Варвара Самоварова, №03 Картонные Стены- библиотека РусЛит

Картонные стены Полина Федоровна Елизарова
        Варвара Самоварова #3
        В романе «Картонные стены» мы вновь встречаемся с бывшим следователем Варварой Самоваровой, которая, вооружившись не только обычными для ее профессии приемами, но интуицией и даже сновидениями, приватно решает головоломную задачу: ищет бесследно исчезнувшую молодую женщину, жену и мать, о жизни которой, как выясняется, мало что знают муж и даже близкая подруга.
        Полина Елизарова по-новому открывает нам мир богатых особняков и высоких заборов. Он оказывается вовсе не пошлым и искусственным, его населяют реальные люди со своими приязнями и фобиями, страхами и душевной болью. Для Самоваровой этот опыт становится очередным испытанием, нарушающим хрупкую гармонию ее личной жизни.
        Алкоголизм, эгоизм, одиночество, манипуляция чувствами ближних - с этими вполне реальными демонами, столь знакомыми многим, приходится столкнуться бывшему следователю Варваре Сергеевне Самоваровой, которая и сама переживает непростые времена.
        В романе ярко и эмоционально выписана история давнишней, выжигающей все вокруг себя страсти.
        Могла ли такая страсть довести до преступления? Или все обстоит гораздо проще, и исчезнувшая - женщина с расшатанной психикой, которой место в психлечебнице?..
        Все это - в новом психологическом триллере Полины Елизаровой «Картонные стены».
        Полина Елизарова
        Картонные стены

        1
        Из дневника Алины Р. 17 апреля
        Когда они вошли в дом, мне показалось, что даже тополиные пылинки, похожие на крошечные комочки ваты, замерли в воздухе и осторожно, будто не смея нарушить мою радость своими хаотичными перемещениями, начали оседать на полу и мебели.
        Конечно, они уже раз сто успели поругаться в дороге. До меня донеслись две фразы: «Перестань гнать, у меня кружится голова», - и: «Помолчала бы, не говори водителю под руку».
        Но все это было неважно, потому что поправимо.
        Потому что они были вместе, живые.
        Это снова был напичканный снотворным сон.
        Но в том параллельном и более чем реальном для меня мире, при всей его тревожной недосказанности и вторых смыслах, мне давно уже несопоставимо лучше, чем в этом, куда я вынуждена возвращаться ради Тохи, а теперь еще и из-за того, что хочу освободиться от навязчивых мыслей о В.
        Как было бы хорошо, если бы он сдох.
        2
        - Я вот одного понять не могу, Валер, с чего ты взял, что мне так уж интересно копаться в чужом грязном белье?
        Варвара Сергеевна Самоварова, в длинном бархатном халате винного цвета с широким поясом, подчеркивавшим ее тонкую талию, пыталась навести порядок на столе. Терраса, густо увитая плющом, была пристроена к основному дому еще предыдущими владельцами, у которых семья доктора в свое время удачно купила небольшой участок вместе с небольшим, но сделанным по уму домом. На террасе, как, впрочем, и во всем садовом товариществе, расположенном в лесистом, богатом на истории и на известные имена обитавших здесь когда-то жильцов, витал дух столь близкой сердцу Варвары Сергеевны старины. На ее взгляд, старина если и нуждалась в поновлении, то лишь в экстренных случаях, препятствовавших нормальной жизнедеятельности обитателей.
        К ее ногам упорно ластился американский керл по кличке Пресли, единственное живое существо, которое Самоварова забрала с собой в новую жизнь. Прочее материальное ее наследство состояло из потертой джезвы, двух тефлоновых ковшей, кое-какой одежды и изящной серебряной пепельницы.
        После вечерних упражнений на столике остался ноутбук. Там же стояли в мельхиоровых подстаканниках два хрустальных стакана с недопитым травяным чаем. Маленькие изумрудные глазки богини, восседавшей на пьедестале в центре серебряной пепельницы, искрились презрением - полость под ее ножками была с вечера полна окурков. Еще на столике лежали исчерканные листы, на которых Самоварова, прежде чем перенести на белый компьютерный экран, запечатлела одной ей понятные схемы.
        - Когда включаешь этот тон, ты становишься старше лет на десять, - буркнул Валерий Павлович, нетерпеливо дожидавшийся с подносом в руках, когда стол наконец можно накрыть для завтрака. Он уважал причуды любимой (с некоторых пор она решила попробовать себя в писательском ремесле), но не терпел беспорядка.
        - Хам! - ответила Самоварова, впрочем, без всякой злости: аромат свежесваренного кофе, тянувшийся из кофейника, успел настроить ее на позитивный лад.
        Через несколько минут на столе с грехом пополам было прибрано, и Валерий Павлович выгрузил с подноса пузатый керамический горшочек с кашей, ложки, тарелки и хлебницу, в которой золотились купленные с вечера в одной из лучших кондитерских города и только что подогретые в микроволновке круассаны.
        За время, прожитое с Валерием Павловичем, Самоварова приучила себя есть медленно и не болтать за едой о делах.
        Когда с завтраком было покончено, она откинулась на спинку старого плетеного кресла. Из кармана халата достала обтянутый темно-зеленой кожей портсигар, набитый самокрутками, подарок полковника Калининой.
        - Давай еще раз, по порядку. Не смотри на меня так, клянусь, это первая папироса!
        - Почему я смог, а ты не можешь?
        - Потому что это для тебя проблема, а для меня - по-прежнему - удовольствие.
        - И трахеит тоже?
        - Ну… Это издержки. Лучше подлей мне кофе.
        - М-да… Психиатрия перед твоими аргументами бессильна. Если коротко, то обещали разместить на высшем уровне. На участке имеется прекрасный гостевой домик со своей кухней и - внимание белоручек! - посудомоечной машиной. Само собой, с душем и санузлом. Все это в хорошем коттеджном поселке. Судя по фото, лес там не хуже, чем наш.
        - А что у них с жасмином? - Варвара Сергеевна выпустила изо рта щедрую порцию дыма и придвинула к себе кувшин с набранными перед завтраком веточками умопомрачительно благоухающего кустарника.
        - Так он сейчас везде, - пожал плечами Валерий Павлович. - И жить ему осталось совсем немного.
        Самоварова огорченно поморщилась и вытащила из кувшина ветку:
        - Спасибо, капитан Очевидность, можно было и не напоминать… А что насчет Пресли?
        - Варя, поверь, это был мой первый вопрос! Все ок. Собаку они завести, к счастью, не успели. Так что будет у нашего чудовища шанс познакомиться с подмосковными мышками.
        - Угу… Гладко стелют, да, боюсь, жестко спать.
        - С чего ты взяла?
        - Интуиция.
        - А мне интуиция подсказывает, что за сегодняшнее утро это уже не первая твоя папироса!
        - Когда включаешь этот тон, ты становишься старше лет на двадцать.
        «Наконец-то!» - едва заметно улыбнулся Валерий Павлович.
        В последнее время поведение любимой стало его настораживать. Нет, боже упаси, и речи не могло быть о диагнозе, которым ее травили несколько лет назад сумасшедшие доктора из ведомственной клиники. Никакой шизофрении здесь не было и быть не могло. Но его подруга обладала особой настройкой чувствительности и, как маленький приемник, ловила в пространстве чужие и далеко не всегда позитивные волны. Каким-то непостижимым образом она принимала в себя энергию событий. Если допустить существование временн?й спирали с неразрывными прошлым и будущим, она была скорее приемником, путем случайной (или неслучайной?) выборки выхватывавшим нечто, приходившее к ней через сны.
        В том была ее исключительная особенность и одновременно его профессиональное поражение: объяснить данный синдром, дать ему медицинское истолкование Валерию Павловичу так и не удалось. А потому он был только рад, что любимая начала сублимировать эту свою особенность в творчество. То, что она писала, было путаным и странным, так что он не верил в существование издателя, которого могли бы заинтересовать ее опусы.
        Примерно неделю назад Валерий Павлович почувствовал, что Варвара Сергеевна стала «зависать».
        Внешне почти ничего не изменилось, поведение ее было обычным, речь осмысленной, но лишенной обычного сарказма. Словно время от времени она перемещалась в другое измерение, вход в которое был для Валерия Павловича закрыт. И то, что она там «слышала» или «видела», отнимало существенную часть ее энергии. И тогда обычно живой, лукавый взгляд вдруг становился похожим на взгляд больного, утомившегося прогулкой или общением.
        И вот вчера к ним прилетело…
        Лучший друг его сына, Андрей Филатов, обратился к нему с необычной, из ряда вон выходящей просьбой.
        - Ладно. Если помнишь, перевозка сломалась, а кое-кто так и не удосужился ее починить.
        «Значит, все-таки едем». Валерий Павлович не знал, радоваться ему или огорчаться от того, что она решила принять необычное приглашение.
        Но он искренне хотел помочь Андрюшке, харизматичному белобрысому троечнику, сумевшему к двадцати годам открыть собственную компанию, а затем вдруг резко сменившему курс: устремившемуся по стопам отца и теперь вот попавшему в скверную ситуацию.
        3
        Из дневника Алины Р. 18 апреля.
        Почти семь лет спустя я снова позволила впустить в себя то, от чего так отчаянно закрывалась все это время.
        Я не просто начала вспоминать об этом, а минуту за минутой, действие за действием, стала складывать отжившее в пазл, состоящий из моих вен, артерий, крови, да, сука, боли!!!
        Предчувствие? Шизуха?
        Что за херня?!
        Но почему? (
        Так хорошо, как сейчас, в моей жизни не было никогда.
        А «хорошо» в ней не было в принципе.
        С того я и решила вести дневник…
        Мысль о нем посещала меня давно, но что-то останавливало: то ли суеверие, то ли лень, то ли страх, что рано или поздно его найдет мой вездесущий Андрей.
        Но сейчас, чувствую, мне это жизненно необходимо, чтобы попытаться анализировать то, что со мной происходит.
        Примерно полтора года назад мы купили дом.
        Это случилось осенью. Кажется, в самом конце сентября, но точная дата известна только Андрею, а еще она значится в документах на собственность. Я не люблю документы. Цифры, обозначения - от них веет моргом и кладбищем. А вот Андрея я все еще люблю, хотя он вечно чем-то занят, и ему не до меня.
        За зиму мужу удалось рассчитаться по кредиту, а по весне, когда еще не до конца исчез поганый мартовский снежок, понеслось…
        И моя долгоиграющая зимняя радость быстро сменилась самым настоящим ужасом.
        Вместо домика мечты, который мы с Андреем частенько, засыпая, обсуждали, передо мной возникла огромная бетонная коробка!
        Вода, электричество и даже газ были уже подведены управляющей компанией поселка, но обои на бетонные стены не приклеишь, да и сколько здесь потребуется обоев, километры?!
        Под ногами стелилась мелкая серая пыль, на которой то тут, то там валялись забытые строителями обрезки бруса или арматуры и обломки кирпичей.
        С первого на второй, а затем на третий, мансардный этаж, можно было попасть по шатким деревянным лесам. Того и гляди - потеряешь равновесие, поскользнешься и в лучшем случае отделаешься переломом.
        Когда мы долезли до мансарды, муж ободряюще хлопнул меня по попе и сказал: «Милая, это тебе! Мой вклад - бабки, твой - работа».
        Я должна была выполнить задание из серии: «Поди туда - не знаю куда, найди того - не знаю кого», - и довести весь этот ужас до состояния дворца, пригодного для жизни класса «люкс».
        Ладно, хотя бы класса «бизнес»…
        У Михалыча сегодня днюха)
        Мы с Жанкой подготовили свой вклад: две бутылки хорошей водки, зелень и рыбу, банку огурчиков и большой кусок колбасы.
        Шашлык за бригадой.
        Подробности ремонта в моей истории очень важны именно потому, что так хорошо, как в этот последний год, повторюсь, мне не было еще никогда.
        4
        Отец Андрея, Андрей Витальевич, много лет занимал солидные государственные посты. Валерий Павлович с ним никогда не соприкасался, но по рассказам сына и самого Андрея у него сложился психологический портрет типичного чиновника: это был пропадавший сутками на службе карьерист с тяжелым характером.
        Вероятно, поэтому Андрюшку-мелкого так тянуло в дом друга, хотя многое, если не все, было в нем неправильно.
        Отсутствие в доме матери компенсировала закрывавшая глаза на шалости мальчишек бабушка с ее знаменитыми блинчиками, а позже, когда мальчишки окончили школу и предались первым юным загулам, - с рассолом, борщом и спасительной стопочкой домашней самогонки.
        Андрей был умен и, что особо привлекало в нем Валерия Павловича, с самого детства мыслил свободно, словно демонстрируя, что он - полная противоположность своему «рамочному» отцу. Частенько, пока сын плескался в душе или копошился в своей комнате, Валерию Павловичу удавалось поболтать с Андрюшкой наедине.
        Что в школе, что в институте тот был нацелен не столько на отметку, сколько на получение знаний и опыта.
        «Далеко пойдет паренек», - думал про себя Валерий Павлович, глядя на тонкокожее, в легких веснушках лицо.
        Этими воспоминаниями он и поделился с Варей, пока «Сапсан» нес их из Петербурга в Москву.
        Но про исчезнувшую Андрюшкину жену, кроме имени, ему не было известно ровным счетом ничего.
        Лет десять назад Андрей забросил питерский бизнес, переехал в столицу и по протекции отца начал строить карьеру в крупной государственной компании.
        Затем, по слухам, оброс связями и снова ушел в свободное плаванье, ловко маневрируя между частными предпринимателями и жадными до их денег госслужащими.
        Виделись они теперь с сыном Валерия Павловича редко, раза два в год.
        Лешка, ушедший «на частные хлеба» по компьютерной части, по-прежнему считал Андрея лучшим и, пожалуй, единственным другом, подозревая, что новые приятели дружат с ним лишь исходя из соображений взаимной «нужности» или по каким-то иным, шкурным интересам.
        Несмотря на то, что Андрей не пригласил лучшего друга на столичную свадьбу, несмотря на серый, не соответствовавший его авантюрному характеру строгий пиджак, в котором он «повисал» на экране Лешкиного компа, когда они общались по скайпу, несмотря на запоздалые поздравления с днем рождения, Лешка, в данный момент путешествовавший с девушкой по Дальнему Востоку, горячо попросил отца помочь попавшему в беду другу.
        Как только удалось подключить телефон к вайфаю поезда, Варвара Сергеевна тут же полезла в любимую соцсеть. Она попыталась по имени исчезнувшей девушки и фамилии ее мужа найти там кого-то, кто подходил бы под сбивчивое описание, данное Валерием Павловичем с чужих слов.
        За четыре часа она так никого и не нашла.
        5
        Из дневника Алины Р. 20 апреля.
        Я много слышала об эксцентричности модных дизайнеров, но такого чуда в перьях не ожидала!
        Переговорив с женами приятелей Андрея, я пришла к выводу, что дизайнер - это необходимый первый шаг в моем новом большом проекте.
        Креативного и относительно недорогого мне порекомендовала гражданская жена Краба, одного из толстосумов, которых без зазрения совести вот уже пару лет доит мой благоверный. Тварь она, конечно, редкостная, но по части вкуса и бытовой хватки равных ей в нашем окружении нет.
        Так появилась дизайнер по имени Жасмин.
        В тот период времени, о котором не люблю вспоминать, моя Жанка звалась Клеопатрой, но тогда это было оправданно…
        Никакой хотя бы отдаленной ассоциации с нежным дурманным цветком эта чудная, без возраста, деваха не вызывала.
        Розовая патлатая челка, сбритые, как у призывника, волосы на затылке, на запястьях - причудливые тату, одетая в бесформенные хламиды, за которые она, как пить дать, отваливала на распродаже в каком-нибудь «Траффике» или «Le forme» приличные деньги.
        Жасмин ездила на стильном джипе «Wrangler» и, даже из вежливости не спрашивая у окружающих разрешения, курила крепкие мужские сигариллы. Если бы не морщины, волнами рассекавшие лоб, если бы не заметный птоз нижней части лица, при правильном освещении ей можно было бы дать не больше тридцатника. Но когда мы встречались по утрам (особенно в понедельник), ее уставшая, со следами бурно проведенных выходных мордила тянула и на полтинник.
        Посмотрев еще двух дизайнеров, активно претендовавших на эту роль, я все-таки остановилась на ней, потому что Жасмин, несмотря на имидж городской сумасшедшей, произвела на меня впечатление крепкого профессионала.
        И я не ошиблась.
        Выехав с электронной рулеткой и планшетом пару-тройку раз на объект (как на своем профессиональном жаргоне она окрестила наш дом), Жасмин представила нам в пухлой папочке проект и прислала на почту файл, где мы с мужем смогли увидеть ее задумки в 3D.
        На мониторе это выглядело потрясающе!
        Даже не верилось, что наш угрюмый монстр из кирпичей и бетона всего через год может превратиться в нарядного, гостеприимного принца.
        Андрей сказал, что дизайн-проект, в котором доминировали натуральные материалы и благородные пастельные тона отделки, ему нравится, но подчеркнул, что ставка на Жасмин и претворение этого проекта в жизнь - теперь уже чисто моя ответственность.
        И меня охватила настоящая паника!
        Ведь нам с Жасмин предстояло приступить к конкретной, невиртуальной работе.
        А для этого нам нужен был прежде всего кто?
        Угадали, хороший прораб.
        6
        В Москве на платной стоянке Ленинградского вокзала Валерия Павловича и Варвару Сергеевну встречал обещанный Андреем водитель.
        Черт знает, в какой дыре откопали этого чернявого колобка: впечатление было такое, будто в недавнем прошлом Равшан пас в ауле коз.
        Когда им с трудом удалось покинуть стоянку, выезд из которой перекрыли «ка-азлы», воевавшие с автоматом, который не принимал к оплате кредитки и пятитысячные купюры, а потому хаотично побросавшие перед шлагбаумом свои машины, Самоварова попыталась затеять с азиатским толстячком беседу и начала с самого простого:
        - И давно вы у Андрея работаете?
        - Э… Андрэй, это кто такой?
        - Вероятно, тот, кто вас сюда отправил, - бросил Валерий Павлович, не отрывая глаз от виртуального преферанса, в который уткнулся, едва сев в расхлябанный «хэндай». Доктор использовал этот ход всякий раз, когда не имел возможности влиять на ситуацию и не хотел из-за этого психовать.
        - А… Андрэич! Но я на этого бэ-э-са не работаю, - обиженно уточнил Равшан. - Он попросил меня встретить, заплатил… Я в ихним паселке теперь началник, вон какой тачк у меня, - похвастал таджик и с гордостью похлопал правой рукой по рулю. Старенькую машину тут же повело влево.
        - Эй, начальник, ты лучше за дорогой следи! - не сдержавшись, рявкнул на него Валерий Павлович.
        Но Самоварова не отставала.
        - Так. Но почему же бэ-э-са?
        - А… - широко и неопределенно махнул теперь уже левой рукой Равшан, но руль на сей раз удержал.
        - Знаете, я понимаю, о чем вы, и даже скажу больше: со многим согласна. Так эти столичные жители распустились - дальше ехать некуда. Девки ходят полуголые, только и осталось, что в одних трусах разгуливать, а мужчины…
        Воображение Равшана тут же среагировало на «девок в одних трусах». Он повернул голову к боковому окну, мимо которого как раз проплывали две молодые, в коротких летних платьицах красотки, и машина резко подпрыгнула, проскочив «лежачего полицейского».
        - Варь, может, вы смените тему, а то нам скоро дальше ехать будет некуда! - Валерий Павлович недовольно сунул телефон в карман пиджака и приоткрыл крышку дорожной перевозки с сидевшим в ней перепуганным котом.
        - Не-а, Алинка у него хорошая! Здравствуй-пажаласта, всегда улыбается… Не видел тока давно.
        - Что так? В отпуск уехала?
        Равшан с недоумением скосил свой блестящий черный глаз на Самоварову.
        - Отдыхать… От работы, - терпеливо пояснила она.
        - Э… Какой отда-ах? У этих вся жизнь отда-ах! Бабки есть - в самолет и лети куда хочешь… Отда-а-х им от работы! - нервно хохотнул таджик. - Можит, заболэла или… - Равшан оторвал от баранки обе руки и попытался изобразить большой живот.
        К счастью, в этот момент зажегся красный свет, и он тут же затормозил.
        - Варвара Сергеевна, вам не кажется, что вы не с тем субъектом практиковать начали? - снова встрял Валерий Павлович.
        - Валерий Павлович, не тех субъектов не бывает. И пожалуйста, раз уж вы втянули меня в эту авантюру, не мешайте вести беседу с приятным человеком.
        Последнюю фразу Равшан прекрасно понял, и его круглое лицо расплылось в довольной улыбке.
        - Мине завтра гражданство российское дадут, иду палучать! - расправив широкие плечи, тут же похвастал он.
        - Угу… Потом догонят и еще раз дадут, - негромко хмыкнул с заднего сиденья Валерий Павлович.
        - Че твой муж сказал? - переспросил у Варвары Сергеевны Равшан.
        - Поздравил, - не поведя бровью, улыбнулась она.
        Бывшему следователю Самоваровой, вначале уединившейся в своей питерской, в центре города квартире, а после сбежавшей в тихий загородный рай, московская кольцевая автодорога показалась настоящим адом.
        В изрыгавшей выхлопы душегубке, как в бане, все были равны: и брутальный воинственный «Гелик», нетерпеливо поджимавший их сзади, и убогая «Ока» с инвалидным знаком на заднем стекле, что тащилась впереди. Со слов чернявого колобка, им еще повезло, потому что ближе к девяти вечера огромная пробка начала рассасываться. И когда они наконец выбрались на скоростную трассу, Равшан, к восторгу Варвары Сергеевны и тихому ужасу затаившегося в дорожной перевозке Пресли, разогнал свое корыто почти до ста двадцати километров в час.
        Минут через двадцать, когда едва живой, купленный Равшаном за «двести тисяч кровных рублэй» «хэндай» въехал в коттеджный поселок с оригинальным названием «Сосны», Самоварова уже знала, что Андрей не занимается ремонтом, не общается с работягами и редко бывает дома. Второй год подряд всем заправляет улыбчивая и деятельная Алина вместе с закадычной подружкой Жанной, а последняя, выясняя с кем-то отношения по мобильному, «трясет то-о-лстая жопа», мешая работать нормальным людям.
        7
        Из дневника Алины Р. 22 апреля.
        Андрей считает, что наш прораб Ливреев - дурак.
        Я же как женщина вижу его иначе. А что до моего мужа - так у него дураки почти все, ведь люди в его окружении делятся на две категории: первых он «доит», вторым «заносит».
        Ливреев же принадлежит к тому типу неисправимых развратников, которые, мимикрируя под честных отцов семейств, оставляют за собой пожизненное право на необременительный левак. Это я поняла при первой же нашей встрече. Таких выдают масляные глазки, нацеленные на сближение расхожие словечки и маленькие, едва уловимые жесты, незаметные мужикам, но мигом отзывающиеся в нас, бабах.
        Я не стала расстраивать лучшую подругу, не пыталась убедить ее в том, что он и со мной поначалу был «не против», рассказать, как стремился ненароком встать поближе и словно случайно задеть рукой, не вкладывая в этот захват чужой территории ничего, кроме ненавязчивого желания украсить свою приевшуюся сытую жизнь. Во всем этом так и читалось: «Вы несказанно хороши, но если что - не я это предложил. А че такого?! Развлеклись бы для начала, а потом и денежки на стол, ведь для меня главное - работа».
        Подобный тип мужиков мы с Жанкой (ох она и дура!) частенько встречали в нашей прошлой жизни. В компании они всегда на позитиве, искрят шутками, стараются побольше выпить и поменьше заплатить, а при общении с телками все надеются получить за копейку канарейку.
        Уверена, что сальные, кишащие комплексами свингеры, о которых много пишут в инете и которых мало кто видел воочию, принадлежат именно к этой несложной породе людей.
        Впрочем, надо отдать должное его сермяжному умишке - Ливреев быстро почувствовал, что я не поведусь, и тут же спедалил наше общение в формат рабоче-дружеского. Любой геморрой с тем, кто платит, ему точно не нужен.
        Как-то в разговоре с ним я полушутя сказала, что между нами стоят немалые бабки. А потом с горечью подумала, что «бабки» были и будут между мной и мужиками всегда.
        Но справедливость все же есть. С началом стройки мяч оказался на моей стороне. Бабки-то мои! Кто платит - тот и заказывает музыку.
        А танцевать меня не надо, я свое отплясала.
        Словом, к середине марта прошлого года в моей команде были уже трое: прекрасная я, чокнутая Жасмин и развеселый, рассчитывающий хорошо заработать на нашем «объекте» Ливреев.
        8
        Июньское утро редко бывает приятно прохладным - либо зябко, дождливо, либо слишком солнечно и душно.
        Варвара Сергеевна, распахнув настежь окно, невольно улыбнулась. Утро было таким, словно она сама его с вечера заказала: свежо, но тепло, а в прозрачном июньском воздухе щедро разлились ароматы сочащегося молодой зеленью цветущего сада. Пышные маленькие облачка на нежно-голубом небе были похожи на сладкую вату - так и хотелось добыть чудо-лестницу, залезть по ней и откусить кусочек. Самоварова любовалась открывшейся из окна картиной, и скопившееся с вечера раздражение отступало.
        Прежде чем снова грузить себя сложившейся ситуацией, она решила с полчасика кайфануть.
        Уставший с дороги, да и чего греха таить - завзятый «соня» Валерий Павлович продолжал дремать, несмотря на ее тихое ворчание.
        Самоварова, беззлобно чертыхаясь от многочисленных неудобств, которые испортили ей настроение накануне, перекинула через плечо мохнатое банное полотенце и отправилась в душ.
        После, распаковав лежавший посреди комнаты чемодан, облачилась в удобный спортивный костюм. Выпив воды из бутылки, прихваченной из поезда, подошла к плите.
        «Пока Валерка дрыхнет, можно и кофейку натощак. Поездка - это стресс… а значит, в качестве исключения, простительно».
        Великая вещь интуиция.
        Несмотря на искреннее недоумение Валерия Павловича, она сумела в последний момент сборов подпихнуть в чемодан свою любимую джезву и пакетик молотого кофе.
        И оказалась права.
        Шкафы гостевого домика оказались издевательски пусты. Возле раковины стояла одна, случайно забытая кем-то изящная фарфоровая чашка, из которой торчала чайная ложка.
        М-да…
        Андрей нуждался в их помощи, но не сделал почти ничего, чтобы «дорогие гости» смогли ощутить его хотя бы мало-мальскую заботу… Кроме чистого комплекта постельного белья и парочки банных полотенец в домике не было элементарного: ни питьевой воды, ни сахара, ни того же кофе или хотя бы дешевого пакетированного чая.
        Да и сам домик, красочно расписанный Валерием Павловичем, оказался небольшой, метров в пятьдесят, обшитой изнутри вагонкой конурой со скрипучими полами из лиственницы, выкрашенной в едко-зеленый, навевающий мысли о больнице цвет.
        При входе имелась небольшая прихожая со скопищем старых курток на вешалке, откуда можно было попасть в комнатушку с унитазом, раковиной и узкой, изрядно обшарпанной душевой кабиной. В кабине сморщенным одолжением лежал кусок растрескавшегося, прилипшего к хлипкому держателю мыла.
        Вторая дверь в прихожей вела в жилое помещение, выполнявшее роль кухни и спальни одновременно. Под окнами, смотревшими на большой хозяйский дом, стояла грубоватая, но не лишенная очарования двуспальная железная кровать-новодел в стиле начала прошлого века, а напротив кровати жался к стене дешевый и безликий кухонный гарнитур. Прямо на столешнице, рядом с двухкомфорочной газовой плитой, стояла обещанная Валерием Павловичем посудомоечная машина. Судя по размерам, в нее могли влезть пять-шесть тарелок, пара чашек и небольшая кастрюля.
        Самоварова вздохнула и подергала расхлябанный, ответивший сердитым плевком воды смеситель. Затем разобралась с плитой. Под мирное сопение любимого, упорно не желавшего просыпаться, наконец сварила себе кофе.
        Эх… На кой же черт их сюда занесло?!
        Мотало ее в последние несколько дней, то ли тревожно было, то ли тоскливо, сны дурацкие снились, сюжет в давно задуманном романе никак не складывался, вот и подумала: неплохо сменить обстановку, отвлечься…
        Толкнув плечом тугую, разбухшую за зиму и дождливую весну дверь, Варвара Сергеевна с чашкой в руках вышла из домика.
        Гостевая хибара располагалась позади хозяйского дома, в дальнем углу большого квадратного участка. За хибарой возвышался соседский высокий, глухой забор.
        Самоварова осмотрелась. Вчера, с дороги, ей было не до того.
        Участок был зелен, но неопрятен - тут и там красовались оставленные строителями следы: облицовочные кирпичи, разномастные камни, арматура, доски. На брусчатых лесах, вплотную придвинутых к фасаду хозяйского дома, стояла здоровенная банка с краской.
        По узким деревянным настилам, заменявшим непроложенные дорожки, Варвара Сергеевна направилась к большому дому. С северной стороны он имел вытянутую прямоугольником открытую оштукатуренную под отделку террасу с колоннами.
        Прикрыв рукой чашку с горячим кофе, она преодолела несколько бетонных ступенек и оказалась на террасе.
        В углу притулился большой колченогий икеевский стол, видимо, за ненадобностью привезенный хозяевами откуда-то еще. На столе, покрытом изрезанной цветастой клеенкой, стояла большая банка недорогого растворимого кофе, вокруг сгрудились разномастные чашки, ложки и хромированная подставка соль-перец. Вдоль стола расположились самодельные лавки. На одной из них, прижавшись к стене, стояла стеклянная банка, под завязку наполненная окурками.
        Судя по всему, здесь с наступлением тепла трапезничала и делала перекуры бригада рабочих.
        Сверху, с мансардного этажа, отчетливо доносились то скрежещущие, то сиплые звуки: там как раз работала бригада.
        Вчера ни с кем из рабочих и даже - что самое неприятное - с хозяином дома им познакомиться не удалось.
        Филатов приехал со службы ночью, о чем предупредил Валерия Павловича эсэмэской, когда они вытаскивали чемоданы из багажника Равшановой колымаги.
        У ворот их встретила подруга пропавшей хозяйки. Даже ради приличия не пригласив гостей заглянуть в основной дом, Жанна сразу отвела их в гостевую хибару.
        Правда, от ужина они сами отказались: перекусили в поезде и с некоторых пор старались не есть после семи вечера.
        За показной любезностью этой «распоряжайки» (как тут же окрестила ее про себя Варвара Сергеевна) улавливалось плохо скрываемое раздражение.
        С чего бы?
        Эта высокая, дородная молодая женщина лет тридцати пяти держала себя с ними так, словно именно она была здесь хозяйкой, хоть и не слишком радушной.
        На случай, если что-то вдруг понадобится, Самоварова обменялась с ней номерами телефонов и с облегчением закрыла за Жанной дверь.
        Варвара Сергеевна оглядела недоделанную террасу - тоскливый, пепельно-серый цвет стен скрадывал все краски чудесного утра. Прежде чем вытащить из порстигара первую самокрутку, она решила отыскать здесь местечко поуютнее.
        Сверху отчаянно визжала то ли болгарка, то ли еще какая дребедень… Уж в чем в чем, а в тонкостях ремонта она была не сильна.
        Покинув террасу и еще раз внимательно осмотрев участок, Самоварова обнаружила дивный уголок - в тени яблонь, жасмина и уже увядшей сирени была оборудована курилка - небольшая чугунная лавочка, рядом - чугунный же столик со стоявшей на нем керамической пепельницей.
        Жанна вышла из дома с черного хода.
        Она глядела в телефон, и на ее лице блуждала загадочная улыбка.
        «Такую улыбку ни с чем не спутаешь. Так нежно и мечтательно, будто художник мазнул акварелью, может улыбаться только по уши влюбленная женщина, причем в том случае, если, цепляясь за остаток разума, она пытается скрыть это от окружающих», - отметила про себя Самоварова.
        - Утро доброе! - нарочито громко поздоровалась Варвара Сергеевна.
        От неожиданности Жанна вздрогнула и прижала мобильный к груди. Затем быстро сунула его в карман черного худи и нацепила на лицо отстраненно-серьезное выражение.
        - Доброе, - не слишком любезно ответила она.
        - Поговорить можем? - вежливо поинтересовалась Самоварова. На столике уже лежал ее зеленый портсигар и стояла чашка с еще горячим кофе. - Курите? - И Самоварова дружелюбно подвинула женщине портсигар.
        Проигнорировав попытку к сближению, Жанна достала из кармана узких спортивных брюк пачку «Парламента». Щелкнула зажигалкой, глубоко затянулась и только после этого, будто делая одолжение, присела на лавочку рядом с гостьей.
        Повисла глупейшая пауза, за время которой Варвара Сергеевна попыталась осторожно, уже при ярком утреннем свете, рассмотреть эту колючку.
        На руках у нее был яркий свежий маникюр, но пальцы ног, выступавшие из маловатых для ее ступней шлепок на пробковой ортопедической платформе были, как у ребенка, ровно подстрижены под корень. На макушке, сквозь гриву окрашенных в жгуче-черный цвет волос, пробивалась едва заметная седина. В ушах - крошечные бриллиантовые гвоздочки, а тональный крем, густым слоем нанесенный на кожу, свидетельствовал о пренебрежении регулярными визитами к косметологу. И все же, несмотря на боевой раскрас, ее все еще по-девчоночьи угловатое лицо было миловидным. Такие лица притягивают мужчин.
        Прежде чем закурить Варвара Сергеевна глубоко втянула в себя запахи утра: помимо жасмина, здесь был и еще не успевший раскрыть свои соцветия шиповник, и лаванда, и хосты, и даже плетистая роза.
        С вопросами Самоварова решила не торопиться.
        Она хорошо чувствовала, что Жанну распирает от каких-то глубоко личных и, возможно, вовсе не связанных с исчезновением подруги эмоций. Стремясь прорваться наружу, они делали ее уязвимой, и потому важно было не напугать ее напором, а попытаться расположить к себе.
        - Откуда столько зелени? Вроде бы новостройка, а сидим будто в саду с картинки. Когда хозяева успели насадить здесь такую красоту?
        - Многое предыдущие хозяева успели посадить, а что-то было посажено застройщиком в качестве бонуса для будущих жильцов. Например, вон те крупномеры.
        - Значит, Филатовы - не первые хозяева этого дома? - искренне удивилась Варвара Сергеевна.
        - Большого дома - первые. Предыдущие купили участок с бетонной коробкой, себе поставили временный гостевой домик, где вы остановились, ну а до большого дома у них руки не дошли, вынуждены были срочно продать.
        - Странно… Такое прекрасное место. Что-то произошло?
        - А что у нас в стране происходит? Одни закрывают бизнес других за неуплату налогов и прочую хрень, а потом эти борцы с коррупцией покупают их дома, их машины и их баб, - неожиданно зло вырвалось у Жанны.
        - Вы сейчас кого-то конкретно имели в виду? - осторожно спросила Самоварова.
        - Какая разница? Конкретно - не конкретно, разве это что-то меняет? - раздраженно махнула рукой распоряжайка. - Это Россия… А конкретно у этого места не слишком хорошая карма. Алинке надо было сразу поинтересоваться, но желание свалить из города и поскорее стать хозяйкой большого дома ее ослепило.
        - И все же, по первому впечатлению, место очень хорошее… Была ли у Филатовых альтернатива?
        - Не знаю, не видела.
        И Жанна, будто вспомнив о чем-то болезненном, некрасиво сморщила лицо.
        - Ну… Я подумала, раз вы так дружны с Алиной, что даже живете здесь, она могла посоветоваться с вами, прежде чем принять столь ответственное решение. Целый дом купить, да еще та-а-кой, - это посерьезнее, чем машину…
        - Как раз благодаря этому дому мы и возобновили наши отношения. - Она быстро и остро, будто взвешивая, опасно откровенничать или нет, кольнула взглядом Самоварову.
        И Варвара Сергеевна, будто маслицем смазывая предстоящий ход беседы, пустилась в пространные рассуждения о том, что дружба - редкий дар и настоящий друг дается не каждому, что, как бы обстоятельства ни крутили людьми, друг - он потому и друг, что такие глупости, как время или, например, когда-то случившееся недопонимание над истинной дружбой не властны.
        Жанна не без интереса прислушивалась к этой патетике и изредка слегка кивала.
        Когда в чашке осталась одна гуща, размазавшаяся по стенкам, Варвара Сергеевна сощурилась и заглянула в нее, а затем придвинулась вплотную к соседке:
        - Что-нибудь видите?
        Распоряжайка пожала плечами, но лицо ее выражало любопытство:
        - А вы?
        - Вот, посмотрите… Будто силуэт девушки, да вот он, видите?
        Жанна кивнула и перехватила рукой чашку:
        - Можно? Действительно… И кажется, что девушка находится внутри… как будто костра.
        - Я бы сказала, что костер под ней, а на уровне ее туловища лишь тонкие и длинные язычки его пламени.
        - Это чашка Алинки. Где вы ее взяли? - неожиданно выхватив чашку из рук Самоваровой, зло спросила Жанна.
        - В домике, у плиты. Уж извините, других там не было, - с нарочитым сарказмом в голосе ввернула Варвара Сергеевна.
        Жанна вдруг бросила чашку на землю и грубо вцепилась своими сильными пальцами в плечо Самоваровой. Ее трясло.
        - Скажите, только честно, она жива?! - Ее голос был полон неподдельного отчаяния. - Андрей мне сказал, что вы ясновидящая!
        - Это не так… Но милая, вы уж успокойтесь! Должна быть, жива. По крайней мере, никаких свидетельств чего-то иного никто не получал. В противном случае нас бы здесь не было…
        - Андрею все по фиг, слышите! Для него люди - дерьмо! Если ему кто здесь и нужен, то только Тошка…
        Выкрикнув это на одном дыхании, Жанна внезапно обмякла и тихо, по-бабьи, заплакала.
        - Успокойтесь… Все образуется…
        Не придумав ничего лучшего, Самоварова приобняла женщину и начала осторожно поглаживать ее широкую, сжатую спазмом спину.
        Когда Валерий Павлович, потирая на солнышке глаза, показался на крылечке гостевого дома, Варвара Сергеевна затушила уже третью за утро папиросу и, ловя недовольное урчание внутри, вдруг вспомнила, что еще ничего не ела.
        Минутами ранее, когда Жаннина истерика отступила так же внезапно, как и началась, женщины успели немного поболтать.
        Варваре Сергеевне удалось выяснить, что подруги знакомы почти пятнадцать лет, когда-то вместе работали (быстро обойдя эту тему, распоряжайка не уточнила, где именно), а после Алининого замужества, особенно после рождения Антона, виделись редко.
        На важный вопрос, почему исчезнувшая пригласила подругу пожить (и приглашала ли вообще?), Самоварова так и не получила внятного ответа - в Жаннин мобильный постучалось сообщение.
        Она быстро прочла его, и на ее губах опять появилась загадочная улыбка. Но Жанна тотчас взяла себя в руки и, будто оправдываясь, начала сумбурно объяснять Самоваровой, что ей необходимо встретить строительный материал.
        Но прежде чем расстаться, Жанна пригласила их с доктором в большой дом на обед.
        9
        Из дневника Алины Р. 24 апреля.
        Как-то один из многочисленных приятелей Андрея, из тех, средней руки чиновников, что нужны по работе, сидя с нами в шикарном ресторане и нахально дымя на меня весь вечер своим айкосом, заявил, что все без исключения прорабы - жулье и ворье, особенно те, кого привел дизайнер. На мой вопрос, кому набирать необходимых для ремонта нашего монстра работяг, кому их контролировать, поставлять тонны черновых материалов и следить за их качеством и качеством работ, он ничего внятного не ответил.
        Павлин напыщенный!
        Видала я таких когда-то, пачками. Одни понты. А тронь глубже - «голый Вася на матрасе» с недостроенным коттеджиком в пятидесяти километрах от МКАД.
        И ведь не о квартирке шла речь, а о пятистах квадратных, без учета террасы, метрах!
        А еще, как выяснилось, на участке необходимо провести дренажные работы, не говоря уже о нуждающемся в подновлении экстерьере успевшего за несколько зим выцвести и дать кое-где трещины дома. А еще…
        Впрочем, мой здравомыслящий муж и не думал прислушиваться к балаболу, и совсем скоро, утвердив с нами окончательную смету работ, на сцену бодрым шагом вышел прораб Ливреев, за спиной которого маячили выписанные из какой-то украинской глуши трое молчаливых и хмурых работяг.
        Нам он их представил как лучших из тех, что были у него в резерве.
        Сложно себе представить, как могут выглядеть остальные… (
        С такого рода людьми я еще не сталкивалась.
        Несколько первых наших встреч они не смели поднять на меня глаза и казались мне чуть ли не дикарями в своих сине-пыльных, навевавших ассоциации с арестантскими робами спортивных костюмах.
        Но я старалась быть предельно дружелюбной.
        Мне рассказывали, что обиженные строители могут в процессе ремонта и яйца в стену замуровать. Несложно догадаться, на какие мучения это обрекает глупых и жадных хозяев!
        С детства отец приучил меня уважать любой труд. А потом уже я сама, там, куда занесла нелегкая, чуть не каждый вечер отчаянно про себя вопила: «Господа, вы же не скоты, да и я прежде всего человек!»
        Но люди, увы, склонны видеть лишь образ, который мы сами, с умыслом или нет, упорно для них лепим… В том моем случае обижаться или негодовать было бы абсурдно.
        Но я отвлеклась.
        Мне далеко не сразу пришло в голову, что моя, по словам мужа, обезоруживающая прямолинейность могла быть расценена строителями как избалованность скучающей хозяйской жены, которой мужик сунул в руки пусть сложную, но крайне занимательную игрушку - Большой Ремонт.
        Наверное, этим и можно объяснить тот напряг, проявлявшийся в жестах и словах, который первое время исходил от них при нашем общении.
        Спеца по электрике Ваню, самого угрюмого мужика неопределенного возраста, кликали Дядей. Он был невысок ростом, сутул и карикатурно кривоног, а над его растянутыми трениками нависало нездоровое пузцо.
        Второго строителя, племянника Дяди Вани, молодого парня лет двадцати, звали Коляном. Ливреев, оправдывая его юный возраст, раз сто подчеркнул, что тот отлично кладет плитку и клеит обои, к тому же имеет редкий талант с ходу читать дизайнерские чертежи.
        Бригадира, спеца по всему сразу, но особо - по сантехнике, женатого на сестре Дяди, самого смелого из них мужика лет сорока, звали по имени-отчеству - Иваном Михайловичем, а чаще просто Михалычем, но с оттенком неподдельного уважения (даже со стороны Ливреева).
        Если его облагородить, отвести к дантисту - и стилисту, - мог бы получиться истинный мачо.
        Бригадир всегда был собран и неразговорчив, так что меня не покидало ощущение, будто у него фига в кармане.
        В каждом моем обращении к нему он будто угадывал подвох, хотя, в отличие от двух других, позволял себе даже (неожиданно для его угрюмого вида) от души рассмеяться в ответ на мой глупый или провокационный вопрос.
        Одним словом, с марта прошлого года я несколько раз в неделю стала мотаться в наше еще страшненькое с виду поместье и с недоверием наблюдать, как эта украинская деревенщина, обложившись гипсокартоном, огромными мучнисто-серыми мешками с ротбантом и керамзитом, саморезами, молотками, пилами и ведрами с разведенной шпаклевкой, пытается превратить монстра в дом нашей мечты.
        10
        В большой прямоугольной столовой хозяйского дома, в противовес аскетизму гостевой хибары и хаосу, творившемуся на участке, было чрезвычайно красиво.
        Как и в большинстве остальных помещений, здесь все было готово для комфортной жизни.
        Тот, кто всем этим занимался, без сомнения обладал не просто хорошим - тонким вкусом.
        Здесь не было ничего, что можно было бы назвать аляповатым или неуместным, кичливым или нарочито подчеркивающим статус хозяев.
        За обманчивой уютной простотой скрывались серьезные вложения хозяйских денег и времени. Нежно-карамельные стены оттеняла безупречной работы тяжелая дубовая мебель, выполненная «под старину», рамы стеклянных, выходивших на две стороны окон были не из пластика, а из натурального дерева, выкрашенного в цвет кухни. Присборенные мелкими волнами воздушные «французские» занавески, крахмальное кружево скатерти и маленьких салфеточек, как и в меру затейливые, большие, в виде канделябров, потолочные и настенные светильники ассоциировались с временами, которых никто из хозяев и их гостей не застал.
        Ну а пол, к особому восторгу Самоваровой, был паркетный, выложенный «елочкой».
        Какой бы ни была эта неведомая Алина, Самоварова почувствовала к ней симпатию, будто родственную душу в толпе углядела, - она обожала этот стиль.
        А вот и ее (чья же еще?!) большая портретная фотография на стене.
        - Алина? - остановившись возле фото, кивнула она Жанне.
        - Угу, - безо всяких эмоций ответила подруга пропавшей таким тоном, словно этот вопрос порядком ее утомил.
        Что она испытывала к пропавшей все то время, пока они жили вместе?
        Обыкновенную зависть? Но всего пару часов назад она так горько и искренне плакала, вцепившись в плечо собеседницы. А сейчас? Поди разбери эту распоряжайку…
        Пока Жанна накрывала стол к обеду, Варвара Сергеевна, от помощи которой она категорически отказалась, получила возможность внимательно рассмотреть фотографию.
        По общепринятому стандарту Алина не была красавицей.
        Но, по мнению Самоваровой, фотографу удалось запечатлеть как раз истинную, хоть и нетипичную, красоту.
        На фото хозяйка дома выглядела лет на тридцать, правда, лицо казалось слегка болезненным, как если бы молодая женщина недосыпала или изнуряла себя диетой. Хорошо очерченный, немного вытянутый овал, прямой, с небольшой горбинкой нос, живые натуральные губы. В больших темно-серых глазах светилась тревога вперемешку с невинным, как у ребенка, любопытством. Шатенка, прямые волосы уложены в высокую, в духе тридцатых-сороковых «ракушку». Серое строгое платье, а на контрасте с ним в ушах искрились крупные, ограненные сапфирами бриллианты.
        Такой неоднозначный тип красоты либо заставляет мужчин насторожиться и отойти в сторону, либо надолго пленяет. В памяти Самоваровой всплыли учебники по криминалистике, в которых можно встретить практически любой тип лица, в том числе похожий на этот. Ей почему-то вспомнились черно-белые нечеткие фотографии канувших в Лету эсерок, искусных воровок, нечистых на руку куртизанок, тесно связанных с криминальным миром…
        И вместе с тем из глубины этого необычного лица, будто шедевр через подделку на холсте, едва заметно проглядывала, а скорее - угадывалась какая-то непоколебимая, возвышающаяся над всеми земными страстями вера.
        Сложно сказать, произвела бы фотография на Самоварову такое впечатление, если бы девушка не исчезла, а, например, задорно болтая о чем-то с подружкой Жанной, накрывала бы сейчас на стол…
        И еще Варваре Сергеевне показалось, что это лицо ей знакомо. Размазанное в ее недавних, снова ставших беспокойными снах, нечеткое, едва уловимое и тут же исчезавшее, теперь оно смотрело на нее с большого портрета, словно молча пытаясь что-то объяснить.
        Улучив удобную минуту, Самоварова быстренько пересняла портрет на айфон.
        Обедали втроем: Валерий Павлович, Варвара Сергеевна и Жанна.
        У Тошки с няней, которых вновь прибывшие, как и хозяина, еще не видели, был отдельный рацион - так объяснила распоряжайка. Они уже отобедали и теперь гуляли у реки.
        За угощением, состоявшим из летнего салата и явно вчерашнего, неизвестно кем приготовленного и подогретого Жанной бефстроганова с картофельным пюре, Варвара Сергеевна успела разозлиться на Валерия Павловича.
        - Странно пировать в отсутствие хозяев, - не успев сесть за стол, тут же брякнул он.
        Жанна пожала плечами:
        - Вы же вроде близкий Андрею человек… Он звонил, просил сделать так, чтобы вы чувствовали себя как дома, просил надолго вас не бросать, - усмехнулась она.
        - Хорошо хоть памперсы нам менять не надо, да? - тем же тоном ввернул Валерий Павлович.
        Но шутка не прошла.
        В доме невидимым, но душным, темным покрывалом, запрещая шутки и смех, зависла тревога.
        Жанна закончила приготовления к обеду и, махнув гостям рукой на предназначавшиеся для них места, плюхнулась тяжелой задницей на дубовый, с высокой резной спинкой стул.
        - Что ж… Угощайтесь! Добро пожаловать! - с преувеличенным задором выдавила она.
        Как только салат был разложен по тарелкам, распоряжайка, не притронувшись к еде, снова вцепилась в мобильный, который, видимо, не выпускала из рук даже во сне.
        Удивленно, словно не понимая, кому они теперь здесь служат, застучали серебряные ножи-вилки, высокие матовые стаканы на изящных крученых ножках недовольно наполнились водой.
        Самоварова, проникшись симпатией к отсутствующей хозяйке, отметила, что для салата были предусмотрены отдельные небольшие тарелки, для горячего же - большие, тяжелые, с красивым цветочным орнаментом. И те и другие, равно как масленка и плоское, украшенное по бокам овальными витыми ручками блюдо для хлеба, были из одного прекрасного сервиза.
        Видимо, здесь вошло в привычку принимать пищу за накрытым по всем правилам столом, и менять сложившийся уклад распоряжайка не стала или задумала это специально, таким невербальным способом пытаясь загладить перед гостями вчерашний нелюбезный прием.
        Ковырнув салат, Жанна поморщилась и пошла искать в кухонных шкафах недостававшую на столе солонку. Варвара Сергеевна приподняла пустую тарелку Валерия Павловича. Оставшись, как и она, без завтрака, он успел уничтожить свою порцию недосоленного салата.
        Так и есть, сервиз антикварный: на тарелке она увидела зеленое клеймо Торгового дома Кузнецова.
        Когда салат доели, Жанна неловкими, неприученными руками большой серебряной ложкой разложила по тарелкам горячее. Присела на место и, будто опомнившись, попыталась затеять с Варварой Сергеевной подобие светской беседы.
        Вопросы, заданные безучастным тоном, были самыми банальными: как доехали и какова погода в Северной столице.
        Валерий Павлович, до того молчавший, промокнул рот салфеткой и вдруг выдал:
        - Экая вы самоотверженная подруга! Все, значит, бросили - и сюда, на стройку? Насколько я понял, вы приехали задолго до исчезновения Алины и так и живете здесь…
        Повисла пауза.
        Распоряжайка, перестав изображать из себя светскую даму, отложила в сторону приборы и напряглась.
        - Такие были обстоятельства, - ответила она скупо.
        Но Валерий Павлович, проигнорировав многозначительный взгляд Самоваровой, продолжил:
        - И как же к этому относится ваша собственная семья?
        Лицо Жанны болезненно скривилось, как утром в курилке:
        - Считайте, что я на работе.
        - Так и мы, голубушка, вроде как на работе! Хотя и по большой дружбе… И в связи с этим предлагаю внести ясность в ряд моментов, которые, надо сказать, еще вчера вызвали у нас удивление…
        Жанна нервно хмыкнула и вновь схватилась за мобильный. В ее взгляде на неодушевленный предмет горела яростная надежда, словно айфон мог разом освободить ее от вопросов ненужных гостей и еще от чего-то другого, неприятного и мешавшего жить. Повертев телефон в руках, она демонстративно глянула на большие настенные часы, висевшие напротив.
        - И?! - Голос звучал уже хамовато.
        Только тогда Валерий Павлович, сообразив наконец, что имеет дело с барышней неуравновешенной, слегка сбавил обороты:
        - Нет, Андрюшка вчера предупредил, что дела служебные его задержат допоздна, но он, конечно, мог с утра почтить нас своим присутствием и кое-что разъяснить. А то мы с Варварой Сергеевной чувствуем себя так, словно попали в какой-то квест…
        - Попросила бы не обобщать, - вставила Самоварова. Она была раздражена. Обычно простой и прямой в общении доктор зачем-то принял сейчас неуместный образ интеллигентного сноба. Может, столовое серебро оказало на него такое воздействие? - Что касается меня, то я чувствую себя отлично. Только вот Пресли успел уже придушить несчастного воробья. - И она внимательно посмотрела на Жанну.
        На круглом накрашенном лице не отразилось ни ужаса, ни сочувствия, ровным счетом ничего, кроме сковавшего его напряжения:
        - Серьезный у вас кошак, а с виду такой спокойный, - машинально пробубнила она.
        И уже после, будто делая громадное одолжение, перевела колючий взгляд на Валерия Павловича и процедила:
        - Андрей уехал из дома в семь. Уверена, вечером вы увидитесь, и он вам все разъяснит.
        Но упрямец, несмотря на выразительные взгляды Варвары Сергеевны, и не думал сдаваться:
        - А разве вы сами не можете этого сделать? Насколько мы поняли, вы близкая подруга пропавшей… И тоже должны быть в курсе всего!
        Шваркнув стулом, Жанна встала и, жестом остановив Самоварову, выказавшую готовность помочь, принялась складывать в стопки грязную посуду. В мобильный постучалось долгожданное сообщение.
        Когда она его прочла, агрессия, будто по мановению волшебной палочки, исчезла, и губ коснулась уже знакомая Самоваровой блуждающая улыбка.
        - Так! Кофе мы будем пить на террасе! Там же можно и покурить! - И Жанна, неуместная в своей плохо скрываемой радости, заговорщицки подмигнула Самоваровой, проигнорировав вопрос Валерия Павловича и подытожив незадавшуюся беседу.

