Горький напиток 'Сезом' Феликс Дымов
Дымов Феликс
Горький напиток 'Сезом'
Феликс Дымов
Горький напиток "Сезом"
РАССКАЗ
...Она лежала ничком, зажав через шлем уши перчатками. Скафандр ее за какие-то минуты успел облипнуть бахромой...
Опять прорвалось! Я хмурю брови, и токер, уловив настроение-конечно же, настроение, а не гримасу!-заглушает мысли чудовищной мешаниной гавайско-аргенгинских мелодий.
Токер-это пара таких черных чечевичек на висках, комбайн видеосвязи. Но в особых случаях-сенсоприемник и сенсобарьер: он ограждает хозяина от излишних, ни его электронному мнению, эмоций. Как раз сейчас он настроен на особый случай, мой особый случай, длящийся шесть лет.
Уже шесть. Страшно подумать!
Вот и стараюсь не думать. Поддерживая мои старания, токер растворяет мысли в странной, уже почти на меня не действующей какофонии - какофонии на одного: вокруг на планете естественная, управляемая тишина. Иногда я с трудом удерживаюсь от того, чтобы не содрать токер с висков и с размаху садануть об угол. Но осторожность (а может, трусость?) побеждает, я не решаюсь отключить сенсобарьер и остаюсь наедине... с самим собой: токер давно уже лучше меня знает, когда мне работать, когда отдыхать. Я ведь пробовал, сколько раз пробовал. И сейчас же:
Она лежала ничком, зажав -через шлем...
А так хоть музыка, хоть фон какой-то, хоть для воспоминаний не остается лазейки.
Но, бывает, прорывается. Вот, вот опять, просачиваясь сквозь музыку:
...Скафандр ее успел облипнуть... успел облипнуть...
Смыв воспоминания, токер снова нашептывает вычисленный для меня ритм. Все громче. И ГРОМЧЕ. И нелепее. И ПРОНЗИТЕЛЬНЕЕ. С самого утра.
В день Лидиной памяти он всегда особенно назойлив...
И потому, не нуждаясь в общении, спасаясь от самого себя, я обежал уже пол-Земли. Подальше от знакомых мест. И вообще от знакомых. Лишь токер, единственный эгоистичный собеседник, не переставая комарино зудит, зудит в виски, однако привычно, не мешая-ни в море, когда я с фотоострогой гонял макрель, ни даже в Музее Видеопластики, где этот зануда по-своему озвучивал для меня тягучий бег изображений.
Внизу, на Земле, я нечастый гость, иногда неделями не покидаю мезопоста. "Станционный смотритель",- шутит мой брат Бась. "И слушатель",мысленно добавляю я, потому что все время сосредоточен на наркотической, сфокусированной где-то в центре мозга музыке, которая внутри меня не помещается и все же обречена жить под чуткими присосками токера. Иногда мой спаситель, мой мучитель пичкает меня детективами, показывает высокие трагедии, погружает в комбинированные эйфорические симфонии великого Дай-Даудин Нивха... А когда все это не помогает, вновь переходит на безотказные оглушающе-примитивные ритмы...
Внизу я нечастый гость. Но только не сегодня, в годовщину события, о котором равно боюсь и вспоминать, и не вспоминать,- сегодня я не в силах усидеть на пыльном мешке, именуемом мёзопост. Об одном молю судьбу: только бы никого не встретить. Велика планета, а от знакомых не спрячешься. Но вон уже, кажется, на закат повернуло. Может, обойдется?
Ныряю в бутылочный полусумрак подводного перехода и неторопливо шагаю на тот берег по прозрачной изогнутой трубе. Сквозь слой воды солнце глядится покорным, прирученным, волны перекатывают его надо мной, как простой багровый голыш. Иногда, буксируя на незримых ниточках собственные тени, проносятся рыбы. У середины реки туннель поднимается к поверхности, становится светлее. Снаружи стайка девчонок, взявшись за руки, проплывает под трубой. Трое мальчишек верхом на дельфинах, разогнавшись, перелетают ее по воздуху. Один из них, хохоча, пытался повторить прыжок стоя, но рухнул при взлете. Подплыл к трубе. Заглянул сквозь стенку, заслонив ладонями свет. Подмигнул мне. Вскарабкался на свод туннеля. И пошел по крутой притопленной тверди, по колено в воде, подражая моей походке дерзкими извивами смуглого мальчишеского тела. Почти всю худущую, как у кильки, фигурку заслоняли снизу две отбеленные частым купанием ступни.
Такой вот нахаленыш мог бы быть моим сыном. Впрочем, нет. Не мог. Ему наверняка не меньше семи или даже восьми...
...Я заглянул в лицо, окостеневшее в гримасе наивной детской обиды. Лида с трудом разлепила жесткие губы...
Токер грянул танго. Но я еще секунду ничего не вижу, кроме окостеневшего Лидкиного лица, насмерть обиженных глаз...
Туннель пошел на снижение. Вода достает мальчишке до пояса, до плеч. Еще несколько шагов, продолжая кривляться, он ступает на цыпочках. Но наконец подпрыгивает и уплывает. Я перестаю смотреть вверх.
Туннелем выбираюсь на площадь. Посреди площади девчоночьи руки из теплого розоватого камня поддерживают сферическое кафе "Одуванчик". Парашютиками на ветру бьются в высоте фонтаны. Штуки три уже оторвались, вот-вот улетят...
...Руки замершие, тоненькие... Как у Лиды...
Воздух квелый, мыльный. Пыли так мало, что голые солнечные лучи его не нагревают. Однако и от этой ничтожной взвеси у меня першит в горле - это на сегодняшней-то Земле, умытой и пропылесосенной! Ничего не поделаешь, профессиональное ощущение: стерильные спутники отучают дышать чем попало. Зато через двадцать минут хода-гравнподъёмник, подпирающий мой мезопост, привычное одиночество и...
- Тарасище? Ну, встреча, ну, радость! Давай к нам сюда, живо!
