Последний рассказ о роботах Анатолий Днепров
ПОСЛЕДНИЙ РАССКАЗ О РОБОТАХ
Дорогой друг!
Я пишу тебе из далёкого города, который расположен на высоких холмах над широкой, усталой рекой. Когда самолёт прорывает облака и начинает кружить, чтобы выбрать направление на посадку, можно увидеть весь город в пышном наряде из зелени и цветов, голубую ленту реки с её песчаными берегами, поросшими лозами, и три железобетонных моста, соединяющих правый и левый берега. После автомобиль мчится по широкой бетонной дороге среди степных трав и редких кустов акации и затем врывается в кварталы жилых домов, сияющих стеклом и металлом.
В этом городе у меня появилось странное чувство. Я знаю город до последнего переулка и до последнего сквера, я знаю холмы на песчаных островах и самые тенистые лагуны на левом берегу реки, мне известны самые старые тополя вдоль главного проспекта, потому что для меня этот город родной. И тем не менее я приехал в него как чужой, потому что последний раз был в нем тридцать лет назад, и здесь уже никто не живёт из тех, кого я знал и кто знал меня.
Зачем я сюда прилетел?
Для этого есть личные причины, но они могут показаться тебе не интересными, так как ты человек не сентиментальный. Я лучше расскажу тебе о том главном, что меня сюда привело. Ты, наверное, не знаешь, что в последние годы я увлёкся исследованием творчества одного поэта, моего земляка, которые жил здесь тоже тридцать лет назад. Его имя и фамилия - Андрей Оленин. Он, как и я, родился в этом городе, в одно и то же время.
Этот необыкновенный поэт умудрился залпом, за какие-нибудь три месяца, написать более ста сонетов и после этого…
Впрочем, об этом дальше.
Сто семь изумительных сонетов в течение трёх месяцев - это нечто непостижимое. Историки поэзии, специалисты по психологии творчества, литературоведы теряются в догадках, как это могла случиться, какие таинственные внутренние силы вырвались наружу в форме искрящихся красотой, глубиной мысли и изяществом стихотворений. На этот счёт есть много различных теорий, но ни одна из них не выдерживает критики. Андрей Оленин остаётся «белым пятном» нашего литературоведения, и самое большее, что о нем говорят, это: «Уникальный и единственный в истории поэзии случай…»
Сонеты Оленина сравнивают с сонетами Шекспира. Все они были посвящены одному человеку, девушке или женщине. Но её имя ни разу в них не упоминается.
Я прочитал все существующие исследования о творчестве Оленина, одни, - оригинальные, другие - компилятивные, но нигде не нашёл никаких намёков на вопрос: «Кто же была она?».
И вот я на родине поэта и на своей родине, копаюсь в архивах и в музейных реликвиях. Мне показали дом, где жил поэт, но никто не мог показать мне дом, где жила она.
Тогда я обратился к смотрительнице местного краеведческого музея, милой, уже не молодой женщине, с просьбой показать мне место, где похоронен поэт. Она странно улыбнулась и сказала:
- Такого места нет.
- То есть…
- Видите ли, Андрей не то что умер. Как вам сказать… Он просто исчез. Он исчез вскоре после того, как написал своё последнее стихотворение.
События относятся к временам тридцатилетней давности, и в те времена, как ты знаешь, в отношении людей иногда применялись такие слова, как «исчез», «пропал без вести», просто «пропал». Как вещь. Как неодушевлённый предмет. Но чаще всего такое бывало во время каких-нибудь катастроф, или войн, или ещё чего-то в этом роде, а Оленин писал в мирные годы…
Я уже покидал музей, как вдруг она догнала меня, взяла за руку и сказала:
- В нашем городе живёт один очень любопытный человек. Он не то что литератор. Он просто коллекционер, собиратель различных странных историй и случаев. Попытайтесь обратиться к нему.
Она дала мне адрес этого человека, и я без всякой надежды на успех отправился к нему.
Высокий, худощавый, с орлиным носом и красными глазами, он принял меня очень сухо, почти враждебно. Я кратко изложил свою просьбу - рассказать о судьбе Андрея Оленина… Казалось, моя просьба нисколько его не удивила, он как будто её ждал. Он ещё больше нахмурился, посмотрел на меня исподлобья и спросил:
- Вы когда-нибудь что-нибудь коллекционировали?