* * *
        Ливреев был ленив душой.
        Это вовсе не означало, что у него не было эмоций - напротив, они, словно кучка муравьев, копошились в нем и, опережая друг друга, так и стремились вырваться наружу.
        «Типичное поведение невротика или нарцисса», - отметила про себя Варвара Сергеевна.
        Но Жанна, с энтузиазмом расставлявшая нарядные кофейные чашки на убогом столе недостроенной террасы, этого, видимо, не замечала.
        То нависая над Ливреевым своей большой налитой грудью, выглядывавшей из глубокого выреза майки, то нарочито поворачиваясь к нему обтянутой узкими спортивными штанами задницей, она вроде бы обращалась ко всем присутствующим, но ловила глазами только его взгляд.
        «Вот наша девушка и проснулась», - улыбнулась Варвара Сергеевна, исподтишка наблюдая за ее суетой.
        - Давно в строительстве? - с ходу спросил Ливреева Валерий Павлович и отмахнул от себя клубы табачного дыма, которым быстро пропиталась терраса. Не став дожидаться, пока сварится кофе, Самоварова, Жанна и только что подъехавший Ливреев уже успели закурить.
        - У меня в этом деле огромный опыт.
        - А поконкретней? Поделитесь? - Получив за обедом по носу от Жанны, психиатр решил сменить тактику. Теперь он говорил просто и дружелюбно, всем своим видом изображая искреннюю заинтересованность.
        - Я был совладельцем одной строительной фирмы, - охотно пустился в откровения прораб. - Но грянул кризис, разбежались с партнерами, оказался не у дел. Долги, бандиты, предавшие друзья… Проснулся одним утром и понял, что, кроме машины и полбутылки французского коньяка, у меня ничего больше нет. Пришлось начать с нуля уже в одиночном плавании. Лет пятнадцать специализируюсь на люксовой отделке квартир и домов.
        - Да, такое нередкое случалось… Девяносто восьмой?
        - Именно, - кивнул Ливреев и протянул Валерию Павловичу руку. - Меня, кстати, Вадимом зовут.
        - Валерий.
        И они принялись обсуждать тяготы, выпавшие в тот период на долю наивных русских предпринимателей, в частности, самого Вадима.
        Уж о себе-то, в отличие от Жанны, прораб поговорить любил!
        Но за его обезоруживающей откровенностью, с ходу выплеснутой на едва знакомых людей, скрывалось намеренное замалчивание множества фактов, неудобных для образа благородного терпилы, отказавшегося воевать с бывшими друзьями. Проглядывало тут и снисхождение к распоряжайке, чью искреннюю радость в связи с его появлением он не заметить не мог, но намеренно игнорировал, лишь изредка бросая простреливающий взгляд на мелькавшие перед его носом прелести.
        Варвара Сергеевна, быстро устав от ливреевской болтовни, вновь переключила внимание на Жанну.
        Кофе, сваренный ею, оказался вкусным и крепким. Помимо кофейника и чашек все из того же прекрасного сервиза, распоряжайка притащила из дома пастилу в коробке и небольшую хрустальную вазочку, наполненную шоколадными конфетами.
        Перестав наконец суетиться, Жанна уселась на скамейку рядом с Ливреевым.
        Их колени будто случайно соприкоснулись, но ни она, ни он не сделали попытки изменить положение ног. Было очевидно, что здесь продолжала разыгрываться какая-то история.
        На безымянном пальце правой руки прораба Варвара Сергеевна успела разглядеть тоненькое, словно одолжение той, с которой официально связал свою жизнь, кольцо. Размер кольца явно не соответствовал толстым пальцам, широким плечам и солидному животу владельца.
        Когда воспоминания прораба иссякли, Самоварова, не сочтя нужным представляться ему первой, перехватила нить беседы.
        - Мы здесь из-за Алины, - негромко, но многозначительно сказала она.
        - Да я понял… Жанчик, молоко в доме есть?
        В его дружеском небрежном тоне звучали нотки довольного собой хозяина положения.
        Распоряжайка вскочила и пошла в дом за молоком.
        Когда она ушла с террасы, лицо Ливреева вдруг сморщилось, сделавшись складчатым и старым. Этот любитель шашлычка под коньячок, к врачу не ходи, имел в анамнезе проблемы с желудком, гипертонию, невроз, скандалы с женой и кучу чьих-то неоправданных надежд. Но этот еще симпатичный немолодой мужчина хорохорился, изо всех сил пытаясь держаться в привычном ему образе классного парня из соседнего подъезда.
        Ливреев сомкнул на груди руки и неприятно захрустел пальцами. Его до того бодрый, чрезмерно громкий голос упал до полушепота:
        - Жанка ночей не спит… Даже предположить не может, куда могла деться Алина Евгеньевна… А я ей сразу сказал: психанула. Взяла и уехала куда-нибудь отдохнуть-развеяться. Устала она. В последние дни сама не своя была, и взгляд пустой, как у зомби. Муж, ребенок, стройка - только она всем здесь и занималась.
        Варвара Сергеевна задумалась.
        - Интересное предположение… Но почему она своих близких в известность не поставила? Такой поступок нетипичен для женщины с высокой социальной ответственностью.
        - Всяко в жизни бывает! У меня вон товарищ есть, с юности такой был тертый калач! В девяностых ларьки крышевал, позже сеть своих аптек открыл на районе, плюс автосервисы, может, видели, «Недорогой Дорожкин» называются. Жена, дети, Таити-Маити… Бухал, правда, временами не по-детски: стресс снимал. Но все равно орлом держался! Всегда на позитиве, всегда в движухе. А тут раз - и находит его жена на третьи сутки в дурке. Сам пришел. Задолбало его все так, что уже собственной тени шугался. Он, оказывается, на антидепрессантах последние пару лет сидел. И никто об этом не знал, даже жена!
        Валерий Павлович невесело усмехнулся:
        - Не такая уж редкая для наших дней история. Выгоранием называется. Часто встречается в больших городах с бешеным темпом жизни.
        - Угу… Не, Андрюха больницы и морги уже пробил, вы, наверное, и сами знаете…
        Дверь на террасу приоткрылась, и вошла Жанна с молочником в руке.
        Ливреев, кивком поблагодарив, тут же выплеснул в свою чашку добрую половину и, не поведя бровью, перевел разговор на тему текущих на стройке дел.
        Забыв про гостей, они с Жанной стали обсуждать особенности водосточной системы.
        Прораб, открыв записи в телефоне и вернув голосу бодрость, начал объяснять, что сделать задуманное Алиной Евгеньевной за оговоренные деньги не получится: металл в разы дороже пластика, к тому же необходимо большое количество нестандартных деталей.
        И тут Варвара Сергеевна увидела уже третью за день Жанну: собранную, практичную.
        Глядя на его цифры, она принялась с жаром убеждать прораба, что необходимо сделать все возможное, чтобы вписаться в деньги, которые планировала потратить на водосточку хозяйка дома. В ответ на его эмоциональные доводы она предлагала конкретные вещи, например, закупить материал у фирмы-изготовителя, отформовать в другом месте и смонтировать не с помощью чужих монтажников, но силами своей бригады.
        Под ее напором Ливреев обещал подумать, как снизить расходы, а Жанна довольно жестко подчеркнула, что присутствовала при его разговоре с Алиной и в тот раз Ливреев озвучил именно ту сумму, в которую теперь якобы не может вписаться.
        - Вадик, ты же умный, вот и придумай, как… Именно теперь мне тем более не хочется беспокоить Андрея лишними расходами, - отрезала она.
        Когда стороны, преследовавшие в этом вопросе разные интересы, перешли к теме укладки камня, Варвара Сергеевна и Валерий Павлович допили кофе и, решив прогуляться по поселку, сообщили об этом переговорщикам.
        Когда они выходили с террасы, Валерию Павловичу позвонил Андрей и клятвенно пообещал приехать к ужину, на который их уже успела пригласить переменчивая в своих настроениях распоряжайка.
        11
        Из дневника Алины Р. 26 апреля.
        Скучную и долгую зиму восемнадцатого года мне раскрасили ставшие обязательными поездки по торговым точкам.
        Жасмин водила меня к своим проверенным поставщикам, честно признавшись в двух вещах: во-первых, объемы большие, и мне придется со всеми с пеной у рта торговаться, во-вторых - при любой окончательной цене она все равно получит от них свои кровные пять процентов.
        Обои, светильники, смесители и плитка всех цветов и мастей снились мне по ночам. Как и огромные, кишевшие прорабами и домохозяйками с детьми торговые центры, где чуть ли не за каждым поворотом за стеллажами с залежами ламината и плитки и скопищем китайских душевых кабин можно было встретить живые цветы в пластиковых горшках. При ярком электрическом освещении и в отсутствие свежего воздуха они казались такой же китайской дешевкой, как и большинство товаров вокруг. Еще почему-то запомнилась огромная гора кислотно-голубых мыльниц в форме дельфинов.
        Девочка лети пяти схватила одного дельфиненка и положила в громоздкую, переполненную всякой всячиной тележку. Ее измученная мать, покрутив мыльницу в руках и поинтересовавшись ее в общем-то копеечной стоимостью, отбросила дельфиненка обратно в его кислотную кучу. Пробегая мимо, я встретилась глазами с малышкой, и мне захотелось так же горько, как она, в голос заплакав, остановиться, найти этого дельфиненка и вернуть ему шанс. Но в тот момент, как обычно, Жасмин крепко держала меня под руку. Не глядя на эту и ей подобную, как она выразилась, «порнографию», она заставляла меня стремительно перемещаться в конкретные, значившиеся в нашем списке отделы.
        В элитных небольших магазинчиках нас встречал холод мрамора, хороший кофе и вышколенные лицемерные продавцы. Некоторые девахи выглядели так, будто по вечерам оказывали эскорт-услуги бизнесменам средней руки. Они закидывали ногу на ногу, демонстрируя красные подошвы паленых «лабутенов», и тщательно наманикюренными пальчиками листали перед нами нарядные каталоги. Все в них было дорого и очень, очень красиво.
        На строительных рынках продавцами выступали по большей части кавказцы или азиаты, успевшие обжиться в столице и обнаглеть. Эти прерывали свои скороговорчатые разговоры по мобильному лишь ради жуликоватых, будто попавших сюда из девяностых, с кожаными барсетками через плечо и в кожаных же куртках прорабов, пузатых, похмельных, прибывших на рынок с внушительным списком в руках.
        А еще были торговцы антиквариатом, с заговорщицким видом встречавшие нас на порогах нелегальных квартир-складов, полушепотом нахваливавшие давненько кем-то пропитые фамильные ценности.
        Впрочем, куда бы мы ни зашли, моя экстравагантная и напористая дизайнер мигом переключала на нас внимание продавцов любой категории, даже если нам нужно было купить лишь пару плафонов в подсобные помещения дома.
        Все тогда мешалось в моей голове…
        На чем-то, как советовала Жасмин, нельзя было экономить ни в коем случае, а на чем-то, наоборот, нужно.
        Приезжая по вечерам домой, я отпускала няню, наскоро готовила ужин и шла укладывать Тошку. Но прежней умиротворенности в нашей тихой болтовне, увы, уже не было - когда сын наконец засыпал, я уходила в гостиную, наливала себе чаю и садилась подбивать смету.
        Я разделила ее на три части: оплата работы подрядчиков, оплата черновых и чистовых материалов.
        Мой вечно занятой муж долго не мог понять, почему так разбухают графы, бюджет на которые определяем мы сами (весь чистовой материал), и не уставал чертыхаться в адрес Жасмин и Ливреева, которые, по его мнению, сговорились выкачать из нас как можно больше денег.
        Я талдычила, что дело не в них, а в том, что мне хочется взять только качественную и красивую сантехнику или вот эти тканые обои в нашу будущую спальню или вот эту страшно дорогую, но очень стильную люстру для Тошки…
        Через пару-тройку месяцев от начала ремонт стал стоить почти в два раза дороже, чем мы предполагали. С боями муж все же шел на уступки, но всякий раз просил не доверять «этим двум паразитам», а руководствоваться исключительно целесообразностью того или иного выбора.
        Но главная подстава заключалась в той куче деталей, о которой мы с ним даже не думали: плинтуса напольные и потолочные, ручки на двери, ручки на окна, подоконники и батареи, - вся эта байда в конце концов вылилась в еще одну графу с огромной итоговой суммой. Скрипя зубами, Андрей не успевал распечатывать пахнувшие нашим будущим счастьем банковские пачки и отсчитывать купюры. Что поделать, шоу маст гоу он.
        12
        - По-моему, она очаровательна в своей зрелости, я бы даже сказала - бьющей через край сочности, но она-то думает как раз наоборот, считая себя списанным товаром. И в этом ее основная проблема. - На слове «проблема» Самоварова поморщилась и остановилась. Новая обувь была тесновата, неразношенная кроссовка впивалась в вальгусную косточку правой ноги.
        Варвара Сергеевна и Валерий Павлович с переменным успехом пытались вести здоровый образ жизни. Оставив Ливреева и Жанну решать рабочие вопросы, они успели забежать в гостевой домик, загнать туда Пресли и переобуться в беговые кроссовки, которые, заранее договорившись, подарили друг другу на Пасху. Бегать по идеально вычищенным мощеным дорожкам поселка никто, конечно, не собирался. Перед отъездом в «Сосны» Валерию Павловичу удалось уговорить подругу лишь на модную нынче скандинавскую ходьбу. Теперь в руках у обоих были те самые палки, без которых она невозможна.
        - Варь, неправильно! Да не маши ты ими, я же объяснял: синхронизируй движение и делай все размеренно. А Жанна эта, так и есть - недотраханная перезрелая девица, прибившаяся к чужому гнезду. Кстати, будет интересно вечерком посмотреть, как она взаимодействует с Андрюхой. Но с самооценкой, поверь, там все в полном порядке. Ей только одно лекарство показано - хороший, чтоб аж за ушами трещало, секс.
        - Фу, мужлан… Не соглашусь. Уж чего-чего, а секса в ее жизни было предостаточно.
        - Хм, с чего ты это взяла?
        - Ха-ха-ха! Да с того, что она избирательна: вот ты, хоть и красавец мужчина, а ее бесишь!
        Валерий Павлович на миг сконфузился и с преувеличенным безразличием пожал плечами.
        - Валер… Ты видишь в чужих людях пациентов, а я даже в подследственных всегда видела людей. Особенно в женщинах.
        - И что же ты там такого разглядела? Господи, да не маши ты ими! Ты сейчас похожа на лыжника, которого в поле застиг снегопад, а он еще и писать при этом хочет.
        Тут, будто в насмешку, налетевший порыв ветра окутал их снежным облаком тополиного пуха.
        Вместо ответной колкости Самоварова снова рассмеялась и продолжила:
        - Она же втрескалась в него по уши, в этого Ливреева! Потому и сидит сиднем в доме, потому и помогает. Ей отношения нужны, а не просто секс. С сексом-то у прораба все на раз-два решается.
        - Ее мотивация даже Пресли ясна. И это лишний раз подтверждает, что женской дружбы, не существует.
        - Я вовсе не это сказала.
        - Ладно… Давай сегодня хотя бы пару километров пройдем для начала.
        - Валер, ты сдурел? Километр - и баста, - нарочито тяжело выдохнула Самоварова.
        Валерий Павлович посмотрел на нее и невольно улыбнулся - в свои шестьдесят с хвостиком ей удавалось выглядеть максимум на полтинник. Но и это было обманкой. На все еще аккуратно очерченном овале лица хитро поблескивали карие глаза двадцатипятилетней девчонки.
        - Эй, лиса! Меньше покуришь! Два километра - и баста, - не отступал Валерий Павлович. - Остановись, я покажу, как правильно захватывать палки.
        Год назад этот поджарый, скорый на слова и действия психиатр неожиданно и цепко захватил свою пациентку Самоварову в серьезные отношения, наполненные склоками, чудесами и тихими признаниями в любви.
        При первом же их случайном и нелепом, предшествовавшем встрече в его кабинете знакомстве, ей показалось, будто она знала его всегда.
        Ему же, умеренному цинику, прекрасному доктору и отцу-одиночке ничего тогда не казалось, он просто полюбил эту необычную женщину и надеялся провести с ней остаток своих земных дней.
        Варвара Сергеевна сделала сердитое лицо и попыталась скопировать движения Валерия Павловича.
        - Даже не видя еще твоего Андрюху, могу сказать: что-то в этом доме давно уже не так…
        - Что-то не так с твоей дыхалкой. Вдох носом, выдох - ртом. Идем неторопливо, размеренно дышим, чай не на поезд опаздываем.
        - Интересно, далеко ли отсюда ближайшая железнодорожная станция?
        - Ты думаешь, она могла вот так просто, оставив ребенка и мужа, сесть на поезд и свалить?
        - Пока ничего нельзя исключать.
        - Уверен, Андрюха подобные варианты уже пробил по своим каналам.
        - А я уверена в том, что твой Андрюха тот еще фрукт. Любящий, напуганный неизвестностью муж встретил бы нас вчера на вокзале.
        - Ну, Варь… У него работа. Он же наш приезд организовал…
        - Кстати, где же он работает? - с наивным видом уточнила Самоварова.
        - Я рассказывал тебе, со слов моего сына. Но конкретней ответить не могу, - начал раздражаться доктор. - Сейчас время такое, не принято выспрашивать. Познакомишься - вот и допросишь.
        - Обязательно! - с вызовом ответила Варвара Сергеевна. - Я ставлю себя на его место и совершенно не понимаю… Пропала жена, мать его единственного ребенка и хозяйка дома, а у него на первом месте работа.
        - Ты мыслишь как женщина. При любой нестандартной ситуации вас захлестывают эмоции, вытесняя здравый смысл. И потом мы по-прежнему ничего не знаем о личности пропавшей. Может, у нее тайный любовник, а может, она - подосланный к Андрюхе агент американской разведки. Хапнула ценную инфу - и поминай как звали.
        - Ну у тебя и фантазии!.. Но самое главное мне уже и так понятно.
        - Что же?
        - Она была здесь очень одинока.
        - Даже с Жанкой?
        - Даже с сыном.
        - С чего ты делаешь такой вывод? Неужели только по фото в столовой? Кстати, она мне чем-то напомнила молодую Эдит Пиаф. Эдакая большеглазая самозванка.
        - И давно ты видел молодую Пиаф? По-моему, ничего общего… Да, по фото в том числе. Не сбрасывай со счетов физиогномику, она сразу приоткрывает часть карт в колоде. А еще по скрытности ее подружки. Ее рефлекторная самооборона говорит о том, что она не знает наверняка, но о чем-то догадывается. И это что-то очень личное или постыдное… Валер, прошу тебя, не дави ее прямыми вопросами! За обедом я готова была тебя прибить! Пока ты дрых, мне едва удалось нащупать с ней контакт, тут врываешься ты со своим мужским здравым смыслом и - оп-ля! - она снова закрывается!
        - Что-то скрывается за ее злобным мычанием…
        - …Догадался психиатр с более чем тридцатилетним стажем…
        Валерий Павлович беззлобно и легонько ткнул Самоварову локтем в бок.
        Сделав в ответ куда более сильный тычок, она продолжила:
        - Или ты думаешь, что она должна вот так, с бухты-барахты, первым встречным выложить свои догадки о тайнах лучшей подружки? Плохо ты знаешь женщин… Поверь, у нас существуют и дружба, и умение держать рот на замке. Так что давай, общайся со своим трудоголиком Андрюхой, а эту воинственную дамочку я беру на себя. Кстати, с третьим днем отпуска тебя, любимый.
        13
        Из дневника Алины Р. 27 апреля.
        С В. мы сошлись на почве вертебро-базилярной недостаточности.
        Увидев меня впервые в палате отца, он почему-то сразу спросил, что у меня с шеей.
        С шеей?!
        Надо же, я никогда не думала, что вспышки моего безумия как-то связаны с шеей. И, конечно, я не думала, что у этой дряни есть конкретное заумное название - вертебро-базилярная недостаточность, сокращенно ВБН.
        Из-за искривления шейных позвонков нарушается отток крови, что несет с собой кучу разных «прелестей». Ну кто в наше время не стоит в пробках и не работает за компьютером? И у кого, хотя бы время от времени, не возникают в шее боль и дискомфорт? Меж тем я действительно верю, что любая болезнь имеет соматическое происхождение и прогрессирует на фоне обстоятельств, связанных с серьезным внутренним конфликтом.
        Случай В. куда более запущен, чем мой…
        Но поскольку он заслуживает подробного описания, о нем позже.
        Проявлений у этой «болезни нашего века» много.
        Один из них называется красивым словом «вертиго». Даже фильм такой есть старый - «Vertigo». Там один мужик, который боялся высоты, вляпался в мутную историю с чужой женой, которая оказалась вовсе не женой, а изощренной аферисткой, залезшей в чужое платье. Почти как я. Только, в отличие от героев фильма, муки обоих достались мне одной.
        Сначала становится тревожно, так, будто не можешь вспомнить наверняка, выключила ли утюг. Будто адская карусель, тревога быстро нарастает, и за какие-то считаные минуты ты уже уверена, что нет, не выключила. Начинает кружиться голова. Люди и предметы остаются на своих местах, голова как бы кружится внутри головы - но это сложно объяснить… И тогда рождается паника. Как будто кто-то костлявой длинной рукой отжимает у тебя воздух. Нет, воздух есть, но этот кто-то, издеваясь, выдает его скудными порциями - только чтобы сразу не сдохнуть. Кончики пальцев дрожат, а ноги с трудом двигаются и становятся ватными.
        Вскоре паника поглощает все и захватывает над тобой абсолютную власть. Адскую карусель трясет из стороны в сторону. И каждой клеткой уже будто ставшего не твоим тела ты ощущаешь страх неминуемой смерти.
        Собственно, ты ждешь ее каждую секунду.
        А потом вдруг понимаешь, что просто ждешь и даже почти не боишься.
        Это похоже на размытую границу между явью и сном.
        Сон как состояние неизбежен, но точку перехода в него никто не может зафиксировать.
        А после приятия неизбежного вдруг мучительно хочется спать.
        Но надо заставить себя дышать!
        Просто дышать!
        Только не так, как обычно, потому что как дышишь обычно - ты не знаешь.
        Можно выпить любую таблетку, неважно какую, главное - успокоить себя тем, что ты попыталась хоть что-то сделать.
        Отпускает так же внезапно, как накатывает.
        В следующие несколько часов ощущаешь полную апатию…
        Паника не дает нормально мыслить, а когда она проходит и мысли возвращаются в свое русло, привычные действия словно теряют всякий смысл.
        Принимать пищу? Наверное, надо. Отвечать на вопросы? Вроде бы тоже. Еще - одеваться, краситься, готовить, трахаться, садиться в машину и ехать по делам, считать деньги, звонить Андрею, готовить ему еду.
        Осмысленными до конца остаются только действия, связанные с Тошкой.
        Впервые это началось в одном нарядном торговом центре, за несколько дней до того, как я познакомилась с В.
        Мне ничего там не было нужно, я просто, без всякой цели, остановилась возле до тошноты кичливого, всегда полупустого шопинг-молла и решила по нему прогуляться.
        Как раз позвонил Андрей, и я попыталась поболтать с ним на отвлеченные темы, но он быстро закруглил разговор, сказав, что ждет меня вечером в новом японском ресторане, в компании нужных по работе людей.
        Уже через полгода после начала нашей страстной любви мы никогда никуда вдвоем не ходили.
        Проигнорировав лифт, я добралась до третьего этажа на эскалаторе.
        В центре первого этажа бил красивый мраморный фонтан. Я подошла к чугунным перилам, чтобы сфотографировать его с высоты.
        С приклеенными на губах победоносными улыбками мимо меня продефилировали две барышни восточной наружности. Они показались мне совсем юными, но даже при беглом взгляде можно было определить, что экипировка каждой в разы превышала стоимость подержанной «Шкоды» отца, которую мы с матерью уже месяц безуспешно пытались продать через инет.
        Мне отчего-то стало неловко, и я, так и не сделав фото, поспешила убрать мобильный в сумку.
        И вдруг, вместо того чтобы почувствовать, как рассеиваются тревожные, но хотя бы выстроенные в единую логическую цепочку мысли, я испытала свой первый приступ.
        У любого действия есть противодействие.
        Тогда это было мощным предупреждением свыше.
        Но я его проигнорировала.
        «Энергия, заблокированная в травме, рано или поздно выльется в телесный симптом».
        Так считает психолог Анастасия Д., на чью книгу я совсем не случайно наткнулась несколькими днями спустя в приемной В.
        Если в это поверить, становится странным, почему я все еще жива…
        Но ведь во время беременности и после рождения Тошки приступов не было!
        Это вернулось внезапно, вчера…
        И без каких-либо особых предпосылок.
        Да, я не слишком тепло рассталась с утра с мужем, но это в порядке вещей: он круглые сутки думает о своей работе, он напряжен, скуп на слова и ласки, - ко всему этому я давно привыкла.
        После его отъезда на службу я хотела было разбирать бесконечные коробки, сваленные в цоколе, которые мы целых полгода привозили сюда с Жасмин, - с посудой, постельным бельем, подсвечниками, статуэтками и ворохом всего такого, о чем уже и не вспомнишь, пока не достанешь.
        Пронумерованные маркером коробки под свою ответственность принимал у нас Михалыч и даже (по настоянию Жасмин) вел отдельную тетрадь их учета.
        Жанка с утра пораньше успела зависнуть в телефоне и что-то хихикала себе под нос, не отреагировав на мой призыв на помощь, а Тошка, к счастью, еще не проснулся.
        Я спустилась в цокольный этаж, подошла к здоровенному коробу под номером пять (предыдущие четыре были уже разобраны), с трудом сорвала с него тягучий скотч и сразу наткнулась на несколько тяжелых бронзовых фигур, которые мы с Жасмин удачно приобрели прошедшей зимой на распродаже имущества обанкротившегося ресторана.
        Перед глазами тут же возник проклятый образ В., чей кабинет был густо напичкан похожими увесистыми безделицами - подарками коллег и пациентов.
        Вроде бы там было «денежное дерево» на тяжелой малахитовой подставке, какие-то львы и пегасы…
        Нет, прошлое никуда не ушло. Сначала оно обдало меня жаром, а потом, в считаные секунды, проникло в меня, заставляя снова испытать потерянность и, одновременно, липкий, мучительный страх - ощущения, которые были во мне, когда я впервые вошла в его кабинет.
        В цокольном этаже (за исключением комнаты, где спала Жанка) было прохладно, но я почувствовала жуткую духоту, мне катастрофически не хватало воздуха.
        Картонная свалка заплясала перед глазами, а на безносом лице мраморного атланта, подглядывавшего за мной из раскрытой коробки, застыла гримаса ужаса.
        Едва удерживая равновесие и борясь с головокружением, я стала подниматься к себе в спальню.
        Жанке, продолжавшей сидеть на лестнице с прилипшим к рукам телефоном, я на ходу сказала, что у меня скакнуло давление и мне нужно полежать.
        Она поскреблась в мою дверь, затем - в мобильный, а потом, видимо, с головой погрузившись в эсэмэс-кокетство с Ливреевым (которого знала на тот момент всего пару недель), наконец оставила в покое. Я металась по комнате и молила Бога о том, чтобы сын подольше поспал. Пыталась дышать «по-йоговски», стояла под контрастным душем, бегала на месте и даже, придумав какой-то дурацкий повод, позвонила, чтобы отвлечься, своей свекрови. Минут через сорок паника начала отступать…
        Когда я вышла из спальни, Тошка как раз проснулся и искал меня, бегая по дому в своей яркой клетчатой пижамке.
        С самого его рождения я старательно делала так, чтобы сын не соприкасался с непонятным или отвратительным, исходящим от нас, родителей.
        Я никогда не повышала в его присутствии голос (даже если Андрей провоцировал меня на скандал), не показывала своего дурного настроения и, если он был рядом, пила не больше, чем полбокала сухого вина.
        Мой мальчик должен расти спокойным и счастливым, и только так!
        Но вчера, когда он подбежал ко мне и прижался для утреннего поцелуя, я вдруг почувствовала себя самой грязной лгуньей. Наклонившись к нему, я почувствовала, что между нами выросла незримая стена, ведь то, что я переживала за минуты до его пробуждения, всю эту липкую, бессмысленную муть, вопящую о том, что я больная на всю голову дура, - отбирало у меня возможность насладиться им самим, его живостью, его чистотой.
        Почему эти приступы снова вернулись?!
        Я же почти победила… Я была хорошей женой, я родила сына, я построила всем нам красивое убежище.
        Все, о хронологии дома завтра.
        А то из моих записей никто никогда ничего не поймет.
        14
        Похоже, Андрей искренне обрадовался встрече.
        Самоварова изумленно наблюдала, как этот высокий, молодой, но уже суровый с виду дядя, упакованный в строгий темно-синий костюм, отпустил водителя БМВ и, открыв калитку, ускорил шаг, чтобы широко распахнуть объятия отцу друга детства.
        - Палыч! Дорогой мой! Прости засранца, служба не отпускала! - радостно выкрикивал он, хлопая Валерия Павловича по спине.
        То, что Андрей, годившийся «Палычу» в сыновья, называл его на «ты», должно быть, подчеркивало когда-то сложившуюся между ними душевную близость, о которой неоднократно упоминал Валерий Павлович, уговаривая Варвару Сергеевну откликнуться на просьбу приехать.
        Когда Андрей наконец ослабил хватку и выпустил доктора из объятий, его все еще возбужденный и радостный взгляд упал на Самоварову.
        - Это Варвара Сергеевна, - начал было доктор, но хозяин дома тотчас его перебил:
        - Как же, наслышан!
        Самоварова смутилась. За год их совместной жизни ей не приходила в голову мысль о том, что любимый мог кому-нибудь, кроме сына, о ней рассказывать.
        - Я надеюсь, только хорошее, - пытаясь скрыть смущение, чересчур серьезно ответила она.
        - Хорошее?! Да старик от вас без ума!
        - Ну… Вы меня совсем в краску вогнали.
        - Так, а давайте-ка все в дом! Жаннет обещала сварганить ужин. - При слове «ужин» радость Андрея померкла, и он погрустнел. Его белокожее веснушчатое лицо сделалось совсем белым.
        «Еще бы! Жена пропала…»
        Заходя в дом, Варвара Сергеевна поймала себя на странной и неприятной мысли: несмотря на всю трагичность ситуации, Андрей не вызвал в ней сочувствия. То, что она испытывала сейчас, было скорее недоумением, ощущением наигранности поведения всех участников разговора, который, за время их перемещения в дом успел скатиться к суетному: «Жанна, ты запекла курицу? Респект!», «Ах-ах, какие гардины!», «А мы уже чудно здесь пообедали», «Але, Витя! Я ведь сказал тебе, что завтра выезжаем ровно в восемь?!».
        Было очевидно, что Андрей старается загладить перед гостями неудобства, в которых они провели ночь и большую часть сегодняшнего дня.
        Появилась распоряжайка.
        Варвара Сергеевна, делая вид, что вновь рассматривает убранство столовой, пристально наблюдала за ней и Андреем.
        С одной стороны, читалось, что хозяин не может или не смеет обвинять Жанну в плохо организованном приеме гостей, но с другой - явственно ощущалось, что его раздражает не столько ее нерасторопность по отношению к гостям, сколько прежде всего сам факт ее присутствия, с которым он, по какой-то неясной причине, вынужден мириться.
        По просьбе Андрея слегка ожившая с приходом хозяина, но смурная Жанна достала из холодильника водку, перелитую в пузатый хрустальный штоф.
        К удивлению Варвары Сергеевны, не особый любитель алкоголя Валерий Павлович не только не отказался от выпивки, но с большим удовольствием согласился составить Андрею компанию.
        Было видно, что, несмотря на их почти суточную заброшенность, Валерий Павлович искренне рад встрече и готов безо всяких колкостей и замечаний простить Андрюшке то, на что не смог бы закрыть глаза в других обстоятельствах. Не высказывая обид и претензий, он попросил Андрея о необходимом: посуде, наборе продуктов для завтрака и ромашковом чае. Андрей, в свою очередь, как минимум дважды извинившись и обратившись к суетившейся вокруг стола Жанне, вежливо и сухо распорядился обеспечить гостям все вышеперечисленное.
        Варвара Сергеевна решила позволить себе пару-тройку рюмочек холодной, отличного качества водки.
        Распоряжайка тоже от выпивки не отказалась.
        За столом стало шумно, суетливо, но вовсе не весело.
        Андрей постоянно отвлекался на звонки мобильного и за полчаса успел дважды набрать водителю, чтобы перенести время завтрашнего выезда на службу.
        После третьей рюмки выяснилось, что говорить собравшимся, по крайней мере в таком составе, практически не о чем.
        Оценив обстановку, Самоварова помогла Жанне прибрать на столе и между делом позвала ее на перекур. Оставив мужчинам штоф с водкой, мясную нарезку и тарелку с соленьями, женщины вышли на воздух.
        Вечерело. В свободном от дневных хлопот воздухе жасмин успел раскрыть свой аромат завораживающе глубоко.
        Даже не верилось, что внутри этой красоты, этих отзывчивых к взору и обонянию кустов и цветов, может жить несчастье.
        Варвара Сергеевна чувствовала, что захмелела.
        Заметив, что алкоголь расслабил и Жанну, она, как только они присели на лавку, решила обойтись без вступлений:
        - Жанна, как вы думаете, что могло произойти с Алиной?
        - Не знаю…
        Жанна уцепилась взглядом за неотесанную деревяшку, заброшенную кем-то под столик уличной курилки. Прежде чем сказать что-то еще, она какое-то время помолчала.
        - Я правда не знаю… Неужели вы думаете, что, если бы знала, я могла бы спокойно выносить весь этот цирк?
        Она говорила искренне, и в каждом ее слове вновь слышалась неподдельная боль.
        - Я каждый день вру Тошке, вру няне… Мы с Андреем так договорились: плетем им, что у Алинки проблемы со здоровьем, мол, в пансионате она, давление лечит.
        - Удивительно: в доме маленький ребенок, а я до сих пор его не только не видела, но и не слышала.
        - Еще успеете. Нянька вошла в положение. Андрей ей сейчас хорошо платит, и она постоянно живет здесь, надеюсь, временно. Она с Тошкой на втором этаже. Там ему Алинка все шикарно оборудовала: большая игровая с телеком, спальня, сортир, ванная, удобный диван для няньки, даже холодильник отдельный есть. Зона Тошки напротив родительской спальни. Алинка отучала его от своей постели, часто до слез доходило, но она упорно настаивала на том, чтобы сын спал один. А видите, как получилось… Нянька то ли строителей наших боится, то ли меня шугается, то ли опасается того, что и Тошка вдруг возьмет и исчезнет… Вот и отсиживается с ним на втором или у речки. Играют целыми днями, она книжки ему читает…
        - А кто она?
        - Училка из Бишкека… Че хорошо - так это ее восточное воспитание. Тихая, не курит, не бухает, Андрюхе без ненадобности старается на глаза не попадаться. А к ребенку относится очень хорошо. Хотя, чувствую, она догадывается, что мы всё врем про Алинку. Но сейчас она незаменима! При всей любви к Тошке из меня мать, как из говна пуля. Простите за мой французский…
        - Да ну, бросьте, - отмахнулась Варвара Сергеевна. - И все же хоть какие-то зацепки у вас должны быть! Семья? Подруги? Может, любовник?
        - Семьи нет. Сирота она. Братьев-сестер тоже. Насчет мужика - не знаю… Мне сложно такое представить, не в ее это характере. Но если бы кто и был - она, сучка, скрывала бы, и от меня тоже. Есть у нее черта такая - не договаривать… А потом, откуда мог взяться мужик, тем более такой, с которым бы она вдруг решила дать деру от сына с мужем? Мы с начала апреля отсюда не вылезали. Как только кровать в ее спальню доставили, мы и спали там первое время, вдвоем, а Тоха - рядом, на раскладушке. В доме шел ремонт, Андрей жил в городе. Мы и в магазины частенько вместе ездили - за посудой, за всякой мелочовкой. И еще с этой Алина уезжала иногда… с бабахнутой на всю голову Жасмин.
        - Жасмин?
        - Так дизайнеров нынче зовут.
        - Понятно. А вы хорошо помните тот день, когда она исчезла?
        - Утром это случилось, - отвернувшись от Самоваровой, с трудом выдавливала из себя распоряжайка, между слов глубоко затягиваясь сигаретой. - Андрюха, как всегда, с ранья на службу уехал. Перед тем как разбудить Тошку, Алина обычно спускалась вниз, мы пили кофе, болтали, планировали день. Встают в доме рано, она - часов в семь. Андрею завтрак надо особый приготовить: то он не ест, это он не переносит… Часам к восьми - половине девятого, чтобы он уж наверняка уехал, и я на кухню подтягивалась.
        - А где вы сейчас живете?
        - В цокольном этаже появилась гостевая комната… Ну че… в то утро она не спустилась. Дело в том, что накануне мы отвратно поругались! - Последнюю фразу Жанна выпалила на одном дыхании.
        - И это вас сильно мучает, - кивнула Самоварова.
        - Конечно! А вдруг я ее больше не увижу?!
        - Перестаньте себя накручивать. Лучше расскажите, почему вы поругались.
        Жанна наконец взглянула на собеседницу:
        - Потому что она украла у меня заколку! Сначала украла, а потом забыла об этом! В воскресенье вечером я увидела свою заколку в ее волосах. Заколка копеечная, да и лет ей уже бог знает сколько, но это точно была моя заколка. Подойдя к Алинке, которая, как обычно, погрузившись в какие-то бесконечные думы, готовила ужин, я разглядела заколку повнимательней. Все верно: как раз и камушка недоставало. Нет, вы не подумайте, я не мелочная, просто не люблю разные непонятки! Но когда я мягко указала ей на то, что это моя заколка, она вспыхнула и послала меня на хер! Нет, вы можете себе представить?! - горячилась распоряжайка. - Сначала сперла мою заколку, а потом еще и на хер послала!
        - Мягко - это как? - едва заметно усмехнулась Самоварова. Уж мягкости в Жанне точно не наблюдалось.
        Жанна замялась:
        - Ну, может, я с ходу и наехала на нее, может, голос повысила, не помню… Но она с пятницы ходила вся из себя такая, блин, недоступная, будто меня не замечая. На ровном-то месте! Я пыталась достучаться: то вопросы разные по делу задавала, то шутки шутила, а она, не глядя на меня, будто я не человек, а кусок дерьма, только мычала сквозь зубы. Всю субботу и воскресенье меня вымораживала. Блин, ну если на что обиделась - сказала бы, это так сложно, что ли?!
        - А до этого вы не ругались?
        - Нет, вот вам крест! - поспешно перекрестилась распоряжайка. - Мы жили душа в душу! Еще в пятницу днем все было зашибись, она сама мне говорила, что хочет, чтобы я здесь как можно дольше оставалась.
        - И что вы ей ответили после того, как она вас послала?
        - Ничего… Я офигела и убежала к себе. С воскресенья ее больше не видела.
        Жанка опустила голову и замолчала.
        - Так… А что было в понедельник утром?
        Не успев затушить сигарету, Жанна прикурила новую.
        - Варвара Сергеевна, я человек отходчивый, - торопливо оправдывалась она. - Хоть и остался в душе осадок и не спала полночи, но, думаю, не разбегаться же нам из-за какой-то сраной заколки?!
        «И не съезжать же из-за этого из роскошного дома!» - чуть было не сказала Самоварова вслух.
        - Как обычно, в восемь я пришла на кухню - Алинки там не было. Ну… я там потусила, потом с работягами нашими вышла, покурила, а внутри скверно: знаю, что права, но почему-то чувствую себя виноватой. До десяти я особо не дергалась, мало ли, приболела Алинка или месячные пришли.
        - С кем же был Тошка?
        - Она накануне попросила няню на ночь остаться, сказала, в поликлинику рано утром хочет съездить, анализы сдать. Это она, как выяснилось, сказала только ей, не Андрею и не мне… Ну че… Время одиннадцать - Алинки нет. Я забила на свою обиду и в спальню к ней стучусь - тишина. На мобильный звоню - абонент не абонент. Потом уже решилась в спальню сунуться - а там никого. Нянька Тошку умыла, покормила, сидит и не парится, думает, что скоро Алинка из поликлиники вернется. Я Андрею ближе к обеду набрала - но и он не в курсе…
        - А вы про поликлинику не поверили?
        - Конечно, не поверила! Она бы не няньке, а мне в первую очередь об этом сказала, да и с Тошкой попросила бы посидеть, пока нянька приедет, то есть часов до одиннадцати.
        - Так вы же поругались!
        - Причем тут это! - раздраженно отмахнулась Жанка. - Алинка всегда планировала дела заранее, а все, что связано с Тошкой, - тем более. И бабки без нужды она не любит тратить, нянька же не за «спасибо» ночевать осталась. Вы на дом-то не смотрите, Алина деньги ой как считает! Вадика вон в шутку укоряла, что он, халявщик, мои сигареты любит курить. Но главное в другом… Я как в спальню вошла - нутром почуяла: что-то не так, подстава какая-то…
        - А что вы увидели в спальне?
        - Ничего особенного. Но предчувствие было поганое, будто уже знала: она не вернется… Тьфу ты! Вернется она, конечно, вернется!
        - И все же расскажите поподробнее, что вы увидели, это может мне пригодиться.
        - Кровать застелена, никакого мусора, все на своих местах. Не могу сказать, что часто ходила в ихнюю спальню… Я совсем там не бывала, как только Андрей сюда переехал, но аккуратность вообще в Алинкином характере. Все должно быть на своем месте, на своей полочке, в своем ящичке. Бардака она, в отличие от Андрея, не терпела.
        - А что Андрей? Неужто он бардачник?
        - Редкостный. У него папаша - генерал. Видать, в детстве за беспорядок Андрюху дрючил, и он, как вырос да жирком оброс, даже фантик конфетный за собой не выбросит, так и кинет, где ел.
        - Кстати, кто убирается в доме? Такую махину в порядок привести и дня не хватит.
        - Тетка тут ишачит, жена одного из таджиков, что прижились в поселке на постоянных приработках. Приходила два раза в неделю. Но сейчас Андрей попросил меня чужих без особой нужды в дом не пускать. А за мужем все подбирала Алинка: майки, носки, бумажки, визитки, а то и деньги с кредитками. С ним в быту хлопот, ей-богу, в два раза больше, чем с Тошкой.
        Начав откровенничать про Андрея, Жанна машинально перешла на полушепот.
        - Такие разные люди - и вместе, - понизила голос Самоварова и тут же хмыкнула про себя: у нее-то как раз наоборот, Валерий Павлович - прирожденный чистюля, а она - бардачница, правда, в последнее время упорно работающая над собой. Но чтобы деньги и фантики где попало - это слишком даже для нее. - Расскажите, как они познакомились.
        Жанна неопределенно махнула рукой, отвернулась и какое-то время молчала, явно обдумывая ответ.
        - Это не они, это мы познакомились…
        - Вот как? И где же?
        - Работали мы с Алинкой в одном заведении. Официантками, - ответила нехотя, интонацией голоса обрубая дальнейшие расспросы.
        - Не любите вспоминать?
        - Не люблю… Ладно я - Андрей не любит! В каждом доме есть темы, на которые не принято говорить вслух. Это одна из них.
        Варвара Сергеевна решила не отступать:
        - Это может быть очень существенным, понимаете? Любые вещи, которые кажутся неважными, оставленными где-то в прошлом… Именно они могут дать ключ к тому, что произошло с вашей подругой.
        - Господи… Алинка всегда, в отличие от меня, спокойная была, как удав, даже на удивление! Будто костюм защитный умела на себя надевать. Хамство, унижения - все разбивалось о какую-то невидимую защиту. И… уж не думаете ли вы, что какой-то обиженный в прошлом клиент мог через десять лет выследить ее и похитить? Ах-ха-ха!
        Смех у Жанны был пьяный, оскольчатый, в нем, словно запоздалые отголоски, слышались нотки утренней истерики.
        Затушив последнюю за этот день папиросу, Самоварова внезапно почувствовала сильнейшую усталость. Сначала было подумала, что из-за скандинавской ходьбы. Пошевелила ногами, расправила плечи - нет, тело в тонусе, она даже чувствовала себя бодрее, чем обычно.
        Усталость была исключительно эмоциональной.
        - Жанна, давайте поступим следующим образом: вы отдохнете, подумаете, возможно, вспомните что-то еще, а может, рискнете рассказать о том, о чем не принято говорить в этом доме… Утро вечера мудренее.
        Молодая собеседница кивнула и с явным облегчением выдохнула.
        Словно ей в помощь мобильный в ее кармане нахально растрезвонился голосом какого-то русского рэпера.
        Самоварова скосила глаза, и ей удалось разглядеть имя, высвеченное на экране.
        В пол-одиннадцатого вечера Жанне звонил какой-то Михалыч.
        15
        Из дневника Алины Р. 28 апреля.
        Пишу теперь часто, как работу выполняю - мои неловкие попытки покопаться в собственной душе. Или в собственной правде?
        Вчера зачем-то выпила с Жанкой.
        Когда захмелела, едва сдержалась, чтобы не рассказать ей о В. После приступа стала вспоминать о нем постоянно, даже не каждый день, а почти каждую минуту. Сидела и чувствовала, как с трудом заталкиваю в себя рвущиеся наружу слова.
        Но подруга, сама того не зная, пришла мне на помощь, переведя разговор на Ливреева.
        Это было ожидаемо. Все наши разговоры с ней уже больше месяца заканчиваются только одной по-настоящему волнующей ее темой - нашим бравым прорабом. Как же меня это бесит!
        Пришлось сидеть с ней, пока она наконец не прикончила бутылку вина, слушать не слушая, продолжая думать о своем.
        Когда вошла в спальню, Андрей, к счастью, крепко спал.
        Под утро почему-то приснилась мать.
        Открыла глаза и в полумраке разглядела отдельные предметы в своей новой, получившейся воистину роскошной спальне.
        Нормально заснуть уже не смогла.
        Одна часть меня проваливалась в сон, а другая издевательски тащила в далекие воспоминания…
        …Мать нежно, но настойчиво теребила мое плечо.
        В комнате было темно-темно, а сквозь щель в двери проникал желтый свет из коридора.
        Мать, как добрая волшебница или умелый психолог, не включала свет в моей комнате, знала, что со мной в эти минуты нельзя нахрапом, а можно только по-хорошему.
        Уцепившись за одеяло, как умирающий цепляется за последние секунды жизни, я зарывала голову в подушку и, елозя по простыне животом, норовила спрятаться в ласковом тепле и темноте постели.
        И тогда мать начинала мурлыкать какую-нибудь песенку, ею же придуманную.
        Рифмы в ней почти не было, а смысл был всегда одинаков: скоро-скоро придет новый день, он уже в пути, дню не терпится встретиться и познакомиться со мной, чтобы рассказать о своих чудесах.
        Продолжая петь, она мягко отбирала у меня одеяло, брала под мышки, сажала на кровать и засовывала мои руки и ноги в заготовленную заранее, лежавшую рядом на стуле одежду. Одежда была неприветливой, колючей. Особенно толстенный синий шерстяной свитер с вышитым на нем красным медвежонком, который мать заготавливала для меня в холода.
        Мать брала меня, едва стоявшую на ногах, за руку, отводила в ванную, помогала умыться.
        В валенки я залезала уже сама. Валенки я почему-то любила. Шубка, шапка, шарф - все было застегнуто и затянуто на мне туго-туго.
        Мы выходили в зиму.
        Санки, ждавшие нас под лестницей в подъезде, недовольно гремели, то и дело ударяясь о своих сородичей, оставленных здесь на ночь другими родителями.
        В санках я, часто вздрагивая и просыпаясь, чтобы взглядом поймать материну спину, жесткую, мохнатую, то ли лисью, то ли волчью, или барашковую, в потертых мелких кудряшках, продолжала дремать.
        Иногда санки, застревая в снегу, останавливались, и мать, уже без песни, но все так же продолжая говорить то ли с санками, то ли со мной ласковым мурлыкающим голосом, аккуратно выправляла их, и мы неслись дальше.
        И вот она, наша последняя мучительно-необратимая остановка.
        Здесь было шумно, ярко, тревожно.
        У одного из подъездов детского сада мать тормозила, хватала меня и ставила на снег, одной рукой прижимая к себе, а другой ставя на попа наши санки.
        Наверное, ей было очень тяжело…
        Она была невысокой и худенькой.
        Распахивалась входная дверь, и я попадала в душный, успевший пропахнуть чужими мамами, их кашами, духами, потом, шапками и шубами детсадовский подъезд.
        Несмотря на духоту, я ощущала дикий холод, он пронизывал намного жестче, чем злой и колючий уличный ветер, ведь там, вовне, меня закрывала от него мама.
        Нас встречала одна из двух воспитательниц, лица и голоса которых давно стерлись из моей памяти.
        Мать, стараясь говорить максимально дружелюбно, так, как в силу своего характера никогда ни с кем больше не говорила, почти всегда просила кого-то из них быть со мной внимательнее.
        Каждый раз, когда она выпускала мою руку из своей руки, мне казалось, что я этого не вынесу, не переживу, что как только она отвернется и, уже не оборачиваясь, уйдет обратно в темноту и снег, я перестану существовать, лопну, как воздушный шарик на стене, превращусь в безжизненную массу, прикрытую черной беличьей шубкой и клетчатым шарфом.
        Но всякий раз я выживала и, с недоверием вложив свою ладошку в сухую и жесткую руку воспитательницы, шла с ней в тесную душную раздевалку.
        Бумажная белочка в кружочке, наклеенная на мой шкафчик, немного успокаивала. Я была уверена в том, что где-то, быть может, в другом, теплом и справедливом мире, эта белочка дружит с моей мамой.
        Еще запомнился тихий час.
        Зажмуришь глаза - а там космос, в пустоте и темноте которого бесчисленное количество крошечных золотых звездочек, похожих на рассыпанное на черном покрывале пшено. А если прижать руки к глазам и потереть их, космос оживал, смещался, дрожал, но никогда не позволял увидеть хоть что-нибудь еще. Опасаясь наткнуться на строгий взгляд воспитательницы, которая время от времени прохаживалась по рядам из раскладушек и проверяла, все ли спят, я убирала с глаз руки и открывала глаза. Голова слегка кружилась, а космос исчезал. Я снова проделывала этот трюк - и космос возвращался. Это стало моей тайной, моим собственным измерением.
        В тихий час я никогда не засыпала по-настоящему. Просто лежала и думала о маме.
        Даже не обладая понятной для моего возраста информацией, уже тогда я ощущала: что-то в нашем доме не так. Не так, как у Витьки, не так, как у Кати, в корне не так! Но никогда мне не приходило в голову, что «не так» именно с ней, с моей мамой. О таком я и думать не смела… Мне представлялись какие-то, как в сказках, злые колдуны, воздействовавшие на маму против ее воли.
        До сих пор не могу понять, как все это в ней уживалось: безграничная нежность и любовь ко мне и то, что она уже тогда (как я позже поняла) вытворяла с нами, со мной и с отцом…
        Ладно. Пора будить и кормить Тоху, а потом бежать к своим, на стройку.
        Дел, как обычно, до хрена, а голова трещит и подкруживается. Я же еще, на кой-то черт, курила вчера за компанию с Жанкой. В голове почти что космос, только гаденький и похмельный, хотя и выпила-то всего полтора бокала.
        Завтра вернусь и продолжу.
        16
        - Валер, что молчишь, рассказывай…
        Небольшой столик в гостевой хибаре был давно накрыт для завтрака: яичница в сковородке под крышкой, кофе во френч-прессе и квадратные, из долго хранящегося и невкусного хлеба бутерброды с сыром.
        Продукты, ворох разномастной посуды, гель для душа и даже шампунь с кондиционером для волос час назад милостиво доставила сюда распоряжайка в большой плетеной корзине.
        Проснулся Валерий Павлович снова поздно, около десяти.
        Накануне Варвара Сергеевна, простившись с Жанной в летней курилке, решила больше не возвращаться в большой дом, безошибочно почувствовав, что в мужской беседе один на один, да еще подвыпив, Андрей, возможно, скажет Валерию Павловичу то, что не скажет в ее и Жаннином присутствии.
        Приняв перед сном целых две таблетки «Новопассита» и не став дожидаться доктора, она, чувствуя только пустую усталость, моментально заснула.
        Снилась всякая жутковатая бессмыслица: что Алину отравили Жанка с Андреем и закопали где-то в саду, но она воскресла и выбралась из ямы, а потом исчезла за калиткой в густом сизом тумане. Еще снилась белесая Галина, жена убитого в мае прошлого года кубинца, - их провальное дело с полковником Никитиным: убийцу за год так и не нашли, а Галина сначала сошла с ума, а всего через полгода (если фейсбук не врет) стала помощником руководителя крупной логистической компании.
        Варвара Сергеевна допивала уже вторую чашку кофе. Встала она в восемь и к этому часу успела многое: принять душ, сделать легкую зарядку, прогуляться по участку, коротко переговорить с заметно оттаявшей после вчерашних бесед распоряжайкой, увидеть издали бригаду рабочих, сегодня трудившихся на фасаде, ублажить и покормить скандально требовавшего ее внимания Пресли и приготовить завтрак.
        Наскоро ополоснув лицо под кухонным краном, доктор присел за стол. Выглядел он странно, так, будто его тоже мучили дурные сны, но он все еще не мог отпустить их, прогнать обратно в то зыбкое, но цепкое эмоциональное пространство, из которого они берутся.
        Безо всякого аппетита пожевав бутерброд и съев немного яичницы, Валерий Павлович наконец заговорил:
        - Варь, если хочешь, мы сегодня же отсюда уедем… - В голосе сквозила несвойственная ему неуверенность.
        - Так, Валерий Павлович… Признайся честно, у тебя похмелье?
        Доктор неопределенно мотнул головой. По всему было видно, что беспокоит его не только с непривычки гудевшая голова, а что-то еще, существенное, такое, что сложно выразить в простых словах. И это его мучило.
        - Как там Пресли? Не нравится ему здесь?
        - Привыкает. Носится по участку, охотится за птичками… Валер, приехать сюда была твоя инициатива… Если что-то поменялось, будь любезен, говори прямо. А то я и в самом деле ощущаю себя так, будто квест какой прохожу. Найдите девушку, не знаем, где, не знаем, как, не знаем, зачем.
        Валерий Павлович с силой потер виски.
        - Да прямо, боюсь, не получится…
        - В смысле?
        - Варь… Тебе когда-нибудь доводилось неожиданно встречать людей из прошлого?
        - Не так уж редко, - кивнула Самоварова. - Но прошлое прошлому рознь. Я своих бывших подследственных встречала в автобусе, в метро, один раз, представь, в музее! Но узнали меня только раз, да и то это была невиновная женщина, которую вскоре отпустили. Люди, в том числе преступившие черту, в жизни совсем не такие, как в кино, где какой-нибудь разобиженный жулик, отмотавший пятерку в колонии, только и думает, как отомстить тем, кто его засадил. Это просто люди… И они стараются стереть из своей памяти негатив.
        - Нет, Варь, я имел в виду людей из ближнего круга. Из того общего прошлого, где вас связывали добрые воспоминания.
        Варвара Сергеевна задумалась.
        Единственным существенным для нее человеком из прошлого был полковник Никитин, бывший начальник и бывший любовник.
        Но глубоко личные, то нестерпимо ранящие, то заряжавшие энергией отношения она прервала с ним задолго до того, как они расстались буквально. К счастью, обоим хватило душевных сил остаться добрыми друзьями. Никитина она не видела чуть больше года. Но разве для прошлого это срок?
        Сейчас она любила Валеру. С ним было спокойно, хотя и щекотно от взаимных колкостей и пикировок, уютно в постели и обременительно в быту - слишком правильными были его десятилетиями складывавшиеся холостяцкие привычки, в противовес ее привычкам, таким же холостяцким, но неправильным.
        - Варь… Ты, я смотрю, о чем-то серьезно задумалась, а я всего лишь хотел сказать, что… Не тот это Андрюха, которого я помнил и любил!
        - Конечно не тот, сколько лет не виделись! Вырос давно твой мальчик.
        - Нет, дело не в этом. Оболочка меняется, но сущность у некоторых остается прежней. Нет-нет, я понимаю, виной всему образы, которые продолжают жить в нас и зачастую давно не соответствуют реальности. Но раньше в нем будто зернышко какое проклевывалось. И я, глядючи на него, думал: вырасти из зернышка деревце, это деревце мир способно изменить! Не весь мир, конечно, а его собственный.
        - В юности почти все мы оптимисты и максималисты, разве нет?
        - Совершенно верно. Но я не об этом.
        - Тогда я тебя не понимаю.
        - Я и сам не могу понять… Но тот, с кем я пил вчера до двух ночи, уже без зернышка.
        - С тяжелым камушком?
        - Даже без камушка.
        - Тогда что там?
        - В том-то и дело: не нашел я ничего. Ни любви, ни ненависти. Одна глухая стена из стереотипов да собственного эгоизма.
        - Печально.
        - Его эго, конечно, встревожено и напугано не на шутку. Но только эго… Варь, я не почувствовал в нем ни одной понятной мне эмоции по отношению к пропавшей жене. Одни определения.
        - Какие?
        - Если выкинуть лишние слова - в остатке получится только горечь от когда-то сделанного выбора. Он ни разу не сказал так прямо, но именно это сквозило в его скупых рассказах об их жизни… Помнится, лет десять назад сын показывал мне фотку Андрея с Алиной, которую Андрюха прислал ему на почту. В самых восторженных, бьющих через край жизнью словах сын говорил мне, что «Веснушкин», так мы еще с детства называли Андрюху, наконец остепенится, потому что нашел себе офигенную девушку. Сын никогда бы не смог придумать за друга такие эмоции, он ретранслировал то, что почувствовал в нем сам… С тех пор я о молодых почти ничего не слышал. Если и спрашивал Лешку между делом, тот отвечал, что у Андрюхи все ок, живут, должно быть, счастливо. Родился сын, и Андрей, как это чаще всего случается у людей семейных, стал от нас отдаляться, к тому же расстояния - я уже говорил, что больше десяти лет назад он переехал в Москву. Дела житейские, карьера, быт - в общем, обычная история. А вчера… я услышал лишь перечисление фактов, почувствовал лишь раздражение и страх неизвестности.
        - За годы службы в органах мне чаще приходилось сталкиваться с обратным: людей переполняли эмоции, которые искажали факты. Находясь во власти гнева, боли люди путаются даже в простых вещах, они, например, не в состоянии оценить размеры предметов или дальность расстояния.
        - Больные - тоже… Но, знаешь, он даже внешность ее описал как судмедэксперт: рост, вес, размер груди и бедер.
        - Погоди… Вероятно, он так защищается. Тебе должно быть хорошо известно, что проявление шока всегда сугубо индивидуально.
        - От меня-то зачем защищаться? Сам позвал… И сыну не раз повторил, что надеется разобраться в ситуации без огласки, не прибегая к помощи официальных инстанций…
        - Что он успел предпринять?
        - Как мы и предполагали, пробил через знакомых больницы и морги. Там, слава богу, ничего.
        - Документы у нее при себе были?
        - Только паспорт. Бумажника в доме нет, но водительское, которое носила в бумажнике, она почему-то вынула, оставила на столе. Ее машина, как ты знаешь, в гараже. Загранпаспорт тоже остался дома.
        - Вообще-то обычный паспорт всегда берут с собой, особенно если уходят без водительского. Типа, на всякий случай.
        - А если… если допустить, что она не хотела уходить?
        Валерий Павлович наконец сказал это вслух.
        И вопрос этот, не требовавший дальнейших уточнений, упал в пространство и завис такой же глухой тяжестью, какой успел насквозь пропитаться большой дом.
        К концу завтрака доктор стал еще более понурым.
        Он словно ждал именно от Варвары Сергеевны, ради которой, как он прекрасно понимал, его сюда и зазвали, какого-то импульса, который бы помог принять решение: сегодня же уехать или остаться.
        Но Самоварова, тяжело задумавшись, молчала. Потом все так же молча встала и принялась прибирать со стола. Не желая изучать кнопки на посудомойке, принялась машинально мыть посуду.
        Во время разговора она ощущала себя так, словно в далеком диком лесу при свете синюшной, в венозных прожилках луны, ловила огромных ночных бабочек, и одна из них, неожиданно залетев в сачок, поймалась сама.
        Варвара Сергеевна почувствовала необъяснимую, тошнотворную горечь. И еще страх.
        Только это были не ее ощущения.
        Она точно знала: то были ощущения пропавшей.
        - Давай горячку пороть не будем. Мне, поди, не двадцать, чтобы, не успев распаковать вещи, подхватываться и бросаться на вокзал, - вытирая руки о кухонное, доставленное распоряжайкой полотенце, предложила Самоварова.
        - Давай, - не слишком уверенно согласился Валерий Павлович. - К вечеру Андрей обещал подготовить для нас подробную справку о жене.
        Сегодня этот Андрей не нравился Самоваровой так же, как и вчера, а Жанна, если и вызывала какие-то чувства, то лишь легкую жалость.
        Но что-то внутри нее упрямо подсказывало: уехать они успеют, а пока, хотя бы сегодня-завтра, лучше остаться.
        17
        Из дневника Алины Р. 29 апреля.
        Эх, ребятки мои чумазые…
        Михалыч, Колян, Дядя.
        Смотрю на вас из окна, потных и грязных, с подорванными желудками и плохими зубами, с больными спинами и ногами, и думаю, сколь тяжек ваш хлеб. Из двенадцати месяцев в году вы, дай бог, два проводите дома, в чистой теплой постели, уткнув свои заострившиеся носы в пахнущие забытым уютом затылки жен. А все остальное время бедуете в бытовках или на брошенных прямо на бетон матрасах в недостроенных хозяйских домах, где, с этажа на этаж, таскаете за собой временный унитаз, колете друг другу обезболивающее, по вечерам устало плещете в пластиковые стаканчики дешевую водку, моетесь холодной водой, скрываетесь по углам от товарищей, чтобы позвонить домой, курите пачками дрянные сигареты и клянете вайбер или ватсап за постоянный обрыв связи.
        И думаете, что я об этом не знаю.
        Все я знаю. Но молчу.
        Нет… Я не просто молчу, я искренне вам улыбаюсь! А вы сомневаетесь в этом?
        Конечно, сомневаетесь…
        Но таковы правила игры.
        Моя работа здесь и заключается в том, чтобы не доверять и сомневаться, ругаться с Ливреевым и заставлять его проверять и перепроверять вашу работу.
        А те, ради кого вы все это сносите, они-то точно вас ждут?
        На печке, у печки, подоив корову, накосив сена, одевая ребенка в стылых сенях, чтобы отвести его пешком в единственную на несколько верст деревенскую школу, штопая и стирая, выращивая и собирая, прося бесконечно у Бога и внезапно обидевшись на Него…
        Да нет, что я несу!
        В ваших далеких деревнях давно уже есть отопление, машины, сады и школы, магазины, фейсбук и даже паленые сумки «Луи Вуитон». А на заработанные вами деньги кто-то строит вашим семьям скромные по нашим меркам, но очень милые, судя по фоткам, дома, а на Пасху и Новый год вся ваша родня обязательно получит столичные, купленные на распродажах подарки.
        Какая уж разница, в каких условиях они вас ждут. Вопрос в том, ждут ли.
        Способны ли они десять месяцев в году обходиться без мужской помощи и ласки?
        Сомневаетесь…
        Я вот тоже сомневаюсь.
        Я вообще постоянно сомневаюсь.
        Для любви одинаково губительно как полное отсутствие возможностей и денег, так и их неожиданное появление.
        Пока я была бедна, носила одни на двоих парадные туфли с Жанкой, бережно складывала в сумочку флаерсы на вторую бесплатную чашку кофе, ездила на метро или через силу, почти как вы, ребятки, отвечаете на мои дурацкие вопросы, кокетничала с хачами, чтобы довезли подешевле, тряслась в их прокуренных развалюхах и думала о том, хватит ли мне заработанного в клубе, чтобы погасить коммуналку, оплатить мобильный, интернет, дешевую маникюршу, не слишком дешевую парикмахершу и еще, быть может, для поездки в Белек в конце сезона, - слово «любовь» было заманчивым, но никак во мне не отзывалось.
        Просто красивое слово.
        Так же, как подавляющее большинство, я плакала в конце фильмов, где он несет ее, мертвую, на руках, и все хорошее в его жизни в этот момент закончилось, хотя он, под взглядами шмыгающих носами зрителей, изображает непоколебимую веру в то, что где-то, может, в том самом «космосе», они все равно будут вместе.
        Всем нам отмерено одинаковое количество любви.
        Только получаем мы ее разными порциями.
        А когда подводят самые-самые, кому положено стоять на раздаче, неизбежно появится кто-то другой, внезапный, непредсказуемый…
        Любовь - это приятие другим человеком любой твоей правды, даже той, от которой ты всю жизнь бежишь.
        Долгое время мне казалось, что Андрей меня любит, просто не хочет, боясь пораниться, ничего обо мне знать.
        А мне ведь это и было нужно - чтобы не знал…
        Люблю ли я его?
        Странно, но этот вопрос я начала задавать себе только через два с лишним года после нашей встречи.
        Нет, вру…
        Этот простой и точный, как неожиданный диагноз, поставленный моему отцу, вопрос впервые задал мне В.
        И этим вопросом, словно стальным крючком, в какие-то секунды достал меня, упиравшуюся, закрывавшую лицо руками, из безопасной норы и положил, сука, под свой операционный светильник.
        О нет… Я хотела обратно в свою норку, она хоть как-то защищала меня!
        Но В. уже разложил свои скальпели и зажимы.
        До сих пор не могу понять, готовился ли он к вскрытию моей души во спасение меня или просто он - редкостная жестокая тварь.
        Когда я тряслась, обнимая себя руками, он говорил, говорил, говорил… Он очень хотел помочь, видя, что я еще живая.
        Позже мне против воли пришлось задуматься, чтобы понять: мой муж Андрей любил не меня, а меня в той моей части, где я могла быть ему полезной, а потом уже, совсем чуть-чуть, - и в нашем сыне.
        А я лишь была безмерно благодарна ему за то, что принимала за любовь.
        Уверена, девяносто процентов нынешних женщин, которые все еще хотят замуж, мечтают найти себе такого, как у меня, Андрея: привлекательного, целеустремленного, дерзкого, с хорошей родословной, нацеленного на благополучную семью.
        Ах, ну да…
        Я же хотела по порядку.
        Не получается.
        Много эмоций и мало разумных мыслей…
        Ребятки мои чумазые (при некоторой помощи сторонних подрядчиков) сделали почти невозможное: заехав на объект зимой прошлого года, к Восьмому марта этого года расстарались так, что мы могли уже жить в нашем доме (если, конечно, забить на шум и бесконечную грязь).
        К этому странному, непомерно раздутому народом празднику были полностью готовы к эксплуатации наша с Андреем зона и кухня-столовая.
        Спальня Тохи, почти все помещения цоколя и мансардный этаж оставались еще в работе.
        Я с сыном окончательно переехала в дом в апреле, ровнехонько на светлый праздник Пасхи, после которого Жанка, на тот момент уже вовсю кокетничавшая с нашим прорабом, осталась пожить со мной. Ее всегда too much, и она, похоже, до сих пор верит, что окружающие созданы для того, чтобы решать (или хотя бы выслушивать) все ее проблемы.
        Почему она осталась, напишу позже, рука затекла. Да и бежать пора, я даже со второго этажа слышу, что приехал Ливреев.
        18
        - Михалыч, у вас перекур-то намечается?
        Восседавшая на лавке Жанка, демонстрируя неожиданную гибкость полноватого, только на первый взгляд потерявшего форму тела, высоко и соблазнительно закинула ногу на ногу. Она была в ярко-зеленых лосинах, выставлявших напоказ все ее сочные прелести, само собой, курила, а на бригаду рабочих смотрела взглядом мультяшной, в нарядных бусах наседки, которую мамаша из соседнего загона попросила присмотреть за своими цыплятами. Варвара Сергеевна сдержанно улыбалась плоским, но бойким шуткам, которыми вот уже битых полчаса время от времени перебрасывались с Жанкой рабочие.
        Распоряжайка, как накануне выяснила Самоварова, была южанкой, родом из Ростова-на-Дону.
        Еще не барыня, уже не девка (все-таки в ее распоряжении отдельная комната большого дома), не совсем хозяйка, но и не обслуга, не юная дурочка, но далеко не старуха, Жанна бесспорно бередила не только мысли, но и плоть одичавших в мужском коллективе рабочих.
        В ее же явно завышенном внимании прослеживался интерес к кому-то конкретному. Интерес совсем не такой, как к прорабу Ливрееву, - грузный, суетливый, с невысказанными претензиями и зудящей надеждой. Здесь скорее чисто бабское пустое кокетство: без смысла и цели, стервозное, но в своем роде очаровательное.
        Варвара Сергеевна, следя глазами за стремительно перемещавшимся по участку Пресли, выжидала удобного момента для знакомства с бригадой. Валерий Павлович, все в том же дурном состоянии духа, остался в домике, сославшись на то, что ему нужно готовить какой-то доклад.
        Наконец Михалыч, который с первого взгляда распознавался старшим в этой группе, гаркнул и сделал некий жест рукой, отмашку к перекуру.
        Маленький кривоногий рабочий слез со строительных лесов, а сам Михалыч и еще один, молодой тощий парень, оторвались от своей работы - укладки камня на отмостку.
        С любопытством покосившись в сторону летней курилки, где сидели Самоварова с Жанной, они развернулись и направились в сторону недостроенной террасы.
        - Ребят! У нас вообще-то гостья! Неплохо бы подойти и поздороваться, - начальственным тоном закричала им в спины распоряжайка.
        Михалыч остановился и, что-то прикинув про себя, не слишком охотно двинулся на зов. Двое других поплелись следом.
        - Добрый день! - Самоварова привстала с лавочки.
        - Варвара Сергеевна, да вы сидите, сидите! - тут же вставила свои «три копейки» Жанка и, как драгоценную тетушку, любовно погладила по руке, этим жестом словно усаживая ее обратно.
        - Да насиделась уже, аж ноги затекли, - и Самоварова с улыбкой обвела глазами мужчин, в растерянности застывших у столика. - Давайте знакомиться, - обратилась она к ним.
        - Иван Михалыч.
        - Николай.
        - Иван.
        Последний, маленький и кривоногий, тот, что стоял на лесах, произнес свое имя тихо и скомканно, а затем быстро отошел за спины товарищей - вроде бы его тут и нет.
        - Варвара Сергеевна - наша гостья… - с пафосом начала было Жанна, но вдруг осеклась и замолчала, не зная, как надлежит представить необычную гостью простому люду.
        - Мы уже поняли, - с легкой усмешкой хмыкнул бригадир. - Добро пожаловать!
        Усмешка, как поняла Самоварова, предназначалась распоряжайке.
        - Ну че встали как неродные, курите, раз перекур! - И Жанка уселась обратно на лавку.
        - Жанна Борисовна, мы уж лучше где привыкли, - подал голос молодой (Колян, как звали его товарищи) и махнул рукой в сторону террасы. - Там у нас и чайничек, и сигаретки.
        Распоряжайка пожала плечами и взглянула на гостью - та ни на чем не настаивала.
        Когда рабочие гуськом двинулись в сторону террасы, Жанна с едкой иронией бросила им вслед:
        - Лучше им там… Ничего-ничего, прикрою я скоро эту лавочку! Терраса хозяйская, у Алинки на нее большие планы были, а эти все никак ее не доделают: типа некогда, типа в последнюю очередь. Распустила их Алинка! Где это видано, чтобы работяги, при живущих в доме хозяевах, чаи в принадлежащем им помещении гоняли!
        - Вероятно, больше негде, - предположила Варвара Сергеевна.
        «Ее бесит, что кто-то из этих трех отказался ей подыгрывать», - поняла она.
        В этой короткой дурацкой сценке строители в грязной одежде выказали куда больше такта, чем претендующая на роль хозяйки распоряжайка.
        - Что значит - негде? Шли бы в свой вагончик!
        - А где он, кстати? - поинтересовалась Самоварова.
        - А… В начале поселка бытовка стоит. Управляющий пока разрешает на ничейной территории, у леса, ставить бытовки для рабочих. А Алинка, представляете, им столы здесь по праздникам накрывала! - И Жанна раздраженно постучала наманикюренным пальчиком о чугунный стол.
        - И Андрей это одобрял?
        - Пф… Он же дома почти не бывает! Нет, эти посиделки проходили в его отсутствие.
        - И для чего она это делала?
        - Откуда я знаю? - пожала плечами Жанна. - По доброте души, имхо…
        - Но вы ведь принимали в этом участие?
        - Я?! А мне не надо ходить к народу. Я и есть народ! - театрально воскликнула Жанка и картинно насупилась.
        «То ли она в детстве в школьном театре переиграла, то ли действительно считает, что так жеманно и неестественно должна вести себя хозяйка большого дома…»
        - Но если вы отождествляете себя с народом, отчего ж вы с ним так разговариваете?
        - Что вы имеете в виду? - вскинула свои густые черные брови распоряжайка.
        - Я имею в виду, что вы не представили им меня, не сказали, кто я и зачем я здесь, - устало вздохнула Самоварова. Этот местечковый цирк стал уже надоедать. Видимо, прав Валерий Павлович: поездка сюда была ошибкой, и делать им здесь совершенно нечего. Только вот очень жаль хрупкую, с большими грустными глазами Алину. Варваре Сергеевне вспомнился портрет на стене и вдруг дико захотелось увидеть его вновь, в оригинале, а не на фото в своем айфоне.
        - Я бы хотела сегодня же переговорить с вашими рабочими об Алине, - безучастным тоном продолжила Самоварова. - А вечером Андрей принесет… - с трудом подобрала она формулировку, - официальную историю своей жены.
        - А моим словам вы, значит, не доверяете! - обильно накрашенное лицо Жанны, кажется, демонстрировало теперь обиду.
        - Мне нечему пока доверять, - спокойно парировала Самоварова. - Вы дали мне очень мало информации.
        Вчера распоряжайка сунула ей в руки записанный на клочке бумаги пароль от вайфая, который, с ее слов, она с трудом отыскала в большом доме, и после утреннего разговора с Валерием Павловичем Самоварова наконец подключила мобильный к высокоскоростному местному инету (билайновский в этой зоне постоянно зависал) и тут же глянула расписание ближайших «Сапсанов».
        Будто считав, о чем она думает, Жанна в своей обычной манере резко сменила тон и, перестав выделываться, глубоко вздохнула:
        - Варвара Сергеевна, миленькая вы моя, - заговорила она и впрямь как с любимой тетушкой, хватая Самоварову за плечо. В ее голосе сквозил неподдельный испуг:
        - Мы же с вами хотим одного и того же… чтобы она нашлась. Вы спрашивайте, а я отвечу, если смогу. Просто Алинка действительно такая… Словно одна ее часть существует здесь и сейчас, а другая - в каком-то ином мире. При этом она, в отличие от меня и своего мужа, собранна и уравновешенна. Часто, при смене погоды, ее беспокоили скачки давления, в эти дни она могла подолгу лежать у себя. Но даже в такие моменты - а ведь от этого чертового давления каждый второй в этом сраном климате страдает! - мне казалось, что она врет…
        - Она только здесь такая стала? - решив пока не отступать от выбранной тактики, равнодушно уточнила Самоварова.
        - Нет. Я замечала и раньше.
        - Раньше - это до Андрея?
        - Да. Какое-то время мы вместе снимали квартиру. Но в последние дни в Алине появилось то, чего раньше в помине не было.
        - И что же?
        - Высокомерие! - не скрывая засевшей в ней обиды, взвизгнула Жанка. - Я вам говорила, она со мной в молчанку играла с вечера пятницы, а в воскресенье вообще меня послала!
        - Погодите… Возможно, то, что вы приняли за высомерие, было связано с внутренней напряженной работой мысли.
        Самоваровой необходимо было перво-наперво узнать подробную биографию пропавшей, а не опускаться до бабьих разборок из-за пропавших заколок и прочего житейского вздора.
        - Когда вы снимали квартиру?
        - Да какая разница! Пять лет мы вместе прожили, целых пять лет… А потом появился он, и мне пришлось съехать.
        - Об этом позже. Как вы с ней жили?
        - Хорошо, - Жанна теребила длинную веревочку-завязку от капюшона своего черного худи. - Случалось, у нас даже любовники были общие.
        - Одномоментно?
        - Конечно, нет! - глухо хохотнула распоряжайка. - Но… вы же понимаете, две молодые симпатичные девушки в большом и жадном городе… В тот период нам приходилось выживать. Это были мужчины ради…
        Она явно не могла подобрать подходящий, по ее мнению, для ушей Самоваровой эвфемизм. Конец веревки уже дошел до колен, и она безжалостно за него дернула.
        - Денег? - подсказала Варвара Сергеевна.
        - Не совсем… Вы только не подумайте, проституцией мы не занимались! Ради поддержки, иногда просто ради фана.
        От Валерия Павловича, который часто общался с сыном, Варвара Сергеевна переняла кучу молодежных словечек, и ей это нравилось.
        Но слово «фан» ей прежде не встречалось.
        - Не совсем понимаю, что это.
        - Фан? Это молодость. А молодости свойственно особо не париться.
        - И в этом ее преимущество.
        Веревка вылезла из капюшона и оказалась в руках распоряжайки. С мольбой во взгляде Жанка покосилась на собеседницу.
        И Самоварова ей подыграла:
        - Представьте, я тоже была молода, а опрометчивые поступки совершаю и по сей день, - с иронией произнесла она. - Расслабьтесь, Жанна, не в моих правилах осуждать людей. Меня пригласили сюда, чтобы помочь, а не разоблачать ваше общее прошлое.
        - Но вы же сажали людей в тюрьму?! - как будто внезапно опомнилась распоряжайка.
        - Не я сажала, суд. Но вовсе не за фан.
        - А за что?
        - За нарушения закона, перечисленные в уголовном кодексе Российской Федерации.
        - Ясно… А вы совсем не похожи на следователя. Я бы подумала, что вы из творческой интеллигенции - какой-нибудь ответственный редактор, решающий судьбы рукописей.
        - В каком-то смысле мы все решаем чьи-то судьбы. А что касаемо меня, то я уже давно не следователь, а расследователь. - И Варвара Сергеевна улыбнулась своей коронной рассеянно-задумчивой улыбкой. - А сейчас вот пытаюсь писать роман.
        - Вы очень интересный человек, - после паузы продолжила Жанна. Теперь она явно старалась подольститься, закрепиться в снова пойманной тональности общения. - Кстати, может, по кофейку, для связки слов в предложении? А еще лучше - по коньячку?
        - Для коньяка рановато, а от кофе не откажусь.
        - Тогда пойдемте в дом!
        - Но у меня тоже кофе есть, а сегодня, благодаря вам, есть уже и чашки.
        - Там ваш Валерий Павлович, и я ему явно не нравлюсь. Не обижайтесь, но у он у вас больно заумный. Ни слова, как говорится, в простоте… Мне сложно с такими людьми.
        - Глупости. Хотя, как скажете, можно и в большой дом.
        Этого Самоварова и хотела.
        Жанна повела ее через террасу, на которой рабочие, допивая кофе, что-то негромко обсуждали.
        На сей раз даже не взглянув в их сторону, распоряжайка приоткрыла дверь.
        Отуда-то из глубины, видимо, со стороны центрального входа, послышался разговор.
        - Я буду ждать маму здесь! - раздался тоненький упрямый голосок.
        Ему что-то совсем тихо, так, что было не разобрать, отвечали.
        - Нет! Я хочу здесь! Я не хочу наверх!
        Жанна замешкалась на пороге.
        - Что-то мало они сегодня погуляли, - оправдывающимся голосом обратилась она к Самоваровой, но лицо ее при этом потемнело.
        По мере приближения вошедших голос мальчика становился все громче и истеричнее:
        - Я тебя ненавижу! Я хочу ждать маму здесь!
        И тут за спинами Варвары Сергеевны и Жанны, застывших у открытой двери на террасе, послышался жуткий грохот.
        Маленький кривоногий дядя Ваня лежал на бетонном полу, похожий на пойманного в банку паука, и бился в конвульсиях. Лицо его исказила судорога, изо рта шла пена.
        Михалыч схватил со стола ложку и ловкими опытными руками разжал товарищу маленький, неестественно красный рот.
        19
        Из дневника Алины Р. 1 мая.
        В этом доме у меня постоянно мокрая после душа голова. Толком подкраситься, в отличие от Жанки, не успеваю, а с ресницами, бровями и ногтями вопрос решаю два раза в месяц - спасибо современным технологиям, ногти всегда красные, а брови и ресницы - почти соболиные.
        Из запланированного на день, как правило, удается сделать все, но на себя времени почти нет. Когда я предложила Жанке остаться, точнее, она не мытьем, так катаньем, оставшись без работы, вынудила меня сделать это предложение, я поначалу обрадовалась: мы снова, как в добрые старые времена, были вместе.
        Каждый день мы готовили для Тошки затейливые блюда, играли с ним в прятки, гуляли в лесу и два-три раза в неделю, как раньше, занимались вместе йогой.
        Привыкнув к ней заново, я начала бояться, что она вдруг передумает и уедет.
        Тогда я стащила у нее заколку.
        Вдруг сработает?
        Сработало, но не так, как хотелось.
        Произошло неизбежное: Жанка залипла на Ливрееве.
        С тех пор йогу (и все остальное) ей заменяет наш прораб, а что до меня, то здесь включается моя обычная амбивалентность: с одной стороны, мне проще оттого, что не приходится подолгу уговаривать ленивую подругу принести коврики и уделить практике хотя бы двадцать минут, а с другой - я злюсь на себя за всегдашнее потакание чужим желаниям и следование на поводу у чужих обстоятельств.
        Вообще, если подумать (как же я хочу повесить на разум железные замки, чтобы навсегда закрыть себя от этих изнуряющих мыслей!), я всю жизнь только и делаю, что иду на поводу у чужих обстоятельств.
        Если бы Жаннет, скажем, была больна ревматизмом, - другое дело, но она манкирует йогу, прогулки в лесу и наши совместные игры с Тошкой только потому, что сутки напролет чего-то ожидает от своего телефона. И теперь в нем, сука, поселился один Ливреев - лебезящий передо мной, грубоватый с рабочими, примитивный до тошноты… Даже не знаю, что мне в нем противнее: простота в общении (он может и яйца при нас ненароком почесать!) или многозначительное (типа тактичное) молчание, когда тема крутится вокруг его семьи. Жену он называет не по имени, а просто «жена», и первая буква вылетает из его рта, будто надоедливая муха, которую он лишь из жалости не может прихлопнуть, а когда она ему при нас звонит - он голосом робота, какой включают при телефонном обзвоне, говорит благоверной, что «занят на работе».
        Вчера эта дура восхищалась его якобы упругой не по возрасту задницей. Я же вижу под одеждой рыхлое, давно подуставшее от нехитрых пороков тело.
        Обидно, что сквозь свою восторженную глупость Жанка не в состоянии разглядеть, что наши с ней переживания несопоставимы.
        Да, когда-то она пережила страшное, но сколько лет уже прошло с тех пор…
        И вот парадокс - о том, действительно жутком, что случилось с ней еще в Ростове, пока жила с мужем, она если и вспоминает, то отстраненно, как про бабкину соседку. Ровные, круглые слова, жесткие сухие факты.
        Зато про Ливреева!
        Мое сознание, конечно, фильтрует поток бесполезной инфы, но даже сквозь этот фильтр в меня нет-нет да падают и оседают в памяти подробности его скучнейшей жизни, такие же банальные, как и рожа подсмотренной нами на фейсбуке его жены, дешево и похабно напичканная филлерами.
        И здесь я снова завишу от чужих обстоятельств: от того, во сколько Ливреев позвонил Жанке и позвонил ли вообще, целиком зависит ее настроение, а значит, во многом и мое.
        И получается, что от этого сукодея так или иначе зависит настроение в нашем доме!
        Но я по-прежнему хочу, чтобы она осталась…
        Вероятно, потому, что я прячусь за нее от Андрея.
        От его безразличия и эмоциональной скупости.
        Вероятно, потому, что при всем своем эгоизме и тупости Жанка имеет способность проживать каждую минуту своей жизни, то рвя воздух в клочья, то расцеловывая цветы на поклеенных работягами Ливреева обоях.
        Здесь мне с ней лучше, чем без нее.
        Она живет, даже когда играет…
        А я живу только благодаря тому, что играю.
        Ну а если со мной что-то случится, она, эта до треска в ушах громкая и неважно воспитанная девка, не оставит Тошку, я это точно знаю…
        И даже если Андрей бросит свою сверхважную работу и посвятит себя воспитанию сына (что вряд ли), он не посмеет отказать ей в возможности навещать Тошку. Не по доброте душевной, а потому, что она знает (и прекрасно помнит!), как все было на самом деле.
        А для сына это останется единственной настоящей ниточкой к его пр?клятой маме.
        20
        - Пока мы с Алиной вместе жили в доме, я их в основном из окна только видела. И они, замечая, что мы на них глазеем, хвосты расправляли и начинали работать не то чтобы усердней, но вызывающе - словечками своими местечковыми громко перебрасывались, а то и ржали, и мне всегда казалось, что надо мной, ну не над ней же…
        - А почему вы так уверены, что ржать можно только над вами?
        - Смеяться над Алинкой?! Она вся такая выверенная здесь стала, будто оступиться в каждом шаге боялась. Хотя и держалась с ними на короткой ноге, это было уловкой с ее стороны. Ясен пень - ржали надо мной. Я ж их прорабу очень нравлюсь. И все уже давно всё понимают…
        Последние две фразы распоряжайка произнесла с таким достоинством, словно речь шла не о Вадике Ливрееве, а о какой-то знаменитости.
        Они стояли в столовой у большого окна и, продолжая переговариваться, наблюдали, как рабочие возвращаются на свои места.
        После свалившихся разом двух происшествий - истерики Тошки и падучей дяди Вани женщины словно приблизились друг к другу на несколько шагов. Распоряжайка убрала из голоса дешевые опереточные интонации, а Варвара Сергеевна заметно смягчилась.
        Минутами ранее Жанна, не в силах дольше терпеть истошный плач, ворвалась в дом, схватила ревущего мальчишку на руки и что-то лепетала в его зареванные глаза, а пальцы ее перемещались по его дрожащему тельцу на удивление ловко и ласково, будто эти пальцы перенянчили уже не одного ребенка. Крепко прижимая худенького, на вид лет шести-семи ребенка к себе, она кружила с ним по столовой, а когда окончательно выдохлась, села на стул и усадила к себе на колени. Щечка мальчика устало дернулась и машинально прижалась к ее щеке.
        И Жанна тут же нашлась, на ходу придумав следующее: поиграть после обеда в прятки в новом большом составе: с нянькой, Варварой Сергеевной и рабочими.
        Мальчик, продолжая тихо всхлипывать, подумал и согласился. И только после этого, утирая глаза ладошками, позволил няньке, приземистой, незаметной, в повязанном по мусульманскому обычаю платке, отвести себя наверх, в детскую.
        Варвара Сергеевна спорить не стала: прятки так прятки.
        Мальчишку ей было так жаль, что сердце саднило.
        Насколько она сумела рассмотреть, светленький парнишка, чертами лица чем-то смахивающий на актера, сыгравшего Гарри Поттера, на Алину был не похож, впрочем, на Андрея - тоже.
        Вышли на улицу предупредить об этой затее рабочих.
        Дядя как ни в чем не бывало сидел на ступеньках террасы и с помощью ручной бетономешалки готовил раствор в большом железном корыте.
        На Жанну и Варвару Сергеевну он взглянул удивленными и слегка виноватыми глазами.
        - В прятки играть будем, - огорошила его распоряжайка. Судя по ее будничному тону, такие припадки у него случались и раньше.
        - Че, дюже треба? - промямлил себе под нос рабочий.
        Выглядел он уже совершенно нормально, только веки слегка набрякли и порозовели, а под глазами залегла нездоровая синева.
        - Дюже. Сам-то как? Тебе, может, кофе сделать?
        - Сделали уже. А то без тебя бы тут никто не догадался, - хмуро бросил подошедший Михалыч.
        - Не хами, бригадир, и так тошно.
        - Тошно ей! - Михалыч чуть развернулся и неожиданно смачно и зло сплюнул.
        «И эта бездумная кокетка еще будет заливать, что большую часть времени видела их только из окна. Она не столько меня, сколько себя убедить пытается. Нет, и тут все намного сложнее и глубже… Поистине, любой коллектив подобен импровизирующему оркестру: сфальшивила скрипка - и вот уже альт, пытаясь прикрыть лажу, силится изобразить какой-то иной пассаж, тотчас сбивается фортепьяно, сердито глохнет виолончель, и чудная мелодия превращается в набор режущих слух звуков».
        - Помощь нужна, - будто не обратив на хамский жест внимания, безо всяких кривляний пояснила Жанна. - Слышал же, что там с ребенком творилось? Пообещала ему в прятки большим составом поиграть, только это и успокоило.
        - Ясно… А Вадим Петрович потом с нас за прятки не вычтет? - дерзко спросил Михалыч, глядя Жанне прямо в глаза.
        Она выдержала взгляд:
        - Не боись, командир, не вычтет.
        - Ну что ж… Свисти, как будете готовы. Ради невинной души можно и в прятки.
        - Спасибо, - тихо поблагодарила Жанна.
        Михалыч не ответил, развернулся и пошел обратно на свое рабочее место.

