Третья сила Дмитрий Сергеевич Ермаков
        Анастасия Андреевна Осипова
        Оккервиль #1
        «Метро 2033» Дмитрия Глуховского - культовый фантастический роман, самая обсуждаемая российская книга последних лет. Тираж - полмиллиона, переводы на десятки языков плюс грандиозная компьютерная игра! Эта постапокалиптическая история вдохновила целую плеяду современных писателей, и теперь они вместе создают «Вселенную Метро 2033», серию книг по мотивам знаменитого романа. Герои этих новых историй наконец-то выйдут за пределы Московского метро. Их приключения на поверхности Земли, почти уничтоженной ядерной войной, превосходят все ожидания. Теперь борьба за выживание человечества будет вестись повсюду!
        Много станций в Петербургском метрополитене, но к две тысячи тридцать третьему году крупных союзов осталось всего четыре: Империя Веган, Приморский Альянс, Северная Конфедерация, которой нет дела до проблем остального мира… и Оккервиль. Сильная, хорошо организованная община на правом берегу Невы. Третья сила, способная переломить ход надвигающейся войны. Именно в эти страшные дни начинаются полные опасностей приключения юной дочери сталкера Елены Рысевой. Выдержит ли девушка тяжкие испытания, выпавшие на ее долю и на долю всего метро?..
        Дмитрий Ермаков, Анастасия Осипова
        Метро 2033: Третья сила
        Сверкнула молния, и вот
        Тьма на мгновение разъята.
        Душа сжимается, живет
        Предощущением раската.
        В тиши - далекий звук трубы,
        И всюду голос, голос тайный,
        И веет холодком судьбы
        От встречи, якобы случайной.
        С.Л. Штильман
        Любое использование материала данной книги, полностью или частично, без разрешения правообладателя запрещается.
        
        Территория встреч и ожиданий
        Объяснительная записка Вячеслава Бакулина
        Помнится, когда-то давненько, еще в школьные годы, меня привела в восторг короткая, как все гениальное, фраза: «За окном шел снег и рота красноармейцев». Нынче, приступая к очередной «объяснительной», я вспомнил то веселое время и… Не пугайтесь, уважаемые читатели, от приступа ностальгии, Perpetuum Mobile множества графоманов, я вас избавлю. Просто в качестве своеобразного реверанса былому начать хочется как-нибудь в упомянутом стиле. Ну, скажем:
        Пришла весна и шестидесятая книга серии.
        В общем-то, написав это, дальше можно не продолжать. Ну в самом деле, найти в эти прекрасные солнечные деньки более важные для любого адепта постъядера события, разумеется, можно, но зачем? Казалось бы, давно ли мы все шумно радовались роману Виктора Лебедева, закрывшему в нашем проекте «первую полусотню»? А так поглядишь - почти год прошел. Целых десять книг позади, а уж сколькими новыми читателями за это время приросла «Вселенная»… Что же до весны, аккурат сегодня наткнулся в сети на чудесную фразу: «Весной что хорошо? Весну-то уже ждать не надо».
        Чего же нам ждать тогда? Ну, например, «Метро 2035», до выхода которого уже остались считанные месяцы (по крайней мере, мне очень хочется в это верить). Пока же - очередной номер газеты, в котором опубликован новый эксклюзивный кусочек романа Дмитрия Глуховского.
        Еще можно ждать встречи с новыми авторами со всех уголков света или со старыми героями, продолжения (или окончания) приключений которых не за горами. Или очередных десятков книг в серии: седьмого, восьмого, девятого и далее, насколько хватит смелости и оптимизма.
        Можно ждать новых друзей, на которых наши официальные площадки - сайт metro2033.ru и группа vk.com/metro2033.books - всегда были (и, я уверен, будут впредь) очень щедры. Или даже не только друзей, а кого-то несравненно более важного, как нашли однажды друг в друге Дмитрий Ермаков и Анастасия Осипова.
        Можно ждать новых конкурсов рассказов. Новых игр. Фильма, наконец (да, я помню, что, когда вы прочтете это, уже будет лето на подходе, но мечтать-то мы вольны не только в канун Нового года).
        Можно даже ждать шестьдесят первую книгу с очередной буковкой на корешке, чтобы в очередной раз гадать: что же за слово там будет, и как оно впишется в общую фразу, и что же это будет за фраза такая в итоге?
        Много чего можно ждать. Много на что можно надеяться. Много во что можно верить. И это прекрасно. Если уж такая, казалось бы, бесконечно далекая от ожиданий, надежд и веры штука, как постапокалипсис, способна подарить нам всем столько радости, значит, все у нас будет хорошо. Уж такая это специфическая форма заполнения времени и пространства - «Вселенная Метро 2033».
        Пролог
        Антон Казимирович Краснобай, молодой купец из Торгового города, ненавидел станцию Черная речка.
        Женя, подружка Краснобая, особа образованная, любительница поэзии, связывала его ненависть по отношению к Черной речке с дуэлью Александра Сергеевича Пушкина. Это вызывало у нее умиление. Антон девушку не разубеждал. Сам он ни одного стихотворения Солнца русской поэзии не знал; литературой не интересовался; против реки, впадавшей в Неву, ничего не имел. А вот станцию ненавидел.
        Вообще, Антон ненавидел почти все, что его окружало в подземном мире, начиная с запаха сырости и кончая супом из шампиньонов. Как назло, ни от того, ни от другого в метро некуда было деться.
        Ненависть порождал страх. Страх перед темными туннелями, перед загадочными ходами, ведущими бог весть куда, перед загадочными шорохами, доносящимися из метро. Но больше всего Антон боялся невообразимой земной толщи, давившей сверху на конструкции метрополитена. Сотни раз он пытался убедить сам себя, что раз опоры вопреки логике и здравому смыслу выдержали ядерные взрывы и простояли двадцать лет без ремонта, то они вряд ли рухнут. Не помогало. Краснобай продолжал бояться метро. И ненавидеть его всем своим существом, всеми фибрами души. А станцию Черная речка, одну из самых глубоких в Петербурге, особенно.
        Но все это меркло по сравнению с той смесью ужаса и омерзения, которую вызывали у коммерсанта обитатели все той же Черной речки…
        Не было для Антона пытки страшнее, чем шагать по грязному, сырому туннелю, где воняло гнилью и шныряли тощие крысы. Впереди ждала мрачная, заваленная мусором платформа, не знавшая уборки на протяжении последних двадцати лет. Там прямо с потолка капала грязная вода, крысы «ходили пешком», а среди мусорных куч собирался всякий сброд без роду-племени. Цыгане, воры, проститутки и прочие, и прочие. Попадались даже цыганки-воровки, промышлявшие любовью за деньги. Изгои, отторгнутые, выплюнутые обществом. Стоило Антону, жившему на сытой, чистой станции Спасская, оказаться тут, как его тут же начинало тошнить. По возвращении домой купец всегда принимал душ, наплевав на дороговизну мыла и теплой воды. Только тогда ему становилось лучше.
        На беду многие деловые партнеры назначали встречи именно там.
        Логику их Антон понимал: станция считалась транзитной, то есть, по сути, не принадлежала никому. Она не имела администрации, значит, и разрешение на проход не требовалось. Среди ошивавшегося тут сброда легко было затеряться. До центра метро близко, пара перегонов - и вот уже Невский проспект. А не хочешь светиться на территории Альянса, тоже не беда, есть технический туннель от Горьковской до Сенной.
        На «Речке» нанимали челноков или гонцов; местные жители с готовностью соглашались на любую работу ради пары заветных патронов. Да, порой на «Речке» бывало многолюдно, но местных оборванцев чужие разговоры не интересовали. Иногда тут, прямо на перроне, выступал цирк, тогда станция сотрясалась от музыки и криков. В такие моменты услышать, о чем шепчутся в углах деловые люди, становилось невозможно. В общем, для встреч место было что надо. Поэтому коммерсанту приходилось мириться с капризами клиентов и, скрепя сердце, Антон снова и снова отправлялся на опостылевшую станцию.
        Его главному телохранителю, Николаю Михайловичу Зубову, бывшему солдату Приморского Альянса, на Черной речке тоже не нравилось.
        - Жуткое место. Каждый второй на убийцу похож, - говорил Зубов товарищу Ивану Рытову, тоже подавшемуся из армии в телохранители. - Только войду - хочется всех положить. Чтоб наверняка.
        Едва гости вошли на станцию, как их тут же окружили галдящие цыганята, чумазые настолько, будто только что искупались в грязи. Краснобай и Зубов одевались неприметно, но с тем же успехом они могли прятаться в пустой комнате - слишком хорошо выглядели оба гражданина Торгового города. Слишком чистыми были волосы Краснобая, выбивавшиеся из-под капюшона. Слишком откормленным выглядел Зубов. Не успел Николай кулаками и матом отогнать детвору, как к купцу принялась клеиться тощая, потасканная «ночная бабочка».
        - Привет, красавчик! Покажешь мне своего маленького дружка? - промурлыкала она, изображая сладострастную улыбку. Получилось так себе. Выбитый зуб и синяки, кое-как замазанные непонятно чем, девушку не красили.
        Краснобай выполнил ее просьбу - молча достал из кобуры ПМ. Бабочка в испуге упорхнула. На центральных станциях Антон пистолет обычно не носил, там за это штрафовали. На окраины же без оружия и бронежилета старался не соваться.
        Следом точно из-под земли возникла старая, страшная, как смерть, цыганка-гадалка. Она потянулась к гостям, вереща противным голосом: «Позолоти ручку, всю правду тебе открою!» А когда Краснобай попытался отстраниться, так вцепилась в его правую руку, что Антон Казимирович от неожиданности вскрикнул. И терпение его лопнуло.
        - Зу-у-уб! - рявкнул он.
        Краснобай никогда не называл своего начохра по имени-отчеству, обычно ограничивался прозвищем - Зуб. Зубов не обижался. Так же его звал и предыдущий хозяин. Прозвища в метро подчас заменяли имена не только при общении с посторонними - зачастую сам носитель клички ассоциировал себя только с ней. Спросишь, к примеру, какого-нибудь Горыныча, как его мамка при рождении назвала, а тот только в затылке почешет и руками разведет.
        Зуб отреагировал мгновенно: заслонил собой шефа и навел на старуху пистолет-пулемет. Цыганка смерила гостей надменным, полным презрения взглядом, смачно сплюнула на сапог Зубову и зашаркала к своей палатке.
        От них отстали.
        Антон уселся на трухлявую, покосившуюся скамейку. Зубов с «Кедром» в руках пристроился рядом.
        Молодой коммерсант запахнул плащ, надвинул на голову капюшон, и постарался отрешиться от всего. От смрада и копоти. От детского визга и женской трескотни. И представил себе, что все уже кончилось. Что мучение осталось позади. Что он снова дома, на Спасской, в тепле и покое, окруженный пусть и б?льшими негодяями, но хотя бы не вонючими, не ползающими по полу в поисках недоеденной крошки…
        К счастью Краснобая, клиент скоро объявился. Этот мужик, просивший называть его смешной кличкой Барин (настоящие имена своих партнеров, впрочем, Антон никогда не спрашивал), явился с Выборгской. Он вел дела с Северной конфедерацией. Барыга Барин был мужиком надежным, да и представитель конфедерации, некто Мороз, никогда не нарушал слово и платил исправно. Вот и в этот раз проблем не возникло: Барин принес патроны и забрал у Зубова мешок с наркотиками, так называемыми «грибами счастья».
        Деловая часть встречи завершилась. Однако Барин, мужик лет сорока, слегка полноватый, грузный, с лысой, как коленка, головой и длинными усами а-ля Тарас Бульба, никуда не спешил. Сидел, задумчиво глядя в пустоту. Краснобай сразу заметил: что-то с Барином не так. Клиент был мрачен, по сторонам смотрел с опаской. Тоже явился с пистолетом в кобуре, в первый раз за все время, что они работали вместе.
        - Что-то случилось? - поинтересовался купец, видя, что молчание затягивается.
        - Да как тебе сказать, - проговорил Барин, окидывая станцию пристальным взглядом. - Услышал от одного ходока… А он мужик серьезный, просто так болтать не станет.
        - Что услышал-то? - перебил барыгу Антон Казимирович, стремясь скорее закончить разговор.
        - Проходчик вернулся. Каныгин вернулся, - выдохнул Барин. И, словно испугавшись собственных слов, поспешно потянулся за пистолетом.
        Цыганка, проходившая мимо, бросила на Барина взгляд, полный дикого ужаса, пробормотала что-то себе под нос и скрылась.
        Николай Зубов, слушавший беседу вполуха, побледнел, выпучил глаза и тихо чертыхнулся. Краснобай с удивлением увидел, что его охранник снимает «Кедр» с предохранителя.
        «Кажется, я один не в курсе, кто такой этот Каныгин», - подумал Антон Казимирович. Он знал, как выглядит Зубов в гневе или в ярости, но такого животного ужаса на лице сурового телохранителя купец не видел никогда.
        - Откуда вернулся? Из запоя? Из карцера? - спросил с усмешкой Краснобай, чтобы немного разрядить атмосферу. Он решил, что речь идет о каком-то дебошире или разбойнике, не дающем спокойно спать окраинным станциям.
        - Из ада, - прикрыв рот ладонью, едва слышно произнес Барин.
        Больше купец с Выборгской не сказал ни слова. Он поспешно встал и скрылся в туннеле, ведущем на Петроградскую.
        Антон Казимирович глядел ему вслед, хмурился, вздыхал, покачивал головой.
        «Ну и дела. Спятил Барин, совсем крыша поехала, - размышлял Краснобай. - Вот уж не ожидал».
        - Кто такой этот Каныгин? Беглый каторжник? Террорист? Насильник? - обратился купец к телохранителю.
        - Как, шеф, вы никогда не слышали о нем? - изумлению Зубова не было границ.
        Антон фыркнул.
        - О! Это жуткая история, шеф… Звучит как хрень полная, как страшилка для сопляков, но тут все серьезно. Очень серьезно. Только пойдемте отсюда скорее, бога ради, - взмолился Николай, вертевшийся, точно флюгер, пытаясь контролировать каждый уголок станции. - По пути расскажу.
        Минуту спустя они уже шли по туннелю, поминутно спотыкаясь, наступая в лужи тухлой воды, стремясь скорее оказаться дальше от нищей, грязной станции. В неровном свете ручного фонарика прыгали и метались тени. Пару раз светильник, который нес Зубов, отключался, и тогда путники оказывались в кромешной тьме. Отзвуки шагов Антона и Николая, отражаясь от сводов туннеля, создавали причудливые сочетания. Временами казалось, что они тут одни, временами - что идет целая толпа. Стоило же им остановиться, как наступала мертвая тишина. От всего этого Антону Казимировичу становилось немного не по себе.
        «Расскажи мне кто эти бредни в баре, где светло и людно, вообще бы не впечатлило, - размышлял он, ежась от холода и страха, невольно закравшегося в душу от истории о Каныгине. - А тут, конечно, совсем иначе звучит…»
        Зубов говорил, и чем дальше слушал Краснобай, тем сильнее его трясло. Антон Казимирович старался держать себя в руках, пытался улыбаться через силу. Получалось плохо.
        - В пятидесятые эта история началась, - шептал Николай Михайлович, то и дело замолкая, чтобы осветить туннель сзади, - первую очередь метро сдавали. Взрыв газа. При взрыве погиб метростроевец. Некто Каныгин. Разорвало мужика в клочья. Один сапог окровавленный нашли[1 - Вяткин А.Д. Петербург мистический. , 2014. С. 136 - 137.]. Ну, сдох и сдох. Забыли, короче, быстро про эту историю.
        - Ого. Значит, басне сто лет в обед, - хмыкнул Антон Казимирович, временно теряя интерес к рассказу телохранителя. - Неужели до сих пор помнят?!
        - Работники метро всегда знали. А остальные не вспомнили бы, если бы он не появился опять. Лучше слушайте, не перебивайте. Этот мужик людей с эскалаторов сталкивал. Подойдет сзади к жертве и ка-ак даст по спине. Человек кубарем летит вниз. Потом совсем разошелся. Под поезд женщину сбросил…
        «Ха, фигня все это, - Краснобай молчал, не мешал Зубову рассказывать, но про себя посмеивался. - Я много слышал про трагедии в метро. Люди сами виноваты. Сами прыгали. Одни с жизнью счеты сводили. Других в давке под поезд сталкивали. Третьи на эскалаторе зевали… Вот и падали».
        - На вид Каныгин - обычный работяга, усталый, замученный, грязный, - продолжал рассказывать Зубов. - В каске, спецовке… Понимаю, звучит странно - не ходят метростроевцы среди бела дня в таком прикиде. Люди, едва эту образину за спиной заметив, начинали волноваться. Про его харю говорили, что она… Неживая. Словно маска. И несло от него каким-то зловонием.
        «Да. Перегаром», - усмехнулся про себя купец. Но промолчал.
        - Когда народ начал падать пачками, против Каныгина ментов бросили. И менты тоже его видели. Но поймать не смогли.
        «И это не удивительно», - осклабился Антон. Про то, как работала до Катастрофы хоть милиция, хоть полиция, он тоже слышал много забавного.
        - Исчезал он, шеф. Сквозь пальцы проходил. В последний раз про этого призрака долбаного в девяностые годы говорили. Потом пропал.
        - И ты веришь в эти сказки? Ты, умный мужик? - купец смерил телохранителя презрительным взглядом. - А в русалок и домовых ты тоже веришь?
        - Это не сказки, шеф. Это - метро, - произнес, озираясь, Николай. В тусклом свете старого фонаря лицо его на миг показалось Антону серым и землистым, как у мертвеца.
        Часть первая
        Оккервиль
        Глава 1
        Отец и дочь
        «От агента «Крот». Срочно. Секретно.
        Итак, выводы неутешительны, господин Сатур. Пропаганда, успешно действующая на других станциях метро, в данном случае дала сбой.
        Вы просили проанализировать причины провала. Они просты. В.В. Стасов противопоставил нашим лозунгам («Долой союзы, да здравствует независимость!», «Свобода станции превыше всего!» и др.) следующую систему. Он организованно отправлял своих людей на жилые станции (Владимирская, Фрунзенская, Чернышевская и др.). На обратном пути «экскурсантам» показывали часть какого-нибудь союза. Например, Садовую или Адмиралтейскую. Прививка против независимости получилась эффективной. Я сопровождал несколько таких групп, видел, с какими лицами экскурсанты возвращались на «Черкасу». С той же целью Стасов собирал на независимых станциях жителей, изнуренных нищетой и голодом, и переселял к себе.
        Теперь перейду ко второму Вашему вопросу. Военный потенциал Оккервиля весьма высок. В арсенале Альянса хранится тридцать пять единиц автоматического оружия. Ниже приведу выписку из инвентарного перечня. Перечень составлен мной лично, так что сведения точные. Пулеметы «Печенег» - 2 штуки. РПК - 3. АК-74 - 23. АКМ - 5. АК-105 - 2. Имеется гладкоствольное охотничье оружие. Всего 40 единиц хранения. Приводить здесь полный список ружей и карабинов надобности не вижу. Имеется жидкостный огнемет кустарного производства.
        Вооруженные силы Оккервиля: двенадцать постовых, дежурящих посменно на блокпостах станции Новочеркасская. Десять человек несут службу на остальных станциях. Еще пять человек числятся в резерве. Имеется три группы сталкеров по три человека каждая. Их командир, Святослав Рысев, позывной «Князь», - один из лучших сталкеров в метро. Настоящий мастер своего дела. Чрезвычайно опасен.
        Цифры не впечатляют. Но мне давно стало ясно то, что проморгала (простите за прямоту) Ваша разведка, господин Сатур.
        Дело не в количестве стволов. Сила Оккервиля - его жители. Когда будет нужно, под ружье встанут все или почти все. Вот в чем качественное отличие общины Оккервиль от всех прочих. Вот в чем главная угроза для планов Империи. Именно поэтому я считаю, что правобережные станции могут стать той «третьей силой», которая если не переломит ход войны, то уж точно усложнит нашу борьбу.
        В Альянсе поддерживается высокий уровень медицинского обслуживания. Это заслуга полковника Дмитрия Бодрова. Он сумел договориться с администрацией Площади Ленина. Военные медики, присланные с красной линии, не только победили несколько эпидемий, но и передали опыт местным докторам. В госпитале Оккервиля действует правило: врач не имеет права отказать пациенту в приеме. Работает тренажерный зал. Средства на все это дает Альянсу наркотрафик. В отличие от начальства Улицы Дыбенко, население которой в военном отношении бесполезно, Стасов и Бодров сумели распорядиться доходами разумно.
        Каждый совершеннолетний гражданин Альянса обязан совершить выход на поверхность. Некоторые погибают (хотя это случается редко; при мне ни один охотник не погиб). Остальные получают бесценный боевой опыт. Результат - здоровое, боеспособное население. Идеальные доноры генетического материала для наших научных экспериментов. Правда, сначала их надо завоевать.
        Наконец, касательно последнего Вашего вопроса: имеются ли какие-либо соглашения между Оккервилем и Приморским Альянсом. Насколько мне известно, подобные переговоры не велись и не ведутся. Так что в ближайшем будущем не стоит опасаться объединения двух группировок. Тем не менее, Ваше решение ликвидировать независимость правобережных станций я полностью разделяю и горячо поддерживаю.
        Жду дальнейших распоряжений. Служу Империи.
        Крот».

* * *
        Оккервиль - это небольшая, но хорошо организованная община, получившая от жителей название в честь притока Невы.
        Альянс включает три станции: Новочеркасскую (она же «Черкаса»), Ладожскую («Ладога») и Проспект Большевиков. У каждой станции есть комендант, из которых состоит Совет общины. Василий Васильевич Стасов, комендант «Проспекта», считается в Совете главным.
        Это сонное, тихое место, почти лишенное связи с остальным населенным метро. Причина этой изоляции - не Размыв или Разлом, как на красной линии, и не идеология, как у коммунистов на Звездной, а пограничные посты Империи Веган.
        Веганцы непредсказуемы. Бывает, они пропускают через Площадь Александра Невского спокойно. Тогда челноки, едва покинув владения Империи, снимают шапки и крестятся, радуясь удаче. Существует специальный ритуал, в ходе которого просят победителя тевтонцев, чье имя носит пересадочный узел, о спокойном проходе. Помогает, но не всегда. Бывает, что транзит превращается в настоящий кошмар. Документы могут просто не принять. Товар, хоть мешок с шампиньонами, хоть сапоги, перетрясут десять раз. Умные торговцы заранее отсыпают в специальный кармашек пяток патронов. Но тут тоже надо держать ухо востро: попадется офицер, не берущий взятки, а мучающий путников чисто для удовольствия, так за подкуп можно легко загреметь в камеру. И участь твоя в этом случае незавидна. Бывает, наконец, что на границе людей разворачивают без всяких объяснений. Просто так.
        А еще в Оккервиле знают: Империя планирует расширяться. Тесно «зеленым человечкам», как называют здесь соседей, на своих шести станциях. Пристально следят их агенты за другими обитаемыми общинами, ищут слабые места в обороне, умело раздувают внутренние конфликты. Веганцы считают Оккервиль своим владением, просто временно занятым чужими. На Новочеркасской часто можно встретить офицеров Империи. Какие задания выполняют они, что ищут, за кем следят - не знает никто. Зато почти все понимают: однажды аннексия произойдет. И тогда шансов уцелеть у жителей немного.
        Эта мысль не ужасает людей. Они к ней привыкли, как к хронической головной боли.
        Но пока правобережный Альянс живет, цепляется за жизнь.
        Украдкой посматривают жители на надпись, укрепленную в торце станции Ладожская: «Дорога жизни. 1941 - 1944», говорят себе: «Вот тогда был каюк. А сейчас терпимо», - и трудятся дальше, добывают свои сто двадцать пять грамм отрубей. Чаще, конечно, больше. Настоящий голод, сводящий с ума, низвергающий человека в первобытную дикость, Оккервилю не знаком. Люди работают на грибных посадках, на крысиных фермах, в мастерских. Караванщики время от времени уходят с нехитрым товаром на Площадь Невского. Заодно они уносят и так называемый «секретный товар», а по сути главный источник благоденствия - галлюциногенные грибы с Улицы Дыбенко.
        Про Веселый поселок, исправно снабжающий подземный Петербург галлюциногенными грибами, слышали все. Даже жители далекой Северной Конфедерации, отделенные от красной линии Размывом, иногда ходят на Выборгскую за этим товаром[2 - Ирина Баранова, Константин Бенев. «Метро 2033: Свидетель». Астрель. 2013. Глава 21: «Марк или игры разума».].
        Ничего удивительного в такой популярности «веселого товара» нет: это самый быстрый и легкий способ раскрасить яркими красками безрадостные, унылые будни… На большинстве станций повседневная жизнь тяжела, опасна и, в конце концов, просто невыносимо тосклива. Никаких праздников, никаких приятных мелочей - только тяжелая, монотонная работа от рассвета до заката. В смысле, от того момента, когда администрация зажигает свет, и до его отключения. И так день за днем, год за годом - попробуй выдержи.
        Тогда и появляются продавцы счастья, пронырливые торговцы, перекупающие товар у жителей Веселого поселка. Всего пара патронов - и жизнь преображается, и отступает боль, и забываются все проблемы, и тело становится воздушным, и грязная холодная станция кажется дворцом султана… А потом волшебная сказка кончается. Вернуться туда поможет новая порция грибов. Стоить она будет на один патрон дороже.
        «А как ты хотел, приятель? Тебя кто-то заставлял?»
        Страшные проклятия сыплются на головы дельцов, распространяющих зелье по всем станциям подземки. Достается и самим грибникам. Исходя пеной, ломая руки и скрежеща зубами, клянут наркоманы день, когда в первый раз попробовали грибочки счастья, день Катастрофы и день своего рождения. Окружающие видят их страдания, содрогаются и дают себе слово не поддаваться искушению. Но приходит время, и у торговцев грибами появляются новые клиенты. И снова спешат по туннелям самые крепкие из обитателей Веселого поселка с полными мешками счастья. Ни Оккервиль, ни Империя Веган, через владения которых лежит путь курьеров-грибников, не чинят им препятствий, но и сами в этом товаре не нуждаются.
        На «Черкасе», «Ладоге» и «Проспекте» хватает развлечений и занятий. Для молодежи - спорт и секции, для детей - школа и кружки, для взрослых - танцы и настольные игры. Шумно и весело отмечаются общие праздники.
        - Делать Стасову нечего, - усмехаются начальники других станций, послушав рассказы о том, как налажен быт в Оккервиле.
        - Зато мой народ дурью не мается и в петлю не лезет, - говорит председатель Совета и занимается дальше своим делом.
        Так идут годы…
        В две тысячи тридцатом году в общине возникла особая традиция. Ее ввел полковник Дмитрий Бодров, командир отряда самообороны. На всех жителей Оккервиля, достигших шестнадцати лет, налагалось обязательство: совершить вылазку на поверхность и убить мутанта. Начитанные люди называют эту охоту «обрядом инициации», а шутники - «кровавым крещением».
        Имперские агенты отнеслись к нововведению с сильным подозрением. Они добились отмены охотничьих вылазок, надавив на Стасова. Почти весь две тысячи тридцать второй год экзамен не проводился, но зимой, аккурат в канун Нового года, глава Совета неожиданно снял запрет. На все вопросы представителей Империи ответ был один: «Это наше внутреннее дело». Юные охотники снова вышли на улицы города.
        Одни молодые люди, как юноши, так и девушки, идут на поверхность с радостью, и потом подают прошение о вступлении в ряды сталкеров. Правда, берут далеко не всех - Святослав Рысев предъявляет к кандидатам очень высокие требования.
        Другие ребята, начиная с пятнадцатого дня рождения, трясутся мелкой дрожью при одной мысли о скором выходе.
        Третьи относятся к грядущему испытанию безразлично - дескать, надо будет, прогуляюсь, почему нет. Их спокойствие вполне понятно, жители метро знают: смертность во время этих вылазок стремится к нулю. Если кто-то и получает тяжелые увечья, то чаще всего по собственной глупости.
        В каждый рейд отправляются, кроме самого новичка, еще опытный сталкер из отряда Рысева, а также боец самообороны. Оба с автоматическим оружием.
        Местность в районе Ладожского вокзала за много лет превратилась в почти идеальный охотничий полигон. Хищники тут обитали относительно мелкие - в основном псы, выродки, земноводные, похожие на тритонов, и некрупные летающие твари. Но это не значило, что к первой охоте молодых людей не готовили и проводили все кое-как. Наоборот - те, кто успешно сдавал «экзамен», потом говорили товарищам, что тренировки куда тяжелее самой схватки.
        Так случилось и с Григорием Самсоновым.
        Круглый сирота, он жил на станции Проспект Большевиков и грезил службой в отряде сталкеров. Шансы воплотить мечту в жизнь у юноши имелись: в пятнадцать лет Гришу взял на обучение Денис Воеводин. Инструктор гонял подопечного почти год.
        - Охота - фигня. А вот подготовка - ад, - рассказывал Гриша. Он совершил свою первую вылазку двадцать второго июня, в годовщину начала Великой Отечественной войны, и потому невольно оказался в центре внимания.
        Гриша едва вернулся с поверхности, не успел переодеться. Он не собирался бахвалиться перед соседями, и долго отпирался, отмахивался. «Не галдите, дайте хоть поспать, с ног валюсь!» - упрашивал он друзей, но Гришу не отпускали. В конце концов, Самсонов согласился рассказать, как было дело. Он уселся на ящик из-под тушенки, служивший табуретом. Снял и спрятал красную ленточку. Этот знак отличия выдавали тем, кто успешно справился с экзаменом. Помолчал немного, ожидая полной тишины, и заговорил, задумчиво глядя поверх голов притихших парней и девчонок, внимавших каждому его слову:
        - Меня Тигра тренировал. Денис Владимирович. Это его позывной.
        - Именно «Тигра»? Не «Тигр»? - раздался вопрос.
        - Точно так, - расплылся в улыбке новоиспеченный охотник. - В честь героя сказки, наверное. Если кто не в курсе, Денис - лучший сталкер. Самый сильный. Самый крутой. После Святослава Игоревича, конечно, - поспешно поправился он, заметив в толпе дочь Рысева, Елену. - Гонял меня, как сидорову козу. Так готовил, словно я сотню монстров должен уложить. Голыми руками. И не запачкаться при этом, ха-ха. А сама охота - это ерунда. Не успеешь испугаться - и ты уже снова в метро. Мне мало показалось, честно скажу. Еще хочется…
        - Хочется чего? Крови? - осторожно уточнил один из слушателей, Митя Самохвалов.
        Митя работал в столовой, помогал своим родителям-поварам. Питался он лучше многих, а работал меньше. Из-за этого Мите многие завидовали. Прозвище «Самосвал» приклеилось к нему еще пять лет назад, когда несколько раз упал, как говорится, на ровном месте, чем очень позабавил сверстников.
        Гришу вопрос слегка смутил. Он нахмурился, почесал бритый затылок и произнес:
        - Да нет, наверное… Как раз кровищу я не люблю. Но не в ней дело. Хочу снова увидеть мир, который мы потеряли. Да, он изменился. Сильно изменился. Но все равно там круто. Серо, страшно, но круто.
        - Всяко круче, чем под землей киснуть… - подала голос Лена Рысева. Она сидела рядом с Митей и внимательно слушала рассказ новоиспеченного охотника.
        Дочь командира сталкеров, работавшая медсестрой, тоже готовилась к своему первому рейду. Ей уже исполнилось семнадцать лет, но полковник не спешил посылать девушку в рейд. На станции шептались, что отец Лены, воспользовавшись своим положением, уговорил отсрочить экзамен хотя бы на год. Другие говорили, что Рысеву потому не гонят наружу, что медики слишком редкие и ценные работники, и жертвовать ими неразумно.
        - Точно-точно, - улыбнулся Самсонов, посматривая украдкой на Лену.
        Рысева была хороша собой, стройна, спортивна. Сразу привлекали внимание густые рыжие локоны, обрамлявшие миловидное лицо, с которого не сходила легкая улыбка. Большинство девушек либо сбривали волосы совсем, либо стригли очень коротко - сказывался дефицит воды и мыла. Но дочь сталкера могла себе позволить неслыханную роскошь: отпустить косу. Не удивительно, что подруги завидовали Лене, а юноши засматривались на нее. И Гриша не был исключением. Но подойти и заговорить Самсонов не решался. Все-таки дочь самого Рысева… К тому же Гриша Самсонов считал, что личную жизнь устраивать пока рано.
        - А еще. Вы только не подумайте, что у меня с головой не все в порядке, - добавил Самсонов, помявшись. - Но когда я убивал эту тварь… Этого адского песика, брызгающего слюной… Когда я всадил в его уродливую морду две пули подряд, я понял, каково это - жить.
        - Бред, - фыркнул Самохвалов.
        - Нет, Мить, не бред, - произнесла тихо Лена, не сводя глаз с героя дня. - Я поняла, что он хотел сказать. Многие сталкеры и солдаты говорили примерно то же самое…
        На этом маленькое событие, приковавшее внимание почти всех жителей «Проспекта», закончилось. Гриша улизнул в свою коморку отсыпаться, Митю позвали на кухню, остальные слушатели разбрелись кто куда.
        Одна Лена осталась сидеть на корточках посреди станции. Она снова и снова прокручивала в голове рассказ Гриши, сопоставляла с тем, что слышала от других.
        «Подготовка, значит, ад. А охота, значит, фигня, - размышляла Лена. - Что-то не верится. Сдается мне, Гришка просто пугать не хочет нас, будущих охотников. Отец говорит, что там везде ад. На каждом шагу. А папа знает, что говорит…»
        «Кстати, этот Гриша интересный, - думала Лена, возвращаясь домой, чтобы приготовить ужин отцу. - Митя, конечно, тоже парень классный, добрый, обходительный. Но Гришка сильнее. Кстати, странно, живем на одной станции, каждый день здороваемся, и ничего друг о друге не знаем… А может, это и не странно. Тут, в метро, все люди с годами мебелью становятся. Но пока, - оборвала себя Лена, - главное - вылазка. Я должна справиться. Я. Должна. Справиться».
        Она шла по гранитным плитам перрона, направляясь к входу в технические помещения. Именно там, в самом элитном, привилегированном «квартале» жилой зоны, располагалась их квартира, состоящая из двух крохотных комнаток: спальни и гостиной. Здесь имелись отдельный водопровод, душ, кухня. Обычные жители «Проспекта» пользовались общими удобствами.
        Над головой смыкался закопченный свод станции, про который Святослав рассказывал с гордостью, что это - уникальная конструкция. «У всех просто своды, а у нас - видишь? С двумя карнизами!» - говорил он. Лене казалось, что предки могли бы украсить Проспект Большевиков как-нибудь еще, а так из всех станций, которые она видела в жизни, родной «Проспект» выглядел самым невзрачным. На Улице Дыбенко главным украшением была мозаика, изображающая женщину с ружьем. Ладожскую украшали изящные столбики, стоящие двумя рядами вдоль краев перрона, «Черкасу» - красивые люстры. На «Проспекте» - ничего. Но это не мешало Лене любить станцию всем сердцем.
        И еще об одной интересной особенности рассказал отец дочери, когда ей было восемь. Лена тогда в первый раз побывала на соседних станциях, и, вернувшись, с детской непосредственностью заявила Святославу, что Проспект Большевиков - фигня и отстой.
        - Во-первых, такие слова не употреблять! - напустился на девочку отец. - Чтоб я больше их не слышал.
        - Соня так все время говорит, - оправдывалась малышка. - И многие другие. Даже взрослые.
        - Вот только на других стрелки не переводи, - отец потемнел, точно грозовая туча. - Другие говорят, а ты не повторяй! Не повторяй, и все. Сонька - та без родителей растет, с мальчишками водится, девочки ее боятся. Да еще борьбой занимается, еще б она не ругалась. А у тебя я есть.
        - А если ты уронишь на ногу молоток, пап, ты что скажешь? - прищурилась Лена, упорно не желая уступать в споре. Она не раз слышала, как ругается отец, в том числе очень грубыми словами.
        На это Святослав ответил сухо:
        - Тогда я скажу какое-нибудь матерное слово. Всяко лучше, чем отрыжку какую-то изо рта выплевывать. «Жесть», «пипец», «ин нах» - это не слова, а инвалиды какие-то, кривые-косые. И вообще мала ты еще над отцом смеяться! - рявкнул он.
        Лена испуганно закивала. С тех пор никогда, даже в беседе со сверстниками, она не употребляла не только «фигня», но и многие другие аналогичные словечки. Сначала было сложно, потом выработалась привычка, и Лена стала смотреть на тех, кто так и сыпал подобными словами, как на дурачков.
        - Во-вторых, - добавил Святослав уже мягче, усаживая маленькую Лену рядом, - есть у нашей станции одна особенность. Такого нигде больше нет… Весной, когда солнце вставало над городом, его лучи по наклонному ходу проникали на станцию. И освещали перрон. Всего на несколько минут солнце проникало под землю. Но те, кто это видели, ахали от восхищения. Никакого чуда, просто так построили вестибюль. Вряд ли нарочно, скорее всего, так само собой совпало. Жаль, жаль, что ты этого никогда не увидишь…
        Лена всхлипнула и зарылась лицом в грубую ткань отцовской куртки.
        - Пап, а мы никогда-никогда не увидим солнце? - спросила Лена, всхлипывая.
        - Вряд ли, милая. Вряд ли. Но, знаешь, дочка, солнышко очень соскучилось по нам. Правда-правда. Люди устроили Катастрофу, закрылись от яркого солнышка черными тучами. Ядовитый дождь полил землю, убил все живое. А люди спрятались в метро, в темноту и тесноту. Но знай: солнце ищет путь к людям, пытается пробиться сквозь черные тучи. И однажды этот день настанет. Тьма рассеется. Вот увидишь. Тьма рассеется.
        - Я верю, папа, - тихо сказала Лена.
        С тех пор прошли годы. Они оба изменились. Лена повзрослела, Святослав состарился. Но вера в их сердцах не угасла. Они ждали солнца. Они надеялись…
        Святославу Рысеву недавно исполнилось сорок два года, по меркам метро он считался «пожилым». Но глядя на его статную фигуру, на безупречную выправку, на крепкие тренированные мускулы, сложно было дать сталкеру больше тридцати пяти. Рост Рысева составлял всего метр шестьдесят пять сантиметров, но вставать с ним в спарринг побаивались даже рослые бойцы отряда самообороны. Число рейдов, совершенных Рысевым, никто точно не мог сосчитать. Сам Святослав не проявлял интереса к подсчетам. Из всех этих вылазок Рысев возвращался не только живым, но и почти невредимым. Да и безвозвратные потери среди его подчиненных случались редко.
        В глазах сталкера светился пытливый ум. Святослав Игоревич очень увлекался чтением, особенно любил научные труды, он забил ими половину спальни. Товарищи Рысева ничего в этом не понимали и потому с радостью отдавали командиру монографии и учебники, принесенные из рейдов. Некоторые фолианты нелегко было не то что дотащить до метро, но и поднять, зато у сталкеров никогда не возникало вопроса, что дарить командиру на праздники.
        Так же, в строгости и уважении к наукам и труду, воспитывал Святослав Игоревич и свою единственную дочь Елену, недавно отметившую семнадцатый день рождения. Дочь росла девушкой сильной, здоровой, увлекалась спортом и постоянно выигрывала соревнования по бегу. К отношениям с молодыми людьми подходила серьезно, ответственно. Делу, которому решила посвятить свою жизнь - медицинской работе, - отдавала всю себя. В общем, у отца почти не было основания для огорчений.
        Почти. Лишь одна ерунда не давала спокойно спать Лене и ее отцу… Девушка молчала, не жаловалась, но видела с каждым годом яснее и яснее: соседи по-черному завидуют Рысевым. Их особому положению, их привилегиям. И сердце Лены разрывалось на части от горечи и обиды каждый раз, когда она слышала за спиной толки и пересуды, слухи и сплетни. Отец о проблеме знал. Но завести с дочерью разговор на эту тему все никак не решался.
        Лена шла по станции, минуя жилые хибары. Все знакомо до боли.
        Вот два поезда, навеки застывшие на путях, один из которых за необычную форму кабины Лена называла «головастым», а другой, с двойными фарами, - «глазастым». Тут обитали более-менее состоятельные жители, а все остальные ютились в неказистых, но уютных домиках. Сновали туда-сюда прохожие, занятые каждый своим делом. Слышался стук молотка. Где-то плакал ребенок. Из другого конца станции доносилось тихое пение. Пахло чуть подгорелым мясом, детскими пеленками, мужскими носками… Обычный набор ароматов жилой станции.
        - Доброго здоровья, красавица. Отцу кланяйся, - с улыбкой обратилась к девушке добрая старушка, высунувшаяся из дверей покосившейся хибарки.
        - И вам не хворать, Ксения Петровна, - девушка обняла пожилую женщину.
        - Привет, Рысь! - помахал ей мальчишка, возвращавшийся домой после уроков.
        В школе обучали в основном тому, что могло пригодиться детям в жизни. Мальчикам преподавали слесарное, токарное, плотницкое мастерство. Девочек учили шить, вязать, готовить. Много внимания уделялось физической подготовке. Конечно, проводились и обычные уроки, например, математика, история и биология. Последнюю отец Лены называл в шутку «бестиарией». Там изучали не только обычных зверей, но и мутантов. По сути, с этих уроков начинался долгий, нелегкий путь будущего охотника…
        - И тебе привет, отличник! - помахала Рысева в ответ. А про себя подумала: «Вот тоже кличку придумал. Рысь. Какая я рысь… Так, котенок пока».
        Глядя на радостные лица школьников, выбегающих в проход из школьного помещения, Лена и сама развеселилась. Счастье наполнило душу девушки, точно терпкий дым ладана, окутывающий церковь во время службы. Хотелось оторваться от пола и взлететь под потолок, пробить своды станции, и выпорхнуть на улицу… На глаза Лене попались классики, аккуратно нарисованные на гранитных плитах, и Рысева, точно маленькая девочка, звонко смеясь, запрыгала с клетки на клетку.
        - Раз, два, три, четыре… - считала она. - Десять, одиннадцать. Ух! Хорошо!
        Вдруг безмятежная улыбка сошла с ее лица.
        Краем уха Лена уловила за спиной шипение, напоминающее змеиное:
        - Прыгай, коза, прыгай… Попрыгаешь там, на улице… Бережет папаша дочку-белоручку. Ничего, придет и твоя очередь, буржуйка проклятая.
        Лена резко обернулась.
        Завеса, скрывавшая вход в вагон, колыхнулась. Человек, только что стоявший там, успел скрыться. Но Лена знала свою станцию так хорошо, что могла с закрытыми глазами определить, где живет какая семья.
        - А-а… Клавдия Родионовна… Змеюка старая, карга сварливая… - прошептала Лена, от обиды и ярости едва способная говорить. Слезы навернулись на глаза девушки. Кулаки сжимались и разжимались.
        Точно в тумане, то и дело хватаясь за стены, добралась она до дома. Кое-как, на автопилоте приготовила ужин, накрыла стол, и рухнула на диван. Жгучую обиду сменила полная апатия. Не хотелось ни есть, ни пить. Даже думать Лена не могла. Она просто лежала, глядя в пустоту. И в душе ее царила пустота.
        В таком виде ее и застал вернувшийся с совещания отец.
        Святослав снял куртку, сапоги, уселся за стол, поковырял вилкой еду. Еще пять минут назад он ужасно хотел есть. Но сейчас кусок не лез в горло сталкеру. Рысеву показалось в какой-то момент, что на глаза его наворачиваются слезы… Или просто капля пота скатилась со лба, он не понял. Решительно отодвинув тарелку с остывающим рагу, Святослав встал. Пересел на кровать. Какое-то время молча смотрел на Лену, забравшуюся с головой под одеяло, пытаясь понять, что могло произойти с его жизнерадостной, улыбчивой дочерью.
        - Что случилось, Лен? - спросил, наконец, Святослав Игоревич.
        - Ничего, - ответила девушка, не оборачиваясь. Она надеялась, что сумеет совладать с эмоциями, и отец решит, что дочь просто устала. Но голос изменил Лене, предательски дрогнул. Короткое слово выдало ее с головой.
        Святослав покачал головой. Откинул одеяло. Лена попыталась отвернуться, но отец резким движением усадил девушку. С минуту он пристально смотрел в глаза дочери, пытаясь проникнуть в самые дальние закоулки ее души. Лена не могла отвести взгляд. Словно зачарованная, смотрела она на суровое, покрытое редкими морщинами и частыми шрамами лицо единственного родного человека на всем белом свете. Эта безмолвная беседа продолжалась с минуту. Потом отец откинулся на подушку и произнес сухо:
        - Что, опять с Соней поссорились?
        - Да она тут при чем! - простонала Лена. - Я ее даже не видела сегодня.
        За много лет, что Соня и Лена были на ножах, девчонка-хулиганка стала в их семье буквально воплощением порока и олицетворением опасности. Если Лена приходила домой помятая, с синяком под глазом, отец мог не спрашивать, что случилось. Сейчас обеим исполнилось по семнадцать, но неприязнь с годами не ослабла, хотя драться девушки давно перестали.
        Святославу ничего не стоило один раз, еще много лет назад, серьезно поговорить с сиротой, вкладывавшей в кулаки обиду за свое одинокое детство, чтобы та раз и навсегда отстала от его дочери. Или применить административный ресурс. Он не делал это специально. Бесконечная борьба с Соней Бойцовой закаляла Лену.
        - Выкладывай… - потребовал отец, видя, что причина похоронного настроения дочери глубже.
        - Сегодня Самсонов экзамен сдавал, - собравшись с духом, начала рассказывать Лена. - Сдал, конечно. Вернулся такой… Такой героический. Порохом пропахший, с лентой. Мы слушали, затаив дыхание…
        - Самсон молодец, давно готовился, - улыбнулся отец. - Но плакала-то ты почему?
        - Эти тетки… Они опять начали шептаться, отец. Что я…Что я в метро отсиживаюсь, за твоей спиной прячусь. Что ты взятки всем суешь, чтобы меня не трогали. Да хоть бы они уже сдохли поскорее!!!
        И Лена едва опять не разрыдалась.
        - Истерику прекратить! - рявкнул на Лену отец. И добавил уже спокойнее, но с металлическими нотками в голосе: - Ты, Лен, вроде взрослая, голова на плечах есть. Стыдно. Стыдно так реагировать. Да пусть Клавдия Родионовна и остальные хоть горшком тебя называют. В печку бы не ставили, как в народе говорят.
        - Да срать я хотела на то, что они про меня думают! - почти закричала девушка. - Они же тебя, тебя оскорбляют, папа! У меня сердце болит, когда я вижу, как они смотрят тебе в спину и шипят! Да что бы они жрали, если бы не ты и твои парни?! Свиньи неблагодарные!
        Святослав почувствовал, как гнев в его душе улетучивается, уступая место легкой грусти. И гордости. В этот момент он в который раз почувствовал, что воспитал дочь правильно, что не допустил фатальных ошибок. Привыкшая меньше болтать, больше действовать, Лена никогда не говорила отцу, как сильно она его уважает и ценит. У них не принято было выражать такие чувства словами, объятиями и прочим. И вот сейчас, почти случайно, Лена раскрыла на краткий миг, зато во всей полноте то, что чувствовала она к отцу…
        - Так вот оно что, - произнес Святослав, мягко улыбаясь, ласково поглаживая дочь по волосам. - Так вот почему ты рыдаешь… Ну тогда знай, милая, что мне мнение этих людей. Хм. С чем бы сравнить… Как слону дробинка. Помнишь, что такое слон? Ну вот. Думаешь, я затем наверх хожу, чтоб мне внизу аплодировали?
        - Могли бы хотя бы уважение проявлять… - шмыгнула носом Лена.
        - А! - махнул рукой отец. - Выбрось из головы эти мысли. Тебе, милая, тоже предстоит людям служить. И поверь, к твоему труду относиться будут не лучше. Подумай вот о чем. Ты часто замечаешь, как трудятся уборщики? Или те, кто вентиляцию чинят? Ты вообще задумываешься, как все это функционирует? Канализация там, отопление. Ты каждый раз, когда моешь голову, думаешь, кто ночами не спит, чтобы текла эта вода?
        Лена подумала и с тяжелым вздохом покачала головой.
        - Ну вот, видишь. Люди работают, исполняют свой долг. Для всех нас главная награда - то, что все это работает. То, что мы живем. А благодарность… Да, с этим в наши дни дела обстоят плохо. Только раньше, доченька, было не лучше. Но знаешь… Хоть я не все понимаю в христианском учении и не со всем согласен, но одна мысль мне нравится: добрые дела надо делать ради самих добрых дел. Потому, что так надо. Потому, что иначе нельзя. Не ради, как ты выразилась, уважения. Иисуса Христа, который нес это учение, отовсюду гнали, поносили и в итоге вообще на кресте распяли.
        - Знаю. Читала, - кивнула Лена. - И очень злилась. Он людям помогал, а его - на крест…
        - А злиться не надо. Вот ты пожелала теткам сдохнуть поскорее. Теткам хуже стало от слов твоих? Нет. А ты вся побелела от гнева. Тебе хорошо стало? Нет. Вот и не ори. Ты медсестра. Будущий врач. Клятву Гиппократа давать будешь. Тебе крикнут в лицо: «Не буду режим соблюдать, не хочу!», - и что ты сделаешь? В морду больному дашь?..
        - Нет, конечно! - воскликнула девушка. - Как можно! Меня же тогда с позором выгонят!
        - Ну, это как раз не факт. Кадровый вопрос у нас самый острый… Но и не похвалят, да. Учись терпению, Лен. Будь мужественной даже в самых обычных жизненных ситуациях. Поверь, чтобы терпеть несправедливые обиды, тоже нужно мужество. Еще какое.
        - Сложно, - вздохнула Лена, опуская глаза.
        - Ха. Конечно, сложно. Но если не начнешь - так и будешь рыдать из-за глупых сплетен. Будь выше этого. Будь выше, - и с этими словами Святослав крепко обнял Лену, прижал к себе. Так они сидели долго в полной тишине, слыша как гулко, глухо бьются их сердца. Постепенно стук сердец отца и дочери выровнялся. Тогда они встали с кровати и с аппетитом накинулись на рагу, давно остывшее, но не ставшее менее вкусным.
        - Как там наши соседи, наркоманы? - поинтересовалась Лена. Она слышала краем уха, что повышение платы за транзит вызвало ярость у жителей Веселого поселка и Василию Стасову с огромным трудом удалось уладить назревающий конфликт.
        - Как-как… Бузят, - отвечал Святослав, флегматично теребя заусенец на большом пальце. - Но не волнуйся. Не попрут они против нас. Слишком деградировали за двадцать лет. Вот уж кого-кого, а наркоманов нечего бояться.
        Лена кивнула, соглашаясь с доводами отца, и на миг закрыла глаза, воскрешая в памяти свой первый визит на соседнюю станцию, состоявшийся двенадцать лет назад…

* * *
        - Папа, а почему нам нельзя ходить в Веселый поселок? - канючила пятилетняя Лена, дергая отца за рукав куртки. - Скажи, только честно, правда ли, что там никто не работает, все с утра до ночи поют и веселятся?
        - Это кто ж тебе такое рассказал? - удивленно вскинул брови Рысев-старший.
        - А… - неопределенно махнула рукой дочка. - Неважно. Что, скажешь, врут? Ты же наверняка там иногда бываешь. Может, и я с тобой схожу?
        - Нет, дочка, пока рано тебе к соседям ходить, - усмехнулся Святослав Рысев, потрепав Лену по макушке.
        - Папа, ты боишься за меня? Не надо! Со мной ничего не случится, мы же вместе пойдем! И я ничего не боюсь! Я уже не маленькая, мне целых пять лет! - девочка топнула ножкой. - И в Веселом поселке я жить не останусь! Клянусь, ни за что! Только посмотрю - и обязательно вернусь обратно.
        - Какая же ты еще наивная, - покачал головой отец. - Ты не знаешь, сколько опасностей таит в себе большое метро.
        - Папочка, ты не путай. Большое метро - это туда, - Лена мигом нашла изъян в логике отца, указала сначала в одну сторону, потом в другую, - а Улица Дыбенко - туда.
        На это Святослав не нашел, что ответить.
        «В самом деле, - подумал он, - девочка уже достаточно взрослая. Пора бы ей посмотреть, как живут люди на других станциях. Засиделась Ленка на станции. Ей-богу, засиделась. Эх, была - не была. Покажу ей реальную, мать ее, жизнь».
        На следующий день отец и дочь отправились в путь.
        Узнав, что заветная мечта исполняется, Лена прыгала чуть ли не до потолка и едва могла дождаться вечера, когда отец закончил все дела и повел ее на Дыбенко. В туннеле девочка все время обгоняла отца, забегала вперед. Ее частые шаги звучно раздавались под сводами туннеля. Девочка вся была во власти фантазий и гадала, что же такое они там могут увидеть.
        - Там наверняка много мальчиков и девочек, - тараторила она без умолку. - И их родители работают не весь день, как у нас, а только до обеда. Потом они вместе играют…
        - Посмотрим, дочка, может быть и так… - соглашался отец, загадочно улыбаясь.
        Про себя же Рысев думал с тревогой: «Приплыли. В воспитании дочери допущена непростительная ошибка. Ленка растет сильной, крепкой, здоровой, это хорошо, но жизнь и людей не знает вообще. Для нее весь мир - наша спокойная, тихая станция. Ничего другого она не видела. Ни лжи, ни предательства, ни злобы, ни страданий. И хорошо ли это, вот вопрос. И кто в этом виноват? - послал он вопрос в темноту, и сам же ответил: - Ты и виноват, Слава. Эх, тяжкое это дело одному дочь растить… Если бы пацан родился, проще было бы, ей-богу».
        До Улицы Дыбенко оставалось уже немного, когда уши путников уловили какой-то отдаленный шум, а к обычному в туннелях запаху сырости и плесени добавился еще какой-то странный аромат, вызывающий легкое головокружение. Лена опять убежала вперед и скрылась за поворотом туннеля. Святослав поспешил догнать дочь: он знал, что опасности грибники не представляют, но перестраховаться не мешало. На всякий случай он даже захватил с собой пистолет. Пение становилось громче.
        - Мы рождены-ы, чтоб сказку сделать бы-ылью![3 - «Марш авиаторов», музыка Ю.А. Хайта, слова П.Д. Германа, 1923 г.] - выводил нестройный хор.
        «Сделали. Франца Кафку сделали былью, блин», - с грустью покачал головой Святослав, вспомнив творчество чешского писателя, которым зачитывался в юности. Воспитывая Лену, он от подобной литературы благоразумно отказался, хотя в их библиотеке чего только нельзя было найти.
        - Ну вот, я же говорила: у соседей весело! - подпрыгнула от радости Лена. - Мы идем на праздник!
        Девочка еще не поняла, что они уже вошли на станцию. Песня звучала все громче. Лена потянула отца за руку.
        - Папа, пойдем скорее на станцию! - засуетилась девочка.
        - Дочка, мы уже пришли, - произнес Святослав. - Приглядись.
        Лена застыла на месте и удивленно оглядывалась.
        Блокпост на Дыбенко отсутствовал.
        На уровне шеи девочки проглядывал из мрака край перрона. Двумя ровными рядами уходили вдаль колонны. Некоторые из них были шире остальных.
        Между опорами кое-где тускло светились аварийные лампочки зловещего красного цвета, еле разгоняя темноту. Нормальное освещение не работало. Привычного ряда палаток и домиков на платформе не было.
        Дыбенко почти не отапливалась, тут было так же холодно, как и в туннеле. Зато все обозримое пространство подземного зала, включая пути, занимали огромные плантации грибов. В воздухе висело плотное амбре, состоящее из запахов прелой земли, удобрений, человеческого пота и еще бог знает чего. Лена зажала нос.
        - Фу, ну и воняет, - фыркнула маленькая Рысева.
        Они взобрались на перрон и осторожно, чтобы не растоптать грибы, двинулись по узкой тропинке среди плантаций. Уродливые белые шляпки торчали со всех сторон, словно головки гномов.
        В тусклом свете лампочек мелькнуло между колонн название станции. Некоторые буквы осыпались, и вместо «Улица Дыбенко» на стене красовалась надпись: «Улица ыб. ко». Лена, увидев это, громко засмеялась, Святослав тоже улыбнулся. Когда он наведывался к соседям в последний раз, букв было на одну больше.
        Святослав заметил движение на одной из плантаций. Он крепче взял дочку за руку и повел вперед. Лена послушно шла рядом с отцом. Рядом с широкой опорой с изображением серпа орали песню местные жители. Трое. Все как на подбор, немытые, небритые, кривозубые. Именно их пение сопровождало Лену и ее отца еще в туннеле. Но это было вовсе не веселое музицирование, а скорее какое-то завывание.
        - Кра-асная а-армия всех сильней![4 - «Белая армия, Чёрный барон», С. Покрасс, П.Г. Горинштейн, 1920 г.] - горланили грибники.
        Торжественный гимн, прославлявший силу и мощь вооруженных сил, звучал в их исполнении как злая насмешка. У самого Веселого поселка солдат не было. Совсем. Их безопасность гарантировал полковник Бодров.
        Грибники безразлично смотрели на гостей. Им не было дела до того, что кто-то чужой пришел на «Дыбенко». Лишь один местный житель, седой старичок, напоминающий гриб-сморчок, выглянул из-за колонны, смерил Святослава и Лену подслеповатым взглядом, пошамкал беззубым ртом, и изрек:
        - Вы… Эта самая… За таваром?
        Святослав отрицательно помотал головой. Старичок развернулся и, слегка подволакивая левую ногу, скрылся в полумраке. Больше никто к ним даже не подошел. И прогонять их, к радости Рысева, никто не собирался.
        - Ну, Ленок, смотри, - обратился Святослав к дочери. - Вот он, Веселый поселок. Во всей красе.
        В двух шагах от них несколько человек, одетые в живописные лохмотья, медленно двигались среди грядок, собирая грибы в сумки, висевшие через плечо.
        - Папа, - Лене стало вдруг тошно. - Они что, болеют? Какие они бледные! И хилые! Наверное, им надо помочь? Может, их в наш спортзал пригласить?
        - О да. Болеют, - последовал ответ. - Но в спортзал, милая глупышка, их не загнать. И наши лекарства им не нужны. Свои имеются.
        - Веселые грибы? - чуть слышно произнесла девочка.
        - Веселые грибы, - кивнул отец. - Выращивают, продают… И сами не брезгуют.
        Теперь Лена поняла, почему так жалко и заброшенно выглядела станция - ее обитатели просто не обращали ни на что внимания. Не заботились о том, чтобы наладить освещение и отопление. Не строили нормальные, крепкие дома. Жили, как придется.
        - Они могут жить, как короли из сказки… - прошептала девочка, в очередной раз споткнувшись; в проходах между грядками валялось много мусора.
        - Еще бы. Конечно. Мы вот на одну плату за транзит лучше обустроились. Просто им лень, доченька. И потом… Ты уж прости, но скажу честно: сидеть в дерьме только первое время противно. А потом привыкаешь, даже начинает нравиться. Мы сразу вылезли. И приморцы тоже. А остальные так там и остались.
        Отец произносил обычные, в общем-то, слова. К пяти годам Лена уже не раз слышала из уст Святослава грубые выражения, слово «дерьмо» не испугало ее. А вот сам рассказ об истории Веселого поселка привел девочку в такое уныние, что она едва не разрыдалась. Но сдержалась. Покорно поплелась Лена следом за отцом, который, словно бы не видя, как расстроился ребенок, вел ее дальше и дальше мимо россыпей белесых грибов и таких же бледных жителей.
        - Папа, пойдем отсюда. Ради бога, пойдем, - едва выдавила из себя девочка.
        Отец возражать не стал, хотя и отпустил язвительное замечание: «А кто сюда столько времени рвался, а? Точно не я». Но Лена ничего не ответила. У нее не было сил спорить. И вообще говорить. Лена молчала до тех пор, пока красноватые отсветы станции не скрылись за поворотом. А потом остановилась, развернулась, и спросила, глотая горькие слезы:
        - Папа, почему это происходит рядом с нами?
        - Это независимая станция, мы в чужие дела не лезем, - отвечал Рысев с напускным равнодушием, примерно так же он говорил на совещаниях. - И потом, они исправно платят за транзит. Не будет транзита - и всему, к чему ты привыкла дома, конец. Помни об этом.
        - Но папа! Папа, ведь они убивают других людей! У-би-ва-ют!!! - почти кричала Лена. - Как вы можете быть такими злыми, папа?!
        Она не выдержала и заплакала навзрыд. Даже стукнула отца в грудь маленьким кулачком. Святослав не отстранился, лишь крепче прижал к себе Лену. Фонарь, который он поставил рядом на гнилую шпалу, освещал небольшой пятачок туннеля ровным, холодным светом.
        - Хватит, не реви. Такой сейчас мир, дочка, - шептал отец. - Все выживают, как могут. Это жестоко. Но это жизнь. Привыкай, милая.
        - …по плану-у-у! - промычал кто-то за их спинами, точно посылая последнее «прости» вслед уходящим гостям.
        Похожая на сомнамбулу, Лена плелась обратно на Проспект Большевиков. Даже плакать она больше не могла. Голова девочки была пуста. Слишком сильным оказалось потрясение, слишком тяжелым удар…
        Молчал и Святослав. Но он был спокоен.
        - Точно. Все по плану, - рассуждал отец. - Теперь доченька пересмотрит многое в своем отношении к жизни. Как отойдет немного, отведу Ленку на «Черкасу». Пусть поглядит на местную солдатню. Тогда и ценить то, что имеет, будет больше…

