Библиотека / Фантастика / Русские Авторы / ДЕЖЗИК / Емец Дмитрий / Таня Гроттер : " №14 Таня Гроттер И Птица Титанов " - читать онлайн

Сохранить .
Таня Гроттер и птица титанов Дмитрий Емец
        Таня Гроттер #14 Когда-то давно страшная колдунья Чума-дель-Торт попыталась уничтожить малышку Таню Гроттер, но Древняя магия защитила девочку и вытеснила черную волшебницу в другой мир - зеркальное отражение нашего. Чума не погибла в нем, она смогла выжить и захватить там власть. С тех пор ее самым страстным желанием было вырваться из мира-двойника и отомстить. Все, что для этого нужно: уничтожить тонкую и очень прочную границу между реальностями. Ни одна сила, ни одно существо не способно на такое! Кроме маленькой серенькой птички - птицы титанов. Лишь для нее не существует ни времени, ни пространства, ни физических преград. Если ее убить, то Стекло Миров рухнет, и вот тогда Чума-дель-Торт всем покажет! А идеальный кандидат для задания… конечно, девушка, как две капли воды похожая на Таню Гроттер и воспитанная специально для этой миссии.
        Дмитрий Емец
        Таня Гроттер и птица титанов
        Читатель!
        Эта книга не является продолжением «Болтливого сфинкса». Ее события происходят вскоре после «Колодца Посейдона» и предшествуют «Локону Афродиты».
        Дмитрий Емец
        Справочник магических заклинаний
        Печатается с любезного разрешения пожизненно-посмертного главы Тибидохса, лауреата премии Волшебных Подтяжек, акад. Сарданапала Черноморова
        Искрис фронтис - боевая искра белого мага.
        Пундус храпундус - усыпляющее заклинание. Снимается с рассветом.
        Первачус барабанус - для просушки мокрой одежды.
        Топтакли-лягакли - пинательное заклинание. Нельзя отменить.
        Болеус обуздатус - заклинание против боли.
        Паранойус крышус срывонис! Маразматут кульминационит! - малополезная комбинация духоотгоняющих заклинаний.
        Полниссимо дебилиссимо! Склеротикус маразматикус! - заклинания стирания памяти.
        Туманус прошмыгус - заклинание взломщика (черномагическое из списка 100 запрещенных заклинаний).
        Дрыгус-брыгус - заклинание против простейшей нежити, Черных Штор, полтергейстов и привидений.
        Караваждис феокссирис! - заклинание против Короля Привидений (один раз в год).
        Грааль Гардарика - заклинание перехода из мира лопухоидов в мир магов. Действует в одной точке над островом Буяном.
        Ливодис-курекус - снимает куриный сглаз.
        Линузус очкустус - заклинание невидимости, слабенькое и довольно бестолковое. Не распространяется на волосы и одежду.
        Зажималлус втюрис - обнимальное заклинание. Без комментариев.
        Панидис паленус - не всегда же зажигать огонь с помощью спичек.
        Трыгус шипелус - гасит пламя.
        Хап-цап - перемещение предметов на малые и средние расстояния. Без особой необходимости не использовать. Не исключено, что перенесенный предмет окажется разбитым вдребезги.
        Квасис грасис отыскатис - отыскивающее заклинание.
        Голодронус голодрыгус - вызывает острое чувство голода.
        Чукара курачукара - «заклинание зубрил». Полезно при подготовке уроков. На экзаменах и контрольных блокируется преподавателями (черномагическое из списка 100 запрещенных заклинаний).
        Бантикус трибантикус - простенькое заклинание лентяев. Завязывает шнурки. Внимание! Если шнурков на обуви не окажется, будут завязаны пальцы ног!
        Чистус трубачистус - еще одно заклинание лентяев. Умывание и чистка зубов. При наличии во рту жвачки возможен взрыв.
        Бумазейкус выползанус - для дистанционного перемещения бумажек.
        Пробкис вырубонис - «уходя, гасите свет».
        Фурыллис эббус труфус бонирайис аппедицитус болотомус - роковой сглаз (сокращенная форма).
        Дуллис нуллис - контрзаклинание при наложении рокового сглаза (только в течение пяти минут после наложения сглаза).
        Гряллиум пуллиум - заклинание хаоса (черномагическое из списка 100 запрещенных заклинаний).
        Капут тынетут - заклинание, отделяющее душу от тела (черномагическое из списка 100 запрещенных заклинаний).
        Гыгли-мыгли-карадыгли - наложение сглаза (черномагическое средней силы).
        Фебрытбь - «антиикательная» магия.
        Штушус коротышус - от рези в животе.
        Кызютбампль шуму - от лягушачьего сглаза (применить не позже первого позеленения!)
        Мотис-ботис-обормотис - против болотных хмырей. На другие виды нежити не действует.
        Ноуменус кантус выпулялис - заклинание высвобождения магической сущности.
        Разрази громус - смертельная клятва.
        Актус кляузник макакис прерывонум забиякис - блокирующее заклинание Графина Калиострова.
        Шлепкус всмяткус капиталис - заклинание размазывания по стене.
        Парус спускалус - успокаивающее заклинание.
        Атлантинус-волхвонис - заклинание пробуждения атлантов.
        Сводус атлетус анаболикум - второе заклинание атлантов.
        Буйнус палатис - для оживления скамьи (бешеное родео).
        Кондовус руализмус - отменяющее заклинание (бешеное родео).
        Цапус-застукалус - призывное заклинание проф. Клопа.
        Вспышкус гробулис - смертельный аналог искрис фронтис! Используется темными магами.
        Отрезвонум нормаликус! - отрезвляющее заклинание.
        Маньякус пришивакус магфиозо якудзякус! - заклинание вызова магфиозных купидончиков.
        Своякис маякис! - заклинание, чтобы посторонние не совали нос в твою записную книжку.
        Пихалус экзаменостис! - экзаменационное заклинание. Обладает неприятными побочными действиями.
        Кофейникус возбуждалус - предэкзаменационное заклинание.
        Трынтравонис пофигатор - расслабляющее заклинание.
        Фердыщус малокровус - заклинание против вампиров.
        Рукли-букли-симпапукли - симпатяжное заклинание (+ тройной нормукли), усиленная форма.
        Дистрофикус физкультурус! - заклинание силы.
        Гумползит транзитум ваэреньо - паучий сглаз.
        Быгус-гмыгус-тарагмыгус - червяковое заклинание малютки Клоппика.
        Максимус гигантус - увеличивающее заклинание.
        Нормус площидус однорылос - заклинание расширения пространства - пятое измерение.
        Мизур лилипутос - уменьшающее заклинание.
        Кувалдус отбрыкус - дубиночное заклинание малютки Клопика.
        Темпора моралес - пространственное заклинание.
        Настройщикус криворукус - усмирение музыкальных инструментов.
        Шмыгус сморкатис - заклинание вечного насморка Киякус каракатис! - стулопрыгательное заклинание Атыс-батыс-крутипедалис! - двигательное заклинание.
        Прыгулис-дрожалис - обогревательное заклинание.
        Гопус-стопус - удерживающее заклинание.
        Ушкус намакушкус! - заклинание против подслушивания.
        Меняус неодурачус! - «магический» взгляд; проверка на присутствие магии.
        Дымус коромыслус! - заклинание магического дыма.
        Дальнозоркис лупоглазус! - магический взгляд.
        Воркалакус эндус черногорил - заклинание против оборотней.
        Фикус-дрикус, канцлевариус трансформацио - заклинание превращения решетки Аидус лета харонум танталум - заклинание вызова (ЧдТ).
        Кофеусрастворимус; Чифирюс - заклинания утреннего пробуждения Идиос нафигус - нейтрализующее заклинание Спасибус не булькус сменяюус пузырюс - формула общей благодарности.
        Гломус вломус - стиль чугунного кулака Ничегоус невечнус - заклинание быстрой смерти.
        Кофеус эспрессо, Взбодреус виагрис, Жабскобс неткофе - возбуждающие заклинания.
        Баста шмыглос - блокировка хмыриной щели Какновус - ремонтное заклинание Глушилос динамитос - заклинание против водной нежити Обретайсиммо - заклинание обретения «своих» магических предметов.
        Язвус гастритус - заклинание гурманов.
        Матросиус - заклинание вызова корабля сна Ораторис демагогис - заклинание многоболтательных магвокатов Законус подлостус! - заклинание вредности Аммиакус нашатырюс - заклинание приведения в чувство Омонус всемлежатус - боевое заклинание принудительного открывания дверей Пошли вонус - заклинание, загоняющее волшебные книги в клетку Тигранум эрхарт футц - заклинание, уничтожающее все магические ловушки и все построенные магией здания, если при постройке для защиты здания в фундамент не был заложен какой-либо магический артефакт. Кроме того, все магические ловушки могут быть сняты слезами единорога или капельками росы, собранными у него с боков.
        Абордажис экз заолис преол гег орз! - заклинание глобального уничтожения. Каждая гласная в заклинании долгая. При большой концентрации энергии в перстне может уничтожить даже магический город. Главное условие: применяющий его маг не должен есть и пить полгода до его произнесения, кроме того, он должен отрубить себе правую руку и правую ногу. По этой причине заклинание использовалось исключительно редко.
        Герониссум эрлих феррот либерус Дубодамум - заклинание освобождения из Дубодама.
        Аморфус телепорцио - заклинание телепортации.
        Сезаммо распахнулло - заклинание, открывающее двери.
        Фосфорецелло - осветительное заклинание.
        Адольфус бумерангум - заклинание возвращающегося башмака.
        Новые заклинания
        Мементум церебрализинум - позволяет воспользоваться знаниями, которые накопил двойник.
        Маньякус потрошилус - антиманьячное заклинание.
        Почтальонум недогоняллум! - заклинание доставки почты в Тибидохс.
        Одиссеум небродулус! - заклинание возвращения потерявшихся предметов.
        Очковтиралус - заклинание зомбирования консьержей Вдушус нелезус - заклинание, защищающее от подзеркаливания.
        Анонимус - заклинание сообщения тайных сведений. Впервые встречается в книге
«Стуков» мага Шептуненко, которая является исключительно слепцам в самую темную полночь года.
        Стаканчикус одноразовус - посудомойное заклинание Дебоширус - заклинание магического рева Ревус коровус - заклинание фальшивых слез Тытутбольшусниктотус! - заклинание, позволяющее раздразнить заокского гимрака Огнеметус пропанус - огнеметное заклинание Катапультос - заклинание усиления броска Дрыхнус беззадненогус - универсальное ночное усиленное заклинание, срабатывающее как на красные, так и на зеленые искры.
        Твоимус устамус! - заклинание возвращения дурных пожеланий Пылесоссимо - заклинание чистоты и экстренного наведения порядка Ящерос финалис капутос - драконбойное заклинание, требующее уровня доступа А+++, которым владеет одна Сарданапал.
        Холодрыгус дубнякус фрост - замораживающее заклинание.
        Полетные
        Торопыгус угорелус - самое стремительное и опасное. Охотно используется магами, которым не терпится переселиться в Потусторонний Мир, и игроками в драконбол.
        Тикалус плетутс - среднее по скорости и самое распространенное.
        Пилотус камикадзис - медленное, но наиболее грузоподъемное. В равной степени подходит для слонов и недотеп.
        Ойойойс шмякис брякис - подстраховочное.
        Чебурыхнус парашютис - тормозящее.
        Чебурыхнус парашютис форте - ускоренное тормозящее для экстренной посадки. При применении в неэкстренных случаях бывает опаснее экстренной посадки. В общем, мораль такая, что паника вредна.
        Глава 1
        Великая гонка
        Человек, которому не нравится жизнь, похож на туриста, который заявился в лучший в мире дендрарий, отыскал в углу тазик с удобрениями, сунул туда голову и орет: «Тут гадко! Верните мне деньги за билет!»
        Академик Сарданапал Черноморов
        Сейчас, в шеститысячное мгновение послерассветья, чащепа казалась вымершей. Замшелые, с ревматическими стволами деревья жались друг к другу. Лишь отдельные деревца отважно выбегали из толпы на холм, точно вооруженные полукруглыми ножами бойцы-обреченцы. Они и были обреченцами. Здесь, в стороне от леса, дневной жар спалит их за десять-двадцать лет. В тесной и влажной чащепе они прожили бы около ста. Но на открытом месте некоторые из них успеют разбросать семена, и жизнь леса будет продолжена.
        Солнце - главный, но не единственный бич этого мира - висело на небе как приклеенное. Огромная, выжигающая глаза этикетка. Танья старалась, чтобы глаза не поднимались выше спин тех, кто бежал впереди. Когда долго смотришь на солнце, веки тяжелеют, глаза наливаются кровью и тянет в сон. Причем, раз уснув, можно не проснуться.
        Если оглянуться, можно различить вдали, в половине верстулы, несколько хромающих фигурок. Фигуры напоминают толстых людей с горбами. Но это не люди. Это грифарлусы, падальщики или, как тут шутят, гробовых дел мастера - нечто среднее между пингвинами и грифами. Птицы, которые не летают, а ковыляют. Неловко, медленно, но неутомимо. Тридцать верстул, пятьдесят, сто - для них это не расстояние. Сегодня грифарлусы ковыляют за ними с самого старта. Интересно, им кто-то сказал, что будет добыча, или догадались сами?
        Хотя мог уже выработаться инстинкт. Великая Гонка проходит каждый год. И обычно десятая часть всех, кто бежит, гибнет. Сколько лет грифарлусы питаются человеческим мясом? А ведь было время, говорят, когда они довольствовались дохлой рыбой и животными.

«Того паренька, что наступил на гнирду, уже доели. И того, что сломал ногу, когда бежали по камням, - тоже. Или забился куда-то. До ночи просидит, а там как-нибудь доковыляет, если не попадется докторам», - прикинула Танья.
        Правда, кроме грифарлусов, здесь попадаются вэлки и улуты. Улут, медлительный, размером со стог сена слизняк, может сожрать спящего или раненого. Говорят, его желудок переваривает добычу несколько дней, и большую часть этого времени она остается живой.
        Вэлк - дело другое. Маленький, длинный, как ласка, хищник выскакивает из малозаметных нор под корнями деревьев. Острыми, как бритва, зубами мгновенно выхватывает из тела жертвы кусок мяса размером с яблоко и вновь скрывается в норе. Там у него детеныши. Их опасно оставлять надолго. Вэлки - очень заботливые родители.
        Танья не позволяла себе думать о тех, кому не повезло. Думать надо о себе. Зазеваешься, собьешься с дыхания, не успеешь рвануть перед самым финишем, и все. Ставь на мечте крест.
        Она бежала ровно и неутомимо, держа за щекой медную монету. С монетой не так хотелось пить. И она же служила тестом на усталость - еще до того, как Танья начнет уставать, ей захочется ее выплюнуть.
        А спины все мелькали впереди, раскачиваясь от бега. Десятки спин, сотни. Каждая спина - соперник, каждая спина - конкурент в битве за выживание. Возможно, не все враги, но каждый наступит на горло, когда упадешь: своя-то жизнь важнее.
        Правила простые. Дистанция - тридцать верстул. Десять верстул - чащепа, десять - болото, и последние десять - по пересеченной местности. Первые семь финишировавших получат возможность вырваться из этого мира. Остальные не получат ничего. Кому-то придется отложить мечту на год, а кому-то уже насовсем, если вышел срок.
        Очередные десять верстул бежать приходилось через болото. Его так и называли - Болото. Никакого отдельного названия. На плоской, лишенной гор равнине Болото лежало как клякса. Над Болотом поднимался белый туман испарений. Из-за них Танья ощущала во рту безнадежную сухость. Даже монета помогала плохо. Отчасти ее утешало, что и другим не легче.
        Уже несколько раз Танья обгоняла тех, кто сошел с дистанции. Два парня ковыляли, держась за животы. Лица у них были жуткие: зеленые, с фиолетовыми полукружьями под глазами. Должно быть, бедняг вконец замучила жажда, и они рискнули напиться из ручья в чащепе. Еще одна девушка, кажется, Танья видела ее прежде, скорчившись от боли, каталась в камыше и умоляла ей помочь. Дважды она выползала на насыпь, но ее пинками отбрасывали обратно: на насыпи она мешала бегущим. Танья так и не поняла, что с ней. Или вывих, или снова укус гнирды. Змей здесь полно. Обычно они прячутся в низинах и под влажными валунами, но от постоянного сотрясения почвы сотнями ног у них все путается в голове, и они становятся агрессивными.
        По центру Болота тянулась насыпь - земля и камень. Слишком узкая для семисот человек, бегущих толпой. Началась давка. Танья оглянулась, и ей стало не по себе.
        Теперь, когда вся масса бегущих вытянулась, как змея, повторяя сложные изгибы насыпи, стало видно, как же их много. Танья и раньше знала, сколько у нее соперников. Вместе с ними она стартовала. Но на старте все были выстроены на равнине четырнадцатью цепочками по пятьдесят человек, и можно было видеть только свою цепочку и еще одну впереди. Не так много и не так страшно. А тут она вдруг охватила взглядом всю массу разом. Кажется, за тобой целая армия. И почти такая же армия впереди. Танья находилась где-то в середине, ну, может, от силы в первой трети.
        Засмотревшись на бегущих, Танья споткнулась и сильно ударилась большим пальцем левой ноги о камень. Боль была острой. В глазах заплясали черные пятна. Но не боли она испугалась, а того, что можно сойти с дистанции. Не переставая бежать, чтобы ее не снесли, Танья испуганно пошевелила пальцами. Уф! Облегчение! Нет, не сломала, ушибла, но пальцы надо беречь. На ней тонкие мокасины, а не грубые сапоги. Если побежать в сапогах - для ноги, конечно, безопаснее, но это только на первых десяти верстулах. Потом портянка размокнет от пота, собьется, и ступня превратится в жуткий шмат мяса. Из тех, кто бежал в сапогах, до финиша добиралась треть. Редко больше. Танья предпочитала не рисковать.
        Впереди что-то произошло. Спины заметались, ругаясь и огибая кого-то. Недалеко от Таньи кто-то, закричав, размашисто ударил соседа, и, насмерть сцепившись, они покатились по камням, пока не оказались в Болоте.

«Еще минус два! Неплохо!» - подумала Танья.
        Особенно ее порадовало, что один из скатившихся в трясину, некий Кузья-Тузья, входил в число фаворитов сегодняшней гонки. А теперь его можно больше не опасаться.
        Сама Танья драк пока избегала, хотя несколько раз ее грубо провоцировали. Подрезали, хватали за плечи, а один раз, придерживая, вцепились в волосы. Ничего. Она потерпит. Пусть лучше тебя кто-нибудь пнет - ему же хуже, собьется с дыхания, потеряет ритм или (вообще отлично!) повредит пальцы на ноге.
        В толчее кто-то попытался срезать у Таньи флягу, в которой еще оставалась вода. Она оглянулась. Паренек с криво растущим передним зубом отпрянул и стал демонстративно смотреть в сторону.

«Лопух! - презрительно подумала Танья. - Кто ж так срезает внатяг? Надо правильно срезать, с подхватом! И, главное, побольше толчеи! В ухо-то чего пыхтеть?»
        Показывая кривозубому, как нужно работать, Танья носком правой ступни придержала ногу мчавшейся впереди высокой девицы. Девица выглядела такой красной, потной и выжатой, словно бежала не несчастных три часа по чащепе, а минимум сутки. В жалкой попытке удержаться клуша вцепилась в плечо парня, который бежал перед ней, и опрокинулась с ним вместе. Подножка была такой мгновенной, что сама девица даже не поняла, почему оказалась на земле.
        О них еще кто-то споткнулся, и сверху мгновенно выросла куча-мала. Сделав вид, что тоже упала, Танья ловко нырнула в кучу. С одного пояса она сдернула нож с перламутровой ручкой, с другого - песочные часы на цепочке, окованные серебром. Прежде чем сунуть добычу за пазуху, Танья насмешливо продемонстрировала нож и часы кривозубому парню. Тот отвернулся, делая вид, что не завидует.
        Конечно, нож и часы очень приметны, ну и что из того? Если до завтрашнего вечера хозяин не отыщет и не вернет вещь, она переходит к Танье и становится полной ее собственностью. Хозяин не имеет права забрать ее, как бы сердит ни был. Только украсть обратно. Для того и нужны кражи, чтобы люди учились думать и всегда были настороже.
        Танья чуть замедлилась и бежала, стараясь дышать носом и не очень глубоко. Испарения Болота ослабляют. Если кто-то этого не учтет, свалится через пять-шесть верстул.
        Вдох-выдох. Вдох…
        Танья вдыхала, выдыхала и вспоминала. У нее восемьсот восемьдесят два гранда. Число 882 она представляла себе так отчетливо, словно сознание было блюдцем, а три цифры просто лежали на нем. Две восьмерки как два перекрученных каната и плывущая лебедем двойка. Она зарабатывала их день за днем, тряслась над ними, сберегала от штрафов.
        Гранды - это не самородки. Купить на них ничего нельзя. Гранды - это баллы, накопленные за время обучения.
        Послышался нарастающий гул. Все торопливо пригнулись. Над головами, раскинув огромные крылья, пронесся крупный стрекот. Промахнулся. Да и не особо старался. Танья отметила, что стрекот сыт и летит тяжело. Еще бы - столько корма на равнине. Кто-то из замыкающих, скорее всего Верча Пугай, выпустил вслед стрекоту стрелу.

«Вот шляпа! На что она, интересно, надеялась? - осуждающе подумала Танья. - Попасть стрекоту в глаз? Да еще била в треть натяга. А хорошие стрелы стоят два самородка за дюжину».
        Стрекоты покрыты не перьями, а тонким, чрезвычайно прочным панцирем из множества отдельных пластин. Когда стрекот летит, пластины гудят на ветру, и получается звук, будто кто-то играет листом железа. Из пластин стрекотов кузнецы склепывают нагрудники. В бою они легки, а удара не пропустят. Только с копья и просадишь.
        Изредка Танья немного отпускала вперед бегущие спины и старалась высмотреть в толпе Гулеба. Как и она, Гулеб слишком дальновиден, чтобы сразу вырываться вперед. Смысл? Когда мчишься первым, твоя спина - дразнящая мишень для отстающих. Беднягам достается бульшая часть отравленных шипов, которые припасены у каждого. Разумеется, правила это запрещают, и за отравленный шип могут вздернуть, но ведь нарушение надо еще доказать…
        Опять же, не исключено, что один из тех, кто не имеет шанса победить честно, подвесил над тропой мешок с таранталиусами или протянул у земли тонкую прозрачную леску, которая тянется к спуску самопала. Задень ее - и твой частный финиш наступит раньше, чем ты надеялся. По этой же причине и Танья не вырывалась пока вперед и держалась в общей массе.
        Она не забыла позапрошлую Великую Гонку, когда сразу четырнадцать фаворитов оборвались вместе с подвесным мостом в мелкую быструю реку с каменистым дном. Кто расклепал кольца на опорных столбах, так никогда и не узнали. Но, похоже, побеспокоились еще с вечера.
        Попыток найти виновного никто не предпринимал. «Смотрите на вещи трезво. Не можешь взять силой или скоростью - бери умом», - сказала мать-опекунша Чумья, разглядывая победителей, стоявших на Холме Удачи. Вот и сегодня не исключено, что кто-то не попытается «взять умом».
        Танья еще высматривала Гулеба, не понимая, куда он подевался, когда неожиданно послышался короткий крик и - почти одновременно - всплеск. Многие остановились, с острым любопытством наблюдая, как в Болоте всего в метре от насыпи барахтается Юрсон Иди-От-Сюд. Танья даже усомнилась, он ли это или просто кто-то похожий. Не может быть, чтобы так просто! Юрсон-отличник, Юрсон-предусмотревший-все-на-свете, Юрсон - фаворит гонки, Юрсон-везунчик и вдруг в Болоте?
        Пробиваясь к краю насыпи, чтобы наверняка убедиться, что это Юрсон, Танья зацепила плечом высокого парня. Тот обернулся, и она узнала Гулеба. Лицо у Гулеба было очень грязным, но крайне довольным. На скуле запеклась кровь. Или колючая ветка по лицу хлестнула, когда все продирались через чащепу, или кастетный перстень с царапкой оставил рваную рану. Вспомнив массовую драку в овраге, где приходилось взбираться по крутому глинистому склону, в то время как задние вцеплялись в одежду и сдергивали вниз, Танья склонилась к кастетной гипотезе. Кстати, овраг очень помог. Там осталось человек шестьдесят, включая двух фаворитов.
        - Жаль, что не в глаз! Меньше бы на меня пялился! - проворчала Танья.
        Говоря по правде, Танья была довольна, что Гулеб дешево отделался. Танье он нравился, хотя она скорее позволила бы иглицу себе под ногти вогнать, чем признала бы это вслух. Волосы у Гулеба иссиня-черные, длинные, не схваченные сзади ни шнурком, ни резинкой. Когда они начинали лезть в глаза, Гулеб присаживался на корточки перед первой попавшейся колодой и отмахивал челку острым как бритва топориком. Прямо так, не задумываясь. Лицо смуглое, точно навсегда загорелое. Брови смыкаются, к краям же становятся густыми. Прямая черная черта. Другая такая же черта - рано пробившиеся, тоже очень темные усики. Зубы мелкие, но белые и острые, как у хорька.
        - Это Гулеб его! Я видела. Подождал, пока Юрсон оказался на краю насыпи. Наскочил сзади - ну он и улетел… - поймала Танья осторожный шепот. Она оглянулась, чтобы понять, кто это шепчет, но лиц вокруг было множество.
        Конечно, могли и врать, но, вспомнив, каким довольным было лицо у Гулеба, когда она его увидела, Танья не усомнилась: так все и произошло. Умный и осторожный Гулеб зачищал опасных конкурентов. Короткая, яростная схватка, когда непонятно, с чего все началось и кто напал первым. Резкий удар, подножка, и тот, кто не сумел мгновенно собраться, улетает с насыпи.
        Юрсон продолжал упорно барахтаться, хотя понимал, что из Болота самому не выбраться. Даже на палец не сдвинуться - слишком топкое дно. Его жирная трясина была, по сути, желудочным соком. Юрсон еще сражался за жизнь, но фактически Болото медленно переваривало его. Болоту тоже нужно питаться, ничего не поделаешь. Правда, если Юрсона прямо сейчас, не мешкая, вытащить, его еще можно спасти. И Юрсон это знал. И ноздри держал высоко над водой, чтобы жижа не затекла в них. Кожа еще ничего: небольшой химический ожог не смертелен, да и одежда защитит. Главное, чтобы воды Болота не попали в дыхательные пути. Тогда отек и страшная смерть.
        - Руку! Дайте мне кто-нибудь руку, сволочи! Я в долгу не останусь! Здесь же на месте заплачу! - орал Юрсон.
        Орал он громко. С честной яростью. Однако особого страха в глазах у него не было. К смерти тут относились легко. И к своей, и к чужой.
        - Заплатишь? Сколько у тебя? - деловито поинтересовался Гулеб.
        Он подошел к краю насыпи и присел на корточки, насмешливо разглядывая протянутую к нему руку. Заляпанная болотной жижей ладонь была совсем близко, в полуметре, но все же не доставала ни до Гулеба, ни до берега.
        Юрсон пыхтел и таращил глаза. Как же он ненавидел Гулеба: горло готов был ему перегрызть, но приходилось сдерживаться.
        - Уже и ручку протянул! Прям как милостыню просишь! Я спрашиваю: сколько у тебя? - повторил Гулеб.
        - Семнадцать! Клянусь: семнадцать! - быстро выпалил Юрсон.
        Гулеб недоверчиво зацокал языком.
        - Семнадцать? Врешь!
        - Не вру!
        - Врешь!.. У тебя не больше пяти!
        - Докажи!
        - Легко. Пятнадцать самородков - цена легкой кольчуги. Будь у тебя семнадцать - ты бы ее купил. Она увеличивает шансы.
        - Пусть так. Но пять самородков тоже на дороге не валяются, - назидательно произнес кто-то рядом с Таньей.
        Шесть-Хмур-Дыр. Толстощекий парень. Танья давно заметила, что парнишка малость жадноват. Интересно, сколько самородков у него найдется, если потрясти его хорошенько? Как бы не три сотни! Всегда готов дать в долг, правда под дикие проценты и с серьезным залогом.
        Хотя Шесть-Хмур-Дыр говорил тихо, Гулеб его услышал.
        - Допустим, - сказал он, не оборачиваясь, но очень адресно и веско обращаясь к Шесть-Хмур-Дыру. Голос Гулеба, как всегда, звучал ласково, но в нем чувствовалась сталь. - Не валяются! Но подумай: у парня не меньше девятисот грандов. Больше, чем у любого из нас! Он лидер! Кто станет помогать ему за пять жалких самородков?
        Шесть-Хмур-Дыр облизал губы.
        - Да! - быстро согласился он. - Что верно, то верно. За пять, конечно, нет, но вот если семнадцать…
        - Пять! А может, вообще два. Или один! - жестко отрезал Гулеб.
        - У меня их не два! Заглохни, сволочь! Не два!!! - с яростью крикнул Юрсон.
        То и дело он опускал глаза и оценивал, с какой скоростью погружается в трясину. При этом старался не шевелиться: всякое лишнее движение - потерянная секунда жизни.
        - Хорошо! Проверим! Бросай сюда свой мешочек! - предложил Гулеб.
        Юрсон упрямо мотнул головой. Он отлично знал, что Гулеб способен и самородки взять, и не помочь. А почему нет? Дураков учат. Если уж тебе попался на пути дурак - выпотроши ему карманы прежде, чем это сделают другие.
        - Жаль, что нельзя передавать гранды… Теперь он сдохнет, а с ним и девятьсот грандов пропадут, - страдая, сказал Шесть-Хмур-Дыр.
        Гулеб серьезно кивнул. Ему тоже было досадно, что нельзя передавать гранды. Танья, не отрываясь, смотрела на его подбородок. Крепкий, с ямочкой, но одновременно и не массивный. Что за радость иметь подбородок, как у Щелкунчика? Настоящий мужской подбородок должен быть таким, как у Гулеба. Правда, очень часто ей хотелось врезать кулаком прямо в центр этого самодовольного, никогда не ошибающегося подбородка.
        - Я размышлял об этом. Если бы разрешили передавать гранды, мы перерезали бы друг друга. И не только мы, но и взрослые. Началась бы всеобщая резня. Поэтому передавать их нельзя. Гранды - основа общественного строя. Как ты станешь старейшиной или судьей, если у тебя мало грандов? - сказал Гулеб.
        Танье захотелось все-таки подать Юрсону руку. Просто назло Гулебу - такому правильному и рассудительному. Остановило ее опасение, что кто-нибудь, воспользовавшись тем, что она наклонится над Болотом, толкнет ее сзади ногой. Тот же Гулеб, к примеру. Или Шесть-Хмур-Дыр. В конце концов, она тоже одна из фавориток, хотя и старается сохранить это в тайне. Но многие догадываются.
        Гулеб посмотрел на небо и плюнул. Он всегда плевал так, будто хотел попасть в солнце.
        - Побежали, что ли? - равнодушно сказал он. - Этот парень еще полчаса тонуть будет. Вон сколько народа нас обогнало!
        Гулеб повернулся и побежал. Неторопливо, вразвалку, раскачиваясь корпусом, как маятник. Сложно поверить, но таким образом он преодолел уже половину пути. Быстро тут не бегают, особенно на такие дистанции. Главное - беречь силы и ноги. Если сломаешь голень или вывихнешь стопу - никто тебя ждать не будет. И тащить никто не станет. Достанешься грифарлусам. Месячник по уборке территории, как шутит мать-опекунша Чумья.
        Оглядываясь на Юрсона, Танья побежала за остальными. Внезапно ей вспомнилось, что однажды, когда она забыла принести в класс буквиг для выжигания знаков, Юрсон дал ей свой запасной. И ведь рисковал за это штрафным грандом! Зная, как сильно Юрсон трясся над каждым грандом, он совершил подвиг.
        Конечно, друзьями быть нельзя, это запрещено законом. Человек, имеющий друга, станет полагаться на кого-то еще, а не только на себя. А это и глупо, и расслабляет, и в конечном счете ставит под угрозу твое собственное выживание. Опять же, если тебе когда-нибудь покажут на друга и прикажут: «Убей!», а ты не сделаешь этого, это будет прямым нарушением приказа.
        Танья оглянулась еще раз. Юрсон смотрел им вслед, медленно погружаясь в трясину.
        Вдох - раз - два - выдох. Главное - беречь силы и ноги!
        Танья знала, что, когда все пробегут, подойдет замыкающий гонку врач и выпустит болт из арбалета в голову Юрсону. Если, конечно, Юрсон не скроется в Болоте раньше. А что поделаешь? Работа у врача такая. Клятва Гиппокрута: пациент должен быть убит, если не способен самостоятельно добраться до лечильни или оплатить свою доставку. А Юрсон, он явно не может.
        Что-то больно ударило Танью по голени. Палка. Точнее, часть копейного древка без наконечника. Деревья на насыпи не росли. Танья, ойкнув, остановилась и стала растирать голень. Первым ее побуждением было отомстить древку, забросив его в Болото. Но вместо этого она неожиданно для себя подняла его и, прихрамывая, побежала обратно. На нее кричали, ее толкали, били. Ей приходилось пробираться сквозь толпу бегущих ей навстречу.
        Солнце жарило ровно, безжалостно. Над Болотом поднималась едкая белая дымка. Квакали лягвы. И почему, интересно, их Болото не переваривает? Нелогично как-то. Вроде бы та же самая протоплазма. Или они тины в рот не набирают? Хотя, говорят, все дело в защитной слизи.
        Юрсона она увидела не сразу и решила, что его затянуло. Предположив это, Танья испытала облегчение, что можно не помогать, а возвращаться. И тут увидела торчащее из воды задранное лицо. Только лицо - остальное уже скрылось в жиже. Юрсон продолжал бороться. Берег ноздри и рот. Кажется, когда Танья появилась, в глазах у Юрсона мелькнуло облегчение.
        Танья присела на корточки и, опустив древко в трясину, ткнула Юрсона в грудь.
        - Хватайся давай! Живее! Время тут из-за тебя теряю! - крикнула она с раздражением.
        Юрсон не заставил просить себя дважды. Вцепился в палку цепко, как клещ. Танья потянула, досадуя на себя. Естественно, вытащить парня из трясины ей не удалось. Слишком капитально он засел. Хорошо, хоть сама удержалась на насыпи. И не надо рассказывать сказки про женские мышцы. Даже если ты и подтягиваешься двадцать раз, это не означает, что ты Геркулес.
        - Веревки нет? - Юрсон боялся шевелить губами, чтобы в рот не попала жижа.
        - Двадцать веревок! - мрачно ответила Танья.
        - Скверно. Тогда ложись на живот и вцепись в палку руками! Тянуть не нужно - я сам! - велел Юрсон.
        - Очень мне надо тебя тянуть! Чтоб ты утонул! - огрызнулась Танья, но совету последовала.
        Она лежала на насыпи, вцепившись в древко, и ощущала себя сухопутным якорем. Юрсон выбирался долго и мучительно. У Таньи онемели пальцы.
        Грязный, как свинс, Юрсон стоял на четвереньках и кашлял. Его рвало.

«Нет, не нахлебался! А вот кожей насосал. Неделю теперь будет как дохлый», - оценила Танья.
        Откашлявшись, Юрсон встал. Сдернув с пояса мешочек с самородками, он протянул его Танье. Она ударила его ногой по руке, и мешочек упал на насыпь.
        - В расчете! - сказала Танья.
        Юрсон удивленно уставился на нее. Его шатало.
        - За что? - непонимающе спросил он.
        - За тот буквиг. Он пророс с процентами. А теперь катись!
        Юрсон мрачно кивнул и, наклонившись, поднял мешочек. Он был совсем тощий.
        - Гулеб был прав. У меня не семнадцать самородков. Даже не пять. Их всего четыре! - сказал он с вызовом.
        - Гулеб всегда прав, - отрезала Танья.
        Именно это в нем ее больше всего раздражало.
        - Гулеб - сволочь! - сказал Юрсон сквозь зубы.
        Танья фыркнула.
        - Ну и что? Он этого не скрывает. А ты сам не сволочь?
        Юрсон пожал плечами. Его волновало другое. Танья догадывалась что.
        - У тебя девятьсот грандов! - задумчиво сказала она.
        - У меня их не девятьсот! - Юрсон глядел себе под ноги.
        - А сколько?
        Несколько мгновений Юрсон колебался, потом решился и отчаянно крикнул:
        - Девятьсот двадцать! Ясно тебе?
        Танья присвистнула. Бывает же такое. Она-то знает цену каждому гранду. Собирал человек до кровавого пота, а теперь вот все потерял. До финиша ему не дотянуть.
        - Сегодня я сойду с дистанции, и они прогорят. Зарабатывай все заново! А потом мне исполнится семь тысяч триста дней, и все! Я застряну здесь, как все остальные уроды!!!
        - Сочувствую, - сухо сказала Танья.
        - Ты сочувствуешь? Да плевать тебе! Всем тут на всех плевать! Вкалываешь столько времени, и все псу под хвост! Надо было оставить меня в Болоте! Пусть бы я сдох - недолго оставалось! - завизжал Юрсон.
        Танье стало скучно. Когда парень себя жалеет, это противно. Ноздри-то небось берег.
        - Это запросто! Один удар ногой, и ты там! Помочь? - предложила она.
        Юрсон стоял и качался. Хватило бы толчка пальцем. Кожа у него была зеленая, как у лягвы.
        - Помоги мне! Дотащи! - попросил он жалобно. - Пусть я буду последним, но не сойду! Мои гранды не прогорят! Главное - пересечь линию финиша!
        Танья мотнула головой.
        - Что я тебя, на плечи взвалю?
        - Танья! Дотащи меня!.. Я буду на тебя опираться! Дам тебе все, что захочешь… у тебя нет арбалета, я знаю! А у меня он почти есть! Я отдал за него залог! Осталось всего несколько самородков, и он мой!
        - НЕТ!
        - Танья, умоляю! Я знаю: ты думаешь, что я обману! Сейчас говорю одно, а потом скажу другое! Клянусь тебе: нет!
        - Обманешь, конечно. Еще и шипом ткнешь, - уверенно сказала Танья. - Но я все равно сказала бы нет. Даже если бы и не обманул.
        Юрсон жадно всматривался в нее. Искал ключ. Усталые, залитые кровью глаза. Держался одной волей.
        - А… вот в чем дело! Ты надеешься победить! Да?
        - Не твое дело!
        - Твои гранды не прогорят! Ты еще сможешь рискнуть в следующий раз!
        Танья покачала головой.
        - Не пойдет! Они постоянно меняют правила. В этом году минимальной нормой для участников Гонки было восемьсот грандов. В следующем грозят сделать девятьсот, и тогда я пролетаю. Мне столько не набрать! - упрямо сказала она.
        - Ты подумай: отличный боевой арбалет! - шептал Юрсон. - Он пробьет любой щит! Я покупаю его у старого мага Кылоппа! Он стоит по меньшей мере тридцать самородков! А скоро будет сорок!
        Танья упрямо сдвинула брови. Он что, глухой?
        - Я сказала: нет. Если я выиграю, мне не нужен будет арбалет!.. Пока! Попытайся как-нибудь добрести. Или попроси кого-то другого. За арбалет многие согласятся.
        - Они меня бросят на полпути! Никто не соглашался меня вытащить… Никто!
        - Сочувствую. Прощай!.. Мне надо нагонять!
        Танья повернулась, собираясь бежать. Юрсон, шагнув вперед, вцепился ей в запястье. Едва на ногах стоит, а хватка железная.
        - Не уходи! Не бросай меня! Если ты уйдешь - они меня снимут! Ноль грандов! Я никогда больше не наберу нормы для участия в Великой Гонке! А потом мне исполнится семь тысяч триста дней и - меня больше не допустят!
        - Это твои сложности! Хочешь, чтобы мы застряли вдвоем? - резонно возразила Танья.
        Юрсон страдальчески оскалился. Среднего роста остролицый отличник. Первый в их выпуске… Ну что поделаешь? Не повезло человеку.
        - Отпусти по-хорошему! Я ухожу! - твердо сказала Танья.
        - Вот ты как? А, гадина!.. Не хочешь помогать? Я донесу на тебя! Навру, что ты поделилась со мной водой! Дала мне фляжку! Или что-нибудь еще придумаю! - бессильно пригрозил Юрсон.
        - Валяй! Кто тебе поверит? - сказала Танья с бесконечным презрением.
        Юрсон спохватился. Залебезил.
        - Танья, я пошутил! Пожалуйста! Дотащи меня!.. Я же давал тебе буквиг!
        - Буквиг всего лишь острая стальная палочка. За нее я уже расплатилась. Отпусти мою руку! Я спешу! - терпеливо повторила Танья.
        - Не отпущу! - взвизгнул Юрсон. - Или тащи меня, гадюка, или…
        Танья резко ткнула его основанием левой ладони в подбородок. Голова Юрсона мотнулась вверх. Танья не стала дожидаться, пока она опустится, и, развернувшись, безжалостно ударила его в челюсть локтем. Юрсон покачнулся и, сложившись в коленях, как кукла, рухнул лицом вниз.

«Разумеется, будь он готов к удару - я бы его не вырубила. Хорошо, что он не был готов», - озабоченно подумала Танья, радуясь, что не повредила пальцы.
        Она наклонилась, рывком перевернула Юрсона. Шевелится, это хорошо. Значит, успеет очухаться до того, как приковыляют грифарлусы. А там пусть победит тот, кто ковыляет быстрее.
        Задержка с Юрсоном спутала ей все карты. Теперь Танья бежала намного быстрее, чем планировала. Ей приходилось безжалостно расталкивать отстающих. К счастью, большинство из плетущихся в конце слишком вымотались, чтобы метнуть в нее шип. Много было травмированных, хромающих, с ушибами, с вывихами. «Это все после того оврага или, возможно, после каменистого ручья в чащепе», - подумала Танья.
        Она обратила внимание, что никто из «калек» друг другу не помогает, хотя вдвоем хромать было бы сподручнее. Например, тот сильный парень, которому брызнули в лицо ядовитой гадостью, мог бы не сам нашаривать дорогу, а помочь тощей девице с вывихом ступни. А она могла бы не сталкивать его в Болото, а поработала бы за двоих глазами. Тогда добрались бы оба и не потеряли гранды. Да ну, плевать! Мысли крамольные лезут в голову!
        Ну все, не отвлекаться! Жаль, что приходится расходовать силы, но надо наверстывать. Основная масса уже убежала вперед. Возня с Юрсоном отняла у Таньи около шестисот мгновений. Ничего… до финиша еще немало верстул. Нагонит. Главное - правильно соразмерить ускорение. Не стоит догонять основную группу слишком рано, чтобы остаться без сил в самый ответственный момент. И поздно тоже не стоит. Лучше всего - вовремя. Где-нибудь в пяти верстулах от частокола.
        Юрсона она окончательно выбросила из головы. Нет смысла заморачиваться, когда не можешь чего-то изменить. Скверно, конечно, да и сердцу неспокойно, но, в конце концов, он на ее месте поступил бы так же. Разве нет? Каждый должен думать о себе, потом уже о других. Закон выживания.
        Ближе к концу насыпи Танье все чаще приходилось перешагивать через неподвижно лежащие тела, огибать сидящих на камнях или медленно плетущихся. Это ее немного утешило. Кажется, многие надышались ядовитых испарений.
        Лидерскую группу Танья нагнала не в пяти верстулах от частокола, а в четырех. Где-то просчиталась и переоценила свои силы. Ничего - другим тоже тяжело. К группе она пока приближаться не стала, а держалась поодаль.
        Отставшие и выбившиеся из сил попадались теперь постоянно. То по одному, то маленькими группками. Обгоняя одного за другим, Танья больше не испытывала радости. Не стоит отвлекаться на эмоции.
        Волокут ноги, как паралитики. Некоторые останавливаются. Пытаются бежать, пробегают несколько метров, падают. У кого-то лица красные, у кого-то бело-пористые, с розовыми пятнами. Танья старалась не приближаться к таким группам, предпочитая сделать хороший крюк. А то еще вцепятся, чтобы задержать.
        Тонешь сам - топи другого. Спору нет, правило мудрое, но оно же, будучи логически продолжено, означает, что от утопающих лучше держаться подальше. Танья постепенно начинала задыхаться. Медную монету она давно выплюнула и даже не запомнила, когда и где. Это был скверный признак - значит, силы на исходе.
        Светлое кольцо частокола огибало холм, смыкаясь где-то в незримости. Казалось, холм окружен воткнутыми в землю спичками. С той только разницей, что Танья знала: каждая такая спичка - здоровенное, в два охвата бревно с заостренным краем. У них в чащепе таких бревен нет. Их сплавляют по реке из предгорий, предварительно связывая в плоты.
        Когда Танья была маленькой, одним из таких плотов, разогнавшихся на быстрой реке, были убиты ее отец Лео-Поль и мать Софь-Я. Правда, некоторые шептали, что перед этим они серьезно повздорили с матерью-опекуншей Чумьей. Да и зачем им было идти ночью на реку и лезть вдвоем в ледяную воду?
        Иногда Танья думала, что раз родители позволили себя убить и не прикончили Чумью первыми - значит, они были или слабые, или добрые, а раз так, то и переживать особенно не о ком. Неудачники или мечтатели - неизвестно еще, что хуже. Толкли краски из цветных камней, рисовали на стенах домов никому не нужные картины, играли на контра-боссе, вместо того чтобы приобретать прочное социальное положение. Стать судьей, тюремщиком, крючкотвором. Мало ли хороших профессий, которые приносят горы самородков?
        Но все равно к горлу подкатывал противный ком. Она, кажется, действительно делала что-то запретное. Любила этих нелепых дураков!
        Хотя, если задуматься, все не так уж и плохо. У нее хотя бы были родители, она знала их имена, сохранилась даже небольшая эмаль, сделанная странствующим магводожником: Лео-Поль и Софь-Я в день свадьбы. В последние же годы законы стали куда строже. Теперь матерям завязывают глаза. Повивальные бабки с отрезанными языками уносят новорожденных и после приносят их кормить разным матерям, причем стараются, чтобы всякий раз это были разные младенцы. Ни матерям, ни детям ни к чему лишнее привыкание. Привыкание рождает любовь, а любовь нарушает закон пяти пальцев.

«Будем смотреть на вещи трезво! - сказала себе Танья, всматриваясь в частокол. - Я должна бежать! Просто бежать! Это я могу изменить, а все другое - нет!»
        Частокола ожидали. Это был знак, что финиш близок и сил уже можно не беречь.
        Большая часть состязающихся ломанулась вперед сразу, давя друг друга, но Танья дождалась, пока спички стали размером с мизинец. Пусть перетопчут друг друга, а мы пройдем как по маслицу. Спокойно, девочка, спокойно! Запаникуешь - погибнешь! Ты, может, не самая крутая, но точно самая умная!

«Скоро овражек! До овражка дергаться не буду!»
        Танья просчитала, что впереди человек сто. И некоторые, в том числе и Гулеб, наверняка несутся во главе основной группы, дышащей им в затылок. Сейчас там градом летят метательные шипы, идут в ход кастеты, и гонка то и дело лишается кого-то из лидеров.
        Танья хорошо изучила последний отрезок пути. Несколько раз проходила его пешком за последний год. Запоминала, как меняется луг в дождь, а как при ярком солнце. Где трава выше, где тверже почва. Она знала, что обычно овражек не виден из-за высокой сухой травы и выскакивает только вблизи. Овражек был частью старого, небрежно засыпанного оборонительного рва. Глубиной в два человеческих роста и шириной в полтора прыжка. Казалось бы, ерунда, но не для тех, кто, задыхаясь, бежит тесной толпой, не видя ничего, кроме спин несущихся перед тобой.
        Еще издали Танья услышала стоны. У нее были, конечно, тайные надежды на этот овражек, но, признаться, не такие. Действительность превзошла самые смелые ожидания. Овражек был полон до краев. В нем лежало человек семьдесят. Десятая часть всех, кто принял сегодня участие в Великой Гонке!
        Оглушенные, раненые, задавленные в тесноте. Некоторые, пострадавшие меньше прочих, пытались выкарабкаться, но раненые придерживали их. Вцеплялись пальцами, зубами, хватали за волосы. Пускали в ход ножи и отравленные шипы. Все правильно. Когда тебе плохо - должно быть плохо всем.

«Подумать только! Жалкий овражек!» - изумилась Танья, прикидывая, сколько явных фаворитов, сгоряча вырвавшихся вперед, барахтается теперь в этой дыре. Она испытала даже нечто вроде мимолетной жалости.
        Видимо, первая масса, не удержавшись, сорвалась в ров и наполнила его собой. Если кто-то и пытался остановиться, его сносили бегущие сзади. Следующие же просто пробежали у них по головам. Разумеется, никто не хотел ждать.
        Опасаясь, что ее кто-нибудь схватит за ногу, Танья осторожно перебежала овраг по единственной узкой насыпи, в которую превратилась вросшая в землю и развалившаяся метательная машина.
        У нее на глазах из овражка вылез мощный парень в легкой кольчуге, не боявшейся уколов и метательных шипов. Двое попытались придержать его и стащить вниз. Мощный парень неторопливо обернулся. Ударил один раз, другой. Бил кулаком, одиночными мощными ударами справа. Те двое легли и больше не вставали. Мощный парень озабоченно посмотрел на свою руку, сжал и разжал пальцы и, прихрамывая (он был в тяжелых сапогах), побежал догонять лидерскую группу. Танья узнала его. Это был Гуньо Глуми - первый силач из всех, кому не исполнилось семь тысяч триста дней. Самое интересное, что, хотя Глуми не блистал умом, грандов у него было немало. Помогали призовые баллы в спортивных состязаниях, которые тоже засчитывались как гранды.
        Кроме кольчуги Гуньо можно было узнать и по сапогам. Он один из немногих отважился обуть их. Ноги, конечно, сдерет, зато можно не бояться камней да и драться удобнее.
        - Привет, Глуми! - крикнула Танья и, пробегая мимо, хлопнула его по плечу, зная, что ее он не ударит.
        Силач оглянулся на нее и, улыбаясь, махнул рукой. Они, конечно, были не друзья. Дружить запрещалось. Просто недостаточно хорошие враги. Но это ничего. Гранды за это не минусуют.
        За высокой травой мелькали спины. Танья прикинула. Человек пятьдесят все же прорвались через ров. И эти пятьдесят - явные лидеры гонки. Каждый из них может войти в семерку. Все, пора!
        До финиша оставалось совсем немного.
        Танья внутренне собралась. Усталость не имела никакого значения. Если она пожалеет себя сейчас, то, возможно, целую жизнь будет грызть от досады локти, что вот не смогла, не сумела.

«Финишный рывок!» - приказала она себе и стрелой рванулась вперед.
        С ходу она обогнала человек десять, растянувшихся по лугу. Дальше стало гораздо сложнее. Теперь ей приходилось состязаться с лучшими - самыми выносливыми, самыми умными, у каждого из которых была своя тактика. Кто-то брал силой, кто-то умом, кто-то просто уничтожал всех оказывающихся на его пути.
        Некоторое время Танья набиралась решимости, а потом бросилась в самую плотную, самую сердитую, жужжащую, как осиный рой, толпу, отделявшую ее от фаворитов Гонки. Просчитать тут ничего невозможно: дело случая. Ее не пропускали, толкали, били, царапали, хватали за волосы, вырвали из правого уха серьгу.
        Задыхающийся, скалящийся от усталости паренек, которого Танья обошла справа, вцепился ей в плечо. Танья поднажала. Услышала треск ткани и вырвалась, оставив у него в пальцах отодранный рукав. Другой отстающий парень схватил ее не за ткань, а за руку, впившись ногтями в кожу. Нет, этот не отпустит, крепкий. Присев и занизив центр тяжести, Танья заставила его наклониться к ней и, резко откинувшись назад, боднула в лицо. Не лбом, а затылком. Поворачиваться было слишком долго и опасно. Да и не нужно. Танья услышала, как хрустнула переносица. Но это не главное. Главное - парень разжал пальцы.
        Девчонке, бежавшей прямо перед ней, Танья подсечкой подбила задержавшуюся ногу. Девчонка опрокинулась. Танья перебежала через нее, наступив ей ногой на спину. Существовал, конечно, риск, что та метнет шип. Но пусть еще разберется в такой толчее, кто ее подсек.
        Дальше Танья ничего не помнила: сплошная мешанина лиц, спин, ног. Кто-то шипел, хватал ее, толкал, бил. Она тоже на кого-то шипела, била. Один раз даже пришлось кого-то укусить. Она не запомнила кого, но во рту долго оставался привкус чьей-то не самой вкусной и не самой стерильной руки. Танья не знала, сколько прошло времени, но внезапно ощутила, что бежит свободно. Это могло означать одно: она прорвалась в первую двадцатку, и теперь перед ней только самые сильные.
        Вот мелькает голова Жанин Абот. Танья ее побаивается. Жанин - некромагус, то есть, как и Гулеб, личная ученица самой матери-опекунши Чумьи. Она читает мысли человека по глазам и заставляет шевелиться высохшие кости. Когда волнуется, начинает говорить невнятно и проглатывать согласные. Три года назад влюбилась в Гулеба и поклялась на книге матери-опекунши, что он достанется или ей, или никому. Тогда же для усиления клятвы она провела ножом по руке, и теперь на запястье у нее шрам.
        От Жанин Абот лучше держаться подальше. Она способна на все и Танью терпеть не может. А вот Рэйто Шейто-Крейто - мрачная высокая девушка, специалист по зельям, ядам и сглазам. Красиво бежит, гибко, как пума. И - странное искажение теории вероятности: почему-то каждый, кто падает рядом с Рэйто, ломает себе ноги. Если же он падает где-то в другом месте, то спокойно вскакивает и бежит дальше.
        Недалеко от Рэйто - Гробо Клеппо. На бегу она оглядывается и кого-то высматривает. Танья видит ее раскрасневшееся лицо и слышит тяжелое дыхание. Устала бедняга, но выдержит - упорная. Да и осталось немного - полверстулы.
        Лицо у Гробо асимметричное, но красивое. Волосы сегодня зеленые, вчера были фиолетовыми, а какими они будут завтра, не знает даже она сама, поскольку Гробо - девушка мгновенных настроений. Гробо Клеппо кажется безоружной, но это только тем, кто не видел, как метко она выдувает иглы из спрятанной за воротником камышовой трубочки. Четыре иглы за четыре секунды. И сразу после этого милая улыбка на милом лице.
        - …догоняет! Отстал… овраге! - кричит ей Танья, пробегая мимо. Имя и всякие предлоги она пропускает - бережет дыхание.
        Это плата за обгон. Теперь ей, во всяком случае, не выпустят в спину иглу. Танья знает, что Гробо Клеппо ищет Гуньо. С точки зрения Таньи, это самый мудрый человеческий симбиоз в их далеко не сахарном мире.
        Гробо кивает, не тратя слов на благодарность, и глазами показывает, что пропускает Танью вперед. Правда, это не особо помогает, потому что мгновений через шестьдесят Гробо и Гуньо ее обгоняют, тараня всех подряд. Это союз носорога и лани. Танья осторожно пристраивается сзади.
        Теперь каждый следующий обгон забирает у Таньи силы. Дыхание закончилось. Пот льет ручьем. Сильно щиплет глаза. Танья не вытирает его - не до того. Фляжку с нее сорвали в толпе, и это хорошо - легче бежать. Ноги заплетаются. Мозг отдает им команды, но Танье кажется, что проходит час, прежде чем они слушаются. Ужасно почему-то мешают руки. Не руки, а колбасы, литые и очень тяжелые. Если бы можно было оторвать их и выбросить, Танья, не задумываясь, сделала бы это.
        Она даже не радуется, когда где-то недалеко мелькает Гулеб. Сейчас ей все равно. Ей начинает казаться, что она вот-вот вырвется вперед, если не в лидеры, то точно в семерку, но тут ее обгоняет Шурей Шурассо. Танья пытается придержать его, подсечь, но бесполезно. Шурей Шурассо проносится, как молния, причем бежит подозрительно легко, наступая не на землю, а на воздух рядом с землей. Танья негодующе кричит на него, не слыша своего крика, и чудом обгоняет высокую девицу.
        Финиш выскакивает неожиданно. Танья видит частокол и вбегает через распахнутые ворота. Падает, вскакивает, снова падает, пытаясь бежать даже лежа. Кто-то отливает ее водой, поднимает на ноги и заставляет ходить. Лежать нельзя - посадишь сердце. Пить тоже пока не дают - позволяют только смочить губы.
        - Кто? Кто? - кричит Танья. Она до сих пор не знает, победила она или нет.
        Ей объясняют, что за финишную черту они вбежали ввосьмером. Вначале пятеро и за ними, плечо к плечу, еще трое - Танья, Гулеб и Жанин Абот. Не растерявшийся судья свистнул и за веревку сдернул висевший на шесте треугольный флаг. Цепь суровых солдамагов сомкнулась за их спинами, оберегая их от мести десятков разъяренных проигравших. Теперь цепь не разомкнется как минимум час - пока те, кому повезло меньше, не остынут. Воду им вынесут наружу.
        Кто не успел - тот опоздал.
        Великая Гонка завершилась.
        Глава 2
        Мать-опекунша
        Жил-был на свете мальчик,
        был тих и кроток он.
        Фридрихом с рожденья
        тот мальчик наречен.
        Послушен и приветлив,
        нежен и не груб,
        Доверчив, как овечка,
        и всем за это люб.
        Он рос без наказаний
        и прочих грозных мер
        Родителям на радость,
        всем мальчикам пример.
        Учился он успешно
        и в школе не шалил
        Почтителен был к старшим,
        с друзьями добр и мил.
        Однажды все сказали:
        «Мы с Фридрихом дружны
        И день его рожденья
        отпраздновать должны!»
        Ах, сколько было шуток,
        загадок и стихов,
        И дети пели хором:
        «Наш Фридрих, будь здоров!»
        В. А. Моцарт. На день рождения маленького Фридриха
        Отдохнуть победителям позволили недолго. К Холму Удачи они подошли ввосьмером, окруженные оберегающими их солдамагами. В обычное время Танья терпеть не могла солдамагов, но сейчас была благодарна им.
        Толпа расступалась, пропуская их. Танью с ее обычной зоркостью к мелочам удивляло, что, хотя в задних рядах люди кричали и теснили друг друга, однако рядом с ними воцарялась странная тишина. И дело было не в солдамагах, с которыми опасались связываться.
        Она видела напряженные, внимательные, порой наигранно равнодушные, порой откровенно завидующие лица - молодые и старые. Среди них мелькнуло и круглое лицо булочницы, которую Танья хорошо знала. Булочница жила через улицу и относилась к Танье, как тут говорили, «непоследовательно враждебно». Иногда даже прирезала к норме лишний кусок, на всякий случай, чтобы не донесли, желая Танье получить заворот кишок.
        Проскочив к булочнице между двух солдамагов, Танья обняла ее и пожелала ей скорой смерти и долгой агонии. Это было традиционное приветствие, вполне себе вежливое, однако булочница резко отстранилась и посмотрела на Танью странно и отчужденно. Танья не умела читать мыслей, но, судя по выражению лица, мысль была такая: «Ты больше не наша! Завтра ты исчезнешь из нашего мира и никогда тут не появишься. И неважно, что ты выросла в Замогильном переулке. Ты мне никто. И я тебе никто. Не узнавай меня больше!»
        Танья отпустила ее и поспешно отошла. Именно теперь - а не тогда в воротах, когда ее приводили в чувство, - она ощутила, что ее окатили холодной водой.
        Гулеб положил ей на плечо руку.
        - Не трать время на этих людишек! Они дрянь, они нас не стоят! Идем! Нас ждет Холм Удачи! - сказал он.
        - Рука! - сквозь зубы сказала Жанин Абот.
        - Это МОЯ рука! - возразил Гулеб.
        - Но не твое плечо, - холодно уточнила Жанин. - Больше не путай или отрубленной рукой будешь обнимать мертвую девушку!
        Гулеб убрал руку.
        Холм Удачи был огорожен высокой каменной стеной, перед которой угадывались остатки частокола. Эта была хорошо охраняемая крепость внутри крепости.
        Победители остановились у ворот, терпеливо ожидая, пока два солдамага справятся с большущим замком, который открывали единожды в год и, разумеется, не смазывали. Возились солдамаги долго. Танья успела осмотреться и увидеть тех, кто вместе с ней выгрыз у судьбы свой шанс.
        Гулеб с воспалившейся кровавой царапиной на скуле. Жанин Абот, разумеется, старается держаться к нему поближе. Наивная, она считает, что чем больше площади зрения Гулеба она займет, тем чаще он будет о ней вспоминать! Рэйто Шейто-Крейто. Жоро Жико - темноволосый, пошловатый красавчик, в которого влюблены все девушки, которым достаточно широких плеч и ослепительной улыбки, чтобы простить мужчине полное отсутствие оригинальности.
        Шурей Шурассо по прозвищу Мозг. Ну что тут еще скажешь? Прозвище говорит само за себя. Танья понятия не имела, как Шурассо - такой сутулый и неспортивный - смог обогнать ее. Скорее всего, отыскал лазейку в поставленной матерью-опекуншей блокировке на магию.
        - Ногами-то зачем было шевелить? Все равно земли не касался! - шепнула Танья.
        Шурассо сделал вид, что не расслышал.
        - Осмелюсь обратить твое внимание на интереснейшее атмосферное явление: на залипание солнца в зените! - произнес он нудным голосом и разразился лекцией мгновений на триста.
        Танья отошла от него. А тут кто? О! Какой сюрприз! Прихрамывающий Гуньо, тяжелыми сапогами содравший себе ноги до крови! Рядом с Гуньо его девушка - языкастая Гробо Клеппо.
        - Класс! Вместе прорвались! - обрадованно воскликнула Танья и, спохватившись, поспешно добавила: - Ой, в смысле долгих вам конвульсий и вежливых гробовых червяков!
        - И тебе того же, Груттирша! Стрелу из самопала в глаз и хорошенький типун на язык! - не задумываясь, отозвалась Клеппо.
        Солдамаг отомкнул замок и плечом навалился на тяжелую створку.
        У Таньи перехватило дух, хотя на первый взгляд Холм Удачи не представлял ничего особенного - выжженный солнцем пригорок с семью камнями. В каждом камне - похожее на кресло углубление. Завтра на рассвете семь победителей займут семь каменных кресел. Мать-опекунша и еще шесть магусов прочтут необходимые заклинания на языке мертвых. Каждый магус будет читать собственное неповторимое заклинание, причем одновременно с другими. Если хотя бы кто-то из них ошибется в единственном звуке, например, произнесет долгую гласную вместо краткой, чуть поспешит или не там поставит ударение, - погибнет и он сам, и тот, кого он переносит.
        Танья бросила быстрый взгляд на скамейку судей, установленную у ворот. Всех судей было трое: Клеп Клепыч, Тиштря и Веник Вий. Веник Вий, которому никто не пожелал поднять веки, пребывал в глубокой многолетней спячке. Некоторые утверждали, что он давно умер, а Клеп Клепыч и Тиштря таскают с собой его набальзамированную мумию, чтобы прикарманивать полагающиеся ему самородки.
        Клеп Клепыч и Тиштря о чем-то шептались, используя надежнейшие заклинания против подслушивания. И все множество магусов и людей, запрудивших огромную городскую площадь и примыкавшие к ней улочки, знали, о чем они шепчутся.
        Это было очевидно. Победителей - восемь. А кресел всего семь…
        Они подошли к валунам и, не приближаясь, застыли у проведенной на песке черты. Танье никогда не приходилось видеть камни так близко. Темные, блестящие, монолитные. Кажется, не существует ни силы, ни инструмента, которые раскололи бы их или отбили хотя бы крошечный кусочек. Но как тогда возникли кресла?

«Может, давным-давно камни привезли рекой из-за гор? Здесь в долине таких нигде нет», - подумала Танья.
        Клеп Клепыч - низенький, крепкий, с животиком и буравящим взглядом из-под косматых бровей - откашлялся в кулак и гнусаво произнес:
        - Сегодня знаменательный день! Вы все приложили много стараний и гражданской подлости. Мы гордимся вами, завидуем и в хорошем смысле вас ненавидим! Однако ситуация непростая! К финишу пришло восемь человек, однако лишь семеро смогут покинуть наш мир. Кто-то один останется.
        Клеп Клепыч сделал паузу. Глазки его поочередно обвели каждого, точно он ожидал, что кто-то шагнет вперед и крикнет: «Я! Я останусь!» Но никто не выскочил и не крикнул. Все восемь настороженно молчали.
        - Желающих нет, так что смотрим по грандам. - Клеп Клепыч оглянулся на Тиштрю, который торопливо сунул ему в ладонь мятую бумажку. Танья заволновалась.

«Вдруг у меня меньше всех?» - мелькнула пугливая мысль.
        Количество грандов - личная информация. Конечно, есть и такие, кто охотно ею делится, однако большинство хранит ее в тайне.
        - Шурей Шурассо - 910 грандов. Ого, неплохо! Рэйто Шейто-Крейто - 901 гранд… Достойно уважения! Жанин Абот - 885. Танья Грутти - 882. Гуньо Глуми - 850, Гулеб Буй-Борс - 849, Гробо Клеппо - 861. Жоро Жико - 853… Таким образом, получается, что выбывает у нас…
        Негнущийся палец Клеп Клепыча, больше привыкший к боевому молоту, чем к бумаге, заскользил по бумажке.
        Внезапно Жоро Жико едва слышно вскрикнул. В первую секунду никто не придал этому значения. Ну мало ли… Обрадовался человек, что попал в семерку, имея всего 853 гранда! Но тут Жоро Жико покачнулся и грузно осел на землю.
        Его правая нога раздувалась на глазах. Вскоре она была толще колонны. Жуткая, сизо-багровая. Кажется, ткни ее пальцем, и лопнет, как сарделька. Если сейчас попытаться согнуть ногу в колене - кожа не выдержит и во все стороны полетят брызги.
        Раненый тоже знал это и, вцепившись кому-то в руку, раскачивался, мыча от дикой боли. Лег на спину и лежал, глядя в небо и кусая губы. Он не стонал. Стонать не принято, пока ты в сознании. Жаловаться тоже. Все равно никто не пожалеет, только будут издеваться. Опять же, если ты громко стонешь или лезешь с советами, врач имеет право тебя добить. Он тоже не железный.
        Магус Тиштря присел на корточки и, оглядев ногу раненого, двумя пальцами вытянул шип. Осторожно обнюхал его, расширяя желтоватые, заросшие темным волосом ноздри, и уверенно сообщил:
        - Варага!
        Варага была сильным растительным ядом, получаемым из сока растения с таким же названием. Лечение существовало одно. Полторы недели постельного режима с примотанной к ноге гюрзой-семироткой, которая отсасывает яд и заодно им питается. Потом гюрзу разрезают по всей длине, голову с ядовитыми железами выбрасывают, а остальное выворачивают наизнанку и скармливают хорьну. Хорьна, в свою очередь, вымочив в муравьиной кислоте, скармливают свиноксу, а тот уже лакомое блюдо для любого богатого магуса.
        Услышав слово «варага», Жоро Жико заскрипел зубами, перевернулся на живот и, уткнувшись лбом в землю, заплакал. Его плач напоминал рычание. Все потеряно! По правилам, неизменным вот уже сотню лет, семерка отправится в другой мир завтра утром. Причем вся вместе. Нельзя послать шестерых, а через десять дней еще одного. Значит, он остается.
        Зрачки у Клеп Клепыча исчезли. Остались два сверла, два скальпеля, две черные дыры.
        - Кто бросил шип? КТО, я спрашиваю! - свистящим шепотом спросил он у Шурея Шурассо.
        За это полагалась виселица.
        Шурассо дернул плечом.
        - А чего на меня смотреть? Я откуда знаю? Я не эльфийский вопикул! - ответил он с вызовом.
        Стали разбираться. Оказалось, шип в Жоро Жико метнули сзади. Тяжелый и длинный, он был врезан в пробку. С другой стороны пробки - короткое хвостовое перо врана и тут же - маленький свинцовый противовес. Просто колечко из свинца. Искать бесполезно. У каждого из здесь присутствующих при желании можно было найти три-четыре метательных шипа.
        Гулеб невинно стоял в сторонке. Казалось, его интересуют только носки его собственных мокасин, покрытые высохшей грязью.
        - Это она! Перо ее расцветки - красная полоса с черным зигзагом! - внезапно сказал Гулеб, ткнув в Танью пальцем.
        - Заткнись, доносчик! - крикнула Танья. Но крикнула жалобно. Она и сама видела, что шип ее. И по перу, и по тому, как размещен противовес.
        - Не могу! - вздохнул Гулеб. - Это мой гражданский долг!.. Эй, кто-нибудь, повесьте ее! Ау, палач!
        У палача было все хорошо с чувством юмора. Да и вставать ему было лень. Толстый, красный, он сидел на бочке и дружелюбно улыбался красными беззубыми деснами. Веревка, порядком истершаяся от частого употребления, была обмотана у него вокруг пояса.
        - Не надо вешать! Отдайте ее мне! Я ей горло зубами перегрызу! - простонал Жоро Жико, отрывая лоб от земли.
        - Лежи - болей. Я сам, - ласково сказал палач, начиная ослаблять веревку.
        Ненависти к Гулебу Танья не испытывала. Страха тоже. Все правильно. Гулеб поступает обоснованно и логично: зачищает конкурента. Победа любой ценой. Кусай - или укусят тебя. Всем хочется вырваться из этого собачьего мира.
        Все-таки интересно, неужели ему будет приятно, если ее повесят? Танья вечно испытывала запретные чувства. Даже теперь Гулеб продолжал ей нравиться. Заодно она поняла, зачем он положил ей руку на плечо и зачем, отходя, другой рукой быстро коснулся ее пояса. Тогда подстраховался, зная, что у него мало грандов. Дальновидный. А она-то думала: нежность.
        Ее грызла обида. Почему именно у нее? Хотя у кого еще? Рэйто бы его сразу убила. Глуми и Гробо заодно, они как двухголовый боец, к ним не подступишься. Про Жанин и так ясно. Она некромагус, такой же как и Гулеб. Значит, оставалась только Танья.
        Клеп Клепыч подошел и, забрав у Тиштри перо, мрачно уставился на красную полосу с черным зигзагом. Его брови топорщились, словно пропитанные высохшим клеем.
        - Твое? - спросил он у Таньи.
        Танья фыркнула, хотя и знала, что жизнь ее зависит от единственного слова Клеп Клепыча.
        - Кажется, я задал вопрос! ТВОЕ?
        - Мое! - признала Танья. - Кто-то спер у меня метательный шип. И что из того?
        - И ты не заметила? - Он оглянулся на палача, видимо определившись с решением.
        - Ну и не заметила! И дальше что? Хотите, я у вас что-нибудь стащу, и вы тоже не заметите? - с вызовом спросила Танья.
        - Это невозможно, - сухо сказал Клеп Клепыч.
        Танья разжала руку. На ладони у нее лежал костяной талисман с шеи Клеп Клепыча, срезанный коротким ножом-невидимкой. Полупрозрачное лезвие невидимки - сантиметра три отточенной стали - крепилось липучкой к указательному пальцу. Это было личное изобретение Таньи.
        Некоторое время Клеп Клепыч пристально разглядывал талисман. Потом недоверчиво провел рукой по свисавшему с шеи пустому шнурку. Вздохнул. Танью он теперь разглядывал с легким прищуром. Ишь ты! Занятная рыжеволосая особа! С хваткой, хотя и кажется щуплой, как воробей. Вон шея какая! Двумя пальцами обхватить можно, а скольких сегодня обошла!
        - Ребятки становятся все лучше, все сообразительнее! Да сиди ты, сиди! Находишься еще: в ногах правды нет, - сказал он палачу.
        Палач благодушно кивнул и вновь затянул веревку на поясе узлом. Он был доволен, что не пришлось вставать, лезть на столб и вообще работать. Палач был, как всегда, не пьян, но и не трезв. Правый глаз у него косил в переносицу чуть ли не с четырехтысячного мига послерассветья.