* * *
        Валерий Павлович сидел за столом и что-то сосредоточенно правил в своем ноутбуке.
        - Ты что, так и будешь здесь до вечера отсиживаться, пока Андрей не приедет?
        Настроение у Самоваровой было поганое - заходящийся в отчаянном плаче мальчишка все еще стоял у нее перед глазами.
        - Почему? - оторвался от монитора доктор. - Сейчас перекусим, если покормят, или сами что-нибудь сварганим и походим с палками по поселку.
        - Палки пока отменяются. В прятки будем играть.
        - Твоя затея? Это какой-то новый тест, чтобы выявить злодея? - невесело усмехнулся Валерий Павлович.
        - Нет. Скорее акт милосердия.
        И Варвара Сергеевна максимально сдержанно, стараясь не выпустить наружу переполнявших ее эмоций, рассказала о только что произошедшем в доме. Слушая ее, Валерий Павлович насупился и тяжело молчал, а когда она закончила, бросил короткое и злое «сука».
        Кому конкретно он адресовал это слово, было неясно, но Самоварова знала его собственную историю о том, как бывшая жена практически сразу после того, как Лешка научился ходить, подолгу пропадала на богемных тусовках, а потом и вовсе их бросила. Варвара Сергеевна почувствовала, какую глубокую рану ковырнул в нем этот рассказ. В те далекие времена подобное поведение женщины являлось из ряда вон выходящим. Если кто и имел условное право оставлять гнездо, то только мужчина, но подробности той истории таковы, что гнезда там толком и не было. Женился доктор сразу после армии, без любви, по залету, а девушка оказалась совсем непригодной к семейной жизни, зато позднее успешно самореализовалась как художник - в другой стране.
        - Ладно, - словно уговаривая себя оставаться беспристрастным, подытожил Валерий Павлович, - ты поиграй, а я еще поработаю.
        - Угу… Договорились.
        - В бетон только не вляпайся, - вяло пошутил доктор. - А то мы отсюда точно долго не уедем.
        - Ты уже решил, когда хочешь ехать?
        - Вечером решим. Посмотрим, что за инфу принесет Андрей.
        - Согласна.
        Играли с несколькими оговорками: нельзя было прятаться на мансардном этаже, где все еще продолжались строительные работы, в каминной (там стояло несколько хрупких шкафов-витрин с посудой из тончайшего стекла) и в жилой части гостевого домика, где сейчас работал Валерий Павлович.
        Жанна взяла на себя функцию аниматора, громко и терпеливо объясняла не столько малышу, сколько строителям и перепуганной обществом грязных мужчин няньке правила игры.
        Самоварова по мере необходимости ей помогала.
        Играть договорились на время: если один из спрятавшихся не «застукается» на выбранной для роли воды колонне более, чем через пять минут от конца счета, он считается проигравшим. Так же, как и в том случае, если вода нашел игрока и успел добежать до колонны первым.
        Михалыч, по просьбе Жанны, наломал разной длины спички, чтобы определить, кому начать водить.
        Во время этой подготовительной суеты Самоварова заметила, как грустные глаза Тошки наконец засветились радостью - да, как верно подметил Михалыч, ради невинной души взрослым не зазорно пойти на любую дурость… Глазки у мальчишки были точно мамины, встревоженные и любопытные одновременно. Тошка был хорошо сложен и развит для своих лет - речь правильная, чистая, только сразу бросалось в глаза, что одевает его не мать: заметно коротковатая футболка, на тоненьких щиколотках приспущенные носочки с растянутыми резинками, в неотстиранных пятнах шорты.
        Варвара Сергеевна почему-то была уверена, что при Алине мальчик (тем более в присутствии посторонних) был бы одет стильно и аккуратно.
        Первой выпало водить Самоваровой.
        Делать было нечего, она подошла к выбранной для воды колонне и начала громко и медленно считать, как и договорились, до тридцати.
        Пока считала, элементарная логика подсказала ей, где и кого искать.
        Дядя не спрятался, а, пользуясь случаем, зашел по нужде в стоявший у забора вагончик перевозного биотуалета, Жанку с Михалычем, как и предполагалось, легко было обнаружить в кустах летней курилки, где они сидели на корточках и тихо, будто добрые друзья, о чем-то пересмеивались. Колян, так и не вынувший из ушей наушники и особо не заморочившийся игрой, влез на строительные леса и что-то подправлял на фасаде, а тихушница-нянька просто заскочила в ближайший закуток - гостевой туалет на первом этаже.
        Бегать с гостьей наперегонки никто из нашедшихся, разумеется, не собирался.
        Взрослые, не сговариваясь, разыгрывали этот спектакль для одного участника - Тошки.
        Мальчишку же Самоварова нашла в его похожей на Диснейленд комнате под кроватью, куда он забился вместе с Пресли.
        Варвара Сергеевна не без усилий улеглась на пол и пощекотала ребенка за пятку:
        - Вот я тебя и нашла!
        - Не меня, а нас!
        Вылезая, Тошка попытался, потянув за хвост, прихватить с собой кота.
        Строптивый Пресли, как ни странно, лишь вяло фыркнул и действительно выскочил следом за малышом.
        - Вы разрешите мне с ним поиграть? - с надеждой в голосе спросил ребенок.
        - Ну конечно… Только за хвост его не таскай, коты этого не любят.
        - А вы к нам надолго?
        Не дожидаясь ответа, Тошка, словно забыв про то, что ему нужно поскорее добежать до колонны, полностью переключил внимание на кота. Он даже попытался взять его на руки, но тот, успев запрыгнуть на стол, хоть и поглядывал с любопытством на мальчишку, но вовсе не горел желанием стать его новой игрушкой.
        Тошка не отступал и пытался, осторожно поглаживая, захватить кота то с одной, то с другой стороны. Тот пятился назад и в руки не давался.
        - Можно его взять? - наконец вспомнив, что у кота есть хозяйка, обратился к Самоваровой мальчик.
        - Давай попробуем. - Она умоляюще посмотрела на Пресли: мол, помоги, дружок, видишь, как оно все… Подыграй - а я тебя потом лакомством угощу…
        Выказывая всем своим видом недовольство, кот позволил Варваре Сергеевне взять себя на руки, а после, под ее чутким контролем, на несколько секунд перекочевал к с трудом удерживавшему его мальчишке. Кот пару раз легонько прошелся по Тошкиному лицу хвостом, чем вызвал у того звонкий и радостный смех.
        - А если он захочет со мной сегодня спать, вы его отпустите?
        - Знаешь, коты - такие существа, они никого не ставят в известность, с кем и где захотят спать. Но если он к тебе придет, обещаю, ругать его за это не буду.
        Втроем они спустились вниз.
        - А знаете, почему мы считаем до тридцати?
        - Догадываюсь…
        - Почему?
        - Ты дальше не знаешь.
        - Мы с мамой знаем уже до ста, - важно подчеркнул Тошка, - просто я быстро сказать еще не могу!
        - Это успеется.
        Варвара Сергеевна протянула ему руку, и он доверчиво вложил в нее свою маленькую вспотевшую ладошку.
        Проходя мимо портрета Алины, Самоварова вновь почувствовала, как ее остро кольнуло в самое сердце.
        «Сука», - отозвалось в ушах.
        «Кто - сука?! Она? А если она лежит сейчас в яме, в лесу, сжираемая червями… Нельзя пока и думать о таком!»
        И Самоварова вдруг поняла, что впервые за свою долгую практику оказалась по эту сторону несчастья. Раньше членов семей ей приходилось видеть лишь наскоро, как правило, на кухнях, почти всегда одинаково тесных, пропитанных запахом валокордина или спиртного, или же в своем кабинете, где ворох писанины словно прикрывал ее от чужого горя. В этом (а после пятиминутного контакта с ребенком тем более ставшим особенным) случае отгородиться уже не получится, остается лишь уехать…
        Неугомонная Жанна успела выстроить нашедшихся участников игры у колонны.
        На сей раз водить, к его радости, досталось Тошке.
        Как только мальчик начал громко и медленно считать, Самоварова бросилась в гостевую хибару, чтобы удостовериться, осталась ли с завтрака вареная колбаса, которой мальчик мог бы задобрить Пресли.
        Но, заскочив в домик, она тут же вспомнила условия игры: в жилой зоне, где стоял холодильник и работал доктор, прятаться возбранялось.
        Запыхавшись, она решила притаиться в прихожей и прижалась к стене, наскоро прикрыв себя ворохом старых курток, висевших на крючках. Ноги она сунула в чьи-то огромные резиновые сапоги, стоявшие тут же, под одеждой.
        Одежда пахла затхлой сыростью.
        Самоварова попыталась разгрести ее, чтобы добыть себе щелочку свежего воздуха.
        И тут рука ее наткнулась на что-то твердое.
        В одном из внутренних карманов мужского выцветшего, давно вышедшего из моды широкого плаща лежала небольшая книжка.
        Забыв про игру, Варвара Сергеевна выпуталась из старья и извлекла находку из плаща.
        Это был стандартного размера красный блокнот известной итальянской фирмы «Moleskine». На первой странице, размеченной для записи сведений о владельце, аккуратным почерком было выведено: «Дневник Алины Р.»
        Дверь в хибару с шумом распахнулась.
        На пороге стоял возбужденный, с прилипшими ко лбу светлыми кудряшками Тошка.
        - А я тебя нашел!
        - Точно…
        - А почему ты не бежишь?
        Самоварова, пряча за спину, незаметно сунула находку за пояс своих спортивных брюк.
        - Так ты все равно прибежишь первым.
        - Почему?
        - Ты молодой, а я уже в возрасте.
        - Все равно, выходи!
        - Погоди, дружок… Я сейчас, мне надо колбаски для котика поискать.
        - Можно, я с тобой?
        На ее счастье к домику уже стремительно приближалась Жанна.
        - Варвара Сергеевна! У нас трубу дренажную прорвало! Сюда техники едут. На сегодня с прятками все! - закричала она в открытую дверь.
        - Кошмар… А колбаса в доме есть?
        - Колбаса? - удивилась распоряжайка. - Если хозяин не сожрал, должна быть. Позавчера «Утконос» привозил.
        - Тош, мне надо переодеться. Ты иди в дом, поищи там колбаски, я скоро приду.
        - С котиком?
        - Котик где-то бегает, ты как раз посмотри, где…
        - Только вместе с Дилей, - строго уточнила Жанна.
        Путаясь в длинной широкой юбке, нянька Диляра уже спешила по деревянным настилам следом за своим подопечным.
        Такие контрастные и внешне и ментально, словно две совершенные противоположности, подруга пропавшей и няня ребенка подхватили его с двух сторон и, не обращая внимания на мольбу остаться с «тетей Варей», чтобы поискать с ней котика, повели мальчишку в сторону большого дома.
        21
        Из дневника Алины Р. 3 мая.
        Вранье, вранье, вранье…
        Но в каждом состоянии есть своя прелесть.
        Вранье, как великолепное дизайнерское платье, своими блестящими стразами сбивает с толку и прикрывает незаживающие раны пусть еще молодого, но давно уставшего тела.
        Общество требует от нас соответствия нормам морали, красоты, успеха в карьере и личной жизни.
        Мать была красивой, но аморальной и неуспешной, отец, впрочем, тоже.
        С самого детства меня как будто кто-то научил прикрывать враньем все их несоответствия, будто я уже родилась со знанием о том, что ни в коем случае ни-и-зя показывать обществу.
        Врала я на первый взгляд легко и просто - мама у меня ученый и потому часто отсутствует, а отец тяжело ранен в Афганистане (вот здесь, преподнося это подругам и учителям как великую тайну, я привычно получала изрядную порцию сочувствия).
        «Личность, помещенная в рамки требований, которым она не может соответствовать, начинает развивать ложную личность - грандиозный фасад, за которым можно спрятать невыносимый стыд».
        Снова Анастасия Д.
        Я запомнила это из книги в приемной В., а теперь вот наконец записала.
        Жанка врет Ливрееву, скрывая свой ранний брак и ту трагедию, что с ней произошла, небрежно прикрывает провинциальность, топорно выдавая себя за роковую красавицу, которой в жизни не слишком повезло. Ливреев лукавит с Жанкой, оставляя ее на безопасном расстоянии, но постоянно чем-то обнадеживая (о, это извращение женатой души! - просто трах ему уже не интересен, ему тоже понадобилась «история», все это время упорно навязываемая ему моей подругой).
        Я всю нашу совместную жизнь лгу Андрею, ведь так спокойней…
        Андрей, привычно недоговаривая, таким образом постоянно врет мне, и еще я чувствую, что вскоре после рождения Тошки у него вновь появились другие бабы.
        Скорее всего, с такой же помойки, где мы с ним познакомились, но что это меняет?!
        Он приносит на коже частички их пота и блеска для губ, а его пошлое «зая» карябает мой слух еще сильнее потому, что так зовется кто-то еще…
        Не милосердие, не правда, не любовь, царица мира людей - ложь, потому что лишь она по-настоящему спасительна. Ложь позволяет нам выживать и даже развиваться.
        Если бы я не встретила В., я могла бы быть почти счастливой в своем одеянии из лжи.
        Великолепно разыграв неподдельный интерес к моей персоне, этот хитрый демон вынудил меня обнажить перед ним не только тело, но и тонкую, ткни - вот-вот порвется, - трусливую душу.
        Он сорвал мои блестящие одежды и не остался, сука, хотя бы просто где-то рядом, а оставил меня наедине с моей правдой, которая заключается в том, что я самозванка, которой фортануло отхватить путевку в иную жизнь, никчемная танцовщица, даже в стриптизе не сумевшая добиться чаевых и уже через месяц ставшая там обычной обслугой, духовная и почти физическая сирота, жалкий комочек фальши, с тупым упрямством выдающая себя за эксклюзив.
        Скоро что-то случится…
        Хорошо бы Андрей, придя как-нибудь с работы, вдруг будничным голосом, за ужином в нашей дивной столовой, объявил мне, что встретил другую, породистую, ему под стать, свободно болтающую на трех языках, независимую, с отличным бэкграундом и, правда, немного лошадиной (но разве это большой недостаток?!) челюстью…
        Ложь плоха только тем, что за нее приходит расплата.
        Почти достроив свой ковчег, я по-прежнему дышу враньем и каждую минуту жду расплаты как единственно возможного освобождения.
        Ладно, оставляю на этих страницах свой депрессняк и бегу, а то ребятки давно ждут свою зарплату.
        22
        Перед ужином Самоварова, сказав доктору, что хочет в одиночестве поработать над задуманным романом, ушла за домик и, расположившись в тени сосен на раскладном стульчике, обнаруженном в захламленной прихожей, принялась за дневник пропавшей.
        Сказать о своей находке Валерию Павловичу, а тем более Андрею, Варвара Сергеевна, по неясной даже для нее самой причине, не сочла нужным.
        Тошке позволили ужинать в столовой вместе со взрослыми. Диляру к столу не позвали. Приведя мальчика все с тем же насупленно-испуганным выражением лица и на ходу поправляя на голове несвежий платок, она словно растворилась где-то в пространстве дома.
        Андрей приехал около восьми, с порога был хмур и, в отличие от вчерашнего, неразговорчив.
        «Его можно было бы назвать интересным, статным мужчиной, но эти тонкие, напряженно сжатые, с опущенными вниз уголками губы, демонстрирующие то ли высокомерие, то ли постоянную напряженную работу мысли, делают его облик закрытым и даже отталкивающим…» - подумалось Варваре Сергеевне.
        Громоздкий, как шкаф, водитель Виктор, с такой же сосредоточенной, как и у хозяина, физиономией, вошел в дом следом за ним, неся в руках два больших пакета с готовыми роллами и салатами из элитного гастронома «Глобус Гурмэ».
        Под роллы хозяин, на сей раз даже не спрашивая мнение гостей, разлил всем подогретое распоряжайкой саке в специальные сосуды, которые выудил из барного шкафа.
        Варвара Сергеевна сидела рядом с Тошкой и, под тяжелым взглядом отца мальчика, терпеливо учила его орудовать деревянными палочками, прилагавшимися к готовым японским закускам.
        С едой управились быстро, но мальчишка вовсе не хотел уходить в свою комнату, к няне, поджидавшей его с теплой ванной и новой книжкой.
        На протяжении всего ужина Андрей бросал на Жанну многозначительные взгляды. Какое-то время старательно их игнорируя, она, наконец, не выдержала, подошла к Тошке и взяла его за руку:
        - Пойдем… Взрослым надо поговорить.
        - Но я хочу еще побыть тут!
        - Спокойной ночи, сынок, - оборвал его отец не то чтобы грубо, но тоном, не терпящим возражений.
        Скуксившись, мальчик неохотно протянул Жанне руку и, несколько раз обернувшись в сторону Варвары Сергеевны, будто умоляя ее о чем-то своим пронизывающим взглядом, обреченно удалился.
        - Итак, - без предисловий начал Андрей, - начну с того, что мне очень неловко перед вами, - он в упор посмотрел на Валерия Павловича, - за то, что я вынужден вам сообщить…
        Самоварова и доктор, отодвинув от себя тарелки, в ожидании каких-то, судя по всему, нехороших новостей, напряженно молчали.
        В доме повисла тишина, и сидящим в столовой было слышно, как на втором этаже наливается ванна, а Тошка о чем-то громко и плаксиво спорит с Дилярой.
        - Моя вина лишь в том, что я не удосужился выяснить это раньше, - подчеркнуто сухо продолжил Андрей. - В свое оправдание могу сказать, что если уж я и впускаю кого-то в самый ближний круг, - он снова в упор посмотрел на Валерия Павловича так, словно даже не ища, но требуя от него безоговорочной поддержки во всем, что бы он ни сказал, - я этому человеку доверяю… При известной степени доверия, - а кому, как не жене, выносившей и родившей сына, мужчина может довериться?! - у нормальных людей не возникает необходимости перепроверять факты, которые ему сообщают…
        Варвара Сергеевна уже начала ощущать себя так, будто находится на рабочем совещании, созванном по какому-то очень скверному поводу.
        - Андрей, ты нас не пугай… Если не затруднит, давай ближе к сути, - не удержался Валерий Павлович.
        - Суть такова, что моя жена чудовищно врала мне с самого начала! Причина ее вранья мне неизвестна, а смысл, если он вообще может быть, ужасен. Ее девичья фамилия - Рождественская…
        Андрей с грохотом отодвинул стул, встал и извлек из внутреннего кармана снятого им перед ужином и висевшего на спинке стула пиджака сложенный вчетверо листок бумаги.
        С похожим на омерзение выражением лица он продолжил рассказ, периодически заглядывая в составленную кем-то справку.
        - С семьей она разорвала отношения задолго до нашего знакомства. На нашей свадьбе, кроме Жанны, с ее стороны никого не было. Отец Алины умер в хосписе от рака желудка в январе две тысячи десятого года. Об этом она мне как раз говорила, и я предложил ей тогда любую, в том числе материальную помощь, от которой она отказалась.
        - Вы что, даже не были знакомы со своим тестем? - искренне удивилась Самоварова.
        - Нет. Алина категорически этого не хотела. В свое время она мне говорила про родителей что-то такое… Что-то отвратное…
        И Андрей, силясь вспомнить детали, неожиданно резко, будто по тормозам ударил, прервался и замолчал.
        - Например? - выдержав паузу, уточнила Варвара Сергеевна.
        - Это было так давно…
        - И все же?
        - Она говорила, что нам обоим лучше считать, что их нет! - вновь с шумом заводя свой внутренний двигатель, резко ответил Андрей.
        - А с матерью ее что? - подключился Валерий Павлович.
        - Вот здесь-то и кроется самое странное… Мать она якобы похоронила примерно через два года после отца. Уехала куда-то на целый день, от моей помощи вновь отказалась…
        - Вы тогда уже были расписаны?
        - Да. И у нас уже был ребенок. Она отвезла его, тогда еще совсем маленького, в этот день к моим родителям.
        - И вы не сочли необходимым поехать вместе с женой? - жестко уточняла Самоварова. Не вполне понимая, как ей вести себя в этом странном доме, она решила принять единственно понятную ей форму - включила в себе следователя, беспристрастного, имеющего всего одну цель: ухватить суть среди этого бардака.
        - Нет. Она была категорически против… Вы должны понимать, что у меня уже тогда была серьезная работа, и мне не хватало внутренних ресурсов, чтобы биться в дверь, которую передо мной не только закрывали, да еще и с необъяснимым упорством подпирали с другой стороны.
        - Ситуация, конечно, далеко не типичная, но, думаю, с точки зрения твоей жены она чем-то объяснима, - мрачно кивнул Валерий Павлович.
        - Нет, дядя Валер! - с жаром выкрикнул Андрей, и черты его лица вдруг изменились настолько, что Варвара Сергеевна впервые за все это время увидела перед собой не холодного «дядю в костюме», но того чистосердечного «Веснушкина», мальчишку, о котором вспоминал перед поездкой в «Сосны» доктор. - Мне крайне сложно найти этому какое-либо рациональное объяснение! Дело в том, что эта женщина, - сощурив глаза, он нашел в лежавшей перед ним справке нужное место, - и по сей день жива, хотя, судя по частым визитам в поликлинику, не вполне здорова…
        - Это как же?! - присвистнул от неожиданности Валерий Павлович.
        - А так… Попова Татьяна Андреевна, тысяча девятьсот пятьдесят шестого года рождения, разведенная с отцом Алины аж в девяносто восьмом, проживает сейчас в Калужской области, в квартире некоего Сергея Ефимовича Ткачука, тунеядца, инвалида второй группы, отсидевшего три года за хищение государственной собственности.
        - Статья? - машинально уточнила Самоварова.
        Изучая перед ужином дневник пропавшей, Варвара Сергеевна остановилась на месте, где Алина вспоминала, как их с отцом бросала эта странная, далекая, и, по всей видимости, действительно нездоровая женщина - Татьяна Андреевна Попова.
        Чтобы ответить на вопрос Самоваровой, Андрей, снова сощурившись, попытался найти нужное место в зависшей перед его носом справке. Руки его заметно подрагивали.
        - Варь, разве это сейчас важно? - вмешался доктор.
        - Действительно, - согласился хозяин дома. - Но…
        Сверху, с лестницы, послышались быстрые шаги.
        Пока Жанна спускалась, сидевшие за столом, не сговариваясь, замолчали.
        Когда распоряжайка осторожно, будто уже чувствуя зависшее в столовой напряжение, вошла, Андрей, как с цепи сорвавшись, подпрыгнул со стула и подскочил к ней:
        - Может, ты мне объяснишь, как такое возможно?!
        Повиснув над ней с высоты своего почти двухметрового роста, он грубо схватил ее за широкие, оголенные кокетливой кофточкой на резинке плечи и начал трясти:
        - Как вы, сучки, могли до такого додуматься?! И зачем? Так сильно хотелось любой ценой в рай въехать? Для этого надо было похоронить живую мамашу?
        Жанна, не понимая, о чем он, сжалась в его руках и стала похожа на полную некрасивую девочку, которую обижает бог весть откуда взявшийся хулиган. Ее ярко-розовые губы дернулись и мелко, истерично задрожали.
        - Андрей! - вступился за нее доктор. - Ты давай полегче! Жанна могла быть и не в курсе.
        Но тот, не слыша и не обращая внимания на то, что молодая женщина, неловко выворачиваясь, принялась беспомощно и тихо рыдать, еще больше распаляясь, все яростней сжимал ее плечи, не позволяя отойти от него ни на шаг:
        - И что же ты, тварь, живя в моем доме, скрываешь, а?! Выходит, мой отец был совершенно прав!
        Было видно, что он едва сдерживается, чтобы не ударить подругу жены за какую-то давнишнюю, известную ему одному правоту отца.
        И оркестр, еще каких-то пять минут назад вытягивавший подобие мелодии, сорвался разом в яму, издавая жуткие, царапающие до самых печенок звуки.
        Пока доктор пытался силой оттащить Андрея от Жанны, а Варвара Сергеевна, подскочив сбоку, гладила ее по плечам, совала к перекошенному розовому рту стакан с водой и о чем-то кого-то умоляла, Алина на портрете, печально усмехаясь, внимательно наблюдала за происходившим.
        23

4 мая
        Пишу в гостевом домике. Сюда Андрей не ходит, брезгует, ведь домик остался от бывших хозяев. Он недавно разузнал, что они в Испанию свалили: скрываются то ли от подельников, то ли от закона. Впрочем, они нам никто, мы даже никогда их не видели. На сделке при покупке дома был брат хозяина, действовавший по генеральной доверенности.
        Дятел как дятел.
        В смысле обычный, постаравшийся поскорее отделаться от возложенной на него миссии суетливый русский мужик.
        А дом мы сторговали хорошо…
        Но в нем, до самой последней ложки обустроенном под моим надзором, куда бы я ни спрятала дневник - хоть в коробки с обувью, хоть на верхнюю, заваленную зимней одеждой полку гардероба, - риск, что его может найти Андрей, велик.
        Работать он может кем и где угодно, но он - генетический параноик.
        Что, я не помню, с чего все началось?
        Как он рыдал, в стельку пьяный, на моем плече в черном форменном пиджаке, как признавался в том, что каждую ночь тайком, в сортире, изучал телефон своей тогдашней девушки, и как, предчувствуя и ожидая, якобы нашел в нем то, что искал…
        Нечистоплотность его сущности (даже мой отец, имея веские основания, никогда не рылся в вещах моей матери) я тогда «замылила» для себя, но в глубине души осадок остался.
        В. говорил, что ревновать глупо, что мы никому, по сути, принадлежать не можем: приходим и уходим в мир одни.
        Что ж… Наверное, именно поэтому нам так отчаянно хочется почувствовать кого-то еще - ухватиться за чью-то руку над пропастью вечности.
        Философ чертов…
        Когда сталкиваешься со смертью почти ежедневно, только и остается стать циником или философом. В нем уживалось и то, и другое, и переключался он ловко, действуя по обстановке.
        Я вот думаю, встреть я его раньше, чем Андрея, - что бы из этого получилось?
        Нет, я прекрасно понимаю, что свою семью В. не оставил бы никогда: при всей его развращенности он не из тех, кто, старея, бросает заслуженных жен и кидается на юные матки, готовые за штамп в паспорте без особых проблем выносить еще одного ребенка.
        Нет… Будь я, как раньше, одна, я бы его не встретила.
        Он - мое наказание за то, что, связавшись со своим будущим мужем, я уже конкретно предала себя, в очередной раз поддавшись чужим обстоятельствам.
        Обстоятельствам Андрея.
        За несколько месяцев нашего с В., урывками, «романа» (не могу подобрать к этому другое, более подходящее слово) я будто сумела прожить отдельную жизнь.
        Наши «любовные треугольники» не имели ни четких форм, ни размеров.
        Я любила его, он не любил никого.
        Андрей, выйдя из одной паранойи, тут же бросился в другую и стремительно привязался ко мне, а жена В., если что-то и чувствовала, то, видимо, так же, как и большую часть жизни, терпела.
        По любви ли?
        Не знаю.
        Мне не посчастливилось выйти замуж по этой причине, и я пока что не прожила с одним человеком три десятка лет.
        А вот моя мать прожила с отцом гораздо больше.
        На моей памяти он уходил от нее лишь раз, она - раза три.
        В смысле не на пару дней, а серьезно.
        Не пишу - «от нас», потому что меня она всегда грозилась забрать.
        Когда мне было пять, я, живя какое-то время у ныне покойной бабушки, почти ничего в происходившем не понимала; когда - девять, не думала, хочу с ней уйти или нет, это было само собой разумеющимся: я должна была хоть где-то жить, и только с ней; а когда мне исполнилось тринадцать, я возненавидела ее до жгучей, затопляющей меня волны.
        Помню, отец стоял у окна.
        Просто стоял и молчал.
        Возможно, он уже выпил, но пьян точно не был.
        Отец смотрел вдаль, в темень безразличного неба, на верхушки соседних домов, в окнах которых горело желтым светом чье-то уютное тепло.
        Я подкралась к его спине, что-то спросила, а он, не оборачиваясь, ответил.
        И тогда я впервые поняла, что это значит, когда «болит сердце».
        Искромсанное уже давно, кое-как подлатанное, оно рвалось в его груди на части так отчаянно, что он оцепенел и, слегка повернув ко мне голову, глядел мимо меня.
        Я понимала, он хотел одного: чтобы эта мука как можно скорее прекратилась, но… рядом оказалась я.
        И он опять проиграл.
        Он не мог ничего сделать.
        Мог смириться и продолжать ждать того долгого утра, когда вдруг повернется в двери ключ, зайдет мать и с видом побитой собаки начнет сначала робко, виновато, потом уже агрессивнее, а дальше уже и в полную силу, сантиметр за сантиметром, захватывать его пространство.
        Воистину, мужчинами лучше всего управляют психопатки!
        Отец прощал ее, потому что любил такой, какой она была.
        Он простил даже то, что не прощают: в хосписе, где он лежал, она появилась лишь раз, и то - нетрезвая.
        Я, на тот момент уже давно очертившая свой магический круг, чтобы нечисть в ее лице больше не смогла меня растревожить и затопить безысходной черной волной, готова была провалиться сквозь землю от стыда.
        Я вывела ее в коридор и, задыхаясь, коверкая и забывая простые слова, принялась ей что-то выговаривать.
        Изобразив смертельную обиду на припухшем, но все так же тщательно подкрашенном лице, она ушла.
        Когда вернулась в палату и, не смея поднять глаза, украдкой взглянула на отца, я поняла: этот тряпичный человечек уже успел ее простить.
        За все.
        В те минуты он точно знал: в своем земном, ставшем почти прозрачным теле он больше ее не увидит.
        Даже сейчас, спустя столько лет, я вижу перед собой его измученное лицо, и мне снова адски больно…
        Мать же так сильно, как раньше, я больше не ненавижу, она для меня умерла.
        Она умирала долго, годами, по частичкам, но в тот день, в хосписе, я поняла, что уже простилась с ней раньше…
        Данко - горячее сердце.
        В детсадовском возрасте я очень любила, когда отец читал мне про него вслух.
        Только Данко свершил свой подвиг ради жизни многих людей, а мой тряпичный человечек… ради чего он так мучился?
        Ради своей великой любви к сложной, до мозга костей эгоистичной, хамелеонистой женщине, которая, бросая нас на несколько дней, без зазрения совести веселилась где-то со своими пустыми ухажерами и слушала пустые бредни таких же, как она, неудачниц-подруг?
        Мне кажется, человеку не так уж важно, кого любить: жену, чужого мужика, мать, дочь или сына.
        Главное - чтобы в жизни присутствовал этот «объект».
        И редкое иллюзорное счастье, и перманентные страдания, вне зависимости от того, каким родственным (или неопределенным) словом этот объект называется, у всех любящих одинаковы.
        Парадокс в том, что мы, не смея любить, дико, невзирая ни на что, по-настоящему завидуем лишь тому, кто любит.
        А! Вот и Жанка моя запела. Громко, с чувством - я и отсюда слышу.
        Ливреев обещал заскочить к нам между праздниками.
        И не соврал ведь, гад. Судя по ее задорному настроению, он уже отписался и скоро приедет.
        Конечно, мне это не нравится, и вовсе не из-за морали.
        У Жанки нет с ним будущего, этот сластолюбивый простак не достоин ее душевной чистоты!
        И да, я немного завидую… Той мощной солнечной энергии, которую подруга аккумулирует в себе и которая, поглощая весь скопившийся в ней негатив, способна вновь сделать ее юной, чистой и восторженной.
        На сегодня все.
        Надо еще найти, куда спрятать дневник.
        24
        Валерий Павлович уводил судорожно всхлипывавшую, растрепанную, с размазанной под глазами тушью Жанну в гостевой домик - единственное место, где он мог, применив свои профессиональные приемы, успокоить ее и привести в более или менее нормальное состояние.
        Варвара Сергеевна осталась в столовой с Андреем.
        После того как доктору удалось с трудом оттащить его от распоряжайки, Андрей машинально присел на свое хозяйское место и теперь провожал ее, едва стоявшую на ногах и чуть ли не прилипшую к подмышке своего «спасителя», жгучим, все еще полным ненависти взглядом.
        Когда Валерий Павлович вывел зареванную женщину через дверь террасы на улицу, Самоварова встретилась глазами с Андреем.
        - Водку будете? - хрипло спросил он.
        - Буду, - интуитивно поддалась она.
        - Если хотите - курите здесь, - голосом равнодушного к деталям человека, только что пережившего пожар, разрешил хозяин.
        - Спасибо. Потерплю.
        Андрей прошел к холодильнику и достал из него вчерашний, снова кем-то под завязку наполненный хрустальный штоф. Подошел к шкафу-витрине с чистой посудой, но, вяло сообразив, вернулся к навесной, спрятанной за фасадом раковине и достал оттуда вчерашние рюмки.
        - Огурчиков, может, достать?
        - Не надо огурчиков, присядьте уже, - устало попросила Самоварова.
        После того как в доме стихли крики, она внезапно почувствовала то, чего давно уже не ощущала: все ее шестьдесят три года будто навалились на нее ленивой, отупляющей тяжестью, спасая от излишних эмоций.
        Такие дикие «представления», да еще вкупе с давешней истерикой мальчишки, было уже сложно выносить ее организму.
        - Значит, будем без закуси, - нарочито бодро резюмировал Андрей и, налив себе и гостье по полной рюмке, присел обратно на стул.
        Варвара Сергеевна взяла рюмку и отпила половину, хозяин же все проглотил одним глотком.
        - Вы тоже думаете, что я тиран?
        Их взгляды снова встретились.
        - Я ничего пока не думаю. Но хочу задать вам несколько вопросов.
        - Валяйте, - выдохнул Андрей, налил еще, быстро выпил и вытер губы рукавом бледно-голубой, отличного качества рубашки.
        Как же ей хотелось найти в этом человеке что-то симпатичное, что-то, что давало бы возможность хоть немного его пожалеть!
        - Где вы работаете? - без лишних церемоний приступила Самоварова к своему, пожалуй, самому необычному допросу.
        - Я так же, как и вы, помогаю людям, - с некоторым вызовом ответил он после паузы.
        Самоварова не сводила с него выжидающего взгляда.
        - Помогаю одним долбоебам запустить свой бизнес при помощи других. Или вас что, конкретное название моей ООО «Ромашки» интересует?
        - Пока нет.
        Андрей криво ухмыльнулся и налил себе еще.
        - Жанна вас чем-то шантажирует?
        Хозяин неприятно рассмеялся.
        - Она?! О чем вы? Недоучка-медсестра, несколько лет отпахавшая на шесте в московских клоаках… Ну чем, скажите, она может меня шантажировать!..
        Он явно хотел добавить что-то еще, но смолчал, настороженно ожидая следующего вопроса.
        - Почему она здесь живет?
        - Стройкой вместо Алины занимается. Как видите, я почти не бываю дома. А нанять еще кого-то - значит, еще одного чужого в дом впускать.
        - Жанна живет здесь с апреля.
        - Ах, ну да… Жена попросила. С подружкой вроде веселее хлопотливой работой заниматься, да и сложности какие-то у этой дуры в городе возникли.
        - Какие именно?
        Андрей пренебрежительно махнул рукой:
        - Откуда мне знать? Из клуба ее скорее всего поперли. Она же не москвичка, за съемную хату да за жратву нечем стало платить. Ну, это я предполагаю… С ее гнусным характером да целлюлитной задницей ей и в стриптизе давно уже делать нечего.
        Варвара Сергеевна хотела задать следующий, уточняющий вопрос, касающийся прошлого Алины, но вдруг передумала и спросила просто:
        - Вы ее совсем не любите?
        - Кого? - не понял или сделал вид, что не понял, Андрей.
        - Жену.
        Андрей вдруг уронил лицо на руки и, прежде чем ответить, с полминуты молчал.
        Наконец выпростал уже пылавшее лицо и твердо ответил, глядя Варваре Сергеевне прямо в глаза:
        - Я ее очень любил. И люблю.
        - Удивительный вы человек, Андрей… Как же вы так любите, что не знаете даже биографию своей жены? Вам справки запрашивать приходится…
        - Варвара Сергеевна! - Андрей вдруг заговорил с ней таким тоном, будто допрашивал в своем роскошном кабинете ее, изворотливую лгунишку. - Вы так много в жизни повидали… Нет-нет, я не намекаю на возраст, вы прекрасно выглядите, - между делом заметил он, - я имею в виду ваш профессиональный, с семьдесят девятого года, опыт.
        «Как же я не догадалась, что и про меня у него лежит где-то справочка!».
        - Не мне вам рассказывать, как порядочные мужья годами содержат по любовнице, а то и по две; как благочестивые матери семейств, варганя обеды, приводят в дом молодых шоферов или курьеров, а потом у мужа пропадают деньги и дорогие часы; как в роскошных ресторанах за соседними столиками оказываются мужчины, имевшие секс с одной и той же женщиной, упорно делающей вид, будто не знала в мире никого, кроме своего благоверного, и как потом один из них походя уничтожает бизнес другого; как супруги случайно режут друг друга на кухнях из-за случайно обнаруженной денежной заначки; как продают детей за бутылку водки; как выписывают из квартир родных отцов и матерей; как изводят близких равнодушием, доводя до самоубийства; как…
        - Довольно! - Самоварова почувствовала, как к лицу прильнула жаркая волна. Ее нервы были уже на пределе. - К чему вы это?
        - К тому, что никто из нас не знает наверняка, с кем живет. Приходится доверять… А оно, видите, как оборачивается.
        - Без доверия мы - не люди, - неожиданно твердо возразила Самоварова.
        - А мы и не люди. Мы животные. Пирамиду Маслоу помните? Как бы мы ни кочевряжились друг перед другом, все мы застыли на первой ступени.
        Спорить с ним сейчас было бесполезно, и Варвара Сергеевна, глотая раздражение, с трудом заставила себя промолчать.
        Андрей налил себе еще и выпил залпом.
        Самоварова отставила в сторону свою рюмку и обернулась на фото пропавшей хозяйки. Под Алининым пронизывающим взглядом тело ее вдруг обмякло и ослабело, волосы на затылке взмокли.
        - Вам есть что мне сообщить по существу? - Она хорошо понимала, что по крайней мере в этот вечер ей не удастся установить с ним нормальный контакт.
        Да, если честно, и не хотелось…
        Ее мысли постоянно возвращались к дневнику, который она спрятала там же, где и нашла, - в кармане чужого плаща. Она знала, что там содержится куда больше полезной информации, чем дали ей близкие пропавшей за истекшие два дня.
        - Останьтесь, - вдруг попросил ее Андрей. Несмотря на свое растерзанное состояние, он, будучи не только умным, но и наблюдательным, успел почувствовать их с Валерием Павловичем настрой. - Я хорошо вам заплачу, - добавил уже сухо, по-деловому.
        - Хорошо - это сколько?
        Отправляясь сюда, ни она, ни тем более Валерий Павлович не имели в виду какой-либо коммерческой составляющей своего визита. Хоть и приспособились к новому времени, тем не менее они остались той самой «старой интеллигенцией», для которой была делом чести бескорыстная помощь ближнему.
        «Ну что ж… - пронеслось в голове у Самоваровой. - Сейчас с ним лучше на понятном ему языке, и только так».
        Все еще едва сдерживая раздражение, она вопросительно посмотрела на Андрея.
        - Пять тысяч евро, если она найдется живой, и половина этой суммы, если…
        Андрей оборвал фразу. Взгляд его был необычайно тяжел, но в эту тяжесть уже примешалась для него невыносимая (судя по подрагивавшему рту) растерянность.
        - Я поняла. Позвольте дать вам дружеский совет: не пейте слишком много. Спокойной ночи. - Самоварова привстала.
        - Так вы согласны?
        - Да. Но не только из-за денег.
        - Парнишку моего жалко стало?
        И тут из него снова, на какие-то секунды, осторожно выглянул тот самый, когда-то любимый доктором мальчик. И мальчик этот наглым и одновременно напуганным взглядом выжидающе смотрел на нее.
        Варвара Сергеевна неожиданно для себя стушевалась, отвела глаза и неопределенно пожала плечами.
        - Кстати, вопрос не по существу, но в тему: вы знаете, что случилось с женой Валерия Павловича?
        Самоварова, уже сделавшая несколько шагов в сторону двери, остановилась и нахмурилась.
        - Она уехала за границу. По-моему, живет во Франции.
        - Я не это имел в виду. Дядя Валера… я до сих пор не могу понять, как он это допустил! - Андрей выкрикнул эти слова с таким душевным волнением, будто ответ именно на этот вопрос являлся для него необычайно важным.
        Он уже сильно захмелел.
        - Они не любили друг друга.
        - А я любил! - Он стукнул кулаком по столу. - И мне казалось, что и меня тоже любят! - Рука Андрея потянулась к штофу.
        - Вы алкоголик?
        - Бросьте! - отмахнулся он с кривой усмешкой. - Я давно сошел с большой дистанции… А если начистоту, то мы, русские, все алкоголики, разве нет? Просто в разной стадии. Алинка, кстати, пила мало. Да, я вспомнил: они бухали, ее родители… Но это же не повод так жестко от них отрекаться! Мой отец, бывало, приходил со службы, едва держась на ногах. Не приходил - младшие по званию на себе тащили… Потом зашился и по сей день не пьет. А мне не надо зашиваться. Я способен себя контролировать. Верите, нет, за долгое время вчера впервые себе позволил…
        - Кстати, почему здесь нет ваших родителей?
        Андрей поморщился:
        - Потому что они всегда были против этого брака, считая его мезальянсом. А я попер против них.
        - Неужто бабушке не хочется потютюшкаться с внуком? - с невольной издевкой спросила Самоварова.
        - Алинка отвозила его к ним раз в месяц. Здесь их нет и не будет, приехали разок для проформы - и хватит! Здесь моя территория! - Андрей вновь стукнул по столу кулаком. - Таков был уговор: несколько дней в месяц Антон проводит у моих. К тому же мать моя - дама… - Он задрал подбородок и, кривляясь, погладил себя по тонким, растрепанным на висках волосам. - Укладки, портнихи, театры, концерты… - Затем подумал и с едкой иронией добавил: - Алинка, кажется, стремилась стать такой же.
        - Такой же, как ваша мать?
        - Ха, да! Генеральской женой!
        - Они дружили?
        - Боже упаси! Любезно выносили друг друга ради Тошки.
        - А отец?
        - А он меня предупреждал… - Он снова закрыл лицо руками и замолчал, будто о чем-то вспоминая.
        - Андрей… Скажите прямо: вы так влюбились или вам сильно хотелось им что-то доказать?
        - Варвара Сергеевна, вы - прелесть! - пробурчал он сквозь длинные белые пальцы с тщательно отполированными ногтями. - Но, прошу вас, не стройте из себя прокурора, вам это не идет.
        Он оторвал руки от лица, резко встал и слегка поплывшей походкой двинулся в сторону холодильника. Словно не обращая на гостью больше никакого внимания, открыл его и начал что-то сосредоточенно искать на забитых всякой всячиной полках.
        В тот момент, когда Самоварова уже взялась за ручку террасной двери, Андрей оторвался от своего занятия и совершенно трезвым голосом бросил ей вслед:
        - Спокойной ночи. И помните: мы с вами договорились. А я завтра под Калугу. Навещу Татьяну Андреевну Попову.
        - Удачи.
        - Это вряд ли. И вам спокойной ночи.
        На улице уже стемнело.
        Пробираясь к домику по деревянным настилам, Варвара Сергеевна чувствовала только привкус водки, застрявшей в горле горьким комком.
        25
        Из дневника Алины Р. 5 мая
        Мудовая, типично русская бабья жертвенность «он пьет - она терпит» в моей семье была искажена до самой безобразной гримасы.
        И это искажение заставляло меня все детство и юность испытывать жуткий, тогда еще непонятный стыд.
        Впоследствии я узнала из разных статей, что стыд - самое распространенное переживание детей алкоголиков.
        Но мой был еще глубже и гаже.
        Стыдно мне было не столько за выпивавшего отца - в этом-то я была не одинока, у некоторых моих одноклассников куда менее интеллигентные с виду отцы бухали так, что до выбитых зубов и дверей доходило, - а за причину, по которой он это делал.
        Он пил, потому что терпел.
        Копеечную зарплату, самодура-директора, годами недоделанный ремонт в квартире, насмешливые и сочувствующие взгляды соседей.
        Тряпка…
        Безвольная тряпка, такая же, какой мать с остервенением протирала пол под завалами его книг в коридоре.
        Его, историка, поперли за пьянку и из школы.
        Официально причина, конечно, была названа другая, но коллеги, хоть и относились к нему с теплотой (а по праздникам и сами не гнушались раздавить с ним бутылочку-другую), прекрасно понимали истинную степень его алкогольной зависимости.
        На мое счастье, он преподавал в другой школе, не в той, где училась я.
        Всю жизнь, до самого последнего вздоха, хриплого, слабого, испущенного на казенной больничной подушке, он терпел…
        Терпел прежде всего мою мать!
        И то, что любил, меня мало успокаивает и уж никак не оправдывает в моих глазах ни его, ни их обоих.
        Мать моя тоже была алкоголиком, хотя дома, при мне, старательно делала вид, что растягивает на весь вечер один бокал вина.
        О том, что это был уже пятый или десятый бокал, говорило ставшее чужим, с неестественной мимикой лицо, и интонации голоса, с порога скребущие по ушам: то злые и агрессивные, то сюсюкающие, то истеричные.
        Отец же, приняв на грудь, почти не менялся, даже скандалил с ней как-то не по-настоящему, потому что, черт побери, был действительно добрым человеком!
        Ненавижу добрых людей.
        Своей якобы добротой они прикрывают отсутствие необходимого внутреннего стержня.
        С какого-то момента я пыталась забить на отношения родителей и на собственные переживания рядом с ними. Я научилась уходить от них в свой мир - сначала придуманный, потом - реальный: лет в шестнадцать-семнадцать у меня стали появляться свои компании, где мы тоже, конечно, выпивали.
        Но состояние алкогольного опьянения мне никогда не нравилось: не нравилось ощущение откуда-то взявшейся расхлябанности, несвойственной мне словоохотливости и, само собой, последствия, подкарауливавшие с утра.
        По-моему, пьянство - это либо дурость, либо слабость, незаметно перерождающаяся в болезнь.
        Сбежать куда-то из неприглядной реальности можно, конечно, и в фантазиях, но если получится - можно и взаправду.
        И вот теперь я снова, как в своих первых подростковых компашках, поддаюсь чужим обстоятельствам.
        Не часто, но тоже выпиваю только потому, что в нашем обществе это принято.
        Андрей считает, что все мы, русские, генетические алкоголики.
        Похоже, ему от этого легче.
        Может, оно и так…
        Жанка не алкашка, но выпить при случае не прочь. Жасмин, Ливреев, его работяги, почти все коллеги моего супруга - мало кто из моего нынешнего окружения откажется от этого нехитрого расслабона!
        Пытаясь бежать от своей беды, я по иронии судьбы к двадцати годам угодила туда, где выпивка, вплоть до состояния «головой в салат», была неотъемлемой частью атмосфэ-э-ры.
        Бухали все: клиенты и грузинское начальство - прямо в клубе, а обслуга - уборщицы, официантки и многие девушки-танцовщицы - после работы.
        Мой будущий муж, переживая предательство третьесортной модельки (мне до сих пор кажется, что это был лишь повод), напивался до икоты, а то и до рвоты в убогом сортире нашей с Жанкой съемной хаты.
        С утра мы занимались сексом.
        Своим тонким, красивым, дышавшим на меня перегаром ртом, он шептал мне, что я - его спасение.
        Я не пилила, не ворчала, быстро приучила себя его выслушивать…
        Всего через месяц после начала его регулярных (по пятницам) визитов в клуб, меня уволили за «недопустимое поведение» с клиентом.
        Андрей, соря деньгами, литрами заказывал виски, а к ним - горы не вполне свежего суши, которое все равно никто не ел.
        С первой же нашей встречи он непонятно как заставил меня нарушить железные правила клуба, которые за пять лет работы я не нарушила ни разу: пить с клиентами (даже подсаживаться к ним) нам, хостес, категорически возбранялось.
        Кстати, приват-танцев он нашим девушкам не заказывал, а на сцену смотрел лишь изредка.
        Он зависал там не ради божественно красивых в обманчивом свете, змеившихся по шесту красоток без лифчиков. В этом равнодушном городе ему нужен был кто-то, кто поймет и разделит его страдания, ибо раны его были существенно глубже, чем те, что оставило предательство бывшей герлфренд.
        И он нашел меня.
        Любовный голод неутолим…
        Как я хорошо, хотя бы в этом, его понимаю!
        Новость, что меня уволили из клуба, Андрей принял с восторгом - сказал, что только и думал о том, как выхватить меня из лап «чужого дерьма и пороков».
        Потом была наша долгая пьяная весна, скоропалительное знакомство с его родителями (особенно мне запомнился момент, когда его мать, с непреходящим выражением брезгливости на лице, елейным голосом предлагала мне попробовать свой фирменный салат), Андреева бесконечная ругань с отцом, Жанкины слезы в дверях, когда она выволакивала из нашей съемной квартиры два своих огромных потрепанных чемодана.
        На той съемной хате мы прожили с ним до лета, потом уехали на три недели в Италию.
        На отдыхе он резко завязал с выпивкой и объявил, что по возращении на родину переходит на новую работу.
        Хрен редьки не слаще.
        На прежней работе его крышевал отец, а в новом бизнесе - туманный и загадочный крестный, Олег Евгеньевич Бобров - бывший крупный чиновник, вышедший на пенсию.
        Оба - статные, грозные возрастные дяди с испитыми глазами и малоподвижными лицами.
        Из Италии мы вернулись в конце августа, а по осени переехали в трехкомнатную квартиру покойной бабки Андрея, где был уже сделан ремонт, поскольку мать готовила квартиру для сдачи внаем.
        Отношения со старшими Филатовыми оставались натянуто-сдержанными, но они хотя бы были и являлись пусть проблемной, но все же частью наших с Андреем отношений.
        Первые три года нашей совместной жизни я бессовестно и ловко лгала, разрываясь между прежней и новой семьей.
        Своих родителей, точнее, отца, я умудрялась тайком навещать почти каждую неделю.
        Всякий раз, приходя в отчий дом и нафантазировав себе всякого за бессонную ночь (как все зд?рово поменяется, как мать с отцом, смеясь и держась за руки, объявят, что все плохое позади, что они очень любят друг друга и вместе начнут жизнь с чистого листа), я чувствовала горькое опустошение и безысходность.
        Матери дома, как правило, не было, она продолжала ходить на работу в свой НИИ, скандалить с отцом, пить и пропадать с другими мужиками, а после, в обычной своей манере, обвинять отца, что он нарочно все так подстроил, чтобы я не застала ее дома.
        Оба они резко и безобразно постарели.
        Живя с ними, я просто не замечала всех этапов этого процесса.
        Андрею, еще в Италии, выпив пару бокалов шампанского, я неожиданно для себя сочинила следующее: родители мои, нищие советские интеллигенты, скатились дальше некуда, продали городскую квартиру и живут теперь где-то в области, в ветхом и покореженном доме.
        Как ни странно, в тот момент и уже всегда после я четко видела перед собой этот полуобгоревший дом, символизировавший собой всю мою прежнюю жизнь.
        Категорично, закрываясь от возможных дальнейших вопросов, я заявила Андрею, что связь с родителями прекратила, едва поступила в институт, откуда ушла (что было правдой) из-за тяжелой работы в клубе.
        И тогда он молча прижал меня к себе и долго гладил по голове…
        Построив свою сомнительную баррикаду, которая должна была спасти меня от прежней муки, я получила вместо прочной защиты спасителя самовлюбленного эгоиста, правда, месяцами не пьющего. И если уж он «спускал тормоза», мне приходилось ой как нелегко: бежать от Андрея было некуда.
        Напиваясь, он становился липок, навязчив, неразборчив в выражениях, временами - жесток. И еще у него менялся запах: сквозь дорогой парфюм от него разило скотом.
        И с этим скотом мне приходилось заниматься сексом…
        Правда, с моей беременностью и рождением Тошки «выступления» Андрея существенно сократились: теперь он позволяет себе нажраться не более двух-трех раз в год и делает это уже не дома и не в моем присутствии.
        Мне же остается «вишенка на торте» - угарные ночи, в которых он, то проваливаясь в пьяный сон, то просыпаясь и брыкая меня ногами, заплетающимся языком что-то доказывает то ли своему отцу, то ли кому-то еще.
        Разошлась я сегодня, пора бежать…
        Скоро Тошка с прогулки вернется, а у меня обед не готов.
        Надеюсь, завтра смогу продолжить про стройку.
        Ведь мои отчаянные попытки выстроить жизнь заново начались гораздо раньше, чем мы купили этот дом.
        26
        В девять утра в мобильный постучалось сообщение от Жанны: «Проснулись?»
        «Давно», - ответила Самоварова.
        «По кофейку? Зайдете?»
        «Да».
        Варвара Сергеевна, сидевшая в изножье кровати, бережно закрыла Алинин дневник: она знала, сколь высока цена чистосердечных признаний.
        Она покосилась на Валерия Павловича - и он тут же потянулся и открыл глаза:
        - Утро доброе.
        - Привет.
        Самоварова незаметно сунула дневник под матрас.
        - Что ты делаешь? - Доктор, хоть и был спросонья, уловил ее движение.
        - Так. Изучала кое-что.
        - Поделишься?
        - Чуть позже.
        Варвара Сергеевна машинально пригладила свои густые темные волосы, поправила пуговицу на пижаме и встала. Возле кровати стояли чужие короткие валенки, которые она нашла накануне в прихожей.
        Несмотря на лето, по утрам в едва отапливаемом радиаторами домике, расположенном в самой тенистой части участка, к тому же спрятанном от солнца соснами с одной стороны и соседским забором - с другой, было прохладно.
        Натянув на ступни любимые, купленные дочерью хлопковые, в сердечках, носки, Самоварова влезла в валенки и подошла к окну.
        За окном было пасмурно и тоскливо.
        - Что ты решил? - спросила, не оборачиваясь.
        Под доктором сердито заскрипела кровать.
        Самоварова спиной ощущала растерянность, которая поселилась в Валерии Павловиче с самого начала их пребывания здесь и которая не только его не отпускала, но усиливалась с каждым визитом в большой дом.
        Она прекрасно понимала его внутренний конфликт: на протяжении многих лет Андрюшка жил в его памяти тем мальчишкой, который дружил с его обожаемым сыном, ел и спал в их доме, простодушно делился своими горестями и надеждами. И это было дорого его сердцу. Новый Андрей олицетворял собой то, что вызывало у доктора жгучее отторжение, - Андрей зарабатывал деньги, крутясь подле нечистых на руку чиновников, что и позволило ему отгрохать этот дом и хватать на бегу еду в самом дорогом гастрономе города. Высокомерный, поверхностный сноб, комично пытавшийся выдавать себя за чистокровного графа.
        Но мужчины есть мужчины.
        Формально справедливость была сейчас на стороне Андрея - если предположить, что пропавшая сбежала, а не подверглась жестокому насилию неизвестного лица.
        Именно об этом они вчера и говорили уже после того, как Валерий Павлович проводил размякшую и отупевшую, но зато успокоившуюся Жанну до дверей черного хода, через который можно было попасть в ее комнату в цокольном этаже.
        Доктор утомленно присел на ступеньки рядом с Самоваровой, курившей свою последнюю успокоительную папиросу.
        После ухода Жанны он стал неестественно спокоен.
        Не спрашивая Варвару Сергеевну, о чем она беседовала с хозяином наедине, он подчеркнул, что не только с мужской точки зрения, но и с точки зрения психологии гнев Андрея закономерен и его очень даже можно понять.
        Самоварова, торопливо докурив, не стала спорить.
        Пока еще было не о чем.
        Вот только ночью, впервые за долгое время, они спали, повернувшись друг к дружке спиной.
        - Ты все еще хочешь ему помочь? - Варвара Сергеевна отошла от окна и присела на кровать рядом с доктором.
        - Варь… Давай начистоту? Помочь здесь можешь только ты. Я же приму любое твое решение без всяких оговорок и обид. Ты ведь что-то разузнала?
        - Возможно.
        - Так почему скрываешь?
        - Потому что в голове пока полный хаос. Одни чужие эмоции и ничего определенного, за что можно было бы уцепиться. Андрей рано утром должен был уехать в Калужскую область, искать Алинину «покойную» мать. Предлагаю его дождаться. Не исключено, что Алина у нее.
        - Сначала схоронила заживо, а теперь у нее же и скрывается?! Бросив на няню-мигрантку и подружку-истеричку собственного ребенка?! Тьфу ты! Ну и клиника у нынешних людей в башке! - все-таки выплеснул из себя Валерий Павлович и, преисполненный раздражения, принялся искать под кроватью куда-то задевавшийся тапок.
        - Есть хочешь? - наобум спросила Самоварова.
        - Нет. А ты?
        - Совершенно нет аппетита. Пойду навещу нашу Жанну.
        - Давай. А я овсянку долгую сварю, - буркнул Валерий Павлович и, так и не отыскав тапка, сбросил с ноги второй и босиком проследовал к кухонной раковине. У доктора была странная манера: по утрам умываться и чистить зубы не в ванной комнате, а на кухне.
        - Да я ненадолго, приду и сварю сама.
        В ответ Валерий Павлович, начавший полоскать рот, только махнул рукой: если с яичницей или омлетом Варвара Сергеевна еще неплохо управлялась, то каша, будь то овсяная и уж тем более каша для терпеливых - манная, получалась у нее пересоленной и с большим количеством комочков.
        - Спасибо, дорогой. Кофе не вари, а то остынет.
        Когда Варвара Сергеевна, стоя у двери, натягивала на себя шерстяной кардиган, доктор с легкой усмешкой в голосе сказал:
        - Алина-то, оказывается, в стриптиз-клубе хостес служила. А Жанка, бери выше, - танцовщицей была. Вчера сама мне рассказала. Или ты уже знаешь?
        - Знаю.
        Выходя из домика, Самоварова почувствовала, как в ней снова шевельнулось что-то нехорошее, застрявшее еще с вечера.
        Да, из песни слов не выкинешь, девчонки изнанку жизни повидали. Но она не любила в людях предвзятость, основанную на голых протокольных фактах.
        Тем более - в самых близких людях.

* * *
        В ожидании гостьи распоряжайка накрыла для кофе стол на недостроенной террасе. Прямо на замусоленной, местами изрезанной клеенке горделиво возвышался роскошный белый кофейник с витой тонкой ручкой, вокруг расположились его ближайшие родственники: две фарфоровые, на блюдечках, чашки, сахарница и молочник.
        Из маленького потертого магнитофона, стоявшего на краю стола, радио «Классик» разливалось менуэтом Баха.
        Варвара Сергеевна невольно улыбнулась - осталось только нарядить Жанну в английский серый костюм и нацепить ей на голову элегантную, с маленьким цветком и вуалеткой шляпку.
        Впрочем, к таким контрастам Варваре Сергеевне было не привыкать.
        Бригада, судя по грязным, наспех сдвинутым к стене в кучу чашкам и по зависшему сизым облаком запаху дешевых сигарет, всего несколько минут назад разбежалась по рабочим местам.
        «Совещание она, что ли, с ними проводила…»
        Завидев Самоварову, Жанна вскочила, подбежала и вдруг, поддавшись какому-то внутреннему порыву, заключила ее в объятия своих полноватых, немного смуглых, с нежной тонкой кожей, рук. Поцеловала крепко в щеку и только после этого, пряча глаза, отпустила.
        - Спасибо вам…
        - За что?
        - За то, что приехали. Без вас я бы точно сошла с ума! Вы же сами все видели.
        Варвара Сергеевна понимающе кивнула.
        - И часто Андрей столь несдержан?
        - Настолько - впервые. Но вы же поняли, какой он на самом деле.
        Жанка отошла от нее и, отвернувшись, шмыгнула носом.
        Самоварова, не став развивать эту тему, промолчала.
        - Садитесь, кофе еще не остыл, я его специально для вас сварила.
        Присев на лавку, Варвара Сергеевна решила не тянуть время и не ходить вокруг да около:
        - Жанна… Вы живете в доме человека, который вам неприятен… Да и к вам он, судя по всему, симпатии не питает. Это ведь так?
        В ответ рука распоряжайки, державшая красивый фарфоровый кофейник над чашкой Самоваровой, дрогнула.
        - Да… - Она поставила кофейник на стол. - Но так было не всегда. Я хорошо помню и другого Андрея! Он, конечно, с самого начала бесил меня, а потом я и вовсе на него набычилась: из-за его появления в клубе и в ее жизни мне пришлось переехать в отвратную квартиру и жить с двумя базарными подловатыми девками. Алинка же стала мне как сестра, понимаете? И тут появляется он, присасывается, что твой клещ энцефалитный… А поначалу мы часто квасили втроем: запредельно дорогие кабаки, покатушки по ночной Москве, а потом, на нашей кухне, догонялись шампанским… - Жанна вздохнула.
        По ее вдруг просветлевшему лицу было видно, что воспоминания эти ей по-прежнему дороги.
        - Фан? - улыбнулась Самоварова.
        - Он самый. Но кто-то должен был уйти. У них, типа, любовь, да еще и в острой форме! Представьте, кровать за стеной по часу скрипит, потом Алинка на кухню в одной его рубашке выбегает, еще горячая, глаза блестят… А я одна, как говно в проруби. Ну а к вечеру снова в клуб - зарабатывать бабло кривлянием перед свинорылыми дядьками. Не хотела вам про это говорить, стыдно, да доктору вашему зачем-то вчера сказала. А… - Жанна махнула рукой. - Вы все равно уже знаете.
        - Что знаю?
        - Ну… Что мы в стриптиз-клубе с Алиной работали. Ваш доктор небось успел вам рассказать.
        Самоварова неохотно кивнула.
        О том, что она узнала об этом не от доктора, а из Алининого дневника, Самоварова, само собой, смолчала.
        - И Алина танцевала стриптиз?
        Жанна нахмурилась:
        - Недолго… У нее не получалось. Мы и сдружились потому, что я, когда она пришла в клуб, ее обучала. Но она была нереально зажата и как-то мне сказала, что не может переступить какую-то невидимую черту и включать в себе на сцене «другую женщину», как все мы, кто там работал, делали. Но девушка она привлекательная и аккуратная, руководство, чтобы не увольнять, предложило ей поработать официанткой. Ну а че? Девчонки на чаевых не меньше нашего поднимали. А примерно через полгода, может, благодаря тому, что умеет производить впечатление, она уже и хостес стала. У них зарплата побольше: официантки им из общего котла долю отстегивали. Такие там были порядки.
        - А что она делала?
        - Приглядывала за девушками и за клиентами. Почти все наши телки, кроме самых вредных, обожали, когда выпадала ее смена: в отличие от других, она не придиралась и их не палила, ну, если девушка позволяла себе с клиентом больше, чем по инструкции. Но, по сути, хостес - та же обслуга: «Добрый вечер - ща описаемся от счастья, так мы рады вас видеть! Я всегда в вашем распоряжении». Только что тарелки со стола не надо убирать. А она и с этим помогала, когда девчонки зашивались.
        - И когда появился Андрей? Помните тот вечер?
        - Еще бы! Ко мне кекс каждый день ходил, одну и ту же песню заказывал, а я под нее приват-танец ему исполняла. Может, помните, была у Кати Лель такая песня - «Долетай»?
        - Погодите, - Варвара Сергеевна наморщила лоб. - «Так пусто мне, как никогда, с неба по окнам вода накроет…» - тихо пропела она.
        Она вдруг отчетливо вспомнила музыку и слова этой песни, в свое время постоянно крутившейся по радио. Как раз когда «качели» с полковником Никитиным резко ушли вниз и она в очередной раз переживала состояние полной опустошенности.
        Как давно это было…
        И как на самом деле близко все то, что пережито каждой клеточкой!
        Жанна тут же подхватила:
        - «Долета-а-й до седьмого неба, я тебя там встречу-у, ты заметишь… Долета-а-й, до седьмого неба, я ждала бы вечно, бесконечно…»
        Ее глаза неожиданно наполнились слезами, но тут же, застеснявшись нахлынувшей сентиментальности и пытаясь немедленно ее прогнать, она громко, по-босяцки, шмыгнула носом.
        - Короче, мы этого кекса «летчиком» прозвали. Тучный он был, молчаливый, за вечер и десятка слов не говорил, на чай давал скупо. Но «Долетай», как «Отче наш», - это было всегда! Ради этих трех минут он к нам и таскался. То ли налоговик он был, то ли коллектор… Само собой, женатик, как и большинство тамошних клиентов. Он чем-то был интересен нашему руководству, потому я не брыкалась, а всегда с милейшей улыбкой выдавала ему то, за чем он приходил. Ржали мы, конечно, с девками за его спиной! Там без юмора и цинизма было не выжить. Короче, нет летчика неделю, две. Алинка меня подначивает: мол, Клео (это был мой сценический псевдоним), давно же ты, подруга, не летала! Как жить-то дальше будешь? А в тот самый вечер один из охраны сказал, что «летчик», когда в крайний раз от нас вышел, сел, дурак, за руль, после выпитых как минимум трехсот граммов… Разбился он, Варвара Сергеевна.
        И глаза Жанны снова увлажнились.
        «Сердечная девка, но непутевая… Детишек бы ей, мужа хорошего».
        - А что Андрей? - тактично выждав некоторое время, продолжила Самоварова.
        - А… Расстроились мы тогда с Алинкой. Сильно расстроились. Она сделала вид, что не заметила, как я полтинничек на кухне махнула. Нам же по инструкции запрещено в клубе пить. Когда мы с ней в зал вышли, заходит компания: три поддатых, шумных, в строгих костюмах молодых мужика, один из них и был Андрей. Он Алинку сразу глазами выцепил, я хорошо помню, как они взглядами столкнулись. На ней был костюм форменный - деловой, черный, но сидел на ее фигурке отлично. Она к ним подходит: «Добрый вечер», все дела… Один из компании, самый пьяный, ее за задницу с ходу попытался схватить, но Андрей его тут же охолодил. Короче, пили они много, кучу девок за стол к себе усадили, приват-танцы, в том числе мне, заказывали, а часа через два-три двое уехали, и за столиком остался один Андрей. Шумел-балагурил, но позитивный был и классный! Мы его сразу прозвали «человек-оркестр». Девок, после того как его товарищи уехали, из-за стола не прогнал, но и лапать их, в отличие от тех, не лез, заказывал щедро, но сам не ел, только все виски пил.
        - И он вам тогда понравился?
        - Да. И не мне одной. Че, молодой, кольца нет, высокий, интересный и не хам. А то, что бухал, - так мужики туда за этим и ходят. И стал он с того вечера таскаться к нам, все чаще один. Не ради девок, ради Алинки.
        - И что же, она вскоре уволилась?
        - Официально - уволилась, а на самом деле уволили. Настучал на нее кто-то из девок. Из зависти. Она же стала к нему за стол подсаживаться, а хостес это запрещено. Ну, может, шампанского разок-другой пригубила. Но сука эта сдала ее руководству после того, как Андрей пришел с цветами. Такого наши девки простить не могли! Не ходят туда с цветами, понимаете? Деньгами направо-налево сорят, а с цветами не ходят…
        - Как быстро они стали близки, помните?
        - Помню, конечно! Примерно через месяц с начала его постоянных визитов. Весь тот месяц он не брал у нее телефон и ничего не предлагал. Тоже можно понять: присматривался… Не в Большом театре, чай, познакомились. А почти перед самым ее увольнением засиделся он в клубе до шести утра, как раз в это время мы и сворачивали лавочку. Дождался, пока Алинка смену закроет, и поехали мы все вместе на нашу съемную хату. Они в такси на заднем сиденье целовались, да с таким жаром, аж завидно было. С того момента он и начал у нас зависать. Мне он сначала нравился: с юмором, щедрый, со мной как с равной общался, несмотря на то, что я перед его друзьями в одних трусах и без лифчика извивалась. А теперь оно видите как… Мужик, он и есть мужик. У него память долгая. Девкой я для него и осталась, хоть он и делал все это время вид, будто ничего такого не было…
        - Как вы думаете, почему он выбрал Алину?
        - Много его, понимаете… Он будто переполнен чем-то, и с этим ему тяжело в одиночку справляться. Вот и он выплескивал излишки на Алину, а она принимала. Ну, и порода в ней есть, достоинство. Не дворняжка она, как ни крути…
        - Ясно.
        Варвара Сергеевна отметила, что Жанна эти два дня говорила о подруге в настоящем, а не в прошедшем времени. Если бы она была замешана в чем-то нехорошем, связанном с исчезновением Алины (а Самоварова пока не отметала любой, даже самый дикий вариант), с ее эмоциональностью она давно бы уже выдала себя в разговоре.
        Варвара Сергеевна взяла в руки мобильный.
        От доктора, оказывается, пришло аж четыре сообщения.
        «Каша готова». «Ты скоро?» «Мне тебя ждать?» «Я сажусь есть».
        «Приятного аппетита!» - написала она в ответ и, конечно, расстроилась: нехорошо получилось с завтраком, но не прерывать же ей было Жанну!
        27
        Из дневника Алины Р. 6 мая.
        Я хорошо чувствую, что чувствуют Андрей, Тошка, Жанна и даже Ливреев.
        Опустошенность и почти никогда не проходящую раздражительность мужа, вошедшего в дом после работы, сомнения и тоску Жанки, когда она мусолит в руках свой мобильный, обдумывая текст мессенджа, невысказанные вслух обиды сына…
        А еще - постоянную напряженность Михалыча, безмолвное сочувствие ко мне Дяди и то, что Колян «вовсе не здесь», а так и остался в деревне со своей молодой женой, - все это я тоже чувствую.
        Анастасия Д., чью книгу я вчера все же купила, как и другие психологи, называет этот синдром эмпатией.
        Эмпат чувствителен настолько, что любая, даже едва уловимая перемена эмоционального климата, мигом отзывается в нем самом.
        Люди вокруг меня по большей части состоят из проблем, наверное, поэтому я становлюсь все мрачнее и мрачнее…
        Да, случается еще чья-то радость: Тошки, Жанки (Андрей редко бывает по-настоящему довольным, тем более радостным), которая словно по тонким солнечным проводам мигом передается и мне.
        В эти драгоценные минуты я готова сломя голову скакать по дому за сыном, хохотать над глупостями подруги, подначивать Михалыча, Коляна, Дядю и любить вместе с ними, за них, вместо них!
        Кому был нужен этот дом: мне, Андрею или нам?
        Кому нужен этот брак?
        Что я понимала про себя вчера и что понимаю сегодня?
        Столько вопросов, а времени мало…
        В последние дни мне постоянно снятся то мать, то В. - черти души моей…
        Чувствую: скоро что-то случится.
        28
        Когда Самоварова собиралась было прервать затянувшееся вприкуску с долгожданными откровениями распоряжайки кофепитие и навестить оставленного наедине с кашей Валерия Павловича, на террасу вбежал возбужденный Михалыч.
        - Жанна Борисовна, там участковый до вас!
        - О как… Че, прямо до меня? Да ты гонишь, бригадир! - испугалась распоряжайка.
        - Хозяйку спрашивает. А вы уж сами решайте - до вас или до кого… - недовольно пробурчал он в ответ.
        - Что хоть говорит-то? Неужто… из-за Алины? - Она осеклась и бросила тревожный взгляд на Самоварову.
        Михалыч, сделав вид, что совершенно не понял вопроса про Алину, поспешил ее успокоить:
        - Вы таджика нанимали на стрижку сада? Нанимали. А у таджика, мож, миграционка просрочена. До кучи и нас на проверку притянет.
        - Ах вот оно что… Денег, небось, хочет?
        - Не знаю, чего хочет, вы бы и разобрались.
        - А что у тебя и у ребят с документами?
        - У нас все ништяк. Вадим Петрович за этим следит.
        Жанна выдохнула.
        - Ну пригласи его, пусть проходит сюда.
        - Слушаюсь и повинуюсь! - в тон ей расшаркался Михалыч и пошел к калитке за участковым.

