Лесная невеста. Проклятие Дивины Елизавета Алексеевна Дворецкая
        Лесная невеста #2
        Недолго Избрана правила смолянским княжеством. Ее брат Зимобор пришел с дружиной под стены города, чтобы отвоевать престол. И теперь путь изгнанницы лежит через дремучие леса, полные опасностей… Преданные княжне воины не оставили ее. Судьба привела их в далекий Плесков, где Избрана стала правительницей. А вскоре в эти земли пришли корабли отважного викинга Хродмара… Обретет ли Избрана, помимо власти, и любовь?
        Книга также издавалась под названием «Зеркало и чаша»
        Елизавета Дворецкая
        Лесная невеста. Проклятие Дивины
        Е. Дворецкая
        Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», издание на русском языке
        Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», художественное оформление
        Никакая часть данного издания не может быть скопирована или воспроизведена в любой форме без письменного разрешения издательства
        Глава первая
        Смолянск, 830-831 годы
        Санный путь утвердился в землях смолян к середине месяца студена. Ударили морозы, реки застыли, встал и сам Днепр. По льду потянулись торговые обозы. Длинный и нелегкий путь от Варяжского моря до Греческого пролегал через много разных земель, но во владениях смолянских князей находилась одна из самых важных его частей: переход с северных рек, то есть Волхова и Ловати, на притоки Дивны-реки и оттуда на Днепр, который и выводил уже непосредственно к Греческому морю. Такое местоположение давало смолянским князьям немалые выгоды: торговые гости платили им за проход по волокам, обменивались товарами. Торг оживился, появились новости - что делается в южных землях, что в северных.
        Незадолго до зимнего солнцеворота, когда на княжьем дворе уже готовились к большим жертвенным пирам, к княгине Избране явился торговый гость по имени Достужа, державший путь из Ладоги,- рослый и видный мужчина с опрятной бородкой, нарядно одетый и любящий себя показать. По обычаю княгиня принимала гостей в обчине святилища - всякий чужеземец приносил жертвы за свое благополучное прибытие, просил покровительства в чужой земле как у богов, так и у земной власти. Было прохладно - княгиня не любила дыма и огонь в очаге по утрам не разжигали,- но Достужа сразу, как вошел, распахнул шубу, чтобы показать рубаху из заморского сукна, зеленого, как дубовый лист, пестрый тканый пояс и толстый кошель, который сам по себе внушал уважение к владельцу.
        -Кланяюсь тебе, княгиня, пусть Велес и Макошь дадут тебе здоровья, достатка в доме и благополучия земле твоей!- начал торговый гость.
        Он старался держаться с приличным почтением, но в глазах горело неудержимое любопытство; жадно разглядывая Избрану, он то и дело забывал, что хотел сказать. Шутка ли - женщина на княжеском столе! Такого он еще не встречал в своих странствиях и даже о подобном не слышал, а к тому же знал, что у отца Избраны, покойного князя Велебора, имелось двое взрослых сыновей. Но ни одного из них сейчас в Смолянске не было. Что касается старшего княжича, Зимобора, то о нем даже всезнающие и любящие поболтать торговые гости ничего определенного не ведали. Вече было почти готово назвать следующим смолянским князем именно его, но накануне похорон отца княжич Зимобор таинственным образом исчез, а на траве остались пятна крови - неизвестно чьей. Зимобор был всем хорош: и умен, и удал, и весел. Вот только родился он не от княгини, а от младшей Велеборовой жены, которая была дочерью простого оратая с какой-то лесной заимки и попалась князю на глаза во время полюдья. Не то что княгиня Дубравка, мать Буяра и Избраны. Теперь считалось, что воля богов освободила путь к княжьему столу для ее детей. Шепотом, убедившись, что
никто из местных не слышит, ушлые торговые гости рассказывали друг другу, что саму-то княгиню Избрану молва и винит в исчезновении брата-соперника. Правда, доказательств никаких - никто ничего не видел, не слышал и не знает. От второго, младшего брата Буяра она избавилась мирным путем, отправив его воеводой в Оршанский городок на Днепре. Благодаря всем этим слухам посмотреть на смолянскую княгиню было особенно любопытно. К тому же Избрана молода и так хороша собой, что и не будь она княгиней, мало какой мужчина не застыл бы перед ней, будто Ярилин идол.
        Все эти мысли были так ясно написаны на круглом румяном лице Достужи, что Избрана с трудом сдерживала улыбку. Но нет, ее улыбок этот щеголь еще не заслужил! Сохраняя внешнюю строгость, она принялась задавать вопросы. Больше всего княгине хотелось знать, что думают о ее правлении в других землях и не собирается ли какой-нибудь князь сюда с ратью, воображая, будто земля, где правит женщина, беззащитна! Но об этом спрашивать она, конечно, не могла, и беседа шла обычным порядком: откуда гость прибыл, какие товары привез, через какие земли проезжал, какие новости слышал.
        А у торгового гостя и впрямь имелись новости, важные для княгини. На Каспле, в двух переходах от Смолянска, он подвергся нападению разбойничьей ватаги и лишился двух ладей с товаром, не считая одного убитого и двоих раненых! Все это произошло чуть ли не в виду городка Болотники, а тамошний воевода, ответственный за безопасность этого участка пути, похоже, сам в сговоре со злодеями! Иначе почему он до сих пор не выловил разбойников или хотя бы не посылает кметей провожать торговых гостей до следующего городка? Ведь именно для этого еще дед Избраны, князь Годомысл, поставил на волоках городки и посадил дружину.
        Еще в самом начале рассказа княгиня изменилась в лице, красивые брови сдвинулись, взгляд стал пристальным и гневным. В белой шубке на горностаях, с серебряными кольцами и браслетами на тонких белых руках, с длинной льняной косой и множеством серебряных височных колец на очелье, отделанном шелком, с яркими голубыми глазами, она сейчас напоминала молодую богиню Марену, властительницу зимних вьюг.
        -Найдите мне Красовита!- приказала она, едва уразумев суть Достужиного рассказа и связав в уме слова «Болотники» и «разбой».- Где он ходит, чтоб сей же час здесь был!
        Двое отроков торопливо кинулись вон. Кмети на лавках вдоль стен стали придвигаться ближе. Дело было вполне понятное, но от этого не более приятное. В свое время дед и прадед Избраны немало воевали с местными родами, которые жили непосредственно на волоках, за право поставить там городки и взимать плату с проезжающих, но теперь на князьях лежала обязанность обеспечивать безопасность: во время прохождения волоков обозы были наиболее уязвимы и открыты для нападения, а разбойные ватаги размножились за последние неурожайные годы.
        -В Засечье рассказал?- спросила Избрана у Достужи.- Блестан!- крикнула она десятнику, и тот неохотно подошел поближе.- Ты мне что говорил? Так-то твой брат за дорогами следит! Ты мне Сварогом и Перуном клялся, что если я его воеводой поставлю, ни одна мышь у него не забалует! А это что?- Она гневно взмахнула рукой в сторону Достужи.- Это, по-твоему, мыши? Где твои клятвы? Где твой брат, чем он там занят? С девками на павечерницах песни поет?
        -Мой брат, княгиня, свое дело знает!- с обидой отозвался Блестан, не смея, однако, поднять на нее глаза.- Ты лучше Красовита спроси, он там последний был.
        Вместо ответа княгиня сердито сжала губы. Блестан с независимым видом оглядывал свои рукава, словно боялся, что на них повисли несправедливые обвинения. Кмети посматривали то на княгиню, то на дверь, ожидая малоприятного объяснения.
        Вошел Красовит, сын смолянского воеводы Секача, и, как всегда, показалось, что рослый и плечистый сотник непременно застрянет в низкой двери. У него было круглое скуластое лицо с широким, почти прямоугольным лбом и обильными пятнами рябинок на щеках. Темные волосы, карие глаза и густые черные брови указывали на то, что мать ему воевода отыскал среди хазарок или еще каких степнячек. С виду Красовит казался медлительным и простоватым, хотя на самом деле был неглуп, честолюбив и очень упрям. Когда отец его стал старшим воеводой, Красовит возглавил ближнюю дружину княгини, которую сам же и набрал. Избрана предпочла бы видеть на этом месте варяга Хедина, своего давнего и преданного слугу, но Хедин в прошлом был купленным ею челядином и не мог занимать такую почетную должность, а Секач помог ей добиться власти, и с ним приходилось расплачиваться. Избрана смирилась с тем, что две главные воеводские должности занимают люди, ей неприятные, хотя смирение далось нелегко. И хорошо еще, как намекала мать, что эти двое не требуют большего.
        Или пока не требуют. Насколько Избрана знала Секача, он, уверившись в своей силе, не остановится на достигнутом. Как не прилично князю быть без княгини, так и княгине не пристало оставаться незамужней, и об этом постоянно шли толки, с того самого дня, как Избрана была объявлена наследницей своего отца. Муж дочери или вдовы прежнего князя имеет все права на престол, и Избрана не сомневалась, что Секач лелеет подобные замыслы: либо видит на месте нового князя себя, либо сына, но никому другому они обретенной власти не уступят. Помня об этом, Избрана с трудом заставляла себя держаться с этими двоими хотя бы вежливо. Правда, Красовит, ровесник ее старшего брата Зимобора и постоянный товарищ его детских игр и упражнений, всегда ей не нравился.
        И сегодня у нее имелся законный случай объяснить, что она о нем думает.
        -Ты мне что говорил?- набросилась княгиня на воеводу, едва он показался на пороге, и не выслушав даже его приветствия.- Ты мне говорил, что всех лиходеев с Каспли выбил! Ты мне чью голову привез? А говорил, что это сам Катай Лютый!
        -Чья голова и где я ее добыл - дружина знает, не даст соврать!- сурово ответил Красовит, ничуть не смутившись.- А ты, княгиня-матушка, там не была, так и не говори, чего не ведаешь!
        Остановившись в двух шагах перед княжьей скамьей, он расставил ноги и упер руки в бока, словно несокрушимая скала, о которую разобьются все нападки. Позорить себя при дружине он не позволил бы ни одной женщине, даже самой богине Марене.
        Кмети негромко загудели. Многие были в последнем походе вместе с Красовитом, и нападки княгини оскорбляли всех.
        Но Избрану мощная фигура воеводы, блеск серебра у него на поясе только раззадоривали и требовали во что бы то ни стало добиться победы в этом споре.
        -Ах, не была я с вами!- с горячим ядовитым напором ответила она.- Не была, а надо было мне самой пойти! Если у меня дружина такая, что ни одного дела толком сделать не может! Что же мне теперь, вас всех за прялки посадить, а на ваше место девок набрать? Иные девки посмелее будут! Ты мне что говорил? Ты мне говорил, что всех на Каспле повыбил, до самых полотеских рубежей, что больше никто там шалить не будет! А это что?
        Гневным взмахом Избрана указала на Достужу, словно в его лице тут стояли все недобитые разбойники. И Красовит глянул на торгового гостя так свирепо, что тот попятился, чувствуя, что в стольном городе днепровских кривичей-смолян попал между молотом и наковальней.
        -Это что?- злобно передразнил Красовит.- Я ведь не чародей, от Смолянска на пять переходов не вижу! Что у них там делается, под Болотниками, откуда мне знать? Там свой воевода есть, если сам не справится - пусть за помощью шлет. В Засечье хотя бы! Вон, тут его брат родной стоит, пусть отвечает, за кем там Живята следит - за дорогой или за девками!- Он кивнул на Блестана.
        -Ты моего брата…- начал было Блестан, очень недовольный, что опять оказался крайним.
        -Старых я повыбил, а если новые завелись, я чем виноват?- яростно продолжал Красовит.- Оратаям жрать нечего, изгоев развелось, а чем им жить, кроме как разбоем? Да и чужие набегут! Раз уж пошла такая слава, что у нас князя нету, так они…
        -Да что же, князь должен сам каждый огород охранять?- перебила Избрана. Намеки на то, что возросшим числом разбоев земля смолян обязана тому, что ею правит женщина, она тем более не терпела, что слышала не в первый раз.- Если князь, то он, по-твоему, сам должен каждого лиходея за глотку держать? А дружина на что? Дурь такую несешь, что слушать тошно! Когда же князь Велебор сам за каждым псом бешеным гонялся? Не было такого никогда!
        -Так с лиходеями воевать - люди нужны, кони нужны, оружия тоже еще…- со своего места подал голос десятник Витобор.- Не с поленом же за ними бегать!
        Кмети опять ответили гулом одобрения.
        -Но и княгиня не напечет вам на печке людей и коней!- вступил в беседу Хедин, все это время стоявший возле своей госпожи.
        При Избране он держался уже семь лет, и речь его почти не отличалась от речи смолян. Услышав этот голос, Красовит глянул на варяга с угрюмой неприязнью, но тот не смутился и продолжал:
        -Чтобы больше дружины содержать, нужно получать подати со всей земли. А князь Буяр ничего не прислал из Оршанского городка и не пришлет. В его руках остались все волоки между Днепром и Дивной. Все пошлины с купцов, которые поедут в Полотеск, достанутся ему, а не нам. И если кому-то здесь мало того, что может дать княгиня, подите и возьмите у него то, чего вам не хватает.
        -Ты, крутолобый, потише!- крикнул Ранослав, один из самых молодых смолянских воевод, и встал.- Нечего княгиню на родного брата натравливать!
        -А отцовскую землю на части рвать - кто моего брата научил?- ответила Избрана.- У нас какой уговор был с твоим отцом?- Она снова посмотрела на Красовита.- Он воеводой хотел стать - и стал, я свое слово сдержала! Хотел, чтобы тебе моя ближняя дружина была под руку отдана - так и стало! А он обещал, что Буяр из-под моей воли не выйдет. И что теперь?
        -У него и спроси!- грубо и с досадой огрызнулся Красовит.- Отец здесь, а Буяр вон где!
        -Твой отец его растил!
        -От меня-то ты чего хочешь?- сорвался Красовит.
        -Собирай своих орлов!- велела Избрана.- Поезжай в Болотники, и чтоб впредь там тихо было! А с твоим отцом я еще поговорю!
        Красовит вышел, не обернувшись. За последние месяцы это был далеко не первый разбой. Лихие люди завелись по лесам, видимо, из тех, кто не сумел восстановить разоренное голодными годами хозяйство. Бывали случаи, когда торговых гостей грабили местные жители. Выловив очередную ватагу, главарей казнили, а прочих продавали в холопы, но на месте одной шайки скоро возникала другая. Зимой княгиня Избрана собиралась сама идти в полюдье, и Хедин советовал ей взять с собой побольше дружины, ожидая возможных столкновений. Ходили слухи, что в верховьях Сожи гуляет радимичский князь Бранемер, собирает дань в свою пользу даже со смолянских родов, и местные старейшины приносят ему клятвы верности. Вся земля трещала и разваливалась, Избрана не знала покоя, гневалась и карала, но беспорядки не унимались, и никто не мог ей посоветовать ничего путного. Даже ближняя дружина и старейшины, которых она созывала на пир в обчину святилища, выглядели неуверенно, стыдясь быть под началом у женщины. И общая неуверенность росла, порождая во всем разлад.
        Во время этого разговора Достужа вертел головой, поглядывая то на княгиню, то на ее собеседников. С одной стороны, он хотел попросить снизить мыто ради возмещения понесенного ущерба, но с другой боялся заново разгневать княгиню этим неприятным напоминанием. Когда Красовит ушел, гость все-таки решился и подвинулся так, чтобы опять оказаться перед глазами Избраны.
        -Ты еще здесь?- Она сердито воззрилась на него.- Ну что, еще хороших новостей припас?
        -Вот у меня, княгиня…- забормотал Достужа, точно спешил подтвердить ее подозрение, и вытащил из-за пазухи что-то круглое, завернутое в холстину.- Я ведь к тебе не с пустыми руками пришел. Купил я у хазарина одного такое чудо заморское, думал показать…
        -Что он там бормочет?- Избрана нахмурилась. После ссоры с Красовитом ей хотелось поскорее уйти к себе.
        Достужа наконец развернул холстину и протянул княгине небольшое, размером с ладонь, бронзовое блюдце на ручке. Выглядело оно странно - совсем плоское, с узорами на дне. Удивившись, Избрана знаком велела Хедину передать ей непонятную вещь. И едва она взяла блюдечко в руки и хотела рассмотреть поближе, как на гладкой поверхности дна мелькнуло неясное пятно и тут же исчезло. Вздрогнув от неожиданности, Избрана чуть не выронила блюдце и выпрямилась, словно хотела быть от него подальше.
        -Что это?- охнула она, но тут же взяла себя в руки и подняла на Достужу строгий взгляд.- Это что - для ворожбы? Мне такого не надо. Матери моей предложи, она по воде гадает, может, и это ей сгодится. Или жрецам кому-нибудь. Они богатые.
        Последнее княгиня произнесла с явной досадой. При князе Велеборе смолянские жрецы добились права собирать в пользу святилища пошлины не с каждого десятого торга, а с седьмого, и сейчас это казалось Избране сущим разорением.
        Она уже хотела вернуть блюдце, но Достужа замахал руками:
        -Нет, нет, княгиня, это не для ворожбы! Стал бы я, торговый человек, ворожбой заниматься!- Он даже подтянул повыше пояс с таким видом, как будто защищал свое достоинство от неправедного поношения.- Здесь совсем другое дело! Это чтобы смотреть и свое лицо видеть. Ты погляди, княгиня. Там твой лик ясный отразится. Это из греческой земли привезено.
        -Я про такое слышал!- сказал Ранослав. Вытянув шею, он старался со своего места рассмотреть вещь в руках у княгини.- Когда в Киеве был с отцом, у хазар такие видел. Они тоже маленькие льют и как оберег на поясе носят. Дескать, если встретится злой дух какой, то как глянет, свою же рожу мерзопакостную увидит и со страху копыта отбросит.
        -Это называется «зер-ка-ло»,- горделиво вымолвил Достужа. Название, как самое важное, он приберегал напоследок.- Купи, княгиня. Сама понимаешь, чудо не дешевое, но разве где еще такое найдешь? Оно, может, на всем свете единственное. Вон, и воевода твой говорит, что в ихних землях такого нет!- И он осторожно кивнул на Хедина, надеясь найти у него поддержку.
        Избрана с сомнением посмотрела на блюдце у себя на коленях. Узоры на задней стороне зеркала были красивые и тонкие, выдавая высокое искусство мастера, вдоль ручки тянулись какие-то значки. Приглядевшись, Избрана узнала греческие буквы и нахмурилась, пытаясь извлечь из закоулков памяти, где сложен всякий ненужный хлам, основы греческой грамоты, которую когда-то в детстве изучала вместе с братом Зимобором,- главным образом для того, чтобы посрамить его своими успехами. Правда, надоело ей гораздо раньше, чем Зимобору: он научился и читать, и кое-как говорить по-гречески, а ее терпения хватило только на буквы. И теперь она кое-как разобрала: «А-на-то-лия же-на Фе-до-на». Подумав, княгиня догадалась, что это имя первой владелицы зеркала, для которой оно было заказано. Каким образом Анатолия, Федонова жена, рассталась с этой столь любезной женскому сердцу игрушкой? Да и жила она давненько: судя по виду, зеркало было очень, очень старым и много раз переходило из рук в руки.
        Но гладкое отполированное дно притягивало взгляд. Избрана склонилась над ним, и на золотистой поверхности снова появилось пятно. Ее первым порывом было немедленно отшатнуться, точно из каких-то иных миров на нее глядел кто-то чужой и страшный. Но Избрана сдержала страх и вгляделась. Да, это она! Но только чистейшим и тишайшим летним днем, когда по яркому небу разлит солнечный свет, на поверхности спокойного озерка можно увидеть такое ясное, чистое, четкое отражение. Пожалуй, приятно будет всегда иметь у себя в ларе кусочек летнего озера, и зимой, и ночью способный хранить отблеск теплого светлого дня.
        Избрана медлила с ответом, поглаживая кончиками пальцев завитки литых узоров. Желание иметь эту вещь боролось в душе с осторожностью. Что бы там ни болтал торговец, без колдовства здесь не обошлось. Но… Она еще раз глянула в зеркало и заново восхитилась красотой своего лица.
        Еще не приняв решения, Избрана покосилась на Хедина. Она не намерена была покупать задорого, но и торговаться при дружине не хотелось. Сразу пойдут разговоры, что княгиня тратит серебро на безделушки, когда не на что снаряжать дружину. Но Хедину это можно поручить. Как он сторгуется - это его дело, но Избрана знала, что варяг не обманет ее ожиданий.
        И действительно, довольно скоро Хедин постучался в избу, где княгиня отдыхала после неприятного утра, и принес ей завернутое в холстину зеркало. Отпустив варяга, Избрана поставила покупку на стол, прислонив к бронзовому позолоченному светильнику. Светильник был восточной работы и стоил как… Лучше не думать, сколько он стоил. Избране нравилось окружать себя красивыми вещами. Должна же княгиня хоть как-то вознаградить себя за те заботы, о которых простые бабы и понятия не имеют.
        Но сейчас собственное лицо ей не слишком понравилось. Стараясь расслабиться, прогнать выражение озабоченности, Избрана подвигала бровями, попыталась улыбнуться, но улыбка вышла насильственная и обманная. Вздохнув, она снова взглянула сама себе в глаза. И серьезное, немного печальное лицо вдруг вызвало в ее памяти брата Зимобора, хотя они совсем не были похожи.
        Где он сейчас, ее брат, у которого она так быстро и успешно отвоевала смолянский княжий стол? Если бы только знала, как мало радости ей это принесет… Может быть, потому он и уступил ей так легко, что знал все заранее?
        Но что бы сейчас стал делать Зимобор, которого все эти так хотят видеть на престоле?
        Да, он что-то сделал бы! Избране мгновенно представился Зимобор, окруженный дружиной; вон он вглядывается куда-то, показывает в даль, кому-то что-то объясняет, рисуя в воздухе для наглядности, потом яростно лохматит пятерней непокорные кудри, темно-русые с рыжиной, чтобы унять досаду от чужой бестолковости, и по движениям его губ легко прочитать это вечное «вяз червленый тебе в ухо»… И никто не обижается, не спорит. Даже Красовит молчит, и на его хмуром лице только напряженное внимание, без этой нагловатой заносчивости, с которой он обычно воспринимает ее, Избраны, распоряжения, всем видом показывая, что ничего толкового не ожидает. И почему он всегда так уверен, что она не права? Только потому, что она женщина? Привык, что собственные жены при нем пикнуть не смеют, вот и злится, что хотя бы одну женщину поневоле приходится слушать.
        В сенях прозвучали быстрые шаги, взвизгнула дверь, охнула девка, на которую кто-то второпях налетел. Заслышав тяжелую торопливую поступь, Избрана нахмурилась: кто это рвется к ней незван, непрошен?
        Дверь резко ушла наружу, в проем просунулась темноволосая голова Красовита. Избрана вскочила и шагнула вперед, и сердясь на это вторжение, и невольно пытаясь заслонить собой зеркало на столе.
        Но Красовит успел его заметить. Не извиняясь, даже не удосужившись шагнуть через порог, он бросил ей с каким-то злобным торжеством:
        -Любуешься, краса ненаглядная? Ну, любуйся! А там кметь прискакал: Столпомер полотеский наши порубежные веси грабит!

* * *
        На другой день после получения тревожного известия Смолянск был оживлен больше обычного. Уже побежали слухи о войне, торговые гости спешно собирались в дорогу, даже не закончив своих дел и лишь стремясь увезти товары подальше от опасности. Местные старейшины, надеясь узнать новости из первых рук, тянулись к святилищу. Там поднимался высокий и густой столб дыма, означавший, что сегодня будет происходить нечто важное.
        Святилище располагалось на мысу неподалеку от самого города: от берега его отделяли два невысоких вала, между которыми и стояли обчины, а на конце мыса, над водой, расположились полукругом несколько деревянных идолов. Как и во многих подобных местах, в прежние века здесь возносили молитвы вожди и старейшины голядских племен, потом их сменили кривичские князья. И вот сегодня сюда пришла княгиня Избрана. По столь торжественному случаю ее сопровождала вся ближняя дружина, снаряженная и вооруженная, как в бой, что подтверждало общие тревожные ожидания. Впереди шел Секач, держа позолоченный боевой топор воеводы, и кабаньи клыки у него на груди позвякивали на каждом шагу, ударяясь друг об друга. Собираясь говорить с богами, Избрана распустила волосы, и они одевали ее блестящим серебристым плащом, спускаясь ниже колен,- при виде этого зрелища в толпе прошел восторженный шепот. Сейчас княгиня выглядела истинным воплощением той, прежней Избраны, дочери Крива, от которой вели свой род все днепровские кривичи-смоляне. Избрана держалась с невозмутимой гордостью, не подавая вида, что ей очень нравится это
всеобщее восхищение. Сотни почтительных взглядов согревали ее, наполняли силой и воодушевлением. Как никогда ясно она чувствовала, что является в глазах народа не просто правительницей, но прямой наследницей их общей праматери, воплощением богини Макоши. И наверное, даже сам Крив не отказался бы от такой красивой дочери!
        Кмети щитами раздвинули толпу, расчищая княгине путь к воротам святилища. Через толпу образовался проход шириной в два шага. Под ногами оставалась та же самая утоптанная земля, но теперь она стала священной дорогой, на которую не ступают ноги простых смертных. Медленно и величаво Избрана поднималась по склону, и у нее было чувство, будто она восходит к самому небу.
        У ворот ее ждали волхвы и жрецы, опираясь на посохи: это были самые уважаемые главы родов, знающие толк в древних обычаях, умеющие говорить с богами, духами и предками. И хотя Избрана была моложе всех, эти седобородые старики и морщинистые старухи почтительно поклонились: ведь именно князь является воплощением прародителя племени, Мер-Дубом, на котором оно держится, а они все лишь замещают его.
        Войдя, Избрана склонилась перед идолом, краем глаза высматривая, кто из жрецов стоит рядом и какие у них лица.
        -О Перун, воин небесный!- начала она, подняв глаза к грозному лику.- Ты, проливающий дожди, гремящий громами, озирающий разом весь белый свет, будь опорой и защитой своему народу! Все племя наше собралось и ждет знака твоей воли: готов ли ты указать смолянам путь к победе?
        Идол промолчал. Княгиню проводили к дальнему краю вытянутой обчины, где в отдельном срубе обитал священный белый конь - потомок тех прежних, чьи черепа украшали колья тына. Сейчас он был уже взнуздан и оседлан, жрецы ждали, готовые вынести оружие Перуна. Державший коня жрец Здравен отошел, а конь тряхнул длинной белой гривой и мягко ударил копытом. Это означало, что Перун сказал «да». Жрецы радостно закричали, а Избрана бросила Здравену короткий значительный взгляд. От жреца, который ухаживает за конем, зависит многое в его поведении, и Избрана дружила со Здравеном.
        Получив согласие божества, старики принялись выносить священное оружие и нагружать им коня. К Избране приблизился верховный жрец, Громан - рослый мужчина средних лет, из древнего почтенного рода ославянившейся голяди, умелый и сильный воин, плечистый, с громким голосом и величавой повадкой. Брови, как подозревала Избрана, Громан для большей внушительности подрисовывал углем.
        -Значит, не передумала?- спросил он, не заботясь о том, что их услышат.- Может, подумаешь еще?
        -Я всегда думаю и всегда знаю, что мне делать,- ответила Избрана, глядя мимо жреца и обращаясь непосредственно к Перуну.
        Ведь и Перун - мужчина, а значит, она должна убедить его, что способна на большее, чем обычная женщина! Если бы на небесах у власти оставалась Макошь, как было в прежние тысячелетия - об этом Избране много рассказывала мать,- то ей сейчас было бы гораздо легче. Тогда миром правила богиня-мать, а народами и племенами - женщина, власть и наследство передавались от матери к дочери, а своего отца никто не знал и знать не хотел. Тогда воины считали честью получить оружие из рук жрицы, а долгом - во всем ей повиноваться и умереть за нее, как за свою богиню! Ах, где те благословенные времена! От них остались только предания о девичьем войске и возглавлявшей его Марене - Черной Косе.
        -Боги не дадут победы войску, которое ведет женщина!- настойчиво продолжал Громан.- Сам Перун одолел женское войско Марены и завещал, чтобы только мужчины владели оружием. Женщина с мечом - прислужница Марены!
        «Рассказывай!» - с досадой на мужчин, уж две тысячи лет как захвативших власть на земле и в небесах и извративших к своей выгоде все древние сказания, подумала Избрана, а вслух произнесла:
        -Где ты видишь у меня меч?- Она подняла обе руки, показывая жрецу тонкие белые пальцы, усаженные витыми серебряными перстнями; из-под рукавов, обшитых полосками красного шелка, виднелись такие же браслеты.- Меч будет в руках Перуна и его сыновей-воинов.
        -Ты не должна приближаться к священному доспеху бога! Женщина может возглавлять только женские обряды! А вести белого коня должен мужчина! Если ты не доверяешь никому из воевод, предоставь это право служителям Перуна!
        -Среди служителей Перуна больше нет воинов!- отчеканила Избрана.
        Двадцать лет назад, после памятных и весьма кровавых событий, князь Велебор лишил святилище права содержать свою дружину.
        -Боги отдали мне власть над смолянами, и я поведу священного коня!- так же решительно добавила Избрана.- Белый конь признал меня, и тот, кто спорит со мной, спорит с Перуном!
        Ни один смертный, даже князь, не имеет права садиться на белого коня, и из святилища Избрана шла пешком, ведя его за собой. Узду, украшенную серебряными хазарскими бляшками, она сжимала так крепко, словно это была сама власть, которую у нее хотят вырвать. Как будто мало ей Секача и Буяра - и Громан покушается на ее права! Думает, что если его предки приносили жертвы на этом мысу даже раньше, чем сюда явился старший внук Крива со своим родом, то и права его выше княжеских! Пусть поблагодарит людей и богов, что столь старинному роду вообще позволили жить дальше! Отдай ему сейчас узду - завтра он попытается потеснить княгиню на ее скамье. «Врешь, подавишься»,- мстительно думала Избрана. Ее не запугать. Рождайся две тысячи лет назад побольше таких, как она, то и сегодня миром правили бы женщины!
        Сопровождаемая толпой, княгиня провела священного коня вниз по склону до берега реки. На пустыре перед воротами святилища в велики-дни устраивался торг, тут и плясали, и проводили обрядовые поединки.
        Во льду Днепра была проделана широкая свежая полынья, в которой еще плавали ледяные осколки. На прорубь нельзя было смотреть без содрогания: черная блестящая вода казалась жадной, ждущей жертвы и угрожающей. Где-то там, на дне, в темных пространствах Нави, готовила своего черного коня богиня Марена. Черная Невеста, многократно побежденная Перуном, не уставала искать новых сражений, и Избрана, захваченная своим нескончаемым спором с мужчинами, даже посочувствовала в душе темной богине. И испугалась: сейчас ей нужно совсем другое!
        Избрана со священным конем, жрецы, дружина и старейшины остановились на кромке берега, а несколько старших женщин во главе с княгиней Дубравкой направились к проруби. Они вели с собой черного бычка.
        -Услышь нас, Марена, Мать Мертвых!- взывала Дубравка, стоя над прорубью с воздетыми руками.
        Сейчас Избрана с особенной ясностью увидела, как постарела ее мать: морщины резко выделялись на бледном лице, черты заострились, в глазах появился лихорадочный блеск, вся она казалась высохшей, безжизненной, резкий громкий голос был похож на крики неупокоенных духов. Марена непременно услышит ту, в которой так много от самой Кощной Владычицы! Она уже была здесь, ее голос изливался из уст старой княгини.
        -Прими жертву и подай нам знак, пашущая черные пашни! Пришли бойца на битву, ты, серпом срезающая колосья жизней!
        Бычка подвели к проруби, накинули петли на его правые ноги - заднюю и переднюю,- пропустили веревки под брюхом, потом помощники жреца дернули за веревки, и бычок упал. Избрана держалась гордо и невозмутимо, но ей было отчаянно страшно. В детстве она, наслушавшись баек о том, что в древности в жертву Марене приносили княжеских детей, до жути боялась жертвенного ножа с завитками на рукояти, похожими на бараньи рога. Но еще больше ее страшил исход предстоящего поединка-гадания. Богов не обманешь гордым лицом и уверенным голосом. Если сейчас они не пошлют ей победного пророчества, все усилия пропадут даром.
        Но почему же богам не отдать ей победу! Она старинного рода, умна и тверда духом. И если Перун считает, что-де княжить должен мужчина, то хотя бы его вечная соперница Марена должна ей помочь! Что ей стоит немного уступить, чтобы помочь своей наследнице на земле!
        Кровь черного бычка стекала в прорубь, над ней поднимался пар. Вода в проруби словно сгущалась, становясь воротами в Навь. Народ совсем притих и попятился. Жрицы отошли, у проруби осталась только туша бычка, припавшего головой к кромке воды, точно он хочет пить.
        Пар от воды пошел гуще, толпа дрогнула и в стихийном порыве еще подалась назад.
        Начинается.
        Избрана осталась на месте, крепче сжимая узду белого коня. Это она видела не в первый раз и тоже всегда волновалась, как и каждый в этой толпе, но раньше узду держал в своих крепких руках отец, и она твердо верила в его силу и удачу. Теперь же передовым бойцом была она сама, и это ее сила поведет животное в бой. И если ее силы не хватит, никакими разговорами делу не поможешь.
        Вода в проруби забурлила.
        -Отпускай! Отпускай, княгиня!- страшным голосом крикнул Громан и взмахнул посохом.
        -Еще рано!- дрожащим голосом возразила княгиня Дубравка, но Избрана уже разжала пальцы, державшие узду.
        И, как оказалось, вовремя. В проруби мелькнуло что-то живое, черная вода взметнулась и превратилась в лошадиную голову. По толпе прокатился вскрик. Фыркая и скаля крупные белые зубы, с усилием упираясь копытами в обломанный лед, вороной жеребец карабкался на берег, и было видно, как двигаются могучие мускулы под мокрой шкурой. С гривы обильно стекала вода, ледяные брызги разлетались далеко вокруг.
        А белый скакун Перуна уже мчался к проруби. Выбравшись на лед, конь Марены встряхнулся, поднялся на дыбы, потом увидел противника и бросился вскачь. Выбраться за пределы поля, огражденного белыми валунами, он не мог, но жутко было смотреть, как чудовище несется прямо на людей, и смоляне пятились, прятались друг за друга. В толпе раздавались невольные крики ужаса, иные бросились бежать. Избрана стояла неподвижно, не сводя глаз с посланца Марены. Невидимая, на нем сидела сама Мать Мертвых. Это ее губительной силой горели кровавые глаза, это ее мертвящий ветер развевал черную гриву и хвост чудовища из проруби.
        Белый конь гнался за черным, люди следили за их бегом, неосознанно стремясь отдать посланцу Перуна свою силу и помочь ему в этом состязании жизни и смерти. Снежная пыль летела из-под копыт, поле сотрясалось под могучими ударами, и где-то высоко в небе раздавались приглушенные, далекие громовые раскаты. Перун не спит и зимой, но сила его не так велика, как летом.
        Обежав по полю несколько кругов, белый стал настигать. Черный резко повернулся и бросился навстречу противнику, взвился на дыбы, пытаясь ударить копытами. Над берегом разнесся общий крик. Скакун Перуна тоже вскинул передние копыта, от их столкновения посыпались искры, гром в небесах послышался яснее. Увернувшись, черный конь снова пустился вскачь.
        Настигая, белый хрипел от ярости, пытался схватить противника зубами, черный с диким ржаньем норовил укусить в ответ. Белый метнулся в сторону, прыгнул, преграждая сопернику путь, снова ударил копытами. Посланец Марены отшатнулся, люди вокруг поля вскрикнули. Он попятился. Смоляне закричали громче, и белый жеребец погнал черного назад к проруби. Тот отступал неохотно, пытался кусаться, но скакун Перуна бил копытами и жег черную шкуру золотыми искрами.
        Наконец черный не выдержал и пустился во всю прыть обратно к воде. С громким плеском он рухнул в прорубь, широкая волна взметнулась, лизнула края, но не достала ни до чего живого. Обломки льда бешено качались, народ вокруг поля кричал от радости. Воин Марены был побежден, а значит, Перун обещает победу в предстоящей войне.
        Белый скакун неспешно, потряхивая гривой и фыркая, направился назад к Избране. Как расколдованная, она бросилась ему навстречу, обняла разгоряченную морду и прижалась щекой к серебряным бляшкам сбруи. В эти минуты она любила священное животное, как никогда не любила никого из людей. В нем заключалась милость богов, ее победа, удача, надежды на будущее.
        Народ повалил на поле, все ликовали, кричали, рассматривали следы на снегу. Секач уже влез на пригорок и громким голосом объявлял порядок сбора ополчения. Не дожидаясь, пока он окончит, Избрана повела Перунова скакуна обратно на гору. Она была полна уверенности и чувствовала себя почти счастливой.
        На пиру в обчине царило бурное оживление, какого здесь не видали давно. Княгиня Избрана велела прямо с поля звать всю дружину и старейшин за столы. Все ели, пили и веселились, и даже Секач раздобрился до того, что поднял кубок за здравие и славу княгини. Избрана в ответ послала ему через отрока один из своих браслетов. На медвежью лапу воеводы тот, конечно же, не налез, но Секач нацепил его на железную гривну, которую носил, как многие в дружине, в подражание варягам, и выглядел довольным.
        В дверях толпилась челядь, лезли всякие людишки, надеясь разжиться чем-нибудь с княжеского стола, но Избрана не приказывала их гнать. Пусть сегодня все будут сыты и довольны. Только отсутствие жрецов ее тревожило. Эта братия ведь тоже не упускает случая поживиться, так почему их нет?
        Громан с тремя жрецами появился позже, точно хотел намекнуть, что без него настоящего пира не выйдет. Отроки расчищали им дорогу к подобающим местам, а Громан сразу остановился перед княгиней.
        -Чем ты так недоволен?- весело спросила Избрана, заметив его насупленный вид.- Посмотри, как всех обрадовали добрые знамения. Перун обещает нам победу, почему же ты не весел?
        -Перун обещает нам победу, но она достанется дорогой ценой,- сурово ответил Громан. Гости поутихли, и он заговорил громче, стараясь завладеть общим вниманием: - Белый конь слишком долго не мог прогнать коня Марены. Война будет долгой и трудной. Многих ты не увидишь на последнем пиру, княгиня. И тебя самой не будет за этим столом, когда война закончится!
        Не веря своим ушам, Избрана встала и выпрямилась.
        -Да как ты смеешь, старый пень!- закричала она, от гнева забыв даже почтение перед жрецом.- Меня не будет! Тебя самого не будет, попомни мое слово!
        -Огонь Изначальный показал мне, что из похода вернется в этот дом князь Зимобор!- продолжал Громан, сверля княгиню сердитым взглядом и упираясь в земляной пол концом посоха, точно выдерживал напор сильного ветра.- А не веришь, так возьми свое блюдо самовидное и погляди!
        -Какое блюдо самовидное?- Избрана искренне изумилась.
        -В каком дальние страны видеть можно, Явь, Навь и Правь![1 - Три части вселенной: Явь - мир реального, он же земной; Навь - мир мертвых, подземелье; Правь - небесный мир.] Тебе его на днях принесли, из чужих земель доставили.
        -Какое-такое блюдо?- с недоумением загудели люди в обчине.
        -Самовидное!
        -Да где же такое у нас?
        -Слышь! А скатерти-самобранки нет?
        -Приснилось ему, что ли!
        -Чего, а умерших дедов там можно видеть? Мне бы у вуюшки Ухвата спросить, где он свое серебро после Яролютова похода закопал. Говорят, целый кубок был, вот с этот ковш, и еще там перстни-обручья всякие. Мы уж обыскались, весь двор перерыли, будь он неладен!
        -Сам ты неладен, Скряба, дай послушать!
        А Избрана наконец вспомнила о зеркале. Конечно, Громан говорит о нем! И как только узнал! Княгиня окинула взглядом разгоряченные лица кметей. Сорока жить не могла, пока всем не разнесла! Вот, а говорят, что женщины болтливы! Сами-то хороши! Не успела она купить зеркало, а уже вся волость знает, что и почем! А Громан уже нацелился на добычу. Нет, руки коротки!
        -Да с чего ты взял, что это блюдо самовидное!- напустилась она на жреца.- Самое обыкновенное!
        -Прикажи его принести. И я покажу тебе в нем, что будет! Ты вынудила уйти твоего брата Зимобора - я тебе покажу, как он вернется! Покажу меч в его руке! Не гневи богов, княгиня, не губи людей понапрасну, помирись с братом и отдай ему то, что его по праву! А иначе меч Марены будет в твоей руке, и на коне твоем поедет Мать Мертвых!
        Это было уже слишком.
        -Да ты с ума сошел!- в изумлении и гневе воскликнула Избрана, едва веря своим ушам: ведь жрец при дружине обвинил ее в беззаконном изгнании родного брата.- Взять его!- крикнула она и даже вскочила на ноги.- Как ты смеешь, старый леший! Ты мне гибели желаешь! В поруб его! Чтоб тебя кикиморы взяли!
        Кмети замерли с раскрытыми ртами, у некоторых в зубах были зажаты куски мяса или хлеба, что выглядело бы смешно, не будь все так потрясены. А между замершими людьми уже пробирались варяги, из которых Хедин главным образом и набрал за последние полгода дружину княгини. Некоторые из них даже не понимали по-славянски и не могли вникнуть в суть спора, но Хедин сделал знак, и вот уже двое из его людей приблизились к жрецу. Их задачей было действовать, а не вникать.
        Жрец попытался увернуться, взмахнул посохом, но варяг ловко выхватил посох у него из рук. Громану заломили руки за спину и поволокли из обчины. Еще несколько варягов шли по бокам и впереди, расчищая дорогу. Никто из смолян даже не решился бы прикоснуться к верховному жрецу, но варяги, с молотами Тора[2 - Молот Тора - подвеска в виде молоточка, любимый амулет скандинавов.] на шейных гривнах, не боялись его. Народ гудел от изумления и тревоги, но вслух никто не возмущался.
        Трое других жрецов стояли возле своих мест, бледные от гнева.
        -А вы что скажете?- обратилась к ним Избрана, когда Громана вытащили за дверь.- Тоже будете нам поражение в походе пророчить? Тоже будете спорить с Перуном, который пообещал мне удачу и победу?
        -Воля твоя, княгиня,- сумрачно, стараясь не терять достоинства, ответил ей Здравен.- Коли белый конь черного коня победил, значит, победа за тобой будет.
        Избрана нашла взглядом Хедина и кивнула. Варяг подошел и подал ей резной посох верховного жреца. Придерживая тяжелый дубовый посох в стоячем положении, Избрана наклонила его верхний конец в сторону Здравена.
        -Возьми!- коротко приказала она.
        Здравен в недоумении оглянулся на других жрецов, но они отвели глаза. Верховного жреца выбирали старейшины на общем сборе, а потом проводились обряды, чтобы узнать, не противоречит ли выбор воле богов. Никогда еще не было такого, чтобы верховного жреца назначал князь. Но спорить с княгиней сейчас казалось так же глупо и опасно, как идти по реке против ледохода.
        Нерешительно приблизившись, Здравен прикоснулся к навершию посоха. Но ничего не случилось, гром не грянул, молния не пала с небес. Посох не вспыхнул, когда Здравен его взял, и нижний его конец не пустил корень в земляной пол. Кмети закричали, сначала неуверенно, потом дружно и радостно. Здравен отошел с посохом, бледный, вытирая холодный пот со лба, и совсем не радовался своему неожиданному возвышению.
        Устав за этот длинный день, Избрана хотела уйти к себе в избу пораньше, но сидела на пиру в обчине до глубокой ночи, зная, что так надо. Когда народ осознает, что произошло, многие испугаются гнева богов. И совершенно необходимо, чтобы она, княгиня, была на виду и своей уверенностью прогоняла страх. Сегодня она сделала то, на что никто бы не отважился, и замечала, что даже Секач поглядывает на нее со смутным тревожным уважением. Он понял не только то, что она взяла на себя смелость сменить верховного жреца. Он заметил, с какой бестрепетной готовностью варяги Хедина выполнили столь рискованный приказ. Обиженным родичам Громана еще потребуется время, чтобы собраться и что-то сделать, а ближняя дружина была оружием княгини, которое всегда под рукой. И если тебя так же быстро и решительно обезглавят по приказу княгини, то хоть разбей ее потом гром небесный, тебя все дальнейшее уже не будет касаться.
        Но вот наконец крики утихли, кмети частью разбрелись по дружинным избам, частью заснули прямо за столами. Избрана наконец могла уйти. Челядинки готовили постель, двигаясь с преувеличенным проворством и старательностью. Нянька что-то бормотала себе под нос, но Избрана не прислушивалась.
        Отослав всех прочь, княгиня немного посидела на лежанке, потом поднялась и достала из ларя зеркало, заботливо завернутое в кусок полотна. Ее мучило тревожное, недоверчивое любопытство. Вдруг Громан сказал правду - о том, что касается зеркала. Ведь и когда она сама смотрела в него, ей вспомнился Зимобор, о котором она в последние месяцы совсем не вспоминала. А в зеркале он был виден так ясно, как живой! Может быть, это блюдце и впрямь самовидное? И в нем можно увидеть… «Я тебе покажу, как он вернется…» Но уж это никак не может быть правдой! Вспомнив предсказания жреца, Избрана твердо решила ему не верить, но все же взяла зеркало и повернула таким образом, чтобы на него падал отблеск от светильника.
        Увидеть дальние страны, Явь, Навь и Правь! Надо же, чего захотел. Избрана едва различала собственное отражение, искаженное наклоном зеркала. Лицо в полированной поверхности выглядело озабоченным и растерянным, изнуренным, некрасивым, даже жалким. Избрана разозлилась, на память пришли все неприятности последнего времени. И ее еще обвиняют в том, будто она погубила Зимобора. Вот еще! Станет она его губить! Он-то ушел себе на четыре стороны, ему и горя мало!
        Громан сказал, что он вернется, значит, он жив. Никто его не убивал, как думали все, даже сама Избрана, он просто сбежал от всех тогдашних трудностей. Раньше она радовалась его исчезновению, открывшему ей путь к власти, но сейчас вспыхнуло негодование, обида, словно своим уходом Зимобор принес ей не успех, а беду.
        «Хорошо тебе! Сбежал, и горя мало!- враждебным взглядом сверля собственное отражение, мысленно восклицала она.- А я, мало что со всей этой дрянью возись, так еще и тебя извела! Что, рад, братец любезный?»
        «А ты не рада?- будто отвечая, прозвучал в ее памяти голос Зимобора. Не в зеркале, но в воображении Избрана видела его уверенное лицо и насмешливо прищуренные глаза.- Ты ведь этого хотела. Говорила, ты не хуже мужчин, умнее Буяра и знатнее меня, тебе и править. Ну и правь на здоровье. Я-то чем мешаю?»
        «Хотела!- гневно ответила Избрана, и казалось, брат где-то совсем близко.- И не жалею! Это тебе должно быть стыдно, что сбежал! А я ничего не боюсь!»
        «Так и будешь целый век всем доказывать и сама с собой воевать?- невозмутимо отозвался невидимый Зимобор.- Проживешь жизнь на войне - это и есть твое счастье?»
        Ответить на этот вопрос Избрана не успела - опомнилась. В ужасе, как будто ее могли укусить, она отстранила зеркало и положила его гладкой стороной на стол.
        Она видела Зимобора! Видела брата и даже говорила с ним! Его голос, так хорошо знакомый, звучал у нее в ушах. Прав был старый пень Громан! Блюдце - волшебное! Но это открытие не порадовало, а еще больше испугало. Брат, о котором она старалась не думать, вдруг оказался совсем рядом. Она видела его - так, может быть, и он видел ее? И теперь знает, как трудно ей приходится? Нет, нет! Избрана затрясла головой и даже зажала уши руками. Ей померещилось. Она слишком устала сегодня, и старик слишком расстроил ее своими глупыми предсказаниями. Белый конь Перуна обещал ей победу, и следует помнить только об этом, а все остальное выкинуть из головы.
        Избрана торопливо завернула зеркало в полотно и спрятала на самое дно ларя. У нее и без того хватало сложностей.

* * *
        Княгине Избране пришлось изрядно помучиться, принимая решение: идти или не идти самой с войском. Благоразумие говорило за то, чтобы остаться в Смолянске: если она пойдет в поход, то народ неизбежно заговорит о «мече в руке женщины» и о «Марене на ее коне». Но внутренний голос подсказывал другое решение. Она не хотела признаться даже себе, что из дома ее гнал смутный страх. Она боялась и отпустить воевод без присмотра, и остаться в Смолянске без войска.
        Смолянск не слишком-то обрадовался известию, что верховный жрец схвачен и по приказу княгини сброшен в поруб. Старейшины пока молчали - Громан сам полез на рожон, взявшись пророчить поражение в походе, и возмущенные родичи жреца ни у кого явной поддержки не нашли. Ведь если война окончится поражением, это предсказание вспомнят и обвинят вещуна - никто не хотел пострадать с ним заодно. Даже Секач смекнул: если в неудаче понадобится виноватый, лучше пусть это будет жрец.
        Но все же это происшествие имело весьма неприятные последствия для княгини. Речи Громана передавались в округе, смущая и тревожа.
        -Люди говорят, что твой брат жив и скоро вернется,- рассказывал Хедин, однажды в полдень явившись к ней в избу.- Гуннар и Вальбранд слышали у торговых людей такой разговор.
        -Вот как?- Избрана движением руки выслала вон челядинок и даже няньку, дремавшую за прялкой, хотя они с Хедином говорили по-варяжски и челядь не могла их понимать.- Кто это сказал?
        -Говорят на торгу.- Хедин подождал, пока девка растолкает няньку и вместе с нею выйдет, а потом добавил: - Ходят слухи, что он жив, что его видели и он скоро будет в Смолянске с большим войском.
        -Возьми их всех Марена!- едва выговорила княгиня.- Но ведь все это одна болтовня старого глупого… Или… Постой! Это пересказ все того же пророчества, или кто-то на самом деле видел его живым?
        -Никто не утверждает, будто видел его. Ты разве не знаешь, как толпа распространяет слухи? Один скажет другому: «А вот я слышал, говорят…» Когда неизвестно, кто именно говорит, кажется, будто говорят все. И люди верят, как будто это самая непреложная истина. Но то, что именно эти слухи охотно поддерживаются, означает, что наши дела… не слишком хороши.
        Хедин помолчал. Избрана выжидательно смотрела на него. Убедившись, что она готова слушать, варяг продолжил:
        -Похоже, что твой народ задумался о другом князе. Может, он вовсе и не живой, но люди хотят, чтобы он был жив и мог вернуться. Вот это плохо! Послушай меня сейчас!- быстро добавил он, видя, что княгиня сделала движение досады и хочет его перебить.- Он ушел, не успев ни с кем поссориться. В том, кто далеко, не видят недостатков. Он хорош уже потому, что его здесь нет. Теперь все помнят только, как весело было с ним на пирах, какой он удалой охотник и все такое. Ты должна заставить их забыть о нем и думать о тебе. И если боги послали войну, это даже кстати. Ты выиграешь войну, и тогда никто не усомнится, что ты хороший князь.
        -Войну еще нужно выиграть,- бросила Избрана.- Сказать легко!
        -Разумеется,- невозмутимо сказал Хедин.- Князь всегда идет на войну, зная, что он ее выиграет. Иначе лучше совсем не ходить. И если ты настоящий князь, ты не должна сомневаться.
        Избрана сердито сжала губы. Смолянск не верил в нее, потому что она женщина, и чужие сомнения заставляли и ее сомневаться в себе. Она прошлась по избе, глядя перед собой и не замечая ни узорных восточных ковров из разноцветной валяной шерсти, которыми были покрыты все лавки, ни бронзовых светильников, ни резных ларей и ларцов, ни серебряных кубков и блюд - всего того, чему так радовалась прежде. Хедин сидел неподвижно, только поворачивал голову вслед за ней. Наконец Избрана остановилась и повернулась к варягу. Она очень редко просила совета напрямую, но сейчас не могла решиться сама.
        -Значит, я должна идти в поход?
        -Я думаю, это будет для тебя самым правильным,- одобрил Хедин.- Ты умная женщина. Твоих хёвдингов нельзя оставлять без присмотра.
        -А Смолянск можно?
        -Раз уж ты не можешь разорваться и тебе некого оставить вместо себя, умнее держать в руках войско. С войском ты всегда возьмешь назад Смолянск, а без войска будешь беззащитна даже в Смолянске.
        Отойдя к окну, Избрана отодвинула заслонку и вдохнула холодный свежий воздух, надеясь, что это поможет ясности мысли. Ей было отчаянно жаль, что она не может разорваться надвое и что ей некого оставить вместо себя. Вокруг было множество людей, но она не доверяла никому, кроме Хедина. Но оставить вместо себя Хедина нельзя: варягов здесь не любят, и тогда власть немедленно захватит кто-нибудь из смолянских старейшин. Прав на княжескую власть не имеет никто, кроме прямых потомков Крива, но старичье может найти кого-то другого… из других княжеских родов… или вдруг у Зимобора или Буяра обнаружится сын. А что, эти двое могли, они на весенних игрищах не плошали!
        Избрана тяжело вздохнула. У нее было чувство, что она уперлась лбом в глухую и холодную стену. В этом углу она совсем одна.
        Но колебания кончились, и в тот же день княгиня объявила, что отправляется в поход. Красовит покраснел от досады: не хватало еще женщине вмешиваться в воинские дела!
        -Сидеть бы тебе в избе, матушка!- рявкнул он.- Да испокон веков для войны воеводу выбирали, а князь дома ждал! А ведь раньше князьями мужчины были! Ты-то куда собралась!
        -Я - княгиня, и мое место - впереди! Всегда!- жестко, с вызовом глядя в глаза воеводе, отчеканила она.- С князем - войску удача, без князя - погибель.
        -Вот то-то же,- себе под нос проворчал Блестан.- Без князя - погибель…
        Но сидящие вокруг пока предпочли его не понять. Поруб на заднем дворе всем помнился, а княгиня оставалась такой же решительной и неуступчивой, как и в знаменательный день битвы коней.
        Дождавшись окончания новогодних праздников, Избрана с войском выступила в поход. Через несколько дней, в городке под названием Подгоричье, их ждали первые новости. Князь Столпомер с большим войском находился совсем рядом - в Ольховне, всего в двух переходах отсюда. Узнав об этом, Избрана невольно заломила руки: ведь если полочане прошли по Днепру, значит, Оршанский городок уже захвачен!
        -Да может, и нет!- утешали ее нарочитые мужи.- Может, Столпомер не по Днепру, а от озер пришел - зима же, и по болоту пройти можно.
        -Но где же тогда Буяр?
        -Может, в Оршанском пережидает. А может, вот-вот подойдет и Столпомеру в спину ударит.
        Избрана велела послать гонца в Оршанский городок, но хороших новостей не ждала. Если бы с Буяром все было в порядке, он уже сам дал бы знать сестре о войске полочан. Уж на такое простое дело у него бы ума хватило!
        Однако никто в Подгоричье не мог ей сказать, что происходит в Оршанском. Зато здесь тоже ходили смутные слухи о скором возвращении Зимобора. Он снился Избране по ночам, и ей уже казалось, что брат, будто Ярила, умирающий на Купалу и возвращающийся весной, так же неизбежно должен вновь объявиться, едва сойдет снег. У нее было сразу два могущественных врага, но она даже не знала, когда и с кем из них ей предстоит столкнуться.
        Зная, что отступать некуда и придется принимать бой, княгиня старалась держать себя в руках, но все ее женское существо восставало против самого образа войны. Но сохрани Макошь от того, чтобы кто-нибудь догадался!
        -И не страшно им было под Велесов день[3 - Велесов день - 6 января.] воевать!- сказал Предвар, один из нарочитых мужей, которому старейшина рода доверил возглавление ополчения своего гнезда. Он был еще не стар, на четвертом десятке, и рода не слишком знатного, но в походах проявлял немалую храбрость и сообразительность, обещая со временем вырасти в большого воеводу.- Воевать нынче нехорошо. Нечисть разгулялась.
        -Столпомер-то, как видно, оберег от зимней нечисти имеет!- вставил Блестан.- Иначе тоже дома бы сидел. Чего ему не терпелось?
        -Ждать не будем!- сурово сказала княгиня. Промедление было хуже смерти для ее неустойчивой решимости, и она хотела начать и закончить поскорее. Как - Перун решит, но только не ждать, томясь дурными предчувствиями.- Вот только дозор вернется, и выступим!
        Дозорный отряд вернулся на третий день.
        -Столпомер сам стоит с большим войском в Ольховне,- докладывали кмети.- А передовой полк уже выдвинулся, мы его видели в лесу.
        -Идти надо да передовой полк и разбить!- тут же высказался Красовит и тряхнул могучим кулаком.- Ждать нечего. Дал бы Перун, чтобы Столпомер сам с передовым полком был. Его разобьем - и делу конец.
        -Зачем же конец?- Блестан усмехнулся и коротко глянул на княгиню.- Можно и дальше пойти. У него, у Столпомера-то, тоже кое-что припасено. Нам пригодится. Заберем себе Витьбеск[4 - Витьбеск - древнее название Витебска. В 9 веке уже существовал, но в виде нескольких маленьких поселков.], своего воеводу там посадим - и волоки будут наши.
        Кмети одобрительно зашумели.
        -Завтра поутру выходим!- распорядился Красовит.
        -Выходим,- подтвердила Избрана и кивнула.
        Все-таки последнее слово должно остаться за ней.

* * *
        Вечером княгиня долго не могла заснуть, а когда проснулась, то подумала, что задремала лишь на миг и сейчас по-прежнему глубокая ночь. В избе старейшины, где ее уложили на хозяйскую лежанку за занавеской, было совершенно темно, пахло дымом, но печь остыла, и кончик носа у Избраны совсем заледенел. Она чувстовала себя глубоко несчастной в этой чужой избе и готова была удивиться, каким образом ее сюда занесло, но тут же разум, вялый и со сна не готовый сопротивляться совести, дал ответ: ты сама этого хотела. Кто гнал тебя из Смолянска? Сидела бы там среди родных ларей и полавочников. Вот тебе - война, и это еще не самое худшее, что может быть. Войско вообще на снегу ночует, у костров.
        Пытаясь скорее заснуть опять, Избрана перевернулась на другой бок, но это не помогло. Под одеяло пролезал холодок, кто-то из хозяев храпел на полатях. Вот женщина слезла, пошуршала в темноте, обуваясь, ушла к скотине. Вслед за тем дверь снова отворилась, послышался голос Хедина, ночевавшего в сенях:
        -Уже утро. Нужно вставать. Ты слышишь, княгиня?
        -Слышу,- сердито ответила Избрана и решительно вылезла из-под одеяла.
        Пока она одевалась, в избе и во дворе тоже зашевелились, стали раздаваться голоса. Сидя на лежанке, Избрана торопливо дергала костяным гребнем волосы, резкими взмахами отгоняя челядинку, которая в глупом усердии все лезла помочь. Избрана вообще не любила, когда к ней кто-то прикасался, а в плохом расположении духа вовсе не терпела этого. А куда уж хуже, чем сейчас!
        Дружина готовилась к битве, еще до вечера все будет решено. Избрана собиралась ехать с войском и даже жалела, что ей придется остаться позади и в саму битву ей дорога закрыта. Опасность ничего для нее не значила, даже гибель казалась пустяком по сравнению с этим мучительным тревожным ожиданием. Сердце сильно билось, в груди как будто колола острая спица, и дух захватывало, как от холодной воды. Где взять сил, чтобы дожить до победы? О поражении Избрана даже не думала. Но изгнать из души тревогу не получалось - для безмятежной надежды на лучшее она была слишком умна, а для несокрушимой веры в свои силы - недостаточно сильна. Что за наказание сидеть и ждать, зная, что ничего не можешь сделать!
        В избу без стука вошел один из Красовитовых кметей и доложил:
        -Там к воротам какая-то дружина идет. Человек сорок. Может, дальше еще есть, да темно, не видать.
        -Где воеводы?
        -Да все на стенах.
        Избрана встала из-за стола и кивнула. Известие о войске ее не испугало. Чем раньше что-то начнет происходить, тем лучше. Кметь вышел так же поспешно, как и вошел, и громко хлопнул наружной дверью.
        В густой предрассветной мгле с заборола нелегко было что-то разглядеть, и Избрана нахмурилась, бросила недовольный взгляд на небо, но глухая серая пелена не пропускала даже лучика света. Возле опушки, перестрелах в двух от стены городка, шевелилось что-то темное. Слышался неясный шум - скрип снега под множеством ног, позвякивало снаряжение, звучали человеческие голоса.
        -Давай!- Красовит махнул рукой кметю с рогом в руках.
        Но еще прежде, чем тот успел поднять рог, с опушки раздался звук такого же рога.
        -Да это наши!- охнул кто-то рядом с Избраной.
        -Какие наши?- с досадой воскликнула она.- Откуда им взяться в той стороне?
        -Могли задние догнать,- подсказал кто-то, но не слишком уверенно.
        -А мог и Столпомер притвориться,- добавил Предвар, и Избрана промолчала - она была с ним согласна.- Будто они наших кличей не знают? А мы ихних… Хе-хе…
        -Эй! Открывайте ворота!- тем временем кричали снизу едва различимые в полутьме пришельцы.- Княжеское войско еще здесь?
        -Ишь ты! Войско ему!- проворчал рядом с Избраной Благовид, еще один вождь родового ополчения, присоединившийся по пути. Он был старше всех в дружине и своим добродушным спокойствием любому походу придавал какой-то домашний облик.- Чего захотел!
        -Вы сами-то кто такие?- закричал в ответ старейшина Подгоричья.
        -Мы - дружина Буяра Велеборича!
        По заборолу пролетел общий крик. Все заговорили разом.
        -Буяр!
        -Княжич!
        -Как же он? Его ждали, а?
        -Вот нам и подмога!
        -Эй!- кричал снизу хорошо знакомый голос, и теперь сомневаться не приходилось: возле ворот был сам Буяр.- Открывай! Кто у вас там старший?
        -Открывайте!- велела Избрана, хотя Красовит уже послал нескольких кметей вниз, к воротам.- Сейчас будет тебе старший…
        Она надеялась, что Буяр явился договориться о дальнейших действиях, но боялась, что он уже разбит. А что такой веселый - это ничего не значит, с его пустой головой что же не веселиться?
        Шевелилась предательская мысль: вот приехал мужчина княжеского рода, теперь можно переложить на него всю ответственность за эту несчастную войну, и пусть он справляется! Избрана не показывала вида, но если бы Буяр сейчас потребовал от войска подчиняться ему одному, не возражала бы.
        Дружина входила в город, и впереди ехал сам Буяр. Почти бегом спустившись с заборола, Избрана бросилась наперерез его коню.
        -Ну что?- напустилась она на брата.- Сколько у тебя людей? Ополчение собрал? С полочанами встречался?
        -Новости есть!- огрызнулся Буяр.- Такие новости, что ты, сестра, в жизни своей такого не слышала!
        Вокруг них ходили и толпились кмети из обоих дружин, отблески факелов освещали лицо Буяра, которое сейчас показалось необычным: неуверенным, смурным, даже где-то пристыженным. Избрана никогда не видела младшего брата таким и поняла: он говорит правду, случилось и впрямь нечто удивительное и весьма неприятное, о чем не стоит рассказывать перед воротами.
        -Пойдем!- бросила Избрана и повела его в избу, где ночевала.
        Буяр ввалился в истобку, даже не отряхнув снег, без приглашения плюхнулся на лавку, содрал с головы шапку и яростно взбил пальцами нечесаные кудри.
        -Попали мы с тобой, сестра, как медведь на рогатину!- заявил он.- Все, не править нам тут больше.
        -Да что случилось, говори! У Столпомера войско - десять тысяч с тьмою[5 - «Тьма», собственно, и есть десять тысяч.]?
        -Войско у него не знаю какое, я всего войска не видел. Зато видел я там этого… нашего…- Буяр опустил голову и уставился на свою шапку.- Ну, короче, Зимобора.
        -Зим…- Избрана даже не смогла выговорить хорошо знакомое имя и села, как подкошенная, чуть ли не мимо лавки.- Ты сам его видел, или это опять - одна баба на торгу сказала?
        -Сам видел, сам!- Буяр помахивал своей шапкой, держа ее между колен, и не смотрел на сестру. Ему было стыдно, и это означало, что и он наконец-то повзрослел.- В Оршанском. Он со Столпомером пришел.
        -Со Столпомером? Как так? Откуда? Почему он с ним? Прямо так взял и пришел?
        -Ну, не совсем так. Там у Столпомера город есть, Радогощ. От Оршанского еще переход…
        -Знаю!
        -Ну, мы с тамошними на лову встретились, они у меня оленя перехватили. А я пошел и Радогощ взял. Не сам городок, нижние домишки. Людишек угнал, припасов всяких забрал.
        Избрана схватилась за голову. Она так и знала, что от младшего брата будут одни неприятности. Но неприятности эти оказались так велики, что у нее не было слов. Выходит, этой войной она обязана дурацкой удали собственного брата!
        -А потом Столпомер с войском пришел. И Зимобор с ним. Уж не знаю, как он к нему пристал. Наверное, как от нас ушел, так и к нему.
        -Но никто не говорил, что Зимобор в Полотеске! Оттуда приезжали варяги, я посылала у них спрашивать.
        -Говорю же, сам его видел. Он мне сначала другое имя сказал. Я, говорит, Ледич из Столпомеровой дружины.
        -А ты его не узнал?
        -Он в шлеме был, варяжском, ну… Откуда же я знал! Кому бы в голову пришло? Ну, одолел он меня.- Такое признание Буяру далось нелегко, но то, что предстояло, было еще хуже.- Еще бы не одолеть… Он, вон, старше…- бормотал Буяр, обращаясь то ли к Избране, то ли к самому себе.- Ну, убить он меня не убил…
        -Вижу!- отозвалась Избрана, в досаде почти жалея, что любезный младший братец все-таки уцелел.
        -А взял с меня клятву против него не воевать и признать, как старшего брата, вместо отца,- наконец выговорил Буяр.
        -И ты поклялся?- Избрана смотрела на него как на предателя.
        -А что мне было делать, если он мне меч к горлу приставил?- Буяр не поднимал глаз, но ее взгляд жег ему затылок.- Был бы другой кто… А то все-таки брат… Старший… Что же, пусть бы он своей рукой меня убил… Ну, в общем, я больше не воюю!- Княжич тряхнул шапкой, словно подводя черту под своей прежней жизнью.- Ты, сестра, как хочешь. А я и моя дружина… Мне дружину только так и отдали, что я за нее тоже клялся не воевать.
        -А в Оршанском что?
        -Откуда мне знать? Я оттуда прямо сюда. Он там еще оставался.
        -Не знаешь!- с презрением глядя на брата, отчеканила Избрана.- Не знаешь, что с твоим городом делается! Да если у нас такие все князья, как ты, то вас не только я, а любая баба побьет!
        -Ну, короче, сама воюй!- Красный от досады Буяр поднялся и махнул шапкой.- Без меня, короче….
        Из-за суеты и беспорядка, возникших с приездом Буяровой дружины, выступление пришлось отложить. О внезапном появлении Зимобора Избрана велела никому не рассказывать, пытаясь оттянуть то, что сама невольно уже начала считать неизбежным. Предсказание Громана сбывалось на глазах, но Избрана не желала с этим мириться. После всего, что уже произошло, возвращение старшего из братьев, да еще со Столпомеровыми полками за спиной, означало ее гибель. Убить ее Зимобор не убьет, в это она не верила, но как будет жить, лишившись власти, не могла и думать. Такого позора ей не перенести.
        В честь приезда княжича затеялся пир, воеводы раздобыли пива, местные бабы нанесли пирогов из муки пополам со всякими кореньями и сосновой корой. Избрана какое-то время посидела в обчине, вот только сделать веселое лицо ей оказалось не по силам.

* * *
        Утром дружина была готова к выступлению еще до рассвета. Лица выглядели помятыми, но вполне трезвыми. Секач и Красовит намекали княгине, что ей лучше остаться и здесь ждать от них вестей, но она коротко мотнула головой. Сидеть и ждать в бездействии и неизвестности было хуже смерти.
        Зеркало Избрана взяла с собой. Оно уже стало казаться ей чем-то вроде оберега.
        Около полудня небольшой дозор, один из тех, что рассылались вперед и по сторонам следования войска, вернулся с известием, что полотеские полки замечены поблизости.
        -Сотни четыре людей,- рассказывали дозорные.- Столпомер, видно, следом идет.
        -Пусть идет!- мрачно произнес Красовит.- Как дойдет, так передового полка своего не найдет! Четыре сотни! Да я его и один…
        -Один ты в отхожий чулан ходи!- грубо оборвал его Секач, и сейчас Избрана, как ни мало любила воеводу, полностью одобрила его ответ.- А на Столпомера пойдем все вместе! Давай, труби!
        Заснеженная река, по которой двигалось войско, вывела смолян на довольно широкую луговину, окруженную лесом. Это было единственное подходящее для битвы место, поскольку дальше тянулись сплошные дебри. Войско остановилось, воеводы принялись равнять ряды, распоряжаться. Красовит и Секач спорили, надо ли пройти вперед на случай, если полочане испугаются и не захотят показываться на открытое пространство. Избрана старалась прислушиваться к их спору, но не вмешивалась. Еще девочкой она любила слушать, как отец обсуждал с дружиной ратные дела, и на словах понимала все очень хорошо. Сторожевой полк, передовой полк, «стена», засадный полк… Вот только как всем этим распоряжаться, когда все твои полки собраны на не слишком широкой луговине, где люди и кони вязнут в снегу, а вокруг лес, в котором ничего не видно? Пусть уж Секач сам делает, как считает нужным.
        -Да надо пеших вперед пустить, пусть снег вытопчут, а потом уж конных!- долетало от кучки воевод.
        -Ну, давай я его обойду! Обожмем и задавим! А то он в лес отступит, и поминай как звали! Ну, я его зажму!- твердил Красовит.
        Секач ответил со своей обычной грубой прямотой, и Избрана отвернулась, будто ничего не слышала. Впрочем, на нее никто сейчас не смотрел. «Видишь?- вдруг подумала она, мысленно обращаясь к зеркалу, а имея в виду Зимобора.- Вот они тут что творят. А все ты!»
        Из перелеска послышался звук боевого рога. Полочане, не устрашенные численным превосходством смолян, собирались принять бой. Впрочем, это никого не удивило: на их месте смоляне поступили бы так же, а давние противники обвиняли друг друга в чем угодно, но только не в трусости.
        -Ты бы отошла, княгиня.- Благовид, все с тем же добродушным лицом, которого не мог изменить даже шлем, тронул Избрану за локоть.- А то еще стрельнет какой-нибудь чурбан…
        Избрана не ощущала в себе глупого желания скакать впереди полков с тяжеленным мечом в руке, поэтому кивнула и направила коня назад, к опушке. Войско уже выдвинулось, на истоптанном снегу вокруг нее осталась только дружина Хедина.
        -Ей, крутолобые!- весело кричал спереди какой-то кметь из Красовитовой дружины.- Что отстали? Потом добычу делить не пустим!
        Варяги на этот раз предпочли сделать вид, что не поняли. А Избрана сердито поджала губы: добычу еще добыть надо!
        Из-за рощи показалось полотеское войско. Несколько десятков человек неровной и не слишком грозной толпой, неуклюже переваливаясь в снегу, выкатились на открытое место, и Избрана все не могла убедить саму себя, что это - начало настоящей битвы.
        Секач крикнул, в полочан полетели стрелы. Те вскинули щиты и ускорили шаг. За спинами передних появлялись все новые и новые фигуры, по примятому снегу бежать было легче, и казалось, что там, за лесом, сорвалась какая-то лавина и теперь эти фигурки в шлемах и со щитами будут катиться и катиться, бесконечные, как речные волны… На открытом месте перед рощей их уже было много, все выглядели одинаковыми и проворными, как муравьи. Избране стало жутко, захотелось немедленно остановить все это.
        Вперед выехал всадник со щитом, поднял руку и замахал еловой веткой.
        -Секач, назад!- закричала Избрана, боясь, что ее уже не услышат.- Узнай, что ему надо! Кто это?
        Секач опять заорал. Не так уж он был глуп и кровожаден, чтобы слепо стремиться в драку.
        -Тише, тише! Дайте послушать!- раздалось со всех сторон.
        Оба войска, усмиренные воеводами, приостановились двумя неровными темными массами. Избрана снова выехала вперед. Два варяга прикрывали ее щитами на всякий случай.
        Всадник приблизился. До него было всего шагов двадцать. У Избраны что-то оборвалось в груди и внутри все похолодело. В отличие от Буяра, она была подготовлена к встрече. Она ждала его, не хотела верить слухам, но против воли ждала, что он появится,- и вот он появился! Еще не видя лица под варяжским шлемом, она узнавала фигуру, рост, посадку в седле. Ее обуревало сразу множество чувств. Глупая радость, для нее самой неожиданная - только теперь она поняла, как жутко и больно было думать, что ее старший брат мертв. И сразу же негодование, возмущение, яростная решимость отстаивать свое право - ведь он пришел, чтобы отнять у нее власть, почет, может быть, саму свободу! И вся эта смесь добрых и злых чувств вызвала такую бурю в душе, что на глазах Избраны выступили слезы. Слезы мешали видеть, и она совсем не по-княжески вытерла их рукавом шубы. Гладкий шелк, которым была покрыта шуба, не стер, а только размазал слезы, оставив на щеках мокрые холодные дорожки, но Избрана этого не замечала - все ее чувства были прикованы к всаднику в варяжском шлеме, в кольчуге с каемкой из медных колец, в стегаче из бурой
кожи. Вещи все были незнакомые, но это был он. Ее брат Зимобор.
        Он тоже увидел сестру и направил коня в ее сторону. Они остановились друг против друга, на расстоянии в десяток шагов. Так, должно быть, в начале времен Перун со своим огненным войском стоял напротив Марены, своей сестры и соперницы, за которой вытянулось черной стеной войско мертвых. Избрана вовсе не походила на Марену - в шубе, покрытой ярким алым шелком, с длинной косой, что серебряной рекой стекала из-под платка тонкой белой шерсти, она была так красива на своей гнедой кобыле, чья сбруя блестела позолоченными накладками, что любой принял бы ее за невесту, приехавшую к жениху.
        Но тот, кто стоял напротив, не был похож на жениха. Вороной конь, простое оружие и снаряжение, как у обычного кметя,- все это так не сочеталось с ярким обликом Избраны, что само противоречие несло угрозу. Казалось, они такие разные, что им двоим нет места на земле.
        Всадник пристроил еловую лапу перед седлом, расстегнул шлем и снял его вместе с подшлемником. По передним рядам смолянского войска пробежал гул.
        -Здравствуйте, смоляне, Кривовы внуки!- Зимобор поклонился, сидя в седле, и пятерней зачесал назад отросшие кудри, чтобы всем было хорошо видно его лицо.- Узнали меня? Это я, Зимобор, Велеборов сын. Я вернулся.
        -Откуда ж ты вернулся?- раздался крик из смолянского войска.- Морок, что ли?
        -Не морок я, Шумила.- Зимобор обернулся на знакомый голос, быстро нашел в передних рядах своего собственного бывшего кметя и улыбнулся.- А другие наши есть?
        -Есть! Есть…- прозвучало с разных сторон. Кмети из бывшей Зимоборовой ближней дружины смотрели на него, как на восставшего из мертвых, и проталкивались в первые ряды.
        -Не из Нави я воротился, но издалека,- продолжал Зимобор.- И вины моей нет в том, что далеко пришлось побывать. Но все равно прошу - простите, смоляне, что уходил. Теперь вернулся. И снова говорю: смолянский стол - мой по праву, ибо владел им мой отец и дед, и старше меня у них наследников нет. Не хочу вашей крови проливать, потому что вы, смоляне,- мое племя и мой род. Признайте меня вашим князем, и будет в Смолянске мир и закон.
        -У нас есть княгиня!- крикнул Красовит, пока никто не успел опомниться, и впервые Избрана испытала к нему доброе чувство.- Нам других не надо!
        -И все вы так мыслите, смоляне?- Зимобор обвел глазами ряды дружин.
        Вместо внятного ответа прозвучал шум, как будто лес загудел под ветром. Люди не знали даже, живой ли человек перед ними на самом деле, где уж им было разбирать княжеские права! Все думали, что с этим вопросом давно покончено.
        -Я не затем вернулся, чтобы назад уйти,- снова заговорил Зимобор.- И право мое буду оружием отстаивать. Ну, сестра!- Он впервые обратился прямо к Избране, и она вздрогнула. Она сейчас так боялась своего воскресшего брата, что ей было стыдно перед самой собой.- Что теперь скажешь? Сама будешь биться со мной или поединщика выставишь? Кого? Братца Буяра я уже побил. Давай другого - тоже побью.
        -А если не побьешь?- нахально спросил Секач.
        -Не побью - у меня войско есть.- Зимобор кивнул в сторону опушки.- Крови своего племени проливать не хочу и не желаю, чтобы вы, мой род, против законного князя бились. Но если придется - будем воевать.
        -Так и ждать нечего - вперед, смоляне!- рявкнул Секач и вскинул щит.- Перун с нами! Ты - Столпомеров выкормыш, а не князь наш!
        -Перун!- заорал Красовит, за ним другие воеводы.- Вперед! Бой!
        В Зимобора полетело несколько стрел, и он быстро закрылся щитом. В щит вонзились две стрелы. Зимобор быстро развернул коня и поскакал назад, закрывая щитом спину.
        В передних рядах смолян затрубил рог, дружина Красовита с криком побежала к опушке. Сам он был впереди, размахивая мечом и крича что-то удалое и неразборчивое. Прочие полки сначала застыли в нерешительности, и Избрана испугалась, что они не пойдут,- но они все-таки поддались порыву, дрогнули и устремились вперед, за стягом Секача.
        Хедин схватил узду ее лошади, развернул и потащил назад. Навстречу им текло войско, трещали, сталкиваясь, щиты, блестели шлемы, смоляне орали, сами не зная что, и бежали как-то неуверенно. Несколько человек не бежали - это были кмети из бывшей Зимоборовой дружины, и привычка сражаться за него, а не против него, не давала им сделать ни шагу.
        Избрана пыталась оглянуться, но бегущее вперед войско заслонило от нее полочан. Позади слышались железный лязг, вопль, треск щитов, раздавались ржанье воеводских коней, боевые кличи, яростная ругань и первые крики боли. Все смешалось, и она уже с трудом могла понять, что происходит там, у опушки заснеженного тонконогого березняка.

* * *
        Разбиты! Избрана вновь и вновь твердила про себя это слово, и каждый раз оно обрушивалось на сознание тяжелым ударом. Она так и не поняла, что же там произошло. Хедин пытался объяснить ей, что засадный полк полочан, вдвое превышающий передовой, лесом обошел поляну битвы с другой стороны и напал на смолян сзади. Во главе засадного полка стоял сам князь Столпомер. Передовой и засадный полк полочан дружным натиском рубили и кололи, не давая смолянам даже поднять оружие в толкотне. Дошло до того, что засечинского воеводу Преждана, раненного в руку и упавшего, подкочинская дружина пыталась убить, приняв за противника. Об этом рассказал он сам, с несколькими кметями встретившийся Избране уже после конца битвы.
        Но не подробности произошедшего нужны были княгине. В голове не укладывалось, что они разбиты,- случилось то самое, чего она так боялась, что не хотела допускать даже в мыслях. В ней ожило чисто детское неверие в поражение - так не бывает, «наши» всегда должны побеждать! Для смолян и для нее самой это поражение могло повлечь такие тяжелые последствия, что даже сейчас, вслед за Хедином пробираясь по заснеженному лесу, Избрана морщилась и потряхивала головой, надеясь проснуться.
        Хорошо, что рядом с княгиней оказался Хедин, знакомый с поражениями и умеющий их переносить. Когда почти в лоб его дружине выскочил из леса засадный полк Столпомера, варяг сразу понял замысел полотеского князя и мгновенно принял решение.
        -Назад!- на родном языке закричал он своей дружине, не выпуская повод княгининой лошади.- В лес! Быстро!
        Более того: он догадался схватить собственный серый плащ, перекинутый через седло, и набросить на Избрану, чтобы скрыть ее слишком яркую красную шубу, в которой ее фигура была хорошо заметна. Потеряв из виду княгиню, полочане в общей свалке не обратили внимания на небольшой варяжский отряд.
        Никто их не преследовал. Хедин стремительно уводил дружину прочь от места битвы и тянул за собой Избрану. Они ехали прямо через лес, по какой-то еле заметной тропке, ужасающе медленно, но быстрее двигаться через такие глубокие снежные завалы было невозможно. Избрана старалась не думать о том, что преследователи по притоптанному снегу поедут гораздо быстрее и нагонят их, но невольно втягивала голову в плечи. Помня, что княгиня не должна показывать страха, она хотела распрямиться, но страх пригибал, как тяжелый мешок на плечах.
        Хорошо, что людям было не до того и почти никто на нее не смотрел.
        Ветки били по голове, зеленые лапы тыкали заснеженными иголками в лицо. Она пыталась что-то крикнуть Хедину, то ли спросить, то ли приказать, но сама плохо понимала что, а он даже не оборачивался. Сейчас он гораздо лучше знал, что делать, и она не могла ни приказывать ему, ни советовать. И Избрана скоро замолчала. События швыряли ее, как весеннее половодье щепку, а она не могла не только что-то изменить, но даже понять, что происходит. Она была так мала, а весь этот поток - лес, люди, крики и суета - так огромен!
        Звуки битвы давно затихли вдали, вокруг сомкнулся лес, но отряд не замедлял шага. Хедин надеялся успеть вернуться в Подгоричье раньше, чем до него дойдет Столпомер.
        Но осуществить этот замысел было не так-то легко. На единственной дороге вдоль Днепра теперь был полотеский князь.
        -Может быть, нам не стоит идти в Подгоричье,- сказал Хедин чуть погодя, когда Избрана наконец взяла себя в руки и стала способна к разумной беседе.- Столпомер тоже пойдет туда. Даже если мы успеем раньше, то уже утром или завтра он окажется под стенами. Если ты не хочешь попасть к нему в руки вместе с Подгоричьем…
        -Не хочу!- решительно ответила Избрана. Вместе с самообладанием к ней вернулось и ощущение, что она опять отвечает за все, хотя бы потому что уцелела.- Нужно что-то делать! Здесь есть рядом еще какой-нибудь город?
        -Не знаю. Я никогда здесь не бывал.
        -Если в Подгоричье нельзя, надо обойти его и пробираться к Смолянску! Иначе Столпомер придет туда раньше нас! И надо попытаться собрать остатки войска. Не может быть, чтобы никто не уцелел!
        -Поживем - увидим!- отозвался Хедин.
        Он понимал, что даже уцелевшие остатки войска им теперь не помощники. Он спас княгиню от плена или даже смерти, но все скажут, что она сбежала, бросив войско. И все, что от этого войска останется, немедленно признает власть Зимобора. Наверное, уже признало. Ведь он говорил, что не хочет драться с соплеменниками, а значит, люди побросали оружие сразу, как только княгиня исчезла с глаз.
        -Кроме того, с ними твой старший брат,- добавил Хедин.- А значит, нам следует попытаться сберечь хотя бы свою жизнь и свободу.
        Избрана хотела возмутиться, но промолчала. Возвращение Зимобора из слухов стало явью, и даже она больше не могла с этим спорить.
        И она проиграла ему первую же битву. Безнадежно проиграла.
        Но что теперь получается? Она больше не княгиня? Это было бы крушением всей жизни, и Избрана именно потому никак не могла поверить в несчастье, что оно было слишком велико. Ее главная цель, мечта, ненадолго давшаяся ей в руки, выскользнула, вырвалась, словно злая судьба издевается!
        Но вскоре на душе стало чуть полегче. Они встретили сначала Предвара с десятком воев, потом еще кое-кого. Все они, проскочив между сжимающимися рядами полочан, ушли в лес, и, по их словам, таким же образом уцелело немало людей. У воеводы была перевязана рука, но выглядел он бодро. Четверо отроков, сыновей и сестричей, которых он брал с собой в поход, были при нем, только двое - с незначительными ранами, и он верил, что все еще уладится.
        -Мы в Удалье направляемся!- говорил Предвар, тоже обрадованный встречей с княгиней.- Я знавал людей тамошнего гнезда, а шурь мой оттуда невестку взял. Почти что родичи будем, примут, не прогонят! В Подгоричье-то теперь Столпомер не пустит. А в Удалье пересидим, хоть раны перевяжем. А там и видно будет!
        Весь, не имеющая никаких укреплений, два десятка мужиков с рогатинами и топорами едва ли могли послужить настоящей защитой, но сейчас Избрана была рада хоть какому-то пристанищу. Короткий зимний день кончался, небо потемнело и опустилось ниже, лес встал черной неразличимой стеной - ей было жутко и хотелось увидеть хоть какую-то крышу над головой, отогреть заледеневшие ноги, снять тяжелую шубу, от которой ломило плечи, и хоть ненадолго ощутить покой.
        К тому же никто не догадается искать ее там.
        Под предводительством Предвара двинулись увереннее. До темноты, понемногу подбирая своих, смоляне кружили по лесу, пока наконец на пригорке над длинным оврагом, где летом наверняка бежал ручей, не показалось темное беспорядочное скопище изб. Ограды не было, но от дороги весь отделялась двумя резными воротными столбами, где на вершинах были вырезаны лица и бороды. Это были чуры - родовые божества и деревянные обереги от нечисти, которым здесь, на неимением настоящего святилища, приносили жертвы.
        Удальские жители ничего не знали о битве, хотя смутные слухи о войне сюда просачивались. Старейшина, и впрямь узнавший Предвара, присел и хлопнул себя по коленям, увидев перед чурами целую дружину - несколько воевод почти без войска, кметей почти без оружия, с кровавыми повязками на распоротых рукавах. Княгиню, завернутую в плащ Хедина, даже не сразу заметили, и впервые в жизни ей не хотелось привлекать к себе внимания. Предвар шепнул что-то старосте, тот подозвал бабу, и баба наконец увела Избрану в женскую половину избы за занавеску. Разбитая телом и утомленная духом, княгиня уже едва понимала, что происходит вокруг.
        Там с нее сняли шубу и промокшую обувь, уложили на лежанку, укрыли одеялом и принесли брусничного отвара с медом. Избрана выпила, чтобы согреться, легла и накрылась шубой с головой. В чужой несвежей постели было душно и неприятно, но ей так хотелось спрятаться от всего света, что она ни на что не обращала внимания. Весь мир был сумрачным, глухим и тяжелым, как эта черная изба, где за плотно висящим дымом нельзя было даже разглядеть обстановку. Последняя часть дороги, эта весь, расплывчатые пятна лиц, темные дыры низких дверей едва касались ее сознания.
        Смоляне набились во все постройки, вповалку устроились даже в банях и овинах. Тем, кто не поместился, пришлось раскладывать костры на снегу. Воеводы сидели с мужчинами-хозяевами за столом, шел разговор о битве, но Избрана не слушала. Оставшийся позади день казался неимоверно длинным, даже не верилось, что она покинула избу старейшины Подгоричья всего лишь сегодня утром. Уложенная на неведомо чью лежанку, княгиня Избрана натягивала шубу на голову, желая спрятаться от всего пережитого за день, как пугливый ребенок прячется от кикиморы. Ее наполняли чувства стыда и досады, а завтрашний день казался таким неясным и пугающим, что Избрана изо всех сил старалась заснуть, чтобы хоть немного отдохнуть от томительной тревоги. Эту тревогу она ощущала всем телом, как тяжесть шубы на плечах.

