Нф-100: Уровни абсурда Виктор Викторович Емский
        Игра-понятие универсальное для любой формы жизни во Вселенной. Включая ее создателей.
        Емский Виктор Викторович
        Нф-100: Уровни абсурда
        Виктор Емский
        УРОВНИ АБСУРДА
        Фантастический роман
        - Мама, угадай, на что больше всего
        похож желудь?
        - Ну-у-у, не знаю, на что угодно.
        - На другой желудь, мама!
        Разговор пятилетнего мальчика с матерью.
        Пролог
        НУЛЕВОЙ УРОВЕНЬ
        Древняя новгородская былина
        А и славен же купец новгородский Данила Куш. Ай да ловок в делах торговых сей муж славный. Не зря народ такое прозвище дал ему. В каких только землях не побывал Данила. И все к своей выгоде. Вот и в этот раз вернулся он, отягощенный богатым товаром, с ярмарки, которая проходит каждое лето в устье реки Мологи.
        Встретили его с почетом: жена дородная, двое сыновей - лентяев великовозрастных - да младшенькая доченька Милава, отрада очей отцовских и умница редкостная.
        И попарился в баньке купец знатный, и отужинал он с удовольствием, и принялся отвечать на вопросы семейства, томимого жаждой знаний, ибо всякому на Руси известно, что краеугольный камень в сплетне - новости, а лучший источник для столь важного душевного дела - купец странствовавший...
        И Данила рассказывал:
        - Ох, и богатая в Мологе ярмарка! В устье реки стоят ладьи и лодки, соприкасаясь боками. И перебраться с одного берега на другой можно по палубам аки посуху. А люд торгует всем, чем можно. И снедью, и одежей, и оружием, и скотом, и много чем еще... А чудес там - видимо-невидимо!
        Все семейство слушает, раскрыв рты от удивления, и лишь маленькая Милава не верит, говоря так:
        - Разве бывают чудеса на свете?
        - Бывают, родненькая моя, - говорит Данило и смеется. - Вот послушайте мой сказ далее. В один из погожих дней проходил я мимо загонов с животиною. И вдруг прямо передо мной через загородку перепрыгнули два здоровенных козла и во всю прыть поскакали к сосновому бору! Люди бросились их ловить, да и я не удержался, побежал следом. И вот мы подобрались к опушке, где и случилось первое чудо. Представьте себе, цапы вдруг с разбегу обхватили копытами две высоких сосны и принялись по стволам карабкаться вверх! Они мемекали так, что их крики были слышны даже на противоположном берегу Мологи! Передние и задние лапы у сей животины работали как обручи, попеременно обхватывая ствол и подтягивая туши вверх. Казалось, что козлы взбираются по деревам наперегонки! Люди внизу не верили своим глазам! Наконец рога цапов уперлись в первые ветки верхушек. И тут произошло чудо второе. Цапы замерли в верхотуре и хором проорали человеческими голосами:
        - Я первый!
        - Нет, я!
        Народ внизу лишился дара речи! Но этим дело не закончилось. Козел с левого от меня дерева крикнул тому козлу, который завис на правой сосне непонятные чужеземные слова:
        - Мы договаривались стартовать на счет три! А ты сиганул на два! У тебя фальстарт!
        - Ничего подобного! - ответил козел с правого дерева. - Я начал движение
        правильно.
        - Ах ты, козел! - рявкнул левый цап.
        - Можно подумать, что ты не козел! - гаркнул в ответ правый.
        - Ну, сейчас я тебе рыло набью! - крикнул левый.
        - Во-первых, рыло бывает у свиней, - ответил правый. - У козла же имеется морда, как правило - козлиная... А во-вторых, посмотрим еще, кто кому набьет!..
        И тут подоспевшие стражники пустили стрелы, и оба убитых козла, задрав копыта кверху, свалились с деревьев и шлепнулись на землю.
        Хозяева не захотели не то что продавать их бесовские туши на мясо, но даже не стали заниматься шкурами. Они их просто сожгли в костре! Ну как? Верите ли вы теперь в чудеса?
        Все семейство купца, вытаращив глаза, закивало головами. И лишь Милавушка произнесла:
        - Не верю я тятенька твоим сказкам.
        - Почему? - удивился Данила.
        - Потому что козлы не умеют лазить по деревьям, - серьезно ответила Милава. - А говорить по-человечьи - тем боле! Но самое невероятное то, что они себя обзывают козлами. Ибо кто ж себя так сможет обозвать, не поимев при этом сраму?
        Купец тяжело вздохнул и ответил на эти справедливые слова так:
        - Ты права, доченька... Но мне теперь остается не верить самому себе, ибо я действительно видел и слышал все это наяву...
        * * *
        "МОЛОГСКАЯ ЛЕТОПИСЬ"
        Церковная рукопись, запечатанная в глиняном жбане, который был выловлен весной
        2015-го года в водах реки Волги браконьерами, профессионально пойманными
        полицией в процессе проведения ежегодной операции "Нерест".
        Лето 6934-е от сотворения мира (год 1425-й от Рождества Христова)
        Страница 18, абзац 4
        ... и бысть серед людех гомон великий, токмо козел козла козлом обзываха и по соснам лазяша... то есмь блуда вельми окаянная, безбожным бесовством венчанная... се кривдой являха и анафему познаваха... сим поверил - сам козел есмь...
        ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
        НАЧАЛЬНЫЙ УРОВЕНЬ
        Глава первая
        Западная окраина Московского царства
        Год 1599-й от Рождества Христова
        Захар Степанов с отвращением сплюнул на затертые деревянные доски верхнего настила. Точнее - попытался сплюнуть. Во рту пересохло, и плевок не получился. Но Захар все равно инстинктивно растер предполагаемое место заплеванности ногой. "Что за гадость они мне наливали?" - подумалось ему. И тут же вспомнилось название - "Кальвадос". Название это мерзким не было, но Захара все равно передернуло. Он встряхнулся и, ворочая во рту шершавым языком, прислонился к бревнам стены...
        Город был старым. Гораздо старше Москвы, а, может быть, даже древнее Киева. И всегда Город сражался. Его постоянно хотели покорить, морили голодом в долгих осадах, пытались снести и поджечь деревянные стены и иногда это врагам удавалось. Тогда Город умирал на время, но все равно возрождался вновь. Видимо, стоял он в нужном месте и был лакомым куском для всех, проходящих мимо.
        Кто только не посягал на него! Сражались из-за Города русские князья между собой, ляхи с русскими, литвины с последними, татары с теми же и, бывало, даже немцы со шведами заходили (жили б тогда украинцы, они бы тоже за него бились, но об этом великом и древнем народе история Города почему-то умалчивает). Дрались, правда, все равно с русскими, из чего можно заключить, что Город был всегда русским, и потому окраинная его судьба зависела именно от этого обстоятельства.
        Как бы там ни было, но очередная война закончилась, и Город опять остался русским.
        Царь Борис наконец обратил на него внимание, и приказал укрепить Город как следует. По его распоряжению решено было построить вокруг Города внушительную каменную стену, дабы никакой супостат более не смог легко спалить западный оплот Московского государства. С этой целью и был послан в Город царский зодчий Федор Конь. И один из московских стрелецких полков впридачу. Для охраны Города во время строительства.
        Захар вспомнил свою молодую жену, оставшуюся в московской слободе, и загрустил. Стрельцам обещали, что поход будет временным и, дескать, они вернутся обратно в Москву. Но никто в это не верил, так как стена строилась уже несколько лет, а жалованье стали платить урезанное (такое, какое обычно получали стрельцы нестоличных полков).
        За жену он не переживал, так как она находилась под присмотром отца, служившего в другом московском полку, но встретиться с ней все равно хотелось. Причем в последнее время - все сильнее и сильнее...
        Перед взором Захара возникло милое лицо жены, но вдруг оно куда-то исчезло, и вместо него нарисовалась ряса, под которой явно угадывалась тугая и желанная задница попадьи Варвары, помогавшей махать кадилом своему мужу (отцу Онуфрию) во время каждой службы.
        Стрелец встряхнул головой и перекрестился.
        Он представил себе церковь, построенную в честь Евлампия Затрапезного, которую посещал здесь регулярно, и перекрестился еще раз. Но это не помогло. Перед глазами опять всплыла обтянутая рясой роскошная задница попадьи.
        Захар с ненавистью выругался матом и, подойдя к ближайшей бойнице, выглянул наружу. Там он ничего не увидел, поскольку Город окутала темная и безлунная ночь, а свет факелов выхватывал только верхнюю часть оборонного фаса. Тогда стрелец стал думать о новой городской стене.
        Решено было строить ее, не разрушая старую, чтобы во время неожиданного нападения враг не смог застигнуть Город врасплох. По мере возведения каменных стен деревянные сносились, и потому Город даже во время строительства оставался мощной крепостью. Но не всегда удавалось следовать планам зодчего.
        В некоторых случаях мешал этому рельеф местности. То бугор какой-нибудь обнаружится, то подпочвенные воды промоину явят. Поэтому небольшие участки старой стены тогда ломались сразу и на их месте тут же начинали класть камень. А возникшие в результате этого временные бреши усиленно охранялись. Особенно по ночам. Ибо каждый на Руси знает - время мирное предшествует военному. А когда придет военное время - не знает никто. Но оно все равно приходит. Причем, как правило, неожиданно. Вот в таком месте и стоял на страже Захар.
        Царский зодчий ответственно относился к своей работе, но все равно, опоясать город стеной - не варежки сшить. Потому строительство шло тяжело. То дожди мешали, то бояре, кравшие казенные деньги чуть ли не на лету...
        Стрелец подумал о том, почему зодчего звали Конем, и решил, что это не имя и не фамилия. Ибо, у какого же православного человека в роли отца могло появиться это копытное животное? Скорее всего, "Конь" - прозвище. И если принять во внимание, что царского зодчего вряд ли обзовут так за то, что он ржет как лошадь или вместо вина кушает овес, сам собой напрашивался вывод о некоторых других качествах Федора. И эти качества, а точнее - одно из них, не имело никакого отношения ни к количеству его конечностей, ни, тем более, к зодчеству.
        Захар представил себе коня во всех анатомических подробностях и хмыкнул. Потом сплюнул через левое плечо и принялся неистово креститься, попутно ругаясь матом. Видимо, ему действительно сильно не хватало любви и ласки, а если выразиться конкретнее - жены...
        На стыке старой и новой стен зияла брешь и потому защищала этот проход пушка. Она стояла внизу и сейчас служила центром веселья. Стрелец подошел к боковому краю настила и заглянул в провал. Внизу ярко горел костер, метались какие-то тени и слышались пьяные голоса. Это отдыхали пушкари.
        Захар, ворочая сухим языком, с завистью смотрел на блики шустрого пламени.
        Пушка была совершенно новым орудием и стреляла чугунными ядрами величиной с хорошую репу. Командовал там иноземец, один из нанятых царем Борисом. В последнее время их все больше и больше стало появляться на Руси. Царь считал, что кое-чему можно поучиться и у иноземцев. Хорошо это или плохо - Захар не знал. Но отдавал должное опытному начальнику пушкарей, которого смешно называли "канониром".
        Был тот канонир веселым и крепко пьющим испанцем, отчего подчиненные ему пушкари радовались жизни, и сами не просыхали вместе со своим наставником. Звали его странно для русского слуха - Хулио Мадильо.
        Захар от нечего делать стал у себя в голове перекатывать на всякие лады чужеземные имя с фамилией. Через несколько секунд из фамилии совершенно неожиданно исчезла буква "а" и вместо нее появилась "у". Захар, удивленно задрав брови вверх, хрипло рассмеялся. Ему захотелось исправить имя таким же образом, но после минутного раздумья он догадался, что этого делать совсем не нужно, потому что в имени и так все было в порядке. Прокрутив новое выражение у себя в мозгу, Захар ударился в скрипучий конвульсивный смех.
        Отсмеявшись, он вытер кулаком выступившие из глаз слезы и вспомнил утро.
        У одного из пушкарей - Сеньки Акимова - случились именины. Поскольку Сенька был давним другом Захара (и соседом, к тому же, по слободе), он пригласил стрельца на праздник, устроенный по этому случаю.
        Пили долго и много, а под конец испанец Хулио притащил маленький бочонок кальвадоса. Напиток оказался вкусным, но вот похмелье от него было тяжким. Хотя, если разобраться, все дело не в этом. А дело в том, что Захар в нынешнюю ночь на стражу не собирался. Он должен был заступить только завтра, причем совсем в другое место. Но в самый разгар именин прибежал десятник Минька Хомяк (холуй полусотника Василия Кривого) и сообщил, что Захару сегодня придется охранять верхнюю часть старой деревянной стены. Вот таким образом стрелец и оказался на посту, хотя совсем этого не ожидал.
        Захар вдруг понял, что ему стало совсем невмоготу. Он опустился на колени, осторожно на четвереньках подполз к провалу и, свесив голову вниз, крикнул, обращаясь к веселым языкам пламени:
        - Хулио, мурло твое гишпанское! Эй, Хулио!
        - Кто там ругается? - донесся пьяный голос Сеньки.
        - Да это я, Захар, - ответил стрелец. - Меня тут старую стену сторожить заперли. У вас там случайно похмелиться ничего нету?
        - У нас все есть, - ответил Сенька. - Но как я тебе подам? Взлететь мне, что ли?
        - Я сейчас спущусь, - с готовностью сказал Захар
        - Вот дурень! - воскликнул Сенька. - Хочешь пост бросить и отправиться за это на каторгу? Сиди уж там. А утром, как сменишься, приходи. Похмелим непременно!
        - Креста на тебе нет! - разочарованно сказал Захар, и отполз к ближайшей бойнице.
        Он тут же со злостью вспомнил полусотника Ваську Кривого, загнавшего его на самый гиблый пост. Разве это служба? Вон, другие стрельцы его полусотни посменно охраняют одни из городских ворот. Вот это стража! До утра спи - сколько хочешь. А как попрет народ на рынок, знай, обдирай крестьян как липку! Всегда сыт будешь и есть чем с полусотником поделиться...
        Захару подумалось, что в жизни ему никак не везет. Мало того, что полк его оторвали от сытой и беспечной столичной службы, так еще и полусотник почему-то взъелся лично на него. Даже самопал запретил брать с собой на службу!
        Правда, стрелец особо не горевал по этому поводу, так как огнестрельное оружие было тяжелым и таскаться с ним в мирное время совсем не хотелось. Но запрет на его ношение выглядел все равно обидным, и потому Захар чувствовал себя опальным.
        Он с досадой взглянул на здоровенный бердыш, прислоненный к стене возле ближайшего факела и, тяжело вздохнув, сказал:
        - Эхма!
        Вдруг что-то мягко шлепнулось возле ног стрельца. Захар пошарил руками и обнаружил небольшую медную флягу, вдетую в кожаный чехол. Он встряхнул ее, и она приятно булькнула. Снизу донесся задорный голос Сеньки:
        - Эй, Захар, нашел?!
        - Да! - радостно ответил стрелец.
        Он вытащил пробку и жадно присосался к горлышку. Но блаженство его тут же сменилось горьким разочарованием.
        - Да это же молоко! - взревела захарова глотка. - Причем кислое!
        - Га-га-га! - взвился снизу нестройный пьяный хор.
        Спустя несколько секунд из хора вырвался визгливый голос, который сообщил, коверкая слова:
        - На пост вино пить льзя нет! А млеко пить мочно есть да! Захерка пить млеко козла - да! А утром приходить пить кальвадос! Вива слюжба государева, да!
        - Ну, Хулио! Ну, Мадильо! - выругался от души Захар.
        Снизу раздался очередной взрыв хохота, и стрелец услышал в ответ:
        - Ты пить млеко, ты - не спать! Утром ты приходить, мы тебя - похмелить, мать твою иттить!
        Захар понял, что его обманули в самых лучших надеждах. Он внимательно посмотрел на флягу и, приложившись к ней, выпил ее до конца, так как даже такая трезвая жидкость как козье молоко все равно существенно облегчает жизнь человека, мучающегося похмельем.
        В животе у него тут же подозрительно заурчало, но Захар, не обратив на это внимания, со злостью зашвырнул флягу обратно в провал. Через мгновение до слуха стрельца донесся тупой звук удара, и снизу полыхнуло матерщиной. Захар довольно усмехнулся и прикрыл глаза.
        Он надеялся спокойно поспать, так как время было мирное и потому никаких нападений не предвиделось. Литовцы с поляками сидели тихо, а всяческие разбойники-станичники гуляли от этих мест далеко, и их можно было пока не опасаться.
        Внизу стихли пьяные вопли. Видимо, пушкари угомонились и улеглись отдыхать. Но костер у них все равно тлел, и один из подчиненных испанца Хулио своевременно подкладывал в него дрова. Не столько для тепла, сколько для постоянной готовности выстрелить из пушки. Потому внизу мелькали сполохи, пробивающиеся через неплотно подогнанные доски настила, и засыпающему Захару казалось, что он медленно, но верно приближается к аду, в котором его ждет стоящая на четвереньках попадья Варвара.
        Захар, облизнувшись, подошел сзади к желанному объекту, встал на колени, и уже собрался было разобраться с мешавшей ему рясой, но тут неожиданно между ним и попадьей возник полусотник Васька Кривой.
        Тряся лопатообразной бородой и кося единственным глазом, он проорал:
        - Так ты исполняешь государеву службу?! Да я тебя сейчас в Тобольск сошлю!
        Захар тут же проснулся и услышал шорох со стороны ближайшей бойницы. Но
        это его никак не заинтересовало, потому что живот стрельца неожиданно наполнился болью.
        В голове Захара сразу же вспыхнула взрывоопасная мысль: "Зачем я, дурень, пил молоко с похмелья?!". Но животу эта мысль совсем не помогла. Кишки выразили желание исторгнуть из себя все, что можно было исторгнуть. Но в первую очередь - продукт козьей жизнедеятельности. Захар вскочил на ноги и тревожно огляделся.
        Руки его, действуя инстинктивно, сорвали с живота широкий пояс с саблей, затем на доски настила упали кафтан и зачем-то шапка. Тут же возникло лихорадочное желание присесть на корточки с краю настила и подло наделать в провал. Но мозг Захара сходу отверг это предложение, так как оно было заведомо опасным. Где-то в глубине души сформировался точный прогноз событий, которые могли возникнуть после производства столь неосторожного действия. Во-первых, он четко осознал, что с утра ему точно не нальют кальвадоса, а во-вторых - замаячила перспектива получения множественных зуботычин, ударов в пах и прочих атрибутов последующего за этими действиями недомогания. Поэтому Захар, не думая больше ни о чем, спустил штаны к сапогам и вставил свой зад в ближайшую бойницу.
        Спустя секунду из глотки Захара вырвался блаженный вопль облегчения. Стрелец глубоко вздохнул и удивился тому, что вопль продолжил звучать. Захар прислушался и вдруг понял, что орал он не один. Кто-то поддержал его одухотворенный порыв. Теперь этот "кто-то" кричал, не переставая. Но звук доносился снизу.
        Захар убрал зад из бойницы, натянул штаны и осторожно высунул голову в отверстие, послужившее ему ранее спасительной отдушиной. Под стеной что-то двигалось и стонало во тьме. Стрелец вынул из гнезда ближайший факел и бросил его вниз.
        Пучок огня летел быстро, но за это время Захар с огромным для себя удивлением успел разглядеть приставленную к стене длинную лестницу. Она лишь на локоть не доставала до бойницы, и верхние перекладины ее были густо заляпаны продуктами недавнего захарова облегчения.
        Когда факел достиг земли, взгляду стрельца представился какой-то копошащийся внизу человек. Он, путаясь в полах длинного кафтана, пытался встать на ноги, но это у него не получалось. Наконец человек утвердился вертикально и растопырил руки в стороны. Голова его задралась вверх и он, по всей видимости, обращаясь к Захару, исступленно произнес:
        - Иттить твою налево! Ну зачем же так-то?! Чему тебя мать в детстве учила?
        Стрелец обалдело поинтересовался:
        - Ты кто?
        - А-а-а, - махнул рукой человек, - разговаривай тут с тобой, с засранцем! Тьфу на тебя!
        Он схватился руками за лестницу и принялся тянуть ее на себя, приговаривая: "Надо же, как воняет! Чем этих стрельцов кормят на ночь?"
        Как только лестница стала отклоняться от стены, до Захара дошло, что стоявший внизу человек несколько минут назад пытался тайно проникнуть в Город через верхнюю стенную бойницу. Это было странно, потому что канониры в проломе храпели как загнанные кони, и зайти через брешь можно было легко. Кроме того, попасть в Город через ворота было еще легче. Правда, только с утра...
        Рука Захара инстинктивно схватилась за верхнюю ступеньку лестницы и тут же отдернулась, так как пальцы влезли во что-то мягкое и неприятное.
        - Ага, сам же и вляпался, дурачина, - донеслось снизу. - Так тебе и надо, злыдень!
        Лестница дернулась вбок и тихо завалилась на землю. Человек схватился за конец
        стенолазного приспособления, и пошел прочь от крепости, волоча лестницу за собой по земле.
        Захар неизвестно для чего понюхал руку, хватавшуюся за лестницу, тут же скривился лицом и что есть мочи заорал:
        - Караул! Воры!
        Человек припустил бегом, и лестница вслед за ним загрохотала по обломкам строительного мусора. Откуда-то снизу послышался хриплый рев пушкаря Сеньки:
        - Кому спим?! Война! К бою!
        Там заметались языки пламени, замелькали тени, и возник нескладный хор матерных криков, заполнивший всю округу. И лишь вопли иностранного специалиста резко выделялись из сонма встревоженных голосов.
        - Порох сыпь! - кричал Хулио. - Ядро забей! Фитиль! Пальник! Пали, маму твой так!
        Грянул выстрел, и ядро со свистом унеслось в темную ночную даль. Издалека до ушей Захара долетел звонкий крик ночного лихоимца:
        - Дурачье дрисливое! Всю округу ни с чего разбомбите!
        И стало тихо.
        Глава вторая
        Захар, понурив голову, сидел на толстой деревянной чурке близ станка пушки и с содроганием вспоминал события, случившиеся после ночного выстрела. Перед его глазами до сих пор тряслась расхлюстанная борода полусотника Васьки Кривого, и в ушах звенел его рев.
        - Сгною супостата! - орал Васька, сверкая единственным глазом. - Мало того, что нализался перед службой и поднял ложную тревогу, так еще и всю стену обдристал! Сереть надо было перед заступлением на пост! Пост - святое место, и не то что сереть, даже думать об этом на посту не моги! Придут ляхи, глянут на стену и скажут - вот, мол, москали дристуны! И воевать, дескать, с ними не надо! И так обдристались! И что ты им скажешь на это? Да ничего! Опозорил государя, отечество и бога-мать впридачу!
        Захар встряхнул головой, и видение пропало. Он поднял взгляд и обнаружил перед собой пушкарей, скалящих в смехе зубы. Эти негодяи стояли перед лафетом полукругом и потешались над стрельцом от души.
        Им-то что? Их начальник - Хулио - иноземец. И потому отношение к нему особое. Ведь царь Борис не зря их сюда пригласил! Ну, подумаешь, выстрелил из пушки и разбудил весь город. Сотник Ванька Волков (боярский сын, морда - в два присеста не обгадишь) лишь зевнул, и приказал наказать стрельца, учинившего переполох. Теперь Захару предстояло мучиться на страже стены неопределенно долгое время. Причем по ночам. Более того, Васька Кривой пообещал сотнику лично приглядеть за нерадивым стрельцом и, если что опять случится не так, отправить супостата туда - не знаю куда, то есть в место, в которое никто даже телят никогда не гонял...
        Перед захаровым носом неожиданно возникла глиняная кружка, из которой резко пахнуло сивухой. Ее протянул Хулио (тощий как древко от бердыша испанец с пропитым лицом и красным алкоголическим носом).
        - Ты пей, - сказал он. - Пей и пошел на... Нет, не туда, как это... а-а-а, - на спать. Потом ночь будет. Ночь не надо орать.
        Захар с благодарностью принял кружку, выпил, закусил предложенным кем-то из пушкарей крендельком и отправился отсыпаться...
        * * *
        Следующая ночь выдалась еще чернее, чем предыдущая. Захар более к провалу не подходил. Он сидел, прислонившись спиной к стене, и прислушивался к звукам, долетавшим снизу.
        Там, как обычно, царило веселье. Пушкари смеялись, пили и орали. Иногда из шума многих голосов вырывался чей-то один, и Захар становился участником вечера воспоминаний, устроенного внизу.
        Так, например, Сенька Акимов рассказывал:
        - Как-то раз, когда я еще был не пушкарем, а простым стрельцом, послали нас отбивать очередной татарский набег. Шли мы, шли и наткнулись на их орду. Прямо в поле стояли кибитки... Ну, построились мы, зарядили самопалы и стали ждать. Крымчаки вскочили на коней и понеслись на нас тучей. Но они тоже не дураки. Шагов за двести остановились, и давай поливать нас стрелами. Из самопалов стрелять бесполезно (пуля не долетит), зато стрелы достают запросто. Вот вам и новшества! Да лучше бы у нас луки оставались, чем нынешние тяжеленные пищали! Мы бы показали этим разбойникам! А так - закрылись досчатыми щитами и стоим, ждем. Дать бы по ним из пушек резаными гвоздями! Но пушки - как всегда у нас на Руси бывает - застряли в грязюке перехода за два позади. Короче, стоим и ждем, когда это стадо натешится и посмеет напасть. А один из стрельцов (звали его Степкой Федотовым) только и делает, что задом к татарам поворачивается и сгибается как цапля, когда она рыбу ловит. Сотник наш дал ему кулаком в ухо и спросил, что это он врагам зад кажет? А тот отвечает: "У меня в штанах засунута сковородка. Когда я стою задом
к стрелам, мне никакого страху нету". Га-га-га!
        Снизу раздался взрыв хохота. Спустя несколько минут кто-то поинтересовался у Сеньки:
        - Ну и как дальше было? Он что, так и наступал гузном вперед?
        - Не успел, - ответил Акимов. - Когда начался бой, ему саблей сразу же башку снесли. Сковородка лишь слегка помогла...
        - Чем же она помогла? - спросил кто-то удивленно. - Она ведь зад прикрывала.
        - Когда крымчаки всей ордой понеслись на нас, Степка со страху облажался. А там же внутри сковородка! Глубокой оказалась... Вот и хоронили его без башки, но зато в чистых штанах.
        Внизу немного помолчали для приличия и продолжили веселиться далее.
        Через час пушкари завалились спать, и стало тихо. Захар, встав на ноги, приставил бердыш к стене и занялся заменой факелов. Он шел вдоль бревен, вытаскивал из гнезд потухшие палки и выбрасывал их за стену. Вместо них стрелец вставлял новые черенки, обмотанные пропитанной смолой ветошью, и зажигал их.
        Проходя мимо одной из бойниц, Захар неожиданно заметил мелькнувшую в ней тень. Он тут же вернулся и осветил это место факелом. Но ничего подозрительного в бойнице не было. Стрелец собрался двинуться дальше, но вдруг какое-то необъяснимое чувство тревоги овладело им, и он решил поступить по-другому.
        Громко топая сапогами, Захар удалился от бойницы на десять шагов, остановился на месте и крадучись вернулся обратно. Он прижался спиной к внутренней стороне стены, взял факел в левую руку, а правую сжал в кулак и отвел в сторону, подготовившись таким образом для производства удара по неведомому врагу.
        Ждать долго не пришлось.
        Раздался тихий шорох, и из бойницы осторожно высунулась чья-то патлатая голова. Она медленно повернулась влево, потом вправо и замерла на уровне рукоятки захаровой сабли, висевшей у того на поясе.
        Голова плавно задралась вверх, окинула взглядом крепкую фигуру стрельца и удивленно произнесла пронзительным голосом:
        - Оп-па на!
        Захар ничего по этому поводу не сказал, но зато сильно врезал кулаком правой руки в ближайшее к нему ухо болтливой головы, которая от такого гостеприимства болезненно дернулась и сразу же поникла. Из бойницы вывалилось бесчувственное тело нежданного ночного гостя и распласталось на деревянном настиле у ног крепостного стража.
        Стрелец схватил лихоимца за ворот кафтана, дернул его вверх и тем самым придал телу сидячее положение. Он прислонил вора к стене и, выставив перед собой факел, выглянул из бойницы. Увидев снаружи приставленную к стене лестницу, Захар почему-то совсем не удивился.
        Он тут же, не думая, осторожно ощупал пальцами верхнюю перекладину и, убедившись в ее чистоте, втащил лестницу внутрь крепости. Положив ее с краю настила, Захар вставил факел в гнездо, выхватил саблю и застыл напротив находившегося без чувств стенолаза.
        Вором оказался тощий мужичонка малого роста, одетый в длинный темный кафтан. Голова его заросла жестким волосом, вихры которого хоть и торчали во все возможные стороны, но ничуть не скрывали больших ушей. Продолговатое лицо красовалось хищным горбатым носом и заканчивалось книзу узкой козлиной бородкой. Захар, исходя из внешности нежданного лазутчика, пришел к выводу, что ночной вор был личностью крайне неприятной. Поэтому стрелец решил быть с ним осторожным.
        Наконец вор пришел в себя. Голова его поднялась с груди и глаза уперлись в лезвие захаровой сабли. Стрелец, вспомнив, как ему досталось с утра от начальства, со злостью в голосе строго поинтересовался:
        - Кто таков будешь?
        Незнакомец, продолжая глядеть на саблю, потрогал рукой вспухшее ухо, скривился от боли и ответил:
        - Оно тебе и знать не надо.
        Захар опешил от такой наглости.
        Надо же! Лезет человек ночью тайком на крепостную стену, отлавливается стражником и еще кобенится! Дескать, вам и знать не нужно, что мне тут понадобилось и вообще, мол, катитесь вы ко всем чертям с вашими вопросами...
        - Я сейчас башку твою козлиную отрежу! - кровожадно сообщил Захар и взмахнул саблей.
        - Как же, как же, - усмехнулся вор. - Нашелся тут главный отрезальщик...
        Он поднял голову и блеснул маленькими колючими глазками.
        Как бы ни хотелось Захару привести в действие свою угрозу, он знал, что этого делать не следует. Для таких вещей существуют специальные люди. А вдруг этот ночной вор - лазутчик тайный? В таком случае необходимо его допросить с пристрастием и выведать все вражеские секреты, которыми он может владеть. Если же этого хилого заморыша просто убить, то беды тогда точно не оберешься. Васька Кривой ни за что не поверит, что Захар не смог бы безоружного слабака скрутить в бараний рог. Поэтому стрелец опустил саблю вниз и задумался.
        Вор опять потрогал ухо и сам задал вопрос:
        - А это не ты случаем прошлой ночью гузном своим со стены светил?
        - Молчать! - гаркнул Захар. - Отвечай, кто таков?!
        - Так молчать или отвечать? - с ехидством поинтересовался лазутчик.
        Захар, пыхтя от злости, не знал, что на это ответить.
        - Все понятно, - утверждающе кивнул головой вор. - Дрисло ты дрисливое! Разве можно вот так вот, в упор, в живого человека гадить?! Я ведь почти на самом верху лестницы был! Представляешь, сколько мне лететь пришлось? Да я же чуть не разбился насмерть! А сколько времени мне пришлось кафтан чистить? Ты думаешь, он после чистки сразу вонять перестал? А то, что меня после этого чуть ядром не пришибло?! И главное - все так неожиданно... Где твоя совесть была, спрашивается, а?!
        Во время этой трогательной речи Захар вдруг ощутил некое чувство облегчения, которое быстро переросло в самое обычное веселье. Поэтому он хмыкнул и довольным
        голосом заключил:
        - Так тебе, вражьей морде, и надо! Неча по стенкам ночами лазить.
        - Да какой же я враг? - удивился вор. - Я самый обычный купец...
        - Как же, так я тебе и поверил, - сказал Захар. - С твоей рожей только обозы грабить, да девок насильничать.
        Он хотел еще что-то сказать по этому поводу, но вор вдруг расплылся в его глазах, а вместо него возникла попадья Варвара. Она, томно глядя на Захара, медленно размахивала кадилом, отчего ряса, прикрывавшая ее большую грудь, ходила ходуном.
        Захар яростно встряхнул головой и попытался перекреститься, но этого сделать не получилось, так как правая его рука держала саблю, а левой, как известно, ни один православный христианин креститься не будет, так как это грешно. Поэтому стрелец просто витиевато выматерился.
        - Сам такой! - донесся вдруг до Захара голос вора и стрелец тут же пришел в себя.
        Лазутчик встал на ноги и обиженно добавил:
        - И ступай туда же, куда меня послал! Как у тебя язык поворачивается такие слова говорить...
        Захар грозно рявкнул:
        - Ну-ка, сидеть! Куда это ты собрался? Сейчас я крикну, придет стража и заберет тебя. Пусть выясняют, зачем ты тут лазишь.
        - Не надо, - попросил лазутчик, озадаченно вертя головой по сторонам. - Сейчас я уйду, и ты меня никогда больше не увидишь. Где тут у тебя лестница, по которой можно спуститься в город?
        - Еще чего? - Захар начал опять злиться. - Где это видано, чтобы лазутчиков просто так отпускали?
        - Да никакой я не лазутчик! - с досадой произнес вор. - Я обычный купец. Мне просто надо было зайти в город через верх.
        - Зачем? Вон, ворота есть. Заходи с утра и до заката сколько хочешь. Сейчас время мирное...
        - Нет. Нужно было пройти именно в этом месте.
        - Но зачем же через стену? Внизу брешь есть. Там пушкари дрыхнут. Можно спокойно через них...
        - Опять нет, - вор обреченно взмахнул рукой. - Мне надо было зайти только через верх стены и спуститься в город с внутренней ее стороны. Эх, да что с тобой говорить? Ведь все равно не поймешь... Ладно, я пошел.
        Он вдруг сделал шаг в сторону.
        Захар, выставив перед собой саблю, заявил строгим голосом:
        - Стоять на месте!
        - Как же! - ответил вор и вдруг побежал по настилу в сторону провала.
        - Караул! - взревел Захар. - Воры! Туда нельзя бежать!
        Он захотел было крикнуть, почему именно нельзя бежать в сторону провала, плохо видимого в мелькающих сполохах факельного пламени, но нечаянно споткнулся о лестницу, с помощью которой вор взобрался на стену. Стенолазное приспособление тут же ухнуло с настила во внутренний двор крепости, и спустя секунду снизу донеслись звук тупого удара и рев, исторгнутый чьей-то мужской глоткой.
        Захар рванулся вслед убегавшему лазутчику, с замиранием сердца прислушиваясь к воплям, долетавшим из-под стены. Звучало всего одно постоянно повторяемое слово:
        - Убили!!!
        Сердце же у Захара замерло по той простой причине, что слово это орал Васька Кривой, голоса которого стрелец не мог не узнать. Сопоставив падение лестницы со звучавшими снизу криками, стрелец сразу догадался, куда, а точнее - на кого она приземлилась. Поэтому Захар понял, что выйти из этого непростого положения можно только одним способом. И способ этот - догнать и скрутить лазутчика!
        Он на бегу взглянул вперед и понял, что опоздал. Лазутчик, бесцельно мотыляя в воздухе руками, уже падал в провал. Миг, и он исчез из вида. Уши Захара резануло заполошным визгливым воем, и сразу же за этим послышался треск рвущейся материи. Стрелец, подбежав к провалу, рухнул на живот и свесил голову вниз.
        Как по мановению какого-то невидимого дирижера из-за туч вдруг выглянула огромная полная луна и в ее свете глазам Захара явилась картина абсолютно свинского хаоса, царившего внизу.
        Телега с полотняной крышей, в которой спали пушкари, лежала на боку. Льняной верх был порван и внутри опрокинутой телеги копошились люди. Захар догадался, что лазутчик шлепнулся прямиком на крышу пушкарской повозки. Поэтому стрелец, пытаясь перекричать вопли Васьки Кривого, рявкнул:
        - Держите вора! Он к вам прямо в телегу сиганул!
        Пушкари услышали захаровы слова и стали ловить вора. Ночь наполнилась новыми звуками, к которым не перестали примешиваться старые. В целом это выглядело так, как будто сто чертей пытались поймать сто первого и не могли этого сделать ввиду своей общей черноты и одинаковости. Захар услышал следующее:
        - Поймал!
        - Дурак, да это же я, Ванька!
        - Ой, а чего ты дерешься, раз Ванька?
        - Дурачье дрисливое!
        - Убили!
        - Это ты, Хулио?
        - Сам ты Хулио!
        - Убили!!
        - Держу! За палец!
        - Каррамба!
        - Кто на меня мочится? Ой, это не палец?!
        - Каррамба!
        - Степанов! Сволочь! Меня Степанов лестницей убил!!!
        - Дристуны безмозглые! Тьфу на вас!
        - Хулио!
        - Я Сенька, а ты, так уж и быть - Хулио! Нос отпусти, харя твоя слепая!
        Захар, тревожно слушая этот концерт, вдруг увидел, как мимо ствола пушки промелькнула какая-то размытая фигура, которая споро выбралась на луг и побежала по траве прочь от крепости. Длинные полы кафтана разлетались в стороны, и казалось, будто огромная черная ворона пытается взлететь с разбегу.
        - Вон он! Бежит по полю! - отчаянно крикнул Захар.
        Возня в телеге тут же прекратилась, и пушкари занялись делом.
        - Заряжай! - скомандовал Хулио надтреснутым голосом.
        И зарядили.
        - Пали! - крикнул Мадильо.
        И выстрелили.
        Ядро со свистом унеслось в поле и взрыло землю далеко впереди бегущей фигуры. Она приостановилась и до ушей стрельцов донеслось:
        - Кривоглазы косорукие!
        - Ах, так? - обиделся Хулио. - Заряжай!
        И пошла огненная потеха! Захар, наблюдая за пушкарями, с удивлением отметил, что такой скорострельности он еще ни разу в жизни не видел. Пушка грохала, ядра уносились в поле, а фигурка начала бегать зигзагами как заяц, удирающий от волка. Оттуда долетали всякие обидные слова. Что-то про дристунов и косоглазых москалей. Но через некоторое время фигурка скрылась из вида и стрельба прекратилась. Правда, тихо не стало все равно, так как под стеной продолжал бушевать полусотник.
        - Ну, Захарка! - орал он. - Ну, гнида! Пожуешь ты у меня сибирского снега!
        Стрелец поднялся на ноги, весело посмотрел на полную луну и совсем неожиданно для себя громко расхохотался.
        Глава третья
        Захар, прислонившись спиной к деревянной стенке, хотел спокойно заснуть, но не смог, так как его стали одолевать тяжелые думы. Он пытался отвлечься от них образом попадьи Варвары, но сегодня она почему-то не вызывала у стрельца никаких греховных мыслей. Более того - при попытке представить попадью в соблазнительной позе, Захар начинал видеть за ее спиной долговязую пузатую фигуру отца Онуфрия, который совсем не по-поповски показывал стрельцу кукиш и при этом зверски скалился.
        Захар вспомнил утро, и настроение его стало еще более мерзким.
        Оказалось, что полусотник Васька Кривой (на самом деле он носил фамилию Бахметьевых, а глаз ему выбили стрелой татары в той же битве, о которой рассказывал Сенька Акимов) крался прошлой ночью под стеной с целью проверить, чем занимается Захар во время пребывания на страже.
        Свалившаяся сверху лестница стукнула полусотника по голове, и Васька, попытавшийся отпрыгнуть в сторону, запутался в перекладинах и вывихнул себе ногу. Поэтому он и орал так долго под стеной. Но вызванный стрельцами полковой коновал быстро вправил полусотнику сустав, и тот сразу же разобрался в случившемся ночью безобразии.
        Само собой, виновником был назначен Захар, и стрелец нисколько этому не удивился. Перед его глазами до сих пор маячила обмотанная тряпками голова Васьки, которая плевалась следующими словами:
        - Мать-перемать, в бога-душу отымать! Где супостат, а? Пускай прошлой ночью он
        тоже был, хотя я в это не верю! Почему ты его нонеча не скрутил, а? Зачем тебя на стену
        поставили? Чтобы ты дристал сверху? Конечно, пока врага нету, можно и погадить в пустоту! Попробовал бы ты на литвинов погадить! Они б твою гадильню тут же ядром бы заткнули!
        Захар, встряхнувшись, попытался выбросить полусотника из памяти, а вместо него впустить в голову Варвару, но ничего из этого не получилось. Васька упрямо сидел в мозгу, и выходить оттуда не собирался. Более того, он продолжал орать. Стрелец опять вынужден был прислушаться к его словам:
        - Завтра приедет полковой голова (пятисотник Михаил Зайцев), и я ему все про тебя, про злыдня, расскажу! Поедешь острог дальний охранять! В тот Тобольский край, куда даже Ермак телят не гонял! А если и гонял, то совсем недолго, потому что догонялся на свою голову...
        Захар, вспомнив молодую жену, начал с нею мысленно прощаться. Он попытался представить себе ее тело, но не смог.
        Стрельцу вдруг подумалось, что если его сошлют в тобольские края, то о жене можно будет вообще забыть. Зато ему вспомнились рассказы о тех местах.
        Говорили, что с женщинами там проблем нет. И любой стрелец будет в этом деле всегда сыт. А женщины там - совсем другие! С выпуклыми скулами, с черными глазами и волосами, с крепкими задами и еще, ко всему прочему, слушают мужчин, не суются в их дела, и сковородками не дерутся!
        Захар попытался представить себе такую женщину, но вместо нее наконец-то возникла попадья (правда - с раскосыми глазами). Он, блаженно улыбаясь, попытался ее поцеловать, но неожиданно рядом с ним что-то звякнуло, и Захар вынужден был проснуться.
        Он, тяжело дыша от пережитых во сне ощущений, прислушался к окружавшим его звукам и понял, что кто-то с внешней стороны стены бросает что-то в надежде перебросить это что-то через верх.
        Предмет лупился в стену и никак не хотел через нее перелетать. Захар, не удивляясь этому факту, продолжал сидеть и ждать. Наконец раздался характерный звук зацепившегося за дерево железа. Захар встал и тихо подошел к месту предполагаемой измены.
        Рядом с одной из бойниц в бревне крепко торчала трехлучевая железная кошка. Привязанная к ней толстая веревка уходила за стену. Она подергивалась, и стрельцу стало ясно, что кто-то лезет по веревке вверх. Более того - Захар ни секунды не задумался над тем, кто бы это мог быть. Перед его глазами тут же всплыла гнусная рожа вчерашнего лазутчика. Стрелец кровожадно усмехнулся.
        Сначала ему захотелось перерубить веревку саблей для того, чтобы ночной тать с воплем грохнулся вниз. Но, вспомнив о том, что патлатый лихоимец уже неоднократно падал с самой верхотуры и постоянно при этом оставался цел, стрелец отринул прочь свое желание.
        Перебрав в уме варианты различных военных хитростей, Захар решил дождаться появления над фасом ненавистной головы и с вопросом - "Почем рожь нонеча?" спровадить лазутчика ударом ноги в ночной полет. Такое действие должно было, по мнению стрельца, существенно увеличить скорость вражьего падения и более основательно впечатать его тело в землю.
        Но неожиданно в голове у стрельца закрутились снежные вихри, завыли волки, и он понял, что не следует направлять длинноносого пройдоху в воздушное путешествие. Ведь если его поймать, то сердце стрелецкого головы обязательно растает. Тогда и Тобольск останется там, где стоит. И не надо будет туда ехать. Чай, своих стражников в острогах хватит...
        Захар от нетерпения сжал кулаки и замер.
        Веревка испустила последнюю дрожь, и над фасом показалась голова. Стрелец нисколько в своих ожиданиях не ошибся. Над верхним брусом стены торчали патлы вчерашнего проходимца, и его длинный нос усиленно дышал в такт тревожно бьющемуся захарову сердцу.
        Нос повернулся к стрельцу, замер на секунду и Захар услышал:
        - Опять двадцать пять!
        - Почем рожь нонеча? - выдал стрелец заготовленную ранее фразу.
        Рука его метнулась вперед, схватила ворот кафтана лазутчика и резко дернула на себя. Вор перелетел через верхний брус стены как мешок репы. Грохнувшись на доски настила,
        лазутчик тут же потерял сознание. Захар, не мешкая, достал из кармана моток веревки и быстро связал ему ноги. Потом взял в руки бердыш и концом его древка слегка стукнул по голове незадачливого лазутчика. Тот сразу пришел в себя.
        Глядя мутными глазами на Захара, ночной проходимец тихо сказал:
        - Ну чего ты пялишься? Видишь, жизни мне нет. Надо мне здесь пройти. И все...
        Слова эти прозвучали столь тоскливо и безнадежно, что у Захара замерло сердце. Ему показалось, что он явился причиной всех бед и горестей невинного человека. Стрелец прислонил бердыш к стене, сел на корточки перед лазутчиком и спросил:
        - Слышь, скажи ради бога, ну чего тебе здесь надо, а?
        Патлатый подергал связанными ногами и ответил:
        - Мне нужно просто залезть на стену, спуститься с нее и дойти до храма Евлампия Затрапезного. Только в этом месте и только ночью.
        - Зачем? - удивленно спросил Захар.
        - Я не ведаю сего, - тяжко вздохнул патлатый. - Но зато я знаю, что как только сделаю это - жизнь моя вернется ко мне опять. Я ведь действительно купец. У меня в Чернигове две суконные лавки...
        - Ты что, юродивый?
        - Не знаю, - махнул рукой патлатый.
        Он повертел головой из стороны в сторону и вдруг, наклонившись к стрельцу, горячечно зашептал:
        - Понимаешь, нашло на меня что-то! Вот знаю, что надо сделать, а зачем - неведомо мне! Может, бесовская сила мною овладела, может - божья благодать свалилась на темечко. Мне от этого не легче. Да и какая разница, если я ничего с собой поделать не могу? Лезу и лезу на стену, как проклятый... И буду лезть, пока не выполню поручения, навязанного мне неизвестными силами, или пока не убьет кто-нибудь, типа тебя...
        - Так тебе, мил человек, в церковь надо, - оторопело сказал Захар.
        - Я туда и иду! - воскликнул патлатый. - Только поверху, понимаешь? Почему, зачем? Не знаю я! Но ничего не могу с собой поделать!
        Лазутчик опустил голову на грудь.
        Захару почему-то стало жалко собеседника. Но в спину вдруг дунул холодный ветер, который заставил стрельца поежиться. В голове крепостного стража тут же всплыла двухцветная (черно-белая) лубочная картинка, которую он видел у одного из своих соседей по слободе. На ней был изображен ветхий домишко, занесенный снегом по самую крышу. Сверху картинки полукругом топорщились кривые буквы, которые гласили: "Тобольск". Рядом с сугробом стоял подбоченясь здоровенный медведь с нахальной мордой. Под ним имелась еще одна надпись: "Добро пожаловать". Именно по этим буквам и учил Захара читать безногий дед Прошка.
        Стрелец вздрогнул и отбросил сентиментальность прочь.
        - Ничего, - сказал он. - Сейчас я сдам тебя городской страже, и твое безумие тут же пройдет. В острог по пятницам приходит отец Онуфрий. Он тебе прочтет парочку молитв, и ты, очистившись, станешь голубем сизокрылым. Чистым, аки агнец.
        Патлатый сжал губы и полез правой рукой в пазуху. Захар напрягся, ожидая от этого действия какой-нибудь подлости. Но рука лазутчика вынырнула наружу лишь с небольшим мешочком. Трясущимися пальцами патлатый развязал тесемку и высыпал в левую ладонь кучку призывно звякнувших монет. У Захара глаза полезли на лоб. Даже в неярком свете факелов было видно, что в руке у лазутчика тускло блестело золото!
        Захар вспомнил, что обычно жалованье платили серебром. Раз в год голова выдавал рядовым стрельцам целых четыре рубля (в Москве давали десять, но - столица есть столица). В прошлом году, правда, жалованье выдали медью, и мешок с монетами пришлось тащить в стрелецкую избу с натугой. Но золото стрельцы видели только во время войны, когда потрошили вещи поверженных врагов. Войны же давно не было.
        Захар завороженно смотрел на ладонь патлатого, пересчитывая в уме медяки, полученные в прошлом году, и пытался сообразить, сколько же рублей сейчас находится перед ним. Сообразив, стрелец впал в тяжелый ступор.
        Рука патлатого медленно и нежно выдвинулась вперед, и золото заблестело перед самым носом Захара.
        - Возьми, - свистящим шепотом сказал патлатый. - Здесь двадцать турецких динаров. Это огромные деньги.
        Захар с корточек грохнулся на колени и промычал что-то невразумительное. Патлатый, ерзая задом, переместился поближе к стрельцу и, толкая руку вперед, зашептал навязчиво:
        - Пойми ты, я все равно должен здесь пройти! Ты можешь сейчас взять эти деньги, рубануть меня саблей и перебросить через стену. И никто ничего не узнает. Лез, понимаешь, вор через стену, стрелец защитил Город от супостата, - честь ему и хвала! Но ведь ты не такой. Ты - не злодей. У тебя на лице это написано. Потому говорю тебе - возьми деньги, а я пойду себе потихоньку. Я ведь не враг и Город не спалю...
        Захар, слушая горячечный бред лазутчика, видел в своем мозгу совсем несообразные с происходящим картины. Он просто прикидывал, что и куда девать. Если, например, дать Ваське Кривому золотой (а лучше - два), то полусотник сразу же забудет все прегрешения Захара и даже лестница, прилетевшая ему в голову, никак не испортит их дальнейших взаимоотношений. Но был еще сотник...
        Стрелец, пересчитав все по-новому, решил, что Ваське нужно дать сразу пять динаров. Пусть сам решает, сколько сунуть сотнику, а сколько оставить себе. Захар почему-то был уверен, что Кривой в этом вопросе не прогадает. Ну а полковой голова (пятисотник) вообще ничего не узнает о ночной пальбе из пушки. А если даже и узнает, то сотник что-нибудь соврет ему по этому поводу. И вообще, какая разница, что там дальше будет? Деньги уплачены? Да. Все! У каждого кулика свое болото. Нечего башку по этому поводу напрягать. Тем более - остается еще пятнадцать монет! В крайнем случае - пятисотнику можно будет дать сразу пятерку. А десятка останется!
        Захар представил себе свою жену в длинной собольей шубе и улыбнулся. Тут же возникла перед ним попадья Варвара в рясе, отороченной горностаевым мехом, и улыбка слетела с его губ.
        Патлатый тем временем подобрался совсем близко к своему стражу. Он, жарко дыша, шептал и шептал:
        - Ну что ты, служивый, возьми и отпусти меня, несчастного...
        Захар забрал у него из руки монеты и сказал:
        - Уговорил, бес лохматый. Иди отсюда.
        - Ноги развяжи сначала, - обычным противным голосом сказал лазутчик.
        Захар освободил его ноги от пут. Тот встал и нагло поинтересовался:
        - Где тут у тебя лестница?
        - Вон там, в двадцати шагах справа, - ответил стрелец.
        - Ну-ка, проводи меня! - приказным тоном повелел патлатый.
        - Сейчас, - ответил Захар, вставая в полный рост. - Провожу обязательно. Только пинками. Полетишь, как дрозд по весне. И лестница не понадобится.
        - Не надо, - миролюбиво сказал патлатый. - Я уж как-нибудь сам.
        Он, не попрощавшись, побежал в указанном Захаром направлении. Через минуту его
        шаги дробно застучали по лестнице, и после этого наступила тишина.
        Захар, улыбаясь, смотрел на полную луну, опять выглянувшую из-за туч. Неожиданно поднявшийся теплый ветер дул ему в спину и никак не напоминал о Тобольске. Но вдруг случился порыв, и уши Захара уловили странные звуки, которые сложились в одно слово. И слово это звучало так:
        - Прошел... прош-шел... прош-ш-шелл...
        Шелест ветра
        - Один-ноль.
        - Теперь моя очередь ходить.
        - Нет. Раз я победил, значит - выбираю. Поэтому ходить опять буду я.
        - Хорошо. Только что-то бедно у тебя получается. Фантазии не хватает. Одно слово - демиург. Да и то - будущий. Два вида материи настрогать много ума не надо.
        - Зато ты, как там это называется... а-а-а, биореактор, что ли?
        - Биоконструктор.
        - Вот-вот. Зачем тебя туда понесло?
        - Способности.
        - Как же... Неужели интересно создавать каких-то ползучих гадов?
        - Ну, не только гадов. Есть еще и мыслящие существа.
        - Разница невелика. Посмотри на этих, которые внизу. Среди них есть такие, по сравнению с которыми любой ползучий гад выглядит прекраснейшим из созданий!
        - Да. Но ведь и материя, производимая демиургами, не является однородной субстанцией. А профессия биоконструкторов имеет несколько смежных специальностей. Одна из них - биокорректоры. Я хочу стать именно им. Биокорректор имеет возможность исправлять то, что получилось плохо.
        - Мне кажется, что все равно ты попал не туда. Вот я, например, хотел стать демиургом. Ты только представь: огромные галактики величаво вращаются вокруг своей оси, плюются фонтанами пламени, булькают темной материей... И над всей этой звездной свалкой находишься ты, Творец мирозданий!
        - Красиво, но тупо. Произвести кусок камня или тряпки не составит труда. А вот создать мыслящее существо - совсем другое дело. Кстати, хватит трепаться. Я еле смылся с занятий. Кастраторы вконец достали. Заставляют изучать то, что никогда в будущем не пригодится. Взять, например, теорию триангулярного синтезквантуса...
        - Чего-чего? Какого вантуса?
        - Сам ты вантус! Сразу видно, что демиургов ничему не учат, кроме как материю выталкивать из...
        - Я тебе сейчас вытолкну! Давай подеремся?!
        - Не стоит. Времени нет. Ведь мы уже не дети. Это раньше можно было драться, сколько хочешь, да по деревьям козлами скакать, а сейчас - увы. Если ты хочешь поиграть, то должен помнить, что дорога каждая космическая минута.
        - А что это за термин?
        - В том месте, где мы сейчас находимся, космическая минута - то же самое, что и обыкновенная секунда, только в шестьдесят раз массивнее...
        - Издеваешься?
        - Нет, ха-ха-ха!
        - Ну, смотри, биоредактор!
        - Биокорректор!
        - Не имеет значения. Сейчас я тебе задам! Хожу!
        - Давай! Я готов!