* * *
        Прошло еще две недели, и вот станции Альянса облетела долгожданная новость: полковник Бодров назначил для Елены Рысевой дату экзамена: четвертое июля.
        Глава 2
        Первая кровь
        Ладожский вокзал, самый «молодой» и самый необычный в Петербурге, всегда вызывал у людей смешанные чувства - и у коренных жителей, и у приезжих.
        С удивлением глядели путешественники, в первый раз вышедшие из вестибюля метро или из дверей прибывшего поезда, на многоуровневую конструкцию из стали и стекла. Трубы, напоминающие паровозные, торчали между треугольными крышами главного зала. По бокам возвышались круглые башенки с прямоугольными окошками-бойницами. Складывалось впечатление, что кто-то взял два форта времен Петра I и втиснул между ними конструкцию в стиле модерн, в придачу стилизовав крышу под крестьянские избы.
        Кто-то считал, что творение архитектора Явейна смотрится красиво, смело и современно. Кто-то морщился и ворчал: «Это не вокзал, а уродство какое-то». Специалисты утверждали: Ладожский вокзал - один из самых передовых в Европе и чрезвычайно грамотно спланирован. Все возможные виды транспорта, начиная с поездов дальнего следования и заканчивая такси, соединены галереями и переходами в одну систему. Надо пересесть с метро на трамвай - сделал пять шагов, и готово. Удобно, быстро, надежно. Красота же - дело вкуса.
        Так обстояли дела раньше.
        Сейчас, через двадцать лет после глобальной катастрофы, грандиозное здание представляет собой печальное зрелище. Разруха, запустение царствуют здесь. Почти все стекла вылетели, а те, что чудом удержались во время взрывов, осыпались впоследствии под воздействием стихии.
        Балтийский ветер гуляет по залам, заваленным горами битого стекла, завывает в вентиляционных решетках, гоняет из угла в угол комья пыли и обрывки бумаги. Навеки потухли информационные табло, сообщавшие толпящимся в зале пассажирам, на каком пути их ждет нужный поезд. Не стоят у входов и выходов бдительные стражи порядка. Кафе и ресторанчики не заманивают посетителей яркими вывесками, приглашая скоротать время ожидания за чашечкой кофе… А сложная, многоуровневая конструкция, напоминающая карточный домик, обрушилась, погребя под собой и пассажиров, и полицейских, и официантов. Огромной братской могилой стал Ладожский вокзал для всех, кто оказался в тот страшный час в здании и не успел укрыться в метро.
        На подъезде к терминалу со стороны области вот уже двадцать лет ржавеют десятки смятых, искореженных поездов. Пассажирских, почтовых, грузовых… Безобразная «куча-мала» из ржавого металла, гор щебня, песка, бревен и прочего груза, высыпавшегося из товарных вагонов. Зловещий памятник страшной железнодорожной катастрофе, случившейся тут через считаные минуты после падения за городом первых бомб. Столкнувшиеся составы напоминают зверей, мчавшихся на водопой и попавших под огонь охотников. Часть вагонов сошли с рельсов и лежат теперь на боку или колесами вверх. Некоторые вылетели с путей и, протаранив перегородки, отделявшие пути дальнего сообщения от пригородных путей и шоссе, врезались в трамваи, автобусы, грузовики… Другие поезда столкнулись лоб в лоб. Они наползают друг на друга, точно пытались вырваться из мясорубки, забравшись на спину товарища. Один вагон и вовсе застыл почти вертикально, будто в последний миг предпринял отчаянную, безумную попытку взлететь…
        Сколько тут погибло людей - страшно представить. Останки их давно растащили хищные звери и птицы, поселившиеся в здании вокзала и развалинах магазина. Они обглодали каждую косточку - с едой в новом суровом неприютном мире было тяжело. Лишь кое-где среди груд металлолома до сих пор виднеются клочья одежды.
        Идут годы. Хлещут дожди. Свирепствуют на невских берегах ураганные ветры. Стелятся по земле туманы. Зимой снег бережно скрывает мягким пуховым покрывалом уродливые развалины. Затем он тает, и зловонные лужи неделями стоят в подвальных помещениях. Здание разрушается все сильнее. Ветшают перекрытия, ослабевают крепления. Медленно, но неумолимо крошится бетон, ржавеет металл.
        Город умирает. Умирает вокзал.
        И лишь одно строение, кажется, не спешит разделить общую участь. С северной стороны к развалинам Ладожского вокзала жмется приземистое сооружение мышиного цвета. Одноэтажное здание, похожее на блиндаж или ДОТ; неприметное, неброское, лишенное всяких архитектурных особенностей… У туристов и фотографов этот домик вызвал бы разве что вялую зевоту. Зато и отваливаться оказалось просто нечему, поэтому здание почти не изменилось.
        В отличие от всех окружающих строений, оно выглядит обитаемым.
        Тут валяются стреляные гильзы. Там среди грязи и мусора отчетливо виднеется цепочка следов. Ржавые остовы автомобилей, мусорные баки, разбитые платежные терминалы возле этого строения сложены в строгом порядке, образуя нечто вроде брустверов. Между ними из обломков бетона люди соорудили крытые переходы. Вместо разбитых стеклянных дверей вставлены стальные щиты. Стаи голодных псов раз за разом предпринимают упорные попытки прорваться сквозь эти заслонки, но отступают, несолоно хлебавши. Изящная, витиеватая буква «М» висит над входом.
        Все мутанты, обитающие в окрестностях, знают: от этого сооружения лучше держаться подальше. Двуногие существа, обитающие в нем, убивать умеют.

* * *
        За несколько часов до вылазки Иван Степанович Громов, инструктор Лены, поднялся наверх, и сообщил, что погода отличная. Но когда Громов, Рысева и третий участник охоты, солдат самообороны Эдуард Вовк, поднялись в вестибюль, оказалось, что ветер пригнал непонятно откуда такой густой туман, что в двух шагах ничего не было видно. Громов постоял у смотрового окошка, пытаясь понять, что происходит снаружи, и покачал головой.
        - Ни зги не видно. Ждем, - объявил он.
        Они сняли противогазы, сложили оружие и расположились в небольшом помещении возле шлюза. Тут стояло несколько лавок. На одну присел Громов, который время от времени подходил к окну, проверял, не рассеялся ли туман. Вторую лавку заняли Лена и Эдуард. Вовк никуда не бегал, сидел спокойно, вытянув ноги, надвинув капюшон на лицо, и напевал тихонько: «А нам все равно, а нам все равно». Лена решила, что это лучшая ситуация для первого личного разговора с Эдуардом. Рысева почти ничего не знала о нем, кроме одного факта: Вовк и Громов перебрались в Оккервиль весной две тысячи тридцать третьего года, а до этого жили в Большом метро.
        Иван Степанович немного напоминал Эрвина Роммеля, немецкого военачальника времен Второй мировой войны. Лена видела фотографию этого генерала в учебнике истории и, встретившись в первый раз со своим инструктором, просто глазам не поверила. Сходство было поразительным: средний рост, далеко не атлетическое телосложение, непропорционально большая голова, хитрый прищур спокойных, мудрых глаз… Иван Степанович скорее напоминал профессора или школьного учителя, чем бывалого сталкера. Позывной Громова, «Лис», тоже воскрешал в памяти офицера Вермахта, прозванного Лисом Пустыни.
        Его друга Вовка она видела во второй раз в жизни. Эдуард производил впечатление большого весельчака и болтуна, так что расколоть его казалось задачей не трудной.
        - Вас часто посылают на сопровождение? - осторожно спросила девушка. Из всех вопросов, которые ей хотелось задать, этот выглядел самым безобидным и идеально подходил для завязки разговора.
        - Ну, так, - улыбнулся в ответ Эдуард, откидывая капюшон и поворачиваясь к Лене. - Раз в месяц точно. Как-никак опыт-с имеется. Это сейчас я пенсионер, блин. А когда-то… - он мечтательно зажмурился. - А когда-то мы с Иваном мутантов голыми руками рвали…
        Вовк был человеком, как любил говорить отец Лены, из совсем другого теста. Рослый, мускулистый, улыбчивый. Рубаха-парень. Позывной «Волк», данный ему благодаря фамилии, не вполне отражал характер Эдуарда - скорее он напоминал веселого дворового пса, готового верно служить хорошему хозяину… Но и драться Волк умел ничуть не хуже Лиса.
        Громов проворчал из своего угла что-то неразборчивое, но мешать товарищу не стал.
        - А почему сейчас вы этот… Пенсионер? - поинтересовалась Лена. Вопрос звучал немного нетактично, Рысева понимала это, но никак не могла взять в толк, почему такой опытный сталкер превратился у них в обычного караульного.
        Эдуард грустно вздохнул. Слегка ссутулился. В глазах его застыла боль.
        - Травма, мать ее. Спину повредил. Год назад дело было. И если б в бою с тварями! А то - обычная драка… Я на станции Парк Победы жил тогда. Ее в метро «Папа» называют, прикинь?
        - Забавно, - девушка из вежливости попыталась улыбнуться, но грусть Вовка передалась и ей. В помещении стало как-то неуютно, даже лампочка как будто потускнела…
        - Станция нищая, народ голодный живет и потому шибко злой. Ну, вот и решила местная шпана мое имущество разделить по-честному. Возвращаюсь поздно вечером домой, а у меня в квартире идет экспроприация.
        - Что идет? - моргнула Лена.
        - Ну… Это. Извини, я люблю иностранные слова, есть такой грешок за мной. Грабеж идет. Я им, гадам, конечно, навалял так, что мама не горюй, но и сам получил. Какой-то смельчак сзади по спине саданул, пока я его товарищу прописывал. Да… Сюда-то я дошел, все нормально! Вот Громов может рассказать, как я лихо по дороге мутантов крошил, только клочья летели.
        Громов ничего не сказал, лишь коротко кивнул. Перед выходами на поверхность он вообще почти не говорил, пребывал в состоянии глубокой сосредоточенности. Со стороны казалось, что у инструктора плохое настроение, но Лена знала - Иван Степанович просто боится упустить какую-нибудь важную мелочь. Опыт подготовки охотников у него был небольшой, Лена стала четвертой «дипломницей» Громова.
        «И я, и он - новички, забавно. В этом мы похожи, хоть я Ивану Степановичу в дочери гожусь», - думала девушка, посматривая на наставника.
        Эдуард мечтательно улыбнулся, вспоминая свою последнюю схватку с монстрами, но тут же поник.
        - Но обмануть наших эскулапов не удалось. Полковник был неумолим. Нельзя, говорит, с такой спиной сталкером работать. Стрелять могу, а вот грузы таскать и марш-броски совершать по руинам - нет. И все дела. Так шо я тепереча пеншионер, - Эд скорчил уморительную гримасу и запричитал надтреснутым голосом: - Эх, молодежь! В наши-то годы, о-хо-хо!
        «Все-таки чувство юмора - чудесный дар. Другой бы в депрессию впал. Шутка ли, вся карьера насмарку. А он ничего, держится», - размышляла девушка, слушая рассказ бывшего сталкера. Вслух же она сказала: - Послушайте, Эдуард…
        - Называй меня просто Эд! - попросил Вовк, мигом перестав кривляться. Он почему-то не любил свое полное имя.
        - Хорошо. Эд. Я вот чего понять не могу. Вы же говорите, что на Парке Победы народ жил голодный и озлобленный…
        - Ну, - кивнул Вовк, с интересом ожидая дальнейших рассуждений девушки.
        - А зачем вы там поселились? Разве нет в метро станций, где не совершаются эти… экспозиции… Не грабят, в общем?
        Иван Степанович, ворчавший: «Нашли время болтать», сменил гнев на милость, стал вслушиваться в их беседу. Услышав вопрос Лены, Громов впервые за весь день широко улыбнулся. Он подмигнул Эдуарду, и произнес, едва сдерживая смех:
        - А девчонка-то права, Эд. Я тебе то же самое говорил. Вот я прописался на «Невском» и, черт возьми, не прогадал. Да, в Альянсе не погуляешь толком, за каждым чихом следят, зато меня не обокрали ни разу.
        Вовк с покаянным видом опустил голову и произнес, не поднимая глаза на друга:
        - Твоя правда, Лис. Сэкономить я решил. На «Папе» снять угол копейки стоило… Сэкономил.
        - Скупой платит дважды, - прокомментировал Иван Степанович и направился к окошку.
        Некоторое время они молчали. Иван всматривался в белесую мглу, все так же окружавшую вестибюль Ладожской. Эд вспоминал минувшие годы и тихо вздыхал. Лена прокручивала в голове беседу, пытаясь разложить по полочкам все, что узнала за эти пять минут. Из того, что знала девушка о своих наставниках, она сделала вывод: будь в Большом метро все хорошо, не удрали бы они оттуда, не решились бы прорываться через весь город и переплывать на утлой лодочке могучую Неву. Они убегали. Убегали от полной безысходности. А значит, и беседа на эту тему едва ли была бы для Ивана и Эдуарда в радость. Так и вышло. И все же девушка не смогла вот так просто сдаться и свернуть беседу. Рысева собралась с духом, и произнесла:
        - А есть ли место в метро, где жить хорошо?
        - Как-как ты сказала? - слегка нахмурился Эдуард. - Кому в метро жить хорошо? Хм… Вопросец-то каков, а? Лис? А, Лис? Чем не продолжение для книги господина Некрасова?
        - А то ты ее читал, - скривился Громов.
        - Не читал, твоя правда. Но название слышал. А ты, Лен, зришь в корень. Ответ на твой вопрос есть, тока тебе он не понравится. Нет такого места, милая.
        Иван Степанович мрачно кивнул и отвернулся.
        - Везде дерьмо, а не жизнь, уж поверь, - продолжал Вовк. - Где-то оно воняет сильнее, где-то слабее. Но по сути одно и то же.
        - Все так плохо? - понурилась Лена. Примерно такого ответа она и ждала, разве что не такого жесткого. Но Эдуард, как обычно, за словом в карман не полез.
        - Не плохо. Просто дерьмово, - солдат закрыл глаза и откинул голову. - Одни в мракобесие ударились. Ну, там, туннель до Москвы роют.
        - Что?! - Лена чуть не упала со скамейки.
        - Ага. Лет через сто, может, и докопают. Другие психи кустикам поклоняются. А есть еще такие веселые ребята, которые всех, кто к ним попадет, зрения лишают. И станция у этих последних, ты прикинь, называется Проспект Просвещения[5 - Шимун Врочек. «Питер». Астрель. 2010. Глава 11: «Про свет».]! - Эдуард расхохотался так, что Громов шикнул на него, мол, мутантов распугаешь.
        - Зачем зрения лишают? - ахнула Лена.
        - Как это «зачем»? Всеобщее равенство, гы-ы. Можно сказать, борцы за справедливость. В их понимании.
        Иван фыркнул и матюгнулся себе под нос, но встревать в разговор не стал.
        - Другие воюют постоянно, глотки друг другу рвут. Третьи просто сидят по уши в этом самом и лениво булькают.
        - А у нас? - едва слышно проговорила девушка.
        Вопрос этот казался ей опасным. Все же и Громов, и Вовк попали в их общину недавно, в марте этого года. Пришли вместе с группой Молота. Услышать «независимое мнение» очень хотелось, и в то же время Лена боялась ответа. Боялась, что Вовк фыркнет и процедит: «Да тоже дерьмо одно». Но ответ Лену приятно удивил, даже обрадовал.
        - Ну, тут еще ничего, - зажмурился от удовольствия Вовк. - Оккервиль - место, где все более-менее ок-кей, хых. А ты как считаешь, Лис? - повернулся Эд к товарищу.
        - Нормально тут, - сухо отвечал Громов. - Дмитрию Александровичу честь и хвала. Сумел людей организовать. Да только ненадолго это все…
        - Верно, - согласился Вовк, хорошее настроение его улетучилось, рассеялось, точно туман; Эд снова был мрачен и серьезен. - Начнет Веган тотальную войну, тогда всем конец придет. И мы тут, дорогая моя, не отсидимся.
        - Но полковник не дурак, он это все видит и понимает. Поэтому мы и заставляем всех поголовно убивать учиться, понимаешь? - Громов отошел от окна и присел рядом с Леной на корточки. Он говорил, повторяя снова и снова слово «понимаешь», точно гипнотизируя ученицу. И слово действовало. Лена не решалась выдохнуть, не то что шевелиться.
        - Поэтому и гоняем вас до кровавого пота на тренировках, понимаешь? Чтоб был хоть какой-то шанс устоять против Империи. И победить. Понимаешь?
        Лена быстро закивала. Потом осторожно проговорила:
        - Знаете, я как-то разговорилась на эту тему с лейтенантом Ларионовым. Так вот, он считает, что у нас нет ни единого шанса устоять…
        - Очень может быть, - слегка помрачнел Вовк. - И что теперь? Капитулировать заранее? Самим зеленожопых пригласить: «Оккупируйте нас, пожалуйста»? Так, что ли?
        Лена энергично замотала головой.
        - Ларионов - пессимист, - добавил Иван Степанович. - Он не понимает, что на войне главное не оружие. Боевой дух - вот что важнее всего. А с этим у нас все в порядке, уж поверь.
        - А туман-то рассеялся! - воскликнул Вовк, выглянувший в это время в окошко. - Пора.
        Охотники поспешно проверили оружие, снаряжение, и минуту спустя дверца, отделявшая метро от поверхности, распахнулась. Вцепившись в ружье, ни жива, ни мертва от страха, Лена Рысева в первый раз в жизни шагнула на зловещую, таинственную поверхность…
        Лена слышала две противоречивые точки зрения на то, как правильно делать первый взгляд на небо. Некоторые люди, побывавшие наверху, утверждали, что лучше не тянуть, сразу поднять глаза, испытать шок и потом постепенно отходить.
        - Вокруг павильона все равно безопасно. Ну, покрутит тебя пару минут, потом зато легче будет, - говорили они в защиту своей версии.
        Иван Громов, равно как и Денис Воеводин, и отец Лены этот вариант категорически отвергали.
        - Нет на поверхности безопасных мест, запомни это! - наставлял Лену Иван Степанович. - Поэтому глаза поднимать надо постепенно, в несколько этапов. Сразу голову не задирать. Сейчас покажу, как.
        Денис Воеводин, проводивший занятие рядом, поддержал товарища.
        - Нельзя выпадать из реальности ни на минуту, - заговорил он, усаживаясь рядом с Леной на корточки. - Особенно если ты член отряда. Тебя, значит, плющит и колбасит, у тебя, значит, головушка кружится, а остальные должны твою задницу охранять в это время? Так, что ли?
        Лена энергично замотала головой, и с тех пор, услышав разговоры тех, кто отстаивал первую точку зрения, лишь усмехалась.
        В теории все казалось легко. На практике оказалось невероятно сложно.
        Едва Лена следом за Громовым шагнула на выщербленный асфальт, покрытый мусором и грязью, как тут же ее неудержимо потянуло взглянуть вверх. Но Лена мгновенно взяла себя в руки - сделала несколько глубоких вдохов, чтобы выровнять участившийся пульс, быстро осмотрелась, не прерывая движения.
        Площадь, на которую вышла группа, представляла собой огромную свалку самого разнообразного мусора. Ее окружали полуразрушенные здания, просвечивающие насквозь. Сквозь них было видно что-то серое. Лена решила, что это и есть небо.
        «И что в нем страшного?» - подумалось девушке. Но она усилием воли отбросила лишние мысли и крепче сжала ружье.
        На одном из зданий Лена увидела надпись: «Букоед». Короткое словечко, написанное корявыми, нелепыми буквами, вызвало у нее взрыв смеха.
        «Чё? Букоед? Бук ест?» - фыркнула Рысева. И тут же получила чувствительный тычок кулаком в спину. Эдуард, шагавший следом, внимательно следил за подопечной. Только тут вспомнились Лене слова инструктора:
        - За мыслями следи строже, чем за глазами. Не давай им мельтешить.
        Обругав себя за оплошность, охотница двинулась дальше.
        Асфальт был покрыт буграми и трещинами, словно сквозь него пытались прорваться наружу какие-то живые существа. Присмотревшись, девушка поняла, что так и есть - на волю пробивались растения. Корявые, страшные, но вроде бы безобидные. Чуть в стороне стоял покосившийся грузовик, на боку которого Лена увидела выцветший плакат: «Акция: книги людям!».
        - Хорошая акция, - прошептала Рысева, - вот бы отцу подарок прихватить…
        Но она отлично понимала: сталкеры давным-давно поучаствовали в акции, и если что и оставили, то разве что мусор или налоговые кодексы.
        Возле книжного грузовика они остановились. Иван занял позицию возле перевернутого банкомата. Эд пристроился около мусорного бака. Лена, четко следуя приказам инструктора, полученным до выхода, укрылась за огромной каменной чашей, некогда служившей цветником. Свое оружие, удобное, простое в обращении ружье ТО3-34, Лена держала наготове. Пока, к счастью, стрелять было не в кого. Ее указательный палец то и дело, точно сам собой, тянулся к спусковому крючку.
        «А ну уймись, псих! Не хватало еще пальнуть в пустоту, - приказала она пальцу и добавила, чтобы успокоить сама себя: - Мне две секунды надо, чтоб прицелиться. Не замешкаюсь».
        В это время Громов повернулся к Лене и показал пальцем наверх.
        «Пора», - поняла девушка, протерла слегка запотевшие окуляры противогаза и начала медленно поднимать глаза. Взгляд Лены скользнул по фасаду огромного торгового центра. Почти все стекла давно вылетели, но часть застекления все же чудом удержалась. Здание имело такой угол наклона, что небо в нем почти не отражалось. Зато видны были площадь, горы хлама, грузовик, сама Рысева… И еще нечто хмурое, унылое, невзрачное, расстилавшееся надо всем этим.
        «Это оно», - поняла Лена, сделала глубокий вдох и посмотрела наверх.
        Бескрайнее серое море открылось ее глазам. Сквозь стекла противогаза девушка видела лишь маленький участок необъятной шири, и чтобы осмотреться, Лене пришлось запрокинуть голову и повертеться на одном месте. Местами хмурая хмарь чуть темнела, местами светлела. Ни одного просвета. Ни единого голубого пятнышка.
        Небо Лену не испугало, шока она не испытала, но голова у девушки закружилась довольно ощутимо. Она поспешно закрыла глаза, моргнула пару раз и снова посмотрела вверх.
        Серо. Уныло. Неприютно. Назвать небо красивым язык у Лены бы не повернулся. Страшным оно тоже не казалось. Оно было безгранично высоким, бесконечно далеким… И невероятно грустным.
        На душе у Рысевой тоже стало тяжело.
        «А ведь когда-то небо выглядело совсем иначе, - подумала она с грустью, вспоминая картинки в книгах, на которых росла. - Оно было бездонным, сверкающим… И солнце светило. Теплое. Доброе. Ласковое».
        Смотрины кончились. Отряд медленно двинулся через площадь, обходя по дуге приземистый вестибюль станции Ладожская.
        Завернув за угол, они увидели груду битого стекла и искореженного металла, в которую превратился один из входов в здание вокзала. Сразу за ним начиналось широкое пространство с торчащими кое-где остовами автобусов. А вдалеке высилась еще более странная конструкция: множество смятых, ржавых вагонов лежало друг на друге, образуя высокий завал. Из него торчали рухнувшие бетонные плиты. И над всем этим хаосом возвышалось сооружение, напоминавшее три дома, построенных очень близко, только вместо крыши остались лишь толстые балки, а по бокам с двух сторон стояли круглые башни, грозно взиравшие на площадь пустыми оконными проемами. Это было здание вокзала. Перед ним простиралась обширная ровная площадь - бывшая парковка. Именно здесь происходили схватки людей и собак-мутантов. Отсюда Лене и Ивану предстояло идти вдвоем, а Эдуард, забравшись на остов автомобиля, прикрывал товарищей.
        - Оружие к бою! - распорядился Иван и сам снял с предохранителя АК105. Девушка посматривала на автомат инструктора с завистью. Ружье ТОЗ-34, которое ей выдали в оружейке, Лена воспринимала как что-то доисторическое, до сих пор не списанное только по причине острого дефицита. Она не спорила, взяла то, что давали, тем более что ее и учили стрелять только из гладкоствольного оружия, а автоматы она пока в руках не держала.
        Руины вокзала приближались с каждым шагом, и так же стремительно, если не быстрее, таяло самообладание Лены.
        «Всю работу сделают учитель и Эд, - мрачно размышляла она, изо всех пытаясь унять предательскую дрожь, - а я просто опозорюсь…»
        Лена в третий раз за десять минут проверила ружье. Все было в порядке. В кармашке ждали своего часа запасные патроны. Рысева очень надеялась, что надобности в них не возникнет.
        «Тихо как-то», - думала охотница, внимательно наблюдая за руинами и не замечая никакого движения.
        Начинал беспокоиться и Иван Громов.
        «Странно. Обычно эти твари чуют добычу за версту и выскакивают сразу, стоит только ступить на площадь, - думал сталкер, огибая очередной ржавый остов автомобиля. - Придумали какую-то хитрость? Во влипли».
        Лена с каждым шагом, приближавшим ее к вокзалу, тоже волновалась все больше, но по другому поводу.
        «Неужели мы не завалим ни одной собаки, и меня заставят еще раз на поверхность идти? Только не это. Я же тогда точно струшу! Мутантики, милые, ну давайте, идите к мамочке».
        И мутанты появились.
        Чудовищные существа, похожие на небольших приземистых медведей, покрытые густой косматой шерстью, вылезли из прямоугольного отверстия, мимо которого только что прошел отряд.
        Ивану эта дыра, через которую были видны рельсы и ржавые вагоны, не понравилась сразу. Он специально подходил к краю провала, высматривал опасность, но ничего подозрительного сталкер не разглядел. А вот их заметили.
        И вот теперь с фланга отряд атаковали исчадия ада, превосходившие псов и размерами, и свирепостью. С глухим рычанием, оскалив клыкастые пасти, быстро перебирая неуклюжими на вид лапами, монстры помчались прямо на людей. Восемь приземистых созданий - три крупные особи, пять поменьше.
        Опасность Лена и Иван заметили сразу и выстрелили тоже почти одновременно. Лена запоздала лишь на долю секунды, но не промазала. Не промахнулся и Иван.
        Головы двух мелких хищников взорвались фонтанами из крови и мозгов. Обезглавленные тела повалились на асфальт. Но их недаром пустили вперед - за ту короткую секунду, которую Лена потратила на перезарядку ружья, остальные монстры оказались в десятке метров от людей.
        Иван, изрыгая потоки забористого мата, выпустил в мутантов несколько коротких, хлестких очередей. С тыла по зверям бил без остановки Эд. Мужчины успели уложить всех мелких и двух больших хищников, но третьему монстру, самому крупному, самому лохматому и свирепому, выстрелы не успели причинить видимого вреда.
        Монстр прыгнул.
        И в тот момент, когда Лена вскинула ружье, готовясь сделать второй выстрел, мохнатая туша обрушилась на нее, погребая девушку под собой. Оглушенная, ослепленная, дико крича от ужаса, захлебываясь собственным криком, Лена все же успела спустить курок прежде, чем оказалась распластанной на асфальте. Правую руку девушки пронизала острая боль, и мгновение спустя рука повисла плетью. Кость была сломана в районе локтя. Но выстрел даром не пропал - заряд попал твари в живот. В спину мутанта ударило еще несколько пуль. Сталкеры не жалели боеприпасов.
        И все же косолапый убийца был еще жив.
        Распахнулась пасть, усеянная огромными кривыми клыками.
        Мохнатая лапа, непропорционально большая, мощная, мускулистая, вооруженная тремя длинными когтями, взметнулась в воздух для удара. Не получи тварь десятки ран, удар был бы мгновенный, и жизнь Елены Рысевой оборвалась бы. Но монстр замешкался, и Лена успела воспользоваться этой паузой: левой рукой, которую Иван Степанович заставлял тренировать не меньше, чем правую, она выдернула из ножен боевой клинок.
        Громов забросил за спину опустошенный АК, выхватил мачете и рванулся на помощь Лене. К месту схватки мчался и Вовк.
        Они не успевали.
        Не успевали на считаные секунды.
        Зато успела сама Лена.
        Она не помнила, как вонзила нож в тело врага, как тварь завизжала от боли и как на грудь Лены, на маску противогаза хлынула густая горячая кровь. От боли девушка почти потеряла сознание, но все равно продолжала наносить извивающемуся зверю рану за раной, остервенело терзала еще живого хищника, пока, наконец, навалившаяся на нее туша не затихла. А следом провалилась в глубокий обморок и Лена.
        Последнее, что она увидела, была маска противогаза наставника, склонившегося над нею. Он сумел откинуть в сторону тушу твари, хлопал Лену по щекам, кричал, звал ее. Но ответить Лена уже не смогла. Она лишь слабо улыбнулась, шепнула:
        - Я справилась.
        А затем тьма заботливо укрыла ее сознание бархатным пологом.

* * *
        «От агента «Крот». Срочно. Секретно.
        У нас проблемы, господин Сатур. Операция «Охота на Лиса» полностью провалилась.
        Отряд Громова, состоящий из Э. Вовка и Е. Рысевой, продемонстрировал удивительную боеспособность. Что касается нашего «секретного оружия», то оно оказалось в реальных боевых условиях не слишком эффективным.
        Моей вины в провале операции нет. Сложно было ожидать, что один сталкер в сопровождении девчонки и пехотинца-инвалида сумеет выйти живым из такого побоища. Тем не менее, это случилось. Прошу отозвать с правого берега всех Ваших людей, их присутствие в районе Ладожского вокзала сейчас крайне нежелательно.
        Я буду внимательно следить за ситуацией в Штабе и незамедлительно сообщу Вам о результатах расследования, которое, без сомнения, начнет полковник. Сделаю все от себя зависящее для того, чтобы Рысев не нашел никаких следов, но дать стопроцентной гарантии не могу. У меня мало верных людей.
        Теперь отвечаю на Ваше послание, полученное сегодня утром.
        Вы спрашиваете, что даст нам в нынешних условиях устранение Бодрова, Рысева и Стасова. Ничего не даст, господин Сатур. Их следовало убить раньше. Теперь даже ликвидация всего руководства Оккервиля принципиально ничего не изменит. Станции все равно окажут при штурме серьезное сопротивление. Гораздо более эффективным в данных условиях выглядит алгоритм действий, который Вы описали в последнем послании: блокировать Оккервиль, а основной удар нанести по приморцам. Нельзя выпустить «третью силу» с правого берега. Ни в коем случае! Надеюсь, что руководство Империи примет верное решение.
        В ближайшее время я отправлю людей в «левый» туннель. Но заранее предупреждаю Вас: едва ли его удастся использовать для наступления.
        Служу Империи.
        Крот».
        Глава 3
        Самсон и самосвал
        Лена Рысева не верила в любовь с первого взгляда.
        Выслушивая откровения приятельниц типа: «Я увидела Ваню и сразу поняла - это он!», - Лена радовалась за подругу и поздравляла ее, но про себя скептически усмехалась.
        - Глупости, - рассуждала девушка. - Люди могут вместе десять лет прожить и все равно друг друга не узнать. А тут - с первого взгляда и уже любовь. Ага. Я и себя за столько лет не поняла, а тут - другой человек. Да еще мужчина.
        С широко распространенным мнением, что все мужики одинаковые, Лена тоже была категорически не согласна, хотя и не оспаривала эту «мудрость». Спорила Лена вообще редко, не видя в этом занятии никакого смысла. Обычно кокетки сами ничем, кроме красивого тела, парней привлечь не могли. Рысева же, напротив, считала, что многие парни только притворяются простаками, подыгрывая подругам, а на самом деле в душе мужчины такая же бездна странностей и сюрпризов, как и в душе женщины, если не б?льшая. Разобраться в них Лена пока не могла, хотя и жила почти всю жизнь в окружении мужчин, поэтому и с серьезными отношениями не спешила.
        Поклонников у подросшей и похорошевшей Лены водилось немало, но все они на том или ином этапе отношений забраковывались самой девушкой. Только одному юноше, Мите Самохвалову, работавшему в столовой Проспекта Большевиков помощником поваров, своих отца и матери, удалось попасть в гости к Рысевым. На смотрины к Святославу.
        Митя, приятный на вид, улыбчивый, веселый малый, пропахший кухонными ароматами, явился к Рысевым минута в минуту. На Лену, присутствовавшую при беседе, смотрел с нежностью во взгляде, Святослава называл «господин Рысев». С особой гордостью отметил Митя, знакомясь со Святославом, что ему позавчера исполнилось восемнадцать лет, и он живет в полной семье.
        - Эх, хорошо готовят мама и папа! - воскликнул юноша.
        Отец Лены тактично промолчал, но Лена прекрасно знала, что стряпня Самохваловых его не очень-то устраивает. Видя, что последние слова на Рысева не произвели никакого впечатления, Митя принялся еще старательнее рассказывать о том, какая чудесная, любящая и дружная у него семья.
        Святослав принял Митю благосклонно, общался с ним вежливо, задавал вопросы о рецептуре блюд, составлявший нехитрое меню жителей метро. Поваренок охотно и подробно отвечал Святославу на все вопросы. Лена поглядывала на отца с легким удивлением, но помалкивала. Святослав Игоревич всегда знал, что делает. Как бы между делом, сразу после дискуссии о гастрономической ценности мяса мутантов, Святослав спросил:
        - А напомни, какого ты мутанта убил, Мить?
        - Никакого, - отвечал юноша, старательно имитируя огорчение, - пока очередь не подошла. Сами знаете, год не проводились вылазки, очередь скопилась…
        Лену позабавил вопрос, заданный отцом. Вся станция знала, что Митя в городе не был. Потом девушка догадалась, в чем дело: Святослав хотел услышать эти слова из уст самого Мити. Понаблюдать за тем, как именно он ответит, с грустью или с радостью, будет ли оправдываться. И вот в мимолетной, но презрительной улыбке, исказившей на миг губы отца, Лена прочла «приговор» своему приятелю.
        И Лена расслабилась. В начале беседы девушка сидела, как на иголках. Хмурилась, слушая слова Мити, теребила волосы, кусала губу. Теперь волнение улеглось, Лена откинулась на спинку и закинула ногу на ногу. Она уже знала, что скажет ей отец.
        Когда Митя уходил, на лице его играла улыбка. Он был почти уверен, что путь к руке и сердцу Рысевой открыт. Святослав тоже улыбался ему вслед. Но после того как за молодым человеком закрылась дверь, отец скорчил кислую гримасу и процедил сурово:
        - Этот Самосвал ребенок еще. Я понимаю, чем он тебя заинтересовал - у него есть то, чего лишилась ты. Ну, тут уж извини. Не все могут жить в полных семьях… Митенька милый, неглупый, вежливый, этого не отнять. Но он не повзрослел. Вообще. И полковник просто так от рейда отстранять не станет.
        Лена спорить не стала. Она и сама все видела и все понимала.
        На какой-то короткий период времени Мите удалось окружить ее такой заботой и вниманием, что голос разума просто заглох. Не последнюю роль в этом маленьком чуде сыграла еда, которую Митя воровал для нее из столовой. Чудо оказалось хрупким - отец парой коротких, жестоких фраз разрушил эти нехитрые чары…
        На следующий день, снова увидев Самохвалова, сияющего, точно начищенный чайник, девушка отвела его в сторону, чтобы никто не мог подслушать их разговор.
        - Ты классный парень, Мить, - сказала она. - Добрый, веселый, смешной. Но мне нужен совсем другой человек. Извини. Прощай.
        - Может, хотя бы друзьями останемся? - пробормотал, понурившись, поваренок. Он выглядел жалко, точно ощипанный воробей. Его мир словно рухнул в одно мгновение.
        - Вряд ли, Митяй, вряд ли, - покачала головой Лена и ушла. Она привыкла если уж рвать отношения, то сразу и навсегда.
        Но судьбе было угодно, чтобы в этот раз у нее это не получилось.
        Это случилось в конце мая. За месяц до выхода Лены на поверхность.
        Меньше всего на свете она ожидала увидеть Митю Самохвалова в тренажерном зале. Слово «спорт» и имя «Митя», казалось, не имеют между собой ничего общего, как лед и пламя, например. И вот, забежав как-то рано утром перед кроссом от «Проспекта» до Новочеркасской в «качалку», как обычно называли эту комнату, Лена так и застыла на пороге. Она заморгала. Хотела даже ущипнуть себя, чтобы убедиться, что уже проснулась, но ничего не менялось.
        Поваренок, никогда не отличавшийся физической силой, пыхтя, отдуваясь, обливаясь потом, точно поливальная машина, остервенело пытался поднять невероятно тяжелый груз: двадцать «блинов». Дело не ладилось. Гора грузов чуть приподнималась и тут же падала обратно. Такой вес даже Денис Владимирович ставил себе редко. Но вместо того, чтобы уменьшить нагрузку, Митя продолжал мучиться. На его счастье больше в качалке никого в этот ранний час не оказалось, иначе Митя не избежал бы злых насмешек.
        «Это было бы смешно, если бы не было так грустно», - подумала Лена. Она какое-то время наблюдала за мучениями Мити, потом подошла, опустилась рядом на сиденье велотренажера. Наконец, девушка не выдержала и произнесла:
        - Мить. Митяй. Уймись. Это не так делается.
        Юноша вздрогнул, точно только что проснулся, посмотрел на нее мутными глазами. Волосы топорщились, как у панка. Со лба стекали огромные капли пота.
        - А. Привет, Лен, - произнес Самохвалов. - Я сейчас ухожу.
        Митя хотел вскочить, но Лена положила ему руку на плечо и заставила сесть обратно. Разговаривать с Митей девушке не хотелось. Времени у нее было в обрез, впереди ждала куча дел. Но она чувствовала: сейчас как раз тот момент, когда она должна сделать над собой усилие и протянуть руку помощи человеку, который реально в ней нуждается.
        - Что случилось, Мить? - спросила Лена, глядя Самохвалову прямо в глаза. - Ты ведь никогда сюда не ходил. Что изменилось? Ну, говори. Перед девушкой решил прессом пощеголять?
        - Да какая тебе разница! - вздохнул Митя, опуская глаза.
        - А вдруг, - девушка присела на корточки, чтобы снова поймать его взгляд.
        - Ну ладно. Скажу. У полковника иссякло терпение. Он сказал: «В конце лета пойдешь в город. Сдохнешь - туда и дорога».
        «Этого следовало ожидать», - подумала Лена.
        - Но со мной больше никто не захотел заниматься. Денис Владимирович сказал: «Отвали, Самосвал. Нет у меня на тебя больше времени». Иван Степанович, твой учитель, послал меня в жопу, - принялся перечислять он сталкеров, тренировавших будущих охотников. - Петр Игнатьевич захлопнул дверь перед носом. Василий Иванович слушать не стал…
        «И этого следовало ожидать», - вздохнула девушка.
        Она знала, как упорно и как безрезультатно пытались сделать из Митеньки взрослого мужчину друзья ее отца. Денис Воеводин говорил, что против воли заниматься не заставит даже лучший в мире тренер. А у Самохвалова с волей, по всей видимости, дела обстояли крайне плохо. С тренировок Дениса Митя сбегал, чем приводил инструктора в ярость. Кончилось все тем, что сталкер Воеводин просто отказался готовить Митю к охоте.
        - Так что через три месяца мне капут, - подвел итог Самохвалов. Он не плакал, глаза юноши оставались сухими, но в голосе звучала такая боль, такое отчаяние, что сердце Лены не выдержало. Огромная, крупная слеза скатилась по ее щеке и упала на пол.
        Девушка представила Митю, который, сгибаясь под тяжестью амуниции, задыхаясь в противогазе, едва не падая, плетется по улице. Пот застилает его глаза, тяжелое ружье волочится по земле. Вокруг есть и другие сталкеры, они понукают его, кричат на него, толкают в спину, заставляя идти быстрее, но он не может. Ноги его заплетаются. И вот он падает на потрескавшийся асфальт, не в силах ступить больше ни шагу. А среди развалин ближайших домов уже слышится рычание хищников, привлеченных легкой добычей…
        Лена твердо решила порвать отношения с бывшим кавалером, но сейчас, когда перед Митей Самохваловым всерьез замаячила перспектива стать собачьим кормом, Лена не нашла в себе сил остаться в стороне. Ведь она любила его, пусть и не долго. Ценила за доброту и искренность, уважала за честность. Принципами можно было в данном случае поступиться.
        «Если я сейчас уйду, если брошу его, я совершу убийство. И не отмоюсь никогда, - сказала себе дочь сталкера. - Пусть я сама там еще не была. Но я уже многое умею. Я должна помочь ему. Я должна сделать хоть что-то».
        - Мить. Мить, послушай меня, - заговорила Лена, усаживаясь рядом с Митей и кладя ему руку на плечо. - Тягая тяжести, ты толку не добьешься. Не с этого начинать надо. Короче, я тебе помогу. Два месяца - это мало. Но тренировки Воеводина даром не пропали точно. Не с нуля начинаем. Вставай, плюшевый мишка. Будем делать из тебя медведя. Настоящего лесного хищника.
        - Тебе-то какое дело… - пробурчал Митя, отстраняясь. - Сдохну - так сдохну.
        И тут Лена поняла, что в этой ситуации самое страшное: Митя уже попрощался с жизнью. Он уже смирился с тем фактом, что выйдет на поверхность и не вернется обратно. Парня надо срочно приводить в себя. И Лена решила, что больше церемониться с Митей не будет.
        - Я те дам - «сдохну»! - закричала Рысева, отвесив Самохвалову мощную оплеуху. - Я те сдохну! Ты мужик, Митька! Мужи-и-ик, ты меня слышишь?! Кончай нюни распускать! Вперед, за гантели!
        Митя, насмерть перепуганный, зато мгновенно пришедший в себя, сорвался с места и помчался к спортивным снарядам.
        - Да не трогай ты эту, горе мое луковое! - зарычала Лена, увидев, что Митя потянулся к двадцатикилограммовой гире. - Грыжу хочешь заработать, да? Надорваться хочешь?
        Лена взяла со стойки гантели по два килограмма каждая и протянула Мите. Самохвалов посмотрел на нее с удивлением.
        - Такие легкие?
        - Легкие, как же. А ты подними их сорок раз, - усмехнулась девушка. - Посмотрим, что ты тогда запоешь. Повторяй за мной.
        Она встала перед Митей, взяв такие же, как у него, гантели, и стала показывать ему упражнения для бицепсов, потом для трицепсов. Но едва заметив, что Митя начинает выдыхаться, объявила перерыв.
        - На фиг перерывы, - отмахнулся Митя, - надо заниматься. Нет времени у нас, времени нет…
        Насилу Лене удалось отобрать у своего подопечного гантели и заставить его присесть на стульчик.
        - А теперь, Митяй, послушай меня очень внимательно. И попробуй только перебей, - Рысь показала юноше кулак. - Я возьму на себя твою подготовку к выходу в город. Ну, хотя бы попытаюсь. Не спеши «спасибо» говорить и на колени падать, дослушай. Если ты сейчас начнешь качать гири и марафоны бегать, ты просто сломаешься. И толку не будет никакого. Во всем система нужна, понял? Ты постоянно что-то жуешь. И куда только твоя мать смотрит?! Причем гадость всякую недоваренную. Это очень вредно. Догадываюсь, когда готовишь, трудно удержаться и не вытащить что-то из котла. А ты смоги! Начни силу воли воспитывать! Ты меня понял?
        Митя на миг погрустнел. Но уже в следующее мгновение юноша тряхнул головой, улыбнулся до ушей.
        - Даю слово: я не сдамся! - воскликнул он.
        - И главное, - закончила Лена свою речь. - Если ты еще хоть раз вякнешь, что лучше сдохнуть, я уйду. И тогда ты, скорее всего, действительно, умрешь. Вот твои мама и папа обрадуются… Усек?
        Митя, таращивший на нее глаза, в которых раньше сквозило отчаяние, а теперь, вперемешку со страхом, забрезжила надежда, не издал ни звука, но закивал очень энергично.
        - Про то, что мы занимаемся, никому не говори. Мне только слухов не хватало. Усек?
        Самохвалов старательно закивал. Лене оставалось надеяться, что у него в самом деле хватит ума держать язык за зубами, иначе молва непременно припишет им бурный роман.
        - У выхода в город есть много сложностей и много опасностей. Одним накачиванием мускулов тут не ограничишься. Многое, очень многое зависит от настроя, от силы воли. И головой там, наверху, работать надо, не только руками и ногами. А теперь, - встала Лена, давая понять, что разговор окончен, - ты пойдешь домой и выспишься… И не смей перечить! - посуровела она, увидев, что Митя отрицательно мотает головой. - Посмотри в зеркало. Ты же на ногах не держишься. Вечером, в семь часов, приходи ко мне. Я тебе расскажу все, что сама знаю. А завтра утром возобновим занятия.
        - К тебе в гости? - Митя не поверил своим ушам. - А что твой отец скажет?
        - А что отец? - пожала плечами Лена. - Я ему все объясню, он поймет. Только ты это, переоденься. От твоей футболки за километр потом разит. Ну, до встречи.
        И Лена, ободряюще потрепав растерянного, но счастливого Митю по макушке, направилась к выходу из спортзала.
        Но не дошла.
        На пороге стояла ее давняя, горячо и сердечно ненавидимая «подружка» Соня Бойцова.
        Фамилия Сони отражала ее сущность на все сто. Рысева и Бойцова дрались почти без остановки лет с тринадцати. И перестали лишь в шестнадцать. Отчасти именно Соня сделала Лену такой, какой она стала… Но благодарить ее за это у Рысевой бы просто язык не повернулся. Слишком много тумаков они отвесили друг другу. Слишком много гадостей наговорили. Слишком много сплетен распустили.
        Одета Соня была, как обычно, в шорты и тельняшку. Стояла, уперев руки в бока, смотрела на Митю и Лену с ухмылкой. На ее лице красовалась свежая ссадина - след очередного напряженного спарринга. Соня много лет каждый день упорно, до изнеможения, занималась единоборствами, и в поединках побеждала многих мужчин. О женщинах и говорить не приходилось.
        - Ё-моё. Рысь в тренера поиграть решила, - проговорила Соня с глумливой усмешкой. Голос у нее был грубый, низкий, как у парня. - Ничего не получится, детка, - продолжала говорить на ходу Соня, небрежно толкнув Лену плечом. - Лучше не позорься.
        - Иди ты! - прошипела Лена вслед.
        Не будь Рысева такой уставшей и не научись она за последние годы сдерживать первый, самый мощный порыв гнева, она не поскупилась бы на уточнение, куда именно Бойцовой следует направить шаги. Но Лена сдержалась. За гневной тирадой наверняка последовала бы стычка. Получить под дых на глазах у Мити позволить себе она не могла.
        - Уже иду! - отозвалась Соня и расхохоталась во весь голос. Не обращая внимания на Митю, она направилась к боксерской груше.
        Лена закрыла дверь. Несколько раз глубоко вдохнула и выдохнула, стараясь успокоиться. Бойцова виртуозно умела выводить ее из себя. Когда они обе были девчонками, любая колкость, сказанная Соней, приводила Лену в неописуемую ярость. Повзрослев, Лена перестала реагировать на обиды. Ураган бушевал в душе Лены каждый раз, когда она и ее злейший враг сталкивались, а случалось это постоянно. Но Лена молчала. Вскоре Бойцовой надоело задирать соседку и она от нее отстала.
        «В одном Бойцова права - будет трудно, - размышляла девушка, отправляясь дальше по делам, - еще вопрос, кому больше, мне или Митьке. Но где наша не пропадала. Прорвемся!»

