Имена ангелов Дмитрий Дейч
        Дмитрий Дейч
        Имена ангелов
        В то утро я был метлой, она - лопаткой для мусора. С видом безразличным и независимым я собирал пыль и сухие листья, принесённые с улицы. Всякий раз, проскальзывая мимо, шурша прутьями, я слышал как она хихикает и чувствовал на себе тонкий лучик её внимания. Она тихонько ждала - у стенки, напротив кухонного зеркала - будто крестьянская девушка, примеряющая фату. То приближаясь к ней, то отдаляясь, выметая из углов, из-под сундуков и шкафов, я вычерчивал ритуальный круг, в центре которого пребывала моя суженая. Наконец, сгрёб мусор в кучу посреди комнаты и застыл в ожидании.
        По истечению долгого, - вязкого как патока - мгновения, мы двинулись друг другу навстречу.
        Пыль, осколки стекла, песчинки с далёкого пляжа, влажная прикроватная пыль, и сухая пыль - из комода. Крысиный помёт. Шарики пенопласта. Крошечный прутик - приношение ивы, что растёт во дворе. Липкая макаронина - увы - не слишком хорошо проваренная. Ворсинки. Былинки. Хлебные крошки.
        И в качестве свадебного сюрприза - черенок вишенки, невесть как очутившийся здесь, на полу, и ставший нашим утренним талисманом. Мы подбрасывали его и ловили, пинали, таскали по полу, играли им в пинг-понг и футбол, делая вид, что метёлка никак не может взять его на совок, и только когда вконец умаялись, черенок отправился прямиком по назначению - в мусорное ведро.
        Тогда мы покинули дом, счастливые, оседлали подвернувшуюся муху, и - взвились в небеса.
        Она, было, примерила - словно корону - тусклое облачко, а я уже приготовился стать ветерком, чтобы сдуть его, тем самым утвердив новые правила, но тут планы изменились: ей приглянулась голубка, сидевшая на шпиле старого городского собора, и я стал колоколом, чтобы объявить о наступлении полудня.
        Бомммммммм…
        Голубка порхнула, сделала круг и опустилась на площадь, вымощенную булыжником.
        Я догнал её - в виде песенки уличного музыканта, фривольной и глупой, исполненной гнусавым, прокуренным голосом под аккомпанемент бандониона.
        - Голубка моя! - завывал я. - Нежная птичка моя!
        Она клевала хлебные крошки, то и дело перепархивая с места на место.
        В это время на площади появились двое: старик и маленькая девочка.
        - Слышишь? - спросил старик. - Один из них запевает «голубка моя», а второй - в образе голубки - мирно клюёт крошки, поодаль - будто не слышит. Так они играют. Такая, понимаешь, игра у них…
        - Но почему? - удивилась девочка.
        - Да кто ж их знает… - пожал плечами старик.
        - Врёшь ты всё! - скривилась девочка.
        - Да нет же! - заволновался он. - Пойдём, покажу!
        Они остановились перед музыкантом, который продолжал нещадно терзать инструмент, и слушали его с такими серьёзными лицами, что музыкант подмигнул девочке, надеясь вернуть хотя бы малую тень её улыбки. Тут песенка про голубку кончилась и лабух затянул балладу - жалобную и пронзительную - про старого Мерлина, удочерившего сиротинушку.
        Мерлин нашёл меня три дня назад под мостом - я жгла костёр из старых тряпок и газет, которые подобрала на берегу. Костёр получился так себе - тряпки горели плохо, а одна из них оказалась пропитанной то ли хлором, то ли бромом, то ли ещё какой химической дрянью, и мне стоило больших трудов вытащить её из огня и потушить. При этом я так раскашлялась, что случайному свидетелю наверняка показалось бы, что подыхаю от астмы или бронхита. Бабка моя вот так же точно кашляла перед смертью…
        Тут он и появился.
        - Слава Гороху! - сказал Мерлин, - я нашёл тебя!
        «Нашёл КОГО, старый ты облезлый хрыч?» - подумала я, но вслух произнесла:
        - Полтинник за час или двести за всю ночь.
        - У меня нет денег, - грустно прошамкал Мерлин.
        - У меня есть нож, - предупредила я его, хотя, конечно, никакого ножа и в помине не было. Нож неделю назад отобрали солдаты. А когда я попыталась украсть новый в рыбной лавке, получила по морде акульим хвостом - можно сказать, легко отделалась.
        - Всё это очень печально, - заметил Мерлин, и я - в глубине души - с ним согласилась.