        Глава четвертая
        Англия. Начало восемнадцатого века.
        Быстрый бриг Томаса Бэнгла избороздил десятки морей и несколько океанов. Капитан корабля побывал во многих заморских странах, и, как говорится, - повидал свет. Сотни раз Томас Бэнгл оказывался на краю гибели. Он боролся с тайфунами и ураганами, удирал от пиратов и даже, бывало, отбивался от последних, размахивая кривой абордажной саблей.
        Злые языки, правда, говорили, что Бэнгл сам в свое время пиратствовал вовсю и бриг его был приобретен на выручку от вышеупомянутой морской деятельности. Но доказательств этим утверждениям не было (впрочем, как и свидетелей, которые мирно кормили своими телами морских обитателей) и потому злые языки оставались просто злыми языками, а своим трепом никаких последствий для капитана не несли.
        Как бы там ни было, но возраст взял свое, и капитану пришлось продать гордый и быстрый бриг. В одном из предместий Лондона Бэнгл купил добротный двухэтажный дом, вложил накопленные за долгие годы странствий деньги в акции Ост-Индской компании, и стал жить припеваючи.
        Соседям он рассказывал, что всю жизнь занимался доставкой чая из Индии к берегам Нового Света. Но те ему не верили. Исходя из благополучия Бэнгла, они считали, что Томас нажил деньги на торговле живым товаром, и поэтому обзывали его работорговцем.
        С ними трудно было спорить, потому что этим видом деятельности в то время не занимался только ленивый, а маршруты чайного пути из Индии проходили как раз вдоль берегов западной Африки. Да и фамилия Томаса ассоциировалась с грубыми оковами, в которых руки и ноги несчастных пленников виделись зажатыми самыми изуверскими способами...
        Кстати, Бэнгл с этими утверждениями не спорил. Томас плевал на мнение окружавшего его ханжеского мира, и даже не пытался никого из соседей переубедить, доказывая, что все они сами являются рабами, только не замечают своего рабства в упор. Он предпочитал наслаждаться покоем в своем доме.
        Томас нанял приходящих кухарку и горничную. А вот на роль слуги он взял отставного матроса Джеральда Томпкинса, с которым ранее прошел огонь, воду и даже несколько приступов белой горячки. Сей проверенный временем соратник получил в доме комнату, и стал жить там постоянно. Кроме того, с ними поселился еще один обитатель, права которого были никем и ничем особо не ограничены. Звали его - Фунт и был он большим болтливым попугаем.
        Основная проблема существования трех новых жильцов проявилась достаточно быстро. Дело было в том, что из глоток Томаса, Джеральда и, тем более, Фунта очень редко вылетали приличные слова. В-основном, речь новых жильцов предместья состояла из чертей, дьяволов, бесов и прочих морских и сухопутных персонажей всяческих околорелигиозных суеверий, что совсем не способствовало их сближению с пуритански настроенными соседями.
        Правда, Томас, не придавая этому факту особого значения, при встрече посылал жителей своей улицы пить чай к архиепископу Кентерберийскому, а, бывало, и еще куда подальше, отчего те впадали в лютое религиозное настроение, и даже пытались несколько раз избить сквернослова.
        Но, невзирая на преклонный возраст, кулаки Бэнгла и Томпкинса были еще крепки, и после нескольких потасовок, закончившихся полными победами морских волков, соседи, хлюпая разбитыми носами и сверкая громадными синяками, предпочли больше не связываться с шайкой старых хулиганов, и даже перестали с ними разговаривать.
        Таким образом жизнь Бэнгла наладилась, и уже никто не мешал ему проводить свои спокойные дни в компании с ромом, Томпкинсом и попугаем Фунтом.
        Как-то раз в один из осенних промозглых вечеров Томас, хлебнув напоследок рома, загнал Фунта в большую клетку, и собрался было накрыть его черной тряпкой, чтобы тот хоть ночью заткнулся и не мешал спать, но сделать этого не успел.
        Томпкинс, семеня заплетающимися от весело прожитого дня ногами, появился в гостиной и громко сообщил:
        - Кэп, сегодня в пабе этот шотландский жулик из мясной лавки, как его там, а - Мак Кормик, сто чертей ему в глотку и штопор в зад, в очередной раз захотел узнать, на какие деньги ты купил бриг перед тем, как начал торговать чаем.
        - И что ты ему ответил? - поинтересовался Томас.
        - Я сказал, что это - не его свинячье дело, - с достоинством произнес Томпкинс, и икнул, блаженно прищурив глаза.
        - А он?
        - Он во всеуслышание предположил, что бриг - плод нашей с тобой пиратской деятельности. И еще сказал, что твое состояние нажито за счет ограбленных трупов, груз им в ноги, якобы утопленных в океане.
        - А ты?
        - Дал ему кулаком в нос. Теперь нюхало Мак Кормика похоже на пятак свиньи и он ничем не отличается от товара, которым торгует его презренное семейство.
        - Молодец, - сказал довольный Бэнгл. - Эх, старина Джерри... Сколько мы пережили вместе с тобой! Ну ладно, пора спать. Уходи, а то дьявол в черт знает который раз за день заставит нас вспоминать старое, и мы налижемся, как испанские солдаты в доме терпимости...
        - Шлюхи, ко мне! - раздался вдруг вопль попугая.
        Бэнгл с Томпкинсом посмотрели на птицу. Фунт, подпрыгнув на жердочке, так же громко добавил:
        - Юбки долой!
        - Я же говорил - пора спать, - утверждающе сказал Томас.
        - Да, кэп, - согласился матрос. - Но я зашел, вообще-то, не затем, чтобы рассказать о мяснике, ядро ему в ухо. Я зашел для того, чтобы сообщить, что у наших дверей торчит какой-то лорд. Важный - как гамадрил после случки.
        - Правда? И что ему нужно в столь поздний час?
        - Он говорит, что у него есть срочное дело к капитану Томасу Бэнглу, то есть - к тебе, кэп.
        - Ну, тогда позови его. Только будь с ним почтительнее. Мало ли, что за гусь, пирс ему в трюм, чтоб мачты не шатались.
        - А если он нагадит? За дверями дождь идет. Затопчет же всю гостиную как хряк грядку!
        - Скажи, чтоб не топтался.
        - В каюте не с-с-срать! - крикнул попугай.
        - Вот-вот, - кивнул головой Бэнгл. - Об этом ему и скажи.
        - Хорошо, кэп, - согласился Томпкинс.
        Он развернулся, отчего его тут же понесло в сторону. Но Томпкинс, как опытный моряк, на ходу выправил крен и, плавно вписавшись в проем двери, отправился говорить позднему гостю о правилах приличия.
        Бэнгл, задумчиво почесав нос, встал в центре гостиной и застыл в ожидании.
        Через минуту в холле забубнили два голоса. Потом разговор стих и до ушей Томаса долетел непонятный глухой звук. Более всего он походил на шорох, издаваемый мешком угля при сваливании его в угол. Бэнглу это показалось странным, но он не придал звуку особого значения, так как в дверях возникла долговязая фигура позднего гостя.
        Джентльмен среднего возраста обладал длинным лошадиным лицом, окантованным по бокам густыми обезьяньими бакенбардами. Кроме того, эта часть его головы была снабжена спереди массивным носом. Лорд был одет в мешковатый плащ, из-под полы которого торчали ноги, обутые в грязные кавалерийские сапоги. Голова джентльмена красовалась модной пуританской шляпой с высокой тульей, которую опутывала лента с бронзовой пряжкой, напоминавшей объевшегося падалью грифа. По всей видимости, пряжка все-таки изображала гордого орла, но старческие глаза Бэнгла этого не видели. Зато они видели взгляд посетителя, наполненный какой-то необъяснимой жаждой деятельности.
        Длинную трость и перчатки джентльмен держал в левой руке, видимо, собираясь здороваться правой. Но Томасу почему-то гость совсем не понравился, и потому он убрал обе руки за спину.
        Посетитель, поражаясь неучтивости хозяина дома, задрал лохматые брови вверх, и произнес:
        - Я имею честь видеть перед собой капитана Томаса Бэнгла?
        - Да, - ответил Бэнгл. - Только я уже давно не капитан.
        Он вдруг обратил внимание на рукоятку трости джентльмена, которая была отлита из серебра и выглядела довольно внушительно. "Не менее фунта весом", - подумал Томас и тут же задал вопрос:
        - Кто вы такой и что вам от меня надо?
        - Лорд Чипншпиллинг, - представился гость с важностью.
        Бэнгл внимательно взглянул в глаза лорда и понял, что они горят не жаждой деятельности, а самым обычным безумием. Поэтому он негромко и спокойно повторил свой прежний вопрос:
        - Так что вам от меня нужно в столь поздний час, сэр?
        - О, ничего для вас обременительного! - воскликнул Чипншпиллинг и обнажил в улыбке два ряда кривых и хищных зубов. - Я хотел только войти в ваш дом и выйти из него!
        В безумии гостя Бэнгл больше не сомневался.
        - Томпкинс! - крикнул он. - Проводи этого безумного сэра к выходу!
        - Якорь ему в корму! - неожиданно каркнул попугай.
        Чипншпиллинг взглянул на Фунта и заметил:
        - Однако, забавная птичка...
        - Плашмя! - тут же добавил попугай.
        - Джерри! - заорал Бэнгл. - Где ты, старый пьянчуга?!
        - Он не сможет прийти на ваш зов, капитан, - заявил лорд.
        Сей джентльмен, хищно улыбаясь, сунул перчатки в карман плаща, снял шляпу и положил ее на бюро, стоявшее рядом с дверным проемом. После чего, взяв трость в правую руку, он начал демонстративно похлопывать ручкой по раскрытой ладони левой кисти.
        - Почему это Томпкинс не сможет прийти? - поинтересовался Бэнгл, глядя на лорда исподлобья.
        - Он прилег отдохнуть, - ответил Чипншпиллинг, выразительно показав глазами на рукоять трости, и рассмеялся самым наглым образом.
        - Вы грабитель, сэр?
        Бэнгл начал успокаиваться. Грабителей, воров, убийц и прочих преступников старый моряк нисколечко не боялся, потому что их мир был стихией, в которой он провел большую часть своей жизни. Всем вышеперечисленным категориям людского сброда скорее следовало бояться его самого...
        - Нет, я не грабитель, капитан, - сообщил лорд Чипншпиллинг. - Мне просто необходимо было зайти в ваш дом и выйти из него.
        - Странное желание, - сказал Бэнгл. - Но я, так уж и быть, вовсе не против. Раз вы вошли, вымпел вам в глотку, сэр, то можете развернуться и выйти. Не понимаю только, зачем ради этого нужно было лупить Томпкинса тростью по башке?
        - Дело в том, Бэнгл, что мне надо покинуть ваш дом через другой выход, - объяснил Чипншпиллинг.
        - Я, как человек здоровый, не могу понять вашего безумия, сэр, - сказал Томас. - Но если это все, что нужно для того, чтобы вы убрались к черту из моего обиталища, то я могу вывести вас через черный ход, который находится сразу за кухней. Оттуда вы попадете либо в желтый дом, либо в прямую кишку к дьяволу. Что то, что другое - самые подходящие места для таких мерзавцев, каковым являетесь вы, сэр.
        Лорд рассмеялся и ответил:
        - Нет. Мне надо выйти здесь.
        Его трость указала на неглубокую нишу в стене. В ней висела гравюра, изображавшая бригантину на волнах, обвитую гигантскими кольцами какого-то гротескного змеевидного морского чудовища. Бэнгл опять убедился в безумии гостя. Поэтому он заявил с сарказмом:
        - Пожалуйста! Гравюру снять или пусть висит? Желательно прыгать с разбега и головой вперед. Каменная стенка вряд ли уже сможет повредить вашим испорченным мозгам, сэр!
        Чипншпиллинг внимательно изучил глазами нишу в стене, повесил трость на локоть левой руки, а правой достал из кармана какую-то смятую бумажку. Он развернул ее и углубился в изучение.
        Томас тем временем, оценив свой шанс, возникший, пока Чипншпиллинг был занят, понял, что нападать не следует. Лорд был выше, сильнее и - самое главное - гораздо моложе.
        - Но у меня в этом месте нарисовано окно! - сообщил Чипншпиллинг, оторвав от бумаги удивленные глаза.
        - У вас устаревший план, - довольным голосом сказал Бэнгл. - Этот дом был построен прежним владельцем (кстати, жутким скрягой) в тысяча шестьсот девяностом году. А спустя шесть лет добрый король Уильям Третий Оранский, мель под киль его немецким родственникам, ввел налог на окна. Поэтому владелец дома заложил кирпичами все окна первого этажа. Я тоже не дурак, так как налог существует по сей день. Обойдусь и без окон. Но я могу показать вам, сэр, все эти места. Долбите башкой любое из них, флагшток вам в печень! Ха-ха-ха!
        Чипншпиллинг задумался.
        - Кстати, - вспомнил Томас, - есть три незаложенных окна на втором этаже. Можете выйти из любого! Приземление головой на брусчатку мостовой существенно подлечит ваши мозги!
        - А с какой стороны от входа находятся окна? - встрепенулся лорд.
        - По левую руку и прямо.
        - Нет, - тяжко вздохнул Чипншпиллинг. - Пусть в плане ничего не сказано про этаж, но выйти мне необходимо только в первое окно справа.
        Бэнгл подошел к нише, снял с гвоздя гравюру и, сделав рукой приглашающий жест, произнес:
        - Прошу! Только цельтесь пониже, чтобы не воткнуться лбом в гвоздь, на котором висела гравюра.
        - Вы издеваетесь? - догадался лорд.
        - Что вы, сэр?! - довольным голосом воскликнул Бэнгл. - Я никогда не издеваюсь над безумцами! Ведь их нужно жалеть...
        Чипншпиллинг со злостью выбросил трость назад через плечо. Его правая рука нырнула в разрез плаща на груди, и в ней появился небольшой пистоль.
        - Французский? - невозмутимо поинтересовался Томас.
        - Да, - ответил лорд, взводя курок. - Безотказное оружие.
        Он навел дуло на Бэнгла и заявил:
        - Капитан, долбите кладку! Даю час времени, иначе я вас продырявлю.
        - Послушайте, сэр, - Бэнгл сделал шаг в сторону, намереваясь сбежать в соседнюю комнату, где у него тоже было кое-что припрятано, но пистоль качнулся в руке Чипншпиллинга и Томас замер на месте. - На кой черт вам нужно проделывать все это именно в моем доме? Что, других домов мало? Идите в любой собор. Церковь налоги не платит. Окон там - не навыходишься! Особенно у архиепископа Кентерберийского...
        - Вам абсолютно не надо знать, что стоит за моими действиями, - надменно ответил лорд. - Если б вы имели понятие о древних силах, направляющих меня, то вряд ли бы смогли спать спокойно!
        - Вот только колдунов мне здесь не хватало! - воскликнул Бэнгл. - Да пусть эти ваши древние силы провалятся к дьяволу в копыта! Вместе с вами, кстати, сэр... Но почему именно я должен участвовать в этом безумии? Еще раз повторю - идите к архиепископу. Он большой специалист в колдовском деле. У него есть сухие дрова, смола и факелы. С его помощью вам удастся даже не выйти, а вылететь к чертям через пламя костра, и никаких окон для этого совсем не потребуется...
        - Хватит болтать, Бэнгл! - крикнул Чипншпиллинг, у которого закончилось терпение. - Я здесь потому, что так было предначертано. Немедленно приступайте к работе!
        - Чем я буду долбить кладку? Головой? На это способны только вы, сэр! А мне потребуются молоток и лом.
        - Хорошо. Идите и принесите их. Ах, нет! Я пойду с вами. И если вы попытаетесь выкинуть какой-либо фортель - то я пристрелю вас на месте!
        - А если случится осечка? - язвительно спросил Бэнгл. - На улице дождь, порох мог и отсыреть...
        - А если нет?
        - А если да?
        - Секундочку...
        Лорд еще раз слазил в пазуху и достал второй пистоль. Он взвел курок, взял оружие в левую руку и довольным голосом сообщил:
        - Вот теперь вам точно не уйти от пули!
        - А если оба не выстрелят?
        - Молчать! - заорал Чипншпиллинг. - Вперед, за инструментом!
        - Бушприт тебе в торчащий якорь! - приобщился к беседе попугай.
        Оба участника оконного дела вздрогнули и посмотрели на Фунта.
        - Как можно глубже, - добавило пернатое существо.
        В этот полный драматизма момент над головой лорда вдруг поднялась выброшенная им ранее трость. Сделав в воздухе замысловатую дугу, она опустилась ручкой на шейную часть аристократического затылка Чипншпиллинга. Раздался тупой звук удара, попугай каркнул: "Батарея, пли!", и тут же грянул сдвоенный выстрел...
        Когда пороховой дым рассеялся, Бэнгл ощупал себя и понял, что нисколько не пострадал. Оглядев гостиную, он заметил две дырки в деревянной двери, ведущей в кухню, тело лорда Чипншпиллинга, расположившееся в вольной позиции на полу; и Томпкинса с тростью в руке. Лицо матроса было перекошено, а из лысины на его голове явственно выпирала большая красная шишка. Попугай, выставив вверх обе лапы, лежал в клетке на спине и притворялся убитым.
        - Вот так пускай в дом всяких лордов! - хрипло воскликнул Томпкинс. - Куда ни плюнь, везде одни мерзавцы, шланг от помпы им в рожу!
        Попугай вдруг открыл левый глаз и громко сообщил:
        - Не прошел!
        - Что-что? - переспросил Бэнгл.
        Фунт ничего на это не ответил, так как опять притворился убитым.
        Томас, немного подумав, пришел к выводу, что надо что-то делать с Чипншпиллингом. Лорд лежал на животе, расставив в стороны руки и ноги. Нос его упирался строго в пол, и потому бакенбарды топорщились достаточно симметрично, никак не нарушая гармонию. Пистоли так и остались в руках, но уже не представляли опасности, потому что были однозарядными.
        - И что теперь делать с этой обезьяной? - спросил Бэнгл.
        - Были б мы сейчас где-нибудь на широте Тенерифа, то просто булькнули бы его в море, - ответил Томпкинс. - А здесь, я думаю, без констебля не обойтись. Но первым делом следует его связать. Вдруг он очнется. Я не удивлюсь, если у этого аристократического негодяя где-нибудь в заднице окажутся припрятанными еще несколько пистолей.
        - Правильно, Джерри, - согласился Томас. - Беги за констеблем, а я его свяжу.
        Бэнгл взялся руками за ноги лорда и перевернул его тело на спину. Из кармана широкого плаща Чипншпиллинга выкатилась небольшая серебряная монета. Томпкинс подобрал ее, повертел в пальцах и сказал:
        - Шиллинг... Кстати, кэп, в столь поздний час констебля не найдешь даже с факелом. Я отдам этот шиллинг ночному уличному сторожу. За эти деньги он устроит своей колотушкой такой шум, что констебль прибежит сам.
        - Хорошо, - согласился Бэнгл. - Действуй!
        Томпкинс направился к выходу. Но на улицу он вышел не сразу. Сначала матрос нырнул в свою комнату, где надежно спрятал монету. Затем он сунул себе под мышку большую бутыль рома и сказал вслух:
        - Буду я всяким сторожам шиллинги раздавать... Как же! И так все будет хорошо! Тем более, что ром, благодаря кэпу, достается мне бесплатно.
        Через пять минут на улице послышался громкий стук колотушки. Спустя некоторое короткое время колотушек стало три. А еще через полчаса соседи прослушали ряд свирепых пиратских песен в исполнении Томпкинса и хриплого хора ночных сторожей, собравшихся со всех окрестных улиц. Когда к дому Бэнгла прибыли сразу два констебля, кроме капеллы Томпкинса они обнаружили там всех соседей, которым почему-то совсем не спалось в эту дождливую и холодную ночь.
        Бэнгл, услышав неожиданно наступившую тишину, обратился к Чипншпиллингу, который уже пришел в себя. Лорд, будучи связанным по рукам и ногам, сидел на полу, прислонившись спиной к бюро.
        - Ну, вот и все, - сказал Томас. - Сейчас констебль разберется, кто и куда должен входить и выходить. И после этого вы, сэр, узнаете, кормят ли завтраком обитателей бедлама.
        Чипншпиллинг, презрительно скривив губы, ответил:
        - Вы болван, капитан. Вы вмешались в предопределение и за это будете наказаны. Только наказывать буду уже не я...
        Бэнгл пожал плечами, и пошел встречать констеблей.
        * * *
        Вечером следующего дня, сидя в пабе "Застрявший якорь", Бэнгл думал о вчерашнем безумном лорде. Помогал ему в этом Томпкинс, который выдвигал различные идеи, так как находился пока еще в более или менее здравом состоянии. Он говорил:
        - Сам подумай, кэп! Если он лорд - то, естественно, лорд. И если это действительно так, то черта с два этого лорда упрячут в психушку, пока сего не захотят его богатые родственники. А с чего им хотеть? Он же не к ним влез, а к тебе. Потому его выпустят из желтого дома, и он опять пожалует к нам в гости. Так как безумие - навязчивая штука. И вообще, почему бы нам не выпить по этому поводу? Эй! Ну-ка, рому нам!
        Бэнгл ударил рукой по плечу Томпкинса, пытавшегося встать со стула, и тот, основательно усевшись на прежнем месте, заткнулся. Капитан сказал:
        - Я думаю, что ты во всем прав, Джерри. Кстати, какого черта ты заказываешь выпивку, не спросив у меня позволения на это? Ведь плачу за все я...
        - Ничего подобного! - гордо произнес Томпкинс. - У меня есть чем платить!
        Он достал из кармана шиллинг и сунул его под нос Бэнглу.
        - Рому нам! - тут же раздался вопль из его глотки.
        Бэнгл поморщился, но ничего не сказал.
        Они выпили и Томас спросил:
        - Что же теперь делать? Спать с заряженным оружием?
        Томпкинс ничего ответить не успел, так как к их столу подошел толстый человек с основательно избитым лицом и нагло заявил:
        - Хватит орать в приличном месте! В пабе орут только свиньи!
        - Кто это? - удивленно спросил у Томпкинса Бэнгл.
        - А это тот самый свиноруб Мак Кормик, которому я вчера подправил пятак, и про которого я тебе рассказывал, кэп, - радостно сообщил Томпкинс, потирая кулаки.
        Избитое лицо подошедшего приставалы полыхнуло гневом. Но Бэнгл, не обращая на это внимания, незаметно сунул руку вниз и, схватив за ножку пустой соседний стул, спросил у Томпкинса:
        - То есть именно этот джентльмен интересовался моей мореходной деятельностью?
        - Да, - подтвердил Томпкинс, привставая и отводя для удара правую ногу назад. - Только джентльменом ты назвал его зря, кэп. Потому что Мак Кормик - самый настоящий хряк, и об этом свидетельствует его набитое свинское рыло!
        Толстяк негодующе взревел и попытался схватить Томпкинса за воротник. Но не успел, так как в воздухе мелькнул брошенный Бэнглом стул, который с треском обрушился на его темя. Мак Кормик схватился за голову руками и со стоном согнулся пополам, повернувшись к Томпкинсу своим обширным задом. Джерри немедленно воспользовался этим благоприятным моментом. Он, особо не целясь, от души двинул уже занесенной ногой, и Мак Кормик улетел в пространство паба, ломая по пути стулья, столы и прочие предметы питейного обихода. Его полет сопровождался музыкальным звоном разбиваемых кружек, стаканов, тарелок и другой посуды, а также воплями посетителей, невольно попавших в траекторию движения столь громоздкого тела.
        Томпкинс, улыбнувшись, заметил:
        - Мой коронный удар прошел гладко, как всегда!
        Бэнгл, хмыкнув, ответил:
        - Молодец, старина Джерри. Вот только мне кажется, что нам сейчас придется совсем туго. Видишь вон ту абордажную команду, которая несется к нам на всех парусах? Сдается мне, что этот твой Мак Кормик пришел сюда не один. И потому нам с тобой вряд ли поздоровится.
        - Плевать на все, кэп! - взревел Томпкинс, переворачивая стол. - С тобой - хоть к дьяволу на рога! Пусть молятся, мы им зададим жару!
        Бэнгл, согласно кивнув головой, взял в каждую руку по стулу и приготовился к бою...
        * * *
        Поддерживая друг друга, Бэнгл и Томпкинс подошли к своему дому. Чувствовали они себя неважно, но боевой дух в них совсем не иссяк. Томпкинс, шепелявя ртом, в котором теперь не хватало нескольких зубов, говорил:
        - Нормально мы их отделали, кэп! Того длинного, который ударил тебя барной стойкой, я засунул башкой в камин и своим коронным пинком вогнал в дымоход. Он орал в трубу так, что, наверное, все черти в округе перепугались и побежали сдаваться в плен к архиепископу Кентерберийскому!
        - Спасибо тебе, Джерри, - отзывался Бэнгл, помогая рукой челюсти, плохо двигавшейся при разговоре. - Я отомстил тому коротышке, который врезал тебе по уху лавкой. Сначала он получил от меня стулом по башке, а потом я выбросил его в окно. Если б ты не был занят тем длинным, ты бы обязательно услышал вопли коротышки, который орал "Алилуйя"!
        - Хорошо провели время, кэп! - довольным голосом прошепелявил Томпкинс.
        - Да уж, - согласился с ним Бэнгл. - Вот только про старину Фунта мы совсем забыли. Надо бы насыпать ему еды.
        - Сейчас насыпем. Вот уже и дом. И огонек в окне...
        Бэнгл резко остановился, отчего Томпкинс, державшийся за него, чуть не упал.
        - Откуда этот огонек взялся? - спросил капитан. - Уже почти полночь. Прислуга давно ушла...
        - Ага! - многозначительно произнес Томпкинс.
        Они встали перед домом и принялись пьяно пялиться на него. В единственном окне первого этажа мелькал огонек, который перемещался, теряясь из вида и возникая вновь. Томпкинс, сглотнув подступившие к горлу нежелательные последствия опьянения, сообщил:
        - Я так думаю, что это вчерашний лорд. Проник, понимаешь, в дом. И ищет выход.
        - Мне кажется, что ты прав, - согласился с ним Бэнгл. - Потому что подумать больше не на кого. Хотя, может, грабитель какой залез?
        - Брось, кэп! - воскликнул Томпкинс. - У нас с тобой в окр?ге такая репутация, что даже черт не рискнет приблизиться к этому дому! Дьяволом клянусь!
        Бэнгл немного подумал и решил:
        - В дом не пойдем. Будем ждать здесь. Ну их к черту, этих лордов! Дашь какому-нибудь из них в рыло, так тебя за это еще и повесят потом. Безумный он или нет, никакой разницы...
        Томпкинс хотел было что-то сказать по этому поводу, но не успел. В доме вдруг грохнуло, и передняя стена, расколовшись в одном месте, выпустила на улицу столб огня и дыма. Камни засвистели в воздухе, и привычные к пушечным выстрелам моряки упали на мостовую.
        В стене дома зияла здоровенная дыра, и из нее исходили дым и различные звуки:
        - Каррамба!
        - А-а-а!
        - Огонь в трюме!
        - А-а-а!
        Бэнгл приподнял над мостовой голову и заметил:
        - Про огонь в трюме орет Фунт. А вот кто еще?
        - Наверное, лорд, - предположил Томпкинс. - Как бы там ни было, но нужно спасать обоих. Потому что смерть в огне гораздо хуже, чем от удара стулом по яйцам в пабе.
        Бэнгл согласно кивнул головой и поднялся на ноги. Томпкинс последовал его примеру, и они устремились к дому для того, чтобы спасти попугая и лорда (если он действительно находился внутри).
        Старые моряки нисколько не ошиблись в своих прогнозах. Весь дом был наполнен вонючим пороховым дымом. В кухне на столе горела свечка. Бэнгл схватил ее и вошел в гостиную. На месте ниши, где ранее висела гравюра, чернела дыра. Огня в комнате почти не было, так как Бэнгл еще не успел обставить ее мебелью, и потому гореть было нечему, за исключением громоздкого дубового бюро. Томпкинс, прихвативший в кухне передник кухарки, тут же принялся сбивать с бюро огонь, а капитан приступил к спасению пострадавших.
        Попугай метался в клетке, выдавая различные реплики похабного содержания, а искомый лорд валялся на полу перед кухонным порогом и орал от боли. Как потом оказалось, он проник в дом с помощью воровской отмычки, которой открыл замок входной двери. Кроме этого нехитрого приспособления Чипншпиллинг притащил с собой небольшой бочонок пороха, и поставил его в нишу с гравюрой. Каким бы идиотом не выглядел лорд в глазах бывших моряков, как обращаться с порохом он знал. Но его подвело самое обычное чувство сострадания к ближнему, коим в этой ситуации оказался попугай Фунт.
        Птица скакала в клетке, подвешенной к потолку, и чувствовала дискомфорт, напрямую связанный с преступной деятельностью безумного Чипншпиллинга. Лорд уже просыпал пороховую дорожку к бочонку, и успел ее поджечь. Он даже сбежал в кухню, но вопли попугая заставили его вернуться в гостиную и направить свои шаги в сторону качавшейся клетки. В результате оказать помощь попугаю не вышло. Взрыв поднял в воздух крепкую табуретку, стоявшую рядом с бюро, и она, звонко свистнув в полете, переломала Чипншпиллингу обе ноги.
        К счастью для обоих участников происшествия травмы на этом закончились. Попугай ударился о клетку в момент ее впечатывания в потолок, но не сильно, и потому его речевой аппарат не пострадал, чему он был несказанно рад, ругаясь самыми черными словами...
        Бэнгл схватил лорда под мышки и потащил его волоком к выходу. Чипншпиллинг перестал стонать и выдал осмысленную фразу:
        - Выбростьте меня в дырку!
        Бэнгл, не обратив внимания на идиотское желание безумца, продолжил спасательную операцию. Но лорд не сдался. Пытаясь вырваться из цепких рук капитана, он принялся отбиваться. Воздух в комнате зазвенел новой порцией криков.
        - Немедленно вышвырните меня в пробитое взрывом окно! - требовал лорд.
        - Заткнись, мерзавец! - отвечал ему Бэнгл.
        - Дай ему по башке, кэп! - предлагал Томпкинс, продолжая сбивать кухонным передником пламя с бюро.
        - Кабестаном! - советовал попугай.
        Наконец, Бэнглу надоела эта суматоха. Он профессионально двинул коленом в затылок лорду и тот потерял сознание. Капитан выволок Чипншпиллинга на улицу, где уже собралась внушительная толпа зевак, и сдал его в руки констеблю, которого в этот раз почему-то совсем не пришлось искать. Служитель порядка посмотрел на бесчувственного лорда и сказал:
        - Да я же только вчера засадил его в бедлам!
        - Сбежал, наверное, - предположил Бэнгл и добавил, - эти лорды - крайне неспокойный и шустрый народ...
        Пока Томпкинс закрывал дырку в стене тряпками, Бэнгл, сидя на героической табуретке, устало потягивал виски и размышлял о том, стоит ли ему обратиться в суд и потребовать от сумасшедшего Чипншпиллинга возмещения причиненного дому ущерба. Вдруг из-под потолка прозвучал негромкий возглас Фунта:
        - Не прошел.
        - Что-что? - переспросил Бэнгл, взглянув на попугая.
        Но Фунт отвернулся и ничего более не сказал.
        Шелест ветра
        БИОКОРРЕКТОР. Один-один!
        ДЕМИУРГ. Ничего подобного! У меня есть еще одна попытка! Сейчас я этого
        лорда нашпигую деньгами, как газового гиганта метаном, и тогда
        посмотрим, кто кого!
        БИОКОРРЕКТОР. Нет. Времени не осталось. Кастраторы хватятся, заметят наше
        отсутствие и нам влетит. Давай вернемся, отметимся, а потом, как
        появится время, продолжим.
        ДЕМИУРГ. Так этот лорд уже в земле истлеет!
        БИОКОРРЕКТОР. Мало ли здесь других лордов? Да и какая разница, лорд или
        матрос?
        ДЕМИУРГ. Это понятно, но хотелось бы доиграть, причем с вариациями.
        БИОКОРРЕКТОР. Доиграем. Лучше это сделать потом, чем попасться кастраторам
        на прогуле.
        ДЕМИУРГ. Кстати, а что с нами сделают, если попадемся?
        БИОКОРРЕКТОР. Точно не знаю, но говорят, что переведут на какую-то грязную
        специальность.
        ДЕМИУРГ. Да-а-а? Я хочу быть демиургом. Я не хочу других
        специальностей... Кстати, слышал, какой переполох был там, куда
        влетела моя предыдущая фигура? Я смеялся до слез!
        БИОКОРРЕКТОР. Я тоже веселился. Но сейчас нет времени это обсуждать.
        Можем влезть в неприятности. Поэтому - пока!
        ДЕМИУРГ. До встречи!
        КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ.
        Часть вторая
        СРЕДНИЙ УРОВЕНЬ
        Шелест ветра
        БИОКОРРЕКТОР. Ау! Где ты, мой черно-белый соперник?!
        ДЕМИУРГ. Да здесь я, здесь. Почему это черно-белый?
        БИОКОРРЕКТОР. Все, что производят демиурги, отягощено противоположностями.
        ДЕМИУРГ. Но они неоднородны. Вы, биодуракторы, просто не разбираетесь
        в оттенках и расслоениях.
        БИОКОРРЕКТОР. Биокорректоры.
        ДЕМИУРГ. Это несущественно...
        БИОКОРРЕКТОР. Несущественно, если я буду называть тебя не демиургом, а, м-м-
        м... скажем - дерьмошлепом. Ведь все, что вы производите -
        грубо и объемно. Тяп-ляп и плевать на последствия.
        ДЕМИУРГ. Давай подеремся!
        БИОКОРРЕКТОР. Тьфу ты! Опять! Да когда ты уже повзрослеешь?
        ДЕМИУРГ. Тоже мне, взрослый нашелся... Ладно, на чем мы там
        остановились?
        БИОКОРРЕКТОР. В прошлый раз выиграл я. Поэтому теперь мне и ходить.
        ДЕМИУРГ. Еще чего? У меня оставалась одна попытка!
        БИОКОРРЕКТОР. И что теперь? Доставать скелеты из могил и греметь их
        костями?
        ДЕМИУРГ. Слушай, а ты можешь это сделать?
        БИОКОРРЕКТОР. Могу. Но ничего интересного в этом не вижу. Получается
        игра бессознательными неодушевленными предметами.
        Давай не будем цепляться к мелочам. Проиграл - значит,
        проиграл. Предлагаю начать новый кон. И в будущем играть без
        дополнительных попыток. Так быстрее и интересней.
        ДЕМИУРГ. Опять меня дуришь. Ты всегда был хитрым. И я с самого
        рождения страдаю от этого. Тебе все время достаются лакомые
        кусочки. А я постоянно виноват перед родителями благодаря
        твоему подлому вранью! И это, называется, брат?
        БИОКОРРЕКТОР. Снова хныкать принялся! Ну-ка, подбери сопли, и начинаем игру!
        ДЕМИУРГ. Да не хнычу я! Просто все это несправедливо...
        БИОКОРРЕКТОР. Ты, демиург, хочешь справедливости? Сам же учишься
        производить грубую материю, напичканную относительностью
        под завязку, и рассуждаешь недалекими гуманоидными
        категориями! Чем с тобой кастраторы занимаются? В карты на
        щелбаны играют?
        ДЕМИУРГ. Да ладно, ладно тебе... Просто твое поведение нелогично.
        БИОКОРРЕКТОР. Где ты всего этого набрался? А-а-а, понятно, внизу... Гм,
        получается, что игра с людьми для тебя опасна, потому что
        заразна. Послушай меня внимательно. Логика - не наука. Логика -
        программа, сочиненная биокорректорами для удержания
        мыслящих существ в строго обозначенных для них рамках. Для
        каждого вида созданных нами разумных существ есть свои
        разновидности этой программы. В зависимости от величины и
        способности их мозга к поглощению определенных объемов
        информации. Люди, находящиеся внизу, не могут впитать в себя
        все, что знаем мы. Они на это не способны в силу ограниченности
        своего интеллекта. Такими они сделаны. Если впихнуть им в
        головы какую-нибудь из теорий макрокосмического равновесия,
        то мозги их просто взорвутся от перенапряжения! Вот для этого и
        существует логика.
        ДЕМИУРГ. И никто из людей не может ее преодолеть?
        БИОКОРРЕКТОР. Бывает. Если кто-либо слегка раздвинет рамки программы, то
        его внизу будут называть чудаком. А те, которые ломают логику
        конкретно, теряют связь с реальностью. Таких люди называют
        по-разному: юродивыми, блаженными, сумасшедшими; или еще
        проще - маньяками и идиотами. И мы с тобой по-неопытности
        забыли об этом. Например, зачем твой лорд собрался выходить из
        дома через стенку?
        ДЕМИУРГ. Так в этом месте у материи второго рода явственно выпирала
        складка, которую можно было раздвинуть и сразу же попасть в...
        БИОКОРРЕКТОР. Вот-вот. Это нам с тобой очевидно. А для капитана желание
        лорда выйти через стенку выглядело капризом выжившего из ума
        идиота. Или взять попытки твоей фигуры перелезть через стену
        в непонятном для любого человека месте.
        ДЕМИУРГ. Так ведь только там было соединение...
        БИОКОРРЕКТОР. Это нам с тобой ясно, а людям нет. Поэтому теперь надо играть
        осторожней, и получится еще интереснее.
        ДЕМИУРГ. И как это делать, если люди не понимают наших простых целей?
        БИОКОРРЕКТОР. Я предлагаю прятать цели в суевериях. Здесь, на этой планете,
        существует множество религиозных учений. Но основная масса
        их - неуклюжая и убогая попытка познать мироздание через его
        разделение на две части. Предположим - день и ночь. Или -
        добро и зло. А есть еще - бог и дьявол (бывает, что и во
        множественном числе). Так что можно веселиться как хочешь!
        ДЕМИУРГ. Я понял. Это ты хорошо придумал. Сразу видно - биоэкстрактор.
        БИОКОРРЕКТОР. Сколько раз тебе говорить, что я учусь на биокорректора.
        ДЕМИУРГ. Да-да, извини, на биоэректора...
        БИОКОРРЕКТОР. Сейчас я тебе всыплю, как следует!
        ДЕМИУРГ. Ха-ха-ха! И кто из нас уже не ребенок?
        БИОКОРРЕКТОР. Ну, братец, держись! Я тебе такое устрою!
        ДЕМИУРГ. И чем же ты сможешь меня удивить?
        БИОКОРРЕКТОР. На этой планете до создания людей биоконструкторы проводили
        много экспериментов по производству других разумных форм
        жизни. Опытные образцы, в-основном, вывезли. Но некоторые
        особи умудрились сбежать и теперь отсиживаются в укромных
        уголках, коих здесь превеликое множество. Мне не составит
        труда их найти. Берегись, двоечник!
        ДЕМИУРГ. Ой-ой-ой! Испугал звезду кометой. Биоклозетор недоделанный!
        БИОКОРРЕКТОР. Все! Хожу! И фигур у меня теперь будет несколько!
        ДЕМИУРГ. Давай-давай, гадопроизводитель-недоучка! Я тоже сторонник
        разнообразия...
        Глава первая
        Россия. Конец лета 1861-го года. Вятская губерния. Деревня Дристоедовка.
        Прохор Авдеев сидел на придорожном пригорке и, щурясь от яркого солнца, разглядывал родную деревню. Деревянную ногу он отстегнул и теперь блаженно улыбался, вольготно расположив на траве ноющую от усталости култышку. Мысли его блуждали в далеком детстве, постепенно приближаясь к безрадостной юности.
        Деревня хоть и была родной, но совершенно Прохора не ждала. Более того - она его просто забыла. Прохор закурил трубку и стал пристегивать протез. Справившись с этой работой, он подобрал искусно выструганный костыль и встал на ноги. Костыль ему сделал один поволжский татарин, лежавший с ним в лазарете, и Прохор был ему уже шесть лет за это благодарен. Не потому, что поддерживающая палка стала для него жизненной необходимостью, а по той причине, что она всегда помогала Прохору в дальней дороге, когда покалеченная нога сильно уставала от деревянного протеза. Тогда, опираясь на костыль, можно было продолжать нелегкий пеший путь, ибо откуда у инвалида деньги на извозчиков?
        А еще иногда костыль помогал в защите от лихих людей, потому что одноногому человеку убежать от разбойников никак не получится. Один раз в Костроме зажали его трое в подворотне. Они не знали, что Прохор прослужил в солдатах более двадцати лет и хорошо умел работать штыком и прикладом. Но поняли это достаточно быстро.
        Надавав им костылем по головам, инвалид (пользуясь бессознательным состоянием лихоимцев) быстренько обчистил карманы нападавших и сдал их бесчувственные тела подоспевшему городовому, подумав по этому поводу так: "Вот вам, мрази! Знай воинство расейское!". Выручка оказалась небогатой, но зато на душе стало спокойно и торжественно...
        Прохор выколотил трубку о деревянную ногу, сунул ее в карман штанов и, водрузив героический костыль на плечо, захромал в сторону помещичьей усадьбы, расположенной справа от деревни.
        * * *
        Федор Иванович Двоепупов чая инвалиду не предложил, но разрешил усесться в один из простых деревянных стульев, стоявших на открытой веранде барского дома.
        Прохор с удивлением заметил, что помещик за те тридцать лет, которые прошли с момента сдачи его в рекруты, почти не изменился. Единственное, что отличало барина от тогдашнего седовласого старичка - полное отсутствие волос на голове. Теперь Двоепупов был лыс, но выглядел так же живо, как и тридцать лет назад. И самое интересное - возле книги, которую читал барин перед приходом инвалида, не лежало очков.
        Федор Иванович надтреснутым старческим голосом сказал:
        - Я вижу остатки солдатской одежды на тебе. Ну-с, и что же тебя привело сюда? Если хочешь, чтобы я подал тебе милостыню, то ступай в церковь к отцу Пафнутию. Я ему каждое воскресенье оставляю деньги для нищих. Вот пусть он тебя и кормит.
        Прохор с удовлетворением отметил, что во рту помещика не хватает многих зубов. Этот факт убедил его в том, что время никогда на месте не стоит. Он сказал:
        - Нет, барин. Милостыня мне не нужна. Я пришел сюда жить. Ведь именно вы меня сдали в рекрутчину.
        - Да? - блеснули интересом глазки Двоепупова. - И кто ж ты будешь? Что-то не припомню я тебя совсем.
        - А Прохор я, сын Авдея Федотова, что на лесопилке вашей работал.
        - Ага! - радостно хлопнул себя по коленке рукой барин. - Прошка, который пса моего любимого придушил! А потом зажарил и съел! Как же его звали? Вот бес какой, не припомню...
        - Тузиком его звали, - помог Двоепупову Прохор и осторожно почесал рукой бороду.
        - Точно! - еще более оживился барин. - Рыжей масти пес был. За что же ты его придушил?
        - Он меня за зад укусил, когда я пытался полакомиться яблочками в вашем саду, барин. Только пес был черной масти...
        - И за это ты его прибил? А если б я тебя укусил? Ты б со мной поступил так же?
        - Не знаю, - честно ответил Прохор. - А зачем вам было меня кусать? Как-то даже не по-барски получается...
        - Да это я к слову! Аналогия... Ну, не укусил бы, а, предположим - выпорол. И чтоб ты со мной сделал? Убил бы и съел?
        - Ну-у-у, вряд ли бы съел, - сказал Прохор. - Да и не убил бы. Подумаешь, выпороли... Ерунда какая!
        - Вот видишь! - весело произнес Двоепупов. - Выходит, человеку ты б ничего не сделал, а над животными, значит, можно издеваться? Вот за это я тебя и отправил в рекруты. Чтобы ты исправился и подобрел душой.
        - Где? В армии? - удивился инвалид.
        - Дело - не где. Дело - как. Вот я смотрю по твоему разговору, что ты грамотен. Так это?
        - Да, - гордо ответил Прохор. - И читать и писать умею. И еще на счетах...
        - Вот видишь! - воскликнул барин довольным голосом. - Армия многому научила. И это оказалось полезным для тебя!
        - Как же, - сказал Прохор со злобой. - Меня ведь с вашего ведома в шестнадцать лет забрили, а эта сво... то есть писарь Филька, пририсовал мне на бумаге по вашей же указке четыре года! Я говорил офицеру, что бумаги врут! Но он сказал, что ему на это начхать, так как он уже денег с барина получил!
        - Но-но-но! - прикрикнул Двоепупов строгим голосом. - Нечего было моих Тузиков жрать! Сам виноват.
        Прохор затих и опустил глаза в пол.
        - И где же тебя грамоте выучили? - продолжил спрашивать барин.
        - В полку, где я был приписан, господа офицеры сразу же отдали меня в кантонистскую полковую школу. Видать, не впервой им такие рекруты попадались. Там один еврейчик был. Так того богатые родственники вообще в десять лет продали... Ну, а как выучился, перевели в солдаты. Потом и унтером стал. Вон, у меня даже бумага имеется, что я честно отслужил...
        Прохор слазил в пазуху, достал оттуда бережно завернутый в тряпицу сложенный вчетверо лист бумаги и, встав на ноги, подал его помещику. Тот живо приподнял лежавшую на столе книгу и достал из-под нее большие очки с толстыми линзами.
        Развернув прохорову бумагу, он отставил ее от носа на расстояние вытянутой руки и принялся читать, шевеля губами. Инвалид, глядя на барские очки, опять убедился про себя, что бог есть. Прочитав, Двоепупов вернул бумагу Прохору, снял очки и сказал:
        - Надо же, до фельдфебеля дослужился! Молодец! И где ж ты ногу потерял?
        - В Севастополе, - ответил Прохор.
        - Да ты герой! - воскликнул барин. - Эх, я тоже когда-то гусарствовал! В тысяча восемьсот двенадцатом году. Ну и всыпали мы тогда этим безбожным французишкам! И Париж взяли! И я там был. Ну-ка, расскажи!
        Прохор начал рассказывать:
        - Пока я учился в полковой школе, срок этот не засчитали. А вот когда определили меня в солдаты, срок и пошел. В тысяча восемьсот пятьдесят третьем году я уже отслужил положенное и решил выйти в отставку. Но началась война. Покойный царь-батюшка Николай в пятьдесят четвертом году издал указ, где разрешил в связи с войной остаться в войсках тем из отставников, кто этого сам пожелает. Ну, я и остался. Так бы нога моя была цела. Ан, нет. И я никого в этом не виню. Ведь сам же вызвался... Осенью в правую ногу попала мне английская пуля из штуцера. Так-то рана была невелика, ибо эти новые пули меньше старых, какие в наших ружьях, но раненых было очень много и врачи не успевали. А сами знаете, как на войне бывает. Доктор? изначально занимаются тяжко раненными, а таких как я - оставляют на потом. Вот и лежал я во дворе лазарета с перевязанной ногой несколько дней, а мимо меня носили тяжко раненных. Но тут приехал какой-то особенный доктор. Потом я узнал, что фамилия его была - Пирогов. Он быстро навел порядок, и меня занесли в лазарет. Пирогов осмотрел мою ногу и сказал, что по ней пошел антонов огонь.
Мол, если б сразу вытащили пулю, то ногу можно было бы спасти. А с антоновым огнем - нет. Взял он в руку эдакую зубастую пилку, и оттяпал мне ногу ниже колена напрочь...
        Двоепупов, с интересом слушавший рассказ Прохора, вдруг перебил его:
        - Слушай, Прошка, а тебе операцию под наркозом делали?
        - Нет, - ответил тот. - Не знаю, о чем ты барин говоришь, но мне дали понюхать какой-то гадости, и я больше ничего не помню. Очнулся, а ноги уже нет.
        - Вот-вот. Это и называется - эфирный наркоз. Надо же, даже солдатам сейчас делают! В мое время никто про это ничего не знал. Меня вон, под Смоленском саблей рубанули, так рану зашивали на живую. Ох, и натерпелся я тогда! И лекаря за это не придушил и не съел! А тебя за зад Бобик тяпнул и - на тебе!
        - Тузик, - виновато поправил барина Прохор.
        - Да какая к бесу разница! Продолжай уж, тузикоед несчастный...
        - Потом меня вывезли в Бахчисарай и там я еще четыре месяца в лазарете валялся. Затем мне от щедрот государя выдали деревянную ногу, назначили целых десять рублей пенсиона в год и сказали, что я могу идти на все четыре стороны. Я и пошел. Думал, в каком-нибудь городишке осяду, работу сторожа найду... Где там! Инвалиды никому не нужны. Пять лет я скитался и решил все ж вернуться в родные края. Вот и весь сказ.
        - Н-да, - протянул барин, прищурив глаза. - Пенсия у тебя, конечно, та еще... Ладно. Возьму тебя к себе писарем, потому что Филька помер, а сам я не справляюсь с бумагами. Руки у тебя целы, посему избу поставишь сам. Лесу я тебе дам, плюс - кормежка. Отработаешь все это. В деревне, я думаю, найдешь, у кого остановиться, пока не обоснуешься. Придешь в усадьбу через неделю, я расскажу, что тебе придется делать. Все понятно?
        - Спасибо вам барин за доброту вашу, - с чувством сказал Прохор.
        - Это все из-за твоего геройства, - ответил Двоепупов. - Уважаю я героев, кровь за Россию проливших... Да, к собакам моим даже не подходи! Не посмотрю на твою инвалидность, выпорю!
        - Так меня ж нельзя пороть, - с достоинством произнес Прохор. - Мой унтер-офицерский статус теперь вольный!
        - Ха-ха-ха, - скрипуче рассмеялся барин. - Слов-то каких нахватался! Статус, дуратус, еще коитус вспомни! Эх, Россия-матушка... К твоему сведению, с февраля этого года теперь все вольные. Благодаря манифесту царскому, ни дна б ему, ни покрышки!
        Двоепупов злобно сплюнул через левое плечо и добавил:
        - Только кому от этого манифеста легче стало - непонятно. Таким, как ты - уж точно не легче... Все, ступай и запомни, если что - выпорю как собаку!
        Прохор спросил:
        - А вы барин случаем не знаете, что сталось с моими родными, пока меня не было?
        - Это с Авдеем Федотовым, что ли? Знаю. Он в пьяном виде на лесопилке под пилу попал. А мать твоя по грибы пошла, и ее волки задрали. Могилки тебе поп Пафнутий покажет.
        Прохор, ничуть не удивившись сказанному, поинтересовался:
        - У меня еще сестрица была. Жива ль?
        - Да, помню, - сообщил Двоепупов. - Беда с твоими родителями случилась более двадцати лет назад. Сестра осталась одна, и я ее замуж выдал за Митьку Фролова. А избу вашу на бревна разобрали за ее ненадобностью...
        Прохор молча развернулся и, не попрощавшись с барином, побрел, хромая, к деревенской околице.
        * * *
        В деревне было тихо. Прохор понял, что все находятся в поле. Пока он беседовал с барином, солнце склонилось к горизонту и из этого следовало, что скоро народ потянется домой. Инвалиду вдруг сильно захотелось есть. Он взглянул на купол небольшой церкви, видневшийся сквозь ветви деревьев, и подумал об отце Пафнутии.
        Попа Прохор узнал хорошо еще в детстве. Тогда священник был молодым выпускником семинарии, получившим приход в Дристоедовке. На любую просьбу о бесплатной помощи поп уже тогда отвечал следующим образом:
        - Бог подаст. Молись Господу нашему денно и нощно, и сыт будешь. Прилетит к тебе манна небесная из облаков и живот твой наполнится пищей благостной. А сейчас изыди от меня, отрок бестолковый, ибо посохом так тебя по башке двину, что о жратве вообще забудешь, прости меня царица небесная за слова сии справедливые...
        Прохору подумалось, что за прошедшие годы вряд ли что-то изменилось в характере отца Пафнутия, и потому идти к нему с просьбами совсем не стоит. Инвалид присел на первую же завалинку и, воровски оглянувшись, отстегнул деревянную ногу.
        Внутри протеза был потайной ящик, закрывавшийся секретной защелкой. К этому делу также приложил свои умелые руки знакомый татарин, которого Прохор всегда поминал добрым словом.
        Митьку Фролова инвалид знал. Тот был на два года младше его самого, но уже в детстве вся деревня рядила, что жаднее человека на белом свете еще не рождалось, и вряд ли в ближайшие сто лет народится.
        Прохор пересчитал деньги, хранившиеся в ящике. Там находилось: три серебряных рубля и сорок две копейки медью. Чтобы при ходьбе не возникало звона, деньги были плотно завернуты в тряпку.
        Инвалид сунул в карман один рубль. Подумав о Митьке, он положил туда же еще один. Потом, поразмыслив еще немного, Прохор скрутил в уме кукиш, достал второй рубль обратно и сунул его в тряпку.
        - За один рубль я даже у Пафнутия на конюшне смогу остановиться, - сказал он вслух негромко и добавил, - если что...
        Прохор аккуратно спрятал деньги в деревянную ногу, пристегнул ее и отправился искать дом своей младшей сестры.
        Когда он уходил в рекруты, сестре не было еще и семи лет. Вряд ли она хорошо помнила своего старшего брата, и потому Прохор на теплый прием не надеялся. Лишний едок (да к тому же без ноги) в деревне не нужен никому. А учитывая скряжный характер Митьки, можно было вообще ни на какой прием не рассчитывать. Но серебряный рубль - веская штука. Так все и получилось.
        Узнав, что к ним вернулся забытый родственник, семейство Фроловых совсем этому не обрадовалось. Митька сразу сказал, что покормить Прохора - святая обязанность православного христианина и выложил на стол краюху черствого хлеба. Далее он заявил, что живут они бедно, и потому приютить инвалида никак не смогут. Прохор, взяв быка за рога, швырнул на стол рубль и прямолинейно сообщил:
        - Вот вам целковый, чтоб не скулили. Поживу у вас, пока свою избу не построю. Барин взял меня к себе писарем вместо подохшего сволочного Фильки!
        Глаза Митьки тут же подобрели и он ответил:
        - Коли так, тогда другое дело! Живи у нас. Пока...
        Но Прохор посчитал своим долгом строго добавить:
        - А если тебе дальше что-либо не понравится, я так барские бумаги про тебя назаполняю, что вообще без штанов останешься!
        Митька побледнел и заюлил:
        - Ну что ты, что ты! Писарь - великое дело. Будь нашим дорогим гостем!