* * *
        - Что бы кто ни болтал про Леночку, но не будь ее, о чем бы мы с вами вообще говорили? О болячках? - обратилась к другим пожилым женщинам веселая разговорчивая старушка Ксения Петровна, любившая девушку, как родную. - А главное, Лена нас всегда выслушивала. Что, разве нет?
        - Без особой радости она это делала… - проворчала Клавдия Родионовна.
        - Ишь ты, без радости. Где ты у нас тут радостных-то видела, Клавка? Зато девочка к работе серьезно относится. И вообще, скучно у нас на станции, - продолжала Ксения Петровна, - не происходит ничего, даже посплетничать не о ком. А тут - настоящее событие! Совсем взрослой стала… Кажется, еще вчера мелкая бегала, и вот уже охотиться пошла, да-а…
        Старушки дружно закивали. Все последние дни разговоры на скамеечках так или иначе сводились к Елене Рысевой. Пожилые женщины вспоминали, как Лена росла, как училась в школе, как начала работать медсестрой, как отвергла влюбленного в нее Митю Самохвалова. Не осталось, наверное, ни минуты во всей жизни девушки, которую бы обошли вниманием. В том, что Лена легко справится с мутантом и вернется, овеянная славой, у бабушек не было сомнений.
        Клавдия Родионовна в этих беседах почти не участвовала. Демонстративно отворачивалась и хмурилась. А когда пришло время Рысевой возвращаться, сварливая женщина скрылась в свой вагончик. Зато остальные жители станции, не занятые на работах, начали собираться у входа в туннель.
        Чтобы не пропустить триумфальное появление девушки, Ксения Петровна заранее заняла место. Даже принесла из дома складной стульчик.
        - Вот увидите, мы теперь о ней еще неделю судачить будем, - приговаривала Ксения Петровна.
        И она не ошиблась. Возвращение Лены жители станции запомнили надолго…
        Время шло. Отряд не возвращался. Старушки волновались. Вскоре на платформе появился Святослав Игоревич.
        Рысев завалил себя делами по уши, чтобы не думать о дочери. Но сколько он ни пытался отвлечься, все было без толку. Он знал, что в будке дежурного имелся телефон. С него звонили на другие станции общины. К этому телефону и возвращались раз за разом мысли сталкера.
        В это же время в своей палатке сидел Гриша Самсонов и в пятый раз перебирал детали винтовки. Все было по несколько раз осмотрено и начищено до блеска, но вместо того, чтобы убрать винтовку обратно в ящик, Гриша принимался разбирать ее снова. В глазах юного охотника застыла тревога.
        Да и поваренок Митя, возившийся среди кастрюль и сковородок, получал не первый щелбан от отца-повара.
        - Горе луковое, ты вообще меня слышишь?! - сердился Михаил Самохвалов. - Ты какого черта в кастрюлю очистки высыпал? Да что с тобой сегодня?
        Митя молчал. В конце концов отец с раздражением бросил через плечо:
        - Иди-ка лучше на станцию, сын.
        И первый человек, с которым столкнулся Митя, высунувшись из дверей столовой, был отец Лены.
        Сталкер ходил туда-сюда по проходу между палатками и вагонами, сложив руки за спиной. Сидеть на месте Рысев больше не мог.
        - Что там с Леной? - робко поинтересовался Митя. Сталкер не обратил внимания на его вопрос. Казалось, он его вообще не услышал.
        Шли томительные минуты.
        Потом в будке дежурного зазвонил телефон.
        - Рысев! Князь! Это тебя, «Ладога» на проводе! - крикнул постовой.
        Святослав взял трубку. Оттуда раздалось что-то невнятное.
        Как ни напрягала слух Ксения Петровна, занявшая пост в десятке метров от будки, ничего не расслышала. Святослав Игоревич бросал односложные реплики: «Слушаю», «Понял», «Ждем». После этого, отмахнувшись от всех вопросов, помчался по станции в сторону госпиталя.
        Появился милиционер, он увел старушек от входа в туннель и приказал всем вернуться на рабочие места. Но жители Проспекта Большевиков все равно то и дело выглядывали в окна. Обыденная жизнь станции впервые за долгое время сбилась с привычного ритма… Люди ждали события, которое бы нарушило привычное течение монотонных часов и дней. Ждали и боялись одновременно.
        Прошло еще несколько минут, а потом дверь герметичной переборки, которая закрывала вход в туннель, чтобы с «Проспекта» не выходило тепло, распахнулась так, словно ее взорвали.
        На станцию вбежали санитары с носилками. На них лежала бледная, бесчувственная Лена. Ее правая рука была примотана к куску дерева и старательно перебинтована. Одежду и волосы покрывали пятна крови. Иван Громов и Эдуард Вовк, потные, грязные, сами едва державшиеся на ногах, бежали рядом. На вопросы не отвечали, мрачно смотрели в пол.
        Они пронеслись через платформу и скрылись в дверях госпиталя.
        Минуту царила гробовая тишина. Потом все заговорили разом.
        Митя Самохвалов в ужасе закричал, что Лена погибла, но крикуна мигом заткнули.
        - Жива она, понял, Самосвалище?! - рычал на Митю Самсонов, показавшийся из своей палатки. - Жива-а!
        - А что, что тогда с ней?! - закричал в ответ поваренок.
        Гриша опустил голову и тихо произнес:
        - Не знаю… Но жива. Жива…
        Версии рождались и тут же отметались. Из своих углов показались даже те, у кого рабочий день был в разгаре. Василий Васильевич Стасов с большим трудом вернул людей на фермы и к станкам. У больницы осталось человек пятнадцать самых любопытных, в основном знакомые Лены. Тут же крутился Митя Самохвалов. Сюда же со своим раскладным стульчиком присеменила Ксения Петровна.
        Полчаса спустя к людям вышел Иван Степанович Громов. Он появился на больничном крыльце, мрачный, страшно уставший, словно бы постаревший на несколько лет.
        Все разом затихли.
        Гриша Самсонов протолкался к самому крыльцу. В руках он мял и комкал свою красную ленту, приплясывая на месте от нетерпения.
        - Елена жива. У нее сломана рука. Много ушибов. Тяжелейший шок. Но она жива, - начал говорить Иван Степанович. Он через силу улыбнулся, но тут же снова помрачнел, как грозовая туча.
        - Во время охоты возникли осложнения. Ничего больше я сказать пока не могу. Не имею права. Но знайте: я и Эдуард сделали все, что могли. Все, что могли.
        - Да. И еще, - воскликнул Громов, видя, что люди опять заговорили все разом в полный голос. - Тихо! Не надо шуметь! Это просьба врачей. Не надо шуметь. Пожалуйста.
        Иван Степанович ушел. Разошлись друзья и знакомые Рысевых. Через пять минут у дверей госпиталя остался только Гриша Самсонов. Он все так же смотрел, не отводя глаз, на двери медицинского блока. Милиционер покрутился, покрутился рядом, но прогонять парня не стал, лишь буркнул: «Шуметь строго запрещено!». А потом даже стул вынес.
        - Ты это… Садись, парень, - обратился к нему страж порядка, и, похлопав Самсонова по плечу, скрылся в дверях больницы.
        - А Гриша-то, кажется, влюбился… - шепнула Ксения Петровна, осторожно выглядывая из-за угла.
        - Хороший выбор, - переглянулись старушки. - Хорошая пара будет. И детки крепкие вырастут.
        Три дня Лену держали в помещении госпиталя. Все это время Гриша крутился рядом. Парень то интересовался, как состояние девушки, то просто сидел где-нибудь в сторонке, терпеливо ожидая новостей. На третий день к Грише подошел Святослав Рысев.
        Сталкер постоял в сторонке, посмотрел на юношу, на его мощный торс, широкие плечи. Уважительно хмыкнул, увидев ромбик на рукаве, который нашивали тем, кто окончил школу на «отлично».
        «Самсон - парень не плохой, - размышлял Рысев. - Да и Лена моя о нем часто говорит. Если и есть на станции достойный кандидат, то это он, Самсон».
        Еще какое-то время Святослав Игоревич колебался, взвешивая все «за» и «против». А потом подошел к Грише, присел рядом и произнес, стараясь заглянуть в глаза юноши:
        - Хочешь ее увидеть?
        Гриша ахнул и вскочил на ноги. Он схватил руку Святослава, принялся ее трясти, но тут же, испугавшись своей смелости, вытянулся по струнке. Назвал Святослава «товарищем Рысевым», потом «Святославом Игоревичем». Начал доставать из кармана ленту, затем, вспомнив, что та вся измята, затолкал поспешно назад. Щеки юноши залил румянец.
        Святослав наблюдал за Гришей, и теплая улыбка играла на его лице.
        «А ведь и я, когда влюблялся, становился таким же клоуном. Любовь всех равняет», - подумал сталкер. А вслух сказал: - Хочешь? Ну, пойдем. Пойдем, парень.
        За ними сунулся Митя Самохвалов, крутившийся поблизости. Но на его пути встал Эдуард Вовк, хмурый, злой, страшно уставший.
        - Не положено, - сухо произнес солдат.
        - А, а этот? - возмутился Митя, глядя на дверь, только что захлопнувшуюся за спиной соперника.
        - А этот с Рысевым! - бросил Эд, закрывая дверь.
        Митя постоял немного на пороге, тяжело вздохнул и поплелся обратно на кухню.
        Лена Рысева лежала в своей комнате, укрывшись по пояс одеялом, положив поудобнее загипсованную руку, и увлеченно читала книгу.
        Гипс ее выглядел довольно забавно: рисунки покрывали его почти полностью. Встречались зверюшки, оружие, портреты людей. Приглядевшись, можно было обнаружить клеточки для игры в крестики-нолики. Имелось одно поле для «морского боя». Какие-то рисунки нанесли кусками угля, какие-то карандашами.
        Екатерина Андреевна Соколова, доктор, приходившая проверить самочувствие девушки, в первый момент опешила, увидев эти художества, но запрещать больной рисовать на гипсе не стала. Только произнесла с улыбкой:
        - В первый раз вижу, чтоб на гипсе в игры настольные играли…
        На это Лена отвечала с задорной улыбкой:
        - В борьбе со скукой все средства хороши.
        Началось все с сердечка, которое коряво, но с душой нарисовал Гриша. Лена спала, когда он приходил, и парень решил таким образом ее порадовать. С тех пор каждый, кто приходил навестить Лену, считал своим долгом оставить свой автограф на гипсе.
        - Когда его снимут, оставь на память, - посмеивался отец. - Жалко такой шедевр выбрасывать.
        Святослав Игоревич был спокоен и счастлив.
        От шока Лена оправилась.
        Кости срастались быстро, врачи говорили, что к концу месяца гипс, скорее всего, можно будет снять. Спортивные занятия дочери, конечно, пришлось пока оставить, зато она засела за учебники и художественные романы, до которых раньше не доходили руки. А уж книг в доме Рысевых имелось в избытке.
        Каждый день приходил Гриша Самсонов. Он садился у изголовья кровати, и если девушка спала, в благоговейной тишине любовался нежными чертами ее лица, а если бодрствовала, заводил разговоры обо всем на свете. Гриша рассказывал анекдоты, и ребята дружно хохотали; они читали друг другу стихи, вспоминали интересные случаи из жизни.
        «Вот и славно, вот и хорошо, - размышлял Святослав Игоревич; он сидел на кухне, прислушивался к голосам молодых людей и радовался за дочь всей душой, - узнают друг друга получше, присмотрятся. Идеальная ситуация, черт возьми».
        Наведывались и его друзья. Иван Громов и Эдуард Вовк каждый раз, когда выдавалась свободная минутка, приходили с Ладожской, интересовались, как здоровье Лены, приносили гостинцы. Иногда к ним присоединялся и Денис Воеводин.
        А в этот раз они пришли все одновременно.
        Со стороны это выглядело немного комично: четверо крепких мужиков заняли все свободное пространство комнаты, сюда бы теперь и ребенок не втиснулся. Гриша, как особа привилегированная, сел на кровать рядом с Леной. Иван Громов, помявшись, примостился на единственный стул. Денис и Эд остались стоять.
        - Мы тебе, наверное, мешаем, - промолвил Вовк, с волнением поглядывая на Лену.
        - Да брось ты, - расплылась в улыбке девушка. - Я целыми днями одна. С книжками. От скуки иногда на стенку лезу. Хоть каждый раз вчетвером приходите - только рада буду! Правда-правда.
        - Кстати, как там Самосвалище? - с этими словами Денис повернулся к Грише.
        Сплетница Бойцова постаралась на славу. На станции только глухой не знал о том, что Лена взяла шефство над поваренком, а после ее ранения за подготовку Мити к охоте взялся Гриша Самсонов.
        - Ниче так, - отвечал Гриша, сосредоточенно помассировав челюсть. - Я думал, хуже будет.
        - Ну-ну, - хмыкнул Воеводин. Он считал, что Митю на поверхности ждет либо позор, либо смерть.
        Лена помрачнела. Она тоже временами переставала верить в успешное завершение рискованного предприятия, но уповала на лучшее.
        В комнате повисла неловкая тишина.
        - Чем занимаешься? - поинтересовался Эдуард, стараясь разрядить обстановку.
        - Да много чем. Стихи, например, пишу. Правда, они какие-то грустные получаются. Но если хотите, прочту что-нибудь.
        Она осторожно достала из-под подушки несколько тетрадных листов, пробежала взглядом по кривым, танцующим строчкам - писать левой рукой было очень непросто, - и остановилась на крайнем стихотворении.
        - Надо еще поработать над этой вещью, она немного не закончена. Навеяно воспоминаниями отца и моим хреновым самочувствием, - Лена прокашлялась, вдохнула. Выдохнула и начала читать.
        Болею. На щеках
        По ядерному взрыву.
        Нерусская тоска
        По Финскому заливу,
        По мокрым валунам
        (От слез или от соли),
        Коробочным домам…[6 - Стихи Савитри Пинягиной.]
        - Здорово. Образно, - улыбнулся Гриша, дослушав стихотворение, остальные закивали, соглашаясь. - Мне особенно понравилось про ядерные взрывы на щеках.
        - Какова жизнь, таковы и метафоры, - заметил Иван Степанович. - А это что у тебя за книга?
        - А, это. Сказки, - Лена небрежно махнула здоровой рукой. - Обычные детские сказки. Про Колобка, про Ивана-Царевича - глупости, короче.
        - Зачем ты так? - слегка нахмурился Громов. - Говорят: «Сказка ложь, да в ней намек». Мудрость народная, так сказать. Сказки и сейчас сочиняют, знаешь ли. Правда, они такие жуткие - мороз по коже.
        - Помню, когда я еще мелкий был, мы с пацанами обожали страшилки всякие, - расплылся в улыбке Гриша Самсонов. - Соберемся где-нибудь в темном уголке и как начнем сочинять, кто во что горазд! До сих пор снятся иногда эти ужасы по ночам…
        - А добрые постъядерные сказки вообще в природе существуют? - спросила Лена, с интересом вслушиваясь в слова Гриши. - Или такая жизнь-жестянка нынче, что не верят уже люди в чудеса?
        - Почему нет. Есть, - произнес Иван Громов. - Я даже, так сказать, попал в одну из них. Мы, точнее. Если хотите, могу рассказать. У Эда в том году осенью начались боли в спине - результат той самой эксплуатации. Надо было срочно его доктору показать. Специалист такой в метро один: на Площади Ленина. А тут как назло - война Альянса с бордюрщиками[7 - Описывается в главах 3 - 7 романа Шимуна Врочека «Метро 2033: Питер». (М.: Астрель, 2011).]. Пришлось по поверхности от «Невского» до Чернышевской идти.
        - Точно. Помню, - Эдуард Вовк мечтательно улыбнулся. - Веселый выдался денек. Рассказывай, Лис. Я если что поправлю. Давай!

* * *
        Черная вода Фонтанки плескалась и всхлипывала за ограждением набережной.
        Зловеще шумели деревья парка, окружавшего Инженерный замок, разросшегося, захватившего окрестные кварталы. Большая часть старинного здания была неразличима за разросшимися кронами, хорошо просматривалась только круглая башенка на крыше. Купол ее частично обвалился, флагшток рухнул, и на его месте устроили наблюдательный пункт крылатые мутанты. Во внутреннем дворе Михайловского замка вырос настоящий лес. Мощные стволы напирали на замок со всех сторон, упорно разрушая его стены. Все окружающие постройки давно рассыпались в прах или скрылись среди густых зарослей, но творение императора-рыцаря еще держалось. Воды каналов подмывали его опоры. Могучие корни разрушали фундамент. Одна за другой рушились стены. Но и сейчас, спустя двадцать лет после Катастрофы, замок производил сильное впечатление.
        Эдуард Вовк поневоле залюбовался красотой и мощью здания, шагая мимо следом за Иваном.
        - Я слышал, там внизу - широкая сеть подземных ходов, - прошептал Эдуард, когда они остановились у ограды Инженерного сквера на небольшой привал. - Нигде в Питере больше нет подземных сооружений. Только под Петропавловской крепостью, под Смольным… И здесь[8 - Вяткин А. Д. «Петербург мистический». С. 142 - 144.].
        - Скажешь тоже. А мы с тобой откуда вылезли? - усмехнулся Иван. Он бы предпочел не останавливаться нигде, кроме Первого Инженерного моста, но Эду запрещалось совершать длинные переходы без отдыха.
        Боли мешали Вовку таскать грузы, однако ходить он был в состоянии.
        Эд долго откладывал визит к врачу, уверял Ивана, что все само пройдет. И вот в один прекрасный день парня скрутил страшный приступ. Сталкер волком выл от боли и чуть ли не лез на стену. Потом Эд снова пришел в норму, но больше тянуть Громов не стал: наплевав на начавшуюся в метро войну, повел товарища на Чернышевскую. Маршрут был ему привычный, знакомый. Имелась у Громова и маленькая хитрость, позволявшая раз за разом возвращаться из рейдов целым и невредимым.
        - Метро - это метро. Тут другое. Голова кружится, как подумаешь, что может скрываться в этих подземельях, - вздохнул мечтательно Эдуард. В отличие от друга, он обожал фантазировать.
        - Ну-ну. Известно что, - скривился Громов, не сводя с развалин настороженного взгляда. - Да затопило их на хрен, эти ходы. Или там та-а-акие зверушки завелись, что мама дорогая.
        - Да что ты за человек, Лис, - в сердцах махнул рукой Эд. И тут же получил от Ивана подзатыльник.
        - Резких движений не делай. Гляди.
        И Громов навел «Винторез» на гнездо птерозавра. Конструкция из веток, досок и прочего мусора, сооруженная крылатым хищником, возвышалась на крыше замка. Невдалеке гнездилась еще одна семья летающих монстров. Пока самих птеров видно не было, и расстояние, отделявшее сталкеров от монстров, делало передвижения людей относительно безопасными, но поблизости могли крутиться и другие хищники.
        Эд кивнул, перехватил поудобнее АКС[9 - Автомат Калашникова со складывающимся вниз металлическим прикладом, разработан для подразделений ВДВ.]. Сталкеры быстро зашагали мимо здания цирка в сторону реки.
        У самых стен Михайловского замка, в паре шагов от стрелки Мойки и Фонтанки, сталкеры сделали последний привал, самый главный на всем маршруте.
        - Прикрой меня, - шепнул Иван, указав Эдуарду позицию за остовом ржавого автомобиля. - Я сейчас.
        Но несколько минут Иван не двигался с места. Он застыл, точно изваяние, не издавая ни единого звука. Только ствол ВСС плавно перемещался из стороны в сторону.
        Шумели кроны деревьев. Вздыхала темная вода, накатывая на монолит набережной. Протяжно, печально кричали среди руин их новые хозяева. Таинственный полумрак царил на улицах и площадях мертвого города.
        Убедившись, что все спокойно, Иван забросил «Винторез» за спину, лег на грязный, дырявый асфальт, сквозь который пробивались корни ближайших деревьев, распластался и медленно пополз вдоль набережной. Минуту спустя сталкер осторожно, насколько позволял обзор респиратора, выглянул сквозь ржавые, покосившиеся прутья решетки. Сначала он ничего не увидел - перед глазами были только темная вода, по которой расходилась легкая рябь, да отвесная стена набережной.
        «Неужели уступ обрушился?» - промелькнула в голове паническая мысль.
        Потом Иван разглядел крохотную площадку, на которой не смог бы поместиться даже котенок. На этом выступе сталкер, приглядевшись, с радостью заметил фигурку птички.
        «Привет, родной. Вот и я! - мысленно обратился Громов к бронзовой фигурке. - Сейчас-сейчас, будет тебе обычный дар. Сейчас…»
        В этот момент зачарованную тишину разорвала автоматная стрельба. Она раздавалась совсем близко, из-за угла замкового комплекса. И вот тут-то птерозавры на крыше, до этого никак не обнаруживающие своего присутствия, проснулись. Они заволновались, захлопали крыльями. Одна тварь сорвалась с места и исчезла за деревьями.
        - Лис! - зашипел Эдуард. - Шухер. Дуй сюда.
        Но Иван не мог нарушить ритуал, неизменно соблюдаемый им много лет подряд. Не обращая внимания на усиливающуюся канонаду и жесты товарища, сталкер достал ржавую монетку номиналом в пять рублей (этого добра в метро валялось много, старые деньги цены не имели), протянул руку через прутья решетки. Прицелился. Метнул пятачок. Монетка гулко звякнула о край площадки, срикошетила и упала в воду, издав печальное «бульк!».
        - Промазал, растяпа! - выдохнул Иван. Больше монеток он не взял. Вскидывая ВСС, Громов метнулся обратно под прикрытие ржавого автомобиля.
        - Какого хрена ты там делал, Лис?! - начал ругаться Эд, но мигом смолк, увидев оттопыренный средний палец Громова.
        В эту секунду канонада, звучавшая со стороны дворца, усилилась. И вот на глазах друзей на набережную выбежали какие-то люди. Трое. Они вели огонь одновременно по наземным и воздушным целям. Из зарослей их атаковали косматые чудовища, напоминавшие медведей, а с неба шли в атаку окончательно проснувшиеся птеры.
        - Надо помочь, - прошептал Иван, прицеливаясь.
        - Ты идиот?! - накинулся на него товарищ. - Всем помогать будем - сами ляжем! Кто они нам?! Никто! Не смей стрелять, Лис.
        Между тем судьба незнакомцев была предрешена.
        Вот уже один из них оступился, упал на землю и лесные хищники в мгновение ока растерзали его тело в клочья. Дикие вопли огласили воздух, но почти сразу смолкли.
        Хищников, пожирающих их товарища, сталкеры быстро перебили, но в атаку шли новые и новые твари. Едва ли оставшиеся в живых люди сумели бы отбиться. Ивана и его спутника, укрывшихся в густой тени за корпусом машины, хищники пока не видели и не чуяли.
        - Повторяю: не смей стрелять! - надвинулся Эд на Громова, увидев, что тот опять поднимает «Винторез». Ствол снайперской винтовки начал опускаться. И в этот момент тоненький писклявый голосок, похожий на птичье щебетание, раздался в голове Ивана. Голос, который он уже однажды слышал. Именно здесь, на набережной Фонтанки, в самый жуткий час, в разгар кровавого побоища, когда жизнь его висела на волоске.
        «Иван, стреляй! Ты просил помощи? Помощь будет! А сейчас стреляй! Стреляй, Иван!»
        Больше Громов не сомневался. Он прицелился в крылатого монстра, готовящегося обрушиться в пике, и короткой очередью изрешетил крыло птерозавру. Мутант мгновенно потерял скорость, завалился на бок и, оглашая окрестности пронзительными криками, спланировал на землю. Следом потерял управление и спикировал в чащу второй птер. Иван Громов выжимал из своего прекрасного оружия максимум.
        - Чертов придурок! - простонал Вовк, но ругаться было поздно. Он тоже открыл огонь, уложив на месте троих «медведей», зазевавшихся на середине проезжей части.
        Получившие отпор оттуда, откуда не ждали, чудовища на короткое время прекратили атаку.
        Неизвестные сталкеры, воспользовались передышкой, рванули туда, откуда пришла помощь. Один из них держал в руках АК74, второй - СВД.
        - Ну, вы придурки, мать вашу! Весь город переполошили, - набросился на незнакомцев Эд. Однако времени на выяснение отношений у них сейчас не было.
        Затишье длилось лишь краткий миг. Перегруппировавшись, мутанты возобновили атаку. Снова зашуршали в небе кожистые крылья и затрещали кусты, пропуская мохнатые тела лесных обитателей.
        Винтовки и автоматы ударили дружно. Особенно хорошо работал снайпер с СВД. Патроны калибра 7,62 летели точно в цель, вырывая куски плоти из тел мохнатых мутантов, пробивая головы, дробя кости. Но и «Винторез» оправдывал баснословную цену на все сто. Иван спокойно, без суеты и паники, целился и нажимал на спуск, а в голове его все звучал тоненький голосок:
        «Стреляй, Иван! Стреляй!»
        Атака мутантов захлебнулась. Шквальный огонь вынудил медведей отступить обратно в чащу, затем разлетелись и птерозавры. Долго еще слышно было, как продираются сквозь бурелом испуганные хищники. Потом наступила тишина.
        Все кончилось, поле боя осталось за людьми. Сталкеры опустили оружие.
        - Спасибо, - произнес незнакомый сталкер, протягивая руку Ивану. - Если бы не вы…
        Он хотел поблагодарить и Эдуарда, но тот уже не смог бы ответить на рукопожатие.
        Вовк корчился на земле, мыча и хрипя от боли. Приступ разбил его буквально секунду назад.
        - Ранен! - охнул незнакомец, хватаясь за перевязочный пакет, висевший на боку.
        - Не. Спина у него… - Иван не стал рассказывать спасенным сталкерам, какая беда стряслась с его товарищем, вместо этого он сказал: - Мужики, помогите дотащить до Чернышевской. Один не справлюсь.
        - Не вопрос! Мы туда же, - последовал ответ.
        Минуту спустя отряд перешел через Пантелеймоновский мост. Автоматчик тащил на себе Вовка. Снайпер шел в арьергарде. Иван - в авангарде. На середине моста Громов на миг остановился, нашел взглядом крохотную фигурку птички, сиротливо виднеющуюся у самой воды, и шутливо отдал честь.
        - Приказ выполнен, господин Чижик! - прошептал сталкер.

* * *
        - Так как называется памятник? - спросила Лена, когда Громов закончил свой рассказ.
        - А разве я не говорил?.. Чижик-Пыжик.
        - Чижик-Пыжик, - повторила Лена спокойным голосом, потом произнесла нараспев: - Чи-ижик! Пы-ыжик! Забавное имя. Где-то я его слышала…
        - Любой, кто живет в Питере, должен знать о Чижике! - Эдуард Вовк наставительно поднял вверх указательный палец. - Это ж наша культура.
        - Мне отец в детстве говорил, что Чижик-Пыжик этот не простой. Волшебный, - продолжал рассказывать Иван Громов. - Еще задолго до Катастрофы к нему люди ходили, из дальних городов и стран приезжали. Представляешь, Лен? Крохотная птичка, с первого раза не заметишь, а люди к нему со всего мира ехали. И деньги ему бросали. Я слышал, рядом с Чижиком пацаны в воду ныряли, монетки собирали. И неплохо, знаешь ли, зарабатывали. Не чудо ли?
        - Чудо, - согласилась девушка. Она знала, что деньги в прежнем мире очень ценились, в ее голове не укладывалось, как можно эти деньги просто выбрасывать. Лена представила себе, что у реки, перегнувшись через перила, стоит их сосед дядя Вася, сапожник, и один за другим кидает в воду патроны, заработанные нелегким трудом. А рядом стоят его голодные дети и с тоской смотрят, как падает в воду их пропитание. Сцена была и смешная, и странная. Лена хмыкнула и тряхнула головой, прогоняя видение.
        - Счастья люди хотели. Удачи, - завершил свою историю Иван Степанович. - Но только чтоб не самим трудиться, а чтоб все само получилось. Кто-то на Заячий остров для этого шел, в зайца монетками кидал. А кто-то - к Чижику. Верили люди, что сами они ничего не могут, а вот маленькая птичка все их проблемы решить способна.
        - Ну, те-то дураки. А вот ты, Лис, чё, реально думаешь, что это он тебе приказал тех мужиков спасать? - произнес Денис Воеводин, скептически пожимая плечами. - И выручал тебя в передрягах тоже он? Памятник?
        - Я… - Иван на мгновение смутился, а потом произнес с беззаботной улыбкой: - Я не знаю. Сложно все, согласен. Но, как и во всякой сказке, хотите - верьте, хотите - нет. Только знаете… С тех пор, как переселился на правый берег, об одном жалею - что не могу больше на Фонтанку сходить. Больше ни о чем не тоскую. А вот Чижик… Чижик - это особый случай. «Чижик-Пыжик, где ты был?» - начал напевать Иван Степанович.
        И Эд радостно подхватил:
        - На Фонтанке водку пил! Выпил рюмку, выпил две…
        Последнюю строчку подпел еще и Денис Воеводин. Как оказалось, он тоже знал это короткое веселое четверостишье:
        - Зашумело в голове!!!
        Все дружно рассмеялись. Потом Лена вдруг скривилась, помассировала виски, отложила книжку.
        - К вопросу о голове. Что-то, правда, зашумело.
        - Это мы виноваты, - воскликнул Гриша, не на шутку разволновавшись. - Поём тут, кричим, ужасы всякие рассказываем. Пошли, ребят.
        Но когда Денис и Эд уже вышли за дверь, Лена встрепенулась, села в кровати и спросила Ивана Степановича:
        - А что это за монстры? Ну, с которыми я сражалась.
        - Неизвестно. Как говорится, «ни мышонок, ни лягушка»… Сразу после нашей охоты полковник собрал ударный отряд, послал половину сталкеров. Мы прочесали все окрестности. Ничего. Но есть версия, - добавил Громов шепотом, прикрыв дверь и подойдя ближе к постели Лены, - что это работа Империи. Вывели в своих лабораториях чудовищ и к нам отправили, так, для пробы. Надо же на ком-то новое оружие опробовать.
        - Но ведь река… - начал возражать Гриша.
        - Да, версия не безупречная, много возникает вопросов. Но если это правда… Если это «зеленые» постарались… Значит, скоро нам будет весело.
        Посетители давно ушли.
        Отец, решив, что Лена уснула, выключил свет и прикрыл дверь.
        Но девушка не спала. Она снова и снова повторяла слова Эда, сказанные за несколько минут до выхода на поверхность:
        - Не отсидимся мы. Не отсидимся.

* * *
        Из двух перегонов, соединявших Оккервиль с Империей Веган и остальным метро, действовал только один, условно называемый «правым». Второй туннель находился в аварийном состоянии, местами тюбинги обвалились, кое-где просачивалась вода. Тратить силы на поддержание обоих путей в рабочем состоянии не хотели ни веганцы, ни жители правобережных станций, в итоге «левый» туннель просто законсервировали. Шептались, впрочем, что веганцы специально отказались от ремонтных работ, чтобы при необходимости быстро изолировать соседей от остального мира. Так или иначе, левый туннель полностью забросили. Никто точно не знал, сколько там воды и как сильно просели несущие конструкции. Зато правый перегон, по которому постоянно сновали то офицеры Империи, то грузчики из Веселого поселка, содержался в идеальном порядке. С обеих сторон были устроены КПП из мешков с песком. Местами горели лампочки, правда, ночью их отключали. Воду откачивали. С путей убирали все, что могло мешать движению людей. Такая ситуация, однако, радовала не всех.
        - Это не туннель, а гребаное шоссе! Начнется война - армия зеленожопых в пять минут до нас доберется, - цедил сквозь зубы полковник.
        Перекрыть проход на «Площадь Невского» и лишить общину средств к существованию он, конечно, тоже не мог. Дмитрий Александрович ограничился пока тем, что укрепил подступы к Новочеркасской настолько хорошо, насколько это было возможно, и приготовил взрывчатку для оперативного подрыва туннеля - на всякий случай.
        На расстоянии трехсот метров от Новочеркасской располагался передовой пропускной пункт Оккервиля, оснащенный пулеметом «Печенег» и прожектором. Там постоянно несли вахту два бойца. Два-три часа в сутки там находился лейтенант Ларионов, командир обоих рубежей обороны. В ста метрах от станции был организован второй блокпост. Там по приказу Бодрова установили пулемет Калашникова и самодельный огнемет.
        - Не остановит эта ерунда веганских штурмовиков, - сказал однажды Ларионов командиру, скептически оглядев своих ребят и их видавшие виды АК.
        - «Кордом» желаешь обзавестись? А если, скажем, «Шмель» купим? Тогда нормально будет? - отвечал с усмешкой Бодров, и, получив утвердительный ответ, мрачно добавил: - Ты думаешь, веганцы нам это позволят? Думаешь, не пронюхают, что у нас тяжелая артиллерия завелась? Что тогда будет, догадываешься? Но не парься, Серег, мы подорвем туннель раньше.
        Время от времени полковник наведывался и на передний рубеж обороны. Каждый раз неожиданно, без всякого предупреждения. Это держало лейтенанта и его бойцов в тонусе.
        Так произошло и в этот раз. Солдаты, услышав позади себя гулкие, тяжелые шаги, едва успели спрятать карты, за которыми коротали часы дежурства, как в круге света возник массивный человеческий силуэт.
        Полковник был человеком высокого роста, почти метр девяносто. Бодров носил камуфляжные брюки и куртку, высокие шнурованные «берцы» и фуражку. Тело его словно высекли из цельной глыбы гранита. Черты лица, начиная с бровей и кончая подбородком, крупные, массивные. Мастерица-природа, создавая эту монументальную скульптуру, не тратила времени на прорисовку мелких деталей - работала исключительно топором. Из-под густых седеющих бровей пристально, настороженно глядели глубоко посаженные глаза. Трудно было сохранить самообладание, встречаясь взглядом с полковником Бодровым.
        Двадцать лет жизни под землей, казалось, никак не отразались на здоровье Дмитрия Александровича. Лишь близкие друзья знали, что он страдает от бессонницы. Да и старые раны, полученные сразу после Катастрофы во время кровавых переделов власти, все чаще и чаще напоминали о себе. Но эти проблемы полковник надежно скрывал от посторонних глаз - для всех он был олицетворением физической силы и непреклонной воли.
        Лейтенант Ларионов, правая рука полковника, выглядел уменьшенной копией Дмитрия Александровича: такой же крепко сбитый, жилистый боец, прошедший огонь, воду и коллекторные трубы, только на полголовы ниже. Еще одно отличие заключалось в том, что Ларионов брился налысо, а полковник предпочитал оставлять на голове короткий ёжик.
        Обычно появление командира на посту означало проверку боеготовности, но сегодня Дмитрий Александрович явился не для того, чтобы проверить, чем заняты бойцы на аванпостах.
        Он жестом поманил к себе лейтенанта Ларионова, а дозорным приказал:
        - Парни, оставьте нас. Ждите на втором посту. Вернетесь только по моему приказу.
        Повторять распоряжение ему не пришлось - постовые мгновенно растворились во мраке. Полковник и лейтенант остались одни. Удостоверившись, что за бруствером КПП никто не скрывается, полковник знаком приказал Сергею Ларионову сесть на раскладной стульчик. Сам опустился рядом на ящик с пулеметными лентами.
        Минуту Дмитрий Александрович молчал. Никогда еще лейтенант не видел командира таким мрачным и подавленным, хотя они служили вместе больше пяти лет.
        «Что же могло его так встревожить?!» - терялся в догадках Ларионов. Но нарушать молчание первым не решался.
        - У нас завелся «крот», Серега, - произнес, наконец, полковник.
        - Кто-кто? - переспросил лейтенант. - Какой еще крот? Мы же недавно мышьяк раскладывали везде.
        - Мля, Серег, извилинами шевели почаще! - взорвался полковник. - Да, блин, грызун завелся. Слепой, с лапками. Ползает по станции и сливает веганцам наши военные тайны.
        - Не может быть! - выдохнул лейтенант.
        - Еще как может, - отвечал Бодров с тяжелым вздохом. - Я только один рапорт сумел перехватить, и то случайно. Представляешь: иду по туннелю посты проверять, машинально камень ногой - бах! Ну, ты знаешь, есть у меня такая привычка. А под ним бумажка. Тайник, мать его. Не успели зеленожопые забрать послание.
        - Бред какой-то. Зачем такие сложности? У нас агенты Империи пешком ходят, - осторожно напомнил полковнику Ларионов. - Куда ни плюнь - везде или тайный, или явный их шпион. От них и так ничего не скроешь!
        - Э, нет. Нет, Сереж, - покачал головой полковник, становясь еще мрачнее, чем был. - Я, знаешь ли, тоже не мальчик. Знали бы они всё, меня бы давным-давно замочили, да и тебя тоже. Тут другое. Вот, почитай рапорт этой мрази. Тут и про тебя есть.
        С этими словами Дмитрий Александрович бросил лейтенанту мятый листок бумаги, сплошь исписанный корявым почерком. Буквы то налезали одна на другую, то сливались в какие-то уродливые сочетания, так что не ясно было, «а» перед тобой, или «о». Местами автор текста переходил на печатные буквы. Потом снова возвращался к прописным. Создавалось впечатление, что это писал ребенок.
        - Читай вслух, - приказал полковник.
        - «Ларионов - дурак. Исполнитель хороший, но мозгов нет. Опасности не представляет», - прочитал лейтенант.
        Руки его задрожали то ли от обиды на такую низкую оценку его способностей вражеским разведчиком, то ли от злости, то ли еще от чего. Полковник внимательно следил за реакцией Ларионова.
        - Дальше, - потребовал Дмитрий Александрович.
        - «Стасов - хитрая, двуличная мразь. Морочит головы нашим людям, делает вид, что лоялен, а на самом деле только и ждет, как бы напакостить Империи», - читал лейтенант, превозмогая отвращение. - Полковник, а про вас читать? Тут та-акие словечки.
        - Не надо, - проговорил Бодров, забирая обратно донос неведомого осведомителя. - Согласен, на выражения не скупится, гад. Сразу видно: он нас ненавидит. Ты понимаешь, что это значит?
        - Кто-то свой старается? - предположил Ларионов.
        Полковник мрачно кивнул.
        - В точку, Серег. Свой.
        - Но кто? - подался вперед лейтенант.
        - Знал бы я, кто это, - давно бы гаду башку открутил, - процедил сквозь зубы Дмитрий Александрович. - Помощь пока не нужна, сам постараюсь вычислить шпика. И глаза вырву, чтоб реально кротом стал. А ты тут смотри в оба, понял? Один тайник я нашел, но сколько их еще - хрен знает. Ну, бывай.
        И Дмитрий Александрович растворился во мраке туннеля.
        Лейтенант долго стоял посреди туннеля, растерянно переводя взгляд с ящика, на котором лежало забытое полковником «послание», на сырые кольца тюбингов, исчезающие в кромешной тьме.
        «Может, догнать его, вернуть? - размышлял Сергей Ларионов. - Или потом отдать?»
        В итоге любопытство взяло верх. Лейтенант осторожно взял рапорт и принялся читать.
        Глава 4
        Краснобай
        Антон Казимирович Краснобай, купец со станции Спасская, слыл в Торговом городе большим чудаком.
        Антон Казимирович перебрался в Торговый город три года назад с нищей станции Московские ворота, где перспективы пробиться в люди равнялись нулю, и почти сразу понял: новичкам тут места нет. Все рынки сбыта заняты, все поставщики поделены, все сферы влияния захвачены, и пускать даже к краю кормушки без драки никто не станет. Воевать с мощными торговыми кланами Краснобай возможности не имел. Но все это не стало для начинающего предпринимателя сюрпризом. Он сразу понял, что чем сражаться с другими купцами за старых клиентов, лучше идти своим путем, развивать новые направления. Риск был велик, зато и конкуренцией не пахло. И Краснобай взялся за дело. Нанял челноков, на остатки сбережений купил большую партию сушеных грибов и отправил караван к буддистам на Старую деревню.
        Остальные торговцы пальцем у виска крутили, провожая взглядами «краснопузых» (так называли людей Краснобая). Все знали, что народ на Старой деревне живет странный, с ними вообще разговаривать сложно, не то что торговать, да и деньги там не водятся. Но Антону Казимировичу повезло. На Старой деревне за сутки до появления каравана случилась беда: прорыв грунтовых вод уничтожил половину запасов пищи. Буддисты стали ломать головы, откуда им взять продовольствие и на что его выменять, и тут - точно по мановению волшебной палочки - появился караван. Антон сразу понял, что патронами тут не разжиться, зато его взгляд упал на симпатичные растения в горшках, которые буддисты выращивали чисто для красоты.
        - На Петроградской точно удастся сбыть, - решил Краснобай и погнал караван по технологическому туннелю, минуя таможни Альянса.
        И снова угадал: дендрофилы, тоже слывшие большими чудаками, товар оценили по достоинству, а в обмен нагрузили носильщиков плодами растущих на станции кустов, которые Антон немедленно продал жителям Новой Венеции. А на вырученные деньги купил еще одну партию грибов…
        Постепенно дела у Антона Казимировича пошли на лад. В деньгах он не купался, но на плаву держался прочно, а это, считал Краснобай, уже хорошо. Крупным торговым кланам он глаза не мозолил, мелких конкурентов запугал или аккуратно устранил, и зажил по меркам метро почти роскошно: в своей комнате с водопроводом и санузлом; встав на ноги, он смог пару раз в месяц посещать элитный бордель на Сенной.
        Авантюры не всегда приносили прибыль. Несколько раз на челноков нападали бандиты, и молодой купец оказывался на грани разорения, но даже в самые черные дни Антон Казимирович не унывал. «Кто не рискует, тот не пьет грибную брагу», - так звучал девиз Краснобая. Именно он первым из купцов центральных станций принял решение освоить еще одно свободное направление: правобережные станции, известные как Оккервиль.
        - Веганцы товар отберут, и всего делов, - посмеивались конкуренты.
        - Веселыми грибками заняться решил, Краснотрёп? Приморцы за это голову с плеч снимут, - пугали другие.
        - Да Империя скоро раздавит этих ребят, как клопов, не связывайся, - советовали третьи.
        Антон Казимирович ничего не отвечал. Однако про себя решил, что сразу вести караван и в самом деле слишком рискованно, и решил разведать обстановку лично. Взяв с собой единственного помощника и по совместительству начальника охраны, Николая Зубова, и захватив мешочек патронов на взятки пограничникам, Краснобай в тот же день отправился в путь.
        Проблемы начались еще на Площади Александра Невского.
        Краснобая и Зубова досматривали битый час. Первым делом их заставили раздеться до исподнего. Потом вытряхнули на столик все вещи, какие оказались при себе у Антона и Николая.
        - Может, они еще в кишках наших покопаются? - шепнул Зубов шефу. Антон Казимирович не улыбнулся. Первое же столкновение с таможней Империи заставило его всерьез задуматься, а стоит ли игра свеч.
        Документы Зубова и Краснобая забрали на экспертизу. Потом их отвели в маленькую комнатку, где из мебели имелись только стол, стул и два табурета, и желчный, въедливый офицер, судя по всему, особист, начал допытываться, не связан ли купец с Приморским Альянсом, и с какой целью собирается посетить правобережные станции. Коммерсант начинал понимать, что если экзекуция продлится еще час, он не выдержит и сбежит обратно на Спасскую. С огромным трудом молодому бизнесмену удалось взять себя в руки.
        В конце концов, их отпустили, но перед этим предупредили:
        - Оккеры в последнее время режим ужесточили, посторонних не пускают. Зря время теряете.
        Очень скоро Краснобай убедился, что особисты Империи его не обманывали.
        В кромешной тьме, которую едва рассеивали ручные фонари, спотыкаясь на каждом шагу, Краснобай и Зубов с грехом пополам преодолели где-то километр туннеля. На стенах тут и там висели лампочки, вроде бы, исправные, но они почему-то не горели. Ничто не намекало на присутствие людей. Царила полная тишина, нарушаемая лишь едва слышным шелестом туннельного сквозняка да звуком падающих капель. И вдруг точно гроза разразилась над головами путников. Вспыхнул нестерпимо яркий свет, бивший прямо в глаза, а следом раздался громоподобный голос:
        - Владения Оккервиля, проход закрыт!
        С огромным трудом, прикрывая глаза ладонью, Антон рассмотрел впереди сооружение высотой почти в полметра. Блокпост. Судя по всему, мегафон держал в руках молодой солдат: голос его периодически совсем не к месту «давал петуха». Это немного успокоило Краснобая.
        - У них пулемет, шеф. Серьезные ребята, - шепнул Зубов. - Может, лучше свалим?
        - Заткнись, - шикнул купец на помощника. Он сделал шаг вперед и крикнул как можно громче:
        - Я купец со Спасской!
        Ответ дозорных Оккервиля заставил Антона похолодеть от ужаса.
        - Проход закрыт. Считаю до десяти, потом огонь на поражение. Раз, два…
        - Шеф, назад, они стрелять будут! - воскликнул Зуб, поднимая «Кедр» и заслоняя собой хозяина. Поспешно отступая во тьму, Антон Казимирович уже попрощался и со сделкой, и с жизнью… Но в этот момент случилось долгожданное чудо.
        - Ляхов, обожди, - услышал Краснобай пререкания постовых, - дай сюда матюгальник.
        Затем раздался другой голос, принадлежавший уже не зеленому юнцу, а человеку зрелому, опытному. На этот раз им уже не угрожали.
        - Остановитесь. Из какого вы клана?
        - Торговый дом Макарова! - отвечал Антон Казимирович как мог громко и отчетливо. Затем последовало несколько томительных минут, во время которых солдаты на блокпосте спорили, решая, как быть.
        - Положите документы на бруствер! - потребовал командир укрепления, и спустя минуту Краснобай и Зубов оказались по ту сторону баррикады.
        На передовом посту Оккервиля увидел Антон Казимирович пулемет «Печенег». Охраняли блокпост крепкие, вымуштрованные бойцы. И это был второй добрый знак: будь Оккервиль нищей окраиной типа Московских ворот, не тратили бы они силы на оборону. И взяток тут давать не пришлось.
        Правда, имелся и минус: «Кедр» Зубову пришлось сдать. Из-за этого помощник чувствовал себя не в своей тарелке и то и дело поглядывал назад.
        На следующем КПП проблем не возникло: очевидно, с аванпоста уже передали, что явились гости. Здесь им дали сопровождающего: молодую женщину по имени Лена. Когда Краснобай и Зубов перелезали через бруствер, она сидела в сторонке и болтала с одним из караульных. Увидев гостей, девушка встала в полный рост. И Антон Казимирович невольно залюбовался.
        Тельняшка облегала стройную фигуру, подчеркивая природную красоту молодой женщины. Мешковатые армейские брюки очень ей шли. Рыжие волосы ниспадали по плечам. Черты лица не лишены изящества, во взгляде и жестах чувствовалась уверенность в своих силах.
        «Восемнадцать лет или около того. Симпатичная девка, складная, спортивная», - отметил про себя Антон, окидывая цепким взглядом жительницу Оккервиля.
        - Приятно познакомиться, Елена. А это, позвольте узнать, как вышло? - поинтересовался Антон Казимирович, указывая на гипс, скрывающий правую руку девушки.
        «В душе упала, наверное», - подумал он.
        - С мутантами билась, - сухо отвечала красавица.
        - Не может быть! И скольких завалила? - Краснобай решил, что это просто шутка, и расплылся в улыбке. Но никто вокруг не улыбался.
        - Одному из ружья череп снесла, второго ножом исполосовала, - ответил за девушку солдат по фамилии Вовк. - Я тоже в той схватке участвовал. Жаркая выдалась драка.
        Антон понял, что это не шутки. Он сглотнул и посмотрел на красавицу еще раз, стараясь отогнать подальше смелые фантазии, возникшие при виде пышной груди девушки.
        «Вот это да… - размышлял Антон. - Если тут такие секс-бомбы мутантов рубят, то что о мужиках говорить. Ну и место. Просто Спарта какая-то».
        Они двинулись дальше. Лена шла впереди, Зубов замыкал шествие. Скоро туннель закончился - гости вступили на первую из трех станций союза.
        Новочеркасская выглядела уныло.
        Свет горел тускло, было прохладно. На парадной станции Империи, «Плане», Антон расстегнул куртку. Тут же ему пришлось повязать на шею шарф, чтобы не простудиться. Со сводов станции, мрачных, закопченных, давно нуждавшихся в побелке, свисали какие-то странные мешки. Только минут через пять Антон догадался, что это люстры, на которые накинули чехлы. Сразу стало ясно, что люди тут живут хоть и бедные, но не опустившиеся. На обычных жилых станциях люстры либо висели пыльные и разбитые, либо валялись на полу. На богатых станциях за люстрами, конечно, следили, старались менять лампочки, не допускали, чтобы светильники под потолком гасли. Но эту практику Антон тоже не очень одобрял, считал пустой тратой ресурсов.
        Как и везде, имелись самодельные домики, сколоченные из подручных материалов. Палаток Антон не заметил, и это тоже был хороший знак: в палатках, ветхих, грязных, латаных-перелатанных, обычно ютились голодные оборванцы. Все жители метро, кто имел хоть какие-то средства, старались смастерить себе жилье понадежнее. Здесь, как и везде, пахло копченым мясом, смазкой, мокрыми тряпками, но хотя бы не воняло тухлятиной. Не заметно подтеков на стенах и грязи на полу. И отсутствовало еще кое-что неуловимое, что Антон не смог бы объяснить словами даже самому себе. Наверное, гнетущая атмосфера, от которой становилось тяжко на душе и начинало тошнить: почти везде в метро она была, а тут - нет. И это весьма радовало Антона Казимировича.
        И люди, сновавшие туда-сюда по своим делам, Антону понравились. Они были тут здоровее и крепче, чем где-либо в метро. Да, такие же бледные, как и везде, и такие же худые на вид - жизнь без солнца в царстве сырости и холода никому не шла на пользу. Зато все при деле, никто не шатался праздно, не валялся посреди платформы. Никто не откашливал мокроту. Все это успел за считаные секунды увидеть и почувствовать Краснобай. Как оказалось, не он один.
        - Тут есть хозяин, шеф, - шепнул Зубов на ухо начальнику. - Кто-то, кто за порядком следит. Вы чувствуете? Это везде видно, в каждой мелочи.
        Гостей окружила местная охрана - пятеро крепких парней, одетых в поношенный камуфляж, вооруженных видавшими виды автоматами. Не чета солдатам Приморского Альянса, те и одевались лучше и вооружены были круче. Пришельцев еще раз тщательно досмотрели и проверили документы. Пока шел досмотр, Антон краем глаза уловил движение среди жилых домиков, в полусотне метров от них. Там с местным начальником, судя по знакам отличия, полковником, спорили имперские офицеры. Двое. Веганцы старались говорить тихо, но жестикулировали активно, а Антон обладал отличным слухом, и потому легко понял, что речь идет именно о них. О нем и Зубове.
        - Мы запрещаем вам принимать этих людей, полковник! - наседал веганец. - Выставите их вон немедленно, или у вас будут проблемы!
        - Прогнать человека, который пришел по просьбе Макарова? Самого Макарова? С какой стати? - возражал полковник. - И вообще, это наше внутреннее дело!
        - Ошибаетесь. Ошибаетесь, - зашипел в ответ имперский офицер. - Это наше дело. Все, что творится у вас тут, наше дело! Много себе позволяете, полковник. Охоту разрешили без нашей санкции, так? Плату с «грибников» за транзит повысили, так? Знайте, у господина Сатура терпение не резиновое. Не играйте с огнем, полковник…
        Веганцы ушли в тот же туннель, из которого только что вывели Краснобая и Зубова.
        «Фух. Пронесло, - подумал Антон Казимирович, - значит, сделка состоится. Значит, не зря топал в такую даль. Интересно, чем им так угодил Коля Макаров, раз они готовы пойти на конфликт с Сатуром? Интересненько».
        Полковник, споривший с веганцами, больше не показывался. Вместо него появился запыхавшийся мужчина богатырского телосложения с лейтенантскими погонами. Антон отметил про себя, что полковник был еще выше ростом и шире в плечах, чем лейтенант. Казалось невероятным, как небогатая община умудряется прокормить таких гигантов.
        - Лейтенант Ларионов, - представился великан. - Уполномочен вести с вами переговоры. А вы, стало быть, работаете на господина Макарова?
        - Совершенно верно, - отвечал Краснобай, слегка наклонив голову.
        - Надо же. Столько лет прошло… Что ж, добро пожаловать.
        Суровое лицо лейтенанта дружелюбия не выражало, но и угрозы с его стороны Антон Казимирович не ощущал. Скорее просто настороженность, вполне естественную и понятную. Купец думал, что их проводят в помещение или хотя бы предложат сесть, но этого не произошло.
        - Товар тащите! - распорядился лейтенант.
        Тут же появились вышколенные молодые люди, девушки и юноши, все как один в камуфляже. На полу вокруг Краснобая они в считаные секунды постелили клеенки и разложили на них какие-то вещи - видимо, товар Альянса: несколько вязаных шапочек, варежки, мешочки с сушеными грибами и еще кое-что. Затем рядовой состав испарился, оставив гостей наедине с командиром.
        - Вы с кем-нибудь торгуете? - поинтересовался Антон Казимирович, с виду небрежно, но очень внимательно рассматривая нехитрый товар.
        - Да можно сказать, что нет, - пожевав губами, отвечал лейтенант, - соседи наши, грибники, все время шныряют в Большое метро. Мы им транзит обеспечиваем. Веганцы тоже свой навар с наркотрафика имеют… И конкурентов они, сами понимаете, не потерпят.
        - Понимаю, - кивнул Краснобай. Про себя же подумал: «И меня они воспринимают как конкурента. В голове не укладывается, почему тогда нас пропустили. Тем более, после такого недвусмысленного намека, что нечего тут делать залетному барыге. Что-то тут не так, что-то не так…»
        - Один только раз к нам караван приходил, три года назад. Он принадлежал вашему хозяину.
        - Да, я слышал, что босс имел дела с вами, - кивнул Краснобай, мигом поняв, какой ответ требуется.
        Ситуация начинала проясняться. У Антона Казимировича в документе, в самом деле, стоял штамп: «Макаров Н.Б, торговый дом». Штамп этот ничего не значил, с Николаем Борисовичем Макаровым молодой купец никогда не работал. Просто когда Краснобай только начинал свое дело, ему требовалось официально числиться в каком-нибудь клане, иначе никто бы даже переговоры вести не стал. Вот Антон и договорился с одним мужиком, который занимался торговлей медикаментами, чтобы тот поставил ему в паспорте свою печать.
        - Имел дела - сильно сказано, - отвечал лейтенант. - Но тот караван нас просто спас, по-другому не скажешь.
        - Теперь ясно, почему хозяин снова решил с вами дела наладить и меня послал. Что же случилось? Честное слово, босс ничего не рассказывал, - поинтересовался Краснобай, не на шутку заинтригованный ситуацией. В данном случае он почти не врал.
        - Болезнь на станциях гуляла. Откуда взялся этот вирус - так и не выяснили. Может, «зеленые» каким-то образом запустили. Медикаменты кончались, первые гробы стали заколачивать. Хотели послать ходоков в метро, так веганцы, суки, не пропустили, - лицо Ларионова потемнело, глаза налились кровью, кулаки сжались. - И тут, точно посланник самого Господа Бога, появляется этот мужик с тремя носильщиками. А в мешках у них антибиотики всякие, пенициллин там, амоксициллин. Спас нас Николай Борисович. Просто спас. И красиво-то как вышло - спаситель со Спасской.
        - Да. Сочетание интересное, - согласился Антон.
        - Просто чудо. Совпадений не бывает, чушь это все. Чудеса - бывают, - Ларионов умолк, а потом добавил тихо, с теплотой и нежностью, которые абсолютно не вязались с его обликом: - Интересно, как там наш спаситель?
        - Все хорошо у хозяина, - улыбнулся Антон Казимирович.
        О том, что он лично присутствовал на похоронах Макарова, зарезанного во сне безвестным киллером, Краснобай решил не говорить.
        - Хороший мужик был Коля Макаров. Порядочный. Такие люди в метро не выживают, - заметил тогда Зубов.
        «Пусть для жителей Оккервиля их благодетель останется живым, - решил купец, - мне это будет только на руку».
        - А так чем торговать-то, ничего особенного не делаем. Что выращиваем или производим, то сами потребляем. Вот, сами можете посмотреть, какой у нас товар, - продолжал рассказывать лейтенант. - Кстати, не мое дело, конечно. Но почему…
        - Почему босс снова вспомнил про ваш медвежий угол? - договорил Антон, заранее предусмотревший подобные вопросы. - Все просто, лейтенант: хозяин ищет новых партнеров. Хоть и невелико у нас метро, хоть каждая третья станция заброшена, а все равно конкуренция жуткая. И не волнуйтесь, наркотики, конечно, товар ходовой, но чтоб не создавать вам проблем, обойдусь без них. Обидно, конечно, но с Империей не поспоришь.
        Лейтенант, услышав это, сдержанно улыбнулся. Они обсудили еще некоторые аспекты будущей сделки, поговорили о жизни в Большом метро, после чего Антон Казимирович стал прощаться с лейтенантом.
        - Пора в путь-дорогу. Вы уж простите, но спешить нам надо. Прощайте, лейтенант, ждите караван в ближайшее время. До встречи, Елена, - бизнесмен слегка поклонился девушке, которая снова появилась рядом. Ответом ему была сдержанная улыбка.
        Обычно Антон Казимирович, не увидев интереса к своей персоне со стороны женщин, расстраивался. Но сегодня голову купца занимали другие мысли. Он вычислял, какую прибыль сможет получить от торговли. Эти цифры с каждой минутой радовали его все больше.
        Краснобай ликовал. В первый раз за последний год, не слишком удачный для его бизнеса, ситуация казалась выгодной, с какой стороны ни посмотри.
        - Эти оккеры, наверное, единственные жители метро, которых не назовешь сволочами, - сказал Антон Зубову, когда они вернулись на Спасскую. - Они не кинут, не подставят.
        - Мы видели только одну станцию, - осторожно возразил боссу помощник.
        - А! - отмахнулся Антон. - Остальные такие же, зуб даю. Спасибо изоляции. И Кольке Макарову.
        Он замолчал, воскрешая в памяти все детали беседы с лейтенантом Ларионовым.
        - Ничего особенного у нас нет, как видите, самые обычные вещички, - говорил тот, словно бы извиняясь. Антон с Ларионовым не спорил.
        «Пусть думают, что их товары - никому не нужная фигня, мне это только на руку», - размышлял Антон Казимирович, с равнодушным видом разглядывая вязаные носки и шапочки, банки с тушенкой, мешочки с сушеными грибами и прочий нехитрый скарб, разложенный на платформе расторопными солдатами общины. Он прекрасно понимал, что именно «обычные вещички» в метро - самый ходовой товар, и прибыль приносит гарантированную, а Краснобай рисковать не имел права. По крайней мере, сейчас. Конечно, товары редкие и дорогие можно было продать в десятки раз дороже, но поди еще найди покупателя. Да и через таможню без хорошей взятки не пронесешь. А носки шерстяные - они всегда всем нужны.
        - Короче, хватит болтать, - Антон стукнул кулаком по столу, - готовь товар. И Ленке этой, красотке со сломанной рукой, подарочек какой-нибудь передай. Так, на всякий случай. Все понял? Давай.
        Зубов помчался выполнять распоряжение.
        Краснобай лично все проверил и перепроверил; проследил, как челноки укладывают в мешки медикаменты. Наконец, уже у блокпоста Спасской, Антон Казимирович вручил Зубову патроны на взятки, и в первый раз за последние дни позволил себе расслабиться - после долгого перерыва вызвал Эмилию, девушку из элитного борделя на Сенной…
        На самом деле красотку звали Женя, но она категорически запрещала большинству клиентов называть себя настоящим именем, посетители борделя знали ее только как Эмилию. Антон Казимирович был одним из немногих, для кого Женя делала исключение. За два года, что Антон и Женя были знакомы, они отлично поладили; изучили вкусы и пристрастия друг друга.
        Иногда Антону Казимировичу казалось, что Женя начинает воспринимать их отношения как некий род дружбы. В душе он посмеивался над ее наивностью, но молчал. А потом стал подпитывать эту уверенность, видя, какую радость приносят партнерше спокойные, неторопливые беседы, обязательный и едва ли не самый важный элемент их встреч. Именно ум девушки, а вовсе не ее внешность, поразил его три года назад, когда они увидели друг друга в первый раз.
        Эмилия, конечно, была хороша собой. Густые, вьющиеся волосы, черные как смоль, ниспадали по плечам. Слегка раскосые глаза, аккуратно подведенные дефицитной тушью, могли свести с ума любого. Ухоженное, гибкое, тренированное тело Эмилии влекло и манило к себе. Легкая бледность, обычная для всех жителей метро, не портила впечатления. Качество услуг и вовсе оказалось выше всяческих похвал. Но все это не стало для купца сюрпризом - он знал, что заведение не зря слывет элитным. А вот чем действительно удивила его Евгения и чем в итоге так прочно к себе привязала, - так это умением поддержать почти любую беседу и при этом вовремя замолчать. Он рассуждал о поэзии и музыке чисто от скуки или в шутку, и слышал в ответ весьма разумные слова.
        - Тебя тут один хмырь «гейшей» обозвал, - обронил как-то между делом Антон Казимирович. - Это что за слово такое?
        - О-о! Это очень интересное понятие. Я в двух словах, - отвечала Женя. За этим последовала весьма познавательная лекция о японских женщинах, которые развлекали искушенных клиентов стихами, музыкой, танцами и прочим.
        - Хм. А что, правильно, - произнес задумчиво Краснобай, дослушав до конца. - Хочешь быть востребованной - развивайся.
        - Именно, - расплылась в улыбке Эмилия. - Восток - вообще штука интересная. Взять хотя бы хокку. В трех строчках столько смысла. Как тебе, например, такое?
        Она на миг закрыла глаза, улавливая нужную интонацию, после чего произнесла тихо, нараспев:
        Ива склонилась и спит
        Кажется мне, соловей на ветке -
        Это её душа…[10 - Хокку японского поэта Мацуо Басё.]
        - Да-а. Образно, - кивнул Антон Казимирович. - И откуда ты все это знаешь? За стеной сидит твой помощник и подсказывает в окошко?
        - Нет, - звонко рассмеялась красавица, - зачем такие сложности? Это я сама. На Площади Восстания, где я раньше жила…
        - Так ты что бордюрщица… Тьфу. Извини. Ты родилась в Москве?! - выпучил глаза Краснобай, и, получив утвердительный ответ, расплылся в улыбке. Ничего против москвичей он не имел, просто с девушками из бывшей столицы до этого ни разу не сталкивался и не знал, похожи они на прочих, или отличаются.
        «Круто, если они все такие, - подумал мечтательно Антон. - С другой стороны, мне и Жени хватает».
        - Так вот, у меня дома была хорошая библиотека. Я начала читать запоем лет в шесть. Как раз успела до Катастрофы. Но если я тебе надоем, ты скажи.
        И молчать, надо сказать, Эмилия тоже умела. Почти каждый раз Краснобай приходил к ней злой, мрачный, замученный бесконечными стрессами… А выходил спокойный, умиротворенный. А иногда сразу из борделя шел в библиотеку, чтобы в следующий раз удивить девушку какой-нибудь умной мыслью.
        Например, в книге про античную Грецию он наткнулся на слово «гетера». Понятие сопровождалось изображением обнаженной женщины. Не на шутку заинтересованный, Антон прочел статью полностью. Там говорилось, что гетерами в античные времена называли свободных женщин, не связанных узами брака, хорошо образованных и интеллектуально развитых. Мужчин они ублажали не всех подряд, а только по своему выбору. Нередко гетеры обслуживали очень знатных и влиятельных людей, например, Платона и Аристотеля.
        «Тоже красиво, - размышлял Антон Казимирович, закрывая книгу. - Видать, во всех профессиях есть свои чернорабочие и своя элита… Надо будет рассказать Женьке про гетер. Хотя она, конечно, и сама знает».
        Так шли недели, месяцы, ничего не менялось.
        Однажды, когда купец и его помощник подводили итоги месяца, Зубов заметил, что на встречи с Эмилией уходит слишком много наличности.
        - Не лезь не в свое дело, Зуб, - хмуро процедил Краснобай. Но Николай Михайлович в первый раз в жизни решил довести неприятный разговор до конца.
        - Простите, шеф, но это и мое дело тоже, - вежливо, но твердо заговорил Зубов, - вы сами сделали меня не только начальником охраны, но и в некотором роде компаньоном. Меня мало волнует, любите вы ее или нет, это ваше дело. Меня волнует, шеф, другая дыра - дыра в бюджете, - с этими словами Николай показал Антону Казимировичу листок с расчетами, - поэтому вы уж меня извините, но обычная подружка обошлась бы куда дешевле…
        Никогда еще Зубов не видел, чтобы хозяин приходил в такую ярость. Антон Казимирович сжал кулаки, лицо его побагровело. Краснобай молчал очень долго. В какой-то момент Николай решил, что ответа не последует, и хотел уже ретироваться. И тут Краснобай заговорил. Он полностью совладал с собой, аргументы следовали один за другим строго, стройно.
        - Ошибаешься, Зуб. Ошибаешься. Зато прав был тот шутник, который сказал: «Нет девушек дороже, чем бесплатные». Да, да и еще раз да. Как ты думаешь, Женька хоть раз требовала от меня подарки? Устраивала скандалы на пустом месте? Шантажировала отлучением от спальни? Ныла, чтобы я ее к себе прописал? Нет! А наша, как ты выразился, дыра возникла главным образом по вине чертовых коммунистов.
        - Это правда, - признал помощник.
        Звездная коммуна считалась общиной весьма экстравагантной, и на это имелись веские основания. Кроме всего прочего, коммунисты испытывали к торговцам из центра классовую ненависть, поэтому сроки срывали без всяких угрызений совести. Антон решился на торговлю со Звездной только потому, что последние дни остро нуждался в деньгах. И вот его самым беспардонным образом «кинули».
        - Между прочим, она меня свела с тремя поставщиками, если уж о пользе речь вести. А в борделе на Сенной мне, как постоянному клиенту, давно сделали скидку шестьдесят пять процентов.
        - Но и эти деньги можно сэкономить, - не сдавался Николай Михайлович. - Бабы разные бывают. Конечно, на Невском проспекте красотки капризные, но ведь сколько есть бедных станций, любая счастлива будет…
        - Ты вообще в курсе, какие болячки гуляют на этих «бедных станциях»? - сурово оборвал Антон помощника. - А на Сенной девочек и охраняют, и медицинское обслуживание обеспечивают. И мужчины ходят туда солидные, они их не лупят, не калечат. И не заражают. Поэтому так дорого. Цена не с потолка берется, Зуб. Теперь главное: женщины, работающие там, заслуживают уважения. Они через многое прошли и многого добились.
        Зуб слегка усмехнулся. Антон посмотрел на него с презрением.
        - Чё ты ржешь? Ты же не глупый мужик, Зуб. Какую, блин, карьеру может сделать женщина в метро? Знаешь хоть одну станцию, где живут бабы-чиновники? Дипломаты? Военные?
        - Но на кой ляд бабе карьера? - пожал плечами Николай Михайлович. - Нашла себе хорошего мужика, нарожала деток…
        - Вот. Во-от, - закивал Антон с одобрением вместо того, чтобы опять нагрубить Зубову. - Для абсолютного большинства женщин «найти мужика» - предел мечтаний, ты прав. И раньше так было, и тем более в наши сраные времена. Но Женя - не такая. Она хотела добиться чего-то в этой чертовой жизни, которая даже на богатых станциях на жизнь ни хрена не похожа. И она добилась, Зуб! Теперь последнее. Люблю ли я Женю - я и сам не знаю, но это и не важно. Я ее уважаю. Она умная баба, с ней интересно и легко. Женя классный психолог, Зуб, настоящий ас, она всех своих клиентов насквозь видит. Мне иногда кажется, она меня понимает лучше, чем я сам… И она единственный человек в мире, который не имеет мне мозги. Намек ясен? - сухо подвел итог разговора Антон Казимирович. Зубов кивнул и поспешно ретировался.
        Ждать Женю пришлось долго. Хозяева борделя никогда не выпускали своих работниц за дверь, если не было свободного охранника для сопровождения.
        Но в тот момент, когда в его холостяцком жилище, сияя обворожительной улыбкой, появилась долгожданная девушка, когда Антон Казимирович в первый раз за день выкинул из головы все мысли о работе и расслабился, в комнату, едва не сбив Эмилию, влетел бледный, взъерошенный Зубов.
        - Шеф! Эти сукины дети! Эти ублюдки чертовы! Эти му… - закричал он с порога.
        - Отобрали товар?! - Краснобай схватился за сердце.
        - Да нет, - замотал головой помощник, но договорить не смог, мешало сбитое бегом дыхание.
        - Расстреляли караван?! - побледнел как полотно купец.
        - Не. Не пустили. Остановили перед блокпостом, сказали: «Транзит запрещен». Ну типа нельзя на правый берег.
        - И надолго они перекрыли проход? - спросил Краснобай, опускаясь на разобранную постель.
        - Навсегда, - глухо отвечал Зубов.
        Антон Казимирович застонал и закрыл лицо руками.
        Эмилия постояла с минуту, видимо, размышляя, в чем больше нуждается Антон, в ласке или в покое. Потом, осторожно закрыв за собой дверь, покинула комнату вместе с охранником, который всегда сопровождал жриц любви на вызовы. За ней вышел и Зубов.