«Интересно, - подумала Танья. - За выпивку полагается виселица. Кто будет вешать палача, если потребуется? Или палачи вешаются сами? Занятный логический казус».
        Порой Танье становилось досадно, что никому ничего нельзя сказать. С кем-то поделиться своими мыслями. Не теми, что должен иметь всякий добропорядочный магус, а теми, что ты чувствуешь на самом деле. Вообще никому и ничего. Всякий донесет и правильно сделает, потому что два гранда на дороге не валяются. Порой ей казалось, что то в одних, то в других глазах она замечает это желание поделиться… но опять же, два гранда ни у кого не лишние.
        Клеп Клепыч кратко пошептался с магом Тиштрей и вновь важно откашлялся.
        - С учетом изменившихся обстоятельств седьмым становится… - Он в последний раз оглянулся на тоскливо затихшего Жоро Жико, к которому, с интересом поглядывая на его мешочек с самородками, направлялись сразу два санитарных магуса.
        Гулеб ухмыльнулся. Он знал, кто будет седьмым.
        Когда официальная часть завершилась и всех их отпустили до завтрашнего утра, к Танье уверенно подошел Гулеб.
        - Надеюсь, ты не в обиде? - спросил он, ласково глядя на нее. - Я знал, что тебя не повесят! Выкрутишься. Что ты делаешь сегодня вечером?
        Танья отвернулась.
        - Толку яды! Не суйся ко мне!
        Гулеб улыбнулся. Улыбка у него такая, что растапливала любое женское сердце, как мороженое.
        - Не злись! Подумаешь, с кем не бывает! Сходим куда-нибудь? Последний вечер все-таки, надо отметить!
        - Я устала. Завтра трудный день, - сказала Танья.

* * *
        Танья действительно очень устала, однако возвращаться в Замогильный переулок не собиралась. Да и что ей там делать? Собирать вещи? Но единственной вещью, которой она дорожила и которую тщательно прятала, был контра-босс. Одежду? Но ее тряпье так ужасно, что даже пару раз влезавшие в ее отсутствие воришки ничего не взяли.
        Она медленно шла по городу, мысленно прощаясь с ним. Как бы страшен ни был их мир, завтра ей предстоит расстаться с ним навсегда. Вечерело. Еще несколько часов - и хлынет дождь, который будет идти до рассвета, как по часам. А потом снова жуткая жара, от которой уже к полудню земля высохнет и потрескается.
        Между частоколом и зданием арсенала был уютный закуток - днем не слишком раскалявшийся, а вечером не пропускавший сквозняков. Танья свернула в него и устроилась на каменной скамейке немного отдохнуть. Пользуясь хорошей погодой, туда вывели человек двадцать детей, едва разменявших третью тысячу дней. В школы здесь ходили вечерами - не так жарко.
        Перед учениками, поигрывая утяжеленной указкой, которую при случае можно было метнуть, как копье, прохаживалась учительница Зубья Дьери. В очках и с челкой, она походила на пони. Танье выпал редкий шанс встретиться с ней, когда Зубья была еще практиканткой. Именно их класс достался ей для первого урока.
        По неопытности Зубья Дьери явилась в сопровождении не солдамагов, а всего лишь двух стражников из городского управления. Стражники были пожилые, сонные, с идиотскими секирами устаревшего образца. Понятно, что рубить ими они никого не будут, а вопли и мат… да кто их слушает? Те из учителей, кто поумнее, на первые уроки приводили с собой свору из трех-четырех натасканных и голодных псявок, а тут… Шляпа, да и только!
        Результат не заставил себя ждать. Незадолго до конца урока у Зубьи срезали мешочек с самородками. А перед финальным дребезгом кто-то, кого так и не нашли, со свистом раскрутив пращу, подшиб ей камнем глаз. Стражников забросали лавками и крышками от парт, и усмирены были только старым магом Кылоппом, который, прихрамывая и щурясь, спокойный, как удавс, вошел в класс с заряженным арбалетом. С тем самым, который теперь сторговал Юрсону.
        Зубья Дьери оказалась упорной. Разбитую бровь зашила. Душу заложила мешками с песком. Школу не бросила. Приобрела опыт, научилась замораживать взглядом и не садиться на отравленные кнопки. Теперь вот тренирует молодняк.

«Все идет своим ходом! - подумала Танья. - Мы выучились. Теперь их очередь!»
        Она сидела и слушала, как Зубья Дьери дает малышам уроки мудрости.
        - Итак, дети, собираемся с мыслями и срочно вспоминаем, чего нельзя делать ни в коем случае! Может, вы слышали что-то раньше? Подсказываю: правило пяти пальцев! Возможно, кто-то сумеет заработать свой первый гранд! Ну!
        Каким бы ни был класс, сильным или слабым, в каждом обязательно найдется свой Шурей Шурассо.
        - Нельзя любить… нельзя дружить… нельзя бескорыстно помогать… нельзя надеяться… - немедленно выпалил тощенький, в бледных веснушках мальчик.
        Одобрительно кивая, Зубья загибала пальцы.
        - Мало! Четыре! Ну-с, кто вспомнит еще?
        Но, увы, как ни хотелось детишкам заработать гранд, творческие идеи у коллектива иссякли.
        - Нельзя… нельзя… - бормотали они. - Может, жалеть?
        Зубья тряхнула челкой.
        - Мимо! Жалеть входит в любить и дружить! Думаем дальше!
        - Проносить на уроки трехгранные кинжалы! - не удержавшись, громко подсказала Танья.
        - Кинжалы проносить! Кинжалы! - воодушевились мелкие.
        Учительница повернулась, близоруко прищурилась на Танью и, узнав, благосклонно кивнула ей.
        - Браво, Танья! Отличный образец ситуативной лжи! Вот видите, дети: наша прошлогодняя выпускница, победившая в Великой Гонке, солгала вам, а вы поверили!.. Берите пример!.. Так чего нельзя? Думайте, думайте!
        - Верить! - додумалась девочка с сыпавшимися молочными зубами.
        - Умница! - Зубья Дьери загнула последний палец. - Вот мы и сформулировали главное! Верить нельзя! Никогда, ни за что и никому! Один гранд! После урока подойдешь ко мне - я отмечу!
        Девочка с сыпавшимися зубами издала счастливый вопль.
        - А я? А мне? Она одно правило вспомнила, а я четыре! - жалобно проскулил юный двойник Шурея Шурассо.
        - А тебе - гранд штрафа! Руку потому что надо поднимать!.. - веско произнесла Зубья Дьери.
        Молодых людей она терпеть не могла. Даже совсем юных. Из них потом вырастают половозрелые негодяи, которые, не задумываясь, бросают учительниц с челочками ради накрашенной помощницы торговца противоядиями.
        Танья встала и пошла вдоль стены арсенала, ловя полные любопытства взгляды детей. Еще бы - не каждый день увидишь настоящую победительницу Великой Гонки!
        Все же Танья не обманывала себя. Как ни мил был ей закуток у арсенала, даже с ним она расставалась без малейшего сожаления.

* * *
        Ночью Танью грубо разбудили. Перевернули гамак и вывалили ее на пол. Вначале она увидела грязые сапоги, а затем и двух солдамагов в сырых плащах.
        - Вставай! Тебя ждет мать-опекунша!
        - Зачем ждет? - испуганно спросила Танья и заработала толчок сапогом.
        - Не болтай! Пошевеливайся!
        На улице хлестал проливной дождь. В свете двух лун небо казалось прошитым серебряными струями. Очень красиво, но лишь когда смотришь из окна. Ни один из солдамагов не поделился с Таньей плащом, и она вымокла быстрее, чем средний маг успеет выговорить слово «кошмар». Солдамаги довели ее до низенького одноэтажного домика и тщательно обыскали. Танья надеялась, что ей оставят хотя бы нож-невидимку, но его тоже нашли и отобрали.
        - Топай туда и жди!
        - Кого? Это же дом са…
        - Молчать! Шагай!
        Грубые руки втолкнули Танью внутрь. Дверь захлопнулась, ударив ее по лопаткам.
        Было темно. Пахло чем-то гадким, вроде сбрызнутого духами тухлого мяса. Глаза постепенно привыкали к темноте. Танье показалось, что она видит ползущий к ней куль тряпья, похожий на огромную улитку.
        - Кто здесь? - нервно крикнула она.
        - Темно тебе? Там на окне огарок… Возьми! - прошуршал голос.
        На подоконнике Танья нашарила свечу и зажгла ее. По грязной комнате, больше похожей на логово зверя, заметались тени. В углу кто-то сидел. Танья поднесла свечу ближе и узнала Вия. Неподвижный, он казался прислоненной к стене мумией, которую набальзамировали, но забыли забинтовать.
        Танья хотела убрать свечу, но тут ей почудилось, что Вий усмехнулся. Она испуганно отшатнулась и обнаружила, что веки у Вия полуоткрыты, а по щеке в направлении глаза бежит муха. Зная, что смотреть Вию в глаза ни в коем случае нельзя, Танья быстро повернулась и, на кого-то налетев, вскрикнула.
        Куль тряпья подполз совсем близко. Перед ней стояла мать-опекунша Чумья. Это ей, а не Вию принадлежал тот скрипучий голос.
        Глава 3
        Семь тысяч триста дней
        Что может быть лучше для мужчины, чем бархатный фрак гранатового цвета на подкладке из белого атласа, атласный жилет, затканный золотом или серебром, кружевное жабо, белый галстук, казимировые белые панталоны, чулки с вышитыми углами и лакированные туфли?
        Вестник парижских мод, 1840
        - Садись на пол! Я хочу ощупать твое лицо! - приказала мать-опекунша.
        Танья села, скрывая невольный страх. Чтобы без дрожи смотреть на мать-опекуншу, требовались даже не крепкие нервы, а их отсутствие. Лицо Чумьи напоминало вываренное мясо. Бровей, волос, даже ушей не было. Говорили, во время осады Нарсана, когда она возглавляла отряд обреченцев, на нее плеснули со стены раскаленным свинцом. Стоявшие рядом сгорели, но мать-опекунша непонятным образом выжила.
        Ком тряпья протянул руку, и на шею Танье легли ссохшиеся пальцы. Мать-опекунша была слепа. Разговаривая с магусами, она держала руку у них на шее, по ударам сердца безошибочно определяя внутреннее состояние человека.
        - Ты хорошенькая… - прошуршала она. - Гладкая кожа, новое гибкое тело. Твое имя?
        - Танья Грутти.
        Танья увидела, как мать-опекунша скривилась.
        - Дочь Лео-Поля и Софь-И? Ну конечно! Та самая Грутти! Ты знаешь, что меня обвиняют в смерти твоих родителей?
        Танье было известно, что врать опекунше бесполезно.
        - Знаю! - твердо ответила она.
        Пальцы Чумьи сжались на ее горле так сильно, что Танья закашлялась. Она решила, что старуха хочет ее задушить. Но тут пальцы разжались.
        - И..? Что ты по этому поводу думаешь? - вкрадчиво спросила мать-опекунша.
        - Ничего. Мне все равно. Если они позволили себя убить - так им и надо! - с раздражением ответила Танья.
        Мать-опекунша согласно кивнула. Покрытые шрамами щеки растянулись в подобии улыбки.
        - Хороший ответ, даже если ты врешь. Если же ты правда так думаешь, то ответ отличный, - просипела она. - Сколько тебе, Танья Грутти, дочь Лео-Поля и Софь-И?
        Танья закрыла глаза, боясь ошибиться. Вдруг ценз поменяли, и ей сейчас откажут, заявив, что она слишком старая? Такие случаи бывали. Им бы только придраться.
        - Шесть тысяч пятьсот девяносто дней! - отрапортовала она, как на смотре.
        Чумья отпустила ее шею и ободряюще похлопала Танью по щеке.
        - Шесть тысяч дней! Пора переучиваться. Ты и там собираешься так говорить?
        - А что?
        - Они считают время иначе. Тебе восемнадцать лет. Запомни это. Кроме того, ты больше не Танья Грутти. У них тебя будут звать Таня Гроттер.
        Танья облизала губы, пробуя на вкус новые для нее слова. Старуха приблизила к ней изуродованное лицо.
        - Чем-то недовольна? - проницательно спросила она.
        - Таня Гроттер - звучит кошмарно.
        Чумья усмехнулась.
        - Не нравится - можешь остаться!
        - Ну уж нет! Я не останусь! - Танья испытала сильное желание рубануть ее по кадыку ребром ладони. Но тогда ей ничего не светит. Да и палачу придется просыпаться среди ночи, лишая себя отдыха.
        Мать-опекунша вновь сжала пальцами ее шею. Танья была уверена, что сердце у нее не стало биться сильнее, однако мать-опекунша все равно что-то ощутила.
        - Мне доложили об одной любопытной вещи. Крайне любопытной вещи, - задумчиво прошамкала она. - Меньше всех грандов было у моего ученика Гулеба.

«Ничего ей не докладывали! Она знала с самого начала! Тиштря был с ней на телепатической связи», - сообразила Танья, боясь только одного: выдать свою ненависть к старухе сердцебиением.
        - Но почему, скажи мне??? - вкрадчиво продолжала Чумья.
        - Что «почему»? Почему Гулеб в семерке? Я-то что решаю? Я не судья! - Танья оглянулась на угол, где немым свидетелем их разговора сидел Вий. Кажется, он так ни разу и не шевельнулся.
        - Допустим. Но почему ты не сказала об этом, когда тебя хотели повесить? Ведь ты отлично знала про гранды и про то, что твой шип мог украсть только Гулеб!
        - А кто бы меня послушал? Судьи - бараны! Особенно Тиштря! - сказала Танья с такой искренней досадой, что Чумья не стала распутывать клубок дальше.
        - У тебя странный характер, Грутти! Никак не подберу к тебе ключ. Вроде ты все говоришь правильно, но что-то в тебе не так… Какая-то добренькая гниль внутри! Чем-то ты напоминаешь мне своих родителей. Возможно, стоило бы тебя вздернуть, - просипела она.
        Чумья говорила спокойно, но Танья буквально увидела волосок, на котором повисла ее жизнь.
        - Хотя почему бы не рискнуть? - продолжала мать-опекунша, убеждая себя. - Сколько я посылала к ним тех, в ком была уверена, сильных, хитрых, живучих - и что?.. Ни один не совершил того, ради чего был послан! Годы напрасных ожиданий! Хоть бы один вернулся назад, чтобы я смогла дотянуться до его горла!.. Нет, девочка! В тебе я не ошиблась, и именно потому, что ошибалась в других! Не просто так ты победила в Великой Гонке. Ты выполнишь то, за чем тебя посылают…
        Последние слова Чумья почти бормотала.
        - Зачем меня посылают? Что я должна буду сделать? - жадно спросила Танья.
        Очнувшись, мать-опекунша вздрогнула.
        - Ты узнаешь об этом, когда придет время… И остальные тоже! Каждый будет знать свою часть задания, и ни один не сумеет помешать другому! Пока же запомни главное. Вы лучшее, что у нас есть. Когда-нибудь с вашей помощью миры сольются, и тот другой станет таким же, как и наш.
        - Заманчиво! - не задумываясь, брякнула Танья и испуганно втянула голову в плечи.
        К счастью, страшная старуха не могла увидеть ее движения, а руку с ее шеи она убрала.
        - В том мире у вас есть двойники, но существовать одновременно с ними вы не сможете! Это приведет к парадоксу, а вселенная их не терпит. Выход один…
        - Понимаю! - Танья машинально потянулась к карману, забыв, что нож-невидимку у нее отобрали.
        Танье почудилось, что крыса грызет ржавую клетку. Это смеялась мать-опекунша.
        - О нет! Убивать никого не потребуется! Да ты и не смогла бы! Ну разве что вонзив нож себе в грудь.
        - Почему?
        - Все тот же парадокс миров-дублей! В момент перенесения ты сольешься со своим двойником в единое целое. У вас будет одно тело и два отдельных сознания…
        Танья испытала разочарование. От яблока ее недавнего счастья была откушена добрая половина. Откушена, выплюнута и растоптана. Она подумала, что не стала бы готовиться к Великой Гонке с таким рвением, если бы знала об этом раньше. Должно быть, поэтому мать-опекунша сказала правду только сейчас.
        - Две разные личности в одном теле?
        Мать-опекунша шевельнула руками, неожиданно длинными для такого сдавленного туловища.
        - До момента объединения миров. Чтобы получить контроль над телом, тебе придется загнать на задворки сознания ту другую личность. Но убить ее ты не сможешь. И побежденная, и победительница все равно будут существовать внутри одной черепной коробки.
        Случайно сунув руку в карман, Танья нашарила то, чего не заметили солдамаги, обыскивающие ее в темноте. Иначе они узнали бы этот маленький малиновый цветок и отобрали его. Цветок назывался «слухач». Идеальное орудие шпиона. Разлученный со своим бутоном, он позволял через прижатый к раковине уха стебель слышать то, что слышит бутон. Недолго, пока не высохнет сок.
        Не задумываясь, Танья оторвала у цветка головку и, разжав пальцы, позволила бутону скользнуть вдоль ноги. Конечно, она рисковала, но не так уж и сильно. На грязном полу хижины много сухой травы. Едва ли бутон заметят сразу, а через несколько часов головка высохнет и окончательно смешается с травой.
        Подслушать саму Чумью! У Таньи голова начинала кружиться от одной этой мысли. Она не верила, что решилась на такое. Мать-опекунша никак не могла услышать звука падавшей цветочной головки, но внезапно она шагнула к Танье и схватила ее за руку.
        - Что там у тебя? Что ты сделала? Не смей лгать! Твое дыхание изменилось! - резко спросила она.
        - Ничего. Я… я вымокла. Пыталась согреться. У меня замерзли пальцы, - испуганно сказала Танья и очень удачно чихнула.
        Мать-опекунша недоверчиво ощупала ее рубаху.
        - Ни одной сухой нитки… Но заболеть ты не успеешь. До перемещения два часа! - проворчала она.
        - А если она вытеснит меня? - спросила Танья.
        - Кто?
        - Ну эта… Таня Гроттер.
        Чумья вытерла мокрую руку о свои лохмотья.
        - Едва ли, Грутти! Как личность ты намного сильнее. Какой бы тяжелой ни была ее судьба - тебе пришлось вынести больше, а это очень закаляет.
        Танья вспомнила даже не саму Великую Гонку, а свою подготовку к ней.
        - Уверена, что сломаю ее. Не просто уверена. Я сломаю ее! - сказала она решительно.
        - Хороший настрой! - одобрила мать-опекунша. - Но имей в виду: если не хочешь лишиться всего, ты не должна доверять бородатому магусу по имени Сарданапал! Он хитер как лис, хотя и покажется тебе добрым дедушкой! Если он заподозрит подмену, ты потеряешь все! Он изгонит твое сознание из чужого тела, и ты растворишься!
        - Сарданапал, - повторила Танья. - Я уничтожу его, если смогу!
        - Умница! А теперь ступай! Мне нужно еще переговорить с остальными!.. И не забывай правило пяти пальцев!
        - Нельзя любить… нельзя дружить… нельзя бескорыстно помогать… нельзя надеяться… нельзя верить, - машинально отозвалась Танья.
        Рот Чумьи дрогнул. Что ж, хоть один урок эта девчонка усвоила хорошо.
        - Да, так! Особенно опасно для тебя первое. Знаешь, что будет, если ты там полюбишь? Не заинтересуешься чьим-то красивым лицом, а именно полюбишь? Та другая непременно возьмет верх, получит контроль над телом, и бесправной тенью станешь уже ты!.. Ты сильна, только пока ты ненавидишь!
        Лицо матери-опекунши приблизилось к Танье. Запах тлена, к которому девушка почти привыкла, стал невыносимым.
        - Ты мне веришь? - спросила Чумья.
        - Верить нельзя. Пятое правило, - подозревая подвох, мгновенно отозвалась Танья.
        Но она лукавила. На этот раз она верила. Та другая, Таня Гроттер, безусловно, умеет любить лучше. Она выросла в другом мире, где не было правила пяти пальцев. А раз так, если Танья полюбит, то она примет бой на территории врага и по его правилам.
        - Задуй свечу! Не хватало еще пожара! - ворчливо приказала Чумья.
        Все же Танья почувствовала, что старуха довольна. Танья погасила свечу. Она стояла в дверях, мешкая уходить.
        - Хочешь о чем-то попросить? - проскрипела мать-опекунша.
        - Да. Я… могу я взять с собой контра-босс?
        - Нет, - отрезала Чумья. - Никаких контра-боссов! Прочь!
        Танья выскочила, не дожидаясь повторного приказа. Дождь закончился, и, хотя до дневной жары было еще далеко, над землей стелился густой молочный туман. Рядом с солдамагами стояли Гулеб и Жанин Абот. Из-за тумана казалось, что у них нет ног и они, точно джинны, начинаются сразу от пояса. Оба мило болтали с солдамагами, а те - Танья испытала раздражение и зависть - относились к ним как к старым знакомым. Еще бы - некромагусы, ученики самой Чумьи!
        Когда Танья появилась, все замолчали. Танья подошла к солдамагам и протянула руку. Ей вернули ее ножи, включая нож-невидимку, и мешочек с самородками. Уже по весу мешочка Танья ощутила, что что-то не так. Заглянув же внутрь, увидела мелкие камни, подобранные тут же, на улице.
        - Что-то не так? - нагло спросил костистый солдамаг.
        - Напротив! Все очень ожидаемо и потому прекрасно! - сказала Танья, пряча нож-невидимку.
        Ей было обидно до слез. Утешало только, что через два часа ее тут не будет. А раз так, едва ли стоит связываться с солдамагами из-за нескольких самородков. Потерять можно гораздо больше.
        Солдамаги, Гулеб и Жанин Абот смотрели, как она уходит. Танья ощутила себя чужой всем и для всех. Даже для Гулеба, не сделавшего никаких попыток ее защитить. Одновременно Танье стало интересно, о чем Чумья будет говорить со своими учениками. Теперь она была довольна, что оставила в хижине у старухи цветок. К сожалению, далеко он действовал в лесу или на равнине. Толстые каменные стены сокращали его действие до нескольких метров.
        Притворяясь, что уходит, Танья дошла до поворота. Здесь она вытащила стебель слухача, заправила его себе за ухо, легла на живот и поползла к дому, который сейчас покинула. Только со стороны глухой, лишенной окон стены.
        Тут дежурил еще один солдамаг, и Танье приходилось стелиться вдоль земли, чтобы не выпасть из скрывающего ее тумана. Конечно, в маскировке она не Рэйто Шейто-Крейто, но все же она брала у нее уроки, взамен обучая Рэйто подражать голосам животных.
        Этот навык пригодился ей и теперь. Почувствовав, что солдамаг двинулся в ее сторону и вот-вот на нее наступит, Танья перевернулась на спину, достала нож и подула во второе по счету отверстие в его пустотелой рукояти. Шипение получилось у нее великолепно! Отрывистое, злобное, с прорывающимися истеричными повизгиваниями, как у живущей в камнях ящерицы-змейса. Еще бы змейсам так не шипеть, когда один их плевок, попавший на кожу, убивает скорее, чем добежишь до торговца противоядиями.
        Солдамаг торопливо попятился, рукавом прикрывая глаза. Именно их змейс выбирает целью чаще всего. Теперь Танья была спокойна. В ближайшие пятьсот мгновений никто сюда не сунется.
        Танья подползла к стене. Потянулась к уху поправить стебель, но еще прежде, чем это сделала, услышала голос. Незнакомый, сиплый, он точно проходил сквозь толстый слой земли. В голосе этом звучала ненависть - давняя, медлительная, ушедшая на дно.
        - …кажутся себе злыми, крутыми, беспощадными. Циниками, презирающими всех и вся! Рисуют на щитах прогнившие черепа! А сами плачут, когда думают, что рядом никого нет! Бродят весной, смотрят на небо и мечтают, будь они прокляты!

«Вий! Больше некому! Гулеб и Жанин еще снаружи!» - поняла Танья.
        - Молчи, старик! Опять ты заладил свое! Лучше бы и я считала тебя дохлым! - оборвала его Чумья.
        - Нет, ты меня послушай! Сколько детей согласилось повесить кроликсов, которых ты раздала им на выкармливание? Всего лишь шесть человек из сотни! Шесть! У прочих они не то таинственно убежали, не то вообще непонятно куда подевались! И с этими слюнтяями ты надеешься захватить новый мир?
        - Я это сделаю, ты сам увидишь!
        - Ничего я не увижу. Я сдохну раньше… Они лгут - да, и сколько угодно. Неостановимо, ловко, не хуже нас, а на самом деле честные и втайне презирают тех, кому нельзя довериться! Говорят мерзкие слова, но и слова к ним не прилипают, потому что их сущность добра. Считают, что ненавидят друг друга, но сколько раз, когда кто-то лежал в лазарете, его якобы лютый враг подбрасывал ему снаружи яблицу… Да, в них есть и тьма, но, даже не сопротивляясь, они ей сопротивляются! Пока они подкидывают раненым эти вонючие яблицы, мы никогда не сможем…
        Вий закашлялся. Конец фразы затерялся в кашле, и Танья услышала только ответ матери-опекунши:
        - Ничего, старик! Ты забыл, чем был этот мир до нас. Ни одного болота, безобидные звери, едва способные защищаться. А люди!.. Вспомнить противно! Теперь эта чистота, будь она неладна, удерживается в них самое большее семь тысяч триста дней после рождения! И лишь в это время тот другой мир согласен принять их!
        Вий засмеялся сквозь забившую его связки землю. Мать-опекуншу взбесил этот бессильный хохот.
        - Чему ты смеешься, Вий? Едва жив и смеешься? - прошипела она.
        - Я давно знаю тебя, Чумья! Ты всегда бредила одним! Но нам с тобой не семь тысяч триста дней. Ни у тебя, ни у меня нет надежды проникнуть сквозь Стекло Миров! Вспомни: сколько раз мы пытались послать туда тех, кому хотя бы на день больше этих проклятых семи тысяч трехсот! Десятки, сотни безуспешных попыток - всех размазало по Стеклу Миров. Уничтожить его невозможно! Оно тоньше волоса, но тверже алмаза, его не возьмешь никакой магией. Это вечная граница, разделяющая вселенную на миры!
        - И все же это проклятое Стекло можно уничтожить! Пробить! Хватило бы и крошечной, в волос дырочки! - прошипела Чумья.
        Поправляя сбившийся стебель, Танья неосторожно сдавила его ногтями, забыв, к чему это может привести. Малиновый цветок, нерасторжимо связанный с оторванным бутоном, лопнул со звуком треснувшей кости.
        - Кто здесь?! Стража! - успела услышать Танья, прежде чем уничтоженный слухач окончательно перестал ловить звуки и рассыпался в прах.
        Медлить было нельзя. Танья поползла стремительнее змейса. Ударилась локтем о камень. Содрала на колене кожу. Хорошо, что туман такой густой. Видя, что ползком не успевает, вскочила и, пригнувшись к земле, ныряя в туман лицом, побежала вдоль стены. Скользнула между прутьями разогнутой решетки, где никогда не протиснулся бы солдамаг, пронеслась по скользкому проходу между домами, где мерзко пахло и куда сверху выплескивались нечистоты.
        Выбежавшие с факелами солдамаги действовали по жесткому сценарию. Оцепив площадь, они забрались на высокие камни и пропустили по туману красную искру мгновенной смерти. Все живое, находящееся от земли на высоте не выше колена, должно было неминуемо погибнуть. К счастью, Таньи на площади давно не было, и жертвами солдамагов стала лишь сотня улиток и несколько крысусов.
        Танья бежала долго. Лишь когда впереди появился знакомый изгиб Замогильного переулка, который начинался с кривого и округлого дома, она перешла на шаг.

«Пронесло!» - подумала она, и тут кто-то свистнул, окликая ее. От дома отшатнулась тень и схватила ее за запястье. Только некромагусы умеют перемещаться по пересеченной местности так быстро. Гулеб даже не задыхался.
        - Ты подслушивала Чумью! - сказал он голосом, не ведающим сомнений.
        Танья поняла, что отпираться бесполезно.
        - Ну так донеси на меня! - устало посоветовала она.
        Гулеб цокнул языком.
        - Могла бы поблагодарить! Я видел тебя, еще когда ты ползла. Отвлек солдамагов и Жанин.
        - Ну так донеси на меня! - задиристо повторила Танья. Ей хотелось, чтобы Гулеб это сделал. Именно он. В том, чтобы окончательно лишиться всех иллюзий, тоже есть своя радость. И своя иллюзия.
        Гулеб подумал и медленно покачал головой.
        - Зачем? Двух грандов мне никто не даст! Своего я добился. В семерку вошел. Мне нет смысла доносить на тебя, Грутти!
        - Отпусти мою руку! Укушу!
        Она не думала, что Гулеб послушается, но он это сделал. Танья повернулась и пошла.
        - И знаешь… - сказал он ей вслед.
        Танья оглядываться не стала, но остановилась.
        - Чего?
        - Я рад, что ты победила в Великой Гонке! Ты и я - мы похожи! Вместе мы свернем горы!
        - Вынуждена тебя разочаровать! В Москве нет гор. Есть семь холмов, которые ты будешь сворачивать вместе с Жанин Абот, - отозвалась Танья, обращаясь не к Гулебу, а к пустоте перед собой.
        Ей казалось, что это одно и то же.
        Танья старательно готовилась и знала, что город, в который перенесут их каменные кресла, называется Москва. Хорошо бы, конечно, сразу оказаться в Тибидохсе (так, кажется, они называют свою магическую школу), но это невозможно. Остров в океане тщательно оберегается. Там все на виду. Атаковать двойников на Буяне опасно.
        - Эй, ты слышал, что я сказала?
        Гулеб не отозвался. Немного выждав, Танья повернулась, собираясь обдать Гулеба холодным презрением. К сожалению, тщательно приготовленное и очень-очень холодное презрение досталось узкому проходу между домами. Некромагус исчез.
        Танья ужасно разозлилась, что он пропал, не позволив как следует себя попрезирать. Но время поджимало, и она направилась к круглому дому, венчавшему Замогильный переулок.
        Вскоре Танья скользнула к себе за занавеску. Собственной комнаты у нее не имелось, зато занавеска, отгораживающая угол в длинном общем коридоре, была самая что ни на есть ее личная. Выглядела она абсолютно безобидно - так себе, серая от пыли штора. Правда, мало кто знал, что после двух краж Танья, ограждая свое собственное пространство, вплела в нее столько запуков и сглаживающих нитей, что не всякий отряд солдамагов взял бы ее закуток без потерь.
        С вещами она разобралась быстро. Тетради сожгла. Не только личные, но и вполне безобидные - с безграмотно написанными школьными проклятиями за первый-пятый классы. Ей было бы неприятно, стань в них кто-то рыться. Вещи побросала в окно. Пусть кто хочет - берет.
        Разобравшись с барахлом, Танья озабоченно посмотрела на горизонт. Тот едва начал сереть. Значит, немного времени в запасе у нее есть. Танья стала ласкать струны контра-босса и гладить его полировку. Потом спрятала контра-босс в выдолбленной в стене нише и, заложив ее приготовленными заранее камнями, шепнула: «Прощай навсегда!»
        Отошла на шаг и отчетливо произнесла:
        - Бетонум церезитум!
        Когда искры погасли, камни легли как влитые, если не навек, то на несколько столетий замуровав контра-босс в стене. Все было кончено. Больше ее здесь ничего не держало. Оглянувшись, Танья увидела пустое пространство отгороженного шторой коридора. Трудно поверить, что на этом продуваемом сквозняками четырехугольнике она провела большую часть своих шести тысяч пятисот девяноста дней.
        Танья села на подоконник, свесила ноги на улицу и, повернув лицо, некоторое время смотрела на штору, что-то высчитывая. Затем, вскинув руку, выпустила боевую искру и торопливо выпрыгнула. Третий этаж - это несмертельно. Танья еще не коснулась ногами земли, когда из окна вырвался поток огня. Вначале розовый, затем белый, и, наконец, черный. Казалось, три мыльных пузыря вздулись один внутри другого.
        Сухой хлопок - и Танью, стоящую внизу, обдало сухим жаром. Она даже ладонью по лицу провела, проверяя, не сгорели ли брови.
        Вскоре Танья была у семи камней. Ворота были открыты, а сами камни огорожены цепью солдамагов. К ним пока не пускали. Все победители Гонки в сборе. Ждали мать-опекуншу и шесть ее магусов.
        Шурей Шурассо нервничал. Выражалось это в том, что он безостановочно болтал и грыз ногти. Рэйто Шейто-Крейто раздаривала свою коллекцию магических безделушек, по одной бросая их в толпу. Ловили их трусливо и с кучей предосторожностей, потому что одна из безделушек - невинная с виду пушистая зайка, сшитая из тряпочек, - только что отжевала кому-то палец.
        Гуньо Глуми хладнокровно обсасывал копченые свиные ребрышки. Видно, захватил с собой в дорогу, но узнал, что взять их не разрешат, и надумал съесть. Гробо Клеппо полировала ногти. За ночь ее прическа в очередной раз успела измениться. Теперь Гробо была блондинка, но с оранжевыми бровями.
        Танья сказала ей об этом, и Клеппо удивленно моргнула.
        - Совсем я запуталась с этой парикмахерской магией! Точно блондинка? А волосы длинные или короткие?
        - Длинные.
        - Значит, сегодня четвергус. Скорее бы заклинание выветрилось! Все равно этот фрукт, - она кивнула на разгрызающего ребрышко Гуньо, - заметит у меня отсутствие головы, но никак не присутствие волос!
        Гуньо перестал жевать.
        - А? С кем-то надо разобраться? - тревожно спросил он.
        - Это он свое имя услышал, - объяснила Гробо и, как глухому, крикнула Гуньо в ухо: - Кушай, милый, кушай! Будешь плохо кушать - я тебя брошу!
        Глуми кивнул и продолжил разгрызать ребрышки. В действительности чувство юмора у Глуми было неплохое, но выражалось оно в том, что Гуньо упорно внушал всем, что его нет. Танья всегда знала, что Глуми любит казаться большим дуболомом, чем на самом деле является. Это его мимикрия в стиле слона, который притворяется мамонтом. Недаром про Гуньо ходил анекдот: «Как от пяти отнять два? Надо подойти к пяти и мрачно сказать: «Ща кому-то поплохеет!»
        - Танья, видела? Твой Пой-Перс дрыхнет! - крикнула Гробо.
        Гулеб лежал на земле и спал, вместо подушки подложив под щеку руку. Фамилия Гулеба была Буй-Борс, но Клеппо вечно над ней измывалась. Кем Гулеб у нее не побывал: и Шей-Торсом, и Пей-Морсом, а однажды даже Брей-Кексом!
        Жанин Абот сидела рядом с Гулебом и ретиво охраняла его сон. Внезапно она сделала неуловимое движение. Танья увидела, как у головы Гулеба что-то мелькнуло, и подошла посмотреть. В земле торчал метательный шип некромагусов - узкий, длинный, с почти незаметной пробкой. На шип была нанизана большая полосатая оса, так и не севшая на лоб Гулебу. Оса не поняла еще, что убита, и шевелила лапками.
        - Надеюсь, это был не маг-трансформер, - насмешливо сказала Танья.
        С вызовом глядя на нее, Жанин подняла шип и спрятала его в рукаве. Цепь солдамагов разорвалась и перестроилась в каре. От ворот к ним приближались шесть магусов. Они несли открытые носилки, в которых покачивался знакомый куль тряпья.
        Мать-опекунша выглядела сосредоточенной. О том, что кто-то подслушал ее, не вспоминала и виновных не искала. У Таньи отлегло от сердца. Она была уверена, что Чумья обо всем догадалась, и каждую секунду ждала приказа: «Взять ее!»
        Успокоилась она, только когда их подвели к каменным креслам и усадили в них. Кресла были влажные, холодные. Разбуженный Гулеб зевал. Гуньо вытирал о штаны жирные руки и искал глазами, куда выбросить кости. Шурей Шурассо стучал зубами. Рэйто Шейто-Крейто загадочно улыбалась. Вид у нее был такой, будто она странствует по мирам трижды в сутки.
        Шесть магов встали позади шестерых победителей и запустили им пальцы в волосы, коснувшись висков. К Танье пока никто не подходил. Она удивилась этому, но внезапно увидела, как к ней ползет сама мать-опекунша и с неожиданной ловкостью взбирается на камень.
        А потом зажавшаяся Танья ощутила ее пальцы у себя на висках. Пальцы у Чумьи были ледяные. В сравнении с ними камень сразу стал казаться теплым.
        - Вы наши семена! Желаю вам удачно перенестись, успешно выдержать бой с сознанием двойника и выполнить задание, которое каждый из вас получит! Семь магусов - семь заданий. Вместе они составят единое целое!
        Голова матери-опекунши была так близко от затылка Таньи, что дыхание старухи касалось волос девушки. Казалось, ледяные пальцы утончаются и прорастают к ней в мозг, как корни. Танья не могла даже обернуться. Лишь заметила, как Гулеб быстро переглянулся с Жанин Абот.
        - Пока никто из вас не знает своего задания! Но не волнуйтесь! Забыть его никто не сумеет. Пока мы будем читать заклинания, задание каждого отпечатается у него в памяти и, когда придет время, вспыхнет ярче звезды! - продолжала Чумья.
        Она обернулась на Шурея Шурассо, верноподданное лицо которого так и излучало желание служить делу завоевания миров, и, ухмыльнувшись, добавила:
        - И не надейтесь, умненькие головки, обмануть меня! Я вижу каждого насквозь! Некоторые из вас, хитренькие глазки, думают ускользнуть от меня за Стекло Миров. Греться под нежарким солнышком и купаться в чистой водичке. «Там старуха ничего нам не сделает!» А вот это неправда, милые! Самую хорошую новость я приберегла для вас напоследок!.. Я всегда храню ее до этой минуты, чтобы у тех, кто готовится к следующей Великой Гонке, не иссяк пыл. А то ведь забросят подготовку!
        Голос матери-опекунши истерично дрогнул, и Танья почувствовала, что новость окажется запоминающейся.
        - В запасе у вас всего один год! Если до следующей Великой Гонки Стекло Миров не даст трещины и миры не сольются, вы все умрете! Так случилось со всеми, кто не оправдал моего доверия!.. Тот-кто-убивает-в-свое-время уничтожил их! Прислушайтесь!
        Мать-опекунша вскинула руку к низким тучам. Слепое лицо стало вдохновенным.
        - Неужели никто из вас не слышит стоны, крики, проклятья? А ведь в эти минуты в том другом мире гибнут прошлогодние победители Великой Гонки, жалкие неудачники, не выполнившие задание! А теперь повторяйте за мной:
        - Я ненавижу мир, который покидаю, и клянусь перенести свою ненависть в тот мир, куда перехожу!
        - …куда перехожу! - разом прозвучали семь голосов, один из которых был голос Таньи.
        Дальше началось что-то путаное и жуткое. Все семь магусов, включая Чумью, забормотали разом. Танья вскрикнула. Между ее висками продернули тонкое сверло. Поле рядом с камнями начало меняться. Ветер лохматил песок, закручивал маленькие вихри. Порой из ниоткуда проступали нечеткие полупрозрачные деревья, скамейки и совсем неожиданный и необъяснимый здесь ящик с написанными краской буквами
«Жилищник-1».
        Мать-опекунша была довольна: все шло по плану. Еще несколько мгновений - и перемещение состоится. Но тут что-то изменилось. Танья ощутила это по той сверлящей силе, с которой длинные ногти Чумьи впились в кожу головы. Магус, стоящий позади Жанин Абот, пухлый, маленький и безбородый, как евнух, вскрикнул и откинулся назад, с ужасом уставившись на свои ноги, по колено ушедшие во внезапно размягчившийся камень. Еще спустя секунду там же исчезла его голова.
        Жанин Абот, седьмая из некромагусов династии Мортов, повелительница костей, сердец и черепов, лучшая ученица матери-опекунши Чумьи, ощутила грозящую ей опасность прежде, чем расплавленное кресло обожгло ей ноги. Отчаянно рванувшись, она спрыгнула и прокатилась по земле.
        Камень, тот самый, что недавно был ледяным, кипел и пузырился, жадно затягивая безбородого магуса, стоявшего за спиной Жанин.
        Танья почувствовала, что и ее камень начинает быстро разогреваться.

«Все пропало! - лихорадочно подумала Таня. - Нигде нельзя ошибиться! Если хоть один собьется в одном слове - все погибнут!.. Но сбился ли безбородый? Возможно, он закончил ритуал!»
        Она заметалась, решая для себя, прыгать ли ей с каменного кресла, как это сделала Жанин, или все же рискнуть, надеясь на чудо. Танья начала приподниматься, но мать-опекунша впилась в ее голову колючими ногтями и довела свою часть заклинания до конца. Танья ощутила, как она отрывается от тела - и вот уже видит себя со стороны сидящую на камне и повисшую на ней, как пиявка, мать-опекуншу.
        В испуге Танья рванулась к своему телу, ничего так страстно не желая, как вернуть его, но пробиться не смогла. Она была слишком легкой и большой, чтобы втиснуться в эту тесную и находившуюся далеко внизу раковину. Ее уносило куда-то, постепенно рассеивая. Танья стала огромной, как весь их мир, только очень неплотной. Где-то внутри ее бежали реки и шумел от ветра лес, спорили и смеялись люди, скользили в морской толще плоские тела рыб и рычали в изрезанных высохшими ручьями долинах борсы.
        А потом, когда Танья сделалась такой огромной, что никакой мир не мог вместить ее, и солнце лежало в ее изголовье, как подушка, что-то вспыхнуло у нее перед глазами, и все исчезло…
        Глава 4
        Последний день каникул
        Всякое действие, повторенное триста раз подряд, становится привычкой. Триста раз победил безволие - приобрел волю. Триста раз отжался, пусть даже в сумме - руки станут крепче. Триста раз подряд сдержался и не накричал - стал сдержанным.
        Дедал Критский, автор книги «Искусство драконбола» и просто древний грек
        Герман Дурнев, председатель В.А.М.П.И.Р., крупный предприниматель, народный избранник и просто многогранная личность, разгуливал по квартире в сапогах графа Дракулы и с его короной на голове. Он был кисел, мрачен и недоволен жизнью: завтра его дочь Пенелопа, прилетавшая в Москву на каникулы, вновь отбывала в свой ужасный Тибидохс, или как он там называется. Этот Ты-Бы-Сдохс Дурнев ненавидел со всей гремучестью потомственного вампира.
        - Нинель! А если мы спрячем ее чемоданы? - предложил он, осененный внезапной идеей.
        Тетя Нинель лежала на диване, ложкой поедала из банки джем и читала пухлый роман дамского автора Романа Пупса, которым была увлечена не меньше, чем ее дочь Пенелопа своим Гэ-Пэ.
        - Ах, Герман, какой он прекрасный человек и тонкий стилист! Как замечательно он пишет: «Он ее поцеловал!» Ты понимаешь, Герман?.. Поцеловал! Не пнул, не накричал, не метался перед глазами, как ты сейчас, а поцеловал! Ты мог бы написать книгу о любви?
        Самый добрый депутат чихнул от злости и пнул диван, из чего следовало, что книгу о любви он написать может, но не собирается.
        - Нинель! Пипа завтра улетает!.. Ты понимаешь, что я тебе говорю! Давай ее задержим! Примотаем скотчем к кровати, выкрадем вещи! Все, что угодно!
        Тетя Нинель тщательно облизала джем с ложки и, заложив ею роман Пупса, села на диване, свесив ноги.
        - Герман! - сказала она серьезно. - Немедленно прекрати истерику! Будь мужчиной!
        Однако ее супруг мужчиной быть категорически не желал. Он хотел желтеть, пыхтеть и не отпускать от себя Пенелопу.
        - Ты плохо знаешь свою дочь! - продолжала тетя Нинель. - Она не я. Заесть ее тебе не удастся. Ее не удержат ни сейфовая дверь, ни каменные стены! Она рвется в свой Тибидохс и попадет туда, даже если ей придется пройти по нашим трупам! Мы должны были думать об этом раньше, но ты, как чокнутый, носился в такси по Москве: искал ей яблоки без косточек!.. Это ты во всем виноват!
        Дядя Герман схватился за шпагу.
        - Не смей так говорить, женщина! - взревел он.
        Такса Полтора Километра уныло заскулила из-под стола, напуганная грозным криком повелителя вампиров. Бедная собака полчаса страдала, измученная теми же сложностями выбора, которые когда-то загнали в гроб ослика мага Буридана. В желтой миске у нее был гусиный паштетик, в синей - прокрученная через мясорубку куриная грудка. Расстояние до обоих мисок абсолютно одинаковое. Полтора Километра лежала на ковре и, закрыв глаза, вздрагивала ушами, пытаясь просчитать самый короткий маршрут или хотя бы проголодаться.
        В комнату вбежал Халявий. Внучок бабы Рюхи в последние месяцы возжаждал независимости и с утра до вечера бегал по собеседованиям в поисках работы, которая, с одной стороны, не требовала бы вообще никакой работы, а с другой - хорошо оплачивалась бы. К его удивлению, даже в таком городе, как Москва, подобных работ было на удивление мало.
        - Кошмарный день! Генеральные директоры уже повсюду есть, а если где-то их и ищут, то только на отсидку! Да еще требуют, чтобы умел читать и подписываться!.. - пожаловался он.
        - А ты не умеешь? - удивилась тетя Нинель.
        Халявий развел ручками.
        - Все зависит от положения Луны и от того, кем я себя воображаю! - уклончиво ответил он. - Я так голоден, что съел бы свой ботинок! Никто не хочет меня накормить?
        Желающих не обнаружилось. Тетя Нинель посоветовала Халявию повернуться лицом к двери, идти по компасу строго на север и никуда не сворачивать.
        - И что там будет? Открытая шахта лифта? - подозрительно спросил оборотень.
        - Там будут кухня и плита!
        Халявию это показалось сложным.
        - Я плитами не питаюсь! - заявил он. - Ну смотрите! Вы сами меня вынудили!
        Он схватил собачью миску, и куриной грудки не стало. Перепуганная такса немедленно кинулась к гусиному паштету и, забыв все сомнения, принялась его поедать.
        Тетя Нинель залюбовалась своей кушающей собачкой. У той живот подметал пол, но супруге председателя В.А.М.П.И.Р. все казалось, что она худенькая. Та же история была и с Пипой, которую тетя Нинель искренне считала морящей себя голодом. Целые летние вечера уходили на то, что тетя Нинель, заламывая руки, бегала за дочерью по квартире и кричала: «Съешь котлету, негодница! Не смей себя уничтожать! Не для того мы с отцом тебя растили, чтобы от тебя осталась одна тень!»
        И Пенелопа, чья голодовка длилась минут двадцать с момента последнего куска торта, вынуждена была отправлять вслед торту котлету.
        - Герман, это тебя утешит! - неожиданно вспомнила тетя Нинель. - Таня тоже уезжает! Я уже целый месяц брезгую выходить на лоджию! Она там все завалила своим контрабасом!
        Услышав ужасное слово «контрабас», дядя Герман вздрогнул. Он не забыл еще, как из-за этого контрабаса однажды стал кроликом Сюсюкалкой. Он и сейчас не мог спокойно смотреть на морковь. Руки прижимались к груди, как у послушного зайчика, уши начинали вздрагивать, а передние зубы удлинялись на полпальца. Хитрые враги дяди Германа пронюхали об этом его свойстве, и однажды на важном правительственном совещании в присутствии самого президента вместо микрофона подсунули Дурневу морковку. Скандал вышел страшный.
        Тетя Нинель и дядя Герман разом повернулись к окну и прислушались, пытаясь определить, где сейчас Таня. Торчит у себя на лоджии с книжкой или улетела куда-то. Вечно ей не сидится.
        - Да, Герман! - вспомнила тетя Нинель. - Если ты не против! Сегодня мы с Пипой обещали взять эту особу с собой по магазинам! Пенелопочка просит у меня скромную норковую шубку, совсем коротенькую, чтобы виден был пояс со стразами, а эта наглая Танька, конечно, опять захочет дорогущий спортивный костюм из секонд-хенда.
        - Что? ТАНЬКА? Ты берешь ее с собой? Тогда я остаюсь дома! - немедленно заявил дядя Герман.
        На самом деле он был очень рад, потому что ненавидел ездить за покупками. Недаром говорят, что после похода по магазинам мужчина теряет ровно столько здоровья, сколько женщина его приобретает.
        - Хорошо, любимый! - моментально согласилась тетя Нинель. - Все равно ты мне только кровь портишь своим злобным видом!
        - Какую еще кровь? Не упоминай при мне о крови! - испуганно крикнул дядя Герман и принялся плевать через левое плечо.
        Тетя Нинель с ее неосторожным языком случайно вторглась в величайший позор дяди Германа, заключавшийся в том, что Герман Дракула IV, повелитель живых мертвецов, не переносил даже вида крови - ни свежей, ни консервированной. И это с таким заместителем, как Верховный судья Малюта Скуратофф, рядом с которым даже помидоры зеленели от ужаса, не рискуя быть красными.

* * *
        Танья очнулась в странной тесной комнате. Она вскочила и огляделась. Справа и слева были блестящие стены с крючками, за ее спиной - шторы, а прямо перед ней - возбужденное лицо в огненной шапке рыжих волос. Не узнав его, Танья решила, что на нее нападают. Она присела, приняв стойку борса - и… неизвестная рыжая особа тоже присела, хищно вытянув перед собой правую руку и прижав к груди левую.
        Танья опомнилась. Она стояла перед зеркалом, а рыжая особа была ее отражением. Осторожно приблизившись к стеклу, она стала жадно разглядывать себя. То отодвигалась на шаг, то прижималась лицом к зеркалу. То, что она увидела, ее в целом порадовало. Во-первых, исчез шрам на левой щеке. Черты лица стали мягче, кожа не такая обветренная. Зубы, пожалуй, тоже чуть белее.
        - Я Таня. Таня Гроттер! - сказала она себе, поняв, что с этого мгновения не станет больше называть себя Таньей. Она Таня. А этот закуток с зеркалом - часть нового мира, в который она перенеслась.
        - Всем дрожать! Я пришла! - громко крикнул кто-то.
        Таня оглянулась. За ее спиной, отдернув штору, стояла Пе-Много-Не-Лопа, она же Пей-Недолопа, дочка вождя Заречного племени, менявшая имена как перчатки.
        - Гроттерша, чего ты так долго делаешь в примерочной кабинке? Сколько можно ковыряться с джинсами?
        - С джинсами? - переспросила Таня, выигрывая время.
        Пей-Ничего-Не-Лопа наклонилась, подняла что-то с пола и внимательно посмотрела на этикетку.
        - И как они тебе, не малы? - поинтересовалась она затаенным голоском.
        - А что? - настороженно спросила Таня.
        - Да ничего!.. Мужские джинсы! Пятьдесят шестого размера! Ты опрокинула стеллаж, схватила их и убежала в примерочную!.. И вот мы с мамой двадцать минут торчим снаружи!.. Ждем, влезет Танька в пятьдесят шестой или нет! Весело, да?
        Тане все стало ясно. Все эти двадцать минут здесь, в тесном закутке за шторой, шла битва двух половинок одного «я». И она победила.
        Вырвав у Пипы джинсы, она выскочила из примерочной.
        Новый мир! Новый город! Перемещение состоялось! Она не распылилась, не размазалась о Стекло Миров, выдержала бой со своим двойником и не оказалась загнанной в темный чулан подсознания! Победа!
        Но расслабляться не стоило. Тетя Нинель, в которой Таня узнала Нинью Большую Медведицу, жену вождя Заречного племени, стояла у входа в магазин, сердито скрестив на груди руки.
        - Ну что, поехали? - спросила Таня, улыбаясь ей как можно приветливее.
        Нарываться было опасно. Она еще не забыла, как на прошлом празднике осени Нинья Большая Медведица в одиночку выходила с ножом на кабанакса. Спору нет, конечно, этот мир мягче и цивильнее, но сущность Ниньи Большой Медведицы едва ли сильно изменилась.
        - Ехай! Я тебя за штаны не ловлю! - кисло передразнила тетя Нинель, не стронувшись с места.
        Таня осторожно моргнула.
        - А чего мы тут ждем? - спросила она.
        - Разве непонятно? Таксю! - с раздражением ответила тетя Нинель.
        Ее заглохший джип перегородил всю крайнюю полосу бульвара. Таня скользнула взглядом по сплошной московской пробке. Машины тащились еле-еле. Их обогнал бы даже дождевой червяк, намотанный на колесико роликовых коньков.
        - Может, пешком? - предложилаТаня.
        Тетя Нинель посмотрела на нее как на дурочку.
        - У тебя что, ноги лишние? Отсюда до нашего дома километров десять шлепать!
        Таня вспомнила сравнительную таблицу расстояний.
        - Пять верстул? Всего? Да их же за полчаса пробежать можно! - удивилась она.
        - Слушай, уйди от меня! Ты чокнутая стала! Вся в свою мамашу! Та тоже по лестницам вечно без лифта бегала! - пожаловалась тетя Нинель, с одышкой заталкивая пухлое тело на заднее сиденье подъехавшего такси.
        В самодвижущейся повозке, которая не произвела на Таню особого впечатления, хотя аналогов в ее реальности не было, они толкались в пробке добрых два часа. Все это время Таня жадно смотрела в окно на новый для нее город. Мозг торопливо впитывал новые впечатления. Дома в тридцать этажей, серую копоть туч, яркую листву на осенних деревьях, шумные толпы людей без оружия и кольчуг. Но главное - солнце тут не убивало. Был уже двенадцатый час дня, а листву по-прежнему не выжгло, и мелкие лужицы на земле не испарились!
        Таня старалась не задавать вопросов, понимая, что любой вопрос покажется тете Нинель и Пипе нелепым, но все равно время от времени удивление прорывалось.
        - Смотрите! Он ее трогает! - воскликнула она, увидев на перекрестке мальчика с диким собакком, чей укус считался незаживающим.
        - Ну гладит и гладит… Очень за него рада! А ты ждала: он ее сожрет? - поинтересовалась Пипа.
        - А? Кто кого? - кисло спросила тетя Нинель.
        - Мальчик свою собаку!
        - Давно пора! Пусть Танька вылезает из машины, идет и ему подскажет! - Тетя Нинель звонила по телефону, вызывая эвакуатор, и сердилась, потому что сообразила, что не помнит улицы, на которой бросила джип, а про магазин знает только, что у него желтая вывеска.
        - Вы не умеете работать! - кричала она в трубку. - Говорят вам: центр Москвы! Город такой герой, столица нашей родины! Ах, знаете! Ути-пути! Рада за вас!.. Кто грубит? Я? Я за вас радуюсь! Желтая вывеска с цветочками! Все, что от вас требуется, найти мой заглохший джип и увезти его в ремонт! Как какой джип? Говорят вам: мой! Мне чужого не надо! Номер? А я откуда знаю? Гаишникам надо - вот пусть себе и помнят!..
        Таня прикусила язык и больше про собак не распространялась. Она даже не удивилась, когда, поднявшись на лифте, обнаружила одного из выродившихся и разжиревших представителей племени собакков в квартире у тети Нинели.
        Полтора Километра по обыкновению стала подбираться к Тане со спины, вознамерившись вцепиться зубами в пятку и тем заслужить у хозяев пару очков, однако когда Таня, опустившись на четвереньки, исторгла охотничий вопль златогласого гонда, едва не умерла от ужаса и забилась под диван. Вместе с собакком под диван забился и Халявий. Но тут уж ничего не попишешь: к боевому воплю златогласого гонда действительно надо привыкать. Особенно если учесть, что охотится гонд в основном на мелких млекопитающих, а убивает их голосом.
        Внучок бабы Рюхи немедленно опомнился и вылез из-под дивана, притворившись, что у него туда что-то закатилось.
        - Где-то тут была моя монетка! Герман, ты не видел? Кы-ку-ры-ру… кругленькая такая!
        Дядя Герман замотал головой, одичало глядя на Таню. Та торопливо проскользнула мимо, метнулась через комнату и… увидела футляр от своего контра-босса, смотревший на нее сквозь дверь лоджии. Все на свете позабыв, Таня рванулась к нему.
        Да, футляр был тот же самый! Шероховатый, кожистый, теплый. Она долго гладила его, грея о него руки и боясь открыть. Потом все же открыла и вскрикнула.
        Невероятно, но перед ней лежал тот самый контра-босс, который она замуровала в стене дома. Даже царапины на лаке были в тех же самых местах! Ее захлестнуло счастьем, причем захлестнуло с такой избыточностью, словно она была чашкой, которую наполнили под водопадом.
        Убедившись, что из комнаты на нее никто не смотрит, Таня взяла смычок и провела по струнам. Магия контра-босса не требовала перстня, хотя могла усиливаться и кольцом. Главное - не ошибиться в звуке. Она не ошиблась, и над контра-боссом возникло длинное лицо Шурея Шурассо.
        - О, как забавно! Ты появилась у меня в стаканчике! Надеюсь, тебе не мокро! - хихикнул он.
        - Где-где я появилась?
        Шурассо отодвинул стаканчик и немного изменил угол его наклона. Таня увидела, что он сидит за столиком в кафе в центре Москвы, пьет кофе, ест мороженое и с застенчивой улыбкой потрошит скальпелем крысу.
        - Лучший способ, чтобы к тебе никто не подсаживался, - объяснил он Тане. - У меня амплуа необщительного мага-единоличника.
        - Шурей… - начала Таня.
        - Шурасик! - строго поправил он, грозя ей скальпелем. - Попрошу это учесть! Я глупенький мальчик Шурасик! В моем личном дневнике записано, что за лето я прочитал сто девяносто две книги. В среднем по две книги в сутки. В переводе на нормальный язык это полнейшая деградация и мозговое расслабление.
        - Шуре… Шурасик! Ты связывался с нашими?
        - О да! Первым делом! Рэйто, Гуньо, Гулеб, Гробо и ваш покорный слуга, - Шурасик поклонился, - все добрались и победили своих двойников… Теперь они Глеб Бейбарсов, Гробыня Склепова, Гуня Гломов и Рита Шито-Крыто. Во избежание недоразумений советую внести в скрижали памяти новые имена… И, просто как деталь, я озабочен!
        - Чем озабочен? Что все победили? - не поняла Таня.
        - Все прошло слишком гладко. Такая легкость мне подозрительна. Особенно в свете того настораживающего факта, что Жанин вообще не добралась.
        - А что с ней? Я видела, как она спрыгнула, а ее магуса затянуло в камень, - сказала Таня, притворяясь, что ей безразлично.
        - А то с ней, что кто-то не пропустил Жанин Абот в этот мир! - отозвался Шурасик, в забывчивости помешивая кофе скальпелем.
        - Может, Стекло Миров? - предположила Таня.
        - Оно тут ни при чем! - отрезал Шурасик. - Жанин было меньше семи тысяч дней. Ее не пропустил кто-то другой. Или что-то другое.
        Таня разглядывала смычок своего контра-босса.
        - Слушай, Шурей! Жанин с нами нет. Одна из семи частей задания в любом случае останется невыполненной. Причем, возможно, самая важная, потому что Жанин - любимая ученица Чумьи. Мать-опекунша не поручила бы ей ерунды!
        - И раз миссия завалена, мы тоже можем сильно не напрягаться? - лукаво поинтересовался Шурасик.
        - Э-э… ну да.
        Шурасик усмехнулся. Капнув на стол колы, он пальцем начертил защитную руну. Теперь никто из лопухоидов не мог подслушать их или увидеть, что он делает.
        - Взгляни сюда! - сказал он Тане, доставая что-то из кармана. - Последние «Сплетни и бредни». При желании их можно добыть даже в Москве. Читаем: «Семь молодых магов найдены мертвыми на западном склоне Лысой Горы. Их мумифицировавшиеся, вывернутые наизнанку тела выглядели так ужасно, что даже ко всему привыкшие магфицеры…» Ну, дальше эмоции. А вот еще интересный абзац: «Рядом с телами обнаружено большое количество защитных артефактов и магического оружия. Такое ощущение, что погибшие очень боялись встречи с чем-то грозным и готовились к ней заранее».
        - Старый выпуск? - спросила Таня быстро.
        - Вчерашний, - уточнил Шурасик.
        - То есть Чумья?..
        - Не наврала. Прошлые победители Великой Гонки мертвы. Не знаю, на что они потратили год. Может, запасались этими самыми защитными артефактами и магическим оружием? Не сработало, как видишь.
        - Может, плохо подготовились? - предположила Таня.
        - Победители Великой Гонки не могли подготовиться плохо! - назидательно произнес Шурасик. - Сама знаешь, через что им пришлось пройти, чтобы попасть сюда.
        - Тот-кто-убивает-в-свое-время! - вспомнила Таня.
        - Значит, и нам придется выполнить задание без Жанин! Одно из двух: или мы справимся и уничтожим Стекло Миров, или…
        Таня кивнула. Их часики тикают! Напугана она не была. Слишком часто ей приходилось балансировать между жизнью и смертью. Иногда у нее бывало не больше секунды, а тут целых триста шестьдесят пять дней! Восемь тысяч семьсот шестьдесят часов, или пятьсот двадцать пять тысяч мгновений!
        - Год - это кое-что. Можно многое успеть. А как же Гулеб? Вдруг он что-то знает? Они с Жанин почти не разлучались!
        - Гулеба ты увидишь завтра. Сейчас он где-то на Алтае. Тело его двойника что-то забыло в тех краях, - сказал Шурасик.
        Таня сделала вид, что ей безразлично.
        - Что, уже завтра? А чего так скоро?
        - Сегодня последний день каникул. Так они называют периоды летнего безделья. Завтра все ученики слетаются в Тибидохс.
        - Слетаются? - удивленно переспросила Таня.
        Шурасик взглянул на нее с прищуром. Потом кивнул и, что-то сообразив, сказал себе под нос:
        - Для всяких прочих склеротиков рекомендую вспомнить заклинание Мементум церебрализинум. Позволяет воспользоваться всеми знаниями двойника, кроме области личных воспоминаний. Срабатывает после двух красных искр… Ну все, давай закругляться! Сегодня у меня куча дел! Я сейчас допью кофе, и тебе не в чем будет отражаться, если ты, конечно, не соберешься перекочевать в мороженое! Но там липко и противно!
        - А ты не допивай!
        - Не могу не допивать. Это будет слишком благородно с моей стороны! Долгой тебе агонии, Грутти!

«Необщительный маг-единоличник» поднес стаканчик к губам и исчез.
        - Продолжительных конвульсий! - отозвалась Таня, запоздало отметив, что Шурасик назвал ее прежним именем. Этим он незаметно добавил в их общение немного запретной теплоты.
        Таня вышла с лоджии и оказалась в центре бури. Пипа собирала чемоданы. От ее интуитивной магии распахивались форточки, сама собой вскипала вода в стаканах, а на соседних балконах, заваленных бумагой, вспыхивали кратковременные пожары.
        Прервалась она, только чтобы выпить чаю. Правда, закончилось все печально. Пипа залезла ложкой из йогурта в банку с джемом. Тетя Нинель, как великая гигиенистка, не выдержала близкого знакомства молочных кислот с углеводами. Она закричала высоким голосом и разбила банку с джемом, ударив ее об пол. Осколки художественно запрыгали по кафелю.
        Опомнившись, тетя Нинель взяла тряпку и, ругаясь, полезла под стол убираться. Пипа сидела на стуле, поджав ноги, и совершенно ей не помогала. Если, конечно, не считать помощью, что она ела кекс и роняла крошки маме на спину. Громадная спина тети Нинель походила на спину мамонта. Ощущалось, что ползанье по полу дается тети Нинели непросто. Когда она задевала холодильник, тот сотрясался и врезался в стену. Внутри, за закрытой дверцей, что-то начинало сыпаться и обрушиваться.
        Таня не выдержала.
        - Давайте я сама уберу! - предложила она.
        - Да ты че, Тань? Не надо! - зевая, сказала Пипа. - Наверняка где-то что-то не отмоется, и тогда ты окажешься виновата. А так ей некого будет грызть.
        Тетя Нинель молча запустила в дочь половой тряпкой.
        - Перелет! - сказала Пипа.
        После чая началось самое интересное. Но это с точки зрения ценителей чужих скандалов и любопытной Айседорки Котлеткиной.
        Пипа и тетя Нинель вываливали из шкафов вещи, ссорились, кричали друг на друга, заперли Халявия в ванной, а Таню обвинили в краже юбки-шотландки, которая казалась им самой лучшей только потому, что они не могли ее найти. Под конец про юбку вспомнили, что прожгли ее утюгом в прошлом году, однако раздражение на Таню от этого только возросло, потому что тете Нинели показалось, что она мысленно ухмыляется.
        Не желая участвовать в этом оре, Таня повернулась и ушла на улицу, оставив тетю Нинель и Пипу заедать друг друга в одиночестве. Дядя Герман, спрятавшийся у себя в кабинете, и запертый в ванной Халявий в счет не шли. Настоящий мужчина не лезет в бабью склоку. Он от нее спасается.
        Лишь в первом часу ночи баррикада из двадцати двух чемоданов была окончательно готова и надежно отгородила квартиру Дурневых от дверей всех соседей. Еще бы маленький пулемет, и вполне можно было выдержать приступ танковой дамы Айседорки Котлеткиной, усиленной ротой спецназа и орущим мужем-генералом.
        Обозрев чемоданы, Пипа и тетя Нинель победительно переглянулись и отправились на кухню поедать индейку. У них начались ночные пожирунчики, которые продолжались обычно часов до трех. Здесь же у буфета они случайно застигли дядю Германа, выползшего из кабинетика за чашкой кофе и сухариком.
        - Пипа должна всех умопомрачать! Запомни это, несчастный тощий вампир! Ты испортил жизнь мне, но я не позволю тебе экономить на дочери! Попробуй не купить ей к Новому году жемчужную диадему! Возможно, твоя дочь не вписывается в стандарты красоты, но только потому, что она ломает их и раздвигает! - крикнула тетя Нинель.
        Дядя Герман, сам считавший свою дочь красавицей, так и не понял, на каком основании из него делают врага. Он осторожно покрутил у виска пальцем и, прижимая к груди сухарик, юркнул в кабинет. Увлекшийся Халявий булькал в ванной, гудел как пароход и пускал под дверь струйки воды.

* * *
        Весь вечер Таня неутомимо гуляла по Москве, отмахав не одну верстулу. Углубившись в кварталы напыщенной Рублевки, она уткнулась в ржавый сетчатый забор детского сада. С другой стороны забора у свежепокрашенной беседки сидела старушка и медлительно, с явным удовольствием перебирала пальцами теплую вскопанную землю. Звякали осколки кирпичей и стекла, которые она бросала в ведро.
        Лицо у старушки было умиротворенное, углубленное в процесс. В тяге старшего поколения к земле есть что-то не вписывающееся в логику, родственное позднему прозрению. Кажется, всю жизнь занимался человек чем-то самому себе непонятным. Просиживал на службе, путался в отношениях, мечтал о приобретениях, поездках, разменах, а тут вдруг пелена с глаз спала. Вот оно вечное и всегда ведь рядом было - не пряталось. Сам он от него прятался. Сидит и зачерпывает горстями теплую землю, трогает ногтем проклюнувшийся, загнутый еще росток. Если же не открылась человеку земля, то ничего не открылось.
        Таня остановилась, разглядывая старушку. Они были разделены сеткой, словно зрители и звери в зоопарке. Только не ясно, кто в клетке, а кто на свободе.

«И здесь то же самое!» - подумала Таня, вспоминая, как и в том другом мире старики тоже охотно сажали что-то, выгораживая себе участки вдоль городской стены и защищая их мудреными запуками и ядовитыми колючками, опознающими хозяина по звуку шагов.
        Таня забралась в трамвай и вышла через четыре остановки с несколькими мужскими бумажниками, двумя телефонами и женской сумочкой, которую даже не срезала, а просто внаглую забрала, использовав метод, который назывался «гипноз змеи». Распотрошив сумочку и бумажник, она испытала глубокое разочарование. Ни у кого не было заправлено в бумажник отравленных игл, в сумочке не оказалось ни взрывающихся амулетов, ни ручной кобры, ни скорпиона, ни кишковыворачивающих запуков, завернутых в конфетный фантик, - вообще ничего, чем хозяин попытался бы защитить свое достояние. Казалось, людям вообще было плевать, обворуют их или нет.
        Один из украденных телефонов сердито зазвонил. Таня долго разглядывала кнопки, а потом вспомнила, на что нажимала в такси тетя Нинель, и тоже нажала.
        - Эй ты! Верни телефон, а не то…
        Из трубки полились слова и выражения, которые Таня постоянно слышала через шторку от многочисленных соседей, которых утомляла ее ночная игра на контра-боссе. Удивительно, но для обоих миров они были одни и те же.
        - Говорите вежливее! Вас записывают! - строго сказала Таня.
        Мужчина икнул и от удивления замолк.