        Митька прекрасно помнил прежнего писаря и трезво представлял себе, чем грозит разлад с новоявленным. Поэтому он хорошо накормил Прохора и даже выставил на стол огромную глиняную бутыль. Увидев такую щедрость, митькина жена Груня сразу же подобрела к своему родному брату...
        После женитьбы Митька построил избу за околицей (подальше от соседей, чтоб не бегали соль занимать, или еще чего-нибудь в этом роде), и стали они с Груней жить-поживать, да добро наживать. И было у них трое детей.
        Старшую дочь Митька несколько лет назад выдал замуж, и теперь родня жениха плевалась в его сторону, так как обещанного за невестой приданого никто не увидел и, судя по всему, надежда на это должна была тихо умереть.
        Средний сын после получения известия о том, что царь объявил вольную, посчитал, что вся земля российская теперь для любого крестьянина медом намазана и ушел в город становиться богачом.
        Уже несколько месяцев от него не было ни слуху - ни духу, но родители не унывали, считая, что скоро он вернется на дорогой бричке и тогда помещику Двоепупову можно будет прямо в рожу кукиши крутить, а надобность перед ним ломать спину в поклонах отпадет сама собой.
        Ну, а пока этого не случилось, младший сын, которому было всего четырнадцать лет, пас барское стадо на дальнем лугу, где и жил в шалаше. Митька же с Груней отрабатывали барщину, как и в дореформенное время.
        Хозяйство у Митьки было крепким: конь, бычок, две коровы, четыре поросенка и три десятка куриц. Обнесенный высоким забором дом охранял пес по кличке Шарик. Правда,
        Прохору сразу же бросилась в глаза неестественная худоба собаки. Вслух по этому поводу он ничего не сказал, но подумал так: "Это не Шарик, а Шомпол какой-то. Интересно, чем он его кормит? Гвоздями, что ли?".
        Зато изба у Митьки была хороша. Большая печь с трубой позволяла топить ее по-белому. Прохора поразил пол, покрытый стругаными досками. По сравнению с обычными деревенскими избами, имевшими земляные полы, митькин дом выглядел просто хоромами. К этому выводу Прохора привело еще и большое двустворчатое окно в горнице, сверкавшее хозяйственно вымытыми стеклами. Видимо, у жадности зятя существовали свои пределы и на место обитания эта черта его характера полностью не распространялась.
        Груня улеглась спать, а мужики еще долго сидели за столом.
        Прохор спросил:
        - Слышь, Митька, а какая сейчас может быть барщина? Ведь царь-то народу волю дал!
        - Во, что он народу дал, - показал шиш Митька. - Дома, в которых мы жили - стали нашими. И все! А есть-пить что? Земля-то барской осталась! Да и мы раньше были барскими. А сейчас знаешь кто? Погоди, дай выговорю - времен-но-о-бязан-ные, во! По царскому указу барин нарезал нам наделы. Мол, пользуйтесь, но не забудьте выкуп заплатить за землицу. А деньги где взять? Да еще какие! Нету денег? Тогда отрабатывайте за пользование. Сорок дней в году...
        - Так сорок дней в год - совсем немного, - сказал Прохор. - Не то, что раньше.
        - Ага, немного, - сокрушенно понурился Митька. - Вот только требуются эти дни барину во время посевной и уборки урожая. А если все горбатятся на барина, кто будет сеять и жать на своем наделе? Зимой это делать прикажешь? Опять же, пастбища и леса - барские. Раньше свою скотину пасли на его лугах - барин не гневался. Нужен лес для избы - Двоепупов даст. Ну, зимой на лесопилке несколько дней отработаешь за это. А что зимой делать? Как бы - отнюдь не трудно получалось. А сейчас он говорит: "Дак ты вольный? Плати за выпас! Плати за дрова!". Вот так и живем. Коль денег нет - отрабатывай. Сорока днями и не пахнет. Как порол за нерадивость, так и порет. А куда деваться? Эх, выплатить бы ему за надел сразу, вот бы жисть пошла!..
        Спать улеглись заполночь. Прохору постелили на лавке и он, умиротворенно засыпая, слышал, как на печке Митька приставал к Груне, а та, отбиваясь, громко шептала:
        - Уймись, кобель старый! Посторонний человек в доме!
        - Какой же он посторонний, ежли он твой братец? - нетерпеливо отвечал Митька таким же преступным шепотом.
        - И что с того, что братец? - не сдавалась Груня. - Можно теперь меня насильничать?
        - Нужно! - подлым сдавленным голосом говорил Митька, возясь с портками.
        Чем там у них закончилось дело Прохор не услышал, так как провалился в спокойный и ровный сон. И снилась ему маркитантка Фроська (не совсем еще старая, но ужасно тощая), которая одно время торговала в расположении полка пирожками. Она, прижимаясь к Прохору своим костлявым и дряблым телом, нежно шептала ему в ухо: "Скорее накорми меня гвоздями, милый, и насильничай - сколько хошь, только при этом про деньги в протезе не забывай"...
        Глава вторая
        Утром Груня ушла в поле, а Митька остался дома. На вопрос Прохора он ответил:
        - А-а-а, гори оно все огнем! Вон, бутыль-то недопили.
        Инвалид понял, что Митьку посетило состояние, которое в народе называется запоем, но нисколько по этому поводу не огорчился. Они уселись за стол и принялись дружно опустошать бутыль, заедая ее содержимое остатками вчерашней пшеничной каши. Через некоторое время им стало понятно, что бутыль все-таки чересчур велика и потому надо немного развеяться. Собутыльники вышли со двора и уселись на деревянную колоду, валявшуюся возле дороги, ведущей к деревне. Прохор закурил трубку, а Митька не стал, так как не считал нужным тратиться на бесполезную по его мнению пакость, которую представлял собой табак. Но разговору это обстоятельство не мешало никак.
        - Вот скажи, Прошка, - вопрошал Митька, - может, ты знаешь, почему наша деревня называется Дристоедовкой, а?
        Прошка, смеясь, отвечал:
        - Совсем точно не ведаю. Но может оттого, что в ней живут такие дристуны как ты?
        - Нет, - водил у него пальцем перед носом Митька. - Это потому, что боженька проклял нашу деревню. А чтобы мы это скорее поняли, он послал к нам отца Пафнутия, который есть самый распоследний черт, прости меня Господи!
        И тут что-то кольнуло в бок Прохора. Он почесал это место и, перестав смеяться, поинтересовался:
        - Это почему же он черт? Поп - как поп. Жадный как ты. И все.
        - Не-е-е! - злобно проблеял Митька. - Тебя тут давно не было, потому не знаешь. Я вон, свою Груньку одну в церковь не пущаю. Только со мной она ходит. А какая баба сама пойдет, ту он заведет исповедоваться в подвал, и сразу вступает с ней в греховную плотскую похоть! Понял, каков он есть?
        - Может ли такое быть? - усомнился Прохор. - Он же уже старый. Да и слуга божий, как-никак.
        - Так это недавно началось! Это он на старость лет рассобачился. Совратит бабу, а потом запугает ее до полусмерти анафемой. Та и молчит. А один раз он вдову старую просто снасильничал. Она, бедная, целых пять минут сопротивлялась! И знал же, кого насильничать. Был бы жив муж, взял бы дубину, да пришиб бы изверга. А так что? Но вдова, сраму не стерпев, пошла к барину и тот долго потом с попом ругался. Говорят, что Пафнутий пообещал барину больше не шалить. Ну и прекратил поп старух трогать. Зато молодух не перестал. А те почему-то только рады этому...
        Прохор вдруг заметил на дороге темную одинокую фигурку, которая медленно приближалась к ним. Бок кольнуло повторно.
        - Так и этого мало ему, окаянному! В прошлом годе на Тихона, которого барин постоянно порет, пытаясь от пьянства отучить, наложил епитимью за то, что тот в церковь на карачках вполз. А в виде этой самой епитимьи заставил крышу своей конюшни чинить. После того как Тишка выполнил урок, поп его напоил и покрыл прямо в конюшне!
        - Да ладно? - удивился Прохор, со смутной тревогой наблюдая за приближавшейся к ним фигурой.
        - Вот тебе и ладно! Такое дело мужескотством называется...
        - Му-же-ложе-ством, - поправил Митьку грамотный Прохор.
        - Вот я и говорю - скотомужеством... Тишка потом сам в этом признался по пьянственному делу. Сейчас его называют - "Тишка-покрышка". А он, как выпить негде, теперь к попу бегает, дескать, починить что-нибудь. Рази ж это поп?
        - Цыц! - вдруг сказал Прохор.
        Митька замолчал и посмотрел на дорогу.
        Путник был странным. По мере его приближения лица Прохора и Митьки все сильнее вытягивались от изумления. А все оттого, что в жаркую августовскую пору одет был прохожий в добротные и теплые вещи. Мало того, что на голове его крепко сидел меховой кроличий треух с задранными вверх, но не связанными ушами, ноги неизвестного ходока были обуты в самые настоящие зимние валенки. Дорог?й - прямо-таки барский - черный сюртук из плотного сукна смотрелся совсем неестественно на фоне остальных элементов одежды. За плечом странника висел небольшой холщовый мешок, а в правой руке его находилась изящная тонкая тросточка. Создавалось впечатление, что вятский крестьянин ограбил какого-нибудь городского щеголя (причем, сделал это еще зимой), напялил на себя часть его одежды, и уже несколько месяцев неторопливо удирал подальше от места совершенного им разбоя.
        Странник подошел ближе, и Прохор с Митькой разглядели его лучше. Возрастом он был старше их, и его смело можно было называть дедом. Этакий сухонький и шустренький старичок с маленьким личиком, украшенным короткой треугольной бородкой.
        Хитрые темные глазки прохожего внимательно осмотрели сидевших на колоде мужиков, и он сошел с дороги. Приблизившись к Митьке с Прохором, старичок сказал звонким молодым голосом:
        - Будьте здоровы, мужички!
        Мужики вздрогнули. Но не потому, что удивились несоответствию голоса с внешностью, а по той причине, что не увидели на лице старика ни одной капли пота, который должен был бы покрывать всего путника, прошедшего дальний путь под жарким августовским солнцем.
        - И тебе не хворать, - ответил Прохор, с подозрением глядя на странника.
        Легкий ветерок пахнул в лицо инвалида знакомым до боли кислым запахом. Прохор попытался вспомнить этот запах, но не успел, так как старичок начал разговор.
        - Это, часом, не Едодрищевка? - спросил он, указав рукой на околицу деревни.
        - Нет, дед, это - Дристоедовка, - поправил его Митька.
        - Да-да, - немедленно согласился старичок. - Это здесь находится церковь, в которой хранится чудодейственная икона, которая лечит все болезни?
        Митька удивленно посмотрел на Прохора и ответил:
        - Я такой иконы тут отродясь не видывал. Хотя, может поп Пафнутий прячет ее где-нибудь под алтарем, и достает в особых случаях, когда ему за это денег заплатят... Слушай, дед, чем это от тебя так гадостно смердит?
        Старичок поднял руку с тростью, понюхал себя под мышкой и сказал:
        - Да ничем вроде не воняет. То тебе кажется.
        - Эй, дедок, а ты откуда идешь? - вступил в разговор Прохор.
        - Из села Ротозадовки, - ответил тот и опустил руку.
        Митька тут же пихнул локтем Прохора в бок и заметил:
        - Вишь, Прошка, не над нами одними боженька веселится.
        - Да погоди ты, - отмахнулся от него Прохор. - Что-то, дед, не слыхивал я о такой деревне.
        - Да ну? - удивился старичок. - В наших краях ее все знают. Она находится между Свистопуковкой и Косорыловкой, и в ней шьют хорошие пуховые подушки, которые на всю округу славятся. На правом берегу реки Вятки...
        Ерничанье Митьки происходило от неведенья, и боженька не имел к названиям деревень никакого отношения. Все объяснялось достаточно просто.
        Только в восемнадцатом веке Екатерина Великая приказала проводить переписи населения цивилизованно. До этого любая перепись (впрочем, как и сбор недоимок) производилась с использованием воинских команд, которые изнуряли население постоями, а, бывало, и откровенными грабежами. Таких мероприятий боялись не только крестьяне, но и сами помещики. Чиновники, входившие в состав этих команд, требовали к себе почтения и в зависимости от оказанного приема составляли документы. Среди этих государевых слуг встречались и юмористы. Барин, плохо потчевавший чиновника, иной раз спустя несколько лет после проведения переписи с удивлением узнавал, что в государственных бумагах его милая Дондуковка теперь называется Свистопуковкой. А на Руси испокон веков существует нерушимое правило: что написано пером - не вырубишь топором. Так и появлялись на карте страны всякие Дристоедовки и Косорыловки. И предкам помещика Двоепупова еще сильно повезло, что чиновник переназвал их деревню именно так. Потому что бывали случаи похлеще, типа деревни Мудозвоновки, расположенной в соседнем уезде...
        - И что тебе у нас надобно? - поинтересовался у старичка Прохор.
        - Ох, - вздохнул дед и неожиданно уселся прямо на землю, сложив при этом ноги по-басурмански.
        Он снял с плеча мешок и поставил его на землю. Мешок мелодично звякнул и Митька, насторожившись, облизал языком почему-то враз пересохшие губы. Дедок внимательно посмотрел на Прохора и спросил у него:
        - А ты, мил человек, не из солдат ли будешь?
        - Ну, из солдат, и что? - ответил Прохор настороженно.
        - А это кто? - старичок указал пальцем на Митьку.
        - Зять это мой, - глядя исподлобья, пояснил Прохор.
        - Вот вы-то мне как раз и нужны. Не напоите случаем путника усталого? - взгляд дедка уперся в ворота дома.
        - Отчего ж не напоить, - Митька никак не мог оторвать глаз от мешка странника. - Пойдем-ка в избу, дед.
        В доме старичка пригласили к столу, но тот отказался участвовать в дальнейшем опустошении ведерной бутыли, и потому ему дали кружку простой чистой воды. Напившись, дед принялся рассказывать:
        - А кличут меня Афанасием. Я из однодворцев. Завсегда вольным был. И хозяйство у меня в порядке. Два года назад померла моя старая жена, и я решил жениться заново. Взял себе молодую вдову. Сыграли свадьбу. Жили себе и жили. Но по весне захотелось ей сходить в вашу деревню. Бабы рассказали ей про какую-то чудотворную икону, которая не только лечит все недуги телесные, но и укрепляет душу женскую. А у нее стало правое колено болеть. Ну, я и отпустил ее. Сходила она и вернулась довольная и веселая. Сказала, что икона сильно помогла и теперь ее сердце поет, а нога не болит. Но через несколько месяцев - бац! Животом ее выперло! Представьте себе - брюхатой стала!
        - Что же здесь плохого? - спросил Прохор.
        - А то, что еще десять лет тому назад я, спасаясь в лесу от волков, залазил на дерево и один из этих подлых зверей мне детородный орган откусил!
        - Га-га-га! - заржал Митька! - Зачем же ты тогда второй раз женился? Ой, не могу!
        - Как это, зачем? - возмутился дедок. - А хозяйство? А еду мне готовить?
        - Бедная баба! - вздохнул Прохор.
        - Но-но-но! - строго сказал дед. - Назвался груздем - полезай в кузов. Силком никто ее замуж не тянул!
        - А может, икона сделала ей беспорочное зачатие? - икая от смеха, поинтересовался Митька.
        - Дурак ты, - сказал дед. - Такое только у иудеев было. Да и то - всего один раз.
        Митька, перестав смеяться, вдруг набычился и грозно спросил:
        - Ты что, старый мерин, хочешь сказать, что Исус иудеем был?
        Дедок, посмотрев в налитые кровью митькины глаза, успокаивающе выставил вперед ладонь и попросил:
        - Остынь. Это к делу не относится.
        - Как так не относится? - Митька явно хотел подраться.
        - Ну-ка, увянь! - распорядился Прохор и посмотрел на деда. - И что было дальше?
        - Дальше я немного поучил свою жену вожжами, и она поведала, как все это вышло, - продолжил свой рассказ дед. - Узнав, зачем в церковь пришла моя жена, поп ваш (кажется - отец Пафнутий?) провел ее в подвал, положил какую-то икону на пол за тумбочку и попросил бабу нагнуться через преграду, чтобы получше рассмотреть, что там лежит за тумбочкой, дескать, именно так и надо лечиться от всех болезней. А потом этот изверг коварно подкрался сзади, взял - и подло овладел беззащитной женщиной! Так мало того, узнав, что она пришла издалека, он заявил, что на икону таким вот образом надо смотреть не меньше недели, а то ничего из лечения не выйдет. Поэтому моя жена поселилась в вашей деревне у какой-то сердобольной старушки и целую неделю этот поп-развратник лечил ее таким вот мерзким способом. Причем, бывало, по нескольку раз в день. Каково, а?
        - Га-га-га - опять заржал Митька, настроение которого перевернулось в другую сторону. - Наш поп - тот еще кудесник! Гы-гы-гы!
        Старичок поморщился и сказал:
        - Грешно смеяться над бедой другого человека. Нет бы - помочь...
        - Как же мы тебе поможем? - не унимался Митька. - Роды у твоей бабы принять, что ли? Или ребенка назвать? На это мы завсегда способны! Если будет сын, назовем Пафнутом, а если дочь - Пафнуткой, га-га-га!
        - Тьфу на тебя! - обиделся дед.
        Прохору было совсем не смешно. Его просто мучил запах, волнами исходивший от странного старичка. В этом запахе было что-то из юности, какое-то тревожное и вместе с тем страшное воспоминание...
        - Так чего тебе здесь надо? - спросил деда Митька. - Ты тоже пришел к Пафнутию лечиться от всех болезней? Ну, детородный орган он тебе новый не приделает, да и обрюхатишься ты навряд! Ха-ха-ха! Но тумбочку пообнимать - милости просим. Поп будет рад! Он у нас лекарь всехний!
        - Тьфу на тебя еще раз! - сказал дедок. - Я пришел, чтобы отомстить попу.
        - Ха-ха! Давно пора, - Митька веселился вовсю. - Только как? Морду ему не набьешь. Этот толстопуз тебя одной левой уделает, потом епитимью наложит и заставит крышу чинить, гы-гы! Убить его? Дак тебя в каторгу сошлют, а жена твоя после этого будет к тому же попу постоянно ездить на лечение, га-га-га! Ты на каторге - а детки прибавляются!
        - Зачем же кого-то убивать? - как-то тихо и подленько произнес дедок.
        Митька перестал смеяться и с любопытством поинтересовался:
        - Как же тогда?
        Дед перевел свой взгляд на Прохора и медленно сказал:
        - Вон, у солдата опыт богатый. Спрятан мною в овраге небольшой бочонок с порохом. Эдак, с пудик весом. Засунете его под алтарь, поднесете огонь, и церкви не станет.
        Прохора как громом ударило! От деда смердело именно порохом! Но - не готовым к применению, а отработанным! И еще горелой серой... Сразу же всплыла мысль о том, что
        дед как-то не так говорил. То есть - вроде бы по-деревенски, но все равно прорывались в его речи слова, ничего общего не имеющие с говором обычного крестьянина.
        Прохор медленно поднял вверх правую руку, намереваясь осенить деда крестным знамением. Но лицо старичка вдруг перестало быть блеклым и безобидным. Глаза его широко распахнулись и обдали инвалида волной черного холодного мрака. Рот деда обнажился крепкими белыми зубами и свистящим страшным шепотом произнес:
        - Опусти руку, солдатик. А то уйдет она туда, куда нога ушла...
        Прохор послушался.
        Митька, широко раскрыв глаза, молча смотрел на преобразившегося дедка и икал, только уже не с перепоя, а от страха. Дед медленно повернул голову к углу, где хозяйственная Груня развесила домашние иконки, криво усмехнулся и вновь посмотрел на Прохора. Но - уже обычным взглядом. Опять перед мужиками сидел самый распоследний деревенский дедок. И создавалось впечатление, что предыдущей страшной минуты не было вовсе.
        - Так я и говорю, - продолжил старичок, как ни в чем не бывало, - подложите бонбу под алтарь, и - Вася кот. Пущай этот поп-греховодник радуется, чтоб ему ни дна - ни покрышки.
        - Почему именно мы? - тяжело спросил Прохор.
        - А кто, я? - удивился дед. - Да у меня и сил-то таких нету, чтобы бочонок по деревне таскать. Да и в церкви вашей мне ни разу побывать не довелось. Вы ж лучше знаете расположение внутри...
        Митька все еще не пришел в себя, а Прохор промолчал.
        - Ах, да! - вспомнил о чем-то дедок.
        Его рука нырнула вниз, и на столе оказался мелодично звякнувший мешок. Старичок развязал тесемку и закатал края мешковины так, чтобы всем было видно содержимое. И тут Митька сразу же вынырнул из прострации, потому что на столе горой засверкали золотые монеты! Даже у мрачного Прохора из груди непроизвольно вырвался вздох:
        - Оп-ля!
        - Вот видите? - ласково сказал дедок. - А вы думали, я вас задаром попрошу? Задаром ничего в этом мире не бывает.
        - Церковь, говоришь, взорвать? - спертым голосом спросил Митька и облизнул пересохшие враз губы. - И все?
        - И все, милай ты мой! - подтвердил старичок и тоненько засмеялся.
        Он запустил руку в кучу золота, и принялся пересыпать монеты между пальцев, нежно при этом приговаривая:
        - И червонцы здесь есть, и гинеи аглицкие, и даже турецкие динары имеются. И все это богатство - ваше. Здесь ровный счет. Поделите пополам...
        Прохор завороженно смотрел на игру золота, пересыпающегося в руке старичка, и не понимал, на каком свете он находится. Зато Митька прекрасно осознал, что от него требуется.
        - Когда надо сделать? - деловито осведомился он.
        - А можно и сегодня, - ответил дедок, придурковато улыбаясь. - Чего время тянуть?
        - Стой, - сказал Прохор. - Это что ж ты, хрыч старый, души наши погубить хочешь?
        - Какие души, Прошка? - взвился Митька. - Да я за эти деньги надел выкуплю и
        стану совсем свободным! И никакой Двоепупов мне тогда не указ! И пороть меня никто не посмеет, потому что я вольным стану! Не на бумаге, а взаправду! И еще останется! И можно будет снова землицы прикупить! А поп что? Да козел он! Пусть мается без прихода!
        - Нет, - сказал инвалид. - Поп - попом, а храм - храмом. Поп - человек. А церковь - совсем другое дело...
        - А ведь правду говорит твой зять, солдатик, - недобро оскалившись, вмешался дедок. - Сам подумай, ну зачем тебе за харчи на барина писарем работать? Поедешь в город, купишь себе баржу какую-нибудь, наймешь бурлаков, и - торгуй по белу свету. Купцом станешь!
        - А откуда ты узнал, что я писарем работать буду? - глядя исподлобья на деда, спросил Прохор.
        - Сорока на хвосте принесла, - ухмыльнувшись, ответил тот.
        Прохор вдруг понял, что надо срочно что-то делать, иначе будет поздно. Поэтому он, не раздумывая, приподнялся с лавки и со всего маху двинул старичку кулаком в ухо. Дедок вылетел из-за стола и грохнулся спиной на пол. Шапка, отделившись в полете от его головы, покатилась по столу, болтая ушами.
        - Ай, что ты наделал?! - вскричал Митька и схватился руками за голову.
        - Солдата русского нипочем не купишь! - сказал Прохор, вставая с лавки.
        Он схватил мешок с золотом и, обойдя стол, подошел к лежавшему на полу деду. Голова старичка вдруг дернулась и начала приподниматься. Прохор взмахнул мешком и со всей силы опустил его на спутанные седые волосы искусителя. Голова старичка со стуком впечаталась в пол, а мешок порвался, и монеты, звеня, рассыпались по всей избе.
        Митька охнул и, упав на четвереньки, принялся собирать золото, запихивая его себе в пазуху. Ползая по полу, он приговаривал:
        - Прошка, дурак блаженный! Рази ж можно так-то с благодетелем поступать? Зачем же бить-то его? Ой, еще один... Надо ж, куда закатился, бедненький мой... Золотой ты мой... Не бойся, у меня ты будешь в целости...
        Прохор тем временем приложил ладонь к шее старичка и с некоторым сожалением убедился, что искуситель мертв. Бывалому солдату не надо было задумываться над такими вещами. Поэтому он начал действовать.
        Рассмотрев внимательно мешок, Прохор нашел порванное место и завязал ткань таким образом, что мешок опять был готов принять в себя прежнее содержимое. Посмотрев на Митьку, вставшего с колен, он указал пальцем на его рубаху, распираемую спереди от обилия засунутых в пазуху монет, и сказал:
        - Ну-ка, быстро выложи все в мешок!
        - Не отдам нипочем! - исступленно взвыл зять.
        - Сейчас сниму свою ногу и так дам ею по твоей жадной башке, что глаза вылетят напрочь! - грозно и внушительно рявкнул Прохор.
        Митька затрясся всем телом и заскулил:
        - Ты что? Раз в жизни повезло! Давай поделим золото...
        - То бесовское золото, - сказал Прохор, глядя в оловянные митькины глаза.
        - Послушай, - горячо заговорил зять. - Все равно, чье это золото было. Теперь оно - наше. Ежли кто-нибудь узнает о том, что ты убил старого хрыча, то тебе - прямая дорога на каторгу. Ведь никто не поверит, что он якшался с нечистой силой. Потому его надо зарыть в укромном месте. А золото куда девать? Закопать вместе с ним? Для этого нужно быть чистой воды дурнем и остолопом! Золото не может быть ни бесовским, ни ангельским. Потому что золото - просто золото. И все!
        Прохор, собиравшийся уже отстегнуть ногу для того, чтобы вразумить ею Митьку, передумал это делать. Немного поразмыслив, он пришел к выводу, что зять полностью прав. Поэтому миролюбиво предложил:
        - Хорошо. Ссыпай деньги в мешок. Спрячем его. А пока ты мне поможешь вынести упокойника.
        Митька тут же повеселел лицом и с легкостью принял предложение инвалида.
        Мешок с монетами они спрятали в холодную по случаю лета печку и принялись возиться с трупом, который оказался странно тяжелым. Решено было засунуть покойника в стог заготовленного на зиму сена, который стоял на заднем дворе рядом с хлевом, что и было сделано. Присыпав, как следует, травой место тайника, Митька, тяжело ворочая языком, сказал:
        - Пусть полежит до вечера. А как начнет темнеть, оттащим его к оврагу и зароем поглубже.
        - Хорошо, - согласился Прохор и отряхнул руки.
        - Ну а теперь пойдем делить деньги! - возбужденно предложил зять.
        Прохор согласно кивнул головой.
        Для начала они хорошенько хлебнули из бутыли, после чего достали мешок из печки и высыпали золото на стол. Завороженно глядя на денежную кучу, Прохор поинтересовался у Митьки:
        - Ты все собрал?
        - А то! - ответил зять, возбужденно сверкая глазами. - Ни она монетка не убежала! Я - мужик хозяйственный.
        - В том-то все и дело, - странно сказал Прохор, приступая к дележу.
        Разделив кучу поровну, Прохор удивился количеству монет. Получалось, что теперь они с Митькой стали действительно богатыми людьми. Но инвалида смущала одна единственная вещь - счет оказался неровным. Последняя английская гинея никак надвое не делилась. Взяв в руку костыль, инвалид поинтересовался у зятя:
        - Почему это осталась одна монета? Старый бес говорил, что счет ровный.
        - Надул, значит, хрыч поганый! - весело сообщил Митька. - Оставшуюся монету заберу я. Тот рубль, который ты вчера дал за постой в моей избе, деньги небольшие. Тебе еще долго придется у меня жить. Вот как раз эта деньга все и сровняет...
        Прохор немного приподнял над лавкой свой зад и, сделав легкое движение рукой, врезал несильно костылем Митьке по лбу. Голова зятя дернулась и изо рта ее на стол вывалилась золотая монета.
        - А я-то думаю, что это ты так тяжело болтаешь, как будто у тебя кусок навоза во рту? - задумчиво сказал Прохор. - А ты, оказывается, золото за щеку прячешь? Хозяйственный, говоришь?! Ах ты защеканец позорный!
        Прохор, держа костыль на весу, начал медленно подниматься из-за стола. Митька резко спрыгнул с лавки, отскочил назад на два шага и заголосил:
        - Что ты, что ты, Прошка?! Мне эта монета показалась фальшивой! Я решил ее попробовать на зуб, а потом забыл достать! Ведь мы были заняты упокойником!
        - Сейчас я тебя самого на фальшивость проверю! - грозно взревел Прохор и, тяжело топая протезом, рванулся к Митьке, огибая стол.
        Зять, увидев движение шурина, на месте стоять не остался.
        Беготня вокруг стола сопровождалась различными криками:
        - Ворюга!
        - Я только для проверки, ей-ей!
        - Сейчас я костылем тебе все дырки проверю!
        - Угомонись!
        - Сначала тебя, гниду жадную, угомоню!
        Наконец, устав скакать по кругу, Прохор резко метнул костыль и деревянное оружие своим тупым концом четко впечаталось в митькин затылок. Зять упал на пол и затих. Прохор увидел, как из правого кармана митькиных портков вывалилась золотая монета и, медленно покатившись, стукнулась о ножку стола. Инвалид, тяжело дыша, подобрал ее с пола, уселся на лавку и стал ждать прихода в чувство поверженного зятя.
        Через несколько минут Митька всхрюкнул и, приподнявшись на локте, мутными глазами посмотрел на Прохора. Тот показал зятю монету и сказал:
        - Этот червонец ты тоже на фальшивость пробовал? Интересно, каким таким местом, если он был у тебя в кармане? У этого твоего места что, зубы есть? Тогда ты сам бес! Но дело в другом. Опять получается счет неровным. Сейчас я сниму свою деревянную ногу. Она гораздо тяжелее костыля. Если за это время ты не сдашь все, что украл, то после удара протезом я похороню тебя вмести со старым хрычом. Вечером. А пока с ним в обнимку в стогу полежишь...
        Митька замахал руками и стал ползать по полу, тыкаясь по углам. Через несколько минут он выложил на стол целых пять монет, выуженных из разных щелей и укромных мест.
        - Все! - с горечью сообщил он.
        - Правда? - недоверчиво посмотрел на него Прохор.
        - Вот тебе крест! - ответил зять и торжественно перекрестился.
        - С трудом верится, - сказал Прохор, продолжая глядеть на Митьку с подозрением.
        - Бог мне судья, - заявил зять, и инвалид махнул не него рукой.
        Прохор ссыпал свою долю в мешок, вышел из избы и, захватив с собой лопату, направился к калитке, намереваясь зарыть золото где-нибудь поблизости. Постоянно оглядываясь назад, он покинул двор и проковылял в сторону ближайшего оврага. Инвалид опасался, как бы Митька не подсмотрел, где он собрался спрятать деньги. Но зятю было не до того, потому что в эти минуты он сам распихивал монеты по всем избяным щелям.
        Перед тем как зарыть мешок в землю, Прохор наполнил золотом потайной ящик в протезе, отчего деревянная нога стала еще тяжелей. Но инвалида это обстоятельство никак не смутило. С таким грузом все равно приятно перемещаться по миру, невзирая на его вес...
        Когда все дела, связанные с прятаньем и перепрятыванием денег были закончены, оба родственника опять уселись за стол и вернулись к опустошению бутыли, которая никак не хотела сдаваться вот уже второй день. Митька говорил:
        - Ты, Прошка, пей, пей. У меня еще есть. Теперь можно долго ничего не делать, а просто гулять. Да пошел этот Двоепупов сам пахать! Ура-а!
        У Прохора настроение было не столь радужным. Что-то не давало ему расслабиться. Он шарил глазами по избе и никак не мог понять, почему нет покоя. Наконец его взгляд уперся в какой-то предмет, валявшийся в углу у печки, и в этом предмете инвалид с содроганием узнал кроличью шапку бесовского деда. Проследив за взглядом Прохора, Митька вскочил с лавки, схватил шапку и напялил ее себе на голову.
        - А что? Добрая шапка, - заявил он. - Возьму ее себе! Вроде как в наследство.
        - Хорош наследничек, - сказал на это инвалид. - Если черти твои родственники, оставляй.
        - И оставлю! - воскликнул Митька. - Я не суеверный.
        - Ну-ну, - произнес Прохор, и сердце его тревожно сжалось...
        Глава третья
        Грунька, пришедшая с поля, осталась в избе готовить ужин, а Митька с Прохором, ничего ей не рассказав, взяли лопаты, и отправились к стогу сена. Солнце уже закатилось за горизонт, и двор залил тусклый сумеречный свет. К этому времени - принимая во внимание опорожненную на три четверти бутыль - они уже находились в состоянии, близком к пониманию всех глобальных загадок мироустройства и потому любая работа казалась им плевым делом.
        Но постепенное выдергивание травы из стога почему-то не давало никаких результатов. Покойного бесовского деда и след простыл. Наконец весь стог был разобран до основания и сухая трава, из которой он ранее состоял, оказалась разбросанной по всему двору. Труп так и не был найден. Глядя на Митьку удивленными глазами, Прохор спросил:
        - Ты его перепрятал?
        - Зачем мне это нужно? - переспросил Митька.
        - Да черт тебя знает! Ты ж - хозяйственный... Может, приберег для чего-то?
        Увидев, что глаза Прохора наливаются бычьей несдержанностью, Митька истово заорал:
        - Да на кой ляд он мне нужен?! Не прятал я его, Господом клянусь! Да ведь я с тобой все время вместе был...
        - А в нужник кто ходил? - не сдавался Прохор, медленно приближаясь к зятю.
        - Дак мы же вместе с тобой ходили! - не сдавался Митька, постепенно отступая к крыльцу. - Я внутрь нужника, а ты - за него...
        - А что ты внутри сортира делал? - жестко спрашивал инвалид, ускоряя свои ковыляющие шаги.
        - Дристал я там! Понимаешь - дристал! - истерически вопил Митька.
        И здесь ситуацию разрядила возникшая на крыльце Груня. Сходу оценив состояние обоих родственников, она сказала:
        - Есть идите, пьянчуги красноносые! А то до утра будете выяснять, кто больше нагадил, а кто меньше, и кого за это надо сильнее уважать.
        Услышав эти мудрые слова, спорщики тут же пришли в себя и почему-то хором крикнули:
        - Груня!
        - Ну? - отозвалась митькина жена.
        - Ты часом в стог сегодня не лазила? - строго спросил Прохор.
        - Когда б я успела? - поинтересовалась Груня. - Только с поля пришла - давай ужин готовить. А если б и было время, то с кем лазить? Вокруг одни пропойцы и кровельщики у отца Пафнутия.
        Митька с Прохором тревожно переглянулись и пошли к выходу со двора.
        - Куда вы? - спросила Груня. - Есть идите. Все готово уже.
        - Сейчас придем, - не оборачиваясь, ответил Митька...
        Они не смогли ответить на вопрос Груни потому, что сами не понимали, зачем их
        понесло за ворота. Но как только родственники вышли за калитку, непонимание их улетучилось неизвестно куда.
        Впереди, дальше дороги, ведущей к деревне, зеленел луг, за которым в сумрачном свете заката огромной черной кляксой распластался лес. И он шевелился! Сначала казалось, что это ветер колышет ветви деревьев, но вдруг в нескольких местах замелькали огоньки. Они меняли цвета (с красного на зеленый, с зеленого на желтый, с желтого на синий и опять на красный). И огоньки эти перемещались по всей стене леса, нависавшего над лугом мрачной далекой линией.
        Митька с Прохором завороженно наблюдали за игрой цветов, пока вдруг издалека, из самого укромного закутка леса не донесся к ним протяжный волчий вой. Оба вздрогнули.
        - Ты думаешь, что деда забрали черти? - спросил Митька.
        - Нет, - ответил Прохор. - Он очнулся и ушел сам.
        - Значит, мы никого не убивали, - довольным голосом произнес Митька. - Поэтому можно спать спокойно.
        - Дурак! - мрачно сказал Прохор. - Мы взяли деньги!
        - Ну и что?
        - А условия договора не выполнили.
        - И?
        - Ох, как с тобой тяжело! Тебе что, сказок никогда не рассказывали?
        - Нет, - ответил Митька. - Меня вместо этого отчим табуреткой бил. Каждый вечер перед сном. Чтобы мне лучше спалось...
        - Оно и видно, - сказал Прохор. - Надо было тебя еще с утра дубасить, чтоб от жадности отучить... Поясняю один раз. Слушай внимательно.
        - Слушаю.
        - У бесовской силы заведено так: взял деньги - продал душу!
        - Так мы же деньги не брали. Мы, получается, отняли их!
        - Не имеет значения, - тяжко вздохнул Прохор. - Для черта получить по шее - обыденное дело! Ему плевать на это. Главное - купить кого-нибудь! И мы с тобой купились... Эх, обуяла меня жажда денег! Всего один день с тобой, Митька, повидался и уже - на тебе, в такое дерьмо вляпался! Все твоя мерзкая скаредность!
        - Не понимаю, о чем ты говоришь? - возмутился Митька. - Какие деньги? Какое золото? Знать ничего не знаю, ведать не ведаю! Идите, гуляйте полем! У меня ничего нету! Пойдите, сыщите!
        - Ох, и дурень же ты, Митька, - с тоской в голосе сказал Прохор. - Посмотри на лес!
        Митька глянул и лишился дара речи.
        Опушка представляла собой ломаную линию горящих огней. В ней были всякие цвета, но преобладали, в-основном, красные. Огни шевелились волной и, казалось, ждали только команды, чтобы ринуться вперед и заполонить собой луг. Оттуда долетал злобный волчий вой, но иногда в нем слышались взрыкивания медведей и еще какие-то незнакомые, леденящие душу звуки.
        - Поужинать нам сегодня вряд ли удастся, - сказал Прохор.
        - Почему? - поинтересовался Митька.
        - Потому что поужинают нами, - ответил инвалид.
        - Кто?
        - Бежим! - вдруг крикнул Прохор и устремился к калитке.
        Митька увидел, как волна красных огней пришла в движение и стала медленно
        сползать на луг. Он развернулся и вслед за Прохором понесся к избе. Инвалид, невзирая на
        увечность, бежал так, что первым влетел в калитку. Митька, вторым забежав во двор, захлопнул калитку и подпер ее длинным поленом, после чего заскочил внутрь избы. В последний момент взгляд его уловил несколько интересных особенностей летнего вечера.
        Сначала Митька увидел своего дворового пса Шарика, который сорвался с цепи и, мастерски сиганув через забор, исчез из виду в направлении деревни. "Вот сволочь, -
        подумал Митька, - мало я его кормил, что ли?". А затем его поразил вид хлева, у которого
        не было двух стен. Коровы выдавили хилые деревянные перегородки и, возглавляемые конем, во весь опор неслись по дороге к месту предполагаемого спасения. Отряд крупного рогатого скота замыкал бычок, прикрывая тем самым отступление. Немного отстав от лидеров, в том же направлении трусили четыре упитанных поросенка.
        Лишь курятник остался целым, потому что наступили сумерки и куры уселись спать. Это обстоятельство несколько согрело митькину душу теплом, так как нашелся хоть кто-то, не бросивший своего хозяина в трудную минуту.
        Во время бега в голову Митьки пришла мысль о том, что калитку поленом можно было и не подпирать, так как задняя стена хлева ранее являлась частью забора, и если сейчас ее не было на месте, то двор стал доступным для производства разбоя любого вида.
        Как только Митька оказался в избе, Прохор тут же захлопнул дверь в сени и подпер ее тяжелой кадкой, в которой хранили квас. Кадка была полной, но Прохор справился и Митька поразился его силе.
        - Надо же, Прошка, - сказал он, - в кадке тридцать ведер квасу! Ух, и силен же ты!
        - В армии расейской послужи, узнаешь, где силушка берется! - гордо ответил Прохор, запечатывая костылем дверь в горницу.
        Груня, ничего не понимая во всех этих военных приготовлениях, сидела на лавке и, всплескивая руками, все время повторяла:
        - Да кушать же пора, да кушать же пора...
        На столе стояли: кувшин с парным молоком, большой горшок гороховой каши, миска творога и поджаренные свиные шкварки, соблазнительно расположившиеся на круглой стеклянной тарелке (гордости Груньки, купленной ею несколько лет назад на какой-то ярмарке, отчего Митька в свое время чуть не умер от приступа жадности). Ну, и бутыль митькина, соответственно...
        Прохор, усевшись за стол, сказал:
        - Так! Кушать всем! Быстро! У нас очень мало времени!
        - Да что случилось? - тревожно спросила Груня.
        - Сейчас нас нечистая сила приступом брать будет, - авторитетно заявил Митька, хватая со стола ложку.
        - Вот так и оставляй мужиков наедине с бутылкой! - воскликнула Груня. - Вечно что-нибудь натворят! Что на этот раз стряслось?
        - Некогда рассказывать, - сказал Прохор. - Давайте кушать. Голодное войско не войско, а вражеская подстилка. Потому что сил нет...
        И принялся есть скоро и все сразу. Его примеру тут же последовал Митька, а за ним и Грунька. Прохор периодически наливал из бутыли - даже Груньке - и ужин, благодаря этому обстоятельству, прошел быстро.
        Когда волчий вой начал звучать поблизости, все участники обороны были уже достаточно подкреплены пищей, выпивкой и идеей православного мученичества.
        За окном уже полностью стемнело, и Митька зажег несколько свечей.
        - Вот черт! - вдруг воскликнул он. - Ставни-то закрыть забыли!
        - Уже поздно это делать, - сказал Прохор.
        - Прекратите поминать черта на ночь! - крикнула Грунька. - Не хватало, чтобы явился!
        - А он уже во дворе, - спокойно произнес Прохор.
        И в подтверждении его слов раздался вдруг страшный удар во входную дверь.
        Грунька побледнела и бросилась в угол к иконам. Она упала на колени и стала горячо молиться.
        - Кадка с квасом выдержала, - сообщил Прохор.
        Раздался еще один удар и изба вздрогнула. Вместе с этим взорвалась и тишина. Во дворе возник многоголосый звериный рев. Митька, трясясь от страха, схватил топор, лежавший за печкой, и встал посреди горницы. Прохор, сидевший на лавке, посмотрел вверх и спросил:
        - А что это за лестница у печки? Которая к стене приставлена, а?
        - На чердак, - ответил зять. - Там дверца лежачая. Она закрыта засовом отсюда.
        И здесь изба опять вздрогнула, и сверху, с крыши, донесся хруст ломающихся перекрытий, а вслед за этим что-то тяжело затопало на чердаке.
        - Ой! Кто это?! - вскричала Груня.
        - Сейчас я узнаю, что за хам мне крышу ломает! - воскликнул Митька. - Всего три недели назад стропила поменял! Лес у барина аж за рупь пятьдесят куплен! Ну, гад чердачный! Получишь у меня!
        С этими словами Митька, окрыленный жадностью, которая победила трусость, сунул топор под мышку и, держа в одной руке свечу, споро влез по лестнице к потолку. Повозившись с засовом, он откинул дверцу, и ноги его пропали в отверстии. Прохор с Груней задрали головы вверх и прислушались.
        С чердака донесся митькин голос:
        - Эй ты! Иди-ка сюда! Сейчас я покажу тебе, как крыши портить!
        Сверху послышался топот и вслед за ним хриплый митькин вопль:
        - Ма... ма... мамочка!!!
        Тут же на чердаке что-то грохнуло, и раздались глухие удары, напоминавшие звуки выбиваемых подушек.
        - Ай! - вскричала Грунька. - Прохор, помоги Мите! Его там убивают!
        - Не могу, - ответил инвалид. - С одной ногой по лестнице я лазить не умею. Да и некогда мне...
        Он оказался прав, потому что вслед за его словами половина оконного стекла вдруг взорвалась сотней осколков, которые влетели веером внутрь избы и осыпали стоявшую на коленях Груню. В горницу всунулась злобная волчья морда и, сверкая окровавленными клыками, рявкнула совсем по-человечьи:
        - Попались, кормушки ходячие?!
        Морда светилась красными жестокими глазами и была необыкновенно упитанной, из чего Прохор сделал вывод, что пищи в лесу ей вполне хватает. Инвалид понял, что лезущий в окно вурдалак силой совсем не обижен и потому представляет собой большую опасность.
        Груня не упала в обморок только из-за того, что за ужином прикладывалась к бутыли не хуже мужиков. Она схватила первую попавшуюся в руки икону и, встав с колен, стукнула ею волка по носу. Оборотень извернулся, клацнул зубами, и откусил сразу половину иконы. Выплюнув дощечку из пасти, он заявил:
        - Думала, поможет? Дура ты! Ох, люблю таких дур! Впрочем, и умных тоже люблю. Все вы на вкус одинаковы. Погоди, сейчас влезу и поужинаю тобой, а то мне кур почти не досталось. За этими лисами нипочем не успеешь...
        Прохор тем временем без дела не сидел. Поднявшись на ноги, он поднял на плечо
        широкую лавку, развернул ее торцом к окну и тщательно прицелился. Вой и рев во дворе не стихал, и кто-то постоянно колотил во входную дверь, пытаясь сдвинуть с места тяжелую кадку.
        На чердаке тем временем перестали выколачивать подушки. Тяжелые шаги
        приблизились к отверстию в потолке, и сверху вывалился Митька. Пролетев головой вниз,
        он брякнулся на пол мешком костей, взревел дурным голосом и затих. Грунька хотела было подбежать к своему мужу, но в эту минуту волчья морда, удлинив шею, попыталась влезть в горницу через половинку оконной рамы. Бросив на мужа полный сострадания взгляд, женщина сложила перед собой ладони и попыталась прочесть "Отче наш". Оборотень сразу же оставил попытку проникновения в горницу и стал мешать Груньке, ернически при этом подвывая. Звучала молитва так:
        - Отче наш...
        - И мама родная, во-у!
        - Иже еси...
        - Дай покуролесить, вью-ю-у!
        - На небесех...
        - Еще пару раз покуролесить, тю-ю-ю-у!
        Наконец, вокальные потуги вурдалака сделали свое дело и Грунька, сбившись, забыла слова молитвы. Тогда, наполнившись яростной злобой, она сбегала к печке и взяла в руки ухват. Подскочив к окну, Грунька начала тыкать ухватом, пытаясь попасть в волчью морду. Оборотень принялся виртуозно уворачиваться. Крутя головой, он старался схватить ухват зубами.
        Тем временем чердачный разрушитель решил спуститься вниз. Сначала на верхнюю ступеньку лестницы встала большая кожистая лапа, имевшая пять толстых пальцев с длинными когтями. Потом к ней присоединилась вторая. Лестница заскрипела, но выдержала. Лапы медленно стали спускаться по ступенькам, и вслед за ними из потолочного отверстия показался объемный волосатый зад, снабженный маленьким куцым хвостиком. Повисев немного в воздухе, он попытался продолжить движение вниз, но почему-то этого сделать не смог. Тогда сверху что-то загрохотало по потолку и у Прохора создалось впечатление, что там стучат гигантские крылья.
        Инвалид, держа на плече громоздкую лавку, все никак не мог запустить ее в полет, так как боялся зацепить Груньку, увлеченно работавшую ухватом. Тогда он подошел к лестнице и, размахнувшись, двинул лавкой по нависавшему сверху заду. Раздался громкий шлепок, зад дернулся, и чердак огласился диким ревом. Прохор ухмыльнулся и приложился лавкой повторно. Правая лапа дернулась, пытаясь отбиться от врага, но не попала в Прохора, и потому инвалид с радостью врезал по заду в третий раз.
        Вурдалаку тем временем удалось просунуть в окно лапу. Он тут же выбил из рук Груни ухват и громко крикнул, обращаясь к существу, застрявшему на чердаке:
        - Эй, придурок нерусский! Сложи крылья, и спокойно спустишься!
        Из-под потолка долетел гулкий и злобный рык:
        - Если я сложу крылья, то упаду вниз и поврежу себе нижнюю часть туловища!
        - Тебе и так ее уже повредили! И будут повреждать, пока ты висишь!
        В эту секунду Груня, успевшая подобрать ухват, изловчилась и двинула им оборотню по носу.
        - Ай! - вскричал тот. - Ты что делаешь, дура?!
        Со двора раздался новый хриплый голос:
        - Что ты там копаешься?
        Вторая сторона рамы взорвалась осколками и в окно всунулась еще одна мерзкая харя. Она представляла собой клыкастую кабанью морду с длинным рылом, которое венчал пятак колоссальных размеров, величиной своей сообразный с груниной стеклянной тарелкой.
        От неожиданности Груня просто уселась на пол. Прохор, как опытный военный специалист, тут же оценил обстановку. Такой двойной цели он упустить не мог!
        Отскочив от лестницы, он развернулся, на ходу прикинул расстояние до окна и мощным движением руки отправил лавку в полет. Метательный снаряд со свистом устремился в нужную точку.
        Глаза волка, увидев приближающееся оборонное средство, расширились, а кабанья харя попыталась что-то крикнуть, но не успела. Лавка с жутким треском врезалась в окно, вырвала раму и, увлекая за собой штурмовую группу вурдалаков, вылетела во двор. Там раздался грохот, за которым тут же последовал взрыв рева и воя. Чей-то визгливый голос проорал:
        - Медведя убило! Срочно коновала! Ой, не надо! Жив вроде бы...
        Прохор оглядел поле боя и порадовался тому, что первый штурм был с честью отбит. Вот только висевший на лестнице зад портил картину и представлялся вражеским десантным приспособлением, захватившим важный оборонный редут. Инвалид поискал глазами и заметил крепкий деревянный табурет, стоявший под столом. Он хотел было воспользоваться им и выбить зад из предполагаемого редута, но передумал. Чудовище, застрявшее в потолке, в данный момент исполняло роль естественной пробки и не позволяло более никому проникнуть сверху, оберегая тем самым воздушное пространство укрепленного бункера, коим сейчас являлась изба.
        Пока противник, скуля и воя, приходил в себя от примененного инвалидом болезненного тактического хода, Прохор решил посмотреть, что случилось с Митькой, так как Грунька уже пришла в себя и снова заняла позицию у окна, держа в руках ухват. Пнув на всякий случай кулаком вражеский зад по пути (отчего крылья сверху выдали тревожную дробь по потолку), Прохор схватил Митьку за плечи и приволок его к столу.
        После непродолжительного сеанса армейской медицины, выразившегося в нанесении по щекам зятя порции хлестких оплеух, Митька открыл глаза и, хлюпая разбитым носом, произнес:
        - Пить...
        Прохор вставил ему в рот горлышко глиняной бутыли, и зять хлебнул от души. Глаза его тут же раскрылись так широко, что готовы были выпрыгнуть из глазниц. Инвалид отнял бутыль и спросил:
        - Ну как?
        - Жить можно, - ответил Митька, и, сморщившись, выплюнул изо рта несколько ненужных более зубов.
        Он занял сидячее положение и, кряхтя, поведал:
        - Ох, и тварь! Я таких отродясь не видывал! Голова вроде кошачья, но огромная и с гривой, крылья - как у летучей мыши, и еще руки имеются, у которых кулаки - не приведи боже! Она мне как дала по сопатке, так я и топор выронил. А потом не помню, что дальше было, но, кажется, потешилась она всласть...
        Митька, шатаясь, встал, посмотрел на волосатый зад, застрявший под потолком, и крикнул:
        - Эй, Навуходоносор чертов! Топор верни, он денег стоит!
        С чердака гулко донеслось:
        - Верну, не переживай! В темечко. Вот только спущусь, и сразу верну...
        - Вот сволочь! - подвел итог Митька. - Чем же теперь сражаться-то?
        - На, - протянул ему табуретку Прохор. - Становись у окна.
        Митька занял место рядом с Грунькой. Но - не напротив окна, а как бы из-за угла. И случилось это вовремя. Потому что во дворе раздался басовитый хриплый рев и послышался звук сдвигаемой с места кадки. Прохору подумалось, что тот, кто смог справиться с многопудовой емкостью, должен был обладать поистине чудовищной силой.
        Поэтому он прислонился спиной к печке, отстегнул свою деревянную ногу и, взяв ее в руку, взмахнул протезом в воздухе, пробуя баланс. Новое оружие весило внушительно и ничего успокоительного врагам не сулило. А если и сулило, то только состояние полного покоя...
        Раздался мощный удар в дверь, ведущую к горнице. Подпертая прохоровым чудо-костылем, дверь выдержала натиск. В ту же секунду в окно всунулась волчья морда. Но выглядела она не так, как в первый раз. Мало того, что в пасти явно не хватало клыков, еще и правый глаз оборотня был закрыт впечатляющих размеров опухолью. Вурдалак рявкнул:
        - Эй, ты! Лавкометатель! Слышишь стук в дверь? Это стучится твоя нелегкая и короткая судьба!
        Дверь застонала от очередного удара, и костыль выгнуло дугой.
        Волк хотел еще что-то добавить, но у него не получилось. В воздухе резко и неотвратимо мелькнула табуретка, направленная рукой Митьки. Поданная из-за угла, она совершенно неожиданно возникла перед мордой злобствующего оборотня и, не дав тому продолжить речь, с хрустом врубилась в плюющуюся негодованием пасть. С громким воплем вурдалак вылетел вон!
        Митька вернул табуретку на исходную позицию и приготовился к встрече новых врагов. И они не заставили себя ждать.
        В окно просунулась прежняя кабанья харя, которая крикнула:
        - Сдавайтесь, и мы вас сразу убьем перед тем, как сожрать! А то - будем есть живыми, откусывая помаленьку...
        Уже натренированной рукой Митька прицельно послал табуретку по дуге, и она впечаталась сиденьем прямо в кабаний пятак. Возник звук, похожий на последний хлюп засосанной болотом коровы, и кабанье рыло исчезло из окна вместе с прилипшей к его пятаку табуреткой. Во дворе опять возник многоголосый вой, и во входную дверь прекратились удары.
        Прохор поставил протез на пол и захлопал в ладоши, крикнув при этом:
        - Да ты герой, Митька! Молодец!
        Зять, выпятив грудь колесом, отобрал у Груньки ухват и заявил:
        - Да, я таков! Ну-ка, баба, на печь лезь! Мы, мужики, и сами справимся!
        Он тут же выставил ухват перед собой и занял место напротив окна. Грунька же на печь не полезла. Она опять упала на колени перед уголком с иконами и принялась тихо молиться.