* * *
        Пламя догорало, оставляя в воздухе тошнотворный запах паленой плоти. Клубы едкого дыма медленно рассеивались, уступая напору вентиляционных установок. Ошметки сажи, похожие на маленьких черных фей, закружились в воздухе, а потом медленно опустились на покрытые мусором плиты.
        Зловещий Черный Санитар[11 - Этот герой подробно описывается в романе А.Г. Дьякова «Во мрак». Астрель. 2011.], переполошивший Чернышевскую среди бела дня, удалился так же стремительно, как и явился. Прогрохотали по перрону тяжелые, гулкие шаги, и вот уже загадочный борец с заразой растворился во мраке туннеля. А посреди станции осталась лежать, источая смрад, сморщенная, уродливая головешка.
        Еще пару минут назад это был человек, крепкий, здоровый мужик, который улыбался, напевал себе под нос, делал комплименты женщинам… И вот от него остался лишь обгоревший труп, на лице которого (точнее, на том, что осталось от лица) застыла гримаса невыразимого ужаса и муки. Этот мужик пришел со станции Спасская.
        Шептались, что погибший работал то ли посредником, то ли агентом купца по фамилии Краснобай, а купцов на Чернышевской недолюбливали, да и заразных заболеваний боялись, как огня. Никто не посмел остановить Санитара - ни охрана, ни обычные жители. Все разбежались, кто куда, и жались за колоннами, наблюдая за разыгравшейся здесь огненной мистерией. Только сталкер-ветеран Шаградов по прозвищу Будда метнулся на помощь торговцу, но его оттащили.
        - Поделом торгашам. Значит, у них там болезнь гуляет, - говорили друг другу жители, выбираясь из укрытий и принимаясь за прерванные дела.
        - Так и надо! - шептались бабушки. - Скорее бы Санитар всю эту заразу из метро выжег.
        - Папа, а правда, что Черный Санитар может прийти в любой момент? И никто его не остановит? - лепетал худенький белокурый мальчик лет восьми, дергая за рукав отца, рабочего в спецовке.
        - Да, Мишенька, это так, к сожалению, - отвечал отец со вздохом.
        - Значит, он убьет и нас? - мальчик побледнел, задрожал и с ужасом огляделся, словно опасался, что уродливый нелепый силуэт прямо сейчас вынырнет из-за пилона.
        - Нас-то зачем? Сынок, он убивает только больных, а мы-то здоровы, - произнес мужчина, ласково потрепав сынишку по макушке.
        По выражению лица рабочего было видно, что сам он в эту успокоительную ложь не очень-то верит.
        Никто из жителей метро не мог назвать себя здоровым. У всех что-то болело, имелись нарушения в работе органов пищеварения или дыхания. А значит, потенциальными «клиентами» Санитара становились почти все…
        Немного в стороне комендант Чернышевской отчитывал смельчака, что осмелился броситься на выручку бедняге, приговоренному Санитаром к смерти.
        Бадархан Шаградов, коренастый азиат, в прошлом был лихим сталкером. Однако потом бурят связался с братьями Жабиными, оказался замешан в криминале и на три года лишился права выходить на поверхность. Этот срок истекал через несколько месяцев. Шаградов коротал теперь дни на нейтральной Чернышевской, тихой, сонной станции, где жизнь напоминала болото.
        - Ты что, китайская морда, с ума сошел?! - наседал комендант станции на ветерана.
        - Я не китаец. Я бурят, - тихо произнес Будда, потупив взгляд.
        - Ты, бурятская морда, не много ли себе позволяешь?! Жить надоело? Может, ты тоже того? Больной? С головой у тебя точно не все в порядке, раз попер против Санитара. Самого Санитара!
        Будда ничего не отвечал коменданту. Он стоял, опустив раскосые глаза, изображая полную покорность.
        Сталкер устал. Бадархану надоело тут всё, начиная закопченным потолком, который уже никто не пытался отмыть от гари и копоти, и кончая безвкусной похлебкой, которую ему приходилось есть на завтрак, обед и ужин. Ему осточертели суетливые людишки, которым не было дела ни до чего и ни до кого. Серые будни ветерану скрашивал его приятель Филипп или просто Фил, весельчак и балагур, тоже осевший на Чернышевской. Но Фил куда-то ушел два дня назад.
        Комендант ругался, а Будда смотрел сквозь него, туда, где вокруг обугленного трупа деловито сновали обыватели, и все повторял про себя, как заведенный:
        «Ничтожества. Ничтожества. Ничтожества».

* * *
        Ситуация постепенно прояснялась.
        Антон Казимирович не в первый раз оказался не в то время, не в том месте. Без сомнения, у веганцев и их соседей конфликт назревал давно. Ситуация с Краснобаем, которого пустили на Новочеркасскую вопреки требованию Сатура, стала просто последней каплей, переполнившей чашу терпения руководства Империи. Теперь о свободном проходе на правый берег не стоило и мечтать.
        - Ну что ж, облом. Бывает, ничего не поделаешь, - вздохнул Антон Казимирович, распрощавшись с надеждой освоить новое направление торговли, и позвал Зубова. Настало время заняться текущими делами.
        Помощник явился с плохими новостями.
        Пока Антон Казимирович ломал голову, как быть с Оккервилем, Зубову принесли записку с Чернышевской. Комендант станции писал, что агента Краснобая сегодня утром сжег живьем зловещий Черный Санитар.
        Антон Казимирович думал, что его разыгрывают, а агента либо кто-то застрелил, либо тот сам сбежал, присвоив деньги.
        - Чё? Мужик в броне с огнеметом ходит по метро и сжигает всех, кого посчитает заразным? Зуб, что ты курил?! И что курил комендант? - хохотал Антон.
        Но потом Краснобай сам увидел обгоревший, страшно обезображенный труп агента, и перестал потешаться над сказками про Черного Санитара.
        Антон Казимирович готов был поклясться, что его человек не болел не только чумой, но даже от банальной простуды никогда не страдал, хотя на большинстве станций жители постоянно хлюпали носами вследствие плохого отопления. Был Черный Санитар как-то связан с его конкурентами или нет, Краснобай доказать не мог. Да и где найти таких смельчаков, которые решатся арестовывать чудовище с огнеметом? Но в глубине души купец не сомневался: что-то тут не чисто.
        Назад на Спасскую Антон Казимирович возвращался мрачный, словно грозовая туча. Он чувствовал, как бизнес в который раз начинает трещать по швам…
        Эскалаторы, ведущие на его родную станцию с Сенной площади, Антон Казимирович не любил. Из-за предельных нагрузок - а народу тут сновало ненамного меньше, чем до Катастрофы, - и недостаточного обслуживания лестницы-чудесницы угрожающе скрипели. Администрация Торгового города уверяла жителей, что обрыв ленты исключен, но Антон не очень-то им верил. Это были какие-то хитрые эскалаторы, не такие, как везде в метро: балюстрады, отделявшие одну ленту от другой, подозрительно узкие. Как-то раз Краснобай услышал, что их называют «христолаторами»[12 - ЭТХ (эскалатор туннельный Христича) и ЭПХ (эскалатор поэтажный Христича) разработаны ООО «Конструктор» в 1998 году. Действуют только в переходах на станцию Спасская, в Нижнем Новгороде на станции Горьковская демонтированы в 2013 году.].
        - Почему такое название? - полюбопытствовал он.
        - Потому, что на них ступить боязно, не помолившись Христу, - последовал ответ.
        Потом Антон выяснил, что все объяснялось куда проще: уникальную конструкцию разработал инженер по фамилии Христич. Но спокойнее на душе у Антона Казимировича не стало. Он все равно поглядывал на «христолаторы» с опаской.
        Сегодня в переходе никого, кроме самого Антона, не оказалось. И не удивительно: час поздний, все уже спят… Шагая один-одинешенек по эскалатору, Антон испытывал смешанные чувства. Мысль о чудовищном Санитаре не давала ему покоя. И еще пришла на память байка о Каныгине, услышанная недавно от Барина. Сейчас, в тихом темном переходе, Антона уже не тянуло смеяться над историей про разбушевавшегося призрака.
        «Христолатор» скрипнул. Кто-то ступил на него следом за Краснобаем.
        Запоздалый путник спешил. Если Антон шагал по ступенькам осторожно, боясь, что те провалятся, то этот второй шел быстро. Шаги приближались. Эскалатор подрагивал. На всякий случай Антон обернулся.
        В следующий момент он, издав дикий вопль, ринулся вниз, наплевав на меры предосторожности. В мгновение ока Антон был уже внизу, но не остановился и кинулся бежать дальше, вопя благим матом.
        Из каптерки выбежал боец службы безопасности Торгового города.
        - Что случилось? - оценив ситуацию, охранник понял, что просто так столь солидный человек орать не станет, и ринулся на помощь купцу.
        - Там! Там! - едва смог вымолвить Краснобай, показывая дрожащей рукой на эскалатор.
        Охранник успел увидеть, как грязный работяга, перемазанный в масле и копоти, одетый в каску и спецовку, пробежал обратно в сторону Сенной площади и скрылся из вида.
        - Ограбить хотел, да? Угрожал? - повернулся автоматчик к Антону. - У-у-у, гнида. Ничего, ща получишь у меня.
        И сотрудник СБ умчался следом за незнакомцем. Но Краснобай не сомневался: вернется тот ни с чем. Так и случилось. Минут через десять, во время которых Антон стоял, вжавшись в стену, и трясся от ужаса, запыхавшийся мужик спустился обратно.
        - Ушел, гад, - сообщил охранник. - Хрен знает, как улизнул…
        Антон ничего не говорил. Он был бледен как полотно. Зубы купца отстукивали чечетку. Холодный пот водопадом стекал по спине.
        Перед его глазами все еще стояла отвратительная рожа, вся измазанная чем-то темным. Рот, лишенный двух передних зубов. Густая щетина на впалых щеках. И глаза. Безумные глаза, выпученные, точно у рыбины.
        - Каныгин. Это Каныгин. Точно он… - твердил Антон Казимирович. Едва переставляя ноги, Краснобай добрался до дома. Растолкал Зубова, прикорнувшего на топчане в ожидании шефа.
        - С этой минуты везде ходишь со мной. Даже в бордель, - приказал купец. И рухнул на кровать, мигом провалившись в глубокий, как обморок, сон.
        Во сне он мчался по бесконечному эскалатору, дальний конец которого терялся далеко внизу, в неясной дымке. А следом с дьявольским хохотом, размахивая разводным ключом, летел метростроевец Каныгин. Антон вопил что есть мочи, но никто не слышал его криков. Он был один, в западне. Никого вокруг, только гнилая, ветхая балюстрада, ржавые, просевшие ступеньки и чудовищный призрак, бегущий за ним по пятам. И не было ни конца, ни края спуску. И не было предела ужасу Антона… Вдруг эскалатор заскрипел громче обычного, ступеньки заплясали под ногами, а потом рухнули, увлекая Краснобая за собой в черную зияющую пустоту…
        Антон Казимирович закричал и проснулся - совершенно разбитый, растрепанный и бесконечно усталый.
        Зубов, по приказу купца оставшийся дежурить в комнате, смотрел на хозяина с удивлением.
        - Все в порядке, шеф? - произнес он, осторожно приближаясь к кровати.
        - Нет, - процедил в ответ купец, сжимая голову, пульсирующую от дикой, невыносимой боли. - Зуб!
        - Да?
        - Тащи сюда Ван Дамма.
        - Какого? - захлопал глазами помощник.
        - Зуб, ты пьян? Какого-какого?! - заорал Краснобай. - Мужика из «Кикбоксера», блин! - он пнул стену, на которой висел плакат с кадром из фильма с участием знаменитого актера.
        Николай поспешно кивнул и умчался на Парк Победы. Там, на второй квартире Краснобая, дежурил его самый лучший охранник, Иван Рытов, получивший за виртуозное умение драться ногами кличку Ван Дамм…
        А сам Антон, умыв лицо и кое-как приведя себя в порядок, потащился к Эмилии. Сейчас она нужна была ему, как никогда.
        - У-у, веганцы! Суки! Горите в аду, скоты зеленожопые! - рычал он, потрясая кулаками.
        Женя слушала поток брани молча, не перебивая, ожидая, когда приступ ярости пройдет и Антон начнет говорить по делу. Так и вышло: устав изрыгать проклятья, Краснобай изложил ей свою проблему.
        - С какой стороны ни посмотри, торговля с оккерами сулит выгоду. Барыши будут такие, что голова кружится! Этот лейтенант Ларионов простак. Конечно, есть настоящее начальство, оно, скорее всего, поумнее будет. Ну, ничего. Что я, обманывать не умею?..
        Девушка поняла сразу, едва Антон вошел в ее «рабочий кабинет», что сейчас ему нужна не партнерша, а собеседник, который может посмотреть на вопрос с нестандартной стороны и дать дельный совет. Поэтому она накинула халатик, забралась под одеяло и внимательно слушала то, что говорил ей Краснобай, стараясь ничего не упустить.
        - Черт возьми, этой ситуацией просто нельзя не воспользоваться! - сжал кулаки Антон Казимирович. - Я в долгах, как в шелках. И все кредиторы требуют свои бабки сейчас! Никто не дает отсрочку. А я единственный, кто может войти в эту пещеру Али-Бабы. Я просто обязан туда вернуться, или я не купец, а говно.
        Эмилия тихо засмеялась, услышав это сравнение. Антон бросил на девушку суровый взгляд.
        - Ты, детка, не смейся. Я много лет в бизнесе. Уж поверь, я знаю, что надо обыкновенным работягам, главным покупателям в метро. Обычным людям, для которых каждый день - борьба за выживание. Думаешь, им мебель новая нужна или прицелы для винтовок?! Носки им нужны. И шапки. И перчатки. А тем, кто уже не борется, наркота из Веселого поселка, которую теперь сложнее будет достать по вине Империи, придется ох как к месту. И заплатят они за это любые бабки. Ты понимаешь? Любые бабки!
        - Значит, - произнесла, немного подумав, Женя, - надо во что бы то ни стало прорваться в Оккервиль.
        - Устроить войну с зеленозадыми, в смысле? - расхохотался Антон Казимирович. - Силами моих пяти телохранителей? Вот уж спасибо.
        Антон блефовал. Он отлично знал женщин вообще и Эмилию в частности; ничто так хорошо не стимулировало ее мыслительную активность, как маленькая обида. Так вышло и в этот раз.
        - Ты меня за дуру держишь, да? - черные, как смоль, глаза красавицы сверкнули. - Никакую войну я тебе устраивать не предлагаю. Надо обойти посты Империи. В обход надо идти.
        - Хорошая мысль, - согласился Антон, мигом меняя тактику, - но не прокатит. Я изучил схемы туннелей Правобережной линии. Нет там никаких обходных путей. Это в центре полно всяких коммуникаций, а на окраине почти ничего.
        - Тогда по верху, - подалась вперед Эмилия, - через поверхность. Если ты уверен, что они впустят тебя…
        - В этом я уверен. Но мосты рухнули, от Площади Ленина топать через весь город надо. Это огромный риск… Да и носильщики откажутся.
        - Не надо от Площади Ленина, - нетерпеливо отмахнулась Эмилия, - есть путь короче.
        Антон весь подобрался, обратившись в слух. Он уже давно заметил, что Женя так и порывается открыть ему какую-то тайну, но не решается заговорить.
        - Так и думала, - проговорила она, обнимая Антона, - что в моей профессии есть скрытые преимущества. У меня есть клиент, довольно часто приходит, минимум раз в неделю. Суровый такой сталкер, брутальный. И кличка у него под стать - Молот. Очень долго ничего не рассказывал, вообще ни слова не говорил, но я его все же разговорила.
        - Это ты умеешь, - улыбнулся Антон, целуя Женю в плечо.
        - Так вот, он ходит на правый берег. Туда, где Ладожский вокзал.
        - Но как это возможно? - изумился Краснобай. - Ведь мост Александра Невского рухнул. И Большеохтинский тоже.
        - Этим ребятам и река не помеха. Они переплывают ее на лодке или на плоту, я точно не помню. Уж не знаю, как они с местными договариваются - может, не сталкиваются.
        - Или как-то поделили руины… - задумчиво произнес Антон.
        - Или так. В общем, Молот скоро тут появится, зуб даю. Если хочешь, - игриво улыбнулась Эмилия, отстраняясь от Антона, - я помогу тебе выйти на этого Молота.
        Глаза Антона загорелись, на лбу выступила испарина, руки задрожали. Как бы сильно ни уважал он Женю, как бы ни доверял ей, но поверить в такое неслыханное счастье, свалившееся буквально с неба, не мог. Он знал, как непредсказуема и ветрена женская натура, и поэтому всегда, общаясь с женщинами, ждал подвоха. Даже от «своей» Эмилии.
        - Ты серьезно? Ты… Ты готова поговорить с ним?! - глядел он на девушку во все глаза, каждую секунду ожидая, что она рассмеется, покажет язык и бросит ему в лицо: «Подловила, развела дурачка!».
        - Какие уж тут шутки, - вздохнула красавица, тряхнув густыми темными волосами. - Ты думаешь, я рада буду, если тебя кредиторы на лоскуты порвут? Но ты прыгать от радости не спеши, друг мой, - слегка посуровела Эмилия, - он может послать меня на три буквы. Он может отказаться иметь с тобой дело. Но все, что могу, я сделаю. В общем, жди вестей. А пока давай расстанемся, - девушка прервала беседу, - у меня клиент скоро. - И в первый раз Антон не огорчился, не получив от Жени «главного». Легкая улыбка играла на лице купца, когда он возвращался на Спасскую.
        «Ничего-ничего. Еще поборемся», - повторял Краснобай, смешиваясь с толпой, спускавшейся по «христолаторам».
        На пороге возник силуэт Зубова, неизменного помощника Антона.
        За время, прошедшее после случая в переходе, Антон успел прийти в себя, немного успокоиться, отоспаться, плотно поесть и поиграть в дартс. Метать самодельные дротики в видавшую виды мишень, на которой не осталось живого места, было его любимым развлечением. Краснобай делал все для того, чтобы не дать мыслям о призраке Каныгине снова завладеть своим рассудком. Дартсы один за другим впивались в мишень обидно далеко от вожделенного центра. Антону сегодня не везло.
        - Молот сказал: встреча в «Пентагоне» в семь, - тихо, но отчетливо произнес Зубов, заглядывая в комнату.
        Посторонний человек едва ли бы что-то понял. Но Антон Казимирович смысл фразы уловил отлично. Речь шла о баре на станции Электросила, и это заведение, на первый взгляд не самое подходящее для делового разговора, устраивало купца полностью. Он почти не сомневался, что Молот назначит встречу в каком-нибудь публичном месте, но не злачном. «Пентагон» подходил отлично.
        - У Молота только один вопрос, - продолжал Зубов. - Сумма.
        - Любая, - последовал ответ.
        Антон Казимирович не шутил и не блефовал. Он на самом деле готов был заплатить любую предложенную Молотом сумму. Краснобай отлично понимал, что экспедиция на правый берег дешево стоить не может, но знал и то, что сталкеры - народ практичный и не глупый. Совсем безумные деньги требовать не станут, не та порода людей.
        «Не хватит налички - займу, - решил Антон Казимирович, - или продам что-нибудь. Кроме Молота туда все равно никто не ходит. Значит, и выбора у меня нет».
        Помощник застыл на мгновение, явно удивленный такому рискованному решению босса. О том, что с деньгами у хозяина туго, Николай Михайлович прекрасно знал. Но замешательство Николая продолжалось лишь какую-то секунду. Еще прежде, чем Краснобай успел рассердиться, Зуба как ветром сдуло.
        Последний дротик, который Антон держал в руке, когда вошел Зуб, купец, почти не целясь, метнул в мишень. И расплылся в улыбке, увидев, как острие вонзилось точно в центр.
        - Бинго! - произнес Антон. Удача снова поворачивалась к нему лицом.
        Молот выглядел именно так, как представлял себе Антон Казимирович. Именно так, как и должен выглядеть человек с подобным прозвищем.
        Едва появившись на пороге «Пентагона» в сопровождении Ван Дамма, Краснобай сразу понял, кто из сидящих в заведении посетителей тот самый сталкер. Одет в неприметный костюм: камуфляжные брюки и куртка с капюшоном. На ногах самые обычные слегка стоптанные ботинки. В руках сталкер держал кружку с дешевой брагой, хотя наверняка мог себе позволить любой коктейль.
        «Ага. Коктейль Молота», - подумал Антон и хихикнул в кулак.
        Выучка чувствовалась сразу, сквозила в каждом жесте, каждом взгляде матерого бойца. Он расположился грамотно: спиной к глухой стене, рядом с проходом, по которому можно было отойти в крайнем случае. Не близко к выходу, но и не далеко, да еще и в тени, чтобы лучше видеть остальных посетителей, а самому в глаза не бросаться. Краснобай крякнул от удовольствия - он любил иметь дело с мастерами, с теми, кто знал толк в своем деле.
        Молот, без сомнения, тоже сразу узнал своего клиента, хотя они прежде ни разу не виделись. Едва Краснобай вошел в помещение, как сталкер, до этого напоминавший тигра, изготовившегося к броску, слегка расслабился. Он убрал рюкзак, лежавший на втором стуле, и легким кивком подозвал к себе Антона Казимировича.
        - Жди у входа, - приказал Антон Рытову. Здесь, в «Пентагоне», он себя чувствовал вполне комфортно. Вот эскалаторов теперь боялся как огня, но их на пути не было.
        И вот уже двое мужчин, купец и сталкер, сидели за одним столом, молча изучая друг друга. Начинать беседу никто не спешил. Официант, появляющийся и исчезающий, словно черт из табакерки, принес кружку Краснобаю, поставил два блюда с закуской, кусочками какого-то мяса, неаппетитного на вид, но довольно приятного на вкус. Антон Казимирович представился. В ответ Молот протянул купцу крепкую, жилистую руку и произнес:
        - Молотов, Борис Андреевич.
        Краснобай оценил жест. Даже Эмилия называла клиента только Молотом.
        - Слышал о вас, - добавил сталкер. - Уважаю тех, кто любит риск.
        Антон Казимирович сохранил невозмутимое выражение лица, но про себя улыбнулся. Услышать похвалу от Молотова было очень лестно.
        Молотов с каждой секундой нравился Краснобаю все больше и больше. В облике Молота сквозило что-то благородное. Черты лица правильные, без явных изъянов, морщины на лбу Бориса смотрелись красиво. Слегка прищуренные глаза, в которых сквозил пытливый ум, внимательно наблюдали за мимикой Краснобая, а заодно успевали отслеживать все, что происходит в помещении. Борис Андреевич без видимых усилий успевал контролировать весь зал бара. Сразу было ясно: убивать этот мужик умеет, но этим его работа не исчерпывается. Молотов - мозг своего отряда, стратег, дипломат… Командир в широком смысле слова.
        «Не удивительно, что они с Женей нашли общий язык. Мужик без мозгов Женьку бы просто не возбудил», - подумал Антон, а вслух произнес: - Риск любит тех, кто любит его.
        Ответ, судя по улыбке, в которой расплылся сталкер, пришелся Молотову по вкусу.
        Борис Андреевич слегка подался вперед. Положил руки на стол. Это было приглашение к переговорам. Знак того, что знакомство состоялось.
        «Ну, хоть бы у меня налички хватило», - выдохнул Антон Казимирович, потом закрыл на миг глаза, успокаивая расшалившиеся нервы, и приступил к переговорам.
        Не прошло и пяти минут, как они согласовали все детали. Начало экспедиции на правый берег назначили на следующий день на десять утра. Кроме людей Молота в поход отправлялись трое челноков Краснобая, самые тертые ребята, много раз бывавшие на поверхности. Последним приятным сюрпризом для Антона стала сумма, в которую Молотов оценил свои услуги. Как и думал купец, цена оказалась вполне подъемной и совершенно оправданной. Он ошибся буквально на пару патронов. Никаких лишних вопросов сталкер не задавал, но, закончив обсуждать детали сделки, Антон помолчал минуту, потом слегка подмигнул Молоту и произнес:
        - Не наврала Женька. С тобой приятно иметь дело, сталкер.
        - Ты тоже называешь Женей, когда ее нет рядом? - усмехнулся Борис Андреевич.
        - Я и в лицо называю. Никаких Эмилий, не фиг, - усмехнулся купец. - Евгения - отличное имя. Не знаю, чего она кочевряжится. Ну, до встречи.
        «А ему она так и не позволила себя по имени называть, ха-ха», - Антон ощутил легкий прилив тщеславия. Он смог добиться от Жени то, чего так и не смог получить матерый сталкер. Выходило, что для одного постоянного клиента девушка была Женей, а для другого Эмилией. Она словно бы надевала то одну маску, то другую. В который раз Антон Казимирович убедился: во всем, что делала Женя, прослеживалась какая-то логика, какая-то своя игра, даже в таких мелочах.
        Новые компаньоны крепко пожали друг другу руки и расстались. Молотов ушел.
        Антон Казимирович залпом допил брагу. Дешевое пойло, которое он всегда хлестал через силу, только чтоб забыться. Но сегодня он пил его с удовольствием. Душа Краснобая ликовала: он не сомневался, что теперь все пойдет как по маслу. Молот ходил через реку много лет подряд. Едва ли судьба могла придумать что-то такое, что вдруг остановит его. И уж совсем невероятным казалось Антону, что сделка может расстроиться.
        Однако стоило молодому купцу вернуться на Спасскую, как хорошее настроение мигом улетучилось. Его поджидал Зубов. Хороших новостей он не принес.
        Исчез караван, отправленный Краснобаем в Колпинский Халифат, самую отдаленную общину из всех, с кем торговал Антон Казимирович. Конечно, путь в Халифат, проходивший почти полностью по поверхности, был очень опасным. Да и соседство общины с Империей (владения Халифата доходили до необитаемой станции метро Рыбацкое, за которой начиналась территория Вегана) давало о себе знать. И вообще Колпино представляло собой типичное «уличное» поселение: мощные укрепления; головорезы, вооруженные до зубов; нехитрое хозяйство, едва справлявшееся с обеспечением общины… И никаких признаков культуры. По сути люди халифа представляли собой обычную толпу бандитов, просто лучше организованную. Но Халифат остро нуждался в поставках из метро, без них Колпино ни за что не протянуло бы столько лет. Нежданных «гостей» они наверняка пускали в расход, а вот с караванщиков готовы были пылинки сдувать. За три года, что Краснобай имел дело с халифом, не было ни одного срыва, ни одного серьезного происшествия, не считая неизбежных стычек с мутантами. И вот шесть грузчиков и трое сталкеров, сопровождавшие их, пропали без следа.
Что с ними случилось, люди напали или мутанты, или отряд стал жертвой аномалии, - так и не удалось выяснить.
        Антон даже не стал тратить время на решение этого вопроса. Первым делом, едва узнав о пропаже каравана, купец отправил свои вещи и деньги на Парк Победы. А сам, взяв с собой двоих охранников, помчался на Сенную.
        В бордель.
        Ему надо было срочно расслабиться. И посоветоваться.
        У самых дверей заведения Антон устроил инструктаж своим людям.
        - Глядите в оба, парни. Если сюда попытается войти мужик в спецовке и каске - валите его на хрен. Поняли?
        «Лучше потом штраф заплачу за стрельбу на жилой станции», - решил про себя Антон Казимирович.
        Зубов и Рытов лишних вопросов задавать не стали, молча кивнули. Оружие они не светили, держали под одеждой, но в случае необходимости обоим телохранителям хватило бы доли секунды, чтобы открыть огонь.
        Антон уже взялся за ручку двери, и вдруг та сама открылась перед ним. На пороге стояла Эмилия. За ее спиной маячил охранник борделя.
        - О, привет, Антош! - улыбнулась девушка. - Прости, я на вызов тороплюсь.
        Краснобай хотел что-то сказать, но в этот момент точно гора рухнула ему на спину. Антон рухнул на гранитный пол, больно стукнулся лбом и коленом. Одновременно раздался грохот выстрелов и матерный рев Зуба. Коротко вскрикнула Евгения… Затем наступила тишина.
        Человек, опрокинувший коммерсанта на пол, зашевелился.
        - Шеф, вы целы? - услышал оглушенный, едва пришедший в себя Антон. Голос принадлежал Ивану Рытову.
        - Какого черта?! - простонал купец. - Ты меня чуть по полу не размазал, козел!
        - Шеф, вас только что чуть не убили… - отозвался Ван Дамм.
        Антон приподнял голову. Он увидел вокруг огромную толпу народа - поглазеть на драму, разыгравшуюся у входа в бордель, сбежалась вся станция. Местная милиция пыталась разогнать людей. В десятке метров от публичного дома, рядом с широким гранитным пилоном, валялся мужик неопределенного возраста, заросший густой бородой, с огромной бородавкой на носу. Рядом с ним стоял на коленях Зубов. В его руках Антон увидел огромный боевой нож.
        - Кто тебя нанял? Говори, кто тебя нанял, сука?! - рычал Зуб. - Говори, тварь, кишки выпущу!
        Зубова пытался оттащить рослый милиционер с сержантскими нашивками.
        Антон привстал, расправил плечи. Улыбнулся. В который раз ему повезло. В который раз смерть прошла мимо. Ближе, чем когда-либо, но это был как раз тот случай, когда «чуть-чуть» не считается. Зато теперь сомнений не оставалось: ему объявлена война. Становилось ясно, что все последние события вовсе не были цепью случайных совпадений.
        «Ну, слава богу, все целы», - подумал Краснобай. Антон огляделся по сторонам. И чуть не упал опять. Струя холодного пота заструилась по его спине, а сердце в груди забилось часто и глухо.
        Он ошибался. Повезло не всем…
        Женя лежала на спине, раскинув руки. Глаза ее закатывались. Лицо подернула могильная бледность. В груди девушки торчала рукоятка метательного ножа. Темные разводы расплывались на ткани плаща.
        Несколько мгновений сильное молодое тело боролось за жизнь. Женя конвульсивно дернулась, кашлянула, выплюнув изо рта кровавый сгусток, попыталась вытащить из груди нож, попавший прямо в сердце, но сил на это не хватило. Девушка застонала, запрокинула голову и затихла.
        Женя была мертва.
        Молотов и Краснобай сидели молча, не шевелясь, уставившись в одну точку пустыми, невидящими глазами.
        Казалось, что они оба пребывают то ли в полусне, то ли в наркотической дреме. Чтобы добиться хоть какой-то реакции на происходящее, Зубу, а именно он вел совет и фактически один был здесь энергичен, активен и собран, приходилось прилагать немалые усилия. Присутствовал тут и четвертый человек: Владимир Михайлович Фролов, купец со станции Площадь Восстания. Он взял на себя борьбу с кредиторами Краснобая. Фролов в разговоре почти не участвовал и, единственный из собравшихся, курил. Клубы дыма висели в воздухе, окутывая четырех мужчин легкой дымкой. Четыре человека, объединенные общей бедой, общим горем.
        - Итак, первое, - говорил Зубов, сверяясь со списком неотложных дел, который он составлял на ходу и тут же оглашал, - война с Жабиными.
        - Какая, на хрен, война? - произнес, не поднимая глаз, Антон. - У нас четыре человека. Хороша армия.
        - Ну, я так условно назвал. Хорошо, напишу так: «устранение». По возможности тихо и быстро. Возражения есть?
        Возражений не имелось. Судя по тому, какими взглядами прожгли Зуба, едва услышав фамилию Жабиных, Борис Андреевич и Антон Казимирович, они были бы не прочь разорвать братьев собственными руками.
        - Но шеф прав. У меня не хватит сил, - продолжал Зубов, - у Жабиных дюжина охранников. И нора у них хорошо укреплена.
        - Будут люди, - отозвался Борис Андреевич, сжав огромные кулаки.
        Зуб тут же, без дальнейших обсуждений, поставил возле первого пункта большую жирную галочку. В том, что Молот пришлет отборных головорезов, сомнений не было.
        Вольный сталкер явился незамедлительно, едва получил записку от Зубова.
        Молотов до последнего момента думал, что случилась какая-то ошибка. Но, увидев бездыханное тело Жени, лежащее на дрезине мортусов[13 - В мире Петербурга 2033 года станции Бухарестская и Международная превращены в подземный крематорий. Его работников принято называть «мортусами».], сталкер упал на колени и зарыдал. Сопровождавший его боец Игнат Псарев по прозвищу Пёс с недоумением смотрел на командира.
        - Никогда не думал, что Молот может плакать, - шепнул он Зубову. - Как будто он сестру или мать потерял.
        Дрезина уехала.
        Мортусы, молчаливые, безликие, сами похожие на покойников, а не на живых людей, увлекли тело Эмилии в последний путь: в печи гигантского подземного крематория.
        Молотов еще долго стоял на коленях у края перрона, уставившись мутными от слез глазами во мрак туннеля. А потом на смену горю пришла лютая ярость. Даже Пёс слегка попятился, чтобы не попасть под тяжелую руку командира.
        - Лично оторву яйца тому, кто это сделал! - рычал сталкер. - И заставлю их сожрать!
        - Исполнитель убит. Но мы знаем, кто заказчик, - произнес Зубов, приближаясь к Молотову. - Киллер раскололся прежде, чем сдох. Убийство заказали братья Жабины.
        Военный совет собрался в квартире Фролова, расположенной в переходе с Маяковской на Площадь Восстания, в одном из технических помещений. Здесь, у границ Приморского Альянса, Краснобай находился в относительной безопасности.
        - Второе. Вся наша наличность ушла на погашение кредитов, а бордель требует немедленно возместить ущерб, иначе грозят жалобой. Они просят за Эмилию… - договорить ему не дали. Краснобай глухо застонал и закрыл лицо руками, Молотов тихо, но выразительно матюгнулся. Для обоих мужчин была невыносима сама мысль о том, что женщины, которая связала их, и сумела занять место в душе обоих, больше нет. Но еще страшнее был тот факт, что жизнь Евгении имела свою цену.
        - Не важно. Я заплачу, сколько надо, - послышалось из дальнего угла комнаты. Это говорил Фролов. И снова Зуб без возражений поставил галочку.
        Для них помощь, которую неожиданно предложил Владимир Михайлович, стала настоящей манной небесной, иначе Антону Казимировичу грозила долговая тюрьма. Какую выгоду надеялся получить сам Фролов, взявшись за спасение Краснобая от неминуемого разорения, Зубов не понимал. Он кое-что знал об этом торговце, не гнушавшемся ни рабами, ни наркотой - ни благородством, ни щедростью Фролов не славился. То, что он вдруг решил помочь абсолютно постороннему человеку, было не только странно, но и подозрительно. Владимир Михайлович, без сомнения, имел свой интерес и преследовал личную выгоду, оставалось лишь понять какую. Однако Зубов задвинул пока этот вопрос в долгий ящик.
        - Третье, - продолжал военный совет Зубов, - на то, чтобы устранить Жабиных, понадобится время. Надо решить вопрос, куда спрятать шефа - не будет же он тут сидеть до конца войны.
        - Увы, исключено, - закивал Фролов. - Многие видели, как Антона вели через «Восстания». Долго тут оставаться опасно.
        - Что скажете, шеф? Шеф? - повторил Зуб, видя, что Антон Казимирович никак не реагирует на обращение.
        - Слышу, - прошептал, словно очнувшись ото сна, Краснобай. - На «Папу» уйду.
        - Не пойдет, - покачал головой Зубов. - Они могут знать про запасную квартиру на «Папе», а на Спасскую возвращаться - вообще верное самоубийство. Так что у меня просто нет идей.
        - Я и рад бы помочь, но не могу. Сам в палатке живу, - развел руками Молот, затем почесал внушительный подбородок и добавил: - Может, куда-нибудь на окраину Антона отправим?
        - В Северную Конфедерацию? - предложил Зубов.
        - Не, ни в коем случае. Штаб Жаб на Выборгской. В туннелях наверняка уже засада, - отмахнулся Молотов, - а если и прорвемся, там по поверхности идти километров пять. И места жуткие, на правом берегу не так опасно. А местный царек, Ратников, - мутный тип. Не годится. Но выход есть - переправим Антона в Оккервиль.
        - Каким образом? - привстали со своих мест Зубов и Фролов.
        - Самым простым. Он пойдет со мной.
        Совет подошел к концу. Молотов и Зубов собрали вещи, и ушли каждый по своим делам: сталкер - поднимать людей, помощник купца - расплачиваться в бордель.
        Но Фролов и Краснобай никуда не спешили. Они так и сидели в разных концах стола, один флегматично курил, другой, точно зомби, таращился в одну точку. В клубах дыма, освещенный тусклым светом слабой лампочки, Краснобай казался серым, словно покойник.
        Фролов затушил сигарету, вытер платком взопревший лоб. Богач отличался богатырским телосложением, быстро потел, особенно в душных помещениях. Убрав обратно платок, Фролов еще раз внимательно посмотрел на Антона, покачал головой и произнес задумчиво:
        - Если бы мне кто-то сказал еще утром, что нормальные, серьезные мужики могут так убиваться из-за какой-то шлюхи… На смех бы такого болтуна поднял.
        Краснобай слегка повернул голову и бросил на союзника взгляд, исполненный такой боли и отчаяния, что Владимир Михайлович мигом прикусил язык.
        - Впрочем, ладно. Не об этом разговор. Ты наверняка голову ломаешь, почему я тебе помогаю. Угадал? Не можешь взять в толк, какой мне резон тебя спасать? Тянуть кота за яйца смысла не вижу, мы деловые люди. Скажу прямо сейчас, раз уж ты сам отправишься в Оккервиль. Условия сделки таковы…
        Антон тяжело вздохнул.
        - Не сейчас… - вымолвил он.
        Меньше всего на свете он хотел сейчас обсуждать условия каких-либо сделок. Да и вообще говорить.
        - Нет. Сейчас, - резко поднялся с места купец-москвич, - иначе потом ты уйдешь, и мы уже не поговорим. Я кратко. Ты говорил, что в этом Оккервиле люди не похожи на наших, что они там и здоровее, и не такие избалованные. В том числе бабы.
        Антон Казимирович слегка наклонил голову.
        - Ну, вот и приведи мне девку. От восемнадцати до двадцати пяти лет. В крайнем случае, можно и постарше. Красивую, крепкую, не глупую, чтоб характер покладистый. Что скажешь?
        - А про веганцев ты забыл? - Антон наконец-то начал понимать, что хочет от него Фролов. - И как я тебе приведу ее? По поверхности?
        Владимир Михайлович кивнул.
        - Ты спятил?!
        - Вовсе нет. Мне как раз такая и нужна, которая по улице ходить не боится. Боевая, кровь с молоком, чтобы в постели не бревном лежала, как наши доходяги, а чтоб бои устраивала. Приведешь - будем в расчете.
        - А если ее по пути мутанты сожрут? - осклабился купец. - Тебе что принести? Ногу? Руку? Ухо?
        Фролов смерил Антона Казимировича презрительным взглядом. Пожевал мясистыми губами. Сел на печально скрипнувший стул. Помолчал с минуту.
        - Очень смешно, Краснотрёп. Пипец, как смешно. Не нужен мне труп расчлененный. Мне нужна баба, ты понял? И меня не е… Хм. Не колышет, как ты выполнишь заказ. Это, как говорил месье Аршавин, ваши проблемы. Я плачу твои долги - ты приводишь мне бабу. Что тут не ясного? У тебя опилки есть в голове, думай. Ну, а не приведешь или удерешь, - Фролов зловеще ухмыльнулся, - заберу твой бизнес.
        Только теперь Антон Казимирович понял, что Фролов не шутит. И что он, Краснобай, едва вырвавшись из лап одних кредиторов, угодил на крючок к новому. А из когда-то услышанного про Фролова выходило, что хватка у этого мужика бульдожья. И охрана у него хорошая, даже лучше, чем у Жабиных. Значит, никакого другого выхода, кроме как попытаться как-то выполнить задание Фролова, не оставалось.
        - Только не надо смотреть на меня, как на говно, - процедил сухо Владимир Михайлович, слегка багровея то ли от духоты, то ли от обиды, - в долговой яме тебе было бы куда херовее, не правда ли? Ты умный мужик, придумаешь что-нибудь. Не так уж много я требую. Ну что, по рукам?
        И Антон, поколебавшись секунду, протянул Владимиру Михайловичу руку.
        «Кажется, я знаю, кто его устроит», - подумал он.
        Глава 5
        Митя и Дима
        Этим вечером у Лены и Гриши только и разговоров было, что о госте из Большого метро. Святослав ушел по делам, оставив влюбленных наедине. Он о визите купца тоже слышал, но обсуждать этот вопрос не стал, сказал только: «Подумаешь, гость дорогой заявился». Оставлять Лену и Гришу вдвоем отец не боялся, зная, что жених его дочери человек надежный.
        Пока Лена считалась невестой Гриши, общее жилье им не давали. В каморке, которую занимал Самсонов, девушке не хватило бы места, но администрация обещала уладить вопрос сразу после свадьбы, так что влюбленные ждали дня бракосочетания, назначенного на конец сентября, с удвоенным нетерпением.
        - А ты быстро идешь на поправку, молодец… - прошептал Гриша, нежно обнимая подругу, зарываясь лицом в ее густые рыжие волосы. - Я думал, после такого долго пластом лежать будешь.
        - Это все папа, - отвечала Лена с теплой улыбкой, - если бы не он, еще долго хандрила бы.
        - Ну, я тебе хандрить точно не дам, - усмехнулся Гриша, подхватил Лену на руки и закружил.
        Комнатка была настолько крохотной, что ноги Лены то и дело задевали то за стену, то за шкаф, да и Гриша пару раз чуть не упал. Но влюбленные не обращали на это внимания. Смеясь от счастья, они кружились по комнате, точно в вальсе.
        - Не урони смотри! Я тяжелая, - прокричала Лена, смахивая с лица растрепавшиеся волосы.
        - Ты легкая, как пух, - отвечал Гриша, бережно опуская девушку на кровать. А потом и сам улегся рядом. Несколько минут они молчали, смотрели друг на друга, думали каждый о своем. Потом начали болтать о том, о сем. И как-то незаметно разговор зашел о госте из метро, которого сопровождала Лена. Она оказалась на Новочеркасской случайно - ходила проведать Эдуарда.
        - Каков он из себя, этот купец? - поинтересовался Самсонов.
        - Ну, такой. Красавчик. Возьми любой стереотип про жителя богатой станции - и это будет про него.
        - Толстяк, что ли? - усмехнулся Гриша, представив себе мужика с большим пузом и двумя подбородками.
        Лена фыркнула.
        - Сам ты толстяк. Не думаю, что даже на богатых станциях люди могут себе брюхо отрастить, не та в метро жизнь. Этот купец, он такой… Красавчик - лучшее слово. Хорошо одетый. Гладко выбритый. И волосы аккуратно уложены.
        Гриша слегка помрачнел и посмотрел на подругу с легким неодобрением. В ее словах он уловил какие-то странные нотки, напоминающие восхищение.
        - Ты чё, Лен? - заговорил сурово Самсонов и добавил, увидев растерянность в глазах подруги. - Красавчиком его называешь! Обычный хлыщ с крутой станции, который шастает по окраинам и девок пялит. Для этого ему и нужен проборчик аккуратный.
        Девушка сняла руку Гриши, лежавшую у нее на животе. Юноша попытался снова обнять Лену, но она отстранилась, отодвинулась на край кровати. Села, сложив ноги по-турецки, и молча уставилась в стену.
        Тон, которым говорил Гриша, ужасно не понравился Лене. В первый раз он ее на полном серьезе, без тени шутки в голосе, ревновал. Лена почувствовала, как к горлу ее подкатывает комок.
        - Ты сам чё, Гриш? Ты за словами вообще следишь? - проговорила она, изо всех сил стараясь не дать обиде вырваться наружу. - Первое: очень я ему нужна, а уж он мне - тем более. Смазливый козел, не больше того.
        Гриша, совершенно сбитый с толку отпором, который получил от невесты, смог только пробормотать что-то невнятное. Он не ожидал, что так сильно оскорбит Лену, и сейчас лихорадочно подбирал слова, которые могли бы ее успокоить, но не находил.
        - Второе. Еще раз скажешь при мне слово «пялить», обижусь серьезно. В нашем доме таким словечкам не место. И пора тебе запомнить, мой внимательный друг, - добавила Лена, поворачиваясь к Грише, - что слово «красавчик» в моем лексиконе - это не комплимент, а почти ругательство.
        Самсонов видел все яснее, что дела плохи, и между ними в первый раз намечается серьезная ссора. Нужные слова в голову, как назло, никак не приходили. Поэтому Гриша вылез из-под одеяла, нежно, но крепко прижал к себе Лену, так, чтобы она не могла вырваться из его объятий, и начал покрывать поцелуями плечи, шею, волосы девушки. Даже гипс поцеловал. И лишь пять минут спустя Самсонов произнес тихо-тихо, едва слышно:
        - Прости меня, Лен. Я дурак.
        - Ничего, - проговорила Лена, почти справившись с остатками обиды. - Проехали.
        Так они сидели долго, с полчаса, не нарушая молчание, а потом забрались обратно под одеяло. Лена лежала, положив голову на грудь Грише, он неторопливо перебирал ее волосы, целуя по очереди каждую прядь, и повторял снова и снова, точно заклинание: «Лучшая. Самая лучшая. Ты у меня самая лучшая». Гроза прошла, мир был восстановлен.
        - Так что там рассказывал этот парень, гость из метро? - произнес Самсонов спустя еще некоторое время, окончательно убедившись, что Лена готова к продолжению беседы. - Что там нового?
        - Да вымирает метро, - вздохнула Лена, переворачиваясь на спину, - он в разговоре с лейтенантом назвал десятка два станций, на которых никто не живет. И еще, говорит, война скоро. Проклятых веган с поморцами.
        - Не веган, а веганцев. И не с поморцами, а с приморцами, - аккуратно поправил ее Гриша.
        - Ну да. И мне почему-то кажется, что он не врет, - Лена замолчала, а потом спросила с волнением в голосе: - Как думаешь, если «зеленые» с Альянсом сойдутся, кто победит?
        Можно было спокойно ответить что-нибудь нейтрально-успокаивающее, вроде: «Да все нормально будет» или «Поживем - увидим», такой ответ размышлений не требовал. Но и Лену, Гриша это отлично понимал, точно бы не успокоил.
        - Думаю, никто, - заговорил, наконец, Самсонов, решив не врать и не отнекиваться, а выложить все прямо, как на духу. - Как ты вообще себе представляешь войну в метро? Тут же куда ни плюнь - кабели важные, системы жизнеобеспечения. Прострелят трубы, разрушат коммуникации, взорвут турбины - и кто это все восстанавливать будет? Война все соки выжмет из людей. Так что, думаю, не будет в этой войне победителей.
        - Как и в той, последней, которая до нашего рождения была… - отозвалась девушка, глотая слезы.
        - Точно, - согласился Гриша, аккуратно, на ощупь вытирая слезы подруги пальцами. - Но ты не отчаивайся. Если есть в метро такие люди, как господин Макаров, значит, не все еще потеряно…
        - Это верно, - согласилась девушка. Слезы на миг перестали сочиться из ее глаз, но потом заструились опять.
        - Просто я подумала… - продолжала она с болью в голосе, - а стоит ли мне вообще рожать? Какой в этом смысл, если мы все каждый день ходим по краю пропасти?
        - Тебя, что, ставили роды принимать? - нахмурился Гриша. Он знал, что Лена, несмотря на гипс, начала уже появляться в госпитале, но не ожидал, что на нее так быстро навалят сложную работу.
        - Нет, что ты, какие роды… Это я так. Теоретически. Рано или поздно я ведь тоже рожать буду…
        - Я ж тебя не тороплю, - отозвался Григорий.
        Он уже понял, что предстоит разговор на самую тяжелую тему, какую только можно себе вообразить. В прошлый раз беседу о будущих детях завел он сам, и в итоге жестоко в этом раскаялся. После этого влюбленные заключили договор: обо всем, что касается родов и детей, не говорить. Лена сама нарушила договор, но напомнить ей об этом Гриша не решился. Он чувствовал, что Лене надо выговориться, сейчас, именно сейчас.
        - Я знаю. Но я не про сейчас. Я вообще. Стоит ли дарить эту жизнь-жестянку новому человечку, маленькому, беззащитному, ни в чем не виноватому?
        - Неужто думаешь, не прокормим?
        - Да разве ж я про это! - почти закричала девушка, вырываясь из его объятий. - Разве в еде дело?! Да, у нас далеко не самые плохие условия для жизни. Вовк говорил, есть много станций, на которых люди голодают, вообще едва выживают. У нас лучше. Но знаешь, я думаю, разница не велика. Они живут у края кратера, мы у подножия вулкана. И че? Большая разница? Мы наивно думаем, что бояться почти нечего, да только зря: случится взрыв - всем достанется. И им, и нам. Ты знаешь, что Ларионов говорит? Что наши блокпосты против зеленых продержатся минут пятнадцать. Максимум! Пятнадцать минут, ты слышал?! А потом они придут сюда. И тогда мало не покажется.
        - Как пить дать, - мрачно кивнул Гриша, и тут же добавил, улыбнувшись через силу: - Но ведь и мы не лыком шиты, милая!
        - А! Брось, Гриня. Брось. Надежды нет у нас. Будущего нет. Один туман впереди. Вот поэтому, - прошептала Лена, устало опускаясь на подушку, - я и не хочу ребенка. Нет, не то. Хочу! Но рожать крота - не хочу.
        «Рожать крота», - повторил про себя Гриша, и воображение мигом нарисовало ему жуткую, омерзительную сцену: Лена рожает ребенка с головой крота.
        Григорий замотал головой, заморгал глазами, но кошмар не отступал. Снова и снова видел он, как раскрасневшаяся, потная Лена, страшно утомленная долгими и трудными родами, протягивает руку, чтобы приласкать новорожденное дитя… И издает дикий вопль, коснувшись жесткой шерсти на голове младенца-крота.
        - Ты права, Лен. Кругом права, - начал говорить Гриша, взвешивая каждое слово. - Мне тебе даже возразить нечего. Я и не буду. Я тебе одно скажу. Да, мы живем в норе. Большой такой, уютной, но все же норе. Не видя голубого неба, не зная, что такое зеленая трава. Но мы живем, Лен. И веганцы, знаешь ли, не бессмертны. Но это все пустая болтовня. А сказать я хотел вот что: бывали времена и хуже.
        - Куда уж хуже… - отозвалась Лена.
        - Есть куда, - резко отвечал Григорий. - А про первые дни после Великой Срани ты забыла? Ты родилась чуть позже, но твой папа все это застал. И не верю, что никогда не рассказывал. Это был ад! Но даже тогда - ты слышишь? - даже тогда женщины рожали детей, иначе наверняка не было бы ни меня, ни тебя. А в годы Второй мировой войны, думаешь, лучше было? Ты книгу читала, которая у отца на полке стоит?
        - Про блокаду? Читала, конечно. Там такие ужасы написаны… И про каннибализм даже есть пара страниц.
        - Вот. А теперь подумай. Если бы можно было предложить тем, кто там наверху от голода пух зимой сорок второго, с нами местами поменяться, как думаешь, что бы они выбрали?
        - Сложно сказать, - пожала плечами Лена, сжимаясь в калачик под одеялом.
        - Да они бы к нам толпой кинулись! - закричал Гриша, вскакивая с кровати. - Но даже тогда, милая, рождались дети. И даже тогда, в кромешном аду, люди продолжали любить друг друга. А уж нам-то грех жаловаться.
        Гриша замолчал, и стал ждать, что ответит ему Лена. Он не был уверен, что она вообще что-то скажет, но и в этом случае Гриша бы не расстроился. Он понимал: для того, чтобы осмыслить то, о чем они сегодня говорили, Лене потребуется время. Отец Лены едва ли мог тут помочь Григорию. Но даже если бы Святослав Рысев и мог как-то повлиять на дочь, Гриша бы ни за что не нашел в себе сил обратиться к нему. Эту проблему они должны решить сами, один на один. Или не решить вовсе.
        Он погасил лампу и бесшумно опустился на одеяло.
        Гриша лежал, не смея нарушить звенящую тишину, прислушиваясь к тяжелому дыханию девушки.
        Минуты шли.
        И вдруг из темноты, откуда прежде слышались лишь редкие всхлипы и вздохи, зазвучала песня. Простая, незатейливая мелодия, которую Лена мурлыкала себе под нос и в самые радостные, и в самые темные минуты жизни.
        - Каждый маленький ребенок… - выводила мотив девушка.
        - Вылезает из пеленок![14 - Песня «В каждом маленьком ребёнке» из мультфильма «Осторожно: обезьянки!». Музыка и слова Шандор Каллош. 1984 г.] - подхватил Гриша.
        Они спели песню целиком, потом еще раз. С огромной радостью Гриша чувствовал, как с каждым куплетом девушка оживает, как возвращаются к ней бодрость и задор, как оттаивает ее оледеневшее сердце…
        Двадцать шестого августа, в день годовщины Бородинской битвы, Лене должны были снять гипс. Оставалось всего три дня. Община готовилась праздновать великую дату, а в семье Рысевых праздник и вовсе получился двойным: еще через неделю на поверхность собирались отправить Митю Самохвалова. И если первое событие вызывало у девушки исключительно радость, то второе казалось днем страшного суда, ни больше, ни меньше.
        Митя заходил проведать ее очень редко, всего пару раз за все время, что Лена ходила в гипсе. Она не винила Митю, прекрасно зная, что он тренируется с утра до ночи, а потом просто падает и отключается. Но каждый раз, увидев бывшего кавалера, девушка с удовольствием отмечала положительные перемены - Митя становился крепче, уверенней в себе. Говорить он тоже стал серьезно, рассудительно, слова больше не сыпались с его языка. И все же, задавая Грише вопрос: «Как там Митя?», Лена заранее готовилась к самому худшему. Но ответы Самсонова удивляли и приятно радовали Лену.
        - Ничего так, - Гриша сдержанно улыбался. - Я думал, будет хуже. Старания Дениса даром не пропали. И твои тоже.
        «Надо самой пойти посмотреть», - решила Рысева. Сказано - сделано. Этим же вечером она сидела в спортзале и мысленно аплодировала Мите.
        На ее глазах бывший Самосвал прыгал через козла, висел на брусьях, подтягивался, ловко преодолевал препятствия… Гриша, тренировавший Митю, был очень строг. Ругал его за малейшие оплошности. Раньше Самохвалов на такие слова бы просто обиделся, бросил все и ушел. Сейчас он лишь сопел, хмурился, слушая брань тренера, и снова принимался за работу.
        - Молодец, ты реально крут, Митяй! - сказала Лена, похлопав потного, усталого парня по спине, когда занятие кончилось, и они втроем сели на скамейку.
        Ответ Мити удивил ее до глубины души.
        - Не называй меня больше Митяем, - попросил сурово юноша.
        - А как тебя называть? - растерянно пробормотала Лена. - Самосвалом я тебя давно не дразню…
        - Самосвал - это одно. Тут глубже, - продолжал говорить Самохвалов. - Митя… Что-то есть в этом имени детское, что ли. Оно какое-то мягкое, как подушка. Дима я теперь. Так и зови.
        - Разве есть разница? - Лена никак не могла взять в толк, что это: очередной каприз мальчишки, или здравые рассуждения мужчины.
        - Конечно. Тебя хоть раз Аленой называли?
        - Нет… - промолвила Рысева. Ей никогда и в голову не могло прийти называть себя Аленой.
        - Я знаю девушку, которую родители Еленой назвали. Но она себя Аленой считает, на Лену не отзывается. И у меня та же история. Да, Дмитрий - это и Дима, и Митя, тут ты права. Но только я больше не Митя, ясно? И закроем тему.
        - Ладно, Ленусь, оставь его. Если ему так удобнее, пусть будет Димой, - поддержал подопечного Гриша. - Дима и правда звучит тверже, солиднее как-то.
        Лена только плечами пожала. Слова Мити казались глупым капризом, но радость от того, что друг не сдался и не сломался, что ее труд не был напрасным, быстро вытеснила прочие мысли и переживания. Домой она шла, приплясывая и напевая.
        - А наш Митька-то молодец, старается! - рассказывала девушка всем знакомым. - Видите, бывают в жизни чудеса.
        Но сюрпризы на этом не закончились.
        - А меня в сопровождение поставили, - сообщил за ужином отец.
        - Ух ты! - прошамкала Лена с набитым ртом. - А кто сдает экзамен?
        - Самохвалов, - последовал ответ. Девушка едва не поперхнулась. Она выпучила глаза, заморгала, тряхнула головой.
        - Ты шу-шутишь? - с трудом выдавила она из себя.
        - Нет. Все се-серьезно, - передразнил Лену отец. - Все дело в этих монстрах. Мы окрестности три раза прочесали, чуть ли не под каждый камушек заглянули - все спокойно. Но откуда-то же они взялись! Такие пироги, милая. Думали-думали, кого ставить с Митей. И решили меня. А третий - лейтенант, Серега Ларионов.
        - Вау… - только и смогла ответить девушка.
        Сергей Ларионов, командующий основными силами самообороны на Новочеркасской, считался одним из самых опытных бойцов. На фоне таких сопровождающих Митя, конечно, смотрелся бы просто жалко. Зато и шансы на выживание у него резко повышались.
        В предпраздничных хлопотах незаметно пролетели оставшиеся дни. Потом снимали гипс, и Лена полдня пела и плясала, не в силах сдержать рвущееся наружу счастье. Гриша, отец и все друзья радовались вместе с нею. По случаю годовщины Бородинской битвы на Ладожской устроили концерт, собралось почти все население Оккервиля… Только Мити не было среди них. Да и Лена почти о нем не вспоминала. Спохватилась девушка лишь сутки спустя, увидев, что отец готовится к вылазке.
        - Что, уже сегодня? - ахнула девушка. - Разве не третьего сентября?!
        - Перенесли. Уже сейчас. Ну, я пошел, - отец направился к дверям. - Жди к ужину.
        Лена кинулась следом.
        - Постой! Я хочу с ним поговорить. Увидеть его хочу…
        - У тебя Гришка есть, с ним и говори. А про этого забудь, - голос отца напоминал лязг металла. Лена давно привыкла к строгости, к запретам, к отказам. Но сейчас к горлу ее подступил ком, и слезы навернулись на глаза.
        Дверь закрылась.
        Лена рухнула на табуретку и закрыла лицо руками.
        - Господи, помоги ему! - прошептала она.