Венька Рубен. Усмотрел, черт глазастый. Угораздило меня вылезти под самый "Одуванчик"! Сбежать бы куда, да разве сбежишь? От таких, как Веник, не сбежишь. Кубарем выкатился из кафе, вцепился в рукав, машет кому-то наверх:
- Сам пришел, работничек чистоты, теперь не отвертится! - И мне: - С утра тебя ищу, эфир морщу. Так знаешь, что твой токер ответил?
Наклонился ко мне, защекотал губами ухо. Слов не разобрать. Но я на всякий случай изумился:
- Не может быть!
- Да чтоб мне гейзеров не видать, если вру! Опять сенсобарьер поставил? Я решил, аппарат неисправен, и натравил Контроль Связи.
- Путаешь ты, брат. Не было вызова.
"Все в порядке, отклонений не найдено",- сердито бурчит токер, придушив на секунду гавайскую гитару. Серьезная машина, знает, кому и когда давать связь. Сначала, поставив сенсобарьер, я буквально оглох от пустоты в голове. Но этот шептун заушный изобрел охранительную музыку и теперь смолкает лишь тогда, когда я работаю или забываюсь сам по себе. В этот день, в день памяти, у него с утра до ночи не бывает передышки...
- Токер сам с Контролем уладил,- заявляю я, оправдывая затянувшуюся паузу.-А у тебя, старина, что новенького?
- Ой, сейчас расскажу, идем!-Веник обнимает меня за плечи и нетерпеливо подталкивает к эскалатору. Чeстно говоря, мне не очень-то по сердцу этакая развязность моего друга. Впрочем, развязность эта, если разобраться, от беззащитности, а не от нахальства, от скованности перед учителем бывшего ученика. "А ты, токер, наглец,-мысленно добавляю я,-того и гляди, не только режим, друзей мне начнешь выбирать по своему вкусу. Откуда тебе, милый, знать, кого пропускать, кого не к спеху?" ,
- Идем-идем, не упирайся,-суетится Веник.-С ребятами познакомлю. Поболтаем.
А вот это бы ни к чему-болтать. Спроси, чудак, есть ли у человека настроение болтать. Да ладно, все равно не отвяжешься. Может, оно и к лучшему? Может, и вправду отмякну в одуванчнковом холодке под фонтанами?
Эскалатор бесшумно возносит нас внутри стебля. Сквозь ступени виден пролетающий внизу голубь.
- Э-эй, Тарасище, спишь на ходу, что ли? Третий раз про "Пульверс" спрашиваю. Дышит?
Венька лопоух, лохмат, лупоглаз, потен - ни дать ни взять, распаренный веник торчком. Когда-то я читал у них на факультете магнитостатику, возил на Курилы понюхать серы. При виде Веника даже самые потухшие вулканы вздрагивали и плевались лавой. Теперь я понимаю, почему...
- Качает "Пульверс", что ему сделается? - отвечаю с видимой беззаботностью.-Мы пылим, он качает...
И когда болтаем, как сейчас, он все равно качает. Без отдыха.
Бедный "Пульверс", пылесос ты мой всепланетный! Кому только я о тебе не рассказывал! Про сеть медленных искусственных смерчей, перемешивающих атмосферу. Про мезосферные отстойники для взвихренных с Земли частиц. Про фильтры, подъемники, шахты. Про вредность пыли-вторичная радиоактивность, парниковый эффект, да мало ли! Мне уже надоело повторять каждому, почему человечество организовало нашу Службу. Вот возьму и прочту лекцию этой нахальной швабре со товарищи: "Мезопост номер... представляет собой низкоорбитный спутник с комплексом отсоса, расслоения и брикетажа атмосферной пыли. Имеет опорный пункт наблюдения-и регулирования..." Бр-р! Выслушаешь от другого такое - и подниматься к себе расхочется. А ведь я, что ни говори, люблю мой мезопост с его вороненой поверхностью, "ипподромом", отстойником, и почти уютной квартиркой-все то, что часто называю пыльным мешком, люблю и, пожалуй, ни на что другое не променяю...
В "Одуванчике" обычный уют. В меру весело. В меру шумно. Зал открыт со всех сторон,- лишь гибкая водяная пленка, сочась через неприметные устья, отделяет нас от земли и от неба, лишь пенные намагниченные струи фонтанов улетают и не могут улететь, повисая в не подвластных тяготению формах - в виде головки одуванчика.
- Сюда, Тарасище, за этот столик! - продолжает суетиться Веник, подталкивая меня в спину.-Знакомьтесь, ребята, это Тарас. Помните, я рассказывал о моем необыкновенном друге? Так вот, это он. Позволь, Симочка, представить тебе, Тарас. Человеку повезло устроиться на службу у Судьбы. Попроси хорошенько-нагадает счастье, А это, Тарас, Дональд, ас-вулканолог. Ты не поверишь, на его счету уже два заштопанных кратера и магнитная "пепельница" на третьем.
Видеть аса, даже нахлобучившего магнитную затычку на жерло какого-нибудь второстепенного вулкана, мне хочется ничуть не больше всех тех, кого я уже счастливо миновал. Но деваться некуда. Делаю над собой усилие, раскланиваюсь, жму руки, озаряюсь почти натуральной улыбкой. Веник нарастил еще одно кресло у стола - пустое рядом прикрывает растопыренной пятерней. Ясно теперь, для чего меня разыскивал: он как-то намекал про подружку из кратерной обслуги, в гости напрашивался. Похоже, серьезно парня зацепило, если я с моими чарами понадобился...
Присаживаюсь на краешек кресла, украдкой тру локтем стол. Так и тянет попробовать пальцем пыль. Это тоже профессиональное: говорят, работники Службы повышенно мнительны - терпят пыль только у себя на спутниках. Новое дело. Раньше за собой не замечал.
Поднимаю глаза - и у меня начинает покалывать виски. Спасибо, Веник, дорогой, удружил! Догадываюсь, как пылко ты рекламировал мои способности! А мне сегодня не хочется лицедействовать. Особенно для этих двоих... Впрочем, чем они виноваты?