        Прохор, воспользовавшись передышкой, положил на плечо свой тяжелый протез и решил допросить пленного, в которого превратился неведомый враг, застрявший в чердачном лазе. Держась рукою за стену, инвалид допрыгал до лестницы и, легонько стукнув протезом по нависавшему заду, громко сказал:
        - Эй, ты! На чердаке который! Ну-ка, отзовись!
        От легкого прикосновения протеза, нашпигованного увесистыми золотыми монетами, зад воздушного диверсанта подпрыгнул вверх, а ноги, потеряв опору, уперлись в бревенчатую стену и воткнулись в нее когтями. Из-за этого изменения опоры зад неизвестного создания выгнулся дугой и представил собой округлый волосатый барабан, прямо-таки созданный для битья. Чем инвалид и воспользовался.
        После нескольких секунд воздействия деревянной ногой допрашиваемый диверсант проорал сверху:
        - Ну хватит уже! А то сейчас сложу крылья и свалюсь вниз! Узнаете тогда, что такое анатомия! В-частности, человеческая...
        - Кто ты такой? - спросил Прохор, опустив протез.
        - Грифон, - ответил голос сверху.
        - Чего-чего? - удивился инвалид.
        - Не понял, ну и не надо, - сказал голос. - Объясняй тут всякому быдлу, кто я есть...
        Прохор, догадавшись, что его оскорбили, поднял протез вверх, намереваясь проучить наглый зад, осмелившийся издеваться над ним, но тут вдруг неожиданно затрещала дверь, и костыль, подпиравший ее, вылетел в сторону. Дверь распахнулась настежь и хлопнула о стену. В проеме возник огромный бурый медведь, стоявший на двух задних лапах. Головой он упирался в косяк, а на груди его болталась дугообразная ножка от лавки, примененной Прохором немного ранее для вышибания из окна двух представителей от сообщества нечистой силы.
        Медведь обвел налитыми кровью глазами горницу и остановил свой взгляд на Прохоре, застывшем с занесенным над головой протезом возле волосатого зада грифона.
        - Это ты, что ли, лавками кидался? - взревел он.
        - Да я, как бы, это... не нарочно, а от безвыходности, - миролюбиво ответил Прохор, кладя протез на плечо.
        - Это тебя не спасет! - заявил медведь и шагнул в горницу.
        Пол скрипнул под тяжким шагом зверя. И тут же у него промеж ног заструилась какая-то непонятная труба. Прохор от неожиданности чуть не выронил свое тяжелое оружие. Медведь, споткнувшись о трубу, заорал дурным голосом:
        - Какого ты рожна поперек меня лезешь, кишка библейская!
        Кишкой оказался толстый и длинный змей черного, как уголь, цвета с гребенчатой спиной. Ни Митька, ни Прохор никогда раньше не видали таких больших гадов. Голова его по величине ни в чем не уступала башке взрослого барана и потому выглядела достаточно грозно. Кроме того пасть змея сверкала двумя дугами хищных и длинных зубов. Митька, млея от страха, повернулся грудью к двери и выставил перед собой ухват. Инвалид же, упершись спиной в стену, приготовил к бою протез. Лишь Грунька никак не отреагировала на появление новых врагов, продолжая самозабвенно молиться.
        Змей приподнял голову, взглянул снизу вверх на медведя и сказал:
        - Я тоже имею право на ужин. Лавочник - мой!
        - Как бы не так! - взревел медведь.
        И здесь, совершенно неожиданно для всех участников ночной битвы, откуда-то из-под самой крыши донесся звонкий крик петуха! Медведь со змеем замерли. А петух, не
        останавливаясь, впал в непонятное состояние неугомонности. Его крик стал неким непрекращающимся попурри. Он, выпуская из глотки душу, орал и орал без остановки:
        - Кукареку! Кукареки! Кукарекувон!
        Медведь неловко ступил назад и всем своим весом придавил змея. Тот, взвизгнув, выстрелился из-под тяжелой лапы и, промелькнув в воздухе толстой лентой, врезался аккурат в волосатый зад грифона. Челюсти гада резко сомкнулись, и грифон получил силовой импульс, связанный с неожиданно произведенным задоукусыванием.
        Под крышей раздался леденящий душу хриплый вопль, крылья с бешеной силой ударили по потолку (отчего сверху посыпались щепки), кожистые лапы оттолкнулись от стены и грифон с силой ядра, выпущенного из пушки, исчез из горницы, унося с собой змея, сверкнувшего напоследок вытаращенными от удивления глазами.
        Медведь, оскалясь, всхрапнул, и, глядя на Прохора, рявкнул:
        - Я завтра снова приду! И деревянной ногой сделаю себе из твоей туши
        большую отбивную котлету! С косточками!
        - Приятного полета, - ответил Прохор медведю, явно намекая на судьбу его недавнего товарища, взмывшего с грифоном ввысь.
        И здесь петух испустил одухотворенную трель:
        - Кукар-трулюлю!
        Медведь развернулся и тяжело застучал лапами в сенях.
        Сразу за этим отключились все звуки, и стало необыкновенно тихо вокруг. Митька, недоуменно прищурившись, подошел к окну и высунул голову наружу. Раздался гулкий звук удара, и Митьку отбросило на пол. Из-за окна послышался голос:
        - Что, съел? Будешь знать, как подличать с табуреткой.
        Звериные лапы, топая, удалились...
        Митька, сняв с головы деревянную миску, служившую ранее тарелкой Шарику, произнес с недоумением:
        - Надо же, отбились...
        Груня на коленях подползла к Митьке, обняла его и принялась реветь, стуча об стену миской Шарика, подвернувшейся ей под руку.
        Прохор устало сел на пол и, прицепив протез к ноге, сообщил:
        - То ли еще будет...
        Груня с Митькой повернули головы к нему и застыли в недоумении.
        Если б они оказались в эту минуту где-нибудь выше избы, то могли бы наблюдать довольно интересную картину, напрямую связанную с недавней битвой.
        В освещаемом полной луной небе, поднимаясь все выше и выше, летела сказочная групповая фигура, наполняя окружающее пространство ревом. Огромные крылья свирепого чудовища с головой льва жутко распарывали воздух. Пасть грифона исторгала из себя всяческие богохульства и другие черные слова, связанные с порядком рождения и обитания пресмыкающихся. К этим свирепым звукам примешивалось легкое оправдательное шипение змеиного языка и свист парусящего в воздухе шланга, прилипшего к заду незадачливого авиатора.
        Змей, воткнувшийся в грифона, пытался объяснить, что зубы у него загнуты внутрь, и потому он не может отцепиться. Мол, если что-то попало в пасть, то необходимо это проглотить, ибо обратной дороги нет. Но гузно грифона - слишком объемная вещь. Даже если ее и удастся проглотить, то змея разорвет к черту! Поэтому нужен кто-то третий, способный помочь освободить зубы змея с помощью какого-нибудь ломика. Причем на земле. Далее гад пытался сказать, что в воздухе он этим делом заниматься не намерен совершенно, так как при освобождении пасти от застрявшего в ней зада грифона придется подчиниться закону свободного падения. Еще змей хотел сообщить, что с гравитацией он совсем не дружен, так как не умеет летать.
        Но все эти потуги не увенчались успехом, потому что рот его был заткнут основательно. А шипенье гада - пустой звук, впрочем, как и шум парусящего в небе шланга. Поэтому гротескная крылатая фигура с длинным хвостом, завернутым ветром в штопор, уносилась в небо все выше и разные нелепые звуки становились тише, пока не смолкли совсем...
        Шелест ветра
        ДЕМИУРГ. Ха-ха! Два-один!
        БИОКОРРЕКТОР. Ничего подобного! Мы договаривались о многоходовых
        комбинациях! Ведь мы же уже не дети! Сколько можно заниматься
        пустяковыми игрушками? Мы же решили играть разнообразней! Я
        понимаю, что с творчеством у демиургов тяжело... Это как у
        человеческих военных: одна извилина, да и та - далеко не в
        головном мозге... Но я рассчитывал на несколько шагов вперед.
        ДЕМИУРГ. И просчитался!
        БИОКОРРЕКТОР. Нет! Будет следующий ход, и он определит все!
        ДЕМИУРГ. Следующий ход - еще одна попытка. А ты сам отказался от них.
        БИОКОРРЕКТОР. Ну почему ты такой ограниченный! Понятное дело - демиург...
        Чему вас там учат? По стеклянным банкам камнями бросаться?
        Попал - не попал. Мы же договорились усложнить игру.
        ДЕМИУРГ. Ничего не знаю! В прошлый раз ты лишил меня одной законной
        попытки. А теперь сам собираешься ею воспользоваться?
        БИОКОРРЕКТОР. Да ведь игра - сложный многоходовый вариант! И дело не в
        попытках! Если ты не понимаешь, что я рассчитал сложную
        комбинацию, не ограничивающуюся временными рамками одного
        дня или ночи, то я не буду больше играть с тобой, тупеньким! Иди,
        вон, играй в капитана с лордом! С младшими учениками...
        ДЕМИУРГ. Да ладно тебе, ладно... Чувствую, что опять ты меня дуришь. Но
        если честно, то в этот раз получилось достаточно интересно. Где ты
        набрал этих уродов? В каком чане с протоплазмой?
        БИОКОРРЕКТОР. Я тебе уже говорил, что на этой планете остались плоды давних
        экспериментов. Вот они и сгодились.
        ДЕМИУРГ. А почему людей в покое оставили? Я слышал, что они были
        созданы для какой-то определенной цели, но что-то там у
        биоконструкторов как всегда не получилось.
        БИОКОРРЕКТОР. Да. Но людей посчитали перспективным развивающимся видом.
        Типа, - сгодятся на что-нибудь потом. И не занимаются ими уже
        давно. Я считаю, что о них просто забыли. Поэтому здесь можно
        шалить, как хочешь.
        ДЕМИУРГ. А ты уверен в этом?
        БИОКОРРЕКТОР. Конечно. Сколько мы с тобой здесь играли? И ничего нам за это не
        было. Кстати, до нас здесь играли многие. Я точно это знаю, потому
        что проведал об этой планете у старшего курса.
        ДЕМИУРГ. Да? А не настораживает ли тебя тот факт, что все храмы здесь
        стоят в строго определенных местах?
        БИОКОРРЕКТОР. Ты подразумеваешь молитвенные сооружения?
        ДЕМИУРГ. Именно.
        БИОКОРРЕКТОР. И что в этом странного?
        ДЕМИУРГ. Любое молитвенное место расположено на стыке двух материй,
        создаваемых демиургами. И не имеет значения, какому божеству
        поклоняются люди. Для наших игрушек это подходит - как нельзя
        кстати, но ведь все это может быть сделано для какой-то другой
        цели?
        БИОКОРРЕКТОР. Да какая разница! В этих местах есть точки выхода. И потому
        Многие здесь были до нас и будут после. Играй, пока играется!
        ДЕМИУРГ. Ты просто не знаешь специфику работы демиургов. Такие места
        просто так не создаются...
        БИОКОРРЕКТОР. Ну и что? Ведь я же сказал тебе, что об этой планете забыли!
        ДЕМИУРГ. Это твое мнение. А на самом деле?
        БИОКОРРЕКТОР. Ты всегда был трусом!
        ДЕМИУРГ. А в бубен хочешь получить?
        БИОКОРРЕКТОР. Ну вот опять! Да слов-то каких нахватался! Неужели у меня есть
        бубен? И где же он, по-твоему, находится?.. Я не понял, ты будешь
        продолжать игру или нет?
        ДЕМИУРГ. Буду.
        БИОКОРРЕКТОР. Вот и хорошо. Только запрети своим фигурам бросаться лавками и
        табуретками. Это грубо и пошло. Да и больно, наконец. Созданий,
        приглашенных мной, не так много осталось в этом мире. Можно их
        и пожалеть.
        ДЕМИУРГ. Еще чего? Они ведь хотели всех сожрать!
        БИОКОРРЕКТОР. Нет. На самом деле они - мирные и безобидные создания. Почти...
        Это я их заставил. Но я не собирался убивать твои фигуры. Мне
        нужно было их просто напугать. Что и получилось.
        ДЕМИУРГ. Ничего себе - напугать! Я сам испугался!
        БИОКОРРЕКТОР. А я тебя предупреждал!
        ДЕМИУРГ. Толку с твоих предупреждений... Какие-то вурдалаки,
        медведи-оборотни, аспиды черные и иже с ними (как выражаются
        попы). Не пойму, каких чпоксов ты наглотался?
        БИОКОРРЕКТОР. Т-с-с-с! Какие чпоксы? Заткнись! Еще наркоты не хватало! Все
        было устроено правильно. Никто никого не собирался лишать
        жизни. Все поползновения к убийству - блеф. Нужно было просто
        испугать. А животные всякие - не в счет.
        ДЕМИУРГ. И при чем тут крик петуха?
        БИОКОРРЕКТОР. Да ни при чем. Примета у людей такая. Типа, крикнул - нечистая
        сила идет вон. Но раз мы решили потворствовать суевериям, то
        пришлось использовать эти вопли... Кстати, это случайно не ты
        подсуетился?
        ДЕМИУРГ. Я. Ха-ха-ха! А ты думал, что один такой хитрый? Когда твои
        милые создания устроили в курятнике ужин, я перенес петуха на
        чердак и засадил его на одну из балок под крышу. Красивая птица!
        Понравился он мне... Хотел было еще поросят спасти, но не смог.
        Больно ноги у них короткие. Не успели добежать до деревни...
        БИОКОРРЕКТОР. Ладно. Готовься к следующему ходу.
        ДЕМИУРГ. Готов.
        БИОКОРРЕКТОР. Хожу!
        Глава четвертая
        Спали кое-как. Грунька с Митькой на печке, а Прохор на полу, так как лавка вылетела в окно, и что с ней случилось, никто проверять не пошел. Всем было понятно, что если у медведя на шее болталась ножка, то о целостности столь нужного предмета обихода речи не может быть вообще.
        Окно забили обломками досок, найденными на чердаке возле гигантской дыры в крыше, а люк закрыли на засов.
        Засыпая, Прохор прослушал очередной концерт, прозвучавший со стороны печки.
        - Ну-ка, ну-ка, иди сюда! - громко шептал Митька, шурша стягиваемыми портками.
        - Отстань, неугомонный, - нехотя сопротивлялась Грунька. - Ухватом сегодня намахалась, ртом намолилась - спасу нет!
        - Но голова ведь не болит? - продолжал находчиво приставать Митька. - Ты мне это перестань! Подумаешь, ухват какой-то! Вот табурет - это дело! Всех я спас!
        - Конечно-конечно, - соглашалась Грунька. - Ты - герой-богатырь!
        - Вот-вот! - соглашался Митька. - А герою полагается в награду это самое...
        - Какое такое самое?
        - Вот это вот!
        - Дак еще братец не спит!
        - Куда там! Он культей своей деревянной так намахался, что дрыхнет, как ежик зимой!
        На печке завозились с б?льшим воодушевлением.
        Прохор хотел было прикрикнуть на родственников, но перед его глазами вдруг всплыли Грунька, ожесточенно работающая ухватом, и Митька с героически занесенной для удара табуреткой. Поэтому инвалид ничего не стал делать, а просто прослушал ночное представление, наполненное тяжким митькиным пыхтением и оханьями Груни.
        Когда в избе стало тихо, Прохор заснул тоже. Снились ему всякие соблазнительные вещи, поскольку инвалидом он стал из-за отсутствия ноги, а не каких-либо других жизненно важных органов, и потому чувственное восприятие мира никак у него не притупилось.
        В связи с вышеизложенными обстоятельствами сон Прохора был неглубок и тревожен. На рассвете он встал не только с больной головой, но и с откровенным желанием на ком-нибудь срочно жениться. Подходящей для этого дела невесты, естественно, рядом не оказалось, и потому настроение инвалида оставило желать лучшего.
        Грунька принялась наводить порядок в доме, Прохор занялся разрушенным забором, а Митька пошел в деревню искать сбежавший скот.
        Весь двор был усыпан сломанными досками и покрыт перьями. В курятнике не осталось ни одной курицы. Все они были сожраны вместе с костями. Лишь один петух, каким-то чудом сумевший залететь на чердак, важно разгуливал по двору, всем своим видом выражая удивление царившему запустению.
        Недалеко от околицы Митькой были обнаружены следы, оставшиеся от застолья нечистой силы. Вдоль дороги валялись обглоданные до костей черепа поросят, не сумевших развить нужную для спасения скорость ввиду малой длины своих ног и толстых задов, существенно мешавших быстрому бегу. Митька, подсчитав убыток, горестно сплюнул, и отправился по дворам.
        Всю свою скотину - за исключением пса Шарика - он обнаружил в хлеву у сватов. Сначала Митька обрадовался, что коровы, бычок и конь целы. Но потом ему пришлось огорчиться, так как сват, радостно потирая руки, сообщил Митьке, что назад в полном количестве он стадо не отдаст. Скрутив мощный кукиш, сват сунул его Митьке под нос и заявил:
        - Вот и приданое твоей дочке подвалило!
        - А не много ли будет? - с огорчением спросил Митька.
        - Договоримся, - довольным голосом сообщил сват.
        Митька хотел было дать свату кулаком в глаз, но вспомнил о спрятанном золоте и передумал драться. Ведь теперь он был богат и чувство жадности, притупившись, не сильно его беспокоило. Поэтому Митька попросил свата подержать скот у себя в хлеву еще один денек и рассказал о вчерашнем нашествии нечистой силы. Правда, о причинах этого нашествия он решил ничего не говорить.
        Сват, двадцать раз перекрестившись, захотел посмотреть на последствия вторжения и они с Митькой отправились к нему домой, решив попутно завернуть в церковь и попросить попа окропить митькин двор святой водой.
        Толстый как квасная бочка поп Пафнутий, выслушав рассказ Митьки, перекрестил его и заявил, что надо меньше пить, и тогда ничего мерещиться не будет. А нечистой силы в деревне не существует благодаря неустанным его (попа Пафнутия) молитвам и благостной заботе о душах крестьянских. После этого поп потребовал от Митьки денег для установки свечей за здравие, упокой и еще для чего-то там такого, очень нужного каждому прихожанину, но у Митьки с собой наличности не оказалось, и потому Пафнутий, рассвирепев, выставил посетителей из церкви вон, заявив при этом:
        - В храм божий надо ходить, предварительно подготовившись! Потому что в важное место идешь! Не в сортир какой- нибудь, куда и лопуха достаточно. А в обиталище, где душа твоя петь будет! Для этого надо с собой брать то, что пожертвовать необходимо! И будет тебе после этого благость! А пожертвовать можно деньги. Что есть деньги? Зло! Поэтому надо отдать все это зло Господу. Почему? Потому что только Он сможет с этим злом совладать и превратить его в истинную благодать... А если станете просто так тут шляться, то я сейчас так дам посохом по хребтам вашим грешным, что долго помнить будете, как отвлекать меня на всяческие глупости, бесовы дети!
        Митька со сватом вынуждены были быстро убраться из церкви, так как Пафнутий слишком угрожающе размахался посохом. За ними увязался Тишка-покрышка (тощий мужичонка с конкретно испитой рожей). И далее, пока они шли к дому Митьки, к ним присоединялись все новые и новые зеваки. Поэтому, когда Митька со сватом подошли к подвергнутому нападению дому, за их плечами выросла довольно приличная толпа крестьян, желавших зрелищ, столь редких в этой части российской глубинки.
        Остановившись перед калиткой, толпа оживленно загудела. Всех поразила зиявшая в крыше громадная дыра. Тишка-покрышка тут же предложил:
        - Митяй! Давай, я тебе крышу покрою! А ты мне за это нальешь. Я ведь - кровельщик знатный! Вон, отец Пафнутий подтвердит...
        Толпа тут же издевательски загудела и Митька, плюясь, ответил:
        - Не надо. Сам справлюсь. Покрывальщик тут нашелся... Иди, вон, Пафнутию чини! Я прошу кого-нибудь остаться у меня на ночь. Чем больше вас останется - тем лучше. Нечистая сила вновь ночью придет, раз повадилась. Кормежку и выпивку ставлю сразу!
        Митька оглянулся и увидел, что позади него никакой толпы уже не существует. Дорога к деревне была укутана поднявшимися клубами пыли. Самым первым несся Тишка-покрышка, опережая остальных любителей зрелищ на довольно приличное расстояние. Митька тяжко вздохнул и зашел во двор.
        Прохор уже разобрался с забором и сидел на деревянной колоде, куря трубку. Митька присел рядом с ним и сказал:
        - Ни у кого помощи не допросишься. Ни у попа, ни у сельчан...
        - На то она и душа русская, - ответил Прохор. - Моя хата с краю - ничего не знаю. Для того, чтобы деревня ополчилась на нечистую силу, нужно, чтобы сия нечистая сила половину страны разбабахала. Тогда все встанут на карачки и гузнами задавят супостатов...
        - То есть, мы в следующую ночь опять останемся одни против всех этих?
        Прохор, выколотив трубку о протез, усмехнулся и ответил:
        - Дурак ты, Митька. И жадность твоя - дурацкая. Нужно сделать то, что было велено. И тогда никто не придет в твою избу.
        Митька вспомнил попа Пафнутия, который выгнал его из церкви, и злорадно заявил:
        - Да что нам стоит алтарь взорвать? Ведь если в церкви сидит черт, то и церковь получается чертовой?! Я готов!
        Вдруг калитка распахнулась настежь, и во двор зашел вчерашний убитый наглухо дедок. Прохор выронил трубку из рук, а Митька издал горлом непонятный звук, напоминавший сразу клекот орла и бурчание живота у коровы, наевшейся свежей люцерны.
        Дедок был в той же одежде, что и вчера, вот только голова его, не прикрытая шапкой, колосилась на ветру редкими седыми прядями старческих волос.
        Глаза дедка резво метнулись во все стороны и остановились на сидевших родственниках. Рот его тут же расплылся в ехидной улыбке и глумливо прокричал:
        - А не дозволите ли водицы испить, люди добрые?
        Митька хотел было ответить что-то учтивое, но Прохор дал ему локтем в бок и сказал:
        - Не дозволим! Пей у себя в болоте! Если есть дело, подойди и говори.
        Дедок мерзко осклабился, зашел во двор и нагло хлопнул за собой калиткой.
        - Эй! У себя дома так дверями в нужник хлопай! - возмутился Митька.
        Дедок, не обратив внимания на пожелание Митьки, подошел к колоде, на которой расположились родственники, и присел напротив них, сложив ноги по-басурмански.
        - Ну что? - спросил он. - Будем воевать и дальше?
        Митька открыл рот, чтобы выругаться, как следует, но Прохор опять дал ему локтем под ребра, и тот скривился от посетившего его непродыхания.
        - Что тебе нужно от нас? - трезво спросил Прохор, глядя в глаза дедка.
        - Я же уже говорил, - ласково ответил тот. - Всего-навсего - алтарь в церкви взорвать. Я, конечно, понимаю, что от такого количества пороха вместе с алтарем сгорит вся церковь. Но, если хорошенько подумать, то что такое церковь без алтаря? Все равно, что сортир без дырки в полу...
        - Но-но-но! - сказал Прохор. - Не надо блудить словами!
        - Еще как надо! - не согласился дедок. - Что хорошего вы от этой церкви видели? Попа-развратника?
        - Причем тут какой-то поп? - Прохор недружелюбно глядел на дедка. - Взрывать церкви - сатанинское дело!
        - Да какая разница, чье это дело? - увещевательно спросил дедок. - Я же не призываю вас взорвать все христианство в мире! Я требую взорвать обитель вредного попа Пафнутия, которому даже анафема - булка с творожным кремом по сравнению с его грехами. И главное - я именно требую! Потому что денежки-то вами уже взяты...
        Митька с Прохором тревожно переглянулись.
        - Да-да! - торжествующе заявил дед. - Уже взяты и спрятаны. И прежняя ночь была предупредительной. Подумаешь, курей и поросят съели! А вот сегодня, если не одумаетесь, съедят и вас самих. Или сомневаетесь?
        Дедок, хитро прищурившись, посмотрел на Прохора.
        Митька, борзо взмахнув рукой, заявил:
        - Да мы их всех раскатаем, как бублик скалкой!
        Прохор привычно двинул локтем и Митька, согнувшись, прохрипел:
        - Хотя и поп - сволочь редкостная...
        - Вот-вот, - тут же согласился дедок. - Ну как?
        - Согласны, - нехотя сказал Прохор. - Где порох?
        - А там, куда ты добро свое спрятал, - ответил дед. - Уже лежит бочонок поверх твоего тайника в овраге, хворостом присыпанный.
        Прохор непроизвольно покосился на Митьку и увидел, как у того напряглись желваки на лице. Инвалид, чертыхнувшись, ответил:
        - Хорошо. Когда нужно сделать?
        - А зачем откладывать в долгий ящик? - переспросил дед. - Раньше сделал - ходи свободным! Да еще и богатым, к тому же... Ведь не зря говорится: первый шаг к свободе - богатство!
        - Ладно болтать! - решил Прохор. - Мы с тобой договорились?
        - Да, - ответил дедок.
        - Ну и иди отсюда! - приказал Прохор, вставая.
        - Иду-иду, - бойко сказал дед.
        Он резво вскочил на ноги и понесся к калитке. Но, не добежав до нее несколько шагов, дедок обернулся и зловеще крикнул:
        - Негоже у старого человека шапку отбирать! Голова-то мерзнет!
        Митька встрепенулся, и хотел было что-то сказать по этому поводу, но не успел. Дверь избы приоткрылась сама собой, и из нее выпрыгнул вдруг треух, прикарманенный ранее домовитым хозяином разгромленного двора. За ним, хлопая руками в попытках поймать ускользающее хозяйство, выскочила Грунька. Но, по какой-то странной подлости она вдруг споткнулась и кубарем скатилась с крыльца. Шапка, передвигаясь по двору на ушах, невообразимой расхлюстанной походкой подбежала к дедку и, взлетев, нахлобучилась тому на голову. Дед руками утвердил ее как надо и, осклабившись, произнес:
        - Вот так-то!
        - Ам! - лязгнул челюстью Митька.
        - Ой! - полным боли голосом произнесла Грунька, вставая на ноги.
        - Проваливай ко всем чертям! - завершил разговор Прохор.
        Дедок поклонился и выскочил со двора, напоследок бахнув, как следует, калиткой.
        - Вот сволочь! - сказал Митька. - Хлопает, как у себя в аду!
        - А теперь дом твой - его дом, - ответил Прохор. - Потому и ведет он себя здесь - как хочет.
        - Да ладно, - усомнился Митька. - Одноразовый договор. Он нам золото, мы ему - взорванную церковь.
        Прохор набил трубку табаком и принялся ее раскуривать. Митька, тревожно наблюдая за его действиями, молчал и ждал ответа. Наконец Прохор затянулся, выпустил из ноздрей дым и сказал:
        - Не бывает у него ничего одноразового. Раз принял его условия, - значит, продался полностью. И церковь - только начало...
        - Да что ты говоришь? - вскричал Митька. - Договор есть договор!
        - Ну-ну, - безразличным тоном ответил инвалид. - Пойдем, посмотрим, что там в овраге приготовлено для нас?
        - А ты разве в овраге деньги спрятал? - блеснув глазами, живо поинтересовался Митька.
        - Тьфу на тебя! - сказал Прохор и грозно посмотрел на своего зятя.
        - Да что ты, что ты! - оправдываясь, заюлил Митька. - Это я так, пошутил...
        Он тут же решил рассказать Прохору, где спрятал свои деньги (чтобы тот не подумал, будто у него возникло желание украсть инвалидову долю), как вдруг какая-то непонятная, но хорошо известная ему сила придержала его язык, и - как всегда - положение спасла Груня, которая уже стояла перед крыльцом в полный рост и голосила:
        - Опять вы с нечистой силой якшаетесь! Сколько можно терпеть это?! А все из-за того, что ты появился тут!
        Она строго посмотрела на Прохора, и тому почему-то стало стыдно.
        - До тебя все у нас было спокойно! Уходи! Иди куда хочешь! И пусть все это бесовское стадо следует за тобой!
        Она зашла в дом и хлопнула за собой дверью.
        - Вот же, повадились все бабахать, - как-то стесненно сказал Митька.
        Прохор закурил трубку и спокойно ответил:
        - А все это - из-за твоей скотской жадности.
        - Да я и не спорю, - неожиданно согласился Митька. - Но я же не виноват в этом. Таким меня создал Бог. И потому взорвать церковь - божье желание.
        Прохор неторопясь переложил трубку из правой руки в левую, и освободившейся ладонью выдал Митьке мощный подзатыльник, от которого тот прямо с колоды рухнул носом в землю.
        - Боженька тебя создал хорошим, - заявил инвалид, глядя на встающего с карачек Митьку. - А вот испаскудился ты уже сам... Ладно. Бери мешок, и пойдем к оврагу.
        - А мешок-то зачем? - поинтересовался Митька, отряхивая пыль с колен.
        - Как же ты бочонок с порохом домой попрешь? На плече, что ли? Да первый же селянин, идущий с поля, поинтересуется, что у тебя в нем налито.
        - А-а-а, - протянул Митька.
        Он сбегал в дом и вынес большой мешок.
        Бочонок лежал в указанном месте и Митька, не сдержавшись, спросил:
        - Так ты тут все и зарыл?
        Прохор спокойно ответил:
        - Нет. Только половину. Вторая часть находится в моей деревянной ноге, которой я могу в любое время дать тебе по башке так, что ты забудешь не только о моей доле, но и о жадности вообще.
        - Что ты, что ты! - возбужденно ответил Митька, плотоядно глядя на деревянный протез инвалида.
        - Ну-ка, засовывай бочонок в мешок и тащи во двор! - рявкнул Прохор.
        Митька тут же выполнил команду. Он взвалил мешок на плечо и направился к дому. Во время недолгого пути шурин постоянно оглядывался на зятя и достаточно заинтересованно ловил глазами его неровно шагавшую деревянную ногу. Прохор делал вид, что не обращает на это никакого внимания, но про себя решил надолго в Митькином доме не задерживаться. Потому что алчность - есть алчность. Она не только неистребима, но и непредсказуема. И инвалид об этом знал.
        Глава пятая
        Церковь окружала могильная тишина. Это было неудивительно, поскольку стоял третий час ночи и вся деревня благословенно спала. Кроме Прохора с Митькой, которые замерли возле ограды.
        Забор был невысоким. Три ряда штакетника, оплетенные хмелем. Штакетник сам по себе защита пустяковая, а вот хмель - совсем другое дело. Митька судорожно шептал Прохору в ухо:
        - Эта трава - сволочь редкостная. Вроде как хватает тебя за все места, а потом остаются ожоги, будто ты плетьми жутко посечен...
        - Да знаю я, - шептал в ответ инвалид. - Или забыл ты, как вместе яблоки в поповском саду воровали?
        - Да помню я, помню, - отвечал Митька. - Ты тогда первым запутался и заорал. Мы все сбежали, а тебя поп выловил и потом наказывал...
        - Что ты имеешь в виду?! - взрыкнул Прохор.
        - Да успокойся ты, - благодушным шепотом прогундосил Митька. - Тогда поп еще человеком был... Я же помню, что у тебя после этого два синяка на роже появились и шишка на голове от его посоха. И все, вроде.
        - Хорош болтать! - строго сказал Прохор. - Хватит детских дурачеств. Пройдем через калитку.
        - Она заперта.
        - Так высота ее - до пупка всего!
        - Да, но вдруг Пафнутий нас увидит?
        - Разберемся на месте, - сказал Прохор. - Надо будет - дадим Пафнутию по башке его же посохом! Чай, не дети давно, и не за яблоками пришли...
        - Да! - радостно согласился Митька. - Я даже желаю этого!
        Порывистость Митьки строго соответствовала количеству выпитого им самогона перед походом в церковь. Это было связано с обильным ужином, который он сам же и организовал. Большая часть обильности заключалась прежде всего во второй ведерной бутыли, которую Митька выставил на стол перед Прохором.
        Инвалид, естественно, не стал себе отказывать в удовольствии, и потому оба террориста находились у ограды церкви в существенно приподнятом настроении, поскольку начали ужин в пять пополудни, а остановились только к часу ночи. Поэтому они не без труда перелезли через невысокую калитку и углубились в церковный двор.
        Сначала у них возникли проблемы с продвижением, вызванные появлением целой своры собак. Но в вожаке набежавшей стаи Митька совершенно неожиданно для себя узнал дворового пса Шарика. Он хотел было наброситься на него с пинками и упреками за неверность, но инстинктивно понял, что лучше поступить по-другому. Что и сделал, тихо сказав:
        - Шарик, ведь я же тебя кормил и растил!..
        Шарик, вспомнив, как и чем его кормил Митька, тут же взрыкнул с негодованием. Но в этот момент ему, скорее всего, пришло в память его щенячье детство, проведенное в митькином дворе, и потому он решил оставить прежнего хозяина с неизорванными штанами, так как радужные младенческие воспоминания всегда содержат только солнечные дни и полные сиськи с едой. В связи с этими обстоятельствами Шарик, грозно рыкнув, увел подчиненное ему собачье стадо куда-то за угол церкви, предоставив тем самым своему прежнему хозяину полную свободу действий на выбранном им поприще.
        Кроме небольшой церквушки двор состоял из конюшни, нескольких хозяйственных построек, и большого поповского дома с пристроенной к нему баней, в которой, судя по долетавшим из нее звукам, веселились даже в это позднее время.
        Прохор с Митькой, несшим на плече мешок с тяжелым бочонком, остановились у трех елок, сплетение веток которых позволяло им остаться совсем незамеченными при любых обстоятельствах.
        Из бани вдруг выскочила совершенно голая женщина и с радостными воплями нырнула головой в пятидесятиведерную бочку с водой, стоявшую посреди поповского двора. За ней следом выбежал сам поп, который залез туда же. Вода из бочки тут же выплеснулась наружу, а в самой бочке возник утробный гогот, вызванный голосами и эхом от дубовых стенок.
        - Похабник! - сообщил Митька с вожделением в голосе и зачем-то облизнулся.
        - А что за баба с ним купается? - поинтересовался Прохор.
        - Да кто-либо из приехавших лечиться от всех болезней, - сказал Митька, пустив слюну. - У нас сейчас таких много. Прямо паломничество какое-то в последнее время! И все поп виноват! Хватает же его на всех! Включая Тишку-покрышку...
        Двери в церкви оказались не запертыми. Прохор перекрестился и, вытащив из мешка бочонок, поставил его на пол возле небольшого алтаря. Митька где-то в углу умудрился нашарить свечку и спички. Маленький огонек осветил помещение. Митька, рассматривая сгоревшую спичку, заметил:
        - А и дорогущие же они! Мы вон огнивом пользуемся, а поп на спичках не бережет. А еще говорят, что вот этой гадостью, которая зажигается, можно кого-нибудь отравить. Правда это?
        - Да, - ответил Прохор. - Эта гадость фосфором называется. У нас в полку один молоденький прапорщик из-за несчастной любви как раз этим спичечным фосфором и отравился. Полюбилась ему, понимаешь, гулящая баба. Жениться на ней захотел. А куда ж это, если он княжеского роду, а она - шлюха из дома терпимости. Вот нажрался он спичечных головок и крякнул. Мог бы и застрелиться, но ежли в голову там, то разорванная морда некрасивой в гробу будет. А от отравления - как хочешь можно рыло поправить. Видишь, у господ все учитывается...
        Прохор поднял ногу с протезом и грохнул деревяшкой по верхней крышке бочонка. Та подалась вниз и обнажила промасленную бумагу, которая предохраняла порох от сырости. Инвалид надорвал прослойку и, черпая порох горстями, принялся просыпать узенькую дорожку к дверям. Митька сунулся было помогать, но получил от родственника кулаком в ухо.
        - За что? - поинтересовался он, привычно потирая ушибленное место.
        - За то, что со свечкой к пороху лезешь, - ответил Прохор. - Хочешь, чтобы мы с тобой взлетели на воздух вместе с алтарем?
        Через несколько минут подготовка к акту вандализма была закончена. Прохор с Митькой стояли под елками и смотрели на бочку, в которой все еще продолжалось веселье. Пафнутий пел густым басом:
        Славься, славься, ты Русь моя,
        Славься ты русская наша земля.
        Бесстыжая пациентка подвывала тоненько:
        Ой да ты рябинушка,
        Ой, кудрявая...
        Вместе выходило нескладно, но зато душевно.
        Прохор тряхнул головой и спросил:
        - Ну что? Пора?
        - Да, - согласился Митька. - Добавим им гармошку с балалайкой!
        Родственники перекрестились и Митька, нагнувшись, поднес зажженную свечку к пороховой дорожке. Огонек вспыхнул ярче и быстро побежал к дверям церквушки. Через несколько секунд он юркнул внутрь здания и Митька, затаив дыхание, закрыл глаза, а опытный Прохор заткнул уши пальцами.
        Когда в церкви грохнуло, Митька от неожиданности выронил из рук свечку, а воздух сразу наполнился истошным собачьим лаем, зазвучавшим из всех деревенских дворов. Прохор выдал родственнику дежурный подзатыльник, который тут же привел того в чувство, и крикнул:
        - Сейчас сюда сбежится вся деревня! Быстро уносим ноги!
        Они рванулись и, сходу перепрыгнув через калитку, понеслись прочь от церкви. Причем Прохор, топая тяжелой деревянной ногой, несся с такой скоростью, что Митька никак не мог за ним угнаться. В Митькиной голове мелькали картины, увиденные им на бегу.
        На фоне разгоравшегося пожара рядом с бочкой скакала обильная женская задница, удиравшая в сторону бани; а к церкви, из выбитых взрывом окон которой валил густой черный дым, несся голый поп Пафнутий. Толстая золотая цепь с крестом явно не сиротского размера хлестала попа по бочкообразному пузу, но Пафнутий, не замечая этого, ревел на бегу:
        - Пожертвования! Пожертвования там же! Что я митрополиту посылать буду, ежли все сгорит?! Пожар! Спасите церковное имущество!
        Митька с Прохором, никем не замеченные, благополучно добежали к околице и не видели, как Пафнутий ворвался в церковь через проем, зиявший на месте выбитых взрывом дверей. В сполохах разгоравшегося пламени поп начал судорожно хватать церковную посуду, иконы, прочую утварь и выбрасывать все это в окна. Через некоторое время он вдруг понял, что выйти из окружившего его пламени уже нельзя. Горячая золотая цепь все больше и больше обжигала грудь, да и дышать стало уже нечем.
        Пафнутий посмотрел на ревущую стену огня. Лишь в месте, где раньше находился алтарь, чернел нереальной прохладой обозначенный странной ломаной линией круг.
        - Спаси меня господи! - взвыл поп, стряхивая с бороды искры.
        Он закрыл глаза, перекрестился, и шагнул в спасительную черноту неизвестного круга.
        Шелест ветра
        БИОКОРРЕКТОР. Ура! Получилось!
        ДЕМИУРГ. Неудивительно. За золото здесь все купить можно.
        БИОКОРРЕКТОР. Не ной. Представь, что сейчас творится там, куда этого служителя
        религиозного культа занесло!
        ДЕМИУРГ. Ха-ха-ха!
        ГОЛОС 1. Стоять на месте!
        БИОКОРРЕКТОР. Кастраторы!
        ДЕМИУРГ. Бежим!
        ГОЛОС 2. Я вам сбегу!
        БИОКОРРЕКТОР. Ой! Нос!
        ДЕМИУРГ. Ай! Ухо!
        ГОЛОС 2. Как они нас обозвали? Кастраторами?
        ГОЛОС 1. Да.
        ГОЛОС 2. Надо же! Каких только прозвищ мы не получали, но "кастраторы"
        - уму непостижимо!
        ГОЛОС 1. Сейчас они узнают, кем быть лучше: "кастраторами" или
        жертвами своего тупоумия!
        ГОЛОС 2. Ну-ка, негодяи, признавайтесь, кто придумал нам такие прозвища?
        БИОКОРРЕКТОР. Анчоус с двадцать третьего курса.
        ГОЛОС 1. Какой анчоус?
        БИОКОРРЕКТОР. Я не знаю, как его зовут, господин космократор. Этот курс
        занимается изучением водных форм жизни. А ученик по прозвищу
        "Анчоус" ростом самый маленький из них.
        ГОЛОС 2. Я понял, о ком он говорит. Найдем этого юмориста...
        ГОЛОС 1. Так. Марш отсюда в интернат! Там будем разбираться в ваших
        художествах!
        БИОКОРРЕКТОР. Да, господа космократоры!
        ДЕМИУРГ. Слушаюсь, господа космократоры!
        КОНЕЦ ВТОРОЙ ЧАСТИ.
        Часть третья
        ПРОФЕССИОНАЛЬНЫЙ УРОВЕНЬ
        Шелест ветра
        КОСМОКРАТОР Д. Надо же - "кастраторы"! Как там нас раньше обзывали?
        КОСМОКРАТОР Б. Казнократорами, кратохрюкерами, космидиотами...
        КОСМОКРАТОР Д. Достаточно! Никакой благодарности от молодежи! Трудишься,
        даешь им знания, а они издеваются!
        КОСМОКРАТОР Б. Так всегда было. И будет. Причем, у любой формы жизни во
        Вселенной.
        КОСМОКРАТОР Д. Что же вы, биоконструкторы, биокорректоры и так далее, не
        чешетесь? Пробел в вашей деятельности.
        КОСМОКРАТОР Б. Ничего подобного! Неблагодарность к наставникам проистекает
        из скотских форм материи, производимой именно вами,
        демиургами. Кто же виноват в том, что за миллиарды лет вы не
        научились делать материю тоньше и благородней. Или создали
        бы какой-либо новый ее вид...
        КОСМОКРАТОР Д. Ну вот, опять тебя понесло в непролазные дебри! Хватит об
        этом. Хорошо хоть вовремя спохватились. Когда первый раз
        появилось это недоразумение с козлиной бородой в смердящем
        дерьмом кафтане, я проникся подозрением. Но подумал, что это
        явление случайное. Но когда возник этот толстопузый
        индивидуум, на теле которого из одежды присутствовал только
        массивный крест, висевший на золотой цепи, я понял, что это
        чьи-то пакости!
        КОСМОКРАТОР Б. А ты помнишь выражение его лица?
        КОСМОКРАТОР Д. Я его никогда не забуду! Он, наверное, решил, что попал в рай.
        КОСМОКРАТОР Б. Еще бы! Влететь в женскую раздевалку бассейна! Вот засранцы!
        Это они так шутили над своими сокурсницами. Мне даже попа
        этого жалко стало. Людей же создавали по своему образу и
        подобию. А получилось - как всегда. То особенности планеты
        наложили свой отпечаток, то ограниченность всунутого в их
        головы интеллекта, а еще - родственные браки... По сравнению с
        людьми, каждая из наших девушек - богиня.
        КОСМОКРАТОР Д. Потому поп и сдурел. Начал гоняться за прекрасными телами.
        Ха-ха-ха! Вот учудили, негодяи малолетние!
        КОСМОКРАТОР Б. Да уж. Мы в свое время с тобой так не играли. Мы не
        использовали мест? структурных соединений материи. Люди
        строят там храмы, не подозревая, где могут оказаться...
        КОСМОКРАТОР Д. Потому и строят, что подозревают. Кстати, а что стало с
        козлобородым и попом?
        КОСМОКРАТОР Б. Первого мы отправили сразу же туда, откуда он прибыл. А вот со
        вторым, с попом этим, у которого крест на животе, неувязка
        вышла. Пока девушки его связали (здоровым оказался как хряк),
        время открытия портала прошло. Пришлось его отправить
        обратно со следующим циклом. Вот только где он оказался -
        неизвестно. Да и во временном отношении вряд ли попал в свою
        эпоху...
        КОСМОКРАТОР Д. Нужно было этого любвеобильного попа в чан с протоплазмой
        определить!
        КОСМОКРАТОР Б. Нельзя. Зачем тогда людей создавали?
        КОСМОКРАТОР Д. А исправить?
        КОСМОКРАТОР Б. Как же, исправишь его... Такие особи, знаешь ли, обладают
        неистребимой способностью к размножению.
        КОСМОКРАТОР Д. Вот так у вас всегда. И все на нас, демиургов, стрелки
        переводите.
        КОСМОКРАТОР Б. А помнишь, как я у тебя все время выигрывал?
        КОСМОКРАТОР Д. Еще чего? Да ты мне дул на середине каждого второго кона!
        КОСМОКРАТОР Б. Как же! Может, я не прошел Фермопилы?
        КОСМОКРАТОР Д. Еще бы не прошел! Ты купил подлого предателя Эфиальта, и
        тот провел персов горной тропой! Если бы не это - мои спартанцы никогда б не
        пропустили врага!
        КОСМОКРАТОР Б. А в случае при Каррах?
        КОСМОКРАТОР Д. Конечно! Если бы по твоей прихоти парфяне не убили подло
        Марка Красса во время переговоров, то неизвестно, чем бы все это закончилось!
        КОСМОКРАТОР Б. Но в итоге выиграл кто? Я!
        КОСМОКРАТОР Д. Грош - цена таким победам... Кстати, твои ходы всегда были
        подлыми!
        КОСМОКРАТОР Б. Игра, как, впрочем, и война - не терпит благородства. Иначе это
        будет не игра, а театральная постановка, этакая эрзац-жизнь...
        КОСМОКРАТОР Д. Кстати, помнишь тот случай, когда ты какого-то нищеброда
        обеспечил тридцатью серебренниками? По-моему, его звали Иудой.
        КОСМОКРАТОР Б. Помню. Тогда твой учитель жизни никуда не прошел и выиграл я.
        КОСМОКРАТОР Д. А вот и нет. Учитель не прошел, а учение его захватило весь мир!
        Так что можно засчитать победу мне. По итогам, так сказать, времени...
        КОСМОКРАТОР Б. Это ты про так называемое христианство?
        КОСМОКРАТОР Д. Именно.
        КОСМОКРАТОР Б. Тоже мне, учение! Вон, недавний поп в женской раздевалке -
        квинтэссенция этого учения.
        КОСМОКРАТОР Д. Единичные случаи не в счет. Это вы, биоконструкторы, создаете
        мыслящие существа. А уж про таких узких специалистов, как биокорректоры, могу
        сказать, что если они и исправляют что-либо, то почему-то совсем не в ту сторону, в
        которую нужно.
        КОСМОКРАТОР Б. Если материя изначально бракованная, то каков с нас спрос? Не
        все перегибы можно выправить... Кстати, зачем мы спорим? Этот спор бесконечен, а
        потому не имеет никакого смысла. Давай лучше тряхнем стариной и сыграем!
        КОСМОКРАТОР Д. А знаешь, давай! Только серьезно.
        КОСМОКРАТОР Б. Многоходово?
        КОСМОКРАТОР Д. Обязательно. Кто будет ходить?
        КОСМОКРАТОР Б. Если отгадаешь простенькую загадку, то ты. А если нет - я.
        КОСМОКРАТОР Д. Я не боюсь твоих загадок. Давай.
        КОСМОКРАТОР Б. Отгадай, как называется у людей крохотный огурчик,
        замаринованный в маленькой баночке?
        КОСМОКРАТОР Д. Ха-ха! Кого провести хотел, а? Ведь только что с малолетками
        общались...
        КОСМОКРАТОР Б. И?
        КОСМОКРАТОР Д. Анчоус!
        КОСМОКРАТОР Б. Вот и нет. Анчоус - рыбий малек. А огурчик - корнишон. Я хожу!
        КОСМОКРАТОР Д. Хм! Ведь все эти названия взяты в одном из земных языков!
        КОСМОКРАТОР. Б. Ну да. Это сейчас модно.
        КОСМОКРАТОР Д. Вы создали неправильную цивилизацию, поставили на ней
        жирную точку, а сами пользуетесь ее достижениями?
        КОСМОКРАТОР Б. Мы не ожидали, что она так разовьется. Теперь наблюдаем за
        ней с интересом.
        КОСМОКРАТОР Д. Это значит, что скоро здесь играть будет запрещено?
        КОСМОКРАТОР Б. Скорее всего - да. Но нам с тобой хватит времени на парочку
        партий. Ты готов?
        КОСМОКРАТОР Д. Стоп! Мне кажется, что ты меня опять где-то надул.
        КОСМОКРАТОР Б. Не может быть!
        КОСМОКРАТОР Д. С чего это ты должен загадывать загадки? Может, проще было
        бросить жребий?
        КОСМОКРАТОР Б. Ты уже подвязался на разгадывание? Значит - проехали. Я хожу.
        КОСМОКРАТОР Д. Опять ты меня дуришь! Ну ладно, я тебе сейчас покажу! Ходи!
        КОСМОКРАТОР Б. Держись, недотепа!
        КОСМОКРАТОР Д. Осторожней со словами! Мы ведь давно не дети! Статус...
        КОСМОКРАТОР Б. А кто нас услышит? Эх, так хорошо общаться, когда никто не
        слушает! А детство - самое прекрасное время на свете...
        КОСМОКРАТОР Д. Ладно уж! Давай, сейчас ты у меня получишь, корректор
        бракованной протоплазмы!
        Глава единственная
        Сараево. 1914 год.
        Гаврило смотрел на полки с товарами и ничего не видел. Его голову взял в тиски ад, наполненный зверскими ликами возбужденной толпы. Жирные потные морды плевались слюной, кричали и - били, били, били... Лица боевого товарища не было видно сквозь стену мелькавших кулаков, но даже на расстоянии ощущались боль и ужас, исходившие из эпицентра живого людского месива. И только он, Гаврило, не участвовал в этом зверином вертепе...
        Внезапно в мозгу что-то щелкнуло, и грудь сжало болезненным позывом. Гаврило вышел из магазина, достал из кармана платок и принялся кашлять. Когда спазм прошел, Гаврило посмотрел на платок. Посреди белого лоскутка материи расплылся красивый алый цветок. Гаврило сунул платок во внутренний карман плаща, и пальцы его наткнулась на рифленую рукоятку браунинга. Он ласково погладил теплое железо, вынул руку и невидящими глазами уставился на перекресток.
        Его вины в случившемся не было. Он стоял в заранее обозначенном месте и должен был стрелять в том случае, если б покушение прошло неудачно, и жертву надо было бы просто добить. Так все и случилось. Точнее - жертва уцелела. Но ее тут же закрыла возбужденная толпа и стрельба стала бесполезной. Видя, как бьют его товарища, Гаврило испытал острое желание расстрелять первых же попавшихся под руку полицейских. Но слабенькая революционная закалка сдержала этот мальчишеский порыв и послала в мозг мысль о том, что если что-то не удалось в этот раз, то обязательно представится следующий шанс, который и станет успешным.
        Гаврило подумал, что следующего раза может и не быть. Чахотка - фактор непредсказуемый. Сколько она даст времени? А если всего несколько месяцев? За это время вряд ли будет возможно организовать еще одно покушение, ведь жертва станет осторожной, да и охранять ее будут с особой тщательностью... Чертыхнувшись про себя, Гаврило неторопливо направился к перекрестку.
        Ему пришла в голову мысль, что захваченного товарища наверняка пытают, и от этого простого, но обоснованного предположения Гаврило вздрогнул. Где предел человеческой выносливости? В мозгу? А может, в шкуре? Если в шкуре, то нужно срочно убираться из города. И хоть смертная казнь ему не грозила по причине его несовершеннолетия, да и особенно не страшила по чахоточному признаку (все равно скоро умирать), Гаврило решил уехать, даже не заходя на явочную квартиру.
        После принятия такого решения мозг его включился, и все предметы вокруг стали четко видимы и осязаемы. Гаврило твердым шагом направился в сторону вокзала. Спрятанная в кармане бомба больно била по ногам и потому приходилось шагать медленно.
        На одной из улиц он остановился, чтобы посмотреть время на часах, выставленных в витрине антикварного магазина, но не успел сделать этого. Что-то дернуло его и, повернув голову вправо, он увидел несколько открытых автомобилей, приближавшихся к нему. Все они были разукрашены имперской символикой, и сердце Гаврило остановилось, а потом забилось вскачь. Он повернулся лицом к проезжей части и замер в ожидании. И ожидание его тут же оправдалось.
        Колонна автомобилей вдруг остановилась. Шоферы, крутя баранки, принялись зачем-то разворачиваться. Прямо напротив Гаврило одна из машин уперлась передними колесами в бордюр, так как водитель ошибся с радиусом. Гаврило поднял глаза выше и с каким-то радостным чувством детского удовлетворения увидел на переднем пассажирском сидении жертву. Ненавистное толстое лицо, ощетинившись усами, недоуменно пялилось глазами в ухо шофера. По всей видимости, маневры водителя были для него непонятны. Сидевшая сзади женщина с некрасивым надменным лицом что-то громко говорила жертве.
        Гаврило понял, что все происходящее перед ним является самым натуральным шансом, и шанс этот - последний в его молодой, но уже сожранной чахоткой жизни. Он выхватил давно готовый к стрельбе браунинг, направил его на заднее сиденье машины и спустил курок. Потом еще, еще и еще! Он особо не целился, ведь расстояние было смехотворно маленьким, и потому пули браунинга тут же нашли свою цель. Женщина схватилась руками за живот и закричала. Гаврило и сам не знал, почему он выстрелил именно в нее. Может, из-за того, что лицо ее было слишком холодным? Он ничего уже не соображал. И здесь тот, который с усами, вдруг резко обернулся и посмотрел в глаза террориста. Яростный взгляд эрцгерцога просто взорвал мозг Гаврило и тот вспомнил, что стрелять надо именно в эти глаза! Он медленно перевел дуло, хладнокровно прицелился и выстрелил. Пуля попала в шею. Жертва откинулась на шофера, а Гаврило сунул в рот ампулу с цианистым калием и, раздавив зубами стекло, сглотнул жидкость.
        Странное дело, но желудок вдруг схватила боль и юного террориста вырвало! Тогда рука его начала поднимать пистолет к виску, но в последний момент пришло осознание того, что набегающая толпа, состоявшая из потных звериных рож, не даст застрелиться. В голове мелькнула мысль: "Чертова бедность! Даже с цианистым калием надули!". И через секунду браунинг полетел куда-то ввысь, а руки и ноги толпы приняли Гаврило в горячий и жутко болезненный водоворот ударов...
        Через несколько недель, будучи одноруким (толпа прошлась так, что руку пришлось ампутировать), в застенках тюрьмы Гаврило Принцип узнал, что Россия, как всегда, не оставила Сербию в беде и потому началась чудовищная война.