- Да. В детстве я коллекционировал старинные монеты.
- И вы, конечно, знаете, как приобретаются новые экспонаты для коллекции?
Конечно, я знал. Я просто выменивал одну из своих монет на ту, которая меня больше интересовала.
- Так вот, я могу предложить вам свою историю за что-нибудь подобное.
Он посмотрел на меня так, что я понял: он не пойдёт ни на какие компромиссы и не скажет мне ни слова, если я не расскажу ему какую-нибудь свою странную историю.
Уходя, я дрожал от ярости, потому что теперь я знал, что у этого коллекционера хранится какая-то тайна, которая может оказаться ключевой в разгадке творчества поэта.
Что я мог ему предложить взамен, когда последние десятилетия моей жизни были такими будничными, академическими, книжными? Я валялся на диване, сжимал голову и старался вспомнить что-нибудь, пусть не своё, услышанное от кого-то. Я был в оцепенении, не мог пошевелиться, и только мозг работал лихорадочно, вспоминая все пережитое и перечитанное.
- Что мне делать, что делать?! - иногда восклицал я, и мой робот, знаешь, этот маленький, специализированный для литературных исследований робот, изредка пощёлкивал реле, готовясь по моему приказанию прочитать любой сонет Оленина или какой-нибудь абзац из монографии исследователя его творчества. Но я знал, что сейчас он мне ничем не сможет помочь, потому что его ферритовый мозг напитан лишь творчеством Оленина и творчеством тех, кто о нем писал.
Среди ночи я вскочил. Вспомнил! Да, я вспомнил три странные-престранные истории, вернее - сказки, которые ещё в детстве, в этом самом городе, рассказывала мне моя мать. Я никогда ни от кого этих сказок не слышал, они были только наши, моей матери и мои.
Я едва дождался рассвета и помчался к своему новому знакомому.
- У меня есть кое-что для вашей коллекции, хотя я и не уверен, что это то, что вам нужно. Но это самые странные истории, которые мне когда-либо приходилось слышать.
Он уселся в старинное кресло, подпёр подбородок сухощавой рукой с вздутыми венами и приготовился слушать.
- Первая сказка - про рельсы, - начал я.
«Он любил ходить по одной рельсе. Он шагал по ней смело, как по дороге, и только изредка покачивал руками, чтобы сохранить равновесие. Рельса всегда блестела и уходила в бесконечность или сворачивала за холм, и была прямой, сияющей и твёрдой. А он все шёл и шёл, вглядываясь в таинственную даль, куда убегали зовущие и манящие серебряные тропинки. Изредка ему приходилось уступать дорогу зелёным мордастым электровозам, и он тогда стоял на обочине, враждебно глядя на чугунные колеса, которые мчались по его дороге. А после он снова шагал, улыбаясь неведомой дали, и опять хмурился, когда навстречу мчалось стальное электрическое чудовище. А однажды в нем закипели ярость и злоба, всколыхнулась гордость, и он решил не уступать дорогу этой твари… Она промчалась, а он продолжал идти, плавно помахивая руками.
Только теперь его почему-то не было видно…»
После первой моей истории лицо коллекционера совсем не изменилось. Только красные, слезящиеся глаза сощурились, вонзились в меня, а правая рука, подпиравшая подбородок, опустилась на подлокотник кресла.
Вторую историю я начал без перерыва.
«Чёрная кошка сидела на воротах из тонкого листового железа, покрашенного в светло-зелёный цвет. Она была очень чёрная и лоснилась, как глыба свежесколотого асфальта. Просто удивительно, как она примостилась на кромке металлического листа - до того он был тонким, а рядом возвышалась телевизионная башня, и мимо проходили люди. Она провожала их зелёными раскосыми глазами. Мол, это не мой, это ваш мир… А после налетела грозовая туча, которая сумрак превратила в глухую ночь, раздираемую молниями. Изломанные упругие молнии ударяли в телевизионную вышку, и после этого она долго гудела. А кошка продолжала сидеть, равнодушно поглядывая на бегущих людей. Почему они бегут? Ведь дождя все равно не будет. Когда вокруг стало совсем пустынно и началась настоящая ночь, в телевизионную башню ударила жирная фиолетовая молния. Башня засияла сверху донизу, а кошка спрыгнула с металлических ворот и пошла. Наверное, только этого она и ждала. Потому что по улице она пошла медленно, очень довольная, вся сияющая и абсолютно чёрная…»
Я увидел, что старику стало не по себе. Он как-то сжался, скомкался, как неуверенный в победе боксёр, и приготовился слушать следующую странную историю. Это была история про веснушчатого мальчика.