* * *
        Следующий день выдался ясным, и смолянская дружина немного воспрянула духом. Ночью никто их не тревожил, и смутная надежда, что «все еще обойдется», витала в воздухе, несколько просветляя лица во время ранних сборов в дорогу. Избрана почти успокоилась: в конце концов, ни в какой войне одна-единственная битва ничего не решает. Если князь проигрывает войну из-за того, что в сражении его конь потерял подкову, это значит, что соотношение сил заранее было безнадежно. А здесь не так! Смолянск не слабее Полотеска, и княгиня Избрана была намерена это доказать.
        За ночь воеводы договорились не соваться сразу в сторону Смолянска, не выяснив предварительно, что там и как, и временным пристанищем выбрали городок Годомль, стоявший подальше на север, на реке Березине. Если Столпомер не пойдет сюда сразу, то можно будет переждать, пока соберется ополчение северо-западной части смолянской земли.
        Тронувшись в путь на рассвете, дружина подошла к Годомлю около полудня. Это было старое поселение: старейшина рассказывал, со слов своего отца, что его дед, Годом, иначе Годомысл Старый, пришел сюда с берегов далекой реки Дунай и поселился на покинутом голядью мысу, где еще виднелись остатки оплывшего вала. Копая ямы под свои земляные избы, родовичи часто находили старые черепки и косточки. Вал они подновили, поверх поставили частокол, и теперь городок на мысу был настоящей крепостью.
        Серый бревенчатый городок казался частью зимнего леса, и только дымы над крышами говорили о том, что здесь живут люди. Зато ворота были открыты, а среди толпившихся там людей Избране сразу бросилось в глаза хмурое лицо Красовита.
        -А вот и княгиня!- Он вяло помахал рукой, приветствуя ее.- Я так и знал, что вы найдетесь. Тут у нас почти сотня - Блестан считает. Мы тут уже с вечера. Вы-то где пропадали? Да своих тут пять десятков, если всех собрать. Да, может, еще кто подойдет. А батя на охоте. Дружину-то кормить надо!
        Вот как - и Секач здесь! Но и этому Избрана была рада - ведь именно он послал дружину в бой, не дав Зимобору противника для поединка. Пусть теперь сам и отвечает за последствия.
        Городок был битком набит воями и кметями, так что для княгини с трудом нашли место в избе старейшины. Но все-таки это был настоящий дом: с печкой, с лавками, лежанками и укладками, а большуха приготовила ей баню, дала чистую сорочку, чулки и все прочее.
        Едва передохнув и приведя себя в порядок, Избрана послала за Красовитом. Как он рассказал, сломив первое сопротивление смолян, Зимобор сразу предложил сдаваться, обещая безопасность. И сдались почти все. Только Секач с сыном и еще несколько старейшин, наиболее ярых сторонников княгини, предпочли уйти в лес, не надеясь на милосердие нового князя. И если все же другого пути не будет, то гораздо выгоднее прийти к нему добровольно и ставить условия, чем стать пленниками и вымаливать себе прощение.
        Как и сама Избрана, Секач рассудил, что отсиживаться лучше именно в Годомле. Здесь он не терял времени даром и уже отправил кметей к Подгоричью и по округе - разузнать, где Столпомер и на какие силы смоляне могут рассчитывать.
        -Узнаем, какие дороги нам открыты, тогда и двинемся,- хмуро закончил Красовит.- А пока пожрать бы чего…
        С едой было плохо - старейшина, носивший родовое имя Годомысл, уже отослал в Смолянск свою дань, и его запасов едва хватало на прокорм собственных домочадцев. А то, что у кметей нашлось с собой, они подъели в пути. Обоз остался на поле битвы, а дорогу в Подгоричье, где хранились запасы, перерезал Столпомер. Конечно, отказать княгине в миске каши хозяин не мог, но дружине пришлось потерпеть до возвращения Секача с охоты. А того, что он привез, едва хватило на один день.
        Назавтра вернулись кмети, посланные к Подгоричью. Столпомер уже был в городке, причем взял его без битвы: старейшины сами открыли ворота, едва узнали, что войско княгини разбито, и увидели вернувшегося Зимобора.
        Избрана порадовалась, что не отправилась туда после битвы, но эта весть означала, что остаткам ее дружины закрыта дорога назад.
        -Ну, если все, то я поехал,- мрачно сказал из угла Красовит.
        На его гордости поражение сказалось тяжело, и он был непривычно замкнут и молчалив. Избрана заметила молодого воеводу, только когда он подал голос, а ведь раньше, в Смолянске, ей часто казалось, что Красовита слишком много.
        -Куда?- Избрана глянула на него.
        -В лес! Жрать-то чего-то надо!
        Кмети загудели. Дружине грозил настоящий голод.
        -Может, у оратаев в закромах пошарить?- предложил кто-то.
        -Да мы сами к весне лебеду жуем!- поспешно возразил Годомысл.- Желудями хрустим, что твои кабаны! Тут земля плохая, не поля, а болота одни. Лес повывели, уж который век все старые лядины рубим да жжем, не родят ничего. А из окрестностей два рода, Клестовичи да Гуляйка со своими, и вовсе с места снялись да подались искать лучшей доли за тридевять земель…
        -Что ты мне тут кощуны рассказываешь!- в досаде воскликнула Избрана.
        -Я не кощуны, а я к тому говорю, что если оратаев сейчас обирать, то летом все разбегутся.
        -Нет, оратаев трогать нельзя!- поддержал Предвар.- Если своих грабить, то и чужие не нужны. Боги такого не позволят!
        -Да ну…- начал было Секач, почти оскорбленный мыслью, что он, доблестный воин, должен голодать, лишь бы не обидеть вонючих оратаев. Но тут же запнулся, осененный новой мыслью.- Ха!- тут же продолжил он.- Своих нельзя - и не надо! Тут же чужие под боком! Тут же до Столпомеровых земель - рукой подать! За Волчанку мы полюдьем не ходим, а до Волчанки той и пятнадцати верст не будет. А? Ну, дошло?- Он оглядел дружину.- Давайте-ка в Столпомеровых весях пошарим. А то и городок какой возьмем! Столпомер-то в эту зиму и в полюдье не успел, нас пошел воевать - он и не ждет, что и мы сзади зайти можем!
        Кто-то из кметей захохотал.
        -А что, замысел богатый…- начал Красовит, но Избрана перебила его.
        -Да ты совсем с ума рехнулся!- закричала она во весь голос, не выбирая слов и не слыша, что в ее голосе прорезался визг склочной бабы.- Дивнинских! Грабить! Марена тебя возьми! Да ты лучше прямо к Столпомеру поезжай и скажи: здесь мы сидим, отец родной, тебя дожидаемся! Ведь найдут нас сразу по следам, сам себе на погребальную страву угощение привезешь, дурья твоя голова!
        -Ты не ори!- рявкнул в ответ Секач.- Не на торгу! Своих не тронь, чужих не тронь! С голоду подыхать? Так? Придумай, княгиня-матушка, если такая умная!
        -Засиживаться здесь не надо! Пару дней охотой перебьемся, мужиков пошлем рыбу ловить! А потом двигаться отсюда надо, к Смолянску! Ты что, зимовать здесь собрался?
        -Если другого не найдем, то лучше уж дивнинских пограбить, чем ноги протянуть!
        -Ты стар, а говоришь, как глупый отрок!- ответил ему Хедин, пока Избрана собиралась с мыслями.- Князь Столпомер совсем близко. Если мы нападем на его земли, он сразу узнает об этом. Ты хочешь погибели княгине и себе?
        -А с голоду дохнуть - не погибель? Только таких крутолобых не спросили! Так что делать? Скажи, княгиня!- предложил Секач.
        -А то и делать! Надо к дешнянскому князю послать и у него помощи попросить!
        Все умолкли. Самой Избране эта мысль пришла только что, но показалась очень правильной.
        -Бранемер дешнянский и Столпомер - давние недруги!- уверенно продолжала она.- Он рад будет нам помочь. Мы вместе Столпомера до самого Полотеска отгоним, а земли поделим.
        -Чтобы мы, смоляне, у Бранемера дешнянского помощи просили?- с показным изумлением протянул Красовит и вопросительно посмотрел на отца.
        Секач тряхнул лохматой головой.
        -Не бывать этому!- отрезал он.- Столпомеру-то он недруг, да и нам тоже! Этому лешему кланяться - постыдилась бы, княгиня! Да он как поймет, что мы не в большой силе - сам придет наши городки да веси жечь! Не бывать такому!
        -Не бывать?- гневно воскликнула Избрана.- Ты что, князь, что ли, чтобы решать, чему бывать, а чему не бывать! Тот… вояка, братец мой меньший, как дурак последний, даже на своих шишках не учится, да и ты, борода седая, от него недалеко ушел! Говорят вам умное - хоть бы послушались, если сами догадаться не можете! Провели вас один раз, зажали и выпороли, так что едва половина от войска по лесам шатается,- а вам все мало, хотите и свои головы потерять! Пока я жива, не бывать такому! Я тебе это говорю, княгиня смолянская,- не бывать! Я за все племя в ответе, мне и решать!
        Во время этой горячей и сбивчивой речи Секач медленно наливался краской, и сидящие поблизости невольно отодвигались. Много лет старый воевода ни от кого не слышал таких обидных слов. Вот сейчас вскипит в его жилах буйная и неукротимая ярость, затрещит одежда на теле, распираемом изнутри неудержимым потоком звериной силы, взметнется человек-смерч и пойдет крушить все вокруг голыми руками…
        И только Избрана не сдвинулась с места и не дрогнула, гневно глядя в лицо старого воеводы и будто пригвождая его к месту. Она не боялась даже смерти - в ней кипело торжество отчаяния, когда нечего терять, когда последняя отрада состоит в том, чтобы высказаться открыто и умереть, зная, что последнее слово осталось за тобой. А потом пусть разбираются как знают!
        Но ничего не произошло. Не двигаясь, Секач несколько раз глубоко вздохнул, общее напряжение спало.
        -Ну, я пошел,- угрюмо повторил Красовит то, с чего недавно все началось.- На охоту.
        Никто ему не ответил.

* * *
        Следующие два дня выдались серыми и скучными. С утра до вечера сыпал снег, белая пелена заполняла все пространство между землей и небом, и с высокого берега нельзя было увидеть ничего, кроме снега, сквозь который смутно чернели деревья опушки. Избрана думала о нескончаемых чащобах, окруживших городок со всех сторон, и чувствовала себя маленькой, потерянной и беспомощной.
        Пока все было тихо. Каждый день Красовит и Секач с большей частью дружины отправлялись на охоту, местных жителей посылали ловить рыбу подо льдом. Жили за счет добычи и улова, но с не меньшим нетерпением, чем очередного котла с дымящейся похлебкой, Избрана ждала новостей.
        А новости могли быть только плохими. Пока они выжидают здесь неведомо чего, Столпомер и Зимобор займут Смолянск!
        На четвертый или пятый день дружина вернулась позже обычного, когда Избрана уже начала беспокоиться. Уж не наткнулись ли они на полочан? В сгущающихся сумерках она прохаживалась по двору, то и дело поглядывая на лес. Наконец дружина показалась на опушке, и княгиня торопливо пошла к воротам.
        Кмети несли на спинах не дичь, а мешки с зерном и репой.
        -Вы что же это?- тихо произнесла она, найдя глазами Красовита и даже не думая, услышит ли он. Она все поняла, и душой ее овладело тихое, тоскливое безразличие.- Что же это…
        Избрана и раньше в эти три дня подозревала, что Секач может ее не послушаться. Она не дала ему возразить открыто, но они с сыном все же поступили по-своему. Все ее доводы оказались бессильны перед их тупоумной удалью. Они сделали то самое, что в их положении было широким шагом к гибели,- напали на поселения дивнинских кривичей, подданных полотеского князя.
        -Ничего, княгиня, теперь заживем!- надеясь, что удача оправдает неповиновение, сказал Избране Красовит, но выглядел при этом мрачно, вопреки наигранной бодрости.- Хоть будет чего пожевать! А Столпомера не бойся - пока он узнает, мы уж далеко будем! Не догонит!
        Не ответив, Избрана повернулась и пошла прочь. Она не хотела никого видеть, никого и никогда. У нее не оставалось сил даже на гнев. Пусть делают что хотят и провалятся к Марене!
        Красовит был рад, что она промолчала. После недавнего спора княгиня стала внушать ему смутный трепет. Он понимал в глубине души, что она права. В уме Велеборовой дочери не откажешь. Как ни старался он отмахнуться от этих мыслей, опасность представлялась все более грозной.
        Кмети шептались, украдкой покачивали головами. Когда в животе завывает голодный зверь, разум молчит. Но теперь у смолян был хлеб, а с ним и возможность трезво взглянуть на содеянное.
        Засиживаться в Годомле было нечего, но никто не знал толком, куда идти и что делать. Собирать ополчение окрестные старейшины не хотели, считая эту войну безнадежной и не желая напрасно терять сыновей и внуков.
        -Раз князь пришел, надо князю подчиниться!- говорил старик в одной веси, куда заезжал на днях Красовит.- А если против своего князя воевать, боги и чуры не благословят! Что же мы, глупые, что ли?
        Все понимали, что сил воевать за Смолянск нет и уже не будет, но никто не знал, на что решиться. Бежать и искать где-то пристанища, просить помощи у других князей, как это сделал Зимобор, или возвращаться к нему с повинной головой и просить мира? Но хочет ли мира новый князь, если в его руках сила? Некоторые надеялись, что округа Смолянска, признавшая своей повелительницей Избрану, его не примет, но надежды эти были очень слабыми. У Зимобора теперь есть войско, а других наследников покойного Велебора в Смолянске не имеется. Так на каком основании вече ему откажет?
        Избрана могла бы напомнить смолянам их клятву верности, но для этого нужно было явиться в Смолянск. У нее хватило бы отчаянной смелости на этот шаг, даже если никто не захотел бы ее сопровождать, но она сообразила слишком поздно. Если Зимобор уже пришел в Смолянск, собрал вече и добился признания, то вернуться туда будет напрасной глупостью. Она только отдаст себя в руки победителя без надежды хоть чего-то добиться.
        Дружина медлила, проедала добычу и оставалась на месте, не зная, что предпринять. Старейшина Годомысл обращался с гостями радушно, но Избрана отчетливо ощущала его все возрастающее беспокойство. Хозяин совсем не хотел, чтобы сюда явился князь Зимобор с войском и стал осаждать его родовое гнездо. И как ни лестно было дать приют княгине, гораздо сильнее хотелось, чтобы она поскорее покинула его дом.
        И однажды вечером, дня через три после «охоты», Секач встал со своего места в овине, служившем пристанищем дружине, и поднял руку в знак того, что хочет говорить.
        -Видит Перун, что дела наши сейчас невеселы,- начал Секач.- Попали мы, как Змей Сварогу в клещи. И надумал я средство. Как решите, так и будет.
        -Что надумал-то?- спросил Предвар.
        -Двое врагов у нас теперь - Столпомер да Зимобор. Мириться надо.
        -Предлагал ведь княжич мириться,- напомнил Предвар.- Ты сам же не захотел. Тогда можно было условия получше выговорить. А теперь зачем ему нас слушать? Повяжет и за Хвалынское море продаст - вот и все переговоры.
        -А мы не с ним, а со Столпомером мириться будем,- помолчав, предложил Секач.- С ним-то мы не ссорились. Что ему до наших дел? А еще вот что… Он ведь неженатый сейчас вроде, Столпомер, вдовый. А мы ему нашу княгиню в жены отдадим. И ей почетно, и нам выгодно.
        Все охнули, задвигались.
        -А если Зимобор не захочет?- спросил Блестан.
        -Захочет Зимобор ее в руки забрать - тогда мы с него клятву возьмем нам не мстить, а за это выдадим ему сестру.
        -А она сама-то как же?- мрачно спросил Красовит. Его лицо ничуть не просветлело, и всем видом он выражал совершенное неверие в согласие Избраны.- Не пойдет она на это.
        -Ей пока знать не надо,- ответил ему отец.- Меньше крику будет. Завтра снарядим к Столпомеру людей. И пусть за невестой присылает. Я сам к нему поеду.
        И дружина незаметно перевела дух. Ехать к Столпомеру и сообщать о решении Избране всем одинаково не хотелось.

* * *
        За время житья в Годомле Избрана приобрела дурную привычку подниматься с постели поздно. Все равно делать было нечего, выйти в дрянном тесном городишке некуда, а видеть никого не хотелось. Только прясть по вечерам с местными женщинами и слушать песни, протяжные и бесконечные, как нить на веретене,- но что она сюда приехала, прясть?
        Однако сегодня ее спозаранку разбудил шум во дворе. Слышался громкий голос Секача, торопившего своих людей.
        -Поди узнай, куда они снаряжаются,- велела Избрана девчонке, одной из хозяйских внучек, которую большуха приставила к ней для услуг.- Опять, видать, на разбой собрались…
        Девчонка выскочила в сени, пугливо пряча глаза. Она боялась молодую княгиню, которая за все время ни разу не улыбнулась и почти не разговаривала, только приказывала.
        -Говорят, воевода Секач поехал посмотреть, как там князь полотеский,- робко доложила девчонка, вернувшись. И добавила, словно хотела снять с себя непонятную вину: - Воевода Красовит сказал.
        Избрана кивнула и взмахом руки отослала девчонку. Она была даже довольна отъездом Секача - наконец-то старый кабан по-настоящему взялся за дело! Но неприятным было то, что он уехал, не предупредив ее. Неприятным, но неудивительным. После происшедшего Избрана не надеялась не только на доверие Секача, но даже на простую почтительность. Если все это кончится… когда все это кончится, от Секача нужно будет избавляться.
        С воеводой уехала довольно большая часть дружины, Предвар отправился на охоту. Избрана надеялась, что действительно на охоту. Из нарочитых мужей в Годомле остались только сам хозяин и Красовит. Оба они ни разу за день не попались на глаза Избране, и непривычная пустота и тишина вокруг начали ее тревожить. В самом воздухе носилось что-то беспокоящее. Избрана волновалась, сама не зная из-за чего, и с нетерпением ждала возвращения Секача.
        Под вечер, когда воздух посерел, к ней опять явилась девчонка.
        -Воевода идет!- пискнула она в дверную щель и скрылась, не успев даже сказать, какой воевода.
        Ожидая Хедина, который единственный находил в себе смелость и охоту нарушать ее одиночество, Избрана сидела у стола, не поднимая головы. Перед ней лежал кожаный мешочек, в котором хранилось зеркало, но за все эти дни Избрана ни разу не испытала желания достать заморское чудо. Не хотелось смотреть в глаза даже самой себе, а при мысли о том, что может привидеться Зимобор, возникал настоящий ужас. Теперь-то беглец не улыбнется! «Вот до чего ты все довела! А ведь я предупреждал!» - как живой слышался ей голос старшего из братьев, суровый, осуждающий. А пока она сидит в этой дыре, соперник уже может быть в Смолянске.
        -Здорова ли, княгиня?- раздался от порога низкий голос Красовита.
        Избрана, очнувшись от задумчивости, в удивлении подняла голову. Сын Секача стоял у двери, точно не решался войти. Нерешительности за ним раньше не водилось.
        -Здорова,- осторожно ответила Избрана.- Что ты вдруг обеспокоился?
        Красовит молчал, и она добавила:
        -Заходи, раз уж пришел. Садись.
        Красовит медленно шагнул в истобку и сел - в здешней тесноте ходить далеко не приходилось. Скамья скрипнула. Избрана пошевелилась, жалея, что ей некуда отодвинуться,- огромный Красовит занял сразу слишком много места. Шапку он вертел в руках и внимательно рассматривал, как будто сам не знал, как ему в руки попало это диво. Избрана была в недоумении: как это все понимать? Красовит никогда не являлся к ней просто так. А если пришел по делу, то почему молчит?
        -А ты сам-то здоров ли?- спросила она.- Что-то я тебя не пойму.
        -Не поймешь…- повторил Красовит.- Много ты чего не понимаешь, матушка…
        -Опять!- в досаде воскликнула Избрана.- Это я уже слышала. Еще в Смолянске. Уж какой разум мне Перун дал, с таким и буду справляться. А вы, разумники, посоветовали бы чего. Ты уж не с советом ли пришел?
        -Не знаю.- Красовит мельком глянул на нее и опять уставился на свою шапку.
        Весь день он обдумывал вчерашнее решение дружины и пытался понять, что же ему не нравится, откуда в нем это смутное неудобство, похожее на угрызения совести. В чем и перед кем он виноват? Вроде бы ни в чем. И любви между ним и княгиней не водилось, и ласковой к нему она не была. Но при мысли о том, что дружина, много здоровых и сильных мужчин, хочет женщиной купить себе безопасность и почет, притом женщиной, которую они все не так давно признали своей княгиней и которой клялись в верности… Это было неправильно.
        Да, у смолян не осталось другого выхода. Но завели княжество в чащобу они все вместе, почему же должна расплачиваться одна Избрана? Почему ее, дочь князя Велебора, нужно силой отдать тому, за кого она по доброй воле никогда бы не пошла? Хорошая она княгиня или плохая, но этим решением дружина не прибавила себе чести. А Красовит задумывался о своей чести гораздо больше, чем это можно было предположить по его грубоватому лицу.
        -Послушай меня,- наконец решившись, твердо сказал он и поглядел в лицо Избране. И в его глазах она увидела отражение такой серьезной мысли, что только кивнула в знак согласия.- Ты не шуми, а подумай,- продолжал Красовит.- Отец мой уехал не просто так. Хочет он со Столпомером помириться. А чтобы помириться, надумали тебя ему в жены отдать. Если Столпомер согласится, то сам за тобой сюда приедет. Нравится тебе это?
        Избрана смотрела на него огромными от изумления глазами. Новость потрясла ее настолько, что поначалу она даже не нашла слов. В ней вскипело возмущение, гнев на всех этих людей, которые хотят сделать ее жертвой. Ее, княгиню, отдать, как бессловесную холопку… Если бы Столпомер взял ее в плен… А то сами, свои же… Даже после всех бед это не укладывалось в голове.
        Задыхаясь, Избрана встала и шагнула к Красовиту. Он порывисто вскочил, словно хотел защититься. Голова его сразу оказалась много выше головы Избраны, и эта внезапно выросшая преграда пресекла ее порыв. А потом она сама постаралась взять себя в руки. Красовит смотрел на нее не с торжеством, а с досадой. «Как же ты не понимаешь?» - словно кричал его взгляд. И Избрана осознала: он пришел вовсе не для того, чтобы унизить и осмеять ее, а чтобы ей помочь.
        Как волна от камня, Избрана подалась назад и снова села. Сердце ее громко билось, дышать было трудно. Красовит смотрел в ее побледневшее лицо и замечал все то, чего не замечал прежде: как она похудела, осунулась. Незаметно для нее самой прежняя величавая надменность сменилась выражением болезненной тревоги и тоски, она даже стала казаться старше, и девичья коса женщины на третьем десятке уже выглядела нелепой. Теперь Избране приходится делать усилие, чтобы взглянуть кому-то в глаза, ее пальцы все время теребят то край одежды, то кончик косы, а плечи передергиваются, как от резкого звука. Она старается держаться, но в ней что-то надломилось, и ей больше не по силам выносить все это - и власть, и войну, и поражение.
        -Послушай,- снова начал Красовит. Избрана не поднимала глаз, но он знал, что она его слушает.- Время еще есть. Хочешь уйти - я тебе помогу.
        -Уйти?- Избрана метнула на него негодующий взгляд, но ничего не добавила. Он ведь прав: у нее нет возможности сопротивляться, и остается одно - бежать.
        -Да. С твоими варягами. Ты твоему Хедину веришь?
        Избрана кивнула и с новым приливом негодования вспомнила, как презирали варягов смолянские кмети. Дескать, крутолобые, за серебро служат! Не варяги, а свои, свои продали ее недругу!
        -Я скажу людям, что Хедин решил от нас уйти,- продолжал Красовит.- Его с дружиной выпустят. И ты с ними. Переоденешься - не заметят. Я сам провожу, чтобы не приглядывались. И ступайте куда хотите. Согласна?
        -Хедина позови,- коротко ответила Избрана.
        В голове все смешалось, она чувствовала себя глубоко несчастной. Вот и опять ее понесло, как лист на ветру, и судьба не дает даже оглядеться. Она потеряла сначала Смолянск, а теперь отрывается от последней опоры.
        Красовит покинул избу старейшины и отправился в овин, где сидели десятники Блестан и Пестрец со своими кметями.
        -Как там, снег не перестал?- спросил кто-то, увидев входящего со двора.
        Вместо ответа Красовит снял поясную сумку, открыл и протянул Пестрецу.
        -Сколько добавишь?- спросил он.
        -За что?- изумился десятник.
        -Я с Хедином сторговался,- ответил Красовит.- Они две гривны просят. Чтобы уйти.
        -Куда? Зачем уйти? Куда посылаешь?- посыпались вопросы.
        Красовит презрительно хмыкнул:
        -Чем думаете-то - голодным брюхом? Что о княгине-то решили - забыли? А она захочет? А варяги ее отдадут? Драки не миновать. А так я Хедина уговорил. Они уходят, княгиня одна остается. Все тихо-мирно. Две гривны надо. У меня полгривны только есть. Давайте, у кого сколько.
        -Умно!- одобрил Блестан и бросил в кошель перстень с пальца.- Ну их совсем, крутолобых. А жрут сколько!
        -Большой веры им нет. Пусть проваливают!- одобрили кмети и принялись шарить по поясам.
        На лицах было презрение: варяги, молчаливо гордившиеся своей верностью, отступились от княгини всего за две гривны. Правда, тоже деньги - четыре коровы можно купить.
        Красовит невозмутимо закрыл кошель. Его не считали особенно умным, да и сам он действовал больше по наитию, но оказался совершенно прав. Когда с людей требуют денег, они твердо верят, что взамен получат что-то стоящее. И чем больше денег требуется, тем крепче вера.
        Когда стемнело, Красовит прошел к воротам городка и велел дозорным открыть.
        -Снег. Ничего,- коротко бросил он Хедину, имея в виду, что к утру никаких следов не сохранится.
        -Но как ты здесь останешься?- негромко спросил варяг.- Тебя не будут винить?
        -А я что?- Красовит пожал плечами.- Я все хорошо придумал. Дружина одобрила. А считать вас, сколько утопало,- я до стольких считать не умею.
        Княгиня Избрана, переодетая в мужское платье и варяжский шлем, спрятав под плащом спущенную по спине косу, шла в середине отряда, подальше от Хедина, чтобы ее не зацепили взгляды, обращенные к вожаку. Якобы улегшись спать, она отослала девчонку и строго приказала до утра не беспокоить. Сейчас она не боялась быть узнанной, и ее даже злило то, что она вынуждена покидать Годомль тайком, как беглая холопка. Бежать от собственной дружины! Нет для князя большего унижения. Избрана не задумывалась пока, куда они пойдут, где и как будут дальше жить, но очень хотела одного - чтобы впредь все стало не так, как было раньше.
        Глава вторая
        Выезжая из Годомля в непривычной для него должности свата, Секач рассчитывал застать жениха, то есть князя Столпомера, в Подгоричье. Но тот, как оказалось, успел уйти вперед. В городках по Днепру князю дивнинских кривичей без битвы открывали ворота: увидев княжича Зимобора, старейшины не решались сопротивляться, тем более что Избрана увела из городков и весей ополчение, а сама, по слухам, уже была разбита и даже, вроде говорят, попала в плен.
        Догнать войско Секачу удалось только в Болотниках, всего в двух переходах от Смолянска. Еще при выходе из леса его дружина наткнулась на дозор. Не дав им приблизиться, полочане послали гонца к городку, и к тому времени как Секач со своими людьми вышел на открытое пространство, перед воротами уже ждала дружина копий в пятьдесят.
        Велев кметям оставаться возле леса, Секач один пошел вперед. На руке у него был щит, но меча он не вынимал из ножен, показывая свои мирные намерения. От дивнинской дружины тоже отделился кто-то из воевод, судя по хорошему шлему и кольчуге, и вышел ему навстречу.
        -Кто вы такие и чего хотите?- крикнул полочанин.
        -Я - Секач, воевода смолянский!- ответил гость, задыхаясь после ходьбы во всем вооружении по глубокому снегу.- С миром пришел… Хочу… говорить с вашим князем… Столпомером… Здесь он?
        -Кто тебя прислал?
        -От дружины я… И от нарочитых мужей смолянских.
        Полочанин немного подумал, потом кивнул:
        -Иди за мной.
        Дружина Секача осталась на поляне под присмотром полочан, а самого воеводу повели в город. Хорошо знакомый городок, будучи захвачен врагами, казался совсем чужим. Опытным взглядом окинув вооружение многочисленных полочан, Секач еще раз отметил, какое правильное решение было принято.
        Его провели в большую избу: здесь тоже были кмети, на лавках сидели воеводы, и хозяйское место было занято. Секач подобрался, пытаясь получше вспомнить Столпомера, виденного когда-то чуть ли не десять лет назад…
        И узнал Зимобора.
        Секач оторопел: он подготовился к разговору с совсем другим человеком и теперь не знал, что сказать.
        -Здравствуй, Секач!- Зимобор кивнул.- Что же не здороваешься, раз прибыл? Не узнал? Вроде не так давно и расстались, виделись на днях. Избрана прислала? Где она сама?
        Секач открыл было рот и опять закрыл. Зимобор усмехнулся:
        -Да не морок я! Садись, рассказывай, с чем прибыл. Дайте ему пива, может, опомнится.
        При виде знакомой темной жидкости Секач и правда оживился. Выпив и по привычке утерев усы, он сел на предложенное место и даже попытался ухмыльнуться.
        -Нет, Велеборич, все-таки не наяву ты мне явился! В Ирии, не иначе! Где еще теперь такого пива дадут!
        -И что же ты в Ирий так заторопился? Или совсем дела плохи?
        -А неужели хороши? У нас ведь теперь ни князя, ни… Известное дело, какой из женщины князь?
        -А я вам не это говорил? Умные люди вам не говорили, когда отца хоронили? Нет, тогда ты не слушал!
        -Ну, глупые были!- Секач отвернулся. Слишком редко ему приходилось признавать себя неправым.- Прости дураков…
        -Стало быть, мириться приехал?
        -Мириться. Только вот какое дело: дружина вся за тебя, а княгиня на мир не согласная.
        -Где она?
        -Да в Годомле. Дружины там всего ничего, да и противиться тебе никто, кроме нее с варягами, не будет. Поедем, поговори с ней сам. А уж мы все за тебя горой…
        -Не надо!- Зимобор отмахнулся от изъявлений преданности, которым все равно не верил. Хитрый Секач, как оказалось, был истинно предан только самому себе, и его любовь ничего не стоила.
        Но смоляне хотя бы признали, что глупо спорить с силой,- и на том спасибо. Оставалось убедить в этом Избрану, поскольку применять силу к собственной сестре Зимобор не хотел. Слишком крепко их связывала общая кровь и воспоминания детства, чтобы власть по-настоящему могла разделить их и сделать врагами. Что бы она ни натворила - она оставалась его сестрой.
        Однако надежды найти ее в Годомле, напуганную и присмиревшую, не оправдались. Ее вообще там не было, и Секач искренне удивился этому не меньше Зимобора. Более того - никто в городке не знал, куда она делась. По всему выходило, что княгиня исчезла вместе с варягами, вопреки их заверениям, что они уходят без нее.
        -Обманули, выходит, нас варяги!- воевода Предвар разводил руками.- Красовит, вон, с ними договорился, что они от нее уйдут, чтобы, значит, лишнего шума не было, когда все откроется…
        -Что откроется?- спросил Зимобор.
        -Ну, что дружина теперь тебя в князья хочет!- нашелся тот.
        То, что дружина замыслила отдать врагу, силой выдать замуж женщину из рода Твердичей, следовало тщательно скрывать. Зимобор никак не одобрил бы такого самоуправства и никому не позволил бы распоряжаться судьбой его сестры.
        Красовит только хмыкал и отвечал все то же: «Я их считать не нанимался, сколько их там уходило». Но к нему не слишком и приставали. Исчезновению Избраны в Годомле скорее обрадовались. От нее хотели избавиться - она сама избавила смолян от себя, без шума и драки, а чтобы править, у них теперь был Зимобор.
        -Но куда она могла податься?- Сам новый князь не мог так легко забыть о своей предшественнице.
        -В Смолянск, куда ж еще?- Секач пожимал плечами.
        -Хорошо бы, если так…
        Зимобор беспокоился о сестре, не представляя, где она, обиженная и гордая, может искать приюта. А если она намеревалась не просто спрятаться? А если у нее есть замыслы, идущие гораздо дальше? Он не хотел повторить ее ошибку - когда она просто приняла его исчезновение, не пытаясь разобраться в деле. Выяснить судьбу беглянки было необходимо, только непонятно - как.
        Приняв клятву дружины и нарочитых мужей, Зимобор простился со Столпомером, и тот пошел назад в дивнинские земли собирать свою дань.
        А Зимобор двинулся к Смолянску. Он еще надеялся догнать Избрану по пути туда, но напрасно. Никаких ее следов на дороге не осталось. Никто из жителей не видел ни княгини, ни ее людей. Дружину из сорока варягов невозможно было спрятать или выдать за кого-то другого, и приходилось признать, что они просто здесь не проходили.
        Поэтому Зимобор не слишком удивился, когда прибыл в Смолянск и обнаружил, что княгиню Избрану тут не видели с тех пор, как войско ушло в поход. Власти там не имелось почти никакой, каждый двор стоял с запертыми воротами, оставшиеся жители, в основном старики и подростки, усердно несли дозор вокруг своих тынов и жгли костры на торгу для обогрева. Из тех, кого забирали в ополчение, уже большинство вернулось домой, но непохоже было, чтобы кто-то хотя бы пытался снова собрать войско и дать отпор ожидаемым полкам Столпомера.
        Княжий двор был пуст, и только челядь жалась по углам, не зная, кому же она теперь принадлежит и есть ли у дома Твердичей хоть какой-нибудь хозяин.
        На другой день Зимобор велел собрать вече, коротко рассказал о прошедших событиях, и смоляне без споров признали его своим князем. Народ и обрадовался, и явно испытал облегчение, избавившись от угрозы войны и заполучив в князья мужчину, доказавшего, что заслужил так называться.
        Но у самого Зимобора торжествовать не было ни времени, ни желания. Дел накопилось очень много, и самым важным из них было полюдье - без этого ни один князь не удержится у власти, потому что не сможет содержать дружину, святилище и дом. Приходилось торопиться, чтобы успеть обойти землю и вернуться в Смолянск до того, как вскроются реки, но мысль о пропавшей без вести сестре не давала ему покоя. Зимобор даже сходил на поклон к старой княгине Дубравке, но она только грозила ему небесными карами, не желая верить, что он никак не причастен к исчезновению Избраны. Судя по горестному виду старой княгини, она сама была в полном неведении о судьбе дочери.
        Он надеялся найти помощь у кого-то другого, но волхвы развели руками.
        -Гадать по воде - дело женское!- сказал ему Здравен.- Громана бы спросить, у него сестра матери знатная ведунья, он-то вон теперь где…
        -Где?
        -А то ты не знаешь?- Жрец покосился на него недоверчиво и осуждающе.
        -Да я-то не ясновидящий! Вяз червленый вам в ухо!- Зимобор досадливо хлопнул себя по колену. Все теперь хотели от него слишком много и сразу.- Что вы все на меня киваете, как будто я и есть Сварог, у меня четыре лика и я все стороны света разом вижу! Мне дружину кормить надо, в поход снаряжать, дань собирать. То одно, то другое, а ты еще хочешь, чтобы я под землей видел!
        -Вот, знаешь ведь, что он под землей!
        -Что, умер?- Зимобор сел.- От чего? Давно? Ну, дела…
        -Не умер. В порубе сидит. Сестра твоя велела…
        -За что?- Зимобор был изумлен.
        Как ни хорошо он знал Избрану, а такой отваги от нее не ожидал. Родичи Громана, убоявшись, как бы им не пришлось разделить его участь, уехали в леса и пока не знали о перемене власти в Смолянске.
        -Диковину какую-то они не поделили. Она и велела его в поруб бросить.
        -Ну, народ!- Зимобор вскочил и устремился вон, не попрощавшись.- И хоть бы кто сказал!
        Вернувшись на княжий двор, он велел освободить Громана из поруба, с облегчением убедившись, что тот все-таки жив. Когда жреца сводили в баню и привели в приличный вид, Зимобор позвал его к себе. Несмотря на худобу и сильный кашель, Громан выглядел весьма удовлетворенным. Бывший верховный жрец был явно рад, что его обидчица-княгиня исчезла, а смолянский престол занимает мужчина, на стороне которого он был с самого начала. Его предсказания оправдались, и он был даже горд, что так пострадал за них.
        -Теперь обратятся к нам лики наших богов!- говорил он, покашливая, и вся дружина с напряжением и надеждой прислушивалась к его слабому сиплому голосу.- Теперь истинная весна наступит. Ты, князь Зимобор, победил Марену, принес нам свет. Теперь найди себе жену достойную, и станешь равен самому Тверду, пращуру племени нашего.
        -За женой я по весне поеду. Ты мне скажи, где мне теперь сестру искать? Уж не у Марены ли она сама?
        -Увезла она зеркало?
        -Какое зеркало?
        -А такое, из-за которого я в порубе очутился. Глянул бы ты в него - сразу бы ее увидел.
        -Не знаю я никакого зеркала,- устало ответил Зимобор. Только волшебства ему теперь не хватало для полного счастья!- А как-нибудь иначе можно узнать, где она и что с ней? У тебя, говорят, сестра матери по воде хорошо гадает - попроси, пусть поищет.
        -Я сам поищу. Только иначе… Завтра на заре приходи в святилище.
        Громан уковылял к себе домой, Зимобор задумчиво смотрел ему вслед. За прошедшие месяцы Здравен освоился на месте старшего жреца, и что теперь делать - смещать его и возвращать Громана? Которого предпочесть, которого обидеть? И Зимобор опять вздохнул, вспоминая Избрану. Сколько сложностей она ему создала - и конца им пока не предвиделось. Но главной сложностью было ее исчезновение, и если бы она сейчас объявилась, он простил бы ей все разом.
        На заре князь уже поднимался на мыс. Громан ждал его позади резных ворот: перед идолом Перуна был разожжен огонь и лежал щит бога с позолоченным умбоном.
        -Летал я в поднебесье сизым соколом, говорил я с Перуном,- кашляя, сказал Громан. После освобождения из поруба он кашлял беспрестанно, и Зимобор вдруг понял, что тот уже совсем скоро встретится с богами и волноваться из-за должности верховного жреца не станет.- Вода не знает, где твоя сестра, а огонь знает. Огонь видел ее. А Перун говорит: не оставляй Марену на свободе, одержал победу - закрепи. А не то она опять в силу войдет и на черного коня сядет. В руках ее - меч. Сейчас покажу тебе ее. Смотри.
        Старик пошевелил дрова в очаге, пламя вспыхнуло ярче, огненный отблеск упал на умбон и вспыхнул так, что глазам стало больно. Зимобор невольно зажмурился, перед глазами поплыли огненные пятна, окруженные чернотой, а потом появилась белая фигура, похожая на лебедя с поднятыми крыльями. У этого лебедя была человеческая голова с длинной девичьей косой, и он сразу узнал Избрану. Он не мог разглядеть ее лица, но все напоминало Избрану в этой белой фигуре, такой сильной, светлой, легкой, но при этом твердой и целеустремленной. Это была сама ее сущность, не привыкшая отступать и сдаваться, всегда летящая вверх и вперед.
        Перед ней тоже пылал огонь, в руке девушка-лебедь держала меч, похожий на застывшую молнию,- не то посвящая его божеству, не то получив это оружие от него же.
        Зимобор моргнул, и все пропало.
        -Ну, что видел?- услышал он голос Громана.
        -Видел… ее…- Зимобор даже не сразу вспомнил имя сестры.- Избрану. И в руках у нее меч…
        -А я тебе что говорю? Меч Перуна она потеряла, а меч Марены нашла.
        -Но это не меч Марены. Он был светлым. Огненным. Как этот.- Зимобор кивнул на укладку, где хранилось священное оружие божества.- И где моя сестра? Неужели у… у нее?
        Перед ликом Перуна он не решился произнести имя Матери Мертвых, хотя и не верил, что Избрана действительно там.
        -Где она?- Громан покачал головой и снова закашлялся.- Много хочешь от богов, сынок… Княже. Тебе судьбу показали, а дальше ты уж сам…

* * *
        Но, как ни хотелось Зимобору поскорее узнать, где же его сестра и что с ней, ждать или искать ее было некогда. Приходилось срочно собирать дружину для полюдья. После всех этих событий ряды и ближней дружины, и ополчения поредели: кто-то в недобрый час оказался убит или покалечен, кто-то из сторонников Зимобора был выслан Избраной подальше и еще не успел узнать о переменах и вернуться, а кто-то из сторонников Избраны, наоборот, не захотел служить Зимобору и уехал, не ожидая от нового князя ничего хорошего для себя. Из четырех десятков своей ближней дружины Зимобор с трудом собрал два, еще два дали остатки дружины князя Велебора. Некоторые из нарочитых мужей сами собрали дружины, например Добробой, пославший с князем своего сына Ранослава. Красовита сам Зимобор пригласил с собой, и тот согласился, желая доказать делом, что их род не держит зла на нового князя и искренне готов ему служить. Красовит снарядил в дорогу три десятка кметей, еще по полтора-два десятка привели Корочун и Любиша, а Предвар собрал четыре десятка воев - своих родовичей и всяких разных, кто пожелал. Полсотни удалось набрать в
ближайших к Смолянску поселениях. Мужики довольно охотно шли в поход - зимой дома было делать нечего, только напрасно проедать хлеб, а князь обещал кормить в пути и выделить каждому долю собранного.
        Таким образом, собралась дружина числом больше двух с половиной сотен. Не так много, чтобы воевать с чужой землей, но для похода по своей должно было хватить.
        Обыкновенно смолянские князья, отправляясь в полюдье, поднимались вверх по Днепру до реки Осьмы, от Осьмы по притоку спускались к верховьям Десны, там сушей шли до реки Хмары, по Хмаре спускались до Сожу, а по тому поднимались до самых истоков, откуда оставалось сухим путем до Смолянска около пяти верст. С Каспли, благодаря торговому пути давно освоенной князьями, дань присылали сами нарочитые мужи.
        По старинному обычаю, местные общины должны были кормить княжьих людей в то время, что они проводят на их земле: собственно говоря, уже много веков назад из сбора на общеплеменные жертвоприношения полюдье превратилось в способ для князей содержать свои дружины. С каждой общиной имелся уговор, сколько людей князь имеет право привести и как долго может оставаться на одном месте. Теперь же каждое гнездо из расположенных вдоль Днепра просило о пересмотре условий, ссылаясь то на истощение пашен и исчезновение свободных лесных участков под палы, то на голодные годы, уменьшившие число работников. Припасов было так мало, что в каждой волости останавливались на лишних несколько дней: собрав небогатую дань, кмети разъезжались по лесам на охоту и забрасывали рыбачьи снасти под речной лед, чтобы хватило еды на следующий переход. Иначе все собранное пришлось бы проесть по пути, и полюдье превратилось бы в совершенно напрасную двухмесячную прогулку по зимним лесам.
        Смоляне, как и прочие племена славянского языка, жили небольшими родовыми поселками. Населенные родичами и расположенные поблизости друг от друга веси составляли гнездо. В начале лета смоляне вырубали подходящие участки леса, на следующий год сжигали высохшую древесину и сеяли в теплую золу просо, рожь, лен. Били зверя, собирали мед, ловили рыбу, плавили железо. Когда род слишком разрастался, а пашни в округе истощались, семейство младшего сына отделялось и уходило дальше в леса - снова рубить, палить и сеять. Старший оставался у очага пращуров, хранить «старший род», главе которого подчинялись все, кто происходил от того же предка, включая глав младших ветвей. Эти главы родов, нарочитые мужи и старейшины, иной раз держали под своей рукой десятки весей, разбросанных на много дневных переходов, где жили сотни людей.
        Они и решали, советуясь с толковыми головами, все дела и судили споры. Если возникали дела, касающиеся нескольких поселков, то их обсуждали на праздничных сборах возле гнездовых святилищ. Порой вспыхивали споры из-за угодий, и тогда начинались долгие рассуждения и воспоминания «чей топор первым в том лесу ходил». Если разговоры не помогали, мужики, случалось, брались за те самые топоры. Сам князь лишь являлся «старшим над старшими», как прямой потомок основателя и пращура всего племени - Тверда, а через него Крива, Перуна и Сварога.
        В самых верховьях Днепра стало труднее. Веси встречались реже, а некоторые, знакомые Зимобору по походам прежних годов, оказались покинуты: бросив истощенные лядины, целые роды уходили искать свободные угодья. Тут одно было хорошо: дружина размещалась на ночлег в брошенных избах, банях и овинах, топила давно простывшие печи. Иной раз не успевали засветло дойти до жилья, и тогда кмети и вои рубили жерди, устраивали шалаши, покрывали их еловым лапником и закидывали снегом, сооружая подобие берлоги, разводили длинные, медленно горящие костры, так что одному боку лежащего возле них было жарко, зато другой подмерзал. Утром несколько десятков отправлялось на охоту, выслеживать по свежему снегу лосей, оленей, кабанов. Удачей было найти медвежью берлогу: этакой тушей, отъевшейся за лето и осень, можно было накормить разом всю дружину, а медвежьим жиром растереть простудившихся. Правда, медведи добром не сдавались, поэтому на охоте Зимобор потерял одного человека, да еще Предвару лесной хозяин чуть не вырвал глаз.
        На Вазузе полюдье встречали хмуро, почти как врагов. Сюда смолянский князь захаживал редко, и чтобы обосновать свое право на дань, приходилось долго разбирать с местными старейшинами их предков, вычисляя, кто над ними «старший род». Но и эти изыскания не всегда помогали: много было пришлых, потомков голяди и совсем чужих, ведущих свой род от иных пращуров.
        -Нет у нас хлеба, княже, не взыщи,- отвечали старосты, сурово хмурясь и не глядя в глаза.- Сам знаешь, какие дурные годы боги послали - лебеду едим.
        -Ну, поделитесь лебедой, нам и то сгодится,- отвечал Зимобор, и кмети начинали поиски.
        Под злобными взглядами оратаев перетряхивали погреба, овины, хлевы. Из зерновых ям, прикрытых соломой и засыпанных землей, выгребались все запасы, и Зимобор, приказав все перевесить и перемерить, забирал десятую часть.
        -Чтоб тебе с голоду околеть самому, проклятый, как ты детей наших губишь!- кричали ему бабы и плевали трижды, призывая лихо и немочь на головы грабителя. Кмети пытались их унять и вытолкать прочь, мужики молчали.
        Связываться с дружиной и целым войском из сотни вооруженных воев оратаи не могли, но и любви к князю не испытывали. В одной веси избу, где он устроился на ночь, пытались поджечь. Дозорные кмети перехватили поджигателя еще у тына: ведро смолы и горшок с горячими углями явно обличал, зачем тот явился. Зимобор его помнил: у мужика он велел забрать корову, потому что охота не удалась, а дружину надо было чем-то кормить.
        -Повесить его надо, княже, и вся недолга!- сказал Красовит и сплюнул.- Чтобы другим неповадно было.- А лучше в холопы забрать.
        Но Зимобор не мог лишить семью еще и кормильца: перемрут, и с кого на другой год спрашивать? До отъезда он велел посадить мужика в пустую зерновую яму, а потом его, надо думать, выпустили родовичи. На душе было гадко: он шел по своей собственной земле, как по чужой и враждебной, но что оставалось делать? Не собирать дань - обречь на голод и развал дружину, подвергнуть Смолянск опасности нападений. Для того чтобы иметь возможность завтра защитить этих людей, сегодня Зимобор был вынужден их обирать.
        За Вазузой была чужая земля, и от нее повернули на юго-восток. На реке Касне вообще давненько не видели никаких сборщиков дани, поэтому в двух поселках появление дружины стало полной неожиданностью. Жители только изумленно таращили глаза, когда Зимобор разъяснял старейшинам, кто он и чего хочет.
        -Нет у нас ряда со смолянскими князьями, чтобы дань платить,- отговаривался старейшина Росляк, из тех, чьи деды пришли в эти места издалека уже много лет спустя после Тверда, и он не считал себя потомком Крива. Однако, как неглупый человек, он понимал, что хоть по крови смолянский князь над ним и не старший, живут они на земле, до которой он может дотянуться, и спорил только для очистки совести.- Мы на Днепр не ходим… Отцы наши Смолянску не платили и деды не платили…
        -Все когда-то в первый раз случается,- отвечал Зимобор.- Давайте по белке с рала и приезжайте в Смолянск торговать, плывите мимо нас вниз хоть до Греческого моря - добро пожаловать.
        -Мы на Днепр не ходим, Велес с ним, с Греческим морем! Бывает, с Юл-реки торговые гости приезжают…
        -Так что ж, хазарскому кагану дань платить хотите?- презрительно бросил Красовит.- Перед дедами не стыдно, а, борода?
        Что касняне торговали через Юл-реку, было истинной правдой. Велев обыскать весь, Зимобор вскоре в этом убедился. Везде были приготовлены меха - лисы, куницы, бобры, мед в кадушках.
        -Кому приготовили?- спрашивал Зимобор.- Неужто правда хазарам платите?
        Эти товары, явно назначенные на вывоз, его сразу насторожили. Если у смолянского князя есть соперник в этих местах, дело осложняется.
        -Платить не платим,- отвечали хозяева.- А хазарские гости да булгарские, бывает, торгуют.
        Это походило на правду: у некоторых женщин и девиц в ожерельях висели арабские дирхемы с приклепанными ушками - новые, полученные, как видно, в обмен на товары совсем недавно. Рассудив, что для продажи касняне приготовили излишки, Зимобор забрал из них половину и под угрюмыми взглядами приказал грузить на сани. Касняне ворчали, что пока у него не заключен ряд с каснянскими родами, на поборы он не имеет права, и Зимобор в душе признавал их правоту, но не имел времени на долгие переговоры.
        Два гнезда, где правили Росляк и Черняк, стояли совсем близко одно от другого и смолянская дружина обошла их в два дня. У Черняка заночевали. Ночь прошла почти спокойно, одно не давало спать - всю ночь под оконцами мяукала кошка, да так пронзительно и противно, что из каждой избы по два-три раза кто-то выходил, пытаясь ее прогнать. Однако никакой кошки не было, и никто из дозорных, остававшихся у костров снаружи, ее не видел.
        -Домовой балует, нам спать не дает!- ворчали смоляне.
        -И то ясно! Мы-то ему чужие, за своих ему обидно.
        -Да пусть мяучит, не начал бы душить!
        -Молчи, Братила, а то надоумишь! Пусть тебя первого тогда душит!
        -От слова не сделается! Защити, Перун-батюшка, от нечисти домовой, от мары полуночной!
        От кошачьего мяуканья у всех наутро болела голова, люди не выспались. Но этого было мало. Мешки с зерном, вчера отмеренным и приготовленным к вывозу, оказались разорваны в клочья, овес и рожь были рассыпаны по амбару. Все это безобразие густым слоем покрывал мышиный помет.
        -Вот дела!- Десятник Судимер, увидев это, в изумлении хлопнул себя по бедрам.- Теребеня! Кудряшка! Людина! Что же это делается! Да как же вы сторожили, кикиморы чудовы!
        -Сам ты кикимора!- обиделся Людина.- А мы как надо сторожили!
        -Где же как надо, когда мыши все зерно сожрали! Одно дерьмо оставили! Как я дерьмо князю покажу!
        -Да где…- начал Кудряш, но увидел изгаженные тряпки, в которые превратился вчерашний мешок, и оторопел.- Да не может такого быть! Что же я… Да не, быть не может!
        -Это колдовство, конунг!- услышав о печальной судьбе зерна, уверенно заявил Хродлейв. Он уже научился довольно бойко говорить по-славянски, но слово «князь» ему еще не давалось, и он называл Зимобора так, как привык у себя дома.- Этих мышей наслал колдун, вот попомни мое слово!
        -Тебе руны подсказали, да?- спросил Радоня.
        -Я сам умный!
        Зерна было жалко, но делать нечего. Как рассвело, поехали дальше. В третьем гнезде, где старостой был родич Росляка, Немил, никаких мехов и меда, приготовленных для продажи, уже не оказалось.
        -Чего ищешь-то, княже, нету у нас ничего, с корья на лебеду перебиваемся.- Немил прямо-таки стучал себя в грудь, но Зимобор ему не верил. Старейшину предупредили о напасти, и все лишнее было надежно спрятано.
        Поиски в веси почти ничего не дали. Зато несколько следов от санных полозьев уводили в лес. Жители уверяли, что-де Бровка да Миляй с сыновьями за дровами поехали, но Зимобор опять не поверил. Отправив по два десятка по каждому следу, он вскоре увидел эти «дрова» - те же связки мехов по сорок куниц, нанизанных на кольца из ивовых прутьев, заботливо и умело приготовленные для выставления на торг.
        -Чтоб вам провалиться, проклятым!- Увидев свои сокровища, Немил перестал стучать себя в грудь и плюнул.
        Пока ездили, наступил вечер. По возможности разместив людей на отдых - кого в избах и хлевах, кого в шалашах у костров,- Зимобор собрал в местной беседе своих воевод. Полночи спорили, что делать дальше. По опыту прежних походов, частично по рассказам торговых гостей и местных, смоляне знали, что у них отсюда два пути. Можно было идти дальше по Касне до самых истоков, а там перебраться на знакомую Осьму и относительно скоро вернуться домой. А можно было перейти с Касни на ее приток Сежу, а с нее на Жижалу и Угру. Путь удлинится вдвое, зато собрать можно будет гораздо больше.
        -Нету тут ничего, княже, и не возьмем тут большого богатства, только зря коней погубим и людей поморозим!- убеждал Корочун, пожилой, опытный и осторожный человек.- Было бы за что мучиться, а то ведь видишь - хлеба оратаям самим не хватает, чего брать-то?
        -Чего взять, всегда найдется, а ты, дядя, если подслеповат, то пустите меня. Я найду!- отвечал Красовит.
        -Да как это - ничего нет!- изумился Предвар.- Ты и правда, Корочун, слаб глазами стал, к старости, что ли? А меха? А бобры, куницы, лисы? Это ли тебе не богатство! Ты, видать, богаче кейсара греческого, если за такое богатство пройти лишних пару верст не хочешь!
        -Если бы пару! Ведь тут лишние сотни верст! А дорогу ты знаешь? Как хоть до Жижалы попасть?
        -Я знаю!- кричал Ранослав, когда-то еще в отрочестве ездивший с отцом-воеводой по этим местам.- На Сежу надо идти, а от ее истоков на Жижалу!
        -До Сежи-то дойдем, она прямо в Касню впадает, а дальше-то как? Ведь лесами! Ты, удалой, хоть знаешь, сколько там идти лесами? И дорогу через тот лес знаешь?
        -Ну… Велес поможет…
        -Мы проводников из местных возьмем!- предложил Любиша.
        -И куда тебя заведут те проводники? В такую чащобу, что потом и костей не найдут!
        -Да что мы, дети, что ли, малые?- горячился Предвар.- Найдем дорогу, не заблудимся!
        -А вятичи?- напомнил десятник Достоян. Никто не заподозрил бы, что он чего-то боится, и именно потому любое его возражение звучало весомо и разумно.- Ведь если на Жижалу идти, потом на Угру придется. А там Вяткин[6 - Князь Вятко - легендарный прародитель племени вятичей.] род близко. Готовы?
        -Да вятичи не на Угре!- Судимер покачал головой.- Вятичи на Оке больше. На Угре вообще никого нет.
        -Не может такого быть, чтобы совсем никого!- хмыкнул Красовит.- Люди везде живут, куда вода течет.
        -Не скажи! Видал я такие глухомани, истинно пустыня[7 - В Древней Руси пустыней назывался густой лес, где нет людей.]!
        -Зато в пустыне спорить с нами никто не будет! Если там в весях мужиков по десятку, заплатят нашу дань и не пикнут!
        -Ох, ребята, как бы нам голову не потерять! Пошел медведь по мед, да без шкуры остался!
        -Не каркай, старче! Бояться волков - быть без грибов!
        За общим шумом никто не расслышал, как дверь из сеней открылась - только сидевшие поблизости закричали, чтобы затворяли скорее и не напускали холода,- и в беседу просунулся дозорный, Моргавка.
        -Княже!- во весь голос заорал он, перекрывая общий гул, и Зимобор привстал, услышав, что кому-то нужен.- Тут приехали люди к тебе! Три мужика на одних санях! Говорят, не отсюда, из другого гнезда! И вроде с Сежи! Что, пускать?
        -Давай!- Зимобор махнул рукой.- Сейчас и узнаем, что за Сежа такая. А ну тише!
        Троих гостей не сразу заметили, но, пока они проталкивались от дверей поближе к князю, шум постепенно стихал. Сняв шапки, приезжие первым делом поклонились очагу и столбам-чурам, потом Зимобору - вежливо, но с большим достоинством. Все трое были уже зрелые мужи, отцы взрослых сыновей и деды подрастающих внуков, но еще не старики, крепкие, с широкими бородами, одетые в прочные теплые кожухи и хорошие меховые шапки. Один оказался наполовину лыс, зато у других в густых русых волосах лишь на висках блестела седина. За тканые пояса у всех были заткнуты вязаные шерстяные рукавицы с одинаковым узорчиком на запястье, только у одного - красный, а у двоих - желтый. Держались мужики с немного натянутым достоинством - чтобы, дескать, и сильного пришельца не обидеть зря, и себя не уронить.
        -Проходите, люди добрые!- приветствовал их Зимобор.- Хоть и не я здесь хозяин, но вы будьте гостями! Присаживайтесь!- Он кивнул кметям, и те освободили ближайший к князю край скамьи.- Рассказывайте, откуда будете, с чем прибыли?
        -Из Заломов мы, городок, значит, на Сеже возле устья,- ответил один из мужиков, видимо, старший. На вид ему было сорок с небольшим, и его лицо с густой русой бородой, голубыми глазами, с крупными прямыми чертами выглядело умным и внушало уважение. Даже пока он просто стоял, опытный глаз видел, какая сила и ловкость скрыта в этом рослом теле под кожухом из черной овчины.- Первым сел там Залом, пращур наш, уж более двух веков тому, оттого село наше зовется Заломами, а род наш - Заломичами. За века размножился наш род, теперь целое гнездо из внуков Залома Старого на Сеже-реке живет.
        -А ты старейшина?- не утерпел Зимобор.- Над всем гнездом?
        -Старший род ныне возглавляю,- с тем же спокойным достоинством ответил мужик.
        -А звать тебя как?
        -Хотила я, Гостимилов сын, Суровцев внук. Со мной братья мои Лежень да Яробуд.
        -А, так это твои братья!- Зимобору стало ясно, почему три мужика так похожи.- А я уж подумал, у вас весь род с лица одинаковый!
        -Зачем одинаковый?- Хотила пожал плечами.- Если кто совсем дико живет, людей не видит и на своих женится, тогда да. А у нас на Сеже дедами порядок строгий заведен, какой род какому невест дает, чтобы свою кровь со своей же не смешивать, но и с худыми людьми не родниться.
        -Так садитесь, братья Гостимиловичи!- Зимобор еще раз показал на освобожденную лавку, понимая, что гости по обычаю должны поломаться, с чем бы ни прибыли.- Извините уж, что скамья не покрыта, да ведь я не хозяин здесь. Даст Сварог, буду вас у себя в Смолянске принимать - там и скамьи, и ковры, и угощение не такое будет. Садитесь!
        Мужики наконец уселись и чинно сложили на коленях шапки.
        -С чем прибыли, рассказывайте!- предложил Зимобор.
        Появление гостей его не слишком удивило: конечно, слухи бежали впереди дружины.
        Так оно и оказалось.
        -Прослышали мы, будто идешь ты из Смолянска и дань собираешь по Касне-реке,- начал Хотила.
        -Так и есть,- подтвердил Зимобор.- И к вам на Сежу завтра же пойду, так что вовремя вы приехали.
        -О том и речь.- Хотила важно кивнул, но Зимобор учуял, как колыхнулась в душе невозмутимого старосты тонкая струнка разочарования - сежане все-таки надеялись, что смолянский князь пойдет дальше по Касне и Сежу минует.- Говорят люди, будто забираешь ты и хлеб, и меха, и железо, и мед.
        -И лен еще. Забираю. Из расчета по белке с рала или с дыма[8 - То есть с плуга или с дома.]. Беру товаром с гнезда целиком.
        -А какой же такой ряд у тебя с нами и отцами нашими был заключен?
        -А никакого,- Зимобор спокойно ответил то, что старосты и сами знали.
        -Ведь не было еще такого, чтобы смолянские князья с наших мест дань собирали!- вставил лысый. Он волновался явно больше братьев и теребил свою шапку.
        -Или вы не кривичи? Не от Крива род ведете?
        -Ведем-то от Крива…- с сомнением начал Хотила.
        -А коли так, то мой род над вашим - старший.
        -Пращур наш, Залом Старый, сам свой род сюда привел, голядского князька заломал на поединке перед нашими мужами и голядскими и тем сделался над Сежей-рекой хозяином. Князья нам тогда не помогали…
        -Если младшие роды не станут старшие почитать, какой же порядок на земле будет?
        -Так-то оно так…- неуверенно согласился Хотила. Как глава рода, который в этих местах жил и множился уже поколений восемь, он и сам имел под началом множество людей, с которых собирал дань для жертвоприношений и празднеств в местном святилище.- Деды наши жили - никому, кроме богов и предков, дани не давали. Враги на нас не ходят, а если придут, то сами справимся, чай, порода у нас не робкая и сила еще есть. Если непорядок какой - на то старики есть и обычаи дедовские, сами меж собой свои обиды разберем. На торги к вам не ездим, меха свои на Юлгу продаем, хазары оттуда сами к нам приезжают. Не нужен нам смолянский князь! Так зачем платить тебе будем?
        -Затем, что мне меха ваши нужны позарез и я в силе их взять!- честно ответил Зимобор.- А польза от меня будет. Если вдруг война какая, на Юлгу вам путь закроется - милости просим через Смолянск на Днепр и в Греческое море. Хоть сами поезжайте - от меня каждый год обозы ходят, поедете со мной, под моей охраной, сами в Цареграде своих куниц продадите и паволок накупите. Дешевле выйдет - ведь обирают вас хазары, а вы и не знаете, простота лесная! Ты, отец, и умен, и мудр, по глазам вижу! Здесь хазары стеклянную бусину простую за три куны продают. Оттого и носит каждая баба этих бусин в ожерелье штук пять-десять, больше не может ей мужик купить. А у них за Хвалынским морем тот купец одну куницу за три таких бусины продаст! Хочешь - сам таким купцом будешь. Вот за этим и нужен князь. Или вдруг голядь на вас пойдет - тоже меня зовите, я приду да как им вдарю!- Зимобор весело показал кулак.- Вы-то вон какие орлы - по вам троим вижу, какая ваша порода сежанская!- да и у меня не слабые ребята.
        Он кивнул на кметей, и все, кто его расслышал, приосанились.
        -Мы и сами воевать умеем!- проворчал Хотила, но было видно, что ему польстили слова князя.
        -Знаю я, как вы в лесу воюете!- сказал Зимобор.- На волка, на медведя - лучше вас нет. Да ведь человек - не медведь. У него и бронь, случается, надета, и в руках щит да копье. С человеком воевать силы мало - умение нужно. Знаю, что те роды, у кого духа Перунова нет, долго не живут и все под корень выбиваются. А выживают сильные. Но тебе-то не жалко братьев, сыновей, внуков под чужие топоры посылать? Жалко, вижу, потому что сердце не камень, а кровь своя, от прадеда Залома, родная, драгоценная! А дадите мне дань - и под топоры мои отроки пойдут, твои дома останутся. Вот и думай, зря будете мне платить или не зря.
        -Ну, князь, я один за всех не решаю.- Хотила расправлял на коленях свою шапку и глаз не поднимал, но Зимобор видел, что говорил все правильно и уверенное неприятие старейшины сильно поколебалось.- Как гнездо решит.
        -А мне ждать некогда, пока оно решит. Мне до весны в Смолянск вернуться надо.
        -Долго ждать не надо. Завтра ведь Зимолом - сломи рог зиме. Со всего гнезда нашего люди на Овсеневу гору собираются, чурам поклониться и весне путь показать. Приезжай, сразу со всеми поговоришь и волю нашу узнаешь.
        -Где эта гора, далеко?
        -Зачем далеко? Возле устья, где городок наш. Да мы тебя проводим завтра.
        -Праздник, значит!- Зимобор усмехнулся.- Вот и славно! А то мы в разъездах дням счет потеряли!
        -Худое время ты для дороги выбрал, князь,- заметил молчавший до того третий брат, Лежень, самый высокий из троих.- В месяц сечен кто же ездит - все дороги узлом завязаны и снегом заметены, ни верхом, ни пешком Велес ходить не велит.
        -Не беда!- Зимобор мог бы сказать, что пустился в такую дорогу не по воле, а по необходимости, но признаваться в этом было ни к чему.- Мы мороза не боимся, зато сколько добрых людей повстречаю!
        И он улыбнулся троим суровым сежанам, как будто действительно ехал сквозь снега и метели за сотни верст только ради того, чтобы с ними познакомиться.
        И как ни хорошо они знали, что это неправда и нужны ему их бобры и меды - против воли хотелось верить.
        Тем временем кмети уже начали готовить ужин. В нескольких корытах, позаимствованных у хозяек, раскладывали куски оленьей туши, на дворе развели костер, повесили большой походный котел и начали варить мясо. Зимобор пригласил и троих сежан присоединиться к ним. Тем явно хотелось уйти и устроиться на ночлег у кого-нибудь из местных приятелей или родичей (а такие несомненно должны были быть, поскольку все соседские поселения постоянно обменивались невестами). Как выяснилось, у Леженя и впрямь сестра жила тут замужем - предыдущее поколение давало невест именно сюда. Ее сын и предупредил Заломичей, каких неприятных гостей им вскоре, вероятно, придется принимать.
        -У нас мужики говорили - снимемся с места да уйдем, пересидим в лесу, не околеем за пару дней,- рассказывал разговорившийся Лежень.- А другие им в ответ: куда зимой на снег, да в такой мороз, да лучше мы добро попрячем. Только, говорят, иные уже прятали - нашли ведь…
        -Нашли.- Зимобор кивнул в ответ на его вздох.- Мы находчивые.
        -А мы, княже, живем по обычаю, по правде!- добавил Хотила.- Мы не зайцы серые, чтобы в лесу прятаться, не мыши, чтобы по норам зернышки хоронить. Докажи нам твою правду - сами дадим. А если нет твоей правды - боги с нами и нас не выдадут!
        -Завтра и докажу!- Зимобор кивнул.
        А про себя подумал, что если к его словам сежане окажутся глухи, то язык острого железа понимают все. Здесь вроде народ не глупый, если судить по этим троим. Должны понять.
        -Э, накликал!- Яробуд тем временем толкнул старшего брата в бок.- Вона бежит, тать в серой шубейке!
        Прямо перед очагом пробежала мышка, нагло, у всех на глазах, куснула брошенную кость и юркнула под лавку. Кмети засмеялись, засвистели, кто-то бросил вслед серой разбойнице толстым зимним поршнем, который сушился у огня. Поршень оказался чужим, и возле очага немедленно вспыхнула потасовка насчет «ты чего моими поршнями кидаешься, а вот я сейчас твоими кину!».
        -Много мышей у вас,- заметил Зимобор.- Вчера у Черняка были, не помню, как весь зовется…
        -Если Черняк, то это Ручейки,- подсказал Яробуд.- Бабка наша оттуда родом.
        -Мышей там пропасть. Чуть все зерно не поели. У вас тут кошек, что ли, нет?
        -А ты не слышал ночью кошки?- Хотила вдруг повернулся к нему и даже наклонился, опираясь руками о колени.
        -Кошки ночью?- Зимобор удивился.
        -Была кошка,- раньше него вспомнил Радоня.- Была, сволочь голосистая. Орала всю ночь, да так гадко, будто из нее живьем жилы тянул, ни сна, ни покоя, вся голова наутро трещала.
        Сежане переглянулись, и по лицам их было видно, что они все прекрасно поняли.
        -Ну-ка, о чем речь?- Зимобор пристально глянул в лицо Хотиле.
        -Еще услышишь, княже,- сдержанно ответил тот.- И про мышей, и про кошек…
        -Нет, ты уж сделай милость, сейчас мне расскажи,- настойчиво попросил Зимобор.- А то ведь я любопытный, всю ночь буду ворочаться, не засну.
        -Не надо, княже, такие разговоры на ночь разговаривать!- поддержал брата Лежень.
        -Не-ет!- упрямо протянул Зимобор.- Я-то знаю: если какие разговоры на ночь не вести, то до утра и не дожить можно.
        По лицам сежан было видно, что он попал недалеко от истины.
        -Ну, телитесь, отцы, не мучьте мою душу!- предложил Зимобор.
        -Есть у нас тут один…- неохотно пробурчал Хотила.
        -Ну, ну!- подбадривал его Зимобор.
        -Волхидник у нас живет.
        -Кто-кто?
        -Волхидник. Ну, ведун, знахарь… Завтра увидишь его. Небось на Овсеневу гору притащится…
        -Он и не из наших, и не знает никто, где его Хитрован подобрал, прежний волхидник наш,- дополнил Яробуд.- Взялся откуда-то в Хитровановой избе, уже отрок, лет тринадцати. Так в лесу и жили вдвоем, пока Хитрована лешие не взяли. Наши думали, может, выгнали парня откуда или сам сбежал. Хитрован-то уж лет пять себе тогда приемыша искал, чтобы обучить всему и силу передать. Да никто не хотел идти. У него тоже дурной глаз был, у Хитрована.
        -Паморок его зовут,- добавил Лежень и покосился на старшего брата: не зря ли я это сказал?
        -Паморок,- подтвердил Хотила, с таким видом, что, дескать, податься некуда.- Балуется он с этим…
        -С чем - с этим?
        -Да вот, что ты видел. Мышей насылает. Если не угодит ему кто, пришлет целую прорву, весь овин за ночь вынесут, одно дерьмо оставят, тьфу, прости чур!- Хотила на всякий случай привстал и поклонился столбу. При тесных родственных связях окрестных гнезд каждый чур был в какой-то степени своим любому жителю волости.
        -Кошку опять же присылает. Кошка не простая у него. И видел-то ее мало кто, так, мелькнет что-то черное за окошком. Зато как ночь, сама к жилью идет, сядет под окном да мяучит, да так тошно и жалобно - прямо ножом по сердцу. И кто ее слышит, тот наутро непременно заболеет.
        -А ведуна-то самого видели?- спросил Зимобор.- Или как ты сказал - волхидника?
        -Как не видеть!
        -Чего его видеть-то, кому надо, тот найдет. За лесочком живет-то.
        -Так за чем же дело стало?- не понял Зимобор.- Не пробовали его взять да мышиным дерьмом покормить, раз он до чужого зерна такой жадный? А потом в мешок с кошками сунуть да в реку? Я не пробовал, но люди говорят, с такими шалунами хорошо помогает.
        -Тронешь его!- Хотила нахмурился.- Ведь пожрут мыши весь припас, а нам как жить?
        -Его уже били!- опять вставил Яробуд.- И камнями, и топорами - уходит сквозь землю, упырь проклятый! Он ведь всегда такой был. Еще молодой когда, ходил всегда, как туча черная, не улыбнется, не поговорит ни с кем. Девки от него шарахались. Он ведь тоже к Углянке яйца подкатывал, да она…
        -Молчи!- Лежень выразительно толкнул слишком болтливого младшего брата.
        -Что за Углянка такая?- Любопытный князь уже вцепился в новое имя.- Ваша местная Лада? Хороша? И что с ней?
        -Жена моя вторая была,- неохотно и сурово ответил Хотила.- Шесть лет тому. Выросла девка у Нездрава в Глушичах, всем невестам невеста. Нам они как раз по порядку невест давали, ну, я и взял ее за себя. А Паморок, рожа темная и глаз дурной, тоже все косился на нее, да кто ему невесту даст, ведь не наш он! Два года прожили, вроде все ничего, сына родила, подрастал. А потом пропала Углянка,- мрачно продолжал Хотила, не поднимая глаз.- Ночью из дому исчезла. Изба заперта, двор заперт, собаки не шелохнулись. И ведь в чем ушла-то - вся одежа и обувка на месте остались. До сорочки. Спать ложилась в сорочке, а утром - сорочка есть, а бабы нет.
        Все помолчали, только кмети гудели о своем, кому уже не была слышна беседа князя с сежанами.
        -Мальцу шестой год пошел, вовсю по двору бегает, а где его мамка, никто не ведает,- добавил Лежень.
        -А ведь самое дело для колдуна - с лежанки бабу украсть, да прямо без сорочки!- заметил Ранослав.- А, княже? Может, пойдем утопим этого баловника? Или расспросим как следует: куда, мол, бабу чужую девал?
        -Не смейся, видишь, горе у человека!- осудил его Корочун.
        -Да, дела, вяз червленый в ухо!- согласился Зимобор.- Что, Хотила, жалко жену?
        -Хорошая была баба,- сдержанно оценил старейшина.
        Зимобор цепко глянул ему в лицо. Пожалуй, баба была не просто хорошая, а очень хорошая.
        И как же он понимал этого неразговорчивого мужика! Прошло уже больше полугода с тех пор, как сам Зимобор в последний раз видел Дивину. Она, его невеста, единственная и любимая, та, с которой он дважды обручился и дважды потерял, ушла за Зеленую Межу, во владения Леса Праведного[9 - Лес Праведный - нечто вроде старшего над всеми лешими. Подробно об этом - в книге первой, «Лесная невеста».] и не сказала, как ее вернуть. Зимобору оставалось только ждать весны и надеяться, что когда вскроются реки и растают снега, она сумеет подать знак.
        Он ждал весны, и неизбежность ее прихода давала ему надежду. А у Хотилы не было и того. Зато насколько проще было бы Зимобору, если бы он точно знал, кого именно нужно взять за горло, прижать к стене и поднести к глазам острый нож, чтобы потерянная дочь князя Столпомера вернулась с Той Стороны, откуда так редко возвращаются. Хотя бы и этого мышиного волхидника с кошкой за пазухой…

