежде чем Мйелна успела возразить, торопливо двинулся на выход.
        Однако, оставив дом старшей, Йиргем не отправился к себе. Вместо этого он бегом пересек узкую улицу, скрылся за углом одного из соседних строений и замер, затаив дыхание и до предела обострив слух. Мгновения текли невыносимо медленно, но вот, наконец, дверь отворилась, и на пороге показался Накти. Йиргем, продолжая прислушиваться, бесшумно отступил вдоль стены в темноту вечерних сумерек. Когда шаги отдалились и затихли, он осторожно выглянул из своего укрытия и, убедившись, что Накти исчез из виду, бросился обратно к дому Мйелны.


        Обычной неторопливой походкой Накти добрался до своего жилища, вошел и тщательно заложил тяжелый засов. Только теперь он позволил себе расслабиться. Плечи Накти содрогнулись - эту дрожь он подавлял в себе всю дорогу, каждый миг ожидая услышать звук шагов за спиной. Что было бы дальше? Возможно, всего лишь удар, который отправит писца в уже давно готовую гробницу. Возможно, зажатый рот, связанные руки и пытки, пока не расскажет все, что теперь знает. А возможно, тоскливое скитание бесплотным духом в ожидании, когда демон освободит его старое тело, после чего Накти смогут похоронить, как подобает.
        Он знал, чем рисковал, когда отправился в дом повитухи. Однако идти было необходимо, лишь он один мог выполнить задуманное. Только старый писец, помнивший повитуху еще девочкой, мог бы сказать, все ли еще Ка настоящей Хекену обитает в ее теле.
        Рахотеп ожидал его в главной комнате.
        - Ну что?  - тревожно спросил он.
        - Она человек,  - ответил Накти просто.
        - Ты уверен?
        - Я говорил с ней о событиях, которые не имели иных свидетелей, кроме подлинной Хекену. И она вспомнила достаточно, чтобы убедить меня. Но послушай! Когда я уже собирался уходить, вдруг пришел Юти… Я хотел сказать, демон, который живет в теле Юти. Он уже обнаружил потерю.


        - Ты думаешь, Накти говорил об этом?  - спросила Мйелна, внимательно разглядывая черепок.
        - А тебе не показались странными его слова? Ты лучше меня знаешь людей, най?. Скажи, разве так говорят с человеком, встревоженным пропажей жены?
        Мйелна задумалась, потом подняла на Йиргема глаза, в которых явно читалось беспокойство.
        - Что, Мйелна?
        - Я вспоминала наш разговор. Я знаю Накти уже много лет, с тех пор как впервые приехала сюда в этом теле. Я принимала роды у его жены. Мне не показалось странным поначалу, что старый знакомый зашел ко мне после долгого отсутствия. Но теперь, когда я перебрала в памяти его сегодняшние слова…
        - Какие слова?
        - Он вспоминал о прошедших годах, о том, что знаем мы оба. Но не столько говорил сам, сколько заставлял говорить меня, словно…
        - Словно что?  - переспросил Йиргем, уже догадываясь, что сейчас услышит, но отчаянно надеясь на ошибочность этих догадок.
        Йолна схватила его за руку. Впервые в жизни Йиргем увидел най? Мйелну испуганной.
        - Тай?,  - прошептала она,  - он знает!
        Мысли Йиргема мешались, путались, не позволяя ему сосредоточиться, разобраться в произошедших событиях и решить, что теперь делать. Ему хотелось сорваться и бежать на поиски Лутх, но он совершенно не представлял, с чего их начинать. Если Накти проник в тайну йолнов, его надлежало немедленно уничтожить, только вот тело старика не выдержало бы Йиргема, а значит, убивать придется каким-либо другим способом, так, как убивают люди. Но сначала необходимо было узнать, что старику известно. Лутх! Писец замешан в ее исчезновении, сейчас Йиргем уже не сомневался в этом.
        - Продолжай,  - попросил он замолчавшую най?.
        - Я думаю, Накти в своих странствиях узнал о тайне йолнов. Сколько ему известно, мне неведомо, но он расспрашивал меня так, словно проверял, тот ли я человек, которого он знал все эти годы. Какое счастье, что я уже столько лет не меняла тела! Думаю, после нашего разговора Накти не станет подозревать меня. Но не тебя, Йиргем! Всем известно, что Рамос потерял память за несколько лет до смерти, и то же случилось со всей его семьей. Мы объяснили это неведомой болезнью, но если Накти известно о йолнах, то для него не может быть знака яснее. Меня он наверняка заподозрил лишь потому, что ты взял жену из моего дома. Йиргем, не знаешь ли ты, по каким краям пролегал путь Накти во время странствий?
        - Мальчишки в школе говорили сегодня об этом. Накти поднимался вверх по реке, по направлению к Свенету и острову Абу.
        Мйелна судорожно вздохнула и закрыла руками лицо.


        Пленница была заперта в помещении, которое Кебу соорудил по приказу Накти. Пару дней назад раб отгородил тростниковыми циновками дальний угол в подвале писца и выкопал в середине образовавшейся каморки яму в кубит глубиной. Четверо нанятых работников уложили в эту яму огромный камень, сдвинуть который с места в одиночку было невозможно. К этому камню и привязали утром похищенную демоницу. Руки и ноги ей опутали крепкими тростниковыми веревками. Рот пришлось заткнуть, потому что демоница кричала и ругалась не переставая и норовила укусить любого, до кого могла дотянуться.
        - Как же мы будем ее кормить?  - нахмурился Накти.
        - Ничего, пару дней проживет без еды, а там видно будет,  - спокойно ответил Рахотеп.
        Демоница притихла и с ненавистью глядела теперь на своих похитителей. Рахотеп повернулся к молодому рабу.
        - Кебу,  - обратился он к рабу,  - не забудь ни слова из тех, что сказал тебе твой господин, и выполняй все в точности. Ослушание может стоить тебе жизни.
        - Конечно, господин! Я никогда не посмел бы ослушаться.
        - А ты ничего не забыл? Ну-ка, повтори!
        - Во-первых,  - с готовностью заговорил Кебу,  - помимо моего господина и тебя, господин, только мне позволено приближаться к демонице. Даже Тию не должна входить к ней. Во-вторых, мне должно молчать об этом, хотя я и так никогда не распускаю язык о делах моего господина. В-третьих, я должен докладывать обо всем, что покажется мне странным или необычным.
        - Я вижу, ты все запомнил правильно,  - похвалил Рахотеп раба.
        - Каждое твое слово, господин,  - еле слышно отозвался тот.
        Рахотеп вздохнул. На сердце у него было тяжело.


        - Вы пойдете к храму богини Мут вдвоем,  - решила Мйелна.  - Ты, Йиргем, и ты, Муйтх.
        - Мы все пойдем,  - запальчиво встрял Райгр.  - Правда ведь?  - оглядел он остальных йолнов.
        Мйелна укоризненно покачала головой.
        - Вы недооцениваете людей,  - сказала она.  - Пока мы не знаем, ни сколько их посвящено в тайну, ни что именно им известно, так не будем же сами давать им в руки новое знание. Пойдет Йиргем, а Муйтх последует за ним, отставая на сотню шагов. Умеешь ли ты обострять слух, Муйтх?
        - Умею,  - кивнула йолна,  - хотя до сих пор мне требовалось для этого немало сил.
        - Ничего,  - вздохнула Мйелна,  - сейчас мы все должны забыть о бережливости. Берите у своих тел столько, сколько потребуется, и смотрите лишь, чтобы хватило сил сменить тело, когда выжмете до дна то, которое носите. Сколько у вас рабов?
        - Двое зрелых мужчин и пять женщин,  - ответила Лйерн.  - И есть еще трое совсем молодых, почти детей.
        Мйелна кивнула.
        - Это на крайний случай. Лучше, чем ничего. Позаботьтесь, чтобы они не сбежали. Новые тела могут понадобиться уже очень скоро. А сейчас… До рассвета еще много времени, готовьте свои сердца к тому, что может случиться.
        Йиргем мрачно кивнул. Любой йолн знал, что мир и благополучие, окружающие его семью, зиждутся на том, насколько надежно сохранена тайна. Необходимость хранить ее стояла за каждым решением, за каждым, даже самым незначительным шагом. В прошлом случалось, что йолны жертвовали даром жизни, чтобы уберечь тайну, ибо раскрытие ее означало бы не одну, а множества смертей.
        И все же каждый из семьи Йиргема понимал, что тот сейчас думает не только о судьбе народа йолнов. И никто из рель? не осмелился бы винить его за это.
        - Мйелна,  - сказал Йиргем, прерывая паузу,  - перед тем как мы пойдем… Я должен знать… мы все должны знать,  - поправился он, окинув взглядом притихших, посерьезневших рель?.  - Каким бы знанием ни обладал Накти, он привез его из Абу. Расскажи нам, Мйелна, что случилось там? Что могут знать эти люди?
        Мйелна вздохнула и опустила голову.
        - Ты прав, тай?,  - сказала она.  - Быть может, то, что я расскажу, поможет вам сегодня.


        Накти пришел к храму богини Мут задолго до рассвета. По совету Рахотепа он выбрал место, которое позволяло ему видеть все ведущие к храму дороги, при этом самому оставаясь невидимым.
        Поначалу Накти думал, что будет страшнее и придется приложить немало сил, чтобы демон не заметил его страх. Но сейчас, томясь в ожидании, Накти чувствовал себя лишь взволнованным, а не испуганным. Быть может, накануне он истратил последние отпущенные ему запасы страха. Или же он стал уже слишком стар, чтобы бояться за свою жизнь. Если же случится так, что демон завладеет его Ка… что ж, рано или поздно, если верить старику Эмсафу, жрецу с острова Абу, демон покинет украденное тело. А значит, Накти может надеяться на достойные похороны и счастливое посмертие.
        Писец вздохнул, вспоминая старого жреца Эмсафа, с трудом найденного ими на Абу. Вот от какой судьбы да уберегут его боги! Накти впервые в жизни порадовался, что его сыновья и дочери покинули Ипет-Исут, а жены давно нет в живых. Когда никого из близких нет рядом, нужно опасаться лишь за себя.
        Эмсаф, жрец богини-бегемотицы Таверет, был стар, очень стар. Он был немолод уже в те времена, когда Накти юным писцом сопровождал сборщика налогов и от нечего делать собирал местные легенды в верховьях великой реки. Прошедшие годы не пощадили Эмсафа - он уже едва ходил, заговаривался, с трудом узнавал собственных внуков, а один его глаз подернулся белым и перестал видеть. Но, как это иногда случается со стариками, далекое прошлое оставалось ясным в его памяти. Накти и Рахотепу старческое слабоумие Эмсафа оказалось на руку - будь тот в здравом уме, кто знает, стал бы он рассказывать чужакам то, что много лет хранил в тайне и не решался доверить даже папирусу.
        В юные годы Эмсафу присущи были беззаботность и легкомыслие, отнюдь не подобающие молодому помощнику жреца. Во всяком случае, юноша позволил себе влюбиться в девушку, совершенно не подходящую ему по положению. Красавица Бинт-Анат говорила, что принадлежит к древнему и знатному роду одного из племен пустыни, но в тот день, когда судьба свела ее с Эмсафом, девушка была всего лишь рабыней, дочерью неизвестного отца. Ее мать привели в Кемет из пустыни вместе с прочей военной добычей.
        Эмсаф влюбился и потерял разум. Он готов был выкупить девушку и жениться на ней, но его отец и мать, конечно же, и слышать о том не хотели. Купить сыну дорогую наложницу они, возможно, и согласились бы, но видеть бывшую рабыню его законной женой - никогда. Сам же Эмсаф не в состоянии был уплатить выкуп - Бинт-Анат была не просто красивой девушкой, но и ценной работницей, умеющей с помощью ниток и бычьих жил сплетать бусины из драгоценных камней в редкие по красоте узоры. Хозяева не расстались бы с такой за бесценок. Впрочем, за небольшую плату они позволяли влюбленному видеться с девушкой, если это не мешало работе.
        Эмсаф надеялся, что рано или поздно либо родители сжалятся над ним, либо сам он каким-либо чудом разбогатеет. А пока и того, что Бинт-Анат отвечала ему взаимностью, хватало для счастья.
        Жизнь была прекрасна - но наступило утро, когда, встретив Эмсафа на дороге к каналу, Бинт-Анат лишь скользнула по нему равнодушным взглядом и прошла мимо…
        Не поверив собственным глазам, Эмсаф окликнул девушку. Та обернулась, но не сразу, а словно раздумывая.
        - Ты что же, не узнала меня?  - с легким укором произнес Эмсаф, подходя ближе.
        - Узнала,  - ответила девушка, и Эмсаф вздрогнул от того, настолько холодно и безжизненно прозвучал ее голос.  - Но хозяева отправили меня за водой, и мне некогда.
        Сказав это, Бинт-Анат заторопилась прочь.
        - Хорошо,  - поспешно выкрикнул ей вслед Эмсаф,  - я приду к тебе вечером, и тогда мы поговорим.
        Девушка вновь обернулась и окинула его удивленным взглядом.
        - Вечером? Нет, не приходи сегодня. Хозяева будут сердиться. Прощай.
        Бинт-Анат повернулась к Эмсафу спиной и, расплескивая воду из ведер, поспешила, едва не побежала от него.
        Юноша оторопело смотрел ей вслед, и то, что он увидел, заставило его вздрогнуть вновь - движения Бинт-Анат, ее походка изменились, стали чужими, почти незнакомыми.
        Вернувшись домой, Эмсаф в отчаянии заметался по внутреннему дворику, путаясь под ногами у рабов. Он перебирал в памяти последние встречи с Бинт-Анат, пытаясь найти причины ее холодности. Вспоминать было нечего. Они не ссорились, и Эмсаф был уверен, что ничем не обидел любимую. В последний раз он видел ее два дня назад, Бинт-Анат была разве что несколько опечалена. Она жаловалась Эмсафу на хозяев: те переменились к ней, стали холоднее и строже и нагрузили на нее больше работы. Прежде Бинт-Анат занималась только рукоделием, которое хозяйка выгодно продавала. Теперь же нескольких рабынь неожиданно освободили от работы по дому, возложив их обязанности на остальных, и Бинт-Анат, впервые за много лет, пришлось молоть муку и мыть полы.
        Эмсаф тогда слушал не очень внимательно - хозяйственные заботы были ему не интересны. Быть может, девушка обиделась на него за недостаток участия? Эмсаф решил встретить ее завтрашним утром и во что бы то ни стало добиться объяснений. Однако ни назавтра, ни на следующий день Бинт-Анат из дому не выходила.
        Эмсаф не знал, что делать. Разум говорил, что девушка попросту разлюбила его, забыла, встретила другого, что надо смириться и забыть ее в ответ, а сердце кричало, что любимая попала в беду. Отчаявшись, ученик жреца решился тайком проникнуть в дом купца Небамуна, хозяина Бинт-Анат.


        - Я уже говорила однажды, что мы, пока жили в Абу, сделались чересчур беспечными,  - начала рассказ Мйелна.  - Многие из нас стали недооценивать людей. Да, правда то, что они недальновидны и не слишком умны, правда и то, что большинство из них слабы душой, но попадаются порой исключения - люди, умом и силой духа не уступающие йолнам. Такие люди способны на сильные чувства, и эти чувства заставляют их вести себя иначе, чем свойственно их племени.
        Йолны внимали, боясь пропустить хоть слово. Даже Райгр, презирающий людей больше прочих, хранил молчание: сейчас было не время для споров о человеческой сущности.
        - Нас было много на Абу,  - продолжила Мйелна,  - четыре семьи, и каждая благословлена йоль?. Однажды, как это бывает, несколько молодых йолнов почувствовали себя достаточно взрослыми, чтобы создать новую семью. Было решено, что с ними в новый дом пойдут двое старших, проживут десяток-другой лет, пока молодые не привыкнут к самостоятельности. Я была одной из этих старших, а вторым - мой ?лни, Хлойг.
        Мйелна, закрыв глаза, смолкла. Йолны замерли, не решаясь произнести ни слова. Все они знали, что в прошлом Мйелну постигла беда - она потеряла своего ?лни, но никто из них не слыхал, чтобы она рассказывала о нем. Наконец, Мйелна справилась с собой и заговорила вновь.
        - Как обычно, мы выбрали дом и семью, подходящую по положению: достаточно обеспеченную, но не слишком заметную или высокопоставленную. Я и Хлойг вместе с частью молодых йолнов прибыли в их дом под видом дальних родственников. Нас встретили холодно, но приняли, не прогнали, а больше нам ничего и не надо было. Уже на следующий день тела хозяев были заняты молодой парой, еще трое йолнов взяли тела их старших сыновей и дочери. Оставался младший сын, он был еще совсем молод, не старше десяти лет, и никто не пожелал забрать себе его тело. Тогда я совершила первую ошибку: я не настояла ни на том, чтобы тело мальчика было занято, ни на том, чтобы от него немедленно избавились. Я велела оставить его в доме под надзором. Я решила, что нет особой беды, если мы подождем год-другой. Надзор был не слишком строгим, ведь нам и на ум не приходило, что мальчишка может сбежать. Куда ему было идти?
        Вторая моя ошибка была, казалось, не слишком серьезна, но именно она стала решающей. Мне приглянулось тело одной из рабынь. О, она была красива! Мое тело уже начинало стареть, и так или иначе мне вот-вот понадобилось бы новое. Я поторопилась и не позаботилась узнать об этой рабыне побольше. И я не учла того, что столь красивая девушка наверняка должна иметь поклонника.
        Когда на дороге к каналу меня окликнул человек и заговорил со мной как с близкой знакомой, я не придала этому значения, но, вернувшись домой, задумалась. Я решила, что будет лучше, если он какое-то время не увидит меня, найдет за это время новую подругу и оставит мое тело в покое. Но я недооценила силу чувств, на которые способны некоторые из людей. Видимо, этот человек никак не мог смириться с тем, что девушка перестала отвечать на его ухаживания. Однажды вечером, вернувшись в свою комнату, я обнаружила его сидящим на полу у окна. От неожиданности я закричала. В комнату вбежал один из йолнов, Йаал.
        - Мйелна!  - воскликнул он, не заметив, что мы не одни.
        - Смотри,  - сказала я на языке людей и пальцем показала на незваного гостя, поднявшегося к тому времени на ноги.
        Тот поклонился, увидев перед собой хозяина дома.
        - Прости меня, Небамун,  - сказал он,  - я пришел к Бинт-Анат, как обычно, но она не ожидала увидеть меня и потому испугалась и закричала.
        - Что ты делаешь в моем доме?  - сердито проговорил Йаал, не в силах догадаться, что происходит.  - Убирайся! Вон отсюда!
        - Позволь мне лишь поговорить с ней,  - жалобно попросил человек.
        - Она не желает с тобой говорить,  - гневно ответил Йаал.  - Пошел вон, пока я не приказал рабам вышвырнуть тебя.
        Лицо человека залилось краской. Он молча повернулся и выпрыгнул в окно, через которое, вероятно, и проник в мою комнату. Я была уверена, что больше не увижу его.


        Старик Эмсаф даже много лет спустя не забыл унижения.
        - Прикажет рабам вышвырнуть меня из дому! Меня!  - сердито повторял он.
        Накти и Рахотеп сочувственно кивали до тех пор, пока старый жрец не успокоился и не продолжил рассказ.
        Выпрыгнув из дома Небамуна в окно, Эмсаф прижался к стене и некоторое время простоял, приходя в себя. Сверху раздавались голоса: несомненно, Бинт-Анат и ее хозяин продолжили разговор. Речь была достаточно громкой, но, сколько Эмсаф ни вслушивался, ему не удалось разобрать ни слова, будто говорили на неизвестном ему языке. Посчитав причиной тому собственный гнев и горе, Эмсаф бесцельно побрел прочь. Однако, сделав с десяток шагов, он остановился - у самого входа в дом сидел ребенок, в котором Эмсаф узнал десятилетнего Сахури, младшего сына Небамуна. Мальчик посещал школу при храме, где сам Эмсаф частенько помогал учителям. Однако в последние дни помощник жреца не видел Сахури в храмовом дворике. Эмсаф осторожно приблизился.
        - Приветствую тебя, Сахури,  - сказал он негромко.  - Что случилось?
        Мальчик поднял голову.
        - И вовсе я не плачу,  - невпопад ответил он.
        - Конечно, нет,  - подтвердил Эмсаф.  - И все-таки, что случилось?
        Мальчик промолчал.
        - Я давно не видел тебя в школе,  - осторожно заметил Эмсаф.
        - Я не хожу больше в школу,  - сердито отозвался Сахури.  - Они сказали, чтобы я сидел дома.
        - Кто сказал?  - еще осторожнее, стараясь не выдать нетерпения, спросил Эмсаф.
        Мальчик поднял на него глаза и вдруг рухнул на землю и разревелся, содрогаясь всем телом, словно от судорог.
        Эмсаф огляделся. Пока еще их не замечали, но в любую минуту кто-нибудь из обитателей дома мог выйти наружу или выглянуть в окно. Эмсаф склонился к ребенку, положил руку ему на плечо и ласково сказал:
        - Давай уйдем отсюда, Сахури. Сходим-ка к каналу, тебе надо умыться.
        Все еще всхлипывая, сын купца поднялся на ноги. Они не торопясь прошли между соседских домов вниз по улице и пологим берегом спустились к каналу, к тому месту, где женщины обычно набирали воду. Мальчик наклонился и плеснул себе в лицо. Эмсаф, помедлив, проделал то же самое. Прохладная вода остудила ему щеки и помогла собраться с мыслями.
        Выслушав рассказ Сахури, Эмсаф едва не усомнился в собственном разуме. То, о чем говорил мальчик, было невероятно. Это было страшно. Если бы не события последних дней, Эмсаф, пожалуй, не поверил бы ни единому слову.
        Несколько дней назад в дом Небамуна пришли люди, назвавшие себя детьми его старшей сестры. Купец, по правде говоря, никогда особо с сестрой не ладил, но новоявленных родственников принял как положено. На следующий день после их приезда Сахури играл в комнате матери. Он как раз сидел за занавеской в стенной нише, воображая, что это пещера в приморских скалах, когда в дверь постучали и женский голос попросил позволения войти.
        - Посиди там, Сахури,  - негромко сказала мать, открыла дверь и впустила гостью.
        То, что случилось после этого, Сахури вспоминал, дрожа от ужаса. Женщина поклонилась, подошла ближе к матери и вдруг резким движением схватила ее за руки. Мать отшатнулась было, но затем дернулась и замерла. Так они простояли достаточно долго, Сахури оцепенел от ужаса, глядя в постепенно тускнеющие, заволакивающиеся пеленой глаза гостьи. Затем та вдруг разжала руки и беззвучно рухнула на тростниковые циновки. Мать же спокойно, как ни в чем не бывало, переступила через упавшее тело и вышла из комнаты вон, совершенно забыв о сыне. От страха Сахури лишился дара речи и не смог даже окликнуть ее. Так он просидел за занавеской не шевелясь до тех пор, пока в комнату не зашли два раба и не унесли тело. При этом рабы как ни в чем не бывало посмеивались и болтали друг с другом, но Сахури не смог разобрать ни слова, будто говорили те на не слыханном им прежде языке.
        С того дня в жизни мальчика все переменилось. Ни мать, ни старшие братья и сестры больше не желали играть с ним. Первые дни Сахури еще ходил в школу, как прежде, но потом отец отозвал его в сторону и холодно сказал, что отныне ему запрещается выходить из дома. Мама была рядом и ничего не возразила.
        Сначала Сахури думал, что мама рассердилась на него за какую-то проделку, но скоро, как обычно, простит его и снова будет с ним играть, и обнимать, и целовать его. Но прошел еще день, и еще, и он понял, что мама вовсе не сердится, а ведет себя так, словно он - чужой ей. Это было тем более обидно, что с братьями и сестрой мама по-прежнему охотно проводила время, ласково обнимала их, шепталась с ними о чем-то. Несколько раз Сахури попробовал подслушать их разговор, но вновь ничего не понял. Мама, как и рабы прежде, говорила на чужом, неведомом языке.
        Эмсафу пришел на ум загадочный разговор, подслушанный им чуть раньше. А что, если его разум вовсе не затуманен горем, как он решил поначалу? Что, если он действительно слышал чужой язык?
        - Это не мама,  - сердито сказал Сахури напоследок.  - Мама обещала, что всегда будет меня любить, что бы я ни сделал, что бы ни натворил. Они украли мою маму и подменили, а настоящую спрятали.
        У Эмсафа защемило сердце. Бинт-Анат тоже подменили, подумал он, а настоящую спрятали. А значит, надо ее разыскать и увести из этого, ставшего вдруг таким страшным, дома…
        - Я могу пойти с тобой?  - спросил вдруг Сахури.
        Эмсаф на мгновение задумался, затем кивнул. Увести с собой Сахури почему-то показалось очень важным. Возможно, именно потому, что увести Бинт-Анат он пока был не в силах.


        - Я не знаю,  - рассказывала Мйелна,  - когда именно по городу поползли слухи и кто начал их распускать. Быть может, тот самый мальчишка, которого мы упустили. Я не сразу поняла, что первый шаг на пути к гибели уже сделан.
        Мы поселились в новом доме в те дни, когда Собачья Звезда только что исчезла с ночного неба, а к тому дню, как она вновь появилась, я уже выбросила происшедшее из головы. День сменялся новым, и все, казалось бы, оставалось прежним. Так думали не только Хлойг и я, но и старшие из других семей. На деле же беспечность не позволила никому из нас вовремя заметить признаки перемен.
        Кто-то из людей расставлял нам ловушки, пытаясь узнать о нас как можно больше, чтобы вернее нанести удар. Мне неведомо, сколько их было всего, этих ловушек, и неведомо, в какие из них угодила я, а в какие - другие йолны. С каждым днем враг знал все больше о нас, о наших привычках, о наших тайнах. Как выяснилось потом, люди уже отметили каждый дом, в котором обитали семьи йолнов, а мы продолжали жить в пагубном неведении.
        Слишком поздно мы стали замечать косые взгляды и перешептывания за спиной. Тогда старшие всех живших на Абу семей собрались, чтобы обсудить происходящее. Мы рассказали друг другу все, что нам было известно, и решили, что должны на время покинуть Абу, чтобы вернуться, лишь когда сменится несколько человеческих поколений. Мы подозревали, что у нас мало времени, но ошиблись. Времени не было совсем.


        Накти, хоть и не часто, слыхал истории о людях, полностью переменившихся за одну ночь. Должно быть, именно такая перемена произошла и с Эмсафом, когда он понял, что любимая девушка для него потеряна. От былого легкомыслия не осталось и следа, теперь большую часть времени он проводил, изучая священные свитки. Эмсаф отказался показать эти свитки Накти и Рахотепу, но дал понять, что нашел в них упоминания о демонах. Прочитав написанное, Эмсаф стал внимателен и подозрителен, он стал прислушиваться к сплетням, включая самые досужие, пытаясь даже из пустых разговоров извлечь крупицы полезного знания. И по мере того, как открывалась истина, Эмсафу становилось все страшнее. Накти прекрасно понимал жреца: ему и самому становилось страшнее с каждым услышанным словом.
        Неожиданно незаменимым помощником Эмсафу стал Сахури. Мальчик оказался умен и прилежен, а пережитый ужас заставил его повзрослеть раньше срока. Мало того, врожденная наблюдательность и способности, присущие юному возрасту, позволили ребенку запомнить некоторые слова из тех, что произнесли чужаки. По вечерам, когда присутствие Эмсафа не требовалось в храме, они вдвоем сидели над старыми свитками, выискивая в них крупицы знаний. Иногда взахлеб спорили, строя и тут же отметая планы мести. Чем дальше, тем больше Эмсаф понимал: месть - единственное, что им осталось.
        Узнать удалось немногое, большинство догадок не подтвердилось, но наступил день, когда известного Эмсафу и Сахури стало достаточно, чтобы начать действовать. Понемногу, старательно обдумывая каждый шаг, Эмсаф разработал план. Следуя ему, он вновь стал проводить много времени, беседуя со сплетниками, но если в прошлом больше помалкивал, слушая и запоминая, то теперь то и дело вставлял в разговор якобы случайные фразы. Он стал очень внимателен к старикам, подолгу с ними беседуя о минувших временах. Что именно он говорил, мало кто мог припомнить, но все чаще и чаще после разговоров с Эмсафом в головы его собеседникам приходили странные мысли о людях, живущих в доме купца Небамуна. В самом деле, с чего это купец, проживший много лет на острове, вдруг перестал видеться с прежними друзьями и завел новых? И что это за люди его новые друзья? Почему Небамун и его домочадцы ведут себя со старыми знакомыми так, словно не узнают их? И почему, наконец, он выгнал из дома своего младшего сына?
        Эмсаф умело подогревал слухи, и они множились, обретая собственную жизнь.
        - Они выставили из дома ребенка! Собственного ребенка!
        - Нет, Сахури сбежал сам, потому что его хотели принести в жертву какому-то из богов.
        - Богов ли? Так или иначе, мальчишка сбежал, и им пришлось прирезать кого-то другого.
        - Наверняка они нашли ему замену. Один из рабов моего соседа видел свежевскопанную землю, когда принес Небамуну ткани в обмен на кунжутное масло.
        - А прочие дети? Посмотрите, как они изменились. Старший прежде был глуп и ленив, а теперь лучший писец в храмовой школе. С чего бы ему так поумнеть?
        - Вот и я говорю - чем они заплатили за эти знания?
        - Если уж своего ребенка не пожалели, разве пожалеют они наших?
        - Милостивые боги! А ведь совсем недавно у Хетепи, вдовы рыбака Хемона, пропал единственный сын. Все говорили, что он утонул, но кто знает, кто знает…
        - Воистину! Никогда не знаешь, чего ждать от людей, идущих на сделки с демонами!
        - Да уж не демоны ли они сами?
        - Демоны!
        - Демоны!
        Эмсаф следил, как расползались осторожно пущенные им слухи. Он понимал, что еще немного - и понадобится лишь небольшая искра, чтобы запылал костер.


        Мйелна перевела дыхание. Видно было, что чем дальше, тем тяжелее ей рассказывать. Как и любая хранительница, она словно заново проживала все то, о чем говорила.
        - Случилось так, что в одной из семей молодая, только что впервые сменившая тело йолна по имени Айант, сломала ногу. К несчастью, Айант находилась вне дома и была одна. Боль была так сильна, что помутила ее разум: молодая йолна не выдержала и сменила тело, забрав его у первой же проходившей мимо женщины. Женщина эта оказалась единственной дочерью одного знатного вельможи, проживающего на острове. К вечеру, когда она не пришла домой, вельможа приказал начать поиски, и немедленно нашлись люди, которые видели, как его дочь вошла в дом Айант. С этого и началась страшная ночь, пережить которую мало кому довелось.
        Мйелна вновь опустила голову, переводя дыхание.
        - Най?,  - мягко сказал Йиргем,  - я вижу, как тебе тяжело. Нет нужды мучить себя подробностями той ночи. Расскажи нам только то, что может быть важным. Что стало о вас известно людям в Абу?
        - Я не знаю всего,  - покачала головой Мйелна.  - Они называли нас демонами и знали, что мы занимаем тела людей. Они догадались, что йолн не может проникнуть в память прежнего владельца тела. Они сообразили, что рано или поздно мы покидаем тело, чтобы занять другое, и что прежний владелец тела не оживает, когда из него уходит один из нас. И что самое важное - они поняли, насколько мы преданны друг другу.


        Эту ночь старый жрец помнил особенно ясно. Помнил ее теперь и Накти - Эмсаф повторял свои слова, снова и снова возвращаясь к уже сказанному.
        Эмсаф не ошибся, полагая, что даже демоны не способны устоять перед взбесившейся толпой. Однако тщательно подготовленный им пожар запылал, прежде чем полностью подготовились они с Сахури, и действовать пришлось быстро, очень быстро.
        Первым подвергся атаке толпы дом писца Имхотепа. Именно туда вошла исчезнувшая днем дочь знатного вельможи. Сахури слышал, как затрещала под ударами дверь. Тогда он бросился к храму и там встретил Эмсафа, уже собирающегося домой.
        - Люди разнесут дом Имхотепа!  - кричал Сахури.  - А потом они собираются покончить со всеми демонами! Мы должны успеть, прежде чем толпа ворвется в дом Небамуна.
        Эмсаф и Сахури проникли в дом, перебравшись через забор в дальнем углу сада. Они ворвались в дверь одновременно, и Сахури помчался в покои матери, а Эмсаф, отчаянно рискуя, знакомыми коридорами побежал в комнату Бинт-Анат.
        Эмсафу повезло: он застал девушку в комнате одну. Та лихорадочно кидала вещи в мешок из грубой ткани.
        - Не кричи,  - бросил Эмсаф, встав на пороге.  - Все равно тебя никто не услышит. А если и услышит, не успеет помочь - я убью тебя раньше.
        Девушка замерла на месте и медленно кивнула, признавая справедливость его слов. Она скользнула взглядом по его лицу, по ножу в правой руке и голосом, одновременно похожим и не похожим на голос Бинт-Анат, произнесла:
        - Зачем ты здесь?
        - Я хочу задать тебе вопрос, и я хочу быть уверенным, что услышу в ответ правду.
        Демоница, укравшая - теперь Эмсаф был в этом уверен - тело его любимой, пожала плечами.
        - У меня нет времени отвечать на твои вопросы. Мне надо уходить.
        - Ты никуда не уйдешь,  - выпалил Эмсаф.  - Мой нож сделан из камня, упавшего с небес, на его рукояти - тайные знаки подземных богов, повелевающих такими, как ты.
        Демоница замерла.
        - Сядь,  - приказал Эмсаф.
        Демоница послушно опустилась на тростниковые циновки.
        - Кто ты?  - спросил Эмсаф.
        Демоница молчала.
        - Я приказываю тебе ответить!
        - Ты сам знаешь, кто я,  - спокойно ответила демоница.
        Будучи уже стариком, Эмсаф жалел, что у него не оказалось времени для вопросов и он не сумел изучить природу демонов, но тогда он думал совсем не о том.
        - Можешь ли ты оставить тело Бинт-Анат?  - спросил он.
        - Если ты говоришь про то тело, в котором я нахожусь, то да, могу.
        - Вернется ли она ко мне, когда ты уйдешь?
        - Нет,  - прозвучал ответ.
        Наступила тишина, нарушаемая лишь криками приближающейся толпы.
        - Как вернуть ее?  - прошептал Эмсаф.  - Я заплачу тебе за ее жизнь.
        - Это невозможно,  - услышал он ответ, которого больше всего страшился.
        - Тебе не нужно серебро?  - отчаянно крикнул Эмсаф.  - Тогда возьми мою жизнь! Я отдам ее тебе добровольно, в обмен на жизнь Бинт-Анат. Забирай - или ты умрешь здесь и сейчас, не выйдя из этой комнаты!
        Демоница изумленно потрясла головой.
        - Тебе так дорога была эта женщина, что ты отдал бы за нее жизнь?  - спросила она.
        - Да!
        - Я не могу оживить ее ни в обмен на твою жизнь, ни чтобы спасти свою. То, о чем ты просишь,  - невозможно.
        - Значит, она мертва навсегда?
        - Да.
        Эмсаф замахнулся ножом и бросился к демонице. Он не успел нанести удар - не издав ни звука, демоница упала на спину, приложилась затылком об пол и застыла. Эмсаф рухнул перед ней на колени. Все еще держа нож наготове, он накрыл ладонью ее губы и нос. Дыхания не было.
        Эмсаф вскочил, затем наклонился и поднял тело на руки. Раз он оказался не в силах спасти девушку от смерти, то должен был хотя бы подарить ей достойное посмертие.


        Райгр протянул най? глиняную кружку с вином, разбавленным водой. Мйелна жадно, залпом выпила все до дна.
        - Должна сказать вам, тай?, что притворяться мертвой оказалось невероятно трудно - я не сумела бы это проделать, не будь тело таким молодым. Я была уверена, что, убедившись в моей смерти, человек оставит меня, но, когда он поднял меня на руки, я вспомнила, что в этой земле люди придают большое значение обрядам. Он, вероятно, собирался похоронить девушку, которая так много для него значила. Признаюсь, я испугалась - я не знала, как долго смогу сдерживать дыхание и биение крови в жилах.
        К счастью для меня, едва выбежав из комнаты, человек столкнулся с двумя йолнами. Драться с ними, держа меня на руках, он не мог, но и йолны не могли убить его, боясь причинить мне вред. В конце концов страх смерти оказался в человеке сильнее желания мести - он опустил меня на пол и бросился бежать. Больше я никогда не видела его.
        Уже на корабле я узнала, что в ту же ночь в дом проник мальчишка, тот самый, телом которого мы пренебрегли в свое время. Прежде чем йолны убили его, он заколол Хлойга, моего ?лни.
        Это случилось давно, но не настолько, чтобы умерли все жившие в то время люди. Теперь вам известно, какое знание привез с собой Накти.



        Глава седьмая

        В Пулково Антон приехал за полчаса до прибытия парижского рейса. Запарковавшись на стоянке, он выбрался из машины, поднял воротник плаща и зашагал к зданию аэропорта. Было промозгло и ветрено, накрапывал мелкий косой дождь, и вечерние сумерки уже опустились на город. Двести метров, отделяющие стоянку от входа в терминал, Самарин преодолел быстрым шагом. У входа остановился под козырьком и вдохнул полной грудью прохладный апрельский воздух. Хотя проблем в аэропорту и не ожидалось, Антон все же ощутимо нервничал - было отчего.
        Через час, самое большее полтора, деятельность их группы вступит в новую фазу. Должна вступить. По крайней мере, Муравьев был в этом уверен.
        - Встретьте француза и немедленно везите ко мне,  - напутствовал Антона граф.  - К сему времени коллеги подтянутся, всех уже оповестили. Сильвестрыч, правда, может не успеть, ему из Выборга часа три ехать. Тогда, пожалуй, введем его в курс дела позже.
        На этих словах граф, меривший шагами комнату, остановился и скрестил на груди руки.
        - Долго же мы ждали этого дня,  - сказал он торжественно.
        - Кто приедет, так и неизвестно?  - спросил Антон.
        - Неизвестно. В любом случае, у него будут все полномочия. В сем Комиссар меня заверил. В аэропорту француз подойдет сам, ваша фотография у него есть. Встретите, посадите в машину и привезете сюда.


        За последний месяц жизнь Антона набрала приличный темп. Выходные он по-прежнему проводил с детьми, а по пятницам группа собиралась у Муравьева. К концу марта Самарин осознал, что ждет пятниц с нетерпением, и не только потому, что стремится к встрече с коллегами. Личная жизнь, которой после исчезновения Ольги он избегал целых два года, внезапно сделалась чрезвычайно интенсивной. Слишком интенсивной. По понедельникам и средам он встречался с Надей, а вторники и четверги проводил у Аллочки, и через месяц такой жизни уже чувствовал себя совершенно измотанным.
        Встречи с Надей, поначалу редкие и короткие, со временем участились, удлинились и в результате переросли в нечто постоянное. В первые дни Антон думал, что перспектив у этих отношений нет и вскоре им предстоит оборваться. Однако вскоре с удивлением обнаружил, что привык к Наде, и встречи с ней из способа приятно провести время постепенно превратились в потребность, а потом и в необходимость. Надя давала ему то, чего Антон был лишен последние годы,  - спокойствие, уравновешенность и домашний уют. Если бы у Самарина спросили, что именно привлекает его в Наде, он не сумел бы толково объяснить. Надя была как все. В меру образованная, в меру начитанная, не красавица, но вполне миловидная, далеко не дура, но и не кладезь премудрости. С ней было легко, уютно и тепло. С ней можно было поговорить о чем угодно и можно было помолчать. В результате, даже отдавая себе отчет в том, насколько банально это звучит, Антон мог бы сказать, что они с Надей понемногу стали друзьями.
        Однажды в феврале они сидели вдвоем в небольшом кафе на Петроградской. Снаружи лютовал мороз, завывал ветер и тускло горели фонари, зато внутри было тепло, а легкий полумрак и ненавязчивая музыка создавали особую, интимно-расслабленную атмосферу.
        - Антоша,  - сказала Надя в перерыве между мелодиями,  - я хочу спросить у тебя кое-что, но не уверена, захочешь ли ты ответить.
        - Конечно,  - Антон пригубил пиво из пузатой кружки.  - Хотя не думаю, что у тебя есть вопросы, на которые я не захочу отвечать.
        - Ладно. Знаешь, меня не оставляет ощущение, что ты скрываешь некую тайну. Не только от меня скрываешь, от всех. Не поделишься? Мы ведь все же не чужие друг другу?
        Антон едва не поперхнулся пивом. «Неужели это так заметно?»  - подумал он. Или же Надя спрашивает наугад, пытаясь таким образом проявить заботу.
        - Нечем делиться, Надюша,  - сказал он, выдержав паузу.  - Ты же знаешь, тайна в моей жизни уже была, не дай бог никому такой тайны.
        - Извини, Антоша, я тебя никогда об этом не спрашивала, и, если не хочешь, не отвечай. Но все же - убийцу нашли?
        - Нет,  - Антон покачал головой,  - не нашли. Дело закрыто. По официальной версии, Ольга умерла естественной смертью.
        - Я мало что знаю об этом,  - осторожно сказала Надя,  - и не хочу, чтобы ты подумал, будто лезу в душу или выпытываю, но у меня такое впечатление, что официальная версия тебя не удовлетворила.
        - Откуда у тебя это впечатление?  - быстро спросил Антон.
        - Видишь ли… Помнишь, на прошлой неделе я ночевала у тебя? Ты не подумай, все произошло абсолютно случайно. Ты пошел в душ, а у меня закончились сигареты. Я помнила, что ты их держишь в столе, только не знала, в каком ящике. В общем, я открыла несколько, один за другим, и в нижнем нечаянно увидела список… Нет, я не стала бы читать, поверь мне, я вообще совершенно случайно поняла, что это именно список, а не обычный лист бумаги с печатным текстом. Дело в том, что мне сразу бросилось в глаза знакомое имя в самом низу. Оно было обведено в черную рамку, единственное из всех. Ольгино имя. И дата напротив него, как раз тот год, когда Оля исчезла. Вот тогда я всмотрелась внимательнее и увидела, что весь текст состоит из имен и дат. И я сразу подумала, что…
        - Что ты подумала?  - перебил Антон.
        Он почувствовал, что краснеет. Надо было срочно соврать, найти любое объяснение, пускай даже нелепое, но ничего как назло не приходило в голову. Самарин выругал себя за беспечность: черт его дернул положить в стол проклятый список.
        - Я подумала, что это выглядит, как…  - Надя осеклась, затем перевела дух и выпалила:  - Я решила, что это список жертв, Антоша.
        - Список жертв,  - со злостью повторил Антон. Ему захотелось с размаху съездить себе по лицу.  - Надо же, какое у тебя воображение богатое, Надя. Каких, к черту, жертв. Это наверняка был список выпускников Ольгиного класса или какого-нибудь кружка кройки и шитья.
        - Это было первым, что пришло мне в голову,  - призналась Надя,  - но, когда я уже закрывала ящик, мне в глаза вдруг бросилось еще одно имя. Эта женщина тоже исчезла, только давно, я тогда была еще девочкой. Берта Ильинична Голдина, моя учительница музыки.
        Антон мучительно покраснел и опустил голову. С минуту они просидели молча, затем Самарин глубоко вздохнул, залпом осушил пивную кружку, брякнул ею об стол и поднял, наконец, глаза.
        - Я ничего не могу тебе сказать, Надюша,  - выдавил он из себя.  - Мне очень жаль, что ты видела эту бумагу, но объяснить я тебе ничего не могу. По крайней мере, сейчас.
        - Конечно, милый,  - Надя протянула руку и накрыла ею Антонову.  - Ты и не должен. Я только хочу, чтобы ты знал: ты всегда можешь рассчитывать на меня. Нет-нет, я не напрашиваюсь в помощницы, но, если станет тяжело или, может быть, опасно… Это ведь опасно, я права? Этот список, он похож на перечень жертв маньяка.
        - Да, это опасно,  - стиснув зубы, сказал Антон.  - И вот что, Надюша. Спасибо тебе, я действительно ценю то, что ты предложила. Но ради всего на свете, держись от этого подальше, обещай мне. Да, и кроме того, уверяю тебя, маньяк здесь совершенно ни при чем.
        - Хорошо,  - проговорила Надя.  - Как скажешь. Обещаю держаться от этого подальше.
        Обещание Надя сдержала. Больше к теме о списке она ни разу не возвращалась и вела себя так, будто никакого разговора не было.
        Они продолжали встречаться дважды в неделю, иногда ходили в кафе, иногда в кино, изредка в театр. Ночевали, как правило, у Антона, и утром по пути на работу он закидывал Надю в банк. В постели, как и в жизни, Надя была сдержанна и деликатна. Несмотря на два замужества, в интимных вопросах она оставалась довольно закрепощенной, консервативной и даже стеснительной. Впрочем, Антона это устраивало, он и сам считал, что вполне может обойтись без африканских страстей. Считал до тех пор, пока не нанес первый визит Аллочке.
        Вот где обнаружился поистине бешеный темперамент, помноженный на хороший опыт и непрестанную готовность. Покинув Аллочкину квартиру после достопамятного просмотра фильмотеки, Самарин чувствовал себя умело и тщательно выжатым. Сгоряча он решил, что первое свидание окажется одновременно и последним, но спустя несколько дней обнаружил, что не прочь повторить. За второй встречей последовали третья и четвертая, так что вскорости Антон втянулся. Понемногу к занятиям любовью с Аллочкой он стал относиться, как к регулярным спортивным упражнениям. Этому способствовала и введенная ею терминология.
        - Ты у меня чемпион по троеборью,  - смеясь, подводила Аллочка итог очередной бурной ночи.  - А пятиборье освоить слабо?
        - Четырехборье, надо понимать, следует пропустить?  - отшучивался Антон, которому и троеборье давалось с немалым трудом и привлечением скрытых ресурсов организма.
        - Такого вида спорта нет,  - назидательно говорила Аллочка.  - Так что, слабо?
        - Ну, пока, видимо, слабо,  - удрученно признавался Антон.  - Что ж ты такого квелого нашла? В общем, ищите и обрящете, девушка. Есть, есть у нас в стране таланты. Я уверен, что и десятиборцы встречаются.
        - Дурак ты,  - резюмировала Аллочка,  - сам не понимаешь, что говоришь. Где я еще такого, как ты, найду?
        - Какого «такого»?
        - Спортивненького. Ладно, на самом деле ты ведь не думаешь, что я заарканила тебя исключительно ради кувырканий в койке?
        - Разумеется, нет!  - браво заявил Антон, именно в этом как раз и уверенный.
        Что помимо секса заставляет встречаться с Аллочкой его самого, он не знал. Фильмы были давно просмотрены, сплетни пересказаны, а больше девушку, казалось, мало что интересовало. Неоднократно Самарин порывался сообщить Аллочке, что им не мешало бы сменить отношения на приятельские, но всякий раз что-то его останавливало. В конце концов, он пришел к выводу, что нет худа без добра, тем более что фантазия Аллочки по части деталей троеборья оказалась неистощимой на всех этапах соревнования.
        По утрам, после очередных спортивных достижений, на работу Антон и Аллочка ехали вместе. За пару кварталов Аллочка на всякий случай выходила из машины и остаток пути проделывала пешком. Конспирация такого рода была шита белыми нитками, и Антон стал подозревать, что их роман подвергается сотрудниками активному обсуждению. Вскоре подозрения превратились в уверенность. Благодаря Косарю.
        Косарь жил в поселке Бугры, который примыкал к черте города и находился в пятнадцати минутах езды от Антонова дома. После собраний у графа Самарин обычно забрасывал домой Голдина, затем отвозил и Косаря. Однажды тот пригласил зайти в дом и поговорить.
        С виду неказистый, внутри дом оказался заботливо отделанным и ухоженным. На полу лежали со вкусом подобранные коврики, стены были гладко отштукатурены и покрыты телесного цвета краской, потолки чисто отбелены, а на прибитых по стенам полочках в идеальном порядке сложен мелкий домашний скарб.
        Хозяин на скорую руку соорудил яичницу и, кряхтя, полез в погреб. Некоторое время оттуда доносилось невнятное бормотание, сопровождаемое звоном стекла и характерным бульканьем, после чего Косарь явился на свет божий, вооруженный литровой бутылью, заткнутой тряпичной пробкой и наполненной кровавого цвета жидкостью. Бутыль Косарь держал левой рукой за горлышко, а правой прижимал к боку внушительных размеров посудину.
        - Вот, значит,  - сказал Косарь, водружая ношу на стол,  - закусь. Со своего огорода, само собой. Огурчики там, капуста, чесночок. И выпивон. Не откажешься?
        - Не откажусь,  - улыбнулся Антон,  - только вино под разносолы вроде не очень.
        - А с чего ты взял, что это вино?  - удивился Косарь.
        - По цвету определил, красное ведь. А что это такое - наливка?
        - Да нет. Это, Антон, самодельная земляничная водка. Немного крепковата, правда, но мы люди привычные. Ну, давай, что ли, за встречу!
        Водка оказалась не просто крепковата, а настолько крепка, что Антон едва не задохнулся.
        - Предупреждали бы все же, Григорий Савельевич,  - сказал он, отдышавшись, и захрустел огурцом.
        - Так я и предупредил. Только знаешь что, Антон, это на работе ты ко мне по имени-отчеству, как к начальству. А когда мы вдвоем или там у его сиятельства - прекращай «выкать». Мы же не просто знакомцы с тобой, мы теперь одной веревкой повязаны.
        - Ладно,  - согласился Антон,  - спасибо, Гриша, напиток у тебя дай боже и закуска прекрасная.
        - То-то. На здоровьице. В общем, вопрос у меня к тебе имеется. Я мужик простой, вокруг да около ходить не буду, так что прости, прямо в лоб. Ты, паря, секретаршу мою долго собираешься пользовать?
        - А что, есть основания спрашивать?  - Антон отодвинул тарелку с разносолами и посмотрел Косарю в глаза.  - Тебе не кажется, что вопрос некорректный?
        - Не кажется. Он был бы некорректным, не находись мы в особых отношениях.
        - Вот как?  - Самарин почувствовал, что краснеет.  - Ты хочешь сказать, что находишься со своей секретаршей в особых отношениях?
        Косарь досадливо крякнул и забарабанил пальцами по столу.
        - Не с секретаршей у меня особые отношения, а с тобой,  - обронил он после паузы.  - Мы, парень, одно дело делаем, понял? И делу этому отношения с бабами могут повредить. Или это неясно, разжевать требуется?
        - Да уж разжуй, сделай милость,  - Антон откинулся на спинку стула.  - Только сначала давай кое-что другое разжуй. Ты вот сказал, что мы дело делаем. А я дела и не вижу никакого. Занимаемся мышиной возней, треплемся, грозимся, штаны просиживаем. Оружие в потайных углах прячем. А что толку с того? Ну, схоронен у меня под кафелем пистолет, в носовой платок завернут. А на него даже разрешения нет. На хрена, спрашивается, он мне? И потом, неизвестно, когда эта дрянь сюда явится. И явится ли вообще. Может быть, ее уже и в России нет. А может, и вообще нет - ты не допускаешь, что ее могли попросту где-нибудь грохнуть?
        Оружие Самарин получил от графа - новенький, еще в заводской смазке «макаров» и две обоймы к нему. Разрешение на ношение граф, впрочем, выправить не сумел, хотя у него самого такое разрешение было. Пистолет Антон запрятал в тайник, обустроенный в стене ванной комнаты, и с тех пор ни разу его оттуда не вынимал.
        - Ты что же, сомневаешься, что она вернется?  - спросил Косарь.
        - Раньше не сомневался, а теперь не знаю. Полгода, считай, сидим и ничего не делаем. Только опасаемся невесть чего. То нельзя, это нельзя. Теперь выясняется, что я должен отчитываться, с кем сплю. Так, что ли?
        - Да, так,  - сказал Косарь твердо.  - Оружие, говоришь, прячем? И с кем спать, должны отчитываться? Ладно, не собирался тебе рассказывать, да и граф поначалу не велел, травмировать не хотел. Но теперь скажу. Сошелся я тут с одной, местной. Оксанкой зовут, молодая, считай, девка. Это той осенью было, когда та тварь убила твою жену. Так вот - это ведь она за мной приходила. Два раза приходила, первый раз - в оболочке Пеговой, а второй…  - Косарь замолчал.
        - Второй раз, значит, приходила Ольга,  - понял Антон,  - так? И что?
        - Да ничего. Выследила она меня, видать. Как-то возвращаюсь от графа, а тут Родион, сосед мой, пенсионер. Он вечно у магазина на лавке торчит, с такими же, как сам, дедами лясы точит. Вот и говорит, что старуха на автобусе приезжала. Сначала по поселку шастала, а потом подошла и спрашивает, где ей, мол, Косарева найти такого. Смекаешь, нет? Косаревых-то у нас в поселке и нету.
        - Может, попутала?  - озадаченно спросил Антон.  - «Косарев» все же фамилия более распространенная, чем твоя.
        - А с чего ей путать? Да и нет никого, кто бы меня разыскивать стал. В общем, я сразу понял, кто пожаловал. У стариков расспросил, как выглядит, во что одета, ребятам позвонил. Сильвестрыч ночью приехал, с винтарем на чердаке у меня засел. Мы с Фимкой - в доме, только от него в таких делах мало проку. Макса в городе не было, а граф обещал, как освободится, сразу быть. Только не успел он, вот мы промашку и дали. Ждали старуху, а пришла молодуха. Ольга твоя, значит. То есть, конечно, это уже не Ольга была, извини. Пешком, видать, пришла, живем-то рядом. И огородами - к дому. Сильвестрыч ее с чердака увидал и кричит, мол, девка молодая до тебя. И я грешным делом подумал - Оксанка, хотя мы на тот день не договаривались. И пошел, дурень старый, ей навстречу. Дверь открыл, смотрю - баба незнакомая по огороду пылит. Пока я лоб чесал, пока то да се, нарисовывается на пороге Фимка. А тут еще и Сильвестрыч давай шуточки отпускать сверху. Ну, она встала как вкопанная, а потом развернулась да как припустит - думаю, что лучшие спринтеры так не бегают, ничуть не преувеличиваю. Я ору Сильвестрычу: «Стреляй, мать
твою!» Да поздно уж было. Выпалил он в божий свет как в копеечку, промазал, конечно. Потом участковый с месяц окрест меня крутился, все вынюхивал, что за пальба была.
        - Ладно,  - сказал Антон,  - я понял. Но при чем тут это все к моим отношениям с женщинами?
        - На первый взгляд - ни при чем. А вот если глянуть глубже… Во-первых, если нелюдь пришла ко мне, то она может явиться и к тебе. Теперь вопрос - почему она пришла именно ко мне, а не к Сильвестрычу или к Фимке. Ну, графа, допустим, ей достать затруднительно, он, считай, в крепости живет, но вот почему именно ко мне? Казалось бы, и причин нет, а вот с женщиной из нас всех жил тогда я один. Как знать, может, она хотела меня грохнуть и уйти обычным манером.
        - Понятно,  - сказал Антон,  - звучит не очень убедительно.
        - Ну уж как звучит, так и звучит. Но это только во-первых. Во-вторых, разговоры про вас идут разные. Ну а в-третьих, тебе-то самому не противно?
        - С чего бы мне должно быть противно?
        - Да нет, дело твое. Только я бы бабу ни с кем делить не стал.
        - Слушай, Гриша,  - сказал Антон проникновенно,  - ты давай прямо говори. С кем я ее делю?
        - А то сам не знаешь.
        - Да пошел ты… Извини. Не знаю. Может, ты знаешь?
        - Тут не только я, тут все знают, один ты, видать, слепой. Аллочка твоя по Максу сохнет. Тот ее иногда утешает, когда настроение подходящее.
        - А ты что ж, свечку держал?
        - Нечего держать. Этой истории уже несколько лет. Они отношения свои и не скрывали особенно. Да и сейчас не сильно скрывают, разве что незрячий не видит. Ну и, как выяснилось, не только незрячий, но еще и наивный. Экономист, млин. Ладно, такие вот дела, только о подробностях меня не пытай, уволь. Сам с девкой связался, с нее теперь и спрашивай.