* * *
        Участковому на вид было не больше тридцати.
        Темноволосый коренастый парень, одетый в штатское, принес на своем смуглом от природы лице не столько сердитое, сколько продуманно-официальное, так не соответствовавшее его мягкому пухловатому рту и раскосым бархатным, темным глазам выражение.
        - День добрый! - Полицейский взошел на террасу, быстро осмотрелся и, не став дожидаться приглашения, деловито уселся на лавку рядом с Варварой Сергеевной.
        Самоварова тут же почувствовала почти забытый специфический запах, замешанный на запахах форменной кожи, планерок и экстренных совещаний, табака и архивных бумаг, протоколов, инструкций и растворимого кофе, матюгальников оперов и истошных воплей задержанных.
        И темно-синие, повернутые по нынешней моде, оголявшие лодыжки джинсы, и слишком яркая для такой должности розово-красная рубашка-поло с вышитым в уголке наездником, и даже легкие ноты хорошего одеколона не спасали парня от этого запаха.
        - Кто у вас работает на участке? - Он несколько раз моргнул, хлопая густыми черными ресницами, и снова внимательно огляделся. Но рассматривать, кроме бетонных стен, колченогого стола со странно смотревшимся на нем белым фарфоровым сервизом, да очевидно не обрадовавшихся его появлению женщин, было нечего.
        Работяги Ливреева, разом перестав стучать и жужжать, по всей видимости, затаились с тыльной стороны дома.
        Варвара Сергеевна перехватила инициативу и, задержав взгляд на вышитом белыми нитками наезднике на рубашке-поло, строго сказала:
        - Резвый вы, однако! Представьтесь, пожалуйста.
        От нее не укрылось, как с появлением нового лица вновь занервничала Жанна, тут же вскочившая и начавшая машинально прибираться на столе.
        Молодой человек покосился на Самоварову, затем - на переставлявшую чашки Жанну и, еще не понимая, с кем ему строить беседу, аккуратно извлек из потрепанного бумажника визитку, а затем, ни к кому конкретно не адресуясь, положил ее на стол.
        - Я понять не могу, уважаемый, у нас какие-то проблемы? - Как бы расправляя несуществующие складки на черных спортивных, и без того сидевших на ней в облипку штанах, Жанна оставила чашки в покое и, хищно ухмыльнувшись, огладила себя руками по бедрам. Пускать в ход свою яркую (пусть даже и на подсознательном уровне) сексуальность было для нее самым понятным способом взаимодействия с окружающим миром.
        Но Самоварова, конечно, уловила, что под Жанкиным хищным оскалом спряталась испуганная улыбка ребенка, ожидающего, что его отругают за шалость, и пытающегося как-то отсрочить наказание. Возможно, так сказался на ней вчерашний инцидент с Андреем, во время которого он столь агрессивно пытался уличить ее во вранье, а может быть, распоряжайка, как и подавляющее большинство соотечественников, воспринимала сотрудника полиции как потенциальную угрозу.
        Участковый слегка растерялся и, чтобы на что-то отвлечься, полез в телефон. Как заметила Самоварова, на мониторе его смартфона открылись не срочные сообщения от бдящих днем и ночью коллег, а чья-то нарядная фейсбучная страничка.
        «Все ж-таки смутила парня!» - усмехнулась про себя Самоварова.
        Ее отношение к Жанне становилось все теплее.
        При внешней простоте, граничащей с вульгарностью, в этой девушке не было подлости, не было трудно уловимых смыслов и потаенных желчных обид, способных со временем сделать отталкивающей даже самую утонченную и привлекательную оболочку.
        Варвара Сергеевна внезапно поняла, что Жанна чем-то едва уловимо напоминала ей Аньку, ее дочь.
        Хорошо образованная Анька, в отличие от распоряжайки, куда более продуманно преподносила себя окружающим. Но то, что было у них общего: живость кокетливой женской натуры и одновременно угловатая подростковая прямолинейность, временами доходящая до эпатажности, - бесспорно, привлекало мужчин, смягчая даже самые холодные сердца.
        Самоваровой пришла в голову пронзительно простая и по нынешним временам нетрендовая мысль: благодаря таким вот несложным Жанкам, Анькам, Любкам или Ленкам все еще жив на этой земле мужик!
        Влюбляющиеся без оглядки, щедрые на чувства, способные принести себя в жертву, хлопотливые и скорые на слезы, до изумления бескорыстные и понимающие, такие вот «неправильные» по нынешним временам, они упрямо не поддаются феминистским воплям, с помощью которых мужика низвергли до уровня неодушевленного предмета, разложив на составляющие, будто в самом деле желая стереть с лица земли мужской пол как таковой.
        Жанна убрала руки с бедер и тут же поправила в ухе сережку.
        - Ну так что? Какие у нас проблемы? - повторила распоряжайка свой вопрос, а затем чуть шмыгнула носом и, нагловато-растерянно улыбаясь, в упор посмотрела на участкового.
        - Да нет у вас проблем, я надеюсь, - оторвавшись от телефона, неожиданно доброжелательно ответил парень и с интересом покосился на белый фарфоровый кофейник.
        Распоряжайка не растерялась:
        - Кофе хотите?
        - Не откажусь.
        - Ой! Остыл уже. Пойду новый сварю.
        - Не стоит. Люблю холодный.
        Было очевидно, что ему не хотелось остаться с Самоваровой наедине.
        - Что с таджиком у вас? - Парень по-хозяйски вытащил из пачки, валявшейся на столе, пластиковый одноразовый стаканчик и плеснул себе остаток кофе из кофейника.
        - С этим, что газон вчера стриг? - невинно спросила распоряжайка.
        - Ну да. Он и сегодня тут ошивался.
        Жанна всполошилась:
        - А где он сейчас?
        - Вместе с остальными нелегалами дожидается отправления в местное отделение полиции, - довольно ответил участковый.
        - Ой… Ну так-то зачем?
        - Миграционка у него просрочена.
        - Да ладно! - заиграла густыми черными бровями распоряжайка. - Вы угощайтесь, вот шоколадные конфеты, - и придвинула к нему вазочку, случайно закрыв ею лежащую на столе визитку.
        - Спасибо.
        - Ужас… - вздохнула Жанка. - Вообще-то он из местных работяг, которые в поселке круглогодично обитают. И нанимает их управляющая компания.
        - Да знаю я, знаю! Вот наберут же чурок, всё деньги экономят, а мне ходи потом, паси их по всей округе!
        Самоварова, сделав вид, что тоже хочет конфету, потянула вазочку на себя и скосила глаза на открывшуюся ее взору визитку.
        «Давлетьяров Зуфар Хамитович. Участковый уполномоченный полиции».
        Варвара Сергеевна едва сдержалась, чтобы вслух не рассмеяться. Номер отделения и прочие подробности она разглядеть не сумела, слишком мелким был шрифт.
        - А муж ваш дома? - обратился к Жанне участковый и, будто почувствовав какие-то вибрации, исходящие от ироничной соседки, отодвинулся от нее на несколько сантиметров.
        Распоряжайка взяла в руки мобильный и что-то в нем проверила.
        - Муж-то? Пока что до-о-ма…
        Хоть и не понимая, что так забавляет гостью, поймала Жанна долетевшую от нее смешинку.
        Лицо участкового посуровело.
        Самоварова бросила взгляд на его руки - безымянный палец правой руки был свободен.
        Жанна продолжала паясничать:
        - Только он не мой муж!
        Зуфар Хамитович покосился на Самоварову:
        - Ваш?
        - Смотря кого вы имеете в виду, - невозмутимо ответила она.
        - Так, дамы… - вздохнул парень. - Кто из вас хозяйка дома?
        - А хозяйки в данный момент здесь нет, - перехватила Самоварова любой возможный Жанкин ответ.
        Женщины встретились взглядами.
        - В санаторий на днях уехала, - пояснила распоряжайка.
        Самоварова едва заметно кивнула.
        - Ясно… Но чей же муж тогда дома?
        Женщины, не сдержавшись, нервно прыснули.
        Зуфар Хамитович недоуменно поглядел на обеих, вдруг тоже широко улыбнулся и тут же стал еще больше похож на обычного и очень симпатичного парня.
        - Что ж, девушки, - горячая кровь, бурлившая в его жилах, взяла верх над скучными должностными обязанностями. - Хорошо тут у вас, конечно, и кофе вкусный. - Он схватил кофейник и выцедил из него в стаканчик последние капли. - Только внимательней надо к соблюдению законов относиться и не стоит граждан, которые нелегально находятся на территории РФ, на всякие работы нанимать, - уже совсем ласково и явно для проформы добавил он.
        - Так к управляющей компании все вопросы! Хозяйка к ним в офис ходила, запросила услуги жардиньера, они и предоставили ей этого чела. А я сразу сказала, что он какой-то стремный. Кстати, эта услуга оплачивается официально по ихней квитанции.
        - Кого запросила? - едва не поперхнулся холодным кофе Зуфар.
        Жанна сделала взгляд томным и нарочито растянула:
        - Ну, жардинь-е-ра…
        - Садовника, - догадалась Самоварова.
        - Ептыть, - непроизвольно вырвалось у участкового. - Жардиньера! А он-то, интересно, знает, как тут его обозвали? - хохотнул он.
        - В прейскуранте управляющей компании так написано: услуги жардиньера, - важно пояснила Жанна.
        - Понаберут же чурок, а мне потом разбираться! Ладно, будем проводить работу с вашей управляющей компанией, много у меня к ним вопросов накопилось. Но хозяйке передайте, пусть впредь будет поаккуратнее. Такой жардиньер дом ограбит - и поминай как звали. Были уже случаи в соседних поселках: разнорабочих хозяева нанимают, а потом руки заламывают - нам посоветовали, а мы, мол, не знали, что нелегал. А документы проверить вроде недосуг.
        - Обязательно, - кивнула распоряжайка и, на всякий случай уводя разговор от темы документов, начала расхваливать прекрасный кофе, которым настойчиво хотела угостить участкового.
        - Вы даже мертвого уговорите… Да, уже хочу ваш кофе, - согласился Зуфар, бросая на Жанну задумчивые взгляды.
        К террасе, держа под мышками два комплекта палок для скандинавской ходьбы, бодрым шагом приближался Валерий Павлович.
        - Утро доброе! Или уже день… - поприветствовал он присутствующих, но на террасу подниматься не стал. Распоряжайке он персонально, но с таким видом, будто накануне ничего особенного не случилось, помахал свободной рукой.
        - Варвара Сергеевна, я так понял, вас уже накормили завтраком? - ехидно выкрикнул доктор. - Не хотите ли составить мне компанию для прогулки?
        - Этот - точно гражданин эрэф, - с тем же ехидством нарочито громко пояснила Самоварова уставившемуся на доктора участковому.
        - Ну и слава богу, - пожал плечами Зуфар Хамидович.
        Теперь он и от завтрака, как пить дать, не откажется.
        - От! Хозяйка именно с такими палками и ходила в управляющую компанию за жардиньером.
        Выпалив это все еще полным задора голосом, Жанна вдруг погрустнела.
        - Валерий Павлович, будьте любезны, подождите минутку. - Варвара Сергеевна кивнула Жанне в сторону входной двери. - Покажите мне, голубушка, что это за сорт кофе, который вы так нахваливаете. Вы же знаете, я - кофеман.
        Прикрыв за собой дверь, она тут же поинтересовалась:
        - Значит, Алина занималась скандинавской ходьбой?
        - Начала заниматься. Примерно за две недели до того, как… - Жанна сглотнула.
        - Я поняла.
        Самоварова кончиками пальцев нежно дотронулась до ее лица:
        - Ну-ну, отставить упадническое настроение! Не раскисайте раньше времени! Возможно, Алина у матери или, по крайней мере, та что-то об этом знает… Поверьте, если бы ситуация была непоправимой, внешняя разведка Андрея давно бы ему об этом доложила… Ходьбой она одна занималась или с кем?
        - Одна.
        - Где она ходила?
        - Да вроде только здесь, по поселку.
        - Как часто?
        - Почти каждый день.
        - Хорошо, - о чем-то задумалась Самоварова. - А к участковому присмотрись, - добавила она уже по-матерински тепло и, наскоро приобняв Жанну, поцеловала ее в напудренную щеку. - Я имею в виду как женщина присмотрись… Сейчас в органы все чаще приходят молодые честные ребята. А этот симпатичный, шустрый, да еще и с самоиронией, что в наше пафосное время тем более ценно, - и она снова невольно хмыкнула, вспомнив его визитку на столе.
        Жанка мигом ожила, картинно закатила глаза и, фыркнув, как кошка, пошла искать кофе.
        29
        Из дневника Алины Р. 8 мая
        В детстве я любила болеть и любила, когда болела мать: простудой, гриппом, чем угодно, только не похмельем. Разница была в запахе. Когда она отлеживалась у себя после очередных возлияний, мне и подходить к ней не хотелось: тяжелый запах перегара, казалось, пропитывал не только ее комнату, но и всю квартиру. И даже аромат духов, которыми она всегда щедро поливалась, не спасал, а только усиливал ощущение разъедавших ее пороков.
        А запахи чая с мятой и медом, календулы, аэрозолей для горла, маслянистых травяных капель для носа и даже горчичников мне нравились.
        Это были добрые, уютные запахи.
        И еще был запах морозца из окна - мать, как и положено при карантине, часто проветривала комнаты.
        Вне зависимости от того, кто из нас болел, мы подолгу (а иногда целыми днями) лежали в постели - ее или моей. Ее постель я почему-то любила больше.
        Даже если она молча читала книгу, думая, что я, измученная температурой, наконец заснула, мне было спокойно и хорошо, и никакая болезнь была не страшна.
        В эти, пожалуй, самые счастливые в моем детстве часы, я фантазировала, будто плыву с ней куда-то на уютной, небольшой, защищенной от всех напастей лодке, а река за нашим бортом - это поток ее мыслей, которых я не понимала, но безоговорочно вбирала в себя.
        Потертый дубовый комод, стоявший напротив ее кровати, по-стариковски хитро улыбаясь, дремал вместе с нами.
        Тряпичный человечек в такие дни тоже был счастлив.
        Будто выпросив у матери, как долгожданную награду, ее заботу и внимание, он с довольной улыбкой тихо сновал по паркету в своих клетчатых разношенных тапках и время от времени, едва слышно, чтобы не спугнуть нашу идиллию, возникал на пороге комнаты, чтобы проверить, как там его девочки.
        Когда мать просила, он без лишних споров бежал в аптеку или магазин, а если она начинала на что-то сердиться - умело уворачивался от любого возможного конфликта. И еще в эти дни он не пил. Даже пиво.
        В своей семье мне, похоже, удалось стать ее полной противоположностью.
        Я, самодрессированная душистая собачка, умею угадывать многие желания Андрея еще до того, как у него назреет какое-либо недовольство.
        Из меня каким-то чудом вышла неплохая мать, но в ипостаси жены моя ценность (я так думаю) даже выше.
        А как еще?
        Бабка - за дедку, дедка - за репку…
        Если не уважаешь и не ценишь супруга (или, по крайней мере, с усердием не демонстрируешь уважение), ребенок это быстро почувствует и вырастет нравственно нездоровым…
        Дуалистичным.
        Лживым.
        Потенциально неверным.
        Или во всем и всегда считающим себя виноватым.
        Уж мне-то это хорошо известно!
        К тому же история дает нам массу примеров: известные психопаты и убийцы были по большей части из проблемных семей.
        Когда Тошка болеет, я сама ныряю к нему в постель и подолгу лежу с ним, пока у него не спадет температура.
        Уютная лодочка, защищая от всех напастей, несет нас от берега к берегу сквозь его цветные беспечные сны, сквозь мои воспоминания и тревоги, сквозь далекие годы, непроходящую боль и расстояния. Несет, несет, и нет-нет да подплывет к выжженной земле с покосившимся обгоревшим домом…
        Нет, домиком…
        Все равно - домиком!
        Но мы, сынок, проплывем с тобой мимо.
        Завтра большой праздник - День Победы.
        Андрей, извинившись, заранее предупредил, что уедет до вечера в Москву.
        У его родителей уже много лет в этот день собирается большая компания нафталиновых мамулиных подруг и отцовских тыловых генералов.
        Андрею нельзя нарушить традицию, он просто обязан быть с ними.
        А я?
        А мне ребенка оставить не с кем, по выходным к нам няня не приезжает, таков уговор.
        Я решила организовать работягам праздник: куплю шашлыка и водки, заставлю Жанку накромсать кастрюлю оливье, а еще рыбки хорошей куплю - баловать так баловать!
        Жанка уже с утра надутая - Ливреев к нам завтра не приедет.
        Праздник же, ему из дома сложно смыться, да и надо ли ему там обострять?
        Похоже, он начал больше, чем положено, думать о Жанке…
        А ты, мой неведомый друг, не скучай, я скоро вернусь в наш с тобою домик.
        Здесь мне думается и пишется намного спокойней - уверена, искать дневник по карманам старых обносков в коридоре никто не станет.
        Я все пытаюсь представить себе человека, который все это прочтет, хотя бы пофантазировать, какое у него, то есть у тебя, может быть имя.
        Я почему-то уверена в том, что ты - женщина.
        Мужик давно бы уже бросил в топку чужие сопли, размотанные на десятки страниц.
        А если ты это читаешь, значит, ты - женщина!)
        Я задумала так: допишу дневник до последней страницы, а потом закину куда-нибудь в лес или случайно оставлю в кафе, на автобусной остановке, еще где…
        Но до этого дня пока далеко.
        30
        Во время прогулки Варвара Сергеевна пыталась старательно работать палками и в основном молчала. Продолжая думать о своем, она лишь скупо поддерживала предложенные доктором темы.
        Говорили по большей части об отвлеченном: о резко испортившейся погоде, о необходимости сделать кое-какой ремонт на старой даче, о проблемах трудовых мигрантов и Дядиной падучей болезни - ему требовалось постоянное врачебное наблюдение, но при его работе и образе жизни это было невозможно.
        Валерий Павлович, как и большинство мужчин, не любил толочь воду в ступе и, высказав еще с вечера свое отношение к сложившейся ситуации, даже не пытался перевести разговор на единственную по-настоящему занимавшую их головы тему: на происходящие в большом доме события. Даже по Жанниному психо-эмоциональному состоянию он прошелся лишь вскользь, безо всякой иронии подчеркнув, что раз между женщинами вдруг вспыхнула взаимная симпатия, Варваре Сергеевне следует убедить распоряжайку принимать хотя бы афобазол.
        Про возможность скорого отъезда никто из них больше не говорил: в любом случае прежде всего следовало дождаться новостей от Андрея.
        Вспомнив о коммерческом предложении хозяина, Самоварова, полагавшая, что форма, в которой Андрей его озвучил, оскорбит доктора, решила ему о нем не рассказывать.
        Цель у нее была одна: не ради денег, но уже ради принципа, отбросив предубеждение по отношению к Андрею, понять, что могло случиться с Алиной.
        Она покосилась на доктора - не многовато ли от него тайн скопилось у нее за эти два дня?
        Интуиция подсказывала, что разгадка где-то рядом, но в нагромождении чужих эмоций, недоговорок и диковатого, пока еще ничем не объяснимого вранья, ей было пока не разобраться.
        Прошедшей ночью Варваре Сергеевне ничего не снилось.
        Возможно, так повлиял на нее вечерний разговор с доктором… Она сильно расстроилась, и нужный канал дал сбой.
        Обозначив свою категоричную позицию, оправдывающую поведение Андрея и по умолчанию обвиняющую Алину, Валерий Павлович (помимо прочего, самый близкий ей человек) теперь вдруг оказался в противоположном лагере.
        Погода так и не разгулялась.
        Хмурое небо, грозившее с раннего утра разлиться дождем, почему-то не выдавило из себя ни капли.
        В сероватом мареве и в отсутствие солнца с вечера нарядный, подсвеченный уличными фонарями и обильным освещением фасадов поселок выглядел огромным заброшенным кораблем. Те из жильцов, что не уехали в город на работу, скорее всего, просто отсиживались дома.
        Варвара Сергеевна попыталась представить, как по этим широким мощеным дорожкам, размахивая скандинавскими палками, недавно гуляла Алина.
        Интересно, она это делала только ради здоровья?
        Или такие прогулки были лишь поводом для того, чтобы без лишних ушей поговорить с кем-то по телефону?
        До ближайшей пригородной станции (как уже выяснила Самоварова) было порядка шести километров.
        Молодыми ногами, с одной дамской сумочкой дойти несложно…
        Но ей слабо представлялось, чтобы человек, задумавший тайком бежать из дома, так рисковал и терял целый час времени, поспешая на электричку по пыльной обочине дороги, открывавшейся за забором.
        Как и в любом приличном поселке, для машин здесь существовала пропускная система. Если бы Алина села в неизвестную машину, ей следовало заказать на нее пропуск, и Андрей, вероятно, такой вариант уже проверил. Надо будет уточнить. Еще надо попросить Жанну в отсутствие Андрея подняться в хозяйскую спальню и внимательно осмотреть предметы гардероба и Алинину тумбочку с комодом.
        Расческа, косметика, любимые духи, туфли или маленькое платье…
        Если она ушла по своей воле, она должна была хоть что-то взять с собой!
        Любая женщина, даже если покидает дом на одну ночь, непременно прихватит необходимые, верно служащие ей одной вещицы, способные сделать ее образ особенным.
        А Алина (судя по убранству дома и дневнику) внимательна к мелочам.
        Даже доктор годами не расстается с одной и той же, изрядно потрепанной щеткой для волос. Самоварова купила ему популярную нынче овальную пластмассовую расческу с мелкими зубьями, способными без усилий привести в порядок даже мокрые и спутанные волосы, и уже несколько раз безуспешно пыталась выбросить его старую щетку в помойку: он пресекал ее порыв на корню.
        От въезда в поселок до дома Филатовых было восемьсот метров.
        Наручные часы «Apple Watch» на руке Валерия Павловича - подарок сына на день рождения - были оснащены всевозможными программами, позволявшими доктору контролировать сон, потребляемые за день калории и физическую активность.
        Приблизившись к КПП, они остановились и, глядя на небо, все-таки решились пройти до противоположного конца поселка.
        От въездных ворот до стены, с другого конца отделявшей поселок от леса, был километр и почти двести метров.
        Дойдя до глухой кирпичной, пугавшей своим угрюмым видом стены, Варвара Сергеевна почувствовала, что с непривычки сильно устала. Она смахнула со лба пот, сунула палки под мышку и, развернувшись в обратную сторону, резко сбавила темп. Валерий Павлович не стал спорить, молча приспособился под ее шаг.
        - Слушай, Варь, забыл тебе рассказать: сегодня сын написал, что в своем инстаграме регулярно делится с подписчиками красотами Камчатки. Каждый день выкладывает видео. За несколько дней количество подписчиков увеличилось в пять раз! Так вот, - рассмеялся Валерий Павлович, - то ли в шутку, то ли всерьез Лешка предлагает и нам с тобой там зарегиться и начать вести свой блог.
        - Боже ж мой! А нам-то, старым грибам, это зачем?! - изумилась Самоварова.
        - Во-первых, попрошу не обобщать, - игриво покосился на нее Валерий Павлович. - Я моложе тебя на целых три года, - расправив плечи, шутейно подчеркнул он. - А во-вторых, людям интересно необычное - например, как в шестьдесят можно влюбиться и даже неплохо жить вместе! Мы могли бы записывать небольшие видео и делиться опытом с теми, кто в нашем возрасте успел погрязнуть в своих болячках и политических шоу.
        - Валер, ты же знаешь, я не люблю публичность, - тут же возразила Самоварова, но в глубине души эта безумная идея пришлась ей по вкусу.
        Живя с легким на подъем Валерой, она полюбила время от времени впускать в жизнь что-то новое и ранее неизведанное.
        - Кстати, если у нас появится огромное число подписчиков, мы сможем на этом зарабатывать! И наконец съездим в твой Рим!
        - Это еще как? - удивилась она.
        - А на рекламе!
        - Ну ты и фантазер… Ладно, все-таки тебе удалось приучить меня смотреть отечественные сериалы, многие из которых, пожалуй, в самом деле недурны, может, что-нибудь эдакое и замутим. Но давай обсудим это после того, как вернемся домой. Сейчас не то настроение.
        За четыре дома до Филатовых какая-то худенькая пожилая женщина ворчливым голосом загоняла в калитку отвечавшую ей лаем с такой же ворчливой интонацией маленькую некрасивую собачку.
        - Ах ты, несносное чудовище! Ну-ка, марш на место! Ишь, разгулялась! Дождь ливанет - опять промокнешь, шалава…
        Приблизившись к калитке, Самоварова глубоко задышала, а потом и вовсе остановилась.
        Сухощавая бабуля в темно-синей олимпийке с вышитым на ней серебряными нитками логотипом «D&G», с пучком сиренево-седых, небрежно собранных заколкой-крабом волос, тотчас оставила перепалку с облезлой болонкой и уставилась на подошедших.
        - Добрый день, - дружелюбно поздоровалась Самоварова.
        Валерий Павлович лишь коротко кивнул.
        - Дерьмо погодка-то. - Бабуля посмотрела на небо, перевела взгляд уже выцветших, некогда голубых глаз сначала на доктора, а затем на Варвару Сергеевну.
        - И не говорите, - согласилась Самоварова.
        - Чего-то я вас раньше не видела… Недавно заехали? - Любопытная соседка слегка подпихнула заходившуюся в лае болонку ногой и быстро захлопнула за ней калитку.
        - Домой иди, кому говорят!
        Но строптивая собачонка теперь уже с другой стороны забора продолжала тявкать то ли на незнакомых людей, то ли на тревожные предгрозовые облака.
        - Мы у Филатовых живем, - с улыбкой пояснила Самоварова.
        - Так вы, наверное, Алинкины родители?
        Варвара Сергеевна, оттягивая ответ, продолжала улыбаться. Она поглядела на собачонку, подошла поближе к забору и прицокнула языком:
        - Ну-ну… Мы тебя не обидим, мы животных любим.
        - А чего ж дочурка-то, приболела? То каждый день с такими вот палками мимо ходила, бодро так, загляденье смотреть, а теперь вдруг перестала… Фигурка-то у нее ладная, ни жиринки, вся в мать, - и бабуля недобрым взглядом измерила Самоварову с головы до ног. - Не стряслось ли чего? - с надеждой в голосе полюбопытствовала она.
        - Так… - Варвара Сергеевна неопределенно пожала плечами.
        - Да, время сейчас странное… А у нас тут вообще. - Бабуля развела руками. - Какая-то черная дыра… У Петровых, вон… - Она понизила голос и, кивнув на соседний, через дорогу, дом, выдержала небольшую паузу. - Шестимесячный, да еще и дебил родился. Может, к лучшему, что не выжил… Тем более Аркашка гулял. Пока женушка по больницам лежала, он и сюда умудрялся баб водить! Уж так они ребенка-то, несмотря на возраст, хотели, по всем клиникам ездили, даже в Израиль. И забеременела Софочка в Израиле! Что ж… Евреи толк в медицине знают. Да только вон оно как, все равно, выходит, не судьба.
        - Не только евреи, - отозвался Валерий Павлович, до того что-то внимательно изучавший в своих чудесных наручных часах.
        Бабуля, мигом поймав необходимый для дальнейшего разговора импульс, презрительно хмыкнула и тут же горячо затарорила:
        - Да наша медицина давно уже прогнила! Здоровых до гроба залечивают, а из больных только деньги выкачивают, что, разве не так? Вот при советской власти, как бы ее сейчас ни ругали, был порядок! Ну очереди… А что, сейчас очередей нет? Да за свои же деньги!.. А если как бы забесплатно, так раньше врач коробке конфет был рад, а теперь без конверта в кабинет не зайдешь.
        - Не следует чесать всех под одну гребенку, - отрезал Валерий Павлович и бросил на Самоварову вопросительно-настойчивый взгляд.
        Ворчливая сплетница это заметила и, решив взять себе в союзники Варвару Сергеевну, приблизилась к ней вплотную. Теперь, намеренно игнорируя доктора, она обращалась к ней одной:
        - Вот, голубушка, - махнула бабуля сухой рукой, с заметно кривоватыми, но тщательно наманикюренными пальцами, в сторону леса, неопределенно указывая на один из ближайших, располагавшихся по этой же стороне домов, - там у нас доктор живет. Онколог. Лощеный такой, важный… Ездит на черном «мерседесе». Вот скажите, может ли честный доктор со своей зарплаты на такой машине ездить?
        - С зарплаты точно не может, - утвердительно кивнула Самоварова.
        - Вот! - бабуля подняла указательный палец, тыча им куда-то в успевшее окончательно затянуться тучами небо. - А онкология сейчас самая благодатная область, чтобы с людей деньги стричь. Пугают, пугают… Залезешь в интернет посмотреть, чем вывести бородавку, а тебе - на-ка, тут же, внизу, про какую-нибудь меланому… На страх нас все эти журналюги подсаживают, а в магазинах химией кормят. Где ж это видано, чтобы сливки по полгода хранились?!
        - Согласна, - обреченно вздохнула Самоварова и покосилась на доктора. Судя по выражению лица, его терпение было на пределе.
        Она едва заметно сделала жест рукой, обозначавший «успокойся, милый».
        - Ну да и его настигла кара божья.
        - Кого? - успела запутаться Самоварова.
        - Соседа нашего, онколога. Приходит он ко мне в конце той недели с улыбочкой, знаете, такой… А раньше-то едва здоровался, когда на детской площадке по выходным встречались.
        - Внуки у вас?
        - Ага, двое! Только ради них и тяну эту лямку, торчу здесь всю неделю, жду, по пятницам их привозят. Сослал сынок, как в тюрьму, а сам-то уж доволен… Бабка из города - молодым легче!
        Варвара Сергеевна бросила взгляд на «тюрьму» за спиной собеседницы - небольшой участок был зелен и ухожен, а сквозь большое арочное окно над входной дверью проглядывала витая лестница и солидная трехъярусная люстра. Примыкавший к дому гараж был приоткрыт, и в глубине (как только теперь заметила Варвара Сергеевна) чернявый крепенький мужик отполировывал тряпкой ярко-красную дамскую машину с инвалидным знаком на заднем стекле. В кармане бабулиной олимпийки громко булькнуло сообщение, и тут же, следом, - еще одно.
        - О! У Протопоповой из двадцать второго сто шестьдесят на сто. Машка, наша садоводша, пишет, ее прям с утра ведет, голова не на месте. Вот тебе и погодка… Группа у нас поселковая, на вайбере, из женщин на возрасте, - важно пояснила она Самоваровой. - А вы, если сюда надолго, давайте подключайтесь! Вы, хоть и молодо выглядите, тоже, как ни крути, уже бабка! - хохотнула болтушка прямо в лицо.
        От неожиданности Самоварова слегка опешила:
        - Нет, мы ненадолго. Но группа - это интересно.
        - Ага! «Они не пройдут» называется. Я название придумала, - с гордостью уточнила бабка.
        - Кто не пройдет? - удивилась Варвара Сергеевна.
        - Как кто?! Нарушители общественного порядка! Мы следим за чистотой на детской площадке, чтобы бутылки, обертки от конфет не разбрасывали, чтобы не курили, где не положено, после одиннадцати вечера чтобы не шумели, ну и строительные работы чтобы велись строго в разрешенные законом часы, - важно перечисляла та. - И просто общаемся, пока молодежь всю неделю в городе трудится. А как тут выжить без общения? Носки расплести - да сразу в петлю.
        - Ясно… Так что там было с карой Господней? - испугавшись, что словоохотливая соседка начнет настаивать на том, чтобы немедленно подключить ее к группе, попыталась уйти от темы Самоварова.
        - А… Может, зря я так… - пошла на попятную поселковая активистка. - Только больно высокомерный он, даже на фоне наших самовлюбленных соседей.
        Самоварова понимающе кивнула.
        - Приходит, значит, ко мне - худю-ю-щий! Как Кощей, кожа да кости. Свитерок на плечах висит, глаза пустые, и при этом очень злые. «Я, - говорит, - своих в отпуск отправил, а мне нужно отъехать на пару недель или больше. За домом следить кому-то надо, не поможете, мол, по-соседски?». И конвертик сует, беленький. Я сначала испугалась, что он головой поехал, потому что решил, что я, мать начальника департамента, могу к нему ходить за деньги говно убирать и газон поливать. Но нет, не совсем он был не в себе, попросил лишь взять ключи на хранение да семью таджиков пару раз в неделю в дом запускать, а после за ними запирать. Я так растерялась, что согласилась, а теперь думаю: зачем? Дверь открыть-закрыть не сложно, но как вспомню его - не по себе становится… Будто жизнь из него кто-то через трубочку высосал, помните, как в «Дневном дозоре»? Говорю же, здесь у нас черная дыра…
        Валерий Павлович громко кашлянул.
        Болонка, явно намекая на то, что незваным гостям пора и честь знать, описала одну из нажористых, раскинувшихся возле калитки хост и, вспомнив про незавершенную перепалку с хозяйкой, подбежала вплотную к забору и принялась ворчливо тявкать.
        - Пойдем мы, а то скоро точно ливанет, - подмигнув собачонке, спохватилась Варвара Сергеевна.
        Выговорившись, соседка ощутимо подобрела и уже ласково заговорила со своей питомицей:
        - И мы пойдем, да, Мусечка? Нам творожок пора кушать. А вы мимо будете идти - заходите поболтать… - Соседка повернулась к Самоваровой боком и теперь словно обращалась к одной болонке. - Алинка хорошая, не то что многие дамы, что здесь живут, пустышки силиконовые. Они думают, раз замуж вышли, им теперь все можно, даже с соседями не здороваться! А ваша всегда приветливая, внимательная. Остановится, затычки телефонные из ушей вынет: «Здравствуйте, Кларисса! Как у вас дела?». И Мусечке моей она нравится, да, пуговка? Кстати, у меня насадка ваша на дрель так и лежит, этот вон, дуболом, - указала она кривым пальцем на мужика в гараже, - все никак не просверлит… Но если не к спеху, я еще подержу.
        Варвара Сергеевна, и здесь не найдясь с ответом, решила снова промолчать. Выручил моментально подскочивший и взявший ее под локоть доктор:
        - Всего доброго! - бросил он Клариссе через плечо.
        - Ага, и вам не болеть! - откликнулась та и не по возрасту шустро нагнулась, поймала и ловко запихнула болонку под мышку. - А Алиночка пусть выздоравливает!
        - Спасибо, - махнула ей на прощание Самоварова.
        У забора Филатовых стояли два джипа: один, похоже, ливреевский, не новый и грязновато-серый, другой, стоявший за ним начищенный до блеска ярко-синий джип марки BMW, был заведен.
        Когда Варваре Сергеевне и доктору оставалось дойти до машин метров пятьдесят, ярко-синий джип с тонированными стеклами резко вырулил влево и, нервно тронувшись с места, направился в сторону КПП.
        31
        Из дневника Алины Р. 10 мая
        Я буквально разбиваюсь об их доброту.
        И это не какое-то пространное понятие, о котором люди любят разводить демагогию, а обыкновенное качество, выраженное в банальных мелочах. Дело не только в том, что я здесь хозяйка, - почтение часто бывает показным и вынужденным. Да и почтением я бы это не назвала - обычное уважение к замужней даме, не более…
        Вадик Ливреев, который к великой Жанкиной радости все же вырвался из дома и как раз поспел к уже накрытому на улице столу; весь вечер стрекотавшая без умолку Жанка; угрюмый, но милый Колян; потеплевший от водки Михалыч; застенчивый Дядя… В какой-то момент я вдруг поняла, что счастлива с ними - необразованными, небогатыми и неуспешными людьми. Меня укутывали пледом, выбирали для меня самые мягкие кусочки свинины, спрашивали, какая у меня любимая дворовая песня, а всегда молчаливый Дядя вдруг поинтересовался, кто мои родители и где они живут.
        Никто. Не живут.
        Но даже этот его невинный вопрос не испортил моего прекрасного настроения.
        Пахло сиренью, костром и мясным маринадом, водкой и табаком, и мне, может быть, впервые за всю мою жизнь, был приятен запах застолья, ведь от нашей почти спонтанной вечеринки веяло теплом и уютом.
        Даже Ливреев не раздражал, я вдруг увидела его совершенно другим: стеснительным и нежным, заботливым и юморным.
        Расслабившись, он позволил захватить себя отчаянно кокетничавшей с ним Жанке в кольцо ее плескавшей через край женской энергии. Под искрометными взглядами моей подруги наш бравый прораб то смущался, то принимался рассказывать забавные истории из своей армейской жизни, коих у него в запасе, чувствуется, целый мешок)
        Глядя на них, я невольно залюбовалась: если не замечать возрастных изменений во внешности, не думать, сколько им, уже не раз разочарованным в отношениях, на самом деле лет, можно легко представить, что эти совсем юные, недавно познакомившиеся ребята плетут перед нами историю своей будущей большой любви.
        Тошка, радостный от того, что мама притупила бдительность и позволила ему выдуть целую бутылку колы, наелся вредного шашлыка и ушел к себе смотреть мультики. Когда я около десяти вечера поднялась к нему, чтобы уложить его спать, мой малыш, с перепачканным испеченным Жанкой шоколадным кексом ртом, безмятежно дремал в кресле под титры из «Спанч-боба».
        Колян весь вечер звонил жене в далекую закарпатскую деревню, жена же Ливреева названивала ему сама, но в какой-то момент он просто отключил телефон.
        Андрей мне сбросил пару эсэмэсок, в которых докладывал, что у родителей невыносимо скучно и он хочет домой. Вернулся он к полуночи - понурый и трезвый. Как раз вовремя: Ливреев недавно уехал, ребята пошли к себе в бытовку, а мы с Жанкой уже заканчивали уборку.
        Под властью своего настроения я приласкалась к мужу, мы занялись сексом.
        Любовью мы не занимаемся уже много лет…
        После короткого соития я попыталась поделиться с Андреем эмоциями прошедшего вечера и спросила, что он думает о перспективах наклевывающегося между Жанкой и Ливреевым романа. Но муж, поковырявшись в айпаде, сослался на усталость и, пожелав мне спокойной ночи, выключил бра и повернулся ко мне спиной.
        Я лежала и думала о том, как быстро меняется мир: зарождаясь внутри, он сливается с внешним, и наоборот - внешнее, проникая внутрь, способно в секунды поменять внутреннее состояние.
        За истекшие полчаса мой мир успел трижды поменяться: бережно храня в уголках своего улыбающегося рта остатки ч?дного майского вечера, я была Сиренью, затем, на несколько коротких минут - целой Вселенной Андрея, которую он, решительно и особо не заморачиваясь, в очередной раз познавал, и уже после, в темноте комнаты, снова стала Одиночеством.
        И все же, засыпая, я по-прежнему улыбалась…
        32
        Ярко-синий джип, отъехавший от дома Филатовых, вызвал у Самоваровой неясное волнение.
        - Андрей не давал о себе знать? - поинтересовалась она у доктора.
        - Отсюда до Калужской области часа три-четыре будет И не забывай про утренние пробки, тем более в субботу. - Валерий Павлович бросил взгляд на часы. - К тому же Татьяна Андреевна Попова вряд ли ждет незнакомого зятя с распростертыми объятиями, если она действительно там. И если она вообще существует, - подумав, добавил он. - Ведь можно предположить и путаницу с официальными документами.
        - Существует.
        - Откуда такая уверенность?
        Варвара Сергеевна сделала странный, словно обрисовывающий кого-то невидимого в пространстве жест и тут же поймала внимательный и настороженный взгляд Валерия Павловича.
        Рассказывать про Алинин дневник ей по-прежнему не хотелось. Для того чтобы разбросанные по времени сюжеты сложились в единое целое, ей было необходимо прочесть дневник до конца, в идеале - в спокойной, без суеты, обстановке, но в заданных обстоятельствах осуществить последнее было, увы, проблематично.
        Когда они прошли в калитку Филатовых, Варвара Сергеевна остановилась и, задумавшись, начала рассматривать дом.
        С парадного входа фасад был уже полностью отремонтирован.
        Некоторым попавшимся им сегодня на прогулке домам, на затейливый экстерьер которых владельцы не пожалели денег, дом Филатовых в роскоши внешней отделки уступал. Вместе с тем было очевидно, что и здесь поработал дизайнер, а хозяева не жадничали при выборе материалов.
        В светло-серый мрамор, порезанный продолговатыми кирпичиками, которым строители от цоколя до самой крыши обложили дом, фрагментами был вставлен камень другой породы, более темный, также гладкий и холодный. Большие окна снаружи обрамляли серебристые металлические панели, а под сделанной из того же блестящего металла широкой, тянущейся козырьком по периметру панелью под самой крышей пряталась уличная подсветка.
        Варвара Сергеевна поняла, что фасад и внутреннее убранство дома выполнены в разных стилях - фасад был достойно минималистичен, внутри же однозначно главенствовала классика.
        Напичкав дом всевозможными ультрасовременными приборами и спрятав их за состаренными дубовыми дверьми, дизайнер пошла на спорный с точки зрения вкуса компромисс: слишком далеки были друг от друга два этих стиля.
        Возможно, вовсе не Алина убедила Жасмин совместить в проекте едва совместимое. Но кто-то из двух супругов, согласившись на модный гладкий минимализм снаружи, явно пожелал воссоздать внутри дома нечто, что лежало под самым сердцем.
        - Варь, ну что мы тут встали? Пойдем уже в нашу лачугу! - и доктор нетерпеливо подхватил Самоварову под руку.
        После прогулки он выглядел немного уставшим и бледным - похоже, со сменой погоды и у него заплясало давление.
        Со стороны террасы слышался громкий возмущенный голос распоряжайки.
        Варвара Сергеевна, держась за доктора, как могла ускорила шаг.
        Жанна стояла рядом с сидевшим на лавке Ливреевым и, обращаясь к нему, возбужденно жестикулировала:
        - Нет, ты видел, каким взглядом она окатила меня напоследок! Как будто я даже не домработница, а последняя чернь!
        Вадим примирительно хмыкнул:
        - Да забей… К тому же ты, как обычно, преувеличиваешь.
        Завидев Самоварову и доктора, Жанна подозвала их рукой:
        - Варвара Сергеевна! Пока вы гуляли, сюда приперлась Аглая Денисовна и увезла Тошку!
        Валерий Павлович приостановил Самоварову, бросившуюся было на террасу:
        - Варь, я в душ. Если нужен буду - дай знать, подойду.
        - Договорились. Что-то ты мне не нравишься… Давление измерь и сразу мне напиши, и напиши, если будут вести от Андрея.
        - Что тут произошло? - поднявшись на террасу, Варвара Сергеевна первым делом обратилась к спокойному, как удав, прорабу.
        Вадим, по-хозяйски развалившись на лавке, с удовольствием отхлебывал кофе из большой, принадлежавшей кому-то из строителей белой чашки с едва заметной красной надписью «Любимому мужу».
        Ливреев пожал плечами:
        - Ничего особенного. Мать Андрея приезжала, забрала Тошку.
        - Дело не в этом! - набросилась на него Жанна. - А в том, как и когда она это сделала!
        - Жанна, успокойтесь и давайте по порядку, - усаживаясь на лавку напротив Ливреева, попросила Варвара Сергеевна.
        По брошенному на нее взгляду прораба она поняла, что своей внешней невозмутимостью он пытается успокоить взвинченную до предела Жанну.
        Распоряжайка тяжело выдохнула и, прикурив очередную сигарету, попыталась говорить спокойно:
        - Она заявилась без предупреждения. Сказала, что не может дозвониться ни Андрею, ни, само собой, Алине… У Алины телефон, как вы знаете, вырублен, а Андрей на звонки матери не отвечает.
        - Ну а что здесь такого? Бабушка имеет полное право беспокоиться, - вставил Ливреев. - Не дозвонилась, вот и приехала.
        - Вадик, погоди! - снова перебила его Жанна и потерла рукой висок, пытаясь сосредоточиться на главном. - Варвара Сергеевна! Она, как выяснилось, должна была забрать Тошку в понедельник, а сегодня уже суббота! А что у нас было в понедельник?
        - В понедельник исчезла Алина, - констатировала Самоварова.
        - Совершенно верно! Алина, накануне исчезновения, то есть в воскресенье, оказывается, просила ее забрать Тошку до конца недели.
        - Почему же Андрей никому об этом не сказал?
        - Да потому, что в этой семейке высокие, как говорится, отношения! - снова заводясь, нервно хохотнула Жанна. - Княгиня, блин, Волконская!
        Совсем как вчера Андрей, она плотно сжала губы, высоко вздернула густые черные брови и, чуть откинув голову назад, изобразила предельную степень надменности. - «А что это у вас до сих пор такой бардак на участке?», - заверещала она противным голосом. - «Нет, спасибо, я кофе после двенадцати не пью!», «Жанна, у мальчика что, нет нормального рюкзака? У Алины Евгеньевны совсем нет времени его купить?»
        Варвара Сергеевна заметила, как Вадик вытянул под столом руку и ласково погладил кривлявшуюся распоряжайку чуть выше колена. От его неожиданного жеста Жанка смутилась и тут же замолчала.
        - Дорогая моя, давайте отбросим на время эмоции, - попросила Варвара Сергеевна, - и продолжим по порядку… Итак, Аглая Денисовна приехала без звонка. Во сколько?
        - Как только вы ушли гулять. Даже участковый, завидев эту стерву, тут же сгинул!
        - Какой участковый? - мигом напрягся Ливреев.
        - Да забегал к нам тут сегодня. Не боись, твоих не трогал, - ответила Жанна и, подумав, уселась на лавку почти вплотную к прорабу.
        - Они о чем-то говорили? - не обращая внимания на эти интимности, уточнила у Жанны Самоварова.
        - Конечно нет! Она вошла, он тут же распрощался и ушел… Видимо, пошел по другим домам, гастеров вылавливать.
        Ливреев закопошился в телефоне, что-то в нем проверил и облегченно выдохнул.
        - И часто она без звонка приезжает? - продолжила Самоварова.
        - Алинка сама ездила в Москву и отвозила к ним на пару-тройку дней Тошку. Насколько знаю, всегда по предварительной договоренности.
        - Какие у них были отношения?
        - Алина считала, что удовлетворительные.
        - Это как? - хмыкнул окончательно успокоившийся Ливреев.
        Варвара Сергеевна предположила, что он только что перепроверил в телефоне даты, подтверждавшие законное нахождение своих работяг в стране.
        - Ну как… Алина считала, что там папаша воду мутит, типа, не ко двору она им с самого начала пришлась. Они ж ее игнорили, понимаете? - и Жанна обвела присутствующих полным негодования взглядом. - Но десять прожитых вместе лет и наличие ребенка - все-таки повод изменить предвзятое, твою ж ты мать, отношение! У Андрея с родоками всегда было не очень… Нет, там не один папаша-генерал насчет Алинки подлючил, эта Аглая Денисонвна - та еще штучка! Она у них и верховодит! Я это сразу поняла и Алинке говорила, но она за нее заступалась и видела проблему лишь в напыщенном свекре. Вы бы видели, как она со мной! Даже не глядела в мою сторону, только вначале окинула с головы до ног и обратно, когда вошла, а потом вроде бы как и не ко мне, а к неодушевленному предмету обращалась! И носом все водила по углам… Диляра до сих пор наверху шухарится, видать, в шоке тетка!
        - Жанна, - перебила Самоварова этот яростный и, судя по вздоху прораба, пошедший по очередному кругу спич, - давайте мы сейчас не будем заниматься анализом взаимоотношений в этой семье, а попытаемся понять, может ли это, хоть косвенным образом, быть связано с исчезновением вашей подруги.
        - Дело говорите, - кивнул Ливреев.
        - Не знаю… Они, конечно, в своем роде отморозки, но сделать что-то плохое с Алиной точно бы не могли!
        - А какой был бы триллер! Психологический! - довольно хмыкнул прораб.
        Такому, как он, легко было верить, что Алина Евгеньевна просто психанула и уехала развеяться.
        Жанна бросила на него гневный взгляд.
        Ливреев мигом опомнился и затарахтел:
        - Варвара Сергеевна, видел я эту, как ее… Денисовну. Дама, может, и с заскоками, но ничего такого в ней нет, чтобы так реагировать, - и он ласково поглядел на Жанну. - Я бы даже сказал, что она неловко себя здесь чувствовала из-за своего вынужденного вторжения. А с другой стороны - родная бабка, имеет полное право волноваться за внука! И очень вежливая, кстати, дама.
        - Да что ты городишь, Вадим! - насупилась распоряжайка. - Такие, как она, неловкость не испытывают! А то, что ты принял за вежливость, ее обычная маска!
        - У меня, короче, клиентка одна была, богатая тетка в годах. Сдал ей объект, а она еще несколько лет меня дергала: то наружку дома подшаманить, то беседку построить, то обои заново поклеить. Сын, ботан с виду, женился, но продолжал жить с ней. У нее, короче, такой автопарк был - закачаешься: два «бентли», «роллс-ройс», про «гелик» и «мерина-купе» я уж молчу. Так вот, ее невестка, жена сына, при этом ездила на подержанном «вольво». Вот это я понимаю, стерва! А Денисовна ваша еще ничего, - подытожил он.
        - Много ты понимаешь, - вяло огрызнулась Жанка.
        - Может, тебе кофе заварить, с коньячком? - все так же ласково глядя на нее, предложил Ливреев.
        - А может, ты жене перезвонишь? - выпалила она зло и кивнула на карман, в который, как успела заметить Самоварова, Ливреев всегда предусмотрительно убирал телефон.
        Вадим моментально изменился в лице и, ничего не ответив, колыхнул солидным животом, вышел из-за стола. Быстрым шагом он спустился с террасы и направился в глубь участка, где, судя по доносившимся оттуда звукам, вновь начала работать бригада.
        - Милая моя, давайте соберемся с мыслями. - Варвара Сергеевна пересела на сторону Жанны и приобняла ее. - Алина позвонила свекрови накануне исчезновения и попросила приехать и забрать Тошку, так?
        - Да, - машинально кивнула распоряжайка, провожая Ливреева горящими глазами.
        Варвара Сергеевна, делая вид, что ничего не замечает, не отступала:
        - Андрей об этом не знал. Почему?
        - Потому что он еще в конце мая вдрызг разругался с матерью, - так же машинально пробубнила Жанна.
        - А по какой причине?
        - Не знаю. Это у них в порядке вещей. Навряд ли из-за Алины, она бы мне рассказала.
        - Но Аглая Денисовна не приехала, а заявилась за внуком сегодня. Может, они уже знают? Андрей мог с ними поделиться тем, что здесь происходит?
        - Не знают. Если бы она знала, что Алины нет дома с понедельника, устроила бы тут пипец… - наконец включилась в разговор Жанна. - Где Алина, ей, я думаю, по большому счету начхать, но был бы повод!
        - Что вы ей сказали?
        - Сказала, что у Алины проблемы со здоровьем, она поехала в санаторий и пока не выходит на связь… А что еще я могла сказать?
        - И как она на это среагировала?
        - Да пофиг ей Алина и ее здоровье, и сын пофиг! В этой семье каждый сам по себе, неужели вы не поняли?! И внук ей особо не нужен, захочу - возьму, захочу - не возьму. Она его в гольф играть учит. Появился какой-то новый гуру, она и засуетилась, примчалась забрать Тошку, чтобы водить к нему на занятия. Еще сказала, что костюм ему новый купила для гольфа. Кстати, Алина поддерживала тему с гольфом. Она ее почти во всех закидонах поддерживала!
        - Почему?
        - Вероятно, хотела нравиться. До такой степени старалась, что даже дизайн в доме сделала под ее допотопный вкус.
        - Оценила?
        - Да по фиг ей.
        - Понятно.
        У Самоваровой неприятно кольнуло в груди. Что это такое, когда в благополучной с виду семье каждый сам по себе, ей было хорошо известно.
        Она подумала про свою Аньку, которую, по сути, годами избегала, демонстрируя в общении с ней лишь внешнюю, во многом показную, что называется, для очистки совести, заботу.
        Французский, музыка.
        Пришла-ушла…
        Здорова - и слава богу!
        Не так посмотрела - не то сказала…
        Пустое и суетное, незаметно образовав в их доме толстенную ледяную корку, наглухо закрыло их души друг от друга.
        Встреча с Валерием Павловичем помогла Самоваровой многое переосмыслить, в том числе и отношения с дочерью.
        Но не будь этой встречи, так бы все и осталось! И сейчас, вместо милых ежедневных смайликов и коротких, но искренних отписок о своих (в том числе любовных) делах, Самоварова, как и долгие годы прежде, получала бы лишь дежурное «нормально» в ответ на все свои вопросы. О том, где и с кем ее дочь, а главное - чем она живет в эти дни, в эти минуты, знал бы кто угодно, но только не она…
        - Как вы считаете, почему она хотела ей нравиться? - почти машинально спросила Варвара Сергеевна, выпутываясь из неприятных дум.
        - Господи, Варвара Сергеевна! Сами не понимаете? Алинке удалось выйти замуж за приличного, по меркам общества, человека, сына она родила, дворец вот построила… Думаю, что стать похожей на Аглаю Денисовну было следующим этапом ее честолюбивых планов. Аглая, хоть и сука, типа, олицетворяет собой женский успех! Не на мать же свою Алинка хотела походить?!
        - Вы что-то знаете об этом? - включилась Самоварова.
        - А, - Жанна махнула рукой и, прежде чем ответить, какое-то время размышляла. - Если вы про вчерашний наезд Андрея, то нет, я не знала, что мамашка жива! А то, что Алина всю дорогу из-за нее страдала, знала… Даже не так - чувствовала. У нас в клубе большая часть девок - понаехавшие. И почти все они, что на Новый год, что на Пасху, к своим, к родне соскакивали. А мы с ней, как два одиночества, сверхурочно работали. И после отмечали - когда вдвоем, когда еще с кем… У меня-то понятно - отец давно умер, мать осталась в Ростове, и отношения с ней после моего развода и отъезда в Москву ограничиваются тем, что я ей деньги раз в месяц отправляю да звоню пару раз в неделю. У меня брат есть старший, тоже в Ростове живет, алкаш конченый… Так с этим соракапятилетним придурком мать как с младенцем возится: «Витечка-Витечка!». А со мной… Как только я осталась без работы и перестала отправлять им деньги, сквозь зубы начала разговаривать… Но какими бы ни были мои гребаные родственнички - они реальные, живые люди! Я говорю и с ними, и о них, а Алинка о своих - практически ни слова. Так, иногда вспоминала что-то
несущественное из детства… Вроде и проведать иногда ездила, но ничего потом не рассказывала, а я в душу не лезла.
        - Жанна, все это печально, но давайте вернемся к Аглае Денисовне.
        - А че с ней?! Реально успешная тетка: всю дорогу замужем за жирным чиновником-генералом, квартира в центре, машины-шубы, серебришко-фарфор-паркет, и Ахматова с Цветаевой, для фона, на журнальном столике. Алинка мне с придыханием про это рассказывала! А вообще Андреева мамаша всегда жила, как хотела, то есть - для себя…
        - Чтобы жить для себя, вовсе не обязательно выходить замуж. Тем более рожать ребенка, - глухо уронила Самоварова.
        Ее собственная семейная жизнь, как на ускоренной перемотке, быстро пронеслась перед глазами.
        Она-то большую часть жизни не для себя жила, а для работы и семьи! Именно в такой последовательности…
        - Вы правы. В наше время это уже не обязательно. - Почувствовав перемену в настроении собеседницы, Жанна высвободилась из-под руки Самоваровой и внимательно на нее посмотрела.
        - Время всегда одинаково. - Глядя Жанне в глаза, сухо произнесла Варвара Сергеевна.
        - Но лодку-то уже раскачали до предела! Сидят, сороки, и со всех сторон орут, что, мол, у нас теперь свобода выбора! Какого, к черту, выбора, если мы даже не щупали то, из чего выбирать? Ведь именно ваше поколение: матери, учителя, соседки, внушали нам, тем, кому не посчастливилось родиться в Советском Союзе, что в двадцать надо обязательно выйти замуж, родить до тридцати, а потом терпеть, терпеть, терпеть! - горячилась она. - А теперь вот кто-то задал новый курс, и нам, затюканным и уставшим от беготни за мужиками, пеняют на то, что установки эти неправильные! Типа, женщина - тоже человек и терпеть, мол, ничего и никого не должна! И сексом, которого тогда не было, теперь можно заниматься с кем угодно, а главное - в свое удовольствие! Слава богу, я, в отличие от Алинки, еще не наглоталась до кучи книжной пыли про тонкие чувства! С таким винегретом в башке не то что жить - думать иной раз затруднительно… Замуж я, как положено, в двадцать вышла, через год родила, все было вроде бы правильно, да не сложилось… Теперь вот живу как умею. И к матери не езжу потому, что в ее замшелом провинциальном мирке
на меня всякий раз зырят как на нахрапистую столичную шалаву. Что мать, что тетка, насквозь пропахшие капустным рассолом и предрассудками, уже с порога, глазами задают один и тот же мудовый вопрос: «Ну, че, жениха-то столичного подцепила?». А здесь, в сердце прогресса, я снова дура, потому что все еще, ептыть, не теряю надежды его найти… И секса хочу по любви, а не потому, что давно пора замуж, и не потому, что не надо себе ни в чем отказывать. А как нынче правильно, чтобы не чувствовать себя кругом дурой, никому не известно! - выпалив все это на одном дыхании, Жанна как будто сдулась и схватилась за чашку, из которой недавно пил свой кофе Ливреев.
        - Правильно так, как хорошо для вас… - медленно произнесла Самоварова. - Но желательно, чтобы ваше «хорошо» не причиняло неудобства окружающим, - не сдержавшись, добавила она.
        Сказанное распоряжайкой царапало ее, словно острые мелкие камушки. Похожие слова, с той же интонацией часто выкрикивала ее родная дочь, долгие годы безуспешно устраивавшая свою личную жизнь.
        - А я не знаю, как для меня хорошо! Чувствую одно - а общество навязывает другое. И даже вы… хоть вы и такая… особенная, ни на кого не похожая… Вы ведь тоже думаете про меня не слишком хорошо, разве не так? - и Жанна мотнула головой в ту сторону, куда минутами ранее ушел Ливреев.
        Самоварова невесело улыбнулась и покачала головой.
        Теперь Жанна смотрела на нее глазами запутавшейся девчонки, ищущей поддержки у взрослого человека.
        - Жанна, а можно очень личный вопрос?
        - Давайте…
        - Что случилось с вашим ребенком?
        - Его отец был наркоманом. И этот факт, о котором я сначала только подозревала, окончательно вскрылся во время моей беременности. Страшно вспомнить, в каком адском аду я вынашивала ребенка: заначки, закладки, истерики, стеклянные глаза. Мой сын прожил два часа и умер от легочной недостаточности. Я даже не знаю, что тогда больше всего потрясло наших близких - гибель ребенка или то, кем на самом деле оказался мой муж, такой офигенский с виду парень.
        33
        Из дневника Алины Р. 12 мая
        Сомнение и сочувствие.
        Два слова на одну букву, похожую на хирургическую иглу.
        Из трех наших работяг мне интересней всех Дядя.
        И это тем более удивительно, потому что он никому не нравится.
        Жанка его игнорит, ребята над ним беспрерывно подтрунивают, а Ливреев с каким-то садистским удовольствием дерет с него, чуть что не так, три шкуры.
        Я же читаю в его всегда беспокойных глазах сочувствие. И к этому миру, и к себе.
        Возможно, я заблуждаюсь.
        За искреннее сочувствие мы готовы пожертвовать многим: выкрасть у важных для нас людей и дел время, задвинуть принципы и даже перешагнуть через такую сложную штуку, как совесть.
        Как я поняла много позже, В. взял меня сочувствием.
        Когда я наконец, дождавшись очереди, зашла к нему в кабинет, он-то сразу понял, что мне некуда пойти со своей бедой.
        Похожий в тот момент на опустившегося на землю бога, он словно снял с меня информацию о безнадежной трясине, которая окончательно засосала меня с тех пор, как отец оказался в больнице.
        Теребя в руках бумажный несвежий, перепачканный тушью платок, я присела на стул напротив и… неожиданно вывалила ему все и сразу. Рассказала о матери и об отце, о том, что вроде бы счастлива замужем, но в силу обстоятельств оберегаю свою новую семью от старой.
        Простыми вопросами от подвел меня к главному.
        И за каких-то полчаса беседы заставил отчетливо понять, что я - жертва, я - терпила, что при своем уме и красоте я достойна совершенно иной жизни, правда, не уточнил, какой именно.
        К тому моменту, когда у отца сначала заподозрили, а потом и подвердили неизлечимую болезнь, они с матерью три года как официально развелись.
        Но эта формальность ничего не изменила ни для них, ни для меня.
        Они все так же продолжали жить в нашей общей квартире, скандалить и выпивать, а я все так же, изредка навещая, продолжала делать для Андрея вид, что их в моей жизни не существует.
        Отношения родителей казались мне чудовищным квестом под названием «Кто первый загонит другого в гроб».
        Так и вышло.
        Тряпичный человечек был намного слабее… Именно так я думала про него всегда.
        Но после той мерзкой сцены в больнице поняла - нет, все не так!
        Именно он все эти годы, как умел, давал ей любовь, именно он с благодарностью принимал от нее любые, с характерными для нее нотками истерики проявления эмоций, выслушивал дикие признания и узнавал о ее внезапных озарениях. Именно он, стоя часами у окна и глядя на чужие окна с чужим теплом и уютом, прощал ее и ждал, когда наконец хоть ненадолго она насытит свою гордыню.
        Она была конченой истеричкой.
        А «истерия» в переводе с латыни значит «матка».
        Теперь, став взрослой, я понимаю, откуда ею управляли те злые колдуны.
        Отцу никто не сочувствовал.
        Мать с ним жестоко игралась, а я его презирала.
        Ровно так же вышло бы и со мной, не встреть я тогда В.
        Андрей, такой же самовлюбленный, как моя мать, живущий только собственными переживаниями, включил меня в игру, в которой выделил мне строго определенную роль: я была его личным психотерапевтом, его послушной, неприхотливой любовницей, нарядной и ухоженной, к тому же с легким нравом, я была его подругой в обществе и, само собой, домохозяйкой.
        Разница между мной и отцом лишь в том, что я так и не сумела безоговорочно полюбить Андрея.
        В. поселил во мне сомнение.
        Он подсадил его в меня, щедро удобрив почву, и исчез из моей жизни.
        34
        Когда Ливреев, как ни в чем не бывало, широко улыбаясь, вернулся на террасу, Варвара Сергеевна попросила у него разрешения отвлечь ребят от работы, чтобы расспросить их про Алину. Прораб слегка удивился и, великодушно приобняв Самоварову за плечи, будто старую подругу, дружески хмыкнул:
        - Они ж полуграмотные у меня… Да и в дом не вхожи!
        - Насколько мне известно, между хозяйкой и вашими сотрудниками установились не только формальные отношения, - мило улыбаясь, ввернула Самоварова.
        - Ну… было… Тяпнули мы с хозяйкой пару раз в честь праздничка, ничего особенного, - и Ливреев покосился на Жанну, которая по-прежнему сидела на лавке и внимательно прислушивалась к каждому слову.
        Жанна, с горечью во взгляде, криво ухмыльнулась.
        «Ох, Ливреев, Ливреев! Как же часто простота походя ранит чувства тех, кому мы дороги…»
        Самоваровой стало обидно за Жанну, которую не могло не задеть это «ничего особенного».
        - Молодые люди, может, вы пока прогуляетесь, а я бы опросила здесь ребят, желательно поодиночке, - предложила вдруг Самоварова.
        Жанна насмешливо и выжидательно посмотрела на Вадима.
        - Поехали, Жанна Борисовна, угощу вас кофе с пирожным! - не растерялся он. Как бы в шутку, изображая галантного кавалера, Вадим одернул пиджак и, подойдя к распоряжайке, неловко протянул ей руку.
        Та нарочито медленно встала и, проигнорировав его протянутую руку, направилась к лестнице.
        - Удачи, Варвара Сергеевна! - бросила она напоследок и, будто нехотя, пошла к калитке.
        Ливреев набрал телефон бригадира.
        - Михалыч, перекур!
        За пятнадцать минут разговора с бригадиром Иваном Михайловичем Самоварова узнала о тонкостях ремонта больше, чем за всю свою жизнь.
        Михалыч, в отличие от двух других рабочих, прекрасно говорил по-русски.
        Он поведал ей об особенностях домов из кирпича и бетона, об утеплителях для стен, об уклоне пола в мокрых зонах и еще о многом таком, о чем она никогда не задумывалась.
        Так подробно он ответил на вопрос о том, как и при каких обстоятельствах контактировал с хозяйкой дома.
        Из всего этого Самоварова смогла сделать только один вывод: к ремонту Алина подошла ответственно и вникала во все детали, а не просто выбирала мебель и ткань на шторы.
        В какой-то момент Самоваровой пришлось перебить Михалыча: такое количество второстепенной информации не помещалось у нее в голове.
        - Вы замечали какие-то странности в поведении Алины? Говорите все, что придет в голову. Это может иметь значение.
        - Так она не в санатории? - пытливо спросил бригадир, глядя ей прямо в глаза.
        - Не знаю, - отвела взгляд Самоварова.
        - Да знаете вы… И все уже давно догадались, - махнул он рукой в сторону участка, где продолжали трудиться рабочие. - В этом и заключается странность таких домов.
        - Каких?
        - Элитных домов в элитных поселках, - невесело усмехнулся Михалыч.
        - Что вы имеете в виду?
        - Знаете, мы у себя дома тоже строим. Тюкаем, когда время есть, потихоньку-полегоньку, и темпы, конечно, не те, и размах. Кто-то что-то перестраивает, кто-то что-то достраивает. Но у нас хотя бы понятно - зачем. Мы люди простые, ругаемся и материмся порой так, что стекла в окнах дрожат, и спорим, и выпиваем, и любимся тут же… Но у нас все настоящее, а у них, - Михалыч указал пальцем на дверь, ведущую с террасы в дом, - нет. Смотришь на них - будто сериал по телику показывают. Куда они бегут? Что кому хотят доказать? Зачем им все это: дома, машины, платья, дорогая жратва, если они не умеют ничему радоваться?
        - Вы кого конкретно имеете в виду, Андрея Андреевича или Алину Евгеньевну?
        - И Жанну Борисовну тоже… Сейчас она еще живее, чем они, искреннее, но захомутает мужичка какого - и через год-другой превратится в Алину Евгеньевну, которая на наших застольях с вареной колбаской и самогонкой сидит с таким видом, будто оперу слушает.
        И Михалыч, покрутив в толстых мозолистых пальцах окурок, привстал и метко швырнул его в банку.
        - Не о Жанне Борисовне сейчас речь, - подчеркнула Самоварова.
        - А вам не странно, что Жанна не знает, куда и с кем могла отправиться ее лучшая подруга? В этом-то и кроется ответ на ваш вопрос про ихние странности.
        - То есть вы исключаете вариант, что с Алиной Евгеньевной могло случиться что-то плохое? - Самоварова внимательно следила за малейшими изменениями в лице и голосе бригадира.
        - Исключаю, - уверенно произнес он.
        - Отчего же?
        - Умная она. Даже слишком. Слишком умная баба - любому мужику беда! Когда хлопочешь по дому с утра до вечера, стираешь-штопаешь, а то и потолки вместо отсутствующего в доме мужа красишь, не с чего ерунде всякой в голове завестись…
        - От ерунды в голове и богач, и бедняк не застрахован, уж вы мне поверьте! - сказала Самоварова, имея в виду случаи из своего солидного служебного опыта.
        Михалыч, похоже, понял, о чем она подумала, и решил не развивать щекотливую тему о морали в разных слоях общества.
        - Насколько я знаю, Алина Евгеньевна, как сюда переехала, из дома выезжала только по делу и только на своей машине, - буркнул он и посмотрел на дешевые массивные часы на своем запястье.
        - Понятно, - подытожила Варвара Сергеевна.
        С Коляном беседа получилась и вовсе бесполезной.
        Пользуясь перекуром, он уже успел отправить кому-то сообщение и теперь ежеминутно глядел в свой старенький мобильный, не выпуская его из рук.
        В какой-то момент его лицо вдруг озарила счастливая улыбка. Краем глаза Самоварова углядела на его дисплее фото совсем юной девушки с маленьким ребенком на руках.
        Будучи по натуре стеснительным молчуном, особенно в обществе малознакомых людей, Колян с помощью наводящих вопросов лишь повторил сказанное Михалычем: Алина Евгеньевна с самого начала частенько появлялась на объекте вместе с Жасмин и тщательно контролировала процесс ремонта, а переехав сюда, из дома выезжала редко, и всегда на своей машине.
        Охарактеризовал он ее одним словом, без эмоций: «Красивая».
        Дядя Ваня как раз удивил.
        Он так сильно нервничал, что его колени буквально ходили ходуном. Заметив, что Самоварова обратила на это внимание, он положил на них руки, но и это не помогло прекратить не контролируемую мозгом трясучку. При ближайшем рассмотрении, во многом благодаря своим рыжим усишкам, он был похож на пугливого, но несущего какую-то важную миссию таракана. Варвара Сергеевна, конечно, помнила, что болтала о нем Жанна: Дядя уже много лет состоял в секте свидетелей Иеговы.
        В отличие от своих товарищей, он не курил, да и от кофе отказался.
        - Вы что-то знаете, не так ли? - строго спросила его заметно подуставшая за это бесконечное утро Самоварова.
        - Я?! - Маленькие глазки, стараясь не глядеть в лицо мучительницы, забегали то влево, то вправо. - Я ж там всегда! - махнул он рукой в глубь участка. - Мы ж робим здесь!
        - Это я поняла, - вздохнула Самоварова.
        Он осмелился взглянуть на нее исподлобья:
        - Так я пойду? Мене раствор мясить. Ща дожжик хлынет, знова простой будет.
        - Расскажите про Алину Евгеньвну, - попросила Варвара Сергеевна. Ей давно хотелось есть, и к этому моменту, вместо голода с никотиново-кофейным привкусом, она уже чувствовала только свою полную обессиленность.
        - Вона госпожа, а мы холопы, чого тут сказывать! - неожиданно категорично заявил Дядя и, унимая дрожь в коленях, накрыл их руками.
        Варвара Сергеевна решила пойти ва-банк:
        - Я знаю, вы что-то видели и слышали! Вы должны мне об этом рассказать. Дело серьезное. Буду с вами откровенна: никто из домочадцев не знает, куда могла отправиться Алина Евгеньевна, а самое неприятное заключается в том, что никто не знает, по ее ли воле это произошло.
        Слова Самоваровой не произвели на работягу впечатления. Он лишь запустил свою грязную пятерню в затылок, с удовольствием почесал его и, будто даже слегка нападая, неожиданно бойко спросил:
        - А черняву вы запитувалы? Диляру? Она ж там в доме пасэтся, иноверка! - похоже, Дядя был не так прост и быстро сообразил, что, переведя стрелки на няньку, избавит себя от тягостных расспросов.
        Варвара Сергеевна неожиданно растерялась.
        Разговор с Дилярой входил в ее обязательные планы.
        Но чтобы откровенно поговорить с этой тихой, старающейся быть как можно неприметнее женщиной, требовалась, как интуитивно чувствовала Самоварова, особая минута.
        Кстати, где она сейчас?
        Раз ребенка забрала бабушка, делать ей в доме нечего.
        Вполне вероятно, что давно по-тихому ушла.
        Как бы то ни было, хитрец добился своего: занервничав по поводу своей нерасторопности, Самоварова мысленно переключилась на Диляру и решила немедленно связаться с Жанной, уточнить, уехала нянька или нет.
        Есть Варваре Сергеевне окончательно расхотелось.
        35
        Из дневника Алины Р. 15 мая
        Ночью все меняется.
        Люди, события, прожитое, а еще - возможное, но так и непрожитое - со всего словно снимается скорлупка. И в темноте комнаты, с вялой полоской лунного света из щели между штор, истина становится так близка, что, кажется, ее можно потрогать.
        Я накосячила. Я не просто изменяла мужу - я позволила себе неистово любить. Чужого и аморального мужчину.
        Большинство людей не знают, что такое страсть, и часто путают ее с похотью. Высунув языки, как голодные, дорвавшиеся до жратвы собаки, они судорожно дышат, жадными липкими пальцами срывают одежду и, неся охрипшими голосами тут же сливаемую в канализацию Вселенной чушь, яростно тычутся друг в друга.
        Подлинная же страсть способна раздвинуть время.
        Отзвук упавшей на пол сережки целую Вечность стоит в ушах. Любое произнесенное слово несет в себе единственную Истину, а тела… это лишь инструменты, позволяющие на бесконечные мгновения ухватить за бороду Создателя.
        Не уверена, что желаю кому-то такое пережить.
        Мне надо найти дорогу к Богу, пасть к Нему в ноги и раскаяться.
        И только в этом случае, может быть, удастся очиститься.
        Только как зовут этого Бога? А Его Сына? И был ли у него Сын?
        И почему человечество, настрочив на эту темы миллионы книг, до сих пор не может прийти к какому-то общему, неоспоримому выводу?
        На столь наивные детские вопросы я (и никто из тех, кого я знаю) так и не получила однозначного ответа…
        Но когда плачу в одиночестве, я почему-то чувствую, что становлюсь чуть ближе к этому таинственному Богу.
        По ночам даже слезы другие на вкус - они правильные, настоящие.
        Но с наступлением утра скорлупка неизбежно появляется вновь и делает все привычным и двусмысленным: на вид - простым, внутри - опасным.
        Иногда по ночам мне приходит в голову странная мысль о том, что только психически неуравновешенные люди могут быть (пусть лишь в какие-то моменты) абсолютно честны.
        В своих пьяных припадках мать, бывало, орала мне, тогда еще школьнице: «Вали из этой трясины! Но не выходи замуж и не рожай, а то будешь, как я, всю жизнь мучиться и мучить близких!»
        В., будто поймав сквозь годы этот разрушающий основы общества лейтмотив, облагородил его и, перепевая бархатным голосом искусителя, вещал, что счастье женщин, за которыми будущее, вовсе не в том, чтобы быть покорными служанками мужьям и детям. Мол, для нас, настрадавшихся в поколениях по самое некуда, пробил час высоко поднять голову и делать то, что хочется, а не то, что нам веками вдалбливали, выдавая за истину.
        Его тогда уже тридцатилетняя дочь окончила Кембридж, вернулась в Россию и на момент нашего знакомства небезуспешно строила карьеру в израильской фармацевтической компании. Жила на две страны. Это не помешало ей в отсутствие мужа родить ребенка и через два месяца вернуться на работу, оставив малыша на попечение нянькам и бабушке, законной жене В. Кстати, тему жены (по косвенным признакам - классической домашней клуши) он ловко обходил стороной.
        Интуитивно я понимала: со мной он мог быть тем, кем и был на самом деле - великодушным вампиром, который подрывает устои, одобряемые обществом, частью которого он являлся.
        Ему не хватало страсти, а в протесте, который он ловко в меня подсадил, забурлила горячая кровь!
        На свидания к В. я делала яркий (почти как в тот позорный месяц в клубе, когда пыталась танцевать стриптиз), несвойственный мне макияж.
        Кроваво-красные губы, прокрашенные в три слоя густые ресницы, делающие взгляд томным, пленительные, взлетающие ко лбу дуги бровей.
        Он бросал на меня короткий внимательный взгляд и, слегка улыбнувшись самому себе, тотчас на меня набрасывался.
        Не скрою, наше соитие было столь оглушительным, что я даже не воспринимала его как измену: Андрей, с его в общем и целом здоровой потребностью во мне, существовал словно параллельно, а то, что происходило между мной и В., было в другом измерении. Почти как в детстве: придумаешь себе сказочный мир, в котором старый дубовый подсервантник напротив материной кровати превращается в ворчливого и мудрого старикана-короля, а рюмки и фужеры в его недрах - в подданных, которым, переставляя с полки на полку, я раздавала и титулы, и судьбы.
        Здесь, в моем с В. мире, я была возлюбленной прекрасного Носферату, истаскавшегося в веках и истосковавшегося по любви.
        Чем неистовей мы сплетались телами, тем меньше оставалось меж нами любых, о чем бы то ни было, разговоров.
        После смерти моего отца В. совсем перестал спрашивать меня про Андрея, но в его пронизывающих взглядах и тяжких вздохах после наших безумных полетов я считывала конкретный месседж: «Как ты так можешь, любимая?»
        И тогда я стала убеждать себя в том, что медленно, но верно обескровливаю самого важного и ценного человека в своей никчемной жизни.
        А то, что он был вовсе не добрым доктором Айболитом, придавало его образу, во многом дорисованному моим воображением, дополнительную пикантную остроту. Рядом с ним я ощущала себя исключительной - я была не заурядной спасительницей зависимого от отца истеричного алкоголика, я стала Судьбой, с трудом отысканной сквозь века. Соткав это кисейное, но прочно защищавшее меня от не слишком счастливой реальности убеждение из многозначительных, то печальных, то полных страсти взглядов и вздохов возлюбленного, я придумала себе новую запредельную жизнь, где сумела стать единственной и неповторимой Женщиной.
        В реальности же выхода у меня было два: оставить мужа и стать незаметной для общества любовницей (В. дорожил своей семьей, и мы встречались с ним в дешевых, на окраинах города, гостиницах - только тогда, когда ему это было удобно) или бежать от него прочь, в понятный и циничный мир Андрея.
        Решение пришло само.
        После очередного немого, но особенно острого укора со стороны В., я невероятным усилием воли стала игнорировать его эсэмэски.
        Продержалась я неделю, а после он и сам перестал писать. К тому же это совпало с долгими новогодними праздниками, во время которых каждый из нас обязан быть с семьей.
        Так прошел самый мучительный в моей жизни январь.
        А в феврале я забеременела.
        Элементарный арифметический подсчет показал, что от мужа.
        36
        Жанка хохотнула в трубку и, сквозь смех выслушав вопрос Самоваровой, предложила ей подняться на второй этаж и проверить, уехала ли Диляра.
        В машине прораба задорным бабьим голосом разливалась какая-то попса.
        - Вы скоро? - уточнила Варвара Сергеевна.
        - Ха! Вы же сами нас отправили, вот мы и катаемся по округе, кафе с уличной террасой ищем. Вадик считает, что кофе без сигареты - деньги на ветер! А я хочу пирожное, где много крема, но мало теста, а еще хочу фреш морковный со сливками, а еще… - к счастью, отвлекшись на бубнеж Ливреева, она оборвала перечисление своих хотелок и снова оглушительно рассмеялась.
        Судя по ее настрою, распоряжайка в очередной раз успела забыть про наличие у Ливреева жены и теперь явно наслаждалась моментом.
        - Ясно. Приятного аппетита, - с невольным укором вздохнула Варвара Сергеевна. - Но в дом я без вас не пойду, а вы, если не затруднит, наберите няньке и выясните, где она находится.
        - А че такого? - отбрыкивалась от ее просьбы распоряжайка. - Поднялись бы сами и посмотрели.
        - У меня нет на то ни разрешения хозяина, ни, к счастью, санкции на обыск, - отбрила ее Варвара Сергеевна.
        - Ох, ладно… Ща сделаем.
        Через несколько минут от Жанны пришло сообщение, в котором говорилось, что Диляра, как и опасалась Варвара Сергеевна, покинула дом сразу после того, как уехали Тошка с бабушкой.
        Звонить чернявой не было смысла.
        Если уж она ушла так тихо, что никто из сидевших на террасе не услышал, то отвечать на сложные вопросы по телефону такой пугливый и робкий человек уж точно не станет.
        «Садись, Варвара Сергевна, тебе два», - горько усмехнулась она про себя.
        Впрочем, логика ей подсказывала, что по отношению к няньке сложно было выстроить какую-либо проекцию, которая бы связала ее с исчезновением Алины.
        Варвара Сергеевна прикрыла глаза и попыталась мысленно воссоздать образ Диляры - неприметная маленькая женщина неопределенного, как это часто встречается у азиатских женщин, возраста, исполнительная и тихая. Да и одета более чем целомудренно.
        Она вспомнила, какой жуткий испуг вызвала у няньки невинная игра в прятки в обществе знакомых ей мужчин.
        Нет, такая даже в самой нелепой фантазии не смогла ни вызвать интерес Андрея, ни тем более спровоцировать его интерес. А кроме любовной интрижки ничего не приходило Варваре Сергеевне на ум. Алина, со слов Жанны, к няньке относилась с уважением, Андрей ей прилично платил. И вышли на нее Филатовы по рекомендации хороших знакомых.
        «Есть возможность где-то найти и переправить мне фото паспорта няньки?» - не став на сей раз откладывать дело в долгий ящик, отбила Жанке Самоварова.
        Через пару минут от распоряжайки прилетел нужный скан.
        «Вы что, все дублировали за Алиной?» - удивилась Варвара Сергеевна.
        «Нет. Просто повезло. Ей срочно нужен был постоянный пропуск в поселок, у Алины не было под рукой мобилы, вот я и сняла, переправила охране. Хорошо, удалить не успела)))»
        «Вот уж действительно - повезло! - обрадовалась все еще расстроенная своей нерасторопностью Варвара Сергеевна. - Жанна, скиньте мне, пожалуйста, телефоны Андрея, Аглаи Денисовны, Вадика Ливреева и всех его работяг».
        О том, что ей по-любому придется обратиться за дополнительной помощью к полковнику Никитину, интуиция подсказывала с самого начала.
        Подержав телефон в руках, Варвара Сергеевна решила пока не звонить полковнику, а выбрать более подходящий момент.
        Давно пришла пора вернуться к доктору.
        Внутри неприятно заскребло.
        Услышать сейчас Никитинское раскатистое «а-а-лло», всегда как будто раздраженное, словно его оторвали (и в большинстве случаев именно так и было) от сверхважных дел, а потом незаметно упасть в его голос, теплевший с каждой минутой разговора, было для нее куда более предпочтительным, чем, воротившись в гостевую хибару, наткнуться на угрюмое лицо Валерия Павловича.
        Нет, дело было вовсе не в том…
        Она уже не любила полковника как мужчину, и их личные отношения для нее стали давно отзвучавшей песней, но он остался ее другом и старшим товарищем, собратом по оружию, если можно так сказать. Лукавить с полковником ей не было ни малейшей нужды, с доктором же приходилось делать именно это…
        Повернись их вчерашний ночной разговор на крыльце в иное русло, она, видит бог, охотно рассказала бы ему и про Алинин дневник и про то, как не прав Андрей в своей слепой и формальной правоте.
        Но принципиальный доктор занял категоричную позицию.
        Она и полюбила-то его в том числе за внутренний стержень и принципы, а теперь, выходит, его негибкое восприятие ситуации незаметно разводило их в разные стороны, вынуждая ее лукавить.
        Может, все дело в сложившейся в большом доме обстановке? И оба они уже успели подцепить здесь вирус лжи и неискренности?
        Самоварова вздохнула.
        Она хорошо знала, что полковник Никитин не любил эсэмэситься, но все же вместо звонка решила ему написать.
        «Привет! Если не затруднит, срочно пробей этот паспорт. Также мне нужна детализация звонков этих телефонов, начиная с прошедшего воскресенья».
        Отправив сообщение, Самоварова встала и направилась в гостевой домик.
        Не успела она затворить за собой тугую дверь хибары, как с неба, круша своим напором все вокруг, хлынул сильный, с порывистым ветром дождь.
        Все небольшое пространство домика в считаные секунды погрузилось в полумрак.
        Валерий Павлович сидел в старом кресле и согнувшись в три погибели, что-то сосредоточенно писал в своем едва подсвечивавшем комнату ноутбуке.
        От темноты и голода у Самоваровой закружилась голова.
        Она заставила себя подойти к плите и открыла стоявшую на ней кастрюльку. Нехотя съела пару ложек давно остывшей каши и вдруг, вдобавок к головокружению, ощутила озноб.
        - Валер, от Андрея не было новостей?
        - Еще нет, - не отрываясь от монитора, бросил он в ответ.
        - С давлением что?
        - В пределах нормы, а пульс высоковат.
        - Но это же после прогулки?
        - Вероятно, - кивнул он головой.
        - Знаешь, я посплю немного.
        - С тобой все в порядке? Может, и тебе давление измерить? - оторвался он наконец от монитора.
        - Все нормально, - отмахнулась Варвара Сергеевна. - Просто немного устала.
        Валерий Павлович нахмурился, но лекцию о ее неправильном отношении к своему организму читать не стал - то ли действительно был поглощен работой, то ли все еще обижался за то, что она предпочла его обществу Жанкино.