«Он лежал ничком на операционном столе, с розовым веснушчатым лицом, погружённым в маску для наркоза. Он ещё не умел дышать наркозом, и поэтому сестра прижимала маску прямо к его лицу. Операционное поле, чуть-чуть ниже того места, где резинка от трусов оставила розовый след, было окрашено йодом. Когда электрический нож сделал своё дело, пневматические присоски начали быстро слизывать набухающие ярко-красные комки - следы преступления.
Лето было очень жаркое, и цветы уже никто не садил, и его матери приходилось носить воду в ведре из колонки возле киоска с мороженым, который стоял рядом с кладбищенскими воротами. А после я снова увидел его в жёлтой речке, когда он прыгал в воду с обрыва, и его загорелое коричневое тело извивалось в бурном желании нырять и плавать. Ему тогда никто не мешал. Только на другой стороне речки стоял небольшой угрюмый заводик из красного кирпича, а над ним возвышалась высокая кирпичная труба, из которой изредка в воздух выбрасывались клубы едкого оранжевого дыма».
- Хватит! - воскликнул коллекционер странных историй. - С меня вполне достаточно! Вы честно разменяли ваши странные истории на историю Андрея Оленина. Так слушайте же!
Он на секунду вышел из комнаты и вернулся со старинной тетрадью в клеёнчатом переплёте. О, я давно знал, какую драгоценность он держал в руках!
- Когда-то в нашем городе жила девушка по имени Марина. Сейчас уже никто не помнит места, где она жила со своей матерью, потому что дом снесли, и на том месте построили большое многоэтажное здание. Говорят, Марина была девушкой изумительной красоты, той редкой, неповторимой, беспощадной красоты, которая простых людей пугает… Красота женщины не всегда является счастьем. Если она отталкивает и страшит, то её сторонятся и избегают. Завидев её издалека, жители города обходили её стороной, торопливо, не оглядываясь. Она всегда была одна, и никто никогда не решался подойти к ней и заговорить. У неё не было подруг, потому что девушки боялись показаться рядом с ней уродливыми. Молодые парни, завидев её, стремились поскорее скрыться, чтобы не показать, как они её не достойны.
В парке над рекой, недалёко от центральной клумбы, есть густая аллея, и в самом конце - над песчаной кручей - скамейка. Летом она часто уходила туда, сидела одна и смотрела на реку, и на мост, и на пологий берег на противоположной стороне, и на серую даль, которая сливалась с бескрайней степью. Она сидела часами, как неживая, и многие знали, что она там сидит, и избегали заходить в эту аллею. Она возвращалась домой, когда в парке становилось людно, и все ей уступали дорогу и что-то шептали за её спиной. А она шла медленно, гордая, красивая, единственная во всем мире.
…Однажды, когда она сидела на своей скамейке, в аллею случайно забрёл один молодой человек. Наверное, случайно, он ничего не знал о Марине и о том, какая она, и смело подошёл к скамейке. Она повернула к нему своё лицо и… Вы помните как у Оленина начинается первый сонет? Помните, как он рисует первое впечатление, как он застыл парализованным, окаменелым…
С этого все началось. Он ежедневно ходил в заброшенную аллею и смотрел на неё издалека, и после возвращался домой и писал, писал, писал… И так было три месяца подряд, изо дня в день, пока не наступила осень и не пошли дожди. В один погожий день, когда солнце на короткое время выглянуло из-за туч, он снова её увидел, и на этот раз смело подошёл к ней и положил к ней на колени вот эту тетрадь.
Всю ночь он прометался, как в бреду, а утром, очень рано, пошёл туда и стал её ждать.
В сумерках он снова увидел её, и она подошла к нему плавно, как привидение, и вернула эту тетрадь.