        КОНЕЦ ТРЕТЬЕЙ ЧАСТИ
        ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
        КРЕАТИВНЫЙ УРОВЕНЬ
        Шелест ветра
        ДЕМИУРГ. Как дела?
        БИОКОРРЕКТОР. Потому что!
        ДЕМИУРГ. Не понял.
        БИОКОРРЕКТОР. Анекдот такой. Два грузина захотели выучить русский язык.
        Потом встретились и решили проверить, кто из них лучше в этом деле преуспел. Один
        спрашивает: "Как дэла?", а второй ему отвечает: "Патаму што!". Ха-ха-ха!
        ДЕМИУРГ. А-а-а... Кто такие грузины?
        БИОКОРРЕКТОР. Какая разница? Все, проехали, не напрягайся, а то материю не туда
        куда надо произведешь... Дурацкий серпентарий! Как вспомню, трястись начинаю.
        Главное - все закончилось и мы теперь свободны.
        ДЕМИУРГ. Относительно. Просто теперь мы вернулись к прежнему циклу
        обучения. И меня радует факт, что цикл этот - последний. А по поводу серпентария
        могу сказать, что пока сам в дерьмо не окунешься, ни за что не поймешь, как другие в
        нем плавают.
        БИОКОРРЕКТОР. Неужели и мы такими были в детстве?
        ДЕМИУРГ. Были. Вспомни, как космократоров доводили, пока сами не
        повзрослели. И нам казалось такое поведение высшей доблестью. А когда нас
        заставили стать преподавателями в младших курсах, мы испытали на себе проявления
        всей этой детской залихватской дурости... Кстати, мне кажется, что это произошло не
        из-за игры.
        БИОКОРРЕКТОР. Почему?
        ДЕМИУРГ. Это случилось из-за того, что космократоры разозлились за
        обидное прозвище, которым мы их наградили. Посмотри, пока мы были заняты
        воспитанием малолетних хулиганов, они сами тут поиграли всласть. Надо же,
        по-крупному...
        БИОКОРРЕКТОР. Да. Две мировых войны сделали. А нам слаб? устроить третью?
        ДЕМИУРГ. Что-то мне совсем не хочется опять воспитывать малолетних
        придурков.
        БИОКОРРЕКТОР. Да не бойся! Как говорят внизу: "Снаряд в одно место дважды не
        падает".
        ДЕМИУРГ. Это все понятно. Но кроме космократоров есть еще и чмондеры.
        Кто такие космократоры? По сути дела - простые наставники. А вот чмондеры -
        совсем другое дело. Что будет, если они нас отловят за таким занятием?
        БИОКОРРЕКТОР. Если космократоры играли и никого не боялись, значит - на этой
        планете поставлен жирный крест и чмондеры здесь не появятся. Кстати, давай
        договоримся не обзывать их таким прозвищем. Если услышат, они нам такое
        чмондерство устроят...
        ДЕМИУРГ. Вот видишь, и ты их боишься... Какая может быть игра, если
        сейчас этот мир переполнен ядерным оружием. Кто-нибудь сдуру бабахнет, и
        планета станет безжизненным шаром. Какой бы крест на ней не поставили (а это,
        заметь, только предположение), чмондеры появятся тут же.
        БИОКОРРЕКТОР. Так в том-то весь класс и есть! Заделать игру по-крупному и не
        допустить ядерной войны. Неужели у нас не хватит умения? Чему мы столько лет
        учились? Ну как?
        ДЕМИУРГ. Ты похож сейчас на деда-искусителя, который был твоей фигурой
        в прошлой игре... А если мы не сможем удержать ядерное оружие в узде? Точнее - тех
        идиотов, которые захотят нажать кнопки?
        БИОКОРРЕКТОР. Ты еще обделайся от страха, как тогда, когда в первый раз увидел
        вблизи рождение сверхновой звезды! Пора становиться действительно взрослым! Мы
        сможем!
        ДЕМИУРГ. А если нет?
        БИОКОРРЕКТОР. Да просто смоемся и все! Ищи-свищи... Ну что ты переживаешь?
        Мы сможем легко обойтись локальной войной. Вон их сколько сейчас происходит
        внизу. Одной больше - одной меньше...
        ДЕМИУРГ. А правила?
        БИОКОРРЕКТОР. Да те же. Фигура должна пройти. Только надо как-то более
        разнообразить игру. Многоходово и территориально расширенно. Так будет
        интересней. Допустим, фигура должна пройти не сама, а с армией агрессоров; ну, или,
        скажем, освободителей. Не суть важно... А если что не срастется, придумаем новые
        правила по ходу.
        ДЕМИУРГ. Кстати, а что это за движение на орбите? Все эти куски металла -
        следы прогресса?
        БИОКОРРЕКТОР. Конечно! А ты говоришь, что биоконструкторы не умеют работать.
        Видишь, получился достаточно удачный вид разумных существ. Даже до
        автоматических летательных аппаратов додумались. Вон - несколько сотен вокруг
        планеты болтается.
        ДЕМИУРГ. А мусора сколько?
        БИОКОРРЕКТОР. Прогресс безотходным не бывает, впрочем, как и любое другое
        действие. Вот вы, демиурги, куда излишки материи деваете?
        ДЕМИУРГ. У нас для этого специальные хранилища есть. Мы не свинячим.
        БИОКОРРЕКТОР. И у людей будут. В свое время. Ой! Что это?! Неужели я не
        ошибся?
        ДЕМИУРГ. Где?
        БИОКОРРЕКТОР. Вон, большой аппарат. И в нем три человека.
        ДЕМИУРГ. Вижу. Что-то они слишком быстро развиваются. В прошлый раз у
        простых людей даже спичек в домах не было, а теперь - болтаются на орбите, как
        будто находятся у себя дома.
        БИОКОРРЕКТОР. У простых людей здесь вечно чего-нибудь не хватает. Даже спичек
        до сих пор. Вон, на Африку посмотри...
        ДЕМИУРГ. А зачем им спички, если у них и так тепло?
        БИОКОРРЕКТОР. Не всегда спички нужны для обогрева или прикуривания сигареты.
        Иногда требуется мясо, например, пожарить...
        ДЕМИУРГ. Зачем мясо жарить? Вон, бананов навалом. Их можно и так есть.
        БИОКОРРЕКТОР. Ну что ты к этим спичкам прицепился? Я про них так, к слову,
        сказал... Я к тому, что успехи у людей - потрясающие! Не удивлюсь, если в
        следующий раз нас самих отсюда пинками выставят вон.
        ДЕМИУРГ. Ну, это вряд ли. Не сочиняй.
        БИОКОРРЕКТОР. Представь. Производишь ты где-нибудь материю, а тут в тебя
        врезается ракета с атомной боеголовкой, на которой белой краской
        написано: "Привет от отца Пафнутия". Ха-ха-ха!
        ДЕМИУРГ. Ничего смешного не вижу. Причем здесь этот сексуальный урод?
        БИОКОРРЕКТОР. Слушай, а давай повеселимся? Предлагаю этих, как их там,
        космонавтов, что ли, пугануть как следует! Там, внизу, есть существа, которых я в
        прошлый раз не успел использовать. Их называют чертями и ангелами. Подвесим их к
        иллюминаторам: с одной стороны станции черти, с другой - ангелы. Как ты думаешь,
        эта картина сможет добавить в скучную жизнь космонавтов веселья?
        ДЕМИУРГ. И меня ты обвиняешь в том, что я никак не могу расстаться с
        детством? Посмотри на себя! Вечно какие-то шалости! Ты еще возьми и испорти им
        продукты питания. Засади в их пластиковые пакеты какую-нибудь кишечную палочку.
        Вот они порадуются!
        БИОКОРРЕКТОР. Неплохая идея, кстати! Какое детство? Это - тренировка
        цивилизации, связанная с космическими условиями дальнейшего ее существования.
        Назовем это событие - "День дристуна". И посмотрим, как люди в космосе справятся с
        последствиями этого праздника!
        ДЕМИУРГ. Человечество и так все свое время проводит в этом празднике или
        вокруг него. Посмотри на историю этой планеты...
        БИОКОРРЕКТОР. Ладно. Согласен. "День дристуна" - детская шутка. Играем по-
        взрослому?
        ДЕМИУРГ. Играем. Только фигур имеем столько, сколько нужно.
        БИОКОРРЕКТОР. Ф-фу! Наконец! Выбрал фигуры?
        ДЕМИУРГ. Давно.
        БИОКОРРЕКТОР. Ха-ха! Притворялся тут ангелочком. Кто там, в тихом омуте,
        обычно водится?
        ДЕМИУРГ. Сейчас узнаешь, биоредуктор недособранный!
        БИОКОРРЕКТОР. Давай, производитель булыжников, ходи! Я уже начал...
        Глава первая
        Турция. Август 2013 года.
        Петро Москалюк проснулся без головной боли, но все равно не в духе. И он понял это сразу. Потому что во рту было мерзко и гадко, а тело болело везде.
        Петро немного напрягся и тут же ощутил неравномерность разлития боли по организму. Неравномерность эта заключалась в том, что больше всего ныли кулаки и ягодицы.
        Петро с ужасом мысленно перекрестился и попытался вспомнить, что с ним происходило вчера, но сделать этого не смог. В памяти зияла здоровенная черная прореха. Тогда Петро начал размышлять.
        Ему подумалось, что кулаки обычно болят по причине их применения в отношении какой-либо вражеской морды или нескольких подобных объектов. В этом не было ничего страшного. Но с ягодицами дело обстояло гораздо интересней! Петро продолжил размышления.
        Через некоторое короткое время он успокоился, так как сообразил, что задняя нижняя часть туловища болит у него поверхностно. Петро вторично перекрестился и обрадовался тому факту, что последнее движение ему удалось сделать рукой. Он тут же провел ладонью по телу и определил, что лежит в кровати обнаженным. Это обстоятельство выглядело странным, так как было непонятно, кто раздел Петро перед сном. Он этого совсем не помнил, но понимал, что вряд ли сам был способен на это вчера.
        Москалюк еще раз проанализировал зуд в районе копчика и пришел к выводу, что дискомфорт в ягодицах с гомосексуализмом никак не связан. Придерживаясь европейских демократических принципов, к ценителям однополой любви Петро относился с известной долей толерантности, но самого себя считал убежденным гетеросексуалом.
        В памяти вдруг всплыло доброе лицо отца Пафнутия, и вспомнились слова мудрого духовного наставника, сказанные Москалюку по какому-то жизненно важному поводу: "Запомни, Петрик! Чтобы соответствовать образу и подобию Господа, нельзя существовать в роли сношаемого. Нужно сношать самому!"
        Наконец, решив больше не мучить себя вопросами, Петро нашел единственный верный в этой ситуации выход. Он, кряхтя, поднялся с кровати, подошел к своему чемодану, валявшемуся на полу в раскрыто-расхлюстанном состоянии, и нетерпеливо порылся в вещах. Поиски увенчались успехом, и в руке Петро оказалась литровая бутылка виски, которую он вчера купил в аэропорту. Воспоминание о рядах полок с красивыми бутылками, посетившее его при первом же брошенном на этикетку взгляде, убедило, что он двигается в верном направлении.
        Петро скрутил крышку и сделал из горлышка потрясающий своей самоотверженностью глоток. Поставив бутылку на стол, он немного подышал ртом и обрадованно прикрыл веки. Воспоминания потоком хлынули в его мозг...
        * * *
        Скандал, возникший в аэропорту, Петро отринул прочь. Ну ее к черту, эту Ленку! То едет она, то не едет... Четыре месяца живет в роли гражданской супруги, а ведет себя так, будто родила долгожданного наследника королю. Петро, удовлетворенно вздохнув, вспомнил, как виртуозно послал Ленку далеко за горизонт и с гордым видом пошел оформляться на рейс в одиночку. А что? Путевки оплачены заранее. Номер в отеле тоже. Даже хорошо, что теперь он один. Простор для отдыха невероятен!
        Турция была полна жизнью, и эта жизнь сразу же захлестнула Петро с головой.
        У администратора, сносно говорившего по-русски, Москалюк поинтересовался, много ли в отеле украинцев. Оказалось, что служащий отеля совсем не разбирается в этом вопросе. Администратор с легкостью отличал негров от немцев, а китайцев - от всех прочих, но разницу между украинцами и русскими никак не улавливал. Петро до крайности поразил этот факт, но он не сдался.
        Путем выяснения обстоятельства: кто из какого города прибыл, Петро с администратором установили, что первая половина отеля заполнена русскими, а вторая - кем угодно, но только не украинцами. Были, правда, две супружеские пары из Одессы, но по мнения Москалюка эти пары никакого отношения к украинцам не имели. Ибо - какие же одесситы украинцы? Да и, по отзывам администратора, совокупный возраст членов этих пар можно было сопоставить с годами существования на картах мира города Киева.
        Петро понял, что эти соотечественники не представляют для него никакого интереса, поскольку в их возрасте спиртными напитками грешить было уже поздно, а смерть не могла догнать их по месту жительства потому, что они смылись от нее в Турцию. Но Москалюк сильно не расстроился.
        Он был наполнен воинственной украинственностью и русских нисколечко не боялся. Даже наоборот, Петро готов был с ними спорить на любые темы. Причем, не только устно, но и с использованием кулаков.
        Будучи ярым националистом, он даже свою прорусскую фамилию возвел в ранг достоинства, поясняя некоторым недалеким личностям (коих было великое множество), что смысл ее заключается как раз в том, что русские много веков проводили политику геноцида по отношению к украинцам, и эта политика выразилась даже в фамилиях. То есть - Петро Москалюк на самом деле должен звучать как Петро Салюк (от слова "сало"). Но, дескать, подлые москали, при советской власти заведовавшие паспортными столами, специально записывали в документы украинские фамилии, искажая их на свой москальский лад.
        Как бы там на самом деле ни было, но Петро сразу же после вселения в номер спустился в гостиничный бар и прямо у стойки залихватски тяпнул стаканчик виски. Компания молодых людей, расположившаяся за ближайшим столиком, дружно захлопала в ладоши и пригласила Петро к себе. Он принял предложение и быстро перезнакомился со всеми.
        Компания состояла из двух семейных пар. Возраст новых знакомых был близок возрасту Петро, и потому сближение с ними прошло гладко и без помех. Парней звали Дмитрием и Сергеем, а девушек Дарьей и Анастасией. Дамы были красивы и в меру кривоноги. Петро даже пожалел на миг, что они замужем, и их мужья находятся рядом. Но спустя несколько минут он узнал, что отдых у них уже закончился и на следующий день они улетают в Волгоград. Поэтому Петро перестал о чем-либо жалеть, справедливо полагая, что баб на курорте хватит и без них.
        Петро весело шутил и все пили под тосты нейтрального содержания. Но по мере накачивания алкоголем древний укрский дух все более выпирал из Москалюка. И вот в какой-то момент он вдруг понял, что его совсем не интересуют ни компьютерные технологии, о которых говорили Дмитрий с Сергеем, ни турецкие достопримечательности, обсуждаемые женщинами. Петро страстно захотелось рассказать об историческом наследии древней украинской цивилизации.
        Для начала он язвительно прошелся по русской алкогольной наследственности и поинтересовался, в каком поколении у его собеседников имеются мордовские, удмуртские и прочие финно-угорские предки, а так же - не снится ли по ночам его новым знакомым татаро-монгольское иго.
        Разговор тут же перетек в другое русло и существенно оживился. Дарья с Анастасией перестали болтать о достопримечательностях и с интересом прислушались.
        Дмитрий, азартно блеснув глазами, произнес:
        - Да-да, конечно! Куда уж нам, лапотным, тягаться с вами. Я не удивлюсь, если в скором времени украинские ученые докажут, что древнюю расу укрийцев русские мракобесы переименовали в арийцев, после чего, подло хихикая, тщательно затерли следы своего пакостного деяния. Ведь, по мнению многих представителей украинского народа, предки русских были тупыми неандертальцами, которые ненавидели укров-кроманьонцев за их острый и развитый ум. Потому и втыкали палки в колеса великой гуцульской цивилизации...
        Компания взорвалась дружным смехом и Петро, сначала испытавший удовольствие от речи Дмитрия, вдруг догадался, что смеются именно над ним. Раздражаясь все более и более, он ответил:
        - Над очевидными фактами смеются только дураки! Еще в незапамятные времена древний укрский народ являлся высококультурной нацией. А москали поработили его и низвергли на свой скотский уровень. Это уже давно доказано...
        - Кем доказано? - спросил Сергей.
        - Украинскими и польскими учеными, - заявил Петро.
        Сергей переглянулся с Дмитрием и лица их странным образом напряглись.
        - Надо же, а мы об этом даже не догадывались, - с сожалением заметил Дмитрий.
        - Зря, - осуждающе произнес Петро. - Об этом в каждом украинском школьном учебнике написано...
        - Как жаль, что мы не знаем правды, - покачал головой Сергей. - Это, наверное, потому, что не умеем читать по-украински. Понятное дело, украинский - древний и сложный язык. Вот ты б, Петро, взял, перевел эти учебники на русский и пошел бы распространять их по всей России. После того как народ наш узнает правду о деяниях своих предков, он сразу же раскается и поставит тебе памятник как великому просветителю-народнику. Слава твоя загремит в веках! Какие Кирилл с Мефодием? Они отдыхают и нервно ковыряют в носу, стоя в сторонке!
        Компания опять дружно заржала, а девушки смеялись громче всех, что еще более разозлило Петро. Кипя негодованием, он заявил:
        - Ничего смешного не вижу! Какое просветительство? Не собираюсь я метать бисер перед свиньями... Величие украинского народа незыблемо и не зависит от того, знает о нем кто-либо или нет. Мои великие предки всегда боролись за свободу своей земли...
        - И кто именно? - с интересом спросил Дмитрий.
        - Да мало ли их было? Взять хотя бы Мазепу...
        - Ну-ка, ну-ка, - Дмитрий в возбуждении потер ладони.
        По затихшей в предвкушении очередного приступа веселья компании Петро понял, что в отношении него готовится какая-то пакость. Но ему подумалось, что настоящий боец не должен бояться препятствий, даже если от них исходит явный запах дерьма. Поэтому Петро смело рванулся вперед и тут же, фигурально выражаясь, вляпался в целую кучу отходов органического происхождения.
        - Деятельность этого великого гетмана не нуждается ни в каком обсуждении, - начал Петро. - Он один из тех, кто боролся с московским игом, поработившим Украину.
        - Конечно! - радостно подтвердил его слова Дмитрий. - Для этого он предал царя Петра и продался шведскому королю Карлу, чьи войска черт знает сколько лет топтали так называемые "древние украинские земли", которые тогда почему-то были польскими. Сей великий сын украинского народа сделал громадное дело! Сейчас - благодаря ему - ваш флаг состоит из цветов шведского королевского дома...
        Вся компания опять дружно грохнула смехом.
        Петро яростно вскочил на ноги и попытался перекричать гогот.
        - Мазепа не предатель! - заорал Москалюк. - Он для борьбы за свободу искал союзников!
        Крик его оказался бесполезным. Компания, не обращая на него никакого внимания, посылала в воздух различные реплики. Содержание их было таково:
        - С профитом для себя!
        - Менял шило на мыло!
        - Зарегистрировал однополый брак!
        - Подставил зад под европейские ценности!
        - Вступил в шведскую семью!
        - Уехал в Европу на заработки!
        - Привез желто-синюю клеенку!
        Последнюю фразу прокричал Сергей, и именно она явилась точкой кипения для Петро, который больше не мог себя сдерживать. Поэтому он перегнулся через стол и от души дал кулаком в глаз Сергею. Тот, опрокинув стул, завалился на спину. Из глотки Москалюка вырвался торжествующий вопль:
        - Слава Украине!
        Губы Петро начали расплываться в победной улыбке, но не тут-то было! Резкая боль вдруг вспыхнула в его правом ухе, и он сам оказался на полу...
        Скандал был быстро ликвидирован охраной отеля, давно привыкшей к инцидентам такого рода. Поэтому полицию вызывать не стали. Сергея и Петро подняли с пола, отряхнули и усадили обратно за стол. Дмитрий извинился перед служащими отеля, и заверил их, что компания будет вести себя тише, после чего все участники скандала дружно выпили водки и помирились.
        Петро, почесывая вспухшее ухо, пытался догадаться, кто именно приложил свой кулак к его голове в самый неподходящий момент. Но вычислить недруга никак не получалось. Сделать это мог кто угодно: начиная с Дмитрия, которого Петро на несколько секунд выпустил из поля зрения, и заканчивая барменом, с подленькой улыбочкой протиравшего стаканы за стойкой, находившейся всего в двух метрах от стола, ставшего в одно мгновение центром веселья.
        Петро, закусывая водку бананом, прошелся глазами по залу и обнаружил нелицеприятную для себя картину. Большинство посетителей бара, сидевших за соседними столиками, посмеивались, глядя в его сторону, и из этого факта вытекал вывод, что все они были русскими. Одна пожилая пара смотрела на Петро даже с некоторым осуждением. Ему тут же подумалось, что эти люди являются его соотечественниками, но взгляды их на мир явно не совпадают с мнениями сторонников националистических идей.
        За одним из столиков совсем недалеко от Петро вяло ковырялась вилками в тарелках еще одна пожилая пара. Но по всем признакам пара была немецкой. И вскоре Петро понял, что угадал.
        Женщина сугубо преклонных лет сказала по-немецки сидевшему напротив нее мужчине еще более дряхлого возраста:
        - Вечно эти русские дерутся. Как кабаны в свинарнике.
        Говорила громко она видимо потому, что думала, будто никто в зале не понимает ее речь. Но Москалюк знал немецкий язык, так как целых три года пробыл в Германии в роли гастарбайтера, где работал в ассенизационной бригаде помощником разнорабочего.
        Дряхлый немецкий турист ответил своей собеседнице:
        - Нет. Русские дерутся только по праздникам. Сегодня в новостях передали, что они отмечают праздник, который называется "День десантника". Сообщили, что вся Москва уже передралась.
        - И какой же смысл в этом празднике? - удивилась старушка.
        - Я этого не знаю, милая Марта, - ответил старичок. - Но у них есть еще подобные праздники. Например - "День пограничника", "День артиллериста", "День танкиста" и много других.
        - И они дерутся просто для того, чтобы подраться?
        - Нет. В "День артиллериста" пушкари бьют танкистов. В "День танкиста" - наоборот.
        - А кого бьют в "День десантника"?
        - Всех, кто под руку подвернется.
        - Что ж это за люди? Случись война, они что, так и будут между собой драться?
        - Нет, Марта, - тяжко вздохнул старичок. - Во время войны они бьют тех, кто напал на них, и мешает им развлекаться так, как они привыкли. Что и случилось в последний раз, когда мой отец служил в вермахте...
        Немцы замолчали и принялись дальше нудно ковырять вилками, а Петро вернулся мыслями к компании.
        Сергей, ехидно улыбаясь, прижимал смоченный в воде платок к правому глазу, а Дмитрий приветливо говорил:
        - Петя! Ну что ты надулся, как адыгейский индюк? Ты же отдыхать сюда приехал! Ну какая может быть политика во время отпуска? Давай, мы лучше расскажем тебе, что здесь можно посмотреть...
        Петро утвердительно кивнул головой, и разговор вернулся к достопримечательностям. Их оказалось много, и располагались они в достаточной близости от отеля.
        Когда Петро узнал, что неподалеку находится могила святого Николая, которого в славянском мире называют Угодником, а на западе Санта Клаусом, ему страстно захотелось ее посетить, так как отец Пафнутий всегда самым лестным образом отзывался об этом отце церкви. Поэтому он спросил:
        - А как туда можно добраться?
        - Есть специальная экскурсия, - ответил Дмитрий. - Автобус ходит.
        И он рассказал, где и как можно на этот автобус попасть. А потом поинтересовался:
        - Ты христианин?
        - Конечно! - браво воскликнул Петро.
        - Православный?
        - Еще чего? - с негодованием отверг это предположение Петро. - Я с вами, москалями, в одной вере быть не желаю!
        - Что ты нас москалями обзываешь? - раздосадовано спросил Дмитрий. - Мы же не москвичи. Мы из Волгограда. Ну, кацапы, в крайнем случае...
        - Все вы одной и той же дулей крещены, - махнул рукой Петро.
        - Значит, ты - униат? - поинтересовался Сергей.
        Он уже убрал платок от лица и теперь его опухший правый глаз выглядел прищуренным, отчего создавалось впечатление, что Сергей все время в кого-то целится.
        - Нет, - помотал головой Петро. - Я прихожанин общины, которая называется так: "Церковь райского блаженства". Этот храм основал отец Пафнутий - благой проповедник. Он раньше был православным попом, но потом понял всю ложь москальской веры. Господь живьем взял его на небо и за праведность поместил в рай, где тот отдыхал более ста лет. Так он сам нам рассказывал. Когда Господь вернул Пафнутия обратно в наш грешный мир, его старого прихода и в помине не осталось, так как церковь спалили в свое время большевики. Тогда Пафнутий открыл свой приход в Киеве и к нему потянулся народ. Я всего один раз послушал его проповедь, и она навсегда осталась в моем сердце. С тех пор я - прихожанин церкви отца Пафнутия, который является мессией...
        - Только сектантов нам и не хватало, - тихо произнес Сергей.
        Но в этот момент звучавшая в баре музыка стихла, и Петро услышал его реплику.
        - Это вы все сектанты, - сказал Москалюк, - а устами отца Пафнутия глаголет истина.
        - Да ладно вам ругаться! - весело сказала Дарья, жена Дмитрия. - Какая разница? Что Николай Угодник, что Чингачгук... Каждый выбирает сам, во что или в кого верить.
        - Ты святого Миколу со всякими индейцами не сравнивай! - возмутился Петро. - Вы, москали, даже имя этого великого укра переврали! А ведь именно он первым принес христианство в благословенную Украину!
        Глаза всех четырех собеседников Москалюка вдруг широко и удивленно раскрылись (включая заплывший глаз Сергея) и стали похожи на юбилейные советские рубли. Сергей задушенным голосом поинтересовался:
        - Это тебе отец Пафнутий рассказал?
        - Да нет, - раздраженно взмахнул рукой Петро. - Об этом каждый образованный украинец знает. В школах преподают...
        Зал вздрогнул от хохота и Петро догадался, что последние несколько минут разговор велся на повышенных тонах и был слышен всем посетителям бара.
        Москалюк недоуменно огляделся и увидел несколько десятков людей, веселившихся от всей души. Даже пожилая украинская пара зашлась смехом, рискуя помереть от переизбытка чувств. Лишь немцы продолжали сонно ковырять вилками в тарелках.
        Злоба ударила Петро в голову, и он кровожадно вперил свой взгляд в смеющееся лицо Сергея, который вдруг показался ему главным врагом всей его жизни. В мозгу Петро промелькнула мысль о том, что врага нужно непременно добить и потому он грозно рявкнул:
        - А ну, пойдем, выйдем!
        Сергей, не переставая хохотать, с готовностью кивнул головой, встал и направился к выходу из бара. Петро, ничего уже не соображая от злости и бурлящего в мозгах алкоголя, опрокинул стул и ринулся следом за ним. А зал продолжал смеяться...
        * * *
        Петро задумчиво взял бутылку в руку, хлебнул из нее, кашлянул и поставил виски на стол. Он подошел к большому настенному зеркалу и взглянул на свое лицо. Болевшее ухо было похоже на ватрушку, испеченную поваром-оккультистом. Оно напоминало некую спиральную галактику, которая никак не могла сформироваться и потому звездная материя лезла из нее во все возможные стороны, пульсируя и светясь теми цветами радуги, которые были ближе к красному спектру. Правая скула выпирала драной кожей, а лоб красовался круглой лунообразной шишкой. Схожесть ее с поверхностью спутника Земли отождествлялась неровностью рельефа. Петро вспомнил, что на одном из пальцев Сергея был перстень с выбитой на нем буквой "С". Теперь отпечаток этой буквы явственно читался на лицевой стороне шишки, только в зеркальном отображении, и потому был похож на молодой растущий месяц.
        В голове Москалюка вдруг всплыл новый фрагмент вчерашней жизни, и он с удивлением начал его просмотр...
        Драка была - так себе. Петро подсветил Сергею второй глаз, а тот набил своему оппоненту лоб. Скула у Петро пострадала, когда он, падая, зацепился лицом за подвернувшуюся некстати фигурную фонтанную решетку. Выскочившие из бара люди быстро разняли драчунов и Дмитрий сказал, что хватит, мол, заниматься мордобитием, потому что опять настала пора пить водку, с чем все и согласились.
        Вернувшись в бар, Петро ощутил себя главным героем вечера. Весь зал пил за его здоровье, а кто-то из другого конца помещения даже проорал: "Слава украинским ученым!". Петро пил за себя, за здоровье министра образования Украины, за что-то там еще, полностью украинское, и на душе его становилось все теплее и теплее.
        Потом он вдруг увидел, что за столом они остались втроем. Дарья с Анастасией куда-то ушли, и наступило время задушевной беседы. Петро уже не испытывал никакой вражды к Сергею и Дмитрию. Его радовало, что теперь, когда компания стала мужской, исчезла надобность выпячивать грудь колесом и казаться умным и значительным.
        Поэтому Петро, выбрав для беседы свою любимую тему, говорил легко и вдохновенно:
        - Лучшая форма демократии - американская. В Соединенных Штатах даже негры давно чувствуют себя свободно, а об индейцах вообще говорить не стоит.
        - Действительно, зачем говорить об индейцах? - соглашался с ним Сергей, оба глаза которого были теперь похожи на узкие амбразуры китайского оборонительного сооружения. - Их ведь практически не осталось после того, как американские демократы обеспечили им свободную жизнь в резервациях...
        - Все это брехня! - махал руками Петро. - Вон, на Стивена Сигала посмотри. Индеец? Индеец! Актером стал. Это говорит о равных правах и возможностях. Потому что у них - настоящая демократия. А у вас в России никогда демократии не было и не будет. У вас всегда есть царь. Либо явный - либо замаскированный. То под генерального секретаря коммунистической партии, то под президента.
        - Зато у вас на Украине нет ни царя, ни демократии, - смеялся Дмитрий. - У вас - постоянный бардак. Как польский сейм восемнадцатого века, наполненный панской грызней, благодаря которой Польшу поделили между собой Россия, Австрия и Германия. У вас в стране любой процесс напоминает старый советский фильм, который называется "Свадьба в Малиновке". Не дай бог случись война, и она будет в точности соответствовать этому фильму. Сплошной балаган с элементами махновщины, сдобренный салом, горилкой и извечной хохляцкой жадностью...
        - Ничего, ничего, - грозно отвечал Петро. - Скоро мы, молодые силы, перевернем всю страну! Мы установим демократию по американскому образцу, но без всяких москалей и евреев. Вот тогда никто не посмеет над нами смеяться!
        - Конечно, конечно, - говорил Сергей, поблескивая глазами сквозь бойницы синяков, - тогда можно будет снять продолжение фильма. Только теперь новая картина станет называться "Свадьба в Малинсити"...
        Петро встряхнул головой, и в памяти появилась новая серия воспоминаний.
        Бар куда-то исчез и Москалюк оказался в сауне. Дмитрий лежал животом на кушетке, а на его правой лопатке турецкий специалист-татуировщик выкалывал патриотического двуглавого орла. Петро, подпрыгивая от нетерпения, крикнул:
        - Я тоже хочу! Только не этого вашего двухголового мутанта, а боевой трезубец во всю спину!
        Откуда-то сзади прозвучал смех, и голос Сергея ответил:
        - Запросто! Сейчас придет еще один мастер татуажа и выколет тебе трезубец. Мы заплатим. Это будет тебе от нас подарком. Но сначала надо дернуть виски!
        Перед носом Петро - как бы из ниоткуда - возникла вдруг рука Сергея с рюмкой, наполненной желтой жидкостью. Москалюк залпом осушил стопку и провалился в небытие...
        Дальше ничего увидеть не удалось.
        Петро подумалось, что если еще немножко похмелиться, то, может быть, удастся вспомнить и окончание вчерашнего буйного вечера. Он уже было собрался вернуться к столу, на котором стояла призывно сверкавшая этикеткой бутылка, но кольнувшая в пах боль напомнила о дискомфорте в ягодицах.
        Москалюк повернулся спиной к зеркалу, глянул через плечо назад и из его глотки тут же вырвался сиплый скрипучий вопль. По всей поверхности предварительно выбритого мускулистого зада Петро умелой рукой мастера был вытатуирован звездно-полосатый американский флаг!
        Звезд, правда, было не пятьдесят, а всего тринадцать, но это никак не влияло на
        художественную ценность свежеобретенной картины. Половинчатость изображения, вызванная физиологическим строением холста, играла свою роль. Благодаря складке в середине рисунка казалось, что флаг гордо развевается на ветру, и потому сей атрибут демократии выглядел достаточно красочным и реалистичным.
        Осознав, что разрисованная часть тела останется звездно-полосатой на всю оставшуюся жизнь, Петро испустил повторный вопль.
        В дверь тут же застучали и мужской голос (видимо, принадлежавший портье) на ломаном русском языке поинтересовался:
        - И чито слючилось, а?
        Петро взял себя в руки и громко проскрипел надорванными голосовыми связками:
        - Все в порядке.
        В коридоре послышались шаги. Они медленно удалялись от двери номера.
        Петро, вновь повернув голову назад, начал более детально рассматривать произведение турецкого искусства, невольным обладателем которого он стал.
        Цветовая гамма была натуральной. И пропорции ничуть не подкачали. Петро понял, что о сексуальных плавках, приобретенных им недавно в фирменном магазине, придется теперь забыть, так как края флага существенно залезли на бедра. Придется покупать себе новые плавки, формой своей напоминающие семейные трусы. А еще лучше - купальные шорты...
        Москалюку вдруг совсем расхотелось продолжать отдых. Он вернулся к столу, взял в руку бутылку виски и надолго присосался к горлышку.
        Отдышавшись, Петро решил обдумать свое положение и сел на кровать. Жуткая боль тут же прострелила его ягодицы! Москалюк вскочил на ноги, конвульсивным движением швырнул бутылку в дверцу шкафа и исторг из себя вопль, вынудивший оконные стекла задрожать подобно барабанной мембране.
        В дверь опять застучали и прежний голос спросил:
        - Нюжен дохтер?
        - Отстань! - рявкнул Петро. - Все в порядке!
        В дверь колотить перестали, но звука удаляющихся шагов Москалюк почему-то не услышал. Ему было не до этого. Взгляд Петро уперся в бутылку, мирно лежавшую на полу. Она совсем не разбилась, но живительное пойло вытекало из нее на ковровое покрытие. Москалюк быстро подошел, поднял бутылку и, сделав из горлышка глоток, продолжил свои размышления стоя...
        Ему вспомнилось, что удалить татуировку можно. Для этого нужно было обратиться к хирургу. Но удаление татуировок, которые, как известно, на теле появляются исключительно по дурости человеческой, страховыми случаями не считаются. Значит, за операцию платить придется из своего кармана. И, кстати, совсем не мало! Таких денег у Петро не было и стало ясно, что придется потерпеть до возвращения в родной Киев.
        Москалюк нисколечко не сомневался, что татуировку ему сделали тогда, когда он находился в бесчувственном состоянии. Но стоила работа дорого, и Петро поразился щедрости москалей, способных отвалить кучу денег ради того, чтобы поглумиться над несчастным человеком, каковым теперь является он. Поистине - щедра русская душа, когда дело касается пакостных шуток и прочих подобных подлостей...
        Петро осознал, что по сути дела в данный момент времени он является жертвой, возложенной на заплеванный слюнями либералов алтарь демократии. А флаг на заднице - просто оттиск, оставленный этим колючим духовным сооружением, и теперь нет пути назад. Осталась только одна дорога. Дорога вперед, к торжеству равноправия, свободы и братства, в то место, где не будет никаких москалей! Ибо - какие же они братья, раз имеют наглость пристраивать на всякие алтари невинных Москалюков?
        Вникнув в эту очевидную истину, Петро умиленно прослезился и заплетающимся языком гаркнул в потолок:
        - Москаляку на гиляку! Слава алтарю демократии!
        В дверь усиленно забарабанили, потом в замке начал поворачиваться ключ, и голос портье сообщил:
        - Чичас полисию звать буду! На бабки попадес, косел, мать твою!
        - Ах, так?! - грозно поинтересовался Петро. - Зови, гнида басурманская!
        И совсем неожиданно для себя вдохновенно проорал фразу из известного кинофильма:
        - Русские не сдаются!
        После этого Москалюк героическим усилием опорожнил бутылку до дна, размахнулся, как следует, и профессиональным движением гранатометчика послал опустевший сосуд в сторону начавшей открываться двери.
        Глава вторая
        Киев. Февраль 2014 года.
        Операцию проводили под местным наркозом, и потому Петро не ощущал ничего, кроме отвращения, вызванного тем фактом, что оперировал его хирург, обладавший яркой еврейской внешностью. Кроме того - в больнице все говорили по-русски!
        Еще до начала операции Петро потребовал заменить хирурга, но медсестра ответила, что другого специалиста не будет, и, если Москалюк с чем-то не согласен, то имеет полное право тихонечко умереть в коридоре от потери крови. Петро пришлось согласиться с доводами сестры, так как раненых было много, и перебирать харчами совершенно не стоило. Как известно, пуля в ягодице - явление хоть и обидное, но совсем не безопасное, так как кровеносных сосудов в этой части тела имеется превеликое множество.
        Поэтому Петро, плюнув в очередной раз на расовые предрассудки, лежал на животе и ждал окончания операции, тупо глядя в бортик железного стола...
        * * *
        Вернувшись из Турции, Москалюк решил заняться сведением татуировки. Но сначала он позвонил Ленке, которая съехала с его квартиры, забрав все, что было можно и нельзя. Главным образом Петро разозлило то, что она утащила с собой его дорогую фарфоровую кружку, а Бандере, портрет которого висел на стене, пририсовала помадой рога. Из записки, оставленной на кухне, он узнал, что со всякими козлами - ярким представителем популяции которых являлся Петро - она жить не желает и потому отправляется туда, куда ее послали. Вспомнив, куда послал свою гражданскую жену, Петро тут же стал испытывать муки ревности.
        Во время короткого телефонного разговора Москалюк услышал, что Ленка кружку не забирала, а просто грохнула ее об пол. Аккуратно собрав черепки в пакетик, она сунула его в раскрытый томик биографии Шухевича, лежавший на тумбочке. После этого бесполезного, но крайне благоприятного для женской психики действия Ленка захлопнула книгу, и попрыгала на ней (чтоб закрылась плотно).
        Далее Ленка попросила больше ей не звонить, потому что она уже нашла себе нового спутника жизни, который был русским нефтяником. Дескать, он находится здесь в долгосрочной командировке и очень ее любит. В конце разговора Ленка подробно рассказала, как именно новый спутник жизни ее любит, и что она из благодарности за это с ним вытворяет. В результате Петро обозвал ее москальской подстилкой, бросил телефонную трубку и от злости напился.
        На следующий день заняться татуировкой опять не получилось.
        Утром его разбудил звонок в дверь. Пришел заместитель фюрера националистической организации, членом которой он состоял. Организация называлась "Секторальный фактор" и по сути своей являлась откровенно нацистской бандой, устав которой никакого отношения к демократии не имел. Но Петро нравилось быть радикалом (обоснование своего отхода от американских принципов демократии Москалюк решил разработать позже, на досуге), и потому он ревностно относился к поручениям руководства.
        Заместитель фюрера - некий Сява Дыроштан - рассказал, что организация решила направить Москалюка на учебу в один из лагерей, расположенных в Прибалтике. Дыроштан выдал Петро билет на самолет, необходимые документы и приличную сумму денег. Далее он поведал шепотом, что готовятся некие секретные действия и в скором времени кое-что должно случиться. Из-за границы налажено финансирование и потому Петро должен провести три месяца в тренировочном лагере. С ним едут еще несколько десятков парней из "Секторального фактора", а также группа ребят, являющихся членами близкой по духу организации с названием "Болотные укропы".
        Петро страшно обрадовался этому предложению. Если б не Дыроштан, пришлось бы опять ехать в Германию на заработки, так как деньги закончились еще в злополучной Турции, где Москалюка заставили уплатить штраф за драку с портье, устроенную им в отеле.
        А в Европе Петро не нужен был никому и он прекрасно об этом знал. Его образование (преподаватель игры на аккордеоне) позволяло в Германии работать в лучшем случае разнорабочим на стройке или ассенизатором. Ни ту, ни другую работу Петро не любил, но ассенизаторам платили немного больше, чем строителям.
        Сначала Москалюк думал, что в его ненужности виновато никчемное образование. Но оказалось, что это не так. Вместе с ним в ассенизационной бригаде работали: прикладной математик, учитель украинского языка и литературы и даже выпускник Киевского Института Инженеров Гражданской Авиации. Хорошей работы для украинцев (а равно и для других жителей с территорий бывшего Советского Союза) в Европе не было.
        Поэтому Петро пообещал Дыроштану оправдать оказанное ему доверие, быстренько собрался и через несколько часов оказался в Борисполе...
        Лагерь располагался на частной территории. Раньше он был пионерским, а теперь его приспособили сообразно практическим целям, которые служили демократии для ее торжества в тех местах, где о ней не знали или плевать на нее хотели с высокой водокачки.
        Несколько сотен здоровых мускулистых парней обучались резать, колоть, душить, взрывать, стрелять и притворяться невинными овечками тогда, когда это было нужно хищному трехголовому чудовищу, которого в России испокон веков называли Змеем-Горынычем, а в Европе - Свободой, Равенством и Братством.
        Но обучение для Петро началось с жуткого конфуза.
        Оказалось, что организаторы лагеря имели достаточно правильное представление о состоянии украинской медицины. И потому первым шагом для Москалюка и прибывших с ним товарищей стал медицинский осмотр. Когда кто-то из строя поинтересовался у назначенного к ним в группу руководителя (латыша немецкого происхождения), с чем это связано, тот на чистом русском языке ответил:
        - Это связано с тем, что в вашей долбаной Украине можно купить даже бутылку марсианского вина миллионнолетней выдержки. Пойло, конечно, марсианским не будет, но вот к накладным и сертификатам соответствия - не придерешься. В первой партии курсантов, прибывших из Украины в начале этого года, обнаружились двое одноруких, трое одноглазых и один параноик с садистскими наклонностями. При более тщательной проверке в дополнение к предыдущим были выявлены: четверо ВИЧ-инфицированных, несколько сифилитиков и даже один боец, зараженный проказой. А по документам, предоставленным вашими врачами, все курсанты - хоть в космонавты готовь. Эталон человеческого генофонда! Если вышеперечисленные особи являлись генофондом человечества, что тогда станет с Украиной через тридцать лет?
        Возражать никто не стал, потому что крыть было нечем.
        Пока сдавали анализы, проверяли зрение и слух, Петро был спокоен. Но наступила минута, когда потребовалось раздеться перед хирургом, и Москалюк понял, что ничего хорошего это ему не сулит.
        Хирург - невозмутимый эстонец - осмотрев обнаженного Петро спереди, потребовал:
        - Повернитесь ко мне спиной, нагнитесь и раздвиньте руками ягодицы.
        Москалюк знал, что таким образом хирурги осматривают пациентов с целью проверки на наличие геморроя. Деваться было некуда. Петро выполнил команду врача и услышал позади себя хриплый вздох. Дальше никаких распоряжений не последовало, и потому Москалюк выпрямился и повернулся лицом к хирургу.
        Врач с вытаращенными от удивления глазами находился в состоянии, близком к так называемому ступору. Вдохнув в себя внушительную порцию воздуха, он, по всей видимости, забыл, как надо выдыхать, и потому с каждой секундой его распирало все больше и больше. Петро хотел было посоветовать застрявшему в обалдении врачу поскорее выдохнуть вобранный в его легкие кислород, но не смог, потому что его самого накрыло жуткое чувство всепроникающего стыда.
        Хирург, наконец, вспомнил, кто он такой и что здесь делает. Он судорожно выпустил воздух и со всей эстонской обстоятельностью принялся приводить в порядок свои дыхательные пути. Петро молча ждал. Он радовался тому обстоятельству, что в кабинете кроме него и врача больше никого не было. Но где-то в глубине сознания маячила мысль о бане, которую придется посещать вместе с другими курсантами, так как вряд ли жилые помещения в лагере были оборудованы отдельными душевыми кабинками...
        Доктор окончательно пришел в себя и сказал:
        - Одевайтесь.
        Петро оделся.
        - Сидеть не мешает? - с мерзкой обстоятельностью поинтересовался хирург.
        - Уже нет, - буднично произнес Москалюк.
        - Это у вас в Украине такая мода сейчас? - спросил врач.
        - Нет. Это происки москалей, - правдиво ответил Петро, и коротко рассказал о своем отдыхе в Турции.
        Прослушав повествование Москалюка, хирург, деликатно улыбнувшись, заметил:
        - Ну, в целом на состояние здоровья ваш задний фактор никак не влияет. Но это только пока...
        - Что вы хотите этим сказать? - не понял Петро.
        - Вы догадываетесь, для чего вас будут готовить?
        - Да.
        Хирург с милой улыбочкой продолжил:
        - В Украине вам ничего не угрожает. Увидев татуировку, соотечественники зацелуют ваш зад, обливаясь радостными слезами. А соотечественницы - вообще залижут... Но вас готовят здесь для организации силового захвата власти. А любой государственный переворот в Украине обязательно поднимет на дыбы Россию. Всем будет весело. Я бы не советовал вам попадать к русским в плен. Для них американский флаг - место, в которое обязательно надо что-либо воткнуть. Начиная с детородного органа и заканчивая дулом пушки. И хорошо, если дуло будет от танковой пушки, а не от гаубицы...
        - Почему? - тупо поинтересовался Петро.
        - Потому что в отличие от современного, гладкого на выходе, танкового орудия гаубица имеет дульный тормоз.
        Перед глазами Москалюка возникла гаубица Д-30 с массивным железным набалдашником на конце ствола, и его передернуло. Он посмотрел в невозмутимое лицо хирурга и увидел у того в глазах веселые искорки, пляшущие в каком-то неуловимом обидном танце.
        - Я могу идти? - сухо спросил Петро.
        - Да, - ответил врач и опустил глаза вниз.
        Как только Москалюк закрыл за собой дверь, в оставленном им помещении раздался взрыв хохота. Петро, шагая по коридору, долго слышал звуки смеха, долетавшие из кабинета хирурга. Он думал о том, что эстонцы на самом деле совсем не флегматики. Но этот факт был нейтральным и никакого отношения к дальнейшей судьбе Петро не имел...
        * * *
        Эйфория Евромайдана, захватившая Петро, была ни с чем не сравнима. Она ассоциировалась с чувством полной свободы, ворвавшейся в то место человеческой сущности, которое называется душой. Теперь стало модно орать какие угодно лозунги, костерить русских (которые совсем недавно были братьями), евреев, поляков, вообще всех, кого надо и не надо, в том числе и эстонцев. И совсем не стоило ради свободы колоться, курить и нюхать наркоту, что делало большинство соратников Москалюка. Ему и без этих вечных атрибутов любой революции было хорошо.
        Дни, проводимые на Евромайдане, совершенно не походили на будни ассенизатора, обслуживающего скучный немецкий городок. И Петро был рад каждому следующему утру, сулившему массу новых впечатлений. Пока не начали стрелять...
        Пуля, выпущенная неизвестным снайпером, пробила навылет голову одного из товарищей Москалюка и, чиркнув о бетонный столб, срикошетила прямо в левую половину американского флага, распластавшегося на заднице Петро. Соратник погиб - героям слава! Да и зад несильно пострадал. Пуля, потеряв из-за двух предыдущих препятствий убойную силу, застряла в мягких тканях ягодицы. Но Петро беспокоило то, что пока он валяется на койке в одной из киевских больниц, революция происходит без его участия!
        Нет, он не думал о том, что при дележе власти ему не достанется какой-либо ее кусок. Он просто хотел быть элементом действия, в процессе которого бурлит кровь и адреналин заставляет самые обычные человеческие уши пыхтеть паровозным паром.
        Правда, не раз в своих мыслях Петро представлял себя мудрым политиком. И с высоты своего положения изобретал новые законы, которые смогут сделать украинцев счастливыми и богатыми. Но в глубине души Москалюк все-таки понимал, что не относится к породе лидеров и потому при любом раскладе он останется неким своеобразным пазлом, необходимым только для того, чтобы собрать нужную кому-то картину из таких же маленьких элементов, всегда существующих в роли расходного материала. И эта мысль все равно выглядела обнадеживающей, потому что давала повод надеяться на лучшее. Ведь свежая, только что созданная картина сможет изменить этот мир, наполненный канализационной несправедливостью. Рассуждения о том, что даже в новом мире кто-то должен возить говно, Москалюком тут же отбрасывались в сторону за ненадобностью. В его понимании этот вопрос можно было решить как-нибудь потом с помощью тех же москалей, поляков да и, наконец, эстонцев. Чем плохо? Подумаешь, врач тренировочного лагеря! Преподавателю украинского языка и литературы можно возить немецкое говно, а эстонскому доктору, значит, нельзя украинское?
Дудки!..
        Размышления Петро прервал картавый голос хирурга, проводившего операцию:
        - Ну что, молодой человек... Могу вас поздравить. Пуля извлечена, рана аккуратно зашита. Теперь на вашем флаге появился новый - четырнадцатый по счету - штат. И еще есть место. На пятьдесят вряд ли хватит. Но если будут стрелять из мелкокалиберной винтовки, то можно разместить и остальные звезды. Так что - милости просим опять к нам!
        Москалюк заскрипел зубами от злости. Опять этот флаг! У Петро просто не было времени для сведения татуировки. Сразу после окончания занятий в лагере вся группа обученных боевиков была брошена на майдан. Но слова хирурга сильно задели Москалюка. Ему захотелось сказать доктору какую-нибудь обидную фразу, что он и сделал, не поворачивая головы:
        - Ничего! Скоро вы все у нас попляшете!
        Хирург, глядя в заштопанный зад Петро, поинтересовался:
        - Кто это все? И у кого прикажете плясать?
        - Вы все! - страстно ответил Петро. - Москали и поляки!
        Он перевернулся набок и, вперив взгляд в большие очки хирурга, добавил:
        - А ты - тем более, жидовская морда!
        Доктор снял очки, внимательно посмотрел в бешеные глаза пациента и спокойно произнес:
        - Не знаю, что вы имеете в виду, молодой человек, но скажу одно - лучше быть жидовской мордой, чем американской жопой. Потому что жидовская морда появляется на свет как следствие любви двух жидов, а вот американская жопа к любви никакого отношения не имеет. Более того, первый фактор - наследственный. А второй - приобретенный в результате психической болезни, называемой ныне мазохизмом. Ибо колоть зад иголками ради любви к Америке никакой нормальный человек не станет.
        У Петро дух захватило от такой наглости. Пока он искал достойный ответ, доктор снял перчатки и, обратившись к медсестре, распорядился:
        - Этого оболваненного знаменосца в палату номер шесть. Завтра на перевязку, а потом - посмотрим...
        - Нет! - вскричал Петро. - Выпишите меня немедленно! Я пойду в бой!
        Хирург печально ответил:
        - Там и без вас хватит желающих.
        Он вяло махнул рукой и пошел к выходу из операционной. Петро, кипя злобой, пристально смотрел ему вслед. Врач видимо почувствовал его взгляд. У самого порога он остановился, обернулся и сказал:
        - Мои дедушка с бабушкой лежат здесь, в Киеве. В Бабьем Яру... Мой отец прошел всю войну, будучи простым солдатом. Трижды был ранен... Неужели ты думаешь, что Бабий Яр может повториться? Я так не считаю. А знаешь, почему? Потому что как только на твоей заднице будет сверкать пятьдесят звезд, места для пятьдесят первой уже не останется. И эта пятьдесят первая звезда прилетит тебе в голову. Но ты ее не увидишь и я тебе уже ничем не смогу помочь. Это касается и всех твоих соратников. Если этот звездопад не устроит Господь (может, в силу своей занятости), то его организует Россия. Можешь считать меня пророком. Я на это нисколечко не обижусь...
        Врач вышел и громко хлопнул за собой дверью. Медсестра, стоявшая в изголовье у Москалюка, тоненько хихикнула. Петро, находясь в состоянии бессильной и потому обидной ярости, рявкнул:
        - Ну, чего ржешь, как кобыла?! Вези меня в палату! У-у-у, дура крашеная...
        * * *
        Всю дорогу Петро размышлял о том, почему хирург распорядился положить его именно в палату номер шесть. Сочетание палаты с цифрой навеяло на него какое-то смутное чувство тревоги, связанное с детскими воспоминаниями. Москалюк не знал, как появилось на свет это выражение, но неоднократно пользовался им с самых малых лет. Послать кого-либо в "палату номер шесть" означало, что этот кто-либо - чистой воды псих, и никакое лечение ему уже не поможет. Или можно было охарактеризовать какое-нибудь общественное явление типа школьного педсовета, используя это же выражение. То есть подразумевалось, что педсовет - сборище полоумных придурков, огражденное стенами сумасшедшего дома.
        И чем дольше катился по коридорам передвижной стол на колесиках, толкаемый руками смешливой медсестры, тем мрачнее становился Петро. А когда стол, наконец, заехал в какой-то странный тупик, Москалюк понял, что ничуть не ошибся в своих подозрениях. Медсестра остановила каталку возле одной из стен и, хихикнув, спросила у кого-то:
        - Массаж закончился?
        - Нет пока, - ответил ей безликий мужской голос.
        - Давно длится сеанс? - продолжила спрашивать медсестра.
        - Не меньше часа, - сообщил ей другой, более жизнерадостный мужчина. - Я думаю, что осталось всего несколько минут... А что, этот тоже блатной?
        - Хуже, - сказала медсестра и, опять хихикнув, добавила, - герой Евромайдана.
        - Да-а-а? - насмешливо протянули хором безликий и жизнерадостный голоса.
        Петро, догадавшись, что разговор идет о нем, решил посмотреть, кто же там дакает. Во время движения каталки он лежал на правом боку, и теперь нос его оказался уткнутым в стенку. Повернуться на левый бок он не мог, поэтому просто лег на живот и приподнял голову. Картина, увиденная им, показалась достаточно интересной.