«Не мир, а просто тьфу что такое! Его с вилкой завоевать можно!» - подумала Таня, вываливая все свои трамвайные трофеи в мусорный бак. Для нее они не представляли никакой ценности. Все же ей было приятно, что она научила целых семь человек быть осторожнее и меньше доверять друг другу.
        Тут же у бака с Таней попытался познакомиться дядечка в растянутых спортивных штанах и с новым, очень ярким мусорным ведром. Откашлявшись, он долго рылся в карманах и вручил ей визитку, на которой было написано:
        Фантазмов Агафон Станиславович
        Писатель, мыслитель, художник, поэт,
        советник президента по ряду вопросов
        Телефон: +7(916) ххх-хх-хх
        И-мэйл: skadkii [email protected]
        Повертев в пальцах визитку, Таня сунула ее в карман.
        - А твой телефон какой? - спросил поэто-советник.
        - Мои телефоны, к сожалению, все там! - вздохнула Таня, кивая на бак.
        Быстро темнело. Из переулков выползли стылые сквозняки. Собачники выводили в скверы своих барбосов, которые, восполняя дневное заточение, торопливо виляли хвостами.
        На Рублевку Таня вернулась почти ночью. Москва жила островками фонарей. Номера дома Таня не запомнила, только приблизительное его расположение. Это очень осложнило поиски. Около двух часов она ходила по более или менее похожим подъездам, зомбировала заклинанием Очковтиралус консьержей, звонила в квартиры и вежливо спрашивала, не тут ли проживает повелитель живых мертвецов. Удивительно, но положительный ответ она получала гораздо чаще, чем рассчитывала.
        Таня задергалась, растеряла остатки терпения и сгоряча атаковала заклинанием Маньякус потрошилус скромного дизайнера этикеток, виноватого в том только, что он следом за ней заскочил в закрывающийся лифт. Лишь когда одушевленная слизь, в которую превратился дизайнер, просочилась в зазоры лифтового пола, Таня поняла, что немного погорячилась.
        - Эй! Вам там хорошо? Проблема в том, что заклинание необратимо! Зато теперь вы сможете проходить сквозь стены и не нуждаетесь в еде! - крикнула она, постучав по лифтовому полу костяшками пальцев.
        - Хорошо ли мне? Мне отлично! Скажи моей жене, что я всегда желал свободы! - надрывно отозвались из-под пола.
        Дуя на горячее кольцо, Таня вышла из лифта на верхнем этаже. Перстень Феофила Гроттера был очень доволен.

«О! Красные искры! Боевая запретная магия! Наконец-то! - скрипел он. - А то все зеленые и зеленые! Я прям чуть елкой не стал! Думаю, с чего это ты стала такой примерной? Не иначе Сарданапал тебя зомбировал!»
        Таня вышла на подъездный балкончик, с которого открывался неплохой вид на Москву, и, вспомнив совет Шурасика, произнесла: «Мементум церебрализинум!»
        Она не была уверена, что кольцо послушается, но результат превзошел все ожидания. Две красные искры оторвались от перстня без интервала и, притянувшись к антенному кабелю, связывающему дома поверху, заскользили от многоэтажки к многоэтажке. Таня стояла на балконе и с удивлением наблюдала, как в громадах Рублевки поочередно погасает свет.

«Странный побочный эффект заклинания!» - подумала она, и тут голову ей сдавило раскаленным обручем. Она присела, сжав виски руками, и несколько минут раскачивалась, мыча от боли.
        - Ну спасибо тебе, Шурей! С меня одна подлянка средней степени гнусности!
        На самом деле Таня была ему благодарна. Шурасик поступил дальновидно. Знай она все заранее, энтузиазма использовать заклинание у Тани поубавилось бы.
        Таня встала, ощущая свою память раздувшейся от множества как своих, так и чужих воспоминаний, знаний и сведений. Теперь она могла сказать, какого цвета глаза у Медузии Горгоновой или как незаметно раздразнить на лекции усы Сарданапала, используя соломинку и маленький лоскуток красной ткани.
        Целые блоки памяти занимали воспоминания, связанные с Гурием Пуппером и Ванькой Валялкиным. Один был аккуратный англичанин в подклеенных очочках, фирменно скромный и одновременно крутой, как вареное яйцо, обладатель самой доброй в мире тети. Другой - высокий нескладный недотепа, любящий драконов, химер и единорогов.
        Одного Таня пока не могла определить: отношения к ним ее двойника. Но это понятно, потому что на область личных воспоминаний Мементум церебрализинум не распространялся.

«Ничего! Сама разберусь!» - решила она.
        Любопытно было другое: ни с тем, ни с другим в параллельном мире Таня не сталкивалась. Это ее поначалу удивило, но потом она сообразила, что мир-то у них большой. И Гурий, и Ванька легко могли оказаться на дальних его окраинах, недоступных потому, что о полетной магии их магусы не слышали, сконцентрировавшись на боевых заклинаниях.
        Просматривая воспоминания быстро и придирчиво, как человек, листающий попавшую в его руки чужую книгу, Таня увидела, что и Гурий, и Ванька к ней неравнодушны. Говоря на языке прежнего мира, оба испытывают к ней непоследовательно мягкотелую ненависть. Существовал еще и некто третий, тревоживший ее память, но Таня никак не могла разобраться, кто это, и сердилась, потому что любила во всем ясность.
        Квартиру дяди Германа она нашла под утро. Взломав запертую на ключ дверь прожигающей искрой, Таня вышла на лоджию и, не раздеваясь, растянулась на раскладушке. Она была гораздо удобнее того настила из досок, на котором ей приходилось спать до сих пор.

«Спокойной ночи, малышка Гротти! Я тебя ненавижу!» - сказала Таня сама себе и закрыла глаза.
        Она спала, и ей снилось, что она спит и пытается проснуться, но немедленно увязает в следующем сне. Таня рвалась, но только еще больше запутывалась. Ей стало страшно. Она задыхалась. Мутные сны душили ее, точно наброшенное на голову жаркое одеяло.
        - Ну кто там есть? Выходи! - крикнула Таня во сне, а быть может, и наяву.
        Кто-то засмеялся. Из темноты бредовых видений выползла мать-опекунша Чумья, похожая на куль с мусором больше, чем настоящий куль с мусором сам на себя.
        - Корона Дракулы! Укради ее! Возьми с собой! - прошелестела она.
        Таня хотела ответить, что понятия не имеет, где ей взять корону Дракулы, но в памяти вспыхнул тонкий серебристый обруч на голове у дяди Германа. Да и спорить уже было не с кем. Старуха уползла в луковую шелуху снов.
        А еще секунду спустя, в последний раз рванувшись, Таня обнаружила, что стоит на четвереньках на холодной дурневской лоджии и, оглушенная, вертит головой. Таня решительно поднялась и направилась в кабинет дяди Германа. Ей пришлось пройти через комнату Пипы. Та толкала круглыми коленями одеяло и сердито внушала кому-то во сне:
        - Да не дуйся ты! Прямо не парень, а дутик какой-то! И вовсе я на тебя не орала, а просто громко разговаривала!
        Техника в режиме ожидания смотрела красными и зелеными глазами. Таня хотела метнуть шип, но вовремя опомнилась. Ночь пробуждала в ней прежние привычки.
        В темноте Таня наступила на валявшийся на полу айфон Пипы. Айфон громко хрустнул.
        - Кто тут? - разбуженная Пипа начала привставать, хлопая глазами в темноту. Таня направила на нее перстень.
        - Пундус храпундус!
        От перстня оторвалась зеленая искра. Пипа, как застреленная, опрокинулась лицом в подушку.
        В кабинете у дяди Германа Таня сразу увидела на письменном столе здоровенные кожаные сапоги. Сапогам не стоялось на месте. Они сердито подскакивали и звенели шпорами. Рядом с сапогами лежали шпага в ножнах и напоминавшая обруч корона.
        Будь Таня новичком, она сразу схватилась бы за корону, однако артефакты просто так не похищаются. Ни в том мире, ни в этом. Артефактам нравится, когда их умыкают тщательно и последовательно. Если что-то не так, легко можно сократить свою жизнь настолько, что такса Полтора Километра окажется в сравнении с ней очень длинной.
        Упорно не глядя на корону и делая вид, что ее интересуют исключительно висевшие на стене фотографии маленькой Пипы (Пипа на горшке, Пипа в Испании на дельфине, Пипа давится кашкой), Таня подошла к столу. Со спинки стула она схватила халат дяди Германа и быстро облачилась в него. Потом несколько раз негромко, но отчетливо пролаяла.
        Со стороны это, конечно, выглядело слабоумно, однако у артефактов мозги заточены своеобразно. Артефакту всегда надо точно знать, кого он убивает, а то возникнет путаница. Конечно, трюк с халатом артефакт раскусит, но вот кто в халате? То ли собака, которая притворяется дядей Германом, то ли дядя Герман, который притворяется собакой. То ли это кто-то третий, но тогда кем он притворяется: собакой или дядей Германом?
        Безусловно, рано или поздно артефакты поймут, что их надули, но все же несколько секунд в запасе есть. Не мешкая, Таня схватила шпагу за рукоять и, вытянув ее из ножен, ударила шпагой сапоги, неглубоко прорезав голенище. Потом отбросила шпагу и быстро нырнула под стол.
        Как она и надеялась, сапоги вначале погнались за ней, но отвлеклись, чтобы боднуть шпагу шпорами. Шпага, не оставшись в долгу, отсекла от правого сапога каблук. Сапоги затряслись от злости и запрыгали на ножнах, отплясывая чечетку. Шпага вступилась за ножны и попыталась изрубить сапоги, но те отбивались шпорами, ухитряясь удачно пинаться.
        Высунув из-под стола руку, Таня схватила корону и сунула под свитер, заменив ее трехдневным мороком. Едва ли Дурнев разберется сразу, а через три дня ее здесь не будет. Да и вообще проблемы дяди Германа волновали Таню мало.
        Осторожно прикрыв дверь кабинета, Таня вновь пошла через Пипину комнату. Пундус храпундус погрузил дочку дяди Германа в сон столь глубокий, что можно было устраивать в спальне артиллерийские учения. Пользуясь этим, Таня включила свет и стала бродить, разглядывая безделушки и изредка машинально спуская что-нибудь в карман.
        На столе у Пипы стоял очередной ноут. Удивительно, но он был даже цел. Обычно компьютеры у Пипенции долго не жили. То она по невнимательности заламывала у них крышку, пытаясь закрыть ее в другую сторону, то проливала кофе, то начинала барабанить ноутбуком по столу, когда обнаруживала, что в ответ на ее трехстраничное письмо, полное признаний в любви и состоящее в основном из восклицательных знаков, Гурий Пуппер отписался всего несколькими строчками. И, между прочим, купидоном мог бы прислать, а не лопухоидной электронной почтой! Но купидонам-то шоколадом платить надо, а англичане чем богаче, тем экономнее.
«Privet, Penelopa! Konechno, ja tebja pomnu. Ty nemnogo polnaja devushka s chelochkoj, podruga Tani, kotoraja podbrosila mne kogda-to svoji polzunki! Ha-ha!
        Mne prijatno, chto ty tak vysoko otcenivaesh moju igry v draconbal. Ja pereslal tvoje pismo staroste fan-cluba. Tebe prishljut govorashujy majky s moim portretom. Ty ne poprosish Tanju otvetit’ hot’ na odno mojo pismo? Umolaju!»
        Разбив ноут, Пипа обычно успокаивалась и вспоминала, что для вытирания соплей у нее есть мамочка и Генка Бульонов, а на следующий день в новостях мельком передавали, что на Англию обрушился сильнейший град или ураганом сорвало крыши в таких-то и таких-то районах. Интуитивная магия есть интуитивная магия.
        Сама не зная зачем, Таня остановилась возле Пипиного компьютера. Сам компьютер она видела впервые в жизни, но память двойника хранила необходимые навыки. Экран мерцал. На экране были карты из тех, что выкладывают сами посетители, создавая панорамы и указывая их точные координаты. Сейчас на мониторе ноута застыл один небольшой городок, в котором жила подруга Пипы.
        Осторожно переключаясь мышкой, Таня пошла по карте, удивительно подробной. Ей казалось: она шагает по улицам южного города между домов и машин, одеревеневших в мучительном ожидании. В воздухе замерли голуби, в одном месте над асфальтом застыл летящий пакет. Случайно Таня зашла на улочку, дальше которой карт не было. Посреди дороги, свесив вдоль тела руки и опустив голову, стоял мужчина. Чувствовалось, что он попал в кадр случайно.
        Сама не зная зачем, Таня несколько раз обошла вокруг него. В застывшей фигуре была пугающая, обреченная неподвижность, неспособность что-либо изменить.
        Она подумала, что когда-нибудь умрет и будет отсматривать свою жизнь так, как отсматривает сейчас панораму. Увидит себя где-нибудь на унитазе с отупелым лицом или орущей на кого-то с выпученными глазами. И каждый такой миг будет мучителен своей неизменностью.

«Бред! Полезет же такое в голову!» - подумала Таня, с раздражением захлопывая ноут.
        Она вернулась на лоджию и свернулась калачиком. Заснула она мгновенно. Мать-опекунша ей больше не снилась. Грядущие переживания дяди Германа, когда он поймет, что его любимая корона - морок, ее не волновали.
        Позиция у Тани была простая. Она никому не нужна, и ей никто не нужен. Всем плевать на нее, и ей плевать на всех. Мир - война, которая начинается в день твоего рождения и заканчивается в день твоей смерти.
        - Спокойной ночи! Я тебя ненавижу, малютка Грутти!
        Глава 5
        Грааль и немного Гардарики
        Люди - мастера выстраивать ложные логические связи. Вот, например, Андрей Андреич не потому попал под машину, что ударил мать по лицу, а потому, что переходил дорогу, не посмотрев по сторонам. Или что у Анны Петровны не оттого все плохо, что она никого не любит, а она никого не любит оттого, что у нее все плохо.
        Из диссертации доц. Медузии Горгоновой (кафедра нежитеведения)
        Умываясь, дядя Герман всегда имел мрачное лицо. Казалось, он угрожает своему отражению в зеркале и пытается внушить ему степень своей важности. Зеркало должно было трепетать, осознавая, что в нем отражается не хухры-мухры, а важный политический деятель, финансовый воротила и глава В.А.М.П.И.Р.
        Правда, эта степень важности всегда понижалась, когда глава В.А.М.П.И.Р. покрывал щеки бритвенным кремом. Тогда он становился похожим на Дедушку Мороза, а точнее на Санта-Клауса, потому что до Деда Мороза у мыльной пены не хватало длины.
        Вот и сейчас в такой несерьезный момент, когда Санта-вампир скоблил бритвой свою пену, в дверь ванной нервно забарабанили. Дядя Герман открыл. Снаружи возбужденно прыгал его родственничек со стороны бабы Рюхи.
        - Чего тебе надо? - кисло спросил дядя Герман.
        - Ты не поверишь! Я смотрел телевизор! Ограблен Истерический музей!!!
        От такого количества восклицательных знаков у дяди Германа заложило уши.
        - Может, исторический? - Повелитель вампиров не увидел в этом особой сенсации. Он был убежден, что воруют все, а попадаются некоторые. Вывод из этого следовал один: воровать можно - попадаться нельзя.
        - Не будь занудой, Германчик! Если ты будешь со мной Бяка, я буду Бука! - надулся Халявий.
        - Да будь ты хоть Бабаем! Ну обокрали и обокрали! Чего тут удивительного?
        - Все дело в подробностях, Германчик! Музея не узнать. Решетки на окнах заржавели. Штукатурка, обои, пластиковые панели - все осыпалось или отодрано. Двум молодым охранникам - парню и девушке - стало лет по пятьдесят. У них - двенадцать детей! Они уверяют, что тридцать лет были замурованы в музейном хранилище и не могли из него выйти! Хорошо, что хранилище огромное и найти там можно все, что угодно. Жили в царской карете, питались консервами из бомбоубежища (оно якобы под музеем), одевались в шкуры и с копьями охотились на крыс!.. И все это за одну ночь!!!
        Некровососущий глава В.А.М.П.И.Р. заинтересовался и перестал выталкивать Халявия в коридор.
        - Клиника! А почему ты говоришь «музей ограблен»? Чего украли-то?
        - НИКТО НЕ ЗНАЕТ! - радостно откликнулся Халявий.
        У Дурнева с подбородка упал большой клок пены. Борода превратилась в очень запущенные седые бакенбарды.
        - Как это?
        - Охранник говорит: до всех этих событий он совершал обход и увидел между стеллажами незнакомого человека, который что-то нес. Он закричал и приказал ему остановиться. Тот вскинул руку, и от нее оторвался красный шар, от которого охранник на несколько секунд ослеп!
        - Хм… Искра, что ли? И что дальше?
        - Дальше ты слышал, Германчик! Незнакомец исчез, а ночь в подвалах хранилища растянулась на тридцать лет!
        - А этот человек, который что-то взял, он хотя бы какого пола? - поинтересовался Дурнев.
        - Охранник говорит, было темно, а похититель находился далеко и был закутан в плащ.
        Дурнев задумался. Мышление у него было практическое.
        - А если посмотреть по каталогам? Это же музей. Наверняка есть генеральная опись! Единицы хранения и так далее.
        - Тебе не первому это пришло в голову, Германчик! Но в описи два миллиона разных предметов! К тому же многими пользовались сами охранники и их дети. Многое безвозвратно переломали. Так что разбираться придется долго! - охотно сообщил Халявий.

* * *
        Таня проснулась от громкого назойливого звука. Казалось, рядом кто-то включил дрель с отбойником и вздумал немного подолбить бетон. За окном на ревущем пылесосе висел лопоухий молодой человек, казавшийся очень полным, потому что одет он был как капуста - в десяток разных свитерков, курток и рубашек. Их точное количество можно было бы просчитать по воротникам, если бы не длинный шелковый шарф, как у французского летчика. Концы шарфа обледенели и звенели сосульками.
        Солнце пробивалось сквозь рубиновые уши, которые при некотором воображении можно было использовать в качестве парашюта. Рисуясь, молодой человек перебрасывал из руки в руку блестящую трубу с ковровой насадкой.
        - Ягун! - воскликнула Таня.
        За ночь ее сознание полностью адаптировало захваченную вчера память. Теперь Таня знала все, что помнила та другая, и никто, даже сам великий Сарданапал, не сможет вывести ее «на чистую водку», как шутит красноносый магус Тиштря.
        - Он самый! Я гунн! Я скиф! Я малаец! Решил слегка проветриться и проводить тебя в Тибидохс! Заодно и Пипу с собой захватим! Вечно у нее сложности с перелетами! - подмигивая, заверил ее лопоухий.
        Некоторое время Таня размышляла, переваривая полученную информацию. Потом серьезно спросила:
        - А при чем тут «малаец»?
        Ягун издал воющий звук. С пылесоса он ловко перепрыгнул на лоджию и заглушил ревущую машину. Издыхающая труба выплюнула в нос Тане русалочью чешую.
        - Танька! Ты хорошая девушка, но ужас какая занудная! А все от избытка образования! Смотри, как бы это тебе не повредило! Заметь, в сказках на мудрых тетеньках всегда дураки женятся!.. Ну и наоборот. Два ума на семью много. Кстати, ты в курсе, что если отпилить от тебя «Т», ты будешь «Анька»?
        Становиться Анькой Таня не пожелала. Во всяком случае, не сразу. Она присела на корточки перед пылесосом, с интересом разглядывая его. В пылесосе все было прекрасно, кроме его запаха. Ягун опять перемудрил с заправкой.
        - «Буран-100У»! - брякнула Таня первое, что нашарилось в памяти про пылесосы.
        Ягун почему-то передернулся.
        - Что ты сказала, несчастная? Готовься к смерти! Где моя душительная подушка?
        Подушки на лоджии не оказалось, и Таня поняла, что еще поживет.
        - А чего такое?
        - Ничего! «Буран-100У» у Демьяна Горьянова! Будешь так шутить - сглажу: дополнительные зубы вырастут!.. Моя машина в ремонте! Как влезу в усовершенствования - потом вечно безлошадный! Это я «Грязюкс» у Лотковой напрокат взял! Видишь, сколько амулетиков и талисманчиков? А она еще собаку плюшевую привесила!.. Интересно, что заставляет девушек украшать свои пылесосы? Ну, я понимаю еще доходяг, которые вешают в машинах боксерские перчатки, намекая, что все должны дрожать и прятаться под сиденья. А собака на что намекает?
        - Ну, может, ей хочется ее потискать?
        - Где потискать? В полете? Хочешь, я дам тебе собачку на обратную дорогу - потискаешь! Да она обледенела вся, как глыба! Ее на голову кому-нить сбросить - никакой бомбы не надо!
        Ягун трещал так быстро, что Таня не успевала переваривать смысл его речи. Он был как словесный пулемет в болтательной войне. Таня поморщилась. В том другом мире так много никто не тарахтел. Его бы не поняли.
        Играющий комментатор был наблюдателен.
        - Эге! Да ты за лето отбилась от рук: разлюбила болтунов! Тебе теперь нравятся молчаливые роковые юноши, которые говорят в час по одному слову. Зато какие открываются возможности! Ты можешь разгадывать словесные ребусы, пытаясь понять, что он имел в виду. Например, он чихнет или почешется, а ты соображаешь - что это? Признание в любви? Тайное сердечное страдание? Робость влюбленного? Или просто звук от переполненности души впечатлениями?
        - Уйди!
        Ягун серьезно кивнул.
        - О да, Таня! Раз ты прогоняешь, это действительно конец! Я ухожу! - сказал он и в самом деле ушел. Доводить Дурневых.
        Дело доведения Дурневых до белого каления пошло так успешно, что уже через пять минут в Ягуна чем-то запустили. Через семь минут хлопнула дверь. Через десять минут самый добрый вампир схватился за шпагу. Через пятнадцать - послышался дробный хохот тети Нинели. Таня поняла, что арктические ледники потекли. Играющий комментатор подобрал отмычку к сердцу грозной гранд-дамы Рублевки.
        Когда Таня пришла на кухню, Пипа и тетя Нинель кормили Баб-Ягуна блинчиками, а тот был так увлечен их поеданием, что даже не мог болтать. Вынужденное молчание его угнетало, и он частично компенсировал его, размахивая в воздухе рукой.
        - У нас в Тибидохсе Пипу все любят! Особенно моя бабуся, потому что Пипа никогда не болеет, хоть в прорубь ее окунай! Оглоблей ее не убьешь! - сказал он с набитым ртом.
        Тетя Нинель, считавшая свою дочку слабенькой и хилой, грозно нахмурилась. Ягун, с его способностью к подзеркаливанию, заметил свою ошибку и торопливо исправился:
        - Ну конечно, на первый взгляд только не болеет! Зато если разболеется, то все, кранты! Туши свет! Очень необычный и ранимый организм! С одной стороны, крепкий, а с другой - стандартные лекарства на него не действуют!
        Тетя Нинель согласно закивала и подложила Ягуну последние два блинчика, слегка подгоревшие и потому предназначавшиеся для Тани. Тем временем подобревший Герман Дурнев надумал сделаться тибидохским благодетелем.
        - Надо что-нибудь передать академику Сарданапалу!.. В кои-то веки! Старается человек, вбивает в ваши головы знания!.. Халявий! Сбегай ко мне в кабинет! Там на полке с энциклопедиями - Нинель, без гримас, пожалуйста! - спрятана бутылка хорошего коньяка!
        Халявий показал братику язык и утащился.
        - Он ее не найдет. Он никогда ничего не находит! - сказала тетя Нинель.
        В кабинете самого доброго депутата что-то обрушилось. Послышался печальный вскрик Халявия. У дяди Германа вытянулось лицо.
        - Я ошибалась. На сей раз нашел! - сказала тетя Нинель, ехидно глядя на мужа.
        После завтрака начались сборы. Под руководством Ягуна, заявившего, что ветра над городом дикие, а температура в верхних слоях атмосферы минус пятьдесят, на Пипу надели две шубы и три курточки, а щеки покрыли толстым слоем крема. Ягун предлагал сало, но от него Пипа с гневом отказалась.
        - Очень мудро! Зачем измазюкивать то, что можно съесть? - одобрил играющий комментатор.
        Настроение у него было отличное. Только что он выпросил у Дурнева новенький летный шлем, который дяде Герману презентовало начальство военной части, где самый добрый депутат в рамках конференции «Государство и армия» читал лекцию о высших моральных ценностях.
        Затем Ягун занялся чемоданами Пипы, приготовленными для отправки в Тибидохс. На ручку каждого он тщательно привязал отдельный амулетик, потом отошел на пять шагов и выпустил зеленую искру.
        - Почтальонум недогоняллум!
        Чемоданы поднялись и, построившись журавлиным клином, дружно полетели в Тибидохс. Во главе клина летел реквизированный пузатый чемодан дяди Германа с ручкой и колесиками, который он брал с собой в зарубежные поездки. Замыкал клин смешной пакет из супермаркета с болтавшимся картонным ярлычком. В него тетя Нинель набила всякую непоместившуюся мелочь.
        - Странный эффект! Когда отправляешь мелкие предметы, они начинают самоорганизовываться в зависимости от количества! - заметил Ягун. - К примеру, отправь я в Тибидохс мешок гороха, горошины летели бы осиным роем. А пошли я пять парковых скамеек, они выстроились бы цепочкой через равный интервал, причем самая сильная скамейка летела бы первой, рассекая другим воздух.
        - А я на чем полечу? - спросила Пипа.
        Ее полетное средство было выброшено еще в июле тетей Нинелью, когда она, в припадке благоустройства носясь по квартире, швыряла что попало в мусор. Пипы тогда не было дома. Вернувшись, Пипа устроила небольшую истерику. (Вы еще не забыли урагана, перебившего все незакрытые окна на западе Москвы и закрутившего узлом деревья во дворах?) Однако истерика истерикой, но лететь Пипе было действительно не на чем.
        Хлопнув себя по лбу, Ягун сбросил рюкзак и достал нечто, смахивающее на старый серый халат.
        - Ах да, Пипенция! Ты же мне писала! Вот он - саван-душитель из коллекции безумных артефактов джинна Абдуллы, которую он собирал вместе с Феофилом Гроттером. Позволяет летать вообще без ничего! Не забудь только завязать узел-контрольку, а то пару раз случалось, что долетал один саван, а остальное терялось по пути.
        - Саван-душитель? - медленно переспросила Пипа.
        Ягун дернул себя за правое ухо.
        - Ну понимаешь, тут уж как повезет. Надо смотреть по цвету кистей. Перед тем, как обвить шею, они становятся багровыми. В этот момент нужно крепко их держать.
        Минуты две Пипа сопела, потом мрачно сказала:
        - Ну давай сюда свой халатик! Не пешком же топать!
        Пока Пипа облачалась в саван и расправляла кисти, Таня успела собраться. Все ее вещи прекрасно уместились в футляр из-под контрабаса, опустевший, когда Таня достала инструмент, чтобы подготовить его к полету. Она стояла у открытого окна лоджии, с тревогой смотрела вниз и нервничала. Двор казался крошечным. Машины как букашки, люди как муравьи. Неужели ей придется забираться с ногами на край лоджии и делать шаг? А если контрабас ухнет вниз? Ведь сама она никогда на нем не летала - только ее двойник.
        - Мамочка моя бабуся! Танька, ты бледно-зеленая! Высоты боишься? - весело крикнул Ягун.
        - А что? Нельзя? - недовольно спросила Таня.
        Ягун расхохотался.
        - Тебе, королеве драконбола, грозе бабаев и драконов, можно все! В этом даже есть шарм!

«Гроза бабаев и драконов» затосковала, пытаясь нашарить в памяти хотя бы одно полетное заклинание. Но так и не нашарила. Видимо, та другая Таня Гроттер так срослась сердцем с полетами, что все, что их касалось, оказалось в запретной зоне личных воспоминаний. Лишь после больших усилий отыскался какой-то Труллис-запуллис.
        - Труллис-запуллис, - шепнула Таня, проверяя, послушается контрабас или нет.
        С кольца сорвалась зеленая искра, однако контрабас почему-то остался на месте. Искра металась по застекленной лоджии с видом сердитой пчелы, не знающей, кого ужалить.
        Несколько секунд ничего не происходило, а потом подслушивающий под дверью лоджии Халявий случайно выронил пульт от телевизора. Соскучившаяся от бездействия искра прожгла дверь и устремилась к нему. Таня, Ягун и Пипа услышали дикий вопль. По комнате носился взбесившийся пульт от телевизора, тараня на своем пути все живое, неживое и приблизительно живое. Вскоре Халявий был подбит пультом в глаз и трусливо укрылся в шкафу. Пульт врезался в стену и раскололся.
        - Ух ты! Оказывается, заговоренный пас можно использовать и на земле! Молодец, Танька! Надо запомнить! - Ягун похлопал Таню по плечу. - Ну все, стартуем! Не хочу добираться ночью. Холод тот же, а впечатлений нуль!
        - А ты на чем полетишь? На каком заклинании? - спросила Таня будто вскользь.
        - Да уж не на Пилотус камикадзис! На Торопыгус угорелус, мамочка моя бабуся! - самодовольно ответил Ягун.
        - Торопыгус угорелус, - громко произнесла Таня, плохо догадываясь, к чему это приведет.
        Кольцо полыхнуло искрой. Таня едва успела схватиться за гриф. Контрабас рванулся и с огромной скоростью устремился в небо. Бестолково размахивая смычком, что приводило к диким скачкам контрабаса, Таня висела на грифе, боясь разжать пальцы и скуля от ужаса.
        Баб-Ягун умиленно любовался на это с лоджии, заливая в бак пылесоса рыбий жир. Иногда Таня оказывалась выше контрабаса, иногда ниже, а порой возникали такие мудреные комбинации, что вообще невозможно было понять, кто где.
        - Новый маневр! Никогда его раньше не видел. За это я Таньку и люблю! Не человек, а сплошной эксперимент! Заметь: одним пальцем держится, а без страховки летит! Без всяких там Ойойойс шмякис брякисов! - восхищенно поделился Ягун с Пипой.
        Та кивнула и, чмокнув в щеку расстроенную мамочку, которая немедленно, не дожидаясь, пока дочь улетит, принялась названивать ей по зудильнику и злиться, что Пипа не отвечает, стартовала на Тикалус плетутс.
        Серые полы савана надулись ветром и взметнули Пенелопу выше туч. За Пипой на чихающем чешуей пылесосе стартовал Баб-Ягун.

* * *
        Пальцы Тани разжимались от усталости, когда очередное хаотичное движение смычка оказало ей услугу. Контрабас резко клюнул к земле, и Таня, перевернувшись в воздухе, оказалась на нем верхом.
        Не растерявшись, она обхватила контрабас руками и ногами, прижавшись к нему животом. Лететь сразу стало проще. Ветер больше не срывал ее. Вытянув правую руку над головой, Таня управляла контрабасом. Постепенно она разобралась, что все зависит от смычка. Он главный на этом празднике жизни. Куда смычок показывает, туда контрабас и летит.
        Москва осталась далеко позади, когда Таню нагнал Ягун, буксировавший за собой Пипу, громыхавшую обледенелым саваном. Пояс с кистями так одеревенел, что представлял собой сплошную сосульку. Придушить кого-либо сосулькой было невозможно, так что Пипа, пользуясь своей непридушенностью, поглядывала по сторонам и орала в зудильник мамуле:

«Как что делаю? Лечу! Как с кем лечу? Ты что, больная? С Карлсоном!.. Кричи громче, я тебя не слышу!.. На бумажке напиши!»
        Ягун жестом показал Тане, что нужно подняться выше. Та послушалась, понимая, что самой дорогу в Тибидохс ей не найти. Они пронизали тучу и оказались в зоне постоянных ветров. Ровное воздушное течение неслось на юго-запад. Тане казалось: она слышит гул ветра, похожий на рев водного потока. Гул такой сильный, что она не слышала даже собственного крика.
        Втянув в плечи голову, Ягун отважно нырнул в воздушное течение и унесся вперед, став не крупнее точки. Набравшись храбрости, Таня последовала за ним. Струны контрабаса гудели. В одно мгновение с Тани сорвало плохо завязанную шапку, а она едва поняла это, оглушенная ревом и замороженная ледяным ветром. Голова у нее была не столько рыжая, сколько покрытая ледяными иглами.
        Таня едва удерживала смычок, не позволяя ветру развернуть контрабас. Если бы это произошло, он утратил бы управление, завертелся в вихре, и Таня не смогла бы на нем усидеть.
        Летели они бесконечно. Все мысли у Тани смерзлись в ледяной ком, а одеревеневшие пальцы едва удерживали смычок. Она не радовалась ни океану, мелькавшему в разрывах туч, ни веселой физиономии Баб-Ягуна, появлявшейся то справа, то слева от нее, ни Пипе Дурневой, которая в своем саване, надетом поверх норковой шубки, с растопыренными руками и ногами, с серьезным лицом, покрытым толстым слоем крема, казалась чем-то средним между пугалом, снеговиком и скифской бабой.
        Наконец Баб-Ягун снова возник перед Таней, но больше не клюнул, как поплавок, а, ткнув пальцем в брюхо разъевшейся тучи, что-то прокричал. Таня попыталась разглядеть, на что он показывает, но увидела только тучу.
        Баб-Ягун махнул рукой еще отчаяннее и, задрав трубу пылесоса, резким рывком вышел из воздушного потока. Тане осталось только последовать его примеру.
        Пылесос Ягуна ревел и вибрировал. Трубу окутывало сизое дымное облако. Изредка Таня лицом влетала в это облако и начинала задыхаться. Земля стремительно приближалась. Замедляться Ягун явно не собирался, а возможно, уже и не мог. Пипа падала за его пылесосом, как ледяная глыба. Когда ее разворачивало ветром, Таня видела все те же растопыренные ручки и выпученные глаза на серьезном лице.

«Сумасшедший! Разобьется! И я вместе с ним!» - Таня лихорадочно соображала, как ей остановить контрабас. Принципы полета она более или менее усвоила, но вот как затормозить?
        Ягун повернулся, крикнул: «Грааль Гардарика» - и исчез вместе с Пипой.
        - Грааль Гардарика, - торопливо шепнула Таня, поняв, что еще мгновение, и будет поздно.
        Палец опалило яркой искрой, которая, скользнув по рукаву, прожгла куртку у локтя. Тане показалось: она бесконечно сузилась и протиснулась через что-то очень тесное.
        В закатных лучах, прочертивших огненные дороги в волнах океана, вспыхнул остров. Лес, болото, скалы. В центре острова лежала огромная каменная черепаха. Ее башни ввинчивались в тучи. Казалось, небо держится на этих башнях. Таня поняла, что это и есть тот самый Тибидохс, к которому устремлены все мысли матери-опекунши. И она, посланница Чумьи, семя их далекого мира, добралась сюда!
        Ягун отнесся к свершившемуся у него на глазах чуду как к чему-то обыденному. Он перебросил трубу пылесоса из одной руки в другую, у земли эффектно развернулся и, едва не размазав Пипу носом о скалу, понесся к стенам Тибидохса. По подъемному мосту прохаживался громадный циклоп с секирой. Посреди лба у него ворочался огромный глаз. Не зная, как остановить контрабас, Таня в отчаянии направила контрабас прямо на циклопа.
        Выронив секиру, Пельменник отскочил и могучими руками вцепился в контрабас. Разогнавшаяся Таня слетела с инструмента, лбом врезалась Пельменнику в подбородок и, ласточкой пролетев между двумя каменными столбами, с головой окунулась в заболоченный ров.
        Когда, так и не выпустив смычка, она вынырнула, Ягун протягивал ей с моста трубу пылесоса. Ухватившись за нее, Таня вылезла на мост. Глаза у играющего комментатора были круглые, как очки первых пилотов. Шлем дяди Германа только усиливал впечатление.
        - Это войдет в историю, мамочка моя бабуся! От Поклепа тебе влетит, но первокурсники будут ходить за тобой хвостом! Самая красивая посадка за всю историю Тибидохса! Никаких Чебурыхнус парашютис! К чему мелочиться? Ищи ближайшего циклопа и на таран!
        - Ты о чем? - раздраженно спросила Таня, обтекая стоячей водой.
        Не объясняя, Ягун ткнул пальцем через плечо. За его спиной, обхватив руками невредимый контрабас, растянулся Пельменник, нокаутированный ударом ее головы в челюсть.
        Таня осторожно ощупала свою голову. Шишки не было. Правду говорят, что лобная кость самая прочная.
        - Ну, я просто разогналась и…
        Ягун не слушал. Он не мог одновременно слушать и восхищаться. Какое-нибудь одно из двух дел пришлось бы делать некачественно. Ягун же не любил халтуры.
        - Вырубить трехметрового циклопа! Да его не всякая боевая магия возьмет, а ты его просто - раз! - и туши свет, вась и толиков!.. Но, знаешь что, пойдем-ка отсюда! А то прочухается и секирой вдарит - он у нас мачо горячий!
        Таня осторожно вытащила из рук Пельменника свой контрабас и поспешно скользнула за ворота. Там обледенелая Пипа пересчитывала чемоданы. Оказалось, из двадцати двух чемоданов четыре откололись, заблудились по дороге. Ягун предположил, что напутал с количественным распределением магии. Чемоданы вышли на орбиту Земли и стали ее искусственными спутниками.
        Технические подробности интересовали Пипу мало.
        - Меня это не волнует! Притащи мне их обратно! Или я не знаю, что с тобой сделаю!
        - Угроза звучит размыто! - заявил Ягун. - И это после того, как я добрых семь часов буксировал тебя, не жалея веревочки? Чтобы чемоданы вернулись, кто-то должен оказаться с ними рядом, направить на них перстень и произнести: «Одиссеум небродулус!» Хочешь, я тебя телепортирую? В крайнем случае Танька подмогнет.
        - А обратно? - кисло спросила Пипа.
        - С «обратно» могут возникнуть проблемы. Воздуха в космосе нет, магическую искру не выбросишь. Но, если привязать к ноге двадцатикилометровую веревку, мы сможем сдернуть тебя с орбиты за веревку. Надо только рассчитать вес веревки и примерный квадрат приземления.
        - Квадрат?
        - Ну да. Ты же шлепнешься в океан. Или ты думаешь, что тебя, как Таньку, Пельменник поймает?
        Расстроенная Пипа уже махнула на чемоданы рукой, а Ягун все еще убеждал ее. Идея с длинной веревкой и Пенелопой на орбите Земли ему понравилась.
        Кто-то, задыхаясь, выбежал из Большой Башни и остановился рядом. Ягун перестал наседать на Пипу и махнул рукой.
        - О, привет, старый штиблет! Вот, кстати, уникум, тоже рвался тебя встречать! Но на его пылесосе только до кладбища долетишь! Он через каждые десять метров глохнет!
        Таня обернулась. Перед ней стоял парень. Худой, растрепанные волосы. Смешная коричневая пайта с капюшоном. Когда в поисках джинсов они обходили магазины одной цены, Таня видела целые залежи похожих. Парень беспокойно дергал торчащий из капюшона шнурок. Васильковые глаза сияли.
        - Иван Владимирович Валялкин. Родился в семье лопухоидов, имел тяжелое детство. Специализируется по ветеринарной магии у Тарараха, - вполголоса сказала Таня.
        Парень удивленно отпустил шнурок, но радость из его васильковых глаз не исчезла. Слишком много ее там было.
        - Я очень-очень по тебе скучал! - сказал он.
        Таня уставилась на него неодобрительно. В их мире просто невозможно было такое ляпнуть. Даже если ты потомственный неудачник и тебе плевать на гранды. Как это? Взять и открыть кому-то душу? А если туда плюнут? А, ну понятно! Он провокатор! У них тоже есть такие! Прибегут, расскажут, как они по тебе соскучились, влезут в сердце без мыла, выпытают какую-нибудь тайну, вырвут признание и бегом к матери-опекунше получать призовые гранды.
        Продолжая сиять, Ванька явно ждал какого-то ответа.
        - Очень за тебя не рада! Белых тебе тапочек! - осторожно отозвалась Таня. Это было вполне нейтральное приветствие, которое подошло бы даже для родного дедушки.
        Васильковые глаза недоумевающе моргнули. Потом парень улыбнулся. Он не любил и не умел обижаться. И еще один минус в глазах Тани. Настоящий мужчина не должен спускать никому, особенно девушке, которую он недостаточно последовательно ненавидит. Чужой еще куда ни шло (вдруг у нее отравленное шило в рукаве?), но не своей.
        Правый рукав пайты зашевелился, и высунулась мордочка хорька или ласки, с любопытством ерзавшая носом. Послышался писк, мордочка скрылась и немедленно появилась другая. Снова писк, возня в рукаве, короткая драка, и опять все закончилось очередной мордочкой. Теперь они менялись три раза в секунду.
        - Сколько их там? - спросила Таня, невольно протягивая руку.
        - Один.
        - Как один?
        - Это тяни-толкайчик! - пояснил Ванька. - Только Тяни-Толкай - лошадь, а это двухголовый хорек. Кстати, может прогрызать лист железа. Хочешь подержать? Осторожнее, у него на спине свежий шов.
        Таня отдернула руку.
        - Ни в коем случае!
        - Почему? Из-за шва?
        - Если он прогрызает железо, значит, может прогрызть и меня!
        Рядом кто-то засмеялся тихо, хищно, знакомо. У ворот стоял высокий смуглый юноша и поигрывал бамбуковой тростью. Его темные глаза не отражали солнечного света, поглощая его, как черная дыра. Таня не слышала, как он подошел.
        - Ну Валялкин, конечно, уже здесь! Странно, что он не спрыгнул со стены! Лепешка у ног девушки выглядела бы романтично! - сказал он, предупреждающе поднимая трость, чтобы Ванька на него не бросился.
        - Гулеб! - забывшись, воскликнула Таня.
        Юноша нахмурился.
        - Глеб Бейбарсов!.. Мы прилетели час назад. С Жанной Аббатиковой и Леной Свеколт! - быстро сказал он.
        И правда, Гулеб был не один. Его сопровождали две девушки. Одну из них Таня знала. Это была некромагиня Жанин Абот, гибкая, подвижная, с каштановыми волосами, но не с таким обветренным лицом. Другая - незнакомая, с косами разного цвета - упорно смотрела себе под ноги. Глаза она вскинула всего на одно мгновение, но и этого было достаточно. Таня ощутила, что она очень наблюдательна и умна. Опасный противник! Интересно, она вплетает в разноцветные косы ножи, заговоренные на сонную артерию, или действует исключительно магией?
        - Как добрались? - спросила Таня.
        - О, ничего! Вполне в традициях, - небрежно отозвался Бейбарсов.
        На лбу у него была припухшая борозда, пропахавшая кожу от правой брови и до линии волос.
        - Об киску поцарапался? - поинтересовалась Таня.
        Он небрежно провел рукой к волосам.
        - А, не затянулось еще! Почти об киску. Это меня пулей задело.
        - Пулей?
        - Жанна замерзла. Мы снизились, полетели над океаном, а тут корабль. Длинный такой, торговый. Мы, в общем, и садиться на него не собирались, но Лена надумала попросить кипятку. Я тихо-мирно спрыгиваю со ступы, иду по палубе, всюду стучу, ищу чего-нибудь живое, понимающее русский язык, и тут вдруг что-то хлопает, и мне обжигает лоб. Вижу шагах в десяти мужика с круглыми глазами, который трясущимися руками целится в меня из пистолета. Чуть левее, и я бы с тобой не разговаривал. Обидно, да? Горячей воды им жалко, тем более что чайные пакетики у нас свои!
        - Ясное дело! Некромаги никогда ни в чем не виноваты, - отозвалась Таня.
        Глеб с кукольным недоумением округлил глаза.
        - Вот именно. Корабль перевозил говяжьи туши из Южной Америки. Пять тысяч туш в глубокой заморозке. Когда туши взбунтовались и полезли из трюма, экипаж очень озадачился. Некоторые даже додумались в них стрелять. Но разве мороженые туши боятся пуль? А вот обижаться - обижаются! Кушали себе травку, а их током, на крюк и в трюм. Ну теперь-то они отомстили.
        Глава 6
        Гекатонхейры
        Очень хороший - даже гениальный скульптор - максимум может создать статую, которая будет КАК ЖИВАЯ. Но никогда не создаст ничего РАВНОГО ЖИВОМУ. В лучшем случае КАК. Так и любой маг никогда не создаст ничего равного ПРАВДЕ. Более того, максимально зоркий, предельно прозорливый вымысел будет только приближен к ПРАВДЕ.
        Академик Сарданапал Черноморов
        Грааль Гардарика срабатывала непрерывно. Казалось, горизонт освещают непрестанные зарницы. Суета была страшная.
        На длинных транспортных скамейках доставляли новичков. Новички жались друг к другу, как нахохлившиеся воробьи в зимний день. К некоторым опасно было приближаться. Маленькая девочка из элементарных магов взглядом подожгла во рву воду, которую никто не знал как потушить. Круглощекий мальчик - сердитый и встопорщенный, с глазами в кучку - произносил жуткие пророчества. Если кто-то им сдуру верил, пророчества моментально сбывались. Если не верил, то не сбывались. К тому же он был простужен и то и дело чихал. Все, на кого попадали шарики его слюны, тоже начинали пророчествовать. Ягге, встречавшая у ворот первокурсников, завязала ему шарфом рот (он успел-таки на нее чихнуть) и за ухо отбуксировала его в магпункт.
        - Отпусти меня! Ты не знаешь, бабулька, с кем связалась! Я Боря Козюбрин, потомственный чревовещун! Твой магпункт сегодня сгорит! - вопил карапуз.
        - А ежики у каменной статуи не родятся? - хладнокровно поинтересовалась Ягге.
        За ее спиной кто-то завопил. Бабуся Ягуна обернулась. У каменной статуи императора Карла Пятого рождались ежики.
        - Я вам поверил! Я доверчивый! - мстительно пропищал сквозь шарфик Боря Козюбрин.
        Ягун умотал в драконбольные ангары за чешуей для пылесоса. Красавец Бейбарсов удалился со своими спутницами, на прощание негромко сказав Тане:
        - Шурасик передал, что в четыре утра в парке у пруда очень красиво!
        Таня прекрасно поняла, что это значит. Она ненадолго заглянула в свою комнату, несколько расширенную с помощью пятого измерения. Ее соседки были на месте. Пипа разбирала чемоданы, а Гробыня дразнила ее.
        - Смотри растолстеешь, Пипенция! Ты ржешь уже полчаса, а пять минут смеха - стакан кефира.
        Пипа вместо ответа швырнула в нее пустым чемоданом. Гробыня оставила наследницу предводителя вампиров в покое и занялась скелетом Дырь Тонианно, притворяясь, что хочет поменять его роскошную шляпу с плюмажем на плавательную шапочку Пипенции.
        - Наотдыхалась, Гроттерша? По мне не соскучилась? - спросила Гробыня хитрым голоском, бросив на Таню лукавый взгляд.
        Таня оценила быстроту, с которой Гробо адаптировалась. Казалось, она провела в Тибидохсе всю жизнь. Отвлекаться на Таню Гробыне не стоило. Скелет мушкетера сделал быстрый выпад шпагой и разрубил ненавистную шапочку в руках у Гробыни на две части, отстояв свой плюмаж.
        Оставив Пипу вопить на Гробыню и оплакивать свою шапочку, Таня отправилась бродить по Тибидохсу. Разумеется, слившись с двойником, она и так все тут знала, но не доверяла захваченной с помощью магии памяти. Лучше увидеть все собственными глазами.
        Ванька таскался за ней хвостом. Вежливого способа отделаться от него Таня не видела. Невежливый же способ - коленом в печень и локтем в челюсть - тут не подходил. Хватит с нее на сегодня одного Пельменника. И без того ее многие считают девушкой-монстром.
        Ванька попытался взять ее за руку. Таня остановилась и холодно спросила:
        - Не знаешь, чья это конечность ко мне прилипла?
        Ванька убрал руку.
        - Ты какая-то другая, - пожаловался он.
        - Зато ты тот же самый. В этом вся проблема! - не удержалась Таня.
        К ее удивлению, Ванька ничуть не обиделся. Даже улыбнулся.
        - Ты чего это? - спросила Таня подозрительно.
        - «Поменьше слушай, что девушка говорит, и будь всегда рядом. Просто рядом», - произнес Ванька.
        Некоторое время Таня переваривала новую для нее мысль. Потом поинтересовалась:
        - И что за дурак такое ляпнул?
        - Ты. Твои прошлогодние слова. Я их запомнил и теперь всегда им следую, - ответил Ванька.
        Таня хмыкнула. Ну что тут скажешь? Великие слова великого человека. Можно выткать как девиз на домашних тапочках.
        Окончательно с Ванькиным присутствием она примирилась в берлоге у Тарараха. Плечистый питекантроп очень заинтересовал Таню. Склонившись над зубоврачебным креслом, он загнутым кинжалом ковырял в зубах у гарпии. Гарпия широко разевала рот. Это была неприятная толстая особа средних лет, очень следящая за своей внешностью, капризная и мнительная. В зубах у нее застрял человеческий палец в прокушенной стальной перчатке.
        - Смотри не поцарапайся! У нее зубы отравленные, - предупредил Ванька.
        - Не боись! Не впервой, - буркнул Тарарах, приветливо махнув Таньке короткопалой кистью.
        Он достал палец, осмотрел его и осторожно опустил в таз.
        - Чей палец-то хоть? Не того, который жениться обещал? - поинтересовался он.
        - Этот уже ни на ком не женится, - неприветливо ответила гарпия и улетела, хлопая крыльями.
        - Злобная курица! А воняет от нее как! И чего ты всем помогаешь? - спросила Таня.
        Тарарах редко разменивался на удивленные взгляды. Он был очень прост. Задали вопрос - отвечает. Не задали - молчит.
        - Ну и помогаю. Может, и мне когда-нибудь кто-нибудь поможет, - просопел он, с усилием задвигая зубоврачебное кресло в нишу в стене, чтобы оно не мешалось.
        - М-м-м… Она тебе хоть что-нибудь принесла за работу?
        - Она принесла мне возможность ощутить себя нужным. Садись, Танька, ужинать! Не стоило тебе надолго зависать у лопухоидов. Не иначе они на тебя начихали! Ничего, отогреем!
        Ужин у Тарараха был интереснейший. Что такое «много блюд», он не понимал и ел в основном мясо. Вот и сегодня питекантроп с таинственным видом выглянул в коридор, затем запер дверь на толстенный засов и застенчиво извлек из-за занавесочки часть туши вепря.
        - Килограммов сорок мяска… На скромный шашлычок, пожалуй, должно хватить!
        - Откуда вепрь? Из леса, вестимо? - спросил Ванька.
        Тарарах со смущением передернул плечищами.
        - Да, тут такая штуковина… Дубыня с Горыней опять повадились ловушки ставить на водопойной тропе. Надо бы Поклепу сказать, да ребят жалко. Ничего, я сам с ними это перетру! - буркнул он, взглянув на стоявшую в углу дубину.
        Ванька усомнился, что питекантроп справится сразу и с Дубыней и с Горыней, и вызвался помочь.
        - Ну, это уже завтра… Если надо, так мы и Таньку прихватим. А пока шашлычок! - решил Тарарах.
        Вечер прошел отлично. Они жарили на огне мясо и почти жалели Дубыню и Горыню, которым хочешь не хочешь, а придется вправить мозги.
        - Можно, конечно, и до послезавтра отложить. Авось они златорогого оленя грохнут, а я его первым найду! - пошутил Тарарах, однако Таня знала, что взбучки богатырям не миновать.
        Много раз за сегодня сев в лужу, Таня теперь следила за собой, чтобы еще чего-нибудь не ляпнуть. Она жевала мясо и размышляла: странно, что Ванька и Тарарах до такой степени спелись, причем на уровне, который лежит глубже уровня слов.
        Изредка Тарарах произносил нечто отрывистое и загадочное. Например: «Я тут все думаю. Оно, кажись, можно бы и того…» И Ванька мгновенно угадывал, что это было продолжением позавчерашнего спора, когда они вместе зашивали спину двуглавому хорьку. «Для жилы у него кожа слишком тонкая», - говорил он, и питекантроп с ним соглашался.
        Лишь один раз Таня не выдержала и снова ляпнула глупость. Это когда она увидела на руке у Тарараха длинную, неаккуратно зашитую царапину.
        - А это откуда?
        Тарарах смущенно оглянулся куда-то на дальние клетки.
        - Да тут… понимаешь, химера зубом зацепила… Она ничего, не злая… просто мясом подавилась, а когда я ей помог, решила, что я у нее мясо отбираю… Обычная, в общем, заморочка!
        - Ты им помогаешь, а они тебя кусают и царапают. А ты все равно чему-то радуешься. Тупо как-то, - буркнула Таня. Она снова перестала понимать Тарараха и отчего-то разозлилась.
        Ближе к концу ужина в дверь кто-то робко поскребся. Питекантроп открыл. На пороге стояла Дуся Пупсикова. В руках она держала маленькую клетку.
        - Вы не посмотрите моего хомячка? Он сегодня вздрагивал во сне! - попросила она.
        Тарарах заглянул в клетку.
        - Прекрасный здоровый хомяк! Слегка перекормлен. Гоняй его побольше!
        Дуся тревожно моргнула.
        - А мне казалось, он такой худенький. Может, у него какие-то скрытые болезни?
        - Вряд ли, - отрезал Тарарах, по-прежнему не делая ни малейших попыток дотронуться до хомяка.
        Дуся Пупсикова огорчилась. Она была полна заботы, а забота, как известно, лучше всего проявляется, когда кого-нибудь лечишь. Тарарах, хотя и был грубоватым питекантропом, неплохо знал девушек подобного склада.
        - Если хочешь, могу почистить ему зубы под общим наркозом. Приходи завтра! - предложил он, смягчившись.
        Дуся просияла.
        - Правда? Я как чувствовала! Он тогда перестанет вздрагивать во сне?
        - Обязательно, - терпеливо пообещал Тарарах.
        Просиявшая Дуся ушла. Питекантроп закрыл за ней дверь.
        - Напрасно ей подарили этого хомяка. Она его того… до смерти залюбит. Надо бы собаку! Желательно крупную и с хорошим здоровьем, чтобы можно было ее продолжительно лечить.
        - Собаку - это которая друг человека? - весело уточнил Ванька.
        Его слова, как будто совсем простые, рассердили питекантропа.
        - Собака - не друг человека! - строго поправил он.
        - А кто? Враг, что ли? - удивился Ванька.
        - Во многих отношениях она его учитель!
        Таня разглядывала нож Тарараха. Он ей понравился - с ручкой из оленьего рога, синеватый, с широким лезвием. В берлоге у Тарараха было жарко. Таня бросила свитер на стол рядом с ножом, а через некоторое время, вспомнив о свитере, небрежно затянула его узлом вокруг пояса.
        - Никто не видал моего ножика? Я его вроде куда-то сюда клал! - хватился питекантроп несколько минут спустя.
        Таня и Ванька приняли в поисках ножа самое деятельное участие. Таня даже под стол залезла и надолго исчезла под ним, но, увы, поиски ничего не дали. Под конец Тарараху стало неловко.
        - Да не надо, ребят! Слышь, Тань, вылазь! Перепачкаешься!.. Там не сказать, чтобы сильно грязно, но последний раз я там убирался еще до того, как обзавелся столом!
        Таня выбралась, отряхивая колени, к которым прилипли кости крыла вымершей птицы дронт.
        - А нож? Что, больше не нужен? - спросила она строго.
        - Ну может, его заговорил кто. Второкурсники иногда балуют, - вздохнул Тарарах.
        Чтобы отвлечься от потери ножа, питекантроп стал рассказывать, что в Заповедном лесу вторая неделя сентября всегда самая бурная. Жар-птицы слетаются со всего света продолжать род. Птицы-самцы привлекают самок зеленым, алым, желтым и жемчужным сияниями, повторяющимися через определенные промежутки времени. Самки же, отвечая на призыв, полыхают багряным так, что на лопухоидных спутниках, наблюдающих за Землей из космоса, выгорает оптика. К счастью, Грааль Гардарика чаще всего блокирует всякое наблюдение за Тибидохсом.
        Таня принимала решения мгновенно.
        - Пойдем посмотрим! - крикнула она, срываясь с места.
        Питекантроп тоскливо оглянулся на шашлык.
        - Ты что, Танька, ослепнешь! До ночи немного осталось.
        - Мы успеем!
        - Скала мешает, а пруд огибать придется со стороны перешейка с океаном.
        - Ну так бегом…
        - Нет, Тань! Бегом будет завтра! А пока будет ам-ам и бай-бай! - решительно заявил Тарарах.
        Он поужинал и вытер жирные руки о волосы. Он хранил стойкое пещерное убеждение, что они от этого становятся лучше. И точно, волосы у питекантропа были отличные. И не только на голове, но и на груди, и на спине, и на плечах.
        Позаботившись о волосах, Тарарах лег на шкуру, повернулся спиной к камину и закрыл глаза. Прошло десять минут. Со шкуры доносилось похрапывание. Решив, что питекантроп таким образом пожелал им «спокойной ночи!», Таня с Ванькой хотели уйти, но тут в большой клетке, стоявшей в дальнем углу, словно что-то взорвалось. Жар-птица со сломанным крылом заметалась, рассыпая сквозь прутья золотистые искры.
        Отзываясь птице, застучал в деревянный ящик старый вурдалак. Века четыре назад он проглотил перстень Афины и превратился в черепаху. Со временем вурдалак так привык быть черепахой, что и сам теперь путался: кто он - черепаха, бывшая когда-то вурдалаком, или вурдалак, которому приснилось, что он был черепахой.
        - Что это? - испуганно спросила Таня.
        - Почуяли что-то зверушки… - шепотом ответил Ванька, и тут многобашенная громада Тибидохса вдруг сотряслась. Запрыгало пламя в камине. С потолка посыпались мелкие камни. Таня присела, защищая голову. Грохот уже стихал. Древняя магия надежно хранила школу волшебства от обрушения.
        Тарарах заворочался на шкуре и, не открывая глаз, с досадой сказал:
        - И чего им на месте не сидится?
        - Кому?
        - Котт, Гиетт и Бриарей вернулись вчера вечером.
        - Титаны?
        - Ну можно и так сказать. Все же я предпочитаю слово «гекатонхейры». У каждого по сто рук, по пятьдесят голов и немерено силушки. Нервничают ребятки, вот школа и ходит ходуном. И ведь не поймешь, чего они вообще сюда притащились. Тесно им в подвалах - не развернешься.
        - А если спросить? - предложила Таня.
        - Спроси! Дело хорошее! - охотно согласился Тарарах, придвигаясь ближе к камину.
        - А что? Не говорят?
        - Думаешь, к ним так просто сунуться? Иди сбегай к солнцу - зачерпни ведро газа! Все сто пятьдесят голов кричат разом, ни бельмеса не понять, сразу глохнешь… - Тарарах зевнул и заснул окончательно.
        На его темных волосах, обильно смазанных жиром, объединились два пламени - мерцание огня и сияние метавшейся жар-птицы.