Кто-то когда-то раззвонил, будто у меня легкий глаз. Дурацкая история, я своей сокурснице Сабинке Озолиной пообещал в день рождения, чтов нее влюбится знаменитый чабан или даже космический разведчик. А чего, мне не жалко! Девчонка красивая, веселая, я б и сам в такую влюбился, не будь у меня в подшефной группе этой странной, хрупкой, вечно к чему-то прислушивающейся девятиклассницы! И чем ее так влекли цветы? То есть нет, далеко не всякие цветы, а их телепатические разновидности, гибриды марсианских эринний и земных тюльпанов. Ну да не о Лиде речь. В общем, напророчил я Сабинке жениха, а она возьми да и встреться с самим Опоре Хваной, Погонщиком Комет. Вот вам и чабан, и разведчик! С тех пор едва ли не десяток лет парочки считают добрым для себя знаком случайно позавтракать со мной, дескать, любовь будет крепче. И пускаются на всякие хитрости, чтобы устроить эту самую случайную встречу... Им забава, а я лопух добропорядочный, вынужден терпеть и славу свою поддерживать,- мода! Каждый раз обещаю послать все к черту. И каждый раз пасую: обидно разочаровывать кандидатов в счастливчики. Теперь битых
два часа пыжься, строй из себя Кассандру! Пет. Всё. Точка. Домой. Хватит глупостей.
- А вы и вправду гадаете? - Сима недоверчиво тряхнула головой.
Волосы у нее чуть подсвеченные и ковыльно-мягкие на взгляд. Тончайший изохрустальный фужер (гордость века-материалы переменных свойств!) запел от соприкосновения с Симиной золотой прядью и тоже вызолотился.
- Будьте уверены! - неожиданно для самого себя принимаю я малопочтенную роль шута. Удивительное дело-мне и в голову не приходит сопротивляться. Набираю полную грудь воздуха и цыганской скороговоркой сыплю:-Мне подвластны сорок два тайных могущества, па четыре из них имею авторские свидетельства. Впрочем, скажу по секрету: несмотря на ЭВМ и комбинаторику, нынешние способы прорицания ничуть не точнее древних!
Ото, куда меня занесло! Мучительно соображаю, что делать дальше. Внешне я непроницаем и благодушен. О, как благодушен! Ведь никто не слышит, как вновь зашелестел умолкнувший было токер...
...И чем Лиду влекли эти телепатические плантации?..
Для меня нет тайн в широком, малоподвижном от недоумения лице Симиного приятеля. Чувствуется, он поддался ее уговорам, из-за одной Симы терпит здесь мою "магию"...
В таких случаях лучше не обращать внимания на сомневающихся. Все равно решают девушки вроде Симы.
Она подалась вперед, и ребро столешницы обтянуло тонкую блузку. Я отвел глаза.
- Что закажем? - бодро перебил молчание Веник, не давая забыть, что мы в кафе.
- Полагалось бы кофе...- Я, как студент на экзамене, откровенно тяну время.- Гадание на кофейной гуще наиприятнейший, по-моему, метод воздействия на судьбу. Все же для поддержания формы предпочел бы чашечку шербета. И если можно-мандарин.
- Только-то? Ну, это пустяки, это мы мигом!-Веник нахмурил лоб и принялся терзать клавиатуру ни в чем не повинного синтезатора-процедура долгая, если не помнишь кода названия и сверяешься по меню.
Сидеть отвернувшись неловко, однако на Симу не смотрю. Странно. Я давно уж поверил в то, что равнодушен к женщинам. Неужели эта чужая девица вмиг выветрила из меня Лиду? Ногтем мизинца чуть-чуть отодвигаю от виска чечевичку токера.
...Скафандр топорщил налипшую бахрому...
Мостик вокруг отстойника - "ипподром" - ровно и скользко блестел в свете Луны...
Все в порядке. Отпускаю чечевичку. Картину мгновенно смыло монотонным напевом-словно заговаривают кобр.
Шербет Венику не удался - его не везде включают а обязательные напитки. Мой друг не смутился и извлек из недр уставшего бороться синтезатора стакан ледяного лимонада. Кивком благодарю, пью. Горло перехватывает, и это мне на руку-не надо ничего говорить. Зачем я сижу здесь? Зачем? Вот допью лимонад и...
- Gracias! [* Благодарю! (Исп.)] - счел нужным перевести мой безмолвный кивок Дональд. Тон его мне не понравился. Похоже, мальчику очень хочется посрамить прорицателя. То есть меня. Будто здесь кого-то тянули за уши. Будто это я вас искал, а не вы меня. Положим, девушке я бы еще кое-что простил. Но асу?! Можете, милые, топать отсюда по всем четырем векторам! С ускорением! Да-да, и ты, голубка, тоже. Ишь, глаз положила - колдовской, гранатовый...
У тебя у самой, прости, не было ли ведьмы в роду? Стараясь не встречаться взглядом с Симой, даю знак Венику продолжать поиск. И он, такой послушный, тихий, вновь захлопотал над синтезатором.
Я немножко играю на мини-рояле. Не настолько хорошо, чтобы выступать в концертах. Но и не настолько плохо, чтобы не опечалиться при виде трудно растопыренных над клавишами Венькиных рук. Покачав головой, я отпихнул его, наклонил панель к себе. Кажется, я догадываюсь, каким образом буду сегодня вещать для этих двоих. Даже не вещать, а так, импровизировать наудачу...
- Вы никогда не замечали, что консервные агрегаты заманчиво схожи с музыкальными ящиками? - Я ввел режим ожидания на всех трех регистрах.-Думается, пора нам породнить пищу и музыку: прекрасное должно подчиняться общим законам...
Странное лицо у этой Симы. Нос тонкий, с заметной горбинкой. Глаза самую чуточку косят. А щеки смуглые, сухие, бархатные от солнца, как кожица абрикоса. И удивительная готовность поверить во все, что ей обещают.
- Внимание, внимание! Котлетная симфония, дуэт яичницы с ветчиной! Дональд фыркнул.- Если все ваши прорицания такого рода...
Симпатичный молодой нахал. К тому же весьма нетерпелив. Сима разбиралась в нем получше: притиснула к столу сгиб его локтя. Оба не подозревают, до чего грубость Дональда кстати,- у меня уже чешутся подушечки пальцев, как всегда перед игрой на мини-рояле.