        Всё могло обернуться ещё печальнее, вздумай он пошалить, но дед стоял смирно в сторонке, думал какую-то свою старческую думу, и почти не участвовал в дальнейших событиях. А произошло буквально следующее: я, наконец, выследила крысу, живущую в углу, там где камни моста расшатались и появились щели - достаточно глубокие, чтобы послужить убежищем разного рода тварям, в том числе и Пузатой Мэри. Уж не знаю где её так раскормили. Верно, при кухне подъедалась. Выглядела она почище любимого кота директора консервной фабрики, где я пробыла в раздатчицах целую неделю, но не получила за работу ни гроша, поскольку вела себя недостаточно вежливо с начальником смены.
        Я убила Пузатую Мэри камнем. Сама не знаю как это у меня получилось: никогда не отличалась меткостью, а тут - попала с первого раза, и сразу насмерть. И только было собралась нанизать тушку на прутик, чтобы хорошенько поджарить, как старикан снова заговорил.
        - Всё это очень, очень печально, - сказал он. Вот ведь заладил, зануда…
        - Пшёл вон, вассал, - сказала я. Хорошее слово «вассал». Где-то подслушала, не помню где именно. По-настоящему грязное ругательство. Даже представить себе страшно что бы это могло значить.
        Старикозл сокрушённо покачал седой своей башкой, но - в самом деле - отступил во мрак. Скрылся из виду. Слава Гороху и присным его!
        Крыса подрумянилась на огне, запахло едой. Костерок полыхнул ярче, и в дальнем углу, почти у самого выхода я приметила длинную покачнувшуюся тень.
        - Эй, вассал! - крикнула я. - Жрать хочешь?
        Так мы с ним познакомились, с Мерлином. Он оказался безобидным. То есть, больным, конечно на всю голову, но безобидным. Он рассказывал мне сказки: про драконов и королей, про рыцарей и принцев, про принцесс, которых в раннем детстве по политическим причинам отдавали на воспитание в бедные семьи, а после, по прошествию времени мудрые волшебники отправлялись на поиски, чтобы вернуть их на трон.
        Мы провели под мостом три дня, а потом он взял меня сюда, на площадь - чтобы показать ангелов и научить разговаривать с ними. Я, конечно, не поверила ни единому словечку - про ангелов-то, но на площадь пошла - потому что там дают кукольные представления. Приезжает сам Коппер-Глоппер со свитой и балаганом, дети собираются на спектакли его со всей округи. Как-то раньше побаивалась я туда идти - в одиночку, а с Мерлином пошла.
        Он сперва всё заливал про этих дурацких ангелов, и у него выходило, что делать им больше нечего, только играть в прятки и догонялки. Вроде как они только тем и заняты с утра до вечера, что забавляются, играя в людей и зверушек, не брезгуют даже сортирами и кухнями для своих игрищ. Будто бы один легко может стать поварёшкой, а другой - кастрюлькой, и пока помешивают их супчик, они - сами понимаете - шлопель-топель, бумца-бумца, шуры-муры друг с дружкой.
        Старик помешан на этом деле - дураку понятно.
        Ангелы - они не такие. Ангелы - печальные и строгие, они стоят в церквях и держат потолок, чтобы не упал. Печальные они потому, что потолок довольно тяжёлый. А строгие - чтобы никто не подходил, чтобы не мешали держать.
        Я точно знаю: бабка рассказывала, а бабка моя врать не любила. Она - как померла - сама стала ангелом, я приходила на неё смотреть каждое утро, пока священник не погнал в шею. Бабка моя стояла в дальнем углу, подпирая балкон, откуда поют по праздникам и воскресеньям.
        Хорошее место. Её не видно, ей видно всех. Напротив неё устроился дед - тоже ангел. Он был солдатом, а когда его убили, стал ангелом, так она мне рассказывала. Мы с ней ходили смотреть - пока она жива была. «Видишь, - говорила она, - вот он, стоит, мой суженый. Я его живьём один только денёк знала. С тех пор прихожу поговорить с ним, попросить чего или помолиться. Всё для меня делает. Вчера просила дров, он сразу прислал с оказией. Безотказный. Вот помру, стану рядом, и ты сможешь приходить ко мне.»
        Что священник меня погонит она, конечно, знать тогда не могла.
        Наверное, когда им надоедает стоять так вот, когда в церкви нет никого или когда никто не смотрит, они вылетают на воздух - поиграть друг с дружкой. Может быть, они прилетают в людские дома и балуются как дети, а после находят кого-нибудь вроде меня или старого Мерлина и забавляются, представляя себя нами, погружаясь всё глубже и глубже в наши жизни, в нашу память. И тогда они забывают на время, что они - ангелы, но потом всегда вспоминают, и спешат дальше, ведь им нужно успеть побыть всеми, кто есть: людьми и зверушками, метёлками и совками для мусора, птицами и песнями, - пока не ударил вечерний колокол, пока прихожане не вернулись под эти своды, пока не пришло время покоя и вечерней молитвы.