* * *
        Ночью Зимобор спал почти спокойно, лишь изредка ему мерещилось сквозь сон жалобное мяуканье. Утром голова побаливала, но от мяуканья или от дымной духоты - кто же знает?
        -Что, не было кошки?- спрашивал он у дозорных, умываясь.
        -Вроде нет. Леший ее разберет,- докладывал отчаянно зевающий Годила.- То ли мяучит нечистая сила, то ли в ушах звенит.
        -Зерно-то не сожрали?
        -Надо у Моргавки спросить, он обоз последним сторожил.
        Обоз был в порядке. Еще бы! Наученный опытом, Зимобор перед сном обошел его весь со своим тайным оберегом и нашептал заговор собственного сочинения, в котором мыши и кошки посылались в… края далекие и труднодостижимые, скажем так. Но что в этих краях никогда не светит солнце - это точно.
        Утром поехали. Всего в паре верст от крайней веси Немилова гнезда в Касню впадала Сежа, и обоз свернул на нее. Прямо возле устья на пригорке стоял городок Заломичей - большой, из трех десятков дворов, окруженный частоколом на валу. Хотила сказал правду: это было старое голядское городище, одно из тех, на которых нередко селились позднейшие пришельцы - славяне.
        -Нам дальше ехать, святилище наше вон там, за березничком,- объяснил Хотила.
        -А люди где?- Зимобор окинул взглядом городок, который выглядел пустым. Лишь кое-где над крышами тянулся дымок из окошек.
        -И люди в святилище. Только бабки с мальцами да хворые дома остались.
        Проехали еще с версту, и стало видно святилище. Оно располагалось на мысу, высоко поднятом над замерзшей рекой, и было устроено по всем правилам: мыс от берега отделялся высоким валом, за которым стояли две длинные хоромины, а позади хоромины тянулся еще один вал. На гребне второго вала горело несколько костров. Это означало, что сегодня праздник и в святилище большое собрание.
        -Всех старейшин сразу увидишь, княже, всех мужей лучших,- приговаривал Хотила.- Объясняй им твою правду, может, послушают.
        Перед святилищем и в самом деле собралась нешуточная толпа: человек двести, не считая женщин, стариков и подростков.
        -Это сколько же у вас гнезд по Сеже?- Зимобор сдвинул шапку на затылок и запустил пальцы в волосы.
        -Два больших, наше да Леденичи, а малых с два десятка будет.
        -Хорошо!- искренне обрадовался Зимобор.- Гляди, Ранок, сколько хороших людей сразу!
        -А что, ведун ваш тоже тут?- несколько опасливо осведомился Любиша.
        -Должно быть, тут.- Хотила кивнул.
        Народ изготовился на праздник - женщины нарядились в праздничные яркие уборы, молодухи надели высокие рогатые кички[10 - Кичка - головной убор замужней женщины, закрывающий волосы. Мог состоять из множества частей и украшений.] с бахромой из красных шерстяных нитей и белыми «пушками» из заячьего пуха у висков, поверх которых были прикреплены колечки из бронзы, а у кого и из серебра - в основном у женщин Хотилиного рода, выделявшихся богатством убора, шелковыми полосочками отделки, яркими привозными бусинами из цветного стекла и огненно-рыжего сердолика. Мужики тоже были в новых шапках, с цветными поясами. Вокруг внешнего вала стояло множество саней с мешками и бочонками - приношения святилищу, из которых готовится угощение жертвенного пира.
        Перед воротами вала уже виднелась наполовину слепленная снеговая баба выше человеческого роста - три кома, поставленные друг на друга. Придать ей надлежащий вид еще не успели - должно быть, помешало появление княжеской дружины.
        Велев обозу и воям оставаться пока на реке, Зимобор поднялся на берег и подъехал к святилищу. Из толпы навстречу ему выбралось с десяток мужиков - немолодые, основательные,- старейшины местных гнезд. На Хотилу с братьями бросали частью облегченные, частью вопросительные взгляды: живы и здоровы, уже хорошо, но с чем все-таки приехали? Большая и хорошо вооруженная дружина внушала страх - у сежан не было возможности по-настоящему ей противиться, и даже старейшины с трудом сохраняли невозмутимый вид. Однако они держались как хозяева, а Зимобор был здесь гостем. Ему очень хотелось договориться и получить свое добром - не только сегодня, но и на следующий год.
        -Здоровы будьте, люди сежанские, да благословят боги ваши дома, да пошлет Макошь приплод в ваши семьи и ваши стада!- Не сходя с коня, Зимобор поклонился старейшинам и приветственно помахал рукой.- Я - Зимобор, Велеборов сын, князь смолянский. Подвластны мне земли от Сожа до Дивны, от Днепра до Угры. Объезжаю я мои земли, дань собираю. Хочу получить по белке с рала. Дань невелика, вас не разорит, зато дружба моя вам полезна будет - от врагов обороню, с дальними странами торговать научу, случись недород или еще какая беда - помогу. В дела ваши вмешиваться не буду, как правили собой по заветам отцов и дедов, так и будете править. Святилищ ваших не трону, жен и детей не обижу. Что скажете?
        -Не было никогда такого, чтобы сежане дань платили смолянским князьям,- ответил ему один из старейшин.
        -Ты кто такой будешь, добрый человек?- тут же осведомился Зимобор.
        -Быстрень я, Переплясов сын, из села Леденичи.
        И что-то изменилось: мужик стал самим собой, а не частью расплывчатой людской массы, и почувствовал себя не так уверенно. А Зимобор смотрел на него пристально и приветливо - без угрозы, но так, что здоровый мужик, годящийся в отцы этому кудрявому парню, ощутил желание опустить глаза. На него смотрели целые поколения людей, привыкших властвовать, взирать на мир свысока, со спины боевого коня. Их мир был широк и неохватен, и старейшина, чей белый свет замыкался течением Сежи - два-три перехода от начала до конца,- вдруг оробел перед этим миром, впервые осознав его огромность. Он смутно знал, что где-то есть Днепр и Сож,- а этот парень их видел и пил из них воду.
        -Не хочу я с вами ссориться, мужи сежанские,- убедительно сказал Зимобор.- Вон, дружина со мной, мечи и копья у них ой как красноречивы - и глухого уговорят. Не печальте богов и предков напрасным кровопролитием - давайте вместе жертвы принесем и дадим клятвы в мире и дружбе.
        Старейшины переглядывались, в толпе за их спинами раскатывался глухой ропот. Смолянский князь предлагал им союз, как равный равным. Но все понимали, что белку с рала придется отдавать потом каждый год и уже ничего нельзя будет изменить. Белка - ерунда, такую дань за год добудет даже однорукий. Но эта белка будет означать, что они, сежане, не сами себе голова, а правит ими князь далекого Смолянска.
        -Слышали мы, чем такие дела кончаются!- Вперед вышел другой мужик, пониже и пошире, гордо и вызывающе засунул ладони за пояс.- Ездил я по Днепру, знаю, как там. А кто не знает, тому я скажу!- Он обернулся и глянул на толпу.- Сперва по белке с рала будем платить. Потом случится в Смолянске война - к нам придут ратников собирать, и перебьют наших сыновей на Дивне где-нибудь, с полотескими и плесковскими князьями на ратях. Потом поставят у нас тут город, посадят воеводу с дружиной, прикажут кормить весь год - вот и превратится наша белка уже в бобра, а потом в целый сорок бобров!
        -Коготок увяз - всей птичке пропасть,- добавил мужик в черном овчинном кожухе, в волчьей мохнатой шапке, низко надвинутой на глаза.- Не давайте коготка, сами целы будете.
        -А ты кто за птичка?- спросил Зимобор.- Надо же, как сладко поешь! Не Сирином зовут?
        -Паморок я.
        -Ах вот кто!- Зимобор даже обрадовался и подъехал поближе. Толпа старейшин дрогнула и подалась назад.- Паморок! Слышал я про тебя! Ведун, значит? Или как у вас говорят - волхидец? Волхидник?
        -Велеса я служитель.- Мужик мрачно сверкнул на него глазами из-под шапки, и Зимобор в душе содрогнулся.
        Глаза у мужика были нехорошие - темные, бездонные и холодные, как сама смертная бездна. Зимобор сразу понял, почему местные, недолюбливая своего ведуна, не смеют его тронуть - от этого взгляда в самую душу словно входил длинный холодный нож и лишал сил.
        Венок вилы за пазухой ожил, запахло ландышем.
        Паморок тоже встрепенулся, невольно огляделся, словно почуял опасность.
        Толпа заметила это, ропот зазвучал громче.
        -Случись что, у этого птица Сирина будете помощи просить?- Зимобор огляделся, ропот еще усилился.- А вот давайте и проверим, кто сильнее: я или он!
        Толпа загомонила в полный голос, даже ведун удивился. Меряться с ним силой никто никогда не пытался. Зимобор видел, что сбил противника с толку, и спешил этим воспользоваться. Говорят, против дубины и чары не всегда помогают, так надо успеть пустить ее в ход.
        -Давай, выходи!- Зимобор соскочил с коня, бросил повод отроку, скинул с плеча перевязь с мечом и передал Радоне.- Давай-ка, выходи, на кулаках будем биться. Если я одолею - платите мне дань, какую сказал, если он одолеет - уйду, ничего не возьму.
        Это было что-то невиданное, и даже кмети не ожидали такого от своего князя.
        -Давай, выходи, птиц небесный!- подзадоривал Зимобор своего противника, подходя ближе.- Или ты только на словах ловок? Или богов застыдился? День ясный, им сверху хорошо все видно. Сейчас и рассудят, кто из нас им больше угоден.
        Ведун стоял, как родовой чур, глядя в пустоту перед собой. Но Зимобор не собирался ждать, пока он решится. Если обломать Паморока, подчинить прочих сежан окажется несложно.
        Подойдя, Зимобор вдарил волхиднику в ухо - тот не пытался ни уклониться, ни закрыться. Голова его безвольно мотнулась, и вдруг он подпрыгнул на месте, дико вскрикнул, вытаращив глаза, отлетел назад, перекатился через голову… и на его месте оказался медведь.
        Толпа дико закричала, дрогнула, забурлила, как будто хотела бежать во все стороны сразу. Зимобор, внезапно увидев перед собой зверя, не растерялся: зная, что перед ним ведун, он не так чтобы был готов к этому, но быстро все понял.
        Его противник был оборотнем - отсюда эта угрюмость, житье на отшибе, дикий взгляд и неприятная, ранящая сила. Мысль была только одна - рогатину надо. На поясе висел нож - хороший, но слишком короткий для борьбы с длиннолапой могучей громадой. Бить кулаками нет смысла - у медведя ведь не кулаки, а когти.
        -Держи!- раздался рядом знакомый голос, и прямо под руками Зимобора оказалось длинное древко рогатины.
        Не успев заметить, кто ее дает, он вцепился в древко и повернул к зверю острие с крепкой перекладиной.
        Медведь, шедший прямо на него на задних лапах, замер - оборотень сохранял человеческий разум и знал, что это такое. Не дожидаясь, пока он опомнится, Зимобор ударил острием прямо в мохнатую грудь - но в тот самый миг, как острие должно было впиться в шкуру, медведь исчез.
        Держа оружие наготове, Зимобор быстро огляделся, ожидая, что оборотень нападет с другой стороны. Но того нигде не было - ни в зверином облике, ни в человеческом. На снегу остались отпечатки огромных лап, но сам медведь исчез.
        -Ну, куда ты провалился, вяз червленый тебе в… в ухо.- Зимобор еще раз огляделся.- Куда дели?- настырно спросил он у старейшин, разинувших рты в изумлении.- Подавайте вашего оборотня, а то я в раж вошел, его нет, на кого другого кинуться могу! Ну!
        -Не губи!- первым выдохнул Быстрень и качнулся вперед, будто хотел упасть на колени.- Не губи, княже, пожалей невиновных! Да разве мы с ним… Разве мы когда за него… Сдохнуть бы ему, проклятому, да ведь не берет его ничего! Сквозь землю уходит, вот как теперь ушел, а чтобы оборачиваться… Да медведем… да ни в жизни… Разве мы знали…
        -Ой, отец, ведь это он и был!- закричала молодая баба из передних рядов толпы. Вокруг нее женщины плакали, дети ревели от испуга, а она сделала несколько шагов вперед.- Отец, ведь это он был! Он, проклятый, чтоб ему провалиться да уж не вылезти!
        -Верно, он,- согласился тот мужик, который расписывал превращение белки в сорок бобров. Теперь он выглядел не воинственно, а растерянно.- И как мы сами… Ведь умный был, гадина, ровно иной человек…
        -Да разве ж мы знали!- загудели вокруг.- Да если бы кто ведал, что он оборачивается!
        -Вы про что, люди добрые?- Зимобор огляделся, опираясь на рогатину. Все вокруг дружно говорили о чем-то, что все хорошо знали, а он нет.- Да не бойтесь, не трону, я-то не оборотень! Кто - он?
        -Да он, проклятый!- опять закричала та женщина. Среди всеобщего смятения она так осмелела, что говорила вперед мужчин.- Оборотень! Ведун наш! В позапрошлую зиму у нас медведь хлевы разорял, скотину драл, и нипочем ему тыны, запоры, собаки! И в прошлую зиму драл скотину, у нас в гнезде четыре коровы унес! Уж ловили его, ловили, и ямами, и самострелами, и так! Собак ломал…
        -А Рыкошу нашего уж не он ли тоже задрал!- воскликнула пожилая баба в белом повое, и женщины загомонили вдвое громче.
        -Задрал человека одного у нас, Рыкошу, из Сычевых зятьев,- пояснил подошедший Яробуд.- Не ори, Муравка, мужики сами князю все обскажут.
        Женщина с красной бахромой смутилась и залезла обратно в толпу.
        -Ну, дела, вяз червленый ему в ухо!- Зимобор помотал головой.- Ну так что, мужики?- Он качнул в руке рогатину и оглядел старейшин.- Даете мне белок или сами со своими медведями разбираетесь?
        -Ну, вот что, княже!- Быстрень хлопнул в ладоши, будто сам с собой заключал договор.- Ты оборотня раздразнил, проявиться заставил, он теперь зол на весь свет. Так ли иначе ли - ты уйдешь восвояси, а мы останемся. Уж теперь сделай так, чтобы оборотень нас не тревожил больше - ни мышей ни напускал, ни кошку свою, лихорадку, нам под окна не гонял, да и медведем чтоб не бродил по дворам. Ты его разозлил, твой и ответ. Избавишь нас от оборотня - дадим тебе по белке. Правильно, народ?
        Не слишком уверенно, но народ все-таки издал несколько одобрительных возгласов.
        -Думается, это справедливо!- заметил Хотила.
        -Идет!- Зимобор протянул руку сперва Хотиле, потом Быстреню, как двум главам волости.- Избавлю от оборотня, и клятвы дадим. Только вы, если сам не появится, искать его подсобите. А пока не появился, давайте праздновать!
        Толпа загомонила громче и радостнее: все-таки собрались на праздник!- и повалила к святилищу. Зимобор сделал кметям знак идти следом, потом вспомнил и огляделся.
        -Чья?- крикнул он, вопросительно приподняв рогатину. В его дружине ни у кого такой не было, но, может, у воев?- Кто дал?
        -Я дал.- Жилята забрал у него рогатину.
        -Где взял? По дороге, что ли, купил, что-то я ее не помню.
        -Да она не моя.- Жилята тоже огляделся.- Народ, чья рогатина?- заорал он.- Как я увидел медведя, ну, думаю, плохо дело,- рассказывал он Зимобору, пока дружина проходила мимо них к святилищу.- А тут глядь - стоит передо мной и вроде как ничья. Ну, я и подумал, есть, и слава Перуну…
        -Сама стоит?
        -Да вроде как и сама…- Жилята запоздало удивился. Это был уже не юный, опытный кметь, лет тридцати, хотя еще удалой, с кудрявыми светло-русыми волосами и молодым румянцем на щеках. В молодости он был буян, гуляка и безрассудная голова, но с годами остепенился и теперь мог подать дельный совет и других удержать от глупости.
        -Ну, брат!- Зимобор засмеялся.- Не знал бы, что пить нам с утра было нечего, так подумал бы… Стой, дай сюда!
        Он снова забрал у кметя рогатину и перевернул. На перекрестье ему померещилось что-то маленькое и светлое, вроде жемчужинки на зеленом шнурке.
        -Вяз червленый…- пробормотал Зимобор.
        Это была не жемчужинка. Это было несколько белоснежных бутонов ландыша на свежем зеленом стебельке. Понятно, в каком лесу они могли зацепиться за перекрестье рогатины в разгар лютого месяцы сечена. В том лесу, что на Той Стороне. Сама Младина, вещая вила, вложила рогатину в руки кметя, чтобы уберечь Зимобора от верной гибели.
        Зимобор быстро снял стебелек с перекрестья и сжал в кулаке. Она снова напомнила о себе - Младина, младшая из трех вещих вил, явившаяся ему на третью ночь после смерти отца. Дева будущего подарила ему свою любовь, увела из Смолянска, обещала, что он в любом бою одержит победу и станет смолянским князем вопреки всему,- но в обмен на помощь потребовала любви и верности до самой смерти. Очарованный красотой вещей вилы, Зимобор пообещал - да и как он мог отказаться, если во власти вилы человек не принадлежит себе? Вот только любовь ее для смертного губительна - за несколько лет Дева выпьет из него все силы, и молодой парень умрет, высохший, лысый и слепой, как старик. Зимобор не хотел такой судьбы. И встретил Дивину - живую девушку, которая тоже полюбила его, но ее любовь не отнимала силы, а прибавляла их. С тех пор Зимобор жил под вечным страхом мести вещей вилы, и эта месть уже отняла у него Дивину.
        Дева будущего устранила земную соперницу со своего пути и продолжает помогать тому, кого выбрала. Вот только помощь эта, при всей ее несомненной полезности, внушала Зимобору не благодарность, а ужас. Он все еще находился во власти вещей вилы, а значит, его мечты о свободе и счастье с Дивиной были не более чем мечтами.
        А старейшины уже толпились около ворот и ждали знатного гостя, чтобы вместе войти в старинное племенное святилище. Первый двор занимали длинные хоромины, в которых окрестные жители пировали по священным праздникам,- справа и слева, а между ними было свободное пространство и ворота во внутреннем валу, которые вели уже в само святилище, землю богов. Перед воротами были разложены два костра, очищающие огнем всех желающих вступить на священную землю. Воротных створок собственно не было, но по сторонам проема возвышались два высоких резных столба-чура, и каждый входящий кланялся им, коротко прося позволения войти. Впрочем, чтобы не создавать давки, в дни больших праздников старейшины просили позволения сразу за весь род.
        Приносить жертвы сегодня было не время, поэтому огонь перед жертвенником не горел. Когда все оказались внутри, старейшины вышли вперед и попросили, кланяясь идолам трех богов:
        -Благословите, отцы и матери, зиме рог сшибать, весне дорогу мостить. А тогда, как придет весна, разожжем мы огни вам калиновы, принесем жертву богатую, чтобы свет белый не мерк, род людской не переводился!
        А потом пошло веселье. Снеговую Бабу отделали до конца - вылепили ей стан с пышной грудью, в глаза вставили угольки, рот выложили мелкими шишками. На снежную голову надели белый платок вроде тех, в каких старух кладут на краду,- ибо зима уже состарилась, пора ей на покой!
        Все женское население разделилось на две ватаги: девушки и замужние. Замужние стеной встали перед Снеговой Бабой, а девки, выстроившись в пеструю стенку, с визгом кинулись на них. Под вопли и хохот столпившихся вокруг мужчин девки дрались с бабами, норовили сорвать с голов кички и повои, бабы отбивались, драли своих противниц за длинные косы, опрокидывали наземь. Снег летел во все стороны вместе с какими-то шнурочками, перышками, бубенчиками, заушницами и прочими частями женских уборов. Видимо, засеяв в этот день поляну перед святилищем, женщины потом всю весну, пока не поднимется трава, собирают здесь свое добро.
        Стоял гвалт, визг, вой, рев, гогот, так что от одного шума, казалось, лед на реке должен треснуть. Полуоглохшие мужики сгибались пополам от смеха, наблюдая бабью потасовку, смолянские кмети заодно с местными прыгали вокруг, кричали, подбадривали девок, кому какая понравилась, давали советы, которых никто не слышал и не слушался, но все равно было весело.
        -Давай, Муравка, меси их, пустоголовых!- орал Зимобор, взявший сторону Леженевой старшей снохи, которая первой догадалась про медведя-оборотня.- Налегай, давай, покажи им, вяз червленый в ухо!
        Но зря старался: девичье войско побеждало, несмотря на ожесточенное сопротивление баб. Оттеснив охающих противниц, которые торопливо подбирали со снега сорванные кички и кое-как прилаживали их на разлохмаченные головы, прикрывая волосы, девушки пробились к Снеговой Бабе и, отогнав ее последних защитниц, сорвали платок и с нее. Под торжествующие вопли и проклятья снежное чучело разметали, раскидали по полю и растоптали. С зимы сорвали платок - теперь застыдится ходить простоволосой и уберется прочь, уступит дорогу весне! И пусть еще не скоро, еще больше месяца до равноденствия и весенних праздников Лады, а до настоящего тепла еще дальше - но все-таки.
        У всего бывает начало, и у весны тоже. Помня об этом, Зимобор все это время думал о Дивине - уж наверное, она оказывалась не из худших бойцов в девичьей стае, когда в Радогоще сшибали рог зиме! Он знал, что Дивина никак не может здесь быть, но вглядывался в румяные девичьи лица, словно все-таки надеялся ее тут увидеть. Ведь появилась она во время зимних игрищ, хотя тоже никак не могла, так, может, это чудо повторится? И не раз ему мерещилось сходство с ее округлым лицом, темными бровями, крепким станом, длинной русой косой… Опять она, казалось, находилась совсем близко, но ни увидеть ее, ни притронуться к ней нельзя. Весна еще далеко, но она уже существует где-то в мире; так и Дивина была очень далеко, но Зимобор не просто верил, а знал, что непременно найдет ее.
        Когда бабы подобрали части своих уборов, на освободившееся место вышли мужики. По обычаю, верховья Сежи вставали против низовий: Заломичи против Леденичей, а к тем примыкали младшие роды, когда-то отделившиеся от двух старших или пришедшие со стороны уже позже и тоже избравшие кого-то из них своим «старшим родом». Выстроившись стенка на стенку, женатые мужчины и парни-женихи пошли друг на друга, и теперь потеха началась для женщин. Мужики угощали друг друга кулаками, срывали шапки, драли кожухи. На этот случай каждый, кроме праздничного хорошего, привез в санях старенький, какой не жалко, и переоделся перед дракой. Женщины кричали, визжали, подбадривали своих, смоляне тоже веселились, а Зимобор отмечал про себя: а неплохие бойцы, крепкие и по-своему опытные. Конечно, кметям каждый из них не соперник, особенно в бою с оружием, но, если что, ополчение здесь можно собрать хорошее…
        -А ну давай теперь против нас!- крикнул он, когда нижние потеснили верхних.- Вставай, кто не боится! Верхние, нижние, все равно! Только покрепче нам давайте противничков, посильнее!
        -Из мелкой посуды не пьем, дурных не бьем!- крикнул Людина.
        Смеясь, сежане стали выстраиваться. Те, кто еще не натешился своей удалью, оправляли пострадавшую одежду, приглаживали волосы и вставали стенкой против Зимоборовой ближней дружины. Кмети освободились от лишнего оружия и тоже встали. Сначала женские, а потом мужские поединки их раззодорили, им тоже хотелось показать себя.
        Сам Зимобор встал в середине своей ватаги. «Ну, матушка, не подведи!» - мысленно попросил он и прикоснулся к ландышевому венку за пазухой - подарку Младины. Лучше так, чем добиваться власти над Сежей настоящим кровавым боем. Но уж этот праздничный бой обязательно надо выиграть!
        -А ну, бей пришлых, покажи им Сежу-реку!- заорал Хотила.
        Потный, красный, растрепанный и полный боевого духа, он совсем не походил на того важного и сдержанного старейшину, который вчера приехал к князю в Немилову весь. Но и Зимобор сейчас был похож не столько на князя, сколько на предводителя неженатых парней, которым всего два раза в году, на праздниках, разрешено в честь богов и предков угощать кулаками отцов и дедов, от которых они весь остальной год смиренно терпят воспитательные затрещины. «Бей беспортошных!- Бей бородатых!» - орут тогда отцы и сыновья, вспоминая то, чего никто сам по себе не помнит - те времена двухтысячелетней давности, когда род делился не на семьи, а только на мужчин и женщин, на взрослых, подростков и детей, и каждый принадлежал не своей семье, а своей стае, или ватаге, или как их там называли в те дремучие времена! Один человек такого ни знать, ни помнить не может. А родовая память крови - она все хранит.
        -Бей местных! Покажем, какой есть Смолянск!- орал Зимобор, и кмети отвечали ему дружным радостным ревом.
        Две стенки сшиблись, схватка закипела. Рукопашный бой тем хорош, что здесь мужики и кмети могут сойтись почти на равных. Опыт и умение имеют какое-то значение, но гораздо важнее сила, способность держать удар, быстрота и устойчивость. Мужики все-таки сходились в этих схватках всего два-три раза в год, а кмети упражнялись каждый день. С криком и ревом каждый норовил, прикрывая голову одной рукой, другой ударить противнику в ухо или в глаз, уклониться от удара, боднуть в живот, заставить упасть. Упавшие потихоньку отползали, уже стараясь только, чтобы их не затоптали. Лежащих и ползущих не трогали, но если ты встал в пределах площадки, то снова подставляй голову. Во все стороны летели ошметки снега, шапки, разорванные пояса, даже рукава кожухов. Безостановочно работая кулаками, подбивая ноги противников и бросая наземь, смоляне скоро отогнали сежан к самому берегу. Кто-то сорвался и покатился вниз, остальные замахали руками: хватит, мол, сдаемся!
        -Ну, вы молодцы!- Шумно дышащий, взмокший и разгоряченный Зимобор в распахнутом кожухе ходил между помятыми мужиками, помогал подняться лежащим, хлопал по плечам и по спинам.- Ну, вы бойцы! Ни в каких краях такого не видел! Ну, вы моих парней чуть за пояс не заткнули! Вот она, порода сежанская! Орлы! Велеты! Каждого хоть сейчас в дружину!
        И мужики, потирая ушибы и ощупывая подбитые глаза, от этих слов преисполнялись гордостью. Каждому начинало казаться, что поражение не имеет никакого значения, что схватку-то они, считай, почти выиграли, да у кого - у кметей самого смолянского князя! И этот князь, который сделал их из простых мужиков орлами и велетами, каждому казался удивительно хорошим человеком!
        Всему этому Зимобора тоже учили с детства. Хороший князь ведь не тот, кто умеет заставить силой, а тот, кому хотят служить добровольно, ради счастья добиться похвалы.
        Своих смолян Зимобор тоже похлопывал, но больше молча. И в этом молчании им слышалось: а вы-то уж и подавно орлы, и говорить нечего, сами знаете! Только некоторым отрокам, недавно посвященным, Зимобор говорил негромко «молодец!», и тот внутренне расцветал, зная, что оправдал ожидания, не подвел!
        -Да и твои ребята не робкие, крепкие!- одобрительно говорили мужики Зимобору.- Видно, что выученные, даром времени не теряли.
        -А ты тоже молодец, княже!- Быстрень вспомнил, что все-таки ему более уместно похвалить Зимобора, как старшему младшего.- Ловко ты наших уделал!
        -Еще бы!- Зимобор и не скрывал, как ему приятно это услышать.- Я эти сходки отродясь не проигрывал. Этот день-то как называется?
        -Какой?
        -Да сегодняшний. Чего празднуем?
        -У нас говорят, зимолом.
        -А у нас - зимобор! Я же в такой день-то и родился, как же мне всех не одолеть!
        -Идемте в обчину, столы готовы!- К ним подошла какая-то из большух Хотилиного рода.- Идемте, отцы, идем, княже. Заводи твоих людей, места хватит.
        По обычаю в двух половинах хоромины рассаживались за столами верхние и нижние сежане, и сегодня смолянских посадили среди них - пришлось потесниться, зато всем было весело и каждый чувствовал, что нежданно нашел новых товарищей. Смолянам было приятно впервые за долгую дорогу почувствовать себя если не дома, то в гостях, где им рады. На столах стояли большие деревянные блюда с нарезанным хлебом, глиняные плошки и деревянные корытца с капустой, с грибами, с моченой клюквой. Начали разносить мясо, дружинный кравчий по привычке кинулся помогать. Стоял гвалт, шум, смех. Девушки косились на молодых смолянских кметей, те посылали им ответные выразительные взгляды - многие уже успели высмотреть в толпе кого-нибудь и теперь думали, как бы исхитриться поговорить.
        -Эх, ну почему все самое вкусное всегда на столе старшей дружины!- завистливо вздыхал отрок по имени Кудеря, пожирая глазами пироги, поставленные на блюдах перед старшими.
        -Вот поэтому я всегда ношу с собой свой верный меч!- назидательно отвечал ему Достоян и, вынув меч из ножен и аккуратно протянув его над столом, ловко наколол на острие большой кусок пирога с дичиной.
        К этому дню приготовили медовуху, поэтому пир удался. Гуляли до самой ночи, потом жители Заломов и ближайших дворов отправились восвояси, приезжие расположились спать здесь же, в обчинах. Смоляне тоже устроили себе лежанки прямо на полу, а перед святилищем, возле обоза, разожгли, как всегда, костры и выставили стражу.
        Зимобор заснул быстро, но вскоре проснулся от тягучего мяуканья. И сразу вспомнил ведуна. От того теперь стоило ждать всего самого худшего, а значит, расслабляться было нельзя. Ведунова кошка, которую никто не видел, но все слышали, уже бродила под стенами святилища и тоскливо кричала, призывая беду.
        Поднявшись, Зимобор перелез через спящих кметей и пошире приоткрыл окошко. Была глубокая ночь, ярко светила луна, и снег казался широким белым полотном, расстеленным по земле. И там, где полотно уходило в угольно-черную тень под откосом вала, сидела невидимая тварь и тянула свою тоскливую песню.
        От мяуканья сжималось сердце и закладывало уши. Зимобор взвесил в руке нож. Нет, через окошко не попасть. А выйти - она исчезнет, как всегда исчезала. Вот подманить бы сюда, чтобы вышла на свет… Если она есть на самом деле, эта кошка. Чем дольше Зимобор слушал, тем больше подозревал, что кошки никакой нет, а есть морок, призрак, присланный зловредным ведуном. Или чья-то душа, плененная и мучимая им, томится и жалуется, а никто не понимает ее жалоб…
        -Кис-кис!- шепнул Зимобор в самое окошко.
        Чем такую подманишь? Эта кошка на простую сметану не пойдет небось, только на кровь человеческую!
        И вдруг на окошке мелькнуло что-то угольно-черное и юркнуло внутрь. Скользнул по лицу поток свежего морозного воздуха, повеяло запахом снега от мягкой шерстки - на краю лавки, рядом с кувшином, липким от пролитой медовухи, сидела кошка. В свете последней лучины она была хорошо видна - тощая, черная, длиннолапая, с прижатыми ушами и раскосыми зелеными глазами, она дрожала и явно боялась Зимобора, но не убегала!
        -Вот так гость!- вполголоса изумился князь. Ему казалось, что это сон, а все вокруг продолжали спать и не замечали кошки.- Ты чего пришла, киса? Замерзла? Ну давай, погрейся, только смотри, не царапайся!
        -Мя-а-а-у-у!- четко выговорила кошка, глядя прямо ему в глаза.
        Зимобора пробрала дрожь. Кошка не могла говорить по-человечески, но явно хотела что-то сказать. Она так смотрела ему в глаза своими горящими глазищами, словно требовала чего-то. Чего? Ведь не сметаны же!
        Зимобор осторожно протянул руку к своему изголовью, устроенному из мехов предыдущей добычи, и вынул венок Младины. Кошка вздрогнула, приподнялась, переступила длинными лапами, потом опять села. Венок не давал ей покоя, как огонь лесному зверю, но ни убегать, ни нападать она не спешила.
        Что-то явно было не так. Обострившееся за последние полгода чутье ясно говорило Зимобору: тут совсем близко до Той Стороны, того загадочного мира, который не найдешь, пока он не захочет, а как захочет, то сам тебя найдет, и тогда уж не отвяжешься. Помня, какую хорошую службу венок сослужил ему в Радогоще, Зимобор поднял его к лицу и глянул на кошку сквозь него.
        И охнул от изумления. На краю лавки сидела не кошка, а женщина - молодая, рослая, стройная. Никакой одежды на ней не было, и она куталась в длинные густые волосы, спадавшие до самых колен. На красивом, хотя и истомленном лице выделялись густые черные брови-куницы. Глядя сквозь венок, Зимобор видел ее, окруженную светлым ореолом, как в окошке.
        -Ты… кто? Ведьма?- шепнул Зимобор, невольно сжимая рукоять ножа.
        -Не ведьма я!- хриплым шепотом ответила женщина, и в голосе ее явственно слышалась тоска и лихорадочная надежда. Он долетал тоже из венка, как из окошка в иной мир.- Не ведьма, богами клянусь! Я из Глушичей, отец мой - Нездрав, Добромилов сын. Украл меня ведун проклятый, прямо из дома украл, от мужа, от сына, от всей родни! Уж который год кошкой маюсь, к людям хочу, а не понимает никто! Ведун меня днем кошкой держит, только ночью человеком делает, только в избе, чтоб не узнал никто! Потому и живет на отшибе, чтоб никто меня не увидел!
        -Так ты и есть Хотилина жена!- сообразил Зимобор.
        -Так ты знаешь?- Глаза женщины вспыхнули.- Помоги мне, княже, помоги в род вернуться, избавь от колдуна! Не хочу я бегать кошкой-лихорадкой, не хочу, чтобы свои же родичи проклинали меня, хочу жить, как все бабы живут, детей растить, а не бегать в шкуре этой! Помоги! Знаю, что зол на тебя ведун. А еще знаю, что сила за тобой стоит такая, какая и ему не снилась! Помоги, во имя богов, не бросай меня! Если не ты, никто больше мне не поможет! Ведь сын у меня, а растет как сирота, я его и не вижу никогда, кровиночку мою!
        -Помочь-то я помогу, только где же его найти, ведуна-то!- быстро зашептал Зимобор через венок.- Приведи его да научи, если знаешь, как поймать! А то опять в землю уйдет, так и буду за ним бегать, как дурак с рогатиной, вяз червленый ему в ухо!
        -Рогатины он не боится. Не боится ни камня, ни земли, ни огня, ни дерева, а боится он воды!- торопливо заговорила женщина. Она сильно дрожала и оглядывалась.- Слышу, зовет он меня… Зовет…
        -Стой, стой!- Зимобор даже вскочил, хотя и понимал, что она не властна остаться.- Ведун, он что, жадный?
        -Еще бы нет!
        -Скажи ему, что была здесь и слышала, как мы сговаривались, что, дескать, испугались его и хотим долю в дани предложить, только бы не противился нам. Пусть приходит, торговаться будем. На реку его приведи.
        -Я приведу… На берег завтра… Помоги, княже! По…
        Не договорив, она спрыгнула со скамьи и исчезла из светлого пространства, озаренного мерцанием вилиного венка. Зимобор едва успел заметить, как угольно-черная тень скользнула через узкую щель отволоченного окошка и растворилась в лунном луче.
        Ну, дела! Зимобор сел на лавку - почти на плечо спящему Моргавке, поскольку было ну очень тесно!- и пристроил драгоценный венок у себя на коленях. Углянка! Пропавшая жена Хотилы! Все-таки правильно заподозрили ведуна - кому еще под силу украсть замужнюю бабу не только из запертого дома, но и из собственной рубашки! А вот так и украл - кошкой обернул и позвал. Она и пошла, бедная. И пять лет бегает кошкой, пытается рассказать о себе людям, позвать на помощь - но не понимают ее ни муж, ни новая родня, ни старая, а все только боятся и гонят прочь.
        «Ну, погоди теперь, хрен в медвежьей шкуре!- мрачно подумал Зимобор, вспоминая утреннюю встречу с оборотнем.- Вот уж я тебе устрою… вяз червленый, да не в ухо, а в одно другое место!»
        Он еще не знал точно, что именно устроит пакостнику ведуну. Но почему-то верил, что если он поможет Угляне вернуться к мужу, а Хотиле - вновь получить любимую жену, то и кто-то другой, пока неведомый, непременно поможет ему самому найти Дивину. Просто обязан будет помочь. Потому что в этом мире, так хитро устроенном богами, не бывает ничего по отдельности.

* * *
        Утром дружина не торопилась с отъездом, будто намеревалась подольше отдохнуть в приятном месте. Десятники собрали людей на обычные утренние упражнения. Пригорок со стороны Заломов облепила ребятня, наблюдавшая, как смолянские кмети то отжимаются, то приседают, то борются на снегу. Причем среди детей затесалось немало взрослых парней и даже бородатых отцов, которые вроде бы собирались за каким-то делом, но остановились посмотреть ненадолго, случайно так…
        -Чего сидите, а ну давай к нам!- Достоян призывно махнул мальчишкам.
        Дома детей княжьего двора и окрестностей, кто вертелся рядом и глазел на дружину, всегда тоже призывали поучаствовать: пусть привыкают, из кого-то, глядишь, и выйдет толк. Но заломские мальчишки что-то застеснялись. А может, начинали понимать, что жизнь княжеского кметя - такой же ежедневный и далекий от блеска труд, как и рубка леса, косьба и прочие работы. Только вот еще иногда убить могут.
        Зимобор был здесь же, среди кметей. Радоня вдруг тронул его за рукав:
        -Э, княже, смотри, кто идет!- И показал на темную фигуру, бредущую к ним от дальнего леса.
        -Все в порядке, рогатина при мне!- бодро доложил Жилята и действительно предъявил ту самую рогатину, которую вчера в такой нужный момент получил прямо в руки неведомо откуда.
        -Погоди!- Зимобор отвел древко рогатины.- Придержи пока. Может, еще не понадобится.
        -Тебе виднее, но это он,- подтвердил Достоян.- Вчерашний оборотень.
        Теперь уже все увидели волхидника, медленно бредущего по самой кромке замерзшей воды: шел неспешно и величаво, ветер дергал полы его плаща из медвежьей шкуры мехом наружу. Для пущей важности ведун опирался на посох - надобности в опоре у мужчины на третьем десятке не было, но какой же ты ведун без посоха?
        Следом бежала черная кошка, хорошо заметная на белом снегу. Она вела себя странно, скорее как собака - то отставала, будто робея, то вертелась возле ног хозяина, то забегала вперед, всматривалась в людей перед святилищем и возвращалась к ведуну, точно с докладом.
        С пригорка послышались испуганные крики, и всю ребятню как ветром сдуло. После вчерашнего все боялись ведуна до жути.
        -За Хотилой сбегай,- велел Зимобор отроку. Тот кивнул и умчался в сторону городка.
        Еще пока он поднимался по склону, парни и подростки вернулись - надо же было посмотреть, чем все кончится!
        -Ранослав!- Зимобор огляделся.- Поди сюда. Ты у нас купец знатный, вот сейчас и будет для тебя дело.
        -Купец?- Парень удивился.- А чего покупаем? Кошку, что ли, у того хрена мохнатого?
        -Вроде того. Значит, ступай ему навстречу, да смотри, на берег его не выпускай, пусть на льду стоит. И начинай нести пургу: мы его до жути боимся, просим не губить и народ против нас не настраивать, за то обещаем поделиться данью. Сколько ни запросит - начинай торговаться.
        -А зачем?- Ранослав вытаращил глаза. Кмети вокруг тоже были в недоумении.
        -Рогатину ему в брюхо, и вся недолга!- внес ценное предложение Красовит.
        -Рогатиной я вчера пробовал, да он, гад, заговоренный. Ну да я на его слово другое слово знаю… не менее ругательное. А как начнется, ты, Ранок, от берега беги подальше.
        -Что - начнется?
        -А чтоб я знал!- в сердцах ответил Зимобор, который не мог предположить, что именно у него получится и получится ли вообще.- Давай, вперед! Жилята, с рогатиной далеко не отходи! Шкура оборотня - она на всех торгах дорого стоит! Э, ребята, у кого щиты! Пошли, прикроете меня.
        Два кметя со щитами подошли и стали вслед за ним спускаться по скользкой тропинке к реке. Вот только прикрыть князя потребовалось не так, как они думали. Зимобор знаком велел поставить оба щита на лед, так что они образовали маленькую стену, и опустился на колени, прячась за этой стеной.
        У Средняка и Ждана вытянулись лица: такой робости за князем до сих пор не водилось.
        Ведун подошел уже совсем близко. Ранослав стоял на том месте, где от кромки льда начиналась тропа вверх, на гребень берега. По бокам его возвышались Жилята с верной рогатиной и Коньша с варяжской секирой на рукояти в человеческий рост.
        -Здоров будь, Паморок, извини, не помню по батюшке!- заговорил Ранослав, когда ведун подошел шагов на семь. Уперев руки в бока, молодой воевода всем видом выражал намерение не пускать ведуна на берег, пока не договорятся.- Милости просим, добро пожаловать!
        -Чтоб тебе сдохнуть!- в тон ему пробурчал Коньша себе под нос.
        -И я вас вижу,- вместо приветствия произнес ведун.
        Голос у него был негромкий, глухой и такой нехороший, что у кметей по спине пробежал озноб. Этот голос, как и взгляд из-под насупленных бровей, отнимал силы у всякого, кого касался. В этом еще молодом мужчине с невыразительным лицом и небольшой бородкой была бездна - черная, пустая и оттого вечно голодная. Она жадно тянет чужие силы, стараясь заполнить свою пустоту, но это невозможно, и жажда ее никогда не будет утолена. От его присутствия возникало неприятное чувство, будто мохнатые гусеницы ползали по телу или домовой гладил мохнатой пыльной лапой.
        -Вишь, и не здоровается!- пробормотал Теплошка.- Здоровья нам, значит, не желает…
        Ведун, похоже, князя вообще не заметил. А может, посчитал, что после вчерашней схватки тот больше не смеет выйти ему навстречу. Сложив руки на вершине посоха, он приготовился слушать.
        Кошка перестала вертеться и села на снег в шаге от хозяина.
        -Есть у нас к тебе разговор!- продолжал Ранослав.- Важный такой разговор…
        Помня, что ему велено тянуть время, он не торопился переходить к сути дела. Да и мысли путались под этим тяжелым сумрачным взглядом, словно тоже боялись ведуна и пытались разбежаться и спрятаться в самых дальних и темных углах сознания. А ведун ждал так спокойно, словно все время мира принадлежало ему.
        Отчасти он был прав: спешить ему было уже некуда, ибо у него не оставалось на белом свете ровным счетом никаких дел.
        Кмети столпились за спиной у Ранослава, по привычке в опасности поддерживать своих, и теперь Зимобор был надежно загорожен их спинами. Это было очень кстати. Если бы ведун увидел или учуял, чем тут занят его вчерашний противник, у него еще осталось бы время на бегство.
        Зимобор осторожно вынул из-за пазухи венок из сухих ландышей и бережно положил на лед перед собой. Наклонившись лицом к самому венку, он сложил ладони ковшиком и зашептал:
        -Матушка-Вода, послушай меня, отзовись! Нужна мне от тебя всего-то малая малость - забери ведуна, что кличут Паморок! Ни камня, ни дерева, ни огня, ни железа он не боится, а боится тебя одной! Помоги мне, Мать-Вода! Прошу тебя именем вилы вещей, девы первозданных вод!
        Зимобор не был знатоком заговоров, но надеялся на силу венка. Еще пока он говорил, лед под венком потемнел и заблестел влагой. В нем образовалась лунка, наполненная водой, и венок уже не лежал на льду, а плавал в ледяной чаше. Лунка все расширялась, на глазах превращаясь в полынью.
        -А ну давай, ребята, на берег!- шепнул Зимобор кметям со щитами и сам перебрался за кромку льда.
        А полынья разошлась уже на всю ширину реки, и на самой середине качался на легкой волне зелено-белый ландышевый венок, покрытый, как жемчугом, свежими цветами. Аромат ландыша, такой странный среди зимы, повеял над снегами. Кмети стали оборачиваться посмотреть, что происходит у них за спинами.
        -Значит, хочешь ты из трех белок одну…- говорил тем временем Ранослав, но тоже не выдержал и обернулся.- Ой, матушка!
        Внезапно обнаружив почти за спиной у себя широкую полынью, которой только что тут не было, он подпрыгнул и рванул по тропинке вверх, скользя и падая, упираясь руками и коленями. Кмети, издавая разнообразные возгласы, откатились со льда на берег, и Паморок внезапно увидел прямо перед собой блестящую темную воду.
        Кошка черной молнией метнулась вверх по обрыву. Ведун шевельнулся, попятился, на его лице мелькнуло беспокойство… И он замер, не в силах оторвать взгляд от полыньи.
        Вода волновалась все сильнее, ландышевый венок качался и плясал на волнах. Вдруг в полынье мелькнуло что-то живое, округлое, похожее на человеческую голову…
        Кто-то из кметей не выдержал и заорал. Вслед за ним закричали другие, потрясенные невиданным зрелищем, и теперь даже те, кто еще оставался внизу, бросились на гребень берега, скользя и падая на укатанной тропе.
        Из полыньи показались две головы; длинные густые волосы плыли за ними, распластавшись на поверхности воды, как покрывала. Потом мелькнули белые плечи, белые руки ухватились за край полыньи, и на лед выбрались две девушки - высокие, стройные. Длинные мокрые волосы облепили их обнаженные тела, но все-таки можно было разглядеть достаточно, чтобы кмети, молодые и постарше, глядевшие на это с разинутыми ртами, ощутили не только изумление и страх, но и совсем иные, более горячие чувства.
        Учуяв жар, источаемый двумя-тремя десятками здоровых мужских тел, водяные девы улыбнулись и игриво помахали, разбрызгивая воду с белых пальцев. Их улыбки валили с ног, зеленые глаза сверкали, как роса на солнце. От такой красоты захватывало дух, и невозможно было поверить, что она - неживая.
        Но девы помнили, для чего Мать-Вода разбудила их посередине долгого зимнего сна и отправила на берег. Улыбаясь, они пошли к застывшему ведуну, и позади них по льду протянулись две цепочки следов от мокрых босых ног.
        -Иди к нам, миленький, иди к нам, желанный!- ласково улыбаясь, пели девы и протягивали к Памороку прекрасные белые руки.- Идем с нами к отцу нашему, к матери нашей! Дом наш уютный, просторный, веселый! Кто туда попадет, век назад не запросится! Идем с нами!
        Кое-кто из кметей на берегу, заслушавшись, тоже сделал шаг вперед. А Паморок смотрел, завороженный, и не мог оторвать глаз от улыбающихся белых лиц, от сияющих влажными звездами глаз. С волос речных дев непрерывно текла вода, струилась по телам, и капли, падавшие с кончиков прядей, застывали на лету и сыпались круглыми белыми крупинками. От красавиц веяло влагой и холодом, но ведун, скованный смертным ужасом, вместе с тем ощущал и блаженство от близости этих чарующих созданий. Это блаженство ждало за чертой ужаса, манило, подталкивало сделать последний шаг…
        -Идем с нами, жела-анный!- нежно пели девы, и у кметей на берегу невольно просыпались зависть и обида оттого, что эти манящие, полные страсти и обещания призывы обращены не к ним.
        Приблизившись, девы с двух сторон обняли Паморока и повлекли к полынье. Он не столько шел, сколько скользил по мокрому льду, но не упирался. Взгляд его был прикован к ждущей черной воде среди белого льда. Там был обещанный девами дом. Там была его смерть, и он понимал это, но не мог противиться, скованный силой воды, неподвластной и потому губительной для него стихии.
        Девы скользнули в полынью, увлекая за собой Паморока. Мелькнули две волны светлых волос, и все исчезло - без плеска, без кругов по воде. Медвежий плащ ведуна упал с плеч и остался лежать на краю ледяной корки, свесившись краем в воду.
        И еще прежде, чем кто-то успел опомниться, вода в полынье начала застывать. Круг стягивался, будто кто-то тянул за невидимую тесемку, продернутую в горловину подводного мешка. Поверхность светлела, и вот уже по всей ширине реки блестел гладкий лед, нерушимый, как и должно быть за полтора месяца до весеннего равноденствия.
        Только ландышевый венок остался лежать там, где раньше была свободная вода, да медвежий плащ темнел, накрепко вмороженный в лед.
        И среди тишины раздался еще один крик, только прилетел он с пригорка. Там за это время собралось уже довольно много жителей городка, наблюдавших за происходящим с безопасного расстояния. И они увидели еще кое-что.
        В тот миг как вода сомкнулась над головой ведуна и начала стремительно леденеть, черная кошка, стоявшая с выгнутой коромыслом спиной на гребне берега, вдруг взвилась с диким воплем, заплясала в воздухе, словно над раскаленной сковородкой, несколько раз перевернулась… и на снег упала женщина! Обнаженная, как те водяные девы, осыпанная длинными темными волосами, она рухнула лицом вниз и затряслась, точно в лихорадке, неразборчиво крича и подвывая.
        Из всех наблюдавших наиболее готов к этому оказался Зимобор - ведь он вчера уже видел Углянку и знал, кто скрывается под шкуркой черной ведуновой кошки. Он и опомнился раньше других. И первое, что пришло ему в голову - баба ведь живая, не то что две красотки из реки, а кругом снег!
        Растолкав кметей, он подбежал к Углянке, сорвал с себя походный овчинный кожух, завернул в него женщину, подхватил на руки и бегом понес к святилищу. Ближе него жилья не было, а женщину требовалось как можно скорее внести в тепло, укрыть, согреть и успокоить.
        Три старухи у ворот испуганно отшатнулись в стороны. Они тоже видели кое-что, но основное действо было от них скрыто обрывом реки, и для них Углянка как с неба свалилась. Одна хотела-таки заступить Зимобору дорогу, сомневаясь, что неведомо откуда упавшая женщина чиста и достойна войти в святилище, но Зимобор плечом отодвинул ее с дороги, и старшая из женщин кивнула, пропуская пришедших. Она помнила Углянку в лицо и догадалась, что все это значит.
        Оставив Углянку на попечение женщин, Зимобор вернулся на берег и подобрал венок. Тот снова был высохшим и источал едва заметный аромат. Сделав свое дело, он опять уснул, свернул свою чудодейственную силу до тех пор, пока она в следующий раз не понадобится избраннику вещей вилы.
        Негромко гомоня, кмети тоже скатились на лед. От пригорка к берегу и святилищу толпой бежал народ, а впереди всех мчался Хотила.
        -Там, там!- Зимобор махнул рукой в сторону валов.- Там твоя жена! Иди погляди, она ли, не подменил ли колдун проклятый! Да пошли кого-нибудь домой за одеждой, а то ей на люди и выйти не в чем! Кошачья шкурка ей теперь маловата будет!
        Запыхавшийся Хотила только взмахнул руками, развернулся и побежал к святилищу, скользя на утоптанном снегу.
        -Э!- Коньша наклонился и выковырял что-то изо льда. Это что-то было такое маленькое, что загрубелые пальцы парня едва могли его ухватить.- Гля! Это что же? Не пойму, то ли ледяная крошка, то ли жемчуг!
        -Где?- Кто-то рванулся к нему посмотреть, а кто-то вместо этого нагнулся и вскоре уже выцарапывал из льда собственную добычу.
        Весь путь водяных дев от полыньи к тому месту, где стоял перед ними Паморок, был усеян небольшими жемчужинами. Частью они оказались на поверхности льда, частью вморозились поглубже, и смоляне долбили лед ножами, чтобы до них добраться.
        -Красота какая! Да ведь весной растает, поди!- вздыхал Предвар, держа на ладони три-четыре жемчужины (одна оказалась ледяной каплей и впрямь начала подтаивать).
        -Но они же настоящие!- Достоян тоже вертел перед собой перламутровую слезку, зажав в кончиках пальцев.- А если настоящие, то как же они растают?
        -Ну, дела…- пробормотал Зимобор и окинул взглядом верную дружину, которая в поисках жемчуга ползала по льду, как детвора по песку летним днем.- Ладно, хватит шарить! Мы теперь с этой Сежи-реки и не такую добычу возьмем!
        Как вчера, к святилищу сбежалось все поголовно население Заломов, кроме малых детей и неходячих стариков. Кмети в три десятка голосов пересказывали виденное, даже спорили друг с другом, а родовичи ловили каждое слово, обмениваясь охами и восклицаниями. Сежан удивляло, что они сами не догадались еще пять лет назад прижать ведуна к стенке и потребовать возвращения Углянки. Теперь, когда Паморок исчез, он уже не казался страшным.
        Зимобор пошел в святилище. В обчине у горящего очага сидела Углянка, на которую женщины уже надели какую-то широченную «печальную» сорочку и завернули в кожух. Она еще плакала, но уже от радости, икая и всхлипывая.
        -Матушка! Родимая!- причитала она.- Свет белый опять вижу! Да как теперь… Не примут ведь меня люди! Скажут, кошкой бегала, болезни напускала! Да разве я хотела! Это он все меня таким голосом наделил, что от него люди… А как же мне было не плакать, не жаловаться! Уж как я ходила вокруг окошек родимых, как плакала, как молила: услышьте меня, люди добрые, батюшка родной, муж мой желанный, сестрички мои милые, сыночек мой родименький!
        -Ты, того, не плачь!- совершенно ошалевший Хотила то брал ее влажную горячую руку, то гладил по непокрытым спутанным волосам, то заглядывал в лицо.- Не плачь, устроится… Все у нас сладится… Главное, нету этого оборотня проклятущего…
        -Кошкой меня дразнить станут. Не захотят знаться со мной, скажут, оборотница проклятая! А разве ж я винова-а-ат-а-а!
        -А люди что! Ну их, людей-то!- Хотила утешающе махнул рукой.- Если обидит кто, так мы уйдем! Детей возьмем да и уйдем! Нерадке жену сосватаем, поставим двор себе за прошлогодним палом и будем жить лучше прежнего! Ух, и попался бы мне теперь тот гад ползучий!
        «Такую бы удаль тебе раньше!- подумал Зимобор.- А то ведь пять лет ждал, пока князь придет!»
        Но он понимал, что не совсем прав. Где Хотиле было взять венок вилы, который помог бы ему и понять мяуканье кошки, и избавиться от ведуна?
        А впрочем… Приди к нему Дивина кошкой или хоть мышкой, разве бы он ее не узнал? И разве хоть какое-то ведовство его остановило бы тогда?

* * *
        К чести сежан, они не стали отказываться от уговора, и уже на следующий день Зимобор начал собирать дань. По десятку-другому разослав в гнезда, он велел пересчитать дворы, собрать условленную подать - мехами или такими товарами, какие окажутся. Заодно десятники подсчитывали про себя количество мужчин, годных для ополчения, невзначай осматривали их оружие - те же луки, топоры и рогатины.
        В благодарность за спасение Углянки Хотила дал Зимобору своего второго сына, Нерада, в провожатые, чтобы показал дорогу от истока Сежи до Жижалы, по которой полюдью предстояло идти на юг, к реке Угре.
        -Смотри, не обмани, верни парня!- приговаривал Хотила, похлопывая по плечу своего семнадцатилетнего отпрыска.- Он мне в доме нужен, летом женить будем!
        -А что, я в дружину пошел бы…- бурчал под нос Нерад, понимая, что отец едва ли такое одобрит.
        -Если род отдаст, я возьму.- Зимобор кивнул. На Сеже Нерад был почти тот же княжич, а иметь при себе людей из местной знати было и удобно, и выгодно.- Если на другой год отец отпустит - милости просим. Может, даже вместо дани тебя засчитаю, мне люди нужны. А потом как из отроков в кмети выйдешь, будешь долю в добыче получать, еще домой родичам богатства присылать. Так что подумай, отец, женить его или погодить малость!
        -Эх, княже, умеешь ты людей уговаривать!- Хотила сдвинул шапку на затылок.- Не человек, а чисто соловей! Любят тебя боги, вижу. Потому и сказал мужикам, что с тобой дружить надо. А от белки не обеднеем, поди. Только вот что я тебе скажу. На Жижале тебе не так легко будет, как у нас тут. И мы, конечно, за топоры взяться могли бы, да сколько их тут, наших топоров! А на Жижале иное дело. Там ведь не я и не Быстрень - там Оклада сидит.
        -Что за Оклада такой?
        -Над всеми тамошними старейшинами старший, сам дань собирает. Не так чтобы много, и не каждый год вроде, и все на дело - город поправить, чтобы стены не гнили, валы не ползли. А кто ему не платит, того он, говорит, отсидеться в городе, случись что, не пустит. Вот и платят. Жить-то все хотят.
        -Что за город? На Жижале?
        -На Верховражье. Я сам не видел, врать не буду, а говорят, город знатный, не нашему чета!- Хотила ухмыльнулся, как будто сам не вполне в это верил.- И валы, и стены, и заборола,- все как полагается. Никто не упомнит, кем поставлено, тоже голядский город, надо думать. При Дорогуне, отце Окладином, новый тын поставили, повыше вывели, с той стороны, изнутри, помост сколотили, чтобы по нему, значит, дозор ходил.
        -И большой город?
        -Кто добежать успевает, все помещаются.
        -А от кого прятались?
        -Да вятичи там близко, угряне. У них ведь свой князь есть. И хазары, говорят, были. Так что Оклада дружину соберет, может, и похуже твоей, но не намного. И своей данью делиться он не захочет, он там сам себе князь.
        -Ну, спасибо, что предупредил.- Зимобор кивнул.
        -Что могу, тем помогу. А там уж ты сам…
        В два дня проехав всю Сежу, полюдье тронулось к реке Жижале. От Сежи до нее было около десяти верст, как рассказали местные охотники, но пробирались, плутая по лесу, целый день. Сани с грузом могли пройти далеко не везде, где проходит одинокий лыжник. И хотя зимой болота замерзли и идти можно было напрямую, не раз и не два обозу приходилось останавливаться, а людям браться за топоры, чтобы прорубить проход через чащу. Иной раз сани приходилось разгружать, лошадей выпрягать, мешки и бочки переносить на руках, сами сани тоже вручную пропихивать как-нибудь. К концу дня Зимобор умаялся не меньше, чем там, на гати перед Радогощем, когда пришлось на себе волочь через болото струги и груз. Нет, если ходить здесь с полюдьем каждый год, то надо дорогу делать - лес вырубать, мостить.
        Заночевали тоже прямо на опушке леса, но Нерад уверял, что до русла Жижалы совсем недалеко. На ночь, как всегда, выставили дозор, но никто смолян не потревожил.
        -Был, правда, леший какой-то,- признался Зимобору утром Любиша, чья дружина этой ночью несла дозор.- Вроде дергалось что-то за деревьями, а пошли искать - не нашли никого, и следов нет, только снег с веток попадал.
        -Может, птица?
        -Может. А парень говорил, что-то большое видел. Лось или кабан на огонь и к людям не пойдет, медведь спит… Он ведь не дурак, медведь-то, в такую пору по лесу слоняться.- Воевода вздохнул и поежился, потер зябнущие руки.- Уж я сейчас завалился бы в берлогу, не представляешь, с каким удовольствием! Завалился бы да придавил бы ухо до самой весны…
        Утром тронулись дальше, и еще до полудня Нерад, как и обещал, вывел дружину к руслу Жижалы. Эта река была покрупнее и пошире Сежи, и прямо тут же, чуть вниз по течению, обнаружилась весь.
        -Это место я знаю, тут Заноза в старейшинах сейчас,- сказал Нерад.- Ну, прощай, княже!- Парень поклонился.- Пора мне восвояси.
        -Подожди, зайдем с нами в жилье, хоть погреешься. Тебе же обратно в одиночку десять верст только лесом!
        -Нет, княже, незачем мне Занозиным на глаза являться. И вы, если спросят, не говорите, кто дорогу показал, скажите, сами нашли. А то ведь еще обидятся, скажут, Заломичи навели на нас беду…
        -Ладно, не скажу. Что я, дурак, своих выдавать?- Зимобор подмигнул парню, и тому стало приятно, что он для князя теперь свой.- Не боишься один через лес идти?
        -Мы привычные!- важно ответил Нерад.- Меня стрый Лежень с десяти годов с собой в лес брал, а он у нас охотник знатный!
        -Ну, кланяйся вашим!
        Нерад махнул рукой и ловко побежал на лыжах по оставленному следу обратно в лес. След быстро заносило мелким, но густым снегом.
        А полюдье двинулось в Занозину весь. В ней было с десяток дворов, и перед чурами у въезда пришельцев уже ждали семь-восемь мужиков. Впереди стоял высокий и тощий старик с такими въедливыми глазами, что Зимобор без труда угадал в нем обладателя прозвища Заноза.
        -Кто такие, с чем пожаловали?- стал расспрашивать старик. Услышав про дань, он развел руками: - Рады бы мы тебе угодить, князь смолянский, да нету у нас ничего! Хлеба до новогодья только и хватило, больше нету, сами как до весны будем жить - не знаю!
        Поиски ничего не дали - в избах не оказалось вообще никаких припасов. Это они перестарались - если бы в закромах лежало хоть по горсточке какого-нибудь жита, Зимобор мог бы поверить в неурожай. А так выходило, что гнездо само вымрет с голоду прямо завтра. Однако приготовлений к массовому погребению что-то не было заметно, и жители пока не шатались от слабости.
        Выйдя из старостиной избы опять во двор, Зимобор огляделся, потом посмотрел на небо. Мелкий снег упорно продолжал сыпать. Даже те следы, которые оставило полюдье по пути сюда, уже исчезли. Понятно, увезенные припасы теперь не найдешь даже с собаками.
        А жители во главе со старейшиной стояли кучками возле своих избушек и выжидали, что смолянский князь теперь будет делать. Все-таки не лось и не птица потревожил ночью Любишиного десятника, а кто-то из этих, вовремя заметивших приближение чужаков.
        -Ну, делать нечего!- Зимобор бросил разглядывать небо и повернулся к старейшине.- Раз ни мехов, ни хлеба нет, людьми возьму. Беру от гнезда трех девок и троих отроков.
        Осознав, что он сказал, поселяне охнули, женщины вскрикнули, и все кинулись врассыпную: женщины - прятать детей, а мужчины - за топорами. Весь вмиг наполнилась криком, визгом, воплями, бранью и шумом борьбы. Каждый отец вставал с топором в руках на пороге своего дома, но у князя было гораздо больше людей, лучше вооруженных и опытных. На каждый двор кинулось по десятку кметей, мужиков обезоруживали и связывали. Кого-то пришлось оглушить, чтобы не сильно махал своей железякой. Из углов, погребов, зерновых ям, даже из укладок вытаскивали подростков, спешно спрятанных матерями. Кто-то из молодежи кинулся к лесу, но увяз в глубоком снегу. Над весью висели вопли, женщины мертвой хваткой держали детей, так что к князю притаскивали сразу обоих.
        Вскоре перед старостиной избой оказалась вся здешняя молодежь - девушки лет по тринадцать-семнадцать и парни-подростки. Окинув их беглым взглядом, Зимобор выбрал шесть человек, нарочно указывая на тех, чья одежда была получше и побогаче. Расчет был двояким: если ему действительно придется везти их с собой, молодежь из более состоятельных семей окажется покрепче. А если родичи все-таки не захотят с ними расставаться, то…
        Девушки плакали, только одна, шаловливая и резвая на вид красавица лет четырнадцати, с серебряными заушницами, вплетенными в кудрявые темно-русые волосы, показала ему язык. Эту он взял бы в любой одежде: за такую у арабских купцов гривну золота можно выручить.
        Задерживаться было нечего, и Зимобор приказал трогаться дальше. Но не проехал обоз и пары верст, как их догнали на двух санях два мужика с бабой. Они привезли по связке куниц, чтобы выкупить один дочь, другой парня. Зимобор мгновенно согласился на обмен и велел кметям выдать обоих.
        -Что, далеко еще до Верховражья?- спросил Зимобор у мужика, пока его зареванная жена обнимала такую же зареванную и шмыгающую носом дочь. Круглыми веснушчатыми лицами они походили одна на другую как две капли воды.
        -Далеко,- угрюмо ответил тот.- Завтра доедешь. Было бы ближе, стали бы мы тебя дожидаться.
        -Неужели там такая крепость, что думаете отсидеться?
        -Да уж не хуже других. Увидишь сам. Вот еще!- Мужик развязал мешочек на поясе и с трудом выискал там что-то.- Вот!- Он достал арабский дирхем, почти целый, с обрубленным краешком, и два серебряных кольца с лучиками, сорванных, судя по обрывкам красных шерстяных ниток, с женского убора прямо сейчас.- Еще Сухову девчонку отдай, вон она сидит, в сером кожухе. Ну, нету больше, Сухой чурами клянется, что нету, чтоб Макошь другим детям здоровья не дала! Восемь у него по лавкам, что он, нарожает тебе, что ли, серебра и куниц!
        -А дирхем откуда?- Зимобор взял монету и повертел в пальцах.- Смотри, новая совсем, блестит как!
        -Бохмиты ехали, незадолго перед тобой. Меха брали.
        -Авось догоню!- Зимобор убрал дирхем и кольца в кошель.- Бери вторую, парой дешевле отдам! А за эту что же никто выкупа не присылает?- Он кивнул на кудрявую девчонку, которая тогда показала ему язык.- Неужели такая красавица отцу не нужна?
        -Эта вообще не наша.- Мужик угрюмо глянул на девчонку.- Эта из Верховражья будет, к родне погостить приезжала. Везите ее теперь домой, там вам за нее выкуп и дадут. А потом догонят и еще дадут…
        -Да уж вижу, вы догоняете!- Зимобор усмехнулся. К нему как раз вели еще одного мужика, в санях у которого лежала пара мешков, видимо, с рожью, и несколько свертков льняной тканины.- А этот за кем?
        -А его вон парнишка, где гнедая лошадь…
        До следующего гнезда довезли только кудрявую девчонку - остальных родители выкупили. За этой же никто не приехал, хотя отец, способный украсить свою дочь серебром и даже шелковыми полосочками на шушке, вполне мог бы собрать несколько кун для выкупа. Значит, она действительно была не из Занозиных родовичей.
        Когда под вечер добрались до владений следующего гнезда, первая же весь оказалась пустой. Дорога через покрытые глубоким снегом лесные просторы только одна - лед замерзшей реки. Зимобор никого из Занозиного гнезда не выпускал, но все-таки у местных были свои охотничьи тропинки, и слух о его походе бежал впереди дружины. Избы стояли покинутые и холодные, хотя разная утварь и пожитки говорили, что жители тут есть.
        -Сбежали, гады!- Красовит пнул оброненный беглецами горшок, и тот покатился, громыхая, по деревянному полу.
        -В Верховражье свое подались!- Предвар кивнул.- Ну, хоть отдохнем на просторе.
        Кмети и вои устроились в покинутых избах, хлевах и овинах, и в первый раз за время пути по этим дальним местам почти все разместились под крышей. Спали хорошо, дозоры не замечали ничего подозрительного, а утром поехали дальше.
        После полудня впереди действительно показался город. Он стоял на мысу над крутым берегом, видный издалека. С одной стороны его защищал высокий обрыв над рекой, с другой - почти такой же глубокий овраг, где летом, видимо, тек ручей, а со стороны берега был насыпан вал и стоял частокол. Таким же частоколом поселение на мысу было обнесено со всех сторон, и самих построек нельзя было увидеть. Все желающие жить под защитой стен внутри не помещались, и с наружной стороны, как и в Радогоще, были в беспорядке разбросаны два десятка изб - все пустые.
        Со льда обходная тропинка поднималась на гребень берега. Оставив обоз на реке, Зимобор повел дружину наверх. Со стороны берега в частоколе имелись ворота, собранные из толстенных дубовых плах и окованные для надежности железными полосами. Разумеется, ворота оказались закрыты.
        Держа щиты наготове, дружина приблизилась на расстояние выстрела. Между бревнами частокола мелькало движение - там кто-то был. К воротам Зимобор сначала послал Ранослава с двумя отроками, которые с двух сторон прикрывали его щитами.
        -Здесь ли сидит Оклада?- закричал Ранослав, приблизившись к воротам шагов на десять.- С ним хочет говорить смолянский князь Зимобор Велеборич!
        -Это ты, что ли, князь?- крикнул ему со стены кудрявый парень, с лихо заломленной шапкой, румяный от мороза.
        -Не я, а Зимобор Велеборич!- важно ответил посланец.- А я нарочитый муж его, Ранослав, Добробоев сын. Князь вон где. Где ваш староста Оклада?
        -Оклада наш здесь. Чего хотите?
        -Ты, что ли?
        -Не я, а отец мой.
        -Давай сюда отца. Стану я со всяким мальцом беспортошным разговаривать!
        -Сам без портков скоро будешь!- заорал парень, видно обидевшись.
        -Давай сюда отца! Или он нас испугался? Скажи, пусть не боится, не тронем!
        -Здесь я!- Рядом с парнем возникла другая голова, бородатая и в шлеме восточной работы, что в этих местах было большой редкостью.- Оклада меня зовут, Дорогунин сын.
        -Что это вы ворота закрыли, люди добрые, князя не пускаете?
        -А над нами князей нету!- без смущения ответил Оклада. Это был крепкий мужик лет пятидесяти или чуть меньше, плечистый, с густой рыжей бородой. В шлеме он смотрелся настоящим воеводой.- Мы сами себе князья. Вы зачем к нам с целым войском пришли?
        -За данью.
        -За какой-такой данью? Мы никому дани не давали, и отцы наши, и деды. С тех пор как пришли наши деды на Жижалу с Дунай-реки[11 - Миграция в смолянско-полоцкий регион с Дуная датируется наукой 8-9 веком. Отсюда память о священной реке Дунай, которая сохранилась в народных песнях до самого последнего времени.], сидим здесь своим родом-племенем и сами собой правим. С чего вдруг нам Смолянску платить? Мы не вашего рода!
        -Все земли кривичского племени платят дань смолянскому князю, который над ними старший и от самого Перуна род ведет. У вас тут вятичи близко, того гляди, придут вас воевать, так что и в городе не отсидитесь. А князь вам всегда поможет.
        -Мы с угрянскими князьями в дружбе, уже в родстве почти, нам других не надо.
        -Как это вы с угрянскими князьями в родстве?- Услышав такую любопытную новость, Зимобор подъехал поближе.- Кто же из них вам родич?
        -Уговор у меня положен о дочери моей, что возьмет ее угрянский княжич Хвалислав в жены. А с тех пор клянется и наши земли не разорять, и от иного какого ворога защитить. От тебя вот, смолянский князь!
        -Ну, дела, вяз червленый те в ухо!- Зимобор хлопнул себя плетью по бедру.- А Корочун еще не хотел сюда идти! Да как же не идти, если они тут другого князя себе нашли вместо меня! Эй, борода бесстыжая!- воззвал он к шлему Оклады.- Теперь мимо не пройду, хоть сдохну!
        -Хочешь сдохнуть - сдохни, а дани тебе не дадим!- отрезал Оклада.- Да смотри, дождешься, что князь Хвалис придет с войском, сам еще в данниках окажешься! А то и в холопах!
        -Пока в холопах твоя же кровь оказалась!- крикнул Зимобор и махнул рукой: - Достоян! Ведите кудрявую сюда!
        Вскоре Достоян и Коньша привели пленницу. Теперь она насупилась и не хотела идти, так что кмети волокли ее под руки.
        -Твоя?- Зимобор подпихнул девку ближе к стене, чтобы Окладе было видно.- Нам сказали, что твоя дочь. Если правда, то ради мира и дружбы я согласен тебе вернуть, предлагай выкуп.
        Наверху молчали, только негромкий ропот, в основном из бранных слов, долетал оттуда, как шум далекого леса. Еще раз глянув на угрюмую девчонку, Зимобор вдруг сообразил: перед ним стоит не просто дочь Оклады, а та самая, которая сосватана за князя с Угры… как его там?
        -Опаньки!- обрадованный своей догадкой, сказал он.- Эй, Оклада! Может, мне за нее сразу на Угре выкупа искать? Да она мне и самому нравится. Я парень молодой, не женатый… Конечно, княгиней моей другая будет, Столпомера полотеского дочь, может, слышал про такого? А пока ее не привезли, мне и твоя подойдет. Места у меня в дому много, и ей уголочек найдем… в сенях где-нибудь. И поможет по хозяйству, там, воды принести, горшки почистить, княгине обувку подать… Девка, вижу, ловкая…
        Не стерпев этих оскорбительных намеков, кудрявая пленница обернулась, еще раз со злостью показала ему язык, а потом вдруг вырвалась из рук кметей и кинулась к воротам. Ничего такого не ожидая, Достоян и Коньша не держали ее по-настоящему, а так, придерживали за локти.
        На стене заволновались, закричали.
        Но куда она могла убежать, по снегу и путаясь в двух подолах? Через пять шагов опомнившийся Коньша ее догнал, вместе с Людиной вернул назад, и после того два парня уже держали строптивую пленницу за обе руки.
        -Хорошая девка, резвая!- одобрил Зимобор.- Думай быстрее, Оклада, а то ведь я парень молодой, горячий. Могу до выкупа не дотерпеть. А надумаешь - присылай кого или сам приходи. Не бойся, не тронем.
        Было похоже, что здесь придется задержаться, и Зимобор велел устраивать стан основательно. Все постройки под стеной набили битком, для тех, кто не поместился, на снегу поставили шалаши из лапника и жердей, жерди подложили и снизу, чтобы не ложиться на снег и замерзшую землю. Развели длинные костры, над которыми можно вешать сразу несколько котлов, стали варить каши и похлебки. В проруби опустили снасти - половить рыбки, пока время есть.
        Со стороны города прилетела стрела и попала прямо в котел. Кмети захохотали, но дозорные тоже взялись за луки и парой выстрелов пресекли подозрительное шевеление над частоколом.
        Два десятка, по заведенному порядку, отправились на охоту, остальным Зимобор велел отдыхать. Сам он с десятками Моргавки и Достояна занял самую большую из местных изб - правда, в мирное время тут едва ли жило больше восьми-десяти человек. Пленницу поместили за занавеску, где стояла лежанка на двоих, видимо хозяйская. В свете всего услышанного ее ценность резко возросла - с ее помощью можно давить не только на Окладу, но, подумавши, и на угренского князя… как его там? Хвалислав?
        До вечера Зимобор несколько раз заглядывал за занавеску - девушка устроилась на лежанке, обхватив колени, и на его появление отвечала только враждебным взглядом. В избе было тесно, кмети сидели чуть не друг на друге, кто-то заходил со двора, кто-то уходил, постоянно скрипели двери, кто-то топал на крыльце, сбивая снег с обуви. На ужин сварили гороховую кашу, и Ранослав самолично отнес пленнице миску и ложку.
        -Все-таки не абы кто, а почти княжья дочь!- приговаривал он.
        Она сначала отказалась было, но потом все-таки взяла и стала есть.
        -Как тебя зовут-то?- спросил Ранослав.
        -Никак,- хрипло ответила девушка.
        -Никак? Ну, что же, всякие имена бывают!- Ранослав хмыкнул, пожал плечами и ушел.
        Через некоторое время девушка по имени Никак сама появилась из-за занавески.
        -А, кто к нам пришел!- обрадовался Зимобор.- Соскучилась? Давай, садись, ребята тут байки рассказывают, посмеемся.
        -Сюда садись, тут тепло и мягко!- Коньша с готовностью похлопал себя по колену.
        На четверть хазарин, смуглый, с большими темными глазами и необычным лицом, Коньша был не так чтобы красив, но девушкам нравился. Однако пленница только фыркнула.
        -Очень надо! Вас и слушать незачем, только поглядеть - уже обхохочешься! На полушку вы мне не нужны! Мне выйти надо…
        Она стыдливо отвела глаза. По ней видно было, что она привыкла быть на виду и ничего не бояться. Даже сейчас, находясь в одиночестве среди сотни чужих мужиков, она не верила, что с ней случится что-то нехорошее.
        Зимобор хмыкнул:
        -Рано мы обрадовались, братья и дружина! Ну, Коньша, сам вызвался, так ступай проводи! Да смотри, руки-то не распускай. А то еще товар попортишь.
        Девушка удалилась в сопровождении Коньши и множества ухмылок. Вскоре они вернулись, девушка скользнула за занавеску, Коньша заспорил с Гремятой, который успел устроиться на его месте.
        Кто-то уже ложился спать, а те, кого согнали с лежачих мест, сидели прямо на полу на чурбачках и бревнышках и то рассказывали байки, то просто болтали.
        Занавеска опять дернулась. Девушка по имени Никак выглянула и обвела взглядом головы и лица, смутно видные при свете двух лучин.
        -Ты еще не спишь!- Зимобор подавил зевок.- А я уже почти… Хорошо тебе, девица, такая лежанка широкая, да в тепле, да тебе одной! Пустила бы меня хоть под бочок!
        Кмети засмеялись.
        -Не пущу!- отрезала девушка.- Лучше дайте выйти.
        -Иди. Коньша!
        -Их десяток в дозор пошел!- доложил Кудряш.
        -Тогда ты поди проводи.
        Кудряш проводил девушку до отхожего места, потом вернул в избу. Кмети постепенно засыпали, только дозорные расхаживали по двору.
        В третий раз занавеска шевельнулась, когда все в избе уже спали и не видели этого. Двое или трое привстали, когда девушка, приподняв подол, осторожно пробиралась между спящими к дверям. Жиляте она наступила-таки в темноте на плечо, и он схватил ее за ногу. Девушка вскрикнула.
        -Это ты! Куда тебя леший несет?- осведомился Жилята.- Чего не спишь, колобродишь, как мара!
        -Поругайся - самого еще мара задавит! Пусти! Мне выйти надо!
        -Да уж три раза ходила! Что у тебя, днище выпало?
        -Кормите всякой дрянью - не то еще будет! Вообще помру, тогда узнаете!
        -Такие вредные не помирают, их и смерть брать не хочет!
        -Пусти! А то не вытерплю…
        Жилята кое-как поднялся и, пробравшись между лежащими, выглянул из сеней наружу.
        -Лось! Ты, что ли?- окликнул он стоявшую у ворот темную фигуру в кожухе и шлеме, с копьем и щитом.
        -Я,- ответила фигура, и по голосу он узнал Ерша.
        -Ты там один?
        -Щас! Мне одному такое счастье! Вон, Желанич с Гремятой возле бани греются… Или спят уже.
        -Кликни, пусть девку до нужника проводят.
        -А вон мы Коньшу кликнем, он ее уже водил. Дорогу знает.
        Жилята выпихнул девушку из сеней и вернулся на свое нагретое место, по пути подкинув в устье глиняной печки еще пару полешков. Он уже засыпал, когда беспокойная пленница вернулась.
        -Ну, иди, а то потом опять полезешь, разбудишь!- проворчал недовольный кметь.- Чего встала? Где ты там?
        -Чего вы колобродите?- шепнул со своего места Судимер.
        -Да вон девка опять…
        -Живот у меня схватило от вашей каши!- злобно шепнула пленница.- Уроды вонючие! Посижу здесь, может, опять скоро пойду! Отстань. Лежишь, ну и спи!
        Сквозь сон Жилята слышал, как через некоторое время дверь заскрипела опять. Со двора послышались голоса, то ли Коньши, то ли Хвоща.
        И он успел совсем заснуть, когда дверь открылась, внутрь прошел Коньша и, обмерзшими черевьями ступая между спящими, пробрался в угол к занавеске.
        -Голубь мой полуночный, ты чего тут летаешь?- С полатей высунулся заспанный Зимобор.- Чего ты там забыл, оставь девку в покое!
        -Так девка здесь?- Коньша обернулся, придерживая край дырявой занавески с вытканным понизу оберегающим узором.
        -А где ей быть?
        -Да она опять в нужник пошла, а вернулась или нет, что-то я не понял…
        Коньша наклонился к лежанке, пытаясь в темноте рассмотреть, есть там кто-нибудь или нет. Зимобор слез с полатей. Жилята, опять проснувшись, сунул в печку лучину и вытащил обратно с огонечком на конце.
        Коньша, наклонившись, пощупал смятое одеяло. Всяких тряпок там валялось достаточно, но ничего похожего на упругое и теплое девичье тело не обнаружилось - любимец девушек никак не мог ошибиться в этом деле.
        -Нету.- Коньша разогнулся, и Жилятина лучина осветила его озадаченное лицо с тонкими черными усиками.
        -Как это - нету, вяз червленый тебе в ухо?- не понял Зимобор.- Куда делась?
        -Да на двор пошла…
        -В пятый раз!- добавил Жилята.
        -Вы ее провожали?
        -Она сама вышла, а я ее провел до чулана, она туда, я только отошел Хвощу сказать кое-что и сразу вернулся, точно! Она все не выходит. Я Хвоща спрашиваю: не шла она обратно? Он головой мотает. Я ее зову - не отвечает. Заглянул - нету.
        -Так…
        -Так Ерш с Гремятой от ворот не отходили! Стоят, как два столба, не спят причем, я проверял! Не могла же она со двора уйти, так что здесь где-то!
        -Так что же она, дура - на дворе мерзнуть? Там что, метет?- Зимобор глянул на рукава и плечи Коньшиного полушубка, сплошь покрытого капельками от растаявшего в тепле снега.
        -Не, это Лось, урод, на меня с крыши бани снег смел! Я и думал, она вернулась, а мы не видели как.
        -Что-то выходит, она не вернулась, дери твою кобылу!- сделал вывод Жилята.- Ну, чего стоишь, как… лист перед травой! Вали во двор, зови ваших, ищите! Ваше время, вы не уследили!
        Коньша коротко выругался и рванул во двор, прыгая между спящими и иногда на кого-то наступая. Зимобор, озабоченно хмурясь, пригладил волосы и потянул с полатей свой кожух, которым укрывался.
        -Лучину дай - черевья не вижу!- попросил он Жиляту.- И сам одевайся. Чует мое сердце - не найдем. Ушла. Она же местная, все дыры знает.
        -Так если в город ушла…
        -Если она в город ушла,- Зимобор повернулся к Жиляте и так нехорошо заглянул тому в глаза, что кметь попятился,- то мне надо на первой осине удавиться от позора. Что же у меня за дружина, если две сотни здоровых мужиков за одной девкой уследить не могут? И если эта девка у дружины под носом в город проберется, то и из города кто хочешь выйдет и нас спящими перережет! Доходит? Доезжает?
        -Ну, ты уж…
        -Ну, я уж так плохо о своей дружине не думаю. Не могла она в город уйти. Еще куда-то подалась. А тут ближе трех верст жилья нет.
        -Это вверх по реке нет. А вниз мы еще не были.
        -И к лесу не были,- подал с пола голос Средняк, который тоже проснулся, но все надеялся, что вылезать на снег из-под теплого полушубка все же не придется.
        -Вот и побываем!- Зимобор запахнул кожух и затянул пояс.- Всех будите. И чтоб из-под земли ее мне вырыли!
        Скорее из-под снега… Десятки Судимера и Моргавки одевались, отроки побежали будить спящих в других избах. Зажгли лучины, сделали на скорую руку факелы из четвертинок, обмакнутых в смолу. Слава Стрибогу, что с вечера не шел снег и все следы были видны.
        Вот только следов, похожий на девичьи, у ворот не обнаружилось.
        -Не выходила она, и никто не выходил!- сипло клялся Ерш, стоявший в это время у ворот.- Вот пусть меня Перун молнией треснет, если вру! Не спал я, и Коньша тут был все время, Гремята не спал, и Лось с Желаничем по двору бродили! А Шумиха с Витимом снаружи околачивались, я отсюда слышал, они все перекрикивались. Не могли мы в столько глаз одну девку проглядеть.
        -Значит, не через ворота утекла.
        -Да ты глянь, тын здесь какой! Я сам-то в кожухе не перелезу, налегке если только.
        Зимобор тем временем лично осматривал отхожее место. Чуланчик стоял в дальнем углу, который выходил на реку. С одной стороны снег был примят, как будто кто-то здесь стоял. Делать между стенкой и тыном было нечего - только прятаться.
        -Вот сюда она шмыгнула, знать, пока Коньша отвернулся.- Жилята наклонился с факелом, осмотрел следы.- Ножки маленькие - ее. А потом…
        -Вон.- Зимобор уже сам все увидел.
        От примятого места два отпечатка вели к самой стене. Под тыном было что-то не так. Наклонившись, Зимобор отодвинул чурбак, довольно большой обрубок бревна, прикрывавший лаз наружу.
        -Собаки, что ли, прорыли?- Жилята тоже заметил.- Да, собаку бы сейчас, хоть плохенькую.
        -Коньшу давай сюда, он мне вместо собаки нюхать будет…
        С внешней стороны найти место побега было нетрудно - на снегу отчетливо отпечатался след, где беглянка вылезла из-под тына, встала на ноги и пустилась бежать, съехала с обрыва на реку - широкая перепаханная полоса была хорошо заметна. Но на льду след оборвался.
        -Назад она не могла пойти, там наш обоз!- сказал Достоян.- Вперед только, а в той стороне мы не знаем что.
        -Ну, пошли!- Зимобор первым ступил на лед.
        Три десятка кметей быстрым шагом двинулись вниз по реке. На счастье, светили луна и звезды - иначе даже сумасбродная пленница едва ли решилась бы на побег ночью. Кромку берега пристально осматривали с обеих сторон, чтобы не попустить то место, где беглянка сойдет с реки. Да, самая захудалая собачонка пришлась бы сейчас как нельзя кстати! Но собачонки не было, и приходилось полагаться только на себя. Несколько раз кто-то выходил с реки на берег, изучая подозрительное место, но следы обрывались, и становилось ясно, что беглянка старается их запутать.
        Куда она бежит? Город давно остался позади, и что это за место, где она надеется отсидеться?
        -Не навела бы она нас на засаду,- негромко сказал Зимобору Судимер, чтобы не слышали другие.
        Но Зимобор покачал головой. Чтобы навести их на засаду, девушка по имени Никак должна была знать, где эта засада. А она с самого часа своего пленения не могла получить ни от кого весть. Значит, просто ищет место, где спрятаться. Не до утра же она будет бежать по льду, между заснеженными берегами, под черным небом с белой луной?
        -Вот, вот тут!- радостно заорал спереди Гремята.
        Нашел он еще не беглянку, но явный след. Здесь в Жижалу впадал ручей, и его заснеженное ныне русло было засыпано глубоким снегом. На нетронутой белизне ясно отпечатались несколько глубоких следов. Здесь беглянка сошла с русла Жижалы на какую-то иную, известную ей дорогу.
        Дружным стадом пропахав русло ручья, кмети взобрались на берег. Здесь след был виден четко, и потерять его уже не грозило. Подгоняемые Зимобором и жаждущие исправить свой недосмотр, Коньша и Лось мчались впереди, за ними остальные.
        -Я вроде ее вижу!- закричал Коньша, вырвавшись вперед так далеко, что свет факелов не слепил ему глаза.- Вон, гляди, черное виднеется!
        Вдали на белом снежном поле и правда шевелилось что-то черное. Издалека его можно было принять за медведя или еще какого зверя, но никто не сомневался - это она. Строптивая пленница, не меньше их уставшая, из последних сил бежала, вернее, брела по глубокому снегу, направляясь к довольно высокому холму, хорошо заметному в лощине над ручьем.
        Зимобору сразу бросились в глаза чересчур правильные очертания этого холма - ровные, одинаковые по высоте склоны, плоская, будто срезанная вершина, а сам холм круглый, как каравай…
        -Святилище!- Он присвистнул.- Давай, ребята, шевелись, а не то уйдет!
        Святилища обычно устраивались на мысах, и только некоторые, самые большие, возводились на нарочно насыпанных или выровненных холмах - но такие работы по плечу разве что князю. Здесь же, насколько можно было разглядеть в темноте, внешний и внутренний валы были насыпаны по всей окружности холма, внутренний чуть выше, внешний чуть пониже, и когда по праздникам на вершинах обоих валов разжигали цепочки костров, это, должно быть, на равнине выглядело особенно величественно и торжественно.
        Беглянка в это время остановилась, как будто совсем обессилела, и присела. Видно было, что она наклоняется, кажется, сняла варежку, положила пылающую ладонь на снег, черпнула немного и поднесла ко рту. Вероятно, в это время она оглянулась, потому что заметила преследователей - на снежном поле под луной три десятка черных фигур, да еще с факелами, бросались в глаза. Беглянка вскочила и побежала дальше. От безопасного приюта ее отделяли несколько десятков шагов.
        Тяжело дыша, сквозь зубы ругаясь, кмети торопились изо всех сил. Но небольшая черная фигурка у них на глазах взобралась на холм и исчезла в проеме внешнего вала.
        -Все!- Зимобор остановился и махнул рукой.- Дыши, ребята! Теперь бежать нечего. Вяз червленый в ухо, она уже там!
        Стараясь отдышаться, смоляне миновали то место, где беглянка отдыхала, и подошли к подножию холма. Никаких ворот и стен здесь не было, но взять оттуда кого-то силой они не могли - ведь боги для всех земель одни, а они не потерпят такого оскорбления.
        -Ну, пойду, попробую поговорить, пока не опомнились.- Зимобор пригладил волосы, запихнул под шапку буйные кудри, отросшие за время поездки настолько, что уже завешивали глаза, если не перевязать ремешком.
        -Один пойдешь?- спросил Судимер.- А вдруг их там много?
        -Кого? Старух? Авось не побьют они меня!
        Зимобор направился вверх по тропе, по единственному следу на снегу. Минуя столбы в проеме вала, он честно поклонился и попросил у хранителей святилища позволения войти, чтобы вернуть свою честно взятую добычу.
        Хранители не возражали.
        Длинные обчины были закрыты, темны и пусты. От них веяло жутью - сейчас там никого не было, но казалось, что кто-то есть. Зимобор вспомнил Ярилину гору, на которой ему случилось побывать купальской ночью, призрачный пир, гремевший в такой же вот обчине, стоявшей на Той Стороне. Тогда ему явилась Мать и помогла советом…
        И Зимобор почти забыл, зачем сюда явился. Вдруг показалось, что в этом святилище далекой земли, глухой зимней ночью, когда грань Той Стороны кажется маняще и пугающе близкой, он узнает что-то очень для себя важное - что-то такое, чего ему не хватает и без чего он не достигнет своей цели.
        И почему девчонка привела его сюда этой ночью? Какой дух оживил ее резвые ноги и заставил проложить след именно в это место?
        Перед проемом внутреннего вала Зимобор задержался и сосредоточился. Здешние стражи были сделаны в образе женщин - в дереве были вырезаны груди, полные, как дождевые тучи. Внутреннее святилище посвящалось Рожаницам, Макоши и ее дочери Ладе, и мужчине, зачем бы он ни явился, надлежало вступать в его пределы с трепетом перед той вечной женской тайной, которая одних притягивает, других отталкивает и пугает, но никому не дается в руки.
        Где-то внутри скрипнула дверь, блеснул огонь. Зимобор прошел за ворота между двумя деревянными хранительницами. Прямо перед ним была сама площадка святилища - большой камень-жертвенник, заботливо очищенный от снега, а за ним девять богов, расставленных в определенном порядке. По бокам жертвенника - Сварог и Макошь, за ними вторым рядом остальные - Перун, Ярила, Леля, Лада, Дажьбог, Стрибог, Велес.
        Идол Лели был покрыт белым покрывалом - зимой она находится в подземных владениях Велеса. Идол Макоши был покрыт черным - зимой ее имя Марена, и к миру она повернута своей темной, смертной стороной.
        Зимобор видел много разных святилищ в разных землях, но никогда и нигде молчаливые фигуры богов и богинь не производили на него такого сильного впечатления, как сейчас - озаренные луной, посреди засыпанного снегом безмолвного пространства, на котором нет человеческих следов.
        По сторонам, ближе к воротам вала, были расположены жилища жриц - обычные избушки, с коровьими черепами на коньках крыш. Избушек было три или четыре. Возле ближайшей виднелась какая-то фигура с факелом в руке.
        -Кто нарушает покой Макошиного дома в такой неурочный час?- раздался оттуда спокойный женский голос.
        -Зимобор Велеборов сын, смолянский князь! Не гневайтесь, хозяева, что незван пришел, нужда привела.
        -Что же у тебя за нужда?- отозвалась женщина.- Здесь никому в помощи отказа нет, когда бы ни пришел и кто бы ни был. Но только и зла никакого чинить никому здесь богами не дозволено!
        -Что же я, дикий, что ли, совсем, вежеству не учен?- ответил Зимобор.- Не сделаю я никому зла, выслушайте меня только.
        -Заходи,- разрешила женщина.
        Она открыла дверь, осветила факелом порог, пропустила вперед Зимобора, потом вошла сама. Миновав сени, он оказался в клети. Здесь его ждали, сидя на лавках, три женщины - одна старуха, одна молодая и третья - беглянка. Хозяйки, как видно, поднятые со сна, набросили чупруны поверх рубах, чтобы не мерзнуть в полуостывшей клети. Волосы даже у старухи были распущены - это означало, что они не имеют семьи и детей и посвящают себя только служению божеству.
        При появлении Зимобора беглянка приняла особенно гордый, даже надменный вид, и заметно было, что от искушения торжествующе показать ему язык ее удерживает только почтение к священному месту. Теперь он мог смотреть на нее сколько угодно, но взять ее было не в его власти. За ним стояла большая дружина, а за ней - несколько женщин, и все же ее защищала высшая сила, которую не одолеть никакому войску. Если бы Зимобор причинил ей какой-то вред или хотя бы взял за руку без ее согласия, то и он, и каждый из его людей мог бы отныне считать, что проклят собственной матерью.
        Вошедшая вслед за ним женщина средних лет вставила факел в кольцо на стене, сняла кожух и сказала, обращаясь к старухе:
        -Вот, матушка, гость наш неурочный. Князь смолянский, Зимобор Велеборич. Говорит, что привела его к нам великая нужда, а какая, то сам расскажет.
        -Здоров будь, Зимобор Велеборич, если не со злом пришел.- Старуха кивнула.- Слышали мы, что явился ты на наши земли, на Жижалу-реку, с большим войском. Детей наших растревожил, искать спасения заставил. Чего же от нас хочешь? Смотри - боги везде одни, если обидишь дом Макоши на Жижале-реке, то и твою землю Макошь благословения лишит.
        -Не хочу я делать зла ни дому Макоши, ни Жижале-реке. Я пришел забрать вот эту девицу.- Зимобор кивнул на свою беглянку.
        На ее лице отразилось возмущение: ишь чего захотел!
        -И как же ты думаешь ее забрать, если она вольная девица, вольных отца и матери, здешнего, жижальского корня? Здесь, в доме Макоши, она сама решает, пойдет с тобой или нет, и никто ей приказать не может,- спокойно ответила старуха.
        -Может,- сказал Зимобор.- Сама богиня и может ей приказать. Если богиня укажет, что ей угоден я и все мои желания, ты сама девицу со мной отпустишь, мать.
        -Хочешь, чтобы я спросила богиню-мать?
        -Да. Вот, смотри, кто со мной пришел.- Зимобор вынул из-за пазухи венок.
        Жрицы глянули на засохшие ландыши и переменились в лице. Они догадывались, что это может означать. А старшей жрице за ее долгую жизнь даже случалось видеть похожие венки, которыми одаривали своих избранников лесные вилы. По растению, из которого был свит венок - из березовых или ивовых ветвей, из велес-травы[12 - Велес-трава - васильки.], из кувшинок,- можно было определить, кто его подарил. Но ландыш был посвящен младшей из вещих вил, и такого венка старшая жрица еще не встречала.
        -Дай воды.- Она кивнула младшей женщине, и та сняла с полки большой глиняный сосуд с широким горлом.
        На его плечиках был прорисован узор со знаками воды - он предназначался для гаданий о судьбе. Младшая жрица взяла ковш и подала старухе. Та черпнула воды из ведра и вылила в горшок, шепча что-то; потом передала ковш средней, и та сделала то же. Последней ковш снова взяла младшая. Зимобор вспомнил трех вил: там тоже первой подходит к младенцу старуха, вытягивающая нить, за ней идет средняя, мотающая жизненную нить на веретено, и только потом является младшая со своими острыми ножницами, чтобы перерезать нить судьбы. Для них это - миг единый, а для человека успевает пройти целая жизнь…
        -Положи сюда.- Не прикасаясь к венку, старуха показала на сосуд.
        Зимобор осторожно опустил венок на поверхность воды.
        Три жрицы подошли, встали с трех сторон от сосуда и протянули к нему руки. Губы их дрогнули, они только хотели начать заклинание, но вдруг от венка поднялся яркий столб чистого жемчужного света. От неожиданности жрицы ахнули и отшатнулись.
        А в столбе света появилась Младина. У Зимобора оборвалось внутри от потрясения - ведь больше полугода он не видел этого лица и забыл, как оно прекрасно. Гибкий стройный стан сиял жемчужной белизной, блестящие золотистые волосы окутывали фигуру мягкими волнами, лицо вилы излучало свет, глаза блестели звездами. Румяные губы улыбались Зимобору, и он не чувствовал своего тела, растворяясь в приливах ужаса и восторга,- как и тогда, при первой встрече с ней. На глазах выступали слезы, сердце разрывалось - близость божества была невыносима для человеческого тела и духа.
        Вещая вила улыбнулась Зимобору и пропала. Всего какой-то краткий миг она парила в столбе жемчужного света над гадательной чашей, но четырем женщинам и мужчине, наблюдавшим ее появление, этот миг показался долгим, очень долгим.
        Свет растаял, венок лежал на поверхности воды. Зимобор дрожащими руками поднял его: венок снова был свежим, как будто его сплели из только что сорванных цветов. Он протянул венок по очереди всем трем жрицам, словно хотел показать получше, и все они смотрели расширенными глазами. Даже старшая из них никогда не видела воочию одну из вещих вил, и жрицу, земное воплощение Матери Макоши на Жижале-реке, это потрясло не меньше, чем любого смертного. Младшая жрица утирала слезы, средняя прижимала руки к бьющемуся сердцу.
        По избе разливался чарующий аромат ландыша, вызывая в памяти месяц ладич.
        -Ну что, матушка?- спросил Зимобор у старшей жрицы.- Видели?
        -Видели.- Старуха кивнула.- Теперь знаем, кто за тобой стоит. Судьбе и вилам перечить нельзя, и если волю ее ты исполняешь, то мы на пути не встанем. Только скажи…- Старуха помолчала, подбирая слова. Теперь, немного опомнившись, она осознала все случившееся и сильно встревожилась.- Скажи, чего же ты хочешь, князь смолянский? Зачем ты к нам пришел?
        -Вещая вила явила мне волю свою, чтобы стал я смолянским князем. Родня моя не хотела власть мне отдать, смерти моей искала, изгнала из дома отчего прочь. Но милость вилы была со мной, и обещала мне вила, что в любом поединке я одержу победу, что всего, чего пожелаю, добьюсь. И сбылась ее воля: я - князь смолянский. И все земли, какие захочу покорить, под мою руку пойдут. С людей ваших мне нужна легкая дань: по белке с дыма. Скажи своим детям, мать, чтобы не противились, не заставляли меня проливать кровь свою и вашу. Все равно ведь будет по-моему, потому что вещая вила за мной стоит. А чтобы Оклада и родичи его сговорчивее были, заберу я эту девицу, его дочь.
        -Хорошо.- Старуха кивнула, и девица, от всех этих чудес забившаяся в самый угол, обиженно нахохлилась.- Она твоя, если желает того вещая вила. Только… зачем тебе девица, если вила в обмен на свою любовь никого другого тебе любить не позволяет?
        -У меня дружина есть.- Зимобор улыбнулся, хотя напоминание старухи о его обязанностях перед вилой больно кольнуло в сердце.- Найду ей мужа другого. Захочет Оклада мне другом быть - дам ей мужа наилучшего рода. А не захочет - челядинам тоже жены нужны.
        Девица нахохлилась еще сильнее. На глазах у нее заблестели злые слезы, и похоже, ее сильно подмывало в знак своего возмущения показать язык самой судьбе.
        -Я пойду завтра в Верховражье и поговорю с моими детьми,- сказала старуха.- Постараюсь склонить к миру и благоразумию. Ведь глупо стоять против того, за кем судьба.
        -Мудра ты, мать!- Зимобор вздохнул.- Уж постарайся и Окладе хоть чуть-чуть мудрости твоей передать. А я пойду пока. Спасибо, что приняли и выслушали. Поговорил с вами, добрые женщины, и на душе легче!
        Он встал и поклонился. Старуха глянула на беглянку; та нарочито медленно стала собирать в кучу руки-ноги, чтобы вылезти из угла.
        -Сиди пока!- Зимобор махнул рукой.- Тут и тепло, и места есть, а у меня там мужики друг у друга на головах сидят. Пусть она у вас, мать, побудет. Я тебе верю, ты не обманешь, что мое - то никому не отдашь. Обещаешь?
        -Обещаю!- с облегчением ответила старуха. Видно было, что ей совсем не хотелось немедленно отсылать девушку к чужим мужчинам.- Спасибо, княже! Ведь она, егоза эта, сестрича моего дочь! Сердце болит, кровь-то своя…
        Девушка подошла и уткнулась лицом в плечо старухи.
        -Сестрича дочь?- Зимобор, затягивая пояс, поднял глаза.- Выходит, Оклада твой сестрич?
        -Именно так. Матери его, сестры моей меньшой, давно уж на свете белом нет, а я все живу, старая…
        -Ну, материной сестры только глухой или совсем беспутный не послушается!- Зимобор обрадовался.- Надеюсь на тебя, мать, чтобы нам дело миром решить и крови напрасно не проливать! Ведь не с варягами воюем, не с чудью какой, а со своим же кривичским корнем.
        -Да помогут нам Сварог и Макошь…
        Назад к своим, мерзнувшим у подножия холма, Зимобор вернулся в одиночестве, но вполне довольный. И старуха не обманула. Уже к полудню она появилась перед воротами Верховражья, одетая торжественно, как в дни больших жертвоприношений. Вся в черном, как подобает воплощению Старухи, она надела старинный головной убор с оленьими рогами, а ее длинные седые волосы вились по ветру, придавая ей истинное сходство с Мареной. За ней шли две другие жрицы, средняя - в красном, младшая - в белом платье.
        Оклада сначала не хотел открывать им ворота, опасаясь смолян, но те не приближались, и наконец жриц впустили внутрь. Пробыли они там довольно долго, а когда показались опять, Зимобор зазвал их к себе.
        -Передала я Окладе все, что Макошь вложила мне в душу,- рассказала старуха.- Говорит он, что подумает, посоветуется с родом и с людьми жижальскими. Дескать, не платила Жижала-река дани смолянским князьям, и не хочет он такой дурной памяти в роду о себе оставить, стать тем, кто жижальцев под чужую руку приведет.
        -Так не под мою руку, значит, под угренских князей! Прошли те времена, мать, когда каждый род сам по себе жил и сам собой правил! Теперь надо вместе жить - вместе с заморскими землями торговать и вместе от врагов отбиваться. А для того голова нужна общая, то есть князь. И если не Смолянску, значит, угрянам будет Жижала дань платить, а то и вятичам. Разве лучше чужому корню подчиняться?
        -Ох, сынок, тяжело мне!- Старуха вздохнула.- Не мое это дело - князей и земли разбирать. А что делать, если все это - судьба моих детей родных?
        -Ты, мать, мудра, правильно рассудишь.
        -Ну, дай Макошь мудрости…
        Жрицы ушли. Проводив их, Зимобор опять послал к Верховражью Ранослава с несколькими кметями. Тот вернулся и принес ответ Оклады: сегодня он думает с родом и старейшинами и завтра к вечеру даст ответ.
        -Ну, обождем!- согласился Зимобор.
        -А сдается мне, что эти козлы время тянут, как кота за яйца,- буркнул Красовит.
        -До завтра тянут?- усомнился Зимобор.- А какой смысл?
        -Может, они к угрянам послали за помощью,- поддержал Красовита озабоченный воевода Корочун.- Раз они с ними почти в родстве. Так, мол, и так, князь Хвалислав, обижают тебя, невесту твою полонили…
        -Даже если они сразу за помощью послали, как про нас узнали, то гонец еще до Угры не добрался.- Зимобор покачал головой.- До завтра ничего они не дождутся. А если сами не надумают, значит, завтра ночью будем город брать. Ты, Корочун, как за дровами поедешь, прикажи несколько хороших бревен вырубить. Все одно топорами стучать, они не догадаются.
        -И жердей таких, покрепче,- добавил Любиша.- Зарубки сделаем, на стены лезть сподручнее.
        Короткий зимний день скоро прошел, стемнело. Еще в сумерках поднялась метель - не слишком сильная, но мелкий снег сыпал густо, и в нескольких шагах ничего не было видно. Дозорные десятки несли службу, наблюдая за городом и оглядывая окрестности, но сквозь снег не видели даже обрыва над рекой.
        Зимобор сидел в углу, который вчера занимала беспокойная беглянка. Ему вспоминалось вчерашнее видение. Младина была прекрасна так, что даже в воспоминаниях от ее красоты захватывало дух. Ее помощь неоценима: венок помог ему справиться с ведуном и тем подружиться с сежанами, он же привел на его сторону Макошиных жриц. И даже если жрицы не уговорят жижальцев сдаться, венок Младины обеспечит ему победу в открытом столкновении. Но почему так тяжело на душе, почему мысль о покровительстве вещей вилы не радует, а угнетает?
        Он понимал, что красота ее облика существует только до тех пор, пока она хочет казаться ему прекрасной. Если он все-таки обманет вилу и возьмет жену, то увидит совсем другую деву судьбы - такую, что душа обомрет от ужаса. Или сама красота ее превратится в ядовитое жало, которое будет терзать его всю оставшуюся жизнь.
        Но что делать? Он запутался в чарах вещей вилы, как муха в паутине. Весна приближалась, и в душе он изо всех сил торопил ее приход, считал дни, которые отделяли его от равноденствия, после которого можно будет идти искать Дивину. Искать, чтобы найти. Но чтобы быть счастливым с ней, сначала надо как-то выйти из-под власти вещей вилы. Как?
        Далеко не в первый раз Зимобор размышлял обо всем этом, но ничего придумать не мог. Даже сама Дивина не знала… Она сказала ему только: «Ищи Старуху…»
        Старуху…
        Зимобор вдруг встал. Старуха! А ведь теперь он знает подходящую старуху - с убором из оленьих рогов, воплощение Макоши на реке Жижале. Старшая жрица знает о том, что он принадлежит виле, даже видела саму вилу… И если она не знает средства борьбы с Младиной, то ей ведь доступна связь с той Старухой, которая приходит с клоком кудели к каждому рождающемуся младенцу. А та Старуха, как и Мать, встреченная Зимобором на Ярилиной горе в купальскую ночь, на его стороне.
        Есть только одна загвоздка. Здешняя старшая жрица помогает ему именно потому, что за ним стоит вещая вила. Если он расскажет ей, что хочет избавиться от этого опасного покровительства, жрица перестанет ему помогать.
        Значит, нужно дождаться, когда ее помощь как князю ему уже не понадобится, и тогда попросить помощи как простому человеку.
        В сенях стукнула дверь, кто-то ворвался и кого-то сшиб, а потом раздался крик запыхавшегося Гнездилы:
        -Князь! Всем скорее вставать! Из города напали!
        Все в избе мгновенно вскочили, схватились за кожухи и оружие. Зимобор рванул занавеску, так что та слетела с жерди.
        -Что такое?
        -Напали какие-то козлы!- докладывал Гнездила, кметь из Судимерова десятка.- Не видно там ничего, не слышно, а вдруг на дозор накинулись!
        -Много их?
        -А хрен их маму знает, не видно же ничего, говорю!
        Кмети уж толпой валили наружу, на ходу затягивая ремешки шлемов, толкались, разбирая в сенях щиты и копья. Во дворе кричали десятники, пытаясь собрать своих, но увидеть их сквозь метель могли только вплотную.
        На прикрытие метели и на неожиданность и рассчитывал Оклада, «с родом и старейшинами» досоветовавшийся именно до этого. От старой жрицы они узнали, что Окладина дочь в святилище и среди чужаков ее нет. Оклада уже думал об этом, когда выговаривал у смолян время до завтрашнего вечера, и совет его поддержал. Одно дело - заключать союз с каким-то князем, пусть и угренским, как равный с равным, и совсем другое - силой быть принужденным платить дань. На Жижале сидели многочисленные и сильные роды, и смириться с принуждением просто так они не хотели.
        Под пологом летящего снега верхневражская дружина вышла из городских ворот, и смоляне ее не заметили. И как они могли заметить, если густо падавшие хлопья не позволяли видеть дальше вытянутой руки, а костры, от ветра загороженные со всех сторон щитами, только эти щиты и освещали?
        Когда из метели прямо в паре шагов вдруг стали выскакивать темные фигуры с топорами и рогатинами, кмети ничего не поняли, но спасла привычка отражать удар, не думая. Гнездила кинулся будить остальных, а дозорные десятки обороняли избы, не давая жижальцам напасть на неодетых и не готовых к битве смолян. Те и другие не могли видеть своих противников, но жижальцев выручало то, что они были у себя дома и хорошо знали расположение построек. Зимобор понимал, что обоз с собранной данью тоже станет целью нападавших. У обоза имелась своя охрана, но на помощь ей он послал Красовита с его дружиной.
        Сколько бы ни собралось в Верхневражье жижальцев, едва ли их могло быть больше трех сотен. Смоляне были лучше вооружены, все кмети имели шлемы, и даже у воев в обозе у каждого имелся щит. У жижальцев щитов не было, потому что в обыденной жизни это ни к чему, а воевать они ни с кем не собирались. Главная сложность для тех и других была в том, чтобы в метели отличить своих от чужих.
        Битва разгорелась бурная, но путаная и бестолковая до крайности. Завидев среди снега темную фигуру, каждый из смолян первым делом кричал: «Рарог!» Иногда после этого фигура кидалась на него с оружием и приходилось вступать в бой; иногда фигура тоже кричала в ответ «Рарог!», а значит, это был свой. Местные кричали «Жижала!», но за свистом ветра и грохотом оружия не всегда удавалось расслышать, что там кричат. Своих смоляне отличали в основном по щитам и шлемам, если успевали их рассмотреть.
        Побегав туда-сюда с мечом наготове, Зимобор быстро понял, что этим они ничего не добьются. Все смоляне уже были одеты и вооружены, защищать избы не было смысла, а обоз обороняли Предвар, Любиша и Красовит. Высматривать в снежной круговерти верхневражцев можно было до утра. Оставалось одно верное направление удара - на сам город.
        Но, чтобы это сделать, Зимобору пришлось чуть ли не на ощупь отыскивать в метели своих людей и собирать в кучу. Каждый из кметей так же, как он сам, рыскал в поисках врага и почти с негодованием отталкивал обнаруженных своих. Трубить в рог Зимобор не хотел, чтобы не дать врагу знать о своих намерениях. И при этом все прислушивался: не затрубят ли от обоза, не надо ли бежать помогать туда? Но пока ничего такого не было слышно, да и не различишь звук рога среди свиста метели.
        Обозной страже всяк: все, кто сюда лезет,- чужой, а значит, руби, и будешь молодец.
        Вдруг кто-то схватил Зимобора за рукав и закричал голосом Коньши:
        -Княже, это я, свои!
        -Чего ты?- Зимобор обернулся.- Что у вас?
        -Бежим скорей, я уже город взял!- возбужденно дыша, доложил Коньша.
        -Как взял?
        -А так! Прибегаю! Ворота нарас… пашку! Никого! Я туда! Там козел какой-то на меня… с топором! А тут Хорошка бежит, Корочунов, я ему… Короче, идем скорее, там уже драка, если не нажмем, ворота закроют, и опять весь круг заводить с начала!
        Свистнув тем, кого успел собрать, Зимобор вслед за Коньшей устремился к воротам. Снег все шел, ноги вязли. В черно-белой тьме не удавалось ничего разглядеть, но где город, смоляне помнили, и он был достаточно большим, чтобы его не потерять.
        Правда, поначалу Зимобор и Коньша ошиблись направлением, бодро вскарабкались на кручу и чуть не рухнули с обрыва на лед. Пришлось сдавать назад и брать левее. Наконец впереди из метели послышались крики и лязг железа. Несколько раз смоляне споткнулись о лежащие тела, раненые кричали и стонали, но сейчас было некогда разбираться, свои это или чужие.
        Напав на смолян, часть жижальцев во главе с самим Окладой (с которым Зимобор пока так и не встретился) ввязалась в драку перед избами. Оклада тоже жаждал встречи, надеясь или убить, или захватить в плен смолянского князя, после чего можно будет требовать дань в пользу Верхневражья уже с него. Сборную дружину под предводительством своего брата Кривца он послал захватывать обоз. Дружина эта была сколочена из местных мужиков, искавших спасения в городе от пришлого князя. Каждый из них сам по себе был воин хоть куда: крепкие, сильные, ловко умеющие обращаться с топором и рогатиной, мужики были грозными противниками, а толстые овчинные кожухи и меховые шапки защищали не многим хуже, чем стегачи и кольчуги (поэтому многие из смолянских кметей зимой тоже предпочитали воевать в кожухах вместо стегачей). Не хватало мужикам только одного - навыка драться в строю и быть частью большого единого отряда. По старому родовому обычаю каждый держался поближе к своим братьям, сыновьям и прочим, с кем жил. И даже если воевода Кривец посылал налево, мужики бежали направо, потому что именно там им мерещился зять
Смарун, стрый Внега, да и сам батяня вроде вон топором машет… Как бы не обидели чужаки батяню, надо подсобить!
        В итоге верхневражская дружина вся рассыпалась на множество мелких ватажек, которые и не пытались объединиться. Проще всех пришлось опять же тем, кто добрался до обоза: там уже стало все ясно - вон возы, вон их сторожа, бей, и все будет наше!
        Но бoльшую часть своей дружины Кривец растерял в суматохе перед избами. И те ватажки, которые в метели потерялись, но пока уцелели, быстро решили возвращаться в город - каждая сама по себе. Часть вернулась, на крики своих оставшиеся в городе открыли ворота. Но одновременно сюда же вышли и пять-шесть кметей из Достоянова десятка, которые преследовали убегающих верхневражцев. Сверху защитники города не могли отличить своих от чужих, и луки в такую погоду были бесполезны. Поэтому Коньша, Гремята и Лось оказались в воротах почти плечом к плечу со стрыем Внегой, зятем Смаруном и самим батяней, которого двое сыновей волокли под руки, оглушенного ударом щита по голове.
        Сообразив, что за мерзлые бревна перед ними оказались, Коньша и Лось дико заорали и кинулись с мечами на мужиков, отгоняя их от ворот. Достоян и Ерш отбивались от тех, кто изнутри старался выдавить их из города, Гремята, Рознег и Хотей били и гнали прочь мужиков, которые с поля пытались войти, а Коньша помчался за помощью. Упустить такой случай было бы до крайности обидно, и Коньша молился только об одном: быстро найти еще людей и не потерять потом дорогу к городу.
        Зимобор к тому времени успел собрать почти три десятка кметей - частью своих, частью Корочуновых и Ранославовых. Вслед за Коньшей они побежали к воротам. За открытые створки держались только Достоян и Лось. Зимобор, ударив сзади, разогнал мужиков, и его три десятка вошли в город.
        Внутри оставалось совсем мало бойцов, поэтому противники, желающие выкинуть их за ворота, скоро кончились. Основная часть вражеской дружины осталась снаружи - там же, где и смоляне.
        -Чего делать будем?- орал Коньша, широкой ладонью пытаясь стереть с лица снег вперемешку с кровью из рассеченной брови.- Тут сидеть или назад пойдем?
        Зимобор сам не знал: то ли занять город полностью и обороняться изнутри от его бывших хозяев, то ли бросить тын и идти искать Окладу. Оставлять в городе часть людей было рискованно: ведь и Оклада мог взять их в осаду и тем разрезать смолян на две части.
        -Выбери себе десяток, закрыть ворота и никого не пускать, ни тех, ни наших!- проорал он в ухо Достояну.- Никому не открывать, пока не рассветет, понял?
        -Понял!- прокричал в ответ Достоян.
        Собрать свой собственный десяток, поредевший за время битвы, он все равно не смог бы, поэтому взял десять-двенадцать кметей из тех, что оказались под рукой. Остальных Зимобор вывел, и Достоян закрыл ворота. Он сильно рисковал: в городе могло найтись еще немало людей, и тогда ему пришлось бы плохо. Но хотел бы спокойной жизни - сидел бы в веси у отца…
        Всех, кто остался с ним, Зимобор снова повел к избам. Здесь уже все было тихо, только иногда идущие спотыкались о тела. Некоторые из этих тел шевелились, подавали голос, и Зимобор велел осматривать их, выбирая своих. Другие уже лежали тихо, не пытаясь выползти из-под белого смертного покрывала, которым укрывала их Марена…
        Избы стояли нараспашку, в них уже собралось десятка два раненых - одни сами пришли, других приволокли. Ведога из Моргавкиного десятка, самый способный в дружине лекарь, уже вовсю возился с перевязками.
        -Что там?- спросил он, увидев заглянувшего в избу Жиляту.- Наша взяла?
        -Наша его не нашла!- Жилята хмыкнул.- Оставить тебе кого - раненых оборонять?
        -Да я и сам!- Ведога показал меч, лежавший рядом на лавке, среди разбросанных тряпичных полос. Частично это были стираные льняные онучи из хозяйских укладок, порванные на полосы полотенца с вышивкой, настилальники, даже вроде женский нарядный убрус - теперь все пошло в дело.
        Шум битвы доносился только со стороны обоза. Добравшись туда, Зимобор наскочил как раз на Окладу - в верхневражской дружине тот выделялся благодаря единственному на всех шлему.
        Заметив этот шлем, Зимобор без лишних слов рубанул под кромку, надеясь сразу перерубить шею и покончить со всем этим. Но Оклада то ли услышал, то ли так ему повезло, но он уклонился, клинок скользнул по плечу и через кожух почти не причинил вреда. Отскочив и обернувшись, Оклада присел, обнаружил противника и кинулся на него с топором. Дышал он хрипло и яростно, от него валил пар, а борода, торчавшая из-под шлема искусной восточной работы, была набита снегом.
        Зимобор шагнул к нему, поймал на щит первый удар и ударил мечом в левый бок; Оклада, держа топор обеими руками над головой, успел опустить его и им же прикрыться, но Зимобор, не дав ему времени снова поднять топор, ударил клинком в открытый живот противника. Толстая овчина кожуха смягчила удар, но все же клинок достал до тела. Оклада выронил топор и согнулся. Зимобор мгновенно замахнулся снова и ударил по шее. Оклада упал, черная жидкость потекла из-под шлема, быстро впитываясь в белый снег. А Зимобор уже отвернулся, выискивая нового противника.
        Охрана обозов держалась крепко: быстро разгрузив сани, кмети поставили их, уперли в снег и получили нечто вроде маленькой крепости, из которой вполне успешно обороняли и самих себя, и имущество. Ударив на нападавших сзади, Зимобор с дружиной быстро перебил часть верхневражцев, а оставшиеся разбежались. Преследовать их в темноте и метели не было никакой возможности.
        Только казалось, что прошло много времени, но на самом деле до рассвета оставалось еще очень долго. Но отдыхать было некогда. Зимобор приказал немедленно собрать раненых, погрузить вместе с данью на сани и везти в город.
        Вперед он пустил кметей и оказался прав. Совершенно перемешанные дружины, его собственная и воевод, числом около полусотни, подошли к воротам и там наткнулись на такое же число верхневражцев, безуспешно пытавшихся попасть в город. Ворота были заперты, и открывать их Достоян не собирался. Не понимая, почему их не пускают под защиту стен, не зная даже, кто одержал победу в этой метельной битве, верхневражцы колотили в ворота, звали старейшин, окликали оставшихся в городе родичей.
        -Мы свои, свои!- вопили они.- Любогостевы мы, дедко, где ты там? Переславко, где отец твой, где Оклада? Открывайте, это ж мы!
        По этим воплям смоляне быстро нашли их и снова ударили. Видя, что внутрь не пустят, верхневражцы пробовали дать отпор, но, без руководства, усталые и растерянные, скоро отступили и разбежались. Метель укрыла их белым покрывалом, а Достоян, услышав снизу голос Зимобора и всем знакомый «вяз червленый», наконец открыл ворота.
        -Кто тут есть?- спросил его Зимобор, держа за плечо и крича в ухо, потому что ветер выл по-прежнему, а вокруг стояли гомон и шум.
        -Были какие-то, меньше десятка, мы их отогнали, больше никто не показывается!- прокричал тот в ответ.- Коньша пробежал по дворам, говорит, все тихо, ворота закрыты, печки только топятся. Может, они и не знают тут, чем все кончилось.
        -Я тоже еще не понял…- проворчал Зимобор больше для себя, потому что Достоян его не услышал.
        Но что печки топятся - это было хорошо. Смолянское войско входило в городок, вместе с обозом и лошадьми, часть распряженных саней волокли люди. На шум то из одного двора, то из другого выглядывали жители, но тут же, увидев совсем близко чужих людей в шлемах, испуганно ахали и прятались. Но запереть двери не удавалось: Зимобор велел быстро занести раненых в тепло и перевязывать, пока те, потерявшие много крови, не застыли на холоде.
        Захлопали двери: смоляне входили в дома, требовали света, воды и полотна для перевязок. Затаившиеся дворы поднялись: почти нигде верхневражцы не спали, зная, что сегодня ночью решается их судьба, везде горели лучины, освещая испуганные лица - в основном женщин и детей. Все мужчины, способные носить оружие, от подростков до дедов, ушли с Окладой и Кривцом в метель, и никто не знал, где они теперь и что с ними.
        Городок был не так уж велик. Еще пока в ворота втягивались последние сани обоза, Зимобор прошел его насквозь и уперся в двор Оклады - самый большой и богатый, с несколькими хозяйственными постройками. Здесь тоже почти никого не было, только женщины и старики жались по углам, не помня себя от страха, оттого что вместо хозяев-защитников из ночной битвы к ним пришли чужаки-захватчики. Женщины ударились в крик и плач. Все помещения двора быстро осветились: Зимобор велел располагаться на отдых, перевязывать раны, топить печи.
        У ворот оставался десяток Достояна. Зимобор приказал отнести им горячей воды с медом, наскоро разведенной, хлеба и кое-какой еды, найденной в хозяйских кладовых.
        -Быстро отдыхайте, грейтесь, ешьте - скоро пойдете Достояна менять!- велел он Судимеру.- Своих не успеешь собрать - бери кто попадется, лишь бы здоровые были.
        Всю ночь Зимобор, воеводы и десятники ходили из избы в избу, со двора во двор, пересчитывая своих людей. Из тех избенок, где вчера ночевали, перевезли раненых и Ведогу, вместе со всеми брошеными вещами. Теперь вся дружина Зимобора и ее имущество оказалось в городе, ворота снова закрыли. Отдохнувшие кмети наконец сменили измотанных людей Достояна, и Коньша, так отличившийся этой ночью, уснул, сидя на полу в сенях Окладиной избы - наклонился поправить онучи и упал. Но теперь у него было время поспать. Можно было ждать утра, чтобы оценить наконец, что же дала эта странная битва в метели.