- Любые прорицания абсурдны, спору нет. Но разве не абсурд то, за чем вы пришли сюда? В счастье надо верить. А вера, хочешь не хочешь, иррациональна.- Я осознаю, что это жестоко, непростительно жестоко: Симино личико разочарованно вытянулось, вдоль тонкой шеи вздернулись на миг две твердые струнки. Но я продолжаю, и голос мой крепнет: - Не знаю, как вы, а я верю в Его Величество Случай. Поэтому хотел бы пожелать вам в новой жизни вместить бесконечное, примирить непримиримое, угадать неугаданное. Пусть ваше счастье будет таким же неожиданным и непохожим на другие, таким же терпким и выдержанным, как напиток, ни вкуса, ни запаха которого я пока не знаю и все же от чистого сердца синтезирую в вашу честь. Будьте счастливы!
Как хорошо быть дарителем. И ох до чего не хочется желать счастья именно ей - счастья с другим... Хотя... Какое мне до нее дело?
Я полуприкрыл глаза, разминая под столом пальцы, перевел педаль в свободную композицию и ударил по клавишам. Синтезатор, разумеется, это вам не мини-рояль, и все-таки кое-чего его клавиатура стоила. Меня закачала невесомость, заволокла какая-то голубизна, все пропало вокруг, кроме рождающейся под пальцами беззвучной мелодии, а когда она угасла, из подающей ниши выползли четыре стакана, закрученных наподобие рога и наполненных до краев трехцветной жидкостью.
- Какая прелесть! - восхитилась Сима.
- Еще неизвестно, с чем его едят! - отпарировал Дональд.
Так-так-так. Вот что хотите со мной делайте, он ревновал! Я мысленно усмехнулся и поднес напиток к губам.
Чего-нибудь в этом роде я и ожидал. Вкус получился необычный. Вроде яблок с перцем или соленой пастилы зазывно-горьковатый и нежно-освежающий. А уж аромат-куда там тебе цветущий вишенник или ночная фиалка! Вот только... напитку следовало выйти чуть более сладким. Меньше парадоксов и больше сладости. А то ведь такое "счастье" можно весьма двусмысленно истолковать...
Дональд отхлебнул и уставился на меня довольно-таки невежливо. А Веник с Симой дуэтом выдохнули: "Ах!"
Для Симы легко делать чудеса. Глаза ее стали круглыми, растерянными. Без слов. Как у Лиды после первого поцелуя...
...Я подвел под скафандр руки, перевернул, заглянул через шлем в лицо, окостеневшее в гримасе наивной детской обиды. Она с трудом разлепила жесткие губы. Но я не услышал ни слова...
Токер опомнился и разлился вкрадчивым блюзом.
- Да-а.- Сима отставила стакан, мечтательно подперла щеку ладонью.По-моему, это ваш лучший тост.
-Ты же не слышала остальных!-удивился Веник.
- Один из сорока двух тщательно отрепетированных экспромтов! - съязвил Дональд. Мальчик настойчиво лезет в драку.
- Сорок третий,- машинально поправил я. Мне лень доставлять ему удовольствие победы.
- Будто я не отличу импровизацию от наигранного варианта, правда, Венюшка?-восклицает Сима с непонятным мне укором в голосе. И почему-то улыбается. Когда она улыбается, кончик носика смешно наклоняется к губе, будто кивает.
Жаль. И где на Земле достают "незанятых" девушек?
О черт! Целый день носиться по планете- и вот так вот одной мыслью изменить памяти той, кого любил... люблю! Напрасно я покинул мезопост.
- Чего пристали к человеку? - вмешивается Веник.- Тарас вам не какой-нибудь шаман безграмотный. Сколько я знаю - он никогда не повторялся. И заметьте, все его предсказания сбывались!
Спасибо, друг, за темпераментную защиту. Только зря горячишься, зря метешь лохмами воздух. Чего меня спасать? От кого меня спасать? От самого себя человека не спасешь. От воспоминаний его. От вины его. Потому как мои они. Пожизненные. Ясное мое дело. Вечный сторож при "Пульверсе". Ручка от пылесоса. И за то тебе награда довеку: монашеская келья на спутнике. Да эйфорпческие симфонии...
- Тоже мне, ясновидец! Выдача гороскопов без ущерба для биографии!-окончательно завелся Дональд.
- Дон! - протяжно останавливает его Сима. Как в колокол:-Дон!
Мне больно видеть ссорящихся влюбленных. Вопреки собственной славе, я боюсь влюбленных. Оттаешь с одного бока, раскроешься чуток - и пустота там внутри не затягивается, сосет и морозит, будто свищ в скафандре.
А главное - еще пять минут, и я совсем не уверен, что мне удастся уйти.
Черт те что! И почему она не утратила привычки так улыбаться? Так заразительно. Так мило.
- Ладно, братцы. С вами хорошо, но "Пульверс" - хуже дитяти малого, пойду...
- Брось, рано еще! - удерживает меня Веник.
- Нет-нет, не уговаривайте. Рад был...
А никто и не уговаривает. Сима занавесилась ресницами. Дональд не скрывает облегчения. Лишь Веник разволновался:
- Постой, Тарасище, куда спешить? Посиди еще...- Он, щурясь, смотрит на часы.
- Не жди,-тихо говорит Сима.-На конкурсе она. В Канберре.
- А почему сама не сказала? - Мой друг вспыхивает и срывает зло на пустом кресле: оно вздулось, накренив стол так, что мы едва успели расхватать стаканы. Потом, нервно дергаясь, убралось в пол.
Не понимаю, что с моим лицом: отстоликов со мной здороваются незнакомые люди. Отвечаю направо и налево, Симу для меня будто пеленой застлало. Не вижу - и все.
- Пойдем, провожу,-угрюмо предлагает Веник.
Мне безразлично. Машинально раскланиваюсь. Даже, по-моему, изображаю улыбку. Сима подала руку. В глаза не смотрит.
Все правильно. А то раскукарекался тут, чародей-прорицатель, навоображал невесть чего. Такие девушки не бывают "незанятыми". У них на это не остается времени.