* * *
        Наконец приснилась Алина.
        За окном бесновалось ненастье - дождь и ветер, словно поставив себе целью смести все живое с лица земли, разбушевались не на шутку.
        Когда Варвара Сергеевна, проспав целый час, очнулась, она увидела, что на окна домика успели налипнуть листья, мелкие ветки и хвоя.
        Картина была чудовищно-завораживающей: как будто, пока она спала, в мире случился конец света, и теперь его мертвые останки в виде зелено-коричневого мусора, тягостно скребя стекло, испускали предсмертные вздохи.
        - Дождь кончился? - потирая глаза, выкрикнула она в полумрак комнаты, туда, где обнадеживающим огоньком по-прежнему светился ноутбук доктора.
        - Дождь! - хмыкнул Валерий Павлович. - Пока ты спала, был самый настоящий ураган! А у Филатовых, похоже, одну из водосточных труб на доме сорвало.
        - Как же ты разглядел? - привстав с кровати, она кивнула головой на заляпанные, почти наглухо, ошметками зелени окна.
        - Не разглядел. Когда ливень стих, услышал глухой стук снаружи. В любом случае, надо идти и смотреть.
        - Андрею напиши, может, надо срочно кого-то вызвать из управляющей компании.
        - Он уже сам написал. Будет через пару часов. И о поездке расскажет при встрече, - хмуро уточнил доктор.
        Самоварова откинулась на подушку и зажмурилась - надо срочно, во всех деталях, вспомнить сон…
        Там, во сне, за окнами комнаты на втором этаже большого дома тоже бушевал ураган.
        Посредине хозяйской, метров в пятьдесят, спальне, стояла кровать под белым молочным балдахином, натянутым на деревянные, выходившие из спинок кровати столбы с насеченными на них мужчинами и женщинами, слившимися в позах «Камасутры».
        Ураган за окном был такой силы, что балдахин над кроватью пузырился и колыхался, а фигурки на столбах, казалось, ожили и, напуганные природной стихией, принялись исступленно отдаваться друг другу.
        Андрей лежал в разобранной постели.
        Вид у него был, как у человека, испытывающего серьезную головную боль: лежа на спине, он напряженно вытянулся, а ко лбу его была прилеплена мокрая тряпка. Алина сидела посреди кровати и, судя по страдальческой гримасе, искажавшей его лицо, говорила мужу что-то неприятное. Голос ее звучал тихо, но уверенно.
        Впрочем, в вое ветра и шуме ливня слов было не разобрать.
        После очередной произнесенной особенно эмоционально фразы Андрей, кряхтя, повернулся к жене спиной.
        Тогда она закрыла лицо руками и горько-горько заплакала.
        Ее терзала какая-то острая, невыносимая боль.
        Но Андрей лишь крепко зажмурил глаза.
        И вдруг из кожи Алины начала стремительно расти шерсть, а ее ухоженное личико стало на глазах превращаться в звериную морду.
        Андрей натянул на себя одеяло и укрылся с головой.
        Хищница, в которую превратилась молодая женщина, казалась некрупной и красивой - даже в полумраке комнаты, подсвеченной лишь парочкой прикроватных бра, было видно, как блестела ее чистая и умасленная, словно у породистой собаки перед выставкой, серебристая шерсть.
        Сомнений не было - на кровати, повернув морду к едва сдерживавшему натиск чудовищной грозы окну, сидела, нетерпеливо перебирая передними лапами, самая настоящая волчица.
        И тут она дико взвыла и, прыгнув, оказалась на подоконнике.
        Порывистый ветер, будто подчинившись чьей-то осознанной воле, распахнул окно настежь, и волчица выпрыгнула вон из комнаты.
        Деревья за окном тряслись и качались с такой силой, словно, не силах совладать со стихией, сами хотели погибнуть и поскорее освободиться от охваченных паникой листьев, которые, не сумев удержаться, стремительно падали на землю, чтобы наконец обрести в ней покой, но вновь взметались вверх с порывами ветра.
        Под окнами опасно поблескивали не два, а четыре волчьих глаза - оказалось, что волчицу выманил наружу сухощавый, облезлый, но все еще казавшийся сильным, с тяжелой умной мордой волк. Взвыв напоследок, они вместе скрылись в ненастье.
        Андрей же, трясясь в лихорадке, быстро отбросил одеяло и раздраженно приказал кому-то принести ему водки с перцем и градусник.
        Самоварова встала и, преодолевая головокружение, прошла в ванную комнату. Ее тут же вырвало. Но легче ей не стало: сильнее всего было ощущение отчаянья и боли, которые пронизывающим холодом сжимали ее изнутри.
        «Алина жива!» - стучало и пульсировало в ее раскаленной от боли голове.
        Так или иначе ценой своего резко пошатнувшегося здоровья ей удалось поймать нужный канал…
        Для начала надо было успокоиться, а затем найти предлог, чтобы до приезда Андрея остаться одной и вернуться к изучению дневника.
        Варвара Сергеевна решила пойти на хитрость: выйдя из ванной, она посетовала доктору на то, что у нее расстроился желудок, и попросила его обратиться за помощью к Ливрееву (который, по ее прикидкам, уже привез Жанку обратно в дом и пережидал там сейчас грозу), чтобы съездить в ближайшую аптеку за лекарством.
        Выслушав ее просьбу, Валерий Павлович, продолжая задумчиво хмуриться, измерил ей давление, которое оказалось всего лишь немного пониженным. Порекомендовав ей поспать еще, Валерий Павлович отыскал в коридоре чьи-то резиновые сапоги и отправился в большой дом на поиски прораба.
        37
        Из дневника Алины Р. 16 мая
        Утром мучительно захотелось яичницы с колбаской и хлебушком, какую когда-то готовила мать.
        Тохе очень понравилось, зря я тревожилась на этот счет.
        Когда любишь, всегда тревожишься, разве нет?
        Вот ты, мой неведомый друг, если кого-то любишь, ты же думаешь о том, хорошо ли сейчас объекту твоей любви, сыт ли он, тепло ли ему, радостно ли ему живется?
        Из всего вышеперечисленного мои родители беспокоились только насчет еды.
        «Ты ела в саду?» - глухо роняла мать, стоя у плиты ко мне спиной и толча в голове свои безрадостные мысли так же остервенело, как толкла в кастрюльке картофельное пюре.
        Я чувствовала - ей почти всегда плохо, и я почти никогда не хотела есть в собственном доме.
        «Мать сварила щи. Тебе разогреть?» - спрашивал отец, не отрываясь от книги.
        «Нет, спасибо, я после школы поела у Маши».
        У Маши, помню, было вкусно.
        Воздушные пирожки с мясом или рыбой, бефстроганов в сливочном соусе, густой ароматный рассольник, мясо по-французски с тягучей сырной корочкой и даже домашний торт «Наполеон».
        Машина мать, не слишком образованная и совсем некрасивая женщина, проверяла ее уроки, не пропускала ни одного собрания в школе и по ночам шила ей платья.
        А Машиного папу любили и уважали все ее ухажеры - он пытался стать для них своим, чтобы всегда быть в курсе, с кем она проводит время.
        Теперь, конечно, я знаю: это был фасад, за которым скрывалось то многое, чего я тогда не понимала.
        Как только Маше исполнилось восемнадцать, ее родители развелись - оказалось, у ее отца на протяжении многих лет была другая женщина.
        Но они привили Маше любовь и заботу о ближнем.
        Даже после развода ее отцу удалось сохранить с Машей и ее братом прекрасные отношения.
        В двацать пять у Маши было двое детей, успешный муж, кошка, собака и загородный домик. Хотелось бы верить, что ее семья все так же крепка, как десять лет назад, когда мы случайно пересеклись в центре города и успели немного поболтать.
        Мы привносим уже в собственную семью ровно то, что сумели взять из родительского дома.
        Наверное, именно поэтому я так часто спрашиваю Андрея, не голоден ли он, и постоянно ругаюсь с сыном из-за того, что тот не хочет доедать суп или кашу.
        А больше мне нечего привнести, остальное я должна придумать сама, оттолкнувшись от выжженной земли с покосившимся домиком.

17 мая
        Айфон сведет меня с ума.
        Иногда так и хочется, особенно днем, когда у всех вдруг обостряется активность, зашвырнуть его подальше в лес, навсегда.
        Повальный невроз нашего века: засыпать по вечерам и вставать по утрам только после того, как из мобильного в очередной раз извлечена вся бесконечно поступающая в него инфа - сообщения из вайбера и ватсапа, ящиков яндекса и мейла, напоминания о штрафах и оплате коммунальных услуг, ворох ненужных предложений и поздравлений из сервисов и банков… А еще уведомления фейсбука, инстаграма и, будь они неладны, допотопных «Одноклассников», от которых я, как, впрочем, и от других соцесетей, напрочь забыла пароль.
        Конечно, все эти пароли я когда-то записала.
        Но так как с тех пор поменяла уже не один айфон, каждый раз, чтобы начать его с чистого листа и таким образом пытаясь, как от старого хлама, освободиться от устаревшей инфы, я опрометчиво удаляла все прежние, в том числе с нужными паролями, заметки.
        Весь этот поток информации незаметно, будто через тоненькую трубочку отсасывает твою энергию, которой и так с каждым часом беготни по делам и изнуряющего стояния в пробках становится все меньше.
        В., как ни крути, мудрее меня, мудрее многих…
        Его никогда не было в соцсетях.
        Он предпочитал расплачиваться наличными и обходился без кредитов.
        И даже в этих, казалось бы, мелочах, сказывалась наша разница в возрасте.
        Я все собираюсь рассказать о его болезни.
        Ты не сомневайся, мой неведомый друг, я вовсе не преувеличиваю, когда говорю, что В. панически боялся солнечного света.
        Если с сентября по апрель он испытывал еще умеренный дискомфорт, то с мая и все последующие за ним теплые летние месяцы он не выходил из дома или госпиталя, передвигаясь между этими двумя точками только на авто с кондиционером. Само собой, ни на какой отдых в морские края он ездить не мог, а гулял только в пасмурную погоду.
        Будучи крепким профессионалом в своей области, он так и не смог найти либо озвучить для меня причину, которая привела его к столь необычной форме невроза.
        Лет двадцать назад, когда это только началось, он обследовал все, что мог.
        Ставили ему и вегето-сосудистую дистонию, и запущенный шейно-грудной остеохондроз, а позже, когда появился этот популярный нынче диагноз, ВБН - у него нашли проблему с венозным оттоком.
        Множество людей в наше время имеют проблемы с шеей и сосудами, но мало кто боится того, что дает жизнь всему, что есть на земле, - обыкновенного солнечного света.
        Активное солнце заставляло его испытывать такое же мучительное состояние, какое мне впервые пришлось испытать в том торговом центре, - приступы панической атаки.
        Дело было, конечно, не в венозном оттоке, а в его глубоком внутреннем конфликте.
        Помнишь, я цитировала Анастасию Д.: «Энергия, заблокированная в травме, рано или поздно выльется в телесный синдром».
        Аэрофобия, агорафобия, акрофобия, гелиофобия, кардиофобия, клаустрофобия и канцерофобия, неофобия и обезофобия, пениафобия, скопофобия и социофобия, и даже филофобия с гинофобией - вот лишь неполный перечень психологических клещей, которые в наше и без того сумасшедшее в своей скорости время изводит множество людей, загадочными названиями прикрывая серьезный внутренний диссонанс.
        Хотя В. категорически не любил жаловаться и вообще рассказывать о себе, я предполагаю, что его внутренний конфликт заключался в борьбе между до конца не истребленным, искренним желанием помочь больному и слишком частым сознанием тщетности любых врачебных усилий.
        Да и от денег, которые приносили ему в конвертах подавленные диагнозом родственники, он, уверена, не отказывался.
        Все хотят денег, врачи не исключение.
        И еще, уж коль начала об этом: психиатры, психотерапевты и психологи, они тоже должны быть только за деньги!
        Раз тело лечат за звонкую монету, почему же душу должны лечить каким-то иным способом?
        А изощренные попытки кому-то помочь по «велению сердца» - всего лишь реализация собственных комплексов псевдомозгоправов.
        К сожалению, среди них попадаются и врачи, и ты, как в детстве, упрямо веря в доброго доктора Айболита, клюешь на эту удочку.
        Расковыряв меня тогда до мяса, В. рискнул показать мне другую меня, но что с этим делать и как мне с этим дальше жить, не сказал.
        Он только часто повторял, что я должна за себя побороться.
        Но у меня что тогда, что теперь, не было для этого ни опыта, ни возможностей, ни сил.
        38
        Доктора не было минут сорок.
        За это время Самоваровой не удалось прочесть дневник до конца: изучала она его вдумчиво, впитывая в себя каждое слово и часто возвращаясь к уже прочитанному.
        Пресли, уютно примостившийся у нее в ногах поверх одеяла, чуть слышно посапывал во сне и, похоже, был единственным, кто был рад прошедшему урагану - почти забросившая его хозяйка наконец снова была рядом.
        Боясь потревожить своего любимца, Варвара Сергеевна аккуратно выпростала ноги из-под одеяла. Пресли вопросительно мыркнул, но покидать свое ложе не стал.
        Стакан родниковой воды и чашечка крепкого кофе вернули ее к жизни - недомогание прошло, оставив во всем теле лишь легкую слабость.
        Варвара Сергеевна сделала разминку - покрутила влево-вправо головой, глубоко вдохнув-выдохнув, несколько раз наклонилась до пола. После чего решила принять душ и привести себя в порядок - вскоре им с Валерием Павловичем предстоял визит в большой дом.
        Она застыла над так и не разобранным до конца чемоданом, решая, что ей лучше надеть.
        В этот момент и вернулся доктор, держа в руках два увесистых пакета.
        - Варь, я взял регидрон и активированный уголь, а если не поможет, здесь еще есть антибиотик. Мало ли, какую заразу ты могла подцепить в этом бардаке…
        Варвара Сергеевна усмехнулась.
        Валерий Павлович будто считал ее мысли насчет «заразы», только эту заразу подцепила не она, а доктор, и зараза та была ментального характера. А имя ей - сексизм.
        Впрочем, Самоваровой не хотелось сейчас цепляться к словам и выяснять отношения.
        Она через силу улыбнулась:
        - Спасибо, Валер, посмотрим по самочувствию. Мне намного лучше.
        - Кстати, проблемы с кишечником могло вызвать и твое упавшее давление.
        - Скорее всего, - для проформы согласилась она.
        - Надо бы еще раз померить, - кинулся было к лежащему на столике тонометру доктор.
        Варвара Сергеевна остановила его рукой:
        - Давай не будем устраивать здесь походный лазарет. Я же сказала, мне лучше. Ну-ка покажи, что ты там накупил!
        - Взял вот разных круп, каши варить, бездрожжевого хлеба и для киселя тут… - выкладывая на столешницу продукты, перечислял доктор.
        Валера был очень заботлив, что с самого начала поразило Самоварову, о которой, что в ее официальном, давно канувшем в Лету браке, что в нестабильных отношениях с полковником Никитиным, никто никогда не заботился. Правда, во время и после долгой болезни о ней заботилась дочь, но мужская, не терпящая пустой суеты забота - нечто совсем иное.
        И за эту простую заботу, на которую счастливицы-жены не обратили бы внимания, Варвара Сергеевна готова была простить доктору многое.
        Самоварова с облегчением почувствовала, как ее недовольство стало потихоньку отступать.
        «Главное сейчас не загоняться насчет Валеры. Мужчина и женщина что в проявлении эмоций, что в оценочных суждениях - два разных полюса, и никогда мы друг друга не поймем», - примиряюще подумала она.
        Тем не менее за девчонок, Жанну и Алину, против которых так или иначе здесь было настроено почти все мужское население, ей было обидно.
        Типичная мужская логика проста и примитивна ровно до той поры, пока самим мужчинам, с виду несложным и скорым на поступки, не становится по-настоящему плохо.
        По истечении периода влюбленности тонкие настройки сбиваются, растворяясь в нехитрых аккордах, - просьбы и пожелания любимых женщин часто откладываются на потом, а то и вовсе пролетают мимо всегда озабоченных глобальными проблемами мужских умов.
        Рабочие дела и сугубо мужские увлечения, даже игровые приложения в компе и телефоне постепенно вытесняют душевные разговоры с любимой женщиной. Цветы становятся неотъемлемым атрибутом праздника, а к долгожданному походу в ресторан непостижимым образом присоединяется толпа друзей и родственников. Проблемы детей, независимо от возраста, всегда важнее собственных, а радость от привычных мелочей подменяется гонкой за всевозможными приобретениями.
        Терять мы всегда начинаем незаметно.
        А понять другого пытаемся слишком поздно.
        Любовь, как правило, существует лишь в прошедшем времени - ах, ну да, это же была она!
        И пока любовь медленно умирает рядом, мы, отбиваясь от настойчиво скребущего душу подсознания, делаем вид, что все хорошо, даже если это давно уже не так.
        Нет, от Валеры она ни за что не отречется!
        Не позволит костлявым стереотипам и привитым обществом штампам украсть у нее счастье, к которому столь долго и безнадежно шла.
        Но для начала ей надо самой разобраться в том, что случилось в большом доме, с Алиной и Андреем, и только после этого можно выйти на откровенный разговор с Валерой.
        Ведь сказал же вчера Андрей, что любил и любит, и хоть в этом, немногом из сказанного за вечер, похоже, был совершенно искренен.
        Просто у всех разные представления о любви.

* * *
        Под властью какого-то особого, нахлынувшего внезапно настроения Варвара Сергеевна облачилась в черное трикотажное платье, которое было ей очень к лицу. Обтягивающий верх с вырезом «лодочкой» подчеркивал небольшую, сохранившую красивую форму грудь, а расклешенная от талии, струящаяся по ногам юбка визуально делала фигуру еще стройнее. На губах была помада - любимого ярко-красного цвета.
        В отсутствие нормального зеркала Варвара Сергеевна крутилась перед стеклянной створкой узкого шкафчика, набитого пережитком советской эпохи - аляповатой керамической и гжельской декоративной посудой, вероятно, свезенной сюда прежними хозяевами. С удовольствием поймала на себе восхищенный взгляд Валерия Павловича:
        - А тебе даже бледность идет. Как ты себя чувствуешь?
        - Милый, честно, намного лучше!
        - Варь, - доктор замялся, - давай определим какой-то реальный срок… Сегодня суббота, и если сейчас мы узнаем, что Алины у матери нет, нам бы лучше завтра отсюда уехать. Если честно, я обеспокоен твоим состоянием.
        - Каким состоянием? Каюсь, я не поела с утра, а потом начался этот адский ураган, и ты совершенно прав, у меня немного упало давление, вот и все!
        - Варь… Пока ты спала, я наблюдал за тобой. Ты вертелась, как в горячке, потела… Даже Пресли несколько раз вскакивал и уходил, правда, потом возвращался. Эта история плохо отражается на твоем здоровье. И я, если честно, сто раз успел проклясть себя за то, что втянул тебя в это дело… Сидела бы сейчас на даче, писала бы свои истории…
        - Я пишу не фантастику, я пишу о жизни, а для этого нужно ее проживать, разве не так, Валер?
        - Вот именно, черт подери! Я вижу, как ты заморочилась судьбой этих двух, по сути, бездельниц!
        - Ах, вот оно как… - На лбу Самоваровой залегла сердитая складка. - То есть ты считаешь, что растить ребенка, заниматься хозяйством и чисто мужской работой - ремонтом дома - это не серьезные дела, а так, развлечения?
        - Ну все, успокойся, - пошел на попятную доктор, - не цепляйся к словам. Просто с Жанкой ты проводишь в два раза больше времени, чем со мной, а про эту Алину, похоже, думаешь круглосуточно!
        - Валера, - Самоварова вновь почувствовала, как в ней упрямо завозилось вроде бы уже отпустившее раздражение, - насколько я помню, нас сюда не на отдых позвали. Да, я такая, какая есть, и меня уже не переделать. Я все пропускаю через себя и по-другому не могу. Так я и жила, когда работала в органах, я вообще только так и умею жить! - горячилась она.
        - Но ты давно уже не работаешь в органах, - возразил доктор.
        - А что это меняет? Если я за что-то берусь, то не умею делать это вполсилы.
        - Но в твоем возрасте, да еще, ты уж меня прости, с изрядно потрепанной нервной системой тебе прежде всего необходим нормальный режим дня и спокойствие духа! - Доктор сбавил обороты и заговорил с ней немного приторным, неестественным для его возбужденного состояния тоном, будто на приеме в своем кабинете.
        Самоварова усмехнулась:
        - Клистир-сортир и чего-то там еще? Так примерно? Да я сдохну скорее, чем позволю своим мозгам переключиться на программу «почетная старость».
        - Сатир, - не думая, брякнул Валерий Павлович.
        Самоварова, с ее быстрым и гибким умом, мигом оценила его каламбур и улыбнулась:
        - Ладно. Давай мы оба не будем заводиться. К тому же наш воинственный сатир должен быть уже на подъезде к дому.
        Доктор подошел к ней и приобнял за талию:
        - Чудачка ты моя… Да никто не предлагает тебе такую унылую программу! Сама додумала - сама обиделась, так? Я просто переживаю за тебя.
        - Валер, - мягко отстранилась от него Самоварова, - что-то мне подсказывает, что Алины в Калуге нет… И именно это мы скоро услышим от Андрея… Но я тебе обещаю: как только у меня сложится определенная картина, я тебе первому об этом сообщу. А пока дай мне время и не будь занудой. И девчонок ради красного словца не обижай. А от пониженного давления, расстройства желудка и тревожных снов еще никто не помирал.
        - Ой, не скажи! - начал было снова возражать ей доктор, но Самоварова, не дав ему продолжить, прильнула щекой к его щеке:
        - Я, правда, очень ценю твою заботу, но я взрослая тетка, большую часть жизни прожившая не как надо, а как умею, - вспомнила она недавние Жанкины слова. - Если ты тогда меня принял такой, какая я есть, то сейчас уже поздно что-то менять… Не волнуйся и дай мне довести дело до конца. Домой поедем тогда, когда я узнаю, где Алина и что с ней случилось. Ты же не против?
        - Можно подумать, ты оставляешь мне выбор, - вздохнул он и выпустил ее из своих объятий.
        Доктор тоже успел переодеться для визита в большой дом, и теперь, деловито осмотрев себя с ног до головы, он нагнулся и вытер с кроссовки маленькое грязное пятнышко.
        «Педант и зануда», - подумала, впрочем, уже без прежнего возмущения Самоварова.
        Мобильный в руке Валерия Павловича дрогнул и запел небесным голосом Элвиса.
        May be I didn’t treat you
        Quite as good as I should…
        Пресли напряг ушки и, одобрительно мыркнув, с важным видом запрыгнул в старое, полюбившееся доктору кресло.
        - Мы уже выходим, - ответил доктор Андрею.
        Варвара Сергеевна взяла в руки зеленый портсигар, а Валерий Павлович, наскоро покопавшись в дорожной аптечке, выудил оттуда упаковку афобазола и, недолго думая, сунул во внутренний карман пиджака.
        39
        Из дневника Алины Р. 18 мая
        Преодолевая страх перед возможной панической атакой, спустилась в цоколь, разбирать коробки.
        Коробка под номером 6 оказалась набитой старыми вещами из прежней квартиры, которые я не сумела отдать или выбросить.
        На самом дне нашла желтые лакированные туфли, в которых в последний раз приезжала к В.
        Прижала к себе и поняла - их я не выброшу никогда.
        40
        «И психиатры должны быть только за деньги», - посмотрев на Валерия Павловича, вспомнила Самоварова недавно прочитанные в дневнике Алины слова. В этом доме он оказался по давнишней, не подвергаемой сомнению дружбе, и потому его годами наработанные профессиональные приемы здесь затухали, уступая место обычным человеческим эмоциям, которые по ходу длинного и странного рассказа Андрея то и дело проступали на его лице.
        Да уж, удивиться и расстроиться собравшимся в большом доме было от чего.
        Жанна, словно пытаясь себя обезопасить после вчерашнего, втиснулась на стул между доктором и Варварой Сергеевной.
        Но Андрей почти не глядел на нее, как, впрочем, и на Самоварову.
        На обеденном столе стояла бутылка хорошего выдержанного виски, который хозяин, прежде чем все расселись, хмуро выудил из барного шкафа.
        Варваре Сергеевне было очевидно, что Андрей уже успел выпить - об этом говорило его порозовевшее лицо, водянистый взгляд голубых глаз и небрежно расстегнутые верхние пуговицы рубашки.
        Распоряжайка, прекрасно ориентировавшаяся в доме, молча притащила под виски стаканы с широким дном и лед в специальной чаше с торчавшими из нее серебряными щипчиками.
        Обстановка с самого начала была такой накаленной, что никто не хотел спотыкаться о лишние вопросы, каждый лишь с нетерпением ждал от прибывшего информации.
        То, что поведал Андрей, впрочем, как и тональность его рассказа, звучало весьма удручающе, и услышанное вызвало еще больше вопросов, чем было накануне. Обращался он в основном к доктору, время от времени бросая на него красноречивые взгляды.
        - Вот, честно, если я и ожидал там кого-то найти, то разве что выжившую из ума алкоголичку. Но еще более я ожидал, даже искренне надеялся, что этой женщины не существует! Типа, ошибочка вышла, и Попова Татьяна Андреевна уже несколько лет как покоится на кладбище, - наконец начал Андрей свой невеселый рассказ. - Но нет, дядя Валер, она в самом деле жива! И даже относительно здорова, - разрывая тишину в столовой, выплескивал он слова срывающимся от возбуждения голосом.
        - Относительно - это как? - тут же уточнил доктор и, не став ждать особого приглашения, откупорил бутылку, плеснул всем присутствующим виски в стаканы. Хозяин, кивком поблагодарив, тут же жадно приложился к спиртному.
        - Ну как, блядь… Худая она, как высохшая старуха. - Андрей грохнул на стол свой мигом опустевший стакан и вытянул вперед дрожащий мизинец. - Достаточно энергичная, но выглядит… А ведь она еще совсем не старая!
        Варвара Сергеевна не отрывала взгляда от его лица.
        Было видно, что ему действительно очень плохо.
        Мысли у него явно путались, и, словно приказывая им собраться, он молча барабанил пальцами по голове.
        - В каком доме она живет? - решилась прервать паузу Самоварова.
        - Убогая пятиэтажка на отшибе областного городка, - отвечал он, уставясь в одну точку. - Нет, эту жесть надо было видеть! Невозможно описать, какая вонь стоит в подъезде! Раздолбанные ступеньки, обшарпанные нищеебенские двери… Пока поднимался на гребаный четвертый этаж, мне встретился не лестнице еле живой, слепой, приволакивающий ногу старик.
        - Андрюх, - доктор сделал внушительный глоток из стакана, - мы тут все, чай, не во дворцах с прислугой живем. Ты разве не помнишь, какие в твоем родном городе можно было встретить подъезды? Никого из нас засранным подъездом не удивишь. Так что давай ближе к сути. Мы все здесь с самого утра волнуемся! - поторопил Валерий Павлович.
        - Да уж, человек - такая скотина, что очень быстро, привыкая к хорошему, забывает о плохом, - безучастно согласился с ним Андрей и снова замолчал, силясь сфокусировать взгляд на какой-то ускользающей от него точке.
        - И что же это за женщина? Расскажи нам, Андрюша, - ласково попросил доктор. Чтобы помочь ему выйти из ступора, он решил вернуться к прежней роли старшего мудрого товарища.
        - Вероятно, она была красива… - глухо отозвался Андрей. - Алинка на нее похожа: то ли чертами лица, то ли разрезом глаз, черт его знает чем, но похожа! По крайней мере, никаких сомнений в том, что передо мной ее биологическая мать, у меня не возникло. Я позвонил в дверь, как ты понимаешь, тыча пальцем в небо - ведь по указанному в отчете адресу могли жить другие люди, и их могло не оказаться дома. Но мне повезло, - оскалился он, - или не повезло! Даже толком не расспросив, кто пришел, открыли сразу. И я сразу понял: это - она. Живая космическая тварь! - Его глаза лихорадочно заблестели.
        - Она что, имеет длинный щуп или какой-то особый цвет кожи? - на полном серьезе уточнил удивленный доктор.
        Андрей, будто сдерживая икоту, неприятно расхохотался, прикрыв кулаком рот:
        - Пять баллов, дядя Валер! Плесни-ка мне еще, нет, я лучше сам… - Он привстал и схватился за бутылку. - За долгую дорогу к ней я чего только не передумал: казнил Алинку за ее дикую ложь, проклинал себя за черствость, но уже совсем на подъезде к дому понял: виновата во всем только она, эта так называемая мать! И если с моей Алинкой случилось что-то плохое, то гореть ей вовеки в аду! Так я подумал, и вся наша жизнь, все то хорошее, что было между нами, вдруг пронеслось перед глазами… И тогда, блядь, я понял, какое я ничтожество: потому что не сумел стереть с лица земли тварь, что отравляла жизнь моей жене. Нет, вы себе не представляете, что она несла!
        - Кто, Татьяна Андреевна? - допытывался доктор.
        - Видишь ли, она мне про мужиков своих имела наглость рассказывать! Спокойненько так, отстраненно… При этом она еще мыла пол! - Голос Андрея сорвался до хрипоты. - Жалкая, убогая тварь решила, что должна открыть мне на жизнь глаза! Мне! Нет, я сейчас снова поеду к ней! - вдруг загоготал он. - К этой женщине-призраку, к ожившей королеве дерьма, царице безумия! И мы продолжим разговор!
        - Тише, тише… - Валерий Павлович вышел из-за стола и, подойдя к Андрею, положил ему руку на плечо. - Сегодня ты никуда не поедешь, - тихо и властно приказал он. - И поздно уже, и дорога неблизкая. Да и мы в тебе нуждаемся. Мы тоже волнуемся, мы имеем право знать подробности.
        Но Андрей, вывернувшись из-под руки, его как будто не слышал. Он схватил в руки мобильный:
        - Алло, Витя? Ты далеко уехал? Давай-ка, рули назад. Какая, к черту, температура? У ребенка есть мать, пусть она его и лечит. Ах, в аптеку! А мать ребенка туда не может сбегать? А-ха-ха, мать! - уже разговаривая сам с собой, сотрясался Андрей в истерическом смехе. - Ладно, дуй в свою аптеку, я поеду сам!
        - Никуда ты не поедешь, ты выпил! - убеждал его доктор, слегка удерживая рукой.
        - Дядя Валер, она же считает себя героиней, пострадавшей в битве с жизнью революционеркой! Нет, мы с ней явно не договорили… Я просто настолько охерел, что даже не нашел, что ей ответить!
        - Так что она сказала про Алину? - мягко гнул свою линию Валерий Павлович.
        - Нет ее там и не было! Она дала мне понять, что я дерьмо и дурак и что моя жена сбежала от меня с молодым любовником… И при этом, сука, ты бы видел, в ее руках была тряпка, грязная тряпка! Она отжимала ее в ведро, насаживала на швабру и продолжала с каким-то ненормальным выражением морщинистого лица возить ею по своему сраному полу!
        - А Ткачук дома был? - встретившись с взглядом доктора, вступила Варвара Сергеевна.
        - А это еще кто? А, Ткачук… Нет, он позже пришел. Обмылок такой забитый, «здрасте - до свиданья», да вот и все. Налей-ка мне еще, дядя Валер… Пожалуйста.
        - Налью. И тебе и себе. Но прежде соберись и перескажи нам внятно все, что она тебе наговорила.
        - Ой… Эта ведьма, короче, спросила, давно ли мы с Алинкой в браке, а потом развела демагогию на тему того, что это было пустой тратой времени, что мы, так же, как и миллионы семей, гнием заживо, что бабе, как и мужику, нужна сексуальная свобода, что детей лучше рожать одиночкам, готовым посвятить себя только ребенку, что однополые браки давно пора официально регистрировать, что в бога верят только дремучие дураки, и еще сказала, что ей начхать, кто я такой…
        Выпалив это на одном дыхании, Андрей обессиленно прижался к руке доктора, но тут же вспомнив, что они с доктором не одни, попытался придать лицу воинственно-серьезное выражение.
        Жанка, почувствовав его состояние, импульсивно подскочила со стула. Встав рядом с доктором, она ласково погладила своего старинного приятеля по спине:
        - Андрюша, это, конечно, полный пипец… Но нам сейчас необходимо сосредоточится и понять, может ли эта ведьма все-таки знать, где наша Алинка…
        - Уйди ты! - Андрей утер рукавом рубашки вспотевшее лицо и, стряхнув с себя Жанкину руку, уставился на фото Алины:
        - Не мог я ей ответить, понимаешь, - оправдывался он перед немым портретом. - Я просто стоял и глотал в себя эту хрень. А сейчас вот поеду и застрелю ее! Одной тварью на земле станет меньше, а меня отец отмажет, - скалился в пустых угрозах его пьяный рот. - Жаннет, найди у своих работяг лопату. Закопаю эту тварь прямо у подъезда! Девонька моя… Как же ты там мучилась, пока не ушла, пока не нашла меня… Теперь я понял, почему ты так героически меня от этого ограждала. Какой еще молодой любовник?! Откуда?! Мы же так классно жили! Так веселились, что этой ведьме и не снилось. Мы были счастливы как дети… - задыхающимся голосом выкрикивал он портрету, а затем обернулся и схватил Жанку за руку. - Эй, ну ты же это помнишь, а? Помнишь наш фан? А танцы в пять утра в баре на крыше? А небо рассветное, невероятное, будто боженька перед нами калейдоскоп крутил? И впереди у нас была огромная счастливая жизнь!
        - Помню, Андрюша, помню, - послушно кивала головой Жанка, имевшая солидный опыт общения с нетрезвыми мужчинами.
        - А че мне эта убогая тогда втуляла, а?! Она втуляла, что мы врем друг другу ради ребенка! Моя душа, да что душа, весь я, со всеми потрохами, всегда был Алинкин! У нас и с сексом всегда все было в порядке, вы поняли? Бабе дом нужен, семья и преданный муж. И мужику нужна женщина! Ща, погодите…
        Андрей схватил со стола мобильный и, тыча в дисплей дрожащими пальцами, принялся в нем что-то искать.
        Через несколько секунд телефон поймал блютуз, и на всю столовую из спрятанных по верху кухонной мебели колонок полилась лихая музыка.
        Андрей с грохотом отодвинул стул и, дерзко схватив распоряжайку за талию, попытался пуститься с ней в пляс под звуки зажигательной сальсы.
        Жанна быстро поймала нужный ритм и уже сама, охваченная его внезапной истерикой, принялась выводить неверно перетаптывавшегося на месте Андрея на правильные шаги.
        - «Малагэнья салероса-а-а!» - пытаясь перекричать динамик, выкрикивал на всю столовую Андрей. - Давай, Жаннет, жарь по полной!
        Если отбросить предысторию, картина, которую вынуждены были наблюдать Самоварова и доктор, была бы комедийно-уморительной: Андрей, в бледно-розовой рубашке и темно-синих деловых брюках, нескладно топтался на месте и, смачно прихлопывая в ладоши, как какой-нибудь киношный прапорщик или разудалый комбайнер, пытался двигать своим длинным телом, а грудастая, растрепанная распоряжайка активно крутила бедрами все в тех же надетых с утра и успевших запылиться на стройке спортивных штанах. Включившись в этот диковатый танец, Андрей вдруг начал так яростно напирать на девушку, что Жанка пару раз ударилась об угол стола, но продолжала все так же быстро двигаться в такт и вести его за собой, уверенная в том, что тем самым ему помогает.
        Варвара Сергеевна старалась не смотреть в их сторону - Андрей был жалок, ну а Жанку, бросавшую на них с доктором глуповато-извиняющиеся взгляды, ей было искренне жаль. Варвара Сергеевна машинально взяла со стола свой стакан с виски. Обожавшая Тарантино, Самоварова, конечно, быстро узнала эту мелодию из фильма, в котором справедливость в лице высокой и жадной до крови блондинки восторжествовала. Обжегший нутро напиток был хоть и крепок, но действительно хорош.
        - Ты сможешь его успокоить? - бросила она взгляд на доктора, плюхнувшегося на стул рядом. - Афобазолом тут, боюсь, не отделаешься. Посильнее что-нибудь есть?
        - Посильнее сейчас только это! - Валерий Павлович кивнул головой на стакан в ее руке. - Ну а то, что посильнее, с алкоголем лучше не мешать.
        - Боюсь, ему нельзя пить, - констатировала очевидное Варвара Сергеевна.
        В ответ Валерий Павлович лишь вяло огрызнулся:
        - Не драться же ты мне с ним предлагаешь?
        - Конечно, нет.
        - Его сейчас уже не остановишь, раз капля в рот попала. Да он еще в состоянии шока… Тебе не показалось, что к моменту нашего прихода он был уже подшофе? - Самоварова удрученно кивнула. - К великому сожалению, ты оказалась права, Алины у матери нет. А мы-то с тобой что будем делать? Давай решать. - Валерий Павлович придвинулся к ней вплотную. - Уезжать нам надо. Знал бы раньше, каким он стал, ни в жизнь бы не поехал, тем более с тобой, - торопливо бросал слова доктор, не любивший, как и все мужчины, оправдываться за свои неудачные решения. - А девица эта, - бросил он взгляд на портрет Алины, - небось и дала от него деру из-за пьянки.
        - Он мне вчера сказал, что давно сошел с большой дистанции, - усмехнулась Самоварова.
        Андрей успел сменить музыку, и теперь на всю столовую орала «Крошка моя» группы «Руки верх!».
        - А эту помнишь?! - тряс он за плечи ошалевшую Жанку. - Ну че встала-то, как неродная? Помнишь, как мы на вашей кухне отрывались?
        Громкая музыка неприятно закладывала уши, а из-под шкафов и подоконников Варваре Сергеевне слышался тяжелый, сдавленный шепот - обрывки фраз из Алининого дневника удивительным образом перекрывали в ее голове ревущую на всю столовую песню.
        И, вновь почувствовавшая острую, сосущую тревогу Самоварова, не сумев придумать ничего лучшего, щедро пригубила виски.
        - Есть у меня версия, Валер… Мне нужен еще день-полтора. Если мои предположения неверны, в понедельник надо будет убедить его подать в официальный розыск.
        - Эй, сладкая парочка, доктор и сыщик, идите к нам! - прокричал им Андрей. Насквозь мокрая от пота рубашка прилипла к его спине. - А может, мы ее в гости пригласим? А че? Ща такси вызову, пускай сюда приедет и посмотрит на наш Ноев ковчег! Жаннет, ты с нами? Ты же замуж хочешь, я знаю… Я готов дать тебе сто один совет, как увести этого жука Ливреева из семьи! И будет у нас целых три счастливые пары! - отчаянно паясничал он.
        Жестикулируя, он резко отпустил руку, которой пытался повести на поворот распоряжайку. Жанна потеряла равновесие и чуть было не упала. На ее счастье рядом оказалась стена с висевшим на ней портретом Алины. Андрей грубо отпихнул прижавшуюся к стене Жанну и снял со стены портрет.
        Прижав портрет к груди, он вновь сменил песню.
        - Я - это ты-ы-ы! Ты - это я-я! И никого не надо нам! Вот она, всегда со мной! - Тыча в портрет пальцем, орал он, перекрикивая Мурата Насырова. - Видишь, дядя Валер, это моя женщина, единственная и неповторимая!
        - Угомонился бы уже, - раздраженно отмахнулся доктор. - Если ты планировал устроить дискотеку для тех, кому давно за тридцать, мог бы, хотя бы ради приличия, заранее нас в известность поставить. А наши нынче не пляшут.
        - Валер, я покурить, - привстала из-за стола Самоварова.
        - Что ж… Гулять так гулять, - попытался пошутить Валерий Павлович, кивнув на стакан в ее руке.
        Но, вглядевшесь в ее побледневшее лицо, доктор, уверенный в том, что причиной ее вновь ухудшегося самочувствия послужил непрекращающийся ор, быстро подошел к Андрею и, выхватив из его руки телефон, выключил музыку.
        Угомонился хозяин дома только через час, когда бутылка виски не без помощи окончательно махнувшего рукой на здоровье доктора была полностью опустошена.
        И весь этот долгий час Валерий Павлович, Самоварова и Жанка, нездорово засуетившаяся, то подрезавшая на блюдечко яблоки и груши, то вдруг застывавшая истуканом и смахивавшая слезы, слушали сбивчивые воспоминания Андрея о том, как хорошо он жил с женой.
        Когда Варвара Сергеевна и доктор уже уходили, они слышали, как Андрей, шумно поднимаясь по лестнице на второй этаж, звонил матери и требовал разбудить Тошку.
        41
        Из дневника Алины Р. 19 мая
        В детстве под кроватью, в коробке из-под обуви у меня был тайник.
        Почти пустой флакончик духов «Opium», расческа с несколькими выпавшими зубьями, простая черная резинка, заколка-невидимка, круглая синяя баночка крема «Nivea» и даже вскрытая пачка женских прокладок.
        Я своровала это у матери.
        Зачем?
        Когда я пошла в первый класс, отец всю первую четверть встречал меня после занятий; возможность у него была - в начале года он вел уроки в своей школе во вторую смену.
        Стоял золотистый, теплый сентябрь. Поджидавший меня на школьном дворе отец был подтянут и трезв. Его гладко выбритые щеки были мягкими и горячими, как два озерца, а из гроздьев алеющей рябины мне хотелось сделать сережки для мамы.
        Но частенько, выходя с занятий, я плакала и заявляла отцу, что больше не хочу ходить в школу.
        Я была уверена в том, что весь наш 1 «В», который даже не успел меж собой толком перезнакомиться, настроен против меня.
        Когда я пришла в первый класс, то благодаря отцу уже умела бегло читать, считать и даже писать прописными буквами.
        А мои тупые одноклассники не умели.
        Учительница начальных классов Гребешкова с самого начала меня хвалила и выделяла, тем самым настроив против меня некоторых детей.
        Особо, помню, задирались жирная и шумная девчонка по фамилии Перетятько и насквозь провонявший табачным смрадом своей квартиры Рыбин, сидевший со мной за одной партой. Рыбин нахально развязывал мне в косах банты, а Перетятько на переменах передразнивала, пытаясь изобразить мое сосредоточенное на уроках лицо и четко отвечавший на вопросы училки голос, чем вызывала у многих, даже скромных с виду девчонок, безудержный хохот.
        Пока мы шли до дома, отец, чтобы отвлечь от кипящих во мне обид на одноклассников, рассказывал интересные истории.
        Тогда я и узнала про шаманов, использовавших в магических обрядах личные вещи человека, узнала, что личная вещь человека имеет свойство накапливать его энергию.
        Мое детское сознание интерпретировало это по-своему, и я решила: если сумею завладеть энергией матери, она перестанет исчезать из дома и будет с нами доброй и внимательной.
        Удивительно, но в первый раз обряд сработал!
        Когда я украла с ее трюмо флакончик духов, на следующий день, в субботу, мы оказались в том же сентябрьском парке втроем.
        Я примеряла ей сережки из рябины, и она, довольно хохоча, бросала на счастливого отца кокетливые взгляды. Вернувшись домой, мы наелись вкуснейшей, быстро пожаренной мамой «ледяной» рыбы и потом весь вечер играли в лото.
        А в воскресенье утром она исчезла.
        Отец невнятно сказал, мол, у ее подруги с работы кто-то умер.
        Весь день он держался, не пил.
        Проверил мои уроки и посмотрел со мной мультики.
        Мать заявилась домой поздним вечером и с порога принялась гадко и пьяно скандалить. Отец ей что-то отвечал. Даже сквозь закрытую дверь комнаты я хорошо слышала, что говорят они не о похоронах, а о том, что она до ночи веселилась с коллегами в ресторане. Устав от непрекращающегося шума, я вышла из комнаты и приоткрыла дверь на кухню.
        Застыв на пороге в своей фланелевой, с котятами и щенками ночной рубашке, я увидела, как отец разливает ей и себе по рюмкам водку.
        «Предатель!» - крикнула я и, глотая слезы, убежала к себе.
        Власть злых духов оказалась сильнее моей доморощенной магии.
        А в понедельник училка Гребешкова, вызвав к доске, поставила мне, невыспавшейся и отупевшей от слез, двойку.
        Но подворовывать я не перестала.
        Чуть позже все в той же коробке из-под обуви оказалась разломанная мной надвое линейка Рыбина - чтобы он от меня отвял; раскрученная по частям ручка Перетятько - чтобы она перестала меня дразнить, ярко-розовый шнурок моей первой школьной подруги Маши - чтобы она всю жизнь со мной дружила, и еще куча всего, о чем уже и не вспомнить.
        Но в основном там были вещи, украденные у матери.