        Самолет приземлился точно по расписанию. В зале прибытия, привалившись к стене, Антон принялся наблюдать за пассажирами, которые один за другим потянулись из выходящей в зал галереи. Одиноких мужчин было немного, и Самарин, задерживая на каждом взгляд, пытался определить, этот ли подойдет к нему. Отсеивая кандидатуры одну за другой, он так увлекся, что спохватился, лишь когда поток пассажиров пошел на убыль. Антон заволновался и переместился ближе к барьеру, отделяющему прибывших от встречающих. К нему по-прежнему никто не подходил, и, когда струйка пассажиров иссякла, Самарин решил, что француз не прилетел. Чертыхаясь про себя, он выбрался из терминала наружу и достал мобильник - звонить графу, чтобы сообщить скверную новость.
        - Вы есть Антон?  - внезапно услышал он звонкий голос за спиной.
        Самарин обернулся и в первый момент решил, что произошло недоразумение. Француза не было. Вместо него перед Антоном стояла стройная девушка в джинсах и короткой приталенной кожаной куртке. Миниатюрная, едва достающая ему до плеча. На вид было ей лет двадцать пять, и, не знай Антон наверняка, ни за что бы не сказал, что перед ним француженка. Скорее девушка выглядела как типичная русачка откуда-нибудь из средней полосы. Светло-русые волосы, расчесанные на прямой пробор, свободно падали ей на плечи. Небольшой вздернутый носик придавал лицу задорное выражение, что контрастировало с большими, черными и очень серьезными глазами.
        - Да, это я,  - пробормотал Антон. Он никак не мог прийти в себя от неожиданности.  - А вы, вероятно, вы э-э… прилетели из Парижа?
        - Да, я лететь из Франция,  - улыбнулась девушка, продемонстрировав мелкие, идеальной белизны и формы зубы.  - Я думать, вы провожать меня до граф Муравьев.
        - Да, конечно, разумеется,  - спохватился Антон и только сейчас заметил внушительных размеров чемодан у девушки за спиной.  - Извините, ради бога, позвольте,  - Антон подался вперед и завладел выдвинутой из чемодана складной ручкой.  - Пожалуйста, пройдемте. У меня машина, я довезу вас.
        Они двинулись к стоянке. Шли молча, и Самарин едва ли не физически мучился от того, что пауза затягивается. Добравшись наконец до машины, Антон распахнул перед девушкой дверцу, дождался, пока та усядется, и принялся запихивать в багажник оказавшийся тяжеленным, под стать размерам, чемодан. Покончив с ним, Самарин перевел дух и вдруг понял, что переживает оттого, что девушка ему нравится. Обозвав себя мысленно олухом, Антон уселся за руль. «Какое мне до нее дело?»  - подумал он. Девица даже по-русски с трудом говорит. И приехала сюда не баклуши бить, а по делу. То еще дельце, а тут я со своей застенчивостью и неуклюжестью. Он завел двигатель, вырулил со стоянки и погнал по направлению к городу. Минут пять продолжали молчать, и за это время Антон успел адресовать себе с десяток не самых лестных эпитетов.
        - Я мало говорить по-русски,  - нарушила, наконец, молчание девушка.  - Учить русский в школа. Мое имя есть Натали, по-русски это есть Наташа.
        Антон выругал себя в очередной раз за то, что не догадался спросить имя. Вслед за этим он вспомнил слова Аллочки о Голдине, якобы влюбленном во француженку по имени Натали.
        - Очень приятно,  - выдавил из себя Самарин.  - А я есть Антон,  - невольно он и сам перешел на ломаный русский, на котором изъяснялась собеседница.  - Нам еще сорок минут езды. Или, может быть, тридцать минут езды.
        - Хорошо,  - улыбнулась Натали.  - Я звать вас Антуан?
        - Лучше Антон. Так меня называть с детства.
        Путаясь в падежах и склонениях, он принялся многословно объяснять разницу между русскими именами и их французскими аналогами, так что вскоре уже чувствовал себя полным идиотом. Когда, наконец, с этимологической лекцией удалось покончить, Антон с облегчением вздохнул и прибавил газу. Дождь разыгрался не на шутку, косые струи бились о лобовое стекло, дворники едва справлялись, и Самарин сосредоточился на дороге. Московский проспект, самый длинный в городе, был почти пуст, и, держась в левом ряду, Антон, несмотря на дождь, развил приличную скорость.
        - Какой русский не любить быстрый езда,  - насмешливо произнесла Натали.  - Я знать, шофер нельзя мешать. Но я иметь просьба: пожалуйста, ехать не так быстро.
        - Простите.
        Антон снял ногу с педали газа и притормозил. Выжал сцепление и, положив руку на переключатель скоростей, перешел с пятой на четвертую. Машина замедлилась, и в этот момент Натали накрыла ладонь Антона своей.
        - Спасибо,  - сказала она и засмеялась.  - Вы есть очень послушный.
        Он повернул голову и пристально посмотрел на девушку. Натали продолжала улыбаться, глаза лучились смехом, но под его взглядом вдруг посерьезнели и, без того черные, казалось, еще более почернели. Не понимая толком, что делает, Антон вырулил в правый ряд, прижался к тротуару и остановился. Он внезапно почувствовал непреодолимое желание девушку поцеловать, он даже повернулся к ней и подался вперед. На секунду Самарин потерял самоконтроль, но миг спустя ему удалось взять себя в руки. Кровь бросилась в лицо, он закусил губу и отстранился. Ладонь Натали все еще лежала на его руке, а сама она смотрела на него и молчала. Очень осторожно Антон высвободил руку и перевел дыхание.
        - Вы хотеть меня целовать,  - тихо сказала девушка.  - Я видеть.
        - Я, я… вообще-то,  - промямлил Антон и вдруг выпалил внезапно:  - Да, хотел. И знаете что, Натали, мне показалось…  - Он снова запнулся и после короткой паузы договорил:  - Мне показалось, что вы были бы не против.
        Наступило молчание. Они смотрели друг надруга, и Антон вдруг почувствовал, что от ответа Натали для него будет зависеть очень, очень многое.
        - Это есть странно,  - сказала девушка наконец.  - Вы не думать, что я, как это по-русски, легкое поведение, да? Что я ловить мужчина и предлагать мужчина любовь?
        - Вовсе нет,  - быстро сказал Антон,  - понимаете, я…  - Он снова запнулся и вдруг неожиданно для самого себя выпалил:  - Мне кажется, я в вас влюбился. Все, можете считать меня идиотом. И извините, я не хотел вас обидеть.
        - Вы меня совсем не обидеть,  - еле слышно сказала Натали.  - Я сама…  - Она вдруг откинулась на спинку сиденья и рассмеялась.  - Вы есть очень хороший, Антон. Давайте ехать. И мы говорить про это позже, да?
        - Конечно,  - Самарин врубил первую и тронул машину с места.  - Мы поговорим об этом позже. Обязательно, непременно поговорим.


        Граф встретил их в дверях и широким жестом пригласил в квартиру. Антон помог девушке снять куртку, пристроил ее на вешалку. Муравьев посторонился и пропустил обоих в гостиную. Косарь и Голдин встали навстречу. Антон вдруг заметил, что Фима изрядно нервничает, и почувствовал, что ему это не понравилось. Ревную я, что ли, немедленно подумал он и в следующий момент признался себе, что именно ревнует.
        - Так вот кто оказался посланцем Комиссара,  - шутливо сказал Косарь и отвесил поклон.  - Мамзель Вертиньи. Кто бы мог подумать. Здравствуйте, мамзель, здравствуйте, наше вам.
        Голдин коротко кивнул и промолчал. Антон вопросительно посмотрел на графа.
        - Мадемуазель Вертиньи до сих пор представляла наших торговых партнеров из Франции,  - подал голос граф, обращаясь в основном к Антону.  - А оказалось, что партнеры сии не только торговые. Что ж, я лично рад, что мы коллеги не только по бизнесу. Но скажите, госпожа Вертиньи, как вышло, что вы?..
        - Я все объяснять,  - прервала графа девушка.  - И пожалуйста, называть меня теперь Натали. Или никнеймом.
        - Какой же у вас псевдоним, Натали?  - церемонно спросил Голдин.
        - Вы удивляться. Наташа.
        - Знаете, Наташа,  - сказал граф под улыбки присутствующих,  - что, если вы будете говорить по-французски, а я переводить? У вас прекрасный русский, но, видите ли, не хотелось бы что-нибудь упустить в предстоящей беседе.
        - Да, конечно, с удовольствием,  - ответила Натали, перейдя на французский под синхронный перевод графа.  - Но где же Максимилиан? И я также не вижу господина Артема.
        - Макс приедет завтра. А что до Артема, он скоро будет. А вот, наверное, и он,  - добавил граф, когда раздался звонок в дверь.
        Приход Енакиева сгладил возникшую было неловкость. Ступив в кабинет, Сильвестрыч распахнул объятия и бросился к Натали как к старой знакомой. Они расцеловались, и Антон снова почувствовал укол ревности.
        - Садитесь, господа,  - Николай Иванович сделал пригласительный жест и повторил приглашение сесть по-французски.  - Итак, милая Наташа, с чего мы начнем?


        - В нашей группе было семь человек,  - неторопливо переводил граф.  - Было до прошлой среды. В среду погиб Пьер, и сейчас нас осталось шестеро. Мы называем себя Охотниками. Я стала членом группы около четырех лет назад, вскоре после того, как нашли тело моего отца, исчезнувшего пятью годами раньше. В группу меня привел Пьер, мы были знакомы до этого. Он тоже потерял отца, только гораздо раньше. Псевдоним Пьера - Ажан, в то время и он, и Комиссар еще работали в полиции. Комиссар сначала был против, потому что до этого Охотниками были сплошь мужчины, но потом, осознав связанные с моим полом преимущества, согласился. Надеюсь, говорить о том, каковы эти преимущества, нет нужды?
        - Да, можно не говорить,  - подтвердил граф и перевел свои слова на русский.  - Итак, у вас в стране действует нелюдь мужского пола,  - вновь перешел он на французский.
        - Йолн,  - коротко сказала Натали.
        - Простите?  - переспросил Муравьев.  - Слово, которое вы только что употребили, мне незнакомо.
        - Йолн,  - повторила Натали.  - Они называют себя йолнами.
        - Кому называют?  - не выдержал Антон, едва граф перевел последнюю фразу.
        - Теперь уже никому,  - перевел ответ француженки Муравьев.  - Мы полагаем, что йолнов больше не осталось. Тот, который у нас во Франции, и та, которая у вас в России, должно быть, последние представители их расы. Но наши документы свидетельствуют, что когда-то раса йолнов была довольно многочисленна. А также, согласно тем же документам, были времена, когда йолны действовали с Охотниками заодно. В общих интересах.
        - Что?  - Косарь привстал со своего места. Он побагровел, даже лысина стала бордово-красной.  - Что она сказала? Как понять - заодно? И в чьих это «общих интересах»? Как можно быть заодно с этой сволочью, с этой дрянью?! Охотники, мать их! Это не вы охотники, а они. Они охотятся на нас и убивают - вот и весь их интерес. Заодно они с ними были, подумать только… Что, помогали им людишек мочить? Да я…
        - Стоп!  - Граф властно вскинул правую руку ладонью вперед.  - Я мог неточно перевести или недопонять. Мадемуазель Вертиньи,  - вновь перешел он на французский,  - что означает ваша фраза о том, что некогда Охотники действовали с нелюдями сообща и преследовали общие интересы? Я надеюсь, что неправильно понял вас.
        - Вы правильно меня поняли. Или почти правильно. Тут дело в двух вещах. Во-первых, в отличие от нас, людей, йолнов можно заставить делать практически что угодно. Причем, судя по всему, любого из них.
        - Это как же, дочка?  - недоуменно спросил Сильвестрыч.  - Как их заставить?
        - Дело в том, что во многих отношениях они выше нас. И благороднее, и честнее, если угодно. Они преданны друг другу, преданны полностью, абсолютно. При этом не важно, кем они друг другу приходятся. Йолн всем готов пожертвовать ради сородича. Среди них нет обмана, нет предательства, нет измен. Поэтому, угрожая одному йолну смертью, можно принудить остальных делать все что угодно. Например, их можно заставить убрать неугодного человека. Или группу людей. Или устранить политическую фигуру. Они выполнят все, станут послушными марионетками в руках шантажиста, тем более что человеческие дела им безразличны. Они будут безотказны до тех пор, пока у них есть надежда сородича спасти.
        - Вот это да,  - вновь не выдержал Косарь.  - Что же получается - эти твари, значит, хорошие, а мы, выходит, плохие, так, что ли? Они не предают, не лгут, надо же. Да пропади они с этим их благородством. Они убийцы, понятно? Хладнокровные жестокие убийцы. Ах да, как же, они ведь убивают не своих. Так что, им простительно, получается? А вот хрен я им прощу, высшей расе этой долбаной. Я их, сколько их осталось, всех голыми руками бы передавил…
        - Я понимать, что вы говорить,  - быстро сказала по-русски Натали. Щеки у нее раскраснелись, глаза посуровели, свободно лежащие на столе руки напряглись, и сжались кулаки.  - Теперь понимать. Мы теперь все это понимать. Раньше быть не так. Мы хотеть с йолнами контакт. Хотеть использовать их. Мы много спорить эта тема и даже ругаться. Пьер хотеть ловить йолна и договариваться с ним, не убивать его. Но теперь Пьера нет. Мы приходить одно мнение. Мы не хотеть больше охота, не ставить больше цель. Мы хотеть,  - Натали щелкнула пальцами, подыскивая нужное слово,  - мы хотеть их…
        - Уничтожить,  - подсказал Антон.
        - Да, уничтожить. Стереть с лицо Земли.
        - Хорошо,  - резюмировал граф после длительной паузы.  - Мы поняли вас - йолнов можно принудить совершать определенные действия, угрожая им смертью сородичей. Но вы сказали, что сие лишь одна из двух особенностей в отношениях между ними и людьми. Какова же тогда вторая?
        - Есть и вторая,  - Натали вновь перешла на французский.  - Были случаи, когда йолны сотрудничали с людьми без принуждения. Можно сказать, добровольно.
        - Час от часу не легче,  - вздохнул Косарь, выслушав перевод графа.  - Я, по-моему, догадываюсь, как они сотрудничали. Предлагали свои услуги в качестве киллеров, не иначе. На что еще способна эта сволочь?
        - Вы почти правы,  - ответила Натали.  - Но лишь почти. Да, были случаи, когда йолны добровольно шли убивать. Но только не в качестве киллеров. Они шли воевать. Солдатами. В основном в разведку. На войне.
        - Вот те раз,  - присвистнул Косарь.  - И на чьей же стороне воевали эти «герои»?
        - А это как раз не важно. На любой стороне. Но с той же самой целью. Спасти своих, оказавшихся волею событий на территории врага.


        Скорый поезд Челябинск - Москва отошел от перрона ранним утром. Через час после отправления дородная пожилая проводница принялась разносить чай, незамысловатую снедь и местную прессу. Гйол отказалась от всего. Она еще не привыкла к новому телу и не знала, какой рацион лучше подходит для поддержания организма. Проверять это, по возможности, следовало в комфортных условиях и на большом ассортименте съестного. Пресса же вызывала у Гйол отвращение, хотя она заставляла себя скрупулезно читать центральные издания в надежде наткнуться на полезную для себя информацию.
        Гйол покинула купе, в котором трое ее попутчиков, особей мужского пола, от двадцати до двадцати пяти лет от роду, бодро распаковывали дорожные сумки и извлекали из них продукты. Съестному сопутствовала бутылка водки.
        - Кто глушит водку по утрам,  - глупо скалясь, сказала особь, откликавшаяся на имя Олежка,  - тот поступает мудро.
        Гйол передернуло от отвращения. Йолны редко употребляли спиртное и если все же употребляли, то всегда в умеренных количествах. Потерять контроль над собой в результате алкогольного опьянения, что может быть хуже?.. Гйол вспомнила отвратительную бродяжку, телом которой она вынуждена была воспользоваться и просуществовать в нем целый день, пока не представилась возможность его сменить. Воспоминания усилили чувства отторжения и брезгливости. Тело, должно быть, давно уже в морге, а Гйол до сих пор казалось, что она запачкана чем-то мерзким, склизким и противным. Зато ее теперешнее тело было выше всяких похвал. Молодое, упругое, с белой гладкой кожей и, что важнее всего, полное сил.
        Гйол заперлась в туалете и взглянула в висящее на стене зеркало. До этого у нее не было случая изучить свою новую наружность - приходилось спешить. Лицо не понравилось Гйол - оно было слишком красивым, по меркам людей, разумеется. Йолна по опыту знала, что это привлечет к ней нежелательное внимание. Ничего, неудачная стрижка, дурно наложенная косметика и дешевая безвкусная одежда могут творить чудеса. Нужно только добраться до Москвы, а там уж она позаботится об этом.
        Гйол быстро разоблачилась догола и осмотрела тело в деталях. Этим осмотром она осталась довольна: он подтвердил ее изначальное предположение. Тело выглядело прекрасно, ресурсы его явно были достаточно велики, и при известной экономии оно могло прослужить долго. Тело Анжелы Заяц, правда, было не хуже. Гйол рассчитывала, что, отсидевшись до лета, покинет Синегорье именно в обличье Анжелы. Однако судьба распорядилась иначе, так, как уже распоряжалась неоднократно, путая планы и меняя намерения.
        Гйол оделась и открыла дамскую сумочку, свой единственный багаж. Сумочка принадлежала еще Анжеле Заяц. Документы Заяц остались там же, где ее тело, но украшения и остаток денег Гйол забрала с собой. Сейчас в сумочке, кроме документов на имя Елены Рогожкиной, находился еще и паспорт Нины Губановой. От него необходимо было избавиться, сделать это раньше Гйол не успела. Она разорвала паспорт пополам и принялась методично измельчать каждую половину. Закончив, спустила обрывки в унитаз, вышла из туалета и едва не столкнулась с проводницей, катящей тележку с использованными стаканами. Гйол осведомилась, где вагон-ресторан, поблагодарила и двинулась по направлению к голове поезда.
        Вагон-ресторан оказался закрыт. Это было нехорошо, потому что чувство голода начало уже серьезно беспокоить. Принимать пищу, однако, следовало осторожно, в процессе выясняя, какие блюда новому телу по вкусу, а от каких лучше воздерживаться.
        Из-за двери вагона-ресторана раздавались неясные звуки и доносился запах кофе. Вслушавшись, Гйол определила, что за дверью находятся люди, передвигающие по полу нечто тяжелое. Гйол решительно постучала. Долгое время никто не открывал, потом раздался звук шаркающих шагов, и гортанный голос поинтересовался, какого черта.
        Гйол вежливо ответила, что мечтает выпить кофе. Ее новый голос был немного низок для особи женского пола, но приятен для слуха.
        Видимо, стоящему за дверью голос пришелся по душе, потому что дверь отворилась, и на Гйол уставилась толстая особь мужского пола, небритая, поросшая густым волосом и с большим вислым носом на круглом толстогубом лице.
        - Вах, какой красавиц прышел,  - продемонстрировав в оскале полный золотых зубов рот, сказала особь.  - Канэчна, будэт тэбэ кофэ. Многа кофэ будэт. Эй, Ахмэт, ыды скарэй суда, пасматры, кто прышел, да.
        Рядом с заплывшим жиром оратором появился другой, весьма похожий на первого, только не такой толстый. Он также выразил восторженное удовольствие по поводу визита «такой желанной гость» и широким жестом пригласил заходить. Гйол ступила вовнутрь, и Ахмет накинул сомнительной свежести скатерть на ближайший от двери столик. Его приятель, откликавшийся на имя Садык, бросил на скатерть кожаную папку с потертым золотым обрезом, на которой было написано «Меню».
        - Гарачева нэт,  - растопырившись над столиком, сообщил Садык.  - Нэ успэлы прыгатовыт. Есть рыбка, сэрвэлат, сыр есть, да. Яблак есть, апэлсыны, урук. Все свэжий, да, ыз Азэрбайджан и ыз Туркмэния. У нас здэс ынтырнационал. Я ыз Баку, Ахмэт ыз Ашхабад, да. Хароший еда, вкусный. Заказывай, што хочэш, даволна будэш.
        - А мне всего понемногу,  - сказала Гйол, улыбаясь золотозубому.  - Самую малость. И рыбы, и колбасы, и сыра, и всего остального. И фруктов, каждого по одному.
        Садык, если и был удивлен, внешне это ничем не выказал. Он быстро записал что-то в блокнотике и удалился. На его месте мгновенно возник Ахмет.
        - Что пить будем?  - спросил он. Акцент у Ахмета почти отсутствовал.  - Вино, водочку? Может быть,  - добавил он доверительно,  - особо рекомендую, азербайджанский коньяк?
        - Нет, спасибо,  - улыбнулась Гйол.  - Пожалуйста, стакан воды, стакан соку и кофе.
        Ахмет коротко поклонился и отошел.
        Довольная Гйол откинулась на спинку стула. Однако ее уверенность в том, что пока все складывается на редкость удачно, была бы поколеблена, услышь она кухонный диалог.
        - Дэвка адна едэт, мамой клянус,  - сказал Садык и цокнул языком.  - Харошая дэвка, билять. Выдел, сыськи какие, да?
        Ахмет мечтательно закатил глаза.
        - Пускай поест,  - сказал он.  - Мы ее на вечер пригласим. Сейчас узнаю, в каком она вагоне. Скажу - пускай с подружкой приходит.
        - Так нэт жэ падружка,  - возразил Садык.  - Был бы - с нэй бы суда прышел.
        - День длинный,  - философски заметил Ахмет.  - Найдет. А не найдет, и так сгодится. Можно подумать, нам с тобой впервой бабу на двоих расписывать.
        - Нэ впэрвой,  - подтвердил Садык.  - А если нэ сагласытся?
        - Да ты на морду посмотри,  - засмеялся Ахмет.  - У нее же на морде написано, чем она занимается. Не видно, что ль?
        - Я сначала так жэ падумал,  - признался Садык.  - А тэпэр думаю: можэт, и нэт.
        - Почему?
        - Па качану. Ты паслушай, как она гаварыт. Так шалавы нэ гаварят, да.
        - Ладно, разберемся,  - подытожил Ахмет и поставил на поднос тарелки с едой.  - Не захочет за деньги, даст по любви.
        Оба заржали.
        «Веселый человек Ахмет,  - подумал Садык.  - Всегда смешно скажет».
        - Знаешь что,  - поделился новой мыслью веселый человек.  - А может, не надо до вечера ждать? Я, когда счет понесу, намек сделаю.
        - Какой намок?  - не понял Садык.
        - А что платить не надо. Скажу, мол, в Ашхабаде обычай есть: вместо денег тому, кто хорошо обслужил, минет делают.
        - Дарагой мынэт выйдэт,  - усомнился Садык.  - Вах, жывем адын раз толка. Ыды, дэлай свой намок.


        Покинув ресторан, Гйол пересекла пару вагонов, нашла свободное откидное сиденье у окна, опустилась на него и задумалась. Вывод, сделанный во время завтрака, оказался крайне неприятным. Судя по предложению, которое она получила при расчете, ее новое тело принадлежало раньше проститутке. Прожив в России больше пятнадцати лет, Гйол так и не научилась распознавать подобные вещи. Во Франции представительницу древнейшей профессии определить было несложно, в России же зачастую проститутки выглядели, как порядочные женщины, а порядочные женщины зачастую - как проститутки.
        Подытожив то, что удалось узнать о своем новом теле, Гйол сделала первые выводы. Прежде всего - внешность необходимо менять, и срочно. Далее: диапазон приемлемых по вкусу продуктов оказался слишком узким. Правда, на этот счет Гйол не расстраивалась - привычку к новой пище тело приобретет довольно быстро. А вот избавиться от других присущих этому телу привычек будет гораздо сложнее. Проанализировав состояние организма, Гйол поняла, что недомогание, сначала легкое, а сейчас уже довольно чувствительное, связано с отсутствием никотина. Значит, ей придется курить, хотя бы какое-то время. Тяги к алкоголю Гйол не ощущала, и это ее обрадовало. Не было и необходимости взбодрить организм наркотиками, однажды Гйол пришлось воспользоваться телом наркоманки, и она знала, что это такое. Самое скверное, однако, заключалось в том, что новое тело явно стремилось к совершению совокуплений. Несмотря на отвращение, которое Гйол испытывала к обоим работникам ресторана, тело отреагировало на их довольно гнусные намеки откровенным возбуждением. Настолько сильным, что Гйол почувствовала необходимость сменить нижнее
белье. Она знала, что для проститутки повышенная возбудимость - вещь нехарактерная, но, видимо, ей попалась какая-то нестандартная проститутка, особенная.
        В подобную ситуацию Гйол также попадала не впервые. В большинстве случаев удавалось ограничиться самоудовлетворением, однако пару раз ей пришлось менять тело, для которого самоудовлетворение оказывалось недостаточной мерой. Гйол вспомнила, как она ошиблась тогда, много лет назад, пытаясь снять возбуждение совокуплением с мужчиной. Чувство омерзения, возникшее во время этой попытки, преследовало ее потом не одну сотню лет. Гйол закрыла глаза и вспомнила, как она занималась этим с Йиргемом. Это было прекрасно, и не важно, какие тела они при этом носили. Йиргем, ее первый и единственный ?лни, мудрый, опытный, деликатный… Так и не сумевший, не успевший дать ей счастье…
        Гйол встала и двинулась по направлению к своему купе. Воспоминания всегда обостряли в ней чувства, поэтому она старалась избегать их в публичных местах. Сейчас этого сделать не удалось, и Гйол пожалела, что не может здесь, на месте, излить свою ненависть. Ненависть к этим тварям, к людям. Уничтожившим великую расу. Истребившим всех ее най?, одного за другим, всех ее рель?, и в конце концов уничтожившим ее ?лни. Иногда Гйол, предаваясь мечтам, воображала, что Йиргем жив и рано или поздно разыщет ее. Она редко позволяла себе расслабиться: разочарование после возвращения из мечты в реальность было слишком велико. В такие моменты Гйол с ужасом осознавала, что Йиргем давно мертв, раса йолнов истреблена, и она, последний представитель этой расы, обреченная на бездетность, мечется, преследуемая, загнанная, ведомая одной лишь ненавистью. Да еще, пожалуй, неспособностью йолнов добровольно покончить счеты с жизнью.
        Гйол внутренне собралась. Она еще жива, а пока есть жизнь, есть надежда. Пусть призрачная, пусть почти никакая, но есть. Она сделает то, что собиралась,  - покончит с этими негодяями, лгунами, предателями, не соблюдающими слово, попирающими клятвы и уничтожающими своих сородичей. С теми, которые передают знания о ней, полученные от не менее вероломных и лживых предков, на манер эстафетной палочки - от поколения к поколению. Несколько раз ей не повезло, но в конце концов обязательно повезет, и она рассчитается с ними здесь, в России. А потом возьмется за тех, что во Франции, а возможно, и в других странах. Пусть для этого придется выучить языки, пусть придется потратить годы, даже столетия, у нее впереди вечность. Или же она погибнет, тогда что ж, все йолны уже давно погибли, лишь она одна зажилась, и смерть станет для нее во многом избавлением от бессмысленного существования.
        Гйол вернулась в купе. Ее появление вызвало бурный восторг у расправившейся уже с водкой компании. Тот, кто откликался на имя Олежка, вскочил, отвесил шутовской поклон и принялся сыпать комплиментами, в которых сам же довольно быстро запутался. Остальные двое разглядывали Гйол, почти не скрывая, что их особое внимание привлекают грудь и бедра ее нового тела. Йолна снова почувствовала возбуждение, трусики, которые она так и не успела сменить, мгновенно намокли. Гйол сделала два быстрых шага и присела на краешек левой нижней полки. Она слушала путаную Олежкину речь и улыбалась, одновременно пытаясь найти выход из положения. Выход, впрочем, нашелся сам собой.
        - Девушка, ну чего вы как не своя,  - выделывался Олежка.  - Ну, имя хоть назовите. Или постойте, давайте я сам угадаю. Катя, Ира, Лена?
        - Лена,  - улыбнулась Гйол.  - Елена Львовна Рогожкина.
        Что-то вдруг изменилось в Олежкином лице, стоило Гйол назвать имя бывшей обладательницы ее тела. Гйол удивленно посмотрела на парня - Олежка больше не улыбался. Двое остальных разом отвели от Гйол взгляды и индифферентно уставились в окно.
        - Что такое, мальчики?  - по-прежнему улыбаясь, осведомилась Гйол.  - Языки проглотили?
        - Вы извините, Елена Львовна,  - сказал Олежка враз посерьезневшим голосом.  - Можно вопрос, вы не обидитесь? Или пусть вот Володя спросит,  - кивнул он на сидящего напротив Гйол рыжего парня.
        Гйол поняла, что вляпалась. Елену Рогожкину троица явно знала. Но, похоже, только по имени, иначе как объяснить, что ее внешность не вызвала узнавания?
        - Никаких вопросов,  - сказала Гйол быстро.  - И вообще, мальчики, я хочу спать.
        - Конечно, Елена Львовна,  - рыжий Володя вскочил и суетливо забегал по купе.  - Извините, что сразу вас не узнали. Но вы же понимаете: одно дело видеть человека на экране и совсем другое - вживую. Вы не волнуйтесь, мы сейчас выйдем, спите спокойно, никто вам не помешает. А ну, пойдем, ребята.
        Троица поспешно покинула купе, а Гйол забралась на верхнюю полку и принялась обдумывать положение. Необходимо было высадиться из поезда, чтобы вновь позаботиться о смене оказавшегося слишком известным тела. Гйол стало любопытно, кем была при жизни Елена Рогожкина, и она прикинула в уме несколько вариантов, но отмела их один за другим и укорила себя за недостаточное знание страны проживания.
        Мысль сменить страну приходила к ней чаще и чаще, но Гйол крепилась и воздерживалась от этого поступка. Во-первых, в России легче скрываться, чем во Франции или в Англии. А во-вторых, она твердо решила закончить свои дела с российскими Знающими. Потом можно будет сделать большой перерыв и улететь, например, в Америку, хотя неизвестно, не станет ли там ее безукоризненный британский выговор характерной приметой, по которой можно будет ее опознать в любом теле. Гйол пожалела, что не успела выучить ни испанский, ни немецкий. Латынь, так необходимая во времена ее детства, теперь помогала мало. Вот Йиргем, тот говорил на трех десятках языков и легко адаптировался к любой стране. Но Йиргему сравнялось уже несколько тысячелетий, когда Гйол стала его ?лни. Сама же она для йолны даже сейчас совсем молода и едва вступила в тот возраст, который ее сородичи называли «годами первой мудрости».
        Задумавшись, Гйол не заметила, как задремала. Разбудили ее доносящиеся снизу голоса. Открыв глаза, йолна обнаружила, что троица вернулась в купе. Судя по всему, парни либо провели день в молчании, либо общались между собой шепотом, не желая ее будить. Сейчас же Олежка пытался выпроводить из купе тех двоих, с которыми Гйол познакомилась в вагоне-ресторане.
        - Ты вот что, ара, или как там тебя,  - стараясь звучать как можно тише, говорил Олежка.  - Пошел отсюда на хрен, понял? Это Большого Геры девочка. Знаешь, кто такой Большой Гера, ты, дятел?
        - Я твая мама дэлал,  - громко сказал жирный вагон-ресторанщик Садык.  - Твая мама па-всакому дэлал, и тваэво Геры мама дэлал. А ну, пашлы выйдэм атсуда, гэтваран.
        Ахмет, стоявший у Садыка за спиной, распахнул дверь купе, выпуская приятеля наружу.
        - Бздыш, падла,  - сказал в дверях жирный,  - правылна бздыш, казол.
        - Сейчас посмотрим, кто забздит,  - Олежка вскочил с полки и вырвал руку у пытавшегося удержать его Володи.  - Чурка гребаная. А ну, пошли.
        Удержать Олежку не удалось, и вся троица, один за другим, покинула купе.
        Гйол заметалась: она осознавала, что события могут в любой момент выйти из-под контроля. Надо было спешить. Йолна спрыгнула с полки, схватила сумочку и уже хотела было выскочить из купе и бежать в голову поезда, чтобы попытаться при первой возможности покинуть его, но не успела. Из коридора донеслись крики и топот множества ног, дверь в купе распахнулась, и в нее протиснулись двое Олежкиных друзей. Самого Олежку они несли на руках, и тот постанывал, пальцами зажимая рану в боку, из которой обильно хлестала кровь.
        - Мотайте отсюда,  - сквозь зубы бормотнул рыжий Володя.  - Сейчас менты набегут.
        Воспользоваться советом Гйол не успела.
        - Атпусты руку, волк,  - раздался гортанный голос из коридора.  - Сказал, атпусты, болна, да. Он пэрвый палэз, началник, атвэчаю, мамой клянус. Сказал, телка какова-та Геры. Балшого Геры телка, да.
        - А ну, посторонитесь,  - в купе размашисто шагнул человек в форме сержанта милиции. Другой, тоже в сержантской форме, маячил в коридоре, удерживая брыкающегося азербайджанца в полусогнутом положении.
        - Сержант Волков,  - козырнул вошедший.  - Документики попрошу всех. А вас, мадам, это в особенности касается.



        Глава восьмая

        Воды священного озера, обычно зеленовато-прозрачные, казались в предрассветной тьме почти черными. Еще не так давно это место было бы людным даже в такой час, но вот уже несколько лет, как величественные храмы Ипет-Исута пустуют, покинутые опальными жрецами. Теперь и сами храмы, и земля, на которой они стоят, принадлежат фараону, а ему нет дела до былой славы «избранных мест».
        Йиргем шагал вдоль берега с нарочитой неторопливостью. Случись неподалеку прохожий, он мог бы подумать, что человек решил неспешно прогуляться поблизости от храма, пускай и в столь неподходящий час. На самом же деле чувства йолна были обострены до предела. Глаза отмечали шевеление каждой травинки, ушные раковины воспринимали даже те звуки, что для человеческого уха обычно неуловимы. Мышцы Йиргема готовы были в любой миг сорвать йолна с места или, напротив, сдержать движение, уподобив тело каменной статуе. Кожа - ощутить исходящее от человека тепло на расстоянии в добрый десяток шагов.
        Подобные умения достигались годами упорных тренировок. Сейчас Йиргем заставлял тело жить и действовать гораздо быстрее, чем было предусмотрено природой. За это приходилось расплачиваться - тело стремительно старело, и сутки такого напряжения могли превратить Йиргема в дряхлую развалину. У более опытного йолна, разумеется, сил ушло бы гораздо меньше. Впрочем, главное, чтобы осталась хоть малая их толика, достаточная для смены тела. Как сказала Мйелна, сейчас было не время для бережливости.
        Йиргем двигался по узкой полосе земли между водой и стенами храма. Вдалеке, на другом берегу изогнутого полумесяцем озера, замерла Муйтх. Она услышит каждое произнесенное у храма слово и, если понадобится, последует за рель?. Или же вернется домой и сообщит семье все, что удастся узнать.
        Все йолны в семье Йиргема были молоды, очень молоды. Все в избытке обладали умом и храбростью, но, увы, не опытом.
        Части из них придется после этой ночи менять тела. Йиргему и Муйтх придется наверняка.


        Накти не торопился выйти навстречу демону. Долгое ожидание должно было заставить того волноваться, а значит, совершать ошибки. Глядя из темноты на такое знакомое лицо, Накти напоминал себе о том, что перед ним - не Юти, точно так же, как демоница в подвале - вовсе не юная ученица повитухи. Это тела, всего лишь тела, и владевшие ими прежде люди не найдут себе счастья в посмертии, ибо до сих пор не получили погребения. Если Накти пронзит ножом сердце демона, то поможет сыну своего старого друга. Не говоря уже о том, что спасет тех, кого этот демон, останься он жив, неминуемо убьет в Кемете. Только почему же так тяжело на сердце, словно от недоброго предчувствия…
        Пока что все шло по плану. О том, что предстоит сделать, Накти с Рахотепом начали говорить давно, еще в Абу, но точный план составили лишь по возвращении. Судьба преподнесла им подарок, позволив наверняка понять, в каком из домов, окружающих храмы Ипет-Исута, живут демоны. Удачей было и то, что удалось похитить молодую демоницу. Если верить словам Эмсафа, чудовища привязаны друг к другу не меньше, чем бывают привязаны люди. Осталось надеяться на правдивость этих слов.
        Демон, переминавшийся с ноги на ногу в ожидании, принялся теперь расхаживать взад-вперед, все чаще озираясь по сторонам. Накти вздохнул и, впервые за долгое время, шепотом вознес богине храма молитву.
        Йиргем не подал виду, что почувствовал человеческое присутствие. Дойдя до угла храмовой стены, он остановился, словно в растерянности, и принялся оглядываться по сторонам. Люди прятались дальше, за стеной, Йиргем слышал их дыхание. Оно доносилось из разных мест, и Йиргем понял, что люди поступили так же, как йолны. Скорее всего один из двоих выйдет к нему, а оставшийся будет наблюдать со стороны.
        Раздались шаги - человек сдвинулся с места и теперь приближался. Мгновение спустя из темноты храма, передвигаясь нарочито неторопливо, выступил Накти. Йолн не сомневался, что старый писец причастен к исчезновению Лутх, но не думал, что у того хватит храбрости самому явиться на встречу.
        Йиргем привычно склонил голову.
        - Приветствую тебя, учитель.
        - Не зови меня так,  - резко, без тени обычной для него доброжелательности оборвал писец.
        Йиргем промолчал, напомнив себе, что от его сдержанности зависит сейчас судьба Лутх.
        - Ты уже понял,  - более ровным голосом сказал Накти,  - что твоя женщина у нас. Она, должно быть, дорога тебе, раз ты пришел сюда.
        - Она действительно дорога мне,  - подтвердил Йиргем.  - Скажи, чего ты хочешь? Я с радостью отдам тебе все, что у меня есть. Если этого недостаточно, дай мне немного времени, и я добуду еще, только не причиняй ей вреда.
        Накти невесело усмехнулся.
        - Ты думаешь, я хочу от тебя серебра? Драгоценностей?
        - Чего бы ты ни хотел, я сделаю это, только верни мою жену!
        - Чего бы я ни хотел? Ну что ж… Я хочу, чтобы ты и тебе подобные оставили тела моих друзей, позволив им занять достойные места на солнечной колеснице Ра, и вернулись туда, откуда пришли. Демонам нечего делать среди людей!
        Йиргем молчал. Не было смысла притворяться, что он не понимает собеседника. Но отправиться вместе с семьей в небытие йолн не собирался. Что толку от спасения одного йолна, если погибнут остальные. К счастью, оказалось, что это понимал и Накти.
        - Ты молчишь, демон,  - произнес он.  - Что ж, я и не ожидал, что ты согласишься на это. Ладно. Мне будет достаточно и того, что вы перестанете сеять смерть среди людей.
        - Я могу обещать, что покину город вместе с моей подругой,  - осторожно ответил Йиргем,  - и что мы больше никогда сюда не вернемся.
        - Обещать?  - послышался второй голос, спокойный и в то же время насмешливый.
        Из тени показался еще один человек, тот, чье дыхание Йиргем слышал немного раньше. Йолн вгляделся и понял, что видел его прежде - еще до отъезда Накти незнакомец несколько раз навещал писца в школе. Рахотеп, вспомнил Йиргем, однажды Накти обмолвился и назвал этого человека Рахотепом.
        - Обещания демонов стоят немного,  - проговорил между тем Рахотеп.  - Но чтобы избавиться от всего племени, мы согласимся позволить жить вам двоим.
        Йиргем смотрел на него, не понимая.
        - Тебе придется показать нам все дома в Ипет-Исуте, где живут демоны,  - пояснил Рахотеп.  - И помочь нам уничтожить их. Когда тела, что демоны захватили обманом, упокоятся в гробницах, мы отпустим твою демоницу.
        - Я сделаю все, что вам угодно,  - еще раз сказал Йиргем, внутренне холодея от необходимости лгать,  - но как я могу знать, что вы говорите правду? Быть может, вы уже убили мою жену и сейчас обманываете меня.  - При одной мысли о том, что эти слова вполне могли оказаться правдой, Йиргема охватил ужас, но усилием воли он заставил голос звучать спокойно.  - Прежде чем я открою вам хоть что-то, я должен знать, что моя подруга жива. Если ты уже убил ее, человек, я не стану повиноваться тебе.
        - Ты смеешь ставить нам условия?  - вскинул голову Рахотеп, но Накти остановил его.
        - Не будем тратить зря время,  - сказал он.  - Покажем демону его демоницу.
        Рахотеп неохотно кивнул, но глаза его довольно сверкнули. Казалось, он заранее ожидал и требований Йиргема, и ответа Накти и лишь притворялся возмущенным.
        - Следуй за нами, демон,  - сказал между тем не заметивший довольства в глазах Рахотепа Накти,  - и не пытайся обмануть нас.
        Удаляясь от озера вдоль боковой стены храма, Йиргем думал о том, что Накти ищет обман вовсе не там, где он на самом деле прячется.


        Красться вслед за Йиргемом и двумя людьми было нелегко: слишком много открытых мест, слишком большие расстояния между храмами. То один человек, то другой вдруг резко оглядывался на ходу, и Муйтх тратила немало сил, чтобы не попасться им на глаза. Она то выжидала, пока все трое скроются из виду, то нагоняла их, спеша на звук шагов. К счастью, люди не обладали особой остротой слуха и потому не улавливали легкого шума, производимого крадущейся за ними йолной.
        Вскоре пределы храмовых построек остались позади. По еще пустым, полутемным узким улочкам Муйтх приблизилась к троице, прячась за углы и стены домов. Она сейчас была сосредоточена только на преследовании и отдавала ему себя всю.
        Улица. Дом. Стена. Осторожно заглянуть за угол, проследить, куда свернули три фигуры на этот раз. Новая улица. Стремглав промчаться по ней и замереть. Стена. Выждать, пока не исчезнут из виду. Осторожно выглянуть, проследить…
        И так - до тех пор, пока все трое не поравнялись с одним из домов и не скрылись в нем.
        Муйтх не знала, чей это дом. Как и большинство других строений в Кемете, он не имел на первом этаже выходящих наружу окон. Поэтому, выждав некоторое время, йолна метнулась к одной из стен и прижалась к ней ухом, пытаясь до предела обострить чувства.
        Голоса изнутри долетали глухо, Муйтх разбирала лишь отдельные слова и обрывки фраз, прерываемых мучительно долгими периодами тишины. И все же настал миг, когда сердце старательно напрягавшей слух йолны радостно забилось,  - она различила голос пропавшей рель?. Лутх была жива… Только теперь Муйтх поняла, как сильно боялась за нее все это время.


        Чтобы не рисковать, Рахотеп предложил связать демону руки, прежде чем вести его к демонице. Тот покорно позволил Кебу спутать запястья, затем, подчиняясь указаниям жреца, двинулся к ведущей вниз лестнице. Остальные последовали за ним. Приблизившись к наскоро обустроенной в подвале каморке, Накти раздвинул легкие тростниковые занавеси и кивнул демону, приглашая войти. Тот шагнул вперед, на мгновение замер, а затем рывком бросился к каменной глыбе и попытался связанными руками обнять скрючившееся у подножия тоненькое тело… Накти отогнал невольное сочувствие, напомнив себе, что перед ним не разлученные судьбой возлюбленные, а два страшных демона, погубивших немало человеческих жизней.
        - Что ж,  - раздался сзади негромкий голос Рахотепа,  - теперь демон убедился в том, что его подруга жива.
        - А также в том, что она в нашей власти,  - согласился писец.
        Он обернулся. К удивлению Накти, жрец сейчас смотрел не на демона, а на него, и выражение глаз Рахотепа показалось писцу странным. Он пожал плечами и вновь повернулся к демонам.
        - Довольно обниматься,  - проворчал писец.  - Слышишь, демон, достаточно!
        Услышал ли демон его слова, Накти узнать не довелось. Страшной силы удар обрушился на него сзади. Накти рухнул ничком на каменный пол и испустил дух.


