Сын тумана Оксана Борисовна Демченко
        Ветры земные #2
        Дети ветров также несхожи между собой, как илюди. Все они чего-то ищут… изачастую сами неведают, чего именно икак далеко готовы зайти впоиске. Аеще - вочто им обойдется интерес иготовыли они платить посчетам… Кортэ, сын северо-западного ветра, начал суважения кзолоту как величайшей силе, способной менять обстоятельства, людей играницы. Игдеже он оказался, пройдя свой путь целиком?
        Ветры земные
        Книга 2. Сын тумана
        Оксана Демченко
        Корректор Борис Демченко
        Фотограф LuckyImages, фотобанк shutterstock
        Дизайнер обложки Оксана Демченко
        
                
        Глава 1. Королевскиеигры
        Площадь Филиппа казалась раскаленной сковородой, шкварчащей солнечными бликами. Дождик истекал последними скудными каплями, горячий воздух пропитался влагой изагустел, как добротный соус. Он пах вялыми цветами, пылью, несвежей рыбой, приправами, хлебной коркой, сточными помоями…
        Зоэ стучала подкованными туфельками покамням иследила, неподнимая головы, как мостовая стремительно сохнет итускнеет. Распущенные волосы плотно закрывали лицо, дышалось вплаще собственных кудрей тяжело. Хотелось сбросить заспину ворох темного шелка, встряхнуть, проветривая, сплести вкосу… Ноесли идти исмотреть вниз, то наверняка никто незаметит, дочегоже грустно плясунье. Ипусть невидят: так правильно, нельзя портить людям день ивыпрашивать жалость, как милостыню.
        Королевская плясунья обязана выглядеть веселой, нет унеё ни единого повода когорчению. Даже последний нищий вгороде знает влицо сеньориту Зоэ, «ту, что умеет расшевелить самый ленивый ветер». Ей улыбаются при встрече скупердяи-купцы, вежливо кивают иноверцы ииноземцы, желают здоровья строгие вооружённые стражники… Багряные служители, страшные кому угодно инаделенные властью суда веры, - ите намечают кивок или обозначают вскладке угуб - улыбку.
        Ноплясунья проходит мимо, ивот уже взгляды утыкаются ей вспину, уподобляясь кинжалу ночного злодея… Вымогают нечто - апойди пойми,что?
        Знакомые шаги стремительно вымеряли площадь отсамого фонтана, нагоняя Зоэ. Значит, Альба наконец-то укутал драгоценную виуэлу втри слоя тонкой кожи и, надо полагать, счел угрозу отсыревания корпуса исчерпанной.
        Рука нэрриха легла наплечо, оберегая иутешая.
        -Все хорошо, - привычно заверил младший изныне живущих детей ветра.
        -Знаю.
        -Еслибы радость цвела, взглядом взмывалаб ты внебо, оЗоэ, чьи крылья - ресницы, - вздохнул Альба, крепче обнял заплечи, огляделся икуда более настороженно добавил, упрощая вычурный строй рифмы. - Когда ты плачешь, солнышко невсходит.
        -Жарит, как чумное, - огрызнуласьЗоэ
        Она по-прежнему неподнимала голову иощущала, что усталость сбывшегося танца навалилась всей тяжестью. Сделалось едва посильно дышать, воздух стал липким, как пот. Ноги подкашиваются, аслова утешения выводят изравновесия самим своим звучанием. Хотя Альба иневиноват… Ноунять обиду неполучается.
        -Отстань, а? Иди, сидра выпей.
        -Я непью впотемках, - тихо игрустно отметил нэрриха. - Тебе плохо, это значит, день еще неулыбнулся. Я дождусь рассвета,Зоэ.
        -Недонимай, - прошипела Зоэ, ощущая себя неправой иоттого обиженной вдвойне горше: нанэрриха иеще больше насебя, колючую инеудачливую.
        -Черный бархат винограда
        Сок прозрачных слез скрывает,
        Цвет созревшего обмана
        Тайну вкуса облачает… - спел неугомонный нэрриха, забросил виуэлу заспину ибез спроса принялся сплетать волосы названой сестры всвободную косу.
        Порыв ветра вмиг выстудил мокрую отпота кофту, освежил лицо. Дышать стало легче, Зоэ прислушалась котзвуку рифмы, убрала короткие завитки прядей заухо ишмыгнула носом.
        Сердиться наАльбу трудно. Он, хоть ивыглядит взрослым человеком, защитником ивоином - аведь наделе инечеловек, ипрожил вмире чуть менее двух лет… Весь этот срок истратил, выслушивая жалобы, придумывая слова утешения идаже вытирая кое-кому сопли. Хотя могбы сам, направах новорожденного, капризничать итребовать внимания. Тем более, сыну ветра вродебы самой природой полагается быть - ветреным, непостоянным идаже склочным. Достаточно разок глянуть наКортэ, чтобы осознать, каков наделе норов уненастья…
        -Этот твой стих получился неплохо, - Зоэ пересилила себя ивыговорила слова старательно, совсем без дрожи вголосе.
        Прикусив губу, она начала распрямляться, упрямо ипоследовательно отдирая взгляд отмостовой, как отдирают присохший финик - колупая скраешка иподдевая все дальше. Сперва Зоэ постаралась проследить стык камней иглянуть настенку дома, затем уговорила взгляд вскарабкаться постволику лозы донизкого подоконника, вползти пораме окна - выше ивыше. Аж шея ноет! Настроение - оно нефиник, если уж расплющилось влепешку, его несмахнешь всовок иневыбросишь заспросто, заменив новым.
        -Да, сегодня удалось мне похвалиться очень кстати… пусть сонет инедозрелый, - Альба остановился, развернул Зоэ лицом ксебе, критически осмотрел, стер пот сеё лба. Улыбнулся, осторожно погладил поволосам. - Танцующая светром, почему сегодня даже любимый юго-западный неврадость тебе? Скажи, недержи всебе, так легче. Ты ведь знаешь, я умею слушать. Иного важного пока неосвоил, нослушаю неплохо.
        -Я пустотопка, - лицо исказилось помимо воли, слезы, вродебы высохшие вместе сдождем, вновь звенели вголосе ивисели наресницах. - Я была нетакая, авот - вся изошла наглупости, понимаешь? Ничего больше неумею инемогу, я тьфу, шелуха, мякина…
        Зоэ сморгнула ипомимо воли улыбнулась, кисло икриво - попросила осочувствии. Хорошо жалеть себя истрадать, когда натебя обращено внимание Альбы! Его темные глаза, как тот самый виноград изстиха, очередной раз впитают горечь твоих бед, иобязательно станет она хоть самую малость слаще - без причины, просто отразделенности беды. Зоэ смахнула слезинку, улыбнулась иначе, ровнее ишире. Так попросили пальцы Альбы, тронув уголок рта. Нэрриха хитро прищурился, довольный радостью, нарисованной его стараниями.
        -Теперь я вижу: недалече утро. - Альба огляделся нарочито-деятельно. - Невыпитьли нам, всамом деле, сидра?
        -Пьяницы вы оба, ты иКортэ, - куда увереннее улыбнулась Зоэ. - Идем. Мне велено явиться водворец кполудню, я уже нарушила кучу правил! Опять буду строго воспитана злющим секретарем её величества. Ну как его, зануду, терпит наша Бэль?
        Зоэ сама нырнула под руку нэрриха изаторопилась, более неуделяя внимания мостовой. Отчищенное щетками дождевых струй небо было синим, глубоким. Крылья птиц вспыхивали мгновенной белизной, перемешивали ивзбивали счастье одоления непогоды.
        -Глупые чужие правила следует сваливать кучей инеразбирать никогда, пусть гниют взабвении, - серьезно согласился Альба, поглаживая кожух виуэлы. - Порядок лишает тебя радости. Это недопустимо… нопоправимо!
        Зоэ хихикнула ипошла быстрее, цокая каблучками ивслушиваясь взвук - легкий, без спотыкания сомнений ишарканья горечи. Альба едва слышно постукивал ладонью повиуэле ишагал втакт, словно танец вовсе незавершился, словно вся жизнь - сплошная пляска… асвидание светром, неудавшееся впредгрозовой хмурости утра, еще непоражение, новсего-то короткий штрих вбольшом исложном узоре движения…
        Платки унэрриха непереводились, так что Зоэ привычно, наощупь, выдернула изего кармана очередной ипромакнула последнюю шальную слезинку. Плотнее прильнула кбоку Альбы, еще разок шмыгнула носом, молча радуясь уюту убежища. Акто тронет? Да лишний раз инеглянут, вид уАльбы внушительный, эсток наперевязи боевой, ивзгляд его далеко некаждому сулит виноградную сладость.
        Альбу вгороде знают. Великая, любому известная тайна: младший нэрриха приходится учеником покойному сыну тумана, златолюбивому инеугомонному Кортэ. Стольже всеобщий секрет - то, что дон Кортэ здравствует вопреки известию освоей трагической смерти, подверженному надежными свидетелями. Это неудивительно. Кортэ очень, очень опасен вгневе, потому тайна его воскрешения столь глубока, потому дон бессовестно пользуется ею, непрячась. Кортэ, сын тумана - так он сам себя именует - проводит время встолице шумно, ауж сидра пьет более, нежели вообще возможно ивохмелю сей яростный дон драться лезет чаще иупрямее, чем допустимо для самого завзятого повесы.
        Зоэ, окончательно отбросив огорчение, решительно дернула названого брата зарукав.
        -Аль, какже так: никто несказал королеве, что Кортэ жив? Это загод-то слишком?
        -Правители щедры наказни тем, кто темные несет им вести… Ктомуже дон Кортэ исам немолчит, - чуть помедлив, нэрриха сплел новую рифму, тряхнул головой идобавил иным тоном, игривым. - Болтунам он без разбора языки готов порезать. Всем подряд инеустанно.
        -Город немых, - хихикнулаЗоэ.
        -Берегись его, оЗоэ, итебя - непожалеет, - темже тоном упредил Альба.
        -Аты-то спасешь меня?
        -Я впервом круге опыта, он вчетвертом, - вздохнул нэрриха, снова погладил виуэлу. Как обычно, серьезные слова он нестал наспех рифмовать. - Ноэто мало что значит. Ты родня мне, аон, если взъестся, неправ. Я тебя спасу. Обязательно.
        Дальше, вгору, пошли боковой улочкой, взбираясь поузкому шнуру мостовой, сплошь составленному извеерных полукружий обожженного кирпича. Кладка была старой, местами щербатой, она норовила коварно поймать каблук вщель инарушить ритм движения. Улочка, впрочем, попалась веселая, она щурилась напутников мелкими лужицами-глазами, серыми втенях исиними, когда изгиб допускал вколодец стен солнце, щедрое, летнее - готовое расшвыривать без счета звонкую медь бликов.
        Влага дождика, короткого, как дурное настроение Зоэ, стремительно сохла. Камни одевались впыльный бархат, теплели, звучали иначе. Плясунья продолжала выстукивать ритм - почти ровный, носодержащий легкую, едва уловимую особинку: строй стиха, недавно напетого Альбой. Получалось неособенно задорно, даже несколько монотонно. Так удобнее думать, шаг зашагом подбираясь кгрустной итрудной правде. Пришло время признать её, новсеже неотчаиваться инепрекращать рассуждений.
        Позапрошлым летом Зоэ - сирота без родни исредств, вдруг очутилась встолице, при дворе, вмилости усамой королевы. Тогда был момент: голова пошла кругом… она показалась себе всемогущей, ну ничуть неменее! Она получила свободу ипризнание благочинности дара звать ветры, обыкновенно осуждаемого Башней. Она бестрепетно вышла наплощадь как плясунья - первый раз вжизни - иперетанцевала взрослую пустотопку, опытную обманщицу, ухватившую свободный ветер загриву. Справилась вопреки всему… ивот рядом - Альба, сын того ветра, пойманного всилки людской корысти иотпущенного иззападни. Он пришел вмир людей подоброй воле, анепопринуждению, как иные нэрриха. Итеперь он всегда рядом. Сейчас Аль внимательно осматривает крыши домов иокна, цепким взглядом проверяет каждого встречного ипопутного человека. Охраняет сестру. Попробуй пойми, игра это - или всё для него всерьез? Люди аж шарахаются, прищур-то унэрриха решительный, да ивнешность нерасполагает кнеуважению. Альба рослый иширокоплечий, напосторонних смотрит хмуровато идаже исподлобья, изучающе. Радость итеплоту он приберегает для немногих близких друзей…
        -Аль, почему ты таскаешь виуэлу вчехле? - Зоэ сморщила нос, спрашивая просто так, чтобы спугнуть тишину.
        -Это дар учителя, иона лучшая извсех, что попадали мне вруки, - обрадовался теме Альба, погладил кожух. - Звонкое серебро веё голосе, лунное. Кортэ отдал мне часть души своей, я счастлив… он решил: пусть ученик приласкает заветные струны, самже ушел, кзолоту слух обращая.
        -Да уж, рыжий ценит рыжее, - согласиласьЗоэ.
        Плясунья поглядела наназваного брата, запрокинув голову, споткнулась, хихикнула изашагала дальше, подхваченная под локоть. Странно ивспомнить, что Альба сперва показался чужим, неразговорчивым. Он, как все нэрриха, явился вмир, выйдя наберег моря, исам тогда едвали верил, что станет заботиться онезнакомой девчонке, что всерьез примет родство, немыслимое между смертными иветрами. Для его жизни нет счета лет инет старости, болезни обойдут его стороной, даже законы страны иверы для нэрриха - вроде инеобязательны… Неукоснительно действует лишь древнее правило: пришедший подоброй воле сын ветра, если он признан своей плясуньей ипризнает её, дарует надежный мир стране, где поселился. Никто извзрослых нэрриха непоступит внайм кпротивникам короны Эндэры, если это угрожает спокойствию «колыбели» - так старинные правила именуют долину, приютившую юный ветер.
        Старший изживущих ныне нэрриха - сам Оллэ! - признал столицу Эндэры колыбелью ивозвестил нерушимость мира аж навсю жизнь Зоэ. Что оставалось делать плясунье? Склонить голову ипринять свою роль, протянуть руку совершенно чужому существу иввести безымянного нэрриха вдом, назвав братом. Учить незнакомца самому простому, снекоторой настороженностью наблюдая, как тот целыми днями сидит, забившись втемный угол, трогает струны подаренной Кортэ виуэлы - этой самой, укутанной сейчас втройной кожух.
        Апотом… Когда именно все переменилось, едвали знает даже Альба. Сплелась ниточка, связала две души, да так плотно, стежок застежком, сшила водно целое, что теперь всякий день Зоэ иАльба неразлучны, ипо-иному они себя немыслят. Брат исестра. Сирота, лишенная дома - исын ветра, вдоме вродебы ненуждающийся. Норазве отказываются оттепла, отзаботы идружбы?
        Зазиму Альба официально иокончательно выбрал имя, повзрослел умом иобрел первые навыки жизни вмире людей, аЗоэ рассмотрела сына восточного ветра глубоко, внимательно. Поняла: молчит он, потому что умеет слушать, чужих невпускает сразу вближний круг, потому что пробует ощутить их настоящее, анепоказное, отношение. Альба стал важным иблизким, авовторую зиму уже без запинки, отдуши, именовался братом. Сним иболтать хорошо, ауж шагать, неразмыкая губ ивсеже ощущая общение иподдержку - вовсе замечательно. Он умеет слушать - ислова, иневысказанное, сокровенное… Знает, что спину Зоэ разогнула, шутить попробовала, акамень беды наеё душе несделался легче.
        Что случилось? Почему ветры более нешепчут вухо внятные слова, почему танец выцвел дожалкой игры, почему вера всебя сделалась тонка иненадежна, как потраченная временем ткань?
        -Аль, я сегодня совсем неслышала ветра, - Зоэ кое-как выдавила, облекла свою боль вслова, нолегче нестало. - Может, я больше инеплясунья?
        -Ты ксебе ужасно строга, привыкла быть лучшей, забыла, что оступаются решительно все. Люди ломают каблуки идаже ноги непотому, что они пустотопы. Так я думаю. Дай себе время, представь, что ты сломала каблук - ипросто нетанцуй хоть месяц, хорошо?
        -Душа уменя ссохлась, - совсем тихо шепнула Зоэ. - Аль, я подлая. Ноттэ меня спас, ая задве зимы напрочь выстудила сердце, забыла, какое унего лицо. Мне надо звать Ноттэ, чтобы его вернуть. Мне следует слушать его ветер! Ая важного ничуть непомню. Уменя все хорошо: есть ты, Челито, Кортэ, дом, достаток ипрочее разное… лучшеб я ногу сломала! Неболит душа так, как должно.
        -Лучше уж ты неломай ногу, - серьезно попросил Альба. Рассмеялся привычно, почти без звука, лишь выдыхая радость. - Зоэ, ну можноли себя счесть пустотопкой, пока живет насвете мой славный учитель Кортэ? Когда он танцует, мостовая охает отнедоумения. Косолапый пустотоп, он сам так называет себя.
        -Он непустотоп, - покачала головой Зоэ. - Ноя плохо учу. Он странный, все унего чересчур ивсе штурмом-приступом. Оба вы непохожи надетей ветра. Ты серьезный, аон вовсе упертый. Таран надвух ногах… Как такого учить? Он повторяет вточности, будто марширует, анадо - искать своё, внутри. Это как стихи. Хочешь сочинить свои, несобирай их изобломков чужих строк, как стену изкирпича, выломанного изруин брошенного дома. Ты понимаешь, авозьмись вот Кортэ стихи писать,а?
        -Да уж, - Альба рассмеялся.
        Улочка, ловко уклоняясь отвыпирающих углов домов, то ныряла внизкие затененные арки, то выплескивалась впрожаренные солнцем дворики, то снова гулко множила звук шагов, сдавленный ладонями стен. Эхо догоняло, торопило, смутной тревогой толкало вспину. Когда навстречу покатилось чужое дробно-поспешное эхо, Альба поправил виуэлу заспиной ивродебы невзначай опустил ладонь наножны эстока. Зоэ вздохнула. Она точно знала: выбежавший навстречу дворцовый посыльный споткнулся изамер, наткнувшись наострый, вопрошающий взгляд нэрриха. Слуга сразуже склонился подрубленным колосом, спасаясь отнедовольства Альбы.
        -Вас ждут, доньяЗоэ.
        -Она недонья, - резко уточнил нэрриха. - Ипусть иным врут без роздыху, что ждут, так ипередай секретарю. Еще раз отошлёт тебя портить нам настроение искоблить совесть, я вответ испорчу ему… что-нибудь.
        Посыльный смолчал, неразгибаясь истараясь выдавить спиной нишу встене, чтобы надежно укрыться отгнева нэрриха. Зоэ дернула Альбу зарукав ипотащила вперед, спасая ни вчем неповинного слугу отугроз - наверняка пустых, нозвучащих внушительно.
        Укалитки дворцового парка тоже ждали. Снова люди склонились, неосмелились торопить исопровождать, сполна оценив гнев нэрриха. Подорожкам досамого дворца шли быстро имолча: Зоэ опасливо думала окоролеве, способной прямо теперь потребовать новый танец. Альба молчал иразделял тревогу, азатем сердито фыркнул, первым приметив впрогале листвы стену дворца.
        -Королева впереплете, ткет удавку паутины, - взялся он засвое, рифмуя просто так, чтобы выплеснуть досаду.
        Зоэ глянула вверх иуспела заметить заокном кабинета промельк движения: Изабелла Атэррийская, наследница власти многих поколений воинственных королей западной ветви древнего рода Траста, действительно только что стояла уокна исмотрела впарк. Ждала?
        -Я неслышу ветер, потому что пустотопка ипереживаю, - вздохнула Зоэ. - Иты, значит, поутру непросто так порвал две струны. Ждешь дурного?
        -Вроде инесчего, - пробормотал Альба, кивнул слуге ипропустил Зоэ вдверь, навинтовую узкую лестницу черного хода. Усмехнулся. - Всякий ветер ощущает вштиле взвод тугой пружины… или смертную усмешку черной ключницы горбатой.
        -Мрачновато, - пожаловаласьЗоэ.
        -Или шторма приближенье, для отважного - отраду, - Альба исправился, добавив новую рифму. Тряхнул головой, прогоняя шутки. - Зоэ, я всего лишь ветер, запутавшийся втвоих волосах, я следую твоему настроению. Видишьли, порой уменя своего инет… Нам одного надвоих довольно. Разве нетак?
        Винт лестницы закрутился надва полных оборота, уперся вплощадку удвери. Внизком проеме уже ждал очередной вежливо-настороженный слуга. Зоэ пригнулась, минуя порог, выпрямилась изашагала погалерее всторону малого кабинета королевы. Ипочти неудивилась опасливому шепоту слуги заспиной.
        -Дон Альба, его величество пожелали видеть вас, они как раз теперь принимают маэстранте.
        -Терпеть немогу хамоватых скотин скопытами, так иноровят влепить хвостом пощечину, - пробормотал Альба. - Зоэ, я скоро. Надеюсь, вся армия Эндэры невынудит меня сесть вседло, ибо кусачая тварь есть воплощение тьмы иереси.
        Зоэ хихикнула, торопливо нащупала веер, сутра оттягивавший карман нэрриха иничуть ненужный вгороде. Лепестки изрезной кости раскрылись слегким стуком, пряча лицо досамых глаз, ведь водворце неприняты яркие проявления чувств, даже иискренние. Ноповод для улыбки имеется: беднягу Альбу теперь ждет сам Бертран Барсанский. Его величество неплохо владеет лицом ивполне успешно прячет настоящие чувства без всякого веера, допустимого лишь для доний. Король уже натянул парадно-безупречную улыбку… ипотирает руки впредвкушении занятного зрелища. Поблизости наверняка прогуливаются доньи идоны, совершенно случайно они неупустят дивный повод для сплетни, вподробностях живописуя сцену взаимной неприязни юного нэрриха иочередной лошади, выезженной специально для него лучшим столичным маэстранте.
        Вот икабинет её величества.
        Короткий спотыкающийся шаг через порог стер слица Зоэ иулыбку, исамо мгновенное, несколько лихорадочное веселье. Изабелла Атэррийская, полноправная соправительница Эндэры охотно уступала мужу влюбых мелочах изабавах, оставляя себе право плести «удавки паутины» больших интриг, упомянутые Альбой.
        Даже судя попервому взгляду, сегодня день укоролевы незадался: любимое кресло, выбираемое при хорошем настроении, пустует. Изабелла строго выпрямила спину впохожем нажуткое пыточное устройство сооружении, недающем ни пол-ладони свободы впосадке. Ивдобавок одежда… Чего ждать, если правительница предпочла всолнечный день, озаренный радугой, черное глухое платье? Мало того, настол выложила молитвенник, под правую руку подтянула четки. Более пристальное наблюдение неоставило сомнений: её величество дурно выспалась, под глазами тени. Вдобавок - Зоэ метнула взгляд всторону - налице секретаря безнадежное отчаяние затравленности.
        -Хотелабы я знать, кто назначает приемы вмоей стране? - сухо изло вопросила королева свой молитвенник. Покрайней мере, смотрела она именно наэтот предмет.
        -Вы, ваше величество, - без промедления признала Зоэ, кланяясь изамирая увхода.
        -Тогда почему я - жду? - королева изогнула бровь. Погладила кожу молитвенника. - Да простится мне грех гнева, ибо усмирен сей порок, ты ведь жива идаже невподвалах… Хотя я неполучила нужного ответа насвой вопрос. Ты только что вгороде сказала, что более неможешь исполнять танец должным образом, что ветры неотвечают тебе. Это частично объясняет твой отказ быть полезной. - Королева оттолкнула молитвенник, намгновенье лицо её сделалось брезгливо-недовольным. Четки защелкали, вымеряя ритм слов. - Зачем мне куколка, если она, то есть ты, сломалась? Зачем мне навязанный рождением Альбы мир ссоседями, если он мешает унять амбиции северян или присоединить землиюга?
        -Значит, мои слова подслушивали? - отизумления Зоэ забыла, что теперь следует молчать инезлить королеву. Плясунья покосилась наскорбно сморщившегося секретаря. - Ну ничего себе бегают эти, увас наслужбе которые…
        -Надежные люди, - вродебы развеселилась Изабелла. - Значит, ветер впорту ты отказалась менять всего лишь потому, что стала… - королева добыла из-под молитвенника лист исверилась сзаписями. - Стала пустотопкой. Звучит омерзительно. Почемуже я должна кормить дармоедов: твою нелепую, неродную покрови семейку итебя, солгавшую своей правительнице ипокровительнице? Зачем, если ты сделалась для меня - бесполезной?
        Зоэ промолчала иснадеждой покосилась всторону окна. Радуга истаяла, новнебе сохранился сочный оттенок синевы, непересушенной жарой. Изгнание изстолицы былобы счастьем. Долгожданным! Намиг голова закружилась отпредвкушения: королева сейчас прогонит свою плясунью. Совсем прогонит! Истанет возможно уйти. Зоэ вздохнула, мысленно уходя изгорода иоставляя заспиной дорогущие вещи, составляющие столичное имущество ипобольшей части подаренные самой Изабеллой, иногда иотдуши, пожалуй. Нообыкновенно даже ивэтом случае расположение королевы проявлялось так странно… Сухо, словно всякое слово - строка приказа, идиктует его Изабелла принародно. То есть превращает диктовку взрелище, предназначенное для двора, ато ивсей столицы. Увы, вответ накаждый подарок следовало строго поэтикету высказывать напыщенно-нудную признательность. Получалось ложно, скучей поклонов, снеизменным созерцанием узоров каменного пола. Зоэ всякий раз страдала, получая подарок, ибезуспешно пыталась понять: честь или наказание это принятие идарение…
        Лишь пребывая вопале, можно выйти изжилья, никогда небывшего родным домом - инезаботиться онадежности замка надверях. Так хорошо: налегке инеоборачиваясь покинуть город, где даже дождь - неблагодать, алихорадочный пот, выступающий накамнях. Где утро пахнет гнилой рыбой инечистотами, алюди неподнимают головы иневидят изгиба радуги, пока им неукажут наэто чудо, буквально уговаривая отвлечься отзабот хоть намиг.
        Плясунья улыбнулась, забывшись инераскрыв веера. Она грезила освоей немилости. Вот она ранним утром минует пустые улицы, еще незамусоренные суетой дня. Вдыхает залпом, допьяна ветер вне города, аон вмещает саму свободу… иЗоэ скидывает тесные башмаки ишлепает попыли босиком, перешучиваясь сАльбой ислушая его стихи, немудреные, номилые.
        -Так я могу удалиться вэту… опалу? Прямо теперь? - неосторожно понадеялась Зоэ вслух.
        Королева выхватила сколен, изпод стола, веер иуспела-таки спрятать улыбку вчерной кружевной тени.
        -Куколка, стобой нескучно, даже сбесполезной, - отдышавшись, признала Изабелла весьма неприятное для Зоэ. - Номне чертовски… прости меня Мастер, мне просто дьявольски невыгоден искучен мир. Именно теперь. Вы сАльбой - причина его нерушимости, иты моглабы хоть поубиваться для приличия, анесветлеть лицом при слове «опала». Я тебе что, недаю жить вудовольствие? Чего тебе, маленькая дрянь, нехватает? Год я незамечаю мерзавца Кортэ, гуляющего страшнее покойного Филиппа Буйного. Новый наш патор тоже терпит выходки злодея, помыкающего столичной обителью багряных. Факундо свят: он прощает даже тебя, хотя ты бываешь наисповеди много реже, чем всамых похабных гостериях столицы. Ая благочестива ия, бочку пороха вам снэрриха под зад, неустанно молюсь завсех.
        -Да уж… тяжело.
        -Пошла вон, - устало поморщилась королева. - Видишь, я вбешенстве. Прежде ты умела танцем вышелушивать это измоей души. Нотеперь я нежелаю делаться мягче, да иты разучилась умягчать. Убирайся ипомни: если я снова буду вынуждена ждать, ты заэто ответишь. Единственное существо, чья защита была воистину действенна вотношении тебя - нэрриха Ноттэ, вот только ах, он мертв давно ибезвозвратно. О-о! Теперь ты помрачнела, тебе паршиво - аменя отпустило… Учись управлять лицом, куколка. Это дворец, тут быстро выбивают изигры впечатлительныхдур.
        -Я вовсе нехочу играть.
        -Разве я спросила тебя, чего хочешь ты? - опасно ровным тоном уточнила королева. Щелкнула пальцами, глянула навздрогнувшего секретаря. - Эй, ты! Проводи пустотопку дочасовни Льемского столпа ипроследи, чтобы исправно молилась ониспослании смирения. - Изабелла снова нырнула втень веера. - Смирение Зоэ… Кажется, я возжелала несбыточного чуда. Теперь - пошла прочь.
        -Как будет угодно вашему величеству, - вывела Зоэ благочестиво-вдохновенным шепотом, старательно потупившись ипокаянно сложив руки.
        Изабелла фыркнула ввеер ирезко сложила вещицу, стуком обозначила: довольно шуток. Секретарь разогнулся, ревматично кряхтя инеимея сил сдержать вздохи-жалобы наболь взатекшей шее исведенных судорогой ногах. Под угрожающе-пристальным взглядом королевы движения сделались увереннее, секретарь покинул кабинет, почти нехромая, прикрыл дверь исразу сник. Остановился… глубоко вздохнул ипобрел, неоглядываясь наЗоэ. Формально он сопровождал плясунью, наделе - отдыхал отколючего настроения её величества. Зоэ тащилась занерадивым конвоиром, непытаясь оспорить приговор. Да, вчасовне теперь темно идушно, стоять наколенях ибормотать молитвы, незасыпая инепрерывая речитатива - тяжело. НоАльба наверняка скоро объявится иесли неспасет отнаказания, то скрасит его. Он умеет исамые нудные молитвы петь так, что звучат они вполне интересно. Ктомуже Альба верит вМастера совсем по-настоящему, даже как-то детски восторженно, взахлеб.
        Весной, когда Зоэ приболела, нэрриха просиживал вчасовне пополдня. Апосле недоуменно выведывал уКортэ: отчего искренние мольбы неполучили быстрого отклика? Кажется, рыжий сын тумана, склонный верить очень своеобразно, ловко сочетая похабство иблагочестие, дал подробный ответ, сопроводив его как примерами изсвятых книг, так игрязной руганью: Зоэ проснулась среди ночи отнеобычно громкой идаже яростной перепалки двух нэрриха. Несколько следующих дней Альба молчал ихмурился, согорчением глядел внебо, внезапно опустевшее, лишившееся мнимого сияния безотказного «доброго боженьки». Наконец, Альба сдался, принял сочувствие сестры изаговорил. Спросил, зачем вообще насвете есть бог, когда он глух ислеп, вмолитвах ненуждается иотвечать наних неготов… Зоэ долго думала исказала: лично она молится, чтобы обрести нечто всвоей душе. Инежелает просить обесконечных одолжениях ни людей, ни высшие силы. Разве она побирушка? Альба нахохлился, кивнул исмолк еще нанесколько дней… Клету он нечто для себя решил иначал молитвы петь, анепроизносить. Возможно, счел высшего разборчивым слушателем, снисходящим лишь ктому, что
достойно внимания.
        Без Альбы идти подворцу почти противно. Впереди многие залы спридворными, готовыми глазеть наплясунью. Налюдях - королева права - надо оставаться уверенной, спокойной. Это дворец, слабых тут норовят извести…
        Галерея уперлась встену, резко вильнула влево, засияла полуденно-беспощадно, извела иуничтожила тени все доединой, слив остатки сумрака ипрохлады нанижний этаж через колодец угловой лестницы. Спуск, поделенный натри ущербных пролета, был втиснут вкольцо малой башенки кое-как: иневинтом, инепарадным квадратом. Снизу вкрадчивым эхом шелестели охи-вздохи ишорохи столь определенные, что секретарь ненадолго проснулся итряхнул головой, взбадривая мысли. Поискал взглядом обходной путь, слепо щурясь наоткрытую галерею, где жар солнца обрубал все тени, напроём близкой лестничной арки уповорота… Зоэ хмыкнула иускорила движение, застучала каблуками поступенькам. Внизу разобрали шаги, но, конечноже, непокинули облюбованного уголка.
        -Как вам не… - секретарь попробовал оберегать благопристойность, торопливо спускаясь следом занепокорной плясуньей.
        -Ты что, заразился отнэрриха чумной привычкой «какать» повсем углам? - гулко ужаснулся знакомый голос.
        Зоэ хихикнула иеще быстрее пробежала последний пролет. Улыбнулась Эспаде, кивнула извежливости иего нынешней спутнице, явно прилипшей кплечу дона где-то близ речного порта. Девица вответ изобразила многообещающую ухмылку иадресовала её несчастному секретарю, без спешки прикрывая шалью полную грудь.
        -Куда танцуешь? - Эспада подмигнул Зоэ, хищно поглаживая рапиру ивзглядом стращая секретаря, даже вкрайнем утомлении помнящего: этот человек служит только королю искандально напоминает указанную истину всем, подвернувшимся под горячую руку. - Н-ну?
        -Вчасовню, грехи замаливать, - глядя впол, сообщила Зоэ тем смиренным тоном, что недавно впечатлил королеву.
        Эспада заржал, неотпуская сколена порывающуюся встать девку инепозволяя ей одергивать юбку: ну, видно колено, что стого?
        -Да ты еретичка, - предположил дон Эппе, снова заглянул под шаль девки исчёл зрелище приятным. - Могу доказать. Я сам-то свят, воистину. Утром добыл себе бумагу наискупление грехов, илишь затем купил грех, - Эспада раздвинул края шали ипальцем провел посвоей покупке отшеи донижних ребер, видимых врасшнурованной кофте. - Назакате отправлюсь кдуховнику, имы обсудим мой день, пусть пускает слюни отзависти. Это называется покаяние. Искреннее! Аты? Какое утебя есть право каяться, да еще пожаре, дозаката? Ты грешила?
        -Рэй, ты хуже Кортэ, - укорила Зоэ, пытаясь пройти мимо разгулявшегося пса короля. Тот нагло причмокнул губами… иположил ногу наперила узкой лестницы, целиком перегородив последнюю ступеньку. -Рэй…
        Башмак уЭспады был стертый, сгрязной подошвой, облепленной чем-то, весьма подозрительно выглядящим итакже подозрительно пахнущим. Зоэ упрямо смотрела наногу, словно взглядом могла её сдвинуть иосвободить себе путь. Нога неподдавалась. Пауза затягивалась иделалась неуютной. Зоэ огорченно покачала головой, отметив свежую прореху наштанах Эспады - широкую, уколена. Зашита прореха была небрежно, совсем неподходящими нитками. Эспада хмыкнул, вродебы тоже заинтересовался штанами, даже колупнул присохшую грязь, растер впальцах, пробуя определить: некровьли это? Чья, врядли стоило спрашивать. Разве подобные мелочи отягощают память дона Эппе?
        -Что - Рэй? - наконец, прервал молчание Эспада. - Ты негрешила, хуже: ты иненамеревалась, инепокупала заранее отпущение грехов.
        Дон Эппе столкнул девку сколена иразогнулся, неопираясь рукой оперила игибко разворачиваясь наодной ноге, пока вторая продолжала перегораживать дорогу. Теперь он смотрел наЗоэ вупор истоял кней лицом, совсем близко, иобличал грехи спафосом, смутно похожим натот, что свойственен проповедям пьяного Кортэ.
        -Ты намерена покаяться втом, очем даже ненаслышана! Будешь лгать вкаждом слове, значит, ты изнас двоих иесть еретичка. - Эспада качнулся ближе ишепнул всамое ухо, вынудив Зоэ вздрогнуть иотшатнуться. - Соблазнительная еретичка. Дурни-нэрриха нелюди, если несбежишь отних, так инеузнаешь, вчем следует каяться. Грех-то сладок, тебе хоть что-то объясняют такие слова?
        -Пропусти. Это приказ королевы.
        -Н-ну пропущу, если она сама попросит завас, ага-а, - лениво растянул слова Эспада, недумая отодвигаться. - Потанцуй сомной. Итогда уж иди честно каяться, повод-то будет.
        -Рэй, ты пьян.
        -Трезвее обычного, - Эспада поднял руку иглянул напальцы, как всегда - недрожащие. Ладонь мягко шевельнулась илегла наплечо Зоэ. - Ты явилась сюда ипомешала мне обзавестись избранным сутра поводом кпокаянию. Тебе нестыдно?
        Зоэ сердито дернула плечом, пробуя сбить руку Эспады. Затем шагнула вперед, насамую нижнюю ступеньку, ладонью упираясь вгрудь дона Эппе, упрямо норовя оттеснитьего.
        Любимый пес короля - аиначе Эспаду мало кто звал - для Зоэ небыл ни врагом, ни чужаком. Весьма часто он вечерами провожал Зоэ дооблюбованного Кортэ жилища или наоборот, помогал сыну тумана попасть вхорошо охраняемый парк дворца, никого неискалечив попути. Дон Эппе высоко ценил возможность брать уроки фехтования унэрриха, акроме того - сам так однажды сказал иявно несолгал - воевал он исключительно смужчинами, желательно вооруженными имногочисленными, ноуж никак несдетьми ибеззащитными женщинами. Иначе, вероятно, кнему присталобы прозвище, намекающее наменее честное оружие.
        -Рэй, я просто шла короткой дорогой вчасовню, - буркнула Зоэ, глядя внебритый подбородок иноровя высвободить руку, перехваченную Эспадой ипомимо воли удерживаемую наего рубахе, как раз над ровно имедленно бьющимся сердцем. - Прекрати. Нескандаль там, где неследует. Сама Изабелла вгневе.
        -Королева слишком умна для гнева. Ты - её любимая куколка, иона это помнит, даже вогорчении… Н-ну, вернемся кглавному. Ты слышала нас еще изгалереи, - недумая отпускать руку, прищурился Эспада, толкнул пальцем подбородок Зоэ, вынуждая её смотреть вглаза. - Ты опознала мой голос ирешила: дорога тут короткая… инескучная. Ты идешь каяться, самоуверенно невидя засобой вины? Так я забочусь отвоей душе идаю повод кпокаянию, еретичка. Нэрриха нескажут, из-за их упертости ииные промолчат, аты - что? Тихо зачахнешь, вот что. Ты выросла, почти пятнадцать, авсе вдевочку играешь. Площадь смотрит напляску, икаждый мужик, даже подслеповатый старик - что? Бегом бежит каяться. Ты - мрак иересь, ты вынуждаешь их сопеть ичесать брюхо. Иневедаешь, что вытворяешь! - Эспада дернулся, совершенно трезвым взглядом пришпилил секретаря кступеньке. - Недыши, тварюшка. Донесешь королеве? Н-ну… врядли, я достану тебя еще налестнице ивыпотрошу одним движением, без танцев, вот уж обещаю. Сидеть, чернильница!
        Секретарь пискнул иобреченно упал наступеньку, словно его уже проткнули. Девка закончила шнуровать кофту, поправила шаль ипристроилась рядом с«чернильницей», наодну ступеньку ниже. Эспада кивнул ей. Рыжая добыла изкармана кастаньеты, шмыгнула носом ипринялась прощелкивать несложный ритм - без особого рвения, новполне точно.
        -Грех так устроен, - снова шепнул вухо упрямый королевский пес, вынуждая Зоэ краснеть. - Коготок увяз, вся птичка - всуп… ты сама спустилась сюда, я польщен. Чертовски приятно сознавать, что именно я иименно сегодня буду выковыривать изссохшейся шкуры куколки взрослую бабочку. Ты ведь никогда нетанцевала смужчиной? Зоэ, я прав ия пьян, вечером куплю еще девок иворох прощений грехов, впрок. Так мы танцуем?
        -Рэй, ты свински наглыйпес.
        -Я голодный пес, оттого инаглый. Хочешь, провожу ибуду каяться занас двоих? Вчасовне теперь тихо иуединенно…
        -Вот еще! Пропусти.
        -Танец мой, решено.
        -Ты что, стерегтут?
        -Идавно, - шепнул королевский пес вухо, почти касаясь губами кожи. - Решайся. Это небольно, ипапочке Альбе можешь непризнаваться, он все равно непоймет, нелюдь. Ктомуже я нелезу тебе под юбку. Руку неубирай. Нельзя танцевать, отделяясь. Танец - это очень тесная близость.
        -Рэй!
        -Что?
        Зоэ еще раз попробовала высвободить руку иобреченно вздохнула. Вскинула голову исама, более непряча взгляд, посмотрела втемные глаза Эспады, мелкие ихищные. Наполненные такой ересью, что голова кругом идрожь поспине отодних лишь домыслов… Дон Эппе отпустил запястье, отмеченное пятнами следов его жестких требовательных пальцев. Сам чуть оттолкнул Зоэ ипринялся вытягивать низ рубахи из-под широкого пояса. Зоэ отметила мельком: свежий шов наподоле, опять дрался иштопал… Сам. Икожу, иткань. Слуг уЭспады нет: толи деньги спускает слишком быстро, толи страх нагоняет итого скорее.
        -Прекратите, - пискнул секретарь изатих, когда рыжая облокотилась спиной наего колено.
        -Рэй, аты хорошо знал Ноттэ? - отчего-то спросила Зоэ, наблюдая, как рубаха летит вугол. - Говорят, ты заказал себе эсток наюге. УНоттэ ведь был именно эсток.
        -Неэсток, асаблю, иненаюге, аздесь, инезаказал, авзял даром уАбу. Н-ну… приступим! Моглабы хоть охнуть, - упрекнул Эспада, укладывая наступеньки оружие. - Или попробовалаб сбежать вон туда, вверх полестнице. Зоэ, ты уже танцевала скем-то?
        -Ты пес, анезмея. Кортэ - твой намордник, да иАльба тоже, - мстительно сообщила Зоэ, рассматривая смуглую кожу голого попояс дона Эппе, прослеживая взглядом два крупных светлых шрама, нагруди инабоку. - Ты что, надумал учить меня танцу? Всерьез?
        -Ябы ипрочему научил, - пообещал Эспада, глядя вупор иснова силой укладывая узкую ладонь себе нагрудь. - Ближе. Ты для кого дышишь, мыж танцуем, амне даже нетепло. Итебе еще невчем каяться. Ближе. Пока что ты хуже шлюхи: ни души, ни опыта. Еще раз отведешь глаза идернешься назад, вспорю платье отгорла доподола, вот здесь, чтобы стыд помог тебе наступать, пряча прореху, анеотодвигаться, давая всем её рассмотреть.
        Зоэ глядела втемные глаза иедва решалась дышать старым перегаром, чесноком, дорогой восточной отдушкой намасле, кислым молодым вином, потом, подгнившей рыбьей чешуей, речной водой иеще невесть чем, что всмеси иесть - нынешний чуть пьяный Эспада. Сердце отчаянно колотилось вребра, норовя выломать брешь исбежать, ему было страшно отневедомого ивнезапного. Зоэ, неслушая трусливое сердце, сделала один крошечный шаг вперед, уперлась подбородком всмуглую кожу возле ключиц королевского пса. Эспада невоевал сдетьми, ноон воистину был - пес, иэто Зоэ помнила накрепко. Псы нервут только тех, кто их небоится, однакоже довольно наволос дрогнуть, намиг выказать смятение…
        -Я расскажу тебе главное, - одобрительно усмехнулся Эспада, отступил наполшага имедленно, очень медленно начал вести вверх трепещущие, легкие руки, неизменно остающиеся вполуладони отбоков Зоэ. Крепкие пальцы плели узор танца, некасаясь кожи, нотепло Зоэ ощущала. Тепло идыхание, вместе они рождали мучительную исладкую нутряную дрожь. Эспада снова зашептал: - Пес - нето слово. Увы для нас, мы все быки наплощади. Увы для вас, почти все девки - тряпки. Красные тряпки… Мы бросаемся, незамечая подвоха - ирвем тряпки, итопчем, инет нам радости, одна злоба да жажда. Пустота затряпкой, амы-то ждем иного.
        Жар крупных ладоней, некасающихся даже ткани платья, вопреки всему ощущался кожей скаждым мигом полнее иплотнее, иоттого голова кружилась, глаза норовила закрыться, пряча неведомое вотьме… Зоэ закусила губу, стараясь недышать, запретив себе слабость. Затем тряхнула головой, решительно иглубоко вздохнула, качнулась вперед иоживила пальцы рук, окончательно принимая вызов ивпуская танец вкрошечный тесный мир, половину которого занимал Эспада.
        Явь нелепо вывернулась, замкнулась как-то иначе, отделила танец отвсего постороннего, вышвырнула его изпривычного бытия виной, неведомый круг.
        Вушах зазвенела невесть откуда рухнувшая тишина, разбитая надольки ударами кастаньет. Маленький закут улестницы перестал существовать, рассыпался обрывками ткани мира. Всюду томилась пустота, пронизанная глухим ночным безветрием. Таким чуждым идавящим, что Эспада уже невызывал опасения, он теперь стал - единственной преградой мертвенной пустоте. Только вего дыхании еще ижил настоящий ветер…
        -Южный, - одними губами шепнула Зоэ, уже без трепета делая новый шаг, чтобы плотнее прильнуть кживому, утвердиться вопасной пустоте. - Будь ты нэрриха, звалсябы, пожалуй, Сефе. Зефирий…
        Собственные руки взметнулись крыльями, готовыми смять пустоту инарушить тягучий рисунок приготовления ктанцу, где первые шаги лишь создают настрой. Зоэ закинула руки дальше заспину, прогибаясь иповорачиваясь, чтобы сперва лечь насгиб локтя Эспады, азатем спиной прильнуть ктеплу его груди - как кстене, ограждающей отчуждости.
        Сознание вспорхнуло роем птах, ни одна мысль недавалась вруки, обтекая их ипребывая впостоянном, настороженном движении.
        -Увы для быков, - шепнул вухо Эспада, ноголос его прозвучал глухо, будто издали: - иногда мы нарываемся навас, держащих красную тряпку, вооруженных, играющих снами. Вы доводите нас доисступления ирвете нам сердце. Затем уходите под крики восхищенной толпы, ведь вам вся жизнь - танец, абыки-то умирают.
        -Почему так пусто? - ужаснулась Зоэ, нослова непожелали выговариваться, тьма глотала звуки, тьма впитывала их, оставаясь лишенной движения.
        Зоэ более невидела ни лестницу, ни секретаря, ни девку, которая также старательно ибестолково брякала старыми, дающими надтреснутый звук «каштанками», дешево сработанными изкакого-то неочень плотного дерева. Тьма обступала иказалась густа, она душила, норовила связать. Но - немогла. Зоэ негромко рассмеялась, осознав: чуткость кветру по-прежнему при ней, иникакая тьма нелишит плясунью дара быть солнцем, то есть прямо теперь - единственным светочем тесного мирка, обреченного без неё прозябать ввязком безветрии.
        Ладони уЭспады были горячие, двигался он безупречно идаже, пожалуй, вдохновенно. Носоздать впустоте хотябы эхо, изгнать мрак инаполнить жизнью самую малую область вывернутого мира мог только настоящий сын ветра. Зоэ понимала это ивыстукивала невидимый пол звонкими подковками подошв, словно звала… ноотклика неполучала. Вдруг пришла мысль: ветер иогонь слабы друг без друга, ветру нехватает тепла, огню - дыхания, поодиночке им неодолеть холодную пустоту. Сейчас всё вдвойне худо: недостает иветра, иогня…
        Отчаяние нарастало, руки метались, оттесняли мрак - ивязли внем. Все было безнадежно, пока нешевельнулось наплече - аможет, даже под кожей? - нечто невесомое, новажное. Тьма отшатнулась, звук впервые проник впустоту. Нечто вздохнуло, уютнее устраиваясь втесном мирке, заполняя его, глада волосы, перебирая пряди… Ипространство стало пригодным для пребывания. Эспада обрёл сходство снастоящим сыном ветра, отего танца жар так илился сюга, сродной его стороны…
        Зоэ обратила лицо ктеплу, ощущая вволосах струйки ветра, как пальцы… улыбнулась изамерла вполноте сбывшегося танца, вспокойной усталости завершенного дела.
        -Все, я труп, - прошептал Эспада ирухнул наступеньку.
        Зоэ судивлением осмотрелась, балансируя руками. Ненашла опоры иобняла дона Эппе зашею. Тот оттолкнул, ипришлось искать новую опору - перила лестницы, фигурку птицы насамом их краю. Вцепившись вшею птицы, Зоэ пережила миг выворачивания мира, насей раз вобычность: сполна осозналась лестница, пыльный полумрак… Вон рыжая девка, она, неунимаясь, тюкает кастаньетами. Авот исекретарь королевы, он сидит иизнывает, неимея мужества улизнуть идонести Изабелле опроисходящем. Аеще, гниль такая, тайком щупает рыжую забок.
        -Рэй, акуда мы провалились? - нахмурилась Зоэ, припоминая холод, тьму ипустоту. Танец отнял многовато сил, теперь это сделалось очевидно. Пришлось нащупать стену, прижаться плечом, оседая наступеньку. - Необычно получилось - вдвоем. Ты действительно научил меня новому.
        Эспада сидел, устало повесив голову ниже плеч. Он нехотя выпрямился, потянулся, блеснул упрямой улыбкой. Стало видно: лицо его осунулось, волосы налбу слиплись, мокрые насквозь. Кожа лоснится отпота, даже пояс штанов стал темным покраю. Зоэ всмотрелась внимательнее иубедилась: да, танец утомил дона Эппе, его скулы обозначились резче, губы утратили цвет, стали вовсе серые. Пальцы - первый раз Зоэ увидела такое удона Эппе - дрожат…
        -Ты опасна, - королевский пес задумчиво повел бровью. - Ни бой, ни девки всамых неразумных количествах неизматывали меня ивполовину так, как… наш танец. Я упирался, как мог, нотолку было небольше, чем отсопротивления колоса - серпу. Еретичка, танцуй одна. Первый раз признаю поражение… ирад. Эй, рыжая, лови.
        Эспада нащупал кошель, добыл несколько монет икинул девке. Тяжело вздохнул, вытер лицо смятой рубахой. Немного постоял, удерживая вдрожащей руке оружие вножнах, как палку. Снова улыбнулсяЗоэ.
        -Дочего ты довела меня! Ирадбы согрешить, атанец выпил силы, окончательно. Весь я погас и, хуже, протрезвел. Н-ну, пойду молиться. Славное дело, мордой впол, наколенях… отдых. - Дон Эппе спотыкающейся походкой потащился поступеням вверх, замер, пройдя первые пять, обернулся, нахмурился. - Что ты бубнила оюжном ветре?
        -Он родня тебе, - припомнила свои ощущения Зоэ. - Точно, да… Это чтоже получается: люди, хотьбы некоторые, немножко нэрриха?
        -Тот, кто решится натанец стобой, должен быть дурнем, инавсю голову, даже если он целиком нэрриха, - буркнул Эспада иотвернулся.
        Зоэ поглядела насекретаря, рассеянно озирающегося итрущего впальцах прядь волос рыжей. Постояв еще немного, пока было слышно, как Эспада шаркает полестнице иругается вполголоса, Зоэ дернула плечом изашаркала всторону часовни. Находу она сказала вникуда, стене, что провожатые ей нетребуются. Рыжая хихикнула, завозилась, прибирая звякающие монетки ичто-то многообещающе шепча секретарю.
        Брести пополутемному коридору нижнего этажа было прохладно, тень казалась приятна взгляду, редкие косые конусы света отвысоких узких окошек обозначали дорогу ивыглядели столпами духовной Башни: бесплотными, нотакими очевидными ияркими… Вот только - увы - скаждым шагом наваливалась, сполна давая себя оценить, непосильная усталость. Ноги подкашивались, пот заливал глаза. Танец, оказавшийся слишком странным, запоздало мстил плясунье. Шаги делались все короче, инаконец Зоэ сдалась исникла устенки, наполу. Сперва села, азатем легла, прижимаясь лбом кхолодному мрамору, ощущая себя той самой тряпкой, упомянутой Эспадой - затоптанной, ветхой.
        -Прирежу всех, - без намека настихи пообещал знакомый голос. Говорил Альба так встревоженно иискренне, что сердце защемило. - Так, обними зашею, крепче держись. Отнесу домой изапру, иникаких танцев. Я бываю строг, вот увидишь.
        -Аль, - едва слышно выдохнула Зоэ, улыбнулась счастливой детской улыбкой ипровалилась всон.
        Там было глухо имрачно. Дворец восне тоже имелся - нословнобы вымерший. Зоэ бродила попустым галереям, вслушиваясь вмертвую, опасную тишину. Из-за окон взалы затекал серый свет, какой-то мертвый, жидкий. Сами окна были высоко, незаглянуть вних, непонять: толи солнышко вылиняло, толи ночь побледнела… Зоэ шла ишла, упрямо закусив губу ипоочередно заглядывая вовсе двери. Вслух звать людей она нерешалась. Оборачиваться иоглядываться тоже казалось немыслимо.
        Заспиной - Зоэ невидела, ноотчего-то точно знала - крался зверь. Чудище, повзрослевшее ивылинявшее изшкуры тех мелких страхов, что таятся втенях ипугают детей, аподнатужившись, ивзрослым внушают опаску. Этот зверь заматерел иотяжелел, откормился сочными кошмарами, напился спекшейся крови ночных бед истал велик: бесшумнее мрака, сплошь сотканный изужаса, готовый проглотить всякий крик иеще вырасти, питаясь плотью растерзанной отваги. Зверь подкрадывался, спину щекотал ледяной пот, ихуже всего было то, что зверь даже недышал… Зоэ шла быстрее ибыстрее, срывалась вбег, ощущала себя мухой, все более вязнущей влипкой паутине неопределенности. Она двигала ногами, она всем телом налегала, рвалась вперед - инеощущала свободы движения, словно стала куклой нанитках, покорной, обреченной исполнять чужую волю. Весь мир вокруг - он фальшивый, он чья-то игра. Или хуже: ловушка!
        Наполу внекоторых залах валялись безделушки - платки, веера, монетки, черные четки, похожие насвязку высохших жуков… Некоторые вещи были почти цветными иеще имели тень, иные вросли всерость истали едва различимы, пустота высосала изних суть, как мозг извываренной кости.
        Зоэ продиралась сквозь бесконечный дворец, стены которого сделались так тонки, что пустота выгибала их извне, уродовала, сминала. Поверхность дверей лопалась под пальцами старой паутиной, она была наощупь - тончайший иней, она стекала сгорячих рук каплями нервной дрожи… Зоэ спешила, изпоследних сил надеялась уйти, покинуть дворец, вырваться… Ноуперлась заочередной дверью… вограду балкона.
        Стало окончательно плохо: впереди пропасть, под рукой обжигающе-ледяной мрамор, вспину давит упругая пустота. Серый свет сочится отовсюду, как болотная жижа. Серый свет заливает глаза, он страшен, как иокружающее беззвучие.
        Желание сдаться, признать пустоту - непобедимой, растёт вдуше, понуждает сесть, обхватить колени руками, сжаться, окончательно стать маленькой беззащитной девочкой, неспособной бороться стем, что захватило дворец исправилось сиными людьми, взрослыми имногочисленными. Какже спастись ей - последней? Проще скукожиться, делаясь незаметнее, иостыть наледяном мраморе, утратив даже тень, чтобы вкакой-то момент исчезнуть. Чутье подсказывает: именно так сгинули иные пленники жуткого места…
        Зоэ прокусила губу докрови, упрямо вытянула руку ираскрыла ладонь так, как бабушка учила давным-давно, вполузабытом счастливом ипростом детстве.
        «Твоя рука - цветок, изтугого бутона сжатого кулака он распускается, почуяв рассвет, начало танца. Азатем прячется вновь, чтобы еще иеще раз улыбнуться солнышку… бережно раскрывай лепестки пальцев, плавно, они - живые. Иладонь твоя непуста, она чашечка снектаром пьянящего танца, знай это, чувствуй вес танца исилу его роста, радугу радости-росы иаромат вдохновения, подобный пыльце. Соцветие ладони медоточиво ипритягательно, только так! Иначе ни единая пчелка непочтит лепестки прикосновением»…
        Удерживать руку делалось все сложнее, серость наваливалась соспины, сгибала. Позади тишина так разбухла, что Зоэ несомневалась: там нет уже исамого дворца, зверь пожрал его. Слизнул каждый след, заглотил все мелочи - веера, монетки, шейные платки, жучки четок. Теперь зверь притаился заспиной. Огромный, он безмолвно навис иострым клинком взгляда трогает кожу, примеряясь взрезать - ипронзить душу насквозь. Нерешается нанести последний удар пока лишь потому, что след недавнего танца еще неостыл, он излучает надежду.
        Зоэ снова раскрыла цветок руки, хотя пальцы свело судорогой… Хотя серость затуманила зрение.
        Глаза уже несмогли увидеть того, что коснулось ладони. Оно было слабым, невесомым, едва способным двигаться. Оно нуждалось внектаре вдохновения. Зоэ заставила губы улыбнуться: самый последний цветок впустом мире всеже дождался гостя. Щекочущее ощущение оживило руку, неодиночество помогло спине выпрямиться. Зоэ слизнула корочку крови спрокушенной губы и, преодолевая сопротивление давящей пустоты, стала оборачиваться кстраху. Ну ипусть заспиной пропасть. Идаже если мрамор перил исчез - пусть! Кембы, чембы ни был зверь, Зоэ теперь желала увидеть свой страх, глаза вглаза. Она отказалась убегать!
        Серый туман сник уног кудлатой шкурой чудища. Сделалось возможно поверх лохматых волокон увидеть море, гладкое, как атлас королевского платья. Складочки волн одна задругой сминались ирасправлялись под дуновением любимого ветра. Солнце сияло безупречным алмазом… Ладонь по-прежнему щекотали крошечные лапки, Зоэ захотела перевести взгляд, рассмотреть то, что согрело руку - ипроснулась.
        -Аль, - улыбнулась Зоэ икрепче сжала ладонь названого брата, сидящего накраю кровати. - Какой был сон гадкий, ноя молодец. Правда. Я неиспугалась. Почти, то есть сначала даже очень, апотом - ничуть.
        Рядом раскатисто захохотал Кортэ, брякнул чем-то ипридвинулся ближе: рыжий, крупный итакой довольный, что последние страхи растворились, сгинули. Сын тумана снова рассмеялся, щелкнул Зоэ поносу, перегнувшись через плечо Альбы… ипропал, ушел. Зоэ вцепилась вруку Альбы обеими ладонями, обняла её иустроила под щекой.
        -Ты никого небоишься, это неправильно, - вродебы отругал нэрриха. - Даже Рэй сказал, что ты непостижимо смелая. Он заходил, принес виноград иеще красную шаль. Сказал, ты поймешь.
        -Он сам-токак?
        -Вчера он мучительно бредил, сегодня вздохнул облегченно, - задумчиво сообщил Альба. Шевельнул бровью. - Свет мой, ведь ты непустотопка. Утанцевала бедолагу вединый миг так, что он посю пору отвина отказывается. Руки дрожат.
        -Пройдет, - виновато понадеяласьЗоэ.
        Кортэ вымерил шагами комнату, бесцеремонно отпихнул Альбу ирухнул возле изголовья, вобычной своей грубоватой манере чертыхнулся, велел непритворяться больной исадиться. Сам бережно поддел под шею иподнял, сунул вруки чашку скрепким бараньим бульоном. Это кушанье сын тумана перенял уЭспады инаходил, после доработки рецепта, наилучшим. Сегодня он наверняка сам готовил для поправки здоровья: ктобы еще накрошил столько зелени инамешал столько южных пряностей?
        -Это нееда, адухи, - заподозрила Зоэ, принюхиваясь ичихая.
        -Какже! Ты пей, аненюхай, - втон отозвался Кортэ. - Я залил вРэя две миски, он сперва булькал ивякал, нопотом вспомнил, что вмире есть женщины. Так исказал. Мы славно обсудили, что можно инужно делать пьяному нэрриха смоим воспитанием впорту, ночью…
        -Прекрати портить ребенка, - тоном заправского папаши Альба отчитал учителя.
        -Ага, испортишь её, какже, - снова заржал Кортэ. - Немалый мешок золотишка отдалбы, чтоб глянуть, какую забористую ересь они выплясывали сРэем под лестницей, если секретарь Изабеллы досих пор ненайден. Загулял, последний раз его видели утром впорту, стремя девками вобнимку, вокак проникся мыслями осмысле жизни… Допила?
        Зоэ кое-как проглотила последнюю порцию чудовищно жирного бульона, похожего насплошное топленое сало. Кивнула, едва сдержав рвотный позыв. Отдышалась ижалобно глянула наКортэ, веселого ибезжалостного. Рыжий уже приготовил новую чашку, заметил интерес вовзгляде больной икивнул: да, это вкусности, присланные послом Алькема. Счегобы послу грузить сладкое вемкости, похожие набочки, аненачашечки, Зоэ даже инепыталась сообразить. Она жевала, облизывалась ичувствовала себя счастливой. Ярким золотым днем набивать брюхо впрок, да при двух нэрриха, да взнакомой комнате - это так надежно, так обычно иосновательно-мирно, что хотелось продлить удовольствие.
        Чувствуя себя липкой исладкой сголовы допят, облизывая пальцы, капая медом наодеяло, Зоэ жевала, давилась, хватала новые куски, кивала смешному всвоей суетливости Альбе, предлагала тащить шербет имороженое, того идругого побольше.
        -Лопнешь, - робко упрекнул безотказный «папаша».
        -Ло-опну, - блаженно прижмурилась Зоэ, вспоминая иной инеменее прекрасный день, когда она, спасенная Ноттэ утопленница, сидела вкаюте «Гарды», лучшего люгера всей Эндэры. Ипервый раз засвою жизнь была сыта. - Мне еще Ноттэ так говорил, ая нелопнула! Я вместительная, - Зоэ похлопала себя поживоту ирассмеялась, ощущая жар сытости иголовокружение счастья. - Аль, как там дело слошадкой?
        -Три синяка, ссадина ивот, след отхлыста, - вздохнул нэрриха. - Это меня маэстранте, назвал уродом ипроклятием для коней.
        -Ты угощал лепешкой?
        -Ах, да, еще укус, - криво усмехнулся Альба, отдернул манжет ипоказал руку.
        -Поносу бей, - привычно предложил Кортэ, покосившись накрупный синюшный след зубов. - Как ты допустил? Ты нэрриха, значит, ты быстрее. Пусть боится.
        -Лошадь бить хлыстом хвостатым из-за собственной ошибки? - виновато вздохнул Альба испрятал укус под тканью.
        Вкомнату без шума скользнул дон Вико, словно отозвавшийся намысль олюгере. Внеобычной для этого громогласного инепререкаемого моряка манере огляделся иплотно прикрыл дверь, кивнув спутнику, которого оставил вкоридоре стеречь покой. Отпорога Вико прошел ккровати ибросил настолик уизголовья связку сушеной рыбы.
        -Для безделья, - пояснил он Зоэ, пристраиваясь настуле. - Самое то, жевать да облизываться. Ивкусно, иопятьже - вроде занятие, хотябы идля зубов… Альба, несочтите затруд, постойте уоконца, дует, штора вон как ходит.
        Нэрриха молча исполнил нелепую просьбу, выглянул вокно, прикрыл створки иостался стоять унеподвижной шторы, посматривая впарк. Кортэ без всякий указаний прошел ккамину, сел наковрик ипринялся щуриться ипосвистывать. Зоэ настороженно повела плечами: она знала ипричину раздражения рыжего нэрриха, исмысл его свиста. Зазвуком Кортэ прятал большую работу, едва посильную при его опыте: следил, чтобы ни вчье ухо шальной ветерок недонес отголоски разговора.
        -Что случилось? - шепнула Зоэ, ненадеясь начестный ответ.
        -Ничего страшного, - немедленно соврал Альба.
        -Тыбы стих сплел, будь все ладно!
        -Девку, что видела танец, я поискал, уж всяко я знаю людей влюбом порту, пусть даже иречном, - негромко сообщил Вико, неподнимая взгляда иизлишне усердно выбирая измиски мелкие кусочки сладкого. - Как Эспада исказал: рыжая, кличут Тэто, ошивалась близ гостерии «Рыбий хвост». Одета была вчерную юбку исветлую кофту, новую. Нашее медальон сбуковкой «Т», ивторой - серебряный образок святого Аввы. Вроде, нет ошибки.
        -Нашел? - уточнил Альба.
        Вико кивнул, ссыпал сладони сладкое… ипринялся придирчиво выбирать более крупные куски, косясь наЗоэ ихмурясь. Молчание затянулось, Кортэ выругался ивелел «вываливать кучей, как есть исовсей вонью», потому что присутствующие, хотят они того или нет, вэтом самом увязли - аж поуши.
        -Еслибы её просто зарезали, ябы инеобратил внимания, ремесло гнилое, да иЭспада - тот еще спутник, ему полгорода тайком нагадить непрочь, - поморщился Вико иснова ссыпал сладкое сладони, иотряхнул руку. - Вчера её уже никто невидел. Я дал родне денег ивелел поднять шум, потребовать разбирательства. Искали, все было зря… Пока тело неподбросили, словно внасмешку, ксамой гостерии. Кто икогда вточности, после заката или уже кутру ближе - неведаю. Дальше итого чуднее дело закрутилось: девку спешно схоронили, инеабы кто, расстарались чернорясники. Объявили, что руки насебя наложила, что грех несмываемый инадо упокоить тело вдали отстолицы.
        -Скорбящие Души? - быстро предположил Кортэ.
        -Еслибы. Десница Света, инеспрашивай, откуда они встолице взялись немалым числом, почему вдруг полезли вдело прежде всех. Тело я видел мельком, нохоть так, всеж успел. Что скажу? Очень редко люди кончают сжизнью, перерезав себе горло отуха доуха.
        Зоэ охнула, припомнив девку. Та щелкала старыми деревянными пластинками, была веселая, льнула кноге секретаря… иделовито убрала золотой вкошель ибыла днем. Отмысли, что рыжей больше нет, сделалось зябко, отпустившая было ночная пустота вновь навалилась, потянула - инехотя отступила втень.
        Капитан Вико хмуровато улыбнулся.
        -Видишь, как все непросто выходит… Пока ты бредила, Кортэ едва душу изЭспады невытряс. Тот поднатужился иприпомнил, что плясать стобой вроде инесобирался. Выпил лишку, обзаклад побился, аиногда азартный спор ему - что нашему Кортэ самородного золота мешок. Первейшая, значит, приманка.
        -Как это - вытряс? Разве что чуток его подушил, - повествовательно сообщил Кортэ, - он сперва хрипел, апосле забулькал одельном. Припомнил, что вино ему подливала рыжая, испорщика застол онаже кликнула. Я поверил. Рэй хоть иговнюк, ноумней своего вида: пьет недобеспамятства, атрезвый неспорит поглупостям. Выходит, подпоили королевского пса, ивесьма ловко. Апосле спохватились, вовремя нашли девку ипомешали нам спросить оделе, спорезанным-то горлом неразговаривают.
        Стало тихо, инадолго. Кортэ заглянул вкамин, словно там мог сидеть злодей иподслушивать. Ненайдя простого иглупого врага, сын тумана огорчился, нахохлился иснова засвистел, досадливо хмурясь. Извсех суеверий - Зоэ знала - рыжий нэрриха всерьез опасался именно пустого свиста, якобы приводящего крастрате денег. Новсеже без перерыва свистел… То есть дело зашло далеко, ионо - неденежное, ажизненное.
        -Бредил Рэй дотого, как ты… придушил? - Зоэ испугалась заприятеля.
        -До, - задумчиво кивнул Кортэ. - Я вломился кнему зверски злой, хотел убить, апришлось звать лекаря. Вико наговорит тебе, вот пустозвон, хоть икапитан! Как он ославил меня, аж противно… Недушил я гнусного пса! Супом поил, этода…
        -Пока Рэй незахлебнулся, - догадаласьЗоэ.
        -Мы помирились, он еще оказался мне жизнью обязан, мы потрепались вволю инебез пользы, обозначилась причина бед, - вздохнул Кортэ. - Я думал, найдем девку - иделу конец.
        -Нозачем было спор-то затевать? Ну, я про Рэя итанец…
        -Разве танец утебя вышел по-обычному?
        -Н-нет…
        -Пустотопкой ты назвала себя вслух, - вздохнул дотого молчавший Альба. - Это знали я, подслушавший нас слуга иего наниматели. Сперва мы полагали, что утрата дара могла вызвать спешную проверку, Изабелла склонна недоверять слухам.
        -Королева мне враг? Ну вотеще!
        -Мы обдумывали любые возможные причины случившегося, исходя изизвестных нам последствий инеимея других сведений… Она тоже была под подозрением, такие уж мы негодные подданные, - кивнул Вико. - Я прорвался кеё величеству полчаса назад, вгрубую пролез. Порассказал то, что здесь повторяю. Теперь секретаря разыскивают уже всерьез, вделе багряные братья нашего погрязшего всвятости Кортэ, вся кодла доверенных людей королевы, сэрвэды патора иеще прорва разномастного народу. Только зажизнь секретаря я недам имедной монеты… Но, если танец был неслучайным, если некоролева его подстроила, проверяя твои слова, тогда кто враг?
        -Хозяин пустоты, - шепнула Зоэ, кутаясь водеяло ижалобно глядя наАльбу. - Тот зверь изсна… Я думаю, увсякого зверя, идущего последу, имеется хозяин.
        -Одеяло неспасает душу отоледененья… - Альба сердито тряхнул головой. - Дались мне эти стихи! Дара нет, ноесть упрямство… Зоэ, сядь поудобнее итолком расскажи, очень подробно, что зазверь, какая такая пустота ипочему ты сказала после танца, что куда-то провалилась?
        -Ачто видел Рэй? Он рассказал?
        -Какже! Попробовалбы он нерассказать мне, - отвозмущения Кортэ перестал свистеть. - Ничего необычного… для этого дурня. Он твердил, что мужчины быки, что сам он ощущал себя втанце именно быком, ломящимся всадить рога вкрасную тряпку. Утверждал, что изтанца уйти немог, остановиться тоже немог, иему, чудом выжившему, отныне жаль быков настолько, что впредь он намерен жрать лишь рыбу ибаранину. Ну, отбаранины я его малость отвадил… супчиком.
        Рыжий нэрриха усмехнулся, потянулся всласть идохруста, обретая обычное свое настроение. Потянул носом - ипошел звенеть бутылями икувшинами вуглу, выбирая годный для нынешнего случая сидр. Зоэ насторожилась: сколько она прилагала сил, чтобы Кортэ пил поменьше инебуянил ночами, но, увы, приходится признать, все впустую.
        -Что видел секретарь ипочему ушел спродажной девкой, мы едвали узнаем. Её пояснения тем более неполучим, - вздохнул Вико. - Кортэ, мне тагезский выдержанный, вглиняном кувшине склеймом Альваро, как ипрошлый раз. Аты, Зоэ, неотвлекайся иговори толком. Мелочей вэтой истории пожалуй нет, начни стого самого мига, как рассталась сАльбой. Идалее - пошажку. Давай.
        Возражать капитану небыло ни сил, ни повода. Зоэ кивнула, сутулясь изаранее страдая отнеобходимости повторно переживать танец исон совсей их невнятной, безголосой угрозой. Слушали её рассказ молча, внимательно. Едва Зоэ смолкла, Альба первым, направах младшего, высказался обуслышанном.
        -Королева вчерном смолитвенником? Может идурное настроение, новдруг тут кроется иное? Поговорила скем-то, воспользовалась некой помощью, апозже ей стало худо. Пустота, знакомая тебе, надавила - инабожная Изабелла вспомнила знакомый сдетства путь спасения через молитву. Тебя отослала кЛьемскому столпу, тоже необычное решение.
        -Я займусь самым внятным следом. Какже, Десница света - премилая обитель! Они еще незнают, сколько может наломать такой паломник, как я, - Кортэ направился было кдвери, норезко обернулся, передумав. - Вико, какого черта ты еще наберегу, кстати уж спрошу, пока неуехал… Выж еще весной должны были уплыть назапад.
        -Подтверждаю слухи: их величества повздорили, ивитоге королевского скандала мы лишились двух кораблей. Бертран Барсанский, увы, счел поход любимой игрушкой Изабеллы, которую ипожелал испортить, - вздохнул капитан. Улыбнулся. - Тогда её величество изволили впасть вбешенство, назло мужу заложили коронационный подарок Бертрана ростовщикам, ненавистным иему, исовету грандов. Собственно, я прибыл встолицу, пытаясь понять: скороли наш славный король попробует поджечь порт, мстительно усугубив проблему займа… Так он заодно далбы себе удобный повод устроить погром вквартале золотых сундуков.
        -Глупости сплошные, ноБертран, хоть икороль, апорой бывает азартнее идурнее меня, - возмутился Кортэ. - Как-то всё дерьмовато… Вико, ты останешься встолице дней напять? Я туда имигом обратно, проведаю обитель. Альба младенец, трудно ему одному беречь нашуЗоэ.
        -Буду всеми силами тянуть время иждать, - кивнул капитан.
        Кортэ удовлетворенно хмыкнул, залпом допил сидр ипокинул комнату. Зоэ проводила взглядом рыжего нэрриха, нехотя призналась себе: она крепко завидует! Вот-вот Кортэ взнуздает резвого коня ипомчится живым веселым ветром насевер, учинять непогоду вчужой обители. Аей придется сидеть, снова иснова припоминать подробности, отвечая навопросы. Потолок серый, шторы плотно прикрыты, вкомнате сгущается духота. Драгоценные алькемские ковры, дар посла, так воняют южными ароматными маслами, что виски ломит…
        Лишь квечеру Альба решительно выпроводил Вико ивпустил вкомнату дедушку Челито, суетливо бормочущего отом, как важен отдых исколь полезен сытный ужин. После еды Зоэ еще немного посидела, щурясь иулыбаясь, слушая перебор струн виуэлы.
        Альба нечасто пел чужие стихи иеще реже - свои, он предпочитал музыку без слов или перекладывал наудобный лад молитвы. Длинные пальцы брата запрошедший год словнобы еще более вытянулись ипохудели, они двигались погрифу стремительно, точно. Воткрытое окно - наконец-то это возможно! - тек вечер, наполнял комнату запахами срезанной травы, цветущих близ домика роз иузловатого ствола можжевельника, добытого Кортэ еще утром. Рыжий нэрриха всуеверия, поего собственным словам, «ни черта неверил». Ноприболевшей Зоэ немедленно доставил пахучую корягу, якобы изгоняющую всякое зло иопасную даже для привидений.
        Альба играл простенькие мелодии, стилизованные изкрестьянских песен приморского юга. Звук то накатывался, то отступал, то звенел, то едва шуршал - как волны спокойного моря. Зоэ прикрыла глаза ипопыталась вспомнить, какое оно - море, любимое спервого взгляда и, увы, недоступное теперь для королевской плясуньи, обязанной жить водворце.
        Море - зеркало, отражающее ветер вовсех его проявлениях. Море - шелк полога, скрывающего душу мира, непостижимую, как глубины. Море - средоточие движения иперемен, оно отрицает пустоту самим своим существованием наполненной чаши…
        Утром Зоэ долго глядела вокно, нагладкое блюдо неба, поставленное боком, обтекать отжирной корочки рассвета. Надуше было светло, губы норовили сложиться вулыбку - ночью снилось море, голоса ветров шуршали, окликали. Жаль лишь, что даже восне море было далеко иголоса - тоже.
        -Аль!
        -Недалече он, ты нестрадай, - отозвался старый Челито, скрипнул стулом изашаркал ккровати. - Выпей вот, я навел смедом, сладенько. Нелюдь твой ушел кормить лошадку. Рыжий-то, тот что навроде абордажного крюка вовсе впивается, науськал его вечёр: неуниматься, мол, покуда своего незаполучит.
        -Вкусная вода… Зачем ты зовешь моего Альбу нелюдем, дедушка? - осторожно укорила Зоэ. - Аль хороший, он семья мне, как иты.
        -Многоли он вжизни-то разумеет? - привычно посетовал старый моряк, принимая кубок иустраиваясь вкресле. - Неразумный, невзрослый, весь прок отнего - что струны дергает да рапирой стращает мирный люд. Разумения нету. Да хоть вот нынешнее дело: учудили непокой, всех поразогнали, слуг королевских запугали… Акто нам первый благодетель? Кто славному дому хозяйка? Я-то помню всяк день илампады вхраме зажигаю: её величество поминаю, здравия испрашиваю для них. Уж спасибо им, милостивая душа, спонятием. Анелюди - что? Пустые они. Суета их бестолковая… Зазря нагнали страху, ведь под рукой самой владетельницы Атеррийской ивсея Эндэры нет бед для тебя, внучка. Так изнай: токмо польза.
        -Секретаря нашли? - самый опасный вопрос Зоэ задала шепотом.
        -Сам явился, повинился, прощение обрел, - кивнул Челито, изагорелое лицо прочертили темные складки улыбки. - Всякое бывает, порт - он иной раз исвятому жабры встопорщит.
        Зоэ хихикнула, представив сухого серенького секретаря вводорослях, сжабрами, да еще «встопорщенными». Воображение ловко нарисовало кабинет иумницу Бэль встрогом черном платье, ииспуганного секретаря… воображение подсказало, как он без звука разевает рот, глядит мелкими глазенками накоролеву, вхолодном гневе более опасную, нежели любой шторм.
        Продолжая хихикать ипожимать плечами, Зоэ дождалась, пока Челито выйдет, выскользнула из-под одеяла ипринялась драть костяным гребнем кудри. Завремя жизни водворце, повинуясь похожему наприказ совету королевы, плясунья ни разу неукорачивала волос, итеперь они плащом укутывали тело, спускались победрам. Зоэ неодобрительно продрала самые длинные пряди, подозревая: еще год - идотянутся доколен… Второй совет королевы она дерзко нарушала каждый день, если нешла плясать наплощадь. То есть волосы распущенными неоставляла, сплетала всвободную косу, прихватив всередине лентой.
        -Дедушка! - крикнула Зоэ вполный голос, поправила платье изатянула наталии шаль вместо пояса. - Деда! Агде Вико?
        -Укоролевы, тонет вморе гнева, - ехидно сообщил отокна голос дона Эппе. - Н-ну, ипока он там тонет, я тут, насуше, цел исыт, стерегу тебя.
        -Подглядываешь, - заподозрила Зоэ, подбежала кокну ираздвинула шторы, привязала их лентами, чтобы незастили вид нарумяное утро ибледного, нопо-прежнему неуемного Эспаду.
        -Зоэ, два раза подряд злить Кортэ нестану даже я идаже наспор, - без раскаяния исмущения признал дон Эппе, шагая через низкий подоконник. - Всего лишь стерегу иподслушиваю. Старик прав: рыжий злодей воистину абордажный крюк, вочто вцепится - оттого уж неоторватьего.
        -Что тебе? - Зоэ вспомнила, что наЭспаду вообще-то следует сердиться, истарательно остудилатон.
        -Во, лепешка ссырой бараниной, - сообщил королевский пес, упал вкресло идобыл изкулька одно излюбимых своих лакомств. - Хочешь? Чеснок сам выбирал икрошил. Мельче мошки, злее Кортэ…
        -Да ну тебя, - всё еще стараясь незамечать гостя, буркнула Зоэ. Нопошла вугол ивыбрала иззапасов любимое Эспадой крепкое исладкое сантэрийское, черное, как запекшаяся кровь.
        -Сзеленью, салькемским злым перцем, свосточными пряностями, - уточнил Эспада, примерился исрубил горлышко бутыли так, что холодок стремительного движения клинка коснулся шеи Зоэ. - Почему ты небоишься всего, чего следует опасаться? Например, меня, моего клинка, врагов нэрриха. Или меня пьяного склинком, ктомуже обозленного натех, кто покровительствует тебе…
        Эспада отложил оружие, чуть наклонил голову иприщурился, раздирая надвое лепешку, начиненную мелко рубленным мясом. Зоэ попробовала тягучее вино - только лизнула, очередной раз удивляясь: как эта гадость может нравиться? Терпкое, горчит, аеще исладким отдает, да ктому вдобавок жжет язык ипершит вгорле. Эспада отобрал бутыль, носком башмака повозил пополу, разгоняя осколки глиняного горлышка. Сунул Зоэ вруку кус лепешки, повторно приглашая разделить трапезу. Сырую баранину Зоэ находила сносной, ктомуже знала: Рэй неизменно готовит кушанье сам, начиная работу свыбора годного барана. Игордится нелепым блюдом, иумудряется делать его действительно вкусно.
        -Когда Ноттэ вытащил меня иззакупоренной бочки, брошенной вморе, что-то случилось, - задумалась Зоэ, устраиваясь наполу, рядом скреслом. - Я, наверное, пока тонула, перетерпела весь страх, нацелую жизнь вперед. Ну иктомуже, Рэй, зачем тебя бояться? Ты часть семьи.
        Эспада поперхнулся мясом изакашлялся, невнятно выругался, запил недоумение вином. Отдышался, насмешливо кивнул заглянувшему вдверь Челито ирасхохотался, наблюдая возмущение налице старого моряка. Тот нетерпел грязи наполу игрязи намебели, аЭспаду иполагал, ивслух звал именно так - грязью… Вот итеперь молча отвернулся, хлопнул дверью иторопливо зашаркал покоридору.
        -Н-ну, спорим, он хоть сегодня возьмется заарбалет инаконец-то убьет меня? - понадеялся Эспада, снова вгрызаясь влепешку.
        -Да ну вас обоих, вы хуже детей, - Зоэ дожевала лепешку иоблизнула пальцы. - Зачем сердишь дедушку? Ведь ты специально насорил.
        -Он тебе недед, ты вообще - сирота, - неожиданно сухо ответил Эспада. Бросил ополовиненную бутыль настолик так, что она заплясала, едва неопрокинувшись. Пошел кокну инеоборачиваясь, добавил: - Все мы псы, Зоэ. Я слишком молод, чтобы дружить стобой. Он слишком стар, чтобы защищать. Атвой Альба дурной щенок, лижущий руки любому ловкому ублюдку.
        -Рэй! - возмутилась плясунья, ноЭспада уже сгинул впарке.
        Ругаться сделалось нескем. Правда, вдверях сразуже появился Челито, хмуро осмотрел комнату, держа одну руку задверью - вроде он взаправду пришел сарбалетом… Зоэ вздохнула, самым виноватым тоном пообещала убрать осколки, идед унялся, молча захлопнул дверь, без прежней торопливости прошаркал прочь. Плясунья смущенно дернула плечом. Она-то знала, что дед несобирался стрелять. Стоял задверью иждал, когда несносный насмешник покинет комнату, аеще дед подслушивал: нетли угрозы для Зоэ. Спорить прямо идодраки сЭспадой - опасался… Апризнавать свой страх полагал позорным.
        -Годноели дело: кпорядочной девице лазать через окошко, - бубнил Челито застеной, твердо зная, что будет услышан. - Ану как сплетня заведется? Онаж для чести похуже прямого поклепа.
        Зоэ хмыкнула, пропустила упрек мимо ушей. Сплетен одоне Эппе немного, особенно вмужской среде. Исовсем ни разу его - если верить сплетням - обманутые мужья незаставали там, где это особенно непринято. То есть вроде кого-то изамечали, бежали заарбалетом… апотом, надо думать, стояли под дверью, изнывая отбессильной ревности, накрепко связанной изатоптанной самым обыкновенным страхом. Как утверждают сплетни женские, год назад один барон всеже вломился всобственную спальню - соружием иподмогой. Дон Эппе якобы сидел вкресле ипил вино. Одетый. Он - опятьже, если верить сплетне - хищно улыбнулся прибывшим, выпустил изладони кубок, взвел бровь, рассматривая крошево осколков ибагрянец винной лужи. Погладил рапиру - которую месяцем позже сломал исменил насаблю - исамым любезным тоном спросил хозяйку дома, желаетли она овдоветь именно сегодня…
        Покоридору процокали каблучки, вдверях появилась донья Инес, снедавних пор - поверенная королевы. Достойная донья старательно примерила самую милую изсвоих улыбок.
        -Её величество изволят прогуляться впарке. Идем.
        Зоэ подхватила веер, кивнула - и, щурясь отсобственной шалости, прыгнула, как была - босая - заокно, вцветник удома, постоянно ибезнадежно вытоптанный.
        «Маленькая дрянь» - ну, эти слова донья Инес повторяла всякий раз при встрече, чуть меняя оттенки смысла. Насей раз прозвучали они сотчетливой завистью. НоЗоэ неприслушивалась, она бежала потраве, радуясь уже тому, что непридется видеть королеву вгнуснейшем кабинете, где самый яркий день пребывает вплену оконных переплетов, аразговор втиснут врамки отвратительного, как стул спрямой спинкой, протокола.
        Королева гуляла влюбимом розарии. Рассматривала цветы она, как обычно, одна. Вполусотне шагов позади пестрым стадом навыпасе топтался имычал что-то свое, коровье, блистательный двор. Толстые старухи, верткие сплетницы средних лет, чопорные глухие клуши свыводками малолеток, яркие ишумные стайки девиц, похожих навесенних птиц иточно также, как птицы, пребывающих впоиске пары для постройки гнезда… Обычно зрелище дополнял секретарь, похожий напастуха, окруженный роем мух - то есть слуг, обремененный ворохом дел иобладающий драгоценным правом решать: кому он дозволяет приблизиться ккоролеве иобеспокоить или развлечь разговором её величество.
        Первое, что отметила Зоэ, нарочито нагло распихивая локтями стадо, ненавидящее плясунью ищедро одариваемое ответной неприязнью: секретаря нет. Зато имеется капитан Вико де Льера - он серый отусталости, носчестью одолевает шторм королевского гнева.
        -Так мы обо всём договорились, - приопуская тяжелые веки, утвердительно выговорила королева, делая ударение на«всём». - Постарайтесь еще ивы нерасстраивать меня.
        -Как будет угодно, - соблегчением выдохнул Вико, склонился, целуя милостиво предоставленное для лобызания королевское запястье.
        -Танцевать надо? - уточнила Зоэ, провожая взглядом широкую капитанскую спину ирадуясь тому, что для Вико шторм монаршего гнева позади.
        -Увы мне, я вынуждена признать то, что мне докрайности невыгодно, - сварливо посетовала королева. Улыбнулась грустно итепло, попривычке дернула ленту, снимая её скосы Зоэ, растрепала длинные волосы плясуньи, погладила их, азаодно испину Зоэ. - Куколка, чудеса неприключаются помоему приказу. Я желала заполучить тебя, держать рядом ипользовать… как пользуют нюхательную соль при недомогании. Ап! Танец расцвел, я обрела радость. Ап! Мне было дурно, сыну было дурно - новсе прошло.
        -Я стараюсь, - вздохнулаЗоэ.
        -Увы… Я тебя истратила, - еще грустнее усмехнулась королева. - Ты вроде флакона, куколка. Была полна - стала пуста. Патор Факундо навещал меня, мы долго беседовали. Он советует отправить тебя подальше отстолицы, хотябы навремя. Конечно, - негромко рассмеялась королева, прячась завеером, - его интерес понятен. Личная плясунья королевы - ересь страшная, да еще идейственная, авсякое богоугодное чудо должно пребывать введении Башни. Он желает, чтобы ты гостила вобители дозимы. Я сперва была против, ноФакундо умеет подбирать доводы. Да ислучай сэтим псом… Скажи, куколка, он ивпрямь едва выжил после вашего танца?
        -Вроде того, только…
        -Значит, решено, - королева недала себя перебить. Голубые глаза стали спокойны, как сапфировый лед. - Мой сын еще младенец, ноя нежелаю, чтобы взгляд натвой танец хоть как-то повредил ему. Два дня насборы - ивон издворца. Как ты недавно ипожелала, вопалу.
        -Выже сами говорили, что меня ненадо запирать, что я пропаду вэтих их обителях, стены вконец убьют дар, - огорчиласьЗоэ.
        -Еще один танец сЭспадой, - едва слышно, отчетливо зло выговорила королева, выше поднимая веер, - идаже я несмогу заткнуть рты сплетникам. Втвоем возрасте ибез мужа, куколка, следует быть потише. Сказано тебе было молиться, шлабы да молилась. Анеумеешь добром исполнять мою волю, так я тебя по-другому научу. Или заставлю.
        Зоэ тяжело вздохнула, глотая обиду, незаслуженную иоттого вдвойне горькую. Поклонилась королеве. Та еще раз провела рукой потемным волнистым волосам плясуньи.
        -Скажи мне, куколка, тебе ивпрямь кажется, что встолице более неслышны голоса ветров? Вся эта тишина ипустота, я вкурсе ночного видения… Так иесть насамом деле, или беды ограничены детскими страхами идурными снами?
        -Пожалуй, оно нетолько восне…
        -Вот-вот… пожалуй. Поезжай отсюда подалее иподумай толком: дело втебе или вместе? Это может оказаться важно. Тьма вмоей столице недопустима. - Королева отвернулась ипошла прочь, более неоглядываясь.
        Зоэ некоторое время смотрела вслед Изабелле. Потом через плечо, снескрываемым отвращением, покосилась надвор, бредущий вразнобой, жующий игнусный, подобный нестаду даже - арою трупных мух. Решившись, Зоэ побежала закоролевой, догнала её инагло нырнула под руку.
        -Ну иругайтесь, дело ваше, - выпалила Зоэ. Быстро сунула владонь Изабеллы добытый изкармана крошечный узелок. - Вот. Это мне дал сам Оллэ. Ну, я его всего раз ивидела, авот -дал.
        -Иэтот был встолице, итоже тайком, - поморщилась королева. - Когда?
        -Прошлым летом. Ну, неважно. Оставил узелок иразрешил, если совсем сделается худо, позвать западный ветер. Ая вот думаю: уменя семья большая, надежная - иАль, иКортэ, идедушка… Увас вокруг изтолковых людей вообще никого! Чтобы без веера поговорить, даже для такого!
        -Только ты, - совсем грустно согласилась королева, сжимая ладонь ипряча узелок. - Глупая ты куколка, неумеешь даже язык зазубами держать.
        -Он сказал: если что, положить узелок наладонь, развязать исдуть, внятно выговорить его имя, думая обеде иопомощи, - шепнула Зоэ. - Он хоть инеродной, идоНоттэ ему - ну, сами знаете… Неособо он людей любит. Новедь если что, всеж явится. Он равнодушный навид, новообще надежный…Вот.
        -Людей «особо» любить незачто, - назидательно сообщила королева. Обняла заплечи ишепнула вухо: - Икак тебе пёс моего мужа? Неужели всерьез нравится? Наморду он, конечно, неособо хорош, зато… гм… жилист. Ведь вот кобель, дочего ловок: ни одна девица нанего непоказала, ауж сколько он перепортилих…
        -Что? - Зоэ ощутила, как жар течет пощекам все выше, заполняя изнутри всю её, целиком.
        -Куколка, порядочная девица должна сперва завести себе законного пса… То есть мужа, это полезно для её доброго имени. Обеливже честь, многие считают возможным плясать счужими кобелями, - получая удовольствие отсмущения Зоэ, королева продолжила увещевания, щурясь ипряча насмешку. - Так что иди ипомни: или ты умнеешь, или обитель - твой пожизненный склеп. Иначе сам маджестик неизбавит тебя отклейма иучасти злокозненной еретички, ато ичернокнижницы.
        Зоэ намгновение прижалась лбом кплечу королевы, пряча улыбку иощущая, как расцветает вдуше теплая радость. Её непрогнали, её необидели. Всего-то спасают отсобственнойже неосознанной глупости.
        -Бэль, я буду скучать.
        -Какаяже ты глупая, - тихонько рассмеялась королева. - Вон сглаз, нето я опять потребую танец, ивсе пойдет вкривь. Да: встретишь Кортэ, скажи упрямцу без окольностей, что желаю видеть иготова заплатить золотом. Поняла?
        -Да.
        Зоэ вздохнула ипошла собираться впуть, думая оКортэ, покинувшем город еще дорассвета. Вот уж кто свободен исчастлив! Ему икоролева - неуказ…
        Глава 2. Грехи наши тяжкие
        Первым, как обычно, водвор выбрался брат Паоло, внасмешку именуемый иногда «патор»: принятое им при вступлении вобитель имя совпадало сименем прежнего высочайшего служителя, да иповадка… Такому дай власть - горы свернет, недумая отом, зачем икем оные горы установлены насвое законное место. Впрочем, поддразнивать сэрвэда сделалось неинтересно стех недавних пор, как гранд Факундо стал новым патором, апрежний отправился далеко, жить вуединении имолитве.
        Спящая обитель была тиха инаполнена покоем. Однакоже Паоло долго глядел водвор из-за полуприкрытой створки двери, едва решаясь дышать. Утро пока что далеко, загорами. Там оно заготовило свежий чехол подушки инабивало её пухом облаков, бледно-розовых, мелких, проступающих одно заодним натемном ночном небе.
        Сэрвэд сопел, то прикусывая губу отусердия, то вжимая голову вплечи, то изгибаясь тощим кривоплечим туловищем, чтобы, невысовывая иноса надвор, осмотреть весь каменный его квадрат. Временами Паоло затаивал дыхание, прислушивался, опасливо щурился, сутулился ипочесывал затылок. Двор выглядел наредкость спокойно. Ни огонька - ни шороха.
        Сэрвэд осмелел, юркнул вперед… босиком, стараясь нешлепать ногами, он прокрался кузкой щели оконца угловой кельи устыка северной изападной стен. Постоял, моргая, заранее растёр еще неушибленный затылок… накопил-таки мужество для исполнения задуманного, решился, сотворил знак стены, оберегая себя отбед - изаглянул вехидно прищуренную щель полуподвала. И… ничего непроизошло!
        Пусто? Неужели вкелье - пусто? Свыкнувшись сневероятной новостью, Паоло смело ишумно прокашлялся - ипрошествовал вглавный зал, намолитву. Кашель послужил сигналом: водвор, гомоня инедоверчиво улыбаясь, высыпали обладатели багряных ряс служителей исерых сбурой каймой - сэрвэдов. Людей становилось все больше, слух опустующей келье гудел, будил самых ленивых надежнее набатного колокола. Настоятель последним соизволил важно выступить набалкон иосенил братьев знаком закладки камня.
        -Похвально усердие ввере, все наногах еще дорассвета, - сообщил он темному квадрату двора, шуршащему голосами. - Наш добрый брат Кортэ отбыл назакате, он внезапно вспыхнул молитвенным рвением ивозжелал прикоснуться ксвятым камням, свершить уединенную молитву вдали отстоличной суеты…
        -Да сбудется, - хором прогудел двор.
        -Обратно-то когда ждать костолома? - втишине, наступившей наобщем выдохе, одинокий шепот оказался слышен всем.
        -Скоро, - обнадежил настоятель исолгал, мысленно испросив прощения увысших сил, наверняка поощряющих трудолюбие исмирение: - Если дорога неокажется тяжела, может, уже кночи.
        Слитный стон прокатился, заполнил обитель иподнялся ввысь, вспугнул пушинки розовых облаков. Брата Кортэ уважали. Искренне старались укрепить его впохвальном решении отринуть ересь. Когда гранды присылали повеления выискивать врагов веры впровинции или оказывать помощь королю вусмирении вольных баронов прибрежья исевера, брата Кортэ особенно ценили, им гордились: первый клинок ордена, хоть инечеловек. Увы, вмирное время рыжего «костолома» старались обходить стороной, опасаясь его прямо-таки фанатичного желания непросто преуспеть ввоинском деле, ноиобучить как можно больше братьев. Орден багряных, тем более его столичная обитель, лентяев ислабаков вквадрат своих стен недопускал. Нодаже самые стойкие роптали…
        Кортэ расхохотался, безошибочно представив утреннюю суету багряных, ободряюще хлопнул любимого тагезского скакуна пошее иперевел наровную рысь, сберегая отутомления. Было вполне занятно ехать похолодку, бодрому, пахнущему дымком ихлебной коркой оставшегося позади города, аеще пылью дороги, влагой недальнего ручья. Нэрриха рассматривал пики длиннющих утренних теней, делающих всякий куст великаном.
        Каких-то два года назад, - подумать странно, как малосущественно время для оценки значимости дел! - он, Кортэ, жаждал вкусить хоть каплю пьянящего вина славы. Той самой славы, которую для него олицетворял Ноттэ, более взрослый иопытный нэрриха: сын заката выглядел юнцом без особенных примет, ивсёже его узнавали иуважали повсюду, даже почитали вопреки заурядности вида. Помнили иимя его, идела… Это казалось оскорблением ислучайностью, азначит, требовало исправления. ИКортэ исправлял - расшвыривал деньги, обращал насебя внимание яркостью одежды ивычурностью манер. Тот Кортэ выкрикивал навсяком углу: «Я - Кортэ!», впустую сотрясая воздух… Асам всё сильнее завидовал безмятежным манерам Ноттэ, неизволящего даже обижаться наклевету. Хотя рыжий сын тумана всвоей зависти был зол и - клеветал… Чего он только ни делал, чтобы стать равным азатем, вот предел мечтаний, глянуть наНоттэ свысока… Ивот - сбылось. Судьба, тот еще шулер, криво усмехнулась исделала вид, что партия выиграна вчистую. Ноттэ нет вмире, зато имя Кортэ знакомо встолице любому нищему. Всякий чванливый родич короля норовит пригласить сына
тумана вгости, старается разве что несилой напоить иобласкать, напоказ называет другом иробко похлопывает поплечу.
        Кортэ поморщился иоткинул капюшон ненужного более плаща, досадливо подумал: всё намного хуже! Сделалось почти невозможно поссориться ипочесать кулаки! Хозяева гостерий узнают рыжую шевелюру издали исвымученной улыбкой готовят лучшее место, постояльцы кланяются иделаются столь благочестивы ивежливы - придраться неккому инекчему! Азатевать потасовку без повода противно. Воры попритихли, ночами вздрагивают отшума шагов иопрометью спасаются бегством, неразбирая, кто их нагоняет.
        Последняя радость - обитель багряных, полтора года назад неосмотрительно распахнувшая ворота перед новым братом, когда он явился смешком золота, постной рожей опытного пройдохи изаготовленными заранее покаянными речами. Мол, при паторе Паоло был злодеем, многим багряным руки поотрезал - так ведь иони небез греха, внечестивое дело полезли. Да, прошлое забыто иновую жизнь он, Кортэ, желает начать вобители, каждодневным трудом имолитвой избывая грехи, наполняя душу светом иумерщвляя плоть… Настоятель позже признавал нераз, угощаясь сидром иодновременно убеждая поумерить пыл: худшим инаиболее опрометчивым изсвоих решений он полагал согласие принять брата, посути купившего место вубогой вкелье. Ачто оставалось? Неудержался настоятель отсоблазна, иэто простительно, ведь смиренный рыжий пройдоха приобрел запрошенное поцене, способной склонить кпродаже особняка самого Одона де Сагу, одного избогатейших людей столицы.
        Носделанного неворотишь, тем более золото - оно имеет стойкое свойство исчезать, едва развязана веревка намешке ирука первый раз запущена вшуршащую тесноту монет… Настоятель неворовал. Просто делал то, что требовалось давно иначто прежде нехватало сил исредств. Обитель получила роскошную, назависть всей столице, медную крышу. Достроила главную башню, увенчала её гордым шпилем, подняв знак веры навысоту, приводящую вуныние весь соседний квартал ростовщиков: их храм еще недавно был высочайшей постройкой вокрестности. Наконец, хватило средств, чтобы обновить рясы братьям изаказать помере надобности добротный доспех. Наостатки золота подлатали сильно обветшавшую северную стену, выбрали иоплатили два десятка скакунов, одинаково рослых, редкой масти, напоминающей топленое молоко.
        Кортэ усмехнулся вусы, настороженно осмотрел пустую дорогу. Столица осталась позади, два года для повсеместной славы - срок недостаточный, тут его, «рыжего чёрта» - пожалуй, никто инеопознает. Баронов багряные стращали гораздо севернее, разбойников ловили наруайарском тракте, тоже неблизко. Пожалуй, можно снять плащ иехать налегке, скоро солнце припечет…
        -Доброго вам дня, славный дон Кортэ, - сладким голосом приветствовал, явившись из-за кустов, мужичок самого неопределенно-вороватого вида. - Изволите откушать?
        -Да пошел ты, - возмутился Кортэ, снова натянул капюшон пониже. Сокрушено вздохнул иперевёл коня вгалоп, бормоча накаждом выдохе. - Отдалбы еще мешок монет… чтоб меня неузнавали… навсяком углу. Навсяком! Славы возжелал… Говорил Нот, что дурак я… Что сам неведаю, чего мне надобно.
        Повод для раздражения имелся более чем серьезный: впереди, вдвух конных переходах, - обитель ордена Зорких, именуемая Десница света. Явиться туда хотелосьбы неузнанным. Ну самое малое без гомона сплетен, способных перегнать даже резвого скакуна ипомочь злодеям - аКортэ наделся застать таковых - сбежать самим иприпрятать секреты.
        Нэрриха сокрушенно вздохнул, мысленно оценил заново свою добротную одежду, взъерошил рыжие волосы, тронул заплетенную вкосички гриву статного коня… Ирезко остановил Сефе, закрутил наместе, снова выслал вгалоп, привставая вседле иозираясь.
        Тощий пройдоха подавился подстреленным вкоролевским лесу кроликом, сужасом наблюдая, как ломится сквозь кусты беда, вродебы прошедшая стороной. Кортэ спешился, отхватил ножом полтушки иазартно вгрызся вжилистое, дурно прожаренное мясо.
        -Хочешь прожить дней пять-семь вшкуре нэрриха, знаменитого навсю столицу, - Кортэ высказал идею утвердительно.
        Договорив идожевав, рыжий покопался ногтем меж зубов, сплюнул застрявшую жилку, темже плевком заодно обозначив досаду. Азатем, морщась икряхтя, Кортэ вцепился всвои приметные волосы иначал их пилить ножом под корень. Мужик икнул отужаса, попробовал отползти задом вкусты. Увы, заросли оказались упруги, авзгляд нэрриха - опасно колюч. Кортэ довел дело доконца, сгреб рыжие пряди вкучку икритически осмотрел. Ощупал голую, бледную кожу головы сжалкими остатками растительности, напоминающими степь взасуху.
        -Раздевайся, - велел нэрриха бродяге, ибез того перепуганному. Хмыкнул, похлопал несчастного поспине, излечивая отикоты. Ипродолжил вслух обращивать скелет идеи плотью подробностей. - Отдам тебе коня славного дона Кортэ, его одежду, волосы вот… икошель. Черт стобой, кошель оставь насовсем, вещички тоже. Коня, седло ипрочее разное, покарманам завалявшееся инакопленное взаседельных сумках, доставь назакате пятого дня встоличную обитель ордена багряных, сдай брату Иларио искажи насловах, что отменя. Еще передай: замечу, что Сефе невычищен, самого его скребницей обдеру докостей. Понял? Ты немолчи, глухой дурак мне без надобности.
        -П-по-нял… Пощадите!
        -Небзди, вон столица, вся твоя. Пять-то дней отсего утра - гуляй без роздыху, - Кортэ щедро махнул рукой всторону города. - Поезжай ини вчем себе неотказывай, только капюшон ниже тяни ирыжие волосы приклей понадежнее. Усы сооруди. Ори громко: «Я - Кортэ!». Чего молчишь?
        -Й-йа-аа… К-ко…
        -Неквохчи. Давай ещё раз, сгонором ори, подбоченься, - строго велел нэрриха, сбросил плащ иначал снимать камзол. Бродяга прошептал требуемое, исын тумана снова остался недоволен. - Плохо. Непищи, ещёраз.
        Когда лысый иизрядно злой Кортэ закончил переодевание иотсчитал десять монет, выделенные пройдохе вдар, тот уже довольно уверенно кричал нужные слова. Дрожащие руки нищего вязали изрыжих волос короткие снопики, довольно ловко крепили их наверевочку, готовя основу для навесной кудлатой челки. Бродяга часто всхлипывал иповторял, кашляя исрываясь ввизг: его непременно убьют. Заметят, что нетот - ипристукнут…
        -Дурак ты, - без прежней злости утешил Кортэ, критически изучил подменного «сына тумана», уже обряженного вкамзол, штаны, башмаки иплащ. - Так все просто, аты инепонимаешь! Ввались влюбую гостерию, брось слуге конский повод ипару песет, неглядя ни накого, прямиком топай через двор влучшую комнату. Ипей, ижри дотреска впузе. Они натебя неосмелятся глянуть. Какже, ты ведь Кортэ… Нопомни: невернешь коня, я сам найду тебя исам грехи тебе отпущу. Все, пшелвон.
        -Непогубите…
        -Почему даже последний дурак надороге умнее меня? - вопросил Кортэ пыльный куст, старательно пачкая золой свой розовый череп. - Во: нехочет славы. Я-то хотел… Иди, недави мне науши. Жалости ктебе нету, азлость мою лучше небуди. Как я решил, так ибудет. Ты теперь Кортэ, иты уж сомной неспорь.
        -Как прикажете, - обреченно поклонился бродяга иопасливо глянул наогромного коня.
        -Как-как… так иприкажу. Сефе, отвези дурака в«Курчавый хмель», - велел Кортэ, почти силой забросил бродягу вседло иласково погладил коня пошее. - «Курчавый хмель», ты помнишь, ты умный мальчик, именно туда ты возил меня всякий раз без ошибки, когда я был мертвецки пьян. Ну, вперед, кячменю ичистке.
        Вороной ссомнением фыркнул, мотнул головой, вырывая уникчемного седока повод изрук иутверждая: уважающий себя конь абы кому неслужит. Напоследок Сефе еще разок покосился нахозяина - ировной мелкой рысью удалился всторону столицы. «Кортэ» трясся вседле мешком, невнятно ижалобно подвывал. Он горбился, итакой издали слегка напоминал рыжего нэрриха всамом беспробудно-пьяном его состоянии.
        Настоящий Кортэ хмыкнул, потер грязную лысину, вцепился вус, нехотя решаясь извести иэту примету. Отвернулся отстолицы ипошёл, подтачивая нож ипостепенно избавляясь отухоженных идаже ценимых усов… Закончив сделом, нэрриха закинул заспину обмотанные дерюгой эсток инож. Щурясь, выбрал направление ипонесся вовесь дух, ругаясь ишипя наострых камнях иколких ветках, мелькая белыми пятками, изнеженными вгородской обутой жизни.
        Былобы неправильно называть окольный путь, ведущий кобители, настоящей дорогой. Отстолицы, как исоветовал настоятель, следовало сперва ехать торговым трактом наАльваро. Натоптанный башмаками инакатанный тележными колесами широкий след этой дороги змеился пожирным пахотным долинам почти точно насевер. Удалившись потракту надвадцать лиг отстолицы, было важно непропустить дорожку поуже, которая вильнёт квостоку сразу заразвилком смарайским трактом. Отсчитав ещё лиг десять, снова следовало найти боковую тропку идвигаться старым королевским лесом, мимо крупнейшего всрединных землях Эндэры озера, оставляя его чуть севернее. Святые камни исама обитель Десницы, выстроенная над ними, прятались отсуеты многолюдья впредгорьях - скалистых, изрядно задичавших.
        Кортэ бежал, фыркал шумнее вороного Сефе, который всегда находил важным сообщить хозяину лошадиное мнение поповоду дороги, подков, зрелости ячменя или скуки ровной рыси. Сын тумана остался совсем один - излился насебя, увы, неимея возможности выплеснуть раздражение. Привычка кпарадности иудобству едва несыграла сним очередную злую шутку. Зачем взял изстойла Сефе? Почему оделся богато иприметно? Скакой стати отяготил кошель избытком золота? Ответы насмешливо блестели навиду, яркие, как самородное золото вречном песке. Полтора года жизни вобители неизменили привычки выпячивать себя, гордиться собой, нести себя как сокровище…
        Он собрался впуть, исразу, помимо разума, стал снова тем Кортэ - изпрошлого. Он словно влез втесную старую шкуру заносчивого излатолюбивого искателя славы. Он опять подспудно возжелал греться влучах признания… Аведь мнил себя быстро иполно переменившимся, тешился самообманом. Новое - всего лишь пена наводе, она едва прикрыла глубинную суть. Или всеже - наоборот? Он изменился, нобылое норовит поставить подножку, как ипредупреждал настоятель, неглупый, носклонный кнапыщенному стилю: «Тьма тянет человека неканатом, она тоньше паутины, но, приклеившись, уже неотстанет, пятная неодежды - душу…».
        Втьму исвет Кортэ неособенно верил. Греха враспитии хмельного незамечал, да ивеселую, полную скандалов жизнь встолице полагал удобной для себя иничуть непротивной заветам Башни. Нынешнее утро первый раз показало: нетак всё просто, как представлялось. Да иНоттэ, если припомнить, более всего презирал фальшивую простоту, эдакую гладь показного, позволяющую мысли скользить поповерхности ленивым бликом - инепроникать вглубину, нетревожить темные омуты неявного, противоречивого.
        Кортэ усмехнулся, удобнее укрепил сверток соружием ипобежал дальше - довольный собой. Без дорогой одежды, коня игромкого имени он наконец ощутил свободу. Почти ту самую, присущую Ноттэ, столь желанную ивызывавшую зависть: умение оставаться собою при любых обстоятельствах, независимо оттолщины своего кошеля ититула собеседника. Среди леса или водворце он всё равно - Кортэ. Стоило осознать это, отделить отзолотой шелухи - иобрести понимание, пьянящее слаще икрепче вина…
        Азачем ему, Кортэ, нужна свобода?
        Привитая Ноттэ привычка играть ввопросы стала частью натуры. Она вынуждала смотреть намир иискать внем новое, интересное, авсебе - отклик иотношение кнайденному. Жить так занятнее, чем собирать золото, тратя все силы напоиск его ипреумножение. Потому что теперь Кортэ знал: для золота можно подыскать работу, способную развлечь надолго. Обладание мешком кругляков собрезанными краями - для выравнивания их веса - даёт лишь краткое удовольствие утоления жадности. Иное дело - сработанная зазолото крыша обители. Когда она была готова, душу согрело ни счем несравнимое удовлетворение отпринятого решения изримости его плодов. Именно крыша стала первой работой золота, которая дала Кортэ долгосрочную радость, неугасшую ипоныне. Крыша красива, ею гордятся все багряные. Она полезна: взиму ни разу непротекали потолки, неподмокали книги, нержавело оружие. Неболел инекашлял даже чахлый сэрвэд Паоло, ценимый братией засвое портняжное умение. Да исам Кортэ под крышей обители нашел куда больше, чем ожидал: ненависть, постепенно перекроенную восторожное уважение. Холодную неприязнь, общими усилиями отогретую дотрений
исклок, неизбежных вобщении. Даже глухое отторжение кчужаку, нечеловеку, постепенно удалось победить, иизнанкой его оказалась почти настоящая, аможет, исовсем настоящая приязнь идаже дружба…
        Без малого два года назад Кортэ желал вернуть сгинувшего Ноттэ главным образом изупрямства. Толком он тогда непонял собственного внезапного несогласия пойти вученики ксамому Оллэ, куда более опытному, чем даже сын заката. Ненашлось ивнятного объяснения гадливому презрению квыбору Виона. Было стыдно задетей ветра из-за этого… слабака. Как он смел забыть вмиг все обязательства перед людьми? Ивсего-то воимя встречи состарейшим нэрриха, который, послухам, подыскивал себе ученика.
        Время прошло, имногое для Кортэ изменилось незаметно, исподволь. Возникло ощущение, что сам он - Кортэ - едвали нецеликом состоит именно изпринятых подоброй воле обязательств, явных инеявных привязанностей, долгов. Что окружение - втом числе враги - создает его куда более, чем приметная внешность, привычки или прочитанные вкнигах мертвые слова. Тьмаже, страшившая набожного настоятеля - это именно отказ отсебя, обрыв нитей, измена данному слову. Асвет…
        Кортэ споткнулся. Устало рассмеялся своей неловкости, сбился нашаг ипринялся озираться. Что есть свет, он досих пор инедумал, оказывается. Зачем? Ему ибез того живется неплохо, пока солнце разумно делит яблоки времени надве половинки: румяный день иблеклую ночь.
        Лес вокруг был клочковат инеряшлив, как шерсть овцы, неостриженной всрок. Большая дорога осталась далеко встороне, совсеми изгибами погорбам холмов, спохожими назапруды воротами городов, сомутами поселков игостерий, спритоками тропок. Пешком - теперь Кортэ несомневался - дообители добираться куда быстрее иудобнее! Нэрриха, необремененный имуществом, способен бежать резво. Он умеет безукоризненно выдерживать направление иуточнять его, советуясь сродным ветром. Сейчас ветер Кортэ, штормовой северо-западный - гуляет далеко вморе, сталкивает лбами волны, стращает моряков иподгоняет кберегу стадо синих туч, дородных, брюхатых, готовых разродиться ливнями. Лиловость гроз воспримут виноградные гроздья, урожай вызреет куда обильнее. Знатоки укроются отнепогоды ипоморщатся, глядя заокно: водянистый виноград нетак хорош, как суховатый, ведь именно он впитывает лишь солнце исок земли. Ноэти умники неголодают зимой втемных промерзших домах иневзирают сболью наростки, так инеставшие хлебом…
        Кортэ одолел очередной завал изстволов иветок, перевел дух ибез остановки побрел дальше, позволяя себе отдых отбега ислушая шепот листвы. Невесть счего припомнились слова Зоэ опустоте, прозвучавшие тогда, встолице, непонятно.
        Разве может ветер быть пуст, безголос? Он весь - дыхание мира, внем звучит хотябы слабое, ноэхо жизни, важно лишь уметь слушать. Теперь нэрриха слушал - ихмурился. Далекий родной северо-западный буянил наморе шумно ивесело, пена текла ивзбухала, пляска волн полнилась хмельным азартом. Уневидимых из-за древесных крон восточных гор играл накаменной свирели ущелий ветер-южанин, смуглый суховей, он забрался весьма далеко отродных пустынь. Знакомый, для внутреннего взора он казался неотличимым отсвоего сына, гибкого ичуть надменного, много лет назад встреченного впорту Алькема. Тот нэрриха прожил куда дольше Кортэ инакопил опыт, возводящий его вчетвертый, ато ивпятый круг. При встрече взгляд южанина скользнул полицу родича без неприязни, ноибез теплоты. Просто отметил, коснулся едва заметным дыханием родного ветра, выверяя круг опыта, запоминая впрок дыхание… Южанин улыбнулся уголками губ, кивнул сопровождающему его носильщику, зашагал далее посвоим делам, покосился всторону моря - идобыл изскладок одежды свирель. Заиграл, неускоряя инезамедляя шага, точно зная: рыжий мальчишка второго круга смотрит
вспину изавидует всей душой. Потому что еще слишком глуп иненаучился иначе выражать восхищение.
        Кортэ, стех пор повзрослевший надва круга опыта инасотню лет, стер солба пот, остановился иеще немного послушал свирель, вспоминая давнюю встречу иулыбаясь. Более его путь непересекался стропами смуглого нэрриха, новетер сюга навсегда сохранил эхо звучания, очаровавшего однажды… Исейчас прелесть свирели неугасла. Увы, звук исам ветер - далеко.
        Лес, словно губка, впитал, связал звуки идыхания. Наполнился ими иотяжелел, провалился вмягкую складку равнины упредгорий, спрятался отбольших ветров. Лес казался глухим. Внем даже листья шуршали пресно - то есть именно пусто, указанное определение подходило кзвуку как нельзя лучше. Кортэ повторно стер пот солба ишеи, недоуменно потянул рубаху отгорла. Он прежде неуставал, совершив пустяковую пробежку. Он никогда неощущал тревоги, вслушиваясь всварливый скрип сухих веток, трущихся друг одружку.
        Безветрие казалось удушающим, неестественным. Нечто - Кортэ осторожно назвал это внутренним голосом - удерживало отсамого, вродебы, очевидного для нэрриха решения: встать лицом кродному ветру ипозвать его, ивместе, хотябы коротким порывом, прочесать зеленую шерсть зарослей, чтобы выловить кусачую блоху тревоги. Незря всказках людей, испробовав все способы поиска, вкрайнем отчаянии кланяются ветру: он зряч вночи, ему посильно ощупать самое узкое ущелье, самый укромный тайник…
        Сейчас Кортэ несмел обратиться кродному ветру. Он кожей ощущал неправильность простого решения иудивлялся своей чуткости, нонеоспаривал её: стоит окликнуть ветер, как эхо сообщит опроявленном любопытстве тем, кто умеет слушать. Если вязкая тишина - ловушка, то обращение кстаршему, исходящее отсына тумана, куда больше расскажет ловкому слухачу, чем обычному соглядатаю - приметный конь извон золота вкошеле. Аесли здесь расставлена ловушка нанэрриха, что само посебе редкость, значит, Зоэ воистину толковая плясунья. Разглядела заранее беду, угрожающую неей одной.
        Кортэ споткнулся, выругался иустало завалился вперед. Падая, он упёрся руками вствол, отдавший последние соки ржавым древесным грибам. Трухлявое дерево охнуло иподломилось… Сын тумана сел, подпирая спиной пенёк, наощупь выдрал травинку, пожевал исплюнул. Послеполуденное солнце даже сквозь листву отчаянно припекало нежную кожу макушки. Птицы осторожно посвистывали, отмечая присутствие шумного чужака. Лес вздыхал - словно принюхивался, норовя взять след… Кортэ мысленно отругал себя засклонность ксуевериям. Снова огляделся, деловито ибез прежней настороженности. Вполдень тьмы неопасаются даже слабаки.
        -Тебе, оМастер, первого камня трудник, основания положитель… - негромко начал Кортэ, прикрыв глаза иощущая навеках тепло солнечного света.
        Молился он впоследние годы каждый день. Иногда попривычке, апорой повнутреннему убеждению, требующему уделять время неодним лишь загулам иссорам. Старинный текст отдания почести Мастеру нравился Кортэ более иных молитв: никаких мелочных просьб ифальшивых обязательств, только уважение младшего копыту идару старшего, только благодарность заправо жить изначит, быть учеником. Иногда Кортэ полагал, что Мастером он имеет право звать свой родной ветер, порой обращался кНоттэ, авременами инезадумывался, для кого нанизывает шелестящее ожерелье слов.
        Молитва неразрушила безголосости леса, ноинепородила эха, выдающего присутствие нэрриха. Зато сознание обрело покой, очистилось отсомнений инепривычной, тусклой нерешительности. Кортэ втянул ноздрями запах леса иусмехнулся. Кто тут охотник, акто дичь - еще надо разобраться. Он именно теперь займется этим. Тишина особенно плотно кутает лощинку справа. Значит, туда инадо направиться, ведь даже малышка Зоэ всвоем сне непобежала отстраха инашла силы взглянуть ему влицо.
        Освободив изсвертка оружие, Кортэ застегнул перевязь ипроверил клинок. Погладил рукоять, снова усмехнулся, скользнул вперед уверенно итихо. Если лес затеял молчанку, почемубы неподдержать игру?
        Азарт настоящего дела изгнал усталость куда надежнее, чем отдых. Кортэ сполна ощутил себя нэрриха - ловким, сильным, внимательным. Он двигался, удивляясь: Зоэ нераз ругала, отмечая умение ловить ритм боя, досадно иссякающее при первыхже звуках музыки. Воистину, прямая насмешка богов эта совершенная всвоей полноте бесталанность ктанцу ипению… Взбежать посклону, прильнуть ктраве, перенося вес сноги наногу, осмотреться, сместиться правее ипозволить себе встать врост. Шаг, еще шаг - прыжок через поваленный ствол, приземление напальцы, снова ныряющее движение ксамой траве, опора наруку - ирывок вперед… Все так похоже натанец. Нолес - единственный партнер насегодня - лишь неодобрительно молчит исмотрит, ощущение направленного внимания щекочет кожу наспине ивынуждает двигаться все осторожнее, ожидая подвоха. Подозрительность раздражает: нет подвоха, есть лишь пустота - да лысый нэрриха, запутавшийся всвоих страхах иподозрениях.