20 мая
        Я получила странное послание.
        Сейчас расскажу.
        Чтобы переключиться на что-то новое, сегодня после завтрака я наконец приступила к занятиям скандинавской ходьбой.
        Два комплекта палок прикупила еще в марте, когда мы с Андреем планировали, переехав в загородный дом, ходить по вечерам.
        Прошло больше месяца, как мы живем здесь вместе, а мужу все некогда: то поздно пришел, то устал, то нет настроения.
        А Жанка со мной идти не хочет, считает, что такая ходьба - бесполезная фигня.
        Что ж, мне к одиночеству не привыкать, а теперь я даже думаю, что так оно и лучше: ведь я могу слушать любимую музыку и сосредоточиться на своих мыслях, не отвлекаясь на вечно недовольный голос Андрея или Жанкину бессмысленную трескотню.
        Отвела Тошку с няней на детскую площадку и, открыв лайфхак на ютубе, в компании весельчака из видео пошла наматывать круги по поселку.
        Минут через сорок вернулась за сыном, но Тошка, собрав вокруг себя весело галдящих мальчишек, руководил строительством замка и домой идти не хотел.
        Оставив их с няней «еще на немного», решила прогуляться по нашему лесу, что начинается за детской площадкой.
        Затея оказалась дурацкой, тропинки там нет, и через несколько минут продирания сквозь кусты и деревья моя одежда стала грязной. Но мне захотелось добраться до полянки, со слов наших ушлых работяг, богатой на ландыши.
        С горем пополам выбравшись на нее сквозь заросли, я обомлела от раскинувшейся передо мной красоты!
        Ребята не соврали, под моими ногами и в самом деле расстелился ковер из удивительных, нежных цветов.
        Не удержавшись, я решила набрать домой небольшой букетик.
        Разогнувшись, почувствовала, как закружилась голова.
        Прежде чем вернуться к Тошке, я должна была немного посидеть, чтобы восстановить дыхание и успокоиться.
        В нескольких шагах от меня, в окружении ландышей, торчал трухлявый пень.
        Борясь с тошнотой и надвигающейся паникой, я добралась до пня и тут заметила подле него что-то, лежавшее в траве.
        Это оказался мобильный телефон, старенький «Nokia» с облезлыми куцыми клавишами. Дисплей насмешливо уставился на меня пустой чернотой.
        Недолго думая, я взяла телефон и поспешила, стараясь не думать о подступающей панике, убраться оттуда прочь.
        Сначала я хотела отнести телефон в управляющую компанию, - вдруг найдется владелец? - но потом вдруг почувствовала, что мне не стоит этого делать. Успокоила себя тем, что жители нашего поселка не ходят с такими допотопными аппаратами.
        А потом и Тошка отвлек меня: стал спорить - вместо обязательного чтения перед обедом хотел поиграть в прятки.
        Сижу и смотрю на телефон. Пытаясь его включить, потыкала во все подряд кнопки, но жизни в нем по-прежнему не наблюдается. Оставлю его себе.
        Вдруг когда-то позвонит на него мой папа…

21 мая
        Сегодня с Андреем посетили гимназию, в которую со следующего года будет ходить Тошка. Школа платная, престижная, прекрасная - и пафос с огромной буквы «П» там начинается уже в парадном. Ручка массивной входной двери отделана позолотой, а в вестибюле - обилие лепнины на высоченном потолке и мраморные статуи известных ученых и писателей на каменных постаментах. Директриса, полноватая, наглая, с химической завивкой тонких, выкрашенных в давно вышедший из тренда оттенок блонда волос и обилием золотых украшений на запястьях и пальцах, словно окопалась в своем просторном кабинете с «кумовских» времен брежневского застоя. Так и вижу, как она своими толстенькими пальчиками, с милой улыбочкой на лице, прячет в верхний ящик стола пухлые белые конвертики, готовая закрывать глаза на плохую успеваемость и шалости богатеньких детишек.
        Лишь бы они и в самом деле давали то высокого уровня образование, которое декларируют в своих нарядных буклетах и о котором их педагоги и админы восторженно говорят на собраниях в помпезном актовом зале.
        Два иностранных языка с первого класса, уроки тенниса и верховой езды (само собой, за дополнительную плату), двухразовое питание, включающее свежие овощи и фрукты отборного качества, и еще куча всего…
        В такие школы детей отправляют, как правило, те родители, которые либо богаты и очень-очень заняты, либо богаты и не очень умны, либо просто обеспечены и не хотят перегружать себя собственным ребенком.
        В нашем же случае причины две.
        Первая - в необходимости Тошкиного обучения конкретно в этой гимназии уверен мой муж, а вторая заключается в том, что мне, по сути, нечего ему возразить.
        Как воспитывать и учить дальше сына, который давно уже не сосет мою грудь, умеет читать, считать и с недавних пор не хуже моего разбирается в устройстве гаджетов, я, мой неведомый друг, и правда не знаю…
        Положительной модели, как следует растить ребенка, у меня в сознании (так же, как и у моего мужа), к сожалению, нет.
        Я училась сама, и до десятого класса, несмотря на тот психоэмоциональный ад, в котором жила с родителями, кроме ненавистной физкультуры, училась на отлично.
        Андрея то угрозами, то унижениями пытался мотивировать отец, но учился он на три. Меж тем его хорошие гены взяли верх и позволили ему вырасти в успешного человека с цепким и въедливым умом.
        Не зная иной модели воспитания, муж сейчас уже давит на сына и частенько зло его подкалывает.
        «Ах, ты действительно считаешь, что в Бразилии говорят на бразильском языке?! Ха-ха-ха!»
        Разве ребенок, которому еще нет и семи, обязан знать, на каком языке говорят в стране, где он никогда не был?!
        Андрей, успешный и самоуверенный лишь на первый взгляд, переносит на нашего сына то, что сам когда-то получал от отца.
        Я, конечно, за сына заступаюсь, но это почти всегда лишь усугубляет конфликт. Андрей (иногда довольно грубо) пытается заткнуть мне рот. Пытаясь защитить своего ребенка, я не сдаюсь, а Тошка убегает к себе с хорошо знакомым мне чувством вины, уверенный, что именно он стал причиной ссоры между матерью и отцом.
        «Ты всегда говоришь лишнее!» - выговаривает мне потом Андрей.
        Вот почему иного выхода я не вижу…
        Пусть развитием и образованием моего сына занимаются люди, которые за ежемесячную кругленькую сумму возьмут на себя ответственность в спокойной и дружелюбной обстановке дать ему необходимые знания.
        По дороге домой я сказала Андрею, что мне нужно заехать в торговый центр и купить зарядку для телефона. Виктор, водитель, покосился на меня в зеркало заднего вида и демонстративно зевнул, а Андрей, не отрывая глаз от сайта с графиками биржевых котировок, недовольно передернул плечами и попросил поторопиться, поскольку он чертовски голоден.
        Я попыталась рассказать ему о том, что нашла в лесу телефон, но Андрей, не глядя на меня, отмахнулся:
        «Ты всегда говоришь лишнее».
        Любезный участливый мальчик в салоне сотовой связи подобрал зарядку для моей находки.
        42
        «В синем небе, колокольнями проколотом, медный колокол, медный колокол…»
        Варвара Сергеевна с трудом разлепила глаза. Голова трещала так, будто в нее в самом деле поместили чугунный колокол, который, раскачиваясь из стороны в сторону, глухо гудел, отдавая то в левое, то в правое ухо.
        Вчера Андрей истолковал по-своему настойчивую просьбу Валерия Павловича врубить что-нибудь «поспокойней и потише» и, сменив жаркое веселье на глухую русскую тоску, врубил эту песню Высоцкого в исполнении Лепса.
        И еще она явно перебрала вчера с алкоголем…
        Выпитые (по ее подсчетам) сто пятьдесят граммов виски, вкупе со ставшим привычным здесь стрессом и резко упавшим атмосферным давлением, привели к тому, что, проснувшись, она ощущала дикую слабость, тошноту и головокружение.
        - Валера… - окликнула она слабым голосом.
        В полумраке комнаты не чувствовалось присутствие не только доктора, но даже ее любимой «ночной лежалки» - Пресли.
        Варвару Сергеевну охватил неконтролируемый страх.
        Она с ужасом поняла, что, без всякого преувеличения, находится в одном шаге от панической атаки.
        «Мы способны оценить только то, чего нет», - всплыли в пылающей голове слова, которые она же сказала вчера доктору, когда около полуночи они вернулись в домик. Весь вечер она чувствовала, как было скверно Андрею, который из нагловатого хозяина жизни на ее глазах превратился в безумца и просидел остаток вечера с портретом пропавшей жены в руках.
        Варвара Сергеевна заставила себя встать.
        На ватных ногах подошла к окну.
        Валера не так уж неправ - эта история действительно плохо сказывается на бывшем до недавнего времени вполне сносном для ее возраста здоровье. И дело тут было не в резкой перемене погоды и не в алкоголе: «подключившись» к Алине, она будто на ускоренной перемотке проживала с ней все этапы ее душевной хандры.
        Жидкий лучик солнца пытался прорваться сквозь пелену густых туч, которые выстроились на небе бледно-серой стеной, словно издевательски размышляя: навести ли им и сегодня вчерашний шухер или пожалеть людишек, расступиться и дать мизерный шанс лучику, вступившему с ними в неравную схватку?
        Всхлипнула дверь, ведущая из комнаты в коридор, и на пороге показался доктор, растиравший полотенцем влажные волосы.
        - Ну ты даешь! Одиннадцатый час уже, - нарочито бодрым голосом заговорил Валерий Павлович. - Ну что, поздравить тебя с похмельем? - широко улыбаясь, он подошел к плите и достал из шкафчика кофе и турку.
        - Типа того, - вяло откликнулась Самоварова. - Кстати, Валер, ответь мне как врач, что такое алкоголизм с точки зрения психиатра?
        - Форма невроза. Может, тебе сегодня покрепче заварить?
        - Можно. То есть теория о том, что существует какая-то особая формула крови, в которой катастрофически не хватает этанола, ошибочна?
        - Да черт его знает… Может, и существует. Любая теория, так же, как и любое внезапное озарение, имеет право на существование. Как говорил мой учитель, профессор психиатрии: «Каждый имеет право на свой собственный бред».
        - Смешно, - через силу улыбнулась Самоварова.
        - Но тогда такая формула должна быть у каждого третьего. Мне же естественней предполагать, что алкоголизм - всего лишь форма невроза, происходящего от нежелания решать свои истинные, прежде всего душевные проблемы. Кто-то пьет горстями ненужные таблетки, кто-то маниакально вытирает с мебели пыль и, уходя, не один раз проверяет, выключен ли свет, а кто-то прикрывает отсутствие здоровой и конструктивной внутренней защиты именно таким образом - расслаблением через алкогольное опьянение. А если уж процесс запустили, зависимость от алкоголя только усиливает течение основного заболевания - невроза.
        - А мне всегда казалось, что, наоборот, употребление алкоголя ведет к неврозу.
        В ворохе вещей, наброшенных на спинку кресла, Варвара Сергеевна наконец отыскала свой шерстяной кардиган. Теперь ее еще и познабливало.
        - Так и есть. Это замкнутый круг, - откликнулся доктор и бросил укоряющий взгляд на свалку ее вещей на спинке кресла. - Пара минут - и кофе будет готов.
        Варвара Сергеевна, на сей раз с горечью, вспомнила про свою дочь.
        Несколько лет подряд Анька систематически прикладывалась к бутылке - да, не спилась и не деградировала, да, количество выпиваемого после работы не было катастрофическим. Но…
        Анька пряталась за стаканом от того, что долгие годы отравляло ей жизнь, - от женского одиночества, отсутствия в ее жизни сильной энергии отца и эмоциональной выключенности матери, сначала пропадавшей сутками напролет на службе, затем внезапно заболевшей и оказавшейся не менее беспомощной перед жизнью. Все это наложило отпечаток на ее от природы легкий и веселый характер - дочь постоянно находилась на взводе, любая безобидная мелочь могла вызвать у нее приступ раздражения. Варвара Сергеевна, страдая вместе с ней, не знала, чем может ей помочь: слишком запутался клубок - не распутаешь…
        - Повторюсь, невроз ведет к чрезмерному употреблению алкоголя. Кстати, так же, как и к полному отказу от него. Варь, ты меня слышишь? Я на твой вопрос отвечаю, а не сотрясаю воздух просто так, - проворчал доктор и обиженно сунул ей в руку чашку.
        - Слышу, милый, слышу… Голова трещит, пожалуйста, говори тише. Алина, которая выросла в семье алкоголиков, пила редко и мало. Но в спутники жизни она нашла себе человека, у которого проблемы как раз по этой части.
        - Это закономерно. Травмат всегда подсознательно ищет для себя нездоровую, привычную среду. А проблемы Андрюшки, - вздохнул доктор, - прежде всего связаны с его перегруженной на работе психикой.
        - Не уверена, что корень в этом, - пожала плечами Самоварова. - В наше время у всех, кто так или иначе прилично зарабатывает, психика перегружена. Расскажи, каким он был в юности?
        - Эмоциональным. Позитивным. Хотя, насколько помню, несколько раз уходил из дома, но тогда это воспринималось мной как вполне закономерный юношеский протест против доминирующего отца. Мой Лешка тоже чудил: то на какие-то левые митинги ходил, то по девушке одной, совсем никчемной, почти год убивался. Но в юности все протекает мягче. Скачки настроения обычно списывают на разбушевавшиеся гормоны. Если нет клиники, - а невроз - не клиника, это навязчивое состояние с полным сохранением адекватности по отношению к себе, - первые звоночки могут протекать незаметно для окружающих. Варя, запомни, невроз - это всегда крик о помощи! Если человеку не удается докричаться в окружающий мир, он начинает кричать в себя. Привычку снимать стресс с помощью бутылки Андрюшка взял, по всей видимости, от отца.
        «Так же, как моя дочь», - с неприязнью вспомнила Самоварова о бывшем муже.
        Как только в памяти промелькнул истертый образ, ее цапанула так и не отпустившая до конца старая обида. Обида даже не на бывшего мужа - скорее на себя.
        На то, что долгие годы позволяла так с собой обращаться. Мало того, что он систематически «усугублял», он еще и гулял - почти в открытую. Такой был человек.
        Варвара Сергеевна вспомнила о том, что Алина давно подозревала Андрея в супружеской неверности - поверхностной, чисто физиологической, и оттого еще более отдалявшей ее от мужа.
        Но то живое, пульсирующее чувство к жене, что вылезло вчера из Андрея, не подтверждало Алининых подозрений.
        Да, человек со своими противоречиями - самое сложное в мире существо.
        И все же, даже не испытывая симпатии к Андрею, она не могла себе представить на его месте своего бывшего - неоправданно самоуверенного, неумело лживого, почти без боя отказавшегося от них с Анькой.
        - Хорошо, а в чем, на твой взгляд, заключаются причины невроза? - чтобы отвлечься от бесплодных воспоминаний, продолжала допытываться у доктора Варвара Сергеевна.
        - В объективной или субъективной невозможности решать свои проблемы.
        - И русский человек выбирает самый простой и доступный способ - бутылку.
        - Давай уж хоть ты не заводи эту шарманку! Так живут во всем мире, и не следует приписывать этот порок исключительно русским.
        Вновь, осознанно или подсознательно, Валерий Павлович встал на сторону Андрея. Вчера из сочувствия пил с ним, правда, не спускал с него глаз и уговаривал не делать глупости, но ведь разделял же компанию! При всем своем богатейшем профессиональном опыте, доктор не нашел иного способа коммуникации.
        - Варь, - он словно подсмотрел в ее мысли, - я, конечно, вчера был не герой… Но, думаю, ты-то как раз должна меня понять: как важно оставить внутри себя крупицу человеческого и, не слушая голос врача, забить на все классификации, симптомы и определения. Андрей всегда видел во мне старшего товарища, ни в коем случае не отца! А товарищ в экстремальной ситуации не читает лекций и не поучает, а сопереживает и сочувствует.
        - Валер, не оправдывайся… Вчера ему было необходимо выговориться, мы поступили правильно, что нашли в себе силы остаться до конца.
        Вся эта история, как чувствовала Самоварова, состояла исключительно из тонких, острых, спрятанных глубоко под кожей, но прочных взаимосвязей. Слепой корысти по отношению к мужу и любому из тех, кто что-то для нее значил, в откровениях Алины не прослеживалось. И оттого разобраться в случившемся было еще сложнее.
        Расчет диктует прямые, тщательно выверенные линии, здесь же рисовалось многослойное экспрессивное полотно, взявшее свою разрушительную энергию из прошлого.
        Самоварова почувствовала, как злость, вызванная воспоминанием о бывшем муже, в разы усилилась.
        Какого черта и она вчера взялась подыгрывать Андрею?
        Все местные персонажи, кроме, пожалуй, измотанных работой и мечтавших поскорее вернуться к своим семьям работяг, играли хорошо разученную роль: Жанка - вечную, раздираемую противоречиями, невесту, Ливреев - нестареющего душой балагура, Андрей - успешного во всем человека (и даже в своих вчерашних пьяных откровениях он нет-нет да подчеркивал это), Аглая Денисовна - эгоистичную аристократку, доктор - доброго друга, а она, Варвара Сергеевна, кого?
        Жилетку для слез и психотерапевта для обеих подруг - как для присутствующей, так, выходит, и для пропавшей.
        «Я иду, по-ка-вру, ты идешь, по-ка-врешь, он идет, по-ка-врет», - всплыли в голове слова, произнесенные незнакомым, рассыпавшимся на осколки женским голосом. Чехов, кажется… Не важно.
        Пора отказаться от роли в этом спектакле и начать наконец действовать!
        Включить логику и здравый смысл.
        А то ведь и в самом деле может быть поздно…
        Ей необходимо тщательно отработать единственную, пусть нелепую, нашептываемую интуицией версию, которую она прокручивает в голове со вчерашнего дня. Последние страницы Алининого дневника (обнаружив его, она, разумеется, первым делом заглянула в конец) как будто подтверждают ее подозрения.
        И если эта версия верна, то как бы это ни было парадоксально, Алина, самая чудовищная лгунья, оказалась единственной, кто осмелился сломать башню из тонких фальшивых стен, дабы отыскать дорогу к собственной заблудшей душе.
        - Похмелье отменяется. - Варвара Сергеевна села на пол и через силу начала делать упражнения на растяжку. Спазмированные мышцы упорно сопротивлялись, но вскоре по телу пробежала приятная дрожь. Отставив чашку с кофе на столик, она сняла со спинки кровати полотенце и собралась идти в душ.
        - Что, плохо сварил? Ты опять голодать до вечера будешь? А то ведь каша есть. Ты уж прости, но я позавтракал.
        - Я тоже поем. Но прежде - в душ. И кофе как раз подостынет. Какой же ты у меня… - Проходя мимо доктора, она остановилась и прильнула к его щеке.
        - И какой же? - нарочито насупившись, спросил он.
        - Отпадный!
        Самоварова легонько ущипнула доктора пониже спины.
        - Хулиганка! - На его лице мелькнула довольная улыбка. - Какие наши дальнейшие планы?
        - Пойду в большой дом. Хочу задать несколько вопросов Жанне.
        - Опять? - отодвинулся от нее доктор. - Разве она скажет тебе что-то новое?
        - Навряд ли, но может кое-что подтвердить.
        - Черт побери! - начал выходить из себя Валерий Павлович. - Не слишком ли затянулись эти беседы? Варь, не тебе объяснять, что, пока Андрей трясется за свою, а скорее - за отцовскую репутацию и панически боится предать дело огласке, с его неумной женой может случиться все что угодно, если уже не случилось! Тем более что он не совсем адекватен. Ты же сама все видишь…
        - Валер, если помнишь, мы вчера договорились: если я, если мы, - Варвара Сергеевна намеренно подчеркнула голосом слово «мы», - не сможем помочь, завтра мы постараемся во что бы то ни стало убедить Андрея подать в официальный розыск.
        - Но к чему опять это «завтра»?! - повысил голос доктор. Он подошел к окну и с остервенением ткнул пальцем в большой дом. - Это надо было сделать уже несколько дней назад!
        - Ну и сделал бы! - начала закипать Самоварова.
        - Я?! - искренне возмутился Валерий Павлович.
        - Ты! - Ее терпение лопнуло. - Ты мог его убедить сделать это еще в среду вечером, когда мы сюда приехали! Никак не могу взять в толк, кому ты предъявляешь претензии? Я не ясновидящая и никогда ею не была. Зачем ты вообще сказал эту глупость Андрею?
        Доктор стушевался.
        Чтобы окончательно не разругаться, Самоварова, с трудом подавляя негодование, перешла на спокойный, сухой тон:
        - Раньше четверга заявление в полицию по закону все равно бы не приняли. А завтра будет ровно неделя с того момента, как исчезла его «неумная жена», - с сарказмом повторила она. - Это более чем достаточный срок, чтобы органы начали розыск. Повторюсь, если ее нет в живых, один день существенной роли не сыграет. В заложниках ее держат вряд ли - преступники давно бы вышли на связь. Жанна по моей просьбе вчера порылась в вещах пропавшей и обнаружила пропажу кое-каких личных вещей. Из этого можно сделать только один вывод: Алина ушла из дома добровольно, - отчеканила она и вышла из комнаты.
        Продолжать разговор, грозящий серьезной ссорой, не имело смысла.
        43
        Из дневника Алины Р. 24 мая
        О том, что она жива, узнаю через приложение «Сбербанк-онлайн».
        Раз в месяц, оплатив коммуналку, я ввожу код плательщика по адресу родительской квартиры.
        Счет всегда выставлен только за текущий месяц, задолженностей нет.
        Примерно раз в полгода мне звонит Людмила Генриховна, соседка по квартире, живущая этажом ниже. Одинокая кошатница, преподаватель из МГУ. Приятельствовавшая с коллегой - моим непутевым отцом, она, по его просьбе, перед сдачей экзаменов в институт подтягивала мне английский.
        Странно, но если мои родители, вообще-то не любившие людей, кого-то к себе подпускали, этот человек, как правило, проникался к ним самыми теплыми чувствами.
        Еще во времена, когда навещала родителей, я иногда сталкивалась с Людмилой Генриховной у лифта.
        В одну такую встречу она попросила у меня номер мобильного.
        «На всякий случай! Вдруг дом решат снести, а я, кроме вашей семьи, здесь ни с кем не общаюсь», - избегая моего взгляда, пояснила она.
        Не могла же эта интеллигентка прямо признаться в том, что ей нужен мой телефон на случай, если вдруг мои тихушники-пьяницы затопят или подожгут квартиру, чтобы она, с ее врожденной порядочностью, могла прежде всего поставить в известность меня!
        Звонит мне Людмила Генриховна исключительно по будням и задает вопросы общего характера.
        «Как твой малыш? Надеюсь, здоров?»
        «Уехала за город? Вот молодец!»
        «Как отдохнули? Как встретили Новый год?»
        «А у вас тихо… Татьяна Ивановна, как ты знаешь, тоже уехала за город…»
        Нет, не знаю.
        Но в долгих многозначительных паузах, разбавленных мяуканьем ее бесчисленных котов, я слышу: «А мать-то квартиру не сдает. Мало ли, как у тебя жизнь повернется».
        Как бы ни повернулась, я туда не вернусь.