        Увидав расширенные от страха глаза Лутх и услыхав глухой звук удара, Йиргем резко обернулся, затем вскочил на ноги. Замер в недоумении при виде молодого раба, сжимающего в руках тяжелую дубину, и скорчившегося на полу тела бывшего своего учителя. Йолн медленно отступил назад, заслонив спиной Лутх. Раб встретил его взгляд, молча усмехнулся.
        - Отойди,  - прозвучал властный голос, и раб шагнул в сторону.
        Рахотеп наступил на тело покойного Накти, в упор посмотрел на Йиргема и пренебрежительно хмыкнул. Йолн напрягся. Он не понимал причины того, что произошло. Может быть, Накти не желал немедленной гибели йолнов, и Рахотеп решил устранить несговорчивого приятеля?
        - Не бойся,  - словно прочитав мысли Йиргема, произнес Рахотеп.  - Я не желаю вреда ни тебе, ни твоей подруге. Напротив: то, что я хочу от тебя, пойдет вам обоим на пользу. Ты нужен мне живым. Накти был слишком…  - Рахотеп на мгновение запнулся, подбирая слова, затем продолжил:  - Слишком требовательным и упрямым. Он хотел полностью очистить от вас, демонов, Ипет-Исут, а то и весь Кемент. Я же не собираюсь этого делать.
        - Что же собираешься делать ты?  - спросил Йиргем.
        - Придержи язык, демон,  - надменно произнес Рахотеп.  - Я сам отвечу на этот вопрос, когда придет срок. А пока что мне от тебя нужно больше, чем простое повиновение. Я не смогу отдавать тебе приказы на каждом шагу. Поэтому я сейчас расскажу подробно обо всем, что тебе предстоит. И знай - если ты потерпишь неудачу, твоя демоница умрет.
        - Я сделаю все что угодно,  - повторил Йиргем слова, уже дважды сказанные у храма,  - но как я могу знать, что ты, едва получишь желаемое, не убьешь меня, как убил Накти?
        - Я дам тебе свое слово,  - усмехнулся Рахотеп.  - Кроме того, если все пойдет так, как должно, ты будешь полезен мне. Очень полезен. А может быть даже ты сам захочешь помочь мне, когда узнаешь, что я задумал.
        - Что я должен делать?
        - В полдень от пристани отойдет корабль, направляющийся в Ахетатен,  - название новой столицы Рахотеп выплюнул, словно заползшего в рот во время сна паука.  - Я хочу, чтобы ты отплыл на этом корабле. В Ахетатене ты разыщешь верного мне человека, его имя я тебе назову. Он покажет тебе еще одного человека, того, в чьем теле ты сможешь проникнуть в покои фараона.
        - Зачем?  - Йиргем потрясенно смотрел Рахотепу в глаза.
        - Ты не догадываешься, демон?
        Йиргем молчал. Он знал, что люди нередко убивают друг друга ради денег или власти. Он только что стал свидетелем того, как один человек лишил жизни другого. Но никогда прежде он не сталкивался с подобным расчетливым хладнокровием.
        - Кто ты, человек?  - спросил йолн, не выдержав.
        - Что за дело тебе, демон, до того, кто я? Достаточно с тебя знать, что в моей власти твоя подруга. Ты называл ее Лутх, не так ли? Странное имя… Если хочешь, чтобы она продолжала топтать землю Кемета, ты выполнишь то, что я приказываю. Или же она умрет.
        «Он убьет ее в любом случае»,  - отчетливо понял Йиргем. И попытается убить меня, как только я выполню его волю. Но если я соглашусь, это хотя бы даст время моим рель?.
        - Кстати,  - небрежно бросил Рахотеп,  - тебе не стоит пытаться убить меня. У меня есть надежные друзья не только в новой столице, но и здесь, в этом городе. Ваша тайна известна не мне одному. Случись что со мной, и весь город выйдет на охоту на демонов, похищающих тела.
        Йиргем вновь промолчал, и Рахотеп продолжил:
        - Мой раб знает, какой опасности от тебя ждать, и не позволит к себе прикоснуться. Впрочем, я не намерен рисковать и оставлять вас наедине. В гавань мы отправимся все втроем.
        Йиргем покачал головой, не сдержавшись,  - этот человек словно читал его тайные мысли.
        - Что мне придется делать после того, как я займу тело фараона?  - спросил йолн.
        - Ты им останешься,  - с усмешкой ответил Рахотеп,  - и будешь править так, как я прикажу тебе. Я доставлю в Ахетатен твою Лутх, и она займет тело жены фараона. Вы будете жить вместе в роскоши и довольстве. Ты согласен?
        Йиргем кивнул.


        Солнце уже взошло. Мимо Муйтх, с любопытством посматривая на нее, то и дело проходили люди. Йолна по-прежнему не могла разобрать, о чем шел разговор внутри дома. В какой-то момент она перестала даже прислушиваться, решив поберечь силы. Поэтому, когда входная дверь наконец отворилась, Муйтх вздрогнула от неожиданности и метнулась за угол.
        - Я надеюсь, ты не забыл ни одно из названных мною имен?  - услыхала Муйтх человеческий голос.
        - Я помню каждое твое слово,  - донесся до нее ответ Йиргема.
        - Воистину, у тебя память демона,  - человек рассмеялся собственной шутке.
        Дверь закрылась, из-за угла показался Йиргем, сопровождаемый незнакомым Муйтх юношей и одним из тех двоих, кто привел йолна в этот дом. Муйтх дождалась, когда все трое исчезнут из виду, и поспешила вслед.
        Путь привел в гавань. Там йолна постаралась затеряться в толпе и подобраться поближе к рель?, чтобы услышать, о чем говорит ему старший человек.
        - Если хочешь, можешь подняться на борт хоть сейчас,  - сказал тот,  - но стой так, чтобы я мог тебя видеть.
        - Я подожду,  - спокойно ответил Йиргем,  - я не тороплюсь в Ахетатен.
        Муйтх поняла, что последние слова сказаны специально для нее. Она попятилась, растворилась в толпе, затем выбралась из нее и со всех ног помчалась из гавани прочь. До отплытия корабля еще оставалось время, и йолна во что бы то ни стало стремилась успеть. Она неслась по узким кривым улицам Ипет-Исута, выжимая из утомленного тела последние силы.
        На пороге дома она обессилела полностью и едва сумела поднять руку, чтобы постучать. Тхломн открыл дверь как раз вовремя для того, чтобы подхватить упавшую ему на руки рель?.
        - Великая судьба, Муйтх! Как ты умудрилась настолько истощить тело всего лишь за несколько часов? Пойдем, я велю привести рабыню…
        Муйтх отрицательно покачала головой.
        - Потом, нет времени. Скорее выслушай меня. Там, на пристани…
        Тхломну пришлось наклониться к самым губам Муйтх, чтобы разобрать слова. Он оглянулся - за его спиной стояли Мйелна и Райгр.
        - Вы слышали?  - спросил Тхломн.
        Те отрицательно покачали головами.
        - Мйелна,  - повернулся Тхломн к старшей йолне,  - пожалуйста, позаботься о Муйтх. Ей необходимо срочно сменить тело. Райгр, пойдем со мной, я расскажу тебе обо всем по дороге. Нам нельзя терять времени.
        Райгр молча кивнул, и они вдвоем выбежали из дома.
        Мйелна склонилась над Муйтх, которая сидела, закрыв глаза, у стены.
        - Ты сможешь идти, тай??
        Так и не открыв глаз, Муйтх медленно завалилась на бок.


        - Кебу,  - на бегу частил Тхломн,  - это раб в доме храмового писца. Я знаю, как он выглядит. Нужно лишь выбрать время, когда он будет один. Тогда я заберу его тело и в нем явлюсь к Рахотепу.
        - Рахотеп - это тот, второй?
        - Да,  - Тхломн уже успел пересказать Райгру то, что узнал от Муйтх, и теперь лихорадочно соображал, не упустил ли чего-нибудь важного.
        - Под видом раба я войду в дом и убью Рахотепа. Лутх прячут где-то там, я найду ее.
        - Но, Тхломн,  - возразил Райгр,  - ты уверен, что сможешь сыграть роль раба, не вызвав подозрений?
        - Придется рискнуть. Я не собираюсь вести долгие беседы.
        - Постарайся все же обойтись без свидетелей. Вспомни слова Мйелны - против толпы нам не устоять.
        - Постараюсь,  - кивнул Тхломн.  - Когда вызволим Лутх, надо позаботиться о том, чтобы вернуть назад Йиргема.
        Они достигли гавани и остановились в двух сотнях шагов от пристани.
        - Вот он, корабль,  - прошептал Райгр,  - уже готов к отплытию. Как ты думаешь, зачем им понадобилось отправлять Йиргема в Ахетатен?
        - Какая разница,  - пожал плечами Тхломн.  - Я не сомневаюсь, что Йиргем сделал бы все, что от него потребовали, но это не спасло бы Лутх. Людям верить нельзя: смотри, этот Рахотеп, судя по всему, подговорил раба убить Накти. А ведь писец наверняка считал Рахотепа своим другом. Что уж говорить о нас? Любой человек обманет нас не задумываясь.
        Корабль отвалил от пристани, но Кебу с Рахотепом все еще были на берегу, не отрывая взглядов от стоящего на палубе Йиргема. Тхломн и Райгр приблизились и встали поодаль, чтобы люди не могли их видеть. Зато Йиргем заметил сразу. Он едва уловимо улыбнулся, и йолны отступили в толпу.
        - Пойдешь на рынок,  - велел Рахотеп рабу.  - Купишь там молока, мы будем поить им демоницу, не развязывая ей рук.
        - Ты хочешь оставить ее в живых, господин?
        - Да, если это не станет слишком хлопотно. Она будет нам полезна. Ступай.
        Рахотеп быстрым шагом направился к улице, ведущей к дому Накти, раб свернул в сторону рынка. Йолны последовали за ним, стараясь не попадаться на глаза. Купив кувшин молока, Кебу пробился через рыночную толчею и заспешил прочь.
        Йолны настигли его на безлюдной улице, когда рабу оставалось уже совсем немного до дома. Тхломн прыгнул, вышиб кувшин у Кебу из рук, обхватил того сзади и прижал к себе, зажимая свободной ладонью рот. Не давая потрясенному рабу опомниться, йолны втолкнули его в узкий проем между домами.
        Тхломн закрыл глаза. В этом не было необходимости, но так было быстрее и удобнее. Человек в его руках рванулся, но это уже не имело значения: на Тхломна накатило знакомое полузабытье - дейгр?н, то состояние, в котором пребывает йолн, пока меняет тело. Он успел почувствовать, как замер, перестав сопротивляться, человек в его руках.
        Когда дейгр?н завершился, Тхломн стоял, прислонившись лбом к стене дома. Он чувствовал тяжесть прежнего тела, навалившегося на него сзади.
        - Надо отнести твое прежнее тело домой,  - быстро сказал Райгр,  - если его найдут на улице, жди неприятностей.
        - Ты прав,  - согласился Тхломн,  - Рахотепа я навещу сразу после этого.
        Райгр подхватил тело под левую руку, Тхломн - под правую. Со стороны могло показаться, что два приятеля поддерживают третьего, перебравшего пива или вина на жаре.


        Дверь была приоткрыта. Йолны встревоженно переглянулись, затащили внутрь бывшее тело Тхломна и поспешили в главную комнату, откуда доносились приглушенные звуки.
        По центру комнаты, на полу, сидела, опустив голову и заливаясь слезами, Мйелна.
        - Муйтх…  - сказала она, не поднимая глаз.  - Великая судьба, Муйтх не успела.
        - Что?  - растерянно переспросил Тхломн.  - Как это не успела?!
        - Она истощила себя этой ночью, тай?. Выжала тело досуха, не оставив даже небольшого запаса, и не смогла, не успела сменить его на новое.
        - Но как же…  - растерянно повторил Тхломн,  - она же… я говорил с ней…
        Он осекся и замолчал. Не может быть, лихорадочно думал Тхломн. Этого не может быть - йолны не умирают. Он помнил это с детства. Меняются тела, меняются дома, но сами йолны остаются. Конечно, Тхломн слышал немало сказаний от хранителей и от старших, но ведь это были лишь истории, которые случались очень редко, и очень давно, и не с ним, и не с его семьей. Еще ребенком Тхломн, как и любой йолн, запомнил, чем грозит истощение, но это казалось чем-то далеким, о чем не стоит беспокоиться, потому что на самом деле этого никогда не случится…
        Тхломн резко выдохнул.
        - Я должен идти,  - глухо произнес он.
        - Сейчас?  - потрясенно спросил Райгр.
        - Немедленно.
        Тхломн бросился из дома прочь. Он не думал ни о том, что будет делать, когда проникнет в дом Накти, ни о том, сумеет ли сыграть роль раба. Он спешил туда, где растратила последние силы Муйтх, туда, где держали сейчас в плену Лутх, он бежал, потому что на бегу можно было не думать о том, что Муйтх больше нет.
        - Постой!  - услышал Тхломн голос за спиной, но не оглянулся. Райгр нагнал его и, тяжело дыша, пристроился по левую руку.
        - Погоди, не спеши так,  - попросил Райгр,  - если придешь туда запыхавшимся, кто-нибудь обязательно заметит.
        Тхломн не ответил, но сбавил шаг.
        - Знаешь,  - сказал он,  - я ведь хотел предложить Муйтх… С первого дня, с тех самых пор, как мы поселились в этом проклятом городе…
        - Хотел предложить что?  - удивленно переспросил Райгр, но Тхломн прервал его:
        - Я думал предложить ей стать моей ?лни, но все никак не решался. Так и остался для нее рель?, таким же, как ты и Йгерн. Мы почти пришли. Я не стану мешкать с этим человеком, подожди меня здесь.


        Тию была рабыней в доме Накти, сколько себя помнила. Ее мать и отец тоже были рабами, и тела их сейчас лежали в небольших могилах поблизости от гробницы покойных хозяев. Самой Тию тоже была обещана подобная милость - маленькая могилка неподалеку от гробницы Накти. Это позволило бы ей и на том свете пользоваться расположением хозяина и получать долю тех благ, что должны были выделить на посмертие хозяина его дети.
        Накти был хорошим господином, его покойная жена - справедливой, хотя и требовательной госпожой. Когда она умерла, Тию одно время опасалась, что овдовевший храмовый писец приведет в дом новую жену - кто знает, как бы тогда все сложилось. Но Накти не оказался подобен тем старым глупцам, которые гоняются за девчонками, любительницами вить веревки из стариков. Писец проводил вечера взаперти, над свитками папируса. Тию вела дом, следила за одеждой и изредка, чем дальше, тем реже, согревала Накти постель. Потом она всякий раз просила покойную госпожу не сердиться на старую Тию. Ведь она всего лишь помогала хозяину переносить одиночество, а не пыталась занять место умершей.
        Пришлый человек, которого Накти называл Рахотепом, не понравился Тию с первого дня.
        - Его глаза, словно воды великой реки,  - сказала она хозяину.  - Глубокие, мутные, и никто не знает, что лежит на самом дне.
        Накти рассмеялся тогда и похлопал Тию по плечу.
        - Ты слишком умна для рабыни, моя Тию. Но не думаешь же ты, что твой господин - простак?
        Зачем писец отправился в путешествие с Рахотепом, Тию могла только догадываться. Два года она по приказу Накти содержала дом в порядке и чистоте с помощью молодого Кебу, юноши неглупого и сильного, но слишком своевольного, чтобы быть хорошим рабом. День, когда хозяин вернулся, был одним из самых счастливых в жизни Тию. Если бы только не этот человек с мутными глазами, который поселился в доме писца и взялся командовать ей и Кебу так, словно он, а не Накти, был теперь их господином. Тию попробовала было пожаловаться, но Накти лишь прикрикнул на нее:
        - Мы заняты важным делом, Тию. До тех пор, пока мы не покончим с ним, Рахотеп будет жить в моем доме и ты станешь выполнять его приказы и поручения. Если только они не пойдут вразрез с моими,  - добавил Накти, немного подумав.
        Самым обидным было то, что мальчишка Кебу, похоже, был посвящен в хозяйские тайны. Накти строго-настрого запретил Тию спускаться в подвал и велел посылать туда Кебу всякий раз, когда ей понадобится зерно или сыр. Что такого могло быть в подвале, о чем нельзя знать Тию, но позволено Кебу?
        А теперь еще Рахотеп вдруг сказал Тию, что хозяин уехал и будет отсутствовать несколько лун.
        - Кебу пошел проводить его на корабль,  - бросил Рахотеп небрежно.  - Я поживу здесь, пока Накти не вернется. Он велел передать, чтобы до его возвращения вы с Кебу считали хозяином меня.
        Тию едва не заплакала, услыхав это. Что-то явно было не так. Неужели своей преданностью она не заслужила хотя бы того, чтобы хозяин сам отдавал ей приказы? И почему он, уезжая, даже не попрощался с ней?
        Чтобы отогнать дурные мысли, Тию взялась чинить хозяйскую одежду. Вскоре ее подозрения стали еще сильнее: по всему выходило, что писец отправился в путь лишь в том, что было на нем, не захватив даже лишней пары сандалий. Тию так разволновалась, что, едва Кебу вернулся, немедленно бросилась к нему с расспросами:
        - Куда уехал хозяин?
        Юноша посмотрел на нее таким взглядом, словно впервые увидел.
        - Разве он сам тебе не сказал?
        - Нет,  - поджав губы, призналась Тию.
        - Тогда, пожалуй, и я не буду об этом говорить. Вдруг он не хотел, чтобы ты знала?
        - Заносчивый мальчишка,  - в сердцах воскликнула Тию,  - с каких это пор ты стал таким важным?
        - Где Рахотеп?  - спросил Кебу, словно не услышал ее слов.
        - В своей комнате,  - проворчала Тию.
        - Посторонись, дай мне пройти.
        Тию неохотно отодвинулась в сторону, только сейчас вдруг заметив, что все еще держит в руках бронзовое шило, которым пользовалась, когда чинила одежду. Шило нравилось рабыне, оно было длинным, острым и не слишком широким. Тию собралась было пойти и спрятать шило, как обычно, в корзинку с прочими мелочами, но на лестнице, ведущей на второй этаж, показался Рахотеп. Тию замерла, прислушиваясь.
        - Ты купил молока?  - спросил Рахотеп, не удостоив рабыню взглядом.
        - Купил,  - ответил Кебу.
        Этот мальчишка умудрился даже не добавить слово «господин», возмущенно подумала Тию. Не то чтобы Рахотеп заслуживал уважения, конечно, но все же…
        - Где оно?  - Рахотеп стал спускаться по лестнице.
        - Оно…  - повторил Кебу,  - не помню где.
        Тию чуть не задохнулась от возмущения. Мало того, что этот наглец опять не добавил слово «господин», он еще и не помнит, куда подевал покупку, и не стыдится признаться в этом.
        Рахотеп перестал спускаться, застыв посередине лестничного пролета.
        - Не помнишь?  - переспросил он.
        - Да, забыл. Мне нужно поговорить с тобой, Рахотеп. Наедине. Я должен сказать тебе нечто важное, спустимся в подвал.
        Тию ахнула. Мальчишка совсем обнаглел, называя господина по имени. А тот молчал, только смотрел внимательно Кебу в лицо. Происходило что-то непонятное для Тию.
        - Что ж, спустимся в подвал,  - сказал наконец Рахотеп.  - Там нас никто не услышит.
        Тию молча проводила обоих взглядом и, бесшумно ступая, двинулась вслед.


        Рахотеп понял, кто перед ним, едва выслушал предложение спуститься в подвал, чтобы поговорить наедине. Кебу перестал добавлять обращение «господин» к каждой своей фразе. Кто-кто, а Рахотеп знал силу привычки. Человек, с детства приученный к определенной манере произносить слова, не может в одночасье от нее избавиться, как не может мгновенно избавиться от акцента. На короткое время Рахотеп растерялся, мысли его заметались. Если демон покинул корабль… Убил капитана и уговорил команду развернуть судно… Это невозможно, его растерзали бы на месте. Значит, демон добрался до берега вплавь… Тоже невозможно, крокодилы бы пожрали его… Но если даже чудовища не пожирают друг друга и он доплыл… Демон ни за что не успел бы захватить тело раба и вернуться в нем сюда. Рахотеп стиснул зубы. Значит, перед ним другой демон, не тот, что отправился утром в Ахетатен. Тогда почему он, Рахотеп, все еще жив? Он бросил взгляд на Тию. Демон не хочет убивать при свидетелях, понял жрец. Опасается, что рабыня поднимет крик и сбегутся домочадцы, а в подвале ему ничего не помешает. И тогда он… Усилием воли Рахотеп заставил себя
собраться, хладнокровия ему было не занимать, а трусом он никогда не был.
        - Что ж, спустимся в подвал,  - сказал жрец.  - Там нас никто не услышит.
        «Может быть, все же совпадение»,  - Рахотеп лихорадочно перебирал возможные причины изменения поведения Кебу, спускаясь вслед за рабом по ведущей в подвал лестнице. Совпадения в жизни случаются, ему ли об этом не знать. Например, речь раба изменилась, потому что тот хватил тростникового вина с приятелями по пути с рынка, и у него теперь заплетается язык. И о покупке он забыл по той же причине.
        - Эй, Кебу,  - бросил Рахотеп в спину рабу.  - Ты не передумал стать моим учеником?
        - Конечно, нет,  - обернулся на ходу тот.  - С чего бы мне передумывать?
        - Это хорошо.
        Демон в обличье раба шагнул в проем ведущей в подвал двери. Рахотеп на мгновение задержался, быстрым движением протянул руку и выдернул из стоящей у входа высокой корзины с зерном ту самую дубину, что утром раздробила череп старому писцу. Сомнений больше не было. Жрец обещал рабу свободу в обмен на предательство, но ни слова не говорил о том, чтобы взять того в ученики.
        Рахотеп ступил через порог, демон был от него в трех шагах. Жрец рванулся, с размаху нанес дубинкой удар, метя в затылок. В последний момент демон вдруг обернулся, то ли почувствовав опасность, то ли сам готовясь напасть. Он успел вскинуть руку, защищаясь, и дубинка обрушилась ему на предплечье. Демон шарахнулся назад, но споткнулся о тело Накти, которое Рахотеп собирался вечером тайно похоронить в дальнем углу.
        Демон упал навзничь, и жрец, подскочив, нанес ему страшный удар дубинкой в висок. Третий удар раскроил демону череп.
        Рахотеп выронил дубинку и, переводя дыхание, подумал, что уже слишком стар для подобных дел. Теперь придется тяжело: в своих планах жрец немало рассчитывал на помощь Кебу. Что ж, значит, ему остается воспользоваться сбережениями покойного Накти и нанять других.
        В следующий миг острая боль под левой лопаткой пронзила жреца. Колени у него подломились, он медленно осел на каменный пол, но успел еще увидеть старую рабыню с искаженным от ярости лицом и зажатым в кулаке шилом. И еще успел подумать, как обидно умирать, когда лишь луна или две отделяют его от владычества над всем Кеметом.


        Тию переступила через тело жреца и опустилась на колени перед Накти.
        - Я пойду за тобой, хозяин,  - прошептала она,  - не оставаться же тебе там без прислуги. Но сначала я позабочусь, чтобы твое тело получило достойное погребение. А потом кто-нибудь из твоих сыновей зароет и меня. Я пошью тебе новую одежду, хозяин…  - Тию разрыдалась,  - тебе будет в чем взойти на огненную колесницу великого Ра.
        Когда слезы высохли, рабыня поднялась на ноги, огляделась, и взгляд ее упал на тростниковые занавеси, отгораживающие часть помещения. Тию шагнула вперед, раздвинула занавеси и заглянула внутрь.
        У подножия огромного камня сжалась, опутанная веревками, юная девушка, в которой Тию узнала бывшую ученицу повитухи Хекену, а ныне жену храмового писца Юти.
        - Как ты тут оказалась?  - прошептала Тию. В следующий миг она поняла, что девушка не сможет ответить: рот пленницы был плотно замотан тканью.
        Тию подошла ближе. «Вот в чем дело!»  - подумала она. Этот человек с мутными глазами похитил девушку, а хозяин наверняка заступился за нее, и поэтому тот убил его так же, как только что убил Кебу.
        Тию опустилась на корточки и принялась распутывать связывающие пленницу веревки. Когда в глазах у старой рабыни потемнело, она вдруг с облегчением поняла, что скоро вновь увидит хозяина.
        Райгру выпало тяжелое испытание - ждать. Все его существо требовало немедленных и самых решительных действий, в то время как разум твердил, что больше пользы он принесет, не сходя с места. Когда дверь дома Накти вдруг отворилась, йолн был близок к истерике.
        Из дома выбралась старая рабыня, которую Райгру случалось видеть и прежде. Оглядевшись по сторонам, старуха засеменила по улице в том направлении, где йолн сейчас прятался.
        Райгр вгляделся в нее и не поверил своим глазам. Навстречу ему по узкой кривой улице спешила Лутх. Уставшая, изможденная, в теле старухи, но тем не менее живая и здоровая Лутх.
        Райгр бросился из-за угла ей навстречу. Лутх на мгновение замерла, затем тяжело вздохнула, и йолн успел подхватить рель? и прижать к груди.
        - Райгр,  - прошептала Лутх,  - великая судьба, Райгр… Тхломна больше нет.
        Райгр вздрогнул. Муйтх тоже, хотел было сказать он, но придержал язык. Пусть Лутх сначала вернется домой. Муйтх была ее ближайшей рель?, и Лутх будет оплакивать ее дома, среди семьи, а не здесь.
        - Тебе необходимо сменить тело,  - произнес Райгр вслух.
        - И как можно быстрее,  - отозвалась Лутх.  - Ты не представляешь, какой мерзкий привкус у меня во рту.
        В другое время оба рассмеялись бы шутке, но сейчас ни один из них даже не улыбнулся. Большинству йолнов удавалось прожить столетия, не теряя никого из близких, и умение мириться с потерями, свойственное людям, было плохо подвластно даже старшим.
        - Пойдем,  - сказал Райгр,  - всем нам нужно будет сегодня же сменить тела и убраться из этого города.
        - А Йиргем?  - вскинулась Лутх.
        - Он жив,  - успокоил ее Райгр,  - кто-нибудь из нас поспешит за ним в Ахетатен. Пойдем.
        Райгр взял Лутх под руку и повел ее через город. Со стороны выглядело так, будто заботливый сын, бережно поддерживая, ведет по улице старую мать.



        Глава девятая

        Время перевалило уже за полночь, но никто и не думал расходиться. Рассказанное француженкой настолько меняло сложившиеся представления, что Антон усомнился в правомерности их группы называть себя Знающими.
        Фактически нам пристало зваться Невежественными, усмехнулся он про себя. Да, но как же граф мог не знать того, что оказалось известно французам? Или знал, но скрыл информацию от группы намеренно? Возможно, так оно и есть, если ненависть к нелюдям настолько сильна в нем, что граф решил на корню пресечь любые сомнения в целесообразности их уничтожения. А возможно, дело в том, что после эмиграции семьи Муравьевых во Францию российское Общество фактически прекратило свою деятельность на полвека. Тогда как французы бережно хранили старую информацию и продолжали собирать новую.
        - Судя по лицам, вы все сейчас взволнованы,  - граф обвел взглядом группу.  - Прошу вас, высказывайтесь, господа. Я предлагаю - по очереди, а я переведу для мадемуазель Вертиньи то, что будет ей непонятно.
        - Получается вот какое дело,  - откашлявшись, начал Антон. Внезапно он понял: то, что он сейчас скажет, не понравится никому из присутствующих, в том числе ему самому. На мгновение пришла мысль воздержаться, но Самарин ее отмел и продолжил твердо:  - Мы имеем дело с иной расой, которая, возможно, древнее, чем человеческая. И, возможно, не менее разумна, а то и более. Мне кажется, я начинаю понимать, что отказ уничтожить расу нелюдей, простите, йолнов, мог быть продиктован не только корыстью, но и соображениями морали. Вполне возможно, что…
        - С иной расой, да?  - Косарь привстал в кресле.  - Более древней и разумной? Может быть, еще скажешь - с высшей расой? Так вот, плевать я на нее хотел, ясно? Класть я хотел на нее. Мы про эти расы наслышаны, были уже такие, высшие. Арийская, например, слыхали про такую? Я эту древнюю расу своими руками давить буду, гадов этих высших, разумных. Я внятно излагаю?
        - Подождите, Косарь,  - сказал граф с досадой.  - Будет ваша очередь, и вы сможете высказаться. А пока дадим Антону закончить.
        - Да я уже почти закончил,  - Антон устало махнул рукой.  - И я вовсе не агитирую за нелюдей. Просто обобщил то, что понял сегодня. Мы имеем дело не со злобными палачами, как я считал до сегодняшнего дня. А с существами, борющимися за жизнь и заслуживающими по меньшей мере уважения, несмотря на то что мы с ними смертельные враги. Вот и все.
        - Хорошо,  - кивнул Муравьев.  - Вы поняли, мадемуазель, или перевести то, что сказал коллега?
        - Я понимать,  - ответила девушка.  - И я сказать: Антон есть прав. Я тоже думать, как он.
        - Ну что ж, прекрасно,  - лицо графа осталось бесстрастным, голос спокойным.  - Пойдем дальше. Сильвестрыч.
        - Давайте оставим мораль и прочие благолепия в покое,  - Енакиев встал со своего места и навис над столом, упершись в него костяшками пальцев.  - Я вижу ситуацию так: нелюди… Я буду называть их так, как привык. Так вот, этот гаденыш - французский монстр - думал, что остался один. Так я понял вас, мадемуазель?
        Натали кивнула.
        - Хорошо,  - продолжил Енакиев.  - Он считал, что его сородичи вымерли. И то же самое думала та тварь, которая здесь у нас. Она и продолжает так думать. Но теперь французский гад завладел документами, из них он наверняка поймет, что у него есть живой сородич, так? Причем сородич женского пола, и, возможно, они знают друг друга, хотя это, наверное, и не важно. Тогда совершенно естественно, что он появится здесь у нас и будет пытаться ее найти. А раз так, то для него единственная дорожка, ведущая к ней,  - мы. Выводы отсюда, как по мне, очевидные - он попытается расколоть одного из нас. Не убить, а именно расколоть, выкачать информацию, как сделал это во Франции с коллегой Ажаном. Ну а потом, вероятно, завладеть и оболочкой, хотя это и не факт.
        - У вас все?  - спросил граф, когда Сильвестрыч замолчал и потянулся за стаканом с водой.
        - Почти. Я только хочу сказать, что опасность, бывшая до сих пор чем-то отдаленным, становится реальной. У него перед каждым из нас преимущество, причем подавляющее. Он сможет отследить нас, мы же попросту не будем знать, откуда и от кого последует удар,  - каждый мужчина рядом с любым из нас может оказаться этим гадом.
        - Резонно,  - кивнул Муравьев.  - Но мы примем меры. Не знаю, насколько эффективными они окажутся, но примем непременно. Мадемуазель, все ли понятно?
        - Что есть «оболочка»?  - спросила Натали.
        - Так мы называем тело человека, в коем находится нелюдь. Вы предпочитаете другую терминологию?
        - У нас тоже есть похожее слово для этого,  - сказала Натали по-французски.  - Но прошу вас, продолжайте. Вы хотеть говорить,  - перешла она на русский и улыбнулась Косарю.
        - Нет, не хочу,  - Косарь откинулся в кресле и, опровергая только что сделанное заявление, заговорил:  - Мне все ясно - мы, господа хорошие, в заднице. В глубокой. И сидим тут, сентиментальничаем. «Высшая раса»,  - передразнил Косарь Антона.  - А не хочешь подарить кое-что лучшему представителю этой расы? В качестве гуманитарной помощи. У нас у всех, безусловно, есть то, что его очень заинтересует. Тоже задницы, но уже не абстрактные, а наши собственные. В комплекте с прочими частями тела. А вот информации, которая нужна ему пуще всего остального, как раз нет. О том, где находится его баба, мы знаем не больше, чем он.
        - Сие тоже резонно,  - сказал граф.  - С одной поправкой, с вашего позволения. То, что мы не владеем нужной ему информацией, знаем только мы, но не он. У меня есть еще несколько слов на эту тему, но я хотел бы выслушать всех, прежде чем высказываться. Засим ваша очередь, Ефим, прошу вас.
        - Я все-таки не понимаю одного,  - задумчиво проговорил Голдин.  - Допустим, он найдет эту свою самку. И что дальше? В ЗАГС, сочетаться законным браком, он ведь ее не поведет. Другими словами, куда они денутся и что будут делать после того, как встретятся? Если встретятся, я имею в виду.
        - Они тогда делать дети,  - сказала Натали.  - Новые йолны.
        - И как же они будут их делать?  - спросил Голдин саркастически.  - Почковаться начнут, может быть?
        - Не понимать,  - пожала плечами девушка.  - Что есть почковаться?
        - Размножаться вегетативным делением,  - пояснил граф.  - Коллега шутит. Или скорее иронизирует.
        - О, вот что! Нет, не почковаться. Они делать дети так, как мы,  - Натали щелкнула пальцами, подбирая слово.  - Они, как это есть по-русски, трахаться, вот.
        - Есть более выразительное слово,  - сказал Сильвестрыч.  - И по отношению к этим тварям вполне уместное.
        - Мы опустим это слово,  - граф нахмурился.  - Признаться, коллега Голдин не одинок, я тоже не понимаю. Они зачинают ребенка, который развивается в оболочке женской особи, м-м… пусть будет йолны. Однако вместо человеческого дитя рождается йолн, не так ли? В каком же виде он рождается? Как нечто аморфное, и родители обеспечивают его первой оболочкой, то бишь телом подходящего человеческого младенца, так получается? Если так, то потом он должен по мере роста менять оболочки, захватывая тела детей. Засим он становится потенциальным убийцей сразу, как только рождается?
        - Нет, это есть не так,  - Натали отрицательно покачала головой и перешла на французский:  - Мы считаем, что йолн рождается, как обычный человеческий младенец и внешне неотличим от него. А затем он должен пройти определенные стадии в развитии, прежде чем станет способным убивать. Попросту говоря, для этого он должен сначала повзрослеть.
        - Вот как,  - протянул граф.  - Н-да, поневоле задумаешься о тяготах их существования. Ладно, господа, утро, с позволения сказать, вечера мудренее. Завтра прошу всех ко мне, а пока позвольте высказать кое-какие соображения. Так вот,  - Муравьев поднялся и привычно принялся мерить шагами помещение.  - Мне кажется, убивать он никого здесь не станет. А, напротив, затаится поблизости и будет выжидать. Надеюсь, нам всем понятно, чего именно он будет ждать.
        - Да уж куда понятней,  - криво усмехнулся Косарь.  - Пока не появится его шлюха.
        - Именно,  - подтвердил граф.  - Именно так, будет ждать, пока не появится мадам йолна. И вот тогда, господа, начнется самое интересное.


        Антон гнал машину по ночному городу. Накрапывал мелкий противный дождь, но Самарин не обращал внимания на то и дело залетающие в приоткрытое водительское окно капли. Недавно он высадил Косаря, до него - Голдина, но возвращаться домой не стал. Нужно было привести в порядок мысли, которые упорно норовили спутаться, смешаться и устроить в голове кавардак.
        То, что Антон сегодня узнал, пошатнуло сложившуюся было систему. Отвратительные нелюди, убийцы, которым надо было мстить и которых следовало истреблять, обрели вдруг некие новые черты. Слова Натали о том, что во многих отношениях йолны выше и благороднее людей, не шли у Антона из головы. «Они не предают, не изменяют, не подставляют своих,  - твердил он про себя.  - Готовы жертвовать собой ради сородича, причем любого сородича, даже не близкого родственника. И в то же время они безжалостно убивают людей. Так же, как люди убивают животных,  - ради пищи, одежды, иногда для удовольствия. Получается, что йолны относятся к людям, как человечество - к домашнему скоту. Разве что йолны людей на убой не откармливают. А может быть, раньше и откармливали. Так или иначе, сегодня нам всем дали понять, как мало мы о них знаем».
        В уме неожиданно сложился образ: загон, огороженный опутанным колючей проволокой забором, люди, ползающие на четвереньках и озабоченно жующие траву, и йолны, помахивающие хлыстиками и следящие, чтобы никто, не дай бог, не сбежал. Антона передернуло от отвращения. Он сбавил скорость, проанализировал свои чувства и понял, что отвращение вызвали вовсе не пастухи-йолны, а играющие при них роль скота люди. Самарин стиснул зубы.
        «Надо поговорить с Натали,  - пришла новая мысль.  - Ведь она знает о существующем положении вещей давно и подобную картину наверняка рисовала себе неоднократно».
        Антон притормозил «Пежо», притерся к тротуару и заглушил мотор. Натали, подумал он, вот что самое важное. То, что он узнал сегодня про йолнов, ерунда по сравнению с тем, что он встретил Натали. Вот так, коротко и ясно.
        «Не строй иллюзий,  - пробудился вдруг к жизни давно не дававший о себе знать внутренний голос.  - Ты знаком с ней всего один день. Тебе кажется, что ты понравился ей. Ты сделал этот вывод, исходя из того, что она сказала в машине, когда ехали к графу из аэропорта? Забудь. Это могло быть чем угодно: начиная от минутного каприза вплоть до привычки давать авансы всем мужчинам без разбора».
        «Заткнись,  - велел внутреннему голосу Антон.  - К чертям рассудочность, ты что, не видишь, я влюбился! Как мальчишка, с первого взгляда. И что, теперь обязательно надо проявлять дурацкий скепсис, занудствовать и читать мораль?»
        «Вижу, что влюбился,  - согласилось второе «я»,  - а как ты считаешь, почему?»
        «Да нипочему. Когда люди влюбляются, они влюбляются. Без всяких видимых причин. Вот и я влюбился в Олю, и…»
        Антон оборвал мысленную фразу на середине. Он понял почему. Понял настолько ясно, что все сомнения рассеялись, едва возникнув. Он подумал, что понял это в первые же минуты, только до сих пор не мог внятно сформулировать. Натали напомнила ему Ольгу. Да нет, не напомнила, она была похожа на Ольгу. Сейчас Антон явственно это осознал. Похожа и фигурой, и походкой, и голосом, и выражением глаз. Даже улыбка у нее была Ольгина.
        Кровь бросилась Антону в лицо. Он заглушил двигатель, распахнул дверцу и выбрался из машины наружу, под дождь, запрокинул голову, подставил дождю лицо и попытался собраться с мыслями. Простоял так пару минут, не обращая внимания на проносящиеся мимо редкие ночные автомобили. Наконец, когда способность рассуждать вернулась, Антон встряхнулся, отпер водительскую дверцу и уселся за руль. Закурил, сделал несколько жадных затяжек, и ударивший в голову сигаретный дым помог сосредоточиться. Самарин откинулся на спинку сиденья, закрыл глаза. Фактически он ничего не знает о Натали. Возможно, она замужем. Хотя нет, не похоже. Косарь называл ее мадемуазель, а не мадам. И граф тоже. Правда, возможно, они не в курсе, и в Париже Натали ждут любящий муж и пятеро детей.
        Антон затушил сигарету. У него у самого двое детей, которым следовало бы уделять гораздо больше внимания, чем это делает он. Вполне вероятно, что, узнав об этом, Натали и слышать не захочет ни о каких отношениях. Не менее вероятно, что не захочет и безотносительно детей. В конце концов, с чего он взял, что между ними что-то возможно? Самарин вновь закурил, в десяток затяжек прикончил сигарету и выбросил окурок в окно. Он завел двигатель, тронул машину с места и, наращивая скорость, погнал ее к дому. Только что он принял решение - при первой же встрече он объяснится с Натали. По крайней мере, попробует объясниться, а дальше будь что будет.


        Накануне граф просил всех пропустить службу и вновь собраться у него, чтобы обсудить новости уже на свежую голову. Антон поставил будильник на десять утра, но выспаться не удалось: телефонный звонок сорвал его с постели уже в восемь.
        Самарин продрал глаза и потянулся за трубкой. Только сейчас он вспомнил, что пропустил свидание с Аллочкой, не предупредив ее об этом. Раскаяния Антон, однако, не испытал: с Аллочкой он твердо решил расстаться. И не столько из-за того, о чем сказал ему Косарь, сколько потому, что не переставал думать о Натали.
        Снимая трубку, Антон был уверен, что звонит Аллочка и сейчас придется с ней объясняться. Звонила, однако, не она.
        - Собирайся,  - услышал он голос Макса.  - Заедешь за француженкой в «Мэрибель», это у Казанского собора. Я заберу остальных. Встречаемся у графа…
        - Ты когда приехал?  - перебил Антон, спросонок пытаясь сообразить, что к чему.  - И с чего такая спешка? Случилось что-то?
        - Стали бы срывать тебя с постели, если бы ничего не случилось,  - насмешливо сказал Макс.  - Ладно, на самом деле ничего особенного,  - сменил он тон на серьезный.  - Николай Иванович подстраховывается от возможных неприятных неожиданностей. Так что давай, забирай мамзель и дуй, куда сказано. И учти мое благородство: я ее и сам бы мог захватить, а тебя послать за мужиками. С тебя, мон шер, причитается.
        - Да пошел ты,  - бросил в трубку Антон,  - тоже мне, благодетель. Что случилось-то хоть?
        - Приедешь - узнаешь,  - коротко ответил Макс.


        При солнечном свете Натали оказалась еще больше похожа на Ольгу. Она стремительно вышла из дверей отеля, оглянулась по сторонам, увидела Антонов «Пежо» и, улыбаясь, замахала рукой. У Самарина сбилось дыхание и что-то с силой ворохнулось под сердцем. Он с трудом подавил в себе желание выскочить из машины и побежать девушке навстречу.
        Вместо этого Антон пару раз глубоко вдохнул и взял себя в руки. Выжал сцепление, медленно тронул машину с места. Поравнявшись с Натали, затормозил и распахнул пассажирскую дверцу, придерживая ее изнутри рукой. Все так же улыбаясь, девушка наклонилась и заглянула в салон.
        - Добрый утро,  - сказала она.  - Я скучать по тебе.
        Антон едва не задохнулся от нежности. Он почувствовал, что краснеет, хотел сказать что-то приветственное и веселое, но смолчал, будто у него отнялся язык. Натали скользнула на пассажирское сиденье, и пальцы Антона, которыми он придерживал ручку двери, непроизвольно оказалась у девушки на плече. Миг спустя Натали изящно потянулась, легко поцеловала Антона в щеку и отстранилась. Усилием воли подавив желание немедленно притянуть девушку к себе, Самарин неуклюже убрал руку с ее плеча, перевел дыхание и вымученно улыбнулся.
        - И я скучал,  - сказал он, покраснев уже до полного неприличия.  - Очень.
        - Ехать,  - рассмеялась Натали.  - А то твои глаза сейчас меня съесть.
        Самарин тронул машину с места. С минуту ехали молча, Антон сосредоточенно следил за дорогой. Затем, когда вырулили на Невский, он глубоко вдохнул, резко выдохнул и потряс головой, словно стараясь вытряхнуть из нее скованность и застенчивость. Натали вполоборота повернулась и удивленно спросила:
        - Ты хотеть что-то говорить, Антон?
        - Да, хотел.  - Обращение на «ты» показалось Самарину совершенно естественным.  - Натали, то есть Наташа, что, если, когда у графа закончится, я приглашу тебя в ресторан?
        - Это быть очень мило. Конечно, я хотеть ресторан. И я очень любить покушать, так?  - засмеялась Натали.  - Какой ресторан ты меня вести?
        - В «Охотник»,  - внезапно решил Антон, хотя до этого намечал «Метрополь», в котором иногда бывал с Надей.  - На Петроградской есть ресторан «Охотник», говорят, неплохой. Я подумал, что это будет символично.
        - Я, кажется, понимать, что есть символично. Я есть Охотник, и ты вести меня в такой же ресторан. Это, как у вас говорить,  - Натали щелкнула пальцами и наморщила лоб, подбирая слово.  - В моя честь, да?
        - Точно,  - напряжение, сковывавшее Антона все утро, внезапно отпустило, и ему стало легко и комфортно.  - Так это и будет, Наташа. В твою честь.


        Дверь открыл ночевавший у графа Енакиев. Пожав Антону руку, Сильвестрыч по-свойски поцеловал Натали в щеку и жестом пригласил обоих в гостиную.
        - Его сиятельство сейчас будет,  - сообщил Сильвестрыч.  - В отсутствие Макса граф решил сварить кофе самолично.
        - Макс же приехал,  - Антон пропустил девушку вперед.  - Он звонил мне утром и сказал, что случилось нечто важное. Где он был, кстати?
        - Я имел в виду, что Макса еще нет здесь. А вернулся он, ребятушки, из Магадана. Да-да, от нашего заочного знакомого Кабана. Бывшего телохранителя бывшей мадам Заяц.
        - Кто есть мадам Заяц?  - удивилась Натали.
        - Не есть, а была. Она, точнее ее тело, было временным пристанищем нашей общей знакомой.
        - Ее нашли?  - Антон схватил Сильвестрыча за локоть.
        - Нашли, нашли. Точнее говоря, опознали. Тот самый Кабан и опознал. В общем, давай-ка дождемся Макса. Я знаю все это лишь со слов графа. А вот, кстати, и он.
        Муравьев вкатил в гостиную сервировочный столик. Антон непроизвольно заулыбался. Всегда строгий, собранный и полный чувства собственного достоинства граф смотрелся неожиданно комично в роли официанта.
        - Мадемуазель,  - граф галантно поклонился,  - и вы, господа, садитесь, прошу вас. Угощайтесь. У нас хорошие новости. Мы, кажется, впервые опережаем ее. Впрочем, скоро нам станет известно об этом в деталях.
        Детали разъяснил Макс. Неторопливо и обстоятельно, облокотившись, как обычно, о дверной косяк и глядя сверху вниз на сидящих за столом коллег.
        - Анжелу Заяц нашли в поселке Синегорье,  - медленно и четко выговаривая слова, рассказывал Макс.  - Это в двух часах лету от Магадана на север. Нашли ее, естественно, мертвую. Кабана вызвали на опознание, и он сразу позвонил нам. Кстати, недешево он обходится, этот Кабан. И, должен сказать, не самая приятная в общении личность. На прощание мне хотелось вместо расчета дать ему пару раз в морду. О, простите, мадемуазель Вертиньи, я имел в виду - ударить его по лицу.
        - Не отвлекаемся,  - строго сказал граф.  - Слава богу, у нас достаточно средств, чтобы платить за информацию. Что было дальше?
        - Я вылетел в Синегорье. Там есть такой район, совершенно отвратительный: грязь, слякоть, бараки… Называется Деревяшка. И народ в этой Деревяшке живет соответствующий, вполне определенного пошиба людишки. Достоинствами они, мягко говоря, не блещут, зато все друг о друге знают. В общем, не буду утомлять вас подробностями, господа, вот эти снимки я изъял у одного типа,  - Макс отвалился от двери, шагнул к столу и бросил на него стопку фотографий.  - Полюбуйтесь.
        На большинстве снимков была изображена одна и та же женщина, приземистая, ширококостная, с невыразительным, одутловатым и не вызывающим симпатии лицом. При этом на всех до единой фотографиях женщину окружали сплошь представители противоположного пола, и выглядели они под стать ей самой. Всего мужчин заснято было с полдюжины, и двое из них присутствовали на большинстве снимков.
        - Знакомьтесь,  - Макс ткнул пальцем в одну из фотографий.  - Вот этот субъект с гнусной рожей - некто Конев, он же Мерин, ныне покойный. Рядом с ним, тоже уже покойный, дружок его Рябинин по кличке Рябой. Между прочим, оба отправились на тот свет явно не без помощи вот этой красавицы. Ну а теперь о ней самой. Госпожа Нина Алексеевна Губанова, она же Нинка Губа, дама тридцати двух лет от роду, без определенных занятий. Это означает, что работы у дамы нет, зато полно увлечений. Основные из них - воровство, бродяжничество и проституция.
        - И что?  - спросил граф.  - Это и есть та, с коей нам предстоит иметь дело?
        - Почти наверняка - да. Разумеется, она может сменить оболочку еще раз, но я пока не вижу для этого причин. У Губановой нет родственников, ее никто не ищет и искать не будет, внешность обычная, мало запоминающаяся. Возраст подходящий. Так что, думаю, это она.
        - Ну что ж,  - граф поднялся и зашагал по помещению.  - Сколько у нас есть времени, Макс? Где она может оказаться сейчас?
        - Я думаю, несколько дней в любом случае есть. Нелюдь стала Губановой трое суток назад. Пока она сюда доберется, пока подготовится…
        - Понятно. Что ж, на сей раз мы не должны промахнуться. Мадемуазель Вертиньи, оповестите, пожалуйста, французских коллег. Кто из них окажет нам честь своим приездом?
        - Конечно, я звонить Париж,  - кивнула Натали.  - Я думать, приехать два Охотник. Возможно, приехать сам Комиссар.