Дорогу мне загораживает юное существо-прозрачное, как льдинка, и застенчивое, как Чебурашка. Краснеет всей кожей от шеи так, что ворот открытого цветочувстви. тельного платья наливается дымкой.
Долго силюсь что-либо понять. Ага, дошло. Она директор этого кафе. Общественный факультет, первый курс, каникулы. Автомат-дегустатор рекомендует включить в меню мой напиток...
- И в добрый путь, включайте.- Я делаю попытку отмахнуться.Синтезатор выдаст дубль-рецепт - при чем тут я?
- Но вы же знаете...- Голосок директора срывается, платье начинает полыхать китайским фонариком.- Вы должны окрестить напиток. Или разрешить воспользоваться вашим именем...
Еще того не легче, оказали честь. "А не плеснуть ли нам, други, по ковшичду тарасика?" - "Имеешь в виду такого терпкого, со слезой? Почему бы и нет?" Прошумит мое имя по кафе месяц или целый сезон. Да не в том дело. Назвать, безусловно, можно. Ой как хорошо можно назвать!.. Только будет ли кое-кому это приятно?
Ну-ну, опять цветные перышки топорщишь?!
- Раз надо - пожалуйста... Пусть будет... (Имя, имя, два звука в сердце!) Пусть будет "Сезам". Коктейль "Сезам".
- Ой как здорово! - Директор просияла, захлопала в ладоши. Что с нее взять? Первый курс. Каникулы.
Подошел к балюстраде, сунулся лбом в фонтан. Струя отодвинулась. Но я дотянулся. Зачерпнул ладонью. Вылил полную пригоршню намагниченной воды себе за шиворот. ...Она с трудом разлепила жесткие губы.
Я не услышал ни слова и лишь спустя бесконечную секунду нащупал на ее поясном пульте блок связи. Запинаясь и морщась, она прошептала:
"Ветер кружит нам головы, утопая в серых слезах Земли. Там мыши, Тарас, не ходи!"
Подумать только, она твердила стихи! Стихи о пыли, которая ее убила. А врачи заявили: шок!
Токер надрывался так, что я почти не слышал Веника. Или не вслушивался - в принципе, одно и то же. Мы шли по набережной. В сознание, не задевая, проникало:
- ...Невезуха какая. Я говорю: переменим потом, некогда сейчас, у меня камералка... А она - буду я дважды уют создавать! Не все ли равно, говорю, пятый уровень самый здоровый... Ну и подумаешь! А в моде восьмидесятый... Слушай, говорю, ну ты меня любишь? Люблю, говорит, а на пятый все равно не поеду... Ты не слушаешь? - Веник умолк, подозрительно уставился на меня.
- Отчего же? Могу повторить. На пятый уровень не поеду...
- Я вижу, уплыл ты куда-то...
Он прав. Меня опять занесло на "ипподром": по его вороненой поверхности мчалась, закрывая голову, Лида...
Останавливаемся под аркой гравиподъемника. Мимо гордо шагают со смены практиканты-старшеклассники в серебристо-серых форменках. При виде нас подтянулись, дружно кивнули, Миновав, опять заспорили. Особенно неистовствовала, как я заметил, крепенькая синеглазая девчушка с шевроном младшего диспетчера-совсем неплохо для коротенькой летней практики.
- А я говорю, мезопосты устарели! Сто километров без толку тащим вверх пыль и лишь там начинаем работать.,,
- Ты, Дашка, что, расчет забыла или у тебя защитные релюшки распаялись? - возразил юношески неустановившийся басок.- Знаешь, сколько надо энергии, чтобы питать в атмосфере разделители и домны?
- Стандартно мыслишь, Пуэбличек! Ты про полипы когда-нибудь слыхал?
- При чем тут полипы? Это же океанские животные!
-А если воздушную полиморфную породу вывести? Или даже вакуумную? Пусть сидят в шахте и каждая порода свой химический элемент усваивает... Дешево и просто!
Последние девчушкины слова я едва расслышал. Но и без того представил себе, как гигантский воздушный полип унижет ствол гравиподъемника сухими облаками-щупальцами и легко сделает то, чего мы сейчас добиваемся сложнейшими механическими устройствами и чуткой, но до жути капризной автоматикой. И тогда не будет ни отстойников, ни "ипподромов", ни "станционных смотрителей"...
Надеюсь, однако, это будет не скоро.
Подходим к кабине подъемника. Прощаться жаль, оставаться вместе незачем. Пористая земля под ногами испускает знойные вздохи. Я часто шаркаю подошвами, стирая пыль, будто не туда, ко мне, волокут ее воздушные ручьи и речки. Ко мне и еще к трем сотням мезопостов, но у меня впечатление, что вся земная пыль налипла на мои подошвы - так отяжелели ноги. Веник, страдая, лезет в карман, щелкает крышкой портсигара. Беспепельная сигаретка, тонкая и длинная, как спица, тает, кажется, от одного взгляда. Но я все равно закашливаюсь и отступаю на шаг. Мой друг спохватывается, отгоняет ладонью назойливый аромат.
- Невезуха такая, а ты не слушаешь,- канючит он, не отпуская моего рукава.- Я тебе тоже, как и ей, надоел, да?
Еще как! Но ведь этого не скажешь.
- Задумался, извини. Если нужно, я помогу, хочешь?
- Конечно, хочу.- Он невозможно перекручивается, заглядывает в глаза.У тебя-получится, я знаю.
Я тоже знаю, обязательно получится: я в силах уговорить для него даже кинозвезду. Однако мне и в самом деле пора. Хоть и жаль Веньку. Мне всех сегодня жаль.
Кроме себя. Кто бы взялся уговорить меня? Я тоже верю в легкий глаз. И, может, не очень бы сопротивлялся...
- А хочешь, наплюй, поехали ко мне, а? У меня хорошо...
- У тебя. хорошо,-как эхо откликается Веник.-Лида всегда тебя ждет.
Это точно. Знать бы тебе, поросенок, правду! И почему я скрываю даже от него, в первую очередь-от него?!
Веник не прячет радости: раньше я ни разу не приглашал его на мезопост. И никого другого тоже. С той первой гочи с Лидой.
...-Не спеши, ладно?-сказала она, отодвигаясь. Моя рука соскользнула на ее холодное, в ознобистых пупырышках колено.