* * *
        Спала Таня мало. Недаром выживание преподавали у них старые боевые магусы. Когда отдыхаешь в мягкой постели, тепло укутанный, - не восстановишься и за девять часов. Будешь шататься вялый и сонный, с мешками под глазами и никогда не спрыгнешь с Кофейникуса возбуждалуса. Зато на голой земле или на полу при открытых окнах тело быстро становится бодрым. Где-то под утро, часам к трем, неудобство от холода и жесткости перебарывает усталость, и ты снова свежий как огурчик. Главная премудрость - не застудить поясницу, но это мелочи. На это есть легкие одеяла, особые согревающие заклинания и пояса из собачьей шерсти.
        Ровно в половину четвертого Таня выскользнула из комнаты. Кровать Гробыни была уже пуста. Уходя, Склепова не удержалась от дружеской проказы и подложила к Пипе под одеяло скелет Дырь Тонианно, заботливо укрыв их одним одеялом. Мушкетер довольно скалился и с нетерпением ожидал, пока дочка дяди Германа проснется. В зубах у него была роза.
        Полетные заклинания в стенах школы волшебства были блокированы. Да Таню и не тянуло на контрабас после опыта вчерашнего перелета. Она бесшумно выскользнула за ворота и прокралась по мосту мимо дремлющего Пельменника.
        Посреди заросшего тибидохского пруда лежал небольшой остров, плоский, как тарелка. В пруду квавали лягушки, добрая половина которых являлась необратимо заколдованными царевнами - результат неудачного средневекового эксперимента Великой Зуби по трансформации особ королевской крови в земноводных.
        Вечерами царевны выползали на кувшинки, вспоминали былые времена и ссорились из-за комаров с настоящими лягушками. Большинство из них, устав ждать царевичей, давно состояли в прочных лягушачьих браках и имели многочисленное, но, увы, неговорящее потомство.
        На острове, густо заросшем камышом, сидела русалка Милюля и дулась на Поклепа, который не отпустил ее в туристический тур на Магические Багамы. Сам Поклеп Поклепыч прохаживался по берегу на порядочном отдалении от острова и притворялся, что ему все равно.
        Кричать с берега на остров и с острова на берег было далеко, поэтому между влюбленными летали Недолеченная Дама и поручик Ржевский и служили им чем-то вроде бесплатного телеграфа.
        - Она погрузила меня в пучину страданий, но я ее прощаю! - говорил Поклеп Недолеченной Даме. Дама от горести шла рябью и, стеная, устремлялась над водами пруда к поручику Ржевскому, который ожидал ее в камышах у острова.
        - Вольдемар, потрудитесь передать! - стонала она, кривясь от мигрени. - Это так душещипательно! Она погрузила его в пучину! Швырнула! Растоптала!
        - Кого?
        - Как вы не понимаете, Вольдемар? У вас не сердце, а мозоль! Этого чудесного, хотя и невзрачного внешне человека! Ступайте к ней, Вольдемар, и будьте мужчиной! На вас вся надежда!
        Пытаясь запомнить, Ржевский чесал лоб, поправлял в спине двенадцать ножей и решительно направлялся к Милюле:
        - Эй ты, рыба! Сюда слушай! Поклеп, короче, из-за тебя куда-то там погрузился! Топиться, короче, идет!
        - Где топиться?
        - А я почем знаю? В болоте небось! Нормальный непьющий мужик, не хило, да? А ты если не перестанешь выпендриваться - тоже туда улетишь!
        Милюля фыркала с тем расчетом, чтобы слышно было на берегу.
        - Таких жмотов, как он, болото не затягивает. Болоту противно!
        Ржевский честно напрягал свои полупрозрачные извилины и летел к Недолеченной Даме. Та, волнуясь, ожидала его на середине пруда.
        - Ну как, Вольдемар?
        - Подробностей не помню. Ботва какая-то! Она то хохочет, то рыдает. Чего-то там про «болото» и «противно», - сообщал он.
        Недолеченная Дама хватала его за руки.
        - Вы сокровище, Вольдемар! Вы не поручик больше, даже не майор, вы фельдмаршал моего сердца! Вы совершили невозможное!
        И она спешила к Поклепу.
        - Она раскаялась! Она сама себе противна! Она рыдает в голос! Говорит: без тебя ее душа - болото!
        Поклеп розовел от счастья, но тотчас спохватывался и натягивал на лицо равнодушие. В конце концов, он был великий завуч великой школы, а Дама всего лишь призрак, да еще и недолеченный.
        - Хм… что ж, я рад… она должна понять, что основа всякого совместного быта - жизнь по средствам. Тут надо, чтобы все было гармонично. Когда один зарабатывает, а другой тратит - это диспропорция, гм… - бубнил он, а сам едва не прыгал от счастья.
        Ухватив интересное словцо, Недолеченная Дама мчалась к своему верному поручику.
        - Диспропорция! - кричала она, роняя в пруд зонтик. Зонтик, тоже призрачный, уходил на дно без всплеска.
        Ржевский морщился.
        - Это еще кто? У нас в полку так не ругались!
        - Ну, это когда что-то к чему-то не подходит. Ну там маленькая голова - большие ноги. Или глаза слишком большие! - поясняла Дама.
        Поручик направлялся к Милюле. Русалка ждала его, аккуратно давя на прекрасной бледной руке комаров. Она делала это пальчиком, очень осторожно, так что комар абсолютно целый просто заваливался набок, как воин, которому пуля попала в сердце.
        - Он говорит: ты типа это… ну, в общем, лучше тебе этого не слышать!.. - смущался Ржевский.
        - Говори! Ну! - грозно требовала Милюля, и очередной комар на ее запястье взрывался кровавым пятном.
        - У тебя, мол, башка маленькая, глаза большие, а вместо ног вообще… ну, ты сама, короче, понимаешь… Эй! Эй! Эй! Я же просто посланец! Призрака нельзя задушить! Давай я лучше на словах передам!
        Прячась за деревьями, Таня некоторое время подслушивала переговоры Поклеп Поклепыча со своей половиной, не понимая, куда подевались остальные. Может, она пришла первой? Чья-то рука сзади зажала ей рот. Рэйто Шейто-Крейто всегда подкрадывалась бесшумно. Даже если бы ей захотелось привлечь к себе внимание, инстинкт пантеры воспротивился бы этому.
        - Кто тут? А ну отпусти!
        - Тшш! Идем! Мы поменяли место, а то здесь слишком опасно!
        Они долго крались по сырым аллеям тибидохского парка, пока не оказались в той его части, что граничила с лесом и куда порой через дыры в ограде забредали вепри и единороги. Ритка негромко свистнула. Из темноты к ним скользнули четыре тени. Гробыня, Гуня, Глеб и Шурасик.
        Глава 7
        Черный мак
        Самое важное время в жизни - настоящее мгновение, потому что прошлое минуло, а будущее еще не настало. Самый значительный человек в твоей жизни - это тот, кто сейчас перед тобой и которому ты можешь сделать или добро, или зло. Самое важное дело - в это мгновение дать человеку, который перед тобой, все, что может быть ему дано.
        Египетский мудрец
        Гробыня, наклонившись, коснулась перстнем пня. Из него брызнул зеленоватый свет, очертивший небольшой круг на лесной поляне.
        - Разве ты не видишь в темноте? - удивилась Ритка.
        - Видеть-то вижу, но она меня угнетает. Я девочка хоть и с темного отделения, но солнцезависимая, - с вызовом заявила Склепова.
        Гуня и Гробыня стояли плечом к плечу. Они были как единое целое. Если надо, и сражаться будут вместе, и умрут друг за друга. Поэтому даже Гулеб с ними лишний раз не связывается, хотя, как некромаг, он сильнее и Гуни, и Гробыни, взятых по отдельности.
        Стоя у пня рядом с другими победителями Великой Гонки, Таня невольно залюбовалась своими спутниками. Как все уникально подобралось. У каждого - своя роль. Вот, скажем, Ритка, прищуренная, томная, немного ленивая. Психологической ролью Риты Шито-Крыто была официальная оппозиция. Внешне она позволяла рулить Глебу, однако всегда была против принимаемых им решений. Таким образом, всякая ошибка Глеба засчитывалась ей в плюс и в прозорливость. Учитывая, что сама Ритка решений упорно не принимала и, следовательно, никогда не ошибалась, авторитета у нее накапливалось очень много.
        Гуня был всем известный вышибала, он же простак, он же резонирующее начало в стиле: «А не заработались? Не пора ли покушать?» Гробыня - роковая красотка, которой все трын-трава. Однако это только внешне. Внутри - Таня это чувствовала - Гробыня гораздо сложнее и ранимее. Шурасик - всезнающий мозг, но мозг пассивный и во многом лишенный воли, потому что его волей был Глеб. Опять же, слишком большой объем знаний всегда мешал Шурасику действовать. Он вечно закапывался в плюсах и минусах каждого решения так, что нужно было топнуть на него ногой, чтобы он проснулся и начал шевелиться.
        От действия магии влажный пень постепенно ссыхался. От него тонкой струйкой шел пар. Пройдет час, и на месте пня останется серый пористый уголек.
        Шурасик наклонился и начертил на земле защитную руну.
        - Поздравляю всех, кого не видел, и особенно тех, кто по мне соскучился! Заметьте, Грааль Гардарику прошли все и без потерь! А это было серьезное испытание! Наш мир может гордиться нами!
        Слова Шурасика звучали с большим запозданием, как это бывает в неважно переведенных фильмах. Вначале Шурасик открывал рот и что-то произносил. Слова притягивались к защитной руне и проходили по ее изгибам, и лишь затем звучала речь, которую теперь невозможно было подслушать.
        На приветствие Шурасика никто не отозвался. Все они были людьми действия.
        - Кто-нибудь уже выполнил задание Чумьи? - спросила Гробыня.
        Вообще-то полагалось говорить «великой матери-опекунши», но для своих можно было и сократить. Таня хотела сказать про корону дяди Германа, но на всякий случай промолчала.
        Другие тоже не спешили открывать свои карты. Таня ощутила легкую щекотку в волосах и порадовалась, что еще с вечера завязала на запястье глюковую фенечку и подстраховалась от подзеркаливания заклинанием вдушус нелезус.
        Таня в ответ тоже попыталась кое-кого подзеркалить, но экранированы были все. Один Гуня Гломов с этим не заморачивался, но его и зеркалить было бесполезно. Во-первых, стенки черепа толстенные, а во-вторых, мыслей всего три. Мысль № 1. Что-то съесть. Мысль № 2. С кем-нибудь подраться. Мысль № 3. Постоянно держать Гробыню в поле зрения. Если ею заинтересуется любой молодой человек, переключение на мысль № 2.
        - Хорошо. Поставлю вопрос иначе: кто-нибудь знает, чего мы здесь забыли? Что мы должны сделать, чтобы Стекло Миров дало трещину? - нетерпеливо повторила Гробыня.
        И снова - щекотание в волосах. Все молчат и улыбаются.
        - Так дело не пойдет! Мы должны доверять друг другу! - возмутился Шурасик.
        Рита Шито-Крыто присела на корточки.
        - Все слышали? - спросила она вкрадчиво. - Шурей подговаривал нас нарушить правило пяти. Доверять - значит верить. Минус два гранда, Шурей!
        Шурасик напрягся.
        - Я не то имел в виду! В этом мире доверять - значит… э-э… охотиться одной… э-э…
        - Стаей! - сказала Таня.
        - …командой, Гроттер, командой! - Ритка улыбнулась так, как могла бы улыбнуться пантера Багира. - Хорошо, Шурей! Начнем доверять прямо сейчас! Что у тебя в нагрудном кармане?
        - У меня нет нагрудного кармана! Можете обыскать! - завопил Шурасик.
        - В смысле карман утоплен в пятом измерении? - промурлыкала Ритка. - Так что, расскажешь сам? Или тебе помочь?
        Шурасик покраснел.
        - Ну да! Куколки вуду! Если вы попытаетесь меня убить или подставить, я вас всех поубиваю! - сердито крикнул он.
        - Браво, командир! Начинай прямо сейчас! Только имей в виду, что я замкнула свою куколку на твое сердце! - заметила Ритка.
        Шурасик оттянул от шеи воротник.
        - Подумаешь! Я догадывался, что ты это сделаешь, и использовал заклинание Самтытакойс! Заклинание материализации страшных слов из списка ста запрещенных! Тебя сожрут чудовища из твоих кошмаров!
        - Ути-пути! Да где мне его знать? Я забыла его еще в детском гадике! Знай, бедолага: я переплела энергетическую пуповину твоей судьбы через гробовые доски! Рыпнись - и спасти тебя смогут только своевременные выплаты гадалке! - уронила Ритка.
        Шурасик помрачнел. Ему нечем стало крыть. Женский ум всегда изобретательнее мужского по части гадостей.
        - А я… а я…
        - Ну что ты? - снисходительно спросила Ритка.
        - Я на тебе женюсь и сделаю тебя несчастной! - выпалил Шурасик.
        Шито-Крыто перестала улыбаться.
        - Впервые серьезная угроза! Однако черномагусов замуж не берут. Каждую осень я травлю мужей и тараканов! Ну, шутки в сторону! Я хочу все же узнать, кто чего раздобыл! Все помнят заклинание Анонимус?
        Анонимус - заклинание сообщения тайных сведений. Впервые встречается в книге
«Стуков» мага Остапа Шептуненко, которая является исключительно слепцам в самую темную полночь года. Книга невидимая, неслышимая и неосязаемая. По этой причине некоторые распространяют подлые слухи, что ее вообще не существует. Однако книга не спускает таким негодяям и обязательно стучит на них в «Общество сохранения магических традиций» и другие компетентные органы.
        Ритка нацарапала заклинание Анонимус на земле палочкой. Красная искра стекла с ее кольца, как рубиновая капля и оросила заклинание. По очереди все шестеро наклонялись над заклинанием и, не открывая рта, что-то произносили.
        Когда все побывали у заклинания, Ритка выпустила еще одну искру, и тотчас от земли стали отрываться слова. Каждое слово было заточено в небольшой хрустальный шар, разбивавшийся с легким звоном, когда слово поднималось на высоту колена.
        - Отлично! - сказал Шурасик, когда последний шар раскололся. - Результат даже лучше, чем я ожидал! Два поручения матери-опекунши выполнены. Первое - сильный артефакт для чтения мыслей с зомбирующим эффектом, взламывающий любые защитные блоки. Хм… что бы это такое могло быть?.. Второе - каменный глаз Эринии, похищенный из лопухоидного музея!.. Склепова, вы с Гломовым меня отвлекаете! Уведи, пожалуйста, своего непоследовательного врага куда-нибудь за дерево и там ощипывай его раннюю лысину сколько угодно!
        - А чего такое-то? Завидно, что тебя никто не ощипывает? - возмутилась Гробыня. Она выпутывала у Гуни соломинки из волос. - Засвинячился, мой киска! Лапки убери! Повернись!
        Довольный Гуня слушался, подставляя ей похожую на котел голову.
        - Ты безнадежна, Склепова! Ну, артефакт для чтения мыслей - тут все прозрачно. Тот, кто им владеет, видимо, должен узнать некую тайну, которая подскажет нам, как разбить Стекло Миров! Причем узнать как можно скорее!
        - У кого узнать? - спросила Гробыня.
        - Скорее всего, у кого-то из преподавателей Тибидохса. Может, каменный глаз Эринии послужит подсказкой? Насколько я понимаю, это что-то из древней атакующей магии. Эринии - богини мщения и кары, - сообщил Шурасик.
        - Эй, которые с глазом и с артефактом, отзовись! - весело крикнула Склепова.
        Настороженная тишина. Все с подозрением разглядывали друг друга.
        Бейбарсов, до сих пор упорно молчавший, цокнул языком, привлекая внимание.
        - Жанин не добралась! - сказал он, растягивая слова. - В этой реальности только шесть магусов из нашего мира. Это плохо, потому что семеро справились бы лучше.
        - Шесть? - быстро спросила Таня. - Мне казалось: есть еще один.
        - Кто?
        - Тот-кто-убивает-в-свое-время! - вздрогнув, сказала Таня.
        Бейбарсов медленно покачал головой.
        - Тот-кто-убивает-в-свое-время не маг и даже не человек.
        - Ты что-то о нем знаешь? - спросила Таня.
        У Глеба были гибкие, тонкие, беспокойные губы. Удивительные губы, все выражающие, насмешливые и чуть обкусанные.
        - Можно и так сказать. Я принес его с собой, - сказал Бейбарсов, и на его губах заблудилось невысказанное извинение.
        - Ты не мог! Наши предшественники погибли еще до нашего перемещения! - крикнула Таня.
        - Не хочешь представлять меня убийцей семерых? Ну, так и быть: это не я. Тот-кто-убивает-в-свое-время исчезает вместе со смертью последнего из предыдущей семерки, а своим прибытием я его обновил. Это мое поручение от матери-опекунши!
        Гробыня недоверчиво разглядывала его.
        - Слишком запутано. Так тот-кто-убивает-в-свое-время - это ты или не ты?
        - Невнимательно слушаешь, Склепова! Я же сказал: тот-кто-убивает-в-свое-время - не человек. А некромаги все же люди. Или ты думаешь, что мы получаемся из высохших костей методом их естественного размножения?
        - Тогда как?
        - Просто. В последнюю ночь мать-опекунша позвала меня к себе и попросила кое-что передать. Отказаться было невозможно. Не думаю, что моя посылочка вас обрадует, но как говорит наш палач: «Всем люб не будешь!» И еще: «Жалоб от клиентов не поступало!»
        Глеб опустился на четвереньки и глухо закашлялся. По его гортани прокатился шар. Задыхаясь, он схватился за горло и скривился, багровея лицом.
        - Тебе плохо? - спросила Таня.
        - Мне всегда лучше всех. Отвернись! Не хочу, чтобы ты смотрела! - прохрипел Глеб.
        Он в последний раз судорожно кашлянул и с усилием поднялся, уцепившись за руку Тани.
        - Это не я! Я ему не помогала! - Она вырвала у него руку так поспешно, что Бейбарсов едва устоял на ногах. Его шатало.
        - Расслабься, Гроттерша! Никто не видел, как ты волновалась, когда Беймушкину поплохело. И как ручку протянула - тоже никто не видел. Штрафов больше нет! - хмыкнула Рита Шито-Крыто.
        - Привычка, - виновато буркнула Таня. - Короче, нечего трогать мои конечности - и все дела!
        Она наклонилась, разглядывая «подарок» матери-опекунши. На земле лежал цветок, но цветок ли? Больше он напоминал гноящийся пустотой шрам. Черная дыра ничем не была заполнена. Самое жуткое, что растение не пребывало в неподвижности. Оно постоянно шевелилось, и оттого казалось, что оно тянется к ним своей темнотой, как спрут щупальцами.
        - Черный мак! Цветок мертвых, питающийся останками темных магов. Я видела его как-то на кладбище в разрытой могиле. Я вспомнила: тот-кто-убивает-в-свое-время - запретное название этого цветка! - глухо сказала Рита Шито-Крыто.
        Она была бледная, с синевой под глазами. Впервые за все время их знакомства Таня видела Рэйто напуганной. И это при том, что переночевать в гробу с мертвецом было для нее проще, чем сварить гречку. Теперь же Ритка походила на приговоренного к смерти, которого привели на несколько дней раньше, чтобы посмотреть на гильотину.
        - А что ты там делала-то?
        - Да так. Не спалось ночью, взяла лопату, пошла пройтись!
        - Хороший человек и гуляет интересно, - с иронией сказал Глеб, любивший поддразнивать Ритку.
        Таня смотрела не на цветок, а на него. Ей было важно понять, отчего она, такая самодостаточная, не может выкинуть из головы этого некромага, которого она даже уважать не могла, потому что не за что было. Бейбарсов полностью пришел в себя и раскачивался с носка на пятку. Бамбуковую тросточку он держал под мышкой. Исключительно самоуверенный тип. Такое чувство, что не он только что стоял на четвереньках и, задыхаясь, откашливал подарочек матери-опекунши.
        - Как он смог его пронести? Из другого мира может переместиться только сознание!
        - Он и пронес его в сознании. Материализовался он позднее. Правда, для этого подошло бы не любое сознание, но на то он и некромаг. Заметьте, среди победителей Великой Гонки всегда были некромаги! - влез в разговор Шурасик.
        - Если мы знаем, что этот цветок уничтожит нас через год, почему бы нам не… - осторожно начала Таня.
        - Называй вещи своими именами. Ты ведь предлагаешь это? - Рита Шито-Крыто что-то шепнула и выпустила в черный мак двойную красную искру. Землю опалило жаром. Таня заслонила лицо согнутой в локте рукой. Иначе бы она ослепла. Двух искр такой яркости достаточно, чтобы прожечь броню танка. Цветок проглотил их, не дрогнув даже лепестком, и мрак у него внутри стал гуще.
        Ритка подула на кольцо.
        - Видела? Даже не пытался защищаться. Просто пожрал энергию и стал сильнее. Уничтожить черный мак невозможно, - сказала она мрачно.
        - Может, просто не искрами? - спросила Таня.
        - Без разницы. Чем глупая молодая звезда отличается от умной старой черной дыры? Звезда отдает свет, бескорыстно расходуя себя. А черная дыра ничего не отдает, даже достигший ее свет других звезд, а только втягивает все в себя, становясь с каждым днем массивнее. Все равно как черный мак. Он впитает любую нашу атакующую магию, равно как и защиту любого артефакта, и только облизнется.
        Таня упорно пыталась нашарить хоть лазейку.
        - Но ведь предыдущий черный мак исчез? И тот, что до него!
        - Он часть нашего мира. И исчезает с последним из нас. Не уничтожается - исчезает. А следующие черные маки вбирают всю силу предыдущих. Не расходуется ни капли, - сказала Ритка.
        - А спрятаться от него?
        - Куда? Для него не существует пространства. Даже если ты станешь призраком - он до тебя доберется. Чтобы прикончить нас, ему не нужно быть рядом. Те семеро не спрятались даже на Лысой Горе! А ведь они не случайно выбрали западный склон. Там скала, которая десятикратно усиливает действие любого защитного артефакта.
        Таня подождала, пока слова Ритки вытекут из руны. Потом упрямо повторила:
        - Так что же делать?
        Ритка вздохнула и повернулась к Шурасику:
        - Сил моих больше нет! Объясни ей ты, пока я ее не убила! Она безнадежна!
        - А вот и нет! - оспорил Шурасик. - Гроттерша не безнадежна! У нее несколько масок! Одна из них - прибедняющаяся дурочка!
        - Это еще как?
        - Элементарно! - расшифровал Шурасик. - Гробыня хочет сказать, что Танька схватывает все как капкан, но пользуется женским правом на притворную глупость! Чем ты глупее - тем больше тебе объясняют. Через какое-то время ты знаешь все, а другие, выболтавшись, путаются даже в том, что знали раньше. Либо дополнительный расклад - случайно останавливаются на том решении, которое тебе выгодно, и делают все за тебя.
        Рита Шито-Крыто захохотала, оценив точность объяснения.
        - Ты чудо! Я тебя люто ненавижу, Шурей!
        - Шурасики мы! - поспешно поправил он. - В общем, чего дальше обсуждать? И так все ясно. Единственный способ уцелеть - слить два мира в один.
        Таня смотрела на пульсировавший тьмой цветок. Казалось, из мака истекает черная, расширяющая пространство жижа. Кто-то ластиком проводит по тибидохскому парку и там, где было нЕчто, возникает абсолютное нИчто.
        Она вспомнила заболоченную чащепу, в которой встречались мшистые стволы-великаны, стоявшие как наполненные влагой колонны. Если ударить их кулаком - кора трескалась и брызгала гнилая вода. Живые ветви остались только у корней, да и те были покрыты грибком, похожим на гроздья розовых бородавок.
        И им придется на это пойти, потому что другого выхода им не оставили. Хочешь не хочешь, а хорошеньким из миров придется пожертвовать.
        Рита Шито-Крыто, чистившая ногти торчащей из пробки иглой (надо же, успела изготовить себе метательный шип!), подняла на Шурасика глаза.
        - А ты, папенька, не спеши! Ты ведь потому разговор прервал, что еще кое-что про цветочек знаешь, а делиться не хочешь! Иначе зачем ты поставил тройную защиту сознания? Только что была двойная! - сказала она вкрадчиво.
        Прогулки с лопаткой по ночному кладбищу явно способствовали ее эрудиции.
        Шурасик дернул себя за нос. Он всегда так нервничал. Если бы нос от дерганья удлинялся, главный ботаник двух миров давно украсился бы хоботом.
        - Гуня! Помоги человеку раскрыться! - сказала Гробыня, скучая разновеликими глазами.
        Гуня шагнул к Шурасику, сгреб его за ворот и приподнял. Ботанеющий ботан ботулистических ботов бодро болтал ботинками.
        - Ну… э-э… - заблеял Шурасик. - Пожалуйста, без рук! Существует глупейшая легенда… Якобы черный мак - ха-ха! - способен впитать душу того, кому мы дороги.
        - Это как?
        - Проще отравленной репы! Если кто-то привяжется к вам больше, чем к самому себе, черный мак вытянет из него душу. Взамен же он сделает вас бессмертным!
        - Даже если пройдет год, а Стекло Миров не даст трещины? - уточнила Таня.
        Ей нравилось задавать провокационные вопросы, которые, как она видела, волновали всех.
        - Ну, про Стекло Миров в легенде ничего не говорится, хотя бессмертием, по идее, перекрывается все что угодно. Нелепо, да? - Шурасик торопливо засмеялся, но почему-то в одиночестве.
        - Значит, достаточно кого-то привязать к себе настолько, что он потеряет голову, и он сможет умереть вместо тебя! - уточнила Гробыня.
        - Жаль, таких дураков нет, - мечтательно произнесла Рита Шито-Крыто.
        Насколько Таня ее знала, это был первый случай, когда грозная черномагесса Рэйто о чем-то сожалела.
        Ее жесткое лицо смягчилось. Таня внезапно обнаружила, что зубы у Рэйто смешные. Два передних крупные, чуть с желтинкой, как у бобра или какого-нибудь другого грызуна, для других же зубов не осталось места, и они получились мелкими, хищными. В результате улыбалась она всегда улыбкой травоядного хищника. Таня про себя иногда дразнила Ритку «бобролисицей» или «лисобобрицей».
        Глава 8
        Заокский Гимрак
        Чулки они носят из грубой косматой шерсти, по большей части просторные и без подвязок, а каблуки их башмаков так высоки, что ходить весьма трудно. Эти каблуки имели, думаю я, лишь в виду поудобнее удержать женщин от бесполезного праздношатания.
        Я. Рейнтенфельс «Сказание светлейшему герцогу Тосканскому»
        Медузия Горгонова ворвалась в кабинет стремительная, как керинейская лань. Ее рыжие волосы показались Тане охваченными огнем. Крайние пряди ухитрялись шипеть, высовывая змеиные язычки.
        - Итак, господа! Я вам завидую! - сказала она отрывисто. - Впереди у вас целый учебный год! Отличный шанс привести пустую голову в полупустое состояние! Зализина! Подарите мне свой осмысленный взгляд!
        - Я помогала Ванечке поднять карандаш! - поджимая губы, возразила Зализина.
        - Он что, гномик? Сколько Валялкиных нужно, чтобы поднять карандаш? Человек готов на что угодно! Даже спасать пингвинов в Африке и учить водолазов плавать. Только не выполнять свои непосредственные обязанности. А ваша обязанность, Лиза, - учиться. В чем дело, Горьянов? Что означала ваша гримаса?
        - Я… я обрадовался! - испуганно сказал Демьян.
        - Чему, позвольте спросить?
        - Ну как же? Начало учебного года и все такое!
        - Больше на моих занятиях не радуйтесь! У меня от вас завтрак в желудке прокисает… И вообще, господа, давайте начистоту! Это ко всем относится, не только к Демьяну! Я никого не принуждаю у меня обучаться! Глупые нелюбопытные люди тоже имеют моральное право на существование!.. А до ближайшего экзамена и на жизнь! Прошу вас, поскорее! Не заставляйте себя ждать!
        Три помощника из перевоспитавшихся шаманов торопливо вкатили клетку, которая казалась пустой. Однако все заметили, что шаманы хорошо вооружены, причем, кроме коротких массивных дубинок, при них были и замораживающие дудки. Ничуть не меньше удивила Таню и клетка. Прутья ее были очень толстыми. Кроме того, через них была пропущена охранная магия, потому что клетка, не переставая, серебрилась.
        - Обычная логика обучения - от простого к сложному, от безопасного к опасному. Но в этом году я подумала: сейчас начало учебного года. Магпункт пока пуст. У Ягге нет особых дел. Глупо не воспользоваться возможностью получить хорошее лечение, - сообщила Медузия.
        - Лечение? - удивленно переспросил Ванька.
        - Я не повторяю дважды, Валялкин! Лучшее средство от серных пробок - слезы дракона. Удивлюсь, если сегодня обойдется без серьезных ранений. - Доцент Горгонова подошла к клетке, щелкнула ногтем по прутьям и сразу отдернула руку.
        Сделано это было вовремя. В следующую секунду всех оглушил рев. Клетка вздрогнула от мощнейшего удара. Шаманы схватились за замораживающие дудки. Катя Лоткова от неожиданности упала со стула. Первая парта - это, конечно, отлично, но не на нежитеведении.
        - Без паники! Сидим спокойно! Магия пока держит! - Медузия взглянула на мерцающие прутья. - Кто такой заокский гимрак? Баб-Ягун!
        - Кто, я? Я не гимрак! - возмутился играющий комментатор.
        Медузия поморщилась.
        - Ягун! Давно хотела вас спросить: почему вы все время орете?
        - Я не ору. Я сублимируюсь! - обиделся Ягун.
        - К сожалению, это заметно… Свеколт! Не вижу вашего обычного энтузиазма!
        Ленка Свеколт вскочила, вытаращила глаза, как их могут таращить только отличники, и, не задумываясь, выпалила:
        - Гимрак - потустороннее существо из первопантеона, живущее за Окой. Изучением заокских гимраков занимается наука нежитеведение! Несмотря на ряд фундаментальных работ, посвященных ему, заокский гимрак до сих пор ожидает своего углубленного исследователя!
        Медузия с иронией посмотрела на нее.
        - В целом верно, Свеколт! Раз предмет мой, значит, в клетке нежить, а не брюссельская капуста. Если нежить, то, конечно, из первопантеона! Откуда же ей еще взяться? Луна, как мы знаем, необитаема! Стыдно, Лена! От вас я ожидала большего! Примерно так отвечают на экзаменах гуманитарии, не знающие ничего, кроме темы билета!
        Скулы у Свеколт порозовели. Она была очень честолюбива.
        - В Оживающей книге магических существ заокских гимраков вообще нет! ВОТ! - отчаянно выпалила она.
        - Вы кому больше верите? Несчастной Оживающей книге или мне - Медузии Зевсовне Горгоновой? - холодным тоном спросила доцент кафедры нежитеведения. Живые змеи ее волос замерзли, покрывшись сантиметровым слоем льда.
        - Итак, господа, в этом скопище недоучек есть хоть одно живое существо - будем условно относить к ним и некромагов!!! - которое имеет представление, кто такой заокский гимрак?
        Скопище недоучек тревожно сопело и пыталось хоть что-то разглядеть в пустой клетке. Отчасти им мешали напряженные спины шаманов. Помощники Медузии явно чего-то опасались и не выпускали из рук дубинок и замораживающих дудок.
        Медузия никогда не теряла терпения. Потерять можно то, что имеется изначально. Доцент же Горгонова всегда спешила и желала слышать только самую суть.
        - Короче! Еще короче! Правильное подлежащее, правильное сказуемое и никаких второстепенных членов - вот и все, что от вас требуется!.. Пупсикова, своим бессмысленным блеяньем вы украли от моей жизни десять лучших ее секунд! Вас тут двадцать человек! Двадцать человек по десять секунд - делайте выводы! Я вам этого никогда не прощу, дорогая моя! А вот моргать не надо и слезу подпускать тоже! Заклинание Ревус коровус действует только на мальчиков!..
        Кольцо Медузии само собой выбросило красную искру, которая, не зная, куда ей притянуться, случайно сожгла стул.
        - Гроттер!!! Да-да, вы угадали, Таня! Гроттер - это вы! Не надо оглядываться на Валялкина! Он пока не Гроттер, хотя я и не посвящена в ваши планы! Поскольку вы у меня на уроке, а не я у вас, я претендую на ваше внимание, Танечка, ваши глаза и ваши мысли! Разглядывать нос Ваньки или тросточку Бейбарсова вы будете в другом месте!.. Склепова! Улыбаюсь здесь я! Остальные получают или знания, или по мозгам!
        Отбушевав, Медузия подошла к клетке.
        - Ладно! - сказала она устало. - А теперь я хочу показать вам, каким образом можно раздразнить заокского гимрака! Для этого существует заклинание Тытутбольшусниктотус!
        Не потребовалось даже искры. Клетка заходила ходуном. От страшного рычания и звона прутьев у Тани заложило уши. Шаманы напряглись, готовые по первому сигналу заиграть на замораживающих дудках. Лишь через минуту страшные удары в клетку прекратились. Видимо, заокский гимрак подустал.
        - Кто-нибудь хочет повторить? - неожиданно предложила Медузия Горгонова. - Может быть, ты, Рита?
        Шито-Крыто уверенно поднялась, подошла к клетке и, протянув руку с кольцом, громко произнесла:
        - Тытутбольшусниктотус! - потом не удержалась и добавила: - Изовуттебяникакус!
        Медузия вскинула голову и с удивлением, как показалось Тане, провела рукой по лицу.
        Уже после первого заклинания с перстня Ритки соскользнула искра, устремившаяся к клетке. Дверца, вырванная с мясом, врезалась в стену, выкрошив кирпич и едва не прихватив с собой голову Кузи Тузикова.
        Шаманы попытались поднести к губам замораживающие дудки, но, как видно, опоздали, потому что опустили их с крайне озадаченным видом и разом уставились на Медузию, ожидая команд. Верка Попугаева завизжала. Она первой поняла, что это означает. Доцент Горгонова не растерялась:
        - Блокировать двери! Срочно! Никого не впускать и не выпускать! - приказала она.
        Затем скользнула за учительский стол и, перевернув его, выставила руку с кольцом. Все последовали ее примеру. Вскоре в кабинете не осталось ни одной неопрокинутой парты. Перевоспитавшиеся шаманы преградили вход в класс. Работали эти ребята быстро. Спустя несколько секунд через дверь на разных уровнях пролегли металлические полосы с гвоздями.
        - Вы совершили ошибку, Шито-Крыто! Не надо было ничего прибавлять к заклинанию! Теперь все мы здесь смертники! - крикнула Медузия.
        - Но я добавила бессмыслицу! - удивленно возразила Ритка.
        - Тем более, Рита! Заокский гимрак не просто нежить! Это невидимка-убийца! Теперь он среди нас! - Медузия попыталась выпустить опознающую искру, но та погасла.
        Баб-Ягун отважно рванулся из-за своего укрытия и перекатился к Медузии. На его перстне плясал готовый к выбросу Искрис фронтис.
        - Мамочка моя бабуся! Где он?
        - Где угодно! - Медузия без предупреждения нацелила на Ягуна свой перстень. - Назад! Еще шаг - и я тебя зомбирую!
        - Меня-то за что? - удивился играющий комментатор.
        - Не приближайся!
        - Но почему, мамочка моя бабуся?
        - О родственниках потом!.. Не исключено, что гимрак уже в тебе… Или во мне! Или в нас обоих! Гимрак мгновенно пожирает жертву… Потом другую жертву, третью… Он может одновременно существовать в сотнях тел, управляя ими как марионетками!.. Вы живы - но проходит час, и вы мертвы! Растворены его желудочным соком! Не касайтесь друг друга! Опасно даже дыхание! Если кто-то попытается до вас дотронуться - это, скорее всего, гимрак!
        Верка Попугаева взвизгнула.
        - А-а-а! Этот гаденыш коснулся моей руки! Я-то думала: я ему нравлюсь, а он - гимрак! Шлепкус всмяткус капиталис! - яркая искра, выпущенная из ее перстня, врезалась в грудь Тузикову.
        Заклинание размазывания по стене - жуткая вещь. Мгновение спустя ноги Кузи отделились от пола. Описав в воздухе полукруг, он врезался в рамку с портретом Дедала Критского. Кузя Тузиков, сын потомственного мага Тузикова, некогда оживившего утопленную Герасимом собачку Муму, сполз на пол и, не двигаясь, затих.
        В кабинете повисла тишина - такая, что стало слышно, как у Гуни Гломова бурчит в животе. Потом Рита Шито-Крыто негромко окликнула:
        - Попугаева!
        - Ну? - отозвалась та.
        - Верка! Это ты?
        - А кто еще?
        - Уж я не знаю кто. Если Тузиков был гимраком и прикоснулся к тебе, то… понимаешь, что это означает?..
        Первым разобрался в этом, как ни странно, Жора Жикин, который в обычное время не отличался ни умом, ни сообразительностью.
        - Фурыллис эббус труфус бонирайис аппедицитус болотомус! - выпалил он на одном дыхании, и Верка Попугаева, синея и зеленея, покатилась по полу.
        Доцент Горгонова укоризненно цокнула.
        - А вот это напрасно! Никаких Фурыллисов! Этот сглаз относится к числу безусловно смертельных! К счастью, пяти минут еще не прошло, и контрзаклинание сработает. Добрее надо быть, молодой человек!.. Дуллис нуллис!
        Искра из ее перстня коснулась Попугаевой, и лицо Верки перестало быть таким пугающе синим. Судорожный шипящий звук сквозь стиснутые зубы - и Попугаева вновь начала дышать.
        Теперь все уцелевшие укрывались за партами, настороженно наблюдая друг за другом и отслеживая каждое случайное движение. Любая критическая ситуация мгновенно делит коллектив на четыре примерно равные части. Первая - пытается спастись бегством. Вторая - впадает в ступор или прикидывается ветошью. Третья - истерит, распускает руки и ищет виноватых (обычно это все, за вычетом самого ищущего). И, наконец, четвертая - пытается предпринять нечто конструктивное.
        Дуся Пупсикова - увы, приходится это признать! - относилась к паникующей группе.
        - Гимрак убил Попугаеву и Тузикова! А! О! Они разлагаются!.. О! А! Я слышу смрад! Выпустите меня отсюда! О! О! Не хочу быть жертвой! Линузус очкустус! - заголосила она, обжигая нос магической искрой, которую в панике выпустила слишком близко.
        В спешке Дуся забыла, что заклинание невидимости не распространяется на одежду и волосы. Ее опустевшая юбка пробежала вдоль стены и пискнула, споткнувшись об упавший стул. Из-под повисшей в пространстве челочки донесся жалобный стон:
        - Я вывихнула ногу! Пристрелите меня кто-нибудь - я умираю! Я стала гимраком!.. Запомните меня прежней! Жикин, ты подлый эгоист! Каменное сердце!.. Ой, коленка болит!.. Я гимрак, гимра-а-ак!
        Вопли сменились мирным сопением. Медузия, сжалившись, усыпила Пупсикову банальным Пундусом храпундусом.
        Семь-Пень-Дыр высунул из-под парты голову, прикрывая ее сверху стулом.
        - Я понял, как гимрак попал в Тузикова!.. А то у меня не стыковалось! Вот она где прокололась, гадюка! - прошипел он.
        - Кто?
        - Да Ритка Шито-Крыто! Кто выпустил гимрака? Она! Кто стоял к дверце ближе всего? Снова она!.. Делайте выводы! Потом она проходила мимо Тузикова и задела его рукой! Ритка - гимрак!
        - Сам ты гимрак, пень с дырками! - буркнула Ритка. - А вы все имейте в виду! Сунься ко мне кто - прикончу на месте!
        Черномагесса полулежала, забаррикадировавшись сразу двумя партами. Парты окутывало красное защитное облако, потрескивающее при всяком Риткином движении.
        - Не верьте ей! Гимрак ее пожрал и зомбировал!.. Сто дырок от бублика даю, что она гимрак! - завопил Семь-Пень-Дыр. - Нельзя терять времени! На счет «три» атакуем! Раз… два… три!
        Помчавшийся в атаку Горьянов рухнул лицом вниз, сраженный усыпляющим шипом. Ритка не промахнулась. Сам же Семь-Пень-Дыр почему-то остался в укрытии.
        - А ты чего не побежал? - поинтересовался у него Ягун.
        - Замешкался! - возмутился Дыр. - Говорил я, что она гимрак!.. Смотрите, иголку в Горьянова воткнула! Нормальные темные маги так не поступают!.. Приготовились! Раз, два…
        На счет «три» Дыр снова таинственно замешкался, а жертвой суровой Риты стал Жора Жикин, не успевший поставить блокировку против рокового сглаза Гыгли-мыгли карадыгли.
        Больше к Шито-Крыто никто не совался. Издали ее обстреливали запуками, но запуки гасли, встречая защитное сияние. Медузия Горгонова, единственная, кто без проблем справилась бы с Риткой, от участия в схватке почему-то уклонилась. «Семь пней и одна дырка» еще немного поискал желающих идти в атаку, но таковых не обнаружилось, что его крайне возмутило.
        - Ну и ладно! Не хотите сражаться, и не надо! - с сожалением произнес он. - Может, гимрак в нее и не вселялся! Я же ничего не утверждаю. Я просто высказал свое мнение… Между прочим, Гроттер тоже странная! Сидит и молчит! Вот чего она сидит и молчит?
        Ванька, вздохнув, расшнуровал свой тяжелый десантный ботинок и, шепнув Топтакли-лягакли, подбросил его Семь-Пень-Дыру. Стол Дыра трижды подпрыгнул, и - все стихло.
        - Ну вот! - сказал Ванька, грустно шевеля большим пальцем, торчавшим из рваного носка.
        Печаль Ваньки объяснялась просто. Заклинание Топтакли-лягакли было необратимым и неснимаемым. Буйствуя, обувь атаковала всех, включая ее владельца. Значит, ботинок навеки потерян. Другой же обуви у Ваньки не предвиделось. Разве что попросить у Тарараха валенки-быстрошмыги? Но у них такой чудовищный перелет, что от кровати до стола порой приходится добираться с заскоком через Норвегию.
        Таня смотрела на Валялкина с недоверием. Она не понимала, как получилось, что защитил ее не Глеб, а Ванька, которого она считала способным только на то, чтобы таскаться за ней хвостом.
        Дальше было еще хуже. Заклинания становились опаснее. Воздух рябил от искр. Пахло горелыми партами. Изредка красные и зеленые искры сталкивались, взрывались с сухим стеклянным хлопком, и начинала твориться совершенная белиберда.
        - Паранойус крышус срывонис!
        - Маразматут кульминационит!
        С разных сторон звучало то Ноуменус кантус выпулялис, то Маньякус пришивакус Магфиозо якудзякус. Медузия едва успевала успокаивать накаляющиеся страсти то Парус спускалусом, то Отрезвонум нормаликусом.
        К окнам с противоположной стороны прилипали любопытные диатезные физиономии спешно вызванных магфиозных купидонов. Малютки в темных очках неустанно трещали крылышками и, рисуясь друг перед другом, извлекали из карманов пухлые пачки конфетных фантиков. Один самый магфиозный, самый крутой купидон случайно потерял красные, в горошек шортики, зацепившись за оконную ручку. Из дыр в карманах посыпались надкусанные пряники и кусочки черного хлеба. Прочие купидоны притворились, что ничего не заметили. Истинные магфиозо должны всегда покрывать друг друга.
        Баб-Ягун не терял самообладания и зорко высматривал гимрака.
        - Мамочка моя бабуся! За шторой кто-то есть! А ну стоять!.. - крикнул он, и выпущенный из его перстня Искрис фронтис устремился к окну.
        Штора затрещала и упала вместе с карнизом, накрыв чье-то глухо рухнувшее тело.
        - Гимрак! Есть! Я это сделал! - восторжествовал Ягун.
        Ленка Свеколт скептически хмыкнула.
        - Не хочу испортить тебе охоту, Ягун, но… кроссовки гимрака очень похожи на кроссовки Лотковой! - сообщила она.
        Ягун застонал. На четвереньках перебежал к окну и осторожно приподнял край шторы.
        - Катька? О, нет!.. Не может быть!.. Зачем она пряталась за шторой?
        - Гимраки всегда прячутся за шторами! Это их любимое место! - арктическим голосом произнесла Медузия Горгонова.
        Из коридора послышался удар колокола. Это, оповещая об окончании урока, Поклеп Поклепыч ударил бейсбольной битой по подвешенной половинке распиленного газового баллона. Удивительно, но звук действительно получился колокольный.
        Доцент Горгонова спокойно поднялась с пола и отряхнула юбку.
        - Собираемся, мальчики! - деловито крикнула она своим помощникам.
        Перевоспитавшиеся шаманы опустили замораживающие дудки и принялись наводить в кабинете порядок. Тушили горящие парты, складывали в ряд зомбированных, сглаженных и оглушенных учеников, чтобы джиннам-санитарам проще было выносить их. Уцелевшие одичало наблюдали за тем, как шаманы бесстрашно разгуливают по классу. Один из шаманов, морщинистый старик с волчьим хвостом на шее, достал кисет и стал нюхать порошок из сушеных мухоморов.
        - А как же гимрак? - тупо спросил Баб-Ягун. В сознании играющего комментатора не укладывалось, как получилось, что победа над гимраком загадочно совпала с окончанием урока.
        Медузия отодвинулась, пропуская вбегавших в класс санитаров.
        - Ты еще не понял? Заокского гимрака не существует! Оживающая книга магических существ права! Надо было верить ей, а не мне! - сказала она устало.
        - А рев, который мы слышали? А удары по клетке?
        - Простейшее заклинание Дебоширус! А теперь посмотрите сколько раненых! Даже существуй гимрак на самом деле, жертв, я уверена, было бы меньше!
        - То есть мы перекалечили друг друга? - спросила Таня.
        - Исчерпывающее объяснение, Гроттер! - согласилась Медузия.
        - Ну и зачем это вам нужно было? - недружелюбно спросил Баб-Ягун.
        Он уже перебросил Катю Лоткову через плечо, готовясь тащить ее в магпункт. Джиннов-санитаров он к ней упорно не подпускал, угрожая им перстнем.
        Медузия подошла к Ягуну и остановилась перед ним.
        - Несколько причин. Первая: я хотела показать, что, хотя магических знаний вы накопили немало, этого недостаточно. Пользоваться ими вы не умеете и теряетесь при всякой нестандартной ситуации. Вторая: некритическое мышление. Вы верите не тому, что существует в действительности, а тому, что вам скармливают. В данном случае скормила я, ну и что из того? Третья: отсутствие взаимовыручки. Вы готовы были разорвать друг друга в клочья. Пускали в ход смертельную магию там, где достаточно было несчастного Храпундуса! Четвертая: это научит вас понимать, как опасен коллективный психоз! Особенно сейчас, когда наступает время самого страшного пророчества Древнира.
        - Это все?
        - Нет, не все! И пятая причина… - Голос Медузии потеплел если не до температуры таяния ледников, то хотя бы до того градуса, когда в Антарктике начинают массово вылупляться пингвины. - Давай сюда Катю! В магпункт ее можно не тащить! Я заменила твое Искрис фронтис на простенькую сонную магию. Уложи Катю в постель, получше укрой и положи рядом с кроватью на тумбочку плюшевого медведя…
        Ягун улыбнулся так радостно и многозубо, что где-то в человеческом мире в страшных судорогах скончался жадный стоматолог.
        - А медведя зачем? О-о-о, я понимаю, мамочка моя бабуся! Талисман, отгоняющий духов вуду из мира мертвых!..
        - Нет. Духи вуду из мира мертвых не приходят к счастливым влюбленным оболтусам! Плюшевый медведь нужен, чтобы было чем в тебя запустить, когда она проснется! - без тени юмора объяснила доцент Горгонова и вышла из аудитории.
        Джинны-санитары загрузили последних пострадавших, и длинная процессия носилок потянулась к магпункту.
        - Не! Вы такое видели? - кисло поинтересовалась Ритка Шито-Крыто. - Меня едва не убивают… я сижу под партой… отстреливаюсь искрами сразу от десятерых… бросаю иголочки… отражаю запуки… и вдруг: «Никакого гимрака нет! Это, ребята, тренировка!
        - Мне кажется, ты получала удовольствие от самого процесса! - заметила Таня.
        - Это к делу не относится. Меня другое зацепило! «Особенно сейчас, когда наступает время самого страшного пророчества Древнира…» - передразнила Ритка. Передразнила так умело, что Тане показалось, что доцент Горгонова вновь заглянула в класс. - В чем, интересно, это пророчество?
        Таня выскользнула в коридор. Она бежала и поправляла корону дяди Германа. Все сегодняшнее утро корона пролежала у нее под свитером, холодя ей через майку живот. Согреваться, как это сделала бы любая неуважающая себя железка, корона не собиралась. Надеть ее на голову Таня не могла: Пипа сразу заметит знакомый обруч. Да и преподаватели Тибидохса наверняка представляют, каких сюрпризов можно ожидать от короны повелителя вампиров.
        Корона работала нон-стоп, заваливая Таню подзеркаленными мыслями. От обилия чужих мыслей у Тани постепенно исчезали собственные. Кажется, это называется «эффект мага Филолуха» или что-то в этом духе.
        Таня нагнала Медузию недалеко от Зала Двух Стихий. Доцент Горгонова остановилась.
        - Слушаю вас, Гроттер! - строго сказала она, не оборачиваясь.
        - У меня к вам единственный вопрос… Ой, откуда вы знаете, что это я? Вы же меня не видели!
        - Это и есть твой единственный вопрос? Ответив на него, я буду свободна?
        - Нет, тогда не надо отвечать… - спохватилась Таня. - Я хотела спросить про другое. Вы говорили про страшное пророчество Древнира. Что это за пророчество?
        Медузия, как и прежде, стояла к ней спиной, однако волосы ее, зашипев, потянулись к Тане. Медузия повернула голову.
        - Странно, раньше ты нравилась моим волосам! Ты рыжая, я медно-рыжая!.. Волосам есть что обсудить, а они шипят! - с какой-то особой, насторожившей Таню интонацией, протянула доцент Горгонова. - Пророчество Древнира мы обсуждать сейчас не будем! Среди длинных разговоров существуют разговоры настолько длинные, что их лучше вообще не начинать. Ты удовлетворена ответом?
        - Д-да. Ну я пошла, да? - Таня незаметно провела рукой по свитеру. Корона уже сообщила ей все, что она хотела, и теперь Таня надеялась поскорее ускользнуть.
        Волосы Медузии продолжали с шипением тянуться к ее лицу. Таня попятилась, повернулась и бросилась назад. Она шла, даже бежала, однако почему-то никак не могла добраться до расположенной рядом лестницы.
        Медузия сочувственно наблюдала за ее попытками. Ее нервные длинные пальцы играли черно-белыми пуговицами кофты, как клавишами рояля.
        - Застряла? Помочь?
        Таня остановилась.
        - Это вы меня держите!
        - Правда? - удивилась Медузия. - А, ну да! И правда я!.. Да, кстати, Гроттер!.. Вам никто не говорил, что слишком хитрой быть опасно? По статистике, хитрые люди живут вдвое меньше нехитрых, хотя, казалось бы, должно быть наоборот.
        Сердце забилось в груди, как кошка в стиралке. Таня торопливо изобразила на лице самую милую, самую недоумевающую улыбку.
        - Простите?
        - Я прощаю абсолютно всех, но некоторых посмертно! - отрезала Медузия. - Так вот, Гроттер! На будущее учтите: корона вампиров, которую вы случайно забыли под ремнем джинсов, имеет один серьезный побочный эффект… Она действительно считывает мысли, и действительно против нее нет блокировок, но…
        Таня с испугом ожидала этого «но».
        - …корона все же артефакт мрака, а мрак не может не получить своего процента! Вы догадываетесь, о чем я?
        - Н-нет!
        - А стоило бы! Проще говоря: корона считывает лишь ту правду, которая может повредить самому вопрошающему!.. Идите, Гроттер! Я вас больше не держу!
        Таня не заставила повторять дважды. Она рванулась и оказалась у лестницы так скоро, что едва не врезалась носом в ногу атланта. Вбежав в свою комнату, где не было ни Пипы, ни Гробыни, Таня остановилась. Щеки ее пылали. Проколоться - и так глупо! Неужели Медузия догадалась? Хотя что она может знать? Что Таня подзеркаливала ее короной вампиров? Это, конечно, скверный поступок, но все же не настолько скверный, чтобы ее перевели на темное отделение или исключили из Тибидохса.

«Впредь буду осторожнее!» - подумала Таня.
        Она достала корону и, призвав купидона с торчащим пупом, отправила его с серебристым обручем к дяде Герману. Ей не хотелось расставаться с короной, но выхода не было. Медузия наверняка отследит дальнейшую судьбу артефакта, и ей не понравится, если она узнает, что он был украден.
        - Скажешь Дурневу, что его корону стянули… хм… хмыри, а мы с Пипой героически отбили ее у похитителей! Повтори, что я сказала!
        - Повторить, что ты сказала! - послушно пробубнил купидон и мизинцем осторожно утопил внутрь свой торчащий пуп. - А торт мне дадут?
        - Если хорошо попросишь - дадут два торта! Только проси не у дяди Германа, а у тети Нинели. Она щедрее. У него снега зимой не допросишься.
        Купидон подмигнул Тане, как своей, и улетел, проваливаясь в воздушные ямы. Таня стояла у окна, глядя ему вслед.
        - Птица титанов! - прошептала она. - Теперь осталось выяснить, почему Древнир так боялся ее. Или за нее.
        Именно эти слова передал ей обруч, когда она с величайшим трудом протиснулась в великолепно защищенное и сверкающее, как алмаз, сознание доцента Горгоновой.

* * *
        Поздним вечером в комнату Медузии кто-то постучал. Доцент Горгонова выглянула. Недавно она вымыла голову и теперь сушила своих змей особым кормящим феном, который дул не воздухом, а живыми лягушатами.
        На ее синем шелковом халате полыхали маки, ронявшие алые лепестки на тапки из собачьей шерсти. Изредка тапки порывались лаять и вилять носком. И халат, и тапки были подарком академика Сарданапала, любившего посещать магвазинчик магических распродаж. Если бы не глубокое уважение к академику, его суровая заместительница ни за что не согласилась бы носить такие несерьезные вещи.
        В коридоре куталась в шаль недовольная Ягге.
        - Тихо! А ну не гавкать! - прикрикнула Медузия на свои тапки.
        Левая успокоилась, однако правая еще долго продолжала повизгивать и скулить. Ягге присела и погладила Медузию по тапке.
        - Ну-ну, тише, хорошая моя! Вот, Меди, тебе интересно будет взглянуть! Это я обнаружила в бедре у Демьяна Горьянова!
        Медузия осторожно взяла у Ягге пробку с торчащей из нее иглой и осторожно понюхала ее.
        - Ну да, - согласилась она, - пробка винная… Старшекурсники и аспиранты, тайком пьющие вино, - это, конечно, ужасно. Ранний алкоголизм - надежная заявка на смерть под забором. Но ведь они могли и найти эту пробку где-нибудь на Лысой Горе?
        - Ага, в притоне тайных приверженцев Той-Кого-Нет! - отрезала Ягге.
        Волосы Медузии зашипели, отплевывая лягушачьи лапки.
        - Ягге! Вино пьют не только тайные приверженцы Чумы-дель-Торт! - Тибидохс дрогнул при произнесении этого имени, однако Медузия даже бровью не повела. - Даже академик Сарданапал изредка выпивает стаканчик-другой.
        - Да. Но академик не вставляет в них иголки и не пропитывает шипы усыпляющим ядом. Причем таким, что я только приблизительно могу предположить, комбинация каких растений была использована! И уж тем более академик не рисует ВОТ ЭТОГО!
        Медузия еще раз взглянула на пробку. Рядом с шипом очень мелко была выжжена призывающая руна Той-Кого-Нет.
        Глава 9
        Эта долгая краткая ночь
        Всякое добро, всякий свет подаются только извне, в нас же самих их нет. Это видно хотя бы по тому, что в редкие минуты мы возвышаемся, просветляемся, ощущаем себя способными на что-то великое, а иногда даже и творим его. А потом и сами не можем дорасти до собственного уровня. Удивляемся: откуда в нас это приходило? Писатели и художники называют это «проблески». Но проблески чего, как не света, существующего извне?
        Академик Сарданапал Черноморов
        Таня была странная особа. Случались ночи, когда она не могла уснуть. Даже и не пыталась. Носилась, наматывала десятки верстул, удирала в чащепу. В нее вселялась буйная бегалка. Вот и эта ночь была такой. Она выдвинула из-под кровати футляр и, открыв его, долго смотрела на контрабас.
        - Имей в виду! Я хочу на тебе летать! - громко сказала она контрабасу.
        Разбуженная Гробыня запустила в нее подушкой, усилив его заклинанием катапультос.
        Таня присела. Подушка, принудительно разогнанная до скорости триста метров в секунду, разом лопнула по всем швам, выпустив пух.
        - Мимо, - заметила Таня.
        Гробыня сидела на кровати и, свесив ноги, любовалась пургой из белых куриных перьев.
        - Сентябрьский снегопад! Ну разве я не сокровище? Не брульянт? - спросила она, зевая.
        - Брульянт!
        Сравнение Гробыню вполне устроило. Тем более что она сама его подсказала. Она откинулась на подушку и томно спросила:
        - Никто не хочет объяснить мне меня? Почему я такая красивая, но никем не понятая? Ну хотя бы чуть-чуть пообъяснять?
        - Я - пас, - сказала Таня.
        - А знаешь, почему «пас»? Сволочь ты, Танька, почемушто! Если бы ты меня о чем-нибудь попросила, я бы сразу сделала!
        - Запросто. Поставь чайник! Кофе хочу! - предложила Таня.
        Гробыня задумалась.
        - Это перебор. Такой услуги я тебе оказать не могу. Попроси что-нибудь другое!
        - Хорошо. Чайник я поставлю сама, а ты налей в него воды, - предложила Таня.
        Гробыня возмутилась еще больше:
        - Э-э! Ну до абсурда-то доводить не надо! Может, тебе еще лунной пыли наковырять?
        - А что тут такого? Просто налить воды!
        - Просто налить воды! А в рот тебе не плюнуть жеваной морковкой? - передразнила Склепова. - Да до нормального крана идти метров тридцать! По темному коридору! А если на меня кто-нибудь нападет?
        Закончилось все тем, что Таня и воду сама принесла, и чайник поставила. И никто на нее не напал. Все это время Гробыня якобы мыла посуду заклинанием Стаканчикус одноразовус. Из пяти чашек уцелели три. Про остальные Гробыня сказала, что они были давно треснутые, поэтому не выдержали двухсекундного пребывания в водопаде.
        - Слышь, Гроттерша, а я о ней иногда думаю! - сказала Склепова, растворяя в чашке кофе. Кофе она называла просто «кофь».
        - О ком?
        - Ну об этой… О моей двойничихе! Какая она была? Зачем ей, например, такие длиннющие ногти? Ими же ничего невозможно делать! Например, держать тяжелый нож обреченца!
        - Может, оно ей и не особо надо было? Нож там какой-то. Она была девушка мирная, - предположила Таня.
        Гробыня хмыкнула. Как видно, такая мысль ее не посещала.
        - Ведь, по сути, Гроттерша, какая малина получается? Она - это я. Я - это она. Может, она потому и сидит тихо и власть мне отдала без боя, что мы с ней одно?
        - Как одно?
        - А так. Ну, день и ночь же не воюют с кастетами и пистолетами? Одно уходит, другое заступает на смену. Прихожу я - уходит она. Приходит она - ухожу я. Вдруг это наше все, что было… ну там Гонки всякие и так далее, - дурной сон, и надо забыть его и?.. - Гробыня не произнесла самого слова, но Таня поняла ее и сама.
        - Один год. Даже уже меньше, - напомнила она.
        Гробыня кивнула.
        - То-то и оно! Ну усе! Поболтали и будя, а то язычки истреплются. Хто кудыть, а я спать! - сказала она и, выстрелив себе из пальца в висок, обрушилась на кровать.
        Таня взяла футляр и вытащила его в коридор.
        - А ты, Танька, ничего! Хотя совершенно за собой не следишь. Но, может, оно тебе и не надо. Лучше красивая девушка без помады, чем помада, намазанная на противогаз, - сказала ей вслед якобы спящая Склепова.
        В общей гостиной в углу длинного дивана печально дремал Жора Жикин. Кажется, профессиональный ловелас Тибидохса пригласил кого-то на свидание, но девушка не явилась, и Жора от огорчения уснул. Из его разжавшейся во сне руки выпал лист бумаги. Таня подняла его. По клеткам прыгал жирный карандаш.

«Разбирался в себе с 19.00 до 23.30. Пришел к следующему окончательному выводу (по состоянию на 23.31). К Дусе Пупсиковой у меня любовь-нежность. Лоткову я люблю сестринской любовью. К Попугаевой у меня любовь общечеловеческая со слабо растворенным эротизмом. К Шито-Крыто у меня ненависть-страсть. Она пробуждает мое агрессивное либидо. Это месть моей бабушке за то, что она бросила дедушку. В Тане Гроттер я люблю проекцию моей матери, но не могу простить ей (не Тане, а матери) то, что она не купила мне красную пожарную машину, когда мне было три года».
        Вздохнув, Таня аккуратно свернула бумажку и засунула ее поглубже в Жорин карман. Затем отыскала на подоконнике треснувший фломастер и старательно нарисовала на щеке у Жоры алый поцелуй. Жикин зачмокал во сне губами, но так и не проснулся.

«Проснется утром человек, а у него поцелуй от мамочки! Ему будет приятно!» - подумала Таня и занялась контрабасом.
        Перелет в Тибидохс, закончившийся тараном Пельменника, до сих пор вызывал у нее дикий страх, но одновременно и дикое желание повторить. Всякую свободную минуту она старательно учила полетные заклинания и даже взяла в библиотеке книгу Дедала Критского «Искусство драконбола», в которой, по слухам, жил сам автор. Правда, самого Дедала Таня там так и не встретила - он таился, зато дважды натыкалась на страницах на его разбросанные тапочки, один раз - на арфу и один раз - на пустой сосуд с вином.
        До главы, где описывались драконбол и его секреты, Таня так и не дошла. Ее интересовала первая часть с общей теорией полетов, описанной хотя и несколько занудно, но крайне понятно и последовательно. Все-таки жаль, что полетные заклинания удерживались в пока недоступной ей до конца памяти двойника, и все приходится выучивать заново.
        Оставив футляр от контрабаса в гостиной, Таня потащила инструмент по коридору. Это была та часть коридора, где селили новичков-первокурсников. Из-под чьей-то двери бежал живой веселый поток хомячков, крысят, сусликов. Ползли молодые ужи. Летели трескучие стрекозы. Таня присела, завороженно разглядывая все это буйство жизни. Потом постучала.
        - Простите! Я больше не буду! Я тут просто подумала… - робко сказали за дверью и замолкли, не уточняя, что было подумано и чего «больше не будут».
        Хмыкая и перешагивая через разбегающуюся и разлетающуюся во все стороны живность, Таня потащила контрабас к подъемным воротам Тибидохса. Самый короткий путь пролегал через гостиную темного отделения. Из гостиной доносились лязг штанги, сосредоточенное сопение и жуткий запах пота. Гуне Гломову не спалось. Съеденным за ужином котлетам не терпелось поскорее превратиться в мускулатуру.
        Тане нравился Гуня - нравился так, как шустрым внучкам нравятся глухие дедушки. С ними можно говорить о чем угодно - они все равно не запоминают.
        - Мне тоскливо, Глом! - сказала она, опуская контрабас на вытертый ковер.
        Штанга в руках у Гуни дрогнула. Гломов посмотрел на нее с беспокойством. У него на все было одно объяснение.
        - Это потому, что ты поела грибов. Гробыня тоже как грибов поест, меня грузить начинает. То мебель ей не так стоит, то мухи не туда летают.
        - Нет, Глом! Мне тоскливо потому, что я сама в себе запуталась! Я сама себе тесна! А внутри я такая огромная, что могла бы весь мир наполнить, весь Тибидохс. Понимаешь ты это или нет?
        Гуня трудно задумался. Зашевелил губами. Казалось, где-то в его глубинах зреет мысль - вечная, настоящая, бесценная мысль.
        - А все ж таки не надо было тебе трескать те грибы! - торжественно заключил Гуня и снова стал звякать штангой.
        Таня выволокла инструмент за ворота Тибидохса и, волнуясь, произнесла Пилотус камикадзис. Пускай и медленно тащишься, зато не свалишься. Очень осторожно она облетела вокруг пруда, указывая смычком маршрут, после чего решилась перейди на Тикалус плетутс.
        Контрабас оживился и полетел быстрее. Таня оказалась недалеко от Большой Башни, отделенная от нее внешней стеной, дальше которой начинались полетные блокировки. За стеклом она увидела четкий профиль Бейбарсова. Он стоял к ней боком и что-то рисовал.
        Таня ощущала недовольную дрожь инструмента. Всеми струнами контрабас грезил Торопыгусом угорелусом. Таня помедлила, набираясь храбрости, и все-таки произнесла этот ужасный Угорелус. Контрабас рванулся так стремительно, что Таня, потратившая все силы на то, чтобы вцепиться в гриф, едва не выпустила смычок. Ловя его, она неосторожно дернула рукой. Край смычка «клюнул» и решительно указал вниз. Секунду спустя Таня поняла, что контрабас отвесно пикирует в пруд. Его воды сверху казались черными и спокойными.
        Ноги Тани отделились от контрабаса. Понимая, что сейчас перевернется через голову, Таня вцепилась в гриф обеими руками, вообще не думая о смычке. Контрабас завертело. Он запрыгал как детская игрушка на резинке. Таня видела то светлые латки неба, заштопанные кошачьими полосками ночных туч, то мертвенную воду пруда, то низкую арку подъемного моста. За мгновение до столкновения Таня сумела наудачу повернуть смычок в кисти. Наудачу, потому что направить его на что-то определенное, когда инструмент вращало, а пальцы впились в гриф, было нереально.
        Контрабас рванулся, послушно перейдя в горизонтальный полет, а разогнавшуюся Таню бросило спиной вперед. Чудом она сумела перехватиться. Теперь она болталась на стремительно летящем контрабасе, как на турнике, лихорадочно дергая ногами и пытаясь подтянуться. Смычок зажимала в зубах. Ноги касались воды. Впереди горбатился черный каменный мост, о который Таню должно было размазать.

«Я не хочу умирать! Кто-нибудь, сделайте что-нибудь!» - мысленно, но отчаянно крикнула Таня.
        И вдруг что-то изменилось. Трещина пробежала по розовому льду. Откуда лед? Что за бред? Но это было неважно. Тело приобрело ту особенную ловкость, которая определяется не силой, но годами тренировок. Таня отпустила одну руку и, раскачавшись, бросила корпус резко назад, так что, казалось, она сейчас вообще расстанется с контрабасом и окажется в воде.
        Однако прежде, чем это случилось, ноги привычно обняли контрабас. Рывок - и Таня оказалась в «седле». Черный мост был рядом. Бросившись грудью на гриф, Таня благополучно пропустила каменную арку над головой и обрадовалась, что все позади, но тут прямо по курсу вырос дубовый столб, к которому привязывают лодки.
        К столбу Таня оказалась никак не готова. Еще секунда и - гриф сломается от страшного удара, что приведет к обрыву Веревки Семнадцати Висельников!.. Она рванулась и - дальше все смешалось.
        В себя Таня пришла на берегу. Точнее, на берегу были ее голова и руки. Остальное тело находилось в воде. Лоб упирался во влажную раскисшую землю. Таня встала на четвереньки и стала шарить вокруг. Вначале она наткнулась на полированный бок контрабаса, а потом и на смычок. В контрабасе чавкала вода. Ее было столько, что он стал тяжелым, как дохлый бегемот. Таня сумела вылить воду, только когда выглянула луна. Полировка местами ободралась и вздулась от влаги, зато гриф был цел.

«Я вылезла… Меня спас двойник! Сознание переключилось, и несколько минут она была мною… То есть я ею…» - поняла Таня. Она понятия не имела, как выбралась из пруда, да еще и сохранив контрабас со смычком.
        Последним, что капканом захватила память, стало заклинание Чебурыхнус парашютис форте. Потом, кажется, была яркая искра, прилипшая к пальцу и скользнувшая вдоль струн. На грифе искра оставила темную полосу, а на пальце - ожог.
        Таня взвалила контрабас на плечи и потащилась к подъемному мосту. До него было никак не меньше двух-трех верстул. Расстояние она по старой памяти считала на верстулы. В ботинках хлюпала вода. Было холодно. Перстень Феофила Гроттера, разрядившись от пикового усилия, отказывался выбрасывать искры, даже самые простенькие, согревающие. Зато на ворчание его вполне хватало.
        До самого Тибидохса Таня выслушивала неутешительные истины. Например, что она самый неудачный плод на многовековом древе Гроттеров. Зато Таня (в перечне недовольной загробной родни) узнала множество имен своих родственников, о которых прежде не имела ни малейшего представления. Одной из самый запоминающихся была некая Зульфия Станиславовна Пчихшихмыхчук, двоюродная тетя, фамилия которой выговаривалась в четыре приема и была похожа на кашель.
        Когда Таня добрела до подъемного моста, вид у нее был такой жалкий, что даже Пельменник не стал сводить с ней счеты, а посмотрел долгим угрюмым взглядом.

* * *
        Наскоро переодевшись, Таня помчалась к домовым отдавать в починку контрабас. Их новая мастерская была за ногами атлантов, под лестницей. Тане приходилось не столько идти, сколько ползти, волоча за собой тяжелый инстумент. За деревянной, обитой ватином дверью весело стучали молоточки. Кто-то что-то пилил, сверлил, снимал рубанком стружку.
        Таня постучала, ей открыли. Домовых было четверо - все в красных рубашках с поясками и лаптях. Один белобородый, другой пегобородый, третий с бородой-пушком и последний безбородый. Зато чем меньше волос было у домовых в бороде, тем больше - на голове. Казалось, с возрастом волосы не исчезают, а, захватив рюкзаки и чемоданчики, постепенно переселяются с макушки на щеки и подбородок.
        - Работу возьмете? - спросила Таня.
        Домовые разглядывали искалеченный контрабас. Вздувшийся от воды лак не слишком их встревожил, зато все по очереди озабоченно трогали мизинцами пробоину в днище контрабаса, которая поначалу показалась Тане незначительной.
        Таня начинала нервничать.
        - Ну что? Беретесь?
        Безбородый посмотрел на бороду-пушком. Борода-пушком - на среднего, средний - на белобородого. Отвечать раньше старшего у них не полагалось.
        - Постирать решила?.. Ну оставь! Посмотрим! - неохотно выдавила седая борода.
        - А когда можно будет забрать?
        Бороды снова посмотрели друг на друга и молчали никак не меньше минуты.
        - Забрать - прямо сейчас! - веско произнесла седая борода. - А починить - не раньше, чем починится!
        Таня сговорилась с домовыми о цене (они захотели семь стеклянных молоточков для особенно тонкой работы) и выползла из мастерской, держа под мышкой одинокий смычок.
        Настроение у нее было отвратительное. Она беспорядочно пошла куда-то и внезапно оказалась возле комнаты Ваньки. Дверь в нее была приоткрыта. Таня без церемоний толкнула ее локтем и заглянула. Ванька сидел за столом и, подперев руками голову, на что-то смотрел слипающимися глазами. Временами он клевал носом, но спохватывался, вздрагивал и снова смотрел, изредка тревожно переводя взгляд на часы.
        Круглые часы у Ваньки в комнате были самые обычные, лопухоидные, на батарейке. Правда, вешал он их так, что наверху оказывалась «девятка», а «двенадцать» смещалось туда, где у обычных часов помещалась «тройка». Учитывая, что все цифры хитрый Ванька закрасил маркером, никто, кроме него, по его часам не понимал - все путались.
        - Эй! Чего ты делаешь?
        Ванька вздрогнул и повернул к ней бледное, уставшее лицо. Его нос показался Тане смешным. Особенно смешной была тень, которая отбрасывалась то на правую, то на левую сторону вопреки всяким законам физики и оптики. И нос - нелепость, и тень - нелепость. И что ее предшественница в нем находила? Ведь говорили, что ею были увлечены и Гурий Пуппер, и вытесненный Гулебом двойник Бейбарсова.
        - Да тут… нашел вот! Хотел мимо пройти, но вернулся… - объяснил Ванька.
        Таня увидела, что в центре стола на огнеупорном листе лежит маленькая, не больше ладони, ящерица, испачканная землей. Особой магической ценности она не представляла. Таня подумала, что глупо тратить время на всякую ящерицу, которая оказалась настолько тупой, что сунулась к кому-то под каблук.
        - Зачем? - спросила она резко.
        - Что зачем?
        - Вернулся зачем?
        - Жалко стало.
        - А мне никого не жалко. Мне себя жалко. Ну раз уж подобрал, так вылечи и спать иди! Чего себя терзать?
        - В том-то и загвоздка, что не получается сразу! - объяснил Ванька. - Это вспыхивающая ящерица. Сейчас ее температура равна комнатной. То есть она, по сути, мертва. Но сердце живое. Среди ночи есть надежда, что она прогреется до пятисот-шестисот градусов! Может, всего на минуту. Главное - не пропустить. Я ее подлатаю и скормлю ей это.
        Таня заглянула в банку. На куске гнилого мяса шевелились толстые личинки мух.
        - Опарыш. Брезгуешь? - спросил Ванька.
        Таня молча взяла одну личинку двумя пальцами и сунула в рот. Ванька дико смотрел, как она жует и глотает.
        - Ну как? - спросил он.
        - Не особо. Без соли не катит! И ты всю ночь собираешься глазеть на ящерицу, пока она прогреется?
        Ванька растерянно улыбнулся. Таня мельком подумала, что, кажется, предшествующая хозяйка ее тела опарышем не питалась. Хотя на контрабасе летала неплохо.
        - Я тебя люблю! - осторожно сказал Ванька, напоминая об этом самому себе.
        Таня чутко уловила нюанс. Таня оглянулась на дверь. Кажется, никто не подслушивал. Можно рискнуть.
        - Любишь? Как любишь? Факты-факты! Общих слов не надо! Надоело!
        Ванька озадачился. Фактов у него наскребалось немного.
        - Ну… э… а зачем тебе?
        - Да слово больно бессмысленное! «Люблю» - ну и что? Жикин вот тоже каждый день кого-то «любит».
        - Я не понимаю.
        - А не нужно понимать! Каждый в это ваше «люблю» настолько свой смысл закладывает, что либо это слово вмещает все смыслы, либо оно вообще лишено всякого смысла! Факты, Валялкин, голые факты!
        - Ну… Мне скучно без тебя! Я о тебе беспокоюсь.
        Таня поморщилась. Этого ей было мало.
        - Беспокоиться не надо! Беспокоиться за себя я буду сама. Печень свою отдашь?
        Ванька закрыл глаза.
        - Нужно будет - отдам! - сказал он тихо.
        Ответ сбил Таню с толку. Кажется, этот нос с прыгающей тенью не врет. Значит, если она заманит Ваньку к черному маку и там он повторит всю эту чушь, то из Ваньки мак вытянет душу, а ее саму взамен сделает бессмертной. Как все просто! Двойник сделал за нее всю работу, влюбил этого простака, а ей достался результат на блюдечке с золотой каемочкой.
        - Ну и дурак! Нужна мне твоя печень! Да подавись ты ею! - с ненавистью крикнула Таня и выскочила из Ванькиной комнаты.
        Ей требовалось время, чтобы успокоиться. Она чувствовала себя как несчастный алхимик, который тридцать лет проискал магический кристалл, после чего на смертном одре обнаружил, что это был тот самый камень, на который он всю жизнь ставил свои тапочки. Вот и сейчас Таня увидела вдруг, что все уже достигнуто и ничего - совершенно ничего! - не надо больше достигать. Какая разница - сольются миры или нет? Кто победит: Чума или Сарданапал? Просто отдай черному маку Ваньку - и станешь неуязвимой.
        - Псих юродивый! - повторила Таня сердито и одновременно жалобно. - Бывают же такие! Придурок полный! Ну что с ним будешь делать?
        Все основы мира, на которых стояла жизнь Тани, пришли в сотрясение. Корабль железной рассудочности дал течь и стал наполняться соплями и всякими непонятными размышлениями.
        Заставив себя временно не думать о Ваньке, Таня продолжила свое системно-бессистемное, как у ищущей приключений кошки, путешествие. Остановившись у комнаты Поклеп Поклепыча, она вставила в глаз стеклышко-монокль, который днем одолжила у Ягуна. Монокль позволял заглядывать сквозь предметы, не используя стандартных заклинаний.

«Вдруг я смогу что-то узнать?» - подумала она без особой, впрочем, надежды.
        Она увидела, что Поклеп стоит у старомодной конторки и, морщась от стойкого запаха малосольной селедки (он хранил еду для Милюли у себя в комнате), что-то быстро пишет, громко надиктовывая себе:
«Исх. номер 5/0409.
        Неуважаемые негоспода!
        Вследствие регулярного наличия отсутствия своевременного прибытия заказанного у Вас груза, Вы поставили нас перед печальной необходимостью сглазить Вас! Вы будете бесконечно перечитывать это письмо до тех пор, пока транспортный саркофаг Вашей фирмы не окажется на разгрузочной площадке Тибидохса.
        С искренним неуважением,
        завуч Тибидохса Поклеп Поклепыч».
        Тибидохс дрогнул от башен и до основания. В чернильнице закачались чернила. Завуч недовольно поморщился, положил гусиное перо и размял пальцы. Новомодных штучек он не любил. Всякие там печатные машинки, компьютеры. Ну их! Пока в дело не вложена рука, текст не имеет весомости. Он мертвый, не живой.
        - Так! - пробормотал Поклеп, помахивая свитком, чтобы тот скорее высох. - С этими лысегорскими жуками, которые не отправили нам парковые скамейки, я разобрался!.. Теперь займемся стройматериалами! Из тысячи кирпичей триста пережженные, а пятьдесят треснутые. Ну прораб, обманчивый ты мой… в кого бы мне тебя превратить? Хотя, боюсь, тебя, жука, ничем не удивишь!
        Продолжая держать стеклышко у глаза, Таня неосторожно потерла зачесавшееся веко пальцем. Она забыла, что пользоваться подсматривающим артефактом можно строго по схеме. В двери возникла косая дыра с обугленными краями.
        Поклеп раздраженно обернулся.
        - Эй! Кто там в коридоре? А ну стоять! От меня не удерешь!
        Таня не стала ждать, пока он выскочит. Повернулась и бросилась бежать. Отправленный ей вслед преследующий запук оказался прилипчивым. Чего Таня ни делала, какие петли ни закладывала в лабиринтах Тибидохса - две красные искры скользили за ней, как приклеенные, даже не пытаясь погаснуть. Изредка они сливались в одну и становились невыносимо яркими.
        Вскоре Тане стало ясно, что ускользнуть не удастся. Хотя искры и перемещались по воздуху медленно, упорство у них было бульдожье. Если потребуется, они будут преследовать ее и сутки, и месяц, и год. Таня пыталась атаковать красные искры встречными искрами, создала двойника, даже в отчаянии бросала половинками кирпичей - ничего не помогало. Искры Поклепа спокойно облетали любую преграду, и вновь Таня видела за спиной их мерцание, точно два красных глаза смотрели из темноты.
        Несколько раз упавшая и рассекшая кожу на лбу в пальце от линии волос (особая благодарность свихнувшемуся от старости, цепью прикованному в стенной нише мечу-кладенцу), Таня увидела впереди два силуэта. Фигуры отделились от освещенного четырехугольника кабинета Сарданапала и двигались в ее сторону. Ответвлений у коридора не было никаких. За спиной - искры Поклепа.
        Таня действовала по наитию. Зная, что глаза шедших ей навстречу еще не привыкли к темноте, она бесшумно бросилась к ним и лишь в десяти шагах скользнула за статую Древнира.
        Красные искры закачались в воздухе, определяясь, в какую сторону им лететь дальше. Разобрались, начали поворачивать к статуе.