        К Аллочкиному дому Макс подкатил поздно вечером, запарковал «Мерседес» за пару кварталов, выбрался наружу и огляделся. Не обнаружив ничего подозрительного, он тем не менее вошел в ближайший подъезд, взбежал на пару пролетов вверх и минут пять понаблюдал за улицей через окно на лестничной площадке. Операция вступала в завершающую фазу и, хотя оснований подозревать слежку у Макса не было, он педантично заставлял себя принимать конспиративные меры. Убедившись, что причин для беспокойства нет, Макс спустился вниз, выбрался из подъезда наружу и уже через пару минут звонил в Аллочкину квартиру.
        - Ну?  - Аллочка захлопнула за гостем дверь и повернулась к нему лицом.  - Рассказывай же!
        Макс ухмыльнулся.
        - Сначала немного любви,  - сказал он,  - я неделю как на просушке. Таскался по таким местам, что…
        Аллочку не надо было просить дважды. Она сбросила халат и стащила лифчик с трусиками еще прежде, чем гость успел объяснить, по каким местам он таскался.
        Через полчаса Макс, удовлетворенный, сидел в кресле перед телевизором и, закинув ноги на журнальный столик, неторопливо рассказывал.
        - Я отследил ее до Челябинска, там она, похоже, села на поезд. Через несколько дней должна быть здесь. Вот ее фотка, как тебе девочка?
        Аллочка придирчиво изучила фотографию.
        - Шлюха,  - выдала она, наконец, краткое резюме.
        - Ну, нас это мало волнует. Что твой кобелек?
        - Вчера не пришел. И на службе его сегодня не было.
        - Это понятно, так и должно быть, пока все идет по плану. А как там его лахудра? Как ее, Вера, Люба?
        - Надя. Ничего, а почему она тебя интересует?
        - Если все пойдет по плану, то она скоро понадобится. Я имею в виду ее тело, разумеется. Хотя оболочка для той дряни, конечно, не такая шикарная, как сейчас.
        - Да уж. Кем была эта сучка? Актриской в местечковом театре?
        - Бери выше. В прошлом танцовщицей и стриптизершей, а в последние годы - моделью. Мисс Владивосток-2005, Мисс Челябинск-2006. Крутая телка. Зовут - Елена Львовна Рогожкина.


        - Елена Львовна Рогожкина,  - вслух зачитал имя на паспорте круглолицый курносый здоровяк сержант Волков.  - Ну что ж, приятно познакомиться, Елена Львовна. Меня зовут Николай, напарника - тоже Николай. Мы с ним, получается, тезки.
        Тезка, коренастый широкоскулый крепыш, оскалился и коротко ржанул, предъявив два ряда неровных, желтых от никотина зубов. Видимо, тот факт, что у сержантов одно имя на двоих, казался ему необыкновенно забавным. В купе, занимаемом сотрудниками милиции, было душно, грязно и накурено. Похоже, выходом в тамбур на перекуры Николаи себя не утруждали.
        - Через два часа остановка в Ульяновске,  - сказал высокий Николай, которого Гйол про себя окрестила Первым.  - Там поезд встретят наши сотрудники. Вам, Елена Львовна, придется сойти и проследовать с ними.
        - Куда проследовать?  - автоматически спросила Гйол.
        - Ну как куда, в отделение,  - объяснил Николай Второй.  - Вы ведь свидетель по делу. Вооруженное нападение, хулиганство, разбой. А может быть, даже не свидетель, а соучастник, вернее, соучастница. Там разберутся.
        Гйол посмотрела сержанту в глаза. Она не впервые имела дело с милицией и из предыдущего опыта знала, что ничего хорошего от служивых ожидать не следует. Оправдываться бессмысленно и бесполезно, это она знала тоже. Сейчас происходит стандартная процедура - оба Николая пытаются запутать ее и, возможно, запугать. В результате все сведется к вымогательству, и они потребуют денег. Довольно очевидно, что им не удастся обвинить Гйол в соучастии, тем не менее доставить неприятности они способны, а значит, следует договариваться.
        - Мне не хочется выходить в Ульяновске,  - сказала Гйол.  - Это не входит в мои планы. Мне, ребята, надо вовремя быть в Москве. Надеюсь, мы найдем общий язык.
        Сержанты переглянулись. Гйол была уверена, что сейчас ситуация прояснится и будет названа сумма.
        - Найдем, подруга, почему бы не найти,  - сказал Николай Первый неожиданно фамильярным тоном. Он поднялся, шагнул к приоткрытой купейной двери и с силой ее захлопнул.  - В ИВС тебе не хочется, это дураку понятно. Мало ли, что там может случиться, и дружок твой далеко, не поможет. Кстати, это для твоих челябинских приятелей твой дружок большой человек, а для нас он - тьфу. «Балшова Геры дэвачка»,  - передразнил Николай работника вагона-ресторана.
        - А кто такой Большой Гера? Не иначе, как Герасим Иванович Большаков,  - проявил осведомленность Второй.  - Личность известная, одних судимостей на троих хватит. Но против органов он ни за что не пойдет - человек бывалый, с понятиями.
        - А может, ему позвонить?  - предложил напарник.  - Так, мол, и так, скажем, Герасим Иваныч, задержали в поезде вашу знакомую, вопросы к ней имеются. А, подруга, позвоним твоему хахалю? Телефончик дашь? А не дашь, мы сами найдем.
        Гйол стиснула зубы. Ее явно шантажировали, сноровисто и деловито, на ходу определяя слабые точки. И, надо признать, определяя удачно. Звонок Большому Гере, кто бы он ни был, мог оказаться для нее катастрофой. Неясно было только, почему шантаж продолжался - она ведь уже согласилась дать взятку.
        - Я же ясно сказала,  - произнесла Гйол после минутной паузы.  - Мне неприятности ни к чему. Сколько?
        - Сколько - вопрос интересный,  - протянул Первый, вальяжно откинулся на полке и подмигнул напарнику.  - Мы его непременно обсудим, время есть. И мы, пожалуй, пойдем тебе навстречу, подруга, почему бы не помочь хорошему человеку. Но и ты не обижай. Что, в конце концов, есть деньги?
        Первый упруго поднялся, повел плечами, затем наклонился к Гйол и, медленно выговаривая слова, произнес:
        - В общем, ладно, надоело болтать. Мы не отморозки, так что давай по очереди. Я первый, Колька пока в тамбуре погуляет. Раздевайся, не строй целку, минетом здесь не отделаешься. И не боись, презера есть, так что все по-людски. Не обидим.


        Самолет из Буэнос-Айреса приземлился в аэропорту Орли точно по расписанию. На табло напротив номера рейса зажглась надпись «Прибытие», и Райгр устремился в зал для встречающих. Он не видел Йиргема, своего давнего рель? и последнего оставшегося в живых сородича, больше полувека.
        Тогда, шестьдесят два года назад, ворвавшись в горящий Берлин в составе головной группы 11-й танковой бригады РККА, капитан Иван Круглов, в теле которого находился Райгр, не успел найти Йиргема. Круглов лично допросил не один десяток пленных немцев и поставил к стенке оберштурмбаннфюрера вермахта, под началом которого состоял ефрейтор Клаус Клюге, но успеха так и не добился. Лишь через несколько лет он узнал, что Йиргему удалось спастись и улететь в Аргентину на одном из последних самолетов, покинувших осажденный Берлин. Райгр бросился в Южную Америку. Сменив по пути несколько тел, он достиг Буэнос-Айреса, и там, потратив месяц на поиски, вышел на след сородича. Они встретились на небольшом ранчо в ста милях к востоку от столицы, где Йиргем проживал в полном одиночестве и в том же теле, в котором покинул Германию.
        С тех пор рель? обменялись лишь несколькими письмами. За шестьдесят с лишним лет Райгр успел сменить дюжину тел и стран. Он многократно давал себе слово поехать и навестить рель?, но так ни разу и не собрался. Теперь же важность информации, которой Райгру удалось завладеть, заставила его отбить срочную телеграмму и вызвать Йиргема к себе. Два дня назад тот позвонил из Буэнос-Айреса по телефону, указанному в телеграмме и принадлежащему гражданину Франции Базилю Дюпрэ. Его тело Райгр присмотрел уже давно, оно идеально подходило йолну. Дюпрэ уединенно жил на окраине Парижа в небольшой студии на последнем этаже многоквартирного дома. В средствах он не нуждался и существовал на ренту с унаследованного от умерших недавно родителей приличного состояния. Дюпрэ был абсолютно нелюдим и асоциален, по утрам он неизменно отправлялся в Булонский лес и там малевал дилетантские пейзажи, каждый из которых по завершении педантично уничтожал, чтобы приняться за новый. Немногочисленные соседи считали его чудаком и жизнью его не интересовались. Райгр приберегал это тело на крайний случай и наконец воспользовался им,
избавившись от тела Пьера Леру, занятого тремя днями раньше.
        Йиргем выслушал Райгра и сказал, что немедленно вылетает. Райгр и не сомневался в этом. Он знал: Йиргем прилетит, надеясь хотя бы на один шанс из ста, что информация, добытая его последним рель?, правдива. Да что там из ста - он прилетит ради одного шанса на миллион.
        Они узнали друг друга сразу - так, как йолны всегда узнавали своих в любых телах и обличиях. Усилием воли Райгр заставил себя остаться на месте и не броситься навстречу сородичу. Йиргем приближался, Райгр оторопело смотрел на него. «Великая судьба,  - думал он,  - так вот почему Йиргем жил на одном месте безвылазно все эти годы. Ему не надо было перемещаться и заметать за собой следы».
        Тело Йиргема принадлежало глубокому старику. Всмотревшись, Райгр мысленно сличил внешность с фотографией немецкого юноши, которого разыскивал в Берлине шестьдесят два года назад. Райгр ужаснулся - это было тело того же самого человека, бывшего ефрейтора немецкого вермахта Клауса Клюге, только на шестьдесят два года старше. Значит, телу сейчас за восемьдесят. Какому же риску Йиргем себя подвергал, ведь это тело в любой момент могло перестать функционировать!
        Йиргем миновал решетчатый барьер, отделяющий внутреннее помещение терминала от зала ожидания, и остановился, глядя на Райгра. Тот увидел, что на глазах старика выступили слезы и сам едва не расплакался. Однако выработанная столетиями осторожность и привычка не показывать свои чувства на людях взяла верх - Райгр медленно двинулся с места, так же неспешно сделал десяток шагов и поравнялся с Йиргемом. Они пожали друг другу руки.
        - Прошу вас, месье,  - сказал Райгр по-французски.  - Пойдемте. Мы сейчас возьмем такси и поедем ко мне.
        Через час рель? уже сидели на кухне квартиры Базиля Дюпрэ. В машине они не разговаривали, опасаясь шофера, и почти не смотрели друг на друга, зато теперь могли дать волю чувствам.
        Первые несколько часов ушли на воспоминания. Одного за другим йолны вспоминали погибших сородичей, называли имя, скорбно молчали, отдавая дань умершему, и переходили к следующему. Говорить на йол?не было давно забытым наслаждением для обоих. Наконец, Йиргем вздохнул и попросил рель? приступить к делу.
        - Ты дал понять в телеграмме, а потом и по телефону, что мы не одни в этом мире,  - медленно выговаривая слова, произнес Йиргем.  - Ты намекнул, что у тебя есть информация о выжившей йолне. Прошу тебя, говори: какие у нас шансы, что информация правдива и эта йолна жива?
        - Она жива,  - твердо сказал Райгр.  - Тому есть многочисленные свидетельства, я видел документы. И она не просто жива - в отличие от нас, она борется.
        Йиргем опустил голову. Это был упрек. Рель? сказал «в отличие от нас», но имел в виду лишь его, Йиргема. Сам Райгр продолжал борьбу, иначе как объяснить то, что ему удалось завладеть информацией, которой он сейчас делится?
        - От кого эта информация?  - спросил Йиргем после короткой паузы.
        - Мне удалось выйти на парижскую группу. Они называют себя Охотниками. Вот я и поохотился на охотника,  - Райгр усмехнулся.  - Не кори себя, рель?,  - добавил он,  - каждый из нас идет своим путем. И ты, и я, и эта йолна, да сопутствует ей удача во всем.
        - Знаешь ли ты, кто она?  - спросил Йиргем.
        - Нет. Это может оказаться одна из сотен йолн, которых мы считали погибшими. И это может быть одна из тех, кого мы не знали.
        - Таких не осталось много лет назад,  - возразил Йиргем.  - Уже в пятнадцатом веке нас стало так мало, что каждый знал каждого.
        - Скорее всего ты прав, рель?. И тем не менее нельзя такую возможность исключать.
        - Хорошо, не будем исключать. Какова вероятность того, что она все еще в России?
        - Очень большая, рель?. Я думаю, что она там, и она мстит. В Санкт-Петербурге есть группа людей, называющих себя Знающими. Ее возглавляет некто Муравьев, у него графский титул, и он, судя по всему, не ограничен в средствах. Вероятно, прямой потомок тех самых Муравьевых. Обнаружить его в Санкт-Петербурге не составит труда.
        - Как твой русский, Райгр?
        - У меня сорок лет не было практики. У тебя, рель?, еще дольше.
        - Да, верно, но я выписывал среди прочих и русские книги. Последних лет издания.
        - Скажи, Йиргем, почему ты носишь это тело? Это ведь, помимо неудобств, просто опасно.
        - Я расскажу тебе. Но не сейчас. Тому не одна причина, и в двух словах всего не скажешь. Но я ко многому пришел за последние годы и значительно поменял свою жизнь в соответствии со сделанными выводами. Это непросто, рель?, и рассказ о том, к чему именно я пришел, займет время. А я не хотел бы сейчас его терять. К тому же нам придется менять тела в любом случае, не так ли?
        - Да, так. Мы не можем позволить себе ждать российской визы, находясь в телах иностранных граждан. Придется найти русских туристов с подходящими данными. Это, к счастью, несложно - Париж наводнен ими, и нам остается лишь выбрать парочку себе по вкусу.



        Глава десятая

        Итх, давшая жизнь Гйол, покинула дом последней.
        - Не уходи,  - просила ее Гйол,  - останемся вместе. Смотри - все, кто жил здесь, уходили, едва почувствовав себя больными. Но разве это спасло оставшихся? Они все заболели, так же заболею и я.
        Однако Итх лишь покачала головой и сказала скорбно:
        - До сих пор болезнь обходила тебя, Гйол. Быть может, у Всемогущей Судьбы свои планы на тебя. А возможно, в тебе есть свойство, помогающее телу отторгать хворь. Хранитель Гойтре говорил, что такое бывало, пускай и нечасто. К тому же, мне будет легче умереть с надеждой, что хоть один йолн из тех, кому я дала жизнь, останется в этом мире. Прощай, таль?.
        Гйол поняла вдруг, что в последний раз в жизни слышит слово «таль?»  - «порожденная мной». Йолны нечасто пользовались им, поровну деля ласку и заботу между детьми в семье. Так же редко произносилось слово «ль?»  - «давшая мне жизнь». Но одно дело - редко, другое - никогда.
        - Прощай, ль?,  - сказала Гйол сквозь слезы.
        - Обещай, что постараешься выжить. Обещай мне!
        - Обещаю, ль?,  - давясь слезами, выговорила Гйол.
        - Не провожай меня,  - сказала Итх и ушла, как один за другим уходили до нее все живущие в этом доме. Уходили, едва почувствовав жар или обнаружив в паху или под мышкой уродливый, наливающийся ядом болезни бубон. Так ушли все, кроме хранителя Гойтре - тот был первым заразившимся в доме, и тогда йолны еще надеялись, что, собрав воедино все силы тела, можно эту напасть одолеть. С другими хворями это порой удавалось, но с чумой не вышло. После смерти хранителя Гойтре заболевшие попросту уходили, один за другим покидая семью, чтобы не заразить остальных. Гйол знала, что Итх проживет не более четырех дней, если только не случится чуда, если только ей не удастся сегодня или завтра найти новое, здоровое тело. Но люди в обреченном городе были перепуганы и подозрительны, избегая даже прикасаться к чужим, не говоря о том, чтобы провести с ними несколько минут наедине.
        С тех пор, как разразилась чума, лишь одному йолну в доме удалось найти себе новое тело взамен зараженного. Тейре, -лни Итх, сумел улучить момент и захватить тело одного из четверых могильщиков, которых позвали, чтобы отнести хранителя Гойтре на кладбище. Могильщики в эти дни были единственными, кто прикасался к умершим от чумы. Денег за свою храбрость они брали немало: каждый потребовал для себя целый флорин. Впрочем, за здоровое тело для умирающего йолны заплатили бы все, что у них есть. Гйол помнила, как поначалу радовалась Итх и как горевала потом, когда уже на третий день и новое тело ее ?лни оказалось пораженным болезнью. Судьба словно поманила надеждой и жестоко обманула. Чуда не случилось.
        Семья йолнов была во Флоренции единственной, а сама Гйол - единственной йоль?, еще не менявшей тела. Итх рассказывала младшим, что раньше их раса была совсем иной. Вечерами маленькая йолна, затаив дыхание, слушала истории о больших, в пятнадцать-двадцать сородичей, семьях, где по дому носились пять-шесть йоль?. О том, как в каждом достаточно крупном человеческом городе жили несколько семей йолнов, нередко навещавших друг друга. О советах старших, о спокойной, размеренной жизни без потерь.
        Раньше людей, сумевших проникнуть в тайну йолнов, почти не было. Кроме того, по словам Итх, человеческие существа когда-то были гораздо терпимее. Сейчас же любой, кто хоть немного отличался от прочих, сразу вызывал множество косых взглядов, и хорошо, если дело ограничивалось лишь взглядами. Йолнам приходилось наравне с людьми ходить в церкви, изучать религию и соблюдать сотни нелепых обычаев, чтобы не вызвать подозрений невесть в чем. Немало йолнов погибло, угодив в лапы инквизиторов по доносу соседей. Но хуже всего было то, что все больше становилось тех, кто знал о существовании йолнов и ненавидел их. Такие люди нередко присоединялись к инквизиции, надеясь разыскать йолнов и отомстить им. Какая нелепость! Итх невесело усмехалась: «Скоро куры возьмутся мстить за то, что их жарят на ужин».
        Угодив в застенки по подозрению в ереси, йолн, конечно, мог притвориться раскаявшимся и согласиться на любое из назначенных ему покаяний: ведь в этом случае можно было просто сменить после наказания тело. Однако если в арестованном опознавали не еретика, но «пожирающего души», начиналась настоящая охота на его сородичей, в которой, бывало, гибли целые семьи.
        Когда чума только пришла в Европу, йолны не придали этому особого значения. Что за нужда заботиться о болезни тела, которое всегда можно сменить! Но шло время, а напасть не исчезала. Она поражала и людей, и животных, и еда стала такой дорогой, что на нее уходил весь небольшой доход флорентийской семьи. Тейре играл роль купца среднего достатка, а прочие - его родственников и живущей в доме прислуги. За прошедшие годы Тейре сумел поддержать торговые связи прежнего владельца его тела и наладить немало новых. Однако теперь ни о какой торговле не было и речи: лавки и мастерские закрывались, некому и некуда было везти товары на продажу, не имели больше значения ни богатство, ни знатность, ни статус мастера гильдии. По совету хранителя Гойтре, понимающего в медицине куда больше человеческих врачей, столь же невежественных, сколь самоуверенных, все йолны ежедневно обтирались водой, смешанной с вином или уксусом. Воду, предназначенную для питья, непременно кипятили. Мыть же все тело с мылом было в обычае йолнов уже два тысячелетия, хотя в последние пару сотен лет это приходилось делать тайно: европейцы,
убежденные во вредоносности принятия ванны, считали чистоплотность едва ли не грехом. Увы, все эти предосторожности помогли ненадолго. Первые больные люди появились во Флоренции в марте, в мае смерть уже выкосила полгорода, а к июню пришла и в дом йолнов.
        К вечеру второго дня после ухода Итх призрачная надежда на ее возвращение покинула Гйол. К этому времени у Итх не хватило бы сил сменить тело, даже если бы ей и удалось найти подходящее. Наутро Гйол доела остатки хлеба и вяленого мяса. На этом еда в доме закончилась.
        Йолна оделась, как учил ее хранитель Гойтре: обмотала нижнюю часть лица смоченной в уксусе тряпицей и, чтобы не привлекать внимания, влезла в бесформенное мешковатое платье. Она взяла с собой часть оставшихся в доме денег и, поколебавшись, надела на шею золотую цепь с медальоном, которую прежде носила Итх.
        Быть может, это принесет мне счастье, подумала йолна и тут же устыдилась: только людям пристало верить в силу глупых амулетов. Тем не менее медальон она снимать не стала.
        Выйдя из дома, Гйол неторопливо двинулась по пустынным улицам. Вокруг было тихо, не доносилось ни людских голосов, ни звука шагов, словно город уже вымер полностью. Оставшиеся в живых старались не выходить из домов без крайней надобности. Не слыхать было и привычного Гйол с детства колокольного звона. В первое время после прихода чумы звон, казалось, не прекращался, затем пошел на убыль, а потом и вовсе утих, запрещенный городским указом.
        Неподалеку от Гйол внезапно распахнулась входная дверь, и на улицу вышла женщина. Йолна узнала ее: это была Мадонна Парини, жена небогатого аптекаря, лишь недавно переехавшего во Флоренцию. Женщина огляделась по сторонам и, увидев Гйол, на мгновение замерла. Затем она схватилась за еще не успевшую захлопнуться дверь и торопливо скрылась за ней. Что ж, флорентийка была права: в такое время лучше ни к кому не приближаться и никому не позволять приближаться к себе.
        Случайно подняв взгляд, Гйол вздрогнула от неожиданности: навалившись на подоконник, мертвыми глазами на нее смотрел труп. Видимо, родные оставили человека, едва тот заболел. Несчастный сумел добраться до окна и сидел там, умоляя прохожих о помощи, пока не умер, ослабленный жаждой и голодом и неспособный сопротивляться болезни.
        Йолна брезгливо поморщилась. Люди! Ничем не лучше крыс, живущих в трущобах и подворотнях.
        Большинство лавок закрылось, и Гйол пришлось зайти гораздо дальше, чем всего несколько дней назад. При этом воспоминании на глаза навернулись слезы: в тот раз вместе с нею была Итх. Остальные уже ушли, сгинули где-то на узких улицах Флоренции и, видимо, были похоронены в общей могиле за городом, если похоронены вообще. Но Итх тогда шагала рядом, крепко держа за руку, подбадривая, находя в себе силы для утешения. Гйол порадовалась, что никто не видит, как бегут у нее по щекам слезы. Впрочем, смотреть было некому, да и вряд ли сегодня во Флоренции кого-то можно было удивить слезами. Йолна свернула на узкую боковую улочку и продолжала идти, то и дело минуя лежащие прямо у порогов тела умерших. Большинство флорентийцев уже давно перестали звать могильщиков и попросту выносили своих покойников за двери. Раз в день за полученную от города плату могильщики обходили улицы и собирали лежащие на них тела. Они даже не беспокоились тем, чтобы относить к церкви каждого покойника по отдельности, а грудой наваливали на носилки одного за другим.
        Повернув в очередной раз за угол, йолна вздрогнула, остановилась и принялась удивленно осматриваться: откуда-то явственно слышались звуки музыки, время от времени прерываемые взрывами хохота. Между тем улица казалась такой же пустынной, как и другие. Наконец, Гйол подняла голову и в распахнутых окнах палаццо, принадлежащего семье Донатти, увидела необычное для последних месяцев зрелище - множество смеющихся лиц и нарядных платьев. Музыка, несомненно, доносилась оттуда.
        - Эй, девица!  - крикнул кто-то из окна, обратив внимание на стоящую без движения Гйол.  - Если ты молода и хороша собой - поднимайся сюда. Проведем оставшиеся нам дни в веселье!
        Гйол, стряхнув оцепенение, заторопилась дальше. Вслед донесся взрыв хохота, но преследовать ее не стали.
        Открытую лавку удалось найти лишь у моста Святой Троицы. Гйол потратила все, что у нее было. Она постаралась выбрать такие продукты, что не слишком быстро портятся: вяленое мясо и хлеб, который сушили на солнце, нарезав ломтями. Купить яйца или сахар было невозможно. То же относилось и к фруктам: большинство из них городской указ запрещал ввозить во Флоренцию, в том числе все плоды с косточкой внутри. Почему именно их посчитали угрозой для жизни, Гйол представить себе не могла.
        Обратный путь йолна проделала быстрым шагом, не поднимая глаз и стараясь держаться в тени, отбрасываемой стенами домов. Добравшись с покупками в руках до дома, она резко остановилась. Дверь была полуоткрыта, и изнутри доносились громкие голоса. «Воры!  - пришла первая и самая естественная мысль.  - Надо немедленно бежать!» Гйол попятилась, но вновь остановилась и замерла. Ведь может быть… Великая Судьба, может быть, это вернулся кто-то из семьи. Отбросив страх, Гйол ринулась вперед и влетела в дом.
        - Смотри, кто к нам пришел,  - раздался разбитной мужской голос.
        Йолна повернулась вправо и в полумраке разглядела невысокого рыжеватого молодчика, откровенно на нее пялящегося.
        - Надо же,  - послышался голос с другой стороны. Гйол затравленно обернулась уже влево и увидела второго мародера, такого же низкорослого, как и первый, но с темными волосами.  - А я думал, тут уже все передохли,  - продолжил тот, ухмыляясь.
        - Наша красотка ходила за едой,  - пояснил первый, бесцеремонно вырвав сверток с провизией из рук Гйол. Это вывело ее из ступора.
        - Кто вы такие?  - громко спросила йолна.
        Незваные гости рассмеялись.
        - Какая разница, детка? Все мы сегодня - герцоги, завтра - трупы,  - сказал тот, что стоял справа.
        - Уходите!  - сердито крикнула Гйол.  - Это мой дом!
        - Ну так позови стражу, детка!
        Смех стал еще громче, и, хотя злобы в нем Гйол не услышала, ей стало отчаянно страшно. Наглецы были правы: стражники, которых до сих пор не убила болезнь, ни за какие деньги не пришли бы в зачумленный дом.
        - Не надо быть такой сердитой,  - подхватил черноволосый молодчик, подступая ближе.  - Все мы не сегодня-завтра достанемся червям, так давай хоть проведем время с пользой.
        Он обхватил Гйол правой рукой, привлекая к себе. Гйол закричала, рванулась, но мародер, смеясь, облапил ее и другой рукой. Сзади вплотную приблизился рыжий.
        - Ну что ты кричишь, глупышка?  - сказал черноволосый, не переставая смеяться.  - Разве я делаю тебе больно?
        - Да!  - сквозь слезы выкрикнула Гйол.  - Больно!
        - Нехорошо лгать,  - упрекнул сзади рыжий.  - Не ломайся, красотка, вот увидишь, тебе понравится,  - он рванул на Гйол платье.
        В следующее мгновение руки, державшие Гйол, неожиданно разжались, и горожанин, не сводя глаз с ее лица, начал отступать назад, к двери.
        - Больно, говоришь?  - переспросил он дрогнувшим голосом.  - А где тебе больно?
        Гйол поняла, что удивило вора, заставив отступить,  - полосы ткани, которыми йолна замотала утром лицо.
        - Вот тут,  - злорадно сказала она, показывая на то место рядом с подмышкой, где только что была рука черноволосого.  - Со вчерашнего вечера болит.
        Мародер продолжал пятиться. Бубон, страшный признак чумы, чаще всего появлялся именно в этом месте.
        - Что с тобой?  - крикнул из-за спины Гйол рыжий, видимо, не так быстро соображающий.
        - Уходим!  - панически выкрикнул его приятель, нашаривая ручку двери.  - Девка больна!
        - Да с чего ты взял…  - начал было рыжий и осекся, наткнувшись взглядом на замотанное лицо Гйол. Он тоже попятился, затем развернулся и побежал. Секунду спустя оба молодчика выскочили из дома наружу, с грохотом захлопнулась за ними входная дверь.
        Гйол без сил рухнула на пол там, где стояла, и разрыдалась.


        До этого дня Гйол была так погружена в свое горе, так переполнена страхом перед чумой, что даже не думала о других опасностях, подстерегающих в городе. По улицам, по опустевшим домам бродили воры, грабители, мародеры. Могильщики, перетаскивающие падаль, тоже не брезговали дополнительным доходом. Рассчитывать на городскую стражу было нечего. В этот раз Гйол повезло: воры испугались непривычной им повязки на лице, но другие могут оказаться храбрее или сообразительнее.
        Во Флоренции оставаться нельзя, поняла Гйол. Пребывание в городе означало почти верную смерть - если не от болезни, то от руки разбойника.
        Гйол заперла дверь, на всякий случай подперев ее тяжелой деревянной скамьей, и сбросила мешковатое платье, оставшись в любимой йолнами льняной рубахе. Затем поднялась в свою комнату и принялась за сборы. Уложив и завязав узел с вещами, йолна вскинула его на плечо и направилась вниз. К тому времени, как она спустилась с лестницы, плечи уже устали. Гйол поняла, что с таким грузом ей далеко не уйти.
        Йолна развязала узел и принялась перебирать вещи. Она остановилась на двух сменах платья попроще - в одну она переоденется сейчас, а вторую возьмет с собой. Добавила теплый платок для тех времен, когда наступят холода, и пару льняных тряпок, чтобы заматывать ими лицо. Принесла из кухни плотно закупоренную бутыль с уксусом. В отдельный маленький узелок завязала иголки и нитки. Подумав, решила положить туда же не очень длинный, но острый нож. Обращаться с оружием Гйол учил най? Йгерн, не раз за свою долгую жизнь служивший наемным воином или охранником. Йгерн был хорошим, терпеливым учителем и превосходным рассказчиком. Он умер третьим, через месяц после Тейре.
        В доме было и настоящее оружие - испанские и английские мечи, искусной работы кинжалы, но простая девушка привлекла бы слишком много внимания, разгуливая с клинком, подобающим богатым и знатным сеньорам.
        Уложив вещи, Гйол направилась в боковую спальню, в которой жил раньше хранитель Гойтре. Деньги всегда держали в этой комнате, в кованом сундуке, задвинутом под кровать хранителя. После смерти Гойтре деньги остались там, где лежали.
        В спальне Гйол ждал очередной удар - мародеры успели добраться и сюда. Дверь в комнату была распахнута, подушки и покрывала с постели в беспорядке валялись на полу, а главное - крышка сундука была откинута, а сам он пуст.
        Гйол больше не в состоянии была ни плакать, ни отчаиваться. Она принялась осматривать остальные комнаты. Только одна из них оказалась нетронута, и Гйол нашла в ней два флорина, тонкую золотую цепочку и кольцо. Цепочку она надела на шею и упрятала под платьем, а кольцо и деньги отнесла вниз, к остальным вещам. Тщательно обыскав кухню, Гйол нашла еще немного мелочи и золотой, тонкой работы наперсток. Тут же наткнулась на кожаный мешочек, в котором Тейре держал дорожные принадлежности для разведения огня. Йолна мысленно отругала себя за то, что едва не забыла такую важную вещь.
        Если бы Гйол и не собиралась уходить из Флоренции, теперь ей в любом случае пришлось бы это сделать: на те крохи, что удалось найти, в городе долго не прожить. Конечно, еще несколько лет назад этого хватило бы на много недель. Но беды словно сговорились одна за другой гостить во Флоренции. Крушение «Торгового дома Барди и Петруцци» повлекло за собой разорение немалого числа городских купцов, прошлогодний неурожай поднял вдвое и без того высокие цены на зерно. Чума показалась флорентийцам лишь завершением целой вереницы тяжких невзгод.
        Гйол поела, почти не чувствуя вкуса пищи,  - поела лишь потому, что телу нужны были силы. Она знала, что недалек тот день, когда она обретет способность менять тела, а значит, ей теперь требовалось даже больше еды и жидкости, чем обычно. Желательно - овощей и фруктов, как объяснял хранитель Гойтре, но где их сейчас взять. Гйол снова вздохнула: в другое время один из най? непременно помог бы выбрать новое тело и был бы рядом в такой важный для любого молодого йолна момент. Ей же оставалось только надеяться, что она сумеет все сделать правильно, когда придет время. Если оно придет, подумала йолна. Кто знает, не окажется ли сулящее счастье имя «Гйол» попросту злой и дурной шуткой, не постигнет ли ее та судьба, которой чудом избежала ее тезка из древнего сказания?
        «Быть может,  - с отчаянной надеждой подумала вдруг она,  - где-то в других городах еще остались йолны, которых пощадила чума».
        Гйол проверила, надежно ли заперта дверь, поднялась к себе в комнату, разделась и в последний раз легла в постель, на которой спала все пятнадцать лет своей жизни. Сон был неспокойным: мешали страхи, сомнения, мысли о будущем, чудился то стук в дверь, то незнакомые голоса внизу. Гйол ворочалась, пробуждалась и засыпала вновь, а очнувшись в очередной раз, с ужасом поняла, что стук не исчез вместе с кошмарным сном. Кто-то внизу продолжал негромко, но настойчиво колотить в дверь. Йолна поднялась с постели и взглянула в окно: небо уже приобрело тот оттенок голубого, что бывает лишь сразу после рассвета. Должно быть, городские ворота уже открыли или вот-вот откроют. Если выбраться из кухонного окна, то незваные гости не заметят ее.
        Между тем прервавшийся было стук возобновился. Уже одетая, Гйол остановилась на полпути: ей подумалось, что визитеров может оказаться несколько, и один из них тогда станет поджидать ее у того самого кухонного окна. Йолна бросилась в спальню хранителя Гойтре: ее окно выходило на улицу, и Гйол надеялась, осторожно выглянув, рассмотреть того, кто стоял сейчас на пороге. Однако едва лишь йолна бросила взгляд вниз, как планы побега были забыты, и она, задыхаясь от радости, кинулась вон из комнаты, вниз по лестнице, к двери, дрожащими руками принялась торопливо оттаскивать от нее ту скамью, которой подперла вход вечером.
        Гость, пусть и не знакомый Гйол до этого дня, был йолном.


        - Приветствую тебя, йолна,  - произнес незнакомец.  - Я уже почти перестал надеяться, что мне откроют. Меня зовут Йиргем.
        - Я Гйол. Заходи.
        Перешагнув порог, Йиргем скинул с плеча котомку, опустил ее на пол у двери и огляделся. Гйол чувствовала, как был способен почувствовать любой йолн на ее месте, что незнакомец намного старше ее и опытнее. Она знала, что и Йиргем наверняка чувствует, как молода еще Гйол.
        - Ты голоден?  - спросила она.
        Йиргем покачал головой:
        - Я поел, пока ожидал открытия городских ворот возле Порта Прата.
        - Ты пришел из Пистойи?
        Дорога, ведущая из Флоренции в Пистойю, начиналась у ворот Порта Прата. Именно в Пистойю Гйол собиралась направиться, покинув город: ей случалось вместе с Тейре навещать живущих там сородичей.
        - Я прошел через Пистойю по дороге сюда,  - кивнул Йиргем.  - Я надеялся повстречать живущих там йолнов, но опоздал: чума уже забрала их жизни. Как обстоят дела во Флоренции?
        - Я осталась одна,  - просто ответила Гйол.
        Йиргем опустил голову.
        - Скажи,  - спросил он, выдержав паузу,  - действительно ли жил во Флоренции йолн по имени Йгерн?
        - Йолн с таким именем жил в нашем доме,  - ответила Гйол.  - Он был из рожденных в Египте во времена фараонов, а во Флоренцию пришел из Тулузы больше сорока лет назад. Ты знал его?
        Йиргем вздохнул и сказал, все еще не поднимая головы:
        - Йгерн был одним из моих рель? в моей самой первой отдельной семье.
        Гйол тоже опустила голову. Теперь этот йолн уже не был незнакомцем: их роднило общее горе.
        - Йгерн был моим най?,  - печально проговорила она.  - Он учил меня ездить верхом и владеть оружием.
        - Он всегда был одним из лучших,  - ответил Йиргем.
        - Проходи,  - спохватилась Гйол - йолн все еще стоял на пороге,  - ты, должно быть, устал, отдохни с дороги.
        Йиргем кивнул и мимо Гйол прошел в большую комнату на первом этаже. Его взгляд сразу упал на лежащий посреди комнаты узел, приготовленный Гйол вчера вечером.
        - Ты собиралась уходить?  - спросил он.
        - Да. Я думала идти в Пистойю, но теперь…
        Йиргем понимающе кивнул.
        - Что мне делать, най??  - вырвалось у Гйол.  - Что мне теперь делать?
        Йиргем повернулся к ней, и в глазах его йолна прочла безмерное сочувствие.
        - Сколько тебе лет, Гйол?  - спросил он.
        - Пятнадцать, най? Йиргем. Пятнадцать,  - зачем-то повторила она.
        - Так мало… Ты еще не меняла тело?
        - Нет, най?. Мне кажется… я чувствую, что скоро уже могла бы, но…
        - Но сейчас это слишком рискованно,  - закончил за нее Йиргем.  - Может, это и к лучшему. Иные хранители считали, что тело, в котором йолн рожден, сильнее и выносливее взятых у людей. Я склонен верить им. Быть может, именно поэтому ты и не заболела, единственная из всей семьи.
        - Что же мне делать?  - повторила Гйол.  - Мне страшно оставаться в городе. Я думала… если не Пистойя, то можно было бы уйти вверх по течению Арно, подняться на Фьезольские холмы…
        Йиргем вздохнул.
        - Ты права, из Флоренции действительно нужно уходить. Я бы и сам не пришел сюда, не будь у меня надежды встретить здесь Йгерна. Но оставим это,  - торопливо добавил он.  - Я шел всю ночь, и мое тело нуждается в отдыхе. Если ты не возражаешь, я бы отложил наш уход до завтра…
        Они покинули город следующим утром. Вплоть до самого ухода Йиргем проспал, стараясь набраться сил для предстоящей дороги. Теперь он размеренно шагал по траве вдоль реки, в это время года, как обычно, обмелевшей и ставшей не шире ручья. Они с Гйол решили избегать дорог, на которых можно было встретить людей,  - сейчас любая встреча предвещала опасность. В котомке Йиргема лежал надежный нож, взятый в доме у Гйол, и найденная там же тетива. Охотничий лук Йиргем собирался смастерить сам.
        Чем дальше они отходили от города, тем спокойнее становилось у Гйол на душе. С тех пор, как она распахнула дверь на стук Йиргема, йолна ни разу не заплакала. Хотя тоска о потерянной семье по-прежнему жила в ее душе, но теперь, рядом с новым най?, Гйол было гораздо легче нести этот груз.
        «Самое страшное наказание для йолна,  - подумала она,  - это одиночество».


        Следующую ночь они провели, разведя костер в лесу неподалеку от берега. Йиргем подвесил над огнем небольшой котелок с набранной в Арно водой и дал ей закипеть.
        - Ты действительно думаешь, что это поможет?  - спросила Гйол.
        - Не повредит,  - пожал плечами Йиргем.  - Ведь и люди стараются, когда могут, не пить воду из городских рек - пьют пиво или разбавленное вино, каким бы отвратительным оно ни было. Они просто не знают, что воду можно вскипятить, чтобы уменьшить опасность.
        - А почему так, най??
        - Я не знаю. Некоторые из наших алхимиков считают, что при кипячении вода меняет свойства. Другие говорят, что в воде живут невидимые глазу существа, которые вредны человеческому телу, и что при кипячении они погибают. Но алхимиков среди нас остается все меньше, открыто заниматься алхимией сейчас очень опасно, да и вообще нас становится мало, слишком мало. А те, кто занимались науками, всегда достигали большего вместе, нежели поодиночке.
        - Йиргем,  - вдруг спросила Гйол,  - как ты думаешь, люди все умрут от чумы? Никого не останется?
        Йиргем вскинул голову и с удивлением посмотрел на сидящую рядом йолну.
        - Ну что ты, тай?,  - сказал он мягко.  - Несомненно, множество людей умрет… но оставшимся это будет лишь на пользу. Так бывало всегда. Лет восемьсот назад, если мне не изменяет память,  - Йиргем сделал небольшую паузу, вспоминая,  - да, как раз восемьсот лет, в середине шестого века по счету христиан, подобная болезнь уже побывала в Европе и в Азии. В тот раз она особенно свирепствовала в Византии. Кто знает, быть может, природа заботится о том, чтобы людей не плодилось слишком много. Возможно, ты обратила внимание… впрочем, извини, я забыл, как ты еще молода. Я хотел лишь сказать, что за последние сто лет стало холоднее, из-за этого страдают урожаи, не так быстро, чтобы люди сразу заметили, но все же ощутимо для наблюдательного глаза. Земле становится тяжелее прокормить такое количество людей.
        - Природа заботится о них,  - с горечью прошептала Гйол,  - а о нас?
        - Не жалуйся,  - возразил Йиргем,  - разве не дано тебе природой гораздо больше, чем любому из людей?
        - О да! Но почему же природа позволяет им убивать нас? Почему с каждым годом их становится все больше, а нас - все меньше?
        - На это,  - печально произнес Йиргем,  - у меня нет ответа. Все стало происходить слишком быстро… Мои най?, помнится, говорили, что когда-то йолны могли прожить сотни, если не тысячи, лет, не потеряв ни одного сородича. Даже когда я родился и уже сменил несколько тел, смерть йолна была редким событием, казалось - небывалым. В первые две тысячи лет своей жизни я потерял лишь троих рель?. Затем…  - Йиргем запнулся, и Гйол увидела слезы на его глазах.  - Затем я потерял свою ?лни,  - продолжил он, совладав с голосом.  - И тех, кому она и я дали жизнь вместе. С тех пор я стал замечать, что йолны погибают все чаще и чаще. А в последние триста лет события и вовсе понеслись вскачь. Будь это во времена моей молодости, я обратился бы к своим най? с просьбой собрать совет старших, как бывало, когда надвигалась беда. Но сейчас, боюсь, было бы слишком опасно, соберись много йолнов вместе. Быть может, дело в том, что люди стали чересчур хитры. Они выучились читать и писать и стали передавать знания из поколения в поколение. Один человек по сравнению с йолном - не более чем бабочка-однодневка, но если за его
спиной стоит опыт предков… Нет, он, конечно, все равно останется лишь человеком, но этот опыт делает его и сильнее, и хитрее, и изворотливее. Нам еще повезло, что большинство из них либо слишком глупы, чтобы научиться читать, либо слишком заняты, стараясь выжить. Ведь и их жизнь нелегка. Хотя должен предупредить тебя, Гйол: среди людей бывают исключения. Изредка попадаются люди не просто хитрые, но и умные, способные мыслить и делать выводы. Именно от них следует ждать беды.
        - Иногда я не понимаю,  - тихо сказала Гйол, глядя на пламя костра,  - зачем природа дала людям разум. Ведь было бы гораздо легче, останься они неразумными. Тогда мы могли бы брать их тела, как они сами берут для еды тела животных. Они никогда бы не изменились, никогда бы не научились писать, не стали бы преследовать нас… Хранитель Гойтре говорил, что природа ничего не делает понапрасну. Но тогда зачем она наградила людей разумом?
        Йиргем улыбнулся.
        - Ты говоришь так, словно точно знаешь, что природа создала людей только для наших нужд. Так же, как люди уверены, что их бог создал животных лишь для того, чтобы люди ими питались.
        Покраснев, Гйол опустила голову.
        - Кроме того,  - продолжил Йиргем,  - не имей люди разума, мы, возможно, не смогли бы пользоваться их телами. Мне приходилось бывать далеко на востоке, а также на юге, где живут люди с темной кожей. Там в густых лесах водятся странные звери, очень похожие на людей. У них тоже две руки и две ноги, хотя пальцы на ногах больше приспособлены для лазанья по деревьям, чем для ходьбы по земле. Таких зверей называют обезьянами. Как я сказал, они очень похожи на людей, но не обладают их разумом. Однако взять тело обезьяны, как мы берем тела людей, невозможно. В старину хранители, изучавшие тайны жизни, пришли к выводу, что главное в человеческом теле - это мозг. Именно он позволяет нам захватить тело и управлять им. Должно быть, мозг разумного существа слишком отличается от мозга животного.
        Йиргем замолчал, но заговорил вновь, прежде чем Гйол собралась задать новый вопрос.
        - Пора спать,  - сказал он,  - уже поздно, а завтра нам предстоит неблизкий путь. Я хотел бы отойти как можно дальше от человеческих дорог.


        Следующим вечером Йиргем смастерил лук и стрелы.
        - Этот лук, конечно, мало на что годится,  - усмехнулся йолн,  - но все же лучше, чем ничего.
        - Мало на что годится? Но почему?
        - Хороший лук смастерить не так просто, да и дерево нужно подходящее. К тому же мне давненько не приходилось делать луков.
        - Давненько? Значит, когда-то все-таки приходилось?
        - Конечно,  - улыбнулся Йиргем,  - чем мне только не приходилось заниматься. И луки делать, и горшки лепить, и даже, представь себе, лечить людей… Кое-какие ремесла, впрочем, пришлись мне по вкусу, например, мне когда-то нравилось изготавливать стеклянную посуду. Это, надо сказать, тяжелое и вредное ремесло, и приходилось менять тела чаще, чем мне того хотелось бы.
        - А были такие занятия, которые тебе не понравились?  - спросила Гйол.
        - А как же. Например, травить крыс. Отвратительная работа!
        - Так зачем ты за нее взялся? Неужели нельзя было найти что-то более приятное?  - удивилась Гйол.
        - Тогда у меня не было выбора,  - с грустью ответил Йиргем…


        Пйерна Йиргем повстречал на дороге, ведущей в Бремен. Издалека казалось, что по ней, ссутулившись и еле передвигая ноги, бредет обыкновенный человеческий мальчик, подпасок или подмастерье.
        В Бремене Йиргем пробыл недолго, погостив несколько дней в единственном доме, где жили йолны, и отправился дальше странствовать, как это делали многие его сородичи, не имеющие семьи. Семьи у Йиргема не было уже восемь веков, с тех пор как погибла Лутх. Множество раз он мог создать новую и всякий раз воздерживался - примириться с потерей Лутх он так и не сумел.
        То, что перед ним не человеческий мальчик, а йоль?, Йиргем понял, когда между ними осталось двадцать шагов - расстояние, на котором йолны способны распознать сородича. Мгновением позже мальчик также понял, что перед ним йолн, и бросился к нему. Йиргем быстро оглянулся: по дороге в их направлении двигались несколько всадников. Он вскинул руку ладонью вперед. Мальчик понял знак и мгновенно остановился. Он глядел на Йиргема, и в глазах его тот увидел слезы.
        - Меня зовут Йиргем,  - скороговоркой сказал йолн, как того требовал обычай.  - Не спеши, мы не должны привлекать внимания. Давай сойдем с дороги в лес.
        - Я Пйерн,  - ответил мальчик.  - Какое счастье, что я встретил тебя, Йиргем.
        Они углубились в лес, и Йиргем принялся разжигать костер, а Пйерн, усевшись на поваленную сосну,  - рассказывать. Он шел в Бремен из Гаммельна уже много дней, сколько - сам точно не знал. Ему было тринадцать лет, и он еще не умел менять тела. За время пути Пйерн отощал от голода, сбил ноги и думал, что ни за что не дойдет. Последний раз он ел позавчера, после того как стянул у заснувшего пастуха остаток ячменной лепешки.
        Йиргем быстро развязал котомку, и в следующий миг йоль? набросился на вяленое мясо. Йиргем, склонив голову, молча ждал, пока сородич утолит голод.
        - Я шел за помощью,  - сбивчиво заговорил Пйерн, насытившись.  - В Гаммельне нет больше взрослых йолнов. Остались только йоль?. Они не выживут, най? Йиргем. Лишь немногие скоро достигнут возраста, когда смогут сменить тела, но остальные… Самые младшие уже умерли, другие скоро умрут, если не выберутся оттуда.
        - Что произошло в Гаммельне?  - спросил Йиргем.
        - Там жили три семьи. У каждой было несколько йоль?. В нашей - шесть. Сколько в других - я не знаю точно, семьи жили порознь и избегали встреч, чтобы не вызвать подозрений. Люди выследили нас, най?. Я не знаю, как им это удалось. У нас было принято, что, когда йолны меняли тела, йоль?, оставшиеся, как казалось людям, сиротами, поступали в услужение к богатым горожанам. И йолны поддерживали их, пока тем не удавалось вновь соединиться с прежней семьей. Мне говорили, что так было всегда. А потом йолнов не стало. Их схватили в одночасье, всех. Одних закололи на месте, других казнили после того, как пытали в тюрьме. Таль? Грейгел, давший мне жизнь, и его ?лни Аймин погибли на моих глазах.
        Пйерн замолчал и опустил голову, слезы уже давно текли по его щекам и теперь, окончив рассказ, он продолжал плакать беззвучно.
        - Сколько йоль? осталось в городе?  - тихо спросил Йиргем после длительной паузы.
        - Я не знаю, най? Йиргем. Некоторые погибли вместе с взрослыми йолнами, некоторые умерли позже. Я думаю, не больше пятнадцати. Еще две йолны сумели спастись, но в спешке взяли тела человеческих детей. У них не оставалось другого выхода, и теперь они снова йоль?. Одной девочке пять лет, другой - семь. Нескоро настанет тот день, когда они опять смогут менять тела.