25 мая
        Я никогда не видела ни одного из мужчин моей матери: будучи аморальной эгоисткой, она все же соблюдает кое-какие принципы.
        В каком бы состоянии мать ни находилась, она никогда, ни в какой форме, не упоминала о них при мне. Эта тема, огромный ноющий нерв-удав, принадлежала двоим: ей и отцу. Тряпичный человечек ее еще и выгораживал - когда подолгу отсутствовала, он, как в тот раз с похоронами, на ходу придумывал для нее плохо скроенные оправдания: мол, у подруги с работы серьезные проблемы, поэтому мать «зависла» у нее на пару-тройку дней. Или: одноклассница из-за границы приехала, захотела повидаться, а живет страшно далеко…
        Лет в тринадцать я запретила ему врать, заявив, что мне начхать на то, где находится моя мать.
        Примерно тогда же я научилась готовить и стирать сначала свои, потом отцовы вещи, и так же часто, как она, стала мыть в нашем доме пол.
        В свои шестнадцать я только и думала о том, как бы поскорее от них смыться.
        Но как только передо мной замаячили реальные шансы для побега: у меня стали появляться не слишком в меня влюбленные, но вполне конкретные ухажеры постарше со свободными, доставшимися в наследство от бабушек-дедушек хатами, или же когда одна из моих проходных приятельниц стала настойчиво зазывать меня с ней в Италию, за компанию поработать официанткой, мне стало нестерпимо жаль тряпичного человечка, и я вдруг не захотела оставлять его с матерью наедине.
        Потом был институт, где я не нашла себя ни в выбранной специальности менеджера по туризму (на моем поступлении в тот второсортный вуз настаивала мать, там работала ее пьющая приятельница, пропихнувшая меня на «бюджет»), ни в коллективе бесшабашных однокурсников.
        И вот он, мой первый в жизни поступок!
        Я шла по городу.
        Как обычно, погруженная в свои думы.
        Мой взгляд случайно наткнулся на объявление о наборе девушек на работу.
        Яркий постер с гуттаперчевой блондой, извивающейся на шесте, висел на входных дверях расположенного на одной из центральных улиц Москвы ночного клуба для мужчин.
        Сейчас не вспомню, куда и зачем я шла в этот день, зато прекрасно помню, о чем думала до того, как мои глаза заметили яркое, изменившее всю мою жизнь пятно.
        В то время, по совету отца, я читала «Доктора Живаго», и накануне, перед сном, проглотила ту часть, в которой измученный войной доктор был захвачен в плен и жил в банде атамана Ливерия.
        Ха! Наш прораб Ливреев вполне мог быть бы таким атаманом. По типажу (по крайней мере, так я себе представляла Ливерия, читая книгу) они чем-то неуловимо похожи.
        Подрасплескал наш прораб былые дерзость и силу, пробухал свои горячие идеи, разменяв их на мелкое и суетное - сытое пузо и баб.
        Я шла по заснеженному городу и думала о том, что, наверное, ничего не может быть в жизни страшнее природной стихии (в том месте романа была описана лютая зима), озлобленных до самой крайней степени, голодных людей, беспросветности и отсутствия жизненных ориентиров.
        Перед глазами встала сцена, где один из членов банды, тронувшийся умом Памфил, вырубает топором свою семью. Мне стало так жутко, что горло сдавил ком.
        На пешеходном переходе стояли дети, школьники лет семи-восьми. Один тащил другого через проезжую часть на санках и не успел - светофор загорелся красным.
        Тот мальчик, что вез санки, заметался посреди дороги со своим маленьким, напуганным, от страха привставшим и вцепившимся в ручки санок пассажиром. На их счастье, водители машин отреагировали адекватно: сигналили и раздраженно ждали, пока дети поймут, что их пропускают, и доберутся до тротуара.
        И я снова стала думать о том, что ничего не может быть в жизни страшнее нелепой, случайной смерти, особенно смерти ребенка.
        Мои мысли в тот период времени (да и вообще, как мне кажется, почти всегда с тех пор, как я научилась не только принимать, но и обрабатывать поступающую извне информацию) были по большей части именно такими: мрачными и тревожными, крутившими в моем воображении истории с плохим концом.
        А песни в плеере, с которым я не расставалась, были минорными: о разбитой любви, о тщетности мирского, тоске и печали.
        И мысли, и песни стали меняться после того, как я увидела ту картинку с полуголой красоткой на шесте.
        Чужие пороки не всегда разрушительны - вот звезды на небе сошлись, и людские слабости чудесным образом изменили к лучшему мою жизнь.
        Разница была в том, что пороки родителей я воспринимала мучительно, ибо они были частью меня, а пороки людей, за обслуживание которых мне платили деньги, лишь утомляли меня, причем настолько, что сил и времени на мрачные раздумья уже не оставалось.
        А потом незаметно появились и светлые пятна: искрометная Жанка с ее отходчивостью и жизнелюбием, маленькие бытовые радости - обустраивая нашу съемную квартирку, мы с ней часами выбирали в «Икее» вазочки, раскрашенные в немыслимые цвета, ароматные свечи, мохнатые коврики для ванной и прихожей. Мы ржали как ненормальные, привлекая внимание и вызывая улыбки встречных мужчин, неожиданно раскошелившись, мы решили поменять хозяйские жидкие, с вылезающим скудным пухом подушки и тощие одеяла на новые - недорогие и современные.
        Жизнь - это не то, что ты видишь, жизнь - это то, что ты думаешь. О чем думаешь - то и видишь.
        Именно Жанка сумела умерить мою ненависть к алкоголю. Если раньше, в своих первых «взрослых» компаниях я всякий раз переступала через себя, стараясь быть как все, то моя новая подруга посвятила меня в магию этого процесса.
        В наши редкие свободные вечера она умело, тоненькими лепесточками нарезала лимончик, посыпала его сахаром и молотым кофе, доставала из шкафчика хозяйские пузатые стаканы и мы, за смехом и беседой, часами потягивали дорогущий, вынесенный ею тайком из кухни клуба во фляжке, приятно обжигающий внутренности коньяк.
        Болтали обо всем и ни о чем - Жанка рассказывала истории о прежней жизни клуба, мы сплетничали о руководстве, девицах и наших постоянных клиентах. Она много рассказывала о себе и своей семье, я же - почти ничего: любые мои честные воспоминания о родителях могли тут же испортить мне настроение и нарушить нашу идиллию.
        А врать я не хотела.
        Во внутреннем, невидимом для клиента устройстве клуба все было не так уж плохо: наше грузинское руководство - два брата, семейные, православные, шумные и эмоциональные, хоть и были чрезмерно требовательны, относились к своим сотрудникам хорошо.
        Девок они не трогали… За все время моей работы в клубе случилась всего одна история, когда старший из братьев ненадолго влюбился в танцовщицу. Но семейные ценности быстро взяли верх над случайной страстью, и вскоре та девица (как говорили, получив хорошие отступные) ушла из клуба, дабы не обрекать примерного семьянина на изматывающий внутренний конфликт.
        На работе мы вместе справляли дни рождения руководства, девиц, охраны, официанток и даже уборщиц.
        Я стала ощущать себя частью большой, склочной и дружной семьи.
        Из коллектива выбивалась только бухгалтер Галина[1 - Галина - главная героиня романа П. Елизаровой «Черная сирень», в котором подробно рассказана ее история.] - взгляд ее был высокомерен, жесты сдержанны, а губы нервно поджаты. Ее муж Родион отвечал за художественные постановки клуба, эдакие мини-оперетки, и уж кто-кто, а он умудрялся использовать свою должность по полной программе: к его скоротечным интрижкам с девицами все привыкли настолько, что даже сплетничать на эту тему было неинтересно.
        Впрочем, и с мужем, и с женой я сталкивалась редко. Они меня не замечали, а мне до них и дела не было: оба мне не нравились, даже не знаю, с чего я сейчас о них вспомнила…
        Не так давно одна из клубных девиц, с которой Жанка до сих пор созванивается, сообщила, что Родьку за воровство уволили, а Галина, такая правильная с виду, стала жить с приглашенным в оперетку танцором-кубинцем и даже родила от него ребенка, но того вскоре убили на гастролях в Питере. Какая жуть…
        В мой первый год в клубе Жанка не удержалась и всем растрезвонила про мой день рождения, который я не хотела справлять.
        В этот вечер я, как обычно, работала, а днем, когда была дома, в нашей с Жанкой квартирке, на мобильный позвонила мать.
        Была суббота, и она была ожидаемо нетрезва.
        У меня заранее были припасены торт и бутылка хорошего шампанского - я собиралась перед работой заехать домой.
        Но, услышав голос матери, передумала…
        Сдержанно поблагодарив ее за поздравления, я быстро нажала отбой.
        На звонок тряпичного человечка я не ответила - мне невыносимо было слышать этот всегда за что-то оправдывающийся голос. И еще я не хотела, чтобы мать снова манипулировала мной через него: раз я решила, что к ним не поеду, значит, не поеду!
        А вечером, глотая ком в горле, я вдруг поняла, что впервые за долгие годы чувствую себя хоть немного счастливой в свой гребаный день рождения.
        Руководство вручило мне конвертик с деньгами, охрана - большую корзину цветов, повариха испекла пирог, а девки, визжа и перебивая друг друга, лезли обниматься, желая мне любви и счастья.
        Жанка, незаметно отлучившись в соседний магазин, присовокупила к моей бутылке шампанского еще несколько, так что всем хватило выпить по бокалу за мое здоровье. И горький ком в горле незаметно трансформировался в слезы радости.
        С тех пор я всегда справляла день рождения на работе.
        А потом появился Андрей.
        Андрей, Андрюша, волшебник с кисточкой в руках…
        Человек, умудрившийся раскрасить новыми красками все пространство знакомого до самой последней протертости на плюшевом диване клуба.
        Нет, тебе, наверное, любопытно, был ли у меня до него еще кто-то, там, в клубе.
        Были. Нечасто. Недолгие, почти случайные.
        Как правило, схема была такая: два друга и мы с Жанкой - две подруги. Зима и лето. Брюнетка сдержанная и брюнетка страстная. Виски и шампанское.
        Выдох и вдох.
        Этим и цепляли - контрастом.
        Как это было?
        Весело, но как будто понарошку, а если случалось, что после было погано на душе - я переживала недолго, ведь рядом была никогда не унывавшая Жанка.
        Андрей же взорвал мое сознание!
        Я чувствовала: ему еще хуже, чем мне.
        А почему - об этом не думала.
        Он сразу стал декламатором, а я - слушателем, впитывавшим сказанное, но никогда ничего не анализировавшим.
        Мне быстро стала необходима его рваная, не всегда стабильная, но все же настоящая мужская энергия.
        А вскоре пришла и стабильность.
        Но она принесла с собой уже не такую выматывавшую, как раньше, но - тоску.
        И она бы подсасывала меня день за днем, год за годом, до глубокой старости, если бы мне не встретился В.
        Я уже писала, что своих любовников мать никогда со мной не обсуждала. И хотя она имела склонность жалить побольнее, я отнюдь не уверена в том, что она обсуждала их с отцом.
        Я пошла дальше - я не обсуждала В. даже с Жанкой. Никогда.
        То, что он был и есть, знаем только я и Господь Бог.
        44
        Пока Варвара Сергеевна, в крайнем раздражении, принимала душ, Валерий Павлович успел созвониться с Андреем и уйти в большой дом.
        Выйдя из хибары, Варвара Сергеевна свернула с полдороги и зашла в полюбившуюся ей уличную курилку.
        В хозяйский дом она решила пока не идти по двум причинам, и прежде всего потому, что ей не хотелось своим присутствием смущать Андрея. Она понимала: наедине со старым другом ему будет проще, хотя бы в первые минуты, внять его доводам и взять себя в руки. Но была и еще одна причина: Варваре Сергеевне в самом деле необходимо было переговорить с Жанной, и как можно скорее.
        Прежде чем присесть на лавочку, Самоварова представила, как доктор минутами ранее широко распахнул дверь террасы и уверенно вошел в дом. Перед глазами встала его худощавая спина с большой, так умилявшей ее родинкой под левой лопаткой. И почувствовала, как ее неожиданно заполнила волна нежности, но, тут же отхлынув, сменилась горечью. За истекшие три дня из их отношений исчезли легкость и искренность, к которым, сама того не замечая, она так привыкла за год их совместной жизни. Да, она и раньше чудила, а он занудствовал, но все это ладно умещалось в их общей конструкции бытия.
        Теперь же она видела их обоих ровно такими, какими они были на самом деле: двумя немолодыми, с хроническими болячками, с трудом терпящими недостатки ближних людьми.
        Отношения с доктором по-прежнему представляли для нее большую ценность, но ураган, пронесшийся в поселке и поломавший вековые деревья, словно что-то надломил в них самих.
        Десять минут назад Самоварова отправила распоряжайке сообщение на ватсап.
        Связь в гостевом домике привычно барахлила, и Варвара Сергеевна удостоверилась, что ее сообщение дошло. Жанка, покинувшая сеть всего две минуты назад, его, похоже, прочла, но почему-то не ответила.
        Зато от дочери, едва восстановилась скорость интернета, прилетело сразу четыре мессенджа:
        «Мама, как у вас дела?»
        «Я вчера пыталась тебе дозвониться, но ты не взяла трубку. У вас все хорошо?!»
        «Как там мой любимчик Пресли?»
        «Мам, мы хотели с вами поужинать на следующей неделе, вы как? Ответь, пожалуйста, я волнуюсь!».
        «Аня, все хорошо. У нас перебои со связью. Вчера был сильный ураган. Насчет ужина - я только «за». Думаю, Валерий Павлович тоже. Спишемся в понедельник вечером и уточним удобное для всех время», - ответила она и, подумав, добавила в конце три эмодзи - улыбающуюся мордочку, сердечко и вилку с ложкой.
        В груди радостно кольнуло: «Только бы у дочки на сей раз сложилось!»
        В последнее время Анька заметно смягчилась и даже стала слегка рассеянной.
        Не ответь она дочери немедленно еще какой-то год назад, та бы уже оборвала телефон и недовольным голосом обрушивала бы на нее едкие горошины претензий.
        Но теперь мысли Анюты были заняты налаживанием быта в их общей городской квартире и надеждой забеременеть от нового, и судя по всему, действительно надежного друга.
        Смущало только, что Анькин одноклассник, с которым она случайно встретилась в прошлом июне, так и не получил высшего образования. Отслужив в армии, сменил множество занятий, а в последнее время работал в службе спасения. Но Самоварова старательно гнала от себя оценочные суждения - лишь бы дочка была счастлива.
        Неожиданно вспомнилось, как они с Анькой, которой на тот момент было два года, на даче родителей ее бывшего мужа неожиданно попали в такой же жуткий, как и вчера, ураган.
        Погода не предвещала дождя, и она, молоденькая и неопытная, толком не зная местности, посадила дочку в летнюю прогулочную коляску и отправилась в лес искать землянику, которая уже месяц как закончила плодоносить. Со свекром и свекровью, скупыми на проявление чувств что к ней, что к внучке, отношения не складывались. Давя в себе злость на них и на бывшего мужа, под каким-то благовидным предлогом соскочившего на выходные в город, Самоварова вышла на поляну, показавшуюся в просвете деревьев и, расположив задремавшую в коляске Анюту полубоком на солнышке, отошла от нее на несколько метров, чтобы наконец покурить. В какие-то считаные секунды небо опасно потемнело. Варвара Сергеевна запаниковала - раздраженная на мужа, она петляла по лесу и не запомнила дороги. Ей казалось, что ушли они недалеко. Самоварова ухватилась за коляску, и тут на них обрушились потоки сильнейшего, с порывистым ветром, дождя.
        Кое-как сложив коляску, она крепко-накрепко прижала к груди проснувшуюся и зарыдавшую дочку, одной рукой кое-как волоча за собой коляску.
        Прошла, казалось, целая страшная, мокрая и темная вечность, пока она отыскала в лесу дорогу, которая вывела их к соседней деревне.
        Ненастье закончилось так же быстро, как началось.
        Когда, до крайности испуганная, с опасно притихшей на груди Анькой, она добежала до ближайшего деревенского двора, дождь окончательно стих.
        Какой-то пенсионер, вышедший из дома на ее крики о помощи, сердито осмотрел их, насквозь вымокших, и молча завел двигатель ветхого «Запорожца».
        Когда они подъехали к дому, свекор и свекровь вдруг дали волю эмоциям. Они то кричали на Варвару Сергеевну, то, плача, бросались ее и внучку обнимать, а потом свекровь растерла обеих водкой. На следующее же утро Самоварова свалилась с тяжелой простудой. Зато дочка, к счастью, не заболела.
        Не так давно почти сорокалетняя Анюта неожиданно напомнила ей про тот случай.
        «Ты спасла меня, мама. Так крепко к себе прижимала, что я не продрогла. И тащила меня и коляску по лесу не один километр, с твоей-то послеродовой грыжей!».
        «Аня, ты не можешь это помнить!»
        «Могу… Ты была в белой, в красную полоску рубашке».
        Самоварова снова зашла в чат с дочерью и увеличила ее фото.
        Наладив личную жизнь, Анька перестала постоянно менять в профиле ватсапа фотографии, на которых совсем не была похожа на себя настоящую. Яркую помаду, зазывный прищур и декольте дочь сменила на милый снимок, на котором почти без макияжа, в простой белой футболке счастливо улыбалась в камеру.
        Не сдержавшись, Самоварова прильнула губами к телефону.
        Наконец появилась Жанка.
        Лицо ее было припухшим и выражало недовольство.
        - Утро доброе, - дежурно улыбнулась Самоварова - и тут же об этом пожалела. Жанка передернула плечами:
        - Ну, если оно доброе…
        Прежде, чем усесться на лавку, распоряжайка придирчиво ее осмотрела и протерла тыльной стороной ладони.
        - Как же достал этот срач! У меня не сто рук, чтобы за всем здесь следить!
        - Что-то не так? - осторожно поинтересовалась Варвара Сергеевна, пытаясь сохранить на лице приветливую улыбку.
        - Варвара Сергеевна, и вы туда же! - зло выпалила Жанка в ответ.
        - О чем ты?
        - Здесь выть хочется, а вы улыбаетесь! Вас, что ли, тоже цепанула концепция «гуд лайв»?
        - Я тебя не понимаю, - ответила Самоварова, хотя прекрасно поняла, что имела в виду распоряжайка.
        - А че тут понимать? Улыбка должна быть искренней. А вы себя сейчас ведете, как коучер в белой блузке, прилетевший в офис спасать ситуацию.
        - Но я действительно рада тебя видеть, - обиделась Варвара Сергеевна.
        - Ну так бы и сказали. Зачем улыбаться через силу?
        Распоряжайка бросила взгляд на экран мобильного и уже знакомым Самоваровой раздраженным жестом запихнула его в карман своего бессменного черного худи.
        - А вы не замечали, что у Ливреева приплюснутая форма черепа? - огорошила она Самоварову.
        - Возможно. Я пока не обратила на это внимания, - растерялась Варвара Сергеевна.
        - А вы обратите, вы же следователь. Уверена, он получил родовую травму. Небось тащили щипцами, вот у него и остались вместо чувств одни инстинкты.
        - У вас что-то произошло? Вчера? - догадалась Варвара Сергеевна. - Со мной ты можешь быть откровенна. - Она внимательно посмотрела на Жанку. - У меня многолетний опыт общения с женатым мужчиной, так что, если поделишься, возможно, смогу дать хороший совет.
        - Так вы своего Валерия Павловича из семьи увели? - Из Жанки тут же полезло любопытство.
        - Нет. Это предыдущий опыт.
        - А доктор?
        - С доктором мы вместе год. На момент нашей встречи мы оба были свободны.
        - Ну тогда вам крупно повезло! - хмыкнула Жанка. - Не страшный, свободный и не бухает часто. Еще и доктор. Доктор - это вообще сексуально.
        Над последней фразой Варвара Сергеевна, не сдержавшись, от души рассмеялась. Да уж, эта девушка имела способность непосредственностью своих даже негативных эмоций мигом сгладить обстановку.
        Самоварова прекрасно понимала, что именно привлекало в Жанке Алину, рефлексирующую и живущую в постоянном страхе раскрыться и выдать себя.
        «Виски и шампанское. Вдох и выдох».
        - Жанна, это не вопрос везения, это вопрос того, какой мужчина тебе на самом деле нужен и для чего, - твердо сказала Самоварова.
        - Господи, все элементарно! Какой мужчина может быть нужен женщине? Хороший и любящий.
        - Дорогая моя, эта фраза ни о чем. Безвольный алкоголик, представь себе, тоже может быть хорошим и любящим.
        Варвара Сергеевна подумала про Алининого отца. После вчерашнего вечера все отсутствующие здесь персонажи, как живые, так и мертвые, поселившись в ее голове, словно сумели материализоваться. Она уже четко видела перед собой Алину с ее страхом и тревогой, с трудом запрятанными ею в хрупкую, из тончайшего стекла, колбу, видела ее отца, с собачьей грустью в умных испитых глазах, слышала голос его жены Татьяны Андреевны, чуть хрипловатый, наполненный страстью, которая при ином раскладе могла бы вылиться, например, в религиозный фанатизм, а то и в поражающее сердца людей творчество, но, исказившись под гнетом выделенной ей судьбы, лишь разрушала все вокруг.
        В Жанкином кармане завибрировал телефон.
        Самоварова поняла, что звонил Ливреев, потому что глаза Жанны загорелись хищным светом.
        - Ну и зачем ты мне звонишь?! - уже не стесняясь общества Самоваровой напала она. - Я все понимаю - семья превыше всего! Тебя там что, как придешь, связывают по рукам и ногам? Ты вчера не нашел минуты, чтобы ответить на мое сообщение. Ах, было поздно? Сам говорил, что раньше часа не ложишься. Не надо мне твоего «извини»! Не за что как будто извиняться… Мы люди взрослые. Я уже поняла, что вчерашнее для тебя было так, малозначительным эпизодиком. Но существуют же элементарные приличия… Ах, ты писать не любишь?! А я не люблю, когда мне не отвечают! - Жанка оторвала мобильный от уха. - Алло! Вот чертова связь!
        Но связь, вероятнее всего, была ни при чем - не желая и дальше ее выслушивать, Ливреев нажал отбой.
        Вцепившись в телефон, распоряжайка было ткнула пальцем в номер прораба, но, почувствовав взгляд Самоваровой, сбросила вызов.
        - Ну что, поделишься? - глядя ей в глаза, доверительно спросила Варвара Сергеевна.
        - Да пустышка он… Базара нет, обаятельный, но эгоистичный и примитивный человек. А я-то было крылья расправила, дура! Нет, он точно послан мне за грехи…
        Жанка затеребила нательный крестик, показавшийся из выреза отделанной кружевом трикотажной майки.
        - Милая моя, нет никаких наказаний за грехи, есть только наше упорное нежелание меняться.
        - Варвара Сергеевна, что вы имеете в виду? - вспыхнула Жанка. - Вы тоже, как и многие, думаете, что, если в стриптиз-клубе работала, я на всю жизнь останусь женщиной второго сорта?! - подогревала себя она. - И со мной можно вот так: перепихнуться по-быстрому, а потом забить? - выплескивалась из нее накопившаяся ярость. - А ничего, что он ко мне аж с апреля подкатывался? Целых два месяца! А вчера, как только вы нас отсюда спровадили, воспользовался случаем и моей к нему слабостью.
        - Понятно. Теперь ты пытаешься найти крайнего.
        - Ничего я не пытаюсь! Конечно, вы тут ни при чем… Сучка не захочет - кобель не вскочит, так?
        - Именно, - беспристрастно подтвердила Самоварова.
        Жанна покосилась на Варвару Сергеевну. Упорное нежелание подыгрывать ей в том, что «все мужики сволочи», равно как и невозмутимость этой вообще-то нервной тетки, Жанку слегка охолодили.
        - Знаете, пока мы были здесь с Алиной, отношения с Ливреевым я воспринимала как-то иначе…
        - И как же?
        - У меня здесь как будто начался другой этап жизни - мало ли, что там было когда-то… Здесь, в новом роскошном доме, я пыталась стать женщиной, уважающей себя, за которой невозможно не ухаживать, с которой необходимо флиртовать, для которой нужно что-то делать… Знаю, у меня плохо получалось, но я старалась, а он, кстати, делал! И шоколадки возил, и скидки по моей просьбе везде, где можно, Алинке организовывал… А теперь, когда ее здесь нет, все вернулось на свои места - и Вадик, накинувшись на меня вчера в машине, четко показал мне, ху из ху.
        - Вот ведь глупости, - усмехнулась Самоварова. - Шоколадки, скидки… Разве ты сама этого не хотела?
        - Хотела, но не так… Я думала, он придумает что-нибудь эдакое, позовет меня на свидание в красивый отель или, на крайний случай, на чью-нибудь дачу… Алинка меня сдерживала, понимаете? Рядом с ней, ставшей в замужестве такой правильной, я тоже не хотела остаться девкой из клуба, я хотела стать женщиной, для которой мужчина готов сделать если не это вот все, - обвела она рукой большой дом, - то по крайней мере многое…
        Из Жанкиных слов сочилась обида.
        - Девочка моя, ты не так уж и старалась. Ты всего лишь пыталась примерить чужую одежду, которая тебе не подходит.
        - Вы что, тоже считаете, что я женщина второго сорта?!
        - Ничего я не считаю. Такой ты до сих пор считаешь себя сама. А ты молода и все еще привлекательна. Тебе надо разобраться со своими желаниями и соотнести их со своими же возможностями. Та цена, которую платила твоя подруга за это все, поверь, очень высока.
        - Так вы что-то знаете?! - Распоряжайка, придвинувшись к Самоваровой, по-детски нетерпеливо теребила ее рукав. - Говорите же, не мучьте!
        Варвара Сергеевна накрыла своей рукой Жанкину:
        - Погоди… Дорогая моя, отбрось заманчивый образ, который ты пыталась разглядеть в Алине, и ответь мне честно на один вопрос: ты допускаешь, что у нее мог быть другой мужчина? - Теперь она пристально вглядывалась в Жанкины глаза.
        - Ешкин кот… Это сложно себе представить! Хотя, если она сделала из существования матери такую загадку… В том-то и дело, что в Алине всегда жила какая-то тайна. Она не выпускала ее из себя, но мне казалось, что эта тайна прекрасна! Типа, она владеет магией, потому и цепанула с ходу Андрюху, или - что она брошенная дочь какой-нибудь суперзвезды, ведь она явно врала о своих родоках…
        - Все наши тайны всегда рядом с нами, - мягко выпустив из своей руки беспокойную Жанкину руку, Самоварова привстала. Потянулась и ухватилась за веточку жасмина, раскинувшегося за их спинами, глубоко вдохнула аромат.
        - Посмотри. Откуда взялась такая красота? Кто ее придумал? А кто придумал лето? А нас с тобой? Жизнь - это самая что ни на есть прекрасная тайна… А то, что скрывают от нас люди, - не тайны, а травмы. Понимаешь разницу?
        Жанка нахмурилась.
        - Пытаюсь… Сама скрываю, что ребенок у меня умер и кем был его отец… Но Алинка-то знала! И вы уже знаете. И Вадику бы я рано или поздно рассказала…
        - Мы все разные. Кому-то, выговорившись, становится легче, а кому-то и самому себе сказать правду невмоготу. Кстати, ты знаешь, что жасмин распускает свои цветы только ночью? Есть такая старая индийская легенда: принцесса Жасмин влюбилась в бога Солнца, но он ее отверг. С горя девушка покончила с собой. Узнав о случившемся, бог Солнца сильно расстроился, приказал собрать пепел принцессы и превратил его в чудный цветок. Если верить легенде, ночью душа девушки выходит на волю, чтобы не тревожить своей любовью бога Солнца.
        - Нет, я не знала… Значит, вам удалось раскопать, что у Алины любовник?! - В Жанкиных глазах смешались испуг и любопытство.
        - Не совсем так, не просто любовник. Она скорее считает, что это был и есть очень близкий ей человек.
        - Варвара Сергеевна, миленькая, не выносите мне мозг! Говорите, что знаете, и безо всяких легенд! - чуть ли не закричала Жанка.
        Самоварова осмотрелась по сторонам.
        - Не кричи. И у стен есть уши. Кстати, где строители?
        - У себя в вагончике. Сегодня же воскресенье, у них выходной.
        - Ясно, - задумалась Самоварова.
        По ее запросу Никитин ответа еще не прислал…
        - Да не соскакивайте вы с темы, говорите!
        Варвара Сергеевна не хотела играть на Жанкином терпении, просто она думала о нескольких вещах одновременно и еще подыскивала максимально понятные для своей собеседницы слова.
        - Видишь ли, бывает так, что психика глубоко травмированного человека создает себе некое безопасное пространство, чтобы убегать в него от сложно выносимой реальности. Помнишь день, когда умер Алинин отец? Вы же продолжали общаться?
        - Не помню, - отведя глаза в сторону, хмуро бросила распоряжайка. - Я у матери была. У брата началась белая горячка, мать меня срочно вызвала. Денег-то у них на хорошую клинику не было, вернее, ни на какую не было. А когда я через несколько дней вернулась в Москву и позвонила Алинке, она мне сказала, что ее отец умер. Такая, помню, на душе чернуха была, все, блин, сгрудилось, один к одному.
        - Бывают в жизни такие периоды, - невесело откликнулась Самоварова и снова присела на лавку. - Ты можешь обещать, что все сказанною мной останется между нами? - тихо попросила она.
        - Конечно!
        - Жанна, это очень серьезно. Что бы ни произошло в этом доме впоследствии, то, что я расскажу, должно остаться между мной и тобой. Ни мама в дежурном разговоре, ни подружка из клуба, ни Ливреев, с которым ты, если сама того захочешь, к вечеру помиришься, не должны об этом узнать.
        - Варвара Сергеевна, да прекратите вы говорить со мной, как с тупой дочкой! - вспыхнула Жанка. - Я много разного про всех тут знаю и без нужды никогда не треплюсь! А насчет Вадима… - Отчаянно зудящее взяло верх над остальным. - С чего вы взяли, что мы к вечеру помиримся?
        - Так завтра же понедельник, - усмехнулась Самоварова.
        К сожалению, ей слишком хорошо были знакомы отношения, в которых дни недели имеют решающее значение.
        - И что?
        - Ну… Ежели ты сама того захочешь, он всю ближайшую рабочую неделю снова будет в твоем распоряжении. Только помни, что его следующие семейные выходные тоже не за горами.
        - Блин, вы со мной точно как с ребенком!
        - Так у меня дочь имеется, - не сумев сдержать на сей раз искренней улыбки, кивнула Самоварова. - Примерно твоего возраста, да и характером вы схожи.
        - Неужели от того женатого любовника?
        - Нет, от мужа.
        - А любовник?
        - А любовник остался другом.
        - И долго вы с ним были?
        - Долго.
        «Так долго, будто целую жизнь прожила», - подумала про себя Самоварова, но вслух больше ничего не сказала.
        - Лихо же вы с мужиками управляетесь… Блин, научили бы! Если кому и завидую, то таким, как вы, женщинам!
        - Это ты зря, опять те же грабли. Не примеряй на себя чужое платье, лучше ищи свое.
        - Да ваше платье, что и Алинкино, покрасивше моего! И мужики к вам, хоть и с причудами, правильные тянутся - надежные и заботливые. А я даже с Ливреевым потрахаться по-человечески не могу, - зашмыгала носом она.
        - Много ты знаешь про моих мужиков… Ни на мой опыт, ни Алинкин, ты, узнай обо всем сполна, никогда не променяла бы свой, - уверенно заявила Самоварова.
        Надо признаться, она немного лукавила - разве есть на свете такие весы, на которых можно взвесить горести, что выпали на долю каждой?
        Это в счастье мы, словно дети солнца, все друг на друга похожи, а в тяготах - каждый тащит свою ношу в одиночестве.
        - Мне и менять-то особо нечего - вот она я, вся как на ладони. Потому что дура! - и Жанка машинально потянулась в карман за сигаретой.
        - Не дура, а дурочка… У тебя еще вся жизнь впереди! Что такое в наше время твои тридцать пять? - Перехватив пальцами Жанкину сигарету, Самоварова приобняла девушку за плечи. - Бросай привычку курить, чуть что… А на меня не гляди, я не лучший пример. Разберись в себе - чего сама-то хочешь? Если просто секса - тогда не наделяй своего Ливреева качествами, которых у него не было и нет, а если замуж выйти - возьми себя в руки, наполняй себя чем-то, контактируй с миром, расширяй кругозор, уважай не чьи-то, а свои мечты и желания. Так, глядишь, и найдешь, что ищешь.
        - Сказать легко - сделать сложно, - вздохнула Жанка.
        - Непросто, - согласилась Варвара Сергеевна. - Все ст?ящее дается непросто. И еще скажу, что когда-нибудь, в старости, ты будешь вспоминать только одного мужчину и, поверь моему скромному опыту, это будет не Вадик Ливреев.
        - Но сейчас мне кажется, что, кроме него, никого больше не существует!
        - Это в твоей голове никого больше не существует, но это пройдет. И это зависит от тебя. Прислушайся к себе для начала. Желательно, в тишине.
        - Где бы ее отыскать-то, эту тишину… Так что там у Алинки? Вы обещали рассказать.
        - Она, по всей видимости, так и не смогла принять смерть отца. В больнице, где он лежал перед тем, как его отправили в хоспис, твоя подруга познакомилась с его лечащим доктором. Лишившись последней, пусть шаткой, опоры, которую представлял для нее отец с его любовью к семье, ее психика зациклилась на этом человеке… То идеализируя его, то напротив - демонизируя, она заслонилась им от того, что доставляло ей невыносимую боль: от эгоистичной жестокости матери и ухода из жизни отца. После того как она забеременела от Андрея, физический контакт с этим человеком был прерван, но доктор из ее сознания никуда не делся. Просто на некоторое время отошел на второй план: Алину затянуло материнство, покупка и благоустройство дома. А теперь, когда дом построен и Тошка, подрастая, перестал требовать ее круглосуточной заботы, непрожитые травмы снова взяли над ней верх.
        - О боже… Откуда вы все это узнали? Вы что, правда ясновидящая? - От услышанного Жанка сжалась и задрожала. - Я никогда ни о чем подобном не догадывалась - ну, умерли родители, это, конечно, горе… Но не одна же она сирота на свете! Тем более у нее давно своя семья. А здесь такие игры разума!
        - Ты совершенно верно поймала мою главную мысль. В том-то и дело, что не разум, но психика твоей подруги давно искалечена.
        - Но она не была душевнобольной, что вы! - горячо заверещала Жанка.
        - Я этого не сказала. Дорогая моя, между болезнью и невозможностью научиться жить если не счастливо, то хотя бы в гармонии с миром, очень тонкая грань. Я практически уверена, что Алина, с точки зрения клинической психиатрии, здорова. А с другой стороны, если по-человечески, она нездорова, и никогда здоровой не была. Тебе известно о том, что она долгое время страдала приступами панической атаки?
        - Нет…
        - Что, ни разу не замечала?
        - Блин, да у меня самой от такой жизни панические атаки по несколько раз на дню!
        - У тебя не панические атаки, а повышенная эмоциональная возбудимость. А панические атаки как раз приходят к тому, кто вынужден прятать свои эмоции.
        - Я ничего не понимаю! - Жанкины глаза увлажнились. - Даже если предположить, что этот доктор существует, как же они общались?! Я вам говорила, она с апреля практически никуда отсюда не выезжала, только по магазинам и то в основном со мной, ну или уезжала на встречу с дизайнером… Нет, можно, конечно, предположить, что эта полоумная Жасмин ее прикрывала, но ей-то оно зачем? - недоуменно пожала плечами Жанка. - Алинка даже одежду заказывала на сайтах с доставкой на дом. И никаких странных разговоров по телефону я никогда не слышала. Или я, или Тошка, или Андрей… С ней же практически всегда кто-то был рядом!
        - В том-то и вся сложность. Благодаря твоей помощи, тому, что ты обнаружила ее недостающие личные вещи, и узнав о том, что она попросила няню остаться в воскресенье на ночь, узнав о ее звонке свекрови с просьбой забрать на несколько дней сына, я могу теперь быть уверена в том, что ушла она из дома по доброй воле.
        - Но даже если этот мужик действительно существует, я все равно не могу себе этого представить! Я же ее знала лучше всех! Да, она была странная, избегала каких-то тем… Но это у каждого так - есть темы, на которые мы ни с кем не хотим говорить. И как она, с ее аккуратностью, заботой о муже и сыне, даже обо мне, могла на такое решиться?! Из-за какого-то абстрактного, на фиг здесь никому не нужного чужого мужика?! Она же заставила нас всех страдать! - отчаянно выкрикивала Жанка.
        - Умоляю тебя, тише… Нас может услышать Андрей.
        Жанка, тяжело дыша, прикрыла рот рукой.
        - Я думаю так: у человека, привыкшего страдать, часто деформируется восприимчивость к страданию других. Когда работала в органах, я это наблюдала сплошь и рядом, как у преступников, выросших в агрессивной и неблагоприятной среде, так и у некоторых моих коллег, психика которых не выдерживала столкновений с жестокостью и выставляла защиту, которая выражалась в невосприимчивости к страданиям других людей. Логично же?
        - Нет, не логично. Это не про Алину! Она не могла в здравом уме поступить так с мужем, каким бы он ни был, с собственным сыном, со всеми нами… Ее могло выманить отсюда только что-то сверхважное.
        - А это уже в точку. Что-то сверхважное в ее представлении.
        - Ну и что же это, по-вашему?
        - Именно поэтому я очень прошу тебя сосредоточиться и вспомнить все странности в ее поведении в последнее время.
        - Кроме внезапного увлечения скандинавской ходьбой я ничего такого не замечала, вот вам крест! Да, она часто нервничала из-за Андрея или из-за ремонта, бывало, зависала, словно не слыша моего вопроса, особенно в последние дни. Частенько жаловалась на давление… Блин, мы все в разной степени психи, и давление у каждого второго в этом гребаном климате скачет! Варвара Сергеевна, она же мне все рассказывала, все! Даже то, что в последнее время ей казалось, будто Андрей ей изменяет. И это ее очень ранило, понимаете? Хоть она и не опускалась до слежки и скандалов. Она не хотела грязи. Она хотела сохранить семью!
        - Пока ее внутренний ресурс не иссяк, она действительно только этого и хотела.
        - Блин… Но чтобы такое двуличие! Где же здесь правда?!
        - Правды всегда две. Одна - внешняя, другая - внутренняя. Когда им удается между собой договориться, наступает гармония, если нет, то крах.
        - Пф… Не могу я больше это слушать, Варвара Сергеевна! - Жанка даже прижала руки к ушам. - Я только одного не понимаю, как вы обо всем узнали?
        - Об этом могла узнать и ты, если бы была к ней повнимательней, но так сложилось, что узнала я, - уклончиво ответила Самоварова.
        В начале беседы она намеревалась рассказать Жанне про Алинин дневник, хотела раскрыть ей почти все имевшиеся у нее на руках карты, но, видя, в какой шок повергли Жанку ее слова, Самоварова поняла, что сейчас это будет не только лишним, но даже опасным.
        Брусчатые настилы, разбросанные по участку, затрещали под тяжестью чьих-то шагов.
        Раздвинулись кусты, и перед ними явилась женщина с волосами, выкрашенными в цвет слабо разведенной марганцовки.
        45
        Из дневника Алины Р. 30 мая
        Андрей избегает меня.
        Я чувствую, его раздражает почти любая моя фраза, любой невинный вопрос.
        Единственная тема, которую он все еще поддерживает, - наш сын, да и то если мне необходимо обсудить с ним что-то по существу.
        Единственный контакт с ним, на который я все еще могу рассчитывать, - сексуальная близость.
        Все остальное пространство вокруг него давно занято проблемами по работе, движением денег и снова проблемами. Я знаю, сейчас у него сложный период в бизнесе, но нельзя же со мной как с вещью…
        Давай-ка порассуждаем о правде.
        Не какой-то абстрактной, а о правде сосуществования самых родных друг другу людей: мужчины, женщины и их ребенка.
        Правда и презрение - два слова на одну букву, похожую на виселицу.
        Мать, при всем том, что ты о ней уже знаешь, имела только одну понятную мне цель - сохранить семью и часто кричала, что делает это ради меня.
        А то, что я с раннего детства задыхалась от их несчастливости, - это, похоже, не приходило в голову ни ей, ни отцу.
        Потому что ребенок - это как бы не полноценная личность, это атрибут.
        Иллюстрация того, что у мужа и жены все в порядке с детородной функцией, что жизнь, просочившаяся сквозь пальцы, прожита вроде бы не напрасно. А еще ребенок - это часто повод для гордости: вот, посмотрите, как он/она играет на фортепьяно или цитирует в восемь лет Толстого, или играет в хоккей, рисует и поет.
        А то, что ребенок как никто другой чувствует царапающую фальшь, что он не понимает, почему взрослые рассказывают ему о каком-то прекрасном мире, который сами даже не сумели подглядеть в окно, - это в расчет не берется.
        Когда мать была «в себе», я время от времени неловко и неумело пыталась сказать ей о том, что меня сильно ранит их пьянство и бесконечные скандалы.
        В ответ она недоуменно вскидывала брови и окатывала меня презрительным взглядом, вопящим о том, что именно моя неуместная и никому не нужная правда представляет угрозу для нашей семьи.
        Отец же, отведя глаза, старался перевести разговор на другую тему.
        «Ты, главное, учись хорошо, и будет тебе счастье», - вот что я слышала чаще всего, когда пыталась с кем-то из них поговорить.
        Пожалуй, эта расхожая установка цепко объединяет детей алкоголиков и неудачников, изменщиков и бытовых психопатов.
        Я и старалась учиться хорошо.
        А в пубертатном возрасте, в одиночку борясь с выбросом гормонов, прыщами и жуткими комплексами, стала родителем своим собственным родителям, которых надо было то мирить, то проучивать угрюмым молчанием, а еще не шуметь, чтобы они иногда высыпались, и часто мыть в пропахшей перегаром и никотином квартире пол.
        На сегодня все. У меня трясутся руки и слезятся на солнце глаза. Надо собраться в магазин за едой, у Тошки закончились йогурт и хлопья. Возьму с собой Жанку. Она будет нести всю дорогу свою фигню - но мне станет полегче.
        46
        Внезапное появление женщины, больше похожей на клоуна, приодевшегося в модельную одежду от креативно, но неудачно мыслящего дизайнера, было столь неожиданным, что обе женщины, сидевшие на лавке, вздрогнули.
        - О, хоть кто-то нашелся! - у той был ожидаемо низкий, почти мужской голос.
        - Боже, Жасмин, ну ты и напугала! - поморщилась Жанка. Она была не рада этой встрече. - И каким ты ветром здесь?
        - Так, была неподалеку. Вы в курсе, что у вас калитка не заперта? Почему нормальные ворота до сих пор не поставили? Я Алине давно уже дала телефон фирмы, которая быстро и за недорого сможет их сделать.
        - Так замоталась она… Сидим, вот, Жасмин, вдыхаем аромат жасмина, - вяло пошутила распоряжайка, но никто, включая ее саму, даже не улыбнулся.
        - Я с Алиной Евгеньевной в прошлый понедельник договорилась о встрече. Должна была подъехать к вам насчет зонирования участка. Но она выпала из эфира. Я с понедельника звоню и пишу - телефон вырублен. В пятницу Андрею набрала, он сбросил.
        Самоварова и Жанка молчали.
        - Ну и что у вас тут происходит?
        Распоряжайка вопросительно взглянула на Варвару Сергеевну - «мол, опять наврать про санаторий или как?»
        - Жанночка, у меня к тебе большая просьба, - нашлась Самоварова, - ты не могла бы организовать нам кофейку?
        - Я бы не отказалась, - нимало не стесняясь, тут же откликнулась Жасмин и с нескрываемой усмешкой в глазах, веки которых были густо намазаны зелеными тенями, уставилась на распоряжайку.
        Жанка мигом смекнула, что Варвара Сергеевна ее выпроваживает, дабы остаться с дизайнершей наедине.
        - Блин, всю задницу отсидела! - Не глядя на гостью, она нехотя приподнялась с лавки. - Тебе небось с сахаром и со сливками? - бросила через плечо.
        - А у тебя прекрасная память, - язвительно заметила деваха.
        Когда Жанна покинула курилку, Варвара Сергеевна представилась гостье и сразу сказала о том, что она - бывший следователь.
        В ответ Жасмин, присев рядом, печально ухмыльнулась своими красно-фиолетовыми, жирно обведенными карандашом губами:
        - Знаете, я чего-то подобного ожидала… И где же Алина?
        - Мы пока не знаем.
        - Только не говорите, что муж запер ее в дурку!
        - С чего бы? - насторожилась Самоварова.
        Жасмин тянула с ответом. Она с минуту копошилась в своей мешковатой, в фиолетовых пупырышках сумке.
        - Хотите? - деваха протянула ей пачку крепких мужских сигарилл.
        Варвара Сергеевна с интересом покрутила пачку в руках.
        - Не видела таких.
        - Оригинальные. Подруга из Доминиканы вернулась, подогнала.
        - Спасибо. Боюсь, они крепковаты для меня. Я к своим самокруткам привыкла, - и достала из кармана зеленый портсигар.
        - Дайте-ка погляжу! Стильно. Алина иногда любит мои сигариллки со мной за компанию покурить.
        - Разве она курит?
        - Редко. Андрей терпеть не может запах табака, - все с той же едва скрываемой насмешкой в голосе заметила Жасмин. - Она даже флакон духов в машине возила: несколько затяжек сделает, а потом опрыскивается с ног до головы, чтобы он не учуял.
        - И чем же вам так не нравится Андрей?
        - С чего вы взяли, что он мне не нравится? Вообще-то он мне деньги платит, - отрезала дизайнерша.
        - И все же?
        - Давайте вы мне лучше расскажете, что здесь все-таки происходит.
        У Жасмин было умное и недоброе лицо. Носогубные складки четко очерченными, глубокими линиями упирались в тонковатые от природы губы, а уголки глаз, словно у пожившей у плохих хозяев и затаившей обиду собаки, хотя Жасмин вряд ли было больше сорока, уже заметно опустились. Зато одежда и обувь - яркая кофта-размахайка, широкие укороченные полосатые брюки и кожаные, специально состаренные тупоносые ботинки - были отличного качества. Так одевалась особая каста модниц - женщин, которые свои комфорт и индивидуальность ставят в укор другим: разнаряженным в узкие платья и шкандыбающим на неудобных каблуках мужским игрушкам.
        - Хозяйки нет дома с понедельника, - не став кружить вокруг да около, ответила Самоварова. - И записки она не оставила. Это все.
        - И вы здесь в качестве следователя?
        - И да и нет. Мой гражданский муж - давнишний друг Андрея.
        - А у Андрея Андреевича, оказывается, есть друзья?
        - Как вы могли бы охарактеризовать Алину в одном предложении? - вместо ответа спросила она.
        - Да как можно охарактеризовать человека, находящегося в глубокой депрессии? - наконец без насмешки то ли спросила, то ли констатировала факт дизайнерша.
        - Даже так? И давно вы это заметили?
        - С первой нашей встречи.
        - Но никто из близких, ни муж, ни Жанна, этого не замечали.
        - Глаза в глаза глаза не увидать. В противовес расхожему мнению не все, кто пребывает в депрессии, лежат пластом на кровати и рыдают в подушку.
        - Даже не спорю. - Что такое депрессия, Самоваровой было хорошо известно на собственном опыте. - И с чем, вы думаете, было связано ее состояние?
        - Хм! С тем, что она отчаянно пыталась приспособиться к роли красивой и гибкой куколки. Но против себя не попрешь. Для этой роли она уж слишком, к большому сожалению для ее близких, чувствительна, - нахмурила свои татуированные брови Жасмин. - В нашем обществе еще много истеричных коз, которые, живя в придуманной патриархальным обществом парадигме, имеют только одну понятную цель - захомутать худо-бедно обеспеченного мужика. Когда цель наконец достигнута, они обретают относительный покой. Ну, подбухивают от тоски, ну, потрахиваются втихаря на стороне, но такие скорее с жизнью расстанутся, чем со своим гребаным статусом! Я чувствовала: Алина никогда не сможет стать такой.
        Варвара Сергеевна не без удивления слушала незваную гостью и краем глаза продолжала ее разглядывать.
        Как правило, знакомясь с новым человеком, люди, особенно женщины, осознанно или подсознательно хотят понравиться. Здесь же считывался иной посыл - Жасмин было все равно, какое впечатление она произведет на новую знакомую.
        Варваре Сергеевне на миг показалось, что эта женщина тоже вчера побывала под Калугой, только, в отличие от Андрея, она пообщалась там не с «мерзкой космической тварью», а со своей единомышленницей.
        - Вам не нравится институт брака? - просто спросила Варвара Сергеевна.
        - Да этого института давно не существует! Оглядитесь вокруг - одни руины.
        - Вы сами-то были замужем? - полюбопытствовала Самоварова и услышала вполне ожидаемый ответ.
        - Имела глупость, по юности.
        - И брак оказался неудачным…
        - Да нет уже такого понятия - «удачный брак»! - Жасмин говорила относительно спокойно, но Самоварова почувствовала, что ей хотелось закричать. - Условно удачным он мог еще быть в те времена, когда бедным людям семья нужна была для того, чтобы выжить и кормить потомство, а богатым - чтобы кому-то передать нажитое непосильным трудом. А в нынешнее время… Удачный - это вот ради всего этого? - Она обернулась и ткнула коротким фиолетовым ногтем в сторону большого дома. - Так сейчас, при известном уме, любая женщина сама может себе на это заработать. Вопрос еще и в другом - от кого и почему им нужно прятаться в пространстве из пятиста метров? Человеку, для нормального функционирования, нужны комната, кухня и ванна. - Жасмин оценивающе оглядела Самоварову. - Вы сами-то, наверное, не так живете?
        - Не так.
        - Вот видите! При этом в вас есть достоинство, у вас есть профессия.
        - Быть женой и хозяйкой тоже профессия. А у Алины, что, не было достоинства? - невольно усмехнулась Самоварова. - Я как раз много слышала об обратном.
        - Вы слышали о ней то, что она ожидала о себе услышать. Это, знаете, как фильтры для инсты - ваши подписчики увидят ровно то ваше лицо, которое ожидают, заходя, увидеть.
        - Алина, насколько я знаю, не любила соцсети.
        - А лучше бы любила! Иногда нарядная пустота способна прикрыть нелицеприятную правду.
        - Она и прикрылась на время. Например, таким, как вы, экстравагантным дизайнером, обустроившим ей дом в элитном поселке. Только хватило ее ненадолго.
        Жасмин смахнула с лица свою длинную розовую челку.
        - Я вам про это и говорю… Алина почему-то решила, что ее место в этой матрице, где муж - статус - ребенок - дом и есть смысл женского существования. Но когда мы себя обманываем, наша сущность непременно взбунтуется, выдав в виде протеста какой-нибудь синдром.
        - И что же у нее был, на ваш взгляд, за синдром?
        - Хрен его знает, я же не психолог… На стреме она всегда была, понимаете? Как человек, каждую минуту ожидающий неприятного звонка. Помню, ей было некомфортно в общественных местах. А некоторые вещи, на которые другая не обратила бы внимания, вызывали у нее неадекватную реакцию. Как-то в одном гипермаркете она увидела девочку, которой мать не купила какую-то копеечную игрушку. И этот эпизод моментально выбил ее из колеи - она сжалась, глаза потемнели, а после, запрыгнув в свою машину, быстренько со мной распрощалась, хотя по плану мы должны были посетить еще пару мест.
        - Думаю, у нее началась паническая атака.
        Жасмин глубоко затянулась.
        - Возможно… И она могла бы со мной этим поделиться. А что? Сейчас они, по статистике, чуть ли не у каждого третьего. Где-то прочла, что уровень тревоги школьника средних классов подобен уровню тревоги пациента психиатрической лечебницы пятидесятых годов прошлого века. А куда деться? Это естественная, как насморк или понос, реакция организма на внешние раздражители, коих у нас в избытке. Но для Алины имидж превыше всего - разве она посмела бы признаться кому-то в том, что ей плохо?
        «Да ей сложно даже в своем дневнике в этом признаваться», - промелькнуло в голове у Варвары Сергеевны.
        По почерку Алины, местами скорому и рваному, словно она хотела через буквы побыстрее выплеснуть из себя невероятное напряжение, Варвара Сергеевна уже научилась распознавать состояние, в котором находилась девушка, когда обращалась к единственному, кто готов был ее выслушать, - красному, с замятостями по краям обложки от вцепившихся в него ногтей дневнику.
        - Знаете, меня уже несколько дней мучает один вопрос, - после паузы продолжила Самоварова. - Почему внутреннее и внешнее убранство дома кардинально различаются в стилях?
        - Я постоянно им об этом говорила! - нервно хохотнула Жасмин. - Но Алина, ссылаясь на пожелания мужа, настаивала, что внутрянку нужно делать в стиле ретро. Я как профессионал могу хоть холодильник «ЗИЛ» в интерьер «Эрмитажа» эффектно запихнуть, но, если честно, лично я терпеть не могу этот стиль. К тому же в последние годы его только ленивый не эксплуатирует. Иконы, комоды, картины, патефоны - дышать среди этой присыпанной пудрой пыли нечем! Подобные клише - словно всхлип утопающего. Я понимаю, через визуализацию многие все еще пытаются уцепиться за так называемые скрепы: преемственность поколений, повсеместное и обязательное воцерковление, а в этот компот еще и ностальгию по кровавой сталинской эпохе с ее лепниной и грузным хрусталем пытаются примешать. Зачем? Мы живем во времена технологий, которые, развиваясь, гарантируют нам удобство, простоту и комфорт.
        - И которые постепенно превращают нас в роботов, отдаляя от так называемых скреп.
        - Да прекратите вы! - отмахнулась Жасмин. - Вдвойне обидно слушать, когда о сгнившем хламе будто бы даже печалится образованный и самодостаточный человек.
        - Спасибо за столь высокую оценку, - прижав к груди руку, поклонилась Самоварова.
        Сделав вид, что не замечает иронии, Жасмин снова затянулась щиплющей глаза и ноздри сигариллой и с видом завзятого эксперта из ток-шоу продолжила:
        - Когда человек находится сознанием в прошлом, а не в будущем, рефлексирует и пытается что-то там раскопать - это и есть самый настоящий признак депрессии. Мне кажется, Андрею было не столь принципиально, как отделывать дом, что внутри, что снаружи. Помню, он с энтузиазмом принял мое настойчивое предложение выполнить экстерьер дома в лаконичном современном стиле. Но, общаясь с Алиной, я чувствовала, что она, зациклившись на тяжелой дубовой мебели, паркете и фарфоровых пастушках, пыталась словно заново что-то перекроить в своем прошлом. По мне, все это скучный хлам… Да еще за приличные деньги. Зато снаружи дом получился конфеткой, а? Когда бандерлоги Ливреева закончат, фото с наружной отделкой филатовского дома пойдут в хороший журнал. Я уже договорилась, - с нескрываемой гордостью подчеркнула она.
        - Поздравляю… Я поняла ваше отношение к тому, что вы называете скрепами. То есть желание Алины иметь полноценную семью, свить для нее просторное гнездо, которое, возможно, отражает ее внутренний мир, вы считаете хламом? - неожиданно для себя разозлилась Варвара Сергеевна.
        - А вы сами свили? Со слониками на салфеточках и щами-борщами на плите? Что-то, глядя на вас, мне в это не верится, - буравя ее своими дерзкими светло-голубыми глазами, немедленно парировала дизайнерша. - Сами говорите: муж у вас гражданский, да и на курочку-наседку вы не похожи.
        Варваре Сергеевне вдруг дико захотелось сущую блажь - чтобы в ее руках вдруг откуда-нибудь появилась открытка, где на такой вот лавочке, под кустом жасмина, сидела бы счастливая влюбленная пара, прижавшись щеками друг к дружке. Хоть ретро, хоть самая что ни на есть современная - лишь бы во всем этом бедламе пусть хоть таким образом материализовалась малая толика простого человеческого счастья.
        - Думаю, давно свила бы, коль было б с кем, - задумчиво ответила она кому-то третьему.
        - Вот видите! Ваше поколение еще пребывало в глубокой иллюзии, потому что информации у вас было мало. А что тогда, что теперь - и это уже статистика! - у нас каждый второй мужик - алкоголик, каждый четвертый - псих…
        - А каждый третий гей, - машинально закончила за нее фразу Самоварова, думая совсем о другом.
        Увлекшись, Жасмин продолжала:
        - Нужны ли они нам вообще? Ок, для размножения - нужны. Только совершенно непонятно, зачем для этого простейшего действия - оплодотворения, которое можно осуществить в кабинете врача, ломать свою единственную и неповторимую жизнь.
        - Вы это серьезно?
        - Вполне.
        - Позволю себе заметить, - включилась в разговор Самоварова, - без мужской энергии мы пусты. Без нее у нас нет ни настоящего, ни будущего. Ни по законам физики, ни по законам психики. Да, возможно, не будет сомнений и терзаний, но не будет и счастья, которое дает нам слияние. Останется только ряд механических действий.
        - Вы это серьезно? - в свою очередь удивилась Жасмин.
        - Вполне.
        - Я уже семь лет живу с женщиной, - с некоторым вызовом в голосе призналась дизайнерша. - И поверьте, только рядом с понятной, подобной энергией я обрела относительное спокойствие.
        - Очень рада за вас. Но зачем же так обобщать? Если вы сейчас не лукавите, это лишь подтверждает, что в человеческой природе встречаются исключения. Только мне совершенно непонятно, откуда в вас столько гнева, когда вы обо всем этом говорите…
        Впервые за эту странную беседу Жасмин слегка смутилась.
        - Вам показалось. Работы сейчас много. Устала. Да еще сюда приехала, как на деревню к глухому дедушке, звоню, кричу - тишина.
        - Чего-чего, а тишины здесь, к сожалению, не предвидится.
        Жасмин, желая показать, что ей наскучил разговор, провела пальцем по дисплею айфона последней серии и деловито посмотрела на время.
        - Так где же все-таки наша Алина? - считав какое-то сообщение, безучастно спросила она.
        - По всей видимости, пытается разобраться со своим прошлым.
        Дизайнерша нарочито вздохнула. Возможно, из-за клоунского, лежащего плотной маской макияжа, лицо ее казалось устрашающе-печальным:
        - Ей бы к хорошему психотерапевту походить. Я все хотела предложить, да было неудобно.
        - Неудобно… И где же была ваша экспрессивная прямолинейность?
        - В смысле?
        - Вы с вашей бесспорной проницательностью давно поняли, что человеку плохо. И с ваших же слов, в наше время ничего необычного в этом нет… Что же вы ей мягко не предложили вашего «хорошего психотерапевта»? Уверена, такой специалист имеется в вашем широком круге общения.
        - Я не лезу в душу людям. Мне не за это платят.
        - Само собой… Развести сомнительную демагогию все мы горазды. А когда человек рядом тонет - мы тут же вспоминаем про одну из главных скреп интеллигентного человека: мы воспитанные и тактичные, в душу не лезем, так?
        Лицо Жасмин приняло такое выражение, будто клоуну между делом сообщили, что «ученый» медведь обгадил его костюм за две минуты перед выходом на арену. Она уж было оторвала свои мальчиковые бедра от лавки, но, быстро взяв себя в руки, деловито поправила ярко-салатовую, с черным иероглифом посредине кофту-размахайку:
        - Знаете, мне не хочется с вами ругаться, - примирительно произнесла дизайнерша. - Я всего лишь наемный сотрудник. Не забывайте: у Алины есть муж и лучшая подружка, которая, уверена на сто процентов, давно мечтает занять ее место, - спокойно выдавила она очередную порцию яда.
        - А я и не пытаюсь с вами ругаться. Я лишь, равно как и вы, высказываю свою точку зрения, - завершила разговор Самоварова.
        47
        Из дневника Алины Р. 2 июня
        Как же мрачно и тревожно на душе!
        В моей голове словно грязная, сваленная вата.
        Я живу в перевернутом мире. И все в нем вроде бы на месте - и дом, и достаток.
        Только самого главного - ощущения счастья - нет.
        Это похоже на плохую экранизацию любимой книги - представляешь себе одно, а получаешь, с теми же героями и декорациями, совсем другое.
        Наверное, человек в помыслах может легко отказаться от чего-то, что долгое время являлось его целью, но так и не принесло счастья, если у него есть достойная замена. Альтернативный фундамент дома, на котором стоят накрепко выстроенные им самим стены.
        На деле же, думаю, все гораздо сложнее.
        Но именно возможность иного (пусть только в мыслях) развития сюжета прочно подпирает человека изнутри.
        Я стала хорошо понимать своего погуливающего без обязательств на стороне Андрея и того же Ливреева. Стабильность пресыщает.
        Время от времени им нужно выбраться из норки и глотнуть на чужбине свежего воздуха, а затем, с новыми силами, вернуться домой к ставшему родным человеку.
        Так и с больными: выздоравливают именно те, кому есть что терять, есть куда возвращаться.
        У меня же ни собственного фундамента, ни стен как не было, так и нет.
        Все годы брака во мне жила только ложная надежда на то, что, отдавая мужу себя и свое время, я однажды получу взамен то, что ищу, - Любовь.
        Но Андрей сумел дать мне лишь статус, крышу над головой и несколько коробочек с дорогими украшениями.
        Ты, конечно, успела подумать - а как же сын?
        Я вот что думаю: ребенок не должен расти в декорациях. Лучше один раз испытать боль от развода родителей, чем приспосабливаться к предательскому сквозняку, проникающему сквозь щели и окна.
        Сложно сказать, поймет ли меня Тошка…
        Но я решила твердо: при первой же возможности разведусь.
        Время наше столь суетливое, что и страдать детям некогда, - уроки, компьютер, айфон, и, конечно, умник-психолог, сложивший ручки на груди, чтобы изложить схемы выхода из любой ситуации.
        Найду работу, обживусь и заберу у мужа Тошку.
        Да знаю, я, знаю, что просто так не отдаст…
        За ним же вся королевская конница и вся королевская рать, а за мной - только бывшая стриптизерша и покосившийся обгорелый домишко.
        Но больше всего я не хочу существовать, как отец: в мучительной неудовлетворенности собой.
        Не видя иного выхода, он пошел по пути к смерти, пытаясь последним из способов что-то нам доказать.
        А я хочу жить!
        Ради сына, ради самой жизни.
        Если отец что и доказал мне, то только от противного: человек обязан быть счастливым, то есть жить в ладу с собой.
        Пишу, а руки снова дрожат.
        Надо выпить успокоительного, пока не накрыла паника.
        Вроде бы у нас сегодня вечером гости.
        Надо что-то приготовить.
        Даже думать не могу про еду.
        Опять слезятся на солнце глаза.
        Кажется, я стремительно превращаюсь в вампира.
        Еще бы знать, как жить с этим дальше.
        Но не у кого спросить.
        48
        От распоряжайки прилетело на ватсап: «Кофе готов. Только пусть сама пиздует за ним на террасу».
        И следом же, торопливое: «Извините, Варвара Сергеевна, ничего личного».
        К этому моменту Жасмин, после ставшей неприятной для обеих дам беседы, успела залипнуть в своем мобильном, демонстративно строча кому-то сообщения.
        - Жанна приготовила кофе, - вставая с лавки, сказала Варвара Сергеевна.
        Она набрала Валерию Павловичу, все еще находившемуся в большом доме, но он на звонок не ответил.
        - Да я, пожалуй, поеду, - Жасмин поковырялась в мешковатой сумке, достала из нее зеркальные очки-стрекозы и, надевая очки, безо всяких эмоций произнесла: - Держите меня в курсе насчет Алины. Можно через Жанку, у нее вроде был мой номер.
        - Окей. А дом, кстати, интересный у вас получился. Особенно внутри.
        Жасмин дежурно улыбнулась и сделала жест: рогатку из двух пальцев.
        «Валер, я хочу прогуляться. Буду нужна - дай знать», - отправила Самоварова доктору сообщение, с облегчением распрощавшись с заторопившейся по неотложным делам дизайнершей.
        Выйдя из калитки, Варвара Сергеевна направилась в сторону детской площадки в глубине поселка.
        Жизнь в поселке, в противовес будням, в воскресный день кипела. По умытым с утра таджиками мощеным дорожкам неспешно прогуливались семейные пары, в основном возрастные, облаченные в джинсы и майки или спортивные костюмы. Женщины, оторванные прогулкой от домашних забот, были наспех причесаны, с собранными в пучки или хвосты волосами, а мужчины, освободившись от тугих галстуков и узких начищенных ботинок, прятали скопившийся за неделю стресс и недосып под солнцезащитными очками.
        Встретилась Самоваровой одна пожилая пара, неспешно и неправильно пытавшаяся заниматься скандинавской ходьбой. Они единственные охотно с ней раскланялись в ответ на ее приветственный кивок. Остальные лишь нехотя кивали в ответ и тут же, с оттенком легкого раздражения на лицах, возвращались к своим разговорам.
        Все здесь шло своим чередом, и никому из соседей не приходило в голову, что рядом с ними в красивом, светлом, недавно отделанном доме уже неделю трещала по швам чья-то до недавнего времени простая и понятная жизнь.
        Кларисса (на что и надеялась Самоварова) выгуливала на детской площадке внучат.
        Со спины ее можно было бы принять за няньку лет сорока пяти.
        Узнала ее Варвара Сергеевна по звонкому голосу и синей брендовой олимпийке с логотипом «D&G».
        Кларисса с легкостью носилась по песочнице, громко командовала и что-то постоянно подправляла в постройке детей - девочки лет шести и мальчика немногим старше.
        Детская площадка с большими возвышающимися по центру цветными качелями и двумя смешными, в виде слоника и медвежонка горками, была полна галдевшими детьми и рассеянно приглядывавшими за ними взрослыми, умостившись на лавочках, залипшими в своих телефонах.
        - Дина, ну пойдем уже обедать! Видишь, как вы утомили слоника, он от вас плачет, - уговаривала молодая женщина рыженькую шуструю малышку. Девочка спустилась с горки и, не обращая внимания на окрик, тут же снова побежала к лестнице, на ходу подталкивая в спину слегка квелого с виду, но явно довольного ее обществом мальчугана.
        Варвара Сергеевна, до сих пор не имевшая внуков и давно уже вырастившая дочь, почувствовала некоторую неловкость, словно она попала в какой-то параллельный, простой и солнечный мир, в котором самой большой бедой были несуществующие слезы пластмассового слоника.
        Время поджимало. Прежде чем вернуться на участок Филатовых, Самоваровой было необходимо без посторонних ушей переговорить с полковником Никитиным.
        Опасаясь своим вторжением растревожить этот ч?дный мир, Варвара Сергеевна несмело двинулась по дорожке из разноцветной мозаики.
        - Кларисса!
        Соседка тут же обернулась:
        - Ой, здра-а-сте! Надумали вступить в нашу группу? Ну точно, я же не оставила свой номер…
        - Не оставили. Можно отвлечь вас на пару слов?
        - Даня, Поля! Эту стену надо переделать. Да, и не лейте столько воды в ров, так ваша стена точно рухнет, - приказала Кларисса внукам и, распираемая любопытством, шустро подхватив Варвару Сергеевну под локоть, повела ее в дальний тенистый свободный от народа уголок площадки.
        Сочинять Самоваровой пришлось на лету:
        - Знаете, мы тут разборкой инструментов с Валерием Павловичем занялись, кое-чего найти не можем…
        - Ах, это ты про насадку, - не моргнув глазом, перешла на «ты» Кларисса. Странно, что она не сделала этого при первом же разговоре.
        - Нет, с насадкой терпит, - затараторила Самоварова. - Мы светильники хотели повесить, а маленькую дрель найти не можем… Один из строителей краем уха слышал, что Алина давала ее какому-то доктору.
        - Так у нее бы и спросили!
        - В отъезде она, неудобно беспокоить по пустякам, - торопливо врала Варвара Сергеевна. - Я вроде в прошлый раз говорила… Я и подумала, если у вас есть контакт с соседями, может, вы что-то знаете о судьбе нашей дрели.
        - Эх, голуба мо-о-я! - приобняла Самоварову Кларисса. - Перестань уже мне «выкать»!
        Не пропавшая дрель, но сама Варвара Сергеевна определенно вызывала у Клариссы горячее любопытство. Соседка распустила объятия и, отойдя на пару шагов, принялась придирчиво, словно сравнивая с собой по всем параметрам, рассматривать лицо и фигуру Самоваровой.
        - Я, мил моя, что вчера-то было не помню… Со вчерашнего утра как веник сраный ношусь. Мои своих на меня скинули, а сами в Рим, шопиться умотали.
        - Ри-и-м, - непроизвольно вырвалось у Варвары Сергеевны.
        Вот уже полгода, как они с Валерой обсуждали поездку в этот дивный древний город. За неимением лишних средств, все заканчивалось тщательным изучением его достопримечательностей и составлением возможных пеших маршрутов.
        - Просто моему приспичило светильники прямо сейчас повесить!
        Не успела она вспомнить про доктора, как от него прилетело сообщение:
        «Играю с Андреем в бильярд. Обещает, что завтра пойдет в полицию».
        - У мужиков всегда так - вынь да положь, ежели чего приспичит, а? - любопытные глазки Клариссы не отрывались от мобильного Самоваровой. Выждав, пока Варвара Сергеевна убрала его обратно в карман, соседка легонько ткнула ее в бок: - Твой-то с виду важный, но тоже небось до сих пор чудит? - утробно хохотнула она.
        Варвара Сергеевна задумалась: «Кстати, а есть ли у Клариссы муж?»
        Впрочем, она бы не удивилась, если бы узнала, что темпераментная соседка, невзирая на возраст, «чудит» с тем кряжистым «дуболомом», что мыл ее машину…
        - Алину, говорю, беспокоить не хочется, - ответила Самоварова, изображая всем своим видом недовольную, но вынужденно чуткую мать. - Я вот думаю, может, это тот самый доктор, что просил тебя за домом следить?
        - А, Дмитрий Олегович… Так он не просто доктор, он заведующий отделением!
        - Ну да, я как раз про него и подумала. Кстати, как его фамилия?
        Кларисса глубоко задумалась, но, как оказалось, совсем не о том.
        - Не, этот побираться не будет… Его здесь-то едва видели, так, иногда появлялся на площадке с женой и девчонкой, внучкой ихней, и то когда другие уже по домам разбегались. Знаешь, будто от него и разбегались, - хихикнула Кларисса.
        - Такой вредный дед?
        - Да он такой же дед, как мы с тобой бабки! - снова ткнув Варвару Сергеевну в бок, развязно подмигнула соседка. - Не, он моложавый, всегда подтянутый. Но такой, будто всему свету себя противопоставляет.
        Пульс у Самоваровой участился.
        Неужто попала?!
        - Слушай, мне кажется, я такого когда-то знала, он еще в очках солнцезащитных всегда ходил, вроде как с глазами у него проблемы, - взволнованно сочиняла она.
        - Так и этот хрен тоже! Мимо в «мерине» своем промчится, и да, всегда в очках. Здесь он их хоть на башку закидывал, но точно, всегда при них, как хромой при палке. Нет, этот бы вашу дрель не взял. Вот если только Никодимов из тридцать второго, стоматолог, он вечно у всех побирается. А ведь своя клиника в центре! Говорит, сама Пугачева у него свой «голливуд» делала, но врет, небось… Примадонна-то, поди, в Швейцарии марафет наводит, нужен ей больно этот Никодимов. К тому же, говорят, он сидел… На-ка вот, зацени!
        Кларисса повернулась к ней спиной и, нисколько не смущаясь окружающих, слегка отклячила попу назад и задрала олимпийку. На пояснице красовалась свежая, еще не зажившая татуировка. Прописные латинские буквы гласили: «Vicinus bonus ingens bonum».
        - Знаешь, как переводится? - разогнувшись, с достоинством спросила Кларисса.
        - Нет.
        - «Хороший сосед - большое благо», - важно пояснила Кларисса.
        - Безо всяких сомнений, соседушка! - Самоварова едва сдержала приступ смеха.
        - Круто вышло, да?
        - Очень… Послушай, а этот, в очках, ты говорила, он онколог?
        - Я такого не говорила, - с подозрением поглядела на нее Кларисса, явно разочарованная тем, что татуировка не вызвала у Самоваровой восторга.
        - Ты говорила, в прошлый раз. Когда на него жаловалась, - не отступала Варвара Сергеевна.
        - Да? - Кларисса потерла виски и бросила на нее укоряющий взгляд. - Хорошая, подруга, у тебя память!
        - Да брось! - поспешила разуверить Самоварова. - Она у меня точечная. А так, бывает, встану утром под душ и забываю, вымыла я только что голову или нет.
        Кларисса расплылась в довольной улыбке.
        - Ага, онколог. Поднял бабок на чужом горе и отдыхать смылся. А своих вперед отправил. Это сколько же денег надо иметь, чтобы месяцами по курортам мотаться? Кстати, молодец, что напомнила. - Она посмотрела на свои наручные, из белого золота часы. - Подарок сына! - перехватив взгляд Самоваровой, похвастала она. - С минуты на минуту таджики за его ключами придут.
        Варвара Сергеевна облегченно выдохнула - хорошо, не придется прибегать к очередной уловке и придумывать срочный повод, чтобы проститься с Клариссой.
        Да и негатива - сиюминутного, живого, словно конфетти из хлопушки, осыпающего все вокруг было в ней хоть отбавляй.
        - Даня, Поля! Прораб скомандовал обед! - обернулась Кларисса к песочнице.
        Вымазанные до ушей песком брат и сестренка скуксились, но спорить с бабушкой не стали - себе дороже.
        Толкаясь и споря, они принялись собирать лопатки и ведерки в большую пластиковую сумку.
        - И самосвал наш не забудьте у Миши забрать, потом не доищешься.
        Маленький щуплый Миша, у которого внучка Клариссы попыталась выхватить самосвал, вцепившись в него, горько расплакался.
        - Оль, - зычно крикнула Кларисса на всю площадку, - Оля!
        Когда сутулая, совсем простенько по меркам этого поселка одетая Оля (судя по пачке сигарет в руке, она отбежала наскоро покурить) показалась у песочницы, Кларисса ее не пощадила:
        - Забери-ка у Мишки самосвал… Мне не жалко, но потом родители меня же и ругать начнут, скажут - опять игрушки растеряла. Я одного понять не могу: твои богатенькие тетя с дядей авто как перчатки меняют, а ребенку игрушку купить не могут?
        Варвара Сергеевна невольно усмехнулась - вот живет себе поживает нарядная бабуля в пряничном домике, с прислугой и трехъярусной люстрой, за неимением прочих забот развлекает себя наведением порядка в элитном поселке, а совковую ментальность коммуналки из нее и каленым железом не выжечь.
        - Ты фамилию его не вспомнила? - как будто между делом спросила Самоварова.
        - Кого? - вытаращила на нее глаза Кларисса.
        - Доктора в очках.
        - Верхунский, Вышинский… забыла напрочь. Да черт бы его побрал с его фамилией и ключами!
        - Ладно… Пока, соседушка! - поскорее махнула ей рукой Самоварова и припустила с десткой площадки - не дай бог Кларисса снова про свою группу на вайбере напомнит.
        Варвара Сергеевна завернула к лесу, начинавшемуся за оградой детской площадки.
        Молодой худющий таджик в зеленой спецовке, сосредоточенно подстригавший газонокосилкой траву рядом с площадкой, с удивлением поглядел ей вслед. Раздвинув заросли кустов, Самоварова шагнула в глубь леса.
        Только бы связь не подвела!
        Кусты закончились, и под ногами, приятно для слуха, захрустели сучья.
        Деревья щедро делились прохладой.
        По мере углубления в лес на душе становилось чище и спокойнее, словно природа снимала с нее разлапистой душистой рукой весь успевший налипнуть мусор.
        Когда же мы перестаем обращать внимание на простые чудеса?
        Когда погружаемся в себя настолько, что, кроме собственных переживаний, все остальное теряет для нас значение? Мы - крупица всего того, что было, есть и будет. И приходим в этот мир как неотъемлемая его часть.
        А потом незаметно, как этот неуловимый онколог, начинаем себя миру противопоставлять.
        Мы - слепок боли наших матерей и отцов, их комплексов и разбитых иллюзий.
        Заблудшая в дебрях собственной души Алина, отчаянно боровшаяся с душевной хандрой, несла свой крест в одиночестве.
        А потом сделала то единственно понятное, что уже раз делала в своей жизни, - сбежала.
        В иллюзию, где ей когда-то было хорошо.
        Похожее состояние души Варвара Сергеевна когда-то пережила сама. Страшно вспомнить, но она даже пыталась свести счеты с жизнью. В последний момент опомнилась, и Тот, наверху, услышал - в квартиру ворвалась дочка, спасла.
        Но все, что выела в ней затяжная депрессия: радость к жизни, чувства и даже материнский инстинкт, - все это так долго восстанавливалось, что и злейшему врагу не пожелаешь вступить в столь вязкое и мрачное болото.
        - Алло, Сережа!
        Вместо голоса полковника на другом конце связи булькало и хрипело.
        Впереди показалась небольшая полянка, на которой сиротливо торчал высокий трухлявый пень, возможно, тот самый, возле которого Алина нашла телефон. Ландыши, увы, уже отцвели.
        Недолго думая, Варвара Сергеевна взобралась на пень.
        Под ее ногами он начал кряхтеть и мстительно вонзать в ее лодыжки острые мелкие щепки.
        Игнорируя эту старческую ругань, Самоварова задрала над собой мобильный, стараясь поймать на нем спасительные столбики сотовой связи.
        Когда на дисплее показались долгожданные одна, две, затем целых три палки, прошел ответный звонок.
        - Варь, привет! Ты где там, в тайге? Короче, лови инфу на ватсап. Да, там и по киргизке, и по детализации звонков.
        - Сережа, спаси-и-бо!!! - радостно закричала она.
        - Да итить твою мать… Человек пять ради тебя пришлось на уши поставить.
        - Спаси-и-и-бо! - раскатисто повторила Самоварова.
        К ворчанью полковника она давно уже привыкла.
        Сейчас же оно слышалось ей, как самая сладкая музыка.
        - Варь, я совсем не слышу тебя. Все, отбой.
        Интернета не было и в помине.
        Из глубины леса на полянку вышла семья: молоденькая мама с букетом колокольчиков в руках, плотненький, с бутылкой пива у рта, папа, и мальчик возраста Тошки.
        Варвара Сергеевна соскочила с пня и, подсмеиваясь себе под нос над комичностью положения, в котором застукали ее наслаждающиеся природой люди, поспешила убраться с полянки, пока они не подошли слишком близко.
        «Когда все устаканится, надо будет Валерке рассказать про этот маленький конфуз!»
        Но вспомнив про утреннюю ссору с доктором, она вновь помрачнела.
        «Я тоже хороша… Как с цепи сорвалась… Главное - не заснуть нам сегодня снова спиной к друг другу».
        Варвара Сергеевна, облокотившись о дерево, быстро вытрясла из кроссовок труху, и, на ходу снимая с себя иголки и паутину, налипшие на одежду, выскочила все к тем же кустам, граничащим с детской площадкой.
        На ее счастье, Кларисса с внуками уже ушла.
        Она поднесла мобильный к глазам - интернет заработал, но подвисал.
        В направлении дома Филатовых, в самом центре поселка, стояла лавочка, а возле нее урна и рядом столб, увешенный пластмассовыми кашпо с хилыми цветами.
        Здесь интернет восстановился, и прием был куда лучше, чем на участке Филатовых.
        Первые пять сообщений Никитина - это были сканы детализации звонков трех строителей, Ливреева и Жанки с прошедшего воскресенья по вчерашний день. Без очков Самоваровой было сложно что-либо разобрать. Она раздвинула пальцами изображение до предела, но тогда часть цифр убежала за границы экрана.
        И снова выручил незаменимый полковник, сердечный, старинный друг!
        Следом от него же прилетело: «Варь, мое внимание привлек только один из этих номеров. На него ежедневно, начиная с понедельника, поступал звонок от одного и того же абонента «Мегафона». Все шесть дней - около девяти вечера».
        Волшебный, родной Никитин не поленился и отдельным сообщением прислал номер, на который звонили.
        Самоварова полезла в чат с Жанкой.
        Указанный полковником номер телефона принадлежал Дяде.
        Конечно, это еще ни о чем не говорило - у Дяди мог быть кто-то в России, от кого он ждал звонка в определенный, после работы, час. Жанка же болтала, что он из секты «свидетелей Иеговы». Возможно, это имеет какое-то отношение к общине…
        Она вспомнила его припадок, последовавший после истерики Тошки, и свои ощущения, которые еще тогда упрямо подсказывали: бегающие глазки и рыжие усишки определенно скрывают что-то, связанное с исчезновением Алины.
        На дороге показались две девушки.
        Они шли неспешно, не забывая соблазнительно вилять бедрами, и громко, ничуть не стесняясь, что их могут услышать, переговаривались.
        Самоварова снова залезла в телефон.
        «Не привлекалась. Не нарушала», - коротко ответил полковник на ее запрос о Диляре.
        В этом Самоварова не сомневалась.
        «На форуме мамочек некая мадам Козлова дала ей положительную характеристику. Могла бы сама не полениться и посмотреть».
        Могла бы, да не до этого было…
        - Да, блин, так и сказал: цветов и ресторанов не будет, денег тем более. Но куннилингус я готов тебе сделать прямо сейчас! - сказала та из девушек, что была в белом, обтягивавшем ее прекрасные формы спортивном костюме.
        - Это на «Тиндере» такие мудаки водятся? И ты в анкете указала «для серьезных отношений»? - удивилась ее подруга в развевающемся коротком черном платье.
        - Ага… Не, ты прикинь! Он видит меня пять минут и уже готов полезть прямо туда, только безо всяких расходов. Но он так это выдал, будто роскошный подарок мне делал!
        - Вот урод!
        Когда девушки поравнялись с лавочкой, одна из них прицелилась взглядом в Самоварову. Она смотрела не столько на нее, сколько на ее одежду, словно прикидывая про себя ее статусность: «Наша? Пф… Не наша!»
        Но привыкшей быть вежливой Варваре Сергеевне пришлось оторваться от телефона:
        - День добрый.
        «И вам», - не выказывая ни малейшего интереса к ее персоне, безразлично кивнули в ответ обе девушки.
        Вблизи они оказались существенно старше. Щедро просиликоненные барышни около сорока, обе блондинки. Та, что в черном платье, курила тонкую сигарету, а та, что в белом костюме, недовольно надув неестественно пухлые губы, отмахивала от себя дым.
        Удаляясь, девушки вернулись к беседе:
        - Ну а твой-то что? - спросила та, что в черном.
        - Раз в месяц деньги на карту переводит, звонит раз в неделю, о ребенке, типа, справляется.
        - Хорошо хоть из дома не гонит.
        - Еще чего?! Я отсюда ни за что не съеду. Скорее у покойника месячные начнутся.
        - Ну знаешь… Если его новая мамзель захочет, они и дом у тебя отожмут. Купит тебе с Петькой квартирку где-нибудь за пределами Садового, еще и зарплату урежет.
        В ответ на опасения подруги «брошенка» громко возмутилась:
        - Это еще как?! Дом на нас двоих оформлен. И плачу за него по квитанциям я, и разрешение на въезд в поселок только я могу заказывать.
        - Ну, было бы желание, он хоть и тупой, но все же юрист.
        - Слушай, не порть мне настроение!
        Проводив парочку взглядом, Варвара Сергеевна решила разыскать то место, где жили в бытовках строители.
        49
        Из дневника Алины Р. 3 июня
        Мать часто твердила: все женские болячки от мужиков.
        Рассуждая на эту тему, она как-то сказала, что секс в мужской жизни состоит на девяносто процентов из фантазий и разговоров, и лишь на десять из сомнительной практики, которая у подавляющего большинства сводится к нескольким примитивным телодвижениям, результатом которых становится их скотское удовлетворение, ну и в лучшем случае - оплодотворение женщины.
        «А женщина - это и есть сама жизнь! - Голос матери дрогнул на самой высокой ноте и будто завис над пропастью. - От такого отношения она гаснет и медленно умирает».
        Она сидела в кресле перед телевизором, смотрела экранизацию «Анны Карениной» и пила красное дешевое вино из изящного хрустального бокала.
        В тот вечер я пришла домой позже обычного - около одиннадцати вечера.
        В тот вечер я и сама была нетрезва, но мать, с жаром пустившись в свои рассуждения, навеянные сюжетом фильма, конечно, этого не заметила.
        Взрослея, я стала ощущать, как стремительно испарялась ее любовь ко мне. На смену, как мне казалось, пришла лишь снисходительная жалость напополам то ли с завистью, то ли с брезгливостью.
        В тот вечер меня лишили девственности - быстро и неумело: несколько скотских телодвижений и запах дешевого пойла.
        Я шла домой и отчаянно не понимала - вот ради «этого» моя мать часто не ночует дома или со мной что-то не так?!
        Мне захотелось спросить у матери про женскую фригидность - от мужиков ли она зависит или это врожденный порок, но я не стала…
        Я больше не могла видеть ее ставшее привычно пластилиновым лицо, слышать подрагивающий, чужой, будто взятый напрокат из другого тела, голос.
        Я ушла к себе и, сжавшись в комок, прорыдала всю ночь.
        Слышала, как отец, придя с вечерних посиделок у коллег, приоткрыл мою дверь и, удостоверившись, что я дома, пошел к себе в комнату проверять тетради и втихаря потягивать дешевый коньяк из неизящной чайной чашки.
        Много лет спустя Андрею удалось меня растормошить.
        В нем было столько энергии, что и мне удавалось от нее заряжаться.
        Мы тогда оба думали, что наш яркий беспечный праздник будет длиться вечно.
        А секс был его составляющей.
        И все же там было не про чувственность.
        По крайней мере, не про мою.
        К мужчинам это слово вообще неприменимо. Натиск, напор, разрядка - им подходят только эти слова.
        В. же был до одури неспешен.
        Каждый раз он вел себя так, словно это последнее соитие в его жизни - он смаковал процесс от первого, внимательного и задумчивого, как только я появлялась в поле его зрения, взгляда, до последнего, отданного ему моим усталым, но все еще жадным ртом, поцелуя.
        Он словно научил меня летать, а потом, хладнокровно прицелившись, отстрелил мне крылья.
        Может, звучит кощунственно, но рядом с ним, моим заморозившим душу любовником, я ощущала себя частицей вселенной, а это значит, что я была близка к истокам, близка к Создателю…
        Я понимаю, ты можешь оказаться ханжой и рьяной поборницей морали, и тогда ты в полном праве возмутиться, но в моей истории это не изменит ни слова.
        Если бы он тогда позвал меня, я бы, не раздумывая, бросила Андрея с его фаном и душевными изрыганиями, с его бесконечными проблемами и скользкими приятелями.
        Я стала бы для В. кем угодно - наложницей, секретарем, уборщицей, психологом, сиделкой, поваром, массажисткой.
        Я воплотилась бы во все, в чем он мог нуждаться.
        Но он не позвал.
        50
        Михалыч и Колян, с выражением напряженного недоумения на коричнево-красных, неравномерно подгоревших от работы на улице лицах, курили возле бытовки на сложенных досках, заменявших им лавочку.
        Возле бытовки, подальше от леса и ближе к солнечной стороне, в землю были воткнуты два колышка с веревками. На них сушились застиранные мужские трусы, парочка дырявых выцветших полотенец и кучка темных, застиранных же донельзя носков.
        Через несколько метров от бытовки находилась еще одна, тоже с виду обжитая. В оставшихся двух, тех, что граничили с лесом, окошки были заклеены газетами, а на дверях покоились ржавые замки.
        Бытовки, как узнала от Жанки Самоварова, были собственностью хозяев поселка, а временное, без ежедневных проверок и придирок проживание рабочих, могли обеспечить только хорошие отношения домовладельцев с управляющей компанией.
        У Алины получалось быть любезной со всеми.
        «Неужто все остальные хозяева участков успели отстроиться?» - думала Самоварова, разглядывая чьи-то жалкие, потемневшие от сырости, временные и брошенные дома.
        «Интересно, кто живет в соседней бытовке? Равшан? Навряд ли… Судя по его выпирающей, как и пузо, амбициозности и новой должности, он, вполне вероятно, давно обзавелся как минимум съемной комнатой, а то и квартирой».
        Когда Варвара Сергеевна приблизилась к работягам и, поздоровавшись с ними, попросила у Михалыча разрешения отозвать Дядю на пару слов, самолюбивый бригадир смутился.
        Похоже, ему стало неудобно от того, что непрошеная гостья соприкоснулась с их скудным и некрасивым бытом.
        - А почему Жанна Борисовна меня не набрала? - его мужественное, приятное лицо на миг посветлело, а в уголке рта показалась ямочка. - Я бы сам к вам Дядю пригнал.
        По встревоженному, метавшемуся то по ней, то по бригадиру взгляду Дяди, показавшегося из бытовки, Варвара Сергеевна поняла, что пришла не зря.
        Тем более что ее предположения теперь уже были подкреплены и фактами.
        По ее просьбе Дядя неохотно проследовал за ней в сторону леса.
        - Как вас по имени-отечеству? - как можно мягче спросила Варвара Сергеевна.
        Она отдавала себе отчет в том, что за долгие годы работы в полиции приобрела много разных, не всегда приятных поведенческих шаблонов. И этот первый, формальный и зачастую дурацкий вопрос, ответ на который она в большинстве случаев знала заранее, мог заставить собеседника моментально закрыться.
        - Иван Михалыч, - нехотя представился тот сучьям и хвойным иголкам под ногами.
        - Теперь понятно, почему вас Дядей кличут! - попыталась как можно более непринужденно рассмеяться Самоварова. - Два полных тезки - тут иначе запутаешься.
        Дядя исподлобья покосился на нее и продолжил нетерпеливо пританцовывать на своих кривоватых ногах.
        Задумавшись над тем, как лучше выстроить разговор, она разглядывала его рыжеватые выгоревшие ресницы: невысокая от природы Варвара Сергеевна была выше рабочего на полголовы.
        - Вы должны мне помочь. Я знаю, где Алина, и знаю, что она каждый вечер связывается с вами. Никто об этом не узнает, даю слово. Пожалуйста, скажите мне правду.
        - Я не знаю, где вона, - наконец посмотрел на нее Дядя. Взгляд его был ясен и колюч.
        Честно говоря, все это время Варвара Сергеевна представляла его иным - зашуганным, больным человеком, которого Алина могла привлечь к себе разве только искренней к нему жалостью.
        - И все же… Она ведь звонила вам, чтобы справиться о сыне, - внезапно осенило Самоварову. - Она вам заплатила?
        - Да. - Дядя воровато обернулся на продолжавших сидеть возле бытовки ребят. - Воны больше мэне денег мают…
        - Знаю, - с участливым видом солгала Самоварова.
        - И усэ-то вы знаете, графиня, - ухмыльнулся он из-под тараканьих усишек.
        - Отчего же графиня?
        - Так похожи!
        - Графиня бы сюда не пришла, - с улыбкой парировала Варвара Сергеевна и вслед за Дядей оглянулась на ребят.
        Колян оторвался от телефона и, прежде чем прошмыгнуть в бытовку, кинул окурок в железную банку с таким сосредоточенным видом, будто жирную точку поставил, а Михалыч, не спуская с беседовавших внимательного взгляда, словно пытался уловить в дуновенье ветерка каждое сказанное между ними слово.
        Самоварова помнила, о чем писала в дневнике Алина: ребята, которых нанимал Ливреев, были не только из одной деревни, они приходились друг другу кто - кумом, кто - братом, кто - сватом.
        Придерживаясь этого нехитрого принципа, прораб мог без больших затруднений набирать бригады и контролировать их работу. Атмосфера в коллективе, выбор авторитетного бригадира, миграционки и даже дни рождения с возможными расслабонами - все, по его мнению, было у него под колпаком. Поэтому неудивительно, что Михалыч, будучи вожаком в этой маленькой стае, не мог оставить своего нервного свояка на растерзание чужой женщине.
        - Почему вы решили ей помогать? - продолжила Самоварова.
        - Я в Бога верю, - просто ответил Дядя.
        - А Алина Евгеньевна? - Варвара Сергеевна чуть было не добавила «тоже из ваших?», но вовремя осеклась, чтобы не подставить Жанку, по секрету рассказавшую про его адептство в секте.
        - Почем мэне знать? Хто и взаправду верить, должон допомогати тому, хто страждет. Ведь як воно происходит? - Его сутулые плечи расправились, а глаза заблестели. - Смутний сеить смуту. А уныние - пряма дорога в ад. Вы-то знаете, что такое ад? - Воодушевившись, Дядя незаметно перешел на сносный, почти без акцента, русский.
        - Котлы и черти, - не подумав, брякнула Самоварова.
        - Ни.
        Рабочий поглядел по сторонам.
        Невдалеке от них маленькая желтопузая синичка старательно выклевывала из травы червячка.
        - Глядите, вот птах! Мала тварь, а душа в ней е.
        Он запрокинул голову и посмотрел в небо.
        Варваре Сергеевне показалось, что даже веснушки на его лице слегка задрожали то ли от страха, то ли, напротив - от неясного внутреннего блаженства.
        - Ад - это больше не родиться, - изрек он треснувшим голосом.
        При других обстоятельствах Варвара Сергеевна слушала и запоминала бы только относящееся к делу, не позволяя остальному проникнуть в мозг, и наблюдала бы, как этот измотанный жизнью чудик (о, со сколькими такими вот «философами» ей довелось беседовать на допросах!) сейчас кривляется перед ней, уводя разговор от простого к сложному, тем самым преследуя единственную цель - скрыть правду.
        Но случается так, что люди ситуативно попадают в точку нашего собственного настроения.
        То ли скачущее атмосферное давление ее настолько обесточило, то ли Алинины откровения - но сейчас ее внутренняя восприимчивость была до предела усилена, и слова рабочего попали во что-то беззащитное, пугливое, ни в чем до конца не уверенное…
        Варвара Сергеевна непроизвольно дотронулась до Дядиного плеча.
        - Полно вам всуе на такие темы…
        Дядя снова опустил глаза и начал неспешно отдирать своими заскорузлыми, с коротко остриженными ногтями пальцами к?тышки с разношенных до неприличия треников.
        Самоварова понимала: одно неверное слово, и он снова спрячется от нее в свои рыжие усишки, а то еще хуже - в припадок.
        - Ее близкий человек попал в беду, - начала она мягко высвистывать на тоненькой свирели. - С ее чувствительностью она не могла не откликнуться. Плохо, что в своей проблеме она оказалась одинока. Пусть и за вознаграждение, но вам она доверилась… Часто это бывает единственным выходом - довериться чужому человеку.
        - Знаете, через що бывает рак? - прервал ее Дядя.
        Из уст этого простого, от сохи, человека, нынче страшное, а в недалеком прошлом преимущественно обозначавшее безобидного членистоногого слово прозвучало особенно зловеще.
        Варвара Сергеевна сглотнула. Ей стало не по себе.
        - От того, от чего и все остальные болезни - от уныния, - вяло предположила она, машинально подыгрывая собеседнику.
        - Чорт сидае на плечи и выпивае энергию. Непевне давно опутал наш мир - вин чрез ту информацию та медицину убивае усе живое, пидминювае на робленое, ну то есть искусственное.
        - Далеко не все намерены губить природу и уничтожать живое… - осторожно возразила Самоварова.
        Дядя насупил рыжие брови и задумался.
        - Уперед чорт выбирае тех, хто потерял веру.
        - Так сейчас половина, если не большинство, живет без веры. Люди привычно верят не в Бога, а в науку и прогресс.
        Рабочий раздраженно махнул рукой, всем своим видом показывая, что любые дальнейшие рассуждения на эту тему для него лишены всякого смысла.
        - И что же, есть шанс избавиться от черта, ежели он уже овладел человеком? - наивно спросила Самоварова.
        - Ну як… Трэба верить.
        Дядя посмотрел на то место, где только что сидела синица, но птичка уже улетела.
        - Иван Михайлович, давайте вернемся к хозяйке, - ласково попросила Самоварова. - Все же у нее семья.
        - Так и у меня родына. Плоха жона, то правда… - зашептал он.
        - Ваша жона плоха? Или Алина? - не поняла Варвара Сергеевна.
        - Обои… - едва слышно ответил Дядя и, опасливо покосившись в сторону бригадира, плаксиво сморгнул.
        Обрубая дальнейшие расспросы о своей жизни, он снова пошел в атаку:
        - Тут - рай, - махнул он рукой в сторону леса, - а там, - ткнул своим маленьким грязным пальцем в сторону поселка, - ад! А мы живэмо на кордоне!
        - Наша жизнь и есть граница между между раем и адом, - быстро согласилась, не желая его сильно волновать, Самоварова. - Только знаете… Там такие же люди, как везде, и они разные… - осторожно заметила она.
        Но Дядя с болезненным удовольствием продолжал нагнетать:
        - Воны живуть животом та похотью! Они и тручнули ее на грех. Перед Армагедоном усэ, що еще жывэ, кровит - хозяйка хоче спасти душу…
        Михалыч, прикуривший очередную сигарету, прожигал говорящих глазами. Эта затянувшаяся беседа ему явно не нравилась.
        Дядя, почувствовав спиной нарастающее недовольство бригадира, еще пуще занервничал. Уже знакомым Самоваровой жестом он запустил пятерню в жидкие волосенки и остервенело, будто пытался поймать и придавить там блох, принялся копошиться в своей голове.
        Варвара Сергеевна поняла, что разговор следует поскорее завершить.
        - Она говорила, когда вернется?
        - Ни. Но вона беспокоиться за сына. Ту пуповину нэ порвати и чорту. - Двумя пальцами Дядя вытащил из своей головы что-то невидимое и с интересом поднес к глазам.
        - Так это черт ее выманил из дома?
        - Ни. Бидолашний, над кем вин завис. Пиду я. Не приходьте бильше.
        На лице его проступили розоватые пятна.
        - Спасибо за помощь, - Варвара Сергеевна машинально протянула ему руку, но он, словно боясь испачкаться, тут же спрятал свои за спину.
        Михалыч привстал с досок:
        - Варвара Сергеевна, премного извиняюсь, нам обедать пора! - крикнул он и, сделав шаг вперед, выжидающе застыл - мол, мне что, пора вмешаться?
        На колченогом столике перед уличным рукомойником стояли три грязные, с остатками борща миски, кастрюля и хлебные корки, сваленные в пакет.
        Бригада уже отобедала.
        - Не палите мэне. Хужее всим зробите, - бросил ей напоследок Дядя, развернулся и торопливо засеменил к бригадиру. - Шумить там щось у их, лампы моргають, казалы, - тараторил он, приближаясь к Михалычу. - А я в той хыже электрику не робив. Хто робив, нехай и розбирае. Якщо буде твоя команда, гляну.
        - Варвара Сергеевна, - окликнул ее бригадир. - Вы за этим приходили?.. А мне почему не сказали? Дядя у нас человек подневольный, что скажут - то и делает. Да и по-русски ему тяжело объясняться. Вы лучше скажите Жанне Борисовне, что там у вас моргает, я сам подойду, посмотрю.
        - Хорошо, - кивнула напоследок Самоварова.
        «Теперь еще придется устроить в гостевом домике замыкание, - пронеслось в голове. - Впрочем, пусть этот поехавший головой святоша, который, не моргнув глазом, врет своей «родыне», сам теперь и выкручивается… Никто не просил его про лампы сочинять».
        Варвара Сергеевна вновь оказалась на центральной дороге поселка.
        Из-за многих заборов, приветливых, украшенных изящной ажурной ковкой, или высоких, воинственных, с торчащими пиками наконечников, раздавались гомон и музыка.
        Воскресенье.
        Неспешно двигаясь вдоль домов, она внимательно вглядывалась сквозь ограды, пытаясь что-нибудь за ними разглядеть.
        С одного из участков, с виду неопрятного, скудно засаженного вдоль забора несколькими туями громыхала «Hallelujah» Коэна.
        Уже знакомые ей дамы - те, что продефилировали мимо некоторое время назад, на режущем слух английском подпевали певцу, голос которого доносился из портативной, стоящей прямо на газоне колонки.
        «Брошенка» в белом костюме активно раскачивала под музыку своими безупречными бедрами, а та, что в черном платье, разливала по бокалам шампанское.
        - Ну и где там твой Луис с друзьями? Подгребет? - схватившись руками за выбеленные волосы откинутой назад головы плотоядно выкрикнула «брошенка» подруге.
        - А муженек твой бывший часом не нагрянет? - Подруга протянула ей наполненный игристым напитком бокал. - Хорош кривляться, не на фотоссесии. На-ка, лучше выпей.
        - А мы его не пустим! - продолжала извиваться блондинка, подцепив двумя пальцами бокал за ножку.
        - А если он ворвется? - хохотнула дама в черном.
        - Говорю же тебе, его машину без моего звонка охрана не пропустит. А с его толстой жопой ему в лом будет целый километр пешкодралом пилить. Так что пусть бесится за забором, пес шелудивый!
        «Аллилуйя…» - тихо подпела Коэну Самоварова и, опомнившись, прибавила шагу, чтобы ненароком не привлечь к себе внимание.
        Вот и сложился еще один простейший, недостающий пазл.
        Машина (вероятнее всего, такси), на которой уехала Алина, не въезжала на территорию поселка, поэтому у Андрея и не было этой информации. Кстати, если бы он захотел, то, зная правила поселка, мог бы сам об этом догадаться.
        Аллилуйя…
        Исходящая желчью по отношению к бывшему мужу мещанка и нездоровью гастер, почувствовавший себя чуть ли не пророком… Вовсе не сострадание и даже не желание подзаработать двигали рабочим, а желание хоть в чем-то да возвыситься, быть наконец для кого-то значимым.
        Впрочем, кто она такая, чтобы судить?! - одернула себя Самоварова.
        Теперь уже даже не следователь, так - расследователь…
        И, кстати, да, оба слова мужского рода.
        Несмотря на то, что Варваре Сергеевне упорно не нравились ворвавшиеся в обиход феминитивы, ее вдруг это дико разозлило. Нет, конечно, не это…
        На самом-то деле злилась она на то, что ей самой, поучавшей Жанку и отдалившейся от доктора из-за его предвзятости так и не удалось избавиться от чего-то подобного в собственной голове. Вот если бы она нашла исповедь «брошенки» или Дяди, ее мнение об этих людях, возможно, в корне бы изменилось.
        Уже на подходе к дому Филатовых догнало сообщение от Валерия Павловича:
        «Ты далеко? Аглая Денисовна приехала».
        51
        Из дневника Алины Р. 4 июня
        Какой странный сон.
        Давящий, как небо над Сходненским кладбищем.
        Безнадежный, как вход в онкологическую больницу.
        Большая площадь внутри громадного, каменного, с пустыми глазницами окон, дворца.
        Под ногами - брусчатка, от грубых стыков которой рябит в глазах.
        Памятник кому-то сердитому и важному.
        Похоже на Мадрид, впрочем, во сне это было неважно.
        В. стоял один, ровно посреди площади, и был крайне сосредоточен на том, что делал. По движению рук и корпуса складывалось впечатление, что он командует невидимым парадом. Беззвучно отдавая кому-то приказы, он напрягал мышцы лица, выкрикивая команды, широко раскрывал рот. Он постоянно поворачивался в разные стороны, пытаясь донести что-то до тех, кого там не было в помине. На нем была расстегнутая длинная темная шинель, и под ней можно было разглядеть отлично на нем сидевшую новую военную форму.
        «Не иначе, как началась война и он стал генералом», - решила я во сне, застывшая, пораженная необычным зрелищем.
        «Вероятно, он потерял все свое войско, но еще видит души тех, кого сгубил. Совсем как булгаковский Хлудов», - подумалось мне.
        Во сне показалось, что прошло немыслимо много времени, прежде чем он заметил меня. Взяв под козырек, В. направился в мою сторону. Мне бросилось в глаза, что он заметно приволакивает ногу. И вдруг, не дождавшись его, я резко развернулась и поспешила покинуть площадь.
        Я шла быстрым шагом, не оборачиваясь. Путь лежал в гору, и даже моими здоровыми ногами идти было нелегко. Не обращая внимания на моментально стертые неудобными туфлями пятки, я не беспокоилась, уверенная в том, что он все равно не отстанет. Через какое-то время мне все же пришлось сбавить темп.
        Мой затылок обжигало его горячее нетерпеливое дыхание. Когда мы проходили мимо заброшенного парка, я заметила, что в парке цветет жасмин.
        За всю длинную дорогу до хорошо знакомого мне во сне дома с зелеными полосатыми обоями и старой дубовой мебелью никто из нас не проронил ни слова.
        Перед входом нас встретила чахоточная лошадь, проводила укоряющим взглядом печального глаза.
        Я зашла в комнату первой и бросилась к саквояжу. Он стоял там, где я когда-то его оставила, - на узкой железной идеально застеленной кровати. Достав из саквояжа некий предмет, завернутый в белую материю, я подошла к старому зеркалу.
        В. застыл на пороге и напряженно следил за мной. Схватившись за дверной косяк, он тяжело дышал.
        Я развернула материю.
        - Ты не станешь этого делать. Потому что, если меня не будет, ты не сможешь дальше жить, - спокойно сказал он.
        Я держала в руке пистолет.
        - Подойди, - приказала я.
        В., подумав, обреченно кивнул и сделал то, о чем я просила.
        Мы стояли напротив треснувшего зеркала.
        И тут, увидев в неверном мутном отражении наши искаженные лица, я отчаянно закричала:
        - Жить?! Как ТЫ можешь мне это говорить?! - Я задрала блузку и обнажила зиявшую, со спекшейся черной кровью рану на том месте, где должно было быть сердце…

5 июня
        Я вроде уже писала, что с таблетками, кроме самых безобидных успокоительных, давно в завязке.
        Когда заболел отец, это совпало с первым приступом панической атаки в том нарядном торговом центре.
        Ни Жанке, ни Андрею я ничего, конечно, не сказала, но начала бояться, что это повторится.
        И оно повторилось, еще и еще раз.
        В инете я наткнулась на парочку форумов, на которых люди, пережившие подобное, обменивались личным опытом.
        Многие советовали попринимать «Атаракс» (мягкий транквилизатор), в то время его отпускали без рецепта.
        У меня не было ни сил, ни желания разбираться с истинной причиной непонятного и пугающего состояния, и я начала принимать «Атаракс», следуя приложенной инструкции.
        Таблетки не лечат, а только придавливают тревогу, добавляя к имеющемуся в голове раздору еще и собственных гримас - внезапных глюков и полной апатии.
        А вскоре я познакомилась с В.
        Рассказав о себе всю правду, упомянула и про таблетки.
        Он категорически запретил их принимать.
        После нашей встречи приступы не возобновлялись.
        Еще бы… Большую часть моего внутреннего пространства занимал отныне только он!
        Когда по вечерам Андрей, приняв душ, с боевым видом запрыгивал в нашу супружескую кровать, я только делала вид, что, ожидая его, читала книгу. На самом деле я думала о В. - что он делает в эту самую минуту, с кем он, и почему все так, а не иначе…
        В. просыпался вместе со мной где-то там, в своей параллельной жизни, завтракал, лез под душ, одевался, прятал глаза от солнца, выбирал продукты в магазине, сдавал в химчистку вещи, стоял в пробках, пил кофе, посещал модные рестораны, читал, ходил в кино…
        Он не делал вместе со мной только одного - не занимался сексом.
        Признаюсь, я пыталась подбросить дровишек в наш с Андреем затухающий костерок, пыталась раздуть его, заставляя себя думать, что на месте мужа со мной в постели В.
        Не выходило.
        Что-то глубинное брало верх над приказами разума, что-то не отпускало, ведь таким образом я предавала обоих своих мужчин.
        А потом совпали два самых важных в моей жизни события - связь с В. оборвалась, и я забеременела от Андрея.
        Судьба все же мудра.
        Отобрав источник самого сильного в моей жизни чувства, она компенсировала его другим - невероятной нежностью к малышу, зародившемуся в моем чреве.
        Про таблетки я вспомнила к тому, чтобы ты не восприняла мое нынешнее состояние и то, что я все-таки осмелюсь рассказать, предвзято…
        За эти долгие семь лет, раз в несколько месяцев, я случайно встречала В. в самых неожиданных местах: аптеке торгового центра, расположенного на нашем скоростном шоссе, на кассе заправки, в кафе самообслуживания в центре Москвы, в аптеке неподалеку от нашей прежней квартиры.
        Каждый раз повторялось одно и то же - меня вдруг начинало колотить, и, оборачиваясь назад, я натыкалась на его взгляд. Не смея подойти ближе, как будто я находилась в магическом круге, В. стоял поодаль и внимательно за мной наблюдал.
        И та же неведомая сила, что не впускала его в мой круг, заставляла меня дрожащим от волнения голосом разговаривать с прилипчивыми, предлагавшими оформить карты или купить товар по акции кассирами, быстро рассчитываться и выскакивать вон.
        Я забивалась в машину, пытаясь глубоко дышать, приказывала себе собраться с мыслями и с бешено колотящимся сердцем мчалась в свое укрытие - домой, к Тошке.