Старик умолк, и мне на мгновение стало страшно.
- Обратите внимание. Обложка тетради совсем истрепалась и потрескалась, а чернила на страницах расплылись.
Я листал страницу за страницей, и перед моими глазами мелькали строки знакомых стихов…
- Это подлинная рукопись сонетов Оленина. Её сотни раз переписывали, перепечатывали и издавали. Но ни один критик, ни один издатель не обратил внимания на одну-единственную строку последнего, неоконченного, сто восьмого сонета. Она написана на предпоследней странице. Читайте: «Твои глаза влекут, как бездна…»
И ещё обратите внимание на самую последнюю страницу.
Совсем другим, почти детским почерком были начертаны страшные слова: «Это не для меня. Я этого не понимаю».
- И что случилось с поэтом после? - спросил я.
- Исчез - жёстко произнёс старик. - Куда?нибудь уехал, скрылся навсегда.
Дорогой друг!
Я посетил место, где жила Марина. Теперь там стоит многоэтажное современное здание из стекла и алюминия. Я разыскал аллею над песчаной кручей, но сейчас она одета в асфальт, и только на самой последней скамейке прикреплена бронзовая табличка, где говорится, что сюда приходил поэт Андрей Оленин.
И все.
Недавно я сидел на песке возле огромного железнодорожного моста и слушал, как по нему громыхали поезда. В голове больно повторялось: «Исчез, исчез…» Стало темно, на реку набросился сырой, порывистый ветер. Он взлохматил воду и прижал лозы к песку, а я не мог покинуть это место.
Мосты!
Я люблю смотреть на мосты. Они одновременно ажурны, величественны и массивны. Они пролетают над реками, водопадами и пропастями, и я всегда удивляюсь, как совсем маленькие люди могут создавать такие красивые и трудные сооружения. Люди всегда делают что-то трудное, что не под силу никому. Вроде этого моста, по которому гремят электровозы и над которым всегда шумит косматый ветер, переносящий через реку песок с того берега.
«Исчез, исчез…»
Я не выдержал и закричал:
- Что случилось с поэтом?
И вдруг мой маленький литературный робот, который неподвижно стоял рядом со мной, произнёс:
- «Твои глаза влекут, как бездна…»
Откуда он это знает?
- Откуда ты это знаешь? Ведь тебя этому никто не учил? - ошеломлённый, спрашивал я.
- «Твои глаза влекут, как бездна…» - повторил он.
Я не сразу сообразил, что произошла. Было очень темно, и робот стоял прямо у воды, а в его хромированном корпусе тускло отражались огни, светившие над парком, на набережной и в окнах домов над рекой. Я не заметил, как мой робот вошёл в воду и пошёл все дальше и дальше, пока его не захлестнула волна…
- Назад, назад! - закричал я.
Но было уже поздно.
Я вытащил его без труда. Он был совсем не тяжёлым, и там было мелко.
Я его тряс, из него лилась вода, и он стал безжизненным.
В гостинице я переворачивал его и так и сяк, и все время из него капала речная вода. После я решил положить его в углу, на паркет, подложив под него валик от дивана. Я надеялся, что когда он высохнет, он снова вернётся к жизни. Он мне был абсолютно необходим, я был без него, как без памяти.
Каждое утро я подходил к нему и всегда находил на паркете маленькую лужицу. Тогда я вызвал местного мастера, и тот пришёл с инструментами и разобрал машину.
- Почему он пошёл в воду?
Мастер пожал плечами и неопределённо сказал:
- У этих литературных роботов с поведением и логикой не всегда все в порядке. В этих аномалиях ещё толком никто не разобрался.
- Смотрите, - продолжал он, - плёночные элементы памяти повреждены. Они боятся влаги. Надо бы их покрывать защитным лаком. А так…
Он развёл руками и сложил останки машины на пол. Хотя теперь робот не больше чем пустая консервная банка, я не выбросил его на свалку. Я буду его хранить. Он мне нужен, как дорогой сувенир. О чем? Ответ на этот вопрос и есть то личное, чего мне не хотелось бы касаться в письме.
Во всяком случае, именно так закончилась моя встреча с моим далёким?предалёким прошлым.
Обнимаю тебя.
Твой Андрей.
|