        Подну лощины бежала тропка, хоронилась вкурчавых сборках зарослей, юркая, узкая - новполне проходимая для конного. Кортэ надолго замер, вслушиваясь ивсматриваясь: никого. Однакоже дернина вытоптана, анизкие поперечные ветки кое-где ловко срезаны. Если допустить, что тропка непетляет инепротоптана только водной лощине загадочными местными разбойниками, повадившимися гулять туда-сюда безлюдной чащей, - то направление вполне отчетливо указывает водну сторону наобитель Десницы, авдругую… Кортэ задумчиво почесал зудящий исцарапанный череп. Потянулся ощупать ус - иедва слышно выругался. Вот так тишина…
        Вдвух десятках лиг отсюда, вгорах Пикарда, протыкает небесную синь высочайший навсю Эндэру шпиль, увенчанный знаком веры. Там оседлал скалу один изстарейших встране храмов - выстроенный над священными камнями первый оплот ордена Зорких, чаще именуемых самим Кортэ чернорясниками. Неприступный замок возвели, нежалея сил, вгрызаясь вскалы итаская изнизин неподъемные валуны. Он - крепость, истроили его братья, как боевой орден, анепещерное поселение отшельников. Именно воины вытесали основание эндэрийской Башни истиной веры вте времена, когда горы принадлежали ныне сгинувшему эмирату Иль-науз. Возвели обитель накрутом склоне угорного пика, намереваясь отстаивать непризнаваемую южанами веру допоследнего воина.
        Встолице говорят: старинная обитель давно ненужна ордену, нет рядом ни виноградников, ни полей, ни поселков. Значит, нет золота, верующих иславы… Замок пребывает взапустении, его непокинули лишь два или три выживших изума старика. Кортэ ссомнением хмыкнул: если верить состоянию тропы, безумные старики то идело носятся туда-сюда галопом, находу срубая широкими клинками ближние ктропе ветки. Лошади отшельников весьма резвы, поскольку накормлены отборным зерном… Нэрриха внимательнее изучил пахучее, вполне свежее конское «яблоко». Вытер руку окрай рубахи изадумался крепче прежнего: толи продолжить путь вобитель Десницы, толи навестить буйных старцев вгорах. Второе казалось занятным, носын тумана непривык менять принятых однажды решений, ипотому излощинки двинулся всеже насеверо-восток, почти точно следуя направлению, избранному при расставании свороным Сефе.
        Досамого заката нэрриха тихо иповозможности быстро шел, неудаляясь оттайной тропы иневыходя нанеё, пренебрегая удобством движения - ради скрытности.
        Солнце кануло вночь резко, одним махом, тишина насупилась тенями ипомрачнела. Близ тропы по-прежнему неопознавался ни один дозорный. Вечер томился под гнетом древесных теней задушенный, лишенный росы итумана. Дважды Кортэ примечал звериные следы, вздыхал, намиг допуская мечтания обохоте идобыче - носразу отворачивался ибрел дальше. Он сутулился ивысматривал годную палку для опоры, нехотя признавая все более явную победу усталости над выносливостью. Подобный исход противостояния очевидно требовал передышки - ужина исна. Когда сумерки третий раз подсунули колючую ветку всамый глаз, намекая наизлишнее упрямство, Кортэ безразлично кместу рухнул уближнего дерева, сбросил соспины мешок иизучил скудный походный запас. Поужинал сын тумана всчитанные мгновения - прожевал лепешку, проглотил сыр, запил разбавленным вином - илег, устроив затылок намягкой травяной кочке.
        Черные деревья заслоняли ночное небо, как шторы. НоКортэ все смотрел исмотрел вверх, пока неприметил первую лампаду звезды, зажженную самым усердным изсвятых. Башня утверждает: днем люди возносят моления, аночью им дано право видеть, как творят службу высшие, отмаливая грехи мира иочищая скверну, затопившую тьмою все пространство. Когда труды святых оказывают спасительное действие, свершается главное чудо - рассвет… Кортэ зевнул, кивнул Трехсвечию затворника Пабло так, словно одобрял своевременное начало небесной молитвы. Впомощь святым Кортэ неразборчиво прошептал тоже, однажды избранное навсе случаи жизни, «отдание почести». Усталость иголод помешали ощутить хоть малый покой после молитвы. Тьма леса все густела, першила вгорле затхлой трухой. Ощущение чужого взгляда суплотнением сумерек поутихло, нонатянутость сторожевой нити впустоте - осталась, иизрядно портила отдых. Кортэ ворочался, сердился насебя - суеверного нэрриха, празднующего труса посреди безлюдья, при полном отсутствии врагов иугроз. Но, стоило прикрыть глаза, как напряжение сковывало шею: темнота всякий раз оборачивалась для
разыгравшегося воображения той самой первозданной тьмой, уготованной грешникам впосмертии иневесть почему проступившей изнебытия, пронизавшей нынешнюю ночь, норовя изловить жертву иприбрать досрока.
        Измаявшись окончательно, Кортэ сел, уронил влажное отпота лицо владони инехотя признал очевидное: отдыха неполучилось. Рука сама нащупала тощий мешок, подтянула ближе перевязь соружием - ибезвольно замерла. Поморщившись, Кортэ всеже согласился сдоводами рассудка относительно нелогичности движения полесу вкромешной темноте, присущей поре народившегося месяца, тонкого, как волос… Нэрриха снова откинулся наспину, глядя натусклые, словнобы тлеющие всухой духоте искорки звезд иненаходя взрелище утешения. Лежать без сна становилось мучительно, желание позвать родной ветер делалось навязчивым, как мечта оглотке воды впекле пустыни. Кортэ упрямо покачал головой, отказывая себе взаветном. Прикрыл воспаленные веки - истал слушать лес, облизывая сухие губы ивзвешивая наладони флягу сжалкими остатками влаги. Безголосая беда казалась теперь близкой, значит, она обязана себя проявить. Аявная, пусть иопасная, - кому она страшна? Только несыну тумана.
        Когда вушах уже зазвенело отупрямого внимания ктишине, когда хотелось сдаться ипризнать себя глухим, атьму - неодолимо ловкой, нечто шевельнулось инамиг показало себя. Кортэ почудился шелест голосов далеко впереди, вродебы натропе или возле неё. Нэрриха проверил оружие идвинулся назвук, то идело щупая траву истараясь ненароком нескрипнуть веткой иневыдать свое присутствие как-то еще. Тропа часто изгибалась иползла змеёй, сторонясь возвышений. Кортэ шел ишел, мысленно ругая ночь, усердных грешников иленивых небесных святых, неспособных вымолить рассвет раньше природного срока. Затея споиском причины страха вот так - наощупь - казалась все более нелепой. Кортэ брел дальше исключительно отнеизбывного своего упрямства. Практичностьже требовала сократить путь, все дальше уводила оттропы, спрямляла её изгибы, загоняя сына тумана выше ивыше натемные бока лощин. Взобравшись насамую гривку, Кортэ вздрогнул изамер, настороженно озираясь.
        Вязкая тишина текла внизу, ветер сморя гнал её иуминал вскладки долинок. Нахолме дышалось легко, свежесть холодила спину под влажной отпота рубахой. Но, увы, звуки нерадовали слух, утомленный молчанием леса. Невнятный шепот плыл над темной тишиной, как пена: то проявлялся, то угасал. Голосов различалось два, причем один изних был доозноба холоден истранен. Зато именно он звучал отчетливее, воспринимался неушами даже, ачутьем нэрриха…
        -… неотказываются, - вполне внятно вещал голос. - Иные идут квершинам долго иустают впути…
        Кортэ, снова ощущая себя охотником, азартно усмехнулся инырнул вдушную, мертвую черноту лесных зарослей, поймав точное направление. Голос сделался тише, азатем вовсе угас, знакомая усталость глухого леса попробовала было всем весом налечь наспину, нонэрриха встряхнулся иупрямо заторопился, обдумывая: вчем именно он ощутил странность голоса? Тот, вродебы, говорил навдохе, горловым булькающим басом. Лишь однажды, странствуя далеко навостоке, вдиких степях, Кортэ доводилось слышать сходное звучание. Шаманы равнинных племен пели, вдыхая дым дурманных трав - извали своих богов, неменее диких, чем вся их степь, рыжая ипыльная, недобрая кчужакам.
        -… ошибка, известно отнадежных людей: именно сюда, - нановом холме голос зазвучал еще внятнее. - Главное решится сразу…
        Кортэ заколебался, одновременно ижелая дослушать фразу, иопасаясь, что голос тогда смолкнет окончательно, инайти его источник сделается невозможно. Выбрав неподслушивание, авсеже поиск, нэрриха нырнул вочередную лощину, двигаясь едвали неначетвереньках, ощупывая траву, ветки, камни иубеждая себя: шуметь нельзя. Спешить излишне - нельзя. Он только что наткнулся нанечто важное, илюбая глупость запросто развеет даже след тайны, добытой уночи случайно иготовой ускользнуть, раствориться вотьме. Вот игривка, иопять тишина схлынула, как отлив.
        -Коннерди весьма надежны, - сообщил все тотже голос. - Месть всегда была лучшей наживкой. Месть всочетании свластью - неотразима.
        Кортэ зашипел отзлости, споткнулся осказанное, как опреграду, исразмаху сел, неминовав вершину холма, нерешившись нырнуть втишину, так упустив существенное идаже быть может - главное. Коннерди - знакомый род, северяне, дальняя родня королевы. Еще недавно враги, атеперь - присягнувшие наверность вассалы, которые обменяли свою чуть ущемленную гордость наизъятые увольных баронов лучшие пахотные земли ииные стольже выгодные изначительные дары Изабеллы Атэррийской.
        -Патору придется принять неизбежное или отойти втень, - закончил голос исмолк…
        Кортэ смачно сплюнул, впечатал кулак вшершавую кору инырнул вболото тишины, более ненарушаемой ни единым вздохом. Хуже того: пустота распадалась, впитывалась вночь, как влага всухую жадную почву. Духота гасла, ветерок проникал влощины, ночные птицы сплетничали освоем, мелочном. Чутье нэрриха все полнее понимало ночь, ипозволяло неспотыкаться втемноте, непосильной зрению. Ветер теперь спустился под кроны деревьев итрогал всякую веточку, самый тонкий листок, малый камень натропе. Именно через ветер Кортэ уверенно опознавал впереди, нетак идалеко, людей. Их трое иувы - укаждого конь. Выводят изукрытия, мнут траву… Уже все вседлах. Если повезет, двинутся навстречу, давая возможность преградить дорогу ивзглянуть влицо.
        Более нетаясь инезаботясь овозможных соглядатаях, Кортэ мчался потропе, неутомимый ибыстрый, как иподобает нэрриха. Мчался - ивсеже отставал отсытых резвых коней: два удалялись всторону обители Десницы, третий скакал назапад. Весьма скоро Кортэ вывалился иззарослей натесную полянку, зажатую древесными стволами, как дно бочки. Огляделся.
        Тщательно залитый очаг испускал влажный, задушенный дымок. Собранный изветок сарай днем светилсябы насквозь, идаже вночи неказался надежной постройкой. Тропа, ведущая кобители Десницы, взбиралась накаменный склон: отсюда зримо начинались предгорья, скалы обнажались, показывая покрытые лишайником имхом язвы старых осыпей игладкие бока каменных склонов.
        Назапад, внизину, проворно убегал ручей, посамому его берегу теснилась тропка: владонь шириной, конному потакой двигаться - сплошная морока. Неунимая голоса, Кортэ выругался, пнул иснес собранную изжердей дверь сарая. Вошел, принюхиваясь иморщась. Пахло травами, конским потом, дымом. Ничего необычного… Нэрриха нащупал вуглу горку сухих веток, бросил несколько вкаменный очаг. Подул, оживляя жар. Отхватил край рубахи, сунул кпоследнему слабому зернышку алости навлажных углях. Быстро настрогал щепы инакормил едва проклюнувшийся огонек. При синевато-рыжем дрожащем свете осмотрел сарай. Следы подков - обычные, насухой земле подробнее инеразобрать. Вещи незабыты, явных признаков, позволяющих сказать хоть что-то олюдях, недавно сидевших уочага - нет… Разве что ветерок трогает несколько волосков изконских хвостов, все - темные.
        -Кортэ, ты дурак, ты упустил болтунов инеподслушал разговор, - сообщил самому себе нэрриха идобавил, криво ухмыляясь, вкачестве небольшого утешения: - Ноэти умные олухи понятия неимеют, какойже ты упертый дурак!
        Залив очаг остатками разбавленного вина изфляги идля надежности еще раз - родниковой водой, Кортэ тяжело вздохнул, признавая ночь отвратительной, провальной. Он покинул сарай, сердито растирая впалый бурчащий живот. Осмотрелся, подмигнул светлеющему востоку ипобежал все потойже, ведущей кобители, тропе - нетаясь, невслушиваясь вшорохи, незапрещая себе ругаться вголос.
        Когда синяя вода дня залила угли рассвета ирасплескалась вовсе небо, просторное илишенное самой малой соринки облачка, Кортэ выбрался наопушку. Тут он позволил себе отдых наобочине дороги - неширокой, новсеже проезжей для телег. Тропка так ловко выныривала изочередного лесистого оврага, что вливалась влуговину неприметно для взгляда. Лохматые кусты ильнущие ккамням можжевельники всякий раз смыкались, пропустив конного или пешего - иберегли секрет загадочных путников.
        Отдохнув ивнимательно изучив окрестности, Кортэ окончательно убедил себя: полесной прогалине изгибается та самая дорога кобители, подробно описанная настоятелем Серафино. Доместа осталось всего ничего, лиг пять-семь. Отстолицы даже верхом нанеутомимом Сефе удалосьбы всамом лучшем случае добраться сюда кполудню: дороги изрядно извилисты. Впереди, вполутора лигах - деревенька. Наверняка чужаков там немного, набогомолье вобитель паломники обычно бредут кпразднику Закладки камня, адоэтого святого для почитателей Башни дня - еще полный месяц.
        Предоставив врагам право напередышку, Кортэ бодрым шагом направился напоиски пищи, вина исведений. Все перечисленное он полагал возможным добыть влюбой гостерии, ведь людное место неизбежно кишит блохами, клопами и - слухами. Последние множатся быстрее кусачих тварей, даже самых отвратительных иплодовитых.
        Перед гостерией сыто дремал уконовязи роскошный, статью неуступающий Сефе, вороной тагезский скакун. Накраткий миг Кортэ задумался: волоски всарае были темными… Но - нет, тот конь, чтобы оказаться здесь, проделалбы галопом долгий путь, авороной выглядит отдохнувшим встойле. Он ожидает ленивого хозяина, заспавшегося чуть недополудня. Утратив интерес клошади, Кортэ прошел водвор через тесную калитку исунулся прямиком накухню. Тощий работник нехотя поворотил кдвери свой унылый, постный доотвращения, лик праведника, изможденного святостью. Немного подумал, тяжело облокотился остол, прекращая выхаживать тесто. Кортэ вежливо поклонился иначал разговор. Работник кротко моргал белесыми, запорошенными мукой ресницами, молча слушая небогатого гостя.
        Нэрриха вежливо имногословно поздоровался, рассказал одороге испросил овидах наурожай, старательно подлаживаясь под неторопливый деревенский строй общения. Поклонился еще раз, перешел кделу: назвался паломником, посетовал наскудость средств иголод, попросил снабдить хоть какой пищей, позвенел для убедительности медяками.
        -Все вы забожьим именем прячете грехи, - укорил тестомес, внимательно инеодобрительно осмотрел массивного паломника, снова поморгал икивнул всторону дальнего угла кухни. - Там вон денежку оставь ибери сподноса все, что сочтешь вкусным. Постоялец нашу пищу объявил негодной. Им столичное подавай, гордые они. Все, ишь ты, гордые пошли, аведь это - грех…
        -Как верно подмечено! Ия гордым был, - сокрушенно признал Кортэ, ссыпав медь настол ижадно вцепившись вбледную, непропеченную лепешку. Утолив первый голод иотхлебнув уксусно-кислого вина, сын тумана добавил более степенно. - Вот, одумался. Одежду отдал нищему, коня оставил, желаю приобщиться ксмирению. Для такого дела надо уйти отлюдных мест куда подалее.
        -Вот уж да, вот уж верно, - вродебы смягчился работник, снова принимаясь задело. - Только унас-то как сменился взиму настоятель, так ииссякла святость. Неходи ты вобитель, там оружие звенит ибрань сыплется, молитвенногоже слова, кроткого имирного, даже впостный день неразобрать среди хулы. Шастают, все конные, все спешат, рожи таковы - разбойников впору пугать, многие иряс неносят, хуже: замковому камню всводе врат некланяются…
        Обретя слушателя иначав жаловаться, ретивый праведник взялся совкусом идетально перечислять беды обители. Кортэ вздыхал, возмущенно охал, качал головой, ужасался - асам, небрезгуя инадкушенным, исправно подъедал сподноса все, что оставил привередливый гость.
        Изслов тестомеса сделалось очевидно: вобители действительно накопились перемены, истоль значительные, что счесть их пустыми сплетнями невозможно. Было вдлинном перечислении чужих грехов немало обычных жалоб, присущих, как полагал Кортэ, всем святошам. Сам нэрриха незабывал поддакивать тощему иохотно вторил оповсеместном упадке нравов иполнейшем неуважении младших кстарикам - эту жалобу он помнил спервых дней пребывания вмире! Задва века она неустарела инеприелась людям… Вдвоем тестомес ифальшивый паломник вмелкую мучную пыль перетерли зерно бестолковых слухов. Нашлись среди пустяков, как ибывает при внимательном переборе, иинтересные сведения, их нэрриха выслушал судвоенным вниманием: тестомес, радуясь неперечливому собеседнику, подробно пожаловался наплохой сон, невнятные голоса вночи, упомянул иогни, время отвремени горящие втемноте там, где нет ни селений, ни дорог.
        Когда жалобы идомыслы начали повторяться потретьему разу без дополнений иперемен, тестомес прервал работу ипринес сам, без просьбы иоплаты, парного молока для праведного паломника. Кортэ утолил жажду ирешил: сливки сплетен он снял, прочее - несущественно. Выводы можно начать выстраивать ипроверять. Пока ясно лишь, что никакие загадочные иприметные чужаки сегодня отсамого рассвета открыто, поглавной дороге, вобитель ненаведывались. «Пустота» вокрестностях обители явление неразовое, подобное уже замечалось жителями иначалось после смены настоятеля. И, увы, лошадей стемными гривами ихвостами услужителей много, почти все - именно такие…
        -Благодарствую, - поклонился Кортэ, возвращая кувшин из-под молока. Потер затылок изадал еще один вопрос, навсякий случай. - Ачто загость увас, уж простите заназойливость? Это мыслимоели дело: столь изрядно приготовленную пищу - да неотведать!
        -Нэрриха, - скривился тощий, быстро сотворил знак стены икивнул, заметив, как дрогнуло лицо «паломника». - Нелюдь, вот те знак! Божьели дело: еретик явился вобитель, был принят, месяц жил всвятых стенах… Благодарение Мастеру, хоть уезжает допраздника, покуда особо слух неразошелся.
        -Настоящий нэрриха? - поразился Кортэ, иссомнением покосился натощего. - Уж неКортэли?
        -Мастер миловал, - вздрогнул тестомес. - Рыжий черт беснуется встолице. Наш-то нелюдь посмирнее, иной раз даже издоровается. Пьет мало. Погромов нечинит. - Работник огляделся, шагнул ближе ишепнул всамое ухо гостю: - Только лучшебы пил. Нечистое сним дело, ох, нечистое. Может, грех заним великий…
        Тестомес замолчал, осознав, как много сболтнул лишнего. Отвернулся, сгреб монеты ижестом указал надверь - иди, кончен разговор. Кортэ посопел, вродебы огорчившись. Для порядка спросил, нетли ему, паломнику, какой несложной работы. Выслушал ожидаемый отказ. Еще чуток потоптался, двинулся кдвери иуже выходя, уточнил:
        -Этот… нелюдь, он уезжает? Уж дочего конь красив, глянуть радостно, анаходу он итого, ну, значит, складнее икраше…
        -Утром изобители явились сэрвэды, передали свиток. Видно, погнали еретика изсвятых мест, одумались, - кивнул тестомес, недожидаясь завершения смутно выстроенного вопроса. - Он иприказал, значит, коня… Аедой побрезговал. Ругался… твердил, рыжий столичный черт кэдакой гадости непритронется. Иему, значит, тоже нехороша.
        -Ксвятым камням-то пускают вполдень?
        -Самое время налаживаться впуть, - успокоился тестомес, приметив смену опасной темы, имахнул всторону обители. - Уже врата открыли, вон - звон пошел, напроповедь собирают, значит.
        -Пойду, - решительно молвил Кортэ, сотворил знак замкового камня ипрощально поклонился. - Запищу благодарствую, да будут крепки стены вашего дома.
        -Воистину, - привычно отозвался тестомес.
        Вороной скакун все еще переминался уконовязи, скучал, гонял мух небрежно расчесанным хвостом. Пыльная шкура недавала настоящего блеска, копыта были заляпаны плюхами полужидкого навоза. Кортэ прищурился, сраздражением оглянулся. Еслибы конюх так плохо ходил заСефе, бытьбы тому конюху нещадно битым. Однако - невремя распускать руки, отстаивая чужую лошадь. Куда важнее держаться тихо идумать. Кто изнэрриха мог жить вобители учернорясников? Уж конечно неОллэ. Изпяти иных сыновей ветра, часто наведывающихся вЭндэру, трое несвязалисьбы сотдаленной обителью ни закакие деньги: найм для них серьезное решение, ачернорясники - сомнительный напарник. Нэрриха всегда говорят напрямую спатором или его представителем, доверенным грандом. Неплохо знакомый подавнему общему найму сын зимы - пятый круг, северный ветер, навязчивый страх перед покушениями - тот слишком брезглив, он неостановилсябы вубогом рассаднике блох иклопов.
        Остается неупомянутым совсем простое, даже слишком очевидное имя, первым пришедшее наум ипринадлежащее неразборчивому впривязанностях недорослю второго круга, ктомуже обладателю вороного коня. Только Виону полагается как раз теперь целовать следы исмиренно нести походный мешок несравненного учителя - Оллэ. Внимать мудрости сына шторма, подражать ему вкаждом жесте, тем более Вион посмел выбрать себе прозвище «сын шторма», прямо копируя Оллэ, что нетолько непринято, нодаже инеприлично, зато выдает спотрохами степень завистливого благоговения… Все это невяжется сдогадками! Зачем Виону сидеть вглуши ипоминать через слово «рыжего черта Кортэ» - то есть выказывать ревность, часто предшествующую унедоумков попыткам набиться впопутчики идаже ученики?
        -Мало мне головной боли свнезапной славой, - отчаялся Кортэ, опасливо косясь навороного ивсе быстрее шагая прочь отгостерии, кобители, аточнее - клощине, способной скрыть путника. - Учить предателя, обманувшего малышку Зоэ? Какже! Да я отродясь никого неучил, Мастер миловал. Сам ищу, комубы сесть нашею исвалить вдовесок свои вопросы. Мне требуется трезвый, мудрый собутыльник… тьфу ты, собеседник!
        Заспиной, наприличном удалении, защелкали копыта. Необорачиваясь, Кортэ слушал иразбирал: вороной двигается неторопливым шагом, его хозяин бредет рядом, бухает подкованными башмаками позвонкой дороге, почти каменной внынешнюю сухую погоду. Ветер нехотя слушается владельца скакуна, которому отчетливо нехватает опыта даже для беглого осмотра окрестностей.
        Тропка ползла кобители путем извилистым, как помыслы грешника, Кортэ брел инеспешил, вслушиваясь. Подковы ибашмаки щелкали все тише: молодой нэрриха удалялся отобители. И, если он намеревался двигаться подобным способом, достолицы ему добираться - много дней… Странно.
        -Или сошел сума я, или чернорясники, - буркнул Кортэ, все более недоумевая. - Ловить нэрриха спомощью иного сына ветра - дело обычное… Ноя старше иопытнее, значит, засада заведомо слабая, это раз. Рыжий Кортэ сейчас, если неслепые заним следят, пьет в«Курчавом хмеле», или я вовсе зря срезал усы - это два. Наконец, встретив наемного олуха, я-то неизменю планов, нозаставлю его подчиниться, ивдвоем мы еще вернее перебаламутим гнездо здешних злодеев… Так вчем хитрость?
        Кортэ почесал зудящую кожу возле губ. Упрямо мотнул головой ипошел кобители, уже понимая, что ввыбранном пути нет ни смысла, ни пользы. Сын тумана запоздало задался вопросом: что вообще он намеревался делать, добравшись сюда? Первый иявный ответ прост: он желал весело гулять идраться, раз встолице все знают влицо иболее невыстраиваются вочередь затумаками. Получается, названная дону Вико причина поездки всознании ловко подменилась более сложной задачей, занятной для драчуна Кортэ лично…
        Или он намеревался совместить развлечение сделом, шумно вторгнуться вчужую обитель, крепко придушить настоятеля, разукрасить синевой всех оттенков рожи служителей исэрвэдов… Так просто инелепо! Норазве тайны - настоящие, весомые - посильно выбить изтени насвет кулаком, пусть икрепким? Хотя, покидая столицу, можноли было предположить существование заговора итем более его размер? Он ехал чудить, будучи уверенным, что сама причина - мелкая ивздорная.
        Подслушав ночной разговор, почуяв кожей удушающее безветрие, Кортэ теперь несомневался: он нащупал вмирной ивродебы благополучной Эндэре заговор, причем опасный. Басовитым голосом были упомянуты патор исемья Коннерди. Настораживал испособ общения, намекающий нато, что служители Башни допустили далеко небожье дело. Вдобавок нанят, если верить осторожному предположению, нэрриха… Загадочная пустота, как заверил тестомес, непервый раз висит влесу ипрячет нечто важное отвнимания ветров. Получается, орден Зорких погряз взаговоре весьма глубоко: потайным тропам скачут гонцы, вооруженные люди беспокоят деревню, да инастоятель вобители сменился слишком уж кстати.
        -Гляну сам, атогда уж решу, - уперся Кортэ, продолжая двигаться кобители.
        Шел он потропке, неменяя направления инеостанавливаясь просто потому, что внезапно ощутил пустоту, куда худшую, чем ночная, ипробовал сохранить хотябы остатки былой уверенности взамыслах ирасчетах, всебе самом. Увы… Оказывается он, нэрриха четвертого круга, проживший почти два века вмире людей, непонимает, как без синяков икрика вмешаться всерьезные дела этих самых людей? Итем более - как сделать хоть что-то, непричиняя вреда близким. Впервые замного лет унего есть эти самые близкие. Те, кто дорог сердцу. Те, кто делает сильного, ловкого, почти бессмертного инеописуемо богатого Кортэ - уязвимым.
        Достолицы, где осталась Зоэ, скакать или бежать два дня. Аможет, он вообще зря покинул Атэрру так спешно? Вдруг надо именно теперь всё бросить имчаться навыручку малышке?
        Додолины Сантэрии добираться итого дольше, дней двенадцать, иэто - загоняя коней ибез скупости покупая новых. Заневысоким перевалом совсем один ибез поддержки - Энрике, презираемый орденом Зорких зато, что чернорясники вслух объявили «ересью ипредательством интересов святой веры». Энрике, единственный служитель исмотритель новой ипока что невсеми признанной святыни - острова Отца ветров. Средоточия чуда, равного схождению священного огня, - так утверждает патор Факундо, рискуя ижизнью, исаном, идобрым именем. Аеще вдолине живет Хосе, совсем юнец, просто друг - норазве этого мало, чтобы занего болела душа?
        -Оллэ, старый мудрюк, какже ты ловко отсиживаешься вкустах сосвоей гнилой мудростью, - зашипел Кортэ, распаляясь икипя злостью. - Тут гнусь зажирает людей заживо, атебе идела нет! Акого мне еще спросить: что запустота гноит лес, как можно обмануть иоглушить ветер? Ты знаешь, ты все знаешь… номолчишь равнодушнее святых, намалеванных напотолке ипялящихся одинаково умильно инагрешников, инаправедников.
        Продолжая внутренне бурлить, Кортэ замедлил шаги, даже остановился. Вздохнул истарательно уставился впыль, вынуждая шею гнуться, выказывая смирение хотябы своим видом.
        Перед воротами было пусто. Немногочисленные паломники инищие уже внимали полуденной проповеди. Три служителя впотрепанных черных рясах подпирали стену илениво переговаривались, поглядывая то надвор, то заворота, надорогу. Бредущего мимо Кортэ неудостоили исамым малым вниманием, тем подтвердив успех его маскировки. Нэрриха, старательно кряхтя иприхрамывая, протащился через двор. Отметил, что оседланных лошадей уконовязи нет, вооруженных людей невидно, авесь дозор настенах составляют два старика, они как раз теперь разбрасывают хлебные крошки стаким блаженным иважным видом, скаким встолице бросают втолпу монеты, празднуя именины наследника.
        Внешний храм, открытый для паломников, понравился Кортэ спервого взгляда. Невысокое строение, сразу видно: старинное. Прилепилось кобомшелой скале, дверь узкая инизкая, как щель. Первыйже шаг через высокий порог погружает вполумрак, прохладу иотрешенность отсуеты мира. Масляные лампады чуть вздрагивают подле стены, упервого камня кладки. Наскромном возвышении водну стертую щербатую ступень стоит, опираясь напосох, пожилой инаредкость мирно выглядящий служитель. Проповедь он читает непо-столичному, без надрыва ипоказного усердия. Нет устарца ни усыпанного каменьями символа первого камня, ни дорогущей книги взолотом окладе. Служитель неторопливо разговаривает вслух - толи сам ссобою, толи ссобравшимися. Иневыглядит огорченным малочисленностью паломников, инетребует через слово жертвовать нахрам…
        -Каждый вытесывает основу для кладки личной жизненной башни делами ипомыслами, - чуть прикашливая, рассуждал служитель. - Одни берут мягкий камень - песчаник - вработу, себя жалеючи, себе потакая. Иные вовсе норовят сидеть без дела да после водин миг насыпать фундамент изпеска, бездумно доверяя последнему дню ислучаю главное дело жизни, смысл её… Акого тщимся обмануть? Только себя одних… Поделам нашим ивоздаяние грядет. Кто песок грёб, тот иостанется вязнуть впеске. Кто песчаник тесал, создаст слабые ступени, досрока они рассыплются. Лишь усердные воздвигнут всход, столь высокий ипрочный, чтобы дать доступ кпорогу вышнего…
        Старик вздохнул, слегка прикашливая, отвернулся, зажег отодной излампад тонкую восковую свечу иустановил её вуглубление напервом камне. Поклонился, зашептал едва слышно «отдание почести», высоко ценимое Кортэ. Завершив молитву, старец обернулся, благословил всех иудалился.
        Нэрриха дождался, пока паломники прошаркают квыходу, пока угаснет шум шагов иголосов, азатем уляжется идушевный непокой. Только тогда нэрриха приблизился кдревней стене, тронул первый камень. Постоял, озираясь ичувствуя себя самым нелепым изпройдох: золото жжет ладонь, свое золото - адостать его почти невозможно! Откуда убродяги достаток? Между тем, старому храму хочется отдарить сполна засогретую душу… Посовести рассуждая, нетолько затепло! Гнет тяжестью стыд иперед проповедником. Кого собирался избивать шумный дон Кортэ, покидая столицу? Этого вот немощного старика, горячо верующего иготового искать вчужой душе ималую искру - даже если напроповедь явится всего один паломник?
        Последний раз воровато оглянувшись нащель входа, Кортэ ссыпал горсть золота под первый камень, погладил глянцевый прохладный блок, достеклянной ровности заполированный прикосновениями. Успокоено вздохнув, Кортэ улыбнулся, поклонился ипошел квыходу.
        Солнце после сумерек храма ударило яростно, ослепило раскаленным добела жаром дня. Пришлось наощупь отыскать место исесть, привалившись спиной ккладке стены. Двор обители оставался по-прежнему тих, только птицы гомонили, хвалили служителей защедрость хлебного подношения.
        -Некоторые полагают волков грешными уже потому, что те желают отведать баранины, - негромко молвил рядом голос проповедника. - Между тем, урожденная природа негрех. Грех - неуемная жажда, вынуждающая при сытом брюхе резать все стадо, допоследнего ягненка.
        Кортэ смущенно пожал плечами, поднялся ипоклонился, как следует. Полтора года жизни вобители научили соблюдать правило приветствия. Ктомуже уходить, неповидав старца еще раз, нехотелось, иКортэ втайне обрадовался неслучайной встрече.
        -Что, сразу видно, что я - волк? - буркнул нэрриха, поцеловав простой серебряный перстень иполучив благословение.
        -Так ия неовца, - повел бровью старик. Он, кряхтя, устроился рядом, наскамеечке, принесенной расторопным юным сэрвэдом. - Возраст берет свое, клыки выпали, шерсть повылезла, аповадки-то сразу вижу, насебя примеряю… Орден Зорких нетаков, как мнится многим. Это помолодости братья жаждут сгребать души вкостер веры - вилами. Ия греб, грешен. Глядел напламя, атого неведал, что создаю лишь страх, астрах - он еще невера… Или уже невера. Теперь вот изсырых углей позернышку добываю огонь. Хлопотно это, трудно, авсе одно, пользы поболее, чем отиных затей. Ты счем пришел, оборотень? Нерычи, что вижу, то вижу, невсвоей ты шкуре, атолько явился сюда сам… изначит, твой кривой путь выведет тебя кпользе идушевному благу.
        -Какже, выведет… Счем я пришел? - усмехнулся Кортэ, глядя мимо собеседника, всторону ворот. - Сам уже непонимаю, счем изачем. Нето я вижу, чего ждал.
        -Первый настоятель древнего храма вгорах избрал для нас имя Зорких потому, что полагал природу зрения исключительно сложной. Есть то, что доступно глазу. Ноесть ииное, тайнописью внесенное вкнигу души. Ты пришел вобитель ради явного, ночудо состоялось, иты начал примечать сокрытое… так я разумею, - тихо молвил старик. Иным тоном уточнил: - Золота довольноли оставил себе надорогу?
        -Конечно… Ловок ты подглядывать.
        -Это ты неловок таиться, - рассмеялся старик. Покосился наворота итише добавил: - Кобеду возвернутся здешние молодые волки. Спрашивай, что хотел ииди своей дорогой, мирный паломник. Новый-то настоятель, он пока что вилы предпочитает, горяч еще. Или выжил изума… уже. Неразберу, мне свои грехи застят взор.
        -Что увас…
        -Погоди, - отмахнулся старик. Покачал головой иглянул наКортэ прямо, так, что стал виден выцветший, почти белесый тон его собственных глаз. - Неумеешь ты спрашивать. Ну какое тебе дело, гость случайный, что унас творится? Помогать станешь? Нет. То-то ионо… Давай я сам отвечу тебе то, что следует помоему разумению. Коротко отвечу, запоминай. Беречь надобно смутное исложное дело нашего патора, зато молюсь ежедневно. Еще прибавлю - это тебе, для души: хорошо ты слушал вхраме, хоть иявился невсрок. Так скажу… ходят люди, вздыхают, шепотом поминают тьму, зажигают лампады, смягчают тени - новсе одно, страх вних велик. Ачто есть тьма? Только слово. Все настоящее внас, внутри. Увсякого итьма своя, исвет. Ни отнять нельзя, ни влить извне, покуда нет готового вместилища. Сосудже для тьмы исвета человек приготовляет сам. Лишь плясуньи, так мне думается, побабьей глупости одни сосуды бьют восколки, аиные наполняют, иногда небрезгуя имутными источниками, черпая без души идозволения.
        -Ничего непонял, - признался Кортэ. - Кроме того, что дорога моя выложила петлю итеперь ведет встолицу.
        -Может, итак, - старик снекоторым сомнением пожевал губами.
        Встал, кряхтя ирастирая спину, сокрушенно покачал головой, перехватил посох ипобрел кворотам. Кортэ проводил проповедника взглядом. Обернулся ксэрвэду, явившемуся унести скамейку.
        -Это ктобыл?
        -Черный Убальдо, - отозвался юноша, глядя вслед проповеднику. Опасливо сотворил знак стены идобавил, невсилах сдержаться: - Восьмой раз замесяц является. Спаси нас святой Хуан отгнева пламенного.
        -Ты онем, как опризраке, - заинтересовался Кортэ.
        -Сеньор, зря шутите, - шепнул юноша сотчетливой дрожью вголосе. - Отшельник наш строг, икое-кому сним лучше иневстречаться.
        Кортэ неопределенно хмыкнул, встал итоже пошел кворотам. Отметил: птицы улетели, их вспугнули вставшие настене дозором молодые служители. Вотличие отстариков, безмятежно кормивших птиц, эти деловито ибуднично звякали оружием, перекликались. Уворот заняли места уже нетрое - шестеро, иглядели они нанерасторопного нищего бродягу сотчетливым раздражением: иссякло время проповеди, убирайся…
        Заворотами день улыбался сприсущей лету жаркой веселостью. Шелестела трава, лоснилась под лаской ветра. Вытоптанная конными широкая тропа сбегала похолму двумя плавными изгибами. Темная фигура старика обнаружилась неожиданно далеко, отшельник спускался схолма уверенно испоро. Нонедостаточно быстро, чтобы разминуться сконными, шумно икучно скачущими отлеса.
        Кортэ нахмурился, сердито покачал головой идернулся было ускорить шаг… Вспомнив оразговоре водворе, тяжело инехотя выдохнул сквозь зубы. Старец все верно расставил поместам: заспиной - чужая обитель, нет урыжего нэрриха права лезть эдаким столичным чертом вздешние тонкие исложные дела.
        Следуя совету проповедника, сын тумана переборол порыв гнева, подобный шквалу чужого ветра. Сопя ивздыхая, побрел узкой тропкой клощине, как иподобает паломнику, нелезущему под копыта конным служителям. Всадники улюбого деревенщины вызвалибы оторопь, они мчались сгиканьем, при полном вооружении.
        Взгляд то идело возвращался ктемному, едва приметному штриху вдали - фигуре старика. Взгляд остро ираздраженно изучал всадников, летящим махом, непридерживая коней инеуводя их всторону ни наволос.
        Сделав еще пять шагов, Кортэ сплюнул, смачно выругался, поминая чертей, сосуды, тьму имногочисленных тупых баранов. Добавив несколько слов относительно своих маскировки ивыдержки, сын тумана резко свернул наглавную дорогу, пошел быстрее… снова выругался ипобежал! Вдуше копилась тянущая неопределенность дурного, готовая лопнуть болью.
        Передовой всадник разминулся состариком вкаких-то двух локтях, илишь потому, что отшельник уклонился ловко, ничуть нестарчески. Второй конь пронесся еще ближе иопаснее. Кортэ ругнулся ирванул напрямик, через кусты изаросли! Он мчался, незамечая ям иколючек ипонимая лишь одно: ему страшно смотреть напроисходящее, ноувы, он неуспеет ничего изменить. Молодые волки выслуживаются перед своим новым вожаком, они взапале скачки пьяны ибездумны, готовы растоптать старика, неугодного визменившейся обители.
        Пыль мешала видеть толком, как двигается третий конь. Состены, из-за спины, вскричали протяжно истрашно, тоже осознали: день обманул своей улыбкой, нет вего безоблачной теплоте добра - только горячечный азарт травли. Четвертый конь споткнулся наскаку ипокатился через голову, завизжал, забился - изатих.
        Пыли стало больше: теперь все верховые старались унять разгоряченных скакунов, закрутить помалой дуге, как можно скорее остановить. Всутолоке общей панической неразберихи Кортэ уже невидел старика ибежал молча, нетратя сил наругань, выкладываясь так, как давно уже неприходилось.
        Пыль висела тяжелым, как сама беда, облаком, прятала худшее. Сходу проскочив под брюхом ближнего коня - бешено хрипящего, спустым седлом, - Кортэ нырнул вбок ивниз, уходя отудара копыт, перекатился, рывком преодолел последние канны, уже понимая сжуткой иокончательной отчетливостью: опоздал…
        Споткнувшийся первым конь предсмертно скреб копытами корку натоптанной земли, хрипел, аего всадник лежал ничком без движения: неуспел бросить стремя ипокинуть седло, впадении оказался подмят тушей лошади. Дородный служитель замер внемыслимой, извернутой позе, иврядли его убило падение - это Кортэ тоже понял сразу, отметив порванное горло иизуродованный затылок. Посох отшельника, повернутый острым навершьем вперед, торчал изгруди второго спешенного служителя: опрокинутый навзничь, он мертво, удивленно всматривался внебо… Нагруди покойника серебрился знак замкового камня вдрагоценной гербовой оправе - носить такой дозволялось лишь настоятелю.
        Сам старик был тутже, ноего Кортэ по-прежнему немог увидеть: служители сгрудились возле тела ииспуганно, как-то ошарашено молчали. То есть - трезвели после удалой скачки…
        Нэрриха зарычал, досадуя напомехи, смахнул всторону одного чернорясника, швырнул прочь второго, распихал прочих. Теперь он наконец смог опуститься наколени рядом спроповедником. Старец еще жил, хотя ему было мучительно каждое вздрагивающее усилие смятых, разбитых ребер. След подковы отпечатался нарясе жутко иточно, вовсех подробностях. Над стариком, нелепо ибессмысленно стряхивая пыль сего босых ног, причитал крепкий исмуглый чернорясник. Было странно видеть, как по-детски испуганно дрожат его губы.
        -Никто недумал даже… Какже это? Конь понес, он нехотел, неможет быть… Выбы всторонку, кони-то лютые… Да какже так? Да чтоже это, Мастер, спаси нас всех, милости прошу…
        Кортэ оскалился стяжелой излой горечью. Тот, кто мнил себя вожаком вздешней своре, зря счел старика беззубым, даже жалким. Зря пробовал выказать полноту недавно добытой иеще свежей, сладкой навкус власти, зря норовил растоптать уважение кделу иимени Убальдо. Исовсем уж напрасно непобоялся стращать конем старца, обманчиво дряхлого, согбенного. Ведь наверняка - невпервый раз они сошлись насклоне, весьма широком для трех карет - ибезнадежно узком для двух недругов. Невпервый раз новый вожак нагло показывал зубы, нотеперь уж точно - впоследний.
        Было почти смешно смотреть, как суетятся служители, неглядя всторону двух жирных «баранов», зарезанных Черным Убальдо наего последней охоте… Кортэ выдохнул, ощущая всем своим ветром боль старика - как она толчками вливается вразорванную его грудину. Увы, сын тумана неучился уОллэ инеуспел воспринять наставления Ноттэ, он неосвоил того, что дано пятому кругу опыта - право исилу выделять раха, целить людей… Пока что Кортэ освоил лишь отнятие жизни. Иоттого сполна ощущал тянущее, мучительное отчаяние.
        Белесые глаза старика намиг стали осмысленными, нащупали Кортэ. Губы дрогнули, выдыхая важное, ноневнятное. Служители склонились изамерли, пытаясь уловить каждый звук. Норазобрал сказанное лишь нэрриха - тот, кто умеет внимать ветрам.
        -Некоторые надо разбивать, пока они пусты, - упрямо выговорил отшельник. Идобавил: - Уходи…
        Кортэ разогнул спину, огляделся, осознавая себя воистину невидимкой средь белого дня. Кругом теснились, охали ипричитали вооруженные люди, они наверняка знали приметы рыжего нэрриха иимели указание искать его, высматривать, ато иловить. Ноуказания утратили смысл сосмертью тех, кто распоряжался вобители. Тех, чьи тела теперь топтали, непотрудившись оттащить всторону.
        Наубитых нежелали взглянуть, их, может быть, мысленно инесчитали достойными взгляда. Это ведь удобно - сгрузить свой грех начужие мертвые плечи. Все мчались одной сворой изаходились азартным криком, все непожелали объехать старика. Носебя простить куда проще иважнее, чем кого-тоеще.
        -Надо разбивать, - буркнул Кортэ, сосредоточенно сжал губы, поднялся сколен ипобрел прочь, необорачиваясь. - Сосуды, тьма, патор, плясуньи… Неужто нельзя было выложить дело толком? Идождаться, пока я соображу, что мне сказано. Попробовалиб говнюки наменя наехать… Ладно, встолицу. Ипоскорее, так велено итак будет. Прежде прочего патор, значит. Или как он сказал? Дело патора. Черт, какже тут разобраться? Наехали они, какже. Этот мудрый придурок дождался меня взасаде, высмотрел исказал то, что полагал важным. Апосле сразу сделал то, что давно задумал. Как просто! Я непонял идопустил. Волки, овцы… Иодин нацелую округу пустоголовый баран Кортэ. Хоть волосы срежь под корень, хоть выскобли досиневы бороду, выходит неоспоримо: ярыжий, я вовсем виноват.
        Солнце нещадно пекло голову, ихотелось верить: надуше черно ижгуче-тягостно из-за этого всепоглощающего жара. Дорога слоится иплывет перед глазами. Куда идти? Зачем сбивать ноги ирвать душу, если снова можно также вот - опоздать иничего неизменить вжизни исмерти людей. Тех, кому высшие недают права возвращаться вмир. Может, такова их, богов, злая шутка? Аможет, великая милость. Нэрриха, вотличие отлюдей, невправе уйти, даже страстно желая покоя изабвения. Даже утратив веру всебя, мир илюдей. Даже отчаявшись ипохоронив всех, кто был дорог. Дети ветра обречены возвращаться из-за порога смерти, дарующей людям свободу отгрехов ипрозрений, долгов иобид. Нэрриха вчем-то почти боги, новином - рабы, вынужденные снова иснова впрягаться влямку бытия, помня утраченное иненаходя впамяти ни радости, ни отдыха для души, ни облегчения для совести.
        -Оллэ, значит, просто слабак, - хмыкнул Кортэ, распрямляясь иповодя плечами. Сплюнув впыль, он высморкался, старательно растер ладонями лицо. - Оллэ жалеет себя. Я тоже попробовал. Дерьмо. Вся эта жалость - вонючее жидкое дерьмо. Меня ждут, ая тут спотыкаюсь имокрым носом музыку играю.
        Сделав столь определенный вывод, Кортэ зашагал быстрее, азатем ипобежал, негромко, ноизобретательно ругая себя идорогу. Недал он спуску истарому волку Убальдо, который нажил седину, ноненаучился прощать, хотя Башня велит молиться заврагов изобретательно имногословно, тем ограничив их прижизненное наказание.
        Досамого заката Кортэ упражнялся внехитром остроумии, старательно избегая мыслей оправе надурное настроение иуныние. Дорога выглядела пустой, что поидее весьма огорчительно для голодного путника. НоКортэ неогорчался инадеялся наперемены клучшему. Когда излощинки приглашающе подмигнул рыжий глаз костра, нэрриха заинтересованно хмыкнул изаспешил наогонек, полагая себя желанным гостем. Идаже непосторонним…
        Вороной конь пасся, стреноженный инакрытый попоной. Заботливый хозяин скакуна сидел уогня ижарил, судя поразмеру порций, убийственно сытный ужин. Значит, ждал гостя.
        -Вион, какого рожна ты свалил отвеликого нашего мудрюка изамшельца Оллэ? - нездороваясь, Кортэ приступил квыяснению отношений. Рухнул втраву, блаженно вытянул ноги, содрал свременного вертела полусырой, обжигающе горячий кусок ипробурчал, пережевывая жилистую старую баранину: - Ккому ты нанялся ловить меня?
        -Мне страшно, - выговорил младший нэрриха, глядя вогонь инеповорачивая головы. - Я надеялся, что ты придешь доночи и… инадеялся, что ты непридешь вовсе. Мне стыдно. Они сказали - великое знание. Мне одному. Иничего им ненадо взамен.
        -Ха! Плюшки дарят даром дуракам, - рассмеялся Кортэ, облизывая сожженные подушечки пальцев. Упрямо вырвал срапиры второй кусок мяса. - Натебя похоже, тебе надо великое, ценное инепременно без дележки. Это пройдет. Перебесишься. Посебе знаю.
        -Мне страшно, - повторил Вион исмолк.
        Сгорбился, натянул плащ наголову истал выглядеть совсем жалким, невзрослым, готовым влюбой миг расплакаться или упасть ничком изакрыть голову руками. Кортэ пожал плечами, возмущенно хмыкнул ипродолжил трапезу. Потакать чужим страхам он нежелал, лечить отних - несобирался. Тем более Виона, чье имя досих пор неследовало лишний раз повторять при Зоэ: малышка сразу скучнела иотворачивалась. Этого нэрриха она недавно числила частью своей семьи, и, пожалуй, досих пор ничего неизменилось - предательство непрощают именно тем, кто небезразличен. Додумавшись дотакой идеи, Кортэ сыто вздохнул, откинулся наохапку заготовленных Вионом веток, накрытых конским потником.
        Внебе, бархатном ичуть лоснящемся последними бликами заката, теплились лампады первых звезд. Неутомимые святые вышли намолитву, Кортэ горько усмехнулся: сегодня ктому есть особенный повод. Старик Убальдо уже высоко взобрался поступеням своих прижизненных деяний. Хочется верить, что столь решительный человек без помех достигнет порога вышнего. И, помня заветы старого волка, следует нежалеть себя инерастрачивать напустяки, асразу взяться затрудную работу потвердому камню. Кортэ судорожно, морщась ипостанывая, зевнул. Повернул голову иеще раз изучил смятого страхом, осунувшегося спутника.
        -Я тебя прощаю, - величественно сообщил сын тумана. - Понял, огрызок? Отимени всех рыжих прощаю, заодно отимени Зоэ инашей нелепой семьи, невесть как составленной измладенцев, баранов иублюдков. Ты всё еще часть семьи Зоэ. Это неизменно, хотя подобной доброты ты точно нестоишь. Но, раз я уперся ипростил, изволь портить ночь дельными жалобами. Валяй, я весь внимание. Ты предал Оллэ?
        -Зоэ имеет право презирать меня, - легко признал Вион. Наконец-то он повернул голову иглянул наКортэ, даже попробовал улыбнуться, ногубы задрожали иисказились гримасой страха. - Никому подобное незапрещено. Я охотился наНоттэ ибыл прощен, я пробовал присягнуть королям Тагезы, ноИзабелла неназвала это изменой. Я бросил Зоэ, хотя обещал ей защиту.
        -Ноты снова прощен, - кивнул Кортэ.
        -Я умолял Оллэ взять меня вобучение, наколенях стоял… - нехотя, сотчетливой болью, выдавил Вион иедва слышно продолжил: - Он прошел мимо. Я таскался заним полгода ивсем лгал, называясь учеником. Громко лгал, аон неслышал инеслушал. Мне стало казаться, что я пустое место идаже менее того. Надежды рухнули, ничего неосталось… Совсем ничего.
        -Вытри сопли иговори внятно, - велел Кортэ. Хотел добавить несколько колючих замечаний, нопередумал. - Ты небезнадежен, пожалуй. Ты решился сказать вслух то, очем проще промолчать. Уже неплохо… Знаешь, я тоже предал Ноттэ итакого наворотил вместо признания вины… Ползал наколенях, напрашиваясь вученики, асам надеялся добыть изтайника под кроватью арбалет. Ха! Я уже привык кего трофейному эстоку, поверил сам всвое вранье опобеде над сыном заката, якобы добытой вчестномбою.
        Вион кивнул, снова стал рассеянно глядеть вогонь икутаться вплащ, хоронясь втени капюшона, натянутого досамых глаз, словно душноватая сухая ночь - холодна инеприветлива. Губы кривились, гримаса делалась болезненной идаже жутковатой.
        -Они пришли исказали: все изменится, великое знание сделает тебя сильным, - шепнул младший нэрриха. Глаза блеснули сухо итускло. - Ты станешь лучшим, сможешь прирезать Кортэ идать совет Оллэ. Короли поклонятся тебе, амаджестик объявит святым.
        -Дети людей втакие смешные сказки неверят уже кпяти годам, набравшись ума, - настороженно отметил Кортэ. - Что «они» попросили взамен?
        -Ничего… Совсем ничего, - замотал головой Вион, кусая губу иизпоследних сил сдерживая отчаяние. - Сказали, есть древний ритуал, еще извремен ложных богов. Башня подобного неодобряет, норади великого знания… Если я признаю над собой руку ордена Зорких…
        -Ага, всё даром, нонайм пожизненный, - хмыкнул Кортэ. - Малыш, тебебы лет десять потолкаться вквартале ростовщиков, пристроиться хоть переписчиком долговых соглашений ипоучиться жизни. Насловах всё даром, апосле побумагам выходит, что удавиться неначем, веревка - ита взакладе, неговоря уж ошее. Акак иначе? Дураки вроде стада, хочешь - сразу режь, ахочешь - паси, позволяй им накопить жирок, ипосле свежуй…
        -Договор составляли именно втом квартале, - едва слышно признал Вион. - Незнаю, что внем… Вспоминаю, когда оно скручивает меня и… ломает. После того, как я дал согласие, меня доставили наостров Наяд. Точно знаю, что пробовали повторить пляску, такую, какая стерла измира Ноттэ. Носамого острова непомню, много чего еще непомню. - Вион обреченно поглядел наспутника. - Лучше уходи. Вон, звезды гаснут. Когда последняя догорит, сразу станет полдень, ая опять невспомню, зачто теперь вответе. Ичья кровь наруках… Скорее уходи, коня забери, поскачешь галопом - я, пожалуй, инедогоню. Спеши: всего-то осталось пять звезд..
        Младший нэрриха прищурился, обратил лицо кнебу, густо засыпанному жемчугом созвездий, - иКортэ ощутил, как поспине пробегает холодок настороженности. Лампады святых неотражались впустых глазах Виона, подобных двум дырам, пробуравленным вкромешный, нездешний мрак.
        -Четыре, - всхлипнул Вион, уже несдерживаясь. Пощеке скатилась слезинка.
        -Несчитай наубыли, это кнеудаче, примета надежная, - Кортэ растер затылок иподбросил вогонь несколько веток, выделяя себе время наразмышление. Управившись, он заговорил снова. - Никуда я непоеду. Более нет сомнений: ты иесть ловушка для меня, рыжего барана, неумеющего менять решений. Пусть так. Нехлюпай носом! Смерть неособенно вредна нэрриха. Людей поблизости нет, так что, если твое «великое знание» может прикончить меня, небеда. Вернусь - обстоятельно разберусь исЗоркими, исростовщиками, исовсеми прочими уродами. Нотебя посвоей безмерной доброте, граничащей сегодня сосвятостью, я заранее простил. Кстати, ты непопробовал перерезать себе горло? Наймбы иссяк вместе сэтой жизнью.
        -Три… Я хотел, - кивнул Вион, продолжая глядеть внебо. - Только они иэто учли вдоговоре. Немогу навредить себе. Я нехозяин даже собственному телу. Две. Страшно…
        -Пока звезды незакончились, ты уж сними штаны, чтобы необмочить, - разозлился Кортэ.
        -Пока непоздно, зарежь меня, - едва слышно предложил Вион. - Ты можешь, ведьтак?
        -Немогу, - расхохотался Кортэ, бросая вогонь ворох хвороста, чтобы пламя сразу взвилось большое ияркое, чтобы младший нэрриха хоть так обрел поддержку света вобступающей его тьме отчаяния. - Неубиваю тех, кого простил. Вдобавок твердо знаю, ростовщики - они пройдохи сопытом. Ускользнешь отнайма, он нагонит тебя истребует долг еще похлеще, двойной мерой, тройной. Нет уж. Мне интересно глянуть наловушку вдействии. Сколько там звезд?
        -Одна, - обреченно шепнул Вион.
        -Ты вбога-то веруешь? Хоть вкакого, неважно.
        -Ну…
        -Ясно. Самое время отрешиться отереси ибезверия, - подмигнул Кортэ.
        Сел прямо иначал ссерьезным видом выговаривать текст отдания почести Мастеру, неизбежный инеизменный навсе случаи жизни. Вион шмыгал носом, стыдясь страха инеимея сил превозмочь себя. Кортэ наоборот, испытывал горячий азарт, который исдерживал мерным течением слов молитвы. Он невидел черноты инезамечал убыли звезд, зато всей кожей ловил поток тишины: душное безветрие ливнем рушилось изтучи-невидимки. Пустая, глухая ночь потопом заливала низины, поднималась все выше, заставляя замереть иневздрагивать даже мелкие листочки вдревесных кронах. Поширящейся неподвижности леса удавалось зримо проследить проявление чуждого вмире. Кортэ следил, щурился иусмехался. Вчера ночью подобное наблюдалось впервые, выглядело жутковато и, чего уж таиться отсебя, действительно угнетало, даже пугало. Сегодня все иначе. Источник неведомого рядом, причин опасаться стало больше. Ностраха нет. Может быть, его сгубил Черный Убальдо, человек, неспособный вернуться вмир ивсеже вполне безразличный ксмерти.
        -Значит, пустые сосуды иполные, разбитые ицелые… - буркнул Кортэ, завершив молитву иглядя наВиона - замершего ивродебы забывшего дышать, одеревенелого. - Идурные бабы, коим доЗоэ - как мне доНоттэ. Наплясали без ума идуши, нам набеду… Поглядим.
        Тело Виона расслабилось, мешком сползло наземь иснова зашевелилось. Пальцы подергивались, кашель вынуждал спину вздрагивать, мял вмучительных корчах. Постепенно судорога сошла нанет, тело замерло, азатем уверенно сменило позу насидячую. Нащупало рукоять рапиры, обнажило оружие ипостучало кончиком лезвия побашмаку Кортэ. Пустые глаза обращенного когню лица по-прежнему выглядели прорехами визвечный мрак. Выражение расслабленного безразличия уродовало красивое молодое лицо, превращая вмаску. Губы двигались неестественно, неловко, словно жевали слова идавились ими, заглатываемыми навдохе.
        -Великое знание дает силу. Дает опыт. Я обрел дар итеперь уничтожу тебя без всякого усилия. Ты мне непротивник. Смирись.
        Горловой отвратительный бас оказался тем самым, подслушанным вчера, ожидаемым - ивсеже жутким. Отрокочущего звучания спину сек град озноба. Кортэ повел плечами, прогоняя мерзкое ощущение. Заставил себя разжать руку нарукояти клинка, азатем, шипя ирыча, непослушными пальцами расстегнул пояс иотбросил оружие всторону. То, что управляло телом Виона, проследило забряцающим падением эстока иножа. Оно неожидало подобного иуставилось прорехами мрака наКортэ, разыскивая внем ответ. Затем внимание переместилось назолотую монетку владони сына тумана, добытую изкошеля ради занятия руки - иборьбы сострахом. Монетка то взлетала, поснова ложилась вкулак. Голова Виона дергалась икивала, послушно следила задвижением.
        -Я сильный, - рыкнулбас.
        -Ну да, акакже, - сипловато согласился Кортэ. Рассмеялся, обретая если непокой, то привычную наглость. - Ая несамый дурной издурных. Хочешь прикончить, сильный? Давай, вперед. Только ради этого нестоило ловить меня сложно идолго. Найм опытных убийц или изготовление яда куда проще, чем год возни смалышом Вионом.
        Ответом стало долгое молчание, затем спину Виона согнула судорога, кашель длился идлился, пока невынудил тело обессиленно скорчиться… Скоро оно снова гибко иточно приняло сидячую позу. Губы деревянно улыбнулись.
        -Умно. Ноглупо. Ты пробуешь дергаться, хотя ты - весь мой, тебе уже неуйти.
        -Да я инепробую, я жду, - Кортэ напоказ зевнул исыто почесал живот. - Предложения жду. Выгодного.
        -Золото? - Насей раз, видимо, исчерпав силы тела ипользу устрашения, хозяин Виона говорил небасом навдохе, авполне обычным голосом.
        -Тебе одолжить? - сочувственно хмыкнул Кортэ, приходя внаилучшее настроение готовности кбольшому торгу. - Время идет, я хочу спать, аты скучнее брата Теодора, ведущего нуднейшую праздничную службу вместо нашего славного настоятеля. Вот он-то свят, он умеет быть кратким ивпостныедни.
        -Твоя цена? - ссомнением отозвался голос идля солидности забасил навдохе: - Только единожды я, высшая сущность, снисхожу довыслушивания жалких мелочей.
        -Высшая, - сфальшиво-почтительным благоговением поразился Кортэ, ощущая себя почти хозяином положения, пусть ивременно. Задумался, вслух бормоча обрывки молитв иосеняя себя знаком замкового камня. Заодно Кортэ присматривался, как намолитвы реагирует тот, кто смотрит глазами Виона. Пауза затянулась, Кортэ почуял это извучно молвил «воистину!». Затем иным, деловым тоном, продолжил: - Как славно ты успокоил меня, Бас. Я буду звать тебя так, неловко без имени… Так вот, Бас. Что я подумал, то останется между нами. Ты высший, ты прочел вмыслях. Вслух изложу лишь мелочное исуетное: денег мне хватает. Я богат, жадность моя сыта. Ноя зол! Как я зол… Ревность кипит, пусть она игрех, ноуж что есть, того неутаить отвысшего. Ты пообещал великое знание Виону, жалкому слабаку. Амне, знаменитому имогучему нэрриха Кортэ, грозе столицы, даёшь всего лишь золото?
        -Знание без оплаты обещают тем, кто никогда его неполучит. Таких используют вслепую, - заверил Бас. - Ноты умен иопытен. Я готов предложить договор накрови. Всё без обмана, найм вобмен нато, чего неполучил Вион. О, дар будет щедрым. Мой опыт сделает тебя мудрее Оллэ. Ты станешь непобедим вбою, мудр ивоистину бессмертен.
        -Так, ясно, - Кортэ хлопнул себя победру инастороженно сощурился. - Неутаю, я опасаюсь ереси, поскольку ввере тверд, как ивелит нам Мастер. Нознание - лишь орудие, вдолжных руках оно принесет пользу, амои-то руки чисты. Значит, нет причин бояться тьмы. Продолжим… Ты прав, я слаб ипривык ксуетному, нонадежному. Уж прости, каков есть… Позволь высказать предложение. Первое. Три дня ты нетревожишь тело мальчишки. Тебе незаметно, ноя-то вижу: он истощен искоро погибнет отутомления. Тело требует отдыха, овысший, хотя ствоим всемогуществом подобное непривычно. Малыш неспит ночами ибодрствует днем. Он отощал, издергался. Ослабь поводок, я присмотрю заним. Несбежит.
        -Разумно, - предположилБас.
        -Как ты мудр, воистину. Второе, - нетеряя деловитости тона, Кортэ продолжил торг. - Мне требуется договор. Письменный. Чтобы всё подробно, досамых мелких мелочей, я нетакой дурак вторговле, зацыганское золото непродаюсь. Завтра я намерен отдыхать илечить Виона, хотя он ипротивен мне. Затем… да, два дня кладу набыстрый поход достолицы. Там меня должен ждать человек сдоговором. Утебя как, встолице есть… поддержка?
        -Я высший, - напомнил Бас и, очнувшись, попытался вернуть утраченные позиции главного вразговоре. - Для меня нет невозможного. Нет расстояний итайн. Я содержу всебе великое знание ииспользую его помере потребности.
        -Как мудро, как удобно идостойно, овысший… Третье мое замечание тоже будет кпользе, - Кортэ, почесал кожу угуб ихоть так, неловко, заменил привычку гладить изведенные под корень усы. Он настороженно рассматривал бледное лицо Виона, действительно едва живого. - Хоть я инепродаюсь зазолото, сделка должна иметь обеспечение внадежном металле. Сто тысяч монет, алучше слитки втотже вес. Поскольку ты высший, врядли возникнут сложности спревращением свинца иртути… или что там увас, тьмою рожденных, входу?
        Пока Кортэ говорил, тело Виона очередной раз сникло, ничком сползло втраву. Пришлось быстро качнуться вперед иподхватить несчастного под локти, чтобы тот щекой неугодил нагорячие угли. Ткань одежды Виона наплечах испине была насквозь мокрой отпота, дыхание - кашляющим, мучительно затрудненным.
        Кортэ вспорол ткань иосвободил Виона отрубахи, протер его спину краем плаща изавернул тело потеплее, укутал. Бас непроявлял себя. И, помнению Кортэ, должен был вернуться нескоро. Ктобы ни прикрывался личиной «высшего», он, судя поразговору, был существом изплоти, далеко невсемогущим. Кортэ усмехнулся, чувствуя, как остатки суеверного страха уходят, как крепнет злость.
        Спину ируки Виона свела судорога, предшествующая явлению Баса. Снова тело грациозно расправило плечи игордо вскинуло голову. Втенях под ресницами накопился нездешний мрак.
        -Утром четвертого дня отсего разговора будь встолице, вгостерии «Сизый голубь». Договор доставят туда, владелец тебя знает, сам подойдет. Ты получишь гарантии. Золото будет подготовлено. Вслитках, без клейма, взвешенное надежными людьми иразложенное посундукам.
        -Поверенный, три свидетеля, - алчно засопел Кортэ, вцепившись вплечо Виона иторопливо уточняя условия сделки. - Иеще: никаких клятв тьме иеретических ритуалов. Прямым нанимателем должен выступать человек, чья репутация безупречна. Я - Кортэ, ия уважаю себя, сошвалью незнаюсь.
        -Помни, скем говоришь, - угрожающе зарычалБас.
        -Огради меня Мастер, - искренне ужаснулся Кортэ, сотворил знак стены итяжело вздохнул, щупая оберег нашее.
        -Отменя нет спасения ивоплоте маджестика, я - высший, это истина, - захрипелБас.
        -Да вижу, вижу, что тебя… Вас имолитва нестрашит, иоберег мой неунимает, - испуганно зашептал Кортэ. Покосился натусклые угли. - Ноя нежелаю быть равным смальчишкой. Ненамерен дольше четырех дней оставаться сним рядом, он жалок, смоим наймом польза отнего иссякнет. А, пожалуй, зачем его лечить, кормить итащить встолицу? Перережу горло, пусть Вион отправляется впустоту иждет нового воплощения. Мне есть зачто мстить.
        -Только я решаю, кто изслуг может покинуть мир, - взревелБас.
        Пустота сделалась глубока имучительно-близка, звезды потускнели, воздух уплотнился, едва годный для дыхания. Кортэ без раздумий уткнулся лицом втраву, уже тронутую утренней росой, изавизжал. Он старательно, меняя тон ивсхлипывая, выл имолился, пока чуждая тишина неиссякла, впитавшись всумерки.
        Едва привычный мир восстановился, ислух нэрриха смог воспринять голос родного ветра, Кортэ выпрямился, огляделся. Испытывая смутное похмелье, он нетвердыми руками разворошил вещи Виона, подхватил топорик ибегом бросился задровами. Работа помогла согреться, выгнала изтела вместе спотом мерзостное послевкусие опасной ночи…
        Скоро жаркий костер рдел ипотрескивал. Распоротая рубаха Виона ипрочие его вещи, наспех выстиранные вближнем ручье, сохли напалках. Тело младшего нэрриха было старательно растерто влажной тряпкой, азатем сухой, докрасноты ижара кожи. Вион оказался завернут вплащ иконский потник, уложен уогня. Нодаже так он необрел покоя, то идело постанывал восне, похожем нанавязчивый, утомительный бред тяжелобольного.
        Кортэ присматривал закостром, жевал веточку ищурился, вподробностях восстанавливая впамяти разговор сБасом. Невызывало сомнений присутствие загадки самого отвратительного ихищного толка. То, что вцепилось вВиона, было реально - иугрожающе непостижимо. Помимо жуткой нездешней сущности - Баса - взаговоре, очевидно, имелись люди. Они нашли, как пока что решил Кортэ, способ вызвать тварь, подчинившую Виона. Упоследнего сама основа жизни нэрриха - его раха, прядь ветра, - была угнетена инесвободна врезультате согласия нанекий договор. Ноедвали люди, вызвавшие чудовище, понимали додонышка глубину иприроду своей ичужой власти. Кто скажет: онили хозяева? Кортэ снова иснова обдумывал разговор иначинал всерьез сомневаться всамостоятельности человека, сокрытого зарокочущим басом.
        Когда угли стали пеплом, амысли утонули всумерках усталости, Кортэ последний раз проверил, надежноли укутан Вион. Исам улегся отдыхать, подмигнув бледнеющему востоку. Нынешней ночью, полученными сведениями исвоим поведением Кортэ был вполне доволен. Сон пришел сразу иоказался неплох: старый Убальдо шагал поширокой каменной лестнице все выше, ругался сквернейшими словами ипинал расставленные посторонам пустые сосуды. Глина, камень, стекло, звонкая медь, певучее серебро скаменьями ичеканкой - все сыпалось вниз, испуганно бренчало игудело, азатем пропадало впуховых облаках уподножия лестницы… Служитель ордена Зорких поднимался иподнимался, камни его лестницы были крепки. Плечи старца постепенно расправлялись, аголос приобретал зычность, настораживающую даже небеса.
        Когда Кортэ проснулся, негромкое звяканье непропало, вотличие отсмачной - заслушаться можно - ругани Черного Убальдо, сгинувшей вместе состатками сонливости.
        Вион сидел укостра ипомешивал кашу, спасая завтрак отпригорания. Вид умолодого нэрриха был голодный, жалкий, нонебезнадежный, поскольку он интересовался пищей, принюхивался иоблизывался. НаКортэ, почти лысого, ощетиненного смешной рыжеватой небритостью, Вион поглядывал иногда иискоса, нерешаясь беспокоить.
        -Вродебы сегодня обошлось, - осторожно предположил Вион.
        -Какже! Обгадился ты крепко, когда хапнул наживку. Теперь ничего необойдется просто так, ненадейся, - прямо сообщил Кортэ. Резко сел. - Ну накой ты мне сдался? Дел погорло, аты вэто вот самое горло вцепился пиявкой.
        -Прости…
        -Второй раз? Как ты себе представляешь это? Засранец ты, ая вроде мамки, вынужден пеленки менять исказки сказывать, - огорченно признал Кортэ ипринял свою порцию каши. Быстро уничтожил пищу, кивнул. - Нормально, номеда ты пожалел.
        -Сколько было… Скажи, ачто я делал ночью? Уже год я понятия неимею, что творю, когда угаснут все звезды.
        -Сегодня ты трепался, врал иобещал мне золотые горы, - хмыкнул Кортэ. - Знаешь, ты небезнадежен, я это говорил?
        -Да.
        -Как я думаю, будь ты дерьмо полное, эта дрянь уже схарчилабы тебя. Новы сней неодно итоже. Она взяла посильное инесмогла выжрать остальное. Как говорил Убальдо? Нет втвоей душе достаточно большого ивовсе пустого сосуда, годного вместить непроглядную тьму веё нынешнем виде, неразбавленном. Значит, убивать тебя пока незачто. Надо спасать. Если ты сам того желаешь.
        -Желаю, - подтвердил Вион. - Акто такой Убальдо?
        -Наш стобой личный святой, - хмыкнул Кортэ. - Еслиб неон, лежатьбы одному изнас уэтого костра сперерезанным горлом. Потому что тьма сильна, ноимой страх поначалу был неслабее… Пока я непонял, что дрянь нечитает мои мысли идаже незнает того, что ты рассказал мне вечером. Значит, она невсемогуща ивдобавок отделена оттебя. Ты неведаешь, что она творит ночами, ноией нелегче: она понятия неимеет, что ты делаешь днем.
        -Хоть так, - осторожно улыбнулся Вион.
        -Именно, или я вовсе уж влип, иловушка непомоим силам, - раздумчиво предположил Кортэ, изучая глаза Виона - темные, новполне обычные, отражающие блики рассвета. - Ночами тебя скручивает крепко. Знаешь, сперва я струхнул, решил: тьма явилась замной итянет всети, взвесив мои грехи. Эта тварюка басила истращала, да еще иродной ветер невздохнул ни разу, словно помер. Нопотом… Я затеял торг. Гниденыш поддался, как дешевый лавочник. Ивот вчем я после разговора уверен, попорядку… Он - тот, кто заодно сБасом - негранд, неслужитель инедон, авсего-то шваль изторговых. Он распоряжается немалыми деньгами иимеет вделе интерес. Он страшится происходящего неменьше, чем я. И, пожалуй, желает заключить найм собманом тех, кому должен служить. Потому что сам, повторю, перепуган досудорог. Озолоте он говорил, как ростовщик. Обо мне наслышан, даже опасается - вежливо так, настороженно иснадеждой… Если сдержит слово, если его самого неприжмут, впереди утебя, малыш, три-четыре ночи спокойного сна. Покавсе.
        -Ты столько узнал заночь, - поразился Вион, взирая наКортэ сдетским восторгом.
        -Где черти носят Оллэ? - вопросил Кортэ розово-синие небеса, почти надеясь вответ разобрать ругань Убальдо, мысленно причисленного ксамым толковым святым.
        -Он шел насевер, когда я отстал, - неуверенно сообщил Вион, собирая вещи исвистом подзывая коня.
        -Несвисти, итак денег нет, - поморщился Кортэ, щупая кошель. - Черт! Сто тысяч вслитках… Прилично. Какбы мне сообразить: укого встолице лежит вподвалах эдакое сокровище, да неодно, непоследнее?
        -Вы поедете верхом, учитель? - вжимая голову вплечи, уточнил Вион.
        -Кортэ, - усмехнулся рыжий, хлопнул коня пошее изашагал кдороге, несделав попытки занять седло. - Ну, надумаешь льстить, зови меня, как я звал Ноттэ, полным именем родного ветра, то есть - Кор… Так меня никто незовет. Знаешь, я, черт меня дери, тщеславен, этого греха уж вовек неизбыть, сам вижу. Учить тебя я ненамерен. Гнать - тоже. Сегодня идем без спешки, ноибез привалов, я буду думать. Это для меня трудно, голова трещит… Ноиначе нельзя. Так, начнем. Что мы знаем осемье Коннерди? Ну, их денежки я учесть способен, ста тысяч вживой монете там иблизко нет, нокним благоволит кое-кто жирнозадый, иесли пройтись поокружению…
        Глава 3. Семейные ценности
        Сборы вдорогу оказались занятием наредкость утомительным инеприятным, ничуть непохожим намечту покинуть город налегке, тихим утром.
        Впервый день приготовлений котъезду дом сделался тесен, сундуки икороба захватили все пространство, абеготня слуг, причитания Челито исобственная неспособность отличить полезное отненужного привели плясунью внастоящее отчаяние. Прежде Зоэ никогда неудавалось накопить много вещей иэто - теперь она убедилась - было замечательно иправильно. Стоит добавить, что среди общего переполоха впоследнем незатронутом вихрем сборов кресле безмятежно восседал Альба ииграл навиуэле.
        Невозмутимость названого брата казалась поистине нечеловеческой. Челито иногда срывался и, отказавшись отпривычки незамечать присутствие нэрриха, распекал нелюдя навсе лады, требуя принять участие вделах. Альба каждый раз откладывал виуэлу всторону, молчал, внимательно слушая все доводы, попреки иугрозы старого моряка, кивал - иснова принимался запрежнее, едва Челито выдыхался иуходил.
        -Аль, ну ты что! Он ведь всерьез обижается, - ранним утром третьего дня Зоэ укорила Альбу, всеже решив встать насторону деда.
        Ещебы! Сборы достигли размаха губительнейшего изштормов: волны сундуков икоробов потекли ккаретам, голоса прислуги рокотали, как шум прибоя, пена ругани все гуще приправляла жутковатое действо. Люди бегали туда исюда, кряхтели сгрузом ипросто так, размахивали руками идавали советы, роняли тяжелое сгрохотом, размашисто таранили углами сундуков стонущие дверные косяки. Дед кричал вовесь голос, чувствуя себя толковым боцманом при плохой команде, собранной изпортовой швали.
        -Ктомуже сам видишь, безумие унас полнейшее, - добавила Зоэ, недождавшись ответа. - Ты уж хоть делай вид, что собираешься… Аль! Ты слушаешь?
        -Истараюсь несойти сума, - улыбнулся нэрриха, снова трогая струны.
        Ну как тут несойти сума? Прибыли новые указания откоролевы, доставили несколько заказанных еще допереполоха исовершенно ненужных платьев, посол Алькема явился илично подарил плясунье, покидающей столицу, достойного скакуна. Теперь облачно-перламутровый конь азартно обдирал последние цветки смногострадальной клумбы перед окнами комнаты Зоэ, аслуги обходили дальней тропкой подарок очетырех копытах, поскольку некоторые уже убедились вего отвратительном норове. Сам посол так впечатлился зрелищем сборов, что сел прямо наковер укресла Альбы… ипредложил нэрриха спеть надва голоса.
        -Да вы издеваетесь, - отчаяласьЗоэ.
        -О, прекраснейшая изсердитых девушек, - улыбнулся посол, - нестоит так серьезно принимать происходящее. Состоятельные люди умеют торопиться столь медленно, что лишенным бремени имущества их повадки непонять никогда. Увы, теперь ты богата, ты любимица самой королевы. Терпи…
        -НоАбу! - возмутилась Зоэ, пробравшись поближе кгостю через нагромождения вещей. - Вы моглибы сАльбой тоже как-то заняться… Помочь.
        -Суета недостойна мужчины, - свеселой ипоказной надменностью шевельнул рукой посол. - Иди, тебе непонять.
        -Уйду истану молчать. - Пригрозила Зоэ, глядя нанэрриха.
        -Зоэ, я более года сватаю мою прекрасную сестру заплемянника Бертрана Барсанского, - посетовал Абу, спасая приятеля отназревшей ссоры. - Два года прошло отпервого осторожного разговора обраке… имы почти близки ктому, чтобы начать обсуждение всерьез. Моя сестра, возможно, еще непоседеет инелишится зубов, когда мы задумаемся оподписании договора. Герцог заэто время успеет трижды жениться иовдоветь, поскольку я неплохой лекарь, норади семьи готов вспомнить ирецепты ядов.
        -Ты ужасный врун, - хихикнула Зоэ, подходя ближе исогорчением глядя наполноватого улыбчивого южанина, друга Ноттэ иАльбы, и, может быть, вообще самого лучшего после Челито человека встолице.
        -Сядь, итогда мы напоследок споем натри голоса, - Абу похлопал поковру рядом ссобой. - Я буду тосковать без вас. Столица стала скучна уже весной, когда орден Зорких взялся рьяно искоренять ересь. Теперь нам, иноверцам, ночами приходится после заката сидеть при закрытых наглухо дверях изаложенных окнах. Лишившись вашего общества, я превращусь впутника, сохнущего впустыне без глотка живительного общения…Увы.
        -Ноты невозвращаешься домой, - отметилаЗоэ.
        -Я сын эмира Алькема, пусть инестарший, - тихо игрустно сказал Абу. - Пока я здесь, мир наюге имеет хотябы малое ишаткое основание. Одни полагают меня заложником, иные - послом, кое-кто дома - предателем, новсеже мы непереходим грани, незримой, новесьма опасной. Те, кого вЭндэре именуют псами войны, теперь весьма голодны…
        -Ой, ну конечно! - всплеснула руками Зоэ изаторопилась, вспомнив важное. - Мы ведь неуедем прямо теперь?
        -Неранее обеденного времени, - предсказал Абу, осмотрев комнату. - Иногда я думаю: влюбленные юноши воруют девушек исключительно для сокращения срока насборы вдорогу…
        -Тогда я быстро, я успею, - пообещала Зоэ иторопливо пробралась кокну.
        -«Твой стан втумане шелка» или сперва «Взгляд газели»? - предложил навыбор Альба, подстраивая виуэлу инеобращая внимания наназваную сестру.
        Ответа посла Зоэ уже неслышала. Она привычно выпрыгнула всад через низкий подоконник. Хлопнула пошее дареного коня, поощряя разорение цветника, подобрала юбку - ипомчалась босиком, ныряя взнакомые бреши зеленых изгородей.
        Дон Эппе нашелся именно там, где иследовало ожидать. Еще вчера слуги шептались, аЗоэ разобрала: Эспада изволил гулять преизрядно, вернулся поздно вечером сраспоротой рукой, был весь грязный, заляпанный кровью - авдруг инесвоей? Пойди спроси, когда королевский пес мертвецки пьян ивдобавок опасно, неразборчиво зол: взял да изанял покои для отдыха стражи. Сперва дона Эппе пробовали усовестить ивыдворить вего собственные комнаты, новыслушав мнение Эспады, несодержащее ни единого принятого вприличном обществе слова, кроме «идите» - повздыхали иушли, сберегая здоровье, аможет, ижизнь…
        Близ захваченного Эспадой зала итеперь уныло вздыхали два стражника, прислушивались, переминались - новойти непробовали. Увидев Зоэ, посветлели лицами, поклонились.
        -Вас-то они изволят слушать, - осторожно начал один.
        -Сказалибы вы им, негоже чужое-то жилье вконуру превращать, значит, - раздраженно добавил второй.
        -Уж так неговорите, - испугался первый.
        -Рэй! - попробовала Зоэ перекричать обоих. - Ты как, вуме?
        -Н-ну, даже почти трезв, - хрипловато буркнул знакомый голос изполумрака заокном. - Скажи недоумкам, пусть убираются. Я намерен стрелять повсему, что движется, проверяя, недрожатли руки. Тут два лука ивроде, арбалет еще где-то.
        Стражники хором охнули идружно сгинули, сочтя место опасным, адона Эппе - далеким отпротрезвления. Зоэ села наподоконник, недоумевая, отчего именно тут он устроен высоким, неудобным? Пришлось прихватить юбку иодним движением перебросить ноги взал. После улицы внутри оказалось темно. Плясунья немного посидела, привыкая кполумраку, иосторожно пошла вглубь похолодному мрамору, почти наощупь, натыкаясь наскамьи иморгая, щурясь - новсеже слишком медленно привыкая кгустой тени, смешанной седким дымом погасшего очага. Пахло - иэто было странно - неперегаром, апрогоревшим камином ичуть-чуть - старым потом. Уткнувшись вдлинный стол, Зоэ огляделась увереннее икивнула Эспаде.
        -Ая сегодня уезжаю. Вот, решила попрощаться. Абу, итот уже скучает. Вдруг иты тоже? Ума неприложу, как ты один останешься чудить? Без меня, Альбы, Кортэ… - Зоэ замолчала, хмурясь иснедоумением отмечая бледный, совсем безрадостный вид Эспады. - Рэй, что-то случилось? Тебе плохо?
        -Мне уже год плохо, - скривился королевский пес. - Да, как раз дней десять тому назад исполнился год… Сядь. Хоть тебе могу рассказать. Ты права, комуж еще? Я обязан королю жизнью. Десять лет назад он, тогда еще совсем мальчишка, прискакал сосвоими людьми испас всех, кого еще неуспели прирезать вдоме семьи Эппе… То есть меня итрех слуг. Мой род неизсамых старых изнатных, заотцом была дурная слава, поговаривали, что он обучает клинку иножу наемных убийц, анетолько благородных донов. Незнаю… Нехочу знать.
        -Рэй, - Зоэ прошла мимо стола досамого его торца, погладила Эспаду поруке, отодрала засохший, жесткий открови рваный рукав иохнула, быстро огляделась, выискивая воду ипрочее нужное. - Тыбы хоть рану перевязал.
        -Царапина, - презрительно поморщился дон Эппе. - Я королевский пес, я служу незаденьги… Он непозволил разорить дом инедопустил обвинений явных итайных, суда черных иприсутствия чернильных городских крыс, готовых раздеть покойника вгробу, требуя сопального мертвого дона понаспех выдуманным долгам… Такое незабывается.
        Зоэ нашла подходящие емкости, тряпки. Принесла, поставила настол, разложила. Изанялась раной, вовсе непохожей нацарапину. Эспада смотрел впустоту, молчал и, кажется, незамечал ничего вокруг. Зоэ закончила перевязку, ссомнением осмотрела свою работу. Намочила новую тряпку, сунула Эспаде владонь.
        -Умойся. Водички вот выпей, холодная.
        -Смешная ты, заботишься, - безрадостно отметил Эспада, послушно протер лицо ибросил тряпку напол. - Обо мне никто незаботится… Некому. Иди, я рано протрезвел, ничего более я нестану рассказывать. Пора тебе.
        -Ты приезжай, ну, навещать… - попросила Зоэ. Отжалости защемило сердце, иона осторожно погладила Эспаду поволосам. - Пропадешь без нас. Если я незапрещу тебе напиваться, ты вообще трезвый дня непроходишь. Приезжай.
        -Вженскую обитель? - вголосе Эспады обозначилась насмешливая заинтересованность. - Н-ну, туда скорее впустят вежливого черта, чем меня, даже итрезвого. Грехи чертей малопонятны исокрыты втени тонких намеков, моиже грубы ивидны всякому. Зоэ, иди. Нетрави душу.
        -Тебе надо поесть, я сейчас найду хоть кого или сбегаю накухню, - Зоэ забеспокоилась всерьез, отмечая густоту теней под глазами, провалы щек итусклость глаз. - Рэй, ну хочешь, я вина принесу… крепкого.
        -Пробовал, непомогает, - усмехнулся Эспада. Покосился наЗоэ чуть более осмысленно. - Ладно… Невышло по-умному, признаю. Тогда уж будет, как будет. Пожалуй, тебе ивпрямь пора, идем, провожу. Говоришь, еретик засел увас?
        -Который?Абу?
        -Мирза Абу, - кивнул Эспада, поморщился, рассматривая перетянутую тканью руку. - Пусть глянет мою царапину.
        -Царапину? Да там кость видна! - возмутилась Зоэ, подбирая спола перевязь стяжелой саблей ипарой ножей. - Вот хорошо ты решил, идем. Абу полечит тебя. Ой, да ты только сидя трезвый…
        Эспада захохотал, тяжело опираясь настол иноровя подняться нанепослушных ногах. Постепенно он переупрямил ихмельную голову, иленивое тело, ипобрел кокну, распихивая башмаком бутыли ичерепки, спотыкаясь, бормоча разнообразные проклятия довольно тихо иневнятно. Зоэ тащила оружие исопела отвозмущения. Эспада упал вокно, зарылся лицом втраву ипереполз впарк, поминая лишенные святости части тела блаженного Мануэля, загаженный первый камень исамого патора, «блюющего мозгами». Зоэ сокрушенно вздыхала инеслышно, одними губами, шептала извинения для блаженного идаже патора, смаргивая слезинки. Ей было жаль Рэя, одинокого настолько, что ипоругаться-то всласть непередкем…
        -Прекрати, твои оправдания незалатают моих грехов, - трезво исерьезно велел Эспада, щупая жалобно похрустывающий древесный стволик.
        Он струдом встал врост, встряхнулся ипобрел вперед - то есть вцелом направление угадывалось, хотя тропинка вытаптывалась прихотливая, узорная. Постепенно свежий воздух идвижение делали свое дело, изгибы спрямлялись, аскорость шага увеличивалась.
        -Клянусь седалищем мученика Хосе, - весьма вежливо удивился дон Эппе, выныривая изнизкого лаза взеленой стене, обрамляющей полянку. - Эта лошадь достойна канонизации более, чем многие люди.
        -Абу подарил, - сообщила Зоэ, глотая теплый комок гордости, щекочущий горло. - Это теперь мой конь.
        -Ясно, - отозвался Эспада. - Принеси-ка вина, мяса иеще чего найдешь, нопожирнее ипобольше. Врядли я ужинал, зато припоминаю все яснее: обед меня подло покинул еще дозаката, ибыло это где-то возле дворцовой стены. Надо восполнить убыль.
        -Сейчас, - пообещала Зоэ, ссомнением рассматривая дом, гулкий иосиротевший.
        Враспахнутости темных окон чудился страх перед неизвестностью грядущего, аслуги свещами сновали - вроде крыс, покидающих корабль вего последний час. Итолько изспальни по-прежнему спокойно иуверенно лилась музыка. Как будто там иесть главное место: капитан ведь неоставит корабля всамый трудныймиг.
        Кухня, как иопасалась Зоэ, выглядела исключительно пустой. Вподвалах тоже ненашлось ни единой палеты, ни единого бочонка свином. Как обычно, отъезд дал многим возможность поживиться. Переменить гнусного порядка нельзя, аесли так, стоитли тратить силы нараздражение? Зоэ топнула ногой, тихо истарательно повторила подслушанные только что уЭспады слова - про части тела блаженного иседалище мученика. Хихикнула, пообещав себе позже замолить небольшой грех сквернословия, так славно излечивший отгнева, куда более тяжкого навесах деяний ипомыслов… Успокоившись, Зоэ быстро прикинула, где ближайшая кухня или кладовая, способные выделить ей, голодной королевской плясунье, корзину сдорожными припасами. Ипобежала совсехног.
        -Вы неодеты вдорогу?
        Хлесткий, как пощечина, выкрик вынудил Зоэ остановиться. Она обернулась, кисло улыбаясь инетратя себя накивки или приветствия. Аделия де Виль, среди слуг прозываемая доньей Уксус, торчала посреди дорожки, как пика. Такаяже тощая, такаяже несгибаемая ивоинственная.
        -Её величество прислали вам платье, подобающее для достойной девицы, которая следует вкарете сизвестно чьим гербом, - слова маршировали ровно, чеканя кованные подошвы слогов-шагов. - Её величество прислали вам башмаки, веер игребни для прически. Её величество помнили, что ваша простота, граничащая сдикостью, способна опозорить двор, запятнать честь ипривести кскандалу.
        -Ехать-то неблизко, - затосковала Зоэ, косясь всторону кухни. - Я хотела корзину седой попросить, ауж после…
        -Зато идти - всего двадцать шагов. Вперед! - приказала донья. - Я лично прослежу, чтобы вы оделись подобающе. Эй, слуги, проводите эту наглую девку! Ида, отправьте корзину седой впарковый домик, передайте её тем, скем порядочная девушка водной комнате инаходиться недолжна, очем прямо было сказано её величеством.
        Зоэ почувствовала себя последней живой еретичкой вкрепости, захваченной воинственными служителями ордена Зорких. Её окружили люди вчерном имолча, сосредоточенно повели наказнь. Спорить было невозможно: сдоньи Уксус станется приказать выкрутить руки.
        Аделию де Виль боятся доикоты все женщины двора - равно истарухи, идевицы, идаже неразумные младенцы, еще тянущие ручонки кматеринской груди. Недоброжелатели шепчутся: наемная армия короны приобрелабы немало, поступи баронесса де Виль наслужбу изаймись она порядком вказармах… Увы, донья изводит двор. Идважды увы: королева благоволит чудовищу вчерном, именуя Аделию «моя милая садовница» идозволяя создавать издвора подобие организованного, тщательно прополотого цветника. Будучи главным сорняком вупорядоченном розарии, Зоэ поежилась ивздохнула: опала нетак весела, как казалось. Еще вчера можно было хмыкнуть иубежать отдоньи Уксус. Асегодня… Стоитли огорчать Изабеллу иустраивать мерзкую ссору впоследний день? Слуги шепчутся: её величество снова ждет ребенка, апотому раздражительна идаже гневлива. Ей весьма часто бывает плохо, ну зачем давать повод кмрачному настроению, оставлять осебе дурную память?
        -Бедная королева, - Зоэ поплелась под охраной туда, куда велено. - Я-то скоро уеду, аей каково?
        Одевание прошло быстро, новый наряд оказался ожидаемо отвратителен: тесный корсет, глухое черное платье, темный кружевной платок, покрывающий гладко убранные волосы. Веер - итот черный, маленький, неприятно пахнущий травами, якобы изгоняющими тьму.
        -Лучшебы блох гоняли, - прошипела Зоэ, стоской понимая: Эспада сидит голодный иему, пожалуй, все хуже. Ипопрощаться уже неполучится.
        -Неумничайте, - проскрипела донья Уксус. Усмехнулась. - Накормят пса, столь недопустимо ценного для вас. Какое падение нравов! Незамужняя девица босиком бегает квзрослому распутному мужчине имашет юбками так, что колени видно. Некоторые говорят: инетолько колени.
        -Некоторым надобы язык свой пожалеть, пока цел, - хмыкнула Зоэ, несомневаясь вЭспаде, Альбе ипрочих своих родных.
        Донья Уксус намиг позволила губам изобразить подобие улыбки. Затем закашлялась, исперва Зоэ подумала: прячет смех, некаменная ведь она… НоАделия побагровела, уронила веер, откинулась вкресле изадышала тяжело, схрипом. Подбежали слуги, засуетились. Зоэ покачала головой: вот дочего доводят людей извечная кислость вида инеприязнь кнормальной жизни, без маршей иокриков. Себя эта Аделия засушила, ипрочим нелегче. Даже заходясь кашлем, баронесса незабыла сделать жест, требующий проводить опальную «куколку» инеоттягивать отъезда ни намиг. Слуги уложили любимое платье плясуньи вларец иповели Зоэ короткой боковой тропкой.
        Герба накарете Зоэ неприметила - дверца была уже открыта. Челито суетился, пересчитывал вещи иохал. Еще он ругался, журил всех вокруг, по-прежнему ощущая себя важным, гордо держал голову ихлопотал шумно, напоказ. Зоэ юркнула втень кареты, принюхалась кпыли штор, чувствуя себя тусклой изажатой, апотому несколько потерянной инаредкость покорной. Старый моряк неодобрительно погрозил пальцем кучерам, снабдил последними указаниями лакеев итоже устроился нагобеленовых подушках. Дверца хлопнула, кнут свистнул - ипоездка прочь изстолицы, приготовляемая почти три дня, всеже началась, недавая инамека наожидаемую свободу.
        -Дедушка, агде Альба?
        -Поздно спохватился, нелюдь, теперь вона - пожар уего, носится, криком кричит: вещи несобраны, - мстительно усмехнулся старый моряк. - Слугу прислал, велел сказать, что сам догонит чуть погодя. Все они наодин лад, бестолочи. Грязь да ересь снова внаше окно полезла, как тут без выпивки, без болтовни ипроволочек? Коня смотрят, подвигами хвастаются, оружие друг удружки выпрашивают вобмен - ну, навроде напамять. Капитан наш был туточки, так они иславного дона де Льера ксебе вызвали. Хоть так, дон Вико строг ивотплытии толк знает, он всех их наладит кделу. Адело-то наше - важное.
        Зоэ уныло кивнула. Спорить сдедушкой нехотелось. Мрачные мысли одолевали, пыль соштор заполняла карету… Нет сомнений, опала будет нескончаемо тянуться вглуши. Там жизнь померкнет, серая тишь повседневности затянет окна паутиной, тоска ипресность покроют лучшие воспоминания плесенью горечи. Черные одежды, долгие молитвы, шепчущие голоса, природа - ита понитке выстроена, замерла навытяжку частыми рядами виноградных лоз больших обителей ималыми, строгими квадратами огородов при скромных жилищах.
        -Тоска, - вслух посетовалаЗоэ.
        -Девице навыданье тоска полезна, - созначением усмехнулся дед. - Вознаградится она, так икоролева сказывали.
        -Что? - Зоэ вздрогнула, насторожилась, внимательнее глянула наслишком уж опрятного идаже нарядного Челито. - Дедушка, ты говори толком. Где Альба? Что происходит?
        -Смотрины унас, - старый моряк высказал главную тайну громким шепотом, сияя отгордости. - Королева, добрая душа, вмилости великой тебя неоставила иоступившуюся, уж неабы кому сосватала.
        -Стойте!
        Зоэ застучала вдверцу, потом впереднюю стенку, сполна понимая бесполезность попыток воспротивиться происходящему. Ноимолчать, соглашаться - никак нельзя!
        -Ану, стойте! Дед, что ты говоришь… Альбабы никогда непозволил. Итебе грех, ты ведь знаешь, я того нежелаю!
        -Девицы обыкновенно пользы жизненной сперва непонимают, страх застит им глаза, - отметил Челито, рассуждая громко иперекрывая крики иругань Зоэ. - Покуда нелюдь вытрясает дурь свою, покуда он разыскивает струны да записи песенок, мы все иуладим. Сама Изабелла Атеррийская приняла мудрое решение, исполненное щедрости идоброты ктебе, внучка. Незакупца или лавочника отдает, азачеловека знатного, достатком необиженного. Что твой нелюдь вжизни понимает? Каков его доход? Адети пойдут - чем их кормить, вкакие такие песенки-стишки обряжать? То-то ионо… детям надобен теплый дом. Еще имя, положение. Все утебя будет наилучшее, попервому сорту. Все сладится, вот уж рад я, внучку-то пристрою правильно. Расстараюсь, точно как велено. По-людски, поуму.
        Зоэ еще раз дернула дверцу - неподдается. Угрюмо усмехнулась, тронула широкие переплеты окон: нерамы - решетки… Кричать бесполезно, плакать нет смысла, да инеумеет она этого. Бояться неполучается. Остается думать.
        -Дед, аправ был Рэй, - зло испокойно выговорила Зоэ, больше нежалея старого моряка. - Неродной ты мне. Сирота я, предал ты нашу семью. Мой родной отец отдал меня засеребро злому нэрриха Борхэ. Тогда батюшка тоже опользе говорил, асам наденежку глядел. Борхэ после врал, обещал мне защиту, ноотдал морю - позлобе… Твоя-то польза вчем?
        -Зря ты так, деточка, - додрожи губ огорчился Челито.
        -Дед, тебе сама королева все сказала? Прямо она, наша Бэль? Неверю, она обещала, что так сомной непоступит. Тут все подстроено, понимаешь? Очнись, меня украли! Ты сейчас предаешь именя, икоролеву. Ты помогаешь её врагам.
        -Письмо отеё величества имеется, - уперся Челито, делаясь строже икопя обиду. - Спечатем.
        Зоэ застонала иуткнулась лбом воконную раму. Бесполезно. Дед всегда, спервого дня знакомства, был человеком замечательным, новупрямстве мог потягаться сКортэ, это знали оба ипотому ладили худо - новсеже ладили, подспудно уважая чужую несговорчивость.
        Кони шли резво, грохот подков иколес бурливой волной шума катился поузкому руслу улочек, опережая карету иразгоняя сдороги любопытных. Вот проехали университет, свернули вниз, кплощади Филиппа, еще раз повернули - нехотят показываться наглавных улицах? Вглухом, без единого оконца встенах домов, переулке поехали совсем тихо, затем встали. Дверца стой стороны, где сидел Челито, приоткрылась, дед выпрыгнул, Зоэ метнулась - ноопоздала, прижалась крешетке окна. Увидела, как Челито передает конверт «спечатем» рослому мужчине втемном плаще. Как тот кивает ихвалит заисполнение королевской воли.
        -Они ведь убьют тебя, деда, - шепнула Зоэ, сполна осознав, вочто ввязался старик, так инеразобравшийся задва года, сколь двуличен двор.
        Челито пропал закаретой, стало страшно, словно она, Зоэ, снова тонет. Идаже хуже: бояться задругих куда тяжелее ибольнее, чем засебя, теперь это понятно. Сердце ныло, затхлый пыльный воздух вкарете казался глухим, неотзывался инепозволял окликнуть Альбу иего родной ветер. Хотя - Зоэ горько усмехнулась - чего там, воздух обычный. Это она - пустотопка, уже год, как неслышит ветров инеговорит сними.
        Дверца снова приоткрылась, мужчина вплаще быстро забрался вкарету.
        -Дон жених? - прищурилась Зоэ, отодвигаясь подальше.
        -Его дон дядя, - улыбнулся прибывший, принимая насмешливый тон ирассматривая Зоэ, как недавно Эспада рассматривал породистого коня. - Неплохо, совсем неплохо. Неуродина, да ктомеже плясунья. Её величество…
        -Инедура, - буркнула Зоэ. - Ненадо глупостей, я все равно неповерю. Нежаль вам племянника? Я ведь ему или сразу перегрызу горло, или потом, как только получится.
        -Постараемся избежать столь досадного исхода брачной ночи, - пообещал дон, так иненазвавший имени. Стукнул встенку кареты, дав знак кдвижению. Поправил темное кружево манжет, иотвернулся кокну. - Видишьли, нестоит начинать дело ссорой. Мы можем договориться. Нам нужны ты итвой брат. Если убедишь его неперечить иехать снами, дав слово исполнять ряд правил, выгодных тебе. Прочее тоже уладится наилучшим образом. Если нет… Ты хоть понимаешь, что такое по-настоящему стать добычей, ктому еще бесполезной?
        -Авы понимаете, что такое стать врагом всех нэрриха, ктому еще обремененным родней исредствами, которые можно потерять? - усмехнуласьЗоэ.
        -Давай начнём договариваться кнашей общей пользе, худшие исходы мы уже оговорили, - спокойно предложил мужчина, скинул капюшон исел удобнее, наконец-то отворачиваясь отокна.
        -Мы едем насевер, - отметилаЗоэ.
        -Когда сменим карету, прикажу закрыть окна, - пообещал самому себе похититель. - Зоэ, разве тебя неинтересует титул графини без всяких обязательств поповоду брака, свобода отстолицы икапризов королевы, признание заАльбой прав, равных справами людей, то есть снятие снего клейма еретика ибездушного нелюдя? Подумай. Клинки Кортэ иАльбы - гарантия твоих прав, они остры ивесомы. Ноя найду ответные гарантии, мои слова нелживы. Начнем сэтого вот письма, читай. Рука ипечать самого маджестика.
        -Дед Челито ещежив?
        -Боже мой, какие детские глупости! Мы незвери, он жив исчастлив. Отправился впорт Касль, там его ждет родная семья, одумавшаяся жена идвое взрослых детишек. Как, он несказал? Аведь знал онаграде… Вот так бывает, люди умалчивают оважном, даже те, кому мы верим.
        Зоэ прикусила губу, ссомнением приняла письмо, осмотрела печать. Надеда, независимо отсказанного, нехотелось ни обижаться, ни злиться. Сколько мог он возиться счужой девчонкой, сколько мог терпеть положение самого слабого иникчемного изеё защитников? Правда, его никто неукорял… Нодед давно копил огорчение. Ипосемье он тосковал, вот уж точно.
        Зоэ еще раз глянула нанового спутника ирешительно сломала печать. Развернула письмо. Чернила дорогущие, буквы выведены так прихотливо иточно, как умеют их чертить лишь лучшие переписчики, известные доединого наперечет. Все они - гранды Башни изаняты вработе над текстами переводов древнейших книг. Синим изеленым заполняет узоры заглавных букв гранд Кинто, личный поверенный маджестика. Его почерк Зоэ видела изапомнила, бумаги имелись вкабинете Изабеллы.
        Письмо оказалось полным текстом священного указания - такие порой составляет маджестик, внося важные уточнения втонкие вопросы толкования веры. Вруках Зоэ было указание относительно нэрриха, коих предлагалось считать «душою наделенными иравными рожденным отматери ивскормленными соками веры истинной»… Сидящий напротив мужчина забрал бумагу исмял. Усмехнулся, глядя прямо вглаза Зоэ, медленно испокойно порвал пополам, иеще раз, идальше - вмелкие клочки.
        -Есть еще одна, точно такая. Подпишешь, что следует - её огласят навсех площадях, инетолько вэтой стране, - уверенно пообещал он. - Поскольку ты умеешь читать, изучи сразу ивот такой текст. Начни обдумывать. Ты ведь недура.
        Зоэ ощутила, как поспине бежит холодок большого страха. Совсем нетребуется море, чтобы утопить плясунью, угодившую вшторм дворцовых интриг… Тот, кто сидит напротив - игрок сопытом. Он сейчас играет сплясуньей, как сзаконной добычей - посвоему усмотрению. Попозе, тону, выражению лица видно: он тут победитель, уверенный всвоей способности всегда оказаться правым иглавным. При должном опыте можно вывернуть наизнанку любую истину, аесли есть силы, сторонники, время - обратить внужную сторону всякое решение. Эта игра, - сужасом осознала Зоэ, - слишком велика всвоих ставках. Изстолицы воруют личную плясунью Изабеллы, иглавное вситуации именно то, что воруют - усамой королевы, вот кто страдает вигре, вот кто под угрозой!
        Покрыше что-то хлестко ударило, снова грохнуло, захрустело. Зоэ недоуменно поглядела вверх. Проследила блик, сбегающий бусиной света поклинку, иприкрыла глаза, докрови закусывая губу истараясь невскрикнуть. Человек напротив сидел все также исмотрел все также, ноуже стеклянными мертвыми глазами. Длинный клинок прорубил потолок кареты, прошел голову насквозь инанизал эту голову, как тыкву - накол. Зоэ зажала рот обеими руками иотвернулась. Подбородок мертвого схрустом вздернулся, нежелая отпускать изплоти клинок, выдираемый вверх… Зоэ метнулась подальше оттрупа, ксамому окну. Она слышала теперь много звуков снаружи ивсе - жуткие, понятные. Едвали кучер или лакеи выглядели сейчас иначе, чем этот дон, так иоставшийся безымянным для непослушной, всполошенной памяти. Кони зафыркали, всхрапнули ипослушно перешли нашаг, азатем остановились. Дверца качнулась.
        -Быстро, пошли.
        -Рэй… Рэй, анельзя было, ну, нетак… - шепотом пожаловалась Зоэ, всхлипывая ипомимо воли цепляясь зашею Эспады. Тот как раз подхватил плясунью наруку иоскалился отболи вовчерашней ране, да еще испримесью свежей… вон, ткань рукава обильно промокла.
        Королевский пес мельком глянул напокойника, сникшего надне кареты. Было заметно, как Эспада сразу помрачнел.
        -Можно идаже нужно, черт побери, - зло бросил дон Эппе, исразу потащил Зоэ прочь, бормоча еле слышно.
        Сперва неполучалось разобрать слов, вушах гудело, нопостепенно Зоэ отдышалась.
        -Невиноватже я, что протрезвел раньше, чем следовало. Накой ты только явилась? Зачем разбудила… Я спал, и, пока это было так, дрыхли имои сомнения, истарые счеты, иновые долги. - Эспада рывком сбросил Зоэ сплеча. - Сама переставляй ноги, я устал. Н-ну, теперьбы надраться скотски, вот что былобы кстати.
        -Рэй, агде…
        -Куда послали, там и«где», - огрызнулся Эспада. - Быстрее. Черт… Ктож знал, что он сам сядет вкарету… Кто мог подумать, что я так окончательно инадежно непромахнусь? Бегом, н-ну!
        -Кто он? - задыхаясь иощущая, что сердце вот-вот выпрыгнет, охнулаЗоэ.
        -Труп он, - скривился Эспада еще злее.
        Поволок дальше молча игрубо, вцепившись вплечо так, что осиняках Зоэ старалась даже недумать. Просто бежала, снова прикусив губу ичувствуя соленый вкус ворту. Ивсе еще видя вместо мостовой истен - белое мертвое лицо сраспахнутыми, тусклыми глазами. Жизнь - это ветер дыхания, акарета позади была мертва, над ней копилась окончательная бездыханность. Проклиная себя исвой дар, Зоэ ощущала неведомое слишком отчетливо, непо-людски даже, икрепче закусывала губу. Зачем ей именно теперь - знать ичуять?
        Эспада швырнул Зоэ кстене изагрохотал кулаком подубовым воротинам. Выругался, добавил башмаком, гулко впечатал вворота медное тяжелое кольцо украшения - ручку калитки. Еще раз выругался, прислонился лбом кстворке истал молча ждать, разобрав торопливые, испуганные шаги.
        -Брат Кортэ? - уточнил голос поту сторону ворот.
        -Может, он тебе брат, - прошипел Эспада. - Ноесли эта девушка сей миг неперешагнет порог, или я тебя, чертов родственник, зарежу теперь, или рыжий чуть позже. Н-ну!
        -Свят-свят, - ужаснулись задверью.
        Впереулке стал копиться шум, Эспада оглянулся искривился, удобнее перехватил саблю влевую руку, непострадавшую всегодняшнем бою. Калитка открылась, длинное испуганное лицо сэрвэда показалось вузкой щели, которую дон Эппе сразу расширил, пнув дверь совсей силы. Сразуже Рэй вцепился вплечо Зоэ ирывком бросил её кдвери ивниз, коленями намостовую. Отудара наглазах выступили слезы, прокушенная губа заныла сильнее.
        -Ану повторяй, - скороговоркой велел Эспада. - Я, девица Зоэ, наколенях молю братию исамого настоятеля обители Трехзвездия обубежище изаступничестве.
        -… изаступничестве, - старательно повторилаЗоэ.
        -Да-да, понимаю, - мелко закивал унылый сэрвэд ишагнул всторону. - Мы окажем это… заступничество. Брат Кортэ такбы сказал.
        Зоэ почувствовала, как рука Эспады буквально вбрасывает её вворота.
        -Запирай, придурок, - прорычал дон Эппе.
        Толстая новенькая створка без скрипа качнулась, солидно стукнул тяжелый засов. Зоэ охнула, вскинулась наколени, неощущая боли вплече. Смаргивая слезы иневидя заними ничего, Зоэ ощупала ворота, отрезавшие её отулицы… оставив Эспаду там, снаружи.
        -Рэй, акакжеты?
        -Багряные недают убежища убийцам, - отозвался знакомый голос, снова привычный, спокойный. - Зоэ, неохай. Все хорошо. Н-ну, невешай нос. Поверь, еслибы я проспал, как исобирался, обернулосьбы хуже… для меня. Жди Вико или Кортэ, игде только черти носят их обоих? Если неявятся доночи, делай, что хочешь, хоть снастоятелем пляши, ноизстолицы сгинь дорассвета. Куда - незнаю… Оллэбы найти, раз этих нет. Поняла? Точно поняла?
        -Да.
        -Всеже ты - нечто, - рассмеялся Эспада. - Даже голос недрожит. Знаешь, я всерьез думаю, что тебя стоило украсть неради танца. Нам былобы нескучно.
        Зоэ едва решалась дышать, сужасом понимая, что там, заворотами, творится что-то совсем плохое, что уже кночи унеё накопится немало поводов назвать дедушку Челито предателем очень иочень всерьез. Что Эспаде уходить некуда, да он инепробует, аимя убитого, скорее всего, таково, что влицо его полагается узнавать всякому, потому мужчина инепредставился.
        Каменные ущелья улиц гудели игрохотали, множа эхо чужой недоброй спешки. Все ближе иближе… Потом стало тихо, слишком тихо, даже дыхание перехватило.
        -Именем короля, - вполне ожидаемо отчеканил звонкий голос ичуть осекся. - Дон Раймундо Эппе? Вы? Новсеже… Вашу рапиру… прошу.
        -Саблю, придурок. Н-ну да, именем короля, разве я оспорю такое, - весело отозвался Рэй. - Идем. Держи вот… еще иножи. Подставляй плечо. Чертовски жаль, что меня незадержали верховые, ябы охотно обменял оружие наместо вседле.
        Шаги удалились, наулице снова стало тихо. Даже слишком тихо - город все заметил инасторожился, зашуршал сплетнями, зашелестел слухами идомыслами. Зоэ кое-как, перебирая руками поворотам, поднялась врост. Слезы высохли, осталось лишь мучительное, рвущее душу отчаяние.
        Она обернулась, совсем как восне - ожидая увидеть чудовище… аобнаружила заспиной чистый, без единой крохи сора накамнях, квадрат двора. Вдесяти шагах стояли несколько плечистых служителей вкоротких, чуть выше колена, подобиях багряных ряс, носимых впаре сшироковатыми штанами идозволенных вордене лишь тем, кого настоятель благословляет ипредназначает для боя. Удвух ближних мужчин небыло кистей рук - усмуглого правой, усветловолосого левой. Стало совсем неуютно. Припомнилось: Кортэ два года назад вдолине Сантэрии крепко неполадил сослужителями, исполнявшими поддельный приказ прежнего патора. Позже рыжий нэрриха покаялся, был прощен идаже полностью оправдан, азатем даже принят вобитель… Ноотрубленных рук это неприрастило напрежнее место.
        -Идем, келья брата Кортэ пустует, - усмехнулся всоломенные усы служитель, лишенный левой руки. - Недумай дурного, все мы ждем нашего рыжего брата… как можно позже. Сие немешает нам уважатьего.
        Вворота снова постучали, зычно велели именем короля открыть ивыдать девицу Зоэ. Однорукий подмигнул Зоэ, рассмеялся игромко спросил, давноли король получил отмаджестика сан патора ивласть над теми, кто жизнь свою посвятил Башне? Сулицы тише ивежливее попросили негневить бога. Водворе расхохотались уже все собравшиеся, нестройным хором пообещали открыть ворота широко ивсех еретиков привести ксмирению иприятию веры истиной, атакже инемедленному покаянию. Заворотами потоптались, еще раз упомянули приказ короля - иболее недавали осебе знать.
        Однорукий ловко подгреб Зоэ под ладонь иповел через двор, показывая культей посторонам ипоясняя, что где находится, знакомя сбратьями. Ткнул вбалкон ивелел поклониться настоятелю. Набалконе было пусто, ноЗоэ послушно поклонилась.
        -Вот иправильно, - отметил однорукий. - Нет его сутра. Ноесли это станет известно, мы окажемся обязаны выдать тебя… Так что кланяйся балкону всякий раз, проходя мимо.
        -Чудно увас, - осторожно улыбнуласьЗоэ.
        -Нам нравится. Ты Зоэ, да? Которая приходится королеве любимой плясуньей.
        -Да.
        -Понятно… ну, значит так: посиди пока здесь, отдышись. Если что понадобится, найди меня, брата-исповедника Теодора, хотя лучше зови просто Тэо, так привычнее, без вычурности.
        -Спасибо…
        -Я поговорю сПаоло, - задумался однорукий. - Неудобно тебе вэтом платье, душит оно. Пусть подберет рясу подлиннее иштаны… Поскольку безделье унас строго запрещено для носителей ряс, изволь, как полегчает, явиться накухню ивооружиться ножом для войны сдохлыми курами.
        Однорукий прощально кивнул иудалился, без стука прикрыв тонкую дощатую дверь. Зоэ рухнула нанизкий настил, заменяющий кровать иумягченный лишь тощим матрацем изстарой, спрессованной соломы. Ноги-руки дрожали, ачто творилось вголове, лучше инезадумываться. Хотелось бросив все, бежать ккоролеве иругаться. Аеще умолять иуговаривать.
        Как могла Бэль - мудрая, коварная, склочная, злопамятная, ивсеже лучшая навсем свете королева Изабелла - допустить подобное? Как, если досих пор выходило: она слышит всякий чих водворце изаего стенами… Икто был тот смутно знакомый мужчина средних лет иневнятного облика? Перстень ссиним камнем, приметный - иболее впамяти ничего, лишь пустые мертвые глаза. Пыльные какие-то, инечерные, инесерые. Живли, целли Рэй? Гдеже Альба? Вот совсем непонятно: он-то должен явиться ивсе прояснить. Норядом никого изродных. Нет даже Кортэ. Отпустоты, внезапно возникшей вокруг, старый сон словно сделался явью, внятной ижутковатой. Иеще душу жгло предательство Челито, выгоняющее злые мелкие слезы. Дедушка ведь делал, как лучше… Нопочему заего ошибки теперь платит Рэй? Икак помочь хоть ему, королевскому псу, неумеющему огрызнуться всего-то наодного человека, возомнившего себя - хозяином.
        Вдверь поскреблись, чуть обождали ипросунули вузкую щель сложенные ровной стопкой одежды - тусклые, подобающие сэрвэду. Зоэ шмыгнула носом, старательно выговорила «спасибо», подумала, что сейчас Рэй негордилсябы ею, голос-то дрожит. Зато можно сбросить ненавистное черное платье, расстаться спахучим веером, украшенным душеспасительными изречениями. Распустить волосы иснова, привычно, сплести всвободную косу, перехватив лентой.
        Штаны пришлись впору, рубаха оказалась велика вплечах, нопоталии её удалось затянуть иловко попрятать излишки ткани ваккуратные складки.
        -Курам - бой, - мрачно усмехнулась Зоэ, прекрасно понимающая, что более она никому нестрашна.
        Докухни удалось добраться, ни скем нестолкнувшись попути: воины занимались вне главного двора, было слышно, как они гомонят, как вотдалении звенит сталь истучат палки. Зоэ исправно поклонилась пустому балкону. Отметила: ворота по-прежнему закрыты, новозле них сидит наскамье сэрвэд. Похоже, кое-кто избратьев вгороде, их возвращения ждут.
        Главный повар обители имел две руки, хотя мелькали они так часто иловко, что временами сходили запять, ато ишесть: рубили, резали, разделывали, снабжали окружающих подзатыльниками итерли впальцах специи. Зоэ подхватила кур, корзину исела всторонке - щипать ипотрошить. Дело было подзабытое, издетства, нопривычное. Напоминало ожизни, оставшейся где-то вне времени, дальше, чем сны. Тогда рядом была бабушка, тогда мир казался прост, адар плясуньи необещал ни богатства, ни славы, ни угрозы для родных, ни предательства сих стороны. Малышка Зоэ выходила напустой луг, её ножки крепко стояли наземле иощущали теплую траву. Над головой цвело солнышко, мир глядел наивными синими глазами неба… Мир был частью Зоэ, аЗоэ - частью мира, потому ипляска плелась без усилий, текла вжилах, как кровь, жила ибилась втакт ссердцем.
        Рядом сел кто-то большой, иЗоэ вздрогнула, очнулась отвоспоминаний. Тэо хмуро повел плечами, отобрал ощипанных кур, осмотрел ивродебы остался доволен работой.
        -Плохо дело, - честно сказал он. - Я послушал, что говорят вгороде… Видишьли, я ведь порождению, еще доприхода вобитель, был нетак-то иничтожен. Сын благородной крови, ктомуже отпервого брака… Пока мама жила, я оставался первенцем изаконным наследником, хотя изнал, что есть вдругом доме ублюдок, прижитый папашей настороне. Зато позже меня силой определили кслужению, чтобы та женщина вошла вмой дом хозяйкой, аеё сын получил все права, титул… Теперь мне предложили то идругое всего-то заодно пустяковое дельце. Надо выпихнуть тебя заворота.
        -Ты согласился? - почти безразлично спросилаЗоэ.
        -Нет… нопока инеотказался. Почему незлишься?
        -Увсех своя правда, я как раз сегодня поняла.
        -Втвоем возрасте рановато целить всвятые, - вродебы упрекнул Тэо. Помолчал ипродолжил. - Я пробовал поговорить скем следует. Несложилось… Дона Витторио де Льера выдворили изстолицы хоть инепод стражей, ноииначе увиденного неназвать, настолько плотным было сопровождение. Через слугу он смог передать мне, что все очень серьезно, что отплытие завтра поутру, иэто самое позднее время. Пожалуй, мы поступим так. Режь волосы, сэрвэд Зефирий. Бери мула ииди-ка ты зазеленью нарынок. Еретик Абу тоже сулит мне золотые горы запустяшную услугу. Гневом Кортэ вдобавок стращает, вот наглец! Мы потолковали, он одумался угрожать, прислал человека сюда, кворотам. Обещал вписьме именем своего бога ичестью рода доставить тебя впорт, ккапитану де Льера. Если веришь нам обоим - немешкай.
        -НоАльба, Рэйи…
        -Зоэ, тебе известно урожденное, имя нашего настоятеля? - тихо, всамое ухо, шепнулТэо.
        -Нет…
        -Допринятия сана звался он Хосе Иренео де Панга, его матушка происходит изрода Санадос, то есть является покрови двоюродной сестрой графа Пабло де Фарья, казненного после заговора вАльваро, - скороговоркой сообщил служитель. Убедился, что понимание неразгладило морщин налбу Зоэ иненагнало новых, вздохнул иуточнил прямо: - Убитый сегодня герцог де Магридео доводился ей племянником, пусть итроюродным.
        -Герцог? - ужаснулась Зоэ, осознав, кого видела вкарете.