* * *
        По поводу Молотова и его успешных экспедиций на правый берег по метро ходило много слухов. Антон Казимирович слышал их и до знакомства с самим Молотом, но пропускал мимо ушей, будучи уверенным, что это просто сказки.
        Одни утверждали, что сталкер, ни много, ни мало, продал душу князю тьмы, и поэтому ему все нипочем. Другие занимали прямо противоположную позицию, приписывая удивительное везенье Бориса заступничеству Пресвятой Богородицы. Имелись и рациональные версии, начиная с того, что Молотов собрал лучших стрелков и вооружил их самым крутым оружием (но откуда у обычного мужика взялось столько денег, они объяснить затруднялись), и заканчивая всемерной поддержкой со стороны жителей правого берега. Даже если последнее было правдой, это не объясняло, почему с Молотовым ничего не случалось на реке.
        Сам Борис Андреевич молчал, его люди тоже лишнего не болтали. И метро продолжало теряться в догадках.
        Антон, даже пройдя вместе со знаменитым сталкером и его людьми большую часть маршрута, до сих пор не мог понять, почему же Борису так везет. А ему везло, совершенно точно.
        Отряд, обойдя стороной зону вылазок сталкеров Вегана, добрался до берега реки южнее Александро-Невской лавры. Там Борис Молотов прятал свою «Калипсо». Особого впечатления на Антона плавсредство не произвело - лодка как лодка.
        Глядя на реку, дальний берег которой терялся в туманной дымке, на волны, яростно бьющиеся о развалины набережной, на водовороты и стремнины, поджидавшие их, Краснобай дрожал, как осиновый лист. Дул пронизывающий ветер, от которого не спасали даже два свитера и ОЗК. Холод на берегу царил просто собачий, у Антона Казимировича зуб на зуб не попадал. Купцу со Спасской начинало казаться, что пасть от пуль киллеров куда быстрее и спокойнее, чем найти смерть в пучинах грозной Невы. Грузчики, нанятые Краснобаем, тоже беспокоились - поглядывали то друг на друга, то на воду, переминались, подпрыгивали на одном месте, чтобы согреться. Антон очень надеялся, что они не взбунтуются.
        «Наверное, если бы не этот хренов призрак, чтоб ему в аду гореть синим пламенем, не дал бы себя уговорить тащиться в такую даль», - думал Антон Казимирович, с опаской оглядываясь. Но за ними никто не крался - все ужасы остались в метро. Тут было не страшно, но холодно. Очень.
        В это время сталкеры, вместо того чтобы готовиться к спуску на воду, стояли, повернув лица в сторону куполов лавры, хорошо видных сквозь заросли, при этом они делали руками странные жесты и то и дело кланялись.
        «Эге. Да они… Молятся! - догадался Антон, ему стало так паршиво, что захотелось прыгнуть в воду с камнем в руках, чтоб сразу и наверняка. - Докатились, приехали. Молот вообще красава - то по борделям шныряет, то поклоны кладет. Хорош святоша».
        Но пути назад не было.
        «Калипсо» спустили на воду, и та тут же закачалась, словно танцуя нервный, дикий танец. Река даже тут, у самого берега, играла ей, как хотела. Икая от ужаса, проклиная тот день, когда он связался с Молотом, Антон с грехом пополам забрался на свое место. За ним в лодку залезли матерящиеся грузчики. Сталкеры Псарев и Суховей взялись за весла. Молотов устроился на корме у руля. Лодка тронулась.
        Минут десять Антон сидел, вцепившись руками в деревянное сиденье, крепко зажмурив глаза, и боялся пошевелиться. В лицо его, защищенное резиновой маской противогаза, хлестал ледяной ветер. Хлипкая конструкция, несшая их через реку, тряслась и шаталась, точно под ней ежеминутно разверзались бездны ада. Шум, сопровождавший все это, был тоже адским. В придачу ко всему Краснобай чувствовал, как об подошвы его сапог бьются крохотные волны. «Калипсо» начинало заливать.
        Однако время шло, а ничего страшного как будто не происходило. Постепенно любопытство одержало верх над страхом, и Антон осторожно приоткрыл один глаз.
        Сначала он ничего не увидел. Окуляры противогаза покрывали капли воды.
        «Дождь, что ли? Вроде нет. А, это же брызги. Просто брызги», - догадался купец, смахнул капли и с радостью и удивлением понял, что все нормально. Лодка преодолела середину реки и неслась к правому берегу, с каждой секундой сокращая расстояние.
        Скрипели уключины. Пёс и Суховей налегали на весла. Рядом с Антоном сидели караванщики, продрогшие, притихшие. Бунтовать они вроде бы не собирались. Волны били в борта лодки, но перехлестывали редко. Пока купец не открыл глаза, ему казалось, что в лодке уже плещется своя Нева. Посмотрев теперь под ноги, Антон обнаружил, что воды там не так уж много. Дальний берег реки, застроенный заводами и высотными жилыми зданиями, быстро приближался. А еще сквозь туман все яснее и яснее проступали обломки огромного моста, некогда соединявшего два берега.
        Именно туда, к сохранившемуся пролету моста Александра Невского, и вел свое суденышко Молот.
        «Ну, кажется, все получилось», - подумал Антон Казимирович, вылезая из лодки следом за грузчиками. Сталкер - то ли Пёс, то ли Суховей, в противогазах они казались близнецами-братьями - протянул купцу руку и прогудел:
        - Добро пожаловать на правый берег.
        - Спасибо! - произнес Краснобай, усилием воли уняв сотрясающий все тело озноб. - Это было круто…
        - Да ладно вам, обычная работа, - пожал плечами сталкер. - И не спешите радоваться, нам еще до метро топать.
        Им продолжало везти и здесь. Отряд благополучно добрался до привычных глазу любого, кто хоть раз бывал в городе, павильонов метро, расположенных с разных сторон широкого проспекта. К удивлению Краснобая, Молот повел отряд дальше.
        - А это разве не метро? - остановил Антон Бориса, указывая на изящную литеру «М» и надпись: «Новочеркасская».
        - Тут у них входа нет, - объяснил сталкер. - Слишком близко к берегу. И к Империи. Попасть в Оккервиль можно только через Ладожскую.
        Отряд двинулся дальше. Челноки, пребывавшие первое время после высадки в приподнятом настроении, начинали уставать. Краснобай и сам выдыхался. Сталкеры чуть заметно нервничали. По их поведению купец понял: начинаются опасные места, населенные хищниками.
        Стоило им отойти на порядочное расстояние от Новочеркасской, как удача отвернулась от Молота.
        Раздался топот. Он стремительно приближался, нарастал. Скоро уши людей уловили странные звуки, похожие на хрюканье. К отряду кто-то приближался, и этих «кого-то» было много. Очень много. Сталкеры остановились, вскинули оружие. Челноки сложили на землю рюкзаки и достали пистолеты. Антон взялся за дробовик «Рысь»[15 - РМО-93 «Рысь» (Ружье Магазинное Охотничье 1993 года). Гражданский вариант РМБ-93. Разработано ЦКИБ СОО.], которым заботливо снабдил его перед выходом Зубов.
        Не успел отряд приготовиться к бою, как враг показался из-за поворота.
        - Твою мать! - зарычал Молот.
        - Едрена вошь! - отозвался Игнат, вскидывая АКС.
        - Ни хрена себе… - выдохнул Антон, сглотнув. Руки, сжимавшие ружье, затряслись.
        Взметая клубы пыли, оглашая окрестности топотом и хрюканьем, к ним неслось стадо маленьких, приземистых свиней. Из их пастей на покрытых жутковатыми наростами мордах торчали огромные серповидные клыки. Короткие кривые ноги, придававшие копытным забавный вид, несли мускулистые тела на удивление быстро. Сомнений не оставалось: стадо несется именно сюда. К людям.
        Автоматы ударили дружно. Трое хряков, вырвавшиеся вперед, с оглушительным визгом рухнули на асфальт. Оправившись от первого шока, открыли огонь и челноки. Антон Казимирович, хоть стрелком он был паршивым, тоже зацепил картечью нескольких мутантов. Тут даже целиться не приходилось - наводи дробовик на свиней да жми на спуск. Заряд обязательно попадал в цель, так плотно бежали копытные мутанты.
        Сначала казалось, ураган свинца просто сметет стадо, не дав тварям даже приблизиться к отряду. Однако те хряки, которых накрыл самый мощный залп, были молодняком. Пушечным мясом. За ними следовали монстры в два, в три раза больше - настоящие вепри. А огонь как раз стал ослабевать. Антон опустошил дробовик и потратил кучу времени на то, чтобы снарядить «Рысь» новыми зарядами. Руки его дрожали, пальцы плясали, мешая сосредоточиться. Антон никогда даже не подозревал, что в ходе реального боя все происходит так быстро. Отвлеклись на перезарядку и челноки.
        Один из кабанов, самый крупный, самый свирепый, воспользовавшись паузой, пошел на пролом и прорвался сквозь огонь. Налетел на зазевавшегося ходока по имени Гаврила и поддел парня своими жуткими бивнями.
        Ни ОЗК, ни теплая одежда под ним не смогли спасти Гаврилу. Из рваной раны фонтаном хлынула кровь. Дико крича, корчась в конвульсиях, судорожно пытаясь затолкать обратно внутренности, парень забился на асфальте, но быстро затих. Рядом с ним рухнул, получив в бок два заряда картечи от Краснобая, и сам мутант.
        С удвоенной силой заработали автоматы.
        Но атака не ослабевала. Вепри-убийцы падали под огнем сталкеров, но из развалин появлялись новые и новые. Караванщики, отстреляв запасные магазины, прекратили огонь. Антон, уложив дробью еще пяток мутантов, полез за своими зарядами и похолодел от ужаса. Оставалось всего шесть боеприпасов.
        - Патроны на исходе! - закричал Псарев.
        - У меня тоже! - подал голос Суховей.
        - Подпускаем поближе и бьем в упор! - заревел Борис. Зычный голос сталкера дрогнул - у него тоже кончались заряды.
        А натиск чудовищ не ослабевал. Словно чувствуя скорую победу, хряки захрюкали громче, с упоением, с торжеством.
        «Это конец», - понял Антон Казимирович, выронил опустошенный дробовик, рухнул на землю и закрыл глаза, приготовившись распрощаться с жизнью.
        И тут рядом раздался чудовищный взрыв.
        Уши Антона Казимировича мгновенно заложило.
        Оглушенный, растерянный, обхватив руками пульсирующую голову, он поспешно открыл глаза.
        На асфальте темнело и дымилось пятно, оставленное разрывом. Трое кабанов лежали, разорванные на части. Остальные прекратили атаку, заметались, пытаясь понять, что случилось. Не понимали этого и люди - сталкеры опустили оружие и растерянно крутили головами.
        В самой гуще стада грянул еще один взрыв, и четыре здоровенных вепря забились на земле. Двое потрусили вспять, волоча за собой выпавшие кишки.
        Только теперь Антон понял, что случилось.
        К ним на помощь пришли сталкеры Оккервиля.
        Поливая хрюкающих монстров шквалом свинца, рассеивая стадо гранатами, со стороны вокзала шли в атаку три фигуры в противогазах и ОЗК.
        Двое вели огонь из автоматов, один из ружья.
        Пули пробивали шкуры кабанов, вырывали огромные куски плоти, перебивали им лапы. И вепри, напуганные новым врагом, не устояли. Испуганно хрюкая, стадо пустилось наутек.
        Тридцать с лишним трупов остались лежать посреди проспекта.
        - Вот это да… - только и смог прохрипеть Антон Казимирович.
        Он привстал на четвереньки, потом кое-как выпрямился. Деревянными руками попытался подобрать «Рысь». С третьей попытки ему это удалось.
        - Целы? - поинтересовался мужик, вооруженный ружьем, останавливаясь около Антона.
        Язык не слушался, ничего, кроме сдавленного стона Краснобай так и не смог издать. Но все же нашел в себе силы показать сталкеру большой палец.
        К Молотову подошел невысокий мужчина с автоматом и офицерскими знаками отличия на одежде. Именно он, ведя огонь из подствольного гранатомета, нанес самый страшный урон кабанам и переломил исход схватки.
        - Молот, ты? Здарова! - протянул руку солдат Оккервиля.
        - Здарова, мужики! Не знаю, как отблагодарить. Спасли…
        Офицер лишь отмахнулся. Он быстро осмотрел место сражения, отдал приказы своим людям. Объединенный отряд перегруппировался. Рюкзак Гаврилы безропотно взвалил на плечи сталкер с ружьем. Пёс и Суховей понесли окровавленный труп ходока. И они тронулись дальше.
        Борис Андреевич и два оккера прикрывали движение. Они крутились, точно стрелки компаса, высматривая опасность, готовые каждую секунду открыть огонь. Но вокруг царила мертвая тишина. Ни единого движения не наблюдалось среди руин. Жуткие хряки, видимо, распугали в округе прочую живность.
        - Устал, Антон? - обратился к Краснобаю Молот, старавшийся не спускать глаз с купца. - Ничего. Вон то серое здание - метро. Чуть-чуть осталось.
        Не прошло и пяти минут, как мощная металлическая дверь захлопнулась за ними.
        Антон оказался, наконец, в безопасности.
        В полном изнеможении он рухнул на пол, чуть не отбив копчик, и прошептал:
        - Фух. Обратно не пойду, хрена лысого… Лучше тут жить останусь.
        Глава 6
        Простые истины
        Екатерина Андреевна Соколова, дежурный врач, которой ассистировала Лена, называла себя «тыжврач».
        Долгое время Лена не понимала смысла этого прозвища, произнося которое, доктор каждый раз невесело усмехалась. Потом другой работник больницы объяснил девушке, что «тыжврач» - это как бы специалист широкого профиля.
        Екатерина Андреевна, полноватая, очень строгая, даже суровая на вид, но добрая женщина, разменявшая пятый десяток, принимала всех пациентов. Не имело значения, с насморком они приходили или с мигренью. Доктора дежурили в единственном кабинете по очереди. Отказывать человеку, выставлять его за дверь полковник категорически запретил.
        До того, как три станции объединились в союз, а «Проспект», Ладожская и Новочеркасская выживали по отдельности, медицинская помощь была минимальной. Естественно, население косили болезни, умирали дети, из-за травм выбывали из строя люди, которые могли бы еще работать, служить, приносить пользу… Эту и смежные проблемы никто не решал. С появлением Альянса ситуация изменилась.
        - Прошли годы, когда если ходишь и дышишь, значит - здоров! - заявил докторам полковник Бодров, когда те попытались оспорить новый закон. - Здоровое население - главное условие выживания общины и победы в возможной войне. Про веганскую угрозу забыли, да? Кого я в атаку пошлю против легионов Империи? Кто вкалывать будет на фермах и в мастерских? А? Людей на наших станциях мало осталось. По вашей, кстати, вине. Что, не правда?
        - Народ здоров должен быть. Точка, - добавил Василий Стасов. - Все, что надо, требуйте. Доставим.
        - А если к проктологу принесут сердечника? - задал вопрос один из врачей. - Что тогда делать?
        Несколько человек улыбнулись. Полковник, имевший рост под два метра, поднялся со стула, сурово сдвинул брови, и смешки мгновенно стихли.
        - А мы, господин юморист, для чего организуем обмен опытом? - заговорил Дмитрий Александрович ледяным тоном. - Классных врачей с Площади Ленина пригласили, уговорили к черту на рога тащиться. Зачем? Потому что патроны девать некуда? На «Площади» как-то смогли нормальную медицинскую работу наладить, а мы, значит, лохи? Будем ждать, когда нас Веган тепленькими возьмет? А?
        Спорить с Бодровым и Стасовым никто больше не осмелился. Врачи в полном молчании разошлись.
        Постепенно дело стало налаживаться.
        Начав работать с тетей Катей (так называли доктора постоянные пациенты), Лена сначала пришла в ужас. Ей казалось просто немыслимым, как можно в начале рабочего дня слушать старенькую бабушку, каждый раз заводящую одну и ту же шарманку про больные ноги, пять минут спустя консультировать барышню, страдающую молочницей, а потом с таким же вниманием выслушивать хмурого мужика, замученного геморроем.
        Потом появилось раздражение, которое Лена едва способна была обуздывать. Особенно злили ее старушки, превратившие больницу в своеобразный клуб.
        - Сплетничать можно и в другом месте! - шикнула она однажды на галдящих бабушек. Они занимали скамейку, установленную у дверей медпункта. Это место называлось «зоной ожидания». Остальные пациенты часто дожидались приема стоя.
        Клавдия Родионовна встала и ушла с гордым видом, бросив через плечо:
        - А еще медсестра. Хамье.
        После этого случая она стала воспринимать Рысеву как личного врага.
        Ксения Петровна, любившая Лену, грустно вздохнула, и промолвила:
        - Нет такого места, милая…
        Врач Соколова строго отчитала Лену за эту вспышку гнева. Девушка сидела, вжав голову в плечи, не решаясь вымолвить ни слова.
        - Что за разговоры, Рысева? Чего ты этим добилась? - наседала доктор на помощницу. - Не понимаешь, почему они тут сидят? Не со следствием бороться надо, а с причиной. А если причина - возраст, то и бороться нет смысла. Надо просто смириться, Рысева, - добавила тетя Катя уже спокойнее. - Просто смириться. И не обращать внимания на некоторые вещи.
        - Знаете, мне то же самое папа говорил, - отвечала чуть слышно Лена, видя, что гроза миновала. - Я думала, смиренные люди - это слабаки, на которых ездить можно. А выходит, чтобы быть смиренным, нужна огромная сила…
        - Твой отец - очень мудрый человек, - кивнула с улыбкой тетя Катя. - Запомни его слова.
        Лена урок, который преподали ей отец и доктор Соколова, запомнила навсегда. Она больше не давала воли своему гневу. И постепенно на смену злости пришла… жалость.
        Рысева жалела всех. Жалела Екатерину Андреевну и других докто-ров, работавших на износ. Жалела старушек, таскавшихся в госпиталь, как на работу, в одно и то же время с одними и теми же жалобами. Мужиков с простатой, дам в климаксе, детей с больными животами… И немного себя. Лена затруднялась сказать, чего именно ждала она, решая стать медиком, но явно не этого.
        А через год после того, как Лена с головой окунулась в жизнь медиков, исчезла и жалость. На смену ей пришла привычка. «Привычка - вторая натура, стерпится - слюбится», - говорили люди. И Лена на своей шкуре убедилась: да, это так.
        Друг семьи Рысевых, школьный учитель, игравший на гитаре, сочинил песню про свою работу. Там были такие строчки: «Казалось, школа для меня не больше, чем привычка. А оказалось, что она, не меньше, чем судьба»[16 - Из песни Сергея Леонидовича Штильмана «Казалось, школа…».]. Шагая в первый раз после долгого перерыва на работу, в кабинет тети Кати, Лена напевала про себя эти строчки.
        «Это не только про школу можно спеть, - размышляла она. - Про любую работу. Про больницу - уж точно».
        Привычка принципиально ничего не поменяла в жизни Лены: темные круги под глазами никуда не делись, на работу она по-прежнему ходила без особой радости. Но и страдать перестала.
        Екатерина Андреевна не стала расспрашивать девушку, вышедшую с больничного, о подробностях ее первой охоты, за что Лена была ей очень благодарна. Охота осталась в прошлом. Жуткие воспоминания отошли на второй план. Лена с головой погрузилась в работу.
        Первыми, к самому началу приема, явились Маша Попова, ровесница Рысевой, недавно вышедшая замуж, и забавный карапуз, учившийся в школе. Его звали Вова, но одноклассники дразнили мальчика «Фофа» из-за дефекта дикции. Мальчик сносил насмешки стоически.
        - Лен, займись ребенком, - распорядилась Екатерина Андреевна. - Заходи, Попова. Садись. Что случилось?
        Врач Соколова знала всех жителей станции и в лицо, и по имени.
        Вова вошел следом за Машей. На лице мальчугана застыло страдальческое выражение. За то время, что он шел через кабинет и садился на стул, Вова икнул два раза. И оба раза чуть не заплакал.
        - Давно это у тебя? - спросила Лена.
        - Фторой день, - шмыгнул носом Вова; бедный ребенок не только заикался, но и шепелявил сильнее, чем обычно, и понять его было нелегко. - Тетя Лена, я больфе не могу. Ик. На меня фсе ругаются. Говорят, фто я… Ик. Мефаю. А я фто?! «Попей фодички» - гофорят. А не помогает!
        - Совсем не помогает? - уточнила девушка.
        - Опять нафинается, - понурился мальчик. - И фсе снофа ругаются. Ик.
        - А если дыхание задержать? - Лена тоже иногда икала, и этот способ отлично помогал справиться с неприятностью.
        - Пробофал, - чуть не заплакал ребенок. - Не помогает. Ик. Андрюхе помогает. Мне не помогает. Ик.
        - Приступы больше суток - это серьезно, - заметила Лена, озабоченно барабаня пальцами по столу. - Значит так, я знаю, как быстро остановить икоту. Есть один вариант. Бу! - тут она резко вскочила и топнула ногой.
        Ребенок от неожиданности вскрикнул. Маша Попова едва не упала со стула.
        - Рысева, ты больная?! - закричала она.
        Врач Соколова нахмурилась. Она решила, что у Лены из-за перенесенного во время охоты потрясения начали шалить нервы или что та решила так пошутить. Но Екатерина Андреевна не успела открыть рот, чтобы отчитать медсестру, когда заметила чудесную перемену, произошедшую с Вовой - он больше не икал.
        Гримаса испуга быстро сошла с детского личика, ему на смену пришла блаженная улыбка. Губы шептали слова благодарности…
        - Хорошая идея, Лен. Молодец, - улыбнулась тетя Катя, одобрительно качая головой. - А тебе, Попова, это тоже сигнал, кстати. С нервами совсем беда. Пожалуйста, продолжай…
        Маша что-то с жаром, активно жестикулируя, рассказывала Екатерине Андреевне, но Лена не слышала ее слов. Она полностью сосредоточилась на мальчике, своем, личном пациенте. Все остальное для нее сейчас не имело значения, не существовало.
        - Расскажи маме про этот способ, - Лена уселась обратно на стул и продолжала невозмутимо наставлять мальчика. - Главное - напугать неожиданно. Есть еще такой вариант. Наливаешь воду в чашку. Не в стакан, он высокий, именно в чашку. Если нет чашек в доме, возьмите у кого-нибудь. Встаешь, выгибаешься, руки отводишь за спину… Ах, пробовал? Хорошо. Но лечить надо не следствие, а причину. Поэтому, Вов, послушай меня.
        С этими словами она придвинулась ближе. Взяла Вову за руку, посмотрела замученному икотой и насмешками ребенку прямо в глаза.
        - У тебя, мой друг, серьезные проблемы. Икота - это верхушка айсберга. В школе айсберги проходили?
        Вова старательно закивал, хотел что-то сказать, но Лена жестом приказал ему молчать.
        - Но речь не о школе. Икота, дорогой мой, не бывает у тех, у кого все в порядке с животом, - она похлопала его по пузу. - Понятно? Живот в твоем случае страдает из-за печени. Печень работает неправильно у тех, кто нервничает. А ты нервничаешь. И я догадываюсь, почему.
        - Потому фто я смефно говорю, - тяжко вздохнул Вова.
        - Именно. Фефект фикции - штука серьезная и лечится плохо. Я бы тебя с радостью направила к логопеду… Если бы он у нас был. Однако выход есть. Анекдот тебе расскажу сейчас. Жил один мальчик, который смешно говорил, так смешно, что просто ни слова не мог сказать без ошибок. И над ним все смеялись. А потом он пошел… Как думаешь, куда? На бокс. И больше никто никогда над ним не смеялся.
        Вова расплылся в улыбке. Забавная история ему понравилась.
        - Это про тебя, мой дорогой, - продолжала Лена строго. Она больше не улыбалась, не шутила. Она выпустила руку мальчика и смотрела на него так же, как на Митю Самохвалова, когда тот отказывался от ее помощи.
        - Ты, я вижу, мальчик слабый, предпочитаешь терпеть насмешки, думаешь, это все ерунда. Не ерунда. Все равно страдаешь. Отсюда и икота твоя. Поэтому, - Лена пододвинула к себе листок бумаги и карандаш, - вот тебе записка. К Самсону. Тут я написала, когда он бывает в тренажерном зале. Покажешь ему эту бумажку, и он с тобой позанимается. Ты все понял?
        Вова несколько раз хлопнул ресницами. Он не мог поверить, что все это произошло на самом деле. Что ему помогли. По-настоящему помогли. Что проблему, которую не могла или не хотела решить его мама, в считаные минуты решила почти не знакомая девушка в белом халате. На его лице сменяли друг друга радость, удивление, беспокойство. Видимо, Вова понимал, что с этой минуты жизнь его серьезно изменится. Это и радовало его, и немного пугало, как пугают детей любые перемены.
        - Со мной? Грифа Самсоноф? - не мог поверить Вова. - И я стану таким фе сильным?
        - Не исключено, - улыбнулась Лена. - Но одно я тебе обещаю - смеяться сразу станут меньше. Ну, удачи.
        И она проводила Вову до дверей. Почти сразу ушла, слегка всхлипывая, и Маша Попова.
        Минуту врач и медсестра сидели молча.
        Екатерина Андреевна откинулась на спинку кресла и прикрыла глаза. Лена тихо сидела рядом, смотрела с благоговением на пожилую женщину, ставшую для нее за последние годы не только наставницей, но и второй матерью…
        - Что там у Машки? - осторожно спросила Лена, увидев, что тетя Катя открыла глаза.
        - Забеременела. А рожать боится. Дескать, живем в конуре, какие тут дети.
        «Как похоже на меня», - подумала девушка, но промолчала.
        - Пикнула, представляешь, про аборт. Но я ее мигом на место поставила. Полковник врачу, который на это согласится, самому аборт сделает. Штык-ножом. Без наркоза. То, что боится, это нормально, глупостей бы не наделала.
        Завести разговор с наставницей на тему будущих родов, которые пугали и ее саму, Лена собиралась давно, но снова не решилась. Вместо этого она спросила:
        - Я все правильно сделала? Ну, с этим мальчиком. Может, зря я столько времени потратила на какую-то икоту?
        Врач Соколова поправила густые седые волосы. Помолчала. Потом устремила на помощницу пристальный, цепкий взгляд.
        - Сама как думаешь?
        Лена подумала и кивнула. Если и можно было еще что-то сделать для затюканного насмешками Вовы, то Лена не видела этих вариантов.
        - Вот и не спрашивай, - сухо произнесла Екатерина Андреевна. - Учись быть самостоятельной.
        - А можно… Можно еще вопрос вам задать? - обратилась Лена к Екатерине Андреевне, видя, что та уже собирается вызвать следующего пациента.
        - Конечно.
        - Что главное в нашей работе? Как вы считаете?
        - Главное, - врач задумалась на миг, нахмурив густые седые брови. - Главное… Видеть человека, а не галочку в отчете. Всегда помнить, что перед тобой - человек. Не просто руки, ноги, голова, а целый мир. Божье творение. А значит лечить его кое-как… Это не просто нехорошо - это такой грех, который не смоешь. Раньше этому бумажная работа мешала, будь она неладна. Но то раньше.
        - Раньше и техника была, и медикаменты, - осторожно возразила на это Лена. - А сейчас у нас всего дефицит…
        - Кто ж спорит-то, - вздохнула пожилая женщина, - но знаешь, Рысева… Знаешь, Лен… Я вот только после Катастрофы поняла, ради чего, во имя чего я работаю. Раньше умом понимала, а сердцем нет. А как грянула Последняя Война, как прошли через мои руки сотни умирающих… Что-то в душе переломилось. Что-то изменилось… И полковника я поддержала сразу. Можно оправдываться, а можно взять и совершить невозможное. И не один раз. Каждый день совершать на работе невозможное, пока подвиг не войдет в привычку. Со временем, надеюсь, ты тоже это поймешь. Следующий! - громко крикнула Екатерина Андреевна.
        Новый пациент, молодой парень, поранивший руку, уже сидел на кушетке, а Лена все повторяла про себя слова из песни, которую напевала утром: «Дай бог, чтобы хватило сил, терпения и света. Борьба за детские сердца - нелегкая борьба, - и задумчиво комментировала про себя: - Да. За детские сердца. И желудки. И нервы…»

* * *
        Дима Самохвалов много раз слышал выражение «проснуться знаменитым». Оно всегда казалось ему наигранным, слегка лживым. Дима был уверен, что слава, почет, уважение могут быть только плодом долгой, кропотливой работы, и в один момент обрушиться не могут.
        И вот, не успев вернуться в метро после вылазки, бывший Митя, изнуренный, едва держащийся на ногах, почувствовал на своей шкуре, каково это - стать знаменитостью. Его тошнило, пот катился с молодого человека градом, голова раскалывалась. «Спать!» - вот единственное, чего желал в эти минуты Самохвалов. Застеленная кровать представала перед ним, окруженная волшебным ореолом, точно филиал рая на земле… Он бы все восторги и аплодисменты, не задумываясь, отдал в обмен на возможность просто остаться одному. Но вместо этого Диме пришлось битый час отвечать на вопросы полковника Бодрова. Чтобы иметь полную картину события, Дмитрий Александрович расспрашивал всех сталкеров по отдельности.
        - Значит, говоришь, это были кабаны? - хмуро цедил полковник, прохаживаясь из одного угла комнаты в другой.
        - Не совсем, - отвечал, подумав, Дима. Он видел изображения диких лесных свиней на уроке биологии. Эти твари на кабанов, конечно, походили, но и отличия имелись.
        - Свиньи? - продолжал допытываться Дмитрий Александрович.
        - Не совсем.
        - М-мать. Тогда кто, кто это был? - наседал на него командир.
        - Не знаю, - бормотал в растерянности юноша. - Мы такое в школе не проходили.
        - Это мы не проходили, это нам не задавали… Вспоминай, Митька… Димка, вспоминай. Я уже разговаривал с этим, как его. Краснотрёпом. Он околесицу какую-то несет, двух слов связать не может. Ты-то парень нормальный. Ну?
        Самохвалов честно попытался воскресить в памяти сцену битвы, и его чуть не вырвало прямо на стол командира. Он вспомнил, как стоял в луже крови, посреди широкой улицы, заваленной, насколько хватало глаз, трупами клыкастых чудовищ. Трупы были везде, лежали по одному и кучами. Там виднелась оторванная взрывом голова, тут - нога. На глазах Димы сталкеры из Большого метро подняли с земли тело своего товарища. Вместо живота у бедняги зияла ужасающая рана. На лице, с которого парень успел сорвать противогаз, застыла гримаса невыносимой муки. Мертвая тишина царила над руинами…
        - Ладно, - смилостивился полковник, видя, что Диме совсем плохо. - Свободен. Рысева позови.
        Но и на этом мучения Самохвалова не кончились.
        Полчаса спустя он, на глазах у сотни людей, запрудивших всю Ладожскую, отстоял церемонию вручения знака отличия охотника. Вместо красной он получил ленту какого-то неопределенного цвета. Видимо, кончилась красная материя. Но цвет не имел значения - некоторые ребята, успешно сдавшие экзамен, щеголяли лентами в горошек…
        Солдаты самообороны, бравые плечистые мужики, на которых Дима-Митя раньше не мог смотреть без робости, дружно хлопали ему, улыбались, встречаясь взглядом, кивали, словно своему. Даже сталкеры подходили, чтобы поздравить.
        «Знали бы вы, какой я на самом деле лох, руки бы не подали», - вздыхал в глубине души Дима, вяло салютуя офицерам.
        Потом ему пришлось идти пешком до родной станции и там, едва открыв люк туннельной перегородки, снова отбиваться от поздравлений.
        Как мечтал он много-много лет об этом дне! Как часто во время бессонных ночей воображал он себя, овеянного славой, чеканящего шаг по плитам родного «Проспекта». Представлял себе радость и гордость на лицах родителей, уважение в глазах тех, кто еще недавно дразнили его «Самосвалом», восторг красивых девушек…
        И вот все это сбылось.
        Всё.
        Кроме одного. Сам Дима готов был сорвать с головы почетный головной убор охотника, и растоптать его с криком: «Заткнитесь! Хватит! Я этого всего не заслужил!». Но усталость помешала ему сделать это.
        Едва соображая, что происходит вокруг, он пожал руку Грише Самсонову, который сиял, точно начищенный поднос. Принял поцелуй в щеку от визжащей от восторга Лены Рысевой. Проглотил кусок мяса, приготовленного мамой по случаю семейного праздника.
        После этого Дима с блаженной улыбкой рухнул на кровать.
        И проспал почти сутки.
        Но стоило Самохвалову открыть, наконец, глаза, как он снова увидел Лену. Она сидела на стуле у изголовья, одетая, как обычно, в тельняшку и армейские брюки, терпеливо ожидая, когда он проснется.
        Дима сглотнул.
        Испытание медными трубами продолжалось.
        - Доброе утро, Димка! Доброе утро, дружище! Ты, наверное, мировой рекорд по длительности сна установил, - затараторила Лена, увидев, что Самохвалов открыл один глаз и внимательно смотрит на нее.
        Судя по всему, долгое молчание утомило девушку. Она говорила минут пять, не умолкая. Рассказала Диме, как они волновались, ожидая его возвращения. Как с Ладожской позвонили и сообщили, что отряд вернулся с гостями. Как сам герой дня вошел на «Проспект», и какой фурор он произвел. Как она им гордится и тому подобное. Дима слова вставить не мог. Но когда Лена устала и на миг замолкла, Дима вытащил из-под подушки ленту и швырнул на пол, под ноги Лене.
        - На, растопчи, - буркнул он и отвернулся.
        Лена застыла с приоткрытым ртом. Она часто-часто заморгала. Потом осторожно приподняла кусок ткани, разгладила, положила на колени.
        Долго не решалась девушка возобновить разговор. Потом осторожно встала, присела на край кровати.
        - Дим. Ди-им! Ты чего? - пыталась Лена привлечь внимание юноши, но он не смотрел на нее. - Ну, ты чего, а? Тебя мой отец похвалил. Тебя сам полковник наградил. Все метро тобой гордится. А ты…
        - Не называй меня «Димой», - глухо отозвался Самохвалов, - Митя я. Слабак я. Бестолковый и тупой. Таким вырос, таким и останусь. Ты зря гордишься мной. Иди, Лен. Иди к Грише. Счастья вам.
        Лена глазам и ушам своим не верила. Она просто поверить не могла, что все это происходит на самом деле. Внутренний голос подсказывал ей, что лучше пока удалиться, дать другу оправиться от шока, собраться с силами и мыслями. Лена встала и взялась за ручку двери. Но потом, подумав, села опять.
        - Может, расскажешь, что случилось? Дим? Ну, хорошо. Мить. Что там произошло?
        - А твой батя что рассказал? - пробурчал молодой человек, не поворачиваясь, уткнувшись лицом в подушку.
        - Ну… Сказал, что вы не успели дойти до эстакады, услышали со стороны реки канонаду. Он принял решение сходить посмотреть, что там творится. Увидели группу Молота, на них какие-то твари напали. Открыли огонь. Он говорил, что ты держался молодцом, не дрогнул, не испугался, держал высокий темп стрельбы. Потом помог вещи купца, Краснобая, в метро спускать… То же самое и лейтенант Ларионов говорит. Что, не правда?
        - Высокий темп стрельбы? - Самохвалов невесело рассмеялся. - Высокий? Темп? Вот, значит, что он увидел. Видимо, твой отец ослеп. Или был так увлечен схваткой, что на меня вообще не смотрел. Иначе знал бы, что я за пару минут извел туеву хучу патронов. И все их я выпустил в молоко. Ты слышишь? В молоко! Мне, первому и, наверное, последнему выдали для первой охоты не однозарядное, а шестизарядное ружье. Видимо, чтобы хоть какие-то шансы были…
        - «Бекас»[17 - «Бекас-12» - гладкоствольное помповое ружье, производится заводом «Молот». Имеет трубчатый магазин на шесть патронов.], - догадалась Лена.
        - Тебе виднее. Я в этом ни бум-бум. Эти свиньи метались, как мухи над говном. Я вообще прицелиться не мог! Бил наобум. Потом опять набивал ружье и снова лупил, как сумасшедший. И все выстрелы, ты слышишь? Все до единого были в сраную пу-сто-ту! - юноша сорвался на крик. - Хорош сталкер! Хорош охотник!
        - Только с одним я согласен, - Дима слегка успокоился, больше не кричал, но настроение у него по-прежнему было похоронное. - Про рюкзак, который я в метро пер. Вот это и есть мой максимум. Вот что я реально могу.
        Наступила тишина.
        Дима лежал на кровати, натянув на себя одеяло.
        Лена сидела рядом, судорожно подбирая слова, чтобы успокоить его.
        За стеной, откуда еще недавно раздавался звон посуды - Ольга Самохвалова готовила сыну и его подруге обед - тоже не доносилось ни звука. Мама Димы, без сомнения, услышала крики сына. Ручка двери повернулась, но сразу же вернулась в исходное положение - войти в спальню мать не решилась.
        - Дим. Димка, - снова заговорила Лена, пододвинувшись ближе и взяв парня за руку, - я тебя поняла. Честное слово, я все поняла. А теперь послушай ты меня. Не перебивай, ладно?
        Дима издал неопределенный звук.
        - Мой отец во время боя контролирует каждый чих своих бойцов. Он все видел, поверь.
        Самохвалов тихо застонал.
        - И Ларионов все видел, за это я ручаюсь, - продолжала Лена. - А теперь вспомни мои первые слова. Они говорят, что ты не струсил. Что, лгут? Нет. Ты не струсил! Ты не бросил ружье и не убежал. Так? Ты сражался, Дима. Ты сражался! Ты видел, что не можешь попасть, но продолжал стрелять. Спорить будешь?
        - О да. Большое достижение, - отозвался Дима, не вылезая из-под одеяла.
        - Да! Да, достижение! - воскликнула Лена, вскакивая на ноги.
        Лицо ее пылало. Крупные капли пота скатывались по лбу. Тельняшка взмокла. Грудь тяжело вздымалась.
        Дима откинул одеяло. Посмотрел на девушку. Слегка опешил, даже рот приоткрыл. Сонное, апатичное состояние, в котором он пребывал, рассеялось, как дым.
        - Что ты должен был сделать там, наверху? - заговорила Лена, заставив Самохвалова сесть, положив другу руки на плечи и не сводя с него глаз. - Ну-ну, вспоминай. Ты должен был занять удобную позицию и уложить огнем в упор безобидного песика. Одного. Имея в запасе пять выстрелов. Зная, что тебя прикрывают два лучших стрелка общины. Вот к какой задаче мы тебя готовили. А где ты оказался? В настоящей мясорубке, Дима! В адовой бойне, после которой Серега Ларионов пришибленный ходит, ни с кем не говорит. Еще я беседовала с Молотовым. Он спокойно пересекает Неву, прикинь? Все метро боится к Неве близко подойти, а он по ней плавает! И знаешь, что он говорил? Что ему было страшно. Ему. Было. Страшно.
        Договорив, Лена взяла ленту, нашла на куртке Димы, в которой он и завалился спать, петельку и аккуратно повязала полоску ткани. Отстранилась. Полюбовалась результатом.
        - А тебе она идет, - заметила она, - честно скажу. И даже хорошо, что не красная. Красная - это что-то такое… революционное как будто. У тебя серая. Скромно так, по-военному. Кстати, - подмигнула Лена товарищу, - теперь многие девчонки захотят с тобой познакомиться. Если хочешь, научу тебя, как себя вести правильно при знакомстве.
        - Ты? Научишь меня? - Дима не поверил своим ушам.
        Молодой человек понял давно, что на любовь Лены рассчитывать ему не стоит, что бы он ни делал. Красавица, о которой он мечтал много лет, полюбила другого, и этот другой давал Диме сто очков форы, с какой стороны ни посмотри.
        Пока они тренировались, у Самохвалова затеплилась слабая надежда, что его успехи восхитят ее, заставят пересмотреть свое отношение. До охоты Лена и Дима много времени проводили вместе. Во время тренировок он украдкой любовался ею. Слышал тяжелое дыхание девушки, ощущал жар ее тела. Видел, как капли пота катятся по ее коже, как все сильнее и сильнее мокнет тельняшка. В такие минуты даже у него, юноши скромного, застенчивого, появлялись смелые мечты о Лене…
        Надеждам Димы не суждено было сбыться: Лену объявили невестой Гриши Самсонова. Он отступил, сдался, а с приближением дня экзамена и вовсе перестал думать о Лене. Но сегодня, осознав все, что с ним произошло, понял еще одну вещь: в лице Лены он приобрел друга. Верного, умного, сильного друга. Первого и единственного. И одного товарища - Гришу.
        Когда их тренировки только начинались, Самсонов здорово ревновал Лену. Один раз он устроил настоящую сцену ревности, и Рысевой пришлось задействовать весь запас красноречия для того, чтобы убедить возлюбленного в своей правоте.
        - Что?! Каждый день по два раза заниматься будете? - сжал он кулаки и стал надвигаться на девушку. - Я тебя хоть видеть буду с таким графиком?
        - Гриня. Гриня, Отелло хренов, а ну уймись, - двинулась навстречу Лена, тоже сжав кулаки, буравя жениха исподлобья тяжелым взглядом. - Повторяю в последний раз: если Митя выйдет на улицу и погибнет…
        - Почти наверняка, - хмыкнул Григорий.
        - Его кровь будет на мне. И на тебе.
        - Ты словами-то не бросайся, - Самсонов вынужден был отступить на шаг, но не сдавался. - Что такого, интересно, умеешь ты, чего не умеют крутые сталкеры?
        - Общаться с этим парнем. Да, пинать его тоже надо, и орать, и наказывать, но этого не достаточно. Подход к нему надо было найти. Я нашла.
        Гриша презрительно ухмыльнулся, буркнул: «Подход искать. Он что, девка?», но уже начал потихоньку остывать. Гнев улегся, обида улетучилась. Гриша понял, что как бы яростно он не сопротивлялся решению невесты, повлиять на него все равно не сможет.
        - Ладно. Потерплю, - вздохнул Гриша, прижимая к себе Лену, - разве ж с тобой поспоришь.
        - Какая есть, такая и есть, - отозвалась девушка.
        - Такую и люблю, - произнес Гриша, нежно касаясь губами ее щеки.
        Постепенно, видя, что Самохвалов никак его будущей семейной жизни не угрожает, жених Лены сменил гнев на милость. И в жизни Димы появился еще один близкий человек.
        - Да, научу. Но это в другой раз, - встала девушка, давая понять, что разговор окончен. - Я тебя загрузила, я вижу. Отдыхай, заслужил. А как будет время и желание - заходи. Ну, пока! - помахала рукой Лена и скрылась за дверью.
        Дима посидел, посидел, переваривая услышанное. Потом с аппетитом съел приготовленный матерью обед, поправил перед зеркалом ленту и вышел из дома.
        Он шагал по узкому проходу, отделявшему ряды жилых построек от поездов, застывших по бокам перрона. Путь быть не долгий, привычный, шагов сто в одну сторону. Если не спешить, то и больше.
        Вчера, вернувшись с охоты, он пронесся через станцию, как курьерский поезд, толком не успев ничего увидеть. Сегодня Дима впервые в жизни не спешил. Он был спокоен и уверен в себе.
        Многие молодые люди, вернувшись с поверхности, смотрели на товарищей надменно, вели себя вызывающе. Рассказывали бог весть что… «Звездуны хреновы», - коротко и емко называл таких Денис Воеводин.
        Часто оказывалось потом, что на улице зазнайки вели себя недостойно. Паниковали. Стреляли мимо. Доставляли проблемы инструкторам. Дима, будучи Митей Самосвалом, мечтал, что, вернувшись из города, он тоже отыграется на завистниках, будет смотреть на них с презрением. Но вышло иначе. Самохвалов проигнорировал все восторги и аплодисменты, небрежно отмахнулся от поздравлений. Чем вызвал уважение.
        - Да-а… А Митяй-то дельный пацан, - шептались бывшие недоброжелатели. - Не задирает нос, не понтуется. А ведь с самим Рысевым ходил.
        Сегодня все, кто много лет издевался над юношей, молча уступали ему дорогу. Руки не протягивали, не улыбались, не здоровались. Но Дима ни капли не расстраивался. Ничто не омрачало его торжества.
        Спокойно, без лишней суеты и расшаркиваний, подошел он к девушке по имени Соня Бойцова. Соня была груба. На станции девушку окрестили прозвищем «Хрен-Ли», за увлечение восточными приемами и фразу, который Соня сопровождала почти любую реплику. Волосы Бойцова стригла очень коротко, а иногда вообще ходила бритая налысо. Нос немного сбит на бок - результат победы на соревнованиях по борьбе. Зато Соня была стройна, полногруда и вообще собой недурна. Первое время, когда они сталкивались в зале, Бойцова только фыркала, глядя на Митю. Потом стала поглядывать с интересом.
        - У нее парень есть? - спросил однажды Дима у Гриши. Они отдыхали после изнурительной тренировки. Невдалеке молотила грушу Соня. Звуки ударов сопровождала приглушенная ругань.
        - У Хрен-Ли? Нет. Пугает она мужиков, слишком крутая. А на тебя, знаешь, она и сама не посмотрит.
        Дима кивнул, полностью признавая правоту Гриши. И все равно нет-нет, да подумывал о Соне. Он узнал о Хрен-Ли мало, но достаточно, чтобы понять, что ее грубость - скорее поза, маска, чем реальная сущность. Что победами на ринге Соня, круглая сирота да еще и «чужачка», попавшая сюда из Большого метро, компенсирует нехватку заботы, любви и внимания.
        До вылазки на улицу Дима не решался с ней заговорить. А сегодня, собрался с духом, подошел… И даже слегка опешил, когда Соня первая протянула ему руку.
        - А, Митяй идет. Привет, герой! - ухмыльнулась боевая девушка, крепко сжимая его ладонь. Дима рукопожатие выдержал, в лице не изменился, хотя было больно. Соня уважительно хмыкнула.
        - Поздравляю. Может, расскажешь, чё там было? Всякое пиз… Хм. Болтают про вашу охоту. С трудом верится.
        И они присели рядом на краю перрона, свесив вниз ноги. Это был самый край платформы, за кабиной поезда, в десятке метров от ворот в туннель. Соня сидела, задумчиво глядя то в потолок, то на рельсы, иногда бормотала: «Пипец», «Охренеть». Но чаще молчала и внимательно слушала. Дима говорил спокойно, не торопясь, не заостряя внимания на деталях, которые толком и не заметил из-за страха и усталости. Ничего не сочинял, не приукрашивал, свою роль не преувеличивал. Даже о том, что ни разу не попал, решил не умалчивать.
        - Не парься, - рассмеялась Соня. - Я тоже мазала. За меня всю работу Воеводин сделал.
        - Тебя тренировал Денис? - присвистнул Дима. Он отлично знал, каково это - быть учеником сталкера Воеводина.
        - О да. Ты продолжай давай, интересно, - и она придвинулась ближе.
        Ни Дима, ни Соня не заметили, что из-за угла крайней жилой хибарки за ними наблюдает Лена Рысева.
        Первое время она волновалась, боялась, что друг сразу наделает глупых ошибок. Потом, видя, что все отлично, успокоилась.
        Соню она терпеть не могла. Считала хулиганкой и дурой. Но все равно радовалась за Диму.
        «Если уж эта бой-баба к нему первая подошла, что уж про остальных говорить, - рассуждала Лена, стараясь загнать неприязнь к Бойцовой поглубже. - Не пропадет Димон».
        И, уходя домой, шепнула:
        - Будь счастлив, Дим. Будь счастлив, друг.
        Глава 7
        Если завтра война?
        Полковник Бодров привстал и оглядел всех, кто собрался на экстренное совещание.
        Компания была на редкость разношерстная. Слева направо сидели: Нина Ивановна Зайцева, школьная учительница биологии, Святослав Рысев и Иван Громов, далее Борис Молотов и у самой стены примостился на табуретке лейтенант Ларионов. Пожилая учительница чувствовала себя в таком обществе неуютно, на сталкеров и военных посматривала со смесью почтения и страха. Молотов тоже немного нервничал - никогда еще ему не доводилось присутствовать на таких судьбоносных заседаниях. Остальные казались спокойными, по крайней мере, внешне.
        Пора было начинать, но Дмитрий Александрович медлил, в последний раз что-то обдумывая, анализируя. Наконец он заговорил, и в комнате, где до этого слышался шепот, вздохи, поскрипывание половиц, воцарилась полная тишина.
        - Мы собрались здесь, друзья, чтобы принять решение, от которого зависит жизнь всей общины. Повторяю: жизнь всей общины. Поэтому я прошу вас отнестись ко всему, что будет сказано, предельно серьезно. Кое-что мне и самому кажется каким-то бредом, фарсом, безумием… Но такова реальность. И с ней надо считаться. Нина Ивановна, вам слово, - обратился полковник к учительнице, закончив короткое вступление.
        Учительница хотела встать, но мужчины дружно попросили ее не затрудняться. Видно было, что Нина Ивановна сильно волнуется, да и перенервничала. Утомлять ее сверх меры никто не хотел.
        - Господин полковник, господа офицеры, - слегка поклонилась женщина участникам совещания. - Я человек здравомыслящий. Реалист, можно сказать. Есть вещи, которых, как мне раньше казалось, быть не может. Просто потому, что не может! Никогда. Ни за что. Теперь… Теперь я просто не знаю, что думать и как быть.
        - Думать - наша задача, - вежливо перебил ее Дмитрий Александрович. - Вас я прошу лишь изложить факты.
        - Хорошо. Вы просили меня определить, к какому биологическому виду относятся звери, напавшие на господина Громова и его людей. И я сделала вывод, еще тогда, давно. Но промолчала. Не судите меня строго, я была уверена, что меня тут же упекут в лечебницу. Но теперь, после всего…
        Полковник снова хмыкнул, прося учительницу говорить покороче. И тогда та выпалила на одном дыхании:
        - Это росомахи, господа. Хищные звери из семейства куньих, обитавшие в прошлом на Кольском полуострове, в Карелии. А на вас, господин Молотов, напало стадо… Африканских бородавочников. Понимаю, звучит дико, но на обычных кабанов или диких свиней они не похожи! Откуда эти твари взялись на руинах Петербурга - простите, ответить я не смогу… Но все, что знаю об этих видах, расскажу.
        - Спасибо, Нина Ивановна, вы свободны, - отпустил полковник учительницу после того, как та закончила свое выступление.
        Пожилая женщина давно скрылась за дверью, а в комнате все еще царила гробовая тишина.
        Рысев был мрачен, как грозовая туча. Громов сосредоточенно теребил заусенец. Молот опустил голову на скрещенные руки, и сверлил взглядом пол. Ларионов застыл, точно изваяние. Нарушил тишину полковник.
        - Вы все слышали, мужики. Какие будут соображения? Князь? - он посмотрел на командира сталкеров.
        - Соображений нет, - отозвался Святослав Рысев. - Только одно наблюдение. Росомах я не видел, но дочь, Эд и Иван рассказали все очень подробно. Бородавочников сам завалил дюжину. Одна и та же тактика, Дим. Разве нет? Впереди идут мелкие особи. Принимают первый удар. За ними следуют основные силы. Я, конечно, не спец в зоологии, но ё-моё - не могут эти звери охотиться одинаково! Ну не могут. Хищники и копытные, а тактика одна? Бред!
        - Не забывай, - тихо добавил Громов, - что росомахи, эти шапки-ушанки ходячие, в наших лесах вполне могли где-то водиться. Но эти… Бо-ро-да-во-чни-ки… В Питере… Через двадцать лет после ядерной катастрофы. Бред какой-то. Не сами же они сюда притопали из Африки, мать ее. Кто-то помог. Подложил нам, так сказать, свиней. Понять бы, кто?..
        - Агрессия, вот что тут общее, - согласился полковник. - Необъяснимая ненависть к людям. И невероятное упорство. Ими словно управляли, честное слово.
        - А кто у нас управлять зверями умеет? - подал голос Молот, молчавший все это время.
        - Кто? - поднял глаза лейтенант Ларионов. - А то не ясно?
        - Мне не ясно. Кто? - подался вперед Громов.
        - Веганцы. Они это давно умеют и практикуют, - выдохнул, стукнув кулаком по столу, Дмитрий Бодров. - Я понял, откуда росомахи и бородавочники. Зоопарк, мужики. Зоопарк на Горьковской. После Катастрофы кто-то из питомцев сбежал, кто-то сдох, кто-то в клетках остался взаперти. Когда на «Ваське» был, мне один парень рассказывал про тигра, который сбежал из зоопарка. Его якобы в метро видели[18 - См. роман Шимуна Врочека «Метро 2033: Питер». Глава 1: «Тигр».]. Как пить дать, веганцы сумели туда прорваться, пока не все животные сдохли.
        - Но зачем им этот зверинец? - всплеснул руками Громов. - Зачем такие сложности? Что им, мутантов мало?! И где они их держали столько времени? И чем кормили?
        - Ну, это ты у них сам спроси, - усмехнулся полковник. - Наверное, эксперимент решили поставить. Перед войной надо ведь на ком-то опробовать.
        - А я вот вижу логику. Мутанты, наверное, и дрессировке хуже поддаются, чем нормальное зверье, и, что уж там, ловить их себе дороже, - заметил лейтенант Ларионов. - Значит, есть у нормальных животных преимущества. Поверхность ведь не только мутами заселена, встречаются и обычные зверьки, особенно в области. На войне все средства хороши, вот веганцы и решили попробовать… Почему нет.
        - Ты так рассуждаешь, Серега, как будто знаешь, что у них на уме, - усмехнулся полковник, но, увидев, как смутился лейтенант, перевел разговор на другую тему. - А в общем, плевать. Главное, не откуда у них этот зверинец, а чего дальше ждать от Империи. И кажется, я знаю чего…
        - Итак, - подвел итоги совещания полковник Бодров. - Война началась. Никто ее официально не объявлял, да и вряд ли они будут время тратить на такие глупости - просто оккупируют станции, и привет. Но только хрен им. Лейтенант, взрывай туннели.
        - Есть! - отдал честь Ларионов.
        - Молот, ты отправишься в метро и доставишь в Приморский Альянс мое письмо. Если они не совсем идиоты, то поймут, что лучше воевать вместе, чем гибнуть поодиночке.
        - Полковник… - осторожно возразил на это Борис. - Вы, конечно, меня простите. Но вдруг в этот раз вместо свиней будут, скажем, львы? Рискую даже до реки не дойти…
        - Верное замечание. Для этого я сюда и вызвал наших молодцев, - кивнул полковник, полностью признавая справедливость слов Бориса Андреевича. - С вами Рысев пойдет и его люди. А ты, Иван, готовь новый отряд сталкеров. Бери всех, кто рвется. Люди лишними не будут. И начни с этого… Самсона. Вот уж кто заслужил. Охоты все, разумеется, отменить. Кто еще не убивал, пусть не переживают, скоро придется. Круглосуточное дежурство в вестибюле Ладожской. Стрелять без предупреждения. Ну, мужики, даст бог, отобьемся…