        Йиргем был уже в двух днях ходьбы от Гаммельна и все еще не знал, что будет делать. Пйерна он отправил в Бремен, отдав ему весь запас еды и один из двух своих ножей. Сам Йиргем выдавал себя за наемника, отслужившего срок и возвращающегося на родину. Вот только родина его была далеко от тех мест, по которым он сейчас шел.
        Свист рассекающей воздух арбалетной стрелы Йиргем услышал, едва зашло солнце. Мигом позже стрела ударила его под лопатку, пробив легкую кольчугу, которую йолн носил под платьем. Не будь кольчуги, стрела убила бы Йиргема, а так лишь бросила его на землю.
        За долгую жизнь Йиргем побывал во многих стычках и поединках. Он давно научился сохранять хладнокровие даже в самые, казалось бы, безнадежные минуты. Поэтому, рухнув на дорогу со стрелой в спине, он не ударился в панику, а привычно подавил боль и сделал несколько с виду конвульсивных, а на самом деле отработанных годами движений, попеременно напрягая разные мышцы тела. Парой секунд позже Йиргем понял, что рана не опасна: стрела вошла неглубоко и жизненно важные органы не задела. Теперь оставалось только ждать, и йолн, все так же лежа на дороге вниз лицом, стал готовить тело к тому, что неминуемо должно последовать.
        Краем глаза Йиргем увидел, как из леса на дорогу вышли трое и начали опасливо приближаться. Тот, кто шел впереди, держал в руке длинный, почти до земли достающий клинок. Двое отставали. Чем они вооружены, Йиргем не видел, их фигуры казались размытыми в вечерних сумерках.
        - Похоже, готов,  - остановившись шагах в пяти и опершись на рукоять меча, сказал первый.  - Зря мы его, что с такого взять? Одет в лохмотья, сразу видно, что и медяк в кармане не ночевал.
        - Больно ты задним умом богат,  - проворчал один из невидимых разбойников.  - Зря - не зря… Пойди разгляди в сумерках, во что он одет. Да и мало ли… Помнишь того оборванца, что мы пристукнули весной? У которого в обноски было зашито пять золотых. Вот тебе и зря.
        - Ладно, давайте с этим кончать,  - сказал третий.  - Не шевелится: похоже, и в самом деле спекся. Давай, Андреа, у тебя меч, тебе и работать. Сдается мне, что без головы этот парень будет выглядеть гораздо пристойнее, чем сейчас.
        Андреа хмыкнул, поплевал на ладони, ухватил рукоять меча обеими руками и, подняв его над головой, шагнул к Йиргему.
        В следующее мгновение йолн перекатился по земле, вскочил на ноги и выдернул из-за пояса нож.
        - Фью… А ты говорил - спекся. А он - вот, живой. Ничего, это мы сейчас исправим,  - проворчал Андреа, оказавшийся рыжебородым здоровяком с прикрывающей левый глаз повязкой.
        Несколько мгновений спустя рыжебородый умер. Удар мечом, который он нанес, не достиг цели - на том месте, куда стремительно опустился клинок и где секундой раньше стоял Йиргем, внезапно никого не оказалось. Метнувшись в сторону, йолн прыгнул к Андреа, схватив левой рукой за бороду, задрал голову и всадил в горло нож. Это произошло настолько быстро, что стоящие сзади даже не сразу сообразили, что их осталось лишь двое.
        Как быстро ни двигался Йиргем, но на то, чтобы нагнуться, выхватить меч из руки Андреа и отскочить назад, ушло несколько секунд. За это время оставшиеся в живых разбойники успели опомниться. Оба бросились на йолна одновременно. У каждого в руках оказался боевой топор, и удары с обеих сторон обрушились на Йиргема. Он отскочил влево, отразил лезвие топора мечом и в следующий миг крутанулся на месте. Меч описал в воздухе круг, и один из разбойников повалился на спину с разрубленной грудью, но уцелевший ударил вновь и на этот раз попал. Йиргему не удалось парировать удар полностью: скользнув вдоль клинка, лезвие топора обрушилось вниз. Йиргем успел все же метнуться назад, и удар пришелся ему по ноге, перебив коленную чашечку. Йиргем не смог сдержать крика от пронзившей его отчаянной боли. Но все остальное сделать он сумел. Удар меча, нанесенный с размахом из-за спины, раскроил последнему противнику череп.
        Превозмогая боль, Йиргем оттащил тела прочь с дороги. Потом, когда ползком, когда прыгая на здоровой ноге, отдалился от места стычки на три сотни шагов, и там, где дорога делала поворот, повалился на обочину и стал ждать. Он ждал всю ночь, и, хотя избежал потери крови, намертво перетянув ногу сделанным из собственной рубахи жгутом, к утру боль стала невыносимой. Силы быстро подходили к концу: он слишком много потратил их на драку и еще больше на подавление боли. Йиргем знал, что если ему не удастся в ближайшее время сменить тело, то он умрет.
        К счастью для него, вскоре на дороге показался одинокий путник. Когда он приблизился, Йиргем разглядел на левом плече человека странное приспособление, похожее на деревянный лоток. На правом плече тот нес шест, к концу которого была приторочена круглая клетка. Присмотревшись, Йиргем поморщился: у самого основания клетки к шесту были привязаны тушки крыс. Йиргему стало ясно, кто перед ним. В лотке наверняка хранятся яды, а в самой клетке сидит живая крыса. По дороге, направляясь в Гаммельн, шел крысолов.
        Заметив сидящего у обочины Йиргема, человек приостановился было, но подходить не спешил. Йиргем не стал ждать, пока осторожность пересилит любопытство, и заговорил, стараясь придать речи саксонский выговор:
        - Помоги мне дойти до города, добрый человек, беда со мной приключилась. А уж я в долгу не останусь, обещаю. Вот, возьми задаток,  - и на дорогу перед крысоловом полетело несколько серебряных монет.
        Поколебавшись, человек собрал деньги, перекинул шест в ту же руку, которой придерживал лоток, и подошел поближе к Йиргему.
        - Ну, вставай, что ли,  - предложил он и наклонился.
        Йиргем без слов обхватил его рукой за шею, словно для опоры.
        Пятью минутами позже Йиргем оттащил свое прежнее тело с дороги в лес и задумался. Необходимость тащить громоздкий лоток, дохлых крыс и клетку с живой вывеской на шесте не слишком привлекала йолна. Вместе с тем роль бродячего крысолова как нельзя больше подходит для того, чтобы проникнуть в город и осмотреться, не вызывая подозрений. Первым делом Йиргем наскоро исследовал лоток - как он и предполагал, в нем оказались яды. Насколько действенны они против крыс, йолн не знал. Там же, в лотке, лежали два хитроумных приспособления, называемых крысоловками, и, к огромному удивлению Йиргема, неплохо сохранившаяся старая флейта. Подняв шест с клеткой, йолн зашагал дальше на север. До Гаммельна оставалась пара дней пути.


        Йиргем вошел в город, назвавшись Рудегером Кастелосом, крысоловом. В первом же трактире его встретили с распростертыми объятиями.
        - Да тебя сам Господь направил ко мне,  - обрадовался Йиргему хозяин.  - У меня тут от крыс спасу нет, третьего дня даже дочку маленькую покусали. Поможешь - в долгу не останусь и людям расскажу, каков ты крысолов.
        По мнению Йиргема, лучшим средством от крыс были и оставались кошки. Однако говорить об этом вслух йолн благоразумно не стал: за совет привести в дом дьявольское отродье его бы наверняка вытолкали взашей. Сговорившись о еде и ночлеге, Йиргем расставил крысоловки и разложил по углам яды, надеясь, что они окажут хоть какое-то действие. После этого, разузнав у трактирщика дорогу, он отправился на поиски Виганда Беттингера, торговца шерстью. Как сказал Пйерн, в доме Беттингера проживали несколько йоль?.
        Дом удалось найти без труда: его, как оказалось, знали многие в городе. Стоял он на берегу озера Везера и превосходил соседские размерами и богатством. Поколебавшись, Йиргем направился к входной двери для прислуги и постучал.
        - Крысоловы не нужны ли, хозяюшка?  - спросил он отворившую ему девицу, хотя и понимал, что жена владельца дома вряд ли стала бы сама отпирать дверь черного хода. Расчет оправдался: служанке явно польстило, что ее приняли за хозяйку, и она, улыбнувшись, сказала:
        - Заходи, а я пойду пока узнаю.
        Настоящая хозяйка дома, госпожа Анна Беттингерин, оказалась женщиной тучной, с неприветливым одутловатым лицом и маленькими глазками.
        - Ты крысолов?  - недоверчиво протянула она, спустившись в кухню к ожидающему там Йиргему и внимательно осмотрев висящих на шесте дохлых крыс. Затем поморщилась при виде живой, пищащей в клетке, и сварливо добавила:  - Крысоловы нам нужны, да только такие, что дело делают, а не языками болтают. Платить бездельникам я не привыкла.
        По взглядам хлопочущих на кухне слуг Йиргем понял, что и за дело здесь платят с большой неохотой. Впрочем, он пришел сюда не ради денег.
        - Как же, хозяйка,  - торопливо заговорил он,  - если толку от моих трудов не будет, я и денег не возьму. Да вы сами увидите! А если будет, вы уж не обидьте, ведь вам от крыс больше убытку, чем от меня.
        Госпожа Беттингерин, поколебавшись, кивнула.


        Под вечер Йиргем вернулся в трактир и на следующее утро торжественно предъявил его хозяину пять дохлых крыс: две из них попались в крысоловки, остальные издохли, отведав замешанную в хлебный мякиш отраву. Вновь разложив сдобренную ядом приманку, Йиргем прихватил крысоловки и отправился в дом Беттингеров.
        Там ему сразу повезло - он встретил первого в этом городе йоль?. Тот как раз выносил ведро с набравшимися за ночь нечистотами. Молодому йолну было около двенадцати лет. Худое полудетское лицо расплылось в улыбке.
        - Ты пришел,  - прошептал йоль?,  - рель? Пйерн обещал, что ты придешь. Ты заберешь нас отсюда, правда?
        - Сколько вас?  - спросил Йиргем.
        - В этом доме - четверо, но есть и другие, я не знаю сколько. Меня зовут Грейм, а тебя?
        Целый день Йиргем бродил по дому, забираясь в каждый закуток под предлогом травли крыс. Несколько раз Грейму удавалось выбрать минутку, чтобы оказаться наедине с ним. Слишком рисковать Грейм не мог - он был старшим из йоль? в доме Беттингеров, и, случись что, остальным без него пришлось бы тяжко. Особенно Рорйегу, живущему в этом же доме якобы из милости, а на деле работающему наравне со взрослыми.
        - А еще двое?  - спросил Йиргем.
        - Хозяйские дочери,  - ответил Грейм.  - Так случилось, что…
        Йиргем кивнул, он помнил рассказ Пйерна о двух йолнах, которым пришлось занять тела человеческих детей.
        - Где могут быть остальные?  - спросил Йиргем, когда Грейм в очередной раз как бы случайно столкнулся с ним в погребе.
        - Кто где. Несколько йоль? ушли к бандитам. Там не так плохо, хоть и опасно. Только Лийге тяжело приходится - у нее красивое тело, и бандиты часто выставляют ее как приманку. Она говорит, что уже совсем скоро сможет менять тела, и тогда выберет самую уродливую женщину, которую сумеет найти. Остальные живут, как я или Рорйег, прислугой в богатых домах. Только я не знаю, в каких именно.
        Остаток дня Йиргем провел в раздумьях. Оставаться надолго в теле крысолова он не собирался. К тому же запас ядов в лотке подходил к концу, и йолн не представлял, где и как его можно пополнить. Раздумывал Йиргем большую часть ночи и наутро, явившись в дом торговца шерстью, уже знал, что будет делать.


        В среду вечером Йиргем предъявил Анне Беттингерин связку из трех дюжин дохлых крыс, изведенных им за неделю.
        - Видишь, хозяюшка,  - сказал он, улыбаясь,  - я без дела не сидел. Так что не поскупись, я тебе немало добра сберег.
        Анна поджала губы.
        - Ты меня за дуру никак держишь,  - сказала она презрительно.  - Да я хоть сейчас отправлю мальчишку собирать дохлых крыс по подворотням, он мне к вечеру не меньше натаскает.
        - Помилуй, хозяюшка,  - растерялся Йиргем. Он и не ожидал от этой женщины особой щедрости, но рассчитывал хотя бы на небольшую сумму, которая могла пригодиться в дороге. Похоже было, однако, что жена господина Беттингера решила оставить его и вовсе без оплаты.
        - Убирайся, бездельник,  - фыркнула женщина,  - пока я не велела вышвырнуть тебя вон!
        Неожиданная злость накатила на Йиргема.
        - Что ж,  - произнес он таким голосом, что Анна изменилась в лице,  - клянусь, я свое еще получу.
        Опомнившаяся хозяйка все же кликнула слуг, и в трактир Йиргем вернулся с синяком под глазом и в разорванном до полной негодности плаще. Отправляться без него в дорогу не хотелось, и Йиргем спросил трактирщика, не уступит ли тот ему какой-нибудь, пускай старый и поношенный плащ, но целый.
        - Тебе повезло, Рудегер,  - усмехнулся тот.  - Полгода назад постоялец поиздержался да и оставил в уплату. Плащ хороший, добротный, только цвета уж больно странного, вот и не берет никто.
        Плащ действительно оказался непривычно яркого цвета, темно-синий с красной отделкой, но Йиргему не приходилось выбирать, тем более что трактирщик согласился немало уступить в цене.
        Наутро, в новом плаще и с флейтой в руках, Йиргем приблизился к дому Беттингера. Рассвет только занялся, улицы города были пустынны и тонули в густом утреннем тумане.
        Йиргем вынул из кармана плаща флейту и заиграл. Он играл колыбельную, мелодию, созданную йолнами тридцать веков назад и известную каждому из них с рождения. Ту, под звуки которой йолны век за веком укладывали спать йоль?.
        Через несколько минут из тумана появился Грейм, за ним еще три фигурки.
        - Мы сейчас пойдем по городу,  - сказал Йиргем.  - Пойдем очень быстро, так быстро, как только сможем. Мы должны обойти весь город, все дома, в которых могут оказаться йоль?. Ты понял меня, тай??
        Грейм кивнул.
        - Позволь мне бежать впереди,  - сказал он,  - я укажу тебе путь.
        В предутренней тишине негромкий звук флейты разносился на несколько кварталов окрест. Йиргем шагал по улицам Гаммельна, продолжая играть. Время от времени он опускал флейту и оглядывался. И раз за разом количество следующих за ним фигур увеличивалось.
        - Мы обошли город,  - подбежал, наконец, запыхавшийся Грейм.  - Что мы будем делать теперь, най??
        - Идите за мной,  - коротко велел Йиргем, повернулся и зашагал к городским воротам, что выходили на мост.
        Время от времени он брался за флейту и играл несколько фраз, на случай, если кто-то все же отстанет или потеряется в тумане. Когда они приблизились к воротам, солнце уже поднялось, хотя туман еще не полностью рассеялся. Йиргем остановился неподалеку от реки.
        - Все здесь?  - спросил он подбежавшего Грейма.
        - Все,  - растерянно ответил йоль?,  - с избытком. Йиргем, послушай… у нас неприятности.


        В то утро десятилетний Фредерик проснулся раньше обычного и немедленно рассердился. Фредерик сердился часто, по причине и без нее, но обычно ему попадался под руку кто-нибудь, на ком можно было сорвать злость. Сейчас же он находился в комнате один. Подумав, Фредерик поднялся с кровати, выбрался из спальни и двинулся в комнату, где жили его четыре сестры. На них он надеялся отыграться за плохое настроение. Однако, сделав пару шагов, Фредерик с удивлением увидел, что Кристина и Гуда крадутся вниз по лестнице. Поколебавшись не больше мгновения, он метнулся обратно в спальню, схватил плащ и, накинув его прямо поверх ночного платья, бросился вниз вслед за сестрами.
        Девочки вышли на улицу и остановились. Поначалу Фредерик решил поднять крик и посмотреть, как достанется сестрам от матери. Поразмыслив, он передумал: гораздо интереснее сначала разузнать, что сестры затеяли, а доложить матери он всегда успеет. Даже если они вернутся домой до того, как мама проснется, она поверит ему, единственному сыну и наследнику, а не двум никому не нужным девчонкам.
        Из раздумья Фредерика вывел внезапно раздавшийся звук флейты. Это было настолько непонятно и странно, что он на мгновение забыл о своей необычайной важности. Гуда и Кристина, не медля ни секунды, повернулись и поспешили в ту сторону, откуда доносилась музыка. А в следующую минуту Фредерик с изумлением увидал, как из тумана появляются другие дети, совсем маленькие, постарше и даже почти взрослые. Дети торопливо проходили мимо него, не замечая.
        Крестовый поход, понял вдруг Фредерик. Он слыхал о таком, это было много лет назад, когда к мальчику не старше его самого спустился с неба ангел, чтобы призвать на битву за Землю Господню. Неужели сейчас история повторяется? И, разумеется, бессовестные девчонки, узнав об этом, ни слова ему не сказали. Фредерик решительно зашагал вслед за остальными.


        - Их здесь не меньше сотни,  - растерянно сказал Грейм.  - Я не знаю, зачем они за нами увязались. Некоторые просто идут вслед за старшими: они же не понимают, что мы вовсе им не старшие. А еще…  - Грейм помялся,  - одна йоль?, пятилетняя, сама потащила за собой человеческую девочку. Ей нравится с этой девочкой играть. Я пытался ей объяснить, что сейчас не время для игрушек, но она не понимает и плачет. Но большинство из них, най? Йиргем,  - большинство твердят что-то насчет того, что мы все идем за тобой в Крестовый поход.
        - В Крестовый поход?  - Йиргем на секунду опешил. Он ошеломленно сморгнул, потряс головой и наконец пришел в себя. Неудивительно - что можно ожидать от переполненных суевериями людей. А в особенности от их малолетних детей, увязавшихся вслед за йоль?.
        Йиргем вздохнул. В прошлом йолнам случалось, хотя и нечасто, селить в своих домах людей под стать тому, как люди порой селят в доме редкую обезьянку или птицу яркой окраски. Но сейчас держать подобных домашних питомцев стало опасно, слишком трудно оказалось не выпускать человека из дома.
        Как бы убедить пятилетнюю йоль?, что человеческого детеныша нужно отослать, думал Йиргем. Да что там один детеныш, спохватился он, когда вот еще сотня. Что же делать - перенести уход на другой день? А кто поручится, что на другой день не случится то же самое?
        Йиргем бросил взгляд в сторону ворот. Они уже были открыты, единственный стражник стоял у перил моста и лениво плевал в воду. Йолн вздохнул и повернулся к Грейму.
        - Пойдем,  - сказал он,  - смотри, чтобы никто из йоль? не отстал. С человеческими детьми разберемся после. А со стражником придется разобраться сейчас. Иди и передай всем остальным, что это был первый неверный.
        Когда до стражника осталось всего несколько шагов, Йиргем спрятал флейту в карман и смерил того взглядом. Убивать предстояло голыми руками, и йолн ни секунды не колебался. Он шагнул вперед, но стражник, до сих пор сжимающий в руке меч и оторопело глядящий на процессию, внезапно отступил, убрал меч за спину и отвесил поклон. Йиргем замер на месте и через мгновение поклонился в ответ. Он не знал, что думает стражник, но был рад, что убивать его не придется.
        Йиргем миновал стражника, вытащил флейту и заиграл вновь. Он шел вперед, окруженный детьми йолнов, а за ними, в плащах, наброшенных поверх ночной одежды, в домашних туфлях, в ночных колпаках брели человеческие дети, сами не зная зачем.


        - Я все еще оставался в теле крысолова, когда привел йоль? в Бремен,  - закончил рассказ Йиргем.  - Потом я потратил немало времени, чтобы изучить яды и прочие способы травли крыс. И не раз еще становился крысоловом, когда нужно было попасть в город, не навлекая на себя подозрений.
        - А что сталось с человеческими детьми?  - спросила Гйол.
        Йиргем рассмеялся.
        - Когда мы отошли подальше от города, я остановился и спросил, знают ли дети, куда мы идем. Все хором подтвердили, что отправляются вслед за мной в Крестовый поход.
        Гйол тоже рассмеялась, представив Йиргема в пестром плаще и с флейтой в руках, ведущего сотню человеческих детей в Иерусалим.
        - Тогда,  - продолжил Йиргем,  - я отругал детей за то, что они совсем не готовы к походу, и отправил домой одеваться и собираться. Как только они скрылись из виду, мы с йоль? поторопились в Бремен, пока родители этих детей не решили, что меня следует поймать и на всякий случай повесить.
        Он помолчал и добавил, все еще улыбаясь:
        - А знаешь, жители Гаммельна не забыли эту историю. Они сочинили забавную сказку, будто бы некий крысолов потравил всех крыс в городе, а когда ему не заплатили, в отместку увел оттуда детей. Я слыхал эту сказку не раз.
        - Но ведь их дети вернулись,  - изумилась Гйол.
        - Так и я - не крысолов,  - усмехнулся Йиргем.



        Глава одиннадцатая

        Телефон в коридоре зазвонил уже в третий раз. Первые два Антон не брал трубку: вечером он предусмотрительно установил уровень звука на минимум, и звонки были едва слышны. На этот раз, однако, чувство ответственности взяло верх над нежеланием вставать с постели, оставляя в ней теплую, доверчиво прижимавшуюся к нему во сне Натали. Осторожно высвободившись, Антон бесшумно спрыгнул с кровати на пол и двинулся в коридор. Натали заворочалась во сне, перевернулась на другой бок, но так и не проснулась.
        Настольные часы на тумбочке рядом с телефоном показывали семь утра. Антон чертыхнулся. «Скоро граф будет проверять, в котором часу я лег спать, где и с кем»,  - с досадой подумал он, не сомневаясь, что звонит Муравьев или Макс по его поручению.
        Однако взглянув на определитель номера, Самарин почувствовал ощутимый укол совести - звонила ему Надя. Антон обругал себя, не стесняясь в выражениях. Накануне он должен был встретиться с Надей и собирался позвонить ей, чтобы отменить встречу. Однако умудрился даже не вспомнить об этом с той самой минуты, когда толстый швейцар распахнул перед ним с Натали дверь ресторана «Охотник».
        Первым побуждением было трубку не снимать, а отключить к чертям телефон и срочно вернуться в постель. Обозвав себя трусом и подлецом, Антон это побуждение подавил, стиснул зубы, поднял-таки злосчастную трубку, бормотнул в нее: «Одну минуту»  - и плотно затворил дверь в спальню.
        - Антошенька, боже мой,  - торопливо заговорила Надя,  - с тобой все в порядке? Господи, а я так волновалась. Не спала всю ночь, хотела ехать к тебе. Где ты был? Не пришел вчера и даже не позвонил. И трубку не брал. Антоша, я подумала…  - Надя осеклась и после короткой паузы быстро проговорила:  - Я подумала, что случилось что-то страшное.
        Антон мучительно покраснел от стыда, откашлялся и собрался было промычать что-нибудь в свое оправдание, но в этот момент Надя заговорила снова.
        - Антоша, извини, может быть, я обычная истеричка,  - из трубки донеслись всхлипывания,  - но позвонить, хотя бы позвонить ты же мог?
        - Не мог,  - буркнул Антон, стараясь говорить как можно тише.  - Так получилось, что не мог. Сейчас я все объясню. Вчера, в общем, мы пошли с друзьями в ресторан. Я там выпил… Сам не заметил, как перебрал.  - Это была полуправда. Антон действительно выпил в ресторане изрядно, но нисколько не опьянел: отрезвляло присутствие Натали.  - Пришел в себя уже за полночь и решил тебя не будить. Потом поехал домой.
        - Решил не будить,  - растерянно повторила Надя.  - И поехал домой. Пьяный. Понятно, Антоша. Извини меня, я больше не буду тебе звонить. Захочешь - позвонишь сам. В конце концов, мы взрослые и ничем не связанные люди,  - Надя не удержалась и снова всхлипнула.  - Ты не умеешь врать, Антоша,  - сказала она напоследок и разъединилась.
        Несколько секунд Самарин стоял, ошалело глядя на пищащую в руке трубку. Потом в сердцах бросил ее на рычаг, тряхнул головой и побрел на кухню. Достал из холодильника початую бутылку минеральной и, запрокинув голову, принялся жадно пить. Пил долго, пока бутылка не опустела. Тогда он бросил ее в мусор, присел на табурет и потянулся за сигаретами. Одну за другой выкурил две. В результате полегчало. Антон поднялся и отправился в душ. Пару минут простоял под тугими обжигающе-ледяными струями, потом сменил их на горячие и снова на ледяные. Наконец, вылез, растерся жестким полотенцем и вернулся в спальню. На цыпочках приблизился к кровати и замер. Нагая Натали разметалась на постели, откинув одеяло в сторону. Он впервые видел ее всю: вечером он не успел даже включить свет - чудо еще, что они добрались до постели, а не закончили вечер на ковре в гостиной. Антон закусил губу - точно так после бурной ночи спала по утрам Ольга в первые месяцы их знакомства.
        Натали была смуглее Ольги и тоньше в талии, но в остальном… «Надо же, у нее даже грудь той же формы»,  - подумал Антон и секунду спустя понял, что дело все-таки не в Ольге. Сходство было чисто внешним, пускай даже именно оно, еще на подсознательном уровне, высекло у Антона первые искры чувства. А так… перед ним лежала другая женщина, не такая, как Ольга, с другим характером, с другими взглядами, с другим темпераментом. Но оттого не менее желанная.
        Антон почувствовал сильнейшее возбуждение, переступил с ноги на ногу, и в этот момент Натали открыла глаза. Пару секунд она завороженно смотрела на Антона, потом опустила взгляд ниже и заливисто рассмеялась. Самарин вновь покраснел, на этот раз от смущения.
        Натали прекратила смеяться.
        - Антон,  - сказала она, вложив в голос нотки удивления напополам с шутливой укоризной,  - опять?
        Он не ответил. Секунду спустя все началось опять.


        На службу Самарин явился с двухчасовым опозданием. Поначалу он собирался и вовсе сказаться больным, чтобы провести день с Натали, но та, услышав о намерении нарушить трудовую дисциплину, решительно воспротивилась.
        - Мы будем иметь еще много время,  - Натали улыбнулась и откинула одеяло.  - Сегодня есть пятница, мы можем встречаться завтра и день после завтра. А сегодня надо делать дела.
        - По пятницам мы обычно встречаемся у графа,  - сказал Антон рассеянно.  - Хотя мы уже и так собирались у него два дня подряд. Я не уверен, состоится ли регулярная встреча сегодня. По существу, нам осталось лишь сидеть и ждать, все должно решиться в ближайшие дни. Но я позвоню и выясню, свободен ли сегодняшний вечер. И если да, то я хотел бы…
        - Сегодня вечер я есть занята,  - быстро сказала Натали.  - Я иметь свидание.
        Антон вновь ощутил укол ревности.
        - Деловое или любовное?  - спросил он, пытаясь придать голосу шутливый тон.
        - О! Нет деловой. Нет любовный,  - Натали встала с постели и погрозила Антону пальцем.  - Дружеский свидание. Где есть ванная?
        Пока Натали плескалась в душе, Самарин поставил кофе, бросил в тостер гренки и внезапно вспомнил об инструкциях, полученных накануне от графа. Чертыхаясь оттого, что едва не забыл, он наскоро набросал на листе бумаги заявление:
        «Я, Самарин Антон Петрович, сегодня утром нашел на улице пистолет системы Макарова. В настоящее время я имею его при себе с целью сдать в органы милиции, куда и направляюсь».
        Покончив с созданием этого замечательного образца канцелярского стиля, Антон споро нарезал сыр и колбасу, извлек из тостера гренки и водрузил все это на стол. Подумав, добавил бутыль грейпфрутового сока. Из ванной по-прежнему доносился шум душевых струй, так что Антон успел застелить постель и навести в квартире легкое подобие порядка.
        - Oh, charman,  - сказала появившаяся наконец из ванной Натали. Она закатила глаза и засмеялась.  - Я всегда мечтать иметь мужчина, который готовить мне еда после постель.
        «С двумя детьми от первого брака и «макаркой» в кармане»,  - саркастически добавил про себя Антон и сделал приглашающий жест.
        Они наскоро позавтракали, оделись и выбрались из дома наружу. Пистолет, заткнутый сзади за ремень брюк, мешал при ходьбе, и Антон пожалел, что не написал в заявлении о том, что нашел его вместе с кобурой. Надо пристроить куда-нибудь под мышку, что ли, сердито думал Антон, досадуя, что не сообразил раньше. Стрелок хренов. Вот будет «весело», если «макаров» провалится под ремень и выпадет из штанины.
        Они подошли к машине, Антон открыл Натали дверцу, обогнул «Пежо» и уселся за руль. Через минуту они выехали со двора, по грунтовой разъезженной колее миновали прилегающий к дому пустырь, и Самарин вырулил на проспект Просвещения.
        - А твое дружеское свидание, оно надолго?  - спросил он нарочито нейтральным тоном.  - Может быть, я позвоню тебе, когда оно закончится?
        - Антон, ты хотеть спросить не как долго, а кто есть мой друг,  - лукаво подмигнула Натали.
        - И кто он есть?  - невольно копируя речь девушки, спросил Антон.
        - Ты ревновать, да?  - Натали с нарочитой досадой вздохнула.  - Мой друг не есть мой любовник. И он не есть только мой друг. Его имя есть Ефим Голдин. Он наш совместный друг.
        - Общий,  - машинально поправил Антон.  - Значит, ты вечером встречаешься с Голдиным… И свидание это исключительно дружеское?
        - С его сторона, я думать, что нет,  - ответила Натали уже серьезно.  - Он много раз говорить про любовь.
        - Извини, это не мое дело,  - спохватился наконец Антон.  - Так я могу тебе вечером позвонить?
        - Я сама звонить. Какое время ты еще не спать?
        - В любое время,  - твердо сказал Антон.  - Я не буду ложиться. Звони в любое время. И что у нас насчет завтра?
        - Я не знать. Я сегодня звонить Франция, Париж. Это зависеть от Комиссар.
        - Понятно. Надеюсь, что в выходные Комиссар не работает, а отдыхает где-нибудь с семьей,  - пошутил Антон и тут же понял, что сморозил глупость.
        - У Комиссар нет семья. Его семья…
        - Извини, пожалуйста,  - Антон почувствовал, что краснеет,  - это я, дурак, несу невесть что. Но мне после такой ночи простительно.
        - О да. Я прощать,  - рассмеялась Натали.  - И я тоже надеяться - Комиссар прилетать не завтра.


        Из офиса Антон позвонил теще и сказал, что не сможет провести выходные с детьми. До обеда он занимался бумагами. Затем, наскоро перекусив, забежал в ближайший галантерейный и отоварился иголкой с нитками, ножницами и отрезом шелка. Вернувшись в офис, он, немилосердно исколов пальцы, умудрился с грехом пополам пришить к подкладке пиджака внутренний карман.
        - Джеймс Бонд,  - вслух сказал Антон, засунув туда пистолет.  - Натуральный, ноль-ноль-семь, хоть иди и снимайся в кино.
        Внезапно ему отчаянно захотелось услышать Натали. Антон набрал номер и вдруг понял, что не знает, о чем говорить.
        - Oui. Я слушать вас.
        - Наташа, это я,  - выдал в трубку Самарин и подумал, что фразу глупее сочинить трудно.
        - Антон,  - после недолгой паузы произнесла девушка.  - Хорошо, что ты звонить. Я много думать про ты и я. Ты хотеть что-то говорить?
        - И я много думал про ты и я. То есть про нас с тобой. И позвонил, чтобы сказать… Черт, я забыл, что именно,  - Антон почувствовал себя идиотом.  - Натали, Наташа, я, наверное, хотел сказать, что соскучился,  - нашелся он.  - И еще услышать твой голос.
        - Спасибо,  - засмеялась девушка.  - Это есть приятно. А ты не хотеть говорить про наша ночь?
        - Хотел,  - признался Антон.  - Но подумал, что по телефону это прозвучит фальшиво. Ну, неправильно прозвучит, понимаешь? Но я…
        - Тогда ты это говорить сегодня ночь, хорошо?
        - Да. Непременно,  - обрадовался Антон.  - Только ты позвони мне, ладно? И я сразу за тобой приеду, где бы ты ни была.
        - Даже на край света?
        - И на него тоже,  - сказал Антон серьезно.  - Хоть на все края света.


        - Я боюсь,  - Аллочка прижалась к Максу. Они лежали в постели, отдыхая после любви, и Аллочкины слова были первыми за долгое время.  - Эта тварь убила столько людей. Она убьет и нас. Глазом не моргнет, убьет обоих и пойдет своей дорогой.
        - Ты знала, на что идешь,  - сказал Макс жестко, отстранил девушку от себя и поднялся с постели.
        На мгновение Макс почувствовал к Аллочке неожиданную жалость. Он подобрал ее, поднял из низших слоев общества и поначалу считал, что единственное Аллочкино достоинство, если не принимать за таковое любовь к голливудским боевикам,  - изрядная изобретательность в постели. Это качество Макса не очень интересовало, недостатка в женщинах у него никогда не было. Однако со временем он убедился, что помимо повышенной возбудимости и постоянной готовности Аллочка отличается еще одним качеством, которое оказалось для Макса неоценимым. Она была ему предана, самым настоящим образом предана, слепо в него верила, буквально боготворила.
        В первое время Макс думал, что Аллочка притворяется и, как всякая содержанка, по мере умения лишь отрабатывает потраченные на нее деньги. Вскоре, однако, он убедился, что это не так. Аллочка оказалась предана ему на уровне инстинкта, без раздумий, по-собачьи. Она безропотно выполняла любые его приказы и поручения, даже ложилась под нужных мужиков и считала, что это в порядке вещей, раз уж он так распорядился. При этом она ни разу не заговорила с ним о любви, ни разу ничем его не попрекнула. В нелюдей Аллочка поверила безоговорочно, ей не понадобились даже доказательства, она попросту приняла слова Макса на веру, как и все остальное, что от него исходило.
        Макс посмотрел перепуганной Аллочке в глаза и почувствовал угрызения совести, но привычно их подавил. В конце концов, возможно, и не придется жертвовать ею, подумал он. Может статься, я сумею извернуться, и вместо Аллочки на тот свет отправится йолна. Да и вообще, возможно, у них ничего не выйдет, и придется ждать следующего подходящего случая, который когда еще представится. Так или иначе, Аллочка заслуживала участия с его стороны, по крайней мере пока.
        - Свари мне кофе,  - бросил Макс.
        Аллочка вскочила и побежала на кухню. Макс протянул руку, перехватил ее, притянул к себе. Аллочка ощутимо дрожала, и ему снова стало ее жалко.
        - Не бойся, малыш,  - сказал Макс, стараясь звучать искренне.  - У нас перед ней есть теперь огромное преимущество. Такое, которого никогда не было. Мы знаем, как она выглядит, и знаем, что она скоро здесь появится. На что она способна и какие у нее слабости. И, наконец, у нас есть козырной туз - мы знаем о ее сородичах то, чего не знает она сама.
        - А если она опять сменит тело?  - Аллочка перестала дрожать и доверчиво прильнула к Максу.
        - Это возможно, хотя и не очень вероятно,  - ответил Макс рассудительно и хлопнул Аллочку ниже спины.  - Ступай, свари кофе, я сейчас приду, и мы поболтаем.
        Он достал мобильный телефон и набрал номер, который ему дали в детективном агентстве «Инфопроверка».
        - Слушаю вас,  - раздался в трубке сухой невыразительный голос.
        Макс назвал себя и выслушал подробный отчет. Интересующая его особа в районе фирмы «Натали» не появлялась. Ни за одним из трех названных им фигурантов слежки обнаружено не было. Макс поблагодарил, разъединился и двинулся на кухню.
        - Даже если она уже не пользуется телом Рогожкиной,  - объяснял он Аллочке, прихлебывая кофе по-турецки,  - у нас все шансы. Она наверняка выйдет на одного из группы. И, как только мы узнаем, на кого, у нас будет описание ее внешности.
        - А если,  - Аллочка придвинула табуретку поближе и заглянула Максу в глаза.  - А если этим «одним из группы» окажешься ты? Она ведь может…
        - Прикончить меня, да?  - прервал Макс.  - Может, конечно. Она очень ловкая и опасная особа. Но и я тоже. В общем, так: это игра, дорогая. Игра, в которую мы оба вовлечены уже по уши. И куш в этой игре огромный. Если мы выиграем, то будем жить в Ницце, в шикарной вилле на берегу моря, и дважды, а то и трижды в году ездить в кругосветные путешествия. Будем ходить в лучшие рестораны, одеваться у лучших портных и тратить сколько нам заблагорассудится, не считая.
        - Ты уже говорил это,  - Аллочка опустила глаза.  - Я иногда думаю, Макс…
        - А ты не думай,  - Макс протянул пустую чашку, и Аллочка вновь наполнила ее кофе.  - Для раздумий у нас есть я. Все уже продумано и спланировано. Ну а как сложится, известно разве что господу богу. Но мы с тобой сделаем все, чтобы сложилось по-нашему.


        Макс попрощался с Аллочкой уже за полночь и отправился на Садовую. Открыл дверь своим ключом, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить графа, двинулся в спальню. Однако Муравьев, как оказалось, еще не ложился.
        - Максимилиан,  - позвал он из кабинета.  - Зайди, пожалуйста, я хотел бы с тобой поговорить.
        Макс переступил порог кабинета и занял привычное место, привалившись спиной к дверному косяку. Граф хмурился и задумчиво барабанил пальцами по столу.
        - Мне кажется, ты пришел поздновато,  - заметил он.  - Девица хотя бы приличная?
        - Хорошая девушка,  - подтвердил Макс.  - Красивая, неглупая, чувственная - что еще нашему брату надо?
        - Действительно, что еще надо,  - вздохнул граф.  - Ладно, к этому мы вернемся позже. Рассказывай.
        - Я нанял четверых. Все бывшие оперативники, люди с опытом. Фотографии Губановой у них есть. Если она появится, я буду знать об этом немедленно.
        - Ты все-таки полагаешь, она явится в оболочке Губановой?
        - У меня нет оснований считать иначе. Оболочка незасвеченная, внешность заурядная, не бросающаяся в глаза. Да и потом - это не столь важно. Если за любым из нас обнаружится наблюдение, мне сразу об этом сообщат. В случае, если со мной по каким-либо причинам не удастся связаться, агент позвонит вам.
        - Хорошо, спасибо,  - поблагодарил граф.  - Ты все сделал правильно. Ну а теперь я хочу поговорить о том, что касается нас с тобой. Мы часто ходили вокруг да около, но, пожалуй, настало время обсудить сие в деталях. Итак, ты стал моим доверенным лицом несколько лет назад - фактически, едва достиг зрелости. Как обстоят мои дела, тебе во многом известно. И, разумеется, тебя не может не волновать вопрос, что станется с тобой в случае моей смерти.
        - Николай Иванович, я…  - начал Макс.
        - Нет-нет, прошу тебя, не перебивай меня. Тема достаточно деликатная, и мы, по сути, никогда не обсуждали ее напрямую, но сейчас сие представляется мне необходимым. Прежде всего: что тебе известно о размерах фонда, которым я распоряжаюсь?
        - Ничего,  - пожал плечами Макс.  - Или скорее почти ничего. Знаю, что речь идет о внушительных суммах. Знаю, что основные средства хранятся в Цюрихе. Вы говорили, что они рассредоточены в трех независимых друг от друга банках. Я знаю, где вы храните номера счетов, и знаю, что каждый счет защищен - снять с него деньги можете только вы, после дактилоскопической сверки. Собственно, больше я не знаю ничего.
        - Тебе приходили банковские отчеты, ты должен иметь представление о суммах.
        - Представление я имею, но только по счетам, на которые начислялись проценты. Конечно же, я прикидывал цифры, они достаточно впечатляющие.
        - Они более чем впечатляющие. На сегодняшний день суммарная цифра по всем счетам превышает двести миллионов долларов.
        Макс едва не присвистнул. Такой суммы он не ожидал.
        - Уровень опасности достиг пика,  - пристально глядя Максу в глаза, сказал Муравьев.  - Засим я сделал то, что долго откладывал. Я встретился с нотариусом и переписал свое завещание. Его полностью огласят после моей смерти, но, я считаю, тебе следует знать основные детали сейчас.
        Макс кивнул. Он с трудом сдерживался. Если граф скажет, что наследство достанется Максу, разработанный план придется срочно и кардинально менять.
        - Что ж,  - граф поднялся и зашагал по кабинету.  - У меня нет и, видимо, уже не будет детей. Поэтому после моей смерти единоличного распорядителя фонда не будет также. Управляться фонд будет коллегиально, и ты станешь одним из членов сей коллегии. Что же касается тебя лично, то по завещанию тебе перейдет достаточно приличная сумма. На настоящий момент на счету, который ты унаследуешь, лежит около полумиллиона долларов.
        Нешуточным волевым усилием Макс остался невозмутим.
        - Спасибо,  - сказал он,  - это действительно очень хорошая сумма, и я благодарен, что вы…
        - Брось,  - граф протестующе вскинул ладонь.  - Полмиллиона по сравнению с основной суммой гроши, и мы оба это понимаем. Я оставил бы тебе гораздо больше, не будь уверен, что ты прокутишь эти деньги, просадишь их в казино и на баб. Фактически будь я уверен в обратном, я оставил бы тебе все.
        Макс почувствовал, будто ему нанесли апперкот. «Откуда он знает?  - лихорадочно думал Макс.  - Откуда, черт побери, ему это известно?»
        - У меня свои источники информации,  - словно прочитав мысли Макса, сказал граф.  - Я не сомневаюсь в твоей порядочности по отношению ко мне. Но твои подвиги в Ницце и Монте-Карло заставили меня переписать завещание, едва я узнал о них. Я сделал это в той же степени ради тебя, в какой и ради нашего общего дела.
        Макс смутился. Он был уверен, что графу неизвестно о проигрыше годичной давности. Он тогда удачно списал все суммы на расходы по делу, а граф обычно в сметы особо не вникал.
        - Будь твой проигрыш единственным, я мог бы посчитать его случайностью,  - спокойно продолжил Муравьев.  - Однако за пять лет ты проиграл, по моим подсчетам, около четырехсот тысяч долларов. Это не считая того, что потратил на женщин. Я не ограничивал тебя в средствах и не предъявлял претензий. Теперь я думаю, что напрасно, ну да ладно. Фактически ты мог оставить в казино гораздо больше, и я рад, что ты каждый раз находил в себе силы сдержаться и закончить игру после проигрыша.
        Макс опустил голову, чтобы не выдать охвативших его обиды и злости.
        - Итак, ты слышал о моем решении,  - подытожил граф,  - но оно не окончательное. На самом деле умирать я не собираюсь, и у тебя есть время все исправить. Безупречное поведение на протяжении ближайших пяти-шести лет, и я гарантирую, что все изменится. Особенно, если ты решишь жениться и у тебя появятся дети. Я вижу, ты хочешь о чем-то меня спросить. Сделай милость, спрашивай, не стесняйся.
        - Откуда вам известно об игре?  - хрипло спросил Макс.  - Знай я, что вы следите за мной…
        - Довольно,  - граф шагнул к Максу и положил руку ему на плечо.  - Ты мужчина, и ты еще молод. Мужчина должен отвечать за свои поступки. Тем более если участвует в серьезных делах. Я надеюсь, ты повзрослеешь и избавишься от юношеских страстишек. Мое отношение к тебе не переменилось, я даже не наказываю тебя, а всего лишь принимаю меры. Умирать я, как уже сказал, не собираюсь. И уверен, через несколько лет мы возобновим этот разговор. А пока можешь идти, спокойной ночи.
        Макс долго не мог заснуть, перебирая в уме подробности разговора. Что ж, у графа был шанс, подумал он наконец. Не его, Макса, вина, что пару часов назад тот подписал себе смертный приговор.


        До прибытия поезда в Москву оставалось десять минут. Развалившись на нижней полке, сержант милиции Николай Волков лениво курил, пуская дым в раскрытое окно.
        - Скоро будем,  - свесился с верхней полки напарник, тезка Волкова сержант Николай Коломиец.  - А где Ленка?
        - В сортир пошла, подмываться. Ты тут пока дрых, я ей напоследок еще раз вдул.
        - Хорошая девка, в общем-то,  - сказал Коломиец.  - Даже жаль, что шалава. Слушай, я тоже еще раз не прочь. Давно ушла-то?
        - Давненько,  - Волков выбросил окурок в окно.  - В сортир, наверное, очередь. Пока то да се, можешь не успеть.
        - Да и хрен с ним,  - философски заключил напарник.  - Не сильно-то и хотелось. Ладно, придет, никуда не денется, а там посмотрим. Одеваться пора.
        Коломиец соскочил с полки и принялся натягивать форму.
        - Слышь, Коль,  - сказал он озабоченно и протянул напарнику пустую кобуру.  - Твои, что ли, шутки?
        Волков взял кобуру в руки, повертел и уставился на Коломийца. Потом вскочил, кинулся к своей висящей на дверной вешалке форме, сорвал китель и брюки и бросил их на полку. Кобура с пистолетом оказалась на месте.
        - Мой здесь,  - с облегчением сообщил Волков.  - А ты ствол вчера доставал, помнишь? Ну, когда выпили, перед Ленкой еще им хвалился. Наверное, засунул куда-то по пьяни.
        Четверть часа ушли на поиски. Поезд уже остановился, первые пассажиры хлынули на перрон, а оружие так и не нашлось.
        - Ленка взяла,  - выдохнул Коломиец.  - Она, крыса, больше некому. То-то ее еще нет.
        Сержанты выскочили в коридор. С полчаса они прочесывали поезд. Пропавшую попутчицу удалось найти в купе спального вагона. Она лежала, скорчившись, на нижней полке и была непоправимо мертва. Пистолета при покойной не оказалось.
        - Теперь кранты,  - обреченно сказал сержант Волков напарнику.
        В гостиничном номере Гйол провела сутки. Сейчас ее звали Лариса Петровна Ольховская, в Санкт-Петербург она приехала скорым поездом накануне и пешком дошла от Московского вокзала до «Октябрьской». Здесь Гйол уже несколько раз останавливалась, эта гостиница ее устраивала больше других. Прежде всего, Гйол подходило место, угол Невского и Лиговки, в самом центре города и прямо напротив вокзала. В случае нужды можно было легко покинуть здание через черный ход и сразу затеряться в толпе. В гостиничных ресторанах Гйол интересовало в основном разнообразие меню: она еще не знала, какие блюда подойдут ее новому телу. С этой точки зрения ресторан «Октябрьской» был на высоте.
        Завтрак Гйол заказала в номер и реакцией нового организма осталась довольна - даже яичница с пережаренным беконом не вызвала негативных ощущений. Покончив с едой, Гйол выставила поднос с тарелками за дверь, заперлась и приступила к изучению нового тела.
        Она разделась, проследовала в ванную, осмотрела перед зеркалом лицо и нашла его весьма непривлекательным. Это обстоятельство ее порадовало - больше никогда она не возьмет тело красивой женщины, разве что под угрозой неминуемой смерти. Гйол вспомнила то унижение, которое ей пришлось перетерпеть. Унижение, смешанное с наслаждением, которое прошлое тело испытывало от совокуплений. Гйол едва не стошнило: ей казалось, что она до сих пор чувствует вкус мужского семени во рту.
        Усилием воли йолна отогнала воспоминания и встала под душ. С четверть часа она яростно отмывала новое тело под обжигающе горячими струями, словно стараясь отвратительные воспоминания смыть. Затем наскоро вымыла короткие волосы, вылезла и досуха растерлась махровым гостиничным полотенцем. Нагая, Гйол вернулась в номер и выполнила ряд физических упражнений. Тело слушалось, Гйол осталась довольна. Немного смущала дряблая с вытянутыми сосками грудь, но к таким мелочам йолна давно привыкла - эстетическими запросами вполне можно пренебречь ради целесообразности. Главное, что руки и ноги оказались достаточно сильными, пресс - тугим, а мышцы - эластичными и упругими.
        Гйол приняла позу лотоса и приступила к анализу сложившейся ситуации.
        Итак, географически цель достигнута. Она в Питере, группа негодяев, которую надлежит устранить, бродит где-то неподалеку, и это - значительный плюс. Вторым плюсом был заряженный пистолет. И третьим - вполне приемлемое тело. Минусов, однако, тоже хватало. Прежде всего, деньги подходили к концу: мужланы в форме мало того, что подвергли ее унижению, но в придачу выгребли большую часть оставшихся от Анжелы Заяц средств. При умеренных расходах денег должно было хватить на неделю. Вторым минусом оказалось отсутствие у нового тела водительских навыков. Это Гйол установила, мысленно представив себя за рулем. И, наконец, третьим минусом было отсутствие конкретного плана.
        Последний пункт, однако, можно и нужно было исправить: Гйол принялась разрабатывать план.
        До главного негодяя ей скорее всего в этот раз не добраться. Здание на Садовой больше походило на крепость, чем на жилой дом. Ничего, сидеть он там будет не вечно, и когда лишится своего окружения, выползет из норы. На сегодня, однако, с Муравьевым придется повременить. Остаются четверо, которых она знает в лицо. Лысый коротышка из пригорода, длинноволосый хилый интеллигент, выборгский морячок и здоровила француз. Француз, безусловно, был самым опасным из всех, и Гйол, поразмыслив, решила оставить его напоследок. Она и раньше предпочитала не начинать попытки с француза - гораздо разумнее заняться им, когда он останется один.
        Проще всего начать с того лысого из поселка Бугры, но в прошлый раз именно на нем она и прокололась. Впрочем, тогда у Гйол не было ни пистолета, ни адреса коротышки, ни даже точного написания его фамилии. Гйол перебрала остальные кандидатуры, взвесила все «за» и «против», и все-таки остановилось на лысом. В этот раз с фамилией и адресом проколов не будет. А будет лишь труп гражданина Косаря.
        «Гражданин Косарь…» Казенность этого словосочетания вызвала ассоциации с челябинскими попутчиками-ментами. Гйол вспомнила, как несколько раз с трудом преодолела в себе порыв пристрелить обоих на месте. Множество раз она просчитывала, удастся ли ей выкрутиться после двойного убийства в поезде, и всякий раз приходила к выводу, что вряд ли. Тем не менее она тогда была на грани, на волоске от поступка с необратимыми последствиями. Сейчас Гйол это осознала и ужаснулась. Она готова была расстаться с жизнью ради мимолетной и ничего не значащей мелкой мести.
        Гйол подумала, что у нее начинаются проблемы с психикой, и только что, по сути, прозвенел первый звонок. Ни один йолн не стал бы рисковать высшим даром не ради идеи или спасения сородичей, а лишь для минутного удовольствия.
        - Ни один йолн,  - с горечью вслух повторила Гйол.
        Она содрогнулась. У нее и в самом деле проблемы - она думает о своей расе так, словно та до сих пор существует.
        Гйол поднялась, подошла к окну и окинула взглядом снующий по Лиговке человеческий муравейник. Этой дряни с каждым годом становится больше и больше. Подлая хитрая раса расплодилась на Земле, а йолны, преданные, благородные, щедрые йолны, исчезли с лица ее. Гйол закрыла глаза и в очередной раз засомневалась в правильности того, что собирается сделать.
        Она стояла недвижно, прижавшись лбом к стеклу и не открывая глаз до тех пор, пока сомнения не рассеялись. Возможно, сумей она наполнить свою жизнь другим смыслом, она бы оставила людей их судьбе. Найдись хоть малейшая надежда обрести этот смысл. Но надежды нет, и для Гйол остается лишь месть. Если не мстить за убитых сородичей, то и жить больше незачем. Она вздохнула, отошла от окна и оделась. Сегодня до конца дня она будет отдыхать, и назавтра уже начнет действовать.