        В тупике имелась всего одна дверь, причем - без таблички. Слева от нее стояли два удобных кресла с журнальным столиком между ними. На столике вверх бортиками лежала раскрытая шахматная доска с расставленными в ней шашками. По всей видимости, игра в нарды была в самом разгаре. В креслах основательно расположились двое мужчин.
        Первый их них - широкоплечий бритоголовый увалень с откровенно бандитской рожей - флегматично гонял во рту жвачку и с безразличием пялился глазами в Москалюка. Второй был самым обычным милиционером, одетым в форменную одежду, с сержантскими лычками на погонах. Рот его растянулся до ушей в ехидной улыбке, а взгляд, полный откровенного интереса, упирался в каталку, на которой располагался Петро. Встретившись глазами с Москалюком, милиционер встал и сказал:
        - Привет!
        Петро ничего на это не ответил.
        Милиционер сообщил:
        - Раз тебя определили сюда, то я должен устроить досмотр, потому что для этой палаты введен спецрежим.
        И он твердым шагом направился в сторону каталки.
        Петро сиплым от негодования голосом воскликнул:
        - Какой досмотр, если я голый?! Только я и простыня! Это произвол!
        - Ну что ты кричишь? - милиционер подошел к каталке и начал стягивать с Москалюка простынь. - Если нет у тебя ничего постороннего, то зачем тогда беспокоиться? Я проверю - и все. Работа такая, понимаешь? Ба!
        По последнему возгласу милиционера Петро понял, что американское знамя благополучно бросилось в глаза сотруднику правоохранительных органов. И он нисколечко не ошибся.
        - Толян, бандитская твоя морда! - заорал милиционер. - Иди скорей сюда, посмотри, что я нашел!
        Петро судорожно попытался перевернуться, но рука милиционера жестко надавила ему на спину.
        - Не дергаться, больной! - строго приказал мент. - Тебе это вредно.
        - Ого! - изумленно воскликнул подошедший Толян, флегма которого тут же куда-то улетучилась.
        - Хи-хи! - поддержала мужчин медсестра.
        Ее возгласа оказалось достаточно для того, чтобы вся троица зашлась смехом. Милиционер хохотал, найдя опору в согнутом состоянии тела, схватившись руками за живот. Толян ржал, запрокинув назад голову, а медсестра, тоненько хихикая, сползала вниз по стенке, за которую пыталась сначала удержаться. Не смеялся лишь Петро, мозг которого готов был взорваться от злости.
        Он приподнял голову над каталкой и громко крикнул:
        - Вы у меня все попляшете! Мои соратники с майдана заставят вас на коленях ползать!
        Толян вдруг перестал смеяться, поднес свою левую руку к голове Москалюка, сделал неуловимое движение правой, и хлесткий фофан с треском обрушился на темя героя майдана, отчего тот носом больно врезался в поверхность каталки, на которой лежал.
        - Угомонись, фраер, - почти ласково произнес Толян. - Твои соратники с майдана будут делать то, что прикажет Кока и другие авторитеты.
        Толян неторопливо пошел к креслу.
        Голову Москалюка оккупировал торжественный шум, схожий тембром с пасхальным звоном колоколов, но более громкий и басовитый. И в этот потрясающий своей трагичностью момент двери палаты без таблички вдруг распахнулись и в коридор выпорхнули две прекрасные особи женского пола в коротких юбках и ботфортах, верхняя часть которых соблазнительно переходила в сетчатую структуру колготок, надетых на восхитительно длинные и стройные ноги.
        Петро, у которого от произведенной Толяном фофанотерапии пропал дар речи, увидев перед собой двух сказочных фей, вдруг осознал, что речь ему вовсе не нужна, так как говорить совсем не хотелось, а хотелось просто свистеть подобно закипающему чайнику.
        В чувство Москалюка привел голос милиционера, который спросил у барышень:
        - Как насчет подработки?
        Одна из чудесных фей скрутила композиционно-прекрасный кукиш, сунула его под нос менту и, пошевелив точеным пальчиком, ответила:
        - У тебя денег не хватит. А если и хватит, то только полапать.
        Барышни упорхнули за угол, а милиционер тяжко вздохнул.
        - Их ты тоже досматривал? - не удержался от вопроса Петро, уже пришедший в себя.
        - Досмотришь их, как же, - с грустью в голосе ответил мент и, встрепенувшись, требовательно обратился к Толяну, - чего расселся, жулик? Отныне будем ставить по сто гривен партия. Я тоже хочу таких баб! Готовься, сейчас я тебе покажу, как надо в нарды играть!
        - Давай-давай, - ухмыльнулся Толян, доставая из кармана сотенную купюру. - Покажет он мне, как же! Ты только бабок, торгующих семечками, трусить умеешь...
        Милиционер, горя желанием выиграть сто гривен, собрался было направиться к столу, но был остановлен медсестрой, которая сказала:
        - Погодите вы в нарды дуться. Сначала помогите мне пациента с каталки на кровать переложить.
        Мент, оглянувшись на Петро, ответил:
        - Сам перепрыгнет. Подумаешь, дырка в гудке... Они там, на майдане, тренированные. Что одна дырка, что десяток - патриотизму и воплям "Слава Украине" не мешает.
        Милиционер пошел играть с Толяном в нарды, а медсестра повезла каталку с Москалюком в палату...
        Палата номер шесть действительно была особенной и в ней лежали далеко не простые пациенты. Первый из них носил прозвище "Кока Кокнутый" и являлся вором в законе.
        В описываемое время на Украине авторитеты преступного мира сидели в тюрьмах только по необходимости. То есть - согласно воровскому этикету. За совершенные преступления никто их не сажал, так как всегда существовала возможность откупиться. Но в каждой тюрьме должен быть вор в законе. Таков воровской порядок. И Кока попал в Киевский СИЗО только потому, что наступила его очередь. Для этого в одном из ресторанов он дал кулаком в ухо депутату от партии "Свобода".
        Если бы не Евромайдан, сидел бы он и дальше в своей блатной камере с телевизором, коньяком и полным холодильником вкусной еды. Но совершенно неожиданно в тюрьме отключили отопление, и Кока решил на время переселиться в более теплое помещение.
        Начальник тюрьмы заявил, что отопления нет из-за того, что евромайданщики захватили ряд зданий, среди которых оказались какие-то энергетические объекты. В связи с этим произошло отключение некоторых улиц города от теплотрасс. Таким образом, СИЗО оказался в одном из замороженных районов.
        Кока совершенно не верил начальнику СИЗО, считая, что тот пользуется случившимися беспорядками и решил каким-то одному ему известным способом навариться на коммунальной службе. Так ли это было на самом деле - неизвестно. Но, по всей видимости, реальные основания для таких мыслей у Коки были. Поэтому он заявил, что решил попрощаться с жизнью и в связи с этим сожрал пачку лезвий фирмы "Жилетт".
        Коку доставили в больницу, провели обследование, и, естественно, ни в желудке, ни в кишечнике ничего опасного не обнаружили. Но, принимая во внимание несовершенство медицинского оборудования, а также некие крупные суммы денег, которые получили начальник СИЗО и главный врач больницы, решено было оставить Коку в палате для сдачи анализов и проведения дальнейшего медицинского наблюдения за пациентом.
        К дверям палаты был приставлен специальный милицейский пост. Сотрудники менялись раз в двенадцать часов и следили за тем, чтобы Кока не сбежал. Более того, они должны были воспрепятствовать появлению в палате колющих и режущих предметов, а также - наркотических веществ и алкогольных субстанций. Если первые предметы никто проносить не собирался, то вторыми заведовал приставленный к тем же дверям представитель преступного мира. В момент появления в коридоре Москалюка функцию снабженца исполнял вышеописанный Толян.
        Милиционеры совсем не возражали против предоставления Коке некоторых элементов комфорта, так как преступный мир их тоже не забывал и свою долю они получали сполна (включая, опять-таки, начальника СИЗО). В связи с этим они несли службу спустя рукава и интересовались только игрой в нарды и вкусными деликатесами, которые доставлялись Коке в необходимом для нормальной жизни количестве.
        Палата была рассчитана на трех пациентов, но лежали там всего двое.
        Еще до появления Коки одну из коек прочно освоил некто Георгий Лазаревич Какинаки, грек мелитопольского разлива, являвшийся модным киевским адвокатом. Он имел неосторожность хапнуть несколько арбитражных дел, которые своими интересами пересекались друг с другом самым кардинальным образом. Люди, заинтересованные в разрешении дел в свою пользу, принадлежали к разным политическим сообществам. Одни являлись представителями правившей тогда партии, а другие слыли явными оппозиционерами. Какинаки набрал денег и у тех и у других. Более того, всем клиентам он обещал выиграть дело именно в их пользу. Но обстановка в стране накалилась и Жора понял, что в скором времени грядет передел собственности. Надо было немного выждать и потом - в зависимости от обстоятельств - получить без особых трудов то, что будет нужно. В любом случае Какинаки мог выиграть. То есть - на горизонте маячила возможность не отдавать деньги проигравшей стороне, ибо ей (этой стороне) будет совсем не до Жоры. Поэтому Какинаки сделал вид, что заболел инфарктом, и в связи с этим находится при смерти.
        Ни Кока против Какинаки, ни Какинаки против Коки ничего не имели. Оба друг друга хорошо знали по целому ряду процессов, участниками которых они в свое время были. Поэтому встреча прошла радостно, и состоялся банкет, который продолжался уже четвертый день.
        В благодарность за организацию бутербродов с черной икрой, которые доставили Коке из дорогого ресторана, Жора угостил своего сопалатника элитными проститутками. Кульминацию этого банкета как раз и наблюдали Петро, Толян, милиционер и медсестра. Поэтому Москалюку, ввезенному на каталке в палату, сильно повезло с тем, что умиротворенные Кока с Жорой пребывали в самом благодушном настроении.
        На кровать Петро перебрался сам. Причем сделал это так, чтобы развевающийся американский флаг с заклеенной пластырем четырнадцатой звездой не бросился в глаза другим обитателям палаты номер шесть, которые добрыми глазами разглядывали нового пациента.
        Сопалатники Москалюка своей внешностью отличались друг от друга так, как сапожный гвоздь отличается от слоновьего хобота.
        Кока был тощим и высоким субъектом с выцветшими глазами, холодный взгляд которых напоминал неживое свечение трамвайного светофора. Рот его, растянутый в блаженной улыбке, сверкал двумя рядами золотых зубов и был схож с желтыми пластинами ксилофона, по которым хотелось ласково провести монтировкой для извлечения соответствующего хрустального звука.
        Жора Какинаки представлял собой толстого зажравшегося индивидуума, строением своего тела идентичного с тушей африканского носорога. Причем, нос его играл в этом сравнении далеко не последнюю роль.
        Петро, внимательно рассмотрев обитателей палаты, окинул взглядом и само помещение. Осмотр убедил его, что в палате имелись все необходимые для лечения приспособления. То есть: холодильник, телевизор, ноутбук и стол, заставленный недопитыми бутылками с коньяком и заваленный огрызками деликатесной снеди. Кроме того, в палате имелась еще одна дверь, за которой угадывался отдельный санузел.
        Как только медсестра покинула больных, Кока сказал Москалюку повелительно:
        - Ну-ка, колись, кто таков и как сюда попал.
        Петро, не зная, с кем имеет дело, нагло ответил:
        - Ты мне кто? Начальник, что ли? Сам колись.
        Кока с Жорой переглянулись, и преступный авторитет крикнул в сторону двери:
        - Эй, Толян!
        Дверь тут же распахнулась, и на пороге возник знакомый уже Петро фофаноукладыватель. Кока, ткнув пальцем в сторону Москалюка, сказал Толяну:
        - Объясни этому крестьянину, как культурные люди должны общаться между собой.
        - Угу, - кивнул головой тот и направился к койке Петро.
        Лежавший на правом боку Москалюк наблюдал расширенными от страха глазами за приближением Толяна и пытался найти выход из сложившейся ситуации, но не смог. Потому что времени ему было дано совсем чуть-чуть.
        Громила одной рукой взял Петро за ухо, а другой коротко ударил в живот. Москалюк, задохнувшись, дернулся всем телом и произнес:
        - Кха!
        Толян слегка крутанул зажатое в пальцах ухо и Петро добавил:
        - Йо!
        Бандит отпустил ухо и поинтересовался:
        - Достаточно? Или еще?
        - Не надо, - просипел Москалюк.
        Кока, улыбка которого превратилась в жуткий хищнический оскал, спросил:
        - Кто таков?
        - Петро Москалюк, - ответил Петро, держась рукой за пострадавший живот.
        - Профессия! - повелительно произнес Кока.
        - Учитель игры на аккордеоне, - честно ответил Петро.
        - И потому тебя определили именно в эту палату? - удивился Кока.
        Какинаки тут же заржал нездоровым смехом. Все участники разговора уставились на него. Жора, смеясь, предположил:
        - Наверное, к нам подселили личного баяниста президента.
        - Аккордеониста, - поправил Жору частично пришедший в себя Петро.
        - Не имеет значения, - сказал Какинаки. - Гармошка - и в Африке гармошка.
        Кока с Жорой дружно рассмеялись.
        - Ничего подобного! - возмутился Петро. - Гармонь - варварское москальское приспособление, придуманное для извлечения низкопробных быдлозвуков! Аккордеон же - немецкое произведение искусства!
        Толян вдруг подал голос:
        - Кока, у него в заду флаг торчит.
        Кокнутый перестал смеяться и, подозрительно косясь на Петро, поинтересовался:
        - Не понял. Какой флаг?
        Толян ответил:
        - Американский. Выколот во всю ивановскую. То есть - натурально по всей заднице.
        Кока тут же взвился с койки с воплем:
        - Кто допустил в мою палату петуха?!
        Жора брыкнулся на свою кровать и сделал испуганные глаза, а Петро вдруг почувствовал себя оскорбленным. Поэтому он заявил:
        - Я не петух! Я - жертва москальской провокации!
        - Ничего не понимаю, - сообщил Кока и приказал Толяну, - ну-ка, разъясни.
        - Запросто, - кивнул головой Толян, закатывая рукава пиджака.
        Петро, догадавшись, что сейчас ему станет больно, скороговоркой поведал о приключившемся с ним в Турции несчастье. И настолько убедителен был его рассказ, что рукава пиджака Толяна застыли в закатанном состоянии, а Кока с Жорой упоенно раскрыли рты.
        - Вот так я и оказался с флагом, - закончил рассказ Москалюк.
        Кока потребовал:
        - Покажи.
        Петро осторожно сполз с койки, развернулся задом к сопалатникам и застыл.
        - Ух, ты! - сказал Какинаки.
        - Ого! - согласился с ним Кока и закатился утробным смехом.
        Какинаки по своей адвокатской привычке профессионально поддержал преступного авторитета. Кока, завалившись на койку, дернул ногой и нечаянно разбил какую-то колбу, зажатую в штативе, который стоял рядом с его тумбочкой. Видимо, ранее это приспособление служило доказательством болезни пациента, и должно было производить на вновь прибывших членов врачебной комиссии неизгладимое впечатление правильности нахождения Кокнутого в палате. Но, ни Кока, ни Жора не обратили на разбитое оборудование никакого внимания. Они продолжали хохотать.
        Петро, почувствовав себя неловко, осторожно залез в кровать, лег на правый бок и стал ждать окончания веселья. Толян, застывший рядом с койкой Москалюка, флегматично гонял жвачку во рту и ничего не делал, держа на всякий случай рукава пиджака закатанными до локтей.
        Неожиданно дверь в палату распахнулась, и в ее проеме возник милиционер, дежуривший в коридоре. В руке его чернел пистолет, которым он размахивал, как бадминтонной ракеткой.
        - Это беспорядок! - заорал мент. - Всем стоять, вашу мать!
        Кока от неожиданности икнул и перестал смеяться. Жора всхрюкнул напоследок и тоже заткнулся, недоуменно глядя на мелькающий в воздухе ствол.
        Мент, профессиональным чувством осознав, что пистолет он достал зря, неприхотливо засунул его в кобуру и, как ни в чем не бывало, заявил:
        - Эй, больные, ведите себя прилично. Если в лечебном учреждении звучит смех (а тем более - хохот), значит - больница липовая. Любой нормальный человек знает - от медицины не смеются. От медицины плачут. Особенно от нашей, от украинской... А вы тут ржете, как кони во время случки! Это что такое? Сейчас, не дай бог, появится какой-нибудь проверяющий и спросит у меня, мол, что это в палате так весело? Если больные веселятся, значит - выздоровели. И что потом? Вас выпишут, и все! Кока пойдет париться в свою камеру с холодильником и кондиционером, адвокат поедет в баню с девками. А я? А меня отправят разгонять этот дурацкий майдан. А мне это надо? Так. Все заткнулись! И вести себя тихо! А то сейчас кое-кому ногу прострелю, чтобы болел подольше!
        Кока, прослушав эту пламенную речь, сказал Толяну:
        - Толик, ну что ты стоишь, как пень? Ну-ка, разберись с этим мусором...
        Толян тут же встряхнулся, подошел к милиционеру, нежно взял его под локоть и поволок к выходу из палаты, ласково при этом приговаривая:
        - Ну что ты кипятишься, в самом деле? Пойдем, сыгранем в нардишки по двести гривен партия. Что-то мне сегодня не прет, гадом буду, ей-ей...
        Дверь за ними захлопнулась, и пациенты остались в палате одни.
        Петро, оправдываясь, сказал:
        - Вот видите, я пострадал ни за что. А вы меня третируете...
        Кока слез с койки, подошел к столу и, взяв в руку бутылку коньяка, произнес:
        - Слушай, герой майдана... Сам виноват. А то петухов на земле ныне больше, чем китайцев. Пойди-ка сюда, и мы тебя жить научим. В натуре. Не веришь? Зря. Одежды нет? Ничего, это мы исправим. А пока завернись в простыню. Считай, что ты в бане. Да не бойся! Мужику - даже голому - нечего опасаться, если он действительно мужик. Только бабы боятся обнаженности. Потому что у голой бабы всякие ненужные складочки сразу видны. А мужику плевать, какие складки и где у него находятся! Подходи, Петя. Давай выпьем!
        И Петро, завернувшись в простынь, подсел к столу, чувствуя себя настоящим мужиком, которого пригласили важные люди, способные объяснить, почему мировой свет состоит из семи цветов радуги, а не из двух - черного и белого...
        Шелест ветра
        ДЕМИУРГ. Ты нечестно играешь!
        БИОКОРРЕКТОР. С чего это вдруг?
        ДЕМИУРГ. Твои фигуры постоянно сбивают мою с пути!
        БИОКОРРЕКТОР. Так мы же договорились, что фигур можно иметь несколько.
        ДЕМИУРГ. Но не столько же!
        БИОКОРРЕКТОР. Да сколько угодно! А ты, я смотрю, ограничился только одной...
        ДЕМИУРГ. Ничего подобного! У меня еще есть в запасе. Но их я использую
        потом!
        БИОКОРРЕКТОР. Да-а-а? Так ты - великий тактик? Ну-ну, посмотрим...
        ДЕМИУРГ. Почему ты изувечил мою фигуру, заклеймив ее символикой,
        вызывающей раздражение у людей в той части планеты, где происходит игра?
        БИОКОРРЕКТОР. Не нужно спать, когда играешь. Игра - жизнь. А в жизни
        происходит многое. Только и успевай поворачиваться.
        ДЕМИУРГ. Хорошо! Смею тебя заверить, что моя фигура все равно пройдет!
        Чтобы ты не делал!
        БИОКОРРЕКТОР. Стоп! Что-то я не понял. Ты собираешься продвинуть фигуру
        любой ценой?
        ДЕМИУРГ. Да! Мне надоели твои подлые ходы!
        БИОКОРРЕКТОР. Но ведь эта твоя любая цена может вылиться в конечную гибель
        Этого мира!
        ДЕМИУРГ. А мне на это плевать! Надоело проигрывать! В этот раз я тебя все-
        таки сделаю!
        БИОКОРРЕКТОР. Опять стоп! Мы же с тобой играли на равных. То ты выигрывал, то
        я... Что за истерика?
        ДЕМИУРГ. Нет! Ты всегда меня обманывал! Начиная с детства!
        БИОКОРРЕКТОР. Так. Я сообразил. В тебе проснулся синдром обязательного
        равновесия. Я теперь понял, почему не попал в демиурги. Отбор, по всей видимости,
        совершился еще в глубоком младенчестве, и производился взрослыми по каким-то
        специальным критериям. Теперь поздно на это пенять. Но, если честно, я теперь
        понимаю, по каким признакам он происходил...
        ДЕМИУРГ. Да ничего ты не понимаешь! Подлость - и в Африке подлость, как
        говорят внизу...
        БИОКОРЕКТОР. Это смотря что считать подлостью! Война - штука хитрая...
        ДЕМИУРГ. Даже не желаю об этом думать! Я решил добиться победы любой
        ценой! Моя основная фигура пройдет там, где это предусмотрено мной!
        БИОКОРРЕКТОР. А если не получится?
        ДЕМИУРГ. Получится, будь уверен...
        БИОКОРРЕКТОР. Даже с использованием ядерного оружия?
        ДЕМИУРГ. Да!
        БИОКОРРЕКТОР. Дай-ка подумать...
        ДЕМИУРГ. Испугался? Ну, наконец-то мне удалось тебя прижать к ногтю!
        Что, страшно? То ли еще будет...
        БИОКОРРЕКТОР. Да ничего мне не страшно! Хочешь борьбы до упора? Пожалуйста!
        Плевать я хотел на твои детские фобии...
        ДЕМИУРГ. Ах, детские фобии? Ну, держись!
        БИОКОРРЕКТОР. Да держусь, держусь... Ходи.
        ДЕМИУРГ. И похожу!
        БИОКОРРЕКТОР. Только про чмондеров не забывай.
        ДЕМИУРГ. Кстати, а кто они такие? С детства нас ими пугали, а мы их в глаза
        ни разу не видели.
        БИОКОРРЕКТОР. Говорят, что они следят за равновесием. Вот вы, демиурги,
        производите материю не от балды, а руководствуясь какими-то правилами?
        ДЕМИУРГ. Конечно! Без правил можно такого наворотить!
        БИОКОРРЕКТОР. И биоконструкторы подчиняются им. А кто придумал эти правила?
        ДЕМИУРГ. Не знаю. Такое ощущение, что они существовали всегда.
        БИОКОРРЕКТОР. Этого не бывает и ты прекрасно об этом осведомлен.
        ДЕМИУРГ. Хочешь сказать, что именно чмондеры занимаются этим?
        БИОКОРРЕКТОР. Да. Может, правила создали не они. Но вот контроль за
        соблюдением их - прямая компетенция чмондеров.
        ДЕМИУРГ. Слушай, а что они сделают с нами, если поймают?
        БИОКОРРЕКТОР. Хм! Не имею понятия. Но мне кажется, что вряд ли мы на этот раз
        отделаемся преподаванием в младших курсах.
        ДЕМИУРГ. Что-то мне расхотелось играть дальше. Может, давай смоемся,
        пока не поздно?
        БИОКОРРЕКТОР. Тьфу ты! Уже обгадился от страха. Нас еще поймать надо! Не
        бойся. Я любую опасность чувствую заранее. Как только крикну: "Полундра!",
        сразу смоемся.
        ДЕМИУРГ. А что это за слово?
        БИОКОРРЕКТОР. Модное выражение. Оно является синонимом слова "Атас" и
        означает, что пора брать ноги в руки и дергать подальше от того места, где
        находишься. Этими словами внизу пользовались моряки во время любой войны для
        организации правильного отступления.
        ДЕМИУРГ. Что-то я сомневаюсь. В прошлый раз нас отловили, несмотря на
        все твои хваленые чувства.
        БИОКОРРЕКТОР. Да не бойся ты! В этот раз все будет нормально! Ходи!
        ДЕМИУРГ. Ладно. Хожу.
        Глава третья
        Февраль 2015 года. Украина. Луганская область.
        Петро сел задом на подсумок с магазинами и прислонился спиной к глиняной стенке траншеи. Достав из кармана пачку "Кэмела", он пересчитал сигареты и понял, что курить ему осталось недолго. Пачка была последней, а взять новую было уже негде. Даже купить.
        Курить он начал только здесь. До этого Петро даже представить себе не мог, что можно травить здоровый организм ядом. Но жизнь наложила свой отпечаток на него именно в этом формате и именно в нынешней ситуации.
        Москалюк прикурил от зажигалки, подаренной ему командиром батальона за то, что он громче всех орал гимн Украины при посещении казарм президентом, и задумался. Он непроизвольно потрогал рукой нагрудный карман и, ощутив его выпуклость, ласково погладил клапан, закрывавший ценную вещь.
        В кармане лежал запаянный пластиковый конвертик. Содержимое его было неизвестно Москалюку, но миссия, связанная с ним была очень важной. Петро должен был передать этот конвертик некоему отцу Серапиону, который являлся духовным пастырем и управлял в Донецке филиалом общины "Церковь райского блаженства". Отец Пафнутий лично вручил Петро конвертик и сказал:
        - Смотри, Петрик! Это очень важный документ. Как только завоюешь Донецк, сразу же найди отца Серапиона. Адрес указан на лицевой стороне. От этого документа зависит бытие всего мира. Понял?
        Петро вспомнил свое последнее посещение молельного дома, и у него потеплело в груди. Он тогда исповедался отцу Пафнутию и мудрый наставник потребовал, чтобы Петро снял штаны и показал свою диковинную татуировку, что Москалюк и сделал. Он нисколько не стеснялся старого мудреца, но с удивлением услышал у себя за спиной хриплый вздох.
        Повернув голову назад, Петро увидел доброе лицо Пафнутия, которое почему-то исказилось самым странным образом. Борода старца встала дыбом, а глаза выкатились из орбит и готовы были взорваться от напряжения. Рот Пафнутия открылся и из него вывалился длинный язык. Святой отец, увидев взгляд Москалюка, тут же пришел в себя, втянул язык, и сказал:
        - Погоди, сын мой. Дай-ка мне получше разглядеть эту бесовскую картинку...
        Петро отвернул голову вперед и стал смотреть в стенку. Через несколько секунд Пафнутий заявил:
        - Все, сын мой. Рассмотрел. Надевай штаны и слушай, что я тебе скажу. Москали оставили на твоем теле сатанинский знак. Но ты не переживай. Каждый несет крест по-своему. И у каждого он разный. У тебя он расположен на седалище. И хорошо еще, что он просто нарисован, а не торчит в гузне как вавилонский столп в небе...
        Раздумья Петро прервал боец из его взвода, который уселся рядом с Петро прямо на холодную землю и принялся шуршать конфетной оберткой. Содрав упаковку, боец сломал конфету пополам (ей оказался "Сникерс"), и протянул половину Москалюку со словами:
        - Жри, Петруха, Бандеру тебе в ухо!
        Петро взял и принялся есть.
        Боец был самым натуральным грузином и воевал за деньги и прочие бонусы, полагающиеся в таких делах. Звали его Котэ Мурзашвили, но чаще упоминали как Кота Мурзика. Он нисколько на это прозвище не обижался, потому что действительно был похож на тощего длинноносого кота-крысолова. Разговаривал он с характерным акцентом и только по-русски, объясняя свою нелюбовь к украинскому языку следующим образом:
        - Я вам кто, боец или полиглот? Если я завтра в Уганду воевать поеду, мне что, угандийский язык учить надо? А если в Гренландию? Эскимосский?
        Но никто его ничем не попрекал, так как таких как он в батальоне было несколько десятков (не только грузины, но и наемники других национальностей). Всем им кроме денег обещали украинское гражданство, земельные участки и еще что-то там такое вкусное и питательное. Но пока ничего не дали и потому они были злы и матерно-разговорчивы.
        Мурзик доел "Сникерс" и сказал:
        - Гадость какая! А все равно вкусно. Знаешь, почему? Потому что последний. Магазин сегодня снарядом накрыло. А ваши американские благодетели, кстати, в виде помощи вместо конфет присылают только бинты и консервы. Ах, да! Еще бронежилеты, которыми можно защититься от пьяного арканзасского охотника со спортивным луком.
        - Почему это благодетели наши? - возмутился Петро, проглотив последний кусок конфеты.
        - Потому что грузинскими они были раньше, - ответил Мурзик. - После того как в две тысячи восьмом году российские войска вломили нам "по самое не горюй", эти благодетели переключились на вас. Как только русские вломят вам "по самые помидоры", они быстренько найдут еще кого-нибудь для оказания такого же рода услуг. Ну, скажем, Узбекистан. Мне кажется, что в американской администрации сидят только садисты. Они выбирают какую-нибудь зачуханную страну рядом с Россией, науськивают ее, а потом с удовольствием наблюдают, как Россия сношает эту страну во все места. Сами же во время просмотра занимаются политическим онанизмом, пуская слюни. И может даже не политическим, а конкретно физиологическим...
        - С чего это ты взял, что русские нам обязательно вломят? - не согласился с грузином Петро. - Вон, уже почти год воюем и все на одном месте.
        - Ха-ха! - деланно рассмеялся Мурзик. - Ты прекрасно знаешь сам, с кем воюешь. Против тебя сражаются бывшие шахтеры и крестьяне. Если б ваши войска имели дело с регулярной российской армией, то через три дня после начала боевых действий правительство Украины стояло бы в очереди на границе с Польшей, причем, смею тебя заверить, все министры были б босые, так как потеряли бы тапки от быстрого бега. А президент ваш в это время находился бы в воздушном пространстве Соединенных Штатов. Всем известно, что если ты украл деньги - надо смыться в Англию. А если обосрался в политическом плане - Америка тебя ждет. Я все это понял в две тысячи восьмом году, когда воевал в составе одного из хорошо обученных грузинских элитных батальонов. Русские за сутки раздолбили половину Грузии. И когда им поступила команда "Стоять!", они на нее положили - сам знаешь что... И у вас так будет, если идиоты, находящиеся сейчас у власти, не придут в чувство. А в чувство они придут только тогда, когда поймут, что американцы являются самыми последними жуликами. То есть, организовать переворотик - пожалуйста. А как жареным запахло
- в кусты. И плевать им на тех, кого они организовывали. Вот так и сейчас будет...
        Петро достал из пачки сигарету и закурил. Мурзик пошарил руками в карманах, ничего там не нашел и вопросительно посмотрел на Москалюка. Тот, вспомнив о половине "Сникерса", выдал товарищу сигарету. Грузин прикурил от зажигалки Петро и заметил:
        - Ты, Петруха, хороший хохол. Не жадный.
        - Я не хохол, - ответил Москалюк. - Я украинец.
        - Плевать, - махнул рукой Мурзик. - И не переживай, что пачка последняя. Скоро мы попадем в плен (если живыми останемся), а там курить дают. Гуманные. Не бьют и кормят. По понятиям воюют. Потому что непрофессионалы. Но нам от этого только профит...
        Он замолчал, а Петро задумался над его словами.
        После выписки из больницы он вернулся в свою майданную сотню, которая располагалась в одном из захваченных правительственных зданий. Весь Киев гудел победой над неизвестно кем или чем, и будущее представлялось неясным, но свежим и манящим к свершениям фактом. Поэтому Петро сразу же выдали автомат, четыре магазина с патронами и одну гранату.
        Несколько недель он охранял какую-то шашлычную от посягательств майданников из других сотен и прочих преступных элементов. Ему сказали, что так надо, и он не задавал лишних вопросов, потому что был дисциплинированным бойцом, а хозяин шашлычной (Мовсес Габриелян) кормил сочно и вкусно. Украинского языка предприниматель не знал - впрочем, как и русского - но этот факт никак Петро не раздражал, потому что за сытные обеды не надо было платить ничего. А общение с Мовсесом на некоем юмористическом пиджин-рашене доставляло только удовольствие, которое лишь улучшало спокойную послеобеденную жизнь борца за свободу.
        Но уже тогда Петро начал задумываться над тем, что его окружало в последние дни. Особенно Москалюка доставали воспоминания, связанные с Кокой Кокнутым и Жорой Какинаки. И если сначала он думал, что все измышления сопалатников являются лишь составляющей синего тумана, который окутывал Петро в палате номер шесть, то во время послеобеденных размышлений в шашлычной он пришел к выводу, что Жора с Кокой говорили по-существу. И, самое интересное, выходило, что во многом они были правы...
        - Жопу свою надо беречь с рождения, - водя пальцем перед носом Петро, вещал Кока. - Это неправда, что с потерей жопы ты превратишься в женщину. У женщин жоп не бывает. У них данная часть тела называется задницей или попой. А это совсем другое дело, причем - дело зачастую обожаемое. Потому жопа может быть только мужской. И если ты не сможешь уберечь от скотских посягательств столь жизненно важный орган, то перестанешь быть мужиком. Но и в бабу, заметь, не превратишься. А станешь ты самым обычным петухом. И будешь кукарекать всю оставшуюся жизнь...
        - Что ж теперь делать? - удрученно спросил Петро тогда.
        - А ничего уже не сделаешь. Даже если хирурги удалят татуировку, она все равно отпечатается в душе. Поэтому остается тебе всего одна дорога - в адвокаты.
        Какинаки от неожиданности чуть не свалился со стула. Он поставил на стол готовую к употреблению рюмку с коньяком и заявил обиженным голосом:
        - Не понял!
        - И понимать нечего, - сказал Кока. - У адвокатов цель одна - кому подороже продаться. Потому в народе их и называют дежурными жопами.
        Кокнутый с ехидством взглянул на Какинаки, и Москалюку вдруг подумалось, что авторитет совсем не пьян, а просто водит собутыльников за нос. Жора, засопев, ответил:
        - Однако, ты сам и такие как ты постоянно пользуетесь услугами адвокатов, и при этом не задумываетесь над моральными принципами.
        - Жопа - неотъемлемая часть тела, - рассмеялся Кока. - Как ни крути, никуда от нее не убежишь. Адвокаты - наименьшее зло в этой ситуации...
        Петро надоело слушать нотации, связанные с перебрасыванием филейных частей человеческого тела из стороны в сторону, и он, икнув, возмутился:
        - В стране революция, а у вас - сплошные воровские разборки! А как же майдан? Как же демократия? В такие дни народ должен объединиться! Надо отбросить к черту всю бытовую мелочь и единым фронтом выступить против москалей, евреев...
        - Греков, армян, немцев, - вставил с ухмылочкой Какинаки.
        - Нет, ну зачем же, - запутался в мыслях Петро. - Я имел ввиду, что бороться надо против этой, как ее там... а, коррупции!
        - Молодой человек, - вдруг таинственным голосом произнес Жора. - Хотите, я открою вам страшную вселенскую тайну?
        - Хочу! - ответил Петро.
        - Тс-с-с! - приложил к своим губам палец Какинаки и воровски оглянулся.
        Москалюк завертел головой с ним за компанию. Кока ничего делать не стал, так как хорошо знал сволочную натуру адвоката и догадывался, что за нынешними его действиями кроется какая-то очередная пакость.
        - Так вот, молодой человек, - страшным шепотом продолжил Какинаки, делая большие глаза. - Коррупции не существует в природе. Это основной закон капитализма...
        Адвокат значительно помолчал секунду, и вдруг проорал прямо в лицо Москалюку:
        - Коррупция - перевод слова "бизнес" на украинский язык!
        Петро от неожиданности с грохотом свалился со стула и, стукнувшись раненым задом о ножку кровати, взревел дурным голосом. Кока с Жорой тут же ударились в дружный безудержный смех. Адвокат в припадке веселья топал ногой под столом, а Кока ожесточенно лупил своей рукой тому по коленке, отчего пол ходил ходуном и больные снизу, решив, что началось землетрясение, завопили на разные голоса, пытаясь докричаться до врачебного персонала.
        Петро, корчась от боли, увидел, как дверь в палату распахнулась, и в проеме возникли лица Толяна и мента. Они осмотрели палату, недоуменно переглянулись и скрылись, захлопнув дверь за собой. Кока, вытирая слезы с глаз, сказал, обращаясь к Петро:
        - Не сиди на полу. Абсцесс заработаешь, вообще все дупло отрежут... Тогда тебя и в адвокаты не возьмут, ибо - какой же адвокат без жопы? Торговать, спрашивается, чем?
        Кокнутый опять заржал, но в этот раз сам. Какинаки по известной причине не поддержал смех авторитета. Он с надутым лицом принялся разливать в рюмки коньяк.
        - Ну-ка, расскажи о себе полностью! - вдруг потребовал от Петро Кока. - Говори все. Как есть!
        Москалюк взгромоздился на стул, принял от Какинаки рюмку, выпил ее, и рассказал о своей жизни. Вот только не стал распространяться о работе в Германии, зная по слухам, как преступный мир относится к говновозам...
        Кокнутый, выслушав биографию нового обитателя палаты номер шесть, вяло махнул в его сторону рукой, разлегся на своей койке, подсунув под спину подушку так, чтобы было удобно находиться в полулежащем состоянии, и закурил гигантскую черную сигару.
        Выпустив несколько дымовых колец в воздух, он сказал адвокату:
        - Жора, попробуй объяснить этому придурку, как устроен мир. Спорю на сто баксов, что у тебя не получится его убедить.
        - Получится! - загорелся идеей Какинаки.
        - Вот и докажи, хороший ты адвокат или фуфлыжник, подобный любому депутату из законотворческого аппарата, который называется Верховной Радой.
        - Приступим! - воскликнул Жора и потер руки.
        Петро приготовился слушать правду о существующей природе вещей.
        - Итак, - начал Какинаки, - как вы считаете, молодой человек, за чей счет вы состоите членом вашей хваленой националистической организации?
        - Как это, за чей счет? - удивился вопросу Москалюк. - Ни за чей. Это же общественная организация!
        - Да? - деланно удивился Жора. - Но ведь нужны помещения, где надо оплачивать коммуналку, аренду и тому подобные вещи. Ваша организация не располагалась же у вас в квартире? Правильно, она арендовала здания для собраний, стрелковые тиры, летние спортивные лагеря. Откуда деньги на все это?
        - Пожертвования соотечественников, имеющих активную гражданскую позицию, - ответил Петро, свято веря в свои слова.
        - Ха-ха! - ржанул Кока с кровати. - Если у наших соотечественников потребовать денег для какого-либо детского дома, то они заявят, что сами последний кус сала без хлеба доедают. А если попросить на идею, они пальцем у виска покрутят и проводят таких просильщиков пинками под зад. Плохо ты свой народ знаешь, Петруха...
        - Видите, молодой человек, как получается? Так все вышеперечисленное - просто незначительные траты по сравнению с производством пропагандистской литературы, которая где-то печатается тоннами. А ваше трехмесячное пребывание в прибалтийском лагере? А сколько там побывало таких как вы? Да это же гигантские суммы! Да попросите своих соотечественников скинуться в таком объеме, они же вас живьем похоронят и никто потом даже с фонарем могилки вашей не найдет!
        - Нет! - возмущенно взмахнул рукой Петро. - Заграничные лагеря оплачивали европейцы с американцами.
        - Даром? - вкрадчиво поинтересовался Жора.
        - Конечно! - ответил Москалюк. - Они всегда помогают тем, кто борется за демократию.
        - А вот это вы видели?! - Петро у себя под носом узрел толстый шиш, подсунутый Жорой. - И американцы, и европейцы - капиталисты! Если они станут деньги за идеи раздавать, они перестанут быть капиталистами! Да даже коммунисты никому просто так деньги не раздавали! Так устроен мир. И никакие политические системы не властны над деньгами! Деньги существуют сами по себе и управляют всем миром! И никому даром в руки не даются!
        Под конец речи адвокат уже орал, прицельно управляя кукишем, от которого Петро все время пытался уклониться. Кока сделал резкое движение рукой, и сигарный окурок просвистел перед глазами адвоката. Этот отвлекающий маневр выполнил свою задачу, и Жора заткнулся. Он убрал дулю из-под носа Петро, хлебнул коньяка из горлышка бутылки и, вытерев тыльной стороной ладони губы, сказал обычным лекторским голосом:
        - Пардон, увлекся... Так вот, деньги должны работать. Вот они и работают. Вам дали деньги - вы выполнили свой объем работ. Потом дадут денег каким-нибудь специалистам следующего уровня, и они сделают другую работу. И так далее. Если бы вы, молодой человек, изучали не биографию Бандеры, а историю, то никакими б калачами не заманились в это дело. По крайней мере - в таком амплуа, в каковом находитесь сейчас.
        - Это почему? - не понял Петро.
        - Потому что всю вашу нацистскую свору будут держать возле себя только до той поры, пока вы нужны как грубая сила, сметающая все на своем пути. После того, как вы выполните задачу, за которую уже заплачены деньги, вас выкинут на помойку. Не захотите убраться спокойно, уберут силой. Так было всегда. Тот, кто сражается за идею, просто расчищает дорогу слугам капитала, которые платят. А потом - прочь. Как там ваша организация называется? Сфинкторальный сектор?
        - Секторальный фактор.
        - Вот-вот, сексуальный сфинктер...
        - Ничего подобного! - возразил Петро. - Я допускаю, что с нами можно справиться, хотя это непросто сделать, так как нас достаточно много. Но за нами потянулся простой народ!
        - Народ - не сила, - усмехнулся Жора. - Народ - стадо. Гурт баранов сегодня можно погнать на позиции коммунистов, завтра на редуты фашистов, а послезавтра на батареи кого угодно, хоть инопланетян. Баранам все равно, куда их гонят. Причем, пинками - или заманивают сеном. Если их не гнать, они разбредутся по полю кто куда. Это как раз и относится к подавляющему большинству вашего майданного стада. Стоит из него выдернуть вас, националистов, которые составляют боеспособный костяк этого сборища, все остальные революционеры разбредутся в течение недели. Останутся лишь полоумные придурки, которым, как говорят наркоманы, нужно, чтобы народ вокруг них тусовался... А уж этих разогнать - нашего коридорного мента хватит.
        - Я с этим не согласен, - сказал Москалюк. - Вам из палаты никогда не понять того, что происходит на улице.
        - Да зачем нам знать, что происходит на улице? - воскликнул Жора. - Капитал - всегда и везде капитал! Он перетекает из одного состояния в другое, меняет формы и растворяется в идеалистических представлениях. Но он все равно остается единым телом. Вот, например, немецкие нацисты захотели приспособить капитал к своей идее. Взяли, и отщипнули кусок от его тела, думая, что все им позволено. Крупп там, Порше... шесть процентов с прибыли, и тому подобное... Не буду объяснять подробности, захотите поумнеть основательно - почитаете историю. И что получилось? Триндец Гитлеру! Почему? Потому что основное тело капитала воспротивилось такому усечению. Это тело подтянуло все резервы (в лице Англии, Америки и даже Советского Союза, ибо - коммунисты только на словах против капитала), и устроило нацистам полный амбец! В результате - капитал вобрал в себя отторгнутый на время орган, за компанию врезал этим органом по Советскому Союзу, развалив его к черту, и теперь во всем мире царит нужный ему порядок.
        - Ничего не понимаю! - схватился руками за голову Петро. - А как же Евромайдан? Как же все эти люди, которые вместе со мной мерзли на улице, сопротивлялись олигархической власти, требовали свободы и честности?!
        - Для того, чтобы знать, какое время суток сейчас, совсем не обязательно выходить на улицу, - вмешался Кока. - Достаточно отодвинуть занавеску и выглянуть в окно. А еще лучше послать холопа, чтоб у того ноги не застаивались. Так и нам не интересно, что в действительности происходит на майдане. Зачем узнавать об этом тому, кто участвовал в его организации?
        - Как это? - опешил Москалюк.
        - Да так, - ответил Кока и принюхался. - Жора, мы случайно не горим?
        - Нет, - увлеченно отмахнулся рукой адвокат. - Ну неужели не понятно, что в стране назрел передел собственности? Те, кому не хватает бабла, решили скинуться, и организовать маленький политический переворотик, чтобы потом им хватило!
        - И воры тоже? - удивился Петро.
        - А мы что, не люди? - усмехнулся Кока. - У нас также в этом деле интерес имеется.
        - И американцы с вами?
        - Они за компанию, - сказал Кока. - Как прикрытие от России, которой передел собственности в Украине сейчас невыгоден.
        - А Евросоюз?!
        - Совершенно глупый вопрос. Каждому здравомыслящему человеку давно понятно, что после второй мировой войны Европа стала подстилкой Соединенных Штатов. Как купленная с потрохами проститутка...
        - Какая может быть выгода от кооперации государства с ворами? - не поверил Петро.
        - Бандитизм и воровство - явления космополитические, и сильно от государственности не отличаются, - пояснил Кокнутый. - Они везде были, есть и будут. А Украина большая - на всех хватит... Откуда дым? Жора, рожа твоя толстожопая! Горим!!!
        Какинаки подпрыгнул со стула и его большой живот врезался в стол, который тут же перевернулся и хлопнул своей ножкой Петро по лбу. От такого неожиданного воздействия Москалюк опять слетел со стула и своим многострадальным задом впечатался в спинку кокиной кровати. Исторгнутый из его глотки вопль походил своей мощностью на рев пожарной сирены, и потому в палату тут же вломились Толян с ментом.
        Картина, представившаяся их взорам, могла бы стать новым сюжетом для очередного адского полотна Иеронима Босха. У кокиной кровати на четвереньках стоял голый герой майдана и, держась рукой за окровавленную повязку на седалище, орал так, что в окне дрожали стекла. В клубах густого черного дыма преступный авторитет, размахивая простыней, пытался сбить пламя, которое яростно пожирало койку Москалюка; а Какинаки, тяжело прыгая вокруг Коки с явно праздной целью, вопил:
        - Это твой сигарный бычок! Это твой сигарный бычок!
        От топота Жоры вибрировал пол (больные снизу опять подняли гвалт), а круглая нищенская люстра под потолком выписывала размашистые восьмерки. Мент спокойно сказал в ухо Толяну:
        - Опять нам партию сорвали, сволочи! Может, ну их на фиг? Пусть сами тушат?
        - Не, - с сомнением покачал головой Толян. - Сами уже не справятся. Я им помогу, а ты дуй пожарников вызывать. Нарды прихвати с собой, чтоб не сгорели...
        Пожар удалось потушить собственными силами, а вот у Петро разошелся шов на больном месте. Пришлось хирургу снова приложить усилия для ремонта нижней задней точки на туловище Москалюка. Закончив дело, врач сообщил:
        - В этот раз шов получился более грубым и теперь напоминает сразу две звезды, связанные тонким лучиком. Имейте в виду, молодой человек, что для пятьдесят первой остается все меньше и меньше места на вашем героическом поприще!
        Петро, скрипнув зубами от злости, ничего на это не ответил...
        * * *
        Мурзик отвлек Петро от горьких мыслей.
        - Надо же, до чего докатились, - сказал он, затушив окурок в земле. - На прошлой неделе я ходил к гаубичной батарее, которая стоит за нами. Там у меня земляк один служит. Точнее - служил... Его недели три назад послали в составе погрузочной команды на станцию получать снаряды. В станционном буфете он купил водки и нажрался, как суслик. Потом вышел на перрон и стал орать гимн Советского Союза. Надо же, накрыло как... Проходившие мимо военные (бес их знает, из какой части, вроде бы из бандеровского батальона "Жмеринка") принялись его вязать. Он начал отбиваться, и они его просто взяли и пристрелили... Вот так вот - просто... Взяли, и...
        Мурзик затих, глядя в стенку окопа. Потом вздрогнул и принялся рассказывать дальше:
        - Так вот. Смотрю, одно орудие в батарее палит непрерывно. И, самое интересное, - рядом с ним стоит толпа гражданских людей. Даже бабы там были. Спросил у одного солдата, пробегавшего мимо, куда оно лупит? Знаешь, что мне ответил твой соотечественник? Он сказал, что дочка одного из заместителей министра обороны организовала экскурсии. Приезжают, в-основном, из Киева, матери городов русских. Стоимость путевки - пятьсот баксов. Плюс, каждый выстрел из гаубицы - сотня. Стреляют лично. Народ развлекается, а снаряды уносятся в город. Я такое первый раз вижу. И могу сказать, что ваше новопостроенное государство долго не просуществует. Поверь мне. Если жизнь людская измеряется сомнительным удовольствием от производства выстрела из тяжелого орудия, то такая мера приведет только к одному последствию - вы сами себя сожрете. И никакие американцы в этом особо не виноваты...
        - Слушай, Кот, а какое у тебя образование? - поинтересовался Петро.
        - Я астроном, - ответил Мурзик. - Учился в одном из ВУЗов Екатеринбурга. Там дешевле было, чем в Москве.
        - Что ж ты не по специальности работаешь?
        - А кому в Грузии сейчас нужна астрономия? - спросил Мурзик. - Она нужна там только для пересчета денег во время инфляции. Кстати, в вашей Украине тоже пора принимать в казначейство работников моей специальности, так как курс гривны растет в астрономической пропорции к доллару. И еще вырастет. Тогда вам потребуется не астроном, а мусоросжигатель, которому совсем не нужно высшее образование. Бросай деньги в печку и все дела...
        Петро вдруг охватила вселенская тоска, и он понял, что подсумок с магазинами под задницей совсем не спасает его от холода. Москалюк взглянул на Мурзика, сидевшего на голой земле и ему почему-то стало жалко астрономического солдата удачи. Он достал из пачки две сигареты и, протянув одну из них грузину, сказал:
        - Держи, Кот. Видишь, как распорядилась нами судьба. Ты - никому не нужный астроном. А я - такой же неугодный миру учитель музыки. И лишь войне мы необходимы до крайности! Без нас война не чувствует себя войной.
        - Хрена с маслом! - воскликнул Мурзик, с благодарностью беря сигарету. - Дело не в профессии. Войне по барабану, кто ты есть. Войне важен сам барабан. А кто в него стучит, ей по-фигу. Вот поэтому - самый лучший выход из ситуации, в которой оказались мы - сдаться к чертовой матери в плен. И чем скорее, тем лучше. Я уже навоевался в вашей чокнутой стране. Поеду лучше в Сомали. Там, в кого ни стрельни, все равно в негра попадешь. Кто мне они? Негры как негры... А здесь вы стреляете в самих себя. Ну вас всех к черту!
        Мурзик встал на ноги, закурил сигарету и вдруг, вспомнив что-то, резко сел обратно.
        - Слушай, Петруха, - сказал он. - Давай вскроем твой пластиковый пакет. Ведь интересно, что один поп другому пишет. Все равно мы в Донецк никак не попадем, потому что сдадимся луганской милиции... Здесь же, в Донбассе, все русские охохлячились до крайности. Типа: моя хата с краю - ничего не знаю. Донецкая республика существует отдельно от Луганской. Даже ежу понятно, что воевать лучше вместе. А здесь - каждый на себя одеяло тянет. Вон, Крым проявил единство, уже в составе России. Попробуй, тронь, не то, что без зубов, без яиц останешься... Поэтому, сдавшись луганским колхозным пацанам, ты в Донецке никогда не окажешься. В связи с этим предлагаю вскрыть конверт, иначе его отберут при обыске и ни ты, ни я ничего не узнаем...
        Петро с досадой вспомнил, что проговорился Мурзику о конвертике еще месяц назад. Тогда можно было купить водку где угодно, и они с грузином крепко пили по какому-то не совсем ясному поводу. Но теперь доводы Мурзика были убедительны, и Москалюк решил поддаться им.
        Тем более, он еще в Киеве, перед отправкой в зону так называемой антитеррористической операции, говорил отцу Пафнутию, что может не попасть в Донецк, так как не знает, куда его пошлют. На что Пафнутий заявил, что Донбасс маленький, и оказаться в Донецке можно запросто. Надо только чаще стрелять и смелее бегать в атаки...
        Петро достал из кармана пластиковый конвертик. Мурзик тут же отобрал его и заявил:
        - Дай я! Вскрывается с легкостью.
        Он вытащил из кармана складной нож и отрезал им одну из кромок. Москалюк выхватил у него из рук уже открытый конвертик и достал из пластика сложенный вчетверо лист обычной бумаги. Мурзик, жадно блестя глазами, тут же навис головой над разворачиваемым листом. Петро посмотрел в бумагу и обомлел. По всей поверхности листа в цветном изображении красовался его зад с выгравированным на нем американским флагом. Внизу страницы корявым почерком было написано: "Серапиоша! Видал, как ныне паства развлекается?".
        Мурзик заржал как конь. Петро же испытал испуг. Он сел на подсумок и отбросил в сторону ненужный более листок. У него тут же возникла догадка, что дрянной отец Пафнутий воспользовался его моральной незащищенностью во время исповеди с последующим сниманием штанов, и подло сфотографировал объект исповедования с помощью мобильного телефона. В голове брезжила лишь одна спасительная мысль - Мурзик не знал, что на листке отпечатан именно зад Петро.
        Грузин подобрал листок и, разглядывая его, веселился от души. Он, смеясь, говорил:
        - Вот как люди развлекаются! Это какой же педик поделился своим сокровищем с попом? И именно этот снимок твой хваленый отец Пафнутий велел передать какому-то священнику в Донецке? И ты хранил его, как самое дорогое на свете? Ха-ха-ха! Вот это клоунада! Погоди, как там зовут этого получателя? Отец Серапион? Отличное змеиное имя! Я всегда знал, что попы - те еще юмористы!
        Мурзик продолжил хохотать, хлопая руками по своим тощим коленкам. Петро, совсем неожиданно для себя, присоединился к нему. Они смеялись хором. До слез. До икоты. И в эти минуты Москалюк вдруг понял, что флаг на ягодицах совсем не повод для того, чтобы чего-то постоянно бояться. Нужно просто быть собой. И все. И никакое ущербное состояние тела не сможет мешать жизни. И не надо сетовать на какой-то немодный в нынешнее время аккордеон или ненужную профессию астронома. Надо просто жить. Жить в мире с собой и другими людьми...
        Петро спросил:
        - Когда сдаваться будем?
        - Завтра, - ответил Мурзик.
        - Может, лучше сейчас перебежать?
        - Не, в темноте грохнуть могут. Подумают, что разведчики.
        Мурзик похлопал себя по карманам и опять вопросительно взглянул на Москалюка. Петро достал многострадальную пачку и выдал приятелю сигарету, не забыв при этом себя.