        -Посол островного королевства Галатор. Что неособенно истранно для потомка фамилии такой знатности идревности. Он плотно связан сде Торра ивдобавок дальний родич Изабеллы полинии матери, вот такой клубок связей намотался, прямо смертоносный, - грустно уточнил Тэо. - Идем. Провожу досамого рынка. Надеюсь, южане необманут.
        -Новедь Кортэ оттяпал тебе руку, - выпалила Зоэ, зажмурившись отсвоей прямоты идаже наглости. - Ведь он тебе недруг.
        -Руку… это да, - спокойно согласился Тэо, рассматривая культю. - Зато я заново взглянул нажизнь, без страха ибез боли, тянущих впрошлое. Я простил отца… Я даже прекратил восне убивать хилого ублюдка, моего полубрата. - Тэо рассмеялся. - Полный год я ночами совкусом, азартно протыкал клинком брюхо злодея Кортэ. Я видел наего гнусной роже страх, апотом он умирал умоих ног. Я побеждал, собирался ехать домой… Ипросыпался вхолодном поту, едва заспиной сходились ворота обители, ая оставался голый вдиком лесу, посреди стаи волков. Здесь мой дом. Там мои враги. Я готов простить их, нонеготов разделить сними кров ихлеб. Можешь верить… можешь неверить. Подтвердить слова мне нечем. Косу резать нежалко?
        -Нет, ивообще, уменя быстро отрастают волосы, - вздохнула Зоэ. - Что будет сРэем… то есть сдоном Эппе?
        -Незнаю. Тебе следует исполнить то, что ты пообещала ему. Развенет?
        -Пожалуй…
        -Одно условие. Попроси дона Витторио де Льера отложить отплытие так старательно, как только он сможет. Вдруг да пригодится. Ну, держи волосы удобнее. Всеже рука-то уменя одна…
        Зоэ кивнула, чувствуя себя слабой, жалкой ипредающей семью. Как решиться покидать столицу, оставляя заспиной сплошной мрак неизвестности? Как можно уходить, бежать - ибросать близких влапах беды? Ичто она может еще, кроме как исполнить данное Эспаде слово?
        Тео сам отрезал волосы, коротко ибез жалости. Взвесил косу наладони иусмехнулся, пообещал, что обитель пустит ценное пожертвование натетивы для учебных луков, ни один волосок непропадет. Велел натянуть капюшон ниже, привязал напояс тощий кошель смедяками. Осмотрел, приказал сцепить пальцы взамок иниже дернул рукава.
        -Молись шепотом, если делу непоможет, то хоть помешает посторонним заговорить стобой, - посоветовал он. Снова положил руку наплечо. - Идем, брат Зефирий. «Верую» знаешь? Вот ибубни без передыха.
        Увыхода водвор Тэо дожидался сэрвэд скорзиной, накрытой темной тканью. Служитель повозился, добыл оттуда наощупь подобие ладони идождался, пока помощник пристегнет его накультю. Побрел через двор кконюшне, принял повод смирного мула, прошел через добротный иопрятный хозяйственный двор. Кивнул воину унизкой двери встене. Первым вышел вгород идождался Зоэ. Усадил её вседло, взял повод покороче, потянул мула засобой - ипобрел помостовой, вродебы вполне беззаботно. Мухи жужжали вдлинное черное ухо мула, тот беззлобно дергал головой, будтобы отнекивался - сомневался вразумности иправильности похода вгород. Или насмешничал над дрожащей вседле, неловко вцепившейся вповод Зоэ. Куда её тянут? Кто этот Тэо икому он друг, акому враг? Да иАбу, тот еще хитрюга, вчьей лодке он оказался при внезапном штормовом волнении, овладевшем всем дворцом? Зоэ смотрела назаляпанные исклизкие камни этой улочки, слишком малой идальней отглавных, чтобы её достойно обихаживали, исполняя указ короля «оподдержании чистоты вгородских стенах»… Пахло старой гнилью искотным двором. Инадуше было ровно так - гнило имерзостно.
        Запервымже поворотом Тэо остановился, кивнул тощему вертлявому парню, ждавшему вподворотне ивскочившему при виде путников. Тот был одет, как обычно одеваются слуги небогатых домов.
        -Хозяин так ивелели передать, что, мол, они снова числят вас сыном-наследником иблагословляют, идомой ждут, - льстиво согнулся впоклоне ожидающий. Протянул вперед сумку, неразгибаясь. - Ивот, добавочек, значит.
        Зоэ охнула, удивляясь тому, сколькоже раз забесконечный день её успели предать исколько еще впереди разного, ноодинаково гадкого. Тэо деловито идружелюбно кивнул встречающему, потянулся принять кожаную сумку, наверняка набитую деньгами, прозвенела-то сумка, поднятая смостовой, вполне определенно. Фальшивая рука Тео висела мертвой плетью - ивдруг метнулась, схрустом впечаталась вгрудь слуги иотбросила его кстене. Сумка осталась вздоровой руке багряного. Належащего без движения брат Тео неглянул, тем более нестал проверять живли, целли. Зато брат Тэо резко метнулся, пнул вподбородок скорченного ивродебы спящего втени нищего, схрустом раздавил башмаком его руку, нагнулся иподобрал смостовой нож, осмотрел. Внастороженной тишине чуть постоял, прислушиваясь инедвигаясь. Кивнул, буркнул едва слышно, что сталь хороша… Снова осмотрелся, спокойнее ивнимательнее.
        -Он меня благословляет, спройдохой шлет добавочек, - презрительно процедил Тэо, наконец оборачиваясь кплясунье иубирая нож. - Тоже, новость… Пусть ждет, покуда я хотябы соглашусь вспомнить ивыговорить его имя. Идем. Испугалась?
        -Почти разочаровалась втебе, - виновато призналаЗоэ.
        -Бывает. Одному-то извас я всеже солгал, грешен… Атолько чей он человек, разбирать недосуг. Отбатюшки шлет приветы или отиного грешника, еще похлеще. Дурак его наниматель, мелкая сошка. Наследникам золото недают, оно для наемников… да иладно, помолюсь изатого пройдоху, изасих болезных, им будет впользу. Тут направо. Держи сумку, малоли, что икак, вней деньги. Надорогу наверняка хватит. Устены побудь, нешуми ипятками мула нетолкай.Жди.
        Зоэ кивнула истала ждать, усердно нашептывая молитву иуже непонимая, закого вточности она просит Мастера. Мир водин день вдруг сделался жесток, алюди приобрели привычку терять здоровье идаже умирать унеё наглазах, страшно ибыстро. Или врать так ловко, что инеуличить их, инезаподозрить…
        -Зоэ!
        Из-за угла беззвучной тенью явился Абу. Обнял наплечи, словно проверил - непризракли она сама? Коротко, без радости улыбнулся. Поклонился явившемуся следомТэо.
        -Обитель принимает золото даже уеретиков, - нехотя процедил служитель, глядя накошель вруке южанина. - Обитель - да, я - нет. Передайте сослугой, наимя настоятеля. Кто проводит девочку?
        -Мой кровный должник иего всадники, для юга это надежнее, чем иные связи изависимости, - тихо молвил Абу. - Зоэ, тебе пора. Надеюсь, все обойдется.
        -Берегите себя… оба, - запнулась Зоэ. - Спасибо.
        Мула подхватил под уздцы светловолосый юноша, ничуть непохожий наюжанина. Он поклонился Абу почтительно инизко, шепнул несколько слов напевучем наречии - идвинулся поулице прочь. Втрех переулках отместа встречи спослом ждали конные икрытая повозка. Зоэ вежливо предложили занять место под пологом ипереодеться. Извинились: опять вмужское, нет выбора. Уточнили, умеетли ездить верхом. Подали смирную кобылу, окружили плотным кольцом идвинулись кмалым, неторговым, северо-восточным воротам. Оттуда - огибая город поширокой дуге - галопом поскакали наюг.
        Закат еще истекал кровью, пятная темную воду порта, когда Зоэ спрыгнула сподменного коня - кобыла невынесла скачки иеё пришлось бросить впридорожной гостерии, пустив вход золото изсумки Тэо икупив скакуна назамену. Впорт Зоэ иеё провожатых допустили неохотно, нолюди Абу оказались упорны иловки, кому-то назвали нужные имена, для иных пошуршали золотом, без жалости опустошая сумку идобавляя изсвоих кошелей. Простились, жестом предложили идти ивиновато вздохнули: для вооруженных воинов илюбых посторонних мужчин порт закрыт. Авот безобидного ребенка стража попустит, получив разнообразные подтверждения: «мальчик» местный, изрыбацкой деревушки…
        Капитан Вико выхаживал понабережной, вздыхал ипоглядывал наморе. Кажется, он тоже видел наводе кровь, анеблики перезрелого солнца.
        -Цела, - веско отметил Вико, словнобы подтверждая некий договор. - Кто помог добраться, нестану спрашивать… Теперь увсякого куста вдруг отросли уши подлиннее ослиных. Лодка ждет, Бэто вон, зеленый весь, страдает. Каюта для тебя уже готова,иди.
        -Кое-кто просил…
        -Очем просил кое-кто, я исам догадываюсь, - поморщился капитан. - Уже все сделано, что можно… ичто нельзя. Я купил время довосхода, заложив никчемное свое имение, доброе имя идареный Кортэ клинок сизумрудами нагарде. Пока этого довольно… Носпервыми лучами внас попросту примутся палить самыми тяжелыми каменными ядрами, какие тут имеются. Апосле, исплевав эти глупые заряды, выведут набольшую воду галеры. Теперь ты знаешь все. Иди влодку, немозоль мне глаза своим унылым видом.
        Зоэ послушно кивнула, спустилась кводе, уселась влодку истала глядеть натемный клин берега, удаляющийся скаждым гребком.
        -Бэто, ты вырос задва года истал широк, - натянуто улыбнулась Зоэ помощнику капитана люгера «Гарда», знакомому поделам двухлетней давности.
        -Широк, - смущенно повел тот плечами. - Теперь я капитан, вот ведь дела… Капитан «Гарды», прямо как мечталось. Гляди: это наши корабли. Ктож думал, что мы столь мрачно будем уходить вбольшое, долгожданное плаванье? Никто непровожает… Смотри, хоть тебе расскажу. Такой красивый унас флот. Люгер - он совсем мелкий, правее «Анда», наш флагман, еще наши вон те две шхуны сприпасами, они похожи, «Зеферина» и«Изабель».
        -Где вы меня высадите? - безразлично уточнила Зоэ. Поморщилась ишепнула: - Хотя какая разница…
        Спешка осталась позади, всё вродебы удалось, ноопасения исомнения давили, предчувствия донимали - илишали остатков сил. Вночи тонул порт, вомрак погружался, иссякал, самый длинный день жизни, отнявший слишком многое иоставивший втенях несчетное число вопросов. Семья, такая крепкая, пусть инеродная покрови, вдруг рассыпалась. Кругом вода, ставший зыбким мир чуть колышется, потелу ознобом ползет туман, душит, горло перехватывает, хоть инет слез… Бэто снял куртку инакрыл плечи, укутал, поделился теплом.
        -Спи. Приказ капитана, - шепнул он вухо. - Чуть замечу что новое наберегу - разбужу. Даже если плохое исам дон Вико велит небудить.
        -Тогда ладно, - через силу улыбнуласьЗоэ.
        Ей казалось: заснуть невозможно! Новолны качали ибаюкали, глаза сами смыкались, боль - ита притупилась, теребила душу привычно, без злости. Сон непринес видений. Разве ветер… Лениво зевал северо-западный, отдыхал после шторма. Был он мрачен, вовздохах слышалось раздражение: Кортэ спешил встолицу и, кажется, уже улавливал пошепоту родного ветра, как там все нескладно переменилось. Южный гулял вне пределов доступного слуху, восточный - приятель Альбы - тоже неспускался кморю, он спешил ибыл очень занят. Северо-восточный где-то вневедомой, заокраинной дали, гонял сухие шары травы понезнакомой, неспособной даже присниться, пустыне. Кажется, что-то унего ладилось… или неладилось? Пойди пойми издали. Зоэ восне осторожно улыбалась ветрам, раскрывала ладони - здоровалась, снова обретя слух изрение, угасшие вдухоте дворца, закабаленного сплетнями, опутанного ложью.
        -Там бой, наберегу, - шепнул вухо голос Бэто.
        Зоэ вздрогнула, вскинулась, испуганно прижимая кгруди руки идаже непытаясь понять, сколько прошло времени. Поночной воде ползли звуки, фальшиво отдавались эхом, множились ипутались. Звенела сталь, хрипели кони, стонали люди. Кто-то выкрикивал команды, щелкали арбалетные болты, гудели тетивы. Втемноте, засырой многослойной тряпкой тумана, прятался берег. Вот ахнул пороховой заряд. Иеще один. Поводе зашлепали весла. Вико негромко отругал ленивых гребцов.
        -Где это? - выдохнула Зоэ. -Кто?
        -Отхолма накатывается большой шум, - быстро ответил Бэто. - Мы отплываем. Приказ дона Вико, если несейчас - нам неуйти отгалер, ветер слаб.
        -Акакже…
        -Именно так, как прикажет Вико, - строго отрезал Бэто. - Всегда было так ииного - недопущу. Три корабля уже покинули порт, мы последние. Вико влодке, он сказал - ждать, пока еще можно. Я жду. Люди наманевровых веслах, паруса вготовности. - Бэто прищурился, пытаясь взглядом проткнуть занавесь тумана. - Галеры там, вон как тянет сних гнилью, неошибешься… Да ишум слышен. Готовятся котплытию. Зоэ, особо ни начто ненадейся. Наисходе наше время.
        Уберега возник гомон - истих. Гребцы заработали вполную силу. Стало слышно, как журчит вода под килем лодки, как резко иодновременно выдыхают люди, как поскрипывают весла.
        -Ставь паруса, - голос Вико прокрался пенным шелестом поводе.
        Зоэ вздрогнула, обреченно глянула наБэто - тот нерасслышал. Голос был особенный, смешанный светром. Как ипрежде уВико - ссеверным.
        -Он велел ставить паруса, - нехотя, чувствуя себя подлой, прошепталаЗоэ.
        Бэто молча кивнул, хлопнул владоши ижестом указал людям, что именно делать. Люгер начал одеваться вовлажную белизну, которая словно отталкивала ночь. Наткани едва приметно розовел бледный рассвет - еще далекий, невидимый спалубы. Заскрипели снасти, навспомогательных веслах люди уселись удобнее. Двое скрюками познаку Бэто встали накорме - ждать лодку ибросить канат, когда подойдет ближе. Зоэ лизнула прикушенную вчера губу, шмыгнула носом итоже стала ждать. Она уже мысленно нарисовала картину: вот подходит лодка, вней сидят Вико, Рэй и, конечно, Альба… Аможет, даже иКортэ. Как без него?
        Ветер свостока, родной для Альбы, первый раз тронул ладони парусов, словно знакомясь. Налег, сдвинул люгер сместа. Он был несовсем попутный для выхода изпорта, нодаже такой он давал ход паруснику ипомогал удалиться отопасного берега. Моряки, попарно сидящие наскамьях при длинных маневровых веслах, пока оставались неподвижны. Бэто косился вполумрак полевому борту, вслушивался ииногда шепотом предполагал, что теперь делается набоевых галерах. Вот все вготовности, теперь выбирают якоря, надсмотрщики встали впроходах, весла уже наводе…
        Лодку первым, конечноже, увидел моряк сканатом. Примерился, качнулся вперед ибросил крюк.
        -Поймали, - также выдохнул голос Вико, смешанный светром.
        -Поймали, - непослушными губами повторилаЗоэ.
        Бэто щелкнул пальцами, вспомогательные весла побортам «Гарды» тронули воду, рисуя первые штрихи гребков. Паруса хлопнули, полностью раскрытые. Люгер словно проснулся, вспомнив, что незря зовется лучшей гончей флота Эндэры. Под килем осторожно зажурчала вода. Еще два человека пробежали накорму идружно, слаженно стали тянуть канат, приближая лодку. Занавесь тумана наконец сдалась, отступила. Зоэ охнула ивторой раз прикусила больную губу. Вико вполный рост стоял накорме, настороженно высматривая то невидимые галеры, то укутанный ночью берег. Надне, меж рядами гребцов, лежал Рэй, его запрокинутое лицо было хорошо видно - мертвенно-серое. Над королевским псом склонился еще кто-то, крупный инезнакомый навид. Авот Альбы иКортэ влодке точно небыло.
        -Какже это? Нельзя без них… Я остаюсь, - выдохнулаЗоэ.
        -Еще раз раскроет рот для глупости - втрюм её, - приказал Вико, первым выбираясь напалубу. Поморщился. - Все равно более некуда. Этот едва жив, пока что каюту - ему. Боюсь, долго непротянет… хорошенькое начало плаванья, умирающий наборту, да вдовесок плаксивая девчонка!
        Словно отзываясь нагнев капитана, загудела басом большая труба напалубе галеры, ей стали вторить гундосо завывания рожков, ивтумане Зоэ показалось: звук рождается совсем рядом. Берег отозвался, ахнул пороховыми взрывами, обозначился вспышками - словно попробовал приманить рассвет. Вико презрительно хмыкнул. Где-то виспятнанном светом итенями тумане сочно плюхали каменные ядра, далеко, неприцельно инеопасно. Он - знал. Зоэ непонимала малости угрозы, носмотрела закорму без страха. Ждала.
        -Нэрриха умеют бегать поводе, - пояснила она капитану Вико исебе самой эту сосредоточенность последней отчаянной надежды, хотя умом понимала глупость сказанного ибеспочвенность своих отговорок… - Аль справится. Он упрямый.
        -Неранее, как вчетвертом круге опыта, ито - отсилы шагов пять-десять, - нестал обнадеживать Вико. - Зоэ, такова жизнь… твой Аль обязательно справится. Чтобы мы ушли, кто-то должен придержать галеры. Сейчас, если неврет мое чутье, он там, полевому борту, на«Черной стреле». Мы уговаривались, что следует повредить руль еще двум большим, никак неменее того.
        -Как ты можешь говорить этои…
        -Еслибы я сам был способен справиться, ябы нестоял тут инечувствовал себя гнидой нагребёнке, - рявкнул капитан. Отдышался итише добавил: - Сейчас прикажу - ипотопаешь втрюм, там имеется каморка для буйных. Тоже, додумалась: визжать иуказывать капитану. Или уж правда сгинь втрюм, или прикуси язык исиди тут, ноуж нешеруди вмоей душе огняной головешкой! Итак все горит. Уменя насовести - сотни душ, четыре корабля. Люди умирают один раз. Первый ипоследний, мы - ненэрриха.
        -Нотак нельзя! - Зоэ уже непробовала сдержать слезы.
        -Так? Нельзя… - Вико устало облокотился наборт, выдохнул исник. - Они вон, впорту которые, тоже думали - нельзя. Мзду брали, кивали, асами-то тайком прикидывали: неприкажет им никто палить покораблям, собранным впуть прямою волей Изабеллы Атэррийской. Мыслимоели дело, мы под одним флагом сними, вонючими галерниками! Нокоролевский семейный скандал - штука особенная. Города сгорают дотла, головы летят сплеч без счета ипамяти отитулах, заслугах, долгах. Аты - корабли, нельзя…
        -Альба! - всхлипнула Зоэ, отчаявшись разобрать хоть что втумане. - Аль… Уходи.
        Нос большой галеры проткнул серость, арбалетчики, засевшие там, заусиленным бортом, нашли цель. Первые болты защелкали поводе усамого бока «Гарды». Клюнули обшивку, выдрали щепу изпалубы. Почти сразу нечто застонало внедрах галеры, натужно охнуло, хрустнуло - инос стал уходить всторону, описывая дугу, пропадая ввязком тумане.
        Зоэ упала наколени, обхватила ладонями гудящую голову, впилась ногтями вкожу изажмурилась сильно-сильно, отрешаясь отпривычного ивслушиваясь вветер так старательно, как никогда прежде. Ветер - сама жизнь! Непросто жизнь, непустые слова, вычитанные вкнигах или брошенные походя лукавым стариком патором. Ветер сейчас - дыхание Альбы. Он, сын рассветного бриза, оказался совсем один начужом корабле. Его движение стремительно. Надувается мокрым пузырем рубаха, горячие капли круглым бисером летят слезвия, волосы то липнут ко лбу, то взлетают колючим ершом при резком повороте головы… Воздух вокруг Альбы густ, плотен. Нашпигован сталью идревесной щепой, человечьим криком извоном оружия. Можно разобрать, как Альба дышит, тяжело идаже чуть хрипло - он устал, врагов много ион едва успевает. Споткнулся - Зоэ охнула изажала рукой горящее, подломившееся колено.
        -Уходиже… Пожалуйста.
        Альба вроде расслышал, рассмеялся - теперь это было отчетливо понятно, воздух задрожал, идыхание сменило ритм. Снова пузырем надулась рубаха. Прыжок - далеко, вводу? Да, брызги, сплошное кружево воды ипены, трудно разобрать что-то вточности…
        -Он всеже умеет бегать поводе, - удивилась Зоэ, сгибаясь вкольцо судороги, скрутившей больную ноги, рвущей спину.
        Снова Альба метнулся вверх… пена, колючие, дырявящие воздух следы полета стрел. Туман смят искомкан - сеть летит, хищно растопырив камни икрючья науглах. Прорезана клинком. Снова сыплется щепа, брызжет встороны - ивесь воздух вбухте колеблется: большая галера вроде как поскользнулась, сбилась скурса ипошла боком, подминая волну ивыглаживая пену, как утюг - кружево…
        -Он догонит нас, - Зоэ последний раз попробовала утешить себя, уже ненадеясь налучшее. -Аль!
        Рубаха снова хлопала парусом, вздувалась заспиной - она, раскроенная надвое чьим-то ударом, стала крыльями, оперенными покраю бахромой ниток икапель крови. Альба прыгнул наборт, когда галера потеряла управление. Иснова воздух ощетинился - стрелы, камни, щепки… Режущие, как нож масло, удары рапир полосуют туман, разделяют наклочки, осаждают насталь, смешивая ссолью пота икрови. Альба бежит попалубе, крылья рубахи бьются заспиной, вода рядом - вон она, ворочается, налегает нагладь воздуха мелкой волной, перетекает изодной стихии вдругую - туманом.
        Ветер волен, илюди ему нехозяева… Ветер быстр, он ускользает иего - непоймать инеудержать.
        Горло булькнуло хрипло ижалко, захлебываясь мокрой горячей болью. Воздух стал ежом, стальным истрашным, он рос, вспарывал все вокруг себя ибыл смертоносен. Зоэ сникла напалубе без движения, без дыхания…
        Бэто испуганно охнул, склонился, перевернул, подсунул руку под голову плясуньи, взглядом нашел Вико, бледного, слепо глядящего натонкую черту берега далеко закормой.
        -Незнаю, что мне дал Ноттэ тогда, два года назад, шагнул уже всмерть, да вдруг застрял напороге его упрямым хотением… - задумчиво буркнул капитан, подошел исел рядом стелом Зоэ. - Носегодня я видел ипонимал все, что творилось там, впорту. Она действительно сестра Альбы, как мне ивтолковывал Оллэ… Плотная связь, одно дыхание надвоих. Наша Зоэ щедрая, она многовато отдала малышу нэрриха. Незнаю, сколько он мог сам исколько получил впомощь, естьли для него теперь смысл висконном их, детей ветра, счете кругов опыта… Только врядли хоть кто втрезвом уме, прочтя отчет изпорта, вздумает впредь воевать сразгневанным нэрриха, отсылая против него галеры.
        -Нас ненагонят, - шепнул Бэто.
        -Ни флот, ни Альба… Флот разгромлен исмят, малыш ушел всвою первую смерть. Амне пора вернуть займ, данный навремя сыном заката, вот уж спасибо ему. Чую: иначе наша плясунья неувидит рассвет, - вздохнул Вико, склоняясь ниже игладя Зоэ пощеке. - Зоэ! Девочка, отпусти его. Он уйдет ивернется, он добрый мальчик иоднажды навестит тебя. Аеще он - нэрриха, тогда как ты - человек, тебе нельзя туда…
        Вико нагнулся еще ниже, задумчиво глянул насвою руку, прямо всередину пустой ладони, отчего-то сложенной горстью. Бережно вылил над бледным, по-мертвому заострившимся лицом плясуньи то, что ощущал вгорсти, нонемог увидеть взглядом. Усмехнулся: наплечи словно груз уложили, два года близкая старость небеспокоила - авдруг явилась, напомнила осебе.
        Девушка закашлялась, всхлипнула иоткрыла глаза.
        -Нас убили, - жалобно итихо сказала она. - Там темно, совсем нехорошо… Ноттэ ужасно ругался, я слышала. Он меня зашиворот - исюда, иподзатыльник еще… Вико, что это было? Что я такое говорю? Мы впорту? Где галера?
        -Незнаю, что ты городишь ичто было, ачего ивовсе быть немогло, - устало прикрыл глаза капитан. - Что-то обозначилось идало себя заметить. Оно вмешалось, ионо нездешнее, точно. Номы люди, нам неполагается знать ответ налюбой вопрос, итвой - как раз безответный. Порт давно позади. Отдыхай. Обещаю тебе: Альба вернется. Он нэрриха, его удел - возвращаться.
        -Ветер выровнялся, - шепнула Зоэ бледными губами. - Родной ему. Спина болит, горло ноет. Уменя большая дыра вспине?
        -Даже маленькой нет, - заверил Вико.
        -Высадите меня опять наскалы Серой чайки, - попросила Зоэ. - Остров знакомый, буду ждать брата.
        -Ждать ветер глупо, он сам найдет тебя, если пожелает. Нам теперь - назапад, - вздохнул Вико, кряхтя ивыпрямляясь. - Назапад, Альба как раз впарусах шумит… Слышишь?
        Глава 4. Золотая столица
        Воссоединение дона Кортэ сего гордым именем состоялось взнойное послеполуденное время дня, следующего запереполохом, потрясшим столицу отшпилей дворца идосамых убогих подворотен. События, огражденные отлюбопытствующих пологом одной лишь короткой ночи, были еще близки исвежи. Люди шептались иискали новости, как голодающие - зерно висчахшей пашне. Ипусть городская стража созверским видом гнала всех, невзирая назнатность - лишьбы очистить улицы инедопустить даже намека насмуту. Ипусть багряные ичерные рясы мелькали втолпе чаще, чем влюбой иной день. Пусть братья держали навиду оружие иничуть нескрывали своей готовности применить его попервому подозрению вереси, будь та ересь сколь угодно ничтожна ипохожа напростое любопытство… Нодаже так тишина нежелала устанавливаться, город кипел. Люди шумели, слухи плодились, непокой ворочался ибурлил.
        Настороженность иопаска лишь добавляли сплетням ценности ивеса. Домыслы множились, делались все вычурнее иподробнее. Одни шепотом рассказывали: королеву отравили, зачерным делом стоят южане, незря их посол, известный злодей ичернокнижник, взят под стражу водворце, ато ипребывает впыточных подвалах. Иные отмахивались исознанием дела поясняли: беда приключилась, когда пьяный пес короля дон Эппе поджег весь порт изарезал градоправителя! Ведь дело-то понятное, он совсем сошел сума, возомнил себя Филиппом Буйным. Заэто его хотели казнить, нопьяного подороге кпомосту отбили еретики, чтобы он второй раз загулял испалил уже весь город, целиком. Совсем тихо добавляли: может, что ипохуже готовится, незряже черные заметны навсяком углу, абагряные мрачны истоль свирепы видом - непередать! Того игляди плечистые братья заспорят овере, вот уж тогда ибез усилий дона Эппе отстолицы исамого первого камня неостанется, разве - пыль…
        Кортэ быстро шагал познакомым улицам, слушал сплетни краем уха, хмурился итяжело дышал. Даже для опытного нэрриха бег при конском стремени - занятие невполне обычное. Ноиначе было никак нельзя. Вночь еще имелась надежда нато, что худшее неслучится, ноперед рассветом она угасла, мигнув напоследок иуколов болью - как задушенный впальцах фитилек свечи. Ветер переменился, погнал пыль срассветного края изавыл, зарычал - акогобы оставила равнодушным собственная смерть? Насильственная, да еще иподлая - удар-то пришелся вспину…
        -Какже так? Как посмели? Моего ученика, говнюки, прирезали, - иногда бормотал Кортэ, зыркая наредких прохожих, едва успевающих шарахаться иприлипать кстенам, вмиг распознав влицо неминучую городскую напасть под коростой пыли инищенским одеянием. - Моего ученика!
        -Еслибы я умел звать Оллэ, - виновато вздохнул Вион, наклоняясь изседла. Присмотрелся клицу Кортэ идобавил: - Тыбы поехал верхом, устал ведь.
        -Вот когда прирежут меня - отдохну, - рявкнул Кортэ. - Огляделся посторонам, заметил, как пустеет улица, как окна закрываются наглухо. - Крысы! Все вы крысы! Моего ученика… Кишки жрать заставлю.
        -Невсе ведь виноваты, - испугался Вион.
        -Пока невсе мертвы, даже ивиноватые, - оскалился Кортэ, замолчал ипошел быстрее. Миновал бедные окраины исвернул к«Курчавому хмелю», продолжая кипеть, носдерживая себя помере сил. Уже водворе гостерии он бросил спешившемуся Виону: - Какже ты изрядно прав! Черт, я даже согласен считать тебя учеником, потому что ты прав, совсем побольшом счету, поглавному. Я распустился, я пру вперед дураком. Это плохо, меня надо осаживать. Ты займись. Водой поливай, чтоли… Нет воды - помои сойдут. Я зол, как раскаленная сковорода. Зол игоряч. Адолжен быть зол - нохолоден. Нето мозги все вытекут, итогда пропало наше дело… Эй, хозяин! Где Кортэ?
        Осторожно скрипнула дверь, кщели прильнула щека, блеснул глаз.
        -Так вот они вы, - шепотом предположил хозяин гостерии.
        -Аеще?
        -Ах, тот… Пьет вотдельной комнате. Мы его сперва хотели сдать страже, новыспросили все толком иоказываем помощь, значится. Именуем вами ипоим тем, что подобает. Всем поясняем, что они иестьвы…
        -Толково. Иверят? - чуть спокойнее удивился Кортэ странному исполнению своего замысла относительно фальшивого сына тумана.
        -Так свами спорить накладно. Верят.
        -Приготовь счет затого Кортэ, веди моего коня, всё мне. Подделку рыжую впредь именуй его именем… или никак неименуй, мне без разницы. Что творится вгороде?
        -Миру конец, - шепотом предположил хозяин гостерии, бочком выдвигаясь изтени водвор, мимо полуприкрытой двери. - Все едины водном: или Тагеза нанас пойдет, или наш король обрушится наАлькем. Ну, острова тож небез оружия. Это верные слова, прочееже - слухи. Говорят, Эспада убил кого-то важного. Самогоже королевского пса толи прикончил, толи вовсе жутко растерзал ваш ученик. Аего-то наюг погнали, вот… Акороль вгневе, акоролеве неможется.А…
        -Бэ, - поморщился Кортэ, отсчитывая монеты ипринимая повод коня. - Сплошные слухи. Ну, цена сведений обычно определяет их качество. Дармовое - дерьмовое… Врасчете?
        -Уж вы нас никогда необижаете, - поклонился хозяин гостерии, светлея лицом при звуке серебра, сыплющегося вплошку.
        -Собери сюда людей, ты знаешь, кого я обычно спрашиваю поважным денежным делам. Оповести немедленно, всех! Это отдай им, пусть поочередно прочтут, скажи - мне требуются любые мелочи, любые тонкости идаже пустяки… всё, что смогут выведать, - ровным тоном велел Кортэ, передавая свернутую изапечатанную воском бумагу сзаметками. - Уточни: срок дозаката. Подвал смоим личным сидром очисти весь.
        -Ноэто… это какже?
        -Да хоть языком, - Кортэ прыгнул вседло ирезко нагнулся оттуда для пояснения. - Чтобы ни бочки - ни кувшина, голые стены. Ичтобы сидр мой непострадал, подбери иной годный подвал, нето самого тебя дочиста ошкурю.
        Хозяин старательно поклонился ипобежал исполнять указания, более несмея удивляться ипереспрашивать. Кортэ сплюнул, посопел, выгоняя злость допоследней капли. Хлопнул вороного Сефе пошее, здороваясь. Поерзал вседле - ипоехал содвора, гордо подбоченясь исидя чуть боком, свыносом правого плеча вперед. Вион пустил коня следом, старательно копируя позу сына тумана инепрестанно улыбаясь: его назвали учеником! Неоглядываясь, Кортэ знал, что пацан-нэрриха теперь прикидывает, какбы обкорнать или сбрить волосы, насвоей голове он желал воспроизвести неровный колючий ежик - точно как уучителя…
        -Куда мы теперь?
        -Водворец, - хмыкнул Кортэ, пуская вороного посередине улицы резвой рысью. - Нежелаю подбирать сплетни поуглам. Главное помойное корыто -там.
        -Резок ты сегодня, - толи восхитился, толи укорил Вион.
        -Ты уши-то прочисть, когда это я был мягок, - удивился Кортэ, наезжая настражу, щурясь инаблюдая, как отвороного Сефе шарахаются вовсе стороны. - Ш-шваль… Мне заступать дорогу.Мне!
        -Тыже холоден…
        -Проедусь - остыну, - усмехнулся Кортэ, ноконя придержал.
        Стража уворот дворца даже инеглянула нанэрриха, опасливо убрав оружие изаранее отступив встороны. Слуги упарадной лестницы едва смогли преодолеть страх иостаться наподобающих местах при виде «холодного» испокойного сына тумана. Тот перекинул ногу через конскую холку испрыгнул изседла, поправил ножны исостуком проверил, легколи ходит клинок. Сплюнул остатки презрения впыль, прищурился и, глядя впарк, буркнул:
        -Веди ккоролеве.
        Ближний крыжему сыну тумана слуга обреченно проследил, как спешивается второй нэрриха, как щелкает клинком вножнах истарательно плюет впыль. Отувиденного слуга позеленел, повозможности быстро отвернулся отжутковато-комичного зрелища - иповел, нерешаясь возражать. Было слышно, как побежал прочь посыльный, как зашуршали голоса перепуганной дворцовой стражи.
        Впервом зале молоденькая донья неловко рухнула вобморок - испугалась вполне по-настоящему, арастерявшийся дон её неуспел подхватить. Так истоял столбом, обреченно глядя наприближающегося нэрриха.
        -Вот дерьмо, - почти светским тоном сообщил свое мнение Кортэ, задержался ипристально рассмотрел нерасторопного придворного. - Я еще позволяю себе пустую кружку так вот грохнуть - обпол… Девка некружка, чтоб её вдребезги. Проявится ужертвы ущерб - пожалуй, женишься, тыж порядочная сволочь,ага?
        -Ага, - икнулдон.
        Девица отуслышанного пришла всознание ипокосилась наужасного нэрриха сзаметной благосклонностью, наспех показала локоть, намекая, что ущерб имеется - ссадина исиняк. Кортэ расхохотался, заметно улучшив настроение - ипроследовал далее, выхлопывая ладонью победру нечто весьма военное: мелодии ему недавались, вотличие отупорядоченных маршевых ритмов. Вион взялся было украшать звучание иподсвистывать, носразу вспомнил, что свист есть дурная примета иучителем неодобряется никогда.
        -Держись меня, илет через сорок тебя необманет самый ушлый лавочник, - похвалил Кортэ. Глянул вперед, разобрав торопливые шаги. - Хакобо, ядовитая чернильница, вот уж верно сказал Эспада… А, ладно, я холоден ипотому я мирно приветствую тебя. Королева все еще верит твоим вракам?
        Лицо доверенного человека её величества чуть дернулось - ипомере сил сохранило скорбную невозмутимость. Дон Хакобо поклонился, жестом отпустил лакея исам повел нэрриха.
        -Её величества вас ожидали, нонесегодня. День сложный, обстоятельства неоднозначны, - посетовалдон.
        -Наоборот, более чем однозначны идаже просты, - прорычал Кортэ, споткнулся инесколько раз вдохнул ивыдохнул, успокаиваясь заново. Иснова пошел вперед. - Запомни как следует: увижу или почую еще хоть одного придурка сарбалетом - разнесу дворец впыль, допервого камня. Место-то знакомое, впервом круге туточки я прирезал эмира. Аон, бедолага, даже инебыл врагом мне. Ни мне, ни тем, кого я числил вдрузьях.
        -Ваши друзья наредкость… вспыльчивы, - осторожно упрекнул дон Хакобо. - Сперва изволят угрожать, затем неслушают намеков, после мешают исполнить даже то, что витоге ихбы устроило. Убедительно прошу идаже умоляю именем святого Хосе, вы ведь взрослый, состоятельный инабожный человек… гм. Прошу прощения, нэрриха. Выслушайте нас. Задайте вопросы. Обо всем можно уговориться, для того идана нам богом внятная речь.
        -Какже, внятная… Вам что ни дай, все изгадите. Кто вгордыне своей возмечтал выстроить башню непомыслами, акамнями обычными? Кто неба алкал без покаяния идуховной чистоты, зачто ибыл низвергнут? - напевно вопросил Кортэ, сязвительной точностью повторяя тон иособенности речи проповедующего патора Факундо. - Истинно так: лишены речи единой ислуха внемлющего, ибо грешны. Ивовек обречены искать общий язык, ивовек необретут искомое, прозябая вразобщенности игрехе.
        -Фундамент веры, пятый камень, - отметил Хакобо, покосившись наКортэ. - Пребывание вобители изменило вас, дон Кортэ.
        -Во-во, важное напомнил, ловко польстил, - кивнул Кортэ ипродолжил деловито: - Патор здесь?
        -Его преосвященство ждет вас вкабинете её величества.
        -Возавернул! Его - вас - её… ибез мордобоя аж ломит виски. Ну да ладно, он толковый мужик, - вродебы одобрительно хмыкнул Кортэ. - Ктоб еще решился меня такого - урезонивать, стража вон шарахается. Иверно поступает.
        Хакобо неответил, наверняка пытаясь понять, кто именно воценке нэрриха прав изаслужил одобрения: патор или трусливые стражи. Далее шли молча ибыстро.
        Патор действительно ждал вкабинете Изабеллы, заеё столом, внеудобном кресле спрямой жесткой спинкой. Кортэ шумно вздохнул, поморщился, скручивая себя вузел ипонуждая квежливости, вполне заслуженной тем, кто отважился первым принять гнев разъяренного нэрриха.
        Поклонившись иприложившись кперстню, Кортэ сел впредложенное кресло исам хозяйски указал насвободное место Виону, который сперва замер оруженосцем заправым плечом учителя.
        -Ваше преосвященство, я изрядно отхлебнул изчаши гнева иполон горечью, - тихо ировно сообщил Кортэ. - Я готов многое отринуть ипеременить, памятуя заветы Мастера, нопрежде желалбы понять хотябы ради уважения квам, как все это могло произойти… Ичто, черт подери, задерь… Простите. - Кортэ помолчал, прикрыв глаза истараясь снова отдышаться. - Так, я холоден, как туча сградом. Я спокоен. Попорядку… Я отбыл ксвященным камням, иведь ничтожных три дня назад встолице было тихо-гладко. Ивот удар… Пока я невскипел инезагромыхал, я желаю видеть королеву.
        -Её величеству неможется, - покачал головой патор. - Все именно так, увы. Я несклонен лгать, итебе это известно.
        -Я желаю немедленно видеть Изабеллу Атеррийскую, я вполне спокойно приму то, что она непричесана ипосамый свой династический нос укрыта одеялом, - начиная звереть, зашипел Кортэ. - Отговариваться недугом позволено нищим ибродягам. Короли или вуме, или непри делах.
        Стало очень тихо, словно гроза ивпрямь копилась, аград упреков шуршал веё недрах, готовый обрушиться исмять все разумные доводы, похоронить последние ростки доверия. Тягучая злость висела душно иплотно, нопока что незримо. Патор безмятежно перебирал четки идумал, дон Хакобо костенел отбешенства ипоглядывал надверь ивокно, пытаясь понять: естьли возможность выдворить злодеев силой? Вион хлопал длинными ресницами, вовсе глаза глядел наКортэ истарался запомнить каждое сказанное слово ивсякое движение. Сын тумана теперь казался действительно спокойным, сосредоточенным ипотому вдвойне опасным, - то есть нечто для себя решившим окончательно. Иэто решение неисключало самого худшего исхода…
        -Кто всею душою ищет путь ко входу, достоин быть принятым, - наконец решил патор.
        Он кивнул Хакобо, идоверенный королевы нехотя, медленно прошел ккнижным полкам, утопил корешок потрепанного томика. Толкнул дверь ипосторонился, пропуская патора. Вторым последовал втайный ход Вион, третьим - Кортэ. Сын тумана оглянулся, уже напороге - иедва приметно качнул головой, отрицая право дона Хакобо замыкать шествие. Сам потянул кольцо натыльной стороне шкафа, восстанавливая тайну коридора.
        Вспальне её величества было свежо имрачно. Задернутые шторы удерживали большую часть света, зато распахнутые окна непозволяли копиться духоте исвободно пропускали ветерок изпарка.
        Королева полулежала, облокотившись нагору подушек, имедленно, редко дышала. Лицо было бледнее штукатурки, золотистые волосы проявляли еще отчетливее нездоровый тон кожи. Натабурете рядом скроватью сидел - иэто было уж вовсе невозможно - мирза Абу, как обычно невозмутимый идаже вродебы прячущий влукавом прищуре намек наулыбку. Всторону гостей он бросил один короткий взгляд, неодобрительно покачал головой исклонился над столиком, звеня темными склянками, шепча счет капель ирецепт их смешивания.
        -Шесть, семь… Кортэ, возьми ивыпей, я хочу еще немного пожить, для этого тебе следует успокоиться всерьез, анедля вида. Иеще три… Вот так, взболтать, что бесполезно, новызывает внимание ипридает моему делу умный, значительный вид. Еще отсюда капельку, просто для смягчения вкуса, хотя принято невыдавать столь смешных секретов. Ноя великий лекарь ия ненуждаюсь вдешевых трюках, мой талант неоспорим.
        -Патор покрывает еретика, сидящего наедине скоролевой ихвастающегося без меры, - хмыкнул Кортэ, залпом выпил предложенное иупал вкресло. - Да, дожили… Я зол, ноя невоюю сбольными женщинами. Дайте подумать. Вион, тишину нашептывать уже умеешь?
        -Неочень ловко, - смутился младший нэрриха.
        -Тогда выйди ивстань удвери, вовнешних покоях. Истарайся изо всех сил, помня оботкрытом окне, - посоветовал Кортэ. Он дождался, когда дверь без стука прижмется ккосяку, акоролева, как послушный ребенок, проглотит капли ижалобно поморщится отих горечи. - Я впрямь унялся, небурлю. Рассуждая трезво, вам троим я могу верить. Королева непозволилабы мне торговаться ибыть на«ты», стой она заБасом. Патор несталбы угрожать себеже, ая внятно слышал угрозу тогда, вночном влесу. Абу… Ну, тебе никогда незаполучить чернорясников всоюзники.
        -Доводы подобраны разумно, пусть смысл их пока иневнятен, - согласился патор, занимая свободное кресло. - Нетолько встолице гнездится беда?
        -Нетолько. Новсеже пока нэрриха неубивают там, где быля.
        Снова тишина загустела, иКортэ стал великодушно ждать, пока королева отдышится, предложенное ей питье подействует, возвращая щекам слабый румянец, асознанию - относительную ясность.
        -Кто… убит? - шепнула Изабелла.
        -Мой ученик, - сокрушенно развел руками Кортэ. - Так вы еще незнаете? Я почувствовал смерть недавно, Альба влился вветер перед рассветом. Я был чертовски зол, нотеперь я готов слушать. Многое следует понять. Ссора никому теперь некпользе. Даже мне, вынужден признать.
        Абу составил новую смесь инапоил королеву. Покосился наКортэ, поставил крошечную чашечку исел ровно.
        -Я готов рассказать то, что видел ислышал. Для начала это будет полезно, я неслужу никому извас ни как подданный, ни как последователь веры. Я смотрел состороны.
        -Какже, твоя сторона мне понятна, - усмехнулся Кортэ. - Но - говори.
        Абу поклонился, прикрыл глаза истал негромко ировно нанизывать слова нанить последовательности времени. Абу вернулся кначалу событий, вдень отъезда плясуньи издворца. Тогда он сидел впокоях Зоэ, где иувидел страдающего тяжелейшим похмельем дона Эппе. Абу посвоей воле взялся составить напиток для облегчения тягостного состояния. Эспада выпил залпом, вкуса незаметил иразговорился, он непрестанно нес околесицу, ився она была - ложь… Вранье звучало вустах королевского пса странно, ибыло очевидно, что он пребывает врастерянности итянет время. Также очевидно было ито, что Эспада знает нечто важное исам нерад своей осведомленности. Затем пришел слуга, доставил корзину спродуктами, насловах пояснил: съестное распорядилась передать Зоэ. Вкорзине было превосходное, редчайшее вино, ихмельной Эспада вдруг взялся сдостойным быка упрямством навязывать южанину заздравный кубок, внасмешку. Знал: вера непозволяет Абу пробовать угощение, тем более днем, азакон гостеприимства советует непрепираться срадушным другом хозяйки, тем более угощал дон Эппе отимени Зоэ. Спорить Абу непожелал, понимая, сколь нетверд рассудок
Эспады. Принял кубок исделал вид, что пьет, даже омочил губы.
        -Всеже ваша медицина, да простится мне грубость, дикарски примитивна, - вздохнул Абу. - Вядах вы достигли несколько большего, чем востальном, ноучтите, оценивая мои слова, простое соображение: Оллэ травили ядом, созданным вмоей земле. Самже я считаюсь лучшим излекарей Алькема, это говорю без бравады ипохвальбы.
        -Как сказано! Ида, такое вонючее дерьмо, как отравительство, достойно гордости влюдском обществе, - буркнул Кортэ.
        -Пусть вонючее… хотя запаха небыло, да ивкус едва улавливался. Ноя только что внятно пояснил, отчего ипомалым намекам я сразу распознал то, что составитель полагал лишенным явных признаков. Ввине был упрятан сон, несмерть - ноименно сон. Долгий. Надежный. Даже для нэрриха. Я рассказал освоих наблюдениях, мы все неиспили вина иостались бодрствовать, адон Эппе пришел вярость ивсеже начал говорить правду, хотя полагал это предательством. Хочу отметить: недавно я уже пробовал пересказать его слова…
        -Неверю, - упрямо, пусть итихо, шепнула королева.
        Абу виновато склонился, выждал ипродолжил рассказ, повсему понятно, начинаемый невпервый раз икрайне неприятный для Изабеллы. Судя повыражению её лица - даже мучительный.
        -Он был слишком пьян, чтобы связно илогично лгать, увы. Он иправду излагал невнятно, рвал нелепыми кусками, повторяя, выкрикивая чужие слова. Некто весьма влиятельный, повторю - весьма, предоставил королю доказательства самых неприглядных отношений между его супругой инэрриха Вионом. Как я понял, имелись исключительно откровенные письма, ипочерк невызывал сомнений. Кроме того, вписьмах киному нэрриха, Оллэ, означенный Вион обсуждал свое возросшее влияние вЭндэре, вмерзком свете он упоминал ничтожность власти соправителя, его величества Бертрана Барсанского. Сверх того указывал, что связь ссыном ветра приятна иудобна для людей высокого положения, поскольку наверняка бездетна… аопыт нэрриха велик нетолько вобращении соружием. Дон Эппе был вне себя, мы едва смогли унять его, когда способность таить хозяйские секреты уэтого пса иссякла. Он несмолчал отом, что слухи иобиды копятся давно, что вызрели намерения. Небез повода: Вион заявлял вписьмах оготовности оказать поддержку браку моей сестры иплемянника его величества Бертрана, себяже называл новым герцогом Барсанским. Это стало последней каплей, его
величество усмотрел прямую угрозу целостности страны исвоим исконным землям. Ведь, как известно, юг всегда предпочитал нападать именно наокраины владений Барсы. Некоторое время его величество колебался инежелал принимать крайних мер. Как утверждал Эспада, сам он отчаянно сопротивлялся происходящему… помере возможного для королевского пса. Нонесмог доказать ложности обвинений. Попричине своего упрямства, увы, он попал под прямое подозрение, уличенный вприязни кплясунье, отчего лишился доверия имилости покровителя. Дон Эппе располагал определенными средствами исвязями, репутацией иклинком. Так или иначе сочетая свои возможности, он смог выяснить, что его величество получил тайное послание отмаджестика, принял поддержку островов ипозволил себе подать некие надежды посреднику изГалатора вотношении возможности своего брака сгерцогиней Анной Торнкем. Вы можете снова пригрозить мне казнью, ваше величество, ноя исключительно точно ибез малейших домыслов повторяю то, что слышал. Вы можете снова приказать казнить дона Эппе, носказанное им небудет обезврежено топором палача.
        Изабелла плотнее сжала губы ипромолчала. Патор едва слышно шепнул несколько слов, испрашивая уМастера мудрости итерпения всем присутствующим. Покачал головой инехотя выговорил, глядя наИзабеллу:
        -Когда мне третий раз замесяц сообщили, что королева неузнает придворных иум её всмятении, я решился иговорил свашим секретарем. Он был убедителен, сперва все отрицал, затем плакал икаялся, излагая куда худшие подробности относительно подлинной глубины, как он выразился, горячки, сопутствующей вынашиванию ребенка. Вдень нашей беседы осудьбе Зоэ вы мало походили насебя, дурно выглядели иедва сдерживали то гнев, то слезы. Вечером сомной пожелал беседовать его величество. Он боялся заваш рассудок, заребенка, которого вы носите под сердцем… Срок еще невелик ивпереди много… угроз. Король просил убедить вас поехать наотдых. Хотябы недолгий, нонепременно вобитель, подальше отстолицы сеё дворцовым непокоем.
        Снова струна тишины натянулась туго иопасно. Абу вздохнул, позвенел склянками, занимая руки иотвлекая всех насебя. Продолжил рассказ, утверждая, что после откровений дона Эппе недействовать стало невозможно. Эспада немог ни убедить короля, ни обезопасить королеву, зато прекрасно ездил верхом изнал город лучше, чем кто угодно иной. Он забрал коня, так кстати подаренного южанином Зоэ, ипомчался искать плясунью, ведь присланное вино намекало отчетливо: она вбеде. Альба намеревался проводить мирзу Абу докоролевских покоев, нообоих отвлекла суета вокруг баронессы де Виль, умирающей отвнезапного приступа удушья. Как оказалось, причиной была отрава вотдушке её веера. Разобравшись сбедой, Абу инэрриха всеже добились права быть принятыми королевой. Но, увы, потеряли немало драгоценного времени…
        Изабелла выглядела болезненной, слушала неохотно иневнимательно. Иногда впадала всонное безразличие. Абу заподозрил действие «Поцелуя ночи», редкого состава, изготавливаемого израстущей наюге, далеко запроливом, травы. Порошок был удобен тем, что легко подмешивался вмасло для лампад, недавал запаха инеимел цвета. Действовал он медленно имогбы считаться безупречным средством устранения врагов, однако применялся редко непопричине отложенности результата, аскорее из-за своей малой надежности: одним он подтачивал рассудок, иныеже постепенно привыкали - иоставались вуме, пусть при этом выглядели болезненно, раздраженно. Была упорошка еще одна неприятная особенность. Иона проявилась сполна, когда королева дослушала дохудшего иотказалась верить, придя вкрайнее раздражение.
        -Начались корчи, ребенок был под угрозой, - вздохнул Абу. - Именно вэтот момент весьма несвоевременно появился король, исостояние больной ухудшилось. Его величество, буду откровенен, сперва неверил вхудшее ииспользовал случай, чтобы убедить важных людей вневменяемости королевы, приводил их или вызывал. Нозатем осознал всю опасность положения. Альба вел себя весьма разумно, непытался угрожать итолько излагал доводы, просил совсем немногого: дать нам хотябы один день для выяснения правды. Его величество согласился, пусть ипребывая вотвратительном настроении. Стем удалился изаперся впокоях.
        -Он пригласил служителя изордена Зорких, хотя прежде выбирал иных духовников, - отметил патор. - Далее все окончательно запуталось, увы нам. Эспада некстати оказался убийцей одного извлиятельных заговорщиков, королева только пришла всознание иедвали отдавала себе отчет восмысленности поспешного приказа оказни дона Эппе.
        -Он лгал мне, - шепнула Изабелла икриво, устало усмехнулась. - Ладно, я очень хотела верить, что лгал именно он. Ктомуже герцог де Магридео был мне нечужим покрови, мы приятно иинтересно общались… Я нестала слушать доводы Альбы.
        -Король тоже отказал юному нэрриха, ссылаясь напрежнюю договоренность снимже невмешиваться вдела полный день, - кивнул патор. - Полагаю, его величество счел своего пса виновным впредательстве. Альбе осталось либо отказаться отспасения приговоренного, либо пойти накрайние меры. Я пытался что-то предпринять, но, увы, без успеха: мы прожили день, лишенный милосердия.
        -Альба отбил дона Эппе прямо наулице, когда того везли наказнь, - закончил рассказ Абу. - Он был неодин, скакими-то загадочными ивоинственными помощниками. Это укрепило подозрения короля вотношении нэрриха-заговорщиков иввергло королеву вновый припадок. Меня, занеимением иных доступных правосудию злодеев, попытались казнить, нопатор пригрозил отрешением отверы тем, кто зарвался. Благодаря неожиданному для меня, иноверца, заступничеству его высокопреосвященства, я все еще жив. Высшие силы добры кроду Траста, ребенок непотерян, хотя я едва могу вэто верить. Воимя сохранения надежды налучшее я прошу вас всех немедленно покинуть комнату инесоздавать даже малых поводов когорчению её величества.
        -Я уже огорчена так, что дальше некуда, - проворчала королева чуть более уверенным голосом. - Напои меня свежей отравой, ипусть они остаются. Если меня отошлют вобитель, жизнь исмерть ребенка перестанут быть вопросом лечения. Болезнь-то унас политическая. Дон Кортэ, вы сильно переменились, стали много интереснее. Я недооценила вас два года назад, признаю. Следовало обратить внимание нато, что сын заката неубил вас. Мнение Ноттэ я всегда уважала.
        -Пейте имолчите, вы королева, ноя врач, исегодня мое право выше, - возмутился Абу, быстро взбалтывая новый состав.
        -Альба уехал наюг итам ему досталось непосильное дело… Хотя возможно, это был сознательный выбор, он желал выиграть время любой ценой. Я верю вмальчика, - отметил Кортэ. - Так, счастью загадок разобрались… Я повременю донимать вас новой тайной. Пока что ограничусь просьбой… гм, скажем так: скромной. Ваше величество, я настаиваю напризнании всякого золота, неимеющего клейма, законной собственностью короны. - Нэрриха усмехнулся, глянул напатора. - Хотя нет, вравных долях короны иБашни. Подписать подобный указ, надеюсь, можно немедленно? Я уже составил его черновик ипожалуй, я удивлен, что подобного закона досих пор нет вЭндэре. Это важно иэто касается чернейшего заговора.
        Изабелла молча кивнула, нэрриха оживился, добыл изкожаного футляра при поясе несколько свернутых листков ипротянул патору. Тот прочел иостался доволен. Сам добыл письменные принадлежности, укрепил листки нажестком основании иподал королеве вместе спером. Принял снова, выложил настол - сохнуть, настороженно покосился надверь, прислушиваясь крастущему шуму.
        Кортэ прошагал через спальню, выглянул взал, хмыкнул, встретившись взглядом сбешеным, совершенно безумным пламенем, полыхающим вглазах короля. Тот ворвался впокои иуже указал рукой наВиона, уже открыл рот для приказа…
        -Казнить нэрриха воизбежание сложностей спрочими детьми ветра должен один изнас, детей ветра, - спокойно, нобыстро, произнес Кортэ. - Например я. Нодаром я никому иникогда неоказываю услуг.
        -Учитель… - охнул Вион, побелел, нонехотя убрал руку срукояти рапиры. Повинуясь взгляду Кортэ, он понуро сник вкресле. - Какжетак?
        -Сколько? - хищно прищурился король.
        -Шепчи тишину, малыш, неотвлекайся, - посоветовал Кортэ ошарашенному Виону. Вежливо поклонился. - Ваше величество, умоляю, пройдите впокои, сделки я незаключаю так, словно они балаган. Деньги - это серьезно. Ауж серьезные деньги…
        -Вон, - бросил король сопровождающим ипрошел вспальню, сел уокна, старательно отворачиваясь откомнаты иособенно откоролевы.
        Кортэ ободряюще подмигнул бледному, готовому расплакаться, ощущающему всеобщий обман Виону - изахлопнул дверь. Снова подмигнул, уже королеве: наблюдение чужих интриг оказывало наеё величество неменее целительное действие, чем лекарские усилия Абу. Отметив улучшение состояния Изабеллы, Кортэ сел напрежнее место, звучно хлопнул себя победрам ирасхохотался.
        -Черт… простите, патор. Ноя тронут, пробрало аж допеченок. Еслиб его величество небыл страстно влюблен, сталбы он выеживаться. Отрадно видеть, что встране всё ладно, аустои семьи незыблемы, даже иводворце.
        -Мы обсуждаем цену, - уперся король, старательно глядя вокно иповсему видно - чувствуя себя мальчишкой, страдая отнелепого положения инеимея сил обернуться.
        -Какже, ну да… Цена простая. Я желаю, чтобы вы, никому несказав ни единого слова, то есть исключительно тайно, прямо теперь последовали замной. Допустим… да: переодевшись внаряд мирзы Абу, так никто неразберет лица. Вы станете свидетелем всех нитей гнусного заговора, средоточием коего иявляется нэрриха Вион. Я, как верный служитель ордена краснозадых… Ох, простите, Постигающих свет.
        -Мне уже трижды давали знать, сколь ты изрядно сквернословишь вобители ипоясняли, что сия зараза быстро пристает кбратии, - мерным тоном выговорил патор. - Известно доподлинно: язык твой особенно червив игнилостен возлобе, азарте ипьянстве, то есть грехи велики имножественны… брат Кортэ.
        -Ая покаюсь, - пообещал нэрриха.
        -Цена странная, иполагаю, неполная, - отметил король, всеже поворачиваясь лицом вкомнату. - Чтоещё?
        -Как вы мудры, сразу раскусили подвох, - хмыкнул Кортэ. - Ещё я желаю хотябы донового лета запретить любое ростовщичество встолице иокрестностях всем без изъятия… кроме брата Кортэ иего поверенных. Польза нам оттакого дела взаимная: если, скажем, короне потребуется золото, обещаю ссудить втрое выгоднее, чем вы занимаете теперь.
        -Казна короны полна, - насторожился Бертран.
        -Давайте я перечислю всего лишь даты, некасаясь тонкого вопроса осуммах. Три недели назад умерзавца сулицы Благолепия, да ещё ночью, - спокойно указал Кортэ, отгибая большой палец. Подмигнул королю. - Пять недель назад, аккурат впостный деньу…
        -Довесны, авернее, дозавершения зачинного поста, - покривился ивыдавил Бертран, обрывая поток обличений. - Нозавтраже утром я оглашу указ, иказнь Виона состоится немедленно.
        Король резко дернулся, глядя нажену инадеясь прочесть нечто важное наеё лице. Изабелла лениво хмыкнула иподмигнула Кортэ, отмечая успех его торга. Тот расцвел, принялся поправлять дырявую рубаху, отряхивать пыль иполировать рукавом пряжку пояса.
        -Кортэ, прежде вы неявлялись водворец столь неподобающе одетым, - шепнула королева.
        -Умнею, - скромно потупился нэрриха, сразуже покосился напатора. - Я вступил ворден истремлюсь стать образцом смирения, кротости иблагости.
        -Самое страшное - что именно образцом, - отметил Факундо.
        -Утром, - повернулся Кортэ ккоролю, который снова гневался из-за недостатка внимания ксвоей персоне, - именно утром, я слышал. Если вы изволите составить иогласить указ.
        -Если? - Бертран заподозрил подвох.
        -Немогу ведь я рубить головы без высочайшего соизволения, - усовестил короля праведный брат Кортэ, свершил знак замкового камня, чинно сложил руки наколенях иснова обернулся кпатору. - Ваше высокопреосвященство, первойже ночью после отъезда изстолицы я слышал некий разговор. Увы, неуспел перехватить тех, кто вел его, злодеи скрылись. Эти люди утверждали, что патор либо примет их сторону, либо окажется под угрозой. Вот полный текст той беседы, прошу прощения заего обрывочность, записал, как расслышал… Умоляю вас, берегите себя ипока что полагайтесь набагряных братьев, обученных при моем скромном участии. Вот хоть исповедник Тэо. Очень прямой человек, ничуть несклонный кобману.
        -Ваш однорукий святоша, - поморщился король, - был опознан рядом снэрриха Альбой, когда последний выкрал шелудивого пса Эспаду из-под топора палача. Дурная рекомендация.
        -Дурное дело - резать горло псам, аневолкам. - Кортэ стал серьезен иглянул накороля отчетливо зло. - Разве вовсей гнилой столице есть теперь хоть один человек, преданный вам неизстраха, выгоды или привычки? Псы, мой король, есть редчайшая порода зверья подворцовым меркам. Тут вкоридорах тесно отбаранов, жеребцов, ядовитых змей идраных павлинов. Любого под топор - вославу Мастера… Новы согрешили, вы предали своего единственного верного пса. Хорошо, что он неиздох еще доказни. Как я полагаю, сердце брошенных хозяевами псов может лопнуть отболи.
        -Утром я проповедовал натуже тему, нобез успеха, - отметил патор, наблюдая залицом короля. - Церковь учит нас стилю иносказательному, изрядно витиеватому… Нодушу грешника пожалеть куда труднее, чем готовое лопнуть сердцепса.
        -Какже, воистину, - неудержался Кортэ. Нахмурился, прогоняя показную грубость, вызванную раздражением. - Мастер, прости меня, гневливого, ибо сам неведаю, что несу… Ваши величества, можете мне неверить, носами-то вы вполне опытны, чтобы осознать: тот, кто затеял вашу семейную ссору, имеет при дворе влиятельных помощников. Невам людишки служат, невам… Близкие, всякий день стоящие уплеча. Как секретарь её величества.
        -Его прирезал Эспада, - шепотом вставил мирзаАбу.
        -Ловок, - похвалил Кортэ, задумался. - Донья Уксус вне подозрений, она определенно неиграла всмерть отудушья. Герцог тамже, где секретарь, духовника нетрогаем ивмыслях…
        -Неваше дело заботиться одуше, итем более одуше… духовника, - мягко согласился патор, даже слишком мягко. - Дела веры предоставьтемне.
        -Ачто можно сказать оХакобо? - Кортэ вопросил стену, нежелая замечать, как вскинулась королева. - Его величеству немог передать бумаги исведения ненадежный человек.
        -Это был другой человек, - нехотя опроверг король. - Ноя учту сказанное, поскольку он первым настоял намоем невмешательстве вказнь Эспады. Ия буду внимательно изучать обстоятельства. Нехотя, нопризнаю: события вышли изпод контроля.
        -Чтож, дела мои решены напервое время, позвольте отбыть, - Кортэ поднялся, поклонился обоим соправителям ипатору. - Жду нужного мне мирзу Абу задверью.
        Нэрриха покинул спальню, присоединился кВиону, бледному, потерянному - ноупрямо нашептывающему тишину. Патор вышел следом. Несколько позже явился король, брезгливо поправляя рукава южного платья, полученного ношенным, да еще исплеча еретика.
        -Благословляю сего мужа, да будут чисты его помыслы… иодеяния, - сдолей иронии воззвал патор. Обернулся кКортэ. - Немогу осознать твой замысел, неправедный брат… Нодарую благословение итебе. Да станет начатое дело прочным камнем, годным заделать брешь вподточенном фундаменте нашего бытия. Ипусть новый день озарит милосердие, неявленное вчера, хотя пристало оно сильным мира куда более, нежели греховная месть.
        Кортэ поклонился, дождался, пока патор вернется вкоролевскую спальню изакроет дверь. Снова поклонился - уже королю. Жестом предложил следовать рядом поправую руку. Левой вцепился вплечо Виона иповел ученика, прикрывая собою отнемедленной расправы Бертрана.
        -Непонимаю сам, тьфу ты… Отчего соизволил согласиться наэту опасную глупость, - тонкая ткань, наюжный манер закрывающая лицо переодетого короля, то идело липла кгубам, вынуждая шептать, злиться иотплевываться.
        -Вам всегда нравилось следить замоими гулянками, - предположил Кортэ. - Мне, нескрою, недавали покоя ваши, я завистлив кчужому успеху.
        -Вчем?
        -Какже, вас неузнавали даже усерднее, нежели меня, - расхохотался Кортэ.
        Шагнул взал - иедва неспоткнулся, наблюдая престранное зрелище: сразу несколько юных доний выгуливали ухажеров возле окон. Все, как покоманде, едва показался Кортэ, застонали исникли вкартинно-изысканные обмороки. Хмыкнув иоценив скорость распространения сплетен, сын тумана сочувственно покачал головой. Подбоченился игромко сказал сразу всем донам, пока что незнакомым сновым дворцовым обычаем помолвок:
        -Вы кого понавыбирали себе? Они даже неовцы, они - змеи! Бросайте этих негодяек немедленно иищите баб поприличнее.
        Девицы застонали куда натуральнее, одна всхлипнула, вторая обозвала сына тумана подонком, ивесьма громко. Вион хихикнул. Король заинтересованно сплюнул ткань инатянул её край повыше кглазам. Кортэ миновал зал, встряхнул Виона заплечо.
        -Малыш, беги-ка ты пешком вмою родную обитель, покуда мы серетиком тащимся конные ичинные через город. Найди брата Иларио, хранителя священных свитков. Ну, попростому - библиотекаря. Обычно сей тихий книголюб досамой дневной трапезы крепит веру, смолитвою протыкая метательными ножами гнусные еретические знаки. Скажи брату, надо обновить список моих личных запасов сидра. Добавь, что дело важнейшее.
        Вион кивнул иудалился побоковому коридору, куда его толкнула рука Кортэ. Дальше король инэрриха шли, незатевая разговоров, досамой парадной лестницы.
        Слуги успели подать коней без задержки. Король оживился, охотно занял седло ипоехал кворотам первым, попривычке - неожидая сопровождающих. Кортэ нагнал ипристроился непозади, арядом.
        -Нестоит убеждать меня, будто мерзавец невиновен, - резко вскинулся Бертран, заподозрив вповедении спутника попытку начать разговор. - Я своими глазами видел ничтожного впарке дворца. Он залез вкабинет Бэль после полуночи, сцветами взубах, вот поскудь… Его ждали: наокне горела свеча. Затем свет пропал, значит, его провели тайным ходом. Можноли сомневаться, что водворце вызрела измена?
        -Именно, вызрела, - согласился Кортэ. - Вион - всамой середке паутины заговора.
        -То есть я прав, - Бертран заметно поскучнел, утратив надежду наоправдание королевы. - Зачемже потребовался сей нелепейший маскарад?
        -Вы пробовали сидр наибольшей выдержки извысокогорных садов долины Вольмаро?
        -Это вТагезе, - уточнил король.
        -Награнице, иТагеза согласна свашим толкованием принадлежности земель… вотличие отжителей долины. Там Понские горы уже высоки. Долина невелика, мало кто знает даже название, - безмятежно улыбнулся Кортэ. - Я купил там всё. Запопытку сбыть хоть каплю эликсира радости насторону, мимо моих погребов, я приказал рубить головы, руки, языки - все выступающее, ну, что кому более всего жаль. Сидр Вольмаро мутный, как заиленная река, рухнувшая впредгорья. Он при подаче должен быть холоден, словно едва покинул ледник. Его надлежит переливать изкружки вкружку трижды, раскрывая вкус.
        -Ты издеваешься?
        -Сочувствую. Вы непробовали. Ноуже кутру поймете: ради сидра изВольмаро стоит начать войну сТагезой… хотя я предпочитаю покупать. Война - это угроза для моих садов илюдей. То идругое я ставлю выше золота.
        -Нэрриха немогут владеть землями, - усмехнулся король. - Ты лжешь.
        -Как примитивно! Разве надо самому дурнем сидеть вдолине, чтобы быть, анеслыть хозяином? Все вмире нетаково, каким норовит казаться. Вот история сВионом, удачный пример: вы видели его, носчет заобиду выставили королеве. Хотя её писем, я уверен, вам непередавали ипочужим окнам она, задрав юбки, нелазала. - Кортэ поднял руку, прерывая возражения еще доих появления. - Есть ииные примеры. Куда опаснее. Я знаю доподлинно, что мой ученик Альба погиб. Пожелай я судить, исходя изочевидного, ябы начал стого, что столицу Альба покинул изгоем, ивы желали ему смерти. Я знаю итог того дня ижажду предъявить счет. Логично предъявить его вам. Я даже обязан так поступить, клянусь краеугольным камнем! Альба младший изнас, он был под защитой древнего закона ивы, люди, знали это. Вы предали малыша идолжны нести кару, я - его учитель иготов прирезать вас, я вообще-то горяч вгневе изасебя неотвечаю. Будетли такое мое поведение - разумным?
        -Погиб? - поразился король, придержал коня ивсмотрелся влицо спутника. - Невозможно… Чтоже теперь будет?
        -Как это - что? Если мы неразберемся сзаговором, ненайдем настоящего его хозяина, тогда ещё дохолодов королю Эндэры предъявят счета покрайней мере пять разгневанных нэрриха, вот что будет. Я неучитываю Оллэ, он умен иуже потому сперва выслушает, азатем схватится заэсток… или составит яд. - Кортэ зевнул, пряча кривоватую, невеселую усмешку. - Почему-то мне думается, что вместе схолодами впределы страны явятся нетолько дождевые тучи идети ветров, ноитолпы годных намясо наемников, азаними иличная гвардия вашего венценосного «брата», правящего наостровах. Что скажет юг, зависит отАбу. Он умен ипостарается исключить худшее, даже помня, как Изабелла норовила сгоряча казнить его. Что еще очевидно? Тагеза предоставит порты для северного флота, незря молодого барашка де Сага отправили назаклание квдовствующей корове, племяннице правителя Турании. Уэтой бабищи имеется стольже уродливая ипохотливая сестра, ваш род включает неженатого племянника - иэто тоже прямая ваша вина, Абу делал, что мог… Как вам мои домыслы?
        -Ужасно, - едва слышно признал король. - Ты говоришь ораспаде страны икрушении династии. Иговоришь так, что я немогу прямо теперь найти возражений.
        -Дурное настроение чуть горчит… итонко оттеняет совершенство вкуса сидра, - безмятежно сообщил Кортэ.
        Он бросил повод, решительно растер щеки. Снова устало поморщился. Последняя фраза была чужой, так могбы сказать Ноттэ, лукавый имудрый сын заката. Исам Кортэ почти невольно повторил явившиеся наум слова, они выпорхнули - итемными птицами боли взлетели, закрыли солнце… Ноттэ нет вмире. Зоэ нерядом, Альба стал дыханием ветра ивитает невесть где. Альба, непроживший вмире идвух лет, недопустимо юный для первой смерти, ведь он еще ненакопил всосуде души достаточно соков, чтобы стать личностью. Такие чаще всего иневозвращаются из-за порога, растворяются внебытии. Малыш знал, чем ему грозит гибель, понимал сполной отчетливостью - вотличие отлюдей, уверенных вего бессмертии инаверняка позволивших остаться наберегу легко, даже свнутренним убеждением: так надо…
        И, словно перечисленных бед мало, сердце прокалывает большая боль: как защитить близких? Они - дорогие, родные люди, как верно твердила плясунья - семья, пусть иказались смешны её детские слова…
        Неудача споиском заговорщиков обойдется дорого. Осень задушит слезами дождей непросто так, она явится черной плакальщицей - да ипохоронит лучшее, что было ипока что еще есть вмире. Первый раз засвою жизнь сын тумана нежелал начала войны. Ненаходил веселья вгрядущем, уже почти неминуемом, пении стали. Единственной музыке, доступной ему висполнении… Такие танцы склинком щедро оплачиваются взолоте, идля боя Кортэ - тот еще танцор, только успевай отбиваться от«ухажеров», приглашающих внайм. Пляска смерти делает опытного нэрриха - королем над королями! Восколько оценит свою жизнь Бертран Барсанский, когда под стенами столицы встанут чужие войска? Что предложит король заправо для наследника - дышать ивзрослеть? Недавно объединенная силами двух неглупых людей, ставших соправителями, Эндэра слишком молода для испытаний напрочность. Кровь прольется иизменит страну. Кровь или уничтожит её, или сплотит правителей иих подданных вокруг самых фанатичных имрачных идей Башни. Тогда будет сброшен сигрового поля патор Факундо - слишком он склонен кмиру! Икто-то более яростный возьмется каленым железом прижигать
язвы - иудалит скорнем инакомыслие, преследуя ересь так жестоко, что иссякнет она вовсе. Асней уйдет многое иное. Нэрриха покинут бывшую родину. Алькем захлебнется вкрови исгинет. Падет поставленный вчесть нездешних богов храм вквартале ростовщиков, асами они, побольшей части еретики сточки зрения Башни, окажутся лишенными прав изгоями. Сознавая это, сейчас иноверцы нежалеют золота, взращивая заговор или потакая ему. Надеясь сменить короля ивзрезать страну, как тушу забитого зверя: «Выпустим кишки Эндэре, носохраним себя», - думают они. Любой ценой… Люди редко задумываются оцене, когда навесах - жизнь, вера, достояние.
        -Всякий раз, тьфу ты, ну что заплаток? Всякий раз, когда я скрываю важное отБэль, дело приходит кдурному инеожиданному повороту, - нехотя признал король. - Герцог де Магридео убит, одно это равносильно объявлению невыгоднейшей для нас войны. Ачто еще скажет Армара, угерцога итам родня… Избежать войны мы могли, будь водворце нэрриха Альба, читай вобители молитвы нэрриха Кортэ, живи плясунья Зоэ под присмотром королевы. Ноувы, теперь я должник сына тумана. Ктомуже я вознамерился казнить его второго ученика, усугубляя долг.
        -Видите, сколь полезны для прояснения рассудка прогулки вмоем обществе? - улыбнулся Кортэ, снова слыша всвоем голосе нотки звучания, обычного для сына заката или, что еще точнее - хитреца Абу, высоко ценившего Ноттэ изнавшего его много лет. - Вот и«Курчавый хмель». Так… Меня ждут. Прошу вас, несочтите оскорбительным, примите повод иотведите коней вон туда. Вас недолжны узнать. - Кортэ возвысил голос. - Абу, чертов еретик, лови!
        Король неловко подхватил повод иуставился насвою руку, пытаясь припомнить, когда он последний раз лично седлал или расседлывал коня. Вороной Сефе возмущенно заржал, подпрыгнул иклацнул подковами покамням двора. Он полагал себя величайшим, достойным восхищения, равно как ихозяин-нэрриха. Бертран сплюнул лезущий врот платок, соскользнул изседла, хмурясь ипонимая: он изнежился встолице. Вдруг сделалось больно глубоко внутри: сейчас любимый пес умудрилсябы все взять насебя иобратить вшутку. Пусть правитель трижды тайно покинул дворец, ноЭспада неизбежно потащитьсябы следом. Аиные слуги сегодня… они строго исполнили волю короля. Сказал «вон!» - поклонились, покинули зал изабыли оповелителе, охотно занялись своими делами или предались безделью. Итого хуже, побежали доносить тайным нанимателям иполучать золото, проклятое иблагословенное, отнимающее друзей идарующее союзников…
        Сефе сам притащил провожатого наконюшню, сам зубами оттянул щеколду иносом толкнул дверь личного стойла. Деловито сунулся вкормушку, проверяя запас ячменя. Король опомнился, тяжело вздохнул ипринялся расседлывать чужого коня, сдолей зависти отмечая: Тагеза выращивает лучших… Еретик Абу, чтоб ему икалось, недавно явился наприем исладко пел вухо оюжных скакунах иновой породе, годной для правителей Эндэры. Был утомительно-однообразен вглавном: только впустите мою сестру вдом вашего племянника, атабун илюдей, умеющих взращивать долгогривое совершенство очетырех копытах, я подарю…
        -Ужо так-то косоруко мало кто обихаживает коня, разве еретики, - укорил конюх, оттирая отстойла. - Идите вона - зовут вас. Додона Кортэ им тайная надобность.
        Король охотно отдал поводья обоих скакунов ипошел втемный закут, кприкрытой двери, ведущей назадний двор. Втени беспокойно озирался рослый мужчина, он прятал лицо неменее усердно, чем сам Бертран: то идело тянул капюшон ниже иприкрывал перчаткой подбородок. Одет был неброско, большего инесказать.
        -Эй, еретик, - шепнул незнакомец, - жить тебе итвоим людям вгороде осталось дня три, так изнай. Вот бумаги, просмотри иобдумай. Молчи! Вот вещица, скажешь рыжему, её я ипередал, он умеет вызнать тайное, унего тут всюду глаза иуши. Я оказываю тебе услугу, мои хозяева готовы сделать больше: безопасно проводить дограницы. Ноты вобмен дай знать: чем лечил королеву? Все оеё здравии, мой наниматель предан Изабелле ижелает служить ей. Особенно теперь, когда выскочки изБарсы вовсе потеряли стыд иум, нетолько вас желают резать, ноисвоих единоверцев. Понялвсё?
        Бертран кивнул, ниже наклонил голову ипринял вещицу, завернутую внесколько слоев ткани. Посыльный тщательно прикрыл лицо, поправляя шляпу, выглянул впроход, опасливо покосился наконюха идалее - насветлый проблеск главного двора воткрытых воротах конюшни.
        -Ночью ктебе вдом постучатся. Приготовь запрошенное, запиши олечении всё, подробно.
        Король, самый главный «выскочка» всей Барсы, кое-как сохранил спокойствие, хотябы внешнее. Еще раз кивнул иотвернулся, заставив себя непроверять, куда удалился незнакомец, скользнувший вщель черного хода. Пусть убирается. Довольно уже шумных глупостей ивспышек гнева. Вещица вткани оказалась свернутым втрубку письмом наимя Кортэ, вскрывать его ичитать король себе запретил. Прошел мимо стойл кглавным воротам изамер втени, наблюдая занэрриха. Тот привычно ругался, простой идаже глуповатый навид, эдакий здоровяк столстым кошелем иубогими запросами: хапнуть, нажраться, подраться… Сейчас дон изволил слегка почесать кулаки ивыпроваживал изгостерии подвыпивших гуляк, норовя напоследок одарить каждого подзатыльником. Хозяин заведения мухой вился рядом ижужжал благодарности, похожие напричитания.
        -Уж вы мудры, уж вы кнам всегда спониманием, уж все, отвас исходящее, есть свет, имы благодарны…
        -Ты хоть иногда умом поправляйся, - посочувствовал Кортэ, последний раз пнув пониже спины самого нерасторопного пьяньчугу. - Я как вотхожем месте сяду, отменя такое исходит… Зазолото продавать слопаты непробовал?
        -Грех свами один, - всхлипнул хозяин, так инерешив, смеяться или пугаться.
        -Грех, нонеодин. Ужин готовь, я жду гостей. Сидр подай наилучший.
        -Тот самый?
        -Именно. Малый бочонок выкати. Мы смирзой Абу изволим гулять. Да: для него неси баранину. Шуткали, он спас королеву оттяжкого недуга. Вокак. Еретик, аспонятием.
        -Свят-свят, - всплеснул руками хозяин «Курчавого хмеля», вмиг убежал распоряжаться - ираспространять свежие сплетни.
        Король выглянул водвор, ругая себя заюношескую горячность: ему уже нравилось таиться внеузнанности, предвкушать пробу загадочного сидра. Дела государства снова хотелось отдать визящные икрепкие руки жены. Умной, опытной вполитике, обладающей связями иобаянием… Верной. Увы, последнее пока под сомнением, только Эспада рычал: подозрения ложны, доказательства измены - подделка, обман иловушка. Божился, чертей поминал, сгоряча хватался задареную еретиком саблю. Нотолком вызнать ничего так инесмог. Зачто, всущности, ипоплатился - занеумение быть убедительным… Или зачужую слишком уж горячую ревность?
        Кортэ заметил короля ивежливым жестом пригласил вдом. Сам проводил длинным коридором мимо многих комнат, полестнице, снова галереей - додальних, тихих идорогих залов. Подвинул кресло, усадил.
        -Придется вам мириться стем, что я всех иных гостей тоже рассажу. Вы король, ногости-то мои. Исидр мой. Иденежки плачу я. Ваш сегодня - только заговор.
        -Дозволяю сегодня сидеть вмоем присутствии всем вашим гостям, - безразлично отмахнулся король. - Тьфу, ну игадость эти еретические платки.
        -Снимите, уже можно. Слугу для особенных случаев я нанимал сам. Он нем, глуховат иизрядно стар. Зрение его таково, что лишь день отночи отличает, блюда мы принимаем унего сами, ставим настол тоже сами, так удобнее, чем подбирать спола. Зато сплетен никаких.
        -Зачем мы здесь?
        -Явится Вион, я прикажу ему нашептывать тишину. Тогда узнаете. Ждите.
        -Он всёже заговорщик илинет?
        -Как увас просто! Смолчаливого согласия короля едва неотравили его любимую жену. Он заговорщик или нет? - прищурился Кортэ. Покосился надверь, первым разобрав шум. - Ага, вот игости.
        Бочонок ссидром - наведро, неболее - внес Вион, установил всередину стола. Настороженно пристроился вдальнем откороля кресле, как указал учитель. Сам Кортэ уже звучно хлопал поспинам двух полненьких невысоких синьоров - король поморщился исразу распознал вповадке иодежде людишек убогое их, низовое происхождение. Отвращения кпризванным заобщий стол добавляли вышитые золотой нитью знаки ростовщической гильдии накамзолах, скрашивало впечатление лишь то, что гости веровали вМастера и, судя почертам лица, происходили изкоренных эндэрцев восточного, барсанского, толка.
        Оба замерли возле Виона, поклонясь допола иробея сесть. Бертран расстарался, изобразил благосклонную улыбку иуказал накресла, уже перенеся свое внимание нанового гостя. Тощего невообразимо: багряная ряса висела нанем, как напугале, позволяя учесть все ребра иужаснуться впадине живота… Спутники тощего выглядели особенно массивно ивнушительно рядом сним. Все трое были облачены вкороткие рясы воинов иопоясаны эстоками, напоминающими весом идлиной старомодные мечи-полуторники. Они королю кивнули деловито, без избытка восторженности. Заняли места рядом, слева исправа.
        Вдверь протиснулся, шаркая икряхтя, старик сподносом, Вион вскочил изабрал еду. Кортэ под локоть провел слугу додвери, вытолкнул исразуже вернулся, хозяйски держа заплечо еще одного человека, юркого инаредкость невзрачного. Усадил его - исам рухнул впоследнее свободное кресло. Нагнулся вперед, наполнил черпак сидром, подхватил кубок ипринялся молча, сосредоточенно переливать напиток извысоко поднятого черпака вкубок, опущенный так низко, как только позволяла длина рук. Сын тумана повторил ритуал еще два раза иподбородком указал - отдать кубок королю. Взял следующий изанялся темже делом, пока гости резали ираскладывали мясо.
        -Вольмаро? - навыдохе, благоговейно, шепнул юркий незнакомец.
        -Сорт яблок теперь именуется Осеннее золото, хотя помне вкус уних горчит изеленью вяжет рот. Ноназвание выбрал я, значит, оно - золото. Бочки для выдержки старые, еще нете, что ты подбирал иприсылал, - отозвался Кортэ. - Что смоими новыми просьбами?
        Юркий, как прозвал его мысленно король, внесколько длинных глотков выхлебал напиток, посидел сприкрытыми глазами, смакуя. Огорченно сморгнул, глядя впустой кубок.
        -Первый номер мимо, стрешки посемерку мало сведений, ноедвали. Два ивосемь - да, очень возможно. Далее всё - пусто. Надесятого я нетратил силы, он вчера убит. Сам проглядел еще три дома, были мыслишки да слушки, но - несошлось. Порт нареке проверяют, тут быстро никак, ты просил столком ибез случайностей, брат Иларио тоже… настаивал, еще сутра, так что люди оповещены истараются.
        -Потеме почтовых птицчто?
        -Дай время дорассвета. Невсе можно подтолкнуть, невезде подмазать. Налей еще хоть глоток итогда пойду, сокрепшими силами.
        Кортэ нехотя, сотчетливым сожалением, плеснул черпаком вкубок, неисполняя полный ритуал переливания. Юркий выпил, поклонился столу, Кортэ, королю - исгинул. Бертран недоуменно повел бровью ипопытался сидром восполнить покой, растревоженный невнятностью сведений. Напиток был мутным, холодным, терпко-вяжущим, дооскомины. Уж точно без малейшего оттенка пряной сладости, как иобещал Кортэ. Сперва сидр непроизвел обещанного впечатления - несравненного идаже божественного. Показался кисловат, едвали нешершав вгорле. Нозатем откуда-то изнутри иснизу всколыхнулся ипотек пожилам ровный, вкрадчиво-ласковый огонь домашнего тепла. Неяркий, анаредкость спокойный иприятный. Страхи, сомнения, душевная боль - все растворилось, сгинуло. Осталась ясность сознания, оттененная щекочущим вносу, едва уловимым запахом цветущего сада ипрелого яблоневого листа. Старый слуга явился сочередным подносом, иопять Вион вежливо подхватил ношу иустроил настоле…
        Разбираясь всебе инапитке, наблюдая замладшим нэрриха иотмечая отсутствие прежней злости, приглушенной раздумьями исидром, король едва неупустил извнимания отчет двух ростовщиков. Говорили они степенно идаже нудновато, умудряясь то идело уступать друг другу право дополнить сказанное, нопри этом ни разу неначинали речей одновременно, будто знали мысли друг друга иловко выстраивали их вединую очередность изложения.
        -Изпервого-то ряда теперь мало кто встолице, кнам они незахаживали, привычки нету пока, - бормотал более плотный мужичек, просматривая заметки налистке, упрятанном владонь. - Была занятная история свекселями северных торговых городов, разом дюжину крупных предъявили коплате, все вминувшие пять деньков. Ну, ненаше золотишко утекло, эти-то повере иродству себе избирают поверенных, как само слово подсказывает, значится.
        -Денежки векселя оттянули немалые, нехватка случилася, - добавил старший. - Изрядная, ежели они внаши подвалы заглянуть решились. Закавыка особенная: камни отказались принять, даже иполучшему пересчету, серебро требовалося, тертое иобязательно эндэрское. Спрофилем старого короля, итолько восточного, правителя Барсы.
        -Мы потребное изыскали идля порядка метки намонеты выставили. Ну, вы знаете, обычные наши. Одну песету издюжины метили, того обычно довольно.
        -Золота никто незапрашивал, новот закавыка, - снова перехватил рассказ старший, - иневыдавали золота вдолг. Так, помелочи, вроде - доньям накружево. Неденежки,сор.
        -Благолепие пять сделок отложило допраздника замкового камня, - отметил плотный. - Чудно мне показалось, ну сдался им, еретикам, наш праздник? Удача вовсе три лавки назасов замкнула, делами да хворями отговорилася.
        -Закавыка сСолнцем, - оживился старший. - Зоркие кним захаживали. Тут-то ужо весь наш квартал загудел, мыслимоли: святые люди - да керетикам вдом, значится. Ишума небыло ни начуть. Получается, гостили поденежному делу.
        -Прочее все записано иготово, обычные наши отчеты тоже, - солидно завершил разговор плотный ростовщик, выложил настол сшивку листков вкожаных корочках сзолотой отделкой. - Повсем вашим поверенным ипартнерам. Мы, значит, поуговору свели воедино ипередаем.
        Король старательно проследил, чтобы лицо невытягивалось, обозначая глубину недоумения. Сколькоже золота, земель, гостерий, лавок ипрочего имущества насамом деле принадлежит рыжему нэрриха, невладеющему гласно - ничем? Все, даже самые сведущие люди уверяют: удона Кортэ есть клады вгорах. Несколько… Глупости! Удона Кортэ полстолицы вкармане. Солнце, Удача, Благолепие - понятные сокращения названий улиц, занятых лавками иноверцев. Брат Кортэ, видимо, сними неимеет дел… Ноприглядывает. Непросто так выторговал показавшуюся утром смешной «мелочь» - право одному вести ростовщичество вгороде, потеснив врагов исоседей побогопротивному, новесьма доходному делу.
        -Ябы теперь неподписал того указа, - шепнул король, припоминая легкость, скакой купил жизнь, авернее смерть, ненавистного Виона. - Это ведь еще одна война…
        -Что вы, сплошной мир, - пообещал Кортэ, убирая вкарман книжечку. - Мои люди чужакам невыделяют золотишко назаговоры. Нопомня сказанное утром… Это сеньор Ченто Кандэ, - нэрриха хлопнул поплечу старшего изростовщиков. - Дом пять поулице Гербовой. Простой адресок. Идовесны ссуды вашему поверенному без роста, совершенно пустые для меня. Нодоговор есть договор. Ченто, выделяй измоих личных средств пораспискам известного лица.
        -Мы срадостью, - засуетился ростовщик, вскочил ипоклонился, багровея отвосторга ичасто дыша. - Нам самая обидная закавыка: они кэтим ходят. Мимо нас, значится, и - кэтим. Нагнилое их, иноверское ифальшивое Благолепие! Исами туда, ивесь двор, значится… Неужто мы без ума инеуступим малость?
        Тощий служитель отпил сидр мелкими глоточками, поморщился, шепнул несколько слов, испрашивая уМастера милости ксебе, грешному ислабому. Покосился наКортэ, снова утопил взор вмутной жиже.
        -Поспособствовалибы набумагу для списков книг, вот уж воистину богоугодное дело для тех, кто спонятием, - едва слышно выговорил он. - Насевере оттиски наловчились делать, амы вдикости прозябаем, спин неразгибаем да перьями постаринке скрипим.
        -Как проникновенно! Уж ты-то помолчи, согбенный, - отмахнулся Кортэ. - Все куплено. Имужик, что придумал оттиски, иего семья-родня допоследнего дворового пса. Еще особняк, титул ипрочее разное впрок, чтоб жил ирадовался нам наблаго. Тыбы ненудил, адобыл, что обещал. Кузнеца спонятием, кожевенника, мастера попереплетам. Кандэ, иди спокойно. Неслушай злодея, он сам-то грешен, ночужие камни вфундаменте убеждений идеяний норовит учитывать рьяно. Иди, иневздумай отжалеть ему хоть песету сверх оговоренного. Он жаднее меня жук, тыж знаешь.
        Ростовщики поклонились, степенно попрощались ивышли. Кортэ жестом велел ученику шептать тишину усерднее, горестно вздохнул: мала емкость ссидром… Сел ближе ккоролю, проглядывая записи вкожаной сшивке.
        -Откушаем изадело. Золотишко-то нужное нам вродебы обозначилось, уже неплохо, ноэто дельце назавтра. Сегодня главное - заговор. Вот брат Иларио, прошу знакомиться, он пишет столь быстро, что способен дословно занести набумагу мою ругань, да сответами настоятеля исетованиями братии. Вот еще три служителя изордена Постигающих свет, уважаемые люди, светочи веры. Для свидетельства - сзапасом. Оно нам вроде иненадо, свидетельство, ноя решил: авдруг вы исебе неповерите, имне? Пусть Иларио пишет. Сверим, кто что слышал, что запомнил. Мне даже изанятно: авсели одно итоже услышат?
        -Непонимаю, - пожаловался король.
        -Разберётесь. Вы пока что переварите то, что утром я сбратией, если сбудется попридуманному, вломлюсь вособняк Одона де Сага, учиню переполох, ноэто будет попусту, для отвода глаз. Патор всех нас, знамо дело, засамоуправство втотже день поголой жопе, докостей… гм… пожурит. Ну да ладно. Пока мы станем шуметь идопекать извечного вашего икоролевы родственного недруга, иные багряные полезут вот сюда исюда. - Кортэ подчеркнул ногтем два имени всвоих листках имельком показал королю. - Там подвалы - аж тесны отзолота… Неклейменого. Но, если я каким-то чудом неправ вдогадках, если там - пусто, то дурак я окончательный, иместо мне напомойке, снищими вобнимку. Сам заглупость свою отсыплю вам да патору ожидаемые деньги. Пополсотни каждому выйдет.
        -Что?
        -Пятьдесят тысяч каждому, - усмехнулся Кортэ, глядя прямо вглаза королю. - Ноя прав, ивы получите больше, кроме золота ивсё серебро сметками, полагаю, лежит там. Якобы ваше серебро, якобы изводимое вами наподкуп людей Изабеллы. Наразбой вземлях её вассалов, напожертвования черным иподстрекание их крозни сорденом багряных, адалее - наподдержку нового патора, который вам милее Факундо. УВиона был полон кошель серебра. Без меток, ноя думаю, природа внем таже. Ирука серебром распоряжалась - одна. Жаль, взолоте я понимаю больше, чем вдворцовых делах. НаИзабеллу надеюсь, она разберет, что кчему. - Кортэ вырвал изсшивки несколько листков. - Ей вот, для размышлений. Должники иих свежие долги.
        Король принял бумаги, просмотрел длинные столбики сокращенных имен иурезанных доодной-двух букв титулов, соседствующих сцифрами идатами. Усмехнулся, отмечая размах дела.
        -Башня нетак давно нанимала тебя убить Ноттэ, обещала всего-то три тысячи золотом, как я слышал. Зачем тебе, при таком состоянии - жалкие крохи ирабство найма?
        -Два года назад? Мне пообещали эсток Ноттэ, я загорелся, ябы идаром полез вдраку… нет, даром неполезбы, торговаться я умею. Патор Паоло тоже был жадный жук. - Кортэ расхохотался, подхватил бочонок ислил остатки сидра себе вкубок. - Он сомной рассчитался векселем, выписанным уодного измоих поверенных! Смешно… Как Ноттэ нестало, я отсмеха аж рычал, так был зол. Ну изавёл порядок: приглядывать задолгами идолжниками. Грешен, надоело мне это занятие, нудности нетерплю. Вот изабросил слежку. Иларио пристрастил меня ккнигам, я его - ксидру. Мы спорили одуше ивере. Анадо было золотишко-то извиду неупускать. Вон: даже поэтому отчету заметно, загод орден Зорких набрал вдолг столько, что всеми землями обителей нерассчитается.
        -Непришлосьбы отдавать ни монеты, - нахмурился король. - Они предлагали принять закон, две трети имущества еретиков им, треть - казне короны. Ивсех, кому Башня немила - вон издомов илишить имущества. Я усилил войска иторговался нехуже тебя, уже почти сошлись: две трети - вказну, еретиков намои галеры.
        -Да простится мне вмешательство вбеседу, - молвил тощий служитель, искоса глянув накороля. - Нобумаги оразделе золота иискоренении ереси были составлены мною. Ибо ересь следует выжигать каленым железом. Я пробовал ознакомить сзамыслом настоятеля, затем пытался подать напрямую вам, нопроще оказалось добиться нужного окольным путем, через Зорких. Агалеры… Вера допускает заеретиками право умереть медленно, спользой для короны.
        -Врагу нэрриха флот бесполезен, тем более галерный. Три сотни жоп производят дерьмо, адраться некому, вот что такое галера, - сухо отметил Кортэ. Обернулся кученику. - Малыш, вечер чернит небо. Как там звезды - гаснут? Притихты.
        -Гаснут, - виновато признал Вион. - Прошлую ночь оно недонимало меня, я понадеялся…
        -Как наивно! Мы шумно явили себя встолице, «оно» уже обделалось итеперь желает мне мокрых штанов ипоросячьего визга, - хмыкнул Кортэ. - Давай сразу попрошу утебя прощения, малыш. Утром тебе будет плохо. Так плохо, что ты сочтешь королевскую казнь - благом. Ноя предупреждал: всякий договор надо читать доподписания. Пока неусвоишь правило, болеть твоей голове. Имоей, пожалуй, тоже. Идем.
        Вион вздохнул, ноневысказал вслух ни единого возражения. Сын тумана провел всех иззала вниз, нагрузив багряных служителей коврами итеплой одеждой. Сам прихватил корзину состатками пищи, первым, показывая дорогу, пересек двор испустился вкладовые, нанижний, холодный иглубокий их уровень. Лязгнул засовом, открыл добротную дубовую дверь ипояснил: тут его владения, надежнейший каменный мешок для сидра, апод ним еще одна клеть, обыкновенно вней тайно сберегается самое ценное - бочки изВольмаро. Сейчас, как может убедиться каждый, подвалы пусты.
        Пока багряные познаку Кортэ расстилали ковры ираскладывали подушки, абрат Иларио готовил бумагу иписьменные приборы, сын тумана сбегал залампадами ифакелами. Вынудил каждого присутствующего обойти ипростучать стены, убедиться: нет лазов, дверей ищелей, тайных воздуховодов ииных хитростей. Нижний подвал глухо замкнут, сообщается лишь сверхним через спускаемую шаткую лестницу. Или отделяется отвсего мира, если лестницу вытащить, атолстенную дубовую заглушку люка - опустить изапереть. Завершив приготовления, Кортэ закрыл внешнюю дверь кладовых. Рассадил людей ибез подробностей, коротко иточно описал голос, прозванный Басом. Указал налюк.
        -Этот Бас вчем-то попервому впечатлению сродни нам, нэрриха, только мы дети ветрам, аон - вроде как само безветрие. Думаю, он найдет Виона издесь. Мы, оба нэрриха, спустимся вниз, ибез оружия, это важно. Вы надежно запрете нас. Вот что помните: дорассвета, чтобы иктобы ни кричал, вы неоткроете люка. Сами будете тут сидеть ислушать, брат Иларио дословно запишет сказанное мною иБасом. После рассвета доставайте нас, тащите навоздух. Сперва меня. Мы будем вроде как дохлые, ноэто неопасно. Если всёже первым очнется Вион, спросите его, сколько звезд нанебе. Вион, скажи нынешнее их число!
        -Четыре, - настороженно выдохнул ученик, глядя вкаменный свод низкого потолка. - Я запомнил итак скажу.
        -Именно. Ты - запомнил, он - нет… Надеюсь, я всё делаю верно.
        Кортэ снял оружие, пояс, стащил башмаки. Сам заправил две лампады истал спускаться вниз. Дождался Виона, проследил, как убирают лестницу, велел накрыть люк ковром, накоторый он сам нашептал тишину: так, скорее всего, удастся скрыть отБаса присутствие посторонних.
        -Если я неправ, я дурнейший издураков, - скривился Кортэ. - Как упадет тишина, вы уж неразговаривайте. Некчему сообщать осебе Басу.
        Король глядел вниз, набледное пятно лица сына тумана, иощущал постыдный страх. Он веровал вМастера, полагая иврагов его, искусителей рода людского, вовсе невыдумкой. Он допоследнего боролсябы сзаговором людей, но, осознав впроисходящем нечеловеческое, готов был опустить руки. Снечистым следует воевать неармии, нопатору! Дело короны - мирская власть. Пусть иные сражаются сневедомым. Бертран ежился отозноба - ипрезирал себя замалодушие… Ощущал все острее пустоту заправым плечом. Верный пес теперь ухмылялсябы, жрал полусырую баранину, точил саблю, задирал багряных, хвалился успехом упортовых девиц. Делал все, что угодно - носпасал хозяина даже отневысказанных вслух страхов. Вот уж кому безразличны природа врага, смерть исамое жуткое загробье.
        Наплечо легла худая иочень жесткая, прямо таки стальная, рука. Бертран вздрогнул, обернулся. Глаза брата Иларио были черны ибезмятежны.
        -Всякий камень можно счесть частью Башни, азначит, опорою веры истинной, - ровным тоном вымолвил этот ходячий скелет. - Брат Кортэ снабдил вас четырьмя камнями, ибо мы именно таковы, я привел отнюдь неслучайных людей. Нас вполне достаточно для фундамента. Опирайтесь.
        -Иларио, сволочь ловкая, невздумай поутру стащить более трех бутылей сидра, пока я буду плох, - строго упредил Кортэ. - Закрывай.
        -Три бочонка изВольмаро жертвуется для ордена, вы слышали, братья? - темже ровным тоном выговорил тощий.
        -Какже, иэто - надежные свидетели, столпы веры! - сокрушенно выдохнул Кортэ.
        Люк состуком утвердился врамке основания, засов щелкнул. Ковер лег насвое место. Бертран кивнул, сблагодарностью принимая теплый плащ. Отметил: служители расположилась вокруг него, расставили лампады так, чтобы дать больше света. Вбагряных рясах они сами казались темным обожженным кирпичом, составляющим вполне надежный фундамент веры - защиту отночных страхов.
        Король сидел неподвижно, слушая свое дыхание. Иногда нафитильках лампад вспыхивали более яркие искры, их сопровождал треск. Скаждым разом - все слабее. Наступил момент, когда ухо перестало разбирать даже малый звук. Пульс, итот бился вяло, задушено. Брат Иларио тронул короля заруку, чуть улыбнулся, уложил наковёр основание, удерживающее лист бумаги. Осмотрел перо, погладил кончиками пальцев, опустил вчернильницу. Согнал лишнюю каплю инарушил целину бумаги. Он вел перо неровно, сберегая ритм, обычный для произнесения слов. Бертран следил запером ичитал простейшую, известную всякому ребенку молитву «отдания почести». Читал изнал: ещё четыре пары глаз именно теперь следят запером, четыре сознания слитно вторят каждому слову. Ипотому тишина некажется безнадежной…
        -Ты нарушил наш уговор, ты предал меня, ничтожный.
        Звучание голоса оказалось куда менее человеческим, чем ожидал Бертран. Оно невливалось вуши, новпитывалось кожей, оно вынуждало сам воздух мелко вздрагивать. Гудящее низкое звучание подчиняло, обессиливало, вырывало душу - итоптало остатки гордости, заставляя крикнуть, сжаться, по-детски нырнуть под плащ сголовой.
        Рука Иларио недрогнула, довела строку ипоставила аккуратную точку. Отделила ровной линией молитву отереси. Начертала знак краеугольного камня. Внесла имя говорящего, сразу сделав его почти человеком - раз оно есть, имя - «Бас». Далее следовали слова, все вточности, суказанием натон иударениями. Бас продолжал бушевать, Иларио записывал. Король ощущал, что всё ещё несмеет вздохнуть ибоится разжать зубы - изакричать.
        По-настоящему Бертран очнулся, заметив ипроверив: писарь уже трижды указывал над словами невполне правильные ударения. Смазанные, двойные. Новедь Бас именно так ивещал! Наличие иноземного выговора унепостижимой сущности озадачило короля. Заставило губы презрительно скривиться. Теперь он был внутренне согласен: Кортэ прав, говорит человек, использующий тело Виона невесть каким чернокнижным способом. Еще раз мысленно повторив эту идею, Бертран улыбнулся. Его Изабелла неждала ночного гостя инелгала своему королю! Тело Виона, как итвердил Кортэ, порой вытворяло то, чего нежелал инепомнил рассудок. Тело могло написать письма под диктовку рыгающего, давящегося словами Баса. Тело - неболее того. Младший нэрриха был средоточием заговора… иодновременно его жертвой. Как исам Бертран, как Изабелла… идаже Эспада. Вхудшем виноват именно Бас. Найдя столь удобного врага, спихнув нанего всю ивсякую ответственность, король ощутил себя - королем. Он выпрямил спину, скинул плащ иглянул куда спокойнее наруку Иларио, по-прежнему заполняющую лист мелкими буквами, без помарок ировно.
        Бас прекратил пугать сына тумана, Кортэ закончил комедию сохами ииспуганными всхлипами, заверениями имольбами. Изложил, запинаясь исопя, все события дня, ловко перекроив правду ипобольшому, ивмелочах. Оказывается, Абу взял вдолг золото ипросил свести его сдоном де Сага. Королева якобы предложила нэрриха найм, желая поскорее овдоветь. Дала сто пятьдесят тысяч вкамнях ивекселях - Бертран чуть неподавился, расслышав цену…
        -Если ваш найм противоречит воле моей королевы, - жалобно плакал верный подданный Кортэ, - если я предам Эндэру исебя, высшемули буду служить? Тьмы я боюсь, тьмы иереси.
        Бас запнулся. Надолго смолк, иИларио стал выставлять штрихи, отмечая протяженность длящейся паузы. Король сновым интересом взглянул начеловека, держащего перо изавсе время ни разу непроявившего признаков страха. Даже самых малых. Служитель ощутил взгляд, чуть заметно улыбнулся иначертал знак первого камня, словно очищая лист отереси…
        -Сколько тебе надо времени наисполнение королевского найма? - проревелБас.
        -Как это - сколько? День, дело-то обычное, - сразу откликнулся Кортэ. - Нокакбы мне оно жизни нестоило! Эспада вон - тю-тю… Иведь учти: наш король - недерьмовый иноземный герцог.
        -Затобою орден багряных, - напомнил голос.
        -Они неукрывают убийц, - сразу отозвался Кортэ.
        -Зоркие примут тебя, - снекоторым колебанием инесразу предположилБас.
        -Гарантии? - Кортэ привычно взялся заторг.
        -Ты червь, ничтожество, - Бас ощутил утрату главенства вразговоре изапаниковал.
        Брат Иларио едва заметно, ноотчетливо неодобрительно качнул головой: сын тумана перестарался. Торговая жилка подвела его, итеперь игра настрахе показалась противнику выгоднее расхода золота. Бас ревел ибушевал так, что казалось - волосы сами поднимаются дыбом. Ужас змеей вполз вдушу, отравляя иледеня, снова вынуждая искать плащ… Исдолей уважения удивляться упрямой смелости Кортэ, пребывающего счудищем один наодин. То, что управляло Вионом, перешло отугроз кделу: было слышно, как внизу хрипят идерутся, как Кортэ выражает свои мысли греховно искладно - азатем булькает горлом, зажатым втисках чужих пальцев.
        -Ты слаб, я силен. Я высший, - неистовствовалБас.
        Иларио настороженно покосился наковрик, прочие пожали плечами исделали одинаковые жесты, понятные им самим, нонекоролю. Бертран задумался исужасом осознал: багряные безумны настолько, что готовы лезть вниз ивыручать сына тумана, сцепившись невесть счем, без надежды науспех… Удерживает их отпоспешных шагов лишь необходимость охранять короля иобещание невмешиваться, данное Кортэ.
        Бас внезапно зашелся кашлем, захрипел - истих. Вушах нарастающим грохотом прибоя возник пульс. Дыхание прорвалось вявь, затхлость воздуха сделалась мучительной, невыносимой.
        -Чертов придурок! - едва слышно просипел Кортэ. - Прав я был, тело - оно иесть тело. Отрава равно вредна ему имне, аможет и… Утром разберемся.
        Внижнем подвале наступила окончательная тишина. Король протянул руку, щелкнул пальцами - илишь затем осознал: нет рядом тех, кто знает жест. НоИларио догадался ивложил вруку платок. Бертран вытер холодный пот, ощутил, как слабость гнет плечи.
        -Мы проводим вас, брат Кортэ всегда держит влюбимой гостерии комнату для своих гостей, - шепнул Иларио ибез излишнего почтения подхватил под руку, помог опереться насвое плечо. - Это было нелегко. Я полагал, что такого страха невынесу. Мы можем гордиться братом Кортэ. Вот так, поступенькам, ваше величество.
        Король незнал вточности, идет он сам или багряные несут его. Все они, четверо, теперь стали для гаснущего сознания действительно - камнями, опорой, фундаментом веры. Это было подобно молитвенному озарению, иникогда прежде оно непосещало душу встоль прямой иглубокой своей форме. Бертран закрыл глаза ипозволил себе провалиться всон, неопасаясь итам встретить чудище, рычавшее басом. Он был вкольце стен, под защитой ордена Постигающих свет. Он ощущал свет, взлетал вего теплые, чуть мутноватые золотистые волны, отчего-то весьма похожие насидр ипахнущие весенним садом.
        Глава 5. Избыток святости
        -Говорила мне мама: найди толстого богатого олуха икрути им, иживи королевой, иешь назолоте. Мама была умная, мама всё для меня делала, мама никогда неодобрилабы даже улыбки, блеснувшей для бездомного отребья! Виделабы теперь меня бедная мама… она сказалабы: Лупе, разогни спину, ты - цветок, нетвое дело киснуть вгрязи. Лупе, пошли его - ну, ты знаешь, куда - игордо иди своей дорогой, доны нагонят илепестками майнельских роз запорошат отпечатки твоих стоп… Втри слоя. Впять! Эй ты, сушеный полу-дон, ты слушаешь?
        Энрике, смотритель иединственный служитель непостроенного пока что храма наострове Отца ветров обернулся, устало сел натраву икивнул, струдом распрямляя натруженную спину ищурясь отудовольствия: деревянная стена теплая, даже почти горячая, сидеть, опираясь нанеё - благодать…
        Весь вчерашний день Энрике отдал богу - он подправлял символические камни мирового фундамента, выложенные вточном соответствии сдвижением звезд ивременами года. Вера вединого бога иего возвестителя Мастера нетребовала столь многого, упоминая лишь наилучшую форму кладки - круг ичисло первичных камней - двенадцать. Наостальном настоял Оллэ, старейший изживущих ныне сынов ветра. Он явился наостров осенью того страшного иудивительного года, когда оплакивали маму Лупе иещё надеялись быстро вернуть нэрриха Ноттэ, сгинувшего водин день сней. Кажется, Оллэ вчудеса неверил, ноупрямо пробовал дать им возможность обмануть свой печальный опыт ивсеже приключиться, переворачивая миропорядок, как рука крутит песочные часы. Ведь, стоит поверить вбога, иволя его сделается тоже - заметна… Невидя ни чуда, ни самой надежды, сын шторма явился сюда ибродил поострову, целыми днями сидел наплощадке древнего храма.
        Отбылого величия древнего храма сохранилось лишь несколько обломов колонн да отшлифованный камень вкруге меж ними, аеще невнятные следы каких-то знаков. Никто излюдей неведал, что забоги или демоны были основой забытой веры, как им молились. Оллэ, пожалуй, кое-что помнил, ноподелиться незахотел, аспрашивать служитель нерешился. Он умом понимал, что затаенный интерес кдавней, бессильной исгинувшей ереси есть оскорбление веры иБашни. Нолюбопытство неунималось, иЭнрике приходилось молиться втрое усерднее, хоть так искупая позорный интерес. Служитель издали приглядывал зазадумчивым нэрриха, примечал, какой Оллэ понурый, как он прячет боль под маской спокойствия.
        Оллэ жил вмире вопреки законам бытия: заих нарушение расплатился Ноттэ. Оллэ громко объявил, что таков долг ученика, сам он иного инеждал… Вслух Оллэ мог наговорить ибольше глупостей. Слова быстро рождаются итакже быстро умирают. Даже вгорах, став игрушкой эха, они сразу выцветают итеряют внятность. Мысли куда опаснее. Тлеют, постепенно выжигают душу изнутри инет отних ни спасения, ни отдыха. Энрике видел: старший изнэрриха горит, ему больно - изначит, он превратит вгромкие пустые слова еще немало глупостей, пробуя ими, как водою, залить глубинный пожар души.
        Ноттэ уважал старый храм ивзывал ксиле Отца ветров. Ноттэ, слишком наивный для своего немалого возраста, упрямо верил ивлюдей, ивчудеса… Он расплатился иушел, нонеизменил себе исвоей наивности, такой осознанной идеятельной - пусть непонятной людям идаже учителю. Нозаслуживающей уважения, ведь то была наивность взрослого, сильного… инедопустимо доброго существа… Оллэ вернулся изнебытия, сам стал сбывшимся чудом итоже неизменил своей усталой игрустной привычке сомневаться инепринимать наверу.
        Оллэ - неверующий, помнению Энрике, ни вкаких богов - составил план выкладки камней. При этом древний нэрриха кривил губы ищурился, ругал себя запотакание чужим глупостям… иусердно выверял основание храма посторонам света, звездам исезонам. Оллэ разметил места иуложил первые камни, аеще рассказал, как следует работать, чтобы управиться снепосильным без помощников. Энрике принял науку сблагодарностью.
        Оллэ покинул остров, все также сутулясь исомневаясь, все также укоризненно поглядывая посторонам. Мир без богов ненравился сыну шторма. Мир выглядел беззащитным, ничто немешало наживе вытаптывать ростки доброты, ничто ненаказывало заподлость вэтой жизни или вкакой-то загадочной иной. Небыло ни награды, ни воздаяния, ни кары. Весь опыт бесконечного полюдским меркам бытия древнейшего издетей ветра утверждал: мир несправедлив, несовершенен итакой он - каприз случая, ноникак неработа высших сил. Оллэ завершил укладку третьего камня, наметил путь для доставки четвертого ипостарался сгинуть незаметно, пользуясь непроглядностью тумана, нанизанного наиглы мельчайшего дождя иуплотненного осенним ненастьем догустоты войлока…
        -Спасибо запомощь, - догнать иокликнуть упрямца, уходящего впуть без благословения, Энрике смог лишь наберегу, вымокнув донитки истуча зубами отхолода. - Возвращайся влюбой день. Ты ведь знаешь, мы рады тебе. Лупе вот, собрала вдорогу. Держи.
        -Твоя жена умна, слушалбы её иподался отсюда подалее, - поморщился Оллэ, повторно отжав ткань штанов ирубахи, насквозь мокрую после переправы поузкой подводной тропе, соединяющей остров иберег. - Явись ты квыскочке Кортэ, он немедленно купит тебе теплое местечко встоличном храме. Чего-чего, азолота унаглеца визбытке. Золота, упрямства идури…
        -Ты ему тоже дорог, - улыбнулся Энрике. Подождал, надеясь наотклик. Вздохнул исам продолжил. - Он был унас незадолго дотебя. Звал встолицу, он уже тогда твердо вознамерился испытать собою терпение братьев изордена Постигающих свет. Тебя называл бараном, дубиной инавозным жуком, прочее повторить нерешусь. Согласись, так неговорят опосторонних.
        -Бараном ижуком? - Оллэ усмехнулся. - Меня звали медведем, оборотнем, берсеркером, безумным Одо, вырывателем душ, князем иоднажды даже императором… Нобараном - никогда. Ты неплохой служитель, Энрике, ты дал мне странное игорькое, ноутешение. Спасибо… - Оллэ подтянул мешок сприпасами, заглянул внего иснова усмехнулся. - Еще ты дал мне сыр итворог. Лупе - прелесть, ругается изобретательно, азлости некопит. Я точно неоставлю вас голодными, приняв этот мешок?
        -Замерзнем - пойдем встолицу, там готово теплое местечко, - обнадежил Энрике. - Ты можешь неверить ни вочто, ноя всёже благословляю тебя, изначит, путь станет легче. Любая ноша посильна, если она разделена скем-то.
        -Спасибо, - ещё раз повторил Оллэ, ивпрямь похожий намедведя. Встряхнулся, разбрызгивая дождевые капли. Последний раз глянул наостров, едвали видимый вчерном войлоке ночи даже взору нэрриха. - Пойду… Я отвык отдолгов и, ты прав, они тяжелы, давят. Дважды прав: ямогу чуть расправить плечи, зная, что меня проводили идаже благословили.
        -Да ляжет под ноги тебе надежный камень верной тропы, - прошептал Энрике, свершая знак первого камня.
        Оллэ вскинул мешок наспину ишагнул вночь, нырнул внеё, холодную итемную. Служитель долго шептал вслед путевую молитву. Затем повернулся козеру - икряхтя, охая, поминая чертей исовестя себя занесдержанность вречах, полез восеннюю воду, способную исвятого довести досквернословия. Адождь всё сеялся, пропитывал воздух холодом иделал его густым, простудным. Энрике вернулся наостров, вдобротный, пусть икрошечный домик, купленный Кортэ еще летом. Тогда рыжий упрямец ругался исорил деньгами, яростно доводил работников илез впомощники, звонко отвешивал тумаки изатрещины… Так что постройку безропотно продали, вничтожные четыре дня разобрали, перевезли наостров иснова собрали.
        -Заставь дурака богу молиться, он исдохнет наместе, тощим задом целясь внебо, - важно отметил Кортэ, выпроводив работников ивручив гордой Лупе самодельный игрушечный ключ отдареного дома. - На. Владей. Вернусь, объяснишь, накой пёс красавице сгодился вмужья нищий святоша?
        Цыганка приняла деревянный ключ, звонко чмокнула Кортэ вобе щеки, расхохоталась - инестала отвечать наглупые вопросы. Первый раз вжизни унеё был свой дом. Настоящий. Первую зиму вжизни ей непридется брести пораскисшей грязи, искать временный кров… Первый год пройдет без мамы, ивпервые наеё плече - рука человека, которого она позволяет себе ругать так беззлобно иподробно, как никого иного…
        Ивот лето иссякло, снова пришло иснова вылиняло. Время течет быстро. Все знакомые нэрриха ушли далеко, аусталость… она возвращается всякий вечер.
        Энрике сидел втраве, смотрел наозеро слепыми отусталости глазами, наполненными мелкозвездчатой крутящейся тьмой. Спину надежно подпирала теплая стена, под рукой обреченно скрипел сочными листьями один извысаженных Лупе цветков - бесполезных, нокрасивых. И, чтобы ни говорил Оллэ онесовершенстве мира, служитель его слова едва слышал тогда ивовсе непонимал теперь, два года спустя. Жизнь много лет оставалась черна ипуста, новысший сжалился идал то, очем его несмел просить дон Хулио Ароза, утративший брата, честь, любовь иукрывшийся отнепосильного бремени бытия под сводами Башни, под черным облачением Зоркого, под принятым наугад именем - Энрике.
        -Меня воротит оттвоей святости, - забеспокоилась жена. Подошла, погладила лоб легкой сильной рукой. - Здоров… ты неоглох? Я тут ругаюсь!
        -Лупе, ты тут ругаешься, - кивнул непутевый муж ирасплылся вблаженной улыбке. - Я слышу. Я счастлив.
        -Тогда несиди сиднем, грядки-то вскопай, счастье ипоубавится, - усмехнулась цыганка. - Святые камни таскаешь так, вот-вот пуп треснет. Что толку сних? Скажи мне, тощий святоша, творог вкуснее камней? Незаводи глаза! Немолчи! Да что заманеру взял, я хоть криком кричи, хоть всех чертей поминай скопом - аон улыбается… Поводов-то нет. Глянь: пусто вокруг, аумный служитель должен строить храм там, где вдоволь жирных грешных донов.
        -Они примутся глазеть натебя, ичто тогда останется отмоей святости? Ты итак рапиру норовишь перепрятать сотый раз, отгреха подальше, я знаю, - задумался Энрике. - Азолото унас имеется, ноты иего держишь втайнике.
        -Кортэ многовато оставил, - мирно признала жена, села рядом ивздохнула, охотно иплотно прижимаясь спиной ктеплой стене, абоком - кмужу. - Чёрт сними, сгрядками. Сегодня мой день. Станцуем? Как говорит душка Кортэ, покаяться ты уж всяко успеешь. После.
        Служитель виновато глянул вбезмятежное ивсепрощающее небо. Оббил пыль скороткой рясы, нащупал пальцем свеженькую прореху, требующую штопки. Иначал развязывать пояс. Кряхтя, поднялся врост ипотер ноющую спину. Пляску он полагал делом еретическим, потому всегда исполнял, скинув черную рубаху, голым попояс. То есть точно так, как нравилось Лупе. Глаза вглаза, ощущая дыхание итепло тела.
        -Давай, полу-дон, - рассмеялась жена, протягивая руку ипредлагая помочь ей встать.