        В Бугры Гйол приехала первым автобусом. Субботним утром поселок казался вымершим. Даже на площади перед магазином, где обычно толпился народ, было безлюдно.
        Гйол пересекла площадь и скорым шагом двинулась по дороге в направлении дома Косаря. Гйол не знала, как проникнет в дом, и собиралась действовать по обстоятельствам. Звук выстрела может привлечь внимание, но ее это не смущало. В случае опасности она уйдет, как и в прошлый раз, полем, и тогда немедленно сменит тело.
        Гйол свернула с центральной улицы в переулок, нужный дом был от нее третьим справа. Вот он уже виден. Гйол сунула руку в карман плаща, пальцы обхватили рукоять. Йолна сделала еще десяток шагов и едва не выругалась вслух. Прикрытая ветками разросшейся ивы, к обочине рядом с домом притулилась видавшая виды малолитражка, за рулем которой дремал невзрачный потертый мужичок. В багажнике на крыше машины были закреплены рыболовные снасти.
        Не сбавляя шага, Гйол прошла мимо и через пару минут достигла конца переулка, здесь начиналось поле, за которым километрах в полутора чернел лес. Гйол развернулась и двинулась обратно. Время еще есть: рыбак, вероятно, дожидается приятелей, чтобы вместе с ними поймать утренний клев, а значит, скоро уедет.
        Рыбак, однако, не уехал. Вместо этого он вылез из малолитражки и принялся озабоченно пинать ногами колеса.
        Гйол осторожно обошла его и двинулась обратно к центру поселка. Рыбак, глядя ей вслед, выждал с минуту, затем забрался в машину и достал мобильник.
        - Это Третий,  - ровным бесцветным голосом сказал он.  - Похоже, вашего фигуранта только что хотели навестить.


        На другом конце линии Макс вскочил с постели и, прижимая к уху мобильник, принялся лихорадочно одеваться. Аллочка испуганно глядела на него, натянув одеяло до подбородка.
        - Внешность не совпадает ни с одной из фотографий,  - продолжал между тем Третий.  - Однако очень похоже, что намечался именно визит, хотя возможность случайности не исключена. Какие будут инструкции?
        Бросив Аллочке «Я тебе позвоню», Макс выскочил за дверь и, перепрыгивая через ступеньки, понесся по лестнице вниз.
        - Стойте на месте и будьте на связи,  - крикнул он в трубку.  - Я немедленно выезжаю. Через полчаса, в крайнем случае, через сорок минут буду.
        Макс вылетел из подъезда, бегом одолел два квартала до платной автостоянки, в три прыжка достиг стоящего неподалеку от въезда на нее «Мерседеса», распахнул водительскую дверцу и прыгнул за руль. Машина рванулась с места, Макс дал гудок и подлетел к будке охранника. Тот лениво полез было из будки наружу, но, едва заметил выражение лица клиента, засуетился. Дрогнул и пополз вверх перекрывающий въезд на стоянку полосатый шлагбаум.
        Макс наугад выудил из кармана несколько смятых купюр. Не глядя, сунул их охраннику и дал по газам. «Мерседес» проскочил под шлагбаумом и вырвался на дорогу.
        Игнорируя светофоры, Макс погнал машину в северо-западный сектор города. Когда до цели осталось минут пятнадцать езды, он набрал на мобильнике номер.
        - Третий слушает,  - раздалось в трубке.
        - Что происходит?  - сдержав волнение в голосе, спросил Макс.
        - Я вижу ее. Она несколько раз прошла по главной улице. Сейчас удаляется от меня в сторону центральной площади.
        - Понял. Немедленно уезжайте,  - приказал Макс.  - Вы слышите? Немедленно. Постарайтесь проехать мимо нее так, чтобы она вас видела. И ждите звонка.
        Макс разъединился и набрал номер Косаря.
        - Привет, это я,  - бросил он в трубку, едва услышав заспанный голос.  - Одевайся, я через десять минут подъеду. Выходи из дома и жди - у нас очень мало времени.
        - Ясно,  - коротко сказал Косарь.  - Уже иду.


        Едва машина незадачливого рыбака продребезжала мимо нее, Гйол развернулась и поспешно двинулась обратно к Косаревому дому. Через пару минут она была от него уже в двадцати шагах. Ей повезло - входная дверь отворилась, и на пороге появился хозяин. Он торопливо запер дверь за собой, сбежал с крыльца и размашисто зашагал по садовой дорожке к калитке.
        За секунду до выстрела их взгляды встретились, и Гйол показалось, что в глазах Косаря мелькнуло вдруг понимание. Пуля вошла ему между бровей, Косарь рухнул навзничь. Гйол метнулась к нему, убедилась, что контрольного выстрела не требуется, сунула пистолет обратно в карман плаща и быстрым шагом, стараясь не сорваться на бег, заспешила прочь. Вокруг было тихо, но Гйол понимала, что это ненадолго: выстрел наверняка слышали, скоро поднимется суматоха.
        Выскочив на центральную улицу, Гйол усилием воли сбавила шаг. Кинула взгляд на часы - автобус отходит через семь минут, ей опять повезло - не придется пробираться в город через лесополосу. Гйол, теперь уже размеренно и неторопливо, зашагала к площади. Вокруг по-прежнему было спокойно, только навстречу медленно ползла легковая машина. Йолна посторонилась, но в тот момент, когда легковуха поравнялась с ней, передняя дверца внезапно распахнулась, и из нее метнулся к Гйол человек.
        Он оказался перед йолной, прежде чем она успела среагировать, и с ходу нанес удар в челюсть. Ноги у Гйол подкосились, сознание улетело прочь. Напавший на нее человек подхватил падающее тело, подтащил к дверце и закинул в салон. Секунду спустя он прыгнул за руль, в три приема развернулся на узкой дороге и погнал машину прочь.


        Когда Гйол пришла в сознание, она едва не заорала от боли. Боль бесновалась в голове и свирепствовала во рту, особенно в том месте, где не хватало теперь двух передних зубов. С трудом разлепив глаза, Гйол обнаружила, что полулежит на пассажирском сиденье мчащегося на большой скорости автомобиля. Водителя йолна узнала сразу - это был тот самый француз. Макс, вспомнила она его имя. Осторожно, стараясь не выдать себя лишним движением, Гйол нашарила непослушными пальцами карман плаща.
        - Твоя пушка у меня,  - бросил Макс, на мгновение скосив в сторону Гйол глаза.  - Сиди смирно и думай о том, почему я тебя не пришил, хотя мог бы. Ты поняла?
        Гйол мало что поняла, но кивнула.
        - Молодец,  - похвалил водитель.  - Теперь слушай внимательно: у меня к тебе дело. Поняла? Если это дело выгорит, в накладе не останемся мы оба. Чтобы у тебя не было сомнений, скажу прямо сейчас - у меня есть информация о твоем сородиче. Живом сородиче, поняла? А теперь посиди минуту спокойно.
        Левой рукой Макс достал мобильник и нашел нужный номер.
        - Третий,  - сказал он,  - понадобится ваша помощь. Фигурантка со мной, надо с ней побеседовать. Езжайте по Выборгскому шоссе и ждите меня у поворота на Озерки, я через четверть часа буду там. Дальше следуйте за мной, остальное на месте.


        Дом, который Макс снял в Озерках, снаружи выглядел развалюхой. Внутри, впрочем, он был немногим лучше, если не считать просторного и неплохо обустроенного погреба. Макса привлекла внешняя непрезентабельность жилища и его уединенность. Стоял дом на отшибе, сразу за полуразвалившимся плетнем начиналась редкая рощица. Кроме того, примыкающий к левой стене сарай можно было использовать как гараж.
        Дом принадлежал хроническому алкоголику и достался ему в наследство от родителей. Став домовладельцем, алкоголик резонно рассудил, что, продав жилье, деньги он немедленно пропьет. Поэтому дом было решено сдавать, а деньги пропивать понемногу, зато каждый месяц. Макс заплатил за три месяца вперед.
        «Мерседес» подкатил к ветхим воротам и встал. Видавший виды четырехцилиндровый «Форд» остановился в двадцати шагах позади.
        - Выходи,  - Макс ткнул попутчицу стволом пистолета под ребра.  - И не дергайся - получишь пулю. Мне терять нечего.
        Гйол и не думала сопротивляться. Сейчас, когда головная боль немного притупилась, она размышляла лишь об одном. Мерзавец Макс сказал что-то о ее живом сородиче. Возможно, это дурацкая шутка или блеф, но возможно…
        Гйол почувствовала, как надежда, уже давно угасшая и похороненная, вдруг ожила и захватила ее. Если Макс не врет, то… Тогда она выполнит все, что он скажет. А ведь похоже, что не врет, он должен понимать, в какую игру ввязался и насколько опасную партнершу себе нашел. И потом, если бы он хотел убить, то давно убил бы.
        Йолна выбралась из машины. Макс махнул стволом в сторону дома, и она покорно зашагала по заросшей тропинке к запертой на висячий замок входной двери.
        Макс дождался водителя «Форда», пропустил того вперед и двинулся к дому вслед за ним. Водителем оказался давешний рыбак, что Гйол совершенно не удивило. Она поняла, что попала в ловушку, и теперь осталось лишь ждать, когда объявят правила игры.
        - Откройте, пожалуйста,  - Макс протянул «рыбаку» ключ.
        В дом вошли в той же очередности: первой Гйол, за ней «рыбак», Макс замыкающим.
        - Вот люк в погреб, на крышке есть кольцо, будьте любезны, откройте,  - вежливо попросил «рыбака» Макс.
        Тот кивнул, наклонился и взялся за кольцо. Мгновение спустя Макс шагнул влево, выдернул из кармана пистолет и всадил пулю «рыбаку» в висок.
        Гйол инстинктивно шарахнулась в сторону, но секундой позже взяла себя в руки. «Что ж,  - подумала она,  - обычное дело. Эти гады, как всегда, начали жрать друг друга».
        Макс ногой отпихнул тело застреленного в сторону и распахнул крышку люка.
        - Полезай,  - кивнул он на образовавшееся в полу отверстие.
        Гйол безропотно спустилась по ступенькам вниз.
        - Выключатель слева,  - крикнул сверху Макс.  - Зажги свет.
        Гйол подчинилась. На потолке загорелась тусклая, болтающаяся на коротком обрывке провода лампочка. Погреб оказался на удивление благоустроенным: в углу стояла кровать, у стены - стол и пара стульев. Были даже полуразвалившийся комод, этажерка и тумба с треснувшим зеркалом.
        - Садись,  - крикнул Макс и, едва Гйол уселась, спрыгнул вниз.
        Человек и йолна посмотрели друг другу в глаза.
        - Ну,  - произнесла Гйол спокойно,  - о чем будем говорить?
        Макс даже покрутил головой от восхищения.
        - Сильна,  - сказал он,  - другая бы уже обделалась от страха. Меня зовут Макс, как к тебе обращаться?
        - Можешь звать меня Ларисой.
        - Ой ли? Впрочем, как скажешь, настоящее твое имя пока ни к чему, хотя не исключаю, что оно может понадобиться. Значит, так, Лариса, времени у нас в обрез. Может статься, его вообще нет. Меня уже ищут или скоро начнут искать. Какое-то время будут думать, что это вы меня грохнули. Вернее, не грохнули, а поступили со мной как обычно. Но хорошо, если будут так думать хотя бы дня два-три. Потому что труп Косаря уже наверняка нашли, а скоро обнаружат пропажу и этого хлыща,  - Макс указал стволом пистолета на потолок.  - Его машину я приберу в гараж и от тела избавлюсь, но искать его все равно скоро начнут. Пробьют телефонные разговоры, и тогда тут же вычислят, чьих рук это дело.
        - Меня это не интересует,  - сухо сказала Гйол.  - Говори по существу.
        - Это и есть по существу. У нас три дня в лучшем случае. За это время мы должны найти твоих соплеменников. Йолнов или как вас там.
        - Допустим, я понятия не имею, о чем ты говоришь,  - бросила Гйол.  - Что тогда?
        - А ничего. Но чтобы у тебя не было лишних иллюзий, класть я хотел на твои слова. Если через три дня мы не закончим дело, ты отсюда не выйдешь. Я пристрелю тебя прямо здесь. А могу и не стрелять - оставлю, пока сама не сдохнешь. Доходит?
        Гйол кивнула.
        - Доходит,  - сказала она.  - Говори. Что тебе от меня нужно?
        - От тебя только одну вещь. Ты поможешь мне найти твоего сородича. Он здесь, в Питере, и сам тебя ищет.
        Гйол с трудом удержалась, чтобы не закричать от радости.
        - Ты наверняка знаешь?  - быстро спросила она.
        - На все сто. Итак, ты говоришь мне, как на него выйти. Я предлагаю ему дело. Ничего особенного - то, что вы, ребята, проделывали уже сотни раз. Он выполняет работу и летит в Швейцарию. Там берет деньги, где я скажу. Большие деньги. Кладет их на счет, номер которого я ему дам. Когда деньги окажутся на этом счету, я тебя отпускаю. Сажаю на самолет, обеспечиваю безопасность, делаю ручкой на прощанье. Ко всему прочему я выделяю вам процент от общей суммы и сразу скажу, что не поскуплюсь. На этом расходимся. Чем вы будете заниматься дальше, мне безразлично.
        - Вот как. А ты знаешь, что для всех этих перемещений нам нужно… Хотя да, знаешь, конечно.
        - Естественно. Вам понадобятся тела. Но для твоего родственника этот вопрос не стоит: в Швейцарию он полетит в таком виде, с которым проблем не будет. А вот для тебя… Ты ведь наверняка в розыске, ну, или окажешься в ближайшее время. Так?
        - Думаю, что так,  - задумчиво протянула Гйол.
        Последние четверть часа она концентрировала ресурсы тела. Макс стоял в пяти шагах, пистолет он держал в руке, зрачок ствола смотрел в пол. Оттолкнуться, броситься на него, на это уйдет секунда, максимум полторы - успеет ли этот гад выстрелить?..
        - Даже не думай,  - внезапно сказал Макс, словно угадал намерения Гйол.  - Получишь пулю в лоб, поняла?
        Гйол кивнула и расслабилась. Человек прав - риск слишком велик. Да и не время пока идти на крайние меры. В конце концов, он, вполне возможно, ей лжет, а на самом деле готовит очередную пакость из тех, на которые так падки люди. А сам пока пытается запутать ее, отвлечь, чтобы потом использовать втемную.
        - Думаю, что я в розыске,  - повторила Гйол.  - И мне понадобится…
        - Не волнуйся, об этом я позаботился. Вот, прошу,  - Макс обогнул стол и бросил на него три фотографии.  - Блондинка,  - стволом пистолета указал он на улыбающееся лицо Аллочки.  - Брюнетка,  - перевел ствол на Надю,  - и сюрприз-сюрприз - настоящая француженка по имени Натали.
        - На выбор, что ли?  - усмехнулась Гйол.
        - Как получится. Может, и на выбор, а может - по очереди. Итак, как найти твоего дружка?
        - А гарантии?
        - Не смеши меня. Какие могут быть гарантии?! Если бы ты могла меня шлепнуть и исчезнуть со своим сородичем, неужто бы не шлепнула?
        Гйол посмотрела Максу в лицо.
        - Ни минуты бы не задумалась,  - сказала она.  - Я бы тебя уничтожила. И проделала бы это с удовольствием.
        - Ух ты!  - Макс хмыкнул.  - Что ж, уважаю. Но и я скажу тебе кое-что. Будь возможность взять деньги без вас, я бы лично проследил, чтобы ты подыхала долго и мучительно. И людоед твой за компанию. Поэтому, дорогая Лариса, или как тебя там, давай-ка вместе думать о том, чтобы ни с тобой, ни со мной ничего не случилось.


        Братья Карповы прилетели из Парижа в Питер за три дня до того, как поезд привез туда Гйол.
        Несмотря на спешку, Райгр успел опустошить банковский счет Базиля Дюпрэ. Денег у них с Йиргемом стало достаточно, и новые тела выбрали, исходя исключительно из соображений удобства.
        Петру Карпову, тело которого занял Йиргем, было двадцать девять лет, Алексею, его брату - на год меньше. Оба тела оказались сильными, здоровыми и, что особенно порадовало йолнов, без вредных привычек. Братья Карповы не курили, не испытывали тягу к алкоголю и наркотикам, а с повышенным влечением обоих к женскому полу, обладая тысячелетним опытом йолнов, можно было справиться.
        Сутки спустя после прибытия йолнам удалось установить адрес Николая Ивановича Муравьева. Тем же вечером Райгр зафиксировал выходящего из Муравьевского подъезда Макса.
        - Этого я знаю,  - сказал Райгр Йиргему.  - Наш клиент. Надеюсь, он приведет нас к остальным.
        Еще через день была обнаружена и взята под контроль фирма под названием «Натали». Сопоставив внешность людей, зафиксированных у дома графа, с внешностью персонала, йолны отследили еще двоих.
        Квартиру, выходящую окнами прямо на входную дверь «Натали», снял Райгр. Его русский оказался вполне сносным, в то время как Йиргем зачастую путался в словах.
        Теперь йолны дежурили у окна квартиры по очереди, укрываясь за шторами от возможных любопытных взглядов снаружи. В шторах проделали отверстия, и тот, кто был на посту, наблюдал за окрестностями в армейский бинокль, приобретенный Райгром на барахолке.
        Все свободное время без остатка йолны проводили за беседой, словно стараясь наговориться за последние шестьдесят лет.
        С той минуты, как Йиргем рассказал Райгру, над чем в эти годы думал и работал, между ними не прекращались споры. Ни один из рель? ни разу не вспылил и не вышел за рамки вежливости, да такое и невозможно было между сородичами. Тем не менее, довольно скоро выяснилось, что по основному вопросу рель? вряд ли когда-либо придут даже к подобию согласия.
        - Времена значительно изменились,  - сказал Йиргем, когда оба поднялись на борт самолета.  - Они постоянно менялись, но за последнее столетие изменения пошли вскачь. И мы, те, кто остались от великой расы, потеряли многие преимущества, которые имели перед расой людей.
        - Не так уж много мы потеряли,  - возразил Райгр.
        - Много, рель?, много. Мы отстали, прежде всего - технически. Мы ведь не посещаем школ, а школьные курсы становятся все сложнее и сложнее. А раньше курса хватало на несколько веков.
        - Это так. Но я, например, два года отходил в Сорбонну.
        - И что же, ты брал технический курс?  - живо заинтересовался Йиргем.
        - Нет, ты же знаешь, я не интересуюсь подобными вещами. Брал мое любимое искусство Возрождения. Ах, какие два года это были! Потом пришлось бежать. Как обычно.
        - Позволь мне продолжить,  - попросил Йиргем.  - Итак, мы все же отстали. Я смог бы водить машину, находясь в теле умеющего водить. Но самолет я пилотировать не смогу, даже если займу тело пилота. Навыки останутся, не хватит знаний. То же касательно вертолета. Не знаю, смог бы я эффективно стрелять из современного автоматического оружия. И, кроме того, я почти не знаю сети Интернет. А значит, не владею информацией.
        - Ты сам выбрал жизнь в глуши, рель?,  - сказал Райгр.  - Добровольно. Я, хотя и не специалист, свободно пользуюсь Сетью.
        - Я не от нечего делать жил в глуши, Райгр, но об этом мы поговорим позже. Разумеется, я научусь пользоваться Интернетом, но ведь раньше нам и в голову не пришло бы учиться чему-либо у людей. А кто знает, во что превратится Интернет через пятьдесят лет? А через сто? Азы компьютерной грамоты сейчас преподают в школах. Я не знаю этих азов.
        - Ну, допустим, ты мог бы занять тело ребенка и ходить в школу,  - задумчиво сказал Райгр.
        - Теоретически - да, мог бы. Потеряв способность менять тела вплоть до достижения зрелости. Не говоря уже о прочих связанных с этим проблемах.
        - В конце концов,  - не пожелал признать поражения Райгр,  - можно купить школьные учебники и выучить все самому.
        - Можно, конечно. Но ведь речь не о том, что мы с тобой поглупели, а о том, как далеко продвинулись люди. Когда-то мы намного опережали человеческую науку. А теперь, изучая в одиночку книги, написанные, заметь, людьми, мы можем, пожалуй, выйти на их средний уровень. А ведь раньше мы были лучшими во всем! Лучшие наездники, лучшие воины, алхимики, целители. Мы не дарили свои открытия людям, но любой йолн знал о природе вещей гораздо больше самых прогрессивных представителей человеческой расы. И так было во все эпохи - мы были лучше. А сейчас мы лишь не хуже. Не говоря уже о том, что под «мы» я имею в виду только «мы с тобой».
        - Допустим, ты прав, рель?,  - с грустью сказал Райгр.  - Какой же вывод из этого следует?
        - А такой, что, меняя тело, мы больше не осуществляем естественный и обусловленный природой акт. Мы не лишаем жизни низшее существо. Фактически мы отнимаем жизнь у равного. Мне страшно произносить то, что сейчас скажу, рель?, - но, меняя тело, мы совершаем убийство.
        - Рель?, ты кощунствуешь,  - сказал Райгр с ужасом.
        - Возможно, но это то, к чему я пришел. Дело не только в их технике. Рель?, ты ведь читал их книги, ты восхищался их искусством - ты не мог не заметить, что люди стремятся стать лучше, чем они есть. И это желание само по себе заслуживает уважения.
        Йиргем с Райгром возвращались к спорной теме еще не раз после прибытия в Санкт-Петербург. Именно ее они в очередной раз обсуждали в тот момент, когда Райгр увидел в бинокль светловолосую девицу, кнопками крепящую к входной двери «Натали» бумажный листок. Блондинка была идентифицирована ранее как сотрудница фирмы. Возможно, Райгр и не обратил бы внимания на листок, но его насторожило то, что девица появилась в субботу, в день, когда фирма закрыта и работать в ней людям не положено. Едва блондинка отошла, Райгр навел на объявление бинокль и едва не остолбенел.
        - Йиргем, подойди сюда,  - позвал он, с трудом сдерживая дрожь в голосе.
        Йиргем приложил бинокль к глазам и враз опустил. Рель? взглянули друг на друга. Им хотелось кричать, орать от радости. На листке было всего лишь одно слово.
        Это было имя.
        Имя, написанное на йол?не.
        Имя женского рода.
        Гйол.
        Под ним стоял номер телефона.



        Глава двенадцатая

        Гйол смастерила решето из тонких побегов бука, связав ветки узкими полосками молодой коры. Решето получилось, конечно, не из лучших, но для ее целей вполне годилось. Гйол уложила его поверх небольшого, не выше локтя, бочонка, высыпала на прутья золу и принялась медленно, тонкой струйкой, лить на решето горячую воду из котелка.
        - Давай помогу,  - предложил Йиргем.  - Тебе же, должно быть, тяжело.
        - Я справлюсь,  - возразила было Гйол, но ладони йолна уже легли на края котелка рядом с ее собственными, перехватывая тяжесть. Гйол убрала руки и улыбнулась. Когда вся вода была процежена сквозь золу, Гйол сняла с бочонка решето и осторожно перелила едкий настой золы обратно в котелок.
        - Я слыхал,  - сказал Йиргем,  - что некоторые просто сыплют золу в бочку, стоящую на дворе. После дождя на дне скапливается зольная вода.
        - У нас нет бочки,  - возразила Гйол,  - есть только этот маленький бочонок, и он мне нужен дома. И потом, со дна глубокой бочки зольную воду тяжело вычерпывать.
        Она подвесила котелок над костром, добавила к отвару золы кусок свиного жира, бросила щепоть соли и принялась медленно размешивать варево деревянной ложкой на длинном черенке.
        Йиргем молча наблюдал за ней.
        - Ты стала настоящей мастерицей, хоть завтра вступай в гильдию мыловаров,  - улыбнулся он, глядя, как ловко йолна управляется с работой.
        - Кому нужно мое мастерство в этой глуши,  - вздохнула Гйол.
        - Сейчас здесь безопаснее,  - ответил Йиргем,  - но рано или поздно нам все равно придется перебраться в город. Пожалуй, лучше всего будет вернуться во Флоренцию: в Поппи слишком мало народу, в таких городишках каждый на виду.
        Гйол согласно кивнула.
        Два десятка лет прошло с тех пор, как они с Йиргемом покинули Флоренцию. Сейчас, вспоминая их путешествие, Гйол понимала, что встреча с Йиргемом спасла ей жизнь: выжить в одиночку ей ни за что не удалось бы. Они тогда шли вверх по течению Арно, питаясь грибами, ягодами и подстреленными Йиргемом из лука мелкими зверьками. Новый най? напоминал Гйол Йгерна: оба были хорошими воинами и замечательными рассказчиками, оба немало повидали на своем веку и были обучены искусству выживать, которому теперь предстояло научиться и Гйол. История о Гаммельнском крысолове странным образом вселила в Гйол надежду: раз Йиргем сумел тогда спасти доверившихся ему юных йолнов, то спасет и ее. Она положилась на него полностью, как полагалась в детстве на Тейре или Итх, но при этом изо всех сил старалась не стать ему обузой. Гйол казалось, что и чувства Йиргема к ней сродни чувствам ее прежних най?, словно он тоже знал ее много лет. Спустя несколько недель Гйол поняла, что они с Йиргемом образовали новую семью из них двоих, старшего и младшей.
        Они шли всю осень, время от времени останавливаясь на день-другой, и к началу зимы добрались до подножия Фальтероны. На зиму необходимо было найти жилище более надежное, чем шалаш из ветвей в глубоком лесу. Им повезло - поднимаясь против течения Арно по склону Фальтероны, йолны наткнулись на небольшую деревню под названием Козий Камень, почти полностью опустошенную чумой. Здесь они решили остаться на зиму.
        Гйол с ужасом вспоминала, как они пробирались в дома умерших от чумы крестьян в надежде раздобыть съестное. Приходилось выбирать - между риском заболеть и верной смертью от голода. К счастью, двум уцелевшим крестьянским семьям было не до чужаков и не до того, чем те занимаются. Поэтому йолны попросту поселились в одном из опустевших жилищ, заткнули соломой щели в стенах и притащили из соседних домов несколько мешков с шерстью для постелей. В погребе одного из этих домов удалось найти засоленную на зиму свинину, в одном из амбаров - немного ячменя и пшеницы. Кроме того, Йиргем целыми днями пропадал в лесу, ставя силки на зайцев и птиц, и зачастую возвращался с добычей.
        Йолны все еще страшились чумы, но, к счастью, с началом зимы болезнь отступила, а затем и вовсе оставила измученную тосканскую землю, уйдя за добычей на север.
        Тот страшный год все же запомнился Гйол не только постоянным призраком голода. Скорее голод и страх смерти сохранились в воспоминаниях йолны лишь темным, мрачным фоном, на котором тем ярче казалось все остальное. Ее согревала память о долгих зимних вечерах, когда с наступлением темноты они оба усаживались у очага, обнявшись и завернувшись в одно одеяло,  - поначалу лишь для того, чтобы беречь тепло. Эти вечера проходили в долгих разговорах. Йиргем рассказывал Гйол о былых днях, о жаркой черной земле Египта, о философах Афин, о прошлых днях Флоренции, бывшей когда-то всего лишь построенным для обороны от этрусков римским фортом. Он рассказывал ей о своей первой семье, о том, как хитры и изворотливы бывают люди, он учил Гйол пользоваться человеческими страстями и слабостями для того, чтобы выжить.
        Вечера были длинными, и Йиргем тратил их, обучая Гйол языкам. Она знала итальянский, немного французский, а также латынь, которой научил ее Йгерн, полагая знание языка инквизиторов полезным для йолнов. Той зимой Йиргем выучил ее английскому - странной смеси французского с языками саксов, англов и бриттов. Сам Йиргем знал множество языков, включая несколько давно умолкших, исчезнувших вместе с говорившими на них людьми.
        - Главное,  - говорил Йиргем,  - не забывать переучиваться. Языки меняются со временем, как и одежда, которую носят люди. Вернувшись в страну после многолетнего перерыва, ты будешь думать, что говоришь на ее языке. А на самом деле многие выражения окажутся уже устаревшими и привлекут к тебе внимание. Всегда стоит потратить немного времени и усилий на то, чтобы заново привыкнуть к языку.
        Гйол покидала Флоренцию лишь несколько раз, когда Тейре брал ее с собой в недалекие торговые поездки. Поэтому, сидя у зимнего очага в крестьянской лачуге, она с замиранием сердца слушала о далеких краях, о чудесах, сотворенных природой, и жалела, что ей нечем отплатить Йиргему за эти рассказы.
        - Мне кажется, это несправедливо,  - однажды полушутя сказала Гйол,  - ты рассказываешь мне столько нового, а я все время молчу. Мне нечем поделиться с тобой, най?.
        Йиргем взглянул на нее с изумлением.
        - Ты действительно не понимаешь?  - спросил он.  - Впрочем, ты ведь еще так молода… Прошло уже много лет с тех пор, как я мог спокойно сидеть у огня и рассказывать о своей жизни. С тобой, Гйол, я могу говорить даже о том, что не рассказывал никогда и никому. Я впервые за много столетий отдыхаю душой, и ты говоришь, что ничем не делишься со мной?
        Гйол, поддавшись порыву, положила ладонь на руку Йиргема и крепко сжала ее. Йиргем ответил на пожатие, а затем медленно поднес ее руку к губам. Не отрываясь, он глядел в глаза Гйол, и йолна чувствовала, как в ней рождается что-то, незнакомое прежде. Казалось, сама основа ее, та бессмертная часть, что прячется в грубом человеческом теле, потянулась Йиргему навстречу. В то же время ощущения тела не исчезли - краем сознания Гйол чувствовала мягкие губы на запястье и вслед за своим телом получала удовольствие от этих прикосновений. Помедлив, Йиргем отпустил ее руку, но они еще долго сидели, прижавшись друг к другу и молча глядя на догорающий ночной костер.
        После этого вечера Гйол перестала называть Йиргема «най?».
        Гйол не была так наивна, как человеческие девушки ее возраста: среди ее сородичей отношения между йолнами разного пола не считались постыдными, а знание о них - запретным. Новые чувства не испугали Гйол: она раз за разом вспоминала все, что рассказывали ей когда-то Итх и хранитель Гойтре.
        «Тело, в котором живут йолн или йолна,  - говорили они,  - послушно природе, как и тело человека. У него те же способности и желания, и за своим телом нужно ухаживать, как ухаживала бы ты за хорошей одеждой. Но ни один йолн никогда не спутает свое желание с желанием своего тела».
        Гйол знала, что такое «желание тела»  - порой, еще до чумы, откровенные взгляды, которые бросали на нее человеческие мужчины, заставляли тело испытывать чувства, вызывающие у самой Гйол отвращение. Но то, что она чувствовала, оставаясь наедине с Йиргемом, было совсем другим. А скорее, не столько другим, сколько б?льшим: то желание, которое испытывало тело Гйол, казалось лишь небольшим приятным довеском к тому, что ощущала нечеловеческая сущность самой йолны.
        Мало того, впервые в жизни желание тела не вызывало в ней отвращения…
        И пришла ночь, когда все мысли, до единой, покинули голову Гйол, оставив только чувства. И пришло утро, когда Йиргем впервые назвал ее «?лни».


        Весну они провели в той же деревне. В ней появилось еще несколько семей, наследовавших умершим от чумы. Нашелся хозяин и у дома, где зимовали йолны. К счастью, он оказался разумным человеком и за умеренную плату позволил им остаться. Йиргем нанялся на работу к одному из зажиточных крестьян, которому теперь принадлежала большая часть лежащей вокруг земли. Работников было мало, и хозяин, желавший поскорее засеять поля, платил хорошо и не спрашивал, по какому праву двое незнакомцев поселились вдруг в чужом доме.
        Летом на деревню впервые напал отряд мародеров. Как и большинство поселений в Тоскане, Козий Камень был окружен крепким забором, но что толку от забора, если некому даже запереть ворота. Всадники ворвались в деревню и пошли по домам, требуя еды и денег. Гйол была в доме одна, когда в распахнутую пинком дверь вломились двое мужчин. Одновременно на другом краю деревни отчаянно закричала женщина.
        - Что стоишь, красотка,  - нагло рассмеялся первый, уже немолодой бородач с повадками бывшего солдата,  - собирай на стол!
        Должно быть, солдатская жизнь научила бородача дороже всего ценить сытную еду. Судя по женским крикам, его спутники, которых судьба направила в другие дома, придерживались иного мнения. Гйол стало страшно.
        Второй мародер, как и первый, был одет в добротную, но явно с чужого плеча одежду и держал в руке обнаженный кинжал. Однако, в отличие от первого, человеком он не был.
        - Ты что, не слышала?  - так же грубо, как перед тем его спутник, спросил йолн, хотя глаза его улыбались Гйол.  - Или не рада гостям? Собирай на стол, да не скупись.
        Гйол метнулась к очагу. Через несколько минут на столе стояла плошка с едой, приготовленной на вечер для них с Йиргемом: немного кроличьего мяса, тушенного с капустой, чесноком, травами и дробленым ячменем.
        Усевшись за стол, непрошеные гости дружно набросились на съестное, и йолн с напускной грубостью похлопал по скамье рядом с собой:
        - Садись, красавица, не брезгуй!
        Гйол опустилась на скамью рядом с йолном, стараясь унять дрожь. Без сомнения, он постарается не дать ее в обиду, только сумеет ли? Кто знает, сколько мародеров сейчас в деревне. Если их слишком много, то ее заступник погибнет вместе с Гйол.
        Набив брюхо, человек удовлетворенно хмыкнул, отрыгнул и сказал:
        - Ну что, красотка, деньги в доме есть?
        Гйол отрицательно покачала головой. Немного денег у них с Йиргемом было, но, отдав их мародерам, йолны не пережили бы следующую зиму. Взгляд солдата стал жестким.
        - Ты, красотка, голову мне не морочь. Деньги ищи, а то нам долго болтать недосуг. На пожарище искать проще.
        - Давай, давай,  - поддержал его йолн, сжав под столом руку Гйол,  - не уходить же нам без добычи.
        Гйол послушно поднялась, надеясь, что ее сородич знает, что делает. Деньги были разделены на три части и завязаны в узелки, один из них зарыт в огороде, а два других припрятаны в доме. Гйол неохотно достала тот, что поменьше, и положила на стол. Солдат дернул узелок за углы, монеты высыпались на стол.
        - Хорошо,  - кивнул он,  - теперь остальное давай,  - и, увидев, как изменилось лицо Гйол, прикрикнул:  - Ты что, за дурня меня держишь?! Думаешь, не знаю, сколько нынче работникам платят?! Давай, говорю, остальное!
        Гйол, поймав взгляд йолна, покорно направилась за вторым узелком.
        Мародер, развязав его, усмехнулся:
        - Ну вот, а говорила - денег в доме нет! Старого солдата не проведешь! Что ж, теперь и поразвлечься можно,  - мародер сделал непристойный жест, осклабился и шагнул к Гйол.
        - Не спеши, Гвидо,  - спокойно сказал йолн.  - Давай-ка разберемся сначала с добычей.
        - А что с ней разбираться?  - удивился Гвидо.  - Добыча наша, дели пополам.
        - А про должок ты забыл?  - йолн поднялся.  - Ты, приятель, задолжал мне пятьдесят монет. А тут ведь и того не наберется.
        Йолн опустил ладонь на рукоять заткнутого за пояс кинжала.
        Бородатый Гвидо отскочил назад, пригнулся и выдернул из кожаного чехла нож. С четверть минуты человек и йолн, застыв, молча мерили друг друга взглядами.
        - Не глупи, Гвидо,  - нарушив паузу, насмешливо сказал йолн.  - Я не хочу тебя убивать, давай поступим по-другому, приятель.
        - Как по-другому?  - поспешно спросил солдат.
        - Я скощу должок и накину пять монет сверху, чтоб тебе без добычи не уходить. А ты за это отдашь мне девку. Что скажешь?
        Гвидо перевел удивленный взгляд с йолна на Гйол и обратно.
        - Ты хочешь быть первым, что ли?  - уточнил он.
        Йолн презрительно хмыкнул.
        - Я в этом деле делиться не люблю. Если хочешь со мной рассчитаться - ступай, найди себе другую, а эта останется со мной.
        - Где ж я себе другую найду? Девок небось всех уже поделили!
        - А мне что за дело?  - усмехнулся йолн.  - Хоть козу ищи. Или деньги все мои, а остаток вернешь со следующей добычи.
        Гвидо досадливо крякнул. Уже подержав деньги в руках, бородач явно не в силах был с ними расстаться.
        - Десять монет,  - сердито сказал он,  - и забирай девку.
        - Семь,  - деловито предложил йолн.
        - Восемь!
        - Договорились,  - йолн отсчитал восемь монет и протянул их бородачу.  - Теперь убирайся.
        Гвидо с силой захлопнул за собой входную дверь, и йолн повернулся к Гйол.
        - Нас могут подслушивать,  - прошептал он на йол?не, а затем громко сказал по-тоскански:
        - Ну, красотка, недешево ты мне досталась, так уж будь поласковей.
        Гйол молча смотрела на него, не зная, что сказать.
        - Ты одна здесь?  - вновь перейдя на йол?н, спросил гость.
        - Нет,  - прошептала Гйол,  - мой ?лни сейчас в лесу. Я молю судьбу, чтобы он не вернулся до вечера, иначе он может погибнуть, пытаясь меня спасти.
        Йолн кивнул.
        - Я подожду здесь, с тобой. Обычно они не задерживаются в деревнях и уходят ночевать в леса, опасаясь солдат. Я уйду с остальными и, когда они уснут, вернусь к вам.
        Он вернулся поздно ночью, но ни Йиргем, ни Гйол не спали, ожидая его.
        - Райгр,  - ошеломленно выдохнул Йиргем, стоило гостю переступить порог.  - Великая Судьба, Райгр, это действительно ты!
        Рель? провели за беседой остаток ночи. Райгр направлялся на Сицилию и в пути примкнул к банде удирающих от чумы на юг мародеров. На Сицилии, по слухам, в последний раз видели ?лни Райгра Йиллит, с которой судьба разлучила его сотню лет назад и которую он с тех пор непрерывно искал. Гйол понимала, что Йиргем разрывается между желанием предложить рель? помощь и долгом по отношению к ней. Для него было так же немыслимо сейчас оставить Гйол одну, как для нее - пуститься в путь на юг с бандой мародеров.
        - Разбойников сейчас множество,  - сказал Райгр,  - думаю, еще год-другой банды могут не особо опасаться солдат - у властей и так достаточно забот. А вот потом, когда войска наведут порядок в городах, когда на должности назначат новых людей вместо унесенных чумой, когда разберут, наконец, все бесконечные тяжбы и завещания - вот тогда возьмутся за порядок в лесах и на дорогах. Но я к тому времени уже найду себе новое тело. А вам надо убраться из этой глуши - в городах сейчас безопаснее.
        Райгр ушел, когда небо еще не посветлело, но бесчисленные лесные птицы уже запели, приветствуя солнце.
        - Я надеюсь, мы еще встретимся, рель?,  - сказал Райгр, обращаясь к ним обоим.
        Лишь много позже Гйол поняла, как им повезло. И потому, что в напавшей на деревню банде оказался йолн. И потому, что именно ему случилось войти в их жилище. И оттого, что Йиргем вернулся из леса лишь поздно вечером. И, наконец, потому, что Райгр сумел выручить сородичей, не погубив при этом себя. Не прислушаться к совету Райгра означало бы понапрасну искушать судьбу, и уже на следующее утро Йиргем с Гйол покинули ограбленную деревню.
        Они отправились в путь с рассветом, и, едва солнце оседлало вершины ближайших холмов, увидели на берегу реки стоящую на коленях женщину. Подойдя поближе, йолны узнали Бениту Арриньи, восемнадцатилетнюю крестьянку из Козьего Камня. Та истово молилась вслух - просила Господа простить ей грех самоубийства.
        Йолны переглянулись.
        Гйол знала, чувствовала еще с осени, что готова сменить тело. В Козьем Камне, где каждый постоянно был на виду, проделать это было немыслимо. Но сейчас, когда их путь лежал прочь от деревни, опасности было не больше, чем обычно.
        Тело Бениты подходило Гйол - была крестьянка не красива и не уродлива, невысока ростом, с сильными руками и ногами, длинными черными волосами и смуглой загорелой кожей. Глаза Бениты были сейчас закрыты, и Гйол подобралась к ней вплотную, оставшись незамеченной. Сердце йолны забилось учащенно, хотя она и хорошо представляла себе, что сейчас должно произойти. Получится ли у нее? Ведь важно сделать все достаточно быстро, так, чтобы сознание женщины погасло прежде, чем та успеет испугаться и среагировать. Бывали, хотя и крайне редко, случаи, когда связь между старым и новым телами прерывалась до завершения перехода. Заканчивались такие случаи гибелью йолна.
        Гйол обернулась к Йиргему. Тот ободряюще улыбнулся, и Гйол стало стыдно за свой страх: конечно, ее ?лни будет рядом и позаботится о том, чтобы все прошло благополучно. Сосредоточившись, Гйол подалась к коленопреклоненной крестьянке, схватила ее за руку и отдалась во власть древнего, как мир, инстинкта йолнов.
        Молитва оборвалась, но Бенита не попыталась вырваться, и Гйол, уже теряя способность воспринимать окружающее, поняла, что все идет как должно. Мир вокруг нее померк, исчез, и вместо него пришло новое, ни с чем не сравнимое чувство, которое нельзя было назвать ни приятным, ни отвратительным. На йол?не это состояние называли дейгр?н, и редко какой из древних поэтов расы не посвящал дейгр?ну хоть нескольких строк.
        Гйол открыла глаза и увидела, как рядом с ней упало на траву ее прежнее тело. Мир изменился: цвет травы обрел иные оттенки, запах реки ощущался гораздо сильнее прежнего, а яркий солнечный свет, обычно режущий чувствительные глаза Гйол, теперь лишь заставлял ее слегка щуриться. Миг спустя Гйол ощутила резкий неприятный запах и с раздражением поняла, что он исходит от ее нового тела. Должно быть, Бенита за всю свою жизнь погружалась в воду лишь однажды, при крещении. Впрочем, это было легко поправимо. Гораздо хуже была боль, которую Гйол почувствовала, вживаясь в новое тело. От длительного стояния на коленях болели ноги. Болели, словно от побоев, руки и плечи, тяжело ныл низ живота. Гйол внезапно поняла, чем было вызвано отчаяние Бениты и ее желание проститься с жизнью: мародеры подвергли ее тело насилию. На миг Гйол испытала даже невольное сочувствие, немедленно сменившееся презрением. Ей, как и любой другой йолне, никогда бы не пришло в голову перестать жить из-за подобного пустяка.
        Гйол поднялась на ноги и взглянула на Йиргема. Раньше их глаза находились на одной высоте, теперь же Гйол было немного странно смотреть на ?лни снизу вверх.
        - Ты привыкнешь,  - сказал Йиргем заботливо.  - Я знаю, что ты сейчас чувствуешь, и поверь, в этих маленьких отличиях есть своя прелесть. Сменив десяток тел, ты привыкнешь к разнице и научишься находить в отличиях интерес. Сейчас, впрочем, важно не это. Как ты себя чувствуешь?
        - Мне нужно вымыться,  - твердо заявила Гйол.