* * *
        Зимобор ждал, что разбежавшиеся хозяева скоро дадут о себе знать, и не ошибся. Оказавшись снаружи, под запертыми воротами собственного города, верхневражцы попали в гораздо худшее положение, чем пришельцы. У смолян, по крайней мере, был при себе обоз и припасы. У верхневражцев не было ничего, кроме уцелевшего оружия, нечем было ни перевязать раны, ни перекусить. К тому же в городе оставались все их родичи. Кривец был не так глуп, чтобы брать приступом собственный тын: он понимал, что при первой же попытке в него полетят отрезанные головы жены и сыновей.
        Поэтому уже к полудню, когда рассвело и метель наконец улеглась, около ворот появился десяток мужиков во главе с Кривцом. С собой он привел уцелевших старейшин, а ратники ждали в тех же избенках, брошенных захватчиками.
        -Где князь Зимобор?- закричал Кривец.- Позовите, хочу с ним говорить!
        -А кто такой хочет с ним говорить?- Через вершины частокола просунулась голова Ранослава.
        Причем на этой голове отсвечивал шлем восточной работы, еще вчера принадлежавший Окладе. Как добыча, он достался Зимобору, но оказался ему велик, и князь подарил его Ранославу, у которого голова была подходящего размера.
        Увидев хорошо знакомый шлем, Кривец вздрогнул. Он не знал, где его брат, а тело, занесенное снегом, еще не обнаружили.
        -Я - Кривец, Дорогунин сын …- отозвался он, не сводя глаз с шлема, будто надеялся, что под ним обнаружится-таки не это чужое, молодое и нахальное, а хорошо знакомое суровое лицо с рыжей бородой. У самого Кривца борода тоже была рыжей, а правый глаз был стянут книзу старым шрамом и полуприкрыт, откуда и прозвище.- А брат мой, Оклада… Он у вас?
        -Он у Марены. Наш князь убил его в честном поединке, а это - добыча, мне подаренная!- Ранослав горделиво постучал пальцем по шлему.- Ты с чем пришел-то, Кривец? А то я для всякой ерунды князюшку будить не стану, и так с ног сбился, всю ночь за вами, беспутными, гоняючись.
        -Так… Мира просим…- произнес Кривец то, с чем старейшины его послали, а сам лихорадочно думал, не следует ли ему запросить виру за брата, чтобы не уронить чести рода.
        -Мира - это хорошо! Давно бы так!- одобрил Ранослав.- Хотите - заходите, разговаривать будем.
        Старейшин во главе с Кривцом впустили в город, причем Ранослав усердно кланялся, изображая радушного хозяина, призывал не стесняться и чувствовать себя как дома. Парень дурачился, чтобы не заснуть на ходу, потому что со вчерашнего ему удалось поспать всего пару часов.
        По пути к Окладиному двору верхневражцы то и дело натыкались на сани с поклажей, на лошадей, привязанных прямо у ворот. Везде были чужие люди, и небольшой городок напоминал муравейник. Прямо между избами горели костры, где грелись вои, над этими же кострами висели большие черные котлы с кашей, и можно было не сомневаться, что крупа и зерно взяты из местных закромов. На улице и во дворах везде краснели пятна замерзшей крови от зарезанной скотины и птицы, но старосты вздрагивали и дергались в сторону своих собственных дворов - первым делом на ум приходило, что здесь погибла не Буренка, а сын родной. Хотя и Буренку ой как жалко! Верхневражье превратилось в чужой воинский стан, и они, хозяева, своими руками ставившие эти дворы, сейчас были здесь гостями.
        Пока шли, отправленный вперед отрок разбудил князя. Зимобор уже ждал в клети, торопливо умывшись и расчесав пятерней кудри.
        -А скоренько они,- сказал он отроку, который поставил перед ним миску теплой каши с клочьями куриного мяса (похоже, неведомый дружинный повар второпях просто порубил тушку боевым топором).- Я думал, целый день теперь по лесам будут бегать, пока до переговоров дозреют.
        -В такой холод много не набегаешься,- заметил Радоня.- Чай, не лето. Домой-то хочется.
        -Ой, а мне как домой хочется!- мечтательно протянул с края полатей Желанич.- У меня там, небось, уже сын родился, а я тут…
        -Пока из такой дали добредем, твой малой уже ходить научится!- буркнул Хвощ.- Нам отсюда еще на Угру идти… если князь не передумал.
        -Слушай!- С полатей свесилась голова Братилы.- А Угра - это не потому, что на ней угры живут?
        -Откуда ж они тут возьмутся?
        -Ну, племя кочевое - могли и забрести как-нибудь…
        -Нет, Угра по-голядски значит «река, текущая среди лугов». Луговая то есть,- пояснил Толимер, сам происходивший из ославяненного голядского рода.
        В сенях послышался скрип дверей, топот ног и шуршание многочисленных кожухов. Жилята и Хвощ мигом вскочили, приняли бодрый и грозный вид, схватили копья и встали по обе стороны сидящего за столом Зимобора. Зимобор отложил ложку, отодвинул миску с остатками каши и грозно сдвинул брови. Коньша, продирая глаза, хмыкнул из угла, Радоня показал ему кулак.
        -Запускать?- В дверь просунулся отрок.
        Зимобор кивнул, и дверь распахнулась пошире. Первым зашел Кривец, за ним еще несколько старейшин. Все на ходу снимали шапки и кланялись по привычке сначала печи и маленькой соломенной фигурке Макоши, подвешенной в углу, но взгляды вошедших против их воли тянулись к сидящему за столом.
        -Заходите, люди добрые!- позволил Зимобор, и даже Кривец почти не помнил, что это - дом его собственного родного брата, а до того их отца, где он сам родился и бывал каждый день.- Садитесь.- Князь указал на ближнюю скамью, и кмети освободили место.- С чем пожаловали?
        -Мира хотим,- начал Кривец.- Ты, смолянский князь… бери с нас дань, какую сказал, только не губи семьи наши, дома наши не разоряй.
        -Вот и давно бы так!- одобрил Зимобор.
        -Были мы в святилище Макоши,- заговорил другой старейшина, действительно старик, по ветхости едва ли принимавший участие в битве.- И сказала нам вещая женщина: любят тебя вилы, князь Зимобор, милостивы к тебе боги, потому противиться тебе для нас неразумно. Мы против богов не пойдем, будем в дружбе с тобой, только и ты богов помни, лишнего не бери.
        -И тело брата моего Оклады отдай,- глухо добавил Кривец.
        -Тела забирайте, где вчера наш обоз стоял, вы это место знаете. Если согласны, тогда так: возвращайтесь в город все, кто здесь живет, по белке с дыма несите сюда, я пока тут буду. Кто у вас в городе старейшины?
        -Мы вот.- Сидевшие на скамье переглянулись.- После Оклады Кривец над нами старший, а так мы все, от жижальского племени, только Вятши не хватает, да у него с ногой плохо, не нести же нам его на себе было…
        -От каждого из вас возьму с собой по сыну,- объявил Зимобор, и старейшины загудели.- Худого им не сделаю, пусть годик-другой поживут в дружине моей, послужат мне, а там, если все будет между нами ладно, и вернутся.
        -А с девкой что будешь делать?- спросил Кривец.
        -С какой?
        -Окладиной дочерью. В святилище которая. Я забрать хотел, а Крутица не дала. Теперь, говорит, смолянского князя над ней воля, ему и отдам! Эх!- Кривец мотнул головой.- До чего дожили: свою же нестеру, родного брата дочь, не отдают мне, а отдают чужому человеку!
        -А!- Зимобор вспомнил про кудрявую беглянку и сообразил, что Крутицей, наверное, зовут старшую жрицу.- Молодец ваша старуха, слово держит! Уважаю! Так и ты, Кривец,- Зимобор наклонился над столом и пристально глянул тому в глаза,- думаю, рода своего не посрамишь и от слова не отступишься. У Оклады еще дети есть?
        -Сын Переслав. Он тут в городе оставался. Не знаю, жив ли…
        -Видел я эту рожу нахальную!- вставил Ранослав, который помнил свои первые переговоры с Окладиным сыном.
        -Поищем среди пленных, авось жив. А у тебя какие дети?
        -А у меня трое, две девки да парень.
        -Парня заберу в залог, не обессудь. Братанича оставлю тебе на подмогу. А сестру его тоже, пожалуй, заберу. Будем дружить с вами - за нарочитого мужа замуж отдам. А забалуете - может, из кметей кому приглянется…
        Кривец насупился еще сильнее и вздохнул. Смолянский князь вязал его по рукам и ногам, лишая сына, но оставляя в Верхневражье племянника, который после дяди наследует власть и влияние. Да еще надо собирать приданое для племянницы, чтобы не посрамить рода и не слышать потом «ваша девка в Смолянске в холопках живет».
        Три дня дружина еще оставалась в Верхневражье, отдыхая, отогреваясь и собирая дань с ближайших гнезд, расположенных по Жижале и вдоль ее притоков и ручьев. По гнездам ездил Ранослав - в Окладином шлеме, вызывая изумление и страх жижальцев, хорошо знавших этот единственный в округе шлем.
        В придачу Ранослав, не скрываясь, всем рассказывал, что берет в жены Окладину дочь. По справедливости такую богатую и знатную невесту надо было дать кому-то из старших воевод, участвовавших в походе, но Корочун сам отказался, вспомнив пословицу, что «старому молода жена - то чужая корысть». У Любиши было уже три жены, и без того вечно ссорившихся между собой, Предвару две жены уже родили тринадцать детей, и увеличивать их число ему было ни к чему - и так не хватает средств на приданое дочерям и на обзаведенье сыновьям.
        Оставались Красовит и Ранослав. Выбрать первого из них Зимобор не хотел: было довольно опасно способствовать союзу двух родов, которые, мягко говоря, не очень его любят. Если Секач и Красовит снова поссорятся с Зимобором, то им будет куда уйти - сюда, на Жижалу, и тогда никакой дани он здесь больше не получит, потому что Красовит сумеет устроить здесь свое собственное княжество. Вот уж у кого есть и смелость, и опыт, и выучка!
        Но Красовит тоже отказался сам.
        -Не надо мне ее,- буркнул он, поймав вопросительный взгляд Зимобора.- Я, может, другую невесту хочу.
        -Какую - другую?- с некоторым облегчением полюбопытствовал Зимобор.
        -Не скажу пока. Будет случай - попрошу. Только ты, княже, запомни сегодняшний разговор. Когда попрошу - не отказывай.
        -Ну, хорошо,- не совсем уверенно ответил Зимобор.
        У него не имелось даже догадок, о ком может думать Красовит. Может, успел в кого-то влюбиться, пока сам Зимобор был в Полотеске, но сомневается в успехе и нуждается в княжеской поддержке? Облик Красовита так плохо сочетался с нежными чувствами и сердечным жаром, что Зимобор терялся в догадках.
        Ему и в голову не могло прийти, что Красовит все это время помнил об Избране. Если беглая княгиня все же попадет в руки брата-соперника и тот придумает для нее участь еще хуже… у Красовита теперь есть возможность обеспечить ей по крайней мере дом, достаток и почет.
        Но гораздо больше, чем чувства Красовита, Зимобора занимали собственные дела. Наконец дань была получена, собраны пожитки шестерых верхневражских парней, которые ехали с ним. Причем сами парни отправлялись с охотой, желая повидать белый свет и поучиться ратному делу в дружине, и только матери их выли и причитали, будто сыновей злые хазары увозили на восточный рабский рынок. Собрали и приданое девушки, которую, как выяснилось, звали вовсе не Никак, а Игрелька.
        -Только ты вот что,- сказал Зимобору мрачный Кривец.- Девку-то забирайте, и приданое забирайте, только знай: ее с угренским князем молодым, Хвалиславом, сговорили. Что отвечать ему буду - не знаю. Скажу, брата убили, девку увезли, хочет - пусть из моих выбирает, честь та же самая, а не хочет - пусть сам к вам в Смолянск едет и у вас спрашивает.
        -И чудненько!- одобрил Зимобор.- Мы добрым гостям всегда рады, так и передай. Пусть приезжает, мы и невесту ему подберем хорошую, у нас в Смолянске девы одна другой краше.
        -Ну, я тебя предупредил, а там уж ты сам…
        Вечером перед отъездом Зимобор отправился в святилище забирать Игрельку - она все еще жила там, поскольку в избушке жриц сейчас было гораздо просторнее и спокойнее, чем в любом помещении Верхневражья, в которых можно было хоть как-то поддерживать тепло. Но теперь ей, увы, приходилось покинуть уютное гнездо, и впереди ждало не менее месяца дороги по снегам, прежде чем она приедет в Смолянск, где будет отныне ее новый дом.
        -Поди пока с женщинами попрощайся,- велел Зимобор Игрельке, объявив ей ее участь. Верхневражцы уже не раз посещали святилище, и свою судьбу она знала, но Зимобору все равно показала язык.- А мне с матерью Крутицей потолковать надо.
        Женщины вышли, оставив их со старшей жрицей вдвоем. Зимобор осторожно достал венок из сухих ландышей и положил на стол.
        -Посоветуй, мать, что мне делать,- прямо начал он. Теперь, когда старуха доказала свою порядочность, он вполне ей доверял.- Я и сам знаю, что тот, кого вила выберет, долго не живет. А мне сыновей родить и воспитать надо, о земле своей заботиться - жить хочу, как человек, и любить человека, и не марево цветочное…
        -А ты умен, сынок.- Крутица вздохнула.- И дух у тебя сильный. У иного, кого вила полюбит, голова кругом, в глазах туман, а в голове марево цветочное, как ты говоришь. А опомнится - поздно будет, в двадцать лет от роду облысеет и зубы повыпадут, тогда уж ни виле, ни девкам не нужен станет! Так что же ты думаешь делать?
        -Ты мне скажи - если вила полюбила, можно ли от ее любви избавиться, да так, чтобы не мстила? И меня изведет, и жену, и детей не помилует. Но ведь нет во всемирье такой силы, чтобы на нее другой, большей силы не нашлось. Что за сила может деву судьбы одолеть? Ты мне только скажи, научи, а я уж, может…
        Старая жрица наклонилась над венком, лежащим на столе, и осторожно втянула ноздрями тонкий, едва уловимый аромат.
        Воздух в избе вдруг как-то изменился, словно ее коснулось чье-то дыхание из неведомых высот и прямо сквозь крышу в дом глянули звезды.
        -Дева сама тебе оружие против себя дала, неужели не видишь?- Старуха подняла глаза и взглянула на Зимобора.- Она дала тебе способность любую битву выиграть, в любой борьбе одолеть - и против себя, выходит, тоже. Обещание ее в прошлом, оно теперь на моем веретене намотано, и взять его назад она не может, я не отдам!
        Старуха улыбнулась, морщины на ее лице заиграли, как солнечные лучи. Ее мягкий, глуховатый, ласковый голос обволакивал, и Зимобор вдруг почувствовал себя не взрослым мужчиной, а мальчиком лет пяти-шести. И не жрица чужого святилища сидела рядом с ним, а его собственная прабабка, старая Предибожа, бабушка Велебора с материнской стороны. Она и ее муж, Будигость, прожили по девяносто с чем-то лет, вот как любили их боги. Первым умер дед Будига, а через несколько месяцев и бабка. Велебор рассказывал о них, посмеиваясь: «Неладно они жили, последние лет двадцать все ссорились!» - имея в виду, что перед началом «ссор» его дед и бабка больше полувека жили в согласии. Маленький Зимобор побаивался прабабки - уж очень она была стара и казалась живым осколком преданий, одним из чуров, что обитают на звездах. Эти предания она и рассказывала ему - о богах, о его собственных предках, но при этом еще кормила кашей, лечила ушибы и ссадины, укладывала спать и сидела рядом, пока мальчик не заснет. За ним и без нее было кому приглядеть, но старуха, бывало, по полночи проводила возле правнука без сна, думала о чем-то
своем, словно тянула невидимую нить из своего далекого прошлого в его такое же далекое будущее, куда ей самой уж не суждено было попасть…
        Когда она умерла, Зимобору было лет восемь или девять, и за последующие годы он почти забыл ее, но сейчас баба Божаня вдруг так ясно вспомнилась ему, будто сам он внезапно провалился в прошлое и снова был кудрявым румяным мальчиком с содранными коленками и надкушенным пирожком в руке. Перед ним сидела совсем другая женщина, и все же в ней была прабабка Божаня, и княгиня Святогнева, самая знаменитая женщина рода, и еще много, много старых матерей. В глазах старухи светились мудрость и опыт, знание вечных законов мироздания, которые не стареют даже за тысячелетия, на ее седых волосах заискрилась звездная пыль. В нее вошла Старуха, старшая из вещих вил, и теперь рядом с ним сидела бабушка самой Девы, ее утроенная сила и мудрость.
        -Вот дала она тебе венок, в знак своей помощи и своей власти над тобою,- продолжала Старуха.- Но ведь у всякой палки два конца, по любой дороге в обе стороны идти можно, и любая веревочка, если одного к другому привязывает, то ведь и тот другой к первому привязан тоже. Не только она, и ты тоже за вашу веревочку можешь потянуть.
        -Как - потянуть?- еле слышно спросил Зимобор.
        -Есть у тебя ее венок. Венок - знак воли девичьей, красоты и права выбора. Кому она свой венок отдает - значит, любит. А парень если венок примет и надвое разорвет - значит, любовь принимает. Вспомни-ка, ты ведь с другой девицей так обручался?
        -Да.- Зимобор вспомнил венок Дивины, который она дала ему, а он разорвал на исходе купальской ночи.
        -Из-под власти венка и Дева выйти не может, потому что она-то и есть из всех дев первая.- Старуха улыбнулась.- У кого ее венок, того она любит. Кто ее венок порвет - тот и ее суженый. Ты венка, вижу, не порвал. Хочешь от нее уйти и любовь ее с себя снять - найди другого, кто возьмет ее венок и с ним ее любовь.
        -Другого!- Зимобор опешил.- Да где же я такого найду! Да какой же дурак согласится…
        Он запнулся. Не так давно он сам и был таким «дураком», который добровольно взял венок вилы и еще себя не помнил от радости.
        -Да ведь она не каждого примет,- тихо добавил он.- Где же я найду такого удальца, который и сам захочет вилу полюбить, и ее достоин будет?
        -На всякого ловца зверь найдется,- старуха кивнула,- а на всякого зверя - ловец. Тот, кто ей под пару будет, сам тебя найдет. Венок его позовет. А пока держи его при себе и помни: отдашь венок, воевать будешь уже своими силами, она тебе больше не помощница. Не боишься?
        -Сам справлюсь!- Зимобор решительно засунул венок опять за пазуху.- Не маленький! Спасибо, мать!- Он встал и поклонился.- Наставила ты меня на ум и судьбу мою спасла, что бы я без тебя делал!
        -Да благословит тебя Макошь!- Старуха тоже встала. Звездные искры на ее волосах погасли, и у нее был немного растерянный вид, словно она задремала и не помнит, что в это время происходило.- Да!- окликнула она Зимобора, который уже сделал шаг к двери.- Игрельку не забудь!
        Глава третья
        В нескольких дневных переходах от Верхневражья Жижала впадала в Угру. Угра, приток верхней Оки, сама была довольно большой рекой, прихотливо изгибавшейся в своем долгом пути меж лесов и болот, имела много притоков, которые в свою очередь имели свои притоки. Перед смолянским полюдьем лежала примерно половина ее длины, верховья. Ближний берег принадлежал кривичам, а за Угрой начинались леса, вплотную примыкавшие к владениям вятичей. Вятичи жили и на Угре, хотя их еще тут было не много - как и вообще население здесь было не слишком обильное. Между землями кривичей, тяготевшими к верховьям Днепра, Дивне и выходам на Варяжское море, и землями вятичей, жившими на Оке, тянулись огромные лесные пространства, осваиваемые и с той, и с другой стороны. И народу здесь было уже довольно много, на Угре сидел даже собственный князь. Избрана знала о здешних делах больше, потому что проезжала Угру по пути к вятичам, куда ее когда-то выдали замуж, и обратно, когда овдовела.
        В переходе от устья Жижалы стоял городок Селиборль. Смоляне были готовы к тому, что придется снова осаждать его, но ворота были открыты, местный старейшина вышел навстречу и охотно кланялся, когда ему показали князя.
        -Заходи, будь милостив, Зимобор Велеборич, милости просим!- приговаривал он.- У меня места много, и тебе, и дружине хватит. А кому не хватит, у мужичков пристроим. Тебе баню сперва или на стол сразу собирать?
        Это выглядело несколько подозрительно, но пока никаких подвохов вроде бы не было. Городок был чуть больше Верхневражья, и род старейшины Даровоя жил здесь издавна. Понимая, что после голодных годов князьям понадобится срочное увеличение доходов, Даровой был готов к выплате дани и воевать ни с кем не собирался. Он только не знал, откуда ему ждать гостей - с Днепра или с Оки. К своему удовольствию, Зимобор успел первым, и, услышав про обычное «по белке с дыма», Даровой сразу замахал руками: о чем разговор, конечно!
        -А умный мужик!- даже Красовит одобрил.- Все бы такие были!
        Смоляне оказались не единственными постояльцами Даровоя. На хозяйском дворе уже жили арабские купцы, приехавшие с Юлги и держащие путь на Днепр. Скупали они, разумеется, меха, расплачиваясь серебром и стеклянными бусами. Причем, как шепнул Зимобору хозяин, этого серебра у них еще оставалась неподъемная уйма.
        -У тебя, может, тоже купят, что ты собрал,- добавил Даровой.- Спроси, почем возьмут, может, оно и выгоднее.
        -Нет, я сам на Греческое море пошлю, а может, на Хвалынское, тоже хорошо выручу.- Зимобор покачал головой.- А здесь им продавать - нашли дурака!
        В Селиборле решили задержаться. По всем окрестным гнездам Зимобор разослал людей собирать белок. Два или три гнезда оказались вятичскими - выговор жителей несколько отличался от кривичского. Вятичи жили и в самом Селиборле, правда, отличались они от кривичей только мелочами женского убора. Видя, что старейшина договорился со смолянским князем и никаких разорений не будет, жители вполне спокойно отдавали по белке - не такой уж это и расход, в самом-то деле, этих белок умелый охотник за зиму целую сотню набьет. И после этих разъездов смолянам было гораздо приятнее возвращаться хоть и в набитый битком, но в теплый дом, где у радушного Даровоя всегда готова баня, накрыт стол, тем более что большуха, Долгуша, была большая охотница стряпать.
        -Век бы у вас жил, матушка!- вырвалось однажды у Красовита, от которого вообще-то трудно было дождаться доброго слова.
        Однажды вернувшись, Зимобор обнаружил Игрельку, сидевшую в клети в обществе какой-то незнакомой девицы вятичского рода. Девица, лет восемнадцати на вид, была высока, стройна и хорошо одета - в сорочку с красным шелком на рукавах, яркую поневу с красной и синей клеткой, лисью шубу. Под распахнутой в тепле шубой сверкали при огне ожерелья из хрустальных и сердоликовых бусин, на руках поблескивали серебряные перстни. Короче, девушка была не простая.
        Как только Зимобор вошел, гостья бросила на него значительный взгляд - по-видимому, она знала, кто это, и смотрела как на давнего знакомого. От этого он и сам удивился, что не помнит ее. Такое лицо невозможно забыть. Не сказать, чтобы вятичка была такая уж красавица. Лицо ее, немного смуглое, с несошедшим летним загаром, было немного грубовато, рот велик, темно-серые глаза слишком близко посажены, но в чертах отражался ум, во всем облике девушки чувствовалось такое обилие жизненных сил и притом самообладание, что она казалась очень привлекательной и без красоты.
        -Здоров будь, князь Зимобор!- Она тут же вскочила и поклонилась.
        Игрелька, видя это, неохотно сползла со скамьи и поклонилась тоже. Она все время старалась показать Зимобору, что едет с ним против воли, но он не обращал внимания - вот привезет ее Ранослав домой, сыграет свадьбу, пусть сам потом и учит вежеству.
        -Здравствуй, красавица!- Зимобор несколько удивился.- Ты откуда такая взялась? Какого рода?
        -Роду местного, угренского. Гнездышко у нас там.- Девушка улыбнулась. Она держалась так свободно и приветливо, как будто они век были знакомы и от этого знакомства она ждала только хорошего.
        -А к нам зачем?
        -Да вот, мимо шла, подружку увидела, захотелось словом перемолвиться.- Девушка кивнула на Игрельку.- Подружка моя опять просватана, везут ее за темные леса, за широкие долы, за быстрые реки. Не придется мне у нее на свадьбе поплясать.
        -А хочешь, мы и тебя возьмем,- радушно предложил Зимобор.- Такая красавица нигде лишней не будет, а у меня в дружине женихов еще хватает. Вон, Красовит хотя бы, витязь хоть куда!
        Красовит фыркнул и отвернулся.
        -Я еще остался!- Коньша тут же выскочил вперед.
        -Не знаю, как отец решит, как братья рассудят.- Девушка улыбнулась такому обилию женихов.- Любят они меня, берегут, видишь, до сих пор не отдают никому. Разве что ты сам, князь Зимобор, посватаешься.
        Корочун хмыкнул: смелая девка!
        -У меня есть невеста,- ответил Зимобор.- Может, другой кто приглянется?
        -Других мне не надо.- Девушка покачала головой, и на Зимобора вдруг повеяло какой-то скрытой, но мощной угрозой от ее выразительного лица.- Смотри, может, еще передумаешь. Будешь в гостях у нас, поглядишь, как богато живем,- и передумаешь.
        -Где же вы так богато живете?- спросил Ранослав.- Мы бы зашли.
        -Мы пришлем за вами, как время будет. Вы ведь вверх по Угре теперь поедете?
        -Поедем.
        -Как будете мимо нашего гнезда проезжать, мы вам навстречу вышлем. Не минуете нас.
        -Как скажешь…- только и ответил Зимобор, почему-то растерявшись.
        Во всем этом было что-то странное. Сама Игрелька посматривала на подругу со смутным беспокойством, и никто в клети не подавал голоса, пока угрянка беседовала с князем. Даже Даровой молчал, забрав бороду в кулак и переводя значительный взгляд с девушки на Зимобора.
        Тем временем надо было разгружать привезенное - не все давали белками, иные платили льном, медом или зерном на ту же цену. Замерзшие кмети пошли отогреваться в баню, большуха с челядью собирала на стол - в доме поднялась суета, обе девушки исчезли. Зимобора не оставляло смутное ощущение, что со странной, слишком смелой и богато одетой угрянки не следует спускать глаз, но она пропала из вида и, как ни странно, ему самому уже казалось, что ее и не было, что она ему привиделась среди бела дня.
        -А где гостья ваша?- все же спросил он у Долгуши под вечер.- Здесь ночует или к себе ушла?
        -Гостья?- Большуха остановилась. Красная и распаренная возле печи, она и сейчас что-то жарила, чтобы накормить припозднившуюся дружину Любиши, ходившую в эти два дня по реке Вороновке.
        -Ну да. Если не здесь живет, не страшно на ночь глядя одной ходить? Вон, волки воют.
        Из близкого леса и впрямь доносился волчий вой. Издалека он казался красивым, как песнь самого лунного света, но Зимобор представлял себе, какой жутью он наполняет, если встречаешь ночь посреди леса и знаешь, что здесь есть еще кое-кто более опасный и голодный, чем ты сам.
        -Лютава-то?- с сомнением ответила хозяйка.- Да не знаю, где она. За ней не уследишь. Глаза отведет да уйдет, а куда - и следу за ней нету.
        -Да она ведунья, что ли?- Зимобор обрадовался, что девушка-угрянка ему не померещилась, и понял, почему она показалась такой странной.
        В ней действительно было нечто, роднившее ее с Дивиной,- дыхание леса.
        -Конечно, а кто же?- Хозяйка пожала полными плечами.- Что ей волков бояться, они ей братья родные.
        -Какого же она рода?
        -И-и, родной!- Долгуша махнула рукой.- Она ведь самого князя угренского, Вершины, старшая дочь.
        -Дочь угренского князя?- Зимобор так и подпрыгнул.- Не шутишь? Да что же мне никто ничего не сказал!
        -Да мы бы и хотели…- Большуха виновато оглянулась на мужа, тот пожал плечами, предоставив объясняться жене.- Да не выходит…
        -Как так?
        -Она, Лютава-то… Как она захочет, так все и делают. Не хочет она, чтобы мы тебе про нее рассказали - и мысли такой не взойдет, а взойдет - так рот не откроется, язык не повернется.
        -Чары наводит?
        -Истинно так. Она ведь не простая дева, а волчья сестра. Старшей дочери старшая дочь.
        Зимобор понял, что это значит. Как князь является воплощением первопредка, так женщина княжеского рода носит в себе дух земли, является воплощением праматери племени, и именно поэтому брак с ней обеспечивает даже чужаку право на власть. Старшая дочь старшей дочери во многих поколениях накапливает в себе эту священную силу и становится почти богиней на земле. Для любого князя раздобыть подобную женщину в жены значит обеспечить себе милость богов и благополучие. Потому и ведутся за таких невест порой многолетние кровопролитные войны.
        Впрочем, Дивина родом ничуть не хуже, а уж насчет силы и говорить нечего.
        -Ну, дела, вяз червленый в ухо…- Зимобор огляделся.- Ребята! Коньша! Знаешь, к кому ты в женихи набивался? Это, говорят, угренская княжна была.
        -Да ну!- Кмети даже перестали жевать.
        -Вот она с чего к тебе-то сваталась!- сообразил Жилята.- Если она княжна, то Коньша ей, ясен пень, не пара.
        -Чтой-то у них княжны по лесам бегают без присмотра?- заметил Радоня.
        -Однако в гости тебя приглашала!- Ранослав слегка подпихнул Зимобора в бок.- Может, надумаешь еще?
        -У меня невеста есть.
        -Так где одна, там и две, чего такого-то?
        -Нет, таких двух жен в одном доме быть не может. Это все равно что две луны в небе.
        -Ты бы лучше подумал, куда она тебя приглашала?- сказал Зимобору умный Достоян.- Как-то мне это не нравится…
        -А народ тут не бедный!- заметил Жилята.- Видал, какие на ней ожерелья?
        -И как будешь бедный, когда в лесах куницы кишат, а по Юлге знай вези их арабам!- отозвался Достоян.
        -Может, заглянуть и к ним в гости…- задумчиво предложил Коньша.- Раз уж так просили…
        -За Угру не пойдем.- Зимобор покачал головой.- С угренским князем у моего отца ряд был положен, там уж не наша земля. А воевать нам рано. В такой поход как следует готовиться надо и настоящее войско собирать. Годиков через несколько… можно будет и в гости съездить.
        Кмети, посмеиваясь, снова принялись за еду.
        -Все-таки как-то мне это не нравится…- задумчиво бормотал Достоян.
        Через несколько дней, отдохнув и распрощавшись с гостеприимным Даровоем, поехали дальше. Миновали еще пару гнезд, одно из которых было вятичское. Дань жители мелких гнезд платили неохотно, но топорами никто не махал.
        Ехали второй день. Длинный обоз растянулся по льду Угры: передовым отрядом шла дружина Красовита, потом тянулась вереница саней с поклажей, вдоль которой разместились прочие дружины. Самое ценное, то есть меха, везли в середине обоза под охраной кметей самого Зимобора. На задних санях были уложены мешки с зерном, льняные и шерстяные ткани, бочонки меда и прочие товары попроще. Позади шагало ополчение во главе с Предваром. В одном гнезде дань заплатили лошадью, не слишком молодой, но еще пригодной, и теперь Предвар ехал на ней.
        Река петляла, так что из середины обоза не было видно ни его начала, ни конца. Следов близкого жилья не попадалось, только птицы прыгали по веткам, иногда сбрасывая на людей хлопья снега. Было пасмурно и довольно тепло. Это как раз тревожило: если потеплеет, на льду появится вода, откроются полыньи… А если выдастся ранняя весна и реки вскроются раньше, чем получится вернуться в Смолянск, то совсем дело плохо. Санный путь кончится, и перевозить собранное по грязи или по весенним бурным рекам, да еще против течения, будет просто беда.
        Начинались сумерки: еще не так чтобы темнело, но воздух засерел, намекая, что скоро наступит непроглядная зимняя тьма и пора заботиться о ночлеге.
        -Что, княже, на снегу ночевать будем?- окликнул сзади Любиша, подъехав поближе.
        -Похоже на то.- Зимобор обернулся.- Я уже Красовиту сказал, если увидит хоть самую плохонькую весь, пусть сворачивает.
        Впереди вдруг закричали: «Назад, назад! Тащи! Тяни! Ах, мать твою!» Послышалось испуганное ржанье, треск льда. Зимобор хлестнул коня и поскакал вперед, но через несколько шагов его схватили за повод:
        -Стой, княже! Не езди, провалишься!
        -Что там?
        -Да полынья там, или лед треснул! Сани чуть не утопили.
        Видимо, здесь в реку впадал шустрый ручеек, из-за чего лед у берега был непрочным и под тяжестью саней раскололся. Очередная лошадь пробила лед и погрузилась в воду. К счастью, возле берега было неглубоко, и лошадь удалось, освободив от саней, вытащить из-подо льда вовремя, пока она не поломала ноги.
        Пока возились с лошадью, пока снова запрягали и поправляли груз - прошло время и передовая дружина ушла далеко. Оставшаяся часть обоза теперь двигалась медленнее: опасное место объезжали с осторожностью, и кмети с длинными палками прощупывали лед у берегов, прежде чем ехать. Между тем сумерки все сгущались, и Зимобор не шутя задумался о ночлеге.
        -Что нам в этих весях - дозорному десятку погреться, и только! Так и так людям на снегу спать,- решил он и махнул рукой: - Любиша, давайте на берег! Будем ночлег устраивать! Дальше передайте!
        Вдоль обоза закричали, передавая его приказ, сани стали по очереди поворачивать, чтобы выбраться на берег.
        -Красовит!- заорали с передних саней.- Поворачивай! Эй, где вы там? Не утонули?
        -Гремята, давай вперед, найди их и верни!- велел Зимобор.- А то они там до истоков доедут, не оглянутся.
        -Этот кабан упрямый, он такой!- хмыкнул Гремята.- Весь в отца, чтоб их кикиморы обоих за… щекотали.
        Кметь уехал по льду вперед. Едва миновав первый поворот и не видя перед собой Красовитовой дружины, он открыл было рот, чтобы их позвать, но тут уловил впереди странные и подозрительные звуки. Навстречу промчался оседланный конь без всадника, за ним другой. Это уже было совсем плохо.
        А Красовит, не имея привычки оглядываться назад, успел уехать от обоза перестрела на три-четыре. Река петляла, и оттого он не замечал, как далеко оторвался. Мысли его, как и всех прочих, были сосредоточены на поисках ночлега. Прибрежные веси из пяти-шести небольших избушек не могли приютить даже десятую часть дружины, и все же надежда хоть ненадолго зайти в душное тепло была такой привлекательной, что Красовит усиленно вглядывался в берега, надеясь различить-таки признаки жилья.
        Когда рядом свистнула стрела, он даже не успел это осознать. Тело само сорвалось с седла и покатилось по снегу, а Красовит только теперь и сообразил, что происходит. Один из кметей его дружины тоже катился по льду, но со стрелой в груди. Вокруг кричали: часть его людей оказалась одновременно ранена неизвестно откуда прилетевшими стрелами, другая часть вскинула щиты и готовилась защищаться, лихорадочно выискивая противника.
        -Сзади, сзади!- кричали кмети.
        У Красовита мелькнула мысль, что обстреляли их свои же смоляне - новый князь мог выбрать случай и избавиться от сторонника своей сестры-соперницы! Но эту мысль Красовит сразу отбросил, потому что прямо перед глазами увидел тело кметя со стрелой в спине - стрела была не смолянская, совсем чужая, с незнакомым оперением.
        -С берега! Сверху!- кричали вокруг.
        Снова засвистели стрелы. По ним стреляли с высокого берега Угры, причем снизу даже не удавалось никого увидеть, так что отвечать на выстрелы было нельзя.
        -Щиты!- заорал Красовит, не высовываясь из-за собственного щита.- Назад!
        Единственное, что пришло ему в голову: прикрываясь от выстрелов, вернуться к обозу и там уже, с подкреплением, попытаться подняться на берег. Сейчас же они не могли сделать ничего, кроме как служить беспомощными мишенями для чужих лучников.
        Это зрелище и застал Гремята: передовая дружина частью сидела, частью лежала на льду, прикрываясь щитами. Несколько раненых коней бились с оглушительным ржанием, а другие, оставшись без всадников, умчались в разные стороны.
        -Назад, назад!- орал Красовит.- Князь! Князю скажите!
        Провожаемые стрелами, Красовитовы кмети стали отступать. По количеству стрел Красовит уже вычислил, что обстреливает их не так уж и много народа, человек восемь-девять.
        Зимобор тем временем проехал вперед, услышав тревожный шум. Завидев убегающих кметей и чужие стрелы, торчащие из щитов, он сразу понял, что это означает. К чему-то подобному он постоянно был готов и раньше, а тем более теперь, когда они шли по границе чужого племени.
        -Щиты! Судимер! Наверх!- быстро приказал он, отъехав назад и тоже подняв свой щит, висевший у седла.
        Судимер тут же спешил свой десяток, и кмети, держа наготове щиты, стали один за одним осторожно подниматься по склону. Склон был довольно крут, ноги скользили. Упираясь в снег древками копий, кмети медленно поднимались, иногда съезжая вниз, задевая и сталкивая друг друга.
        Вот Средняк первым оказался на гребне берега… и тут же получил топором по щиту. От сильного удара он потерял равновесие и съехал на лед, но Жилята уже выскочил на гребень и сам вдарил кому-то топором. Снизу вообще не было видно, кто там на гребне и много ли их, но оттуда сразу послышались крики.
        -Что там?- закричал Зимобор. Больше всего ему хотелось самому вскарабкаться на берег, разобраться в обстановке и огреть топором по жбану того, кто все это затеял, но он был князем и не мог вслепую рисковать собой.
        -Немного! Десятка два!- орали сверху.
        Зимобор сделал знак Моргавке, и еще один десяток полез туда, откуда доносился треск щитов, лязг железа и разноголосые крики. Взобравшись, кмети обнаружили полтора десятка мужиков в овчинах, с топорами и рогатинами.
        Завидев, что к врагу подошло подкрепление, мужики заорали и стали отступать.
        -Их много! Беги!- вразнобой кричали они и, уже не пытаясь сопротивляться, толпой побежали к лесу.
        Десятки Судимера и Моргавки бросились в погоню. Зимобор только хотел было подняться и сам посмотреть, как спереди, из-за поворота реки, послышался шум, производимый множеством бегущих ног.
        Он быстро оглянулся: все три десятка Красовита, кроме нескольких убитых и раненых, были здесь, вокруг своего воеводы. Своих там, впереди, больше не было. Невольно он и Красовит встретились взглядами, и оба одновременно поняли, что все это означает.
        -В седло!- заорал Красовит и схватил за повод первого подвернувшегося коня - своего искать было некогда.
        Зимобор свистнул и взмахнул рукой, подзывая к себе оставшиеся при нем два десятка. Они не успели даже подтянуться и толком построиться, как из-за поворота реки к ним навстречу выбежала многочисленная дружина - в первый миг показалось, что там сотня человек, а то и больше.
        Это уже была именно дружина, а не сборище чересчур отважных мужиков, решивших, что в этом лесу им никто не соперник. Впереди мчался всадник в шлеме арабской работы, в кольчуге, такие же кольчуги Зимобор успел разглядеть и на трех или четырех всадниках позади него. У всех были щиты, и в руках они сжимали мечи и боевые топоры.
        Выскочив из-за поворота, дружина разразилась громкими боевыми кличами, призывая Перуна, и с ходу ударила по смолянам. Те, едва успев надеть шлемы и взять в руки собственное оружие, под первым ударом прогнулись, но вскоре выровнялись. Звенело железо, трещали разрубаемые щиты, над спящим зимним лесом повисли отчаянные крики.
        Зимобор рубил мечом, стараясь прорваться к вражескому вождю в восточном шлеме. Но на узком пространстве реки, где с одной стороны был высокий берег, а с другой - полыньи, возможностей для перемещения почти не было. Свои и чужие в тесноте налетали друг на друга, топтали, ломили и давили. Трещал лед, воеводские кони проваливались, и хотя утонуть на такой глубине не могли, острые обломки льда резали им ноги, и кони бесились, били копытами, оглашая округу истошным ржаньем. И оставаться в седле, и соскочить на лед было одинаково опасно, и сражаться ни верхом, ни пешком было почти невозможно.
        Затрубил рог, и чужая дружина стала поворачивать. То ли это было бегство, то ли враги решили отступить, поняв, что в этой свалке они все равно ничего не добьются, а только потеряют людей напрасно. Так или иначе, угряне или вятичи - кто их разберет - по одному выбирались из свалки, бежали назад, за поворот реки, из-за которого появились.
        -Ко мне! Смоляне! Ко мне, кто уцелел!- срывая голос, кричал Зимобор, пытаясь собрать всех, кто еще мог сражаться.
        Рядом орал что-то Красовит. Кожух на плече у него был порван и заляпан чем-то темным.
        Десяток или чуть больше собрался возле Зимобора, столько же - около Красовита.
        -Давай за ними!- возбужденно орал Красовит, потрясая мечом.- За ними, давай! Гады! Всех уделаю!
        -Куда! Темно уже, как в заднице!- так же орал в ответ Зимобор, то ли ему, то ли кметям.- Назад! К обозу!
        Он понимал, что враги, кто бы они ни были, наверняка имеют целью захват обоза. Присутствие большой дружины говорило о том, что в деле замешан кто-то из знатных и богатых вождей,- возможно, и сами местные князья. Кто, кроме князя, мог в этих лесах раздобыть шлем и кольчугу? Ничего удивительного, если угренский князь посчитал нужным захватить обоз с собранной данью и заодно и отбить у смолян охоту соваться в их земли. Не случайно в Селиборль являлась его старшая дочь! Лукавая чародейка приходила посмотреть на добро смолянского князя и оценить силу его дружины.
        -Давай назад!- кричал Зимобор, заворачивая своих.- Этих собирай! Кто живой, вяжи! Коней ловите!
        Но Красовит, не слушая его, опять взобрался на коня и помчался вслед за угрянами. Зимобор только плюнул и поскакал назад к обозу.
        И он повернул в самое подходящее время. Не успели еще все остатки его дружины, в том числе спустившиеся с берега десятки Судимера и Моргавки, собраться к саням, как с низкого берега на них снова налетел отряд. Примерно полусотенная дружина прорвалась к саням и набросилась на кметей Корочуна и ополченцев. К счастью, застать их врасплох уже не удалось: обозная стража видела, что происходит с передовыми дружинами, и успела снарядиться, приготовить щиты и оружие. Зато сами десятки Зимобора, с ходу ударившие сбоку на угрян, оказались для тех неожиданностью. Но угряне не отступили, и везде между санями завязалась схватка.
        Часть обоза к тому времени успела выехать на берег, часть осталась на льду, и теперь лед трещал под ногами воев и копытами воеводских коней. Темнота совсем сгустилась, хорошо хоть, не было метели, но все же отличить своих от чужих удавалось с трудом. Те и другие непрерывно орали, и только по этим крикам каждый отличал, где противник, но все равно битва в темноте между санями, между лежащими, бьющимися, упущенными лошадьми больше напоминала свалку. От треска, лязга и крика можно было оглохнуть, и никто не понимал, что же происходит и кто берет верх.
        Воеводы у обоза были заняты своим противником и не могли не то что видеть Красовита, но даже вспомнить о нем. А ему пришлось нелегко. Неполных два десятка, оставшихся от его дружины, обогнули выступ берега, преследуя бегущих угрян. Они даже не услышали громкого треска и шума падающих деревьев.
        А угряне внезапно прекратили бегство, развернулись и снова ударили на смолян. С высокого берега слетело несколько стрел, но для стрельбы уже слишком стемнело. Отступающих вдруг стало гораздо больше, чем было раньше. Сообразив, что угодил в ловушку, Красовит закричал, чтобы смоляне поворачивали назад. Но там они сразу наткнулись на огромные заснеженные сосны, в беспорядке лежащие поперек реки! Видимо, деревья были заранее подрублены, и теперь их обрушили сверху, перегородив смолянам дорогу назад.
        Прижимая противников к соснам, угряне кололи копьями, рубили мечами и топорами. Смоляне отбивались как могли, то один, то другой карабкался через завал, пытаясь убежать к своим. Сам Красовит, отступая последним, уже почти одолел заснеженную вершину, когда вдруг на шлем его обрушился тяжелый удар - и в глазах потемнело.
        Битва возле обоза тем временем начала затихать. Зимобор метался туда-сюда вдоль саней: в голове гудело, тьма слепила глаза, горло было сорвано от крика, а левая рука совсем онемела под тяжестью расколотого щита. То и дело он натыкался на какие-то фигуры, то движущие, то лежащие и сидящие у саней, и никогда он не мог сразу понять, свои это или чужие, живые или мертвые. Иногда ему попадался кто-то знакомый, и он торопливо расставлял людей цепью вдоль обоза. Обоз, по крайней мере, был здесь, оттеснить от него смолян противнику не удалось, а значит, битву можно было считать выигранной. Но ни на один насущный вопрос - где враг и сколько его, нападет ли он еще, сколько уцелело своих и где они, убит ли кто-то из воевод - Зимобор не имел ответа. Крича из последних сил, он собирал людей, но все отозвавшиеся тут же куда-то терялись.
        Наконец звон клинков прекратился, никто ни на кого больше не нападал.
        -Разожгите огня кто-нибудь!- требовал Зимобор, злясь на глухую тьму, как никогда ни на кого не злился.
        И вот появился горящий факел, потом второй - Судимер заранее озаботился палками, обернутыми просмоленной паклей. Огненные отблески упали на усталые, возбужденно дышащие лица. Так, вон сам Судимер в шлеме, вон Кудряшка из его десятка, вон Гремята зажимает здоровой рукой раненую. Вон Жилята сидит на санях, а Гнездила торопливо бинтует ему лоб чем-то похожим на рукав рубахи. Вон возится Коньша, выкапывая что-то из-под снега.
        -Сколько наших? Сколько ранено? Сколько убитых?- Зимобор быстро огляделся, понимая, что убитые непременно будут.
        -Корочун… того…- виновато откликнулся кто-то из темноты.
        Достоян распоряжался, выравнивал оцепление, отгородившее обоз от берега.
        -Не пойдем дальше, княже, здесь будем ночевать,- прокричал он.- Давай, что ли, сани ставить, куда уж тут идти!
        Зимобор кивнул и велел разгружать сани. Поклажу в мешках и бочонках сложили на берегу, пустые сани выстроили широким кругом, образовав нечто вроде невысокой крепостной стены. Перед чертой этой крепости разложили костры, торопливо срубив несколько ближайших деревьев.
        Промерзшее дерево больше дымило, чем горело, еловая хвоя трещала и выбрасывала искры, но все же берег осветился. Стала видна опушка леса и русло ручья, по которому на них и набросились угряне. Вдоль по ручью весь снег был глубоко перепахан сотнями ног и копыт. Туда же нападавшие и отступили. Правда, не все. На месте битвы осталось около двух десятков тел, из них половина - живые. И раненые, и мертвые пострадали даже не столько от оружия, сколько от давки на ненадежном льду. Переломов, вывихов, ушибов, свернутых шей и проломленных голов было больше, чем колотых, резаных и рубленых ран. Какой-то из обезумевших коней ударил Жиляту копытом по голове, и теперь под обоими глазами у того наливалось по здоровому синяку. Кудрявый чуб, видневшийся из-под кое-как наложенной второпях повязки, промок от крови из рассеченного лба.
        Зимобор прошел вдоль разгруженного обоза. Теперь, когда суета немного улеглась и все опомнились, важнее всего было выяснить, сколько уцелело и каким количеством людей он может располагать.
        -Ранослав!- вдруг вспомнив, заорал он во все горло.- Ранок! Эй, Поляйка, ваш воевода-то жив?
        -Жив я!- Кто-то замахал от саней.
        Подойдя ближе, Зимобор не столько узнал, сколько угадал в сидящем Ранослава - тот вытянул ушибленную ногу и прикладывал пригоршни снега к глазу.
        -Сколько у тебя людей?- набросился на него Зимобор.- Вяз червленый те в ухо, что молчишь?
        -Людей…- Ранослав морщился, с трудом соображая.- Два десятника отзываются, третий… не знаю. Говорят, по пять-шесть человек насчитали, и еще те… ну, Зелениных трое или четверо тут… Извини, княже, по голове меня приложили, не соображаю я что-то…
        -Хоть десятника возьми потолковее, пусть людей посчитает и мне быстро скажет!- велел Зимобор. Он понимал, что Ранославу тоже нелегко пришлось, но им теперь некогда было причитать над ушибами.- И пусть сразу скажет, сколько народу может на ночь в дозоры дать. Нам сейчас до утра бы дожить, а там видно будет.
        -Сейчас…- пробормотал Ранослав, морщась и пытаясь еще что-то вспомнить.- Да!- Он взмахнул рукой, когда Зимобор уже пошел прочь, словно хотел ухватить его за кожух.- Девка…
        -Что?- Зимобор обернулся.
        -Нету ее. То ли зашибли, а скорее - увезли.
        -Девка? А!- Зимобор тоже не сразу сообразил, что речь идет об Игрельке.- Увезли? Вяз червленый те в ухо!- Он свистнул.- Умыкнули твою невесту, Ранок! Ну, уж сам виноват! Беречь надо было, а мне не до того!
        -Да мне самому не до того!- с досадой ответил Ранослав.- Я, вишь, твое добро берег, обоз оборонял, у меня же тут самые меха, не дерьмо какое-нибудь! Нет бы, спасибо сказал, а он еще ругается!
        -Да не ругаюсь я!- Зимобор наклонился и хлопнул его по плечу.- Ну, пропала, и хрен с ней! Другую подберем, еще красивее! Главное, десятника мне пришли поскорей.
        Он вернулся к своей дружине, и тут ему навстречу выбежал Желанич.
        -Княже!- Кметь замахал рукой.- Ты погляди, чего Коньша с Братилой откопали!
        Кмети расступились, пропуская его к саням. На санях лежало тело. Зимобор сначала испугался, что еще кто-то из своих убит, и тут огненный отблеск от ближнего костра осветил кольчугу.
        Шлем восточной работы, с тонкой гравировкой, заметной даже в свете факела, поблескивал рядом. Зимобор подошел ближе и наклонился. На санях лежал мужчина, молодой, безбородый, с черными волосами и непривычными, неславянскими чертами лица. Скорее его можно было принять за араба, и доспехи восточной работы на нем казались вполне уместными. Это был тот самый предводитель дружины, напавшей на обоз, вот только непонятно, каким образом араб оказался во главе тех, кого принимали за угрян.
        -Это еще что за… вяз червленый?- озадаченно спросил Зимобор и дернул самого себя за ухо.- Убит?
        -Не!- Коньша мотнул головой.- Дышит. Видно, оглушили.
        -Точно, я видел,- доложил Витим.- Это Прибыток отличился. Как подпрыгнул, как вдарил ему топором по жбану сверху - тот и скопытился. Он с коня упал, а на него еще наступил кто-то.
        -Коньша и наступил!- крикнул Жилята.- Ты его знаешь, княже, ему бы только ногами топтать что ни попадя!
        -А как бы я его еще нашел?- огрызнулся Коньша.- Только и нашел, что на кольчуге поскользнулся. А то его уже снегом закидали, там и остался бы лежать, к утру замерз бы. Так мы бы и остались без всего.
        -Без чего?
        -Ну, а так нам и слава, и добыча!- Коньша приосанился.- Это же сам их князь. Раз мы с Прибытком его завалили, то мне кольчуга, а ему шлем. Шлем-то он пробил топором, теперь кузнеца надо…
        -Это Прибыток его завалил, не примазывайся!- опять закричал Жилята.
        -Он завалил, а я нашел!
        -Тьфу, как дети, кто гриб первым увидел!- Судимер сплюнул кровь из разбитой челюсти.- Коньша, ты в дозоре постоять не хочешь, если много сил осталось?
        -Да ну, какой это князь?- усомнился Зимобор, тем временем разглядывая пленника.- Доспехи-то хорошие, но ты ему в морду смотрел? Посмотри! Бохмит чистый, как тот Хаким, помнишь, в Селиборле жил? Одно лицо, только помоложе. Как он вообще сюда попал?
        -А что…- начал Коньша.- Ты на меня, княже, посмотри. Я сам мордой чисто хазарин, однако же кривич я и тебе служу! Так и он - мог же угренский князь бохмита в дружину нанять?
        -Мог-то мог…- Зимобору не верилось.- Только не слышал я что-то, чтобы бохмиты к нам нанимались!
        -Может, полоняник какой?
        -В шлеме и кольчуге?
        -Ну, бывший… Или робич сын.
        -Ладно!- Зимобор, которого превратности судьбы неведомого бохмита сейчас занимали мало, махнул рукой.- Доспех с него снимите и укройте чем-нибудь. Очухается - поговорим. Если по-нашему понимает.
        Перевести дух удалось еще не скоро. Сначала Зимобор собрал-таки всех уцелевших воевод, назначил главного в дружине взамен убитого Корочуна, пересчитал всех здоровых, раненых и погибших. Убитых, в том числе просто зашибленных в свалке, оказалось почти два десятка. Еще с полсотни было так или иначе ранено. Из трех десятков Красовита в наличии было шестнадцать человек, и их Зимобор пока распределил по десяткам Достояна и Судимера. Сам Красовит вместе с остальными людьми исчез. Зимобор надеялся, что утром они еще объявятся,- очень не хотелось думать, что все убиты. Избавиться совсем от Секачова сына было бы, честно говоря, не так уж плохо, но Зимобор почти против воли жалел об этом замкнутом, упрямом, недружелюбном, но по-своему честном и надежном человеке. И взбрело ему в голову преследовать угрян! Как ребенка обманули, вяз червленый ему в ухо!
        Игрелька действительно исчезла. Кмети Ранослава обшарили весь снег на месте битвы, но девушки не нашли, ни живой, ни мертвой. Кто-то видел, как угряне увозили ее прочь, перекинув через седло: девчонка орала и дрыгала ногами. Ее исчезновение было досадно, особенно для Ранослава, но Зимобор был бы очень рад, если бы дочь покойного Оклады оказалась его самой большой потерей в этой битве. Вот остаться разом без двух воевод из пяти - это гораздо хуже.
        До утра никто их больше не тревожил. Зимобор так и не присел, боясь, что мгновенно заснет, если сядет, и без отдыха расхаживал вдоль цепочки саней, благоразумно не показываясь в свет костров. Кмети, поставив щиты на сани, прятались за ними и несли дозор, не сводя усталых глаз с опушки леса и высокого берега на противоположной стороне. Другие в это время спали, как попало, на мешках, на лишних санях внутри круга, то лежа, то сидя, чтобы немного отдохнуть и сменить дозорных. Но никто не показывался ни из леса, ни с берега. Видимо, угряне, получив отпор, отступили и теперь тоже ждали утра, чтобы оценить обстановку.

* * *
        Красовит очнулся от того, что кто-то шевелился рядом и неловко толкал его в бок. Очнуться-то он очнулся, но глаза открыть не получилось. Голова страшно болела, горела рука над локтем, куда вчера достал чей-то клинок. Чувствовалось, что на рану наложена тугая повязка, но Красовит не помнил, кто и когда его перевязывал.
        Он попробовал пошевелиться. Получалось плохо - мешал тяжелый кожух, разрезанный рукав на раненой руке и еще что-то… Кажется, связанные ноги.
        Связанные?
        Невольно кряхтя и постанывая от напряжения, Красовит перевернул тяжелое, как бревно, непослушное тело - и надо же было уродиться такой дубиной здоровенной!- и приподнял голову. Спутанные волосы лезли на глаза. С трудом Красовит разлепил веки и заморгал. Было не совсем темно, и он явно находился под крышей. Прохладно, но не морозно. Рядом тоже кто-то дергался и стонал смутно знакомым голосом. Еще кто-то кашлял, тоже как-то знакомо. Но если кругом свои, то почему он связан?
        В прошлом Красовит уже однажды просыпался связанным, причем собственным поясом. Это когда на свадьбе у Хотеслава, Ранославова старшего брата, он так упился, что полез в драку, подбил пару глаз и вывихнул кому-то ногу, его тогда скрутили свои же - вчетвером на одного…
        Опираясь плечом о стену, он кое-как сел. В глазах немного прояснилось. Вокруг валялись мешки, бочки, палки. Сидел он на куче кожаных обрезков, какие остаются, когда кроят обувь. Прямо перед ним в стене, довольно высоко, имелось тускло мерцающее окошко. Одна стена была теплой.
        Ну, ясно. Это сени. Одной стеной они примыкают к избе, где топят. Но чьи это сени и как он сюда попал? Что-то подсказывало Красовиту, что, если бы смоляне захватили какую-то весь, и пусть ему досталась бы на всю дружину всего одна изба, уж наверное, его, воеводу, да еще раненого, устроили бы получше, а не бросили на пол в сенях на кучу обрезков и отопков[13 - Отопок - негодная к починке, изношенная обувь.]…
        Шевелящаяся рядом фигура негромко бранилась, и по голосу, а также по подбору выражений Красовит узнал одного из своих кметей, Колотилу.
        -Эй!- хрипло окликнул он, едва шевеля языком.- Колотила! Мы где? Это что?
        -А хрен его знает!
        -У угрян мы,- прохрипел кто-то с другого бока.- Это я, Велига. Вон еще Огняшка валяется. А Кривеля был да…
        -Что?
        -Помер по дороге, пока везли. Ему в бок топором приложили… Помер, они его на ходу сбросили. Валяется в лесу где-то…
        Велига не то всхлипнул, не то поперхнулся.
        -У угрян?- до Красовита доходило еще с трудом.- Это как?
        -А ты не помнишь?
        -Нет.
        -Мы как за ними погнались… Это хоть помнишь?
        -Ну…- неуверенно отозвался Красовит. В его памяти вся вчерашняя битва смешалась, и он помнил только самое начало.
        -Они пару сосен сверху свалили. Наши кто назад пробрался, а кто там же и полег. Мы вперед за ними - а они и спереди еще две сосны свалили. И остались мы, как мыши в лоханке - ни туда, ни сюда. Кого перебили, нас вот повязали и сюда привезли.
        -А сюда - это куда?- спросил Колотила, который тоже большую часть времени провел без сознания.
        -А я почем знаю? Но везли не долго. Едва ли больше пары верст. Если я сам не окочурился по дороге и не пропустил половину. У самого не голова, а погремушка.
        Красовит хотел спросить, чего угряне от них хотят, но промолчал. Велига едва ли это знает, а знать должен он, воевода!
        -Теперь вот продадут нас по Юлге за Хвалисское море, будем поля сухие всю жизнь мотыгой ковырять, пока не сдохнем,- пробурчал Колотила, словно услышав его мысли.
        -Нет, я знаю, они таких, как мы, не просто в рабы, а знатным воеводам в дружину продают,- обнадежил Огняшка, самый молодой из кметей.
        -Утешил!- хмыкнул Колотила.- Тот же раб, только с копьем.
        Красовит напрягся. Не получалось поверить, что его, воеводу, продадут, как раба, и заставят воевать за какого-нибудь чернобородого Рахмана ибн Хрен-его-знает…
        Близко за стеной послышался шум движения, дверь со двора скрипнула и открылась. Красовит зажмурился от внезапно хлынувшего яркого света - снаружи было уже совсем светло. Вошли какие-то люди, трое или четверо, он не разобрал.
        -Да вот они,- сказал кто-то незнакомый.- Живые, гляди.
        Кто-то подошел к нему совсем близко. Красовит заставил себя открыть глаза и, щурясь, посмотрел.
        Над ним склонилась женщина, больше того - девица. Та самая угрянка, которая все шныряла по двору в Селиборле, шепталась с Игрелькой и заигрывала с князем.
        В тот же миг и девушка его узнала. На лице ее ясно отразилось разочарование.
        -Это не он!- с обидой и досадой воскликнула она.- Чурки вы березовые, что вы привезли! Утешка, дурень! Кого ты приволок!
        -Кого?- спросил от порога молодой голос. Там, видимо, было много людей, все не помещались в сени.
        -Это не князь! Это воевода какой-то, я его не знаю.
        -Вот, кувырком твою кобылу!- Молодой голос весело выругался.- Кто ж их разберет? Я-то его не видел! Кто же думал…
        Девушка отвернулась и вышла. Было слышно, как она во дворе кричит кому-то: «Это не тот!»
        Смоляне снова остались одни. Кое-что прояснилось: угряне хотели захватить князя Зимобора, но, в темноте перепутав или не зная его в лицо, взяли Красовита.
        Через некоторое время дверь снова отворили, но теперь только один из мужчин - с рыжей бородой, вошел и остановился около двери в теплую истобку, держа наготове топор. Больше никто не входил, но дверь во двор держали открытой, пропуская свет.
        Красовит уже собрался возмутиться, что их хотят даром заморозить, но тут на пороге показался человек, и он от удивления смолчал. Это тоже была женщина, но другая. Среднего роста, закутанная в бобровую шубу, покрытую не чем-нибудь, а настоящим шелком, женщина была уже не молода, но ее смуглое лицо с непривычными, иноземными чертами было довольно красиво. От ее больших темных глаз, черных бровей веяло чем-то таким заморским, что Красовит оторопел.
        Женщина окинула его взглядом, не подходя ближе. Под этим взглядом Красовит невольно постарался сесть попрямее и принять настолько достойный вид, насколько позволяли раненая рука и связанные ноги.
        -Кто ты?- спросила женщина.
        Красовит почему-то растерялся и молчал, не зная, как ответить. Рыжий с топором тут же вразумляюще пнул его в бок и рыкнул: «Ну?»
        -Не надо!- Женщина подняла руку, вынув ее из куньей рукавицы.- Не бойся, воевода. Назови мне твое имя.
        -Красовит,- прохрипел он.- Сын Секача.
        -Ты знатен?
        -Да. Мой отец - кормилец княжича Буяра и смолянский воевода.
        -Ты из дружины смолянского князя Зимобора?
        -Да.
        -Где он?
        -Не знаю. Где я сам-то, не знаю. И чем все кончилось вчера - не помню.
        -Послушай…- Женщина помолчала.- Ты ведь хочешь вернуться в Смолянск?
        -Еще бы,- буркнул Красовит.
        -Если ты не захочешь дружить со мной, я прикажу продать тебя на Восток. Ты ведь этого не хочешь? Я знаю, для воина рабство хуже смерти, да?
        -Сама знаешь, чего спрашиваешь?
        -Ты хочешь помочь мне?
        -Смотря чего надо.- Красовит нахмурился.
        Дураку ясно, что просто так воли не дают. Сейчас ему предложат сделать гадость князю Зимобору. И хотя Красовит не любил его, Зимобор принял их с отцом службу, они клялись ему в верности, и даже ради своей жизни Красовит не мог решиться на предательство. Хотя жизни и свободы ой как хотелось…
        -Ты поедешь со мной к князю Зимобору и поможешь мне выкупить моего сына, живого или мертвого,- ответила женщина, и голос ее дрогнул.
        Красовит вытаращил глаза. Какого еще сына?