* * *
        Антон Краснобай сходил с ума от скуки.
        Его вместе с грузчиками, Никитой и Данилой, держали на Ладожской, на соседние станции почему-то не пускали, а обратно в Большое метро Антону возвращаться было нельзя.
        Хлопоты, связанные с торговлей, заняли один день. Антон Казимирович получил от Оккервиля большую партию одежды, а грибники с Улицы Дыбенко, представителей которых он попросил вызвать на Ладожскую, с огромной радостью сбыли Краснобаю свой товар с внушительной скидкой. Обычно они торговались упорно, бились за каждый патрон. С Антоном спорить дыбенковцы не стали - за последние дни торговля у Веселого поселка прекратилась, а других возможностей переправить грибы в Большое метро не предвиделось.
        Почти все патроны, взятые Краснобаем для обмена, были потрачены, зато и караванщики до отказа набили товаром три рюкзака. Оставалось доставить груз обратно, но сделать это Антон Казимирович не мог, не получив от Зуба сообщение о ликвидации братьев Жабиных. А принести ему вожделенное известие мог только Молот, которого пока тоже не выпускали из Оккервиля. Краснобаю пришлось ждать… В очередной раз перебирая оставшиеся у него платежные средства, Антон сочинил стихотворение под названием «Девальвация».
        Витрина пустая чернеет провалом.
        Усыпан осколками грязными пол.
        Слой пыли на полках торгового зала.
        У входа разломанный кассовый стол.
        Бывало, что раньше-то полки ломились -
        Товаров навалом, ты только плати.
        И люди толкали, неслись, суетились,
        Хватали всё, сколько могли унести…
        А ныне сквозняк лишь свистит и гуляет,
        Да изредка сталкер случайно войдет.
        Вздохнет он, на полки пустые посмотрит,
        Вздремнет за прилавком и дальше пойдет.
        Валюта забытая в кассе осталась,
        И толстые пачки шуршат на ветру.
        Здесь доллары, евро, рубли. Затерялась
        И парочка гривен помятых в углу.
        Теперь есть валюта одна ходовая -
        Патронам ведётся наличный расчет.
        Их кто-то в мешке за плечами таскает,
        А кто-то в рожок автомата набьет…[19 - Здесь и далее, если не указано иное, стихи Анастасии Осиповой.]
        Антон так обрадовался, сочинив этот стихотворный экспромт, что тут же прочел «Девальвацию» Даниле и Никите. Но караванщики отказались верить в его авторство.
        - Кончайте, шеф, - засмеялся Данила, - да какой из вас поэт. Это кто-то еще до Великой Срани сочинил.
        Антон Казимирович на грузчиков страшно обиделся и больше с ними почти не общался.
        Никита и Данила, в отличие от шефа, были всем довольны.
        - Мы тут как в санатории! - сказал однажды Данила Никите. Или наоборот. Антон путал парней, да и не стремился запомнить, кого как зовут.
        Купец пришел к выводу, что грузчики правы. Их бесплатно кормили и поили, предоставили жилье, а большего носильщикам для счастья было и не надо. Они то спали, то резались в домино с местными рабочими, то балагурили с девчонками. Антон был лишен даже этой, самой простой радости: на Ладожской подружку на пару вечеров ему найти не удалось. Что же касается проституции, то она была в Альянсе запрещена.
        Первые дни Краснобай привлекал к себе внимание - как-никак, гость из Большого метро, друг купца Макарова, которого в Оккервиле воспринимали почти как святого… Но потом этот интерес куда-то испарился. Послушать Молотова люди собирались и через два, и через три дня. Об Антоне все просто забыли. Не был бы он сейчас гол как сокол - и все, возможно, повернулось бы иначе, но почти все патроны ушли на улаживание деловых вопросов. И остался Антон с носом.
        Как назло, женщины тут были не чета больным, шелудивым жительницам прочих окраинных станций, от которых Антон сам в ужасе отшатывался, когда те предлагали ему себя. Оккервилки, как окрестил их про себя Антон Казимирович, выглядели здоровыми, работать любили и умели. Фролову подошла бы любая.
        Но вероятность того, что хоть одну женщину удастся переправить в Большое метро, казалась Антону близкой к нулю. Никогда, ни за что полковник не отпустил бы жительницу своей станции на поверхность вместе с гастролером из Большого метро. И тайно вывести человека из Оккервиля едва ли было можно. А впереди ждали улицы, кишащие тварями, и река… Либо, в случае попытки прорваться через туннель, пулеметы веганцев. Империя отозвала с правого берега своих агентов. Это значило, что в ближайшие дни с независимостью Оккервиля планировалось покончить. По уму, с Ладожской надо было немедленно бежать. Если бы было куда…
        Сомнений не оставалось: Фролов отлично понимал с самого начала, что выполнить поручение нереально, ему просто нужен был благовидный предлог, чтобы отобрать у Краснобая бизнес.
        - А вот фигушки, возьму и выполню! Как Балда в сказке, ха-ха. И вот тогда посмотрим, кто кому щелбанов надает… - сказал себе Антон Казимирович, как только хитрость Фролова стала ему ясна.
        Но почти сразу купец осознал: задача, увы, абсолютно невыполнима. Шли дни. У Краснобая начинался нервный тик.
        Время от времени возвращались ночные кошмары, в которых за ним с дьявольским хохотом гонялся Каныгин. Призрак метростроевца каждый раз являлся Антону в каком-то новом обличии. Иногда он пытался достать его, мчащегося очертя голову по эскалатору, разводным ключом. Случалось, что призрак размахивал окровавленной киркой. В самой жуткой версии сна Каныгин швырял вслед Краснобаю оторванные головы своих прежних жертв. Антон просыпался после подобных сновидений совершенно вымотанный, измочаленный, будто вовсе не ложился спать.
        - Ну, когда ты успокоишься, полтергейст гребаный?! - стонал Антон, ворочаясь на койке, сжимая руками пульсирующую от боли голову, посылая страшные проклятия своему невидимому истязателю. - Ну чё ты ко мне привязался как банный лист к жопе?! Тут же даже эскалаторов нет!
        Одним Каныгиным, однако, ночные кошмары Антона не ограничивались.
        Однажды ночью Антон Казимирович явственно услышал на станции звуки, подозрительно похожие на цокот копыт. Их сопровождало приглушенное сопение и хрюканье.
        «Наверное, свинья с фермы сбежала», - решил Антон Казимирович и повернулся на другой бок.
        Но копыта стучали все ближе к его жилищу. Раздался грохот - животное что-то опрокинуло. Ловить свинью-беглянку никто как будто не собирался. Раздосадованный очередной помехой вожделенному сну, Антон встал, открыл дверь хибары… И так и застыл на пороге с приоткрытым ртом.
        По перрону, играючи сметая все препятствия, тараня хлипкие хибарки и разрывая бивнями ветхую ткань палаток, шагал гигантский хряк - один из тех, которые напали на отряд Молота рядом с метро.
        Среди тварей, по которым стрелял Краснобай, встречались всякие особи, в том числе и очень большие… Но этот был размером с добрую корову. Клыки его, длинные, точно кинжалы, тускло поблескивали при электрическом свете. Уродливая голова, покрытая жесткой шерстью, поворачивалась из стороны в сторону. Свин что-то искал. Или кого-то.
        Антон огляделся, но ни одного человека на станции не увидел. Все или спали, или куда-то разбрелись. Ни милиции, ни военных, ни рабочих - никого. Только он один стоял на пороге домика и, точно загипнотизированный, смотрел на приближающегося монстра.
        И в этот момент хряк, невероятно большой и грозный на вид, но не очень зоркий, заметил, наконец, Антона. В тот же миг по могучему мускулистому телу пробежала судорога. Забавные глазки копытного, казавшиеся маленькими на фоне клыков и наростов, налились кровью. Кабан опустил голову и с утробным рычанием двинулся прямо на Антона, ускоряя и ускоряя шаг.
        Хряк пришел сюда именно за ним.
        Он искал его, Краснобая.
        Он жаждал его крови.
        Только тут Антон очнулся от паралича, на время сковавшего все его члены. Дико закричав, он метнулся назад в комнату, захлопывая перед собой дверь. Бизнесмен успел опустить щеколду. Но дверь не смогла остановить кабана-гиганта, мчавшегося во весь опор. Хлипкая конструкция разлетелась на куски от страшного удара бивней. Дверь рухнула на пол, стол опрокинулся на бок, оконное стекло вывалилось и разбилось.
        Антон упал на пол и судорожно зашарил под кроватью, где должен был лежать пистолет, который ему после долгих пререканий все же разрешили оставить при себе. Рука схватила пустоту. Оружия на месте не оказалось.
        - Проклятье! - выдохнул купец.
        В это мгновение кабан, сбросив с рыла упавшие доски, с торжествующим ревом кинулся прямо на него.
        Антон дико закричал…
        И проснулся.
        Он сидел на полу, сжимая в руке шлепанец.
        Данила и Никита с удивлением глядели на хозяина.
        - Шеф? Шеф, вы в порядке? - спросил Данила.
        - Нет, - только и смог выдавить Антон Казимирович. Он выплеснул на лицо остатки воды из кувшина. Добрался до кровати. Опустил тяжелую и пустую, как старая бочка, голову на прохладную мягкую подушку.
        - Что за жопа?! Сколько можно?! - едва сдерживая слезы, шептал Краснобай, глядя в потолок. - За что мне наказание такое? Надо бежать… Бежать надо. Но что толку?.. А вдруг Зуба больше нет? Вдруг Жабы всех моих людей положили? Еще штраф платить за Гаврилу… Черт. Черт-черт-черт!
        В таком состоянии он пребывал и в тот день, когда снова увидел Лену Рысеву, единственную гражданку Оккервиля, которую знал по имени.
        Она явилась на Ладожскую не одна, а с целым эскортом. За руку рыжеволосую красавицу держал двухметровый юноша богатырской комплекции. Рядом с Леной шагал еще один парень, чуть пониже ростом, в обнимку с боевой барышней, мускулатура которой внушала почтение. Лицо второго юноши показалось Антону знакомым.
        «А, он же из сталкеров, которые с вепрями бились. Он еще с ружьем был. Ни хрена себе у него девушка… И почему кому-то все, а кому-то ничего?»
        Лена узнала Антона, слегка кивнула ему. Дима улыбнулся, пожал Краснобаю руку, и тут же забыл о купце со Спасской.
        Молодые люди, как скоро стало ясно Краснобаю, явились, чтобы вместе отпраздновать принятие в сталкеры Григория Самсонова, которого взял в свой отряд отец Лены, Святослав. Однако их праздник мало интересовал Антона, внимание купца привлекло нечто другое. Лена и Соня, подружка Димы Самохвалова, смотрели друг на друга холодно. Между ними явно был какой-то конфликт.
        «Может, как-то эту карту разыграть?» - размышлял Антон, прокручивая в голове самые разные варианты похищения Лены и отметая их один за другим. Он был так погружен в расчеты, что не заметил, как рядом на скамейку присели Дима и Соня. А когда увидел их перед собой, даже вздрогнул.
        - Что, такая страшная, да? - усмехнулась силачка.
        - Нет-нет, - смутился Краснобай, украдкой бросив взгляд на внушительную грудь Сони и на сбитый нос. - Вовсе нет.
        Так они сидели минут пять. Молодые люди увлеченно целовались, Антон с завистью поглядывал на них, заодно продолжая чертить в уме тактические схемы. Дело упорно не ладилось.
        - Ладно, я пока пойду, - обратился Дима к подруге. - Скоро вернусь.
        Самохвалов встал и зашагал прочь. И Антон решил, что шанс упускать нельзя. Собравшись с духом, он заговорил с Соней. Это оказалось легче, чем он думал. Простая, грубоватая, невероятно жизнерадостная Соня, в отличие от Лены, на контакт шла легко. Быстро выяснилось, что между девушками давняя вражда.
        - Я ее раньше терпеть не могла, Рысь эту, - рассказывала Соня, сняв обувь и забравшись с ногами на скамейку. - Почему? Даже не знаю.
        «А то вам, бабам, повод нужен, чтобы ненавидеть друг друга», - подумал Антон Казимирович, но вслух ничего не сказал.
        - Завидовала ей, наверное. Много было всякого. Мы дрались. Крепко так, до крови. Она меня ненавидела, я ей той же монетой платила. Да… Это в прошлом все, - поспешно уточнила собеседница. - Теперь все тихо. Я встречаюсь с ее лучшим другом, какая уж тут война…
        Антон внимательно слушал, не перебивал, не спорил, но про себя думал:
        «Женская вражда - штука жуткая. Страшнее атомной бомбы. Если две дамочки столько лет друг друга не любили, так быстро все не поменяется. Надо, надо что-то выжать из этого. Не знаю, что и как, но надо».
        Соня ушла.
        Антон Казимирович снова остался один. Но ощущение полной безысходности, не оставлявшее его много дней и парализовавшее волю, ослабло. Краснобай снова был в тонусе. Он снова мог думать.
        Вечером этого же дня Антон узнал, что Молотов и его люди получили от местного начальства разрешение вернуться в Большое метро. До реки их должен был, во избежание неприятностей, сопровождать отряд сталкеров Оккервиля. Можно было уходить и Антону, но он остался: решил рискнуть и подождать пару дней новостей от Зуба. И терять время даром Антон не собирался.
        Дни тоски и уныния остались в прошлом.
        Антон видел, как удача начинает мало-помалу снова поворачиваться к нему лицом…

* * *
        «От агента Крот. Срочно. Секретно.
        Поздравляю Вас, господин Сатур!
        Все произошли именно так, как Вы планировали. Атака, организованная против отряда сталкера Молотова, стала последней каплей. Терпение полковника лопнуло. Через полчаса туннель между Новочеркасской и Площадью Александра Невского будет взорван. Таким образом, Оккервиль окажется полностью отрезанным от метро. Переговоры, начатые полковником с Приморским Альянсом через Молотова, уже ничего не смогут изменить.
        Ко времени предполагаемого вторжения наших штурмовых групп на Ладожскую население Альянса будет полностью деморализовано. Это я беру на себя. Ребята из Веселого поселка, ударив в спину армии Бодрова, отвлекут на себя внимание. Прекращение транзита привело грибников в такую ярость, что мне даже не пришлось сильно напрягаться, минут за десять согласовали сроки атаки. Проблем я не предвижу.
        До скорой встречи, господин Сатур!
        Служу Империи.
        Крот».
        Глава 8
        Вторая смерть Каныгина
        Что заставило Соню Бойцову сдружиться с Антоном, она и сама толком не смогла бы объяснить.
        Физически купец был не особенно крепок, а Соня не уважала хлипких мужчин. Темы, на которые Антон Казимирович заводил разговоры, Соню интересовали мало. В торговле она ничего не понимала и не стремилась понимать. Стихи в отличие от Эмилии не читала никогда в жизни. Общих знакомых из Торгового города, где когда-то жила Бойцова, у Сони и Антона не обнаружилось. Да и вообще тем, что происходит в Большом метро, Соня, в отличие от многих оккеров, почти не интересовалась. Казалось, у купца и девушки-борца просто не может быть точек соприкосновения.
        И все же Бойцова сама явилась на Ладожскую с соседнего «Проспекта», чтобы пообщаться именно с ним, Антоном. Она сама нашла его. Сделать это было, впрочем, не трудно. Большую часть времени Краснобай проводил либо в убогой лачуге, гордо именовавшейся гостиницей, либо на скамейке в дальнем конце перрона. Отсюда ему было хорошо видно почти всю станцию.
        Ладожская ничего особенного из себя не представляла. Такие же своды, как и везде, с такой же копотью. Такой же специфический букет ароматов, свойственный любой жилой станции, где на считанных квадратных метрах живут буквально друг на друге сотни людей… Такие же ржавые поезда у путей, превращенные в жилые «пентхаусы».
        Этим иностранным словом вагоны с гордостью называл Сергей Ларионов, правда, ответить на вопрос, что такое «пентхаус», лейтенант не смог. Антон пришел к выводу, что лейтенант просто прочел в довоенном журнале красивое слово. В метро такими словечками, смысл которых уже забылся, щеголяли многие.
        Вдоль обоих краев перрона выстроились в ряд одинаковые гранитные столбики. Для чего они были нужны раньше, Антон долго не мог понять. Они не являлись колоннами, так как не касались потолка. И объявления на них крепить было почти некуда. И скамеек рядом с ними не было. Лишь спустя некоторое время Краснобай сообразил: это подставки для светильников. Когда-то на них сверху устанавливались лампы, ныне давно утраченные. Ну, а сейчас жители станции нашли столбикам более разумное применение: на веревках, натянутых между ними, сушилось белье. Штаны, куртки, трусы всех мыслимых цветов и размеров, покрытые затейливым узором из заплат, висели вдоль всей станции. Те, кто выходили из дверей вагонов, откидывали одежду. Выглядело это по-своему забавно. Ночью в полутьме тени от развешенных кальсон и рубашек создавали причудливые картины. Первое время Антон Казимирович даже пугался, принимая их за тени чудовищ.
        Имелась на станции и своя реликвия: гранитная плита с выбитыми на ней буквами «Дорога жизни, 1941 - 1944». Она находилась в торце станции, рядом с тем местом, где обычно сидел Краснобай. Видел Антон немало станций, где статуи или фрески либо были разбиты и изуродованы, либо пылились и выглядели жалко. Здесь же за плитой не только ухаживали, но и устраивали около нее время от времени праздничные мероприятия. Сначала Антона это забавляло. «Делать нечего, буквы натирать… И так у людей работы невпроворот каждый день», - недоумевал купец. Но потом он проникся уважением к общине, чтущей память предков. На его родной станции никто, кроме стариков, не мог вспомнить, что же это за московские ворота такие, где они и как выглядят.
        Его и самого тянуло в этот тихий уголок станции. Здесь было как-то по-особенному торжественно и спокойно, это помогало логически мыслить.
        Со стороны могло показаться, что Краснобай просто мается от скуки, но он не бездельничал - мозг Антона Казимировича работал в полную силу. Он думал. Он пытался решить хитрый ребус, который поставили перед ним судьба и «спаситель» Фролов. И именно о Соне Бойцовой, сироте без роду-племени, пропажу которой, кроме разве что Мити Самохвалова, никто бы не заметил, вспоминал Антон чаще всего. Но пока дальше самых общих задумок дело не шло. Краснобай сомневался, станет ли Бойцова вообще с ним разговаривать. Каково же было его удивление, когда она явилась к нему. Сама. И, не откладывая в долгий ящик, выпалила с ходу:
        - Привет. Я поболтать пришла.
        «Вот это поворот…» - изумился Антон Казимирович. Но к резким кульбитам судьбы купец за последнее время успел привыкнуть.
        Однако первое время беседа не клеилась.
        - Метро-метро… Что нового может быть в метро? - фыркнула Соня, едва Антон начал рассказывать о последних событиях за рекой. - Каждая станция гордо, независимо кормит вшей. Даже против веганской угрозы никто ни с кем дружить не желает. Угадала? И опять какие-нибудь секты дикие плодятся, точно плесень. Короче, в гробу я его видала, это ваше метро.
        Краснобай так и застыл с приоткрытым ртом. Возразить ему на слова Сони было нечего. Антон видел ясно: ненависть Сони к Большому метро не знает границ. А о чем еще с ней говорить, он придумать не мог. Купец хотел уже ретироваться и потому немало удивился, когда Соня отказалась отпускать его.
        - Не уходи. Останься, поговорим, - попросила девушка.
        - А о чем ты хочешь поговорить? - осведомился Антон.
        - Не знаю, - вздохнула Соня. - Просто я… Просто я…
        - Устала каждый день видеть вокруг одни и те же лица? - предположил Антон.
        - Во. Молоток. В точку! - хлопнула в ладоши девушка и улыбнулась до ушей. - Именно, именно. Молота я тоже знаю давно, а ты - новенький. Кстати, - резко посерьезнела Бойцова, - кто за тобой гонится, Антон? И почему?
        Краснобай остолбенел. Он никому в Оккервиле не рассказывал о войне с Жабиными, гибели Жени и прочих своих злоключениях. Об этом даже его люди, Данила и Никита, не знали. Молотов был не из тех людей, кто разбалтывает чужие секреты. В который раз Антон Казимирович понял: Бойцова куда умнее, чем хочет казаться.
        - Ты это. Извини, что лезу не в свое дело… - смутилась Соня, - но это ясно, как день. Ты в метро большой человек.
        - А! Ну тебя. Таких «больших людей», как я, в Торговом городе - как грязи, - отмахнулся Антон.
        - Вот только не надо прибедняться, - осадила его Бойцова. - По нашим меркам - ты большая шишка. Или, ладно, пусть будет большой… Желудь, хи-хи. Больше нравится? И вот ты отправляешься в путь по поверхности, куда не всякий рискнет нос высунуть. Почему? Потому, что очень крутой? Нет. И на сорвиголову ты не похож. Что тебе тут делать? Почему не мог послать вместо себя помощников? Бежишь ты, Антон. Драпаешь от кого-то или от чего-то. Что, не так?
        Купец коротко кивнул.
        К разговору по душам он был сейчас не готов, да и не воспринимал Антон Казимирович Соню как человека, которому можно спокойно излить душу.
        Но несмотря на это он вдруг почувствовал: излить надо. Четыре дня вынужденного бездействия на Ладожской притупили боль утраты. И страхи вроде бы улеглись… Не считая ночных кошмаров. Ночью Антон собой не владел. Днем ему удавалось отвлечься, забыться. Но стоило Краснобаю вспомнить перемазанную в саже рожу Каныгина или пятна крови на одежде погибшей Евгении, как все мучения, терзания снова давали о себе знать. И что делать с ними - Антон Казимирович не представлял. Да, сейчас он в безопасности, но стоит оказаться на поверхности - и его снова ждет встреча со стадами кровожадных кабанов. А где-то на эскалаторе поджидает призрак метростроевца… Антону стало так тошно, что захотелось зарыдать и кинуться на грудь первому встречному. Хоть той же Соне. Он сдержался, с трудом улыбнулся, выдавил из себя:
        - А ты прямо профессор психологии, Сонь.
        Но девушка даже не улыбнулась - она смотрела на Антона с сочувствием. Бизнесмен удивлялся все больше и больше. Он видел то, что давно и безуспешно пытался найти в женских глазах. Заботу. Обычно женщины, с которыми сводила судьба Краснобая, воспринимали его как некого спонсора, кошелек с ногами, или, в лучшем случае, как неплохого партнера на пару ночей, не более того. А может, он и сам не открывался им с иной стороны. Женя оказалась редким исключением, но и она не всегда готова была понять его, впустить в свою душу его боль… И вот Бойцова, чужая, едва знакомая женщина, увидела в Краснобае человека - обычного парня, измученного тысячами проблем, задерганного, запутавшегося.
        - Какой я, на фиг, профессор, - произнесла она, внимательно глядя на Антона, - просто жизнь повидала. Опыт, вот и все. Ну, давай, выкладывай. Что у тебя там случилось, в метро? Выкладывай, как есть. Я пойму.
        Но Антон молчал. И тогда Соня придвинулась ближе и заговорила медленно, обдумывая каждое слово, стараясь поймать взгляд Антона.
        - Ты думаешь: «Какого черта она ко мне привязалась? Чё ей надо?». Пойми, мы с тобой - товарищи по несчастью. Тебя перемололи, переварили и отрыгнули, и меня тоже. Меня… В общем, меня в рабство продали. Родителей моих безбожники убили за то, что работали плохо, меня трахали всей бандой… А продали нас братья Жабины, они же «Жабы», знаешь таких?
        - Еще б не знать, - помрачнел Антон и добавил, тяжело вздохнув: - Они убили мою подругу. Пустили в расход караван. Спалили заживо агента. Сейчас мои ребята бьются с этими ублюдками…
        Бойцова вздрогнула, точно через нее пропустили заряд тока. Сердце Сони забилось быстрее. Девушка судорожно вздохнула, сжала кулаки. Недобрым огнем загорелись ее глаза.
        - О-о-о! Жаль, не смогу увидеть, как сдохнут эти твари… Теперь понимаешь, почему я в гробу его видала, это метро?
        Да, Антон понимал. И сам испытывал по отношению к подземному городу, в котором вынужден был жить всю сознательную жизнь, точно такие же чувства, что и Соня. Теперь купец окончательно понял, что они - товарищи по несчастью. Товарищи по ненависти. Последние сомнения рассеялись, он больше не колебался. Он понимал не столько умом, сколько сердцем: и задержка на Ладожской, и эта побитая жизнью девушка посланы ему самой судьбой, чтобы помочь найти ответы на проклятые вопросы, чтобы хоть чуть-чуть разобраться в себе. Фролов, Каныгин, Жабины, цыгане с «Речки» и прочие люди, а также нелюди из Большого метро исчезли, растворились в полумраке.
        «А пошли вы все, - Антон решительно обрубил последний тоненький канатик, еще соединяющий его с прошлым. - Начинаю новую жизнь».
        - Ладно, хватит ломаться, - решительно заявила Соня, по-своему истолковав молчание Антона. - Говори. Полегчает, чесслово. Ну, давай.
        И Антон Казимирович начал свой длинный невеселый рассказ.
        Вечером Соня заглянула в гости к Лене и Грише.
        В последнее время девушка стала часто бывать у них. Со Святославом поговорить ей пока не довелось, он целыми днями сидел в штабе с полковником, готовил план будущей войны, зато Лена и ее жених встречали Бойцову почти как родную. Так вышло и на этот раз. Они поболтали о том, о сем, и вдруг Гриша спросил:
        - А ты к кому на «Ладогу» ходила? К Молотову, что ли?
        - Не. Молот ушел. Его отправили в метро, к приморцам. Я с Краснобаем болтала.
        Лена поперхнулась чаем. Гриша хмыкнул и повел плечами.
        - С этим хлыщом столичным? Красавчиком? - осклабилась Лена.
        - Между прочим, зря вы так, - отвечала сухо Соня Бойцова. - Судите человека, о котором ничего не знаете. Вы же и меня, пока хорошо не узнали, называли дурой и стервой. Что, не правда?
        Гриша пожевал губами и отвернулся. Признавать правоту Сони ему не хотелось, но и возразить Самсонову было нечего. Лена виновато потупилась.
        За столом воцарилась неловкая тишина.
        Грибной чай в кружках медленно остывал.
        Соня первой решилась нарушить молчание.
        - Ладно, ребя, не парьтесь. Прошло и забыто. Я просто к тому, что не надо рубить с плеча. Не все люди сволочи. И даже не все купцы.
        - Золотые слова, - кивнул Гриша. - За это стоит выпить.
        И продекламировал, вскакивая на ноги:
        - За хороших людей!
        И три кружки с грохотом ударились боками.

* * *
        Прихода ночи Антон Казимирович ждал с содроганием.
        Разговор с Соней вырвал Краснобая из трясины страхов, в которую все глубже день ото дня погружалось его сознание. Весь условный день (на разных станциях метро приход «ночи» определяли по-разному) он был бодр и энергичен и даже вечером, направляясь в свою избушку, купец уже не шарахался от корявых теней. Но во сне кошмары могли снова пойти в атаку и взять реванш, и тогда утром он снова встанет разбитый с больной головой и будет весь день шататься, словно зомби. Выход имелся - можно было напиться местной браги и просто отключиться. Несколько раз Антон так делал, пока в его карманах еще водились патроны, но сейчас они кончились. Совсем. К счастью, кормили гостей бесплатно в общей столовой, так что от голода умереть риска не было, но алкоголь в меню не входил.
        Антон расстроился. Даже начал жалеть, что не попросил в долг у Сони пару патронов. Но потом решил: чему быть, тому не миновать. Собравшись с духом, точно рыцарь, отправляющийся на турнир, Антон как следует взбил подушку, устроился поудобнее на узкой кушетке, и, немного поворочавшись, забылся.
        Все начиналось привычно.
        Антон стоял в глухом тупике. Это был недостроенный туннель, заброшенный метростроевцами после глобальной войны. Ничего тут не было, кроме ржавых строительных инструментов да пары вагонеток, набитых кусками породы. За спиной - сплошная гранитная стена. Над головой и по бокам - кольца тюбингов, покрытые наростами и плесенью. А прямо на него медленно и неумолимо, наслаждаясь ужасом жертвы, загнанной в угол, двигались все его кошмары. Все сразу, как на параде.
        Впереди проходчик Каныгин, перемазанный в смазке с ног до головы. Выпученные рыбьи глаза призрака вращались, точно на шарнирах. На каске красовался вырванный глаз одной из жертв монстра, вставленный вместо фонарика. В руках Каныгин сжимал штыковую лопату.
        «Это что-то новенькое, - подумал Краснобай, - с лопатой он еще никогда не ходил. Кошмар, однако, прогрессирует».
        За ним, злорадно ухмыляясь в предвкушении кровавой расправы, шли братья Жабины. Болезненно толстые, точно страдающие водянкой, лысые, с оплывшими рожами, похожие на раздувшиеся прыщи, а не на людей. Даже волдыри на носах у них были одинаковые. Один брат, Лёха, сжимал в руке короткий топорик, второй, Ник, вооружился тесаком.
        Замыкал зловещее шествие кабан-мутант, покрытый бородавками. Сейчас, почти в полном мраке, он казался сплошной темной массой. Лишь глаза, кроваво-красные, точно аварийные лампочки, светились в глубине туннеля.
        «Ни хрена себе сон, - сглотнул Антон Казимирович, - может, лучше проснуться?»
        Это казалось так просто и естественно. Сделать над собой усилие, вынырнуть обратно в привычную, спокойную реальность…
        Но проснуться у него не получилось.
        Сон плотно засосал его в свою зловонную гнилую утробу, и не желал расставаться с жертвой. Сколько Антон ни пытался очнуться от жуткого видения, все было без толку. Глаза его оставались плотно закрытыми.
        И тогда Антон понял, что должно сейчас произойти. Он и его кошмар должны были решить, наконец, кто кого. До появления Сони ночное зло терзало Антона по чуть-чуть, слегка, не желая проглатывать окончательно. Соня помогла бизнесмену начать борьбу со смертоносным капканом, в который тот угодил. Кошмар этого не простил.
        Как только Антон понял это, ему вдруг стало легко и спокойно. Теперь он все понимал. От того, кто выйдет живым из этой схватки, зависела его жизнь. Если победит он - тогда он проснется, и будет жить себе дальше нормальной человеческой жизнью. Если нет - тогда навеки останется тут, в царстве тьмы и безумия. И никто ему в этом не поможет, никто не сделает эту работу вместо него. Рассчитывать Антон мог только на себя.
        «Ну что ж, сдохнуть всегда успею, - решил Краснобай, - но перед этим помучаюсь. Легко не сдамся, дудки».
        И он подхватил с пола ржавый ломик.
        Каныгин на мгновение замер, увидев оружие в руках противника. Его жуткие глазищи завертелись в два раза быстрее, лицо перекосила гримаса, отдаленно напоминающая страх. Но братья-прыщи за спиной призрака недовольно забулькали, подначивая Каныгина первым вступить в бой. Застучал копытами и кабан, недовольный долгой задержкой. И тогда призрак, осмелев, ринулся в атаку.
        И тут же рухнул на рельсы, сбитый с ног тяжелым стальным ломом.
        Антон сразу понял: лом слишком тяжел, махать им он не сможет, зато собрать все силы и метнуть, как копье, пожалуй, получится. Удар вышел чудесным. Лом ударил Каныгина в грудь. Оттуда хлынула рекой омерзительная темная субстанция - то ли слизь, то ли гной. Метростоевец несколько раз дернулся, каска свалилась с его головы, обнажая макушку, покрытую темными пятнами, и мгновение спустя Каныгин затих.
        «Минус один», - расплылся в улыбке Антон Казимирович, поднимая с земли разводной ключ и готовясь встретить братьев Жабиных.
        Он надеялся, что и те будут атаковать по одному, но братья ринулись в бой оба сразу. Они напоминали единый живой организм, даже оружием размахивали почти синхронно. От брошенного Антоном разводного ключа братья успели уклониться. Другое оружие на глаза никак не попадалось.
        Антон в ужасе попятился и уперся спиной в стенку вагонетки, оставленной метростроевцами.
        «Идея!» - моментально сработал его мозг.
        Миг - и вот уже Антон с другой стороны вагонетки. В каждой его руке - по увесистому куску гранита. Но кидаться ими он не стал, хотя именно этого ожидали братья, на ходу закрывшие руками головы. Вместо этого Антон сделал ловкий выпад, уклонился от топорика, занесенного Лёхой, и со страшной силой ударил второго брата, Никиту, по голове. Череп Ника треснул, кровь брызнула во все стороны. Тесак выпал из ослабевших рук. Уродливая туша покачнулась и грузно осела на пол.
        «Минус два!» - усмехнулся Краснобай, бросая под ноги окровавленный камень.
        Он расслабился всего на миг, но эта пауза оказалась роковой.
        Лёха успел развернуться и снова бросился в атаку, метя топориком точно в затылок Краснобая. В последний момент Антон, услышав грузный топот, уклонился, и лезвие топора рубануло его не по голове, а по плечу, оставив глубокую рану.
        Кровь хлынула из разрубленных вен.
        Дико закричав, едва не потеряв сознание от боли, Антон рухнул на трухлявые шпалы. Несколько секунд он пытался заткнуть страшную рану, остановить рвущуюся наружу кровь, но все было бесполезно. Жизнь стремительно покидала тело, разливаясь по полу огромным темным пятном. Совершив последнее усилие, Антон приподнял голову.
        Его готовились атаковать с двух сторон. Сзади заходил Лёха Жабин, поигрывая топориком. Спереди надвигался вепрь. Они не спешили - ждали, когда противник истечет кровью и обессилит.
        Кошмар торжествовал. Кошмар праздновал победу.
        «Врешь, не возьмешь», - подумал Краснобай и с огромным трудом поднялся на ноги. Вепря отделяло от него каких-то двадцать шагов. Жабин приблизился на расстояние вытянутой руки и уже заносил для удара свое грозное оружие. Шансов у Антона больше не было. Он проиграл. И одному богу было известно, чем это поражение во сне обернется для него.
        «Видимо, это все, - подумал Антон, пытаясь собрать остатки сил, - видимо, я так и останусь лежать на кушетке. Меня попытаются разбудить, но тщетно. И тогда меня, наверное, похоронят. Зароют в землю в укромном уголке. Или просто сожгут, чего им напрягаться, кто я им. Разве что только Соня всплакнет немного и забудет. Вот и все, Антох. Финита».
        С трудом преодолевая паралич, сковывающий все его члены, превозмогая смертельный холод, подкрадывающийся к самому сердцу, Антон попытался замахнуться куском дерева, машинально подобранным с пола. Но рука повисла, не закончив движения.
        Краснобай упал на сырые, холодные камни.
        В последний раз подняв стекленеющие глаза, он успел увидеть, как Лёха Жабин и вепрь, одновременно кинувшиеся в атаку за миг до его падения, столкнулись прямо над его полумертвым телом. И кабан, и Жабин попытались затормозить, но было поздно - слишком мощный разгон взяли и человек, и зверь. Клыки хряка вспороли одутловатое пузо Жабы. Топор, выпавший из рук Лёхи, упал точно на шею кабана, перебив артерию.
        Купец не слышал, как визжит и бьется в предсмертной агонии уродливое копытное, как стонет умирающий Лёха, разорванный клыками почти пополам - Антон все глубже и глубже проваливался в холодную, бездонную пустоту. Но прежде, чем душа Антона рассталась с телом, он слабо улыбнулся и прошептал:
        - Совсем как в сказке… Про Мюнхгаузена. Забавно…