Токер охрип и с опозданием перескочил на африканские ритмы.
В гравиподъемнике движения не чувствуется. Лишь редкие микроскопические встряхивания свидетельствуют, что в соседней .шахте навстречу нам проплывают ноздреватые брикеты - продукция "Пульверса". Отдельно органика. Отдельно минералы. А то и химически чистые элементы и мешках. Слитки металла попадаются нечасто: их почти целиком потребляют вакуум-домны. Я так сросся со станцией,, что отчетливо представляю себе каждый брикет там, за матово-туманными стенками кабины, которые за четверть часа пути меняют цвет от жемчужного до густо-фиолетового-от цвета Земли до цвета Космоса. Сегодня мы едем долго. А может, это только кажется: Веник опять нудит.
...В тот вечер Лида поднялась ко мне после тихого застолья в семенном кругу. Мы назвали это свадебным путешествием. Она ненавидела Космос, боялась пустоты, боялась пыли, будто... будто мышей. Но я так любил ее, так настаивал, что она бросила наконец свою генетику, окончила краткосрочные курсы аэрологов и в один прекрасный, ставший вскоре несчастным день поменяла проникновенно-жаркую отзывчивость мутантных плантаций тюльпанов на стылую, вечно фиолетовую настороженность мезоспутника.
В тот вечер после тихого семейного застолья и пятнадцатиминутного свадебного путешествия в гравиподъемнике Лида поднялась ко мне впервые...
Я сую ладонь в электронный замок. Руки окоченели, дверь открывается после короткой задержки. Пропускаю Веника вперед, вхожу следом. На диване с ногами возлежит Бась. При виде Веника брови его выстраиваются удивленными домиками.
Чуткий все же у меня братец! Кто бы кроме него догадался, что сегодня меня надо стеречь? А Бась догадался. И не поленился притащиться на спутник, сибарит! И теперь сосредоточенно грызет козинаки, доставая их двумя перстами из бумажного кулька, лишь на миг повернув голову кивнуть гостю. Веник потрясен уютом и тишиной. Встрепанный, размякший, восторженный, бродит он по квартире и беспрерывно ахает.
Меня опять мучит жажда. Раскрываю шкафчик синтезатора, колдую над клавишами. В точности как два часа назад в "Одуванчике". Во мне еще живет мелодия чужого счастья. Она движет моими пальцами и отливается в три симпатичных стаканчика. Хорошо, я догадался попробовать сам прежде, чем предложить гостям. Он оказался невообразимо горек-напиток "Сезам". Смахнув стаканы в зев раковины, я сотворил взамен три ломтя арбуза.
- Да, а где же Лида?-вдруг спохватывается Веник.
- Ешь, ешь козинаки, вкусно! -Бась сует ему под нос кулек.
Мне совсем расхотелось пить. Выкатываюсь в коридор. Оттуда - в дальнюю комнату. Здесь всё по-прежнему.
И все полно Лидой. Как тогда, шесть лет назад, когда она на минутку оторвалась от моих губ:
- Постой, я все же аэролог. Надо сбегать снять показания.
- Потом, потом...-- нетерпеливо возразил я, вновь принимаясь целовать ее сонные нерасцелованные губы... Глаза... Виски... Шею... Все ниже и ниже в ворот расстегнутого платья. Мы сидели на краю постели. Мне передавался бьющий Лиду мелкий озноб.
- Не спеши, ладно?-задыхаясь, выговорила она. И отодвинулась. Моя рука соскользнула на ее холодное колено, пупырчатое и шершавое от страха. Я исступленно повел ладонь выше по бедру.
- Нет-нет, я все же сбегаю, не обижайся!- Она рывком высвободилась, запахнула платье на груди, стиснула в кулак обе половинки ворота.- Я мигом...
И оставила меня одного на краю ожидания, тревожного, натянутого и ломкого, как перед криком кукушки в морозном лесу.
Приборы у нас дистанционные. К ним вовсе не обязательно бегать на свидания. Но я добр. Я нечеловечески добр. Я понимаю: Лида просто боится первый раз, ей хочется побыть одной. Есть, знаете, такие женщины...
Утешенный собственной прозорливостью, я сижу на краю постели и улыбаюсь как последний идиот. Сначала пять минут. Потом десять. И еще полчаса, пока что-то осознаю...
Мне бы сразу кинуться в шлюзовую. А я зачем-то тряс пульт и вызывал, вызывал, вызывал ее, искричав ближний эфир Лидиным именем пополам с бранью.
Но она заблокировала в скафандре связь.
Я врубил обзор приборной площадки. Камера там неудобная, с малым возвышением, панорамирует случайными циклами. Лида неслась по "ипподрому", косясь через плечо и закрывая голову руками. Капризный кадр приблизил распахнутый в крике рот - неяркие сонные Лидкины губы...
Великим чудом я не перепутал баллоны с ботинками и не напялил вместо шлема авральный рукав. В шлюзе, всхлипывая, рвал наружную створку, молотил ее каблуками. Ведь не открылась же, ни на секунду раньше положенного не открылась!
Когда я примчался, Лида лежала лицом вниз, зажав через шлем уши перчатками. Скафандр ее за какие-то минуты успел облипнуть бахромой. Ровно и скользко блестел в свете Луны "ипподром". По отстойнику медленными волнами ходила пыль.
Я бросился на колени и долго падал, проклиная невесомость. Наконец рухнул, подвел под скафандр руки. Лидино лицо окостенело в гримасе наивной детской обиды. В это выражение отлился страх. Страх! Она с трудом разлепила жесткие губы, но я не услышал ни слова и, точно это могло помочь, прижался шлемом к ее шлему. Лишь спустя бесконечную секунду догадался включить на ее поясе радиоблок. Запинаясь и морщась, она прошептала:
- Там мыши, Тарас... Не ходи... Мыши!
И слабея, затихая, еле слышно:
Ветер кружит нам головы,
Утопая в серых слезах Земли...
Подумать только, она еще твердила стихи!