* * *
        До рассвета смолянская дружина просидела за стеной из саней и щитов. Но вот рассвело, пора было что-то решать.
        -Пойдем жилье искать какое-нибудь,- объявил Зимобор, созвав к себе воевод.- Хоть раненых погреем, а то загнутся у нас люди на снегу. Грузим, запрягаем. Давай, Любиша, ты у нас самый здоровый теперь, бери своих и поезжайте вперед. Увидите хоть какую весь - давай туда, и если угрян там нет, занимайте.
        Разобрав «крепость», поклажу погрузили на сани, на мешки положили раненых, кто не мог идти. Мертвых пришлось пока сложить в кучу и накрыть лапником - заниматься похоронами сейчас было не время. Ополченцы грузили и запрягали, а кмети стояли кольцом вокруг обоза, держа наготове оружие и не сводя глаз с опушки леса по обе стороны. На высокий берег Зимобор тоже послал два десятка кметей, чтобы исключить нападение по-вчерашнему, сверху.
        Пока грузили, Зимобор еще раз прошел вдоль обоза. Несколько вчерашних раненых у него на глазах сняли с саней и понесли к мертвым - умерли за ночь от холода и потери крови, а кое-как наложенные в темноте перевязки не помогли.
        Отдельной кучкой под охраной сидели шесть или семь пленных. Знатный пленник в восточном доспехе к утру пришел в себя и теперь встретил Зимобора враждебным взглядом темных глаз.
        -Это ты все затеял, сволочь!- злобно бросил ему Зимобор, у которого еще стояли перед глазами мертвые тела с повязками, наложенными прямо поверх одежды.- Ты кто такой? Из какой щели вылез, чудо в шлеме?
        Пленник промолчал, но только сжал зубы от злости.
        -По-нашему хоть понимаешь?
        Тот опять не ответил.
        -Смотрите за ним!- пригрозил Зимобор дозорным, хотя знал, что те и так будут смотреть.
        Обоз прошел несколько верст, когда от Любиши прибежал кметь с сообщением, что в стороне от реки, на ручье, нашлась весь дворов из шести-семи. Зимобор велел заворачивать.
        Весь оказалась покинута - видимо, хозяева прознали про битву, разыгравшуюся у них почти под носом, и не захотели попасться под руку ни победителям, ни побежденным. Скотину они увели с собой, и следы полозьев, ног и копыт, уводящие куда-то в лес, были хорошо видны. Но преследовать ни у кого не было охоты, смоляне только радовались, что все постройки в их распоряжении. Везде растопили печи, натопили и овины, и бани. Нагрели воду, отроки бегали туда-сюда с чистым полотном, под руководством Ведоги обмывали раны и накладывали повязки уже как следует. Над кострами во дворах повесили котлы, на каждой печи поставили горшки и сковородки. Готовили кашу, похлебку из сушеной рыбы, простые лепешки - все, что можно жевать голодным и измученным мужчинам после тяжелой битвы. От тепла, еды и хоть какой-то безопасности люди размякли и стали засыпать. Зимобор сам едва стоял на ногах, но все же выбрал два десятка из тех, кто не был ранен, велел им быстро поесть и чуть ли не пинками выгнал опять на холод - нести дозор. Враг оставался где-то рядом, а ни численность, ни намерения его были не известны.
        Расставив дозорных, Зимобор сам упал на первое попавшееся место, прямо на полу, бросив суконный плащ. В голове смутно вертелись мысли, что если пока он поспит, ничего не случится, то можно будет собрать отряд из отдохнувших людей и поездить вокруг, разведать обстановку… И на этом он заснул.
        А проснулся от того, что его трясли за плечо.
        -Просыпайся, княже, едут люди! Едут к нам!- бормотал кто-то над ухом, но Зимобор не мог заставить себя проснуться.- Угряне!- рявкнул Достоян, и это слово заставило князя опомниться.
        Зимобор сел, обеими руками сжал виски, словно хотел остановить головокружение.
        -Говори,- вслепую велел он Достояну, которого не видел, но чувствовал где-то рядом.- Я слушаю.
        -Сюда люди едут по ручью, по которому мы приехали. Немного, человек двадцать. Не наши. Едут открыто и медленно. Похоже, говорить хотят.
        -Или отвлекают,- вставил откуда-то сбоку хриплый голос Жиляты.
        -Я не отвлекаюсь,- успокоил Достоян.- Дозоры стоят и смотрят по сторонам. Но если эти говорить хотят - пойдешь?
        -Пойду!- Цепляясь за стену, Зимобор встал и встряхнулся.- Умыться дайте.
        -Я этих расспросил пока, которых взяли. Вчерашних,- продолжал Достоян, пока Зимобор умывался из хозяйской лохани и вытирался собственным подолом. На перевязки к тому времени извели не только все хозяйские полотенца, но и запасы тканины из девичьих укладок, припасенных в приданое, которые хозяева не сумели увезти.- Говорят, дружина молодого князя Хвалислава, сына угренского князя Вершины. Сам Вершина не здесь сидит, а восточнее на Угре. Там у него город, а сюда его сынок за данью пришел. По Угре дошел до Селиборля, а тут ему говорят: вот, смоляне ходят.
        -Даровой, леший ласковый, нас ему продал,- прохрипел откуда-то с пола Жилята.- Откуда бы еще эти узнали?
        -Да чего ты - сразу продал?- ответил ему Ждан.- Он и сам тут живет, как между молотом и наковальней: то ли мы придем за данью, то ли угряне, а ему или двоим платить, или изворачиваться. Ты бы на его месте тоже послал: они вот вашу дань раньше собрали, с них и возьмите. Скажешь, нет?
        -Ну?- Зимобор повернулся к Достояну, убирая с лица мокрые кудри.- Гребень есть у кого, соколы? И что там?
        -Да ты сам у него спроси. Он в овине сидит, мои ребята за ним смотрят.
        -Он? Кто?
        -Да князь Хвалислав! В доспехе богатом, помнишь?
        -Ну?
        -Дуги гну! Это он и есть.
        -Ну, дела!- Зимобор разобрал волосы пятерней (гребень у «соколов» так и не нашелся) и еще раз попытался сосредоточиться.- Пошли, что ли?
        Одевшись и приведя себя в порядок, он вышел из избы и зажмурился - с непривычки свет яркого зимнего дня слепил глаза. Дозорный десяток стоял, в шлемах и с копьями, вдоль берега, который здесь образовывал нечто вроде естественной крепостной стены. Услышав шум, кто-то из дозорных обернулся и показал копьем на русло ручья: вон они, мол.
        Зимобор подошел. Уже близко на русле ручья виднелось около десятка всадников и столько же пеших. Среди всадников он сразу заметил странную фигуру, закутанную в богатую шубу, покрытую синим шелком. Такая шуба стоила, как вся эта весь со всей скотиной, утварью, припасами и жителями. Причем ни доспехов, ни хоть какого-то оружия при владельце шубы видно не было. И вообще это, похоже, женщина.
        Вот уж кого Зимобор сейчас не ожидал увидеть, так это женщину.
        По его знаку Достоян сошел с берега до середины тропы и взмахнул рукой. В другой руке он держал щит, прикрываясь на всякий случай.
        Приезжие остановились, от них отделился всадник и шагом поехал к тропе.
        -Вы кто такие?- крикнул Достоян.- Вам чего надо?
        -Здесь ли находится смолянский князь Зимобор Велеборич?- спросил всадник.
        -Здесь. А вы кто?
        -С ним хочет говорить княгиня Замила.
        -Какая-такая княгиня?
        -Жена князя Вершины угренского.
        -Ну, пусть княгиня поднимается. А ваши пусть тут, на льду обождут.
        -Нельзя княгине без людей показаться.
        -Князь Зимобор женщину не обидит, если с миром пришла.
        Всадница подъехала ближе. Перед княгиней шел только один человек, отрок, придерживая лошадь на крутой тропе.
        Дозорные расступились, Зимобор увидел лицо женщины, уже немолодой и явно не славянки. Такие большие темные глаза на смуглом лице, такие черные брови встречались только у бохмитских торговых гостей.
        -Здорова будь, княгиня!- Зимобор кивнул.- Заходи в дом, поговорим, зачем приехала.
        -Ты - смолянский князь?- спросила женщина, и даже странно казалось слышать от нее звуки родной речи.
        -Я. Сойди с коня, не бойся, не обидим. Что на холоде стоять, мы и так всю ночь мерзли.
        Отрок помог княгине спешиться, и вслед за Зимобором она вошла в дом. Здесь было так тесно и душно от множества стоящих, сидящих и лежащих людей, что княгиня в замешательстве остановилась на пороге истобки,- даже чтобы пройти через сени, ей пришлось переступить через спящих.
        -Эй, народ, расступись, дай где княгине место!- крикнул Зимобор.
        Кмети неохотно зашевелились, стали с любопытством оборачиваться - что это за княгиня такая?
        Наконец усилиями Судимера и двоих отроков удалось освободить скамью и даже покрыть ее чьим-то медвежьим кожухом. Княгиня села и сложила руки на коленях.
        -Угостить особо нечем, не взыщи,- сказал Зимобор.- Каши можем дать, если голодна. Ты-то хоть, матушка, ночью не воевала?
        -Я не голодна. Я приехала за другим.
        -За чем?
        -Твой человек, Красовит, сын Секача, у меня.
        Поразмыслив, княгиня решила не брать сразу Красовита с собой, а привлечь его к переговорам уже в качестве участника, а не товара на обмен, только если смолянский князь заупрямится.
        -Вот дела!- вспомнив про Красовита, Зимобор хлопнул себя по коленям.- Живой?
        -Живой. Ранен. И с ним трое его людей.
        -А Игрелька где? Окладина дочка? Тоже у тебя?
        -Тоже у меня. Ты хочешь ее вернуть?- Восточные глаза княгини пристально глянули в глаза Зимобору.
        -Не отказался бы. И Красовита тоже. А на обмен что хочешь?
        -Я потеряла моего сына, князя Хвалислава.- Княгиня опустила глаза.- Если он у тебя, отдай мне его, живым или…
        Она запнулась, не в силах выговорить слово «мертвый» по отношению к родному сыну.
        -Один он у тебя?- сочувственно спросил Зимобор.
        -Да.- Княгиня еще ниже опустила голову, стараясь справиться с собой.
        -Как же ты сюда попала, а, княгиня? Ты родом откуда?
        -Из Хорезма. Мой муж был торговым человеком и привез меня сюда с собой. Это было очень давно, я тогда была совсем юна. Здесь наш торговый караван разграбил князь Вершина и взял меня в плен. Он полюбил меня и взял в жены. Мой сын - любимый сын князя Вершины, и недавно князь объявил его своим наследником.- На этом месте женщина горделиво подняла голову.- Сейчас он у тебя. Я хочу знать, какой выкуп ты желаешь получить за него или… за его тело,- тихо закончила она и снова опустила глаза.
        -Мертвецами не торгую - живой он, живой,- утешил ее Зимобор.- Даже вроде не ранен особо, так, по голове вчера получил, оттого и с коня свалился. Да, а чего он от меня хотел? Зачем напал?
        -Ты отнял его невесту.- Княгиня взглянула на него с укоризной.- Дочь Оклады с реки Жижалы была просватана за моего сына. Ты забрал и девушку, и ее приданое. Мой сын должен был вернуть то, что ему принадлежит.
        -А откуда узнали?- вставил Жилята.
        -Вас видели в Селиборле…
        -Даровой!- воскликнул Жилята, имея в виду: «а я что говорил».
        -Дочь князя Вершины, Лютава, видела там и тебя, княже, и невесту. Она рассказала нам, что мы ограблены.
        -Я говорил, не надо было девку выпускать,- напомнил Судимер.
        -Попробовал бы кто-то ее не выпустить.- Княгиня усмехнулась.- Их мать была знатная чародейка и зналась с самим Велесом. Говорят даже, что все ее дети рождены от Велеса… Однако почему-то они тоже хотят получить долю наследства князя Вершины, хотя он, выходит, вовсе им не отец!- язвительно добавила она.
        В ушах Зимобора зазвучал голос княгини Дубравки, которая тоже вот так выискивала всевозможные способы доказать, что никто, кроме ее детей, не имеет права на наследство князя Велебора. И невольно ощутил расположение к неведомым ему детям чародейки - как к товарищам по несчастью.
        -Ну, мать, давай торговаться!- Он сел поудобнее и опять хлопнул по коленям.- Что предложишь?
        -Я верну тебе твоего воеводу и девушку.
        -Красовит - хорошо, но он мне не брат и не сват. Глаза бы мои его и его батяню не видели… А девку - я таких еще десяток найду, и с родом, и с приданым, а вот сын у тебя один, и второго ты уже, пожалуй, нигде не раздобудешь. Мало даешь, матушка.
        -Я добавлю… серебром или куницами, сколько ты хочешь?
        -Двадцать гривен серебра. И Красовита с Игрелькой назад. И чтобы, пока Угру не пройдем, ваши удальцы нас больше не тревожили. Согласна?
        -Да. Но мне нужно время, чтобы собрать выкуп.
        -Сколько?
        -Десять дней.
        -Твоя воля.- Зимобор пожал плечами.- Еще пару дней здесь поживем, потом пойдем дальше. Мне до весны тут гостить некогда, реки вскроются, а меня Смолянск ждет. Как соберете - догоняйте, дорога тут одна, по Угре, не потеряетесь.
        -Я хочу увидеть моего сына.
        -Достоян! Проводи.
        Княгиня ушла в овин, где сидел пленник.
        -Мало попросил,- заметил Жилята.- Надо было требовать, чтобы Угру за нами признали и больше сами тут не ползали.
        -Это ей не под силу. Такие дела князь решает, а у него сыновей, поди, много. Одним меньше - ему легче.
        -Сказала же, что он у князя любимый.
        -Дубравка то же самое про Буяра говорила. А кто у батюшки на самом деле любимый сын был?- Зимобор горделиво потянулся. Кмети вокруг засмеялись.- Нет, серебра она из своих укладок даст, все узорочье выгребет. А Угру, надо будет, потом сами завоюем. Не последний раз живем, Жилята, друг ты мой!
        -Тебе виднее!
        Повидавшись с сыном, княгиня уехала. Но дозорные так же внимательно вглядывались в лес по берегам ручья, и Судимер обходил дозоры, приговаривая, что «приказа расслабляться не было».

* * *
        Стемнело, но весь была освещена сплошной полосой костров - не зря кмети весь день рубили дрова и сушили их возле огня. Договор с княгиней обеспечивал какую-то безопасность, но ждать можно было чего угодно. Жилята доказывал, что князя Хвалислава нельзя отдавать матери прямо сейчас, а нужно держать в заложниках, пока смолянская дружина не пройдет Угру до конца, и совершить обмен только за ее истоками. Зимобор соглашался, что кметь прав.
        -Да мы за десять дней до конца Угры дойдем и так, не переживай!- говорил он.- Как раз в верховьях Десны они нас догонят. Ждать ее на месте я же не обещал! Так что все будет. Завтра-послезавтра тронемся.
        За день умерло еще двое раненых, но остальные начали поправляться. И если воевать они смогут еще не скоро, то ехать были уже вполне способны. А задерживаться было нечего.
        Весь вечер где-то в лесу выли волки, и кмети толкали друг друга: слышь, дескать, как выводят! Одни говорили, что не к добру, другие - что все нехорошее уже случилось и волки отзываются на запах пролитой крови.
        За этот день Зимобор велел заготовить дрова для погребального костра и послал сани - перевезти погибших к жилью, чтобы завтра сжечь. И вовремя - если бы убитых не перевезли под защиту людей и огня, серая лесная братия могла бы устроить им «погребение» по собственному обряду.
        Волки выли: то поодиночке, то хором. Удрученное их тоскливой песней, серое пасмурное небо заплакало, пошел снег. Ветра не было, и крупные пушистые хлопья медленно падали, норовя устроиться на носу у дозорного. Кмети бранились: зимней ночью по-всякому тяжело нести дозор, а тут еще снег, когда в трех шагах ничего толком не видно!
        -Делать нечего, глядите в оба!- наставлял Моргавка.- Забыли, как Оклада на нас под метелью накинулся? Тут и еще, поди, такие умные есть.
        -Да кто тут умный?- ворчали кмети.
        -А вот когда узнаешь, тогда сам окажешься дурак! Давай, Хотьша, топай во двор, не бойся, сменить не забуду!
        Обойдя дозоры, Зимобор разгреб себе местечко на мягком мешке, лег и укрылся кожухом. Теперь и ему можно было немного поспать. Он и задремал было, но, несмотря на темноту, тепло и усталость, не спалось. Все время вспоминалась то княгиня-хвалиска, то девушка в лисьем кожухе, которая приходила в Селиборль и ушла, будто никто не в силах ее задержать… И ведь правда, никто не заметил, как она исчезла, хотя за такой красавицей следили сотни глаз. «Их мать была знатная чародейка и зналась с Велесом… Говорят, все ее дети рождены от Велеса…»
        Да, а что значит их мать? Что значит все ее дети? Сколько их там? И если все дочери неведомой чародейки так хороши, может, имеет смысл сторговать у князя Вершины хотя бы парочку?
        Ландышевый венок за пазухой источал одуряющий запах. Вдруг заметив это, Зимобор удивился. С чего бы? Ведь он не звал Младину. Он вынул венок - тот был сухим, и запах от него шел, как от сухих цветов, но необычайно сильный.
        Зимобора вдруг разобрало любопытство. Так сколько детей было у княгини-чародейки и что это за дети? И тут ведь под рукой есть у кого спросить! Судя по словам Замилы, дети чародейки - соперники ее сына, а значит, Хвалислав знает их очень хорошо.
        Приподнявшись, Зимобор хотел кликнуть отрока из сеней и послать за пленником, но передумал и решил сходить сам. Неохота было вставать с мягкого мешка, вылезать из теплой истобки, но очень неплохо еще раз проверить дозоры. Ночь, метель - мало ли что?
        Натянув кожух, взяв на всякий случай меч, Зимобор вышел на двор. Костры горели, дозорные прохаживались и перекрикивались.
        -Кто здесь?- перед Зимобором вдруг оказался Гремята, держа щит наизготовку и выглядывая из-за него с топором.- А, княже! Что бродишь, как мара полуночная? Не спим мы, не спим!
        -Хочу к князю Хвалиславу заглянуть. Как он там?
        -А как ему быть? Его Судимер стережет.
        Зимобор прошел мимо нескольких заснеженных избушек к овину. Из окошка тянулся дым - кмети топили печи. Среди прочих обитали и угрянские пленники, с которых день и ночь не спускал глаз кто-то из дозорного десятка.
        И вдруг в полосу, освещенную кострами, вбежали разом с десяток фигур - в поднятых руках блестело оружие, мечи и топоры. Несколько кметей, одновременно их увидевшие, разом заорали. Часть вскинула щиты и бросилась навстречу, по одному человеку от десятка кинулось в избы будить спящих.
        В свою избу Зимобор помчался сам - у него с собой был только меч, но не было щита и шлема.
        -А ну вставай!- заорал он, распахнув дверь сеней во всю ширь.- Опять лезут на нас! Живо, Достоян, поднимай, бегом!
        Он пробежал между просыпающихся кметей, схватил шлем, в который предусмотрительно был вложен подшлемник, нахлобучил на голову, взял в сенях первый попавшийся щит, выскочил наружу - и тут, видя, что на избу пока никто не нападает, поставил щит к ноге и стал застегивать ремешки шлема.
        Когда он был готов, из избы уже выбегали со щитами в обнимку остальные.
        -Туда!- Зимобор махнул мечом и первым побежал в сторону овина. Оттуда доносились знакомые звуки - треск разрубаемых щитов и звон мечей…

* * *
        …Над берегом замерзшей реки, перед цепочкой сонных избушек, которые среди снеговых груд казались еще меньше и ниже, горело несколько костров, и все было видно как на ладони. Между избушками кипело сражение: три или четыре десятка человек, все с оружием и щитами, метались туда-сюда, и трудно было поверить, что все это устроилось силами всего двенадцати бойников Лютомера. Наскакивая на дозорных кметей и ратников из полюдья смолянского князя Зимобора, они не столько бились, сколько кричали, оглушали боевыми кличами, перебегали с места на места,- словом, больше создавали суету, чем сражались по-настоящему. Настоящий бой Лютомеру был сейчас не нужен, а терять людей понапрасну он не мог себе позволить - слишком мало их осталось и каждый из них был ему братом.
        Сам Лютомер не ввязывался в драку и ждал, не показываясь из темноты на опушке. Лютава стояла рядом, притопывая на снегу озябшими ногами, изнывая от нетерпения, кусала варежку и от волнения даже подвывала шепотом. Самый зоркий глаз не различил бы эту пару, словно родившуюся из темноты леса,- оба одетые в волчьи кожухи мехом наружу, брат и сестра сливались с промерзшими стволами, заснеженными еловыми лапами, и каждое их движение казалось лишь игрой теней. Лютомер молчал, крепко сжимая зубы и не сводя напряженного взгляда с двери овина. Их окружали десятки светящихся волчьих глаз - сами звери совершенно растворялись в темноте и лежали, выжидая, не понадобится ли помощь. Но чем могли помочь звери, если даже сам Лютомер, волк среди людей и человек среди волков, не знал, что делать?
        Там, в овине, находился их с Лютавой сводный брат Хвалислав, связанный и беспомощный. Вот-вот кто-нибудь из смолян откинет бревно, которым подперта дверь, войдет туда и вскоре выйдет снова, с окровавленным ножом в руке…
        Но время шло, а никто не спешил сделать это страшное дело. Смолян было слишком много: около двух сотен, если считать княжескую дружину и ратников, и хотя проснулись и снарядились еще не все, их все же хватало, чтобы не подпускать бойников даже близко к овину. А раз нет опасности, что знатный и ценный пленник будет освобожден, то зачем же его убивать? Смолянский князь Зимобор, похоже, не трус и не дурак, головы не теряет даже тогда, когда на его стан нападают во время ночлега.
        Бойники повыдохлись, их притворные наскоки становились все реже, шум стал стихать. Какие бы они ни были резвые, а все же нелегко, имея чуть больше десятка человек, изображать нападение на двухсотенное войско.
        -Не пойдет… никто туда не пойдет…- Лютомер не заметил, как произнес это вслух, а Лютава вцепилась в его рукав и затеребила:
        -Что же делать, Лют? Придумай что-нибудь!
        Сестра не могла пожаловаться на отсутствие выдержки, но сейчас ее силы были на исходе, и Лютомер ее понимал.
        -Придумай!- в досаде повторил он.- Если только выманить его оттуда как-нибудь. Закричать, что ли: «Князь Хвалислав, держись, мы идем!»
        -Закричи!
        -Или выгнать его… Если сам выбежит, то уж тут…
        -А если они его убьют? Когда выбежит?
        Лютомер оторвал наконец взгляд от темных избушек, озаренных неровными сполохами костров, от мечущихся черных фигурок в мерцающих шлемах, с кроваво-красными отблесками на обнаженных клинках - от огня, пока лишь только от огня,- повернул голову и посмотрел в лицо своей сестры. Свет костров сюда, во тьму под первыми деревьями опушки, не доставал, но ему не нужен был свет, чтобы видеть. В темноте глаза оборотня сами излучали яркий зеленоватый свет, озаряя лицо девушки, так похожее на его собственное - те же высокие скулы, глубоко посаженные глаза под черными бровями.
        -Они… его… убьют?- повторила Лютава. До сих пор она старалась не думать, не пускать в сознание мысль о том, чем же кончится то, что они затеяли. Но теперь отступать было некуда, прятать от себя эти страшные слова стало поздно.- И… ты уверен, что… иначе никак?
        У нее перехватило дыхание, она сглотнула и замолчала. Ничего можно было не говорить: Лютомер сам прекрасно знал и понимал все, что она могла бы ему сказать. Невозможно, жутко даже подумать: желать смерти от руки чужака - своему же брату. Пусть сводному, по отцу, пусть рожденному чужеземкой, бывшей рабыней; пусть они никогда не дружили, пусть между ними много чего случилось нехорошего, особенно за последний год, но все же и он, Хвалислав,- сын их рода. Он находится под защитой чуров, как и прочие дети угрянского князя Вершины. А поднять руку на свою кровь - преступление, которого не прощают ни люди, ни предки, ни боги. Даже им - детям волхвы Семилады. Даже ему, Лютомеру - сыну Велеса… Неужели это, о чем страшно сказать друг другу, самому себе,- необходимо? Так ли это? И по чьей вине все сложилось именно так, а не иначе?
        Уже много месяцев прошло с тех пор, как Лютомер впервые подумал в сердцах: уж лучше бы он умер маленьким, этот Хвалис! Скольких бед избежала бы тогда угренская земля, да и они с Лютавой. Но только сейчас, когда костры перед избушками мелкой веси незнамо какого рода догорали, а мельтешение черных фигурок стихало, когда все решали считаные мгновения, Лютомер снова старался вспомнить все и понять: действительно ли у них нет другого выхода? Когда, в какой день нить судьбы впервые свилась в узелок, после которого вся Макошина ткань перекосилась?
        И, как почти всегда в таких случаях, даже он, сын Велеса, самого мудрого и памятливого из богов, не мог нащупать в прошлом этот злополучный день. Такие дни обнаружить не легче, чем найти исток реки, вытекающей из болот - потихонечку, помаленечку. И никто не знает, в какой бурный и мутный поток выльются обыденные, заурядные, ничем не примечательные события. Вот только Макошь ничего не пропускает, и каждой ниточке наших слов и поступков в ее сложном узоре находится место.
        -Нет!- зажмурившись и даже на миг закрыв лицо руками, словно прячась от сильной душевной боли, Лютомер затряс головой. Шапка упала, на давно не чесанные русые волосы сыпался с ветвей мелкий снег, делая их совсем седыми.- Нет. Не надо. Я придумал. Сделаем так…
        Он повернулся к сестре, крепко взял ее обеими руками за плечи и заглянул в глаза… И взгляд его словно втянул ее в себя; Лютава не успела даже понять, что он задумал, а мир вокруг закружился, вихрь из Нави подхватил ее и мгновенно разъял на тысячи частей, чтобы снова сложить нечто совсем иное…

* * *
        Сражение шло в полосе света от сторожевых костров - правда, половина из них была разметана и затоптана. Кое-как одетые, в криво подпоясанных кожухах, дозорные и кмети из дружины Любиши отражали нападение.
        Любишина дружина жила в овине, его людям бежать было ближе всех, и к тому времени как подоспели остальные и теснили уступавшего числом противника к берегу ручья, несколько человек сражалось внизу на льду.
        -Ах, гады!- орал, кажется, сам Любиша.- Княгиня! Приезжала! Мир у нас! Выкуп у нас! Княже! Гады они все! Обмануть хотят!
        Зимобор и сам сообразил, с чем связано ночное нападение. Угряне не приближались к другим избам, а старались пробиться к овину, где содержался пленный князь Хвалислав и где его посещала мать-княгиня. Видимо, ей стало жаль серебра, и угряне решили освободить князя бесплатно.
        Но их было слишком мало для этой цели, и почти всех уже оттеснили прочь.
        -Где он? Где князь Хвалислав?- кричал кто-то, не поймешь, свой или чужой.
        Ввязываться в битву было не нужно, и Зимобор подошел к двери овина. Ему было досадно: угрянская княгиня-хвалиска произвела на него хорошее впечатление, и он посчитал ее честной женщиной. Напрасно! И разве она не понимает, что если угряне будут близки к победе, то у смолян обязательно найдется хотя бы одна свободная рука, способная вовремя полоснуть ножом по горлу пленника?
        Он подошел к двери овина. Она была не закрыта, только притворена, и Зимобора вдруг толкнуло очень нехорошее предчувствие.
        Изнутри послышался шум, шорох, а потом истошный крик.
        Кричал мужчина.
        -Помогите!- с таким отчаянным ужасом взывал незнакомый голос.
        Зимобор, держа меч наготове, рванул дверь и вбежал в овин. Дверь он оставил открытой, чтобы внутрь проникал свет от ближайшего костра, но сначала ничего не мог разглядеть.
        -Помогите! Смоляне! На помощь! Князь Зимобор!- так же отчаянно кричал голос.
        Зимобор едва успел удивиться - на помощь-то зовут его!- как в темноте опять послышалась возня, будто кто-то отбивается всеми подручными средствами.
        -Княже! Ты где! Ты куда один!- Вслед за ним в двери овина бросился Жилята, по пути догадавшись выхватить из костра горящую ветку.
        Зимобор вырвал у него ветку и протянул вперед. В темноте блеснули два зеленых огонька, и от неожиданности он отпрянул.
        -Помогите!- опять закричал кто-то из дальнего угла.- Это оборотень! Она пришла меня убить! Убейте ее!
        Зимобор шагнул вперед, плохо понимая, что происходит. Огненные отблески осветили волка - вернее, волчицу, крупную и поджарую, припавшую к земляному полу в нескольких шагах от него. Вид лесного зверя не в лесу, и даже не в хлеву, а в овине, где не пахнет скотиной и хищнику не будет никакой поживы, был так неожиданен и страшен, что у Зимобора упало сердце.
        Волчица прыгнула на него - Зимобор выронил горящую ветку, вскинул меч и бросился вперед, чтобы выйти из-под ее броска. Волчица пролетела над его головой, он рубанул снизу, норовя ударить в брюхо, но не успел и задел только заднюю лапу. Волчица дико взвизгнула, на лицо Зимобору брызнуло что-то горячее, он зажмурился, боясь, что кровь оборотня выжжет глаза. И тут же что-то тяжелое обрушилось на голову, сбило с ног и покатилось вместе с ним по земле.
        Вопил пленник в углу, орал что-то Жилята, созывая людей и требуя огня, кричал сам Зимобор - и тот, кто катился по земле вместе с ним, тоже кричал. Зимобор попытался встать, поднял голову - и увидел прямо перед собой вытянутое тело. Не зверя. Волчья шкура исчезла, перед ним лицом вниз лежал человек.
        Совершенно обалдевший, стремясь хоть что-нибудь понять, Зимобор выпустил меч, схватил лежащего за плечи и перевернул. Тот вскрикнул и заслонил лицо руками. Но в глаза бросилась длинная темно-русая коса, и Зимобор, не веря своим глазам, узнал женщину - притом знакомую женщину - Лютаву, ту угрянку, которая приходила в Селиборль!
        Она рвалась из его рук, крича что-то, но Зимобор держал крепко - боялся, что если выпустит ее на миг, то она исчезнет или опять во что-то превратится.
        Сверху падали крупные мягкие хлопья снега. Снега? В овине? Прямо над головой в соломенной крыше зияла довольно большая дыра. Видимо, через эту дыру девушка-волчица и пробралась.
        Послышался звук быстрых шагов. Зимобор обернулся, ожидая увидеть кого-то из своих, уже открыл рот, чтобы потребовать огня,- но увидел совсем незнакомого человека. Девушка в его руках рванулась, ее лицо изменилось, и Зимобор понял - это помощь к ней, а не к нему.
        Вошедший держал наготове меч и щит, на голове его поблескивал шлем. Это был высокий худощавый мужчина, судя по движениям, быстрым и порывистым, еще довольно молодой. Руки и ноги у него были длинными, плечи широкими, а из-под шлема на Зимобора остро и враждебно глянули близко посаженные глаза - точь-в-точь такие же, как у Лютавы.
        Но это был очень странный человек. Вместе с ним в овин вошла могучая невидимая сила. Зимобор вдруг почувствовал, что не дышит и не может шевельнуться. Жилята застыл у двери с раскрытым ртом, и заметно было, что он тоже не дышит,- как вдохнул, так и замер. Замер пленник, вжавшись в угол и открыв рот для крика, но крик застрял в горле. Застыл пламенный отблеск, замер язычок огня на горящей ветке. Остановился сам воздух, остановилось время.
        Двигался только тот, худощавый, с мечом в руке. Среди застывшего мира он казался чем-то посторонним, как тень среди живых, настоящих людей и предметов. Но это была очень деятельная и опасная тень.
        «Колдун!- только и успел подумать Зимобор.- Младина!»
        Он ни о чем не успел попросить, только вызвал в памяти образ вещей вилы - и той огромной силы, которую всегда ощущал в ее присутствии.
        В ноздри ударил аромат ландыша. Грудь вдохнула, в мышцах проснулась сила, и Зимобор, как подброшенный, кинулся наперерез вошедшему.
        Тот, не ожидая сопротивления, ринулся к пленнику, бессильно вжавшемуся в угол. Заметив рядом с собой движение, колдун быстро повернулся и отбил удар - клинком, не успев поднять щит. Зимобор увидел на лице противника безграничное изумление, и это придало ему сил. Тот, надо думать, полагался на чары и не был готов к равной борьбе.
        Среди застывшей тишины звон железа прозвучал особенно ясно и отчетливо. Зимобору удалось переместиться, чтобы закрыть собой пленника и не пускать к нему чародея. Когда первое изумление прошло, тот оказался опасным противником - сильным, быстрым и опытным. Они дрались вдвоем посреди овина, и Зимобор отчетливо осознавал, что на помощь никто не придет,- время для всех застыло, остановленное чарами. Сейчас в мире всего два живых существа - он и его противник.
        Шаг за шагом Зимобор теснил колдуна к двери. Им пришлось переступать через лежащую девушку - она тоже не шевелилась, на ее лице с широко раскрытыми глазами застыло то выражение, которое было в миг появления колдуна - боль, страх и радость.
        Щит в руке чужака треснул, несколько верхних досок отлетело под сильным ударом, во все стороны посыпалась мелкая щепа. В тот же миг он вдруг бросил свой почти бесполезный щит в Зимобора, закрыл ему обзор, и пока Зимобор ничего не видел, сильно ударил мечом в грудь.
        Зимобор ощутил мощный толчок, будто его толкнули концом бревна со всего размаху, и отлетел в другой угол овина. Но крови не было, словно его ударили не мечом, а простой палкой.
        Посередине темного пространства - ветка уже догорела и погасла - вдруг вспыхнул жемчужно-белый свет. Столб света шел от самой земли, и Зимобор сразу увидел ландышевый венок, лежащий на земляном полу. Как, когда уронил? Или тот сам выскочил?
        А в столбе света появилась стройная женская фигура. Как ни был Зимобор измучен и удивлен, даже сейчас по коже пробежала дрожь восторга и наслаждения от этого зрелища: от стройного стана вилы, от водопада ее волос, в которых сверкали алмазными искрами росинки, от чарующей красоты ее лица.
        Вещая вила плавно подняла руки, как лебедь вздымает крылья, готовый взлететь. Потом протянула руки-крылья вперед.
        Чародей так и застыл у стены овина, недалеко от раскрытой двери. Он тоже видел вилу, и на лице его отражались ужас и восторг. При этом зрелище он забыл все - и пленника, и битву, и противника.
        Вила протянула к нему руки, сделала легкое движение, будто что-то выворачивала наизнанку…
        Меч упал наземь, рядом брякнул шлем. К земляному полу припал волк - крупный самец с густым пушистым загривком, снежно-белый, только с черным волосом вдоль хребта. Жемчужный свет вещей вилы бросал в его глаза яркие изумрудные отблески.
        Вила сделала еще один легкий знак. Белый волк вскочил, метнулся к двери и исчез, только хвост мелькнул лоскутком метели.
        И все вокруг ожило. Воздух оттаял, потянуло ветром, со двора стали доноситься крики и звуки отдаленной битвы.
        -Ты видел? Видел, да? Видел сам! А я что говорю! Они оборотни, оборотни! Твари проклятые!- кричал кто-то рядом с ним, и Зимобор не сразу сообразил, что это кричит пленный князь Хвалислав.
        -Княже! Где ты?- надрывался Жилята, ничего не видя в темноте.- Огня дайте, лешии, князя не вижу! Ты живой? Отзовись!
        В овине появился народ, принесли несколько факелов.
        -Вот она! Вот! Держите ее! Голову ей рубите, рубите! Скорее!- истошно кричал князь Хвалислав, показывая на распростертую на полу девушку.
        Кмети, держа мечи и топоры наготове, тревожно и недоуменно глядели то на пленника, то на Зимобора. Откуда тут взялась женщина, кто ее ранил? А Зимобор, немного опомнившись, подошел к девушке, наклонился и отнял ее руки от лица.
        Да, это была Лютава. Такую, как она, не забудешь, если увидишь хоть один раз. Только теперь на ней не было прежних богатых одежд и серебряных уборов. Коса растрепалась, темно-русые пряди падали на лицо, а одета она была в простую серую рубаху и серый волчий кожух мехом наружу. Увидев этот мех, Зимобор даже подумал, что волчица ему померещилась и он принял женщину, одетую в волчий кожух, за зверя.
        Лютава смотрела на него с таким неподдельным ужасом, как будто оборотнем был он сам и собирался съесть ее живьем. И сквозь этот ужас на ее выразительном лице проступало нечто настолько дикое, настолько лесное, что Зимобор ясно вспомнил волчью пасть с белыми зубами и понял: волчица ему не померещилась.
        -Вставай!- Он попытался поднять ее, но девушка застонала и снова упала.
        Зимобор глянул вниз и увидел на подоле ее рубахи большое пятно крови. Кровь капала на земляной пол и блестела там черной лужицей. Зимобор приподнял край ее подола - толстый вязаный чулок был разрублен, кровь текла из резаной раны. Значит, он действительно задел мечом лапу волчицы и это ее кровь сохнет у него на лбу.
        Девушка постанывала и цеплялась за него, потому что не могла стоять. Понимая, что здесь все слишком сложно и опасно, Зимобор все же не мог спокойно смотреть, как женщина страдает от боли. Прежде всего он видел в ней человеческое существо и совсем ее не боялся.
        -Перевязку готовьте!- бросил он кметям.- Ведогу зовите!
        Опустив на пол меч, он взял Лютаву на руки и вынес из овина. Перевязать ее можно было и здесь, но почему-то он этого не сообразил и понес в ту избу, где ночевал сам.
        Во дворе уже никто ни с кем не дрался, дозорные торопливо оживляли угасшие костры. Зимобор принес девушку в свою избу, громко крича, чтобы дали дорогу. Кмети, обернувшись и увидев их, расступались с изумленными лицами. Здесь тоже были раненые, но для девушки сразу освободили место, и Зимобор посадил ее на скамью. Судя по лицам кметей, каждый думал, что ему это снится. Девушка, да еще вроде та самая, что была в Селиборле? Откуда она здесь? Как сюда попала? Что это значит?
        -Осторожно! Близко не подходи! Оборотень она!- торопливо пояснял бдительный Жилята, который всю дорогу провожал их с мечом наготове.- Посторонись, Хвощ!
        В другой руке он нес меч Зимобора, а позади отрок тащил добычу - меч и шлем сбежавшего оборотня. Обе вещи, кстати, были очень дорогие, хорошей работы.
        Посадив Лютаву, Зимобор сам стянул с ее ноги овчинный чулок и поршень из толстой кожи, потом вязаный шерстяной чулок. Рана была довольно длинной, но клинок задел только мягкие части, а сухожилия и кости, похоже, остались целы.
        -Да что ты с ней возишься!- восклицал Жилята, пока Зимобор под общий удивленный гул обмывал ее рану и накладывал повязку.- Заживет, как на собаке! Она же оборотень! Завтра будет бегать, будто и не было ничего. Если не прирежут…
        Закусив губу, Лютава бросила на Жиляту злобный взгляд, но молчала, не опровергая того, что она оборотень.
        Наконец Зимобор закончил перевязывать, и она торопливо одернула подол. Потом провела руками по волосам и огляделась выжидающе, словно хотела спросить: и что теперь со мной будет?
        -Да, подруга!- протянул Зимобор. Разогнувшись, он встал перед ней, положив руки на пояс.- Что? Ты нам приснилась?
        -Вроде того,- буркнула Лютава.- Сны страшные видишь? Вот, это я.
        -Ты - оборотень?
        -Не совсем. Мой брат оборотень.
        -Какой брат?
        -Лютомер.
        Зимобор вспомнил чародея, с которым дрался в овине. Действительно, похож на Лютаву, как родной.
        -А!- На память ему пришли слова княгини Замилы.- Ваша мать, говорят, была чародейка и зналась с Велесом? И Велес, значит, твой отец?
        -Мой отец - князь Вершина. А Лютомера - Велес. И наша мать - не просто чародейка, а волхва и княгиня Семилада, из рода Святомера Старого старшая дочь,- со сдержанным достоинством отозвалась Лютава.
        Больше ничего пояснять не требовалось. Ну, разумеется, хвалиска Замила, бывшая пленница, никак не могла быть настоящей женой Вершины и княгиней угрян. Ведь это место, место старшей жрицы, воплощения богини на земле, способна занимать только женщина исконного княжеского рода, прямая наследница праматери всего племени. Замила ввела его в заблуждение: это она и ее сын Хвалислав были «младшей» семьей князя Вершины, а законными наследниками являлись дети княгини - эти двое, Лютомер и Лютава.
        И насчет родства с Велесом, наверное, тоже правда. Тот, кто остановил время, чтобы беспрепятственно пройти между чужим вдохом-выдохом, действительно должен быть сыном бога. И если бы не венок Младины, эта встреча могла бы кончиться для Зимобора очень плохо.
        Всего этого было слишком много для одного раза. Зимобор чувствовал возбуждение и при этом был так утомлен и обессилен, что едва держался на ногах. Ему даже не хотелось задавать вопросов - только спать.
        -Тебя связывать?- спросил он у Лютавы.
        -Что?
        -Ну, связывать надо, чтобы до утра не сбежала? Ноги, чтобы не ушла, руки, чтобы не колдовала? Глаза завязать, чтобы не сглазила, рот заткнуть, чтобы не заклинала?
        -Вот-вот, правильно, княже!- торопливо одобрил Жилята.- Это все вместе!
        -Да куда я убегу!- с досадой ответила девушка и кивнула на перевязанную ногу. Ясно было, что она непременно убежала бы, если бы не рана.
        -Ну, смотри. Значит, так!- Зимобор поднял глаза и нашел лица Судимера и Моргавки.- Чья теперь стража?
        -Достояна. Только что пошел.
        -Значит, перевязывать кого осталось, костры жечь, дозорным смотреть, остальным спать. Да, Хвалислав там как? Не сбежал?
        -Любиша там с ним.
        -Ну и ладно. Теперь у меня не один, а два заложника получается. Эх!- Зимобор хмыкнул и покрутил головой.- Что же вы все лезете ко мне, вяз червленый в ухо!- Он опять посмотрел на девушку.- Сколько, говоришь, всего детей у князя Вершины?
        -Одиннадцать,- ответила Лютава, которая раньше ничего такого не говорила.
        -Одиннадцать?- Зимобор поднял брови.- Двое уже у меня, а еще одного видел - еще восемь, стало быть, в гости ожидаются? И все с мечами да с топорами! Ладно, по двадцать гривен за каждого - Судимер, подсчитай, это сколько же будет?
        -Двести двадцать,- невозмутимо ответил десятник, никогда в жизни не видевший сразу столько серебра.
        -Да ну!- Зимобор совсем развеселился.- А у бохмитов дирхемы не кончатся? Дурной вы народ!- вразумлял он Лютаву, которая в недоумении смотрела на него.- Я же непобедимый, меня одолеть невозможно, даже если все одиннадцать не по очереди, а сразу навалятся! И еще батюшку прыткого до кучи прихватят! Непобедимый я, потому что сила неземная за мной стоит!
        -Я видела!- вырвалось у Лютавы.- Она…
        -Молчи!- Зимобор сообразил, что кмети, напряженно слушающие их разговор, о Младине ничего не знают и знать им не надо.- Язык прикуси! Понимаешь теперь, что нечего на меня бросаться?
        Лютава закивала.
        -Мы не знали,- сказала она.- Лютомер не знал. Мы бы тогда не стали…
        -Поумнеете теперь. Ну, ладно. Я сказал, всем спать. Иди сюда, что ли?
        Зимобор снова взял Лютаву на руки и уложил на мешок, где раньше спал сам. Кмети подвинулись, Зимобор лег рядом с ней, укрылся своим полушубком, повернулся к угрянке спиной и тут же заснул. Не одолеваемый ни тревогой, ни какими-либо иными чувствами.
        Но кмети не могли так же спокойно спать в одной избе с оборотнем, и до утра кто-то из них нес дозор, не сводя глаз с неподвижно лежащей девушки-волчицы.

* * *
        Проснувшись утром, Зимобор девушки-волчицы рядом с собой не обнаружил. Ее исчезновение его не удивило и не встревожило: приснится же такое! Сказать по правде, все эти передряги уже стали ему надоедать, хотелось скорее домой, в Смолянск.
        Рано обрадовался. Дверь из сеней заскрипела, вошел Ждан, осторожно несущий на руках Лютаву. Хвощ придерживал за ним дверь и бормотал что-то вроде «ты там поосторожнее». Как оказалось, девушке понадобилось выйти, но идти своими ногами она из-за вчерашней раны не могла и ее пришлось нести. Помня, как сбежала Игрелька, кмети до отхожего места провожали новую пленницу вдвоем: один сторожил под дверью, а другой - под задней стенкой. Она не могла ходить, но кметей это ничуть не побуждало ослабить бдительность. В дружине бродили упорные слухи, что она - оборотень. Жилята не собирался скрывать то, что вчера видел, наоборот, рассказывал всем и призывал быть осторожнее. Правда, верили ему не все. Но и неверящие были в недоумении: каким образом девушка, да еще, по слухам, из рода не то угрянских, не то вятичских князей, попала сюда ночью?
        -А!- Зимобор сел и обеими руками взъерошил волосы. Вспомнился дружинный дядька Миловид, говоривший: «Обмотки перемотал - все равно что умылся».- Нашлась пропажа!
        Он и сам не знал, радует его то, что Лютава ему не приснилась, или огорчает.
        -Куды?- спросил Ждан, держа ее на весу.
        -Складывай.- Зимобор поднялся и освободил место.- Что, правда ходить не можешь?
        -С добрым утром, княже!- с такой подчеркнутой вежливостью ответила Лютава, да еще опустила при этом глазки, как подобает скромной девице, что Зимобор фыркнул от смеха.
        -Ну, с добрым утром! Не загрызла за ночь никого? Ребята, никто у нас в дружине за ночь не пропал?
        -Из наших никто, а у Предвара я не спрашивал пока,- невозмутимо отозвался с полатей Судимер, отдыхавший после ночной стражи.- Там этот, князь Хвалислав. Волнуется очень, с тобой хочет говорить.
        -Не слушай его, он дурак!- так поспешно и тревожно закричала Лютава, что кмети вокруг засмеялись.
        А Зимобору вспомнилось далекое детство, их ссоры и споры с Избраной, когда дядька Миловид или нянька растаскивали их за шивороты, а они наперебой начинали оправдываться и валить вину за ссору друг на друга… «Он первый начал!- А чего она…» Где-то она теперь, Избрана? Он думал о ней с беспокойством, но не потому, что боялся ее соперничества, а потому что не знал, куда она могла деться и где найти приют. Как бы не случилось с ней чего-нибудь худого: все-таки молодая, красивая женщина, почти беззащитная…
        -Ну, если хочет говорить, веди сюда.- Выкинув из головы несвоевременные мысли, Зимобор повернулся к Судимеру. Тот шевельнулся.- Нет, ты лежи, отдыхай, а вон Хорошка сбегает. Слетаешь, сокол?
        -Одно крыло здесь, другое там!- бодро рявкнул отрок, вскочив и бегом устремившись к двери.
        На пороге он запнулся и чуть не упал, все опять засмеялись. Лютава принялась торопливо переплетать косу. Зимобор пока велел отрокам сообразить чего-нибудь поесть. На столе появилась большая миска с кашей, миска блинов, которые напекли с утра пораньше Моргавкины кмети в соседней избе,- там нашлось несколько свежих яиц, молоко и мука в погребе. Прямо пир по походным временам…
        Лютаву тоже подняли и посадили к столу. Девушка так жадно накинулась на еду, словно ее не кормили неделю, и даже кмети, сами не дураки поесть, косились на нее с удивлением. Только Зимобор не удивлялся: он где-то слышал, что оборотничество отнимает очень много сил.
        Когда в сенях заскрипела дверь и застучали шаги, Лютава мигом перестала есть и села прямо. Лицо у нее стало замкнутым и надменным.
        Сначала вошел Братила с копьем, потом Хвалислав, уже без кольчуги, просто в кожухе, причем чужом, даже, видимо, снятом с кого-то из убитых. За ним шли еще несколько кметей.
        -Здоров будь, князь Хвалислав!- не вставая, приветствовал его Зимобор.- Садись к столу, поешь с нами. Не кормили тебя еще сегодня?
        -С тобой, князь Зимобор, я бы сел за стол,- ответил Хвалислав. Он встал посреди истобки, не подходя ближе, скрестил руки на груди и упер в сидящую девушку напряженный и враждебный взгляд.- А вот с этой тварью я ни за столом сидеть, ни говорить не буду!
        -Понятное дело!- Лютава насмешливо оглянулась на Зимобора.- Робич сын стесняется за столом сидеть с дочерью княгини, слова мне прямо молвить не смеет.
        -Да я…- запальчиво воскликнул Хвалислав, но сдержался и замолчал, только на лице его отражалась ярость.
        Лютава продолжала невозмутимо сидеть, не собираясь уступать ему место за столом. И Зимобор молчал: если справедливы его вчерашние догадки, то Хвалису и правда невместно сидеть рядом с нею, да и с ним, смолянским князем, тоже.
        И Хвалис уступил: вернулся к оконцу и сел там. Оконце было отволочено, чтобы впустить в душную дымную избу немного света и воздуха, и теперь Зимобор мог разглядеть пленника как следует. Сыну угренского князя было лет двадцать, не больше, и он был очень красив непривычной, неславянской, утонченной, но вполне мужественной красотой. Он был невысок, но крепок, черные волосы и черные брови блестели, как куний мех, большие темные глаза были окружены тенями, но от этого казались еще более выразительными. Губы его были плотно сжаты, что придавало ему замкнутый и решительный вид.
        -Передали, что ты хотел со мной говорить,- напомнил Зимобор.- Вот он я. Говори.
        Хвалислав еще раз оглянулся на Лютаву, словно желая удостовериться, что она достаточно далеко и не достанет его.
        -Ты понял, кто это?- спросил он, кивнув в ее сторону.
        -Говорят, она дочь вашего князя Вершины. То есть вроде как твоя сестра.
        -Волку лесному она сестра!- резко ответил Хвалислав.- Ее мать была чародейка, ее брат - оборотень, и она тоже - оборотень! И напрасно ты ее с собой в одном доме держишь! Она еще никому счастья не приносила! Нрав у них подлый и лживый. Отвернешься - она и тебе в горло вцепится. Связать бы тебе ее да в воду спустить - вот тогда было бы хорошо!
        -Ну, ты уже слишком!- Зимобор опять подумал об Избране. Неужели она могла бы до такой степени его озлобить, что он желал бы ее утопить!- Она же твоя сестра!
        -А ты не понял, зачем она приходила?- Хвалислав поднял свои угольные брови. Видимо, он до такой степени ненавидел Лютаву, что даже смолянский князь рядом с ней казался чуть ли не другом.- Она ведь приходила убить меня! Она приходила волчицей, она раскопала крышу и пролезла внутрь, чтобы перегрызть мне горло, пока я связан и не могу за себя постоять, а все твои люди выбежали наружу. Я уверен, все это нападение затеял ее брат Лютомер. Он рассчитывал, что ты прикажешь убить меня, когда подумаешь, что на вас напала моя мать и хочет меня освободить. Но не вышло, и тогда он с дружиной стал отвлекать вас, а ее послал, чтобы она убила меня! Они, эта пара волков, все делают вместе! Где она, там и он! Ты видел его, он пришел за ней! Я не понял, каким оберегом ты заслонился от его чар, но будь уверен: если ты не убьешь ее, он не сегодня завтра явится за ней снова, за своей волчицей!
        -Вот как… А если убью, он ведь мстить будет, так?
        -Если оставишь ее в живых, он все равно от тебя не отвяжется и не даст покоя. Он же волк, и душа у него волчья.
        Зимобор положил руки на стол и вопросительно взглянул на Лютаву.
        -Очень нам надо его убивать,- небрежно пояснила она.- Мы, не ему чета, родовой закон помним, а он, хоть и от робы родился, все же отца нашего сын.
        -Но зачем же ты тогда приходила?
        -Я…- Лютава отвела глаза, потом взглянула на Зимобора с таким игривым лукавством, что у него замерло сердце.- Лют меня послал его укусить.
        Зимобора продрал мороз: она говорила правду.
        -Чтобы подчинить его,- добавила она.- Тогда он к нашему стаду лесному прибился бы и ни в чем Князю Волков, брату моему, перечить не смел бы.
        Хвалислав невольно вцепился в край скамьи: видимо, это не приходило ему в голову, но показалось еще страшнее, чем смерть.
        -Жаль, раньше не догадались,- продолжала Лютава.- Сколько бы бед избежали, и мы, и вся земля угренская! Ведь из-за этого навьего выкормыша,- она взглянула на Хвалиса, и в ее глазах сквозь игривый задор полыхнула настоящая ненависть,- сестру мою любимую пришлось Змею Летучему отдать, чтобы все поля наши от засухи не погибли, а отца нашего, князя Вершину, уже который месяц дух-подсадка грызет и сушит! Помирает наш батюшка, себя не помнит, собой не владеет, иначе разве позволил бы он сыну робы себя княжьим наследником выхвалять! И ты, княже, его не приголубливай. Он с князем оковским, Святко, снюхался, обещал Угру под его руку отдать. Теперь небось станет тебе песни петь, что-де ты помоги ему отцовский стол занять, а он за то тебе обещает дань платить и признавать над собой старшим. Но ты сам-то рассуди: станут боги сыну робы-хвалиски помогать против сына Семилады и Велеса?
        Зимобор посмотрел на Хвалиса: есть ему что сказать в ответ?
        -Мой отец… всегда любил мою мать… и меня…- пробормотал тот, отводя глаза.
        И хотя это сразу напомнило Зимобору его собственную историю, почему-то сочувствия к Хвалису он не испытывал.
        -Уведите его,- велел он кметям.
        В роду угренских князей все было слишком сложно и запутано, а ему своих забот хватает.
        Хвалислав молча вышел, ни с кем не прощаясь.
        Лютава задумчиво смотрела перед собой, словно ей ни до чего не было дела. Зимобор встал, подошел поближе и сел на корточки перед ней, так чтобы видеть ее лицо.
        -Так сколько детей у князя Вершины было раньше?- спросил он.
        -Что?- Лютава вздрогнула и перевела на него недоуменный взгляд.- Когда это - раньше?
        -Ну, первоначально. От роду.
        -Одиннадцать выросло, а там какие-то еще маленькими умирали, я не знаю. Они были не от нашей матери.
        -Маленькими, это понятно. Я говорю, сколько ты уже загрызла? Или вы - с братцем на двоих.
        -Никого мы не грызли!- равнодушно ответила Лютава. Видно было, что к этим обвинениям она привыкла и они ее не задевают.- Зачем ты влез в это дело, князь смолянский? Мы тебя не трогаем, и ты нас не трогай.
        -Я трогаю!- оскорбился Зимобор.- Да ваш Хвалис сам на меня набросился темной ночью!
        -Так что же ты его не убил, тебе-то он не брат!- с прорвавшимся раздражением воскликнула Лютава.- Мы не можем, но ты-то можешь! Его мать в нашего отца игреца-подсадку посадила, тот его духом и разумом владеет, вот он и выгнал нас, а этого гада поползучего любимым сыном назвал - после всего, что тот сделал! После того как хотел Угру Святке оковскому продать, сестру мою загубил, отца почти со свету сжил! И если мы подсадку не выгоним побыстрее, помрет наш отец, а вся земля угрянская робичу во власть достанется! Пропадет земля угрянская!
        Зимобор молчал. Лютава со своей стороны была права, но ему, смолянскому князю, имело смысл встать на сторону Хвалислава. И не потому, что нравился. Права Хвалиса, Замилиного сына, на угренский стол ничтожны, и он не долго там усидит без сильной поддержки. Понимая это, сын хвалиски уже искал поддержку на Оке, у тамошних вятичских князей. И если он, Зимобор, предложит поддержку тому, кто сейчас является наследником угренского князя, то сможет собирать здесь дань беспрепятственно. Ну а если одолеют оборотни, дети законной княгини, то не видать ему угренских белок, как своих ушей.
        Ничего не решив, Зимобор встал, взял кожух и пошел наружу - проверять, как там. В делах своей дружины он понимал гораздо больше, чем в отношениях угренского княжеского семейства, и хотел одного - чтобы это семейство его не касалось никаким боком.
        -Постой!- вдруг окликнула его Лютава, когда он уже взялся за дверное кольцо. Зимобор обернулся.- Что ты с ним сделал?- с лихорадочным беспокойством спросила Лютава.- Как ты его одолел? Никто не мог… Он один так умеет. И я не могу за ним успеть, даже увидеть его не могу - он скользит сквозь время и между временем, его научил… настоящий отец. Что ты с ним сделал?
        -Ничего я с ним не делал.- Зимобор понял, что она говорит о своем родном брате Лютомере и их ночной схватке в овине.- Просто… его попросили уйти.
        Он вспомнил легкое движение, которым Младина сначала заставила Лютомера из человека стать волком, а потом выслала прочь. И поэтому совершенно не боялся Лютавы - ведь Младина и сейчас с ним.
        -Я знаю, за тобой кто-то стоит.- Лютава будто услышала его мысли.- Вижу, что ты меня не боишься, но и на дурака ты не похож, князь Зимобор. У тебя что-то есть…
        -Спасибо, хоть на дурака не похож.- Зимобор хмыкнул и шагнул за порог.
        А может, и похож, думал он. А может, он и есть самый настоящий дурак. У него в руках такое сокровище, такая защита, такое могущество - а он только и думает, как бы от него избавиться навсегда. Ну точно - дурак!
        И еще в нем возникла смутная зависть к оборотню Лютомеру. Если бы его, Зимобора, собственная сестра не смотрела на него волчицей, а вот так же была бы готова ради него лично перегрызть кому-нибудь горло… Может быть, сам Хвалислав завидует, что такая сестра досталась Лютомеру, а не ему.
        Кстати сказать, во вчерашней битве дружина понесла на удивление маленькие потери. Убитых не было, лишь несколько раненых. Похоже, Хвалислав сказал правду: Лютомер не собирался сражаться всерьез, он только хотел внушить смолянам, будто знатного пленника пытаются освободить, и тем вынудить убить его. А биться по-настоящему и подставлять головы под смолянские мечи люди Лютомера не собирались. Кмети теперь вспоминали, что нападавшие больше бегали туда-сюда и создавали суету, чем дрались.
        У дружины оставалось еще одно важное дело, без которого нельзя было двигаться дальше. На краю села сложили большой костер из просмоленных бревен, на него поместили тела убитых в битве на реке, во главе с Корочуном. Сверху тоже навалили дрова, бересту, сухую солому с чьей-то крыши. Пламя разгоралось неохотно и долго. Обычно умерших зимой оставляют до весны, когда можно будет и костер разжечь как следует, и курган насыпать, но в походе ждать некогда. Когда все наконец прогорело, пепел и угли вперемешку с обожженными костями собрали и ссыпали под лед. А вода, священная стихия перехода, отнесет умерших туда, где они возродятся для новой жизни. С древнейших времен люди знают: именно вода переносит из небытия в жизнь и из жизни в смерть.
        Руководить погребением вызвалась Лютава, и Зимобор не сомневался, что приемная дочь Велеса очень хорошо знает, как проводить умерших в Навь, чтобы не испортить им возможность последующего возвращения в Явь.
        Пока занимались этим, наступил вечер. Но еще до сумерек дозорный прибежал сказать, что по ручью едут люди княгини Замилы. Зимобор сам пошел навстречу, хотя теперь уже думал, что бывшая рабыня-хвалиска такой чести не заслуживает. Но ему хотелось расспросить ее о детях чародейки, чтобы не слышала Лютава. А та и не заметила его ухода: она все стояла над прорубью, опираясь на клюку, чтобы дать облегчение раненой ноге, и застывшими глазами глядела прямо в Навь: дух ее все еще вел умерших через Огненную реку, указывая путь. Ветер шевелил распущенные волосы, окутавшие княжну-оборотня до колен, и смотреть на нее мужчинам было боязно: в своем волчьем кожухе мехом наружу она сейчас как никогда напоминала саму Марену, Темную Невесту каждого умершего.
        И княгиня Замила очень хотела поговорить с ним о детях проклятой чародейки! Едва завидев на берегу ручья знакомую плечистую фигуру и буйные каштановые кудри, она остановила своего отрока, сошла с коня и направилась к Зимобору прямо по снегу. Удивленный Зимобор спустился по тропе, подал ей руку и хотел помочь подняться, но хвалиска вцепилась в его руку и склонилась, будто собиралась упасть на колени. Ее красивое смуглое лицо выглядело измученным и даже заплаканным.
        -О, князь Зимобор!- не столько сказала, сколько простонала она, и вид у нее был совершенно убитый.
        -Что с тобой, матушка!- Зимобор прямо перепугался при виде такого горя этой гордой женщины.- Что у тебя за беда? Сын твой жив и здоров, сыт, укрыт. Все с ним хорошо. Идем, сама сейчас его увидишь.
        -Да, идем!- Княгиня все еще держалась за его руку и клонилась, как деревце на ветру.- Идем, я хочу увидеть моего сына!
        Зимобор повел ее вверх по тропе, а потом в овин, где по-прежнему жил Хвалислав. Увидев сына, Замила бросилась к нему, обняла и, кажется, заплакала. Хвалислав обнял ее, стал гладить по покрывалу и шептать что-то, а поверх ее головы бросил на Зимобора злобный взгляд - видно, думал, что это смолянский князь так расстроил его мать. А Зимобор сам был в недоумении. Да что у них там опять случилось?
        -Это все Лютомер!- Наконец Замила взяла себя в руки, отстранилась от сына и вытерла слезы.- Это все Лютомер!- повторила она, обернувшись к Зимобору, и в ее черных глазах засверкал гнев.- Он… Он ограбил меня! Я собрала почти весь выкуп, двадцать гривен серебра, серебром, золотом, мехами! Я сняла все украшения с самой себя!- Она подняла руки, на которых больше не звенели браслеты и не сверкали перстни, украшавшие их в прошлый раз.- Я собрала все, что могла, взяла в долг у старейшин! А все потому, что не могла жить ни единого дня дольше без моего сына. Потому что я не могла ни есть, ни спать, пока мой сын здесь!- Она опять порывисто обняла Хвалислава и прижалась к нему.- Я привезла выкуп, привезла твоих людей! А он! Лютомер! Он напал и отнял у нас все! У меня больше нет ничего! Я не могу выкупить моего сына! Теперь мне нужно ехать за новым выкупом к князю, просить, собирать… Может быть, придется просить помощи у Святомера оковского, потому что я не знаю, у кого еще можно взять двадцать гривен серебром! Я не успею собрать второй выкуп за десять дней! Прошу тебя, княже!- Она протянула к Зимобору сжатые
руки.- Прошу, не причиняй вреда моему сыну, я соберу второй выкуп и пришлю к тебе, даже в Смолянск, если ты уже будешь там. Хочешь, отдам тебе в жены мою дочь? Я предложила бы себя саму взамен моего сына, но я уже не так молода…
        -Матушка!- оборвал ее Хвалислав.- Не надо так унижаться! Я никогда не позволю, чтобы ты или кто-то другой пошел в залог вместо меня! Сам справлюсь! Отец поможет тебе собрать выкуп. Но эти двое…
        Он запнулся, словно от ненависти не мог говорить, крепко сжимал челюсти и весь напрягся, точно ярость могла разорвать его изнутри. Замила закрыла лицо руками.
        -Дела-а-а!- протянул Зимобор.
        Он не знал, что и думать. Эта наглая парочка переходила все границы. Сначала втравить сводного брата в драку со смолянами, в надежде, что его убьют, потом попытаться его загрызть… ну ладно, укусить и тем самым тоже превратить в оборотня, потом лишить его мать возможности выкупить Хвалислава на свободу… А Лютава, наверное, обрадуется.
        Она и правда повеселела, хотя старалась не показать вида. Зато хвалиску, вероятно, утешило то, что одна из этой ненавистной парочки тоже сидит в плену. Встречи их Зимобор благоразумно не допустил, не желая видеть драку двух женщин, одна из которых ранена, а вторая уже совсем не молода. Тут не игрища на зимолом!
        Помня предостережения Хвалислава, он не раз и не два призвал дружину быть готовой к любым неожиданностям. Но и сам полночи не спал, все ходил проверять дозоры и вглядывался в ночной лес. Все было спокойно. Только поблизости в лесу выл одинокий волк - так красиво и душевно, так тоскливо и протяжно, что Зимобор заслушался, стоя возле сеней. Это было настоящее колдовство.
        Вернувшись и улегшись на свое место, он заметил, что Лютава не спит. Лежа на спине, она тоже слушала волчью песнь. Глаза ее при жалком свете лучины отсвечивали зеленым, и Зимобор ни о чем не решился ее спрашивать. И только теперь ему стало страшновато рядом с ней.
        А еще захотелось спросить о Дивине. Те, кто живут на грани человеческого и нечеловеческого мира, могут ходить и за грань…
        -Стой!- вдруг сказал он вслух, то ли сам себе, то ли ей. Лютава вздрогнула, очнулась и обернулась.- Я вспомнил, где я его видел.
        -Ты его видел?- Лютава сразу поняла, что Зимобор говорит о ее родном брате, но не поверила.- Где ты мог его видеть?
        -В солнцеворот. Мы тогда стояли… в Ольховне или в Оршанском городке…- Зимобор не сразу вспомнил, но это было не важно. В этом случае «в солнцеворот» было ответом на вопрос не «когда?», а «где?» - Он… Все были ряженые, а он… Он был волком. И он позвал меня… туда. И там я встретил… ее. А без него я бы не вышел. И не увидел бы ее. И не знал бы, где мне теперь ее искать.
        Лютава помолчала. Зимобор думал, что она, разумеется, ничего не поняла из его путаного ответа, но она все поняла.
        -Это был не он,- шепнула она наконец, чтобы даже лежащие рядом кмети ничего не услышали.- Это был сам Велес. Он входит в его тело. Иногда. Когда время на переломе. В этом его сила. Когда бог из него выходит, в нем остается сила. А он хочет, чтобы бог остался в нем навсегда. Тогда нам никто не будет страшен.
        -Тогда вам ничего этого не будет нужно,- заметил Зимобор.
        -Может, и так,- обронила Лютава.- И я не знаю, куда мы с этим пойдем. Если ему это удастся.
        «Вяз червленый вам в ухо!» - только и подумал Зимобор. Да, у этой парочки были такие сложности в жизни, какие им с Избраной даже не снились. Дети чародейки стояли на перекрестке миров и не знали, куда идти.
        На другой день Замила, переночевавшая вместе с сыном в овине, наконец оторвалась от Хвалислава и уехала со своими людьми жаловаться князю Вершине на обнаглевших оборотней и просить серебра на новый выкуп. Зимобор тоже велел дружине собираться. Мертвые были погребены, раненые немного оправились, уцелевшие отдохнули, а путь впереди лежал еще долгий. Завтра поутру предполагалось выступать.
        В полдень дозорные доложили, что по ручью едут очередные гости. Решив ничему больше не удивляться, Зимобор снова вышел навстречу.
        По льду двигалось около десятка человек, причем среди них Зимобор сразу узнал несколько хорошо знакомых фигур - Красовита, троих его кметей и Игрельку. Это становилось очень любопытным. Стоя на берегу, он смотрел сверху, как они подъезжают. Остальные были угряне, и среди всех выделялся высокий всадник, в восточной кольчуге, но без шлема, с боевым топором у пояса, но без меча. Ну да, его шлем и меч остались здесь с прошлой ночи и теперь являлись законной добычей Зимобора. Длинные волосы разметались по волчьему кожуху, сшитому не по-людски - мехом наружу. Но и без этой приметы Зимобор угадал бы, кто к нему пожаловал. Он сразу узнал это продолговатое лицо, этот острый взгляд близко посаженных темно-серых глаз. Сходство с Лютавой было поразительным, и при том ощущалось, что брат гораздо сильнее сестры.
        Он медленно подъехал, оставил коня внизу и поднялся на гребень, где ждал его Зимобор в окружении дружины. Движения его были нарочито медленными, сдержанными, будто он хотел показать, что безопасен, но Зимобор обострившимся за последнее время чутьем ощущал, что от оборотня исходит такая сила, что сам воздух, казалось, прогибается.
        -Здравствуй, князь смолянский!- Гость поклонился.
        Голос у него был низкий, и Зимобор невольно вздрогнул. Именно этот голос той незабываемой ночью звал его из-под волчьей личины: что сегодня упустишь, потом весь год не догонишь!
        -Здравствуй, князь Лютомер. С чем на этот раз пожаловал?
        -С выкупом за сестру. Она ведь у тебя. Я привез все, что ты пожелал: и твоего воеводу, и девушку, и двадцать гривен серебра. Если ты за Хвалислава хотел двадцать, то за девицу едва ли больше запросишь.
        -Я их просил-то у Замилы. И говорят, будто это ее серебро и есть.
        -А какая тебе разница?- Лютомер и не думал отпираться.- Серебро оно и есть серебро, да там еще куниц пара сороков. Ее или мое - тебе-то что? Ну, согласен?
        Он пристально взглянул в глаза Зимобору. Несмотря на уверенный и небрежный вид, эти переговоры для оборотня были очень важны.
        -Ты меня прямо озадачил!- честно ответил Зимобор. Рядом с братом Лютавы его пробирала дрожь, дыхание теснило. Венок за пазухой издавал одуряющий запах.- Хвалислав предупреждал, что ты за нее будешь биться и кусаться. А ты вон серебро предлагаешь. Обманешь небось?
        Делая вид, что ничего не боится, Зимобор между тем держал руку на рукояти меча. Кмети вокруг него напряженно сжимали свое оружие, в любой миг готовые скопом броситься на оборотня. Опасность, исходящую от гостя, каждый ощущал кожей, как жар от огня.
        -Я не такой дурак, как он думает.- Лютомер усмехнулся и сузил глаза.- Я видел, кто за тобой стоит. И сейчас вижу.- Он посмотрел туда, где под кожухом у Зимобора был спрятан венок вилы.- И больше не буду с тобой драться. Я только хочу вернуть мою сестру. Если этого тебе мало, скажи, чего хочешь. Все достану.
        «Достань мою невесту из-за Зеленой Межи!» - чуть не сказал Зимобор. Ведь оборотень мог это сделать! Но не сказал. Он сам тоже мог. Или должен был смочь.
        -Пойдем поговорим.- Зимобор кивнул на избу.
        Они прошли в истобку, где дымила печь, Ведога варил кашу, а Лютава давала ему советы. Увидев Лютомера, она замолчала, но больше никак не дала понять, что его заметила. Однако Зимобор даже издалека чувствовал, что ее бьет дрожь от тревоги, радости, волнения - всего сразу.
        Лютомер только бросил на нее пристальный взгляд и тоже ничего не сказал, даже не поздоровался. А Зимобор подумал, что им не надо здороваться,- они все это время каким-то образом ухитрялись быть вместе. Вот только забрать сестру из-под охраны вилиного венка Лютомер не мог.
        -Значит, предлагаешь за сестру двадцать гривен?- сказал Зимобор, усадив гостя к столу.
        -И людей твоих в придачу отдам. Мне они не нужны. Тебе ведь нужны, да?
        -Пригодятся, пожалуй. Особенно Красовит… А то братца Хвалиса не хочешь заодно выкупить?
        -На кой леший он мне сдался?- Лютомер даже удивился.- Наоборот, я еще приплатить готов, чтобы ты увез его подальше и… и еще подальше.
        -От соперника, значит, избавиться хочешь?
        -Я не собираюсь делить с ним наследство моего отца. И если ты увезешь его к себе в Смолянск, это для всех будет лучше. Для него самого в первую голову. Потому что человек, вообразивший себя моим соперником, свою голову на плечах долго не сносит. А у него хватило дури это сделать.
        -А что дашь за то, чтобы я его увез и никогда не выпускал?
        -«Никогда» мне не обязательно.- Оборотень усмехнулся.- Подержи его у себя три года. А я за это дам тебе право те же три года собирать дань с этих мест.
        -Думаешь за три года свои дела устроить?
        -Я уверен. Вот если бы у меня было это…- протянул Лютомер и снова посмотрел туда, где Зимобор прятал венок.- Я бы куда быстрее управился.
        Зимобор вынул венок и положил между ними на стол. Оборотень молчал, не сводя глаз с засохших цветов, и Зимобор вдруг понял, какая бесценная возможность у него появилась. Даже сердце замерло от неожиданной и столь желанной надежды.
        -Хочешь, поменяемся,- предложил он.- Ты отдаешь мне эту землю навсегда, а в обмен забирай венок.
        -Что?- Лютомер поднял глаза, не понимая, что услышал.
        -Забирай венок. И любовь ее к тебе перейдет. Будет с тобой удача, и никаких соперников бояться не придется, потому что победа всегда с тем, с кем она.
        Лютомер пристально смотрел на него, не веря, что Зимобор не шутит.
        -Ты отдаешь Правь в обмен на какую-то там верхнюю Угру…
        -Это мое дело, что на что поменять. Согласен?
        -И больше ничего не возьмешь?- Оборотень посмотрел недоверчиво и даже склонил голову набок, как собака, которая не понимает, о чем с ней говорят.
        -Ничего. Только держи ее и не выпускай. Сумеешь?
        -Еще бы!
        Лютомер поднял голову и расправил плечи. Глаза его горели, как два смарагда на солнце, но Зимобору было не страшно, а весело. Он нашел не просто того, кто согласился забрать у него венок вилы, но того, кто сумеет удержать ее.
        -Когда выйду на Десну, венок будет твой,- сказал Зимобор.- Чтобы больше меня по пути никто не тревожил - твоя забота. Договорились?
        -Договорились.- Оборотень улыбнулся, и сейчас его странное лицо казалось открытым, светлым и красивым. Он уже грелся в лучах жемчужного света, и его они совсем не обжигали.
        -Но как же ты сам?- крикнула со своего места Лютава.
        -А я…- Зимобор посмотрел на нее.- Я за свое наследство уже отвоевался. Мне теперь другое нужно.
        -Девушка, да?- понятливо отозвалась Лютава. Она знала, чем оплачивается покровительство вилы.
        -Да.
        -Ну, тогда ясно. А ему ведь девушки не нужны.- Печальный и нежный взгляд Лютавы снова устремился к брату.- То есть нужны, но среди простых девушек он себе вовек пары не найдет. Только она и может…
        -Ну, два черевья пара.- Зимобор встряхнулся и встал.- Давай, показывай твое серебро, волк бессовестный!
        Лютомер тоже встал, все еще улыбаясь. «Тогда нам никто не будет страшен…- Тогда вам ничего этого не будет нужно…» Куда приведут этих двоих тропы незримого мира - Зимобор не мог придумать, да и не хотел. У него была своя дорога.

* * *
        На другое утро смолянское полюдье тронулось в дальнейший путь. Лютаву ее брат-оборотень увез на санях куда-то вверх по Угре, причем на прощание она так улыбалась Зимобору и делала такие выразительные попытки поцеловать его издалека, что вся дружина покатывалась со смеху. Зимобор отлично знал, что угрянка притворяется, но все равно почему-то было приятно.
        Следующие десять или двенадцать дней похода протекли тихо и спокойно. Обоз полз вверх по Угре, останавливаясь в весях или редких городках. Но мало того, что никто больше не собирал дружину с рогатинами. По всей реке о смолянах уже знали и приготовили дань, которую отдавали безропотно, с видом, конечно, унылым, но покорным.
        -Князь Волков приходил,- поведал старейшина одного гнезда.- И человеческим голосом сказал: кто дани не даст, у того всю скотину по весне порешу. Попробуй тут не дать - и так на всю весь три коровы да две лошади осталось, пахать на себе будем…
        Лютомер честно выполнял уговор. И в лесу между верховьями Угры и Десны Зимобор сам увидел Князя Волков.
        Он пришел среди бела дня, огромный белый волк на белом снегу. Пришел и сел посреди дороги, склонил набок голову и стал ждать. Смоляне застыли, изуменные этим зрелищем. Огромный зверь не нападал, не убегал, а просто ждал чего-то.
        -Тихо всем!- Зимобор махнул рукой, и копья опустились.- Я сейчас.
        Он сошел с коня, приблизился к волку и остановился, не доходя пару шагов. Потом вынул из-за пазухи венок вещей вилы, подержал его на ладонях, вдохнул в последний раз чарующий запах сухих цветов, в которых вечно жила весна. Весна, уже такая близкая.
        Вот и все. Больше не придет к нему дева, прекраснее самой мечты, с жемчужным станом, небесными очами и каплями росы в волосах. Никто больше не прикроет его от чужих клинков - кроме его собственной силы и умения. Ничья удача ему больше не поможет, кроме его собственной.
        Но и это не так уж мало. Не будь он удачлив от рождения, разве полюбила бы его вещая вила, Дева Будущего? Вот так-то!
        Зимобор осторожно положил венок на снег, уже темный и слегка подтаявший, и отступил на несколько шагов.
        -Владей!- вполголоса, чтобы услышал только волк, сказал он.- Пусть служит тебе, как мне служил, пусть исполнит твои желания, как мои исполнял. И чтобы тебе не жалеть о том, что сделал, как я…
        Огромный белый волк бережно взял венок в зубы и сошел с дороги. Миг - и пушистый белый хвост мелькнул среди заснеженных деревьев. И где он, волк, был или померещился? Даже следов огромных лап на твердой, чуть подтаявшей снеговой корке не осталось.
        Зимобор положил руку на грудь, там, где больше полугода лежал венок вилы. Запах ландыша еще витал рядом, но становился все слабее и слабее…
        Глава четвертая
        Первые несколько дней после бегства из Годомля Избрана не задумывалась над тем, куда они направляются. Ее заботило только, чтобы уйти как можно дальше и затеряться в лесах. Зима не лето, двигаться можно лишь по замерзшим рекам, иначе завязнешь в снегу, поэтому у возможной погони все направления поиска будут наперечет. Хедин вел дружину, петляя по лесным речушкам, и дней за десять они ни разу не вышли к жилью. Дичи в лесу хватало, так что голодать не приходилось, но соль скоро кончилась, и княгиня с трудом могла заставить себя есть несоленое мясо. Самим варягам было все равно. Эти люди могли бы, не морщась, есть сырую рыбу или похлебку из лягушек, и то, что уже десять дней у них не было возможности умыться и переночевать под крышей, их совершенно не беспокоило.
        Но Избрана вскоре уже готова была проклинать все на свете. Cвою жизнь она провела в избе среди челядинок, и теперь, грязная, пропахшая дымом, с нерасчесанной косой, уставшая от постоянного холода и ночевок на еловом лапнике, положенном прямо на снег, была противна сама себе. Ожидая погони, которая могла появиться в любую минуту, она даже не решалась снова надеть женскую одежду и была вынуждена терпеть собственный нелепый вид - в портах, в больших мужских поршнях и широком коротком кожухе, она выглядела немногим лучше неуклюжего соломенного Ярилы, которого в летние праздники наряжают только для того, чтобы тут же растерзать[14 - Обычай, известный еще как «похороны Ярилы» - обряд растерзания в середине лета чучела Ярилы, бога производительных сил природы, что означает переход от роста и расцвета к вызреванию.].
        От жалоб и сожалений ее удерживали только гордость и сознание, что она сама так решила и сама выбрала именно этот путь. Она скорее согласилась бы замерзнуть в лесу, чем позволить навязать себе чужую волю.
        -Куда мы идем?- однажды спросила она Хедина.- Я все время жду погони. Ты знаешь в этих краях хоть какое-нибудь укрытие?
        Был еще один темный и холодный вечер из вереницы таких же вечеров. Дружина выбрала поляну для ночлега, нарубила веток, а для княгини сделали нечто вроде шалаша под низко опущенными лапами старой ели. От ветра он еще спасал, но от мороза - ничуть, и Избрана с содроганием думала, что ей опять предстоит холодная ночь - когда кончик носа, высунутый из-под шкуры, замерзает до бесчувствия. На стены шалаша варяги набросали снега, а внутрь, пока Избрана сидела у костра, Хедин послал Эйнара и Сиггейра, «чтобы надышали». Поначалу он предлагал ей и спать между двоих мужчин, ведь так гораздо теплее, но Избрана отказалась: что о ней будут говорить, когда они наконец выберутся к людям!
        -Нас не будут искать в этой стороне,- ответил варяг.- Нас будут выслеживать в направлении Смолянска или каких-нибудь ваших городов.
        -А мы куда идем?- Избрана беспомощно огляделась.
        -К плесковским кривичам.
        -Зачем?- изумилась княгиня.
        До этого она думала, Хедин бесцельно кружит по лесам, чтобы сбить погоню со следа, но конечной их целью будет все-таки Смолянск или какой-то из своих городов.
        -А затем, что только там тебя не достанет твой брат Зимобор и его новый родич Столпомер.
        -Но я должна быть в Смолянске! Там все наши люди, там…
        -В Смолянске ты больше не княгиня, и ты это знаешь не хуже меня, только не хочешь признаться. Все смолянские мужи давно ждали, когда ты споткнешься и дашь им повод сбросить власть женщины. Каждый из них у себя дома подчиняется жене, но никто не согласен склонять голову перед женщиной на глазах у всего народа!- Хедин ухмыльнулся.- Ты проиграла битву, а твой брат ее выиграл. Теперь его встретят в Смолянске как князя. И где бы ты ни оказалась, на своей земле он больше не даст тебе воли. Я бы на его месте предложил выбор: или ты выходишь замуж за того, кого он укажет, или отправляешься служить богиням в какое-нибудь из уважаемых и далеких от Смолянска святилищ. Тебе это нравится?
        -Нет!
        -Вот и я подумал, что тебе это не понравится,- невозмутимо согласился Хедин.- Я ведь знаю тебя, княгиня, мы с тобой знакомы не первый год. А твой брат очень обрадуется мысли выдать тебя не за кого-нибудь, а за Столпомера. Ему ведь тоже нужно получше скрепить этот союз, который сделал его князем. А Столпомер обрадуется случаю получить такую знатную, к тому же молодую и красивую жену. Его королева давно умерла, дети погибли, у него нет наследников, и ему нужны новые дети от знатной жены, чтобы его род получил достойное продолжение. Так что этим союзом все останутся довольны. Он даже для тебя был бы совсем не худшим выходом из положения, если бы ты не была так упряма и своевольна. Но ты ведь никогда не смиришься с тем, что тебе навязали против твоей воли, и будешь всю жизнь несчастна, если не сможешь отомстить. А мстить своему мужу и отцу своих детей… Гудрун уже пробовала, только это никому счастья не принесло[15 - Гудрун - героиня древнегерманского эпоса, убившая своих детей, чтобы отомстить их отцу, своему мужу, который погубил ее братьев.].
        -Но что мне делать у плесковских кривичей?- спросила Избрана. Ее задело то, что Хедин так открыто говорит с ней о ее упрямстве и своеволии, но она знала, что он прав.- Можно подумать, что там мне очень обрадуются! Мы с ними даже не в родстве! И мой отец с ними воевал, и дед с ними воевал, и даже прадед воевал!
        -И это хорошо!- Хедин кивнул с таким удовлетворением, как будто тут и впрямь было что-то хорошее.- Я слышал, что плесковскому князю Вольгасту в последние годы не везло. Его жена умерла в первый голодный год от какой-то повальной болезни, потом он обручился с дочерью латгальского князя, но она обманула его и вышла за другого. Короче, князь Вольгаст сейчас обижен и зол на весь свет.
        -И поэтому я должна к нему ехать!- с издевкой подхватила Избрана.
        -Поэтому!- подтвердил Хедин.- У тебя сейчас тоже врагов гораздо больше, чем друзей, вы с ним друг друга поймете. А дальше возможно вот что. Ты меня слушаешь?
        -А кого же еще мне слушать?- отозвалась Избрана, не отрывая мрачного взгляда от огня.
        -Так вот. Если тебе еще не надоело воевать, то ты можешь попросить у Вольгаста войска, как твой брат попросил у Столпомера. Конечно, он тебе поможет не задаром, и какую-то часть земли придется ему отдать, но это лучше, чем лишиться всего. А если тебе надоело воевать, или если князь Вольгаст не захочет идти в поход и ради чужих земель подставлять под меч свою голову, то ты можешь просто выйти за него замуж.
        -Что?- Избрана широко раскрыла глаза.- Просто выйти за него замуж?
        -Конечно.- Хедин поднялся, взял из кучи мерзлого хвороста толстый сук, с хрустом переломил и бросил в костер. Избрана поморщилась, уклоняясь от тучи искр и золы.- Он остался без невесты, и теперь ему нужна другая, не менее знатная. Иначе он будет опозорен. А ты ничуть не хуже ее. И ваш брак будет очень удачным выходом и для тебя, и для него, и для нас.
        -Для вас?
        -Для меня и ребят.- Хедин кивнул на дружину, которая тесными кругами сидела возле нескольких костров. Где-то спорили, где-то играли в кости на маленькой походной доске, а у дальнего костра Лейдольв Сказитель уже который вечер подряд тянул длиннющую песнь про древнего конунга Хативульфа и троих его сыновей.- Нам ведь тоже не слишком нравится жить в лесу. Мы хотим иметь теплый дом, мясо на вертеле, пиво в бочонке и серебро в кошельке. Мы заслужили это, Фенрир меня возьми! И ты дашь нам это - не в Смолянске, так в Плескове. Это нам все равно. Когда ты станешь княгиней в Плескове, ты снова сможешь содержать собственную дружину.
        -Так ты, значит, все это время заботился о себе!- Избрана уколола его гневным взглядом.
        -А не заботится о себе только дурак!- Хедин ничуть не смутился.- Будь я дураком, я бы не дожил до таких лет. У твоего брата нам нечего ждать хорошего. Он ведь наверняка помнит, как его тогда вечером встретили возле курганов.
        -Так ты сам сбежал из Смолянска! А я думала, что ты предан мне! Ведь я спасла тебя от виселицы, ты не забыл?
        -Не забыл. Я никогда ничего не забываю, ни хорошего, ни плохого. Чем ты недовольна? Что еще я и ребята должны были для тебя сделать? Мы увезли тебя от врагов, прячем и везем туда, где ты устроишься получше. Ты приедешь не одна, как нищенка, а со своей дружиной. И если нас плохо встретят, мы силой заставим уважать и нас, и тебя! А клясться, что мы готовы на смерть ради твоих прекрасных глаз,- кому это надо? Мы верим в тебя, а это уже немало. Мы верим, что в конце концов ты обеспечишь нам и кров, и еду, и уважение. Мы продолжаем считать тебя своим вождем, хотя ты женщина и проиграла войну! Мы преданы тебе гораздо больше, чем твои смолянские хёвдинги! И если тебе этого мало, то ты не так умна, как я о тебе думал.
        -Этого хватит,- обронила Избрана.
        Он опять был прав. Варяги остались с ней, когда свои ее предали. И глупо обвинять их в том, что они заботятся и о себе тоже.
        -А если он не захочет на мне жениться?- спросила она чуть погодя.
        -Тогда наши дороги разойдутся. Там в Плескове есть святилище, которым заправляют женщины княжеского рода. Ты пойдешь туда, а мы найдем себе другого вождя. Там же близко море. А на море есть и торговые люди, и «морские конунги»[16 - Морскими конунгами в Скандинавии назывались предводители дружин на кораблях, хотя не имели никаких земельных владений, а нанимались на службу или занимались грабежом.].
        Избрана помолчала. Вот она и оказалась не хозяйкой, а пленницей собственной дружины.
        -Но ведь это получается ничем не лучше!- в сердцах воскликнула она.- Ничуть не лучше того, от чего я уехала! Брат выдал бы меня за Столпомера, а вы хотите выдать за Волегостя плесковского, а я не хочу выходить ни за того, ни за другого!
        -Разница есть!- весомо поправил Хедин.- За Столпомера тебя выдавали силой, а за Вольгаста ты выйдешь по собственной воле. Ты сильна духом, и ты сможешь заставить себя сделать то, чего требует твоя честь. И чем выше цену человек платит, тем больше ему достается почета и уважения! Ты думаешь, Сигне было легко войти в горящий дом, чтобы погибнуть с мужем, которого она ненавидела? Или Брюнхильд легко решилась подстроить убийство Сигурда, которого любила так сильно, что без него сама не хотела жить? Или королеве Асе было очень приятно поджечь дом, в котором находилась она сама, ее старый отец и вся дружина, а за стенами стояло вражеское войско? Подумай об этом, а если забыла, то мы сейчас свистнем Лейдольву и он тебе заново споет про них. По сравнению с этим твой жребий - тьфу, легче легкого. Тебе предлагается брак с равным по происхождению женихом, почетное положение, для которого ты рождена. Ты уже пробовала быть конунгом и убедилась, что это не по тебе,- так стань женой и матерью конунгов, это у тебя получится лучше! Даже если это для тебя жертва - осознай, что это необходимо, и решись, для этого у
тебя хватит и ума, и силы. Заставить себя самому гораздо почетнее, чем ждать, пока тебя заставят другие. А повоевать с братом вы успеете и потом, когда будет более подходящее время. С местью не надо торопиться. Главное, не уронить своей чести. А к тому, кто сохранил честь, приходит и удача.
        Избрана слушала его молча, не отрывая глаз от огня. Да, по сравнению с героинями варяжских сказаний ее судьба была совсем легкой. Хедин убеждал ее, что она сама решилась выйти за Волегостя плесковского, а значит, это гораздо легче, чем выйти за полотеского князя, подчиняясь чужой воле. И она уже верила, что действительно сама так захотела и может гордиться силой своего духа. Думать иначе теперь, когда у нее не осталось других утешений, было бы слишком унизительно.