* * *
        Электронные часы показывали полтретьего ночи. На платформе горели лишь три дежурные лампочки - в начале перрона, в середине и в конце.
        Тени от жилых построек, от развешенной на веревках одежды, от столбиков и вагонов поездов стлались по гранитным плитам, создавая странные, сюрреалистические сочетания. Окажись тут художник-модернист первой половины двадцатого века, он бы нашел неиссякаемый источник вдохновения. Но некому было зарисовывать все это. Не водились в Оккервиле живописцы. Зато здесь жили простые работяги, отдыхающие перед рабочим днем. Все они безмятежно спали в своих домах. Угомонился даже младенец, регулярно радовавший соседей ночными концертами.
        Ни звука.
        Мирно и спокойно выглядела станция. Ничего особенного не могло произойти на Ладожской. На «Черкасе» ощущалась близость к Империи. Жители «Проспекта» всегда помнили, что на соседней станции живут хоть и мирные, но не всегда адекватные «грибники». Ладожскую же от обеих соседок отделяли туннели, перекрытые стальными воротами. Мутанты с поверхности при всем желании не смогли бы спуститься вниз, все доступы на станцию запирались на герметичные заслонки.
        Никто не покидал своих комнат той ночью. Ничто не предвещало беды.
        И вдруг из этой мягкой, сонной тишины, как будто сотканной из ваты, родился нечеловеческой мощи крик.
        Он зародился как сдавленный стон, вибрирующий, дрожащий на грани слышимости, но почти сразу многократно усилился, разорвал воздух, подобно громовому раскату.
        Три сотни пар глаз открылись почти одновременно. Три сотни пар ног соскочили с лежаков, кроватей, раскладушек. Никто не смог остаться лежать под одеялом. Никто не смог удержать в руках ускользающий сон, в ужасе убежавший прочь, изгнанный неожиданным и грозным вторжением.
        - Что случилось? Кто кричит? - спрашивали люди друг друга. И в ответ слышали: - Не знаю! Не знаю!
        Растерянность читалась на лицах людей. Ужас сковал сердца не только простых обывателей, но и охраны, и солдат, квартировавших тут. Даже сталкеры, испугать которых было задачей не из легких, выскочили полуодетые из своих углов.
        Звук между тем смолк так же внезапно, как и возник. Тишина, пришедшая ему на смену, казалась звенящей, точно натянутая тетива. На миг все, кто только что толкался в проходах, застыли, не веря, что все закончилось. Потом кто-то крикнул:
        - Это из гостиницы!
        И люди начали протискиваться туда, где стоял гостевой домик. У входа в хижину уже толпились Денис Воеводин, дежурный милиционер (он стучал в дверь) и трое военных. Солдаты успели к дверям гостиницы первыми и сейчас сдерживали напирающих людей.
        - Расходитесь! Расходитесь! - надрывался Воеводин. Но люди стояли стеной вокруг гостиницы. Никто не только не отправился спать, но даже не пошевелился.
        - Не уйдем, пока не узнаем, кто кричал! - донеслось с задних рядов.
        Все закивали, соглашаясь.
        - Открывайте немедленно! - орал тем временем сержант, барабаня в дверь.
        - Ломать надо, - крикнул кто-то.
        - Ломай, сержант, - сказал сталкер Воеводин милиционеру. Тот заколебался, и тогда Денис не выдержал, отстранил сержанта от дверей, нажал плечом… Дверца легко поддалась. Сталкер ворвался внутрь.
        Странное зрелище предстало его глазам.
        Гость из Большого метро лежал на полу, там же валялись его одеяло и подушка. Лицо Антона было бледным, на нем застыло выражение невыразимой муки и ужаса, глаза плотно закрыты, из разбитого носа и рассеченного лба текла кровь. Темные пятна покрывали подушку и простыню, но никаких других травм Денис не обнаружил. Руки Антона застыли в таком положении, словно он пытался от кого-то защититься.
        Две соседние койки, принадлежащие грузчикам, пустовали.
        - Мать честная, - выдохнул милиционер и мелко перекрестился. - Да он же мертв.
        - Да нет, живой, - отозвался сталкер, продолжавший осмотр коммерсанта из Большого метро. - Пульс прощупывается. Дышит. Надо медиков сюда, быстро. И народ разгоните.
        Сержант выбежал за дверь. К счастью, к гостинице уже пробилась подмога: еще пять солдат и два милиционера. Совместными усилиями они кое-как разогнали людей и расчистили проход для бригады санитаров.
        Краснобая унесли. Но до самого утра и весь следующий день в Оккервиле только и разговоров было, что о ночном происшествии. Все терялись в догадках, что могло случиться с торговцем из метро. Новость быстро передали на обе соседние станции, так что как только Соня Бойцова проснулась, Лена и Дима наперебой принялись рассказывать ей о странной и страшной истории, случившейся с ее приятелем.
        - Да не болтай ты, - шикнула Лена на Самохвалова, когда тот сказал, что Антона нашли окровавленного с ног до головы, - я с Денисом говорила по телефону. У него только лицо было разбито.
        - А слуги его всю ночь брагу пили, вот и не видели ничего, - добавил Дима. И снова получил от Лены подзатыльник.
        - Ты откуда вообще это взял? Что за бред?! У нас брагу наливают в общие кружки и сразу требуют сдать в мойку. Все проще - они к девушкам знакомым ходили. Там и заночевали.
        - Пусть так. А я вот еще что слышал: он выглядел так, будто что-то ужасное увидел! - не сдавался Дима.
        - А вот это правда, - кивнула Лена, - только совершенно не понятно, что его так напугало… Охранники говорят, что ночью на Ладожскую никто не входил. И посторонних там нет, все свои. Загадка.
        Соня внимательно слушала. Она была мрачна и подавлена.
        «Кажется, я догадываюсь, что с ним случилось», - думала девушка.
        Бойцова помчалась в госпиталь, но к больному ее не пустили.
        - Нельзя беспокоить. Тяжелейшее нервное потрясение, - отрезала Екатерина Андреевна и захлопнула перед Соней дверь.
        Бойцова ушла. Но уже полчаса спустя вместо нее в больницу пришла Лена. Ей удалось узнать мало нового. Прямых доказательств нападения на Антона кого-то постороннего не нашли. Разбить нос и лоб он вполне мог и сам, ударившись во время падения. Оставалось неясным лишь одно: что могло так напугать гостя.
        - Я думаю, не было никого в комнате. Ему что-то приснилось, - заметила врач Соколова.
        Лена, узнавшая от Сони об ужасах, преследовавших Краснобая, признала справедливость этого предположения. Соня постепенно успокоилась. Жизни Антона ничто не угрожало, это было важнее всего.
        Милиция и солдаты, выполняя приказ полковника Бодрова, два дня пытались вычислить нарушителя, проникшего на станцию, опрашивали жителей, но делали это скорее формально: мало кто верил, что на «Ладогу» мог кто-то явиться, довести купца до истерики и так же незаметно испариться. Под горячую руку полковника попали Данила и Никита, едва не увеличившие население Альянса. Носильщиков посадили под домашний арест. Больше наказывать оказалось некого. Довольно быстро поиски загадочного нарушителя сошли на нет.
        Два дня спустя Соня, наконец, попала в палату Краснобая. И, едва переступив через порог, застыла, как вкопанная.
        Перед ней предстал человек, имеющий мало общего с тем Антоном, с которым она беседовала на скамейке каких-то три для назад. Тогда Краснобай напоминал взъерошенного, нахохлившегося воробья, нервно озиравшегося по сторонам, постоянно погруженного в невеселые мысли. Сейчас на кушетке, укрытый по грудь одеялом, лежал спокойный, умиротворенный молодой мужчина, встречающий всех входящих слабой, но доброй улыбкой. Ссадина на лбу еще не затянулась, давало о себе знать и страшное потрясение. Но Соня разглядела не внешние, а глубокие внутренние изменения, произошедшие с Антоном. Она уловила в его речи совсем иные интонации, подметила мелкие жесты, говорившие об одном: этот человек больше не трясся от ужаса, не ломал голову, как ему жить дальше, и не переживал снова и снова горести из прошлого. Он просто жил. Жил здесь и сейчас.
        - Ну как ты? - задала Соня первый пришедший в голову вопрос, хотя и сама видела - дела не плохи.
        Купец слегка усмехнулся, пожевал губами, как будто пробуя собственные слова на вкус, и ответил:
        - Вообще-то мне положено ахать, охать и требовать к себе сострадания, я же ж в больнице лежу, больной на всю голову, ха. Но не выйдет. Не получится. Хочешь верь, хочешь нет, но мне хорошо.
        - Верю, - коротко отвечала Соня и протянула другу руку, которую тот тут же с чувством пожал.
        Они замолчали.
        Каждый думал о своем.
        Бойцова размышляла о том, как же все-таки интересно плетет свои кружева кудесница-судьба. В первый раз увидев Антона, Соня отнеслась к нему просто как к занятной диковинке, нежданно-негаданно возникшей посреди привычной будничной суеты. И беседу с ним она завела только потому, что Дима ушел, а ей было скучно сидеть одной и молчать. И вот теперь она, едва освободившись на работе, торопилась на соседнюю станцию, чтобы проведать чужого, почти не знакомого человека…
        «Да нет, уже не чужого, - поправила себя Соня, - друзья мы теперь. Вот ведь бывает - то не было ни одного товарища, а то вдруг целая толпа».
        А Антон с удивлением отмечал про себя в который раз, что в присутствии Сони у него не возникало ни тех ощущений, ни тех мыслей, что обычно сопровождали каждую его встречу с любой женщиной от шестнадцати до сорока лет. Он не думал о сексе. Он смотрел на нее не как на существо иного пола, а как на человека.
        «Мало у меня, что ли, было баб? - размышлял он про себя, с нежностью глядя на Соню. - И что? Только себя растратил попусту. Жизнь, как песок, между пальцев пропустил…»
        - Димка-то не ревнует? - уточнил на всякий случай Антон. - Все-таки вы - жених и невеста. А ты у меня сидишь…
        - К счастью, нет, - улыбнулась Соня, отметив про себя, что вопрос был очень уместный, - почти любой бы устроил сцену, ты прав. Но Димка - он из другого теста. Он верит мне. Он такой забавный, знаешь, - девушка расплылась в теплой улыбке, - совсем не испорченный. Чистый. Я таких почти не встречала.
        - Я таких вообще не встречал, - в тон ей ответил Антон. Потом подумал, и добавил тихо, словно боясь, что их услышат посторонние:
        - Сонь. Такое дело… В общем, я его убил.
        Уточнять, кого именно, не понадобилось. Бойцова коротко кивнула.
        - Больше он не мучает меня, - продолжал говорить Антон спокойно, ровно, прикрыв глаза и улыбаясь каким-то своим мыслям. - Вообще кошмары сниться перестали. Так все это странно…
        - А я Диме все рассказала, - произнесла Соня, опустив глаза.
        Антон прекрасно понял, о чем она говорила.
        - И как он отреагировал? - спросил Антон и затаил дыхание. Почти любой парень не стал бы продолжать отношения с девушкой, прошедшей через такой ад.
        - Мужественно. Принял, как данность. Конечно, Димке нелегко будет смириться с мыслью, что ни сына, ни дочери ему не видать… Но я поняла главное: он не бросит меня. Он останется со мной.
        И Соня разрыдалась от рвущегося наружу счастья, а глядя на нее, прослезился и Антон Казимирович. И оба надолго замолчали.
        Время посещений в госпитале между тем подошло к концу. Соня поднялась, чтобы уйти. В этот самый момент снаружи раздались торопливые шаги. «Нельзя туда!» - крикнул кто-то, но человек, вбежавший в больницу, упорно шагал дальше.
        - О, сюда идет, - произнес Антон, внимательно прислушиваясь к шагам. - Сейчас будет какой-то сюрприз. Надеюсь, приятный.
        Не успел он договорить, как дверь распахнулась. На пороге стоял Суховей, один из товарищей Молотова, запыхавшийся, раскрасневшийся, он с трудом переводил дыхание. Судя по запаху, сталкер только что вышел из камеры деактивации.
        - Жабы убиты! - выпалил он с порога. - Завтра вечером мы доставим вас обратно.
        Глава 9
        Танец будды
        План уничтожения братьев Жабиных и их охраны был прост и изящен.
        Предугадать, что братья узнают о провале покушения, было не трудно: Краснобая никто не прятал, жители пяти станций видели, как его вели с Петроградской линии. То, что Лёха и Никита Жабины отложат повторную атаку и затаятся у себя в «логове», тоже было ожидаемо. Но Жабины никак не могли предполагать, что против них выступят опытные сталкеры. И уж точно не подозревали купцы, устроившие охоту на конкурента, что в бой против них вступит человек, знающий толк в редком оружии и изощренной мести - сталкер Бадархан Шаградов, он же Будда.
        Три года назад Жабины отправили бурята с контрабандным грузом - веселыми грибами. Пронести его на Гостиный двор через таможню не было никаких шансов, вот Жабины и решили переправить товар через поверхность. Будда не знал, что именно он несет. Он оказался на мели и готов был взяться за любую работу. Этим Никита и Лёха и воспользовались. До вестибюля «Гостинки» Бадархан дошел благополучно. Но затем удача от него отвернулась. Бурята арестовали, посадили в камеру, где продержали неделю вместе с убийцами и насильниками. Выпустили его только после того, как Фил, лучший друг Будды, отдал все патроны, заработанные за полгода. Да еще с условием: сталкер Шаградов сдавал жетон и три года не приближался к гермоворотам.
        Бурят, бледный, сильно осунувшийся, едва передвигающий ноги, отправился на Выборгскую, чтобы сказать братьям все, что он о них думает… И услышал в ответ:
        - Не борзей, паря. Сам за базар отвечай. Сам сказал: «Готов на любую работу». Так что вали отсюда, пока цел.
        Бадархан молча развернулся и поплелся на Чернышевскую. Там он и прожил оставшиеся годы. Со временем азиат снова начал выполнять заказы Жабиных, не связанные с выходами в город. Лёха и Никита, смотревшие на Будду с подозрением, постепенно расслабились. Со стороны казалось, что он забыл и простил перенесенные обиды.
        Но Бадархан ничего не забывал. И слово «прости» не говорил никому, никогда.
        Друзья прибились к группе Молота как-то сами собой.
        «С нами Филипп, его никто не звал, он как-то сам прилип»[20 - Строка из песни «Элис». Группа «Конец фильма» (кавер на песню группы «Smokie»). 2001.], - шутя говорил про нового приятеля Борис Андреевич. А Фил в ответ радостно улыбался, он очень любил эту песню, и вообще парнем был веселым, как говорится, душа компании.
        Голова Фила вмещала тысячи самых разнообразных анекдотов, которые парень выдавал, словно исправная машина, в любой подходящей ситуации. А еще веселый сталкер любил петь. Правда, и слухом, и голосом природа его обделила. Отсутствие переднего зуба, потерянного хозяином в какой-то переделке, делало облик Фила несколько комичным, а пение - невыносимым. Но Филипп не нуждался в публике, он пел для себя. «Нам песня строить и жить помогает!»[21 - Строка из песни Леонида Осиповича Утесова «Марш веселых ребят». 1934.] - горланил он в ответ на просьбы заткнуться и жизнерадостно улыбался. После этого Фила оставляли в покое.
        Совсем из иного теста был Будда. Он перебрался в Большое метро с окраинной станции Старая деревня. На вопросы, является ли он буддистом и почему не возвращается к своим, бурят всегда отвечал сухо: «Не ваше дело».
        Стрелком Шаградов был неплохим, в случае чего мог вести огонь почти из любого ствола, включая кустарные самоделки, но он не любил огнестрельное оружие. Не испытывал к нему душевной тяги. Зато Будда виртуозно владел приемами самообороны и обожал холодное оружие. Мог драться хоть ножами, хоть кинжалами, хоть самодельным мечом.
        Как-то раз Пёс притащил от знакомого мастера чудо кустарного военпрома под названием «утренняя звезда»[22 - Моргенштерн (нем. Morgenstern - утренняя звезда) - бронзовый шарик с шипами, используется как навершие палицы или кистеня. Наибольшее распространение получили цепные моргенштерны.]. К деревянному древку с помощью цепи был приделан металлический шарик с острыми шипами. Выглядела конструкция устрашающе и нелепо одновременно. Молотов осмотрел моргенштерн скептически.
        - Тебе, Пёс, ничего доверить нельзя. Купил смертельное оружие, тоже мне. Этой хренотенью скорее себя покалечишь, чем врага, - заметил он, пропуская мимо ушей бормотание товарища: «Дык почти даром досталось!».
        - Отдай ее Буду, - добавил Борис Андреевич, возвращая понурому Псу чудо-оружие, - может, выйдет толк…
        Бадархан коротко поклонился Игнату Псареву, взял «утреннюю звезду», взвесил, перекинул из руки в руку… А потом закрутил в воздухе с невероятной скоростью. Цепь и венчающий ее убийственный шарик стали почти невидимыми. Свист стоял такой, словно мчалась стая летучих мышей. Сначала вращалось только оружие, потом крутиться начал и сам боец. Фигуры, которые он выводил увесистым моргенштерном, становились все сложнее. Все жители Владимирской сбежались посмотреть на представление.
        - Так тебе и это чудо-юдо знакомо? - выдохнул Суховей, не сводя глаз со зловещего танца смерти.
        - Ну да. На Старой деревне обучали сражаться разными видами оружия, - коротко кивнул Будда, опуская кистень.
        - Да-а. Умелец, - усмехнулся Молот, тоже наблюдавший за танцем Будды. - В рейде пригодишься, парень.
        И они стали время от времени работать вместе.
        Молот держал штаб на Владимирской, Филипп и Бадархан остались жить на Чернышевской, поэтому о том, что они - одна команда, посторонние не знали. У всех была своя жизнь. Компаньоны могли иметь свои отдельные дела и ходить в отдельные рейды… Но как только Молот решал: пора в общий поход, - Фил и Будда мигом отменяли все планы и отправлялись в условное место. Такая ситуация устраивала всех.
        Филипп, худой, тощий, но на удивление крепкий парень примерно двадцати трех лет от роду, волосы которого торчали во все стороны, как солома, сколько их не расчесывай, принес с собой в отлаженную до состояния механизма, но немного скучную боевую жизнь отряда немного здорового позитива. Особенно Фил со своими хохмами и песнями-импровизациями оказывался кстати в перерывах между рейдами или скучными, сонными вечерами, которые сталкеры раньше коротали за картами или домино. Они собирались впятером не очень часто - старались держать дружбу в секрете от любопытных глаз и ушей. Но когда Фил и Будда появлялись на Владимирской в гостях у Молота, для всей станции наступал маленький праздник.
        Бадархан обычно молчал. Думал о чем-то своем, пристально смотрел на товарищей глазами-щелочками. И когда наступало время обсуждать детали рейда или возникала сложная ситуация, требовавшая мозгового штурма, последнее слово часто оставалось именно за ним. Внимательно выслушав все аргументы, Будда хмурил широкий покатый лоб, на секунду зажмуривался, точно советуясь с некой высшей силой, а потом говорил коротко, четко, лаконично. И если у Фила имелись на все случаи жизни шутки-прибаутки, то у Бадархана - мудрые изречения. Видимо, он выучил их во время жизни на Старой деревне.
        Именно бурят придумал план ликвидации логова братьев Жабиных. План настолько простой, что Пёс, выслушав его, сплюнул с досады.
        - Вот все у тебя, философа, складно выходит, - вздохнул Игнат Псарев.
        - Тебе это не грозит, - осклабился Фил. - Извилины тренировки требуют, как и мышцы.
        Пёс заскрежетал зубами, но от продолжения беседы воздержался. Да и некогда было спорить - Жабины в любой момент могли нанести новый удар.
        Зуб, ломая голову над планом мести, никак не мог решить, как же подобраться к штаб-квартире братьев незаметно. Братья наладили идеальную систему оповещения, охрану своей штаб-квартиры тоже спланировали грамотно. Стоило поблизости появиться Зубову, Рытову и их людям, или Молоту с товарищами (о связи Бориса и Эмилии братья наверняка знали), их бы моментально пристрелили. Никаких коммуникаций, по которым можно было подобраться к «норе» Жабиных, не существовало. А время шло. Зубов чуть с ума не сошел, пытаясь решить этот ребус, но так ни до чего и не додумался, и в итоге позвал на помощь Будду.
        - Как же нам незаметно подобраться к ним? - спросил помощник Краснобая.
        И получил ответ, которого никак не ожидал: «Никак. Но это и не нужно».
        Будда подошел к вопросу с другой стороны. Он решил не прятаться.
        Не таясь, в полный рост, с включенными фонарями, закинув за спину рюкзаки, взяв автоматы, Будда и Фил направились в туннель, ведущий на Выборгскую. Прямо в лапы телохранителей Лёхи и Никиты Жабиных. Наверняка у охраны братьев зачесались указательные пальцы, когда они увидели, что в их сторону шагают вооруженные люди. Но ни одного выстрела не прозвучало. Братья не посмели расстреливать всех прохожих только за то, что они оказались в туннеле в районе их убежища.
        Бадархана и Филиппа, разумеется, остановили. Потребовали отдать оружие, что сталкеры тут же сделали, причем сдали не только автоматы, но и ножи. У них проверили документы, досмотрели.
        - Кто такие? - стал допрашивать путников полноватый мужик с неестественно выпученными глазами, начальник охраны Жабиных. Подчиненные обращались к мужику «Семен Иванович», но Фил окрестил его про себя «Филин».
        - А вы? - в тон ему отвечал Фил. - Это чё, ваш туннель? Так какого ляда вы тут блокпост соорудили? От администрации Выборгской разрешение имеется?
        - Здесь вопросы задаю я! - рявкнул Семен Иванович, мигом сообразив, что перед ним хоть и болтун, но не дурак, и для убедительности положил руку на кобуру.
        - А, ну раз так, тогда умолкаю, - всплеснул руками Фил.
        - Нет, ты говорить должен, - начал терять терпение начальник охраны, - говорить прямо, кто такие и чё тут делаете. А то…
        - Хорошо-хорошо, - зачастил Фил, делая вид, что угрозы возымели действие. - Мы с Чернышевской. Обычные сталкеры. Неудачники, всю жизнь шарились по поверхности, да ни хрена не заработали. Что поделать, гулять любим. Нас там каждая собака знает. Я - Фил, а это - Будда. Да вы знаете его. Он с вашими хозяевами часто работал.
        - Знаю. Ладно. И куда идете? - продолжал допрос Семен Иванович, чуть-чуть успокоившись.
        - Так это, к хозяевам вашим. К Жабиным. Позовите их, что ли, - отвечал Фил, улыбнувшись до ушей.
        - Это исключено! - хором выпалили охранники. Другого ответа Будда и не ждал.
        - Они не смогут выйти, - добавил Филин. - А вы по какому делу?
        - Так товар несем. Эту… Как ее. Дурь. Наркоту с Веселого поселка.
        И в доказательство Филипп снял со спины рюкзак. Люди Жабиных осмотрели оба вещевых мешка. Там, в самом деле, оказались наркотики, расфасованные и готовые к употреблению. По полкило «грибов радости» в каждом мешке. Первоклассный товар высшей пробы из запасов Фролова.
        Глаза Филина стали в два раза больше, чем были.
        «Еще немного, и его моргалки лопнут как пузыри. То-то смеху будет», - подумал Фил, непринужденно улыбаясь и весело подмигивая сгрудившимся вокруг мужикам в форменных куртках. Он услужливо протягивал свой мешок то одному, то другому, давая возможность удостовериться, что ничего, кроме наркотиков, там нет.
        - Но ведь Империя перекрыла транзит! - Семен Иванович не верил своим глазам.
        - Слышали про это, - кивнул сталкер, - дык Молот притащил, он через реку ходит. А мы так, переносим. Выполняем роль носильщиков, хе-хе. Видите, чем приходится заниматься бедным сталкерам?..
        - Молот? Вы знаете Молота? - голос Филина моментально изменился. Рука начальника охраны Жабиных снова потянулась к пистолету. Фил в испуге отшатнулся.
        - Да что ты, начальник, сразу за волыну-то хватаешься? Тебе бы это, нервы проверить. Кто ж не знает Молота! Да все, кто не хотят веганцам мзду платить, с ним работают. Между нами, сука редкостная этот Молот, но чё делать, монополист.
        И Филин окончательно расслабился. Все, что сказал Фил, было правдой: Молот и в самом деле вел дела с огромным количеством людей. И все же Семен Иванович еще колебался. У него был только один приказ: засечь угрозу и ликвидировать. Что делать, если вдруг явятся деловые люди с товаром, он не знал. Наступило время сделать легкий, но ощутимый толчок в нужном направлении.
        «Ну, с богом», - мысленно произнес Филипп и на глазах у изумленных охранников завязал мешок.
        - Но я смотрю, у вас тут какой-то шухер. Мы тогда товар кому-нибудь другому скинем. Хоть тому же Марку с севера. Пошли, Буд.
        И Фил забросил мешок за спину. То же сделал и Будда.
        Гамма эмоций, отразившихся на лице Филина, была красноречивее любых слов. Ни за что на свете хозяева не простили бы ему такие барыши, уплывшие буквально из-под носа. План Будды сработал. Оставался последний ход.
        - Нет-нет, - поспешно заговорил Семен Иванович, лоб которого моментально покрылся испариной, а глаза испуганно забегали, - ща бабки принесем. Подождите минутку, мужики. Ща будет.
        Один из подручных Филина скрылся за неприметной стальной дверцей, ведущей в жилище Жабиных. Двое охранников, потеряв интерес к сталкерам, двинулись обратно на посты. Третий занялся изучением изъятого оружия.
        Друзья начали снимать рюкзаки, но вдруг раздался треск рвущейся ткани, мешок Фила разошелся в районе дна, и большая часть содержимого высыпалась на пол. Будда застыл, точно в ступоре. Фил схватился за голову и выдал выразительную матерную руладу. Начальник охраны сплюнул с досады.
        - Да что у вас за мешки такие?! На какой помойке нашли? А ну собирайте быстро!
        Филипп засуетился, упал на колени и принялся запихивать мешочки с грибами в рюкзак Будды, но так спешил, что часть товара снова падала на пол. Бадархан полез помогать, но делал все так неуклюже, что только мешал Филу. Начальник охраны Жабиных смотрел на них и качал головой.
        «Ну и клоуны, что один, что второй. А еще сталкеры, - подумал он, - даже рюкзаки нормальные достать не могли».
        Мысль эта была верной и очень уместной, хоть и запоздавшей. Любой умный человек бы рано или поздно понял: что-то тут не так. Но, к несчастью для лупоглазого начохра, додумать эту мысль до конца он так и не успел.
        Тем временем вслух Семен Иванович сказал:
        - Лютый, помоги. А то они так до ночи провозятся.
        Лютый послушно отложил изъятый АК, опустился на колени, поднял несколько мешочков, потянулся к вещмешку Будды… Это нехитрое действие стало последним в его жизни.
        Азиат сделал резкий выпад. Нанес удар ладонью в ему одному ведомую точку - и мощное тело Лютого мгновенно обмякло. Прежде, чем похожий на филина толстяк успел понять, что происходит, Филипп оказался рядом с начальником охраны, схватил его обеими руками за голову и одним движением свернул Семену Ивановичу шею. Бездыханное тело сползло на сырые камни. Звук от падения двух тел долетел до ушей оставшихся бойцов. Им понадобилась секунда на то, чтобы обернуться. Но Бадархан успел быстрее. Он схватил метательные ножи. Их изъяли во время досмотра, и сейчас оба ножа лежали на ящике рядом с Лютым.
        Сталкер метнул оба клинка одновременно. Броски были точными. Не успев ни выстрелить, ни поднять тревогу, люди Жабиных рухнули на землю и почти сразу затихли.
        Бадархан и Фил огляделись. Четыре трупа лежало вокруг них. Эти люди погибли, не сумев раскусить диверсантов, не догадавшись, что жили последние минуты…
        «И все это благодаря Буду, - подумал Фил, со смесью гордости и зависти поглядывая на товарища, - сам я бы ни в жизнь такое не провернул».
        От цели их отделяла последняя преграда - дверь, сделанная из стального сплава, утопленная в бетонную нишу. Ни единой щелочки. Открывалась, естественно, внутрь. Укрепляя свою «нору», Жабины подошли к делу серьезно. Чтобы выбить входную створку, понадобилась бы взрывчатка. И уж точно не стоило надеяться ликвидировать дверь быстро и бесшумно. К счастью, им этого делать было не нужно: человек, посланный к братьям, мог появиться в любой момент.
        Не теряя времени даром, Филипп схватил с пола фонарь и несколько раз «моргнул» в сторону Площади Ленина. Это был условный сигнал для ребят Зуба, ожидавших у входа в туннель.
        Фил быстро оттащил в сторонку трупы. На это ушло несколько минут. Успел как раз вовремя.
        Шаги Ван Дамма, шедшего в авангарде группы Зуба, раздавались совсем рядом. В это же время послышался лязг металла - дверь, ведущая в логово Жабиных, открывалась. Человек, посланный к Никите и Лёхе с сообщением о неожиданном визите деловых людей, спешил обратно. Возможно, он и успел, прежде чем погиб, заподозрить неладное, не увидев за дверью своих товарищей. Но на то, чтобы успеть закрыть металлическую створку, времени у него уже не осталось. Фил, поджидавший у дверей, вонзил нож в сердце посыльному и мгновенно выставил вперед ногу, чтобы тот не успел последним конвульсивным движением закрыть дверь и спасти своих хозяев.
        Ключ торчал в замке.
        Путь был свободен.
        На этом работа Будды и Филиппа закончилась. Люди Краснобая с «Кедрами» в руках и респираторами на лицах один за другим ворвались в штаб-квартиру Жабиных. Будда закрыл за ними дверь. Обыватели с Выборгской и военные врачи с Площади Ленина могли спать спокойно - никто из них никогда не узнает о той резне, что произошла в туннеле. Но Будда и Фил все слышали. Взорвалась граната. Потом вторая. Донеслись истошные вопли умирающих. Непрерывно звучали короткие хлесткие очереди, которыми косили своих «коллег» телохранители Краснобая. Отрывисто залаял АК, но почти сразу захлебнулся. Пару раз громыхнул дробовик, но и его владелец недолго продержался против штурмовой группы. Потом наступила гробовая тишина.
        Напряжение, тисками сдавливавшее голову Филиппа много часов подряд, исчезло. Сталкер в изнеможении опустился прямо на холодный, сырой пол туннеля. Операция, самая короткая, самая стремительная в его жизни, но и самая нервная, успешно завершилась, но радости Филипп не чувствовал, лишь безграничную усталость, пустота и тяжесть на душе. Фила затошнило.
        - Что с тобой? - тихо спросил Бадархан, присаживаясь рядом.
        У Филиппа даже не нашлось сил на то, чтобы схохмить в ответ на тему «великого немого». Он лишь тяжело вздохнул и проговорил, едва шевеля губами:
        - Как-то мерзко на душе.
        - Ты жалеешь их? - азиат кивнул на тела убитых охранников.
        - Да нет, - отвечал, подумав, Фил, - чё мне их жалеть, я их в первый раз увидел. Просто все вышло так… Легко. Какая-то мистика…
        Будда помолчал с минуту, пожевал губами, и произнес, словно бы не отвечая на вопрос Фила, а просто рассуждая сам с собой.
        - Если бы мы пошли толпой на дула автоматов, было бы честнее, ты так думаешь? Может быть. Но и глупее во сто крат, дружище…
        Фил хотел было воскликнуть, что он вовсе ничего такого не имел в виду, но поговорить еще им не удалось. Дверь «логова» приоткрылась. Ван Дамм вытащил в туннель одного из своих бойцов. Тот глухо стонал. Парню прострелили живот и обе руки. Следом вынесли ногами вперед еще одного раненого.
        «Эге, да тут жмурик!» - уточнил про себя Филипп. Второму снесли из дробовика часть черепа. Зрелище было не для слабонервных. Даже Бадархан отвернулся. Филу и вовсе стало дурно.
        - Все, закрывайте, - коротко бросил через плечо Зуб, руководивший выносом раненых, и тут же забыл про сталкеров.
        Ван Дамм и Зуб понесли своих раненых и убитых на Площадь Ленина. Соседство станции-госпиталя оказалось как нельзя более кстати… Какую сказку сочинит Зубов, чтобы объяснить, как в спокойном туннеле он умудрился потерять половину людей, сталкеров не сильно волновало - наверняка у помощника Краснобая имелась готовая история или был заблаговременно подкуплен постовой. Ну, а Фил и Будда должны были поставить точку в этом деле. Трупы убитых в туннеле охранников один за другим скатились вниз по лестнице, ведущей в штаб-квартиру Жабиных. Туда же Фил бросил все предметы, свидетельствовавшие о недавнем побоище. Бадархан вытер пятна крови там, где смог их найти. Но это было, пожалуй, уже лишнее - едва ли кого-то из снующих между станциями путников заинтересует чья-то запекшаяся кровь на тюбингах. Да и мало ли откуда она может взяться в метро, эта кровь…
        Ключ, так и торчавший все это время в замке, лязгнул в последний раз.
        Тяжелая дверь захлопнулась.
        Комнаты и коридоры, в которые она вела, превратились в большую братскую могилу. Никто никогда туда больше не заглянет. Никто никогда не узнает, что случилось тут тихой ночью двадцать шестого августа две тысячи тридцать третьего года…
        Глава 10
        Последняя встреча
        Дня, на который отец и мать Димы Самохвалова назначили совместный обед с Соней Бойцовой, молодой человек ждал с содроганием. И про себя иначе, как «судным днем», это мероприятие не называл.
        Ольга и Михаил Самохваловы очень радовались, что их сын наконец-то, после стольких неудач, начал встречаться с девушкой. Но юношу терзало предчувствие, что если они побеседуют с Бойцовой наедине буквально полчаса, их радость улетучится. А самому Диме будет предъявлен ультиматум: ищи другую, кого угодно, только не эту драчунью. То, что родители не пришли в ужас сразу, едва узнав, кто стал избранницей их горячо любимого чада, Дима объяснял просто: работа на кухне отнимала у отца и матери все силы и время, и они просто не знали, кто живет вокруг.
        - Соня? Такая, стриженая? У нее еще нос немного сбит? - улыбнулся Михаил Самохвалов, он и стал инициатором идеи с совместным обедом. - Как же не знать. Заняла первое место в соревнованиях по борьбе. Молодец, всего сама добилась.
        - Да, пап, она молодец. Но она не приучена к такому. К обедам, - сын пытался подобрать слова, чтобы передать отцу причину своего беспокойства. - У нас в метро это не принято ведь. Кинул что-то в миску, проглотил, дальше пошел. А тут - обед! С родителями! Да зачем вам это всё?! Чтоб соседям пыль в глаза пустить?
        Но Михаил Самохвалов лишь загадочно улыбался и молчал. И отговорить отца от его сумасбродной идеи Дима не смог.
        Соня обещала не выражаться и вести себя культурно.
        - Если хочешь, могу молчать, - успокаивала она его, - но тогда я буду выглядеть, уж прости, как дура - сидит, жует, глазами моргает. Ничего, прорвемся.
        Дима и сам видел: после знакомства с ним Соня стала работать над собой, училась сдерживать эмоции, следить за словами. Даже нашла силы побеседовать с Леной Рысевой. Разговор явно оказался трудным. Лена вышла от Сони опустошенная, подавленная. Наотрез отказалась делиться с Димой результатами беседы. Но они не поругались, что, по мнению Димы, уже было огромным достижением. И все равно успокоиться он не мог.
        За несколько дней до званого обеда он зашел к Соне домой. И его опасения лишь усилились. Ее жилище - неказистая хижина, грубо сколоченная из листов фанеры разного цвета и размера - стояло в самом дальнем конце перрона. В десяти метрах от туннельной перегородки. В сорока метрах от общественной уборной. Запах оттуда ощущали многие жители станции, но возле дома Бойцовой он был силен особенно. Но самое интересное ждало внутри. Там не оказалось мебели. Совсем. Ни кровати, ни стола, ни стульев, только пара полок, прибитых к стенам. На них стояла нехитрая посуда: миска, кружка, пара ложек. На полу была расстелена циновка, покрытая выцветшим пледом. Свет в помещение проникал только через щели между листами фанеры.
        - Да, согласна, дерьмовая хата, - вздохнула Соня. - Какую дали, в такой и живу. И тому рада была.
        Хозяйка уселась в изголовье лежанки, сложив ноги по-турецки. Дима присел в ногах. От холода, исходившего от гранитных плит, циновка спасала хорошо, но назвать ее удобной и мягкой было сложно. Как Соня умудрялась много лет спать тут, Дима не понимал. Он решил, что при первой возможности достанет для Сони матрас.
        - А ведь когда-то я жила, как ты. Может, даже лучше, - заговорила Бойцова мечтательно.
        - Что-что? - встрепенулся молодой человек.
        Соня заскрежетала зубами и шлепнула себя по губам.
        - Ничего, - сухо отвечала она.
        - Нет, Сонь, - Дима не желал так быстро сдаваться. - Сказала «А», говори и «Бэ». Где ты жила раньше?
        Соня ничего не отвечала. Лицо ее застыло, словно маска, только глаза двигались - она упорно отводила взгляд. Дима придвинулся ближе.
        - Сонь, я люблю тебя. Я хочу быть с тобой! - начал говорить юноша с жаром, прижимая к груди сжатые кулаки. - Но я не хочу, чтобы между нами были какие-то секреты.
        - У каждого есть секреты, - процедила Соня, отворачиваясь и делая вид, что изучает пятно на потолке. - Я же к тебе не лезу.
        - Да какие у меня секреты! Глупости не говори. А ты… А тебя я, мне кажется, вообще не знаю. Когда я смотрел на тебя со стороны, думал, что ты такая… Такая…
        - Драчливая грубиянка? - вздохнула Бойцова.
        - Нет. Нет, я не про это. Что ты простая девчонка, живешь как все. А теперь вижу: в тебе секретов, как в Питере мостов.
        - Классное сравнение, - расплылась в улыбке девушка, - даже что-то поэтическое есть. Может, про Питер поговорим? Или про мосты?
        Но Дима не дал подруге увести разговор в сторону.
        - Нет уж. Мосты подождут. Пойми наконец: есть вещи, которые я имею право знать! Я хочу быть с тобой, Соня! Я не из тех, кому девушка на одну ночь нужна…
        - Был бы ты таким, ничего бы у нас не вышло, - чуть слышно, с нежностью произнесла Соня. Протянула руку, чтобы погладить Диму по щеке, однако парень не резко, но решительно отодвинул ее ладонь.
        - Но как, как мы будем дальше жить вместе, если между нами одни тайны? - воскликнул Дима, обхватив голову руками. - Ты с Молотом болтала, как со старым приятелем. Он тебе обрадовался, как сестре родной. Как такое может быть, если он к нам заглядывает раз в год на пару часов?!
        Соня сжала кулаки и застонала. Дима понял: он на верном пути, он подобрался вплотную к одной из тайн, и отступать не собирался.
        - Ага, попалась. А как ты сейчас со мной говоришь?
        - Как? - часто-часто заморгала Соня.
        - Правильно! Пра-виль-но, Сонюшка! Никаких «чё», «ваще» и «да пипец». Ни одного ругательства за десять минут! И я думаю, что это и есть твое настоящее лицо. Твоя истинная сущность. А все остальное - так, игра. Господи, я даже не знал, что ты не местная, пока ты не проговорилась, - слегка смутившись, добавил Дима.
        Диме казалось, что Соня существовала всегда, что она являлась таким же обязательным элементом обстановки на станции, как двойные карнизы и стоящие у перрона поезда. Только теперь он начал вспоминать, что до определенного момента его жизни Сони и в самом деле рядом не было.
        - Дим. Дим, послушай меня, - в голосе девушки зазвучала вдруг такая боль, такая горечь, что молодой человек слегка опешил. Образ Сони просто не вязался с такими эмоциями.
        - Да, хоть ты и не знаешь жизнь и людей… А это, честно, круто. Я, наверное, тебя потому и полюбила, что ты такой… Чистый. Неиспорченный. Так вот, хоть ты и наивный, как ребенок, но интуиция у тебя работает. Ты не умом, ты сердцем чуешь.
        Дима слушал, изо всех сил старался не потерять нить мысли. Никогда еще из уст Сони не звучали такие длинные и такие сложные речи. И такие правильные. Дети из хороших семей - и те редко говорили так, как Соня в эти минуты. Дима окончательно перестал что-то понимать.
        - Да, Димуль, у меня в прошлом есть… Секреты. А, что уж там, все равно тебя не обмануть. Там грязи столько, что если бы она могла сейчас обрушиться на нас, мы бы по шею в ней сидели. Неужели ты думаешь, у меня потому не было парня, что я типа такая вся из себя неприступная и меня боялись? Ха. Они убегали, Дим. Убегали, узнав, кто я такая. И ты убежишь. А я так и буду жить дальше. Со своей грязью…
        Внутренний голос все настойчивее нашептывал юноше, что впереди опасный рубеж и пора остановиться. Ради их отношений. Ради их любви. Его душа сжималась от ужаса от ощущения близости к чему-то безгранично ужасному и невыносимо тягостному. Разумнее всего было бы обнять девушку и посидеть в тишине. И все же Дима не смог остановиться.
        - Нет ничего тайного, что не стало бы однажды явным, - проговорил он, изо всех сил стараясь, чтобы в голосе сквозила нежность, а не строгость. - Ленке ты, я смотрю, уже рассказала. И мои родители кое-что знают. Хотят тебе подарить осколок прежней жизни, вернуть на один вечер в прошлое. Что, угадал? Иначе не стали бы они этот обед идиотский устраивать. И еще есть люди, которые все знают, я уверен. Однажды эта грязь все равно прорвется. А убегу я или нет - это еще бабушка надвое сказала. Не знаю, что у тебя было с теми парнями, но я тебя люблю. Люблю, Соня. А любовь - страшная сила. Расскажи мне все. И мы вместе решим, как нам дальше жить и что нам делать…

* * *
        Крохотный смотровой глазок открылся. Сделали его очень грамотно. Попасть в такую маленькую дырочку иначе, как с пары шагов, было трудно. Но удачный выстрел мало что решал. Привратник погибал, но ворота так и оставались плотно закрытыми.
        Человек, стоявший с другой стороны мощной бронированной переборки, внимательно разглядывал того, кто осмелился стучать в дверь, мимо которой прочие путники пробегали, едва не икая от ужаса.
        - Молот, ты? - раздался из-за дверей хриплый, прокуренный голос.
        - Я, - отозвался сталкер.
        - А это кто с тобой?
        - Пёс, - представил Молот товарища.
        - Пёс, значит? Шарик к ноге, гав-гав! - человек за дверью пришел в восторг от своей шутки и зашелся булькающим хохотом, быстро перешедшим в надсадный кашель. Минуты три весельчак откашливался. Сталкеры молча стояли посреди туннеля и ждали.
        - А чё раньше без Шарика ходил? - снова раздался голос.
        - Опасно стало, - сухо отвечал Борис Молотов. Он чуть заметно нервничал: то и дело оглядывался по сторонам. Рука сталкера лежала на рукоятке пистолета. Игнат Псарев не убирал палец со спускового крючка видавшего виды АК-74. Он попал сюда в первый раз в жизни и волновался еще больше. Глаза Пса беспокойно бегали по сторонам, по ржавым тюбингам, по пучкам проводов, свисавшим с потолка, и грудам мусора.
        Здесь, в заброшенных туннелях в районе Достоевской, опасность грозила случайному путнику на каждом шагу. Одной из них была банда, в гости к которой явились сталкеры. Отъявленные бандиты и циничные убийцы, именующие себя «безбожниками». Они занимали соединительный туннель, позволяющий попасть с Садовой сразу на Правобережную линию, минуя крупные общины[23 - Дьяков А.Г. «Метро 2033: Во мрак». Астрель. 2011. Глава 6: «Безбожники».]. ССВ часто пользовались работорговцы, контрабандисты и прочие «деловые люди».
        Администрация торговых станций такому соседству не очень-то радовалась, но решать проблему не спешила: насколько было известно Молоту, имелся у них в этом вопросе личный корыстный интерес.
        - Ты давай, открывай, Хряк, кончай динаму крутить! - тревожно оглянувшись, произнес сталкер.
        - Хорошо-хорошо, открываю. Товар готов, - хихикнул невидимка.
        Обмен приветствиями кончился.
        Смотровое окошко закрылось. Раздался звон ключей.
        Небольшая дверка, прорезанная в гигантской металлической переборке, приоткрылась ровно настолько, чтобы сталкеры могли протиснуться внутрь, и тут же снова захлопнулась. Безбожники имели основания бояться, если и не МВД метро, со своими обязанностями почти не справлявшегося, то других таких же отморозков.
        По ту сторону переборки оказалось немного светлее. Неровно, то и дело мигая, горела лампочка. Она освещала небольшой закуток между двумя заслонками; второй рубеж обороны размещался в пяти метрах от первого. Стремясь отгородиться от остального метро, бандюки перекрыли туннели наглухо мощными стальными листами. Прорваться тут смогла бы разве что мотодрезина, мчащаяся на всех парах.
        Пахло перебродившим пойлом, дешевым табаком, мочой и мужским потом. Густое, тяжелое амбре буквально валило с ног непривычных к такой атмосфере посетителей. Псарев, едва войдя, сразу закашлялся и тихо произнес: «Ну и вонь». Молотов остался невозмутим. Но и ему было тут не по себе.
        Бандит, дежуривший тут, выглядел чрезвычайно живописно. Это был полноватый мужик, заросший густой, грязной щетиной, одетый в дырявую кожаную куртку на голое тело и странные шаровары. Сходство с хряком безбожнику придавали вонь, которую он источал, и смех, похожий на хрюканье. Уродливый приплюснутый нос походил на свиной пятачок. Пес смотрел на Хряка с едва скрываемым отвращением. Борис же, отлично знавший, что остальные безбожники выглядят не лучше, лишь слегка поморщился, когда дежурный банды в знак большой дружбы похлопал его по плечу.
        - Слышь, Молот. А, Молот, - обратился к сталкеру Хряк. - Не мое свинячье дело… Но на фига они тебе? Трахаешь их, да? - подмигнул сталкеру безбожник. - Или барыжишь? Или сначала трахаешь, а потом продаешь? А с Шариком делишься?
        Сталкер с трудом сдержался, чтобы не послать безбожника куда подальше. Широкий благородный лоб Молота покрывался морщинами, когда тот морщился то ли от вони, то ли от слов Хряка. Борис так и не разжал губы, не издал ни звука. Но одним своим видом демонстрировал такое презрение, что Хряк понял: сталкера сейчас лучше не злить. Больше безбожник не сказал ни одного лишнего слова. Торопливо отпер вторую дверь, ведущую во владения банды, скрылся в темноте и минуту спустя вернулся, ведя за руку ребенка лет тринадцати, девочку.
        Состояние, в котором находилась пленница, вызывало ужас. Девочка была так худа, точно ее не кормили в течение целого месяца. Бритая голова вся покрыта пятнами, не то следами от побоев, не то какой-то смазкой. Глаза девочки были закрыты, точно она спала на ходу, а под правым еще и расплывался огромный синяк. Засаленная куртка, снятая с кого-то раза в два полнее и выше, висела на девчушке, как на вешалке. Ноги, обутые в стоптанные башмаки, едва двигались. Каждый шаг давался замарашке с таким трудом, что казалось: отпусти Хряк ее руку, девочка сразу упадет.
        Истерзанное, измученное человеческое существо, не видевшее ничего, кроме боли и унижений…
        - Вы ее хоть кормили? - произнес Пёс, мрачно оглядывая девочку.
        - Обижаете. Три дня готовили к продаже. Можно сказать, красавица! Тридцать патронов за такую лапочку - на халяву отдаем! - и Хряк расхохотался во весь голос. И тут же в ужасе смолк. Пёс медленно поднял оружие. Ствол автомата остановился как раз на уровне лба безбожника.
        - Кра-са-ви-ца?! Ты уху ел, козел? - надвинулся на безбожника Молот. - Кинуть меня хотите? Да вы ее драли месяц всей бандой, я что, не вижу?!
        Бандит перестал смеяться и смотрел на сталкера с животным ужасом. Хоть они и находились на территории, где Хряк был хозяином, а Молот гостем, безбожник знал: даже если Борис его убьет, сталкеру ничего не будет. Штраф, и тот платить не заставят. На место Хряка просто пришлют другого, а труп самого привратника выбросят за дверь, на съедение крысам.
        - Короче, мы уходим, - добавил сталкер, взяв себя в руки, спокойным деловым тоном, - и больше не вернемся. Так и передай пахану. Можете своих красавиц продавать кому-нибудь другому. Или сами их пяльте. Открывай, Хряк.
        Псарев и Молотов подошли к дверям.
        Хряк побледнел. Маленькие глазки его забегали. Теперь над бандитом всерьез замаячила перспектива получить пулю уже не от Молота и Пса, а от своих же. Пахан очень не хотел терять клиента, исправно и за хорошие деньги скупающего у них худых, шелудивых рабынь, на которых другие покупатели даже не смотрели.
        - Молот, стой, - запричитал Хряк, трясясь от ужаса. - Ты это, не серчай. Я себе хотел патронов взять десяточек… Ну с кем не бывает. Двадцать, двадцать за нее просили.
        - Так бы сразу, - ухмыльнулся Молотов. Развязал мешок, висевший за спиной, отсчитал патроны и вручил Хряку. От благодарностей отмахнулся. Жестом приказал Псареву взять купленную рабыню. Игнат забросил автомат за спину, осторожно поднял девочку, оказавшуюся на удивление легкой для ее роста, и вынес в туннель.
        Скрипнули ржавые петли. Загромыхали ключи в замке.
        Сталкеры огляделись, сориентировались и медленно зашагали в сторону пыльной, заброшенной Достоевской.

* * *
        - Значит, ты жила на Адмиралтейской? Но твоего отца оттуда выгнали? - переспросил Дима после того, как Соня закончила длинный, невеселый рассказ. История оказалась очень долгой и много раз прерывалась слезами Сони и вздохами Димы, едва способного поверить, что все это - правда. К концу рассказа Самохвалов начал забывать, с чего все начиналось.
        - Да, именно так, - устало закрыла глаза девушка. - Мы переехали на Садовую… Господи, лучше бы мы сразу в Неве утопились, чем к этим торгашам. К этим ублюдкам, - она опять чуть не разрыдалась.
        - А за что? За что вас из Альянса прогнали? И как могли вас продать в рабство? Целую семью? Что за дикость такая?!
        - За что прогнали - не помню, мелкая была. А про второе… Эх, Дима. Не поймешь ты. Не поймешь… Чтоб ты понял, что такое люди, тебе самому надо там оказаться. И увидеть их. Эти рожи. Эти туши. Этих мразей, которые мать родную продадут за два патрона. Вот где живут настоящие, правильные люди, ха-ха.
        - Погоди, не части. А у нас что, не люди живут?
        - У нас? У нас как раз люди. А там… Там скоты. Только ты знаешь, что, ты не забывай, Дим: не будь Веселого поселка с его дурью, не было бы у нас ничего. Ни-че-го. Может, там потому и живут такие нелюди, что мы туда эту гадость веселую продаем. Вот так-то. И хватит, прошу тебя. Я больше не могу, - взмолилась Соня.
        Тяжелый разговор измотал ее так, что Бойцова уже даже сидеть не могла. Она лежала, укрывшись пледом, отвернувшись к стене. Девушка каждую минуту ожидала, что Дима, знавший теперь всю ее историю, вплоть до самых грязных и жутких деталей, включая ее неспособность иметь детей, вскочит и убежит. Но Самохвалов сбегать не спешил.
        - Последний вопрос, честное слово. Сколько человек спас Борис Андреевич?
        - Не знаю точно, - отвечала, немного подумав, Соня. - Многих. Боря никогда про это не говорил. Не любит трезвонить о своих добрых делах. Но Пёс как-то сказал: Боря половину денег, что зарабатывает, тратит на это. Сам ютится в палатке на какой-то нищей станции, хотя мог бы жить, как король. Но его эта жизнь мало волнует, он о будущей заботится.
        Дима посмотрел на Соню с легким удивлением. Смысл последних слов не вполне дошел до его сознания. Самохвалов тоже был утомлен и растерян, он почти ощущал, как грязь, о которой говорила девушка, втекает в его душу. Ему предстояло долго и мучительно переваривать все то, что он узнал о своей возлюбленной. Дима не был уверен, что все это он сможет принять и понять.
        - О чем заботится?
        - О жизни после смерти, если хочешь. Не понимаешь? Молотов верующий, он даже в церковь ходит. В туннеле между «Гостинкой» и «Маяком». Знаю, над верующими часто смеются. Называют их наивными дурачками. Я тоже не все понимаю. Но Боря мне как-то сказал такую вещь. Что, мол, если нет ничего после смерти, если все наши мучения - ради того, чтобы просто сдохнуть. Понимаешь? Просто сдохнуть, стать кормом для червей, - и все… И не важно, честным ты был человеком или скотом, итог один… Если и меня, и тех, кто меня драл, ждет после смерти одно и то же, а именно это утверждает наука… Тогда и жить не стоит. И вообще, - добавила она, закрывая глаза, - людям надо во что-то верить, без этого трудно. Коммунисты, например, роют туннель в Москву, чтобы сбежать отсюда. Верят, что там - рай. Есть люди, которые бункер какой-то ищут, «Эдем». А Боря молится Богу. Кто из них больший безумец - не знаю. Зато Борис помогает людям. И, наверное, он счастлив.
        Больше они не сказали друг другу ни слова. Дима осторожно нагнулся к подруге. Убедившись, что она устала и провалилась в сон, Дима нежно поцеловал ее в щеку, укрыл плечи и шею девушки пледом, и, тихо закрыв за собой дверь, зашагал прочь.
        Ему многое предстояло осмыслить, многое прочувствовать. А еще он решил, как именно облегчит и себе, и Соне, и родителям испытание званым обедом. По пути домой Дима зашел к Рысевым. Оттуда он помчался на коммутатор, позвонил на Ладожскую и попросил к телефону Бориса Молотова.
        В день званого обеда сюрпризы подстерегали и Соню, и Диму на каждом шагу.
        Открыв дверь, Соня с умилением увидела, что парень притащил к ее домику большой мягкий матрас. «Подарок», - торжественно объявил он, подтаскивая ношу к дверям и улыбаясь до ушей. О том, что матрасов Соне выделяли уже много, но те постепенно приходили в негодность, и именно поэтому она спала на циновке, Бойцова говорить не стала. С благодарностью приняла дар и затащила в свою ветхую хибару.
        Когда же она вышла из темной комнаты наружу и оказалась на свету, ахнул от восхищения и сам Дима. В первый раз за много-много лет девушка подвела глаза, подкрасила губы, причесала волосы. Вместо вечной тельняшки она надела чистую, выглаженную кофту с узором из маленьких красных кружочков. Кофта была Соне мала, зато она плотно облегала фигуру девушки, подчеркивая природную красоту, которую не испортили ни бои, ни тяжелые условия жизни. Дима пришел в неописуемый восторг.
        - Ты просто прелесть! - воскликнул Дима. - Но как, откуда?
        - А… Ленка одолжила, - улыбнулась Соня, решив не делать тайны из того, откуда взялись косметика и одежда, - ну, пошли.
        И вот они уже сидят за столом.
        Все вместе. Соня с Димой и его родители. Лена с Гришей и Святослав. Денис Воеводин, Иван Громов, Эдуард Вовк. Молот с боевыми товарищами. Даже Антону Краснобаю, которому разрешили покинуть Ладожскую, нашлось место за общим столом. На него все, кроме Сони и Лены, смотрели удивленно, а кто-то и враждебно, но потом привыкли.
        Игнат Псарев и Кирилл Суховей сначала чувствовали себя тут немного не в своей тарелке: видимо, сидеть за столом, видеть перед собой столовые приборы, есть из тарелок для сталкеров было в диковинку. Пёс даже хотел сбежать, сославшись на какие-то дела, но Борис Андреевич выразительно посмотрел на друга и тот, вздохнув, плюхнулся обратно на скамью. Волновались и родители Димы, и даже сам Самохвалов-младший немного робел. Некоторое время все сидели молча, а потом Святослав Рысев встал, взял кружку и, оглядев собравшихся, сказал лишь одну фразу. Но ее оказалось достаточно, чтобы разрушить ощущение неловкости.
        - Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались! - произнес нараспев отец Лены. И тут же все схватили свои кружки, встали на ноги. Открыто, с улыбками, посмотрели друг другу в глаза.
        - За Митю и Соню! - воскликнул Михаил Самохвалов.
        - И еще за Гришу и Лену, - подхватил Денис Воеводин.
        - Короче, за нас, - громче всех сказал Иван Громов. Последний тост понравился всем. Кружки с оглушительным грохотом столкнулись над столом.
        Постепенно беседа завязалась, застучали по тарелкам вилки. Званый обед начался.
        Ничего особенного приготовить Ольга Самохвалова не смогла, все запасы продовольствия строго учитывались. В тарелках лежало по небольшому кусочку мяса и по ложке каши. В кружки была налита обычная брага. Но на скромность трапезы никто, казалось, даже не обратил внимания.
        Все было съедено и выпито за считаные минуты. А потом они просто говорили. Говорили обо всем на свете. То наперебой, то по очереди. То дружно смеялись, то дружно вздыхали. Они стали на эти короткие, мимолетные полчаса одной большой семьей. И уже не имело значения, что кто-то - торговец из Большого метро, кто-то опытный сталкер, а кто-то - новичок, едва делающий первые робкие шаги по поверхности. Общие темы даже не пришлось искать, они находились сами.
        - За Михаила и Ольгу Самохваловых! - произнес Святослав Рысев, едва образовалась короткая пауза. - Вот чего только не бывало в моей жизни. Но званых обедов… Последние лет двадцать точно не случалось.
        - Ура! - воскликнули все. Чокаться было уже нечем, но это не остановило собравшихся в столовой. Со звоном стукнулись боками пустые стаканы.
        И когда их звон затих, Антон Казимирович, до этого почти все время молчавший, вдруг заговорил. Моментально все, даже развеселившийся Пёс, сыпавший шутками почти без остановки, замолчали.
        - Я на своей шкуре убедился: идеальных людей нет. И больше того, нет даже просто «нормальных» людей. Все немного того, Дима и Соня не исключение.
        Денис Воеводин, услышав это, слегка нахмурился. Начало речи бизнесмена ему не понравилось. Святослав быстро положил другу руку на плечо.
        - Погоди, Дэн. Пусть договорит, - шепнул Рысев.
        - Соня здесь, в Оккервиле, кажется каким-то инородным телом. Зато в нормальном метро она легко бы затерялась в толпе. Там все такие - со сломанными носами и сломанными судьбами. Димка же, наоборот, у нас выглядел бы белой вороной. Но это, на самом деле, ерунда. Главное, чтоб люди могли понимать друг друга, могли жить вместе. Я это все к чему, - спохватился Антон, поняв, что далеко ушел от темы тоста, - они такие разные, эти двое, но все-таки они вместе. Так пусть ничто на свете их не разлучит.
        И все собравшиеся за столом наперебой принялись хвалить Антона за его речь, а тот лишь краснел и бормотал, что просто сказал все, как есть.
        Беседа продолжалась.
        Казалось, что это скромное застолье, объединившее четырнадцать совершенно разных людей, может длиться вечно. Но всему приходит конец. Послышались торопливые шаги, и в столовую вбежал дежурный по станции.
        - Звонят с «Черкасы», - крикнул он с порога, - группе Князя срочно готовиться к выходу в город. Группе Молота - часовая готовность. Купец из метро… Этот, как его? Краснотрёп, уходит вместе с Молотовым. Приказ полковника.
        Дежурный исчез.
        Люди переглянулись, и дружный тяжелый вздох вырвался у всех одновременно, точно это был один человек, а не несколько. Каждый в глубине души понимал: теперь они не скоро соберутся тут снова.
        Краснобай знал, что остаться в Оккервиле он не сможет, по крайней мере, сейчас. Молотов, три раза за неделю ходивший через реку, смертельно устал, да и его ребята порядком утомились. Грише Самсонову предстояло в первый раз отправиться в настоящий рейд, и к радости примешивалось волнение. Беспокоилась и Лена, никогда не расстававшаяся со своим возлюбленным на такой долгий срок. А Святослав Игоревич знал то, о чем пока не догадывались даже ребята из его отряда: они шли в город не в рядовой рейд. Это была часть плана полковника Бодрова - военная операция против сил Вегана…
        - Удачи, мужики! - проговорил Молотов, протягивая руку Святославу.
        - И вам! - кивнул Рысев.
        - Прощай, милая, - шепнул Гриша, прижимая к себе дрожащую от страха Лену.
        Дима и Антон молча обменялись рукопожатием.
        Столовая опустела. Лишь Ольга Самохвалова осталась хлопотать у опустевшего стола.
        «Когда мы еще вот так вместе соберемся?» - размышляла она, убирая со стола миски и кружки.
        Ни Ольга, ни ее сын, никто, из сидевших в этот вечер за общим столом, даже не подозревал, что готовит им ближайшее будущее…
        Глава 11
        Война
        Отряд находился в ста метрах от цели: туннельной вентиляционной шахты. Воздухозаборный киоск был едва заметен среди развалин, но Святослав Рысев, командовавший рейдом, уже увидел и понял главное: подозрения полковника не лишены оснований. И он, Рысев, попал в самую точку, решив проверить именно эту вентшахту.
        Громов обнаружил стреляную гильзу от дефицитного автомата «Вал». В Оккервиле не было ни одного такого ствола. Гриша Самсонов обратил внимание командира на решетку люка, кое-как приставленную на место.
        Ни один отряд Оккервиля не проходил здесь за последний год, Молотов в этот переулок тоже не заглядывал. Воспользоваться этой шахтой могли только посторонние.
        Бойцы рассредоточились вокруг шахты. Лис прикрывал северное направление, Самсон - южное. Восток и запад взяли на себя сталкеры Царев с позывным «Царь» и Шах, которому даже прозвище не требовалось при такой фамилии, взятые из тройки Воеводина. Сам Тигра по приказу полковника остался в метро, хотя и рвался в бой. Но едва ли в этом рейде имелась в нем надобность. Все оказалось просто. Удивительно просто.
        Еще раз осмотрев киоск, напоминающий со стороны башенку-многоугольник, пощупав решетки, осмотрев асфальт вокруг люка, Святослав убедился окончательно: отсюда три-четыре дня назад выходили какие-то люди. Именно в это время вепри напали на отряд Молотова. Все сходилось.
        Святослав тяжело вздохнул.
        - Значит, все-таки измена… - произнес он, чувствуя, как к горлу подступает комок.
        В этот момент Шах, укрывшийся за перевернутым автомобилем, подал условный сигнал.
        Рысев сорвал с плеча АК-105 и одним прыжком оказался рядом с Шахом. Сюда же переместился Царь.
        Со стороны улицы Стахановцев приближалось несколько вооруженных человек. На боку одного из них Рысев увидел до боли знакомый стек.
        Когда во время совещания полковник Бодров и лейтенант Ларионов ломали головы над вопросом, как могли веганцы переправить на их берег не только зверей, но и погонщиков, Рысев молча сидел рядом и вместо карты города изучал схему расположения технических помещений в районе Новочеркасской.
        - А зачем обязательно форсировать реку, если есть ВШ? - спросил Святослав, увидев, что офицеры окончательно выдохлись.
        Его вопрос застал Бодрова и Ларионова врасплох. Полковник закашлялся и вытаращил глаза так, словно сталкер сказал что-то неприличное. Лейтенант чуть не подскочил на стуле.
        - Ты чё, Князь? - вскричал Ларионов, вскакивая. - Она же в нашей части туннеля, за передовым постом! Пройти туда, не попавшись на глаза дежурным, просто невозможно!
        - Идея какая-то бредовая, - проговорил полковник, сосредоточенно массируя подбородок и переводя взгляд со схемы на карту и обратно. - Шахта для выходов в город не предназначена.
        - Что мешает ее переоборудовать? - пожал плечами Святослав.
        - Что мешает? Наша охрана, Князь! Чтоб туда попасть, надо замочить часовых. А мы никого не теряли.
        - Убить - лишь один из вариантов, можно подкупить. Или завербовать. Не забывайте, мужики, что у нас завелся крот. А где один шпик, там и его помощники.
        Ларионов помрачнел еще больше. Прожег сталкера испепеляющим взглядом. Мысль о том, что кто-то из его людей может оказаться предателем, привела офицера в настоящую ярость. Святослав спокойно выдержал дуэль взглядов, не потерял самообладания, а вот Ларионов растерял остатки терпения.
        - Ты забываешься, Князь, - произнес лейтенант дрожащим от гнева голосом, тяжело дыша, с трудом подбирая слова, - ты не имеешь права обвинять моих парней. Все они проверены и перепроверены. Чтоб кто-то из них ссу… Сделался предателем… Да скорее небо рухнет на землю!
        - Нечто подобное уже случилось двадцать лет назад, - осторожно заметил Святослав.
        Спорить с товарищем не хотелось, опускаться до взаимных оскорблений тоже, но и сдаваться Рысев был не намерен. Он в первый раз нащупал во всей этой абсурдной истории с управляемыми тварями хоть какую-то зацепку, хоть что-то, что можно было рационально объяснить.
        Эти слова сталкера окончательно вывели Ларионова из себя. Он вскочил на ноги, бросил через плечо: «Князь, ты больной», и хотел покинуть комнату, но полковник не дал ему уйти.
        - Стоять. На место сядь, - рявкнул Дмитрий Александрович и добавил ледяным тоном: - Офицер, а ведешь себя как баба. У нас война, Серега. Вопрос земельный, как говорится. Или мы их закопаем, или они нас. И тут мелочей не бывает, сам знаешь.
        Потом полковник немного успокоился, взял со стола схему расположения ВШ, внимательно посмотрел на нее.
        - Да, мысль Рысева немного… Смелая, - продолжал Бодров, аккуратно подбирая слова, чтобы снова не вывести из себя Сергея, но и Святослава не обидеть. - Если у них был свой человек на передовом посту, то почему не атаковали нас прямо через туннель? Так и проще, и быстрее.
        - Мне кажется, - возразил на это Рысев, - они думают, что всегда успеют нас оккупировать. Мы не приоритетная цель, вот и все. Я слышал, о чем говорили их офицеры. Как к себе домой сюда ходили. Может, решили нас покрепче обложить? Или их побережье интересует больше, чем станции. Да кто их знает, этих зеленозадых.
        - Тоже верно, - кивнул, соглашаясь, полковник. - А версия хорошая, если подумать. Молот всю береговую линию знает, как свои пять пальцев. Он последнее время через реку часто переправлялся. Если бы там у веганцев имелись какие-то плавсредства, Борис бы их увидел. Да, они могли принести лодки из глубины территории, это так. Но я бы не стал сразу отметать версию с шахтой. Туннель взорван. Доступа к этой ВШ снизу больше нет… Надо проверить. Если через нее наружу выходили люди, следы не могли не остаться.
        Рысев слушал слова командира и кивал, признавая справедливость его доводов. Ларионов, казалось, окаменел. Он сидел, закрыв глаза, чуть наклонив вперед голову, словно уже представлял себе, как падают с простреленными головами его люди. Те, кому он доверял. Те, кто его предали… И не только его, но и всю общину.
        - Значит, так, - объявил Дмитрий Александрович, резко встав и дав понять, что совещание окончено, - всех, кто дежурил на передовом посту, под арест. До выяснения, так сказать. Князь - готовь свою группу. Выходите через три часа. Осмотрите там все. По возвращении сразу ко мне.
        Вот уже три минуты Святослав, укрывшись за ржавым остовом автомобиля, следил за приближением вражеского отряда.
        Веганцы двигались по улице очень грамотно, слаженно, точно единый механизм. У четверых автоматы с подствольными гранатометами. Один вооружен винтовкой Драгунова, еще один - ручным пулеметом «Печенег». На головах каски типа «Сфера». Имелись у веганцев и демроны. Сталкеры самого Рысева о таком снаряжении могли разве что мечтать.
        - Серьезно экипированы, - вздохнул Лис. - Куда уж нам.
        В отряде подствольник имелся только у самого Рысева, им был оснащен его АК-105. Остальных бойцов полковник вооружил видавшими виды семьдесят четвертыми АК.
        - Не подберешься, - шепнул Самсон.
        - Может, засаду устроим на проспекте? - придвинувшись к командиру, проговорил Шах. Рысев решительно замотал головой.
        - Отставить. Следуем за ними, себя не выдаем. Надо узнать, куда они направляются.
        И отряд Рысева тронулся вслед за солдатами Империи, стараясь не упускать неприятеля из вида и не обнаружить себя. Пока удавалось: ни в поведении командира веганцев, которого Рысев вычислил по нашивке, ни в действиях его людей не было заметно беспокойства.
        Чем внимательнее следил за врагами Святослав, а он в первый раз видел армию Империи в действии, тем сильнее восхищался. Все движения солдат были четкие, грамотные, словно механические. Они напоминали щупальца осьминога, каждое из которых, даже если занято своим делом, все равно является послушным исполнителем воли головного мозга. В данном случае мозгом был офицер. Стоило ему сделать чуть заметный жест, и отряд реагировал мгновенно. Шестерка то резко перестраивалась, то прижималась к стене, то сворачивала в неприметный переулочек. Это были люди-автоматы.
        Поглядывая на свой отряд, Рысев с грустью констатировал: не сумел он добиться такого же результата, сколько ни гонял бойцов. К Ивану Громову, ровеснику Святослава, пережившему десятки сражений на улицах города, вопросов не было. Шах, это было видно, чересчур ретиво рвался в бой. Царь чуть заметно нервничал. Самсон чувствовал себя на поверхности немного неуверенно. Ошибок они не совершали, но Рысев как никто другой понимал: чтобы вести войну с «зелеными» на равных, этого мало. Нужна была такая же мощь, такой же безотказный механизм, как у самих веганцев. Альтернативная сила в метро была. Но чем кончились переговоры полковника и Приморского Альянса, Рысев пока не знал. Получив от Молота ответ на свое первое послание, Дмитрий Александрович бегло проглядел бумагу, коротко кивнул и ушел к себе в кабинет. Ни один мускул не дрогнул на лице полковника. Оставалось лишь гадать. И надеяться.
        Постепенно цель противника стала ясна: они двигались в сторону станции Ладожская, но их интересовал не вестибюль. Видимо, тут разведка Империи уже побывала, и их командиры убедились, что вестибюль - это крепость, которую наскоком не возьмешь. Они свернули немного в сторону. Туда, где располагалась станционная ВШ.
        «Фигушки, ребят, тут вы не прорветесь, - усмехнулся Святослав, наблюдая за действиями своего «коллеги», командира веганцев, - мы учли такую опасность уже давно. Там все забетонировано и арматурой укреплено, такие щелки остались, через которые мышь не пробежит, ха-ха».
        Но хорошее настроение улетучилось в один миг, стоило Рысеву понять: спускаться в шахту веганцы не планируют. Они собирались сбросить туда какие-то баллоны. Их тащил один из бойцов.
        «Ядовитый газ!» - проскользнула в голове паническая мысль. Станцию не собирались брать штурмом. Ее планировали отравить.
        - Оружие к бою. По моей команде - огонь! - приказал Рысев.
        Он упер АК-105 в плечо, хорошенько прицелился, дал всем мыслям секунду на то, чтобы успокоиться, улечься, и, поймав интервал между ударами сердца, одним точным выстрелом свалил наповал веганца, готовившего к сбросу баллоны.
        Тут же ударили остальные автоматы. Двое солдат Империи рухнули замертво у стен ВШ. Остальные рассеялись и открыли ответный огонь. Ударил один подствольник, потом второй, но гранаты, к счастью, не причинили никому вреда. Потом со стороны лежащего на боку грузовика заработал «Печенег». Одна из его пуль задела по касательной ногу Шаха, но тот не вышел из боя. Не обращая внимания на рану, он продолжал поливать свинцом залегшего противника.
        Силы стали примерно равны. У веганцев имелось техническое превосходство, у сталкеров - численное. Непрерывным огнем Царь, Шах и Самсон не давали врагу высунуться из укрытий. Пользуясь этим, Лис перебежал через открытое пространство и укрылся за опрокинутым газетным киоском. Оттуда он мог вести огонь по врагу с фланга. Несколькими выстрелами Иван вывел из строя пулеметчика. В этот же момент на асфальт упал с простреленной головой Царь - снайпер «зеленых» уложил его из СВД.
        «Расстроится Дэн, он его уважал», - мелькнула мысль в голове Рысева. На жалость не было времени. Святослав задействовал свою нехитрую «артиллерию»: выпустил в укрытие снайпера гранату из подствольника. Выстрел даром не пропал - выронив винтовку, стрелок рухнул на асфальт.
        Оставался только один веганский солдат. Командир.
        Офицер засел очень грамотно и патроны тратил экономно. Огрызался короткими, хлесткими очередями или одиночными выстрелами. Ни Шах и Самсон, ни Лис не могли в него попасть. Шах попытался поменять позицию, чтобы взять врага в клещи, и пуля веганского офицера попала точно в сердце сталкера. Шах упал, конвульсивно дернулся несколько раз и затих. Темное пятно медленно расплылось на асфальте.
        «Будет Тигра новую тройку собирать», - подумал Рысев.
        Самсонов под пули не полез, остался в укрытии. Громов прекратил огонь. Тогда Святослав начал сам перемещаться ближе к углу жилого дома, откуда можно было попытаться снять офицера. Комбинация казалась простой. Проползти метров сто, потом перекатиться - и вот уже угол здания. Рысев начал движение.
        Вдруг стрельба со стороны ВШ прекратилась. Офицер веганцев больше не стрелял.
        «Совсем хорошо, - ухмыльнулся Святослав, застыв перед последним рывком, - патроны вышли у гада».
        И он сорвался с места.
        Чтобы мгновение спустя рухнуть замертво на землю.
        Подкрепление, которое поджидал веганский офицер и до подхода которого пытался продержаться, прибыло.
        Имперский стрелок, отставший от основного отряда, не только незаметно подобрался с тыла к сталкерам Оккервиля, но и занял удобную позицию. Одним точным выстрелом снайпер уложил Святослава, и тут же, переведя ствол влево, второй пулей оборвал жизнь Гриши Самсонова. Лишь в Ивана Громова попасть он так и не смог - последний выживший сталкер затаился.
        Над развалинами Заневского пассажа, ставшими ареной жестокой кровавой бойни, на долгое время установилась мертвая тишина.