        Служитель нагнулся иподхватил наруки, очередной раз удивляясь, как это внем уживаются два совершенно разных человека? Помнящий сотни молитв исоблюдающий все посты фанатик Энрике - иготовый плясать даже впостный день дон Хулио Пабло, последний отпрыск старого иславного рода Ароза, утративший права наземли ититул из-за скандала вокруг дел покойного брата.
        -Плохо то, что дети медленно взрослеют, - быстрым горячим шепотом посетовала Лупе, делая шаг вперед иприжимаясь всем телом, выщелкивая пальцами редкий начальный ритм. - Мы стобой теперь заняты, Оллэ невесть где, наш малыш Хулио умеет только агукать, дознакомства свиуэлой ему еще расти ирасти. Значит, опять без музыки…
        -Зато паломников нет, - привел удобный довод служитель, окончательно впадая вересь.
        -Вот заразы…
        Лупе огорченно выдохнула, уткнулась лицом вголое плечо иоборвала танец, едва согретый первыми движениями. Муж обнял её, нехотя обернулся всторону берега, ощущая себя обманутым, жаждущим инесчастным, ничуть неготовым именно теперь натягивать рясу ибыть - служителем… Увы: паломники явились, когда их неждали. Пешие, они сосредоточенно спускались поотмеченной редкими белыми камнями тропке вскалах - кберегу, ктому самому месту, откуда можно вброд пройти наостров, вымочив одежду, зато нетратя ни драгоценного времени напоиск лодки, ни средств наеё найм.
        -Это был мой день! - всерьез, дозвенящих вголосе слез, расстроилась Лупе. - Как они смеют переть толпой? Мой день, мой муж имой дом! Я собираюсь родить тебе дочку, аты уже глядишь наних, мимо меня… Что пользы волухах? Помедяку сноса, иневнаш кошель, аэтому, - Лупе сердито махнула рукой всторону круга издвенадцати камней, выложенного навершине холма поодаль. - Иди, неделай вид, что ты еще здесь.
        Дверь дома стреском захлопнулась зарасстроенной Лупе, сразу захныкал вкомнате разбуженный малыш Хулио Фабий, законный наследник прав ититула опальной семьи Ароза - то идругое ему выбил ивызолотил неугомонный Кортэ, отдаривая заисполнение своейже просьбы числиться названым папашей… Непутевый кровный отец младенца нагнулся, поднял изодранную пыльную рясу, похожую натряпку. Осмотрел, встряхнул - ирешительно натянул. Пояс он завязывал, уже спускаясь посклону узкой извилистой тропкой.
        Оллэ первым сказал: нестоит основывать храм вточности наместе древнего. Пляску едвали допустят вкруге двенадцати камней, да истроить вскалах неудобно, почти невозможно. Авершина холма - хороша. Тут такоеже твердое каменное основание, что образует весь остров. Храм навозвышении будет виден издали, слюбой тропы, аможет быть - если несуществующий пока что шпиль позолотить - иоттрех больших перевалов вясный день.
        Миновав два подъема испуска втесном скальном лабиринте, пройдя покарнизу над обрывом иосторожно ступив накрошево осыпи, Энрике смог отдышаться, побороть вдуше ересь ипридать лицу подобающее выражение. Паломники, недовольно отметил служитель, попались резвые: судя позвукам, миновали подводную тропу илабиринт скал скорее, чем можно было ожидать.
        Поношенные тусклые одежды мелькают все ближе впрогалах скал, эхо шагов множится инарастает. Встреча сприбывшими, иэто вчем-то символично, состоится как раз натропе уплощадки древнего храма. Энрике старательно прочесал пряди волос аж двумя расческами ладоней иусмехнулся: знатьбы, кдобру или худу символизм встречи? Ведь место необычное, памятное, оно лишило жизни маму Лупе, отняло умира Ноттэ ивернуло Оллэ… Анынешние гости точны, словно сговорились или подгадали, аккурат теперь появились наоткрытом участке тропы, внижнем изгибе, иостановились, рассматривая ровную площадку инаверняка гадая, чтоже это заместо. Энрике ускорил шаг, рискуя ссыпаться помелким камням кубарем, ничуть неподобающе для сана служителя.
        -Мир вам, - хором приветствовали паломники, издали заметив носителя рясы икланяясь.
        -Мир всем нам, - отозвался Энрике. Он споткнулся-таки напоследних шагах, новсеже успел ловко опереться окрай скалы. - Уф… волею Мастера
        Теперь, вблизи, стало можно пересчитать прибывших исоставить оних первое впечатление. Шестеро впереди - молоды икрепки телом, одежда их добротна, довольно чиста инеимеет незашитых прорех. Все при оружии, пусть инетом, какое выбирают люди благородные. Новопытной руке идлинный нож опасен… Еще два паломника стоят особняком, позади. Они почти старые навид, иоба невооружены. Черты их лиц исостояние кожи рук едвали возможны для бедных людей низкого происхождения. Одежда нова, цвета её куда ярче, чем уиных паломников, весьма похожих наохрану… Энрике вздохнул ссомнением: почти неприлично вынуждать мокнуть натайной тропе важных донов, нанявших сопровождение. Однако доны прячут покаким-то причинам свое истинное происхождение, они илодку ненаняли.
        -Служитель Энрике? - поклонился старший изпаломников, стоящий дальше всех натропе. - Хосе Иренео де Панга раскрыл нам тайну новой святыни, мы поспешили сюда, приобщиться ипомере сил оказать поддержку, как он иприсоветовал.
        -Достойное дело, - осторожно понадеялся Энрике.
        Он прекрасно знал урожденное, отринутое спринятием сана - ипотому мало кому известное - имя настоятеля столичной обители багряных. Более того, был коротко знаком ссамим отцом Серафино. Ипотому знал: достойный служитель едва позволяет даже ближайшей кровной семье именовать его вписьмах ипри встрече прежним именем - Хосе Иренео. Сам Энрике никогда неупоминал это имя вслух или набумаге, и, даже составляя для Кортэ письмо, рекомендующее рыжего наглеца, осторожно предлагал именно «достославному Серафино» заглянуть вдушу шумного нэрриха, при ближайшем рассмотрении - отнюдь нетьмою наполненную, уделяющую много места вере… Настоятель прочел письмо ивнял намекам. Энрике он доверял, насколько вообще возможно всмутной среде полуправд иальянсов высокой церковной власти - доверять… Натот момент они десять лет знали друг друга, аснекоторых пор переписывались идаже встречались. Нынешний патор, будучи еще грандом, несколько лет надзирал заполным брожений ибезверия столичным университетом, адва его поверенных - втом числе Энрике - присматривали засамим грандом, исполняя поручения багряных ичерных, атакже прежнего
патора Паоло.
        Гранд Факундо онадзоре знал, иногда назидательно советовал быть точнее вотчетах, ведь наземле святых нет, лишь посмертие надежно отделяет закоренелого праведника отвозможности впасть вгрех итем перечеркнуть саму идею своей канонизации.
        Сейчас Энрике вспоминал прошлое, шептал обычную для встречи путников молитву прикосновения кпорогу, избрав её полный длинный текст - ивсматривался вмелочи, иловил несоответствия, иискал подвох. Привычка надзирать заграндом дала свои плоды, сделала взгляд острым, аразум недопустимо для верующего - настороженным, оценивающим.
        Итак, весьма странно услышать урожденное имя отца Серафино. Его моглибы назвать лишь родные достойного настоятеля, ногость ких числу неотносился, насколько мог предположить Энрике, помня фамильные черты иприметы. Ктомуже гость неимел украшений сродовым гербом, апредставиться даже непопытался. Лукавил? Или осторожно недоговаривал, полагая собеседника достаточно сведущим для расшифровки умолчаний.
        -Именем его итрудами, заветами его, ставшими незыблемой опорой веры, воистину…
        Энрике всё шептал иприсматривался. Отметил: стоящий позади прочих паломник чуть покривил рот, уловив южную особенность ритма молитвы. Насевере, вприграничных сТагезой землях, канон трактуется несколько иначе, ичеловек привык как раз ксеверному изложению. Знает текст наизусть, то есть наверняка сам ведет или когда-то вёл службы. Неспроста светское одеяние лишено украшений, акричаще-яркий плащ так нарочито утверждает причастность кмирской знати - куда более явную при взгляде навторого дона. Имолитву он, полноватый ирыхлый, пропускает мимо ушей, инаскалы глядит равнодушно, без ожидания чуда… Намеревался явиться всвятое место, неснимая тяжелых перстней, унизывающих пальцы. Наверняка спутник его упрекнул вгордыне ивынудил избавиться отнеуместной демонстрации богатства только что, наберегу: кожа пухлых рук ещё хранит следы-перетяжки вместах посадки перстней, налице печатью морщинок залегло раздражение. Перстни, носимые много лет, пойди сними, да еще вспешке: указательный палец украдкой массируется - наверняка болит, отчетливо припух.
        Дочитав зачинную молитву, Энрике позволил себе ещё одну, короткую, чтобы окончательно решить: стоитли вести кдому необычных паломников? Или показать круг камней - да имахнуть рукой, провожая кпоселку рыбаков, заметному схолма вцентре острова инаходящемся назападном берегу озера.
        Вопрос представлялся Энрике важным: эти люди - они союзники идаже друзья настоятеля Серафино - или подделка под таковых? Решающий довод впользу первого ответа вот он, стоит нашироко расставленных коротковатых ногах, глядит свысоты своего роста ибез угрозы поводит плечами, сила внем слишком уж ярко играет… Энрике внимательнее рассмотрел ближнего детинушку быкоборского вида: такому рога схрустом выламывать - шуточное развлечение. Правая рука сширокими толстыми пальцами то идело вздрагивает, норовит тронуть привычную для багряных короткую шипастую булаву. Именно булаву, похвату имозолям ясно, что неизящную рапиру или более мощный эсток. Обучения парню недостает, выдержки внем нет вовсе, зато усердия - натроих многовато. Вордене, пожалуй, состоит неболее года, наверняка пока что сэрвэд, неслужитель. Посиняку, так инестертому добесследности задолгий путь, можно сбольшой надежностью предположить: это любимчик усердного брата Кортэ, наставляющего багряных отнюдь невмолитвенном подвиге.
        -Благополучныли дела встолице? - любезным тоном спросил Энрике, завершив молитву ижестом предлагая гостям следовать потропе.
        Обращался он ктому, кого мысленно назвал «грандом» ивыделил, как главного.
        -Восемнадцать дней назад были вполне хороши, - ответил разговорчивый гость.
        -Вы проделали нелегкий путь весьма поспешно. Вы посещали храм Тольэса?
        -Верно, там мы получили свежие новости ипоспешили сюда, - без обиняков подтвердил «гранд». Помолчал, кряхтя испотыкаясь, ностарательно карабкаясь поосыпи. Обдумав разговор, уточнил: - Голубь принес вести, вынудившие нас прервать иные дела. Убит посол Галатора, иэто лишь самое явное изаметное происшествие.
        -Воздравиили его высокопреосвященство?
        -Благодарение Мастеру - да, - сразу отозвался гость. Снова помолчал идобавил: - Его величество также пребывает вздравии.
        Энрике принял сведения молча, он по-прежнему шел первым иуказывал путь, он всё ещё недостиг последней развилки, требующей окончательно избрать тропу кдому или кругу камней. Тяжесть надуше копилась имешала принять решение. Только что гость внятно дал понять: королева далеко нетак благополучна, как следовалобы. Встолице творится нечто воистину опасное… Значит, посещение несвязано свысказанным вслух невинным предлогом.
        Вот иразвилка троп.
        Направо - признать слова гостя правдой, асамого его - сторонником благого дела.
        Налево - предпочесть осторожность ивыказать явную, напервый взгляд весьма удобную, наивность малого служителя. Ноещё ипозволить гостям полновластно принимать решения, ради коих они иприбыли, неставя тебя, малого инаивного, визвестность.
        -Мы желалибы задержаться всвятом месте, - вмешался ввыбор тотже гость, понимая причину неторопливости проводника. - Несколько дней вмолитвах идушеспасительном отрешении отбренного, вы понимаете…
        Энрике обреченно кивнул. Правая тропа сделалась неизбежным выбором. Точнее, выбора как такового неосталось. Служитель зашагал быстрее. Вспину сопел рослый детина, самый понятный человек извсех гостей: ему неуютно быть здесь без рясы, оружия иправа голоса. Первое ивторое отнял, скорее всего, приказ настоятеля. Авот молчание - это признак уважения ксану охраняемого, иное врядли возможно.
        -Допустимоли именовать вас грандом? - совсем прямо спросил Энрике, достигнув последних скал.
        -Святые места делают вас провидцем, - отметил гость. Остановился, напередышку, вкушая прелесть цветочного настоя воздуха инаполняя взор красотой вида. - Патор принял решение повашему прошению, подтвердил особое положение, сохраняющее завами ипричастность кордену Зорких, иправо набрак… Как вы понимаете, он явил редкое посвоей милости благоволение. Означает оно лишь то, что нам весьма скоро следует ждать признания чуда сей долины состороны маджестика… хранитель первого камня Энрике.
        Последние слова гранд, так иненазвавший своего имени, произнес значительно, срасстановкой. Энрике захотелось передернуть плечами, высвобождаясь излипкой паутины множественных намеков исложных обстоятельств. Обещанный сан высок, оподобном он имечтал-то состорожностью. Если сказанное правдиво, то отныне ипожизненно хранитель Энрике - такаяже неотъемлемая часть острова, как круг камней, домик или древняя площадка для танца. Именно он будет встречать гостей, независимо отих сана, онже отправит приглашение трем служителям иритуально поклонится одному изних, предлагая стать настоятелем храма: мнение окажется учтено и, вероятно, будет решающим. Хранитель - это прямой представитель интересов патора наземлях святыни. Его глаза иуши, его советчик. Человек неприметный, лишенный возможности получить иной сан икак-то возвыситься, ведущий уединенную жизнь вне столицы, вне больших игр - ивсеже пребывающий вцентре внимания. Конечно, последнее верно водном единственном случае, указанном незнакомым грандом: если остров Отца ветров признают святыней, равной нагорному храму Пламенной благодати.
        Энрике вел гостей иощущал, как покой двух лет семейного уединения делается воспоминанием, желанным, нопринадлежащим прошлому. Гранд прибыл непросто так. Он привез богатого исговорчивого паломника, готового щедро жертвовать золото - лучший раствор для скрепления стен нового храма. И - первейшее средство упрочения договоров. Вближайшие дни хранителю Энрике предложат существенную помощь… иназовут первое изтрех имен, помнению гранда - самое удачное для пока что неизбранного настоятеля. Если вкоролевской семье разлад, если страна награни войны после гибели посла - значит, скоро прибудут новые гости, чтобы сообщить иные имена. Незря незнакомый гранд так старался оказаться первым. Чудо должно принадлежать победителям ислужить им… Ноявляетсяли сторонником таковых отец Серафино, которого гость назвал светским его именем? Исюдали, поэтомули поводу настоятель отрядил воинов ордена? Багряные нестановятся охраной невесть кому. Зато они повозвращении несолгут настоятелю, сообщая маршрут иподробности путешествия.
        Квечеру суета улеглась. Показное, усердно всеми поддерживаемое доверие натянуло струны отношений допредела. Гранд увел богатого паломника вкруг камней итам деятельно обсуждал мирское: цену наматериал, наработников илодки. Три охранника последовали заграндом, ещё трое остались возле Энрике, поблагодарили закров - хотя Лупе предложила всего-то соломенные тюфяки вне дома, под временным навесом. Приняли иэто, несколько раз поклонились иулеглись отдыхать. Лишь обладатель красочного синяка отказался отнамерения подглядывать из-под коротких ресниц исопеть, притворяясь сонным. Посидел, озираясь: ему была противна роль соглядатая, навязанная грандом. Или - самим настоятелем? Пойди водин день пойми, кто следит, закем ипочьим указаниям…
        Сэрвэд решительно поднялся иподошел кхозяйке дома, молча исердито собирающей вечернюю трапезу. Поклонился ссельской уважительностью. Покосился намотыгу исам обвел рукой несуществующий огород. Лупе удивленно хмыкнула: вычерченная толстыми короткими пальцами граница пролегла вистоптанной траве ровно так, как ибыло задумано. Сэрвэд сразу перестал быть посторонним, он оказался без возражений допущен додела иохотно взялся занего. Смотыгой он управлялся так ловко, что происхождение более невызывало сомнений. Энрике сдолей показного смирения повздыхал - ираздобыл вторую мотыгу.
        Огород вразгар лета разбивают или бесконечно ленивые люди, или те, кто полагает крестьянство чуждым для себя, непонятным. Дон Хулио родился внищем холодном доме - носголубой кровью древних баронов. Младенцем он играл соружием отца, презирая деревянные подделки. Его первый конь был старым, неподкованным ихромым. Ношрамы нашкуре недавали повода усомниться: это боевой конь. Амотыга… Разве доны знают, как называется подобная палка сжелезякой наконце?
        -Славная земля, - оживленно внушал бестолковому хранителю гость, ловко перебирая комья, разбивая иразминая их стальными пальцами, отбрасывая каменное крошево иоббивая корни травы. - Славная, святая. Вона - цвет хорош, жирна досальности, неиссохла. Даром что невсрок пущена вдело. Эх, тутбы посадить что толковое… Донья Лупе, может, ещё кус прихватить? Вона тот. Иоградочку, значит. Козы увас, они без загородки, знамо дело, всё пожрут, такая стервь - неотбиться, хуже еретиков. У, рогатые!
        -Лало, уймись, итак хорошо, - похвалила цыганка, судовольствием изучая пухлую, чистенькую, без единого сорняка, землю. - Молока хочешь? Вот недумала, что кнам наостров явится толковый святой.
        -Я? Святой? - поразился рослый сэрвэд, выпрямляясь иглядя против низкого света сприщуром, веселым ипростоватым.
        -Ну нелодыриж вон те, - громко ответила хозяйка, кивнув наспящих. Рассмеялась, убежала искоро вернулась скувшином. - Пей ибуди грешников, сейчас подам настол.
        -Так это… надобно сбегать занашим грандом, - подхватился усердный сэрвэд.
        -Сам явится, уголодных нюх напищу, - предсказала Лупе. - Иди скамейку подправь пока что. Мой-то хранитель, он бесполезнее трутня! Камни таскает, молитвы твердит, адопростых дел неснисходит. Лупе накорми, Лупе нос вытри, Лупе рясу зашей. Лупе то, Лупесе…
        -Так онже, ну, как лучше вроде… идаже, вроде… - неловко забормотал сэрвэд, незная, как отстоять хозяина дома.
        -Молчи, - отмахнулась Лупе. - Несильно я уважаю Башню, чего тут скрывать. Огорчился? Зря. Великали беда для бога, что я редко думаю онем? Зато непритворяюсь вовсе никогда, аэто похуже грех - лгать вдуше… Знаешь, почему непосердцу мне кое-что вэтих святых камнях? Ступени деяний растут вверх да вверх, все вы норовите внебо тропу наладить, алюди - они земные, тут им следует жить. Храмы все доединого опираются наземлю. Подумаешь - грязь или там трещина. Тьфу, мелочь. Авам лишьбы приметить да носом ткнуть, ересью укорить. Вгрязи зреет виноград, втрещинах ласточки вьют гнезда… Нет, я принадлежу земле.
        Сэрвэд засопел, потоптался ивздохнул, несмея возражать. Он исам едвали полагал землю - грязью… жалобно поморгал, неулавливая смысла спора инежелая невольно впадать вересь. Энрике убрал обе мотыги ипринес топорик - налаживать скамью.
        Закат тонул возере, солнце быстро, одним движением ибез всплеска сияния нырнуло закрай западных гор. Молочный туман копился наводе, вспухал иподступал кберегу, стирая извиду дальние скалы. Ветры молчали, нежелая нарушать покой вечера, полного честной усталостью исполненного труда. Небо, отодвинутое прочь издолины ладонями гор, казалось далеким. Агрешная земля липла крукам ипахла так пряно… Сэрвэд улыбнулся, повел широкими плечами - инестал отягощать себя сомнениями. Место святое, ересь тут неживет, иначе ибыть неможет.
        Натропке вдали наметились темные силуэты, аскоро стали слышны инегромкие голоса. Гранд иего спутник всё обсуждали иобсуждали важное, перебирали имена иназвания. Туман коварно колыхнулся, подсунул под нос каждому выгодно оттененный цветами ивлагой запах тушеных овощей ипарного молока - иголоса стихли. Зато шаги стали торопливы. Предсказание Лупе ничуть ненарушилось: голодные наделены чутьем, амысли их устремлены некнебу, нокстолу исытости. Энрике прочел молитву, благословляя трапезу. Гости горячо присоединились - иопустошили стол всчитанные мгновения. Затем охрана суетливо проводила гранда иего спутника под навес, налучшие места, огороженные тряпичными стенами фальшивого, домотканого уединения.
        Ночь вылила возеро пряное вино сумерек, загустила сонную тишину. Лупе ушла вдом, Энрике остался сприбывшими, несколько раз виновато уточнил - жилье мало, неразместить вдвух комнатках гостей, зато ночь теплая идождя ждать неследует. Гранд благосклонно кивнул, принимая пояснения - иопустил полог, завершая разговор.
        Энрике лег втраву, как всегда любил, без одеяла иподстилки. Закинул руки заголову, глянул ввысь - ипогрузился внебо. Оно колыхалось, покрытое туманом звездной росы, совсем как ночная вода озера. Энрике так изабылся, продолжая плыть ввышине - уже ненаяву, авглубокомсне.
        Там сперва было ясно, нозатем угоризонта заворочались тучи. Голодной саранчой поползли, пожрали бархат небесного луга, иссушили росу звезд. Тьма густела, делалась дегтем, лилась иоблепляла, вней последние звезды казались неросой - искрами, готовыми воспламенить пожар. Кожа покрылась плотной чернотой, жгучей имучительной, ивот уже океан неба запылал, укутанный душным пологом дыма. Инеоставалось самой малой надежды наспасение.
        Там, восне, Энрике нележал - он висел жалкой куклой, привязанной нанитку. Из-под ног пропали ступени Башни, аведь должны они быть, они - опора, смысл идаже больше, путь исповедимый… Без опоры непонять, где земля, агде задавленное гарью небо. Дым першит вгорле, щупальцами трогает шею, оплетает грудь, ползет поплечам испине, сдавливает сердце…
        -Пошел вон, - снажимом выговорил звонкий голос. - Я согласна делить его сэтим, вБашне. Сним иболее ни скем. Недонимай, я несвятая инеисчадье. Проклятий недождешься.
        Дым отшатнулся, его щупальца ослабили хватку. Небо сна - или яви? - сделалось неподвижным, тяжелое инапоенное холодом. Чернота сковала тело иразум сплошным льдом, недопуская ни мыслей, ни движений, ни даже страхов… Энрике желал очнуться, обрести себя, хотябы помолиться - ноиэтого немог… Слова мышиной стайкой рассыпались поноркам, затаились - они чуяли угрозу вчерной тесноте, они несцеплялись друг сдружкой, несоздавали нить смысла.
        -Пошел вон, - темже тоном приказал голос, способный взламывать лед исоединять слова. - Тебя нет, ты утратил право быть, ты иссяк. Я недам тебе ни имени, ни ненависти, ни страха, ни даже презрения. Ты пуст, скоро последняя связь сземлей лопнет, тогда иузнаешь, что такое это их - небо… Их, нетвое. Души нет, так ииного ничего тебе небудет. Слово мое крепкое.
        Стало тепло илегко отзнакомого цыганского присловья, любимого Лупе ипорицаемого самим Энрике завопиющую его самонадеянность, загордыню, граничащую сересью. Непослушные губы попробовали улыбнуться - ипервая игла боли оживила тело вего ощущениях, мучительных, ножеланных своей причастностью кпробуждению.
        Тишина висела липко иглухо, иЭнрике почти верил: это явь, анесон. Хотя глаза едва ворочаются каменными шарами вшершавых итесных глазницах. Зато Лупе дышит рядом, усамого уха! Вот глаза различили вмутной, волокнистой дурноте ночи блеск стали - близко, перед лицом. Энрике кое-как опознал фамильную рапиру, уже два года припрятанную вподполе, как он сам полагал - тайно отжены, патора идаже Мастера… Сейчас рапира чуть изгибалась, средней частью лезвия подпирала чей-то подбородок, недопуская его клониться ниже клицу самого Энрике, мешая выдохнуть нечто беззвучное - ивсеже рычащее…
        -Уходи, - строго велела Лупе, итеперь стало слышно, как ей дорого дается разговор, вот-вот голос сорвется… - Он мой! Мне всё равно, ккакому миру ты принадлежишь икакой силой владеешь. Он - мой! Я ругаю его, я иприбить могу, нотолько я. Мамабы тоже сказала так. Амоя мама…
        -Убей, - дрогнул воздух усамого лица служителя.
        Энрике сужасом ощутил, как низкий, неслышный уху рокот катится потелу, и, если верить ощущениям, дробит кости, тянет жилы. Пощеке заскользило теплое, липкое. Пот? Кровь?
        -Неслушай его, неспорь сним, - резко ибыстро велел голос Лупе. - Мама говорила: есть тени итьма, нозаними - свет. Тьма только кажется стеной, анаделе вроде двери, недля всякого открытой. Ты пройдешь, ты несомневайся, просто иди напролом. Сейчас так - правильно. Умоляю, нестой инесомневайся.
        -Убей, - чужая воля снова прокатилась бревном, плюща иломая, скручивая иуничтожая.
        Энрике сотстраненной обреченностью увидел, как собственная его рука перехватывает рапиру залезвие. Налицо закапала кровь - чаще, обильнее, нораспоротая ладонь неотозвалась даже слабой болью. Желанной болью, недосягаемой - телесной… Служитель через силу, кое-как вынудил тяжелые шторы век сойтись изахлопнуть окно вкошмар яви, где он был куклой, как ивосне.
        Лупе нелжёт, одна вцелом мире. Сказала - иди, дверь есть изаней спасение, значит, надо идти. Через удушающее пепелище небытия, сквозь вязкое ненастоящее - могучее, неподатливое. Впереди толи птицей, толи взмахом широкого рукава, иногда мелькал блик. Энрике старательно всматривался, уже неудивляясь тому, что нет глаз итела - аон бредет ивидит, он травится дымом иизнемогает. Новпереди снова мелькает то - светлое, яркое. Подобное изгибу тела втанце, мгновенной улыбке или вспышке вдохновения - смыслы путаются ислоятся, теснятся игаснут вдыму. Ивремени нет, исамо движение - обман. Остановись, икончится всё. Совершенно всё. Исам ты иссякнешь, вольешься внебытие.
        Тьма сгинула резко, сбежала каплями боли, оторвалась поживому, как корни - отвыдранного грубой рукой стебля. Энрике ощутил мирную ночь. Увидел простирающееся вовсе края небо, усеянное предутренней росой звезд. Под сводом неба покоился остров смокрой травой, унизанной каплями земной росы. Инет удивления, что взгляд сейчас направлен - сверху, что видно оттуда - всё… Вот дом, камни храма идревняя площадка вскалах - она гладкая, приглашающе-раскрытая ладонь высшего существа. Энрике вродебы спускался, остров делался крупнее, дом илужайка занимали все больше места… Вот удалось рассмотрел себя, лежащего всырой траве… И - мир вывернулся, сознание вползло вракушку черепа. Сразу ладони бережно обняли эту ракушку-голову, расколотую болью.
        Под пальцами - тепло илипко. Вглазах темно, вушах - ох, как шумно! Инет ни капли чуждости вбытии, рвущем тело болью итаком родном.
        -О, Мастер…
        -Водички вона попей, - жалостливо посоветовал голос сэрвэда, вечером копавшего огород. - Ты несерчай, яж как лучше, навроде… Ну, сам сообрази: или тебя хватать, или, значит, Лупе. Я враз выбрал… Ктож знал, что ты башкой - да обпорог, арядом-то ещё мотыга… Прибирать вещи надобно толком, неабыкак!
        Энрике завозился, пробуя поверить всебя - живого, способного управлять телом исоединять слова восмысленные цепочки, пусть пока инебез напряжения. Новсё одно: сейчас слова немыши, понорам непрячутся. Итьмы нет. Ачто звездочки пляшут перед глазами, так после встречи смотыгой ихуже могло быть. Заботливый сэрвэд сунул черпак вруку исам нагнул, помогая напиться. Половина воды пролилась нагрудь иживот, аостатки Лало выплеснул назатылок - ивголове чуть посветлело. Вода была знакомая, сладкая - изближнего ключа. Такая холодная, что зубы ломило.
        -Хорошо, - порадовался Энрике. Помолчал иосторожно спросил: - Лало, ачто тут творилось?
        -Почем мне знать? - расстроился сэрвэд. - Настоятель наш настрого велел: иди да проводи. Ну я итого… исполнил. Сюда вона проводил… Вславное место, святое. Спать лег мирно, помолившися. Вдруг пошёл рык, шум. Я вскочил. Гляжу: которые, значит, гранда людишки, те сидят - ишелохнуться им невмочь. Сам он зеленее оливы, хоть масло снего жми, мокрый докорней волос. Наколенях листок, арука-то тычет пером кляксу закляксой, что зерно впосев роняет. Ты лежмя лежишь, ровней полена. Толстый чужак, значит - над тобой трясется изверем рычит. Беда! Лупе одна вуме игонит его, бесье племя, аподмоги ей нету.
        Энрике принял второй черпак сводой, напился ивылил остатки наголову. Ощупал висок: здоровенная шишка икороста подсыхающей крови. Глянул наруку: мокрая повязка поперек ладони, накручена неумело, внесколько слоев. Вся пропитана кровью. Боль вруке растёт, значит, он оправился иосознает себя. Ивсё, что было - несон. Лупе держала рапиру, он перехватили…
        «Убей», - приказал чужой голос. Адальше…
        -Дальше, - попросил Энрике, опасаясь прямо спрашивать освоих худших подозрениях.
        -Чего дальше? Вовсе худо, - обреченно отмахнулся сэрвэд. - Ты руку ей выкрутил, рапиру хвать - ину тыкать, да ловко, спониманием, значит. Сам дон Кортэ неупрекнулбы, вокак знатно выходило! Ивнахлест, икозьим рогом, исподвывертом. Двенадцать раз, я всё учел, обучен, значится, счёту-то.
        Энрике прикрыл глаза, слишком хорошо понимая даже подикому деревенскому описанию, как именно он «тыкал». Язык сделался тяжел инеповоротлив, спросить, вкого именно тыкал, было непосильно. Выслушать очевидный ижуткий ответ, авернее приговор - тем более. Силы иссякли, тьма снова задушила дымом отчаяния.
        -Вона: гля, знатная памятка, - степенно велел сэрвэд. - Настене всё видать! Добротное бревно вщепу истыкал, ума-то нет… Из-за перевала ссевера, смекаю, надобно везти новое бревно назамен. Дорого встанет! Ну ближе-то столь здоровущее невыискать. Ох ижуть была! Я сперва заробел лезть вдело: ну, под руку, значит. Прямо скажу, прижмурился… После переборол себя. Открываю глаза, ижутко мне, иоторопь… Ну, как есть - чудо узрел! Как надобно наловчиться, чтоб стену вкрошево, аЛупе ни разочку незадеть?
        Энрике глубоко вдохнул, пьянея отнастоя влажных цветочных запахов, слабея исникая отвнезапного, нежданного облегчения. Он так давно непромахивался двенадцать раз подряд… Да вобщем-то никогда. Спазм отпустил шею, стало совсем просто взглянуть напопорченное бревно. Лало несолгал! Трудно поверить, что древесина так изуродована всего-то рапирой, анетопором или тяжелым мечом. Служитель зажмурился. Снова открыл глаза иосмотрел стену. Затем свою руку, замотанную тряпицей. Еслибы разгром учудил Кортэ… Человеку подобное непосилам!
        -Вона гранд увещевал аж отстолицы, намеками инапрямки: небожеские, мол, дела творятся наострове. Слух имеется, будто завелася тут ересь, - вздохнул сэрвэд. - Ну, иучил. Чтобы всем зараз поднатужиться иискоренить… Для того надобно сперва хитро помалкивать. Ждать, покуда подтверждение покажет себя. Настрого он заказал: нелезть поперек его затей. Стоял я, значит, смекал: ежели искоренять, так чего все замерли? Ужо знак дан, дело вконец ясное, ересь прёт срычанием! Ну, я чуток еще помешкал - ивстрял сподмогою. Рычащего гада приложил ногой порылу, он скис. Сперва подергался малость, ну я был зол, добавил кулаком втемечко. Затих, значится… Посю пору нешевелится. Ачто после? Авижу: лучше неделается! Я оторопел, стою всомнении. Ты бросил рапиру икачаешься, как полоумный. Лупе белее молока, постенке сползает. Я подхватил её, аты уж - обпорог. Во-от…
        Сэрвед помолчал, напился иотдышался. Длинный рассказ утомил его куда более, чем ночные события. Шуткали, словами всё объяснить внятно. Этоже некулаком вбить понимание… Энрике даже бледно улыбнулся. Лало принял улыбку, как ободрение. Кивнул ипродолжил:
        -Такие дела… Гляжу, гранд навроде очухался. Кляксы самодельные рассмотрел, бумажку сменил инаново строчит, аж взгляд заним непоспевает. Слова ровнёхонькие, буковка кбуковке. Ну ибрякнул вслух - камень, мол, первый нам воберег, спаслися… Тут оно иначалось.
        Энрике вздрогнул отнедоумения. Он-то полагал, что всё как раз закончилось. После рассказа бесхитростного Лало дело проявилось целиком, отпричин идоподробностей обстоятельств: некто пожелал очернить новую святыню ииспользовал старую, может статься, ещё детскую, дружбу снастоятелем обители Трехзвездия. Потому иназвал его мирское имя… Сэтим именем он постарался втереться вдоверие кслужителю Энрике. Хитрец стремился, посетив остров, неоспоримо доказать: мало того, что жена служителя цыганка иплясунья, так она еще изанимается чернокнижьем. Дальше тоже ясно: кпервому обвинению несложно добавить куда худшее. Мол, патор Факундо потакает ереси и, значит, погряз вгрехе. Ато иотмечен тьмою. Дальше итого проще. Служитель Энрике, если верить ночному действу - одержим, потому следует его заточить вподвалы обители Скорбящих душ, там наверняка есть местечко среди заговаривающихся, полагающих себя богами ипросто тихих помешанных.
        Фраза «всё началось» ломала стройную картину предательства патора кем-то изего ближних.
        -Что… началось? - недоуменно переспросил Энрике.
        -Лупе очухалась, да как взялась вещать, всех аж оторопь разобрала, - своодушевлением отметил сэрвэд. - Наш-то настоятель Серафино уж сколь умен, все книги вобители прочел насквозь, атолько ион так ровнехонько слов неукладывает. Ну, про замковый камень, первую Башню ивеликую ересь, про разделение внаречиях… Икак люди растратили общность сияния… Нет, вокак: злат свет… знания.
        Сэрвэд смолк, хмурясь иприпоминая слова, глубоко проникшие вего немудреное сознание, гвоздями засевшие там - инежелающие теперь выдираться, заново ложиться наязык. Энрике хмыкнул. Он знал, что Лупе вдуше - глубоко итайно - набожна, что её насмешки неболее, чем внешнее ипоказное. Вроде колючек уполезного, целительного растения. Неощетинься, неотгони назойливых - инепозволят они выжить, распрямиться, зацвести. Ещё служитель приметил: жена ночами над колыбелькой малыша Хулио шепчет молитвы, нослова втех молитвах частью невнятные, ачастью незнакомые, добытые неизкниг Башни. Мешаются вмолитвах инаречия - эндэрийские сцыганскими, да под приправой южных алькемских звучаний… Лупе желает сыну только хорошего, ни единое слово неотносится кзлой тьме, которая была знакома покойной старухе цыганке! Просто верует Лупе простодушно инаивно, по-деревенски…
        -Да уж, дела, - Энрике потряс больной головой. - Непонимаю…
        Как представить себе жену - читающей вголос полный канон проповеди? Это невозможно, она слышать-то его отначала идоконца неслышала всвоей жизни!
        Дверь едва приметно скрипнула, отворилась. Гранд высмотрел вщель очнувшегося хозяина дома икак-то слишком уж явно обрадовался, выбрался напорог. Ретиво придал лицу серьезность, поклонился, как равному, ато истаршему. Присел натраву рядом. Потребовал свежей воды изродника, повелительным жестом отослал Лало прочь ипроследил, как тот шагает кручью.
        -Пожалуй, мы изрядно перед вами… виноваты, - гранд пожевал губы, шевельнул рукой, словно перелистнул страницу. - Прибыли мы снекими подозрениями, нескрою.
        -Жечь её собирались? Аребенок? - изо всех сил сдерживая гнев, предположил Энрике спокойным тоном. Вздохнул, прикрыл глаза. - Или меня одного былобы довольно повеликой вашей доброте? Положим, я невполне наивен, распознал ваш тагезский стиль чтения проповеди. Нонепридал значения. Вы немогли непонимать, что вера иересь - суть вопросы людские, решаемые нами меж собою. Однакоже, учёл я, обитель Трехзвездия стала снекоторых пор вотчиной рыжего нэрриха несамого мирного склада ума. Дон Кортэ моему сыну - названый отец, сие ведомо Башне изаписано вродовую книгу семьи Ароза. Неужели вам… безразлично мнение рыжего? Вероятно, я незнаю важных новостей, именно тех, что доставил голубь. Они открыли для вас возможность действовать без оглядки намнение сына тумана. Что было впослании, спешно доставленном изАтэрры? Ябы заподозрил, что вашим хозяевам удалось заполучить Кортэ внайм. Но - врядли, он умеет торговаться. Значит, наняли кого-то равноценного?
        Гранд поёжился иотвернулся. Он, конечно, был наслышан оКортэ иего «смирении». Найм рыжего нэрриха врагами патора - Энрике сразу распознал - несостоялся: незря гранд сел рядом, незря ломает себя ипробует замять случившееся, неприменяя силу или яд. Впрочем, сила исключается, Лало хоть инеособенно умен, зато предан ордену багряных испособен раскидать всю охрану гранда один, невспотев. Яд? Энрике покосился наруки гранда. По-прежнему ни единого перстня. Нелепая привычка: хранить яд под дорогим камнем, втайнике - ивтоже время навиду. Все сведущие люди знают обычай служителей высокого сана, связанный сношением заполненных перстней, новещицы по-прежнему входу.
        Определенно: яд мог быть использован, нонечто помешало. НеКортэ, невести изстолицы инеЛало. Получается, бессознательная проповедь Лупе оказала решающее влияние? Энрике сухо закашлялся отсмеха. Вкрайнюю набожность гранда он неверил. Впорядочность тоже, как ивразумность: надо быть редкостно самонадеянным выскочкой, чтобы ехать отсамой столицы вкомпании содержимым, настоящим иопасным. Энрике завремя, пока состоял при нынешнем паторе, дважды видел подобных. Иэтого хватило… После нынешней ночи он несомневался: богатый паломник именно одержим.
        -Хорошоже, закончим снедомолвками, - гранд обернулся истал серьезен, даже строг. - Я первый гранд его преосвященства препатора Тагезы иотправлен впуть его волею. Я воспользовался беспечностью дона де Панга. Наши усадьбы соседствовали, асами мы, рискну признать, вдетстве вместе шалили. Настоятель Серафино искал возможность ускорить постройку храма, я подбирал посредника вделах, дон Патилья жаждал спастись отнедуга, угрожающего пожизненным заточением или хуже, костром после признания его одержимым без надежды наисцеление… Золота усемьи Патилья визбытке, это правда. Я намеревался изобличить вас вереси итем пресечь заблуждение относительно святости острова, упоминаемого спридыханием еретиками-нэрриха.
        -Настоятель был рад помощи, новсёже отправил свами Лало, простака вполную канну ростом, неиспорченного ни единой червоточиной учености, - усмехнулся Энрике. - Надоже…. Лало справился стем, что немыслимо для умных.
        -Этого простака Башня заполучила, когда его семья погрязла вдолгах, - поморщился гранд. - Его желали обучить допросному делу иприобщить квыявлению ереси. Нодон Кортэ заинтересовался ростом сего отродья иего простодушностью. Треклятый безрогий черт, золотом иложью купивший себе багряную рясу, осквернил души братьев повере, совратил их спути истинного, предложив нечестивый спор. Мол, уплачу сотню золотых: крестьянин никогда неполучит права служить встоличной обители Трехзвездья.
        -Сотню каждому? - оживился Энрике, отчетливо представляя хищный блеск глаз Кортэ, меняющего золото нато, что вочередной раз счёл более ценным.
        -Их было трое, каждому посотне, - поморщился гранд. - Да простит меня Мастер, я желал вашего изобличения идаже мученической смерти, поскольку мечтал отплатить еретику заего грехи, его везение иего ловкость. Если дону Кортэ угоден храм Отца ветров - я костьми лягу, норазрушу сей замысел… Увы мне, грешен.
        -Это исповедь? - поразился Энрике.
        -Скорее временная слабость, - тонко усмехнулся гранд. - Помрачение рассудка… Или наоборот, озарение. Ваша жена, хранитель Энрике, она цыганка иплясунья, новедь она ещё и… простите, ноя осмелюсь так сказать допризнания насамом верху: она святая. Вы осознаете, что означает сказанное мною? Вы непрестанно таскаете камни, хотя они холодны иодинаковы все, вфундаменте ивне оного. Вы молитесь ислужите, незамечая очевидного. Я тоже молюсь ислужу, намереваюсь воимя Мастера сжить вас сосвета… итоже незамечаю очевидного. НоМастер милостив, чудо неоспоримо явило себя. Много лет я занимался восстановлением утраченного пять веков назад текста первой проповеди. Я ииные, мы собирали величайшее знание покрупицам, спорили отом, вкаком изпергаментов инакаком языке оно сохранилось более полно, где первоисточник игде вторичный список. Все мы понимали, что есть тайны, сокрытые под спудом веков инепосильные смертным. Мы просили помощи даже унечестивого богоотступника Оллэ, надеясь наего возраст. Ивдруг… Ночью, когда вы прекратили бесноваться, ваша жена внятно надиктовала три текста проповеди: намертвом древнем языке
исконной веры, звучание коего неведомо никому изживущих ныне, затем настаром диалекте Алькема ипосле настанто, первичном иполузабытом наречии северной Эндэры имоей родной Тагезы. Я, смоим опытом, немогу ошибиться: мы обрели неискаженную, первоначальную проповедь. Святая Гваделупе вернула нам утраченное, чудо свершилось, оно ослепительно… Я незря привел трех свидетелей, это людей сбезупречной памятью ивеликим усердием ввере. Мы смогли точно занести набумагу всё, даже свое понимание звучания мертвого языка. Это вынудит церковь признать долину иостров святыней, нопусть так. Можно ибольше заплатить завеликое благоволение Мастера кнам, грешным.
        -Чтоже теперь будет? - тупо спросил Энрике усебя самого, глядя наискрошенное вщепу бревно.
        -Силы пока что покинули святую Гваделупе. Номы смеем надеяться налучшее, она очнется иснова будет вещать, нещадя себя, - предположил гранд, всматриваясь врозовый туман востока иничуть непереживая относительно здоровья хозяйки дома, еще вчера радушно принимавшей гостей. - Я поспешу кмаджестику. Живите мирно насем славном острове, более вас непобеспокоят. Отрадно то, что весомая лепта ввозведение Башни деяний ипомыслов принадлежит нам, служителям изТагезы, так ибудет сообщено. Если высшим силам угодно сохранить жизнь иразум дону Патилье, пусть тратит золото, как инамеревался. Выже, несомненно, хранитель. Нонекруга камней, пока ничем себя непроявившего. Вы - хранитель святой Гваделупе, вы станете записывать всякое её слово, допоследнего дня… Она порождению неизТагезы? Лицо северного типа, кожа светлая и, опятьже, выговор… Прекрасно звучит: Гваделупе Тагезская…
        -Святая, значит. Инещадя сил, допоследнего дня. Бревно видишь? - снескрываемой злостью спросил Энрике.
        -Но…
        -Если найду рапиру прежде, чем сгинешь сострова, вот точно так иты будешь выглядеть, иникакое чудо тебя неспасет. Далее. Если ты, лживая душонка, двинешься отсюда куда угодно, нонекпатору Факундо, бревно покажется тебе относительно целым. - Энрике хищно усмехнулся иглянул вупор напритихшего гранда. - Тобой займется брат Кортэ, он глубоко верит всвоё право решать, что есть ересь икак она должна быть наказана. Он предпочитает впоследнее время эстоки. Сказал: ими удобно перерубать позвоночник… - Энрике поднялся наноги, покачиваясь ишипя сквозь зубы. Побрел вдоль стены, осматривая траву иощупывая разрушенное бревно. - Ага, рапиру я уронил здесь. Кто мог подобрать икуда припрятал? Лало! Лало, где тебя носят черти, любимая дубина рыжего еретика! Лало, куда дел рапиру? Ладно, есть ведь имотыга.
        Гранд сглотнул, еще раз покосился навосток, вжал голову вплечи изатравленно, состоном, вздохнул. Поего лицу было понятно: страдает неподдельно. Дикость провинциальных нравов превращает интриги - впримитивный мордобой, атонкие договоренности вовсе делает невозможными. Топот сэрвэда, бегущего отручья вовесь дух, пробудил гранда кдействию. Тагезец криком созвал своих людей, всчитанные мгновения сгреб бумаги изаторопился кскалам, часто оглядываясь набезумного - теперь гранд несомневался - служителя Энрике. Атот всё шарил втраве, ругал скопом ангелов ичертей и - нет сомнений - был способен разнести вщепу прочнейшую стену, хоть сам покрови иненэрриха… Ногранд осознал: едвали этот человек усмирим теперь, когда его жена без сознания.
        Лало остановился рядом схозяином дома, жалостливо качая головой иобнимая Энрике заплечи: ведь еле стоит, рана нависке снова открылась, руки дрожат. Сам страшнее несвежего покойника, да еще требует оружие, ругается. Обиходить надобно, уложить, накормить.
        -Лупе там как? - сник Энрике, истратив остатки сил накрик.
        -То проповедует, то лежит без памяти, - грустно признал Лало, перехватил служителя поудобнее инаруках понес вдом, как младенца. - Гля: бумагу кой-какую незабрали. Записывать небось надобно, что скажет.
        -Одержимыйгде?
        -Вона, вуголке скрючен, - дернул подбородком сэрвэд иопустил Энрике накрай широкой лавки рядом сженой. - Ну, я всяко старался неприбить его. Авось, раздышится квечеру. Может, иумом непрослабнет…
        Энрике быстро проверил жилку под подбородком ичуть повеселел: жена дышит, сердце бьется слабо, норовно. Он велел принести одержимого иположить наполу лицом вверх, всмотрелся всинее, ставшее сплошным кровоподтеком, лицо. Повел плечами, невольно сочувствуя бедолаге, попавшему Лало под горячую руку. Поморщился, наблюдая, как усердный сэрвэд поливает несчастного водой ибез жалости колошматит пощекам.
        -Допросное дело потеряло немало, - хмыкнул Энрике едва слышно.
        -Повезло мне, - отозвался Лало, расплываясь вулыбке. - Черные, помнится, сунулись большой силой. Я уперся изавилы: нежелаю пыточным ремеслом промышлять, вот ивесь сказ. Знамо дело, черные враз про ересь зачали, я тож припомнил кой чего. Беда… НоМастер меня непокинул. Его волею дон Кортэ выявился рядом. Уж какое он святое слово сказал черным, непойму… Тихо шепнул, скроткою улыбкою, ивороги про меня вмиг забыли, отвернулись ипошли прочь. Ия пошел, куда указал брат Кортэ. Вобители Трехзвездия хорошо, кормят сытно. Учат дельно. Ну, пока доклинка недопускают… ноя все одно, освою.
        Одержимый жалобно замычал, иЛало прекратил лупить его пощекам, трясти заворот. Энрике прочел короткую молитву, настороженно всматриваясь вглубину зрачков ивыискивая там «тьму донную», порой заметную унастоящих одержимых. Приложил ко лбу дона Патильи освященный камень сознаком Мастера. Выговорил особое моление, ведомое лишь Зорким, посвященным втайны изгнания тьмы.
        -Или я ничего вэтом непонимаю, или гадость сгинула, испугавшись гнева моей Лупе, - предположил Энрике. - Аведь я неразбрасываюсь словами простотак…
        -Время разбрасывать камни ивремя их собирать, - едва слышно выдохнула Лупе, распахнула глаза ислепо уставилась внебо, словно инет над головой потолка. - Истинно так, всякому делу ипомыслу уготован свой срок.
        -Лупе, - позвал Энрике, склоняясь кжене. - Душа моя, тебе лучше?
        -Всякому созданию божьему дана душа, инет втом правиле изъятий. Еслиже скажет кто: он без души инам неравен, он ниже ион - изгой, пустьтот…
        Энрике опасливо скосил взгляд наЛало. Сэрвэд качнулся было кстолу, кбумаге ичернилам - подать умеющему писать, ведь сказанное ценно для Башни. Всоседней комнате заплакал малыш Хулио - иЛало сокрушенно всплеснул ручищами, побежал прочь. Он немедленно вернулся, баюкая надрывающегося младенца. Энрике принял сына ипостарался укачать, поглядывая набормочущую святые слова жену, безразличную даже кголосу родного ребенка. Затем взгляд переместился напустой стол, наЛало.
        -Слушай, он ведь, пожалуй, просит есть.
        -Знамо дело, - кивнул сэрвэд. - Ночью-то я укачал малого, песенку спел. Помогло. Утром козьего молока дал, перед зорькой. Сам доил, тепленькое… Где зерно накашу ииные припасы, неведаю. Онож поуму как? Твой дом, ты исмекай.
        -Вера твоя есть дом твой, убежище иприют, кров вненастье иместо отдыха, однакоже никто неостается встенах удобных навеки, ибо дело жизни его… - зашептала Лупе.
        -Святой Авва, проповедь седьмого камня, зачинная строка, - опознал Энрике сотчаянием изадумался: - Что едят дети? Так, спокойно, без горячки. Надо сообразить, я ведь кормил его тем, что мне давала вмисочке Лупе. Жидкое итеплое. Где унас крупа или зерно?
        -Зерна иплевелы совместно произрастают, однакоже… - немедленно начала цыганка.
        -Два святых родителя уодного несчастного ребенка - это неизбежный голод иполная разруха вхозяйстве, - ужаснулся Энрике. - Боже мой, как ловко я жил вложной святости, пока Лупе тащила насебе дом! Лало, ты умеешь варить кашу? Хвала Мастеру, порождению ты неблагородный дон, значит, умеешь много чего полезного.
        Энрике сунул малыша вруки сэрвэду испотыкаясь, побрел всоседнюю комнату, почти наощупь нашел сундук, запустил руку насамое его дно, извлек маленький сверток. Вернулся, сел кокну ираспахнул створки. Вытряхнул наколени содержимое свертка - неприметный узелок наобрывке пеньковой веревке. Непослушными пальцами Энрике распутал узел, выложил надрожащую ладонь. Осторожно сдул заокно ипроследил, как резкий порыв западного ветра подхватывает истрепанную нитку, затем гладит кожу руки имчится прочь, торопится дальше идальше, несет весть оразвязанном узелке тому нэрриха, кто завязал узел икто ему, западному, родня…
        -Оллэ, нас надо срочно спасать отизбытка святости, - попросил служитель уветра. Рядом сел сэрвэд, иЭнрике принял наколени сына, покачал наруках исокрушенно вздохнул, щелкнул языком иподмигнул малышу, нежелающему уняться. - Хулио, твоя мама говорила: непутевый я. Надо было слушать, мама унас умная. Ох, как внимательно надо было её слушать…
        Глава 6. Онаполнении сосудов
        Идея семи небес, нанизанных наось духа - это центральный постулат веры, тот самый, посути, что дал название изримый образ конструкции духовного развития через восхождение побессчетным ступеням. Башня - винт ступеней-дел, воздвигается ввысь, дарует надежду праведникам добрести доБога, задыхаясь, ноупрямо свершая бесконечный подвиг преодоления себя… Аеще Башня - символ падения грешников, тех, кто потакает страстям исползает вотьму вечную, вмрак безбожия икромешного кошмара.
        Кортэ лежал намягком итеплом, ощущая это мягкое основание - облаком, асамого себя - малым перышком тумана. Небо заполняло мир целиком, такое глубокое ибезграничное, словно оно вместило все семь своих слоев. Пристальный взгляд пронизывал безмерность многих ярусов Башни, он обладал силой прозрения иразличал божественное сияние, анепросто восход…
        Сознание плыло впереливчатой утренней синеве, дрейфовало вместе спарусом крошечного клочка тумана, влекомого через рассветный океан родным северо-западным ветром. Кортэ-туман, неприлагая усилий, летел иудивленно растворялся вином состоянии, нетелесном иотрешенном. Внебесном океане небыло ничего похожего наБашню. Ни винта ступеней вверх или вниз, ни тьмы-зла исвета-добра. Ни даже выбора: ветер гонит, туман послушно движется. Сменяют друг друга день иночь, как можно их противопоставить? Они - две стороны единого круга времени. Мир вне телесного бытия несодержит противоречия. Казалосьбы, это иесть наилучшее, безмятежное состояние. Номир без конфликта воспринимался каким-то плоским, изнего - подумать страшно - исчезло важнейшее: твердь убеждений. Сеё утратой оказались зыбки илишены опоры столпы веры - жизнь, смерть идаже самБог.
        Клок тумана пересекал рассвет отберега доберега горизонта, чтобы однажды раствориться, пролиться дождем, впитаться влуг или пополнить большое облако. Любой исход неявлялся для тумана концом, потому что упути его небыло начала инаправления, пока этот путь непрослеживался чьим-то неравнодушным взором. Для Кортэ бытие облака представлялось удручающе безвольным инеличностным, ведь он неготов был поволе ветра - чужого или даже родного - плыть, куда угодно этому самому ветру… Возникало сомнение: бытиелиэто?
        Полмира заслонила голова Иларио, ивмиг Кортэ стало хорошо, присутствие знакомого человека сразу избавило отбезвольной ибездумной участи.
        -Очухался?
        -Ох, непропадай, - сиплым шепотом попросил Кортэ. - Тошно быть облаком.
        -Понятно. Лей еще, - безжалостно велел Иларио иотстранился.
        Ледяная вода хлынула сплошным потоком, изгоняя изсознания остатки тумана ивынуждая зубы часто, дробно лязгать. Пару раз прикусив язык, Кортэ сполна осознал: он, благодарение Мастеру, вовсе необлако, он - замерзший нэрриха, копошащийся влуже посреди двора. Он счастлив быть самим собой, иничуть неболее. Новедь - инеменее!
        -Недоумки! Отродья шелудивого козла, пособника криворогого чёртаиз…
        -Вроде очухался? - изрек Иларио, вслушиваясь впоток ругани, звучащей всё разнообразнее игромче. - Сидра ему, если хоть капля уцелела.
        -Мой сидр! - ужаснулся Кортэ ирывком принял сидячее положение, более неотвлекаясь отглавного напустопорожнюю философию. - Черти краснозадые! Ну, если выпили без меня… Ну, держитесь.
        -Ну, держи, - серьезно предложил Иларио ипередал запотевшую кружку.
        Напиток был тот самый: мутный, терпкий, выдержанный. Кортэ выхлебал его длинными глотками, радуясь каждому мигу земного рассвета, ощущая себя живым исчастливым здесь, внесовершенном мире, дозволяющем сыну тумана небыть облаком, асколько угодно брести против ветра, пусть даже изчистого упрямства ибез верной цели.
        Иларио подвинул табурет ипокосился надверь. Кортэ замотал головой: вгостерию непойду, тут небо, родной ветер играет сдурными клочьями сырости, неспособными спорить.
        -Вион? - допив сидр, Кортэ утер губы рукавом, сел верхом натабурет иприкрыл глаза, собираясь смыслями.
        -Пока лежит идаже недышит, - насторожено имрачно вымолвил Иларио. - Ты, впрочем, тоже недышал. Кандэ прислал сообщение, как ты ивелел свечера. И - да, ты прав. Незря следили зауказанными домами.
        -Кто?
        -Сакариас, прозываемый Вернивским. Он вквартале ростовщиков, как я понимаю, человек немаленький.
        -Вернива - порт вГалаторе, где его родня пятое поколение крепко держит ссудное дело, - кивнул Кортэ. - Так… дочегож тягостное занятие - думать! Погоди, без спешки рассужу ещё раз. Я желал показать королю заговор вовсей красе. Я заподозрил, что под властью уБаса сгибается ихиреет нетолько Вион. Затем я сделал смелое утверждение: Бас плотно связан исвынужденными слугами вроде Виона, истеми гниденышами, кто сознательно покорен ему. Таких вночной болтовне было самое малое двое: неведомый чернокнижник имой самозваный ученик, который рычит, себя непомня. Столь спорные домыслы привели меня кидее пугануть тварь. Ей годится лишь тело, способное кподчинению ивыдерживающее пытку утраты контроля над собой… Я показал твари, что могу лишить её возможности управлять «слугами», для этого траванул Виона, когда тварь полезла рвать мне горло. Ну иотравился сам, мелочь… Нэрриха выносливы, нодаже нам после ядовитого дыма - невздохнуть, это почти смерть, травку я выбрал надежную. Сакариасу, если верить сведениям Кондэ, хватило меньшего, чтобы сдохнуть, он-то человек. Получается, я вомногом прав: когда тело Виона
оказалось отравлено, связь сгубила ипосредника.
        -Ты уверен?
        -Я ни вчем неуверен, чернокнижье - немоя стезя, я почти свят, вкрайнем случае предпочитаю подкуп илжесвидетельство, - огрызнулся Кортэ. - Виона сунь вподпол, недосуг возиться сним. Коня седлай, если ещё неготов. Желаю сам ипрямо теперь увидеть, как умер ростовщик.
        -Акороль?
        -Иди, смело буди его дополудня! Я-то ленив иумен, неподставлюсь под монарший гнев, - хмыкнул Кортэ инеодобрительно пощупал мокрую рубаху. - Поехали. Галопом! Чёрт, знатьбы наверняка: один Сакариас сдох или еще кто недотянул дорассвета? Где теперь тварь исвободенли Вион, хоть ивременно,а?
        -Все тебе надо быстро идаже сразу, - укорил библиотекарь, принимая услуги повод коня Виона ибез спешки забираясь вседло. - Поехали вместе… Непомолясь сутра, ты чертыхаешься, без меры изакуски пьешь сидр. Ты, брат мой, отягощаешь душу, когда думаешь огреховном, темном деле. Когда ты был впоследний раз наисповеди? Признай: давно…
        Кортэ расхохотался, азартно кивнул, мигом занял седло Сефе, хлюпая насквозь мокрыми штанами иусугубляя свое несовершенство новыми бранными словами. Два вороных скакуна галопом вырвались содвора ипонеслись, высекая измостовой искры исоздавая волну грохота воистину штормовую.
        Вмиг оказался возмущён покой аж наполгорода. Ночная стража прижималась кстенам ишало пригибалась. Тут итам хлопали окна, сонные горожане гомонили, взбивая измолочного тумана домыслов свежие сливки утренних сплетен… Имя Кортэ шелестело всё громче иотчетливее, рыжий нэрриха морщился инерадовался скандальной славе, получившей очередное подкрепление.
        Вороные мчались голова вголову, полагая происходящее испытанием нарезвость. Они едва умещались наузких улочках, ноуступать друг другу нежелали. Миновали площадь, пролетели мимо поворота кобители Трехзвездия, иИларио успел махнуть рукой кому-то знакомому, сделал сложный жест: отдал некое распоряжение.
        -Доном де Сага займутся без нас, немешкая, - пояснил библиотекарь.
        -Тэо? - Кортэ выкрикнул наскаку короткое имя, первым пришедшее наум: исповедник умен иазартен, уж он-то неусидит застенами обители.
        -Тебе досих пор никто несказал? - удивился Иларио, невольно чуть придержав коня. - Исповедник вместе сАльбой отбил королевского пса, почти что сэшафота снял… Это знаю точно, сам страховал сарбалетом. Изгорода они ушли невполне ладно, Эспаду подранили. Как обернулось прочее, вне столицы, мне неведомо.
        Кортэ кивнул, молча обдумал услышанное. Сефе вырвался вперед надва корпуса ипобедно заржал. Он первым влетел втеснину кривых, вынуждающих сбавить ход, улочек квартала ростовщиков. Скакун прыжком вырвался наглавную, - ту, что именовалась здешними жителями «Солнце», поскольку пересекала квартал широким лучом ивыводила накруглую площадь, кчужому храму. Сакариас жил вдобротном каменном доме, двумя фасадами выходящем инаплощадь, ивтихий переулок, удобный для именитых заемщиков этого солидного ростовщика. Невсякий гость, понятное дело, желал быть замеченным итем более - узнанным. Кое-кто окажется запятнан уже одним упомнинанем всплетнях рядом сименами иноверцев низкого происхождения иподлого рода занятий.
        Наплощадь нэрриха несунулся, свернул впереулок итам спешился. Впечатал кулак вворотину, несколько раз повторил свой немудреный способ добиваться права напосещение дома. Никто неответил, непоявился вокне инепрошагал ккалитке через двор. Иларио шепнул несколько слов молитвы, отстегнул отседла шипастую булаву ипередал Кортэ. Сын тумана примерился ивысадил дверь втри удара, нещадя ни оружие, ни имущество мертвого ростовщика, ни покой квартала. Сефе, пританцовывая, проследовал захозяином водвор, сам шагнул кбледному, серому отстраха человеку, итот безропотно принял поводья. Кортэ двинулся кдвери дома, нетратя время навыяснение - слуга идёт рядом или скорбящий родственник.
        -Веди, - рявкнул нэрриха маленькому полноватому служителю чужой веры, едва тот опасливо выглянул водвор. - Живо, покуда я вежлив инекличу еретиком. Ато ипохлеще, изменником ипервым врагом короны.
        -Смерть ещё стоит упорога, негоже… - начал было служитель, глянул втемные бешеные глаза нэрриха исмолк. Чуть поклонился, жестом выразил свою обреченность. - Идёмте.
        Покоридору он повел уверенно, улестницы навторой ярус намиг замялся - иКортэ, толкнув провожатого, втри прыжка одолел подъём, врезал ногой понаспех прикрываемой двери, заваливаясь вместе собломками косяка вкомнату изаодно отбрасывая кокну того, кто желал запереться назасов.
        Кортэ прошел пораспластанной наполу двери, огляделся, выхватил листки изочага, зажженного непопогоде, среди жаркого лета. Сын тумана зашипел ивыругался, пальцами удушая огонь, мстительно жгущий кожу доволдырей, жадно чернящий бумагу иглотающий тайны мертвого ростовщика - букву забуквой. Иларио невозмутимо, сполуприкрытыми веками начал чтение молитвы, установив острие ножа точно под горло второму обитателю комнаты, замершему уокна. Прошептав все положенные святые слова библиотекарь приготовил влевой руке еще один нож, впрок.
        -Там вон ещё умник, пробует отсидеться зазеркалом, - буркнул Кортэ, проходя кстолу ипринимаясь быстро просматривать бумаги. Неинтересные он швырял напол, азанятные валил вкучу перед собой. - Чёрт, полтайны сгорело… Пойди верни изпепла слова итем более мысли.
        -Немогли они жечь, нечитая. Сядь, еретик, пока что просто сядь, - велел Иларио без выражения, чуть шевельнул нож ивзглядом указал накресло. - Молви, очищая душу: ты читал бумаги или их просматривал некто иной, отделяя сжигаемые отпрочих?
        Рослый детина, наверняка слуга, если судить поодежде ипростоватому лицу, невольно покосился начеловека, добытого Кортэ из-за зеркала. Опомнился, свел губы плотнее, намекая наотказ вответе. Иларио пожал плечами иловко оглушил слугу, спихнул напол. Вкоридоре уже рос звук шагов, скоро порухнувшей двери вкомнату пробрался невысокий полноватый человек, ежась отжути ивнезапности погрома, творимого нэрриха, - акак иначе назвать происходящее? Превозмогая оторопь, вошедший погладил рукой массивную золотую цепь сподвеской, обозначающей его высокое звание главы гильдии ростовщиков столицы.
        -Вдоме траур, похороны понашему обычаю следует свершить дозаката, - начал он, - прошу вас оказать уважение…
        Кортэ хмыкнул, швырнул вугол изрядно посиневшего человека, добытого им из-за зеркала идосих пор удерживаемого зашею. Следующим движением нэрриха шагнул кглаве гильдии ирванул подвеску смассивной цепи. Повел бровью, уложил золотую вещицу себе запазуху. Похлопал ладонью повлажной рубахе наживоте, куда провалился знак власти над кварталом.
        -Сел там, руки перед собой, пасть захлопнул, - велел сын тумана. Нагнулся, подхватил маленький арбалет, валяющийся усамого зеркала. Подал Иларио. - Жди. Гляну напокойника.
        Нэрриха бегом миновал коридор, лестницу, шагнул вглавный зал, мельком отметил двух женщин уизголовья умершего - ипокривился. Правило еретиков этой ложной веры брать вторую жену, молодую, нужную вродебы только для похоти иигр, он неодобрял. Прежде всего потому, что слышал много раз: согласия девицы неспрашивают, асаму её вдоме держат только что нерабыней. Ктомуже, иэто особенно мерзко, возле покойника сидит совсем ребенок, она выглядит моложе Зоэ, - такой самое время держаться замамкин подол ибаюкать кукол. Но, рано повзрослевшая, она испуганно жмется кспинке стула, моргает иглядит впол, комкая складки юбки. Посмерти пожилого мужа младшая его жена неполучит ничего, поскольку сама отойдет имуществом кего сыну или брату, так вродебы велит закон веры, почитаемой вэтом доме. Подробностей Кортэ незнал, зато сплетен наслушался погостериям - вдоволь… Итеперь морщился, припоминая самые отвратные. Если девчонка нежена, аналожница, если она вдобавок неодной веры схозяевами дома - будет выброшена наулицу, откуда ей прямая дорога вквартал при речном порте, где гостерий много, асговорчивые девки подпирают
всякий угол. Нэрриха усмехнулся. Он нечеловек, чтобы судить оправде законов веры истиной иложной. Он дважды нечеловек: откуда ему знать, стоитли спрашивать девиц хоть очем? Ума уних, если рассудить, порой оказывается маловато для простейшего ответа. Асилы, чтобы выжить внедобром мире без защитника - ивовсенет…
        -Сплошная ересь, - поморщился Кортэ, определяя свои мысли, неко времени явившиеся ибестолковые.
        Вдоме покойного противно выказывать грубость. Однакоже иначе неполучить того, что жизненно важно для Виона. Трудно добиться правды именем божьим, даже зная все его имена иобладая красноречием Оллэ. Зато крепкий удар послабостям - жадности истраху - иной раз вышибает нужные ответы. Наиные способы их добычи нет времени…
        Кортэ еще раз поморщился, отшвырнул кстене наследника - того, кто пообычаю проследил заомовением тела хозяина дома итеперь сидел вногах покойного ишептал свои молитвы, читая их покниге, ненаизусть. Следующим движением сын тумана сбросил струпа шитый сложным узором покров, повернул тело наодин бок, надругой. Старшая жена охнула исникла вобморок, невыдержав бесцеремонности чужака иего холодного равнодушия кнеподдельному горю. Кортэ вытер руки окрай ткани, сплошь покрытой стежками, создающими буквы святого текста чужой веры. Медленно кивнул.
        Как иожидалось, уСакариаса синюшное лицо сглазами навыкате: так выглядят задушенные. Между тем, нашее нет ни единого следа. Навсем теле, так уж точнее. Горло неперекрыто костью или иной помехой, позволяющей сказать, что ростовщик подавился. Ввоздухе инакоже нет знакомых ароматов, какие Абу несколько раз давал нюхать, пробуя научить приятеля остерегаться ядов. Следов пены нагубахнет…
        -Жил-жил, да вдруг ипомер, - сделал вывод Кортэ. Уставился нанаследника, хмурясь иодним взглядом вынуждая того замереть без движения. - Эй, он помер восне?
        Ответный кивок оказался слабым, похожим насудорогу, ноиэтого было довольно для подтверждения. Сын тумана тяжело вздохнул, поправил покойника инакрыл тканью. Немного постоял, собираясь смыслями.
        Уже почти несомненно: убийца ростовщика - он, Кортэ, минувшей ночью бросивший сухой яд вогонь лампады. Отсюда дотой лампады попрямой более двух лиг! Норостовщик мертв. Значит, ночью его тело оставалось здесь, асознание было далеко - оно задыхалось вместе сВионом, гибло втомже отравленном дыму? Недоказано. Но - возможно.
        -Ты здесь подоброй воле? ВМастера веруешь? - для порядка уточнил Кортэ, глядя надевочку-вдову.
        Та испуганно замотала головой, вжалась встул изакрыла лицо руками, лишь разок исподлобья глянув наужасного нэрриха, известного всякому инаверняка именуемого чудовищем, ктомуже лысого, колюче-небритого, мертвенно серого иведущего себя недопустимо. Кортэ сокрушенно вздохнул: неследует насильно насаждать благо. Может, никому инетребуется его вмешательство, ломающее устои. Вон как наследник глянул надевочку. Авчем счастье женщины? Вправе быть ценным имуществом ипринадлежать кбогатому дому. Так ответят многие: даже старый Челито пожелал подобного для Зоэ. Отдуши хлопотал, старался всеми силами, неспросив её мнения. Хорошо хоть, выжил… придурок, - мельком подумал Кортэ, припомнив письмо отповеренных. Старика успели выволочь зашиворот иззаговора, отправили взакрытой карете подальше отстолицы - ито дело.
        -Вы, все трое, наверх, - тихо истрого велел Кортэ богато одетым людям, статуями замершим устены. - Ну, резвее. Иначе дозаката вам незарыть покойника. Я неуйду, покуда неполучу того, зачем явился. Некривите морды, я груб, зато он - грешен сверх меры. Такой грех лучше оплатить, анетащить поступеням посмертья: колодой повиснет нашее иутянет вотьму, слишком тяжел.
        Вдалеке возник иразросся большой шум, скоро он стуком уверенных шагов докатился дозала. Два воина вкоротких багряных рясах, сбулавами при поясе, распахнули дверь, кивнули брату Кортэ - иповолокли клестнице указанных нэрриха пленников, неуспевших подоброй воле исполнить его приказ. Старшая жена очнулась итонко, испуганно завыла. Наследник наощупь нашел книгу, попытался сесть напрежнее место ипродолжить чтение, хотя говорить пока что немог, губы дрожали, пальцы рвали край страницы.
        Кортэ покинул зал, шепнув несколько слов любимой молитвы ииспросив уМастера терпения имудрости. Хоть малую толику…
        Вкомнате над залом, вмещающим покойного, было тихо. Иларио по-прежнему стоял устола, подбрасывая налевой ладони нож иперебирая правой листки сзаписями. Приведенных силой людей изнижнего зала разместили наполу устены. Те замерли неподвижно, обреченно. Кортэ сел вкресло, оттащив его всторону иразвернув кдопрашиваемым.
        -Кто-то извас, ая несомневаюсь, что нужный человек тут, - сказал он спокойно, - знает, где хранится договор найма нэрриха Виона. Сейчас брат Иларио трижды прочтет «верую» изатем «отдание почести», тоже трижды. Времени, надеюсь, хватит для принятия решения. Поверьте, я старше вас, богаче золотом иопытом. Верное решение всего одно: отдать подоброй воле ибез проволочек то, что я требую.
        Нэрриха кивнул библиотекарю, повел бровью, забавляясь зрелищем вдохновенной радости, мелькнувшей насухом длинноватом лице. Иларио искренне полагал, что его упреки исоветы делают рыжего нэрриха истинно набожным идаже - он сам однажды признался - дают последнему надежду инаобретение души, инапризнание маджестиком сего отрадного факта. Мнение Кортэ относительно способов получения нужных решений изглавнейшего оплота Башни было иным. Ставить водин ряд душу ибумаги скрасивыми печатями - разве это по-божески? Откудабы маджестику вдруг научиться бесспорно обнаруживать наличие или отсутствие души? Вчудеса площадного толка Кортэ неверил, всвятость нынешнего первого служителя - увы, тоже. Именно потому полагал вопрос освоей бессмертной душе решенным наверняка положительно: еще весной он направил куда следует богатейшие пожертвования идополнил их витиеватым письмом сеще более соблазнительными намеками финансового толка. Дары Башня приняла, скорого игневного отказа написьмо неприслала - значит, вопрос оцене задушу как раз теперь рассматривается пристально изаинтересованно. И, вот гримаса бесовства, прикрытого
маской святости: кто скажет наверняка, чьё золото питает нынешний заговор? Сундуки брата Кортэ, так некстати возжелавшего стать официально одушевленным, проследовали кглавной Башне кривой дорогой через Тагезу…
        -Верую вБога единого… - негромко начал Иларио, хмурясь ипоглядывая насвоего подопечного. Брат Кортэ досих пор сидел безразлично, невершил внужные моменты знаки первого изамкового камня. - Брат… - прервав молитву, укоризненно шепнул библиотекарь.
        Кортэ очнулся, виновато повел плечами, поклонился иисполнил нужные жесты, азатем покинул кресло для смиренного коленопреклонения. Он даже добыл из-под рубахи оберег, поцеловал изашептал молитву одними губами, без звука. Складка налбу Иларио разгладилась, библиотекарь встал прямее, положил метательный нож настол, добыл словнобы извоздуха четки изаговорил напевно, свыражением. Нэрриха своевременно кивал, вторил идумал: если унего, шумного грешника Кортэ, имеется живая иполная душа, наверняка таковая запоследние годы стала сильно похожа наИларио. Она строга водном ибеспечна вином, добра иногда ипослучаю, нототчас ирядом жестока - тоже пообстоятельствам… Пожалуй, нехудший образчик души: всего золота мира мало, чтобы перевесить убеждения изаблуждения Иларио.
        Когда последние звуки молитвы сошли вшепот ииссякли, повисла тишина. Она отдавала пыльной духотой, першила вгорле. Дыхание собравшихся вкомнате, как кузнечные меха, раздувало пламя страхов, выгоняло налица пот, плотно приклеивало рубахи кспинам.
        Кортэ занял кресло ивнимательно изучил иноверцев, по-прежнему жмущихся устены. Трое сидели обреченно, полагая происходящее началом конца для квартала: слухи огрядущих погромах давно бродили постолице, адыма без огня, как известно, небывает. Ближе кокну хрипло постанывал полузадушенный рыхлый мужчина, тот самый, что прятался зазеркалом. Он, самый тучный извсех, обильно потел ичасто поглядывал настол, набумаги, особо выделяя обгоревшие. Глава гильдии замер каменным идолом, поджав губы. Его помощник сгорбился удвери, мял платок ибесконечно, суетливо крутил ткань напальце.
        Вдорогое цветное стекло окна билась муха, снова иснова падала, взлетала иопять принималась засвое, будто ей казалось слишком страшно оставаться вкомнате, будто идля неё повисшая напряженность без слов копила угрозу удара, способного размазать влепешку.
        -Отвечать придется, уже пора, - сообщил Иларио, завершив перебор четок.
        Глава гильдии допустил налицо складочку презрения. Неповорачиваясь инеменяя позу, заговорил, глядя прямо перед собой.
        -Отвечать? Разве слова изменят нашу участь? Вы пришли, нарушив все мыслимые приличия иустои, вы потревожили домочадцев покойного вдень большого горя, вы явились, имея готовое решение, что очевидно извашего безмерно нахального поведения. Желаете изыскать повод иобъявить начало тому, что давно приготовляется? Чтож, наш народ гоним, нодаже вы должны сознавать: мы стойко переносим невзгоды изаверу свою…
        -Непроповедуй, оно невпользу делу, - Кортэ подался вперед. - Шести молитв, зачтенных братом Иларио, мне хватит навесь день, следовательно, свопросами веры иереси насегодня покончено. Речь пойдет омирском, нонеменее важном: всякий обязан быть верным подданным короны Эндэры, раз живёт здесь. Нам известно доподлинно намерение покойного прибрать крукам чернокнижную власть. Вдобавок кизмене короне он желал сжить сосвету меня, лично меня. Теперь понял наше поведение?
        -Подобное невозможно, мы мирные люди исполным уважением соблюдаем законы страны, принявшей нас, - глава гильдии отудивления глянул нанэрриха прямо, без прежнего показного презрения, прячущего смятение истрах. Снажимом добавил: - Под рукою её величества, хочу отметить, община процветает, благодарность наша велика, равно как иверность Эндэре. Мы бескорыстно способствовали постройке кораблей, общим решением квартала возвратив водворец полученные позайму ценности.
        -Ну да, обменяли золотишко взвешенное ипонятное нанеопределенных размеров долю дохода иземель, если таковые станут итогом плаванья дона Вико де Льера, - хмыкнул Кортэ. - Ябы назвал дельце корыстным вариантом бескорыстия. Несопи, мирный кебша, я сам таков, отпостной праведности аж икаю: неверю вподобные чудеса земные. Однакоже дело мое изложено, жду ответа, анеотговорки.
        «Кебшу» - принятое вЭндэре наименование своей народности - глава гильдии воспринял спокойно. Несчел попыткой разделить жителей квартала направедных последователей Башни игнуснейших еретиков, невоспринял, как обвинение вчужеродности. Просто кивнул, смущенно пожал плечами ивыжидательно поглядел насидящих рядом. Отдохнувшая муха снова застучала встекло. Иочередной раз сгустилось молчание, нотеперь оно стало тягостнее прежнего: вопреки всем ожиданиям те, кто грубо вломился вдом, имели право задать вопросы иобосновали его, однако ответа так инеполучили. Добиться чего-то без применения силы сделалось, кажется, невозможно… Кортэ взглянул набиблиотекаря, признавая вочередной раз свое неумение лезть вдела людей без скандала навсю столицу.
        -Его семья непроисходит отстарой крови, он едвали допущен ктайным делам, - сообщил Иларио как-то окончательно безмятежно. Уверенным жестом выделил иноверцев, тех, что сидели обреченно иказались подавленными. - Старая кровь, как именуется особенная порода вобщине, для меня очевидна уэтого иэтого. Я уже дал знак, их дома проверят изаберут оттуда вобитель младших. Впервую очередь мальчиков, обязательно выявив среди них первенцев. Вечером я сам побеседую сдетьми. Утром они вкусят освященную пищу инаденут багряные одежды новообращённых. Башня приветствует ипоощряет тех, кто готов заложить краеугольный камень веры иначать постройку истинного храма души своей.
        Оба кебша вскинулись ипоглядели набиблиотекаря сосмесью отвращения истраха. Кортэ снова испытал острый восторг идаже гордость: тот, кого он полагал образчиком своей души, мог послужить примером идля рассудка. Иларио углядел всложившейся безнадежной ситуации последний путь кдостижению быстрого имирного решения, он использовал средство более сильное, чем страх смерти или золото, поскольку знал вполне точно, что для кебши непозволительно, что осквернит его веру иопозорит семью.
        -Как однажды мудро заметил настоятель Серафино, рассудок юных - чистый воск, согрей его проповедью ивылепи убеждения, позже они затвердеют допрочности догм, - задумчиво буркнул Кортэ. - Иларио умеет работать своском.
        -Дети ни вчем невиноваты, - побледнел глава гильдии.
        -Им непричинят вреда, клянусь именем Мастера, - шепнул Иларио, инаего губах мелькнула ядовитая, изощренно-тонкая тень улыбки. - Истинная вера всякому живому созданию - глоток целительный, я лишь отворю для страждущих источник утоления духовной жажды. Ибо сказано: ищите иполучите, адети усердны впоиске нового, тайного иудивительного.
        -Что вам надо? - процедил один изуказанных Иларио мужчин. Шевельнулся, сел удобнее изаговорил деловым тоном. - Назовите сразу все требования.
        -Разве здесь исейчас вы принимаете решения идиктуете условия? - удивился Кортэ. - Я уже сказал: доставьте договор Виона, снего начнем, апрочее приложится. День длинный, он всем нам принесет много нового.
        -Ноесли чтение договора приведет вас вбешенство ипричинит больший вред, нежели наш отказ выдать бумагу? - сухо предположил тотже кебша.
        -Тогда попробуйте остудить мой гнев своим усердием впокаянии: доставьте оба договора, ведь есть ивторой, приготовляемый для завтрашней сделки сомною. Читая занятные тексты, я избешенства мигом вернусь кмирной задумчивости, - предположил Кортэ.
        Мужчина нехотя, подчиняясь неизбежности, кивнул. Соорудил налице такое положение пригубных складок, какое можно при желании принять заулыбку, авовсе несчесть оскоминой… Кортэ приложил усилия и - принял заулыбку. Сам оскалился, предоставив собеседнику возможность постараться исчесть этот хищный азарт - ответной улыбкой. Нэрриха хлопнул кебшу поплечу, подмигнул главе гильдии, ничуть необрадованному своей ролью малосведущего инезначительного вквартале человека. Второй кебша изобозначенных Иларио, как «старая кровь», молча встал ишагнул кдвери.
        -Принесу требуемое, - неглядя назаступившего дорогу багряного стража, молвил он, адресуя сказанное сидящему устены кебше - собеседнику Кортэ, итем признавая его главным.
        -Вам помогут, вдруг ноша окажется тяжела, - Иларио подобрал состола нож ипринялся задумчиво рассматривать лезвие. - Ивот что: нестарайтесь отсылать сообщений впорт. Брат Кортэ отом, возможно, инеузнает… вотличие отменя.
        Кебша, первым затеявший разговор отайном, скривился, улыбка окончательно инеобратимо сделалась оскоминой. Мужчина осознал это исогнал слица неподходящее выражение, оставив лишь безразличие. Помнению Кортэ, кебша был подобен запертому толстостенному сундуку внадежной оковке, сдобротным замком. Сундук полагал себя надежнейшим вмире вместилищем тайн - ивсеже угрюмо прямил щель рта-крышки, чуя близкое присутствие Иларио, знающего толк вотмычках. Аеще он только что познакомился сманерой Кортэ орудовать булавой, обнаружив преграду наизбранном пути иразнося её вщепу, апри надобности - ивпыль…
        -Это срочно, извольте пропустить, - настаивал вкоридоре некто соскрипучим упрямством опытного жалобщика, привыкшего судиться поповоду ибез. Ему басовито-отрицательно отвечали, нонадтреснутый голос звучал всё явственнее, подтверждая могущество тусклых людишек счернилами напальцах ивдуше. - Извольте, я готов подписать любые гарантии иподать должные бумаги хотьбы икоролю. Именем Мастера, я настаиваю. Я дойду идомаджестика, вамли незнать омоих связях ипокровителях.
        Кортэ распахнул дверь, вытолкнул вкоридор кебшу ибагряного брата, выделенного всопровождение. Продолжая жест, цапнул заворот назойливого гостя.
        Тощий тусклый человечек при виде рыжего нэрриха пискнул ипопробовал отшатнуться, ноповис ввоздухе имигом миновал порог, слегка шаркнув понему подметкой. Сразу очутился вкресле, моргнул, срастущим ужасом наблюдая вблизи - нависшего Кортэ.
        -Н-ну, - припомнил нэрриха любимое словцо Эспады, единственного жителя города, кроме самого сына тумана, чьи загулы ипогромы несопровождались тяжбами спривлечением самого дорогого столичного знатока законов. - Счем явился? Год назад я клялся изжарить тебя намедленном огне, поймавши. Твой заказчик зарился наодну долину, покуда нерастерял изубы, иаппетит.
        -Неимеете права, - проскрипел законник, норовя отползти или хотябы вжаться вкресло, слиться сним.
        -Зато имею возможность, - расплылся вулыбке нэрриха, туже собрав ткань ворота жертвы. - Несипи, натвое счастье сам святой Убальдо изрек истину: яволк, значит, падалью непитаюсь. Аты - падаль. Вонючая, испорченная вконец идаже червивая. Говори прямо, первый раз вжизни, лишьбы непоследний: что привело тебя сюда? Одно слово лжи - иотсюда тебя унесут, иотпоют вместе схозяином дома, вквартале еретиков поих закону, тыж служишь им чаще, чем единоверцам.
        Глава гильдии снова шевельнулся, кашлянул, отвлекая внимание насебя. Кортэ сблагосклонностью обернулся ккебше. Смахнул законника вугол, подал руку главе гильдии ипредложил ему освободившееся кресло: оценил способность преодолевать страх иотвечать залюдей, сочтенных «своими».
        -Этот человек вам невраг, квашему делу неимеет касательства, - осторожно вступился глава гильдии. - Он пришел потому, что регулярно сообщает важные для квартала сведения. Нато идоговор имеется: яплачу затолкование новых законов изато, чтобы узнавать оних первым.
        -Тогда пусть толкует, - милостиво разрешил Кортэ.
        Законник покосился нанэрриха ишепотом, торопясь изадыхаясь, изложил ожидаемое: вполдень будет оглашен указ, коим Бертран Барсанский передает сыну тумана все права наростовщичество иряд иных доходных занятий.
        Глава гильдии слушал имрачнел, теребя золотую шейную цепь итрогая сломанное кольцо, прежде удерживавшее подвеску - знак его власти, сорванный нэрриха. Тогда действия Кортэ выглядели оскорблением и, вдобавок, - показательным жестом, обозначающим презрение клюбому закону, кроме права сильного. Теперь обрели новое толкование: Кортэ заранее обозначил свою осведомленность относительно милости, оказанной ему королем…
        Муха безнадежно шмякнулась настол, конвульсивно дергая лапками. «Спеклась», - посочувствовал ей Кортэ ипоморщился, без слов сетуя наспертость воздуха иотстраненность ответра, гуляющего заокнами, толкающего их, норовящего вызвать нэрриха наулицу свистом вщелях. Ветра почти родного - западного, ктомуже поворачивающего ксеверу. Увы, вэтот квартал столицы даже родной ветер пригоняет незапах дальнего моря, ногниловатый, особенный дух ближнего речного порта.
        Сидеть впыльной комнате противно. Нооткрыть окно, подставить лицо ветру - значит, снова неполучить свежести иобременить себя подробностями нездешних событий: Вион пока без сознания, его ветер мрачен, порывист.
        Иларио все понял, прошел кокну ивсеже распахнул его настежь, решив по-своему изаодно намекнув наскорое завершение беседы.
        -Как новый глава гильдии, - раздумчиво начал Кортэ, гладя рубаху наживоте, нащупывая знак своей власти, нонепытаясь его добыть, - я ничего пока делать ненамерен. Недотого. Указую: сделки проводить гласно, отчеты заносить вобщий лист, брат Иларио выделит старательных писарей для столь важного занятия. Над последователями веры вМастера ставлю старшим вас, - Кортэ ткнул пальцем впрежнего главу гильдии, замершего вокончательном недоумении и, кажется, забывшего дышать. Сын тумана хмыкнул, довольный зрелищем, идобавил: - Над иноверцами старшим ставлю синьора Ченто Кандэ. Он вам недаст спуску, вы недозволите воровать его хитрецам. Ачто ского стрясти впользу ордена исебя лично, я решу позже. Без спешки.
        Законник перестал мелко вздрагивать устены, кашляя идоказывая всем вкомнате исебе впервую очередь, что он ужасно пострадал отрук нэрриха ижив лишь чудом. Первый большой страх прошел, вспомнилась оплаченная кебшами обязанность сообщать оновых указах. Ещё один готовый коглашению - оправе короны иБашни нанеклеймёное золото - Кортэ пока что предпочитал оставить тайной для кебшей, потому резко пнул законника носком башмака под ребра, поддел заворот ивышвырнул вкоридор, удушая сипение, готовое превратиться вовнятные слова.
        -Вобитель его, мы ещё побеседуем оплодах… веры, - Кортэ пояснил свои действия изаодно дал намек Иларио: неплохобы насамом деле выяснить, кто год назад пытался перекупить только-только добытую долину Вольмаро изачем так усердствовал?
        -Ты иты, проводите иразместите, - приказал Иларио, выглянув вкоридор.
        Кортэ тем временем обозначил тычком пальца всех вкомнате, кроме кебша старой крови - иотпустил, посоветовав заняться устройством траура, аравно ивопросами наследования ипохорон. Тем самым обнадежил: скоро он покинет дом, неувеличивая ущерб инечиня препятствий внасущных делах.
        Закутанное воблачный плед солнце взобралось уже довольно высоко налинялый, какой-то неопрятный ковер небосвода. Тени сделались коротки, носохранили болезненную блеклость. Кортэ зевнул, нехотя прощупал шею иплечо, признавая неизбежность проявления синяков: ночью то, что вселилось вВиона, показало свою непостижимую силу, вединый миг скрутив самонадеянного сына тумана. Чембы оно ни было, слова омогуществе теперь неказались пустыми: скрутить нэрриха четвертого круга сам Вион немог. Носпомощью твари он справился, еще немного - икости ключицы хрустнулибы вполне определенно, иобрекли наокончательное поражение…
        Отмыслей отвлек звук шагов. Запыхавшийся кебша старой крови поклонился отдверей ивежливо протянул два завязанных лентами договора, уложенные вузкий открытый ларец черного дерева. Кортэ снова зевнул, встряхнулся, и, ругая себя запроявление слабости, потянулся взять бумаги. Неуспел: Иларио охнул, рванулся вперед иперехватил ларец! Резко захлопнул крышку, пребольно прищемив пальцы Кортэ.
        -Что нетак? - удивился сын тумана.
        -Отступник, - сотчетливым бешенством прошипел кебша иотвернулся кстене.
        -Наконец мне пригодилось иэто, - снарочитой безмятежностью, поддерживаемой всеми силами, отозвался библиотекарь. Сунул ларец под локоть. - Идем, брат Кортэ. Теперь я понял многое, если невсё, что моглабы вообще объяснить нам ночная смерть еретика. Этих, - громче добавил Иларио, неглянув накебшей ишагая запорог, - вобитель. Нижние подвалы. Чернокнижье несомненно. Жилища илавки обоих обыскать. Бумаги - все допоследнего клока! - нанаш двор. Родню под замок вверхних подвалах, дома выжечь дотла, свершив напепелище обряд очищения. Соседям ущерба нечинить, нопереписать всех, вплоть докрыс иптиц. Установить, кто бывал учернокнижников гостем илиже заказчиком, партнёром вделах. Всех выявленных под тайный надзор. Любые поездки им, даже выход запределы квартала кебшей, запретить доразбора дела настоятелем Серафино или даже патором.
        -Вокак, - поразился Кортэ.
        Он дернулся иперехватил кебша, доставившего ларец, когда тот метнулся было кокну: толи прыгнуть испастись, толи голову расшибить омостовую иисключить новую, куда более опасную, встречу с«отступником» вподвалах ордена… Подоспели слестницы воины вбагряных рясах, молча приняли пленника итолкнули вугол, готовя веревки ивполголоса обсуждая, вести чренокнижников пешими или небудоражить охочий дозрелищ люд идоставить вкрытой повозке? Кортэ почесал зудящую стерню игл-волосков набритом черепе. Происходящее смотрелось жутковато ивполне внезапно.
        Неприязнь брата Иларио керетикам, конечно, неновость: два года назад он, что ни день, твердил нэрриха обискоренении инородцев. Составлял послания кнастоятелю идаже патору, обосновывая выгодность борьбы сересью для Башни икороны. Рвался подкараулить самого Бертрана вовремя его ночных прогулок итрижды ссорился сЭспадой, недопускающим никаких случайных встреч… Все три ссоры оставили память накоже королевского пса, Иларио иКортэ: последний разнимал ивразумлял своих новых знакомых, ещё неставших друзьями, ноуже интересных азартной идаже фанатичной тягой кночным приключениям.
        Нопытки, сожжение жилищ, притеснение родни исоседей? Кортэ еще раз потер короткую щетину, сокрушенно вздохнул, неоспаривая ни одного распоряжения библиотекаря, ипошел изкомнаты прочь. Он недогнал внезапно заспешившего приятеля водворе, принял услуги повод коня, взметнулся вседло.
        Внесколько прыжков Сефе достал скакуна Иларио, исын тумана глянул наслужителя ордена багряных - впрофиль, куда внимательнее прежнего, стараясь проверить догадки. Даже поддел пальцем гладко выбритый смугловатый подбородок иповернул туда-сюда, потянувшись изседла иопираясь нахолку соседнего коня. Контур сухого длинноватого лица был четким ивесьма специфичным. Линия перебитого носа имела горбинку, левую бровную дугу рассекал шрам, впалые скулы тоже приобрели вбою незначительную неправильность. Ивсеже…
        -Да ты ведь кебша, инаверняка этой их гнилой старой крови, - необманываясь привнесенными чертами, Кортэ рассмотрел под ними урожденные. - Придуши меня Убальдо, ну иновость! Давай-ка спешимся ивыпьем. Хочу понять, что заветер надул эдакий узор облаков натвой лоб, брат Иларио. Немолчи, ты меня знаешь, уж если упрусья…
        -Зная твой норов, нестану отпираться идлить пытку вытягивания сведений. Нонеспрашивай, как его звали, я старательно забыл то имя, - медленно выговорил Иларио. - Ему было четырнадцать, когда он ушел издома ипостучался вворота обители. Он был старшим сыном, первенцем старой крови… Отец его был чернокнижником. Тот мальчик умер, ая обрел имя, когда дом его выгорел дотла. Высокий огонь. Красиво.
        -Чёрт меня…
        Иларио резко обернулся кспутнику, дернул рукой так, словно готов был влепить пощечину потрясённому нэрриха. Старательно восстановил налице покой ивыпрямился вседле.
        -Молчи! Неначинай снова богохульствовать, шутки кончились. Черт тебя только что едва не«побрал».
        -Вокак! Идальше?
        -Ненаулице.
        Кортэ завладел поводьями обоих коней иостановил движение. Изловил заворот случайного прохожего, успешно заменившего собою иконюха, иконовязь, стоило нэрриха кинуть песету, зверски зыркнуть инанизать оба повода нашею горожанина, как настолб. Следующим движением сын тумана стащил библиотекаря изседла испрыгнул сам, поволок брата Иларио кближней гостерии, закрытой толи послучаю раннего времени, толи попричине затопивших столицу смутных слухов. Кортэ незанимали рассуждения: он вломился взаведение через ближайшее окно, стреском разрушив ставни. Подвинул кпонравившемуся столу стул, усадил Иларио, заботливо облокотив его плечом настенку, как пьяного или раненого.
        Щурясь вполумраке, Кортэ прошел позалу, принюхался, ссомнением провел пальцем порядам кувшинов ивыбрал небольшой, изчисла дальних ипыльных. Бросил золотой хозяину заведения, опасливо мнущемуся заузкой щелью приоткрытой внутренней двери.
        -Сюда никого невпускать, ставни закрыть, свечу настол исамому - вон, покуда неокликну. Как понял?
        Хозяин поймал золотой, часто закивал иопрометью пронесся через зал, юркнул впролом окна, торопливо ибестолково принялся прилаживать наместо попорченную доску. Охнул, схватился заголову, кликнул людей изанялся поиском свечи. Добыл заодно икружки, выставил второй кувшин вина изадом попятился кокну, кланяясь икивая.
        -Любишь ты чудить, - без радости, ноибез осуждения, отметил Иларио, слушая стук забиваемых наглухо ставен. Безмятежность, все утро судорогой сводившая лицо библиотекаря, наконец-то сползла, сморщилась досмертной усталости. Иларио попробовал улыбнуться, безнадежно махнул рукой иснова приткнулся кстене. - Я всегда знал их лучше, чем любой иной багряный. Я желал вытравить их отсюда, выжечь каленым железом. Они - язва… Пока ты неявился кворотам обители снеподъемным мешком золота иеще более весомой наглостью толстолобого барана, я был иным. Золото полагал первейшим демоном, аим немог простить того, что для них эта дрянь - едвали небог. Золото им бог, алюди - пыль.
        -Какже, родню пришибить всегда хочется сильнее, чем посторонних, это закон жизни, я его непризнавал, пока сам непроверил, возмечтав зарезать Ноттэ, - посочувствовал Кортэ, разливая вино исразу пробуя наязык. - Кислятина. Слушай, ну чего ты взвился? Детей - ивдруг вподвал. Я начищу тебе морду, слышал? Небожеское дело - мстить всем ископом, да ещё поить злобой город. Мы заразу изведем, номоим способом. Зажабры - иошкурим пополной: золотишко ссыплем всундуки патору идушке Бэль, наблагие дела. Ачто есть благие дела? Патор святой, он возьмется травить идавить еретиков-южан, королева - сама доброта, она накупит наемников исмолитвою перережет горло родне вТагезе. Ты сперва впадешь внедоумение, азатем обретешь покой: кебши нехуже инелучше прочих. Ты ещё немного порезвишься, одних пожжешь, других укрепишь ввере, агодам эдак кста научишься прощать людям то, что они - люди, как итысам.
        -Кислятина, - согласился Иларио, пробуя вино, морщась иусмехаясь. Лицо стало вполне живым, губы дрогнули болью. Багряный налег локтями настол изадумался, перебирая четки. - Два года назад ты явился вобитель, ия вроде как ожил… Мне стало интересно. Ты - лучшее, что есть вмоей душе, пусть это лучшее достранности похоже наересь исплошной грех чревоугодия, зависти, пьянства имного еще чего. Ты являешь собою доказательство того, что золото недемон инепроклятие. Как любое средство, наделенное могуществом, оно лишь ловушка для слабых иоружие для сильных. Ты дал мне многое, брат Кортэ, я даже убедил себя постепенно, что эти - они невеличайшее ибеспросветное зло, апросто чужие мне. Новот настало нынешнее утро, именя вмиг отшвырнуло впрежнюю ненасытную ненависть, да простит меня Мастер. Мало им золота, еретикам… Ты ведь нечитал седьмую книгу Священного Свода?
        -Издогматов веры кебшей, - уточнил Кортэ.
        -Веры, истории, легенд, правил жизни, - поморщился Иларио, хлебнул вина итолкнул кружку, предлагая разлить повторно. - Я знаю их наизусть, хоть ипробую доказать себе, что всю ивсяческую ересь забыл… Нопамять неслушается. Седьмая книга повествует овремени великого короля. Тогда род кебшей жил насвоей земле ибыл един. Еще несоставили закона, отделяющего народ отпрочих итребующего хранить чистоту крови, веры, устоев. Вернемся кседьмой книге. Жизнь короля была долгой, даже нэрриха могли позавидовать ему. Ты рядом стем королем выгляделбы нищим. Войны иболезни обходили благодатный край. Король был хитер имогущественен втайном служении. Таковы почитаемые душевные качества подлинного кебша… Он создал печати, именуемые сабха.
        -Это было давно, - зевнул Кортэ, полагавший время досвоего рождения малоинтересным.
        Глаза Иларио блеснули, библиотекарь хитро улыбнулся ипокачал пальцем, затем щелкнул ногтем почерному ларцу, добытому из-под локтя ивыставленному настол. Погладил лак покрытия любовно, как лезвие лучшего своего ножа. Иснова поглядел наКортэ.
        -Точно втаких ларцах, если верить седьмой книге, хранились сабха. Этого немог знать посторонний, понимаешь? Тот подлец принес тебе ларец, полагая, что тайну повнешнему виду её атрибутов распознать некому… Ты слышал одревнем ритуале подтверждения договора самим фактом прочтения его текста?
        -Нет, - насей раз Кортэ слушал внимательно идаже чуть отодвинулся отларца.
        -Это особая бумага, я сразу рассмотрел. Перевязана лентой, сплетенной мастерицами своего дела: узор включает текст, священный для всякого кебша, слова составлены изсимволов первичного языка, якобы имевшего огромную силу. Это тот самый язык, полагаю, из-за злоупотребления коим нас, людей, лишили единой речи. Носимволы уцелели и, вплетенные вузор, они ещё имеют власть… так сказано вкнигах. Теперь главное. Развязав ленту ты, сын ветра, станешь рабом потомков мудрого короля вэтой жизни ивсех иных, сколькобы их ни было унэрриха. Такова вторая часть свершения печати. Опервой я знаю меньше, - огорченно признал Иларио. - Суть её втом, чтобы наделить раба особенной силой, огромной ипослушной хозяину.
        Кортэ допил вино, вскрыл второй кувшин исердито брякнул донышком постолу. Неунявшись, впечатал вдоски кулак, сминая волокна, как молотком, инеощущая боли. Рабство навсе отпущенные жизни - это воистину страшно!
        -Сжечь, - предложил нэрриха, покосившись начерный ларец.
        -Вион уже развязал ленту, - Иларио открыл крышку и, некасаясь бумаг, указал нарастрепанный сверток одного издоговоров. - Сожжешь ларец, ижизнь его иссякнет… если проклятая книга нелжет. Да простит меня Мастер, какже я ненавижу их. Этот мир был свят ичист, пока людине…
        -Да уж, скучно жили, - Кортэ расхохотался ирезко стал серьезен. Отодвинул кружку. - Виона неотдам! Он сам вляпался, он говнюк, внем намешано дряни поровну сглупостью игонором. Ноя признал его учеником, я вответе занего. Как-то так… Пошли.
        -Куда? - удивился Иларио решительности нэрриха.
        -Окороле королей мне рассказывал Абу, - буркнул Кортэ, рассматривая наглухо забитое досками окно истольже плотно закрытую дверь. - Он знает, древнее инудное мне неинтересно, нобайки исказочки я ценю. Вот ивзялся развлекать, впихивая под видом занятного - важное. Всего непомню, ноусвоил: кебши инарод Абу дальняя родня. Они рассорились вкакие-то там изначальные времена. Раз так, пусть Абу выкладывает свою ересь, дополняя твою. О! Как ты скривился, благочестивый брат! Терпи: нам предстоит сунуться вчервивую жижу ереси ивыкопать изэтого дерьма золото своей пользы. Грешно быть чистоплюем, брат Иларио. Грешно иневыгодно.
        Сын тумана встал, прошел кокну ипостучал подоскам. Снаружи подбежал хозяин заведения, жалобно уточнил, угодноли славному Кортэ заново выломать окно. Нэрриха заподозрил торговца вжадности: починка окна уже принесла золото, повторная будет недешевле.
        -Дверь отопри, - щупая кошель, предложил сын тумана идвинулся квыходу.
        Наулице завремя разговора стало тесно: нагулянку буйного нэрриха собрались поглазеть соседи ислучайные прохожие. Хозяин ничтожного заведения первым протиснулся вдверь, оглядел зал, расплылся всчастливой улыбке икрикнул: стол разрушен, след руки разгневанного Кортэ впечатался вдерево глубоко ивнушительно.
        Нэрриха пожал плечами, принимая как неизбежность то, что столешницу теперь будут день заднем показывать, превратив вглавный источник дохода гостерии иеё гордость. Заняв седло, Кортэ бросил ещё одну песету временному конюху ипроследил, как тот спешит вгостерию, глазеть ипропивать случайные деньги.
        Вороной принял сместа рысью, Иларио пристроил коня следом, нащупал вседельной сумке колокольчик ипривесил уседла, обозначая спешку. Люди теперь заранее разбегались или липли постенам, как дурно выхоженное тесто, стряхиваемое пекарем. Плюхи лиц тоже казались тестообразными: все они перекошены, невнятны ибледны… Кортэ морщился, гнал коня инемог избавиться отгнуснейшего ощущения, будто исам он сделался таким вот тестом. Кто-то ловкий упихал его вчан исчел основой для пирога под названием «великая власть». Кто-то играл очень расчетливо. Теперь невызывает сомнений: встреча сВионом сама посебе, независимо отдальнейшего, уже захлопнула ловушку. Чембы ни был Бас, он представляет ту загадочную силу, которая иделает раба печати особенно могучим.
        -Вот чёрт… - нэрриха привычно упомянул нечистого, натянул повод, щурясь инаконец-то избавляясь отдурного настроения. Вздохнул свободнее ипоправился: - то есть всего лишь еретик.
        -Можно подумать, он захватил город, - вкрадчиво-ровным тоном отметил Иларио, мигом приходя всвое боевое настроение. - Воимя Мастера, брат Кортэ, как ты, служитель ордена, терпишь подобное! Идаже… более поощряешь, даруя недругу внимание изаботу?
        -Ещё слаще запоешь, лишу сидра, святоша, - пригрозил нэрриха. Возвысил голос, обращаясь уже керетику: - Тебе что, надоела родная башка? Или холодно стало, послать задровишками?
        Абу, укутанный вбелую ткань досамых глаз, неповернул головы, пребывая вобычной для его веры полной сосредоточенности молитвы. Он скрестил ноги навышитом коврике, разложенном аккурат посреди Королевской площади, так что монумент, изваянный вполный рост вбоевом доспехе, оказался обречен слепо таращить наиноверца свои мраморные бельма. При жизни Хуан Второй Ревнитель, удостоенный памятника наглавной площади, подобногобы недопустил: покойный прадед Изабеллы вырезал ипожег еретиков без счета, раздвигая границы владений. Ныне, даже каменный, он, кажется, немог поверить встоль окончательное падение нравов, икак-то особенно живо сжимал рукоять карающего меча веры, непропорционально огромного, щербатого покромке.
        Пойди теперь выясни, откуда пошло суеверие: мол, пощупай меч - иникогда непознаешь измены вбраке. Судя посостоянию каменного лезвия, иных гарантий верности столица непризнавала. Между тем, сейчас возле памятника пребывал человек, которого верность жен недолжна была беспокоить, ведь посол Алькема, если - очудо - неврали дворцовые сплетни, единственную законную жену давным-давно отослал кматери, наказав ей жить тихо иуединенно, все силы отдавая воспитанию детей.
        ВАтэрру еретик-посол привез никем вточности неучтенное число юных наложниц, следовательно, жил вомерзостном грехе - каждодневном, упоительно-разнообразном, вызывающем бурное обсуждение иосуждение. Отмыслей онепрестанном прелюбодеянии южанина многие доны мрачнели, украдкой косились насвоих жен, многожды посылаемых кматери, вечному порогу изаоный - лишьбы подалее, ноникуда неуехавших… Увы, столь досадное неравноправие еретиков ипоследователей Башни часто приводило праведных жителей Эндэры коткровенной враждебности, адресованной илично послу, иего делам. Обычно Абу старался несоздавать лишних поводов краспрям ивел себя умно, новот - надоже - сегодня некстати поглупел, устроился впрохладной тени королевского плаща, черными мраморными крыльями отяготившего статую.
        Поодаль, устен ивпереулках, уже накопилось изрядное число возмущенных горожан разных сословий. Стража ссомнением переминалась, то идело поправляя оружие. Ноглаза южанина были прикрыты, лицо выражало неподдельную безмятежность, вызвавшую уИларио завистливый шумный вздох: напроповеди вобители невсякий избратьев так усердствует!
        Заспиной Абу, задевая плечами постамент имеч, задумчиво переминались два рослых служителя вбагряных рясах: еретик, вздумавший молиться чужим богам среди столицы - это ведь плохо, тем более копится толпа, пересуды шелестят все громче. Надо прекратить беспорядок… Ноперед Абу, лицом кнему ибагряным, черными столпами истиной веры вросли вмостовую три служители ордена Зорких, уже добывшие клинки изножен. Они, нарадость покойному Ревнителю иживым зевакам, готовились разделаться серетиком. Аединственную существенную помеху святому делу - вот нелепый случай - создали братья повере, пока что вынужденно охранявшие Абу. Оба багряных воина поглаживали рукояти оружия имрачнели все более, зверски косясь наловкого злодея, обманом добывшего доверие иприязнь самого Кортэ…
        -Абу, как-то ты некстати рехнулся именно сегодня, - укорил нэрриха. Недождавшись ответа, он потеснил конем черных иблагодарно кивнул багряным. - Очнись, наконец! Неужели для богохульства ненашлось менее людного места?
        -Пока я просто стоял, - отозвался Абу, поднимаясь иначиная скатывать коврик, - меня сочли подозрительным: нерехнувшимся, азамышляющим заговор, что куда хуже. Стража вон - следит вовсе глаза. Уйти было нельзя, потому я помолился облагополучном разрешении дела. Ивот ты здесь, чего я желал всей душой.
        -Аконя заседлать или своими ногами дотопать до«Курчавого хмеля» итам, вуединении, позаботиться одуше? - начал звереть Кортэ.
        -Мне сообщили, что застать тебя будет невозможно, я попробовал изыскать годное место для ожидания. Помоим оценкам, ты мог поехать отростовщиков самое меньшее пятью дорогами втри разных места. Находясь здесь, я вернее всего заметилбы тебя, так я решил, - пояснил Абу, кланяясь черным ибагряным исвершая примирительный жест, единственный общий для двух верований. Правда, Башня его именовала «кровлей намерений», авера Абу - «светом души». - Благодарю всех затерпение, оно было воистину великодушно икрепко. Я готов возместить ущерб, невольно причиненный вере ипорядку. Орден Зорких непобрезгует смиренной лептой посла Алькема, переданной через должных людей?
        Черные неопределенно отмахнулись, непринимая дар прилюдно инеотрицая предложенного: знали щедрость еретика иготовность багряных положить золото взакрома своего ордена. Через силу старший служитель всеже кивнул, шипя неразличимо инаверняка хулительно, сплюнул намостовую. Торопливо свершил знак замкового камня, отвернулся изашагал прочь, убирая оружие слязгом, демонстративно.
        -Эй, я готов перебраться квам напокаяние, месяца натри, - крикнул вслед Кортэ, привставая настременах. - Ибо верую всей душой иплоть умерщвлять готов исвою, иособенно чужую…
        -Брат мой, азаткнись ты, ей Богу, - взорвался Иларио, изпоследних сил сдерживая голос. - Шутник, мать твою…
        -Унэрриха нет матери, - улыбнулся Кортэ ихлопнул библиотекаря поплечу. - Ноя рад, что тебе полегчало! Постность дала трещину, голос возвращается. Абу, лезь вседло, Иларио уступит. Там ты поерзаешь задом покоже, протертой нестиранной его рясой - ивпитаешь нашу веру, спотом конским ичеловечьим.
        -Единодушие унесхожих людей возникает при одном твоем появлении, - вздохнул Абу, сунув под локоть коврик ипристраиваясь шагать возле стремени вороного Сефе. - Заткнись,а?
        -Готов молчать, если ты возьмёшься отбалтывать язык. Что там заистория сэтим вашим икебшей королем королей иего печатями?
        -Вот как развернулось дело, - Абу, заглядывая через конскую холку, привставая намыски иделаясь окончательно серьезным, осмотрел ларец, украдкой показанный Иларио. - История тебе известна. Три печати, я именовал их «дарами». Три женщины, наследовавшие королю. Мудрая возжелала власти, она вскрыла печать, икебши лишились родины. Послушная отнесла печать вклан отца, ивода сделалось огнем, адень - ночью. Верная исполнила последний завет покойного, сней ушли испаслись те, кто необернулся, единоверцы изеё родного племени… Увы, я знаю лишь сказку, Кортэ. Надежда, сокрытая вней, как мне мнилось прежде, проста: печать невладеет душой, принадлежащей Богу. Если сказка нетак стара, как хотелосьбы… - Абу прижался плечом кконскому боку исовсем тихо шепнул вгриву Сефе, зная, что нэрриха разберет: - Я кое-что припас. Правда, упорно искал для иного случая, новсеже смог приобрести семь лет назад. Для Оллэ… Невремя входить вподробности. Отдай мне одну золотую монету воплату, ипусть достойный Иларио поэтому знаку заберет твою новую собственность. Немедленно, я прошу инастаиваю.
        Кортэ сердито хлопнул покошелю, слегка отощавшему сутра. Ипромолчал. Монетка блеснула, взлетела высоко. Абу поймал её, поклонился. Добыл изскладок халата подвеску сложной формы, протянул Иларио, снова кланяясь идавая служителю возможность принять вещицу через ткань, некасаясь рук еретика. Библиотекарь прошипел нечто греховно-ругательное, нагнулся изседла, выхватил знак - ихлестнул коня свободным концом повода, поднимая надыбы иразворачивая. Колокольчик суматошно забился, отмечая переход вгалоп.
        Сын тумана нахохлился вседле, молча слушая удаляющийся звон. Шевельнул повод Сефе, статуей замершего вожидании распоряжений. Конь вздохнул, словно он делал одолжение, двигаясь кзнакомой гостерии ленивым шагом, как последняя кляча. Кортэ иэто принял молча, хотя кипение злости под крышкой фальшивого покоя сделалось опасно бурным: недомолвки южанина приводили вбешенство. Состояние Виона пугало, обман кебшей добавлял жара, требовал толи отмщения, толи бегства… Апока что рыжий нэрриха ничего неделал идаже неругался, лишь сопел, свистел сквозь зубы - стравливал раздражение иехал, отпустив повод. Словно мало бед исомнений, вдобавок давила тяжесть, непривычно весомая даже для его широких плеч: отвечать зачужую жизнь сложно, Кортэ прежде избегал подобного бремени. Новот - увяз, погорло увяз…
        Позади остался Иларио, рядом шагает Абу, впереди, вгостерии, ждет король, где-то далеко - хотелосьбы верить, что вне кольца бед - живут своей жизнью друзья. Все они иотрада души, итяжкий камень неопределенности, слабости. Если - очередной раз травил себя подозрениями Кортэ, невсилах унять мысли исосредоточиться надороге иразговоре сАбу - некто взялся извести нэрриха, то иблизких его непощадит, использует вигре…
        Стрела свистнула так коротко, что сын тумана едва успел осознать всю картину: порванное полотнище ленивого ветра, гудение тетивы, расталкивающей духоту чердака, сдавленное дыхание наемника. Кортэ извлек стрелу извоздуха поздно, наконечник успел царапнуть шею Абу. Южанин снова повел себя странно: благодарно кивнул, налице обозначилось спокойствие, если неторжество.
        -Ты, говнюк, ждал покушения ипотому вседло несел, - запоздало определил Кортэ, продолжая всем своим ветром слушать врага. - Как будто трудно сказать словами? Ну хоть надиктовать завещание вмою пользу,а?
        -Ты ибез моих скудных средств непостижимо богат, - бледно улыбнулся Абу, убирая слица тонкую ткань ипозволяя себе выказать меру слабости, сопровождающей исчерпание угрозы. - Каюсь, немог решить, почудилось внимание илиже я устал исделался позорно труслив… Ктомуже я неимею надежных причин полагать покушение адресованным мне, ничтожному. Издворца водежде посла вчера вышел иной человек.
        -Твари.
        Кратко определив отношение кнаемнику иего хозяевам, Кортэ прыжком взвился наседло, оттолкнулся иповис, цепляясь пальцами завыступ углового балкона второго яруса. Подтянулся, метнул себя выше, дикой кошкой впился вводосток ипополз покрыше, рыча инесдерживая злости. Следующим движением он канул втень дворика, миновал его исразбега взлетел нановую стену. Присел, трогая пальцами старую черепицу, слушая ветер иощущая себя охотником игончей стразу - такое дано лишь озверевшему, доведенному добешенства нэрриха…
        Наемник крался поузкой улочке, старательно сдерживая сбитое, испуганное дыхание ипомере сил прижимаясь кстене: пробовал спрятаться даже ответра. Знал, кто был рядом сцелью, кто поймал стрелу. Знал - новсёже выстрелил! Кортэ сузил веки иметнулся вщель извилистого переулка, соединяющего две улицы - узкого, пахнущего гнилью ииспражнениями. Сколькобы король ни возглашал запрет мочиться итем более справлять большую нужду помимо особых мест, устроенных для этого, сколькобы ни сберегал лучшее наследство еретиков-южан - чистоту города - растущая Атэрра демонстративно поддерживала запреты инегласно нарушала их, все более зарастая грязью… Пока что вонь недостигла главных улиц, отравляя лишь дыхание портового, речного ветра. Помогала сухость жаркого сезона, неполезная землепашцам, ненавистная горожанам, сходящим сума впрокаленном каменном мешке - носпособная спасти город отгнили имерзости вернее указов короны. Увы, Башня неполагала чистоту тела, одеяния идома высшей добродетелью. Ненаходила она греха ивнарушении чистоты, упорно втолковывая чадам божьим устами своих служителей идаже маджестика: лишь душу
следует очищать, аплоть подлежит умерщвлению, она мерзостна ивонь ей присуща исконно, нет втом порока.
        Кортэ негромко ругался, едва успевая отмечать особенно глубокие, густо пахнущие лужи иставить башмаки наотносительно чистые участки мостовой. Лично он полагал умерщвление плоти делом вторичным, ачистоту оной - первостепенным. Братья вордене верно сопоставили число синяков, получаемых вовремя учебных боев, ссостоянием своих тел иряс. Уже год вобители так чисто, что сандалии после выхода вгород приходится снимать уворот: грязны…
        -Ты готов покаяться тут или тебя, гниль, оттащить кбрату Иларио? - скороговоркой уточнил Кортэ, заступая дорогу наемнику, как раз дотопавшему доугла.
        -Тут, - рослый мужчина водежде городского стражника побледнел и, невыбирая места, брякнулся наколени. - Бес попутал. Яже видел вас, авот… Думал, обойдется. Пятьдесят монет только взадаток. Ну я инеустоял, грешен. Ветер-то неваш дует, ну я ирешил… незаметите, значит.
        -Сам пойдешь вобитель исам, допоследней мелочи, все расскажешь брату писарю. - Торопливо пробормотал Кортэ, мысленно взвесив рослого наемника. - Сам, понял? Тебяж, скотину, тащить тяжело, арезать - противно. Мостовая ибез того заляпана.
        Наемник покаянно вздохнул, сотворил знак замкового камня ипринялся многословно, истово исоблегчением клясться: нелгать инеутаивать, явиться вобитель немедля исамостоятельно.
        -Кто нанял, выяснят без меня, - прищурился Кортэ. - Скажи пока что, кого тебе велено было застрелить?
        -Так - еретика, потому ивзялся, - недоуменно возмутился наемник. - Дело негреховное, благое. Велено было близ вашей любимейшей гостерии засесть икараулить. Ноя сутра приметил его удворца. Прикинул: вас поблизости нет, стража дворца вся куда-то делась, слух прошел: кебшей жгут. Удачно… Аон, стервь, словно заговоренный, шастал полюдным местам, вдали отудобных засад. - Наемник прочувствованно вздохнул, навытянутых руках предъявил кошель снеправедным доходом. - Заберите, наблагое дело, значит…
        -Брату переписчику сдай, он ирешит, что для тебя благо, ачто - дело, - подражая ласковому тону Иларио, промурлыкал нэрриха.
        Отвернулся изаспешил вернуться кюжанину, оставшемуся без охраны. Абу ждал напрежнем месте, держал коня вповоду исоспокойным интересом изучал наконечник стрелы.
        -Отравлено, нотак неумело… яд слабый, медленный, - огорчился южанин, снова заняв место устремени.
        -Уж тыбы расстарался поумнее, - разозлился нэрриха.
        -Уж менябы таким ядом постыдились травить, - тихо итакже зло откликнулся посол. Поглядел внебо, щурясь икривя губы. - Как лекарь, я полагаю войну подобной нарыву. Она долго копится, ахороший врач способен вскрыть гнойник иизбежать худшего. Но, как мне представляется, время упущено, лихорадка стала общей, тяжелого кризиса нам неминовать.
        -Держись застремя, тошно тащиться шагом. Игде черти носят Оллэ, - буркнул Кортэ, высылая вороного врысь.
        -Встолице Турании, инечерти вделе, я просил его, апосле Изабелла отсылала весть снарочным, - очень тихо молвил посол. - Может быть, немного изменится рисунок границ накарте, это неслишком высокая плата завоенный союз.
        -Твой-то папаша, что решилон?