* * *
        Когда они наконец достигли берегов реки Великой, началась оттепель. Лед местами был ненадежным, изобиловал полыньями, и часто приходилось пробираться по грязным, топким берегам. Избрана ехала верхом, но все равно за день совсем выбивалась из сил. Утешало ее только то, что теперь, скорее всего, погони можно было не опасаться.
        На земле плесковских кривичей они отважились несколько раз переночевать под крышей. Не везде соглашались пускать на ночлег дружину из сорока человек, да еще и варягов, но два или три раза Избране все же удалось провести ночь на обычной постели, даже помывшись перед этим. И хотя жестким засаленным лежанкам было далеко до тех, к которым она привыкла, а в тесных полуземлянках дым ел глаза, все же это было гораздо лучше, чем спать под открытым небом, и в такие вечера она была почти счастлива. Она уже боялась, что совсем одичает за время этого бесконечного путешествия и выйдет к людям, обросшая мхом или шерстью, как лешачиха. На нее, единственную женщину среди сорока мужчин, косились с удивлением и недоверием, но она никому ничего не собиралась объяснять и вообще не пускалась в разговоры с хозяевами.
        Обдумав слова Хедина, Избрана убедилась в его правоте. Хитрый и опытный варяг все рассчитал. Древнейшей столицей северных кривичей был город Изборск, а Плесков до последнего времени мало чем отличался от обычной веси. Лишь несколько десятилетий назад князь Вадимер, один из младших братьев изборского князя, то ли поссорившись с родней, то ли откликнувшись на просьбы плесковичей, которых одолевали набегами варяги, пришел туда на княжение и построил на мысу у слияния Плесковы и Великой крепостную стену, превратив весь в настоящий город. Нынешний князь, Волегость, которого варяги называли Вольгастом, был единственным сыном Вадимера. Повзрослев, он закрепил свое положение женитьбой на одной из дочерей ильмерьского князя Гостивита - той самой, что недавно умерла. Теперь, когда он лишился и жены, и поддержки ильмерьских поозёр, жена из другого княжеского рода будет ему весьма кстати. К тому же сам город Изборск назван в честь основателя, князя Избора, младшего внука самого Крива, прародителя всех кривичей, а Избор получил имя в честь Избраны, сестры своей матери.
        Одну из последних ночей они провели в городке Богумилове. Хедин погнал всю заросшую и одичавшую дружину в баню, потом велел чистить оружие, чинить обтрепанную одежду и вообще распорядился, чтобы «ребята» привели в достойный вид себя и свое снаряжение. Избрана за эти три дня отдохнула, женщины выстирали ее платье, так что из Богумилова она выехала уже более-менее похожей на княгиню. Конечно, она еще была бледна, но к ней вернулся почти по-прежнему уверенный и горделивый вид. Сейчас это было необходимо.
        Кроме того, в Богумилове они собрали кое-какие сведения. Здешние хозяева рассказали, что осенью князь Волегость хотел было собрать войско, чтобы идти на летиголу - мстить тамошнему князю и его новому зятю за то, что у него отняли невесту. Но из этой затеи ничего не вышло: после двух голодных лет осталось не много людей, способных носить оружие, и выделить припасы на дорогу было невозможно. В конце концов князь ограничился посильной данью и ушел со своей ближней дружиной. Вернулся он уже или нет, в Богумилове не знали.
        -Если он еще не вернулся, это хуже,- заметил Хедин.- Тогда придется ждать, а нам уже почти нечем. В смысле, нечем жить. Тебе придется дожидаться его в святилище, а мы наймемся в дружину кого-нибудь из торговых людей. Но еще совсем зима, с купцами не густо. До весны нам будет трудновато дотянуть.
        -Думаю, вы найдете выход,- обронила Избрана.
        -Само собой, найдем. Если сорок вооруженных мужчин не найдут себе хлеба и мяса - это не мужчины, а слизняки, которым только и остается подохнуть.
        В последний раз они устроились ночевать в веси, где больше половины домов стояли пустыми. Где-то хозяева вымерли, а многих оставшихся, как рассказали уцелевшие, увезли заморские разбойники. Здесь ко всем бедам голодных годов прибавилась еще и эта: прослышав, какое несчастье ослабило южных соседей, «морские конунги» и даже просто конунги варяжских земель неоднократно приходили с моря, через Нарову и Чудское озеро, и увозили людей сотнями.
        -Может, им еще и повезло,- рассуждала женщина, одна из оставшихся.- Может, они там выжили, ведь их как-то кормили.
        -А как же это допустил князь?- возмущалась Избрана.- Ведь они должны были пройти мимо Плескова? У него под носом увозят его собственных людей, а он сидит сложа руки!
        -Говорят, его в Плескове не было, он тогда за своей невестой ездил. У них же свадьба была назначена, все сговорено, а он и знать не знал, что невесту уже другому отдали.
        Завтра им предстояло увидеть наконец Плесков и, возможно, его властителя. От беспокойства Избрана плохо спала, хотя за последние месяцы привыкла ко всяким, чужим и неудобным ночлегам. К тому же всю ночь за печью что-то шуршало, скрипело, постанывало, подвывало - это давали знать о себе души умерших нехорошей смертью хозяев. Но после всего пережитого несколько неупокоенных душ вызывали у Избраны не страх, а только досаду: этих еще не хватало!
        Наутро они отправились дальше, и еще задолго до сумерек увидели Плесков. Сначала вдоль берега Великой, по которому они ехали, начали попадаться рыбацкие избушки, потом целые порядки дворов, а впереди уже показался сам город - стена, опоясавшая узкий мыс. Перед городом вытянулись причалы. Сейчас они пустовали, хотя льда на реке не было и ветер нес резкий запах холодной воды.
        Большинство домов выглядело заброшенными, людей почти не попадалось. Избрана забеспокоилась: после голодных годов большого оживления не наблюдалось нигде, но Плесков казался просто вымершим! Кое-где на улицах все-таки мелькали люди, однако, завидев большой вооруженный отряд, сразу прятались.
        -Мы производим впечатление, это уже хорошо!- Хедин ухмылялся, стараясь ее подбодрить.- Может, все уцелевшие собрались в крепости? Я бы на месте князя согнал всех туда, чтобы хоть этих ветром не унесло.
        -Если тут не погулял какой-нибудь черный мор,- заметил Хринг Сорока, обеспокоенно озираясь.- Хотя вроде бы черепа под заборами не валяются…
        -Тогда несло бы трупной вонью,- отозвался Стейн Грива.- Я видел во Фризии мор, я знаю, как это выглядит.
        Однако перед самыми воротами детинца приезжие наткнулись на целую толпу. Горели несколько костров, вокруг которых грелись десятка два мужчин, судя по виду, простых мужиков, вооруженных кто чем, в основном топорами и копьями.
        -Э, а ворота-то закрыты!- воскликнул Эйнстейн Длинный.
        Он был прав: городские ворота среди бела дня были закрыты, по заборолу расхаживало несколько вооруженных кметей в кольчугах.
        Появление неизвестного отряда переполошило и тех и других. Плесковские сбились в кучу, выставив вперед рогатины и крепко сжимая топоры, что им мало помогло бы, задумай приезжие что-то нехорошее. Кмети на стене тоже забегали, послышались невнятные крики. Люди Хедина на всякий случай приготовились, но на них никто нападать не собирался - скорее нападения ждали от них.
        -Кто тут с кем воюет?- спросила озадаченная Избрана.- Они что, в осаде? И где же войско?
        -Похоже, это оно и есть!- Гейр Упряжка ухмыльнулся и наконечником копья показал на людей перед воротами.- Другого не видно.
        От толпы тем временем отделились несколько человек.
        -Смотрите, у них и главный есть!- проницательно заметил Ингви Большой Кошель.- Ты бы поговорил с ними, Хедин.
        Избрана осталась на месте, а Хедин и трое варягов вышли навстречу плесковским. Те настороженно выставили копья, но Хедин протянул к ним руку ладонью вперед, показывая свои мирные намерения.
        -Кто вы такие есть?- спросил один из местных. На нем был очень потертый овчинный кожух, зато на голове красовался шлем варяжского образца, с полумаской и даже выкованными из меди бровями. Правда, шлем был новому хозяину велик, а вместо подшлемника он использовал обычную заячью шапку.
        -Меня зовут Хедин сын Асмунда, иначе Хедин Полуночник. Хотя едва ли вам мое имя что-то скажет, я никогда раньше здесь не бывал. Это все - мои люди, и еще с нами знатная женщина, имя которой вам пока знать ни к чему. А кто вы такие и почему ворота закрыты?
        -А вы откудова будете?- вместо ответа спросил шлемоносец.
        -Мы приехали из земель днепровских кривичей, из Смолянска. Ты слышал про такой город? Это столица кривичей-смолян.
        -И к кому путь держите?
        -К князю Вольгасту. Он вернулся? И скажешь ты мне наконец, почему закрыты ворота? Я терпелив, но, когда мне долго не отвечают, могу сильно огорчить!
        -К князю Вольге?- Собеседник удивился и по привычке хотел почесать затылок, но рука наткнулась на железо шлема и отдернулась.- Так вы не знаете, что его у нас нету больше, Волегостя Вадимерича-то?
        -Как - нет?- Хедин поднял брови.- Он еще не вернулся?
        -Так и не вернется. Убили его там.
        -Убили?- повторил Хедин. Не оборачиваясь, он сделал знак рукой, и Избрана подъехала ближе.- Кто?
        -Ну, кто на его невесте женился. Говорят, князь Вольга-то ее украсть пытался, а тот догнал и убил. Даже костей нам не отдали, в курган положить нечего. Видно, огневались боги.
        -Вот это дела!- пробормотал Гейр, а Эйнстейн протяжно свистнул.
        Избрана промолчала, только крепче сжала поводья. От этой новости у нее похолодело внутри. Он убит, тот, у кого она надеялась найти помощь или хотя бы приют. И что же теперь? Ехать в Изборск? В Ладогу? Вот уж где ей нечего делать - ладожанам необходим мир со Смолянском, потому что от него зависит их торговля, и ради свободного выхода на Днепр они с удовольствием сами отвезут ее Зимобору…
        -А кто в городе?- Хедин кивнул на забороло, где тоже собралась толпа, внимательно за ними наблюдавшая.
        -А там воевода Хотобуд. Да вон он сам!- Мужик кивнул на стену, где среди кметей поблескивал шлем с золочеными накладками. И тот шлем был тоже варяжской работы.
        -От кого он заперся? Что-то я не вижу осаждающего войска.- Хедин огляделся.
        -От нас.
        -От вас?- Варяг ухмыльнулся.
        -Нас не так уж мало. Здесь только стража очередная, у нас в день две стражи и в ночь две. Я - Новина, в этой страже я старший. На закате Бобрец со своими ребятами меня сменит. У нас пять родов, и оружия кое-какая есть. Да Твердята еще со своими, они ночью больше сторожат.
        -Пять родов… где?- не удержалась Избрана.
        -В Плескове.- Новина окинул женщину пристальным взглядом, но ничего не спросил.
        Приезжие помолчали. Ополчение Плескова собрано с пяти родов, и они считают, что это много! И это княжеский стольный город!
        -Так кто засел в детинце и что случилось?- спросила Избрана.- Объясните толком.
        -Там засел воевода Хотобуд,- повторил Новина.- А с ним наш князь.
        -Но ты же только что сказал, что он убит!
        -Не князь Вольга, а другой, новый. Сын его, Вадимер Волегостич. Мал он еще, десять годов едва сравнялось, да других нету никого, от всего рода он один остался. А Хотобуд вон что задумал!
        -Что он задумал?
        -Он князев кормилец, а теперь захотел и воеводой стать. А пока князь мал, сам Хотобуд, считай, над нами князем будет. А из него какой князь, он с князьями нашими и не в родстве даже. Дурак он, прости Сварог, а руки загребущие.
        -Да и князя на своей дочери женить желает!- добавил один из стоявших рядом с Новиной. Видя, что пришельцы настроены мирно, плесковцы немного оживились.
        -А дочери его все семнадцать, какая же она ему пара!- воскликнул еще кто-то, и толпа загудела.
        -Она горбатая, потому он ее и не выдал до сих пор! А теперь хотел за князя пристроить!
        -Вече ему отказало, а он возьми да воеводу убей!- продолжал Новина, перекрикивая своих людей.- Прямо битва была его дружины и Мирославовой, чуть не перебил все вече, кто успел за ворота выбежать, тот только и уцелел. Зятя моего зарубили, вот, мести ищу! Теперь он, собака, в детинце заперся. Все бы ничего, да ведь и князь с ним. Как бы не сделал чего худого, князь-то ведь еще дитя, за себя постоять не может. Сирота он теперь.- Новина вздохнул.- У меня внучок вот, что тоже теперь сирота, ему как раз однолеток. Мы ему, князю Вадиме-то младшему, одни теперь родители. Не дадим в обиду сироту, а он вырастет, за нас постоит и за детей наших. А Хотобуд его не выпускает, пока, говорит, все ему не дадим, чего хочет, не выпустит.
        -Ну, уже не все…- прибавил голос из толпы.
        -А, да. Кроме дочери,- вспомнил Новина.
        -А что с ней?- полюбопытствовал Хедин.
        -Его двор люди разнесли, когда он в детинце заперся. Что оставалось, разграбили, а дочь утопили.- Новина кивнул на угрюмую серую реку.- Чтобы, значит…
        -А прежний воевода убит?- уточнила Избрана.
        -Убит.
        -В Плескове есть хоть какая-то власть?
        -Пока мы, старшие мужи, а еще святилище Макошино.- Новина показал на мыс, где возвышался вал и частокол святилища с коровьими черепами на кольях.- Там правит сейчас Огняна, князю Вадиме сестра была. Не нынешнему, а деду его.
        -То есть нынешнему князю она двоюродная бабка?
        -Точно так. Обещала Хотобуда проклясть, если ворота не откроет.
        -А если, значит, мы князя своего не выручим, нам Изборск нового князя даст,- продолжал Новина.- А мы нового не хотим, потому как Вадима Старый нашему племени исконный князь…
        -Надо идти туда.- Избрана повернулась к Хедину и кивнула в сторону святилища.
        Из всей верхушки когда-то многолюдного и сильного города оставалась только княжна-жрица, и в ней Избрана видела единственную достойную себя собеседницу.
        -Пойдем,- согласился Хедин и огляделся.- Если нас пропустят эти милые люди.
        Но те, кто стоял вокруг, переглянулись и решительно сомкнули строй, выставив вперед копья. Строй их никуда не годился, и варягам ничего не стоило бы его прорвать, но Избрана желала по возможности договориться мирно.
        -Зачем вам в святилище?- спросил Новина, воинственно глядя на приезжих из-под своего шлема, который смотрелся на нем так странно и неуместно.
        -Мне нужно повидать старшую жрицу,- ответила Избрана.- Пропустите нас. Мы не причиним ей вреда.
        -Пусть сама скажет, допустит вас или как,- решил Новина.- Космина, беги, скажи ей. Если скажет, что можно пустить,- пойдете.
        Гонец убежал, а дружина тем временем расположилась отдохнуть. Но оружия из рук варяги не выпускали и бдительно следили за плесковцами, а те не менее бдительно следили за чужаками.
        Избрана уже подумывала, не занять ли какой-нибудь из пустующих домов возле пристани и не устроиться ли на отдых более основательно, когда посланный наконец вернулся.
        -Жрица спрашивает, кто эта женщина, которая хочет с ней говорить!- объявил он.
        -Я… А ты так и будешь бегать туда-сюда?- спросила Избрана.- Нам ждать здесь до самой ночи? Лучше я сама пойду!- Она строго оглядела толпу, и под ее взглядом никто не посмел возразить.- Если вы опасаетесь моей дружины, то я пойду одна!
        Хедин открыл было рот, но Избрана бросила на него быстрый взгляд - и он смолчал. Хитрый варяг видел, что решительность и твердость гостьи производят впечатление на плесковичей, и посчитал неуместным возражать. В самом деле, в святилище ей едва ли грозит опасность, а повидаться с жрицей стоит поскорее.
        -Когда будешь с ней разговаривать, помни, что у тебя за спиной сорок вооруженных мужчин,- шепнул княгине Хедин на северном языке.- По нынешним временам это даже очень много. Если повести себя умно, то в обмен на нашу помощь можно много чего выторговать.
        -Помощь!- только и сказала Избрана.
        Она явилась сюда просить помощи, а выходит так, что ей предстоит ее оказывать! Судьба еще раз усмехнулась своим переменчивым ликом, но Избрана уже привыкла не удивляться.
        Новина выделил гостье троих сопровождающих, и она поехала в обратную сторону. Оставив лошадь, она села в лодку, и провожатые перевезли ее на другой беpeг Великой, к святилищу. От берега к нему вела настоящая дорога: через равные промежутки с двух сторон стояли деревянные идолы в человеческий рост, изображавшие умерших предков, вдоль цепи которых ныне живущие приближаются к божеству. На частоколе красовались вылизанные ветрами и дождями коровьи черепа. Избрана вспомнила старое смолянское святилище, украшенное черепами прежних Сварожьих коней, и приободрилась. В конце концов, она и та женщина, которая здесь правит, равны происхождением и воспитанием. Теперь, когда каждая из них осталась одна перед многочисленными бедами, они обязательно договорятся. В конце концов, они происходят от общего древнего корня, и имя Избраны, данное в честь одной из праматерей кривичей, для здешней княжны не пустой звук.
        В открытых воротах стояла какая-то из младших жриц.
        -Да пребудет всегда сила Рода и Рожаниц на этом месте!- сказала Избрана, остановившись в трех шагах перед ней.- Я хочу видеть старшую жрицу.
        -Да будет с тобой благословение Макоши!- ответила женщина.- Кто ты?
        -Я - Избрана, дочь Велебора и Дубравки, смолянская княгиня.
        Глаза женщины широко раскрылись, но она ничего не сказала и исчезла. Через некоторое время в воротах показалась высокая и худощавая старуха; совершенно седые длинные волосы были распущены в знак того, что она принадлежит только божествам и живет на грани миров. Держалась она прямо и гордо, голубые глаза смотрели умно и ясно, а выражение морщинистого лица было открытым и уверенным. Поверх сорочки на ней была девичья шушка, белая с небольшой черной отделкой - значит, княжна-жрица никогда не выходила замуж, а на плечи наброшен куний кожух, покрытый тонкой синей шерстью заморской выделки. Просто одетая и усталая после долгого путешествия, Избрана выглядела далеко не так богато, но все же хозяйка святилища увидела нечто в ее лице, отчего ее собственные черты несколько переменились.
        -Неужели к нам пришла сама княгиня смолянская?- спросила она.- Трудно было поверить своим ушам, услышавшим эту весть, но не поверить своим глазам я не могу. Да будет с тобой благословение Сварога и Макоши, дочь моя. Проходи.
        Она отошла от ворот, и Избрана последовала за ней и, поклонившись трем идолам на площадке, вслед за хозяйкой прошла к избе, где жили жрицы. Там ее уже ждали четыре или пять женщин. По размерам просторной избы было видно, что она рассчитана на гораздо большее количество жительниц, но голодные годы и здесь собрали свою дань. Причем все жрицы были стары, и среди этих усталых старух Избрана была как солнечный лучик среди сугробов. И ей немедленно захотелось что-то сделать для них, принести в это горькое место хоть чуть-чуть молодости и силы.
        Внутри горел огонь в очаге, было тепло. Избрану усадили к столу, предложили ей молока и хлеба - серого, жесткого, как обычно весной, но все же хлеба. Молоко было налито в тяжелый старинный серебряный кубок греческой работы, с голубыми и красными самоцветными камнями. Избрана взялась за него обеими руками: и кубок, сохранившийся, несмотря на голод и разбойные набеги, и молоко после долгой жизни в лесу казались чем-то удивительным.
        -Так это правда, что князь Волегость погиб?- Избрана отпила немного молока и посмотрела на жрицу.- Там у ворот мне сказали, что он хотел отбить свою бывшую невесту…
        -Да, он сделал то, что каждый год пытается сделать Велес, осенью похищающий Лелю. И каждую весну Перун настигает врага, и светлая богиня снова выходит в мир, чтобы дарить радость и процветание земле…- напевно отозвалась жрица, и глаза ее затуманились. В любом событии она привыкла видеть отражение тех сил и законов, которые правят вселенной, и потому ей все было ясно наперед.- Я говорила ему, что Велес терпит поражение и будет терпеть, пока стоит мир, но он не послушал меня. Я спрашивала богов, вынимала для него резы, и выпала ему реза Нужда - знак Велеса, бога Нави. Ему выпал знак запрета, но он не внял голосу бога. Гордость ослепила его, он хотел непременно получить ту женщину, которую ему обещали, и не заметил, когда встал на путь Нави. Реза Нужда - знак запрета, но и знамение того, что душой его завладела тьма. Реза Нужда - знак неотвратимости. Князь Волегость был обречен. И он стал нашей жертвой, величайшей жертвой, которую могло принести богам племя кривичей. Князь Волегость остался в чужой земле, погас священный огонь, и нет у нас князя, чтобы разжечь его вновь.
        -Но я слышала, у вас есть его сын?
        -Да, есть, князь Вадимер, сын Волегостя и Ильмеры-Будичесты, да будет путь ее легок в садах Сварога. Ему всего десять лет, но он законный наследник плесковских князей. Но только через два года мы сможем вручить ему княжеский меч. А теперь он в руках Хотобуда. Но расскажи же мне, почему ты приехала?- Жрица пристально взглянула на Избрану.- Думается мне, смолянская княгиня не для того отправилась зимой в такую даль, чтобы узнать наши новости.
        -Я хотела попросить помощи у князя Волегостя.- Избрана опустила глаза.- Мне… пришлось тяжело в последнее время… У нас… случилась война с князем Столпомером полотеским… Мой брат… Мои люди побоялись, что проиграют войну и им всем придется плохо, и захотели заключить мир со Столпомером любой ценой. И они решили, что хорошей ценой за это буду я. Они хотели предложить меня в жены князю Столпомеру, не спрашивая моего согласия.
        -Но разве ты не дала бы согласия, если от этого зависели бы мир и благополучие твоей земли?- спросила жрица. Она понимала, что узнала еще далеко не все.- Ведь твой долг как княгини - добыть мир для своего народа, даже если ценой за него будет твоя свобода.
        -Я решилась бы на это, если бы… Если бы…- Избрана никак не могла выговорить, что уже не была к тому времени княгиней в своей земле.- Мой брат Зимобор… Он… Он стал союзником Столпомера, и смолянского князя люди видели теперь уже в нем. Земле смолян моя жертва уже ничего не дала бы, а для меня этот брак стал бы изгнанием и больше ничем. Я потеряла бы и власть, и свободу. А так я потеряла пока только княжий стол.
        -Так, значит, тебе пришлось бежать из собственной земли?
        Не поднимая головы, Избрана кивнула. Жрица не слишком удивилась. Она была дочерью и внучкой князей и выросла на подобных происшествиях.
        -И сейчас в Смолянске правит твой брат Зимобор?- уточнила она.
        -Не знаю. Видимо, да. Когда я ушла, он еще не вернулся, но он был в войске Столпомера, которое захватывало наши земли. Возможно, что сейчас он уже в Смолянске.
        Огняна помолчала. Она хорошо понимала Избрану и сочувствовала ей, но обе женщины были почти одинаково бессильны перед плотным строем враждебных обстоятельств.
        -Всем нам Перун дал не много удачи,- наконец сказала жрица.- Пока я могу предложить тебе только приют в доме Рода и Макоши. Даже если твой брат будет тебя преследовать, здесь ты в безопасности. Женщина твоего происхождения может занять среди нас достойное место. Тем более что у меня нет наследниц, родных мне по крови… Но что будет происходить в Плескове, даже я пока не могу тебе сказать.
        -Но ведь я приехала не одна.- Избрана снова подняла глаза.- У меня есть дружина из сорока человек, и каждый из них стоит двоих. И если плесковский князь во вражеских руках, мы сделаем все, чтобы освободить его. Все это варяги, но они отличные и надежные воины. И надежные люди,- тише добавила она, вспомнив, что варяги с их продаваемой за серебро отвагой остались верны ей, когда свои предали.
        -Вот как! У тебя есть дружина!- Жрица оживилась, ее глаза заблестели.- Так что же ты сразу… Где они?
        -Остались у ворот.
        -Те, в детинце, их уже видели?
        -Видели. Мы ведь подъехали прямо к нему.
        -Жаль!- Огняна покачала головой.- Ну, да вы же не знали. Ничего! Сорок человек, о которых Хотобуд знает, все-таки гораздо лучше, чем ничего.
        -А у него в детинце много людей?
        -Своей дружины и тех, кто к нему присоединился, всего с полсотни человек. Но ведь и у старейшин почти пять десятков. И есть еще Твердята, младший брат воеводы Мирослава. Самого Мирослава Хотобуд убил на вече, но из его дружины семнадцать человек уцелело, и сейчас это наши лучшие воины.
        -Но Хотобуд за стеной.
        -И нам нельзя терять времени. Если он вас видел, он тоже не дремлет и думает сейчас, что ему делать. Эй, те трое еще стоят у ворот?- спросила Огняна у младших жриц.- Пусть бегут к детинцу и позовут сюда старейшин и вождей княгининой дружины. И Твердяту!
        -Хватит одного человека - скажите, что я приглашаю Хедина,- уточнила Избрана и спросила у Огняны: - Я прикажу моим людям занять несколько пустых дворов?
        -Конечно, у нас теперь полным-полно свободного места. Вот только с припасами не густо. Я прикажу наловить вам рыбы.
        -А в детинце есть припасы?
        -Есть кое-что, князь Волегость закупил хлеба за морем. Поэтому Хотобуд может сидеть там еще долго, а вот мы не можем ждать.
        Вскоре явился Хедин, а с ним Твердята, с которым варяг успел не только познакомиться, но и найти общий язык. Чуть позже пришли еще трое старейшин, в том числе Новина, который уже сдал дозор у моста. До вечера они проговорили, потом старосты отправились готовить своих людей, а Избрану Хедин отвел в гостевой дом на пристани, построенный еще князем Вадимером Старым для варяжских торговых людей. Его хирдманы уже затопили там очаг и натаскали лапника на лежанки.
        И впервые за много, много дней Избрана уснула почти с таким же удовольствием, как в собственной избе на собственной перине. Этот чужой, холодный, полумертвый город нуждался в ней, и оттого она почувствовала себя здесь дома даже больше, чем когда-то в Смолянске.

* * *
        Хитрый Хедин считал, что необходимо выждать, поэтому три дня почти ничего не предпринимали. Варяги отдыхали, не показываясь из гостевого дома, Избрана проводила время в святилище, и засевшие в детинце могли думать, что неизвестные им пришельцы уже покинули Плесков. Между тем Хедин, напялив драный кожух и войлочный колпак, какие носили здешние простолюдины, ходил по избам и разъяснял местным их задачу. При том, как мало сил у них было, от слаженных и выверенных действий зависел успех всего дела.
        Жрица Огняна через день после приезда смолян отправилась к воротам города и вызвала воеводу Хотобуда. Хедин, спрятавшись в толпе плесковичей, наблюдал за своим противником. Огняна вновь затеяла разговор, который велся между ними уже неоднократно: то стыдила воеводу, то грозила гневом богов, но Хотобуд, обозленный разграблением своего двора и гибелью семьи, был еще менее склонен идти на уступки, чем прежде. Теперь он хотел, чтобы на то время, пока юный князь не достигнет хотя бы двенадцатилетнего возраста, его, воеводу, признали единовластным правителем плесковских кривичей.
        -Ты, жрица, не можешь править державой, ты старая женщина!- кричал он со стены.- Кто будет править кривичами? Вот эти неумытые рыла? Кто защитит тебя, их, святилище, да и самого князя Вадима, если здесь больше нет мужчин?
        -Никто, кроме рода Вадима Старого, не имеет права на власть над нами!- отвечала Огняна.- И если мы признаем своим князем кого-то другого, кончится род плесковских кривичей.
        -Головы дурные! Ведь я вам добра хотел - взял бы князь мою дочь в жены, и были бы их дети потомками Вадима Старого, чего еще надо? Ну, подождала бы она князя года три-четыре, не развалилась бы! А вы, сволочи недобитые…
        -Ты сам навлек на себя гнев плесковичей.
        -Да от Плескова ни одной собаки не останется, если будем ждать, пока малец подрастет! Изборский князь опять на нас пасть раззявил, небось между своими сыновьями выбирает, кому из них у нас сидеть! Так и так старому роду у нас не править, только я же миром хотел! Не захотели миром, дурни немытые, теперь придет к вам князь Славомысл! В Изборске-то не потерпят, чтобы такой город мальчонке достался!
        -Изборские князья обещали, что не будут…
        -Не сегодня завтра опять варяги придут!- кричал Хотобуд, не слушая женщину.- Потом полотеские или ладожские князья, или летигола, или чудь, или еще какая дрянь - всех вас убьют, а нет, так в холопы продадут! А кто останется, тот от голода сдохнет! Здесь будет пустыня и волчий вой! Я - последний, кто этот город может спасти, а ты упрямишься, метла старая! Тьфу!- Выведенный из терпения воевода сплюнул со стены.
        Огняна молчала, не отвечая на эти поношения.
        -Что молчишь?- Даже ее молчание раздражало воеводу.- Я знаю, почему ты молчишь! Ты сама хочешь князя в руки забрать и растить, приучить всегда тебе в рот смотреть! Сама править хочешь, вот и мне не даешь! А с варягами как воевать будешь, ты подумала своим бабьим умом?
        -Я происхожу от корня плесковских князей, и кого же слушаться отроку из моего рода, моему же внучатому племяннику, как не меня?- отозвалась Огняна.- У тебя нет никаких прав на власть, воевода, сколько бы ты ни кричал. Никто ведь не знает, удастся ли ребенку дожить до возраста мужчины, если он будет в твоих руках. У тебя есть дети и могут быть еще, поэтому ты захочешь захватить власть для своего рода, и тогда плесковские кривичи погибнут, потому что лишатся благословения Рода и Макоши.
        -Ну а если князь Вадимер умрет раньше, чем повзрос…- в запальчивости начал Хотобуд, но прикусил язык, поняв, что проговорился.
        По толпе плесковичей пролетел гневный и негодующий гул, но Огняна и бровью не повела: она давно разгадала честолюбивые мечты и черные замыслы воеводы.
        -Если род Вадима Старого на нашей земле прервется, то мы поищем себе князя в Изборске,- твердо ответила она.- Тамошние князья в родстве с нашими, и если Вадимер погибнет, не достигнув возраста, здесь будут править потомки других кривичских князей. Скорее я прокляну эту землю и брошу меч Перуна в Великую, чем позволю прикоснуться к нему недостойным и нечистым рукам!
        Они, конечно, ни до чего не договорились, но такой цели и не ставилось. Требовалось всего лишь показать Хотобуду, что ничего не изменилось, что старая жрица по-прежнему осталась единственным его соперником и не имеет никакой помощи со стороны.
        За эти три дня плесковичи сколотили восемь лестниц, с таким расчетом, чтобы доставали до верхнего края стены. Это тоже подсказал Хедин, который еще в молодости участвовал в набегах на богатые британские монастыри.
        Глухой ночью на четвертые сутки Хедин привел своих людей к детинцу. Гудящий над берегом ветер заглушал звуки. Стража, как всегда, несла дозор у ворот. Горели костры, плесковичи, вооруженные копьями и топорами, прохаживались туда-сюда, ежась под порывами влажного холодного ветра. Стараясь не шуметь, варяги приставили к стене лестницы и полезли вверх. Хотобуд расставил дозорных по окружности заборола, но в эту холодную ночь все они прятались от промозглого ветра внизу. На это Хедин и рассчитывал. К тому времени как кто-то учуял подозрительное шевеление на стене, здесь было уже больше полутора десятков варягов.
        Под стеной закричали, дозорные Хотобуда побежали на шум, но варяги уже спешили им навстречу с оружием наготове. Часть из них вступила в бой, часть обороняла лестницы, давая возможность подняться остальным. Оба дозорных десятка стянулись к этому месту, бросив даже ворота.
        -Пора!- решила Избрана, наблюдавшая от крайних дворов.- Хедин уже наверху. Идите, Перун благословит вас!
        Плесковичи побежали к воротам, тоже волоча лестницы. Все Хотобудовы кмети стянулись к месту прорыва варягов, людям Твердяты и Новины никто не мешал подниматься. А обнаружив, что на них напали с двух сторон, кмети заметались: теперь их было слишком мало. Гудел рог, бежало из дружинных изб кое-как одетое подкрепление. Но ворота были уже открыты, все противники Хотобуда оказались в детинце.
        В общей суматохе никто не видел, как трое варягов, прячась в тени за углами, побежали к княжескому двору, где устроился воевода Хотобуд.
        Внутреннее пространство детинца было густо застроено. Хедин заранее выспросил, где находится княжий двор, и Эйнстейн с двумя товарищами знали, куда им идти. Притаившись за углом, неразличимые в черной тени, они видели, как распахнулись ворота и на тесную внутреннюю площадь выбежал сам Хотобуд с двумя десятками кметей. Все были вооружены, на поверхности шлемов и лезвиях боевых топоров плясали рыжие отблески горящих факелов.
        -Скорее, скорее, мары вас возьми!- кричал Хотобуд.
        Дождавшись, пока воевода скроется в стороне ворот, варяги проскользнули во двор. Здесь толпилась встревоженная полуодетая челядь. Она даже не сразу заметила, что пришли совсем чужие люди, а не трое воеводских кметей зачем-то вернулись.
        Не давая никому времени себя рассмотреть, они устремились в сени. Никто не знал точно, где Хотобуд держит мальчика, но естественно было предположить, что где-то возле себя. Навстречу им кинулся какой-то отрок, но Эйнстейн просто взял его за шиворот и выкинул из сеней наружу. Потом появились еще двое, и Торгрим с Арнульвом отправили их вслед за первым. Те были не вооружены и жаждали не столько вступить в бой, сколько спастись. Видимо, всех способных драться воевода увел с собой.
        В избе обнаружились пустая лежанка и недоумевающая бабка с седыми космами, торчащими из-под наспех наброшенного платка. Горела лучина. На лежанке сидела девушка лет пятнадцати, в одной рубашке, круглолицая, с растрепанной кудрявой косой, крепко обнимая мальчика лет десяти, очень на нее похожего.
        -Се есть кнесь Вадимар?- выговорил Эйнстейн. За несколько лет в Смолянске он научился хорошо понимать по-славянски, но говорил еще плохо.
        -Кто вы? Что вам нужно?- со слезами ужаса на глазах воскликнула девушка, не выпуская ребенка из рук.
        -Се есть кнесь Вадимар?
        -Пусти!- Мальчик вдруг освободился из ее объятий и вскочил на ноги.- Да, я князь Вадимар!- закричал он в лицо высоченному Эйнстейну, стоя во весь рост на лежанке.- А тебе чего здесь надо, скотина противная? Попробуй только нас тронуть, тогда узнаешь!
        Глаза его горели отвагой, кулачки были сжаты, и вся фигура в длинной белой сорочке пылала негодованием.
        -Да, Стенни, это их маленький конунг!- усмехнулся Торгрим. Он был в Хединовой дружине всего полгода и почти не понимал здешнюю речь, но голос и фигура мальчика были достаточно выразительны.- По нему это видно. Скажи ему, чтобы одевался. Там снаружи очень холодно.
        Эйнстейн первым вышел из избы. Несколько холопов, вооруженных топорами, как раз собрались снаружи у двери, но варяг лишь вскинул копье, и холопы бросились врассыпную. Следом Торгрим нес мальчика, потом шел Арнульв, а позади всех торопилась, причитая на ходу, кудрявая девушка - ее не пытались увести, но она сама увязалась за маленьким князем. Больше никто им не препятствовал: хозяина-воеводы поблизости не было, а без него никто не знал, что делать, и не решался подставлять голову под клинок.
        Через несколько мгновений трое варягов и их добыча уже покинули двор и исчезли между избушками. Эйнстейну было приказано по возможности не ввязываться в драки, а постараться, пользуясь темнотой и неразберихой, вынести маленького князя из города. Хедин рассчитывал, что в первые мгновения занятый обороной Хотобуд не вспомнит о мальчике, а когда вспомнит, будет поздно.
        Ворота уже стояли открытыми. Возле створок лежало несколько тел, но живых поблизости не оказалось. Дорога к святилищу была свободна.
        А в детинце царила неразбериха. Все сторонники Хотобуда успели вооружиться, но нападавших было в два с половиной раза больше. Несмотря на усилия воеводы, дать достойный отпор нигде не удалось: к тому времени как он подоспел, нападавшие уже проникли внутрь и растеклись по дворам. У каждой избы вспыхивали и гасли маленькие битвы, и вскоре смятые и рассеянные кмети не столько бились, сколько искали, где бы укрыться. Жители детинца запирали двери и забивались по углам, со страхом слушая, как под их окошками звенят мечи и раздаются крики.
        Воеводу Хотобуда нашли только утром, когда рассвело. Он лежал под тыном на внутренней площади детинца, а рядом было несколько тел его людей и двоих варягов. Но никто из уцелевших не мог рассказать, что здесь произошло. Видимо, убивший Хотобуда в ночной темноте и неразберихе так и не понял, кто же был его противником. Дружина Хедина потеряла убитыми восемь человек, среди плесковичей, хуже вооруженных и менее опытных, погибших было несколько десятков. Зато оставшиеся, снарядившись снятыми с убитых шлемами, по-новому вооружившись, были полны боевого духа.
        Впрочем, применить его пока было некуда. От дружины Хотобуда осталось неполных три десятка, и их заперли в пустых избах. Маленький князь находился в святилище, Избрана перебралась на княжий двор. Растерянная Хотобудова челядь с готовностью признала ее своей хозяйкой, да и что оставалось делать?
        Однако разоренное голодом и войной хозяйство едва ли кто счел бы богатой добычей. Плесков обезлюдел за последние годы, половина изб в нем стояла пустыми, скотины оставалось мало.
        -Теперь ты здесь княгиня, так что прикажи людям взять топоры и идти за дровами,- посоветовал Хедин.- Будем складывать погребальный костер. Отправим наших мертвецов в дорогу, а у живых дела со временем наладятся. «Живой - наживает», помнишь, как говорил Один?

* * *
        Большой погребальный костер для погибших варягов устроили на пустыре за рекой Плесковой, напротив северной стены детинца. Угощением служила только наловленная в реке рыба, пива не нашлось, но в остальном Хедин устроил все как надо: были и песнь в честь погибших, сложенная Лейдольвом Скальдом, и воинское состязание над свежим курганом. Избрана сама подожгла костер из просмоленных дров и стояла среди черного дыма, провожая отлетающие духи не только по обычаю, но в порыве искренней благодарности. Эти люди погибли не столько за мальчика Вадимера, который широко раскрытыми глазами наблюдал, стоя рядом с Огняной, весь обряд, сколько за нее и ее будущее.
        Все только рассаживались на бревнах вокруг костра, где варилась похлебка, как с берега прибежал рыбак.
        -Там… два корабля от озера идут!- еле выговорил он, тяжело дыша после бега.- От озера… Скорей сказать… Новине и Твердяте хоть сказать… Мать Огняна… два корабля… Большие… Варяжские…
        Побросав ложки, пирующие кинулись на пригорок и действительно увидели. По Великой, со стороны Чудского озера, шли два больших корабля.
        -Это наши, норманны!- тут же сказал Хедин, хотя всем и так были видны очертания узких, длинных кораблей с высоко поднятыми штевнями.- Боевые. Вот только не ясно, чего хотят.
        Корабли шли на веслах; один был шагов тридцать длиной, другой чуть поменьше, и на каждом находилось примерно по сотне вооруженных людей.
        -Всем за стены!- тут же распорядилась Избрана и повернулась: - Торир, беги к Твердяте. Пусть все прячутся в городе.
        Торир кивнул и устремился вниз по склону, совершая длинные прыжки и помогая себе древком копья. Избрана только бросила взгляд в сторону Огняны, и жрицу с мальчиком тут же повели в детинец.
        -Идем и мы тоже!- сказал Хедин.- Отсюда видно, что там больше двух сотен. А нас осталось не больше сотни, даже если мы опять дадим оружие тем, которые сейчас сидят запертыми. Одна надежда, что наши гости не догадаются сделать лестницы.
        -Думаешь, они глупее тебя?
        -Надеюсь. Это не слишком сведущие люди. Иначе они знали бы, что здесь нечего взять, и поискали бы себе добычи и славы в другом месте. Отчего бы им не пойти в Бретланд или Страну Франков? Там реки не замерзают, а после смерти короля Карла и порядка никакого нет. Там сейчас любой удачливый вождь может захватить кусок земли и основать собственное королевство. Ха!- Его осенила новая мысль.- Это мы и попытаемся сделать, если здесь не выгорит. Хочешь быть королевой на Рейне, а, Исбьерг?
        Именем Исбьерг, которое сам для нее придумал, Хедин называл госпожу очень редко, только когда чувствовал к ней особенное расположение. Но Избрана не заметила: ее мысли были заняты другим.
        -А пленные? Наверное, им нужны рабы.
        -А чем их кормить? Вместе с пленными всегда берут запас еды, чтобы они не перемерли по дороге на рабский рынок. А здесь нет запасов и на три дня. Им придется кормить пленных до самого Бьёрко за собственный счет, и в итоге прибыль будет смешная. Да и кто купит этих стариков и старух, едва волочащих ноги?
        -Ты думаешь, меня это утешит?- гневно воскликнула Избрана.- Что же мне делать?
        -Тролли меня возьми, откуда мне знать!- в свою очередь сорвался Хедин.- Ты думаешь, я сам Один? Ничего я не думаю, это не мое дело - думать! Я не знаю, что теперь делать. Я, конечно, могу им объяснить, что брать нас в плен невыгодно, но вдруг они обидятся, что напрасно плыли в такую даль, и от обиды решат сжечь город вместе с людьми?
        Они подходили к воротам почти последними, позади них только Сиггейр и Бьёрн Маленький тащили на палке горячий котел с недоваренной рыбой. На ходу Бьёрн глянул на Избрану, подмигнул и бросил: «Ни крошки врагу!» Эти люди ко всему привыкли. И от этой маленькой шутки у Избраны стало легче на душе: может, не все еще потеряно.
        Она остановилась у мостика через Плескову, по которому с этой стороны попадали к пристаням и детинцу.
        -Иди в город, а я останусь,- сказала Избрана и оглянулась в сторону реки, по которой шли чужие корабли.
        -Как? Зачем?- не понял Хедин.
        -Поговорю с ними. Они ведь не знают, что у нас в дружине два с половиной человека, и те раненые! И не надо им об этом знать! Скажу, что я правительница этого города, и спрошу, зачем они сюда явились.
        -Ха! Я перестарался, уговаривая тебя брать пример с древних королев!- воскликнул Хедин.- Смелость - хорошее дело, но это уже чересчур! Ты, женщина, хочешь одна встречать два корабля разбойников! И ты думаешь, что мы, мужчины, это допустим?
        -Они ведь тоже не ждут, что их выйдет встречать женщина. Они удивятся, и мы уже кое-что выиграем. А вы будете ждать прямо за воротами. Ты тоже видел, у них нет на мачте красного щита!
        -Но и белого я тоже не заметил!
        -А это значит, что они сами не знают, с чем идут сюда, с миром или войной. Хотят посмотреть сначала, что тут происходит и на что можно рассчитывать. Если мне повезет, я заставлю их дать мирные обеты раньше, чем они разберутся в наших плачевных делах. А если у меня не получится, мы все равно все погибнем, чуть раньше или чуть позже. У нас нет и сотни против их двух. Выйти и умереть вместе со мной вы всегда успеете.
        -Уж к этому мы не опоздаем!- заверил Хедин. Похоже, Избрана его убедила.- Ну, попробуй! Такую смелость боги не дают просто так, с ней они дают и удачу. Мы с ребятами и в Валгалле хотим сидеть на хороших местах, а для этого надо прийти туда с достойным вождем. Ты - достойный вождь, Исбьерг, я всегда так думал. Если тебе не повезет, мы умрем вместе с тобой и вместе пойдем к Одину. Нет, пожалуй, к Фрейе!- Хедин ухмыльнулся и даже слегка подтолкнул ее в бок.
        Подобного свойского обращения между ними никогда не водилось, но Избрана не обиделась. Хитрый, но по-своему честный варяг таким образом выражал ей свою привязанность и преданность, а они стоили дорого.
        Ворота закрылись, Избрана осталась одна в самом начале пристани. Варяжская дружина собралась на стене и выглядела довольно грозно. Дальше вдоль заборола разместились плесковичи: сообразительный Хедин спешно собрал всех мужчин, кто вообще мог передвигаться, включая стариков и подростков, именно на них надев самые красивые и внушительные шлемы. Стена щетинилась копьями, пестрела щитами. То, что с других сторон не было вообще никого, с реки нельзя было разглядеть, и с пристани казалось, что крепость полна хорошо вооруженного войска.
        Избрана стояла на берегу, только чайки скакали вокруг нее по песку и пронзительно кричали, будто соревнуясь с шумом ветра. Княгиня сняла рукавицы, чтобы было видно серебряные перстни. Остывший на ветру металл холодил кожу, порывы трепали полы красного плаща, подбитого мехом. Сердце стучало так, словно она сама покинула землю, прошла по радужному мосту и стоит перед воротами, за которыми ждет ее бог, владыка мира. Будет это Сварог или Один, ей сейчас было все равно - среди варягов она привыкла к мысли, что боги славян и норманнов если не совсем одно и то же, то хотя бы близкие родичи.
        И ей вовсе не было страшно. Не случайно ей досталась честь поджечь погребальный костер - ее учили это делать, учили растворять перед умершими дорогу к предкам, и после обрядов ее переполняло ощущение близости к небу. Собственные умершие предки смотрели на нее из невидимых глубин, и она чувствовала, что стоит на плечах нескончаемо длинной цепи исполинов. Ведь она происходит из рода князей, воплощает божественных первопредков двух племен. Что ей какие-то два корабля? Избрану наполняли уверенность, спокойствие и сила, в душе поднималось такое воодушевление, что, казалось, она могла раскинуть руки и лететь, как птица на огненных крыльях. Больше всего эта женщина страшилась несвободы, зависимости и беспомощности, а теперь она снова была вольна выбирать свой путь. Она радовалась испытаниям, которые давали ей возможность показать себя. И если ей выпадет судьба погибнуть, своим выбором она заслужит не меньший почет, чем те героини древности, подражать которым учил ее Хедин.
        С усилием выгребая против ветра и течения, к детинцу подошел первый корабль. Еще издалека пришельцы заметили что-то красное на пустом берегу. По мере приближения это «что-то» превратилось в высокую, стройную женскую фигуру. И женщина явно была не из тех, кто не успел укрыться, захваченный опасностью врасплох. Она никуда не бежала, а спокойно ждала, повернувшись лицом к приближающимся кораблям. Все в ней указывало на знатный род и высокое положение: гордая осанка, яркий красный плащ, белизна украшенных кольцами рук, строгая и величавая красота лица. Она стояла у воды, как факел, раздуваемый ветром, и в этой одинокой неустрашимой гордости виделось нечто божественное.
        А поодаль еще дымил погребальный костер, с которого не успели собрать прах и обгорелые остатки оружия. Пришельцам был ясен смысл этого сооружения. На краю безлюдного города их встретили только мертвые воины и женщина в красном плаще - точь-в-точь валькирия, пришедшая за павшими из небесных чертогов. Все это вместе настолько поражало воображение незваных гостей, что гребцы в растерянности опустили весла.
        Женщина сделала приглашающий знак. Взгляд ее скользил по кораблю, выискивая вождя. Она знала, что искать его следует на носу, рядом со стягом. Таким большим красивым кораблем может владеть только знатный человек, а у него наверняка есть свой стяг, прославленный в битвах и окропленный кровью, с гордым и грозным именем - «Лебедь битвы», или «Пес Одина», или «Опустошитель земель».
        И такого человека она вскоре нашла. Мужчина с горделивой осанкой стоял у борта, не сводя с нее глаз. Лица его было почти не видно под старинным позолоченным шлемом с полумаской, виднелась только небольшая светлая бородка. Плечи его обтягивала кольчуга, позади оруженосец держал круглый красный щит и копье, броском которого вождь по обычаю начинает битву. Но сейчас он явно был растерян - вместо вражеского войска и вождя-соперника, в которого он должен был бросить это копье, напротив него стояла женщина, молодая, прекрасная, как валькирия, и грозная в своей отважной красоте.
        Завидев приглашающий жест, вождь тоже сделал знак своим гребцам, и корабль ткнулся носом в песок. Но никто не спешил прыгать с него на берег, и в сердце Избраны поднялось ликование. Она добилась своего - она удивила их, смутила, заставила растеряться, а значит, сейчас она была хозяйкой положения.
        -Кто вы такие и что привело вас к этим берегам?- громко и ясно спросила она на северном языке.- Я не вижу на вашей мачте ни красного щита, ни белого щита, так чего же вы ищете здесь, воины, мира или войны?
        -Что это за берег, я хотел бы спросить у тебя?- ответил ей вождь, и в его голосе слышалась неуверенность.- Именем Бальдра и Фрейра заклинаю тебя, кто бы ты ни была, ответь - принадлежит он живым или мертвым?
        -Он принадлежит мне. А я - Избрана, дочь Велебора, княгиня из рода Крива и дочери его Избраны, и род мой идет от богов. Ибо говорят мудрые люди, что в здешних землях сам Один известен под именем Велеса, иначе Крива. Я правлю здесь и хочу знать, кто пришел ко мне. Сойди же на берег, если ты и есть вождь этих людей, и ответь мне.
        -Но я… Я не обращусь в прах, коснувшись этой земли?- с тревогой спросил вождь, хотя долг требовал от него держаться твердо и ни перед какой опасностью не выказывать испуга.
        -Тот мужчина, кто не боится действовать!- северной пословицей ответила Избрана и улыбнулась.- Ты ведь не трус, как я вижу, так подойди ко мне, и все узнаешь сам!
        Ее улыбка могла не столько успокоить, столько усилить тревогу и недоверие гостя. Но после того как его перед дружиной спросили, не трус ли он, вождь не мог отступить. Все это слишком ясно напомнило ему старинные саги о путешествиях в мир мертвых, но он не собирался уступать никому из древних героев. С таким решительным и отчаянным видом, словно делает заведомо последний шаг в своей жизни, он быстро вскарабкался на борт и широким прыжком перелетел на берег. Поскользнувшись на мокром песке, вождь едва не упал возле ног Избраны, но удержался и выпрямился.
        -Теперь я вижу, что твоя смелость достойна твоего войска, и род твой, должно быть, знатен,- одобрительно сказала Избрана.- Как тебя зовут?
        -Я - Хродгар сын Рагнемунда, и отец мой был конунгом Западного Ётланда. На этих кораблях - моя дружина.
        -Что привело тебя сюда, Хродгар сын Рагнемунда?
        -Желание повидать чужие страны!- с ожесточенной дерзостью ответил Хродгар, и его яркие голубые глаза остро сверкнули в отверстиях полумаски.
        -Ты говоришь неправду,- мягко и ласково, как ребенку, сказала Избрана.- Вовсе не это заставило тебя покинуть родной дом в пору зимних бурь и туманов. Даже бродяга старается на это время найти себе теплый приют. А достойный муж зимой приводит свою дружину под крышу и там на пирах вспоминает подвиги, совершенные летом. Что же погнало из дома сына конунга?
        -Ну, достойный муж и зимой не делает в подвигах перерыв!- Хродгар усмехнулся, намекая на что-то, пока неведомое его собеседнице.- Иной раз в чужой земле скорее найдешь надежный кров для себя и дружины, чем дома!
        -Это верно!- Избрана кивнула и подавила вздох. Разве сама она не была вынуждена среди зимы искать приют подальше от родного крова?
        -Но я не бродяга и не буду выпрашивать сухие корки.- Гость гордо вскинул голову.- Я привез такое сокровище, равных которому нет и на волшебных островах!
        -Что же ты хочешь у нас найти?
        -Мне нужно пристанище для меня и дружины на какое-то время. Может быть, до весны. Пока не придет время подвигов.
        -Принеси клятву не причинять вреда никому в этой земле, и я дам вам пристанище.
        -Я клянусь соблюдать мир на этой земле и в этом городе…
        -Плескове,- подсказала Избрана.
        -Городе Плескове,- старательно повторил гость,- и не причинять вреда ни тебе, ни кому-либо из твоих людей. Пусть Фрейр покарает меня, если я окажусь плохим гостем, пусть Бальдр не даст мне мира и процветания, и пусть Один откажет мне в месте за своим столом!
        Избрана молчала. Эта клятва ей понравилась, но было стыдно, что в ответ она может предложить сыну конунга только пустой и нетопленый гостиный двор возле пристани. Известный ей северный обычай предписывал, чтобы вождь, принимающий на зиму другого вождя с дружиной, брал на себя содержание всех гостей, но она не имела возможности этого сделать. Впрочем, если у Хродгара есть выбор, она не огорчится, если он уедет.
        Не зная, почему женщина молчит, Хродгар дернул ремешок шлема и снял его вместе с подшлемником. Избрана увидела тонкое остроносое лицо молодого человека лет двадцати трех или двадцати четырех, обветренное, со старым шрамом на лбу, уходящим под волосы на виске, с горбинкой на когда-то сломанном носу. В светлой бородке слева была видна небольшая проплешина, тоже, наверное, оставшаяся после зажившей раны. Он смотрел на нее как-то неоднозначно - доброжелательно, но в то же время вызывающе, словно хотел сказать: да, я такой, а если вам не нравится, то это ваши трудности. Но Избране он понравился. У него был вид воинственного, но честного человека, который хоть и держит в одной руке меч, а в другой боевой топор, камня за пазухой не припас.
        Некоторое время они смотрели друг на друга.
        -Ты… сама правишь этой страной?- негромко спросил Хродгар.
        -Да,- чуть помедлив, ответила Избрана.
        У нее имелись некие права на власть над плесковскими кривичами, поскольку она происходила от того же предка, что и здешние князья. Правда, вече и собрание племенной знати не признавало ее правительницей, да и малолетний князь Вадим имелся, но раз уж оказалось, что выйти навстречу врагу здесь некому, кроме нее, она могла так ответить.
        Избрана подняла голову и сделала знак Хедину, напряженно следившему за ними со стены. Хедин в свою очередь взмахнул рукой, ворота стали со скрипом открываться.
        -Мои люди покажут вам жилье,- сказала Избрана Хродгару.- А потом я жду тебя в крепости. Думается, у тебя есть что рассказать мне.
        Она повернулась и пошла к воротам. Хродгар смотрел, как она уходит, ветер задувал ему в лицо светлые волосы, и он отбрасывал их, чтобы не мешали.

* * *
        Избрана ждала гостей уже наутро, но за весь следующий день они так и не появились. Она даже отправила пятерых варягов во главе с Эйнстейном выяснить, в чем дело, то есть «хорошо ли гости устроились и не терпят ли нужды в чем-либо». Обычай предписывал хозяйке задавать такие вопросы, хотя предложить гостям на самом деле было нечего. Для прокормления ее собственной дружины приходилось снаряжать рыбаков на реку и на Чудское озеро, а какой-то из десятков каждый день отправлялся на охоту, чтобы раздобыть мяса.
        Вернувшись, Эйнстейн рассказал, что гости просят ни о чем не беспокоиться и только дозволить им охоту в здешних лесах. Избрана дозволила, радуясь, что Хродгар ярл намерен сам заботиться о своих людях. По словам Эйнстейна, ёты подошли к делу основательно: нарубили огромную кучу дров, растопили баню, а теперь моются, вовсю стирают одежду, чинят скамьи, лежанки и столы в обветшавшем гостином дворе, а по стенам развесили шкуры и даже цветные ковры, которые привезли с собой.
        -Они говорят, что к такой знатной женщине можно являться только в самом достойном виде, так что просят прощения за небольшую задержку,- ухмыляясь, рассказывал Эйнстейн.- Чистят все оружие и щиты, только треск стоит, нашего бы Коля и Тормунда туда отправить поучиться. А еще этот Хродгар ярл, который у них главный, спросил у меня, точно ли ты сама правишь и у тебя нет мужа,- доверительно добавил он, склонившись к Избране.- Я ответил, что наша госпожа никакому мужчине не уступит и достойного мужа ей найти не так-то просто. Он понял.
        На третий день ёты наконец явились. Хродгар ярл привел с собой полсотни самых знатных и прославленных из своих людей, и по ним было видно, что дружина и правда не потратила времени даром. Вся их одежда была чистой, на всех были цветные рубахи и плащи, на руках блестели браслеты и кольца, серебряные и даже золотые, тонкой работы, явно из добычи с Западного Пути. В знак мирных намерений из оружия каждый, не исключая самого Хродгара ярла, взял только меч. Волосы их тоже были вымыты и расчесаны, а кончики усов заплетены в тонкие косички. Такое Избрана увидела впервые, но не выказала удивления. С ее стороны гости на пиру тоже выглядели неплохо: Хединова дружина, плесковские старейшины, жрицы и маленький князь Вадимер. Принаряженные по мере возможности, плесковцы сидели взволнованные, неуверенные, но очень довольные, что после всех несчастий жизнь налаживается: у них снова есть власть, и даже устраивается пир с заморскими гостями.
        Для такого случая Огняна дала нарядные скатерти с вытканным узором, достала серебряные и медные блюда, предназначенные для пиров в святилище. Угощение состояло из мяса и рыбы, варенных, печенных и жаренных всеми способами, было даже немного сыра и творога. Вместо пива подали брагу, изготовленную из березового сока, и ёты, никогда о таком не слышавшие, были в восторге.
        Но больше всех радовалась этому пиру Избрана. Пусть ему было далеко до тех, которые когда-то давались в Смолянске, но почему-то сейчас она чувствовала себя увереннее, чем во время своего недолгого правления в родных местах. И плесковичи, и гости смотрели на нее с почтением и восхищением. Для первых она была необходимой опорой и единственной надеждой на будущее, а для вторых - загадочной и прекрасной властительницей таинственной страны, в которой они все еще отчасти подозревали иной мир. Избрана не возражала.
        Она не ошиблась, предположив, что Хродгару ярлу есть что рассказать. Но услышанный рассказ превзошел все ожидания. Оказалось, что его семейная история удивительно схожа с историей смолянских Твердичей. Хродгар был младшим из двух сыновей Рагнемунда конунга, но значительно превосходил старшего знатностью рода.
        -Моей матерью была королева Эйдехильд Мудрая, дочь конунга Гудлейва Могучего с острова Борнхольм,- рассказывал он, так вызывающе и дерзко вздернув свой острый нос, точно кто-то с этим спорил.- А Флоси родился от ирландской пленницы, рабыни, хоть и уверяет, что она-де дочь тамошнего короля. У них там в каждой долине свой король, и у каждого все богатство - три тощих коровы, из-за которых они вечно воюют между собой. Он родился от рабыни, и нрав у него всю жизнь был рабский - хитрый, коварный, подлый и трусливый. С тех пор как мне исполнилось двенадцать, я ни одного лета не сидел дома, а каждый год водил дружину за моря искать подвигов и славы! Я побывал в таких странах, о которых мало кто и слышал. Я был и на Рейне, и в Британии, и на Оркнейских островах, и во Фризии, и даже еще дальше, в тех землях, где все люди смуглы, как обожженная глина, а серебра и золота там полным-полно! Мой скальд споет тебе о моих походах.- Он кивнул на одного из своих людей, который, кроме меча, был вооружен еще красивой небольшой арфой.- А пока я был в море, этот подлец обделывал свои делишки дома! Отец не собирался
делать его своим наследником, это ясно, как день, иначе он дал бы ему другое имя. Конунгов Ётланда никогда не звали Флоси! Все наследство отец предназначал только для меня. Прошедшей осенью мой отец решил посвататься к йомфру Альви, внучке конунга восточных ётов Ингольва. Но у нее уже был жених, один из вендских князей, живший в Бьёрко, и он не пожелал уступить ее без боя. Они сражались, и жених был убит. Но и мой отец получил тяжелую рану. Он обручился с йомфру Альви, а свадьба была отложена до тех пор, пока он оправится от раны. Он не мог покинуть усадьбу, и я вместо него отправился собирать дань с наших подданных. А пока я был этим занят, рана моего отца воспалилась и он умер! А вернувшись, я узнал, что эта сволочь Флоси, эта подлая гадюка, уже провозгласил себя конунгом на тинге и всех людей уговорил себя поддержать! Эта мерзкая собака каждому бонду вылизывал зад… Прости, госпожа. Всякой козявке он раздавал подарки, приглашал на пиры, ко всякому мелкому троллю ездил в гости в их конуры, чуть ли не детей нарекал у всяких недоумков, кто только имеет на тинге право голоса. Но, по нашему обычаю,
конунг даже после тинга еще не конунг, пока не примет священную чашу Фрейра. А она хранится в святилище, и извлекать ее можно только в присутствии всех членов рода, кто сейчас живет на свете. Поэтому без меня принять чашу Фрейра он никак не мог. Ему пришлось ждать моего возвращения. А когда я приехал, я, разумеется, возмутился. Какой-то раб и сын рабыни провозглашает себя конунгом Ётланда, да еще ссылается на то, что его дед, дескать, правил каким-то ирландским болотом, и его, видите ли, признал тинг! И еще что он старше на шесть лет! Конечно, отцу же надо было как-то обходиться, пока он не нашел достойной знатной жены и не заслужил право посвататься к моей матери, вот он и спал со всякими рабынями… Ну, короче, я сказал, что он не будет править Ётландом, пока я жив. И в святилище он не войдет. И чашу Фрейра не получит, пока я жив. В общем… У нас случилась там целая битва между моими сторонниками и его, но моих было меньше…
        -Но разве люди не понимали, что конунгом может быть только тот, кто ведет свой род от богов?
        -Эти болваны говорили, что им нужен конунг, который будет сидеть дома и охранять их от викингов, а не ходить по морям, умножая только собственную славу. Ссылались на участь моего отца, который, понимаете ли, мог бы спокойно сидеть дома и взять в жены дочку кого-нибудь из них - они, дескать, были бы рады и счастливы породниться с конунгом! Кто бы сомневался!- Хродгар презрительно хмыкнул.- Вот только конунг не нашел бы большой чести в таком родстве! Они, знаете ли, не хотят, чтобы их следующий конунг, то есть я, погиб так же внезапно, за морем, оставив их без защиты. Им, понимаете ли, нужен такой, который будет лично присматривать за всеми их свиньями и попросятами… то есть поросятами, и слушать их дурацкие советы, и дарить им подарки, и поить их пивом на пирах. Подлый люд, короче. Но только другого конунга, кроме меня, у них все равно не будет.
        -Наверное, это справедливо.- Избрана кивнула.- Но как ты собираешься этого добиться?
        -Но ведь чаша Фрейра-то у меня.- Хродгар многозначительно усмехнулся.- И что они теперь будут делать?
        -У тебя?
        Хродгар сделал знак одному из своих людей, и тот вынул из мешка какой-то округлый предмет, заботливо обернутый куском сукна. От изумления и нетерпения Избрана даже приподнялась на сиденье. Вещь передали Хродгару, он поставил ее на стол, пригладил волосы, перевел дух, будто перед неким важным деянием, и только потом торжественно снял покров.
        На столе перед ним оказалась круглая серебряная чаша, величиной примерно с две мужские ладони. На боках ее были вычеканены бегущие олени и пляшущие человеческие фигурки с копьями, тоже рогатые. Грубоватая работа дышала такой древностью, что у Избраны перехватило дух.
        -Это она?- ахнула княгиня.
        Хродгар кивнул, и вид у него был очень довольный - ему было приятно произвести впечатление на величественную гардскую деву.
        -Ты увез священную чашу своего народа? Увез прямо из святилища?- Избрана едва могла поверить в такую дерзость.- Но ведь, наверное, тебе так просто ее не отдали?
        -Да, я же говорю, у нас была битва. Я видел, что Один сегодня не с нами и силой мне их не одолеть. Но я не из тех, кто сдается! Настоящий мужчина должен бороться, используя любую возможность.
        -Правда! Конунг верно говорит!- на разные голоса, но очень убежденно подхватили варяги Хединовой дружины.
        Сам Хедин чуть ли не смотрел в рот Хродгару, ловя каждое слово. Впервые за много лет он увидел знатного вождя, который полностью соответствовал его представлениям о доблести! Взглянув на его лицо, Избрана даже испугалась: старина Хедин сейчас бросит ее и запросится в дружину к Хродгару!
        Выход один: взять к себе самого Хродгара!- мелькнуло в голове, и она улыбнулась. Он тоже беглец, ему пока некуда идти, а если получится так или иначе привязать его к себе, то его двести человек - уже сила!
        -Я забрал чашу из святилища Фрейра, и никто не посмел мне помешать,- горделиво продолжал Хродгар.- У нас говорят, что даже прикоснуться к ней может только человек из рода конунгов, потому что мы ведь ведем свой род от самого Фрейра. А если ее возьмет человек низкого рода, то она утратит свои чудесные свойства. Я никак не мог допустить, чтобы ее взял в свои грязные лапы этот свинячий хр… эта свинья, короче, тогда весь Ётланд лишится своего главного сокровища!
        -А они не гнались за тобой?
        -Их корабли не были готовы!- Хродгар усмехнулся.- Они ведь, дескать, никуда не собирались ехать. А я недавно пришел из похода. Конечно, мои корабли обросли и набухли, но все-таки мы ушли, и у них не было возможности нам помешать.
        -Я буду рада, если такой достойный человек погостит у меня этой зимой,- уважительно проговорила Избрана. Она и впрямь была под сильным впечатлением.- Но хотелось бы узнать, в чем заключаются чудесные свойства этой чаши?
        -В этой чаше слита божественная сила Фрейра и Бальдра!- с удовольствием пустился объяснять Хродгар.- Тебе знакомы имена этих великих богов?
        -Да.- Избрана кивнула. Благодаря Хедину она неплохо знала веру северных соседей.- У нас они тоже почитаются, но под именами Дажьбога и Ярилы.
        -Отлично! Тогда ты легко поймешь меня, как умная и сведущая женщина. Хоть Фрейр происходит из рода ванов, а Бальдр - из асов, между ними есть немало общего. Оба они заключают в себе драгоценную силу роста и процветания. Всем людям Фрейр несет мир, изобилие и удовольствие. А Бальдр, хоть и сошел в темное царство Хель, хранит там частицу света, которая после Затмения Богов прорастет, чтобы вновь наполнить мир жизнью. Эта чаша - жертвенная. В нее собирают жертвенную кровь, когда на празднике Середины Лета Фрейру приносят жертвы. И из этой чаши пьет конунг на праздничном пиру, пьет за добрый урожай и мир. И никто, кроме конунга, не имеет права из нее пить, и ни на каком другом пиру, кроме пира в честь Фрейра на Середине Лета. Ну, и кроме разных исключительных случаев, когда конунгу особенно нужна помощь Фрейра. И при соблюдении условий эта чаша приносит конунгу, а с ним и всему Ётланду мир, урожай, изобилие, процветание, славу и удачу во всех делах.
        -Я вижу на дне ее какие-то знаки,- заметила Избрана, с почтением оглядывая чашу, которую Хродгар показывал ей из своих рук.
        -Да, здесь рунами вырезано очень хитрое и сильное заклинание, и несведущий человек никогда его не поймет.
        -Но ты объяснишь мне его?
        -Ты умеешь читать руны?
        -Только как надпись,- призналась Избрана. Все свои знания она почерпнула от Хедина, а он, хоть и мог прочесть руны, их магические значения знал весьма поверхностно.
        -Ну, тогда прочитай, что здесь написано.- Хродгар подошел к ней и поднес чашу к ее лицу.
        -Литил-висс-м…- неуверенно разобрала Избрана.- Мало… мудрый… А дальше? Здесь только одна руна.
        -Это руна Маннас, что значит «человек». То есть «человек, знающий немного», вот что здесь написано. А это значит, что человек, не обладающий достаточной мудростью, не поймет сокровенного смысла надписи.
        -Вот как!- заметила несколько уязвленная Избрана, потому что этим маломудрым человеком явно выходила она сама. Но ей было любопытно, поэтому она не очень обиделась.
        -А если поменять эти знаки местами, то получится слово «мистиль»,- рассказывал Хродгар, явно довольный, что может блеснуть своими познаниями.- Оно же означает «мистильтейн», то есть побег омелы. Видишь, слово «тиль» начертано здесь дважды, и слово «виль» - «ремесло», тоже. Таким образом получается «мистиль-виль», что значит «ремесло омелы». Ты знаешь, как омела связана с Бальдром?
        -Еще бы мне не знать! Из побега омелы изготовлена стрела, которой убит Бальдр.
        -А если бы он не был убит, то не смог бы и возродиться, чтобы возродить вместе с собою весь мир. «Ремеслом омелы» мудрые люди называют ту власть над жизнью и смертью, которой обладает Один. Круговорот смерти и возрождения в этой чаше отражен его радостной, земной стороной, поэтому, видишь, здесь в узоре руны Ингуз, руны Фрейра.
        Вспомнив, что у нее тоже есть чем удивить гостей, Избрана послала за своим зеркалом. Увидев его, Хродгар издал восклицание.
        -Тебе знакома эта вещь?- спросила княгиня.
        -Эта - нет. Но я видел кое-какие вещи из той страны, где делают шелк. Они были очень похожи. Откуда это у тебя?
        -Привезли торговые гости.- Избрана уже не помнила, кто именно доставил ей это диво.- Но мне говорили… да, говорили, что эта вещь имеет какие-то чудесные свойства.
        -Об этом я ничего не знаю. Но за чудо сойдет уже то, что эти две вещи встретились за одним столом!- Хродгар кивнул сначала на чашу Фрейра, потом на бронзовое зеркало.- Они ведь, можно так сказать, принадлежат разным мирам.
        Избрана попыталась представить расстояние, отделяющее Шелковые страны от Ётланда, и зажмурилась - сотни и сотни переходов через пустыни, степи, горы, реки, леса, моря, через десятки разных стран и государств, как очень развитых и богатых, так и совсем диких. Люди с одного конца никогда не попадут на другой, даже не знают толком, что там, на другом конце земли. А вещи едут себе и едут - десятки рук передают их, перегружая с верблюдов на лошадей, с лошадей на ладьи, обменивая на деньги и другие товары. И в конце концов доставляют туда, где простой предмет повседневного обихода становится осколком Того Света…
        Невозможно было вообразить, что земля так велика и что ее противоположные концы, несмотря на отдаленность, все же могут как-то сообщаться. Голова кружилась от ощущения исполинских пространств, и почему-то просыпалось чувство гордости за неугомонного человека, который так мал и слаб перед огромностью белого света, но как-то умудряется его пересекать из конца в конец. А главное, зачем-то стремится к этому.
        -Я бы хотела, чтобы ты побыл моим гостем,- сказала Избрана Хродгару.- Ведь тот, кто владеет чашей Фрейра, и есть конунг ётов, где бы он ни находился.
        -По-настоящему умные люди это понимают!- Хродгар вдруг взял ее руку и крепко сжал. По его лицу, по глазам, слегка увлажнившимся после березовой браги, было видно, что он очень тронут, и у Избраны вдруг забилось сердце, как-то по-особому остро и гулко, отчего она смутилась и отвела глаза.- Я рад, что нашел здесь тебя, такие встречи не бывают случайными. Боги направляли мой путь.
        -Да,- тихо подтвердила Избрана, сама не понимая, почему так волнуется. Между ней и Хродгаром было много общего - впервые в жизни она встретила мужчину, с которым ее сближали и происхождение, и судьба.
        -И пока я не вернусь в Ётланд, я хочу остаться здесь и оказывать тебе ту помощь, которую в силах оказать.
        -Я мало чем могу вознаградить тебя за такую дружбу,- созналась Избрана.- Но буду счастлива видеть тебя рядом.
        В это время старейшина Умысл поднялся на ноги и торжественно откашлялся. Старшая жрица кивнула ему.
        -Мы, люди плесковские, решили тебя просить, Избрана Велеборовна,- начал он, дождавшись, чтобы она тоже на него посмотрела.- Пока князь Вадимер в возраст не войдет - будь ты нашей княгиней и управляй нами, как боги и предки тебя научат. Что скажешь?
        -Будьте мне верны, и я клянусь заботиться о вас, как о родных детях,- сказала Избрана, и почему-то вместо гордости и торжества сейчас чувствовала только любовь к этим людям и горячее желание принести им все то добро, которого они от нее ждут. Они дали ей не просто дом, приют и почет - своей надеждой на нее они дали ей драгоценное чувство нужности, и это, как оказалось, было для нее дороже самой власти.
        -Да будет с тобою сила Рода и Макоши!- произнесла старшая жрица.- Завтра на заре мы снова разожжем огонь перед ликами богов, угасший в день смерти последнего князя.
        К рассвету все уцелевшее население Плескова собралось в святилище Перуна - оно располагалось в трех верстах от города, на холме над берегом реки Промежицы. Здесь стояли два каменных идола в человеческий рост - Дажьбог с крестоообразным знаком небесного огня на груди и Перун, держащий в одной руке меч, а в другой молнию, опирающийся ногами на поверженного змея. Женщины принесли даже грудных младенцев, и немногие оставшиеся старики приковыляли, желая в свой последний выход из дома увидеть это - возрождение священного огня и рода плесковских князей. Хродгар и Хедин тоже пришли и стояли у входа на площадку, молчаливые и торжественные, как земные подобия небесных богов на страже белого света.
        С первыми лучами зари две жрицы, оставшиеся снаружи, подали знак и запели. Твердята и Новина, стоявшие возле очага, подали Избране кремень и огниво. Обе вещи были очень древними, и Избрана взяла их в руки с таким трепетом, что едва могла удержать. Они принадлежали самой Светлине, дочери Крива, и с их помощью она разожгла первый огонь на пустом и безымянном тогда еще месте, где только предстояло вырасти святилищу и городу.
        Дубовые дрова, щепки и береста уже были приготовлены. Избрана выбила несколько искр, осторожно раздула упавшие на сухую труху, и от волнения у нее перехватило дыхание. Было чувство, как будто она раздувает огонь новой жизни для целой вселенной. Наконец показался первый язычок пламени, по толпе пробежал вздох.
        Когда огонь запылал, Твердята сделал знак, и два его сына вынесли меч в богато отделанных ножнах. Этот меч брал князь Волегость в свой последний неудачный поход, и его привезли назад осиротевшим.
        -Вручаю тебе, Избрана, Велеборова дочь, священный меч Перуна, данный нам на защиту, врагам нашим на устрашение!- сказал Твердята и трижды провел клинком над пламенем жертвенника.- Освящаю его именами Сварога, Перуна и Дажьбога, призываю в него силу богов небесных и чуров родных! Призываю на тебя благословение Перуна и Макоши - да не погаснет огонь на священной горе, да живет вечно племя Крива!
        Под радостные крики Избрана приняла меч и тоже трижды провела им над огнем. От возбуждения ей было жарко, и старинный меч не казался тяжелым. Священный огонь и меч плесковских князей вливали в нее такую силу, какой она не ощущала еще никогда. Она словно превратилась в дерево, уходящее корнями к подземным темным рекам и способное черпать силу самой земли. Она чувствовала себя древней Светлиной, пришедшей сюда, чтобы населить безлюдные просторы, пробудить к жизни все их богатства, наполнить своим потомством все пройденные земли. И пусть пока все ее подданные помещаются на этой площадке, пусть им предстоит еще не один трудный год, и немало трудов и опасностей ждет их впереди, но священный огонь горит и будет гореть, а значит, Плесков победил-таки зиму и впереди у него - весна.

* * *
        Когда князь Зимобор с собранной данью вернулся в Смолянск, здесь его поджидали новости. Уже целый месяц здесь жил плесковский нарочитый муж Станимер с остатками дружины и уцелевшими домочадцами, всего восемь человек.
        -Ох, княже, горе какое, горе лютое!- приговаривал он, рассказывая о своих бедах.- Сестра твоя, княгиня Избрана, у нас в Плескове объявилась! Князь-то наш Волегость погиб, сын его остался, ребенок еще, ни силы, ни разумения! Княгиня Избрана в Плесков чуть не целое войско варяжское привела. Брат мой Хотобуд, воевода, в детинце затворился с князем, хотел отпор ей дать, да не вышло! Варяги детинец взяли, брата моего убили, князя малолетнего к ней отвезли. Сам я едва вырвался, в чем был, в том ушел! Теперь сидит она в Плескове, войска собирает, хочет на тебя ратью идти! Пойду, говорит, и Смолянск захвачу, а потом и Полотеск захвачу, одна буду всеми землями кривичскими владеть!
        -Где же она столько людей возьмет?- Зимобор с трудом мог поверить.
        -Дак варяги же! Мало того, что своих привела. Потом, люди говорят, приехал из-за моря князь варяжский с огроменным войском и к ней пристал. Он там, за морем, поссорился со своими-то, они его выгнали, как разбойника бродяжного, а она ему, слышь, приют дала и честь оказала. Он себе поди еще таких разбойников набирает, а княгиня обещает смолянской добычей с ними расплатиться. Берегись, княже, а то и сам своей земли лишишься, как князь Вадимер лишился, соколик наш сизокрылый!
        Зимобор молчал. Он с нетерпением ждал вестей о сестре, но они оказались куда хуже, чем он мог предположить. После долгого и трудного полюдья ему меньше всего хотелось собирать войско и снова идти за тридевять земель. И дружине не хотелось. И Ранославу, который собирался на днях играть свадьбу, и Красовиту, и воям, у которых на носу самые важные полевые работы… Никому не хотелось. А надо. Потому что, если сейчас они не пойдут к Избране, она придет сама. Нужно было ее опередить. А он - князь. И как бы ни хотелось ему отдохнуть - не выйдет. Вяз червленый в ухо!
        -Ладно, Ранослав!- Зимобор нашел глазами молодого воеводу.- Играй свадьбу, три дня на гулянку и два на опохмел. А потом опять собираться. Или не пойдешь, дома останешься?
        -Куда?
        -На Плесков.
        -Как это - останусь?- Ранослав всем видом изобразил недоумение.- Я что, служил тебе плохо?
        -Так ведь жена молодая…
        -Ничего! За меня не бойся!- Ранослав с самым многозначительным видом успокаивающе протянул ладони вперед, и все в обчине захихикали, от старейшин до отроков.- Я свое дело и за три дня сделаю…
        -То бишь за три ночи!- шепнул Коньша Жиляте.
        Через неделю в Смолянске снова собирали войско. И нарочитые мужи, и простые шли охотно, несмотря на то что пришла пора полевых работ. После удачного полюдья князю Зимобору верили, а новой войны у себя дома никто не хотел. Собирались бодро, мечтая поскорее завершить дело и вернуться - и вот тогда уже начнется настоящая весна!