6 июня
        Если ночью прислушаться к тишине, можно сойти с ума.
        Ворчит в трубах вода. Запрятанная в стенах, потрескивает проводка. И где-то вдалеке ночная птица рассказывает деткам страшную историю.
        Андрей давно спит.
        Время от времени его дыхание становится неровным, как если бы суматошный город увидел неприятный сон.
        Мне кажется, покажи этот город себя во всей незримой красе - все бы вокруг изменилось.
        Мы бы катались на велосипедах, усталые и потные, падали бы в луговые травы и целовались бы там до одури.
        Возвращались бы домой - а там… сюрприз: оказывается, у нас уже есть почти взрослый, красивый сын.
        По вечерам мы разучивали бы вальс или танго, часами пили бы ароматный чай с мятой, смотрели шедевры мирового кино или слушали Рахманинова, и уже на самое сладкое, уложив сына, неторопливо бы занимались перед сном любовью.
        Ох…
        Мой выход на поверхность Луны представляется более реальным.
        В моей жизни не было романтики.
        В ней не было главного - прелюдии любви.
        Первый и единственный, без повода, букет из семнадцати роз, принесенный Андреем в юдоль порока, был похож на импульсивный вызов сложившейся системе даже не моей - его жизни.
        Я понимаю, Андрей не виноват - виновато наше бешеное время, где каждая минута чего-то да стоит - заработанных или незаработанных денег, возможностей и связей, образовавшейся пробки, отсутствия в сети, упущенной скидки или выгодного предложения.
        Наше время - время гипермобильных людей.
        Время несчастных невротиков.
        А существуют ли в наши дни отношения не только ради сохранения видимости семьи или ненапряжного секса?
        В моем окружении - нет…
        И все же где-то они должны быть, счастливые, неторопливо плывущие по реке любви люди.
        Интересно, кто они?
        Коллеги по работе, месяцами ловящие в коридоре долгожданные шаги, случайно-неслучайно коснувшиеся друг друга наивные страдальцы, для которых солнце восходит заново всякий раз при одной лишь мысли о желанном «объекте»? Наконец отбросив к чертям все условности и здравый расчет, они, сбежав от компов и косых взглядов коллег, решаются на романтический вечер, переходящий в ночь…
        А может, они случайно встретились в метро, или столкнулись взглядами в шумном кафе, в парке, в торговом центре?
        Разморенные бурным сексом, они лежат, приклеившись друг к другу телами.
        «Я тебя люблю», - говорит мужчина или женщина.
        Три слова превращаются в звезды.
        Андрей так часто говорит мне это всуе - затягивая на шее галстук или уткнувшись в свой айфон, что эти три слова давно уже лишены для каждого из нас смысла.
        В. не говорил мне их никогда.
        52
        На террасе большого дома Варвару Сергеевну поджидал красавец Пресли. Судя по мелкой строительной пыли, осевшей на его шоколадной шубке, кот околачивался здесь давно.
        - Ла-а-почка моя! - Самоварова присела на корточки.
        Пресли обиженно отвернулся, подергивая шкуркой, которой коснулась ее рука.
        - Обещаю, завтра домой. А дома помоемся, причешемся… Дома сварю тебе самой-самой вкусной рыбки, - уговаривала его Варвара Сергеевна.
        Вывернутые к ней ушки дрогнули, и кот нехотя повернулся и принялся тереться о ее ноги, заглядывая ей в глаза.
        - Ну, не дуйся, мой золотой.
        Прежде чем подняться, она схватила кота в охапку и чмокнула в нос. Говорят, кошки якобы не любят такого обращения. Это неправда. Да, они кичатся своей независимостью, а в глубине души только и ждут, чтобы их и тискали, и целовали. «Совсем как люди», - вздохнула про себя Варвара Сергеевна.
        Пресли на мгновение задержал на хозяйке томный взгляд и, преисполненный внутреннего достоинства, элегантно спрыгнул с террасы.
        Июньское солнце, милостиво решившее в этот долгий воскресный день перестать дурачиться с уставшими от его каприза людьми, заливало столовую. Но этот праздник света откровенно диссонировал с избыточно ненатуральным, не сочетающимся с обстановкой ароматом восточных духов вновь прибывшей гостьи.
        Валерий Павлович и Аглая Денисовна сидели за обеденным столом, пили растворимый кофе и, судя по вежливо скованным лицам, вели формальную беседу.
        Жанки не было, а Андрей возился у столешницы, готовя бутерброды.
        - Варенька, ну наконец-то! - с явным облегчением воскликнул доктор и привстал из-за стола. - Как погуляла?
        Его лицо выражало неподдельную радость.
        У Варвары Сергеевны будто камень с плеч свалился.
        Отходчивость Валеры, вспыльчивого и упрямого, но не умевшего копить обид, была одной из самых чудесных черт его непростого характера.
        Прежде чем женщины представились друг другу, Аглая Денисовна, словно рентгеновский аппарат, просветила Самоварову взглядом своих раскосых темно-карих глаз. «К глазам как раз подходят», - подумала про духи Самоварова.
        - Садитесь, выпьем кофе, поболтаем о делах наших скорбных, - спокойно предложила генеральша. - Единственное - нынче у нас самообслуживание, - слегка насмешливым тоном подчеркнула она, пододвинув Самоваровой банку растворимого напитка и кивнув головой на простенький электрический чайник, нелепо смотревшийся на изысканной скатерти «Веджвуд». - Андрей, будь так любезен, дай нашей гостье чашку.
        - Не стоит беспокоиться, я выпью воды, - отказалась Варвара Сергеевна.
        Мать Андрея принадлежала к тому типу людей, которые за легкой иронией умеют скрыть все что угодно - от ненависти до полной растерянности.
        Бесспорно, она была красива. Не только в молодости, но и в свои, на вскидку, шестьдесят. В молодости же, с большой вероятностью, она была сногсшибательна.
        Тяжелые черные волосы, густые ухоженные брови и тонкий, с легкой горбинкой нос выдавали в ней наличие восточной крови.
        Свою светлую тонкую кожу и славянскую внешность Андрей явно взял от отца.
        От матери же ему достались худоба, высокий рост и губы - подвижные, капризные.
        - Андрюш, ну что ты там суетишься? - бросила Аглая Денисовна сыну. - Где эта ваша приживалка шастает? Позови ее, пусть поможет.
        - Обойдусь.
        Андрей резкими движениями продолжил кромсать кусок твердого сыра.
        - Ты взял бы сырный нож, - предложила мать.
        В ответ он скривил лицо.
        - У тебя в доме до сих пор нет ножа для резки сыра?! Сказал бы, я бы купила, - нарочито милым тоном, словно она находилась на светском приеме, докапывалась до него Аглая Денисовна.
        - Мама, может, хватит?! - не выдержал Андрей и отшвырнул от себя доску.
        Сыр свалился на пол, и Андрей с ненавистью подпихнул его ногой.
        - Может, хватит мне врать?! - неожиданно вспылила и Аглая, но тут же взяла себя в руки, бросив быстрый взгляд на доктора и Варвару Сергеевну: мол, как вам этот клоун?!
        Валерий Павлович, все утро занимавшийся психологической реабилитацией Андрея, выглядел усталым. Стараясь не встречаться с Аглаей Денисовной взглядом, он достал из кармана платок, протер очки и, нацепив их обратно, посмотрел в сторону своего подопечного. Но Андрей, повернувшись ко всем спиной, шумно полез в холодильник.
        - Может, тебе консервов хороших открыть, мама?! - издевательски выкрикнул он.
        - Себе оставь, на черный день!
        Голос Аглаи вновь стал злым и властным.
        - Но ты же сказала, что голодна. - Он выудил из дальнего угла консервную банку. - О! Даже срок годности не истек, - продолжал паясничать Андрей.
        - Я всего лишь сказала, что не откажусь от кофе, - холодно подчеркнула мать.
        - Доктор, а ты как, угостишься по-простому?
        Андрей хлопнул дверцей холодильника и подошел к сидевшим за столом, подбрасывая консервную банку и попеременно ловя ее то одной, то другой рукой.
        - Андрюш, завязывай… Присядь лучше к нам.
        Доктор был расстроен. Вся его утренняя работа летела в тартарары - как только в доме появился мощный раздражитель в лице Аглаи Денисовны, Андрей вновь впал в истерику.
        - Кстати, рада с вами познакомиться, - демонстративно игнорируя сына, Аглая развернулась всем корпусом к Самоваровой и доктору. - Пока жили в Питере, мой отпрыск много времени проводил в доме вашего мужа. Алексея-то я хорошо помню, - улыбнулась она, глядя на Валерия Павловича.
        - Как ты его помнишь-то? По групповым фото? К нам, Варвара Сергеевна, моим друзьям вход был заказан: мама не любит шум, а папа - беспорядок.
        - Хороший у вас мальчик, - делая вид, что не слышит сына, продолжала она. - Каюсь, я на собрания в школу ходила редко… Да и столько лет прошло, так что, можно сказать, сегодня мы знакомимся заново, - и Аглая снова обворожительно улыбнулась. - А самое главное - вы здесь оказались очень кстати. Я давно подозревала, что в этом доме бардак. Но здесь даже не бардак, здесь клиника в чистом виде!
        - Клиника в чистом виде то, что ты Тошку с дедом оставила, - сверля мать взглядом, перебил ее Андрей.
        Аглая Денисовна наконец развернулась в его сторону:
        - Я не позволю калечить психику ребенка! Вчера он целый день на нервной почве расчесывался.
        - Ой! - Андрей плюхнул консервную банку в центр стола, задрал футболку и принялся скрести себе бока. - Я ведь тоже, мамуля, расчесываюсь!
        - Быдло! - поджав ярко-красные губы, глухо уронила Аглая. - Сколько ни вкладывай в ребенка, как ни воспитывай, а выскочит какой-нибудь неправильный ген - и мы имеем то, что имеем.
        Словно ища немедленной поддержки озвученной ею мысли, она требовательно посмотрела на доктора.
        Валерий Павлович привстал из-за стола.
        - Андрюш, пойдем, поговорим! - сердито сказал он. Невольно оказавшись меж двух огней, он уже не в силах был скрывать раздражение.
        - Дядя Валер, может, лучше пойдем накатим? - развязно подмигнул ему хозяин дома.
        - Это всегда успеется. Ну-ка, возьми себя в руки! Все же здесь женщины.
        Наконец осознав, что перегибает палку, Андрей вернул лицу его обычное выражение.
        - Пойдем, Валерий Павлович, продолжим нашу партию, - как ни в чем не бывало приобнял он доктора.
        Когда они покинули столовую, Аглая Денисовна впилась в Самоварову полным отчаяния взглядом.
        Вглядевшись в ее лицо, Варвара Сергеевна поймала на нем тень бессонной ночи, след от приема успокоительных и утренней ссоры с мужем и много чего еще, невысказанного даже себе самой.
        Еще бы - в ее понятную жизнь стремительно ворвался хаос.
        Он вовсе не был случайным. И она это знала лучше всех.
        Похожее на громадный снежный ком, несчастье лепилось годами, задерживалось баррикадами из столового серебра, отвлекало шуршанием тканей, обманывало чужим смехом и голосами, прикрывало свое приближение повышенным давлением, статусом мужа и собственной осознанной неотразимостью, но… неотвратимо прорвавшись сквозь все это, вдруг сшибло ее с ног.
        Неужели, при ее остром уме, Аглая Денисовна действительно надеялась, что пронесет?
        Что смышленый не по годам белокурый мальчик, единственный внук, выношенный безродной самозванкой, защитит от неопрятной правды о том, что каждый из них существует сам по себе?
        - Ради бога, хоть вы мне скажите, где Алина! - Аглая привстала со стула, подошла к Самоваровой и положила руку ей на плечо.
        - Я не знаю, - честно призналась Варвара Сергеевна.
        Теперь Алинина свекровь выглядела так, будто постарела на целую жизнь. Сквозь пудру и тональный крем проступили сеточки морщин, агатовые глаза померкли, а складки кожи на тонких длинных пальцах, унизанных драгоценными перстнями, безжалостно выдали ее возраст.
        - Пожалуйста, не лукавьте со мной! Она его бросила?
        - Будем надеяться, что нет, - отвела глаза Варвара Сергеевна и мягко выпросталась из-под ее руки.
        - А вы уверены, что она жива? - Голос Аглаи дрогнул, а тонкие пальцы машинально потянулись к вискам и принялись активно их растирать. Варвара Сергеевна вдруг заметила, как же Андрей похож на мать.
        - Практически на все сто.
        - Знаете, я всегда подозревала, что рано или поздно она взбрыкнет. Наверное, этим она мне и нравилась. А больше там не за что было зацепиться.
        - Что вы имеете в виду? - нахмурилась Самоварова.
        - Ну откуда, скажите мне, у сироты с темным прошлым могут взяться нормальные представления о том, что такое семья? Семья - это значит осознанно наступить себе на горло. Задвинуть на задний план свои эмоции и амбиции. При наличии хитрости и ума этим можно, конечно, жонглировать… Но у Алины нет ни того, ни другого. И этим она мне не нравилась.
        Отодвинувшись от Аглаи на безопасное для своего энергетического баланса расстояние, Варвара Сергеевна продолжила внимательно изучать ее лицо.
        И словно в раскрытой книге бегло читала на нем многочисленные бурные, но короткие романы, и кружевную ложь, и приторные вздохи в постели с мужем, и продуманные капризы, всю жизнь державшие кабинетного вояку в тонусе, и слезы в подушку или - очень редко - перед подругой, которую после минутной слабости она безжалостно удаляла из своего благополучного дома.
        Но чем же был для нее Андрей?
        Зудящей надеждой на то, что ее продолжение станет лучше и счастливее или обязательной платой за сытость и праздность?
        «Впрочем, кто я такая, чтобы судить… - одернула себя в который раз Самоварова. - Возможно, во мне говорит обыкновенная женская зависть».
        Ведь ей самой почти всю недолгую супружескую жизнь приходилось сталкиваться с обратным - капризами и ложью паразитирующего мужа. А дальше, после мучительного для Аньки развода, одной тянуть холщовую, раздиравшую кожу лямку, разрываясь между ненормированной службой и неуютным домом.
        И дочь свою она когда-то точно так же упустила.
        А прикрывались они с Аглаей, по сути, одним и тем же - долгом. Аглая - перед семьей, она - перед Анькой и службой Родине.
        Нет, это была не зависть.
        Это скорее было щемящее осознание женской приговоренности к ежечасной несвободе.
        - Вы меня слышите? - Аглая коснулась ее плеча. - Что-то вы неважно выглядите.
        - Все нормально, - вяло улыбнулась Самоварова. - Давление, вероятно, скачет, я привыкла.
        - Да перестаньте вы из себя изображать! - Аглая полезла в свою легендарную стеганую сумку-конверт, придуманную известной на весь мир бунтаркой в середине прошлого века, и, покопавшись в ней, извлекла оттуда небольшой пузырек. - Возьмите, выпейте. Лучше сразу две. Здесь давно уже не все нормально, и вы успели поймать эту заразу.
        «Как же все точно это помечают!» - ответила ей про себя Самоварова.
        Разглядывая и слушая Аглаю, она не переставала напряженно думать, моля небо об одном: чтобы скрупулезный анализ ситуации и интуиция вели ее по верному пути!
        В данный момент она уже не только представляла себе причину Алининого побега, но и наиболее вероятное ее местонахождение.
        Теперь она еще и знала так тщательно скрываемое в Алинином дневнике имя онколога…
        Надежда была на полковника с его частным сыскным бюро.
        Но для того чтобы обратиться к Никитину с очередной просьбой, у нее не было главного - фамилии.
        Варвара Сергеевна смахнула со лба капельки пота.
        Портрет Алины висел на своем месте. Теперь, как показалось Самоваровой, во взгляде хозяйки дома превалировало злорадное превосходство. Варвара Сергеевна почувстовала, как против воли начали подрагивать пальцы.
        - Что это? - Она покрутила перед собой темно-зеленый флакончик.
        - Растительные капсулы антистресс. Не бойтесь, это гомеопатия.
        - Спасибо. - Самоварова машинально сунула в рот, как и было предложено, две таблетки.
        Нехитрый план, как узнать фамилию онколога, уже зрел в ее звенящей голове. Для этого необходимо было отлучиться и дойти до охраны. Но сил же не хватало даже на то, чтобы встать со стула.
        - Вы оставили внука с мужем? - спросила она у Аглаи.
        - Естественно… Возможно, Антону придется пожить у нас. Когда станет понятно, что с Алиной и может ли она и дальше воспитывать ребенка, мы с мужем примем решение. Но издеваться над внуком я не позволю!
        - А почему мальчик не может вернуться сюда, к своему отцу?
        - Вы здесь живете уже несколько дней… Неужели не заметили, в каком мой сын состоянии? Или вы считаете, что я могу положиться на Алинину подружку, мечтающую лишь о члене? Или на зашуганную училку из Бишкека?
        - А сыну вы, значит, совсем не доверяете…
        - Разве не очевидно, что у него проблемы с алкоголем и психикой? - как будто речь шла о чужом человеке, сухо вопросила Аглая.
        - Не более чем у многих нынешних гиперактивных мужчин. К тому же он сейчас в состоянии шока. С каждым днем отсутствия жены его паника усиливается. Мальчик мог бы его отвлечь, ведь ребенку требуется внимание отца.
        - До выяснения обстоятельств по Алине это исключено, - отчеканила Аглая Денисовна.
        - Но это, видимо, решать не вам, а отцу ребенка, - возразила Самоварова.
        - Он такой же отец, как и предприниматель. Ноль без палочки, - усмехнулась мать Андрея. - Вы на этот дом и его дорогостоящие рубашки не ведитесь, мой сын неисправимый понтярщик. Он будет всю жизнь крутиться и залезать в долги, но внешний лоск для него превыше всего. Все ему в жизни, благодаря нам, давалось легко. Скажу вам откровенно: он не хотел ребенка… Когда Алина залетела, он прискакал к нам и заявил, что намерен склонить ее к аборту, мол, время заводить детей еще не пришло. Но мы с отцом решили, что наличие полноценной семьи его, возможно, урезонит, сделает серьезней… Мы настояли на том, чтобы она сохранила беременность.
        - Я думаю, Алина в любом случае ее бы сохранила.
        - Разве вы с ней знакомы? С чего вы взяли? - развела руками Аглая Денисовна. Алые маки на черном шелковом платье вдруг начали расползаться, расслаиваясь у Варвары Сергеевны на глазах.
        - Дайте ему шанс, - через силу встав со стула, тихо попросила она.
        - Кому? - делано удивилась Аглая, но по ее лицу было видно: она прекрасно поняла, что Самоварова имела в виду не просто возвращение ребенка.
        - В каждой семье случаются сложные периоды… Но после этого, возможно, для ваших ребят откроется какой-то новый путь.
        - Я вас умоляю! Обойдемся без красивых фраз. Для начала она должна объявиться.
        Наконец заметив, что собеседница едва стоит на ногах, Аглая молча взяла ее за руку и накрыла второй рукой руку Самоваровой.
        В столовой по-прежнему баловались лучи солнца, и Варвара Сергеевна невольно залюбовалась игрой крупного, ограненного россыпью бриллиантов изумруда на одном из перстней Аглаи.
        Теперь им обеим осталось только замереть, глядя в камеру невидимого фотографа. Брюнетка сдержанная и брюнетка страстная…
        На те мгновения, пока негатив проявлялся, они вдруг отпустили прожитые годы и, хохоча, так и пошли - рука в руке - по усыпанной белом пухом Тверской. Прошли мимо клуба с полуголой красоткой на шесте. Но едва любопытная Варя уставилась в темное, манящее неизвестностью окно, карточка успела высохнуть и раствориться в бесконечности Вселенной.
        - Валерий Павлович сказал, вы работали в полиции. А Антон мне рассказал, что мамы нет дома с понедельника. Вы женщина, да еще и следователь. Вам, так же, как и мне, все должно быть уже ясно, - сказала Аглая Денисовна.
        Самоварова выжидала, к чему она клонит.
        - Если она их бросила, почему не оставила записки? Не написала сообщения? Разве так можно? Мы с вами взрослые женщины, мы прекрасно понимаем, что…
        Аглая обернулась на фото невестки.
        Под взглядом Алины она вдруг поплыла, теряя слова.
        И Самоварова увидела во вновь приоткрывшейся книге тяжелую бархатную штору, по одну сторону которой, по всем правилам этикета, был накрыт на круглом столе обед, от гуся на большом блюде шел пар, и чинные пары, обсуждая последние новости, неспешно рассаживались, ожидая блистательную хозяйку, а хозяйка, стоя по другую сторону завесы, нагая, отлично сложенная, с рассыпанными по плечам волосами, щедро выплескивала на очередного любовника всю свою нерастраченную в супружестве страсть.
        - … что всякое в жизни бывает, но…
        - Невестка же звонила вам в воскресенье и просила забрать внука, так? - опомнилась Самоварова.
        Аглая Денисовна неохотно кивнула.
        - Почему вы этого не сделали?
        Она вытащила свою руку из рук Варвары Сергеевны:
        - Потому что у меня, представьте себе, есть своя жизнь.
        - Понимаю.
        Иного ответа Самоварова и не ожидала.
        Свекровь и невестка - два непримиримых врага.
        И даже разделенные расстоянием, разодетые в хорошие манеры, они всегда будут лежать в противоположных окопах с взведенными на всякий случай курками.
        - По телефону Алина сказала, что у нее проблемы по женской части. Если она залетела, и не от Андрея, да еще прошляпила срок, могла бы постараться достойно выкрутиться. Обратилась бы ко мне… Хоть и мерзко, но ради сохранения спокойствия в семье я бы помогла, - подытожила Аглая Денисовна и, пройдя к столу, взяла с него свою чашку с нетронутым кофе.
        Будто не понимая, что этот предмет делает в ее руках, она внимательно посмотрела на содержимое и брезгливо поставила чашку обратно на стол.
        - Кстати, насчет вашей фразы, что в супружестве «надо наступить себе на горло». - Подумав, Варвара Сергеевна решила все же поднять эту тему. - Алинина мать жива. Стремясь оградить и вас, и в первую очередь Андрея от этой проблемной женщины, Алина придумала легенду, что мать умерла. Замечу, мать не убийца и не воровка, а обыкновенная бытовая пьяница. За генетику не переживайте, ваш сын пробил и бабушек с дедушками. Все были вполне приличными людьми.
        Переваривая шокирующую новость, Аглая Денисовна старалась не выдавать эмоций. Но по тому, как напряглась, ссутулясь, ее обычно идеально ровная спина, Варвара Сергеевна почувствовала, каких ей это стоило усилий.
        - Вы случайно не в курсе, где у них может быть чай? - с холодной вежливостью, словно только что сказанное Самоваровой ничего для нее не означало, спросила Аглая.
        - К сожалению, нет.
        - Придется поискать. - Мать Андрея прошла в зону кухни.
        Лежавший в кармане Варвары Сергеевны мобильный содрогнулся и завибрировал в беззвучном режиме.
        «Анюта? Никитин?»
        Покосившись на спину Аглаи, она достала из кармана телефон.
        На мониторе высветился Жанкин номер.
        «Варвара Сергеевна, выходите! К вам соседка пришла».
        Алинина свекровь шарила по кухонным ящикам - кажется, она искала вовсе не чай.
        Самоварова схватилась за ручку террасной двери:
        - Я не прощаюсь.
        Реакции не последовало.
        Жанка стояла у лестницы на террасу и украдкой, быстро затягиваясь, курила.
        - Ты что в дом-то не заходишь? - улыбнулась Варвара Сергеевна. - Там без тебя полный треш. Нормальный кофе сварить некому, где чай лежит, никто не знает.
        - Ну вот еще… - зашипела распоряжайка. - Мне ее позавчера хватило! Она меня на дух не переносит, потому что я не хочу играть в ее спектаклях.
        - Не надо так. Научись быть мягче и терпимее. Поверь, она тоже сильно переживает.
        - Если и переживает, то только за своего сыночка… Как там, есть новости?
        - Сославшись на проблемы по гинекологии, Алина просила Аглаю Денисовну забрать Тошку в прошедшее воскресенье. Сверковь уверена, что она отправилась на аборт, возможно, от другого мужчины.
        - Какой-то каменный век в ее холеной башке! По-моему, от любого мужчины сейчас это делается в один день.
        - Ну… Бывают случаи с осложнениями.
        - Это исключено. Со мной бы она поделилась в первую очередь! - заверещала возмущенная Жанка.
        - Я тоже так думаю. - Самоварова примиряюще погладила ее по плечу. - Не заводись, успокойся. Ты говоришь, меня соседка ждет?
        По ту сторону забора стояла Кларисса.
        Проводив Самоварову до калитки, Жанка растерянно остановилась, не понимая, что ей самой делать дальше.
        - Я наберу тебе попозже. Ты будешь у себя?
        - Не знаю, - надулась Жанка. - Меня Михалыч уже три раза прогуляться зазывал.
        - Вот и пойди, прогуляйся.
        - Попозже. Мне надо машину стиральную разобрать. Батрачишь тут, батрачишь, а тебя даже за человека не считают.
        - Кого ты имеешь в виду? - строго спросила Самоварова.
        - Свекруху Алинкину, а то вы сами не поняли!
        - Опять двадцать пять. Ты сама внушаешь себе, что она только и думает, как сделать тебе гадость. И реагируешь так не только на нее. На любого, существующего на иной волне, ты начинаешь злиться, делаешь какие-то проекции… Это делает тебя слабой и дает возможность другим ловко сливать в твои энергетические пробоины свой негатив. Учись принимать людей такими, какие они есть. Тогда и злиться перестанешь. Ну, беги, разбирай машинку. Поверь, все, что ты здесь делаешь, очень важно. Ты, может быть, впервые по-настоящему помогаешь любимой подруге.
        - Вы мне позвоните? У вас ведь уже есть какая-то версия, так? Варвара Сергеевна, я по вашим глазам вижу, что есть! - теребила ее Жанка.
        - Беги, я позвоню. Неудобно заставлять человека так долго ждать.
        Самоварова, проводив глазами нехотя удалявшуюся Жанну, открыла калитку и вышла к Клариссе.
        Соседка, как успела заметить Варвара Сергеевна, все это время не только жадно прислушивалась к их с Жанкой разговору, но и шарила любопытными глазками по участку.
        - А че так мрачновато у вас? Вы бы хоть цветочков посадили в вазоны! Стоит-то копейки, зато нарядно бы сразу стало. Да и фонтанчик бы небольшой при входе… По фэншую - самое то! Вода, она как бы смывает всю гадость с входящих. Да и мимо разные шастают, глазеют. Забор бы вам еще поменять, а то какой-то частокол торчит при таком-то путевом доме.
        - Руки не дошли, - оправдалась за Алину Самоварова. Пилюли Аглаи подействовали, и она чувствовала себя вполне сносно. - Что-нибудь случилось? - перешла она к делу.
        «А то ведь до ночи не отвяжешься!»
        Кларисса тотчас погрустнела.
        - Высоцкий-то, я вспомнила, с вашей ворковал в прошедшую, вроде, пятницу… - уже без прежнего энтузиазма в голосе сказала она.
        - Высоцкий? - Самоварова сунула руки в карманы брюк, чтобы унять внезапную дрожь. - А кто это?
        - Ну, онколог этот. Сосед мой, слева. Ты спрашивала сегодня. Что-то там найти мужик твой не мог.
        - Точно, не мог!
        Самоварова готова была расцеловать Клариссу. Теперь ей не придется морочить голову охране и обманным путем выяснять фамилию.
        Рука коснулась мобильного - придется срочно напрячь Никитина…
        - Ой, спасибо большое! Теперь я знаю, где искать нашу дрель. Валерий Павлович-то как обрадуется!
        - Не вам, а тебе. Мы давно на «ты». Почти подружки, ровесницы, а ты мне снова «выкаешь».
        Самоварова даже спорить не стала.
        - А он у тебя всегда такой хмурый? - сверкнула своими маленькими глазками Кларисса.
        - Э… - насупилась Самоварова, но тут же одернула себя: здесь только дай слабину, она еще на полчаса зацепит тему о мужиках-козлах.
        - И когда же ты их углядела? - схватилась Варвара Сергеевна за нужную нить разговора.
        - Кого?
        - Алину с этим Высоцким.
        - Говорю же, вроде в пятницу у него на участке они стояли. А я с Мусечкой гуляла. На рынок сгоняла, устала, дай, думаю, пройдусь, разомну ноги. Нет, Алинка-то у тебя, конечно, хорошая… Только слушай, - Кларисса, обдав Самоварову ароматом слишком сладких, слишком легкомысленных для ее возраста духов, придвинулась к ней вплотную и заговорщицки зашептала: - Вряд ли она ему дрель-то приносила… Сегодня, когда таджики от него за ключами приходили, меня будто прострелило, как вспомнила об этом! Забывчивая я стала. Ну ептыть - вся во внуках. И деменция дает о себе знать - возраст-то у нас с тобой, шутка ли. Ты таблетки для башки пьешь?
        Варвара Сергеевна едва сдержалась, чтобы не расхохотаться: во-первых, с Клариссиной энергичностью до деменции ей было ох как далеко, во-вторых, Самоварова была моложе как минимум лет на десять.
        - И что же тебя насторожило?
        Кларисса задумалась и сложила губы уточкой.
        - Алинина поза.
        - Поза?! - искренне изумилась Варвара Сергеевна.
        - Ну да… Знаешь, она прям оцепенела, будто смертный приговор услышала… И дрели у нее в руках не было. Только палки скандинавские из-под мышки торчали.
        - Слышала их разговор?
        - Милая моя, я звонок-то на телефоне через раз слышу. К тому же он тихо говорил, у него вообще манера такая - слова ронять себе под нос.
        - И что же такого он мог ей сказать? - пожала плечами Самоварова. - Ума не приложу.
        - Да клеил небось, старый пес. А че? Девка молодая, симпатичная. А он, говорила я тебе, семью на отдых спровадил.
        - Так уж и клеил?
        - Черт его разберет. На ходока вроде не похож, больно важный. А в последнее время, я говорила, на труп ходячий смахивает. Наверное ее, как и меня, припахать решил, чтобы какие-то свои проблемы уладить. Это я безотказная дура, а Алинка небось офигела от такой наглости. Сама-то она что, не помнит, кому дрель дала? Молода еще для склероза. А ты давай, подключайся в группу. Телефон мой записала?
        Варвара Сергеевна сделала неопределенный жест головой.
        - Вот для таких дел - у кого, что и кто забыл, кто кому чего дал, а главное - кто кому не дал, и хороша моя группа. Как говорится, все, что было не со мной, вспомню!
        - Спасибо, соседушка, - не выдержала Самоварова и быстро поцеловала Клариссу в щеку. - Побегу я, гости у нас.
        - А, ну раз так, давай… - протянула соседка. - А мы с Мусечкой еще прогуляемся… Ты, может, забежишь вечерком? Мои-то сегодня вернутся и колбасят своих заберут, день рождения там у кого-то…
        - А почему они тебе внуков не оставляют? Каникулы же давно, - уходя, исключительно из вежливости, спросила Варвара Сергеевна.
        - Какие в ихнем саду каникулы? Сын такие бабки пл?тит за этот гребаный садик - там и английский, и теннис-шменис, и все нон-стопом, без каникул. А я, Варь, не могу с ними всю неделю сидеть, здоровье не то. Да и Томка, невестка моя, уже третья по счету, больно придирчива: все я что-то не так делаю, не тем кормлю, не те мультики включаю. С пятницы по воскресенье - мои дни, а там пусть сами гребут, как хотят. У меня, в конце концов, своя жизнь. Так забежишь?
        - Спасибо за приглашение, сегодня вряд ли.
        Не дав соседке опомниться, Варвара Сергеевна быстро ретировалась за калитку.
        Она торопилась написать Никитину.
        Как только сообщение ушло, послышался шорох шин приближавшегося к дому автомобиля.
        Удостоверившись, что в отправленном сообщении появилось две галочки (ох уж эта связь!) и что Кларисса удалилась от дома, Самоварова вернулась к калитке.
        Недорогой джип решительно остановился у дома Филатовых.
        За рулем сидел участковый Зуфар Хамидович, а на задних сиденьях, как удалось разглядеть Самоваровой - двое мужчин, одетых в полицейскую форму.
        Со стороны черного хода поспешала Жанка, прижимая к уху мобильный:
        - Да бегу я, бегу! Что за срочность-то?
        Участковый, как и Жанка, державший телефон у уха, вышел из машины. Нет, Самоваровой не показалось - люди на заднем сиденье действительно были в полицейской форме.
        Один из них приоткрыл окно, и Зуфар Хамидович, с таким видом, будто просит об одолжении, что-то негромко ему сказал.
        Распоряжайка, не сумев скрыть широкую девчоночью улыбку, открыла калитку настежь.
        - Добрый день, дамы! - Зуфар Хамидович шагнул на участок. - Что, хозяйки снова дома нет? - обратился он к сразу к Жанке.
        - Будьте любезны, объясните пожалуйста, зачем пришли, да еще и с ходу с вопросами, - встряла Варвара Сергеевна.
        Предчувствие было поганым.
        - Филатов Андрей Андреевич здесь проживает? - Зуфар нехотя кивнул на дом.
        - Здесь. Я же тебе по телефону сказала. - Жанка, перестав улыбаться, тоже почувствовала, что в его внезапном визите кроется подвох.
        - Дома он? - обратился участковый теперь уже к Самоваровой, старательно избегая Жанкиного взгляда.
        - Дома! - выпалила распоряжайка. - А ты меня за этим видеть хотел, чтобы узнать, дома ли Андрей?
        Зуфар, прищурившись, попытался спрятать смущенный взгляд.
        - Видеть хотел не за этим, - глядя мимо Жанки, тихо ответил он.
        - Так, - Самоварова решительно встала между ними. - В чем цель вашего визита? И почему вы звоните ей, если вам нужен хозяин?
        - Так не подходит он к телефону. По крайней мере, номер, что значится в управляющей компании, не отвечает. Хозяйкин тоже. А цель визита… Видите ли, у тех двух товарищей, что сидят в машине, имеется постановление о задержании господина Филатова и препровождении его в следственный изолятор.
        Зрачки Жанки мигом расширились от возмущения.
        - И че? Мне помочь тебе его из дома выволочь?! Я че тебе тут, Павлик Корчагин?!
        - Морозов, - машинально поправила ее Самоварова.
        Злилась Жанка существенно больше, чем могла бы разозлиться даже в такой ситуации, но на безразличного ей человека.
        - Так, - парень явно не знал, как на это реагировать. Он бросил виноватый взгляд на Варвару Сергеевну. - Я всего лишь хотел вам помочь. Постановление выписывал не я.
        - У вас и нет таких полномочий, - сухо сказала Самоварова.
        По правде говоря, ей стало жаль парнишку, столь по-дурацки дерзнувшего замешать в такое дело свой личный интерес…
        - А было бы лучше, если бы они приехали за хозяином на служебной машине и привлекли бы внимание соседей? - сказал Зуфар вслух то, о чем успела догадаться Варвара Сергеевна.
        - Ага! И ты решил вызвонить меня, чтобы я пустила вас в дом? И писал мне два дня ради этого?!
        - Писал не ради этого. Прости, так совпало.
        - Херушки тебе! Нет Андрея дома!
        И Жанка, оттеснив Самоварову, с ненавистью ударила его кулачком в грудь.
        Участковый неловко поймал ее за руку:
        - Успокойся…
        - Давай, меня теперь арестуй за нападение на сотрудника полиции! Всех здесь арестуй!
        Обескураженный участковый был не в силах оторвать от нее взгляд - тяжело дышавшая, сверкавшая своими зелеными глазами, с небрежно выбившимися на лицо прядями волос разгоряченная Жанка была чертовски сексуальна.
        - Покажите-ка мне постановление, - обратилась майор Самоварова к старшему лейтенанту Давлетьярову ровно таким тоном, каким разговаривают с младшим по званию. - А ты, Жанна, не кричи! Бесплатное шоу для соседей решила устроить? Кларисса, думаю, недалеко ушла. Идите-ка вы оба в дом.
        Через несколько минут все прояснилось.
        Накануне вечером, возвращаясь домой от Алининой матери, Андрей неожиданно решил заехать в ближайший к поселку продуктовый магазин за выпивкой.
        Скопившийся гнев он выплеснул на случайно попавшегося под руку Равшана. Таджик, стоявший впереди него в очереди к кассе, долго возился сначала с продуктами, потом с оплатой. Взвинченный до предела Андрей, вероятно, настаивал на том, чтобы Равшан его пропустил.
        Магазинная камера зафиксировала момент ссоры, а также то, как Андрей ударил кулаком в лицо неуступчивого таджика.
        Оскорбленный азиат зафиксировал в ближайшей больничке побои, а утром пришел к Зуфару и написал заявление. К тому же имелся косвенно заинтересованный в наказании распоясавшегося нувориша свидетель - кассирша, которая была землячкой и даже дальней родственницей Равшана и которая получила работу в магазине по его протекции.
        Выяснились еще две интересные детали: помимо основной работы в поселке Филатовых, Равшан уже несколько лет подхалтуривал у некого генерала МВД, жившего неподалеку. А третьего дня, законно или не очень, таджик стал гражданином РФ.
        Свой арест Андрей воспринял на удивление спокойно. Он ни в чем не признавался, но ничего и не отрицал.
        Глядя на него - с синевой под глазами, потухшего и помятого, будто это его накануне жестоко избили, Самоварова поймала в выражении его лица оттенок облегчения, какое может быть у тяжелого больного, после долгих мытарств наконец услышавшего свой диагноз.
        Аглая Денисовна тут же позвонила мужу, просила срочно вмешаться и прекратить эту, как она выразилась, «кошмарную нелепицу».
        Переодевшись, Андрей вышел из дома, прихватив с собой только паспорт.
        Предложение участкового собрать какие-то необходимые хотя бы на первое время вещи он демонстративно проигнорировал. Такая реакция вкупе с подчеркнуто-вежливым, позаимствованным у матери и несвойственным ему тоном, каким он разговаривал с участковым, говорила о том, что Андрей рассчитывал вскоре вернуться домой, ожидая помощи своего высокопоставленного отца.
        Хотя не исключено, что напускное хладнокровие скрывало растерянность и страх.
        Нарыв в душе вызрел, материализовавшись в противоправный поступок, последствия не замедлили себя ждать.
        «Как верно подмечено, чужая душа - потемки», - думала Самоварова, провожая взглядом ни с кем не простившегося Андрея.
        Минутами ранее она не поленилась тщательно ознакомиться с протоколом задержания и наличием у полицейских доказательств для открытия уголовного дела. Все было в рамках закона.
        Пока Аглая Денисовна, не закрывая красивого рта, возмущаясь и негодуя, снова и снова обрисовывала ситуацию мужу, Самоварова, ожидая ответа Никитина, постоянно проверяла мобильный.
        Собранная информация, сведения из дневника Алины и ее интуиция говорили о том, что Никитин должен найти этого призрачного соседа там, где она предположительно ему указала: в одной из клиник, где пытаются помочь людям, обреченным на мучительную смерть.
        Остаток дня и вечер были похожи на скомканную разноцветную бумагу.
        Аглая Денисовна, быстро сообразив, что Жанка в сложившихся обстоятельствах незаменима, назначила ее своей первой фрейлиной и засыпала вопросами и поручениями.
        Перво-наперво она выудила у нее телефон участкового. Затем заставила через работяг Ливреева узнать номер пострадавшего таджика. Потом попросила себе красного сухого вина, но, сделав пару глотков, вдруг вспомнила, что она за рулем, и велела сварить ей хорошего кофе.
        Успела она побеседовать и с Тошкой.
        Варвара Сергеевна отметила, что во время разговора голос Аглаи сделался совершенно спокойным. Бабушка не сюсюкала с внуком и говорила с ним как с равным, объяснив свое отсутствие и отложенный поход в гости к известной актрисе непреодолимыми обстоятельствами.
        Но после очередного разговора с мужем Аглая окончательно разнервничалась и стрельнула у Самоваровой папиросу. Курила она в столовой, элегантно стряхивая пепел в хрустальный, с недопитым дорогим вином, стакан.
        Уехала она ближе к вечеру и, прощаясь, совсем уж неожиданно от души расцеловала и Жанку, и Варвару Сергеевну.
        После того как мать Андрея покинула дом, доктор, отбросив всякую щепетильность, залез в морозильник Филатовых и попытался приготовить то ли поздний обед, то ли ранний ужин - из того, что сумел обнаружить.
        Особого аппетита ни у кого из оставшихся в доме не было, но свиные отбивные с горошком в исполнении Валерия Павловича оказались весьма недурны.
        Как раз во время обеда Варваре Сергеевне пришло короткое сообщение от полковника, состоявшее из двух цифр, - номер онкологической клиники, в которую в прошедший понедельник поместили на плановую операцию пятьдесятисемилетнего Дмитрия Олеговича Высоцкого.
        Выйдя из ватсапа, Самоварова испытала смешанные чувства - здесь была и львиная доля внутреннего удовлетворения оттого, что ее версия о местонахождении В. оказалась верна, и опасение, что Алина с самого начала вела ее в дневнике по ложному следу и сейчас она вовсе не там, и скверный осадок, который остается у всякого, когда речь идет о таком заболевании…
        Оставалась еще одна не отработанная до конца ниточка - ежедневные Алинины звонки Дяде.
        Варвара Сергеевна нахмурилась.
        Оперативно запеленговать сигнал даже с помощью оставшихся крепких связей в полиции Никитин не сможет - больно хлопотно.
        Это только в киношных боевиках такие вещи происходят на раз-два.
        Она заранее знала, что именно и каким тоном ей ответит полковник, и решила больше не испытывать его дружбу.
        Если этот несчастный онколог не связан с исчезновением Алины, завтра так или иначе придется кому-то из двоих - Андрею или Аглае - подать заявление на розыск пропавшей.
        Когда все утолили голод, Самоварова объявила Жанке о том, что завтра утром они с доктором уезжают.
        Также она сообщила ей и немало огорошенному этой информацией Валерию Павловичу, что по дороге на вокзал они заедут туда, где, с большой долей вероятности, может находиться Алина.
        Жанка, как и все остальные, давно уже эмоционально иссякшая, обошлась без истерик и, выполняя просьбу Самоваровой, не стала выспрашивать подробности.
        Девушка, похоже, была абсолютно уверена в том, что бывший следователь на верном пути и совсем скоро она вновь будет смеяться вместе с подругой над прикольными видосами, рулить стройкой и играть в прятки с Тошкой.
        «Главное, что жива… Жива же, да?» - Жанка не отводила взгляда с Самоваровой и пыталась поймать в ее глазах долгожданную золотую рыбку.
        - А все остальное как-то сладится, - вслух успокаивала она сама себя.
        После того как доктор, дав новоиспеченным подружкам возможность проститься наедине, ушел кормить Пресли и собирать вещи, Жанна все-таки не удержалась и разревелась, доверчиво прижавшись к плечу Варвары Сергеевны.
        - Неужели Алинку прячет ее сумасшедшая мать? - причитала она. - Зачем это ей? Разве мы плохо жили? Или Аглая права и все дело в каком-то сраном мужике? Андрюха придурок, но он же и в самом деле ее любит… Она очень хорошая, слышите? У нее душа… больше, чем она сама! - Словно крохотные самолетики, оставшиеся из обрезков бумаги, отправляла она в теплый вечер переполнявшие ее эмоции.
        Обнимая ревущую Жанку, Самоварова молча гладила ее по спине.
        53
        Из дневника Алины Р. 7 июня
        Вечер.
        «Господи… Разве я могла любить так неистово, что даже желать ему смерти?» - было моей первой и вполне отстраненной мыслью, когда я встретила его сегодня. Совсем рядом с моим надежным, как я думала, убежищем.
        Безобразно постаревшего и, как оказалось, серьезно больного.
        Будто мы расстались только вчера, В. спокойно окликнул меня по имени. Минуту ранее я шла, опустив голову и прокручивая в голове грядущий разговор с мужем о разводе. Я подбирала слова, представляла его возможную реакцию, и понимала, что все, что я ему скажу, для него прозвучит неубедительно…
        Когда В. окликнул меня, я как будто не удивилась и спокойно подошла к нему, как заводная кукла. Только завод мой сразу же и кончился.
        Ну как после этого не верить в судьбу?!
        Из всех вариантов, которые мы рассматривали с Андреем, именно я выбрала точку нашей будущей локации.
        Самое драматичное в жизни - несвоевременность происходящего.
        Сколько раз я представляла себе нашу возможную встречу, представляла, как В., снова встретившись мне на пути, подойдет и заговорит, как полопаются мои вены и разорвется мое сердце, как я выскажу ему то, что несла в себе все эти годы: он - выше всего - семьи, любого смысла, самой жизни.
        Но ничего подобного не случилось.
        В. спокойно озвучил свой диагноз, и я удостоверилась в том, о чем давно догадалась: справедливости нет не только в моем мире, но и в его тоже.
        Жизнь - не старый дубовый комод, в котором царит тщательный, продуманный порядок.
        Те, кого он лечил, были разными: дряхлыми и молодыми, добропорядочными и порочными, веселыми и рефлексирующими, богатыми и стесненными в средствах.
        И никто не хотел уходить…
        Он же, подобно беспристрастному Харону, лишь ненадолго замедлял их уход, катая их по мутной подземной реке.
        Выбраться удавалось единицам, тем, кого, отчаянно любя, не отпускали близкие. Тем, кому было ради чего возвращаться.
        А теперь и за ним пришел Харон, как он мне его описал: молодой, долго стажировавшийся в Израиле оптимист, еще не отяжеленный пропитанными слезами деньгами и негативным опытом.
        Я даже не вспомню, что отвечала этому седому, почти чужому мужчине, стоявшему возле все того же, семилетней давности, «Мерседеса», с желтой тряпкой из микрофибры в руке.
        Огонь, гревший меня все эти годы, защищавший меня от отстраненного Андрея, от сосущей тоски по отцу, от тяжких дум о матери, от страха за Тошку, от болячек и непогоды, от вредности свекрови и пренебрежения свекра, от плохих новостей и ежедневных людских катастроф, от зависти не знающих меня и безразличия знающих, оказался мнимым.
        Иллюзией, обманкой психики…
        Иллюзия и истина - два слова на одну букву, чем-то напоминающую руну Хагалаз[2 - Руна Хагалаз - необратимая энергетическая Руна. Отвечает за разрушение стихийными энергиями, за неуправляемые внешние силы перемен.] от староангл. haegtesse, «ведьма».
        А если вдуматься, слова-синонимы.
        Без иллюзии жизнь пресна, без истины - невыносима.
        Семь лет, что мы не общались, перемололи ту нашу истину, превратив ее в иллюзорную пыль.
        Всю свою жизнь я мучительно хотела любить!
        Так, как никто не любил меня.
        Пока я выживала, пока куда-то бежала, эта потребность таилась в глубинах моего подсознания.
        Андрей сбил меня с ног и даже на время успокоил.
        Плотно укутав в свой нарциссизм, дал мне взамен внешнюю защиту и статус.
        Не так уж мало, да?
        И знаю, я знаю, что все еще много тех, кто за б?льшую плату - побои и бесконечные унижения - готов с вечно виноватой улыбкой на лице изображать благополучие. Сегодня, встретив В., я как никогда поняла, что жизнь моя расколота на две части - до него и после.
        И на краешке этой трещины, горящей полоской тянущейся сквозь вселенную, нам выпало недолго побыть почти счастливыми в своем нынешнем физическом теле.
        Будто давнишнее кино, где в заглавной роли была не я.

8 июня
        Снилось, что позвонила мать.
        Голос ее был молод и нежен, как в те времена, когда она будила меня по утрам своими ласковыми песенками.
        Мать сообщила, что была на кладбище и прибралась на могилке отца. Еще она сказала, что только теперь поняла, что отец вовсе не хотел наказать ее своим уходом, а напротив, научить любить через прощение.
        «Господь не где-то, он живет в осознании твоей благодарности за жизнь! Без прощения и смирения, - сказала она, - душа наша ляжет в землю вместе с костями».

9 июня
        Я не оставлю его в тяжелую минуту в память о том, что когда-то он был способен заставить меня так остро чувствовать не чье-то, свое: биение глупого сердца, жаждущего такой малости - принадлежать и обладать.
        Не оставлю в память об отце.
        В память об истине и иллюзии.
        Смысл жизни - это то, что мы сами решаем принять за ее смысл.
        Не люблю высокопарных слов, но сегодня я поняла: мой порыв, ниспосланный силой небесной, - он правильный.
        54
        - Варь, ты точно уверена, что нам необходимо туда заехать? - Валерий Павлович стоял у начищенного «БМВ» Андрея и ревниво наблюдал, как его вышколенный водитель Виктор, вежливо оттеснивший доктора от багажника, укладывает туда чемодан и спортивную сумку. Пресли, недовольный и притихший от суеты вокруг, уже лежал в дорожной перевозке, накануне тщательно отремонтированной Валерием Павловичем.
        - Ну, пользуясь тем, что мы неподалеку, грех было бы не навестить нашу несчастную тетю Зину, - нарочито громко произнесла Самоварова. - Ой! Кота-то в багажник не надо, кот поедет в салоне! - заверещала Варвара Сергеевна, обращаясь к водителю, подхватившему было перевозку.
        Виктор пожал плечами и протянул перевозку доктору.
        Утро было отменным - солнечным и слегка ветреным.
        Деревья, пошевеливая длинными тонкими лапами, лениво шептались о чем-то приятном, катая на себе зеленую листву.
        На душе у Самоваровой, впервые с того момента, как четыре дня назад они с доктором въехали в поселок, было на удивление спокойно.
        Прежде чем сесть в машину, она обернулась на дом Филатовых. В свете этого утра новенький светлый дом вдруг увиделся ей радостным, будто чистый кувшин с родниковой водой.
        - Навигатор показывает сорок минут, - на всякий случай уточнил водитель, усаживаясь в машину. - Успеваете на поезд?
        - С запасом, - ответила Самоварова.
        Водитель снова пожал плечами. Лицо его оставалось бесстрастным.
        То ли сказывалась профессиональная выучка, то ли он был действительно уверен в том, что хозяина вот-вот выпустят по звонку высокопоставленных покровителей.
        Из калитки выбежала растрепанная, в махровом коротком халатике Жанка.
        Без боевого раскраса и обтягивающих штанов она выглядела намного моложе - просто заспанная озорная девчонка, проказы которой держат родителей в постоянном напряжении. И умилительно круглые щечки, и растрепавшиеся, взмокшие черные пряди на лбу извиняли все ее выкрутасы.
        В жизни часто встречаются люди по первому впечатлению приятные, но которых почему-то совсем не хочется узнавать поближе. С этой девушкой все получилось ровно наоборот.
        - Варвара Сергеевна! - бросилась к ней Жанка.
        Женщины крепко обнялись, и Жанка зашмыгала носом.
        - Вы найдете ее? Прямо сегодня? - В ее голосе было столько надежды, что Самоварова не стала Жанку разуверять.
        - Держи телефон под рукой, - ответила она уклончиво.
        - Можно, я буду вам писать? Вы сюда вернетесь? Вы мне сами позвоните? - будто ягодки из корзинки сыпала Жанка вопрос за вопросом.
        Водитель уже завел двигатель, и доктор, помешкав, - вроде вчера уже простились - дружелюбно похлопал девушку по плечу и сел в машину.
        - Когда вы напишете свою книгу? Я готова быть вашим пиар-агентом - совершенно бесплатно, вы согласны?
        Вспомнив о том, что за истекшие дни она ни строчки не написала, Варвара Сергеевна сконфузилась:
        - Погоди ты, агентом… Пока я застряла лишь на первой главе.
        Самоварова приоткрыла дамскую сумочку и достала черную заколку-краб.
        Сегодня утром, бережно вернув в карман старого плаща Алинин дневник, она случайно обнаружила ее в другом его кармане.
        - Держи. Твоя?
        Жанка поднесла заколку к заспанным глазам.
        - Ага. И камушка одного не хватает. Но где вы ее взяли?! Она мне теперь особенно дорога, ведь эта поганка меня из-за нее на хер послала!
        - Прошу тебя, не высказывай ей ничего. И про наши откровенные беседы не говори. Захочет - сама когда-нибудь расскажет. Могу сказать одно: эта «поганка» безмерно тобой дорожит.
        - Варвара Сергеевна, миленькая, как же я вас люблю! - Жанка схватила Самоварову руками за шею и прижалась щекой к ее лицу. - Пожалуйста, не оставляйте поиски, даже если Алинки не окажется там, куда вы едете! Я этим следакам не верю, они палец о палец не ударят!
        - Даже и не думай, теперь я вас в покое не оставлю, - отшутилась Самоварова, раскрывая объятия и крепко целуя девушку в щеку. - Давай, не раскисай здесь! Кстати, насчет следаков… Отнесись к парню повнимательней! И не начинай общение с истерик.
        - А ничего, что он Андрея хочет посадить? - захлопала своими зелеными глазами Жанка.
        - Он не хочет его посадить. Он всего лишь исполняет служебные обязанности и, надо сказать, исполняет честно, на совесть. Это характеризует его как надежного человека. Думаешь, я не видела, как вчера, невзирая ни на что, он на тебя пялился? Парень рвался сюда не для того, чтобы посмотреть, как уведут Андрея, а чтобы тебя лишний раз увидеть, - уверенно сказала Варвара Сергеевна.
        - Вы и правда так считаете? А почему он не придумал другого повода?
        - Стесняется, вы же едва знакомы! Не все мужики берут нахрапом.
        На лице Жанки разлилась точно такая же улыбка, какую она несла на себе в утро их приезда, - рассеянная и загадочная.
        - Но он первым начал мне писать! Сначала закон какой-то сбросил о пребывании на территории РФ иностранных граждан, типа, чтобы я знала, а потом мы незаметно начали переписываться.
        - Писать всегда проще, чем взаимодействовать с живым человеком. Тем более с такой красоткой, как ты! - подбодрила ее Самоварова. - Это только писателям непросто, - удрученно вздохнула она. - А с Ливреевым заканчивай. Не любовь это, а так - времяпровождение.
        Жанка напряглась. Самоварова почувствовала, как в ней снова завозились обида и злость.
        Она сжала руку девушки:
        - Плюнь и разотри! И благодари своего ангела-хранителя, что так легко отделалась. Все происходит не случайно. Не исчезни Алина, промурыжил бы он тебя еще пару месяцев, пока работа здесь есть, и, может, еще пару лет потом, в любовницах. Оно тебе надо? Это не счастье, а заполнение пустоты. А ты должна быть счастливой, себе должна, не кому-то! Поняла меня?
        - Ага, - Жанка потерла кулачками влажные от слез и солнца глаза.
        - Варя, - из приоткрытого в машине окна высунулась седая, коротко стриженная голова доктора. - Цигель-цигель, ай-лю-лю!
        Когда водитель тронулся с места, Варвара Сергеевна оглянулась назад и увидела, как Жанна, застыв у калитки в своем милом смешном халатике, окончательно проснувшаяся, активно машет им вслед.
        Глаза Самоваровой невольно увлажнились.
        На территорию больницы автомобиль не пустили.
        Пожилой, с испитым квадратным лицом и квадратными же плечами охранник оказался дюже принципиальным. Невзирая на статус отполированной Андреевой машины, он недовольно отчеканил в окошко водителя:
        - Автомобили строго по заказанным пропускам.
        Самоварова обрадовалась: пусть человек Андрея останется подальше от несуществующей «тети Зины».
        - Ну что, Варь, какой у нас дальнейший план? - спросил Валерий Павлович, после того как, забрав паспорта у охранника, минут пять сердито переписывавшего их данные в пухлый журнал, они двинулись по широкой асфальтированной дорожке.
        Тенистая аллея больничного парка по бокам была заставлена свежевыкрашенными лавочками, многие из которых в этот поздний утренний час были оккупированы больными и их близкими.
        Как ни старалась Варвара Сергеевна сохранять спокойствие, с каждым шагом сердце ее билось все быстрей и быстрей. В груди трепыхалось предчувствие.
        - План у нас один - перехват.
        - В этом госпитале, если меня память не подводит, мой старый коллега нынче служит. Но я ума не приложу, с чего ты взяла, что она должна быть здесь? - начал было ворчать Валерий Павлович, но Варвара Сергеевна вдруг остановилась, нарочито строго посмотрела на доктора, и, тихо рассмеявшись, погладила его кончиками пальцев по губам.
        - Забыл, с кем живешь? - улыбнулась она.
        Доктор задержал ее пальцы на своих губах.
        «Какое же счастье, что ты у меня есть!» - мысленно передала она ему по невидимым проводам.
        - Погодка-то шепчет! Зря палки с собой не взяли. В концепцию «перехват» они бы сейчас как нельзя кстати вписались. Так что насчет нашего блога в инстаграме, решимся?
        - Вот только клоунессой я еще в этой жизни не была! Нет, если настаиваешь, мы можем вернуться за ними в машину. Только не удивлюсь, если суровый дедок вновь потребует наши паспорта.
        Валерий Павлович бросил взгляд на часы.
        - У нас не так много времени, и Пресли остался в машине. Вряд ли ему придется по душе общество Виктора.
        Вчера, в ночи, у них наконец впервые за эти четыре бесконечных дня состоялся откровенный разговор.
        Эти дни и ее кое-чему научили…
        Варвара Сергеевна решила приоткрыть в себе новое, с ее врожденной принципиальностью доселе плохо дававшееся качество.
        Кто-то называет его хитростью, кто-то - житейской мудростью, но ей больше нравилось слово «гибкость».
        Опустив некоторые интимные подробности из жизни Алины (которые для доктора с его негативным опытом разрушенной женой семьи могли быть весьма болезненны), она попыталась пересказать ему ее историю. Чтобы Валерий Павлович мог оценить истинную степень травмированности Алины, она сделала акцент на ее детстве и отношениях в семье.
        О навязчивых мыслях о Высоцком, с помощью которых молодая женщина подпитывала свой любовный голод, Варвара Сергеевна (дабы психиатр не заподозрил у пропавшей шизофрении) корректно умолчала.
        Но все же ей пришлось обозначить, что он - бывший Алинин любовник.
        - Девочка тогда переживала большое горе, - вздохнула она. - Ты и сам прекрасно знаешь, что только сильное и яркое чувство способно вытащить нас из болота. А в вялотекущей депрессии она, похоже, находилась всегда…
        Во время рассказа Варвары Сергеевны доктор часто хмурился и морщил лоб, но прежних категоричных суждений больше не высказывал.
        Под конец разговора он все же не удержался и, хоть и с долей юмора, поставил диагноз каждому члену семьи Филатовых. Правда, тут же подчеркнул, что психически абсолютно здоровых людей вообще не существует.
        - Чтобы обладать психическим здоровьем, надо лишить себя всех чувств и эмоций… - подытожила Самоварова.
        Выпустив наружу то, что ей мешало, как прежде, смотреть в одну сторону с доктором, она почувствовала сильнейшую, но приятную усталость.
        Скопившаяся в ней тяжесть распустилась и улетела в приоткрытое окно, из которого одуряюще тянуло ночной июньской прохладой и цветущим жасмином.
        Варвара Сергеевна долго ворочалась и наконец, отыскав удобную позу на боку, обхватила рукой и ногой теплого Валеру.
        После чего провалилась в глубокий спасительный сон.
        - Валер, не беги ты так! Пойдем помедленее.
        Больничный парк был чудесен.
        Тополиный снег кружил по аллее, щекотал глаза и ноздри. Раскидистые дубы и вязы обволакивали прохладой, давая больным долгожданную передышку между обследованиями и процедурами.
        Пациенты онкологической клиники, хоть и были одеты преимущественно в спортивные костюмы или обычную одежду, выдавали себя сразу - бледностью осунувшихся лиц и вынужденным отсутствием будничной суеты во взгляде. Навещавшие, напротив, были сжаты и собранны. И говорили в основном они.
        Высоцкого, сидевшего на краю лавочки лицом к идущим по аллее, Самоварова почему-то сразу узнала. Именно таким она представляла себе этого растерявшего свое войско генерала.
        Ничем особо не примечательный на первый взгляд, худощавый немолодой мужчина был одет в джинсы и клетчатую рубашку, поверх которой висела массивная цепочка с болтавшимися на ней солнцезащитными очками. Обут он был в разношенные серые эспадрильи. Его тонкокожее от природы, очень бледное лицо было испещрено глубокими морщинами.
        Поза его была напряжена, сидел он почти не двигаясь и не меняя положения тела, как человек, испытывающий сильную внутреннюю боль. Но что-то в посадке головы, в сильных, не по телосложению руках, указывало на властный характер и волю.
        Алину же, красавицу с портрета, щуплую, как тринадцатилетний подросток, осунувшуюся, узнать было сложно. Под выразительными глазами залегли глубокие тени, а длинные тусклые волосы были небрежно собраны в хвост. Да и одета она была так, что ее можно было принять за больную, - в какой-то совсем дешевый, вероятно, наспех купленный в ближайшем магазине спортивный костюм.
        Самоварова покосилась на доктора. Сбавив по ее просьбе шаг, он успел надеть беспроводные наушники и теперь рассматривал видео, на котором его сын Лешка делился впечатляющими красотами Камчатского края. Самоварова, не говоря ни слова, подтолкнула доктора к ближайшей от сидевших лавочке и быстро уселась на нее сама. Теперь ее напряженный слух мог уловить, почти дословно, их разговор.
        Фразы, которые она не могла до конца разобрать, моментально доканчивал в ее голове невидимый, но верный помощник: профессиональная интуиция.
        - Дорогая моя, если то, о чем я говорю с тобой вот уже несколько дней, не является для тебя убедительным, хотя бы подумай о том, что в комнатушке, которую ты сняла у якобы способной творить чудеса и наживающейся на чужой беде шарлатанки, ты занимаешь чье-то место. Поверь, я знаю, о чем говорю. Тем, кто на последние деньги привозит сюда родных через всю страну, койка, пусть даже у такой прощелыги, гораздо нужнее.
        - Но чтобы вернуться в родительскую квартиру, мне придется выйти на контакт с матерью.
        - Не надо выходить с ней на контакт из-за квартиры.
        - Больше не из-за чего.
        - Есть. Она твоя мать.
        - Я все равно не буду там жить. Когда ее не станет, я продам квартиру.
        - Дело твое, - лицо его болезненно искривилось. - Ежели ты действительно решилась на развод, мне придется найти для тебя хорошего адвоката, способного доказать твою адекватность. Но даже при наличии такого человека твой побег из дома, увы, сыграет против тебя. Душа моя, ты должна взять себя в руки и сегодня же вернуться домой. Ты давно уже не подросток, а взрослая женщина! Разговора с мужем все равно не избежать.
        На этих словах, преодолевая боль, он обеими руками приобнял Алину и на секунды застыл, захватив ее хрупкое тело в свои крепкие прощальные объятия.
        Яркий луч солнца, пробившийся сквозь кроны деревьев, коснулся их лиц. Высоцкий тут же сощурился, но очки надевать не стал.
        - Ты должна научиться жить не на сопротивлении, а ради любви. Не гневи Бога, тебе есть кого любить, и ты как никто другой умеешь это делать. За эти дни ты сумела дать мне столько чистого счастья, сколько я не имел за всю жизнь. Человек, к сожалению, так устроен, что только наказание физической болью мигом выметает из его башки все лишнее. Операция прошла успешно благодаря твоей поддержке. Если бы я мог начать жизнь заново, я бы увидел ее по-другому… - Он поймал руку девушки и поднес к своим губам. - Сделай это ради меня, Алинушка, поезжай домой.
        - Я не смогу забрать Тошку у Андрея.
        - Захочешь - сможешь. Ты самый сильный человек, самый лучший. Ты со всем справишься. Про деньги, если они понадобятся, не думай. Это самое меньшее, что я могу для тебя сделать. Ты знаешь, я уезжаю долечиваться в Израиль, и моя дочь уже все организовала. Поскольку она получила постоянный контракт на работу, возможно, мы останемся там навсегда. Дом в нашем поселке выставлен на продажу. Я больше не стану тебя тревожить. Если ты сумеешь успокоиться, поверь, и мне станет намного легче.
        На этих его словах Самоварова поднялась сама и подняла с лавочки доктора, дернув его за рукав. Он по-прежнему не отрывал глаз от телефона, но, отреагировав на ее резковатый жест, посмотрел по сторонам и увидел Высоцкого с Алиной. Варвара Сергеевна с улыбкой следила за тем, как изумление на его лице сменила радостная улыбка.
        - Да ты у меня герой! - поцеловал ее доктор. - Впрочем, я в этом никогда не сомневался.
        55

20 июня
        Когда они подошли, мне показалось, что даже тополиные пылинки, похожие на крошечные комочки ваты замерли в воздухе, а затем осторожно, будто не смея нарушить своими хаотичными перемещениями мое изумление, начали оседать на скамейке, на наших волосах и лицах.
        А ведь такими могли быть мои родители в какой-то другой, возможной жизни!
        Я почему-то поверила ей сразу…
        Несмотря на ее строгость, а точнее, внутреннюю собранность, она показалась мне поразительно красивой. А главное - она была совершенно спокойна.
        Спокойствие и счастье.
        Два слова на одну букву, похожую на серп луны.
        Булгаковский Пилат нашел забвение в тишине.
        Если у меня есть мизерный шанс попасть в рай, в моем раю, безо всяких сомнений, правит князь Спокойствие.
        Своего мужчину она называла «доктором».
        И это слово в ее устах звучало не пугающе. Напротив, она произносила его так, будто во рту у нее была маленькая вкусная карамелька.
        Мы отошли с ней в глубь парка, а доктора с В. оставили на лавке - у мужчин и мысли и слова короче.
        Она прислонилась к стволу массивного старого дуба и, взяв мою руку, положила ее на ствол. Она что-то говорила о том, что мы берем силу из простых вещей вокруг, что любовь живет абсолютно во всем и что без веры во что угодно, но только безусловной, преисполненной чистыми помыслами, наша энергетическая оболочка истончается, и тогда мы переходим на темную сторону - сторону страданий и болезни.
        Я слушала ее, и сквозь поток бегущих наперегонки мыслей в моей голове настойчиво пробивалась одна: а вдруг моя мать, давно истончившая себя до предела обидой на жизнь и пьянством, дойдя до края, переродится заново в другой, возможной жизни (ведь никто не скажет, что такого не может быть) и станет похожей на эту женщину, сумевшую сохранить в себе маленький волшебный фонарик.
        Она рассказала мне нечто вроде притчи.
        «Индеец, - сказала она, - несет свою тяжелую ношу, чтобы развести огонь, который накормит его семью. Он не думает о том, что в тяжести на его плечах виноват отец, не сумевший стать вожаком племени, или противный сосед, или глупая жена, или скверная погода. Ему чужда рефлексия, и оттого он счастлив, созвучен с природой и со своей незамысловатой, наполненной гармонией жизнью.
        Я, конечно, сразу поняла, что она нашла мою исповедь и стала той самой читательницей, к которой я все время мысленно обращалась.
        Она не судила и не ерничала, не жалела и не давила на совесть.
        Она лишь сказала, что по дороге в больницу успела списаться с Анастасией Д. И, если я к этому готова, Анастасия, несмотря на занятость, сможет со следующей недели взять меня на длительную терапию.
        Господи…
        Я ждала ее всю свою жизнь - почти случайную женщину, которая подаст мне руку, чтобы помочь встать.
        P. S. Сегодня я сожгу дневник. А те листы, которые еще не исписала, я вырвала - пригодятся Тошке, рисовать корабли и машины.
        К вечеру Андрей пригласил к нам генерала МВД, у которого подрабатывает «пострадавший» Равшан. Андрей попросил Жанку с Михалычем замариновать шашлык и разжечь мангал. Кстати, у Коляна сегодня днюха, значит, и ребяткам кое-что перепадет с барского стола.
        Пока суд да дело, дневник я спалю в мангале.
        Сегодня, едва я включила свой прежний мобильный, все это время лежавший в коробке с вынутой батарейкой, мне позвонила Аглая Денисовна.
        Завтра она привезет Тошку)
        Свекровь предупредила, что хочет переговорить со мной с глазу на глаз.
        «Я тут подумала… Антон имеет право знать, что у него есть еще одна бабушка», - перед тем как нажать отбой, неожиданно сказала она.
        С мужем мы со вчершнего дня, дня моего возвращения, не разговариваем. Мы оба не находим нужных слов, но, может, оно и к лучшему - пусть переполняющие нас эмоции немного отстоятся…
        Сможем ли мы хоть как-то измениться и продолжать жить вместе?
        Время покажет.
        Эпилог
        - И все же это история не про мужчину. Это история про мать. - Самоварова с удовольствием пригубила полусладкое красное вино.
        - Ты бы хоть чокнулась со мной, - Валерий Павлович потянулся к ней с бокалом. - И лучше было дождаться обеда - угли уже почти прогорели. Сделай одолжение, не кури на голодный желудок.
        - Валер, не занудствуй… Холодное «Киндзмараули», да на голодный желудок, да с папиросочкой, что может быть прекрасней для малопьющей женщины? - ласково усмехнулась она ему в лицо.
        Вернувшись из города, они вытащили плетеные кресла с террасы на площадку перед домом и устроились на солнышке у мангала. Валерий Павлович готовил шашлык. А Пресли, охотясь за бабочками, радостно гонялся по знакомому саду.
        Час назад они проводили Алину в Москву, а по дороге домой прикупили в элитном винном магазине бутылку любимого Варварой Сергеевной вина.
        - Что мы знаем о наших матерях? - продолжила Самоварова развивать свою мысль, обращаясь, как это у нее иногда случалось, не столько к доктору, сколько к какому-то третьему, невидимому собеседнику. - Цвет волос, черты лица, запах, характер… Место работы, родственники, подруги… Как правило, большинство из нас не знает главного - о чем они думали, чем жертвовали, за что боролись и почему смирялись, о чем мечтали, как сильно ненавидели и любили. Обо всем этом мы можем лишь догадываться. Но наши догадки - это всего лишь наши догадки. Помноженные на факты биографии, они не в состоянии дать нам истинной картины жизни души… Души главного в нашей жизни человека. Как бы мы сильно ни любили кого-то - своего собственного ребенка, мужчину или Бога, место матери никто никогда не займет.
        Самоварова вдруг почувствовала, что против воли зацепилась и за что-то свое - глубокое, личное…
        На глаза набежали слезы, ставшие близкими за эти дни. Она покосилась на доктора, но он слушал ее вполуха: успев залипнуть в чате с Лешкой, он лишь машинально кивал в ответ.
        Варваре Сергеевне вспомнилась одна дикая, давнишняя история о матери, обрекшей свою четырехлетнюю дочь на медленную смерть в заваленной мусором квартире.
        Ольга, соседка этажом выше, была старше Самоваровой на десять лет. Варвара Сергеевна начала общаться с ней, когда у них обеих были маленькие дети.
        Кто бы мог подумать, что эта сдержанная, помешанная на порядке учительница начальных классов, маниакально заботящаяся не только о дочке, которую растила одна, но и о чистоте во дворе и подъезде, бросит свою малышку на погибель, заперев на несколько дней в пустой квартире?!
        Вспоминая о жуткой вони и грязи, о плаче беспомощного, изможденного ребенка, о всем том, что всякий раз вставало перед ее глазами, когда она нет-нет да и вспоминала об этой трагедии, Самоварова почувствовала себя так, будто ее окатили ледяной водой.
        Тогда, тридцать с лишним лет назад, очевидцы кошмарной истории - соседи по дому, знавшие Ольгу с детства, - пришли к единому выводу, что женщина сошла с ума из-за несчастной любви к бросившему их с дочкой мужчине.
        Но нет, там все было не так просто…
        Чтобы прогнать тяжелое, ненужное воспоминание, Варвара Сергеевна потеребила доктора за рукав.
        - Валер, ты меня совсем не слушаешь?
        Валерий Павлович наконец вышел из чата и положил телефон на стол.
        - Почему же? Слушаю. Мужчина, мать… Какая теперь-то разница? Прежде всего это история давнишнего расстройства. К сожалению, в нашем обществе, где каждый второй невротик, отсутствует культура заботы о психическом здоровье. Надеюсь, твоя хваленая психологиня Алинке поможет! Но, будь ее доктором, я бы настоятельно предложил ей принимать антидепрессанты.
        - Все-то у вас, у психиатров, сводится к таблеткам…
        - Не все! - Валерий Павлович встал и потрепал ее по волосам. - В твоем случае таблетки были не нужны. Но ты у меня сильная.
        - Алина тоже сильная, - задумчиво ответила Варвара Сергеевна и, вытянув вперед босую ступню, попыталась пощекотать ею доктора. - Как и большинство из нас, женщин.
        - Но тогда объясни, почему у вас в конечном итоге все сводится к мужикам? - усмехнулся он. - Алина хорошая, вполне адекватная девчонка. И еще она показалась мне удивительно честной.
        Варвара Сергеевна сдержанно улыбнулась. Рассказывать доктору, что после возвращения из города она не обнаружила на консоли при входе в дом своей старенькой, с расхлябанной крышкой пудреницы, которая абсолютно точно лежала там утром, она, конечно, не стала.
        «Каждый имеет право на свой собственный бред», - пронеслись в ее голове недавно услышанные слова.
        - Но ее поступок ни как врачу, ни как человеку мне так до конца и не понятен.
        Доктор был явно голоден, и это чувствовалось по его слегка ворчливому тону.
        А Самоваровой, как назло, хотелось поговорить.
        - Не к мужикам, Валер, к любви у нас все сводится.
        Доктор подошел к мангалу и задумался.
        - Психически неуравновешенная мать, - после паузы ответил он, - эмоционально отчужденная от ребенка, закладывает в нем искаженное представление о любви. Не имея опыта радости от взаимодействия с родителем, лишившись его сопричастности (а это - важнейшая составляющая любви!), ребенок подменяет полноценное чувство навязчивым желанием принести себя в жертву любой ценой. Так же понятней, привычней.
        - А любовь, Валер, это всегда жертва… И кто может определить грань, после которой здоровое, по неким условным и лично мне непонятным критериям, чувство переходит в невроз или еще чего хуже? И что значит - здоровое чувство? Любые попытки разложить любовь на составляющие нелепы. И следует ли считать любовью страсть? А если пережитая страсть была самым сильным ощущением в жизни человека?
        - Страсть - это из мира животных, - будто сам себе не веря, неуверенно отозвался доктор и, взяв в руки кочергу, пошевелил догоравшие угли.
        - Откуда же взялось столько волшебной, наполненной ею музыки? Откуда взялись проникнутые ею шедевры мировой литературы? А кино? Страсть - это тоже про любовь, но с полным или частичным выключением рассудка.
        - А как ты тогда определишь любовь? Мы-то с тобой вроде еще в безрассудочное состояние не впали. - Доктор вернулся и игриво потянул ее за ногу. - Вставай уже, философ. Я есть хочу.
        - Любовь есть таинство, наравне с рождением и смертью, - продолжала рассуждать Самоварова, задумчиво разглядывая их маленький, красивый старый сад. - Даже самый матерый психотерапевт не в состоянии по-настоящему заглянуть в человеческую душу и определить, что это было: судьба или цепь травмирующих событий, приведших пациента к логичному, в силу его внутреннего негативного опыта, поступку.
        - Ну ты меня и припарила! - вяло рассмеялся оголодавший доктор, но тут же миролюбиво добавил, погладив ее ступню: - Можешь смело осваивать новую профессию. Ты столь деликатно обходилась с Алиной эти два дня и вместе с тем так ненавязчиво провела с ней огромную работу.
        Вернувшись к мангалу, Валерий Павлович повязал поверх летних брюк фартук и открыл кастрюльку, в которой мариновалось мясо.
        - Да ладно тебе…
        - Именно так. Ты добилась того, что она заметно успокоилась и вновь стала ориентироваться на семью, но уже с другими внутренними установками. Я с первой же минуты почувствовал, что она полностью тебе доверяет.
        - Не преувеличивай моих заслуг. Этого добился ты своими долгими беседами. И спасибо, что все же послушал меня и не стал навязывать ей таблетки.
        - Дай бог, если она сумеет справиться без них… За Андрюху-то я спокоен, такие, как он, точно знают, чего хотят от жизни. Бывает - дуркуют, но к нашему брату точно не попадают.
        Его телефон, оставшийся лежать на столике рядом с Варварой Сергеевной, издал два настойчивых «бум».
        - Погляди, пожалуйста, кому там неймется.
        Варвара Сергеевна взяла телефон.
        - Андрей…
        Доктор быстро вытер руки о фартук. Прочитав сообщение, он удивленно уставился на Варвару Сергеевну.
        - Андрей просит прислать твой номер телефона и спрашивает, привязан ли он к карте «Сбербанка». Еще пишет: чтобы у налоговой не возникло ненужных подозрений, он раскидает платеж на несколько месяцев. Похоже, я многого не знаю… - Доктор сердито положил телефон на стол и вернулся к мясу.
        - Валер, он обещал нас отблагодарить, если найдем жену, а я ни на чем не настаивала, - растерялась Варвара Сергеевна. - И, если честно, совсем об этом забыла.
        - Ну что ж, его право. Раз так, собирайся в Рим, - пробурчал в ответ доктор.
        - Поразительно! - рассмеялась Самоварова. - Я только что об этом подумала!
        Внезапно свалившееся денежное вознаграждение, конечно, смутило обоих, но жизнь есть жизнь, и кто станет спорить, что при наличии денег (особенно незапланированных) у человека появляется существенно больше возможностей реализовать свои мечты.
        - Ты думаешь, у ребят получится все склеить? - ловко нанизывая мясо на шампуры, спросил Валерий Павлович.
        - Лучше в это верить. Не забывай про силу мысли! Надо дать этой семье еще один шанс.
        - Судя по моим разговорам с Андреем, после всего случившегося он «обнулился». Характер его вряд ли изменится, но зато он готов учиться смотреть не мимо жены, а на жену.
        От кусочков мяса, аккуратно нанизанных на шампуры, уже начал распространяться божественный аромат.
        - Может быть, впервые в их долгой грустной жизни.
        - Не такой уж и грустной! Дом построили, сына растят, а с деревом еще успеется.
        Варвара Сергеевна достала было из кармана портсигар, но, подумав, положила его обратно.
        Они с доктором снова говорили на разных языках - эмоции и логику так сложно примирить!
        «Почему женщине, чтобы что-то поменять в отношениях с мужчиной, надо заставить его поверить, что он ее потерял?» - с горечью подумала она, а вслух спросила:
        - Кстати, Андрей тебе что-нибудь говорил насчет Равшана? С чего это он вдруг изменил показания и забрал заявление?
        Доктор подошел к столику и, взяв в руки бокал, сделал небольшой глоток.
        - Варь, есть вещи, которые не спрашивают, тем более по телефону.
        Она терпеть не могла, когда Валера вдруг начинал говорить с ней, как с маленькой девочкой! Не заметив ее мгновенного раздражения, он продолжил:
        - Я думаю, Аглая с мужем подсуетились и предложили Равшану такую сумму, размер которой затмил его обиду. Слепая принципиальность - удел либо святых, либо дураков. Этот случайно попавший под раздачу жучара не принадлежит ни к тем, ни к другим. А нам с тобой давно пора отобедать, - взглянул на свои наручные часы доктор. - Мы завтракали четыре часа назад.
        «Редкостный же ты у меня зануда!» - с нежностью ответила ему про себя Варвара Сергеевна.
        - По закону-то он был прав, но жучара, как ты правильно заметил, еще тот! - вставая с кресла, засмеялась своим мыслям Варвара Сергеевна. - А может, Жанка с Зуфаром подсуетились и убедили его забрать заявление? - неуверенно предположила она, упрямо цепляясь за свое неискоренимое желание видеть в людях хорошее и одновременно досадуя на себя за это.
        - Я тебя умоляю! - отмахнулся Валерий Павлович. - У меня через пять минут будет готово, можешь смело накрывать на стол.
        - Валер, а когда Лешка вернется с Камчатки?
        - Пишет, дней через пять будет дома.
        В груди у Самоваровой вдруг завозилась непонятная тревога.
        - Так мы в квартире уже три недели не были! - Она попыталась прислушаться к своим ощущениям. Нет, это скверное чувство на сей раз было связано вовсе не с Алиной.
        В памяти вновь мелькнули картины из прошлого: маленькая, напуганная, озлобленная девочка в завалах гниющего мусора.
        «Квартиры горят очень быстро. Какое счастье, что у ребенка не было спичек! А то чик-чик - и сгорела бы вместе с хламом», - прозвучали в ушах слова безликой, проникшей в ту квартиру вместе с Самоваровой и представителями опеки, бабки.
        - Кстати, а твоя городская квартира застрахована?
        От столь неожиданного вопроса Валерий Павлович чуть не выронил из рук бутылку с водой, из которой поливал мясо.
        - Варь, ну до этих ли разговоров нам сейчас? Прошу тебя, принеси тарелки.
        «Эх, на кой черт я вспомнила эту историю!» - ругала она себя, но вслух твердо сказала:
        - Я думаю, надо бы поехать в город и проверить квартиру. Балкон не застеклен, да еще завален всякой всячиной. Вдруг окурок кто-то бросит?
        Доктор недоуменно пожал плечами:
        - Ну, если тебе так спокойней, поедем завтра с утра.
        - Лучше бы сегодня, - не отступала она.
        - Но поесть-то мы хоть можем?! - все-таки вышел из себя Валерий Павлович.
        - Конечно… Не злись. Что-то я себя на ровном месте накрутила.
        - Вот именно! - Доктор повернулся к мангалу и принялся переворачивать шампуры.
        Прежде чем пойти в дом за посудой, Самоварова вновь с удовольствием осмотрела участок, и взгляд ее на мгновение остановился на пустой клумбе напротив террасы, в которую у нее все не доходили руки посадить плетистую розу.
        На идеально выкошенном перед отъездом к Филатовым газоне, в нескольких сантиметрах от ног доктора, одиноко и горделиво возвышалась чудом уцелевшая ромашка.
        Если бы Валерий Павлович, нетерпеливо перетаптывавшийся у мангала, сделал полшага назад, он бы на нее наступил.
        Не удержавшись, Варвара Сергеевна осторожно подошла к доктору и сорвала цветок.
        Последний оторванный ею лепесток выпал на «любит».
        notes
        Примечания
        1
        Галина - главная героиня романа П. Елизаровой «Черная сирень», в котором подробно рассказана ее история.
        2
        Руна Хагалаз - необратимая энергетическая Руна. Отвечает за разрушение стихийными энергиями, за неуправляемые внешние силы перемен.