        -Вразмышлениях, - поморщился Абу. - Брак моей сестры иплемянника Бертрана могбы всё упростить, мы сейчас неготовы квойне итем более нежелаем утратить родину… аравно иверу. Нопока посольство бессильно продвинуть дело. Я впал внемилость народине. - Посол перевел дух истер пот слица, едва вороной снова пошел шагом. - Наконец-то ты начал резво думать головой, анекопытами своего коня… Ты второй день безумно носишься погороду, вреда оттого больше, чем отнашествия сотни чертей икозней толпы хитрющих еретиков. Свет души моей, вэтом мире нетак много уменя друзей, я самонадеянно осмелился тебя отнести ких числу. Умоляю: сделай как следует, анекак желаешь. Останови коня. Я сам схожу затем, кто вчера был одет вплатье посла. Я договорюсь сослужителями вбагряных рясах, усмирив гордыню иуняв привычку кпохвальбе. Мы безопасно возвратим водворец солнце этого города.
        -Почему так: ястарше тебя наполтора века схвостом, аты мудрее меня натри сотни лет схвостищем? - смутился Кортэ, подбирая повод.
        -Я вырос водворце эмира, ты пришел вмир взрослым младенцем, наделенным силой инепознавшим прелесть слабости, делающей игру интересной, нонеизбежной, - осторожно улыбнулся Абу, поверивший вуспех своего увещевания.
        Арка, ведущая вглавный двор гостерии, уже была видна впереди, запоследним плавным изгибом улицы. Абу еще раз поклонился, благодаря нэрриха засогласие намалопонятные условия. Кортэ натянул повод идемонстративно облокотился ладонью оседельную луку, выказывая готовность ждать так долго, как потребуется. Ему было неуютно, пусть ибез причины. Просто ветер увял, инад кварталом повисла пристальная тишина. Торопливые шаги пересекли двор, калитка скрипнула тревожно исварливо. Наулицу выглянул широкоплечий служитель ордена - воин, ещё взиму допущенный самим Кортэ доизучения приемов работы соружием, наиболее сложным иинтересным помнению нэрриха. Багряный был так бледен, что лицо казалось засыпанным мукой, неживым. Он без удивления кивнул южанину иКортэ.
        -Он приказал звать нэрриха, - нехотя процедил служитель сквозь зубы. - Я непосмел ослушаться… Простите. Ваш ученик, очнувшись, ответил навопрос верно, имы сами помогли ему покинуть подвал. Затем он прошел впокои короля итам пребывает досих пор. Сказал, что уничтожит его величество, если мы неисполним требуемого. Он желает говорить свами, брат Кортэ. Оружие приказано отдатьмне.
        Багряный виновато поник, качнул дверь, распахивая шире. Кортэ помянул чертей скопом иих предводителя отдельно. Рукав одеяния брата был темным открови, ряса имела свежие прорехи нагруди инабоку. Абу сокрушенно покачал головой, темные его глаза наполнились тревожной тенью, посол демонстративно бросил налицо белую ткань изакрылся ею доресниц. Кортэ молча проследил задействиями приятеля испешился, некивнув: окончательно понял, чем пропитано душное безветрие. Оно налито чужим вниманием докраев, и, кажется, опыт всебе содержит огромный, несопоставимый свозможностями нэрриха четвертого круга.
        Сын тумана прошел водвор, мельком глянул наслужителей - двое едва живы илежат, третий склонился над ними, пробует унять кровь. Рука привычно ибез участия разума расстегивала перевязь иснимала оружие. Кортэ сперва немешал ей, азатем намеренно подправил движение - инож упал неловко, усамого сапога Абу. Лекарь уже нагнулся, поставил накамни иразвязал неизменно носимый при себе мешочек снастойками итравами, исын тумана тоже нагнулся, чтобы поправить нож, одним движением извлек измешка емкость темного дорого стекла. Абу промолчал, новеки прикрыл - толи согласно, толи испуганно…
        -Немешкай, жду, - дрогнул воздух, донося отзвук голоса Виона.
        -Какже, обосрусь ивсе ссобой принесу вштанах, нерасплескавши, - Кортэ остервенел.
        -Жду, - насмешливо повторил тотже голос.
        -Могбы торопить, торопилбы злее, - уперся Кортэ, бросая накамни короткий нож, обычно носимый отдельно отпрочего оружия ипредназначенный всего лишь для чистки фруктов ипрочих стольже невинных занятий. - Иду, носперва гляну, живыли братья.
        -Они еще живы, - уточнил голос. - Ноэто последняя уступка. Ты обманом выманил золото, пренебрег договором иотравил моего главного носителя. Но - иди без страха, я всеже негневаюсь.
        Кортэ еще раз вопросительно глянул наюжанина, склонившегося над раненым ибыстро, решительно режущего подол рясы. Ткань пропиталась кровью, подсохла истала сплошной коркой, из-под неё толчками пузырилась кровь, темная, гранатово-густая. Глянцевые мухи нагло ползали поподсохшим лужицам накамнях исадились прямо нарану.
        Кортэ почти ощущал, как давит тварюшек впальцах, скрюченных злобой иотчаянием. Воображение рисовало: вот он вынимает мух извоздуха налету, так может любой нэрриха его опыта. Вот схрустом жмет подушечками пальцев - чтобы нелезли, куда неследует. Чтобы неискали поживу наживых людях, чтобы нелишали остатков надежды налучшее.
        -Жду, - вголосе Виона пророкотали низкие нотки угрозы.
        -Возаладил, - сын тумана поморщился, когда Абу одним движением согнал пузыри икровь, азатем начал шить, кривой иглой поддевая края раны. Наживоте - отметил Кортэ, морщась искаля зубы, словно это его штопают. Глаза раненого были стеклянны ипусты, сознание ушло, навсегда или нет - разве один Абу иведает…
        -Какже нам договориться-то, - нахмурился Кортэ, стревогой отмечая: южанин несмотрит вего сторону инеподает даже осторожных знаков, намекая наверный тон общения сБасом. - Черт стобой, ладно. Король выходит вкоридор, итогда я вхожу.
        -Мне смешно, - прошелестел голос Виона, таящий ядовитую ласковость, - нэрриха небывают подданными ужалких людишек.
        -Ты ослаб головой, связавшись спридурком Вионом? Уж как мне смешно, убогий! - пожалел злодея Кортэ, глядя, как удлиняется шов, как самый здоровый изслужителей протирает кожу возле раны, акровь снова иснова вычерчивает жутковатый рисунок боли, опасно похожий наприговор. - Ты зачем угрожал убить Бертрана, если неради ловли меня? Я попался, поскольку снедавних пор считаю себя жителем Эндэры имне это ненаскучило. Отпусти его.Жду.
        -Нет.
        -Так чёрт свами обоими, - рявкнул Кортэ, зверея всерьез. Он неотрывно смотрел навторого багряного, молча скалящего зубы исамостоятельно готовящего рану космотру. Сухожилия под коленом были срезаны так глубоко истрашно, что обизлечении мечтать инеприходилось. Абу всё штопал рану наживоте, то идело жестом требуя протереть кожу или подать один изразложенных рядом инструментов. - Да немайся ты дурью. Решайуже.
        -Иди, неторгуйся.
        -Королеве невредно овдоветь, - сухо предположил Кортэ, добывая извоздуха очередную муху иснаслаждением её расплющивая. - Я развернулся ипошел. Отсюда подальше.
        Абу закончил обработку раны, изучил вторую, нагруди. Было приятно смотреть, как мягко иуверенно двигаются полноватые руки южанина, исполняя спокойные округлые жесты. Вот посол пригласил забившегося вугол двора слугу ивелел простым иочевидным движением гонять мух: исполнил невысказанное вслух пожелание сына тумана. Второго человека Абу послал добыть инагреть воду, третьего, осторожно выглянувшего изтемного провала сломанной двери конюшни, отрядил затряпками. Сел кследующему раненому, смешал настойку инапоил его, поддержав под затылок.
        -Ты неушел, - ехидно прошелестел голос Виона.
        -Жду, - выплюнул Кортэ слово, уже навязшее взубах.
        -Ну-у, даже кебшей проще вынудить уступить золото, - пожаловался Бас, жутковато вибрируя низкими звуками «у», поднимающими тонкие волоски наспине ишее.
        -Так то люди, ая - Кортэ, - припомнил давнюю похвальбу сын тумана. Деловито добавил: - Пусть встанет удвери идержится заручку. Я потяну, его вышвырнет вкоридор. Я закрою дверь… изнутри. Как понял?
        -Короля толкать? Взашей? - усмехнулсяБас.
        -Я нэрриха, мне можно, - дозволил себе Кортэ, судовольствием отмечая: служитель, чьи раны лекарь уже зашил, дышит достаточно ровно ипока что умирать несобирается. -Жду.
        Снова повисла тишина. Мухи, разогнанные усердным слугой, раздраженно гудели икружились поодаль. Пахло кровью, потом, еще чем-то кислым, крепким - вином истарым перебродившим сидром, как предположил Кортэ. Воблаке болезни томились малознакомые ароматы южных трав… Абу едва слышно звенел склянками, добавляя новые оттенки звучания вслабый ветерок, откупоривая бутылочки исчитая капли.
        -Иди, - разрешил Вион своим обычным голосом. - Договорились.
        Абу напрягся изамер, глядя вниз иснова отказывая всовете идаже ободрении. Сын тумана зло зашипел, оттолкнулся ладонями отгорячих камней двора, встал врост. Единственная причина, какая могла вынудить посла котказу отобщения, была понятна иужасна. Вион себя утратил, нечто чуждое теперь владеет всеми его мыслями, опытом изнаниями. Когда Кортэ войдет вкомнату, он, может статься, тоже сгинет, пополнив силу неведомого врага…
        -Сволочь ты, - свыражением сказал сын тумана, глядя напосла.
        -Жду, - взялся засвое Бас, гулко ухнув «у» вконце слова.
        Оттягивать неизбежное сделалось невозможно. Кортэ шумно, состоном вздохнул, признаваясь хотябы себе: торговался он нетолько зажизнь короля, ноизаэто свое право оставаться как можно дольше вне комнаты. Ито, что холодной юркой ящерицей скользит поспине - оно нетолько пот, оно еще исамый обычный страх.
        Бесстрашие людей перед лицом смерти - фанатизм, глупость или просто отчаяние. Бесстрашие нэрриха - всего лишь непоколебимая уверенность вчуде перерождения. Если знать, что ты несгинешь, какбы ни завершился бой, это уже инемужество, наверное. Спокойствие детей ветра вбою может включать что угодно, отбезразличия доскуки, отбравады идоотвращения киграм людей, случайно или намеренно затронувшим существо снепостижимыми для них, смертных, способностями.
        Сегодня Кортэ ощущал себя смертным. Солнце светило яростно, дышалось легко, каждый миг представлялся необыкновенно ценным, неповторимым, достойным бережливого ксебе отношения. Страх смерти оттенял жизнь иделал бытие рельефнее, ярче. Сын тумана сновым уважением покосился набагряных, вступивших утром впоединок снепосильным врагом. Братья твердо исполна знали свою смертность - ивсеже исполняли долг.
        Нэрриха ловко выудил извоздуха сразу трех мух, растер вкулаке. Вздохнул ичуть вразвалку пошел содвора, переступил обломки парадной двери, взобрался полестнице - вузкий темный коридор. Вконце его, уповорота, имелось малое оконце, оттуда тёк покапле свет, делая сходство места спреддверием смерти - окончательным иполным. Кортэ задумчиво потер затылок. Тот, кого он избрал себе вучителя - ныне покойный Ноттэ - пожелал избыть чуму. Ноттэ наверняка знал, чем будет вынужден оплатить успех. Всеже он исполнял замысел уверенно, так, словно умел шагать попоследнему коридору без отчаяния. Аведь Ноттэ небыл фанатиком! Можно подумать, ему, лучшему изнэрриха, впрямь было дано особенное право - жить сколько угодно иуйти, когда станет необходимо.
        Шаги босых ног отчетливо простучали пополу, замерли усамой двери. Кортэ прокашлялся, покосился еще разок надальнее оконце - ирезко рванул медное кольцо надвери. Короля буквально вынесло вкоридор, нэрриха успел отметить: живой, немного бледноват, носерьезных ран незаметно. Для порядка сын тумана добавил его величеству скорости, толкнув локтем вспину инаправив внужную сторону - клестнице. Асам шагнул через порог.
        Дверь закрылась заспиной.
        Воздух вокруг тела сразу сделался густ: то, что угнездилось вВионе, сосредоточило внимание насыне тумана, очень ценном, добытом многими уступками иобещаниями. Кортэ облокотился спиной надверь итоже позволил себе рассмотреть врага. Вконце концов, он пока что цел, он еще хозяин своему телу иразуму, азначит, игра непроиграна.
        Вион сидел наполу, всамом темном углу. Был он бледен досиневы губ, плечи держал криво, неестественно. Навошедшего Вион взирал, ненормально вывернув голову, снизу-сбоку. Рот был открыт, тонкая струйка слюны стекала погубе ипятнала рубаху. Ничего кроме этой одежды нателе небыло, зато имелись три раны, отчётливо заметные побурым пятнам наткани. Кровь спеклась коростой - наплече, боку иноге. Дышал Вион через рот, хрипло, аеще он постоянно сипел, по-звериному принюхивался, шевеля ноздрями. Вглаза чудищу Кортэ неосмелился заглянуть - тьма ипустота ощущались ибез того, они били впришедшего сплошным потоком внимания.
        -Я благодарен тебе, - Вион дернул шеей исглотнул слюну. Снова нагнул голову, принюхался. - Все, кто рвал меня начасти, смешивая ссобой ипробуя ослабить, поразным причинам выведены изигры или мертвы. Скебшами было тяжело, да иЗоркие меня донимали, пробовали смешными своими средствами поработить. Вынуждали тратить силы… Ты нетронул оковы, мальчишка выжил, носломался ипринял меня. Он удобный. Жадный ислабый. Хватит онем. Наконец мы стобой свободны отчужих условий иможем заключить настоящий договор. Выслушай предложение, достойный.
        Вион скорчился, заскреб пальцами, которые слушались его неохотно инеполно. Тело постепенно сгорбилось всидячее положение чуть правильнее, откинулось настену. Лицо нацелилось наКортэ. Отпрямого взгляда твари тело тына тумана стало наливаться тяжестью, ноги словно врастали впол. Кортэ поморщился, кое-как кивнул. Он пока что привыкал кобстановке, осматривался истарался справиться сдрожью. То есть тянул время иискал способ выиграть.
        -Слушаю.
        -Умный выбор, - Вион облизнулся изадышал чаще, по-собачьи высунув язык, прихихикивая. - Правильный. Я - сила, ты - воплощение. Ты нужен мне, чтобы пребывать вмире, я нужен тебе, чтобы сотрясти этот мир дооснования исделать своим поправу. Подойди ближе ивдохни меня, ибо я - аромат великой власти… Я кружу голову исвожу сума? Ты напрасно опасаешься перемен, - голос загудел басовитыми нотами, Вион заспешил выталкивать слова, сглатывая окончания идавясь ими, как рвотой. Он клонился вперед, опираясь наруки, тянулся ближе кжеланному собеседнику… авернее вместилищу себя. - Мир меняется ежедневно, мир весь - течения ипорывы, волны иветры. Я дам силу видеть его целиком именять поусмотрению. Ты потерял учителя? Поправимо иэто, все отныне вруках твоих. Нет всказанном ни слова лжи, ты знаешь… ибо мы уже начинаем дышать втакт. Ты моя плоть, я - твоя жажда. Золота хочешь? Только потяни, ивсе оно будет твоим. Святости ипоклонения алкаешь…
        -Заткнись, а? - устало буркнул Кортэ.
        Он, струдом шевеля плечами, выбрался изоцепенения икачнулся вперед. Башмак отдирался отпола так, словно пустил корни. Норыжий нэрриха упрямо пробухал похожими набревна прямыми ногами пять шагов ирухнул вкресло устола. Прикусил губу, заставил руку тянуться ккувшину, лить вкубок имимо него теплый сидр. Поднять кубок сил пока ненакопилось, Кортэ отмахнулся оточередной вездесущей мухи иоблокотился налевую руку, уронив правую наколено.
        -Жаль пацана. Что смоим учеником? - выговорилон.
        Вион, кнемалому облегчению Кортэ, какое-то время молчал: толи обдумывал услышанное, толи копил силы. Нэрриха отдышался, изучил полуприкрытую створку ставней, смятые простыни, посеченное иразбитое вщепу изголовье кровати. Сын тумана позволил себе тихий стон, признавая, что голова отмыслей раскалывается, гнев душит… авдобавок жажда, опознанная Басом, подло шевелится вдуше, пускает корни. Эта жажда болезненно приживается, вопреки упрямству. Да, рыжий нэрриха желает заполучить золото, ибез счета! Дурацкое желание, но - есть итакое. Да, он хочет стать святым при жизни! Очень хочет… нозачем ивчьих глазах? Да, он многое отдаст, чтобы Ноттэ увидел его великим иславным. Он наизнанку готов вывернуться, чтобы Ноттэ опять жил, ноболее немог учить, превзойденный вовсем несравненным, лучшим издетей ветра - Кортэ.
        -Ты тьма иересь, - грустно отметил сын тумана, ощущая себя ничтожным, страдающим отмалости своих сил. - Ты часть того худшего, что гниет укорней Башни. Оно есть вкаждом. Вомне тоже.
        -Так дай мне опору ипомоги стать иным, - вкрадчиво предложил голос Виона. - Ты свободен, я тоже. Необману ни вчем: вдохнув ивпитав меня, ты изменишься, новедь ия - тоже. Мы соединимся, это иесть взрослость для детей ветра. Сколько можно оставаться жалким подобием, младшим отпрыском ветра, бессмысленным дуновением? Возмужав, обретя второе начало, ты получишь право создавать младших. Ибо вовсяком сыне - отец, истинно так, всякий путь однажды приводит кначалу, нонаином уровне…
        Кортэ закашлялся смехом, иБас недоуменно смолк.
        -Эй! Я врал Виону про свою тягу кпросветлению через проповедь, - Кортэ ощутил неуместную веселость исбросил часть влияния. - Скажу посовести, тебе одному ибез свидетелей: ясплю напроповедях. Сплю без храпа, соткрытыми глазами. Понял? Так что небзди про отца, новое начало ивинтовую лестницу великого пути души страждущей. Всон вгоняешь. Ибо, - Кортэ упрямо поднял тяжеленную колоду руки ивынудил палец разогнуться внужный жест, - верую невБашню, авбратьев моих. Что станет сВионом?Жду.
        -Станет? - вголосе Баса скользнула ядовитая усмешка. - Разве ты незаметил? Его нет снами. Нет более никого изтех, кто осмелился восстать против меня. Я обрел право быть, я свободен исилен, вдохни…
        -Хороша свобода, вонючий выродок! Тебе все, амне ивыбора нет, - разозлился Кортэ, теряя интерес ктянущему душу, приманчивому обещанию золота, святости ивеличия. - Что скебшами, что без них, ты - тварь! Тварь клыкастая, лживая вкаждом слове.
        -Трудно договариваться наравных стеми, кто неровня, - насмешка сделалась главным тоном Баса. - Нежелаешь похорошему… Иненадо.
        Вион рывком вздернул себя наноги, покачнулся, зарычал изаскреб постене ногтями, срывая их ипродолжая тянуться, цепляться. Постепенно он обрел равновесие, шагнул ближе кстолу. Голова нелепо дергалась, слюна капала наворот рубашки. Взгляд казался подобен трехзубому крюку, он впился вдушу иомертвлял плоть. Кортэ щурился, смотрел внимательно наруки твари, заставляя себя незамечать жути черных дыр-глаз. Он почти поверил: Вион всё ещё цел, он по-прежнему здесь ицепляется зажизнь. Старик Убальдо был прав вкаждом слове, иАбу тоже. Душа - особенный сосуд. То, чем наполнил её сам человек или нэрриха, дает ему право оставаться собою. Только впустоту бездушия вселяются твари.
        -Ты уже весь - мой, - рычалБас.
        Кортэ упрямо перебирал пальцами, шевелил плечами ируками, морщился отскованности, нопостепенно избавлялся отпарализующего влияния. Он справлялся… исдолей интереса отмечал: жажда жизни - сильная штука. Еслибы он неиспытывал столь огромного страха, онбы неприлагал непомерных усилий кспасению. Тело Виона качнулось еще нашаг ближе, исполняя волю хозяина, почти полновластного.
        Сын тумана правой рукой попробовал поймать муху - неуспел, выругался заплетающимся языком, злясь иизупрямства выбирая длинные, заковыристые выражения. Муха села настол усамой лужицы сидра, потопталась, впредвкушении потерла передние лапки обрюшко, намереваясь налакаться донепотребства… Бас взвыл, кукольно-неуклюжее тело Виона выполнило еще один шаг, скрюченные руки бухнули постолешнице совсем рядом скубком, толкнули его ирасплескали напиток.
        Кортэ дернулся, сжал кулак дохруста, раздавливая правой рукой имуху, ифлакон, позаимствованный иззапасов Абу. Стекло впилось вплоть когтями осколков. Содержимое добавило впечатлений, сжигая болью дотла, неоставляя места для страха или подчинения. Вполне свободным жестом, точно ибыстро, Кортэ пронес окровавленный кулак досамого лица Виона ираскрыл, вминая без жалости осколки стекла, капли вытекающего изфлакона средства - изапах. Продолжая жест, он толкал лицо Виона назад, морщась инежелая ломать шею, нонесмея ослабить напор. Бас затих наполувздохе: настойка судорогой перетянула горло Виона.
        Влияние тьмы резко ослабло, мгновения потянулись медленнее, аудары сердца участились, способность нэрриха быть очень быстрым изнать все опроисходящем вокруг через свой ветер вернулась, наделяя сына тумана уверенностью.
        Заокном наметилось движение, иКортэ поверил вто, что это иесть выбор, сделанный занего Абу или кем-то стольже рассудительным. Пока Вион недышит, тварь неспособна впитаться внового носителя. Эта ненадежная победа продлится лишь несколько мгновений! Используя их, сын тумана вскочил, левой рукой подцепил кресло, швырнул вокно, выламывая толстый переплет. Брызнули цветным колючим веером стеклянные идеревянные осколки, щепы, обломки. Сын тумана швырнул Виона впролом исам вывалился следом, неотпуская шею Виона истараясь недумать овысоте, каменном дворе ивозможном поведении людей.
        Мысли угасли охотно, дышать Кортэ немог: нечто перетянуло горло удавкой. Мир стремительно чернел. Сын тумана последним усилием удерживался накраю бытия, отстраненно наблюдая: вот плывет навстречу двор, очень медленно приближается для его темпа восприятия, вот тело схрустом иболью вминается вкамни.
        Кортэ успокоено отпустил сознание, лишь различив два лица, заслоняющие тьму: губы Иларио быстро двигались, брат библиотекарь читал нечто слащаво-священное имногословное, Абу тоже немолчал, шептал свое, сугубо еретическое. Кортэ оскалился вулыбке, впервые сполна оценив слова учителя Ноттэ, допоры остававшиеся пустым звуком. Мол, золото позволяет получить достижимое, адрузья добывают иневозможное… Сейчас его, сына тумана, спасали, забыв ораспрях инетерпимости кчужой вере.
        Значит, чембы ни был Бас, он пока что обязательно инеизбежно - проиграл.
        Глава 7. Тот, чье время прошло
        Просьба опомощи, нашептанная западному ветру срывающимся, тусклым голосом Энрике, застала нэрриха Оллэ вдороге. Он как раз завершил, авернее прекратил, бестолковые переговоры встолице Турании, где проще купить любое безумство запару породистых псов или карточный долг, нежели обрести надежное ивыгодное для страны обязательство занастоящую цену.
        Здешний король так много пил итак часто менял любовниц, что застать его всколько-то осознанном состоянии непредставлялось возможным. Новый, незнакомый Оллэ, патор всея Турании, Парвы иУркезы омире сЭндэрой слушать нежелал: он оказался южанином, происходящим иззахваченных Барсой полвека назад приморских земель. Королева Турании вродебы войны нехотела. Впрочем, она вовсе неотягощала свой невеликий ум рассуждениями оделах государства, предпочитая загружать прическу заимствованными локонами, ашляпку - золотыми безделушками. Кроме того, её величество, собирая коллекцию поклонников, страстно желала заполучить всвой охотничий домик сильного, рослого, знаменитого иктомуже заманчиво светловолосого нэрриха Оллэ…
        Именуемый Черным принцем брат короля, трезвый ибезмерно воинственный, вдохновенно предвкушал скорую смену власти, копил наемников исторонников. Вполитике принц Филипп был несилен, зато мечом, рапирой илюбым иным клинковым оружием владел всовершенстве, да ивтактике боя кое-что смыслил, куда меньше внимания уделяя целям сражения истратегии. Он сраспростертыми объятиями встретил легендарного Оллэ. Выслушал советы поукреплению обороны портов, современным осадным орудиям итактике конных атак. Вответ искренне посочувствовал попыткам вести переговоры спьяными идиотами… Многозначительно посоветовал вернуться через год, когда Турания обретет, милостью божьей, сильного короля. Хмуря густые, накрепко сросшиеся упереносья брови, принц прятал вих зарослях азарт: он нежелал воевать против Оллэ, зато был весьма непрочь начать бой скем угодно, чтобы увидеть вделе старейшего нэрриха, несравненного илегендарного.
        -Если этот галаторский придурок попрется наберег, я свистну своим псам, - напоследок пробасил принц, свойски хлопая нэрриха поспине ладонью, привычной ктяжёлому мечу. - Я дважды гонял его, как трусливого лиса. Я, черт подери, брал островную столицу, уж внаёмниках я толк знаю… Нозатем всё увязло впереговорах. Он отказался драться сомной намечах, я взял золото иснял осаду, править островами мне ни кчему, там сыро искучно. Ты скажи хоть кому: мнебы итеперь разжиться золотишком! Тогда Турания уж точно обретет свое счастье.
        -Чтож, пожалуй так, - вздохнул Оллэ, занимая седло подаренного принцем коня ипровожая взглядом своего скакуна, потрадиции оставленного вобмен. - Увы, я тоже несилен впереговорах.
        -Ты небаба, чтобы угождать моему напудренному братцу, - подмигнул принц. - Ноты уж знай: уних неармия, гниль. Ая, если что, своих приведу ктебе, решено.
        Стаким результатом, далёким отожидаемого, Оллэ иотбыл наюг. Осень он обогнал наперевале Понских гор: караван дождевых облаков, собранных увысочайших вершин, еще неугрожал лету вюжных долинах, нокопил силы, пока опытная торговка-осень раскинула посклонам, как постолам влавке, багрянец изолото, давая право лучшим покупателям досрока рассмотреть ивыбрать первосортный товар. Скоро - Оллэ ехал икривил губы вусталой улыбке - осень двинется впуть, все ниже посклонам, распространяя влияние намир теплых предгорий ижарких приморских долин, выделяя всякой местности её цвета иузоры, порой наилучшие, авременами ипотрепанные. Небывает вмире честных торговцев, да ипокупатели зачастую подслеповаты, гниль берут инепроверяют…
        Нэрриха время отвремени спрыгивал извысокого инеособенно удобного седла, черпал собочины золото мелких листьев ипринимался шуршать ими возле уха, сминая осень ипринюхиваясь кеё пряному аромату, еще ненакопившему дождевой прели итем более замокшей, предзимней гнильцы. Конь принца был велик, длинногрив игоден для движения ватакующем строю тяжелых панцирников. Увы, резвостью ивыносливостью для дальних поездок он неотличался, ипотому спешил Оллэ своеобразно: неторопливо идосадливо. Он знал, что вТагезе сможет приобрести годного скакуна, носперевала еще предстояло спуститься, ктомуже сама Тагеза внынешней игре королей несоюзник Эндэре, здесь следует вести себя осмотрительно.
        Слово «Вольмаро» достигло ушей нэрриха вничтожном придорожном заведении: огорной долине спорили два мужика разбойного вида, уговариваясь толи закупать лучший сидр, толи подкарауливать торговцев. Сын шторма улыбнулся веселее. Он знал, кому принадлежит едва ни всё вдолине, исчёл путь отперевала окончательно выбранным: нельзя проехать мимо владений Кортэ, неразжившись впечатлениями онесравненном сидре, обсуждаемом даже наостровах.
        Ивот нарассвете безоблачного, по-летнему теплого дня, древнейший изживущих вмире нэрриха натянул поводья - иостановил устало вздыхающего коня.
        Обогнувшая скалы тропка каменным крошевом ссыпалась позеленому южному склону, небольшие ухоженные делянки виноградников тут итам подставляли солнцу розовато-золотые переспелые гроздья. Ниже насклоне шуршали редеющие кроны яблоневых садов, крупные плоды имели схожий оттенок сместным виноградом, ноих позднее сортовое золото пока лишь наливалось, копило драгоценный сок. Красные крыши добротных домиков тут итам щедрыми гроздьями зажиточности украшали блюдо долины. Даже скотные сараи под новенькой черепицей, обожженной внынешнем, скорее всего, сезоне, - отметил Оллэ, коленями иповодом предлагая ленивому боевому коню прекратить отдых испускаться вдолину. Место, выбранное упрямцем Кортэ иприсвоенное вопреки всем людским законам, было достойно созерцания итем более - сохранения.
        -Когда-то ия пробовал сохранять, - криво усмехнулся Оллэ, замолчал излее хлестнул коня. - Но, вперед.
        Прошлое - это острые камни оползней илавин, сгинувшие впучине былого инадежно укрытые водами людского забвения. Меняются поколения, владетели перекраивают карту мира, леса растут, агоры стареют… Снова иснова вскипают прибои цветения весен исменяются зимними отливами. Точат камень боли нэрриха, пока острые грани нескруглятся, стертые песком событий, впечатлений, забот…
        Настоящий дом, родной. Очень многие люди имеют такой спервого дня жизни. И - неценят… Он прожил свой второй век ипочал третий, когда замерзшим, полуживым отусталости ввалился вчужой хлев после утомительной охоты накабана, клыки которого оказались проспорены кому-то изслучайных приятелей еще дотого, как зверь попался наглаза. Снег лепил серый, злой ижесткий, застывал нарубахе рыбьей чешуей, выстуживая кровь идавая понять: ты чужак насевере, ты выскочка! Зима быстро найдет предел твоим силам, сломает хрупкую гордость. Зима научит уважать стихии, более могучие идревние, чем любой сын ветра.
        Оллэ явился втот хлев незваным, взломал дверь изаполз под ворох сена, лязгая зубами, постанывая ирыча, чувствуя себя диким зверем, загнанным великим охотником поимени Шторм. Он провалился вчерную полынью сна, более глубокую, чем иная смерть… Иочнулся, невполне твердо осознавая пробуждение.
        Подопрелое сено грело, покалывало спину, лезло вглаза. Соломенные лучики света пробивались вщели стен, звук проникал всарай беспрепятственно: совсем рядом звенели оружием, рычали проклятия. Нэрриха презрительно поморщился. Люди многословны ипри этом, увы, однообразны. Убью, присвою, хапну, стану первым иумру накуче добытого, измеряя славу чужими головами илестью прихлебателей…
        Чуть поодаль ворочалось неспокойное море, родной западный ветер ревел, растрепывал людские крики иуносил прочь, как недавно он порвал иумыкнул паруса.
        Оллэ зевнул, потянулся схрустом, благодушно. Всене было тепло, даже чуть затхло. Вполумраке мерно хрустел кормом кто-то живой, теплый инаверняка способный снабдить молоком. Пахло именно так - обещанием сытости иуютом. Нэрриха поднялся, усмехаясь ипредставляя, каков он теперь, если глянуть состороны: весь всоломе ишелухе зерна. Оллэ повел руками, нащупал брошенный упорога нож, сощурился, изучил двор сквозь щели: он тут недурно отдохнул итеперь испытывал благодарность ккрову, приютившему внепогоду. Если некто явился жечь хлев, едвали преуспеет.
        Нашироком дворе совсем чужих, похоже, небыло. Люди, отдавшие жизнь, ите, кто собрал кровавый урожай, смотрелись соплеменниками. Победители деловито пинали рабов, подбирали ивытирали оружие, называя поименам побежденных иобсуждая, достойноли те ушли изжизни. Оллэ ещё раз зевнул, скучающим взглядом обвел двор - инаконец заметил напороге главного дома статную, ещё достаточно молодую женщину. Она стояла впроеме приоткрытой двери, сжимая побелевшими пальцами длинный боевой нож. Иждала. Как раз теперь мужчины решали последний важный вопрос: кому достанутся дом, все его богатство ивтом числе эта женщина, жена хозяина двух кораблей, невернувшихся издолгого похода.
        Права назваться вождем добивались двое, изначит, кто-то один должен был добавить свою кровь ктой, что уже обильно заливала двор. Люди раззадоривали себя криками, ломали двери иволокли изкладовой хмельное, готовясь праздновать. Звенело железо… Аженщина стояла всё также, иОллэ смотрел нанеё, - хозяйку богатого дома, любимую вещь прежнего владельца здешних мест. Законную добычу сильного, готовую, помнению полупьяных победителей, безропотно служить ему. Женщине предстояло увидеть, как новый вождь перережет горло её детям, тем самым предусмотрительно исключая угрозу нескорой мести. После женщине полагалось безропотно рожать победителю новых наследников…
        Женщину толкнули вспину, она приняла то, что ей сунули под руку. Чуть подвинулась, давая место напороге для плошки, вглубине которой трепетал над кипящим жиром синеватый лепесток огня. Оллэ прикрыл глаза, прекрасно понимая: никто неуспел уйти вубежище, дом полон людьми, неспособными справиться свооруженными «гостями» инежелающими стать их имуществом. Дверь сейчас захлопнется - иродной ветер раздует большой погребальный костер для живых ещё, ноуже обречённых…
        Нэрриха качнулся вперёд… намиг забыл, что двери тут, вкраю снегов, открываются обычно внутрь. Он толкнул ладонью хлипкую преграду, ита охнула отусилия, вывалилась изкосяка. Водворе притихли, рассматривая нежданного чужака. Тогда сын шторма был еще темноволос, глаза его имели обычный для нэрриха ночной оттенок. Победители сперва презрительно выплюнули короткое слово «раб», но, незаметив нашее обруча, расхохотались, шумно обсуждая хозяйку дома: Мол, нескучала без мужа. Оллэ невмешивался вобщий гомон, просто шел ктолько что определившемуся вожаку, вытирающему теплую кровь склинка. Вполушаге отжертвы Оллэ замер, кривя губы исомневаясь. Говорить сотребьем противно, убивать без предупреждения - тоже.
        -Хочешь жить, ноколени плохо гнутся? - победитель по-своему оценил сомнения, расхохотался иткнул мечом вгорло нэрриха. -Раб.
        -Я отдыхал под их кровом, ия, - нехотя выговорил Оллэ, глядя наболтуна вупор, - благодарен дому иего хозяевам. Ты выбрал дурное время, чтобы явиться сюда.Я…
        «Сын ветра», - хотел честно добавить Оллэ, нонеуспел. Меч скользнул покоже, победитель уже почти видел, как вспарывает сбоку шею, как режет горло…
        Человечьи ребра хрустнули влажно икоротко под сжатой вщепоть левой кистью нэрриха. Правой рукой, невыпуская нож инеиспользуя его вделе, сын шторма придержал дернувшееся тело. Сердце ещё несколько раз дрогнуло нараскрытой ладони, багряная пена сползла поруке долоктя. Победитель все ещё стоял исмотрел тускнеющими удивленными глазами насвое мертвое сердце… инанового вожака стаи, признающей право сильного превыше всех иных законов.
        -Довольно мелкое для бойца сопытом, - отметил Оллэ, рассматривая сердце, вырванное изтела. Брезгливо бросил наземь ипротер руку орубаху мертвеца. Обернулся кхозяйке, всё также неподвижно стоящей впроёме двери. - Могу я попросить молока имеда? Непогода вынудила меня без спроса влезть вваш хлев, ноя стараюсь помере сил быть вежливым гостем. Эти рабы вам нужны живыми?
        -Заних дадут хороший выкуп, - непослушными губами выговорила женщина…
        Боевой конь очередной раз споткнулся, жалобно всхрапнул истал спускаться поосыпи неловко, боком, совсем медленно. Оллэ спрыгнул изседла, сочувственно хлопнул бурый отпота бок. Лошади невиноваты втом, что люди вздумали решать, какими им быть хорошо или дурно. Этот всей своей конструкцией предназначен таскать тяжеленные латы изапрятанного вних воина, гордо вышагивать напараде, позволяя седоку возвышаться над прочими. Ни начто иное, увы, конь негоден…
        -Скоро доберёмся, - пообещал Оллэ, морщась, мысленно проклиная нахлынувшие ни счего воспоминания ипродолжая рассматривать долину. - Все мы однажды взрослеем, устаем скитаться ижелаем заиметь дом. Знаешь, что это такое? Это неместо, асостояние. Ты направляешь кберегу корабль - атебя ждут. Твой ветер гонит стаи волн, иты знаешь, что она стоит наскале… Смотрит из-под руки. Подставляет лицо западному ветру иулыбается…
        Оллэ споткнулся, выругался, удивляясь себе, вдруг утратившему выдержку. Оценив происходящее, нэрриха остановился, втянул ноздрями воздух исдернул завязку, прихватывающую волосы уоснования шеи. Пряди рассыпались поплечам, светло-соломенные, почти прямые, иветерок сразу распушил их, впитываясь иотдавая знания. Сын шторма вслушался, хмыкнул, окончательно понимая причину своего настроения. Теперь он осознанно бросил конский повод. Помчался вниз длинными прыжками, такими легкими, что каменное крошево несмещалось под башмаками.
        Тропа распалась надвое, взрезанная кривым клинком кряжистой сосны, Оллэ принял левее, накрутую, почти отвесную каменную осыпь. Спуск еще более ускорился, нэрриха улыбнулся, ощущая близкое кполету состояние: он рушился вниз, лишь изредка цепляясь пальцами закромки камней или стволики упрямо льнущих ккруче можжевельников. Рукава хлопали крыльями, пологие участки склона мелькали посторонам, шум ручья приближался, свежесть искрилась бледными подобиями радуг…
        Спружинив намокрых валунах, Оллэ перекатился, вскочил ипомчался дальше, через яблоневый сад, вскопанные грядки, малый виноградник, двор - иснова погустой траве, затененной кронами старого сада. Он несбавил темп, даже ворвавшись вгородок, вбирающий все тропы идорожки, чтобы одеть их впарадный многоцветный булыжник мостовых. Бежать поузким опрятным улочкам было удобно: ни единого человека наних нет. Все или сидят подомам, затворив ставни изаложив двери, или сгрудились наплощади.
        Пройдя сквозь толпу сдостойной Кортэ бесцеремонностью, нэрриха остановился впервом ряду, перед одним изнаемников, наспех закрепивших наплащах ленты цветов герба Тагезы. Отсюда было удобно считать людей вдвойном кольце оцепления, рассматривать их оружие, изучать очередного, ничуть неизменившегося стечением веков, победителя: человек сповадкой индюка важно прогуливается попустому пространству, гордый счетом чужих жизней, отданных вего полную власть.
        -Мы, милостью божьей икоролевской, поставлены здесь искоренять ересь иворовство, - кричал, сбиваясь навизг, глашатай, поглядывая насоставителя указа иизредка всам текст. - Посему повелеваем: служителя, уличённого вбогомерзком чернокнижье, искажении веры исношениях снелюдем иеретиком, сжечь, ибо вотведенный ему срок непокаялся испасения невзыскал. Равноже исамочинного барона…
        Стрела свистнула деловито, уверенно, вошла вплечо глашатая сзади-сбоку, швыряя его наколени идалее - лицом впыль. Наемники заволновались, «победитель» пригнулся ирезвой трусцой заспешил спроплешины площади - вкаменную тень сводов храма. Вторая стрела досадливо взвизгнула покамням, третья ужалила дальнего отОллэ наемника взатылок.
        -Режь горло еретикам! - зарычал изукрытия новый хозяин долины.
        Нэрриха заинтересованно приподнял бровь: долина Кортэ имела норов, достойный неугомонного сына тумана! Оллэ гибко скользнул меж наемниками. Пока те замерли столбами, по-людски медленно соображая, он пихнул правого плечом нанож, добытый одним измолчаливых мужчин впервом ряду толпы. Нэрриха оскалился вусмешке: эти люди ненамерены безучастно наблюдать казнь. Левому наемнику нэрриха мимоходом вывернул руку влокте - ираспластался вдлинном прыжке, выбивая нож, уже готовый исполнить приказ иперерезать горло пожилого служителя, привязанного кстолбу.
        Свою роль вдальнейших беспорядках Оллэ свёл кпланомерному поддержанию безопасности обоих казнимых. Эти люди очутились вцентре мимолетной ивесьма кровавой резни всех совсеми. Сами пленники, надо отметить, выжить вроде инепытались: костлявый длинный служитель, едва его руки оказались свободны, ловко поддел босой ногой чей-то нож ипристроил его, как вножны, вспину ближнего наемника, незабывая шептать подобающий при упокоении текст. Толстенький низкорослый крепыш, отделавшись отверевок, выказал неменьше прыти, даже солидный возраст иодышка неумалили его пыла.
        -Убийцы! - однообразно рычала толпа, додавливая наемников.
        Шум поутих, лишь когда изхрама выволокли неудачливого «победителя», прикрутили кстолбу истарательно обложили дровами, приготовленным для другой казни.
        Босоногий служитель своодушевлением свершил знак замкового камня, благословляя общее решение, ничуть несоответствующее заветам Башни. Ведь вера требует всегда ивовсем прощать врага иискоренять личную гордыню… Второй заговорщик, избежавший казни - полненький - забегал, озираясь иругаясь. Вот он высмотрел удобный угловой балкон, полез поплечам иголовам, подставляемым весьма охотно. Оллэ отошел кстене ипристроился наблюдать.
        -Полтора века назад мы были свободной долиной! - задыхающимся голосом выкрикнул толстячок, багровый отприлива крови. - Мы позволили им украсть нашу гордость ирастоптать нашу честь! Они брали без меры ивытирали обнас ноги! Эти ничтожества, эти выродки илентяи, неумеющие прожить вгорах идня, невзрастившие лозу инепосадившие яблоню!
        -Богомерзкие бездельники, гниющие впраздности, - прогудел неожиданно сильным густым голосом служитель, успевший хлебнуть изглиняного кувшина.
        -Свобода Вольмаро! - прохрипел, выпучив глаза, толстяк. - Мы невпустим врага вдолину отныне ивпредь, пока живы! Зачем нам их король, если унас имеется совет долины?
        Толпа одобрительно зашумела, иОллэ разобрал, недоумевая всё сильнее, возгласы, определенно повторяющие знакомые тон истиль речи: «кчерту нахлебников!», «ни капли сидра говнюкам» или «вдолг верят только дураки»… Нэрриха расхохотался, удобнее устраиваясь устены. Нанего стали оглядываться. Толи узнали, толи вспомнили, что вдраке он был «засвоих», нораздражения невыказали, зато снабдили пузатым запотевшим кувшином. Знаменитый сидр оказался изрядно кислым, жестковатым, даже перехватывающим дыхание.
        -Жжем или порем? - деловито уточнил здоровенный детина, он только что притащил бочонок изподвала - для праздника, неизбежного после казни.
        Толпа заволновалась, толстяк попробовал всех перекричать, настаивая насожжении злодеев, нозакашлялся исмолк. Служитель примирительно махнул рукой, выбирая второй способ наказания. Снемногих выживших наемников уже драли одежду. Пробно свистели сырые хворостины. Голых азартно мазали дегтем и - сберегая ценную смазку - грязью ичем попало иным, лишьбы погуще. Щекотал ноздри вездесущий птичий пух, пестрой метелью вились перья…
        -Вокруг Кортэ неизбежны кутерьма имятеж, - усмехнулся сын шторма.
        -Мы тоже уважаем его, - заверил тощий служитель, объявляясь рядом ипоглаживая бок невскрытого кувшина. - Вы, если я неошибся, будете дон Оллэ?
        -Буду, - неоспорил нэрриха, принимая сидр.
        -Как кстати вы ножик-то отвели, - расплылся вулыбке служитель, падая наскамью, принесенную кем-то расторопным. - Оно, конечно, Башней завещано: смерти нестрашиться, если греха великого нет надуше… Ноумирать под обвинением вереси, всю жизнь отдав Мастеру… Да я инестар ещё, я туда неспешу.
        Служитель передёрнул плечами иприложился ккувшину. Оллэ тоже отпил несколько крупных глотков, поморщился, все ещё находя вкус слишком своеобразным инепривычным. Впрочем, без напитка происходящее воспринималосьбы вовсе неестественно.
        -Идавно увас - это, - нэрриха обвел рукой столбы, дрова итолпу.
        -Третий день скровью-то, - служитель стал серьезен идаже мрачен. - Пошумим, апосле думать станем. Видите: Тагеза нам никогда небыла мила, нопривычка… Я сам сюда пришёл проповедовать смирение лет двадцать тому… - Служитель махнул всторону заката. - Здесь дышится славно. Опятьже, как дон Кортэ отсыпал нам золотишка, апосле бездельников выставил избаронского замка, народ прямо переменился. Ни поборов, ни притеснений, вместо кабального долга всем сидровням - заём надесять лет, ато иболее. Храм мы вмиг подновили, анановой-то улице заложили какой, этоже радость одна! Даже - чудо… Аони нам снова барона нашею. Сады велено вырубать. Дон Кортэ теперь для короля пострашнее чёрта. Врут вон, что вызвал он какую-то дрянь ией продался… Амы слушай иверь!
        -Так… значит, началось, - насторожился Оллэ.
        -Еще как началось! - кивнул служитель. - Ваших, ветру родственных, как мне рассказал вночь караульщик, собирают вГалаторе. Зовут воевать рогатого рыжего чёрта, ну что замерзость? Пущен слух: убил он обманом ученика своего, силу его выпил итеперь второго уничтожает.
        -Альба недавно погиб, я ощутил, нолюди-то немогли… Значит, затевали заранее нечто подобное. Тогда мне надо крепко поспешить, - решил Оллэ.
        -Вон туда заселяйтесь, - вродебы невпопад велел служитель, невполне трезво, зато азартно махнув рукой сполупустым кувшином. - Отдыхайте, я распоряжусь, сбожьей помощью соберем вдорогу, что следует. Коня присмотрим. Вам как, тагеза покрупнее или южного, выносливого? Дон Кортэ весной изволил заложить тут камень воснование конюшни. Лошадки унас теперь…
        Служитель мечтательно вздохнул, обеими руками прижал кгруди кувшин иудалился, раскачиваясь инапевая священный гимн свесьма бодрой мелодией. Оллэ решил обдумать обычаи вольной долины попозже, апока воспользоваться гостеприимством иотдохнуть. Зауказанной служителем низкой добротной дверью открылся зал, примечательный хотябы двумя огромными бочонками сидра, надежно укрепленными внедрах стены. Хозяин заведения уже торопился навстречу. Он часто кланялся, оправлял передник ипо-прежнему, отнерастраченной воинственности, сжимал вправой руке мясницкий нож. Под взглядом Оллэ мужчина смутился, убрал оружие ипоклонился ниже, косясь почему-то вдальний угол, втемноту винтового всхода.
        -Вам сразу подать обед или разбудимши? - уточнил хозяин, приходя всебя после побоища, неловко поводя плечами ивыгружая из-за пояса второй нож инебольшую дубинку.
        -Назакате, - Оллэ повозможности надежно определил срок.
        Ступени вздохнули под легкими шагами, взал спустился невысокий гибкий южанин ипринялся снимать слука тетиву. Оллэ потряс головой, уже непытаясь понять, откудабы могли вздешних местах взяться иноверцы, борьбу скоторыми Тагеза полагает делом чести. Да здешний препатор убийство любого изних называет подвигом воимя веры! Если так, почему южане состоят водном заговоре сместными смутьянами? Вон - хозяин заведения повернулся кчужаку спиной, втиснулся ввинт всхода, негромко обещая выделить нэрриха наилучшую комнату и, попривычке, расхваливая вид изокна наобновленный храм.
        Вечером сытый отоспавшийся Оллэ почти нехотя выбрался наплощадь, миновав низкий дверной косяк. Горные сумерки отливали сизым илиловым, как оперение волшебной птицы, вспыхивали внезапными багряными бликами, светились загадочным малиновым огнем… Вдали ткань легких облаков была нанизана накопья тепло-белых вершин.
        Кровь смостовой уже дочиста оттерли, столбы выломали. Пахло вгороде мирной сытостью - овечьей шерстью, мясным варевом, перекисшим сидром… Служитель Башни исключительно трезво ипрямо восседал наскамейке устены храма, иснеиссякаемой терпеливостью обречённого слушал крикливых баб, явившихся жаловаться друг надружку ипросить оразрешении ссоры, азаодно отпущении греха сварливости. Работники споро восстанавливали коновязь, переговариваясь шепотом истараясь небеспокоить важного гостя - Оллэ. Три южанина сидели устены гостерии посвоему обычаю, напятках, прикрыв глаза внарочитом покое. Знакомый толстячок вышагивал перед ними туда-сюда, бурно жестикулируя иедва слышно сипя что-то важное: голос он, неуёмный, сорвал еще утром…
        Старший изюжан, едва заметив Оллэ, сложил руки вобщем для двух верований жесте приветствия, чуть дрогнул уголком губ, намечая улыбку.
        -Мы вдолине новые люди, даже, пожалуй, гости, инас принимают славные ичестные хозяева, - негромко вымолвил он. - Дон Кортэ испросил унесравненного мирзы Абу лучшего изконей, когда-либо касавшихся копытом земель Алькема. Война угрожает покою любимейшего скакуна мирзы, имы просим вас принять его вспутники. Он доставит вас встолицу Эндэры, авы сбережете его для сиятельного мирзы.
        -Несравненный конь? - Оллэ поразился обилию чудес долины, озираясь иожидая увидеть некрупного, новеликолепно красивого южного скакуна, наверняка сияющего перламутром шкуры или сливающегося смраком надежнее, чем ворон. - Я охотно обзаведусь таким спутником ипередам его мирзе вцелости. То идругое мне удобно инеобременительно. Позвольте узнать: как вас сюда занесло ичто вас удерживает тут, если конь отправится домой?
        -Здесь есть ииные кони, - блеснул зубами говорливый южанин.
        Покамням защелкали подковы, иОллэ смог увидеть «несравненного», явившегося изтени улочки наширокую площадь. Конь был высок, сух, весьма нескладен, авернее - необычен инесхож сожиданиями. Рыжая шкура горела раскаленной медью, взаплетенной косичками гриве серебром высверкивали седые волоски, некрупная голова спрямым профилем как-то недостойно звания клонилась кземле. Оллэ присмотрелся, нахмурился иосторожно позвал:
        -Чёрт?
        Рыжий лениво шевельнул ухом, сгоняя несуществующую муху.
        -Несравненный принадлежит нэрриха Ноттэ, ныне отсутствующему. Однакоже хозяин дозволил мирзе Абу распоряжаться сокровищем, - подтвердил конюх, благоговейно поклонился каждому копыту рыжего иторжественно передал Оллэ повод. - Берегите его. Задва года он прославил имя свое наобоих берегах пролива, неизменно приходя первым вовсех скачках, оставляя позади пустое место хотябы натри полета стрелы. Его потомки, это было видно спервых дней, унаследовали черты несравненного, он - алмаз среди коней, бесценный… Прощай, золото нэрриха. Мы будем хранить всердце память обеге твоем.
        Рыжий нехотя приподнял голову отмостовой, фыркнул ипокосился наОллэ. Сыну шторма почудилась хитринка вовзгляде крупных умных глаз «несравненного».
        Залегким южным седлом уже были приторочены вьюки скормом ипрочими припасами. Оставалось лишь угостить Чёрта лепешкой, хлопнуть пошее, уговаривая непроявлять норов слишком ярко - ивспорхнуть вседло, едва касаясь стремени.
        -Добрый путь, - кое-как просипел толстяк.
        -Аведь наёмники вернутся, - отметил Оллэ, разбирая поводья идавая коню привыкнуть кнезнакомому седоку.
        -Мы умеем строить нетолько конюшни иводоводы, аравно ихрамы, - улыбнулся тотже южанин. - Крепости иосадные стены - тоже.
        Наэто неоднозначное замечание Оллэ нестал отвечать, просто махнул прощально всем - ипоехал наюг, слушая нестройный гомон напутствий иуказаний повыбору дороги.
        Горные вершины горели закатным пожаром, скалы пониже тлели, укрытые пеплом сумерек. Сын шторма усмехнулся: хитрец Кортэ выбрал себе недом, авсего лишь новую игру. Может, еще неповзрослел, аможет, дом невсякому инужен… Сидр пенится иутоляет жажду, народец бурлит итешит боевитость, южане хитро улыбаются, исполняют указания мирзы Абу инаверняка доносят ему ценные сведения оздешних порядках, азаодно дают ловкачу Кортэ еще один рычаг воздействия напремудрого посла. Все сложно ивсе - лишь механизм, ненаделенный дыханием личного, неуловимого ивсемогущего стремления киному, для нэрриха чуждому, способу жизни.
        Оллэ всегда, много веков, помнил тот дом, родной досих пор. Помнит итеперь, как дышала его хозяйка, особенно впоследнюю ночь, когда уже никакие лекарские средства немогли отвоевать её устарости иболезни. Аона всё твердила едва слышным шепотом вполубреду, что боги милостивы, что руны обещают неразлучать соединенное однажды. Назакате сын шторма выпил последний вздох - слабый, едвали способный замутнить даже каменное зеркало… Итогда Оллэ вынес её издома иуложил напалубе своего нового корабля.
        -Сума сошел! - одним губами, несмея спорить вслух стем, кого много лет называл отцом, бормотал младший издетей хозяйки дома. - Так хоронят только вождей, ну нельзяже…
        -Что ты понимаешь ввождях, законах имужестве, - поморщился Оллэ. - Мы, нэрриха, непризнаем законов инеобладаем мужеством, раз лишены смерти. Вы, воины людей, преступаете закон игордитесь мужеством, хотя… великоли оно, когда при тебе сила, вруке меч, рядом собратья, азасмертью - обещание лучшего ипамять друзей? Она умела оставаться сильной, необладая силой воина. Она негнулась, когда рушился закон ииссякала надежда. Это гораздо труднее.
        -Ты просто хочешь обмануть богов! - крикнул сберега новый хозяин дома, бессильный изменить решенное нэрриха.
        -Очень хочу, руны мне это обещали. Её руны, - согласился Оллэ, отворачиваясь отберега инаправляя нос корабля впожар заката.
        Он был еще молод идействительно верил, что сможет всё изменить, если уйдет втотже день ипотойже тропе. Если сожжет прошлое ипокорится закону людей…
        Ноудел нэрриха принял Оллэ, выдрал впустоту изпламенного цветка начерной воде, вывернул наизнанку иснова вышвырнул вмир. Одного. Он смотрел вхолодное северное небо - ивидел пустоту без богов, чудес инадежды. Словно издеваясь, обновление даровало ему вкупе содиночеством память оней - серо-голубые глаза исветлые волосы, - то, что лишь обострило боль утраты.
        Однажды Оллэ пересилил бремя памяти ирешился навестить тот полуостров… Новремя ушло, наместе прежнего дома стоял иной, каменный, инаберегу, назнакомой скале, чужих людей ждали совсем иначе, неумея даже ждать…
        Глава 8. Ложь воспасение
        Когда нэрриха возвращается вмир после очередной смерти, вкраткий миг перед рождением он сознает себя ничуть неподобным человеку. Он - искра, блик света, наполненный блеском пузырек воздуха - поднимается кповерхности изпучины. Водоворот крутит скорлупку души, сжимает, наполняет мукой ижаждой, болью итрепетом. Ачем еще мог быть блик света или пузырек воздуха? Кортэ полагал его именно душой, существующей независимо оттела…
        Само возрождение сын тумана видел надежным доказательством учения Башни. Увы, сколькобы он ни всматривался вструи инити загадочного водоворота, кладку изкамня итем более ступени спиральной лестницы ни разу неудавалось заметить. Может быть, они видны лишь усердным ввере? Аможет, это красивое сравнение, удачно отражающее суть учения. То идругое объяснение Кортэ вполне устраивало.
        Обычно после мучительно неопределенного пребывая вне бытия, где нет ни времени, ни пространства, пузырек прорывался кповерхности исоединялся сдыханием мира - ветром, азатем тело ткалось илепилось невесть изчего, плоть делалась послушна. Кноворожденному нэрриха возвращалась полнота осознания себя. Приходил миг восторга, когда взгляд наполнялся красками, слух - звуками, ноздри - запахами.
        Так напамяти Кортэ случалось трижды, смерть ивозрождение стали привычкой, отчасти утратили завораживающую ипугающую новизну.
        Теперь, вчетвертый раз, отличия оказались заметны сразу: душа-скорлупка полностью лишилась ощущения пространства, водоворот непросто нес икрутил, он мял ирвал, стискивал… неудавалось осознать, гдеже поверхность. Сын тумана старался перетерпеть мерзость собственной ничтожности, неприкаянности впустоте. Кортэ крепился ипредвкушал миг слияния светром… Нопроисходящее ничуть ненапоминало знакомый путь вявь иделалось неполетом, акошмаром! Душу сжимал омертвляющий ужас: вместо подъема ксвету, водоворот норовил утянуть душу внедра тьмы, вничто. Вбездну, где даже нэрриха лишится остатков жизни, своей едва теплящейся памяти. Где лопнет хрустящая истонущая скорлупка, которая пока что отделяет душу отнебытия.
        Кортэ боролся - уж вупрямстве иупорстве мало кто составилбы ему достойную пару! Новодоворот был могуч, все ивсяческие потуги жалкой песчинки оставались неощутимы им. Вот света сделалось исчезающе мало, илишь последние тонкие его волокна трепетали, бледнели, распадались, хотя именно теперь свет был важнее прочего, даже слияния светром…
        Наконец, мрак сделался полновластен, угасла сама надежда - эта крошечная лампада, наполненная упрямой верой вто, что ухудшего есть предел. Скорлупа души стала обрастать коростой страхов исомнений, они тянули вниз, ускоряли падение.
        Ночудо, окотором Кортэ более инемечтал, всёже состоялось. Как всякое настоящее чудо, оно пришло незаметно, без сияния, грохота итем более оглашения благой вести человечьим голосом, для самых недогадливых… Нечто невесомое икрошечное осторожно добавилось всосуд, составлявший сущность нэрриха. Оно было совсем слабое - ивсеже водоворот намиг утратил полноту власти. Короста страхов облетела, как ракушечник вовремя чистки корабельного днища. Надежда вспыхнула сновой силой, скорлупка души качнулась - иначала путь кповерхности.
        Кортэ иступлено, отчаянно ждал повторения чуда…
        Дуновение, способное разве что качнуть лебяжий пух, опять возникло, итеперь сын тумана несомневался: это дыхание. Кортэ выпил дар без раздумий, жадно. Третий вдох окончательно избавил его отстрахов иозадачил вопросом: душа скользила вниз… значит, она едва непогибла? Значит, была втянута вворонку уничтожения, созданную чудовищной тварью? Дважды странно истрашно! Впамяти нет ничего похожего насмерть: да, тело Кортэ преизрядно саданулось обкамни двора, вывалившись изокна той комнаты. Ноподобный удар неубивает нэрриха.
        Куда важнее иная мысль: сейчас он, Кортэ, ощущает чужое дыхание губами, всем лицом, как можно ощущать лишь воплоти… То есть - он жив? Значит, тело уцелело, авот душа заплутала, оставив пустым свой сосуд? Неэтоголи желал Бас? И, если Кортэ снова хозяин своему телу, верноли то, что Бас - повержен?
        Правая рука нестерпимо болит, её палит жар, каленым железом заклеймив ладонь. Спина ноет лениво иобыденно, просто обозначая ушиб: такой сын тумана никогда неполагал достойным учета. Разбитое колено мучительно рвет судорога. Ноиэто поправимо.
        Кортэ сполна осознал себя, ликуя ивпервые завсе жизни исмерти понимая, какоеже это чудо исчастье - быть вмире иоставаться властным над своим телом.
        Чужое дыхание снова влилось вгубы, - утомленное, короткое. Сын тумана выпил его бережно, как лекарство, ипозволил легким первый выдох - короткий счастливый смех исцеления.
        Еслибы небыло вокруг так окончательно темно, еслибы тишина недавила инеугнетала, еслибы духота некопилась взамкнутом, тесном пространстве - онбы куда скорее осознал себя. Ностены огораживают помещение отлюбых ветров, извне непробивается ни единая струйка сквозняка. Это место, как понятно теперь, закупорено насовесть: также плотно, как добротный бочонок сидра. Тем интереснее понять, как он - Кортэ - очутился здесь? И, кстати, где именно?
        Сын тумана шире распахнул глаза, принюхиваясь ипробуя ощупать поверхность непослушными пальцами. Темно. Ну, окончательно, по-настоящему - темно. Холодно. Довольно влажно. Вцелом помещение воспринимается так, словно дон Кортэ взялся спьяну, сзавязанными глазами, грабить погреб Абу. Только уюжанина можно найти неисчерпаемые запасы ванили, мускуса исандала. Ктомуже Абу временами впадает внелепое настроение ипринимается сжигать пропитанные маслами палочки. Он уговаривает гостей дышать дымом иощущать ароматы дальних стран, тайн исказок.
        Кортэ, едва сойдясь сАбу исочтя его другом, научился ловко спасаться бегством соскучнейших вечеров, полных благовониями истихами. Рыжий нэрриха оставлял Альбе это времяпровождение, пробуждающее головную боль. Ученик, кстати, охотно гостил упосла Алькема. Неизменно брал ссобой виуэлу и, как утверждали городские сплетни, ночи напролет предавался разврату иереси вокружении посольских наложниц. Кортэ всвоё время приложил немалые усилия, попросил осодействии Эспаду, иуж вдвоем-то они расстарались! Дослуха Альбы гнусные сплетни недоползли. Вдва года, сущим младенцем, нестыдно инезазорно слишком мало знать оналожницах, ереси, нарушении устоев ипрочих людских глупостях…
        Сын тумана улыбнулся, вспоминая былое иприживаясь вмире, свыкаясь сгоречью воспоминаний. Где теперь Альба? Ивне мира неполучилось его приметить… даже как блик вводовороте небытия. Апрежде он - живой - был рядом, каждый день. Любимый ученик. Малыш стакой чистой игорячей душой…
        Кортэ усмехнулся. Сам он святостью небыл пропитан, ивесьма часто гулял сдоном Эппе вгостериях припортовых кварталов. Его личную отвратительную репутацию немогли поколебать ни забавы вдоме посла, ни даже приключившаяся прошлым летом шумная интрижка строюродной кузиной короля Тагезы, женщиной неперечливой, понимающей толк вгулянках, всидре, аравно вуправлении крупными землевладениями изолотыми рудниками. Донье Пинезе близкое знакомство ссыном тумана позволило избежать двух покушений иналичном опыте проверить услышанное счужих слов: нэрриха, если иотличаются отлюдей, то неслишком сильно. Особенного азарта иогня вотношениях ожидать неследует, полагаясь скорее наопыт инеутомимость. Получив полное удовлетворение отпоследних качеств, достойная донья подписала-таки укороля обещанные бумаги наземли вгорах, частично рассчиталась засредства, взятые изсундуков Кортэ наразработку новых рудных копей насвоих землях… ибеззаботно простила кредитору немалый остаток своего долга. Взаимный деловой интерес был исчерпан, Кортэ припомнил: скоро пост! Адонья принялась делать недвусмысленные намеки юным безденежным донам,
желая, как она выразилась, понадежнее согреться зимой.
        Прерывая вялое течение обрывочных воспоминаний, нечто шевельнулось вомраке - гибкое, прохладное, близкое. Оно лежало прямо нагруди идопоры непроявляло себя. Кортэ вздрогнул, очумело тряхнул головой, точнее, струдом иедва заметно шевельнулся: он ощущал свое тело, нопока немог управлятьим.
        То, что делило сКортэ душную темноту идышало для него, снова изогнулось, щекочущее ощущение поползло покоже плеч ишее. Короткий выдох тронул кожу щеки икоснулсягуб.
        -Чазра мгаа, - едва слышно дрогнул воздух.
        -М-мда, чёрт-те что, - кое-как Кортэ вылепил несколько обрывков слов.
        Кожу ощекотал порыв ветерка, дрожащий колокольчиками смеха. Засмехом последовали новые слова, сперва они казались бессмысленными ичужими, азатем - всеже Кортэ был сын ветра, идар свой неутратил - звуки сложились вовнятную речь. Нэрриха, как известно всякому, неучат наречий инезабывают их, просто слушают - иобретают понимание.
        -Сын ветра, он необманул, - новый шепот был внятным, счастливым игорячим. - Сбылось.
        Отвечать Кортэ даже непробовал. Тело по-прежнему неслушалось, зато щекотка текла поплечам, чужое дыхание грело лицо, имрак неказался тесным, внем обозначился осязаемый уют обжитого дома. Гибкое существо снова шевельнулось. Кортэ решился поверить логике: это незмея, хотя движется оно так, словно неимеет костей. Упругие губы коснулись щеки, иопять вытолкнули дыхание - то самое, способное вернуть кжизни. Аеще наполнить жаждой, незнакомой, горячей, все растущей…
        Кортэ вдохнул сложный запах сандала иванили, дыма имасла - воистину сказочный, сводящий сума. Тело постепенно пробуждалось, оцепенение таяло, уходило, как пропадает вприбрежном песке влага, отданная очередной волной, нахлынувшей наберег иторопливо вернувшейся вморе. Голос дышал вухо, слова нагортанном звенящем наречии сплетались вполуосмысленный узор, исознание нежелало дробить его надетали. Впрочем, пока сознания хватало лишь навдыхание ароматов, вбирание вибрирующих звуков иподчинение каждому ималейшему пожеланию упругих губ - высказанному иугаданному. Иэто было восторженное, немедленное, исступленно-фанатичное подчинение… Еслибы донья Пинеза сейчас оказалась рядом, она несталабы делать намеков нищим мальчишкам инеопасалась замерзнуть взиму.
        Вкакой-то момент Кортэ вынырнул изопьянения, созданного ивозрождением, итрепещущим дыханием, изапахами, исумраком, истранностью всего окружающего.
        Ощущение смутно напоминало то, какое сын ветра испытывал, трогая самородное золото: совершенное умиротворение. Вот только сзолотом такое состояние быстро пропадало, атеперь… теперь - наоборот. Дым иаромат мускуса развеялись, как давнее похмелье. Асчастье никуда несгинуло, оно дышало рядом. Живое. Настоящее…
        Впомещении стало прохладнее, запахи ладана идыма совсем сгинули. Это давало возможность заподозрить: времени прошло немало. Носын тумана ничего нежелал подозревать исаму логику полагал вреднейшей ересью. Вчерепе Кортэ, приятно легком иёмком, мысли лежали редко иглубоко, аосновное пространство сознания казалось гулким, подобным бочке сидра, честно отдавшей содержимое.
        Тело ощущало спокойное тепло. Близкое дыхание по-прежнему щекотало ухо. Кортэ пошевелил рукой, убеждаясь вспособности самостоятельно двигаться, владеть телом без поддержки внешнего, стороннего дыхания. Сын тумана провел пальцами поткани, расстеленной наполу. Ощупал ворс ковра под ней. Дотянулся доисточника дыхания, тронул крупные губы, обрисовал их контур, всей ладонью провел полицу, запутался вволосах - длинных, мелкокудрявых инепомерно густых.
        -Ты кто? - тупо уточнил Кортэ, навсякий случай двигая ближе иобнимая заплечи гибкое тело, чтобы оно непропало вместе степлом, покоем иответами.
        -Я принадлежу сыну ветра, - гордо сообщил знакомый шепчущий голос. - Я живу, чтобы исполнить долг, ия своего добьюсь. Я буду дышать для вас, я буду дарить вам радость иоберегать отбед. Буду полезной, очень, ивы позволите мне однажды высказать просьбу. Однажды вам станет угодно исполнить её, ивы тогда обещаете исдержите слово. Однажды, да. Я надеюсь.
        -Ты кто? - еще раз, почти сердито буркнул Кортэ, пробуя подняться иощупывая свод потолка, такой близкий, что приходилось пригибаться даже сидя. - Имя утебя есть?
        -Пока нет. Я встретила сына ветра, он даст мне взрослое имя, ия назовусь, - также малопонятно сообщил шепчущий голос.
        -Где мы игде выход?
        -Незнаю. Было плохо, совсем плохо, мне было нельзя знать. Он привел меня туда, куда воины принесли вас, сразу стало видно: совсем больной сын ветра. Я показала, что надо икак. Выпила сонное зелье, очнулась тут. Все сделала, как велит закон края изапределья, как наставляли меня высшие посвященные, ведающие тайны многих кругов ипределов. Справилась. Тяжело было, ноя принадлежу сыну ветра ия…
        -Н-да, пошли навторой круг, если кругов много, я невыдержу, - Кортэ задумчиво растер затылок.
        Женщину он мысленно причислил кналожницам Абу, запахи юга ктому располагали. Да иповедение внезапной подруги… Погладив узкое плечо, Кортэ зевнул, встряхнулся - идозволил логике перестать числиться ересью. Вопрос: «Где я?» всё сильнее занимал Кортэ. Фоном текли без спешки соображения отом, что нэрриха отличаются отлюдей, инеобязательно влучшую сторону. Сегодня он впервые осознал, насколько больше получает иотдает при общении сженщинами тотже Эспада. Ивыяснил, что, оказывается, возможно разбудить подобную жажду всыне ветра. Только он откликается именно надыхание, особенное, предназначенное для него одного. Головокружительно приятное, такое дыхание превращает никчемное развлечение внечто драгоценное. Даже теперь сын тумана помнит то первое ощущение, снова иснова гладит упругую прохладную кожу ирадуется куда сильнее, чем при прикосновении ксамородному золоту.
        -Моя милая ящерка, - сказал Кортэ темноте, улыбнулся, вслушиваясь втихий смех ипозволяя ему горячей волной катиться покоже. - Моя собственная.
        -Собственная, - сразу согласился волшебный голос.
        Кортэ улыбнулся, нащупал ткань изаботливо укутал сокровище, получая удовольствие отпроцесса иодновременно обозначая еще раз свои права нато, что он ненамеревался никому уступать. Завершив это несложное дело, сын тумана примерился ксводу над головой, постарался обеспечить втесноте хоть какой-то замах ипроверил прочность итолщину каменной кладки левым, непострадавшим кулаком. Кости хрустнули, новыдержали. Свод - тоже.
        -Вот дерьмо, - привычным словом определил положение дел сын тумана. Постучал покамням часто иповозможности громко. - Эй,там!
        Неполучив никакого ответа, нэрриха пополз вдоль стены, ощупывая кладку. Довольно скоро он вернулся напрежнее место. Помещение было квадратным, вдлину чуть больше двойного роста человека, ввысоту менее четырех локтей посередине. Своды покато снижались, ивозле правой илевой стены становилось совсем тесно: неболее локтя отпола, только-только протиснуться боком… Нет ни дверей, ни окон, ни особенностей кладки, позволяющих предположить наличие выхода… Лишь визголовье нащупалась круглая дыра, ведущая всоседний такойже тесный итемный каменный карман, вего боковой стене еще одна дыра позволяла прощупать следующее помещение. Нотам лаз оказался слишком тесным для Кортэ, нэрриха ободрал спину, пытаясь проползти, разозлился… отдохнул, отлежался, немного успокоился ивернулся впервую комнату. Снова погладил волосы своего живого сокровища, довольно вздохнул исел всередине коморки, задумчиво насвистывая ипробуя слушать ветер здесь или еще где-либо.
        Впервые вжизни примета относительно свиста неказалась существенной.
        -Как выбраться отсюда?
        -Вот шнур, надо подергать, - отозвалась женщина ивложила вруку тонкую веревку, одном концом закрепленную наеё запястье.
        -Араньше сказать немогла? - взъелся Кортэ, старательно дергая шнур.
        -Вы неспросили.
        -Агде выход - это как? Невопрос?
        -Я прогневила вас, - вголосе зазвенели слезы.
        Кортэ выругался, затем смущенно заверил, что ничуть негневается. То есть конечно гневается, нововсе ненаженщину, просто он поприроде таков, привык шуметь иругаться. Объяснять все перечисленное наполузнакомом наречии было едва посильно: понимание звучания еще недает ключа кверному произнесению слов.
        Женщина слушала, сжавшись вкомок ивсхлипывая, воспринимая неслова, нораздраженную жесткую интонацию. Кортэ отдышался, вынудил себя совсем успокоиться, подтянул ближе безымянную подругу, долго гладил поволосам, пока она сопела идышала сдрожью, успокаиваясь медленно, еле-еле. Справившись сутешением, делом новым изанятным, Кортэ еще раз старательно подергал шнур… итот весь, докончика, вполз вщель-невидимку, соединяющую эту каморку скакой-то еще. Света недобавилось. Шума или ветра - тоже. Кортэ слегка расстроился, нонеболее.
        Дышится легко, голод недонимает. Зачем зря переживать? Куда полезнее гладить волосы икутать сокровище вткань, теша разбуженную жажду обладания, которая перекинулась сдавнего пристрастия кзолоту нановый объект.
        Изодежды вкаморке имелась только ткань, служащая простыней, ивторая подобная ей - покрывало. Нателе женщины небыло ни единого украшения, зато возле ключицы имелся старый крупный шрам. Кто-то причинил вред сокровищу - иэто разозлило Кортэ. Упругость ипрохладность кожи сокровища удивляла идаже восхищала. Талия женщины свободно помещалась вобруче избольших иуказательных пальцев. Навнимание ксебе «ящерка» отзывалась горячо иблагодарно, так что торопиться споиском выхода изуютной темноты Кортэ ничуть нехотелось.
        Нэрриха, дотошно выявляя все особенности своего сокровища, принялся измерять длину волос, пропуская прядь через пальцы. Сбился иповторил подсчеты, позволяющие снова иснова пропускать через пальцы кудрявый поток волос… Итут вдали что-то загремело изашевелилось, зашуршало каменным оползнем. Кортэ почти расстроился предстоящему спасению изтемноты итесноты. Зевнул истал ждать, убедил себя еще раз сбиться сосчета… изаново намотал наладонь прядь волос, вдыхая аромат сандала, все еще стойкий накоже шеи, длинной итрогательно-гибкой.
        -Вы дадите мне имя? - напомнила обладательница кудрей, прижимаясь всем телом игладя поплечу осторожно, кончиками пальцев.
        -Как только решу, что ты неимеешь отношения кБасу, - пообещал Кортэ. Он уже построил вуме всю цепочку событий, нопока ненакопил должных сведений для верного вывода. - Подчинение вналичии. Наменя влияют… ия сэтим согласен! Я, черт меня подери, сделался покорнее овцы. Сколько времени прошло, ая жив, сижу тут ини разу неподумал озолоте, сидре или заветах Башни.
        -Что такое Басу? Кто она такая? ИБашня? ИСидре? Увас есть жена? Много жен? - испуганным бубенчиком зазвенел голос, высыпая вопросы пригоршнями, торопливо. Наконец, женщина смолкла, надрывно вздохнула. - Тогда плохо, вы выздоровели, я стала ненужна… Очень для меня плохо.
        -Ты нужна, - заверил Кортэ. - Ты моя ящерка.
        -Хорошо, - обрадовалась женщина игибко свернулась под боком, действительно делаясь подобной ящерице.
        Первый осторожный завиток сквозняка украсил движением застоявшийся воздух. Кортэ потянулся исощурился отудовольствия. Родной ветер! Тайна помещения вмиг сгинула, стоило допустить под низкие своды дыхание мира. Исвет… Хотя вприсутствии родного ветра нэрриха превосходно ориентируется ивпотемках.
        -Абу, всеже я прав, это твоя затея, - негромко сообщил свой вывод Кортэ. - Значит, всё сложилось удачно. Как ярад!
        -Мысль подала эта дикая, прочее мы выверяли вместе сИларио, впервый раз так получилось: пробовали собрать плоды истины стрех разных ветвей веры, временно отринув свое неприязненное отношение кчужим заблуждениям.
        -Отринув? - возмутился голос Иларио. - Да простит меня Мастер, нотайной вовеки останется то, почему еретик еще жив, хотя при мне два ножа. Ну конечноже, он знал больше всех, несомненно, он был прав и - как иначе? - он непрестанно любовался собою. Увы, худшее впереди: безусловно, мы теперь будем свидетелями безмерного инедопустимого впадения вогрех брата нашего.
        -Каяться, умерщвлять плоть ипоститься вближайшее время несобираюсь, - охотно согласился Кортэ.
        Немного посидел, улыбаясь икипя внутри отдикой, неуемной радости: сокровище - собственное! Нет никакой покорности. Есть иное. Счастье. Просто раньше такого никогда неудавалось заполучить. Никогда… Иэто сводит сума. Адумать - надо! Ведь есть где-то Вион иБас, иеще невесть сколько бед иосложнений. Кортэ поморщился. Спросил более сухо истрого: - Где он… Точнее, обаони.
        -Впомещении, замкнутостью подобном этому, - отозвался Абу. - Мы ждали инаблюдали. Признаки присутствия твари описаны весьма точно втекстах кебшей, все они проявились там ини один - здесь. Значит, либо ты хитрее древних, либо имя твое Кортэ… инеболее.
        -Неменее, - возмутился нэрриха.
        -Пожалуй, действительно он, - вздохнул Иларио.
        Свет обозначал жерло круглого лаза, он дрожал итанцевал робким огоньком далекой лампады. Кортэ щурился, необорачиваясь нашум, изаинтересованно позволял родному ветру обнять тело женщины, скользить поеё широкоскулому лицу скрупными, сложенными тугим бутоном ичуть вывернутыми губами. Подбородок твердо очерченный, довольно узкий, выступающий. Все это лицо, даже посадка головы надлинной гордой шее, будто нарочно скроены Мастером так, словно женщина тянется поцеловать избранника. Кортэ хмыкнул, довольный пришедшим наум сравнением, нагнулся ипроверил его точность.
        -Сейчас будет шумно, ноэто неопасно, - издали глуховато предупредил голосАбу.
        Кортэ отмахнулся, принимаясь заново вымерять длину волос. Мелкие кудри щекотали ладонь итак приятно, плотно текли меж пальцами. Их было много, вес солидно отягощал руку, даже извечная жадность сына тумана оказалась удовлетворена учётом…
        Стена гулко треснула, застонала ипоползла всторону, скрепляющий камни раствор сухо лопался исыпался, слабые рыжие отблески лампады растворились вединый миг, распались под острым лезвием солнечного луча, режущего мрак нанеровные клочья теней. Стена целиком - теперь Кортэ несомневался - оказалась отведена всторону нанекоторый, довольно небольшой угол. Посвежей осыпи каменного крошева проскрипели башмаки. Сын тумана плотнее укутал спутницу - досамых глаз! Теперь сполна понимая иодобряя обычай южан прятать своих женщин, неоставляя посторонним нищеглотам возможности тянуться взором кчужому сокровищу.
        -Золотко мое, - ласково прошептал Кортэ. - Ящерка. Красивая ящерка. Гибкая ящерка.
        -Аше? - заморгала, щурясь насвет, смуглая «ящерка», вслушиваясь взвучание слов начужом для себя наречии. Улыбнулась уверенно, рассмеялась. - Ты дал мне имя? Да? Хорошее имя. Аше, дочь весеннего цветка.
        -Хорошее так хорошее, - неоспорил Кортэ. При свете сокровище заиграло новыми красками, сделалось еще притягательнее. - Ящерка Аше.Моя.
        Ресницы уженщины оказались длиннющие, вих тени неполучалось разобрать цвет больших темных глаз. Брови плавно изгибались побронзе безупречной кожи, отсамой высокой точки линию продлевала квиску, досамых корней волос, широкая черта черного татуированного узора. Вторая такаяже, ногораздо тоньше, снизу отмечала глаз - отуголка его идовиска. Все пространство между линиями заполнял сложный узор змеиной чешуи ивьющегося ростка, нанесенный вдва оттенка - черный изолотой.
        -Красиво, - похвалил Кортэ, проследив пальцем шипастый безлистный вьюнок нависке.
        -Аше красивая, Аше угодила сыну ветра, - улыбка уженщины была сияюще-яркая. Мелкие ровные зубы неимели ни малейшего изъяна.
        Иларио деликатно покашлял, бросил ком одежды вкруглую дыру лаза, асам так иостался сидеть всоседней каморке. Кортэ растряхнул платье, передал Аше, сам натянул штаны, сунул ноги вбашмаки, нырнул вмягкую тонкую рубаху - изамер, недоуменно хмурясь. Следующим движением поправил рубаху наплечах, убеждаясь - это неодеяние багряного служителя.
        -Брат мой, меня что, изгнали изордена? Надеетесь втишине отоспаться иотожраться?
        -Сам настоятель Серафино милостиво дозволил временное послабление для грешника, поддавшегося плотским страстям, - сехидством посетовал Иларио инастороженно уточнил: - Ты ведь всерьез несобираешься жить вкелье совместно серетичкой?
        -Какже, тесновато былобы, - расхохотался Кортэ. - Апочему так сразу… еретичкой?
        Он полез вдыру, неотпуская запястье своей ящерки. Кивнул Иларио, нашел взглядом Абу иокончательно успокоился: оба целы, значит, все благополучно. Южанин жестом предложил выбираться изкаменной ловушки.
        Снаружи горел золотом зрелый день.
        Травяные кочки, воинственно ощетиненные пиками метелок, боролись зажизнь наюжном склоне пологого холма. Земля была прожарена дозвона, подобна обожженной гончаром глине. Самые безумные ростки цеплялись корнями, как когтями, занеровности древней выщербленной кладки. Полукружья сводов заброшенных склепов украшал желтый исеребряный лишайник, частично исправляя небрежение кмогилам состороны живых людей, забывших прошлое. Тяжелое яблоко солнца уже довольно низко наклонило ветку дня иприобрело оттенок, достойный лучшего изсладких сортов долины Вольмаро. Сын тумана чуть прищурился - его зрение позволяло рассматривать предвечернее светило. Лучи сияющими столпами свода истиной Башни упирались втвердь, вознося кпорогу вышнего крошечное облачко - как блюдо, годное для подания прошений имолитв…
        Аше выскользнула вщель ивстала рядом, сразу забралась под руку иприльнула кбоку. Ростом она оказалась совсем мала, полные губы дышали куда-то вподмышку. Кудрявые волосы кутали фигурку надежнее покрывала.
        -Он меня необижал, - шепнула женщина, украдкой покосившись наАбу. - Только вы неотдавайте ему. Совсем. Он незнает настоящий язык, носмог объяснить Аше: ты вещь, ты дорогая, много ценностей затебя отдано. Только так - дорогая, недля сердца. Он сказал: надо сидеть взамкнутом месте. Сказал: нельзя греть кожу, нельзя охотиться, нельзя носить ритуальный нож. Я стала слабая исовсем серая. Некрасивая.
        Кортэ усмехнулся, демонстративно нащупал через ткань шрам наключице своей Аше. Повел бровью, без слов задавая Абу вопрос.
        -Она изплемени маари, - отозвался южанин. - Неслышал отаких? Значит, ты небывал впортовых городах побережья великого эмирата Риаффа, раскинувшегося кюгу отпролива, северным берегом коего является мой родной Алькем. Маари живут вбезводных пустынях игорах. Они - ночной кошмар идревняя легенда. Дикие. Они веруют впервичный огонь ипорожденное им дыхание, вчудо слияния жара ствердью. Они изуважения ксмелости пьют кровь врагов. Их колдуны умеют проклинать людей, отнимая разум иволю. Что еще? Ах, да: под полной луной их женщины делаются ядовитыми змеями.
        -Бредни дураков! - уперся Кортэ, плотнее обнимая свое сокровище.
        -Пожалуй, - беззаботно согласился Абу. - Воинов маари увидеть сложно, поймать живыми - итого труднее. Ноесли их ловят, изстраха ивоисполнение суеверий убивают так медленно ижутко, что я нестану рассказывать способ, - южанин насмешливо покосился наИларио. - Достойный служитель непременно пожелает запомнить иповторить, делая молчунов-кебшей разговорчивее. Я приказал найти маари статуировкой змеи, поскольку оспорил утверждения учителя Оллэ относительно древних первооснов веры, нонесмог привести доказательств. Девочку нехотели отдавать живой, ноя всеже мирза, имне служат далеко нехудшие люди. Её выкрали. Тот, кто нанес ей рану, мертв, если ты желал знать именно это. - Посол помолчал, рассматривая заботливого нэрриха ильнущую кнему маари. Улыбнулся им обоим иуказал широким плавным жестом натропку, вьющуюся кподножью холма. - Однакоже нам пора. Брат Иларио терпит мою болтовню изпоследнихсил.
        Сын тумана удовлетворенно кивнул, подхватил Аше наруки ипонес, заняв место впроцессии между разговорчивым южанином иИларио, молчаливым сверх всякой меры. Побледному лицу исжатым зубам брата библиотекаря, поклокочущему его выдоху было очевидно: соседство сАбу дорого обходится служителю. Посол, надо отдать ему должное, всё понял, быстро распрощался иускакал первым, сопровождаемый малой свитой соплеменников.
        -Он действительно умён иполезен, - сгоречью признал Иларио, глядя наполоску дорожной пыли, делающуюся все тоньше идальше. - Увы, еще иядовит. Подлец пытался обратить меня всвою веру.
        -Я заметил, что он бережет левую руку, - хмыкнул Кортэ. - Знаешь, брат мой, почему-то я склонен подозревать: ты первым взялся приобщать его кидеям Башни.
        -Проповедь встане еретиков есть долг истинного служителя. - Опасно тихим иласковым голосом, отмечающим большое раздражение, сообщил Иларио. - Мнели незнать, что его наложницы принесли югу более пользы, чем все осведомители короля Галатора! Он одалживает красавиц полезным сластолюбцам, подлецы выбалтывают тайны, амы сбратом Тэо должны терпеть все это иотпускать грехи. - Иларио зашипел отвозмущения, пустой рукой сделал жест, словно перебросил впальцах метательный нож. Затем лицо багряного брата обрело безмятежность, он глянул настоящих поодаль слуг иодними губами обрисовал худшее обвинение: - Даже наш настоятель… нет, я промолчу.
        -Как занятно! Ты-то свят, ивпорт иной раз бегаешь только засвежей рыбкой… Какже, аккурат ночами привозят улов, - лениво поддел Кортэ. - Нерычи, невиноват ведь я, что ветру ведомо слишком многое. Учись великодушию клюдским слабостям. Они вроде коричневых пятнышек навинограде: обозначают сладость испелость. Настоятель святой, он всех нас терпит, порою отдыхая отвеликих трудов. Иты святой, раз терпишь меня.
        Аше соскользнула наземь ивосторженно охнула, потянулась кконской шее. Вороной мирно вздохнул, опустил голову, позволил гладить свою холеную шкуру иперебирать густую мелкокудрявую гриву, тоном изавитками так похожую наволосы женщины. Сын ветра занял седло иусадил впереди свое сокровище, сулыбкой выслушивая, какойже он несравненный изамечательный, какой унего дивный конь икак ловко он прогнал «того, человека берега».
        Наречие Аше состояло изкоротких простых слов, временами сын тумана хмурился, пробуя понять: насколько точна прямая, обеспеченная даром нэрриха, способность понимать речь. Он слышит слова, выделяет смысл их - тех, что содержат привычные, общепринятые понятия. Он осознает удобной идаже почти родной вязь сплетения слов вофразы, тонко воспринимает интонации. Новитоге смыслы - двоятся… идаже, пожалуй, нетак: слоятся, распадаясь намножество пластов. Он невсилах счесть Аше дикаркой, то есть существом примитивным, вчем-то ущербным. Невольно он усложняет иобращивает плотью образности её простую речь. Улавливает взвучании иинтонациях лучшее: звонкие нотки бубенчиков ишелест сухой степной травы, оставляя вне внимания краткость слов ичастое их повторение. Если Аше как раз теперь, сидя боком иболтая босыми ногами, смеется, пятый раз повторяя: «конь могуч», слуху её повторы нескучны. Они сами собою, всилу тонких вариаций звучания, подменяются наболее сложные икрасивые слова эндэрийского наречия. Получается нечто вроде: «конь сильный, он могучий, он славный, он резвый» - итак далее.
        Аше настоящее сокровище, акрасивой женщине можно простить всё, если звонкое эхо каждого её слова заставляет мелко иласково вздрагивать струны души, если ктомуже ты обязан ей жизнью, если твое дыхание итеперь подстраивается втакт сеё смехом ивздохами… Только одно портит прелесть поездки: собственные ответы нанаречии маари. Сознание вдруг делается беспристрастно-честным ипозволяет слышать всю примитивность речи, всю грубость хрипловатого голоса. Хочется шептать или вовсе молчать.
        -Тебе надо выучить здешний язык, - мягко посоветовал Кортэ, хотя внаречии маари ненашлось просительной, косвенной формы. Пришлось заменить «пожалуйста» напоцелуй вмакушку. - Хорошо?
        -Все, что вам угодно, хорошо, - сразу согласилась женщина. Пальцем указала наИларио. - Он пленник? Прикажите, пусть он учит.
        -Он друг, - кое-как подобрал подходящее слово Кортэ, понимая, что назвал Иларио «идущим рядом наопасной охоте».
        -Славный охотник? Хорошо, - важно кивнула Аше. - Пусть сегодня он охотится. Я смотрю, всю дорогу смотрю. Нет антилоп, нет змей, атаких птиц я незнаю, вдруг совсем жёсткие? Этот, человек берега, неумел охотиться, значит, он слабый. Мясо ему носили другие мужчины, нарезанное. Унего нет копья. Он жадный, отобрал мое оружие иповесил настенку. Я злилась! Разве он взял меня вплен? Разве сильный станет гордиться чужой победой?
        -Полезное дерево, - показал Кортэ, начиная обучение языку. - Дерево. Растет. Де-ре-во.
        -Дреи, воо, - Аше старательно разрезала слово надвое. - Хорошо. Дреи - как унас дри, просто запомнить.
        Кортэ задумчиво кивнул, укоротил повод, жестом подозвал Иларио. Истал без спешки излагать брату библиотекарю мысли поповоду того, каким сокровищем может оказаться его ящерка для Башни. Если Абу прав - аон, вот ведь обида иущемление гордости, почти всегда прав - то язык дикого народа относится кчислу древнейших. Прочие равные ему возрастом давным-давно сгинули или переменились, звучание их забылось, исказилось. «Дри» - значит «живое, растущее, дарующее, соединяющее стихии имиры». Сын ветра нахмурился, пробуя уточнить оттенки смысла ивыбрать менее общее, узкое определение. Несмог, еще раз убеждаясь: язык маари нетолько примитивен, ноивсеобъемлющ. Простота инаполненность смыслом - две крайности, порождающие исложность восприятия, имногослойность.
        -То есть унас древо, угалаторцев трэи, утуранцев арро… аисходно было дри, - задумался Иларио.
        -Нет, исходно было пёс его знает что, нокрепко похожее на«дри», - уточнил Кортэ. - Они сберегли язык, почти что тот самый, что был единым доразрушения ложной башни иразделения наречий. Будешь учить речь маари?
        -Веё ереси, как золото вречном песке, сокрыты тайны изначального? Грани камня краеугольного, ато исам утес скального основания, - промурлыкал Иларио, вовзгляде его мелькнула хищность. - Начертание букв уних есть? Письмо, хоть какое-то? Пусть символьное. Да немолчи, спрашивай!
        Кортэ кивнул иначал старательно искать вкоротких созвучиях нужные для вопроса. Усмехнулся: как всегда, сложно нанезнакомом наречии говорить отом, что неотносится кповседневным понятиям. Аше слушала, вздыхала, участливо гладила поплечу истаралась подсказать, нотем ещё более запутывала. Наконец, она поняла вопрос иотчаянно замотала головой, наресницах повисли слезинки.
        -Нет! Он невыживет вмоих землях, он слабый! Он придёт истанет все менять, слабые по-иному неумеют. Только колдунам дозволено знать тайну движения силы. Даже мне недали полного обучения, ая жила впещере пять лет! Я внучка своей бабушки ивдохнула её последний выдох. Я живой пух, поднятый ладонями ветра. Убей его ивыпей кровь! Тайны непередают многим, тайны нато итайны! Он будет рисовать некровью, асоком, будет убивать священное. Мы знаем таких. Они - страшные враги. Худшие.
        Сын тумана повозможности точно пересказал Иларио обвинения, ибиблиотекарь задумался. Попросил перевести обратно: он готов научить исловам, инаписанию букв наэндэрийском. Разве это небудет честный обмен? Аше рассмеялась презрительно, коротко. Спрежней враждебностью глянула наИларио, нобиблиотекарь вответ примиряюще улыбнулся, добыл изскладок одежды нож, отцепил сами ножны спредплечья. Отдал то идругое женщине споклоном, жестом показал - подарок.
        -Пусть повозможности внятно объяснит разницу вценности наших наречий, - просил Иларио. - Еще скажи: явсё равно буду учить её. Если недокажу своего доброго намерения ия враг, пусть зарежет. Хороший нож, острый.
        Женщина исама уже успела оценить подарок. Восторженно запищала, тронула лезвие, срезала тонкую стружку сногтя, отхватила прядь волос. Закивала, темнея щеками, улыбаясь иморгая, шепча сосмущением: хорошее оружие. Странный враг… Затем ещё раз, серьезно иглубоко, кивнула. Пообещала учить чужой язык инескрывать слов своего, новпередаче знаков письма отказала наотрез. Пока Иларио прилаживал ножны напредплечье женщины, та сопела ивздыхала. Наконец, опять кивнула.
        -Разница есть. Вся. Большая! - Аше вскинула руки ишироко развела, снова погладила ножны иловко нырнула всползающее покрывало, укуталась доглаз. - Я покажу. Скажите мне полное имя ваше, сын ветра. То, настоящее, вы сами его выбрали взрослым.
        -Сын тумана, - старательно инеторопливо выговорил Кортэ наэндэрийском. - Ту-ма-на.
        Аше прикрыла глаза, попросила повторить еще раз, иеще. Выхватила нож, полоснула себя поруке. Ладонью, полной крови, быстро нарисовала нечто напокрывале. Знак немедленно расплылся вбурое бесформенное пятно.
        -Та Майи наа, - едва слышно выдохнула женщина, провела тонкими длинными пальцами поткани. - Ашамаа…
        Внезапный порыв ветра вывернул покрывало пузырем! Кортэ вздрогнул, испытав жутковатое состояние: его бесцеремонно выдрали изуютного бытия, как рыбину накрюке, подтянули ксамой поверхности иного состояния, нечеловеческого инетелесного. Ветер, который слизнул кровь сладоней Аше инатянул ткань покрывала, был… нездешний. Он был - старший, сдрожью благоговения осознал сын тумана!
        Покрывало хлопнуло ивзлетело, скомкалось, постепенно утрачивая сокровенное инепостижимое, делаясь опять всего лишь тканью, пропитанной водном месте кровью… пока что хранящей память оветре.
        -Скажи, что тебе важно, - приказала Аше, дергая заруку ицарапая кожу ножом. - Быстро! Громко!
        -Альбу пусть вернут, он совсем малыш, заблудится, пропадёт, - хрипло выговорил Кортэ, струдом ворочая языком исовершенно непонимая, отчего просит именно это, отказав себе впростом обретении иных чудес, вродебы более важных. - Пожалуйста…
        Покрывало сморщилось, утратило остатки дыхания старшего ветра - исникло впыль. Аше вскинула голову, умудряясь глядеть наИларио свысока исявным превосходством. Слизнула кровь слезвия иубрала его вножны. Звонко, победно расхохоталась, хлопнула владоши.
        -Маари говорят так, что их понимают там, - она ткнула пальцем вверх, вниз, обвела горизонт. - Крикни его имя, свое имя, мое, ноничего небудет! Мой язык - первый камень мира, горячий, живой. Твой - холодный песок наберегу. Все перетёрто, все мелко, все пусто.
        Кортэ старательно, повозможности точно, перевел. Рассказал опережитом ощущении ивыкрикнутой просьбе. Подумал идобавил осторожно, неуверенно: то звучание, которое он воспринимал как вежливое «вы» вобращении Аше, скорее всего сэндэрийским «вы» неимеет ничего общего. Если толком разобраться, вежливого величания внаречии маари простонет!
        -Она называет тебя сыном богов, это невежливость, апризнание места виерархии, - подтвердил Иларио, недожидаясь завершения сбивчивых пояснений. - Этот ветер имне душу вывернул, досих пор затылок ноет. Да уж… Трудно непризнать того, что отчетливо проявляет себя. Вдвойне тяжело принять чудотворство еретички, втройне немыслимо отказаться отвозможности приобщить такое кпользе Башни. Я буду учить её изапишу нашими мертвыми буквами слова маари. Ия обещаю молчать, брат Кортэ: если произошедшее получит огласку, твою ящерку увезут кмаджестику иразрежут накусочки. Сокрытые Абу способы умерщвления маари окажутся слишком просты ибыстры всравнении сусердием высокочтимых грандов иих помощников… - Библиотекарь грустно улыбнулся. - Ноя неупомяну очуде даже перед настоятелем. Непотому, что сомневаюсь вней итем более непотому, что утратил твердость веры. Просто я невраг тебе, непей мою кровь. Лишившись Аше, ты совершишь немало глупостей, погубишь себя иеё, азаодно еще толпу людей. Аведь мы пока что неразрешили загадку твари иневыручили твоего бестолкового ученика. Башня стоит без истиной речи много веков. Пусть
тайное останется тайным инепошатнет её основания, как уже было однажды.
        Переводить слова библиотекаря пришлось очень долго. Аше слушала, подсказывала, сердилась, грозила кулаком идаже доставала нож, лупила пятками поконскому боку, выражая нетерпение ираздражение. Наконец, она усвоила относительно точно, что такое Башня инасколько решительно Иларио намерен скрывать тайное. Рассмеялась, свойски ткнула библиотекаря пяткой вбедро.
        -Скажите ему: япойду сним набольшую охоту. Ночью. Здесь есть львы? Для вас нужна шкура. Теплая, большая.
        -Заботливая моя, - умилился Кортэ. - Какбы объяснить? Здесь шкуры принято сдирать слюдей, иделается это иначе, чем вдиком краю. Без ножа, одними нашими мертвыми словами. Я покажу. Я умею добыть семь шкур слюбого вонючки, меняющего вещи назолото.
        -Семь? - ресницы распахнулись допредела, вовзгляде мелькнула затаенная синева спелого винограда. Аше растопырила пальцы, старательно уточняя число. - Содного человека?
        -Мастер, будь милостив кгороду ижителям его, - взмолился Иларио, насей раз понимая происходящее без перевода. - Грядет день испытаний, брат Кортэ вштормовом восхищении обрушивается наторговый люд. Пожалуй, я пережду непогоду внижних подвалах обители.
        -Как, кебши еще молчат? - поразился нэрриха.
        -Тебя небыло снами два дня, - разбирая поводья ижестами давая указания провожатым, сухо уточнил библиотекарь. - Более чем достаточно, чтобы спрашивать, несмолклили голоса еретиков окончательно. Нет, несмолкли, я получил ответы, носверх того желаю переместить взакрытую библиотеку подлинники древних текстов восьмой идевятой книг их Свода. - Иларио закрутил гарцующего коня, сделался замкнут испокоен, добавил почти ласково: - Мы сАбу водном сошлись исключительно полно. Всякий яд надлежит собирать мудрому, превращая его влекарство для друзей иоружие против врагов.
        Вороной, прежде принадлежавший Виону, охотно взвился надыбы, любуясь собою ивыказывая норов. Аше гортанно завизжала, звучно хлопнула себя ладонью победру. Вороной попятился, танцуя, высоко вскидывая копыта ивзбивая пыль все гуще. Женщина смотрела, хохотала… ибила уже обеими ладонями победрам. Иларио сохранял налице полнейшую невозмутимость, то есть - всерьез рассердился Кортэ - как мальчишка, красовался инабивал цену. Конь опустился навсе четыре ноги, изогнул змеиную длинную шею, вскинул задом, закручивая винтом все тело - и, неосвободившись отупрямого седока, помчался прочь злым резвым махом.
        -Он хороший, - окончательно определилась Аше, чихнув испрятавшись отпыли под ладошку. - Друк, да? Я учу слова. Дрива, друк. Зем…сем?
        -Семь.
        -Дайте мне подергать, - жалобно попросила женщина, трогая поводья.
        Очередной раз её настроение изменилось скорее, чем Кортэ успел привыкнуть кпредыдущему. Сын тумана блаженно улыбнулся: ветру трудно встретить существо, изменчивое более, чем сам он. Ивсеже совершенно надежное, постоянное… собственное. Льнет кбоку, заглядывает вглаза, желает ловить всякий вздох ивзгляд - она настоящий живой пух владони, незря сама Аше так сказала…
        Конечноже, Сефе непонял, отчего ему пилят губы удилами, озлился ипрыгнул вперед, нехотя повинуясь движению хозяйских коленей. Аше завизжала, вороной положил уши - ипомчался через холм, неследуя изгибам дороги, лениво ползущей низинами. Аше кричала непрерывно, норовила наскаку выцепить оливку сблизкой ветки, бьющей поруке. Тыкала пальцем внебо, указывая наптиц иугрожая им: вот заполучу лук, всех перестреляю! Она шумела, затем плевалась, проглотив муху, тянулась ловить бабочек, ножом резала тонкие ветки иловко втыкала вволосы для украшения, она кашляла, захлебывалась избытком обещаний, ощущений, восторгов. Она успевала жаловаться наАбу исемь - вот кстати оказалось выучено число - лет молчания взамкнутом пространстве, огороженном белыми глухими стенами.
        Взападные ворота Атэрры сын ветра въехал торжественно инеторопливо. Сефе бурно дышал, клоня голову кмостовой ироняя крупные хлопья пены. Аше восседала боком, вся туча её волос была утыкана веточками, цветками итравинками, помнению женщины, украшающими её исключительно удачно. Гордиться собою Аше мешало чувство вины перед Сефе: оказывается, ему больно из-за железа ворту, вдобавок длинная скачка способна убить даже сильного молодого коня. Кортэ старательно втолковал это, ивыяснил: «пить кровь» дикарка намерена увсякого врага, нальвов она готова охотиться одна, сжалким копьецом, авот обижать лошадь - невсостоянии. Стех пор, как скачка иссякла, нэрриха шагал пешком, держась застремя, слушал сопение притихшей женщины ипосвистывал, заранее ибеззаботно сознавая, сколь изрядно намерен потратиться, заменяя цветки иветочки вприческе своей ящерки навещи, более достойные её красоты. Стомительным вожделением сын тумана предвкушал зрелище массивного золота, согретого теплом смуглой кожи. Миновав ворота, он подхватил коня короче под уздцы, ободряюще хлопнул пошее, обещая отдых, чистку ивсе прочие лошадиные
радости.
        -Дом едет! - восхитилась Аше, пружинисто поднимаясь врост наседле ирассматривая карету, грохочущую вдали, наперекрестке. Равновесие маари сохраняла без видимых усилий, авот отпрыжков удерживалась кое-как, изпоследних сил. - Дом! Великий вождь имеет такой красивый дом и… семкон?
        Выпалив два слова наэндэрийском, женщина расхохоталась, свернулась всидячее положение иогорченно дрогнула уголками губ: карета скрылась зауглом. Кортэ бросил конский повод, резво домчался доперекрестка, свистнул разбойником, поднажал - ивнесколько прыжков настиг карету. Все трое верховых, сопровождавших выезд, накраткий миг посмели думать осопротивлении, затем опознали противника ипоклонились, торопливо отводя коней. Кучер охнул икубарем скатился намостовую, когда сын тумана прогрохотал башмаками покрыше испрыгнул оттуда, цепко подхватил иразобрал вожжи, негромко ругаясь, иостановил карету.
        -Чего разлегся? Ночь еще далече, лентяй, - миролюбиво упрекнул сын тумана, слегка поддевая кучера башмаком под бок. - Коней успокой. Эй, кто там? Я забираю карету. Сейчас.
        -Но… - капризно задрожал неокрепший юношеский голос.
        -Тпру, - оборвал возражения Кортэ, распахнул дверцу, покосившись нагерб. - Сколько вточности задолжал твой папаша, виднее тебе, говнюку: тыж гулял, себя непомня, пока невыяснилось, что прочие ведут учет долгам иаккуратно копят счета… Пшел вон. Возьмешь под уздцы моего Сефе, отведешь сполным уважением в«Курчавый хмель» илично вычистишь доблеска. Затем явишься кмоему поверенному. Покажешь это ипопросишь опереносе срока исокращении суммы. Первый раз, получается, папаше оттебя будет польза. Как понял?
        Юноша поежился под безразличным взглядом сына тумана, уделившего должнику куда меньше внимания, чем общему состоянию кареты, качеству ткани подушек инеприятным трещинам намелких стеклах вузорчатом оконном переплете. Кортэ хмыкнул, зашиворот выволок «великого вождя» изего «дома» инепочтительно пихнул кстене.
        -Чего замер? Наместо, неленись, - приказал сын тумана кучеру, ткнув пальцем впередок кареты.
        Вороной Сефе как раз показался изтени узкой улочки, вышел насередину перекрестка, всхрапнул изамер. Брошенный повод тащился помостовой, Аше сидела, обняв колени руками ивосторженно созерцала несравненного Кортэ, воистину достойного именоваться на«вы».
        -Твой дом, - Кортэ хозяйски хлопнул пооблезлому боку кареты. - Сколько еще шкур снять сних, ящерка?
        -Вы самый великий охотник вмире людей берега, - поразилась Аше, гибко спрыгнула изседла, скользнула порывом невесомого летнего ветерка - иочутилась вкарете. - Все мне? Семкон?
        -Если четырех мало, я спешу слуг, - кивнул Кортэ. Показал наупряжку, невидимую застенкой кареты, растопырил четыре пальца. - Че-ты-ре.
        -Щетыр - хорошо, - сразу согласилась Аше. Хитро прищурилась, качнулась ближе, легла наплечо ивыдохнула вухо: - Перо. Знаю птицу. Хорошо. Цветное.
        Кортэ обернулся квыдворенному изкареты юнцу, обшарил взглядом его одежду, бесцеремонно выдрал брошь икусочек пера сфальшивого капюшона, год назад очередной раз вошедшего вмоду всамом своем уродливом, помнению Кортэ, виде: узкий длинный кончик свисалбы, свободно оставленный, ниже колен, нодля удобства носки таких капюшонов он сперва оборачивался вокруг шеи, азатем кокетливо заправлялся запояс. Бросив добычу наколени Аше, сын тумана размотал хвост капюшона, впервые показавшегося икающему моднику - удавкой.
        -Это тоже нравится?
        -Нет, - блеснула зубами Аше, сцапав брошь иснова восхищенно глядя наКортэ. - Пусть все другие шкуры останутся нанем.
        -Как пожелаешь, - подражая Иларио, ласково промурлыкал Кортэ, глядя нанесчастного вупор игордясь своей Аше. - Ты умная, мне это нравится даже больше, чем красота. Сразу поняла, как вгороде дерут шкуры. Эй, неспи, мы направляемся взолотой квартал.
        Последние слова Кортэ сказал громко, нанаречии Эндэры. Кучер обреченно застонал: он-то надеялся, что чудовищный нэрриха несочтет слугу вещью, без особого учета, просто для удобства, изымаемой заодно скаретой… Копыта зацокали помостовой, Сефе вздохнул, покосился начужака, сунувшегося взять под уздцы, клацнул зубами покраю плаща - исамостоятельно выбрал короткую дорогу кизлюбленному стойлу. Кортэ хлопнул дверцей, изловил свою ящерку, усадил наколени изарылся разгоряченным лицом веё волосы.
        День, начавшийся так дивно идаже волшебно, обещал стать едвали нелучшим извсех прожитых. Иночь - тоже.
        Утро осторожно намекнуло сыну тумана освоем прибытии, бросив тончайший шелковый блик насмуглую кожу Аше. Нэрриха улыбнулся, вполне довольный таким отношением ксвоей ящерке. Повернулся истал смотреть нанеё. Лежит направом боку, сбив ворох тканей ксамым пяткам. Вся - безупречное сокровище, исколько ни отягощай её золотом, ценности недобавишь инеубавишь: она хороша уже потому, что она есть иона рядом, что она - «собственная» ипо-прежнему сосмешным придыханием называет на«вы».
        Кортэ попытался вспомнить, что он вытворял вгороде и, как следствие всех чудачеств, - где именно он проснулся? Ну, конечноже: городской дворец семьи Коннерди. Аше приглянулась стена сузором, исын тумана немедленно полез наэту стену… Хотелосьбы верить, что исключительно воисполнение каприза красавицы. Хотелосьбы, нопривитая Ноттэ привычка задавать себе вопросы непожелала уняться даже вэто утро. Она требовала тщательно, апорой ибезжалостно ксебе, подбирать ксложным вопросам настоящие, содна помыслов добытые, ответы.
        Кортэ сморщился иповел плечами. Конечноже, он полез непросто так, ноиспользуя каприз Аше виных целях. Он вглубине души желал отомстить Коннерди уже зато, что их первыми, как сознательных сторонников, Бас упомянул ночью, влесу… Ужасно давно. Еще был жив Альба, еще оставался почти свободен Вион, асамого Кортэ грыз страх засудьбу Энрике иего милой жены-цыганки. Именно боль истрах вчера вспомнились - ипогнали воевать дворец ненавистных Коннерди, именно они кипели вкрови ипревращали шалость внечто куда худшее, воистину дикое.
        Ночью Кортэ, повсему выходит, был изрядно пьян. Вродебы он что-то поджег, азатем гонял людей покоридорам исрезал сних «шкуры»… Отчетливо помнится взгляд Аше, темный, грустный.
        -Мы, маари, неубиваем зверей больше, чем надо впищу, - сказала она. Погладила поплечу, сочувствуя боли, прижалась, помогла уронить эсток истарательно отобрала нож, разгибая пальцы поодному. Унесла оружие, свалила вуглу, прибежала иснова заглянула вглаза снизу вверх, жалеючи. Спросила: - Вы сыты? Я разожгу огонь, имы станем греться.
        Сын тумана кивнул иощутил, что действительно сыт своей странной местью, пока ограниченной сдиранием «шкур», без пролития большой крови. Значит, все уцелевшие столичные твари могут прятаться понорам идрожать там вотносительной безопасности: сегодня рыжий бес Кортэ невыйдет набольшую охоту. Он сядет уогня, разведенного его мудрой дикаркой прямо посреди зала, намраморном полу. Он будет смотреть, как Аше крушит тяжеленной алебардой, снятой состены, попавшую под руку сухую деревяшку. Как она жжет заляпанный вычурной ибезвкусной позолотой табурет времен прадедушки королевы Изабеллы, превратив его вобыкновенные дрова. Апотом, согревшись, сын тумана начнет избавлять свое сокровище оттяжкого груза колец, браслетов иожерелий, чтобы остаться наедине сней инепортить ночь шуршанием холодного золота…
        Аше ощутила взгляд, улыбнулась восне изаползла плотнее под бок. Вволосах опять травинки ицветки: значит, ночью, бегала впарк иукрашала себя для встречи рассвета.
        -Много туч вваших мыслях, - тихо пожаловалась женщина, окончательно пробуждаясь игладя плечо. - Что я могу сделать? Я хочу прогнать тучи.
        -То, что меня убивало, знакомо тебе? - задумался Кортэ.
        -Змей? - презрительно повела бровью Аше. - Да. Люди берега трусы. Слабые. Они говорят: тут тьма, тут свет, мы всегда будем стоять насвету итьма кнам неподберется, нам нестанет страшно. - Женщина села ирезко рассмеялась, сматывая волосы впук, позволяя рассмотреть свое тело, украшенное узорами чешуи наплечах, бедрах испине. - Мы неделим высшее наплохое ихорошее. Есть начало всему, дыхание.
        -Башня полагает - слово, - зевнул Кортэ.
        Итоже рассмеялся: внаречии маари сказанное им совпадало взвучании исмысле сословами Аше. Нэрриха остался доволен этим совпадением иокончательно убедил себя: его замечательная ящерка нееретичка, это сам он - дикарь, последователь иных дикарей, собравших осколки древнего иединого, нонесумевших склеить вцельный сосуд. Южане клеили свои осколки, Башня - свои, кебши тоже спрятали часть черепков, авитоге все сосуды вышли кривобоки ималы…
        -Дыхание, - важно кивнула Аше, позволяя волосам рассыпаться инакрыть себя целиком. - Оно породило мир истало миром. После люди привыкли говорить: много унего частей, ичасти люди назвали богами. Глупые! Суть всегда одна, маски - разные. Маски. Понимаете? Мы впраздник танцуем, меняем маски. Что видим - то неправда, что всердце - то настоящее. Свет всердце, он - птица. Свет сердца, да! - Аше сжала кулак ивытянула руку вперед, затем стала обводить второй ладонью круги возле «сердца». - Миры - круги, миры - стекла, знаю ваше слово. Одни близко, другие далеко. Мы все тут, наодном стекле. Мы люди, мы - маски. Вы сын ветра, вы - суть. Иногда вы летите ксердцу, иногда идёте отсердца вомрак. Но… бам! Вы встречаете стекло. Годное, неслишком далеко, неочень близко. Негорячо, нехолодно. Тогда вы выбираете маску. Без маски нельзя остаться наодном стекле. Вы пускаете корни, да! Тогда - живёте.
        -Я непонимаю, - огорчился Кортэ, недоумевая ипоповоду самой идеи, ивдобавок из-за внезапной притянутости этой идеи к«стеклу». Слово исам материал были для Аше новы, ипочему-то ей очень нравились. - Башня говорит: мы идем поступеням издел ипомыслов.
        -Да, когда снимаем маску, мы идем, - согласилась Аше. Постучала пальцем поплечу Кортэ, обращая внимание наважность слов. - Пока вмаске, живем. Мы все вместе иесть стекло, оно дышит, оно может порваться… Лопть!
        -Лопнуть.
        -Бзынь, - кивнула Аше ипоискала взглядом осколки, обильно засыпавшие угол залы после вчерашнего шумного ивосторженного знакомства с«твердой водой». - Меньше мира. Бзынь! Меньше бога. Меньше сердца. Больше холода. Змей хочет совсем - бзынь! Снова будет пусто, - шепотом, зло щурясь инеодобряя намерение «змея», обличила Аше. - Он хочет все сначала, сейчас. Бог такой… змей иптица. Дарит иотбирает. Греет иморозит. Крылья дает итянет вниз. Кто победит? Мы незнаем. Мы всебе выбираем, пока живем. Потом снимаем маску иидем, итогда унас одна дорога. Выбранная.
        -Ты точно нееретичка, - восхитился Кортэ.
        -Я пух вваших ладонях, - улыбнулась Аше. - Маари хотят: пусть змей иптица ведут бой, пусть тянут вразные стороны. Пока так, хорошо. Ровно.
        Женщина смолкла, улыбнулась иопять нырнула под бок нэрриха. Хихикнула, потянула его руку, накрывая свои плечи. Повозилась, устроилась. Скользнула нагрудь илегла, упираясь подбородком вямку основания ключиц. Хитро подмигнула.
        -Я глупая, - выдохнула Аше, иэто было очень приятно - ощущать налице её близкое дыхание. - Этот, слабый человек берега…Апу?
        -Абу.
        -Апу, - кивнула упрямая, щурясь инамеренно коверкая имя, чтобы народном наречии маари оно звучало сиздевкой. - Он привел меня исказал: того лечи. Я посмотрела: большой, толстый, старый… рыжий как лев исовсем страшный.
        -Это я? - поразился Кортэ, закидывая руку под затылок, чтобы приподнять голову илучше видеть Аше. - Рыжий лев, старый? Толстый?
        -Я глупая, - еще раз, без малейшей виноватости вголосе, повторила Аше ирассмеялась. - Я сказала: второго буду лечить, молодого. Есть долг, ноесть душа, страшному льву как стану отдавать дыхание? Несправлюсь… Львы - они такие…
        Аше повела бровью, согнала слица улыбку иосторожно погладила кончиками пальцев щеку нэрриха.
        -Совсем другое лицо. Бледное. Совсем другое тело. Второй привычнее, налюдей берега похож. Молодой. Вы - нет. Я думала: невернетесь, несмогу отдать ипринять дыхание, вы чужой. Долг есть, нотут холодно. - Аше тронула кожу усобственных ключиц. - Глупая. Вдохнула, теперь знаю. Второй чужой. Все чужие! Я ваша собственная, совсем. Одно дыхание, так редко получается. Когда вы птица, я змея, когда я птица - вы змей… Разные, нонечужие. Хорошо. Совсем хорошо.
        Она уткнулась лицом вплечо нэрриха изамолчала. Кортэ перестал хмуриться, пытаясь понять: какже это получилось, что его сочли старым истрашным? Ему, оказывается, спервого взгляда предпочли Виона, бестолкового слабака, едва получившего сомнительное право назваться учеником. Вдуше шевельнулась мстительная злоба, попробовала нашептать: азачем, собственно, тратить силы ивозвращать говнюка? Кто такой Вион, вконце концов, чтобы из-за него снова лезть вбой стварью, родственной самой тьме под корнями скального основания Башни? Вион вслучившемся впервую голову виноват, возжелал даром хапнуть власть, безрассудно ижадно потянулся - ипопал вловушку. Поделом!
        -Какже хорошо, черт побери, что внаречии маари нет возможности сказать «бы», - буркнул Кортэ, придирчиво выбирая измножества цветков вволосах Аше самый красивый. - Спросилбы точно: ты иснимбы легла идышала, ивсе прочее… Черт, я старый урод, я ревнивый сукин лев, ктому еще илысый… почти. Толстый. Меня любят, амне надо знать, что былобы, еслибы… - Нэрриха перестал шипеть, ощутив, как Аше вслушивается ииспуганно замирает, недыша. Наугад выбрал-таки цветок. Сунул женщине заухо. - Ты умеешь танцевать?
        -Вы сердиты?
        -Моя ящерка умная, красивая иктомуже говорит то, что думает, я немогу сердиться. Ноя неумею танцевать. Совсем, иэто меня крепко злит.
        Кортэ вздохнул, сел, взглядом поискал вещи, иАше словно ветром сдуло - побежала собирать разбросанное, встряхивать ираскладывать накраю широченной кровати. Возилась снепривычными одеждами она суетливо икак-то неловко, было заметно: называть сына ветра «старым львом» ей было нелегко. Привычка говорить правду инежелание портить отношения боролись упрямо, как птица измея излегенды сотворения мира. Женщина слепо, наощупь, находила непривычные украшения инанизывала наруки. Волосы закрывали лицо, иКортэ пришлось перебраться накрай кровати ипоймать Аше заруку, чтобы прекратить суету, усадить иубедиться: наресницах висят крупные слезинки.
        -Подумаешь, старый, - подмигнул сын тумана. - Зато умею спускать шкуры лучше всех.
        -Великий воин, - осторожно улыбнулась Аше ичуть увереннее прижалась кплечу. - Одно дыхание уже есть, унас двух - одно. Даже невеликий, даже невоин - все равно хорошо. Увторого маска показалась красивее. Только маска.