* * *
        А в Плескове весна была в разгаре, и у новой плесковской княгини нашлось много дел. Еще до праздников в честь Лады и Медведя она послала Хродгара в Ладогу, где удалось купить пшеницы и ржи. Где он взял денег, она не спрашивала. Дать своему воеводе серебра Избрана была не в состоянии, потому что сама имела только те ожерелья и браслеты из святилища, которыми украсила ее старшая жрица. Но Хродгар ни о чем не просил, и Избрана еще раз убедилась: этот человек не спрашивает, а действует. Оставь его хоть в лесу, хоть в море - он и сам с голоду не умрет, и другим не даст. И если деньги на пшеницу раньше принадлежали торговым гостям из Рибе или Волыни - значит, им просто не повезло повстречать в море Хродгара сына Рагнемунда.
        Кроме зерна, он привез кое-какие новости. По слухам, его негодный брат Флоси всю зиму ездил по Западному Ётланду, уговаривал бондов весной собирать войско, чтобы вернуть похищенную чашу Фрейра. Говорили даже, что Флоси отправлял посольство к кому-то из датских конунгов, чтобы посвататься к его сестре, но она отказала сыну рабыни, а ее брат не захотел родниться с Флоси, пока жив другой претендент на его престол. Этот отказ весьма порадовал Хродгара. Зимними вечерами они с Избраной часто беседовали о том, как он собирается бороться за свои права. Ведь не мог же он, законный наследник престола, остаться на всю жизнь вождем наемной дружины! Но для борьбы ему требовались деньги и сильные союзники. Избрана очень жалела, что не может дать ему ни того, ни другого, но разоренная земля кривичей пока была не в состоянии даже защитить себя. Но Хродгар вовсе не ждал от нее помощи. Летом, если все здесь будет спокойно, он собирался отправиться в поход - ему было известно немало мест, где можно найти хорошую добычу! Богатыми подарками он мог бы привлечь на свою сторону кого-нибудь из северных конунгов и
попросить у них войско. Избрана подумала, что он мог бы отвезти подарки конунгу данов и его сестре,- возможно, именно этого они и ожидали, отказывая Флоси. Но отчего-то она не сказала Хродгару об этом. Уж лучше ему сначала стать конунгом, а потом заключить более почетный и выгодный брак…
        Привезенное зерно все целиком пошло на посев - вспоминать вкус настоящего хлеба было еще не время. Избрана и Огняна освящали в храме перед жертвенником каждое лукошко семян, кропили каждую борону, призывая Велеса и Макошь помочь возрождению земли. Черное поле, покрытое еще теплой золой, было поистине полем их новой жизни. Случись недород, град, засуха или еще какая беда - на следующий год сеять будет некому, еще одной голодной зимы кривичи не переживут.
        Беда пришла, откуда не ждали. Однажды, в теплый почти по-летнему полдень, в детинец прибежали прибрежные жители. Заслышав шум, Избрана вышла во двор.
        -Княгиня, матушка, войско на нас идет!- закричали они, увидев ее.
        -Какое еще войско?
        -Ездили мы в ночь за рыбой, в трех верстах выше место у нас, там ночевали, а утром глядь - войско в ладьях, и ладей столько, что и не сосчитать!- торопливо рассказывал один из рыбаков.- Мы всех и не видели, только вся река, сколько видно, занята, и в каждой ладье люди с оружием!
        Избрана прислонилась к дверному косяку. В последнее время ее больше всего волновало, достаточно ли прогрелась земля для посева, не погибнут ли всходы от заморозков, от засухи, от града; она отвыкла думать о войне и забыла, что угроза может прийти не только с неба, но и с земли.
        -Войско? Идет по Великой? Сверху?- Она оглянулась в сторону дружинной избы. Там уже толпились кмети, не менее изумленные.- Кто может прийти с той стороны?
        -Скорее, княгиня, надо людей послать! Разведать, что и как,- подал голос один из молодых кметей, Ждибор, и Избрана глянула на него с благодарностью. Ей сразу стало легче оттого, что кто-то здесь не потерял головы и знает, что делать.
        -Возьми десять человек, или сколько тебе нужно?- сказала она.- А еще пошли отроков за Твердятой, и пусть разыщут Хедина, и еще надо послать за воеводой Хродгаром. Велите старейшинам собирать своих людей. Кто бы ни был, мы будем готовы. Да, и пошлите в святилище к матери Огняне.
        Полупустой город снова оживился и наполнился движением. Тревожная весть быстро облетела все дворы, жители поспешно собирали уцелевшие пожитки и торопились под защиту детинца. На лицах были ужас и отчаяние, и даже Избрана ломала руки, не в силах сохранять внешнее спокойствие. Какой толк спасать пожитки и бежать за стены? Ведь самое драгоценное, что у них есть,- засеянные поля - унести и спрятать невозможно! Кто бы ни привел то неизвестное войско - ему незачем осаждать детинец, воевать с людьми, у которых нечего взять! Достаточно затоптать всходы - и Плесков погибнет. К следующей весне здесь не останется никого.
        -Нет, княгиня, зачем им поля топтать?- рассуждал старейшина Умысл. Он пытался ее успокоить, а у самого дрожали седые брови и тряслись руки.- Что они, мары и навьи? Тоже люди, а хлеб сейчас всем нужен. Для них самих это наше поле - дороже золота. Может, за тем и идут.
        -Нужен был бы хлеб, зачем весной идти воевать? Дождались бы, пока мы сами урожай соберем.
        -Ну, за чем бы ни шли, поля не тронут. Стороной обойдут.
        -Вот что, отец!- Избрана наконец взяла себя в руки, и решение ясно встало перед ней.- Нельзя нам за стенами прятаться. На краю города надо их встречать, на пустыре за ручьем. У нас сколько есть людей, там все встанут, а если у них больше - им же хуже, тесно будет. Если погибнем, значит, судьба, а поля надо прикрыть. Без хлеба - та же смерть, только медленная.
        Кмети одобрительно кивали. Все понимали, что прятаться бессмысленно,- если поля погибнут, то стены детинца спасут плесковцев совсем ненадолго.
        Вернулся Ждибор. Из десятка, который он брал с собой, назад пришли всего четверо, считая его самого.
        -Столкнулись мы с их дозорными!- рассказывал он прямо посреди двора, где его встретила Избрана. Парень был чуть жив от усталости, без щита, правый рукав намок от крови. Ему принесли воды, и он жадно пил, проливая на грудь, пытаясь одновременно продолжать рассказывать.- Видели мы это войско. Все правда, войско большое, две тысячи копий, может, чуть меньше. Они до Заева лога дошли, там пристали, на берег высадились. Отдыхают вроде, а пока сами вперед разведчиков пустили, мы на них и наскочили. Кого убили, кто раненый, я и не знаю, вот, четверо нас вырвалось, их-то два десятка было, не меньше.
        -Да кто же они?
        -Вот.- Ждибор вынул из-за пазухи поясную пряжку с обрывком ремня. На ремне сохранились две маленькие серебряные бляшки.
        Избрана взяла пряжку, и у нее упало сердце. Это была вполне обычная бронзовая пряжка, она видела такие десятками. Если не сотнями. Точно такие же делали мастера, жившие на смолянском княжьем дворе. И почти все кмети смолянской дружины носили именно такие.
        -А!- раздался у нее над ухом голос Хедина. Она и не заметила, как он подошел.- Чего-то такого я и ожидал! Пришел твой драгоценный брат!
        -Ты ожидал?- Избрана подняла на него глаза.
        -Конечно! Ты сбежала, оставив Смолянск ему. Он устроился там и подумал, что должен уничтожить тебя окончательно, иначе ему не будет покоя.
        -Уничтожить?
        -Чему ты удивляешься? Как будто все это началось только вчера! Он думает, что ты хотела его убить.
        -Я не хотела!
        -Не знаю, чего ты хотела, но какое-то время все выглядело так, будто ты хочешь его смерти. Год назад, перед тем как тебя признали княгиней. Когда он ушел, он наверняка думал, что спасает свою жизнь. Теперь он в силе и намерен покончить с соперниками раз и навсегда. Ну, я не утверждаю, что он собирается действительно тебя убить. Уважение к своему роду в нем всегда было сильно. Однако он хочет, чтобы ты никогда больше не смогла угрожать его спокойствию. Он или выдаст тебя замуж за какого-нибудь мелкого воеводу и пошлет сторожить самый дальний глухой городок, или засунет в самое дальнее святилище, где ты будешь призывать благословение богини на две рыбачьи сети и одну дырявую лодку.
        -Замуж? Святилище? О чем он?- возмущенно воскликнул Хродгар. Поскольку Хедин говорил на северном языке, ётландец его понял, но вся предыстория ему была неизвестна.- Я не позволю! Пока я жив, никто не обидит королеву!- с вызовом заявил он, сжимая рукоять меча.- Да приди сюда хоть войско великанов и троллей, я докажу, как отважен и верен Хродгар сын Рагнемунда!
        -Но их целых две тысячи, а у тебя всего двести человек,- ответила Избрана.- В городе мы не соберем и сотни. А бежать нам уже некуда.
        По всем окрестным поселкам послали гонцов, но никто не надеялся набрать больше сотни воев. Наступала ночь, поселение вымерло: плесковичи перебрались в детинец. По заборолу расхаживали дозорные, вглядываясь в темноту при свете луны и прислушиваясь к звукам ночи.
        Избрана кружила по стене, кутаясь в зимний плащ на меху. Ее била дрожь, но в избе, где топилась печка, ей не становилось лучше. У нее было чувство, что она гибнет и тащит за собой в бездну весь мир. Зло, которое она натворила в своей безрассудной жажде власти, еще не искуплено. Хедин пытался убить ее брата; пусть она не просила варяга об этом, но он решился ради нее, а значит, перед богами в смерти Зимобора была бы виновата именно она. И боги еще не простили ее, как она надеялась. Наказание настигло ее на самом краю света, и дальше бежать некуда.
        Некуда? Мелькнула мысль о Хродгаре: у него есть отличный корабль и сильная дружина. Правда, он сам изгнанник и у него нет дома, но разве мало на свете земель? Не здесь, так на других берегах Варяжского моря найдется сколько угодно стран и городов, где их примут со всем почтением, ведь она - дочь князя, а Хродгар - сын конунга, оба они ведут свой род от богов. Многие почтут за честь принять их.
        Но тут же она сама устыдилась своих мыслей. Плесковская земля приняла ее как родную, доверила ей власть над собой, свое благополучие и безопасность. Невольно Избрана навлекла смертельную опасность на этих людей, но никто не упрекнул ее; плесковичи назвали ее своей повелительницей и готовы разделить ее судьбу. А она сначала приманила на них огромное войско, а теперь думает сбежать.
        Но разве может она их защитить? Даже если она сама возьмет меч и сядет на коня…
        Конь Марены… Женщина на коне Марены… Как-то так грозил ей старый Громан, давно сгнивший, надо думать, в порубе. Если она возьмется за оружие, как он говорил, то на коне ее поедет сама Мать Мертвых.
        Но дружина Хродгара и все ополчение, которое удастся собрать, никогда не одолеют смолянское войско. Плесковцы погибнут напрасно и не спасут ни ее, ни себя.
        Оставался только один выход, и Избрана ясно видела, что он действительно единственный. Она должна бежать, но не за море, а туда, к Зимобору. Бежать немедленно, сейчас же, пока не прошла ночь, потому что на рассвете он наверняка поведет своих людей на город. Ему нужна она, его сестра-соперница. Пусть он ее получит. Пусть он выдаст ее замуж хоть за Пепелюху-водовоза, косоглазого холопа-полудурка, пусть загонит ее хоть в самый глухой лес, пусть хоть голову ей отрубит! Но тогда у него не будет больше причин разорять Плесков. Она поставит условие, чтобы он немедленно увел войско назад, и Зимобор согласится. Избрана хорошо знала миролюбие брата, которое так часто казалось ей глупым, но сейчас в этом было спасение Плескова.
        Она развернулась и пошла вдоль заборола к башне, где была лестница во двор.
        -И правильно, княгиня!- одобрил десятник Громша, когда она проходила мимо.- Только зря мерзнешь тут, а если кто появится, неужели мы не увидим? Иди отдыхай, если что, мы сразу к тебе пошлем.
        Избрана спустилась по лестнице и прошла через двор к воротам.
        -Княгиня!- изумился тамошний дозорный и окликнул своего десятника.- Травко, ты где? Тут княгиня пришла!
        -Нечего кричать, открывай ворота,- велела Избрана.- Мне нужно выйти.
        -Зачем?- Изумленный десятник оправлял пояс и плащ, и видно было, что он не верит своим глазам.- Княгиня, куда ты?
        -Не твое дело. В святилище,- подумав, добавила Избрана, понимая, что хоть какое-то объяснение дать надо.
        -Одна? Ночью?
        -Раз иду, значит, нужно!- Избрана строго взглянула на него.- Не твое дело, Травко, рассуждать, куда и когда княгине идти! Твое дело ворота сторожить и открывать, когда прикажут!
        -Да я разве… Только как же ты одна пойдешь? Княгиня! Да мало ли что! А если эти подойдут! Белуга, буди Стожара, идите вдвоем - проводите княгиню!
        -Не нужно меня провожать.
        -Ну…
        Тем временем ворота открыли, Избрана вышла, но Белуга и Стожар потянулись за ней. У них в голове не укладывалось, что княгиня среди ночи, да еще когда под боком огромное вражеское войско, пойдет к святилищу одна! Конечно, двое кметей мало чем ей помогли бы, но большего десятник сделать не мог, а на душе будет легче.
        Ворота детинца перед ней открыли быстрее: здешние дозорные тоже удивились, но все же у княгини могли быть свои причины отправиться в святилище даже ночью. Двое кметей так и шли за ней, и десятник у городских ворот решил, что она сама взяла их с собой.
        Но, оказавшись на берегу, Избрана пошла вовсе не к святилищу.
        -Я иду к моему брату Зимобору,- отчеканила она, обернувшись к провожатым.- Хотите - идите со мной, хотите - возвращайтесь. Но будет так, как я сказала. И больше я от вас ничего слышать не желаю.
        Кмети переглянулись, промолчали и, помедлив несколько мгновений, пустились догонять княгиню. Торопливо миновав молчащие, вымершие дворы, Избрана оказалась в поле и тут замедлила шаг. В этих лесах она два или три раза бывала на охоте, но где находится Заев лог, не знала.
        -Туда, княгиня, правее по тропочке,- махнул рукой Белуга.
        Она послушалась, потом и вовсе велела кметю идти вперед и показывать дорогу. Жаль, не догадалась взять факелов. Правда, тогда их увидят… но она хотела, чтобы их увидели! Избрана не думала заранее, что скажет брату, не пыталась представить, каким он теперь стал. Она хотела скорее увидеть его, и тогда все станет ясно.
        Они шли вдоль берега Великой, миновали несколько покосившихся рыбачьих избушек, заброшенных и пустых. Когда-то здесь жило довольно много народу, везде на песчаных отмелях лежали долбленки, сушились сети, дети бегали наперегонки с собаками, тянуло дымом и пахло вареной и жареной рыбой. Теперь все опустело, и берег, хоть там еще и стояли осиротевшие избушки, казался таким же дремучим и чужим местом, как самый глухой лес. Проходя, Избрана невольно оглянулась на одну такую избушку и тут же пожалела: в раскрытой покосившейся двери дрожал синий огонек. Кто-то смотрел ей вслед, кто-то из тех, кто не пережил голодные зимы, и Избрана трепетала, чувствуя, что каждый шаг приближает ее к подземным полям мертвых.
        Черная фигура вдруг преградила ей путь, и Избрана невольно вскрикнула. Оба кметя тоже не сдержали возгласа, но тут же схватились за оружие и выступили вперед. Фигура вскинула руку и произнесла что-то на северном языке.
        Избрана опомнилась. Нечисть или призрак языком варягов говорить не будет.
        -Кто здесь?- нервно спросила она.- Ты живой человек или беспокойный дух?
        -Это я, королева,- ответил «беспокойный дух», и она узнала голос Хродгара.- Позволь спросить, куда ты собралась темной ночью, совсем одна и когда рядом стоит вражеское войско? Мне бы очень хотелось это знать, если ты, конечно, не сочтешь меня слишком любопытным и неучтивым.
        Несмотря на вежливые, даже подчеркнуто вежливые обороты, в голосе его звучали раздражение и гнев. За его спиной угадывалось шевеление, и Избрана поняла, что он-то явился вовсе не один. Видимо, весть о ночном уходе княгини успела распространиться по детинцу, и Хродгар, вместе со своей дружиной перебравшийся под защиту стен, наверняка узнал об этом не последним. Но, в отличие от многих других, он не признал за ней права уйти одной в такое тревожное время.
        -Именно так я и считаю. Ты слишком любопытен и неучтив,- холодно ответила Избрана и хотела его обойти, но он шагнул в сторону и снова загородил ей дорогу. Она остановилась: не хватало им еще толкаться здесь!- Я имею право делать то, что считаю нужным, и идти туда, куда захочу! Ты обязан выполнять мои приказы, и не бери на себя лишнего. Сейчас мне не нужна твоя служба, Хродгар ярл! Ты можешь спокойно вернуться в город!
        -Не раньше, чем ты расскажешь мне, куда и зачем собралась.- Хродгар встал посреди тропинки, скрестив руки на груди и расставив ноги, всем видом давая понять, что столкнуть или обойти его будет не так-то просто.
        -Я не обязана ничего тебе рассказывать!
        Избрана начала злиться. Хродгар мешал ей, и чем дольше он ее задерживал, тем сильнее душой завладевал страх по поводу того, что она собиралась сделать.
        -Ошибаешься!- холодно и твердо ответил Хродгар, и она вспомнила, что он - сын конунга.- Ты забываешь, что мы с тобой связаны взаимной клятвой верности. Взаимной! Это значит, что и ты обязана быть верна мне, пока я верен тебе!
        -Что-то я не пойму, о чем ты!- с досадой воскликнула Избрана.- В чем я нарушила тебе верность? Я послала вас в заведомо безнадежную битву? Я плохо кормила вас, не давала дров и одежды, не уважала, насмехалась над вами? Лишала вас законной доли в добыче? В чем ты меня обвиняешь? И почему именно здесь и сейчас, мара вас побери? Если ты чем-то недоволен, почему ты решил догнать меня именно здесь, и…
        Вдруг она замолчала. Пришедшая мысль поразила ее как гром. А вдруг ёты вовсе не собирались за нее умирать? А вдруг Хродгару пришла в голову та же мысль, что и ей,- что князь Зимобор должен получить ее, причину раздора, и тогда воевать будет не нужно? Но если для нее добровольно пойти к Зимобору - подвиг, то со стороны Хродгара передать ее брату - предательство! Не потому ли он гнался за ней, чтобы не дать ей уйти к Зимобору самой и не лишиться награды, которую даст им смолянский князь, если они доставят к нему сестру?
        -Уж не хочешь ли ты, Хродгар ярл, продать меня моему брату и тем выкупить жизнь твою и твоих людей?- медленно и грозно, с убийственным холодом в голосе произнесла она. Ах, как жаль ей было, что здесь нет ни одного факела и она не может увидеть сейчас его лицо!
        -Если бы мне это сказал мужчина, я немедленно вызвал бы его на поединок, будь он хоть трижды моим королем!- с таким же холодным бешенством ответил Хродгар.- Но я прощаю тебя, потому что ты женщина, ты напугана и сама не понимаешь, что говоришь!
        -Я не понимаю!
        -Конечно! Ведь ты обвиняешь меня в предательстве! Да ты сходишь с ума, иначе ты бы мне этого не сказала!
        -Тогда как ты попал сюда, Хродгар ярл? Зачем ты сюда явился?
        -Я пошел за тобой! Я побежал за тобой, потому что не сразу понял, куда тебя тролли понесли! Ты идешь к своему брату?
        -Да.
        -Ты надеешься с ним договориться?
        -Да. Он пришел сюда из-за меня. Если он меня получит, то уйдет и больше никого здесь не тронет. Я поставлю такое условие, и он его примет. Плескову и вам ничего не грозит. Вам нужно только вернуться в город и там дождаться посольства от него. Без меня в Плескове будут править князь Вадимер и мать Огняна. Вы останетесь с ними. Ты будешь им нужен, очень нужен, Хродгар ярл, потому что старая женщина и ребенок без вождя пропадут. И возьми к себе Хедина ярла, он надежный человек.
        -Надежный! Он знает, что ты ушла?
        -Нет. Никто не знает.
        -Если он до сих пор этого не знает, то он простофиля и растяпа, а не достойный человек! Я и то успел узнать, хотя мы не понимаем по-вашему, а он был обязан ни на шаг не отходить от тебя, особенно в такое время!
        -Может, он тоже знает.- Избрана слегка обиделась за своего верного воеводу.
        -Так почему он не пошел за тобой, тролль его подери!- с таким гневом выкрикнул Хродгар, словно поведение Хедина оскорбляло его самого.
        -Потому что он знает, что я - королева и сама могу решать за себя.
        -Он жалкий бродяга, наемник без чести и совести!- безжалостно отчеканил Хродгар.- Он служит не за деньги, он служит деньгам!
        -Он служит мне! И не пытается решать за меня! И я не понимаю, почему мы стоим здесь ночью в лесу и обсуждаем моих людей!- закричала Избрана, окончательно выведенная из терпения.- По какому праву ты не даешь мне пройти! Прочь с дороги, Хродгар ярл!
        -Я никуда не уйду!- закричал в ответ Хродгар, уже не пытаясь сохранять внешнюю сдержанность.- Ты собираешься меня предать!
        -Я собираюсь тебя спасти, болван! Хоть ты сын конунга и великий герой, не думаешь же ты, что твои двести человек смогут победить две тысячи!
        -Я не знаю, смогут ли они победить две тысячи, но я приносил тебе клятву верности! И я от нее не отступлю! А клятва верности означает, что если тебе суждено погибнуть, то я погибну раньше тебя! И вся моя дружина тоже! А если случится иначе, то я буду опозорен на весь мир! Про меня скажут, что я трус, рохля, разгильдяй, что я прикрылся женщиной, что я позволил своей повелительнице погибнуть, чтобы спасти мою жалкую шкуру! Мне останется только броситься на меч! Весь мой род будет опозорен, память моего отца будет опозорена, всем ётам будут плевать в глаза! И этот дурень Флоси…- Хродгар сглотнул, словно имя ненавистного брата встало ему поперек горла.- Он-то заслужил, трусливая сволочь! Но я не могу опозорить мой род! Я служу тебе, потому что обещал защищать тебя от любой опасности, пока я жив! А ты хочешь опозорить меня! Это предательство! Это нарушение нашей взаимной клятвы! И я не сойду с этого места! Если понадобится, я силой отнесу тебя назад в город! Так что лучше иди сама!
        -Ты не имеешь права мной распоряжаться!- Избрана опешила. С таким понятием о взаимной верности князя и дружины она сталкивалась впервые.
        -Имею! В тех границах, которые очерчены нашей клятвой. Я имею право защищать свою честь! А сейчас моя честь и твоя безопасность - одно и то же. И если у тебя помутилось в мозгах, то я скорее выполню свой долг, если заставлю тебя делать по-моему, чем разрешу тебе совершать безумства!
        Избрана помолчала и даже оглянулась в поисках дерева, к которому можно было бы прислониться. Она мало что поняла, и рассуждения Хродгара показались ей нелепыми, но как его переубедить, она не знала. У нее больше не было сил. Ей было довольно трудно решиться на то, чтобы отдать себя в руки Зимобора, но и за это сомнительное право еще нужно бороться! И с кем!
        -Но пойми же ты…- устало начала она, не представляя, что и в каких словах ему объяснить.- Если я не пойду к нему, он будет осаждать город, перетопчет все наши поля. Мы погибнем. Кого не убьют, те вымрут от голода. Чем я буду править, даже если уцелею? Кладбищем? Ничего не поможет, у него слишком много воинов, он все равно возьмет и город, и меня. Но сколько народу погибнет напрасно. Я хочу, чтобы город уцелел. И вы тоже.
        -Мне не нужна жизнь в бесчестье.
        -Это тебе не нужна. А в Плескове она всем нужна. Там сотни простых людей, которые ни в чем не виноваты, которые хотят жить. Им и так пришлось тяжело, у всех семьи наполовину вымерли, и оставшиеся вымрут, если наши посевы не успеют созреть. Зачем это нужно? Я не могу ставить твою честь выше их жизней. Я освобождаю тебя от клятвы, идите куда хотите.
        -Я не покину королеву в беде. Это обесчестит меня.
        -Да как же ты не поймешь, лоб железный!- Избрана устало всплеснула руками.- Сейчас самое лучшее, что ты можешь для меня сделать,- это уйти. Не надо помогать мне против моей воли. Я знаю, что будет лучше для города и для меня.
        -Нет. Сначала я сам пойду к твоему брату.
        -Ты?
        -Да. Я мужчина, и навстречу врагу я должен идти первым. Я вызову его на поединок. Если победа будет моя, он уйдет и уведет свое войско, не входя в город. А если мне суждено погибнуть, то ты всегда успеешь сдаться. Если твой хваленый Хедин ярл считает, что это самое лучшее,- с презрением добавил Хродгар.- Но я не боюсь поражения. Ведь у меня есть чаша Фрейра, ты разве забыла, что я тебе рассказывал о ней? Она всегда приносит победу в битве и успех во всяком деле, поэтому наш род так почитает ее. Я одержу победу, город будет спасен, и ты будешь в безопасности. Поэтому сейчас ты вернешься домой, а утром я поговорю с твоим братом. Я достоин его родом, он не откажется от поединка, если не захочет, чтобы его посчитали трусом. Идем.
        С этими словами Хродгар взял ее за руку и повел по темной тропе обратно к городу. Избрана подчинилась. Она так устала, что у нее больше не было сил спорить. Если ему так хочется погибнуть раньше ее, если этого требует его честь,- пусть делает по-своему. Ведь она всегда сможет сдаться и после того, как…
        А может, Хродгар действительно одолеет? Страх перед Зимобором затуманил ей голову и лишил возможности соображать, но Хродгар - достойный противник для кого угодно. Он отличный воин, и чаша Фрейра - очень сильная вещь.
        Хродгар вел ее по тропинке, поддерживая, чтобы не споткнулась в темноте. Он молчал, Избрана тоже ничего больше не говорила. У него, конечно, довольно странные понятия о чести. Но она была уверена, что не только ради чести он кинулся перехватывать ее. И это тоже было приятно.

* * *
        Когда на следующее утро передовой отряд смолянской дружины вышел из леса, на пустыре перед первыми дворами его уже ждали. Впереди, под стягом с изображением серебряной чаши на синем поле, стоял сам Хродгар ярл, гордо скрестив руки на груди поверх кольчуги. По бокам его стояли оруженосец и четверо телохранителей, далее ровными рядами выстроилась дружина. Все были в кольчугах, шлемах и при оружии, но стояли молча и неподвижно.
        При виде этого зрелища Моргавка, сейчас исполнявший обязанности сотника, застыл на месте. С ним была передовая сотня, и в его задачу входило по возможности выяснить состояние дел в городе и доложить князю и воеводам, самому не ввязываясь в драку.
        Хродгар поднял руку и сделал шаг вперед, давая знать, что хочет говорить.
        -Вы - люди князя Зимобора?- перевел его вопрос Торгильс Умный, одолженный в качестве толмача.
        -Да,- ответил Моргавка.- А вы от какого лешего взялись? Кто в городе?
        -В городе правит королева Избрана, дочь Велебора.
        -А!- невольно воскликнул Моргавка, и смоляне вокруг него зашумели.- А вы кто такие?
        -Мое имя - Хродгар сын Рагнемунда, мой отец был конунгом Западного Ётланда. Я же принес клятву верности королеве Избране и буду защищать ее, как мне велит мой долг. Я вызываю князя Зимобора на поединок. Возвращайся и передай ему мой вызов.
        Голос Хродгара звучал так уверенно и повелительно, что Моргавка не усомнился в его праве распоряжаться.
        -На поединок?- повторил он.
        -Да. Если боги отдадут мне победу, то князь Зимобор должен вернуться в свою страну, не входя в город, не вредя полям и посевам и не причиняя ущерба Плескову. Передай, что я буду ждать ответа здесь.
        Подумав немного и посовещавшись с дружиной, Моргавка велел половине сотни оставаться на месте и присматривать за действиями варягов, а сам отправился назад. Он опасался, что этот вызов - хитрость, призванная протянуть время или завлечь князя в ловушку.
        Но Зимобор, услышав о вызове, испытал облегчение. Он не знал, откуда в Плескове взялся сын какого-то варяжского князя и почему он собирается защищать Избрану, но биться с мужчиной было неизмеримо легче, чем нападать на женщину. Не хотел бы он, чтобы Дивина узнала, как он пошел войной на собственную сестру!
        И как раз ради Дивины ему приходилось торопиться. Весна наступила, ему пора было идти искать ее, свою невесту. Он не спал по ночам от тревоги, что пропустит время, что с окончанием весны ворота Той Стороны закроются для него и придется ждать еще целый год! Но он не мог заботиться о себе и своем счастье, бросив Смолянск. Один раз он уже пробовал это сделать, а повторять свои ошибки будет только безнадежный дурак.
        -Я согласен!- торопливо ответил он Моргавке.- Гони скорее обратно, скажи ему, что я сейчас буду. Не откладывая. Сегодня же будем биться.
        Зимобору был дорог каждый час. Чем скорее состоится этот поединок, тем быстрее можно будет перейти к переговорам с Избраной или ее здешними союзниками. Вот если бы скорее покончить с этим, чтобы сегодня войти в Плесков, тогда завтра уже можно будет приносить мирные обеты. Имея такого союзника, Смолянск сможет не опасаться за свои северные границы. Вот только нужно сделать Избрану союзником. А для этого ее требовалось победить. Иначе она не склонит голову, и из этого соседства для Смолянска выйдет много неприятностей. Но если договоренности будут достигнуты, то уже через несколько дней он будет свободен и сможет заняться своими делами. Не нужна будет долгая изнурительная осада, обойдется без сражений, он сбережет силы, людей, время, главное - время, такое дорогое для него сейчас.
        -Но ты - князь, тебе беречься надо…- говорил ему Благодар.
        -Давай-ка я на него выйду!- рявкнул Секач, но Зимобор только глянул на него, и воевода умолк.
        Он вообще заметно присмирел с тех пор, как старший сын Велебора вернулся почти с того света. Посчитав, что Секача лучше иметь перед глазами, чем где-то вдали, злого и жаждущего мести, Зимобор оставил ему воеводское звание, и в этом походе Секачу предстояло показать, насколько он этого достоин.
        -Женщина по «сиротскому праву» берет себе защитника, а я - мужчина, мне защитник не положен!- Зимобор положил руку на плечо Благодару, а потом стал натягивать стегач.- Сегодня все решим. А за меня не бойтесь.
        В сопровождении своей ближней дружины выйдя из леса, Зимобор увидел варягов на том же пустыре. Затрубил рог, варяги зашевелились, поняв, что к ним явился ожидаемый противник. Окинув их взглядом, Зимобор сразу угадал вождя. Тот был скорее среднего роста и не поражал мощным сложением, хотя выглядел сильным и ловким. Но он держался так гордо, с таким сознанием своего достоинства и величия, что в нем легко было узнать вожака и без позолоченных накладок на ножнах меча и узорной оковки шлема. Даже в бой под стегач и кольчугу он надел крашеную синюю рубаху, все его оружие было дорогим и красивым, а поверх кольчуги на груди сияла широкая золотая цепь, явно добыча из греческих земель. Он быстро шел навстречу Зимобору, а за ним торопились знаменосец со стягом, оруженосец, судя по красному щиту и секире в руках, и еще четверо воинов, тоже в кольчугах и шлемах.
        -Я - Зимобор, сын Велебора, князь Смолянска и всех подвластных ему земель,- начал Зимобор, и один из варягов тут же перевел противнику его слова. Кстати, толмача Зимобор узнал.- Ты вызывал меня на поединок?
        -Да, я, Хродгар сын Рагнемунда, конунг Западного Ётланда по происхождению и по праву, вызвал тебя на поединок,- подтвердил варяг. Шлем он держал в руке, и Зимобор видел молодое, остроносое, твердое и даже надменное лицо, с такой же горбинкой на сломанном носу, как у него самого.- Я рад, что ты показал себя мужчиной и принял мой вызов!
        Казалось, он хотел подразнить Зимобора, чтобы пробудить в нем боевой пыл, но Зимобор не обращал внимания, зная, что у варягов так принято. Его зацепило что-то другое, но он не сразу понял что…
        -Постой…- Зимобор нахмурился, позабыв, что на вызов надо ответить.- Ты - сын Рагнемунда, говоришь… Твой отец - конунг Западного Ётланда?
        -Мой отец был конунгом Западного Ётланда,- холодно и надменно ответил Хродгар.- Он доблестно погиб прошедшей зимой.
        -Это он пытался отбить невесту, дочь… нет, внучку…- Зимобор с трудом вспоминал варяжские имена, но перед его глазами как наяву стояло мертвое лицо княжича Бранеслава, его синие глаза, светлые брови, ярко-красная кровавая струйка, текущая через бороду на грудь.
        -Он сватался к йомфру Альви, внучке Ингольва, конунга восточных ётов,- подтвердил Хродгар.- И был смертельно ранен в битве с ее прежним женихом. Откуда ты об этом знаешь?
        Лицо его несколько смягчилось: ему было приятно, что ратная слава его отца докатилась и до этих далеких земель.
        -Я тоже был в той битве,- ответил Зимобор.- На стороне ее прежнего жениха, Бранеслава, сына Столпомера.
        Хродгар помолчал, потом обронил:
        -Это что-то меняет?
        -Ничего.- Зимобор пожал плечами.- Просто я удивлен… что его сын и наследник занимается чужими делами так далеко от той страны, которую унаследовал.
        -Не твое дело, почему я здесь!- Лицо Хродгара снова ожесточилось.- Но я принес клятву верности королеве Избране и буду защищать ее, пока жив.
        -Моя сестра Избрана действительно находится в Плескове?
        -Да, королева Избрана в городе. Я предлагаю тебе такие условия: если ты будешь побежден, ты уведешь свое войско, не причиняя вреда этой земле и ее людям. Ты признаешь право королевы Избраны владеть этой землей и не будешь посягать на ее границы.
        -Хорошо. Но если ты будешь побежден, то моя сестра Избрана должна признать мою волю во всем, что касается ее.
        -Она обещает прийти к тебе даже без дружины, если я буду побежден. И тогда ты будешь вправе решить ее судьбу. Но пусть твои ярлы поклянутся, что, если ты окажешься убит, они не нарушат нашего уговора и уведут войско. Здесь в войске есть тот, кто станет твоим наследником?
        -Да. Мой младший брат Буяр.
        -Пусть он выйдет к нам и подтвердит, что согласен с нашими условиями.
        -Но тогда пусть моя сестра Избрана тоже выйдет сюда и подтвердит, что согласна.
        -Женщине не место там, где все решают сила и оружие мужчин!- надменно отозвался Хродгар.- Вон там пришли хевдинги Плескова, они могут подтвердить.
        За спиной своего противника Зимобор увидел несколько плесковских старейшин - Умысла, Богодея, Твердяту и Новину. Утром узнав обо всех событиях ночи, они согласились, что это и будет самым правильным: сначала вызвать смолянского князя на поединок, а уж потом, если боги не на их стороне, отдать княгиню, не обрекая на неизбежную гибель людей и посевы.
        -Мы подтверждаем, князь Зимобор Велеборич!- Богодей кивнул.- Если одолеешь, княгиня к тебе выйдет и мы на тебя оружие не поднимем. Но уж и ты тогда чужую вину на нас не возлагай, не губи наших детей, нас и так народу осталось…
        Тут Умысл тихонько толкнул его: не стоило раскрывать чужому князю, как мало осталось плесковцев и насколько город обессилел.
        -Чужую вину никто на вас не возложит.- Зимобор кивнул.- Мне нужна моя сестра, а князя Волегостя и его род мы всегда почитали.
        Противники обменялись клятвами и обсудили обрядовую сторону поединка. Смоляне развели по сторонам площадки два костра и обошли всю ее с факелами, очищая и призывая в свидетели богов. Варяги, в свою очередь, воткнули по углам четыре копья с ясеневыми древками. Одно другому не мешало: те и другие понимали, что Один и Перун - самое меньшее двоюродные братья и их требования не сильно различаются. Смоляне предложили в жертву голову лося, убитого вчера на охоте. У варягов нашелся кувшин с брагой на березовом соке. С почтением достав серебряную чашу, Хродгар налил туда браги, что-то пошептал над ней, отпил немного, побрызгал площадку, а остальное бережно вылил в огонь. Зимобор посмотрел на чашу, потом на стяг своего противника - она-то и была там изображена.
        Все обряды были закончены, воеводы разошлись. Зимобор и Хродгар остались на площадке вдвоем, не считая оруженосцев, каждый из которых держал по паре запасных щитов, меч и боевой топор. По варяжским обычаям, щит на поединке можно было менять два раза, а меч - один раз, и Зимобор не видел причин возражать. По уверенности Хродгара он понимал, что его противник до тонкости знает весь порядок поединков между знатными людьми, а его благородству Зимобор вполне доверял.
        Несмотря на то, что они сошлись здесь как враги, Хродгар, пожалуй, нравился Зимобору: в нем чувствовалась надменность, даже заносчивость, но он был прям и честен, как клинок. И как сам Зимобор, будучи изгнан из своей земли, попал на чужбину и там сражался в войске Бранеслава против отца Хродгара, так и Хродгар, из-за той самой смерти отца оказавшись изгнанным, теперь сражался на чужой земле за чужую власть. Их судьбы сплелись так странно и так тесно, между ними было так много общего, что Зимобор верил - они поймут друг друга.
        Оба сняли плащи и надели шлемы. Половина лица Хродгара исчезла под позолоченной маской, в руке появился меч. Зимобор шагнул ему навстречу и отбил щитом первый удар.
        Противник ему достался самый что ни есть достойный. Может быть, впервые в жизни Зимобор бился с человеком, которого, как и его самого, учили быть воином почти с младенчества, закаляя тело и дух, внушая, что от исхода его будущих битв зависит судьба земли и народа. Они были почти ровесниками, но опыт таких схваток у Хродгара был, пожалуй, больше: ему часто приходилось биться на море с другими вождями. Он был крепким, дерзким, очень подвижным, и Зимобору приходилось напрягать все силы и призывать все свои умения, чтобы успевать отбить мощные удары, уклоняться и нападать самому.
        Прежней легкости, которую давал ему венок вилы, он больше не ощущал, но чувствовал себя полным сил и упорства. Противник ни в чем ему не уступал, и его глаза в отверстиях позолоченной маски горели, как голубые самоцветы, упрямой, торжествующей решимостью. Хродгар был твердо уверен, что победит, для него это был только вопрос времени.
        Щит Зимобора треснул, и он отскочил, но все же край клинка, скользнув по умбону, немного задел его левую руку. Хродгар остановился, дав ему возможность отбросить разбитый щит и взять у отрока другой. Он не торопился добивать противника, будучи полностью уверен в своей окончательной победе. По руке текла кровь, и, хотя боль была терпимой и рана не выглядела опасной, Зимобор ощутил беспокойство. Неужели без венка вилы он… Нет, нельзя так думать!
        Они начали снова, и теперь Хродгар все более уверенно теснил Зимобора к краю площадки. Он знал, что Избрана не хочет смерти своего брата, и восхищался благородством своей королевы. Потомки священного рода не должны убивать друг друга, даже если им приходится делить королевства. Конечно, князь Зимобор родился от матери более низкого происхождения, и в этом Хродгар видел его сходство со своим презренным родичем Флоси, но все-таки мать Зимобора не была рабыней, да и сам он вырос истинным воином, поэтому Хродгар понимал его, не желающего уступить власть сестре. А достойного противника он всегда уважал. Он стал бы уважать и слизняка Флоси, если бы тот нашел в себе решимость выйти против него с оружием в руках, а не прятался за спинами бондов и не обосновывал свои наглые притязания какими-то там решениями тинга!
        За спиной Хродгара незримо стояла королева Избрана, самая прекрасная и самая отважная из женщин. Он не мог забыть тот день, когда она в одиночку вышла навстречу его дружине. С тех пор он чувствовал себя уязвленным, потому что не имел случая показать, что и сам не уступает ей отвагой. И вот этот случай пришел. В крови его кипела божественная сила: не зря же он разделил напиток с самим Фрейром! Хродгар шел вперед, нанося один удар за другим. Бог действовал его руками, а ему оставалось только успевать за собственным мечом.
        Они были уже на самом краю площадки; делая очередной выпад, Зимобор вдруг поскользнулся и едва удержался на ногах; Хродгар мгновенно бросился на него, щитом прикрылся от его клинка и сильно толкнул. Зимобор вылетел с площадки и покатился по земле. Не выпустив оружия, он мгновенно оказался на ногах, готовый продолжить схватку, но увидел, что его противник стоит неподвижно, опустив меч и подняв над головой руку со щитом.
        Вокруг раздавались крики, несколько кметей подбежали и встали перед ним, готовые защитить смолянского князя. Но Хродгар и не думал снова нападать. Совсем рядом было воткнутое в землю варяжское копье с волчьим хвостом, прикрепленным у втулки наконечника. Для победы не требовалось непременно убить противника или тяжело ранить, хватило бы вытеснить его с площадки поединка. И Зимобор дал себя вытеснить.
        -Благодарю тебя, Светлый Фрейр!- воскликнул Хродгар, и варяги ответили ему ликующим воем.
        Смоляне гудели: им казалось невероятным, что их князь проиграл, и все выискивали в поединке какое-то нарушение.
        А Зимобор был так растерян, что не знал, что и подумать. Он все-таки проиграл Избране и теперь обязан, поклявшись богами и предками, немедленно уйти отсюда, если она не позволит брату остаться.
        Вещая вила прекратила ему помогать. Непобедимости, которую она давала, больше нет. Но значит ли это, что и сам он ей теперь ничем не обязан и свободен жить, как сам хочет? Именно это сейчас казалось ему самым важным.
        Хродгар тем временем тоже вышел с площадки и приблизился.
        -Боги отдали мне победу, и все наши люди свидетели, что мы бились честно!- сказал он, сняв шлем. Его светлые волосы намокли от пота и прилипли к высокому лбу, а на лице было искреннее ликование, и Зимобор вдруг заметил, что Хродгар даже моложе его самого.- Пусть твои люди подтвердят это.
        -Да.- Зимобор сглотнул и с усилием кивнул, стараясь взять себя в руки.- Мы подтверждаем…
        -Боги отдали победу мне, и теперь ты должен уйти и увести войско из пределов, в которых правит королева Избрана.
        -Хорошо,- сказал Зимобор, повысив голос, чтобы заглушить недовольное гудение воевод.- Но ты ведь не откажешься передать моей сестре, что я хотел бы поговорить с ней?

* * *
        Княгиня Избрана приняла смолян сначала не на княжьем дворе, а в святилище Перуна, поодаль от самого города. Этим она словно напоминала, что все кривичские князья происходят от единого священного предка и находятся под его защитой,- несмотря на блистательную победу Хродгара, Зимобор все еще внушал ей опасения.
        В святилище собралась вся здешняя знать. Впереди стоял Хродгар в боевом облачении, и на лице его светилось торжество. Он в одиночку отстоял целое королевство и его прекрасную королеву, а о таком подвиге можно смело складывать песни и сказания!
        -Я рада приветствовать тебя здесь, князь Зимобор, перед ликами Перуна и Дажьбога, если ты принес сюда желание мира,- заговорила мать Огняна.- Скажи, зачем ты покинул пределы твоих предков и пришел на нашу землю?
        -Я пришел сюда в поисках моей сестры Избраны,- ответил Зимобор, глядя на свою сестру. Она на миг опустила глаза, но тут же снова посмотрела на него.- Мудрые люди в Смолянске предупреждали меня, что она нашла приют в этой земле и здесь снова взяла в руку меч.
        -Должно быть, кого-то из этих мудрых людей случайно звали Громан?- заметила Избрана, с намеком приподняв бровь.
        -Именно так. Я сам видел этот меч.
        -Может быть, вот этот?
        Избрана сделала знак жрицам, и они подняли крышку ларя у ног идола. Вдвоем они поднесли тяжелый меч в отделанных золотом и янтарем ножнах и положили его на руки Избране.
        -Этот?
        Зимобор кивнул.
        -Это священное оружие плесковских князей, и старейшины этой земли вручили мне его, когда избрали меня княгиней Плескова. Ты убедился, брат мой, что меч Перуна всегда готов к защите своей земли.
        -Но я хотел бы услышать, что ни этот меч, ни какой-либо другой не попытается пронзить пределы смолянских земель,- ответил Зимобор.- Я пришел сюда затем, чтобы в этом убедиться.
        -Если ты хочешь узнать, хочу ли я власти над Смолянском,- нет, не хочу!- Избрана гордо подняла голову и вернула меч жрицам.- Я нашла землю, которая приняла меня, и я не покину ее. Ты один по праву владеешь землей князя Велебора, нашего общего отца, и я думаю, предки наши возрадуются в садах Ирия, если между нами будет мир, как и подобает между братом и сестрой.
        -Только этого я и хочу,- с облегчением ответил Зимобор.- Пусть слышат меня деды - будем так же дружны, как внуки Крива, первые владетели этих земель.
        Они принесли клятвы на мече Перуна, и после этого все переместились на княжий двор. О событиях прошедшего года Зимобор и Избрана почти не говорили. У каждого из них был свой поход в дремучий лес и собственный опыт, которым делиться было нельзя и не нужно. Оба они осознавали, что нашли свое место и причины для прежней вражды исчезли. Отныне они были готовы любить друг друга если не как брат и сестра, то как правители соседних держав, а именно это от них сейчас и требовалось.
        Единственное, о чем Избрана хотела бы знать, так это намерения Зимобора насчет женитьбы. До нее доходило, что он снова сватается к дочери Столпомера полотеского, с которой когда-то уже был обручен, которая пропала, а теперь вроде как опять нашлась… или должна найтись… или у Столпомера обнаружилась еще одна дочь.
        -Нет, это та же самая дочь, княжна Звенимира, только теперь ее зовут Дивиной,- коротко отвечал Зимобор.- Она в лесу.
        -Что значит - в лесу?- не поняла Избрана.
        -Ее воспитывал Лес Праведный, а теперь снова забрал к себе. Я должен ее вернуть, и тогда она будет моей женой.
        По лицу брата Избрана видела, что он не хочет рассказывать подробности, но она была не любопытна. Главное было ясно: ее брат будет-таки зятем Столпомера полотеского, а значит, княжеские дома всех трех кривичских племен снова окажутся в ближайшем родстве.
        В честь примирения брата и сестры в Плескове устроили пир, но веселье не затянулось. У обоих было слишком много дел, да и припасов имелось маловато. Зимобор торопился, поэтому всего через два дня приказал дружине собираться в дорогу.
        Уезжая, он казался спокойным, да и сам себя убеждал, что волноваться больше не о чем, но червячок сомнения не унимался. Да, у его честолюбивой сестры есть теперь собственное княжество, но ведь она получила его не навсегда, а только до тех пор, пока не повзрослеет Вадимер. Лет через пять-шесть Избране придется передать ему всю полноту власти. Да, скорее всего, старой Огняны тогда уже не будет на свете и Избрана станет хозяйкой в святилище, но понравится ли ей править несколькими младшими жрицами после того, как она правила всей державой и отдавала приказы воеводам? Конечно, пять лет - достаточный срок, чтобы Зимобор мог укрепить свою власть в Смолянске, обзавестись сыновьями и не бояться уже никаких соперников. Но ведь и Избрана не потратит времени даром. Все их клятвы в мире и дружбе давали ему только передышку.
        Смолянская дружина совсем собралась в путь и даже вышла из Плескова, но возле того самого Заева лога их нагнал бегом бежавший гонец…

* * *
        Сама Избрана с трудом верила, что все кончается так мирно и спокойно. Она вышла проводить брата и стояла на забороле, глядя вслед ушедшим полкам, когда кто-то из дозорного десятка вдруг окликнул ее. Она обернулась: кметь показывал на север.
        Избрана обернулась. Где-то там, возле берега озера, в небо поднимался столб дыма.
        -Что это?- не поняла она. В той стороне не оставалось, как говорили, ни одного живого поселения.
        -Так это дозорные наши, Устьевская вежа,- обеспокоенно пояснил десятник Гневко.- Эй, ребята! Кто свободный!- закричал он вниз, на княжий двор, где прохаживались кмети.- На Устьевской дым! Бегите кто-нибудь посмотрите! Велетко, ты самый молодой, давай беги! И Твердяте скажите!
        Избрана вспомнила о дозорной башне, маленькой крепости, которая стояла на мысу у самого места впадения Великой в Чудское озеро. Когда-то там была целая дружина и стояли два корабля, чтобы защитить вход в реку и подступы к городу от варяжских разбойников. Как ей рассказывали плесковцы, варяжские боевые корабли в последние десятилетия здесь были совсем не редкостью. Время от времени тот или иной отважный вождь приводил дружину, пытаясь разграбить поселение, и неоднократно это им удавалось. В Плескове бытовали тоскливые песни о разорении и неволе, о разлуке детей с родителями, невест с женихами; песни о гибели в битве с варягами, о поисках увезенных в плен, песни, полные страха и призыва к доблести, чудес и невероятных превратностей. При старом князе Вадимере в устье Великой появилась крепость, а покойный князь Волегость придумал вбить в дно реки частокол, оставив узкий проход для торговых кораблей, который нужно было знать. Проход был достаточно близко к стенам крепости, и оттуда можно было забрасывать незваных гостей копьями, стрелами и горшками с пылающей смолой.
        Все это давало неплохую защиту от внезапных нападений, но прежде всего требовалась княжеская дружина, готовая к бою уже в устье Великой. А сейчас ее-то и не было. Единственное, что сумела сделать новая княгиня,- это послать в Устьевскую вежу дозорный десяток, который менялся раз в неделю и мог если не задержать врага, то хотя бы предупредить Плесков о набеге. Посланец вернулся довольно быстро, в сопровождении кметя из самой Устьевской вежи, которого встретил уже возле города.
        -Идет войско,- едва выговорил запыхавшийся парень.- Корабли… Варяги… Три…
        -Что - три? Три корабля?
        -Три десятка, не меньше. И еще идут, идут… Десятник говорит: скачи в детинец, пусть воевода… Княгиня…
        Избрана стояла как столб, не в силах пошевелиться или сказать хоть слово. Новость заморозила ее, лишила последних сил. Второе войско подряд! Здесь нечего грабить, но варяги берут пленных и продают в рабство - завтра здесь не останется никого…
        -Скорее, княгиня, надо смолянских возвращать,- быстро сказал Твердята, избранный плесковским воеводой.- Без них не справимся. Слава Перуну, не успели далеко отойти. Если бы завтра, то беда… Беги, Журба, авось догонишь.
        -Что там за корабли?- жадно спросил подошедший Хродгар.
        -Да ваши.- Устьевский кметь с неприязнью глянул на него, словно Хродгар был виноват.- Со змеиными головами.
        -А стяга не видел?
        -Некогда мне было разглядывать.
        -Скоро мы все увидим,- сказала Избрана.- Но если там тридцать кораблей, сколько людей на них может быть?
        -А сколько угодно.- Хедин пожал плечами.- Зависит от величины кораблей. На каждом может быть от двух десятков до сотни человек. Но войско твоего брата и впрямь не будет лишним. Я бы посоветовал ему вернуться, но не показываться пока из леса. Пусть это будет приятной неожиданностью для наших врагов.
        Над берегом разносился тревожный гул железного била, повешенного перед воротами, и жители уже не в первый раз в испуге хватали детей и самое необходимое из пожитков, чтобы бежать под защиту стен и княжеской дружины.
        -Идут, идут!- Кметь на забороле махал руками, показывая на реку.- Уже видно!
        В ворота детинца бежала перепуганная толпа. Избрана окинула взглядом лица своих воевод, кривичей и варягов. Времени не оставалось ни на что.
        -Вот что, княгиня, я к князю Зимобору пойду,- кашлянув, заявил Твердята.- Если нас в детинце в осаду возьмут, тогда уже не договоримся. У князя Зимобора людей больше, мы с ним решим, а вы уж сами смотрите, когда пора будет дружину выводить. Но раньше нас не начинайте. Слишком вас мало, держитесь только.
        Избрана кивнула: трудно было что-то решать, не зная ни численности вражеского войска, ни его намерений, а также и намерений смолян. Согласится ли вообще Зимобор ввязываться в ее войну? А может, он увидит в этом удобный случай чужими руками избавиться от нее навсегда?
        Но тут же Избрана устыдилась своих сомнений. Что бы ни случилось, ее брат не из таких.
        Ворота детинца закрыли, кмети расположились на стенах, держа наготове луки и копья. А по Великой уже тянулась вереница варяжских кораблей. Их действительно было много, несколько десятков, и у каждого на мачте горел кровавым глазом красный щит - знак войны. Корабли были все разные, побольше и поменьше, но в целом войско насчитывало не менее тысячи человек.
        При виде первых же кораблей Хродгар невольно охнул и подался вперед, стараясь получше рассмотреть.
        -Да никак ты увидел знакомых, Хродгар конунг?- насмешливо бросил Хедин. Он вообще завел привычку поддразнивать ётландского вождя, и они часто перебранивались, но сейчас тот ничего не заметил.
        -Это… Эти корабли нашей постройки!- воскликнул Хродгар.- Я знаю, вон тот дреки, где синий штевень, строил Аудун Корабельщик, или я ничего не понимаю! Мой собственный корабль тоже его работы!
        -Значит, это гости к тебе?- без удивления уточнил Хедин.- Или, вернее, это за тобой? Знаешь, я с самого начала подозревал нечто подобное.
        -Вон он!- вдруг во весь голос заорал Хродгар и прибавил несколько слов, которых Избрана якобы не знала.- Вон он, троллиный выкидыш! Я вижу его стяг! Это стяг нашего отца. Да как он посмел! Он не смеет заказать свой собственный, потому что без чаши Фрейра он еще не конунг, вот и пошел в поход под стягом отца! Вон он, ты видишь?- Он непочтительно схватил Избрану за плечо и подтолкнул, словно это должно было помочь ей лучше видеть.- Видишь, вон дреки на двадцать шесть скамей, там змей с золотым кольцом на шее, а вон там на носу стяг, синий, с серебряной чашей,- это он, Флоси! Этот негодяй! Рабский выродок!
        Избрана и правда разглядела на одном из самых больших кораблей синий стяг, хотя изображение разобрать было трудно.
        -Так, значит, это и есть твой брат?
        -Пещерный тролль ему брат!- Хродгар в негодовании сплюнул со стены.- Уж я не знаю, приехал он сюда искать меня или просто пограбить, но здесь мы ему так надерем задницу, что он разом отучится ходить в походы!
        -Ты же говорил, что он не любит ходить в походы.
        -Он пришел за тобой, Хродгар конунг, не сомневайся!- заверил Хедин.- Ты ведь так прославился этой зимой! Вернее, наделал столько шуму в Восточном море, что о тебе говорили на всех гостиных дворах Бьёрко, Хедебю, Рибе, Волина, Готланда, а может, и Дорестада тоже. Наверняка за зиму твой братец узнал, где тебя искать.
        -Он найдет свою смерть!- прорычал Хродгар и обернулся: - Гудлейк! Где мой стяг, я еще когда за ним послал! Мне что, ждать его до Затмения Богов?
        Десяток кораблей уже встал к причалу под самой стеной, сверху их было видно как на ладони. Избрана, выглядывая между щитами, легко могла бы пересчитать все скамьи и все весла, если бы их не заслоняли вооруженные люди - все в стегачах, многие в кольчугах, в шлемах с полумасками, с разноцветными щитами, с мечами, секирами и копьями. Дружины выпрыгивали на причал и строились, другие корабли шли дальше вдоль берега.
        -Флоси, неужели это ты?- закричал Хродгар, и все внизу подняли головы, услышав слова на родном северном языке.- Наконец-то и ты проявил родственную любовь! Это так любезно с твоей стороны - навестить меня здесь! Тем более я ведь знаю, как ты не любишь покидать дом и мерзнуть на морях, вместо того чтобы греться в теплом свином навозе!
        Хирдманы Хродгара и Хедина дружно захохотали, услышав эту приветственную речь. Из толпы на причале вышел человек - не толстый, но широкий и плотный, в золоченом шлеме, из-под которого виднелась рыжая борода, с мечом у пояса. Он был по виду постарше Хродгара и совсем на него не похож.
        -Неужели ты и правда здесь, Хродгар ярл?- воскликнул он. Телохранители держали наготове щиты, чтобы прикрыть его от стрел и копий, но, пока идут переговоры, оружия никто поднимать был не должен.- Слухи меня не обманули, я этому рад. Было бы обидно понапрасну покинуть дом в такую пору, когда столько дел по хозяйству.
        -Конечно!- радостно отозвался Хродгар.- Стричь кур, случать морковь и капусту, принимать роды у селедки… что там еще бывает?
        -Ты никогда не разбирался в хозяйстве!- Флоси сумел остаться серьезным, хотя даже его собственные люди не удержались от смеха.- Тебе никогда не было дела до твоей земли, тебя всегда заботила только твоя слава. Так забери ее себе и оставь в покое Западный Ётланд. Я, собственно, приехал, чтобы предложить тебе это.
        -А разве я беспокою Западный Ётланд? Нет еще, не этой весной, во всяком случае. Я порядочный человек и дам вам спокойно вспахать шерсть и посеять сыр. Приеду, пожалуй, поближе к сбору урожая, а пока будьте спокойны.
        -Ты беспокоишь Западный Ётланд самим своим существованием. Мы не глупцы и понимаем, что рано или поздно ты придешь бороться за власть и за престол нашего отца, который тинг отдал мне. Но я не хочу раздора и беззакония. Я приехал, чтобы предложить тебе кое-кто. Ты слушаешь меня?
        -Конечно. Хотя вообще-то рабы не имеют права голоса на тинге и даже в свидетели не годятся, но ты ведь, говорят, немножко мой родич, хотя по тебе этого не видно… Короче, что ты там хотел мне предложить?
        -Я хотел тебе предложить вот что.- Флоси проглотил оскорбления, хотя даже под шлемом было видно, что он покраснел от досады.- Ты вернешь нам чашу Фрейра, которую противозаконно похитил из святилища. А я за это прощу тебе похищение и не буду причинять вреда тебе, твоим людям и этой земле, на которой ты обосновался. Я даже готов предложить тебе некоторый выкуп за нашу святыню. И если ты дашь клятву больше никогда не беспокоить Западный Ётланд и не претендовать на престол, я пообещаю не посягать на твою жизнь и предоставлю право искать добычи и славы где тебе будет угодно, кроме Западного Ётланда.
        -Нечего сказать, выгодные условия! Запомни, ты, рабский выродок!- уже не притворяясь вежливым, в гневе закричал Хродгар.- Власть над Западным Ётландом принадлежит мне! Я - единственный законный сын Рагнемунда конунга и единственный его законный наследник! Чаша Фрейра - по праву моя, и престол Западного Ётланда - по праву мой. И он будет моим! Сейчас, или через год, или даже через три - я буду править Западным Ётландом, и ты, Флоси, имей это в виду! На престоле Западного Ётланда ты не навсегда, и он будет колоть тебя в задницу, сколько бы ты на нем ни просидел! О, я вижу, колет!- воскликнул Хродгар, заметив, как Флоси передернул плечами от досады.
        -Ты зря так горячишься,- поморщившись, ответил его брат.- Я не так глуп, как ты думаешь, и хорошо подготовился к этому походу. Я знаю, что эта земля перенесла страшный голод и совсем обезлюдела. Я знаю, что твоя собственная дружина насчитывает не больше двух сотен. А у меня более тысячи человек. Ты сам видишь, сколько кораблей я привел!- Флоси взмахнул рукой, показывая длинный ряд судов.- Со мной все знатнейшие люди Западного Ётланда. Посмотри, разве ты не узнаешь их?
        Пока они разговаривали, многие вожди, спустившись со своих кораблей, приблизились и теперь стояли вокруг Флоси - каждый под своим стягом, со своими оруженосцами, телохранителями и родичами.
        -Посмотри на них, если за морями ты не забыл знатных людей своей земли!- продолжал Флоси.- Вот стоит Рауд Козья Шкура, у него два корабля и почти восемь десятков людей на них. Вот Эйвинд Седой, Торстейн Стрелок, вот Халльдор Охотник, Гудмунд Длинный, вот Арнор и Асбьёрн, сыновья Орма Могучего из Хаукдаля, и Хаукдаль прислал с ними дружину из двухсот человек! Вот Свейн Чародей, вон там Кольбьёрн и Финн с Лесного острова, вон Торкель Гордый, а вон тот самый дальний корабль принадлежит Транду Желтая Пустошь. Вон там Бьёрн Буян, с ним на корабле еще дружина Кетиля из Лонгенэса. Видишь, сколько людей! И все они поддерживают меня!
        -Вот это и есть самое удивительное!- ответил Хродгар.- Столько знатных и достойных людей пошли за сыном рабыни! Да ты, наверное, околдовал их, если они совсем лишились разума. Да не стыдно ли тебе, Торстейн сын Бьёрна, выступать против меня, когда мать моего отца, Алабьёрг дочь Эрмунда, и твоя мать, Гудрид, дочь Бьёрна Черного, обе приходились внучками Кари Хитрому из Экелунда? А с тобой, Свейн Чародей, мы вместе сражались у Борнхольма, куда послал нас мой отец. Я помню, что ты проявил себя отважным мужем и своей победой мы во многом обязаны твоему умению вызывать попутный ветер,- так почему же ты забыл ту долю добычи, что получил от меня тогда? Ты забыл секиру с золотой насечкой и красный плащ, что я подарил тебе на пиру? Да вон же она, эта секира, в руках у твоего зятя Орма Пятачка! И твой род уже забыл, откуда у него это сокровище? Неужели у вас, как у женщин, такая короткая память? А ты, Бьёрн по прозвищу Буян, неужели тебе так наскучило без меня сидеть дома, что ты готов идти в поход хоть под стягом раба, да еще и против законного наследника своего конунга?
        Ёты ничего не отвечали на его горячую речь, но многие из них отводили глаза, и Избрана видела, что гневные слова Хродгара бьют точно в цель.
        -Я многое узнала о вас, ёты,- сказала она на северном языке, и сотни удивленных глаз обратились к ней. Избрана улыбнулась: она знала, что своей красотой может вызвать изумление, и гордилась этим.- Я - королева этой земли, Избрана дочь Велебора. Напрасно кто-то стал бы думать, что Плесков не может себя защитить. Вы найдете здесь свою смерть, если станете разорять мой город. Я предлагаю вам уйти. Мы далеко не так беззащитны, как кажется на первый взгляд.
        -Ты весьма красивая и отважная женщина, королева Избрана,- ответил ей Флоси.- Но ты сделала ошибку, приняв в своем доме Хродгара сына Рагнемунда. Его присутствие еще никому не приносило добра. Его отвергла собственная земля, и я хочу истребить его ради спокойствия и благополучия нашей земли. Ты уже знаешь, что он украл священную чашу Фрейра, нарушил покой святилища. Разве ты хочешь, чтобы и святилища твоей земли подвергались опасности? Прикажи выдать мне его, и тогда я клянусь, что ни один человек на твоей земле не пострадает, а ты всегда сможешь рассчитывать на мою дружбу. Я прекрасно знаю, какое страшное бедствие пережила вся земля венедов, я знаю, как слабы сейчас ваши правители, как велика ваша потребность в пище, в хлебе, скоте, в шерсти, решительно во всем. Я дам тебе все, что тебе и твоей стране может понадобиться, вы ни в чем не будете знать нужды. Если ты умная женщина, ты сама поймешь, что тебе гораздо выгоднее будет заключить союз с уже избранным конунгом Западного Ётланда, чем с бродягой, у которого нет ничего, кроме меча и нахальства.
        -Меч и нахальство гораздо больше, чем меч и рабская трусость!- крикнул Хродгар.
        -Не тебе судить мои дела!- надменно ответила Избрана Флоси.- Я обещала мою дружбу Хродгару сыну Рагнемунда. Его враги - мои враги. Чаша Фрейра при нем, и для меня - именно он законный конунг Западного Ётланда.
        Она понимала, что союз с Флоси для нее и правда был бы гораздо выгоднее, чем с Хродгаром, но осознавала также, что, если бы она не приняла к себе Хродгара, Флоси никогда не предложил бы ей союз. Сама по себе она не могла быть ему полезна, а значит, была не нужна. Ее единственным товаром был Хродгар, но продать его она не решилась бы никогда. Надменный и упрямый высокородный изгнанник был ей гораздо ближе, чем законно избранный в конунги раб.
        -Да, кстати, чтобы никто не сомневался!- Хродгар взял из рук хирдмана чашу, завернутую в полотно, развернул и поднял, показывая стоящим под стеной.- Вот она, чаша Фрейра! Она в моих руках, и никто…
        Кто-то из людей рядом с Флоси внезапно вскинул лук, целясь в Хродгара, и тот мгновенно присел, прячась за стеной вместе с чашей. Эйнстейн Длинный оттолкнул Избрану от стены, прикрыв собой и выставив щит.
        -Вижу, вы больше не способны к разговорам, да и выдержка у вас - как у рабов, то есть никакая!- крикнул Хродгар, отдав чашу хирдману и снова появившись у стены, только уже со щитом в руках.- Так-то, Арнор сын Орма, если ты и дальше будешь служить сыну рабыни, то скоро станешь труслив, коварен и лжив, как настоящий раб! Вам бы всем сидеть в хлеву вместе с вашим свинячим конунгом, а не сражаться с мужчинами! Короче, предлагаю вам биться завтра в полдень, на луговине с севера от крепости! Там вы все поместитесь.
        На этом переговоры завершились. Ётландские корабли заняли почти всю реку, войско окружило детинец со всех сторон, у ручья и на луговине задымили костры, хирдманы принялись варить похлебку. Многие пошли в ближайший лес за лапником на подстилки и дровами, иные закинули сети в озеро, надеясь наловить рыбы. Ёты обшарили покинутые избы, но там не нашлось ничего полезного. Одну или две они с досады запалили, но тут же сами кинулись тушить: ветер дул в сторону кораблей.
        -Люди будут недовольны,- заметил Хродгар, вместе с Избраной и Хедином наблюдая со стены, как пришельцы ходят из дома в дом.- Отправляясь в поход, каждый надеется на добычу. Не знаю, чего Флоси им наплел, но здесь нечего взять, кроме чаши и моей шкуры, а их возьмет себе сам Флоси. С остальным войском ему пришлось бы расплачиваться из собственной казны.
        -Я вот все смотрю, не наткнутся ли они в лесу на наших смолянских друзей!- Хедин тем временем вглядывался в чащу в стороне Заева лога.- Они сейчас должны быть где-то там. Если, конечно, не поспешили со всех ног домой, узнав, что здесь их ожидает такое развлечение.
        Он покосился на Избрану, но она ничего не ответила. Она верила, что Зимобор где-то близко и поможет ей.
        -Лучше отправь в лес кого-нибудь из твоих людей,- посоветовала она чуть погодя.- У тебя есть ловкий парень, который мог бы ночью спуститься со стены? Хорошо бы, если бы это был ётландец, который всегда сможет прикинуться своим, но твоих людей, Хродгар, они ведь знают?
        -Не всех, но рисковать не стоит.
        -Но если придется разговаривать, по выговору они опознают, что он не ётландец.
        -Пусть скажет, что из дружины Кетиля Журавля. Я его видел, его «Журавль» проходил мимо крепости. А Кетиль сам то торгует, то нанимается, у него в дружине кого только нет.
        -Да чего болтать, у меня есть двое из Западного Ётланда!- воскликнул Хедин.- Эгиль Злой и Свейн Щетина, они оба ёты, только оба уже забыли об этом, но выговор ничем не вытравишь. Эй, Скалли! Позови Эгиля и Свейна!
        -Которого? Большого?
        -Нет, Щетину. Да бегом! Придумай какой-нибудь знак для твоего брата, чтобы он точно знал, что эти двое от тебя,- посоветовал Хедин Избране, пока хирдманов искали.- Я бы на его месте опасался предательства.
        Избрана вертела на пальце серебряное колечко с уточкой - единственное, что у нее осталось от прежней жизни. Да вспомнит ли его Зимобор?
        Когда стемнело, Эгиль и Свейн спустились по веревке с той стороны, где среди кустарника можно было пробраться к кострам. Избрана и Хродгар наблюдали с заборола, но никакой шум не нарушал обычного течения вечера. Флоси, разумеется, выставил дозорных, но ёты были уверены, что ночной вылазки немногочисленных защитников они могут не опасаться.
        -Если мне не повезет, я завтра умру,- вдруг сказал Хродгар. Избрана оглянулась на него: в полутьме его лицо выглядело решительным и серьезным.- Иначе нельзя. Или я убью Флоси, или мне придется погибнуть. Я предпочитаю погибнуть, чем жить, будучи побежденным сыном рабыни.
        -Но ведь чаша Фрейра у тебя. Ты должен победить.
        -Судьба очень прихотлива. А наши боги любят иной раз сыграть со смертными шутку, чтобы не расслаблялись и не считали, что если они вовремя приносят жертвы, то ветер во все стороны будет попутным и сам Один лично будет ходить дозором вокруг их усадьбы. Надеяться всегда надо на себя.
        -Но ты ведь победил в поединке моего брата.
        -Мы оба считали себя непобедимыми, но я победил, потому что гораздо больше хотел победить. Он на самом деле не хотел воевать с тобой. А я не хотел убивать его и надеялся без этого обойтись.
        -Почему?
        -Потому что он гораздо более будет мне полезен как живой союзник, чем как мертвый враг. Со временем может сложиться так, что он окажется моим родичем. А зачем убивать своих родичей, пусть и будущих?
        -Что ты имеешь в виду?
        -Я имею в виду, что, когда я стану конунгом Западного Ётланда, я буду равен тебе не только происхождением, но и положением. Тогда никто не сочтет нас неровней, если я посватаюсь к тебе.
        Избрана стояла, стиснув руки под плащом, но сердце у нее вдруг упало; апотом застучало часто-часто. Он это сказал? Он хочет на ней жениться? Она и раньше понимала, что нравится Хродгару не только как королева, но сейчас вдруг заволновалась, не зная, чего же хочет она сама.
        -Но я… Как же я могу оставить Плесков?
        -Здесь же есть этот мальчик, князь Вадим. Они пригласили тебя править ими, пока он не подрастет. Ему десять лет, значит, всего через два года его воспитатель может объявить его взрослым и потребовать, чтобы ты уступила власть ему. А через семь лет сам Вадим скажет, что он взрослый, и тебе придется или убить его, если хватит сил и влияния, или уступить. Просто уступать ты не умеешь, а такие войны, когда оба противника сильны и имеют поддержку, продолжаются лет по десять-пятнадцать и причиняют стране гораздо больше вреда, чем самые жестокие набеги чужаков. Твой брат поможет тебе бороться за Плесков, чтобы ты не мешала ему самому править в Смолянске. Но у мальчика сильная родня в Изборске и в Альдейгье, тамошние конунги тоже не останутся в стороне. Так или иначе, ты проведешь в борьбе за власть всю жизнь. Тебе этого хочется?
        -Уж не хочешь ли ты спасти меня от этой беспокойной участи?- надменно осведомилась Избрана.
        -Нет, я просто хочу найти достойную жену для себя и достойную мать для моих будущих сыновей, будущих конунгов Западного Ётланда. Ум и твердость духа дети получают от матери, и нет на свете женщины, которая могла бы дать новым конунгам больше, чем ты. Подумай как следует. Я и дальше буду каждый год ходить в походы, и мне не придется искать ярлов и хевдингов, чтобы правили Западным Ётландом в мое отсутствие, если у меня будет такая жена. У нас родится много сыновей, они вырастут и завоюют себе по королевству каждый, и ты будешь известна в веках как мать многих конунгов. Разве это так уж плохо?
        -Сначала ты должен стать конунгом,- заметила Избрана.
        -Разумеется. Мы поговорим об этом после, когда я разберусь с Флоси.
        Избрана кивнула. Отношения с Флоси сейчас волновали Хродгара гораздо больше, чем отношения с ней. Так и должно быть. А что она хотела услышать? Что он любит ее больше жизни, не спит и не ест? Он не такой. Он рожден для власти, и власть - его самая большая любовь. Но разве она сама - не такая? Разве она одобрила бы его, если бы сейчас он тонул в любовных мечтаниях, вместо того чтобы думать о завтрашней битве?
        Но когда он станет конунгом… Да, она не хочет сидеть на плесковском престоле, зная, что уже через два года или даже через семь лет ей придется его освободить. Сражаться с Зимобором за смолянский стол она больше не станет, это бесполезно, если он действительно женится на дочери Столпомера полотеского. И не лучше ли, в самом деле, уехать за море, к народу, уже так хорошо ей известному, быть женой и матерью конунгов, править в отсутствие мужа, зная, что за спиной стоит мужчина?
        Она медленно подняла глаза. Хродгар вглядывался в лес на востоке, и сейчас его остроносое упрямое лицо показалось ей очень красивым. В душе росло какое-то робкое чувство, удивление, открытие, ожидание чего-то нового, и это было приятное ожидание. И почему-то на сердце сразу стало легче, откуда-то появилась уверенность, что Зимобор поможет им, что завтра они одержат победу и все будет хорошо. И для нее самой кончится эта проклятая зима, у нее появятся дети… Ей вдруг представились несколько мальчиков лет четырех-пяти, их светловолосые головки и живые умненькие личики, звонкие голоса… Голоса будущих великих конунгов…
        Хродгар напряженно вглядывался в ётландский стан и не смотрел на нее. Перед ним стояли иные картины - зрелища завтрашней битвы, без которой никакое будущее для него невозможно.
        Избрана отвернулась и пошла прочь. Ей хотелось побыть одной.

* * *
        Этой ночью Избрана не ложилась спать, только подремала совсем немножко. В самую глухую пору челядинка скрипнула дверью, и княгиня подняла голову.
        -Там Хедин пришел,- шепнула челядинка, заправляя за ухо прядь волос из растрепанной косы.
        Избрана тут же спустила ноги с постели: она лежала, не раздевшись. Челядинка подала ей черевьи, и уже вскоре она вышла на забороло. Здесь были все ее воеводы, одетые и вооруженные как для боя.
        -Осталось недолго,- кивнул Хродгар, увидев ее.- Мы видели знак.
        -Варяги его тоже видели,- буркнул десятник Травка.- Как бы чего…
        -Ну и что они видели?- хмыкнул Громша.- Огненная стрела взвилась и упала, они и не поняли, что это такое.
        -Примут за падучую звезду,- сказал Хедин.- И было бы очень хорошо, если бы они приняли ее за знак близкой гибели. Ведь так оно и есть.
        Воздух уже серел перед рассветом, Избрана тайком зевала в рукав, но ее била дрожь волнения, и едва ли она сумела бы заснуть. Все вглядывались в темноту на востоке, ожидая начала битвы, но на таком расстоянии не удавалось ничего разглядеть.
        -Вроде начали!- время от времени бормотал то один из мужчин, то другой.- Вроде слышно, бегут…
        Снова и снова тревога оказывалась ложной, но внезапно Избрана осознала, что все действительно началось. Причем началось уже какое-то время назад. С самого края луговины, который выходил к лесу, долетали крики, сначала глухие и неясные, потом все более громкие.
        -Начали, слава Перуну!- говорили воеводы вокруг нее, наклоняясь через стену, как будто это поможет им лучше видеть.
        Сами ёты тоже мало что понимали. В самый глухой час перед рассветом небольшой отряд вдруг вышел из леса и напал на их стан. Дозорные не успели толком поднять тревогу, как получили каждый по стреле в грудь, и вот уже славяне, вооруженные топорами и копьями, высыпали из леса и кинулись на спящих и просыпающихся.
        Нападавших было не так много, около сотни. Было похоже, что это ополчение ближних весей и заимок: у них не было кольчуг и шлемов, даже щиты имелись не у всех, а топоры и рогатины были предназначены больше для рубки леса и охоты, чем для войны. Однако за счет внезапности своего нападения они весьма преуспели и нанесли ётам немалый урон.
        Через какое-то время те опомнились и тоже взялись за оружие. Получив отпор, славяне отступили и в беспорядке кинулись к лесу.
        -За ними! Перебить их всех!- кричал Халльдор Охотник, чья дружина пострадала больше всех, потому что занимала ближайший к лесу край луговины.- Кетиль! Бьёрн, Рауд! Ведите своих людей! И разбудите конунга!
        Рауд Козья Шкура, Кетиль из Лонгенэса, оба сына Орма Могучего из Хаукдаля и несколько других вождей помельче уже бежали со своими людьми к опушке леса, преследуя славян. Всем было ясно, что местное ополчение воспользовалось утренним часом, надеясь, что неожиданность возместит их малую численность. Тем временем разбудили конунга Флоси, весь ётландский стан поднялся: было ясно, что спать сегодня уже не придется.
        -Вниз!- Хродгар кивнул Хедину и махнул рукой своим людям: - К воротам!
        Уже достаточно рассвело, чтобы видеть луговину и край леса. Последние из отступавших втягивались под тень ветвей, а три или четыре сотни ётов преследовали их, на бегу бросая сулицы в отстающих.
        Где-то за деревьями пропел рог, и сразу по всей длине опушки, полумесяцем огибавшей луговину, показались люди. Отступавшие ополченцы тоже прекратили бегство и повернулись к преследователям лицом. Ёты едва успели опомниться, как оказались зажаты почти в кольцо противником, превосходящим их численно раза в два. Не понимая, откуда все это взялось, люди Флоси заметались. Рауд Козья Шкура громкими криками призывал их к битве, но выстроить «стену щитов» они не успели - варяги особенно настаивали, чтобы Зимобор нападал быстро и не дал противнику такой возможности. В несколько минут ёты были смяты и обращены в бегство, а смоляне преследовали их и были уже в самом их стане возле детинца.
        Возле шатра Флоси, одетого для битвы, трубил рог, призывая на помощь дружины с причалов. Избрана заметила, что вид у него был несколько растерянный: хороший хозяин, он не привык сражаться, а здесь все сразу пошло не так, как положено. Битва и началась, и продолжалась непонятно как: часть его людей уже пропала в серой рассветной мгле, а тут еще пошел слух, что славянские чародеи превратили лесные деревья в воинов! Так или иначе, но уже на площадке их собственного стана шла битва, костры и шатры были растоптаны, несколько вождей были разбиты поодиночке, оставшиеся пытались собрать и выстроить своих людей, но в полной неразберихе ничего не удавалось сделать.
        Наконец Флоси поставил несколько дружин стенами. Кольбьёрн и Финн с Лесного острова, Свейн Чародей и Торстейн Стрелок, ночевавшие поблизости, и теперь остались со своими людьми рядом с конунгом. Но едва он послал их вперед, как Избрана махнула рукой Хродгару и Хедину, ждавшим знака во дворе. Ворота раскрылись, и две с половиной сотни ее собственной дружины, самое последнее и самое лучшее из того, чем она располагала, вышли из детинца прямо к шатру самого Флоси.
        -Где ты, рабский выродок!- на бегу кричал Хродгар.- Иди сюда, мерзавец! Ты явился за мной, так вот он я! Готов удушить тебя в братских объятиях! Не вздумай от меня бежать!
        Полки Зимобора накатывались с востока, оттягивая на себя большую часть ётов, и перед Хродгаром и Хедином оказалась только дружина самого Флоси, на что они и рассчитывали. Избрана смотрела со стены на яростную схватку, и по ее невозмутимому виду никто бы не догадался, какая буря разыгралась у нее на душе. Теперь она ничего не могла больше сделать, теперь ее и свою судьбу решали только сила и доблесть воинов, только крепость их оружия.
        Флоси знал, что конунг должен сражаться во главе своих людей, но был не привычен к этому и видел в битве только тяжелую и неприятную работу. А Хродгар, крича и воя, как берсерк, прорубался к нему, и его собственные телохранители едва успевали прикрывать его от вражеского оружия. Свой разбитый щит он бросил и держал длинный меч двумя руками; опасности он не замечал и о ней не думал, его целью был Флоси, чей стяг он видел где-то впереди.
        Как вихрь он налетел на телохранителей своего брата и мигом смел первого, кто выскочил ему навстречу. Флоси, побледневший и стиснувший зубы, тяжело шагнул вперед. Он пришел сюда, чтобы истребить брата-соперника, хотя и надеялся в душе, что ему не придется делать это собственными руками. Он уговорил и убедил людей следовать за ним, собрал войско, неплохо снарядил и обеспечил его, но теперь требовалось делать самое главное, то, чего он никогда не хотел, не любил и не умел толком делать,- сражаться. Его учили владеть оружием, поскольку он ведь тоже был сыном конунга, но какая же глупость, что богатый, могущественный правитель, в чьем распоряжении сотни и тысячи людей, должен сам подставляться под чужой меч!
        А Хродгар с детства усвоил, что вождем становится сильнейший в дружине, а конунг, если он не может одолеть сильнейшего из своих воинов,- конунг только наполовину. Он был истинным военным вождем, и на пути к престолу Западного Ётланда перед ним оставалось последнее препятствие.
        Флоси защищался, но Хродгар, пылая яростью и нетерпением, в несколько ударов разбил его щит, ловким выпадом ранил в руку и, воспользовавшись его минутной растерянностью, ударил концом клинка в горло, точно под ремень шлема. Флоси упал. На молодую, истоптанную траву потекла кровь, а Хродгар закричал во весь голос:
        -Он убит! Флоси убит!
        Его люди подскочили к знаменосцу и вырвали древко со стягом. Крик о том, что конунг Флоси убит, раскатывался по луговине все шире. Видя, что синий стяг исчез, вожди стали отступать и поднимать щиты над головами, прося мира.
        -Сдавайтесь, ёты, сдавайтесь!- кричали Хедин и его люди.- Конунг Хродгар не причинит вам вреда, если вы сдадитесь!
        Уцелевшие ёты отступили к кораблям. Там же собрались дружины тех, кто располагался на причалах и вообще не успел принять участия в битве. Таких оставалось еще не менее пяти сотен. Хедин и Хродгар жалели, что у них недостало людей занять причалы и захватить корабли, но теперь вражеское войско уменьшилось наполовину и лишилось предводителя. В войске Зимобора потери были невелики и не превышали сотни человек, причем все воеводы были целы, только Секач лежал без памяти, получив по голове удар такой силы, что даже его череп не выдержал. Сам Хродгар был ранен в бедро, но не замечал, что кровь уже намочила штаны и течет на башмак.
        Его наскоро перевязали, пока воеводы собирались перед воротами.
        -Пора предложить им мир, я не хочу терять людей понапрасну!- говорил Зимобор Избране, которая тоже вышла из города.
        -Я тоже не хочу понапрасну терять своих же подданных!- весело отвечал Хродгар, вытирая с лица пот и чужую кровь. Возбужденный, грязный, запыхавшийся, со взмокшими волосами и лихорадочно блестящими глазами, он выглядел дико, но был счастлив.- Пойдем, князь Зимобор. Пойдем туда к ним. Вот увидишь, сейчас они сами запросят мира.
        Зимобор со своими воеводами, Избрана с варягами и дружинами вышли к причалам. Навстречу им направились несколько человек, перед которыми несли белый щит - знак мира.
        -А я что говорил!- воскликнул Хродгар.- Это Торстейн Стрелок. Он мой родич, у нас общий прадед по женской линии. Не случайно они его пустили вперед, сейчас он предложит мне мир.
        -Правда ли, Хродгар конунг, что Флоси конунг убит?- спросил Торстейн, подойдя поближе.- Люди хотят удостовериться в этом.
        -Разумеется,- холодно ответил Хродгар. Сейчас его лицо было надменным и почти равнодушным, без намека на недавнюю радость.- Принесите им тело, пусть они увидят своего бывшего конунга.
        Тело Флоси уже подобрали и вскоре вынесли на причал.
        -Узнаете?- Хродгар указал на тело у своих ног.- Вот он, ваш бывший конунг.
        -Я должен подойти и удостовериться в его смерти,- сказал Торстейн.- Ты обещаешь, Хродгар конунг, что мне не будет причинено вреда?
        -Разумеется, тебе не будет причинено никакого вреда,- так же надменно ответил Хродгар.- Ты сам это знаешь, Торстейн хевдинг. Вы сами себе причинили вред, когда согласились признать конунгом это рабское отродье. И раз уж я избавил вас от него, ты спокойно можешь подойти и убедиться.
        Торстейн подошел и осмотрел тело. Не приходилось сомневаться в том, что это действительно Флоси и что он действительно мертв.
        -Если так, Хродгар конунг, то я хочу предложить тебе мир от имени всех хевдингов и всех больших бондов Западного Ётланда!- сказал Торстейн, разогнувшись после осмотра и отряхнув руки.- Мы были верны тому конунгу, которого избрали на тинге, но раз он мертв, единственный наследник ётландского престола - это ты. Ты доказал свою силу и удачу, и мы готовы признать тебя нашим конунгом, если ты готов помириться с нами.
        -Я знал, что вы не так глупы, как можно было подумать,- ответил Хродгар.- Я готов пообещать мир и мою дружбу всем ётам, кто здесь или кто остался дома, если вы признаете меня конунгом.
        -Дай нам время подобрать убитых и оказать помощь раненым, и сегодня к вечеру мы соберем тинг войска.
        -Хорошо. Можете забрать тело,- разрешил Хродгар.
        -Зачем?- Торстейн пожал плечами.- Все-таки он был твоим братом. Ты его ближайший родич, кому же позаботиться о достойном погребении, как не тебе? Он не был великим воином, хотя некоторые другие достоинства у него имелись, но он погиб смертью благородного мужа.
        -И я еще его хорони!- насмешливо вздохнул Хродгар, проводив глазами уходящего Торстейна и бросив взгляд на тело.
        -Это гораздо приятнее, чем если бы он хоронил тебя, не так ли?- Хедин усмехнулся.- Не надо жалеть дров для погребального костра, леса в этой стране хватает.
        Избрана оглянулась на Хедина - ей не верилось, что ёты так легко согласятся признать своим конунгом того, против кого еще сегодня утром сражались, и сомневалась, нет ли здесь какого подвоха.
        -Нет, я не думаю, что они собираются его предать.- Хедин понял ее сомнения.- Им больше некуда деваться, остается только признать его. Стране без конунга нельзя, а Хродгар остался единственным представителем своего рода. Им больше некого выбрать, даже если бы он им и не нравился.
        -А ты думаешь, он им нравится?- с сомнением спросила Избрана.
        -Он - законный сын прежнего конунга, этого достаточно. Просто они совсем его не знают, потому что он гораздо больше скитался по морям, чем сидел дома. Но он им понравится. Он не злой, справедливый и щедрый, а чего еще нужно конунгу? Он победил. А значит, удача на его стороне. А удача - это самое главное. Кто с удачей, тот и конунг. И наоборот - кто конунг, тот и с удачей. У нас это хорошо знают, и зачем долго разговаривать? Особенно если у него будет разумная и благородная жена, способная смягчить его нрав и привлечь к нему людей,- конунга лучше не найдешь во всех Северных Странах!
        При этом Хедин бросил на нее такой значительный взгляд, что Избрана смутилась. Неужели он слышал их ночной разговор на стене? Или сам догадался, к чему дело идет?
        Это был странный день, и Избрана порой не была уверена, что все это ей не снится. Сон, в таком случае, был путаный и бестолковый. Сама битва была совсем не похожа на то, чего она ожидала. До сих пор ей пришлось повидать только одно сражение, в котором они оказались разбиты, но там она ничего не видела и не понимала среди бестолковых метаний в лесу. Эта битва принесла успех, но княгиня почти так же ничего не понимала. Ётов разбили по частям, все сражение прошло как-то быстро и невыразительно, было гораздо больше шумной беготни, свалки и крика, чем настоящей драки. У ётов было около двух сотен убитыми и столько же ранеными, у Зимобора - две сотни пострадавших всего, Хродгар потерял человек сорок, Хедин - девятерых.
        Почти весь остаток дня собирали убитых и раненых, одних перевязывали и переносили в город, других, которым перевязок уже не требовалось, складывали на луговине.
        Под вечер ёты сошлись перед воротами, все их вожди стояли впереди своих людей. Зимобор и смоляне остались на стене, но Хродгар с дружиной вышел на луговину. Рауд Козья Шкура и Торстейн Стрелок, как самые знатные хевдинги ётов, предложили тингу признать конунгом Хродгара, сына Рагнемунда конунга и Эйдехильды Премудрой. Согласие было получено без споров, и вот уже хёвдинги принесли в жертву Одину, Фрейру и Бальдру черного бычка и на жертвенной крови поклялись в верности Хродгару конунгу.
        Хродгар сам перерезал горло бычку, а Избрана держала жертвенную чашу. Хродгар поднял на вытянутых руках чашу Фрейра, полную жертвенной крови, и произнес:
        -Тебе, Светлый Ван, посвящаю я эту чашу. Славься, могучий Фрейр и сестра твоя Фрейя, и пошлите земле Западного Ётланда мир, изобилие и благополучие.
        Варяги застыли, не смея вдохнуть, и кривичи заодно с ними, хотя и не знали, что должно произойти. И вдруг над чашей стал подниматься легкий белый пар. Избрана смотрела, не дыша; она стояла совсем близко и ясно ощущала, что на эту площадь снизошла с высот огромная неведомая сила. Белый пар все сгущался, а потом внезапно вспыхнуло пламя. Хродгар вздрогнул, но не пошевелился и продолжал держать чашу на поднятых руках, так что всем было ее видно. Над чашей бурно билось ослепительное серебристое, почти белое пламя, и от него распространялось тепло с запахом свежести. И в душу каждого проливалось блаженство, в крови заиграла жизнь, душу наполняли счастье и уверенность.
        Наконец пламя опало, Хродгар опустил чашу. Она была пуста, жертвенная кровь исчезла.
        -Фрейр принял меня,- тихо сказал он Избране.- Теперь я конунг, и никто не посмеет усомниться в моем праве.