«Конец!» - подумала Таня, но тут один из магов крикнул что-то резкое, и красные искры, потускнев, лопнули. Таня услышала два влажных хлопка.
        - Что это было, Сарданапал? - спросил чей-то голос. Она узнала Медузию.
        - Спаренные искры Бегемага, Меди! Египетские жрецы преследовали ими расхитителей пирамид. Разве заклинание не из списка ста запрещенных?
        - Оно стояло в очереди сто первым. Мы же решили округлить до ста, - напомнила Медузия.
        - А, ну да, да!.. И кого они преследовали на этот раз?
        Медузия повернулась к статуе.
        - Надо полагать, Древнира! Хотя он и не убегает! - сказала она холодно. - Едва наступает сентябрь, школа переполняется запретными заклинаниями. За лето детишки поднабрались опыта. Неудивительно, что у многих чешутся ручки и колечки. Меня больше волнует другое. В Тибидохсе появились сторонники Той-Кого-Нет.
        - Чумы? - удивленно отозвался академик. - Что, снова?
        - Вы, кажется, не слишком напуганы.
        - Тут нет ничего необычного, Меди! Протестные реакции встречаются у десяти процентов подростков. Из пятидесяти человек любого набора пять обязательно будут покупать на Лысой Горе зеленые трупные носки, играть с косточками, летать в саркофагах, покрывать себя татуировками, вызывающими демонов, и красить зубы в фиолетовый цвет. Сами по себе фиолетовые зубы или зеленые волосы ни о чем не говорят. Часто и белый маг предаст, а зелено-желтые волосы упрутся и ни с места! - сказал Сарданапал.
        - Я прекрасно знаю это, академик! - задорно отозвалась доцент Горгонова. - Но тут другое! Тут реальные последователи Той-Кого-Нет! Не просто балующиеся детишки.
        - Скверно, Меди! Но есть новости и хуже! Положи ладонь на стену! Чувствуешь дрожь? Она все сильнее. Знаешь почему?
        - Гекатонхейры!
        - Они самые. Котт, Гиетт и Бриарей опять здесь.
        - Вы бы сходили к ним, академик! Узнали, чего они хотят.
        - Я пытался. К ним не так просто приблизиться. Они в ярости. Разговаривать со мной отказываются и с каждым днем становятся беспокойнее.
        - И если применить магию?
        - Что им наша магия? Самая яркая искра - комариный укус, не больше! Ведь Котт, Гиетт и Бриарей - не просто великаны. Они легко способны приподнять Тибидохс со всеми его башнями и забросить в океан. И если их гнев будет расти - это вскоре и произойдет.
        Сарданапал провел рукой по лбу.
        - Думаю, я немного простужен, Меди! Мне сегодня весь день мерещится, что у нас в Тибидохсе только две температуры: очень жарко и очень холодно! Но это и хорошо. Чтобы человек мыслил, он должен быть немного несчастен!
        - Вам всю жизнь это удавалось! - съязвила Медузия.
        Прилипнув носом к каменному затылку Древнира, Таня слушала. Ей показалось, в голосе доцента Горгоновой прозвучала обида. Академик в ответ улыбнулся. Таня определила это по голосу.
        - Да, Меди! Это всегда было моим подходом. Тот, кто довольствуется малым, всегда в выгодных условиях. Человеку кажется, чтобы быть счастливым, он должен иметь А, B и С. Но вот он получает А, В, С и понимает, что у него исчез повод считать себя несчастным. И что же? Он начинает прыгать и хлопать в ладоши? Ничуть. Спешно выдумывает себе D, E и F, чтобы и дальше продолжать удручаться. Это тупик.
        - А выход? - серьезно спросила Медузия.
        - Выход - объяснить себе, что и А, B и С не имеют абсолютной ценности. Тогда саможалению не за что будет уцепиться и наступит покой.
        - Сомневаюсь! - Медузия так решительно тряхнула головой, что от ее рыжих волос разлетелись искры.
        - Какая ты красавица, Меди!
        Доцент Горгонова не тратила времени на ложную скромность.
        - Я всегда выгляжу прекрасно! В отличие от вас, академик, я не живу прошлым! У меня есть настоящее. Бесконечное настоящее, я бы сказала, поскольку будущего мне никогда потрогать не удавалось!
        - Тебе опасно говорить комплименты, Меди! Ты начинаешь злиться!
        - Скажем так: я не прекращаю!
        Голоса смолкли. Две раскачивающиеся мантии удалились по коридору. Таня осторожно вылезла из своего убежища.
        - Не надо было Ритке связываться с этим шипом. Он и без руны прекрасно полетел бы! А вот Котт, Гиетт и Бриарей явно что-то разнюхали!.. Не нравится мне это! - сказала она каменному Древниру и быстро пошла к лестнице, чтобы поскорее оказаться на Жилом этаже.
        Она знала, куда идет. Советоваться с Глебом. Пророчество Древнира, гекатонхейры, Медузия, в руки которой попал Риткин шип, и, наконец, птица титанов - все слишком серьезно. Самой распутать этот клубок у Тани не получалось.
        Глава 10
        Собрание безумных артефактов джинна Абдуллы
        На каждый важный внутренний вопрос мы получаем мгновенный честный внутренний ответ, только обычно он нас не устраивает.
        Сарданапал
        Таня выбрала ночь потому, что днем встретиться с Глебом наедине было крайне сложно. Его постоянно сопровождала Жанна Аббатикова. Его неразлучная тень, верная овчарка, муза и все что угодно. Гибкая, подвижная, с распущенными каштановыми волосами. Она смотрела на Глеба умными, любящими глазами и проглатывала согласные. Эта обновленная Жанна казалась Тане значительно опаснее прежней грубоватой Жанин Абот, которая по неведомой причине не смогла пробиться сквозь Стекло Миров.
        Прежняя Жанин защищала Глеба в основном отравленными шипами и носками тяжелых сапог, из которых выскакивало треугольное лезвие. Эта Жанин не нуждалась ни в шипах, ни в сапогах - ей хватало улыбки и победного подрагивания бровей.
        - Она поклялась умереть с Глебом в один день! И что он достанется или ей, или никому!.. И посмотри: они просто созданы друг для друга! - сказала как-то Тане Ленка Свеколт, дергая себя за разноцветные косы.
        Ленке Глеб не нравился, и потому она могла любоваться этой парой объективно.
        В комнату Глеба Таня попала без особых сложностей. Она представляла, на какие два смертельных заклинания он запирает дверь. Четырехсотметровую же пропасть, спрятанную в безобидном с виду коврике, она попросту перешагнула, не желая вспоминать, как от нее можно избавиться.
        Будить некромага надо осторожно. Некромаги и днем едва справляются со своим дурным характером, ночью же ситуация усложняется, и уже характер справляется с ними.
        - Гулеб! Глеб! Просыпайся!
        Открытые глаза не всегда означают, что человек проснулся. Глеб, не узнавая, смотрел на нее. В его зрачках ничего не отражалось, даже луна, сиявшая у Тани за спиной. Рука некромага зашарила возле кровати, отыскивая бамбуковую трость.
        - Как тебя зовут? - Его голос звучал вкрадчиво и нежно.
        - Лореляй Тибидохская к твоим услугам, юный господин! - сказала Таня, используя старинную магическую форму приветствия.
        С Бейбарсова мгновенно соскочила всякая ласковость.
        - Разбейся вдребезги, Лореляй Тибидохская, за то, что ты меня разбудила! Да станут твои кости стеклянными! - крикнул он, и две ослепительные искры потекли к ушам Тани.
        Таня спокойно ждала. Проклятия некромагов замыкаются на истинное имя. Если некромаг его не знает, можно особенно не беспокоиться. Алые искры заметались и, отвернув, врезались друг в друга с грохотом столкнувшихся железнодорожных вагонов.
        Таня едва успела наложить ограничительное заклинание, чтобы звук не вырвался за пределы комнаты. Зато сейчас Глеб не мог не проснуться. От заполнившего комнату грохота он слетел с кровати и сидел на полу, мотая головой.
        - Прости! Я, кажется, пытался тебя убить! - сказал он Тане.
        - Мелочи! - рассеянно отозвалась Таня. - Вставай! Ты мне нужен!
        - Ты мне тоже очень нужна, Танья! - Глеб, не вставая с пола, протянул к ней руку.
        Таня носком ботинка лениво толкнула коврик, разместив его так, чтобы между ней и Бейбарсовым пролегла пропасть.
        - Из-за тебя меня чуть не повесили!..
        Глеб поморщился.
        - Слушай, нельзя быть такой злопамятной! Тебе же нравится, что я негодяй?
        - Это тебе нравится, что ты негодяй! - уточнила Таня.
        Глеб дернул подбородком.
        - Проехали! О чем ты хотела поговорить?
        Таня щелкнула пальцами, и в комнате вспыхнул свет. В отличие от некромагов, она не любила разговоров в потемках.
        - О птице титанов! Хочу понять, что связывало ее с Древниром.
        Глеб прищурился.
        - Что за птица эта птица… Ну-ну!.. Значит, все это время подзеркаливающий артефакт был у тебя?
        - Корона повелителя вампиров. Можешь не верить: я от нее избавилась, - быстро сказала Таня.
        Она приготовилась к щекотке в волосах и хотела уже заглушить ее назойливым шлягером, но щекотки не последовало. Глеб был не дурак.
        - Может, и избавилась. Я не спорю. Но ты что-то скрываешь. И чего-то боишься! Ах да, корона была у тебя целый день или даже больше! Признавайся: ты еще кого-то подзеркалила? Узнала что-нибудь интересное? - Взгляд у Глеба стал жадным, нетерпеливым и, пожалуй, обеспокоенным.
        У мальчика много секретов. Ему есть о чем тревожиться. Таня даже пожалела, что не зеркалила Глеба, хотя могла бы. Когда непоследовательно ненавидишь человека, боишься узнать о нем всю правду. Воображению нужен простор - простор же рождается только тайной.
        - Так узнала или нет? - нетерпеливо повторил Глеб.
        - Я боюсь тебя и тебе не верю! - выпалила Таня.
        Глеб отнесся к ее словам серьезно.
        - И правильно делаешь. Мы с тобой похожи. Я тоже меня боюсь и тоже мне не верю.
        Он уронил на коврик пустую чашку и стал слушать, как она падает. Изредка чашка задевала стенки, однако удара о дно они так и не услышали. Да и вообще, если Таня правильно представляла себе магическую механику, пропасть находилась не под Тибидохсом. Видимо, сдвоенное заклинание локализации.
        - Кто самый темный из темных магов Тибидохса? - внезапно спросил Глеб.
        - Поклеп? Малютка Клоппик? М-м-м… Безглазый Ужас? Великая Зуби? - попыталась угадать Таня.
        - Нет, - сказал Глеб. - Есть еще один, кого ты пропустила.

* * *
        Зная, что джинны не обедают, Таня и Глеб появились в библиотеке в это время. В коридоре им попались два зомбированных третьекурсника, решивших, что они настолько крутые, что могут сдавать книги с десятиминутным опозданием. Обычная история для недоучившихся магов. Теперь бедняги тыкались лбами в глухие стены, пытаясь пройти там, где не было прохода.
        - Выход вон там! - Таня коснулась ладонью плеча высокого парня.
        Третьекурсник тупо оглянулся на открытый коридор и недоверчиво ухмыльнулся.
        - Врать-то не надо! Я почти у цели! Мне бы тонкую перегородочку пробить - и джинн меня не одурачит! - сказал он и упрямо врезался лбом в стену из метровых каменных глыб.
        Таня окончательно убедилась, что Абдулла наложил на бедолаг заклинание самоуверенных слепышей.
        - Ну прости, друг! Я просто поделилась своими мыслями! - извинилась она и побежала догонять Глеба.
        - Минус два гранда. Попытка бескорыстной помощи! - насмешливо сказал Глеб.
        - Ну, не совсем бескорыстной… - Таня разжала ладонь. На ладони у нее лежал огрызок желтого карандаша с маленькой железной подковой на тупом конце. Это был запрещенный на экзаменах карандаш, который сам пишет правильные заклинания.
        Они подошли к библиотеке.
        - Подожди меня здесь! - шепнул Глеб и, скрывшись за дверями, плотно закрыл их за собой.
        Таня послушно уселась на пачку старых журналов «Сплетни и бредни», приговоренных Абдуллой к сожжению и выкинутых вон из библиотеки, и терпеливо приготовилась ждать. Журналы вздрагивали и монотонно бормотали, сообщая новости десяти-пятнадцати - и даже двадцатилетней давности.

«Грызиана Припятская снова вышла замуж! Свадебные фотографии со дна Ниагарского водопада».

«На Лысой Горе выросло небритое дерево».

«Конец света назначен на послезавтра. Уцелеет только тот, кто отдаст Вене Вию все свои сбережения!»

«Тираж книги «Как разбогатеть за три дня» продается за две дырки от бублика!»

«Партия висельников победила партию утопленников на выборах в лысегорскую думу».
        Утомленная назойливым бормотанием, Таня привстала и толкнула стопку журналов ногой. Этим она только себе навредила. Журнальные крики стали еще громче.

«Я всегда мечтал обрести в женщине друга и человека! Интервью с Синей Бородой».

«Мой бывший муж ненавидел мои волосы! Златовласка».

«Меня окружают сплошные разбойники! Обличения Али-Бабы».
        Таня хотела уже заткнуть уши и искала по карманам что-нибудь подходящее вроде куска ваты, как вдруг среди общего шума слух ее выловил один тонкий, почти неразличимый писк:

«Новорожденный ребенок Гроттеров убил Ту-Кого-Нет!»
        Таню бросило в жар. Торопливо оглядевшись, точно кто-то мог ее подслушать, она сорвала с пачки бечевку и стала жадно рыться в пищащих от нетерпения журналах. Вскоре она нашла то, что искала. Это был дряхлый журнал с надорванной обложкой, почти задавленный в толстой пачке журналов более молодых и менее зачитанных. Видимо, в свое время его часто передавали из рук в руки.
        Оказавшись в руках у Тани, журнал благодарно замерцал и торопливо стал перелистываться. Мелькали фотографии и крупные заголовки:

«Месть малышки. ЧдТ убила родителей Тани Гроттер!»

«Неведомым способом малышка вытеснила Ту-Кого-Нет из мира живых!»

«Младенец спасает магический мир».

«Таня Гроттер отправлена в мир лопухоидов к Герману Дурневу! Что это? Месть завистливого Сарданапала или синдром Золушки?»
        Поначалу журнал пищал совсем тихо, однако под конец, воспрянув от избытка внимания, почти кричал. Это становилось опасным. Кто-то мог услышать. Таня захлопнула журнал и спрятала его под свитер. Потом торопливо связала остальные журналы и вновь уселась на пачку, как наседка на яйца.

* * *
        Джинн Абдулла сидел за столом и неуловимыми движениями карточного шулера перекладывал карточки в каталожных ящиках. Пару минут он упорно притворялся, что не замечает Глеба. Наконец Глеб, взглядом уронив с полки толстую книгу, сделал вид, что он все же существует, а Абдулла сделал вид, что его заметил.
        - Добрый день! - приветливо сказал Глеб.
        Абдулла оторвал глаза от ящичка.
        - Добрый, добрый, Глебушко!
        Некоторое время оба лучились от счастья.
        - Как вы?.. - начал Глеб.
        - Отвратительно! - ответил Абдулла прежде, чем Бейбарсов закончил вопрос.

«Этот жук что, читает мои мысли?» - подумал Глеб.

«Сам ты жук!» - подумал Абдулла.

«Ну, я же не в том смысле!» - подумал Глеб, и оба еще некоторое время поулыбались.
        Первым лицевые мышцы устали у Бейбарсова.
        - Как вы можете сидеть в такой пыли? Хотите, я покараулю, а вы пока погуляйте!
        Абдулла загоревал, цокая языком.
        - Не могу, Глебушко, не могу! Я не отлучаюсь ни на минуту! Ты не представляешь, какие жулики сюда иногда забредают! Притворяются, что им нужна книга, а на самом деле им надо что-то другое! Вопрос в том, что они готовы отдать за это что-то! - продолжал джинн.
        Некоторое время Глеб и старый джинн зорко наблюдали друг за другом. Потом Глеб наклонился и поднял что-то с пола.
        - Вы, кажется, что-то уронили!
        Абдулла поднял правую бровь. Левая бровь так и осталась лежать на столе.
        - Я таки регулярно что-то роняю! И что я уронил на этот раз? - уточнил джинн, жадно вглядываясь в блестящий предмет в руках у Бейбарсова.
        - Подозреваю: это пряжка удачливости с правого башмака самого ловкого вора Востока. Его обезглавили двести лет назад на центральной площади Багдада! - сказал Бейбарсов.
        Абдулла зацокал языком.
        - Этому человеку не повезло! А как же его башмаки удачливости?
        - Увы. У него их украли, - объяснил Глеб.
        Джинн так опечалился, что стал искать платок. Когда же нашел платок, обнаружил, что потерял нос.
        - Всюду жулье! И что я должен тебе за то, что ты нашел мою пряжку?
        - Ничего! Какие могут быть счеты? - замахал руками Глеб.
        - Таки ничего? - удивился Абдулла.
        - Абсолютно. Но есть одна мелочь. Сущий пустяк!
        - В нашем деле нет пустяков!
        - О, пустяки есть в любом деле! - с напором сказал Глеб. - Мне нужен полный список всех запретных книг, артефактов и… магических существ Тибидохса!
        Лицо Абдуллы из сладкого стало очень кислым.
        - Ты в курсе, что это под запретом? Или, может, у тебя есть разрешение академика Сарданапала? - осторожно поинтересовался он.
        Глеб не стал отпираться:
        - У меня его нет!
        - Ну вот видишь…
        - Вижу, но что такое, в сущности, Сарданапал? Заурядный белый маг, ну, возможно, трудолюбивый и умело пользующийся своей беспомощностью, которая смогла привлечь к нему таких светил, как Медузия Горгонова, Великая Зуби или вы. Однако разве он может сравниться с Той… - Глеб сделал паузу. - Кого-Мы-Оба-Знаем…
        Джинн занервничал и быстро посмотрел на Глеба. На этот раз тот был экранирован как зеркало, и Абдулла увидел в его сознании лишь сегодняшнее меню тибидохской столовой - единственное, что было выставлено напоказ.
        - С какой еще Той?.. Кого ты имеешь в виду? Можешь забрать свою… нет, мою пряжку, но список ты получишь только с разрешения… заурядного Сарданапала! - Абдулла встал и потек к каталогу переставлять оживающие ярлычки. Один глаз он будто случайно оставил на столе.
        Бейбарсов усмехнулся и наклонился к самому глазу. Зрачок жадно смотрел на него.
        - В детстве я любил одну сказку. Начиналась она так: давным-давно в Аравийской пустыне под толстым слоем песка лежал…
        - Скелет какой-нибудь? - нервно спросил Абдулла.
        - Ну, не совсем. Всего лишь бронзовый кувшин с узким горлом и двумя вмятинами на днище, имевшими форму буквы V. В кувшине томился несправедливо заточенный молодой джинн. Он всего лишь, напутав заклинания, утопил в Эгейском море греческий корабль… какой пустяк!.. Прошло много лет, и вот однажды джинн услышал шорох песка. Он почувствовал, что кувшин тянут из прорытого хода на поверхность и - о счастье! - открывают. Джинн ринулся наружу, но, увы, вокруг кувшина оказалась проведена магическая окружность. Внутри этой окружности джинн был заключен столь же надежно, как и в кувшине. По другую сторону черты на песке спокойно сидела девушка. Внешне она была похожа - я уверен, вы улыбнетесь - на нашу Таню Гроттер!
        На этот раз Бейбарсов посмотрел не на глаз, а на джинна. Абдулла не улыбался. И даже не делал вид, что поправляет книжные ярлычки. Его отдельно лежавший глаз наблюдал за Глебом не просто жадно, а с ненавистью.
        - Ненавижу такие сказки! - прошипел Абдулла.
        - Я почти закончил. Далее девушка сделала одну нехорошую вещь. Пользуясь нетерпением молодого джинна, она взяла с него клятву быть всегда ей верной. И скрепила клятву ненарушимой руной! Думаю, примерно такой.
        Тросточка Бейбарсова скользнула по воздуху. Начертанная им руна была чем-то похожа на букву Ж, только имела намного больше лапок. Повиснув посреди библиотеки, она быстро завертелась, отыскивая кого-то, а потом торопливо стала подгребать лапками к джинну Абдулле.
        Джинн в ужасе подался назад, зная, что тому, кто однажды попал под власть руны, нет спасения. Даже телепортируй он в Арктику или провались в раскаленные глубины планеты - она и туда последовала бы за ним. Бейбарсов позволил руне подлететь поближе и небрежно рассеял ее ручкой трости.
        - Кто показал тебе эту руну? И рассказал про вмятины в форме буквы V?
        - Не помню… кажется, слышал в детстве… Наша ведьма тоже иногда рассказывала нам сказки! - уклончиво ответил Бейбарсов.
        Никогда прежде он не видел джинна в таком гневе. Его рыхлое тело рябило. С полок сыпались книги. Абдулла гневно раздулся, занял собой всю библиотеку, и Бейбарсов оказался у него внутри. Там было холодно и сыро. Пахло склепом и отчего-то сырым гипсом.
        - А финал этой истории ты не забыл? - с ненавистью проскрипел Абдулла. - Что сделали с несчастным джинном, когда он дал эту клятву и навеки связал себя? Отвечай, некромаг!
        Бейбарсов попытался ответить, но слова тонули во влажном и жарком тумане, который просачивался в его разинутый рот. Глеб задыхался. Он не различал уже книг. Вся библиотека была затянута паром. Он взмахнул тростью, заставив джинна отпустить его. Абдулла отодвинулся к стене, и Бейбарсов сумел перевести дух. Одежда на нем была насквозь мокрой. Волосы липли к потному лбу.
        - Больше не шутите так! А то я вспомню, что милая молодая женщина вернула поклявшегося джинна в его кувшин и закопала в той же пустыне! Джинн был ей совершенно не нужен. Она, скажем так, оставила его про запас.
        - И он томился там еще много лет! И лишь потом оказался на свободе! Это был подлый поступок!
        Глеб развел руками.
        - Возможно, но я-то тут при чем? Меня тогда не было на свете, - ответил он уклончиво.
        Абдулла вернул забытый глаз на место:
        - Обед вот-вот закончится, и здесь будет толпа. Давай ближе к делу. Что ты предлагаешь?
        - Сделку! Я получаю список всех запретных книг, артефактов и магических существ Тибидохса и ухожу отсюда вашим другом, оставив пряжку удачливости. Или другой вариант: я повторно рисую руну и опять же удаляюсь, забыв ее рассеять. Потом она, кстати, развеется сама!
        Дверь скрипнула. Бейбарсов перемахнул через библиотечный стол и выглянул за дверь.
        - А теперь сюда войдет она… Та, о которой мы недавно говорили! - Он оглянулся на напряженного, как струна, Абдуллу и громогласно, точно представляя члена королевской династии, объявил: - Татьяна Гроттер!
        Человек, оказавшийся в нужное время в нужном месте, всегда это чувствует. То же самое можно сказать и о человеке, оказавшемся в ненужное время в ненужном месте.
        - Я же просила! - сердито шепнула Таня, пытаясь незаметно лягнуть Глеба.
        Глаза джинна поменялись местами. На слух он пока не жаловался. На зрение тоже.
        - ПРОСИЛА? Так, значит, и ты с ним?
        - С кем с ним? Я сама с собой. У вас тут что? Влажная уборка? - поинтересовалась Таня, разглядывая мокрого Бейбарсова.
        Ей не ответили. Таня не любила, когда ее не замечали.
        - Что-то не так? Мне уйти?
        - Хорошая идея! - одобрил Бейбарсов.
        - Ни в коем случае! - заторопился Абдулла. Его рука удлинилась на три метра и сцапала Таню за локоть.
        - Ты веришь в чудеса?
        - Я маг, мне по работе положено! - осторожно ответила Таня.
        - Умная девочка!.. Тогда прыгай от радости! Ты стала миллионным посетителем библиотеки с того дня, как мой предшественник библиотечный гном был сожран голодной кулинарной книгой! И вот подарок!
        Джинн метнулся в свою каморку, куда никому не было доступа, и вернулся с толстой книгой. Ее измочаленный переплет был заботливо подклеен ситцевой тряпочкой, а углы обложки слизались от дряхлости. Пыли на книге было так много, что название Таня прочитала не сразу. «КнИга ЖеЛаНиЙ».
        - Я же ничего не выиграла!
        - Какая разница? Выиграла не выиграла. Что за детский лепет. Пользуйся, пока я добрый!
        - Она что? Серьезно исполняет желания? - с интересом спросила Таня.
        Рот Абдуллы странствовал в районе щеки. Джинн пальцем притянул его на место и ухмыльнулся.
        - Причем сразу и охотно! Ни искр не надо, ни колец! Хочешь воспользоваться?
        - Погодите… - недоверчиво сказала Таня. - А если я скажу, допустим: «Я хочу быть самой красивой!»
        - Прекрасно! - заторопился Абдулла. - Открой книгу, положи ладонь на любую страницу, произнеси свое желание вслух и… эй! А где глупый молодой восторг? Ты не собираешься становиться самой красивой?
        - Пока повременю, - осторожно ответила Таня.
        - Жаль-жаль, - разочарованно протянул джинн. - Ты упустила шанс стать самой красивой… морской свинкой во вселенной!.. А девчонка-то не глупа! Ты не подержишь, Глебушко? Я отряхну руки от пыли! Не бойся, ты-то не будешь загадывать желаний.
        Бейбарсов машинально взял книгу.
        - Почему морской свинкой?
        - Потому что она не уточнила, что имеет в виду человека, а не свинку или аллигатора. Книга не обязана думать за нее.
        - А если я скажу: «Хочу стать самой красивой девушкой?» - спросила Таня с интересом.
        - Станешь самой красивой девушкой из… проглоченных драконом. Или из утонувших в болоте. Или самой красивой из великанш. Или из девушек африканского племени, где красота определяется способностью вытеснить из водоема больше воды, чем бегемот.
        - А если я обговорю вообще все?
        - Ну, если ты готова описать каждую волосинку, каждую родинку - тогда пожалуйста! Карты тебе в руки и шахматы в рюкзак! А то станешь самой красивой девушкой с собачьей шерстью на голове… - Абдулла засмеялся, словно ключ заскрежетал в ржавом замке. - А ведь заклинания-то, заметь, необратимы!.. Да, Глебушко!.. Ты не вернешь мне книжечку?
        Глеб хотел вернуть Абдулле книгу, но обнаружил, что она приросла к его руке. Он попытался отодрать ее, потом стряхнуть, затем ударил по переплету тростью - бесполезно.
        Абдулла сочувственно наблюдал за его попытками избавиться от книги.
        - Ох-ох-ох, Глебушко! Я так виноват, так виноват! - Он хлопнул себя ладонью по лбу. Глаз прилип к ладони, и на ней и остался. - Совсем забыл! «Книгу желаний» может брать в руки только библиотекарь! Других она просто так не отпускает! У тебя есть ровно час, чтобы загадать любое желание! Если не загадаешь - книга отъест у тебя… какой ты ее ручкой взял?.. Правой! Вот правую ручку и отъест!
        - Я ее сожгу! - пообещал некромаг.
        - Сожги, Глебушко, сожги! - с охотой согласился Абдулла. - Но ведь, Глебушко, ты и сам сгоришь! И рвать ее, Глебушко, не надо - кровь-то у тебя пойдет!.. А часики-то тикают! Ты уж поспеши!
        Глеб бросился было в коридор, но вернулся с полдороги и приблизил свое взбешенное лицо к расплывчатой физиономии джинна.
        - Я еще вернусь! Отделаюсь от нее и вернусь! - мстительно пообещал он.
        - Вернись, Глебушко, вернись, как протезик на ручку поставишь! Ты всегда у меня гость желанный! Заварочки с собой захватишь, так чаечек сделаем! - закивал Абдулла.
        - Мы не довели наш разговор до конца!
        - Ошибаешься, Глебушко, довели!
        По полупрозрачному лицу джинна плавали бородавки. Они сновали от правого уха до левого, разворачивались и цепочкой дрейфовали обратно. Не бородавки, а утиное семейство с идиллического немецкого пейзажа.
        Не помня себя от гнева, Бейбарсов вскинул трость и начертил в воздухе руну, похожую на букву Ж. К его удивлению, Абдулла не только не испугался, как это случилось в первый раз, но даже, растянув рот, охотно проглотил руну. Руна беспомощно затрепыхала отростками и рассеялась без малейшего вреда для джинна.
        - Мне бояться-то нечего. Я свою часть сделки выполнил. Список магических артефактов уже у тебя! - сказал Абдулла голосом, не предвещавшим ничего хорошего.
        Бейбарсов дико уставился на книгу, затянувшую его руку до фаланг пальцев.
        - Вот именно! Список спрятан между страницами «Книги желаний», - сказал Абдулла и, как заботливая мамочка, распустил семейство своих бородавок по домам.

* * *
        Когда истерит беременная женщина - это еще терпимо, потому что можно представить, что это капризничает еще не рожденный карапуз, и поумиляться. Но когда истерит здоровенный парень, умиляться значительно сложнее. Особенно если этот парень - некромаг.
        Бейбарсов же не просто истерил. Он находился в таком бешенстве, что даже Пипа выпала в осадок, а уж она, как никто другой, знала толк в истериках. Пребывавшую в осадке Пипу вежливо выперли в коридор, намекнув, что Генка, влюбленный в нее до глубин своего бульона, сорвал утром в парке цветы-пожирунчики, и, если не подарит их Пипе прямо сейчас, от него останутся одни шнурки.
        Пипа удалилась спасать Бульона, оставив Бейбарсова в комнате вместе с Таней и Гробыней. С ними был еще Гуня. Гломов сидел на подоконнике и, положив на колени пудовые кулаки, мрачно наблюдал, как Бейбарсов рвет и мечет. Вначале он проклинал Абдуллу и всех вообще джиннов, затем Тибидохс и Сарданапала, потом сам себя и даже приславшую его сюда мать-опекуншу.
        Таня не узнавала Глеба. Неужели это он рисовал? Неужели это его четкий профиль она видела в окне комнаты? Что-то не стыковалось. Или, напротив, слишком стыковалось.
        После того как в комнате отчетливо запахло могилой, а из-под вскрывшегося пола цепочкой полезли скелеты всех крыс и мышей, когда-либо живших здесь за все столетия существования школы, Гробыне окончательно надоели выкрутасы Глеба.
        - Бейсусликов! Я тебя разжаловала! Отныне и навеки в моих прекрасных глазах ты просто Сусликов! - сказала она, стряхивая с юбки мышиный скелет. - А теперь не мог бы, как любит говорить Медузия, сократить свою истерику до подлежащего и сказуемого?
        Понимая, что Гробыня под защитой Гуни, раздосадованный Бейбарсов замахнулся тростью на скелет Дырь Тонианно. Тот не растерялся и, использовав итальянский прием, отразил его трость ржавой шпагой, после чего ее эфесом ткнул Бейбарсова в челюсть. Как ни странно, но удар в подбородок успокоил Глеба. Сознания он не потерял и сидел на полу, ощупывая челюсть.
        - Джинн меня одурачил! Через час мне отгрызут руку! - буркнул Глеб.
        Гробыня посмотрела на часы.
        - Через сорок минут… А если ты все же рискнешь и загадаешь желание?
        - Какое?
        - Ну, например, «хочу увидеть список всех артефактов и живых существ Тибидохса»?
        - Как «увидеть»? - передразнил Глеб. - Вдруг я смогу увидеть его только вареными глазами? Или глазами, перевернутыми яблоками назад? Или за пять минут до смерти?
        - А если это обговорить?
        - Всего не обговоришь! - безнадежно сказал Бейбарсов. - В лучшем случае этот список увидит фарш, заправленный в мои штаны.
        - А если посоветоваться с Шурасиком? - предложила Таня.
        Бейбарсов посмотрел на свою руку, увязнувшую в книге до запястья.
        - Бесполезно. Что он может, этот ваш Шурасик? - заявил он, но уже через минуту стал кричать, чтобы к нему привели Шурасика.
        Шурасик появился вместе с Ленкой Свеколт, разноцветные косы которой оплели его засушенное аналитической магией сердце. Правда, при этом Шурасик считал, что Свеколт необходимо поставить на место, чтобы она смирно стояла на нем, как лыжи на балконе, и не рыпалась.
        - Женщина ничего не может изобрести сама! Где великие открытия, совершенные женщинами? Назови хотя бы одно! - внушал он Ленке, буксируя ее под локоть. - Вы только проращиваете мужские идеи! Уверен, что даже феминизм первыми придумали мужчины и подарили его дамочкам: побаловаться. Позднее, конечно, поняли, что дошалились, но было поздно.
        Свеколт, известная как ярая феминистка, смотрела на Шурасика без восторга. Молодые люди в ее внутренней иерархии находились где-то между «маньяками» и «макаками», хотя для Шурасика она и делала исключение.
        - Вот ты умный, да? Философа из себя корчишь? А какое первое слово в «Капитанской дочке»? А последнее слово какое?
        Свеколт знала, куда ужалить. Необъятные знания Шурасика не выходили за пределы сухой магии. Чуть шаг в сторону, ниспровергатель авторитетов подпрыгивал и начинал злобиться.
        - Не знаю и знать не хочу! Для меня Некрасов не авторитет! Какой у него был магический уровень? В -? Небось искры из колечка такие хилые выдувал - самокрутки не прикуришь!
        - Некрасов? - зловеще переспросила Свеколт.
        Она резко повернулась и ушла. Ее подлетевшая коса задела главного ботаника двух миров по носу. Шурасик же оказался нос к носу с Бейбарсовым.
        - Говорят, ты позволил себя одурачить? Очень мило! Имей в виду: бесплатных советов не даю и бескорыстной помощи не оказываю!..
        Глеб молча сунул ему свою ладонь. Вместо ладони была толстенная книга, поглотившая руку выше запястья. Трогать книгу Шурасик дальновидно не стал, но вежливо поковырял ее карандашиком.
        - Весьма оригинально! Превратил руку в справочник? Очень удобно!
        - Ни во что я ее не превращал! Книга сама в нее вцепилась!
        - Да-а? И чего она от тебя хочет?
        - Ты что, ослеп? Руку мою она хочет! - с гневом крикнул Глеб.
        - Хорошо, хоть не сердце! - ехидно прокомментировала Гробыня.
        Бейбарсов шагнул к ней, но путь ему преградили Дырь Тонианно и Гуня. Некромаг вынужденно отступил.
        - Ну хорошо, - кивнул Шурасик. - Претензии книги мне понятны. А что на другой чаше весов?
        - Книга хочет исполнить любое мое желание! Или желание, или моя рука!
        Шурасик внимательно разглядывал книгу. Он то присаживался, то просил Бейбарсова повыше задрать кисть. Даже выпустил пару тестирующих искр.
        - Все с вами ясно! - сказал он ласково. - Итак, дамочки, господа и прочие скелеты господ, рад представить вам темный артефакт класса А+++! Темнее только перегоревшая лампочка! То есть чего бы Глеб ни пожелал, книга все равно обратит его желание ему во вред!
        - Сам знаю! - раздраженно буркнул Бейбарсов.
        - Ах, знаешь? Прекрасно! Двум ораторам не место на одной трибуне. Если тебе все известно - значит, я тебе не нужен.
        Шурасик надулся и молчал целую минуту, наблюдая, как книга постепенно пожирает руку Глеба. Бейбарсов, времени у которого оставалось все меньше, весь извелся.
        - Прости. Больше не буду! - выдавил он.
        Шурасик оценил это «прости». Для некромага выговорить это слово практически невозможно.
        - Ну хорошо. Так и быть! - смягчился он. - По сути, перед нами не один артефакт, а целое сообщество артефактов вроде колонии кораллов. Каждая страница имеет отдельный разум. Понимаешь, куда я клоню?
        - Нет, - торопливо ответил Глеб.
        Ответ тибидохскому ботанику понравился.
        - Именно поэтому ты и не Шурасик! - снисходительно сказал он. - А теперь, пока не поздно, пожелай, чтобы с тобой случилось самое-самое-самое ужасное, что книга может придумать!
        Глеб грузно опустился на кровать Пипы.
        - ЧЕГО?
        - Ты слышал, - подтвердил Шурасик. - Самое ужасное, что книга может придумать!.. Но ни в коем случае не смягчай! Не говори: «хочу, чтобы со мной случилось что-нибудь ужасное!» А именно так: «Самое ужасное, что книга может придумать!» И советую поспешить! Смотри, она подбирается к локтевой артерии!
        Глеб посмотрел на книгу, впиявившуюся в его руку.
        - Ты уверен, что сработает?
        - Ну, скажем так: я надеюсь, что я уверен.
        - Утешил, Шурей! Имей в виду, если что-то пойдет не так - я тебя прикончу! - предупредил Бейбарсов.
        - Ну это едва ли! - усомнился Шурасик. - Если что-то пойдет не так, тебе будет не до меня!
        Бейбарсов сжал губы и зажмурился. Он раскачивался на кровати, точно человек, собирающийся выстрелить в себя. Потом, откинувшись назад, резко выпалил:
        - Хочу, чтобы со мной произошло… САМОЕ-САМОЕ УЖАСНОЕ, ЧТО КНИГА МОЖЕТ ПРИДУМАТЬ!
        - Отлично! - похвалил Шурасик. - Ну а теперь ждем-с!
        Секунду или две Глеб сидел с зажмуренными глазами. Таня не осуждала его за это, понимая, что сама вела бы себя не лучше. Потом Глеб осторожно открыл один глаз. Ничего не случилось. Книга все так же плотно прилегала к руке. Бейбарсов с полминуты выждал, а затем мрачно повернулся к Шурасику. Тибидохский ботаник предостерегающе цокнул языком.
        - Запах слышишь? - поинтересовался он.
        Глеб потянул носом. Переплет книги начинал медленно алеть, начиная с букв.
        - Она накаляется! Она собирается меня изжарить! - прохрипел Бейбарсов.
        - Терпение! - поспешно сказал Шурасик. - Не надо подсказок! Книга сама разберется! Изжарить же это еще не самое страшное! Не так ли?
        Было заметно, что Шурасик очень доволен. С книгой явно что-то творилось. Изредка она приоткрывалась, и тогда становилось видно, что ее страницы идут рябью. Буквы бегали, как тараканы. Затем книга захлопывалась, продолжая мелко дрожать. Дрожь становилась все сильнее. Теперь вместе с книгой дрожал и Бейбарсов. Алое сияние охватило книгу и пробегало по ней усиливающимися волнами. Переплет змеился белым вкрадчивым дымком.
        Шурасик внимательно посмотрел на книгу, а потом деловито опустился на четвереньки и полез прятаться под кровать.
        - Бесплатных советов не даю, поэтому ни в коем случае не следуйте моему примеру! - сказал он уже из-под кровати.
        Гробыня и Таня успели броситься на пол. Гуня и Дырь Тонианно - нет. Грянувший мгновение спустя взрыв забрызгал комнату слизью, похожей на кабачковую икру. Сорвав с кровати Пипы одеяло, Глеб вытер забрызганную руку и только после нее лицо. Рука была цела. Проверяя это, он несколько раз сжал и разжал пальцы.
        Шурасик вылез из-под кровати. Он чихал. Глаза были красные, как у вурдалака.
        - Вы в курсе, что у вас там помойка? У меня аллер… п-ппчи!..гия на пыль!
        - Это он устроил, отказавшись убираться! - Гробыня укоряюще ткнула пальцем в Дырь Тонианно. - Что ты сделал с книгой, Шурей?
        Шурасик отряхнул ладони.
        - Да ничего! Я же говорил: книга желаний была сообществом темных артефактов. Каждая страница специализировалась на своей отдельной гадости. Но гадость, по условиям сделки, могла быть одна-единственная! Своим желанием самого-самого ужасного Глеб стравил страницы между собой, что привело к уничтожению книги.
        - Шурей! Я вечный твой должник! - сказал Бейбарсов.
        Шурасик не стал впустую радоваться комплименту. Вместо этого он щелкнул пальцем по своему кольцу.
        - Записано! Я постараюсь, чтобы ты об этом не забыл, - пообещал он.
        Гуня наклонился и отлепил от своей ноги обнявший ее листок.
        - Одна бамажка почему-то уцелела! Ща добью! - сообщил он и очень удивился, когда Бейбарсов с криком «Отдай!» вырвал листок у него из пальцев.
        Шурасик и Таня бросились к Глебу. В руках он держал тот самый листок, который библиотечный джинн прятал между страницами уничтоженной книги.
        - Осторожно! Записи сделаны пожирающими чернилами! Пальцами не трогать, если нет лишних! - предупредил Шурасик.
        СПИСОК МАГИЧЕСКИХ АРТЕФАКТОВ и ЖИВЫХ СУЩЕСТВ ТИБИДОХСА, СОСТАВЛЕННЫЙ АБДУЛЛОЙ, величайшим джинном, скромным настолько, что он упоминает о своем величии с маленькой буквы.

1. СТАРИК КОТАБЫЧ
        Условно несуществующий дедушка, превращающийся в кота. Ничего интересного. Призрак класса С -.
2. ВЛЮБЛЮН МЕХАНО-МАГИЧЕСКИЙ
        Как правило, человек влюбляется, когда встречает кого-то, кто соответствует его идеалу. Влюблюн механо-магический решает проблему более комплексно. Он переделывает сам идеал, подгоняя его под любой вставленный в его контейнер объект. Побочный эффект: прибор не брезгует людоедством. Местонахождение: у Великой Зуби.
3. ВЗРЫВАЮЩИЙСЯ ХАМЯК
        Не путать с хомяком. Мелкий зверек, покрытый серебристой шерстью. Питается взрывчаткой разных видов и накапливает ее в норах про запас. В среднем в хамячьей норе можно обнаружить до семисот килограммов взрывчатки. Крайне вспыльчив. Легко воспламеняется. Хамить или повышать голос при нем крайне не рекомендуется. Нередко наемные убийцы, используя внешнюю привлекательность хамяков, подбрасывают их своим жертвам. Небольшая колония хамяков обитает у Красных скал.
4. КНИГА НЕГОДЯЕВ
        Книга, в которую занесены имена всех негодяев магического мира. Если негодяй становится годяем, его имя из книги изглаживается. Местонахождение: невидимый шкаф в кабинете Сарданапала.
5. ЗЕРКАЛО УМА и КРАСОТЫ
        Пожирает красоту всех посмотревшихся в него девушек и ум всех посмотревшихся в него мужчин. Место нахождения: несуществующий чердак Проклятой Башни, отражение которой можно увидеть в пруду каждую третью ночь всякого первого года нового столетия.
6. СИНИЙ ПОРОШОК МАГА ДЕМОСФЕНА
        При вдыхании левой ноздрей заставляет желать (и всегда достигать!) невозможного. Внимание! Ни в коем случае не вдыхать порошок правой ноздрей!
7. ВСЕЗНАЮЩАЯ ЭНЦИКЛОПЕДИЯ
        Энциклопедия судеб, в которой записаны все судьбы прошлого, настоящего и будущего. К сожалению, книга берет со своих читателей высокую плату - один откушенный палец за каждую перевернутую страницу. Единственный маг, из упрямства прочитавший книгу до двадцатой страницы (дальше пальцы закончились), утверждает, что буквы в книге все время меняются местами и невозможно дважды прочитать одну и ту же строчку.
8. ГНОМЬЯ КОРОБОЧКА
        Маленькая желтая коробочка, хранящаяся у Медузии Горгоновой. Открыв ее, вы увидите гномика. Гномик снимет синюю шапочку и вежливо скажет: «Хухрик-пухрик!» Вы задумаетесь, что бы это значило. Желтая коробочка захлопнется, а вы обнаружите, что ваша жизнь прошла и вы глубокий старик.
9. ТАБЛЕТКА ХИТРОСТИ
        Маленькая зеленая таблетка с одной желтой полосой. Проглотивший ее человек ни за что не поверит, что таблетка была зеленая, а полоса на ней желтая. Ему это будет казаться слишком очевидным, и он во всем станет подозревать подвох. Умрет, скорее всего, от голода, убежденный, что его еда отравлена.
10. КУПИДОНЬЯ КНИГА
        Влюбляет кого попало в кого угодно. Странствует по свету в форме большой полосатой осы. Из коллекции Великой Зуби.
11. НЕВОЛШЕБНАЯ ПАЛОЧКА
        Палочка, против которой бессильны все волшебные палочки и все перстни. Представляет собой нижнюю ветку мраморного дерева. Весной на неволшебной палочке появляются почки. В эти периоды палочка становится нервной и вплоть до появления цветов ее лучше не использовать. Местонахождение: невидимый шкаф в секретной лаборатории Сарданапала.
        З.Ы. Весит около семи килограммов, так что это скорее дубина, чем палочка.
12. БУСЫ ОСТРОУМИЯ
        Похожи на безвкусные красные бусы. Превращают любого застенчивого молодого мага в интересного собеседника. Незаменимый помощник на первом свидании. Единственное условие - девушка должна вовремя смеяться, реагируя на всякую шутку и всякое слово молодого человека. Если нет - бусы превращаются в змею и душат ее. Молодого человека они душат в двух случаях: 1) если он мямлит или заикается; 2) если перестает слушать подсказки и несет отсебятину.
        Примечание: Плавать в бусах нельзя. В воде одна бусина весит чуть меньше мельничного жернова, хотя вообще-то бусы легкие.
        Местонахождение: в шкатулке у Медузии Горгоновой, но она их не носит, потому что считает, что бусы ей не идут.
13. ЧЕМОДАН ИСТИННЫХ НАМЕРЕНИЙ
        Полосатый чемодан с выдвижной ручкой и колесиками. Молния слегка заедает. Правый край чемодана искалечен ударами копыт единорога. Из чемодана истинных намерений можно вытащить любую настоящую мечту, но этот же чемодан сожрет вас, если с мечтой, на его взгляд, что-то не так.
        Примечание: чемодан находится у академика Сарданапала, который хранит в нем холостяцкие подтяжки, непарные носки и прочие ненужные пустяки.
14. ПТИЦА ТИТАНОВ
        Маленькая серая птичка с красным, немного загнутым клювом, для которой не существует ни времени, ни пространства, ни физических преград. Может жить как в огне, так и в воде. Не имеет двойников ни в одном из известных миров. С легкостью проникает сквозь межмирную границу (так называемое Стекло Миров).
        Любимица гекатонхейров, которых, по легенде, когда-то спасла из заточения.
        Если убить птицу титанов, треснет Стекло Миров. Однажды это уже случилось (см. извержение Везувия и гибель Помпеи), но тогда птица титанов была только ранена. Питекантроп Татарах (см. ветеринарный маг Тибидохса) спас ее, и трещина закрылась.
        Не успела Таня перечитать про птицу титанов, как Гробыня, пытаясь забрать у нее лист, влезла ногтем в одну из букв. Мгновение - и ее длиннющий ноготь стал исчезать, превращаясь в ничто. Было совершенно ясно, что одним ногтем дело не ограничится.
        - Пожирающие чернила!.. Гу-у-уня! - завопила Склепова, но, поняв, что Гломусом вломусом делу не поможешь, а с остальной магией у Гуни туговато, вскинула перстень.
        - Огнеметус пропанус!
        Красная искра скользнула по листу, и он осыпался пеплом.
        - Что ты сделала? Ты соображаешь, сколько там было полезного? - крикнул Бейбарсов.
        Склепова озабоченно разглядывала ноготь. Он стал гораздо короче, но все же палец уцелел.
        - Гуня! Тут на твою маленькую мышку повышают голос! - капризно пожаловалась она.
        На Бейбарсова надвинулся верный Гломов.
        - Она мне нравится в полном комплекте! Со всеми пальцами! - прорычал он.
        Шурасик отвел Таню в сторону. Сразу к ним подошел и Глеб.
        - Узнай, где можно найти и как убить птицу титанов! - велел Шурасик Тане.
        - Как я это узнаю?
        - Элементарно! См. питекантроп Тарарах! - веско произнес Шурасик.
        Таня мгновенно сообразила, куда он клонит.
        - Если Тарарах вылечил ее в прошлый раз…
        - …то он знает, чем ранили птицу, не боящуюся ни огня, ни воды! Но тут и у меня, положим, есть кое-какие мыслишки. Но вот где искать птицу, для которой не существует ни времени, ни пространства? - напористо заявил Шурасик.
        - Тарарах никогда не скажет!
        Согнутым пальцем Шурасик почесал переносицу.
        - Мне - да. Глебу тоже. А к кому Тарарах относится лучше всего?
        - Конечно, к тебе, Танюша! К тебе просто нельзя относиться плохо! - уточнил Бейбарсов с самой милой, с самой ослепительной улыбкой из своей роковой коллекции.
        - Да, но…
        Глеб прищурился. Глаза у него стали холодными.
        - Что «но»?
        Тане захотелось боднуть его лбом в нос, чтобы он был не таким красивым.
        - Хорошо, Глебушко, я узнаю! - пообещала она, передразнивая Абдуллу.
        У Бейбарсова дрогнуло веко. Он был обидчив.
        - Очень на это надеюсь. Это и в твоих интересах! - сказал он и, повернувшись, вышел.
        За ним последовали Шурасик, вспомнивший, что он не окончательно указал Свеколт ее скромное женское место в структуре будущих семейных ценностей, и Гуня, спохватившийся, что в то время, как обед уже где-то там, он еще где-то тут.
        В комнате остались Таня и Гробыня. Таня подошла к своей кровати и, перевернув забрызганное одеяло на чистую сторону, рухнула вниз лицом. Гробыня продолжала тревожно разглядывать палец. Если поначалу ей показалось, что она дешево отделалась и пострадал только ноготь, то теперь разглядела на коже крошечную, едва заметную ранку. Хуже всего, что в нее попали желтые брызги от взорвавшейся книги.
        Гробыня промыла ранку и заставила себя выбросить тревогу из головы. А лучший способ выбросить из головы свою тревогу - забить ее чьей-то чужой тревогой.
        - Унываешь, Гроттерша? - поинтересовалась она.
        - Нет.
        - А я думаю: унываешь.
        - Ну да. Унываю. Он оказался не очень героическим героем! - пожаловалась Таня в одеяло.
        Зрачки у Склеповой расширились и сразу сократились, как у кошки.
        - То есть ты его действительно…
        - Непоследовательно ненавижу! - признала Таня, еще глубже втиснув лицо в одеяло.
        Удивить чем-то Гробыню было невозможно. Ну разве что сказать ей, что она не самая красивая.
        - Ну и умничка! Глеб не худший выбор. Какая выгода тебе непоследовательно ненавидеть Валялькина?
        - Он Валялкин!
        - Какая разница? Он всю жизнь будет ковыряться со своими магическими зверушками. Какие перспективы могут быть у ветеринарного мага, сама подумай? Глеб, конечно, жестче и подлее, но он и пойдет дальше. С ним можно многого достичь… - заявила Склепова.
        Таня повернула голову и одним ухом легла на подушку, чтобы лучше видеть Гробыню.
        - Слушай! Ты все так правильно говоришь!
        - Ну дэк! Это ж я! - самодовольно сказала Гробыня.
        - А чего тогда ты своего Глома не бросаешь? Он же тоже, извиняюсь, тучки ножничками не стрижет?
        Гробыня тряхнула головой.
        - Ты права, Гроттерша! Не пальцем в бровь, а пяткой в нос! Что-то у меня со мной не сходится. Казалось бы, такая вся, что хоть стоп-кран дергай, а трясусь, чтобы мой Гломик не ходил в дырявых майках! Очуметь! Блин, у меня палец болит! Все, Гроттерша, отвянь! Остаток дня я буду себя жалеть!
        Глава 11
        Гуляй, Таня, жуй вопилки!
        Есть две жизненные установки: «все хорошо» и «все плохо». Все внешнее многообразие человеческого поведения определяется этими установками. Люди делятся на тех, кому нравится все, и на тех, кому не нравится ничего. На вторых вообще не имеет смысла делать ставку: что бы ты ни предпринял, им это заведомо не понравится.
        Акад. Сарданапал Черноморов
        Сентябрь в Тибидохсе всегда считался тяжелым месяцем, этот же сентябрь вообще бил все рекорды. Сарданапал был чем-то серьезно озабочен. Великая Зуби чаще бывала Сердитой Зуби. Готфрид Бульонский не расставался с копьем даже в столовой.
        Обленившиеся за лето второкурсники, все на свете позабывшие, всемером зажигали одну спичку, после чего обнаруживали, что спичка невредима, а ближайший лес пылает. Призраки отбивались от могил, а хмыри от рук. Из подвалов лезла нежить, напуганная появлением титанов. Ослепленная ярким светом, нежить кучковалась в темных углах, что-то бурчала и тыкалась лбами в стены. Днем она бывала относительно безобидна, ночью же охотно пускала в ход зубы.
        Поклеп, в обязанности которого входило расселить всех по комнатам, обеспечить постельным бельем, формой, магическими кольцами и решить мильон бульонов всяких мелких проблем, которые и перечислить невозможно, тихо зверел. Точнее, тихо он зверел лишь поначалу. Уже через несколько дней о Поклепе можно было сказать, что он звереет громко.
        И, наконец, новички. Лопухоиды, еще вчера спокойно проживавшие с папами и мамами, теперь были либо ошарашены непривычной обстановкой и искали себе жалельщиков, либо ночами шатались по школе в поисках приключений и легко находили их, о чем свидетельствовали регулярно повторяющиеся вопли.
        Раздирало, Карачун и Деревянная Баба отрывались по полной, пользуясь тем, что заклинаний от них никто не успел выучить. Каждое утро сердитая и заспанная Медузия отлавливала Гробовое Покрывало, в котором оказывалось от двух до четырех учеников. Доцент Горгонова отряхивала их от мелкого мусора и белых червячков и, выстроив попарно, отправляла к Ягге лечиться от заикания.
        Безглазый Ужас, маленький жуткий призрак в заляпанной кровью рубахе, читал первому курсу историю потусторонних миров. Лекции он начинал с того, что долго разыскивал по классу свою оторвавшуюся черепную крышку. Обнаруживал ее под партой у какой-нибудь слабонервной девочки и, позванивая кандалами, просил приставить ее на место. После того как грохнувшуюся в обморок девочку выносили на ветерок, Безглазый Ужас грустно говорил:
        - А теперь, друзья, давайте помедитируем! Примите позу лотоса! Закройте глаза! Вибрируйте диафрагмой! Вы - утлые лодчонки обособленных сознаний, путешествующие в Космосе Вселенского Разума! Отпустите вашу душу созерцать! Я буду вашим проводником!
        Но, увы, вибрации диафрагмой обычно не удавались, потому что у Ужаса опять отпадала вконец расшатавшаяся голова, вываливалась грыжа или он обнаруживал, что забыл в подвале мозги, и торопливо мчался за ними, беспокоясь, что их раньше него отыщет поручик Ржевский.
        В последние месяцы Ржевский распоясался и потерял уважение к главному призраку Тибидохса.
        - Мне надо пораскинуть мозгами! - говорил он, после чего начинал разбрасывать мозги Безглазого Ужаса по подвалу.
        Утром, вскоре после завтрака, Ягун подвел кого-то к Тане и дернул ее сзади за рукав.
        - Ку-ку!
        - Взаимное ку-ку! - хмуро отозвалась невыспавшаяся Таня.
        - Танюх, знакомься, это Маша Рыбкина! Знаешь, какой у нее дар? Она оживляет все, что жалеет! А жалеет она все подряд! И другой дар: у нее плодятся все - жучки, хомячки, букашки! Достаточно только в руки взять!
        Таня с интересом разглядывала большеглазую робкую девочку с нелепой челочкой до середины выпуклого лба.
        - В столовой я тебя не видела! - приветливо сказала она.
        Девочка смутилась, а Ягун захохотал.
        - Еще бы! Ее кормят теперь после всех! Маша, зачем ты оживила рыбу в супе? А куриные окорочка? А костяные пуговицы Поклепа? А лисье манто Пипы?
        - Они все были такие бедные! - тихо сказала девочка.
        Ягун кивнул.
        - В том-то и проблема… у человека такой замечательный дар, а его натурально боится вся школа! Ну зачем было оживлять говяжьи сосиски в желудке у Семь-Пень-Дыра или шкуру пещерного медведя-людоеда на уроке у Великой Зуби? Короче, у нас цивилизация убийц, а такие люди, как Маша Рыбкина, просто-напросто опасны! Вот и приходится нам с бабусей ото всех ее защищать!
        - А людей она не?.. - Таня невольно подумала о своих родителях.
        - Увы! На людей ее дар не распространяется! - сказал Ягун, считавший своим долгом отвечать вместо Маши.
        Внезапно он оглянулся, подхватил Машу Рыбкину и Таню под локти и поспешно затащил их за ногу атланта.
        - Сидите тихо! Идет праведное негодование!

«Праведным негодованием» Ягун называл Лизу Зализину, девушку, с которой бесполезно было разговаривать, потому что она никогда ни в чем не бывала виновата. И, напротив, перед ней виноваты были все.

«У Лизы есть одна уникальная черта! - говорил Ягун. - Она всегда права и всегда может объяснить, почему она права!»
        Лизон, хорошо отдохнувшая за лето, румяная и даже несколько пополневшая, развлекалась тем, что составляла расширенный список врагов и негодяев, для чего завела особый блокнот. Как-то она забыла его в столовой, и Таня, не удержавшись, заглянула. В блокноте оказался полный список всех преподавателей и учеников Тибидохса, разбитый по разделам:
        кто ненавидит меня
        кого ненавижу я
        кого я презираю
        кто не достоин человеческого отношения
        кого я никогда не прощу
        полные ничтожества
        Некоторые ухитрялись присутствовать в нескольких списках сразу. Таня очень удивилась, не обнаружив себя нигде, пока случайно не открыла последнюю страницу, где под заголовком: «ТОТ, КТО НЕ ДОСТОИН ТОГО, ЧТОБЫ Я ПОМНИЛА О ЕГО СУЩЕСТВОВАНИИ!!!» - помещалась вырезанная из газеты самая неудачная из драконбольных фотографий Тани (на которой она врезается носом в контрабас) со старательно подрисованной черной рамочкой.
        Покрутившись у ноги атланта, Зализина подозрительно огляделась, повертела носом и проследовала дальше. Только тогда Ягун, Таня и Маша Рыбкина покинули свое убежище.
        Ягун отряхнул колени. За атлантом было грязно. Домовые с метлами давно сюда не забредали.
        - Блин, блин, блин… Ну что тут скажешь? А на первом курсе такая девчонка была! Драконболистка! Волосы как у русалки! Летающие часы с кукушкой! Я даже выбирал, в кого влюбиться - в нее или в Катьку? А теперь я ее боюсь! Послушать, так ее окружают одни подлецы! А ведь я тоже ее окружаю!
        - А мне ее жалко! - тихо сказала Маша Рыбкина.
        - Жа-а-алко? Ну-у! Сейчас что-то будет! - встревожился Ягун и торопливо стал заталкивать Машу за ногу атланта.
        В полутемном коридоре что-то пыхтело и стучало, приближаясь к ним. Таня разглядела, что это огромная, не меньше центнера, черепаха - оживший черепаховый гребень из волос Лизы. Зализина бежала за черепахой и орала, что убьет того, кто это сделал.
        - Маш, сиди тихо! Она тебя не найдет! - шепнул играющий комментатор. - Идем, Танька!
        На ходу жуя сухарики, которые Ягун имел привычку таскать из столовой, они поднялись по лестнице. У класса теории магии шли бесконечные споры по боевым заклинаниям и артефактам. Ленка Свеколт сцепилась с Семь-Пень-Дыром. Спорили, кто победит: элементарный маг с тремя жизнями или мертвая ведьма, вооруженная трубочкой, плюющейся антиматерией.
        - Ребят, охота вам орать! Ничего нет круче прыгучего гномика с заклинанием жлобства! - встрял играющий комментатор.
        - Ягун! Сгинь! - лениво сказала Свеколт.
        Играющий комментатор сгинул, но недалеко. Его тянуло общаться с народом. По коридору печальным пингвинчиком переваливался Кузя Тузиков и ноющим голосом спрашивал у всех девушек подряд: «Как ты ко мне относишься?» С каждым последующим повторением девушки относились к Тузикову все хуже.
        Ягун пожалел беднягу.
        - Кузик-Тузик, тявкай ко мне! Буду тебя научать!
        Тузиков подошел, недоверчиво глядя на играющего комментатора.
        - Чего тебе? - подозрительно спросил он.
        - С девушками так не разговаривают! Средняя девушка непонятна сама себе, поэтому разговаривать с ней надо исключительно утвердительными предложениями. Смотри ей в глаза и повторяй: «Ты относишься ко мне хорошо!» Этим ты дашь девушке шанс разобраться в своих чувствах!
        - Типа гипноз? - насупленно уточнил Тузиков.
        - Угу. А еще лучше вообще ничего не говори! Просто подкрадись к девушке сзади, подуй ей на волосы и быстро уйди!
        Тузиков икнул, качнув круглым, как у офисного мага, животиком.
        - А чего она подумает?
        - Да какая разница? Главное, она подумает о тебе! Девушки обожают загадочные поступки, которых не могут расшифровать!
        - А если она меня спросит, зачем я подул?
        - Спросит - таинственно промолчи. За девушку не надо ничего объяснять - она сама себе все объяснит и сама себя обманет. Ты, главное, ей не мешай!
        Кузя Тузиков недоверчиво уставился на Ягуна.
        - Да врешь ты все! - буркнул он.
        - Ну да, ну да!.. - согласился играющий комментатор. - Я тебя понимаю, Кузельник! Человек я несерьезный и болтливый! Когда я начинаю высказывать что-то серьезное, все почему-то думают, что я прикалываюсь! Даже Лоткова так думала поначалу!
        - Вот и иди к своей Лотковой! Ушами хлопай! - заявил Кузя.
        Ягун дернул себя за рубиновое ухо.
        - Мне мои ушки не мешают! У нас с Катькой распределение ролей: она красивая, я умный. Если я нагло стану красивым, то что же это получится? Нарушение договоренностей! Катьке придется срочно умнеть!
        - Она и так умная, - возразила Таня.
        - Кто? Она? - возмутился Ягун. - Да ничуть!
        - Но она же отличница!
        - Это разные вещи! - возразил играющий комментатор. - Отличник - это такой диктофончик на ножках! Самолет-бомбардировщик! Забил бомбоотсек знаниями, выгрузил на экзамене, забыл!.. Недаром все известные науке гении: Дима Менделеев, Саша Пушкин и я - учились в школе средненько! Что долго вбивается в голову, то долго из нее и выковыривается!
        Ягун обернулся, привлеченный громкими голосами. По лестнице поднимались две главные тибидохские недотепы - Верка Попугаева и Дуся Пупсикова. Если Верка с Дусей с утра разлучались и договаривались где-то встретиться, начинался настоящий цирк. Через два часа после назначенного времени Верка звонила Дусе по зудильнику и спрашивала: «Ты вышла? Я уже выхожу!» Через час после этого ей отзванивалась Дуся:
«Ну и где ты?» - «Как где? У башни!» - «Нет тебя у башни!» - «Как нет? А где я?» -
«Да в этом Тибидохсе целая куча башен!»
        Неожиданно спорящие Верка с Дусей метнулись в разные стороны. По коридору, с вызовом покачивая бедрами, им навстречу шла великолепно грозная Рита Шито-Крыто.
        - Доброе утро, мальчики! - насмешливо обратилась она к Пупсиковой и Попугаевой. - И вам доброе утро, тетеньки! - Ритка повернулась к Тузикову и Семь-Пень-Дыру.
        Те воинственно зыркнули на нее, но от замечаний воздержались. Грозная царица амазонок рядом с Риткой Шито-Крыто показалась бы ее робкой племянницей. Проходя мимо Тани, Ритка притянула ее за плечо и, скосив набок губы, сказала:
        - «Книга Негодяев» больше никому ничего не расскажет!..
        - Почему?
        Но Ритка уже прошла мимо.
        - Счастливо, бабушка! Не ломай больше свой летающий рояль! - крикнула она издали.

* * *
        Когда поздним вечером Таня вернулась в комнату, Гробыня уже спала. Пипа в белой ночнушке, огромная, как заснеженная гора Килиманджаро, поджав ноги, сидела за столом и сочиняла письмо Пупперу.
        Пипа встречалась с Бульоновым, но переписывалась с Гурием Пуппером. Генка был синицей в руке, Пуппер - чем-то средним между журавлем в небе и космонавтом на Луне. О Гурии она мечтала, на Генку порявкивала, вроде бы совсем им не дорожила, но если бы на него позарилась другая, выцарапала бы ей глаза.
        Переписка то разгонялась, то останавливалась, когда обоим «переписчикам» казалось, что они взяли слишком большой темп дружбы и надо бы замедлиться, чтобы быстро не прогореть. Поначалу Пуппер отвечал редко, но постепенно разохотился, особенно когда узнал, что Пипа с Таней живут в одной комнате. На радостях он прислал купидончика с букетом таким огромным, что купидончик по дороге раз семь уронил его в грязь.
        В букете Пипа нашла записку:
«Milaja-milaya Penelopa!
        Kakaja ze ty schastlivaja! Ty mozesh videt’ Tatianu kazdyi den’! Poceluj, pozalujsta, eje za menja, kogda ona budet spat’!»
        Пипа посмотрела на записку сначала правым глазом, потом левым. Содержание ее от этого, к сожалению, не изменилось.
        - Танька! Ты не спишь? - окликнула она.
        - Пока нет! А что? - рассеянно ответила Таня, выкладывая на туалетный столик кусок пенопласта с тремя отравленными шипами.
        - Да ниче! Будешь ложиться спать - протри щеку одеколоном!
        - Зачем?
        - Целовать тебя буду! Поручение у меня, - мрачно пообещала Пипа и плюнула в горшок с фиалками.
        Выполнить поручение Пуппера ей не удалось. Она заснула около полуночи, а Таня всю ночь под одеялом читала «Сплетни и бредни». Затрепанный журнальчик повизгивал от удовольствия, обрушивая на нее волны сведений.
        К сожалению, подача информации в «Сплетнях и бреднях» соответствовала названию журнала. Всякое мелкое событие (например, у Грызианы пропала собачка) обсасывалось с самых скандальных точек зрения:

«Грызиана: Пуфика я любила больше четвертого мужа, но меньше восьмого!»

«Психомаг Фридрих Вуддисткий: «Я предупреждал Грызю, что ее зверя ждет страшная беда!»

«Собачка Грызианы - скрытый магфордский шпион-трансмаг?»

«За всеми вкусными собачками внимательно следят! Рецепты приготовления собачек. Интервью с корейским магом».

«А существовал ли заявленный в описи ошейник с алмазами? Сомнения страхового агента».