        Вновь им повезло неподалеку от Поппи. Спускаясь по течению Арно, на излучине они набрели на деревню Сухой Бук, обогнули ее и наткнулись на дом, стоящий отдельно от остальных на лесной опушке. Жил в нем Луиджи ди Ареццо, молодой лесничий, лишь недавно назначенный взамен умершего в прошлом году от чумы. Йолны назвались отцом с дочерью из свободных безземельных крестьян, и хозяин, посматривая на Гйол, предложил путникам переночевать. Наутро молодой лесничий обнаружил, что мужчина, которому он дал приют, внезапно заболел и не может продолжать путь. К полудню ему стало хуже, а к вечеру совсем скверно, так что дочь больного, заливаясь слезами, побежала за деревенским священником.
        На следующий день тот же священник отпевал умершего в небольшой, но опрятной часовенке. Йиргем, уже в теле лесничего, поддерживал под локоть заплаканную Гйол, старательно изображающую убитую горем дочь покойного.
        Никто из крестьян не нашел ничего удивительного в том, что сирота в скором времени вышла за лесничего замуж. Невесте завидовали - о таком женихе мечтали многие деревенские девушки. Пусть и не главный лесничий, Луиджи ди Ареццо считался все же человеком важным. Служил он графскому роду Гвиди и был волен казнить и миловать за браконьерство, решать, кому и когда продавать лес, кому и сколько рыбы ловить в реке.
        Йиргему не составило особого труда выдать себя за лесничего: был Луиджи из дальних мест и от людей держался обычно особняком. Вскоре Йиргем показал себя хорошим работником: достаточно рачительным, чтобы принести хозяину выгоду, и не чрезмерно строгим, если кому из крестьян случалось подстрелить в лесу косулю или поймать в силок зайца. Гйол каждое воскресенье ходила в церковь, ненадолго задерживаясь после службы, чтобы послушать сплетни деревенских кумушек. Йолны прижились в Сухом Буке. Деревня была достаточно близка к Поппи с грозно глядевшим оттуда на долину Арно замком Гвиди, и мародеры обходили ее стороной. Через пару лет Гйол взялась варить мыло, вначале для себя, а затем и на продажу. Она брала недорого, к тому же кусок-другой частенько относила в подарок экономке священника. Денег мыловарение давало немного, но доставляло Гйол непонятное ей самой удовольствие. Она меняла соотношение жира, соли и зольной воды и радовалась, когда новое мыло оказывалось лучше предыдущего. Иногда Йиргем покупал для нее немного оливкового масла, тогда мыло получалось нежным, пригодным для омовений рук и лица.
Гйол оставляла его себе: крестьянки покупали мыло лишь для стирки, а привычку использовать его для мытья тела здесь сочли бы глупой и вредной. Порой Гйол также добавляла немного масла, выжатого из апельсиновых корок, пахнущую весенней свежестью измельченную петрушку, а то и лепестки розы, ласкающие ноздри сладостью лета. Частенько она грустила, что не может поделиться своим умением ни с кем, кроме ?лни. В такие минуты особенно остро вспоминалась Итх. Даже сейчас, спустя годы, на глаза Гйол порой наворачивались слезы. Как радовалась бы Итх, да и любой из най?, увидь они здоровую и повзрослевшую, создавшую собственную семью Гйол.
        Новая жизнь в теле Гйол так и не зародилась. Она не знала, что было тому причиной. Итх рассказывала, что и как нужно делать йолне, чтобы человеческое тело зачало и выносило ребенка, но лишь в общих чертах. Всегда казалось, что у Гйол будет время узнать подробности, а вышло, что, когда понадобилось, спросить было не у кого. Йиргем, с его тысячелетним опытом, уверял Гйол, что причин для расстройства нет: скорее всего тело, которое она занимала сейчас, было неспособным к зачатию.
        - А если дело не в этом?  - обеспокоенно спрашивала его Гйол.  - Что, если у меня попросту не получается зачать, как раньше не получалось обострять слух или зрение?
        - Не волнуйся,  - успокаивал ее Йиргем.  - Всем йолнам требуется время, чтобы научиться владеть телом. Даже если ты и права и у тебя просто не получается, это лишь означает, что тебе нужно подождать. У нас впереди вечность, -лни, мы еще сменим множество тел. Ты ведь так молода, большинство йолн в твоем возрасте даже не помышляют о детях. Не торопись.
        Гйол вздыхала, не отвечая. Она не хотела говорить Йиргему, что когда-то схожие слова произносили Итх и Тейре, Йгерн и хранитель Гойтре. Они говорили: «Не торопись, Гйол, научись терпению, у нас еще будет время для разговоров, для объяснений, для того, чтобы научить тебя всему, что ты захочешь», и она верила им, и старалась быть терпеливой, и откладывала на потом. А никакого «потом» не оказалось. И теперь Гйол, обретшая новую семью, твердо намеревалась не повторить прежних ошибок.
        Тело Бениты Арриньи, занятое Гйол еще у Козьего Камня, состарилось быстрее, чем ожидалось. Семь лет назад Гйол сменила его на новое. Они с Йиргемом выбрали молодую бездетную вдову по имени Лучия, и спустя пару месяцев «овдовевший лесничий» привел в дом новую жену.
        На очередную замену йолны решились поздней весной. Антония была молодой вдовой, два года назад похоронившей мужа и с тех пор жившей в одиночестве. Она была в меру привлекательной, в меру чистоплотной, но главным было то, что Антония однажды уже рожала. Правда, девочка умерла, не прожив и года, но это не играло особой роли: важно было, что тело женщины способно зачать.
        Две недели Гйол притворялась больной, жалуясь на недомогания и слабость, чтобы смерть ее тела не вызвала слишком большого недоумения. В воскресенье она, как всегда, отправилась в церковь и во время службы старалась не выпускать Антонию из виду. К удивлению Гйол, на этот раз вдова не задержалась, чтобы посплетничать с другими женщинами, а поспешила домой, как только служба закончилась. Позже Гйол проклинала себя за то, что не придала этому должного значения…
        Йолна двинулась за Антонией вслед, но ее остановила жена мясника, которой понадобилось купить кусок мыла, ее сменила жена булочника, и Гйол не сразу удалось от них отделаться. Лишь когда к ним присоединились еще три женщины и заговорили о приехавшем на прошлой неделе к священнику знатном госте из Поппи, Гйол сумела ускользнуть. Она обогнула церковь и заторопилась к дому вдовы.
        Гйол постучалась и, не дожидаясь ответа, толкнула дверь.
        - Лучия?  - удивленно спросила Антония.
        - Здравствуй, соседка,  - Гйол шагнула к хозяйке,  - вот, зашла узнать, не нужно ли тебе еще мыла.
        - Мыла?  - переспросила вдова. Прежде Гйол никогда не ходила по домам, предлагая товар, покупательницы находили ее сами.  - Нет, Лучия, не нуж…
        Антония замолчала на полуслове с открытым от изумления ртом, потому что Гйол вдруг резко схватила ее за плечо. Больше вдова не успела сказать ничего.
        Тело Антонии оказалось здоровым и сильным: Гйол уже научилась определять такие вещи незамедлительно. Йолна по очереди напрягла мышцы ног и рук, пару раз присела, наклонилась и выпрямилась. Новое тело слушалось. Прежнее же теперь предстояло уложить так, будто Лучии стало нехорошо и та прилегла отдохнуть. Потом следовало бежать за Йиргемом с вестью, что его жена чувствует себя скверно.
        Гйол подхватила тело Лучии под мышки и потащила к мешкам с шерстью, которые служили Антонии постелью. Тащить было тяжело и неудобно, Гйол запыхалась, замешкалась и потому не сразу заметила, что уже не одна.
        - Что ты делаешь, Антония?  - раздался вдруг голос за спиной.
        Гйол вздрогнула и едва не выпустила ношу. Обернувшись, она увидела в дверях пастуха Маттео, который жил на другом конце деревни и потому явно не заглянул на шум, проходя мимо, а явился сюда намеренно.
        - Я… я,  - запинаясь, заговорила Гйол.  - А ты что здесь делаешь?
        На круглом и плоском лице Маттео появилось выражение крайнего удивления. Он захлопал глазами, словно такой простой вопрос не на шутку его поразил, и промямлил:
        - Так я же к тебе пришел.
        Гйол поняла. Она едва не выругалась вслух с досады, когда ее новое тело подтвердило догадку слабостью в низу живота.
        - А ко мне Лучия заглянула,  - принялась поспешно оправдываться Гйол.  - Только ей стало дурно, я хотела уложить ее поудобнее и бежать за лесничим.
        Маттео почесал в затылке.
        - А чего ее к тебе принесло?  - спросил он.
        - Да деньги хотела за мыло получить,  - нашлась Гйол.  - Ну, что стоишь, помоги. Она же тяжелая, даром что худая.
        Вдвоем они уложили тело Лучии на постель Антонии. Гйол облегченно вздохнула, но Маттео, наклонившись, приложил ладонь ко рту Лучии и озадачено покачал головой.
        - Глянь,  - пробормотал он,  - лесничиха-то вроде и не дышит.
        - Я побегу к Луиджи,  - сказала Гйол поспешно,  - его жена, пусть сам и смотрит, дышит она или нет.
        - Прямо сейчас, что ли, побежишь?  - Маттео подступил вплотную и обнял Гйол за талию, отчего между ног ее нового тела немедленно стало влажно.  - Не спеши,  - пастух кивнул на покойницу и подмигнул Гйол,  - ей уже не поможешь. А мы с тобой успеем немного позабавиться.
        Гйол растерялась. Проще всего было бы уступить Маттео: и у него не возникло бы подозрений, и самой Гйол полегчало бы, избавься она от возбуждения. С другой стороны, ей было отвратительно это существо, которое даже рядом с мертвым телом себе подобного думало лишь о спаривании.
        Решить, как следует поступить, Гйол не успела.
        - Вот оно что,  - донесся раздраженный голос с порога.
        Маттео, отпустив Гйол, попятился. В дверях стоял человек, которого йолна до этого дня в Сухом Буке не встречала. Был он не похож ни на крестьянина, ни на рыбака. Рослый, лет тридцати от роду, в камзоле дорогого сукна, щегольских сапогах и охотничьей шляпе с пером. Шею пришлого украшала толстая золотая цепь, и золотые же кольца сверкали на пальцах.
        - Я смотрю, крестьянки здесь не ценят оказанной им чести,  - усмехнулся незнакомец, но в глазах его Гйол увидела столько злобы, что ей стало не по себе.  - На тебя обратил внимание Уберто ди Ареццо, а ты у него под носом путаешься с вонючим мужиком? Пошел вон!  - рявкнул он на Маттео.
        Крестьянин вздрогнул, виновато закивал и бочком потрусил на выход. Человек, назвавшийся Уберто ди Ареццо, со злостью пнул его под зад ногой, затем шагнул вперед и схватил Гйол за руку.
        - Возможно, я прощу тебя,  - медленно произнес он,  - хотя ты и слишком глупа, чтобы оценить внимание достойного человека. Раздевайся, у меня мало времени. Ну-ка…
        Умберто осекся, наткнувшись взглядом на лежащее у стены тело Лучии.
        - Это еще кто такая?  - нахмурившись, спросил он.
        - Ей нездоровится,  - выпалила Гйол.
        Ей никак не удавалось прийти в себя. События сменяли друг друга слишком быстро, йолна за ними не успевала и, как вести себя с этим человеком, не знала.
        Уберто выпустил руку Гйол и шагнул к стене. Наклонился, затем, как и Маттео до него, поднес ладонь к лицу лежащего на мешках с шерстью тела. Распрямился и перевел на Гйол ставший очень серьезным взгляд.
        - Кто эта старуха?  - требовательно спросил он.
        - Лучия, жена лесничего.
        - Жена лесничего, говоришь? Здешний лесничий мой дальний родственник, ему не сравнялось еще и сорока. Ты хочешь сказать, Луиджи был женат на старухе?
        Гйол пожала плечами.
        - Откуда мне знать, сколько ей лет.
        - Действительно откуда,  - задумчиво произнес Уберто.  - Дурно ей стало, говоришь? И она взяла и прилегла? А до того болела ли?
        - Кажется, да,  - кивнула Гйол.
        - Твоя подружка? Часто у тебя бывала?
        - Мылом она торговала, деньги зашла забрать,  - пояснила Гйол.
        Уберто ди Ареццо помолчал немного, пристально глядя ей в лицо, затем, не оборачиваясь и не отводя глаз, крикнул:
        - Эй, Рицо! Поди сюда!
        В дверях появился здоровенный детина, на две головы выше Гйол и на голову - самого Уберто.
        - Останешься здесь,  - коротко приказал ему хозяин.  - Будешь ее стеречь, не спуская глаз. Если выкинет что, можешь ее легонько стукнуть. Но не дай бог убьешь или покалечишь - шкуру спущу.
        Не дожидаясь ответа, Уберто ди Ареццо двинулся на выход, секундой позже он с грохотом захлопнул за собой дверь.
        Вернулся он, когда снаружи уже стемнело, и вернулся не один. Отец Франциско осторожно перешагнул порог и, едва поймал взгляд Гйол, истово перекрестился.
        - Полно, святой отец,  - небрежно проговорил Уберто,  - вам нечего ее опасаться. Рицо, поможешь отнести эту несчастную в церковь,  - Уберто кивнул на труп у стены,  - и сразу вернешься. Поторапливайся! Если узнаю, что снова болтал с какой-нибудь шлюхой, прикажу тебя выпороть.
        Здоровяк Рицо, кряхтя, взвалил покойницу на плечо, словно куль с мукой. Насупившись, вышел за дверь. Священник, бормоча подходящую к случаю молитву, засеменил вслед.
        - Сударь,  - решилась, наконец, подать голос Гйол,  - клянусь, я не виновата в смерти жены лесничего. Ей стало дурно и…
        - Молчи, тварь,  - прервал Уберто ди Ареццо.
        - Но, сударь…
        Ди Ареццо в два шага покрыл разделяющее его с Гйол расстояние и с маху влепил пощечину. Йолна вскрикнула, отшатнулась, прижимая ладонь к лицу.
        - Я сказал - молчи, тварь,  - повторил Уберто. В его взгляде не осталось больше ни прежнего желания, ни самоуверенного превосходства. Сейчас в его глазах Гйол прочла лишь брезгливость напополам с ненавистью.
        - Я мог бы прикончить тебя на месте, дьявольское отродье,  - процедил ди Ареццо, мрачно глядя на Гйол,  - мог бы отправить на виселицу за убийство или на костер за колдовство. Но я подумал, что тебе с твоим дружком пора наконец-то послужить добру.
        От страха Гйол заколотило.
        Дейгр?н, она это знала, забирал все силы у старого, оставляемого тела. Чем моложе и неопытнее был йолн, тем старше оно выглядело. Обычно люди не обращали на это внимания, а если кто и замечал, то считал признаком болезни и не слишком задумывался. Какая разница, как человек выглядит, если он уже мертв.
        Однако для тех немногих, кто знал о существовании йолнов, необъяснимое, внезапное старение перед смертью никогда не проходило незамеченным.
        Гйол слыхала о таких людях. И вот теперь один из них держал ее жизнь в своих руках.


        Йиргем достиг городских стен незадолго до заката. Дорогу до Поппи он преодолел бегом, чтобы не терять времени. Теперь спешка закончилась. Необходимо было составить план, скрупулезно, не торопясь, с учетом возможных осложнений, коих за тысячи лет йолн повидал немало.
        В средней руки таверне Йиргем уселся за стол с кружкой кислого вина и тарелкой ячменной похлебки. Сейчас следовало сосредоточиться, но это упорно не удавалось. Мысли о Гйол вытесняли из головы все прочие, а злость на внезапное невезение боролась с хладнокровием и одолевала его.
        То, что произошло в Сухом Буке, было результатом нескольких несчастливых совпадений. Йиргем понимал, что пока существуют люди, посвященные в тайну йолнов, такие совпадения неизбежно будут случаться. К отцу Франциско занесло человека, знающего о тайне. Этому человеку приглянулась крестьянка, тело которой выбрала для себя Гйол. Подобные события происходили неоднократно - людские судьбы связаны и переплетены друг с другом так же, как судьбы йолнов. Однако крайне редко обстоятельства складывались так, что человеку, посвященному в тайну, удавалось застигнуть йолна за сменой тела. Быть может, Гйол была недостаточно осторожна. А скорее всего, это был один из тех случаев, которые невозможно предусмотреть. Сродни тому, что произошел в Египте три тысячи лет назад.
        Йиргем стиснул челюсти, отгоняя не ко времени воскресшие воспоминания. Уберто ди Ареццо в довершение всего оказался лесничему Луиджи троюродным братом. Пусть родственники и не виделись без малого двадцать лет, но нескольких хитро заданных вопросов Уберто хватило, чтобы увериться: перед ним не Луиджи, а захвативший его тело йолн.
        - Твоя подружка у меня,  - сказал ворвавшийся в сопровождении двух слуг в дом лесничего Уберто.  - Я добрый христианин, и для меня радостью было бы предать смерти вас обоих. Благодари бога, что у меня есть нужда в тебе.
        Йиргем склонил голову. Он оказался в ловушке, не первый раз за последнюю тысячу лет.
        - Итак, я верну тебе подружку и отпущу вас обоих,  - пообещал Уберто,  - если ты сделаешь то, что я хочу.
        Йиргем ни на минуту не положился бы на его слово, будь у него выбор.
        - Я сделаю все, что в моих силах,  - сказал йолн.
        Это было правдой. Ради Гйол он был готов сделать и больше, чем в его силах.
        В Поппи жил Бертольдо Адимари, приходившийся Уберто дядей по матери. Это был человек очень богатый и достаточно старый, чтобы его смерть никого не удивила. Скорее всего через год-другой старик и сам отдал бы богу душу, но тогда из огромного наследства Уберто не досталось бы ни гроша. Старый Бертольдо ненавидел ныне покойного мужа сестры и ненависть эту перенес на племянника. Йиргему предстояло проникнуть в дом Адимари и занять сначала тело старика, затем его сына, после чего составить завещание в пользу Уберто и сменить тело вновь.
        «Все как всегда»,  - не поднимая покорно склоненной головы, думал Йиргем. Жадность, злоба, предательство - обычный, веками сложившийся набор.


        Пьетро Магальди по прозвищу Два Ножа вот уже третий час напряженно прислушивался к разговору между хозяином таверны и незнакомцем, представившимся младшим лесничим графа Гвиди. Прозвище Пьетро получил благодаря привычке никогда не расставаться с двумя клинками. За левым голенищем он носил узкий, похожий на шило метательный нож, за правым - тяжелый боевой. В городе Пьетро боялись: поговаривали, что не один беспечный гуляка распростился с жизнью с его помощью. Многие сходились на том, что по Пьетро - Два Ножа давно плачет веревка, но до сих пор ему везло, и на месте преступления он ни разу не попадался.
        Пьетро устроился в дальнем углу таверны вполоборота к беседующим, делая вид, что цедит пиво из шестой по счету кружки. Содержимое предыдущих пяти он предусмотрительно вылил под стол. В предстоящем деле понадобится твердая рука, а хорошо выпить можно и потом, были бы деньги. На беседующих Пьетро, казалось, не обращал никакого внимания. На самом же деле вскоре Два Ножа понял, что лесничий никого в городе не знает, но зачем-то исподволь собирает сведения о местном богаче Бертольдо Адимари. Пьетро подозвал служанку и заказал новую кружку. Когда он сдул с нее пену, лесничий поднялся из-за стола, достал приличных размеров кожаный кошель, извлек наружу золотой и бросил на столешницу. ДваНожа метнул в сторону лесничего быстрый взгляд. Кошель был полон.
        Приказ Уберто ди Ареццо не спускать с пленницы глаз здоровяк Рицо был намерен исполнить буквально. Даже облегчаться Гйол приходилось в его присутствии. На ночь Рицо накрепко привязал йолну к скамье, а сам улегся на постель Антонии, перетащив ее к порогу. Пробудившись поутру, он позволил Гйол пройтись по комнате и напиться воды из стоящей в углу бочки, затем велел приготовить пищу для них обоих. Гйол безропотно повиновалась. Ей оставалось теперь только ждать.
        - Рицо,  - раздался вдруг жалобный голос от двери, заставивший обернуться и Гйол, и самого Рицо.  - Ты совсем забыл обо мне.
        Гйол узнала топчущуюся в дверях Марию, дочь сумасшедшей Тессы.
        Тесса родилась безумной, но с детства отличалась яркой, бросающейся в глаза красотой. Порой находились люди, не гнушавшиеся затащить сумасшедшую девку на сеновал, однако из дюжины рожденных Тессой младенцев выжила лишь одна Мария. Красотой она пошла в мать, но всякий в деревне знал, что за пару монет или серебряную безделушку Мария не откажется провести пару часов наедине с мужчиной.
        - Разве тебе было плохо со мной?  - плаксивым голосом спросила Мария.
        - Что ты,  - забормотал Рицо, смущенно оглянувшись на Гйол,  - совсем не плохо.
        - Что же ты не пришел этой ночью, как обещал? Я же сказала: денег не надо, с тобой мне хорошо и так.
        - Не смог,  - признался Рицо,  - хозяин велел не спускать с этой женщины глаз.
        - С Антонии?  - удивилась Мария.  - С чего бы это вдруг?
        - Сам не знаю,  - пожал плечами Рицо,  - то ли она кого-то прикончила, то ли хозяину, когда хотел, не далась.
        Мария рассмеялась. Мысль о том, что вдова, пользующаяся репутацией порядочной женщины и глядевшая свысока на сельскую шлюху, теперь оказалась в столь бедственном положении, была крайне приятна.
        - Велел не спускать глаз, говоришь?  - усмехнулась Мария.  - Ну, так мы и не будем их спускать. Что скажешь?  - Она шагнула к растерянному Рицо, обняла его правой рукой за шею, а левой медленно провела вдоль паха.
        - Ты что,  - Рицо покраснел и затоптался на месте.  - А если она сбежит? Хозяин с меня шкуру спустит.
        - А ты ее свяжи,  - усмехнулась Мария.
        Ее рука тем временем нашла то, что искала. Дыхание Рицо заметно участилось.
        - Связать?  - переспросил он.  - И то верно. Погоди, сейчас веревку возьму.
        Связанную Гйол усадили на пол, прислонив спиной к стене возле очага, в котором все еще горел огонь.
        - Смотри, Антония, что мы сейчас будем делать,  - наклонилась Мария к самому уху Гйол.  - Точь-в-точь, как с твоим покойником мужем,  - отстранившись, Мария расхохоталась.
        Гйол не ответила. Будь на ее месте настоящая Антония, это действительно оказалось бы унижением. Гйол же было лишь немного противно смотреть на тяжело дышащие совокупляющиеся тела. Мария продолжала смеяться, потом смех ее стал резким, отрывистым, а затем она вдруг громко и протяжно взвыла, и перепуганный Рицо судорожно зажал ей ладонью рот. Гйол поморщилась - собачьи соития были гораздо эстетичнее.
        Люди, наконец, перестали елозить по полу. С минуту они лежали неподвижно, потом Рицо, отдуваясь, уселся.
        - По нужде бы сходить,  - прокряхтел он.
        - Ступай,  - Мария перевернулась на спину.  - За этой я присмотрю. Куда она денется, связанная?
        - И то верно.
        Едва Рицо убрался за дверь, Мария проворно вскочила на ноги.
        - Ну, соседушка,  - шагнула она к Гйол,  - как это тебе понравилось? Небось перемывать мне косточки тебе больше по нраву?
        Гйол подняла на Марию взгляд.
        - Отчего же,  - спокойно сказала йолна.  - У тебя неплохо вышло. Визжала, как вонючая недорезанная свинья.
        - Ах ты, сучка!
        Мария подалась к Гйол и с маху попыталась ударить ее в лицо. В следующий миг йолна выгнулась и перехватила руку.
        Еще через несколько минут Гйол отпихнула от себя свое прежнее тело, отпрянула и уселась на скамью.
        Рицо появился минутой позже, и Гйол возблагодарила Судьбу за то, что успела завершить смену тела вовремя. Рицо прикрыл за собой дверь, огляделся и внезапно резко изменился в лице. Гйол вскочила. В спешке она и не заметила, что отшвырнула тело Антонии в горящий в очаге огонь. Теперь оно лежало на боку, глядя на Рицо мертвыми глазами. Волосы уже занялись, в доме запахло паленым.
        - Что… что…  - заикаясь, проговорил Рицо. Он метнулся к Гйол, резко рванул ее к себе и ухватил за горло.  - Ты что с ней сделала, дрянь?!
        - Ничего, клянусь тебе, ничего,  - захрипела Гйол.
        Она подумала, как глупо будет умереть сейчас, когда спасение так близко. Однако умереть ей оказалось не суждено - внезапно Рицо оттолкнул Гйол от себя так, что она отлетела к стене.
        - Убирайся,  - рявкнул он.  - Пошла вон, потаскуха!
        - Что?  - не поверила своему счастью Гйол.
        - Вон! И запомни - тебя здесь не было, эта баба сдохла сама, ясно тебе? Если скажешь кому, что была здесь, я тебя собственными руками удавлю!
        Гйол закивала и попятилась к двери. Уже выскакивая из дома наружу, она увидела, как Рицо потащил тело из огня.


        Пьетро отставил в сторону кружку и громко рыгнул. Лесничий двинулся из таверны на выход. ДваНожа подождал, пока хозяин угодливо распахнет перед гостем дверь, затем поднялся и шатающейся походкой пьяного зашаркал вслед. По пути он снес пару стульев и, споткнувшись, едва не опрокинул дубовый стол. Под неодобрительные взгляды посетителей ДваНожа добрался до входной двери, с трудом справился с ней и вывалился на крыльцо.
        Не успела дверь захлопнуться, как Пьетро стремительно нырнул в темноту и, бесшумно ступая, стал красться вдоль домов, догоняя удаляющегося лесничего. Тот явно направлялся к постоялому двору, что отстоял от таверны на квартал, а значит, путь его наверняка должен был пройти по темному, узкому и кривому переулку. Пьетро слился с чернотой ночи и заскользил за будущей жертвой.
        Минуту спустя лесничий свернул в переулок. Пьетро выдернул из-за голенища метательный нож и ускорил шаг, затем побежал. Завернув за угол, он увидел спину жертвы в десяти шагах впереди. Широко размахнувшись, Пьетро метнул нож, рванулся за ним вслед и настиг лесничего в тот момент, когда его тело грузно рухнуло оземь. Пьетро, с ходу упав на колени, выхватил боевой клинок и с силой всадил его лежащему в левый бок.


        Удар под лопатку и пронзившая тело кинжальная боль швырнули Йиргема на землю. Сознания он не потерял, но за первым ударом последовал второй. Еще более сильная боль захлестнула йолна, и вместе с ней нахлынул страх. Убийца, вскочив с колен, нанес Йиргему удар ногой в лицо, носком сапога перевернул его на живот и сейчас лихорадочно шарил по карманам.
        Отчаянным усилием воли Йиргем подавил страх. Раны были смертельными. Как же не хотелось так обидно и глупо умирать, не ради даже семьи или расы, а из-за лютой злобы и постыдной алчности людей. И было вдвойне обидно и больно оттого, что за его смертью наверняка последует гибель Гйол.
        Собрав воедино последние остатки сил, йолн рванулся из рук грабителя и, изнемогая от нестерпимой боли, заставил себя перевернуться на спину. Краем глаза он увидел метнувшуюся к его горлу руку с ножом и в последнем, опустошающем тело усилии перехватил ее запястье.
        Йиргем не знал, как долго длился дейгр?н. Несколько раз он думал, что умирает,  - сознание ускользало, так и не завершив переход. В полузабытьи Йиргем слышал крик, но не мог понять, кричит ли от боли старое тело, не желая его отпускать, или новое, сопротивляясь вторжению.
        Когда дейгр?н, наконец, завершился, Йиргем с трудом поднялся и склонился над лежащим на боку покинутым телом лесничего. Рывком выдернул нож, вонзившийся между лопаток по рукоять. Кошель, на который польстился убийца, отлетел в сторону. Йиргем потянулся поднять его, но не успел - переулок внезапно наполнился конским топотом, и стало светло от факелов. Йиргем резко выпрямился - на него во весь опор несся отряд ночной стражи.
        - Ага, знакомая рожа,  - крикнул начальник стражи, осадив коня в двух шагах от йолна.  - Попался, висельник! На этот раз, клянусь всеми святыми, мы тебя вздернем. А ну, ребята, вяжите его!


        Йиргем не знал, сколько времени он просидел в каменном мешке принадлежащей графу Гвиди тюрьмы в ожидании суда и казни. Пищу ему бросали через решетку, намертво перекрывающую мешок сверху. Сначала йолн считал дни, потом сбился. Когда, наконец, сверху сбросили веревочную лестницу и велели вылезать, Йиргему казалось, что он промаялся в заточении не менее года. Правдой это, разумеется, быть не могло - так долго кормить убийцу граф Гвиди наверняка бы не стал.
        Йолн бежал из тюрьмы в теле имевшего неосторожность остаться с ним наедине брадобрея. Ему пришлось тем же днем сменить еще несколько тел, прежде чем он вырвался из города и добрался до леса. Судя по начинающим желтеть листьям, Йиргем провел в тюрьме не меньше четырех месяцев. На следующий день он вернулся к дому лесничего, в котором жил прежде. Дом был занят новым жильцом, и Йиргем, отбросив осторожность, отправился в Сухой Бук. Он не знал даже, кому принадлежало раньше тело, которое сейчас занимал, и ему это было безразлично. Он шел к Гйол, он должен был найти ее или хотя бы найти ее след, чтобы продолжать поиски.
        Вечером Йиргем покинул деревню. В трактире, где йолн назвался флорентийским родственником Антонии, он узнал, что его двоюродная племянница, находясь наедине с охранником, упала, ударилась головой об очаг и умерла на месте. Уберто ди Ареццо исчез из Сухого Буга на следующий же день. Два года спустя Йиргем выследил ди Ареццо в Вероне, среди бела дня ударом меча развалил его пополам и, воспользовавшись суматохой, бежал. Он знал, что Гйол это не воскресит.



        Глава тринадцатая

        Звонка Натали Антон ждал весь вечер. Сначала он как неприкаянный слонялся по комнатам, едва ли не ежеминутно поглядывая на часы, затем разозлился на себя и попытался хоть чем-то заняться, но все валилось из рук. Попробовал почитать детектив, но, пробежав глазами две-три страницы, поймал себя на том, что потерял нить повествования уже на втором абзаце. Стиснув зубы, стал читать сначала, вслух проговаривая слова,  - с тем же результатом. Тогда он захлопнул книгу, включил телевизор и с полчаса таращился в экран, пока не осознал, что понятия не имеет, о чем была передача.
        Механически листая страницы или бездумно следя за сменяющими друг друга кадрами, Антон думал о Натали. О серьезных глазах Натали, глядящих на него поверх бокала с белым вином. О том, как она смеялась, когда он от волнения никак не мог попасть ключом в замочную скважину,  - смех был веселый, чуть хмельной и совсем необидный. О коже Натали под его ладонями, прохладной, а потом такой теплой…
        Антон выключил телевизор и заходил по комнате. «Пир во время чумы»,  - его преследовала эта навязчивая мысль. Все шло к тому, что через несколько дней предстоит столкнуться с нелюдями, и неизвестно, кто в этом столкновении победит. Вполне возможно, очень скоро его уже не будет в живых. А он взял и позволил себе увлечься. Да какое там увлечься - влюбиться по уши, пора называть вещи своими именами. К тому же для него эта проведенная вместе ночь, как оказалось, значит так много, а что думает об их отношениях Натали - попросту неизвестно. Вполне вероятно, что не придает им большого значения, и то, что Антон называет любовью, для нее лишь приятное времяпрепровождение с не самым худшим партнером, не более.
        Внезапно эти аргументы показались неважными и даже неверными. Любой из них может вот-вот погибнуть, но это вовсе не означало, что надо опустить руки и ждать, чем все закончится. А означало как раз, что необходимо действовать. Защитить Натали, отвести от нее прицел, пускай даже похитить ее и умчать отсюда прочь, хоть на край света…
        «Что же это я?»  - ужаснулся Антон, поймав себя на последней мысли. Ведь знал же, на что иду, когда вступал в группу, а теперь получается, что готов бежать? Любовь не оправдание, и жизнь Натали тоже не оправдание, не говоря о его собственной жизни. Правильно сказал граф - это война. Они все в ней солдаты. Солдаты не дезертируют, они идут до конца.
        Самарин посмотрел на часы. Время близилось к девяти: раньше чем через час-полтора Натали вряд ли позвонит. Если Голдин пригласил ее в ресторан, то на два-три часа это мероприятие неминуемо затянется, потом Натали еще понадобится время, чтобы проститься, добраться до гостиницы, привести себя в порядок… Ожидание становилось невыносимым. И когда в прихожей внезапно зазвонил телефон, Антон бросился к нему сломя голову.
        Только сорвав уже с аппарата трубку, он кинул взгляд на определитель. Звонила Надя.
        - Здравствуй, Антоша,  - Надя на секунду замялась.  - Знаешь, я весь день думала о нашем утреннем разговоре и пришла к выводу, что была не права. Не то чтобы совсем, но все же… И я подумала… Знаешь, нехорошо такие вещи обсуждать по телефону. Как ты считаешь?
        - Да, конечно,  - промямлил Антон, не уверенный, какого ответа от него ждут,  - по телефону действительно неудобно.
        - А что, если нам завтра встретиться?  - спросила Надя.  - Я знаю, субботы ты проводишь с детьми, и подумала, что мы все вчетвером могли бы, скажем, пойти в парк. В ЦПКиО, например, как ты думаешь? Мне кажется, дети не станут возражать, они ко мне прекрасно относятся, ну, да ты знаешь. И мне они нравятся…  - Надя запнулась, словно потеряв нить разговора.  - Посидим где-нибудь в кафе, поболтаем, пока Димка с Танечкой гуляют.
        Антону вновь стало стыдно. Мало того, что он умудрился не позвонить Наде вчера, но и сегодня, даже после скверно закончившегося утреннего разговора, ему не пришло в голову набрать ее номер и поговорить, успокоить. Как бы то ни было, Надя не заслуживает пренебрежительного отношения.
        - Понимаешь, Надюша,  - мягко сказал Антон,  - завтра, может быть, не получится. По не зависящим от меня причинам, и потом, завтра я не встречаюсь с детьми, так вышло. Но я не против увидеться с тобой. Я имею в виду, что хочу увидеться,  - поправился он.  - Что, если мы сделаем так…
        - Антоша, поступай, как тебе удобно,  - прервала Надя.  - Не можешь, значит, не можешь.
        - Подожди, я ведь не сказал, что не могу. Сказал лишь, что может не получиться. Но если окажется, что завтра я свободен, мы вполне сможем встретиться и поговорить. А если нет, то послезавтра. Давай, я тебе перезвоню, когда буду знать наверняка. Какие у тебя планы на выходные?
        - Да нет у меня никаких планов,  - Надин голос, до этого размеренный и спокойный, едва не сорвался, и Самарину, представившему, что она сейчас чувствует, в очередной раз стало не по себе.  - Буду сидеть дома и ждать твоего звонка.
        - Я обязательно позвоню,  - Антон явственно представил себя на Надином месте: он ведь тоже сейчас сидел дома и маялся в ожидании звонка.  - Постараюсь завтра, и мы встретимся. Но, если не получится, тогда послезавтра уже непременно. Договорились?
        - Хорошо, Антоша,  - в Надином голосе послышалось облегчение.  - К себе я тебя не приглашаю, хотя, если хочешь, можешь, конечно, приехать. Я собираюсь печь яблочный пирог, тот, который ты любишь. Но не волнуйся, мы можем встретиться в любом другом месте, а пирог я захвачу с собой.
        - Спасибо, Надюша,  - сказал Антон признательно.  - До встречи.
        Телефон зазвонил вновь, едва Самарин положил трубку.
        Да что за чертовщина, думал он, хмуро глядя на Аллочкин номер, высветившийся на определителе. Сговорились они, что ли…
        - Привет, Антон,  - Аллочкин голос, особенно в контрасте с Надиным, звучал весело и задорно.  - Что ж ты не звонишь? Соблазнил бедную девушку, обесчестил, можно сказать, и в кусты?  - Аллочка игриво захихикала, и Антону вдруг показалось, что он слышит в доносящихся из трубки звуках что-то напряженное и искусственное.
        - Извини,  - сказал Самарин сухо.  - «Соблазнил», «обесчестил»  - мне сдается, это все слова из репертуара прошлого века. А то и позапрошлого.
        - Ладно, пошутить уж нельзя,  - голос Аллочки из дурашливого превратился в серьезный.  - У меня к тебе дело, важное. Даже очень важное. И срочное. Мне нужна твоя помощь. Мы можем встретиться?
        Час от часу не легче, подумал Антон. Действительно будто сговорились.
        - А что случилось?  - спросил он.  - Откуда, собственно, взялись срочность и важность? И когда ты хочешь встретиться? Сегодня в любом случае не получится - я, видишь ли, занят.
        - Не надо сегодня,  - быстро ответила Аллочка.  - Может быть, не понадобится и завтра. Может быть, вообще не понадобится. Но если понадобится, то я буду тебя очень просить. Это действительно важно, Антон, для меня важно. И не так много времени у тебя займет, обещаю.
        - Да в чем дело-то?  - снова спросил Самарин.  - Важно, срочно, быстро… Нет, я не против, если надо помочь, но хочу хотя бы знать, что за помощь от меня потребуется.
        - Извини, это не телефонный разговор,  - поспешно проговорила Аллочка.  - И ничего особенного от тебя не потребуется, мне просто надо встретиться кое с кем, и надо, чтобы рядом кто-нибудь был. Мужчина чтобы рядом был, понимаешь? Не бойся, это не опасно, никакого криминала. Если действительно понадобится, я при встрече все тебе расскажу. Понимаешь, мне некого об этом просить.
        «Да-да,  - усмехнувшись, подумал Антон,  - как же, некого. Макс для серьезной и важной встречи, получается, не годится. Или, надо понимать, его просить неудобно».
        - Ладно,  - сказал он вслух. В конце концов, отказать в таком пустяке было бы с его стороны свинством.  - Только предупреди меня, пожалуйста, заранее.
        - Я постараюсь, но вдруг у меня не получится? Может статься, придется ехать на встречу немедленно. Но еще раз повторяю, это в любом случае ненадолго. Неужели не найдешь полчаса для влюбленной в тебя бедной девушки?  - В голосе Аллочки вновь послышались заискивающе-игривые нотки.  - Которая так на тебя рассчитывает.
        - Хорошо,  - Антон с трудом сдержал невесть откуда взявшуюся неприязнь.  - Сделаю все, что от меня зависит. Звони.
        - Спасибо, милый, я знала, что ты не откажешь,  - прощебетала Аллочка.
        «Косарь словно в воду глядел,  - подумал Антон.  - Меня действительно угораздило запутаться в бабах. Причем в самый неподходящий момент».
        Натали позвонила в четверть двенадцатого, к этому времени Самарин уже порядком извелся в ожидании.
        - Ты звонишь из гостиницы?  - радостно спросил Антон.  - Давай я за тобой приеду.
        - Нет, не из гостиница,  - рассмеялась Натали.  - Я есть рядом с твой дом. Хотеть делать сюрприз. А потом забывать твой квартира. Я звонить другой квартира, и один мужчина говорить, что я блять. Что есть «блять», Антон? Это есть проститусьон? Проститутка?
        - Это, это…  - ошалел Самарин.  - Да подожди с этим, ты где сейчас?
        - Я же говорить, рядом с твой дом,  - снова засмеялась девушка.  - Дом я помнить, квартира - забывать. Я приезжать в такси. И я…
        - Стой, никуда не уходи,  - закричал в трубку Антон.  - Я сейчас.
        Он выскочил на лестницу, перепрыгивая через три ступеньки, сбежал с нее вниз, пинком ноги распахнул входную дверь и оказался на улице. Натали стояла прямо напротив подъезда и заливисто смеялась.
        - Я есть немного пьяная,  - призналась она, когда подбежавший Антон прижал ее к себе.  - Сегодня есть очень смешной день. Сначала один мужчина предлагать мне замуж, потом второй называть меня проститутка.
        - Это не «проститутка»,  - сказал Антон,  - есть разница в смысле этих двух слов. Хотя неизвестно, какое лучше. Черт, да что же это я несу и что мы тут стоим, пойдем наверх. Ты запомнила, в какую квартиру звонила? Мне жутко хочется накатить этому «второй мужчина» в морду. Впрочем, и первому, который предлагал замуж, тоже. Несмотря на служебные отношения и даже на внеслужебные.
        Антон не мог толком сказать, спал ли ночью, но полагал, что скорее нет, чем да. Часы показывали семь утра, через полчаса Натали предстояло ехать в аэропорт встречать соотечественников, которые, как выяснилось, прилетали все-таки сегодня. Антон предложил ее сопровождать, но девушка отказалась.
        - Я не хотеть Комиссар спрашивать, почему мужчина утром,  - мягко сказала она.  - Он знать мой отец и часто думать обо мне как о дочь.
        - Хорошо,  - согласился Антон,  - не будем шокировать добропорядочного французского гражданина. К тому же бывшего полицейского. А какие планы у мадемуазель на сегодняшний вечер?
        - Я не знать,  - Натали пожала плечами.  - Комиссар встречаться с граф. Может быть, тет-а-тет. Тогда потом Комиссар говорить мне, что делать. А может быть, мы встречаться с граф все вместе. Но любой случай я звонить тебе, хорошо?
        - Хорошо,  - Антон принялся разливать по чашечкам кофе.  - Я буду ждать. Знаешь, я хотел тебя спросить…
        - Да?  - задорно прервала Натали.  - Я угадывать. Ты хотеть спросить, как хорошо мне было, ne c’est pas? Ответ есть - oui, да.
        - Спасибо,  - Антон почувствовал, что против воли краснеет от эдакой непосредственности.  - И мне. В смысле, мне было вообще божественно. Но спросить я хотел о другом. Скажи, дома, то есть во Франции, у тебя кто-то есть? Муж? Или мужчина? Это, может, и не мое дело…
        - Дай мне сигарета,  - вместо ответа попросила Натали и отставила в сторону недопитую кофейную чашечку.  - Это твой… твое дело, но мы говорить об этом другой раз.
        - Да, конечно,  - Антон поднес девушке зажигалку и прикурил сам, чувствуя, как от слов «это твое дело» у него потеплело внутри.  - В другой так в другой. Но я хочу вот что сказать… Тебе, наверное, нужно знать обо мне кое-что. Понимаешь, я, конечно, веду себя по-идиотски, начиная такие разговоры с утра пораньше и второпях, но…
        - Ты не есть как идиот,  - ласково сказала Натали и накрыла ладонью Антонову руку.  - Я знать, твоя жена умереть, ты иметь два детей. Ты это хотеть мне говорить?
        - Да, это,  - Антон потупился.  - Я отец двоих детей. Девочка и мальчик. И я…
        - Я знать это. Мы говорить другой раз, но одна вещь я говорить сейчас. Я никогда не быть замуж. Но я знать - у меня не может быть свои дети. Поэтому, если я выходить замуж и муж иметь дети, я усыновлять.


        Секунд пять йолны ошеломленно смотрели друг на друга. Райгр пришел в себя первым.
        - Я за ней,  - крикнул он и метнулся к двери.  - Может быть, сумею ее догнать.
        - Постой,  - Йиргем ухватил рель? за локоть.  - Это может оказаться ловушкой. И даже если ты догонишь ее, что дальше?
        - Притащу сюда. Мы выбьем из нее, что стоит за всем этим.
        - Не стоит и пытаться, рель?. Она может не владеть информацией. Возможно, ее просто попросили. И тогда за ней наверняка следят те, кто ее послал. Мы не должны рисковать без веских причин, потому что можем подвергнуть опасности…  - Йиргем отпустил руку рель? и замолчал, не докончив фразы.
        - Ты прав,  - Райгр с шумом выдохнул воздух и расслабился.  - Я понимаю, что ты хотел сказать. Они, возможно, держат йолну заложницей. Наверное, так и есть, иначе откуда у них ее имя? С каким же наслаждением я убил бы их прямо сейчас!
        - Давай успокоимся и будем рассуждать здраво,  - предложил Йиргем.  - У нас есть телефон, и мы должны по нему позвонить. Дальнейшее будет зависеть от того, что нам скажут,  - Йиргем протянул Райгру трубку мобильного.  - Звони ты, у тебя, по крайней мере, хороший русский.
        Райгр повертел телефон в руке.
        - Гйол…  - задумчиво произнес он.
        - Когда-то этим именем называли многих,  - поспешно сказал Йиргем.
        Райгр кивнул и, не колеблясь больше, набрал номер.
        - Здравствуй,  - приветствовал его мужской голос в трубке.  - Я ждал твоего звонка.
        - Кто ты и что тебе надо?  - стараясь звучать спокойно, спросил Райгр.
        - Кто я, ты узнаешь при встрече. А кто ты, я знаю и так. У меня к тебе дело.
        - Вот как… А если я не хочу иметь с тобой никаких дел?
        - Захочешь,  - после короткой паузы сказал собеседник.  - Твоя баба у нас. Я сейчас отключусь, а ты подумай. На раздумья тебе пять минут. Если перезвонишь, мы договоримся о встрече. Если нет, считай, что твоя родственница или кто вы там друг другу, уже в аду. И не бойся, не в моих интересах тебя мочить. Ты все понял?
        - Понял,  - хрипло ответил Райгр и отключил связь.
        - Это они,  - сказал он Йиргему.  - Все, как всегда,  - шантаж. Предложили встречу, дали пять минут на раздумья. Если не перезвоню, угрожают… Угрожают расправиться с йолной.
        - Она у них?  - быстро спросил Йиргем.
        - Говорит, что у них.
        - Хорошо. Надо будет в этом убедиться, но пока выхода у нас нет. Звони, договаривайся о встрече.


        Назначившего встречу Райгр узнал сразу. Им оказался тот самый молодчик, которого они с Йиргемом неоднократно видели у дома на Садовой, а потом у входа в фирму «Натали». Молодчик стоял, облокотившись о парапет набережной Обводного канала. В левой руке у груди он держал такой же листок бумаги с надписью на йол?не, что Райгр полтора часа назад впервые увидел в бинокль. Мелкий косой дождь, зарядивший, пока Райгр добирался до места встречи, промочил листок насквозь, но надпись, сделанная, видимо, водостойким фломастером, держалась.
        «Все то же самое, пауки в банке начинают пожирать друг друга,  - подумал йолн.  - Интересно, чьим телом надо будет завладеть в этот раз. Наверняка, одного из его ближайших соратников или друзей». Райгр приблизился, встал рядом с назначившим встречу человеком и тоже облокотился о парапет. «Ну и сволочь,  - подумал йолн,  - глядишь, сейчас еще и руку протянет, с такого станется».
        - У нас мало времени.  - Предлагать рукопожатие человек не стал.  - Может быть, его совсем нет, и делать все придется быстро. Ты можешь звать меня Максом. Как обращаться к тебе?
        - Никак,  - сухо сказал Райгр.  - Говори, зачем звал.
        - Хорошо, значит, обмен любезностями опустим. Я знаю, кто ты такой. Знаю, зачем ты здесь. Твоя скво, или как вы их там зовете, у меня. Если я погибну, она тоже умрет - где она заперта, кроме меня, не знает никто. Поэтому…
        - Доказательства,  - бросил Райгр, не дослушав.
        - На, держи,  - Макс протянул сложенный вдвое лист бумаги.
        Райгр раскрыл его и едва не вскрикнул. В верхней части листа на йол?не было написано: «Шла Гйол много дней, и видела много земель, и удивлялась тому, как велик мир. Наконец пришла она в страну, где никто не живет, и только ядовитые змеи ползают среди песков».
        Это был фрагмент древней сказки, известной каждому йолну. Райгр слышал ее много раз от старших, когда сам был молодым. А позже эту сказку рассказывала детям Йиллит, его ?лни. Райгр сглотнул слюну. Вот уже пять веков, как он потерял Йиллит и детей, но воспоминания о них до сих пор отзывались болью, к которой привыкнуть оказалось невозможно.
        - Хорошо,  - сказал Райгр хрипло и спрятал листок в карман.  - Говори, что у тебя за дело.
        - Вот здесь,  - Макс протянул папку,  - фотографии и адреса. Всего людей трое. Ты начнешь с того, что станешь любым из них. Не знаю, как вы называете это, в общем, ты должен выбрать любое тело из трех. Сделать это надо как можно быстрее, лучше всего, если ты начнешь прямо сейчас. Остальных двух надо устранить, чтобы не помешали делу. Я тебе помогу - мы постоянно будем на связи. На, держи,  - Макс протянул мобильный телефон.  - У меня такой же, оба чистые, а как закончим, от них избавимся. Номер моего сидит в памяти, и по нему ты застанешь меня в любое время.
        С полминуты Райгр молчал. Затем упрятал телефон за пазуху.
        - Допустим,  - сказал он,  - я сделаю, что ты просишь. Это все?
        - Это только начало. Тело кого-то из этих троих тебе понадобится, чтобы попасть в квартиру одного человека. Любой из них может пройти к нему, но никого другого охрана не пропустит. Адрес и фотография этого человека тоже в папке. Его зовут…
        - Его зовут граф Николай Муравьев,  - вместо Макса закончил фразу Райгр.  - Что ж, этого следовало ожидать.
        - Приятно иметь дело с умным че…  - Макс осекся.  - С умным йолном, так ведь вы себя называете?
        Райгр облокотился о парапет и сплюнул в канал. Его переполняла брезгливость. Только что этот человек подставил и обрек на смерть своего старшего… наставника, возможно, друга. И говорит об этом как о чем-то обыденном. Спешит, торопясь, надо полагать, покончить с делом прежде, чем тот примет ответные меры. Какая все-таки дрянь, подлая, бессовестная дрянь. А Йиргем еще говорит что-то о равенстве. Надо же, Райгр ведь всерьез начал задумываться над словами рель?. О каком равенстве может идти речь?
        - Опустим это,  - сказал Райгр вслух.  - С кем тебе приятно иметь дело и с кем нет, мне безразлично.
        - Опустим так опустим,  - невозмутимо согласился Макс.  - Итак, ты разбираешься с этими тремя, затем проникаешь в квартиру и становишься графом Муравьевым. Возможно, я сумею тебе помочь: попробую взять на себя самого из троих опасного. Если мне удастся с ним справиться, тебе останется лишь приехать, куда я скажу, и занять его тело. Не волнуйся, оно будет в нужной кондиции. Ты же позаботишься насчет остальных. Начинай с того хлюста, которого зовут Ефим Голдин. С ним проблем быть не должно. Хотя у него, как и у остальных, есть оружие. Однако я сильно сомневаюсь, что он знает, куда надо нажимать, чтобы из ствола вылетела пуля. Теперь этот, Артем Енакиев. Его еще нет в городе, но скоро он появится, не сомневайся. Тебе надо успеть сделать все до того, как он приедет. Если не успеешь, его придется валить. Постараюсь и здесь помочь, но сложиться может по-разному.
        - Хорошо. Допустим, я становлюсь графом Муравьевым. Что дальше?
        - Дальше просто. В той же папке все данные по банковским счетам. Ты вылетаешь в Швейцарию, билет я тебе обеспечу, по этому поводу можешь не беспокоиться. Предъявляешь отпечатки пальцев, снимаешь деньги и переводишь их на счет, который указан отдельно. Это мой счет. Как только деньги окажутся на нем, я отпускаю девку.
        - Гарантии?
        - Брось, какие могут быть гарантии. Мое честное слово разве что. Кстати, не думай, что ты работаешь бесплатно. Я выделю вам такой процент, что хватит прожить не один десяток лет, вообще не думая о деньгах. Ты учти это.
        Райгр посмотрел человеку в глаза. Он ведь не шутит, ужаснулся йолн и мысленно выругал себя: он был в подобных ситуациях не однажды, но так и не сумел привыкнуть. «Этот гад действительно думает, что сейчас облагодетельствовал меня и что я пойду на это если не ради соплеменницы, то из-за проклятых денег».
        - Засунь свой процент себе в задницу, свинья,  - сказал Райгр и презрительно плюнул собеседнику под ноги.
        - Что ж, как хочешь,  - невозмутимо пожал плечами Макс.  - Потом не говори, что я тебе не предлагал,  - усмехнулся он.
        - А теперь слушай меня внимательно, человек,  - сказал Райгр, и в его голосе прозвучало такое, что усмешка слетела у Макса с лица.  - Я сделаю это. Все, что ты сказал. В лепешку расшибусь, но сделаю. Но если что-нибудь случится с ней, если хоть что-нибудь, ты понял меня? Я клянусь, я тебя из-под земли вырою. Тебе не жить, я не отступлюсь, пока не найду тебя, и тогда позабочусь о том, чтобы ты подыхал долго. Клянусь тебе в этом всем, что для меня свято, человек. А если случится так, что не застану тебя в живых, моя месть падет на детей твоих и родственников. Теперь я спрашиваю тебя: ты меня понял?
        - Я понял тебя,  - ответил Макс, и Райгр внутренне усмехнулся - голос человека ощутимо дрожал.  - Мы с тобой поняли друг друга,  - сказал Макс уже более твердо.  - Ты делаешь свою часть, я - свою. Ты сейчас поймаешь такси и уедешь, я хочу быть уверенным, что ты занялся делом, а не принялся меня выслеживать.
        Йолн резко выпрямился, повернулся к человеку спиной и, не прощаясь, пошел от набережной прочь.
        - Чуть что, сразу звони,  - крикнул тот ему в спину.
        Райгр оглянулся.
        - Позвоню,  - бросил он через плечо,  - не беспокойся.
        Йолн поднял руку, и полминуты спустя рядом притормозило такси.
        «Он даже не обиделся, когда я назвал его свиньей и велел засунуть деньги себе в задницу,  - думал Райгр, усаживаясь рядом с водителем.  - Эта тварь снесла оскорбление не моргнув и глазом. Приняла как должное. Просто его проглотила».