* * *
        Достоинство княгини требовало пригласить всех к себе на пир, что Избрана и сделала на следующий день. Угощение состояло только из дичи и рыбы, поили гостей березовой брагой, которая нравилась варягам больше привычного пива. Избрана чувствовала себя неуютно и беспокойно в гриднице, где сидели за столами все ее бывшие враги: Зимобор с смолянскими воеводами с одной стороны, ётландские вожди с дружинами - с другой. Но в то же время она могла гордиться, что принимает у себя сразу и смолянского князя, и ётландского конунга с его подданными. Мать Огняна с маленьким Вадимером, плесковская знать тоже были здесь. Было шумно, душно и многолюдно. Правда, далеко не все гости знали, о чем между собой говорить, и косились друг на друга скорее опасливо, чем дружелюбно.
        -Мы благодарны королеве Избране за гостеприимство и угощение!- заговорил Торстейн Стрелок, поднявшись с кубком браги в руках.- И пока нам не пришел срок возвращаться домой с нашим конунгом, мы хотим предложить королеве еще одну вещь.
        -Какую же?- спросила Избрана.
        -Мы говорили об этом со всеми знатными и достойными людьми Западного Ётланда.- Отчасти пьяный, но полный достоинства Торстейн оглядел столы, и все его соплеменники закивали. Все знатные и достойные роды Западного Ётланда здесь были представлены.- У нас теперь есть конунг, и ему требуется достойная его рода и положения жена. В Западном Ётланде есть обычай, что конунг непременно должен быть женат, иначе он будет неугоден Фрейру и Фрейр не пошлет стране мир, благополучие и изобилие. Если на ётландский престол восходит неженатый человек, он должен найти себе жену не позже, чем наступят следующие большие жертвоприношения. Поскольку Праздник Дис уже прошел, у Хродгара конунга остается время до Середины Лета. И мы, хевдинги и большие бонды Западного Ётланда, просим тебя, королева Избрана, чтобы ты стала женой нашего конунга.
        Избрана в удивлении посмотрела на Хродгара, и он кивнул:
        -Да, у нас действительно есть такой обычай. Я это имел в виду, когда говорил тебе вчера…
        -Ты ведешь свой род, как нам известно, от Одина, которого у вас называют Валлес… или как-то так,- продолжал Торстейн.- Происхождением ты равна Хродгару конунгу, и никто не посмеет сказать, что это неравный брак. И госпожа угодна Фрейру!- добавил он, намекая на утреннее жертвоприношение.- Пусть завтра твои люди соберутся на тинг и скажут, как им нравится наше предложение.
        Большая часть этой речи очень понравилась Избране, только конец ее удивил: Торстейн хотел получить на свое предложение ответ плесковского веча, не спросив, как это нравится самой Избране.
        -Но я не смогу уйти, пока некому править Плесковом,- ответила она.- Плесков поручил мне себя и не одобрит, если я брошу его на произвол судьбы.
        -Мы знаем, что конунг еще слишком мал.- Торстейн посмотрел на Вадимера, который уже дремал, привалившись к плечу Огняны.- Но через два года он станет достаточно взрослым, чтобы даже возглавить войско, при умелом и опытном воспитателе, конечно. Если ваш тинг это одобрит, то на Середине Лета мы справим вашу свадьбу, но ты пока останешься здесь. Так наш конунг получит жену, а Плесков не останется без правителя. Конунг сможет навещать тебя во время летних походов и даже зимовать здесь, если в Западном Ётланде все будет мирно и спокойно, а через два года заберет тебя.
        -Если спросят меня, то я скажу, что это очень удачный и выгодный союз,- заметил Зимобор.- Моя сестра слишком молода и красива, чтобы оставаться незамужней, и я не знаю другого человека, который подошел бы ей лучше, чем Хродгар конунг. Я буду рад приобрести за морем такого родича и убедиться, что судьба моей сестры так достойно устроена.
        -Хорошо, завтра мы спросим плесковцев, одобрят ли они ваше предложение,- сказала Избрана так спокойно, словно речь шла о статьях торгового договора. Что бы ни происходило, она оставалась княгиней, а княгине не годится, точно глупой девке, убегать за занавеску, чтобы там поплакать от волнения, а потом выйти к сватам, шмыгая носом и теребя уплетки в косе!
        Назавтра на посадской площади собрали вече. Новость мало кого поразила: почти все, кто имел хоть какой-то вес, присутствовали вчера на пиру и уже все знали. При посредничестве Хедина Торстейн снова предложил Плескову брачный союз, расписал все его выгоды и от имени Хродгара пообещал подождать с отъездом княгини два года, пока не вырастет князь Вадимер. И плесковцы ответили, что если княгиня не против такого мужа, то они согласны ее отпустить.
        Обговорили условия: приданое невесты и выкуп за нее, который должен был получить Плесков, теряющий правительницу и жрицу. Было оговорено, что если за эти два года у Избраны родятся дети, то они будут считаться законными наследниками ётландского престола, но на власть в Плескове претендовать не смогут, разве что сам Плесков их пригласит. Хевдинги и старейшины призвали своих богов в свидетели обручения, и Избрана ушла с площади уже невестой Хродгара. Сам он был явно рад такому обороту дела и улыбался ей всякий раз, как она на него смотрела. И ей даже стало казаться, что до Купалы, которую варяги называли Серединой Лета, еще слишком далеко!
        -У меня тоже есть для тебя одно условие!- шепнула она Хродгару, когда вечером на пиру в честь обручения подавала ему кубок.
        -Какое?- быстро спросил он, всем видом выражая готовность исполнить что угодно.
        -В эти два года будь осторожнее. Чтобы потом не получилось, что мой сын окажется младше сына какой-нибудь красивой уладской рабыни!
        От этого намека Хродгар покраснел, но справился с собой и улыбнулся:
        -Обещаю. Тем более что ни одна из рабынь не может быть красивее тебя!

* * *
        Приближалась полночь. Небо было ясным, огромные звезды сияли так ярко, что не нужно было огня. Зимобор медленно шел по дороге вдоль берега Великой и оглядывался в поисках подходящего места. Его пробирала дрожь: он искал ворота на Ту Сторону.
        После обручения Избраны он еще сильнее заторопился в дорогу. Помня, как прошлым летом прошел за Зеленую Межу через разрушенное святилище на Ярилиной горе, он хотел снова вернуться туда и попробовать еще раз. Но мать Огняна, с которой он догадался посоветоваться, покачала головой.
        -Зачем так далеко ездить?- сказала она.- Та Сторона - как изнанка нашего, до краю ходить не надо, знай только, как проколоть. Здесь вокруг столько могил - больше, чем жилых домов осталось. Через любую пройди, на Ту Сторону попадешь.
        -А что, в могилу совсем не страшно спускаться!- отозвался Хродгар, услышав от Избраны, чем собирается заняться ее брат.- Я два раза спускался в курганы. Вот эти обручья я добыл из кургана одного старого короля в Свеаланде. А вот это осталось после того, как он мне чуть не отгрыз руку!- Конунг засмеялся и показал рваный и неровно заживший шрам чуть выше запястья.- Но иметь дело с мертвецами вовсе не сложно. Если только знать, как взяться!
        Но Зимобору не нужно было к мертвым. Ему требовалось попасть к Лесу Праведному, то есть на ту сторону видимого бытия.
        -В могилу лазить незачем,- подумав, сказала Избрана.- У меня есть кое-что. Пойдем-ка.
        Она привела брата к себе и вынула из ларца бронзовое зеркало, завернутое в мягкую ткань.
        -Вот, посмотри.- Она развернула свое сокровище и положила на стол.- Видишь что-нибудь?
        Зимобор наклонился и вздрогнул: он увидел искаженное лицо, в котором не сразу признал свое собственное.
        -Видишь?- Избрана внимательно смотрела на него.- А я вот не вижу. Ничего больше не вижу, даже себя. Значит, отслужило мне зеркало. Мне оно больше не нужно, вот и не показывает ничего. А тебе еще пригодится. Возьми. В нем и этот свет, и тот свет отражаются.
        Не отвечая, Зимобор вглядывался в золотистую поверхность. Перед ним мелькали смутные видения, и это уже не было его отражением. Он видел что-то другое: падающий снег, крохотную полянку в заснеженном лесу, маленькую избушку вроде тех, на ножках, где оставляют мертвецов… Холод пробирал до костей и струился по жилам: неужели это значит, что она умерла… Но за белой пеленой проступало живое девичье лицо, и, хотя разглядеть его не удавалось, Зимобор верил, что это она, Дивина. Все-таки она жива, и зеркало знало дорогу к ней.
        Держа зеркало за пазухой, он шел по дороге, выбирая подходящее место и надеясь, что оно само его позовет.
        Что-то черное мелькнуло за деревьями, Зимобор остановился и привычно схватился за меч.
        -Хэй!- сказал знакомый голос на северном языке.- Я нашел неплохой домик, иди сюда.
        Зимобор узнал Хродгара. Новоявленный конунг Западного Ётланда не мог усидеть дома, когда его родичу предстояло такое приключение. Хёвдинги и «большие бонды» вряд ли одобрили бы, что их конунг, едва будучи признан, намерен прогуляться на тот свет, откуда не всегда, скажем так, возвращаются. Поэтому Хродгар никому не сказал, куда собрался, но Зимобору заявил, что родственный долг обязывает его помочь. Зимобор верил в его благородство, но сильно подозревал, что Хродгару просто самому до смерти любопытно.
        -У меня есть чаша Фрейра, в которой заключена власть над тем и этим светом, а у тебя есть зеркало,- рассуждал тот.- Зеркало само по себе - полезная, но опасная вещь. Когда душа видит по обе стороны металла два одинаковых лица, она может ошибиться и перескочить в отражение, и тогда ты останешься без души, а отражение пойдет гулять по каким-то неизведанным мирам. А вот если силы чаши и зеркала объединить, то получится…
        -Что?
        -Да я и сам не знаю,- легко признался Хродгар.- Но если у нас в руках встретились две вещи, созданные на расстоянии в три года пути, это само по себе чудо. Знаешь, найти дорогу в Иной мир легче, чем от Свеаланда добраться до Миклагарда или Шелковых Стран. Главное - это знать как… Сюда!- Варяг остановился и показал на маленькую покосившуюся рыбачью избушку.- Это подходящее место. И вода совсем рядом, это важно.
        Дверь была приоткрыта. Последней здесь проходила смерть, но Хродгар бестрепетно, хотя и с осторожностью, приоткрыл дверь пошире и заглянул внутрь, держа наготове обнаженный меч. Хорошая сталь блестела под луной и могла устрашить любого, даже самого голодного упыря. Но ничего подобного в избушке не наблюдалось. Там было пусто, не считая черных лавок, голого стола, давно умершей печки в углу и какой-то мелкой полугнилой рухляди, которая никому уже не могла пригодиться.
        -Все спокойно,- решил Хродгар.- Заходи, но недалеко. Стой здесь.
        Они пробрались в избушку и встали так, чтобы через открытую дверь видеть реку. Река Великая была совсем рядом - похоже, бывшие хозяева кормились рыбной ловлей.
        В дальнем темном углу что-то зашуршало, изнутри потек холодный воздух.
        -А ну тихо!- рявкнул Хродгар и выставил в ту сторону меч.
        Шуршание прекратилось.
        -Сидеть и не дергаться!- на северном языке приказал Хродгар.- А не то угощу вас Молотом Тора, и тогда затихнете навсегда. Мы скоро уйдем, а пока не мешайте. Ну, доставай!
        Последнее предназначалось уже Зимобору. Пока Хродгар держал под присмотром внутренности избушки, Зимобор вынул зеркало и повернул его так, чтобы в нем отразилась текущая вода.
        -Что, видно?- Изогнув шею, Хродгар тоже заглянул в зеркало… и пропал.
        Зимобор моргнул и глянул в блестящую поверхность. Мелькнула жидким серебром река, мир еле заметно содрогнулся… и Хродгар снова оказался рядом. Померещилось?
        -О!- с удивлением, но и с явным удовлетворением воскликнул варяг.- Получилось!
        Смолянский князь оглянулся. В избушке было полно людей. У стола горела лучина, на лавке сидели двое - мужчина и женщина, должно быть хозяин и хозяйка. Мужчина держал на коленях рыболовную сеть и крючок, которым чинил прорехи, женщина сжимала в руках тряпку - видимо, вытирала стол. Но оба они не работали, а смотрели друг на друга и шепотом, чтобы не разбудить домочадцев, горячо спорили. На полатях сопели детишки, на лавке храпел дед, под лавками негромко квохтали сонные куры, а в ближнем углу шебуршилось что-то белое и живое, пара то ли ягнят, то ли козлят.
        Застыв на месте, Зимобор пытался понять, не мерещится ли ему все это. А на них никто не обращал внимания. Хозяин и хозяйка говорили о своем, не замечая, что возле двери откуда-то взялись двое незнакомых мужчин, причем один с мечом в руках.
        -Идем!- шепнул Хродгар и потянул его за рукав.- Тише. Они нас не видят, но слышать могут.
        Зимобор подвинулся к двери. Хозяин с хозяйкой прервали беседу и повернули головы. Хродгар приоткрыл дверь, она заскрипела, хозяева вскочили, недоуменно глядя на дверь, которая открылась сама собой.
        -Кто там?- тревожно воскликнул мужчина.
        Хродгар вытолкнул Зимобора из избушки, выскочил сам и закрыл дверь.
        -Идем скорее!- шепнул он.
        Они отошли на несколько шагов, как дверь вновь приоткрылась и хозяин высунулся наружу, держа в одной руке лучину, а в другой топор.
        -Кто тут ходит?- окликнул он.
        Хродгар и Зимобор стояли в тени деревьев, и хозяин, не заметив их, скрылся опять.
        -Здешние не видят нас, как мы не видим духов мертвых,- шепнул Хродгар.- Ведь мы уже на том свете, а здесь мы - чужие. Но они могут нас слышать. Потому надо вести себя тихо. Идем.
        -Откуда ты все знаешь?- шепнул Зимобор.- Ты как будто уже бывал здесь.
        -Я же тебе говорил: я два раза спускался в курган. Я хотел забрать сокровища мертвых и забрал. А ты хочешь забрать отсюда свою женщину. Это еще труднее. Один ромей когда-то пробовал, мне в Ахене рассказывали. Который все испортил тем, что не вовремя оглянулся. Кажется, его звали Орефей, как-то так.
        -Но моя девушка вовсе не мертвая! И Орфей тут ни при чем!
        -Откуда ты знаешь, что она не мертвая? Про тот свет ничего нельзя знать наверняка.
        -Она не умерла! Лес Праведный… Как же тебе объяснить!- в досаде воскликнул Зимобор.- Лес Праведный - он живой, и страна его - живая. Только оно не человеческое.
        -Я все понимаю, мне рассказала твоя сестра. Только у вас никто не знает грани между лесом и миром мертвых. Это разное, и притом одно и то же. Души ваших предков уходят в лес и живут там в деревьях. А ваш Лес Праведный - это как бы душа общего Деда. А этот Дед - и есть ваш верховный бог, как вы его ни назовите. А верховный бог - всегда властелин над жизнью и смертью, глядящий одним глазом на живую, а вторым - на мертвую сторону бытия. Это - Один. Вы зовете вашего прародителя Крив, я уже знаю, это значит - Одноглазый. И мы Одина зовем Одноглазым, у него и правда только один глаз, второй он отдал в обмен на свою мудрость. То есть этот глаз и сейчас у него есть, но он смотрит на другую сторону бытия - как и ваш Крив. Все боги, в конце концов, одно. Только мы по-разному называем их. Но тот, кто действительно понимает хоть одного из них, на самом деле понимает всех. Поэтому я и пошел с тобой. Я кое-что смыслю в этих делах. Вот, смотри.
        Хродгар развязал мешок, который висел у него за плечом, и Зимобор увидел уже знакомую ему серебряную чашу величиной с две сложенные ладони. А заодно с изумлением осознал, что прекрасно понимает каждое слово Хродгара, хотя и не может определить, на каком языке тот говорит. Видимо, на изнаночной стороне бытия это было несущественно.
        -Я не просто так взял ее с собой,- рассказывал Хродгар.- В чаше Фрейра заключены могучие силы, она имеет власть над жизнью и смертью. Вот здесь написано: «ремесло омелы». Ты знаешь о Добром Бальдре? Твоя сестра знает - о, это самая мудрая женщина из всех, кого я видел, и к тому же она такая красивая!- Хродгар радостно улыбнулся, снова вспомнив, каким сокровищем ему посчастливилось завладеть.- Так вот, Добрый Бальдр был убит стрелой из ветви омелы и погрузился в черное царство Хель. Но придет час, и он выйдет оттуда на свет, как погребенное зерно выходит из-под земли новым колосом. И когда Бальдр прорастет из мира Хель в Асгард, он станет Одином. Жизнь и смерть, расцвет и увядание - это замкнутое кольцо, и потому ожерелье Фрейи - круглое, и чаша Фрейра тоже круглая. Каждый из нас в свое время бывает Добрым Бальдром. Я побывал под землей, когда был изгнан с родины, и твоя сестра побывала зерном в земле, когда бежала из собственной страны. Но мы сумели снова выйти на свет, перед нами новая жизнь. Ты уже почти вышел из-под земли, тебе осталось немного - найти свою Фрейю. А она еще под землей. И когда
ты поможешь ей прорасти на свет, вместе с ней ты выйдешь и сам. Не бойся, мы справимся. Ведь мы ведем свой род от богов, а значит, способность умирать и возрождаться - в нашей крови. Ну, идем!
        Они шли по тропе вдоль реки, и Зимобор не беспокоился, куда направляться. Дивина когда-то сказала ему, что за Зеленой Межой самое главное - идти, и тогда ноги сами приведут туда, куда нужно.
        Постепенно светлело. Вдоль тропы тянулись светлые березовые рощи, в траве сияли белыми звездочками цветы. Встало солнце, золотые лучи падали на верхушки берез, блики играли на поверхности широкой реки. Было так хорошо, привольно и спокойно, что Зимобор невольно замедлил шаг.
        -А у вас красиво!- Хродгар тоже огляделся.- Только моря нет. Без моря скучно. Простора нет. Зато вот что у вас есть…- речь его вдруг замедлилась, лицо стало внимательным, заострившийся взгляд был прикован к чему-то впереди,- так это много красивых девушек.
        Зимобор проследил за его взглядом. На опушке березовой рощи происходило движение, между белыми стволами мелькали стройные фигуры, одетые в светлые рубахи.
        -Осторожнее!- Теперь уже Зимобор предостерегающе взял Хродгара за локоть.- Это наверняка вилы. Они очень красивы и любят мужчин, но из их объятий можно не выйти живым.
        Между тем их заметили. Несколько девушек подошли ближе. Вид их внушал странные чувства - ужас и восторг. Румяные свежие лица сияли прелестью самой ранней молодости, глаза блестели, как звезды, щеки и губы были румяными, как земляника, от близости их наполняло блаженство. Роскошные косы спускались ниже колен, в них были вплетены цветы и длинные травяные стебли.
        -Любимый мой!- вдруг воскликнул рядом знакомый голос.- Наконец-то ты пришел!
        Быстро обернувшись, Зимобор увидел Дивину. Она стояла в трех шагах и смотрела на него с таким восторгом и любовью, как никогда раньше.
        -Дивина!- Зимобор шагнул к ней, едва веря своим глазам.- Это ты…
        -Конечно, я, мой ненаглядный!- Она протянула к нему руки, но Зимобор попятился, сам не зная почему. На него веяло свежим запахом цветов, зеленые глаза девушки сияли, но что-то его тревожило, он сам не понимал, что именно. Дивина была какая-то не такая.
        -Рагнхильд!- вдруг воскликнул рядом Хродгар.- А ты-то откуда здесь взялась, моя радость?
        Зимобор бросил на него беглый взгляд: его товарищ держал за руку высокую стройную девушку с распущенными темными волосами, с продолговатым, умным и привлекательным лицом, хотя и не так чтобы уж очень красивым.
        -Моя радость? А ты на самом деле мне рад?- насмешливо спросила она. Голос у нее был низковатый и немного хриплый, но приятный.- По тебе не заметно. Раньше ты при каждой встрече все норовил сгрести меня в охапку и запихнуть в темный угол, а теперь смотришь, как одно не самое умное животное на новое изделие искусных славянских резчиков по дереву.
        -Ты о чем?- не понял Хродгар.
        -Как баран на новые ворота, здесь так говорят.- Девушка рассмеялась.
        -Нет, но как ты сюда попала? Разве ты умерла?- Хродгар был полон недоумения.
        -Да пока еще нет. Разве ты никогда не видел мертвецов, мой славный воин? И разве я на них похожа?
        -А с каких это пор у тебя зеленые глаза, Рагнхильд дочь Асгрима?- спросил Хродгар, вдруг ставший очень строгим.- А как тебе нравится вот эта вещь?
        Хродгар вдруг отскочил и выхватил меч; при виде острой стали девушка пронзительно вскрикнула и отпрыгнула, как от огня.
        -Ага, не нравится!- азартно закричал Хродгар и взмахнул мечом. Девушки с визгом бросились в разные стороны.- Зимобор, не подпускай их! Моя Рагнхильд никак не могла сюда попасть, я спрашивал у Торстейна, это ведь его родственница. Она сидит себе дома в Вестерсэтре, а это - морок! Это ведьмы, они только прикидываются теми, кто нам нравится!
        Зимобор оглянулся: девушка с лицом Дивины стояла в нескольких шагах и с видимым отвращением, хмурясь, смотрела на меч в руках Хродгара. Ей хотелось убежать, но она боролась с собой, не желая упускать добычу. Длинные пальцы бледных рук трепетали, как стебли водяной травы в прозрачном потоке. Взгляд, который она мельком бросила на Зимобора, был таким голодным и хищным, что он содрогнулся и тоже вынул меч.
        -Не слушай его,- проговорила девушка.- Он лжет… Он хочет помешать тебе… Ведь он не хочет, чтобы ты женился на мне, тогда ты и мой отец вместе будете непобедимы… А он хочет… Он - чужой… Он возьмет в жены твою сестру, а потом будет требовать вашу землю, потому что она старше и знатнее тебя. Не верь ему. Убей его!
        -Это что еще за песни! Знаешь, что за это полагается?- с гневом воскликнул Хродгар.- Получай!
        В один миг он подскочил к девушке, взмахнул мечом, и ее голова с длинными русыми косами покатилась по траве. Безголовое тело вздрогнуло, но не упало, а вдруг сразу исчезло. На его месте стояла молоденькая березка ростом с девушку, и на уровне плеч ее вершина была срублена. Ветви со свежей листвой дрожали, словно упрекая в жестокости, а вершина березки лежала на траве, разметав зеленые косы.
        Хродгар осмотрел меч и принялся вытирать клинок полой плаща.
        -Надо было раньше сообразить!- деловито сказал он.- Они ведь увидели нас! Значит, это не живые существа, а те, кто может переходить с одной стороны бытия на другую. Короче, нечисть. Хотя облик Рагнхильд она приняла очень хорошо, даже голос такой же. Ты ведь ничего не расскажешь твоей сестре? Это было давно, еще прошлой зимой. Но больше я не буду с ней встречаться, я ведь обещал… И у Рагнхильд нет никакого ребенка, который оказался бы старше наших будущих наследников. Ну, если бы кто-то родился, Торстейн бы мне сказал… Ладно, хватит любоваться этой чересчур говорливой березой. Идем дальше.
        Они свернули с тропы и по едва заметной стежке углубились в рощу. Роща была негустой, светлой, почти прозрачной; солнечные лучи, падая сквозь ветки, ложились на мягкую траву с белыми цветами подснежников. Где-то вдали слышались голоса, а может, мерещилось.
        -Вон, смотри, еще одна.- Хродгар кивнул куда-то в сторону.
        И Зимобор опять увидел девушку с лицом Дивины. Она стояла чуть поодаль от тропы, прислонившись к березе, и с удовольствием вдыхала свежий теплый воздух.
        -Что ты так напрягся?- спросил Хродгар.- А, опять то же лицо!
        Девушка вдруг оглянулась на голоса, на ее лице отразилось беспокойство. Она окинула глазами поляну, но не задержалась взглядом на людях.
        -О!- как охотник, завидевший дичь, шепнул Хродгар и вцепился в руку Зимобора.- Тише! Она нас не видит! Это добрый знак!
        Зимобор осторожно сделал шаг вперед, трава слегка прошуршала под ногами. Девушка недоуменно оглядывалась.
        -Кто здесь?- неуверенно спросила она.- Покажись!
        Зимобор молчал, сердце сильно билось. Может быть, это снова обман. А может, и нет. У этой девушки были не зеленые, а темно-голубые глаза, и весь ее облик дышал теплом. При виде нее в нем ожили все его нежные, радостные, тревожные чувства, которые спали больше полугода, и он верил, что это - она, сам не зная почему.
        -Дивина!- хриплым от волнения голосом позвал Зимобор.
        -Кто ты?- Девушка прижалась спиной к березе, напряженным взглядом обшаривая пространство перед собой.- Где ты? Покажись!
        -Я здесь… Ты меня не видишь?
        -Кто ты? Кто?
        -Это я. Зимобор. То есть Ледич.- Он не помнил сейчас, под каким именем она его знала.- Жених твой. Колечко мое не потеряла?
        -Но где же ты?- Дивина неуверенно протянула руку.- Почему я тебя не вижу?
        Зимобор осторожно коснулся ее пальцев. Хродгар, с напряженным вниманием наблюдая за ними, держал наготове обнаженный меч, но девушка не замечала ни его самого, ни острой стали.
        Пальцы ее были теплыми, живыми. Зимобор сжал ее руку, но девушка вырвала ее и прижала к груди. Взгляд ее оставался тревожным и рассеянным.
        -Не бойся,- просил Зимобор.- Это я. Ты помнишь меня?
        -Я помню.- Девушка смотрела туда, откуда доносился голос, но он не мог поймать ее взгляд и понимал, что она все-таки его не видит.- Я ждала тебя. Не знаю, как долго, не знаю, сколько времени прошло. Лес Праведный говорит, что пока я буду ждать, на белом свете и сто лет пройти может. Что там сейчас?
        -Сейчас весна. Помнишь, ты говорила, что весной тебе дорога на белый свет откроется, если я тебя найду. Пришла весна, я за тобой пришел. Ты пойдешь со мной?
        -Но где же ты?- в отчаянии воскликнула Дивина.
        Зимобор шагнул к ней и обнял; она сначала хотела отстраниться, потом положила руки ему на плечи, провела по лицу.
        -Зеркало!- вполголоса подсказал Хродгар.- Покажи ей зеркало!
        -Сейчас!- Зимобор вынул из-за пазухи зеркало и поднес его к лицу девушки.- Посмотри сюда!
        Она вздрогнула: неведомо откуда перед ее глазами вдруг появилась ярко блестящая поверхность, а в ней - отражение собственного лица.
        -Теперь смотри!- Зимобор бережно обнял ее за плечи и приблизил голову к ее голове, чтобы они могли заглянуть в зеркало вместе.- Теперь видишь?
        Дивина вскрикнула: рядом с ее лицом в зеркале появилось другое лицо, хорошо ей знакомое - то самое, которое так часто снилось ей и которое, как ей казалось, и существовало теперь только в ее снах. Она чувствовала руку, обнимающую ее, чувствовала рядом тепло живого тела, но, повернув голову, опять ничего не увидела, кроме ствола березы и свесившихся зеленых ветвей.
        Но теперь она знала.
        -Ты здесь!- с тоской, отчаянием и облегчением воскликнула она и вцепилась в Зимобора.- Ты пришел! Вот почему весна наступила! У меня же все время была зима! Каждый день - один и тот же день, каждое утро сначала, все то же, что вчера, все та же избушка, полянка, тропинка, колодец! Снег и снег!- бессвязно выкрикивала она.- Я думала, сто лет прошло, вы все умерли и никогда я тебя больше не увижу, никогда на белый свет не выйду! А сегодня смотрю - снег растаял, все зеленое, цветы цветут! Весна! Прямо сразу, за одну ночь! Меня так и потянуло из дому - я как знала, что тебя встречу, только не верила!
        -Но теперь-то веришь!- Зимобор обнял ее и прижал ее голову к своему плечу. Дивина зажмурилась: с закрытыми глазами она не видела, что ее обнимает невидимый призрак, и так было легче верить, что все это правда.- Пойдем скорее! Мать Огняна предупреждала, что дольше одного дня нам здесь оставаться нельзя. Если к полуночи не вернемся, то один Велес знает, как время пойдет, и не выйдем ли потом на сто лет раньше или на сто лет позже, чем ушли. Скорее, идем!
        Он выпустил Дивину из объятий и взял за руку. Она неуверенно сделала шаг за невидимым проводником, на лице ее были волнение и беспокойство, в глазах блестели слезы. Что-то держало ее, не пускало последовать за ним. Трава ласково оплетала ей ноги, березы тянули мягкие зеленые руки, старались поймать в объятия, прижать к белой груди, удержать…
        -Погоди, сокол, не спеши так,- сказал рядом чей-то голос.
        Зимобор обернулся. В трех шагах стоял на задних лапах огромный бурый медведь.
        Но не успел Зимобор схватиться за оружие, как медведь обернулся стариком в медвежьей шубе, и вспомнилась та зимняя ночь, когда такой же старик вышел из метели и туда же увел с собой Дивину; но едва он вспомнил ту ночь, как старик превратился в высокий замшелый пень, потом - в могучий дуб со свежими молодыми листиками на узловатых ветвях. Зимобор моргнул, не понимая, что же видит.
        Перед ним опять стоял старик. Высокий, выше человеческого роста, с полуседой бородой и волосами, в серой одежде, он смотрел на людей неожиданно яркими голубыми глазами. Кожа на его лице была сероватой, как древесная кора, только что оттаявшая от ледяного зимнего сна, а в руке он держал высокий дубовый посох, весь покрытый молодыми листочками.
        -Ты - Лес Праведный?- тихо спросил Зимобор и поклонился: - Здравствуй, батюшка!
        -И вы здравствуйте.- Старик кивнул и покосился на Хродгара, который смотрел на него, приоткрыв рот и держа перед собой меч.- Не бойся, не трону.
        -Ты - король всех троллей?- восхищенно выговорил Хродгар. Несмотря на всю доблесть, в нем оставалось немало от ребенка, перед которым вдруг ожили все нянюшкины сказки.- А где твое золото? Нет, мне не нужно, мне бы только посмотреть, чтобы потом рассказывать, что я видел золото троллей!
        -Да вон оно ходит!- Леший усмехнулся и показал посохом куда-то в сторону.
        Из-за орехового куста послушно выкатился бочонок, обмотанный цепями, которые звенели, когда он двигался.
        -Хочешь - лови,- разрешил старик.- Поймаешь - все твое будет. А ты ведь не за золотом пришел?- Он посмотрел на Зимобора.- Зачем тогда?
        -Ты ведь сам знаешь. Я пришел за моей невестой. Отпусти ее со мной.
        -А которая твоя?- лукаво спросил старик.
        -Которая?- Зимобор оглянулся и охнул.
        Под березами стояла целая толпа девушек - две, три, четыре… семь, девять, десять… Их было двенадцать, и все они были похожи, как капли росы на листьях. У каждой из них было лицо Дивины, и все они тревожно, недоуменно улыбались.
        -У меня внучек много.- Лесной Пастух усмехнулся.- И все красавицы, как одна. Выбери, которая твоя. Но только ее одну и можно в белый свет вывести, прочие лишь за Зеленой Межой живут, как отражение, что в воде виднеется, а на берег не выходит.
        -Один раз можно выбирать?- Зимобор оглядел девушек.
        -Один. Тебе ведь одну надо, не три?
        -Зеркало возьми!- подсказал Хродгар, который уже убедился, что все двенадцать совершенно одинаковые.- Наша в нем отражается, а здешние не смогут.
        -Какое зеркало?- Старик удивился.- Что такое?
        Зимобор тем временем снова вынул зеркало и поднес его к лицу той, что стояла рядом, потом заглянул сам, но увидел только свое лицо. Не эта.
        Переходя от одной к другой, он только на седьмой раз увидел в зеркале девичье лицо, и тут же девушка сама схватила его за руку.
        -Ты здесь?- обеспокоенно спросила она, безуспешно ловя его взгляд напряженным и растерянным взглядом. Она по-прежнему его не видела.
        -Вот эта!- Зимобор поднял ее руку, пока не потерял снова.
        И тут же девушка осталась на поляне одна - прочие одиннадцать исчезли.
        -Вот эта моя невеста.
        -А чем докажешь?- Старик нахмурился, и небо вдруг потемнело. Солнце спряталось, вершины берез тревожно зашумели, листья залопотали: не уходи, останься с нами, с нами!
        -У нее половинка кольца, и у меня половинка, вместе будет целое. Нас этим колечком когда-то обручили.
        Зимобор оторвал с пояса пришитую половинку золотого кольца, а вторую снял с ожерелья Дивины и показал обе старику.
        -Да что-то ваше колечко пополам разломано.- Лес Праведный покачал головой.- Твоя мать, когда его рубила, что говорила? Как двум половинкам вместе не бывать, так и ей тебя не видать?
        -Дай сюда!- Хродгар вдруг забрал у Зимобора обе половинки и положил их в свою чашу.- Могучий Фрейр!- попросил он, держа чашу перед собой.- Силой жертвенной крови и оленьего рога, твоей любовью к прекрасной Герд, заклинаю тебя: сделай кольцо целым, неразделимым, как ожерелье сестры твоей Фрейи, владеющей силой жизни и смерти!
        Из чаши раздался звон. Хродгар заглянул туда, удовлетворенно кивнул и вынул целое золотое кольцо.
        -Держи!
        Зимобор взял у него колечко и вложил в ладонь Дивины. Она взяла его руку и ощупью надела кольцо ему на палец - точно так же, как уже однажды сделала это десять лет назад.
        И радостно ахнула - она увидела его!
        -Ледич!- Смеясь от радости, она обняла его за шею, оживившись, словно проснулась от глубокого сна и наконец-то вспомнила все, что было.- Все-таки ты здесь! Дедушка!- Она обернулась к старику: - Дедушка, отпусти меня! Ты меня от смерти спас, два раза мне пропасть не дал, но уж отпусти теперь, не могу я у тебя больше оставаться! Не для того же ты меня спас, чтобы я навсегда в той избушке на ножках осталась! Отпусти меня, у меня отец есть, жених вон есть, я жить хочу, и чтобы детки были, чтобы род наш продолжался. Отпусти!
        -Я-то тебя отпущу,- со вздохом ответил старик и сурово взглянул на Зимобора.- Да только здесь не лучше ли тебе будет, чем там, снаружи? Здесь я тебя, внучка, от любой беды укрою, потому и забрал. В детстве была тебе судьба в лесу пропасть - ведь тебе обручаться проклятье не давало. А отец обручил тебя, не послушался. Упрям он, отец твой, нипочем с судьбой мириться не желает, желает все по-своему сделать! И брат твой такой был, за упрямство свое и погиб. Но брат сам свою участь выбрал, хоть умер - да по-своему. А ты, овечка моя белая, была дитя неразумное, за тебя все другие решили, потому мы с Матерью и пожалели тебя. Она тебя увела, от Девы спрятала, мне отдала, я тебя столько лет берег и растил. Как его мать ваше обручение разрубила - ты стала свободна, я тебя, когда всему выучил, назад в белый свет выпустил. А ты там и двух лет не прожила - опять обручилась, да все с тем же! Что тут скажешь - судьба! Что у Старухи посеяно, то у Девы прорастет! Хочешь - иди к своему земному отцу. Пока ты с ним живешь - ничего тебе не грозит. И ты, голубь, пока верен той, какой обещался,- Лес Праведный
многозначительно глянул на Зимобора, и тот понял, что старик говорит о Младине,- она тебе будет помогать, все по-твоему делать. А изменишь ей, женишься - тогда смерть твоя. Сами решайте, что вам делать. А отпустить - я отпускаю. Ступайте!
        Лес Праведный взмахнул посохом, и, не успев опомниться, все трое увидели перед собой покосившуюся избушку с приоткрытой дверью. Справа блестела широкая река, а впереди виднелся город на холме, с разбросанными у подножия избушками.
        Занимался рассвет.
        -Куда это мы попали?- с беспокойством спросила Дивина. Она ведь никогда здесь не была.
        -Это Плесков,- облегченно вздохнув, пояснил Зимобор и сжал ее руку.- Здесь теперь правит моя сестра. Ну, пойдем, что ли. Она ведь никак не ждет, что я справлюсь с этим делом так быстро!
        -Да, идем скорее, пока мои добрые хевдинги и большие бонды не заметили, что их конунг прогулялся на тот свет!- бодро подхватил Хродгар.- А главное, брат мой, не рассказывай королеве про Рагнхильд!- душевно попросил он, прижав руку к сердцу.- Я не виноват, я ведь тогда еще не знал твою сестру!

* * *
        Месяц белояр близился к концу, когда Зимобор и Дивина подъезжали к Полотеску. Зимобору было приятно вновь увидеть этот город, в котором он когда-то так неплохо прижился, а для Дивины эти места были почти незнакомыми. От воспоминаний двенадцатилетней девочки почти ничего не осталось, она не узнавала ни окрестностей, где когда-то гуляла с матерью и няньками, ни Дивны-реки, по которой ее когда-то катали на ладье, ни детинца, ни княжьего двора с той баней, где родились она и ее брат, где когда-то горели на краю лавки два светильника и где к ним впервые явилась младшая из вещих вил - та, которую не звали.
        Даже князь Столпомер поначалу показался ей чужим человеком, и прошло несколько дней, прежде чем она привыкла к тому, что этот рослый, сильный, красивый зрелой красотой человек - ее отец. Они действительно были похожи, и теперь, видя их рядом, Зимобор убеждался, что ему не померещилось когда-то сходство их темно-голубых глаз, изгиба черных бровей, овала лица, густых русых волос. Княжич Бранеслав, как он его запомнил, был похож на мать, а Дивина - на отца. Своего прежнего имени она совсем не помнила, и князь Столпомер тоже стал звать ее Дивиной, привыкая к новому имени, как привыкал к высокой, статной, красивой девушке с умным лицом и твердым нравом, которой стала прежняя резвая девочка. Она знала многие тайны леса, и сам Столпомер невольно робел перед ней. Но это была именно такая дочь, какую мог только пожелать любой князь, и он знал, что снова полюбит ее, как только привыкнет.
        Отец и дочь почти целые дни были вместе: Столпомер показывал ей дом, двор, хозяйство, сам город и окрестности, рассказывал все, что было с этим связано, расспрашивал ее о жизни в Радогоще и у Леса Праведного. Зимобор старался не мешать им узнавать друг друга и сам больше времени проводил с дружиной, где у него оставалось множество приятелей и где он всегда мог найти себе занятие. По праву давней дружбы над ним подшучивали, спрашивали, не собирается ли он опять принять десяток, но многие видели в нем, возможно, будущего преемника князя Столпомера.
        Через несколько дней, когда первые волнения улеглись, Зимобор заговорил о свадьбе. Но Столпомер отвел глаза и покачал головой. Зимобор впервые видел властного вождя дивнинских кривичей таким растерянным и неуверенным. И то правда - нечасто тому приходилось отказываться от своего слова.
        -Я…- с усилием выговорил Столпомер.- Я тебе обещал мою дочь, но…
        -Что - но?
        Зимобор не слишком удивился еще каким-то препятствиям - уже привык.
        -Я все сделал, княже,- продолжал он.- Нашел твою дочь, вывел ее из леса, вернул тебе. Я добился смолянского стола, твоя дочь будет княгиней, и лучшего положения ей не даст никто. Она любит меня, если тебе мало всего прочего. И я ее люблю. Какое тут еще может быть «но»!
        -Я уже один раз потерял ее…- глухо ответил Столпомер, не глядя на него.- Один раз она уже пропала… погибла… я думал, что она погибла, и ее мать так думала, а я знал, что это я во всем виноват… Она так и умерла, не увидев больше сына, не дождавшись дочери. Мой сын погиб… И тоже по моей вине. Я не хочу, чтобы моя дочь пострадала еще раз. Если ты возьмешь ее в жены, то Лес Праведный больше не станет ее защищать. А ни ты, ни я и никто другой из смертных не в силах защитить ее от того, что ей грозит.
        -Но Дева отстанет от меня, если у меня будет жена!
        -От тебя, может, и отстанет. А от нее - нет.
        -Но при чем здесь Дивина? С каких пор дева первозданных вод преследует женщин? Ей нужен мужчина, поэтому она пыталась очаровать меня. Но зачем ей Дивина?
        -Ей не нужна моя дочь, она мстит мне!- в отчаянии воскликнул Столпомер.- И будет мстить, пока не изведет мой род под корень! А до этого уже недолго!
        -Тебе?- в изумлении повторил Зимобор.- Почему? Почему, вяз червленый в ухо!
        -Я тебе расскажу.- Князь Столпомер сел и крепко потер лоб.- Ты сам это пережил, ты поймешь. Почти двадцать пять лет… Я был моложе тебя, когда умер мой отец, мне едва сравнялось восемнадцать…

* * *
        …Ему едва исполнилось восемнадцать, когда пришлось доказывать, что он не слабее других. Свое правление молодой князь Столпомер Гремивоевич был вынужден начать с войны за волоки - князья смолянских и полотеских кривичей воевали за них уже не в первый раз. Но противник, смолянский князь Велебор, был старше почти на десять лет и гораздо опытнее. Во внезапной смерти Гремивоя, погибшего на охоте, он увидел удобный случай расширить свои владения - и заметно преуспел. Столпомер, на которого внезапно свалились обязанности собирать ополчение, обеспечивать людей едой, оружием, конями, водить полки в сражения и самому решать за все княжество, оказался почти беспомощен перед ним. Он был разбит сначала в одной битве, потом в другой, потерял Радогощ и еще несколько волостей. Потом была жуткая битва, когда Велебором были разбиты последние собранные полки, рассеяны, разогнаны, и сам Столпомер едва избежал смерти и плена. Он ушел от погони только потому, что в лесу его след быстро потеряли. А сам он бежал, как безумный, и ему все казалось, что за ним гонятся и вот-вот схватят. Он мчался, не разбирая дороги, через
темный лес, оставляя на острых сучьях клочки одежды, волосы и следы своей крови, а потом наконец упал, совершенно обессиленный, и заснул, сам не зная, где находится.
        Проснувшись, он не сразу вспомнил, как попал сюда, почему лежит в лесу, прямо на траве. А когда вспомнил, то все вчерашнее показалось дурным сном. Мир был сказочно хорош - жемчужно блестела роса на траве, кудрявые вершины берез золотились под первым солнечным лучом, и голубое небо ласково склонялось над землей, прекрасной, как юная невеста, убранная цветами и зеленью в сладкий месяц купалич.
        Прямо перед ним было озеро - небольшое, круглое, обрамленное старыми ивами, склоняющими ветви в воду, словно женщины, моющие волосы. А в озере резвились и играли какие-то существа. Столпомер еще не понял, кто это, а уже задохнулся от их невыразимой прелести. Он видел что-то белое, нежное, и в груди теснило от сладкого и болезненного волнения. То казалось, что это большие белые птицы, а то вдруг из облака искрящихся под солнцем брызг появлялась изящная рука, мелькала гибкая спина, стелились по воде длинные пряди русых волос.
        Ближний к нему берег был точно усеян белым снегом по зеленой траве. Приглядевшись, Столпомер понял, что это не снег, а лебединые перья и пух. Вот из озера вышла девушка, и хотелось зажмуриться, чтобы не ослепнуть от красоты этого стройного, гибкого тела. Ничего подобного он никогда не видел и даже не поверил бы, что такая красота существует. Уже не помня о вчерашнем разгроме, затаив дыхание, он смотрел, как девушка выходит из воды, отжимает густые волосы, достающие до колен.
        И вдруг девушка ахнула - она заметила человека. Вмиг взмахнула руками, как крыльями, и лебединые перья сами взметнулись к ней, осыпали ее и пристали каждое на свое место. Столпомер не успел даже моргнуть, как белый лебедь сорвался с берега и полетел над озером, раскинув крылья и пронзительно крича.
        Это было предупреждение: вода в озере закипела, с испуганными и негодующими криками белые вилы одна за другой бросались к берегу, подхватывали с травы оперенье и птицами взмывали в воздух. От их резких и гневных голосов звенел весь лес, и Столпомер зажмурился: казалось, сейчас этот звон обрушится на него и убьет, как сотни железных ножей.
        Мягкое перышко, отлетев, упало ему на лицо. Было щекотно, и он осторожно снял его.
        Стояла тишина. Столпомер открыл глаза. Взбаламученное озеро было пусто, пустым остался и берег, лишь несколько забытых перышек запутались в траве, как заблудившиеся среди лета снежные хлопья.
        -Как же ты попал сюда, сокол ясный?- услышал он рядом с собой мягкий, нежный, звонкий голос, такой прекрасный и такой нездешний, что от этих звуков по коже пробегала дрожь восторга и ужаса.- Обернись, не бойся, я не страшная.
        Над ним, кажется, смеялись. Этого он не мог допустить и осторожно обернулся.
        И опять чуть не зажмурился.
        На расстоянии протянутой руки от него на траве сидела одна из вил - стройная девушка, одетая только в волны золотистых волос. Однако как ни были они густы, сквозь них легко было разглядеть и точеные белые плечи, и длинные стройные ноги, и высокую пышную грудь, от мягких и манящих очертаний которой у молодого парня темнело в глазах, сохло во рту и появлялись еще некоторые ощущения, силы которых он сам испугался. Ни на одном из буйных весенних праздников он не переживал ничего подобного. Яркая, нечеловеческая зелень ее глаз внушала ужас и восторг - лицезрение этой красоты было смертельно опасно, но оно того стоило!
        -Ты… кто?- едва смог он выговорить, не зная, то ли жмуриться, чтобы не ослепнуть, то ли смотреть, пока видно.
        -Я - Младина.- Девушка улыбнулась, и на него повеяло запахом ландыша. Ее волосы быстро сохли, и прямо на глазах из влажных прядок показывались зеленые стебельки с жемчужными бусинками ландышей.- Зови так, если нравится. А кто ты, я знаю. Тяжело тебе пришлось, ничего не скажешь. Но все это беда поправимая. Полюбился ты мне, Столпомер Гремивоевич. Если будешь мне верен, я тебе все твои беды в клубок сверну и под корягу заброшу. Верь мне. Я - Дева, и власть моя - будущее.
        Что было дальше, Столпомер помнил плохо, и осталось у него только ощущение неземного блаженства, смешанного с тягучей, болезненной усталостью и опустошенностью. Восемнадцатилетний парень, рослый, сильный, красивый, с густыми русыми кудрями и яркими темно-голубыми глазами, мог понравиться даже Деве Будущего, которая в каждом мужчине ищет силу Сварога и не отстает от тех, в ком ее находит, пока не выпьет до дна. И особенно желанной добычей для нее служат те, в ком течет земная кровь самих богов.
        Молодой князь Столпомер вышел из этого леса три недели спустя, зато совсем не там, где входил, а прямо возле Ладоги. Дева будущего обещала ему удачу во всем - и ее обещания сбылись. Ладожские князья хорошо приняли беглеца. Воевать со Смолянском им было некстати, они как раз собрали большой обоз для торговой поездки за море - но взяли Столпомера с собой, ввели в дом свейского конунга Рагнара и убедили помочь.
        Гостеприимство северные владыки считают своей непременной обязанностью, поэтому конунг с почетом встретил молодого славянского князя. Его знатный род, отвага, с которой он сражался с превосходящим противником, стойкость, с которой он переносил поражение, упрямая вера в будущую победу всем здесь внушали уважение. Ведь стойкость под ударами судьбы считается у северных народов одной из первых добродетелей достойного человека.
        Но неизвестно, принесло ли бы это какую-то пользу, если бы не йомфру Хильдвиг, дочь Рагнара конунга. Йомфру Хильдвиг тогда едва исполнилось шестнадцать лет. Гость, такой молодой, красивый и статный, такой отважный и сильный, уже так много перенесший, поразил ее до глубины души. Он казался ей новым Сигурдом Убийцей Дракона, и она изо всех сил уговаривала отца помочь ему.
        Рагнар конунг в конце концов уступил уговорам любимой дочери. Он и сам понимал выгоду, которую сможет извлечь из такого союзника. Славянские меха, лен, мед, воск, зерно весьма ценились, не говоря уж о том, что полотеский князь при случае так же поможет ему войском, как сейчас Рагнар конунг мог помочь Столпомеру.
        Союз двух держав наиболее надежно скрепляется браком. И то, что йомфру Хильдвиг ни о ком другом и не мечтала, сильно помогало делу.
        Столпомер не мог отказаться от женитьбы, которая обеспечивала все его будущее. К тому же он не остался равнодушен к юной прелести конунговой дочери, к блеску ее глаз, в которых сияли неподдельное и горячее восхищение, преданность и любовь. Здесь, за морем, он позабыл Младину. Изредка ему приходило на память то приключение на берегу озера, но теперь казалось, что все это приснилось ему, истомленному сражением и бегством. А может, он безотчетно стремился восстановить то тепло, которое выпила из него Дева, а Хильдвиг прямо-таки источала это тепло, возвращая его к жизни, наполняя тело силой и бодростью, а душу - надеждой и верой в будущее.
        В начале осени Столпомер, с большим войском и юной женой, вернулся в Ладогу. Оттуда он сразу направился в Полотеск и неожиданным ударом опрокинул и рассеял войско Велебора, подошедшее к стольному городу почти вплотную. Опомнившись, князь Велебор попытался дать отпор. Состоялась еще одна битва, но смолянские полки снова были разбиты. Волоки оказались в руках Столпомера, и в Радогоще, где уже совсем обосновался Велеборов воевода Гневогость, между князьями был заключен мир. Каждый остался при своих границах, но Смолянск еще выплатил Полотеску некоторую дань.
        И вот наконец князь Столпомер вернулся домой, где ждали его любимая жена и ликующий народ. Но первая же ночь под родным кровом, когда молодой князь лег на постель и обнял жену, принесла ему страшное потрясение. Лежащая обернулась, и он увидел… лицо Младины.
        -Не ждал меня, сокол ясный!- Извернувшись, как змея, она села на постели, и перед онемевшим Столпомером снова заструились волны золотистых волос, сквозь которые с пугающей соблазнительностью просвечивали точеные плечи, длинные ноги, обольстительные бедра, волнующая округлая грудь.- А я-то тебя ждала, сокрушалась. Все глаза выплакала!- насмешливо продолжала она, обернув к нему лицо, где вместо глаз - зеленых озер - вдруг оказались две черные дыры: выплакала, дескать, до дна.- Бросил ты меня, голубок, обманул! Да ведь я тебе не девка простая, что поплачет да и забудет. От меня не уйдешь. Неужели не мила я тебе?- Вила прилегла на постель, игриво показывая ему всю прелесть своего волшебного тела.- Где же ты лучше меня нашел? Белее, румянее? Неужели за морями?
        -Где… она…- едва выговорил Столпомер. Он помнил, что жена ушла спать раньше его и должна быть здесь.- Куда ты ее подевала…
        -Что захочу, то и сделаю!- Младина усмехнулась, и ее прекрасные белые зубы блеснули хищно и угрожающе.- От меня не спрячешься. Брось ее, слышишь!
        -Да как же я ее брошу - ведь она мне жена!
        -Отошли назад за море, откуда взял!- жестко потребовала Младина.- Не нужна она тебе больше. Я ведь все сделала, что обещала. Во всем тебе везло, все сделалось, что тебе было нужно. Войну ты выиграл, князем полотеским стал. Зачем она тебе еще? Отошли назад. А женой твоей я буду! Где же ты найдешь красивее меня, стройнее, желаннее? Навсегда с тобой останусь, родной мой, ненаглядный! И красота моя не вянет, не старится - как солнце красное, я вечно буду хороша!
        Изогнувшись, вила прижалась к нему, и у Столпомера потемнело в глазах. На него пахнула холодом бездна первозданных вод, и он отшатнулся. Отдаться снова этой бездне означало скоро погибнуть. Младина не лжет, она останется с ним до конца - но конец наступит слишком скоро: уже через год он станет высохшим стариком и умрет. А она упорхнет в окошко белой лебедью, такая же юная, прекрасная, как цветущий ландыш, и ненасытная, как бездна.
        -Нет!- Столпомер собрался с силами и вскочил с лежанки.- Отдай мою жену, проклятая! Уходи!
        -Так ты благодаришь меня!
        -Ты уже всю кровь из меня выпила, что тебе еще надо!
        -Не всю!- Глаза ее вспыхнули огнем томительного желания, голос стал глубоким и звучным, в нем послышался гул мощного потока тех рек, что омывают изнанку вселенной.- Не всю! Приди ко мне, светлый луч, дай мне огонь! Дай мне жизнь, чтобы сделать Деву Матерью, и тогда родится новая Дева. Мать станет Старухой, а Старуха канет во тьму и выйдет из нее духом новой Девы, и мир обновится, ибо без этого нельзя ему жить! Приди ко мне, огонь! Дай мне огонь, ты, внук Сварога, сын Велеса!
        -Ступай к Велесу, а у меня есть жена!- в отчаянии крикнул Столпомер.- Огненный Сокол, помоги!
        В тесной темной клети вспыхнула молния и погасла, но вместе с ней исчезла и вила.
        На постели кто-то лежал. В полутьме Столпомер видел только плечо над краем одеяла и пряди светлой косы.
        Собравшись с духом, он осторожно наклонился, вгляделся. Женщина повернулась, и он увидел лицо своей жены, Хильдвиг дочери Рагнара, которую здесь уже нарекли княгиней Творимилой. В полудреме она пробормотала что-то на северном языке и потянулась к нему.
        Почти год Дева не напоминала о себе, и Столпомер даже стал надеяться, что она отвязалась от него навсегда. Была бы она просто вилой, так бы и случилось - женатый мужчина для вил недоступен. Но ведь это была дева будущего, во власти которой находится любой смертный человек. Молодая княгиня носила ребенка, к великой радости всего города, а Столпомер ожидал срока со смущением и страхом. Миг рождения - миг перелома, когда в земной мир приходят все три вещие вилы. И от одной из них ему не приходилось ждать ничего хорошего.
        В последний день, когда у княгини уже начались схватки и ее увели в баню, он вызвал к себе повитуху, Медведиху, и строго приказал ей зажечь, когда все кончится, не три огня в честь трех вил, а только два. Медведиха смотрела на него как на сумасшедшего, но князь настаивал, и она была вынуждена подчиниться. Хотя, по совести говоря, мужчине не годится лезть в эти дела, будь он хоть трижды князь.
        И вот настала та ночь, глухая осенняя ночь, когда весь город спал, и только в новой бане на задворках княжьего двора горели два светильника, поставленные на лавке… Светильников было два, но на их свет пришли три вещие вилы - потому что не бывает прошлого без будущего и настоящего без прошлого. Она все равно пришла - та, которую не звали. Та, чей приход нельзя ни приблизить своей волей, ни отвратить.
        Дева будущего отомстила. Она не могла изменить того, что уже стало прошлым и перешло во власть Старухи, но она прокляла будущее князя Столпомера - его детей. Обоим детям, сыну и дочери, она предрекла смерть после обручения. Сына уже ничто не смогло вырвать из-под власти ее проклятья, а с дочерью Старуха и Мать обманули ее. Обманули трижды: при рождении, когда Мать дала Деве первой сделать предсказание, а потом смягчила его; второй раз, когда двенадцатилетнюю девочку спрятали у Леса Праведного; ив третий раз, когда девушку, замерзающую в снегах, снова забрал к себе ее лесной дед. Но теперь, если она выйдет замуж, в миг перехода прежние покровители будут бессильны, и Дева завладеет дважды ненавистной ей жертвой, навсегда лишив ее какого-либо будущего.
        Они сидели друг против друга в полутемной клети и не звали никого зажечь светильник, парень и седеющий зрелый мужчина, такие непохожие, потрясенные тем общим, что вдруг обнаружилось в их судьбе. Зимобору был всего год от роду, когда князь Столпомер повстречал Младину. Двадцать три года спустя ее встретил сам Зимобор - она ничуть не изменилась: таким же жемчужным блеском сияло ее стройное тело и тем же одуряющим, сладким ароматом ландыша веяло от ее золотистых густых волос. Она искала их, потомков Сварога, и им нечем было защититься от ее жажды. Давно миновали те темные тысячелетия, когда богиня в лице верховной жрицы избирала себе мужа на полгода, год или на семь лет, а потом, истощив его силы, приносила в жертву и во славу богини разрывала на части. Перун потеснил Макошь с престола, объявил бывшую мать и владычицу своей женой и заставил подчиняться, но не мог совсем лишить ее жертв, чтобы не прервался поток возрождающих сил вселенной. И они, его потомки, должны были стать этими жертвами.
        -И что же, так оно дальше пойдет?- наконец сказал Зимобор.
        Если сейчас он женится на Дивине и Мать сумеет защитить ее от Девы, то проклятье перейдет на следующее поколение. И лет через пятнадцать-двадцать все начнется заново: влюбленные парни будут гибнуть, молоденькие девушки станут пропадать только потому, что надели обручальный перстень на палец жениху, которого, может быть, и видят-то впервые в жизни. Ему мерещились длинные вереницы потомков, никому из которых не выскользнуть из-под власти девы будущего,- ведь сама она безвременна и бессмертна. Пережить этого врага невозможно. Как далеко ни забирайся в потоке времен - она все равно будет впереди, ибо такова ее природа.
        -Но если Дивина не выйдет замуж, род Войданы и Ярилы прервется…- добавил Зимобор чуть погодя.- Она проживет жизнь одна. Пусть она будет мудрейшей княгиней и о ней сложат сказания - но на ней все кончится. У меня тоже не будет детей, Смолянск достанется потомкам Буяра и Избраны, да и Полотеску придется призвать кого-то из них. На твой стол сядет сын варяга Хродгара! Ты этого хочешь?
        -Я не хочу пережить мою дочь. А потом… когда меня не будет… пусть она решает сама. Бранеслав решил…- Князь запнулся и помолчал, вспомнив сына.- И она пусть решает.
        -Она не испугается.- Зимобор качнул головой. Он знал, что упрямой решимостью бороться хоть с самой судьбой Дивина не уступит брату.
        -И чем все кончится? Мне из Смолянска привезут пепел погребального костра? Ты ведь сам привез мне прах моего сына, он умирал у тебя на руках и вспоминал, как мать предостерегала его, хотела уберечь, а он не послушал ее!
        -Но придется рассказать ей. Она должна решить сама.
        Узнав наконец об истоках проклятья, которое преследовало ее всю жизнь, Дивина долго молчала. Перед ней встал выбор: остаться с отцом, прожить долгую жизнь, быть полотеской княгиней - и назвать в старости своим преемником кого-нибудь из Зимоборовых племянников от Буяра или Избраны. Кто их знает, какими они будут, эти племянники, души которых сейчас еще парят в облачном колодце Макоши! Или решиться на замужество, не зная, переживет ли хотя бы первую ночь. В миг перелома - свадьбы, рождения, смерти - человек беззащитен перед иномирными силами. Умирая девушкой, молодая жена возрождается женщиной и будущей матерью, но Дивине грозило на самом деле не вынырнуть из этого омута меж мирами.
        -Как у князя Владогора,- только сказала она в ответ на вопросительный взгляд Зимобора.- Когда пришли к нему две вилы, белая и черная, и предложили выбрать, хочет он прожить жизнь долгую и безвестную или короткую, но славную.
        -И что бы ты выбрала?
        Дивина не ответила. Но Зимобор сам знал: князь Владогор выбрал черную вилу - короткую, но славную жизнь. И только потому предание о нем существует. О всех тех, кто сделал другой выбор, никто теперь не помнит.

* * *
        А еще через день в Полотеске появился гонец с неожиданным известием. К Столпомеру зачем-то направлялся угренский князь Лютомер.
        -Не знаю зачем.- В ответ на расспросы Столпомер только пожимал плечами.- Я его в гости не звал. Ну, едет, так пусть едет. Не воевать вроде бы.
        Воевать Лютомер едва ли собирался: с собой он вел только ближнюю дружину, численностью около пяти десятков. Чтобы захватить землю дивнинских кривичей, этого было мало.
        А Зимобор, услышав это имя, вскинул голову. До сих пор он старался не думать о том, каким образом Лютомер собирается ему помочь, да и все это странное знакомство с угренскими оборотнями, Лютавой и ее братом, уже казалось ему собственной выдумкой, сном зимней чащобы. Но он действительно существует, сын вятичской чародейки и Велеса, он даже способен выбираться из своих родных лесов. А раз едет, значит, знает зачем.
        Когда оборотень прибыл, князь Столпомер ждал его в избе, и по обе руки от него сидели Зимобор и Дивина. Теперь никто и не заподозрил бы в ней дочь какой-то зелейницы из глухого погоста: на ней было темно-зеленое греческое платье вместо обычной девичьей вздевалки, с шелком на вороте, вышитым мелким жемчугом и серебряной нитью, на голове блестел тоже греческий жемчужный венец с подвесками, жемчужной нитью была перевита толстая длинная коса. Она была так красива, что вся Столпомерова дружина, от воеводы Доброгнева до самого младшего из отроков, не сводила с нее глаз. Одни завидовали Зимобору, которому, как все считали, должна была достаться эта красота. А другие, более осведомленные, смотрели с грустью, сожалея, что не достанется она никому. По городу ходили слухи, будто угренский князь едет свататься, прослышав, какой красавицей оказалась найденная княжеская дочь.
        И едва гость показался в дверях, как Дивина вскрикнула и невольно поднялась на ноги. Лесной оборотень нарядился, будто греческий царевич: в цветную рубаху с золотым шитьем, у пояса с позолоченными хазарскими бляшками висел франкский меч с блестящей рукоятью, но она сразу узнала чудесного гостя, который приходил в ее одинокую избушку на новогодние праздники.
        -Ты!- вскрикнула Дивина.- Это ты!
        -Вот и свиделись!- Князь Волков улыбнулся.- Ты мне зимой услугу оказала, сыночка моего пригрела, а теперь я тебе услугу окажу!- Он мельком глянул на Зимобора и подмигнул ему, намекая на их общую тайну.
        Знатного гостя принимали, как полагается, то есть сначала предложили ему и дружине отдых, приготовили пир.
        -Что ты задумал?- нетерпеливо расспрашивал Зимобор.- Ты уже видел ее? Венок разорвал?
        -Вот он, венок.- Лютомер осторожно извлек из-за пазухи свежий ландышевый венок. Теперь его можно было не скрывать - в лесу цвели точно такие же цветы.- Целенький! Не жалеешь, что отдал?- Гость с лукавой усмешкой глянул на Зимобора: - Может, передумал?
        -Ничего я не передумал! Ты смотри сам не сплошай. А то вдруг не понравишься ей?
        -Это я-то не понравлюсь?- возмутился Лютомер.- Не бойся. Все будет как надо. От тебя уже ничего не требуется. Теперь мне только вот эта девушка нужна.- Он глазами указал на Дивину.
        -Зачем тебе эта девушка?- с угрозой осведомился Зимобор.- Я тебе другую подарил, зверь ты лесной, бессовестный! Такое счастье тебе прямо в лапы твои вложил, о каком другие и во сне мечтать не могут, а ты все на чужих невест пасть разеваешь?
        -А вот и разеваю!- Лютомер явно потешался. У Зимобора чесались руки в самом деле дать ему в ухо, но он чувствовал, что угренский оборотень просто развлекается, пока не пришло время действовать.- Тебе, кстати, от сестры моей поклон и поцелуй.
        -А тебе от братца Хвалислава поклон,- съязвил в ответ Зимобор.- И поцелуй. Не грусти, скоро увидитесь. Говорили мне, что княгиня Замила уже выкуп прислала, да без меня его не отпускают.
        -По твою душу я приехал, сестра!- говорил Лютомер и, смеясь, брал руку Дивины.- Ты тут, в городе, совсем княжной стала, Дедову науку забыла. Вроде еще не замужем, а уже ничего не помнишь.
        -Что я должна помнить?
        -То, что месяц белояр кончается, завтра - Ярила Молодой. Жертвы мне и моему Хорсову стаду кто будет приносить? Бабушка Плуталиха?
        Дивина ахнула. Завтра и правда был праздник под названием Ярила Молодой - когда скотину выгоняют из хлевов на луга и приносят жертвы волкам, чтобы те не трогали стада.
        -Вот с тобой и пойдем!- говорил Лютомер.- Ты пойдешь, а я пригляжу, чтобы все правильно было.
        -И я пойду - за тобой пригляжу,- сказал Зимобор.
        -Нет,- жестко ответил Лютомер. Зимобор глянул в его узкие темно-серые глаза и понял, что шутки кончились.- Ты как раз не пойдешь. Ты только все испортишь. Тебе на глаза ей уже показываться никак нельзя.
        -А завтра ты ее…
        -Завтра я ее вызову. Срок последний - если не вызвать, она сама придет. И тогда кое-кому не поздоровится.
        Дивина опустила голову, стараясь скрыть волнение. Завтра решится ее судьба, но от нее ничего не зависит. Ни она сама, ни князь Столпомер, ни Зимобор, ни даже сам Лес Праведный ничего уже сделать не могут. Вся надежда была на этого странного человека - если он человек,- оборотня, который рос в семье угренского князя, но был сыном Велеса и Князем Волков. Он-то знал, что собирается делать, но по этим темно-серым узким глазам его замыслов нельзя было прочитать.
        Рано утром, пока не обсохла роса, уцелевшую скотину погнали из хлевов на луг. Все полочане бросили дела и стояли под тынами, добрыми пожеланиями провожая скотину. Дивина шла пообок, подгоняя стадо, как полагалось, пучком освященной вербы. Лютомера не было видно. Он обещал присутствовать, но кто его знает, каким образом и когда он собирается появиться.
        Дивина проводила скотину на луг, потом вынула из мешка приготовленные угощения, разложила на опушке и стала обходить стадо, приговаривая:
        На море на окияне,
        На острове на Буяне,
        На пустой поляне,
        Светит месяц на осинов пень -
        В зеленый лес, в широкий дол.
        Около пня ходит волк мохнатый,
        В зубах у него весь скот рогатый!
        Пока она говорила, за деревьями мелькнула первая серая тень. Молодой поджарый волк выскочил из-за куста и сел на краю поляны, словно чего-то ожидая. Пока Дивина шла вдоль опушки, из-за деревьев показывались все новые волки, пока их не стало семь.
        Вернувшись туда, откуда начала, Дивина обнаружила там Лютомера. Она не удивилась бы, явись к ней огромный белый волк, но сейчас Князь Волков был в человеческом облике. Более того - он уже жевал пирог, скармливая по кусочку молодому волку, еще почти щенку-подростку, с черными подпалинами на боках.
        -Утро доброе, сестра!- приветствовал он Дивину.- Хорошие пироги у вас пекут. Угощайся.- И он протянул ей кусок.
        -А где тот зимний волчонок?- спросила она, откусывая от пирога.
        -А вон он!- Лютомер поднял голову и кивнул на солнце, заливавшее ярким светом луг и березовую рощу.- Вырос сыночек. Поначалу его Марена в волчью шкурку одевает, чтобы не замерз, а на Корочун он шубку скидывает и золотым ягненком становится. Вон, красуется. Видишь, подмигивает тебе! Не забыл!
        Князь Волков засмеялся, а Дивина вспоминала, как баюкала в своем зимнем заточении щеночка-волчонка, найденного в сугробе на самом темном донышке года, и не верила - неужели она держала на руках новорожденное солнце! А впрочем, не только для нее этот зимний лес был и темницей, и убежищем. Само солнце ежегодно проходит тот же путь.
        -А это все другие мои дети!- Лютомер кивнул на волков, весело резвившихся и игравших.- Они теперь друзья твои лучшие.
        -Почему?
        -Потому что вилы ничего на свете не боятся, кроме одного.- Лютомер сел на траву под березой и жестом пригласил Дивину сесть рядом.- Волка. Если не хочешь, чтобы вила приходила к твоим детям, дай детям имена волков. Одевай их в волчьи шкурки, как Марена солнце на Корочун одевает,- она их не найдет, а найдет, так не посмеет подступиться.
        -Дети!- Дивина прислонилась спиной к толстому стволу березы и, подняв голову, посмотрела на небо сквозь зеленое кружево ветвей. Отсюда казалось, что само солнце сидит на вершине березы и вот-вот скатится прямо на тебя.- Откуда они возьмутся, если она в вечер свадьбы придет за мной?
        -Может, не придет. Сегодня успеет батюшка свадьбу сладить?
        -Чего там успевать? Жених готов, я тоже. Ты, что ли, брат, будешь всю ночь под дверью сторожить? Уж тебя-то любая вила испугается!
        Дивина говорила насмешливо, но в глазах ее, устремленных на Князя Волков, читались нешуточный вопрос и надежда. Она уже не боялась его и думала: если есть на свете существо, способное напугать вилу, то только он - тот волк, который гонит само солнце.
        -А я…- Лютомер вдруг мягко обнял ее, прижал к себе и заглянул в глаза. В его взгляде появилось какое-то новое выражение, и Дивина испугалась. Не случайно он так возражал против того, чтобы Зимобор был здесь сегодня!- Нет, я не сторожить буду. Я что-нибудь другое придумаю. Ведь я…
        Он склонился к ее лицу, Дивина ощущала на губах его теплое дыхание, но не могла пошевелиться, скованная той властной силой, которая ежегодно оковывает и очаровывает саму богиню Лелю, чтобы унести ее на всю зиму в подземелье Велеса.
        -Приди ко мне, моя желанная, краса ненаглядная, цветок мой жемчужный,- еле слышно шепнул он и слегка коснулся губ Дивины.
        По ее коже пробегал озноб, по жилам тек огонь, голова кружилась, все мысли разом исчезли. Но эти слова предназначались не ей. Разжигая страсть в себе и в девушке, Князь Волков подманивал и звал совсем другое существо. Вернее, даже два существа, и одному из них он уже предоставил свое тело.
        Дивину зацепило самым краешком - вдруг ей стало так жутко, будто весь мир исчез, а вокруг простерлась черная бездна, в глубине которой полыхал багровым пламенем изначальный огонь. Но тут же для нее все это исчезло. Мужчина отпустил ее, Дивина очнулась, открыла глаза.
        И вцепилась в траву, на которой сидела: в трех шагах от нее возле березы стояла девушка такой красоты, что от одного взгляда на нее перехватывало дух. Сквозь полупрозрачную, легкую, как слои летнего тумана, рубашку маняще просвечивали очертания точеных плеч, округлостей пышной груди, длинных стройных ног; тяжелые, густые пряди золотистых волос спускались ниже колен. Под ее ногами стремительно вытягивались широкие темно-зеленые листья, похожие на маленькие лодочки, вставали стебельки, на которых мгновенно распускались жемчужинки цветов. Одуряющий аромат ландыша полз по поляне, густел, захватывал и подчинял. Белое лицо с тонкими чертами светилось, а яркие зеленые глаза были устремлены на Лютомера с выражением пугливой надежды, восхищения, влечения, преклонения и благоговейного ужаса. Она выглядела зачарованной, не принадлежащей себе.
        Лютомер уже не сидел, а стоял напротив красавицы.
        -Услышала ты меня, Дева,- низким, волнующим, страстным голосом позвал он.- Приди ко мне, моя лебедь белая.- Он сделал шаг к ней, и вила качнулась, будто хотела бежать, но не могла сдвинуться с места.- Приди ко мне, светлая роса, ясное солнце, белый туман. Приди ко мне, Дева, остуди мой жаркий огонь. Я возьму тебя в бездны преисподние, где солнце не светит, роса не ложится, где темные реки текут меж невидимых берегов. Там жду тебя я, Велес, сын Сварога, там страдаю и тоскую по тебе, зарождающая жизнь…
        Голос его плыл по поляне мягкой, чарующей волной, сама фигура словно выросла, оделась темным мерцающим ореолом, в ней появились глубина и прозрачность, как в небе, когда во время солнечного затмения оно темнеет даже днем. Он стал еще больше, чем был; это уже не был угренский князь Лютомер, это не был даже Князь Волков - в него вошло иное, высшее существо, родственное его природе, но бесконечно превосходящее.
        -Венок твой у меня, и как половинкам венка в целое не сойтись, так и тебе от меня не уйти…
        В руках его оказался ландышевый венок, он резко рванул его и разорвал пополам. Дева содрогнулась, как подрубленная березка, и едва не упала. А половинки венка разом истаяли в руках Велеса и исчезли, как роса под солнцем.
        Он сделал еще шаг, протянул руки. С усилием, словно не помня себя, Младина подняла голову, и в чертах ее прекрасного лица читался всепоглощающий ужас - такой же, какой она сама внушала смертным, ужас, смешанный с восторгом и неодолимым влечением. Голос Велеса сковал и зачаровал ее, приманил тем, к чему она стремилась, потому что такова ее природа, и чего ужасалась. Возрождению в новом качестве предшествует смерть в прежнем, а смерти своего нынешнего естества боится все живое и неживое.
        Велес сделал последний шаг. Ореол темного пламени, окружавший его, слился с жемчужным сиянием Девы. Темный бог принял ее в объятия, и на месте двух слившихся фигур, белой и черной, вспыхнуло пламя. Жар и холод прокатились по весенней поляне, Дивина в ужасе закрыла лицо руками и упала в траву.
        И застыла тишина. Дивина подняла голову: под березой было пусто, и только тревожно качались широкие зеленые листья ландыша, которых раньше тут не было, подтверждая, что все это ей не померещилось. Исчез Князь Волков, призвавший в свое тело дух Велеса, божество, способное утолить жажду первозданных вод и сделать Деву Матерью. Вернется ли она? Или обновленная Дева, своим рождением сделавшая Матерью Деву прежнюю, уже не вспомнит о том, что с ней было в предыдущем воплощении? Ведь какое дело будущему до прошлого - его взгляд устремлен только вперед.
        И пусть никто им не обещает покоя и безопасности… «Бояться волков - быть без грибов»,- вспомнилась Дивине любимая поговорка зелейницы Елаги. А волки, похоже, на всю оставшуюся жизнь станут лучшими друзьями кривичских князей.
        Рядом с ней оказался молодой поджарый волк и совсем по-собачьи ткнулся носом в ладонь.
        -Идем!- Она торопливо встала, цепляясь за березу, чтобы одолеть дрожь в ногах.- На свадьбе с нами будешь. Хоть твой отец и обещал ее до завтра в подземных полях продержать, все же… кто знает? Ну, идем же!
        И молодой волк, точно понимая, где и зачем он сейчас нужен, послушно побежал за ней.

* * *
        В конце месяца студена, когда длинная ночь расстилает синие холсты над снегами, а в сугробах дрожат самоцветные камни далеких звезд, на бледном рассвете повитуха вышла из бани на задворках смолянского княжьего двора, выплеснула мутную воду под порог, поклонилась на восток и протяжно закричала:
        -Вот родился у волчицы волчонок, людям на радость, себе на здоровье!
        Ворота иных миров медленно закрывались, выпустив в белый свет новую жизнь, три светильника угасали на краю лавки.
        -Вот родился у волчицы волчонок, людям на радость, себе на здоровье!- кричала повитуха, обращаясь к земле, воде и небу.
        Звезды перемигивались над спящей землей, всколыхнулись реки подо льдами, деревья качнули ветками, приветствуя появление нового Перунова внука, взвыли волки в чащобе, вскинув морды к небу,- и тысячей разноголосых откликов ответил им Лес на Той Стороне.
        Москва, 2005-2012гг.
        Пояснительный словарь
        Альдейгья - скандинавское название Ладоги.
        Асгард - в скандинавской мифологии: город богов.
        Бездна - первобытный хаос, противоположный упорядоченному миру, «белому свету».
        Белояр - месяц апрель.
        Беседа - большая общая изба, место собраний и женских посиделок.
        Берсерк - в Скандинавии: могучий воин, способный во время боя приходить в «боевое безумие», многократно увеличивающее его силы и позволяющее до конца битвы не замечать ранений.
        Бонд - в Скандинавии: свободный общинник, владелец хозяйства. Большие бонды - наиболее знатные и влиятельные, способные собрать собственную дружину.
        Бортник - собиратель дикого меда.
        Бронь - кольчуга.
        Бохмиты - мусульмане.
        Варяжское море - Балтийское.
        Вежа - башня.
        Велеты - великаны.
        Венды - скандинавское название славян, в основном западных (балтийских).
        Велес - один из главных славянских богов, хозяин подземных богатств и мира мертвых, покровитель лесных зверей и домашнего скота, бог охоты, скотоводства, торговли, богатства и всяческого изобилия. Велесов день отмечался дважды в год: последний день жатвы, около 6 августа, и последний день двенадцатидневных новогодних праздников, 6 января.
        Вече - общегородское собрание для решения важных дел.
        Вилы - мифологические существа в виде красивых девушек с длинными волосами. Связаны с растительностью, водой, человеческой судьбой. В какой-то мере - представительницы мира мертвых. Вещие вилы - три богини судьбы, олицетворяют прошлое, настоящее и будущее. Характер вил различен, по отношению к человеку они могут быть и доброжелательными, и враждебными.
        Волхв (жен. - волхва)- служитель богов.
        Гарды - скандинавское название Руси, в основном ее северной части.
        Гнездо - несколько расположенных неподалеку родственных поселков.
        Греческое море - Черное.
        Гривна - 1) денежная единица, в 9 - 10вв. равна 68,22г серебра; 2) шейное украшение, могло служить признаком чина и знаком отличия.
        Десятник - воевода младшего чина, начальник десятка в войске.
        Детинец - крепость, укрепленная часть города.
        Дирхем - арабская серебряная монета, 2,73г, равна куне.
        Дреки - скандинавский боевой корабль.
        Забороло - верхняя площадка крепостной стены.
        Западный Путь - страны европейского Запада, цель викингских набегов (Британия, Франция и так далее).
        Игрец - злой дух, примерно то же, что черт.
        Ирий - небесное царство Перуна, место, где зимуют птицы.
        Кикиморы - мелкие домашние духи, предположительно возникли из душ давно умерших предков. Вопреки распространенному выражению, обитают не в болоте, а дома в подполе или за печью.
        Клеть - помещение нижнего этажа, жилое или служащее кладовкой. Могло быть построено отдельно.
        Кметь - профессиональный воин из постоянной княжеской дружины.
        Кожух - верхняя теплая одежда с рукавами, видимо, меховая.
        Кормилец - воспитатель мальчика в княжеской или знатной семье. Выбирался из дружины, ребенок поступал к нему в обучение в возрасте семи лет, и, как правило, кормилец сохранял свое влияние на подросшего наследника на всю оставшуюся жизнь.
        Кощуна - древняя песнь мифологического содержания.
        Купала - крупнейший в году летний праздник всех славян, солнцестояние, самый длинный день, примерно 21-22 июня. В древности отличался эротическим характером игрищ, позже стал днем, посвященным защите от разнообразной нечисти.
        Купалич - месяц июнь.
        Лада - богиня весеннего расцвета природы, покровительница любви и брака.
        Ладич - месяц май.
        Ледич - месяц февраль.
        Леля - дочь богини Лады, олицетворение весны.
        Макошь - главное женское божество славян, богиня земного плодородия, урожая, покровительница женской судьбы и всех женских работ.
        Марена - богиня смерти, хозяйка мира мертвых.
        Мары - лесные зловредные духи в виде уродливых женщин, связаны с миром умерших.
        Морок - видение, наваждение.
        Навьи - враждебные духи чужих мертвецов.
        Оберег - талисман, предмет, обладающий волшебным охраняющим действием.
        Осенние пиры - в Скандинавии: жертвоприношения в начале зимы, примерно в конце октября.
        Отроки - члены младшей дружины, слуги.
        Паволоки - дорогие привозные шелковые ткани, обычно греческие.
        Перестрел - мера длины, около ста метров.
        Перун - один из главных славянских богов, повелитель грозы, грома и дождя, бог войны, покровитель князей и их дружин.
        Погатина - копье с перекрестьем ниже клинка, которое мешало зверю достать охотника.
        Погост - маленький городок, где собиралась дань с ближайшей округи. Значение «кладбище» это слово приобрело намного позднее, когда от системы полюдья не осталось воспоминаний, а остались только старые кладбища при церквях в вымерших старинных поселениях.
        Подклет - хозяйственное или складское помещение, полууглубленное в землю.
        Полудень - юг.
        Полюдье - ежегодный объезд князем подвластных земель с целью сбора дани, суда и прочих владельческих дел.
        Понева - набедренная женская одежда из трех несшитых кусков ткани, крепившихся к поясу.
        Поруб - темница в виде сруба, зарытого в землю.
        Посад - неукрепленное поселение вокруг городских стен.
        Правь - небесный мир богов.
        Сварог - верховное славянское божество, отец богов и создатель мира, давший людям металлы и ремесла, хозяин верхнего неба, где хранятся запасы воды для дождя и живут души предков, покровитель брака.
        Сварожьи Луга - разновидность небесного счастливого царства.
        Светец - светильник, подставка для лучины.
        Северные Страны - Скандинавия.
        Северный язык - язык скандинавских стран, древнескандинавский.
        Середина Лета - скандинавский праздник летнего солнцестояния, то же что Купала, 22-23 июня.
        Сестрич - племянник, сын сестры.
        Смерды - зависимое население, земледельцы.
        Солнцеворот - 21-22 декабря, самая длинная ночь, после которой день начинает прибавляться, древнейший новогодний праздник.
        Сотник - воевода, начальник сотни в княжеском войске или воевода ближней княжеской дружины.
        Стегач - защитный доспех в виде рубашки из нескольких простеганных слоев льняной ткани или кожи, часто набивался паклей. Слово взято из обихода современных реконструкторов, но вполне очевидно, что и в древности он назывался примерно так. Был гораздо дешевле кольчуги, поэтому имел широкое распространение, а защищал лишь чуть менее эффективно.
        Страва - угощение после погребения, жертвенный пир в честь мертвых («страва» собственно означает «еда»). В литературе это мероприятие нередко ошибочно называется тризной, но тризна - другая часть погребального обряда, а именно воинские состязания в честь умершего.
        Стрибог - бог неба и ветра.
        Студен - месяц декабрь.
        Терем - помещения верхнего этажа, а также постройка, имеющая несколько этажей.
        Тиун - управляющий хозяйством знатного человека.
        Тор - в скандинавской мифологии - бог грозы и грома, победитель великанов.
        Тын - забор из заостренных бревен или жердей.
        Фенрир - в скандинавской мифологии - чудовище в виде волка, один из будущих губителей мира.
        Хвалисское (Хвалынское) море - Каспийское.
        Хёвдинг - в Скандинавии: знатный человек, вождь, выборный глава какой-то округи или ополчения.
        Холоп - лично несвободный человек, раб. Принято считать, что в Древней Руси было так называемое «патриархальное рабство», то есть холопы использовались на домашних работах, считались членами семьи хозяина, и некоторые их права охранялись законом. Первоначально рабами (на определенный срок) становились военнопленные.
        Хорс - одно из имен солнца или олицетворение солнечного диска. Время Хорса - от зимнего солнцеворота 25 декабря до весеннего равноденствия 25 марта, т.е. зимой.
        Шурь - шурин, брат жены.
        Шушка - девичья верхняя одежда в виде прямой рубахи из шерсти, иногда с короткими рукавами, обычно белая.
        Явь - земной видимый мир.
        Ярила - бог весеннего расцвета природы, жизненной силы прорастающего зерна. Ведет солнце по небу от весеннего равноденствия 25 марта до летнего солнцестояния 23 июня, т.е. весной. Ярилин день - 4 июня.
        notes
        Примечания
        1
        Три части вселенной: Явь - мир реального, он же земной; Навь - мир мертвых, подземелье; Правь - небесный мир.
        2
        Молот Тора - подвеска в виде молоточка, любимый амулет скандинавов.
        3
        Велесов день - 6 января.
        4
        Витьбеск - древнее название Витебска. В 9 веке уже существовал, но в виде нескольких маленьких поселков.
        5
        «Тьма», собственно, и есть десять тысяч.
        6
        Князь Вятко - легендарный прародитель племени вятичей.
        7
        В Древней Руси пустыней назывался густой лес, где нет людей.
        8
        То есть с плуга или с дома.
        9
        Лес Праведный - нечто вроде старшего над всеми лешими. Подробно об этом - в книге первой, «Лесная невеста».
        10
        Кичка - головной убор замужней женщины, закрывающий волосы. Мог состоять из множества частей и украшений.
        11
        Миграция в смолянско-полоцкий регион с Дуная датируется наукой 8-9 веком. Отсюда память о священной реке Дунай, которая сохранилась в народных песнях до самого последнего времени.
        12
        Велес-трава - васильки.
        13
        Отопок - негодная к починке, изношенная обувь.
        14
        Обычай, известный еще как «похороны Ярилы» - обряд растерзания в середине лета чучела Ярилы, бога производительных сил природы, что означает переход от роста и расцвета к вызреванию.
        15
        Гудрун - героиня древнегерманского эпоса, убившая своих детей, чтобы отомстить их отцу, своему мужу, который погубил ее братьев.
        16
        Морскими конунгами в Скандинавии назывались предводители дружин на кораблях, хотя не имели никаких земельных владений, а нанимались на службу или занимались грабежом.