«Собака ухнула в микромир и обречена на бесконечные странствия внутри чайной ложки».
        Читатель проваливался в мир гипотез и целых шестнадцать страниц сострадал несчастному животному, то пламеняя от гнева, то дрожа от ужаса, то зарекаясь заводить собак, если всех их владельцев ждут такие же страдания, как рыдающую на оживающей фотографии Грызиану, которая одна проливала больше слез, чем неисправный кран.
        В следующем номере двумя-тремя строчками самым мелким шрифтом обычно печаталось опровержение. Например: «Собачка Грызианы, о похищении которой сообщалось в прошлом выпуске, сутки просидела, захлопнутая в шкафу. З.Ы. А если это был пожирающий шкаф?»
        Однако сейчас Тане было неважно, можно верить журналу или нет. Она жадно разглядывала оживающие фотографии родителей. Уж они-то в любом случае были настоящими. Разглядывала хмуро, без нежности, но с нетерпеливой жадностью. Под одеялом было душно. Изредка она приподнимала его край, чтобы немного продышаться. Сделав это в очередной раз, Таня заметила, что за окном рассветает и из утренней серости проступает силуэт Башни Привидений.
        - Дураки вы, что позволили себя убить! - сказала Таня.
        Подушка у нее была мокрой. Таня не понимала почему, ей казалось, что она и не плакала. Журнал трусливо отодвинулся. Настоящих слез он не любил, делая исключение для слез теледив, рыдающих из-за собачек. Так Таня и заснула с журналом в обнимку и с лицом, зарывшимся в подушку.
        Проснулась она от того, что в дверь кто-то настойчиво барабанил. Таня торопливо накинула на плечи драконбольную куртку, доплелась до двери, открыла и увидела Тарараха.
        - Я волнуюсь, а она вотанная гдетанная! - воскликнул питекантроп, хлопая ее по плечу.
        - А где я должна быть? Что, уже утро?
        Таня взглянула на часы, известные всему Тибидохсу своей ленью. Целый день обе стрелки вяло болтались на цифре шесть, но, когда на них смотрели, спохватывались и показывали более или менее точное время.
        - Ого! Одиннадцать!
        - Между прочим, ты это… прогуляла мой урок!
        - Ой, прости!
        - Ерунда! Я это… само собой, не в обиде! Просто я бронзогривого льва с собой припер, а держать его было некому. Ванька потому что винторога держал! - Питекантроп скользнул глазами по комнате и, остановившись взглядом на подоконнике, радостно воскликнул: - О мой нож! Наконец-то! А то не отрезать, ничего!
        Таня едва не хлопнула его по пальцам. Со времени кражи ножа прошли сутки. По законам прежнего мира, вещь можно больше не прятать. Она сменила владельца.
        - Где ты его нашла?
        Таня притворилась более сонной, чем была в действительности. Удачно зевнула и стала тереть рукой лицо. Хорошо, что питекантроп не требовал ответа. Ему хватало восторга, что нож найден.
        - По гроб тебе обязан! Что бы я без тебя, Танька, делал? Ты настоящее сокровище!
        Таня перестала тереть лицо.
        - Этого у меня не отнять. Кстати, Тарарах, хотела у тебя спросить… можно?
        - Ну дак!
        - Ты что-нибудь знаешь про птицу титанов?
        Тарарах перестал радоваться ножу. Глаза его широко открылись.
        - Я-то да, а ты откуда? Давно это все было! Я же никому вроде не рассказывал! Хотя кое-кто, конечно, знает! Сарданапал там, Медузия… - озабоченно произнес он.
        У Тани со вчерашнего вечера была заготовлена убедительная ложь. Она сказала, что в подвалах Тибидохса встретила хмыря. Попыталась спугнуть его заклинанием, однако что-то не сработало. Застрявший в стене хмырь пригрозил ей птицей титанов и ни к селу ни к городу приплел Тарараха, после чего убрался.
        Питекантроп слушал Таню и скреб короткими пальцами волосатую грудь.
        - Да-а, - прогудел он. - Ходов-то там того… если прочесывать, на сто лет вперед работы хватит! Готфрид Бульонский, почитай, целыми днями нежить в подвалах гоняет, а меньше ее не становится… Что же это за хмырь такой? Не заметила: рожки у него одинаковые или один недоразвитый?
        - Не заметила. А вот ноги у него кривые! - торопливо соврала Таня.
        Тарарах досадливо отмахнулся.
        - Да у них у всех ноги кривые. Были бы прямые - это уже примета, а так… Хорошо бы, конечно, повстречать этого гада! Откуда он, интересно, все знает? Секрет это страшенный! Никому этого говорить нельзя, а тут вдруг хмырь!
        - А ты правда вылечил птицу титанов? Какая она? Больше Гоярына? - Таня захлопала глазами так наивно, что сама усомнилась: не переборщила ли.
        По счастью, питекантроп был простодушен.
        - Да не, Тань, какое там! Кроха она совсем! На ладони у тебя поместится!.. Пошел я в лес ловушки поискать… Горыня с Дубыней тогда уже вовсю браконьерством баловались. Усыню они опосля втянули, а тогда он еще неплохой парень был. В хоре призраков не то чтобы пел, но стулья помогал двигать. Короче, смотрю: деревья повалены, земля выжжена. А тут еще что-то серенькое такое - лежит и не двигается. Подхожу, вижу: птица! Крыло сломано, нога обгорела, и грудь с одной стороны ощипана до мяса! Стал я рану подчищать, перышко некстати торчало, так не поверишь! Клещами пера не мог выдернуть - у такой-то малютки… Ну, потом отлежалась, конечно. Но пока я ее лечил, такие вещи в мире творились - жуть. Землетрясения, бури. Вулкан какой-то в Пумпеях извергнулся.
        - Это все Горыня и Дубыня сделали? Ну, с птицей?
        Тарарах присел на корточки и охотничьим ножом стал срезать на большом пальце заусенец. Было заметно, что он очень смущен и колеблется.
        - Ты, Танька, конечно, свой в доску человечек… Да ты это… никому не скажешь? Понимаешь, я Сарданапалу клятву давал, что про птицу титанов никому не заикнусь!..
        - Ты и не заикался. Я сама тебе про нее рассказала! - напомнила Таня.
        Питекантроп оставил заусенец в покое и решительно вонзил нож в пол.
        - Вообще, да… Получается, я тайны не разбалтывал, раз ты сама заговорила! - сказал он с облегчением. - Да не, куда там Горыне и Дубыне? Они ее и не разглядят! Оленя или вепря - это дело другое. Яму на тропе пророют, бревно подвесят - это у них ума хватит.
        - Тогда нежить?
        - Нежить нежитью, да не по зубам ей птица титанов! Да и откуда у них такая магия, чтобы деревья валило? Нет уж! Тут без Той-Кого-Нет дело не обошлось… Она к этой птице давно подбиралась!
        - А ей зачем птица?
        - Да я не в курсах! Это Сарданапал так сказал… Мое дело лЕчить, ее - калЕчить! Я даже не знаю, чем Чума ее тогда достать смогла. Ладно, Танька, пошел я! Мне второй урок сегодня поставили на замену… Да вообще, Тань, недоволен что-то я.
        - Чем? Уроком на замену?
        - Нет. Народом нынешним недоволен. Все под себя гребут, в начальство лезут - на зверей всем начхать! Ты да Ванька - вот и все, что у меня есть. Ну и ладно. Как будет, так и будет.
        Таня ощутила легкое, непонятное ей самой смущение.
        - Ты не жалеешь? Ну что сам со зверями-то связался? - спросила она, не зная, что сказать и что спросить.
        Питекантроп качнул плечищами - такими могучими, что на них легко можно было унести единорога.
        - Да кто ж его знает? Я, Тань, как светлую сторону выбрал, все поначалу заморачивался, как бы кого нравоучнуть и на светлую сторону перетянуть. А потом понял: не работает это. Если б на человека слова действовали, все давно бы уже это… с крылышками летали! Темное отделение загнулось бы еще в тыща горбатом году…
        - А что действует?
        - А не поймешь что. Но не слова. Я как руку в глотку льву немейскому сунул однажды, кость вытаскивал, так ко мне десять человек сразу на спецкурс записалось. А так ходишь, приглашаешь - только отворачиваются. Кому охота клетки целыми днями чистить? Так пропахнешь - мама не целуй!
        Тарарах хотел поскрести грудь, но раздумал и ограничился тем, что поймал в бороде прыгучее насекомое.
        - Еще, Тань, если у тебя время есть! Вечерком драконов бы… эта… посмотреть надо! Сегодня с утреца Шурасик с Шито-Крыто в ангары заходили - так драконы перебесились! Сам-то Гоярын заперт был, а его сыновья такие струи выдыхали! Кормушки расплавили, в ведрах вода вскипела! С чего бы это, а?
        - Не иначе у драконов осенние обострения, - предположила Таня.
        - Так-то оно так, но других-то они не трогают. Ванька твой, например, тех же сыновей Гоярына час назад по носам веником колотил, когда они ртов не открывали, чтобы огнеканальцы проверить.
        - Ванька не мой! - не выдержала Таня.
        Тарарах весело повернул к ней голову - такую же встрепанную, как у Ваньки.
        - Поссорились? Что ж, дело полезное! Хорошая ссора - это как веником вытряхнуть половик отношений. Да только половики-то, Тань, рвутся!.. Я ему говорю: ты, Ванек, того… полегче на поворотах! Кто знает, что у них в мозгах защелкнется? Ящеры все-таки. Да и притом я не припомню, чтобы на Шурасика раньше драконы бросались.
        - Странно, - медленно сказала Таня.
        - Вот я и говорю: не нравится мне это. И это… Тань… что-то ты драконбол подзабросила. Соловей обижаться начинает. Ты с ним, Тань, поговори! Он такой, что первым к тебе никогда не придет!
        Тут Тарарах вновь спохватился, что опаздывает на урок, и затопал к двери.
        - Слушай… а птица титанов… где она живет? - крикнула ему вслед Таня.
        - Адрес прописки обычный. На белом свете!
        - Я серьезно.
        - Да и я, Тань, серьезно. Птичка-то шустрая… Холодно ей - так в центре Земли греется. Но частенько прилетает в Заповедный Лес Тибидохса. Только там обитают поющие полосатые гусеницы. На полоске, знаешь, что между лесом и океаном.
        - Она их ест?
        - Слушает, как они поют! - пошутил Тарарах. - Но ты ее не найдешь, даже если захочешь! Только Ванька! К тебе она не подлетит.
        - Почему?
        Тарарах пошевелил пальцами, ловя ускользающее слово. У него всегда так было: мысль формировалась сразу, а потом постепенно, по каплям просачивалась сквозь речевой аппарат, точно чистая вода сквозь песок.
        - У Ваньки оно… вроде дара!.. Он зверей любит, и они к нему льнут. Причем спокойно так любит… никогда не видел, чтобы он сюсюкал или млел там как-то особо… Ванька он такой… ванькинский… Ну все, Тань, пока!
        Тарарах закрыл дверь. Слышно было, как он топает по коридору и заразительно хохочет, чему-то радуясь. Таня слушала его хохот, думала о Ваньке, и сердце ей согревала незнакомая прежде нежность. Ее чувство к Глебу было чем угодно, но не нежностью. Глеба ей всегда хотелось треснуть по голове трубой или разодрать в клочья. Сейчас же Таня не понимала, откуда пришла к ней эта нежность. Может, от уступившего ей тело двойника, который так непонятно, так странно, ненавязчиво и одновременно властно присутствовал в ее сознании?
        Таня вышла из комнаты и долго шагала запутанными переходами школы. Она любила эти внезапные галерейки, построенные в разные века и переплетавшие башни Тибидохса между собой. Убирались тут редко - слишком большие площади. Между камнями пророс мох. Витражные стекла были затянуты паутиной, которая то надувалась от сквозняка, то опадала. Порой это получалось даже страшновато, когда паутина, например, пузырилась вместо выбитого лица у старинного витражного кавалера, глазами которому служили давно высохшие мухи.
        Ученики пользовались галереями редко, предпочитая Главную Лестницу, и потому призраки здесь встречались чаще, чем люди. Вот и сейчас, услышав впереди голоса, Таня решила, что это кто-то из привидений. Большинство призраков были приставучими занудами, поэтому, чтобы не встречаться с ними, Таня спряталась за занавес из побегов плюща, который когда-то давно пророс сквозь трещину в окне.
        Сквозь плющ она увидела на широком подоконнике Лизу Зализину. Лиза сидела и плакала, уткнув лицо в руки. Таня, возможно, и не узнала бы ее, если бы не длинные распущенные волосы. Обычно слезы у Лизон бывали противные - гневные, мелкие, с обидой, со вскриками, с шипением, с раздражением на весь мир. Теперь же Лиза плакала как-то совсем иначе - широко, просторно, живительно, точно дождь проливался на высохшую землю.
        - Почему? Почему? Почему? - повторяла она, силясь что-то понять, но все равно не понимая.
        Рядом с Лизой стояла Рэйто Шейто-Крейто и, положив ей на плечо ладонь, легонько покачивала ее, утешая. По всему видно было, что Шито-Крыто оказалась здесь случайно, из любви к уединенным уголкам, и столь же спонтанно подошла к рыдающей Лизе.
        Таню это потрясло. Она как-то резко, на уровне интуиции поняла, что доброта залегает глубже слов и глубже ума. И ничем никогда ее не истребить, если человек сам не засыплет свой колодец песком. Не подходя к Ритке и Лизе, Таня бесшумно скользнула дальше, пользуясь разросшимся плющом.

«Ритка лучше меня. Добрее. А я-то думала про нее: дрянь она хмурая. Ничего я не понимаю в людях. Просто и не пытайся!» - подумала Таня. Она ощущала себя окончательно сбитой с толку.
        Глава 12
        Вразные вразности

1. Саможаление опаснее рака. Ты убиваешь его в одном месте, оно прорастает в другом. Убей в себе саможаление, и ты каждый день сможешь становиться королем какой-нибудь страны. Если тебе захочется.

2. Ложь, что человек сложен. На самом деле он очень прост и равен обычно одной доминантной мысли. Мысль эта управляет большинством его решений и принципом их принятия.

3. Для человека опаснее всего быть во всем правым.
        Сарданапал Черноморов
        Таня отыскала Глеба на сыпучем песчаном склоне. Он сидел на самом верху, где толстые, как жилы, корни сосен переплетали землю, и рисовал жадно и быстро. Издали Тане показалось, что она видит на бумаге чей-то стремительный профиль - очень знакомый - и не менее стремительные, раздутые ветром волосы.
        Перстень Феофила Гроттера был не в духе. Глеб ему не нравился, и погода не нравилась, и вообще ничего не нравилось. От рассеянной магии, разлитой в воздухе, он искрил и, как курочка золотые яйца, нес какую-то чушь.
        - Девицам на выданье! Из самого Парижу! Шляпка дамская «Потеря головы» с шелковыми лентами! Чепец «королевино вставанье»! А la грек подкольный женский кафтан! Башмачки «улиточка» на прилипающей подошве! Привяжут мужа к жене, а женщину к дому! Туфельки «Попрыгушка»! Для особ, которым не сидится на месте!
        - Дед, ты перегрелся!
        - Это ты перегрелась! Протри глаза! Уборщик и волосочес Бертуан предлагает помаду для отращивания волос «Вздохи Амура»! Адресоваться в торговые ряды, что у конюшен.
        Услышав шаги, Глеб быстро перевернул папку рисунком вниз и стал отрешенно грызть карандаш.
        - Гуляешь? Прекрасная погода! - Он посмотрел на сизую дыру от солнца в сплошных тучах. С океана дул холодный ветер.
        Таня дернула головой, не мешая погоде оставаться прекрасной.
        - Рада за нее!
        - За кого?
        - За погоду. Дай посмотреть, что ты нарисовал!
        - Зачем тебе?
        - Просто интересно.
        - А меня не волнует, что тебе интересно! - упрямо отозвался Глеб.
        - А меня не волнует, что тебя чего-то там не волнует! Я и так видела. Ты рисовал женское лицо!
        - Да-а? Правда? - удивился Глеб. - А я-то думаю: что я рисовал? А ты пришла и объяснила.
        - Дай взглянуть! - Таня сама не понимала, что заставляет ее проявлять настойчивость.
        Она была уверена, что Глеб откажется, однако он позволил ей выхватить у него папку и перевернуть. Она увидела резкое лицо, нарисованное не в профиль, как ей показалось вначале, а в три четверти. В остальном сходство было поразительным.
        - Это я!.. - воскликнула Таня и горящими глазами уставилась на Глеба.
        Тот сидел со скучающим видом и, набирая в ладонь песок, лениво пускал его по склону. Таня вновь вгляделась в портрет и сказала уже не так уверенно:
        - Нет, не я!.. Тогда кто?
        Лицо портрета было действительно очень похожим на ее, но резким, властным и недобрым.
        - Это лицо девушки, которая обманула джинна Абдуллу, после чего преспокойно закопала сосуд в песок! - с запозданием ответил Глеб, забирая у Тани папку.
        - Но почему она похожа на меня?
        У Глеба была привычка, когда кто-то говорил, следить за ним глазами. Одними глазами, не поворачивая головы. Порой Тане хотелось пристукнуть его за такую привычку. Она жутко ее раздражала.
        Очередная струйка песка поползла по склону. Глебу явно нравилось играться с песочком.
        - Я ее так себе представил. Еще вопросы?.. Нет? Тогда у меня вопрос. Ты что-то узнала у Тарараха?
        - Нет! - поспешно ответила Таня.
        - А как же поющие гусеницы из Заповедного Леса Тибидохса?
        Таня резко наклонилась к нему:
        - Откуда ты знаешь?
        - На «от верблюда» ссылаться, думаю, бесполезно. Верблюд все равно отморозится, что был в пустыне. Скажем так, просто знаю, - ответил Бейбарсов с вызывающей улыбкой.
        Таня торопливо скользнула взглядом по своей одежде. Джинсы можно не проверять… что еще! Ага, куртка! Представляя, где нужно искать, она обнаружила в воротнике незнакомую булавку с костяной головкой. Такую же булавку, похожую на первую как две капли воды, она увидела и в воротнике Глеба.
        - Только без поспешных решений! Между прочим, кость лучшей шпионки четырнадцатого века!.. Имя забыл. Матильда? Марта? - Бейбарсов отобрал у Тани булавку и воткнул рядом со своей.
        Таня убито наблюдала за ним. Конечно, Глеб поступил правильно. Не стал ей доверять и подстраховался.
        - Ты меня подслушивал? Давно? - Таня торопливо просчитывала, как много Глеб мог узнать. Слышал ли он ее разговор с Ванькой? Нет, тогда куртка была мокрая… Кость же работает, когда ворот касается шеи. Эх, напрасно она накинула куртку, разговаривая с Тарарахом!
        Если первая реакция была спокойной, то теперь ее затопило запоздалое раздражение. Сволочь! Какая же он все-таки сволочь! Таня попыталась понять, что ее взбесило. Неужели булавка с костью и то, что Глеб узнал о птице титанов? Нет, похоже, куда больше то, что Глеб подслушал ее признание Гробыне, что она «непоследовательно ненавидит» одного отвратительного типа.
        - Я тебя спрашиваю! Когда ты мне ее воткнул? Отвечай, а не то!.. - крикнула Таня, по своему голосу определяя, что потеряла самообладание. Срывалась она редко, но
«зато сразу с катушек», как уточняла Гробыня.
        Глеб смотрел на нее - хищно и весело. И молчал.
        - Не хочешь говорить? Так вот же тебе! Получи!
        Красная искра скользнула над ухом Глеба, чудом не подпалив ему волосы. Глеб оглянулся, оттолкнулся руками и заскользил по склону. Крича: «Не смей удирать! А ну разговаривай со мной!», Таня прыгнула следом и сразу поняла, что это была ловушка.
        Глеб продумал все заранее и намеренно вывел ее из себя. Не переставая скользить по склону, Бейбарсов откинулся на спину и рукой подсек Тане голень. Таня, визжа, повалилась на Глеба, надеясь сократить ему количество глазок до среднециклопьей нормы. Однако Бейбарсов не отпускал ее, и до самого низа они катились вместе. Когда склон закончился, Глеб подмял ее и спокойно уселся сверху, держа за руки.
        - У тебя не получается быть истеричкой! Ты не убедительна! - сказал он, переводя дыхание.
        Таня в ответ попыталась укусить его.
        - Фу! Как скучно! Ну на, укуси!.. Вот и я о том же! Едва человек получает то, что хочет, он теряет интерес.
        - Зачем тебе это все? Чего ты ко мне прицепился? Разнюхиваешь! Шпионишь! - крикнула Таня.
        Глеб стал серьезным. Хотя и не настолько, чтобы перестать ее держать.
        - Обещаешь успокоиться?
        - Да-да. Отпусти! - мгновенно согласилась Таня.
        Но Бейбарсов передумал.
        - Я тебе не верю. Слишком много покорности в голосе!
        - И ты недоволен?
        - Не в том дело. Не хочу получить в нос боевую искру!
        Таня поняла, что притворяться бесполезно. Он видел ее насквозь. Она без предупреждения рванулась, попытавшись боднуть Глеба в лицо, но ей не хватило каких-то пяти сантиметров.
        - Ты вечно танцевал на задних лапках перед Чумой-дель-Торт! Есть явные подхалимы, а ты подхалим благородный. У таких, как ты, ставка выше, но суть от этого не меняется! - крикнула Таня.
        Большой пласт земли оторвался от края склона и, раскалываясь на части, покатился вниз. Теперь сосна стояла на корнях, как на щупальцах. Снизу она казалась вросшим в землю спрутом.
        Глеб вздрогнул.
        - Ты можешь произносить ее имя ВСЛУХ! Ее здешнее имя! Ни Чумья, ни мать-опекунша, а полное!
        - Ты тоже можешь!
        - Я - ее ученик! А вот про тебя я не знал.
        - А я не знала, что ты такая гадина! Хотя нет - догадывалась!..
        Глеб держал ее за запястья, прижимая их к песку и внимательно наблюдая, чтобы Таня не смогла изогнуть кисть. Перстень, разозленный не меньше самой Тани, продолжал отстреливать искры.
        - Петиметры и амурщики нам без надобности! Особливая просьбишка не толпиться у ворот! Ego te intus et in cute novi![Вижу тебя и под кожей и снаружи, то есть: Вижу тебя насквозь! (лат.)] - скрипуче бормотал Феофил Гроттер. Он постепенно разряжался: голос звучал уже тихо.
        - Что-то я не понимаю. Ты собираешься искать птицу титанов? - поинтересовался Глеб.
        - Зачем? Ее ничем нельзя уничтожить!..
        - Можно. Каменным глазом Эринии. Шурасик похитил его из лопухоидного музея!..
        - Почему Шурасик? Он тебе сказал? - быстро спросила Таня.
        - Скажет он! Молчит, как килька в томате! Я догадался по характеру магии. Всего лишь требовалось обезвредить пару охранников-лопухоидов. Сошло бы любое средненькое заклинание. Но для Шурасика это скучно.
        - А что, если это Ритка?
        - Для нее заклинание слишком добренькое. Она нашпиговала бы охрану отравленными шипами. Ну да неважно! Главное, глаз Эринии способен уничтожить птицу, которая не боится ни огня, ни воды! Птица умрет. Стекло Миров треснет! Миры сольются.
        - Все так просто?
        - Ты еще не поняла? Мать-опекунша прежде существовала в одном мире с Сарданапалом, а потом ее вытеснили в мир-двойник! Там она уцелела, а здесь погибла.

«Я даже знаю почему», - подумала Таня.
        - Ты добрый мальчик, Глебушко! Все продумал! - сказала она ласково.
        Он потемнел лицом, и Таня осталась довольна. Ей нравилось дразнить его этим бесполым словом. Именно его, который, казалось, состоял из одного пола и вообще не имел потолка.
        - А теперь выслушай главное, а потом я тебя отпущу, - сказал Глеб.
        - Валяй!
        - Я тебя тоже…
        - …Что тоже? - резко спросила Таня.
        - …непоследовательно ненавижу! - Глеб прищурился, и Таня поняла, что ее худшие опасения оправдались. Бейбарсов слышал все до последнего слова. Потому и сказал ей про булавку, чтобы она это поняла.
        - Ты врешь!
        - К сожалению, нет. А теперь я хочу получить от тебя ответ. Мы вместе? Скажи «да»! - потребовал Глеб.
        - Нет!
        Бейбарсов удовлетворенно кивнул.
        - Я забыл, с кем имею дело. Ты же девочка-наоборот. Скажи «нет»!
        - ДА! - выпалила Таня, запоздало сообразив, что она сморозила.
        - Вот и замечательно! - Бейбарсов цокнул языком. - А теперь, раз мы обнаружили интересные точки соприкосновения в нашей непоследовательной ненависти, я тебя поцелую!
        - Я отгрызу тебе нос!
        - Надо же когда-то и рискнуть!
        Он наклонился и поцеловал Таню.
        - У тебя на губах песок!.. И, кстати, нос у меня цел!
        - Сгинь!
        - Пожалуй, действительно пора!
        Что-то услышав, Бейбарсов вскинул глаза на склон и, отпустив Тане руки, стремительно прокатился по земле. Послышался шипящий звук, с которым зажигается походный баллон.
        Таня вскочила. В десяти шагах от них стоял Ванька - худой, в коротком свитере с обкусанными молодыми драконами рукавами. Он подпрыгивал, как задиристый воробей, и дергал себя за низ свитера, будто это могло придать ему грозности.
        Таня с грустью отметила, что даже в ярости он был не страшен, а смешон, как бывают смешны добрые, мягкие, не умеющие злиться люди. Заметно было, что Ванька оказался здесь случайно, но случай часто приводит человека именно в то место, где он нужнее/не нужнее всего. И еще Таня почувствовала, что поцелуя Ванька не видел. Только то, что она дралась с Бейбарсовым, а он зачем-то сбил ее с ног и сидел сверху.
        - Зачем ты на нее напал? Дерись со мной или я тебя ударю! - Ванька подскочил к Глебу и толкнул его в грудь. Тот лениво стал отыскивать глазами тросточку, откатившуюся куда-то, пока он боролся с Таней.
        - Валялкин! У тебя пять секунд, чтобы свалить. Потом я останавливаю тебе сердце! - предупредил он.
        Ванька вскинул подбородок и… взволнованно крикнул:
        - Назад! Не трогать!
        - Расслабься! Я тебя еще не начинал трогать! - успокоил его Бейбарсов.
        Ванька не слушал.
        - Не надо! Фу! - снова крикнул он за спину Глебу.
        - Детские штучки: я отвлекусь и получу Искрис фронтис! - заметил Бейбарсов.
        - Ты уж рискни! А Искрис фронтис ты по-любому получишь! - хмуро сказал Ванька.
        Глеб недоверчиво повернул голову. Молодая сосна горела как свеча. С края сыпучего склона на него смотрела морда Гоярына. Очень недовольного Гоярына… крайне сердитого… взбешенного. В эмоциях драконов разобраться сложно. Они не топают ногами, не щурят глаз, и чешуя у них не встает дыбом. Внешне гнев их проявляется в наклоне головы к земле и прямой шее (чем прямее шея, тем больше разгон пламени).
        Только Ванька отваживался летать на Гоярыне, как Ягун на пылесосе или Таня на контрабасе. Никому другому и в голову бы не пришло, что самого страшного тибидохского дракона можно выпустить за пределы драконбольного купола. Ванька же порой делал это тайком от Поклепа и Соловья и летал на Гоярыне над Буяном.
        Из ноздрей Гоярына при каждом выдохе вырывалось что-то синеватое, тонкое, едва различимое. Ноздревое пламя - бесцветное, почти невидимое, отличавшееся от обычного драконьего огня, как газовая сварка от рыбацкого костра. От ноздревого пламени не спасет даже упырья желчь, хотя в случае с Гоярыном она не уберегала и от обычного.
        - Ничего не понимаю! - Ванька внимательно посмотрел на шею Гоярына. - Никогда не видел старика таким сердитым! Разве что на драконболе после пропущенного мяча… Тихо, Гоярын!
        Дракон послушался, но неохотно. По неведомой причине Бейбарсов ему активно не нравился. Если бы Ванька его непрерывно не успокаивал, Глеб мог бы постепенно задумываться об урне для ссыпания пепла. Ничего другого после ноздревого пламени не остается.
        Некромаг прыгнул, оказавшись рядом с Ванькой.
        - Дракона с собой притащил? Он промахнется. Или вместе со мной накроет и тебя!
        Ванька достал из кармана монету, высоко подбросил ее и коротко свистнул. Никто не заметил, дохнул Гоярын огнем или нет. Только немного изменил наклон шеи. Подвиснув в верхней точке, монета упала и, прокатившись, остановилась между Ванькой и Глебом. Удивленный, почему Ванька не поднимает ее, Бейбарсов наклонился за ней и зашипел от боли. Монета была раскалена добела.
        - Уходи! Советую поспешить! - сказал Ванька.
        Гоярын неуклюже сползал со склона, рыхля песок и глубоко проваливаясь передними лапами. Его длинный хвост ломал молодые сосенки. Морда Гоярына была четко направлена на Бейбарсова. Ванька забеспокоился. От дракона их отделяло метров тридцать, однако расстояние быстро сокращалось.
        - Напрасно я заставил его дохнуть огнем! Он раззадорился! Бейбарсов, тебе пора!
        Глеб хотел побежать. Он не был трусом, однако драконы питаются и смельчаками. Огненный плевок пронесся совсем близко от его щеки. Бейбарсова спасло, что Гоярын в очередной раз провалился лапами в песок и не смог толком прицелиться.
        - Назад, Гоярын! - крикнул Ванька, закрывая Глеба собой. - Отступай осторожно! Не поворачивайся спиной!.. Нельзя, чтобы в нем пробудились охотничьи инстинкты!.. Тань, ты тоже отойди! Не нравится мне что-то, как он на тебя смотрит!
        Таня отступала, зайдя за спину Бейбарсова, который, в свою очередь, прятался за спиной у Ваньки. Ванька медленно пятился, прикрывая их грудью от дракона.
        - Спокойно, Гоярын! Не трогать! - кричал Ванька.
        Гоярын постепенно выползал на твердый песок и двигался теперь гораздо быстрее. Только особое отношение к Ваньке мешало ему перевести Глеба в разряд копченых деликатесов. Едва Гоярын начинал разворачивать морду и целиться, Бейбарсов пригибался, прячась за Ванькой. В том, как высокий красавчик Глеб торопливо скрывался за смешным Ванькой в куцем свитерке, было что-то комичное. Таня видела это, но упорно считала Ваньку нелепым. А разве нет? Злится на Глеба и одновременно защищает его от дракона!
        Разделявшее их расстояние становилось все меньше. Временами Гоярын делал резкий взмах крыльями, и тогда их буквально сносило с ног резким порывом ветра.
        Таня наудачу выпустила несколько искр, однако на Гоярына успокаивающие искры не действовали. Да и искры получались красные, хотя заклинание требовало зеленых. Они липли к кольцу и не спешили от него отрываться.
        - Feci quod potui, faciant meliora potentes![Я сделал, что мог, кто может, пусть сделает лучше! (лат.)] - с пафосом произнес Феофил Гроттер.
        - А если невидимость? - предложила Таня.
        Ванька повернул голову и озабоченно посмотрел на красное сияние, окутавшее ее перстень.
        - Против Гоярына бесполезно. Найдет по запаху. Или будет шарашить огнем по методу кругового прочесывания!
        - А телепортация?
        - Внутри гардарики? Забыла? Поклеп все блокировал.
        Гоярын был близко, когда кто-то свистнул так пронзительно, что у Тани заложило уши. По земле пронесся ураганчик песка и желтых листьев. Между ними и драконом опустился Соловей О.Разбойник. Он был на желтом кокетливом пылесосе с кучей фенечек на трубе, отобранном, как видно, в большой спешке у кого-то из учениц. От перегруза пылесосик рычал и выплевывал разогретые комки русалочьей чешуи.
        Увидев Соловья, Гоярын остановился и только хлопал крыльями. В груди у него клокотало, точно кипело что-то вязкое и медлительное.
        - Это что еще за фокусы? Я же сказал: пролетки лишь внутри купола! Кто выпустил Гоярына? - крикнул Соловей.
        Кособокий, кривой на один глаз, не сгибавший левую ногу, он грудью наседал на Ваньку, не забывая сердито поглядывать и на Глеба с Таней.
        - Кто выпустил Гоярына, я спрашиваю?
        - Я! - сказал Ванька и вновь стал кругом виноват. Таня подумала, что быть кругом виноватым нечто вроде вечной профессии Валялкина. Установки по умолчанию.
        Соловей зыркнул на него так, что Ваньку спасла только жилетка против сглазов - подарок малютки Клоппика. Разбираться с Ванькой у Соловья не было времени: надо срочно уводить взбудораженного дракона.
        - Я с тобой еще разберусь! И с твоим Тарарахом тоже! Распустил ученичков! Айболиты! - сквозь зубы пробормотал тренер и, презрительно бросив на песке желтый пылесосик, ловко прыгнул на шею Гоярыну.
        Дракон хотя и неохотно, но повиновался. Соловей О.Разбойник гикнул и, подняв Гоярына в воздух, решительно направил его к ангарам. Гоярын не удержался и сверху выдохнул длинную огненную струю. Выпущенная с большой высоты струя успела рассеяться, но все равно Таня ощутила, как жаром ей опалило ресницы.
        Глеб подобрал бамбуковую тросточку.
        - Ну что, Валялкин! Вот ты и попал! Теперь, когда твоего дракончика нет, можешь показать, какой ты крутой!
        - Он тебя спас! - напомнила Таня.
        - Это издержки его дурости! Я не просил меня спасать, - поднимая тросточку, Глеб шагнул к Ваньке, но остановился и повернул голову к склону.
        Со склона к ним торопливо бежала Верка Попугаева, любознательная, как разведка целой небольшой страны.
        - Ой! Тань, что тут у вас? Драконы летают, Соловей свистит! Интересно - жуть! - воскликнула она, зыркая глазками по сторонам. - Любовный треугольник, да? Пупперчика не хватает, а то был бы любовный квадратик!
        В присутствии Попугаевой выяснять отношения было глупо. Это поняли и Ванька, и Бейбарсов. Напряжение ощутимо спало.
        - Гоярын улетел из ангара. Соловей его поймал. Чего ты хотела? - терпеливо спросила Таня.
        С Попугаевой можно было разговаривать только так. Верка жадно вертела головой. Она стояла прямо в центре сплетни, а ухватиться было не за что: все молчали. Какая досада! Вечный отпечаток двери на носу у Верки досадливо порозовел.
        Из режима приема сплетен Попугаева решила перейти в режим их распространения.
        - Я думаю, Тань, тебе будет интересно. Ты сегодня Гробыню видела? - выпалила она.
        - А надо было?
        Верка выдала куцыми бровками ехидную волну.
        - Тебе решать. Она в магпункте. Умирает вообще-то.
        - Умира… что ты городишь???
        Верка просияла, довольная произведенным впечатлением.
        - Запутанная история с темным артефактом. Я предлагала Ягге свою помощь, но меня нагло выставили!.. Эй, ты куда! Не хочешь сказать «до свидания», например?
        Таня сама не помнила, как добежала до Тибидохса. Она неслась так быстро, что Ванька догнал ее только на желтом пылесосе, брошенном Соловьем. Бейбарсов вообще отстал. У магпункта Таня остановилась, переводя дыхание. Ноги заплетались. Ладонь дважды зачерпнула мимо ручки.
        Дверь открылась. Из магпункта вытек джинн Абдулла. В голове у него застряла фарфоровая ступка, которую Ягге использовала, когда толкла лекарства. Абдулла посмотрел на Таню диким взглядом и, гонимый сквозняком, повлекся к лестнице. Таня пришла к выводу, что с какой бы целью Ягге ни вызывала Абдуллу, помочь он ей не сумел, да и вообще оба остались недовольны друг другом.
        Таня сделала глубокий вдох и вошла в магпункт, остановившись у порога. Бабуся Ягуна стояла у небольшого столика и с преувеличенным вниманием перекладывала пузырьки и коренья.
        - Ну, входи, раз пришла! Дверь закрой, сквозняк!
        - Как она?
        Ягге с беспокойством оглянулась на полотняную ширму.
        - Кто это там? Танька, что ли? - бодро донеслось из-за ширмы. - Не заходи сюда, Гроттерша! Здесь коллекция моральных уродов со мной во главе!
        Таня бросилась за ширму, едва не повалив ее. С ширмы посыпались двухмерные средневековые дамы и кавалеры. С писком они бросились в разные стороны, а еще секунду спустя на головы им пролилась вода из нарисованного пруда.
        Гробыня лежала на кровати поверх одеяла, закинув ногу на ногу. Бледная, с лихорадочным румянцем под глазами. Палец правой руки распух, как бревно. И не только палец. Вся ладонь была сизо-фиолетовой.
        - На ручку мою смотришь? Хочешь, я тебя повеселю? Возьми мою руку!
        Таня взяла.
        - Посмотри на свет!
        Таня посмотрела.
        - Нет, не так! - нетерпеливо сказала Гробыня. - Ты что, русского языка не понимаешь? Не на ладонь смотри, а на свет!
        Таня послушалась, и ей показалось, что сквозь руку Гробыни просвечивает круглый шар лампы. Ей даже удалось разглядеть его четкие очертания.
        - Это все от чернил-пожирашек! Не хило, да? Не боись, прикасаться ко мне незаразно! - весело сообщила Гробыня. - Дурацкий день! Зашла сюда помазаться какой-нибудь магической зеленкой, а меня - бац! - уложили и чухаются вокруг. А чего чухаются? Сейчас вот встану и уйду! Только Глома дождусь!
        - Я те уйду! - проворчала из-за ширмы Ягге.
        Таня встревожилась. Услужливая память двойника подсказала, что в менее опасных случаях Ягге обычно говорила «ну и топай себе на кладбище!» Значит, сплющенный нос Попугаевой разнюхал дело верно.
        Тане стало трудно дышать. Она опустилась на край кровати, удивляясь сама себе. Странно! В том другом мире она видела столько смертей, что отчасти даже бравировала своим равнодушием к смерти, как это делают студенты-медики. А тут почему-то ее захлестнуло. Может, все дело в обстоятельствах? Жила-была Гробыня, живая и здоровая. И вот она коснулась жалкого пятнышка пожирающих чернил - и больше она не здоровая, а скоро, возможно, будет и не живая.
        Сама Гробыня, видимо, не понимала, что ее положение серьезно. Развлекая себя, она шевелила пальцами на ногах, потом заявила:
        - Гроттерша, а Гроттерша! Когда уйдешь, звякни мне по зудильнику из комнаты! Мне кое-что из вещичек собрать надо. Ну там чуток ядов, две-три расчески, пинцет для бровей, щипчики, лак, пластырь со стразами заклеивать прыщики. И захвати - плиз! - мой холщовый мешок из-под костей в стиле «смерть гламуру».
        Таня рада была ухватиться за любое поручение. Оставаться с Гробыней она больше не могла. Ей хотелось вырваться отсюда, чтобы поговорить с Ягге.
        Она стала прощаться.
        - Гроттерша! Хочешь вумную бесплатную мыслю? - крикнула ей вслед Гробыня. - Лучше всего к тебе относится тот, кто больше всех на тебя орет!
        - Почему?
        - Потому что ему ты не безразлична! А? Ну как мысля?
        - Отличная! Вечером я обязательно приду и на тебя поору, - сквозь вставший у нее в горле ком пообещала Таня.
        Ягге стояла не у столика, а у большого деревянного шкафа со множеством ящиков. Поочередно открывая ящики, она сердито швыряла в них пузатые бутылочки из экспортного гномьего стекла. В одной из бутылочек вертелась огненная ящерица, завязывавшаяся немыслимыми узлами. В другой сидел злобный карликовый гомункул. От обычного гомункула он отличался не только размерами, но и тем, что не имел лица. Таня знала, что если долго смотреть на этого гомункула, то у него станет твое лицо, а потом и твоя душа переместится в его тело.
        В третьей бутылке ползали оранжевые костеростки противного вида. В четвертой копошились пищащие корешки, похожие на крошечные трехпалые руки с коготками. Эти лукавые корешки наделяли человека любыми талантами и способностями, в награду вселяя ненависть к тому виду деятельности, талантом к которой одаривали. К примеру, гениальный пианист при виде пианино начинал мелко трястись, бросался к нему, бил его головой и грыз зубами.
        Оглянувшись на Таню, Ягге прошла в кладовку. Поняв, что это значит, Таня скользнула за ней и закрыла за собой дверь.
        - Надо было раньше думать, прежде чем взрывать книгу да еще засовывать пальцы в пожирающие чернила! - набросилась на нее Ягге. - Человек может умереть даже от одновременного укуса десяти пчел, а тут такое!.. Видела, что у нее с рукой?
        - А если… - осторожно начала Таня.
        Ягге замахнулась на нее полотенцем.
        - Терпеть не могу, когда ветеринары лезут в магическую медицину! Что ты хотела предложить? Ампутировать руку и запустить костеросток?
        - Нет, хотя…
        - Поздно, милая! Яд в крови, а кровь-то не сидит в руке! Чего я только не перепробовала - ничего не помогает! Гробыню как подменили!
        - В каком смысле? - тревожно спросила Таня.
        - Все действует наперекосяк! Любые мои лекарства! А сам яд? Пожирающие чернила должны пожирать! Вот и старый маразматик Абдулла, будь он неладен, утверждает то же самое! - сердито крикнула Ягге. - А она что? Гробыня становится полупрозрачной, как Недолеченная Дама! Пока только рука, но это сегодня!
        - Гробыня станет невидимой?
        - Если бы! Призраком она станет! Живой среди мертвых! И средства спасти ее нет!!! - И, сердито бросив полотенце, Ягге выставила Таню из магпункта.
        Глава 13
        Завтра-вчера
        Есть одно слово, которое нужно записать на скрижалях нашего сердца золотыми буквами. Это слово «НАДО». Слову «ХОЧУ» доверять вообще нельзя, хотя бы оно и предлагало правильнейшие вещи: спать на голом полу, получить третье высшее образование, прочитывать по семь книг в неделю и купаться в проруби. Просто потому не верить, что оно «ХОЧУ». Завтра оно все равно поменяет планы, предложит какую-нибудь другую ерунду, предаст и бросит, потому что оно «хочу».
        Медузия Горгонова
        В детстве, когда Тане становилось нешуточно плохо, она забивалась под лестницу, где сквозь новые доски проглядывали острия длинных гвоздей, и сидела там, наблюдая, как качается от дыхания старая паутина. Над головой бегали, ее искали, а она все сидела, пока не засыпала.
        Вот и сейчас Таня сама не поняла, как оказалась под лестницей. Рядом медлительно переминались и пыхтели атланты. В их длившемся веками бормотании слышалось что-то успокаивающее, хотя смысл, конечно, ускользал. У Тани не оставалось ни мыслей, ни чувств, ни жалости к себе или к Гробыне - одна глухая тоска. Она легла, свернулась калачиком и… ощутила, что на нее кто-то настойчиво смотрит.
        Она резко села, стукнувшись ухом о твердую ногу атланта. Перед ней стоял маленький безбородый домовой. Он был все в тех же лаптях, но уже не в красной рубашке, а в белой. И в толстом фартуке из мешковины.
        - Чего тебе, малец? - резко спросила Таня и смущенно замолчала, спохватившись, что домовой, даже самый юный, все равно старше ее лет на шестьсот.
        Домовой виновато улыбнулся и показал на рот.
        - Тебе нельзя со мной разговаривать, потому что ты не самый старший, да? - догадалась Таня.
        Домовой поманил ее за собой. Таня вскочила, зацепив макушкой о низкий свод.
        - Неужели контрабас готов?
        Домовой сначала кивнул, а затем мотнул головой.
        - Исчерпывающий ответ! - буркнула Таня и, почесывая макушку, пошла за ним. Вскоре ей пришлось ползти. Проход под лестницей становился все более узким.
        В мастерской у домовых кипела работа. Но едва Таня оказалась внутри, все мгновенно стихло. На верстаке Таня увидела свой контрабас. Гриф, аккуратно отделенный от остальной части, лежал в стороне. Не до конца снятые струны свисали как щупальца спрута. Вид у разделанного контрабаса был укоряющий. Тане стало совестно и перед домовыми, и перед контрабасом. И чего ей не леталось на Тикалус плетутс?
        - Слушайте, а молоточки стеклянные я купить не успела! Вот дырявая голова! Потом занесу, ничего? - сказала Таня с милой улыбкой.
        Она еще в прошлый раз решила, что забрать контрабас заберет, а если домовые потребуют обещанные молоточки - прикинется бедной сироткой.
        Борода пушком оглянулась на пегобородого, а пегобородый на белобородого. Таня напряглась, решив, что ее проделка с молоточками раскушена, но тут белобородый сказал:
        - Мы не возьмем с тебя ничего. Починим все бесплатно. Ты Таня Гроттер!
        Таня озадачилась.
        - А в прошлый раз, когда вы просили молоточки, я не была Таней Гроттер?
        Ей не ответили. У домовых была прекрасная привычка не слышать неинтересных им вопросов. Белобородый посмотрел на пегобородого, передавая ему эстафету.
        - Ситуация изменилась. Мы позвали тебя, потому что кое-что нашли внутри грифа!
        - Что? - непонимающе спросила Таня.
        Домовые опять стали смотреть друг на друга.
        - Мы нашли ничего, - торжественно сказал белобородый.
        - Как же можно найти ничего?
        - Ничего можно найти, если оно нигде! - Белобородый показал Тане на место, где гриф контрабаса крепился к корпусу. Таня увидела четыре крошечные черточки - три наверху и одну внизу.
        - Похоже на птичий след! - сказала Таня.
        Домовой важно кивнул.
        - Он и есть. Птица пробежала отсюда и вот сюда.
        - Где пробежала? Внутри грифа? - недоверчиво спросила Таня.
        Домовые вновь стали переглядываться, но уже в обратном порядке - от старшего к младшему. На сей раз обычная иерархия отчего-то нарушилась, и ответила борода пушком.
        - Да. Из контрабаса внутрь грифа и назад. Мы видели следы, когда клеили гриф.
        - Это невозможно! Гриф сплошной. И как нужно пробежать, чтобы следы оттиснулись на контрабасе? Дерево твердое! Когда это было?
        Домовые зашуршали и принялись толкать друг друга. Белобородый поднял на Таню ясные глаза. В них была фильтрующая мудрость, отрешенная от всего второстепенного.
        - Это было завтра.
        - Завтра еще не наступило! - напомнила Таня.
        Молодые домовые недовольно завозились. Спорить со старшим не полагалось. Белобородый закрыл глаза. Он был терпелив и чем-то очень доволен.
        - Значит, это было вчера. Вчера-недавно. Или вчера-давно. Она не прилетает просто так. Она любила твою мать Софию!
        - Мою мать? Кто любил? Тот, кто оставил следы?
        Белая борода молчала. Пегобородый подошел к Тане и легонько подтолкнул ее к выходу.
        - Когда контрабас будет готов, мы принесем его! Мы рады за тебя. Она не прилетает просто так. И потому мы не возьмем с тебя ничего.
        Таня почувствовала, что больше ей ничего не скажут. Она еще не ушла, а в мастерской у домовых вновь звонко и весело стучали молоточки.

* * *
        Таня попала в Зал Двух Стихий после ужина. Молодцы из ларца одинаковые с лица заканчивали убирать со столов. С большим трудом Таня отыскала кусок хлеба с половинкой котлеты и робким следом чьих-то неуверенных зубов. Такая мелочь Таню не напугала. В детстве ей случалось есть обслюнявленные куски мяса, вырванные из пасти у ручного борса. А что поделаешь? Голод не тетка.
        - Приятного аппетита! - произнес кто-то рядом.
        Таня вскинула голову. Перед ней стояла маленькая женщина с большим мужским зудильником, в выпуклых очках и с таким же выпуклым крепким лбом. Три штриха собрались в портрет.
        - Великая Зуби! - воскликнула Таня.
        Маленькая женщина поклонилась, благодаря за то, что Таня вспомнила о ее величии.
        Таня выронила бутерброд, упавший котлетой вниз. Зуби наклонилась и заботливо вернула бутерброд Тане в руку.
        - Ничего страшного! Микробы разбились и подохли! - утешила она ее.
        - Неважно. Я бы их и так загрызла! - Таня продолжала разглядывать Великую Зуби. Раньше она видела ее лишь мельком в столовой. Прежний опыт общения - через память двойника - в счет она, разумеется, не брала.
        - Идем! Сарданапал хочет тебя видеть!
        Таня напряглась.
        - Сарданапал? Меня? Зачем?
        - Идем же! Он сам скажет зачем! - нетерпеливо повторила Зуби.
        Таня шла по коридору рядом с Великой Зуби, поглядывая на нее. Зуби была женщиной, независимой от возраста. Не обладая красотой, она одновременно не обладала и ничем таким, что могло бы осыпаться или стать смешным. Очень тяжело быть некрасивой женщиной. Зато у некрасивой женщины спокойная старость. У нее нет постоянного ощущения, что она что-то потеряла.
        Другое дело - доцент Горгонова. Про нее Таня порой думала, что Медузия находится в последнем яростном приступе красоты, которая вскоре или погаснет, сменившись спокойной старостью, или, сорвавшись, будет вечно тешить себя иллюзиями и терзать смешными попытками сохранить несохранимое. Правда, Медузия была бессмертной, и ее
«последний приступ» длился долгие столетия.
        - Как поживает Готфрид? - Таня опасалась, что Зуби, если не занять ее разговором, начнет подзеркаливать.
        Зубодериха тряхнула челкой.
        - Готфрид - великий человек! Терпеливый, героический и мудрый! Других таких нет! - непререкаемо произнесла она.
        - Так я же не спорю! - удивилась Таня.
        - Вот и прекрасно! Еще бы ты спорила! - отрезала Великая Зуби.
        Таня прикусила язык. До поворота коридора они шли молча. Попавшегося им Синего Дядю, вздумавшего напасть на них с топором, преподавательница магических сглазов так шарахнула сдвоенной искрой, что сквозь пол он просачивался уже в виде плесени.
        - Я что-то не то ляпнула? - спросила Таня.
        - Думаешь, я не понимаю, на что ты намекала? - Великая Зуби высоко задрала подбородок. - Что с Готфридом невозможно разговаривать! Ну и что? Со многими хорошими людьми невозможно разговаривать! Со мной, например! Возражения?
        Таня оставила Готфрида в покое и начала спешно искать новую тему.
        - Э-э… Сарданапал - великий маг! С ним, наверное, интересно поболтать о магии! - ляпнула она.
        Великая Зуби громко фыркнула. Ее челочка дернулась, как грива у пони.
        - Ничуть! С ним как раз невозможно «болтать о магии»!
        - Почему?
        - Запомни, девочка! Ловелас начинает трещать о женщинах, когда стареет. Писатель учит писать, когда исписывается. Сарданапал - величайший маг. Говорить с кем попало о магии он не будет. Тем более «болтать». Все! Мы пришли.
        Великая Зуби остановилась. С двери на Таню рычал золотой сфинкс. Рычание было таким яростным, что долетали капельки слюны. Зуби удивленно посмотрела на сфинкса и, подойдя к двери, решительно постучала. Выглянувший академик прикрикнул на сфинкса и провел Таню в кабинет.
        - Ну и ну! Раньше вы вроде неплохо ладили! Чего это на него нашло? - Сарданапал весело смотрел на Таню. Кончики расшалившихся усов оплетали дужки очков, как виноградные лозы.
        Дверь продолжала вздрагивать. Сквозь створку проступали то когти, то морда, то конец гибкого, сердито хлещущего хвоста.
        - Может, я пропахла гарпиями? - предположила Таня.
        Академик тревожно потянул носом.
        - Сколько раз просил Тарараха оборудовать для лечения гарпий отдельное место! Но хватит об этом! Таня, как ты относишься к тому, что в подвале Тибидохса появились гекатонхейры?
        - Титаны? Положительно! Нет? Тогда отрицательно! - попыталась угадать Таня.
        - Лучше относись положительно, - серьезно сказал Сарданапал.
        - Почему?
        - Потому что титаны хотят сообщить нечто важное. Только тебе и никому другому.
        Тане показалось, что она ослышалась.
        - МНЕ? Почему мне? Почему не вам?
        Глаза у Сарданапала стали строгими.
        - Это и я хотел узнать: почему тебе?
        - Не знаю, - честно ответила Таня.
        Академик, помедлив, кивнул.
        - Я тебе верю… В общем, непонятная история! Готфрид Бульонский уверяет, что слышал повторяющийся рокот: «Та-я Гро! Та-я Гро!» Но Готфрид слышал его через стену, приглушенно и не сразу догадался, что зовут именно тебя.
        Новость Таню не обрадовала. Она поинтересовалась, не раздавят ли ее титаны.
        - Когда-то ты была у них и уцелела! Хотя если ты откажешься - я пойму. Гекатонхейры, как создания первомира, чужды лукавства. Они идут на контакт только с теми, у кого истинная мысль равна истинному чувству, а истинное чувство тождественно истинному желанию. В любом другом случае могут и прихлопнуть.
        - Как это «чужды лукавства»? То есть им нельзя врать? - забеспокоилась Таня.
        Танья Грутти врала великолепно, изобретательно, художественно, с огоньком. Неостановимо врала. Так врут только гуманитарии, у которых фантазия и явь давно перемешались. Если бы ей сказали: «Не соври за день ни разу, и мы дадим тебе мешок золота!», то Таня и тут не смогла бы удержаться. Разве что зашила бы себе рот нитками. Но и тогда бы соврала. Хоть жестом, хоть взглядом, хоть мимикой, хоть пожатием плеч, но соврала бы.
        Академик распутал мизинцем упрямые усы, которые от досады полезли ему в ноздри.
        - Пп… чих… рости!.. Всякое изреченное слово имеет свою цель. Не только правду ли мы сказали, но и зачем мы ее сказали. Чтобы обидеть? Обрадовать? Поддержать? Самоутвердиться? Спасти? Втоптать в грязь? Что мы действительно говорим, когда произносим: «Ну как ты?», «Я соскучился» или «Как дела?» Может, мы говорим «Я соскучился», просто потому что нам не об кого почесать язык? Или спрашиваем «Как дела?», надеясь услышать, что все плохо? Поняла?
        Таня поняла в основном то, что ее грузят чем-то муторно-нравственным.
        - Хорошо. Сейчас покажу! - Сарданапал щелкнул пальцами.
        Карта Тибидохса, вытканная на старом ковре, ожила, а затем один из ее участков укрупнился. Таня увидела Пупсикову. Дуся поздоровалась с Медузией, сердечно так поздоровалась, с широченной улыбкой, а та лишь рассеянно дрогнула змеешипящей шевелюрой. Лицо у Дуси вытянулось от обиды.
        - Что мы видим? Учительницу, которая плюнула ученице в душу? Так? - спросил Сарданапал.
        - Примерно.
        - Пусть так. А теперь смотрим сюда! - Сарданапал снова щелкнул пальцами. Дуся и Медузия исчезли, а на ковре появились строгие ряды магических формул.
        - Что-то понимаешь?
        - Э-э… не особо!
        - Шурасик бы понял! Ну ничего. Переходим сразу к ответу. Вот цифры. Итак, сердечная улыбка Пупсиковой была сплошной липой, а бурчание Меди вполне соответствовало ее обычному уровню приветливости с учетом усталости. Истинный вес бурчания Медузии где-то… ну-ка посмотрим… 0,9 лояля. Не много, но при желании можно округлить до искренности, зато роскошная улыбка Пупсиковой… ну-ка… 0,00001 лояля! Без комментариев.
        Доказывая, что Сарданапал прав, зеркало запоздало показало Дусю, высунувшую колбасного цвета язык в спину скрывшейся Медузии.
        - То есть если бы Дуся так улыбнулась титанам, они бы ее…
        - … в лепешку! - уверенно закончил Сарданапал.
        - Из-за такой ерунды?
        - Для созданий первомира ложь не ерунда. Даже незначительная. Пока в тебе есть хоть капля лжи, ты всегда будешь орудием мрака. Поначалу люди будут тебе верить, но однажды разберутся в тебе и тогда не поверят и настоящей правде.
        - М-м-м… - промычала Таня. Разумеется, Сарданапал говорил обобщенно, но ей очень не понравилось это «ты» и «тебе».
        - В общем, будь осторожна с титанами, Танюш! И обязательно возьми с собой Поклепа Поклепыча и Готфрида. Они помогут пробиться сквозь нежить в подвалах. Сама не суйся - зажрут. Титаны гонят ее из глубин, а нежити на поверхности скверно, вот она и бесится.
        Таня снова что-то промычала. Лезть к титанам ей не хотелось. Сарданапал истолковал ее мычание по-своему.
        - Я знаю, что Ванька с Тарарахом любят поиграть в сталкеров. Изучили все подвалы и прячут там своих сомнительных зверушек, которые иначе перекусали бы весь Тибидохс! Однако с Готфридом ты их все равно не сравнивай!
        Таня пообещала не сравнивать. По возникшей в разговоре паузе она поняла, что главное сказано и пора уходить, но… мешкала.
        - Можно прочитать самое страшное пророчество Древнира? Хотя бы одним глазком взглянуть! - выпалила Таня.
        - В этой жизни можно все. За исключением того, чего нельзя, - строго ответил Сарданапал.
        Таня не любила в жизни двух вещей: того, как хмурится Глеб, и слова «нельзя».
        - Что? Никак?
        - Свиток с пророчеством был украден во время войн с нежитью. Со дня на день ожидали захвата Тибидохса. И вот один из учеников понадеялся, что, если отдаст его врагу, ему сохранят жизнь.
        - И ему ее сохранили?
        - Предателей никто не любит, в том числе и нежить. Они его даже есть не стали. Просто тихо-мирно посадили на кол. Хорошо, что я знаю все пророчества Древнира наизусть. У тебя хорошая память?
        - Хорошая! Но в основном на неважные вещи, - скромно сказала Таня.
        - Ну, тогда считай эту вещь неважной!
        Сарданапал читал быстро и нарочито без выражения, лишь изредка выделяя голосом одно или другое слово:
        Скребется в сердце древний зверь:
        Чем больше любишь, тем меньше верь.
        Шесть старых новых придут, один не дойдет.
        Один к дракону в лапы угодит, один предаст.
        Та, кто однажды мрак раздавила,
        Мраку жизнь даст.
        Кто хочет жить, всегда скорбя?
        Всех ненавидь - люби себя!
        Жизнь Тибидохса в ее руках:
        Если птица умрет, все рассыплется в прах.
        Плоть в клочья рвут, других не щадя,
        Но если погибнут, -
        Сарданапал замолчал. Таня нетерпеливо ожидала продолжения.
        - А дальше? Что будет «если погибнут»?
        - Ничего.
        - Как ничего?
        - Свиток дошел до нас без половины последней строчки. Кто-то отгрыз. Знаешь, за что я люблю пророчества Древнира? Ничего не понятно. Ну зачем темнить? Что автору стоило написать: такого-то числа высадится вражеский десант в составе неполного отделения боевых магов. В процессе высадки один из боевых магов погибнет…
        Таня настороженно взглянула на академика.
        - А Та-Кого-Нет знала об этом предсказании?
        Сарданапал кивнул.
        - Уверен, что да. Она же была предводительницей нежити.
        Перстень Феофила Гроттера окутался зеленоватым сиянием.
        - Colamitas virtutis occasio![Бедствие - пробный камень доблести! (лат).] - скрипуче произнес он.
        Сарданапал задумчиво кивнул.
        - Ты как всегда прав, Феофил!.. А теперь и я тебя спрошу, Таня. О существовании пророчества ты услышала от Медузии?
        - А, ну да… на лекции. А как эти шестеро попадут на Буян? Здесь же Грааль гардарика!
        - Грааль Гардарика их не остановит. Иначе пророчество утратило бы смысл, - уверенно отозвался академик.
        - И где они сейчас прячутся? В лесу? На побережье?
        - Возможно. Но не удивлюсь, если они среди нас.
        - Почему вы так думаете?
        Усы втихомолку раздразнили бороду, а та, рванувшись в погоню, обвила академику шею. Сарданапал терпеливо распутал бороду и, успокаивая, стал поглаживать ее.
        - Позавчера вечером я вернулся из лаборатории. В шкафу что-то билось. Когда я открыл дверцу, на меня набросилась Книга Негодяев. Она была в бешенстве. Превращалась то в призрака, то в скорпиона. Я едва утихомирил ее. Потом открыл и обнаружил, что последняя страница выдрана.
        Таня вспомнила слова Ритки, что Книга Негодяев никому ничего не расскажет.
        - Кто-то проник к вам в кабинет и преспокойно вышел? - недоверчиво спросила она.
        - Да. И сомневаюсь, что он пришел из леса. Сложно, долго и далеко.
        - А золотой сфинкс? А охранные заклинания? А циклопы?
        Сарданапал сердито кашлянул.
        - От циклопов толку мало. Охранные заклинания были на двери, а ее сняли с петель, даже не используя искр. А потом так же спокойно вернули на место. Я считал: это нереально - кованые петли, железное дерево, да и вес неподъемный.
        - А золотой сфинкс?
        - Со сфинксом похожая история: кто-то помешал ему стать трехмерным, а в двухмерном виде он не опасен. Нарисованная кошка не съест живую мышь.

«Дверь - Гуня, а сфинкс - Ритка. Вот зачем матери-опекунше был нужен Гуня. Еще два задания есть!» - подумала Таня. Теперь ей были непонятны только задания Гробыни и Жанин Абот. Да и какая теперь разница? Одна стала легче воздуха. Другая не смогла пробиться.
        - И мы их не замечаем? Ну, шпионов?
        - Не уверен, что они шпионы. Древнир называет сторонников Чумы «старые новые». Эта фраза для меня самая загадочная. Возможно, имеется в виду, что мы знали их одними, а после они переменились.
        - И что? Узнать их никак нельзя? А подзеркалить?
        - Подзеркаливание охватывает лишь поверхность сознания. Слишком неуловима измена, слишком тонка. Порой самый мерзкий человек в решающий момент поворачивает к свету и умирает героем, а в самом светлом открывается глубинная гниль. Есть люди, которые поступают добрее своей жизненной философии. Циничные на словах и милосердные на деле. Есть также и добренькие люди, которых сдувает ко злу даже хилым ветерком испытаний. Кто рискнет оценить и не ошибется?
        - То есть вычислить пришельцев нельзя? Вообще никак? - Тане удалось остаться огорченной. Отчасти из-за титанов, которые могли ее прихлопнуть.
        Дверь кабинета распахнулась. Золотой сфинкс зарычал было, но внезапно его рычание сменилось дружелюбным урчанием. Вбежавший Тарарах походя бросил ему сосиску, которую сфинкс схватил, высунувшись головой из двери. Тарарах снес не успевший увернуться стул и бросился к академику. В комнате запахло русалками, навозом, еловыми опилками и мокрым бараньим полушубком.
        - Я знаю! Придумал, как найти этих гадов! Они у нас не отвертятся! Всех разом накроем! - крикнул он.
        - Мы не одни! - мягко напомнил академик.
        Тарарах удивленно оглянулся.
        - Так это ж Танька! - воскликнул он.
        - И?.. - спросил академик.
        - Ну так Танька ж это! Не Попугаева какая-нибудь, она не растреплет! Ну, я это… при ней? Э?
        Сарданапал еще не ответил «да», а питекантроп возбужденно продолжал:
        - Магические животные способны узнавать чужаков, если те окажутся рядом с ними. Зверушки-то они того… ушами не хлопают… им надо быстро сообразить: кто враг, а кто друг. Кто плохо сообразит - того съели!
        Тарарах размахивал руками, задевал мебель. Сарданапал пока не разделял его восторгов.
        - И что ты предлагаешь? Привести в Тибидохс единорога?
        Тарарах замотал головой так радостно и решительно, что в двух шагах от него стало ветрено.
        - Не-а. Зачем? Единороги - они нервные, им стрессы ни к чему. Мы тут это… перетерли с Соловьем… Он не соглашался поначалу, но я его убедил. Гоярына хотим женить! Ну если вы не против! Глава школы все-таки и все такое! - восторженно выкрикнул он.
        - Гоярына? - невольно улыбнулся академик. - А он не старый? И на ком женить?
        Короткие пальцы на могучих ручищах Тарараха пришли в движение. Казалось, он пытается выразить пальцами то, что никак не нашарит словами.
        - Да есть у меня дружок из перевоспитавшихся вампиров… драконами, короче, занимается. У него на примете отличная невеста! Зовут Агнесса! Милая драконья девушка самой что ни на есть варяжской породы! На ладьях у викингов… ну это… чьи морды были?
        - Неужто Агнессы? - попытался угадать Сарданапал.
        - Ну не самой Агнессы, а ее родственничков! Размах крыльев… - Тарарах раскинул ручищи, задев разом две стены, - семь метров. Хвост - четыре метра, заканчивается костяным зубцом. Внутри зубца дополнительная огнедышащая железа. Так что перезарядки не потребуется. Красавица, а?
        - Красавица! - осторожно признал академик.
        Лучше б он промолчал, потому что обрадованный питекантроп с воплем: «Я знал, что вы согласитесь!» - немедленно полез к Сарданапалу обниматься. Обхватил громадными ручищами, стал стучать ладонями по спине.
        - Все-все! Хватит! Ты меня придушишь! Я не говорил, что согласен!
        - Эта Агнесса… короче… последние сто шесть лет мирно спала, но недавно проснулась с твердым намерением выйти замуж. По этому случаю она уже перекалечила с десяток джиннов!
        - А при чем тут джинны?
        - Да, в общем, ни при чем. Просто попались под горячую… струю. Драконихи - своеобразные существа. Нежными их назвать трудно. Самка дракона при первой встрече с будущим суженым приходит в дикую ярость и пытается его прикончить. Зубы, крылья, хвост - все идет в ход. Если ей этого не удается, она понимает, что он и есть тот единственный, кого она ждала всю жизнь, - сообщил Тарарах.
        - А до этого Агнесса не была замужем? - спросила Таня.
        Тарарах сделал страшные глаза. От академика это не укрылось, и он повторил Танин вопрос. Питекантроп заерзал и принялся смущенно скрести под мышками, не забывая с укором смотреть на Таню.
        - Не сложилось у ней… короче… Хилый нынче драконий мужик пошел! Тринадцать женихов насмерть ухлопала да еще десять полуживыми улетели. Гоярын - ее последний шанс на женское счастье.
        - А если она окажется сильнее Гоярына? - спросил академик.
        - Да не! Какое там! Я ж не авантюрист! Да и Соловья я уговорил! Вы подумайте: сто яиц! Ради этого стоит рискнуть!
        - Рискнуть? То есть ты не уверен?
        - Да какое там не уверен? Сто молодых драконов! А порода какая! Всего-то через тысчонку лет у нас будет куча чемпионов! Вы только подумайте! - завопил Тарарах, махая на Таню руками, чтобы и она уговаривала Сарданапала.
        - Ну… в общем… да… тысячу лет подождать можно! - сказала Таня.
        - Вот видите! И молодежь поддерживает! - закричал Тарарах. - А главное - отказываться поздно! Мой дружок купидона прислал, что они уже вылетели! Послезавтра днем Агнесса будет здесь! Нужно, чтобы ее встречала вся школа. Преподаватели, ученики, домовые, даже ангарные джинны.
        - А это зачем? - спросила Таня.
        - Ну как? Агнесса - это ж не домашний дракон! Инстинкты у нее ого-го, а главное, она никого тут не знает. Шпионам Той-Кого-Нет не позавидуешь! Она их из-под земли выцарапает!
        - «Один к дракону в лапы угодит», - протирая очки, негромко сказал академик, однако Тарарах его не расслышал. Он тряс своими здоровенными ручищами Таню, повторяя:
        - Что стряслось-то? Выше клюв! Чагой-то ты какая-то нерадостная!
        - Я радуюсь про себя, - сказала Таня.
        - По-моему, ты радуешься очень про себя! - уточнил питекантроп и захохотал, довольный собственной шуткой.
        Глава 14
        Рабочий момент
        Если будем искать покоя, то он будет убегать от нас, если же будем убегать от покоя, то он погонится за нами.
        Авва Пимен
        У Тани была привычка оставлять зарубки на теле времени. Зарубки самые простые. Например, она процарапывала ногтем полоску на покрашенной стене и говорила себе примерно так: «Когда я через месяц увижу эту царапину, все мои сегодняшние проблемы будут позади! И я посмеюсь над той Танькой, которую это так заботило… Но тогда же у меня наверняка появятся другие проблемы, которые тоже будут казаться неразрешимыми. И они тоже отлично разрешатся. Так что, может, не заморачиваться уже сейчас?»
        Или, скажем, она записывала в блокноте: «Я сижу на лекции и притворяюсь, что слушаю. Рядом со мной на столе лежит сломанный карандаш». И представлялось ей, что пройдет время и не будет лекций, не будет сломанного карандаша на столе - а в этой записи в блокноте время останется навеки замороженным. Свершившимся.
        Вот и теперь, прежде чем войти в магпункт к Гробыне, она быстро подошла к подоконнику и, наклонившись, ножом чиркнула по дереву.
        - Когда я подойду к зарубке в следующий раз, мне будет смешно, что я тряслась и боялась войти к Склеповой! - успокоила она себя и решительно толкнула дверь.
        Ягге в магпункте не было. Таня направилась к ширме. Кавалеры грозили ей шпагами, дамы - зонтиками, и все разговаривали нарисованными голосами. Их реплики всплывали в облачках, как это бывает в комиксах.
        Не обращая на них внимания, Таня заглянула за ширму. Кровать Гробыни показалась ей пустой. Она начала поворачиваться, чтобы уйти, но тут ее окликнули.
        - Эй, Гроттерша! Принесла мешок из-под костей? Где моя «смерть гламуру»?
        Таня увидела Гробыню. Склепова лежала, закинув руки за голову. Таня едва узнала ее. Это была не Гробыня, а ее оторвавшаяся тень. Сквозь грудь и плечи просвечивала подушка. Скомканная простыня валялась на полу.
        Таня поспешно сунула Гробыне мешок с теми вещами, которые Склепова заказывала. Гробыня мешок взяла, но заглядывать в него не стала и равнодушно кинула рядом с тумбочкой.
        - Ты меня едва увидела! Я стала призраком! - заявила она.
        - Да не! Ерунда! Я думала, ты спишь! - Таня сама удивилась, как быстро соврала.
        Гробыня усмехнулась.
        - Хочешь повеселиться? Подними меня! - потребовала она.
        Таня веселиться отказалась. Тон Склеповой ей не понравился.
        - Лучше я Гуню позову!
        - Не надо никого звать! Ты оторвешь меня одной рукой. А скоро и одним пальцем. А однажды кто-нибудь забудет закрыть двери, и меня унесет сквозняком! Правда, смешно? Сквозняк тащит человека и ударяет его о стены! Ха-ха-ха!
        - Перестань, Гробо! Не надоело себя жалеть? Несет сквозняком - вцепись зубами в шторы! - сказала Таня.
        Гробыня поджала колени к груди и рывком села.
        - Просто досадно! Столько сюда прорывалась, готовилась к Гонкам, а тут… Все, проехали! Где там мой мешок?
        Склепова рылась в мешке и ругала Таньку, что та все напутала.
        - Что ты притащила? Помаду! А я что просила? Помаду! Гроттерша, ты вечная сиротка!
        - Слушай, но ведь ты помаду и просила!
        - Помада помаде рознь! Не надо было меня слушать! Я бедная женщина, а не Дельфийский оракул! Я не могу знать, что мне захочется в следующую минуту! Когда тебя просят принести веник - тащи пылесос и не ошибешься!
        - В следующий раз так и сделаю.
        Гробыня поморщилась.
        - Фу, Танька! Ты стала как они! С тобой и поругаться нельзя. Неужели я действительно так тяжело больна?
        - Да нет, с чего ты решила?
        - А с того, что мне хамить перестали. Терпелюшки все такие, я фигею… Кстати, а мирок симпатичный! Тут, если зубы есть, дыры выгрызать можно, да только все равно не то.
        - Чего «не то»? - быстро спросила Таня, любившая откровенность.
        Гробыня дернула ногой.
        - А то не то! Знаешь, что меня тут дико раздражает? Они сюсюкают. Например, тут парень подходит к девушке и говорит: «У тебя красивые глаза!» Тупость! Нужны ему ее глаза! Я бы не удержалась и ляпнула: «Да правда, что ли? Тебе их дать поковырять или с собой возьмешь?»
        - А надо как?
        - Надо подойти к девушке и сказать что-нибудь в духе: «Я хочу с тобой жить и с тобой умереть. И чтобы ты родила мне десять детей». А если и умирать не готов, и дети не нужны, зачем тогда глазки пальчиками ковырять? Не вижу логики!
        Склепова рывком села и схватила с тумбочки яблоко.
        - Отвернись, Танька! А то будешь смотреть, как у меня прожеванное яблоко по пищеводу проталкивается!
        - А Гуня где?
        - Его Ягге увела что-то перетаскивать. Она говорит: если мерить Гуню лошадиными силами - это будет табун. А вообще Гунька у меня классный! Я в нем с каждым днем что-то новое открываю!
        Таня недоверчиво фыркнула.
        - Не веришь? - обиделась Гробыня. - Ну да, он простой! Женщина (ну не вообще, а лично я!) умнее мужчины. У нее лучше развита речь, она видит больше подробностей. Но она как виноград: чтобы украшать арку, винограду нужна твердая опора. Принять простое решение мы зачастую не можем. Нам мешает собственная сложность. Очень хочется, чтобы кто-то шикнул на нас, строго посмотрел или топнул ногой.
        - И Гуня на тебя топает?
        - Пока не топает. Но я его обучаю. Вот через годик… - начала Гробыня, но неожиданно замолчала и помрачнела.
        Видя, что настроение у Склеповой не улучшается, Таня попрощалась. Склепова ее не удерживала.
        - Гроттерша, а Гроттерша! - жалобно окликнула Гробыня, когда Таня была у ширмы.
        Таня обернулась. Глаза Гробыни испуганно глядели на нее с прозрачного лица.
        - Мне страшно быть человеком! Хочу быть хомячком! - сказала Гробо Клеппо.

* * *
        Таня вышла в коридор, и ее едва не убило огромной дубовой кроватью. Кровать тащил над головой Гуня. За ним едва успевала маленькая Ягге. Под выступавшей частью кровати она была как под зонтиком.
        - Славный мальчик этот Гуня! - похвалила Ягге. - Правда, пока мы поднимались по лестнице, он кого-то снес. Когда тащишь что-то громоздкое, ни в коем случае нельзя оборачиваться, когда тебя окликают!
        - А как Гробыня? - быстро спросила Таня, пользуясь тем, что Гломов, пыхтя, проталкивал кровать в двери магпункта.
        Ягге вскинула глаза и усиленно засуетилась, помогая Гуне.
        - Некогда… некогда мне тут с тобой! После зайдешь! - торопливо сказала она.
        Когда в ужасном настроении Таня поднялась наверх, первым, кого она увидела, был Глеб Бейбарсов. Он стоял в узкой части коридора, перегораживая ей проход.
        - Девушка, вы в курсе, что я устал ждать!
        Таня остановилась.
        - Лег бы на пол и укрылся дверным ковриком. Чего тебе надо? - устало спросила она.
        - Мне? Ничего. Я купидон! - сказал Глеб.
        - Я так сразу и поняла. Другие сенсации сегодня будут?
        - Сколько угодно. Я видел во сне мать-опекуншу.
        - Завидую.
        Глеб не любил шуток о матери-опекунше. У него сразу становилось неприятное лицо.
        - Не завидуй. Она требует, чтобы ты поспешила с птицей титанов. Обмани Ваньку как угодно, но он должен поймать птицу. А потом используешь это! Достаточно с силой его бросить. Первый, на кого он посмотрит, будет уничтожен.
        Бейбарсов насильно разжал Тане пальцы и вложил в ладонь что-то ледяное и круглое. Таня хотела посмотреть, что это, но Глеб быстро коснулся ее локтя своей тростью, и рука Тани сжалась против ее воли.
        - Ты будешь встречаться с Ванькой! Хитри! Обещай, чего хочешь! Тарарах прав: ни к кому другому она не прилетит. У Ваньки дар.
        - Он никогда не пойдет на это!
        - А ты заставь! Влюби его в себя - пусть он совсем потеряет голову.
        - И это предлагаешь мне ты? - недоверчиво спросила Таня.
        - А чего такого? Рабочий момент.
        Таня изучала Глеба недоверчиво, будто увидела впервые. Потом буркнула:
        - Он в меня и так влюблен!
        Глеб вскинул брови.
        - Умная девочка! Но в твои способности я поверю, когда увижу в его руках серую птичку! Желательно лапками кверху. Скромный подарок. Почему бы не попросить его вместо обручального кольца?
        - Ванька меня любит, - упрямо повторила Таня.
        - Правда, что ли? Тогда почему ты до сих пор не скормила его душу черному маку?
        - А ты почему не скормил ему душу Жанны Аббатиковой?
        Глеб нахмурился, лицо у него как-то по-особенному вытянулось - и Таня испугалась за свою жизнь. Но Бейбарсов уже взял себя в руки.
        - Никогда не говори ничего про Жанин! Ты ничего не знаешь и ничего не понимаешь! - отрезал он и, повернувшись, ушел.
        Таня, недоумевая, долго смотрела ему вслед. Она запоздало сообразила, что ничего не сказала Глебу про невесту Гоярына, но догонять его сейчас ей не хотелось.
        Непонятный маленький предмет продолжал холодить ладонь. Таня разжала пальцы. Она увидела каменный глаз - круглый, без века, со страшным зрачком. Глаз смотрел без выражения, но был необъяснимо полон затаенной, ждущей ненависти.