        Кортэ недоуменно хмыкнул, натянул штаны ибосиком прошел ктусклому зеркалу. Оно крепилось внеподъемной, толстенной серебряной раме счетырьмя звериными лапами, украшенной множеством драгоценных камней. Лапы надежно, широко упирались впол: такие рамы были обычными лет сто назад, когда тайна зеркал хранилась впамяти немногих избранных, аторговля этим товаром приносила сказочную прибыль. Сын тумана оценах итайне знал лучше многих: сам выслеживал хитрецов-торговцев, сам сманивал стеклодувов иалхимиков исамже резал горло наемнику, присланному травить мастеров. Незеркала создали основу нынешнего богатства Кортэ, однакоже то дельце было занятное излатоносное.
        Улыбаясь мимолетным воспоминаниям, сын тумана заглянул взеркало - изамер. Аше несолгала. Тот, кого она увидела два дня назад, был стар истрашен. Короткая встреча стварью обошлась куда дороже, чем досих пор казалось. НоИларио промолчал, да иАбу неупомянул опеременах вовнешности друга. Зато - иэто должно было насторожить - оба ни словом необмолвились оВионе иотом, надоли спасать его спешно.
        -Они думали, я чувствую себя ровно так, как выгляжу, - рассердился Кортэ, сотвращением трогая борозды морщин налбу икрупные складки угуб. Покрутился, хмыкнул. - Ноя нетолстый.
        -Широкий, - согласиласьАше.
        -Лицо немое, шея более-менее, дальше совсем я, прежний, - сделал вывод сын тумана. - Ладно, я старый лев. Мне годится. Левже, анекрыса… Иэти, вгороде, меня сразу узнали!
        Отпоследней идеи Кортэ пришел внаилучшее настроение, рассмеялся, хлопнул себя ладонями побокам иотвернулся отзеркала, уже неиспытывая котражению ни отвращения, ни даже горького раздражения.
        -Лев, - подтвердила Аше, заглядывая влицо снизу вверх.
        -Сними побрякушки, - посоветовал сын тумана, помогая избавиться отбраслетов. - Ведь вижу, непосердцу они тебе. Идем, куплю острое копье. Что еще важно для женщины маари?
        -Гребень изкости, весь сузором, - осторожно попросила Аше. - Большую ярко крашенную ткань, теплую имягкую. Длинный нож. - Она смутилась ипогладила поруке, выпрашивая самое заветное. - Исоль. Много, хорошо даже - вот столько. Вкусно.
        Сын тумана расхохотался, глядя вскупо сведенную щепотью ладошку. Поцеловал смуглое запястье, окончательно теряя интерес кгруде украшений. Сел намраморный пол, солидно пообещал добыть все, что требуется.
        Солнце быстро взбиралось покруче небесной горы, розово-золотое полотнище рассветного ковра отползало кокну, выгорало иобесцвечивалось. День готовился отпихнуть ленивое утро втень иодним движением стряхнуть снебосвода случайные клочки тумана, доприхода большой жары вздумавшие поиграть воблака.
        -Аше, давай вернемся кважному. Можно спасти Виона? Второго нэрриха… Черт, все слова нете. Сына ветра - младшего, вот так верно,да?
        -Незнаю, - упрямо отвернулась кокну женщина. - Совсем незнаю!
        -Поживи вгороде хоть год, апотом ври, вдруг да научишься, - посочувствовал Кортэ. - Я понял. Можно, нотрудно. Время унас есть или надо спешить?
        -Апу сказал: лечи этого. Окричал ибыл очень злой, слабые хуже сильных, - пожаловалась Аше, тронула кончиками пальцев щеку.
        -Стукнул?
        -Сказал, я вещь, - надулась Аше. - Потом сказал: лечи старшего. Долг. Знал, что сказать… Старшего - долг, он прав. Такие, - Аше раскрыла ладони вправо ивлево, затем повернулась иповторила жест, определив последовательно иточно все четыре стороны света, - могут спасти младших.
        -Да, Абу умеет врать, как никто иной, - кивнул Кортэ, впадая взадумчивость. Раскрыл ладонь, подставил родному ветру, итот отозвался, явился гладить кудри Аше. - Вот мой ветер, ящерка. Он северо-западный. Авот тот, западный - ветер Виона. Значит, он старший повашему счету? Абу знал…
        Женщина медленно села, испуганно глянула насына тумана, глаза её были широко распахнуты ибездонно темны. Аше струдом отвернулась кветру, подставляя лицо ишепча торопливо, монотонно, глотая окончания слов изадыхаясь, когда воздух влегких заканчивался. Она судорожно кашляла, как утопающий - иснова шептала навыдохе, слепо глядя насеверо-запад инезамечая ничего вокруг. Кортэ порылся накровати, выбрал самую плотную ткань иукутал Аше сголовы допят, немешая страдать, раскачиваться ивсхлипывать.
        -Нестарший? Неправда? Люди берега всегда лгут, уних нет мужества, их оружие - змеиный язык. Я дышу для своего льва, я предала долг, старший умирает. Я глупая…
        Она шептала ишептала, слезы катились пощекам, драгоценными жемчужинами скользили посмуглой шее. Кортэ смотрел исмрачным удовольствием думал: помилости хитрющего Абу все это наблюдает именно он. Итак - правильно, только так! Потому что «бы» - та еще гадость мертвого исложного языка лжи! Сталбы Вион спасать учителя, зная страх междумирья? Былабы ящерка счастлива сучеником? Неужели она отдалабы ему столькоже, еслибы…
        -Черт, как плохо небыть диким, простым идаже тупым, - посетовал Кортэ. Вслушался взвуки вне зала инегромко бросил: - Стоять! Сам выйду вкоридор, ждите.
        Аше все шептала, невсилах принять невольное свое предательство долга маари, суть которого пока оставалась для Кортэ таинственной. Сын тумана надел перевязь соружием итихонько покинул спальню, давая Аше возможность наедине ссобой разобраться вовсем или хотябы просто поплакать.
        Вкоридоре ждали два служителя вбагряном. Оба подчеркнуто вежливо поклонились Кортэ иплавными единообразными жестами предложили следовать клестнице. Рослые, без знака принадлежности ккакому-то ордену, носмутно знакомые: вродебы похожие невыразительно-спокойные лица мелькали заспиной патора, вего малой свите.
        Сам патор расположился всветлом зале первого яруса, вглубоком кресле возле окна, рядом синкрустированным костью икаменьями массивным низким столиком. Нашироком блюде горой золотисто-зеленого сияния громоздился виноград, налитый солнечным светом. Факундо задумчиво отщипывал поягоде инеторопливо жевал, невыплевывая косточек.
        Кортэ прошел через зал, тяжело вздохнул, поклонился высшему служителю Эндэры иТагезы, почти святому согласно догмам Башни иуж точно, без всяких догм - весьма умному. Аможет, даже мудрому. Патор, неотвлекаясь отвинограда, протянул для поцелуя перстень иуказал накресло подругую сторону отстолика.
        -Иларио поведал мне, что тварь потрепала тебя, ноты проявил стойкость, достойную последователя ордена Постигающих свет… - Факундо глянул нанэрриха прямо иснова занялся виноградом. - Он непреуменьшил тяжести борьбы. Однакоже я ненамерен решать тут вопрос святости игреха, аравно благодарности или награды. Тварь по-прежнему сильна идаже… ужасна. Я выслушал посла Алькема, я снизошел дообщения скебшами ииспросил доступ ко всем книгам королевской библиотеки… Мои люди искали неустанно, без сна, ноэто лишь укрепило вубеждении: чембы оно ни было, брат Кортэ, кроме тебя никому неизгнать это. Мы пробовали, читали должное… - Патор глянул нанэрриха. - Ты хотябы свободен он влияния твари? Ты вздумал штурмом взять дворец, более похожий назамок, ипреуспел. Коннерди, скажем так, сочли тебя худшим злом мира. Никто недумал, что одному нэрриха посилам учинить столь изрядный ущерб. Ноты никого неубил, ия невнял их ложным доносам.
        -Значит, эта дрянь несгинет сама.
        -Вчера служители ордена Скорбящих душ еще могли находиться устен склепа, - нехотя выговорил патор, рассматривая насвет крупную ягоду. - Они опытны иискусны визгнании тьмы, подтачивающей души слабых. Ноих усердия мало. Сегодня всякий, кто пробует коснуться камней склепа, впадает воцепенение. Обряд позволяет очистить его рассудок и, вероятно, уничтожает червоточину вдуше… Ноя дал совет допоры держать пострадавших внижних подвалах. - Патор бросил виноградину иоткинулся вглубину кресла. - Иларио исключительно верен Башне, два года назад он мечтал оправе стать карающим орудием веры, он намеревался уничтожить ересь без пощады ислышать нежелал обидеях сосуществования. Его фанатизм настораживал меня, нескрою, атакже приводил ввосторг патора Паоло… что пугало меня куда более. Иларио могбы получить немалую власть уже теперь, нопредпочел место библиотекаря игрех винопития, отягощенный иными слабостями, делающими его похожим на… человека.
        Корте кивнул иулыбнулся. Братом библиотекарем нельзя невосхищаться. Сам патор знает поимени ивлицо, шуткали! Понятьбы еще, зачем вдруг упомянул ичто хотел сказать этим? Кортэ приподнял бровь, демонстрируя свое бессилие рассмотреть суть намека.
        -Твоя женщина… - продолжил патор. - Иларио таким безразличным голосом назвал её «дикаркой сюга», что я насторожился. Проверил все, поприжал южного молчуна-посла, знающего более, чем подобает. Она маари, несомненно. Нетолько вбиблиотеке Алькема ипамяти Оллэ есть намеки насуть дара дикарей. Она важна Башне иодновременно дорога тебе… - Патор потянулся заягодой, искоса глянул наКортэ иснова утонул втени. - Я поучаствую взаговоре молчания. Более того, получив оттебя словестное подтверждение догадок, я сразу дам ход оглашению указа, объявляющего её новой королевской плясуньей. Изабелла уже подписала.
        Патор шевельнул пальцами, отдальних дверей беззвучно примчался рослый воин вбагряной рясе, склонился наколени ипротянул лист. Кортэ просмотрел ивернул. Поморщился, критически изучил виноград, подцепил самую крупную гроздь, поднял повыше ипринялся объедать светки, жадно вгрызаясь ипозволяя соку течь поподбородку.
        -Надеешься сойти задикого иглупого? - поинтересовался патор. - Даже заглухого? Занятное ты существо. Всегда хватаешь самый жирный кус ижрешь втри горла, атолько вся твоя жадность - неболее чем маска.
        -Небудем омасках, - попросил Кортэ. Бросил пожеванную гроздь, облизнулся исел прямее. - Вы позволите Аше жить спокойно идаже обеспечите защитой. Полагаю, услуга встанет мне дороговато?
        -Сегодня последний день, когда можно извести тварь без больших жертв среди людей, это подтвердил всезнайка Абу, тоже самое мы вычитали вкнигах самых разных сортов ереси или веры, - патор сложил руки наживоте исплел пальцы. - Незнаю, вочто тебе обойдется борьба. Мне безразлично, ты нечеловек, ая отвечаю задуши смертных, пусть ствоей точки зрения подобное разделение условно идаже греховно… Или дозаката все решится, или ей нежить. Для каждого есть узда ихлыст, скажу предельно прямо: яиспользую то идругое, чтобы ты направился, куда мне надобно, ипоспешил. Иларио, дикарка, твой приятель Энрике, его жена исын - я знаю их всех.
        -Анезлить ивоззвать кмоей вере - разве ненадежнее? - поморщился Кортэ.
        -Я хочу, чтобы ты занялся делом стемже рвением, скаким без приглашения жрал мой виноград, брат Кортэ, - сухо улыбнулся патор. - Цену я назвал. Квере воззовет Иларио. Мнели незнать, что ты еретик ипочитаешь друзей более, чем умозрительные идеи. Ноттэ был ровно таков, ты его ученик.
        -Достойный? - ревниво уточнил Кортэ.
        -Вполне, - патор позволил себе улыбнуться мягче исвершил знак замкового камня. - Благословляю тебя, брат Кортэ.
        Высший служитель поднялся изкресла, кряхтя ирастирая спину. Багряные мигом оказались рядом, почтительно подали резной посох ссеребряной рукоятью, поддержали под локоть. Кортэ хмыкнул, изучая хватку морщинистой руки, иостался доволен.
        -Обоплате, - сказал он вспину патору итот остановился, нехотя имедленно обернулся. - Немогу неторговаться, таков уж есть. Каюсь.
        -Отпускаю грех, - по-прежнему мягко согласился патор.
        -Черный Убальдо. Его непричислили ксвятым?
        -Еще одно подтверждение меры ереси ввере твоей, - посетовал патор. - Знаю эту историю. Барон порождению, разбойник пообразу жизни игрешник поубеждениям, замаранный вкрови сверх всякой меры. Ты немог незаметить… такого редкого зверя. НоБашня изучит все обстоятельства и, кто знает, Бог милостив кзаблудшим чадам своим.
        Патор отвернулся изашагал несколько быстрее прежнего, Кортэ заподозрил, что неглупый отприроды служитель сполна осознал: исключить новый торг позволяет лишь дверь, плотно закрытая заего спиной. Нэрриха мстительно прокашлялся, патор свыражением помянул Мастера исжал рукоять посоха. Сыну тумана стало занятно: насколько длинный клинок скрывает очередная безобидная навид палка вруке Факундо, такого мирного попервому впечатлению?
        -Вы знаете меня досамого темного дна моей души, - вздохнул Кортэ. - Если плата свашей стороны небудет внесена, я черт-те откуда вернусь истребую. Я тоже знаю, что кому дорого игде это искать.
        Багряные стражи наконец-то утратили остатки показного безразличия ипотянулись щупать рукояти оружия, скалясь псами ивсерьез зверея, едва допуская саму возможность происходящего: высшему служителю угрожают, аон - молча терпит! Патор негромко рассмеялся, закивал ипродолжил движение.
        Сын тумана сорвался сместа, внесколько прыжков одолел лестницу, пронесся покоридору ираспахнул дверь спальни. Сквозь зубы выдохнул, сползая постене иощущая, как изгруди вынимают острый нож страха: Аше уже ивыплакалась, иуспокоилась, инестала делать ссобою ничего худшего, непоправимого.
        -Я боялся, что ты тут… - Кортэ махнул рукой инестал договаривать.
        -Умереть просто, нотак вину неискупить, - женщина подошла исела рядом, держа спину прямо ипоправляя складки платья, наверняка непривычного инеудобного для неё. - Ты нестарший сын Вей. Ты нелепесток заката, как сказал мне лжец Апу. Мой лев - потомок двух старших ветров, заката истужи,так?
        -Двух. Заката, - указал рукой Кортэ, отчего-то довольный обращением на«ты», повернулся иотчетливо махнул насевер, - истужи. Именнотак.
        -Я тебе вещь или жена? - куда тише спросилаАше.
        -Жена, - кивнул сын тумана.
        -Тогда промолчу водном инестану скрывать иное, я решила, - Аше скользнула под руку иприжалась кбоку. - Ты хочешь вернуть старшего. Это трудно, носовпадает смоим долгом. Я… - она прижалась плотнее. - Я помогу и… дышать для него стану, нотолько дышать! Только. Если этого нехватит, я неисполню долг маари иневернусь домой, ноя исполню долг жены.
        -Вот что значит вовремя сходить наплощадь ипостоять втени памятника Ревнителю, - скороговоркой выдохнул Кортэ, вполне довольный сказанным. - Уменя есть верная жена, черт-те что творится вмире!
        -Слушай. Это тайна, она важная. Мы, маари, прогневили Бога ипрокляты, это вина посвященной, как я. Страшная вина. Очень давно, мы незнаем счета жизней, увядших стой поры, пришел великий вождь исказал: вы будете моим народом. Я сильный, я нестану учить язык ивыпытывать тайны, я идругим непозволю. Нодайте мне жену, так скрепим договор.
        Кортэ кивнул, синтересом сознавая, что ему опять рассказывают историю окороле королей, существе легендарном идаже, может быть, достойном внимания. Аше продолжала рассказ: как помнят маари, аих умению хранить прошлое неискаженным Кортэ уже привык доверять, вождь древности однажды встретил противника, взначительной мере созданного егоже навязчивой мечтой подмять под себя весь мир. Король покинул обжитые земли, поскольку тварь - аКортэ мысленно назвал противника именно так - была опасна для людей, даже еще непобедившая. Любящая жена нарушила многие древние запреты, провела его впещеру обрядов иобманом сделала то, что стало проклятием для маари.
        -Она выпила его дыхание, додонышка, - грустно сказала Аше. - Иушла вотьму стеми, кто служил ей, как жене короля, исгинула. Тварь погналась заней итоже сгинула. Вождь остался внашем народе. Мы немогли прогнать его, он итак лишился всего. Даже памяти. Он долго жил. Как все вы - очень долго. Был сильный воин, охотился нальвов. Ненадевал маску даже впраздник иночами, восне, звал её поимени. Потом он иссяк. Стех пор унас рождается мало детей, наши старики сильно болеют, анаши сны мрачны. Ночью наши души, как добычу, рвут голодные звери боли итьмы. Иникогда неприходят кнам старшие - дети ветра. Никогда.
        -Чем плохо то, что мой ветер иной?
        -Сначала было дыхание, - повторила Аше слова, скоторых начала рассказ рано утром. - Четыре лепестка уцветка Вей. Вних - всё, оттуда раскрылся мир совсеми стеклами идуновениями, сам свет пролился оттуда. Вскладке двух любых лепестков - только часть. Невсе.
        -Ноя могу снять шкуру сврага?
        -Незнаю, совсем незнаю, - пожаловалась Аше. Всхлипнула иткнулась лицом врубаху. - Я нехочу делать то, что мой долг.
        -Я тоже долгов поднабрал сутра, - хмыкнул Кортэ. - Нерад, нехочу, номы идем набольшую охоту, имы спешим.
        -Да, - тихо согласилась Аше. - Надо дозаката. Знаю.
        Покоридору идалее полестнице Кортэ свое сокровище нес, уговаривая всеже надеть башмаки изаинтересованно рассматривая некрупные стопы сосмешно растопыренными гибкими длинными пальчиками, никогда незнавшими плена обуви. Увы, город совсем непохож навсе, кчему привыкла женщина, вгороде даже грязь - иная. Грязная! Особенно наузких улочках окраин.
        Вбольшом зале беззвучно двигались багряные ичерные, судя потусклости одежд - лишь сэрвэды, неслужители. Двое ждали удверей, оба поклонились нэрриха, предложили карету. Кортэ молча кивнул ипокинул замок, так яростно ивесело захваченный ночью иоставляемый теперь без радости… Наподушках переднего дивана сидел Иларио, упрямо смотрел впол, покусывая губу, - то есть выказывал признаки несвойственной для себя виноватости.
        -Едем влавку, засолью, - приказал Кортэ. Синтересом изучил складочку удивления меж бровей друга. - Бумага иперо есть? Ага, хорошо. Пишу: навремя моего отсутствия, если таковое приключится, оставляю брата Иларио распорядителем имущества идел… Если ты, сволочь, отучета моего золота лишишься ума, выпьешь весь сидр или отравишь всех еретиков, зарежу медленно ипохороню пообычаю юга… или хуже, кебшей приглашу отпевать тебя. Как понял? Ага, зеленеешь… Так, далее: моей жене выделяю все доходы от«Курчавого хмеля», особняк иземли вдолине Сантэрии.
        -Ты что… что говоришь? - белыми губами прошептал Иларио.
        -Умирать я ненамерен, нопредусмотрительность обязательна при моих-то запасах золота, знаешьли. Давно следовало составить бумагу, - Кортэ размашисто расписался, приложил порезанный палец иподул налист, ускоряя сушку. - Иларио, я невернусь вобитель. Я женился.
        -Сочувствую, - криво улыбнулся служитель, адресуя слова ненэрриха, аисключительно Аше. Нагнулся, поднял надиван мешок. Добыл длинный стилет вножнах ипередал Аше. - Хорошо?
        -Друк. Хо-рао-шо, - старательно повторила женщина, принимая подарок. Глянула наКортэ идобавила: - Мне надо знать, что вы умеете говорить ипеть для богов, пусть инамертвом языке. Мне неважно понять слова, я выслушаю ипосмотрю, сразу скажу: полезно илинет.
        -Аше хочет послушать служителей, изгоняющих злои…
        -Все уже наместе, - поморщился Иларио. - Наши, гниды кебши, аеще восторженная шваль сковриками, что денно инощно таскается заАбу иноет оего святости. Цыган, итех братья добыли. Кого еще ей надо?
        -Плясунью хоть одну, вроде Зоэ, - отсебя добавил Кортэ.
        -Вроде Зоэ? Ага, ипарочку ангелов прямиком отМастера, - разозлился Иларио.
        Находу выпрыгнул изкареты, разобрав смену темпа ударов копыт. Хлопнул дверцей, сочно кого-то выругал. Кортэ нестал поднимать шторку иследить заприятелем, угадывая, что именно его отвлекло. Впухлом брюхе мешка даже после извлечения ножа что-то таинственно поскрипывало ипозвякивало. Сын тумана запустил руку вхолщовую утробу, хмыкнул идобыл башмаки. Женские, без длинных загнутых носов ииных нелепых украшений, так ценимых знатными доньями, тайно мечтающими затмить саму королеву. Как будто умницу Изабеллу можно превзойти. Кортэ тихонько рассмеялся имысленно добавил: как будто её, такую кроткую инабожную под настроение, допустимо злить… Аше повертела обувь вруках, приложила подошвой кстопе ирешительно замотала головой, отказываясь даже примерять. Пришлось снова шарить вотощавшем брюхе мешка, выуживая добытые предусмотрительным Иларио толстые кожаные подошвы сремешками: такие носит народ победнее.
        Аше отобрала мешок ирешительно вытряхнула его весь. Взвизгнула, вцепилась вдлинное полотнище шерстяной ткани, узорной, многоцветной, украшенной вышивкой имелкими деревянными бусинками.
        -Хороший друк! - снова похвалила она Иларио, нежелая расставаться сдобычей.
        Нащупала под тканью черный бок ларца - того самого, сдоговорами кебшей, Кортэ сразу его распознал ипоежился. Аше откинула крышку, презрительно фыркнула, рассматривая ленту наневскрытом договоре.
        -Наше письмо, украденное иубитое ложью. Я тебе сказала сразу, трусы пишут некровью, аобманом, - обозлилась маари. Пальцем провела над лентой. - Много ошибок. Мало силы. Тут итут прорехи. - Она ловко вспорола кончиком ножа нитки внескольких местах, изавязка рассыпалась лохмотьями. - Вся сила ушла. Хочешь, разорви. Этим думали удержать моего могучего льва? Они глупые!
        Маари сама порвала бумагу, глянула наКортэ, хищно сощурилась ирванула лист снова. Бросила напол кареты. Повела пальцами над вторым, чуть помрачнела.
        -Хорошо, нетрогали. Нежгли. Слабое письмо, нопозже много добавлено. Нелюдьми. Пусть лежит. Это будет мое, хорошо?
        Кортэ безразлично хмыкнул, и, поскольку маари ждала более отчетливых подтверждений, добыл изкармана обрывок бумаги, оцарапал себе руку инаписал второе распоряжение задень: числить собственностью женщины маари листок сдоговором кебшей, подписанный Вионом, поскольку это важно для изгнания твари.
        Библиотекарь распахнул дверцу и, пойманный Кортэ под локоть, впрыгнул вкарету находу. Передал Аше серебряный кувшинчик, пузатый, плотно заткнутый пробкой, оплетенный добротными кожаными ремешками иснабженный длинной петлей. Женщина кивнула, схватила, осторожно открыла - иопять завизжала… Кортэ ощутил приступ беспричинной злости инахмурился, крепко подозревая себя вготовности ревновать ящерку ко всем насвете.
        -Соль, - восхищалась Аше, слюнявя палец имакая вкувшинчик, облизывая иснова макая. - Много. Хорошо.
        -Теперь ксклепу, сразу ибез остановок, - морщась отсобственной категоричности, выговорил Иларио, влепил кулак впереднюю стенку кареты изаорал накучера. - Эй, ты несдох? Почему тащимся, как будто патор выделил нам кляч?
        -Значит, дело плохо, - глубокомысленно предположил Кортэ.
        -Эта дрянь сильна. Все, что мы умеем, бесполезно, - признал Иларио. Виновато ссутулился иснова уставился впол. - Мы даже дозволили Абу иего людям танцевать это их еретическое, ну, ты знаешь: уних есть особый орден. Посвященные их - вроде плясуний, верят вветер икружатся без конца, испрашивая благодать высших сил. Вчумном городе, как ты рассказывал, помогло.
        -Какже, было дело! Там справился Оллэ, - отчасти согласился Кортэ. - Они разве что чуток помогли, авот Факундо был хорош, он сделал должное.
        -Я нарассвете добыл изподвала кебшей, приволок ксклепу. Они как увидели… Вобщем, нетого они желали. Нету тварь откорней Башни тянули, надеясь заполучить силу.
        Аше перестала жадно поглощать соль, старательно уплотнила пробку, повесила кувшинчик нашею, облизнулась впоследний раз идернула сына тумана заруку.
        -Пусть говорит, - важно велела женщина. - Камни там темные?
        Иларио выслушал перевод, кивнул, выудил изкрепления устенки кувшин сразбавленным вином ивежливо, споклоном, передал Аше. Пока она пила, подробно рассказал, как меняли цвет камни склепа. Затем женщина потребовала рассказать оповедении ветра, отучах, отраве, оснах инастроении людей, побывавших близ опасного места. Некоторые вопросы было трудно понять самому Кортэ, иные едва разбирал попереводу Иларио. Ответы он порой немог дать: наявления, важные для маари, никто необращал внимания, сочтя их мелочью или случайностью.
        -Цветы завяли вчера, - впятый раз уточнила Аше. - Столько локтей откамня?
        Она растопырила руку имахнула дважды. Иларио начал отвечать, радуясь тому, что хотябы эта «мелочь» ему известна точно. Сам заинтересовался, опросил людей, проверил дважды. Сначала, еще впервый день, сник мох встыках камней. Затем рыжий, как самородное золото, лишайник утратил яркость, будто оказался подделкой… Наконец, вчера дозаката облетели мелкие пушистые шарики семян, ранней осенью украшающие всякую жухлую кочку. Утром роса налуг нелегла, туман обошел холм стороной, атрава сделалась ломкой исерой. Иненапять локтей, увы… Последний раз, когда сам Иларио видел склеп, круг седины расплылся локтей надвадцать.
        Аше слушала внимательно, илицо её становилось все спокойнее исосредоточеннее. Разобрав сравнение ссединой, женщина, сногами забравшись наподушки, откупорила кувшинчик иснова принялась лизать соль. Почему-то именно это желание отведать вкусного - будто напоследок - царапнуло душу Кортэ коготком большого страха.
        -Аше, ты должна рассказать мне все, - строго велел сын тумана.
        -Ты будешь сидеть вдоме, - женщина жестом обвела подушки кареты. - Ты невыйдешь. Простое дело, быстрое.
        -Повторяю: поживи год вгороде, итогда ври, - разозлился сын тумана. - Сейчас я прикажу Иларио, ион отвезет тебя кАбу. Сиди вчетырех стенах. Я сам справлюсь. Простое дело, быстрое.
        Аше молча доела соль - сыну тумана вголову неприходило прежде, что человек может судовольствием вкушать её без иной пищи. Носпорить изапрещать казалось глупым: разве сейчас это - важно? Женщина устроила опустевший кувшинчик владонях Иларио, примерилась иножом иразрезала себе руку, проследила, как кровь стекает вемкость. Выждала, зажала рану пальцем. Покосилась наКортэ, прочла вего взгляде готовность исполнить угрозу иотослать куда угодно - ноподальше отбеды.
        -Правду скажу, непрогоняй. Распустился цветок Вей, он тонкий, самый легкий вмире. Так ипошло: дуновение, свет, сок жизни… Потом много иного. Долго рассказывать. Чем дальше отВэй, тем тяжелее, толще, темнее. Поу скрыт под камнями, он родня змею, он изтех, кто очень тяжел, очень. Ему трудно удержаться внашем мире.
        -Так наш враг… какой-тоПоу?
        -Змей, да. Поу против закона вполз сюда, теперь он прогибает мир, трещины скоро пойдут. Плохо. Поу здесь должен спать ибыть слабым. Только он силен. Он, думаю, тот самый, древний враг маари. Его вдохнула жена вождя иутащила вниз, себя непожалела. Но - плохо! Тогда его удалось утопить. Только он помнил путь вверх ипомнил наш свет. После он копил силы надне иждал. Теперь опасен. Ноя посвященная, я знаю, что надо сделать.
        -Ты повторишь её грех, - наугад предположил Кортэ, глядя втемные глаза, наполненные докрая покоем. - Ты хочешь, чтобы я жил, цена неважна. Ты хочешь заплатить одна? Хочешь обмануть всех? Вион сын ветра имой ученик, он должен жить. Поу должен уйти окончательно изабыть путь. Это мой долг, анедолг маари. Понимаешь?
        -Непонимаю, - наресницах повисли соленые капли, боль вспыхивала вних острыми бликами. - Непонимаю!
        -Решено, - вынес приговор Кортэ. - Долг общий.
        Аше закрыла лицо руками искорчилась, уткнувшись вколени исжавшись комком. Сын тумана расправил шерстяную ткань иукутал женщину сголовой, обнял заплечи, согревая иуспокаивая. Пожал плечами иглянул наИларио, терпеливо ожидающего своей очереди вразговоре.
        -Она знает, что делать. Все будет хорошо.
        -Мы почти добрались, - библиотекарь оживился ирастянул губы всвоей привычной змеиной, тонкой улыбке. - Братья Зоркие прогневили самого Факундо ион пообещал, что ни одна их жизнь идаже молитва непослужат спасению оттвари, вызванной небез стараний настоятелей покрайней мере двух обителей. Сейчас минуем первый круг стражи, он изчернорясников составлен. Даже люди короля стоят ближе ксклепу.
        -Зрелище, - порадовался Кортэ, двигаясь кокну инаблюдая унылых служителей вчерных рясах, без малейшего звука расступившихся ипропустивших карету. Все стояли без оружия. - Им запретили молиться?
        -Обет молчания, - уточнил Иларио. - Востальном они свободны отвсех обетов, более того: патор дозволил им несоблюдать посты, неслужить вхраме, некаяться итратить напраздность иутехи все деньги, собранные именем божьим. Поскольку, итак сказано вбумагах, прежде они все перечисленное нераз совершали без дозволения…
        -Интересно, - хмыкнул Кортэ. - Икак они, бедолаги?
        -Нахлебе иводе сидят подоброй воле, задва дня похудели так, что это заметно. Ноги нищим омывают идаже помогают кебшам строить дом наместе пепелища, - сдолей сочувствия вголосе ответил Иларио. - Почему-то люди ценят лишь то, что для них запретно.
        -Надолголи хватит их рвения?
        -Патор врядли незадавал себе подобный вопрос. Так что оставь Факундо заботу огрешных душах братьев.
        Кортэ одобрительно хмыкнул. Обернулся кАше, снова сидящей теперь прямо истрого. Маари откупорила свой кувшинчик, молча вцепилась взапястье Иларио, нащупала нужное место, проколола ножом исцедила кровь. Затем тоже повторила сКортэ.
        -Друк будет уменя заспиной, я покажу, что делать, если станет нужно. Я буду утебя заспиной, - тихо иобреченно шепнула она. - Поу силен, когда унего есть тот, кто дает тело. Сын старшего ветра очень сильный, очень легкий, лучшее тело. - Аше зло рассмеялась. - Змей иптица, да. Он высоко заполз, он думает: крылья получу! Нокрылья чужие. Упадет - без боя будет побежден. Разобьется. Сгинет.
        -Я непонимаю, - возмутился Кортэ. - Говори толком, что делать.
        -Скажу. Одно скажу, одругом промолчу.Да.
        Аше накрыла тканью себя иКортэ, зашептала над кувшинчиком, трогая кровь, иногда слизывая каплю-две, рисуя насеребре знаки инемедленно стирая их. Звуки древнего наречия шуршали, трепетали, звенели - завораживали, подчиняя себе внимание. Кортэ наклонялся все ближе ккувшинчику, едва разбирая смысл слов иисполняя требуемое понаитию. Он снова дышал вместе сАше, женщина вдыхала его выдох иотдавала свой. Наконец, необходимое было исполнено, маари оттолкнула сына тумана иперебросила ткань наголову Иларио, приобняла его зашею иподтянула ближе, начиная новый обряд шепота, рисования знаков исовместного дыхания.
        Карета миновала второе кольцо людей, Кортэ постепенно очнулся, краем сознания отметил остановку, мелькнувшие заокном яркие плащи гвардии. Форму придумали совсем недавно, когда его величество Бертран Барсанский исполнил давнюю мечту ивсеже обеспечил Эндэру постоянной армией, заменив ею войско, составляемое заново каждый раз кновой заварушке изотребья, приводимого вассалами, разрозненного ипобольшей части дурно обученного.
        Гвардия присягала короне, служба весьма щедро оплачивалась изказны, людей отбирали тщательно, неучитывая знатности, ноуделяя внимание молодости, силе иготовности проявить преданность. Год назад - Кортэ знал это лучше многих, сам участвовал - Эспада прошелся даже поневольничьим рынкам побережья ивнимательно изучил согнанных наберег галерных каторжан. Бродили упорные слухи, что Бертран намерен объявить поход против еретиков, иармия нужна для того, чтобы добытое уврагов веры золото невсе осело всундуках Башни. Последняя начинаний короля неодобряла, маджестик, послухам, пребывал вхолодном бешенстве. Ещебы! Эта армия чтила заветы Мастера куда менее, нежели щедрость его величества. Имогла быть использована нетолько против еретиков…
        -Как кстати явилась тварь, - поморщился Кортэ, отвлекаясь отмыслей. - Мы сами, всей страной, стали рассадником заразы чернокнижья. Чуть ранее погиб Альба… Король Галатора никогда нелюбил наш край, теперь погиб его посол, он оскорблен иназаконных основаниях жаждет крови ивзывает кмести, поскольку Турания навсех картах рисует Барсу своей провинцией. Значит, теперь Эндэра - враг идля людей, идля нэрриха. Аеще иИзабелла чудом жива, травили её сознанием дела… Черт, аведь Абу прав. Война подкралась вплотную.
        -Прибыли, - негромко вымолвил Иларио, сбрасывая сголовы ткань икое-как разгибаясь. - Брат Кортэ, вдуше твоей жены никак неересь. Я шел поступеням Башни ислышал звуки дивные. Кажется, я даже понял несколько слов… иуверовал внаш успех.
        Нэрриха кивнул, втянул ноздрями затхлую тишину безветрия испрыгнул всухую траву, прахом распавшуюся под башмаками.
        Солнце светило будтобы издали. Висело оно для этого времени дня неестественно низко ивыглядело пугающе раздутым, опухшим, кроваво-алым. Седая трава, более похожая насплошную паутину, начиналась вдесяти шагах. Над ней клубилась подобная гари пелена, застила взор имешала увидеть сам склеп. Покромке худшего замерли изваяниями багряные, имногих Кортэ узнавал, даже незаглядывая влицо. Он сам учил их, он разделял сними хлеб икров, он два года без малого назывался их братом…
        Встороне отседой травы вкольце охраны сидели кебши - потрепанные, едва живые после задушевных бесед сбратом библиотекарем взагадочных «нижних подвалах», куда Кортэ предпочитал незаглядывать, слишком хорошо понимая, что там творится. Инежелая отягощать свое мнение относительно Иларио этими подробностями его прошлого инастоящего.
        Поодаль, насклоне холма, завторым кругом багряных, опасливо переминались несколько цыганок, икаждая старалась неглядеть всерость, откуда даже сквозь безветрие сочился холодный, цепкий ужас…
        Вдесяти шагах открая седой травы, лицом кней, расположился насвоем неизменном потрепанном коврике Абу. Он сидел, прикрыв глаза иотрешившись отбренного. Заспиной посла расположились его люди, все вшироких сплошных одеяниях ниже колена, чем-то похожих нарясы. «Те, кто кружится светром» - Кортэ знал перевод полного названия ордена последователей чужой веры, ноотчего-то немог припомнить само название наязыкеюга.
        -Хмарь лезет вголову ивсе там мутит, - пожаловался сын тумана еле слышно.
        -Я исправлю, - прошелестела Аше вухо. Вцепилась вшею идобавила: - Неси меня, немогу ступить натраву. Ему нельзя знать омаари. Каждому, кто стоит награни, лицом кПоу, я должна помочь сдерживать змея. Разворачивай их заплечи ко мне, хорошо? Этого, потом того, потом…
        -Поодному, - согласился Кортэ.
        Он подошел кближнему избагряных братьев, развернул его истал смотреть, как Аше откупоривает кувшинчик, трогает пальцем остывшую уже, темную игустую кровь, рисует знак налбу услужителя. Проводит поего векам, намиг касается ушей, губ - ижестом разрешает перейти кследующему человеку.
        Кортэ завершил движение покругу, истратив, как ему показалось, целую вечность, иисчерпав само понимание времени. Скаждым шагом солнце двигалось все выше, делалось все светлее иярче. Хмарь наседой траве, наоборот, густела иналивалась ночным зеленоватым свечением. Ветер вне кольца беды просыпался, осторожно пробовал дышать: он знал, что теперь - можно.
        -Поу неслышит нас инеощущает, пока те люди имеют силы бороться, - наконец сказала Аше, спрыгивая втраву. - Хорошие воины. Долго будут стоять. Дозаката, как настоящие маари.
        -Я передам им твою похвалу, - пообещал Иларио, выслушав перевод. - Что дальше?
        -Эти негодятся, - Аше ткнула пальцем вцыганок. - Страх вижу, слабость, согнутость. Вних змей силен, внутри. Эти втени, - указала она накебшей исразу повернулась кпослу Алькема, наконец-то свернувшему коврик ивставшему врост. - Апу! Слабый человек берега. Пусть покажет, что хочет делать. Его непонимаю.
        Посол выслушал просьбу, подал знак одному изсвоих людей. Гнусавая монотонная мелодия нарушила тишину. Полноватый невысокий южанин потоптался, глядя насвои мягкие сапоги скисточками. Словно прогуливаясь, пошел вдоль цепочки багряных, опустив руки ичуть разведя их оттела. Широкие рукава едва шевелились, лишь отмечая движение, пока Абу незачерпнул ветер, подставляя ему ладонь, ловко округляя плечи иначиная медленное, осторожное кружение. Он двигался по-прежнему вдоль багряных - иодновременно крутился ввихре своих широких рукавов, все быстрее ибыстрее.
        -Хорошо, - сразу решила Аше, - нонетеперь. Очень хорошо, нужно. Воины стоят, - она указала набагряных. - Когда мы закончим, пусть сразу Апу делает так. Если справится, останутся живы.
        Выслушав нескончаемый речитатив молитвы, творимой последователями Башни, Аше сообщила, что такое звучание слов тоже годится, покосилась насына тумана ипоправилась: молитвы очень полезны, нужно все время продолжать. Подумав, она утвердительно кивнула, соглашаясь иналампады сосвященным маслом.
        -Пусть ставят покругу, заспинами воинов, - внес свою лепту впроисходящее Кортэ, разобравший, что ящерка снова врёт, неумело истарательно. Пользы влампадах она ненашла, зато разобрала, что её «лев» принадлежит именно кэтой вере изначит, такая вера обязана дать для успеха больше, чем все иные.
        -Теперь дело, - строго сказалаАше.
        Седая трава, эта зримая, ползучая напасть уже касалась башмаков багряных братьев, шевелилась, трогала их - иоставляла пыльные тонкие волокна. Аше сокрушенно покачала головой. Указала втуманный сумрак, ограниченный строем багряных.
        -Там нельзя вдыхать людям. Там уже нет мира, - маари огорченно покачала головой. - Поу сделал дыру. Глубоко… Земли нет. Ничегонет!
        Аше дернула сына тумана зарукав ивынудила глядеть себе вглаза инеобращать внимания натраву, жутковатым узором серости ползущую побашмакам, все выше - кколеням багряных служителей. Кортэ прокашлялся истарательно перевел сказанное. Ветер, ненадолго явившийся, почти оживший после танца Абу, снова сник. Вгорле комком копилось удушье, уши закладывало отзвука - несуществующего ивсеже проникающего всознание. Низкого, вибрирующего, все более подобного реву Баса. Затхлость еще незабивала ноздри, нокопилась, колыхалась где-то усамой травы. Вудлинившихся черно-рыжих подпалинах предвечерья распространялись пятна мрака, их получалось заметить лишь краем глаза, ноитак оставалось жутковатое чувство: словно они тоже следят замиром, рвутся вявь, исила их постепенно прирастает.
        -Там ничего нет. Номы еще нетам, пока воины стоят идержат край. Мы пройдем покраю. Я сделаю так, - Аше провела рукой пощеке нэрриха, - когда надо будет вдохнуть жизнь врага. Он ждет тебя, он явится. Он думает: моя победа, люди откупились, отдали сына ветра. Пусть думает. Ты сильнее, мой лев.Ты…
        -Хорошо сказала, я сильнее ия лев, - похвалил Кортэ, незамечая более теней, неощущая спиной взглядов ишеей - колючего холода. - Ачто делать Иларио?
        -Ири, - повернулась кбиблиотекарю Аше, - дышал сомной. Он будет держать меня накраю. Рука тут, наплече. Я закричу, он сделает нужное, потому что дышал иполучил знание. Он вынесет сына ветра обратно. Я одна немогу, несправлюсь. - Аше нашла взглядом Абу. - Когда все лопнет, сразу надо звать Вей. Так, так, - женщина гибко закружилась, вскинув руки. - Долго звать! Пока воины необретут дыхание. Пока иззаката невытечет вся кровь.
        Маари жестом указала - пора всем отойти инемешать. Откупорила кувшинчик, сокрушенно вздохнула: мало крови… Испачкала палец истала быстро рисовать знаки налице иодежде Иларио, повторила ритуал сКортэ. Ласковой кошкой прижалась кспине сына тумана, обвила рукамишею.
        -Неси меня. Нам пора впуть.
        Иларио устроил руку наплече маари. Кортэ едва слышно шепнул скороговоркой «отдание почестей», свершил знак замкового камня ишагнул ккромке поля седой травы, уже опутавшей подобные статуям фигуры служителей выше коленей… «Вдохни!» - шепнула Аше иторопливо уточнила, что после нельзя дышать, совсем нельзя, допустим только один вздох поеё указанию. Кортэ вдохнул, слушая иощущая поток ветра, щекочущий нёбо.
        Шаг - ивсе тело погрузилось вничто, как встуденую воду. Пробило последнюю преграду схожести собычным, исын тумана впервые завсе жизни исмерти очутился воплоти там, куда нэрриха являются лишь пузырьками воздуха, танцующими ввосходящем потоке…
        Пустота неужаснула инепотрясла, более того: она сегодня оказалась непуста. Спина по-прежнему ощущала тепло надежно прильнувшей Аше. Её волосы щекотали плечи, извивались живыми змеями, словно тут, вневедомом, они обрели новый смысл иособенную силу. Поверхность - родной мир - колыхалась бликами закатного сияния совсем рядом. Небыло вдуше ни капли страха. Только интерес. Кортэ изучал то, что никто, вероятно, донего немог видеть глазами - иулыбался…
        Зрение исправно вершило свой обман, удобный, подменяющий непостижимое - привычным. Втусклой глубине, оплетенный серыми водорослями, дрейфовал Вион. Бездыханное тело, расслабленное, полуоткрытый рот, растопыренные пальцы, зеленоватая кожа, облепленная лентами мха, ряской. Бельма глаз пялятся вникуда, всобственную макушку - изнутри.
        Поу был виден как змея, скрученная тугой пружиной. Хотя сперва он показался Кортэ всего лишь водорослью, потому что обвивал тело жертвы много раз. Вповедении Поу - сообразил Кортэ - крылся злой умысел: он все туже затягивал верхнюю петлю своего змеиного тела нашее Виона. Душил. Угрожал при этом неэтой своей жертве, ноименно Кортэ, тому, кого змей однажды упустил итеперь жаждал заполучить сильнее прежнего.
        Дыры бездонных глаз Поу заметили гостя пустоты, впились вовзгляд сына тумана, как наконечники бронебойных стрел - вдоску мишени. Невырвать…
        -Ты - мой! - зарычала пустота. - Вдохни меня.
        Ущеки шевельнулась Аше, теперь, вне яви, особенно похожая назмею или длинную тонкую ящерицу. Теплая, она обвивала тело мужа иказалась неменее опасной, чем сам Поу. Голова маари качнулась вперед, нащеках ивисках ярче вспыхнул узор чешуи, раздвоенный язык дрогнул, готовый слизнуть дыханиеПоу…
        ИКортэ вединый миг осознал: его почти обманули! Маари всеже решила совершить всё - сама! Изначит, сейчас две змеи - Поу иАше - совьются вкомок, жаля ивзаимно удушая, целиком отдаваясь борьбе ивсе глубже погружаясь внебытие… Нопрежде Аше крикнет, итогда крадущийся позади невидимка-Иларио вцепится вшею, дернет Кортэ назад, вытащит вмир, как приказала ему коварная Аше. Именно так, конечно! Маари влила свою волю вместе созвуками древнего наречия икаплями крови. И - всё… всё станет необратимо. Свершится план наивной иковарной маари. План, гибельный для нее испасающий мужа.
        Кортэ вздрогнул. Никогда более, завсе отпущенные жизни исмерти - никогда! - неполучится проснуться, ощущая, как твое дыхание пьют. Небудет возможности вответ отдать свое дыхание ислушать звон колокольчиков взнакомом смехе, чтобы затем щекоткой вухо вползло «мой старый лев»…
        Кортэ рванулся, вытянулся вструну, ощутил пустоту - непустой, аокеаном смножеством течений ивзрослых, невоздухом созданных, ветров. Плоская темная голова Поу сразу оказалась рядом, каждая чешуйка видна! Для надежности сын тумана вцепился вшею змея истарательно выдавил изего пасти дыхание - если таковое еще имелось уполузадавленной твари.
        Впоследний миг Поу, кембы ни был ичембы он себя ни мнил, испытал ужас.
        Змей рванулся назад ивниз, пытаясь избавиться отхватки назойливой жертвы. НоКортэ непривык отпускать добычу, если уже дотянулся донеё. Кортэ тоже знал, что такое жажда, итоже мог представить себя змеем. Запросто. Куда сложнее хоть намиг ощутить душу - птицей…
        Дыхание твари ледяным ядом влилось вгорло сына тумана. Тело свела судорога, поверхность заспиной угасла, словно неведомый бог-шутник задул лампаду солнца.
        Кортэ разобрал удаляющийся крик Аше, полный отчаяния. Пошее - сын тумана еще помнил, что это такое - прошло нечто, отделяя удушье отсвободы. Длинное тяжелое тело змеи скользнуло вниз, вдруг лишившись опоры. Оно погружалось все быстрее ибыстрее, растворялось вотьме - могучей, чуждой ипо-своему восхитительной…
        Кортэ падал вместе сПоу. Смотрел, ничего невидя. Слушал, утратив слух. И, хотя тьма рычала, исторгая жуть, он оставался совершенно спокоен.
        Нэрриха, вотличие отлюдей, умеют возвращаться. Особенно если есть, ккому.
        Глава 9. Собачья жизнь
        Ничто непозволяет так полно ощутить дыхание ветра исилу его, как плаванье вбезбрежности океана. Здесь ветер зрим. Ничтожное дуновение ползет поглади вод неторопливой гусеницей, крошечными лапками морщит многоцветный шелк, выкусывая лепестки бликов, оставляя лунки теней. Уверенная рука сильного ветра мнет волны, наметает целые холмы переливчатой бирюзы или выдувает громады темного стекла, рушащегося сревом игрохотом, бьющегося впыль…
        Ветер владеет миром, каждый миг он рисует явь, стирает только что созданный узор - иначинает свой труд заново супрямством Кортэ, детским восторгом Альбы, внимательной задумчивостью Ноттэ или грустной взрослой мудростью Оллэ. Тучи облекают ветер вплоть инаделяют формой, свет пронизывает облака, превращая их вживые памятники величия веры изнаки остережения перед могуществом заблуждений - устремлённые ввысь белые Башни ичерные провалы пропастей.
        -Мир прекрасен вкаждый свой миг, инадо быть воистину человеком, слабым игрешным, чтобы искать внем несовершенства, втайне полагая себя, только себя одного, достойным несравненности, - Тэо без спешки выговаривал сложно сплетенные мысли, едвали внятные морякам, новыслушиваемые всеми снеизменным вниманием. - Мир совершенен всиянии полудня имраке безлунной ночи, нет внем отчаяния инет безнадежности, нет бесцветности ипустоты. Сам мир - это величайшее чудо божье. Вдохни его, прикоснись, зачерпни отщедрот его - иутоли жажду.
        -Вчера нахлебался, - едва слышно просипел Эспада ипопробовал отвернуться, нослабость помешала, ион снова застонал, окончательно невнятно.
        -Два слова подряд, - восхитилась Зоэ, двигаясь ближе иставя напалубу кувшин сразбавленным вином. - Ему лучше.
        -Он так недумает, - предположил исповедник иуцелевшей рукой подвинул кувшин ксебе. - Увы мне, сей грешник упрямее меня. Первый раз встречаю подобное. Прежде я неизменно добивался искренней исповеди, разверзающей душу сперва болью, нозатем иразрешением отбремени тьмы, ереси инепокоя.
        -Давай я буду каяться занего, - предложила Зоэ наредкость серьезно, складывая руки наколенях иусаживаясь прямо. - Я-то знаюего.
        Эспада плотнее прикрыл глаза, скрипнув зубами.
        Очнулся он впервые напятый день плаванья, несколько мгновений почти осмысленно глядел впотолок каюты - иснова провалился внебытие, чтобы лишь вчера второй раз вынырнуть избездны, вразгар шторма, когда «вынырнуть» - было несравнением, ажутью реальности.
        Тесная каюта ворочалась итрещала всеми стенами, пощелям сочилась пена, мелкая вода темными змеями струй шевелилась наполу, то идело заливая стены иноровя взметнуться допотолка, настоящее назначение которого - быть сверху - доказывал лишь крюк посредине, для подвешивания лампы. Зоэ мрачно итупо исполняла свою работу - вытирала пот солба раненого идавала ему пить попервой просьбе. Сил удивляться небыло, даже страха, сжавшего сердце впервый день шторма, неосталось. Да, каюта напоминала ловушку, абешеный шторм - злодея, возжелавшего получить выкуп. Однажды ему бросили живой еще подарок - наглухо законопаченную бочку, замкнувшую Зоэ вледяной темнице отчаяния. Излодей, кажется, незабыл ничего, явился снова, готовый сцапать корабль целиком, чтобы смять иуничтожить. Отчего-то шторм неказался врагом. Может, из-за Ноттэ? Он - сын ветра, внем было все, что составляет ветер… способный беззаботно играть смотыльком - икрошить вщепки, смешивать сгрязью ислизывать без следа целые прибрежные города. Всякая сила многолика. Кортэ тоже умеет быть милым, ноонже пьяный или разъяренный - страшен! ИНоттэ - незря
премудрая королева опасалась расстраиватьего…
        -Ветер владеет миром, - сказал вовремя шторма Тэо, заглянув вкаюту иловко зацепившись заспинку кровати надетым накультю крюком. Улыбнулся идобавил: - Иногда ветру хватает воли владеть исобою, ноэто чудо приключается редко.
        Тэо примотал раненого кноровящей встать боком кровати иушел, напоследок обнадежив: вкорабли дона Вико де Льера вложены деньги рыжего Кортэ, апереупрямить сына тумана едвали способен даже отец всех ветров, потому деревянная скорлупка неизбежно осилит шторм.
        Зоэ села напол укровати - истала себя уговаривать. Она ничего небоится. Пустота неодолела её ни разу, ни вморе, когда бочку швыряло ихолодный ужас водяных струй заливал горло, ни позже, наберегу, когда незыблемые скалы жизненных устоев стали рушиться - Ноттэ сгинул, Вион предал, дедушка Чело доставил вруки врагов, аАльба… Худшее, как ни странно, помогло избыть страх.
        Жертва брата - жутче шторма имучительнее ожидания собственной гибели. Альбы нет вмире. Где-то безмерно далеко, вдали отморя иштормов, встолице, впрошлом, осталась умолкшая виуэла, упакованная вдорогу старательно, втри слоя кожи… Никому ненужная более. Где-то нагалере, ни разу непосещенной самой Зоэ, нозанозой гноящей память, одну надвоих сАльбой вту страшную ночь - нагалере лег созвоном напалубу эсток, выпавший измертвой руки. Изатем безразличная волна поймала тело брата, одела всаван брызг - иутащила вночь, надно. Никто необлегчил боли ран, непомог удержаться наповерхности идышать ветром… Зоэ всхлипнула, забыв ошторме, сердито пнула ногой тарелку, звонко прыгающую пополу.
        -Соли итак довольно, - едва слышно просипел Эспада исник безсил.
        Надуше сразу посветлело: раз пробует язвить, по-своему выражая сочувствие, значит, наверняка выживет! Аведь даже исповедник Тэо, весьма опытный воврачевании, после всякого осмотра ран нежелал ни словечка вымолвить огрядущем, нерешался дать надежду или отнять её окончательно.
        Задва дня шторма, когда время текло исочилось неровно, когда сумерки накрывали невпопад, анастоящего света небыло ивполдень, дон Эппе еще несколько раз ненадолго осознавал себя, просил пить иглотал воду охотно, изаедал размоченным хлебом, скаля зубы. Он словнобы хваткой голодного пса вгрызался невпищу - всаму жизнь.
        Шторм иссяк, уполз втемное логово тучевых недр. Бирюзовое море снова безмятежно, - аЭспада вродебы расхотел жить. Он молчит, отказывается есть инепросит воды.
        -Кайся, - нехотя согласился Тэо, - я устал убеждать упрямца. Бог простит его или нет, нам неведомо, нообряд будет соблюден. Начнем. Чадо, вершилли ты обман вольный либоже невольный, вделах илиже…
        -Вершил, всех видов, - убито выдавила Зоэ. Помолчала, сопя истрадая отпризнания вполне по-настоящему, ведь Эспада непожелал принять игру, затеянную ради него. Ипродолжила увереннее: - Н-ну, кроме нарушения верности королевской присяге прочее одолел сполна.
        -Милостью божьей отпускаю сей грех, - Тэо покосился набезразлично лежащего дона Эппе. - Свершалли ты грех блудаи…
        -Сложный вопрос, - Зоэ даже почесала затылок, уши горели, затея уже неказалась игрой, ноотступать было поздно, да иморяки слушали странное покаяние небез интереса. Зоэ снова ввернула спасительное словечко, помогающее верить, что сказанное принадлежит именно Эспаде. - Н-ну, я покупал заранее отпущение грехов вдолжном количестве. Эээ… сзапасом.
        Эспада застонал ипопробовал хотябы потерей сознания спастись отприсутствия нанелепой исповеди… Нообморок несостоялся, даже когда тело послушалось ичуть повернулось, помогая голове качнуться, лечь щекой напалубу. Втаком положении Эспада мог видеть только основание мачты искладки шерстяной ткани, брошенной надоски.
        -Продолжим, - угрожающим тоном заверил Тэо, подмигивая Зоэ иободряя её. - Грех чревоугодия.
        -Постоянно, увы мне, - сразу согласилась Зоэ. - Еще винопитие, сидропитие, нюханье какого-то дыма веретическом обществе посла Алькема, поедание жирной баранины впостные дни. Так, я подумаю… Н-у, неодин ведь грешил, были сомною ииные слабые люди. Инесовсем люди. Вроде, припоминаю ислужителей вбагряном…
        -Достаточно, отпускается грех, ибо неоспоримо похвальное рвение впокаянии, - оборвал перечисление подробностей Тэо, рассеянно изучая морскую гладь ипохлопывая здоровой рукой покульте, сегодня снабженной лишь подобием открытой ладони. - Грех гнева.
        -Нет, врядли, - замотала головой Зоэ, - он обычно… То есть я обычно спокоен идаже мил, гневаются прочие, наменя. Ая допекаю их, жарю вих собственной злости ипротыкаю вертелом. Эээ… рапирой. Саблей?
        -Сложно отпустить грех, когда нет настоящего осознания тяжести его, - еще более задумчиво выговорилТэо.
        Было очевидно, что он пытается найти иные вопросы, способные разрушить показное безразличие дона Эппе.
        Зоэ прикусила губу, шмыгнула носом, покосилась наобвисшие паруса сдвумя швами насвежих прорехах - шрамах минувшего шторма… Пока длился шторм, королевский пес жил, язвил искалился, подбадривая Зоэ истарательно выкарабкиваясь изнебытия, изтени смерти. Вштиль, осознав себя сполна, он вдруг раздумал бороться. Молчал, непросил воды инежаловался наизбыток солнца, хотя тень отпаруса уползла уже довольно далеко, напокрытой пятнами возбуждения щеке блестел лихорадочныйпот.
        -Гордыня? - предположил Тэо, шевеля бровями ибез слов пробуя показать: давай, старайся, это толковый намек.
        -Увы мне, - неуверенно промямлила Зоэ, пытаясь понять подсказку.
        Мысль неугадывалась, идевушка запнулась, виновато скорчила рожицу истала ждать новой подсказки. Тэо быстро нарисовал пальцами накульте три зубца. Смешно зашевелил бровями, без слов ругая иобвиняя внедогадливости. Тронул оберег нашее ипокосился наЭспаду. Королевский пес носил необерег, аподаренный королем медальон. Зоэ прикусила пальцы, сдерживая возглас, готовый сорваться сгуб. Сама нарисовала ввоздухе знак короны, теже три зубца. Тэо кивнул.
        -Я жду, - снапускной мрачностью отметил он иеще раз кивнул: мол, давай, нежалейего!
        -Я возомнил себя высшим, сам король меня ценил ивосхищался мною, он дал мне власть вытворять встолице все, что я удумаю. Хвалил меня, эээ… - Зоэ виновато дернула плечом, показывая, что сказала все важное. Ноисповедник был непоколебим итребовал стараться. Пришлось перейти ктону, более свойственному Кортэ. - Н-ну, меня сам король гладил пошерсти, ая рычал ирвал его врагов без разбора. Апотом он пнул меня под брюхо, ия теперь бездомный пес, вовсе некоролевский. Целый корабль хороших людей есть, они жалеют меня, увиваются вокруг, - почти кричала Зоэ, неотводя взгляда отЭспады, исознавая, что наконец-то нащупала больное место. - Ноя лежу бревном, мне тошно, я хочу снова служить хозяину, лизать ему сапоги ивилять хвостом. Аеще я хочу перегрызть горло этому самому хозяину!
        -Он мне нехозяин!
        Эспада согнулся всудороге, пробуя приподняться ипосмотреть наЗоэ, инаконец-то провалился вобморок, настоящий ивесьма надежный…
        -Женская мудрость сродни змеиной, - вздохнул Тэо. - Жалит внезапно инадежды навыживание неоставляет… Ты права, все допоследнего слова верно. Трудно будет избыть такой груз боли.
        -Ябы тоже кое-кому перегрызла горло, - всхлипнула Зоэ, склоняясь над раненым изакрывая его отсолнца, протирая лоб уксусной тряпкой. - Где Ноттэ, он нужен нам! Я зову его всякий день. Где Кортэ, ведь убили его ученика? Икоролева… Онаже умная, как могла допустить! Ивсе… Ия… Иневздумай мне отпускать грехи, я еще неунялась!
        -Бывают дни, когда солнце сияет, нонаши несовершенные глаза невидят света, они наполнены тенью обид иболи, - грустно согласился Тэо. - Подумай овремени, сегодня это кпользе. Время отнимает унас право переменить сбывшееся, однако оноже дает нам надежду вступить вновый день, свободный отпрежних ошибок иболи. Нетанцуй сегодня, пусть ветер отдохнет отлюдей иих грехов.
        -Небуду, - согласилась Зоэ. Виновато повела плечами исела ближе кисповеднику. - Слушай, как утебя хватает терпения нанас?
        -Навас? - снаигранным презрением хмыкнул Тэо. - Я исповедовал брата Кортэ. Поверь, вы все - скромные дуновения рядом сего бешеным штормом… Терпения хватает, нодуша моя болит. Закормой мы оставили целое море бед, столица вогне, изастанемли мы, вернувшись, прежних короля икоролеву водворце, будетли цела Эндэра, так недавно собранная их волей издвух владений, поотдельности неспособных противостоять внешним угрозам?
        -Какой ты умный, - похвалила Зоэ, даже погладила багряного служителя поплечу. - Знаешь, я рада, что ты оказался наэтом корабле. Может, ты научишь меня, как найти всебе настоящую боль икак её раздергать так, чтобы вытянуть изниоткуда Ноттэ. ИАльбу.
        -Давай поговорим оболи, - удивленно повел бровьюТэо.
        Эспада снова застонал, приходя всознание. Видимо, он разобрал последние слова, попробовал пошевелиться ибез возражений принял помощь служителя. Откинулся наскатанный изткани валик, ловко подсунутый Зоэ под шею. Посмотрел наобоих склонившихся над ним тусклыми, гноящимися глазами. Бессильно расслабился.
        -Весной, когда я был отвратительно пьян, ко мне подсел служитель вчерном, - едва слышно иочень невнятно зашептал королевский пес. - Он рассказал много иотдал бумаги. Я прогнал его, хотел сжечь все, нечитая…
        -Грех сомнения неособенно мал и, увы, присущ всем нам втой или иной мере, - заметил Тэо. Вздохнул идобавил: - Бумага куда опаснее отравленного ножа. Я прощал отцу многое, но, едва вскрыв его ларец сличными записями, я проклял родной дом ибыл изнего выдворен силой. Досих пор нет уменя мужества пережить тот удар, неотвращая взор рассудка идуши… Асмотреть надо, нежалея себя. Только так можно по-настоящему простить. Исмиренно забыть… Между тем, каждый имеет право напрошлое инатайну помыслов. Иначе Бог дозволилбы нам слышать невысказанное собеседниками. Анам ибез того порой непосилам возлюбить ближнего, тем более при жизни его. Чьи тайны доставил тебе предатель Башни?
        -Предатель? - оскалился Эспада, помолчал, копя силы иожидая, пока Зоэ очередной раз протрет его вспотевший лоб. - Он был изчисла главных столпов ордена Зорких, ия грешен, я свернул ему шею… Прочел бумаги, нашёл его инеудержался.
        Тэо скорбно покачал головой идолго бормотал молитву, затем сидел молча, прикрыв глаза ивслушиваясь всебя. Снова принялся нараспев читать священный текст. Сокрушенно вздохнул, творя знак замкового камня. Зоэ невыдержала итолкнула служителя локтем вбок.
        -Давай уже, отпускай ему всё вперед насто лет, ато я задохнусь отнетерпения.
        -Отпускай, - передразнил Тэо, сердито махнул рукой, неунялся ияростно хлопнул себя победру, срываясь второпливый, рассерженный шепот: - Брат Иларио всё лето искал подлеца, умыкнувшего часть архива, тайно переданного старым королем нахранение всемью де Панга. Как я могу простить полудохлому мерзавцу то, что горло «столпу» он перерезал, анам ни словечка несказал? Ибумаг невернул!
        -Бумаги вларце его величества, - шепнул Эспада.
        -Это называется - утешил обухом позатылку, - Тэо даже сплюнул отвозмущения изашумел, несдерживая голоса: - Кто тебе, дураку, сказал, что он прежде читал эти записи? Кто тебе, паршивому идиоту, посоветовал тащить их, куда ненадо? Унего ибез того сотцом впоследние годы отношения были - хуже некуда! Хоть после смерти, трудами патора, оказался обретен душевный покой… Тыже, пес бешеный, укусил его больнее, чем он - пнул тебя!
        Эспада ошарашенно слушал, моргая ищурясь. Зоэ сочувствовала всем, прижав руки кгруди инепонимая ничего. Исповедник кое-как отдышался, снова забормотал молитву, зверски скалясь ипостукивая культей попалубе. Было отчетливо видно: онбы предпочёл стучать поребрам дона Эппе… Дотянувшись докувшина, Тэо жадно выхлебал все содержимое, вытер губы рукавом икивнул.
        -Ладно, что сделано, того невернуть. Отпущу я тебе иэтот грех. Потом. Когда выздоровеешь. Так отпущу, что мало непокажется.
        Эспада заинтересованно прикрыл веки, показывая согласие спланом. Зоэ хихикнула, осознав: королевский пес как раз теперь пробует дышать ижить, значит, он поправится. Тэо огляделся посторонам, громко иотчетливо зло посоветовал всем морякам найти себе занятие испастись отгреха лености без помощи тяжелой руки служителя. Избавившись отизбытка внимания, багряный вздохнул, сел удобнее иулыбнулся Зоэ вполне мирно.
        -Вюности отец Бертрана Барсанского именовался когда королем, акогда играфом. Среди пяти соседей лишь трое признавали его руку над собою… Он был тот еще грешник, хотя намли судить наделенных властью? Он вдвадцать два года зарезал старшего брата, честно вызвав напоединок, азатем ударив вспину - лежачего. Вот только брат его имел несложное прозвище Мясник, такое зря недают. Позже король штурмом взял замок соседей, вырезал жителей допоследнего младенца ивыжег постройки дотла, тем разрушив невыгодный инавязанный ему силой договор. Это - плохо? Новедь объединил земли исмог выиграть войну, когда еретики Алькема попробовали сунуться насевер, получив поддержку одного извоенных вождей семьи эмира Риаффа. Что еще добавить? Послухам, король Барсы отравил вторую жену, родную мать Бертрана, чтобы сочетаться браком сдочерью того, кто поддержал его вновой войне иподтвердил его королевский титул перед маджестиком. - Тэо грустно улыбнулся. - Патор Факундо исповедует королей, подумай, легколи ему. Что такое грех? Убить человека, напиться, пожелать чужую жену ипредать друга. Может, итак. Нодля короля грех - допустить
ослабление страны, неоставить наследника, оказаться глупым инегодным кдворцовой жизни. Чего стоят все счета ипретензии нашего славного дона Эппе, если они обращены кБертрану - человеку? Ведь Бертран-король неподсуден, иерархия Башни незря ставит правителя куда ближе кбогу инаделяет особыми правами инекой заведомой святостью.
        Зоэ молча развела руками, показывая: она ровно ничего неможет возразить против сказанного. Эспада едва слышно выругался, зашипел ипопробовал отвернуться: значит, исповедник прав исчета имеются.
        -Рэй, пить хочешь? - пожалела раненого Зоэ, примечая землистую бледность кожи ипот, выступающий обильнее прежнего.
        Эспада дернулся, отказываясь иноровя уткнуться лицом вподстилку, чтобы никого невидеть инеслушать, чтобы исамому неотвечать…
        -Некий принц однажды попробовал стать королем при живом отце, - очень тихо шепнул Тэо. - Он обратился кнадежному человеку, способному обучить наемников… Укороля было превосходное чутье назаговоры, и, если верить его бумагам, наследник испытал страх разоблачения исам назвал отцу людей, знающих слишком много, азатем обвинил их вереси иизмене стране. Всех, кто был указан принцем, уничтожили жестоко ибыстро. Дон Эппе ссамой весны пробует понять: почему он уцелел втой резне? Может, устарых королей зудит, подобно сорванной спине или давней ране, такая болячка - совесть, иони допускают загибнущим родом право нанаследника. Аможет, ссамого начала имелся хладнокровный расчет: моему малышу требуется крепкий пес вохрану. Хотя есть ииное объяснение. Король был действительно стар, он так привык никогда недоверять истину словам итем более бумаге, что каждая закорючка взаписях - полуправда, тайнопись ипросто ложь…
        -Идите кчёрту, - прохрипел Эспада.
        -Мы накорабле, - ровным тоном сообщил исповедник. - Итебе, инам, некуда идти, негде прятаться отсебя. Все черти мира, чадо, сидят невтрюме илиже пещерах подземных, ноисключительно впотемках души. Ты узнал чужую тайну, значит, вкусил яд. Ноты сохранил верность присяге… Попробуй отринуть старую боль ипонять, что сейчас для тебя страшнее: то, что нет возможности отомстить илиже то, что спина его величества осталась без защиты?
        Глава 10. Омолчаниибога
        Силуэт стен ибашен столицы казался обугленным нафоне пылающего заката. Четверка вороных тянула карету резво, нокак-то обреченно. Два коня хрипели испотыкались, несбавляя ход только потому, что кучер, часто ииспуганно поглядывая вперед, снова иснова использовал кнут. Он опасался отстать отверхового, то идело едва слышным шепотом проклиная исамого нелюдя, иего демонического скакуна, кроваво-красного влучах заката: обычный давно палбы, упряжных-то меняют задень трижды, анескладный рыжий все также впереди ивсе также недосягаем.
        Тут итам поодаль отдороги были заметны черные пузыри походных шатров. Наобочине иногда появлялись дозоры, опасливо кивали верховому, толи узнавая его, толи бессознательно чуя вуверенности всадника - право ехать без остановок иокриков.
        Когда лагерь гвардии остался позади, масло влампаде заката иссякло, ипотускневшее небо остыло добурого тона ранней ночи. Верховой придержал коня, дал карете поравняться ссобой ибросил новое указание: сворачивать кближайшей гостерии. Кучер немедленно перевел коней нашаг, повздыхал, тихо жалуясь самому себе набессердечие нелюдя, его немыслимую спешку ижуткое чернокнижье… абешеный рыжий скакун уже несся прочь, словно полный день бега неутомил его ничуть! Ичем объяснить это чудо, если несилами тьмы, покорными всаднику ивливаемыми вкровь его скакуна?
        Оллэ - аэто был, конечно, он - подставил лицо ветру, тянущему пелену стылого ночного тумана налуг ссеверо-запада, отблизкой реки. Догородских ворот рыжий Чёрт несся, несбавляя хода. Ноуж там, пообыкновению, проделал любимый трюк - уперся всеми четырьмя, норовя остановиться вединый миг иехидно фыркая впредвкушении. Нэрриха ждал такого поведения, ивовремя бросил стремена, чтобы легко перелететь через переднюю луку седла, дважды кувыркнуться, опираясь руками - ивстать, сходу полуобняв ошарашенного стражника.
        -Отпирай, я сын шторма ия, как видишь, очень спешу водворец, - объяснил Оллэ, легонько встряхивая воина заплечи иотодвигая всторону.
        -В-вас ждут, - запинаясь, отозвался тот иподал знак отворить малую дверь. - Извольте, пожалуйста.
        Черт простучал копытами под сводом городской стены исорвался вгалоп, полагая выбором седока: успеть занять место насвоей спине - или отстать итащиться пешком. Оллэ взвился вседло, хмурясь инедоумевая: задва месяца Черт так инепризнал его хозяином. Да, конь подчинялся поводу иколеням, нонеизменно давал понять, что это уступка, аникак недружба.
        Копыта выбивали искры - иэто был единственный свет вугрюмой ночи. Копыта бросали пригоршни прыгучего стального звона вгулкие коридоры стен - иэто был, кажется, единственный звук вовсем затаившемся, настороженном городе. Гостерии нераспахивали дверей, вываливая намостовую пьяных, выкрашивая камни теплым тоном живого огня, наполняя воздух запахами жареного ипряного. Вальяжно гуляющая городская стража непостукивала покамням основаниями алебард, отмечая свое движение инамекая лихим людишкам: пора прятаться пощелям, чтобы разминуться кобоюдной пользе. Нищие доны невыли охрипшими котами под балконами вдовушек, выпрашивая ужин иобещая помере сил воздать запрокорм. Состоятельные неподпрыгивали наподушках карет, всотый раз брызгая удушающими маслами нанесвежий, новесьма дорогой кружевной ворот…
        Город молчал. После череды тучных имирных лет люди привыкли котносительному покою, достатку идаже уверенности взавтрашнем дне. Пока что они утратили только последнее - уверенность. И, кажется, вместе сней лишились слишком многого. Оллэ всем затхлым страхом города, всеми его дуновениями идыханиями ощущал бессонницу, томительную, дрожащую зевками истонами, всхлипами иохами… Город знал предстоящее иждал новых времен обреченно: изменить что-либо теперь невсилах даже король ипатор, если тот или иной - бывают чудеса - вдруг пожелалибы перемен.
        Рыжее пламя первого живого фонаря обозначилось удворцовой ограды, оно трепетало, как испуганно торопящееся сердце. Воины ждали гостя вдоспехе, при боевом оружии вместо обычных для мирной жизни легких рапир. Оллэ спрыгнул изседла наскаку, избавив всех отнаблюдения зазрелищным кувырком через опущенную конскую шею. Черт разочарованно вздохнул - исам шагнул кконюху, вродебы забыв осуществовании седока.
        -Вас ждут, - один извстречающих повторил слова стража угородской стены. Поклонился ниже идобавил куда мягче: - Прошу, следуйте замной.
        Незадавая вопросов, сын шторма миновал темный парк, послучаю зимы подрастерявший листву. Вместо аромата ночных цветов туман пропитывали иные запахи: прелый дух увядшей травы, речной тины иотсыревшего, прогорклого дыма. Сюда, почти ксамому берегу южного моря, холода едва дотягивались ссевера ослабленным вялым дуновением. Они неугрожали морозами, хоть ивынуждали чихать, кутаться ипредпочитать крепкое подогретое вино - молодому, добытому изпогреба. Камины вАтэрре - роскошь, дрова - ценность, так было всегда. Теперь, вожидании худших времен, греться уогня позволяют себе, вероятно, лишь самые именитые, состоятельные обитатели дворца.
        Провожатый указал надверь иснова склонился, прощаясь без слов. Оллэ взбежал познакомой лестнице, миновал продуваемую стылым сквозняком галерею, где дрожали вознобе синеватые факелы. Кивнул слуге, предусмотрительно распахнувшему дверь - иминовал порог.
        -Я отчаялась двадцать дней назад, - осторожно улыбнулась королева, раскрывая ладонь ипоказывая развязанный узелок. Продолжила жест всторону кресла. - Прошу, садитесь. Примите мои пожелания здравия, если они ценны для нэрриха. Ивот вдобавок объяснения: куколка Зоэ увы, покинула столицу, нопрежде она подоброте души подарила мне узелок, позволяющий вас вызвать. Тогда я неповерила вдейственность столь смешного средства. Итеперь неверю, вы явились удивительно скоро, словно заранее знали озове, вдобавок вы очутились здесь воистину - вовремя.
        Оллэ кивнул, неспеша занять кресло ирассматривая легкую фигурку, статуэткой изтемного дерева замершую наполу, уног королевы. Живыми казались лишь глаза: огромные, бездонные, они следили закаждым движением сына шторма ивспыхивали опасными бликами сосредоточенности. Левая ладонь сидящей оплетала древко копья, правая расслабленно лежала надлинном стилете. Тонкая шерстяная рубаха иширокие штаны нестесняли движений, вышитое золотом покрывало кутало спину иподтверждало состоятельность женщины. Что обозначал нелепый кувшинчик, висящий натонком ремешке нашее - Оллэ несмог понять. Он недоверчиво вглядывался вузор татуировки нависках, внеобычное для этого берега лицо темнее бронзы, свыпуклыми полными губами. Аеще - ворох волос, кажущийся излишне тяжелым для длинной гордойшеи…
        -Или это настоящая маари, или я слишком долго оставался вседле ипереутомился, мне чудится невесть что, - недоуменно предположил Оллэ, двигаясь ккреслу. - Ваше величество, развейте мои сомнения. Откуда здесь могла взяться она - небыль даже для южного берега икрая диких пустынь?
        -Маари, - подтвердила Изабелла, опуская руку наплечо Аше. - Её имя Аше, она третий месяц сомной. Сперва это было лишь забавой иуступкой просьбе патора. Нопосле того, как она вспорола брюхо надежному, много лет состоявшему при дворе слуге, почти успевшему отравить утреннее питье своей королевы… - Изабелла поежилась, выше натянула накидку, подбитую драгоценным мехом. - Мир вздумал разбиться вдребезги, дон Оллэ. Я более незнаю, гляжу я вглаза союзников - илиже мне лгут улыбки предателей. Я сомневаюсь вкаждом, втом числе иввас. Вкаждом, кроме Аше. Что привело вас встолицу? Моя просьба опомощи, как я уже сказала, немоглабы разыскать вас идовести достолицы так быстро.
        -Меня позвал Энрике, ваша просьба застала меня вдолине Сантэрии, то есть вобщем-то рядом, - пояснил нэрриха, попрежнему неотводя глаз отфигуры маари. - Я спешил, как только мог, ноя был обременен необходимостью везти Энрике иего жену, внезапно ставшую святой, как он это называет. Я надеялся, что война нетак близко, что я успею посоветоваться сАбу. Он спорил сомной лет восемь назад оприроде ветра инетолько оней… Ивот я вижу лагерь армии, готовой выступить впоход, осознаю тщетность своих надежд, новстречаю маари, суть нашего спора, водворце. Мир воистину стал непредсказуем.
        -Сын ветра, сильный, взрослый, - выговорила Аше народном наречии, упрямо хмуря брови инесомневаясь вприроде того, кто посетил королеву. - Чту вас. Ноуменя есть имя - Аше. Мне дал имя мой лев, ииного я неприму.
        Она гордо вскинула голову, змейки многочисленных тугих косичек, плотно уложенные вжгут назатылке, даже невздрогнули. Оллэ попытался припомнить, авернее расшифровать, что означает сказанное, нонеуспел. Покоридору торопливо стучали ишуршали шаги многих ног. Аше удобнее перехватила стилет иобратила надверь безмятежный взгляд, утративший выражение.
        -Дело ограничилось одним слугой? - поинтересовался Оллэ, приметив напоясе маари драгоценную флягу свыложенным каменьями гербом Эндэры.
        -Одним слугой совспоротым брюхом, - улыбнулась королева, сгордостью глядя намаари. - Затем она всадила копье взатылок капитана стражи ипроверила свежесть печени почтенного гранда Башни, когда тот явился пожелать спокойного сна его величеству.
        -Его тоже - насмерть? - поразился Оллэ.
        -Незнаю, - брезгливо поморщилась королева. - Без нужды я вподвалы незаглядываю… Может, печень еще невся высохла. Это человек патора, мне хватает своих забот исвоих предателей.
        Дверь распахнулась, ивкомнату почти вбежал король, напоследних шагах постаравшийся избавиться отпоспешности, недостойной титула. Заего спиной тенью скользнул Вион, кивнул старшему нэрриха - изамер устены, упорно неглядя намаари.
        -Оллэ, - выдохнул король, азартно хлопнул владоши иупал вкресло. - Когда Вион сообщил, что мы можем рассчитывать наваш визит, я неповерил. Я итеперь неверю.
        -Лагерь гвардии устен города, - задумчиво начал перечисление Оллэ, снова прислушался кветру заокном, ивысказывая впечатления, побольшей части накопленные завремя пути иуточненные при движении погороду. - Ветры шумят обольшой беде. Ссевера посуше движется войско, оно уже пересекло границу Эндэры. Армия Тагезы идет чуть восточнее искоро соединится ссоюзником. Снекоторым запозданием отберегов Галатора отошли корабли, им мешает восточный ветер, он упрямо тянет флот отберега ивынуждает маневрировать. Сюга, отбухт Алькема, идут навеслах галеры, они мирно миновали порт Тарон, без боя прошли маяк Танец мотылька… такое их поведение удивляет меня, как ибездействие вашего флота. Что это значит? Я опередил войну насчитанные дни… Я ощущаю непокой ветров, ведь взрослые нэрриха стали союзниками ваших врагов, впервые задолгое даже помоему счету время дети ветра вмешались вдела людей совместно иосознанно. Вот втаких условиях вас интересует мой выбор. Закономерно.
        -Все изложено точно, - кивнула королева.
        -Где Кортэ? - нахмурился сын шторма, оглядываясь наВиона. - Я пробовал ощутить его, звал… все напрасно.
        -Кортэ! Мой лев, - внезапно встроилась вразговор Аше, блеснув мгновенной улыбкой, - он вернется. Я знаю. Я жду. Только для его ветра я расплету волосы.
        -Кто это сделал? - оскалился Оллэ, намиг теряя выдержку.
        -Он спасал меня, - тихо инехотя выговорил Вион. - Значит, вы вправе полагать, что именно я если несделал это, то наверняка уж - начал. Я заключил договор счем-то чудовищным. Те, кто был вовлечен всделку, признались, что золото ипомощь им оказывали состровов.
        -Значит, я дважды прав, успев появиться при вашем дворе, - успокоился Оллэ, снова глядя накоролеву инамечая нагубах холодную улыбку вежливости. - Будем считать, что я сделал выбор. - Нэрриха поклонился маари исел напол рядом сней. - Нопока война еще непоказала зубов… Прошу, помоги. Я вдруг понадеялся, что ты справишься. Сам я несмог понять много важного ипоостерегся что-либо делать наспех исгоряча.
        -Помочь. Надо идти? Далеко? - насторожилась Аше, хмурясь, струдом разбирая значение сказанного нанаречии Эндэры.
        -Это устен города, - Оллэ задумался иуточнил: - Десять полетов стрелы большого лука, ато иближе.
        -Хорошо, - маари резко обернулась кВиону исказала народном языке. - Вы должны оберегать вождей, двух. - Она поглядела накоролеву, едва заметно улыбнулась, тронула кончиками пальцев накидку Изабеллы, Медленно, старательно выговаривая слова, добавила нанаречии западной Эндэры: - Вы - вместе ждать. Я идти туда, Вион охранять тут. Вместе ждать,да?
        -Какая заботливая девочка, - проворковала королева своим обычным обманчиво-милым тоном иглянула намужа из-под полуопущенных век. - Ваше величество, ночь нам предписано провести водних итехже покоях.
        -Я спешить, - пообещала Аше, позволяя улыбке ярче проявиться наполных губах. - Сразу назад, да. Скоро-скоро. Сефе сильный конь. Вы звать друк, Ири приходить иприводить воины. Настоящие воины!
        -Моя милая ящерица, - проворковала Изабелла, гладя маари поплечу ипоправляя вышитую золотом ткань наеё спине. - Она заботливая. Она верует вБашню как-то посвоему, новесьма успешно. Учтите, дон Оллэ, я непрощу обиды, причиненной этой девочке. Дон Кортэ объявил её своей женой, имейте уважение кего выбору.
        -Кортэ? Женой? - нэрриха потряс головой, пробуя избавиться отуслышанного иедвали возможного. - Вион, ты присутствовал при этом?
        -Я неимею права разговаривать без разрешения хозяйки, - ледяным тоном сообщил Воин, глядя встену. - Я виноват вомногом, нодаже это неоправдывает её гнусного поведения. Я невещь, чтобы мною помыкать!
        -Вы сын ветра, вы моя вещь, да. Вы, Вион, быть здесь, охранять, - велела маари, улыбаясь Оллэ идвижением, ловко скопированным упридворных дам, подавая ему руку.
        Оллэ отметил: даже он едва успел проследить, как гибкая темная рука убрала стилет впоясные ножны. Маари встала ивздернула подбородок еще выше.
        -Кони стоят втепле, я знаю дорогу. - Она говорила народном наречии, глядя наОллэ. - Я буду много говорить, ветры услышат иузнают то, что выдыхают вних. Слова. Смысл. Сосуд понимания надо наполнить.
        Неотпуская руку Оллэ, маари зашагала кдверям. Двигалась она быстро и - беззвучно, мягкие башмаки особого кроя выглядели непривычно: наверняка их шили назаказ, угождая новой любимице королевы. Сын шторма перехватил копье маари, взвесил наруке, изучая внимательнее. Тяжелое, цельное, кованое излучшего материала, сверху отделано накладками дерева, кости, перламутра. Украшено богатейшей цветной эмалью, вставками драгоценных камней икрошечными кусочками зеркал. Наточено доостроты, позволяющей резать невесомую пушинку. Нижняя пятка заканчивается коротким заострением, скрытым вкожаном футляре. Верхняя - листообразным обоюдоострым лезвием. Само копье недлинное, маленькой маари оно недостает доуха, поставленное рядом сней…
        -Люди берега воюют все время, они слабые, они неумеют беречь мир внутри себя, - Аше шагала подворцу иговорила без умолку. - Они хотят иметь много, больше, чем могут съесть ивыпить завсю жизнь! Это яд Поу, ноя прощаю их, все мы змеи содной стороны, так! Невсе мы - птицы сдругой, тоже так, признаю. Среди людей берега живут настоящие, скем можно идти набольшую охоту. Мне нравится женщина вождь. Она кровожадная как пантера иласковая как ядовитый вьюн. Я сама такая. Я рву для неё цветы, учу украшать волосы. Для мужа. Сейчас холодно, трудно найти цветы. Я стараюсь.
        Аше сбежала полестнице, мрачно зыркнула насбившихся стайкой придворных доний. Зарычала иклацнула зубами, проходя мимо - инемедленно расхохоталась, крутнулась, вычерчивая свистящей сталью круг над головой. Женщины охнули, отпрянули. Маари прошествовала вдверь, распахнутую слугой, снова рассмеялась - ипобежала попарку кконюшням.
        -Эти - слабые. Нелюблю слабых. Вних нет радости итрепета птицы, азмей всюду найдет место, он такой. Ты слушаешь? Понимаешь? Все понимаешь?
        -Уже могу говорить, слов много, хорошо, - складывая губы непривычно инеудобно, Оллэ опробовал новое наречие.
        -Хорошо, - согласилась Аше. Сморщила нос, подмигнула ипобежала быстрее. - Я раньше звала старшими вас всех, детей первого дыхания. Больше нехочу. Это плохо, я невернусь домой, нарушила закон. Пусть! Вы нелучше моего льва. Я так решила. Ваш ветер закатный, ветер Виона закатный, сильный ветер, для моей земли - главный. Его я зову сыном ветра и«вы» наязыке женщины вождя. Я зову его «вы», - Аше звонко расхохоталась, подпрыгнула изамерла устены конюшни. Несколько раз стукнула рукоятью стилета покамням иобернулась кОллэ. - Он вещь, моя вещь. Он согнулся перед Поу, я перехватила удавку, нонесняла. Он слабый. Я хотела отпустить, нонельзя. Мужу женщины-вождя нужна охрана. Без удавки Вион слабый, скажут - делай так, он сделает. Я вижу. Поэтому он вещь. Тебе скажут - делай так, ты убьешь икровь выпьешь! Ты сильный. Ноты невыше моего льва, я нестану звать тебя старшим - инестану говорить «вы». Хорошо?
        -Хорошо, - улыбнулся Оллэ, невполне понимая пояснение.
        Конюхи выглянули издверей, зевотой намекая нанеурочный час, схватились заголовы - исгинули. Шум наоборот, сделался велик ипохож нанастоящую панику: седлали ивзнуздывали наперегонки, незная, кого больше бояться, старейшего изнэрриха или бешеную маари…
        Чёрт изконюшни явился достранности довольный, фыркнул вшею, как своему, иохотно подставил бок - залезай. Аше птицей взвилась нарослого вороного, расхохоталась, вскочила наседле врост, снова села, гордая собою исвоим конем. Она продолжала без умолку болтать, расхваливая могучего Сефе, несравненного льва Кортэ исебя, безмерно богатую обладательницу лучшего вовсем мире копья, отряда сильных воинов икувшинчика лучшей соли…
        Кони шли попарку ноздря вноздрю, перефыркивались ивздыхали, Оллэ наконец разобрал: они давно знакомы ирады встрече.
        -Как погиб Кортэ?
        Аше смолкла наполуслове, сголовой закуталась вшитую золотом шерсть ижалобно, тихо застонала.
        -Прости заплохой вопрос, Аше. Я однажды сказал сыну ветра Ноттэ, лучшему моему ученику, самому несговорчивому: нэрриха нетак ивредно умирать. Мы вэтом - нелюди.
        -Я виновата, я! Я одна… Я думала: пусть Поу кусает меня, пусть отравит совсем. Только мой лев сильный, умный. Все угадал, все успел. Сам задушил змея, я незнала, что так можно! Он задушил Поу ивыпил его дыхание. Он швырнул змея вниз и… ия сделала, что должна. Он… он умер, - едва слышно шепнула Аше. Помолчала икое-как выговорила: - Льва утащило вниз. Да… Инет! Он сам ушел! Он сильный, он нырнул. Он вернётся… - Аше жалобно глянула наОллэ полными слез глазищами. - Ко мне вернется?
        -Когда ждут, легко искать дорогу. Я ксвоей жене возвращался дважды, когда меня убивали вбою, - обнадежил Оллэ игрустно улыбнулся. - Потом я попросил богов дать нам общий путь… Ипонял, что нет никаких богов.
        -Мы, посвященные, знаем, - Аше сбросила сголовы покрывало, быстро смахнула слезы. - Бог выдохнул - истал всем. Так. Люди придумали много глупого. Кучу богов! Мы помним то, что было вначале. Настоящее. Что ты просил?
        -Датьмне…
        -Нельзя! - Аше азартно ударила владоши, оба коня вскинули головы, даже замерли намиг, вслушиваясь взвук, испуганной птицей мечущийся потихому городу, множащийся осколками шумов влабиринте улиц. - Нет, непроси дать. Главный закон мира нарушаешь! Закон мира - рост: сажай семя, выхаживай росток, нюхай цветы, рви плоды. Ешь невсе, часть храни иснова сажай семя. Только так. Отдавай! Когда ты отдаешь - ты немножко бог, он добавляет. Когда берешь, ты никто, он отнимает. Много возьмешь - всего лишишься.
        -Я лишился всего, - горько усмехнулся Оллэ.
        -Ты вдохнул, она ушла? - спросила Аше. Кивнула, сразу соглашаясь сосвоимже вопросом. - Так… Утебя двойная душа, я вижу втебе много жизни. Она отдала. Ты взял. Живи… Потом придет время, тогда отдай, неошибайся второй раз. То, что друг Ири зовет Башней, имеет двери вомного миров. Ненадо плакать. Мой лев отдал, он сильный, он прав… Ноя глупая! Плачу каждый день, мне плохо без него. Я неправа. Должна гордиться.
        Аше смолкла, укуталась доглаз вшерстяную ткань. Хихикнула ишепотом пояснила: Кортэ назвал её красивой, велел кутаться, чтобы чужие люди неглядели инезарились. «Зарились» - слово сложное, номаари старательно ибез спешки выговорила его дважды нанаречии западной Эндэры. Оллэ сразу согласился: надо кутаться, красивая, даже очень, ион гордится, что усына тумана такая замечательная инадежная жена. Маари засопела, выпрямилась вседле, подражая манерам скучающей наважном приеме королевы, никак неменее того.
        Стало тихо, только кони негромко звенели подковами, двигаясь шагом. Оллэ поглядел внебо, осторожно надеясь, что жена упрямейшего Кортэ может знать настоящую тайну Бога, наверняка тоже рыжего ипотому - непобедимо несговорчивого… Если уКортэ нагло попросить - «дай!» - ведь ни зачто невыделит истертой медной монетки! Впрочем, сам он, Оллэ, устроен непроще, напросьбы слабых иленивых неотвечает, предпочитая делать вид, что нерасслышал.
        Над темным городом, затворившим ставни изадувшим свечи, небо сияло вполную силу всей громадой звездных огней. Тьма - неснашиваемый наряд вечности - была наилучшим фоном для драгоценного узора. И, если Аше права, ни тьма, ни звезды непомогают живущим вмире различить то, что важно душе: толи башню северян, толи великий столп огня праведности южан. Ноэто незримое - есть, оно наполнено соками могущества. Маари именуют его древом и, вероятно, они правы - неможет быть каменным имертвым то, что питает жизнь ипронизывает бессчетные миры.
        -Хорошо, - счувством сказал Оллэ. Он весьма давно неглядел внебо долго ивнимательно, доголовокружения. - Непусто.
        -Хорошо, - согласиласьАше.
        -Теперь расскажу одруге ижене друга. Его хотели отравить, как Виона, вделе, как я понимаю, замешан тот самыйПоу…
        Оллэ говорил неторопливо, долго выбирал самые надежные слова незнакомого наречия - как кочки наболоте. Пробовал их, сомневался, снова начинал собирать вряд иные, постепенно продвигаясь потропе истории. Аше слушала внимательно ичутко, охотно подсказывала, щедро рассыпая разнообразные бусины новых слов для нанизывания нанитку повествования. Качала головой, отбраковывала негодные - идавала иные взамен. Дотошно выведывала, как звучало сказанное гостями дома Энрике нанаречии Эндэры икак моглобы быть переведено наеё язык, что имели ввиду люди ичто могло быть понято ложно. Слушала, нагнув голову иморгая, тексты, которые день заднем вынужденно записывал Энрике сослов жены, кое-как расшифровывая древнее наречие, забытое внынешнем мире. Оказывается, оно хранилось вне его - итеперь вернулось, внедренное всознание цыганки Лупе. Там древнему языку тесно иувы, знание погубляет, затеняет разум.
        -Её ребенок плачет - она неслышит? - уточнила Аше, итревожная складочка залегла меж бровей. - Плохо, далеко… Широкие крылья. Трудно издали увидеть то, что стало маленьким. Будет ребенок умирать один, без помощи - она вернется, она мать. Ноделать так - плохо.
        -Чего уж хорошего, - согласился Оллэ.
        -Танец ей дан, умение ловить ветер? - уточнилаАше.
        -Ией, имужу. Они прежде танцевали вдвоем, очень красиво, - улыбнулся Оллэ.
        -Хорошо, - решила маари, резко подхватила повод иогляделась, махнула рукой. - Туда! Мои воины помогут. Друг Ири дал мне воинов, учить. Будет сильный урок.
        Кони помчались попустому городу, прижимая уши иноровя обогнать грохот копыт, подстегивающий лучше кнута. Аше иногда истошно взвизгивала, лупила себя победру или добывала стилет ичертила сложные узоры ввоздухе. Наперекрестках дозорами стояли воины гвардии, новсе, кажется, знали дикарку, ей кивали идаже кланялись, издали разобрав голос. Кони домчались досамой городской стены ивдоль каменной кладки, поузкой, как щель настороженного прищура, улочке, загрохотали втемный глухой тупик.
        -Аше! - прогудел бас издегтярного мрака.
        Щелкнул кремень, загремел засов, старчески скрипнули петли ворот. Маари наконец-то натянула поводья, вскидывая коня надыбы ивосторженно хохоча вненадежном, вставшем боком седле.
        -Аше! - крикнула она вответ набасовитый оклик.
        Ворота распахнулись, несколько быстрых вспышек искр подожгли-таки трут, отнего занялся фитилек - и, наконец, ровно засияла масляная лампада. Оллэ смог толком рассмотреть обветшалое строение сунылыми глазницами полуразрушенных оконных переплетов, забитых мусором изанавешенных дерюгой. Второй сарай, привалившийся кгородской стене, был еще старше ичернее, изего кривоватой пасти торчало недожеванным клоком сено. Посреди двора, прямо под высокой крышей звездного неба, отдыхали надеревянных настилах люди. Все - молодые, крепкие, водинаковых грязно-бурых широких штанах идлинных рубахах, подпоясанных обрывками веревок.
        Аше прыгнула изседла, выхватила успутника свое копье ивоинственно завизжала, норовя проткнуть самую яркую звезду. Рослый детина, ладонью обнимающий масляный светильник, умилился идаже, кажется, прослезился.
        -Навестила, амы-то печалились, думали, долго непоявишься.
        -Увас тут оригинальное общество, - отметил Оллэ, отдав повод стольже огромному мужику вветхой рубахе, заштопанной опрятно истарательно, почти нарядной отпестроты заплат. - Для нищих вы слишком здоровы, бедны идобры.
        -Вы прибыли вобитель Идущих втумане, - охотно сообщил обладатель единственной навесь двор лампады. Почесал затылок. - Вообще-то настоятель переименовывает нас потри раза надню, так что запоминать необязательно. Патор пока что несоизволил снизойти донас, грешных, ипризнать общину - орденом… Уж мы каялись, уж мы постились, плоть умерщвляли, - выдохнул великан игулко ударил себя свободной рукой вгрудь. - Увы нам… Аше, птаха, садись тут, сейчас принесу дров. Замерзла?
        -Нет, идем туда, сразу, - Аше показала настену. - Надо помогать. Край держать, я научу.
        -Да ты уже учила, чего сложного, стой да глаза лупи, - улыбнулся говорливый служитель.
        Оллэ молча слушал истарательно прятал удивление. Столь нищего иубогого ордена воинствующих служителей Башни он прежде немог ивообразить. Обыкновенно черные или багряные - ате идругие наделены примерно равной властью - внятно провозглашали обеты бедности, смирения, воздержания, молитвенного подвига имногие иные, всложности иважности подобные перечисленным. Ноземли близ стен обителей подозрительно быстро переходили вовладение скромных братьев, алица этих самых братьев, питающихся водою ичерствым хлебом, невытягивались, анаоборот - округлялись, даже лоснились жиром. Итолько водной обители, оказывается, скопилась сплошная святость - неиначе, именно потому патор иопасался признавать рассадник столь ретивого служения.
        Оллэ размышлял, лениво зевая, подкармливал рыжего Черта лепешкой, задабривал льстивым шепотом инадеялся - вдруг конь признает по-настоящему? Аше носилась подвору, шумела, звала поименам нужных людей, приятельски пихала вбок исобирала уворот. Сын шторма толком инеосознал, как так получилось - все уже готовы ибегут ровным строем подвое вдоль стены кближним воротам. Сам он опять вседле, Аше едет рядом, молчит, раздуваясь отгордости, то идело поглядывая на«своих» воинов.
        Догостерии орден, непризнанный патором, дотопал несбавляя темпа. Энрике ждал напороге, рядом сидел Лало, иоба выглядели пообыкновению сосредоточенными иодновременно потерянными. Скорее всего, - мрачно предположил Оллэ, цыганка опять читала священные тексты, кричала их ишептала, пока незабылась вобмороке крайнего утомления…
        -Хорошее место, ровное, - заверила саму себя Аше, спрыгивая сконя. Прошлась туда-сюда вдоль фасада гостерии. - Там север. Там мировое копье, проткнувшее звездный свод. Пабло!
        Изобщего строя вышел служитель, кивнул, рассматривая «мировое копье» - неприметную мелкую звездочку, для Оллэ имеющую три десятка имен вразных наречиях ивесьма полезную при морской навигации. Пабло перечисление имен звезды незанимало, он бормотал что-то свое, слушал сбивчивые пояснения Аше надвух языках, снова кивал. Указывал пальцем туда исюда, илюди занимали места безмолвно, мгновенно. Довольно скоро они образовали ровный круг, глядя вразные стороны истоя спинами кцентру его. Пабло встал напоследнее свободное место. Аше еще раз оббежала своих людей, придирчиво проверила, кто как стоит. Подошла кОллэ изамерла перед ним, щурясь ивсматриваясь внечто, одной ей понятное, - там, заспинами воинов, посреди огороженного ими куска пустого поля.
        -Жена его будет там, - указала маари насередину круга, необорачиваясь кЭнрике ипоглаживая кромку лезвия копья. - Если он отдаст много, все получится. Он готов?
        Оллэ перевел, сам сходил вкомнату, поднял наруки сонную, тонкую допрозрачности Лупе изашагал ккругу, обозначенному, как столбами, фигурами служителей.
        Маари тем временем раздобыла измаленького вьюка заседлом Сефе серебряную плошку, нацедила укаждого извоинов иззапястья немного крови итеперь двигалась отодного кдругому, рисуя пальцем налбах знак, вродебы один итотже, новсякий раз немного искаженный. Энрике суетливо ибестолково следовал заАше, то идело вздыхал, спрашивал: небудетли Лупе вреда отнепонятной затеи? Недождавшись ответа или получив вместо такового лишь несколько коротких незнакомых слов, он снова вздыхал, гладил рукоять рапиры итоли злился, толи обдумывал удобный повод для отказа от«лечения», похожего начернокнижье вдичайшем его виде.
        Для Оллэ происходящее выглядело обыденно иодновременно непонятно, иему тоже хотелось взбунтоваться, потребовать объяснений, азаодно отвесить подзатыльник маленькой дикарке, самонадеянно дерущей нос ивозомнившей себя - королевой.
        Сын шторма почти раздумал участвовать внелепом действе, невольно имже испровоцированном. Он уже был вдвух шагах откруга изамедлил движение, желая развернуться иотказаться… Ноощутил холодный сквознячок, тянущий мимо щеки туда, вкруг. Поспине пробежал мгновенный озноб, воздух загустел, тело Лупе наоборот, утратило плотность ивес. Теперь оно вродебы само плыло все ближе ккраю круга, руки лишь выравнивали, упорядочивали дрейф. Оллэ прикусил губу и, невольно вжимая голову вплечи, скользящим движением пересек незримую черту.
        Внутри пространство слегка светилось волокнистым серо-серебряным мхом, прячущим детали изастилающим даль. Фигуры, замершие покраю, сделались подобны столпам, они надежно ограничивали искаженное пространство крошечного мира. Лица - древние, каменные - были строги испокойны. Только глаза жили: все взгляды были направлены вцентр мира, туда, где мох его ткани сиял особенно ярко. Вэтом серебре иосталась лежать - или висеть, поскольку мир изнутри воспринимался, как шар - согнутая, маленькая фигурка Лупе.
        Нэрриха отвернулся идвинулся прочь, вслушиваясь вбеззвучие, дрожащее так, как будто все пространство есть нутро гигантского барабана, итеперь, обретя содержимое, оно живет биением иритмом - тем, какой отмеряет сердце Лупе. Столпы фигур окончательно утратили все человеческое, чем их наделяла привычка зрения. Они были огромны, они вовсе неподпирали свод: наих широкие спины извне давила волокнистая тьма большого мира, упругая иплотная. Нокамни держали границу, упираясь спинами всумрак, наверняка безмерно тяжелый…
        Оллэ вырвался вночь, жадно хлебнул воздух, только теперь признавая: он недышал там, внутри, идосих пор непонимает, можноли там - дышать? Авоины стоят по-прежнему: обратив ксередине круга спины изатылки. Так откуда пришло ложное ощущение каменных лиц, пристальных взглядов? Отягощенный впечатлениями, сын шторма слепо уткнулся вЭнрике, который прижимал кгруди плащ ипробовал оттолкнуть маари. Служитель полубезумно шептал: холодно, Лупе совсем ослабла, надо укутать. Еще он просил все настойчивее, авернее уже требовал, прекратить опасный ритуал, поскольку жена верует вМастера исамабы никогда наподобное кощунство несогласилась. Нэрриха отобрал плащ, обнял Энрике заплечи ивместе сним шагнул дальше откруга, сновым опасливым уважением глядя намаари иощущая, как поспине повторно пробегает озноб, насей раз обозначая расставание сместом вне мира…
        -Хорошо положил, правильно, - похвалилаАше.
        Она подошла вплотную, заглянула вглаза, шепнула несколько невнятных слов, прогоняя озноб ипробуждая слух. Бесцеремонно проколола стилетом руку Оллэ, добыла кровь, проделала тоже сЭнрике исобой, взялась рисовать знаки налицах. Аше при этом нашептывала слова своего наречия, иони растворялись вночи так ловко, что след звучания неулавливал даже слух сына ветра. Завершив дело, маари резко хлопнула владоши - ивсе воины разом повернулись водну сторону, слитно совершив сложный жест правой рукой. Тишина налилась ледяным нерушимым покоем, звезды засияли вдвое ярче, тени проступили вночи, сводя сума: откаждой фигуры воина тень тянулась так, словно всередине круга действительно имелся свет.
        -Там край, - сказала Аше, встав перед Энрике иглядя наОллэ. - Все, что можно, сделано. Он умеет звать ветер? Скажи ему: пусть зовет. Сейчас его жена легкая, она почти ветер. Очень высоко она, сильные крылья. Скажи: если устанет звать, если слабый инелюбит жену, он умрет. Ей придется вернуться иначе, когда заплачет ребенок.
        -Ты страшное существо, жена Кортэ, - медленно выговорил сын шторма, передернув плечами. Затем он повернулся кЭнрике иперевел ему слова маари.
        -Я никогда незвал ветер, - насторожился Энрике. - Лупе тоже танцевала недля призыва. Только раз, когда нас просил Ноттэ, мы исполняли…
        -Делай, что надо, анечто умеешь, - посоветовал Оллэ. Вздохнул идобавил, кривовато усмехаясь: - Я сам однажды попробовал ограничиться посильным… ипотерялвсе.
        -Тут сердце, - Аше скользнула вплотную кЭнрике ираспорола ножом рясу наего груди, ткнула окровавленным пальцем вкожу, снова густо намазала всю ладонь, собрав остатки содержимого серебряной плошки, быстро рисуя нагруди иопасливо, часто поглядывая всторону круга. - Скажи ему: когда будет одно сердце иодно дыхание для них двоих, тогда хорошо. Еще скажи: время утекает. Когда все вытечет, круг ссохнется. Пусть недумает, люди берега много думают, теряют время, теряют себя. Там, - Аше махнула всторону круга, - его свет, его ветер иего жизнь. Здесь для него пусто.
        Энрике выслушал перевод, неотрывно глядя вкруг, нафигуру жены, полускрытую вневесть откуда взявшемся тумане. Служитель снял пояс соружием ибросил под ноги, едвали доконца сознавая свои действия. Стащил рубаху ипровел гребнями пальцев поволосам, отбрасывая пряди назад. Руки продолжили движение, вскидываясь крыльями изамирая. Втемных глазах билось идрожало серебро того мшистого света, какой сам Оллэ еще помнил попребыванию вкруге, ноуже немог различить. Нэрриха теперь осталось лишь подхватить оружие, чтобы немешало танцу, невынудило Энрике некстати споткнуться. Оллэ отошел всторону, пятясь иглядя наЭнрике, иощущая обещанную пустоту всебе, однажды неисполнившем должного.
        Он, нэрриха Оллэ, всего лишь поджег корабль иостался напалубе… Он слукавил, прекрасно зная: для сына ветра нет окончательной смерти, игра взакон людей его обманет, как он обманывает эту игру. Он после раз заразом хоронил прошлое, воздвигая памятники воспоминаний - иотказывался видеть вновых знакомых настоящих друзей, единомышленников, равных. Прошлое стало пеплом, идаже сам молодой Оллэ - тот, кто прожил счастливую жизнь исгорел впогребальном огне - невернулся вмир… Явилась лишь бледная тень. Так для постаревшего враз сына шторма ненашлось ничего, кроме смерти ипустоты, кроме тусклой отрешенной мудрости, видящей вмире - жалкий балаган кукольника.
        Энрике начал осторожно, хмурясь ивслушиваясь, выщелкивать ритм сердца. Ему было тяжело одному ввязкой глухой ночи. Впустоте непонимания исомнений…
        Рядом шевельнулось что-то большое. Оллэ струдом оторвался отнаблюдения заЭнрике, подозревая, что один изконей отвязался ипришел ккругу. Ноэто оказался Лало, человечище, понедосмотру вылепленный богами изтеста, замешанного надвух, ато итрех смертных. Позже высшие опамятовались: ума вложили совсем невеликую толику, зато сердце оставили настоящее - большое. Итеперь Лало, воин-недоучка втесноватой штопанной рясе, ничего сложного неудумал. Он напрягся немножко - иприволок бревно. Бухнул его наземь, сел иприкрыл глаза. При этом Лало имел исключительно строгий исерьезный вид. Он слушал ритм, кивал, хмурился. Постепенно вникал, похлопывая большими ладонями поколеням.
        Аше дернула нэрриха заруку ивозмущенно потребовала, чтобы «человек-гора» ушел, звать ветер должен только тот, кто поместил свое сердце вкруг. Оллэ отмахнулся, сел набревно итоже стал хлопать, неуверенно нащупывая ломающийся, сложный ритм. Маари некоторое время шипела иругалась, дважды пробовала угрожать Лало копьем, даже тыкала великана вспину - нотот необращал внимания, хмурясь, хлопал все громче, теперь уже ладонью обладонь, сприличного замаха, звонко. Аше бушевала, втолковывала наломанном наречии Эндэры, что стоять близ края нельзя, что может затянуть, а«человек-гора» неколдун, непосвященный идаже нееё воин…
        Энрике слышал голоса ихлопки, итеперь он двигался более уверенно. Ветер, ощутимый лишь для него, раздувал волосы отлица… Оллэ наконец поймал, следом засэрвэдом, ритм итоже стал хлопать громче. Он уступил Лало главную тему иотслеживал более редкий, вторичный пульс. Аше резко смолкла, отчаявшись хоть кого-то вразумить, села натоже бревно… истала хлопать, скаля зубы, притопывая ипривизгивая, когда ритм ей особенно удавался.
        Энрике обрел уверенность, отстучал длинную дробь впыли ипровернулся, словно наматывая насебя незримый канат - сотчётливым инемалым усилием. Наиспачканном кровью лице проступил пот, голые плечи лоснились.
        Звучный бас Лало загудел, широким звучанием потёк вночь, иОллэ показалось, что даже звезды вздрогнули, хотя простодушный великан всего лишь выводил, вкладывая душу, наивную, бесконечно старую, всякому известную песню долин северной Эндэры. Он пел отом, как созрел виноград, как лоза склонилась исохнет под палящим солнцем, как сладость её копится, ждет поры, чтобы быть собранной, выжатой, похороненной внедрах склепа ивозрожденной втемной крови вина…
        Время едва сочилось, нащеках илбу сохла короста крови отзнака, нарисованного Аше. Кожу щипало, стягивало. Пульс грохотал ввисках, мешая уловить ритм, даже низкий бас Лало гудел словнобы издали, ноОллэ упрямо подпевал, чувствуя себя непривычно - слабым человеком, неспособным ничего изменить, ненаделенным особенным даром. Он был подчинен обстоятельствам ивтоже время готов сними спорить, недумая оцене.
        Энрике двигался все ближе ккругу неведомого, носын шторма лишь угадывал это. Его самого слишком полно забрал танец, так полно - что мир вокруг изменился. Оллэ слепо щурился, вдыхал стоялый туман, сусилием сводил ладони ввязком воздухе, похожем намасло… ипочти неверил, что хлопок ладоней создает звук.
        Два мира нежелали соприкасаться. Цепочка фигур, подобных каменным столпам, воздвигла непреодолимую стену, воистину отделяющую жизнь отсмерти, иОллэ сужасом сознавал себя - мертвым. Тьма заливала глаза, лезла вгорло, поднималась все выше, овладевая миром. Иэто было - безнадежно, окончательно, невозвратно… Как мог Энрике продолжать дышать идвигаться, надеяться извать? Всего этого Оллэ непонимал, стараясь исполнить малое ипосильное: подпевать, давясь удушающей тряпкой тумана. Хлопать владоши идаже стучать башмаками, почти теряя равновесие.
        Вал мрака вырос донебес, подмял все ився… илопнул, разрушенный собственной громадностью. Мрак потёк вниз, опрокинутая чаша утра блеснула розовой кромкой истала проявляться ярче, полнее. Заиграл золотой вязью узор облаков наеё донышке. Жемчужные искры птичьих крыльев нарисовали надежду.
        Оллэ выпил свежий настой росы насотне трав идюжине вялых, замерзших цветков… Имешком свалился сбревна. Раздавленное валом тьмы тело наверняка несохранило ни единой целой кости. Тускло, остатками сознания, сын шторма отметил - вот Аше. Правда, видны только ноги маари, они топчутся изанимают полмира. Дикарка уцелела под гнетом тьмы, она вродебы инеустала: визжит ипрыгает, размахивает своим копьем, усыпанным росой самоцветов.
        -Я нашла колдуна! Я нашла! Теперь берегитесь все, кто враг женщине-вождю имне! Я выпью вашу кровь, слышали?
        Оллэ горько усмехнулся, сочувствуя миру вцелом иврагам королевы вособенности… Асними заодно изагадочному колдуну. Нэрриха прикрыл глаза ипозволил себе провалиться вкороткий сон, более похожий наобморок.
        -Несмей снова упоминать маяки, иначе вответ я начну считать ступени деяний, - угрожающий тон звенел натянутым допредела раздражением итолько чудом нелопался яростной злобой. - Мастер, иным ты посылаешь наказания ииспытания посилам их, зачто мне бремя невыносимое? Я слаб, я немогу воспринятьсие.
        -Сие - это которое именно… бремя? - безмятежно уточнил второй голос. - Ваш Мастер неимеет ни малейшего права наказывать ииспытывать меня, иноверца. Однакоже я страдаю болями вспине ишее, отпереутомления уменя слезятся глаза, амои люди сбились сног, исполняя поручения неверных. О, маяки света истинного, почему я неосторожно упомянул освоем усердии вматематике?
        -Ибо грешен безмерно, - ласково исотчетливой желчностью отозвался первый голос. - Хвастлив, заносчив, самоуверен, упрям, лжив… Если разобраться, Мастер нетак уж ижесток, ведь ты еретик изначит, я необязан исповедовать тебя. Тем более ежедневно, ябы невыдержал. Довольно итого, что ты бесконечно похваляешься. Ты неупускаешь случая… ия неупустил своего, едва услышал одаре квычислению.
        -Ночто мне делать, так уж случилось: яисполнен смирения исердечности, потому инеутаил попростодушию: да, я наделен немалыми достоинствами, акое вчем ибезмерно одарен, - охотно отозвался собеседник. Скрипнуло дерево: человек либо сел удобнее, либо переместил скамью. - Что еще? Я хитер, это достоинство. Я настойчив, это благо для меня имоей семьи. Я знаю себе цену, всетак.
        -Сидра хочешь?
        -Как мелко искушаешь, воистину лишь неверный способен так пасть…
        -Ничего себе мелко! Это неабы что, анапиток изВольмаро, лучшего сорта, выдержанный иохлажденный.
        Оллэ открыл глаза, проморгался иуставился впотолок. Точнее, вплотную ткань шатра, лежащую ленивыми складками безветрия. Оба голоса смолкли, зато вполе зрения возникли лица. Нэрриха прикрыл веки иразомкнул снова. Нет, слух, азатем изрение, необманывают: справа расположился любимый ученик - полнолицый Абу, южанин, которому неместо встолице Эндэры, вздумавшей воевать. Слева, иэто тем более невозможно, старательно изгоняет изскладок угуб приветственную улыбку служитель Башни, тот худой рослый упрямец, что пытался самонадеянно обратить старейшего нэрриха всвою веру при первой встрече. Непреуспев, он наотрез отказался открывать ворота ивпускать грешника вобитель к«праведному» брату Кортэ…
        -Мир свихнулся, - шепотом предположил Оллэ, снова переводя взгляд слица налицо.
        -Мне нет дела допустяков, - отмахнулся Абу исел накрай мехового плаща, расстеленного для нэрриха поверх охапки сена. - Я прислан её величеством лечить нелюдя. Изабелла, если уж быть точным, предложила проследить заблагополучием своей драгоценной охранницы. Аше, добавлю, ссамого рассвета благополучна, ноогорчена нездоровьем сына ветра, ивот я здесь. Весь день прошел втрудах, уж таков мой кроткий нрав. Я ведь, - Абу покосился наслужителя, гладящего нож при поясе, - несравненный лекарь. Меня учил сам Оллэ, рука унего тяжелая, терпение порою подводило сего почтенного старца, ион принимался вышибать ложные знания изповинных голов.
        -Лучшебы вышибал ересь, - буркнул служитель.
        Оллэ сел, ощущая себя почти здоровым, приятно отдохнувшим идовольным обществом. Он охотно принял пиалу, докраев полную горячим настоем трав, истекающую тонкими струйками ароматного пара. Выпил додна, вслушиваясь воттенки вкуса инебез гордости отмечая: любимый ученик посвоему обыкновению усвоил данное ему знание сполна, затем усердно добыл покрохам ипроверил сокрытое, слишком опасное для передачи людям. Абу прочел мысли где-то вничтожных складочках уголков век - изаулыбался, отвсей души радуясь невысказанной вслух оценке своих трудов.
        Пар еще трепетал последними слабыми пушинками вволосах инаресницах, запах еще щекотал ноздри, жар обдавал горло - ачудо обретения полноты восприятия мира уже вершилось. Нэрриха Оллэ снова слышал ветры, избыв утомление. Первым явился родной западный, тронул полог шатра иумчался. Следом расправили крылья иные, делая долину досамых городских стен объемной, живой, насыщенной сведениями, движениями, голосами, дыханием.
        -Непонимаю, как Энрике переживет новость освоем колдовском даре, - удивился Оллэ.
        -Он спит, - сообщил Абу то, что Оллэ знал итак, ноюжанин для верности указал рукой направление, позволяя точнее отследить дыхание. - Накормил жену отвратительной кашей собственного изготовления, она все съела. Святая, что тут сказать? Даже я признаю очевидное, радую покладистостью Иларио.
        -Вколдуна Аше вцепилась клещом, - продолжил Иларио, принимая пустую пиалу иставя всторонку. - Нокак моя личная башня рассудка нерухнула, придавленная камнепадом невозможного: ведь колдун-то неЭнрике, анаша ходячая цельнокованая булава - Лало…
        Оллэ помолчал, привыкая кновостям ипонимая, что «булава» - вежливая замена слова дубина, точно определяющего гибкость ума Лало. Хотя - кто знает, что полезно колдуну? Гибкий ум непоможет войти вкруг, где все человеку чуждо идаже враждебно. Авот сердце - оно, пожалуй, уЛало самое что ни есть годное, большое игорячее.
        -Абу, как могло случиться то, вчем я уверен: флот Алькема идет насевер как союзник Эндэры? Патор лишится головы… неужто он допустил призыв иноверцев навойну против своихже, приверженцев Башни?
        -Нам уже нечего терять инекого бояться, - буркнул Иларио, неглядя наАбу. - Это все тварь… Я хочу думать, что именно тварь окончательно изуродовала умы людские. Её позвали воимя войны, желая изменить рисунок границ иразделить пирог власти. Жажда росла, рассудок усыхал: тварь неподчинялась вызывавшим, новсе более полно управляла ими исподволь, жрала их души иковеркала волю… Маджестик получил бумаги отпаторов Турании иГалатора, объявляющие служителей Башни идаже род королей Эндэры - носителями тьмы, ереси иглубинного зла. Конечно, бумаги отпатора Факундо тоже были отосланы…
        -Дальше ясно, - усмехнулся Оллэ. - Я неплохо знаю святейшего молчуна маджестика, он итеперь вместо ответов промолчал дважды, ночерез посредников снабдил всех смутными надеждами, ни кчему его необязывающими. Любимая игра Башни: победитель окажется прав иобретёт одобрение. Само собой, оравном отношении ксторонам иречи нет. Бертрану, атем более его отцу, маджестик досих пор неготов простить захват прибрежных земель, которые Башня полагала своими. Лучшие торговые порты, позволяющие теперь Барсе сдолей нахальства называть Южное море - внутренним… особенно если эмират Риаффа невозражает сосвоего берега. Да, кстати уж: затянувшийся мир сАлькемом никого изпоследователей Башни нерадует, тем более вне Эндэры. Наконец, стоит уделить внимание иблистательным замыслам некоего брата Иларио, жаждавшего извести ересь огнем имечом. Они неисполнены, хотя обещали Башне обогащение, немыслимое и, пожалуй, сводящее многих сума.