        Антон встретил Надю у станции метро «Площадь Мужества». Вопреки обещавшим ясный день утренним прогнозам к полудню зарядил мелкий косой дождь. Он не прекращался вот уже третий час, и Надя, едва вышла из метро, раскрыла зонтик. Самарин из окна машины помахал ей рукой.
        - Здравствуй, Антоша,  - Надя уселась на пассажирское сиденье.  - Ты уже придумал, куда мы поедем?
        - А давай с Сосновку,  - Антон включил двигатель и вырулил на площадь.  - Тут езды всего две минуты. Побродим по аллеям, народу в парке сейчас немного, дождь все-таки.
        - Так промокнем же.
        - Ну, ты не промокнешь, вон какой у тебя зонт. А я, если и промокну, так не растаю. Да и потом, кончится же этот дождь когда-нибудь. Там, ко всему, есть навесы, лавки, детских площадок полно. Посидим, поболтаем, мешать нам никто не будет.
        - Ладно, Антоша, поехали, раз ты так хочешь. Тем более что я никогда в этом парке не была.
        - Ну, вот и славно,  - Антон вывернул на Тореза.  - А вот уже и парк начинается. Он большой, тянется отсюда аж до самых Озерков.
        Антон въехал на стоянку и запарковал «Пежо». Выбрался из машины, обогнул ее и распахнул пассажирскую дверцу.
        - Прошу,  - сказал он.  - Дождь, между прочим, считай, прекратился.
        - Так капает же,  - Надя протянула руку ладонью вверх.  - Или это мне кажется?
        - Это с деревьев. Но зонт возьми обязательно, мало ли, опять польет.
        Они медленно побрели по ведущей в глубь парка аллее. Самарин молча курил, Надя шла, опустив голову, рядом.
        - Яблочный пирог хочешь?  - спросила она.
        - Конечно, с удовольствием.
        Надя принялась доставать из сумочки пирог, и в это время зазвонил Антонов мобильник.
        - Антон, привет,  - раздался в трубке Аллочкин голос.  - Ты где? Помнишь, что ты мне обещал?
        Самарин мысленно чертыхнулся.
        - Помню, но я сейчас не могу,  - сказал он.  - Извини, занят.
        - Антон, это очень важно,  - в Аллочкином голосе явственно прозвучала тревога.  - Ты можешь сказать, где ты?
        - В Сосновке. Но я же сказал - я занят. Понимаешь, занят, и я не один. Твое дело может подождать до завтра? Или хотя бы пару часов?
        - Нет, не может. Антон, прошу тебя, приезжай, я в Озерках, это совсем рядом. Попроси тех, с кем ты там, подождать. Это займет десять минут, через полчаса ты уже вернешься.
        - Да в чем дело, в конце концов?  - Аллочкина настойчивость действовала на нервы, и Антон уже с трудом удерживался от резкости.  - Ты все же объясни толком, что за дело жизни и смерти такое.
        - Я не могу по телефону,  - теперь в Аллочкин голос вкрались истерические нотки.  - Просто поверь - это очень важно.
        - Ладно,  - решился Антон.  - Подожди.
        Он прикрыл трубку ладонью и повернулся к терпеливо ждущей в сторонке Наде.
        - Надюша, тут знакомая просит подъехать на десять минут. Это совсем рядом. Туда и сразу обратно - говорит, очень важное дело. Ты как?
        - Ну, раз важное и к тому же знакомая, тогда поехали,  - улыбнулась Надя.
        - Хорошо, давай адрес,  - бросил Самарин в трубку.  - Только я буду не один.
        На этот раз паузу взяла Аллочка. Антон понял, что наступила ее очередь задать вопрос невидимому собеседнику.
        - А сколько вас?  - спросила наконец Аллочка.
        - Это что, имеет значение, черт возьми?  - не выдержал Антон.  - Ты меня будто допрашиваешь. Нас двое, со мной девушка.
        На этот раз пауза длилась совсем недолго.
        - Конечно, приезжайте вдвоем,  - прервала ее Аллочка, видимо, обменявшись репликами с прежним собеседником.  - Записывай адрес или запоминай. Найти очень легко, там два поворота всего и дом такой на отшибе. Я буду ждать тебя на улице, у ворот, ты меня издалека увидишь. Ну, если заблудишься, тогда позвони.
        Антон, стиснув с досады зубы, выслушал адрес.
        - Жди, будем,  - сказал он коротко и разъединился.
        - Ничего,  - спокойно сказала Надя,  - не извиняйся, бывает. Поехали, заодно посмотрю на твою знакомую.
        - Надюша, это сотрудница фирмы, в которой я работаю. Секретарша главного босса. Все же прости, что так получилось, знаю я эти десять минут. Хорошо, если за час обернемся. Но мы же не спешим, верно?
        - Секретрахша главного босса?  - улыбнулась Надя.  - Ну, раз такая важная персона просит, то отказывать грех. Поехали уж. На вот твой пирог.
        Нахваливая пирог, Антон вырулил со стоянки на Тореза, через пять минут повернул на Выборгское шоссе и еще через минуту ушел на Озерки. Нужный дом он нашел легко. К нему вела узкая и изрядно разбитая тупиковая улочка, и в сотне метров по ходу, как и обещала, стояла Аллочка. Поразмыслив, Самарин решил пройти эти сто метров пешком и припарковал машину у съезда рядом со знаком «Дорога ведет в тупик».
        - Пойдем, Надюша,  - сказал он, выбравшись из машины.  - Вон та дама, которая нас ждет.
        Они двинулись по тупиковой улочке к дому, где у ветхих ворот нетерпеливо переминалась с ноги на ногу Аллочка.
        - Надя,  - представил спутницу Антон.
        - А я Алла,  - отрекомендовалась хозяйка.  - Очень приятно,  - по дрожанию голоса было заметно, что Аллочка нервничает.  - Спасибо, что приехали. Пройдемте в дом,  - сделала она приглашающий жест.  - Уверяю вас, это ненадолго.
        Антон пропустил женщин вперед и двинулся вслед за ними по узкой, заросшей травой тропинке. Вблизи дом казался полной развалиной - скрип крыльца, на которое ступила Надя, это подтверждал.
        Надя скрылась в доме. Аллочка все еще стояла на крыльце, придерживая для гостя дверь.
        В этот момент зазвонил Антонов мобильник, на определителе высветился номер Муравьева.
        - Секунду,  - Самарин отступил на пять шагов назад по заросшей сорняком тропинке.  - Да, слушаю вас, Николай Иванович.
        - Антон, быстро назовите имя своей жены,  - раздался в трубке голос графа. Антон едва не отшатнулся: Муравьев почти кричал:  - Вы поняли меня? Быстро назовите мне имя своей жены! Сейчас же, ну!
        - Ольга Самарина,  - растерянно сказал Антон. В следующий миг он понял, в чем дело. Граф проверял, действительно ли трубку снял коллега, а не захвативший его тело монстр. Антон подобрался.  - Что случилось?  - спросил он быстро.
        - Слушайте меня внимательно,  - громко и по-военному чеканя слова, сказал граф.  - Где бы вы ни были - бросайте все дела и срочно приезжайте. Ни в коем случае не вступайте ни с кем в контакт. Вы поняли?
        - Понял,  - подтвердил Антон.  - Но есть небольшие проблемы, Николай Иванович.
        - К дьяволам проблемы!  - закричал граф.  - Они достали Косаря и Макса. Вам ясно? Обоих сразу. Косарь ушел, вообще ушел, вы поняли?! А Макс исчез - вам ясно, что это означает?
        - Ясно,  - пробормотал Антон, еще не понимая, что именно означают слова графа.  - Косарь ушел,  - повторил он автоматически,  - а Макс…  - Самарин осекся - до него наконец дошло.  - А, проклятье. Понял!  - закричал он в трубку.  - Выезжаю.
        Антон отключил связь и ошалело потряс головой. Аллочка все так же, стоя на крыльце, в упор смотрела на него, и Самарину вдруг показалось, что в глазах у нее плещется страх. Антон шумно выдохнул. Надо было немедленно взять себя в руки и принимать решение.
        - Так,  - закричал он в открытую дверь.  - Надя, иди сюда! Быстро, прошу тебя, все вопросы потом. Извини,  - сбавив тон, бросил он Аллочке.  - Случились страшные вещи. Мы должны немедленно уехать.
        - Как уехать?  - пролепетала Аллочка.  - Почему?
        - Надя, да скорей же!  - проигнорировав вопрос, закричал Антон.
        Надя так и не появилась, и Самарин осознал, что с ней, возможно, происходит что-то неладное. Он сунул руку за пазуху, ладонь нашла в пришитом нагрудном кармане рифленую рукоять. Мгновение спустя в дверях появилась рослая фигура, и Антон выдернул пистолет. Он готов был стрелять и лишь в последний момент сдержался и замер на месте: на крыльце, кривовато улыбаясь, стоял Макс. Руки он задрал вверх, словно сдавался неведомому врагу.


        Такси свернуло с Обводного на Лиговку, и Райгр велел водителю остановиться. Йиргем ждал, прислонившись спиной к водосточной трубе на стене углового дома и не обращая внимания на мелкий назойливый косой дождь.
        Через пять минут йолны уселись за столик на двоих в ближайшем заведении, не то кафе, не то закусочной. Райгр заказал кофе и раскрыл полученную от Макса папку. Еще через пятнадцать минут изучение ее содержимого было закончено. Рель? посмотрели друг на друга.
        - У нас нет другого выхода,  - выразил общую мысль Йиргем.  - Один из нас должен сделать то, что велел этот подонок. И времени тоже нет, надо начинать немедленно.
        - Тогда пошли,  - Райгр резко поднялся и бросил на столик пару смятых купюр.  - Детали обсудим по дороге. Хотя уже сейчас ясно, что шансов у нас немного.
        - Но они есть,  - Йиргем распахнул входную дверь и выпустил сородича наружу.  - Я пойду на это, будь у нас хоть один шанс из тысячи.
        - Мы пойдем,  - сделав ударение на слове «мы», поправил Райгр, и Йиргем виновато склонил голову.  - И вот что, рель?. Как бы там ни вышло, двумя сменами тела мы не обойдемся. И тебе придется пересмотреть свое мировоззрение. Это дело может стоить жизни множеству людей. Не говоря уже о том, что, вполне вероятно, оно будет стоить жизни одному из нас. Или нам обоим. А возможно…
        - Ты мог не говорить этого, рель?,  - прервал Йиргем.  - О каких жизнях может идти речь, когда решается вопрос существования расы. Нашей расы. Неужели ты подумал, что в сравнении с этим что-то другое может иметь для меня значение? Да если понадобится отдать свою жизнь, чтобы ты и та йолна, которой эти твари грозят смертью, продолжили наш род, я сделаю это без колебаний.
        Теперь наступила очередь Райгра склонить голову: в голосе рель? он различил хотя и едва заметный, но упрек.
        - Извини,  - коротко сказал Райгр,  - ты прав. Я не должен был этого говорить. Наверное, я слишком долго не общался с себе подобными, раз посчитал такие слова необходимыми.
        - Не будем терять времени, рель?. Похоже, что выбора у нас нет. Один из нас должен попытаться проникнуть в квартиру Муравьева в личине человека по имени Ефим Голдин.
        - Я тоже не вижу другого варианта,  - кивнул Райгр.
        - Другой будем искать, если не пройдет этот. Остается один вопрос - кто из нас. Мы оба понимаем, насколько велик риск.
        - И идти на этот риск мне,  - твердо сказал Райгр.  - У тебя почти не было практики последние шестьдесят лет, рель?, а мне приходилось бывать в разных переделках. Надеюсь, мы оба это понимаем.
        - Что ж,  - после короткой паузы согласился Йиргем.  - Пойдешь ты, я останусь на подстраховке. Прежде всего нам нужна машина.
        Райгр кивнул и поднял руку, подзывая такси. Через мгновение видавший виды, с облупившейся зеленой краской «Форд» отделился от потока и остановился с ним рядом.
        - Сверни вон в тот переулок,  - велел водителю Райгр, устроившись на переднем сиденье. Йиргем занял место на заднем.  - Вон туда, да, под арку, и притормози.
        Через пять минут такси вновь тронулось с места. За рулем сидел тот же водитель, и вообще в салоне мало что изменилось. За исключением того, что труп Петра Карпова обвис мешком и сполз по спинке заднего сиденья.
        - Надо избавиться от него,  - сказал водителю пассажир.  - Заезжай вон туда, во двор. Скинем его, и сразу - на Петроградскую.


        Звонок графа застал Голдина за фортепьянной игрой. Тонкие пальцы привычно ласкали клавиши, музыка, как всегда, требовала полной отдачи, полного погружения, словом, идеально подходила для того, чтобы ненадолго отключиться от событий вчерашнего вечера, не думать, каким несчастно-виноватым стало лицо Натали, когда Ефим, наконец, решился. Первый телефонный звонок он пропустил, да и второй, раздавшийся немедленно вслед за первым, услышал лишь потому, что переворачивал страницу партитуры.
        - Назовите имя вашей матери,  - потребовал Муравьев.  - Прошу вас, не думайте, просто назовите имя матери, быстро!
        - Берта Ильинична Голдина,  - оторопело ответил Ефим.  - Что случилось, Николай Иванович?
        - Погодите. В каком году вы окончили музыкальную школу?
        - В девяносто втором. Николай Иванович, какое это имеет значение?
        - Прежде всего скажите мне: вы дома?
        - Да. Как раз собирался звонить вам.
        - Слушайте внимательно. Они достали Косаря и Макса. Вы поняли - Косаря совсем, а Макс исчез. Вам понятно, что это значит?
        - П-понятно,  - заикаясь, ответил Голдин.  - Это т-точно?
        - Насчет Косаря точнее не бывает. А Макс не отвечает на звонки, и я думаю… В общем, все остальное при встрече. Сильвестрыч на пути сюда. Антон скоро будет, и французы должны вот-вот подъехать. Значит, так: из квартиры не выходите. Вызовете по телефону такси. Выйдете, только когда увидите его из окна, и сразу ко мне. И ради всего святого, быстрее. Кто знает, какой будет их следующий шаг.
        Голдин забегал по комнате. Он был ошеломлен, да что там - полностью ошарашен. То, что сказал граф, не укладывалось в голове. Ефим подскочил к окну, с минуту растерянно смотрел на улицу внизу, встречные автомобильные потоки в обе ее стороны. Связываться с вызовом такси ни к чему, достаточно было спуститься на Большую Зеленина и поднять руку. Голдин наскоро оделся, сунул, чертыхаясь, в карман брюк проклятый пистолет, набросил легкую куртку и выскочил на лестничную площадку.
        Он не успел даже захлопнуть за собой дверь. Его с силой втолкнули обратно в квартиру, прижали к стене, и последним, что он увидел, было стремительно приближающееся незнакомое лицо.


        - Начали,  - Йиргем положил руку Райгру на плечо.
        Такси стояло в пятидесяти метрах от дома Муравьева. Садовая была относительно пуста, людей разогнал дождь, и это обстоятельство йолнов донельзя устраивало.
        С момента смены тела прошло без малого двадцать минут. Мобильный телефон Голдина лежал у Райгра в левом кармане, его пистолет - в правом.
        - Как выйдешь, не останавливайся, сразу иди мне навстречу,  - напутствовал Райгра Йиргем.  - Я тебя подхвачу. Удачи тебе, рель?.
        - Нам удачи,  - поправил Райгр.
        Он выбрался из машины. Сейчас все решала его ловкость и отвага, ресурсы тела были сконцентрированы до предела, чувства обострены, организм бешено гнал по жилам кровь с изрядной примесью адреналина. Райгр пожалел, что тело Голдина мало приспособлено для того, что, возможно, ему предстоит. Выбора, однако, не было - приходилось довольствоваться тем телом, которое есть.
        Пружинисто отмахивая шаги, Райгр приближался к входу в здание. До него осталось уже не больше десяти шагов, когда йолна обогнала «Тойота», притормозившая прямо напротив входа. В следующую секунду его окликнули.
        - Фьима, привет,  - услышал йолн женский голос, произносящий русские слова с заметным акцентом.  - Не торопиться, подождать нас.
        Райгр замер на месте. На секунду он растерялся - неожиданные встречи не укладывались в план, и теперь он не знал, что делать. Из «Тойоты» выбрался невысокий широкоплечий мужчина с тонкими усиками-стрелками и крючковатым массивным носом на холеном породистом лице. Другой, жилистый худощавый блондин, обогнул «Тойоту» и встал рядом с первым.
        - Это наш коллега,  - по-французски сказала выскочившая из задней дверцы девушка.  - Мой хороший друг месье Ефим Голдин.
        Усач расплылся в улыбке и двинулся к Райгру, на ходу протягивая руку. Худощавый и девушка направились вслед за ним, отставая на пару шагов.
        Нужно было действовать, и Райгр сбросил оцепенение. О том, чтобы подниматься вместе с французами к Муравьеву, теперь не могло быть и речи. Его раскроют, стоит произнести хоть слово. Даже если ему удастся справиться с этими троими на лестнице, без шума не обойтись, и охрана, о которой говорил Макс, его наверняка пристрелит. А раз так…
        Райгр улыбнулся в ответ и двинулся навстречу. Когда до усатого осталась пара шагов, йолн боковым зрением уловил контур стремительно приближающегося сзади автомобиля. В следующий момент он рванулся и правой нанес удар, вложив в него весь накопленный телом потенциал. Удар вбил французу переносицу в череп. Усатый еще падал, когда Райгр рванулся вновь, в прыжке срубил ребром ладони блондина и метнулся к девушке. Под пронзительный визг тормозов распахнулась передняя дверца поравнявшегося с Райгром автомобиля. Девушка отчаянно закричала, и йолн уже сделал было движение, собираясь ее прикончить, но в последний момент, передумав, изменил направление и силу удара. Крик оборвался. Райгр подхватил девушку, рывком зашвырнул ее в распахнутую дверцу и прыгнул вслед.
        Йиргем дал по газам. «Форд» рванул с места, визгнули по асфальту протекторы, и бывшее такси с тремя седоками, наращивая скорость, понеслось по Садовой. Тела французов остались лежать там, где их настигла смерть.
        Йиргем сбросил скорость, как только убедился, что опасность им не угрожает. Двадцать минут спустя он выехал из центра города, вырулил на Приморское шоссе, миновал станцию метро «Черная Речка» и свернул направо в первый же попавшийся на пути тупиковый переулок. Проехав полсотни метров, Йиргем притерся к обочине и остановился.
        - Зачем нам эта девчонка?  - спросил он.  - Надо было отправить ее вслед за остальными.
        - Посмотрим, может быть, пригодится,  - силы медленно возвращались к Райгру. Он открыл пассажирскую дверцу, выбрался из машины и, усевшись на капот, глубоко вдохнул влажный воздух.  - К тому же я не уверен, что она жива,  - добавил он.  - Сам знаешь, что в таком состоянии не соразмеряешь силы.
        - Жива,  - сообщил Йиргем, наскоро обследовав девушку.  - Только помята немного и пока без сознания. Но, похоже, быстро придет в себя. И что мы с ней будем делать?
        - Допросим,  - Райгр вернулся в машину и устроился на заднем сиденье.  - Возможно, она сумеет рассказать что-то полезное. Дело мы провалили, теперь остается только попытаться договориться с тем ублюдком, с Максом.
        - Макса надо убить,  - твердо сказал Йиргем.  - Каким образом ты собираешься с ним договариваться? Того, что ему надо, мы теперь сделать не сможем. Его надо найти и прикончить, прежде чем он с досады убьет йолну.
        - Ты прав, рель?,  - после короткой паузы согласился Райгр.  - Теперь живой он опаснее, чем мертвый. Может быть, нам удастся найти, где он прячет ее.
        - Значит, так,  - подытожил Йиргем.  - Сейчас мы отъедем чуть дальше и посмотрим, что скажет эта девка. Может быть, она знает, как найти Макса. Или нам удастся уговорить ее выманить Макса из той норы, где он прячется. Если не удастся, то дальше по обстоятельствам.
        - Правильно,  - кивнул Райгр.  - Тем более, как я вижу, она приходит в себя.
        Он вытащил из кармана пистолет Голдина и приставил его девушке к затылку.
        - Пикнешь - пристрелю,  - проговорил Райгр по-французски.  - А будешь хорошо себя вести - останешься, возможно, жива.


        Когда у Самарина зазвонил мобильник, Макс понял, что дело принимает дурной оборот. С пистолетом в правой руке он стоял, привалившись к дверному косяку и глядя через щель между косяком и дверью во двор. Несколькими мгновениями раньше Макс оглушил рукоятью пистолета Надю, едва та переступила через порог. Сейчас Надя без движения лежала у его ног. С Самариным Макс планировал поступить так же, после чего отдать тело монстру, если тот пожелает им воспользоваться.
        Однако Самарин явно услышал по телефону нечто, изменившее его намерения. Он сунул руку за пазуху, где явно был ствол, и Макс понял, что планы придется корректировать на ходу. Стрелять он не решился: звук выстрела разносится далеко, и, если его услышат, в ближайшее время явится милиция. Макс вздохнул: противник теперь настороже, это значительно усложняло задачу, хотя и не делало ее невыполнимой.
        Случись Максу схлестнуться с Самариным в рукопашной, тот бы не устоял - Макс был на голову выше и на добрых тридцать килограммов тяжелее. Если учесть навыки, приобретенные Лорнэ в регулярных занятиях боксом и вольной борьбой, у Самарина, ко всему бывшего алкоголика, не было шансов. Конечно, он не чета растяпе Голдину или старому чудаку Косарю, но Макс нисколько не сомневался, что справился бы легко. Он убрал пистолет в карман, осторожно переступил через Надино тело и, подняв руки, вышел на крыльцо.
        В следующий момент Макс пожалел, что не пристрелил Самарина несмотря ни на что. Тот выдернул из-за пазухи пистолет, зрачок ствола уставился Максу в лоб. Рядом пронзительно завизжала Аллочка.
        - Стоять, вы оба!  - заорал Самарин.  - Шаг в сторону - стреляю!
        - Ты что, Антон, сдурел?  - закричал в ответ Макс.  - Ты что творишь, опусти ствол, ты же грохнуть нас можешь в запале.
        Аллочка перестала визжать, сейчас она стояла, прижавшись к нему плечом и тихонько поскуливая. Самарин застыл, целясь Максу в лоб, но на лице его читались растерянность и недоумение.
        - Да я это, я,  - развил достигнутый успех Макс.  - Ты что, за нелюдей нас принял, что ли? Ну и дурак, прости господи. Слушай, да опусти же ствол, черт тебя побери. Я - Макс, она - Алла. А, черт, понимаю, тебе сейчас кто-то звонил и сказал, что я исчез, так? Граф звонил, поди?
        Самарин кивнул, но руку с пистолетом не опустил.
        - Тьфу ты,  - облегченно выдохнул Макс,  - а я-то подумал. Никуда я не исчезал, мобильник у меня отказал, батарея села, что ли. А из этой дыры попробуй позвони. Вот, слушай. Меня зовут Максимилиан Лорнэ, я - гражданин Франции. Работаю в фирме «Натали», там же, где и ты. Мою мать звали Леона Лорнэ, после ее смерти меня воспитывал Николай Иванович Муравьев. Позавчера мы все встречались у него. Была еще француженка, на которую ты неровно дышишь, Натали. Достаточно или надо что-то еще?
        - Достаточно,  - Самарин опустил руку с пистолетом.  - Ну и напугал ты меня,  - признался он.  - Слушай, а какого черта она,  - Самарин махнул свободной рукой в сторону Аллочки,  - нас сюда затащила? И какого черта ты здесь делаешь? И вообще… Постой, а про Косаря ты знаешь?
        - Знаю,  - сказал Макс угрюмо и опустил руки.  - Да перестань ты скулить,  - прикрикнул он на Аллочку.  - Пойдем в дом, Антон, нечего тут стоять, еще увидит кто. Я тебе сейчас все объясню. И дамочка твоя там уже заждалась.
        Наступила пауза. Макс видел, что Самарин колеблется. Он так и не спрятал пистолет, а держал его в правой руке стволом вниз. Макс подобрался и на всякий случай плечом отстранил все еще прижимающуюся к нему Аллочку. Теперь правая рука у него была свободна. В крайнем случае, он сможет выстрелить, не обнажая ствол,  - прямо сквозь карман пиджака.
        - Говорить будем здесь,  - сказал, наконец, Самарин.  - Ты извини, Макс, но я не понимаю, для чего мы все собрались, и мне это не нравится. И потом, дай-ка я позвоню графу.
        - Если считаешь нужным, звони,  - усилием воли стараясь звучать спокойно, сказал Макс. Оставался последний козырь, и, если он не сработает, придется стрелять.  - Только я бы на твоем месте звонить не стал.
        - Почему не стал бы?
        - Ладно, скажу. Потому что граф сразу велит прикончить эту тварь, а мне бы этого не хотелось. Поэтому я и позвал тебя - с ее помощью мы можем заманить в ловушку второго.
        - Какую тварь?  - видно было, что Самарин ошеломлен услышанным.  - Ты что, хочешь сказать…
        - Угу. Я поймал эту дрянь. Она сидит в погребе, и мы можем грохнуть ее, когда захотим. Но я подумал, что лучше попытаться приманить сюда ее сородича. Граф в жизни на это не согласился бы, а на тебя я, признаться, рассчитывал.
        - Это что, правда?  - лицо Самарина приняло совсем ошалелый вид.
        - Да правда, правда,  - Макс кивнул на Аллочку.  - Вот она подтвердит. Ах да, забыл сказать: она в курсе.
        - Это п-правда. Макс п-посадил ее в погреб,  - запинаясь и с дрожью в голосе выдавила из себя Аллочка.  - Боже, как я ее боюсь!


        Антона не оставляло ощущение, что происходит что-то не то. В голове был сумбур, но походило на то, что оснований не верить Максу нет. С другой стороны, странность и необычность происходящего угнетали. Самарин тряхнул головой: надо было принимать решение, и он решился.
        - Ладно, пойдем,  - сказал он и двинулся к крыльцу.
        Макс широко, с явным облегчением улыбнулся, повернулся и скрылся в доме. Аллочка осталась на крыльце, по-прежнему придерживая входную дверь. Антон миновал ее и шагнул через порог.
        Внутри было душно и темно: лишь одно окно оказалось открытым, и свет едва пробивался через заляпанные грязью стекла остальных. Единственным, что Антон разглядел в темноте, был широкоплечий силуэт Макса в двух шагах от него. Антон по-прежнему сжимал в руке пистолет: нехорошее предчувствие не позволяло спрятать его и расслабиться. Внезапно он осознал, откуда это предчувствие: все то время, что они были снаружи, Надя молчала, а ей давно следовало бы подать голос или хотя бы выйти на крыльцо. Не было ее видно и сейчас.
        Сзади хлопнула дверь, Самарин услышал сбивчивое дыхание Аллочки за спиной. По-видимому, она тоже еще не пришла в себя.
        - Макс, где Надя?  - тихо спросил Антон.  - И включи, пожалуйста, свет, здесь ничего не видно.
        - Антоша, беги!  - раздался вдруг отчаянный Надин голос из темноты справа.
        В тот же миг Макс крутанулся на месте и оказался прямо перед Антоном. Самарин рванул вверх руку с пистолетом, но не успел: Макс нанес удар снизу в челюсть. Мир перед глазами взорвался и рассыпался снопом радужных искр. Антона смело, он отлетел назад и вмазался спиной в стену. Выпал из ладони и загремел по дощатому полу «макаров».
        Антон отчетливо понял, что ему сейчас настанет конец. Силуэт Макса приблизился, на миг он попал в квадрат падающего из единственного открытого окна света, и Самарин успел различить ствол у Макса в руке, а мгновение спустя раздался выстрел. В тесном помещении он оглушил Антона, но почему-то не убил, и Самарин успел удивиться, что жив, потому что промазать с такого расстояния Макс не мог. А еще через мгновение тот вдруг пошатнулся, зарычал от боли и неловко упал на бок, но тут же вскинулся на колени и вздернул руку со стволом.
        Прогремело вновь, на этот раз совсем уже оглушительно, и Макс рухнул навзничь. Антон, превозмогая беснующуюся в голове боль, поднялся на ноги. Кашляя от порохового смрада, он, держась за стену, побрел вдоль нее, пока рука не наткнулась на выключатель. Зажегшийся свет ударил по глазам и едва не ослепил. Пару секунд Антон вообще ничего не видел, а когда зрение начало возвращаться, разглядел лежащую на полу Надю. Кровь толчками била из ее горла и страшной багровой лужей натекала вокруг головы. Антонов пистолет Надя все еще сжимала в руке.
        Аллочка страшно закричала, метнулась к Максу, пала рядом с ним на колени. Антон, все так же держась за стену, оцепенело смотрел на мертвую Надю. Затем на заплетающихся ногах сделал к ней шаг, другой, но не дошел, потому что Аллочка бросилась на него, с ходу располосовав ногтями лицо.
        - Ты убил его, гадина, сучий выблядок, пидор!  - мешая слова с грязной бранью, истошно кричала Аллочка.  - Ты убил его, ты, кастрат, мешок с вонючим дерьмом!
        Собрав все, что в нем еще оставалось, Антон наотмашь хлестнул Аллочку по лицу. Удар получился слабым, но ей хватило. Аллочку отбросило. Запутавшись в собственных ногах, она упала и тонко, по-щенячьи взвизгнула. Антон, спотыкаясь на каждом шагу, поплелся следом. Он подобрал выпавший из руки Макса пистолет и навел на бывшую любовницу.
        - Не-е-ет!  - закричала Аллочка, на руках отползая назад.  - Нет, не стреляй, прошу тебя!
        В ней ничего уже не осталось от сексапильной красотки с кукольным личиком, черные потеки туши вокруг глаз и на красных, мгновенно опухших от слез щеках, делали из нее гротескную пародию на себя прежнюю. Она не вызывала сейчас даже жалости, только отвращение, и Антон с немалым трудом подавил желание немедленно спустить крючок.
        - Говори, сука!  - с трудом выталкивая из себя слова, прохрипел Антон.  - Говори или, клянусь чем угодно, я тебя пристрелю. Ну, шлюха, будешь ты говорить?!
        - Да, да, только не стреляй,  - взмолилась Аллочка.  - Антошенька, прошу тебя, я скажу, все, все! Что хочешь для тебя сделаю, только умоляю тебя, не стреляй!
        - Зачем вы это сделали?  - с трудом выговаривая слова, спросил Антон. Он ослабил палец на спусковом крючке и отвел ствол в сторону.
        - Мы хотели… Макс хотел, он шантажировал эту тварь, он…  - Аллочка не договорила.
        - Что он хотел, мать твою? Ну!
        - Он хотел стать богатым. Владеть каким-то фондом, я не знаю подробностей. Но это правда! Макс хотел, чтобы эти твари помогли ему завладеть фондом.
        - Каким образом?
        - Ну,  - Аллочка запнулась,  - он думал, что… Он думал, что родня той твари в погребе пойдет ради нее на все.
        - Что-о-о?  - ошеломленно протянул Антон.  - Так он не врал? В погребе…
        - Да,  - Аллочка бессильно откинулась на локтях и закрыла глаза.  - Она там, если еще не сдохла.


        Антон отодвинул запирающую погребный люк щеколду и взялся за кольцо. Головная боль немного унялась, хотя и не исчезла полностью. Аллочка, съежившись на полу и забившись в угол, глядела на него затравленно снизу вверх. Последние десять минут они не произнесли ни слова,  - Самарин велел ей заткнуться, чтобы не мешала думать.
        Первым порывом было позвонить графу, но, поразмыслив, Антон решил с этим звонком повременить. Объяснять графу по телефону, что Макс оказался предателем, казалось делом если не безнадежным, то, по крайней мере, долгим и нелегким. Граф запросто не поверит, а скорее всего посчитает предателем как раз не Макса, а Самарина, застрелившего коллегу и держащего врага взаперти вместо того, чтобы его уничтожить.
        Аллочка сказала, что Макс хотел завладеть фондом и использовать для этого йолнов. Антон смутно видел только один способ это сделать, но не находил в себе сил даже четко сформулировать как. В любом случае, сейчас необходимо было проверить, действительно ли пойманная тварь сидит в погребе или же и Макс, и Аллочка соврали. Все сходилось к тому, что Аллочке смысла врать не было, но кто знает…
        Антон рванул кольцо на себя и отскочил в сторону, нацелив ствол «макарова» в отверстие люка. В погребе горел свет, и Самарин мелкими шагами стал обходить люк по кругу, пока не увидел сидящую за столом у ближней стены женщину. На первый взгляд она казалась обычной дамой средних лет, с заурядной внешностью. Она куталась в старую ветхую дерюгу, драную, с выпирающими клочьями грязно-серой ваты на рукавах. Антон сообразил, что в погребе, должно быть, холодно, и женщина напялила на себя первое попавшееся тряпье.
        Это не женщина, пришла следующая мысль. Это та самая дрянь, нелюдь. Антон прицелился ей в лицо. Что-то мешало ему выстрелить, он сам не знал, что именно. На секунду их взгляды встретились. Антон невольно отшатнулся - в глазах йолны он не увидел страха - только ненависть.
        - А где же твой дружок?  - внезапно спросила узница. Голос у нее был совершенно обычный, человеческий, и звучал без акцента.  - Где тот мерзавец, что подставил своего благодетеля? Надо понимать, что ты его прикончил и теперь претендуешь на его место, так? Я ведь слышала выстрелы.
        Самарина передернуло. Последние части мозаики встали на свои места. То, что он боялся даже сформулировать для себя, оказалось правдой. Макс шантажировал йолнов, чтобы тот, второй, завладел телом графа.
        Антона едва не стошнило. Он опустил руку с пистолетом. Какая же из этих дряней хуже? Та, кто убивает незнакомцев ради жизни, или тот, кто убивает друзей ради денег? Но ведь тварь - это и есть тварь, нелюдь, а Макс… Антону неожиданно стало стыдно, словно предательство Макса бросало тень и на него.
        - О чем вы договорились с Максом?  - спросил Самарин. Он уже не сомневался в ответе, но хотел услышать его собственными ушами.
        - А то ты не знаешь, подлец,  - рассмеялась йолна.  - Или нет, подожди, может, ты действительно не знаешь? Но ты назвал его по имени - значит, вы заодно. Кто ты вообще такой? Или…  - Она осеклась.
        Антон понял, что знает, о чем сейчас думает йолна. Если перед ней - человек случайный, то он не в курсе, кто она такая, и запросто может ее выпустить.
        - Не надейся,  - сказал он брезгливо.  - Я знаю, кто ты. И с удовольствием вышибу мозги у тебя из башки.
        - Вот как,  - насмешливо обронила йолна.  - Ты, значит, из другой команды. Что ж ты не стреляешь, убогий? Давай, вышиби мне мозги, кусок человеческого дерьма. Или тебе слабо, слюнтяй? Ну, стреляй же, а я перед смертью кое-что тебе скажу. Ты переживешь меня ненадолго, ублюдок. Мой соплеменник жив, он доберется до тебя, где бы ты ни был. И тогда ты позавидуешь тем, кто уже издох.
        Спроси его, Антон вновь не смог бы объяснить, почему в ответ на оскорбления не выстрелил.
        - Помучайся, мразь,  - сказал он и плюнул в люк.  - Я пристрелю тебя, не сомневайся, но не сейчас. А пока что посиди, подумай. У тебя будут прекрасные полчаса или час - надеюсь, ты испытаешь то, что, говорят, чувствуют смертники перед казнью. А потом - не сомневайся, я доберусь и до твоего сородича.
        Антон захлопнул люк и задвинул щеколду. Он еще не решил, действительно ли пристрелит йолну через полчаса, как грозился, или сначала обсудит все с графом, но ему почему-то показалось важным, чтобы тварь, глядевшая на него из уже мертвых глаз неизвестной женщины, испытала страх и отчаяние.
        Он огляделся. Головная боль стала слабей. Аллочка по-прежнему сидела в том же углу и сверлила Антона взглядом. На него внезапно накатила ярость.
        - Что, шалава,  - Антон подскочил к бывшей любовнице, и Аллочка шарахнулась от него.  - Хочешь в погреб? Хочешь к той дряни? Вы ведь с ней одного поля ягода. Ей хватит пяти минут, чтобы разобраться с тобой.
        Аллочка закатила глаза, тонко, жалобно заскулила и мелко затряслась всем телом.
        - Живи, сука,  - зло сказал Антон и отошел.
        Аллочка продолжала трястись и поскуливать. Было похоже, что она перестала воспринимать окружающее. В это время где-то в стороне вдруг раздался совершенно неподходящий к обстановке громкий и бравурный марш. Антон заозирался, пока не сообразил, что это звонит мобильник Макса в кармане покойника. Преодолев брезгливость, Самарин шагнул к убитому и достал телефон. Номер звонящего был незнаком. Антон усмехнулся.
        - Да,  - сказал он в трубку.
        - Слушай меня внимательно, человек,  - донесся голос Голдина из нее, и Антона передернуло - что это означает, было очевидно.  - Дело, которое ты предлагал, не выгорело. Теперь моя очередь предложить тебе дело.
        - Говори,  - произнес Антон, стараясь звучать как можно более глухо.
        - Нам нужно встретиться. Ты ведь хотел денег, много денег, так? Я тебе их обещаю. У тебя будет столько денег, сколько ты пожелаешь. Больше, чем ты хотел взять, намного больше. Тебе ведь не важно, откуда они возьмутся? У меня и сейчас есть значительная сумма, и я готов тебе ее отдать для начала. Ты понял? Я не прошу тебя отпустить мою родственницу, я хочу лишь встретиться и обговорить условия.
        - Хорошо,  - сказал Антон после короткой паузы.  - Приезжай, я встречусь с тобой.
        - Где ты?
        - Поселок Озерки. Записывай адрес.
        - Я запомню,  - усмехнулось существо с голосом Голдина.
        Самарин продиктовал адрес и отключился. Все складывалось наилучшим образом. Если йолн придет на встречу, то он, можно считать, уже мертвец.


        - Это не он,  - Райгр разъединился и повернулся к сидящему за рулем Йиргему.  - Я не сразу понял, но это был не его голос.
        - Ты не мог ошибиться?  - Йиргем, который завел было двигатель, вновь заглушил его.  - Если не он, то кто же тогда?
        - Не знаю. Возможно, сообщник. А может быть… Может быть, соперник, пожелавший перехватить куш. В таком случае, наш друг Макс уже жарится в аду, согласно той нелепости, в которую верят люди.
        - Вот что,  - сказал Йиргем.  - Мы это сейчас узнаем. Дай-ка мне телефон.
        Райгр протянул трубку, и Йиргем повернулся к Натали, с ужасом глядевшей на него с пассажирского сиденья.
        - Ты сейчас позвонишь по этому телефону,  - перешел с йол?на на французский Йиргем.  - Это номер твоего приятеля Макса. Ах да, не только приятеля, еще и соотечественника. Нас интересует всего лишь одно - Макс тебе ответит или не Макс. Ты все поняла?
        - Никуда я не буду звонить,  - с отвращением сказала Натали.  - Вы так или иначе убьете меня. Так с чего вы взяли, что я буду вам помогать?
        - Твоя жизнь нам не нужна,  - бросил Йиргем презрительно.  - Ты для нас никто, ноль, даже меньше, чем ноль. Но сейчас нам понадобилась твоя помощь, чтобы выяснить, с кем мы имеем дело.
        Страх ушел вдруг из глаз пленницы, сменившись на удивление.
        - Ты действительно считаешь, что я продам тебе друга и коллегу?  - изумленно спросила она.  - Тогда ты глупец. Не понимаю, как вам удалось прожить столько лет на земле, будучи настолько наивными.
        Йиргем внимательно посмотрел на нее.
        - Ты сказала сейчас правду, женщина,  - проговорил он.  - Мы действительно во многом наивны. Мы верим друг другу и не предаем своих. Никогда. В отличие от вас, таких разумных и расчетливых. Ты не хочешь сдавать своего друга Макса? Ты согласна умереть за него? Тогда ты - исключение. Ах да, ты же еще не знаешь. Твой друг и коллега, как ты его назвала, предал вас всех. В том числе и воспитавшего его человека. Не веришь? На, посмотри.
        Йиргем достал из бардачка папку.
        - Здесь фотографии и адреса всей вашей группы,  - сказал йолн.  - Мы получили это от Макса. Вот номера счетов - его и Муравьева. А это инструкции, как снять со счета Муравьева деньги и перевести на счет Макса. Подразумевалось, естественно, что в это время мой друг будет находиться в облике самого Муравьева. На, читай, и поторапливайся, у нас нет времени тебя уговаривать.
        - Этого не может быть,  - прошептала Натали минуту спустя.  - Я не знаю, где вы взяли фотографии и адреса, но вы не могли получить их от Макса.
        - Не могли, значит? А счета, по-твоему, от кого мы получили?
        - Ваши бумаги сфабрикованы…
        - Дура!  - рявкнул с заднего сиденья Райгр.  - Все бумаги подлинные. Таких, как твой Макс, я на своем веку повидал с лихвой. Да что там говорить, вы, люди, все такие. Тебя последний раз спрашивают - ты будешь звонить или нет? Позвонишь - останешься жить.
        Натали молча протянула руку. Йиргем поднес телефон к ее уху.
        - И без глупостей,  - бросил Райгр, наведя на Натали пистолет.
        - Макс!  - закричала она, едва трубку сняли на другом конце линии.  - Не верь им! Они захватили меня…
        Йиргем одним движением захлопнул телефон, дал отбой и изумленно уставился на девушку.
        - Тебе что, не дорога жизнь?
        - Тебе, ублюдок, этого не понять.
        Йиргем озадаченно смотрел на пленницу. Она не может не понимать, что сейчас последует. Неужели не боится? Йиргем не чувствовал в девушке того безразличия ко всему, которое, бывает, охватывает людей, когда происходящее слишком тяжело для их психики. Такие люди переставали бояться за жизнь, поскольку, непостижимо для йолнов, больше жить не стремились. Но по едва заметным признакам - подрагиванию губ, слезинке в уголке глаза, Йиргем видел, что девушка отнюдь не впала в ступор.
        Йолн так и не успел разобраться, в чем дело,  - телефон в его руке зазвонил. Йиргем механически нажал кнопку соединения и прижал трубку к уху.
        - Натали, где ты?!  - надрывался голос на другом конце линии.  - Ты что, рядом с этой сволочью? Скажи ему, что он труп! Нет, дай ему трубку. Ты, гадина, ты слышишь меня?! Я убью тебя, я на части тебя порву, если… Ты слышишь меня, ты, свинья? Если ты ее хоть пальцем тронешь, тебе не жить! И той твари, которая здесь со мной, тоже. Я прикончу ее, пристрелю ее прямо сейчас! Я…
        - Постой!  - заорал в трубку Йиргем.  - Никто не собирается ее убивать. На, говори,  - бросил он мобильник Райгру.  - Я многого не понимаю, этот гад говорит слишком быстро.
        Райгр схватил трубку. Разговор продолжался с минуту, йолн в основном слушал, изредка вставляя короткие реплики, то и дело меняясь в лице. Потом отключил связь посмотрел Йиргему в глаза.
        - Что?  - Йиргем подался к сородичу.  - Что он сказал?
        - Ты не поверишь,  - Райгр явственно не мог прийти в себя.  - Это не Макс. По его словам, Макс убит. И он сказал… Этот человек предложил… Рель?, он только что предложил обменять йолну на эту бабу.


        Самарин стоял на коленях перед распахнутым окном, уперев локти в подоконник. Рукоять «макарова» была плотно сжата в ладонях. Прошло с полчаса с момента последнего разговора. За это время мобильник звонил не переставая. Определитель высвечивал имена графа и Сильвестрыча, но Антон не отвечал. Он ждал и чувствовал, как ожидание выматывает его и забирает последние силы.
        Он все еще не знал, как ему поступить. Предложение выкупить жизнь Натали ценой свободы той твари, которая сидит в погребе, само сорвалось с языка без малейшего колебания. Но с тех пор прошло полчаса, долгие полчаса наедине с собственными мыслями.
        Ради жизни Натали он, не колеблясь, отдал бы сейчас свою. Даже если бы точно знал, что Натали не любит его и никогда не полюбит. Позволить убийце избежать справедливой мести? Да черт с ней, с местью, разве она вернет Ольгу! Только как потом смотреть в глаза графу? Нет, дело не в графе, они с Сильвестрычем как раз, возможно, поймут.
        А вот другие… Рано или поздно к Знающим придут новые люди. Те, кто, подобно нынешним, потеряют родных и близких. Они придут, и им придется рассказать, что Антон держал в руках убийцу и отпустил ее, позволив убивать дальше. Сколько их будет, этих жертв? Пускай одно новое тело каждые три года. Пускай даже раз в пять лет. За следующие десятилетие - двое. За век - двадцать покойников, она же бессмертна. Дальше Антон считать не стал - то, что произойдет через сотню лет, казалось абстрактным и не столь важным.
        Самарин не знал, что ему делать. Не знал даже, когда обшарпанный помятый «Форд» затормозил позади его «Пежо» и из машины выбрались трое. Мужчины укрылись за корпусом «Форда», девушка стояла перед ним, и Антон, несмотря на приличное расстояние, узнал Натали. В следующий момент раздался звонок.
        - Ты видишь свою женщину?  - спросил телефон голосом Ефима Голдина.  - Отпускай заложницу.
        - Почему вас трое?  - рявкнул Антон.  - У тебя двое заложников?
        - Пусть это тебя не заботит. Твоя женщина потом тебе объяснит. Ну же, ты собираешься выполнять то, что сам предложил?
        Антон перевел дух.
        - Ты отпустишь заложницу первым,  - сказал он твердо.  - Я выполню свою часть, но только когда она будет рядом со мной.
        - Давай сделаем это одновременно,  - предложил голос в трубке.  - Они разминутся на пути к дому.
        - Ты что, не понял, что я сказал?!  - закричал Антон. Нервы у него окончательно сдали.  - Я еще не выжил из ума, чтобы верить такой гниде, как ты!
        - Ты уже убил ее?  - с яростью выкрикнул голос в трубке.  - Если это так, человек, то вы оба мертвы, и ты, и твоя женщина.
        - Я ее не убивал, она жива.
        - Я не верю тебе, человек, мне нужны доказательства. Дай ей трубку.
        Антон заколебался. Ярость и ненависть к этим тварям, которые еще смеют ставить ему условия, кричали в нем «Нет!». Рассудок сопротивлялся. Если нелюдь поверит, что подруги нет в живых, тогда…
        Тогда все станет просто. Потому что Натали упадет лицом на влажную от мелкого весеннего дождя дорогу, и можно будет откинуть крышку люка и расстрелять обойму, а потом сменить ее, выскочить из дома и открыть стрельбу по уезжающей машине, потому что тогда, право, уже будет все равно, если его тоже пристрелят. А Натали останется лежать на земле. Как лежит сейчас у стены Надя, только и виноватая в том, что ее угораздило полюбить его, Антона, не сумевшего ни сделать ее счастливой, ни даже уберечь от смерти. Как лежало на скамье в магаданском сквере тело Ольги.
        Ольга… На секунду ему привиделось, что там, в сотне метров, рядом с этими гадами, его Ольга. Антон протер глаза, видение исчезло. Натали все стояла, прислонившись к машине спиной. С такого расстояния он не мог видеть выражения ее лица. Понимает ли Натали, что сейчас происходит?
        - Подожди,  - бросил Самарин в трубку.
        Он шагнул к люку в полу и откинул крышку. Тварь сидела на прежнем месте.
        - Она в погребе,  - сказал Антон в телефон.  - Сейчас я брошу ей трубку, если отключится - перезвони. Я даю тебе ровно три минуты, по часам. Если через три минуты Натали не будет рядом со мной, ты услышишь выстрел. Ты понял меня?


        - Иди,  - сказал Йиргем Натали, услышав в трубке голос, говорящий на йол?не, и бросив несколько слов в ответ.  - Иди к своему человеку. Но знай, что, если он задумал подлость, вам обоим не жить. Передай ему - он может мне не поверить, но передай в любом случае… Если ему что-нибудь надо - деньги, услуги, власть, все равно что… Я в долгу перед ним, и он получит от меня все, что захочет. Ты поняла? Теперь иди.
        Натали медленно побрела по тупиковой улочке к дому. Потом остановилась и обернулась через плечо.
        - Плевал он на твои деньги,  - сказала она презрительно и двинулась дальше.
        - Что же мы натворили, рель?!  - с ужасом простонал Райгр.  - Мы не должны были соглашаться. Он убьет йолну. Наверняка убьет, а потом начнет стрелять в нас.
        - У нас нет другого выхода,  - сказал Йиргем устало.  - Мы не можем стоять тут вечно, у нас нет времени, люди могут появиться в любой момент. И потом, мне кажется…
        - Что тебе кажется, рель??
        - Что этот человек сдержит слово.
        - С чего бы? Они никогда не держали слова. Никогда.
        - Это не так, рель?. Среди них есть разные люди. Предавали, лжесвидетельствовали и подставляли в основном те, с которыми приходилось иметь дело нам.


        Натали бросилась Антону на грудь. С минуту они стояли молча, обнявшись. Наконец, Самарин мягко отстранил девушку.
        - Я должен отпустить ее,  - сказал он.  - Таковы условия сделки.
        - Где она есть?  - едва слышно прошептала Натали.
        - В погребе,  - кивнул Антон в сторону люка.
        Глаза Натали расширились.
        - Она не вылезет, пока я ее не выпущу,  - поспешно добавил Самарин, решив, что девушка испугалась.
        - Ты ее не отпускать,  - твердо сказала Натали.  - Ее нельзя отпускать.
        - Я знаю,  - выдавил из себя Антон.  - Знаю, черт меня побери! Но я должен это сделать.
        - Антон, нет! Ты не отпускать ее! Ты убить!  - закричала Натали.  - Она будет убивать другие люди!
        Антон не ответил. Он шагнул к люку в полу и наклонился над ним.
        - Выходи,  - махнул он стволом.  - Быстро!
        Йолна, озираясь, выбралась из люка и выпрямилась. Она была от Самарина в трех метрах. В углу всхлипнула Аллочка, о которой он за последний час ни разу не вспомнил.
        - Антон,  - тихо произнесла Натали,  - почему? Ты держать слово? Ты думать, они держать… они бы держать слово?
        - Мне все равно,  - ответил Антон, глядя при этом не на девушку, а на нелюдь.  - Они - твари. Я - человек.
        Йолна попыталась презрительно усмехнуться, как усмехалась прежде, но на этот раз у нее не получилось. Губы искривились было, но в глазах застыло лишь удивление.
        - Иди,  - Самарин махнул стволом пистолета на дверь.  - Пошла, сволочь, пока я не передумал! Там тебя ждут твои.
        Йолна медленно двинулась к двери. Она не верила. Осторожно взялась за дверную ручку и обернулась. Антон целился ей в спину. Поодаль, зажав рукой рот, чтобы не закричать, замерла Натали.
        - Иди же!  - заорал Антон.  - Ну! Убирайся, ты, как там тебя!
        - Гйол,  - сказала йолна внезапно.  - Меня зовут Гйол, человек.


        Гйол ступила на землю с крыльца. Она сразу увидела двоих у машины и пошла к ним, сначала медленно, затем все ускоряя и ускоряя шаг. На полпути на нее вдруг накатило сладостное, ни с чем не сравнимое ощущение, которого ей не случалось испытывать уже несколько столетий. Перед ней, теперь уже несомненно, стояли свои. И один из них… один из них… Гйол еще не понимала, еще не верила, что не ошиблась.
        Она остановилась, на мгновение замерла, затем сорвалась с места и побежала, помчалась к нему, забыв о пистолете, целящемся ей в спину.
        Самарин взял бегущую йолну на мушку. Левой рукой он прижимал к себе Натали. Палец застыл на спусковом крючке.
        «Ну, стреляй же!  - отдал себе приказ Антон.  - Стреляй! Стреляй, кретин благородный. Это твой последний шанс, другого не будет!»
        Рядом всхлипнула Натали. Антон отпустил ее, уперся, обеими ладонями намертво сжал рукоять, навел ствол бегущей в затылок. Пятьдесят метров до цели. Шестьдесят. Семьдесят. Ствол ходуном ходил у Антона в руках.
        Восемьдесят метров.
        Восемьдесят пять…