Стихи о пыли, которая ее убила. А врачи эаявили: шок. Конечно, для медицины это и был шок - "общее необратимое угнетение организма, вызванное потрясением или страхом", вопрос только - что вызвало это самое потрясение. Меня утешали как могли - случайность, мол, один на миллион, психологическая аллергия к Космосу. Одним словом, шок. Но меня не проведешь, я-то знаю: это пыль мне отомстила. Пыль!
А мыши-это просто бред...
Токер затаился, не мешает вспоминать. В этой комнате воспоминания не опасны, а потому разрешены, даже поощряются. Я подхожу к окну, просветляю по-ночному затянутые стекла. За окном - вороненая металлическая поверхность мезопоста, кое-где изъеденная вакуумом и метеоритами. За окном бесконечная Лидина могила.
...- Ты погоди, я мигом,- сказала она тогда.
И не вернулась.
С тех пор я оберегаю несостоявшуюся первую ночь медовый месяц, растянувшийся на шесть лет-и нa всю мою жизнь.
Край откинутого одеяла.
Приготовленные у койки тапочки.
Ни разу не надетую ночную сорочку.
Неувядающие фиалки, схваченные стенным зажимом. Вздохнув, вынимаю из-за пазухи свежий букет, отдираю обертку, вставляю взамен старого. Фиалки, дрогнув, расправляют лепестки.
Одно и то же шесть лет подряд. Ничто не, меняется.
Ничто и не может измениться. Стерильно. Холодно. Сухо. Ни пылинки на белоснежной подушке, не потревоженной ничьей головой. Ни пылинки в цветах. На сорочке. На подоконнике. Ни пылинки на моей памяти. Да-да, ябеда электронная, ни пылинки. Сима не в счет. Я облизываю губы. Опять -Сима! Да что со мной сегодня? С этим же решено раз и навсегда. Лида, Лида, Лида, "станционный смотритель", "ипподром", Бась, ну, прогулка по Земле раз в месяц-и всё, больше для тебя ничего на свете не существует, понял? Потому, казня себя ежегодно, придавленный виной, и брожу вместе с Лидой, ношу ее на руках, невообразимо тяжелую в невесомости и невесомую внизу...
Шесть лет убеждаю себя, что ее убила пыль. И все шесть лет мне хочется сознаться и крикнуть: "Это я, я убил! Поторопился в ту ночь... С ручищами..." Или, может, все-таки и вправду не я? Токер, милый, почему мне сегодня так этого хочется?"
В комнату заглянул Бась и попятился, рассмотрев мое отражение в стекле. Хорошо хоть не Веник с утешениями. Не переношу жалости...
Сигнал вызова еле пробудил меня к действительности.
Я ни в ком не испытывал нужды. О том, что могут испытывать нужду во мне, я вообще не подумал и лишь из вежливости разрешил токеру связь. В полуметре от моего лица сгустилось изображение. В этот момент я был склонен к галлюцинациям. Именно поэтому не удивился.
- Тарас, я забыла спросить...-От Симиного голоса, от ее волос изображение вызолотилось. Симины щеки пошли еле заметными белыми пятнами.-Вам не нужен котенок? У нашей сибирской пятеро. Я не знаю, куда их деть...
"Что ж, выходит, все зря? - пронеслось в мыслях. Зря приговорил себя к одиночеству, от друзей бегал, а добровольные отшельники себя сослал? И за токер, выходит, оттого упрятался, чтоб ощущать это сладкое, спасительное бремя вины?!"
Мне все равно, о чем говорит Сима. О слонах. Бегемотах. Летающих ящерах. Пусть даже о сибирских котятах. Лишь бы не умолкала. Ни в коем случае не умолкала,- тогда я рано или поздно справлюсь со своим лицом... Котенок - это шерсть по квартире... Блюдце с молоком... Крошки... Рыбный запах... Ящик с песком... (Мама для Барсика мелко-мелко рвала в сквородку бумагу.) И все же говори, Сима, о чем угодно говори, чур-чур-чур, чтоб не сглазить! В конце концов, мне только тридцать два...
-Плохой из меня вышел прорицатель?-спрашиваю напрямик, отступая и прикрывая собой откинутое одеяло, подпихивая ощупью под подушку Лидину сорочку.
- Напротив! - горячо возразила Сима.- Впрочем, если вы насчет Дональда...
- Ах, молчите, не говорите ничего. Я еду!
Отключился; И заметался как угорелый, не зная, за что хвататься. Вихрем пролетел по комнатам, стряхнул с дивана Бася, отобрал у него козинаки, высыпал Венику за шиворот. Оба смотрели на меня одинаково-как петух на дождевого червя: то одним глазом, то другим.
- Космические лучи,- серьезно заметил с пола Бась.
- Пятна,- предположил Веник, грозя мне кулаком и отлепляя от себя козинаки.- Пятна на Солнце...
Я недослушал. Застыл на миг, потирая лоб. Что-то мне еще предстояло сделать... Ах да, Лида! Я натянул скафандр. Выскочил наружу. Меня несло как на крыльях.
Я подпрыгивал и парил, подпрыгивал и парил, Магнитные подковки с неохотой отпускали металлическую полосу "ипподрома", зато хватко вцеплялись в нее к концу прыжка. Но я все равно взлетал. Я парил. Я пел...
- Слушай, не откажи в удовольствии просветить бывшего студента: этот танец в пустоте войдет со временем в твой новый курс?-раздался в шлемофоне гнусный Венькин голос. Судя по дурацкому вопросу, Бась ничего не рассказал про Лиду. И правильно сделал,
- Славный недогадливый Веник! - пропел я.- Без тебя в Канберре пустот поспеши, дружок, в Канберру!
Пропел и, нашарив на поясе пульт, отсоединил внешнюю связь.
Справа в отстойнике жирно и медленно колыхалась пыль. Я лег на край, сунул руку по плечо, поболтал. На рукаве скафандра наклюнулся серый пушок. Смел его свободной рукой - на ней тоже запушилась бахрома. Когда я поднялся и отошел, пыль в отстойнике вспучилась и лениво выплеснулась на дорожку "ипподрома".