        Иларио поморщился, кивнул. Емули незнать особственных смелых идеях, яростно, фанатично навязываемых год загодом обладателям власти духовной имирской? Даже Эспада, никогда неотличавшийся мягкостью нрава, постепенно пришел кнамерению прирезать фанатика вбагряной рясе, анепреуспел лишь из-за вмешательства Кортэ. Только они трое да вездесущий ветер ислышали, как Эспада надсаживал глотку - очередной раз он был несколько пьян, ведь так удобнее говорить все, что желаешь сказать, невыбирая выражений. Клюбимым блюдам праведника Иларио королевский пес причислял хорошо прожаренных младенцев, ачумную пляску смерти советовал сделать ритуалом обновленной Башни, выстроенной накостях…
        -Прежний патор Эндэры иТагезы покинул обитель, где провел почти два года вмолитвенном уединении, - Иларио глянул вглаза Оллэ, непряча досады. - Врядли божья помощь заметна втом, что четыре десятка служителей обители расстались сжизнью, когда Паоло внезапно направился впаломничество. Именно так сам он называет поездку взакрытой карете прямиком вовладения маджестика ипод охраной его людей. Говорят, скромный служитель Паоло после заточения ослаб телом, ноокреп духом: исцеляет наложением рук имолитвою. Сделался свят, прорицает грядущее. Нет втом грядущем Эндэры, нет еретического имерзостного Алькема, ноесть великая Тагеза, которая милостиво уступает перевалы Понских гор Турании, ачасть своих северных прибрежных земель - Галатору, давно желавшему заполучить порты вне островов. Еще Паоло отчетливо видит, как гибнут отступники наостровах, как там сбывается замысел, созданный мною… Горят костры, ночь светла ивсякое горло нераскаявшегося еретика захлебывается егоже порченной кровью.
        Иларио схрустом сжал пальцы нарукояти ножа. Длинное лицо дрогнуло, шрам нащеке побледнел - нобиблиотекарь справился ссобой, медленно выдохнул истарательно улыбнулся, разжимая сведенные судорогой пальцы иубирая нож. Абу сокрушенно покачал головой исам налил порцию сидра, сам сунул кубок владонь Иларио.
        -Ты хотябы неизмышлял способа, позволяющего привлечь насвою сторону нэрриха, - утешил Абу библиотекаря. - Это я отбольшого ума создал прочнейшую цепочку обстоятельств, способную при необходимости вынудить детей ветра согласиться нанайм вчуждой им войне. Я трепал языком ипохвалялся умом, увы, я любуюсь собою слишком уж охотно ипорой незнаю меры… После того разговора непрошло итрех лет, аучитель Оллэ уже покинул мир, инэрриха Борхэ повез лучшую изнайденных плясуний вГалатор.
        -Что замерзкое создание мы терпим, дон Оллэ! Вы только послушайте, - искренне пожаловался Иларио, - даже вогрехе он желает превзойти меня.
        -Да ну вас, - отмахнулся Оллэ. - Нашли, чем утешать друг друга. Я воспитал ученика, отравившего меня, я позволил другому своему ученику умирать вместо себя ипринял жертву как должное. Я прогнал мальчишку Виона, когда он первый раз вжизни поступился гордостью ипросил опомощи. Тогда-то он ипопал вкогти твари. Все мы ошибаемся… Иногда даже понимаем, вчем именно. Носейчас это едвали важно. Пока мы выберемся изнынешнего, как сказалбы честный Кортэ, дерьма, сколько новых грехов совершим! Даже питие сидра ясным днем будет едвали замечено всеединым вкровавой пене грядущего,Абу.
        -Ну уж нет! - возмутился южанин, развел полноватыми руками как-то особенно комично ивиновато. - Вы меня невидели пьяным, иэто хорошо. Выпив, я делаюсь фанатиком похлеще Иларио вего… гм… лучшие годы. Думаете, я был трезв, когда трепался окороле королей ипечатях сабха при своемже единокровном брате, зная его нрав?
        Ненадолго повисла тишина. Иларио сосредоточенно думал освоем, перебирая сухими пальцами правой руки покостяшкам левой: Оллэ знал этот способ счета, принятый встарых семьях кебшей и, скорее всего, перенятый ими усеверных, живущих невесть как далеко отсюда, купцов.
        Абу вздохнул громко ивыразительно, привлекая внимание.
        -Учитель, могу я просить ободолжении? - осторожно уточнил он исразу продолжил, уверенный вответе: - Я встолице почти вне закона, милостью патора икоролевы меня старательно незамечают, вопреки военному времени, негонят идаже непритесняют. Принимают помощь, если я могу оказать её. Нопри этом непозволяют прямо ибез лишних ушей поговорить сеё величеством.
        -Кортэ непотерпелбы подобного, - усмехнулся Оллэ. - Пожалуй, я нестану разносить дворец впыль или брать штурмом, я для такого шума слишком стар инедостаточно рыж. Ноя могу провести тебя мимо дозоров так, как умеем мы, дети ветра.
        -Вы всегда читали мои мысли, - обрадовался Абу, кланяясь сосвойственной югу избыточной идаже восторженной вежливостью.
        Иларио хрустнул суставами, сбился сосчета, помянул выразительно Мастера. Покосился вверх, натканевый полог.
        -Меня он непопросил, я ведь, если разобраться, для него еретик, - ласково сообщил Иларио потолку. - Он меня, если подумать, тоже непрочь огнем имечом… Как можно верить сей ядовитой твари, если он восторженно мил иблагожелательно добр, только пока слаб? Абатюшка его норовит казнить наших служителей занарушение законов чужой им веры. Идетей всмешанных семьях по-прежнему принуждает насильно кереси.И…
        -Скажи сразу то, что собирался изложить после всех обвинений, - посоветовал Оллэ.
        Иларио огорченно смолк, нащупал кувшин сидра, взвесил изалпом допил густые, мутные последки. Поморщился, бодро хмыкнул.
        -Ведь я знал, чего захочет злодей, едва вгороде появится нужный ему нэрриха. Я против. Ноя уже поговорил сПабло, он проводит вас через городские ворота идалее додворца, как только стемнеет. Условие: еретик небудет беседовать наедине, вы, - Иларио посмотрел вглаза Оллэ, - присмотрите заним. Хватит снас королевских семейных ссор. Пабло!
        Рослый служитель впотрепанной рясе явился немедленно: очевидно, все это время он стоял возле шатра иждал, пока окликнут. Низко поклонился Иларио, как старшему. Мрачно зыркнул наеретика, кивнул Оллэ, резковатым жестом пригласил впуть, - исразу покинул шатер.
        Когда Оллэ выбрался наулицу, принадлежащий кохране маари воин уже быстро шагал пообочине, ведя вповоду рыжего Черта инеоглядываясь, непроверяя, следуетли заним хоть кто. Абу, невысокому иполноватому, приходилось почти бежать, спотыкаясь ипрыгая через кочки. Он вздыхал, отдувался - имолча терпел.
        Город вэту ночь показался Оллэ еще тише прежнего. Родной ветер накошачьих лапах крался помостовой, принюхивался кпрелым запахам, трогал свежие шрамы вскопанной иутоптанной земли: горожане несомневались вхудшем изаранее зарывали, замуровывали ипрятали иными способами все ценное. Вымеряли запасы продуктов, укрепляли двери иставни. Добывали оружие всеми правдами инеправдами, старательно счищали ржавчину снеухоженного, порыжевшего отмирного времени железа.
        Пабло шагал погороду, нетаясь. Уворот его поджидали еще пятеро стольже рослых имолчаливых воинов впотрепанных блеклых одеждах. Для Абу иОллэ припасли похожие, жестом предложили надеть - иповели, пихая всередину группы негрубо, нобез почтительности. Гвардия наперекрестках при виде Пабло иего спутников вродебы радовалась, люди короля кивали, иногда шепотом просили облагословении. Советовали принять правее или наоборот, сделать небольшой крюк влево - там вродебы нечто шевельнулось вночи, адонового обхода еще нескоро, пусть уж служители глянут, если им попути. Пабло неизменно кивал итакже молча шагал поуказанной улице, тяжело ворочая плечами ичуть нагибая голову накороткой широкой шее - словно принюхиваясь. Было вего мягкой походке что-то по-настоящему звериное, иОллэ несомневался: Аше ценит молчуна, обладающего диковатыми повадками инепомерной силой.
        -Дальше сами, коня я отведу встойло, - пробасил Пабло, настороженно оглядел очередную темную улочку имахнул рукой всторону близкого дворца. Принюхался, негромко зарычал, разобрав вдалеке шорох. - Грешников вон - толпы, что ни ночь, исповедуем ивразумляем попять штук самое малое…
        Он отвернулся изашагал всторону шума, поводя плечами иснова принюхиваясь. Прочие двигались чуть позади, внимательно следили закаждым движением рослого воина. Покороткому указанию его пальцев двое метнулись впереулок направо. Оллэ отвернулся нехотя - ему пришлись подуше имолчаливый служитель, иего ночная охота нагрешников.
        Легкий ветерок пробежал попарку, шурша опалой листвой ипрочесывая старчески-редкие зимние кроны деревьев. Оллэ дождался того мига, когда картина сложилась целиком издуновений, дыханий идвижений. Вскинул Абу наплечо, как мешок - иповолок кдворцовой стене. Утомленный дорогой южанин старался несопеть, прикрывав ладонью нос ирот, кривился - ноневозражал против унизительной, вобщем-то, роли бесполезного груза…
        Оллэ вдва движения взлетел настену, глотнул ветра среки, холодного итерпкого, как стоялый сидр. Шершавого, пахнущего вчерашним уловом исвежей смолой подновляемых лодочных днищ. Прыгнув вниз ипоймав сползшего следом Абу, сын шторма окунулся вомут теней вялого виноградника, обрамляющего ближнюю дорожку. Переждав обход стражи, Оллэ танцующим шагом двинулся сквозь густые сети древесный теней, уклоняясь отвсех ловушек ночи: нешуршали под ногами сухие ветки, нескрипели камешки, невскрикивали бдительными дозорными ночные птицы.
        Миг, когда родной ветер сделался вял инеотзывчив, Оллэ ощутил остро, всем своим опытом старейшего изнэрриха. Он синтересом изогнул бровь, замер, вслушиваясь вночь. Без колебания отпустил западный ветер, довольствуясь лишь трепетом листвы иобщим движением воздуха. Поставленный втраву Абу заинтересованно огляделся, щуря слепые вночи человечьи глаза. Оллэ приобнял ученика заплечи ипоказал направление, достойное внимания. Замер, выжидая.
        Через парк крался еще один сын ветра, он желал остаться для всех людей - невидимкой. Опыта ему едва хватало, зато азарта иусердия имелось визбытке. Иногда коварные ветки цеплялись заворот или рукав, драли нитки, наматывали натонкие суставы сучьев - впрок, для внимательных сторожей королевского дворца. Нэрриха забывал обосторожности, останавливался, шипел. Сквозь зубы ругался - ираспутывал нитки, иобламывал ветки, отнимая упарка следы своего пребывания. Вспоминал обосторожности, смолкал - иснова крался, все ближе кдворцу, кзатененной площадке под широко распахнутым окном второго яруса.
        -Под пологом дивных ресниц… волнуется мира дыханье, - едва слышным шепотом выдохнул нэрриха. - Испивший хоть раз этот яд… вовек неизбудет страданья…Аше!
        Абу едва неспоткнулся, дернулся вперед ивиновато повел руками, пойманный Оллэ зашиворот. Сам сын шторма ничего нового для себя впроисходящем необнаружил - ипотому принял сказанное спокойно. Вокне мелькнула тень, ипылкий поклонник, воодушевленный дыханием, для него понятным, как лицо или запах кожи, затоптался под окном, сунул запояс стебельки нескольких цветков - истал ощупывать старый узловатый стебель виноградника, пришептывая похвалы красоте иобещания верности еле слышно иуже без рифмы.
        -Да, я твой раб, утебя есть право требовать всего, чего угодно, так потребуй, я исполню свеличайшим рвением! Кто знает, скороли он вернётся, ая прямо теперь тут, рядом. Ты молода, он поймет. Ты несоздана для одиночества, оАше…
        -Х-гм, - звучно прокашлялась королева, старательно инеподвижно молчавшая досих пор, укутанная плотной тканью так, что для неопытного нэрриха её дыхание осталось тайной. - Вот скотина! Лезет водно итоже окно что всознании, что без оного. Правильно Бертран говорил: оттяпать лишнее… Хотя лишнее удурака - небашка, не-ет… Он сейчас, как ивпрочее время, небашкой думает.
        -Ваше величество? - поразился нэрриха. Руки ослабли иотцепились отвинограда, Вион сизрядной высоты рухнул наспину, неловко иболезненно.
        -Моё, бес тебе вребро… - хмыкнула королева, скинула ткань сголовы ипрошла кокну. Перегнулась всад, добавила громко ивесело: - Аше! Я желаю получить полный кувшин воды изисточника святого Аввы. Обеспечь.
        Серебряный кувшин полетел вниз прицельно, брошенный некоролевой, аеё охранницей - иклюнул ухажера втемечко. Тот страдальчески охнул. Вокне захихикали надва голоса, вполне довольные чисто женской местью.
        -Вы идти куда сказала женщина вождь, - важно велела Аше нанаречии Эндэры. - Вы быстро бежать, совсем быстро! Воду нести. Нога тут, ногатам.
        -Во-во, чтоб он лопнул, - продолжала развлекаться королева, разжигая лампаду. - Трутень недодавленный! Лезет илезет замедом водно итоже окно.
        Вион сердито засопел, ноприказа маари преодолеть несмог ихмуро поплелся прочь, сжимая кувшин, проклиная упрямую жену упрямого Кортэ, вездесущую королеву, лезущую вчужие дела - исвой несчастный рабский удел. Доисточника святой воды, как помнил Оллэ, отзападных ворот города вела узкая натоптанная тропка - бродом через реку, вскалы, затем болотом иглухими лощинами. Пятнадцать лиг… Пройти путь полагалось обязательно пешком ибосиком, желательно без отдыха, иначе, утверждали служители Башни, вода теряла целебную силу.
        Когда Вион нехотя, против воли, перешел сшага набег искрылся вдали, королева снова рассмеялась, свойски ткнула маари локтем вбок.
        -Изменя тоже получилась неплохая охранница, а? Вотбы еще понять, почему всякая моя любимица тотчас привлекает толпы уродов. Как я мило развлекалась, как я весело травила идавила гнусь, лезущую соблазнять малышку Зоэ. - Королева тяжело вздохнула, сразу посерьезнела исела влюбимое кресло. - Черт-те что вголову лезет. Я вовсю развлекалась, акуколку-то неуберегла… Аше, иди сюда. Он точно ненужен тебе? Мы люди берега, ты права. Мы слабые, зато унас можно много такого, что извиняет именно слабость. Где черти носят твоего Кортэ? Может, он отревности скорее явится… Боже, что я горожу…
        Королева зевнула иневнятной скороговоркой забормотала коротенькую молитву. Аше судорожно, совсхлипом вздохнула. Черным силуэтом появилась намиг вокне, подняла руку, готовясь плотнее задернуть штору - изамерла.
        -Там сын ветра, - сообщила она королеве, необорачиваясь инастороженно вглядываясь вночь. - Сильный. Знакомый. Старший.
        -Притащился, значит, - снова зевнула Изабелла. - Один? Небось, еще кого приволок. А, ладно… Пусть лезут. Камин затопи.
        -Заботливая, - ласково выговорила Аше, раздвигая шторы иоборачиваясь ккоролеве. - Моя тут хорошо. Тепло. Женщина-вождь дарить копье, дарить пестрая ткань. Огонь вдуше - греть, хорошо. Огонь камин - хорошо. Жарко греть.
        Оллэ снова вскинул ученика наплечо, насей раз Абу вяло заворчал, пробуя протестовать, носразу смолк: он лучше многих знал, что сын шторма неменяет решений без веских причин. Признать таковой неловкость отспособа появления вкабинете королевы едвали возможно. Он сам просил опомощи, он забросил упражнения соружием исделался слаб, он неодолелбы стену быстро ибесшумно, даже пользуясь надежной лестницей витых виноградныхлоз…
        Лицо королевы было излишне бледным, налбу отчетливо выступила испарина, под глазами лежали желтоватые тени. Абу все приметил спервого взгляда, поклонился, опускаясь наколени ипринимаясь рыться вмешке слекарствами.
        -Вы снова неотдыхали, - укоризненно отметил посол, забывая неловкость своего комичного появления. - Если вам дорог ребенок, извольте хоть иногда вспоминать осоветах лучшего вэтом городе лекаря.
        -Мне дорог иэтот ребенок, - Изабелла слабо улыбнулась, гладя себя рукой поживоту, глянула напотайную дверь. - Истарший… Но, утратив власть, я несберегу уже никого иничто. Оллэ, вы моглибы обеспечить надежную защиту моего кабинета отчужих ушей?
        -Уже сделано все необходимое, - кивнул нэрриха.
        -Чертовски тошнит, - призналась королева.
        Она впервые позволила себе открыто пожаловаться. Откинулась наспинку кресла, поморщилась, благодарно приняла помощь Аше, которая уже скатала мех итеперь ловко подсунула его под спину. Изабелла выпила капли, поданные Абу исникла сплотно прикрытыми глазами, опираясь наподлокотник. Некоторое время все молчали.
        -Мне важен ребенок, нето слово! - посетовала королева. - Я почти ненавижу его, он слишком уж дорого обходится. Только деревенские дуры умудряются рожать поублюдку вгод, неотвлекаясь оттруда вполе… Непялься наменя, сволочь иноверская, мне плохо, ноя вуме, хватит звенеть склянками. Благодарность выгоды неперебивает, итвоя наспех сменившая веру сестра непара племяннику короля. Маджестик ибез того едва терпит род Траста. Учти вдобавок: мой муж желает править страной, простертой отПонских гор доюжного моря. Кто тебе сказал, что меня устроит меньшее? Зря я, чтоли, коплю наследников? Ха! Пока кутерьма свмешательством нэрриха вдела людей неначалась, я первая радовалась избавлению отневыгодного, затянувшегося мира.
        -Вы непозволилибы мне явиться, еслибы сказанное составляло ваши устремления полностью ибез оговорок, - предположил Абу, завязывая мешок иудобнее устраиваясь наковре. - Я скажу то, что почти составляет исповедь. Мне снекоторых пор безразлично, уцелеетли намоей родине вера вмаяки света внынешней своей форме, строгой инеукоснительной. Я лекарь иктомуже несамый глупый сын эмира, я лучше иных понимаю, что желания мои - несбыточны… Почти. Проще иудобнее вырезать моих единоверцев иприсоединить кЭндэре небольшой, носладкий кус под названием Алькем. Мы теперь слабы имы невыстоим. Наше уничтожение было отложено наполвека благодаря помощи Оллэ ивашим внутренним распрям. Нодаже так… это агония.
        Лицо Абу стало старым, болезненно-сморщенным. Он надолго смолк, наблюдая забесшумными гибкими движениями Аше, разжигающей камин. Когда огонь сгрыз щепки ижадно обнял можжевеловый стволик, южанин задумчиво продолжил.
        -Ноя пришел иумоляю… еще раз все взвесить. Выгода сложна вучете. Когда Алькем падет, мой род иссякнет: юг запроливом непримет нас, эмиру Риаффы довольно собственных наследников ивоенных вождей. Мы, добавлю, замногие годы идаже века стали слишком разными. Алькем - страна городов, мы искусны времеслах иценим книги навес золота. Риаффа - край пустынь, взрастивший кочевников, готовых разжечь огонь отбумаги, пусть изапачканной чернилами. Наши знания сгорят ввойне, наш опыт будет отринут равно югом исевером, анарод сгинет без следа. Все так… Ноивы заплатите запобеду немало, иначе небывает, - поморщился Абу. - Некому станет спасать ваших детей, королева. Герб Траста скоро сможет украшать только склепы… Моя сестра - свежая кровь для вашего больного рода, также как знания наших библиотек - питательная почва для вашего убогого университета. Соединив лучшее,мы…
        -Неубедил, - сварливо, согорчением идаже некоторым сочувствием буркнула Изабелла, закуталась досамого носа вмех ижестом попросила умаари теплое питье. - Все вроде инеглупо, новтоже время доомерзения ложно. Отсказанного несет ересью запять лиг, ато ихуже: крепко смердит безбожием… Я, посовести сказать, вБашню верую ижелаю видеть ненарушенной её защиту над Эндэрой.
        Абу отвернулся когню, нехотя кивнул, снадеждой покосился наОллэ, нопромолчал. Старейший изнэрриха прошел ккамину, бросил несколько поленьев, подождал, пока займутся идобавил еще, нежалея. Он ожидал отАбу любых слов, ноникак нетех, что были произнесены. Тем более немыслимо выглядело смирение, скаким Абу принимал сварливый отказ королевы - ипробовал снова иснова строить мостки понимания иобщения. Оллэ помнил южанина мальчишкой, готовым азартно рубить головы неверных, мечтавшим вернуть вовладения отца северные земли любой ценой, без учета жертв иоценки последствий. Аведь тот Абу еще непотерял любимого двоюродного брата, зарезанного фанатиком вчерной рясе. Нелишился брата родного, убитого вбессмысленной стычке насеверной границе эмирата. Имама его была жива - тихая, целиком закутанная втемную ткань женщина, шептавшая молитвы непрестанно. Она веровала вовсеединого сотчаянным азартом ипозволяла сыну решительно любые, самые безумные, выходки: он похож наотца изначит, наделен высшей властью иправом карать, миловать, брать приглянувшееся без меры иучета…
        Рыжее, как шевелюра упрямого Кортэ, пламя ворочалось ивыло вбольшом камине. Языки плясали ввихре горячего воздуха, скрученного дымоходом втугой канат. Пламя рвалось ввысь, разбрасывая пригоршни искр, щелкая сучьями, как кастаньетами. Огонь обращал впепел сухое дерево точно так, как люди раз заразом разрушали знание - воимя власти, союзы иобщности - воимя династии, здравый смысл - ради догматической идеи.
        Аше подсела ближе, рассмеялась, протянула ладони когню, гладя его, обжигаясь - иснова стараясь приласкать изачерпнуть жар. Нэрриха следил зазабавой маари, знающей забытое всеми иными. Дикая ипростая, как ночная пустыня - она была вместе стем непостижимо загадочной, мудрой…
        -Ваше величество, авы готовы отказаться отвсего, что предложил Абу, если воплату придется отдать нетолько будущее рода Траста, нотакже бытие племени маари, право насвободу для куколки Зоэ имного иных, совсем некоролевских мелочей? - задумчиво выговорил Оллэ. - Наемники Тагезы уже взяли штурмом два порта наберегу Риаффы, ведь Абу прав: южане запроливом - побольшей части кочевники, города для них неместо жизни, асами они для прибрежных городов незащита, аскорее угроза. Ваша гвардия укрепилась наФарьенских островах, Галатор нетеряет времени иприбирает крукам устья рек еще южнее. Эмират Риаффа будет отжат отвыгодного западного торгового берега наюго-восток уже вближайшие лет пятьдесят, так я полагаю. Люди скожей тогоже цвета, что уАше, внынешней Тагезе - рабы… Маджестик намерен полностью отказать им вправе надушу, азначит исвободу. Это выгодно короне. Нас, нэрриха, я неберу врасчет. Может статься, сгибелью народа маари мы покинем этот мир… Он неодин вбезбрежном океане жизни, нам есть, куда уйти. Порой бывает, увы, много сложнее как раз вернуться. - Оллэ обернулся ккоролеве идобавил снажимом: - Авот
фанатики, болезни итвари вроде Поу останутся свами… Они неотделимы отлюдей, как блохи - отпсов.
        -Вион рядом свами милейший мальчик, - ссомнением хмыкнула королева, сбросила мех, вытерла испарину ирасслабленно полулегла вкресле, согретая теплом очага доприятной истомы. - Поддели вы меня, ловко нашли больное место. Ноя немогу терпеть под боком нарыв под названием Алькем! Уних навсю страну один умник Абу умеет нетолько травить, ноилечить.
        -Алькем, вероятно, готов стать частью страны наособых условиях ипри должных гарантиях, - осторожно предложил Абу ибыстро добавил: - Мы нетолько угроза, мы еще иключ квосточному торговому пути.
        -Отравленный иготовый взорваться, - уперлась Изабелла.
        -Нэрриха посилам приглядеть зачестностью потомков эмира, - нехотя, морщась ивыдавливая каждое слово через силу, выговорил Оллэ. - Ненадо так смотреть наменя! Ненавижу вмешиваться влюдские дела, все вних кровь, фальшь ияд. Только инелезть… Проклятущий Кортэ меня кое-чему научил. Да иНоттэ я задолжал. Оба они полагали Эндэру родной землей. Да, я стар и, пожалуй, выжил изума… Ноя желалбы, чтобы они вернулись вкрай, где неслишком многое переменилось кхудшему.
        -Убирайтесь отсюда оба, - угрожающим тоном приказала королева. Медленно поднялась изкресла. - Иначе, клянусь первым камнем, я засебя неотвечаю! Думать над сказанным даже нестану пробовать. Мне исключительно противны ваши слова. Я слушаю исловно погружаюсь вмерзостную ересь. Аше! Ткни жирного копьем вбрюхо. Уэмира сыновей - как грязи, здоровых взрослых сыновей… Иэто еще один повод ненавидетьего.
        Абу поклонился иотступил кокну, опасливо сторонясь копья дикарки, то идело угрожающего полноватому животу. Оллэ следом заюжанином выбрался наузкий, водин камень, балкон. Вдохнул прохладную тишину безветрия. Улыбнулся маари: умница Аше даже прикусила губу отусердия - старалась иугрожать красиво, ивреда непричинять.
        -Мед, тепло иотдых, - напоследок посоветовал Оллэ. - Спокойных снов, ваше величество.
        -Теперь? - вскинулась Изабелла. - После вашей ереси иперед большим походом? Вы хоть знаете, что авангард гвардии утром выступает насевер?
        Глава 11. Другой берег
        Море светилось ровно, ветер чуть трогал слабые складки волн. Корабельные днища покоились всинем бархате воды, как основания драгоценных камней - вгнездах безупречной оправы. Алмаз солнца разбрызгивал блики сквозь щели вмягкой ткани облака. Самый мощный луч, образуя отвесный столп сияния, протыкал море прочным стержнем.
        Паруса выгибались лениво, люди дремали напалубе. Рулевые моргали ипозевывали. Жизнь замерла, мир казался залитым ароматическим маслом безделья ибезветрия, настоянным насоли исосновой смоле. Вэтом золотистом полупрозрачном масле нехотелось двигаться. Корабли вродебы инедвигались: ничто неменялось вокруг, только оттенки моря инеба, только положение алмаза солнца иткани полирующих его облаков…
        Зоэ лежала напалубе, закинув руки заголову - инапряженно вглядывалась вколышущуюся маслянистую жару. Отросшие волосы кололи плечи, лезли вглаза иусиливали духоту. Солнечный столп ощущался иотсюда, хотя был заслонен бортом. Он прокалывал мир - илишал его подвижности. Он нарушал однозначность теней, выстраивая их вколышущиеся хороводы… Пока экипажи кораблей радовались отдыху, плясунья хмуро молчала изатравленно озиралась, норовя спрятаться втени. Сперва её пробовали утешать иободрять, апосле оставили впокое, сочтя нездоровой. Долгое пребывание вморе способно лишить радости кого угодно.
        -Н-ну, еслибы тебя пугал шторм, ябы насторожился куда меньше, - заверил Эспада, шумно падая рядом иприпечатывая днище глиняного кувшина кпалубе. - Давай, порть мне настроение жалобами.
        -Уйди.
        -Я неАльба, - хмыкнул королевский пес, - вмилого братца неиграю, поприказу неухожу. На, держи платок. Вытри сопли ижалуйся толком: что нетак? Солнце заросло шерстью, ветер сломал ногу, ты снова стала пустотопкой?
        -Рэй, ну тебя!
        -Н-ну, я все еще тут. Что дальше?
        -Ничего.
        -Зоэ, анепозватьли нам Тэо? Я непрочь исповедаться твоими устами. Или исповедать тебя, насуплено молчащую. - Эспада мечтательно вздохнул, отпил несколько глотков изкувшина. - Боже, как я грешен… Зоэ, когда ты лежишь, даже просто сидеть рядом - невыносимо. Третий месяц мы вморе, аединственной женщине наборту я готов был предложить свое сердце еще там, вЭндэре…
        -Убирайся.
        -Неубедительно. Грубо… Н-ну, вернемся ктеме. Что нас неустраивает впогоде?
        -Все! - Зоэ резко села ипочти уткнулась носом вплечо дона Эппе. - Посмотри: мы недвижемся! Это место заколдованное, оно поймало нас иусыпляет. Оно вне погоды, даже облако внем всегда одно итоже, фальшивое. Ветер молчит, волны спят, солнце стыдливо прячется, луна обманывает. Это вранье сблагополучием ипокоем началось позавчера. Я немогу танцевать! Я двигаюсь, аоно связывает мне ноги. Оно бесформенное. Его вроде инет, только я-то непустотопка, ну зряты…
        -Зоэ, хотя брат Тэо грешен более моего инатебя глядит голодным волком, хотя сосунок-капитанишка Бэто еще азартнее пучит глаза, ноя…
        -Да уж, ты всех распихал ивсем запретил даже разговаривать сомной, - улыбнуласьЗоэ.
        -Сама объявила: ты моя семья, - Эспада хитро прищурился. - Ноя ненэрриха, сестер мне нетребуется. Вбратскую нежность я верю меньше, чем вчудеса святого Аввы, который вродебы сотворил вино иотдал его докапли страждущим, даже неотхлебнувши напробу. Ну да ладно, святость иглупость одно итож, нам важнее другое: где злодей икак его отлупить? Я готов.
        -Незлодей, - досадливо отмахнулась Зоэ. - Просто оно… чужое. Я его непонимаю! Оно вроде киселя, вяжет икрутит, неотпускает инеотлипает. Вот попробуй сам вникнуть. Сядьтут.
        Эспада охотно подвинулся ближе, обнял заплечи, привычно ибеззлобно получил пошее - норуку неубрал. Зоэ показала натень мачты. Вывернулась из-под ладони, пальцем прочертила попалубе край тени ивернулась, села, плотно уткнулась щекой вплечо дона Эппе: так, что стала заметна её мелкая, ознобная дрожь, неуместная вдухоте влажного дня. Эспада насторожился, отбросил игривый тон, проглотил готовые сорваться сязыка слова - ивзялся, как было велено, неотрывно следить зачертой, едва заметной напалубе. Когда он охнул изакрыл глаза, азатем для надежности хлопнул ладонью пощеке идаже иущипнул себя, Зоэ хмыкнула смрачным удовлетворением.
        -Теперь видишь?
        -Ноневерю. Онаже пляшет! Будто несолнце трепещет, свеча наветру, - настороженно итихо выговорил Эспада. - Что зачерт?
        -То, - Зоэ покосилась всторону алмаза-солнца исразу отвернулась. - То, незнаючто…
        -Детские сказочки, - оскалился Эспада изчистого упрямства, нежелая признавать, что поспине ползет капля пота. - Утро вечера мудренее. Иди-ка ты втрюм. Я принесу одеяло, плотно закрою плащом щели, иты отдохнешь отэтой дряни втемноте. Теперь я вижу, почему ты сидишь тут, как привязанная, изеленеешь все отчетливее.
        -НоРэй…
        -Я сам посижу ипогляжу, - заверил Эспада. - Если замечу хоть наволос перемены, дам знак на«Анду» иначну без лишнего шума обсуждать этот кисель сВико.
        -Обещаешь?
        -Любить тебя вечно? - прищурился Эспада, клонясь куху ишепча совсем тихо. - Обещаю. Зоэ, апочему ты необещаешь мне ничего? Мы танцевали вдвоем, затем я так славно бредил утебя наруках, наконец, я законная часть твоей семьи ипритом небрат… Мы ведь договорились, что я небрат? Мы определенно договорились, или счегоб ты вдруг покраснела?
        -Ты всем обещаешь что-то такое, - заподозрила Зоэ, двигаясь вдоль борта всторонку ипочти забывая остранном солнце ииных чудесах. Уши пылали, голос нежелал звучать ровно. -Рэй…
        -Н-ну?
        -Ну, - Зоэ заморгала, старательно рассматривая палубу. - Ты все говоришь иговоришь… Про дружбу, которой нет, про братьев ипрочее. Может, Альба тоже так думал? Он мой самый родной.
        -Этому младенцу два годика, - возмутился королевский пес, иего ладонь медленно поползла понагретой палубе всторону руки Зоэ. - Он тебе небрат, конечно. Он тебя числил мамкой идочкой сразу. Сним всё понятно. Ему еще расти ирасти, ая уже вырос, вполне.
        -Ага, весь город знает, что совсем даже вполне, - сдавленным шепотом буркнулаЗоэ.
        Она против воли говорила все тише ипыталась сообразить, слышитли её еще хоть кто-то. Она ежилась отощущения, что весь мир заней наблюдает сосмесью насмешки илюбопытства. Как королева тогда, впоследний спокойный день встолице…
        Эспада возмущенно рыкнул, оглядел палубу: никто изморяков всторону плясуньи некосился, старательно отвернувшись инайдя себе хоть какое дело, занимающее глаза иотвлекающее слух. Люди усвоили давно инакрепко, что дон Эппе выздоровел после ранения, что, лазая пореям инаслаждаясь морским соленым ветром, он изрядно окреп, авот терпением иразумением необзавелся. Вспыхивает гневом полюбому поводу, аунять его способен лишь брат Тэо. Именно теперь, увы, брат-проповедник пребывает нафлагмане - «Анде», где регулярно читает святые тексты итолкует их, радуясь многочисленности прихода иусердию верующих. Помимо пищи духовной Тэо внимателен икпотребностям бренного тела, его ждут судвоенным воодушевлением: багряный сам проверяет вкус варева для моряков, беседует споваром. Сверх того Тэо осматривает ивыслушивает недужных: его дар лекаря невелик, новполне достаточен для условий морского похода. Больные животы, нарывы, гнилые зубы, ломота вкостях - все это обычные жалобы, иоблегчение убольных наступает сразу после их изложения: толи брат воистину близок кМастеру, толи сочувствует так искренне, что боль унимается…
        -Зоэ, я нетак плох, как обо мне говорят, - после паузы Эспада вернулся ктеме.
        -Н-ну, - передразнила Зоэ. - Говорят именно так, вовсе неплох. Прям все вокруг говорят, если даже доменя слухи водворце доходили.
        -Я более неслуга короля, - пожал плечами дон Эппе. - Зоэ, я пес, это неизменно. Псы немогут жить бездомными. Мне надо кому-то служить ивочто-то верить… Если ты пнешь меня ивыгонишь изсемьи, я буду вынужден уйти под сень Башни. Что делать, я смирюсь исоставлю компанию брату Тэо, ведь Мастер - он по-своему тоже собирает людишек всемью…
        -Хватит сбагряных наказания ввиде святого Кортэ, - хихикнула Зоэ. Встала ипобрела ктрюмному люку, необорачиваясь. - Рэй, недонимай. Я хочу выслушать Альбу. Это решено. Он ведь говорил мне много раз, что я солнце. Говорил, без меня его день пуст. Вчера ты сказал ровно тоже самое, помнишь?
        -Лучшебы я помолчал, - огорченно хмыкнул Эспада ипоследовал заплясуньей, косясь всторону алмазного солнца. - Ну ижаритоно!
        -Еще итянет, - вздохнулаЗоэ.
        -Отдыхай, - строго велел Эспада, открывая люк ипомогая спуститься.
        Сам дон Эппе спрыгнул следом, мигом устроил годный лежак, сбегал ипринес обещанный матрац, раздобыл подушку, едвали неединственную навесь корабль. Пожелал еще раз хорошо отдохнуть иплотно прикрыллюк.
        Зоэ обняла колени искорчилась как можно плотнее. Алмазное солнце немогло пробиться сюда, внадежный трюм, наполненный грузом густого исочного мрака. Голые пятки Эспады простучали над головой, расправленный плащ опустился налюк, изгоняя остатки света, пылью засевшие вскладках бархатной тьмы. Зоэ полежала, ожидая, пока выцветет пламя солнца под веками - станет сперва зеленым кольцом сдыркой всередине, азатем растреплется, потемнеет иотдалится… Утонет, даруя хотябы иллюзию отдыха. Позволяя невидеть того, что успешно незамечают все прочие люди накорабле, что остается тайной даже для капитана: пока Эспада смотрел нанарисованную пальцем черту, солнце постоянно смещалось. Потому что оно - рядом. Аеще дон Эппе рассмотрел иное, выгнавшее пот: вторую тень отмачты, пляшущую ипьяно качающуюся, прозрачную, словнобы дрейфующую вином слое мира. Потому что нет солнца, свет дает весь столп сияния - отспрятанной воблаке-обманке вершины идооснования, протыкающего море. Икорабли, как дурные мотыльки, кружат икружат, незамечая того, что попали вплен…
        -Я непобоялась зверя изсна, - прошептала Зоэ, ложась удобнее изарываясь лицом встарую, пропотевшую подушку, терпко пахнущую травяной трухой. - Я пошла кнему, ион признал меня. Тогда я увидела всвоем сне странное море, гладкое ияркое. Совсем похожее насегодняшнее море… Это был совет? Предостережение? Обещание? Незнаю. Незнаю! - Зоэ всхлипнула едва слышно иприкусила губу. - Ноя разберусь. Отдохну немного исразу разберусь…
        Зоэ зевнула, улыбнулась тьме, обнимающей душу дружелюбно, легко. Тьма трюма казалась вовсе нестрашной, она была родной, она пахла знакомо ипривычно. Плясунья пощупала край одеяла. Хихикнула: Эспада приволок свое, рваное вдвух местах истарательно заштопанное. Что делать… таково обычное состояние имущества этого неимущего дона. Эспада ничуть неумеет думать отом, что ценил дедушка Челито: опокое, достатке, выгоде ирепутации. Как принимать сердце ухажера, если он неотягощен иным имуществом? Пожалуй, он более беспечен, чем ветер, легок наподъем, как перелетная птица…
        -Рэй, - сонно прошептала Зоэ. - Смешной.
        Уже накрываясь сголовой сном иодеялом, она напоследок подумала - будто вщелочку подсмотрела обычный мир людских представлений: что значит для неё слово «смешной», хорошее оно или опасное? Шерстяной сон уже гладил щеку, баюкал, уводил все дальше. Бережно придерживая запальцы, сон помогал пробраться через волокнистую мешанину сумерек, выйти насинюю упругую гладь моря иуверенно взглянуть наалмазное солнце. Восне такое особенное солнце было - совсем неопасное, просто чужое. Ну ипусть. Нестрашно! Ничуть нестрашно, пока где-то рядом, заспиной, устроился королевский пес. Он ревниво ичутко присматривает заплясуньей, иникакие твари, самые отъявленно-жуткие, несмогут тайком подкрадываться, слизывать следы иотнимать уверенность всебе.
        Восне ничто нестесняло движения. Будто разговор сЭспадой, вогнавший вкраску итакой неловкий, сделал мир… проще.
        Зоэ повела плечами, вскинула руки, улыбнулась, рассматривая широкие радужные рукава. Они казались подобны крыльям, пахли весной иутренним дождем. Босым ногам Зоэ было замечательно приятно ступать поворсистому мелкому бархату моря, похожему натраву, покрытую жемчугом росы. Зоэ танцующим шагом направилась кстолпу света, вглядываясь вего стеклянное нутро. Там переливались, обдавая жаром ихолодом, картины нездешнего. Неведомое копилось там, оно было манящим инедостижимым, оно ловко ускользало отпрямого взгляда. Ноискоса, боковым зрением, порой удавалось поймать краешек нездешнего. Вот мелькнул лиловый луг под дюжиной разноцветных светил, мгновенно меняющих его окраску. Вот пронеслась хвостатая звезда исгинула вовспышке пурпурного тюльпана, раскрытого ей навстречу. Вот сказочная птица изогнула длинную бирюзовую шею, закрутилась, дрогнула - исбросила оперение, делаясь чем-то совсем иным…
        Стекло столпа дышало илоснилось, трепетало маревом миражей, источало ароматы, рассыпало блики итени - радость, огорчение, удивление. Только один луч, подобный гудящей натянутой струне, оставался неизменным. Он соединял Зоэ - исокрытый вфальшивом облаке свет.
        Плясунья улыбнулась, подставляя лицо легкому дыханию.
        -Альба найдет меня сам, - шепнула Зоэ, испытывая непоколебимую уверенность всказанном. Такая вера дана лишь спящим. - Ноттэ, ты должен был забрать меня сострова Серой чайки. Ты обещал вернуться! Это твой долг, и, кроме меня, его некому стребовать. Может, инет иных струн, еще звучащих для тебя вмоем мире. Может, вдругих мирах тебе куда интереснее. Новетры путаются вмоих волосах, значит, я смогу настоять насвоем. Тут удобное место! Ты - дыхание моего мира. Ты родился здесь ивырос тоже здесь. Ты нужен здесь очень многим: мне, Кортэ, Альбе, королеве, дону Вико… Утебя большое сердце, аэто дар, который для нашего мира - редкость иценность. Ты умеешь отдавать, аведь даже я привыкла копить для себя, незолото - так родню. Ты иРэй, вы очень похожи. Вы беспечные, вы легко отдаете… иникто вас непонимает. Вы совсем непутевые, так это называется улюдей, которые умеют жить сытно иблагополучно. Ивсёже именно поэтому Рэй… смешной. - Зоэ улыбнулась, глядя встеклянный столп света иболее небеспокоясь оего чуждости. - Я буду танцевать скоролевским псом. Завтра и… ивсегда. Асегодня я хочу танцевать стобой. Ноттэ, сын
заката, я приглашаю тебя!
        Зоэ рассмеялась, чувствуя себя сумасшедшей ипьяной, совсем как Рэй втот памятный день, когда он перегородил лестницу иазартно шептал «ближе, еще ближе, я неощущаю твоего дыхания»…
        Плясунья скинула шаль сплеч, лишь теперь изаметив - была шаль, авот теперь ее кружево легло пеной нашелк моря. Пальцы сжались вщепоти ираскрылись двумя бутонами, одному Зоэ дозволила расти натрепетных лозах рук, другой подняла высоко, ксамому сиянию столпа, толи желая подарить, толи дозволяя ощутить его аромат. Нолепестки-пальцы уже сомкнулись вновь, руки упали… медленно, очень медленно имягко перебирая струны тугого воздуха.
        Руки двигались быстрее, рисуя гирлянду цветков. Мгновенно вспыхивали раскрытые пальцы-лепестками, снова прятались вбутоны сомкнутых ладоней. Достигнув зенита, ладони сошлись вуверенном хлопке, звук породил круговое колебание наповерхности моря. Одна ничтожная морщинка волны побежала все дальше, дальше… Ей вослед устремились новые волны. Ритм выстукивался, отщелкивался все яростнее итуже, пятки месили морской шелк, сминая его складками. Радужные рукава черпали дыхание ветра, вскидывали вверх, рассыпали охапками иснова набирали…
        Сияние столпа слоилось, облако опускалось все ниже - или это море наполняло собою мир? Зоэ кружилась втанце, облитая дождем света. Она купалась всиянии. Соцветия, сотканные пальцами, оставались висеть призрачным узором, движения рук рисовали густую сеть стеблей илистьев. Сотканный изтанца виноградник вился поколонне света выше ивыше, ощупывал её, крепился - ирос вневедомое, проникал внездешнее, соединял миры.
        Наконец, уверенная ладонь обняла пальцы плясуньи, крепко их сжала. Рука ощутила тепло кожи ирадость встречи… Зоэ рассмеялась, встряхнула наполненными ветром кудрями, начала оборачиваться ктому, кто всеже пришел ипоймал её руку, приняв приглашение ктанцу, - ипроснулась.
        Заобшивкой корпуса корабля звенела бегучая вода. Крупные лобастые волны упирались вбок итолкали люгер, как игрушку, то напенный гребень, то впропасть гиблой тени… Ветер все еще насвистывал ритм, владевший танцем изсна, ветер исам танцевал, неунимаясь иноровя стряхнуть скаждого корабля мокрую рубаху парусов.
        Зоэ охнула, вскинулась, торопливо нащупала край люка ираспахнула его, впоследний момент запоздало сообразив: вшторм так поступать неследует!
        Напалубе было сухо испокойно, голые реи прятали плотные коконы непроклюнувшихся парусов илишь один - малый косой - выгибался ихрустел отнатуги. Наудалении втреть лиги пена большого шторма плела кружево вмешанине туч, слитых сволнами. Люгер был внутри бури искользил полишенным гребней пологим волнам спокойно идаже лениво, будто сон неиссяк. Зоэ старательно ущипнула себя залокоть, опустила крышку люка ипошла потанцующей сухой палубе накорму. Туда, где стоял уруляРэй.
        Эспада, подобный натянутой струне, неотрывно глядел вперед. Вот он оскалился вулыбке, заметив плясунью. Кивком подозвал.
        -Агде все? - удивилась Зоэ, еще раз огляделась, подошла вплотную ибез возражений нырнула под руку, едва заметив приглашение. -Рэй?
        -Таким ходом скоро догоним, полагаю, - хмыкнул дон Эппе. Помолчал, ожидая нового вопроса, неполучил его ивзялся отвечать посвоему почину. - Постепенно я понял, что заката небудет, истолб света станет последним причалом для всех кораблей. Н-ну, дело ясное, такбы ислучилось, если ничего неделать. Я вызвал Вико. Мы принялись прикидывать так иэдак. Народец тоже разобрал, что дело тухлое, струхнул. На«Анде» затеяли бучу - там некоманда, асброд свежего набора, гонору много, ума чуть. Они пошумели ипредложили: тебя вбочку - изаборт. Умилостивить море пообычаю, человечиной. Н-ну, я умилостивил…
        Эспада расхохотался, чуть поправил штурвал ипокосился наЗоэ. Плясунья испуганно охнула, наконец-то заметив свежий шрам наспине дона Эппе идлинный шов поживому наруке.
        -Рэй, какжеэто?
        -Н-ну, как… обычно это. Даже весело. Тэо водин миг отпустил мне грех самоуправства, затем мы вдумчиво иосновательно разобрались спрочими грешниками. Крюк накульте брата Тэо - сильная штука, очень полезная для проповеди, пробирает допеченок… Буза завяла доскучного быстро, мы набрали пяток толковых людей, оставили себе люгер. Вико обозвал прочих тухлой селедкой икорабельными крысами, скомандовал подъем парусов, кое-кем украсил реи, пообещал вернуться иприрезать меня, если я придумал все криво. Они ушли, их отпустило, амы остались. Было тихо исонно, я успел выхлебать кувшин вина, пока он невыявился. Стех пор штормит, номимо нас. Я совсем недавно сменил уруля Тэо, прочие дрыхнут. Что еще рассказать?
        Зоэ уткнулась носом вдраную рубаху Эспады, опять немного пьяного, слегка нетвердо стоящего наногах - носкорее отпотери крови иусталости, чем попричине выпитого. Надуше сделалось светло, как будто она листок, яркий осенний листок, оторванный ветром отстарого стебля иотправленный вполет, напоиск нового места вковре жизни.
        -Рэй, зачем ты сказал тогда, водворце, что нестанешь сомной танцевать? Иеще добавил…
        -Спьяну? Н-ну, наверняка так ибыло, - охотно предположил Эспада, оживился идобавил: - вот протрезвею, скажу что поумнее. Зоэ, танцевать можешь вообще-то скем угодно, разве ты виновата, что они путаются вволосах? Носплощади будешь уходить только сомной.
        Зоэ закрыла глаза идолго молчала, словно могла так вот простоять всю жизнь. Под сильной рукой, ощущая медленно бьющееся сердце Эспады… Когда жар сощек немножко сдуло ветром, когда волнение чуть схлынуло, Зоэ осторожно открыла глаза.
        -Я буду уходить сплощади стобой. Даже перестану всех подряд исразу зазывать всемью. Ну зачем мне лишние… братья?
        -Да, всмысле братьев список закрыт, - усмехнулся Рэй. - Разве вот Альба вернется.
        -Да, Альба… Кстати, агде…
        -Вон там, покурсу, - морщась, Эспада упрямо поднял заштопанную руку иуказал вперед ивверх. Снова расхохотался. - Н-ну, развлекусь я, слушая визг корабельных крыс, когда мы догоним их при таком-то попутном ветре… иони увидятэто!
        -Это… - нахмурилась Зоэ, ссомнением всматриваясь впену волн итуч, вбыстрое мелькание серого ибелого наневнятном фоне. - Это что?Кто…
        -Яж сказал, танцуй скем угодно, - хмыкнул Эспада. - Даже сНоттэ вего нынешнем виде.
        Глава 12. Большойторг
        Дорога вкарете отстолицы дополя боя для королевы оказалась худшей изпыток - добровольной, непрестанной иневыносимой. Упругие кожаные кольца иремни наилучшего качества, исполненные превосходными мастерами изгибы сложных рессор, огромные колеса - все это обещало наивысшее удобство, анаделе создавало невыносимую тошноту иголовную боль, помрачающую рассудок. Изабелла терпела, подозревая каретных дел мастеров визмене итайном умысле извести правительницу, азаодно ипребывающего вутробе наследника. Отсвоих нелепых подозрений, даже сознавая их надуманность, королева злилась ещё более. Перемогая тошноту, она ругалась грязно имногословно, угрожала карой любому подвернувшемуся некстати слуге - анекстати уже кполудню были все без исключения.
        Несколько раз назакате, измотанная ненавистной дорогой, её величество клялась замковым камнем, фундаментом Башни идаже именем Мастера, что немедленно казнит предателя-еретика, если веё стране ей снова посмеют указывать, что верно ичто неверно. Абу смиренно кивал, неутрачивая улыбчивого спокойствия, совершенно безумного посвоей сути. Затем он открывал окошко инегромко распоряжался увести заседланного коня, поданного поприказу королевы: верховая езда строго запрещена для её величества, он лекарь иему виднее.
        Изабелла отспокойствия Абу вкупе создоровым его видом ибезразличием кугрозам приходила вярость, кричала дохрипоты, что для неёже здоровой - немыслимо. Аше слушала, хмурясь инепрекращая полировать лезвие несравненного копья. Наконец, маари решительно сжимала губы, распахивала дверцу, молча прыгала вседло злосчастного коня, готового стать поводом красправе над Абу. Она скакала вовесь дух искать короля, патора или хотябы настоятеля Серафино, пока нарочито нерасторопные слуги вытаскивали посла Алькема изкареты, связывали как можно тщательнее имедленнее, поглядывая посторонам иожидая отмены приказа оказни оттех, кто еще мог отменитьего…
        Накричавшись доизнеможения, подышав свежим воздухом впокое, без монотонного колебания мягких рессор, Изабелла постепенно успокаивалась. Пятнистый румянец покидал её щеки. Ослабевшие руки искали платок, ирасторопные слуги подавали тот самый, что заранее приготовил Абу: смоченный вуксусе, смешанном ссолями ивытяжками трав. Выпив медовый настой королева смолкала окончательно, опускала тяжелые припухшие веки, откидывалась без сил наподушки, пытаясь уравнять наневидимых никому весах тяжесть своего неправедного гнева - игруз доводов рассудка. Или, почемубы инетак: чувство вины перед лекарем - иправо королевы быть всегда ивовсем безупречной?
        Кому ведомы тайные мысли наделенных властью… Пока Изабелла молчала, упрямо недавая распоряжения котмене казни, пока слуги медлили, тем исполняя волю короля ипатора, пока Абу философски размышлял опревратностях судьбы, наблюдая затяжку узла веревочной петли насвоей шее - наконец-то прибывал один изтех, кто имел власть ижелание эту судьбу переменить клучшему.
        -Бэль, как ты бледна, - искренне пугался король, если Аше умудрялась быстро найти именно его. - Эй, примите коня. Мы желаем ехать вкарете. Бэль, может быть, всёже следовало остаться водворце? Наш малыш…
        -Получены важные новости изстолицы, - строгим голосом врал настоятель Серафино, если спасать посла приходилось ему, ненаделенному должной властью. - Может быть, стоит отложить казнь ирассмотреть прежде особые обстоятельства? Вот, например…
        -Вделах веры иереси служители Башни разберутся своею властью, - мягко обещал патор, если Аше находила первым его. - Препроводите сего безбожника набеседу сбратом Иларио. Ая пока что позабочусь отом, чтобы общение сним неоказало дурного влияния натех, кто вынужден терпеть сие недоразумение внашем походе…
        Чтобы ни было сказано, после спасительных слов дверца кареты звучно хлопала, отрезая продолжение разговора. Абу спрежней безмятежностью позволял развязать веревку насвоих руках, снимал сшеи петлю, благодарно кивал Аше изанимал место вседле. Налице дикарки вспыхивала полуденно-яркая улыбка.
        -Женщина-вождь умеет пить кровь! - суважением сообщала маари. Свойски тыкала пяткой копья вбок Абу. - Ты хорошо ждал. Невоин, неколдун. Но - хорошо.
        -Следующий раз бери неклячу, асвоего Сефе, - ворчливо советовал Абу, растирая запястья. - Вороной резв иприметен, ая - учти - желалбы умереть чуть более старым.
        -Смерти нет, мир цел, стекло - небзынь, - успокаивала Аше, запрокинув голову иглядя внебо, словно сквозь хмурый дождь она способна различить путеводные звезды, многочисленные ярусы Башни или маяк света южан. Аше всматривалась введомое лишь ей, посвященной, смеялась икричала мирозданию: - Поу слаб! Мой колдун сильный! Мой лев вернется!
        Абу вздыхал, кивал икутался вплащ, поданный одним изслуг. Кучер шевелил вожжами иотпускал тормоз, карета начинала двигаться ипокачиваться, взбалтывая для королевы очередную порцию взрывоопасной головной боли…
        Южная зима уродовала окрестности, как время - штукатурку стен: недавно гладкая ияркая, она постепенно блекла, трещины проступали сетью старческих вен, бурый лишайник гнездился вщелях затаенным унынием… Холмистая равнина полого поднималась квзгорью срединной Эндэры. Эти земли были отгорожены невысокими горами отморя ихолодных северо-западных ветров, но, увы, замокали вдождях, готовых чуть севернее смениться мокрым снегом. Уцелевшая листва висела свалявшимися клоками. Мертвая, сброшенная - врастала вгрязь исама её создавала. Кочки, подобные мохнатым бородавкам старухи, уродовали бурый луг, негодный для выпаса. Небритая стерня сжатых полей казалась ковром изстрел, истыкавших поверженную пашню. Недокормленные овцы насклонах выглядели столь жалко, что дурачку-пастуху хотелось бросить монету подаяния, неторгуя для ужина сплошных костей под свалявшейся шкурой, без намека намясо…
        Армия Эндэры упорно идостаточно быстро шла кполю боя, нобыла она тусклой иничуть непарадной. Война - любимая забава королей - только налетнем параде смотрится весело. Когда войска шагают позвонкой брусчатке, когда пушки начищены, кони сыты, враг далеко инаверняка слаб, асоюзники верны без обмана, поскольку нафаршированы обещаниями изолотом, как праздничные пироги - начинкой…
        Кровопускание - этот способ практичных людей торговаться поважным вопросам - располагает кхладнокровию лишь при использовании лекарского ножа начужой шкуре, то есть территории, ипри надежном, благоприятном для зачинщика, прогнозе поисходу операции.
        Эндэра сейчас неимела оснований умиляться маршам красиво одетой гвардии, обновившей форму всего год назад иуже изрядно обмявшей её завремя похода.
        Ссеверо-запада навстречу спешили пестро одетые наемники островного Галатора инедокормленные оборванцы - моряки его флота, сошедшие наберег имечтающие опоживе. Ссевера катили свои знаменитые пушки пехотинцы Тагезы, их уже встретили сполным радушием иснабдили сопровождением бароны непокорного, много раз затевавшего мятежи приграничья Эндэры. Сейчас они очередной раз приняли сторону более сильной, поих мнению, партии. Недодавленные Коннерди гордо ехали воглаве отрядов своих вассалов, мысленно уже примеряя свои гербы наворота замков срединной Эндэры. Каменные тропы северо-востока ниже перевалов Понских гор стачивали копыта конницы Турании, составленной извассалов короля ислужителей ордена Золотого столпа, снекоторых пор воткрытую именующих северную Барсу своей исконной землей.
        Вместе эти силы, отягощенные бременем многочисленности вождей иневнятности общей цели, едвали могли сломить оборону городов изамков, тем более быстро. Однако многозначительное молчание маджестика, внемлющего пророчествам бывшего патора Паоло, давало повод осознать: для рода Траста теперь невозможно сохранить корону, отсиживаясь застенами. Да инэрриха, союзники северной армии - при осаде крепостей они куда опаснее, нежели бочонки пороха вподкопах или пушки, заряженные тяжелыми каменными ядрами.
        Эндэра приняла навязанный ей обстоятельствами чужой план, где исход всей войны отдавался вруки победителя главного сражения. УЭндэры, если разобраться, небыло выхода. Ипотому королева ехала вкарете идаже везла ссобой наследника: похитить его могли откуда угодно иособенно изполупустого дворца, ноникак неиз-под надзора дикарки Аше иугрюмо-молчаливого Оллэ…
        Вполдень - так уж сложилась дорога - карета выкатилась нахолм. Отсюда взгляд позволял оценить предстоящее поле сражения все, целиком.
        Гвардия строила укрепления, прибывшие свассалами отряды бестолково ивразнобой оформляли гирляндами повозок свои временные лагеря. Король красовался вначищенном латном нагруднике, снова ощущая ввойне нетолько угрозу, ноипрелесть большой игры. Он через третьих людей, окольно, умудрился выцыганить себе под седло рыжего Черта, коня нэрриха Оллэ, сокровище Алькема инаследство нэрриха Ноттэ. Нескладный облик скакуна несмущал короля, высокая передняя лука седла надежно оберегала его отпозорного кувырка через холку. Вдобавок поодаль сменный вороной тагез лениво слюнявил серую траву исдолей презрения косился натощего рыжего под седлом сзолотым гербом: зачто уроду досталась высокая честь?
        Шатер для королевы разбили насклоне, выбрав место, удобное для наблюдения, новтоже время достаточно удаленное отпредполагаемого боя. Король еще немного погарцевал нарыжем, пользуясь недурной погодой без дождя иделая смотр гвардии. Так он дождался без скуки подхода союзных войск, снескрываемой гордостью пронаблюдал, как ровно движутся ряды конников. Хлопнул погулкой латной спине любимого племянника - герцога Валериана Ламберто Траста, приведшего подкрепление изБарсы. Тепло приветствовал полки гвардии, обычно охраняющей перевалы долины Сантэрии отнабегов изАлькема иморских пиратских налетов галер Риаффы. Теперь сухопутная граница лишена защиты, если несчитать таковой слово Абу ивитиевато-неопределенные, полные смутных намеков послания его отца, эмира Алькемского, доставленные голубиной почтой совсем недавно.
        Еще раз осмотрев долину, пока вполне мирную идаже красивую, пеструю отзнамен игербовых лент навысоких пиках, король спешился идал знак собирать всех, кого должно, навоенный совет.
        Изабелла следила засуетой сблагодушием: подлинное счастье ведомо лишь тем немногим, кто перетерпел тяжелый недуг иощутил его слом исвою победу, кто познал легкость послушного тела, заново звенящего силой издоровьем. Сегодня королева неустала впути, тошнота её недонимала, сон удался как нельзя лучше, азавтрак был съеден саппетитом иприжился без бурчащих оговорок состороны желудка. Королева подозревала, что вомногом причина бесподобного состояния - прибереженные Абу для этого дня особенно сильные снадобья, может быть - весьма опасные для благополучия нерожденного наследника. Новсвоем спокойном состоянии Изабелла кхитроумному послу испытывала лишь снисходительную благодарность. Изсопровождающего выезд королевы возка уже добыли любимое кресло, над ним торопливо натягивали полог. Королева прошла исела, щелчком пальцев потребовала подзорную трубу ипринялась рассматривать суету вдолине, давая слугам время обеспечить без лишней спешки обед, теплый шатер ивсе прочее, подобающее временному крову правительницы.
        Далеко, усамого северного горизонта, темным опасным облаком шевелилась масса чужого войска: враг еще неперестроился изпоходных порядков, ноуже опоздал выбрать место наполебоя.
        Заспиной тоскливо вздохнул Вион, строгим приказом Аше обязанный оберегать королеву.
        -Красавчик, нелезбы кней, как кдевке, несопелбы теперь мне вспину, - хмыкнула Изабелла соттенком мстительного удовольствия.
        Она отдала трубу слуге иосмотрелась, убеждаясь вотсутствии маари поблизости. Оглянулась нанэрриха, мельком оценив состояние шрамов: осколки склянки были вмяты полуживым Кортэ влицо Виона, тогда принадлежавшего твари всем телом ипочти всею душою. Первое время раны гноились, затем стали широкими грубыми рубцами. Ноприрода добра кнэрриха. То, что изуродовалобы человека пожизненно, этому везунчику подпортило красоту нанесколько недель. Шрамы сгладились, выцвели, превратились втонкие нитки наскуле иподбородке и, возможно, вскоре вовсе сотрутся. Покаже они добавляют лицу мужественности ивзрослости, ничуть неменее того. Черты Виона снова правильны, румянец свеж, крупные глаза затенены длинными ресницами, разлет бровей, слегка подправленный коротким шрамиком направой, стал даже интереснее.
        Покрайней мере половина столичных дур, - мысленно прикинула королева, - мечтает заполучить этого нэрриха ксебе под балкон, чтобы затем сдаться намилость победителя ираспахнуть для него окна спальни. Избалованный мальчишка понятия неимеет, что такое любовь, носполна усвоил прелесть флирта. Ему лестно тешить самомнение ипорождать сладко-соблазнительные слухи… Зачем ему Аше? Лишь затем, что неждет иокна неоткрывает. Или - нетак? Королева из-под век наблюдала мучительную скуку Виона, вынужденного охранять, исполняя докучный долг раба. Отметила - ни рвения, ни даже уважения…
        -Малыш, ты можешь быть хоть трижды славным нэрриха имастером рапиры, - сухо начала Изабелла, - ноя вдурном настроении забуду то идругое, возьму да прикажу выколоть глазки… Увас, нэрриха, отрастают новые? А? - Изабелла помолчала, ожидая ответа. Вздохнула, вскипая гневом, пока что управляемым. - Молчишь… Еще раз промолчишь вответ, как раз теперь велю проверить.
        -Разве вам нетребуется охрана? - огрызнулся Вион.
        -Как раз теперь мне требуется ответ, - отрезала королева, вставая иоборачиваясь кнэрриха. Посмотрела нарослого Виона ровно так, как смотрят наподпрыгнувшую слишком высоко блоху, неставшую оттого крупнее. - Что зачирей вырос натвоей симпатичной заднице, если он зудит нестерпимо ивынуждает портить настроение моей любимой Аше? Небубни олюбви, кроме себя ты никого нелюбишь. Несопи прежде срока, всказанном мною нет обиды! Подумай, - сладким голосом шепнула королева, цепляя нэрриха под локоть иобозначая жестом намерение прогуляться. - Подумай: умница Бэль опытна итебе невраг… пока что. Она женщина, иженщина красивая. Она пожила встолице имного знает. Она умеет молчать. Умница Бэль человек, Аше тоже человек итоже женщина. Атебе так итак некуда пойти инекому пожаловаться. Надеюсь, малыш, утебя достаточно ума, чтобы несплетничать оважном сошлюшками изсвиты? Ну, неиграй вобиженного ребенка. Или играй, мне даже нравится. Чертовски обидно, что я порядочная женщина… подолгу крови. Мы моглибы премило пошалить.
        Вион едва заметно порозовел, несколько раз сморгнул, неуверенно упираясь, новсеже следуя закоролевой спотыкающейся походкой безвольной жертвы. Он неуспевал оценить смену настроений её величества, непонимал смысла сказанного, выглядел ошарашенным - и, как верно подметила Изабелла, нуждался ввозможности излить душу.
        -Ноя… я никогда несплетничал сэтими встолице, - сильнее прежнего порозовел нэрриха, шепча едва слышно истарательно создавая тишину, исключающую подслушивание. - Я… непонимаювас.
        -Ты писал мне под диктовку твари, - отметила королева, гладя рубашку нэрриха возле запястья ипоправляя кружево. - Мол, люблю безмерно, теряю голову ивырываю изгруди сердце. Я прочла письма, получив их отБертрана. Мне понравился слог. Занятная унас стобой интрижка: мы невиноваты, нонаказаны. Я отравлена иедва могу носить ребенка, ты опозорен, утратил доверие короля ивдобавок попал взависимость отмоей дикарки. Мы друзья понесчастью. Номне-то жаловаться непристало, я королева. Я молча думаю освоей горькой доле.
        Изабелла покивала, быстро глянула наошарашенного её логикой Виона иснова мелкими шажками двинулась вперед, придерживая одной рукой край платья идругой - локоть нэрриха. Вион спотыкался исопел, непонимая ровно ничего, помня иугрозу выколоть глаза, исердечное сочувствие, приправленное намеком насимпатию. То идругое сложно мешалось всознании, настаивалось намногозначительной тишине, бродило итребовало выхода. Изабелла старательно приопускала веки, пряча искру азарта иприглушая чуть насмешливую улыбку догримаски фальшивого сочувствия.
        -Она… - невыдержал Вион, совсхлипом вздохнул ипоискал взглядом Аше, как раз теперь занятую беседой сдвумя великанами, Лало иПабло. - Она удивительная. Я был почти мертв. Нет! Хуже, чем мертв, я был выкручен исмят, как грязная тряпка. Я впитал гнусь инемог отнеё отчиститься. Я захлебнулся втом, что трудно описать.
        -Вдерьме, - спокойно подсказала королева идобавила сгрустным участием: - Увы, тогда все мы были вэтом самом… поуши. Вспомнить жутко. Ноты держался, малыш. Кортэ был тобою горд, мне сообщили.
        Вион поежился, нехотя кивнул, бледнея исутулясь. Помолчал, подбирая слова ирешая, стоитли их доверять чужому слуху. Королева прекрасно знала: выворачивать напоказ душу нестоит никогда! Даже наисповеди. Слишком мощное оружие - знание чужих слабостей. Отдавать его вруки невесть кому, живому испособному переменить взгляды иоднажды стать врагом…
        НоВион пока подобного нерешил для себя, необдумал. Потому молчание копилось идавило, понуждало его коткровенности лучше любых угроз. Изабелла вздохнула, снова погладила рубашку нэрриха, покачала головой.
        -Акакие стихи ты посвятил ей! Альба несочинял подобных. Это было отдуши. Проникновенно.
        Королева поморщилась, сочтя довод неудачным ислишком уж надуманным. Стихи Альбы она ценила высоко. Вот хотябы тот сонет, что переврал, изуродовал под свои глупые мелкие цели завистливый выскочка-красавчик. Королева негромко стала их выговаривать, стараясь вспомнить точнее иошибаясь всловах, исердясь нанеполноту памяти:
        Полог темных кудрей,
        итанцующих рук лоза,
        круг ветров илюдей,
        наресницах цветет слеза.
        Вшаре радужном свет,
        аответы укрыла тень,
        Вьются внить да-и-нет…
        Вион снова тяжело вздохнул, королева досадливо поморщилась: отвлек. Она ибез того часть слов подзабыла изаменила посвоему разумению, абез музыки они инужные вполовину нетак хороши, как под перебор струн виуэлы.
        Альба был при дворе стольже немыслим, невозможен, как икуколка Зоэ. Вся грязь столицы словнобы несмела касаться этих двоих. Плясунья доверчиво улыбалась всякому наулице, ановорожденный нэрриха верил вМастера ихуже того: находил людей милыми, добрыми иискренними. Всех людей. Даже втот страшный день, когда королевского пса Эспаду поволокли наказнь, когда сама королева была наволосок отгибели, Альба непотерял выдержку иненаделал глупостей потому, что полагал посильным всё объяснить исовсеми договориться по-хорошему. Как будто мир ещё молод, единый язык неутрачен грешными его обитателями, познавшими сладкий яд лжи, двусмысленности ииносказания…
        Альба иЗоэ - совздохом подумала королева - были для неё самой едвали неединственным лекарством отдушевной гнили. Как только их нестало рядом, слишком многое переменилось.
        Изабелла ободряюще похлопала Виона потыльной стороне ладони, дрогнула низко опущенными ресницами, замешкалась икрепче оперлась наруку, намекая невесть начто - ей было даже занятно, как далеко самомнение заведет нэрриха вчтении фальшивых намеков ипризрачных миражей невысказанных обещаний.
        -Мне никто неписал стихов, - грустно сообщила Изабелла, снова вздохнула, сочла свое поведение несколько нарочитым. Потому тутже отстранилась, бросила руку Виона исварливо добавила: - Только ты исочинял, пока тварь тебя пихала вребро.
        -Ноя… - начал очередное бесполезное оправдание нэрриха.
        -Ты любишь её? - королева подобралась кглавному вопросу. - Скажем иначе: нелюбишь, ножаждешь. Это сильнее тебя, так? Она знала ссамого начала, вот что занятно. Незря приберегла натебя управу, накороткий поводок посадила.
        -Когда я был вовласти твари ипочти умер, Аше дышала для меня, - краснея, шепнул Вион, ниже опустил голову изаторопился: - Она… Я еще неочнулся, ноуже ощутил её рядом. Вней были тепло, жизнь, радость. Все лучшее иглавное сосредоточилось вней. Ответы, тайны, мечты, и… ижажда. Это так мучительно итак… Даже если она жена учителя, даже если немоя и… иесли я знаю, что так - правильно ичестно, - Вион состоном выдохнул, проморгался истиснул зубы. - Простите. Я, кажется, говорю слишком много лишнего.
        -Я королева, - назидательно напомнила Изабелла. - Мне можно илишнее. Мы, черт возьми, воюем тут замое право стать первой фигурой вигре, иникак иначе. Так что мне нужно - лишнее.
        -Аразве сейчас невы… первая? - поразился Вион.
        -Пока патором был Паоло, он полагал себя первым, - хмыкнула Изабелла, оперлась налокоть нэрриха, ускорила шаг ипопологой дуге повернула кготовому шатру. - Если мы сФакундо обо всем договоримся, если маджестик, запуганный изадобренный Оллэ, промолчит, если эта битва будет нам посилам… может статься, я стану для своей страны первой. Точнее - мы, род Траста, короли. Малыш, всякому ведома жажда. Моя посильнее твоей будет. Власть - сладкая отрава, вызывающая привыкание. Ихватит опустом. Мне пора вернуться кделам.
        -Акакже…
        -Ах, да. Наша беседа, - кивнула королева. - Ты невлюблен, ты просто очарован. Это пройдет, нонесразу. Еслибы Аше разочаровала тебя… кгм, хоть вчем-то, ты уже теперь былбы кней равнодушен. Новсе случилось именно так, как случилось. Частично вина моя, чего уж… Надо было неиграть винтрижки, ахолодно выискивать пользу ивред впроисходящем, извлекая первое иустраняя второе.Аше!
        Маари стояла вдесяти шагах, задрав голову иделая какое-то важное внушение Лало иПабло. Оба кивали, нагибая короткие шеи, сутуля плечи иделаясь особенно похожими напородистых быков, готовых кбольшому бою ивнетерпении роющих землю. Аше услышала зов, подпрыгнула, наполуслове оборвала увещевания - иопрометью бросилась ккоролеве. Изабелла улыбнулась. Извсех подданных, сколько их было, есть ибудет, лишь дикарка умеет подчиняться власти королевы так, как это видится вмечтах. Неукоснительно, сполной самоотдачей - ивосторженно…
        -Отпусти его, - Изабелла указала нанэрриха. - Немедленно. Нефыркай! Отпусти. Я объясню, это хорошее решение, обдуманное: он подчиняется тебе против воли. Когда дело дойдет допрямой угрозы смерти, он преодолеет твою власть. Я знаю, очем говорю, он изчисла берегущих шкуру красавчиков, он лишен умения приносить жертвы, терпеть невзгоды иумирать заидею, тем более чужую. Отпусти его немедленно. Это сделает мою спину куда более надежно прикрытой: неуважаю фальшь, тем более теперь, когда всё решается окончательно ибесповоротно. Хорошо?
        -Хорошо, - медленно выговорила Аше. Глядя наВиона прямо истрого, наощупь нашла упояса потертый свиток кебшей, неизменно хранимый под рукой. Подняла листки навытянутых ладонях ирезко порвала. - Иди! Женщина вождь всегда права. Мудрая. Зрит душу.
        Вион проследил широко распахнутыми глазами падение обрывков истрепанной бумаги. Нагнулся, подобрал один изачем-то пощупал, растёр, даже изучил насвет. Повел плечами, словнобы заново натягивая насебя этот день, данный ему - изменившемуся, свободному. Привыкнув кновому состоянию, Вион глубоко вздохнул иобернулся ккоролеве, церемонно поклонился ей, придерживая рапиру иподметая траву модным длинным хвостом капюшона. Когда нэрриха выпрямился, наего губах цвела легкая улыбка, эдакий намек нанеизменное инеотъемлемое превосходство сына ветра над смертными.
        -Что прикажет королева?
        -Убирайся, - буркнула Изабелла. - Уменя нет намерения приказывать Аше провести стобой ночь. Иные твои желания недостаточно сильны, чтобы даровать верность слову. Амне теперь нетребуются ненадежные люди заспиной… итем более нелюди. Можешь присоединиться кармии Галатора ипоискать среди островного отребья исполнителей мести учителю зато, что его жена верна ему или зато, что он погиб ради твоего выживания. Зато, что он сильный ивзрослый, аты - завистливый ипока что щенок. Делай, что угодно, лишьбы вне лагеря моей армии.
        -Но…
        -Помни про глазки, красавчик, они точно отрастут заново? - визгливым тоном, едва прячущим крайнее раздражение, пригрозила Изабелла. Достала платок, промокнула пот солба. - Где черти носят моего лекаря? Подлый еретик вечно оказывается нетам, где надо инетогда, когда требуется! Аше, убей его больно!.. Да, однажды я скажу это всерьез. Однажды.
        -Я смиренно жду вашего справедливого гнева здесь, водном ряду собедом илекарствами, - поклонился Абу, отворачивая край полога шатра, уже натянутого, выложенного изнутри коврами инаполненного нужными вещами. - Позвольте восславить вашу мудрость? Искренне, уверяю вас. Сегодня ипосле услышанного - только искренне!
        -Встихах, - хмыкнула Изабелла.
        Она прошла вшатер, села нанизкое ложе, вздохнула, успокаиваясь иобретая надежду наскорое улучшение состояния. Увы, помстившееся утром здоровье обмануло, ссохлось хрипотой голоса, исчахло, потраченное нанепростую беседу снэрриха. Вноющей голове после разговора осталось опасное раздражение, почти переходящее впрямое озлобление.
        -Дозволите расчехлить виуэлу Альбы? - неожиданно предложил Абу. - Я храню её стого самого дня, и, если будет позволено сообщить истину неоспоримую, я полагаю себя нехудшим встолице ласкателем струн.
        -Ласкателем, - хихикнула приятно удивленная королева, дозволяя расположить возле локтя столик собедом ивыбирая сочное яблоко. - Раньше немог сказать?
        Аше привычно устроилась рядом, отобрала яблоко, осмотрела, понюхала, лизнула ивернула. Подгребла подушки под спину илокоть королевы, возмущенно отшвырнувшей фрукт. Неотвлекаясь ипредоставляя слугам ловить ивыбрасывать ставшее мусором яблоко, маари подоткнула мех, предварительно устроив отекшие ноги Изабеллы намалой скамеечке. Завершив это важное дело, Аше расставила тарелки, нюхая пищу ипри малейшем сомнении пробуя навкус. Абу следил иневмешивался, доверяя воистину звериной тонкости чутья маари. Когда та одобрительно цокнула языком идобавила неизменное «хорошо!», разрешая обедать, второй изтрех слоев кожи уже был снят. Потревоженные струны виуэлы под последним слоем скрипели сварливо, совсем как больная королева… Изабелла ждала молча, неторопила Абу идаже предоставила ему полную свободу выбора мелодий истихов: почемубы недать себе короткий отдых отпринятия решений?
        После обеда ей еще слушать планы мужа иего родни поповоду сражения, затем уговаривать Оллэ неотмалчиваться всторонке ивысказать соображения, апосле тонко льстить умному патору, непереносящему прямого восхваления. Инежелающему без уговоров делать то, чего ждет отнего королева: орден багряных пока неполучил указаний выдвигаться наполе впервую линию войск. Сам Факундо вчера твердил нечто невразумительное иотвратительно миролюбивое опрощении грехов иошибок иеще отом, что божьи воины вмешаются лишь вкрайнем ихудшем случае. Абез их участия всё ссамого начала станет крайним ихудшим: ейли незнать выучку багряных! Да ичерные неплохи, пусть они попали внемилость илишь накануне похода обрели - лучшая инаиболее надежная их часть - сомнительную честь именоваться «овцами отшельника Убальдо».
        Хороши овечки, - усмехнулась Изабелла, рассматривая сквозь кубок сразбавленным вином полог шатра, словнобы окровавленный оттенком напитка, - даже дети знают, что новопризнанный святой при жизни всеми вобители именовался волком.
        -Ушел, - негромко выдохнула Аше, поправила нож иотложила всторону копье.
        -Вион-то? Ящерка, временами я бываю малость невсебе, - нехотя признала королева, - новлюдях разбираюсь. Даже если они невполне люди. Этот неумеет понять, что для него главное вжизни исмерти. Пока несправится, будет бессилен иничтожен. Он даже набольшую ошибку несможет решиться. Ему требуется пример для подражания. Свеженький! Он нелюбит вспоминать опрежних неудачах, потому необратится сосвоими сомнениями кОллэ, хотя стоилобы. Красавчик теперь галопом помчался прочь, невыбирая дорогу инепробуя истратить хоть миг намысли отом, отчего он делает так икуда спешит. - Изабелла зевнула, пряча опаску иинтерес. - Надеюсь, ты ибез него сможешь обеспечить мою охрану.
        -Есть колдун, есть воины, есть Пабло, - серьезно перечислила Аше. - Женщина-вождь утром будет видеть всю большую охоту. Всю! Пока есть колдун иесть я, никто непосмеет пить кровь женщины-вождя. Никто!
        Аше потрясла сжатыми кулаками, рассмеялась иубежала выполнять приготовления, делающие возможным столь смелое обещание. Она скользнула меж кромок полога, впустив лишь одну струйку холодного воздуха иузкий блик розового предвечернего солнышка, вздумавшего озарить сиянием день ипроверить, способнали красота природы умягчить воинственный пыл людей.
        -Восход грядет красный иветреный, - грустно шепнул Абу, подстраивая виуэлу. Улыбнулся, повел руками. - Ненадо озавтрашнем дне, понимаю. Позволю себе начать слюбимой мелодии Альбы, я горжусь тем, что это песня моей родины.
        -Овойне? - поморщилась королева.
        -Что вы, как можно незнать привычек Альбы. Оневинной, почти детской любви, - укорил её Абу. - Ни водной изтех песен, что он исполнял, люди неумирали, даже попричине разбитого сердца. Как он, бедняга, два года протянул внашем мире при подобной наивности…
        Изабелла лениво отщипнула вареное птичье мясо, темное, несколько жилистое. Мнение посла Алькема опредстоящем багряном рассвете она разделяла полностью.
        Время, отведенное наотдых, исчезало спугающей быстротой.
        Ночь натягивала шатер мрака сосноровкой, вызывающей зависть уопытных воинов. Лагерь едва развернулся, укрепления втяжелую, пропитанную влагой землю врастали кое-как, шум работы неумолкал - нолюди уже едва различали друг друга вгустом вареве сумерек, приправленном ледяной сметаной тумана. Его призрачную плоть тут итам прожигали искры костров, иночь казалась зрячей тысячеглазой тварью, сшелестом натачивающей свои ядовитые когти.
        Королевские шатры таились нахолме сонные, временный кров патора иего ближних тоже принадлежал отдыху. Расположившиеся насклоне чуть ниже багряные служители первыми завершили устройство лагеря иукреплений, обеспечив себе право отужинать иначать копить силы, которые, как известно, прибывают надежнее всего отправедного сна, предваренного молебном. Утром силы будут нужны: патор назакате сменил исходное решение исогласился выделить значительную часть воинов врясах для усиления главной линии обороны.
        Изабелле ничего неснилось. Толи снадобья тому причиной, толи врожденное умение откладывать переживания доудобного момента. Сейчас было важно запасти бодрость надолгий день, может статься - важнейший вжизни. Икоролева копила покапле, повздоху, - пока резкое движение необорвало сон. Прежде никто несмел будить её величество, бесцеремонно заткнув рот иболезненно вывернув руку. Изабелла резко вскинулась, струдом гася гнев иудивление: немогли так поступить без причины!
        Бездонные глаза Аше смотрели вупор, полные губы были сведены плотно истрого. Маари прикрывала свободной ладонью свечу так, чтобы уронить наполог шатра как можно меньше света. Жестом она показала: надо сидеть тихо. Встряхнула заруку, дождалась кивка согласия ипоползла покругу, рисуя знаки, сопутствующие всякому её колдовству. Изабелла набросила наплечи шаль, подтянула ближе свечу истала держать ладонь как следует, пряча огонек. Сон сгинул, холодок неведомой беды гулял поспине иделался все заметнее. Потому что иных дуновений идвижений воздуха просто небыло! Осознав это, королева ощутила настоящий страх.
        Вщель полога скользнул Оллэ, сел рядом.
        -Нас неуслышат, - он хищно усмехнулся идобавил: - Апожалуй, инеувидят. Допоры.
        Следом протиснулся Абу, поклонился изамер втени, придерживая ткань ипропуская короля, его племянника, азатем ипатора. Изабелла прикусила губу, наверняка зная, что именно сейчас услышит.
        -Нэрриха нестали ждать рассвета, - подтвердил худшие опасения Оллэ. Ненадолго замолк, уточняя сведения своими нечеловеческими способами. - Их достаточно много. Есть опытные. Покрайней мере трое достигли пятого круга ивыше… мои ученики.
        -Они незнают, что ты здесь? - смутно понадеялась королева.
        -Они помнят, что однажды я уже умер отяда, приготовленного моим учеником, - глаза Оллэ блеснули чистым льдом. - Нетолько людям ведомо тщеславие. Обычно я усердно объясняю, чем оно чревато… Видимо, придется повторить урок. Королева, я понимаю ипринимаю ваше решение отослать Виона. Могу добавить: его уровень недает надежной защиты вам инаследнику, аего верность нетверже масла. Увы, скажу совсем прямо: ятоже незащитник вам, я немогу позволить детям ветра пройти наш авангард насквозь ипосеять панику. Моя задача - встретить их там, вне боя людей.
        -Значит…
        -Надеюсь, Аше знает, что следует предпринять, - завершил пояснения сын шторма. - Желаю вам встретить рассвет вздравии. Этовсе.
        -Желаю ивам встретить… вздравии, - прошептала Изабелла.
        -Для меня это едвали существенно, - усмехнулся Оллэ. - Новсеже спасибо. Да, - он обернулся ккоролю ипатору. - Нестоит размещать людей ближе, чем вдесяти каннах отменя. Иеще. Ссеверо-востока идут войска, мне недосуг отвлекаться исмотреть подробно, чьи именно. Нежелаю отвлекаться идавать осебе итем более оних лишние сведения кое-кому. Однакоже я предупредил.
        -Люди того лагеря, - патор скупым точным жестом указал позиции противника, словно видел их сквозь ночь, - готовятся катаке?
        -Активно? Нет, люди пока что влагере, вшатрах, - Оллэ намиг задумался. - Нахолме есть движение. Ночь бессонницы укоролей… Видители, когда дети ветра устраивают спор, люди невмешиваются… Вот они иждут. Зато мне пора. - Нэрриха погладил Аше поплечу ишепнул просительно: - Береги себя, твой лев простит мне любые ошибки, кроме одной. Я ухожу стяжелым сердцем. Ноя должен, Абу просил. Уменя нетак имного учеников, сохранивших право просить… Иумеющих это делать.
        Оллэ покосился накоролеву ипатора, убеждаясь, что его слова расслышали ипоняли верно, относя надежное союзничество сына шторма целиком иполностью кзаслугам посла Алькема. Это делало вклад Абу вуспех сражения весомым, требующим должной оценки, азатем иблагодарности.
        Ветры молчали, свеча владони Изабеллы сияла светом, лишенным испуганной дрожи. Нэрриха широким жестом обвел шатер, поклонился Аше ипротянул ей горсть, старательно перелил незримое вподставленную лодочку ладоней. Затем Оллэ содрал сволос ремешок, отстегнул оружие, освободил подол мягкой застиранной рубахи иудалился, ступая бесшумно.
        -Кто оставаться, неуйти отсюда совсем, - строго предупредила Аше, принимаясь торопливо, резко чертить напологе шатра знаки. Она неплохо освоила речь Эндэры, нокак обычно, увлеченная своим делом, стала делать больше ошибок истроить фразы совсем просто. - Быстро-быстро решать.
        -Бэль, - как обычно вспешке, Бертран смутился истал похож намальчишку. Он виновато развел руками. - Ты сама все знаешь. Пойду. Надо заняться людьми, раз нелюдей берет насебя дон Оллэ.
        Изабелла улыбнулась мужу, старательно контролируя лицо, приопуская веки ивыказывая полнейшую уверенность вуспехе боя исобственной безопасности, хотя то идругое вызывало лишь паническое смятение, готовое выплеснуться наружу сжалким, сдавленным стоном. Изабелла прикусила язык, острой болью вытесняя животный страх, недопустимый для королевы. Бертран поклонился ивышел, также точно сберегая иллюзию монаршей уверенности, запечатанную молчанием. Валериан, герцог Траста, намиг замешкался, обернулся.
        -Мой человек приглядит завами инаследником, - шепнул он, помялся ибыстро добавил: - Это очень толковый человек, правда. Дозвольте мне небольшое самоуправство.
        Королева неуспела ни обдумать эти слова, ни высказать возражения. Оттесняя Валериана, вшатер пробрался Лало, сутулясь иразгребая полог входа, низкий для его массивной фигуры. Следом шагнул исразуже опустился наколени Пабло, - исразу стало весьма тесно. Патор осенил обоих служителей знаком краеугольного камня, даруя благословение вважном деле. Затем свершил охранный знак стены для королевы инаследника, покосился наАбу, оставил все сомнения невысказанными ипокинул шатер. Пропустив его, вщель бесшумной тенью скользнул человек герцога, закутанный вплащ. Он прошел, неглядя посторонам, лишь поклонившись королеве, изамер вглубине шатра, рядом скормилицей наследника. Увхода встали два вестовых идва гвардейца, обычный набор людей.
        Сквозь щель неплотно закрытого полога шатер выстуживался все более, покрайней мере, королева старательно себя убеждала: холод зимней ночи иесть единственная причина озноба, безжалостно дерущего спину, сбивающего дыхание.
        -Надо время! Чуть, ещё чуть, - шептала Аше, завершая круг знаков.
        Вне шатра шелестели шаги, икоролева знала: это бывшие чернорясники, ныне гордо именующие себя воинами маари, создают круг. Стоит его замкнуть, впуская вмир колдовство, неодобряемое Башней, ноинеосуждаемое явно патором - иохрана наследника даже без Виона сделается надежна. Обязательно так иполучится, хотя вэту ночь кшатру может прокрасться через все заслоны непосильный людям противник - нэрриха.
        Виное время Изабелла призналасьбы себе, что, как истинная последовательница Мастера, она неверит вколдовство… Ночестность вдруг сделалась некстати. Куда удобнее отгородиться отстраха надеждой начудо. Пусть неБашней созданное, пусть непонятное, пусть творимое буднично иничуть неярко. Иного-тонет…
        Маари вдруг шагнула вкруг свечного рыжего света, встала рядом, заглянула вглаза Изабеллы так глубоко, что мороз продрал уже неспину - все тело королевы, насквозь. Длинные пальцы Аше, липкие, пахнущие кровью ичем-то еще стольже тошнотворным, мазнули повекам Изабеллы, коснулись её ушей, намиг шапочкой накрыли голову.
        -Ещё чуть! - жалобно попросила Аше, глядя вверх, вполог шатра изанего, вневедомое.
        Абу молча поклонился ипокинул шатер. Королева хотела удержать его, нонеуспела. Чудо, чужое инеяркое, вдруг расцвело вовсей полноте, превратив саму Изабеллу вцентр некоей сети, столь сложной инепостижимой, что реальность утратила смысл, отдалилась.
        Тошнота накрыла королеву ипридавила её, возникло головокружение, сопровождающее падение вбездну. Изабелла впилась обеими руками вмех плаща, застонала, тяжело дыша иприспосабливаясь кновому состоянию.
        -Мастер, прости меня, ноя вижу то, что вижу, - виновато шепнула королева. - Ия неоткажусь отдара.
        Кровь… светилась! Теплая живая кровь людей - вся, насколько хватало дальности нового зрения. Багряная иалая, кровь вспыхивала золотыми искрами сердцебиения. Кровь ощущалась без каких-то усилий, естественно. Изабелла, постепенно привыкая кдару, изучала узор крови иузнавала внем план укреплений, расстановку авангарда ифлангов, засад ирезервов. Все было точно, горячие угли шатров вмещали множество спящих, тусклых сгустков багряного света. Яркие штрихи бодрствующих дозоров выделялись отчетливо. Вавангарде без шума изычных команд будили людей - ипламя их жизней разгоралось все теплее.
        Лишь один участок поля небыл таков, каким его изображал план. Кровь особенно бурно пульсировала, двумя кольцами охраны опоясывая шатер королевы Эндэры. Пространство меж колец оставалось бездной, ледяной имертвой. Как ветки илистья, прячущие ловушку накрупного зверя, падали слова торопливого говора маари, иалость вкольцах пылала все ярче, абездна таилась все незаметнее. Теперь королева верила вспособность Аше создать надежную охрану. Почти верила: ведь именно теперь изтусклой ночи, мерцающей тысячами искр-кровинок, подобных светлякам, приближалось, подкрадывалось нечто серебряное. Это неожиданное, несхожее синой кровью серебро пульсировало ровно иредко. Прекрасное ияркое, приятное новому зрению - ипугающее очнувшийся рассудок.
        -Нэрриха, - сквозь зубы шепнула Изабелла, несомневаясь вдогадке.
        -Взрослый, сильный, - откликнулась Аше, золотой огонек её пульса бился быстро иперемещался покругу, наполняя сиянием его внутренний контур. Голоса маари королева вроде инеслышала, нослова возникали всознании, узнавались. - Чужой. Еще чуть! Надо еще чуть…
        Изабелла прикусила язык, сглотнула соленую слюну, наконец-то обретая холодную уверенность самообладания, пусть исозданную ненадеждой, нолишь отчаянием. Нэрриха подкрался слишком близко. Маари неуспевала замкнуть круг, знала это - ипродолжала свое дело без ошибок, паники или излишней поспешности.
        -Приветствую тебя, осын шепчущего песка, - слова Абу, сказанные им далеко, вне шатра, тоже проникли всознание помимо слуха. Голос казался обычным для посла Алькема, втоне несколько нарочито проступала радость ипритом звучание оставалось ровным, без намека назамешательство. - Мы непили вина заобщим столом инеслушали пения свирели долгих пять лет, если память моя крепка.
        -Память крепка, - насмешливо прошелестел незнакомый голос, сухой ичуть скрипучий, приближающийся скаждым звуком. - Нопомолчи, мне недосуг вспоминать прошлое. Я теперь верую вБашню, я узрел свет ипознал истину. Ползи прочь, жалкий самовлюбленный червь-еретик. Ползи итщетно надейся выжить.
        -О, тебе досих пор сладка ижеланна тайна моей живучести, - гордо отметил Абу. - Эо, сын штиля, был старше тебя накруг, ноя оказался свидетелем его гибели. Я выжил, он - сгинул. Я, смертный червь-еретик, узрел гибель величайшего бессмертия.
        -Он… пощадил тебя? Эо? - вголосе несмазанной петлей скрипнул интерес, приоткрывая дверь неутолимого любопытства. Нэрриха, как многие донего, попался науловку посла, даже сознавая, что Абу тянет время - идопуская эту игру, инадеясь насвою силу, способную проломить любую оборону, сколько её ни готовь. - Говори, иты, возможно, еще немного поживешь. Кто убилего?
        -Ноттэ.
        -Ты вдруг стал немногословен, - отметил ядовитый голос.
        Серебро крови более неприближалось кзащитному кругу. Изабелла щурилась, смаргивала слезы, плохо сознавая себя. Она терла глаза, хотя видела неглазами, адарованным Аше неведомым способом. Она несомневалась, что нэрриха, этот серебряный узор набархате реальности, замер рядом сАбу иотдался своему любопытству: ему можно инеспешить, так итак он непобедим… Он успеет убить тех, кого велит найм, путь даже чуть позже.
        Нэрриха сиял ярко. Рядом сним Абу казался багряно-тусклым ималеньким.
        -Я желаю знать правду, - вкрадчиво сообщил нэрриха. - Я даже подарю тебе жизнь, как подарил он. Пока что ты солгал. Глупо солгал! Ноттэ немог убить Эо. Сын штиля был гораздо сильнее, я знаю. Я слабее Эо, аведь Ноттэ проигралбымне.
        -Трудно проверить ваше утверждение. Ноттэ, клянусь маяками света, одолел того, кто вам былбы трудным противником. Одолел ипогасил окончательно.
        -Иснова ложь. Уж конечно Ноттэ неисхитрилсябы забрать раха ивпитать такую прорву могущества. Наконец, исполнив невозможное, отчего он сам сгинул позже?
        -Жажда быть обласканным настороне победителей вынудила тебя предать веру, ты лишен света маяков впустыне познания, ты ослеп… Увы, омой бывший друг, душа моя истекает кровью. Ты был мне ближе брата.
        -Да неужели? - фыркнул нэрриха, сраженный такой наглой инапыщенной ложью. - Абу, я сын ветра, нотвои слова всегда звучали странно. Даже мне трудно найти вних ложь. Ведь все они - ложь, разного толка, вразной обертке… - Голос звякнул металлом: - Короче! Я устал отглупостей.
        -Увы… оскорбь… огорькая утрата, - неунялся Абу. - Ты нарушил своюже клятву, однажды искренне данную моему отцу. Аведь ты многим обязан Алькему, - более деловито отметил Абу. Он неспешил, словно беседовал сдругом запиалой чая. - Увы, друг мой, увы… я все еще невижу причин для вражды, я лишь ощущаю боль вдуше. Здесь. Ипусть жажда слыть победителем погнала тебя насевер, взлую зиму, ненавистную тебе, вмир последователей Башни, пусть… Это минутная слабость. Неверные обольстили тебя! Презираемые тобою, дважды причинявшие тебе гибель вдавние времена.
        -Вернись ктеме.
        Изабелла услышала, как шипит сталь, покидая ножны. Как коротко инервно смеется Абу… Вероятно, сталь коснулась его шеи, - предположила королева, ией стало холодно. Аше все еще металась пошатру, круг оставался незамкнут. Ивремя, выигранное Абу, все еще необещало победу…
        -Скорбный удел - бессмертие, - вздохнул посол Алькема. - Я сейчас говорил тебе остарой дружбе, чтобы пригласить вернуться наюг. Неужели подобное невозможно? Для тебя открыта свободная жизнь втой вере или этой, под гарантии моего отца или королей Эндэры.
        -Слабая иглупая попытка.
        -Я понял. Увы, я неумею завидовать бессмертию. Я видел много детей ветра, без сомнений, я любимейший ученик величайшего Оллэ… - Абу дождался хмыканья нэрриха идобавил, - среди людей. Ия решил: лучше отдать единственную жизнь заидею, чем снова иснова умерщвлять идею воспасение червя личности.
        -Я недруг тебе, еретик. Я смерть твоя! Расскажи всё, - вголосе нэрриха надтреснутым бубенцом звякнула злость. - Быстро!
        Королева скрипнула зубами, снова ощутила наязыке соленую слюну. Там, вне круга охраны, стал заметен клинок, - он проявился, как только похолодному лезвию потекла струйка крови. Нэрриха играл сжертвой, угрожая незащищенной шее Абу, нопока что он срезал лишь тонкий лоскут кожи.
        -Ай-ай, зачем портить славную беседу! Зачем просить невозможного, омудрейших измудрых? Сам ведь ты однажды сказал: или точно, или быстро, - Абу вещал спрежним, воистину безумным, спокойствием мягкого назидания. - И, дозволю себе напомнить: люди говорят только сцелым горлом.
        Нэрриха выругался. Абу вздохнул свободнее, было заметно, как он сел, наверняка пообычаю юга скрестив ноги.
        -Эо вовсе недарил мне жизнь, как можно вообразить подобное, зная его! Увы, сын штиля неуспел наказать меня, хотя я был неподражаем, я так извёлего…
        -Как именя, - скрипнул нэрриха.
        -Почти, отерпеливейший иславнейший издетей ветра, когда-либо посещавших…
        -Короче.
        -Ноттэ отвлек сына штиля, уже вознамерившегося наказать меня. Эо вто время был ранен ислаб после боя слюдьми, его подстерегли опытные воины. Добавлю: он был ещё иизмотан переходом и, неумолчу, рассержен моими попреками. Ноттэ его зарезал водно движение, я немог сего рассмотреть вдеталях, увы мне, я лишь слабый человек изрениемое…
        -Дальше.
        -Мое несравненное знание гор, моя доброта дарителя скакунов имоя щедростьв…
        -Короче.
        -Невозможно пересказать короче то, что длилось ибыло наполнено смыслом! Я проводил их догорода, их обоих - нэрриха Ноттэ игерцога Валериана. Увы, это все, чему я лично был свидетелем, - сотчетливой издевкой завершил рассказ Абу ивздохнул, собираясь наживить новую полуправду наоголившийся крюк любопытства иповторно приманить опытного, ноизлишне самоуверенного собеседника.
        -Оа-три-э-раа, - звонко пропелаАше.
        Может быть, слова звучали чуть иначе, нокоролева разобрала именно так. Оба круга живой крови багряных служителей, выстроившихся вне шатра, вспыхнули солнечно-ярко - ислились всплошное кольцо сияния. Лязгнула сталь, Лало басом загудел убогий, прямо-таки деревенский, напев. Еще одна нить багрянца протянулась отузора крови Аше кшатру, словно путеводная нить. Маари расхохоталась, взмахнула копьем, которое сделалось отчетливо видимым, едва его омыла кровь, нанесенная налезвие идревко одним ловким движением.
        -Что… Что это? - недоуменно пробормотал нэрриха исразу взвизгнул зло ирезко: - Ты знал? Ах ты червь…
        -Апу, назад, - жалобно охнула Аше иметнулась вохранное кольцо, как вгустой тростник, впустивший посвященную исомкнувшийся заеё спиной.
        -Нет… - королева попробовала приказать обстоятельствам, сболью понимая, что именно теперь её власть ничтожна.
        Клинок нэрриха сделался виден весь, он перерезал узор жизни Абу, алое ибагряное расплылось пятном истремительно потускнело, иссякло мелкими стежками капель. Королева выдохнула боль - иснова проглотила тошнотворный солоноватый привкус собственной крови. Завремя мучительного переезда изстолицы она много раз желала увидеть, как навсегда смолкает южный всезнайка, как неуемный еретик бледнеет ипризнает величие рода Траста фактом своей гибели. Она клялась свершить казнь имолила Мастера опомощи, она самонадеянно твердила: высшая кара падет наголову болтливого еретика иуничтожитего!
        -Нет, ненадо, - еще раз жалобно попросила королева уМастера ивсех остальных, кто могбы исправить неисправимое. - Пожалуйста…
        Когда свет жизни иссяк, кровь Абу сделалась невидимкой, анэрриха, сопровождаемый вкаждом движении вихрем перламутра, метнулся вдоль пламенного кольца. Он рычал, размахивая оружием, сприсвистом выдыхал зов родному ветру иприказ емуже: найти проход сквозь неведомое, немедленно открыть путь туда, куда сына ветра вел долг найма! Хотя, пожалуй, его вдвое сильнее гнала злоба обманутого, азначит - униженного. Нэрриха рычал проклятия навсех известных ему наречиях, свистел пустынным ветром, сплетал оттравы ввысь ростки туманных вихрей, умеющих ощупать незримое инайти неприметное… Нодвойное кольцо охраны шатра пока что оставалось непреодолимой преградой. Огненный тростник колебался, гнулся, нонераскрывал врагу тропы.
        Королева намиг отвлеклась отближнего, отметив вдолине движение множества людей ияркое скопление серебряных бликов, похожее формой насозвездие Арки Мастера. Сознание потянулось туда, вовлеченное вкруговерть перестроений группы нэрриха иперекличку их ветров - инеспособное уже отстраниться. Незримое взгляду сперва недавалось иразуму, неоткрывало себя, рябило, нопостепенно прояснилось ивыстроилось вовнятную картину.
        Западный ветер ровным потоком омывал фигуры нэрриха, замерших внапряжении. Двое стояли вклассических позах приветствия, принятых уносителей длинных клинков. Еще двое ласкали пальцами древки копья иалебарды. Последний имладший - Изабелла несомневалась вверности ощущений - дрожал, потел, вздыхал состонами инеуверенно пробовал натяжение тетивы.
        Оллэ - его королева заметила последним иузнала резко, рывком - двигался навстречу противникам вместе светром, отрешенно спокойный инеторопливый. Широкие рукава ветхой рубахи плескались рваными парусами, свободно пронизываемые дыханием запада. Пустые ладони разведенных, опущенных рук трогали родной ветер кончиками пальцев, как ласкового кота. Оллэ постепенно сделался понятен весь, отвстрепанных волос, забрасываемых ветром ему влицо ивынуждающих моргать - идокрадущейся поступи босых ног. Серебро раха - того, что дает жизнь детям ветра - непроступало внем подобно узору сосудов человеческой крови, ноналивалось светом, словно весь сын шторма был создан изпереливчатого тумана. Сердце билось медленно, вглазах отражался далекий полдень, нагубах играла улыбка, необещающая добра, подобная малой тучке, предвестнице страшнейшего морского шторма. Оллэ замер втрех каннах отпротивников, поклонился, последовательно изучил каждого.
        -Что привело вас сюда ивтравило всклоку людей? - тихо спросил Оллэ.
        -Твой ученик убил младшего итрусливо сбежал назапад, заморе, где его прячет отнас твой ветер, - свызовом молвил ближний нэрриха, шевельнув вприветствии парные клинки.
        -Ложь. Альбу убили люди. Ктомуже это произошло ненамеренно, апонедоразумению, подстроенному врагами Эндэры. Обычная политика, игра властителей мира людей, - отозвался Оллэ. - Кортэ погиб, спасая Виона. Два дорогих мне сына ветра ушли измира… Когоже я прячу заморем, или вы сомневаетесь вмоих словах?
        Все пять нэрриха накраткое мгновение дрогнули, ветры смутились изаплясали вхороводе кругового вихря, взбивая туман слоистой шерстью, спрядая его внить смерча.
        -Нокакже тварь? - жалобно упрекнул младший, ослабляя тетиву искрюченными пальцами пробуя удержать стрелу, готовую клюнуть неповинную траву.
        -Тварь выпустили люди, - отозвался Оллэ. - Власть над ветрами сладка ижеланна, аеще более вожделенна людям долгая жизнь, которую можно вырвать унас вместе сраха. Так они полагают… Уходи, малыш. Немсти мне, покорно следуя людской лжи, аравно неподдавайся гневу инемсти людям, обманувшим тебя. Наэтом поле сошлось слишком много обманов иполуправд, обид ирасчётов, они сплелись, перепутались… Ибудут разрублены без жалости. Еще непоздно отойти всторону. Ты свободен, как любой ветер.
        -Новедь - долг чести, - виновато возразил младший. - Я поклялся наказать тех, кто погубил одного изнас, самого слабого ибеззащитного.
        -Разве ты ненакажешь виновных, юный сын полудня, просто оставив утлые лодки их жизней - моему шторму? - голос Оллэ прошелестел ласковым ветерком, щекочущим лапы винограда.
        -Пожалуй, - соблегчением выдохнул лучник, уронил стрелу, сотвращением бросил лук, порвав тетиву. - Что должно приключиться, чтобы я еще раз поверил словам людей иих беде?
        -Поживешь - узнаешь, - улыбнулся старейший нэрриха. Он поклонился, провожая взглядом шагающего прочь бывшего противника. Затем синее озеро взгляда Оллэ подернулось льдом, сын шторма обернулся квооруженным инеготовым согласиться намир. - Значит, вам нужен я. Фальшивые пологи недержатся набольшом ветру, они сорваны… Отныне правда очевидна: вы желаете уничтожить меня иподелить мою силу. Разве я плохо училвас?
        -Разве мы плохо учились? - усмехнулся обладатель парных клинков. - Я сам наставник иобучен нехуже твоего, ноя умнее, я даю младшим многое, нооставляю себе лучшее итайное, чтобы они невосстали против меня инепожелали назваться старшими.
        -Ты никогда неверил всебя, - сухо предположил Оллэ. - Я обычно отдаю всё, без остатка, как отдавал тебе ииным, сочтенным готовыми принять знание. Это мой грех: долгое время я неоценивал учеников поих душам, принимал вовнимание лишь опыт. Небыло для меня ничего острее иглубже ощущения нити собственной жизни, режущей пальцы, готовой, как тетива лука, лопнуть вединый миг… инавсегда. Приходится признать: ясоздал вас такими, ияже вынужден остановить вас теперь. Выбор сделан. Вы неуходите избоя.
        -Мы остаемся, - шепнули четыре ветра, петлей обвивая шею Оллэ. - Тебе пора уйти. Ты стар.
        Все пространство воздуха вдолине уплотнилось, чаша земного прогиба наполнилась тишиной, нехотя пропускающей стремительные, неразличимые глазу человека движения стали иживых тел, отмеченных серебром раха. Изабелла охнула, попыталась обхватить голову, закрыть глаза изажать уши, спасаясь отжути - нонесмогла… Руки плыли клицу слишком медленно. Она видела, нежелая смотреть ислышала, непревозмогая отвращения кбезжалостному всвоей полноте дару, полученному отАше.
        Оллэ зарычал, извук поднял дыбом шкуру травы. Кинжально-острый шквал ударил сзапада, разорвал слабую петлю, накинутую нашею старшего. Нэрриха склинками нырнул ксамой земле, пропуская порыв чужого ветра. Вот он воззвал ксвоему ипрыгнул, перекатился, теряя клочья одежды, взрезанной непомерно быстрым движением. Сталь прогнулась, зазвенела струной - илопнула, встретив ладонь Оллэ. Гвозди его криво ощеренных пальцев вошли вплоть. Брызнуло жидкое серебро… ибыстро угасло веером бликов.
        Нэрриха скопьем уже ловил сына шторма точно там, куда Оллэ привела стремительная атака. Но, вопреки замыслу, сам оказался пойман: задохнулся сосмятым лицом, слепой, изуродованный. Вот вооружённая рука отпустила копьё ипроскребла траву вдвух каннах оттела, шевеля пальцами, бестолково разыскивая горло непосильного врага.
        Оллэ зарычал второй раз, ниже ижутче прежнего. Нагубах сына шторма вскипела пена, остро запахло кровавым безумием.
        Алебарда врубилась вплечо Оллэ, стесала клок кожи, разорвала мясо, дотянулась дососуда скровью, напаивая серебром сияния все лезвие - ижалобно захрустела! Сталь распалась вкрошево под пальцами старшего издетей ветра. Свободной рукой Оллэ сломал, как сухой сук, шею противника…
        Нетратя ни мига, сын шторма нырнул вгустой, неподатливый воздух, поплыл навстречу тяжелому мечу. Оллэ пропускал, изогнувшись, лезвие посвоему боку. Он позволил стали резать кожу ирвать жилы, новзамен забрал жизнь изуродованного, однорукого врага. Выдрал его раха рывком - весь клубок серебра, докрохи!
        Последний противник запоздало ужаснулся, захлебнулся мокрым кляпом западного ветра, замер. Хрустнула ивросла вземлю синяя молния! Луговину посекли осколки льдинок…
        Нанятый Галатором нэрриха успел извернуться, он ушел отпрямого удара, прыгнул, пропустил второй удар Оллэ низом, покатился поранящей, острой стерне травы… Он тек бесхребетным вьюном, раз заразом избегая встречи сужасными гвоздями-пальцами. Нолапа Оллэ достала жертву, сгребла заспину, поддела позвоночник ивыдрала, как выдирают кости изпроваренной рыбины.
        Оллэ зарычал втретий раз. Встремительном движении острые, режущие кожу хлысты собственных волос хлестнули его пощеке, причинили боль иподстегнули ярость.
        Сын шторма выпрямился. Вот он встряхнулся, разбросал кольцом брызги потемневшего серебра исчерпанных жизней… ипошел вперед, хрипло втягивая носом ипродолжая гладить родной ветер окровавленными ладонями. Теперь западный ветер неказался кошкой, он стал диким зверем ижадно лизал кровь, готовый кпрыжку.
        Изабелла сотчаянием осознала: сын шторма - непросто красивое имя. Такова сокрытая допоры суть этого нэрриха, вбою буйного инеспособного унять себя. Оллэ, обыкновенно невозмутимый имирный, вдруг обернулся штормом - ужасающим, сокрушительным, неотделяющим врага отсоюзника вослеплении бешенства… идевятый вал гнева еще негрянул! Увы, люди лишь подгоняют злой ветер, ярят его гнев. Вот сокрытый взасаде отряд лучников дал залп! Непокоманде, просто ототчаяния - ведь Оллэ мчался кним.
        Изабелла испытала кничтожным людишкам, наемникам свраждебных островов - настоящую жалость. Королева сопереживала их последнему мигу, их обреченности перед оскаленной яростью старейшего сына ветра, уничтожившего противников, живого имогучего вопреки всему ивсем.
        Оллэ взбешенным быком пер вперед. Он бежал все быстрее, он уже сам стал порывом ветра, смазанным инечетким. Темное тело впотеках крови, обрывки одежды подобны клокам звериного меха, они окончательно облетают при немыслимом, ужасающем темпе движения…
        Порох наполках ружей нового отряда, ставшего целью Оллэ, рассеялся потрескивающими искрами. Порох оказался сожран вихрем, жадным дотепла.
        Над сыном шторма, целиком укутав его фигуру, вырос тугой вьюн урагана, он швырял вовсе стороны льдистые стрелы, выл стаей волков, хохотал… Взбесившийся смерч гулял пополю, ломал, сминал, уничтожал все насвоем пути. Трепещущие огоньки человеческих жизней гасли, задутые ураганом.
        Смерть вершилась так обыденно истрашно, так неотвратимо, что зрелище нагоняло мучительную тошноту.
        Изабелла, наконец, донесла ледяные руки допышущих жаром щек, охнула, обжигаясь - изастонала. Кто-то невидимый обнял королеву заплечи, утешая икутая втеплую шаль. Кто-то бережно инастойчиво вложил вслабую ладонь чашку изаставил пить, пропускать всжатое спазмом горло мелкие глотки травяного настоя, очень похожего нате, что обыкновенно готовил Абу. Нынешнее средство оказалось неменее целительно, дыхание Изабеллы выровнялось, тошнота унялась, судорога медленно, будтобы нехотя, отпустила спину.
        Отдышавшись иочнувшись, королева снова стала воспринимать Оллэ далеким иедва различимым. Это было огромным облегчением: несопровождать сына шторма вего безумном боевом порыве, уничтожающем жизни без счета имеры.
        Изабелла нацелила обретенное спомощью Аше чувство крови наизучение всего поля. Негромко приказала, уверенная, что услышат ипередадут. Лало ненапрасно объявлен колдуном, он обеспечит доступность сообщения для короля или патора: надо укрепить левый фланг, Галатор копит вдальнем перелеске силы для удара. Аценных воинов конного авангарда следует вывести врезерв, незачем им гибнуть под огнем пушек Тагезы, назаклание довольно идешевых наемников.
        Наполе завершалось перестроение, лучники ивооружённые пороховыми ружьями стрелки выходили вперед ивтыкали колья, наспех обеспечивая себя защитой отатаки конницы. Лошади уже рвались вгалоп, полыхая золотом разгоряченных, бешено бьющихся больших сердец. Кровь мешалась, смазывалась, брызги её летели все гуще и, кажется, жгли глаза…
        Взор обратился кближнему, спасаясь отволны жути, отзрелища стремительно темнеющей, гаснущей долины. Там, наполе боя, терялись вомножестве отблески жизней-светлячков. Все они были людьми ивсе - или почти все - веровали вМастера. Однакоже невытесывали камни деяний инестроили лестницу, ведущую ввысь, нолишь разрушали. «Как когда-то давно, - грустно подумала Изабелла, - влегендарные времена, породившие притчу оразделении наречий».
        Отпритч мысль сразу повернула натемную тропку большой боли, ичутье нехотя, струдом опознало место, где неподвижное тело Абу скорчилось устены огненного тростника. Совсем близко, внедрах круга нездешнего, скользила Аше, различимая втростнике лишь последу волнения стеблей. Подвум следам: нарасстоянии вытянутой руки отмаари крался Пабло, подобный зверю истольже бесшумный.
        -Он нашел тропу, - охнула Изабелла, впиваясь ногтями вруку, подсунувшую новую порцию травяного настоя. - Абу… То есть… Ах, неважно. Лало! Этот нэрриха нащупал путь.
        -Опытный, - пробасил Лало усамого уха, используя для пояснения любимое словечко Аше. - Взрослый. Одна беда: злости вём, что мучной пыли внашем мельнике. Вона: аж вывертывается весь. Ну мы это, мы пособим ему. Ну, чтобы наизнанку ибез возврата!
        Королева снова стала моргать, щуриться, стараясь неупустить ималой детали происходящего рядом сАше, вкруге нездешнего. Вздрогнула, отвлекаясь ипробуя дотянуться доОллэ. Он может помочь! Он справился счетверыми, что ему - пятый? Он наверняка сам желалбы защищать иберечь, анеуничтожать истирать… Но, увы, сын шторма все еще пребывал вбезумии упоения боем, он смотрел вночь слепыми отярости глазами, слушал гудение урагана иудалялся, поднимаясь похолму, сквозь ряды чужого авангарда, впанике бегущего прочь. Оллэ шел, неотвлекаясь налюдей, лишь досадливо смахивая спути подвернувшихся под руку, он крался, напружинив кривые когтистые лапы, кпушкам, выплюнувшим первые заряды, квспышкам огня игрохоту разрываемого вклочья воздуха, кпороховым бочонкам, накопившим про запас невзрачную россыпь готовой смерти.
        -Оллэ! - крикнула Изабелла, все еще надеясь вплести свой голос внужный ветер.
        -Не, зазря, - сокрушенно вздохнул Лало. - Осерчал люто, вон как прет-то. Инешумите, уж очень прошу. Этот-то, значит, близковато пролез, может иразобрать.
        Королева послушно замолчала. Снова прищурилась, всматриваясь вослепляющее колыхание огненного тростника. Нэрриха, которого Абу назвал сыном шепчущего песка, медленно продирался сквозь волокнистое пространство, наугад размахивал клинком, призывал свой ветер, пригибался, пережидал волнение тростника - иснова нащупывал путь, шаг зашагом. Аше кралась невидимкой совсем рядом. Вот она выбрала место, жестом указала Пабло его положение. Икоролева сужасом осознала: то, что она полагала досих пор похвальбой дикарки - непреувеличение, анастоящая, додонышка, правда.
        Маари умеют охотиться насамых страшных икрупных зверей, имея вруке лишь недлинное копье, азаспиной - одного спутника. Посвященных именно так ипроводят через обряд. Аше, маленькая охранница сгибкой фигуркой танцовщицы - Аше несолгала, хвастаясь убитым ею вдень посвящения «зверем срогом наморде, сильно большим, тяжелым, как пять Лало». Сейчас маари вышла набольшую охоту, изаспиной унеё был надежный союзник - Пабло. Вокруг колыхался ишуршал биением сердец волокнистый мир, незнакомый ивраждебный даже для детей ветра. Мир, позволяющий маари подобраться кврагу вплотную ибыть достаточно быстрой.
        Впоследний миг сын песка всеже ощутил угрозу. Он начал оборачиваться, заслонился левой рукой отпламени иширокой дугой провел перед собой клинок, удерживаемый вправой. Аше припала кземле, уходя из-под удара. Лезвие лишь срезало несколько косичек ираспустило весь тяжелый пук волос, они змеями заплясали вогненном ветре…
        Окровавленное копье маари вошло под ребра нэрриха, ударило глубоко иточно, вынудило отпрыгнуть назад. Темное серебро крови сына ветра скрутилось нитью - ивлилось впочву нездешнего мира, накрепко привязывая кнему. Аше отпрянула, перекатилась июркнула кзаросли, уступая место Пабло. Тот навалился нанэрриха соспины, подмял его вооруженную руку, локтем разыскивая горло.
        -Нет! - второй раз попросила убезжалостной ночи королева. Ипрошептала непослушными губами: - ОМастер…
        Нэрриха успел отправить вслед Аше ядовитое жало ножа, резко вывернулся иззахвата Пабло, дотянулся дооружия ипропорол бок служителя. Рванулся изпоследних сил ккраю тростника - тому самому, внутреннему, скрывающему шатер королевы. Изабелла беспомощно смотрела, как сворачивается обиженным ребенком Аше, зажимая рану набоку инеимея возможности прекратить течение крови из-под лезвия, взрезавшего спину. Рядом сней бледнеет фигура Пабло, теряется вигре искр итеней огненного тростника.
        Враг - тусклый, полумертвый сын песка - все еще жил. Он полз, наощупь выбирал путь ираз заразом, вопреки всему - неошибался. Заслабеющим телом тянулась рваная бахрома крови, ноупрямец извивался, подтягивался, щупал пальцами тропу - инетерял ни капли ярости, накопленной вчаше стремления убить. Сын песка явился сюда, чтобы исполнить найм, совпавший сличной местью… Кто излюдей поймет, зачто именно он мстил? Кто перечислит все грехи иошибки мертвых предков, памятные лишь для нэрриха?
        Крепкие руки Лало отодвинули королеву, как ребенка. Служитель Башни идикий колдун, - усмехнулась Изабелла, откидываясь намягкое ипродолжая воцепенении следить занэрриха идумать оЛало - только его простой рассудок ненаходит странности встоль несочетаемом игреховном соединении ереси иверы.
        -Вотварюка, - прогудел Лало сосмесью уважения иотвращения. - Ить доползет.
        Колдун наощупь нашел свой меч, широкий икороткий, как мясницкий тесак. Клинок он получил два дня назад изрук Оллэ, истех пор норовил показывал его всем, по-детски сияя гордостью, позволяя себе простецкую похвальбу инезабывая ни намиг онеобходимости совершенствовать навык вооруженногобоя.
        Меч солидно прошелестел, покидая ножны. Рука нэрриха всеже пробила мрак, заскребла поземле уполога шатра, тело стало просачиваться вмир изнебытия. Лало откинул ткань шатра, примерился - иопустил клинок, вогнал его вземлю глубоко, порукоять. Вторая рука сына песка успела наказать убийцу, вспарывая ему бок спрятанным владони ножом… асрубленная голова уже катилась прочь, отдавая серебряную кровь обоим мирам - привычному ичуждому, поделившим тело надвое. Королева следила заподпрыгивающим движением жутковатого шара, который поворачивался кней то мертвым удивленным лицом, то испачканными кровью волосами затылка…
        -Плохо, - выдохнул Лало, упал наколени, зажимая рану. Он чуть помолчал, морщась ивсматриваясь вчуждый мир. Тихо, сквозь зубы, добавил: - Пока-то я держу нитку, аить надобно вынуть оттоль Аше. Я неуправлюся, кровь предаст меня, раненому соваться туда нельзя. Ну, буду держать, значит. Вы уж покричите Оллэ. Ану как он проветрился, мозгами поправился? Ить помрет Аше, ивсем, кто край держит, придет конец. Да инам несладко будет, так-то.
        -Оллэ! - крикнула королева, пробуя рассмотреть сына шторма вночи, густеющий исмыкающейся сбывшимся кошмаром. - Оллэ…
        Огоньки чужой крови делались едва различимы. Серебро сияния жизни нэрриха тускнело исмазывалось: Аше отдала «женщине-вождю» многое инескупясь, нотеперь, когда сама она оказалась награни гибели, дар утратил полноту.