* * *
        Иногда бывает: в холодильнике в забытой кастрюльке киснет суп, а ты боишься выливать его, зная, что будет сильная вонь. А пока он стоит, закрытый крышкой, вроде и ничего - терпимо. Таким киснущим супом в сознании у Тани было ее обещание Сарданапалу заглянуть к титанам. Она откладывала его, хотя понимала, что идти все равно придется. Тибидохс вздрагивал все сильнее. Порой, когда во время толчков Таня смотрела в окно, ей казалось, что соседние башни кренятся. Хотя кренилась, скорее всего, именно их башня. Только древняя магия мешала ей обрушиться.
        Таня отыскала Ваньку с помощью бледно-розовой искры-ищейки. Ванька сидел на корточках перед дверью и через щелку заглядывал внутрь. От Ваньки пахло зверинцем. В свитер вплелись соломинки.
        Втайне Таня обрадовалась, что застукала Ваньку за таким невыгодным занятием. Она постоянно собирала на него внутренний компромат. И на Глеба тоже собирала, причем даже активнее. Странное дело, от какого-нибудь дяди Феди мы не требуем совершенства, но прежде, чем пустить кого-то в свое сердце, требуем вытереть ноги.
        Заметив Таню, Ванька поднес к губам палец и замахал рукой, приглашая ее присоседиться. Таня осторожно подошла. Из аудитории доносились вопли:
        - Сдохните, микробы!.. Дегенераты! Я сорву с вас эполеты!
        - Это кто там разбушевался? - заглянуть в щелку Тане мешала голова Ваньки.
        - Ягун. Проводит дополнительные занятия по технике безопасности для первого курса.
        - А чего он вопит?
        - Кто-то оживил шланг от его пылесоса.
        - Оживление неодушевленных предметов? Это же магия высшего уровня! Кто мог освоить ее на младшем курсе?
        - Да есть тут один такой кадр! Забавно, что как раз с него Ягунчик эполеты и не сдирает! - фыркнул Ванька.
        На стене висела старая картина. По крутому мостику навстречу друг другу скакали два рыцаря с копьями. Под мостиком стояла девушка в высокой шляпе и, мало интересуясь перспективами столкновения металлолома, бившегося явно из-за нее, делала что-то непонятное с котенком. Таня решила, что она отгрызает ему голову. Но художник, скорее всего, имел в виду поцелуй. Оба рыцаря показались Тане похожими на Бейбарсова. Ваньки среди них не было.
        - Что ты делаешь завтра утром? - спросила Таня.
        Ванька смахнул со лба непослушную челку.
        - И что я делаю завтра утром?
        Таня прокрутила нож-невидимку, надетую на соседний с кольцом палец. Это был новый нож-невидимка, изготовленный в Тибидохсе вместе с метательными шипами.
        - Ты идешь со мной в Заповедный Лес Тибидохса. Знаешь полоску между чащей и океаном?
        - Зачем туда-то?
        - За полосатыми гусеницами!
        Ванька оглядел Таню и жестом собственника застегнул ей пуговицу на воротнике.
        - Это которые поющие? И что ты с ними будешь делать?
        Таня колебалась недолго.
        - Ты меня любишь?
        - Тебя я люблю. Но не люблю, когда мне отвечают вопросом на вопрос!
        По тому, как Ванька наклонился и сдвинул брови, Таня определила, что шагнула в зону коронного валялкинского упрямства. Еще немного, и Ваньку с места не сдернешь и трактором.
        - Мне хочется увидеть птицу титанов. Поймать ее можешь только ты, а прилетает она туда, где водятся полосатые гусеницы.
        - Как-то Тарарах мне их показывал, - кивнул Ванька. - А что за птица-то? По названию что-то огроменное. У Тарараха надо спросить!
        - Не надо спрашивать!
        Ваньке не нравились секреты от Тарараха, которому он верил так, что позволил бы подержать свое сердце.
        - Почему?
        - Ни почему. Обещаешь? Скажи «да»! И птица совсем не огромная.
        Лицо у Тани было таким умоляющим, что Ванька уступил.
        - Ты ее узнаешь? - спросил он.
        - Думаю, что узнаю. Так говоришь «да»?
        - Хорошо, - вздохнул Ванька.
        - Alea jacta est![Жребий брошен! (лат.)] - нравоучительно произнес Феофил Гроттер.
        Глава 15
        Полосатые гусеницы
        Человеку кажется, что для счастья ему нужен большой оранжевый апельсин. А ему упорно дают красное круглое яблоко. И вот год за годом он заморачивается этим большим оранжевым апельсином. Портит себе кровь, ноет, тоскует. И никогда не скажет себе: зачем мне сдался этот апельсин? Почему бы мне не радоваться тому, что есть? Все равно, если мне начнут давать сплошные оранжевые апельсины, я захочу красное круглое яблоко и буду ныть и тосковать по тому, на что сейчас смотреть не могу. Потому что такая уж я зараза.
        Зуби Великая, Ужасная и Единственная в своем роде
        Таня проснулась не раньше, чем сработало третье по счету пробуждающее заклинание. Первое заклинание сдернуло с нее одеяло, проползшее по лицу мокрой медузой. Второе опрокинуло кровать. Третье превратило коврик рядом с кроватью в бурное море.
        Таня вынырнула и, отплевывая воду со вкусом яблочного сока (заклинание где-то дало сбой), выбралась животом на кровать. Пижама была насквозь мокрая. Розовые пупперчики, украшавшие пижаму (это была пижама из подарочной рекламной серии), мелко дрожали и лязгали зубами.
        Кровать Гробыни пустовала. Таня увидела это, и все события прошедшего дня разом обрушились на нее. Таня затолкала бурлящий коврик под кровать. Переодеваясь, она мрачно думала о том, что с каждым днем все больше становится роботом и все меньше человеком. Рано утром встала, приняла душ, оделась, натянула на зябнущие ступни шерстяные носки, а на лицо - улыбку и пошла по маршруту. Вечером вернулась, стянула с ног носки, а с лица улыбку и рухнула в кровать.
        Впрочем, это были ее обычные утренние мысли. После завтрака и чашки кофе они обычно рассеивались. Ванька дожидался Таню у подъемного моста. У его ноги чихал чешуей старый пылесос, который Валялкин боялся глушить из опасения, что он больше не заведется.
        - А где твой контрабас? - удивленно спросил он, ничего не увидев в ее руках.
        - Мы пойдем пешком! Только не надо говорить, что туда двадцать километров!
        - Не двадцать!
        - Ну вот видишь!
        - … восемнадцать, если вдоль океана.
        - Ерунда! Ты сам признал, что не двадцать! Идем!
        Ванька заглушил пылесос и, чтобы не возвращаться, спрятал его под мост.
        - Смотри: устанешь! Я тебя, конечно, дотащу, но восемнадцать туда и восемнадцать обратно…
        Таня была далеко впереди. Ваньке пришлось догонять ее. Она шла легким, пружинистым шагом. Километров восемь Ванька продержался, не отставая, и лишь потом стал понемногу сдавать, то переходя на бег, то беспомощно останавливаясь. Все же Таня была приятно удивлена: для этого мира у Ваньки оказалась отличная, просто неожиданная выносливость.
        Распогодилось. Солнце сияло так возмутительно, что казалось пузатым самоваром, в котором кипело счастье. По тибидохскому парку яркими пятнами разливалась осень. В соснах скрипели старые лешаки, одревесневшие, малоподвижные, почти превратившиеся в деревья и оживавшие лишь в утренние часы на солнцепеке, когда солнце разогревало им кровь. На их плоских, похожих на пни подбородках пробивалась мелкая поросль.
        Между старыми лешаками сновал малютка Клоппик и комбинировал, выведывая тайны первомира в обмен на бутылочки с ядреными удобрениями, до которых лешаки были большими охотниками.
        - Эй, Клоппик! Не трави лешаков! Уши надеру! - издали крикнул ему Ванька.
        Лучше бы он промолчал. Лешаки заскрипели, а малютка Клоппик рассердился и напустил на Ваньку и Таню наколдованного великана, который сам себя складывал из камней и старых коряг. Минут через десять собравший в лесу весь бурелом великан был ростом с пятиэтажный дом и оставлял за собой просеку. Как и все изобретения малютки Клоппика, он был неуязвим и, когда в него попадали боевые искры, только наливался силой, впитывая их. Клоппик, окруженный скрипучими лешаками, махал вслед великану красным в горошек платочком и нежно называл его Полудуриком.
        Делать нечего: пришлось удирать. Великан сотрясал землю и осыпал их камнями и трухлявыми стволами. Избавиться от великана удалось километра через два, когда начались скалы, в которых Таня и Ванька смогли укрыться. Потеряв их из виду, великан некоторое время, шатаясь, простоял на месте, после чего рассыпался.
        Таня и Ванька долго выжидали, не исключая, что великан снова соберется из обломков, и лишь после этого рискнули оставить свое убежище. К океану спускалась прижавшаяся к камням тропинка. Спускаться приходилось, придерживаясь за кустарник. Скалы крошились. Возникали маленькие камнепады. Небо было сшито с землей солнечными столбами. Столбы пронизывали сизо-черные, сбившиеся в стаю тучи, над которыми сияло небо.
        Таня замечала за собой любопытную вещь. Любоваться океаном, горами, рассветом или закатом - честно любоваться, без ложных охов и халтуры - она могла от силы минут десять. Потом отвлекалась и начинала вспоминать, что вот у нее не сделано нежитеведение, и завтра Медузия Горгонова наверняка просечет это и, чтобы она не расслаблялась, напустит на нее полтора десятка разгневанных хмырей. Или что Глеб ищет ссоры с Ванькой, а это бесчестно, потому что как маг Глеб гораздо сильнее. Или что Семь-Пень-Дыр заиграл самоучитель по боевой магии, и теперь его не вернешь, потому что книга имеет семь степеней защиты от любого сглаза.

«Мелкая я какая-то! Радоваться и то вот долго не могу!» - подумала Таня, мысленно сравнивая этот чудесный и яркий мир с прежним, тусклым и выжженным.
        Ей стало досадно. Захотелось подразнить Ваньку.
        - А вот теперь, пожалуй, я хочу к тебе на ручки! - сказала Таня специально, чтобы полюбоваться выражением лица вконец измотанного Валялкина.
        Самое смешное, что этот простак, кажется, действительно собрался ее тащить, потому что наклонился, чтобы подхватить под колени.
        - Отбой! Я передумала! - рванувшись мимо Ваньки, Таня помчалась по склону вниз.
        Ванька честно пытался не отставать, хотя ему это неважно удавалось. Россыпь камней, полоска редеющей растительности и - неожиданно для себя они оказались на берегу. Над океаном висела пелена мелких брызг. Вблизи малозаметная, вдали она сглаживала очертание берегов. Океан взбрыкивал внезапными волнами. Ленивые и сонные, они спокойно катились к берегу, но цепляли подводные скалы, подлетали на несколько метров и опадали.
        Зализанный приливами песок побережья к середине дня бывал так идеально ровен, что по нему совестно было ходить. Песок читался как книга. Ванька то и дело наклонялся и радостно сообщал:
        - Смотри! Вот эти большие и непонятные вдавлины - златорогий олень. Выглядит страшно, но это он в песок провалился. Эти две параллельные черточки - косуля. А там барсук протопал: смотри, сколько подушечек отпечаталось… А этот с длинными пальцами - белка. Если увеличить раз в сто - можно всерьез испугаться. А тут…
        - Кабан! - быстро сказала Таня. С кабаньим следом ошибиться трудно. Он похож на свиной пятачок с усиками. Или, если немного поизвращать воображение, на мушкетера в маске.
        - Верно! - легко согласился Ванька. - А какой кабан?
        - Крупный?
        - Взрослый, но не самый крупный. Года три. Хромает. Была травма передней ноги. Видишь, пальца одного сбоку нет и ступает осторожно. Неженка. Спать любит в елках.
        Со следами понятными, звериными чередовались следы таинственные. Ванька останавливался и подолгу их разгадывал. Спокойно пройти мимо неразгаданного следа он не мог. Вот, извилисто прочертив песок рыбьим хвостом, проползла на берег русалка. А вот, постоянно меняя следы как перчатки, прошел к воде оборотень, любитель лунных купаний. А вот обратных его следов нет. Ваньке это не понравилось.
        - Сарданапалу надо сказать! Опять старик приплывал!
        - Какой старик?
        - Морской. Жуткий трехметровый утопленник с круглыми глазами и бородой из водорослей. Использует неровности дна. Утягивает жертвы, топит и ест.
        - Даже оборотней?
        - Оборотни тоже мясо. Что за беда, если в желудке они превратятся в волчатину? - отозвался Ванька.
        Они шли по берегу, перескакивая через пенные языки волн. Отбегая от волн, по берегу прыгали мелкие птички с длинными, как у трясогузок, хвостами. Вода отходила, а песок еще долго бурлил, выпуская пузырящийся воздух, прорывавшийся из внезапных трещин и отверстий. В выброшенных штормом водорослях ковром шевелились мелкие торопливые мушки.
        - Помнишь? - неожиданно спросил Ванька. - Когда каникулы только начались, я прилетел к тебе в Москву. Мы стояли у дороги и пускали через шоссе скомканную газету. Ты не забыла?
        - Э-ээ… ну…
        Таня была уверена, что не вспомнит. Все воспоминания, связанные с Ванькой, полетами и драконболом, остались у двойника. Ими двойник не делился. Они составляли для него самое сокровенное. Но… произошло чудо. Со дна памяти, точно бочка с палубы утонувшего корабля, всплыла яркая картинка.
        - А, да! Мы смотрели: попадет газета под колеса или проскочит!
        - И загадали: если проскочит, мы будем вместе! - обрадованно закончил Ванька. - А теперь скажи мне одну вещь. Она меня давно волнует. Это ты перенесла по воздуху тот рыжий дамский автомобильчик?
        - Я думала, ты. Я не Гуня, чтобы машины таскать…
        Ванька улыбнулся.
        - Если честно, я не уверен. Я только понял, что автомобильчик оторвался метра на два, а потом бережно опустился на асфальт. Помню: женщина после выскочила, стала бегать вокруг машины, оглядывать асфальт, колеса.
        - Но ее машина едва не задавила нашу газету! - сказала Таня.
        - Да, едва не задавила! - повторил Ванька.
        Танька насторожилась. Голос Валялкина показался ей возмутительно счастливым. Еще возомнит невесть что. На всякий случай она взяла левее, пропустив между ними полоску песка.
        - Ну хорошо. Газету мы спасли. И куда ты клонишь? Чего ты хочешь?
        Ванька остановился.
        - Чтобы ты пошла за мной. Однажды поверила бы и никогда не оглядывалась бы назад. Никогда не пожалела бы об этом. Ни сейчас, ни в зрелости, ни в старости.
        Таня присела на корточки, разглядывая бурлящий воздухом песок. Таких слов она никогда прежде не слышала. Глеб сказал бы иначе. Что-нибудь про страсть. Про старость он вообще не упоминал бы. Старость и смерть - некозырные темы.
        - Может, тебе еще и душу в газетку завернуть? - предложила она.
        Валялкин не стал отказываться.
        - Да. В ту, что мы пускали через шоссе.
        Таня долго молчала. Потом вспомнила, что ищет гусениц по приказу Бейбарсова, которого вообще-то непоследовательно ненавидит.
        - В тибидохском парке есть черный цветок. Как-нибудь я тебе его покажу. Если хочешь, поговорим о любви там.
        К полудню они добрались до перешейка, где Ванька планировал искать полосатых гусениц. Песок постепенно переходил в потрескавшуюся землю, лежавшую на каменном языке скал. Здесь рос колючий кустарник с мелкими яркими цветами. По цветам деловито ползали черные, мелкие, сердитые жуки.
        - Гусеницы тут? - спросила Таня.
        Ванька поднес палец к губам и показал на низкие растения с мясистым стеблем и маленькими листьями. Их обратную сторону покрывал нежный персиковый пушок. Поняв, где следует искать гусениц, Таня присела перед растениями на корточки, но Ванька жестом показал, что трогать их не надо. Деловито оглядевшись, он сорвал один из взрослых стеблей и принялся искать по карманам нож. Таня провела пальцем сверху вниз, ножом-невидимкой отсекая листья и лишние побеги.
        Ванька удивленно оглянулся на нее (со стороны казалось, что она режет согнутым пальцем) и достал свой нож. Таня бы на него не позарилась. Это был складной нож с петлей для туристического крепления и с пятнами ржавчины на истончившемся от многократного затачивания лезвием.
        - Я опасаюсь новых предметов, - буркнул Ванька, правильно истолковав Танин взгляд. - К хорошему легко привыкаешь. Сам не заметишь, как станешь рабом какой-нибудь дряни вместо того, чтобы быть ее хозяином.
        - А старье?
        - К нему не привязываешься. Старые предметы учат терпению.
        Истончившимся ножом Ванька действовал ловко. Через минуту стебель исчез, а в руках у Валялкина появилась короткая свирель. Он поднес ее к губам. Ничего не произошло. Ванька пожал плечами и, осмотрев свирель, поправил что-то ножом.
        На сей раз Таня различила тонкий повторяющийся свист. Продолжая играть, Ванька глазами показал Тане, куда надо смотреть. Таня увидела, что у маленького, наклонившегося к самой земле растения дрожит нижний лист. Не касаясь его, она щекой легла на теплую землю и заглянула снизу.
        На персиковом пушке возникли сразу три полосатые упитанные гусеницы. Неведомым образом прилипнув, гусеницы непрерывно шевелились, точно танцевали, откликаясь звукам Ванькиной свирели. Ванька перестал играть, и гусеницы моментально исчезли. Поднес свирель к губам - и вновь появились.
        Гусениц становилось все больше. Теперь они возникали не только на самом маленьком растении, но по меньшей мере еще на трех. И все синхронно делали волнообразные движения.
        - Это поэтому они поющие? - спросила Таня.
        Ванька опустил свирель, и гусениц вновь не стало.
        - Не совсем. Если прислушаться, они свистят, но очень тихо. А материализуются, или когда играешь на свирели, или когда дует западный ветер, тогда ворсинки на листьях сами начинают издавать звуки, привлекающие гусениц.
        Ванька помолчал, ощипывая ногтями оставшиеся на свирели почки.
        - И знаешь, что самое забавное? Всякий раз, как я делал это раньше, прилетала мелкая серая птичка и начинала склевывать гусениц. Даже пылесос мой ее не пугал, а ведь я его не глушил!
        Забыв о ноже-невидимке, Таня резко поднесла руку к лицу и ощутила укол.
        - Мелкая птичка? - переспросила она.
        - Забавная такая! Суетливая, как воробей. Клюв загнутый, красно-розовый. Но последние три месяца она не прилетала. Сам не пойму почему, - закончил Ванька. - Слушай, а у тебя на щеке кровь!
        Таня провела пальцем по порезу и, полюбовавшись красной дрожащей каплей, сунула палец в рот. Ей уже ясно было, что птица не прилетит. Все же она набрала полный коробок поющих гусениц. Ванька позволил ей это сделать, а потом перестал играть на свирели, и гусеницы исчезли.
        - Эй! Играй!
        Ванька заиграл. Таня обнаружила, что коробок опустел, а поющие гусеницы вновь кривляются на листьях, приклеившись к ним хвостами.
        - А если я нарву листьев с собой?
        Ванька оглядел свирель. Стебель, из которого она была вырезана, засыхал и съеживался.
        - Как-то я пытался. Через двадцать минут от них остается одна пыль. Выкапывать тоже бесполезно. Гибнет мгновенно. Видимо, все их корни под землей связаны в единую систему. Теперь ты понимаешь, почему единственное место, где обитают гусеницы, - побережье Буяна?
        На обратном пути Таня, раздосадованная неудачей с полосатыми гусеницами, повторяла Ваньке:
        - Валялкин! Я тебя ненавижу!
        - А я тебя навижу! - хладнокровно отвечал Ванька.
        Таня пыталась взять себя в руки. Ей ужасно хотелось сказать гадость. Гадость шевелилась внутри и барабанила в грудную клетку маленькими ручками. И Таня не выдерживала.
        - Валялкин! Я! Тебя! Ненавижу!
        - А я тебя навижу! - отзывался Ванька.
        Это уже становилось своеобразной игрой, которая грозила превратиться в сценарий. Правда, ту же игру Таня прокручивала и с Глебом.
        Глава 16
        Агнесса Великолепная
        С человеком начинают происходить чудеса, как только он перестает себя жалеть и начинает жалеть кого-нибудь другого. А он крайне редко перестает. Поэтому чудеса так редко и происходят.
        Йозеф Эметс
        Еще издали по радостно возбужденным голосам, по звону передвигаемой посуды, по стуку ложек о тарелки, по молодцеватому гарканью молодцев из ларца можно было догадаться, что они успели вовремя. Обед в Зале Двух Стихий только начинается.
        Таня с Ванькой торопливо привели себя в порядок заклинанием Пылесоссимо, известным как заклинание чистоты и экстренного наведения порядка. Правда, порядок с его помощью наводили редко. Заклинание упорно расставляло все вещи так, как желало само, и после невозможно было ничего найти. Действовало заклинание по принципу компактности. Например, сережки оно легко могло засунуть внутрь тюбика с зубной пастой, а чай ссыпать в одну емкость со стиральным порошком, опять же, чтобы они занимали меньше места.
        Прошмыгнув в Зал Двух Стихий незамеченными, Таня с Ванькой сели за один стол с Ягуном. Столовая постепенно заполнялась. Одной из последних появилась припозднившаяся Лиза Зализина. Всех знакомых она спрашивала: «Что у тебя плохого?» Спрашивать «что у тебя хорошего?» было ей неинтересно.
        Знакомые это хорошо понимали и вываливали ей все ужасы из своей жизни. Если у кого-то ужасов не было, они раздували ужасы из пустяков. Это был единственный способ удовлетворить зализинское любопытство и заслужить ее одобрение.
        Таня толкнула Ягуна локтем.
        - Нас кто-нибудь искал?
        - А разве вы куда-то уходили, мамочка моя бабуся? - удивился играющий комментатор.
        Таня была разочарована. Человеку, только что вернувшемуся, всегда кажется, что его кто-то ищет.
        Ягуну было не до них. Он рассказывал Лотковой об их общем знакомом - Шурике Чпурикове. Когда-то этот Чпуриков был влюблен в Катю, и Ягуну хотелось по этому случаю немного попрыгать на его репутации. Покинув Тибидохс, в лопухоидном мире Шурик устроился неплохо. А все потому, что имел способность наводить на людей стихийную магию забвения. Действовало это так. Он покупал в магазине банку сгущенки и забывал ее взять. Возвращался и говорил:
        - Девушка! Я оставил сгущенку!
        Ему давали сгущенку. Он выходил и через минуту снова заходил:
        - Девушка! Ой, беда какая!
        - Что, опять сгущенку забыл?
        - Да, забыл!
        И снова ему давали сгущенку. Чпуриков возвращался и десять, и пятнадцать раз - и так до тех пор, пока в магазине вообще оставалась сгущенка. В результате съемная однушка Чпурикова (вторую комнату хозяева закрыли на ключ) была под завязку набита всевозможными консервами и прочими вещами, которыми Шурик не поленился запастись.
        Разумеется, с квартирной хозяйкой, раз в месяц приходившей проверить сохранность вещей в запертой комнате и получить деньги, Чпуриков расплачивался по той же схеме. Один раз давал больше, чем надо, а потом много раз получал сдачу с одной и той же суммы.
        - Чпуриков хоро-оший! Бедный тако-ой! Раньше, когда краснел, невидимым становился! - задумчиво протянула Катя.
        Ягун чуть не подавился. Ему сложно было поверить, что девушке кажется хорошим всякий парень, который когда-то за ней ухаживал. Даже при условии, что он прыгал при этом по веткам, как бабуин, и, показывая силу, вырывал молодые деревья.
        - А чем он сейчас занимается? - спросил Ванька.
        - Ничем не занимается. Сгущенку лопает и по городу гуляет! - торопливо сказал Ягун.
        Ему больше не хотелось говорить о Чпурикове, и он переключился на первенство мира по драконболу. Теперь от него доставалось недавно появившимся командам.
        - Разве эти бедолаги способны понять, что такое драконбол? Нет, нет и еще раз нет! Тут работает градация удовольствий в зависимости от предварительно затраченных усилий!
        - Чего? - осторожно переспросил Ванька.
        - Ну, автомеханик, к примеру, может не знать, что такое наслаждение музыкой, и при этом будет счастлив. Чтобы понять, что такое музыка, - надо попотеть в музыкалке лет пять.
        - А ты-то знаешь, что такое наслаждение музыкой? - спросил Ванька с сомнением.
        Ягун закашлялся.
        - Издеваешься? Да мне медведь потому на ухо не наступил, что там до него мамонт попрыгал!
        Неожиданно за столом преподавателей началось какое-то оживление. Таня увидела, как забегал Тарарах, как Великая Зуби подняла брови, как Сарданапал нетерпеливо выпутывает бороду, которая закрутилась вокруг ножки стула и мешает ему встать.
        Потом учителя разом снялись с места и, словно осиный рой, понеслись к выходу из Зала Двух Стихий. Таня услышала, как на ходу академик выговаривает Тарараху:
        - Ты же говорил: послезавтра!
        - Да я и сам так думал! - оправдывался питекантроп.
        Не прошло и минуты, как все были на стенах. За преподавателями валила толпа учеников. Кто-то из старшекурсников подзеркалил, а новости в Тибидохсе распространяются моментально.
        Они успели вовремя. Над тибидохским парком низко летел огромный дракон, впущенный семью радугами Грааль Гардарики.

«Я ничего не успела сказать! Ни Гулебу, ни Рэйто, ни Гуньо, ни Шурею!» - обеспокоенно подумала Таня, пытаясь отыскать их в толпе. Однако откуда-то нахлынули шустрые младшекурсники, ухитрявшиеся быть сразу повсюду, и Таня никого не смогла найти.
        Дракониха опустилась рядом с подъемным мостом и, не рассмотрев, снесла хвостом вечноцветущее персиковое деревце - главное украшение круглой клумбы. Дежуривший на мосту Пельменник шагнул ей навстречу, крича и угрожая секирой. Дракониха пригнула морду к земле, спрямляя шею. Драконьему пламени нужен разгон.
        Обычно Пельменник бывал туповат, но тут сообразил сразу. Секунду спустя он летел через перила, а ему вдогонку неслась тонкая струя раскаленного пламени. Поначалу бесцветная, струя постепенно набирала яркость и к моменту, когда пламя облизало воду рва, была уже голубоватой.
        Пугнув Пельменника, дракониха потеряла к нему интерес и, раскинув крылья, медленно повернулась к стенам Тибидохса точно затем, чтобы позволить получше разглядеть себя.
        Она была огромна. Ваньке показалось, что Агнесса едва ли не такая же большая, как Гоярын. Только Гоярын был старый дракон. Чешуя его не блестела, а множество боев и драконбольных матчей не сделали его симпатичнее, покрыв шрамами и ожогами чешуйчатое тело и изранив кожистые крылья. Агнесса же была дракониха в самом расцвете. Чешуя ее сверкала, а в покрытой зубцами шее таилась дразнящая гибкость. Семиметровые крылья обладали такой силой, что деревья жалобно стонали, теряя листья.
        На спине у драконихи ледяным истуканом сидел скуластый худой человек маленького роста. Теплую жилетку он ухитрился надеть поверх женской шубы, а голову повязал платком поверх шапки. Все это сооружение снаружи было покрыто толстым слоем изморози и льда, бряцавшего при всяком движении. Таня поняла, что это и есть тот самый приятель Тарараха, перевоспитавшийся вампир. За сутки, проведенные в полете, он так окоченел, что все мысли у него смерзлись. Он плохо помнил, что он делает в Тибидохсе, почему сидит на драконе и даже как его зовут. Только мычал и улыбался.
        Внешность у скуластого была самая невзрачная. Это если не брать в расчет нос. Нос его был размеров поразительных. Существуя в отдельности от хозяина, он жил собственной независимой жизнью. Шмыгал, принюхивался к чему-то.
        Ванька с Тарарахом подбежали с лестницей и сняли бывшего вампира под локти. Их дракониха не тронула, хотя и следила настороженно. Тарарах был счастлив, что в Тибидохс доставили Агнессу. Он даже, не удержавшись, чмокнул ее в сияющий чешуей бок, очень озадачив этим дракониху, ибо нежности у драконов не в ходу. Своего приятеля питекантроп хлопал ладонью по спине, так что его ледяной панцирь звенел, а замороженные брови, похожие на двух гусениц, роняли ледяные шарики.
        Тарарах перепоручил окоченевшего приятеля Ягге, а сам метнулся к Сарданапалу.
        - Это что ж такое получается? Все сорвалось? Как мы учеников теперь мимо нее проведем?.. Это ж надо было так не вовремя прилететь!
        - Все вещи в этом мире происходят вовремя. Особенно те, которые кажутся несвоевременными! - ответил академик.
        Подтверждая его слова, Агнесса взлетела и устремилась к стенам Тибидохса. Тень от ее огромных крыльев закрыла пространство от подъемного моста до Башни Привидений. Младшекурсники закричали и метнулись в разные стороны. Медузия попыталась их остановить, но ее смели. Стены Тибидохса, когда-то выдержавшие осаду нежити, были широки, но не настолько, чтобы по ним свободно прокатывались волны паникующих учеников.
        Агнесса взревела и, сложив крылья, спикировала вниз. Дракон неповоротлив только на земле - в небе же гибок и ловок. Раз за разом Агнесса проносилась над стеной, задевая ее животом с поджатыми лапами. Маленькие глазки зорко высматривали цель. Из ноздрей вырывалось пламя.
        И оба раза атаки ее не были случайны. В первый раз целью Агнессы был выбран Гулеб Буй-Борс, хотя, разумеется, каждому в толпе показалось, что атакуют его. Гулеб вскинул навстречу драконихе бамбуковую трость, но, вовремя сообразив, что некромагия тут едва ли поможет, прыгнул в ров. Это был отчаянный прыжок с десятиметровой высоты, едва не стоивший ему жизни.
        Захлебнувшийся, ударившийся согнутыми ногами в заросшее дно, он был за шкирку поднят на поверхность вездесущей Милюлей.
        - Ты такая няка! Можно я тебя поцелюлю? А Клепа пусть ревнует! Он, фуня такая, мне кастрюльку вчера не купил! Зачем, говорит, русалке кастрюля? - просюсюкала она, сердечком складывая пухлые губы.
        Милюля была хороша, но ее дыхание пахло рыбьими потрохами. Да и Глеб, на зубах которого хрустели песок и улитки, не был расположен к нежностям. С трудом вырвавшись из пухлых рук русалки, Бейбарсов на четвереньках заполз в камыши. Его бамбуковая тросточка плавала метрах в пяти посреди скопления кувшинок.
        Следующей целью Агнессы стала Рэйто Шейто-Крейто. Но опять же, каждому, находившемуся с ней рядом, показалось, что это он, а не Рэйто должен стать добычей драконихи. Сорвав с зубца древний щит, Рэйто отразила драконье пламя, пропустив его вскользь, чтобы щит не был расплавлен, и укрылась в бойницу, загородившись тем же щитом.
        Видя, что рассвирепевшая дракониха пошла на третий заход, Таня воспользовалась опытом Ритки и укрылась между мощными зубцами. Агнесса взревела и, задев хвостом зубец, за которым спряталась Таня, атаковала Шурея Шурассо. Бедного Шурея подвело, что он слишком доверял магии. Вот и сейчас вместо того, чтобы бежать, он сусликом стоял на открытом участке стены и, морща лоб, раз за разом твердил драконбойное заклинание Ящерос финалис капутос. В панике он упустил из виду, что заклинание требует предельного уровня доступа А+++, которым владел один Сарданапал, а Шурасик максимум мог похвастать уровнем доступа А+. Искры отрывались от его перстня и сразу гасли.
        Когда Шурасик вскинул голову, было уже поздно. Агнесса находилась над ним с пастью, широко распахнутой для огнеметания. Шурасик запоздало рванулся, зацепился ногой, упал. Все разбежались. Вокруг Шурасика образовалось пустое пространство. Зона отчуждения. От пасти Агнессы оторвался клуб огня. Это была даже не струя, а короткое, испепеляющее пламя, которым драконы бьют на короткие дистанции, когда знают, что промахнуться невозможно.
        Шурасик закрыл глаза.
        - Аморфус телепорцио! - отчаянно крикнул Сарданапал.
        Искра, оторвавшаяся от его кольца, совпала с окутавшим стену пламенем Агнессы. На короткое время все ослепли. Когда же зрение вернулось, Шурасик исчез, точно его никогда не существовало.
        - Corruptio optimi pessima[Самое худшее падение - падение чистейшего (лат.).] , - проскрипел перстень дедушки Феофила.
        Расправившись с Шурасиком, дракониха перелетела на крышу Большой башни и грузно оседлала ее, разом вцепившись всеми лапами. Снаружи что-то зашуршало, зацокало, звякая о выступавшие козырьки подоконников. Это с крыши перхотью осыпалась штучная глиняная черепица - гордость Поклеп Поклепыча, собиравшего ее по всему свету. Но и это было далеко не все. Балки крыши не выдержали и местами провалились. Поклеп вопил, сыпал запуками и проклятиями.
        Медузия и Сарданапал склонились над местом, где недавно лежал Шурасик. Камни покрывала сильная копоть. Два центральных камня треснули, не выдержав жара. Медузия долго всматривалась, не исключая, что эта копоть - все, что осталось от Шурасика.
        - Ну и куда он подевался? Почему она на него напала?
        - Вспомни пророчество, Меди! Думаю, Шурасик был одним из «старых новых», о появлении которых нас предупреждал Древнир, - ответил академик.
        - Шурасик - изменник? Но мы столько лет его знаем!
        - Боюсь, Меди, этого недостаточно! С Шурасиком произошло нечто непостижимое для нас. Опыт учит меня никогда ничему не удивляться, никогда никого не судить и никогда ни в ком окончательно не разочаровываться.
        Медузия осторожно коснулась копоти пальцем и осторожно понюхала ее.
        - Странно, что не осталось даже костей! Хотя бы что-то!
        Академик оглянулся на башню. Агнесса обвилась вокруг крыши и задумчиво отгрызала шпиль.
        - Надеюсь, я успел с заклинанием. Я пытался спасти Шурасика, - сказал Сарданапал.
        - Лучше бы вы его задержали!
        - Не успел! Дракон не оставил мне выбора. Или сделать то, что я сделал, или позволить драконихе его испепелить.
        - И вы…
        - …И я телепортировал его в человеческий мир. Не волнуйся, Меди!.. Шурасик не причинит Тибидохсу зла. У заклинания принудительной телепортации - да еще сквозь Гардарику! - есть один побочный эффект. Оно лишает магии. Целую неделю перстень Шурасика не сможет выбросить ни одной, даже самой слабой искры…
        К академику подбежал взбудораженный Тарарах.
        - Ну что я говорил, а? Сработало! Надо и остальных перед драконом провести! Прямо сейчас, а?
        Медузия подошла к зубцам стены и посмотрела вниз. Водяные и Милюля спешно выуживали из рва тех, кто попрыгал туда по примеру Глеба. Некоторые свалились на отмель, и теперь джинны-санитары грузили их на носилки.
        - Сегодня Ягге пригодятся все ее костеростки! - холодно сказала Медузия.
        - Ну так как? - нетерпеливо повторил Тарарах.
        - Это слишком дорогая цена! Больше никаких драконов! Хватит! Поиграли в шпионов!
        Питекантроп, которому хотелось довести дело до конца, разочарованно уставился на академика.
        - Меди права, Тарарах! Вспомни пророчество. «Один к дракону в лапы угодит». Древнир говорил только про одного. Теперь они настороже. - Сарданапал посмотрел на грустного Тарараха и, утешая его, добавил: - К тому же Агнессе сейчас явно будет не до ловли шпионов!
        Питекантроп повернулся и… возбужденно завопил, размахивая руками.
        Над тибидохским парком тяжело летел Гоярын, выпущенный из ангара Соловьем О. азбойником. Опытный тренер сообразил, что это единственный способ убрать упрямую дракониху с крыши. В противном случае, защищенная от магии прочной чешуей, она так и будет перелетать с одной башни на другую, пока не обрушит всю школу.
        Агнесса увидела Гоярына раньше всех. Пугая его, она заревела и захлопала крыльями. Едва ли это устрашило старого дракона. Все же он изменил направление полета и, набрав высоту, стал облетать Большую башню по кругу. Агнесса следила за ним снизу, перебегая по крыше. Ее длинное тело огибало башню. Черепица не падала просто потому, что падать было нечему.
        Поклеп больше не кричал и не проклинал, а лишь хрипел. Тарарах на всякий случай держался от него подальше. Он знал, что, по закону сброса отрицательных энергий, завуч Тибидохса скоро начнет искать виноватого. И, разумеется, отыщет.
        Гоярын сверху разглядывал Агнессу. Если поначалу он отнесся к чужаку с явной враждебностью, что проявилось в нагреве чешуи над огнедышащими железами, то теперь наконец рассмотрел, что перед ним особа в высшей степени привлекательная.
        Зато Агнесса рвала и метала, реагируя на появление жениха так, как того требовала драконья природа. С женским коварством она изогнула шею и опустила морду, что у драконов означает повиновение. Простодушный жених перестал петлять в небе и приблизился.
        Агнесса только этого и ждала. Подпустив Гоярына поближе, она выпустила ему в нос струю пламени из огнедышащей железы полого хвоста. Гоярын оказался к этому не готов. Он отпрянул, сердито чихнул и ответил такой широкой и прямой огненной струей, что крыша Большой башни вспыхнула сразу в трех местах. С чердака, где хранились старые магические книги и ученические курсовые по темной магии, повалил густой черный дым. Команда домовых, усиленная пожарниками-водяными, тащила лестницы.
        В воздухе заметались вездесущие привидения, обожающие склоки. Поручик Ржевский коснулся прозрачного локтя своей супруги.
        - Посмотри сюда, дорогая! Балки перегорели! Если башня обвалится, будут жертвы!
        Недолеченная Дама хваталась за голову.
        - Ах какой ужас!.. Я не переживу этого зрелища! Но куда же они убегают? А как же жертвы? Верни их, Вольдемар! Мы так не договаривались!
        Агнессе не понравилось сидеть на пылающей крыше. Она взлетела и яростно устремилась на Гоярына. Для начала они обменялись длинными струями огня. Потом Агнесса попыталась зубами вцепиться Гоярыну в крыло. Старому дракону такое обращение с его крыльями не понравилось. Невеста невестой, а крылышки не трогай. Он ответил ударом хвоста. Агнесса увернулась. И снова три яркие огненные вспышки прочертили небо.
        Агнесса била из двух стволов, включая хвост, а Гоярын из одного, но калибр у него, как оценили на стенах, был мощнее. Сражаясь, Гоярын и Агнесса постепенно набирали высоту.
        - А ну прекратите эти северные пляски народов юга! - потребовал Ягун, однако никто не слушал играющего комментатора. Все завороженно смотрели вверх.
        В небе Тибидохса, прочерченном прозрачными контурами радуги, скользили две драконьи тени. Временами оттуда доносился рев, хлопали крылья. Из драконьих глоток узкими языками вырывалось пламя, совсем нестрашное отсюда, с земли.
        Великая Зуби стояла на стене, задрав голову. В выпуклых стеклах ее очков проплывали длинные серебристые силуэты. Когда вспыхивало пламя, в ее очках оно отражалось розовыми точками.
        - Такая страсть! Они нашли друг друга! - сказала она тихо.
        Глава 17
        Укатившийся Феофил
        Каждый наш поступок, каждое слово, даже движение имеют деятельную силу. Они никогда не отменяются. Прощаются, невероятным образом оказываются к добру, если просить об этом, но не изглаживаются из бытия как однажды свершенные.
        Медузия Горгонова
        Таня навещала Гробыню дважды в день. Гробыня, ставшая почти прозрачной - порой Таня не сразу замечала ее на кровати, - шевелила пальцами на ногах и развлекала себя тем, что дразнила вспыльчивых кавалеров с ширмы.
        Самое удивительное, что Склепова будто и не осознавала серьезности своего положения. Таня никак не могла определить, было ли это мужество или просто защитная реакция психики.
        - Накрашусь, прическу новую наколдую - и все будет хорошо! - упрямо повторяла Гробыня и продолжала как ни в чем не бывало хохмить.
        Потом проходил час, и посреди разговора, который мог быть о чем угодно, она внезапно вставляла:
        - Подстригусь коротко, приведу себя в порядок - и все будет хорошо!
        В целом же это была все та же Гробыня. Лишь однажды Склепова упорно смотрела в стену и не поздоровалась с Таней. И только когда Таня собралась уходить, Гробыня окликнула ее:
        - Ты не обиделась, Гроттерша, что сегодня я не сказала тебе «привет»?
        Таня поспешила сказать, что нет.
        - Ну и отлично! Ненавижу я эти тонкости общения: недолебезишь - обижаются. Перелебезишь - самой противно.
        Гломов окончательно переселился в магпункт, на соседнюю кровать, и имел растерянный вид собаки, которая пытается вилять купированным хвостом. Как-то Таня застала его расчесывающим Гробыне волосы. Лицо у него при этом было так перекошено от усердия, словно он собирался снять со своей девушки скальп.
        К известию, что Шурасик едва не погиб от драконьего пламени, Гробыня отнеслась равнодушно.
        - Если что, я встану у стеночки, меня дракон не заметит. Да хоть бы и заметил. Привидения огня не боятся!
        - Ты не привидение! - сказала Таня.
        - Правда, что ли? - удивилась Гробыня. - А почему тогда Ягге убрала зеркало? Может, потому, что в нем ничего не отражается?
        - Оно это… того… треснуло, в общем! - сказал Гуня.
        - Врать ты не умеешь, но за попытку утешить - хвалю!.. - Гробыня повернулась к стене.
        Ни одна складка одеяла не шевельнулась, хотя движение было резким.
        Гуня замахал руками, чтобы Таня уходила, и она вышла за ширму. Дамы сердито закрывались от нее зонтиками. Им было все равно на кого, только бы обижаться. Один из кавалеров попытался замахнуться на Таню тростью, но трость оказалась так прочно пришита к ширме, что даже самому кавалеру стало совестно. Он торопливо отвернулся и, заложив руки за спину, принялся прохаживаться с самым независимым видом.
        - Гуня! Гробыня! Пока! - крикнула Таня.
        Гробыня что-то буркнула. Гломов не ответил. Он стоял у окна и сосредоточенно смотрел на осенний ковер тибидохского парка. На его каменном лице ворочалась тяжелая, упорная, почти ставшая делом мысль. Таня осторожно попыталась подзеркалить его. Гуня блокироваться не умел, но что-то почувствовал, потому что над головой у Тани пронеслась табуретка и вдребезги разбилась о стену.
        Таня еще раз вежливо попрощалась.

«У каждого внутри помойка. Скрывает он это или нет - все равно помойка. Главное, сидеть на своей помойке, тихо разгребать ее и не соваться на чужие!» - хмуро думала Таня на обратном пути. Ей было противно, что с Гробыней все вышло так криво. И подругу не утешила, и себе настроение испортила.
        Да и лицо Гломова не выходило у нее из головы. То, как он смотрел на Гробыню, а потом в окно.

«Он ее любит. Просто любит - и плевал на правило пяти пальцев! А мне плохо оттого, что я никого не люблю. То есть, может, кого-то и люблю, но меньше, чем себя, а это все равно, что никого не любить, потому что это уже совсем не то», - решила она.

* * *
        За ужином только и разговоров было, что о Шурасике.
        - Я всегда подозревала, что он негодяй! - заявила Лиза Зализина. - У него глаза были негодяйские! О, негодяйские глаза я всегда узнаю!
        Жора Жикин отправил в алый рот, отороченный черными усиками, вишенку.
        - У тебя все мужчины негодяи! Вот скажи: какие у меня глаза?
        - Бараньи! - отрезала Зализина. - Негодяйские они вон у этой… у Таньки Гроттер!
        Жикин подозрительно уставился на Таню.
        - И ты об этом никому не говоришь?
        - Я всем всегда об этом говорю! Но мне никто не верит! Вот отдайте ее дракону и увидите, что я права!
        Таня промахнулась вилкой мимо котлеты. Она ощущала, как с соседнего столика на нее тревожно глядит Рита Шито-Крыто.
        - Вы все влюблены в свою Танечку! А я говорю, что она авантюристка и отравила жизнь Ванечке! - продолжала Лиза.
        Эта была любимая пластинка Лизон. Самое интересное, что зла на Зализину Таня, как ни искала, в себе не обнаружила. Вообще с Таней происходили странные вещи. Она была как дикий зверек. Никому не верила, все ее раздражали, а лучше всех она почему-то понимала Лизу. То есть она чувствовала, что до Зализиной ей куда ближе, чем до любого нормального человека.
        - Мамочка моя бабуся! А ведь мы Шурасика столько лет знали! Получается, шпионом Чумы может оказаться каждый! - заявил Ягун.
        - Даже ты! - крикнул ему Горьянов.
        - Ясный перец, это я! - согласился Ягун, и тотчас лежащая перед ним вареная картошка побелела, покрывшись пухом проросшей плесени.
        Это Ягге отвела сглазы, устремившиеся во внука со всех концов столовой. Чувство юмора - факультативная вещь и в стандартной комплектации в базовую модель человека не поставляется.
        - Лучше я б помалкивал! Говорила мне бабуся: держи ценные вещи во внутреннем кармане, а рот закрытым! - сказал играющий комментатор.
        Преподаватели обращали на перепалку учеников мало внимания. Сарданапал и Медузия отсутствовали, а Великая Зуби и Тарарах занимали гостя. Перевоспитавшийся вампир с опереточным именем Теодор шмыгал носом и, не прикасаясь к еде, катал хлебные шарики.
        - Ты же не ел ничего! Перекуси! - уговаривал его гостеприимный Тарарах.
        Теодор кисло смотрел на тарелку. Нос его морщился и прогибался внутрь, как сдутый гриб.
        - Не могу! Там мясо!
        - Оно ж вареное!
        - А вдруг не до конца? Один раз капля крови на язык попадет - сорвусь.
        - Тогда салатику?
        Бугристый нос Теодора вновь приходил в движение, тестируя угрозы.
        - Тоже не могу! Там свекла!
        - Ну так что ж, что свекла?
        - Она красная! Один раз что-то красное съем - сорвусь!
        А вот от рюмочки спирта Теодор не отказался. У спирта, как он объяснил, два плюса. Во-первых, он медицинский, а следовательно, лечебный. Во-вторых, прозрачен как слеза и не содержит ничего красного.
        Глоток спирта мгновенно преобразил сонного вампира. Его нос в одну минуту переменил четыре цвета. Вырвав из рук у Тарараха бутылку, Теодор налил себе еще.
        После третьей рюмки завязавший вампир оттаял, проснулся и начал демонстрировать исключительную живость характера. Назвал Тарараха старым ящиком, захохотал и, придвинувшись к Зуби, произнес сложный двусмысленный комплимент, начавшийся с глаз и закончившийся ногами.
        Зуби стерпела. Неправильно истолковав выражение ее лица, Теодор попытался погладить ее коленку. Оскорбленная Великая Зуби отвесила Теодору такую затрещину, что тот опрокинулся вместе со стулом. Он лежал на полу, закинув ноги на стул, и подвывал.
        - Ой, беда! Ой, беда!
        - Ты себе что-то сломал? - забеспокоился Тарарах.
        - Хуже! Я прокусил себе губу!
        - До крови? - разом переспросили Тарарах и Великая Зуби.
        Теодор не ответил. Он мотнул головой, дернул ногой, и тяжелый стул улетел по дуге, сбив два столика. Еще через секунду глазные зубы со щелчком выдвинулись, и он с рычанием бросился на Тарараха, метя в сонную артерию.
        Великая Зуби встретила его искрой. Теодор обмяк. Тарарах, вздыхая, взвалил своего приятеля на плечо и потащил его в магпункт.
        - И что теперь с ним делать? И угораздило же меня! - бормотал он.
        На лице у него было бесконечное терпение дружбы.

* * *
        В конце ужина в щеку Тане попал бумажный шарик. Это была записка: «У подъемного моста. Сейчас». Таня узнала почерк Риты Шито-Крыто.
        Рита и Глеб ждали ее за воротами. Глеб бросал в ров мелкие камешки. Ритка покачивалась с носка за пятку с самым мрачным видом. Увидев Таню, оба быстро пошли в парк. Таня последовала за ними.
        Метров через триста Глеб и Ритка свернули в сторону от основной аллеи. Ритка начертила на земле круг, а в нем руну против подслушивания.
        - Поздравляю, Грутти! Вот все и в сборе! - сказала она, едва Таня перешагнула границу.
        - Почему все в сборе? - Таня обратилась к Глебу, однако ответила снова Ритка. Бейбарсов интересовался только рукоятью своей трости.
        - Потому что Шурасик непонятно где. Найти его я не смогла. В любом случае кому он нужен без магии?
        - А Гуня с Гробыней?
        - Их больше нет!
        Сказать, что Ритка кипит, было мало. Будь Ритка плитой, вода вскипала бы на ней вместе с чайником.
        - А куда они подевались? - заторможенно спросила Таня. Она видела Гуню совсем недавно, до ужина.
        - Полчаса назад эти ослы подошли к черному маку и заявили, что любят друг друга больше жизни! - процедил Глеб.
        Таня лихорадочно соображала. То, что она услышала, не укладывалось у нее в сознании ни вдоль, ни поперек.
        - Откуда ты знаешь?
        - Шурасик установил рядом с черным маком осколок следящего зеркала.
        - Ты знал об этом! И никому не сказал!
        - Я забыл! - с вызовом заявил Глеб. - Имеет человек право забыть?
        Таня с досадой подумала, что у Бейбарсова слишком много прав и слишком мало обязанностей.
        - Хотела бы я услышать, что сказал Гломов! Небось повторял все за Гробыней! Мычал и блеял! А Бейбарсов еще уверяет, что это была идея Гуни! - сказала Ритка.
        - Это была его идея! Зеркало не ошибается! - упрямо повторил Глеб.
        - На что они рассчитывали? Просто хотели умереть? - беспомощно спросила Таня.
        - Да ничего они не хотели! Мне кажется, они надеялись на парадокс.
        - ???
        - Черный мак должен был уничтожить одного, а другому дать бессмертие. А тут сразу двое! Произносят запретные слова в одно время! И в обоих случаях это правда! Артефакт при всей своей гениальности - вещь исключительно тупая! Мак оказался в парадоксальной ситуации. В одно и то же время он должен был и уничтожить их, и одарить бессмертием.
        - И что он сделал?
        Глеб кашлянул и, дернув подбородком, на что-то показал. По аллее шли Гуня и Гробыня. Гуня размахивал палкой. Гробыня сердито покрикивала, чтобы он убрался со своей дубиной подальше.
        У Тани закружилась голова. После известия, что Гуни и Гробыни больше нет, это выглядело как ночная прогулка призраков вокруг сельского кладбища. Однако Гуня с Гробыней мало походили на призраков. Деревья сквозь них не просвечивали. Да и прогулочка совсем не выглядела идиллической.
        - Они живы! И Гробыня больше не привидение! - осторожно сказала Таня.
        - Кто жив? - заорала Ритка так громко, что оберегающая их беседу руна затрещала от перенапряжения. - Ты что, Грутти, больная? Головкой ударилась? Кто жив, я тебя спрашиваю? Кто?
        - Не ори на меня! Гуня и Гробыня!
        Ритка смотрела на нее с замерзшей яростью.
        - Иди спроси у них, кто такая мать-опекунша! Или где живут борсы! Иди, иди давай! - посоветовала она.
        Таня посмотрела на Ритку и поняла. Мак сделал с Гуней и Гробыней что-то такое, что они исчезли, а остались двойники.
        - Умница! - похвалила Ритка. - И года не прошло!.. А теперь десерт!.. Ты стоишь? Отлично! Выше будет падать! Черный мак уничтожен!
        - Черный мак не уничтожили!
        - Грутти! Очнись! Мы с Гулебом только что оттуда. В земле - метровая воронка с запеченными краями. Черного мака больше нет.
        Таня посмотрела на легкие стремительные стволы берез. Подсвеченные закатным солнцем, они казались розоватыми.
        - Этот мир казался таким безопасным, таким беззубым! Я думала: его можно взять голыми руками. А четверых уже нет, - беспомощно сказала Таня.
        - Четверых? Вспомни, скольких послали сюда до нас! И все до одного мертвы. Проклятая старуха не оставила нам выбора! Найди птицу, Грутти, и уничтожь ее! Вся надежда на тебя!

* * *
        Таня отыскала Ваньку в зверинце у Тарараха. Ванька менял подстилку у химеры. Рискованное занятие, учитывая, что львиная голова пыталась его грызть, а козлиная - бодать. Появление Тани оказалось как нельзя вовремя. Обе головы отвлеклись, блея и рыча, и Ванька сумел захлопнуть клетку.
        - Идем! Я обещала Сарданапалу увидеться с титанами!
        - С титанами? Да как к ним сейчас прорвешься? Подвалы забиты нежитью!
        - Прорвемся! Ты меня проведешь!
        - Это невозможно! - сказал Ванька.
        - Академик утверждает, что вы с Тарарахом отлично знаете подвалы, потому что прячете в них запрещенных зверей! Между прочим, мне могли бы сказать!
        Ванька смутился. Таня различила, как он бормочет:
        - Говорил я Тарараху: не может такого быть, чтобы академик не знал. Подумаешь, убивает дыханием или замораживает взглядом… А если он ранен, тогда что? Колышек ему в затылок вбить, чтоб не мучился?
        - Так ты меня проведешь? - перебила Таня.
        Ванька колебался.
        - Опасно это. Раньше проще было. Нежить совсем с мозгами раздружилась. Даже и наверх прорываются как-то, хотя лестницы заговорены. Я вчера пришел к себе в комнату, а там у меня два хмыря душат Лилового Дядю, а он пилит их бензопилой. Весело, да?
        - И что ты сделал? - Таня ожидала героического рассказа.
        - А что я сделал? Ну, вышел на полчасика и подождал, пока они уйдут. Чего им мешать-то?
        Таня улыбнулась. В этом был весь Ванька. Глеб на его месте пустил бы в ход бамбуковую трость, и долго бы еще по этажу летали разрозненные кости.
        Когда через час они встретились, Ванька держал в руках сверток.
        - Это тебе! Лови! - крикнул он, бросая его издали.
        Таня попыталась поймать, но не удержала и, ухнув, присела, не готовая к его неожиданной тяжести. В свертке оказалась старая офицерская шинель с подшитыми цепями. Чтобы цепи не терли, изнутри была пристрочена подкладка из ватника. Таня озадаченно разглядывала всю эту конструкцию.
        - Предупреждать надо! А цепь зачем?
        Ванька набросил ей на плечи шинель и принялся сосредоточенно затягивать Таню самодельным ремнем.
        - Цепь нужна, чтобы у нежити появился повод сходить к зубному, - объяснил он.
        - Думаешь, не прогрызут?
        - Прогрызут, конечно, никуда не денутся. Но не сразу. Идея не моя - Тарараха. Размер, кстати, тоже его, так что если будет великовато - не удивляйся!
        Таня ничему не удивлялась. От старой шинели пахло хмырями. Стиркой Ванька с Тарарахом не заморачивались. Цепь начиналась от колена и шла до шеи. Конечно, плотного прилегания между кольцами не было, но все равно прочнее драконбольной куртки. С этим не поспоришь.
        - А ты?
        Ванька пробормотал, что у него прекрасный свитер, ужасно толстый, и принялся торопливо застегивать Тане пуговицы. Таня поняла, что он отдал ей свою защиту. С ее точки зрения, это нелепый, лишенный логики выживания поступок, но все равно в нем что-то было. Что-то вызывавшее у Тани тревогу и недоверчивую радость.
        - Ну что, всунул меня в свою кубышку? Потопали!
        До зимы было далеко, но каменный Тибидохс всегда отличался сыростью. В Жилой башне домовые топили печи, но остальные башни были в удручающем состоянии. Протопленные классы сменялись ледяными лестницами, где сквозняки свистели в незаделанных дырах рассохшейся кладки.
        Час был поздний. Почти все ученики и учителя Тибидохса разошлись по комнатам и старательно заперли двери на ночное заклинание Дрыхнус беззадненогус, срабатывающее как на красные, так и на зеленые искры.
        Нежить кучковалась внизу лестницы. Сверху казалось: ветер перекатывает большие комья пыли. Серые кучки нежити то, сталкиваясь, разрастались, то распадались, то вытягивались цепочкой. Изредка кто-то из мертвяков или хмырей пытался поставить ногу на лестницу, но его отбрасывало бьющей от статуи Древнира красной молнией. На выщербленном мраморе оставался холмик праха.
        - И Поклеп еще уверяет, что он гуманист! - сказал Ванька.
        - Может, это Зуби?
        - Не, молнии - это не ее почерк. Слишком кровожадно. Зуби предпочитает более сложные ловушки. Посмотри туда! Вот это - Зуби!
        Таня увидела, что целая толпа нежити бежит гуськом, затылок в затылок. Злобная, молчаливая, целеустремленная, она обегала выступ каменной стены, увенчанный небольшим балкончиком, толкаясь, протискивалась в узкий проход, задирала голову, петляла, а потом выскакивала с противоположной стороны и снова лезла под балкон.
        - Бег по кругу? - спросила Таня.
        - Хуже. Заклинание одуряющей бесцельности. Ну, вроде как у людей: сон - хмурое утро в транспорте - работа - обратная дорога - какое-нибудь скомканное удовольствие вроде телевизора - сон. И глухое, накапливающееся раздражение на жизнь.
        - А какое у нежити скомканное удовольствие? - спросила Таня.
        - Пищевое. Когда они бегут под балкончиком, сверху падает гнилая селедка. Но достается она тому, кто пробежал полный круг… Самое интересное, что заклинание-то пустяковое! Чтобы разорвать магию, достаточно на секунду остановиться и отыскать цель вне повторяющихся действий. Какую-нибудь светлую, большую, радостную цель. Или просто поднять лицо к небу.
        - Тут нет неба. Тут подвал.
        - В том-то и дело!
        Ванька озабоченно протер свое кольцо свитером, чтобы боевые искры были ярче.
        - Незаметно проскочить не удастся. Тут их целая толпа, а дорога одна. Заклинания от нежити не забыла?
        - Да не вопрос!
        Ванька все еще сомневался. В нем было столько заботливости, что Таню она раздражала. Ей казалось, что заботливость это не мужская, а родительская. Не хватало только, чтобы он вытирал ей нос тряпочкой.
        - Ну смотри! Не перепутай ничего! С мертвяками не разговаривать, на их вопросы не отвечать, подарков от них не брать! Мотис-ботис-обормотис действует против обычных болотных хмырей, но не работает против харизматических…
        - Слушай! Да знаю я все! Не читай мне лекций! - взорвалась Таня.
        - Я о тебе пекчусь!
        - «Пекчись» о ком-нибудь другом!
        - Хорошо, - терпеливо согласился Ванька. - Просто я чаще твоего контактирую с этими товарищами и знаю, чего надо бояться. И самое важное! Не атакуй всю нежить подряд, а только ту, что на тебя нападает! Нам ни в коем случае нельзя бесить всю толпу! Нас тогда просто сметут! Я, конечно, буду любить тебя и с обгрызанными ушами, однако…
        - Валялкин!
        - Все-все, молчу!
        Таня с Ванькой не решались расстаться с безопасной лестницей. Перед ними шевелилась плотная толпа нежити. Нежить переминалась на месте, сопела, ухала, бормотала. Неожиданно вперед выскочил плотный хмырь. Увидев Таню, он издал пронзительный вопль и прыгнул, распластавшись в воздухе. Молния, ударившая из статуи Древнира, лишь опалила ему щеку.
        Хмырь летел на Таню. Готовая достойно встретить его, она отвела назад руку с ножом-невидимкой, но Ванька оттолкнул ее. В результате хмырь обрушился на Валялкина и вцепился зубами ему в ботинок.
        - Ну и зачем ты это сделал? Чего ты добиваешься? - спросил Ванька тем терпеливым медицинским голосом, которым он обычно разговаривал с кусающимися животными.
        - Ненавижжжу! Приперлиссссь со своей Танечкой! Чтоб вы сдоххххли! У вас вскипит мозг! Черви выпьют вам глазззза! - прошипел хмырь, не выпуская ботинка.
        - Твоимус устамус! - с перстня у Ваньки сорвалась зеленая искра.
        Глаза у хмыря стали быстро вращаться в орбитах. Хмырь отпустил ногу Ваньки, схватился за голову и с диким криком покатился по ступенькам. Из ушей у него валил пар.
        - Что это было? Что за Твоимус устамус?
        Ванька наклонился, озабоченно ощупывая ногу.
        - Заклинание усиливающего возврата. Самое интересное, что заклинанию все равно что возвращать. Если бы этот хмырь пожелал мне ящик шоколада, заклинание выдало бы ящик шоколада. Только они никогда ничего хорошего не желают! - вполголоса сказал Ванька.
        Тане вспомнилась Великая Гонка и увязший в болоте Юрсон, проклинавший всех, кто пробегал по насыпи. А ведь мог бы крикнуть: «Удачи!» Просто так пожелать, от всей души, погружаясь ноздрями в тину, и, плевать, помогут или нет.
        - Qui nimium properat, serius ab solvit[Кто слишком спешит, тот позже справляется с делами (лат.).] , - проворчал перстень Феофила. Таня поняла, что ее осторожный дед не горит желанием очертя голову кидаться в толпу нежити.
        Она и сама с удовольствием вернулась бы, но рядом стоял Ванька, и, задиристо оглянувшись на него, Таня шагнула с последней ступеньки. Мгновение - и Ванька оказался рядом.
        Они шли, прижимаясь друг к другу плечами. Пробирались в тесной толпе нежити, которая точно и не замечала их. Если не считать того первого бешеного хмыря, никто больше на них не бросался. Со всех сторон Таня слышала пыхтение, сопение. Ее цепляли локтями, бесцеремонно толкали, ругались. Кто-то икал, кто-то отгрызал кому-то пальцы. Кто-то упрямо глотал пуговицы, выпадавшие у него из дыры в животе. Здоровенный мертвяк сипло, забитыми глиной голосовыми связками рассказывал пошлый анекдот, а после сам же смеялся, откашливая кусочки земли.
        Они пробирались все дальше по лабиринтам, по идущим вниз лестницам. Потолки становились ниже. Сырой воздух казался густым, как кисель. Порой Таня едва разбиралась: пьет она или дышит. Сознание атаковали смутные образы - должно быть, от простейшей, потерявшей сущность нежити, которой встречалось здесь немало.
        Заблудившийся лешак, невесть какими судьбами оказавшийся в этой толпе, прикладывался к бутылочке с удобрениями и поскрипывал от удовольствия. На деревянном подбородке проклевывались зеленые почки щетины. Это был, кажется, самый милый персонаж, которого Таня здесь встретила.
        - Не поднимай глаз! Смотри себе под ноги! Авось проскочим по-тихому! - одними губами прошептал Валялкин. - Пока ты не встречаешься с ними взглядом, нежить не понимает, что ты живая.
        Ванька не знал, что любое «нельзя» действует на Таню как тряпка на быка. Шагов десять она держалась, а потом из противоречия вскинула голову и встретилась взглядом с маленьким и кислым, похожим на сморщенный гриб хмырем. Хмырь был в синем писарском кафтане, с висевшей на шее чернильницей-непроливайкой. За ухом - гусиное перо.
        Хмырь равнодушно моргнул. Глазки у него были красные, сонные, слезящиеся.
        Таня отошла немного, а потом что-то заставило ее обернуться. И снова она увидела того же хмыря. Хмырь был уже в прыжке. Таня торопливо присела. Хмырь перелетел через нее и, как жаба, плюхнулся животом об пол. Не успел он вскочить, как Таня атаковала его Мотис-ботис-обормотисом. Этим она мгновенно закончила бой.
        Таня вскочила, отряхивая ладони.
        - Я выиграла! - азартно крикнула она и удивилась, как далеко и гулко разнесся ее голос.
        Шорохи и писки, до того непрерывные, разом стихли. По подвалам Тибидохса разлилась грозная, страшная, сосущая тишина. Слышен был только затихающий скулящий вопль удирающего хмыря.
        - Выиграла! - мрачно подтвердил Ванька. - Да поднимай глаза! Дальше можно не скромничать!
        Таня оглянулась и поняла, что он имеет в виду. На них смотрела абсолютно вся нежить, даже та ее относительно мирная часть, которая прежде занималась исключительно дрязгами и поисками по карманам собственного потерявшегося носа.
        В каждой паре красных глаз тлела ненависть. Но это было далеко не все. Новая и новая нежить лезла из подвальных глубин, карабкаясь на спины тех, кто стоял впереди. В одно мгновение все пути к отступлению были отрезаны. Но все же нежить еще ждала чего-то.
        - Убери перстень! Зажми его ладонью, чтобы не мерцал! Держись левого прохода! Там будет лестница! - плечом оттирая Таню, Ванька стал проталкивать ее вперед.
        Спрыгнув с прогнивших балок, два хмыря набросили на Таню сырую, с прозеленью тряпку, в которой она узнала гробовое покрывало. Таня мгновенно сожгла покрывало Дрыгус-брыгусом и тотчас сгоряча атаковала толпу нежити двойным Искрис фронтисом, который отчего-то вышел у нее с красными искрами.
        Две крупные алые искры прокатились в толпе нежити, прожигая ее насквозь. Послышались вопли, приглушенные проклятия. Ноздри Тани атаковала невообразимая вонь.
        - Я же тебя просил! Не нападай на всех сразу! Теперь держись! - отчаянно крикнул Ванька.
        Поток нежити подхватил их и понес по коридору. Они сопротивлялись как могли. Перстни выбрасывали искры так часто, что раскалились. Тане казалось: палец ей стянуло раскаленной проволокой. Увидев перед собой тихий затончик, образованный заложенным кирпичом аппендиксом коридора, Таня прорвалась туда. Здесь их и разлучили с Ванькой. Жирный мертвяк, плюхнувшийся сверху, чуть не сломал Тане шею и тотчас участливо спросил: «Больно?»
        Таня едва удержалась от ответа, зная, что его мертвяк и ждет. Ванька пытался пробиться к ней. Таня видела зеленые вспышки его перстня, но кто-то, подобравшись сзади, повис у Ваньки на свитере. Худые плечи вывалились из растянувшегося ворота, а сам спущенный свитер стянул ему локти. На белой коже Ваньки появились четыре кровавые полосы - нежить не теряла времени даром. Непрерывно выпуская искры, Ванька сделал несколько шагов. Нежить висла на нем гроздьями. Он покачнулся, вскинул подбородок и, попытавшись ободряюще улыбнуться Тане, упал.
        Пытаясь помочь Ваньке, Таня выпустила два Мотис-ботис-обормотиса и один Искрис фронтис, которым едва не спалила самого Ваньку, отчаянно ворочавшегося под кучей нежити. В каблук Тане впились чьи-то зубы. Таня лягнула свободной ногой. Зубов сразу стало меньше, но с ними вместе исчез и каблук.
        Таня споткнулась. Нежить воспользовалась этим и нахлынула. В одно мгновение шинель повисла лохмотьями, разодранная сверху донизу. Цепь держалась только на ватнике, но Таню пока защищала. Вот когда она оценила Ванькин подарок. Таня попыталась вскинуть руку с перстнем, но не смогла согнуть ее в локте. На кисти у нее повис маленький, пухлый хмырек-карлик, выскочивший откуда-то снизу.
        - Катапультос! - не задумываясь, крикнула Таня.
        Катапультос было заклинание, усиливающее бросок. Хмырек-то улетел, причем улетел красиво, врезаясь в стены и отскакивая, но с ним вместе с пальца у Тани сорвался и перстень Феофила Гроттера.
        Перстень сверкнул последней стекающей с него искрой, ударился о камень и запрыгал вниз, в пустоту. Нежить, кучкуясь и толкая друг друга, жадно метнулась за ним, закрывая перстень своими лохматыми спинами.
        - Мой перстень! - крикнула Таня.
        - Аve, caesar, morituri te salutant![Здравствуй, цезарь, идущие на смерть тебя приветствуют! (лат.)] - пафосно донеслось из-под кучи нежити.
        Глава 18
        Один простой вопрос
        Если человек на простой вопрос начинает отвечать длинно, значит, он или путается, или врет. Например, если женщина на вопрос, любит ли она детей, начинает задвигать какую-либо путаную теорию, то что-то тут не так. Та, которая любит, ответит либо
«да», либо «терпеть не могу». Единственная известная мне старушка, действительно любившая уличных кошек, скрежетала зубами, когда видела еще одну кошку. Она кормила их двадцать две штуки, и тихо ненавидела.
        Гуго Хитрый (из мемуаров)
        Таня поняла, что это конец. Через минуту ее разорвут на тысячу мелких Танек, Танюш и Татьяночек. Она издала боевой клич, наклонилась и, выставив вперед твердый лоб, главное свое оружие, пошла в атаку. Первому хмырю она сломала коленную чашечку. Пропустила над головой выброшенную ей навстречу руку мертвяка. Замешкавшемуся вурдалаку врезалась лбом в нос. Тот отпрянул, и Тане удалось прорваться в относительно свободный коридор. Она даже поверила, что сбежала.
        В следующий миг кто-то прыгнул на нее из темноты и повис на плечах. Теряя равновесие, Таня пробежала несколько метров и обо что-то ударилась макушкой. Перед глазами заплясали искры. Наполовину оглушенная, она, ломая ногти, отчаянно скользнула пальцами по стене. Ухватиться было не за что. Не удержавшись на ногах и не видя перед собой ничего, кроме своей белеющей ладони, Таня провалилась в открывшуюся пустоту.
        Уже кувыркаясь и ударяясь о ступени локтями и коленями, она поняла, что это та самая лестница, о которой говорил Ванька. Непонятно, кто кого нашел - она лестницу или лестница ее, но встреча состоялась. Поначалу Таня катилась не одна. С ней вместе кувыркались два хмыря и настырный упырек с прилизанной челочкой, впиявившиеся зубами в то, что осталось от ее шинели. Вместе они образовывали тесно сплетенный ком. Вскоре Таня приноровилась скатываться так, что вместо нее о ступени ударялись либо хмыри, либо упырек. Она же ухитрялась быть чем-то вроде хитрого масла, притаившегося в бутерброде между хлебом и колбаской.
        Всякий раз, как кто-то из ее невольной свиты врезался в высокие, вырубленные в сплошной скале ступени, Таня вместо него говорила: «Ух!»
        Лестница казалась бесконечной. Площадок не встречалось: когда ее вырубали, никто такими строительными изысками не заморачивался. Ступеней через сто от Тани добровольно отпал один хмырь, еще через пятьдесят - другой, и последним отвалился окончательно измочаленный упырек, которого Таня вообще не хотела отпускать, хотя тот давно рвался, чтобы освободиться, и внутри у него что-то жалобно булькало.
        - Мо-я по-ду-шеч-ка! - горестно выдохнула Таня, разделив свою жалобу на шесть ступенек.
        Таня набрала такую скорость, что подступившая тошнота заблудилась в горле. Таня потеряла ориентацию в пространстве. Ощущала то скользящие, то болезненные удары по рукам, плечам, спине. Чтобы затормозить, не приходилось и мечтать: скорость была слишком высокой, а защита громоздкой. Возможно, она и оберегала от самых сильных ударов, но она же ускоряла падение. Выставишь руку - сломает как спичку. Единственный шанс уцелеть: страховать голову.
        Неожиданно ступеньки оборвались, и Таня поняла, что падает. Она закричала смазанным криком человека, не успевшего по-настоящему испугаться. Еще через несколько мгновений, прошедших в томительном ожидании удара, Таня ощутила, как что-то подхватило ее.
        - Чебурыхнус парашютис форте! - запоздало выдохнула она, забыв, что без перстня ускоренное тормозящее заклинание не сработает. Да и поздно тормозить, когда ты уже упал.
        Таня попыталась привстать. Ее окружала сосущая темень. Все же Таня ощутила, что лежит не на камнях и не в воде, а на чем-то живом и теплом. Внизу непрерывно плескала и терлась о камни вода: океан отыскал сюда лазейку.
        Таня не до конца осмыслила, что это означает, когда кто-то зажег спичку. Спичка оказалась смолистой сосной. Таня лежала на громадной ладони, а к ней со всех сторон, сталкиваясь лбами, склонялись десятки страшных голов. Титаны.
        - Та…я Гро!.. Тая… Гро!..
        Тибидохс содрогнулся. Голос, вырвавшийся из сотен глоток, был подобен урагану. Тане показалось: дыханием титана с нее смело все волосы. Чтобы ее не снесло, она вынуждена была ухватиться за палец титана - толстый, как телеграфный столб.
        Бриарей, старший из титанов, был так огромен, что Котт и Гиетт казались рядом с ним мальчиками на подхвате, которым только и можно поручить, что взять под мышку пару китов и куда-нибудь их оттаранить.
        - Тихо все! К нам при-а Та-я Гро! - Бриарей взмахнул девяносто девятью руками.
        В сотой руке он держал Таню.
        - Та-я Гро! Мы жда-и те-я! Мы о-ень лю-или т-вою ма-у Со-ию. О-а наве-ала нас ка-дый день!
        - Каждый? - спросила Таня.
        Голова у нее дико кружилась. Горящая сосна слепила. На шинели нитями висели слюни нежити.
        Простой вопрос ввел титанов в тяжкие раздумья. Они стали переглядываться, пыхтеть, ворочаться и сотрясать Тибидохс. Таня не позавидовала тем, кто сейчас наверху. Конечно, школа не обрушится из-за скрепляющих камни башен заклинаний, но целой посуды на столах останется немного.
        - Нет, бы-и дни, когда она нас не на-ещала! О-о-енно ко-а ста-а встре-аться с т-оим о-цом Леопо..! - ревниво сказал Котт и стал перечислять эти дни.
        Другие гекатонхейры его придирчиво поправляли. Один раз дело дошло до драки, когда семнадцатая голова Бриарея разошлась с пятой головой Котта во мнении по поводу двенадцатого мая. В драке приняло участие около сорока рук, и, если бы ноги вовремя не попятились, отдаляя дерущихся друг от друга, пятой голове Котта оборвали бы уши.
        Таня робко переводила взгляд с одной головы на другую. Все они были разного возраста. Таня видела и совсем юные лица, и лица дряхлых старцев. Интересно почему? Может, головы гекатонхейров со временем отмирают, а где-то рядом на проклюнувшихся шеях вырастают новые, как листья на деревьях?
        Громадный, как бревно, палец пролетел над Таниной головой и ударил по ладони в то место, где она сидела. Таня едва успела отпрыгнуть.
        - Ты меня чуть не убил! - крикнула она.
        Гекатонхейр уже остывал. Он оторвал от ладони палец и попросил прощения.
        - Но что я сделала?
        - Ты улы-алась, но тебе было не смешно! Ты п-итво-ялась! Бо-ше не де-ай так!
        Таня торопливо пообещала не улыбаться, тем более что улыбаться ей точно расхотелось. Она смогла наконец сформулировать для себя, что больше всего поражало ее в титанах. Титаны были не просто серьезны. Они были неотделимы от серьезности. Все, что лежало за пределами правды, воспринималось ими как ложь. Наверное, такими были все древние существа, не ведавшие и не признававшие лжи даже в виде шутки.
        Когда много веков назад первый в человеческом роду сказал «Брошу камень!» и замахнулся пустой рукой - все племя стояло в величайшем недоумении, не зная, как это понимать. Что это? Появление первой шутки? Первой тактической хитрости? Первой лжи? Или все это: ложь, шутка и хитрость - на самом деле вариации одного и того же?