        Грузин, затянувшись, сказал:
        - Завтра они начнут наступление. Сначала перебабахают наши позиции "Градами", а потом тихонько, излишне не нарываясь, пойдут пешком. Они не боятся погибнуть, и потому в ближнем бою имеют преимущество. Им деваться некуда. Если ваше бандеровское воинство победит, то им - не жить. И они это прекрасно понимают. И понимают то, что не жить их семьям. Поэтому сражаются до последнего человека. Это их земля. И они либо умрут, либо будут жить так, как им хочется. Я им сочувствую. Но все они слишком, как бы это выразиться, шепелявы, что ли...
        - Что ты имеешь в виду? - спросил Петро.
        - А то, что они сражаются по понятиям. Война - не зона с шестерками, паханами, вертухаями и петухами. Война не терпит понятий. Когда русские долбили Чечню, у них взрывались дома (причем, в самой Москве), захватывались заложники, короче - гибла масса гражданских людей. А здесь? Хоть одно здание взорвалось во Львове, или в том же Киеве? Хоть один кинотеатр был захвачен? Нет. Потому что донбасские люди бьются за свою землю и за свой жизненный уклад только дома, и с мирными гражданами не воюют. И вы их называете террористами? Они хоть одну больницу захватили? Или школу? Я в свое время воевал в Африке... Еще кое-где... Короче, такого бардака как здесь, я нигде не видел. И не хочу в нем больше участвовать. Деньги - деньгами, а совесть - совестью. И не надо говорить, что у наемников этой совести нет. Дудки! Поэтому, когда завтра они пойдут в наступление, я лягу на дно окопа и буду петь "Сулико". А потом выброшу автомат из траншеи и подниму руки.
        - Так наемников нигде не любят, - сказал Петро. - Не боишься получить пулю в лоб сразу?
        - Дурак ты, Петя, - произнес Мурзик. - В нашей ситуации лучше быть наемником, чем таким как ты, стреляющим в свой собственный народ. И не надо мне рассказывать, что украинцы чем-то отличаются от русских. Что, у вас один орган для размножения, а у них два? Или вы друг друга не понимаете в языковом плане? Да весь юг России на суржике балакает!.. Еще неизвестно, кого помилуют, тебя или меня. Хотя, если честно, то нам обоим светит профит. Говорят, что военнопленных используют для восстановления разрушенных городов. Ну ничего, поработаем всласть. Вот только после обмена пленными я в вашей сраной Украине больше и часа не останусь. Улечу куда-нибудь в Уганду, слава богу, паспорт у меня болгарский, евросоюзовский... До сих пор не могу понять, как это меня сподобило подрядиться к вам? Ох, и идиот же я был!
        Петро, усмехнувшись, ничего не сказал. Рука его потянулась за фляжкой, которую он положил ранее справа от себя, но уперлась в бронежилет, стоявший торчком возле стенки траншеи. Мурзик, проследив взглядом за этим движением, поинтересовался:
        - Кстати, а откуда у тебя взялся русский бронежилет шестого класса защиты?
        - Пятого, - поправил его Петро, доставая фляжку из-за бронежилета.
        - Все равно. Классная шкура! Неужели тебе его выдали?
        - Ага, как же, - злорадно усмехнулся Москалюк. - Я же не наемник, а доброволец. Это вам вон, все американское бесплатно выдают, даже ботинки...
        - Так мой американский жилет хоть и высшей, четвертой категории, все равно твоему даже в подметки не годится!.. Постой-постой, что ты там про бесплатно говорил? - грузин напрягся. - Ты хочешь сказать, что, будучи добровольцем, покупал снаряжение за свои бабки?
        Воспоминание обожгло Петро противной тоскливой волной стыда. Он вспомнил, как их, героев майдана, добровольцами записавшихся в только что организованную национальную гвардию, привезли в зону антитеррористической операции, проводимой новым правительством в Донбассе. Несмотря на то, что до этого их обучали целый месяц в мотострелковом учебном центре, обмундировать до конца так и не успели. Кроме автомата с магазинами, выданного еще в Киеве во время революции (это был старенький АКМ с нескладывающимся деревянным прикладом, в народе именуемый "веслом"), добровольцев удосужились одеть в новую форму, но об обуви - то ли забыли, то ли на эту часть обмундирования не хватило денег. Петро, например, был обут в простые кеды белого цвета. А про бронежилеты вообще речи не стояло.
        Командир батальона сказал пламенную речь, суть которой сводилась к тому, что у молодого государства нет денег, так как их разворовали свергнутые недавно олигархи (Москалюку тут же вспомнились: Кока, пожирающий бутерброд с черной икрой, и вечно пьяная рожа нынешнего президента). Но это, мол, не снимает ответственности с бойцов, вызвавшихся добровольно защищать Родину. И так далее и в том же духе.
        Выступление командира (бывшего рецидивиста, освобожденного новой властью из тюрьмы, в которой он сидел за разбой) не вызвало в рядах бойцов никакого воодушевления, так как начальник хрустел кожей новеньких форменных ботинок, а каждый здравомыслящий патриот в кедах понимал, что рецидивисты бывшими не бывают.
        Роты развели на отведенные им позиции, и уже тогда Петро начал подозревать, что в этом мире вся существующая природа вещей стала заваливаться в какую-то непонятную сторону. И эта сторона совсем не предназначена для комфортного обитания учителя игры на аккордеоне, а создана для Коки, Жоры Какинаки и командира батальона, в котором теперь служил Москалюк.
        К этим подозрениям его привели так называемые барахолки, расположенные рядом с позициями новоиспеченных гвардейцев. Там торговали военной амуницией. На этих рынках можно было купить все, что угодно - начиная с бронежилета и заканчивая переносным зенитно-ракетным комплексом. Причем, как новыми вещами, так и подержанными. А продавцами являлись крепкие неразговорчивые люди, одетые в камуфляжную форму. Все как один - мордовороты, обвешанные с головы до ног оружием. И все как один - со стеклянными глазами, полными наркотической дури, которой провоняла каждая частичка их одежды. На плече любого из них красовался шеврон, поясняющий, что перед вами находится боец батальона территориальной обороны с названием "Шепетовка". Все знали, что такие батальоны финансируются олигархами и являются, по сути, их личными войсками. В связи с этим в голове у национального гвардейца возникал справедливый вопрос: если в результате революции олигархи были свергнуты, то откуда у них взялись личные войска? А деньги на их содержание? Если деньги украдены у государства, то надо их вернуть и купить Москалюку ботинки. А то как же
он в кедах будет отчизну защищать?
        От таких вопросов у Петро сначала пухла голова, но в один прекрасный момент он плюнул на все неясности и купил себе индивидуальное средство защиты. Российский бронежилет пятого класса в подержанном состоянии стоил двести долларов, а новый - двести пятьдесят. Москалюк не стал жадничать, и приобрел новый. Можно было купить американский за сто, но Петро был уже наслышан о качествах заокеанских средств защиты и потому даже не рассматривал такой вариант. И оказался прав.
        Хотя приобретение не защищало полностью от пуль, выпущенных снайперскими винтовками, но от всех остальных мелких опасностей давало довольно ощутимую гарантию, и Петро уже много раз успел сказать "спасибо" бронежилету и самому себе за предусмотрительность.
        Но недоумение Мурзика по поводу покупки столь нужной вещи вызвало у Петро раздражение, и он хотел было обматерить грузина как следует, но вдруг махнул на него рукой и тяжело вздохнул. Мурзик, угадав состояние своего товарища, перестал скалиться и совершенно серьезно сказал:
        - Кто-то давно сказал: "Пусть мне плохо в моем отечестве, но это - мое отечество!" Или не так сказал? Ну, в смысле, не фиг осуждать меня за то, что я такой мазохист... Эх, Петруха! Ну какого черта ты делаешь в этой стране? Поехали со мной в Зимбабве?
        - Нет, я люблю Украину, - печально покачал головой Петро, отвинчивая с фляжки колпачок.
        - Расистам хорошо везде, а в Зимбабве - тем более.
        - Я не расист, а националист.
        - Хрен редьки не слаще, - задумчиво заключил Мурзик. - Кстати, а что это у тебя во фляжке?
        - Вода, - ответил Москалюк.
        - Погоди, - весело сказал грузин и вытащил из пазухи плоскую никелированную емкость. - Самогон есть. У этих отморозков с батареи еще на прошлой неделе купил. Берег до своего дня рождения. Оно у меня должно через четыре дня случиться. А доживем ли? Обидно, если грохнут, а пойло невыпитым останется. Будешь?
        Петро радостно кивнул головой и запустил свою фляжку вглубь траншеи. Мурзик протянул емкость Москалюку, но вдруг отдернул руку и с подозрением в голосе поинтересовался:
        - А если сейчас эти шахтерские ватники в наступление пойдут? Ты под действием алкоголя не будешь с воплями "Слава Украине" под танки с гранатой бросаться?
        - Нет-нет! Мы же договорились сдаться! - вскричал Петро, возбужденно встряхнув головой.
        - Да тихо ты, Швейк чертов! - прошипел грузин. - Спалишь всю контору...
        И они принялись поочередно прикладываться к фляге, занюхивая самогон рукавами, так как уже третий день сидели в окружении, и последняя банка тушенки была ими доедена утром.
        Глава четвертая
        Февраль 2015 года. Та же местность.
        В блиндаже было бы, конечно, гораздо теплее, но в эту ночь Петро с Мурзиком находились на переднем крае обороны, в самой первой траншее, и должны были нести караульную службу, охраняя сон бойцов своей роты от неожиданного нападения луганских сепаратистов. Но поскольку они приняли решение сдаться, то ни о какой караульной службе даже не вспомнили. В связи с этим рассвет застиг их спящими.
        Они прижались друг к другу как малые дети, и спокойно дрыхли, сидя на подсумках с магазинами. Самогон существенно согрел не только их тела, но и души, уставшие от непрерывного страха и траншейной неустроенности. Храп, раздававшийся из окопа, мог бы послужить прекрасным ориентиром для разведгруппы противника, если б она решила в эту ночь добыть парочку "языков". Но в посылке на передний край разведчиков у луганских бойцов не было никакой необходимости по двум причинам.
        Первая заключалась в том, что сепаратисты и так прекрасно были осведомлены о составе частей национальной гвардии, занимавших позиции напротив них. Им было известно все: численность личного состава, количество и качество вооружения, расположение подразделений и упадническое настроение доблестных защитников новой украинской власти. Это было связано даже не с тем, что беспилотные летательные аппараты чудесно справлялись со своей функцией и шпионили с неба, принося много полезной информации для защитников Луганска. Все дело заключалось в местном населении, которое, используя тайные тропы, болталось туда-сюда через позиции и сообщало сепаратистам обо всем увиденном и услышанном в подразделениях украинских "правительственных войск". В этой части земель, которые до переворота входили в состав Украины, народ не считал Бандеру и Шухевича национальными героями, а называл их вурдалаками, упившимися в свое время человеческой кровью, и потому крайне негативно относился к бойцам национальной гвардии, поддерживая в противовес им луганских и донецких ополченцев.
        Вторая же причина следовала из первой. И звучала она так: зачем что-то разведывать, если и так все известно и с утра должно начаться наступление? И оно началось!
        Лишь только первые лучи солнца появились в небе, как заработала артиллерия и минометы. Москалюк с Мурзиком продрали глаза и сразу поняли, что в их ночном окопном сидении не было никакой необходимости. Лучше бы они спали в блиндаже.
        Похлопав озябшими руками по коленям, Мурзик встал, высунул голову над бруствером и сообщил:
        - Мельтешат. Бегают туда-сюда. Готовятся к наступлению.
        Петро, инстинктивно вжимая голову в плечи при пролете несущихся над головой реактивных снарядов от установок "Град", спросил:
        - Флаг белый будем высовывать?
        - Ты что, дурак? - Мурзик уселся рядом с ним и покрутил пальцем у виска. - Хочешь, чтобы по нам сзади открыли стрельбу твои оболваненные соотечественники? Да и белой тряпки у нас не найдется. Даже белье наше стало уже неизвестно какого цвета от грязи...
        Петро подумал, что насчет оболваненности Мурзик слегка загнул. Оболваненными Петро и его соратники были до майдана и во время переворота. Как только они попали на фронт, многие вещи сразу же встали на свои места. Москалюк вспомнил гнусную рожу бойца, продавшего ему бронежилет. Петро тогда спросил у него:
        - Откуда вы берете эти вещи?
        Боец, недобро сверкнув глазами, ответил:
        - Ты вопросы не задавай! Ты либо покупай, либо пошел в дупу!
        Тут же в голове у Петро возник стройный ряд, в который вместе с продавцом жилета встали его командиры батальона и роты. Последний до майдана находился под следствием по подозрению в распространении детской порнографии, и переворот спас этого педофила от бурной жизни, ожидавшей его в местах не столь отдаленных. Звали его - Василий Нечипурло. И был он крайне неприятной и скользкой личностью. В памяти Петро всплыла его недавняя речь, которую он произнес перед бойцами своей роты.
        - Указом президента мне дано право расстреливать своих подчиненных за трусость! - орал он. - А там, где я не справлюсь, поможет батальон территориальной обороны "Бердичев", который стоит за нашими позициями! Кто захочет сбежать с поля боя, будет уничтожен! Украине трусы и предатели не нужны! Слава героям!
        Эти воспоминания вызвали у Петро чувство гадливости, которое подступило к горлу. Москалюк сглотнул и спросил у Мурзика:
        - Слышь, Кот, куда они долбят?
        - По траншеям второй линии и позициям гаубичной батареи, - ответил тот. - По нам смысла нет стрелять. В первой линии было всего несколько человек - караульных типа нас.
        Вдруг сверху посыпалась земля, и в траншею свалился человек. Он выругался, встал на ноги и Петро с Мурзиком увидели перед собой Ваську Нечипурло, облаченного в полную боевую экипировку (даже каску на голову успел напялить).
        - Чего расселись?! - проорал командир роты. - Ватники наступают! К бою!
        Он тут же высунул голову из траншеи и дал бесполезную автоматную очередь в сторону позиций сепаратистов.
        Петро с Мурзиком прекрасно поняли причину появления командира роты на переднем крае обороны. Во время артобстрела их окоп был самым безопасным местом на позициях батальона. Посылать снаряды туда, где сидят всего несколько бойцов, слишком накладно для любой армии. Если б командир роты хотел просто спрятаться - никто бы ему и слова не сказал. Но зачем стрелять? Своей беспорядочной стрельбой Нечипурло отрубал возможность сдачи в плен двум приятелям. Кто же будет брать в плен врага, до последнего момента посылающего в твою сторону пули? Лучше отправить в подарок парочку мин (благо, они могут падать почти отвесно), и уничтожить противника, чтоб знал, как отстреливаться, сволочь! А можно (что еще проще) забросать его гранатами!
        Москалюк встретился взглядом с Мурзиком и поразился выражению его глаз. Они стали холодными и безжалостными. На Петро в этот момент смотрел не веселый друг-грузин, а обычный наемник, бездушно выполняющий убийственную работу за деньги. И планам этого наемника мешал появившийся в окопе Нечипурло. Петро осознал, что Мурзик давно решил сдаться, и если бы вчера Москалюк не поддержал его предложение, то сейчас валялся бы он уже на дне окопа с перерезанным горлом.
        Петро вдруг догадался, что должно произойти в следующую минуту. Но он этого не хотел! Как бы ни был противен ему командир-педофил, он не желал ему смерти от выстрела в затылок. Он вообще не хотел больше никаких смертей! Поэтому Москалюк округлил глаза и замотал головой как конь, показывая всем своим видом, что он против того, что собирается сделать Мурзик. Тот прищурил глаза, усмехнулся недобро и кивнул головой в знак того, что уступает желанию Петро. Но возникшую проблему все равно надо было решать как можно быстрей. И Мурзик профессионально справился с этим делом.
        Он, досылая патрон в патронник, щелкнул затвором своего автомата и жестко приставил дуло к дергавшемуся от производимой стрельбы заду командира роты. Сия часть командирского тела не была защищена бронежилетом. Почувствовав уткнувшийся в пятую точку твердый посторонний предмет, Нечипурло испуганно замер.
        - Дернешься, прострелю насквозь! - крикнул угрожающе Мурзик. - Ну-ка, Петруха, отбери у него оружие! И про пистолет с ножом не забудь!
        Петро быстро обыскал Ваську и отобрал у него все имеющееся оружие, не забыв про гранаты, а также - фляжку с загадочно булькнувшей в ней жидкостью. Мурзик развернул командира роты к себе лицом, рукой ловко приподнял висевшую спереди часть бронежилета, приспособленную для защиты гениталий, и двинул тому коленом в пах. Нечипурло, удивленно всхрюкнув, сложился пополам и сполз на дно окопа.
        Мурзик, сорвав с головы командира каску, дал ему в ухо кулаком и спросил:
        - Кого ты, сука, генацвалоноидом обзывал?!
        Васька, не понимая, где у него больше болит, в паху или ухе, ответил:
        - У-у-уй!
        Петро крикнул, перекрывая рев проносящихся над головой снарядов:
        - Да не трогай ты это говно! Хватит!
        Грузин выложил на бруствер автомат Нечипурло и уселся на землю. Москалюк расположился рядом с ним. Шум канонады немного стих. Петро спросил у Мурзика:
        - Ты зачем его автомат наверх выложил?
        - Затем, чтобы наступающие сразу поняли, что в окопе им ничто не угрожает. Типа - даже если кто и есть, то безоружны.
        - Так, может, давай и наши автоматы выложим?
        - Нет, у нас тут гусь, которого бояться надо, - ответил грузин и направил свое оружие на Нечипурло, сидевшего в двух метрах от них.
        Тот, кряхтя, приходил в себя.
        - А, может, ополченцы просто забросают гранатами траншею (от греха подальше) и пойдут цепью на вторую линию обороны? - предположил Петро.
        - Нет, - ответил Мурзик. - Ну неужели за год ты не понял, с кем воюешь? Тактики массовых атак здесь не может быть! Это тебе не вторая мировая война. У ополченцев мало людей. Территория, на которой мы воюем, находится в составе Украины с начала образования Советского Союза. До этого она была русской. За все эти годы народ сильно охохлячился, и потому сейчас основной принцип здешнего населения - моя хата с краю, ничего не знаю! Потому ополченцы очень дорожат людской силой и никакими цепями не наступают. А наступают они небольшими группами, лавируя между очагами сопротивления. Если бы не русские добровольцы, которые едут сюда со всей России, окрыленные идеей "Наших бьют!", то две самопровозглашенные республики давно бы загнулись. Потому что не хватило бы людей! А местное население, поддерживая морально ополченцев, либо бежит в Россию, либо продолжает тупо ходить на работу, хотя никакой работы там уже нет. Вспомни случай с вон той мразью, которую ты сегодня несправедливо пожалел!
        И Мурзик ткнул дулом автомата в сторону стонавшего Васьки.
        Петро вспомнил жуткую картину месячной давности. Их рота тогда меняла место дислокации. Из одного городка они переместились в другой и на окраине его вырыли окопы. Во время движения ротной колонны по улице никто из местного населения цветов под ноги бойцам не бросал и на шеи не вешался. Улицы были пусты. И лишь за приоткрытыми занавесками на окнах домов мелькали нечаянно встретившиеся с глазами гвардейцев взгляды, полные страха и ненависти.
        Возле небольшого универсама Нечипурло остановил роту и приказал:
        - Первый взвод за мной!
        Он ринулся в магазин, и назначенный взвод отправился следом. В эту команду попали и Петро с Мурзиком.
        В магазине Васька громко крикнул:
        - Берите все, что нужно и выносите! Я плачу!
        Взвод взревел от восторга! Нахватали, естественно, водки и пива. Когда столпились у кассы, Нечипурло приказал:
        - Выносите!
        Продавщица - серьезно (но не критически) пожеванная жизнью дама - возопила:
        - Как это выносите?! А платить кто будет, Пушкин, что ли?
        Васька подошел к ней, схватил за волосы и сильным движением ударил женщину лицом о кассу. Весь прилавок тут же залила брызнувшая из ее носа кровь. Но на этом доблестный командир национальной гвардии не остановился. Обойдя рыдавшую продавщицу, он остановился сзади нее и задрал юбку. Плотоядно ухмыльнувшись, Васька заявил своим бойцам:
        - Ну, чего смотрите? Тащите все. Я вас догоню.
        Бойцы стали выносить кульки из магазина. Местные жители, поневоле оказавшиеся свидетелями воинского произвола, жались к прилавкам, сверкая глазами, полными злобы. Среди них были мужчины, но они даже не дергались... Петро, не зная, что делать, тупо застыл у кассы. И лишь один Мурзик нашел выход. Он подскочил к Ваське сзади и заорал:
        - Тронешь ее, я трону тебя!
        Возможно, Мурзик имел в виду просто тумаки, предназначенные насильнику, который собирался воспользоваться незавидным положением беззащитной женщины. Но, по-видимому, Васька вспомнил анекдоты про грузинов, ходившие по всему пространству бывшего Советского Союза. Согласно этим анекдотам грузины имели богатый половой опыт и совсем не гнушались гомосексуализмом, особенно - если ненароком оказывались сзади волнующего их объекта. Поэтому Нечипурло резко обернулся к Мурзику и встретился с его ледяным взглядом. В итоге продавщица избежала сексуального насилия, но осталась с переломанным о кассу носом, что все равно никак не вязалось с освободительной миссией национальной гвардии...
        Петро сплюнул на дно траншеи и покрутил в руках отобранную у Васьки фляжку.
        - Как ты думаешь, что там? - спросил он у грузина.
        - Отвинти крышку и узнаешь, - посоветовал Мурзик.
        - Коньяк там, - подал слабый голос Васька. - Армянский.
        - Надо же, как отцы командиры живут! - удивился грузин. - Петруха, дай-ка хлебнуть.
        Москалюк отдал фляжку.
        Мурзик скрутил колпачок и присосался к отверстию. Его могучий кадык заходил по горлу, как насос на нефтяной скважине - тяжко и равномерно. Отпив хорошенько, грузин отдышался и, передав фляжку Петро, с восторгом заявил:
        - Давно такого чуда не пил!
        Москалюк тоже глотнул, крякнул от удовольствия и сказал:
        - Эх, пожрать бы еще что-нибудь!
        - Скоро нас накормят ополченцы, - сказал Мурзик.
        - Ах, так вы тоже сдаться захотели? - лебезящим голосом поинтересовался Нечипурло. - Простите меня, я не знал! Пробираясь к этому окопу, я думал, что вы при начавшемся обстреле давно смылись! Я не ожидал вас застать здесь! Но раз ваши цели совпадают с моими, то почему бы нам не выпить вместе?
        И просительный взгляд Васьки уперся в Москалюка, державшего заветную емкость в руке. Петро переглянулся с Мурзиком, и они хором рассмеялись.
        - Дай ему хлебнуть, - распорядился Мурзик.
        Петро встал, сделал шаг в сторону Васьки, и всунул тому в рот горлышко фляги. Нечипурло задвигал щеками и инстинктивно ухватился руками за сосуд. Мурзик тут же заорал:
        - Эй! Хорош! Всю флягу высосет!
        Петро отнял емкость от губ Васьки, сел на прежнее место и сам хлебнул из горлышка. Коньяк оказался не то, чтобы очень, но все равно неплохим (ибо командир роты никак не тянул на того, кто пьет коньяки из категории "чтобы очень"). На старые самогонные дрожжи Петро с Мурзиком развезло - как юных пионеров со стакана плодово-ягодного вина "Золотая осень". Грузин от доброты душевной еще раз дал хлебнуть коньяка Нечипурло и принялся петь песни. Командир роты тут же стал ему подпевать, хотя ни слова по-грузински не знал.
        Незнание языка совсем его не остановило, потому что владение интернациональной нотной грамотой и так всегда помогает в жизни. Особенно, если использовать такие слова как "ла-ла-ла", "вау-у-у" и "тру-ля-ля". Вытье и труляляканье Нечипурло существенно усилило объемность звучания грузинских композиций, и Мурзик благодарно кивнул головой ротному. Но дуло автомата, направленное в пузо неожиданно появившегося бэк-вокалиста, в сторону не отвел.
        Петро, не обращая внимания на возникнувшую гротескную ситуацию, просто наслаждался концертом и больше ни о чем не думал. Ни о принципах национализма, ни о жизни, закатившейся в тупик. Он даже не вспоминал свою американизированную задницу, в этот трагический момент утрамбовавшую подсумок с автоматными магазинами в холодную зимнюю землю. Ему было просто хорошо. И все. И свист пролетавших над головой снарядов больше не беспокоил Москалюка, так как летели они дальше него и несли смерть не ему...
        Неожиданно рев канонады стих и в рассветную красноту неба рванулся уже ничем и никем не заглушаемый звук чистого и бархатного баритона Мурзика. Последние строчки песни он пропел по-русски:
        - Где же ты моя, Сулико-о-о!
        Москалюк попытался захлопать в ладоши, но не смог, так как этому помешала фляжка, зажатая в одной из его рук. Тогда, сохраняя ситуационный напор, он предложил:
        - Может, споем гимн Украины?
        Лицо Мурзика странным образом скуксилось, а Нечипурло, покрутив пальцем у виска, вообще перевел глаза вправо по траншее и легонько засвистел одну из популярных блатных песенок.
        Петро, помолчав несколько секунд, спросил у грузина:
        - А про Хас-Булата знаешь?
        Мурзик, усмехнувшись, ответил:
        - Знаю, конечно. Кто ж эту песню не знает? Но она совсем не грузинская и потому - петь ее сегодня у меня нет никакого настроения.
        - Как хочешь! - воинственно воскликнул Петро. - А я вот возьму и спою!
        Мурзик приглашающе взмахнул рукой. Москалюк раскрыл рот и взревел:
        - Хас-Булат уда-а-лой, бедна сакля твоя-я-я! Золотою казно-о-ой я осыплю тебя-я!
        Нечипурло тут же подключился. Но уже не трулялякал, а пел нормальными словами. У него был чудесный тенор, и песня зазвучала довольно гармонично. Грузин принялся дирижировать левой рукой, так как правая у него была занята автоматом, все еще направленным в живот своего ротного командира. И он совсем не собирался снимать его с мушки, хотя давно заметил две фигуры, тихо возникшие над головами певунов.
        В утренних лучах восходящего солнца эти фигуры совсем не казались какими-то сказочными персонажами, появившимися из воздуха только для того, чтобы обозначить
        красоту прекрасного зимнего утра, укутанного легкими струями тумана. Они, скорее, являлись реальными гвоздями мироздания, готовыми в любую секунду разрушить красочный лубок идеализма автоматной очередью с целью сообщить окружающей их материи, что она всегда находится под пристальным наблюдением, и нечего ей, этой материи, слишком расслабляться под пение всяких окопных алкоголиков.
        Мурзик, упоенно дирижируя левой рукой, радостно глядел на двух новоявленных
        архангелов и улыбался им младенческой открытой улыбкой. Москалюк и Нечипурло гостей не видели, так как сидели на дне траншеи спиной к линии фронта. Потому, увлеченные творческим порывом, они продолжали орать красивую народную песню (на самом деле - сочиненную русским офицером более ста пятидесяти лет назад) о любви молодого джигита к прекрасной чужой жене, которая завершилась обычной горской традицией, связанной с обязательной смертью женщины от кинжала и отрезанием головы ее законному мужу.
        Архангелы же выглядели довольно обыденно для этой местности, уже более полугода пожираемой гражданской войной, и поэтому никакого удивления не вызывали. Один из них был одет в простой зимний охотничий костюм болотного цвета, другой же красовался полной казачьей амуницией и напоминал балаганного клоуна из цирка, ноги которого постоянно спотыкаются о громадную кривую саблю.
        Молодой парень, надевший на себя казачью форму, был ростом полтора метра максимум, а шашка (видать, доставшаяся в наследство от не расказаченного в свое время деда) имела слишком большую длину для такого наследника и потому сильно ему мешала. Это можно было заключить из того, что в момент появления казака на бруствере она застряла у него между ног, где благополучно и осталась. Владелец холодного оружия не стал ее поправлять, так как был занят папахой, периодически съезжавшей ему на глаза.
        Тем не менее - оба были вооружены автоматами, и представляли собой ту силу, которой нужно было обязательно сдаться в плен. В связи с этим грузин и не дергался. Он продолжал дирижировать, не забывая при этом подмигивать бойцам луганской милиции, которыми и являлись появившиеся на бруствере окопа личности.
        Как у человека образованного и много читавшего, в мозгу у Мурзика вдруг всплыла мысль о цикличности истории. И тут же возникла картина давно прошедших лет, свидетельствовавшая о том, что казачество неистребимо и потому повод для смеха на войне всегда найдется.
        Касалась эта картина короля Пруссии Фридриха Второго, прозванного Великим. Тогда, в эпоху Семилетней войны, которая случилась в восемнадцатом веке, после одного из сражений к нему в ставку привели нескольких захваченных в плен казаков. Оказалось, что в момент наступления, следуя четкому приказу русского военачальника, казаки начали стремительный рейд в тыл прусскому войску. Неизвестно, чем бы закончилось сражение, если б они смогли выполнить этот приказ до конца. Но на пути героев неожиданно оказался обоз! И на этом сражение для них закончилось. Казаки захватили обоз, разграбили его и, нахлебавшись добытого в бою вина, завалились спать в телегах, не дожидаясь, так сказать, финального свистка.
        Пред очами короля несколько особей из казачьего войска еле стояли на ногах, и даже слово "мама" не могли произнести! Фридрих, обращаясь к своей свите, с глубоким огорчением сказал:
        - Господа! Посмотрите, с какой сволочью мне приходится воевать!
        Теперь, глядя на новоявленное проявление казачьего духа, Мурзик тихо млел от коньяка и смеха. Но, понимая всю серьезность жизненной ситуации, возникшей в данный момент, веселья своего сильно не показывал.
        Петро, допев песню, присосался к фляжке. Глотнув, как следует, из горлышка, он
        протянул ее грузину со словами:
        - На, Кот, тут есть еще немного...
        - Вы позволите? - вежливо спросил Мурзик, посмотрев вверх.
        - Да, - ответили оттуда, - только сначала медленно положи на дно траншеи автомат.
        Мурзик выполнил приказание и, забрав у замершего от неожиданности Петро фляжку, дососал остававшиеся в ней капли коньяка. Москалюк с Нечипурло сидели молча и даже не делали попыток посмотреть вверх. Оттуда донеслось:
        - Мы думали, что укропы, ввиду очередного срыва мобилизации, загнали на передовые позиции какой-нибудь оперный театр. Плюс - парочку грузинов туда добавили. Так сказать - для обновления репертуара.
        - Нет, - гордо ответил Мурзик. - Грузин здесь один. И это я!
        - Наемник, что ли? - спросили без удивления.
        - Был, - кратко ответил грузин.
        - Ну, тогда вылазь на свет божий первым. И не дыши на нас. А то еще сами окосеем...
        Мурзик выпрыгнул из окопа, встал на бруствере и профессионально сложил руки за головой. Его тут же обыскал тот ополченец, который был в камуфляже. Казак, держа шашку между ног как кобылу, водил автоматом из стороны в сторону и изображал кипучую военную деятельность.
        Следующим вылез Нечипурло. Для него, в отличие от видавшего виды грузина, сдача в плен происходила впервые (если не считать задержания его органами внутренних дел годом ранее), и потому он мельтешил, нарочито подставляя ополченцам при обыске нужную в данный момент часть своего тела (чтобы им было удобнее).
        - Да не суетись ты! - прикрикнул на него боец в камуфляже. - Стой ровно. А то - как проститутка перед клиентами.
        Нечипурло застыл.
        После того как был обыскан Петро, ополченец в камуфляже сложил отобранные у пленных документы в пачку и засунул их себе в карман. Спрыгнув в окоп, он собрал оружие, вылез и сказал:
        - Так. В колонну по одному, шагом марш!
        - А нас не пристрелят сзади? - поинтересовался Петро.
        - Кто? - удивился ополченец. - Ваш батальон в полном составе драпанул вглубь позиций еще в самом начале артподготовки. Побросали все оружие. Короче - как обычно. Вы только по городам можете из пушек палить. А как в самих полетят снаряды - тикаете дальше, чем в бинокль видно... Ничего, в этот раз далеко не убегут. В трех километрах дальше уже позиции армии Донецкой Народной Республики.
        - А как же батальон территориальной обороны "Бердичев", который стоял за нами?
        - Ты думаешь, они лучше вас? Зря. Драпанули с посвистом первого снаряда. Получать по кумполу - не своим в спины стрелять. Разные вещи...
        Они пошли гуськом в сторону небольшого поселка, видневшегося вдали. По полю сновали вооруженные люди, одетые в самую разную одежду. Кое-где двигались такие же вереницы бойцов правительственных войск, захваченных в плен. Лица их, в-основном, никакой печали не выражали, а наоборот - были полны радостным облегчением, связанным с окончанием военных действий, которое наступило для них этим утром. Петро вспомнились слова одного из волгоградцев, подшутивших с его задом в Турции, о том, что любая война на Украине будет созвучна с кинофильмом "Свадьба в Малиновке". Он немного подумал над этим и пришел к выводу, что утверждение москалей соответствует истине.
        Подтверждение этой мысли Петро получил из разговора конвоиров, шедших сзади. Ополченец, одетый в камуфляж, говорил казаку:
        - Павлик! Ну сколько можно таскаться с этой древней саблей? Выбрось ты ее от греха подальше. Тебе не надоело об нее спотыкаться? Когда-нибудь ногу сломаешь, ей-богу!
        - Нет! - отвечал казак. - Это не сабля, а шашка! Надо понимать разницу... Еще мой дед рубил ею головы всякой нерусской сволочи! Она всегда воевала за Россию. И сейчас пришла ее пора! Я скорее сдохну, чем брошу ее!
        - Ну и спотыкайся дальше, - продолжал боец в камуфляже. - Разобьешь себе башку, а сабля, то есть, прости - шашка, воткнется тебе же в зад.
        - Не-ет! - не соглашался боец. - Эта шашка своих не сечет!
        Ополченец в камуфляже, по всей видимости, более опытный в житейских делах, убеждал:
        - Сечет, не сечет - дело десятое. А вот в задницу, бывает, втыкается все подряд, не разбирая, свой ты или чужой. Ненароком споткнешься и будешь потом ходить с саблей в жопе. До смерти...
        - К шашке это не относится, - утверждал казак, придерживая предмет спора рукой и зачем-то оглядываясь назад.
        На поселковой площади собрали всех пленных, захваченных в ходе недавней операции, произведенной силами народного ополчения Луганской и Донецкой республик. Операция впервые проводилась согласованно, поэтому пленных было много. Батальон правительственных войск, в котором служили ранее Петро с Мурзиком, стоял как раз на стыке позиций армий ДНР и ЛНР.
        Как известно из исторического опыта человечества, в любой (а тем более, - гражданской) войне - правых и неправых не бывает. Потому что мир не состоит из черного и белого цветов. Как, впрочем, и из красного и белого; черного и сиреневого; синего и зеленого, - ну, и так далее, в том же духе... И в этот тяжелый жизненный час Петро осознал, что на площади шахтерского поселка он присутствует зря. Это не означало, что находиться в роли говновоза на улицах какого-нибудь немецкого городка было бы лучше, но проталкивать украинский язык автоматом туда, где он был абсолютно не нужен, явно не следовало.
        Пленных (их оказалось около сотни) построили в две шеренги. Перед строем появилась группа ополченцев, которая стала разбираться с документами. И тут в груди Москалюка похолодело. Одним из ополченцев был Сергей! Тот самый каверзник, благодаря которому американская символика оставила на заднице Петро столь неизгладимый след!
        Петро знал, что воинские части сепаратистов хорошо организованы и сформированы благодаря опыту бывших военнослужащих российской армии. Многие из них, уйдя в отставку в сорокапятилетнем возрасте, неуверенно чувствовали себя в роли гражданских лиц. И потому ринулись в Донбасс. Так сказать - из чувства солидарности с русскоязычным населением. И их можно было понять. Пенсия - есть! Дети уже взрослые. Квартиры от государства получены. Почему бы не продолжить делать то, чему ты хорошо обучен? Ведь большую часть своей сознательной жизни они занимались именно этим. А в России армия всегда была армией, в отличие от Украины, где все, связанное с военным ведомством, рассматривалось чиновниками, как воровская кормушка. Ибо - зачем Украине армия, если воевать не с кем? Россия не лезет. А Соединенные Штаты и так делают на Украине все, что хотят...
        Кроме того - Петро знал, что в частях ополченцев находится довольно значительное количество добровольцев, прибывших из многих стран мира. Как правило - молодых людей. Кто-то пришел воевать с новой властью Украины (которую считали откровенно фашистской), а кому-то просто не сиделось дома. И Сергей, похоже, был одним из них!
        Петро вспомнил, что даже фамилия Сергея ему неизвестна. Покопавшись более основательно в памяти, Москалюк понял, что не знал ее никогда. Да и не в фамилии было дело. А дело было прежде всего в том, что этот человек владел тайной, от которой теперь зависела жизнь сдавшегося в плен Петро...
        Сергей (по всей видимости, он был у ополченцев неким начальником), держа в руках пачку документов, листал страницы военных билетов и называл фамилии. Пленные отвечали коротким криком: "Я"! Вдруг в стопке официальных бумаг оказался какой-то белый листок. Сергей развернул бумагу и с удивлением уставился в нее взглядом. Даже с такого приличного расстояния Петро узнал в этом листке фотографию своего зада. Он понял, что Мурзик не выбросил ее, а заботливо вложил в свои документы, и теперь это "сокровище" досталось ополченцам. Сердце Москалюка обдало чудовищным холодом. Эта стужа была гораздо ужасней космического мороза, пожиравшего пламя звезд. Никакой абсолютный ноль не мог сравниться с тем куском льда, который возник в груди у Петро и заставил его пошатнуться в строю.
        Мурзик, стоявший рядом с ним, схватил его под руку и тихо спросил:
        - Петруха, что с тобой?
        - Все нормально, - ответил Петро, медленно приходя в себя.
        Сергей, рассмотрев изображение, вдруг звонко рассмеялся. Окружавшие его соратники недоуменно посмотрели на него, и он, махнув на них рукой, выстрелил взглядом в строй пленных. Его глаза быстро прошлись по первой шеренге, и пошли в обратную сторону. Петро, стоявший во втором ряду, просто зажмурился. Но, услышав второй взрыв смеха, взглянул на окружающий его мир и встретился взглядом с Сергеем.
        Тот, по-приятельски подмигнув своей жертве, отвернул голову в сторону окружавших его военачальников, и начал им что-то рассказывать. Но звук разговора вдруг заглушил рев моторов и скрежет гусениц. Из-за угла на площадь выехали три самоходные гаубичные установки.
        "Акация" - подумал Петро, вглядываясь в стопятидесятидвухмиллиметровые пушки, торчавшие из башен самоходок. На каждом дуле красовался жуткого вида набалдашник, именуемый дульным тормозом. Москалюк вспомнил веселого эстонского хирурга и ворвался в восхитительный своей бесчувственностью обморок, внутри которого было все равно, что сейчас происходит на свете, с какой речью президент выступает в Верховной Раде, и зачем на площадь маленького поселка въехали бронированные чудовища.
        Но Мурзик не дремал. Он подхватил обмякшее вдруг тело Петро и хорошенько его встряхнул. Москалюк открыл глаза.
        - Ты что? - прошипел Мурзик.
        - Все нормально, - слабым голосом ответил Петро.
        Вдруг раздался громкий свист и позади строя бабахнуло! Петро почувствовал резкую боль в районе своего копчика и услышал чей-то крик:
        - Ложись! Укропы минометами шпарят!
        Но было уже поздно. Осознав, что он ранен, Петро привычно потерял сознание и повалился ничком на асфальт. Он уже не видел, как Мурзик, подволакивая поврежденную осколком правую ногу, пытается снятым с себя бушлатом сбить пламя с его горящей задницы, и как Нечипурло бежит к ним с огнетушителем в руках, сдернутым с пожарного щита. Петро находился в состоянии, полном прекрасной бессознательности, и совершенно не желал возвращаться в этот ужасный мир, постоянно атакующий его в самую многострадальную часть бренного тела...
        Шелест ветра
        БИОКОРРЕКТОР. Все! Игра закончена. Моя взяла!
        ДЕМИУРГ. Ничего подобного! Это лишь один из моих ходов. У меня, кстати,
        еще фигуры есть.
        БИОКОРРЕКТОР. Да-а-а? Никогда бы не подумал... И что за фигуры?
        ДЕМИУРГ. Так я тебе и сказал! Играем дальше.
        ГОЛОС 1. Стоять на месте!
        ГОЛОС 2. Не шевелиться!
        ДЕМИУРГ. Чмондеры!
        БИОКОРРЕКТОР. Атас! Полундра!!!
        ГОЛОС 1. Как-как? Чмо... кто?
        ГОЛОС 2. Вроде как чмондеры.
        ГОЛОС 1. Это кто такие?
        ГОЛОС 2. Вроде как мы.
        ГОЛОС 1. Стоять, сказал! Не дергаться!
        БИОКОРРЕКТОР. У-уй!
        ГОЛОС 2. И тебе того же желаю.
        ДЕМИУРГ. А я и так стою, господин зондер! Не дергаюсь!
        ГОЛОС 2. Ну и молодец, уши почти целыми останутся.
        ЗОНДЕР 1. Ну-с, и откуда вы такие творческие?
        БИОКОРРЕКТОР. Из интерната, господин зондер. Ай! Носу больно!
        ЗОНДЕР 1. С какого курса?
        БИОКОРРЕКТОР. С последнего. Ай, отпустите нос, пожалуйста! Мне трудно
        разговаривать...
        ЗОНДЕР 1. Ничего страшного. Гундосость болтовне мешать не может.
        Некоторые даже умудряются петь с успехом.
        ЗОНДЕР 2. Так это вы являетесь организаторами всех войн на этой планете?
        БИОКОРРЕКТОР. Нет, господин зондер. Здесь до нас многие побывали!
        ЗОНДЕР 2. Но сейчас внизу разгорается большая война и именно вы играли!
        БИОКОРРЕКТОР. Нет, господин зондер! Война и так готова была вспыхнуть. Мы
        просто подключились к ней параллельно!
        ЗОНДЕР 1. Да-а-а? Ну-ну, параллельщики... Разберемся!
        БИОКОРРЕКТОР. А нельзя ли отпустить мой нос? Ну, пока вы разбираться будете...
        ЗОНДЕР 2. Не отпускай, смоется... Ну-ка, скажите, кто прозвал нас
        чмондерами?
        БИОКОРРЕКТОР. Э-эм-м-м...
        ДЕМИУРГ. Анчоус, господин зондер!
        ЗОНДЕР 2. Кто это?
        ДЕМИУРГ. Воспитанник нашего интерната. С двадцать третьего курса.
        Маленький такой...
        ЗОНДЕР 2. Разберемся. Я вам покажу чмондеров! Марш в
        интернат! Доложить космократорам! Пошли вон отсюда!
        БИОКОРРЕКТОР. Ай! Больно!
        ДЕМИУРГ. Ой! Еще раз ой! Зачем же пинками?!
        ЗОНДЕР 1. Во-о-он!!! Надо же, чмондеры!..
        ЗОНДЕР 2. Что ты так переживаешь? Молодежь - всегда молодежь. Себя
        вспомни.
        ЗОНДЕР 1. Давно это было... Слушай, а мы ведь тоже веселились вовсю!
        ЗОНДЕР 2. Да. И космократоров обзывали идиотократорами.
        ЗОНДЕР 1. Надо же... Как быстро время идет! Уже и память кое-где
        притупилась.
        ЗОНДЕР 2. А помнишь, как мы с тобой на этой планете играли в подобные
        игры?
        ЗОНДЕР 1. Не помню.
        ЗОНДЕР 2. Как же! А кто Всемирный Потоп тут устроил? Пушкин?
        ЗОНДЕР 1. Пушкин? Кто это?
        ЗОНДЕР 2. Да так, к слову пришлось. Заглянул я немного вниз и слегка пропитался
        историей... Но это к делу не относится. Так кто Всемирный Потоп устроил, а?!
        ЗОНДЕР 1. А куда мне было деваться, если ты нечестно играл?!
        ЗОНДЕР 2. Я как раз играл честно! А ты взял и устроил потоп!
        ЗОНДЕР 1. Нечего было строить башню! Видите ли, до неба достать хотел...
        ЗОНДЕР 2. Так ты там и сидел в тучах! А как тебя еще сбить? Копьем, что ли?
        ЗОНДЕР 1. Зато я тогда выиграл!
        ЗОНДЕР 2. Да. Правда, целый мир водой залил, и языки все перепутал. Теперь не
        поймешь, чем Пушкин от Омара Хайяма отличается.
        ЗОНДЕР 1. Ну-ка, ну-ка... Неправда. Поймешь. Слогом отличается.
        ЗОНДЕР 2. А языком?
        ЗОНДЕР 1. При чем тут язык? Поэт - всегда поэт.
        ЗОНДЕР 2. Короче, что с этими негодяями делать?
        ЗОНДЕР 1. Погоди. Здесь, я смотрю, кто только не играл. Мы давно сюда не
        заглядывали, потому что планета находилась в стадии консервации. Сейчас в
        отношении нее имеются совершенно другие планы. Потому мы здесь и появились.
        Опоздали бы немного и все. Накрылась бы планета ядерным тазом. С их игрушками...
        ЗОНДЕР 2. Но работы по переустройству планеты начнутся только через пять тысяч
        лет.
        ЗОНДЕР 1. Разве это срок?
        ЗОНДЕР 2. Тебе охота тут торчать?
        ЗОНДЕР 1. Нет, конечно. Что ты предлагаешь?
        ЗОНДЕР 2. Давай этих двух недотеп назначим контролерами над планетой. Пусть
        готовят ее к обновлению.
        ЗОНДЕР 1. Ты что?! Да они же юные террористы! Пусти козла в огород (как говорят
        внизу)!
        ЗОНДЕР 2. Вот-вот. Пусть поймут, что такое зондерство! Когда хочется сыграть, а -
        нельзя!
        ЗОНДЕР 1. Ладно. Сейчас отправимся в интернат и разберемся со всеми. С
        космократорами, которые вместо контроля над учениками сами играют в азартные
        игры (две войны планетарного масштаба устроили); с самими студентами,
        беспорядочно шляющимися в космосе, ну и, конечно, с Анчоусом, поимевшим
        наглость обозвать нас таким противным прозвищем!
        ЗОНДЕР 2. Согласен. Но сначала, может, доиграем их партию? Зачем кону пропадать?
        ЗОНДЕР 1. Не впадай в детство! Ну что тут интересного? Прошел - не прошел. Тоже
        мне, игра... У нас там осталась звездная война межгалактического масштаба! Флот
        Шмордона подходит к границам империи Джоппуры! Мои шмордонцы
        сейчас будут вставлять твоим джоппурцам плазменные протуберанцы во все
        места!
        ЗОНДЕР 2. Проклятая работа! Так, быстро направляемся в интернат. Решаем все
        вопросы, и возвращаемся к игре. Кстати, мои джоппурцы еще покажут твоим
        шмордонцам!
        ЭПИЛОГ
        ИСКУПИТЕЛЬНЫЙ УРОВЕНЬ
        Шелест ветра
        ДЕМИУРГ. Тьфу, противно-то как!
        БИОКОРЕКТОР. Что именно?
        ДЕМИУРГ. Все! Даже космократоры лебезили, как последние шавки!
        БИОКОРРЕКТОР. Еще бы! У самих рыло в таком пуху, что вякать не приходится.
        ДЕМИУРГ. Хоть бы кто-нибудь за нас вступился!
        БИОКОРРЕКТОР. А что мы? Вон - Анчоуса жалко. Так и оставили его кандидатом в
        космократоры.
        ДЕМИУРГ. Действительно... На него страшно было смотреть. Бедняга!
        БИОКОРРЕКТОР. А ведь это ты его сдал...
        ДЕМИУРГ. Попробуй тут, не сдай... Чмон... тьфу ты! Зондеры все-таки! И
        вообще, что за претензии? Если б не я, тебе бы нос открутили!
        БИОКОРРЕКТОР. Ладно, ладно... Я так понимаю, что мы неожиданно стали
        выпускниками. И более того - зондерами. Интересно, это хорошо или плохо?
        ДЕМИУРГ. Не имею понятия. Причем не знаю даже, что нам вменяется в
        обязанности.
        БИОКОРРЕКТОР. Мне кажется, что мы должны уберечь эту планету от любой
        катастрофы и вмешательства. А потом появятся старшие и расскажут, что делать
        дальше. Эту работу можно считать стажировкой. Короче, времени у нас - навалом. Ну
        что, доиграем?
        ДЕМИУРГ. Нет! Хватит! И так влетели.
        БИОКОРРЕКТОР. Постой. А вдруг кто-нибудь из власть имущих захочет устроить
        ядерную войну? Хочешь - не хочешь, а придется нам вмешиваться. Работа такая
        у нас теперь. Если застигнут за игрой, мы всегда сможем оправдаться
        вышеуказанными обстоятельствами.
        ДЕМИУРГ. Нет. Не буду я играть.
        БИОКОРРЕКТОР. Как хочешь. А я доиграю. Вон, поп, который твою фигуру
        исповедовал, в телеге едет... Как это ты додумался сделать фигурой его самого?
        ДЕМИУРГ. Куда едет?
        БИОКОРРЕКТОР. Не знаю, куда он едет, но надо ему помешать.
        ДЕМИУРГ. Можешь не трудиться. Он и без тебя не проедет. У него документа
        нет.
        БИОКОРРЕКТОР. Какого документа?
        ДЕМИУРГ. Паспортом называется. Его в Европе каждый человек имеет. А поп
        попал в эту эпоху из-за технической неувязки. В девятнадцатом веке про паспорта и не
        слышали. А в нынешнее время без такого документа не проживешь.
        БИОКОРРЕКТОР. Но он же живет.
        ДЕМИУРГ. Потому что сбежал в страну, где любой документ рассматривается
        как денежный двигатель. Нет паспорта - дай денег. Есть паспорт - все равно дай, но
        меньше.
        БИОКОРРЕКТОР. Ты сам себе противоречишь. Нет у него паспорта, даст денег и
        проедет, куда ему нужно. Кстати, а куда он собрался?
        ДЕМИУРГ. Ага, понятно... Он хочет проехать в зону к сепаратистам. А на
        его пути находится блокпост. Правительственные войска в очередной раз потерпели
        поражение, и теперь солдаты переполнены злостью...
        БИОКОРРЕКТОР. А зачем он туда едет? Да еще в телеге.
        ДЕМИУРГ. В Донецке находится филиал его церкви. Он расположен в
        одноэтажном доме, который построен на месте древнего капища. Сам понимаешь, что
        материя там состыкована с разрывами. По моему первоначальному плану фигура
        должна была проникнуть в этот дом и благополучно шагнуть в складку, после чего
        оказалась бы в санузле жилого корпуса космократоров...
        БИОКОРРЕКТОР. Ха-ха-ха! Хорошо придумал!
        ДЕМИУРГ. Но фигура не прошла. А поп едет туда по собственной инициативе.
        БИОКОРРЕКТОР. Давай доиграем! Я даже мешать не буду. Клянусь!
        ДЕМИУРГ. Мне уже и самому интересно стало. Надо посмотреть, проедет он
        блокпост или нет.
        БИОКОРРЕКТОР. Смотрим!
        Глава первая
        Февраль 2015-го года. Где-то под Луганском.
        Пафнутий, мрачно разглядывая пейзаж, трясся в телеге и в мыслях своих клял отца Серапиона на чем свет стоит. Этот негодяй перестал передавать деньги! Если раньше пожертвования прихожан все же удавалось доставлять в Киев, то за последние три месяца Пафнутий не получил ничего.
        Серапион (пожилой благообразный мужчина с хитрыми глазами) объяснял этот факт по-разному. Общался он с Пафнутием записками, которые удавалось переправлять через линию фронта благодаря местным жителям. Телефон его был выключен, а интернетом подчиненный основателя секты пользоваться не умел.
        Священник писал, что прихожан становится все меньше и меньше, так как основное население Донбасса сплотилось вокруг православных храмов, принадлежащих Московской патриархии. Отступники валили в эти храмы толпами, а о "Церкви райского блаженства" стали забывать. Но те деньги, которые несли в молельный дом люди, остававшиеся верными общине отца Пафнутия, изымались ополченцами для организации бесплатных обедов нуждающемуся населению.
        Пафнутий из богатого жизненного опыта знал - сколько бы население не нуждалось, его все равно не накормишь досыта. А вот себя он забывать совсем не собирался. Кроме того, трезво понимая натуру человеческую, святой отец терзался подозрениями в отношении Серапиона, который обладал жуликоватой внешностью и отличным аппетитом. Поэтому решил разобраться с денежным вопросом сам.
        Переодевшись в гражданскую одежду, Пафнутий спрятал золотую цепь с крестом под свитер и решил пробраться в Донецк. Один из прихожан привез его на своей машине в какое-то село, находившееся рядом с линией фронта, и договорился с местными жителями о доставке духовного пастыря дальше.
        Сельский электрик, которого звали Константином (а прозывали - Костян-драбадан), согласился перевезти попа на сторону, контролируемую ополченцами, но денег за это содрал прилично. И заявил после этого:
        - Поедем в телеге. Она шума мотора не издает.
        Другого варианта у Пафнутия не было и потому ему пришлось смириться. Но если б он услышал разговор, который состоялся без его участия и происходил между прихожанином и электриком, то вряд ли б согласился на эту тележную авантюру.
        Пока Пафнутий грелся внутри машины, в которой его привезли, прихожанин (старый хрыч набожного вида) за углом хлева общался с электриком.
        - Ты что, сдурел? - удивлялся Костян. - Ты зачем сюда ехал? Твоему попу в Донецк надо!
        - Так здесь же рядом, - отвечал старый хрыч.
        - Где рядом? - удивлялся еще больше электрик. - Это же Луганская область! Тут до Луганска - рукой подать. А Донецк в другой стороне находится...
        - А я думал, здесь все вместе расположено, - чесал затылок прихожанин. - На глобусе, понимаешь, натыкано... Ну, ничего страшного. Главное, переехать на ту сторону. А там святой отец доберется как-нибудь. Мир не без добрых людей. Помогут.
        - Пень ты старый! - констатировал Костян. - Чему тебя в школе учили?..
        С финансовой стороной вопроса было тоже не все в порядке, потому что электрик за доставку запросил триста долларов.
        - Да тут же ехать всего три километра! - возмутился Пафнутий.