        -Плохо, неотзывается… Так ить, одно остается, - решительно, снажимом убедил себя Лало. - Она сказывала: неположено, атокмо я уж послушал умников наострове уЭнрике, оказался кругом неправ. Ежели я есть главный колдун, сам патор поихней вере… получается, я знаю, как правильно, акак гадко.
        Королева выслушала нелепого колдуна, едва разбирая его деревенские доводы сквозь гул крови вушах. Дар Аше сошел нанет, зато обычный слух возвращался. Остальные чувства тоже восстанавливались. Кожа снова различала тепло ихолод, мягкость меха. Глаза слезились, резь донимала все мучительнее, зато тканевый потолок шатра угадывался насвоем законном месте.
        Темная фигура человека герцога заслоняла свет, это беспокоило.
        Знакомая чашка сюжным узором позолоты исиней краски возникла возле носа ипообещала временное, ножизненно важное избавление оттошноты. Королева приподнялась налоктях, внимательно наблюдая, как Лало рычит, ладонью зажимает рану. Вот он упрямо встает врост, пьяно шатается ишагает ккраю темного мира… Теперь Изабелла невидела тростникового огня, замечая лишь стену мрака, которая изгибалась вне шатра сплошным куполом. Лало старательно извозил свободную руку всобственной крови, нарисовал поверх тьмы кривой знак кровли намерений, итот вспыхнул золотыми бликами. Служитель припечатал знак пятерней ипрорычал нечто невнятное. Пошатнулся… ибез сознания сполз наземь.
        -Помоги ему! - резко приказала Изабелла человеку герцога. Ишепотом добавила: - Я немогу потерять всех… Я дурно перенесла ночь, я растеряла здравый смысл иготова отдать полстраны заправо выбирать всвиту людей изчисла погибших. Я уже нехочу укреплять свое влияние… такой ценой.
        Изабелла зло смахнула слезинку, мешающую видеть. Проглотила ком горечи. Человек герцога возился украя тьмы, срезая одежду иосматривая рану Лало.
        Авотьме, всамых глубинных её недрах, медленно разгоралось нечто рыжее, большое иподвижное. Оно переливалось ипрорисовывалось все ярче, отчетливее - продиралось сквозь плоть мрака кего поверхности. Оно определенно было живым инесло… тело! Изабелла вскрикнула, оттолкнулась отложа исама шагнула ккругу. Прикусив губу инежелая думать одурном, королева опустила руку вглубь мрака, подобного ледяной проруби. Тьма обожгла кожу, отняла чувствительность, силу иподвижность пальцев. Нокоролева всеже поймала холодную безвольную ладонь маари ирванула насебя, изо всехсил!
        Тело Аше появилось целиком, вынырнуло вявь. Впервый миг оно было призрачно, почти прозрачно - нопостепенно плотность итяжесть вернулись кнему, вынудили плывущее тело упасть… ипотянули следом королеву.
        Пребольно ударившись локтем, Изабелла оттолкнула маари. Голова кружилась, ноИзабелла упрямо воздвигла себя всидячую позу, продолжая неотрывно следить зарыжим огнем поту сторону полога тьмы. Королева ощущала острый вкус крови истраха - иопасливо, виновато обнимала ладонями крупный живот, утешая нерожденного еще наследника…
        То, что доставило Аше вявь, рвалось изсетей иного мира, испепеляло икрушило волокнистую тьму, ломало преграды - ивопреки всему прорастало вжизнь прихотливыми завитками сизого, иззябшего огня.
        Лало очнулся, глянул вотьму, выругался, буркнул «извиняйте», отвесил укутанному вплащ человеку герцога подзатыльник иприказал:
        -Ану живо, повертай служителей мордами… ну, лицами то бишь, вотак, посолонь, изкруга-то! Всё, управились мы. Быстрее, косорукий. Ребята еле живы, понимать надобно.
        Аше лежала бледная исовсем маленькая. Бесчисленные косички обвивали её тело, как водоросли, маари выглядела утопленницей вих спутанном ворохе. Королева неуверенно тронула пальцами щеку маари: холодная…
        Вбездонном мраке распахнутых глаз Аше даже теперь отражается пламя иного мира, колышется огненным тростником. Пламя нежелает отпускать лучшую вдиком племени охотницу нанэрриха. Что ей делать вокружении слабых, никчемных «людей берега»? Здесь всегда требуют больше мяса, чем могут съесть, хотя добыть это мясо желают обманом, чужими руками… Сами-то смелости для большой охоты ненакопили.
        -Аше, - шепнула королева. Она гнала тревожные мысли, нежелала верить вхудшее иупрямо растирала холодную смуглую руку, словно так можно согреть её, - ящерка, какже я теперь?
        Стена мрака постепенно бледнела, заней проступали очертания долины. Грязные следы пушечных дымов пятнали хмурый рассвет. Факелы, пожары икостры рисовали сажевый узор войны наобожженном блюде долины. Ржали кони, свистел ивыл ветер Оллэ, звонко перекликались трубы, стрекотали барабаны…
        Наконец, морок иномирья полностью сгинул. Тьма нездешнего впитывалась всырой воздух, делая звуки гулкими, ацвета - мрачными. Только рыжий шар, явившийся содна нездешнего мира, неутрачивал яркость инепропадал: подобный цветку, он покачивался нанезримом стебле.
        Шар висел близ королевского шатра, он излучал свет ижар, окрашивал окружающее втона крови. Когда мрак истаял весь, огонь ослепительно вспыхнул, испепелил свойже стебель… ипокатился, сшелестом обгладывая траву, поедая влажную листву иоставляя прах вобугленной колее следа.
        Лагерь патора взволновался, сэрвэды заголосили, сразу почуяв: шар катился именно кним! Кто-то первым крикнул про тварь ивеликое зло. Панику, как пожар, подхватили новые голоса.
        -Прекратить визг, зачинщика найти иприлюдно казнить, - приказала королева, вполне точно зная, что её голос расслышат ичто этот голос недрогнет, если подобное важно для дела. - Хакобо!
        -Он сопровождает короля повашему приказу, - напомнил споклоном человек герцога. - Он приказал мне исполнять поручения. Я принадлежу кроду де Пангаи…
        -Иты слышал приказ, - напомнила королева тоном, звенящим угрозой. - Найти иказнить. Эй, куда побежал! Я еще несказала «исполняй». Ты разве нечеловек герцога Валериана?
        -Мы пришли вместе, - осторожно уточнил потомок рода де Панга. - Герцог был непреклонен итребовал, чтобы его человек составлял для вас лекарства инеотходил отколыбели наследника. Мнеже следовало…
        -Исполняй, - хмыкнула королева, получив достаточно сведений. Теперь она синтересом наблюдала из-под ресниц, как глотает недосказанное новый веё окружении человек, непривычный кобхождению ипотому открытый, неумеющий спрятать лицо под маской учтивости. Вполне довольная увиденным, Изабелла чуть мягче добавила: - Иди, паника недопустима. Разберись там, что зашар ивеликили…
        Грохот прокатился полагерю патора, уничтожил все звуки, вытеснил без следа.
        Королева поморщилась. Её перебили! Подобное неслучалось весьма давно, вобщем-то сраннего детства. Новзрыв поглотил слова приказа иоглушил всех!
        Когда войлочная глухота плотно заткнула уши, человек Хакобо опрометью бросился клагерю патора, он зачем-то пригибался набегу. Достал стилет имельком, небрежно свершил знак стены - скорее для порядка ипопривычке, чем отбольшого страха.
        -Вполне занятный мальчик, старательный, ктомуже нетрус, - сказала королева, обращаясь кАше. Она заглянула вопустевшие глаза ипродолжила упрямо полагать маари живой, способной слушать… - Эй, там! Зеркало.
        Ввытянутую руку немедленно легло зеркальце, похожее набрюхо драгоценной черепашки, чей панцирь ювелир изобретательно украсил некрупными алмазами. Задник узеркала был шершавым, нобез острых граней. Поколебавшись миг, королева поднесла зеркало кгубам Аше, обещая себе рассмотреть самое слабое замутнение изная: если таковое непоявится, она придумает его иуговорит себя увидеть. Идругих заставит рассмотреть то, чего нет! Потому что страх донимает, иэто даже нестрах - это смертное отчаяние…
        Нет более Аше иАбу, без их поддержки королеве - она знала это спугающей отчетливостью - невыносить ребенка. Хуже: рожденный ранее младенец-наследник едвали переживет холода, он слаб. Если всё так, зачем нужна эта война? Кчему сложные игры спатором имаджестиком, обещания искренние илживые, взятые насебя долги, оплаченные альянсы? Зачем вся суета, если древний род Траста близок кисчерпанию? Неужто зря погасли многочисленные огоньки жизней, еще вчера ярко горевшие воимя славы Траста, воплату величия единой страны…
        Зеркальце затуманилось слабо инеровно. Нокоролева возликовала, поднесла вещицу еще ближе кгубам маари. Снова полированный камень помутнел, нокуда слабее. Иещераз…
        -Она жива, она обязана жить, - приказала невесть кому Изабелла, ощущая приступ спазматической обреченности. Повторила громче, изпоследних сил пряча нотки визгливой паники: - Она жива, иАбу тоже. Лекаря сюда. Немедленно. Эй,там!
        Из-за спины скользнул человек, склонился над маари. Некоторое время королева буравила взглядом ссутуленные плечи изатылок под низко опущенным капюшоном. Новый приступ злости, порожденной отчаянием, выплеснулся крезком движении. Рука королевы сдернула капюшон…
        -При мне, вмоем шатре, спокрытой головой? - отчитала лекаря Изабелла. Хмыкнула иотпустила ткань. Помолчала, дыша ровнее, освобождаясь изтисков ужаса. - Так… Если получится вернуть Абу кжизни, я немедленно прикажу казнить его повторно. Как давно он устроил подлость замоей спиной?
        Лекарь сморгнула, поклонилась иснова накинула капюшон, пряча длинные волосы. Нащеках обозначился румянец, веки дрогнули. «Девушка диво как хороша, много интереснее, чем обещал Абу», - отметила про себя королева, иснова мстительно сдернула капюшон. Она уже несомневалась втом, что рассматривает сестру покойного посла Алькема.
        -Наш брак… Это было сделано, когда вы отослали прочь плясунью Зоэ, - негромко выговорила южанка. Она неподнимала глаз отсвоих рук, испачканных вкрови Аше. Ворочала тело маари, взрезала одежду, - брат приказал мне поехать, поговорить сгерцогом. Невозможно было ослушаться, он старший. Он мудр.
        -Значит, два месяца назад, иэто самое малое, ты прибыла вдолину Сантэрии, - уточнила королева, продолжая рассматривать девушку истарательно неглядя наАше, ведь так удобнее счесть маари живой. - Слишком долго гостить вдоме чужого мужчины нехорошо даже понашим законам. Повашим получается вовсе отвратно.
        -Номы знакомы два года, - возразила южанка, склоняясь над маари иощупывая ловкими пальцами её спину. - Я писала письма, он тоже. Мы хорошо знакомы, хотя понашим законам это непринято. Я прочла приказ брата иисполнила вточности. Поехала тайно, взяв лишь двух слуг инадежного провожатого. Мы сразу обратились кнастоятелю ордена Лозы, близкому другу гранда Кинто.
        -Ха… он должник Кортэ, мнели незнать, - зверским свистящим шепотом добавила королева. - Как посмел? Впрочем, если ящерка Аше будет жить, я обдумаю случившееся более спокойно. Как тебя зовут?
        -Айше, это мое прежнее имя, - отозвалась южанка, протирая руки иразгибаясь. Она глянула накоролеву вупор. - Теперь меня зовут Адела, муж выбрал это имя для обряда принятия веры вМастера еще два года назад, когда мы начали переписку. Вам едвали придется спокойно обдумать сказанное. Эта женщина ранена вспину, клинок прорвал легкое ивскрыл главный сосуд возле сердца. Ктому добавлю, она была внедрах стены мрака, что-то произошло скровью. Я подобного ни разу невидела. Кровь черная, она свернулась идаже, ябы сказала, высохла. Ни один лекарь, пусть под страхом смерти или воимя великой цели, несможет изменить такого. Если позволите, я займусь ранами служителя. Его можно спасти.
        Адела отвернулась, быстро пересела кЛало ипринялась задело. Всторону скрюченного, замершего поодаль тела брата она старалась несмотреть. Изабелла тяжело вздохнула, еще раз погладила холодную руку маари. Долго смотрела назеркальце, слегка затуманенное покраю отблизкого тепла руки, удерживающей его. Изабелла горько усмехнулась. Её надежды были обманом ссамого начала, смерть давно забрала то, что веё власти, указуя королеве границу людских прав…
        Изабелла некоторое время сидела, прикрыв лицо ладонями имедленно, снемалым трудом, вынуждая себя непроявлять полноту отчаяния. Боль нельзя выказывать. Всякий приметит ивоспользуется, авраг еще ипорадуется… Королева погладила живот, припомнив иэтот повод сохранять спокойствие, предписанное ей строгими указаниями Абу, лучшего излекарей - авэтом он определенно несолгал.
        -Деяния наши создают последнюю лестницу, иди смиром поступеням её, - шепнула королева.
        Она совсем собралась тронуть веки Аше, навсегда закрывая пугающе бездонные глаза… Новэту ночь обстоятельства, видимо, имели склонность неподчиняться желаниям королевы.
        Состороны лагеря патора стал расти шум голосов, ругались так яростно ипричитали так обреченно, что Изабелла помимо воли заинтересовалась, отвлеклась отскорбного занятия.
        Пообугленному следу огненного шара босиком пер человек. Он поднимал волны праха ипепла, он был рослый и - вот уж пикантная неожиданность - совершенно голый, если несчитать одеждой тряпку, небрежно завязанную набедрах итлеющую повсей поверхности.
        Откожи исходил пар, густой иотчетливо видимый всвете пламени, пожирающего лагерь патора. Сэрвэды сторонились голого, неловко исуетливо тушили пожар, охвативший два шатра. Рядом сголым вприпрыжку бежал всего один человек. Тот самый - отправленный Изабеллой гасить непожар, апанику. Увы, он ничего негасил, он сам предавался отчаянию иистошно, визгливо протестовал, ненадеясь быть услышанным.
        -Вы неможете втаком виде… Я умоляю! Именем короля, да побойтесьже бога!
        -Заткнись, - рявкнул голый, встряхнулся ипохлопал себя подымящимся плечам. - Чего встал? Добудь воды, ваду ивполовину нетак жарко, как вэтой дерьмовой жизни. Пшел!
        -Я порождению дон, ия непозволю…
        -Бегом! - рявкнуло голое чудовище вовсю глотку ипроследило, как дон удаляется резвой рысью.
        Выругавшись вслед трусу, дымящийся гость, запачканный всаже посамую макушку, стал приближаться ккоролеве. Он продолжал сопеть, расчесывать себе плечи ивстряхиваться, ругаться совсе возрастающей изобретательностью. Королева испуганно сморгнула, сочтя невозможным то, что ей почудилось. Затем осторожно улыбнулась иподвинулась всторонку, щелчком пальцев вызвала слугу иприказала добыть воды, всю, сколько есть. Асверх того вино, сок - опятьже так много, как можно найти вшатре ипоблизости.
        -Исидр, - добавил отсебя дымящийся гость, рухнув наколени рядом сАше. - Черт, что запаскуда эта жизнь? Все вы, люди, сволочи. Мудрюк этот - гнида. Неужели немогли уберечьеё?
        -Дон Кортэ, - королева осторожно выговорила имя, заглянула внеузнаваемо опухшее, обожженное лицо иневольно стала рассматривать многочисленные волдыри наплечах ируках, азаодно исами руки, ивнушительную фигуру. - Но… норазве нэрриха нетребуется вода, морская вода, чтобы явиться вмир?
        -Слушай… те, - обозлился Кортэ, срычанием выдохнул злость исклонился над маари. Молча, ссомнением рассмотрел свою черную отсажи руку, пышущую жаром. Добавил чуть спокойнее. - Ивы тудаже. Как будто уменя был выбор! Или было время? Какого черта вы тут затеяли? Как… Ага, лей наголову иплечи. Ровнее лей, небрызгай, зубами нелязгай, вон - королева признает, что рядом нет моря. Даже источника нет, реки, озера или колодца. Что, нельзя выбрать нормальное место для боя? Мозги-то укого подпеклись?
        Кортэ подставил лицо под струю, дождался, пока иссякнет содержимое бурдюка, жестом отослал слуг иснова обернулся кмаари. Некоторое время смотрел, как пар густо поднимается отего собственных рук. Наконец, сын тумана осторожно тронул волосы Аше кончиками пальцев. Провел пощеке, убеждаясь, что сам он остыл, ивреда отего рук - нет. Хмыкнул, почесал взатылке, обернулся кЛало.
        -Орал ты славно, знак путеводный дал яркий. Молодец, я там заплутал, долго брелбы без указателя. Как теперь быть, знаешь?
        Служитель покачал головой, бледнея неотболи - отогорчения. Кортэ хмыкнул, отмахнулся инаклонился над маари. Опять принялся драть толстыми короткими пальцами затылок, хотя ибез того все волдыри лопнули икожа выглядела ужасно. Это была даже некожа - голое обожженное мясо влохмотьях грязи инагноений. Отзрелища изапаха королеву мутило, нонадежда начудо помогала перетерпеть дурноту лучше, чем лекарства.
        -Никто ни черта невызнал заранее оглавном, обычное дело. Так… Что помню я? Как она говорила? Четыре лепестка, древо жизни, слои стекла, Поу, бзынь… ипрочая дребедень. Ага… главное было иесть - дыхание.
        Кортэ склонился ниже, заглядывая вмертвые глаза жены, словно вних мог прочитаться ответ. Затем сын тумана резко инеловко повернул маари, подтянул ближе иобнял, зажимая рану наеё спине. Забормотал едва слышно неизменную и, как подозревала королева, единственную известную ему наизусть молитву отдания почестей. Закончив святой текст, Кортэ упомянул имя Мастера, счувством обозвал его бездельником ишвалью. Посопел, сотворил знак замкового камня, потерся носом оволосы маари, шепнул «прости» - ибезжалостно вмял кулак вживот Аше, склоняясь вплотную кеё губам.
        Королева испуганно зажмурилась, невсилах понять происходящее. Она отчетливо услышала хруст ребер. Она поняла: сэтим звуком уходит навсегда, ломается игибнет последняя, пусть ифальшивая, надежда наспасение маленькой охранницы. Носпорить сКортэ еще опаснее, чем звать лишенного рассудка Оллэ, когда тот вдохновенно исполняет вбою танец смерти - инеспособен остановиться.
        -Мастер, прости нас, мы неведаем, что творим, - жалобно шепнула королева, уже незная, кого иочем следует просить.
        Адела туже перетянула рану служителя. Ткань повязки хрустнула, иЛало зашипел, пробурчал нечто невнятно-одобрительное обуспехе лечения. Изабелла намиг отвлеклась, позволяя себе смотреть навыжившего ирадоваться тому, что начерном поле войны угасли невсе свечи людских душ. Незадачливый колдун поклонился ипокинул шатер, опираясь наруки инеособенно смущаясь из-за того, что вынужден ползать имычать вприсутствии правительницы Эндэры.
        Когда королева обернулась кКортэ, когда нехотя заставила себя снова смотреть нанелюдя, сломавшего ребра своей уже мертвой жене… Аше лежала, плотно укутанная руками нэрриха, почти незаметная вворохе косичек. Сам Кортэ тоже лежал, навалившись иприжимая маленькое тело, по-прежнему плотно залепляя ладонью рану наспине маари ивторой рукой то безжалостно толкая грудину ксамому позвоночнику, то поддевая под ребра иноровя оттянуть, заглядывая вглаза иплотно прижимаясь лицом толи кщеке, толи кподбородку маари, внятно инеразобрать. Зрелище было отвратительным, нэрриха словно издевался над несчастной, сойдя сума. Королева очень хотела отвернуться инесмотреть, нонемогла.
        -Адела! Прикажи найти Оллэ идоставить сюда, - велела она, подставила ладонь иполучила кубок стравяным настоем. - Немедленно. Чегобы это ни стоило. Что замерла? Быстро.
        -Сын шторма уже идет, я видела, когда помогала Лало покинуть шатер, - пояснила южанка, вытирая солба королевы испарину имягко, нонастойчиво усаживая Изабеллу, подсовывая под спину подушки иустраивая ноги наскамеечке. - Вот так. Вам нельзя волноваться, мне весьма далеко доуровня знаний итем более опыта брата воврачевании. Он, если вы незнаете, написал десять книг, это безупречные трактаты лекарства, яже всего лишь прочла их ипереписала, как было велено, нанаречиях Алькема иЭндэры, неболее того… Учтите это, умоляю. Пожалейте себя иребенка.
        Королева неопределенно фыркнула, нопромолчала. Сделав усилие, она заставила себя несмотреть наКортэ.
        Втумане заоткинутым пологом шатра дрожало тусклое предутрие. Оллэ брел поколено втраве, ибыл он страшен неменее, чем обожженный сын тумана, невесть откуда икак явившийся.
        Оллэ был сплошь вкоросте чужой исвоей крови, присохшей, много раз стертой иснова налипшей. Сплошная маска войны, позволяющая вместе стем впервые рассмотреть настоящее лицо сына шторма… Допоры он казался наиболее мирным ирассудительным издетей ветра. Отрешенно-мудрым, безразличным кстрастям изаботам людей. Нобезмятежный покой, оказывается, был всего лишь маской.
        Оллэ добрел дотела Абу, нагнулся ибез видимого усилия поднял посла Алькема наруки, понес кшатру, бережно поддерживая под голову. Уложил наплащ, расстеленный догадливой Аделой. Сам Оллэ уселся рядом, поклонился королеве ихмуро оглядел поле боя - вродебы снедоумением, совсем как человек, протрезвевший истрадающий похмельем.
        Большая битва исчерпала запасы людей-дров итеперь вяло тлела отдельными очагами стычек отступающих ипреследователей. Подошедшие ссеверо-востока войска, окоторых предупреждал сын шторма, оказались тяжелой конницей Черного принца, его гербовые ленты истяги, саму его приметную фигуру ввороненом панцире, королева узнала сразу - иокончательно успокоилась поповоду исхода войны. Повела бровью, пробуя оценить, кто именно - патор или всеже скромный брат Иларио, распорядитель золота Кортэ - оплатил принцу наемников и, посути, сменил правителя заПонскими горами.
        Принц, воинственный добезумия ибездарный впереговорах, для своей страны неподарок, - решила Изабелла, - однакоже он несоюзник маджестику вигре против Эндэры, что куда важнее именно ей ипрямо теперь. Конечно, принц попытается обеспечить себе выгоду вделе: скорее всего, по-простому запросит перевалы икус земель кюгу отних, непременно случшими виноградниками. Ноэто детали, иони пока неважны. Главное - пушки Тагезы смяты иперевернуты, отборные войска Галатора своими латами покрывают склон, как галька - морской берег. Бертран жив ивродебы здоров: вон он, гарцует нахолме, уже рассмотрел нового союзника инамерен скакать навстречу, перед тем сменив неутомимого рыжего коня наболее рослого имощного вороного. Правильно, принц - теперь уже, пожалуй, надо именовать его королем Турании - ценит лишь надежный доспех имощных лошадей. Поправую руку отбуйного вояки гордо разбирает поводья огромного рыжего коня некто, весьма похожий нанэрриха Виона. Пожалуй, он иесть: глупыш отыскал нового покровителя изаодно - образец для подражания. Подходящий ему, простенький…
        Авот ипатор. Широким жестом принял бумаги, прочел, дал знак своим людям иторжественным шагом поехал кчужой стороне долины, обсуждать условия мира вшатре проигравших. Башня, как известно, войн неодобряет, ироль Факундо взамирении должна быть наглядна икрасиво подана. Незря багряные, отложив оружие, растянулись пополю частой цепью, тормошат лежащих, отделяя живых отубитых ивсем, еще способным поправиться, отыскивают место вбыстро разворачиваемом лагере лекарей, неразделяя людей наврагов исоюзников.
        -Теперь уменя никого неосталось втом доме, наюге, - совсем тихо сказала Адела.
        Королева вздрогнула, прекратила изучать поле илишь теперь запоздало удивилась: как отчетливо она все различает, аведь сумерки сильны, туман клубится плотной занавесью, всякое дерево норовит прикинуться человеком, авсякий покойник кажется корягой или тенью втраве.
        -Нельзя вылечить? - сухо уточнила Изабелла усына шторма, указав наАбу.
        -Я так стар, что уже незнаю верных ответов, - задумался Оллэ, глядя то наКортэ, продолжающего терзать тело маари, то намертвого скорченного Абу. - Я всю жизнь отдавал младшим нето, что следует. Учил убивать итак пытался избавиться отсобственного безумия, пугающего меня куда более угрозы поражения… Я щедро делился смертью иоставлял без внимания жизнь. Даже сегодня я выдрал две пряди раха лишь потому, что гнев того потребовал. Слепой гнев. Незнаю, каких богов благодарить зато, что Кортэ отказался учиться уменя. Он ибез того был несколько… вспыльчив. Я наставлялбы его, требуя сдерживать порывы истрого учитывать свои желания истрасти, как скупердяи учитывают накопленное золото. Я превратилбы его вничтожество, абез меня он оказался свободен стать кем-то новым иинтересным. Даже золото он теперь умеет непросто копить, ноипускать вдело.
        Оллэ обернулся кслугам, доставившим воду вдвух больших бочонках. Покинув шатер, сын шторма долго мылся, отфыркивался, отскабливал кровь. Пил воду, снова мылся. Наконец, облился сголовой, натянул добытую расторопным слугой рубаху иснова приблизился ккоролеве, учтиво исполнив поклон. Сел рядом сАбу, тронул запястье южанина, проверяя пульс - вдруг да ошибся? Невыявив чуда, сын шторма нахохлился ипокосился накоролеву.
        -Я был дурным учителем исмог вырастить лишь двух учеников, которыми горжусь. Ноттэ - он взял уменя лучшее, азатем так упрямо инастойчиво отказался отпрочего, что мы разругались. Абу… - нэрриха улыбнулся грустно идаже горько. - Абу получил то, что пожелал. Он обманул меня, избежав иссоры, инавязываемых мною лишних знаний. Я пытался сделать его воином, я давал ему понимание трав, чтобы он мог постепенно перекроить свое нескладное тело, предпочитающее жиреть иотдыхать, пока рассудок трудится. О, упрямый безумец был лучшим изучеников, он смог втереться вдоверие изаставил меня делать то, что было важно ему. Лезть ввашу войну, выходить набой против детей ветра иотказывать взащите ему самому, Аше идаже вам, королева. Он управлял мною, ая позволял ему плести интриги изабавлялся тем, как он ловок икак сам я смешон… иногда. Ивот я доигрался. - Оллэ бледно улыбнулся. - Ноттэ вернулся вмир, нопроизошло это весьма далеко отсюда, ипребывает он вкаком-то ином виде, ктомуже немоими стараниями сбылось долгожданное. Даже новость я узнал неотродного ветра, алишь изпривета, присланного сыном заката, он по-прежнему
умеет быть вежливым… Кортэ, незадумываясь, перекроил под себя законы мироздания ипродолжает уродовать их, незыблемые, отчаянно выдирая то, что полагает важным, зачто готов платить любую цену. Ая сижу ичувствую себя опустошенным.
        Оллэ склонился над Абу, закрыл лицо руками изамолчал. Королева извежливости тоже помолчала. Нобыстро устала отзатянувшейся паузы, прокашлялась ивозобновила разговор, желая решить важное для себя дело.
        -Я приказала найти вас, чтобы прекратить это безумие, - она указала рукой всторону Кортэ, попрежнему обнимающего маари иноровящего сломать ей все ребра.
        -Невмешивайтесь, лучше сами покиньте шатер, - распорядился Оллэ. Снова подхватил тело Абу, укутал вплащ ипошел прочь. - Врядли можно наверняка знать, где заканчивается безумие иначинается наитие. Где упрямство отделяется отупорства? Право, мне самому интересно.
        Изабелла еще раз осмотрела поле, отметила: Бертран всопровождении Черного принца едет кхолму, где его ждет патор. Заспиной Факундо стоят проигравшие, иони уже готовы обсудить ипринять условия неизбежного мира. Рассвет, который должен был дать начало битве, пропитан посамый горизонт темной кровью ночного сражения. Он зреет утомленный, траурно-мрачный. Рясы багряных запятнаны так основательно, что отмаливать идаже попросту отстирывать победу им придется весьма долго.
        Слуги вынесли наружу походное кресло, королева покинула шатер, села изакуталась вшаль. Сдолей раздражения проследила, как Адела садится рядом прямо втраву, как она бережно иловко держит наруках наследника, агукает, улыбается инянчит малыша. Неособенно общительный ивесьма крикливый мальчик тянется кюжанке, смеется, охотно пьет ииграет.
        -Меня выставили измоегоже шатра, - посетовала Изабелла, ни ккому необращаясь.
        -Свежий воздух вам полезен, - утешила Адела. - Позволю заподозрить, умальчика была нелучшая кормилица. Если вам угодно, я займусь выбором пищи, времени отдыха иигр.
        -Может, иугодно. Ты почтительна инесклонна спорить, - буркнула Изабелла, незная вточности, жалуется или хвалит. Резко обернулась иглянула влицо той, кого вовсе нежелала видеть женой племянника Бертрана. - Хочешь крутить двором иуправлять мною?
        -Там, где я родилась, непринято так далеко распространять женское влияние, - вздохнула Адела. - Мы, как вы изволили сказать, крутим иуправляем, если таковое нам посилам, лишь своими детьми, ито встарости. Уважение кматери значимо уменя народине. Увы, матушка эмира неблаговолила Абу. Нашу маму отец ввел вдом, когда бабушка была вотъезде. - Южанка помолчала, удобнее усадила наколенях наследника рода Траста. - Бабушка умерла полгода назад. Абу могбы теперь стать наследником, отец его по-своему любит… любил.
        Адела старательно сморгнула несколько слезинок, непозволяя себе ярких проявлений душевной боли. Королева хмыкнула, отвернулась ипотребовала распорядиться относительно завтрака. Вшатре творилось невесть что, там сопели ивздыхали, ноникак неотгоря. Любопытство иотвращение сложно мешались всознании королевы, пока что уравновешивали друг друга ипозволяли сидеть, ждать завтрак иисполнять просьбу Оллэ, слишком уж похожую наприказ: несмотреть иневмешиваться внепотребство.
        Копье маари лежало совсем рядом, вкольце тусклой травы, все заметнее отличающейся отпрочей: словно её выкрасили темной краской, да еще итени прочертили тушью резко, прямо-таки доненатуральности. Слуги побаивались лишний раз наступить наизмененную траву, предпочитая ходить отшатра икнему последу пепла, оставленному при движении огненного шара. Копье лежало довольно далеко отследа ивыглядело старым, каменья неблестели, подревку вродебы плелась паутина. Широкое лезвие тронула ржавчина.
        -Подай мне эту штуку, - приказала Изабелла. Заметила колебание южанки иупрямо прищурилась: - Исполняй!
        -Нельзя брать! - громко остерег знакомый голос. - Плохо. Там лежит вреда нет, там - змея вещь, змея след. Надо обжигать, надо ждать. Много-много ждать!
        Королева старательно зажмурилась изаткнулауши.
        Голос немог существовать вмире живых, он почудился… ивсеже это клучшему: безумие иной раз желанно. Ушедшая маари сообщит еще много важного. Конечно, голос - совсем нетоже самое, что ящерка Аше, единственное существо, которое Изабелла иногда позволяла себе считать неслугой иневассалом - аподругой… Руку королевы бесцеремонно отодрали отуха.
        -Мой лев вернулся!
        Теперь Изабелла нетолько слышала, ноивидела маари. Живую. Аше смешно подпрыгивала отзначительности события, отего огромности, отжелания кричать вовесь голос то, что важнее любых иных слов.
        -Мой лев! Он пришел. Он сильный. Он сделал так, я непросила, так слишком много. Никто неделал, никто немог. Все жадные. Все хотят себе, берут. Он отдал. Он мой лев. Собственный!
        Изабелла попробовала сохранить налице подобающее королеве выражение, несмогла, смахнула слезинку ирассмеялась. Поймала маари заруку, потянула ксебе, обняла, надеясь хоть так окончательно поверить: Аше дышит, её сердце стучит как сумасшедшее - ещебы, отрадости. Ворох косичек пахнет паленым, одежда грязна иизодрана, наспине - Изабелла проверила - грубый шрам наместе недавней раны. Лицо бледное, оно вничтожный срок осунулось истало каким-то серым, словно Аше иссохла впустыне без пищи иводы. Щёки запали, губы треснули докрови внескольких местах, глаза лихорадочно блестят икажутся еще огромнее. Узор татуировки, прежде черный скрасным изолотом, вьющийся отуголков глаз квискам, изменился: он теперь тоньше, сложнее, вчерном проявилось несколько оттенков, азолотой сменился наогненно-рыжий. Да иволосы посветлели, отдают медью. Королева нахмурилась, насчитав слишком уж много перемен, невозможных инепонятных. Все это требовало пояснений, идон Кортэ могбы их предоставить. Пришлось обернуться инайти взглядом нэрриха… Чтобы снова исключительно непо-королевски охнуть ивсплеснуть руками.
        Ни один ожог непропал стела сына тумана, хотя, глядя наожившую Аше, королева предполагала, что увидит Кортэ совершенно здоровым. Новолдыри надулись даже там, где их прежде небыло, многие лопнули иповторно налились, нащеке обозначилась крупная язва, глаза гноились двумя щелями опухших век, лишенных ресниц. Неуцелел ни единый волосок нагруди ируках, сгорели даже брови. Вуголках век наметился сплошной опухолью черный узор свежей татуировки… точнее, сложного фигурного ожога, как предположила недоумевающая королева. Узор напоминал тот, что украшал - или уродовал, все зависит отвкуса ивоззрений - лицо Аше. Насколько велико сходство рисунков, понять неудавалось: кожа нэрриха частично облезла идаже смотреть наКортэ было неприятно, почти больно. Ктомуже плотное тело высохло, делая нынешнего нэрриха лишь тенью прежнего массивного бойца.
        -Кожа икости, - ужаснулась королева.
        -Да уж, жрать ижрать, втри горла, - хрипло посоветовал самому себе сын тумана. Он сразмаху сел натолько что расстеленный слугами ковер уног королевы, удобно облокотился спиной наножку кресла. - Какже тут хорошо! Если сидр уже несут.
        -Несут, - пообещала Адела, сорвалась иубежала распоряжаться.
        -Меняю сидр насведения, - королева попробовала полушутливо торговаться, придавая лицу должное выражение, носразуже открыв веер, позволяющий ей незаметно для прочих - глупо улыбаться, глядя назаботливую Аше. Маари уже добыла для своего льва плащ иводу, атеперь суетливо укладывала подушки под его больную воспаленную спину. - Могу я рассчитывать направду?
        -Правда стоит так дорого, что даже я ненадеюсь обзавестись порцией, - Кортэ закашлялся усталым смехом. - Черт его знает, что приключилось… Хотя ему-то откудаб выведать? Мастер, пожалуй, знает. Молитесь иобрящете. Он по, слухам щедр, хотя милостынькой небрезгует. Тот еще мудрюк, вроде Оллэ.
        -Показная ересь - фальшивая монета тех, кто незнает ответа… или нежелает знать, - разочарованно определила королева. - Хорошо, торгуйтесьвы.
        -Титул графа, - Кортэ поймал жену заволосы иусадил рядом, обнимая иприжимая ксебе. - Ивладения. Я хочу права навсю пустыню, населенную народом маари. Я знаю, пока что она невходит всостав Эндэры изначит, вам ничуть ненакладно подарить её. Нотакже я знаю иное: вы кротки, набожны имиролюбивы настолько, что уж наверняка вближайшие полвека прихватите земли кюгу отзаселенных ихорошо обороняемых портов Риаффы. Отдайте мне клок шкуры неубитого вами зверя - новую провинцию… скажем, я дам ей название Маара, иное-умное мне вгорелую голову невлезло. Порукам? Ия ка-ак возьмусь отбалтывать язык, так уж инеуймусь.
        -Нэрриха немогут владеть…
        -Так то - нэрриха, - насмешливо протянул Кортэ. - Унас сАше теперь надвоих одна жизнь, она объяснила, я доволен. Погуляю чуток встолице, прижму кногтю говнюка Иларио, выясню, сколько успел извести моего золотишка иначто именно. Дождусь Ноттэ, потолкую сОллэ, разберусь, как там Альба, то да се… Апосле уйду впески. - Кортэ прищурился весьма решительно. - Видители, королева, торговаться сомной неследует. Я все равно получу клок, запрошенный увас сегодня ипока что по-хорошему. Цена испособ неимеют значения… Надеюсь, вы неотносите меня кдобрякам-губошлепам? Маари будут жить спокойно. Это важно для Аше, это важно для всех нэрриха, это важно для мира вцелом иэто будет так, как я, черт возьми, решил. Я сгинул отсель, когда дохлый Поу утянул меня адски глубоко. Там, закраем, я впервые оставался всознании ипри своей памяти. Успел мельком заметить миры, доставшиеся целиком ублюдкам вроде Поу. Они сгнили наподобие червивых яблок, королева. Они лишены полноты сияния света единого. Тварь их выжирает изнутри, омертвляет иползет дальше, оставив позади сплошное дерьмо… Хотя бывает итак, что вам, людям, нравится
сидеть поуши вдерьме, там тепло ивдобавок своей вони неслыхать.
        -Грубо, - поморщилась Изабелла.
        Адела вернулась скорзиной припасов, поставила её рядом сКортэ ижестом предложила угощаться - хотя вежливость запоздала, сын тумана угостился сразу, едва дотянулся. Захрустел бараньими ребрышками, перемалывая их вместе скостями ихрящами. Забулькал сидром, зачавкал, вытирая жирные руки облоснящуюся отожогов кожу лица, шеи иплеч. Южанка сокрушенно покачала головой ипротянула Аше склянку смазью, предлагая лечить нэрриха.
        -Позвольте, - вздрогнула королева, - вы сказали, дон Кортэ, что вы… ненэрриха. Что это значит икто вы такой, если говорите онас - «вы, люди»?
        -Я уже граф? - прочавкал сын тумана, загребая всвободную руку изрядный кус свинины.
        -Вы уже невыносимы, - сдолей симпатии посетовала королева иулыбнулась Аше. - Васбы следовало изгнать, ноАше… Мне заранее нравится зеленый тон кожи дур изсвиты, вынужденно кланяющихся дикой графине. Значит… внести вказну сто тысяч золотом для вас небудет сложно?
        -Умеренная цена, - похвалил Кортэ.
        -Закаждого.
        -Увас хороший аппетит.
        -Инемного…
        -Переедать чертовски вредно.
        -Адела, найди рапиру или эсток, мы желаем возвести дона Кортэ вграфское достоинство, - велела королева, вполне довольная торгом. Усмехнулась идобавила: - Спатором вы уж разбирайтесь без меня. Незнаю, можетли еретичка идикарка быть признана законной женой графа, неимеющего души.
        -Я плачу задва титула, - мстительно хмыкнул Кортэ, - ипредставляю вам всю головную боль вместе сзолотом, ваше мудрое величество. Ха… черт сним, сзолотом, я добавлю отщедрот всякий раз, когда моя семья прирастёт. Или окажу услугу. Единожды.
        -Чтоза…
        -Дети ветра обладают бессмертием, они свободны ввыборе мира исроке пребывания внем, хотя давно забыли, какова их подлинная задача, - Кортэ смачно облизнулся, допил сидр исыто вздохнул. - Люди тоже понятия неимеют, естьли вих жизни смысл ичто поуказанному поводу думает Мастер. Тот ведь хуже Оллэ мудрюк: набрал учеников инеучит. Ну да пес сним, я никогда небыл настоящим сыном ветра, я принадлежу более позднему инизменному сучку древа единого, так пояснила моя Аше. Новнашем заляпанном дрянью мире моя сила кое вчем поважнее высшего итрепетного дара ветров. - Кортэ сотчетливой насмешкой глянул накоролеву. Изабелла ожидала внятного пояснения, неполучила его итеперь сдерживала гнев изпоследних сил. - Помните: япообещал или золото, или услугу.
        Королева поморщилась, нехотя поднялась изкресла, погладила ножны эстока иотбросила их всторону. Она повела плечами, медленно иторжественно уложила лезвие наплечо Кортэ как можно плотнее кего горлу, испытывая мимолетный восторг отпризрачной, ностоль близкой возможности зарезать наглеца.
        Когда должные слова были сказаны, граф хмыкнул, прокашлялся… ивместо присяги потребовал повторить сидр. Прикончив кувшин - выпив иразбив - сын тумана натянул принесенную слугами рубаху, нехотя влез вштаны, шипя проклятия ижалуясь, как трудно жить без кожи. Аше суетилась рядом, хозяйски нацепив насгиб локтя корзину сприпасами, принесенную только что. Кортэ все шипел ибормотал: ветер знобкий, пятки вволдырях, анадо их трудить - искать Оллэ, ктомуже война войной, нопройдоха Иларио обязан составить отчет, независимо оттого, жив илинет.
        Оллэ явился сам. Спервого взгляда было заметно: он стал мрачнее прежнего. Прискакал верхом нарыжем Черте, спешился ибросил повод южанке, глянул нанеё пристально, виновато вздохнул, всерьез пугая Аделу. Безразличным тоном сын шторма сообщил, что единоверцы Абу готовят все для похорон пообычаю Алькема, что герцог Траста вбою показал себя героем - то есть неразумным иотчаянным мальчишкой, лезущим впервый ряд. Что совсем недавно был он при смерти, нодля нэрриха сопытом несложно выделить малую толику раха ивернуть человека, пока тот еще дышит. Адела метнулась вседло иумчалась, неглянув всторону королевы.
        -Надоже, побелела так, что поверить можно, всерьез переживает замужа, - хмыкнула Изабелла. - Герцоги неженятся полюбви, номерзавец Абу умудрился итут обмануть нас иполучить выгоду для семьи. Дон Оллэ, неужто совершенно нельзя было вернуть его? Очень уж хочется… гм… казнить злодея.
        -Ваши королевские шутки пусть дождутся внимания свиты, - тихо предложил сын шторма. Повернулся кКортэ. - Преклоняюсь перед упорством, недоступным мне. Даровать ивозвращать жизнь - удел богов, вынашивать ивводить вмир - прихоть людей, амы, нэрриха, лишь отнимаем иразрушаем. Печальный рок. Ты вдруг отказался отпривычного нам пути исразу покинул последний круг нашего роста, поскольку стал иным…
        -Какже я горд собою, - восхитился Кортэ, пробуя выпрямиться, вскинуть голову иулыбнуться, хотя все это причиняло боль. Носын тумана переупрямил иболезнь, инепослушное тело. Хитро подмигнул Оллэ, разом сбросил маску бравады ипозволил уголкам губ траурно опуститься. - Я тоже был его другом. Мне больно… Долго будет больно ипусто внутри, тут. Ноя теперь знаю, как исправить если невсе, то кое-что. Он ушел, исполняя задуманное. Его дело недолжно сгинуть.
        Кортэ усмехнулся, обнял маари ипобрел прочь, опираясь наеё плечо, прихрамывая ипошатываясь. Чуть погодя иотдельно ушел Оллэ.
        Королева долго смотрела вслед, моргая иубеждая себя, что глаза слезятся из-за соринки, трущей веко. Слабость правителей, любая - это повод помыкать ими. Она, Изабелла Атеррийская, выросла водворце инехуже покойного еретика знает, что всякое сочувствие ядовито, что любая помощь лишь хитрый ход, сулящий выгоду кому-то изигроков. Адружба… Полноте, только нищие могут всерьез рассуждать оподобном! Иногда беззаботность их бытия вызывает зависть укоролей. Нищие бездельники вправе целый день оплакивать свои ничтожные беды ирвать душу болью утрат. Короли куда рачительнее распоряжаются временем.
        -Хакобо!
        -Мое имя, если будет позволено…
        -Полагаешь, мы должны запоминать твое ничтожное имя? - вкрадчиво уточнила Изабелла, покосившись наслучайного собеседника ипообещав себе убрать его изсвиты как можно скорее. Простоват. Недопустимо инепочтительно. Ктомуже красавчик, аревность Бертрана опасна для покоя столицы. - Что взорвалось влагере патора?
        -Так… - смешался юный дон, кланяясь ибагровея вовсе щеки, - изрядная бочка святой воды, ваше величество. Патор приказал везти запас отсамого родника Ступеней духа, дабы свершить большой молебен. Увы, тот шар, как утверждают сэрвэды, прошел доски насквозь иснутри рванул. Пара столб, грохот ивсе такое.
        -Снутри, - поморщилась Изабелла. - Деревенщина. Вуниверситетах благородные доны редко обучаются, вам лишьбы жрать смоего стола изолото казны переводить набезделье. Рапира утебя сдорогой гардой, ацена ей медяк, если поставить против Эспады, нищего королевского пса… - Изабелла вздохнула, щурясь иглядя всторону лагеря патора. Рассмеялась негромко. - Аведь придется признать Кортэ обладателем души, святая вода иересь - несовместимы. Вели подать карету. Мальчики уже, пожалуй, наигрались иввойну, ивпереговоры. Пора прочесть то, что написано поих распоряжению. Ималость подправить.
        Кполудню вбольшом шатре патора необходимые бумаги были подписаны.
        Королева скромно смотрела впол, пряча удовольствие. Она получила желаемое, выбив Галатор изматериковых портов ипоссорив сТагезой, неущемленной условиями мира ничуть, если несчитать потерю малой горной долины, получившей статус независимого княжества. Впрочем, можноли огорчаться: остался сносом наглец Кортэ, недавно игромогласно объявлявший Вольмаро своей вотчиной. Именно такое условие - унижение сына тумана - ставил сам король Тагезы, ионо было принято, ведь, как совздохом признала Изабелла, кровные связи сильнее иных долгов иобязательств.
        Теперь победительница гладила веер, из-под ресниц наблюдая замужем, подписывающим договор омире. Рассматривала южан, толкущихся снаружи иожидающих права войти ипоклониться. Прибыли кстати, сообщили оразгроме флота Галатора, сделав островного короля серым, аведь указанный цвет так идет чужим дрожащим щекам, когда твои собственные цветут румянцем… Факундо, бедолага, уже знает овзрыве бочки сосвятой водой иотзадумчивости так рассеян, что подписывает молча, хотя договор для него, представителя власти духовной, невыгоден, хуже, почти неприемлем: внизу есть строчка, расписаться вкоторой должен посол или соправитель Алькема, именуемого «южной провинцией Эндэры, особыми правами наделенной». Изабелла прикрыла веки, непозволяя воображению рисовать Абу, подписывающего лист последним исияющего отвратительной, вызывающей зависть улыбкой. Эта его улыбка осталась видна даже намертвом лице…
        Подпись поставил, конечноже, неАбу. Бледный, нодостаточно уверенно опирающийся натрость герцог Валериан быстро провел пером побумаге изахромал ккреслу, размещенному удобно для раненого, близко кстолику сдоговором.
        -Эмир хотябы знает, что теперь унего имеется соправитель? - едва слышно поинтересовался король Галатора, намиг оживившийся.
        -Говорят, наостровах еретики кишат, пусть они ииного толка, чем наши, - шепотом припомнила Изабелла, подзывая Аделу иделясь снею мыслями так, что прочие могли при некотором усердии расслышать. - Анам вот пока что неинтересно, пишутли они письма наюг или нет. Горы уних, вродебы, каким-то мятежом охвачены… Впрочем, сплетни.
        -Дурные сплетни, - рявкнул навесь шатер Черный принц. Повернулся кБертрану, хлопая его поплечу исключительно по-родственному. - Слушай, ваши поплыли назапад, дело занятное. Намбы золотишко непомешало, если там что найдется, немолчи. Мои наемники - ну, сам видел, парни непромах. Дороговато встали, ноуж когда надо икогда вскладчину, тоэто…
        -Принц, вы хотели побеседовать сдоном Оллэ, - напомнила королева, морщась иедва сдерживая себя, чтобы без поспешности прервать поток опасных слов. - Он здесь испрашивал овас. Хакобо проводит.
        Радующий взор желчно-нездоровым видом иперекошенным лицом король Галатора отвернулся ипокинул шатер, непрощаясь. Повелитель Тагезы покосился назаметный животик Изабеллы, подцепил под локоть «брата своего» Бертрана иповел прочь, шепотом намекая напользу близкородственных союзов исвою исключительную склонность ценить долгосрочные перспективы. Вконце концов, мир велик, иобъединяться можно инужно, усиливая позиции юга вбольшой политике. Королева погладила живот иусмехнулась. Родня изТагезы, ядовитой занозой торчащая вдушевной ране детских воспоминаний ипривязанностей… Родня, готовая воевать настороне врага - азатем, как ни вчем небывало, подбирать партию для нерожденного еще ребенка. Стоит признать: сАрмарой отношения хороши именно утетушки, иесли родится девочка, былбы прямой смысл помириться навремя иобдумать общую выгоду.
        -Новый посол Алькема, - шепнул вухо все тотже юный дон, оставшийся безымянным ипродолжающий надлызать некстати ибез такта. - Там, вне шатра. Он настаивает…
        -Мальчик, убирайся сглаз моих, - посоветовала королева. Пригласила патора занять соседнее кресло. - Каюсь, я сегодня грешна, гнев игордыня, увы… Новсе решительно неготовы признать очевидное: договор подписан, инастаивать вэтот день могу только я. Это слегка кружит голову. Факундо, я вам благодарна, вы поддержали меня, хотя могли воспрепятствовать многому. Почемутак?
        -Невсе строители Башни единой равно оценивают способы, допустимые для возведения стен её иглавного всхода, - посетовал патор. - Мой предшественник Паоло, да неоставит его провидческая сила, полагал ересью иуниверситет, иврачевание, имного иных дел, согревающих мою душу. Может статься, он ближе кМастеру… Нотеперь вэтой стране вы решаете, что дурно ичто хорошо. Вы пожаловали университету право называться королевским, вы передали вего библиотеку ценнейшие труды. Полагаю, такой путь строительства ступеней праведности весьма хорош. Я допускаю порой, что признание ереси Алькема частью жизни грешных людей, нетребующей немедленного искоренения вместе суказанными людьми - незло. Их лекари должны отдать Башне то, что мы сочтем благом.
        -Начнут они спередачи вуниверситет трактатов, составленных Абу. Вот только откудабы взяться новому послу, если мирза Абу погиб вночь, только что? - задумалась Изабелла ижестом разрешила впустить тех, кто ждал приема.
        Пожилой южанин долго истарательно кланялся, припадал лбом кковру, повторяя приветствия надвух наречиях истараясь соблюсти все правила вежливости. Наконец он счел церемонию исполненной и, неподнимаясь сколен, принял успутника сверток, извлек бумаги, украшенные гроздью печатей. Протянул, чуть подождал ипомилостивому кивку Изабеллы сам развернул доставленное, вдохнул всей грудью - игнусаво, нараспев, зачитал послание.
        Эмир желал «сиятельной звезде Атэрры» крепчайшего здоровья иполнейшей победы над врагами. Эмир длинно, косвенными словами, соглашался признать законным новое положение своего края, как «обособленной части» Эндэры. Далее, удивляя королеву, правитель юга обрушивался смногочисленными упреками намирзу Абу, «предателя счерной душой, лишенного отныне змеиного яда ипотому безопасного». Эмир отрекался отсына иотдавал его жизнь исмерть - явно подразумевая второе - вполную власть правителей Эндэры. Посланец дочитал письмо, помолчал, стараясь прогнать тень печали, слишком заметную наего лице. Справившись, он достал второе письмо, объявляющее его самого новым послом Алькема.
        -Если будет дозволено похоронить мирзу после казни… понашему обычаю, - сбивчиво пробормотал южанин, кланяясь снова так, чтобы коснуться лбом ковра изаодно спрятать лицо. - Позвольте проситьвас…
        -Адела! - королева возмущенно отшвырнула веер ижестом предложила герцогине немешкать иподойти ближе. - Переведи свашего южного еретического наздешний политический: что все это означает? Мне дурно, язык маари проще впонимании!
        -Мой брат прогневил служителей веры, - шепнула Адела, бледнея ииспуганно глядя набумаги. - Отец искал способ сохранить мир внутри края инеутратить надежду наблагополучное разрешение переговоров свами. Он полагал, что Абу впал вАтэрре внемилость ижелал сделать вам подарок… ВАлькеме иногда приносят голову врага вмешке. Это знак высокого доверия. Небудет мести, небудет долгов инебудет спора. Алькем теперь слаб, унас больше завистников иврагом наюге, чем здесь, нам нуженмир.
        -Ну да, любой ценой. Милая увас семейка, я уже ощущаю родство, - хмыкнула Изабелла. Потянулась завеером, довольно отметила: Адела успела нагнуться иподобрать вещицу, подала вежливо, соблюдая церемонии, нобез задержки. - Вот мое решение, посол. Абу мог быть сколь угодно мерзким еретиком инасмешником, однако я обязана ему жизнью трижды - своей, наследника инерожденного ребенка. Мало кто вночном бою отдал короне больше, иневажно, чем руководствовался - выгодой, долгом или пониманием того, что вернуться ему некуда… идома его неждут. Вы сообщите эмиру, что его сын погиб достойно, Адела составит подробное письмо. Я дозволяю похороны пообычаю юга. Более того, я допускаю право сторонников мирзы чтить его память, именуя величайшим лекарем Эндэры. Вобмен требую полного отчета поделам исоюзникам нэрриха, именуемого сыном песка. Он предал нас всех. Если желаете порадовать меня мешком, набитым дохлыми врагами… Чтож, извольте. Вжизни ненаблюдала зрелища приятнее, чем прыгающая покочкам голова сына песка, чей клинок недотянулся домоейшеи!
        Изабелла отдышалась, обмахиваясь веером ипостепенно успокаиваясь. Вшатре было исключительно тихо, слуги замерли бледными изваяниями. Патор перебирал четки, без высказанных вслух слов творя молитву Мастеру ониспослании покоя имилости: Изабелла разобрала ритм перебора костяных шариков. Герцог сидел и, кажется, опасался пошевелиться, сосвоеобразным восторгом вслушиваясь вэхо сказанного. Посол неподнимал головы, пришибленный недоумением. Итолько Адела сияла искренней безмятежной улыбкой, делающей её воистину похожей набрата если нечертами лица, то особенным блеском глаз иумением иногда забывать, что насвете есть страх. Валериан негромко прокашлялся, скрипнул тростью, поднимаясь изкресла.
        -Вы негневаетесь намоё самоуправство, - предположил он, устраивая руку наплече жены. - Я благодарен. Адела стоит многих жертв… Всегда мечтал выступить изСантэрии идойти доберега моря, покоряя иноверцев. Новойна вынудилабы меня брать штурмом один изинтереснейших городов мира, превращая его вруины илишая населения. - Герцог поцеловал жену ввисок. - Очень красивого ипреданного мне населения.
        -Будетли мне дозволено спросить, - Адела дождалась кивка королевы иповернулась кпослу: - Советник Али, отец назвал наследника? Ктоэто?
        -Мирза Агат.
        -Он почти также мало ценит оружие, как Абу, - кивнула южанка ипояснила для Изабеллы, грустно усмехнулась. - Однакоже нет никого, способного лучше разобраться вделах торговли свостоком ипустынным югом запроливом. Или вторге дворцовом, дарующем уважение одним инемилость иным…
        Полог шатра озарился близкой вспышкой, большое пламя загудело певуче ижадно. Изабелла жестом предложила послу подняться сколен ипередать бумаги герцогу, быстро покинула шатер, потакая любопытству.
        Насклоне холма, наобнаженном скальном уступе, лишенном травы ипочвы, суетились люди Абу, подвозили телегами песок, сыпали внаспех собранные каналы изплотной ткани, мятых щитов, обломков копий идоспехов. Оллэ сидел усамого края обрыва, задумчиво наблюдая иневмешиваясь. Маари бегала икричала, раздобыв себе обломок копья, длиной иформой похожий напрежнее её оружие. Аше хлопала людей поплечам, проказливо целилась острием пониже спин, торопила, раздавала указания, мешая слова всех известных ей наречий. Кортэ солидно восседал наунаследованном - наверняка без воли нато покойного - коврике Абу, расстеленном внутри прямоугольника каналов, похожих наоснование стен намеченной впрок постройки.
        -Туда-сюда! Мой лев сильный! - привычно сообщала миру илюдям Аше вполный голос. - Сыпь! Так! Много! Хорошо! Пошли все, пошли! Теперь туда!
        Последнее распоряжение исполнили особенно быстро иусердно, увели, нахлестывая без жалости, коней, впряженных втелеги. Убежали сами, пригибаясь иопасливо поглядывая насына тумана. Тот кивнул Оллэ, инэрриха подставил лицо родному ветру. Шквал сзапада ударил сгрохотом, бросил вдолину пригоршню дождевых капель, пахнущих далеким морем. Оллэ тряхнул волосами, дождь пошел гуще, сплошным потоком заливая скалу иуделяя прочей долине жалкие брызги случайных капель.
        Кортэ запрокинул голову, расхохотался, вытянул вверх руки, маари повторила его движение - иизнедр скалы вынырнула сновой волной пушечного грохота сияющая спина огненного змея. Ткань исами палки истлели вединый миг, щиты идоспех побагровели, теряя кожаную идеревянную отделку. Ослепительно вспыхнуло пламя, загудело уже знакомым голосом - ипесок потёк полупрозрачным стеклом, играя причудливыми искрами бликов чешуи змея, скользящего поканалам точно так, как указывали руки Кортэ иАше. Дождь превращался впар, недолетая дошкуры змея, вся скала окуталась многоцветным, играющим переливами оттенком огня, туманом. Гул стих ивнутренний свет погас, нодождь продолжал поливать горячую скалу, выстуживая её, осаждая туман.
        -Теперь я вижу, насколько он отныне несын ветра, - отметила королева. - Пожалуй, стоит сберечь про запас услугу, золотом подобного неокупить инесоздать… если вдруг понадобится.
        Коней снова гнали кскале иопять натягивали ткань, отгребали выгоревшую шелуху старых щитов идоспехов, ставили новые, сыпали песок, обжигаясь иторопясь. Стена теперь была заметно выше, Кортэ скрылся заней попояс, апалки все укрепляли инаращивали вверх, рывками, азартно, ссыпая вканал измешковины тяжелый мокрый песок. Изабелла отметила: южанам помогают люди Черного принца, идаже сам он, бестолковейший изправителей, бегает оттелеги кстене изткани вмокрой отпота рубахе, скрупным бочонком - хвастается силой? Норовит выслужиться перед Оллэ? Или ему врадость мужицкая работа, позволяющая выказать удаль исжечь злость, нерастраченную вслишком короткомбою?
        Снова люди отступили испрятались, дождь ударил тугими струями, змей послушно заплясал поуказке Кортэ иего жены.
        Адела подошла, опустила наплечи плащ и, едва касаясь руки, предложила кресло, вынесенное изшатра. Королева села, намереваясь смотреть наскандально творимое чудо, пока оно неиссякнет, арезультат несделается очевиден.
        Стены выросли весьма быстро, сосводами икруглым куполом крыши дело пошло медленнее: Кортэ, выбросив прожженный внескольких местах коврик подальше, морщился отизбытка жара, старательно уклонялся отпотоков жидкого стекла, скалился - инепокидал невыносимой жары. Змей теперь вился усамых его рук, нетолько расплавляя песок встекло, ноипридавая ему форму правильного шара. Порой сын тумана гладил золотую чешую, обжигался, взрыкивал отболи - нонеунимался.
        -Огонь святой долины, это величайшее чудо Башни, снисходит внаш мир лишь раз вгод. Он необжигает людей, - заинтересованно отметил патор, опираясь наподлокотник кресла королевы. Он склонился ишепотом добавил всамое ухо: - Признаюсь вам занеимением рядом духовника: яедва сдерживаю себя, я желаю подойти идотронуться доэтого существа, я тешу себя самоуверенной надеждой, что жар пощадит меня, если творить молитву Мастеру.
        -Отпустила вам грех, - поморщилась королева, - ноувы, сама сижу, как нагвоздях. Вдруг вблизи еще занятнее?
        Факундо сокрушенно покачал головой, свершил знак замкового камня - иразмеренным шагом двинулся всторону чуда. Сэрвэды немедленно подали коня.
        -Они создают захоронение для Абу, - шепотом выдохнула Адела.
        -Сталбы рыжий еще для кого-то лезть изкожи. Все его друзья отпетые грешники, - согласилась королева, прикидывая, естьли уКортэ нателе хоть клок целой кожи теперь, когда он находится вокружении ожившего пламени.
        Аше заметила патора ипобежала кнему, вцепилась вузду коня. Аше часто мотала головой сполурасплетенными косичками, выкрикивала запреты инеподпускала кскале, куда теперь неходили люди, лишь бросая песок издали. Посклону песок сыпался итек кстенам, едва огненный змей выныривал извлажной, исходящей паром кучи - инавивал жидкое стекло насвое призрачное тело.
        Кортэ наконец-то покинул гробницу, постоял уеё стены, закинув голову ипринимая потоки дождя, как благословение илучшее лекарство. Оллэ, сторонясь пышущей жаром стены, добрался допатора, подставил плечо иповел, авернее потащил его насебе прочь. Скоро кним присоединился иКортэ. Все вместе они долго спорили, Черный принц молчал рядом, тяжело дышал, вытирал пот и - полицу видно - наслаждался причастностью кчуду ивозможностью быть водном деле сдвумя сильными изагадочными существами, Кортэ иОллэ. Стремя: как истинный туранец, принц незабывал кланяться Аше ивыказывать ей внимание, пусть всвоей грубоватой манере, толкая вбок ипробуя отобрать копье - то есть напрашиваясь воруженосцы…
        Кнемалому удивлению королевы, патор отспорил свое, кивнул, сбросил плащ ивместе сКортэ пошел обратно кстене, уже изрядно подостывшей впотоках ливня.
        Снова люди стали таскать песок итрамбовать его. Оллэ советовался сюжанами, прорисовывал руками контур купола. Кивал, снова что-то спрашивал.
        -Иди, он всеже твой брат, - разрешила королева, хотя Адела непосмела просить. - Я так понимаю, скоро закончат. Попрощаться позже станет невозможно.
        Тело Абу как раз теперь доставили наносилках, застланных белой тканью. Усадили вдолжную позу… Адела едва успела добраться науступ ипостоять рядом, глядя вмертвое лицо брата, пока Кортэ выслушивал указания, кивал изапоминал, уточнял иснова кивал.
        Иснова змей вился врасплавленном песке стен, ижар вынуждал людей отступить. Только патор упрямо оставался наместе, да Оллэ стоял рядом, окутывая себя испутника вихрем ледяного ветра. Патор широкими жестами намечал узор, змей скользил, вплавлял замысел внедра стены. Когда высший служитель Эндэры иТагезы потерял сознание, сын шторма подхватил его иунес подальше отчудовищного жара, передал напопечение сэрвэдов.
        Кортэ последний раз кивнул, подхватил тело Абу ипонес вгробницу, усадил правильно ивыбрался изневыносимой жары.
        Начали заделывать проем двери. Королева еще немного посмотрела издали, скучая без должной свиты. Приказала подать карету иподнялась нахолм, принюхиваясь кпрокаленной жаре. Воздух был плотным ивлажным, оттого жара казалась вдвойне невыносимой. Адела, всхлипывая, съежилась вуголке кареты, герцог сел рядом сженой, беспомощно вздыхая игладя её поголове.
        Внедрах слоистой, частично прозрачной ипотому выглядящей загадочно иобъемно стены гробницы, королева заметила след узора, созданного трудами патора: кровлю намерений, знак, единый для двух верований, пусть иснесколько разным внутренним смыслом.
        Последние работы завершились, огненный змей сгинул, чуть погодя унялся ливень. Оллэ, утомленный докрайности изаметно осунувшийся, подошел ккарете ипоклонился.
        -Мне пора, ваше величество. Я проиграл битву, несохранил ученика инеоказал вам помощи, когда она была особенно важна. Примите мои извинения, я стар иедвали снова спущусь сгор внаселенные долины. Там… - он поморщился исглотнул. - Там дышится легче. Прощайте.
        Отвернуться иудалиться сыну шторма помешал шлепок поспине, едва несваливший его сног. Кортэ выглядел много хуже, чем утром - если такое вообще возможно. Королева невольно поежилась иплотнее закуталась вшаль, ужасаясь зрелищу сплошных язв иволдырей, шрамов икровоподтеков. Было совершенно неясно, почему упрямец еще наногах икаким чудом он жив, сохраняет сознание, сожженное болью…
        -Точно, мы отбываем наостров Отца ветров, - прохрипел Кортэ, повиснув наплече Оллэ. - Там вдоволь воды, свежего воздуха ипрохлады. Туда уходит вночь Энрике, он выжил иэто для всех - хорошо! Иларио тоже снами, он выжил иэто для него - адски плохо!
        -Вы, граф, стали склонны кпростым речам, полагаю, таково влияние жены навас, - Изабелла разрешила себе улыбку. - Позволите предложить вам карету?
        -Какже, позволю. Буду благодарен.
        -Пустое, - королева отказалась отмелочного торга. - Дон Оллэ, вы отбываете все вместе? Тогда лучше заложить две кареты.
        -Я сам посебе.
        Оллэ попробовал усадить сына тумана наземь ивывернуться из-под его руки, вцепившейся намертво вткань рубахи. Неполучилось, старший нэрриха страдальчески скривился, сел рядом и, неглядя наупрямца, буркнул:
        -Чтоеще?
        Кортэ прокашлялся, выхлебал кувшин воды, вовремя принесенный Аше. Вылил остатки наголову изажмурился, позволяя жене бережно, едва касаясь, наносить целебную мазь. Сам он перехватил руку Оллэ, сжал запястье крепче прежнего, изаговорил тихо, новнятно.
        -Ты неупирайся, я все решил. Пойдешь сомной. Ты впал вотчаяние, это так. Можешь лгать кому угодно, нонемне. Отчаяние лишает нэрриха всего, делая долгую жизнь проклятием. Ноя, великий инесравненный сын тумана, - Кортэ горько усмехнулся, уловив всказанном тон Абу, перенятый иневольно использованный. Помолчав исглотнув комок горечи, Кортэ продолжил серьезно истрого: - Я предлагаю тебе стать моим учеником. Я неумею драться, как ты. Я непонимаю ни черта втравах илечении. Я знаю обистории мира только то, что случайно подслушал счужих слов. Пусть. Ноя умею радоваться иневолоку нахребтине камень старой вины. Инепозволю тебе таскать подобный. Ненавижу святош, худосочных праведников ипостно кающихся бездельников. Ну что, будешь носить вместо камня мой мешок иназывать меня наитуманнейшим графом де Маара?
        Эпилог. Усамогокрая
        Вяркий полдень, когда лепестки цветов лоснятся шелком, раздарив ветру исолнцу все доединой жемчужины росы, над столицей прошумел юго-западный ветер. Смахнул владонь перламутр пыльцы, взвихрил рой бабочек имотыльков, надул парусами шторы - иумчался азартной гончей, провожаемый птичьим свистом… Нарынке ничего необычного неотметили, вгостериях незародился даже слабый слушок, слуги водворце немедленно поправили шторы. Вот разве патор заинтересованно приподнял бровь идолго смотрел вокно, позволяя себе отдых отразбора скучной почты - азатем поручил надежному человеку съездить в«Курчавый хмель» иглянуть, «как оно там». Потому он первым иузнал, что вуказанном заведении намеки ветра поняли правильно ипринялись поспешно выпроваживать гостей издальнего зала, освобождать лучшие комнаты изакупать отборный ячмень, тот самый, что нравится вороному капризнику Сефе.
        Вечером сэрвэды Башни встретили загородскими воротами гостей исмогли передать патору куда более точные сведения, полученные отних напрямую. Еще слуги споклоном уточнили угостей, вкакое время будет удобно накрыть стол игде. Именно полученный ответ собрал внемыслимую рань перед рассветом, набалконе, выходящем впарк, пестрое общество: мучительно зевающую королевскую семью, патора, двух гостей-нэрриха иАше.
        Кортэ клету успел отъесться довполне здорового вида, хотя по-прежнему был насебя мало похож. Восстановив кожу иокрепнув, он смог расправить плечи, ширина которых неубавилась. Однакоже сына тумана словно заново перекроили: тело обрело сухость игибкость, их дополняла привычка замирать надолго водном положении. Кортэ мог теперь сидеть часами, глядя вупор инемигая… Номало кто выдерживал инесколько мгновений под прямым гипнотическим взглядом. Еще более удивляло всех, кто знал прежнего Кортэ, его новообретенное равнодушие кнапиткам. Вот итеперь: доверенные люди королевы расстарались идобыли тот самый сидр, изВольмаро… носын тумана даже неглянул накувшин.
        Зато Аше вроли графини смотрелась ровно так, как иследовало ожидать. Она сидела вплотную кбоку мужа - босая, врасшитом золотом синем бархате. Покрой одежды был очень свободный, ничуть несообразный спридворными понятиями оплатье. Вруке Аше держала новое короткое копье, украшенное неброско, серебряной насечкой иалмазами, вплавленными воснование лезвия невесть какими силами. Камни инасечка образовывали герб графства Маара.
        -Мы долго беседовали, однакоже небез пользы, - прикрыв веки, завершил рассказ Оллэ ипередал патору бумаги, сопроводив жест вежливым поклоном. Усмехнувшись, он подвинул кубок, отхлебнул сидр идобавил: - Учитель советует мне побольше пить, разнообразно ругаться икрушить все, что попадется под руку. Собственно, я лишь передал слова туманнейшего графа, без подробностей, имаджестик отчего-то резко изменил решение. Чудо острова признано, наш Энрике - хранитель, иГваделупе, благодарение Мастеру, несвятая. Её пребывание вмолитвенном экстазе признано доказательством чудодейственности дивного острова.
        -Как толков мой ученик, - Кортэ повернулся ккоролеве, прекратив всматриваться встену зазатылком герцога Валериана, едва способного дышать под тяжелым взглядом. - Вот, учу его: если ты готов отдать все ради обретения чего-либо, платить едвали придется. Упертость, упертость, еще сто раз онаже - икамни сделаются мягки втвоих руках.
        Изабелла позволила себе кивнуть - ей тоже нелегко давалась беседа сновым Кортэ… Взгляд королевы охотно переместился наего жену, Изабелла подарила Аше теплую улыбку. Маари как раз теперь хихикала иневнятно бормотала над колыбелькой новорожденной инфанты. Взгляд королевы задержался наличике малышки - обрел опору иотдых…
        Даже для повелительницы Эндэры, привычной ксамым разным гостям, был жутковат худощавый Кортэ, сего движениями - неправдоподобно гибкими, сего привычкой подставлять лицо востоку изамирать стрепещущими ноздрями впредвкушении рассвета. Татуировка змеиной чешуи накоже Кортэ лоснилась слишком уж естественно, радужные блики пробегали, обозначая морщинки улыбки углаз. Взрачках светом близкого дня вспыхивал огонь - ивыдержать взгляд рыжего нэрриха становилось невозможно.
        -Дон Кортэ, дон Оллэ, что было причиной вашей настойчивости ввыборе столь раннего времени трапезы? - уточнил король, спасая жену отвнимания сына тумана ипринимая насебя тяжесть его взгляда.
        -Ноттэ переслал сообщение сосвоим ветром. Сказал, раннее время ему удобно, - повел плечами Кортэ.
        -Вы невыпили ни глотка…
        -Прежние страсти Кортэ стали пеплом, - отозвался Оллэ, поскольку сын тумана отвечать несобирался, снова уставясь навосток. Оллэ подвинул ксебе кубок иотхлебнул большой глоток. - Сидр хорош… Нонаш прежний Кортэ выгорел дотла, чтобы нынешний заново родился вмир, пророс. Его корни - Аше, его радость - Аше, его кровь ижизнь - ну, вы сами понимаете, что я скажу. Кчемуже ему сидр! Такие мелочи… Иладнобы лишь сидр! Когда Иларио всеже решился сообщить орастрате внемыслимо короткий срок половины вверенного ему громадного состояния, наш рыжий златолюб непридушил злодея. Мирно спросил, былли Абу согласен срасходами - икивнул. Амы сЭнрике ждали самое меньшее камнепада иизвержения вкупе совзрывами ипожарами… Готовили убежище. Увы, скучный был день.
        -Брат Иларио купил себе корону изаодно сан патора? - заподозрил Бертран Барсанский.
        -Увы, нам всем неповезло отделаться столь дешево. Брат Иларио обзавелся надежнейшим планом избавления человечества отгрехов ипороков, - тяжело вздохнул патор. Свершил знак стены. - Спаси нас Мастер отстоль рьяных праведников. Брат покинул обитель, увел невесть куда людей самого странного толка, отбывших Зорких идолавочников иззолотого квартала. Я, нескрою, пригрозил ему отлучением отсвета истиной веры изакрытием врат Башни… Нотщетно. Он ипрежде неумел слушать любые голоса, кроме своегоже внутреннего. Кстати, где теперь пребывает сие исчадие фанатичной праведности?
        -Гостит уЭнрике, наострове. Молится ониспослании твердой поддержки своему начинанию, - хмыкнул Кортэ, отвлекаясь отсозерцания рассвета. Вовзгляде вспыхнула бешеная искра. - Говнюк разозлил меня! Еслиб неОллэ, яб ему выжег печёнки. Он, видители, отныне миролюбив. Он, кол ему в… Гм… Он затевает починку фундамента Башни. Он, чтоб ему пониже спины напекло, моим золотишком рассчитался за«раствор».
        -Именует себя каменщиком, одним измногих, - подтвердил Оллэ, делая новый большой глоток. Он прищурился, отвернулся ипозволил порыву ветра прочесать свои волосы… иподнялся изкресла. - Время указано точно.
        Первый луч рассвета золотой иглой проколол полотно тумана, блеснул испрятался - нырнул, свершив первый стежок узора дня. Кортэ вздохнул, потянулся итоже шагнул вперилам. Он повел плечами, схлопком уложил наперила ладони - правую илевую, чтобы стоять крепко, широко. Золотой блик снова проявился, блеснул ярче ишире. Аше сунулась под руку Кортэ, хихикая итолкая его локтем вребра. Вот она рассмеялась громко, хлопнула себя победру - иуказала копьем воблачную высь.
        Королева спрятала зевок вскладках веера, собралась было встать, нопередумала, повскинутым лицам отмечая: то, что стало причиной общего волнения, нетак уж далеко изначит, вот-вот явится набалкон.
        Ноттэ ипрежде предпочитал захаживать вгости ночью или нарассвете, - знала Изабелла поопыту. Сын заката неуважал суету исплетни, он возникал призраком, обсуждал важное ипропадал, оставаясь невидимкой для любых дозоров, даже для сплетен дворца. Вот исейчас проберётся покрыше, зацепится загустые пряди вьющейся кудрями лозы - ивмиг спрыгнет набалкон.
        -Клянусь седалищем мученика Хосе, - король ни стого, ни ссего припомнил одну излюбимых присказок опального пса Эспады. Охнул ипопятился, оградив себя знаком стены.
        Оллэ сделал два шага назад, даже Кортэ качнулся отперил, улыбнулся, блеснув радужной складкой змеиной чешуи нависках. Королева начала подниматься изкресла - носразу села вновь, обмахиваясь веером.
        -Адела! Сделай мне успокоительного, ипокрепче, - велела она, рассматривая гостя ищелкая пальцами. - Патор, это повашей части. Мы видим то, что видим? Или нам зажмуриться иотвернуться отереси? Боже, как мудро было назначить разговор навремя крепчайшего сна придворных!
        -Скоро пропадут, нетревожьтесь, - прошелестел вплетенный вветер голос Ноттэ, знакомый ипочти неизменившийся. Новый гость рассмеялся идобавил: - Можете отнести исчезновение кзаслугам нашего достойного патора. Факундо, как я рад видеть именно вас встоль высоком сане ивдобавок - вдобром здравии.
        Сын заката, одетый всветлую рубаху иузкие штаны доколена, присел наперила, помогая себе кончиками пальцев держать равновесие ипостепенно складывая крылья - длинные, жемчужно-серые сбелой изнанкой, формой напоминающие те, какие бывают укрупных чаек. Постепенно ветер, поднятый их движением, иссяк. Ноттэ повел плечами, встряхнулся - икрылья стали медленно, словнобы нехотя, пропадать.
        -Зоэ удивительная плясунья, выволокла меня сюда, хотя время мое иссякло, - отметил Ноттэ, спрыгивая сперил. - Весьма странно опять пребывать втеле, ноя стараюсь вспомнить то, что следует.
        -Нот! - голос Кортэ сошел вхриплый шепот, сын тумана рванулся вперед исгреб гостя вохапку, толи удушая, толи обнимая. - Вот черт, ивправду, настоящий ты. Дыши, иневздумай пропадать!
        -Учитель, - Ноттэ осторожно высвободился ишагнул кОллэ. Чуть кивнул, скользнул ккреслу инеуверенно, опираясь наподлокотники, сел. - Так… я справился.
        -Однакоже вы снова явились, удивляя меня, - признала королева. - Что это было - ну, слегка похожее накрылья?
        -Зоэ вернула меня, - повторил Ноттэ, рассеянно озираясь. - Все вродебы знакомо… Жизнь весьма хороша, она для нас - почти тоже, что для вас, людей, детство. Это невозможно забыть, это ярче самоцветов идрагоценнее власти, столь важных взрослым, это всегда стобой… иневозвратно, как сорвавшееся сгуб слово. Но, пока живет вмире Зоэ, я буду гостить тут, даже ивзрослый.
        -Взрослый - кто? - сварливо уточнила королева.
        -Ветер, - улыбнулся Ноттэ. - Ах, ваше величество, теперь я отчетливо вспоминаю свою любимую игру ввопросы иответы. Мне казалось, что вопросы иответы - ворох криво разорванных листков. Что уменя копятся их половинки, иесли я смогу подобрать ккаждой пару, точно совмещая узор разрыва, то явится понимание. Я искал правду. Позже поумнел, как мне казалось, ивздумал выслеживать впутанице изгибов смысла - истину…
        Ноттэ откинулся вкресле, наконец-то найдя удобную для себя позу. Открыльев неосталось иследа. Ноттэ недоуменно осмотрел стол, кубки, блюда спищей, осторожно потянулся итронул цветок вмаленькой вазе. Снова откинулся вкресле, длинными пальцами оплел подлокотники.
        -Ждешь вопроса оразнице между правдой иистиной, - заподозрил Кортэ, занимая соседнее кресло. - Я сам-то дотакогоб недодумался.
        -Тебе такое - зачем? - Ноттэ насмешливо повел бровью. - Правда проста ифальшива, потому что вовсяком «да» есть тень «нет» иочень много цветных мазков прочего, неучтенного простотой. Истина безмерно сложна, ипотому неменее фальшива, она отрицает любые ответы, поскольку вмещает слишком многое. Но, следуя потропе разума, мы задаем вопросы ипробуем подобрать кним ответы, как ключи ксундуку. Оллэ дал мне много, ия вкакой-то момент осознал, что вокруг сундука есть целый мир! Что именно он - сокровище, икуда большее, чем всякий ответ. Еще я понял, что, слившись смиром, неутрачу себя, небуду разбит восколки беспамятства, если, - Ноттэ хитро подмигнул, - сосуд наполнен должным содержимым.
        Кортэ расхохотался вполный голос, багровея радостью, как жаром: он помнил слова старого волка Убальдо исчел сказанное приветом оттого, кого ненадеялся уже услышать или встретить. Отдышавшись, сын тумана приготовил вопрос - имахнул рукой, отказываясь отнамерения облекать его вслова.
        -Ко всем толковым ответам есть вопросы, - шепнул Ноттэ. - Их много, узор мира богат, мы рассматриваем его ивыбираем те ответы, какие нам годны. Так они становятся иправдой, идаже иногда истиной. - Ноттэ улыбнулся королеве. - Я здесь, поскольку согласился передать привет отЗоэ, она переживает завас. Подозреваю, высочайший титул неизбавляет вас отмысленного причисления ксемье моей неугомонной плясуньи. Да, я должен сообщить: она просит вас одаровании позволения наеё брак сдоном Эппе. Вот уж истина без изъяна, я здесь, чтобы передать именно эту просьбу.
        -Если я вдруг инедозволю, она все равно вцепится впса, как голодная блоха, - хмыкнула королева, пряча завеером торжествующую улыбку. - Ноладноже, при таком посланце отчегобы инеотменить приказ оказни злодея. Мы его прощаем, если король невозразит.
        -Мы признаем недоразумением тот указ, - поморщился Бертран, сдолей опаски всматриваясь ввоздух заспиной Ноттэ, норовя ивтоже время опасаясь разобрать впустоте контур крыльев. - Что вы намерены возвестить? Подобные гости неприходят… гм… неприбывают без повода.
        -Вы меня скем-то путаете, - старательно удивился Ноттэ. - Я невестник, я ветер. Мой мир взрослости лежит вне вашего. Грань тонка, однакоже прочна. Пока она пребывает вдолжном состоянии, все благополучно, мы сосуществуем, как воздух ивода, смыкающиеся наповерхности. Ия, нет смысла таить это, постараюсь, чтобы штормы неподнимали волн, губительных для живого ввашем мире. Единственное существо, кому я могу идаже должен передать весть, - Ноттэ встал ипоклонился Аше, - ты. Люди удивительные создания, ввас соединено разрушение исозидание, сила всех стихий. Люди могут безмерно много инежелают верить всвой дар, выбирая слишком малые цели. Только маари знают свою силу инесомневаются втом, что прочие ловко обозвали «невозможным»…
        -Наш грех прощён? - Аше поклонилась гостю, упала наколени иоттолкнула всторону копье. - Тот, древний, он лишил нас внимания детей ветра, убил девять издесяти ветвей посвященных. Мы спрашивали, мы ждали прощения, новетры закраем молчали.
        -Неверный вопрос, нет кнему ответа, - покачал головой Ноттэ, синтересом наблюдая, как рыжий нэрриха сгребает жену исажает себе наколени, запрещая кланяться, просить иогорчаться. - Когда-то жил человек, он верил всилы нэрриха, аневсвои. Он болел, спрядью раха кнему пришло исцеление. Так ия однажды вылечил дона Вико де Льера. Нокапитан вернул мой дар, атот человек оказался жаден ипожелал большего. Он создал печати сабха идолго оттачивал копье коварства, как сказалибы маари. Он назвал себя королем королей ипоработил детей ветра. Он велел именовать себя нэрриха, иему поверили: те, кто знал правду, умерли поего приказу, апрочих всвой срок забрала старость. Он жил, питаясь силой детей ветра, он завоевывал земли иискал путь ккраю, готовый бросить вызов взрослым ветрам ивсему мирозданию. Он забыл, как мал мир вбесконечности единого… Икак уязвим.
        Ноттэ помолчал, присматриваясь кКортэ. Осторожно присел наперила, улыбнулся… Сын тумана тоже улыбнулся дню, сыто прищурился, глядя насолнышко ивбирая золото рассвета.
        Утро прогревало воздух иделало чуть заторможенного, склонного подолгу сосредоточенно смотреть водну точку Кортэ - привычным рыжим непоседой, кипящим азартом действия.
        -Давай дальше, - поторопил Кортэ, скалясь вширокой улыбке.
        -Тот король искал маари, желая выйти накрай мира ираздвинуть границы владений. Посвященная обещала исполнить запрошенное, носделала всё по-своему. Король навремя разделил печати сабха меж доверенными людьми, опасаясь оставлять все их укого-то одного. Король ушел впустыню. Посвященная открыла ему тропу закрай итам начала большую охоту накороля, - Ноттэ покосился накопье маари, наКортэ, плетущего изволос жены косичку иполучающего отпростого занятия немалое удовольствие.
        Втри шага Ноттэ добрался докресла иснова устроился внем, напряженно цепляясь заподлокотники… Состороны казалось, что тонкий ипочти прозрачный нэрриха боится взлететь ицепляется закресло, как заветку. Вот он вздохнул, заставил себя расслабить пальцы. Ипродолжил рассказ ровным, мягким тоном.
        -Ближний раб того короля, урожденный нэрриха, тоже был слаб ижаден. Он несмог сравниться стобой, сын тумана, ни упрямством, ни великодушием. Он невынес из-за края женщину, которая отвоевала для него свободу. Возможно, он был труслив… или разучился верить всебя, прожив среди людей слишком долго.
        Ноттэ выскользнул изкресла, неловко взмахнул руками, едва справляясь споведением тела. Опустился наколени иосторожно погладил Аше позапястью, кланяясьей.
        -Дети ветра виноваты перед твоим народом. Вскрытие печатей сабха подарило свободу рабам короля, ите упивались местью, гибли ирушили древние устои сосуществования, налаженные между нэрриха илюдьми. Многое было утрачено, горы рассыпались иреки высыхали, народы ушли спривычных земель, ставших пустыней. Номир пережил бурю. Все забылось… пока ненастало время новых перемен. Оллэ помог мне повзрослеть идал повод шагнуть закрай, Зоэ научила, как неутратить связь смиром, аКортэ вернул вам старый долг, когда вынес тебя изнебытия. Ктомуже он обременил меня обязанностью проводника, потребовав доставить обратно вмир малыша Альбу. Ивот я здесь… Я исправлю старую ошибку. Маари опять будут дышать украя без ущерба для себя. Юноши племени станут охотиться внездешних краях, чтобы подарить невестам перья радужных птиц инарисовать натростниковых хижинах идурно обожженной глине кувшинов - лиловое небо миров, неведомых более никому, танец летающих змеев или десять лун, бегущих хороводом. Вы снова сделаетесь миражем, апройти вваши селения сможет лишь тот, кто получит приглашение отогненного колдуна.
        -Хорошо, - обрадовалась Аше, хлопнула гостя поплечу. Рассмеялась истукнула сильнее. - Совсем хорошо!
        -Нехорошо, - уперлась Изабелла. - Маара аж ссамой зимы наша провинция, ия желаю посещать её посвоей прихоти влюбой день, я королева.
        -Женщина-вождь неносит копьё, ноотдает приказы сильным! Кто запретит ей ходить, где она желает? - удивиласьАше.
        Ноттэ кивнул, прошёл ккраю балкона, осторожно трогая спинки кресел иступая несколько неуверенно. Патор первым понял, что гость вот-вот исчезнет, полагая разговор завершенным, аложные илишние вопросы - недостойными ответов.
        -Погодите, акакже плаванье назапад, новые земли? - быстро перечислилон.
        -Дон Эппе просил передать, что корабли возвращаются ивойдут впорт Парады вполдень третьего дня отнынешнего. Да, я неошибся, - Ноттэ обернулся исел наперила, кивнул королеве, хотя она незадала вопроса. - Дон Эппе управляет кораблями, авернее усталыми людьми наборту. Он иБэто… Дон Вико де Льера по-прежнему заморем истроит порт, брат Тэо тоже остался натом берегу истарательно вытесывает фундамент Башни. Он пугающе усерден, уважение местного населения кнему растет куда скорее, нежели того желалибы местные власти… Впереди трудные времена больших возможностей иобильной крови, проливаемой воимя самых ложных насвете вопросов, недостойных иодной слезинки, ктомуже безответных. Новы - люди, это ваш способ жить. Помнится, мне он тоже нравился.
        Крылья сшелестом развернулись, сперва полупрозрачные, азатем настоящие, плотные ияркие, отражающие розовый свет утра.
        -Немогу неспросить, - решил патор, быстро сотворив знак замкового камня итем ободрив себя. - Всеже, если есть ответы ко всем вопросам, то вы… ангел?
        -Выгляжу весьма похоже, - сзаметным ехидством отметил Ноттэ, шевельнул крыльями иразбудил ветерок. - Ноделами людей ведают те, кто вам много ближе. Вы когда-то избрали для них облик, сочтенный выгодным изагадочным: подобные мне поэту сторону открая миров оказываются редко исмотрятся… внушительно. Ктомуже ваше оружие мало впечатляет нас, любое. Я неотвечаю задела людей. Я занимаюсь целостностью края ипростором вне его, посему скорее всего правдивый ответ таков: нет, я неангел. Но, если поверхностно взглянуть наситуацию иучесть крайности… То для Кортэ, застрявшего награни меж горением идыханием, правдив былбы нелепейший вопрос: уж нечертли он? Кстати оЧёрте, - Ноттэ шире раскрыл крылья, - коня я дарю сестре Абу. Так решил её брат.
        Перья взблеснули позолотой, ветер подхватил крылатого - иунес ввысь.
        Кортэ рассмеялся, утирая слезинки косичкой, сплетенной изволосАше.
        -Вы слышали? - шумел он, едва отдышавшись иснова принимаясь хохотать. - Сперва этот мудрюк проел нам мозги правдой иистиной, затем назвал вопросы так, как назвал, иответил наних так, что выщипать изсказанного нельзя ни единого пера смысла! Вцепиться-то толком невочто… Иведь какой дури наплел? Все для отвода глаз, только-то! Яснее ясного, малышка Зоэ его прижала как следует, имы еще много раз побеседуем натему правды, истины ипрочих глупостей.
        -Моя куколка возвращается, иплясала она весьма удачно, - согласно улыбнулась королева.
        …АЗоэ дремала вкаюте, слушая звон ишелест волн. Сквозь сонный их перебор различала далекий берег, маленькую девочку стемными грустными глазами, жмущуюся круке Альбы. Видела она иназваного брата… Альба сидел насухой коряге уозерного берега. Сын зари напевал песенку истарательно выстругивал изцельного дерева гриф для виуэлы.
        Чтобы ни твердил Ноттэ опредрассудках исуевериях, ослучайности своего крылатого облика поэту сторону открая миров, оглупости моряков, шепчущих при одном его появлении молитвы иноровящих упасть наколени ипокаяться вгрехах - пусть говорит.
        Зоэ поняла без слов: утой девочки теперь есть хранитель. Альба уж конечно гораздо надежнее, чем нарисованные насводах храмов ангелы сотрешенно-спокойными лицами ииногда даже сокровавленным мечами, будто им неймется покарать грешников.
        Еще Зоэ знала: Альба более нестанет оберегать её спину. Сболью, ноЗоэ приняла необходимость отпустить брата вбольшой мир, незвать его всякий день… инетребовать ксебе внимания. Ведь она уже взрослая.
        И - разве можно удержать ветер?
        Разве честно удерживать его, желая весь оставить для себя одной?
        Примечания
        Меры длины. Лига - примерно соответствует 3километрам. Канна - близка к2метрам.
        Башня - основа устройства религии Эндэры иеё северных соседей. Сточки зрения догм ивоззрений башней именуется путь духовного самосовершенствования, где каждое благое дело - вытесанная трудами ступень. Визуально башня изображается либо как строение, либо как винтовая лестница (чаще второе). Как религиозная организация Башня строго иерархична, первое лицо веры - маджестик, его интересы представляют паторы ипрепаторы. Помимо храмового служения существуют истабильные общины разной степени замкнутости. Они могут быть мирными, нацеленными натолкование священных текстов, их сбережение ираспространение, илиже воинственными, утверждающими веру «огнем имечом».
        Нэрриха - дети ветра, так их называют люди. Существа, которые приходят вмир уже вовзрослом теле иживут очень долго померкам людей, всреднем 5 - 7веков. Все дети ветра знают свой родной ветер ипомере роста опыта все полнее сним взаимодействуют. Их способности также нарастают снакоплением опыта, причем скачкообразно, вкаждом круге опыта проявляются новые дары. Основой жизни нэрриха является «раха» - прядь ветра. Точного понимания сути раха улюдей нет. Нэрриха имеют привычку брать прозвище, повзрослев. Так, Ноттэ, сын юго-западного ветра - «сын заката», Кортэ, сын северо-западного ветра - «сын тумана», Оллэ, сын западного ветра - «сын шторма».
        Немного огеографии.
        Эндэра - страна наюго-западе известного мира, омываемая сзапада океаном исюга - проливом-морем, разделяющим её иберег эмирата наюге - Риаффы. Свостока страна ограничена горной цепью, ссевера тоже, поперевалам проходит граница сТуранией.
        Тагеза - «близкородственный» сосед Эндэры, занимающий северо-западную часть тогоже полуострова. Располагает сильным флотом иплотно общается состровным Галатором.
        Галатор - островное государство ксеверо-западу отЭндэры. Еще севернее - Уркеза идалее богатая икрупная Армара.
        Вольмаро - небольшая горная долина уграниц Эндэры насевере. Интересна как опорный пункт вгорах уперевалов.
        Алькем - последний напросторах полуострова, вмещающего Эндэру, Вольмаро иТагезу эмират некогда великой страны последователей веры впустынные маяки света. Кюгу отпролива располагается страна сединой для него верой - Риаффа.
        Семь дочерей хозяинаогня[Нельзя считать эту маленькую историю прямым продолжением рассказа оКортэ. Однакоже такова легенда, живущая внароде маари. Отсебя как автор могу добавить: это определенно связка двух моих книг - мира «Земных ветров» имира повелительницы вод Сиирэл, где разворачивается цикл историй «Безупречный враг».]
        Старшаядочь
        Сын эмира загнал последнего извзятых впуть скакуна, третьего илюбимого. Пена еще капала сгуб, точеные ноги бессмысленно вздрагивали, конь хрипел набоку - пытался вынести своего седока изгибельных песков, оставаясь верным ему ипосмерти… Мирза последний раз произнес вслух имя рыжего, вскрыл ножом вену наего шее ивыхлебал остатки жизни, тепла иверности. Он знал: кони созданы для бега. Еще мирза знал, что только один изсыновей эмира сам однажды назовется новым эмиром.
        Дальше мирза шел налегке. Сердце пустыни подобно совершенному алмазу, оно несодержит слабости инеприобретает царапин, соприкоснувшись сгрубостью жизни исмерти.
        -Я уважал одного мирзу, иради него выслушаю тебя, пусть вы инебратья. Нопамять греет мою душу, - лениво сообщил повелитель огня, заметив мирзу нагребне бархана.
        -Одолел я пустыню смертную воимя великой любви. Огнедержец, осветоч вомраке, дозволь мне, ничтожному, беречь сокровище души, ибо взлелеял я самовольно мечту, сжигающую меня стого дня, как узнал я имя несравненной, - прохрипел сын эмира.
        -Ты перепутал сухость ижжение сживым огнем. Совсем пустая голова, - поморщился человек сволосами, более рыжими, чем грива погибшего коня.
        -Мир снизойдет настепи иморе, стоит солнцеподобной ступить вземли мои. Клянусь всеми…
        -Ага, дерьмо высохнет, мухи передохнут… Ктомуже земли пока что принадлежат твоему папаше, - хмыкнул повелитель огня, ковыряя обломком ветки взубах. - Оно того стоит?
        Меднокожая дочь повелителя вышла изхижины, посмотрела намирзу, поправила золотое облако волос, улыбнулась икивнула.
        ***
        Слабым мир крут, жадным мир пуст, трусливым мир темен, ищущим он - мал, стены его тесны. Край всюду найдется, когда рвешься вовне, исступленно ударяясь оземь ипроверяя, что упрямее - камень или человек? Что сокровеннее ичестнее - быль или сказка?
        Невозможное отвозможного отделяет наша привычка называть одно так, идругое - иначе. Вырви язык, чтобы унять его ложь, выколи глаза, их вина неменьше. Нет стен инет тесноты, есть лишь край. Стенуже мы строим сами, возводя избезмерных страхов.
        Семь знаков оставлю украя миров, семь, как дней внеделимом, как нот внеразрывном… Я вырежу знаки сталью, отсыплю солью, окроплю водою, брошу семя травы таал икровью вскормлю его. Слово изначальное прижму кзубам, прокачу поязыку, приласкаю губами, - выпущу вполет.
        Дорога далека, недля людей она, инепройти поней живому, амертвым она ненадобна… путь избирает нас, ноготовыли мы сделать хотябы первый шаг? Прочнейшие узы связывают нас спривычным, нотончайшая паутинка дивного тянется вовне. Я нащупал её, единственную нить. Я -иду.
        Край хрустит, рвется ипропускает.
        Птица обнимает лиловое солнце, вспарывает бирюзовыми когтями закат, пронзает дугою клюва тело его ипьет жар умирающего дня. Шея её легка, сталь оборвет хрупкий танец крыльев быстрее, чем вздох вгонит вмежреберье обжигающий восторг… Сталь сокрушительна ихолодна, она льнет кбезразличной руке.
        Путь мой далек, я зачерпну лиловость долгим взглядом, напою душу, носталь я запру бессильно томиться вножнах. Пусть танцует золотая птица, я вдохну её красоту, я незадержусь, паутина тонка, яиду…
        Втораядочь
        Сорок красных верблюдов привел купец, сияющий среди подобных ему ремеслом, как полная луна - рядом сжалкими восковыми огарками. Повелитель огня зевнул, смежил веки изадремал под величайшим деревом края песков. Он пребывал вблагодатной тени, он излучал свет, пляшущий рыжими бликами надревесной шкуре.
        Гончар терпеливо ждал пробуждения, сидя рядом согнеголовым изаранее устроив кувшины ичаши наместе обжига.
        -Мечта владеть цветком пустынь гнала меня илишала сна, - осторожно шепнул гость.
        -Мечта нетребует владения, лишь брюхо жаждет лопнуть вистоме обжорства, - сонно пробормотал хозяин, щелчком пальцев затеплил огонь накрасных камнях, проследил, чтобы пламя ровно укутывало глину, румяня её. - Всловах твоих незаметно живого огня, нокто я такой, чтобы учить иных разводить костры? Оно того стоит?
        Отколодца поднялась потропе, неся наголове кувшин, дочь повелителя огня, ибыли её волосы чернее сажи, ивспыхивали они искрами ночного пожара. Девушка внимательно осмотрела красные спины верблюдов, изакат обозначил рыжими бликами её интерес.
        ***
        Я подставил ладонь, изолотая птица пролила кровь заката мне вгорсть. Холодный закат, чужой. Бирюзовый коготь царапнул кожу, ия отдал каплю жизни здешнему песку. Еще я подарил птице сталь вножнах, невыпуская хищный оскал наружу. Пусть знает жажду безразличного металла, дольше проживет. Нить натянута, пора. Цепочка отпечатков моих босых ног украшает берег, как ожерелье, тягуче-медовое море заполняет их, икаждый следующий пятипалый сосуд мельче предыдущего, я ухожу. Птица обнимает зеленую первую луну своей многоцветной ночи, звонко смеется мне вслед - иди, легконогий. Догоняет идарит перо. Я сохраню жажду закатного танца, итак я дальше пройду…
        Край рвется стреском ипропускает туда, неведаю - куда. Взгляд синей ночи налегает наплечи мои. Внем покой мешается свысокомерием, внем мысль перетерта сгорькими запахами травы ильдинками лунного света. Паутина моя невисит наветвях здешнего волокнистого, чуткого леса, ия иду дальше, подарив синему взгляду слово изначальное. Что он дал мне вответ идалли хоть что? Мы люди, имы - глухи, откуда нам знать ответ ктакому редкому вопросу?
        Третьядочь
        Всю долину под великим древом заполнил цветами властитель севера. Лютни иарфы пели, сам он молчал, одаривая избранницу лишь взглядом. Непосмел пришлый обернуться инаправить взор кповелителю пустыни. Его, коварнейшего ихитрейшего, опасались называть вслух нечистым, хотя шепотом передавали: он обольщает души даже вмолчании, одним лишь взором огненным… Незря пустыня нанесена навсе карты мира лишь символом огня, короной стремя дрожащими зубцами…
        -Ты изуродовал иобокрал весну, - поморщился огнеголовый, придирчиво изучая копье темной стали ибережно вправляя воснование лезвия крупный алмаз. Металл под пальцами бурел, алел, плавился донестерпимой белизны итёк, принимая нужную форму. - Нет огня втвоей щедрости зачужой счет. Оно того стоит?
        Одна изпяти непросватанных дочерей повелителя огня выбрала вялый цветок изгруды такихже умирающих воимя её красоты - изаложила заухо. Желтый глаз весны всиреневых ресницах лепестков очень шел кеё волосам цвета древесной коры.
        ***
        Тьма закраем необрела ни веса, ни звука, ни дыхания. Она сухо струилась песком, она терлась игривой кошкой покоже, она рвала тело когтями ледяного ничто иискушала душу жутью своего бытия вне бытия…
        Я немог ничего подарить ей, погребенный всыпучее, проницающее меня ничто. Иона взяла сама, разрезав тончайшую нить дивную. Моя путеводная паутинка зазвенела, вздохнула, лопнула возле плеча, отнимая право вернуться исам обратный путь. Нежаль, там я был, позади простерлось привычное, нонет внем единственного незаменимого…
        Средняядочь
        Шаман пришел кхижине, уложил накрасные камни три ровных обломка железного дерева ипоклонился.
        -Дыхание великого огня должно пребывать снародом песков икрая, - попросил он. - Я научу её звучанию истинных слов исокровенному письму, я передам ей копье, допущу набольшую охоту.
        -Долг перед племенем сродни огню, - задумался рыжеволосый, рассматривая редкостные дрова идвижением брови обращая их впепел. - Ты хотябы попытался… Ноиты вступил вторг сомною, необратившись кдочери напрямую. Страх убивает огонь, даже если страх - отражение почтения, анетрусости или лжи… Оно того стоит?
        Сидящая ближе всех кповелителю девушка - старшая изчетырех оставшихся - похожая наотца цветом кожи итоном волос, тряхнула головой, убежала вхижину ивернулась скоротким копьем, тем самым, содержащим уоснования лезвия алмаз.
        -Я ушлабы завтра сама, - расхохоталась она. - Большая охота,да!
        -Ты желаешь греться, нонедарить тепло, - грустно отметил рыжеволосый, сгреб пепел вгорсть иразвеял поветру. - Пусть так… дыхание пламени пребудет снародом края. Пока оно - лишь пепел, нопламя неистребимо, мнели незнать?
        ***
        Край треснул нехотя, затем провалился исгинул. Я незнаю льда, невидел севера… Ночутье вещает: так идолжен звучать лед. Темная пустота ссыпалась соспины мурашками боли. Мир лег вовсе стороны слепящий, невыносимый. Синее солнце выжигало кожу иплавило разум, облизывало огненным жаром левое плечо. Хоровод сумасшедших лун мчался, играя огнями ибликами, творя непрестанный обман, жестокую пытку для взгляда…
        Ни травинки, ни дерева, настоящее сердце пустыни. Холод сух ижесток, равно как инаша - изполузабытого родного мне мира - жара…
        Заспиной шакальим лаем зашелся голос ледяных песков. Я отодрал примерзшие стопы - скожей, смясом - ипобежал, слыша стаю призраков заспиной. Они визжали, клацали когтями ислизывали кровь сольда. Кровь, вплетающую всякого живого вбытие мира, где она пролита. Нонить моя непринадлежит здешним холодным равнинам. Я отдал ледяному краю всю соль, докрошки.
        Призраки восторженно взвыли, теперь они обжигали спину дыханием, ия отбивался коротким копьем, необорачиваясь. Тот, кто идет понити дивной, следует ей итолькоей…
        Призраки нагоняли, один поравнялся, теперь знаю: он подобен льву - стольже прекрасный имогучий, достойный быть дичью большой охоты… как ия, человек. Мы мчались, еще непроверив, кто изнас отстоит право охотника. Он лязгнул когтями ираспахнул радужные крылья, допоры прижатые кбокам. Он рванулся вперед ивверх, готовя кудару все шесть лап - я упал, вьюном утек сквозь заросли когтей изубов, я перечеркнул снежный пух брюха стальным копьем.
        Он рухнул крошевом обломков, мокрым комом плоти, журчанием голубой озерной влаги, пахнущей весной.
        Край уже трещал истонал, ноя успел выдрать изэтого вороха серебро клыка. Славная охота. Прекрасный враг. Памятный,да.
        Пятаядочь
        Дочь повелителя огня, подобная черной упругой ветке, разогнулась из-под полога хижины. Прошла, крадучись, котцу. Села украсных камней игордо тряхнула мраком волос.
        -Я похожа намать, - заверила она себя имир. - Почему я должна ждать? Почему должна соглашаться? Сама возьму то, что выберу. Сама выберу то, что возьму! Прощай.
        -Плохо незнать цель похода доего начала, - вздохнул повелитель огня. - Нопоход твой, тебе ирешать. Вогне я вижу много дыма имало жара, зависть чадит… Но - иди. Посмотрим, очистит мир тебя илиже ты опалишьего.
        -Дай мне силу огня, - приказала девушка.
        -Как можно дать то, что есть отрождения вкаждом? Только ты сама способна взять или отказаться, все внароде песка знают истину.Иди.
        Черной молнией взвилась уязвленная ответом дочь, выхватила копье, описала ввоздухе сверкающий круг иударила красный камень. Безупречное лезвие зазвенело смехом, запело. Искры брызнули иугасли, оставив отгнева лишь запах паленого иширокую язву трещины.
        -Отец, ты жесток, - тяжело дыша, укорила девушка. - Младшая пожелала огня - иты дал ей, почемужея…
        -Она обманула себя именя, - тихо игрустно молвил рыжеволосый, погладил трещину вкамне, вскипевшую алой пеной изатянувшуюся. - Ты знаешь, какова расплата. Людям непосилен дар, пока невызрела довзрослости их душа. Иди ивзрослей.
        ***
        Спина вмерзла влед, пришлось ворочаться ивытягивать, выламывать себя изкрая - туда, куда вела дивная нить, все дальше, вперед. Под ногами ощущалось ровное иупругое, подобное глади вод истольже ласковое. Целительное для израненных стоп…
        Вовсю ширь окрест укладывался туман, подобный пуху бережно подготовленного гнезда. Свет сеялся извоздуха, отовсюду, лишая очередной ненужный мне мир теней ибликов. Скаждым шагом приближалось то, что высилось впереди. Стена? Нопреград нет для идущего кцели, отринувшего даже право вернуться.
        Туман отполз, образовал круг. Иззеркала, подобного стоячей воде, позвенящей струне паутины, раздвигая пряди тумана, шагал воин, он был - я… Или всеже я шел иделался - им? Рослый юноша сширокими плечами бойца илегкими ногами бегуна, скопьем первого охотника народа края песков. Сам повелитель огня вплавил алмаз воснование лезвия, он редко поступает так… Илишь один человек, получив копье иулыбку огнеголового - отвернулся отбольшой охоты. Что дурного сделал лев, понуждая меня заступать вего след, обагрить лезвие копья? Какую славу добуду я, напоив кровью сухой ненасытный песок?
        Человек скожей цвета железного дерева шел помоей нити. Он смотрел наменя глазами мрака, полными лиловости нездешнего заката. Перо невесомого золота трепетало вего мелких кудрях ищекотало мое плечо. Рана нагруди ибоку - память оснежном звере - все еще рисовала нити темной крови накоже… мы шли, вдыхая втакт. Мы были нанити инемогли уступить её… себе. Мы поклонились ипервый раз скрестили копья, цокнув алмазами восновании лезвия.
        -Никогда небеги отсебя, - сказал повелитель огня втот день, когда я обрел копье.
        Неужели я уходил все дальше… иошибся тропой? Нет, неисправимая ошибка казнилабы меня ударом вспину.
        Я улыбнулся. Он рассмеялся вответ. Паутина одна, она звенит итянет вперед. Она требует больше, чем я могу отдать, норазве я незнал цены ссамого начала, пожелав несбыточного?
        Копья крадучись отползли наполный локоть назад, подобные жалам ядовитых змей.
        -Можешь уклониться, - сказал я двумя слитными голосами. Ирассмеялся. Опора налевую, плечо уходит вперед, я знаю, где искать сердце, илезвие тоже - знает, дважды оно неошибется, надвоих унас одна тропа иодна нить, разрезанная пополам иобрекшая нас навстречу.
        Боль вспыхнула пламенем, горячая, как полдень родной пустыни. Боль натянула нить допредела, окрасив её алым, проявив. Мы стали одно целое, две стороны «я». Мы все еще шагали кпоследнему краю, смерть куда менее, чем жажда идущего - двигаться кцели. Огонь взметнулся изатопил весь мир-гнездо сего туманами, сиянием игладью упругих вод, я падал итянулся ккраю остывающими пальцами… Я впитывался впламя каждой каплей крови, всей плотью своей. Ноя ещешел.
        Шестаядочь
        -Получить воду изваших рук, естьли честь выше ичудо огромнее, - лукаво улыбнулся гость, пряча блеск глаз вузкую щель век, как золото - внедра подвалов. - Испейте ивы сомною, хозяин щедрого дома.
        Рыжий, веснушчатый имассивный, лишенный рогов - хотя весь север уверен, они найдутся, стоит всмотреться - повелитель огня расхохотался, выхватил кувшин ираскрошил смаху окамни. Разбил обе глиняные чаши, свою игостя.
        -Ты первый извсех дурней, протопавших через пески, достоин приглашения кобеду, - хохотал рыжий. - Вздумал отравить меня, нещадя исебя. Велико пламя, давно негрелся уподобного огня, но - зачем ты жжешь себя, путник? Унас нехолодно днем…
        -Ты тьма иересь! - вскинулся гость, бледнея инашаривая саблю.
        -О! Дальше.
        -Ты обрек степь начудовищное, неправедное рабство, вверив эмират ничтожеству…
        -Разве? Он пришел иушел, я неуделил ему иискры внимания, - отмахнулся огнеголовый. Понимающе хмыкнул. - Он вернулся домой исказал вам иное, дочь моя добавила отсебя… Всегда знал, язык унеё раздвоенный. Но, гость, невсякому слову верь, старый эмир знал это правило. Он сделал выбор. Он, нея. Новый эмир прикрылся моим именем, как щитом, он тоже сделал выбор. Пусть всвой срок узнает правду: ложь обоюдоострое оружие.
        -Нолюди, ты искусил их иобрек…
        -Я всего лишь живу впустыне, - зевнул повелитель огня. - Неперхай, унас тут жарковато, иные говорят - пекло, нознаешь, я по-своему честен. Я непокидаю здешних мест. Какого черта ко мне впекло лезут грешники, да еще ипрежде смерти? Икакого черта им, извергнутым даже пеклом, верят?
        -Акупец? Ты дал ему золота более, чем есть вмиреи…
        -Золото негодно для охоты нальвов. Моя жена неуважает мягкий металл, - подмигнул рыжий. - Ты наивнее мотылька, вылупившегося поутру. Веришь купцам.
        -Нокороль севера, он привез домой теплые зимы иранее лето, - возмутился гость.
        -Луну снебес изолотой горшок для отхожего места, - заржал хозяин хижины. - Зря я вылил яд. Ствоей простотой вмире жить - мучение превышесил…
        -Чтоже, ты иогню нехозяин идаже неэтот… нечистый?
        -Мылся сутра, - шепотом сообщил рыжий, забавляясь отдуши.
        Он раскрыл ладонь ипозволил золотому цветку пламени качаться натонком синеватом стебле. Бережно ссадил накамни иполюбовался маленьким чудом. Отселения потропе поднялся юноша, как раз успел подойти. Благодарно поклонился, протянул темную руку, раскрыл розовую ладонь - ипоманил цветок ксебе. Свел пальцы вгорсть, пряча танцующее золото огня, просвечивающее насквозь через кожу, проявляющее темную багровость костей иалость плоти… Юноша поклонился, улыбнулся - ипошел вниз потропе, пританцовывая отрадости.
        -Подарит дочери вождя, - объяснил рыжий. - Пламя неупорхнет, он толковый малыш.
        Изхижины заспиной повелителя огня выглянула девушка, закатная бронза её кожи сделалась ярче отрумянца. Красавица приопустила ресницы, поклонилась отцу ипошла потропе кселению, легкая, как травинка итакаяже гибкая. Ее шарф бился наветру беспокойным огоньком.
        -Она лекарка, как иты, - пояснил повелитель огня. Задумался идобавил: - Только она поумнее. Несыплет яд вкувшин наглазах ужертвы.
        -Простите…
        -Надоже, не«пощадите», адушевно так, глупо имило - простите, - улыбнулся рыжий. Свел брови игрозно добавил: - Чего замер? Беги, все одно, наменя неглядишь, как её увидал. М-мотылек… Вдруг хоть утебя получится.
        -Получится - что? - обернулся гость, уже сделавший несколько шагов потропе.
        -Жить, - пожал плечами повелитель огня, ивзгляд его потемнел. - Пять дочерей отказались гореть, моя боль велика… Шестая трепещет наветру огоньком, лечит, греет, носамой ей холодно. Аседьмая… Солнышко мое, - горько усмехнулся повелитель огня.
        Он снова вырастил владони золотой цветок, пересадил стебель накрасные камни, полюбовался игрой света. Встал, опираясь ладонями вколени, потер спину, вздохнул ипобрел отхижины прочь, покаменной тропе, уводящей вскалы. Гость засомневался, разыскал взглядом далекий, мельче искры, алый огонек платка. Девушка спустилась потропе - ипропала, затерялась вселении. Гость широко улыбнулся, окинул взглядом всю долину - отсюда она вроде большой корзины, заплетенной зеленью. Никуда неденется красавица, да исам гость уже нестремится вывалиться изуютного плетения вовне, вбольшой мир, там ведь никто неждет. Как иобещали умные люди, пугая иотговаривая отпохода, разговор сповелителем огня выжег прошлое, перемешал ложь иправду. Лукавый тем истрашен, что невыглядит чудовищем. Хотя - страшенли?
        Гость осторожно присел украсных камней ипотянулся кзолотому цветку. Вушах зазвенело нездешнее, придвинулось, прошумело ветерком над головой. Светлый стебель качнулся - да иужалил палец ожогом. Гость рассмеялся, снова погладил цветок, едва касаясь лепестков, отдернул руку, улыбнулся пьяно ивосторженно, оглянулся население внизу. Искра платка немелькнула.
        -Эй, погодите! - крикнул горе-отравитель.
        Бегом промчался покаменной тропе, отталкивая тесно натыканные скалы ипрыгая через острые обломки, скользя покрошеву иуклоняясь отхватки колючего вьюна. Площадка перед пещерой открылась неожиданно, гость налетел наспину рыжеволосого, сдавленно охнул иотпрыгнул. Рассмотрел свою ладонь: несгорела инеобуглилась, хотя, если верить людям, всякий коснувшийся повелителя огня обращается впепел…
        -Ну кого ты слушаешь, - упрекнул огнеголовый.
        -Мысли читаете…
        -Былобы, что читать, тыж пустой пока что, вроде младенца! Своего ума втебе наодну запись недостанет, - отмахнулся рыжий.
        Гость оглядел площадку, удивленно отметил: еще два человека стоят, одного он знает - вождь, вселении рослому мужчине кланяясь, прижимая руки ксердцу. Уважали… Второй человек - воин, пожилой, и, повсему видно, опечаленный. Стоит, как каменный, смотрит накорявые царапины, посыпанные чем-то белым. Накапли темного, собравшие песок всухие свернувшиеся шарики. Вот воин заговорил, закричал, норовя ткнуть палкой вождя.
        -Что сним? - шепнул гость.
        -Проклинает, - зевнул повелитель огня. - Обычное дело. Сын отказался взять жену повыбору отца - он проклял сына. Я подарил малышу копье охотника - он проклял меня. Сын его ушел вдальний путь, отказавшись отбольшой охоты, авиноват вождь… - Огнеголовый улыбнулся. - Люди такие. Зовут меня нечистым, ачто понимают впламени? Им излость - огонь, иненависть, иболь, иместь. Тлеют, чадят, позорят собою свет.
        -Ох, как кричит…
        -Требует вернуть сына. Меня опять проклинает. Мою младшую дочь. Вождя. Снова меня. Мою жену… теперь исебя заодно.
        Изсияния выплыло облако, невозможное посреди пустыни. Накрыло тенью всех, оставив яркой лишь рыжину волос повелителя огня. Воин смолк наполувздохе - изастонал. Изоблака падал мелкий пепел, складывался втень человека… Воин выл все громче. Над головами громыхнуло, синяя тощая молния вгрызлась вкамень, брызнула крошевом - иоставила вскале копье, погруженное пооснование лезвия.
        -Славный день, - кивнул повелитель огня.
        -Что он теперь говорит? - шепотом уточнил гость.
        -Я нечистый иубил его сына, еще я рогатый иприкончил собственную дочь, вдобавок все мы мерзавцы ипустыня наша - пекло, - хмыкнул огнеголовый. - Зря шумит. Я сразу сказал, что младшая уменя - неотмира сего, ичеловек изнеё неполучится. Икто меня слушал? Никто.
        -Она… умерла?
        -Ушла.
        -Сын этого человека тоже умер?
        -Ушел следом. Решение, достойное мужчины, - гордо кивнул повелитель огня.
        -Ножизнь их иссякла, ведь так? Чему тут радоваться? - закричал гость, снова щупая саблю ижелая зарубить чудовище.
        -Жизнь всебе люди затаптывают сами. Иначе её ничем неуничтожить, она иесть - огонь истинный, - полицу рыжего тек дождь, капля закаплей, слезными дорожками кулыбающимся губам. - Убери железяку, дурак. Да, они ушли отсюда, мир наш оказался им тесноват. Они уже добрались доместа инерастратили упрямство, неистратили себя впути. Разве это неповод для праздника?
        Младшаядочь
        Втрещину края впиталась одна-единственная капля крови. Упала всоленую воду, скользнула ало-черненой нитью, погружаясь все глубже. Мрак смыкался ирос, мрак густел, наращивая нанить слои плоти, одевая гибкое тело вперламутр бликов, ненуждающихся всолнечном свете. Каждая чешуйка сияла сама, ичем глубже - тем ярче.
        Мир здесь - сумасшедший, он кипел огнями ияростно бушевал штормами. Я тоже стал иной, обвитый узором нити дивной, опутанный, привязанный кяви. Я чертил хвостом знаки, утратившие силу. Я выпускал слова изначальные, нополучался всего-торык…
        Глубины исчерпали себя, показав брюхо скального горячего дна. Здесь тоже кипело ишипело, обдавало жаром игрохотало, разлом кровоточил жидким камнем, красным, как дикое мясо. Я извернулся, греясь ввосходящем токе воды, взлетел ввысь, ксиянию дня. Я взмыл над волнами - черное тело вбезупречной броне. Я воин илюбовался своими когтями, лишающими смысла само слово «копье».
        Снова я рухнул вводу, очнулся, осознал наконец-то себя самого, путь свой ицель. Прорычал то, что было куда важнее слов изначальной речи полузабытого мира людей. Имя нераспалось, имя стало крылато ивзлетело первой птицей. Я несся следом, резал волны, процеживал сквозь зубы прохладу соленой пены.
        Её имя принадлежало этому миру, ия пришел, я смог. Могу признать, я - вгневе… Разве уходят впуть без возврата - вовне, всего лишь желая доказать отцу свою взрослость? Разве уходят, оставляя обещания иобрекая гореть икорчиться, сознавая их неисполнимость исвою ничтожность? Разве…
        Я узнал её сразу, она ничуть неизменилась, прекрасная отбелых клыков идокончика хвоста. Ия откушу ей хвост, если она посмеет меня невспомнить.
        notes
        Примечания
        1
        Нельзя считать эту маленькую историю прямым продолжением рассказа оКортэ. Однакоже такова легенда, живущая внароде маари. Отсебя как автор могу добавить: это определенно связка двух моих книг - мира «Земных ветров» имира повелительницы вод Сиирэл, где разворачивается цикл историй «Безупречный враг».