«Буду помалкивать! А то прибьют еще!» - озабоченно подумала Таня.
        - Мы при-ли в Ти-идохс, ч-обы у-идеть те-я! Мы тебе ве-им, по-ому что ты дочь Со… - сказал Бриарей.
        Таня на всякий случай промолчала. Для кого-то молчание - золото, а для нее просто выживание.
        - Птица ти-анов - наш ста-ый друг! Мы пе-ед ней в до-олгу!
        Речь Бриарея, лившаяся одновременно из десятков голов, текла медлительно, как река.
        - Т-оя мама Со… и отец Лео… предупре-дали нас. Насту-ит вре-я, ко-да п-ицу ти-анов захо-ят у-ить! Ей г-озит опа-ость!
        Тане стало ясно, откуда внутри грифа появились птичьи следы. Ее неугомонные отец и мать любили птицу титанов, и она часто прилетала к ним. И, естественно, как и всякой птице, ей хотелось все время перепархивать, перескакивать с места на место. А что может быть привлекательнее контрабаса?
        - Вы дол-ны на-ти ее пе-выми! На-ти и убе-ечь! Ты и еще кто-то, кто и-еет дар. О нем говорила нам Со…
        Таня вспомнила плотное, серое, живое одеяло, сомкнувшееся над упавшим Ванькой.
        - Того другого больше нет! - сказала она пасмурно.
        И снова палец гекатонхейра едва не превратил ее в блин. На этот раз Таня не успела бы увернуться, и палец в сторону отвел сам Бриарей.
        - Он жив! У ти-анов… тоже есть древн-я магия… ма-а-ало кто о ней зна-т…
        - Его разорвала нежить у меня на глазах!
        - Он жив! Мы бы по-увство-али, если бы че-овек с даром у-ер! - строго сказал Бриарей. - А теперь ска-а-жи на-ам самое ва-ное! Ты же-аешь п-ице ти-анов доб-а?
        Это была опасная минута. Таня ощутила, что все три титана напряженно ждут от нее ответа. Что сказать? «Да» или «нет»? Самый большой соблазн был задвинуть что-нибудь демагогическое. Типа: «Да как можно не любить птиц, когда они такие забавные? И вообще охрана окружающей среды является важным фактором…»
        Тане показалось, что Бриарей начинает нетерпеливо поднимать… даже не палец… кулак. От кулака не увернешься. С ладони не спрыгнешь.
        - Нет! Никакого добра я ей не желаю! - выпалила Таня и зажмурилась, ожидая сокрушительного удара.
        Прошла секунда, а она все еще была жива. Таня осторожно открыла глаза. Сосна догорала. При вспышках смолистого пламени Таня увидела обращенные к ней добродушные лица.
        - Ты не обма-ула! Тому, кто го-орит п-авду, все-да можно дове-ять! Ка-ая бы п-авда ни бы-а! Ты спа-ешь нашу п-ицу!
        Таня показала пустую руку.
        - Каким образом? У меня нет магического кольца! Я его потеряла!
        Самой ей это казалось трагедией, однако на гекатонхейров это не произвело никакого впечатления. Они уже выбрали ее, дочь Софьи и Лео Гроттеров.
        - Не ва-но! Раз по-еряла - зна-ит, должна была поте-ять. Мы да-им те-е пе-стень Эвмеда!
        - Эвмед - это кто? Гномик?
        Тибидохс затрясся, осыпая черепицу башен и вздрагивая подъемным мостом. Иронии титаны не понимали.
        - Пе-стень Эвмеда по-ажет до-огу! При-отовься! Мы отп-авляем вас на се-ер, под Арха-гельск! Те-я и д-угого, ко-орого лю-ят п-ицы и з-ери!
        - Как мы там окажемся?
        - Ле-еть ни-уда не при-ется! Мы вас пере-есем! Не вол-уйся, у нас есть стихийная ма-ия! Мы будем дейст-овать осто-ожно! - успокоил ее Бриарей.
        Тане стало тревожно. Стихийная магия и осторожность - понятия малосовместимые. Все равно, как если к тебе подбежит маниакальный санитар, пять минут назад закончивший медучилище, и пообещает, используя лопату, осторожно вытащить из глаза ресницу.
        - Зачем куда-то переноситься? Разве сама птица не прилетает за полосатыми гусеницами? - брякнула она, не задумываясь, что такая осведомленность о привычках птицы может показаться титанам подозрительной.
        Сразу три головы Бриарея наклонились к уху Тани. Лучше бы они этого не делали, потому что Таню едва не смело с ладони их шепотом.
        - П-ица ти-анов давно не выле-ает за гусени-ами! О-а воо-ще не мо-ет уле-еть!
        - Почему?
        - Пти-а ти-анов сидит на гнезде! П-ица ти-анов мо-ет отло-ить одно яйцо раз в пять ты-яч лет! Яйцо о-ень уязви-о! Оно не мо-ет прохо-ить сквозь землю и не выдержи-ает огня! П-ица его никогда не бро-ит! Даже если ее будут пытаться убить! Защи-и ее, Та-я Гро!
        Сосна погасла. Бриарей отбросил ее, как сгоревшую спичку. Таня услышала шипение: остатки дерева упали в воду.
        - Приго-овься! Мы вас отправ-яем! - услышала она из темноты голос титана.
        - Нас размажет! Грааль Гардарика! Блокировка на телепортацию!
        - На-а сила древ-ее Гарда-ики! Приго-овься!
        Что было дальше, Таня толком не могла описать. Кажется, все три гекатонхейра шагнули друг к другу и переплелись руками. Не было ни вспышек, ни семи радуг, ни мелькания. Вообще никаких особенных ощущений. Просто все вдруг исчезло.
        Глава 19
        Москва - Архангельск, седьмой вагон
        Человек, много и без жалости к себе работавший, не жалевший себя или много страдавший, но не сломавшийся, на всю жизнь становится особенным. Его ни с кем не спутаешь. Он металл, побывавший в плавке и принявший определенную форму.
        Самое страшное для металла - испугаться неминуемой боли плавки и на всю жизнь остаться простой железной рудой.
        Сарданапал Черноморов (дневниковая запись)
        Тудук-тук-тук…
        Таня Гроттер осторожно открыла глаза. Щеку что-то кололо. Ага, перья! Она лежала на животе, лицом уткнувшись в продавленную подушку. Она перевела глаза выше. Взгляд споткнулся о поцарапанный край столика, о который кто-то открывал бутылки. Бряцала лежащая на столике ложка, качался недопитый чай в стакане.
        Тудук-тук-тук…
        Таня рывком села, готовясь защищаться. На нее никто не нападал. Она была в вагоне, который медленно полз куда-то. Стекло забрызгано грязью. С верхней полки свешивается чья-то рука. Пальцы с обкусанными ногтями. На среднем пальце - широкое кольцо с бороздкой для стекания неудавшихся искр.
        Таня осторожно тронула эту руку. Рука была теплая. Она тронула ее чуть сильнее, и с полки свесилась голова Ваньки. На лбу у него была царапина. На носу еще одна. Кажется, кто-то пытался отгрызть ему нос, но немного не довел до конца своего похвального начинания.
        - О! Проснулась! - обрадовался Ванька.
        - Проснулась?
        - Ты спала три часа! Я тебя не будил!
        Нога в полосатом носке нашарила свободное пространство между чаем и ложкой. Ванька наступил на столик и ловко спрыгнул вниз.
        - Как ты выжил? - спросила Таня.
        - Меня не поделили! Поначалу на меня навалился очень толстый хмырь. Я засунул кулак ему в горло. Он начал давиться и не мог захлопнуть рот. Потом хмырей спугнули мертвяки, а мертвяков - Опухший Дядя. Это то же самое, что Синий Дядя, но немного побольше. Разика так в четыре и питается как раз мертвяками… Ну а затем меня очень кстати телепортировали! Только я так и не понял кто!
        - Гекатонхейры! Они считают, что птице титанов угрожает опасность. Послали нас ее защищать! - объяснила Таня, размышляя, как велика древняя магия. Перенесли их через весь континент, да еще и попали точно в вагон, не размазав по пути!
        Тудук-тук-тук… Протащилась деревушка с синими заборами.
        Таня вытерла ладонью лоб.
        Кроме Тани и Ваньки в купе был всего один пассажир. Деятельный, нервный в движениях мужчина с несимметричными залысинами, грустно читавший газету. Таня подумала про него, что вот человек, который дошел до края книжной премудрости, покачнулся и ухнул вниз. Жалкого крика никто не услышал.
        Ванька сбегал к проводникам и вернулся с двумя стаканами в подстаканниках.
        - Осторожно, кипяток! Вот два чая навязали… У тебя лопухоидные деньги есть?
        Таня мотнула головой.
        - Зачем они мне? Что за поезд, узнал?
        - Москва - Архангельск, 7-й вагон.
        - До Архангельска далеко?
        - Часов десять… Мы до конца? - спросил Ванька.
        - А я откуда знаю?
        Таня тревожно оглянулась на мужчину с газетой. Тот не проявлял к их разговору интереса. Душа его бродила между газетных статей, послушно ужасаясь и радуясь там, где это предписывалось редакцией. Вскоре он свернул газету, положил ее на край стола, забрался на верхнюю полку и уснул.
        Ванька выпил чай, отыскал в кармане пятирублевую монету и принялся терпеливо размножать ее клонирующим заклинанием. Вскоре к ним прикосолапил карапуз, сбежавший из соседнего купе от уснувшей мамочки. Карапуз соблюдал все ритуалы детского кокетства. Долго заглядывал из коридора и отворачивался, когда на него смотрели.
        - Привет! - Ванька нахлобучил себе на голову подушку. - Ты меня не видишь? И я тебя не вижу!
        Карапуз перестал прятаться, и затеялась бесконечная игра. Малыш бил Ваньку по колену игрушечной машиной, а Ванька закрывал лицо руками и повторял:
        - Ой-ой-ой, как страшно! Какой ты сильный!
        Карапуз ржал, отскакивал на два шага, а потом все повторялось в прежней последовательности. Таня подумала, что Ванька - единственный из всех известных ей молодых людей, который способен переносить чужого ребенка дольше полутора минут.
        После того как Валялкин получил по колену в двадцать второй раз, а карапуз в двадцать второй раз услышал, что он очень сильный, Таня потеряла терпение.
        - Тебе не приходило в голову, что бить человека по колену острым краем машины - это больно? - поинтересовалась Таня, ловя руку карапуза.
        Спросила, как ей показалось, вежливо. Да и понять ее малыш, которому было от силы года два, едва ли смог. Но он неожиданно расплакался, бросил машину и выскочил из купе.
        - Зачем ты это сделала? Он же радовался! - удивленно спросил Ванька.
        Таня дернула плечом.
        - Я сейчас отрежу ему голову и тоже буду радоваться!
        - Я тебя совсем не понимаю! Ну просто совершенно! - беспомощно сказал Ванька, выглядывая в коридор, по которому, капая слезами и соплями, удалялся карапуз.
        Таня испытала дикое раздражение. И на карапуза, и на Ваньку, но больше на саму себя.
        - Так двинь меня! - предложила она.
        - В смысле?
        - Да без всяких смыслов! Мне кажется, если бы ты меня двинул - было бы лучше.
        Таня вспомнила теорию Ягуна. Играющий комментатор утверждал, что перед тем, как связать свою жизнь с какой-нибудь девушкой, надо попросить девушку сделать что-нибудь очевидно бессмысленное, например, сварить суп из тряпки. Если послушается без лишних вопросов - будет хорошей женой. Если же будет крутить пальцем у виска или упрямиться - лучше расстаться сразу, пока не стало слишком поздно.
        Помнится, Таню эта теория заинтересовала. Хотя бы потому, что Лоткова ни за что не стала бы варить суп из тряпки.
        - А хорошая жена - это какая?
        У Ягуна и тут нашелся ответ.
        - Вариантов только два! Послушная или, на худой конец, умная! - моментально отозвался он.
        Вот и сейчас, глядя на вздрагивающую природу в проплывающем завагонье, Таня размышляла, является ли она послушной или, на худой конец, умной.
        - Что это он с собой тащит? - неожиданно спросил Ванька.
        - Кто он?
        - Дядька с газетой!
        Таня задрала голову. На багажной полке лежал огромный медный круг, покрытый сложной вязью. Изредка по кругу, бликуя, пробегала искра.
        - Есть у меня одно нехорошее подозрение!.. Что это кольцо Эвмеда! - сказала Таня.
        Ванька озадачился.
        - А кто такой Эвмед?
        - Без понятия. Кто-то, кто любил маленькие колечки. Помоги его снять!
        Ванька вспрыгнул с ногами на столик, но, едва он коснулся кольца, его отбросило. Ванька поднялся, отряхнулся и опять полез к кольцу. Упрямства ему было не занимать. Недаром Ягун шутил: «Как заставить Ваньку попасть под машину? Надо сказать: «Вань, вот пешеходный переход!» Может, и за Таней он ухаживал из того же упрямства.
        На сей раз Ванька коснулся перстня скомканной газетой. Газета запылала. Ванька залил ее недопитым чаем и потянулся за подушкой. Подпалить подушку Таня ему не позволила. Она ненавидела запах паленых перьев.
        - Уже ясно! Кольцо подпустит только меня! - Таня спустила перстень Эвмеда с полки. Поставленный боком на пол, он доставал Тане до середины груди.
        Желая проверить, достаточно ли в перстне энергии, Таня стала припоминать какое-нибудь несложное заклинание. Самой безобидной магией, которую она знала, было заклинание для завязывания шнурков. Таня развязала шнурки и, убедившись, что они нигде не касаются друг друга, громко произнесла:
        - Бантикус трибантикус!
        По рунной вязи перстня Эвмеда пробежала крупная, с тыкву, искра, однако шнурки так и остались незавязанными. Не сработало! Таня уже открыла рот, чтобы повторить, но Ванька, кашлянув, коснулся ее локтя.
        - Чего тебе?
        - Да ничего. В окошко посмотри!
        За грязным стеклом вагона медленно проплывали завязанные бантиком телеграфные столбы с болтавшимися проводами.
        - Милое колечко! На пустяки не разменивается!
        У переезда, покуривая выхлопным дымком, томились автомобили. Женщина в железнодорожной жилетке грозила им флажком. В окне за ее спиной полыхали герани. Поезд начал замедляться и, загибаясь гусеницей, подъезжать к станции. Прополз изувеченный щит «По путям ходить!». У щита стояли две лохматые собаки и внимательно читали. Потом одна собака залаяла на поезд и побежала за ним, а другая осталась читать.
        На станции Ванька вышел, прихватив наволочку с начеканенными пятирублевками.
        - Пирожков каких-нибудь! И газировку без газа! - крикнула ему вслед Таня, понимая бессмысленность этого указания. Газировка без газа - это как соленые огурцы без соли.
        Лысоватый попутчик с несимметричными залысинами свесил с верхней полки ноги и спрыгнул. Таня поспешно натянула на лицо улыбку.
        - Как спали?
        - Плохо! Трость чесалась кое-кого прикончить! - пожаловался лысоватый и, точно маску, стянул с себя морок. Таня узнала Глеба.
        Ей захотелось не то обнять его, не то швырнуть в него ботинком.
        - Как ты меня нашел? Снова костяная булавка?
        Глеб ласково погладил ее по щеке.
        - Ну хорошо. Скажу ради разнообразия правду. Я порылся в вещах своего двойника. Запасливый был малый!.. Хотя почему был? Еще и сейчас во мне шевелится.
        Таня быстро взглянула на него. «Шевелится во мне» - точно сказано. Ее ощущения были сходными.
        Бейбарсов потянул молнию. У него на груди Таня увидела плоскую брошь, склеенную из множества костяных пластин. Одни были белые, другие - желтоватые с черными прожилками. Первые непонятно чьи, вторые - явно человеческие.
        - Тебе не идет! Не люблю мужчин в украшениях, - сказала Таня.
        Бейбарсов щелкнул ногтем по белой кости.
        - Это не украшение. Звери глубин Тартара. Чем ниже - тем опаснее. Те, что живут выше, смертельно боятся тех, что под ними. Занятно, да?
        - А человечьи кости зачем?
        - Для контраста. Амулет работает на страхе. Все люди и животные, поделившиеся костями с моим амулетом, люто ненавидят друг друга… Слушай, а ты сердишься! Неужели на меня?
        - С каких пор это тебя волнует?
        - Пойми, я не мог оставить тебя одну! Вдруг птица титанов нападет, когда ты будешь сворачивать шею ее птенцу? Или защитник зверушек Валялкин окажется сентиментальным? И, кроме того, ты кое-что забыла!
        Глеб разжал пальцы. На ладони у него лежал глаз Эринии. Круглый, со страшным распахнутым зрачком. Такой же, но не такой. На мраморе появились багровые прожилки.
        Таня ударила Бейбарсова по руке. Он успел зажать пальцы.
        - А если бы я его уронил? Соображаешь, что было бы?
        Таня обрадовалась, что он испугался.
        - Я тебя ненавижу! Ты опять подслушивал, подглядывал! - завопила она.
        Глеб поймал летевший в него подстаканник.
        - Славная девочка! Наконец-то хорошее, здоровое чувство! - похвалил он.
        Таня схватила со стола новый подстаканник, замахнулась, но бросать не стала. Испытала внезапную усталость. Ну не скучно ли? Всю жизнь Бейбарсов будет вытирать о нее ноги, а потом, утешая, дарить себя как приз. Она же станет выходить из себя, требовать внимания, капризничать, пытаться пробить его невозмутимость, сделать ему больно - в общем, стулья летать будут часто. Только надолго ли хватит запала?
        Таня вспомнила Гуню. Огромного, нелепого, сложенного как дубовая колода Гломова, который даже сказку «Три поросенка» не смог бы пересказать без наводящих вопросов и зашкаливающего напряжения мозга. Но все же Гломов был настоящим. На секунду Таня даже позавидовала Гробыне, что он выбрал Склепову.
        Таня села, отвернулась к окну. Ей стало вдруг безразлично: в вагоне Бейбарсов или на Луне. Его сложности.
        - Надо же! Не бросила! Открываем общество жаления стаканов? - сказал Глеб разочарованно.
        - Нет. Общество жаления моего времени!
        Глебу надоело держать тросточку, и он положил ее на полку.
        - Ты о чем?
        - Когда-то давно у меня стала чесаться нога. Я чесала ее ногтями сквозь одежду, и мне было приятно. До вечера я чесала ее все сильнее и сильнее, почти не останавливаясь. И мне становилось все приятнее и приятнее. А вечером посмотрела - а там большая рана, в которой ползают мелкие белые червячки.
        - И эта рана - я! - самодовольно сказал Бейбарсов.
        - Не угадал. Ты мелкий белый червяк!
        Кто-то постучал в стекло. По перрону пробежал Ванька, прижимая что-то к животу, как запасливый хомяк. Глеба он пока не видел.
        - Возвращается! И что ты собираешься делать?
        Пряча амулет, Бейбарсов застегнул куртку. Потом лениво натянул на лицо морок. В купе вбежал Ванька. Из свитера, который он держал подвернутым, на стол хлынули крупные баранки и возмутительно оранжевые мандарины. Последней не столько упала, сколько вышагнула вареная курица.
        - А я вот станцию ограбил! - радостно крикнул Ванька и растерянно уставился на стоявшего перед ним Бейбарсова. - Ой! Добрый день!
        - Кому день, юноша, а кому лучшее время для сна! - Кислый человек с залысинами взял один мандарин и полез на верхнюю полку.
        Ванька мгновенно затопил Таню хорошим настроением. Усадил ее и принялся кормить.
        - Вот это я понимаю! Впервые вижу действительно одноразовую посуду! - радостно воскликнул он, когда вилка, сделанная третьей китайской сменой, сломалась в мускулистом бедре купленной на станции курицы.
        Таня ела, тревожно косясь наверх.
        - Оставь в покое дедушку! У него сейчас лучшее время для сна! - сказал Ванька.

* * *
        Прошло два часа. Поезд тащился вдоль длинного болота, которое, точно редкой щетиной, поросло камышом. Таня разулась и начинала уже дремать, но тут ощутила, что в купе жарко. Вообще-то и прежде было жарко, но теперь их точно заперли в парилке.
        Перстень Эвмеда раскалился докрасна. По его рунам медленно катилась красная крупная, как арбуз, искра. Внезапно она отделилась от кольца, коснулась стекла и - стекло исчезло. Красная искра, не собираясь погасать, прыгала вдоль насыпи.
        - Она показывает дорогу! - крикнул Ванька и, вскочив на столик, спрыгнул на насыпь. Пробежал по ходу поезда. Упал. Вскочил и замахал Тане. Он прихрамывал, но незаметно было, что сильно ушибся.
        Таня беспомощно оглянулась на верхнюю полку. К ее удивлению, полка была пуста. Дядя с залысинами, он же любитель дневного сна, он же некромаг Глеб Бейбарсов, таинственно исчез.
        Таня схватила кольцо Эвмеда и, держа его перед собой, как щит, вышагнула из вагона. Поезд уже набирал ход. Гравий поехал под ногами. Таня перекатилась вместе с кольцом, пряча голову, и остановилась уже в камыше, чудом не ухнув в воду.
        Ванька был от нее метрах в ста. Перед ним, как волшебный клубок, прыгала огромная искра. Ощутив какой-то дискомфорт, Таня сделала грустное открытие, что ее ботинки остались в вагоне и мирно едут в Архангельск на быстро удаляющемся поезде.
        Тревожно поглядывая на свои пока белые, но уже мокрые носки, Таня подняла перстень Эвмеда.
        - Давай, гномик! Кати таблетку! - подбегая, крикнул Ванька.
        - Очень смешно! - Таня давно заметила, что человека ничем нельзя вывести из себя так сильно, как приказав ему сделать то, что он сделал бы и сам. Например, когда человек собирается мыть руки, скомандовать: «А ну марш мыть руки!» Или когда он сам садится заниматься, сказать ему: «Живо заниматься!»
        Вот и сейчас Тане поневоле пришлось послушаться. Она перевернула тяжелое кольцо и покатила перед собой. Вскоре железнодорожная колея раздвоилась. Основная продолжала идти на Архангельск. Другая, более старая, в пятнах ржавчины, примыкала к ней, выглядывая из высокой травы. Красная искра, не сомневаясь, выбрала ржавую.
        - Вовремя мы вышли из трамвая! - сказал Ванька.
        Красная искра прыгала перед ними. Когда она начинала погасать, кольцо Эвмеда выбрасывало новую. Некоторое время две искры прыгали бок о бок, после чего сливались.
        Таня шагала по шпалам, назло себе шевеля пальцами на ногах. Деться с насыпи было некуда. Справа и слева тянулось бесконечное болото.
        Ей хотелось ссориться. Кроме Ваньки, рядом никого не было. Таня стала думать о том, какой Ванька гад! Нет, ну не гад, а? По мере того как ее носки раскисали и последовательно меняли цвета, Таня все больше убеждалась, что большего гада, чем Валялкин, нет, не было и едва ли когда-нибудь будет.
        - Помнишь, мы гусениц полосатых искали? Я тогда ужасно устал. И знаешь, что почувствовал? Усталость - вот что делает человека человеком! Лишь когда мне плохо, я начинаю что-то понимать. Когда же мне хорошо, я разве только не хрюкаю! - неожиданно сказал Ванька.
        Таня с удивлением уставилась на него. Ей всегда казалось, что Ванька не то чтобы глупый, а… как бы деликатнее выразиться… заточенный под определенную деятельность.
        - Ты мне тут ваньковалянием не занимайся! - сказала она строго. - Не забывай! Я тебя…
        - …ненавижу! - подсказал Ванька.
        Повторять это после Ваньки Таня не могла. Это лишало ее творческого маневра.
        - Нет! Я тебя люблю! - сказала она неожиданно для себя.
        Ванька удивленно обернулся к ней, а она бросилась к нему на шею и крепко-крепко обняла. В этом объятии не чувствовалось нежности, а было что-то судорожное, жадное, испуганное. Так утопающий, наверное, обнимает бревно - последнюю свою надежду на спасение. Таня даже пальцы переплела, чтобы сцепление рук было сильнее. Чтобы сложнее было разорвать его. А то вдруг Ваньку у нее украдут?
        А потом Таня разрыдалась. Она рыдала глухо, уткнув лицо в свитер Валялкина, от которого сложно пахло хмырями и подвальной нежитью. Путеводная искра вернулась и потрескивала, нетерпеливо подпрыгивая на месте. Затем лопнула с сухим хлопком. Их сбило с ног, обдало горячим воздухом.
        Ванька целовал ее мокрые щеки.
        - Все будет хорошо! - повторял он. - Все хорошо! Мы сами виноваты… Все будет хорошо!
        Слова его, казалось бы, самые простые, что-то спугнули в Тане. Она разомкнула руки, оттолкнула его. Плакать она перестала. Только икала. Ванька обрадованно смотрел на нее.
        Она вновь взорвалась.
        - Что опять не так? Снова я виновата? Обойдусь без вина и ваты! - заорала на него Таня, по-женски веря любой неправде, которая вырывается из ее губ.
        - Ты о чем?
        - Ни о чем! Сгинь! Отвали!
        Теперь Таня была убеждена: это сделал двойник. Эта та, другая Гроттер, обнимала своего любимого Ванечку, бормотала, как она его любит, и плакала. Вот коровища! Выбрала мгновение, когда ее воля ослабела, и просочилась. Странно, конечно, что это произошло так внезапно - без какого-либо сопротивления.
        Таня убила на щеке крупного комара. Оглядела его и, желая шокировать Ваньку, сунула в рот.
        - Укусить меня хотел? Теперь я попью твою кровь!
        - Это не он, а она, - поправил Ванька.
        - Чего?
        - Комариха. Ты убила женщину, которая готовилась стать матерью.
        - Убила и съела! Еще вопросы есть?
        - Да какие тут вопросы? - вздохнул Ванька. - Тут сплошные ответы!
        Кольцо Эвмеда выбросило очередную яркую искру, которая то прыгала, то раскаленным колобком катилась по железнодорожным путям. Таня мчалась за ней, хлюпая носками и толкая перед собой бряцавший о шпалы перстень.
        Ванька бежал следом, удивляясь ее прыти и неутомимости. Искра без предупреждения спрыгнула в камыш и дальше катилась уже по камышу. Мокрая грязь шипела. Перемещение искры можно было отслеживать по белому дыму, поднимавшемуся от заболоченной земли.
        Таня с Ванькой стояли у начала бетонного мостика, из-под которого выбегал ручей. Ручей наскоро здоровался с болотом и, сливаясь с ним, исчезал в камышах. Впереди шевелилась изумрудная, дышащая, живая трясина. С двух сторон она обнимала островок с росшей на нем одинокой сосной.
        Путеводная искра добралась до сосны, высоко подпрыгнула, показавшись из травы, и лопнула с глухим хлопком. Таня посмотрела на кольцо Эвмеда. Покрытые грязью руны остывали. Новых искр перстень не выбрасывал.
        Пока Ванька рассуждал, как перебраться через трясину, Таня удивленно разглядывала свою правую руку. Кисть проделывала быстрые движения, будто сжимала что-то тонкое и длинное. Таня внезапно поняла, что смогла бы полететь, будь у нее контрабас. Полететь не так, как старая ведьма летит на метле за кефиром, а слившись с инструментом в единое целое.
        Но это было далеко не все. Таня ощутила сухость во рту, осознав, что вспомнила латинские названия всех драконьих костей вплоть до самых мелких. Все это всплыло как-то вдруг. Неужели двойник расщедрился? Полеты и анатомия драконов раньше были запретной зоной. Теперь запретная зона оставалась только одна.
        Запретная? А если?.. У Тани закружилась голова.
        - Пламягасительный мяч - три очка? - быстро спросила она.
        - Ага, - кивнул Ванька.
        - А от Труллис-запуллис блокирующее заклинание Леос-зафиндилеос?
        - Ну да! Само собой! - рассеянно подтвердил Ванька и стал делиться с Таней планами, что можно заморозить трясину вьюжным заклинанием и пройти по льду.
        Глава 20
        Средненькое человечишко
        Самое страшное, что может произойти со всяким человеком, - это если его желания начнут сбываться. Если все пойдет по его собственной воле, а не по воле света о нем.
        Записи Древнира
        - Холодрыгус дубнякус фрост!
        Зеленая искра с шипением погасла в воде. Вода покрылась тонким льдом, но, едва Ванька наступил, лед затрещал.
        - Бесполезно! Моей магии не хватает!
        - Давай я! - великодушно сказала Таня. - Не напрасно же я толкала эту бочку! Холодрыгус дубнякус фрост!
        Две огромные красные искры врезались в воду. Болото вскипело, затянув воздух испарениями, и - тотчас застыло. Лед получился неровным: вскипевшая вода замерзла слишком быстро. Что-то осыпалось со стеклянным звоном. Ага, это та вода, что была в воздухе!
        Ванька опустился на колени и, приложив ухо ко льду, постучал.
        - Промерзло до дна!.. Но вообще-то это светлое заклинание!
        Толкая перстень, Таня зашагала по неровному льду. Замерзшие носки звякали и разъезжались. Неожиданно ветер донес со стороны железной дороги сторонний, не вписывающийся в свистящие жалобы камыша звук. Человеческие шаги?
        Таня тревожно взглянула на Ваньку. Тот ничего не услышал. Она хотела остановить его, но почему-то промолчала.
        Ближе к центру острова камыш исчез. Почва стала выше, суше, каменистее, что во многом объяснило, почему сосна смогла вырасти здесь. Внезапно Ванька остановился и присел на корточки. Таня ничего не замечала. Она скользила взглядом у корней дерева, но видела только траву, хвою, желтоватые шелушащиеся пласты коры.
        - Да тут же ничего… - начала она и осеклась.
        В ревматических, выступивших из земли корнях сосны пряталось маленькое гнездо. В гнезде едва заметная, потому что трава покрывала ей и спину, сидела серая невзрачная птичка. Ее красный клюв казался ягодой.
        Таня опустилась на четвереньки и, ощущая, как хвоя покалывает ладони, стала подбираться к гнезду. Красная ягода вскинулась над землей. Таня увидела два маленьких тревожных глаза. Надеясь напугать ее, птичка хлопала крыльями, распушала перья, распахивала клюв. Пух у нее на животе был выщипан, что делало птицу вдвойне смешной, похожей на подравшегося воробья.
        Когда, взмахивая крыльями, птица чуть сместилась, Таня увидела яйцо. Небольшое, не крупнее перепелиного, окрашенное так же, как сухая трава.
        Таня отпрянула. Она стояла на коленях, опасаясь сделать лишнее движение. Перед ней на расстоянии вытянутой руки, на сухом камыше, траве и мелких ветках, сплетенных беспорядочно, но прочно, прыгала крошечная птичка, которая одна на всем свете могла разбить Стекло Миров.
        Едва Таня отодвинулась, птичка опять перепорхнула на яйцо и прижалась к нему выщипанным животом. Ванька спокойно приблизился и присел рядом с птицей. При желании он легко мог ее коснуться. Таня с завистью отметила, что Ваньки птица не боится.
        - Привет чокнутым мамашам! Ну и что будем с тобой делать? - спросил он весело. - От кого защищать?
        Птица сделала несколько быстрых движений крыльями. Тане показалось: ее крыло прошло край соломенного гнезда, не повредив ему.
        - Ну, защищать всегда есть от кого! - внезапно произнес кто-то.
        Между Таней и Ванькой стоял Бейбарсов. На левой ладони он подбрасывал глаз Эринии, в правой - держал тросточку. Кокон невидимости, сизо-прозрачный, чем-то похожий на вареную луковицу, погасал на его плечах. Капюшон пузырился на спине, точно горб.
        - Удивительная птица! Огонь, камень, лава или снег - ей все равно, - продолжал Бейбарсов. - Но знаете, что самое приятное? Что сейчас она никуда от меня не денется!
        Он сделал быстрое движение тросточкой. Ее острый край пронзил серую птичку насквозь, пригвоздив ее к земле. Ванька вскрикнул, рванулся к птице, но… та лишь тревожно чирикала и заглядывала вниз. Тросточка Бейбарсова, не причинив вреда самой птице, задела яйцо, сдвинув его с места.
        - Ага! - сказал Бейбарсов. - Так я и думал: сама ты моей трости не боишься. А яичко-то того… не такое неуязвимое! Как насчет еще одной попытки?
        Он снова занес трость. Ударить второй раз он не успел. Ванька, оправившийся от растерянности, вскинул руку с перстнем.
        - Искрис фронтис!
        Бейбарсов был слишком увлечен птицей, чтобы вовремя вспомнить о Ваньке. Фронтисом его отбросило на полтора метра. Глеб упал. Ванька держал его на прицеле, придерживая кисть правой руки левой. Классическая стойка мага, метающего боевые искры.
        - Ты что, заболел? Ты его прикончил! - крикнула Таня, знавшая, что Фронтисом можно просадить кирпичную стену.
        Таня бросилась к Глебу и, перевернув его, стала искать оставленный искрой ожог. Не нашла и поняла, что искра была притянута костяным талисманом. Ванька подошел ближе, держа перстень наготове.
        - Он шевелится! Уйди! Искрис фро...!
        В следующую секунду лежащий неподвижно Бейбарсов подсек Тане руку, которой она опиралась на землю. Таня опрокинулась на Глеба, закрыв его своим телом. Все, что удалось Ваньке, это резко отдернуть кольцо. Боевая искра, миновав спину Тани, врезалась в землю. Бейбарсов махнул тростью, ударив Ваньку по локтю. Треснула кость. Рука бессильно повисла. Ванька со стоном упал.
        - Больно? - спросил Глеб сочувственно. - Мне тоже было больно!
        Валялкин стонал и пытался снять перстень с пальца сломанной руки. Перстень не снимался. Всякое движение причиняло Ваньке дикую боль. Он пытался привстать и падал.
        Убедившись, что снять кольцо Ванька не может, Бейбарсов отпустил Таню, встал и лениво потянулся.
        - Неудачник! Он меня даже не добил. Так и быть: пусть полюбуется, как мы с тобой ухлопаем птичку! Эй, Грутти, ты чего?
        Таня с яростью смотрела на Глеба.
        - Ты заслонился мной!
        - Правда? - удивился Бейбарсов. - А, ну да!
        - Ты мной заслонился!
        - Ты придираешься. В тебя бы он не выстрелил.
        Взгляд Тани споткнулся о перстень Эвмеда, лежащий от нее шагах в пяти.
        - И Чумья бы меня не повесила? - спросила она медленно.
        - Ну да! - расслабленно подтвердил Бейбарсов. - А что?
        - НИЧЕГО!
        Таня прыгнула к перстню. Пусть косточки его амулета отразят ЭТУ искру. От ЭТОГО кольца. Громадная, как тыква, искра прокатилась по ободу, однако прежде, чем она оторвалась, в землю в центре перстня Эвмеда вонзилась тросточка. Потом туда же вшагнул Бейбарсов. Он наклонился и сверху с интересом наблюдал за искрой. Искра описала пару кругов и погасла.
        - Не получилось? - огорчился Глеб. - Попытайся еще раз! Я подожду!
        Таня попыталась. На сей раз перстень даже не потрудился выбросить искру.
        - А ты не знала? Все боевые перстни имеют общее свойство. Они атакуют только то, что снаружи. И не видят того, что внутри, - пояснил Глеб.
        Таня бросилась выталкивать его из кольца, однако Глеб опередил ее. Его трость несильно щелкнула ее по лбу. Тело стало ватным. Таня поняла, что может шевелить только зрачками. Глеб бережно посадил Таню на землю внутри кольца и сложил ей руки на коленях.
        - Занятно! Даже не знал этого эффекта! Думал, просто парализует, а ты гнешься, как кукла! Ну-ка сложим из тебя фигурку «умоляющая Танечка»! - Он что-то сделал тростью, и Таня поняла, что стоит на коленях, просяще протягивая к нему руки.
        Таня яростно замычала.
        - Пожалуй, язык я тебе оставлю! Хочу получать комментарии! - Глеб, вернувшись, осторожно уколол краем тросточки ее щеку.
        - Не дождешься!
        - А мне кажется: дождусь!
        Он достал из кармана глаз Эринии и направился к птице титанов. Та упорно продолжала сидеть на гнезде. Было ясно, что яйца она не бросит. Глеб остановился.
        - Не думал, что все окажется так просто. Убить ее, оказывается, не сложнее, чем попасть из арбалета в забор! Стекло Миров даст трещину. Миры станут единым целым.
        - Ну так давай! Действуй! Только что за радость жить на помойке? - спросила Таня. Она не надеялась, что остановит Глеба.
        Бейбарсов цокнул языком.
        - Ну не скажи! Лучше быть первым на помойке, чем вторым в лучшем из миров!
        - Первым? - переспросила Таня. - С чего ты решил, что будешь первым? Трон навеки занят! Первой будет мать-опекунша!
        Глеб нахмурился.
        - Не называй ее так! Ненавижу это противное слово! Никакая она не мать! Она Чуми!!
        - КТО?!
        - Чуми! Девушка, которая обманула джинна Абдуллу! Она же молодая Чума-дель-Торт! Моя госпожа и повелительница!
        Глеб подбрасывал на ладони глаз Эринии. Зрачок пылал. Когда, переворачиваясь на лету, он случайно задевал ее взглядом, Таня ощущала сухой болезненный жар.
        - Не правда ли, странное совпадение, что именно ты изгнала Чуми из этого мира? Ты, так похожая на нее! Ты - это она! Вы одно целое!
        - Бейбарсов, очнись! Я не Чума-дель-Торт!
        Глеб, не слушая, жадно смотрел на Таню.
        - Как ты хороша! Как она хороша! Госпожа займет твое тело, я женюсь на ней и… мы будем править объединенным миром!..
        Бейбарсов, наклонившись, поцеловал Таню в лоб.
        - Теперь ты все знаешь! Прощай, Танья! Глупая, непоследовательная, бестолковая! Тебя должно радовать, что твое тело будет сидеть на троне!.. Здравствуй, прекрасная Чуми! Умная, властная, беспощадная!
        Он выпрямился и, готовый к броску, занес руку c глазом Эринии. Таня зажмурилась, готовясь к последней битве с Чумой, которая попытается захватить ее сознание. Но прошла секунда, другая - ничего не происходило.
        Таня услышала, как Бейбарсов удивленно вскрикнул. Таня открыла глаза. Глеб стоял на коленях и нетерпеливо расшвыривал сухие ветки и траву, составлявшие гнездо. Глаз Эринии лежал рядом.
        - Она улетела! - сказала Таня радостно.
        - Улетела? А яйцо? Что, утащила с собой? Это сделал твой Валялкин! Напрасно я не прикончил его сразу!
        Таня стала искать глазами Ваньку и убедилась, что Глеб прав. Ванька так и не скрутил перстень с пальца сломанной руки. Но он нашел выход. Подполз к птице титанов, прижал ее вместе с яйцом к груди и спрятался.
        Бейбарсов стоял у сосны и нетерпеливо вслушивался в шорох камыша, пытаясь определить, в какую сторону ползет Ванька.
        - Телепортировать он не может! Небось затаился где-то! Ну ничего! Я усилю боль! Он выдаст себя стоном!
        Что-то шепча, он стал поднимать трость, но внезапно опустил ее. Перед ним, скрестив на груди руки, стояла Жанна Аббатикова. Что-то подсказало Тане, что она здесь давно. Во всяком случае, заклинание невидимости почти погасло и сохранялось только на левом колене. Казалось, у Жанны нет колена, а нога состоит из двух независимых частей.
        - А ты тут откуда? Уйди, Жанна!
        Она не сдвинулась с места. Глеб попытался обежать ее, но не сумел, хотя Жанна внешне никак не пыталась ему помешать. А потом Глеб вдруг споткнулся на ровном месте и упал, выронив трость.
        - Жанна! Перестань! - раздраженно крикнул Бейбарсов.
        - Я Жа-а! А к-о ты, я не з-наю! Ве-ни м-е преж-его Г-еба! - глотая согласные, приказала она.
        Бейбарсов, пытавшийся привстать, вновь упал. Он был как пьяный, хватающийся за стены и деревья. Видимо, Жанна как-то подействовала на центр его координации.
        - Оставь меня в покое! Сама напросилась! - Дотянувшись до трости, Глеб атаковал свою подругу магией мертвой руки - одной из самых сильных в некромагии.
        Земля вздыбилась. Костяная рука размером с двухэтажный дом попыталась схватить Жанну и утянуть ее под землю. Аббатикова даже не попыталась убежать. Позволив пальцам обхватить себя, она сердито дрогнула челкой. Мертвая рука осыпалась прахом.
        У Гулеба отвисла челюсть. Он полагал, что магия мертвой руки не имеет отводов.
        - Ты хотел ме-я убить, но я те-я прощаю! - грустно пропела Жанна. - Я по-п-ежнему п-ошу те-я, нез-акомец! Отдай мне пре-него Г-еба!
        - Я прежний!!! Отпусти меня! - гневно крикнул Бейбарсов.
        Жанна покачала головой.
        - Я до-го обманы-ала се-я, ду-ала: ты разлю-ил или бо-ен, но те-ерь я ви-у - ты не он. Мой Г-еб был д-угим: за-отливым, нежным!
        - Я прежний!
        - Ты не пре-ний! З-аешь, почему та другая, похожая на ме-я, не про-илась в этот мир? Я не пус-ила ее! О-утила на-адение и от-азила его в са-ом на-але! Я ду-ала, мне все снится! Я спала тогда!
        Гулеб упрямо пытался подняться. Наконец ему это удалось. Он раскачивался, ловя равновесие и опасаясь сделать шаг. Лицо у него было сосредоточенное, как у человека, обучающегося ходить. Жанна насмешливо наблюдала за ним.
        Он качнулся к сосне и ухватился за ее ствол.
        - Ты не впустила Жанин Абот? Ты? Не верю! Она была сильнее!
        - Сом-еваюсь. Ма-ия де-о т-етье. Сильнее тот, кто лю-ит! Чем сильнее лю-овь, тем больше си-а, - спокойно пропела Жанна.
        - Лжешь! При начале атаки отразить ничего нельзя! Стекло Миров… - начал Гулеб.
        На гладком лбу Жанны дернулась нетерпеливая морщинка, и Гулеб замолчал, схватившись за рот. Таня увидела, что губы ему заплело корнями, прошившими кожу насквозь.
        - По-олчи, пожа-уйста, нез-акомец! Я любила те-я… нет, не тебя, другого… больше, чем любила о-а. А вот он, ви-имо, любил ма-о. По-ому и позво-ил себя вы-ес-ить!
        Глеб отпустил сосну. Покачнулся, жалобно зачерпнул рукой воздух и не то упал, не то грузно осел на землю. От Жанны его отделяло четыре шага - тростью не дотянуться. Он закрыл лицо руками и минуту сидел, раскачиваясь.
        - Ну хорошо! Забирай! Ты победила! - прошипел он.
        Потом его стало корчить, точно в припадке. Мышцы спины то напрягались, то расслаблялись. Голова задиралась так, что, казалось, шея сейчас сломается. Пальцы скребли землю. Видя, что он задыхается, Жанна заставила корни исчезнуть.
        - Жанна! - едва слышно позвал Глеб. - Жанна, это я!
        - Г-еб?
        - Двойник отпустил меня! Умоляю, помоги! Мне очень плохо!
        Жанна то протягивала к нему руку, то вновь опускала. Ее пальцы дрожали. Таня понимала, что она испытывает. Бейбарсов - не этот, а тот другой - был для нее всем: воздухом, счастьем, жизнью.
        - Г-еб, это, правда, ты? До-ажи!
        - Жанна! Вспомни зеленую свечу на сундуке! Помнишь, мы тайком зажигали ее? А череп маньяка с железными зубами! Ты целовала его, представляя, что это я. Ленка Свеколт подглядела и рассказала мне! Мы поклялись любить друг друга вечно! Что я говорил тебе тогда, вспомни!
        - Мы бы-и тог-а детьми! Никто чу-ой не может это-о знать! Г-еб не пустил бы ни-ого в эти воспоми-ания! - убежденно сказала Жанна.
        - Жанна, помоги! Скорее! Он возвращается! Он сильнее меня!
        Аббатикова двинулась было к нему, но тревожно взглянула на его трость. Глеб правильно понял взгляд и, далеко отбросив бамбуковую палку, протянул к ней руки. Жанна не выдержала.
        - Г-еб! - раненой птицей воскликнула она.
        - Не надо! - крикнула Таня.
        Жанна с досадой оглянулась на нее и… бросилась к Глебу. Прижалась к нему, с отчаянностью доверчивой любви закрыв глаза и запрокинув лицо. Он гладил ее по вздрагивающей спине.

«Неужели правда, Буй-Борс отдал контроль двойнику?» - удивленно подумала Таня.
        Внезапно Жанна вскрикнула и, обмякнув, провисла в его руках. Глеб встал. Таня заметила, что к нему вернулась кошачья ловкость движений.
        - Не могу поверить! Эта раскисающая дурочка отняла у меня Жанин Абот! - мрачно сказал Глеб.
        В предплечье у Жанны торчал узкий, длинный, со сточенной пробкой шип некромагусов.
        Глава 21
        Ораторис демагогис
        Мы очень часто не любим наших близких, потому что они делают что-то не так. Не хотят того, чего хотим мы, или принимают те решения, которые мы считаем глупыми. И это делает нашу жизнь невыносимой. Мы не понимаем, что, если бы близкие вдруг изменились и стали не хотеть того-то и не делать того-то - мы моментально бы придрались к чему-то другому.
        Йозеф Эметс, венгерский философ
        Глеб поднял трость, подошел к сосне и, очистив от травы и хвои небольшой участок земли, что-то на нем начертил. Потом вернулся к Тане и тросточкой опустил ее вытянутые руки.
        - Ты не поверишь. Впервые мне было кого-то жаль. Она хорошо ко мне относилась, - сказал Глеб.
        Таня попыталась плюнуть в него, но попала себе на подбородок. Губы были резиновые. Глеб заботливо вытер ей лицо. Некромаги не брезгливы.
        - Ты ее убил! - крикнула Таня.
        - Да нет, всего лишь усыпил. Когда Стекло Миров треснет, она объединится с Жанин… Она симпатичнее Жанин, ты не находишь? Сколько раз я просил Жанин бросить боевую гимнастику и не закачивать шею!
        Глеб сел на землю и вытянул ноги. Таня удивленно наблюдала за ним. Неужели Бейбарсов забыл о птице?
        - Надо немного подождать. Он сейчас сам приползет! - угадав ее мысли, сказал Глеб.
        - Кто приползет?
        - Твой Ванька!
        - Никогда!
        - Хочешь пари?
        Глеб не ошибся. Камыш зашуршал, и на поляну выполз Ванька, прижимавший к груди серую птичку. Ванька сухо кашлял. Он дополз до сосны, до того очищенного Глебом участка, и упал на живот. Таня увидела, что он судорожно дышит, а из глаз текут слезы.
        - Некромагия чистейшей воды! Я помог ему сбиться с дороги. Кроме того, внушил, что камыши горят… Смотри, он едва не задохнулся от несуществующего дыма!
        Глеб встал и, разминая ноги, зашагал к птице. Ваньке, должно быть, показалось, что Бейбарсов возник из дыма. Он попытался прижать к себе птицу, но Глеб оттолкнул его ногой и цокнул языком.
        - Ползи отсюда! Когда глаз ударится о землю, он обратит свою ненависть на то живое существо, которое окажется ближе всех, - сказал он и попятился, нашаривая глаз Эринии.
        Таня сделала невероятное усилие. Ей казалось: она заточена внутри ледяной статуи. Рывок, еще рывок! Руки не слушались, словно импульс, который посылает мозг, вообще не доходит до пальцев.
        Поняв, что победить некромагию ей не удастся, Таня изменила тактику. Отчаянно дернулась и, потеряв равновесие, завалилась набок, как кукла. Она лежала щекой на перстне Эвмеда и ощущала его настойчивый жар. Глеб не заметил этого. Она видела его узкую гибкую спину с темным пятном между лопатками.
        Таня знала, что, стоит ей шепнуть Искрис фронтис, раскаленная искра помчится к Глебу и прожжет его насквозь. Теперь-то Глеб снаружи кольца! Ничего его не защитит. Однако, чем дольше она смотрела на спину Глеба, тем меньше в ней оставалось решимости.
        В сознании Тани заметались невидимые весы. Ослушаться Чуму и спасти мир или остановить Глеба, но погибнуть самой? Как же мало времени, чтобы решить! Но теперь на весах была и жизнь Ваньки.
        Глеб укрылся за сосной и оттуда еще раз крикнул Валялкину, чтобы тот убирался. Упрямый Ванька остался на месте. Глеб занес магический глаз, переплетенный багровыми, как кровь, сосудами.
        - Иск… Ораторис демагогис! - отчаянно крикнула Таня, в последнюю секунду изменив заклинание.
        Крупная, с апельсин, искра с неотвратимой медлительностью прокатилась по воздуху к Глебу. В последнюю секунду тот обернулся, но было уже поздно. Искра врезалась ему в грудь. Глеб упал. Таня испугалась, что доза магии оказалась слишком большой, но тут он вскочил, занес над головой глаз Эринии и откашлялся.
        - Прежде чем уничтожить птицу титанов, мне бы хотелось обратиться к вам с небольшой речью! - сказал он хорошо поставленным голосом. - Я отдаю себе отчет, что большинство негодяев прокалывались именно на болтливости, однако уверен, что мне хватит ума не разделить их судьбу. Ведь я не просто негодяй! Я нравственный монстр!
        Таня слабо улыбнулась. Сработало! Заклинание многоболтательных магвокатов, да еще в усиленной дозе! Глеб будет произносить свою негодяйскую речь до позднего вечера.
        Однако некромаги есть некромаги. Иммунитет у них хороший. Внезапно Глеб замолчал, пытаясь что-то вспомнить. Глаза у него стали растерянными.
        - О чем я только что говорил? - подозрительно спросил он у Тани, наводя на нее бамбуковую трость.
        Это было опасное мгновение. Таня поняла, что обрадовалась рано.
        - Что ты ненавидишь птицу! - торопливо напомнила она.
        Лицо Глеба просветлело.
        - О да! Я ненавижу эту птицу! О как люто я ее нанавижу!.. Если всю ненависть мира собрать воедино, то даже в этом случае эта суммарная ненависть будет меньше…
        Оглядываясь на Глеба, Ванька схватил птицу титанов и, прижимая ее к груди, стал отползать. Глеб демонически расхохотался, наблюдая за ним.
        - Вот он уходит, жалкий Валялкин! Смотрите все! Уползает в камыш! Он думает, что спасется сам и спасет ее! Он думает, что сможет скрыться от меня! Ха-ха!
        Он взмахнул тростью, и над головой у Ваньки пронеслась точно невидимая бритва, срезая ветки и камыши.
        - Я мог бы уничтожить тебя, но я хочу, чтобы ты страдал! Молил о пощаде! Не правда ли, ты в ужасе? Ты дрожишь, несчастный?
        - Дрожу! - подтвердил Ванька, не забывая быстро уползать.
        Получив заверение в том, что Ванька смертельно запуган, Глеб просиял и пошел за ним, держа глаз над головой, точно факел.
        - Минуту, молодой человек! Вы забыли дать автограф! - напомнил кто-то.
        В последний момент Глеб отчаянно швырнул глаз Эринии в спину Ваньки. Не долетев до цели, глаз завис в воздухе. Глеб рванулся. Его держали Поклеп Поклепыч и Тарарах.
        Еще через секунду между Глебом и Ванькой материализовались Сарданапал и Медузия. Доцент Горгонова, одетая в дорожный греческий плащ, держала глаз Эринии и, цокая языком, строго смотрела на него. У Сарданапала в руках был боевой посох, о котором Таня только слышала мельком, но никогда его не видела.
        Медузия склонилась над Жанной Аббатиковой и вытащила шип.
        - Так я и думала! Такие же, как в Тибидохсе! - услышала Таня ее голос.
        Она подошла к Бейбарсову, скользнула легкими пальцами по его одежде и выудила еще два шипа. Глеб с ненавистью смотрел на нее. Покачав головой, Медузия присела на корточки перед Таней. Таня лежала щекой на кольце и не могла шевельнуться.
        - Видела шипы? У тебя такие же? - спросила Медузия тихо.
        Таня попыталась кивнуть. Шея не слушалась. Кивок вышел жалким. Медузия фыркнула и, не обыскивая ее, встала. Таня смотрела не на Медузию, а на Сарданапала. Тот подошел и, коснувшись ее боевым посохом, втянул парализующую некромагию. Таня увидела, что академик смотрит на нее и улыбается. Ей стало стыдно, но она поняла, что при всем желании не сможет выдавить слово «прости!».
        - Вы здесь давно? - спросила она.
        Сарданапал покачал головой.
        - Не слишком. Но на ораторис демагогис мы, безусловно, успели. И как ты спасла птицу, видели.
        Глеб не сопротивлялся: выглядел раздавленным и потухшим. Тарарах с Поклепом ослабили хватку. Бейбарсов боднул Тарараха головой, ударом колена в печень заставил Поклепа согнуться и, подхватив бамбуковую трость, метнулся в камыши.
        Питекантроп взревел и, вытирая окровавленный нос, рванулся за ним, но академик остановил его.
        - Не надо!
        - Как не надо? Он же убежит!
        - Далеко не убежит.
        - Почему?
        Сарданапал переглянулся с Медузией.
        - Разве ты ничего не заметил, Тарарах? За нами увязался малютка Клоппик! - сказала доцент Горгонова.
        Питекантроп не успокоился:
        - При чем тут Клоппик? Глеб - некромаг!
        - Правда? - вежливо уточнила Медузия. - А Клоппик просто малютка. Малютка Клоппик.
        С той стороны, куда убежал Бейбарсов, донеслись улюлюканье, вопли и - сразу после них серия оглушительных взрывов. Осколки измельченного льда осыпали остров.
        - Что это? - крикнула Таня, не слыша своего голоса.
        - Полагаю, бомбометное заклинание. Глеб попытался пустить в ход трость, а малютка Клоппик обиделся! - Академик поднялся с земли, отряхивая плащ.
        - Такого заклинания не существует!
        - Боюсь, что уже существует… И не только оно одно!
        Сарданапал ловко вскочил на камень и заглянул за стену шевелящегося от ветра камыша. Из незамерзшего болота с противоположной стороны насыпи вырастали столбы грязи и, складываясь в трехметровых воинов, строем шли разбираться с Бейбарсовым. Некоторые вместо оружия выкорчевывали железнодорожные рельсы.
        - О, грязевики! Насколько я понимаю, трость Глеба имеет власть только над костями и плотью. С глиной и рельсами ему будет малость посложнее, - с сочувствием произнес академик.
        Тарарах помогал Ваньке, чья сломанная рука висела как плеть.
        - Погоди! Это ерунда! Костеростки разберутся! - морщась от боли, Ванька опустился на колени перед разоренным гнездом и осторожно вернул птицу титанов. Птица недовольно оглянулась на него, распушила перья и стала торопливо щипать уцелевшую траву, приводя гнездо в порядок.
        - Как вы узнали, что я тоже?.. Только из-за шипов? - спросила Таня у Медузии.
        - Отчасти, - кивнула Горгонова. - Помнишь шип, который Ритка бросила на уроке? Я поговорила с ней начистоту. Мне удалось убедить ее, что я ей не враг. Правда, до этого момента мы несколько повздорили, и два этажа Тибидохса нуждаются в ремонте. Ваша Рэйто - так, кажется? - девушка с характером.
        - В этом я не сомневаюсь.
        - И все же она разобралась, что была пешкой Чумы.
        - Какая разница, пешкой или не пешкой? Теперь мы все подохнем! Умрем меньше чем через год! - сказала Таня безнадежно. Она снова жалела, что остановила Глеба. Ну жива птичка, ну уцелело Стекло Миров, а ей-то какая польза?
        Медузия с беспокойством смотрела на нее. Таня поняла ее взгляд неправильно.
        - Хотите, колечко подарю? Мне оно без надобности! - с вызовом сказала она, толкая ногой перстень Эвмеда.
        Тот оскорбленно взбрыкнул искрой, расколовшей сосну надвое. Обе ее части запылали.
        - Хорошее было дерево! Росло долго! - печально сказал академик.
        - Плевать! Одного не пойму: зачем я это сделала?
        - Ты не могла иначе. Потому я и послал тебя к титанам. Потому они и выбрали тебя. Все наши поступки - ступени огромной лестницы, которая ведет нас к самим себе. Все это было в твоем сердце! - торжественно произнес академик, но важность его голоса лишь рассердила Таню.
        - Чушь собачья! Я видела убитых людей! В моем сердце только полкило мяса! - сказала она упрямо. - Все шло прекрасно! Наши двойники были побеждены! Мы сломили их!
        - Да никого вы не сломили! Никто и не сопротивлялся! - возразил академик.
        Таня почувствовала правду и именно оттого, что это была правда, обозлилась.
        - Не сопротивлялся?!
        - Разве вода сопротивляется воде, а огонь огню? Так и ты изначально была одним целым с той Таней Гроттер, которую я держал в руках младенцем и которую, прости меня за это, мы отдали Герману Дурневу!
        - Ну и прекрасно, потому что мы скоро отбросим копыта! У нас не больше года!
        Академик поморщился. Он не любил не столько грубые понятия, сколько грубые слова.
        - Меди, они все повторяют одно и то же! Как заведенные! Что Ритка, что Таня… Почему они так уверены, что погибнут?
        - Потому что погибли все до нас! Все посланцы! У нас нет шансов! - отчаянно крикнула Таня.
        Медузия терпеливо вздохнула.
        - Это вам сказала Та-Кого-Нет?
        - Да!
        - Надежный источник сведений! Всегда ему доверяйте.
        - Так это ложь или нет? А как же те семь тел?
        - Какие еще семь тел? - нахмурилась доцент Горгонова.
        - Шурасик прочитал в «Сплетнях и бреднях»: «Семь молодых магов найдены мертвыми на Лысой Горе. Их вывернутые наизнанку тела…» И так далее!
        Медузия озабоченно оглянулась на Поклепа.
        - Кто у нас тут следит за новостями? Что это за история?
        - Вы забыли? - удивился Поклеп. - Помните, группа молодых магов с Лысой Горы связалась со стражами мрака? Возомнили себя злодеями мирового масштаба, но взбесили тартарианцев своей несговорчивостью.
        - То есть эти семеро не были… - недоверчиво начала Таня.
        - …посланцами Чумы? Разумеется, нет!
        - А остальные… В прошлые годы? Их же были сотни! Все прекрасные бойцы! Победители Великой Гонки!
        Вытянувшийся ус Сарданапала весело щелкнул ее по носу.
        - Да никто не погиб! Все они в человеческом мире, или в Тибидохсе, или на Лысой Горе… Все слились со своими двойниками и прекрасно существуют! Если кто и погиб, то исключительно по собственной инициативе.
        - Но почему тогда?..
        - Чума-дель-Торт лукава. Она не всегда лжет явно, но никогда не говорит и правды. Именно в этой жуткой смеси лжи и правды - ее сила. Иначе она не причинила бы столько горя!
        - Не понимаю! - Таня упрямо села на землю рядом с гнездом. Птица титанов торопливо работала клювом, подгребая под яйцо сухую траву.
        - Действительно, ни один двойник не прожил в нашем мире больше года! Но не потому, что их личности были уничтожены или растворены! В этом и состояла ложь, - продолжал академик.
        - Так они мертвы или нет? - с нажимом спросила Таня.
        - Разумеется, нет! Личности не имеют жестких границ и очертаний. Проходил год - и обе личности составляли целое. Их воспоминания объединялись, а ядро личности изначально было единым.
        - То есть они…
        - ДА, ЖИВЫ, ЖИВЫ, ЖИВЫ! - махая руками, крикнул академик, и Таня поверила не столько доводам, сколько этому его нетерпению и сердитости.
        - А за тебя, Таня, я рад вдвойне! Ты победила Чуму не только в этом мире! Зная о том, кто ты, Чума создала для тебя невыносимые условия. Надеялась либо сломить тебя нравственно, либо вырастить чудовище. Она не могла лишь одного - уничтожить тебя. Ее останавливало пророчество Древнира, которое она отлично знала.
        Скребется в сердце древний зверь:
        Чем больше любишь, тем меньше верь, -
        по памяти сказала Таня.
        - Ну, это лирика! Это не о том! - отозвался Сарданапал. - Тут явно имеется в виду ваше внутреннее состояние на момент вселения в тела двойников.
        Та, кто однажды мрак раздавила,
        Мраку жизнь даст, -
        это место самое многообещающее. Мрак раздавила - явно о тебе и о судьбе Чумы в нашем мире. «Мраку жизнь даст» - Чума видела в этом свой шанс на возрождение, - сказал Сарданапал.
        - А на самом деле: я пощадила Глеба, подменив Искрис фронтис безобидным заклинанием, - быстро сказала Таня.
        - Точно. Так и есть.
        Кто хочет жить, всегда скорбя?
        Всех ненавидь - люби себя!
        (Ну, снова лирика! Что тут скажешь!)
        Жизнь Тибидохса в ее руках:
        Если птица умрет, все рассыплется в прах.
        Плоть в клочья рвут, других не щадя,
        Но если погибнут, -
        Сарданапал замолчал и внимательно посмотрел на Таню.
        - Как мы оба знаем, пророчество дошло не полностью. Но догадаться можно. Древнир говорит о том выходе, который выберут некоторые посланцы. Главное, чтобы человек захотел измениться. Не остался навеки захлопнутой коробкой. Пожелал открыть себя для изменений, как это сделали Гуня и Гробыня. А остальное все можно исправить. Они были первыми из шести, кто это понял!
        Плоть в клочья рвут, других не щадя,
        Но если погибнут - спасут и себя, -
        попыталась угадать Таня. И по тому, как кивнул академик, она поняла, что не ошиблась.
        Сарданапал сунул руку в карман. На ладони у него лежал перстень дедушки Феофила.
        - Маленький подарок!.. Его нашел Готфрид. Если, конечно, ты согласишься обменять свое большое кольцо, - он оглянулся на перстень Эвмеда, - на другое, поменьше!
        Таня накрутила на палец перстень Феофила. Тот был чуть теплым и нетерпеливо потрескивал. После кольца Эвмеда он казался не таким мощным, зато его мощь можно было приручить. Не говоря уже о ворчании, которое вообще ни за какую магию не купишь.
        - А про прочее даже и не думай! - продолжал академик. - Вскоре все станет дурным сном! Когда в озеро бросаешь камень, идут волны. Но потом все исчезает, и озеро снова спокойно. И только немногие знают, что на дне лежит камень.
        - Но камень-то останется!
        - Останется память! И будут шесть учеников Тибидохса, объединивших опыт двух судеб! Шурасик - аналитический ум. Гуня - силу. Гробыня - верность.
        - Верность? Склепова?
        - Да, верность, которая лежит глубже ума. Ум заблудившийся, суетливый, любящий парадоксы, пшикающий искрами шуток, но под всем этим спокойная верность, уравновешенность и надежность. Потому мы ее и любим. Рита Шито-Крыто - неутомимое упрямство в достижении цели. Глеб - талант. Да, не смейся, талант. Он талантлив во всем, что делает… Надеюсь, Клоппик не разнесет его своими грохочущими заклинаниями и вскоре мы увидим прежнего Глеба! Я постараюсь, чтобы его новая личность не перевесила старой.
        - А Жанна кого воплощает?
        - Аббатикова? - Академик на миг задумался. - Девушка - спутница таланта, принимающая талант со всеми его фокусами. Хотя, на мой взгляд, фокуснический талант от гения весьма далек. Муза, иными словами… А вот ты, Таня!..
        - А я просто Танька… - торопливо перебила она.
        notes
        Примечания

1
        Вижу тебя и под кожей и снаружи, то есть: Вижу тебя насквозь! (лат.)

2
        Я сделал, что мог, кто может, пусть сделает лучше! (лат.)

3
        Бедствие - пробный камень доблести! (лат).

4
        Жребий брошен! (лат.)

5
        Самое худшее падение - падение чистейшего (лат.).

6
        Кто слишком спешит, тот позже справляется с делами (лат.).

7
        Здравствуй, цезарь, идущие на смерть тебя приветствуют! (лат.)

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к