        - Правильно, - согласился Костян. - Каждый километр - сотня. Дело не в расстоянии. Дело в состоянии. А состояний у тела может быть только два: живое и мертвое. Хочешь доехать живым - плати. Да и то... Мало ли - тьфу, тьфу, тьфу...
        Пафнутий вынужден был заплатить, сколько потребовалось.
        Костян спрятал полученные деньги в ширинку своих ватных штанов и предложил священнику переодеться.
        Свое пальто и норковую шапку святой отец сложил в чемодан, который Костян засунул в сено, служившее подстилкой, а сам переоделся в ватник, выданный ему возницей. На голову священника водрузили старую милицейскую шапку-ушанку без кокарды, а ноги обули в валенки. И с этим тронулись.
        Серая замызганная лошадь еле тащилась по грунтовой дороге. Костян ее не погонял по той причине, что делать это было бесполезно. Быстрее двигаться она не могла не только физически, но и биологически. Мороз не беспокоил лицо отца Пафнутия, так как от холода его защищала добротная седая борода. Зато ляжки стали мерзнуть ощутимо.
        Костян, дергая в нужных местах вожжами, периодически нырял рукой в пазуху, что-то из нее доставал и булькал горлом. Через некоторое время Пафнутий заметил, что от головы возницы начали исходить тонкие струйки пара. Он спросил:
        - Сын мой, чем это ты там булькаешь?
        - Я не твой сын, - ответил Костян, не оборачиваясь. - Я православный.
        - Бог один, - сообщил святой отец.
        - Я знаю, - кратко согласился возница.
        - А раз так, то он велел делиться, - резюмировал Пафнутий.
        Костян подумал немного и решил, что попутчик его прав.
        - Ладно уж, - сказал он. - Холодно сегодня. Садись рядом.
        Пафнутий живо перебрался вперед, уселся справа от электрика и взял в руки протянутую ему армейскую фляжку.
        - Хлебай смело, - разрешил Костян. - У меня еще есть.
        Пафнутий хорошенько отпил из горлышка и заперхал обожженным горлом.
        - Это спирт? - просипел он.
        - Не, - ответил Костян. - Самогон. Но крепость у него - семьдесят два градуса. Для себя же делаю. Как можно разбавлять?
        - Ага, - ответил святой отец, пытаясь отдышаться.
        - Вот только закусить ничего нету, - продолжил разговор Костян. - Надолго же не собирался. Скоро приедем. Главное - на разведчиков не нарваться.
        Электрик сам приложился к фляге, привычно булькнул горлом и спрятал сосуд в пазуху. У Пафнутия почему-то вспотели пальцы на ногах, и ему вдруг захотелось, расстегнув верхнюю пуговицу ватника, запеть арию из какой-нибудь оперы.
        - По асфальту если ехать, упремся в блокпост, - начал рассказывать Костян. - Нас там в любом случае не пропустят. Хорошо, если живы останемся... Стоят на этом блокпосту бандеровцы из батальона территориальной обороны под названием "Паляныця". Во время гражданской войны бандиты этим добрым хлебным словом проверяли людей на национальную принадлежность. Сказал правильно - украинец. Проговорил "Паланица" - москаль. Значит - пулю в затылок. И не имело значения, красный ты, белый или зеленый...
        - Так может, нам надо было ночью ехать? - поинтересовался Пафнутий.
        - Ты что? - удивленно воскликнул Костян. - Ночью они стреляют, не разбираясь. Тень увидели - бах! На фиг надо так рисковать? Ничего. Мы по проселочку проедем. Во-он за той рощей уже территория ополченцев. Там ты уж как-нибудь сам...
        Костян снова достал флягу, и они от души хлебнули из нее. Пафнутию стало совсем жарко, и петь захотелось сильнее, чем раньше. Но он не стал этого делать, опасаясь бандеровцев из батальона "Паляныця", которые могли услышать его арии и пристрелить в затылок за то, что он не знал украинского языка.
        Но на опушке рощи их ждал сюрприз. На дорогу из кустов вышла группа вооруженных людей и достаточно убедительно приказала остановиться. Рукава курток солдат красовались шевронами с написанным на них словом. И слово это было - "Паляныця".
        Один из них, по-видимому, офицер, грозно спросил по-русски:
        - Кто такие?
        - Ме-е-естные, - ответил Костян, начав заикаться. - Едем в гости к моему свояку. Он за рощей живет, на той стороне. У него внук родился.
        Офицер, недобро посмотрев на возницу, перевел взгляд на Пафнутия и спросил:
        - А это что за толстая пузатая харя?
        - Как ты смеешь, бесов сын, так говорить на отца святого общества "Церковь райского блаженства"? - не выдержал хамства разгоряченный самогоном отец Пафнутий. - Я - мессия, посланный Господом на землю с целью образумить таких безбожников, как ты!
        - Как же... - Удивленно задрал вверх брови офицер. - Судя по твоей бородище - никакой ты не святой отец, а самый обычный москальский попяра, удирающий к сепаратистам от священного гнева украинского народа. Ну-ка, брысь с телеги!
        Дуло его автомата поднялось вверх и Костян с Пафнутием шустро выполнили поступивший приказ.
        - Руки за голову! - крикнул офицер и подал команду своим бойцам, - обыскать телегу!
        Бойцы споро принялись за дело, и на свет белый был извлечен громоздкий чемодан Пафнутия, в котором кроме пальто с шапкой оказались: ряса, пара шерстяных трусов, палка сырокопченой колбасы и толстая пачка презервативов.
        - Ага, - утвердительно сказал офицер. - Я не ошибся. Ну-ка, досмотрите их самих!
        Кроме двух полупустых фляжек с самогоном и плоскогубцев из карманов Костяна вытащили еще и московскую газету "Комсомольская правда". Один из бойцов тут же исхлестал этим печатным изданием лицо Костяна, и когда газета измочалилась до вида грязной тряпки, отшвырнул ее в сторону. Костян, краснея распухшим от такого обращения лицом, застыл по стойке "смирно" и не шевелился, рассчитывая, что на этом его мучения закончились.
        Зато под свитером у Пафнутия обнаружили золотую цепь с массивным крестом, стопку долларов и еще одну солидную пачку презервативов. Офицер взял цепь с крестом в руку и, размахивая ей, спросил:
        - Что, поп, опиум для народа кондомами заменил?
        - Креста на тебе нет, - мрачно констатировал Пафнутий.
        Офицер тут же надел цепь на себя и, осклабясь, сообщил:
        - Уже есть! Так что не надо ля-ля!
        Пафнутий, все больше и больше наполняясь злостью, тяжело смотрел на ухмылявшегося офицера. Тот, нисколько не боясь его гнева, спросил у солдат:
        - Ну что, ребята, отпустим попа? Крестяра весит с полкило. Ей-богу!
        - Да, - ответил один из бойцов. - Вот только проводим его пинками.
        - Пожалуйста, - разрешил офицер, продолжая ласково улыбаться.
        Пафнутия тут же взяли под руки, согнули его тело должным образом и один из бойцов с разбега выдал в обширное поповское седалище мощный пинок, от которого святой отец улетел метров на пять вперед. Не спрашивая офицера о дальнейшей судьбе Костяна, с сельским электриком распорядились так же. Лежа на листьях, присыпанных снегом, Пафнутий горестно сказал вознице, приземлившемуся рядом с ним:
        - Бесовы дети!
        - Не то слово, - согласился с ним Костян, довольный столь легким исходом дела и недобросовестным досмотром, благодаря чему деньги в ширинке остались целыми.
        Снизу, с земли, им обоим хорошо было видно, как один из солдат раскладывал на бортике телеги доллары отца Пафнутия, деля их на равные кучки, а все остальные, обступив офицера, восторженно щупали золотую цепь, надетую на него. Вдруг в воздухе послышалось легкое жужжание. Бойцы задрали головы вверх и один из них крикнул:
        - Атас! Беспилотник ватников!
        Украинские военные тут же рассыпались - кто куда. Даже офицер, подпрыгнув, сделал в воздухе судорожное движение ногами и умчался в кусты. Высоко в небе парил маленький самолетик. Он казался таким мирным и игрушечным, что Пафнутий сильно удивился поведению военных. Но, посмотрев туда, где ранее лежал Костян, святой отец увидел просто взрыхленный снег. Возницы рядом с ним уже не было, потому что он улепетывал в сторону деревьев не хуже украинских военных.
        Неожиданно возле носа Пафнутия шлепнулся какой-то цветастый предмет. Поп приподнял голову и увидел, что это - картонный стакан от "Пепси". В заснеженном лесу он выглядел слишком яркой и несуразной вещью. Но еще более поразительно смотрелась вывалившаяся из него граната с откинувшимся вверх рычажком. Она, прокатившись несколько метров, остановилась перед глазами Пафнутия, блеснула рифленой металлической кожей, и - хлопнула негромким пистонным звуком. В воздух поднялся легкий дымный столбик. Святой отец медленно встал на ноги, перекрестился и громко сказал:
        - Бог видит все!
        Рядом с ним тут же плюхнулся второй стакан. Граната, вывалившаяся из него, сработала таким же хлопушечным образом. Священник, раскрыв глотку, торжественно проорал:
        - И дарует мне свою милость!
        Пафнутий из рассказов прихожан вспомнил, что подобные фокусы применялись еще во время афганской войны. Тогда вертолетчики, пролетая над небольшими кучками душманов, просто выдирали чеку из гранаты, вставляли ее в стеклянный стакан и сбрасывали на головы врагов. Стакан разбивался о камни, рычаг высвобождался и граната взрывалась.
        Теперь же применялась более дешевая посуда. Одноразовые картонные стаканы от "Пепси", использовавшиеся ранее в одном из гипермаркетов, прекрасно вмещали в себя гранату "Ф-1". Ополченцы стали крепить такие подарки на свои беспилотные разведывательные аппараты для того, чтобы противник не скучал.
        В кустах один из солдат (лежа на земле) рассказывал офицеру, удивленному исходу дела с гранатами, следующее:
        - Это, скорее всего, гранаты с тридцать пятого склада, который раньше под Луганском находился...
        - И что? - непонимающе спрашивал офицер.
        - Я там еще до майдана срочную служил, - продолжал солдат. - Кладовщик, прапор один, всю начинку из гранат спер и продал браконьерам. А запалы оставил, чтоб в глаза не бросалось... Ватники этот склад захватили и теперь используют пустые гранаты, не зная об этом. Ха-ха-ха!
        - Вот спасибо за разъяснение, - довольным голосом сказал офицер. - А то я уже было подумал, что попяра в натуре святой! Чуть рак мозгов не случился...
        Беспилотник прожужжал дальше, и из кустов вылезло украинское воинство. Костян, осторожно обойдя неразорвавшиеся гранаты, подошел к своей телеге и, молча собрав разбросанные поповские вещи, засунул их вместе с чемоданом в повозку. Офицер, посмотрев на Пафнутия, стоявшего посреди опушки с растопыренными в стороны руками, громко констатировал:
        - Повезло!
        Пафнутий окинул офицера презрительным взглядом и крикнул Костяну:
        - Запрягай! Ехать пора!
        Костян, вздрогнув лопатками, пробубнил:
        - Так давно запряжено...
        Пафнутий нагло подошел к телеге, взгромоздился на нее и приказал Костяну:
        - Ну, чего стоишь? Вперед!
        Костян запрыгнул в повозку, взял в руки вожжи и гортанно крикнул:
        - Н-но, родная, мать твою дикую!
        Лошадь нехотя сдвинулась с места. Украинские военные, стоя столбами, не предпринимали никаких попыток задержать телегу. Проезжая мимо застывшего в ступоре офицера, Пафнутий вдруг потребовал:
        - Крест отдай, безбожник!
        Офицер ответил издевательски:
        - Поцелуй меня в дупу, ничего не знаю!
        Телега проехала мимо него и Пафнутий принялся про себя материться, одновременно благодаря бога за то, что спас его от смерти, отняв за это материальную ценность, стоимость которой не шла ни в какое сравнение с жизнью пророка, сохраненной для продолжения дальнейшей миссионерской деятельности.
        Уже на территории сепаратистов Костян остановил телегу, достал из-под лошадиного хомута хитро спрятанную фляжку, и, протянув ее Пафнутию, сказал:
        - Пей, батюшка... Надо же, никогда бы не подумал, что сектант может быть человеком, хранимым богом. Такого еще не было, чтобы гранаты, упавшие с беспилотников, не разорвались. У ополченцев все всегда взрывается, как положено, в отличие от правительственных войск... Но, видать, действительно - Господь хранит благих людей...
        Пафнутий, снисходительно усмехнувшись, приложился к горлышку и хорошенько хлебнул из фляги. Глаза его тут же увлажнились, а из ушей на морозный воздух вырвались две струйки блаженного, а потому святого пара...
        За рощей территория контролировалась луганскими ополченцами. Здесь было тихо и безлюдно. Вдалеке, за полем, темнела лента асфальтовой дороги и Костян, ткнув туда пальцем, сказал:
        - Вон по той дороге и пойдешь. Сейчас бои идут южнее, потому здесь стреляют редко. По дороге иногда ездят машины. Подхватишь попутку...
        Пафнутий вернул электрику сельскую одежду и надел свое пальто. Норковой шапки в чемодане не оказалось, так как ее присвоили украинские военные. Но святой отец по этому поводу сильно не переживал, так как мороз был не сильным, а борода с шевелюрой грели достаточно. Кроме этого - самогон электрика сделал свое доброе дело, и Пафнутий совсем не чувствовал себя замерзшим. Хлебнув напоследок из фляжки, поп спросил у Костяна:
        - А как же ты обратно поедешь? Меня в телеге не будет, у свояка ты не остался... Эти безбожники сразу поймут, что ты им наврал.
        - А я другой дорогой поеду, - ответил электрик, - в обход рощи.
        - А если этот чертов патруль блуждающий?
        Костян на минуту задумался. Потом махнул рукой и сказал:
        - Да пошли они! Если что, у меня в валенке еще "Российская газета" есть. Дам ее обнаружить и опять по морде получу. Хоть и неприятно, зато хорошо пар у них спускает. Ничего, мы люди привычные...
        Электрик щелкнул вожжами, и телега медленно покатилась вдоль рощи.
        Пафнутий, перейдя поле, вышел на дорогу и направился по ней в указанном электриком направлении. Через несколько минут его догнал старенький грузовичок и священник, проголосовав рукой, устроился на пассажирском сидении в кабине машины.
        Водитель - пожилой словоохотливый дядька - рассказал, что едет в областной центр, и принялся дальше без умолку трепать языком. Он даже не спросил у Пафнутия, кто он такой и что здесь делает. По всей видимости, водитель принадлежал к той категории людей, которым нужны не собеседники, а слушатели. Отец был только рад.
        Дорога зияла ямами, оставленными взрывами, и грузовик двигался медленно, объезжая рытвины. Водитель, болтая обо всем сразу, не забывал ругаться черными словами тогда, когда машина попадала в колдобины. Выглядело это следующим образом:
        - Вот я и говорю этому милиционеру, хотя - какой он милиционер? Чижик он пестрозадый, а не военный! Я ему и говорю, мол, что ты в белый свет лупишь как в копейку? Патроны надо экономить. А он мне, дескать, такого дерьма - навалом. Закончатся патроны - у укропских фашистов отберем! Ах, мать-перемать, в бога душу отымать! Понарыли ям минами! И то правда... Недавно вон, всем пенсионерам консервы польские раздавали. Оказалось, отобрали у укропов грузовик с тушенкой. Паек ихний... Хорошая тушенка, ничего не скажешь. Русская, которую по гуманитарной помощи раздают, - сплошная соя. А польская - класс. Блямц! Твою японскую дивизию! Опять яма, манать мои копыта! Так и без зубов можно остаться...
        Пафнутий подумал, что было бы гораздо лучше, если б на следующей яме водитель откусил себе язык, но вслух этого не сказал. Внимание попа неожиданно привлек белый автомобильный знак, стоявший на обочине. Он был весь пробит пулями, но надпись на нем читалась хорошо. И надпись эта гласила: "ЛУГАНСК".
        - Стой!!! - взревел Пафнутий.
        Водитель резко ударил по педали тормоза, отчего святой отец врезался лбом в стекло. Потирая рукой ушибленную голову, Пафнутий гневно спросил:
        - Это что? - и указал пальцем на знак.
        - В Луганск приехали, - с недоумением ответил водитель.
        - Ты мне что говорил? Куда подвезти обещал?
        - В областной центр.
        - А куда привез?
        - В областной центр и привез...
        Водитель явно не понимал, что от него хочет бородатый попутчик. И тут Пафнутий заорал:
        - Так мне же в Донецк надо!
        Водитель, покрутив у виска пальцем, произнес:
        - Дядя, ты что, тю-тю? Откуда в Луганской области Донецк возьмется?
        Пафнутий, схватив молча чемодан, открыл дверь и выпрыгнул из кабины наружу.
        - Эй, дядя! - крикнул в открытую дверь водитель. - Дал бы что-нибудь, а? Все-таки, подвез тебя. Бензин ведь денег стоит...
        Пафнутий, поставив чемодан на землю, ответил:
        - Я уже давал. С утра. Так отклюжил, что теперь мне б самому кто подал... Чтоб этим страждущим пусто было!
        Святой отец захлопнул дверь и водитель, матерясь, уехал. Пафнутий, глядя на знак, принялся усердно креститься, поминая при этом всуе бога, электрика Костяна, украинских бандеровцев и прочих людей (включая водителя), имеющих отношение к этой точке мироздания.
        * * *
        В кузове тентованного грузовика на лавках сидели раненые бойцы. Ранения у всех были легкими, за исключением Петро, о характере телесных повреждений которого никто ничего не знал, так как весь его зад был залит пеной из огнетушителя. Он единственный лежал на лавке животом вниз и никого к спине не подпускал, мотивируя свое поведение сильными болями. Ранения получили только пленные украинские гвардейцы, так как именно их строй послужил своеобразной стенкой, остановившей град осколков, полетевших из разорвавшейся мины.
        На краю одной из лавок, ближе всего к заднему борту, сидел молодой казак, ранее захвативший в плен Петро, Мурзика и Нечипурло. Он, исполняя роль конвоира, продолжал бороться с папахой, постоянно съезжавшей ему на глаза. Делал это казак правой рукой, а левой держался за свою длинную шашку, торчавшую между ног. Поскольку рук у него было всего две, то автомат ему пришлось положить на лавку рядом с собой.
        Но пленных этот факт не интересовал, поскольку никто из них никуда убегать не собирался. А поднимать восстание, связанное с отъемом оружия у конвоира, - тем более.
        В кабине рядом с водителем-ополченцем сидел Сергей. Он был назначен ответственным командиром для доставки раненых в больницу. Глядя на дорогу, Сергей вспоминал, каким образом он оказался здесь...
        Все объяснялось достаточно просто. У него была сестра, с которой они являлись двойняшками. В свое время она вышла замуж за студента, учившегося в одном из волгоградских ВУЗов, и уехала с ним на Украину, поскольку родом он был из Луганска.
        Жили они - не тужили. Появились у них дети. Мальчик и девочка. Сергей неоднократно ездил к ним в гости и радовался за эту семью. Но вдруг случился на Украине государственный переворот и покою наступил конец.
        Муж сестры записался в ополчение и погиб в одном из самых первых боев с бандеровцами. Сергей немедленно приехал в Луганск и отправил сестру с детьми домой. А сам остался. Почему? Если б его кто-то спросил об этом тогда, вряд ли бы этот кто-то добился от него вразумительного ответа.
        Злость за то, что закончилось мирное время? Возможно. Месть за зятя? Тоже не исключено. А может, вспомнились Сергею рассказы матери о дедушке, который в сорок четвертом году попал в плен и был удушен газом в одном из концентрационных нацистских лагерей? Да еще то, что его маленьким племяннику и племяннице хотели запретить говорить на своем родном языке?
        Сергею не потребовалось искать объяснение своим действиям. Он записался в ополчение и сообщил, что в свое время отслужил срочную службу в войсках России, а сейчас увлекается стендовой стрельбой и имеет даже значимый разряд в этом виде спорта.
        В данный период времени он являлся командиром одной из рот, пользовался заслуженным авторитетом у соратников и возвращаться в Волгоград не собирался, так как по его выражению "еще не все гниды уползли обратно в свой фашистский гнидятник"...
        Внимание Сергея вдруг привлек странный человек. Он стоял на обочине перед знаком "ЛУГАНСК" и истово крестился.
        - Гляди, вон впереди какой-то бородатый придурок автомобильному знаку молится, - сказал он водителю.
        Неожиданно они услышали свист. Звук, нарастая, приближался. Водитель, достаточно опытный боец, нажал на тормоз и остановил машину прямо на дороге.
        - Гаубичный снаряд, - авторитетно заявил он. - Впереди пролетит.
        Звук, нарастая все более, превратился в рев и, наконец, раздался взрыв. Метрах в пятидесяти от автомобильного знака земля поднялась фонтаном, и дым закрыл стоявшего там человека.
        - Черт, лупят, куда перегар пошлет, - сказал Сергей. - Подъедь поближе, может, жив остался...
        Когда грузовик подъехал к месту разрыва снаряда, сидящим в кабине представилась следующая картина: знак был цел. Обхватив руками один из столбиков указателя, на земле сидел седой бородатый толстяк. Безумно вытаращенные глаза на его лице свидетельствовали о крайней степени обалдения, посетившей участника неожиданного боевого действия.
        - Контужен, как кролик дубиной, - заявил опытный в таких делах водитель.
        - Пойдем, погрузим его в кузов, - сказал Сергей. - Как раз в больницу едем...
        Они вышли из машины, отодрали руки отца Пафнутия (ибо это был, естественно, он) от столбика автомобильного знака, и приволокли его к борту кузова. Несколько легко раненных пассажиров спрыгнули на землю и помогли затолкать попа в кузов, где его приняли Мурзик с Нечипурло (последний тоже оказался раненым, так как в суматохе успел огреть самого себя огнетушителем по голове и заявить, что его контузило взрывом мины). Пафнутия усадили на одну из лавок, прислонив его спиной к борту, и грузовик тронулся с места. Казак, положив автомат рядом с собой, принялся привычно возиться с шашкой и шапкой.
        Петро, испустив жалобный стон, повернул голову в сторону отца Пафнутия и взглянул на него. Узнавание произошло мгновенно! Глаза Петро радостно блеснули, он приподнялся на руках и негромко произнес:
        - Ага-а-а... Вот ты мне и попалась, сволочь бородатая!
        - Это ты кому? - удивился Мурзик, сидевший напротив Петро.
        Москалюк, не ответив грузину, резко вскочил с лавки. Быстрым движением он схватил за дуло автомат казака. Тот попытался выхватить из ножен шашку, но не смог, потому что не хватило длины рук. Петро, не теряя времени, одним прыжком достиг лавки, на которой сидел Пафнутий, размахнулся автоматом как веслом, и врезал святому отцу широкой частью приклада по уху.
        Пафнутий свалился с лавки на пол кузова, и крикнул:
        - Спасите, добрые люди!
        Казак вскочил на ноги и попытался снова выхватить шашку. Клинок никак не хотел доставаться. Тогда доблестный наследник дедовской боевой славы принялся вертеться на месте, по-разному меняя положения тела и пытаясь совладать с непослушной шашкой. Но все его попытки были тщетны. Ибо: если руки расти закончили, то длина их уже никак не изменится. Хоть стой - хоть падай...
        Обстановка в кузове изменилась так резко, что остальные пассажиры просто застыли в прострации! Ничего не понимая в происходящем, они смотрели на казака, который вертелся на месте подобно балаганному клоуну, и на Петро, продолжавшего действовать в каком-то одухотворенном порыве, не чувствуя при этом боли в поврежденной спине.
        Москалюк отбросил в сторону автомат, ставший ему теперь ненужным, левой рукой схватил отца Пафнутия за ворот пальто, рывком поднял его с пола и от души дал тому кулаком в глаз. Священник опять упал на пол, и к нему полностью вернулась память.
        - Ты что творишь, сын мой! - вскричал он.
        - У меня в роду никаких козлов нет! - проорал Петро.
        И тут же, упав сверху на Пафнутия, схватил того руками за горло и принялся душить, сладострастно при этом урча.
        Мурзик, очнувшись первым, подбежал к Москалюку и принялся оттягивать его от попа. Спустя несколько секунд к нему присоединились Нечипурло и другие товарищи. Казак наконец, включив в работу голову, снял ремень, и ножны сами свалились с клинка.
        Встав в боевую фехтовальную стойку, казак поднял шашку вверх. Раздался треск разрываемой материи, и над казаком заголубело холодное зимнее небо. Взглянув вверх, он увидел, что шашка прорезала над головой тент. Чертыхнувшись, казак аккуратно вложил ее в ножны, подобрал с пола автомат и тихо уселся на свое место, догадавшись, что в его вмешательстве нет никакой необходимости.
        Тем временем Петро удалось оттащить от отца Пафнутия. Мурзик, пыхтя, поинтересовался:
        - Почему ты на него накинулся? Кто это?
        - Фотокорреспондент сатанинского журнала "Адский вернисаж"! - с ненавистью ответил Петро.
        Пафнутий промолчал, но глаза его сверкнули злобой...
        * * *
        Палата была переполнена. Койки стояли так тесно, что даже для стульев не было места. В дальнем углу лежали Петро с Мурзиком и Пафнутием. Нечипурло выгнали из больницы сразу после осмотра, и теперь он участвовал в разборке завалов, которые устроили украинские артиллеристы, на протяжении многих месяцев посылавшие снаряды в город, населенный мирными людьми.
        Кровать Петро стояла между койками Пафнутия и Мурзика. Москалюк лежал на животе и, в зависимости от настроения, то шутил с грузином, то ругался с попом. Расплющенное прикладом ухо последнего было приклеено к голове пластырем, а левый глаз сиял свеженалитым синяком.
        Мурзик, осторожно переложив свою забинтованную ногу в более удобное положение, сказал:
        - Эх, как все хорошо вышло! Я даже не мечтал о таком. Поваляемся в больничке, нас обменяют, и я укачу отсюда подальше...
        - Ага, размечтался, - повернул к нему голову Петро. - Как только обменяют, нас тут же засунут в какое-нибудь штрафное подразделение и отправят воевать в самую задницу. Но это потом. А сначала специалисты из службы безопасности изломают о нас несколько десятков стульев...
        - Фигу им всем! - ответил Мурзик. - Я контракт подписывал на год. Через двадцать дней он закончится, а продлевать его я не стану.
        - Чихать они хотели на твой контракт. Вон, с Россией тоже контракты на газ заключают. Потом ни черта не платят, а газ тырят. Что твоя бумажка по сравнению с этим?..
        - Но я не гражданин Украины. Я грузин!
        - Чихать они хотели и на твое носатое грузинство...
        Пафнутий поднес руку к уху, потрогал его и, скривившись от боли, произнес:
        - О-о-ох, помоги мне, царица небесная!
        Петро тут же повернул голову к святому отцу и радостно заметил:
        - Дьявол тебе поможет! Вилами...
        Дверь открылась, и в палату вошел Сергей. Он окинул взглядом помещение, увидел койку Петро и направился к ней. Подойдя, Сергей поискал взглядом стул и, не найдя его, уселся в ноги к Пафнутию. Поп недобро блеснул глазами, но ничего не сказал. Петро, посмотрев на Сергея, спросил у него:
        - Ну, что тебе еще от меня надо? И так всю жизнь испортил...
        - Я просто пришел проведать, - ответил Сергей и улыбнулся открыто.
        Он вытащил из кармана два небольших апельсина, поискал глазами место, куда можно было бы их положить, не нашел и опустил фрукты на одеяло рядом с собой. Из другого кармана Сергей достал две пачки сигарет и, привстав, засунул их Петро под подушку. В ту же секунду из-под одеяла выстрелила рука отца Пафнутия, схватила один из апельсинов и нырнула обратно. Петро, заметив это подлое движение, вскричал:
        - Держи вора! Эта бородатая сволочь апельсин слямзила!
        Сергей рывком приподнял край поповского одеяла, вырвал фрукт из воровской руки и тут же отдал оба апельсина Петро. Затем, усевшись на прежнее место, вынул из очередного кармана большую шоколадную конфету и молча протянул ее Пафнутию. Святой отец взял предложенное лакомство, развернул обертку и поблагодарил Сергея:
        - Спасибо тебе, добрый человек! Господь тебя не забудет.
        - Он тебе все припомнит, - добавил Петро и обратился к Мурзику, - Эй, Кот, лови!
        Москалюк бросил апельсин за спину. Мурзик ловко поймал фрукт, сказал: "Спасибо", и тут же начал его чистить. В палате запахло цитрусами. Пафнутий тем временем запихнул в рот всю конфету и стал, урча, наслаждаться ее вкусом.
        Петро, с ненавистью глядя на Пафнутия, дождался, пока тот проглотил конфету и после этого спросил:
        - Доел?
        - Слава богу, - ответил поп довольным голосом и повернул голову к Москалюку.
        Это стало его ошибкой.
        - На тебе на закуску! - крикнул Петро, бросая в Пафнутия второй апельсин.
        Фрукт с глухим стуком врезался в правый, ранее здоровый, глаз святого отца. Голова Пафнутия с криком откинулась на подушку. Сергей, проследив взглядом за упавшим на пол апельсином, встал с койки и подобрал его. Петро, злобно рассмеявшись, заметил:
        - Хорошо пошел! Теперь морда будет симметричной. С двумя одинаковыми бланшами...
        Сергей, опять усевшись в ноги к Пафнутию, спросил у Петро:
        - Что тебе этот пожилой человек сделал? Зачем ты с ним так?
        - И я тоже удивляюсь, - присоединился Мурзик, продолжая, как ни в чем не бывало, есть апельсин.
        - Огрубела душа у Петрика, - раздался вдруг голос отца Пафнутия. - Своего духовного пастыря возненавидел... А за что? За то, что я сфотографировал бесовский символ на его седалище? Так я хотел использовать фотографию в назидание другим прихожанам...
        - Заткнись, паскуда! - вскричал Петро.
        - Правду не заткнешь! - мстительно ответил святой отец.
        Мурзик, поперхнувшись апельсином, закашлялся. Сергей, встретившись с ним взглядом, рассмеялся. Грузин, прочистив горло, тут же присоединился к нему. Отсмеявшись, Мурзик спросил у Москалюка:
        - Так это твоя задница была на фотографии? Ха-ха-ха!
        - Ну хватит, хватит, - вмешался Сергей. - Да не виноват в этом Петро. Просто захотелось нам его немного проучить... Он же таким заносчивым был! А мы основательно напились. В этом состоянии грань между шуткой и издевательством совершенно утрачивается. Так вот и вышло...
        - Надо было еще на лбу чего-нибудь выколоть, - с сожалением в голосе произнес Пафнутий. - Чтоб сразу в глаза бросалось.
        - Зачем же? - Сергей с откровенным сожалением смотрел на Петро. - Мне кажется, что он уже поумнел.
        - Ручаюсь за это! - воскликнул Мурзик и опять рассмеялся.
        Петро вдруг злобно выругался и заявил, обращаясь ко всем сразу:
        - Дулю вам всем! Поняли? Мне доктор сказал, что на заднице кожа выгорела полностью! Нарастет новая - и никакого флага не останется!
        Пафнутий, хмыкнув, рассказал:
        - У меня один из прихожан как-то обгорел во время пожара. На его груди был выколот бюст Сталина. У прихожанина появилась со временем новая кожа, но совсем тонкая. И бюст остался хоть и размытым, но видимым. Исчезли только усы. Теперь Сталин стал похожим на Саакашвили... А в случае с Петриком - флаг, скорее всего, останется полностью видимым, потому что у него усов нет. А то, что он будет размытым - ничего страшного. На него можно будет смотреть издалека, фокусируя взгляд. Как на картины голландских художников...
        Договорить Пафнутий не успел, так как получил в лицо подушку, прилетевшую от Москалюка. Мурзик с Сергеем опять зашлись хохотом, а святой отец, швырнув подушку обратно, завершил свою мысль:
        - Вот только жизнь Петрика так и останется беспокойной. Американский флаг всегда притягивает к себе посторонние предметы. Начиная с пинков и заканчивая пулями, минами, а то и просто огнем.
        Петро, застонав, уткнул лицо в подушку и зажал руками свои уши.
        Глава вторая
        Апрель 2015 года. Луганская область.
        Обмен пленными должен был состояться на линии разграничения, установленной очередным недолгим перемирием. Для этой цели был выбран маленький поселок, состоявший из нескольких десятков домов. В нем имелась изрытая снарядами площадь, на краю которой стоял одноэтажный домик поселковой администрации.
        Автобус с украинскими пленными прибыл ранним утром. Ополченцы выгнали всех из салона и предложили покурить. Бывшие гвардейцы собрались на краю площади. Автобус загнали за домик администрации. Там же выстроились в ряд машины военных и журналистов, собравшихся осветить событие в средствах массовой информации.
        С украинской стороны также прибыли представители от газет и телеканалов. Но их пока на площадь не пускали, и они расположились немного в стороне, ближе к окраине. Все ждали автобуса с пленными ополченцами.
        Между домиком администрации и колонной припаркованных машин, немного в стороне от своих товарищей, стояли Петро с Мурзиком. Они курили и негромко разговаривали.
        - И возвращаться неохота в этот дурдом, - сказал Петро.
        - Так останься здесь, - предложил Мурзик, зачем-то разглядывая пожарный щит, прикрепленный к стене домика.
        - У меня там родители. Старенькие... У них будут неприятности.
        - Как знаешь. Кстати, тебе должны заплатить круглую сумму за все эти месяцы, проведенные в плену. Да еще за ранение...
        - Ага, заплатят, как же, - сказал Петро. - Хорошо, если предателем не объявят.
        - Ну, ты можешь радоваться хоть одному факту. Тому, что твоя татуировка почти полностью выгорела.
        - Но не до конца. Если приглядеться - можно понять...
        - Ха, - ржанул Мурзик. - На выплаченные за нахождение в плену деньги можно будет свести ее полностью. А еще лучше - выколоть поверх нее что-нибудь новенькое. Скажем, трезубец!
        Петро с подозрением посмотрел на Мурзика и спросил:
        - Издеваешься?
        - Нет, шучу, - сказал Мурзик и тут же звонко рассмеялся.
        Петро сплюнул под ноги и пошел к автобусу.
        - Ты куда?! - крикнул Мурзик встревоженно.
        - Отлить, - кратко ответил Москалюк.
        Он зашел в ряд автомобилей и остановился между автобусом и старым ЗИЛом. Взяв дымящийся окурок в рот, Петро справился с ширинкой, облегчился на переднее колесо грузовика и, закончив дело, повернул влево голову. Выплюнув окурок изо рта, Петро проследил взглядом за полетом, и сердце его забилось с бешеной скоростью!
        У заднего колеса машины стояло ведро, наполненное до краев какой-то прозрачной жидкостью. Над ведром сгустилось легкое марево, которое обычно появляется от испарений бензина. Дымящийся окурок, разбрасывая в полете искры, несся по дуге к ведру!
        Петро резко развернулся и хотел было рывком стартануть с места, но сам этого сделать не успел! Сзади в многострадальное седалище Москалюка ударил столб пламени, и тело его под воздействием огненной силы живо вынесло на площадь.
        - Горю! - взревел Москалюк.
        Мурзик, не растерявшись, протянул вперед ногу. Петро тут же споткнулся и грохнулся животом на асфальт. Грузин молниеносно сорвал с пожарного щита огнетушитель, и спустя секунду спасительная струя пены ударила в факел огня, пылающий на спине Москалюка. Через несколько мгновений борьба с огнем была победоносно завершена.
        Когда рассеялся дым, Мурзик подошел к лежавшему Петро и присел перед ним на корточки. Раскурив торчащий во рту окурок (он так и не успел его выплюнуть), Мурзик, глядя в ошалевшие глаза Москалюка, протянул ему дымящуюся сигарету и произнес:
        - На, курни еще разок!
        Петро медленно взял окурок в руку, отшвырнул его в сторону и тихо произнес:
        - Все. Флагу капут...
        Мурзик, заржав во весь голос, встал на ноги и пошел навстречу врачам, бегущим к Петро с носилками.
        * * *
        В колонне машин, подъехавших с украинской стороны, находились три автомобиля "Скорой помощи". Их них почему-то никто не вышел. Но на это не обратили внимания, так как началась обычная в таких случаях суета.
        Журналисты, освещающие события от имени самопровозглашенных республик, выбрали нужный им фон, и стали снимать репортаж. Тем же занялись их коллеги с противоположной стороны. Вот только комментарии к хронике событий, выдаваемые в эфир, разительно отличались.
        Луганский журналист, указывая рукой на вереницу пленных, тянувшихся от украинского автобуса, гневно говорил в камеру:
        - Вы видите, до какого состояния доведены эти несчастные люди! Они подвергались пыткам! Более того - большинство из них не имеют отношения к ополченцам! Это просто мирные жители, схваченные украинскими вояками с целью увеличить количество обмениваемых человек...
        Украинский репортер, стоя с другой стороны площади, указывал рукой на пленных гвардейцев, бредущих к автобусу со стороны ополченцев, и торжественно вещал в объектив:
        - Посмотрите на этих героев, которые более двух месяцев находились в плену у террористов и российских спецслужб! Несмотря на зверские пытки, которые применялись к ним, ни один из них не захотел сотрудничать с террористами и предать отчизну!
        В эту минуту в камеру попали два гвардейца, несущих под руки пьяного в стельку Нечипурло, ноги которого произвольно волочились по земле. Васька, отпросившись у конвоиров по нужде, на соседней с площадью улице нашел сельский магазинчик и быстренько в нем налакался. Теперь ему было настолько хорошо, что о ногах он просто забыл.
        Репортер продолжал:
        - Вы видите замученного украинского бойца, который даже не в состоянии идти сам...
        И здесь на Нечипурло накатила волна вдохновенья. Он открыл пасть и хрипло затянул:
        - Мурка, ты мой муреночек! Мурка, ты мой котеночек...
        Оператор тут же убрал камеру в сторону и уткнулся в другую картину: двое пленных несли носилки с лежащим в них Петро. Он располагался на животе, и в объектив четко попала его спина, залитая пожарной пеной. Мурзик шел рядом с носилками и что-то говорил Москалюку.
        Репортер тут же переключился на них.
        - А сейчас вы видите украинского героя, которого пытали агенты ФСБ. Они бесчеловечно жгли паяльной лампой его самое толерантное на теле место! Но герой не выдал врагам точки дислокации секретного дивизиона, оснащенного новейшими ракетами, изобретенными украинскими учеными! Наши врачи уже обработали его ожоги дорогим "Пантенолом". Президенту не жалко денег для лечения воинов АТО!
        Тем временем Мурзик, прощаясь с Петро, говорил:
        - Давай, до встречи! Я думаю, увидимся еще, если в Судан не уеду. Вон, уже бегут к тебе...
        Петро приподнял голову и увидел, что от ближайшей медицинской машины к ним несутся с носилками два крепких санитара в белых халатах. У него в голове почему-то сразу заиграла мелодия песни "Цыпленок жареный"...
        Через минуту Москалюк был жестко перегружен в носилки санитаров, доставлен к машине "Скорой помощи" и засунут в салон. Санитары запрыгнули следом и быстренько захлопнули за собой двери.
        Москалюк опять приподнял голову и увидел прямо перед собой сидящего на откидном стульчике человека. Этот человек имел квадратную комплекцию, бульдожью челюсть и кувалдообразные кулаки. Белый халат, надетый на него, ничуть не скрадывал громоздкость фигуры, а интеллигентного вида докторский колпак лишь подчеркивал звериную суровость лица.
        Человек в докторской одежде взял Петро пальцами за подбородок и, резким движением задрав его голову вверх, уперся своим взглядом в глаза Москалюка.
        - Добро пожаловать домой, сынок! - хрипло произнес он.
        - Что-то папаш больно много развелось, - ответил Петро, вспомнив отца Пафнутия.
        Новоявленный папаша вдруг резко опустил голову Москалюка вниз и ударил его лицом о край носилок. У Петро зазвенело в голове, а из носа пошла кровь.
        Человек в докторской одежде сказал:
        - Ну, а теперь ты подробненько расскажешь обо всем, что с тобой приключилось в плену. А особенно - о том, как ты в этот самый плен попал.
        Петро, шмыгнув носом, согласился:
        - Запросто! Расскажу! И о "Свадьбе в Малинсити" тоже...
        Человек в докторской одежде повернул голову к водителю и приказал:
        - Трогай!
        Машина завелась и понеслась по кочкам с дикой скоростью. Петро, подпрыгивая в носилках, тупо смотрел перед собой в заляпанный кровью бортик и слушал музыку, гремящую у него в голове. В ней снова звучал "Цыпленок жареный", исполняемый невидимым оркестром в маршевом ключе. Били барабаны, звенели литавры, и противный голос фагота, солируя, выводил гугнивые ноты, созвучные с душевным состоянием украинского солдата, возвращающегося в свой родной дом.
        * * *
        Донецк. Тот же месяц.
        Пафнутий кипел негодованием! Мало того, что отец Серапион был пьян, он еще и спал! Иерарх церкви смотрел на стол, заваленный банками от тушенки, поставляемой Россией в Донбасс для предотвращения возникшей гуманитарной катастрофы. Кроме этого на столе имелись еще тарелки с недоеденной гречневой кашей, доставленной из той же России, и пустые бутылки от шотландского виски и армянского коньяка, появившиеся неизвестно каким образом в этом уголке мира, зажатого украинской блокадой.
        Серапион (тощий бородатый индивидуум) валялся на диване и храпел как конь, которого пытались зарезать на колбасу цыгане. В доме царило запустение, видимое даже невооруженным взглядом, причем - сходу; так как икона Божьей Матери, державшей в руках младенца, стояла в углу, лицевой стороной обращенная к одной из стенок.
        Пафнутий, прошагавший пешком последние десять километров (попутка немного не доехала до города), взглянул на праздное лицо Серапиона, испускавшего звуки свинского храпа, и исполнился справедливым гневом. Он схватил спящего священника за воротник сибаритского халата, в который тот был облачен, и, встряхнув его как следует, взревел:
        - Так-то ты, пес негодный, паству блюдешь?!
        Глаза Серапиона раскрылись. Увидев перед собой плюющуюся гневом бороду отца Пафнутия, он вскричал:
        - Гадом буду! Нету у меня денег!
        Пафнутий, пыхтя как паровоз, поставил Серапиона на ноги и, врезав ему правой рукой под дых, поинтересовался:
        - А виски с какого дьявола лакаешь?
        - Паства приносит, - хрипя от переживаемых ощущений, ответил Серапион.
        - Задушу тебя! - злобно сказал Пафнутий.
        Он, все так же держа воротник халата в руках, приподнял отца Серапиона вверх и перенес его в угол, где стояла икона Божьей Матери. Ударив бренное тело проштрафившегося священника коленом в пах, Пафнутий сомкнул свои кисти на его шее и принялся усердно душить отца Серапиона, приговаривая при этом:
        - Ты у меня сейчас отправишься к чертям, харя сволочная! Там тебе будет тушенка с коньяком, и еще кое-что впридачу... А здесь никто ничего не поймет. Уйду - как пришел. Пешком... Подумаешь, сектант сам удушился! Туда ему и дорога!
        Серапион, булькая горлом, пытался освободиться, но это у него не получалось, так как руки отца Пафнутия были неимоверно сильны, а его живот давил на хилое тело удушаемого, лишая его последней возможности вдохнуть хоть каплю воздуха.
        Увлеченные этими действиями, они не заметили, как вдруг воздух в доме поплыл толстыми струями и посреди комнаты возник колышущийся ромб с рваными краями, который плавно вполз в занятый ими угол и с громким щелчком схлопнулся, в одну секунду освободив помещение от стоявшей у стенки иконы, а также от присутствия двух борющихся священников.
        У Серапиона подкосились ноги, и он сполз по гладкой пластиковой стене на мраморный пол. Пафнутий, сжав крепче пальцы, всем весом своего тела навалился на противника. Тот, прощаясь с жизнью, вдруг увидел слева от своего носа унитаз впечатляющих размеров. Пошарив судорожно руками вокруг, он схватил какую-то тяжелую палку и инстинктивно сунул ее вперед. Палка с громким хлюпом впилась в лицо отца Пафнутия и руки того ослабли. Серапион, вдохнув глоток воздуха, сипло крикнул:
        - Спасите!
        Из-за пластиковой стены сзади него раздался громкий и важный голос:
        - Сейчас. Что за манера отвлекать меня даже в этом помещении?
        Серапион, медленно приходя в себя, вдруг осознал, что он находится в большой туалетной кабинке. За стенкой кто-то возился, собираясь ему помочь. Взглянув прямо перед собой, Серапион увидел отца Пафнутия, лицо которого было закрыто блямбой огромного черного вантуса. Пафнутий стоял на коленях и пытался, дергая за ручку, освободить себя от неожиданной напасти. Видимо, резиновая часть этого санитарного приспособления перекрыла ему возможность дышать. Движения Пафнутия становились все более и более импульсивными. Все это происходило на фоне приставленной к стене иконы, написанной неизвестным художником в стиле кубизма.
        Серапион хотел было еще раз позвать на помощь, но вспомнил свое недавнее удушение и злорадно рассмеялся.
        - Кто там ржет? - спросили за стенкой.
        - Никто, - подло ответил Серапион. - Все нормально, помощь не требуется.
        Пафнутий упал на пол и замолотил ногами по пластику, отчего все помещение с потолком, уходящим в неведомую высь, наполнилось шумом.
        - Так. Что-то не то происходит, - произнес голос в соседней кабинке.
        Где-то рядом с Серапионом возник звук сливаемой воды, хлопнула соседняя дверь, и в его глаза вдруг хлынул поток яркого света, ворвавшийся с противоположной от унитаза стороны. Крепкая мускулистая рука схватилась за ручку вантуса, присосанного к лицу Пафнутия, дернула, и тот освободился от этого убийственного приспособления. Хлопая глазами, отец Пафнутий посмотрел вперед и, расплывшись улыбкой, блаженно прохрипел:
        - Ну, наконец-то я опять дома... В раю...
        В ответ прозвучало:
        - Опять-двадцать пять! Только тебя здесь и не хватало. Да еще с иконой!
        Шелест ветра
        БИОКОРРЕКТОР. Ха-ха-ха! Здорово!
        ДЕМИУРГ. Ха-ха! Отлично!
        БИОКОРРЕКТОР. А я думал, что ты приторможенный (в силу приобретенной
        профессии). Оказалось - молодец! Голова работает и огонь есть!
        ДЕМИУРГ. Спасибо... Как ты думаешь, космократоры нас вычислят?
        БИОКОРРЕКТОР. Забудь о них! Отныне они сюда даже не сунутся. Ведь теперь мы -
        зондеры!
        ДЕМИУРГ. Ах, да... Я всегда считал зондеров существами высшего порядка. А
        оказалось, что они - такие как мы. Только выше рангом. Кстати, заметь, один из них -
        явный демиург.
        БИОКОРРЕКТОР. А второй - биоконструктор. Сразу видно. И космократоры всегда
        Парами работают. Это потому, что одно от другого неотделимо. Материя, так сказать,
        подпирает сознание. Я давно это заметил. А ты - нет? Надо же, насчет молодца я тебе
        явно польстил. И насчет приторможенности...
        ДЕМИУРГ. Да, конечно, можешь говорить все, что угодно. Ведь последний
        кон выиграл я. А значит - и всю игру в целом!
        БИОКОРРЕКТОР. Стоп! Ты что-то путаешь. Последний кон выиграл я. Твою первую
        фигуру взяли в плен. А вторая фигура начала движение произвольно. Ты вообще не
        хотел дальше участвовать в игре. И если бы не я, то твоего попа разорвали бы в клочья
        гранаты! Но мне удалось их обезвредить...
        ДЕМИУРГ. Хм! И кто из нас недалекий и приторможенный?
        БИОКОРРЕКТОР. Не понял!
        ДЕМИУРГ. А что тут понимать? Ты за меня выполнил всю работу. Провел мою
        фигуру и загнал ее в дырку. И кто после этого недалекий?
        БИОКОРРЕКТОР. Погоди! Но ведь мы уже не играли! Ты отказался от этого
        категорически!
        ДЕМИУРГ. Мало ли, что я сказал в процессе? Дезинформация. Ты же сам
        говорил, что игра - это жизнь... Получилась хорошо спланированная операция.
        Руками противника одержана нужная мне победа. Ну как я тебя сделал, а?
        БИОКОРРЕКТОР. Ты нечестно играешь! Стоп... Мы договаривались, что проход
        должен осуществиться вместе с армией агрессора или освободителя. Но такого не
        было! Поп проник на чужую территорию сам! Не силовым путем!
        ДЕМИУРГ. Ну и что? Ты выступал за оборонявшуюся сторону, а я - за
        наступавшую. Раз наступавшей стороне удалось выполнить задачу, значит - попа
        можно считать агрессором или освободителем. Только замаскированным. Получается,
        что ты прозевал диверсионную операцию, организованную моей разведкой... Вот и все.
        Учись играть, болван!
        БИОКОРРЕКТОР. А мне... а я... а я тебе сейчас в рыло дам!
        ДЕМИУРГ. Вот это я тебя уделал! Ха-ха-ха!
        БИОКОРРЕКТОР. Ах ты, чмондер вонючий!
        ДЕМИУРГ. А ты не чмондер?
        БИОКОРРЕКТОР. На тебе, гад!
        ДЕМИУРГ. Ой! Ах, ты так? На тебе в ответ!
        БИОКОРРЕКТОР. Уй!
        ЗОНДЕР 1. Стоять!
        ДЕМИУРГ. Стоим, не двигаемся.
        ЗОНДЕР 2. Молодец.
        БИОКОРРЕКТОР. Да стою я, стою... Опять нос!
        ЗОНДЕР1. Скажи спасибо, что не противоположный орган.
        БИОКОРРЕКТОР. Спасибо.
        ЗОНДЕР 2. Что тут у вас произошло?
        ДЕМИУРГ. Мы предотвратили ядерную войну и разошлись во мнениях,
        Насколько правильно это сделали.
        ЗОНДЕР 1. Что ж теперь, драться из-за этого? Стыдитесь! Ведь вы уже не
        дети! Мало ли какие будут разногласия? Запомните - ни одно действие друг без
        друга вы производить не должны. Такие действия будут однобокими и неправильными.
        Поэтому приходите к общему решению. А тумаки не помогут ни в одном деле...
        БИОКОРРЕКТОР. А нельзя ли отпустить мой нос?
        ЗОНДЕР 1. Нельзя. Пока не прочувствуешь...
        БИОКОРРЕКТОР. Прочувствовал уже! Второй раз...
        ЗОНДЕР 1. Не верю я тебе. Но ладно.
        БИОКОРРЕКТОР. Спасибо! Ух, как легко дышится.
        ЗОНДЕР 2. Это не значит, что можно делать все, что угодно. Вы здесь
        находитесь не для игрушек. Основная ваша задача - сберечь этот мир. И потому вы
        должны заботиться о нем. Отныне - никаких глобальных войн! Проследите за этим!
        ДЕМИУРГ. Всегда готовы!
        ЗОНДЕР 1. И никаких игр!
        БИОКОРРЕКТОР. Простите, господа зондеры, за вопрос: а какой промежуток времени
        нам отведен?
        ЗОНДЕР 2. Всего пять тысяч лет.
        БИОКОРРЕКТОР. Ух, ты! Гм...
        ЗОНДЕР 1. Что-что?
        БИОКОРРЕКТОР. Кхм! Ничего, господин зондер, просто поперхнулся. Кстати, а что
        будет, если мы выполним задание?
        ЗОНДЕР 2. Станете настоящими зондерами, и вам определят круг
        ответственности.
        ДЕМИУРГ. Вот здорово!
        ЗОНДЕР 2. Я вам дам "здорово"! Никаких игр! Поняли?
        ДЕМИУРГ. Да!
        БИОКОРРЕКТОР. Да!
        ЗОНДЕР 2. Вон по местам!
        ЗОНДЕР 1. Смылись... Как считаешь, справятся они?
        ЗОНДЕР 2. Думаю - да. Но придется к ним наведываться периодически. Себя в
        этом возрасте вспомни.
        ЗОНДЕР1. Да уж...
        ЗОНДЕР 2. Вот-вот. А ты от них послушания требуешь. Ох, чувствую,
        наиграются они вволю!
        ЗОНДЕР 1. Да пусть играют. Главное, чтобы в меру...
        ЗОНДЕР 2. А ты уверен, что они вовремя остановятся?
        ЗОНДЕР 1. Нет.
        ЗОНДЕР 2. И я тоже. Придется наблюдать.
        ЗОНДЕР 1. Понятное дело! Ох, никакого покоя! Когда это закончится?
        ЗОНДЕР 2. Никогда.
        ЗОНДЕР 1. Ладно. Кстати, мой флот шмордонит твоих джоппурцев как
        помойных котов!
        ЗОНДЕР 2. Ха! Их ожидает сюрприз. Скоро сработает придуманный мной
        коварный план и твои шмордонцы будут отджоппурены как баночные шпроты!
        ЗОНДЕР 1. Да? Опять какая-то подлость?
        ЗОНДЕР 2. Война - не творческий вечер в литературном институте.
        ЗОНДЕР 1. Слышал, слышал... Отправляемся туда?
        ЗОНДЕР 2. Да. Только не увлекайся, а то этих бывших студентов
        провороним.
        ЗОНДЕР 1. Сам не увлекайся!
        ЗОНДЕР 2. Все-все... Тронулись!
        ЗОНДЕР 1. Держись! Ух, и выдам же я тебе сейчас!
        ЗОНДЕР 2. Как же! Выдавальщик нашелся... Вперед?
        ЗОНДЕР 1. Вперед!!!
        КОНЕЦ
      
ааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааа
ааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааа
ааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааа
ааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааа
аааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааа
        аааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааа.
        Аааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааа.
      
Ааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааа
аааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааа.
      
Ааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааа
ааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааа.
      
Ааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааа
ааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааа.
      
Ааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааа
аааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааа.
      
Ааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааа
ааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааа.
      
Ааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааа
ааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааа
ааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааа.
      
Ааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааа
аааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааа.
        ПРОШУ ПРОЩЕНИЯ!!!
        С уважением, В. Емский.