Не понимаю, что заставило меня оглянуться. Позади, на полосе, отпечатывалась в свете Луны цепочка следов, обрывавшаяся метрах в пяти, словно оставивший их невидимка застыл одновременно со мной и теперь воровато прислушивается. Впрочем, нет, крадется: вон серым мышиным ворсом прорисовывается новый оттиск.
Мне стало как-то не по себе. Вслух уговаривая себя не спешить, я пошел быстрее. Алчный горбик пыли в отстойнике не отставал, примериваясь кинуться через край.
В шлемофоне, отключенном от связи, слышались скрип, писк, шелест, напоминавшие потаенные перешептывания.
И тогда, стыдно признаться, я побежал. Вдогонку на смазанной лунным светом полосе вспухали матовые следы,
Я не понимал (некогда было понимать!), чего испугался,- меня гнало помимо воли, помимо желания. И еще если бы не этот впивающийся в мозг радиоскрежет: он так изматывал, так выворачивал душу, что я непроизвольно поднял руки в попытке зажать уши...
Тут меня будто кто по затылку стукнул. Вот так же вот тогда неслась Лида. Стиснув руками шлем. Спасаясь от воплей пыли. Я, очевидно, след в след ступаю здесь по отпечаткам ее ног, Лидии призрак гонится за мной по пятам - все в мире повторяется...
Я прыжком развернулся, двинул наперерез невидимке, прошагал его насквозь. Следы уже размылись, сильно потеряли в размерах, а дальше совсем стаяли, не в пример тем свежим, которые увязались за мной...
Ах ты, влюбленный с бантиком! Скалится мусорная корзинка, а у тебя, спеца хваленого, глаза на лоб! Пустяк такой-а ты выцвел от страха! Приложи, приложи пяточку-то! Убедись в истине, коли под шлемом забрезжило!
Я ляпнул подошвой. Надавил. Отвел ногу. На магнитный отпечаток, делая его видимым, тут же насела электризованная пыль...
Вот так. И никаких тебе призраков. И ошалелая пылюка не гонится за своим покорителем по спутнику, чтоб придушить, а ведет себя так, как и положено ей во- время прилива, когда в отстойник нагнетают максимальный потенциал. И требуется полнолуние, чтобы разглядеть это пыльное адажио. И отключенная радиосвязь - чтоб разрядный шелест прямо в мембрану сыпался. И еще нужно здорово взвинтить себя. Так нервишки раскачать - аж до потери реальности.
Я присел на корточки перед ворсистым отпечатком собственной подошвы. Всесильные науки! И этакая малость может все на свете! И убить человека. И остановить любовь. Скажи спасибо-Лиду вовремя вспомнил. Считай, она и спасла тебя. Каково же ей с ее аллергиями и страхами в тот момент пришлось, ежели тебя, мужика толстокожего, мелкой судорогой вило! Всё. Шалишь, серая. Теперь ты уже ни за кем не погонишься. Я об этом позабочусь.
Кто-то резко дернул меня за плечо. Я поднял голову.
Надо мной висело побелевшее лицо Бася. Губы его кривились и бессмысленно прыгали. Я понял, включил радиоблок.
- ...с тобой?! Да ответь же наконец, слышишь?-ворвался в уши дикий дрожащий вопль.
- Тс-с! Не надо шуметь! - Я поморщился.
- Фу, глухарь задумчивый! Как ты меня напугал! Бась облегченно вздохнул.-Ждал-ждал выверта-дождался. Что стряслось?
- Да так, ничего особенного...- Капли холодного пота заливали веки, мне нечем было их смахнуть, я беспрерывно мигал.-Аварийно передай на все мезопосты-снять в скафандрах блокировку связи. Хватит с нас!
- Зачем? - удивился, подбегая, Веник. Только теперь шлюз наконец выпустил его наружу.
- А затем,- я поднялся, - затем, чтобы воображение ке заводило нас в тупик, из которого выход только в смерть или помешательство. Вроде этого, например...
Я мелкими приставными шажками - только магнитные подковки клац-клац! заключил их обоих в некий магический круг, быстро густеющий и зарастающий пухом.
- В высшей степени поучительно,- пробормотал Бась.
- Ты мчался к этому открытию, как умирающий гладиатор,-подхватил Веник.-С бешеными белками и разинутым ртом...
Токер вдруг заурчал и забарабанил Киплинга: "Пыль, пыль, пыль от шагающих сапог... Пыль, пыль, пыль от шагающих сапог..."
"Хорош, чудотворец!-дал я ему мысленного пинка.- Всё танги да блюзы разводишь. А влезешь в пылюку по уши - ты и тю-тю, сник! Ох, дождешься, просквожу тебя на реакторе!"
И вдруг, понимаешь, доходит до меня, что токер и не виноват вовсе. Ведь вся его сенсоприставка для чего предназначена? Кратковременные стрессы гасить, так? А да шесть лет контакта с человеком любой прибор переконтачится. Вот мой токер и приспособился, само горе мое для него нормой стало. Оттого и не давал мне ни на миг забыться, беспрерывно себе и мне душу бередил...
Пыль. Пыль. Пыль, пыль, пыль...
Мои спасители раскричались, малюя на полосе пыльные узоры.
- ...Магнитные подошвы и необъезженная психика! - потрясает кулаками Веник.
- Ерунда! Главное-потенциал в отстойнике!-горячится обычно хладнокровный Бась.- И резонанс альфаритмов мозга, запертого сенсобарьером в эмоциональной клетке...Ну, эти-при деле. Им теперь на год хватит разбираться. Глядишь, до чего и докопаются. Салют!
На середине пути к гравиподъемнику, загораживая свет горсткой, я вызвал Симу на видеоэкран скафандра:
- Так я уже... я уже еду... Не передумали?
- У котенка глаза только-только прорезались, голубые-голубые, один пока больше, другой меньше. Зачем вы себе не верите? - не очень последовательно выпалила она.- Я жду.
Помедлила капельку. Я замер.
- И вот еще что, Тарас... ска... Я правильно поняла: "Сезам" иначе-это "Сим-сим", правда?
Да, Сима, да. Сто раз да!
В шлюзе, сняв скафандр, я первым делом отключил сенсобарьер,
Честное слово, здорово, что такие девушки не бывают свободными1
|