* * *
        Это свидание Сони и Димы начиналось так же, как и все предыдущие. Он как обычно пришел к ней в пять часов вечера. Она встретила его улыбкой, ласково потрепала по волосам. Отодвинулась на край матраса, чтобы Дима мог сесть рядом. Все было, как всегда, и в то же время что-то изменилось. Взгляды, которые Соня бросала на Диму, показались юноше какими-то странными. Прежде она так на него не смотрела.
        - Что-то случилось, Сонь? - спросил Дима. Но она не ответила, вместо этого Бойцова заговорила, словно обращаясь к кому-то третьему:
        - Хороший матрас ты мне принес, Дим. Сразу видно, подарок от всей души. Мягкий, удобный… Те, что со склада выделяли, рядом не валялись. На циновке, конечно, было бы неудобно, жестко. А тут… Милое дело.
        - Я очень рад, - улыбнулся парень, - но к чему ты это?
        Соня, однако, продолжала говорить как бы сама себе, не отвечая на его вопросы.
        - Про меня мои бывшие много всякого болтают, знаешь. Что я им сама на шею вешалась, что я доступная. Стоит свистнуть - и вот я уже бегу. Знаешь, когда мужики говорят такое про девушку? Знаешь? Только в одном случае. Когда она послала их на три буквы. Надо же хотя бы перед товарищами похвастаться не состоявшимся «полетом». Так вот знай, Дим. Все было наоборот, ровно наоборот.
        - Сонь, погоди, - нахмурился Дима; тема беседы ему категорически не нравилась, - мы же с тобой про это уже говорили… Ты же мне сказала, что никогда уже не сможешь родить ребенка. Тогда к чему…
        - Эх, Дима-Дима, - покачала головой Соня и нервно рассмеялась, - какой же ты смешной. Для тех, кто ко мне приставал, это наоборот было огромным, прямо-таки гигантским плюсом. А что? Развлекайся, сколько влезет, все равно ребенка не будет. Никакой ответственности, никаких обязательств. Кра-са-та! - Соня расхохоталась во весь голос, но тут же добавила сухо: - Только хрена лысого они получили. Поэтому про меня и ходят такие слухи.
        - Между прочим, господин Стасов специально на этот случай придумал наказание: месяц общественных работ в свинарнике, - заметил Митя, вспомнив один из законов общины, касавшийся как раз внебрачных связей.
        - Я тя умоляю, - Соня прыснула в кулак. - Думаешь, они боятся Василь Василича?.. Этих кобелей разве что расстрелом испугаешь. Но знай, Димуль, с тех пор, как я вырвалась из логова безбожников, я никого даже в комнату свою не пускала. Ни одного мужика. Я пыталась понять главное: чего они хотят, чего добиваются. Не слова слушала, слова ничего не стоят. В душу пыталась заглянуть. И каждый раз видела одно и то же. Но я дала себе слово: если встречу кого-то… кого-то… не такого, то сделаю его счастливым. Обязательно-обязательно.
        - И ты хочешь сказать, - произнес Дима, сглотнув, дрожащим от волнения голосом.
        - Да какой там «хочу сказать». Я, кажется, прямо говорю. Эх, дурачок ты мой…
        Рука девушки легла Диме на плечо. Ее пальцы поиграли с мочкой его уха, коснулись щеки.
        Свет, проникающий через десятки отверстий между листами фанеры, играл на ее стриженых волосах, на груди, на руках.
        Со станции доносилась тихая музыка. Кто-то наигрывал на самодельной дудочке.
        Сердце Димы билось все чаще. Он не знал, что ему говорить, как поступить. Мозг его оцепенел. Но сердце подсказывало услужливо: «Ничего не говори. Просто доверься ей. Ты же любишь ее?»
        - Наверное, это даже будет красиво, - шепнула Бойцова, придвигаясь ближе, чтобы Дима чувствовал на лице ее горячее дыхание. - Может быть, мне даже не будет плохо. А тебе… Тебе будет хорошо. Это я тебе гарантирую. Ну?
        И Соня начала медленно, осторожно снимать с себя кофту, подарок Лены Рысевой.
        В этот момент, перекрывая нежные переливы флейты, под сводами станции зазвучал дрожащий, срывающийся на визг голос Василия Стасова. Он кричал в мегафон, поэтому слышно было во всех концах «Проспекта», во всех закоулках.
        - Внимание! Внимание! На станции вводится военное положение. Всех мужчин прошу немедленно собраться перед Советом! Повторяю: военное положение!
        А потом он добавил уже тише, но все равно достаточно громко, чтобы Соня и Дима услышали:
        - На улице идет бой. Отряд Рысева уничтожен.
        Часть вторая
        Это метро, детка!
        Глава 1
        Предатель
        Ночь накануне Гришиного первого боевого рейда была самой жаркой, самой безумной, самой волшебной в жизни Лены. Эта ночь могла бы не состояться, но рейд перенесли на сутки.
        Они долго откладывали первую ночь любви, ожидая, когда получат отдельное жилье, но в этот раз, зная, что завтра ее возлюбленный не просто уходит на улицу, а отправляется на боевое задание, в разведку, Лена отбросила последние сомнения, забыла про все страхи, раскрепостилась. Раскрылась перед Гришей вся, без остатка. И Гриша ответил ей тем же. Он был так чуток, так внимателен к ней, и в то же время так напорист и неутомим, что Лена не могла уже понять, на земле она или на небе…
        Все подходит к концу. Кончилась и эта сказочная ночь. В десять утра Гриша кое-как продрал глаза, встал, оделся и тихо вышел из комнаты. Конечно, он хотел остаться с любимой, но приказ Святослава не терпел возражений.
        - В половине одиннадцатого чтоб был на «Ладоге»! - сказал отец Лены.
        Предстояла серьезная подготовка к вылазке, проверка снаряжения, оружия. В последний раз, прежде чем закрылась дверь, Гриша полюбовался рыжими локонами его любимой девушки, сладко спящей под мягким одеялом, тихо вздохнул и отправился на задание.
        Лена спала.
        Ей снились прекрасные, безмятежные сны об их с Гришей совместном будущем. В одних видениях она нянчила одного малыша, в других - сразу двоих. Потом картинка менялась и она видел своего отца, уже совсем седого, но все еще бравого и крепкого, в окружении галдящих внуков. Лена безмятежно улыбалась во сне…
        Но вдруг все изменилось. Сон стремительно превратился из идиллии в кровавый хаос, стал страшным, зловещим, пугающим.
        Из-за двери раздались выстрелы, сдавленный крик, потом дробный топот десятков ног, и в комнату, где возился с внучатами Святослав, ворвались солдаты в зеленых плащах со стеками на боках. Веганцы. Они застрелили обоих малышей, зверски избили прикладами Святослава, а саму Лену, спрятавшуюся в шкафу, выволокли на станцию. Там уже вовсю шел грабеж. Сопротивление, если оно и было, штурмовики подавили без особого труда. С грохотом падали жилые домики. Плакали навзрыд дети, дико кричали женщины. На глазах у своих товарищей двое имперских солдат, глумливо хохоча, принялись раздевать отчаянно отбивающуюся Лену.
        И еще кое-что успела увидеть Рысева, пока дралась с насильниками: среди группы вражеских офицеров, наблюдающих за разгромом «Проспекта», стоял один из командиров армии Оккервиля. Именно он впустил в ее родной дом безжалостных врагов. Именно он сделал так, что солдаты Альянса не смогли остановить их стремительное вторжение.
        Лена страшно закричала…
        И очнулась.
        Первое, что она услышала, придя в себя, это голоса соседей, доносившиеся из коридора:
        - Война! Вы слышали? Война!
        - Боже… - выдохнула Лена. Она чуть не выбежала из спальни как была, нагишом. Потом метнулась обратно, кое-как натянула брюки и тельняшку.
        Но выйти из спальни не успела.
        На пороге стояла Соня Бойцова. Мрачная, опустошенная, подавленная. Куда делись ее вечная улыбка до ушей и задорный блеск в глазах! Такой Бойцову не видел никто и никогда. На ней не было лица. Крупные слезы катились по щекам, которые Соня совсем недавно напудрила, готовясь к свиданию с Димой…
        - Привет, - проговорила Лена, с удивлением глядя на Бойцову, гадая, что могло довести эту боевую барышню до слез. - Ты пудру пришла вернуть? Нет? Тогда что? Что у вас случилось? Сорвалось все?
        - Лен! Ленок, по-послушай, - заговорила Бойцова бесцветным, словно неживым голосом, - сядь, пожалуйста. Не з-знаю, п-почему меня послали… П-почему не Во-Воеводина…
        - Да говори уже по делу, не томи! - взмолилась Рысева.
        - Ме-меня просили как-то тебя под-подготовить. Не рубить сразу с п-плеча. Но, черт возьми, как к этому под-подготовишь?! - Соня едва не сорвалась на крик.
        - Не надо лишних слов, выкладывай как есть, - перебила ее Лена, стараясь заранее представить себе самую жуткую и кошмарную новость из всех возможных, вплоть до того, что на их станции уже ворвались веганцы.
        - Твой отец и жених убиты, - на одном дыхании выпалила Соня; она даже зажмурилась, чтобы не видеть реакцию подруги. - Остальные сталкеры их отряда тоже. Выжил только Лис. То есть Иван Степанович. Веганцы хотели пустить ядовитый газ… Лен? Лена? - спохватилась Соня, не слыша никакого ответа на свою страшную новость.
        Бойцова открыла глаза.
        Лена больше не сидела на кровати.
        Она лежала, запрокинув голову, чуть приоткрыв рот. Руки Лены бессильно упали на одеяло. Щеки, секунду назад имевшие пунцовый цвет, стремительно бледнели.
        Соня рухнула на колени рядом с Леной и, не в силах больше сдерживать рвущиеся наружу слезы, горько разрыдалась.

* * *
        Стоило полковнику войти в тамбур, как оба постовых, дежуривших там в полдень, упали на колени и принялись наперебой умолять о пощаде.
        - Полковник, выслушайте! - умоляли они. - Полковник, пощадите! У нас был приказ открывать огонь только тогда, когда кто-то подойдет к вестибюлю! Откуда мы знали, кто стреляет и где? Мы не имели инструкций, полковник!
        - Они еще за приказом прячутся, придурки, - презрительно фыркнув, заметил из-за спины Бодрова лейтенант Ларионов.
        Полковник жестом приказал лейтенанту замолчать, и снова повернулся к дозорным.
        - Бой у ВШ шел двадцать минут, - заговорил Бодров голосом, начисто лишенным всякого подобия эмоций; так говорил бы камень, если бы обрел дар речи. - Двадцать минут. Рысев и его парни спасали станцию. Спасали общину. Что в это время делали вы?
        - Согласно инструкции, - икая от ужаса пролепетал один из постовых, дрожа, как осиновый лист, - доложили на станцию и ждали дальнейших…
        Слушать до конца полковник не стал. Он круто развернулся на каблуках.
        - Лейтенант, - процедил он.
        - Я! - снова возник на пороге Сергей Ларионов.
        - Обоих в камеру, - приказал Дмитрий Александрович.
        - Как? Только арест? А может лучше того, вышку обоим? - осторожно предложил лейтенант, но наткнулся на ледяной взгляд Бодрова и тут же смолк.
        - В камеру, я сказал! - зарычал полковник. - К тебе, лейтенант, тоже вопросы есть. И немало.
        Но вместо того, чтобы начать допрос Ларионова, по чьей вине рейд в сторону ВШ начался уже после того, как канонада стихла, полковник подозвал к себе Молотова, Псарева и Суховея. Так вышло, что именно сталкеры из Большого метро оказались не только полностью готовы к выходу на поверхность, но и успели преодолеть часть пути наверх, в вестибюль. Именно они первыми кинулись наружу, пока лейтенант собирал внизу ударный отряд. Борис опоздал всего на десять минут. К этому времени бойня уже закончилась. Спасти удалось только Ивана Громова, который лежал окровавленный, едва живой за газетным киоском на углу площади.
        - Где тела? - обратился к ним полковник.
        Даже сталкерам стало немного не по себе от лютой стужи, которой веяло сейчас от Дмитрия Бодрова. От каждого его слова, каждого взгляда. Никто не знал, какие чувства скрывает толстая корка льда, сковавшая душу сурового полковника. Можно было лишь гадать, каким ударом стала для командира гибель его лучшего друга. Гибель целого отряда.
        - Видите ли, - заговорил Борис, в нерешительности перетаптываясь на месте, - тел мы не нашли. То есть, веганцы-то на месте, шесть трупов. Одного убрали гранатой - видимо, Рысева работа. Четверо с пулевыми. Шестому, офицеру, судя по нашивкам, глотку перерезали. И еще один веганец лежал в стороне, его тоже ножом убрали. Кто-то из наших в рукопашку пошел.
        - А наши? - надвинулся на Молотова полковник.
        - Не нашли, - развел руками сталкер и произнес, чуть попятившись: - Автомат Рысева валялся. А-Кэ сто пятый был только у него, тут не спутаешь. Шлем Самсонова. Еще кое-что из снаряги. И пятна крови. Больше ничего.
        - Лис? Что видел Лис? - продолжал допрос Бодров. Молот часто заморгал. Он не знал, что Громова звали Лисом, и поэтому решил, что вопрос касается какого-нибудь животного.
        - Да вроде не было там никаких зверей… Даже странно, кстати, - пробормотал Молотов. И тут же чуть присел, готовясь если не к удару, то точно к потоку брани. Полковник, до этого не дававший волю эмоциям, действительно, не сдержался и от души обматерил Молота.
        - Твою за ногу, Молот, ты пьян? Обкурился? Какие, на хер, звери? Громов, Громов что видел?!
        - Иван без сознания был, когда мы его нашли, - поспешно затараторил сталкер. - Чесслово, полковник! Он крови много потерял. Даже не сказал ни слова. Сейчас бредит бедняга. Бормочет, что его какой-то Чижик-Пыжик спас.
        Пёс и Суховей старательно закивали, подтверждая правоту командира. Но полковник уже потерял к сталкерам интерес. Он услышал все, что хотел. В тамбуре наступила гробовая тишина. Дозорных увели. Лейтенант, ожидая, когда командир вспомнит о нем, застыл на лестнице, ведущей вниз, в метро. Молот и его люди прижались к стене тамбура, боясь лишний раз пошевелиться. Полковник застыл посреди комнатки, точно изваяние. Он не шевелился, казалось, даже не дышал. Так продолжалось минут десять. Наконец, Дмитрий Александрович словно очнулся от глубокого сна. Осмотрелся. На Сергее Ларионове его взгляд задержался.
        - Еще тут? Не удрал? - хмыкнул полковник. - Ну, пошли. И вы, мужики, идите за мной.
        Все были уверены, что Бодров отправится или на улицу, чтобы осмотреть место сражения самостоятельно, или вернется назад. Вместо этого он достал из внутреннего кармана связку ключей, выбрал один, самый большой и темный, и направился к двери, выкрашенной в серый цвет. Ее видели все, кто покидал Оккервиль через этот выход, но никто никогда в нее не входил. Даже лейтенант. Она вела на ту же лестничную площадку, с которой можно было попасть в тамбур.
        - Знаешь, что там? - слегка прищурившись, осведомился полковник у Ларионова.
        - Э-э… Кассовый зал? - предположил тот.
        - Верно, - кивнул Дмитрий Александрович. - Ну, за мной.
        И он первым шагнул в просторное помещение, оказавшееся за серой дверью. Лейтенант вошел следом и застыл на пороге, как вкопанный.
        Все помещение, откуда когда-то можно было попасть в здание вокзала, выйти на улицу или спуститься вниз по эскалатору, заполнили вооруженные люди. Настоящая армия. Человек тридцать вооруженных мужчин в возрасте от восемнадцати до сорока лет. Почти все держали в руках автоматы, хоть и потертые, но исправные. Ружей, с которыми обычно поднимались наверх охотники, видно почти не было. Создавалось ощущение, что для снаряжения этого отряда арсенал общины выгребли подчистую. У людей имелось все необходимое для пребывания на поверхности: ОЗК, противогазы, бронежилеты. Бойцы расселись на сломанных турникетах, на разбитых банкоматах и коротали время, проверяя оружие.
        Стоило полковнику и его спутникам войти в зал, как все голоса стихли. Тридцать человек разом, как один, развернулись в сторону командира. Сержанты отсалютовали полковнику. Рядовые вытянулись в струнку.
        - Ну как, Сережа? Впечатляет? - обернулся полковник к Ларионову, и не дождавшись ответа, заговорил дальше: - Согласен, круто. А знаешь, зачем они тут? А? А я отвечу. Это - наше подкрепление Приморскому Альянсу. Первое, но не последнее. Потом еще один отряд пойдет, уже поплоше, с гладкостволами. Понятное дело, это капля в море, - продолжал рассуждать полковник, увлекаясь все больше и больше, не обращая внимания на смертельную бледность, покрывшую лицо Ларионова. - Да и дойдут не все. Далеко идти - до Площади Ленина. Увы, иначе никак: лодок на всех не хватит. Ничего, дойдут. А у Финляндского вокзала их встретят. Все обговорено, все согласовано. И кто знает, не решат ли исход войны именно наши ребята, ударив в нужное время в нужном месте…
        Лейтенант молчал. Лицо его приобрело землисто-серый оттенок. Кадык судорожно подергивался, словно его могло в любой момент стошнить. Пёс и Суховей посматривали на Ларионова с удивлением, но спросить, от чего его так мутит, не решались. Зато заговорил Борис Молотов, успевший пройтись по залу и осмотреть всех солдат Оккервиля.
        - Полковник… У меня нет слов, полковник! Вы бросаете свои лучшие силы на помощь Альянсу? Сейчас, когда угроза нависла над общиной?
        - Ты, Борис, простых вещей не понимаешь, - отвечал полковник, слегка усмехнувшись, но мигом снова посерьезнев. - Если сейчас каждый будет думать только о себе… Тогда метро точно кранты. Без вариантов. Моя хата с краю - не наш девиз.
        - Нет, нет, я вовсе не про это! - поспешно перебил его Молотов. - Просто не могу с эмоциями совладать… Я не осуждаю. Я восхищаюсь! Я горжусь вами, всеми вами, ребята! - воскликнул сталкер, повернувшись к солдатам Оккервиля. - Вы идете на святое дело, парни. Эта война… От нее зависит слишком многое. Все зависит. Черт возьми, для меня будет огромной честью биться с вами бок о бок.
        - И нам, сталкер! - раздалось из толпы.
        Люди слушали слова Бориса. Кто-то хмурился. Кто-то улыбался. Кто-то поглядывал на товарищей, размышляя о чем-то своем. Ждали своего часа тридцать АК. Тридцать пар крепких, сильных рук готовы были к бою. Три десятка отважных сердец бились как будто в унисон… Полковник глядел на все это и едва сдерживал слезы. Слезы радости. Слезы гордости. Чуть не дал им волю, но спохватился - командир все-таки. Не пристало.
        Молотов хотел сказать еще что-то, но полковник знаком попросил его замолчать.
        - Боря тут такую речь задвинул, прям до слез, - усмехнулся он, - но прежде, чем мы двинемся в поход, надо еще одно дело сделать. Казнить изменника.
        С этими словами он повернулся к лейтенанту Ларионову.
        - И где же предатель? Я вижу только Серегу, - пробормотал Молотов, оглядываясь по сторонам.
        - Серег, а, Серег. Помнишь, ты рассуждал о планах веганцев так, будто знаешь их? - заговорил Дмитрий Александрович, медленно и торжественно приближаясь к лейтенанту. - Было дело? Было. Помнишь, как ты твердил, что у нас нет шансов устоять против Империи? А как отказывался идти с Князем и Самосвалом в рейд? Так упирался, просто диво. Знал, что их кабаны затоптать должны были? Знал, сука. Друзья, - резко развернулся на каблуках полковник, - спешите видеть! Перед вами агент зеленожопых.
        Крик ужаса вырвался из десятков глоток.
        - Как?! - Борис едва не потерял дар речи. - Предатель? ОН?!
        - Он, - спокойно продолжал Дмитрий Александрович, расстегивая кобуру. - Веганский шпион. Ты проиграл, тварь. На колени. На колени, я сказал!
        Псарев и Суховей, видя, что предатель не собирается подчиняться, сбили его с ног и заставили встать на колени перед полковником. Тем временем солдаты принялись бурно обсуждать невероятное событие, случившееся на их глазах. Все говорили разом, гвалт стоял невообразимый, но стоило полковнику поднять руку, как опять водворилась тишина.
        - Знаешь, а мне даже интересно стало в какой-то момент, как далеко ты зайдешь. Давно руки чесались лично башку оторвать, но я терпел. Сливал нужную информацию, чтоб Сатур раньше времени не переполошился. В аду увидишь его - привет передавай. Ха-ха.
        Ларионов стоял на коленях перед полковником, плотно сжав губы, глядел в пол. Почти не шевелился, и даже когда Бодров обращался к нему, не издавал ни звука. Вокруг них образовалось пустое пространство. От Ларионова, точно от чумного, отшатнулись все. Смотрели на бывшего командира ополчения Новочеркасской со смесью ужаса и отвращения.
        - Вот иуда! - шептались солдаты. - Кто бы мог подумать, гнида какая!
        - Я тебя раскусил очень давно, - продолжал вещать полковник, доставая пистолет. - Очень. Слишком много было «совпадений». Слишком много «случайностей». После того, как я тебе левый рапорт подсунул… Сам левой рукой писал, чтоб почерк был неузнаваем. Остроумно, правда? Тогда ты выдал себя с головой, гад. Не ожидал такого хода, а? Недооценил ты меня, видать. Признаю, ты неплохо вел свою игру, - полковник перестал глумиться, заговорил сухо, рублеными фразами. - Убедил Сатура блокировать нас. Что, было дело? Организовал операцию по переброске ваших сил по нашей ВШ. От моста Володарского-то топать далековато… Сюрприз, правда? - он обвел взглядом всех собравшихся. - Единственный мост, который не рухнул. Давно и успешно используется Империей. Потом ты успел сообщить своим о скором подрыве туннеля. Молодец, все предусмотрел. Кроме одного - я давным-давно вел тебя к расстрелу, ублюдок.
        Лейтенант на миг закрыл глаза и заскрежетал зубами в бессильной ярости.
        - Ты мне одно скажи, - полковник опустился перед приговоренным на корточки, - чего ради, парень? За какие такие серебреники ты нас предал? Что они тебе посулили? Скажи уж, не таи.
        Наступила тишина.
        Полковник стоял перед Ларионовым, держа в руке пистолет. Бойцы армии Оккервиля, офицеры, сталкеры затаив дыхание следили за происходящим. Несколько человек на всякий случай взяли на изготовку оружие, но ясно было и так, что изменник не сбежит.
        Время шло.
        Казалось, ответ уже не прозвучит. Но когда полковник, потеряв терпение, сделал своим людям знак отступить еще дальше и начал поднимать оружие, готовясь привести в исполнение приговор, Ларионов вдруг заговорил. Голос его не дрожал, звучал ровно, уверенно. Шпион видел, что проиграл, но не чувствовал себя униженным. Иногда в его речи проскакивали горделивые нотки.
        - Ты спрашиваешь, Дим, чем меня соблазнили веганцы? Отвечу. Будущим. Да-да, будущим. Можешь спорить с этим сколько угодно, но сила за ними. Империя - это сила. А остальные станции метро сидят в дерьме и ни хрена за двадцать лет не сделали, чтоб из него выбраться. Или я не прав, Дим? В чем, скажи, я не прав? - Сергей едва не сорвался на крик, но быстро взял себя в руки. - Помешать этим планам может только Альянс. И вы, оккеры. Третья, блин, сила, спутали нам все карты… Будь ты проклят, полковник! - на мгновение Дмитрию Александровичу показалось, что предатель сейчас заплачет, но Ларионов взял себя в руки, и заговорил дальше спокойно, надменно: - Да, приморцы - сила, но они тоже ничего не сделали, чтобы объединить метро. Себя обеспечили. А остальные? А окраинные станции, где, кроме говна, и жрать-то нечего?!
        - Что же принесет этим беднягам Империя? - поинтересовался полковник, когда Ларионов на короткое время замолчал. - Чем осчастливить планируете людишек? А?
        - Порядок! - воскликнул Ларионов, и глаза его загорелись. - Порядок, Дима! Думаешь, если к власти придут веганцы, по метро будут шастать проповедники «Исхода»? Думаешь, мы допустим, чтобы люди вместо того, чтобы делом заниматься, туннель до Москвы рыли?! Империя - это порядок. Империя - это…
        - Хер тебе, - перебил Ларионова полковник и, коротко замахнувшись, ударил Ларионова кулаком по лицу. После чего, потеряв к шпиону всякий интерес, повернулся к солдатам.
        - Он складно болтал, - усмехнулся Дмитрий Александрович, - прям прирожденный оратор, ё-моё. И все у него так гладко - порядок, порядок… Но знаете, парни, если бы Сережка наш продался за «толстый тетка, вкусный булка», я б его понял. Все равно пристрелил бы, но понял. А он… А он, народ, совсем задешево себя отдал. Считай, даром. Последняя путана, и та бы лучше поторговалась. Честно, мне его теперь даже расстреливать противно. Мужиков убивать - еще ладно. Шлюх, тем более «идейных», - увольте.
        Полковник оглушительно захохотал. Тут же засмеялись и все солдаты. Напряжение, копившееся много часов и ставшее почти невыносимым, требовало выхода. И как только солдаты поняли, что смеяться можно, что командир как бы дает им понять: серьезная часть пока кончилась, можно отвлечься, они не заставили себя долго упрашивать. Вестибюль сотрясался от раскатов смеха минут десять. Наконец, люди успокоились. Лишь иногда откуда-то раздавались сдавленные смешки. И тогда Дмитрий Александрович продолжил.
        - Вы знаете, почему Стасов, два года исправно лизавший зад Сатуру, вдруг взбрыкнул? Почему лояльный Василь Василич послал зеленых на три буквы, когда ему приказали изгнать меня? Его сынишка там оказался. В Империи, которой восхищается Сереженька. Его не похищали, просто нелепая случайность. Хотел пацан мир посмотреть… Его и утащили в сторону «Лизы»[24 - Народное название станции Елизаровская.]. Далеко увести не успели, кто-то узнал в пареньке сына нашего начальника. Парня вернули. И знаете, что сделал мальчик, оказавшись дома? Повесился. Повесился, мужики. А знаете, почему? Он увидел, что такое Империя. Это наш иуда дальше «Плана» не ходил, там все цивильно. А вы как хотели - столица. Фасад. Специально вылизывают, чтоб привлекать подлиз. А дальше… О, что там дальше… - полковник расплылся в людоедской улыбке.
        - Благосостояние общины должно на чем-то строиться, - Сергей, оправившись от удара, заговорил снова деловым, даже слегка насмешливым тоном. - Наше основано на транзите наркотиков. Их - на рабстве. Это нормально.
        Но никто не обратил внимания на реплику Ларионова, все вслушивались в слова полковника.
        - Женщины, дети, старики превращаются после пары месяцев такого «порядка» в сплошные гноящиеся раны. Их избивают все, кому не лень, и чем ни попадя. Без всякой, заметь, Сережка, экономической пользы, просто так. А ученые в лабораториях - о-о! Живьем людей вскрывают. Растения в организм вживляют. Новую породу людей выводят. Ну, все слышали про это. Я от одного старика, который из этого ада вернулся, мно-о-ого интересного узнал про то, что они там с пленниками вытворяют. Вы все его знали наверняка - дед Максим.
        - О! Максимыч - серьезный был дед, попусту болтать не стал бы, - зашептались в толпе. Дедка, который вернулся из недр Империи весь изуродованный, точно его пережевали и выплюнули, знали многие. На станциях Оккервиля все время находились офицеры-веганцы, и дед мало кому рассказывал о том, откуда у него эти ужасные раны.
        - Там много наших, загадочным образом пропавших. Ни у кого родные, друзья не пропадали? - оглядел Дмитрий Бодров своих солдат, тут же поднялось несколько рук. - Пропадали? Ну вот. Скорее всего, они как раз там. То, что от них осталось после опытов. Кстати, помнишь, Сережка, - снова повернулся к изменнику полковник, - твой племянник исчез? Помнишь? Ты почему-то решил, что это приморцы сделали, хоть и не смог доказать. А Максимыч видел твоего племяша, но не мог сказать, его бы тут же агенты порядка и света, твои любимчики, к стенке поставили. А потом дед умер…
        Невероятная, пугающая метаморфоза произошла с Ларионовым, когда полковник заговорил о его пропавшем родственнике. Куда делся его спесивый, полный скрытого торжества взгляд! Куда исчезла холодная решимость держаться до конца и не уступить обидчику! Он весь задрожал. Губы Сергея задергались. Он пополз было на коленях в сторону командира Оккервиля, нарочно отошедшего подальше, но Игнат и Кирилл кинулись на предателя и остановили его. Размазывая слезы по лицу, Ларионов залепетал:
        - Где, где он его видел? Что с Петей? Что с ним случилось?
        - На «Лизе» его Максимыч видел, - охотно отвечал Бодров. - Вскрытого, с вывернутыми кишками. Твои любимые борцы за порядок опыты ставили. Кактус в пузо пытались запихнуть. Да что-то не прижился кактус.
        - Это ложь! - завизжал Ларионов неожиданно тонким для такого крепкого мужчины голосом. - Грязная ложь!
        Вместо ответа полковник со всей силы пнул лейтенанта в живот так, что тот переломился пополам.
        - Ну никакой оригинальности, - с картинным сожалением произнес Бодров, наблюдая, как кашляет и хрипит поверженный предатель. - Все вы одно и то же говорите. «Ложь, неправда!». Общался как-то с поклонником Гитлера. Та же байда, слово в слово. Тьфу на тебя. Даже жаль, что ты всего этого сам не увидишь. Да, в метро жизнь так себе, - добавил Дмитрий Александрович, резко посерьезнев и вновь обращаясь не к бывшему лейтенанту, а к своим бойцам. - Паршиво, прямо скажем. Но при веганцах всех этих людей заживо препарируют. Не нужен метро такой «порядок». Хрена лысого.
        Полковник тяжело вздохнул, только сейчас ощутив, как утомила его вся эта история. Да и горе, терзавшее душу бывалого офицера, напомнило о себе. Дмитрию Александровичу нужно было хотя бы немного побыть одному. Небрежно махнув рукой, отдал приказ:
        - Вывести это и расстрелять. Сержант, через полчаса выдвигайтесь. С богом, ребята!
        Он не слышал, как молит о пощаде мигом растерявший всю свою спесь Ларионов. И даже выстрел, донесшийся с улицы, уже не долетел до слуха полковника.
        Командир армии Альянса спускался вниз.
        Шел готовить к отправке второй ударный отряд…
        Глава 2
        Проклятые вопросы
        Люди приходили и уходили.
        Дверь квартиры Рысевых, где много лет звучали голоса и смех, а теперь царила пугающая тишина, открывалась и закрывалась, пропуская внутрь посетителей. Все они довольно быстро уходили, а некоторые даже убегали, тяжко качая головами и приговаривая: «Бедная девочка… Не переживет она, не переживет».
        Гости пытались что-то говорить, кто-то пробовал шутить, надеясь расшевелить Лену. В теории все казалось просто. Убедить убитую горем сироту, что жизнь не кончена, заставить встать с кровати, найти занятие, отвлечь, развлечь… Люди шли в дом Рысевых, твердо уверенные, что уж у них-то точно все получится. И возвращались подавленные, опустошенные - подобрать нужные слова не получалось ни у кого.
        - Может, оставим ее в покое? - робко предлагал несколько раз Дима Самохвалов. Но и на это друзья и знакомые Рысевой пойти не могли. Все боялись, что Лена, оставленная без присмотра, наложит на себя руки.
        Лена лежала на кровати, прикрыв глаза, ни на что не реагируя, никому не отвечая. Пару раз в сутки она с огромным трудом вставала с кровати, чтобы поесть и сходить в уборную. Но потом снова залезала под одеяло и погружалась в странное состояние, пограничное между сном и явью. Сердце ее словно окаменело или превратилось в кусок льда. Оно словно потеряло способность страдать, да и вообще чувствовать.
        Бесконечные посетители, в едином порыве ринувшиеся «спасать» ее из пут отчаяния и горя, в сознании Лены сливались в какого-то уродливого кентавра с головой Дениса, телом Димы, голосом Сони и так далее. Они говорили-говорили… Но Лена не слышала их слова. Их смысл не доходил до ее сознания.
        Ее пытались развлечь новостями.
        Рассказывали про состояние здоровья Ивана Громова, которое, увы, оставалось крайне тяжелым. Про отправку «Тридцати. Точнее, сорока! Нет-нет, конечно же полусотни!» лучших стрелков Оккервиля на Площадь Ленина. Число посланных в поход солдат то увеличивалось, то уменьшалось, в зависимости от того, кто рассказывал.
        Чаще всего вспоминали казнь лейтенанта Ларионова, потрясшую всех жителей Альянса, от мала до велика. Пересказывали речь полковника, которую тот произнес перед казнью, причем каждый дополнял ее новыми подробностями, кто во что горазд. В некоторых версиях один племянник Ларионова оборачивался целой толпой родных и друзей лейтенанта, разом попавших в плен к веганцам и погибших жуткой смертью. Но Лена по-прежнему молчала, так никому и не ответила.
        В редкие моменты прозрения, когда девушка открывала глаза и начинала понимать, что творится вокруг, она искренне, от всей души жалела своих друзей. Они изо всех сил старались помочь ей, но делали явно что-то не то. И она молчала. У Лены не было слов, которые могли бы описать то, что она чувствовала. Любые сочетания звуков прозвучали бы плоско и ничего бы не выразили. Слегка улыбнувшись про себя при виде очередного посетителя, девушка закрывала глаза, снова и снова проваливалась в пучину полумрака и полуобморока, окруженная призрачными силуэтами знакомых и приятелей, издающих неразборчивый шум.
        Лишь два человека выделялись на этом фоне. Первый - Ольга Самохвалова, мама Димы. Она приходила, чтобы прибраться в комнате и принести Лене еду. Ольга ни о чем не пыталась говорить с Леной. Не прикасалась к ней. Даже к кровати, на которой лежала Рысева, мама Димы не подходила. Она молча открывала дверь, ставила на стол миску с едой, брала веник, чтобы подмести пол, и так же тихо удалялась. И ей, Ольге, Лена была благодарна больше, чем всем остальным гостям вместе взятым.
        Вторым молчаливым посетителем был Борис Молотов. Он не приносил еду и не убирался в комнате, он просто входил, садился на стульчик у изголовья кровати и сидел, взяв девушку за руку. Ни к чему ее не призывал, не корил, не увещевал. Его даже начали ругать.
        - Молот, от тебя толку ноль, - горячилась Соня, решившая любыми средствами пробудить в Лене интерес к жизни. - Сидишь и молчишь.
        - А от твоей болтовни есть толк? - сухо спрашивал в ответ Борис.
        - Я хотя бы пытаюсь, - бормотала в ответ Бойцова. И все шло дальше своим чередом.
        Видя, что от толпы посетителей пользы ноль, врач Соколова к концу первого дня строго запретила ходить к Лене всем, кроме Ольги Самохваловой и Бориса Молотова.
        Полковник попросил Молотова и Краснобая побыть в Оккервиле еще пять дней, чтобы отправить их в метро со вторым ударным отрядом. Купец и сталкер согласились. Борис Андреевич давным-давно подготовился к выходу - проверил и перепроверил все свое снаряжение. Времени у Молотова было много. У всех на станции имелись дела, заботы, а он маялся от безделья, поэтому почти все время проводил в комнате дочери своего друга. Другие гости приходили и уходили, а он оставался, словно бы превратился из человека в такой же элемент интерьера, как стул или стол.
        Именно с ним первым заговорила Лена на исходе второго дня.
        - Дядя Боря! Борис Андреевич! - слабым голосом позвала Рысева, приоткрыв один глаз.
        Сталкер как раз в это время задремал, но мигом очнулся, уловив чутким слухом слабый шепот Лены. Он поспешно протер глаза, тряхнул головой, отгоняя сон.
        - Да. Да, Ленусь. Я тут.
        - Дядя Боря, вы же верите в Бога? - произнесла Лена чуть громче.
        Молотов утвердительно кивнул. Вопрос не застал его врасплох. Хотя сирот, лишившихся в один момент и отца, и жениха, ему еще не доводилось успокаивать, но некоторый опыт общения с людьми, пережившими крушение своего уютного маленького мира, у сталкера имелся. Обычно рано или поздно разговор о Боге заводили все.
        - Тогда скажите мне… скажите мне, дядя Боря… если Бог есть и если он такой, как о нем говорят, добрый и любящий всех… тогда как, как он смог допустить это? Все это? - заговорила Лена. К середине фразы голос ее окреп, она даже смогла приподняться, но потом силы изменили девушке, и она рухнула обратно на подушку.
        - Или отец поплатился за нарушение заповеди «не убий»? - прошептала она с такой болью в голосе, что Борису на миг стало не по себе. - А что он должен был сделать? Возлюбить наших врагов? Подставить им щеку?.. Ответьте мне, Борис Андреевич…
        Этот монолог выжал Лену начисто. Все силы, что еще теплились в ее ослабевшем теле, вложила она в эти горькие слова. Больше девушка не в состоянии была говорить. Борис решил даже, что она снова уснула. Он хотел было встать и покинуть комнату, но слабое движение руки Лены дало ему понять: она в сознании. И она ждет, что он ей скажет - не когда-нибудь потом, а сейчас, сию минуту. И времени на то, чтобы собраться с мыслями, выстроить цепочку аргументов, у Бориса не было. Он должен был отвечать ей прямо сейчас. Она ждала его ответа. Он не имел права бросить ее.
        Борис тихо вздохнул, прикрыл на миг глаза, а потом начал говорить.
        - Недалеко от нас, выше по течению Невы, устье реки Ижора. Там много лет назад вступил в бой с завоевателями человек, в честь которого назван монастырь на том берегу реки.
        - Невский… - прошелестела Лена чуть слышно.
        - Он самый. Князь лично колол их копьем, рубил клинком. И вот Александр Ярославович - святой. Его память до сих пор чтят люди, как верующие, так и не верующие. Твой отец - второй Невский, Лена. Я не шучу. И это не лесть. Это просто так есть. Святым его, конечно, никто не назовет, может быть, никто даже не вспомнит о его подвиге через пару лет. Но, как он сам говорил, благодарность людей не стоит ничего. Пустой звук.
        - Да. Он так говорил, - слегка кивнула Лена, внимательно вслушиваясь в слова Бориса.
        - Первый твой вопрос, конечно, сложнее, - продолжал говорить Молотов, радуясь удачному началу своей речи. - Но знаешь, я бы больше удивился, если бы ты его не задала. Все люди, которые пытаются понять, в чем смысл нашего унылого подземного существования, его рано или поздно себе задают. Раньше было проще, наверное. На вопрос, зачем мы живем на свете, имелся миллион разумных ответов: ради карьеры, ради творчества, или чтобы посвятить себя науке, или… Да что угодно. Сейчас, сама понимаешь, кое-что изменилось.
        - Да уж. Кое-что, - простая, незамысловатая шутка Молотова заставила Лену в первый раз за все эти дни улыбнуться.
        Улыбка вышла вымученная, какая-то кривая, больше похожая на гримасу боли. Но Борис очень чутко следил за любыми переменами в ее настроении, за малейшими движениями морщинок на ее лице. Он видел: оцепенение, охватившее душу Лены Рысевой, мало-помалу рассеивается. Значит, он был на верном пути.
        - Я тоже задавал его. Мне повезло, я нашел священника. Самого настоящего, представляешь? Он был рукоположен в иерея перед Катастрофой. Отец Вениамин - так его зовут. В честь святого митрополита Петроградского. Тот тоже пострадал в свое время… Я пришел к нему, когда мне было лет двадцать. Я тогда был в похожем состоянии - лишился отца. Он погиб нелепо, глупо - на «Пушке»[25 - Народное название станции Пушкинская.] шел передел власти. Его шальная пуля зацепила. Жил себе человек тихо, не лез ни в какие разборки, не поддерживал ни один из кланов. И погиб. Я пришел к священнику, весь пылая праведным гневом, и стал бросать ему в лицо обидные, злые слова. Я не выбирал выражений. Кричал в лицо батюшке, что если бы Бог был таким, каким его изображают в книжках, не случилось бы Третьей мировой войны. Что я в упор не вижу в этом мире ни добра, ни справедливости. Что нет в мире людей, которые бы соблюдали заповеди. А раз так, то зачем они нужны? И еще много чего я ему наговорил. Даже назвал Бога дураком. Смешно, правда?
        Но на этот раз Лена не улыбнулась - либо окончательно лишилась сил, либо не видела в словах Бориса ничего смешного. И тогда Молотов резко посерьезнел и заговорил уже без прежних шутливо-истерических интонаций. Голос его звучал мягко, проникновенно.
        - А он молчал. Смотрел на меня с грустью в глазах. Слушал, не перебивал. Он хороший психолог, этот отец Вениамин. Там есть еще второй священник, в подземном Исаакии, отец Августин, он монах, и поэтому очень строгий, у него терпения на меня бы не хватило, это точно. А батюшка Вениамин понял: перебивать меня нельзя. И он слушал. А когда я выдохся, сказал всего одну фразу. Как думаешь, какую?
        - «Сам ты дурак»? - предположила Лена.
        - Августин бы именно так и сказал, - расхохотался Борис, - и был бы, кстати, прав. Но нет. Отец Вениамин сказал вот что: «Я тоже не вижу, сын мой». И замолчал. Я так и опешил. Чего угодно ждал, только не такого. Думал, что он спорить со мной будет, убеждать. Может даже проклянет, как страшного грешника. А он сказал только одну фразу, понимаешь? И я понял с содроганием, что батюшка со мной согласен! Со-гла-сен! И в том, что в мире нет ни добра, ни справедливости. И в том, что человек, живущий правильно, великое чудо. Я опешил. Я просто обалдел, иначе не скажешь. Мне минут десять потребовалось, чтобы собраться с мыслями. А он не торопил меня. В подземном храме было мало народу, почти никого. Над верой в метро принято потешаться как над «забавным пережитком прошлого». Но это ладно. Так вот, нас никто не торопил. Мы сидели на лавочке. Я и он. Бунтующий парень и седеющий мужчина. Какая-то старушка убиралась, пол подметала и напевала про себя. Больше не слышно было ни звука. Наконец, я задал вопрос - тихо, без прежней злости и гнева, едва разжимая губы. Я спросил: «Ну ладно. А как же ядерная война?
Почему Бог не остановил ракеты?». Вот тут-то, думал я, одной фразой не отделаешься. Вот сейчас-то, думал я, священнику придется мне целую лекцию прочесть, пересказав всю Библию с первых страниц. И я бы, конечно же, обязательно нашел, с чем поспорить. Одной фразой отец Вениамин не обошелся. Он сказал их десяток. Притчу поведал. И мне, когда он смолк, осталось только встать и молча удалиться.
        Борис неожиданно замолчал.
        Он прикрыл глаза, вспоминая тот далекий день, когда ноги будто бы сами собой понесли его в храм между станциями Гостиный двор и Маяковская.
        Молотов вспоминал таинственный полумрак, царивший в небольшом техническом помещении, превращенном стараниями верующих в часть «подземного Исаакия».
        Чуть слышное бормотание старушки, напевавшей себе под нос: «Досто-ойно есть».
        Невероятная усталость и в то же время безграничная доброта в глазах пожилого священника.
        Он, Борис, еще не знал, сколько зла, сколько боли пришлось вынести на своем веку отцу Вениамину. Не знал, что батюшка потерял в аду ядерной войны жену и пятерых детей; что первые недели жизни в метро он почти ничего не ел и едва не умер от истощения; что церковь, которую он попытался создать под землей, несколько раз грабили, а самого священника зверски избивали.
        В ту минуту Борис понял: даже если он ни разу больше не зайдет в храм, этого священника, назвавшего его с нежностью «сын мой», он будет уважать до конца своих дней.
        - Так что он сказал вам? - произнесла Лена, терпеливо ожидавшая продолжение рассказа.
        Молот спохватился и с досадой покачал головой. Предавшись воспоминаниям, он совсем забыл, что пришел сюда для того, чтобы помочь Рысевой, а не себе самому. О Лене он на какое-то время как будто позабыл, а ведь девушка могла в любой момент снова уснуть. И Борис, не теряя больше времени, пересказал ей притчу. Ту самую историю, сочиненную отцом Вениамином, что помогла ему обрести ответ хотя бы на один из «проклятых вопросов».
        - В бункере, глубоко под землей, сидел большой человек. Один из тех, кто отдал приказ запустить ракеты. Каждый день он говорил, обращаясь куда-то вверх: «И все это сделал я, я! Миллионы мертвы, весь мир сгорел, но я - жив! А Ты, где был Ты?! Я победил Тебя, слышишь?». И однажды услышал в ответ тихий, грустный голос: «И ты этому правда рад?». Вечером большого человека нашли висящим в петле.
        Лена молчала. Глаза ее, все время разговора бывшие полузакрытыми, сейчас были широко распахнуты. Притча отца Вениамина тронула самые глубинные струны ее души, заставила усиленно работать ее душу и разум.
        «Пусть побудет одна», - решил Борис Андреевич, вставая. Теперь он был более-менее спокоен за Лену. Теперь он не сомневался: дочь его погибшего друга сумеет вернуться к нормальной жизни, пусть и не сразу, пусть и с трудом. Просто ее надо было оставить в покое. Дать разобраться в себе.
        Поэтому, увидев в коридоре Соню, надеявшуюся проскочить в квартиру Рысевых, Борис тоном, не терпящим возражений, отправил ее обратно домой.
        - Иди-иди. Не нужны сейчас Лене разговоры, - заявил он Соне, почти силой выпроваживая ее на платформу, - оставьте, наконец, ее в покое. Пусть поспит.
        Но Лена не спала. Она шептала строчки нового стихотворения, сложившегося в ее голове буквально несколько минут назад…
        Солнце падает шаром пламенным
        За студеный горизонт.
        Лунным мертвенным светом залиты,
        Летят снежинки под ветра вой,
        Словно осколки жизней, разбитых
        Той, последней, минувшей войной.
        Наша Земля навсегда заморожена…
        Ветры грызутся над ней, как волки.
        Поналетели они, растревожили
        Неприкаянных душ осколки.
        Я на поверхности. Глухо рыкнула
        «Гермы» черная пасть за спиной.
        Зверем навстречу метель прыгнула,
        Сжала сердце рукой ледяной…
        Вьюга все вокруг заметает,
        А где-то там, в поднебесной тиши,
        Голубоватым огнем сияя,
        Летит осколок моей души.
        «Кое-где есть шероховатости, - подумала Лена, несколько раз повторив про себя строчки; к своему творчеству она относилась критически. - Не в том я сейчас состоянии, чтоб ритм держать. Да и вообще стихосложению стоит поучиться… Зато все, что на душе, излила. Сколько еще осколков отколется от моей ледышки-души? Останется ли от нее что-нибудь?»
        Лена и сама пока не осознавала, что с той минуты, как рядом появился Борис, глыба льда в ее груди начала медленно, но верно оттаивать…
        Прикрыв глаза и повернувшись на бок, она вспоминала день, когда встретила Бориса Андреевича в первый раз.
        Это случилось три года назад. Жители Оккервиля шумно и весело отмечали праздник, День Победы. Почти все население трех станций собралось на Ладожской. И, конечно же, Рысевы тоже явились на это торжество. Василий Васильевич Стасов произнес длинную, напыщенную речь о бессмертном подвиге предков. Выступление Стасова Лена слушала вполуха. Девушка понимала, что начальник говорит важные и серьезные вещи, но ничего не могла с собой поделать - то и дело отворачивалась, чтобы поглазеть на собравшихся людей. Потом выступил полковник Бодров. Он был по-военному лаконичен и немногословен, но зато и внимали ему все как один, не смея шелохнуться.
        - Вечная память павшим, - сказал Дмитрий Александрович. - Вечная слава Победе. Будем достойными наследниками.
        Больше он не сказал ни слова. Но на станции на несколько минут воцарилась полная тишина.
        «Вот как говорить надо», - подумала Лена Рысева, снова и снова повторяя про себя короткую, глубокую речь полковника.
        Тут Лена заметила, что на импровизированную трибуну поднялся еще один человек. Его она раньше не видела у них в Альянсе. Он был одет так же, как и все сталкеры: мешковатые брюки, куртка с капюшоном, на ногах - шнурованные «берцы». Ничем не примечательный с виду субъект… Если не считать лица. Оно сразу привлекало к себе внимание. Большинство солдат и сталкеров не отличались красотой, а этот выглядел именно красиво, в самом лучшем смысле этого слова. Правильные, пропорциональные черты лица нечасто можно было встретить у тех, кто ходил на поверхность «за хабаром». А уж глаза… Они просто загипнотизировали Лену. Никогда еще ей не доводилось встречать человека, у которого глаза выражали бы такую непреклонную волю в сочетании с такой мудростью.
        - У нас гость! - коротко представил незнакомца полковник Бодров. - Борис Андреевич Молотов, сталкер из Приморского Альянса.
        Лена не слышала, что говорил Борис Андреевич. Она не вслушивалась в слова, слетавшие с его губ, не могла сосредоточиться на смысле речи, с которой обратился к жителям Ладожской гость с левого берега. Но она успела отметить про себя, что огромная толпа, запрудившая всю платформу, слушала Молотова так же внимательно, как и Дмитрия Александровича…
        Борис поклонился всем собравшимся и покинул трибуну. Начиналась культурно-развлекательная часть праздника. Театральная студия приготовила по случаю Дня Победы представление. Школьники по очереди выходили на импровизированную сцену возле мемориала «Дороге жизни» и читали стихи о войне.
        Лена выступала последней. Она исполняла песню «Священная война» под аккомпанемент гитары. Сопровождаемая громом аплодисментов, девушка поднялась на сцену. Парень-гитарист присел на табурет, настроил инструмент. Ожидая, когда Василий Васильевич объявит номер, девушка обвела взглядом толпу. Она искала отца, друзей, товарищей, одноклассников… И гостя из Приморского Альянса. Но Бориса Андреевича в толпе не оказалось.
        «Жаль, он не услышит, как я пою», - подумала Лена, но в этот момент Стасов объявил:
        - Поет Елена Рысева, встречайте!
        И девочка, мгновенно выбросив из головы все посторонние мысли, запела, вкладывая душу в каждую строчку, в каждое слово своей любимой военной песни. Музыкант бил по струнам гитары, зрители тихонько притопывали ногами в такт. Лена пела, прижимая к груди сжатые кулачки. И когда во время третьего куплета она мимоходом поймала взгляд отца, то увидела в его глазах гордость. Святослав радовался вместе с нею, казалось, все те чувства, что переполняли в эту минуту душу юной Лены, отражались, как в зеркале, в добрых мудрых глазах ее отца…
        Песня кончилась. Лена, страшно утомленная коротким, но тяжелым выступлением, спускалась со сцены следом за гитаристом. В этот момент откуда-то сзади к ней подошел Борис Андреевич. Оказывается, он все это время стоял рядом, только не вместе с остальными слушателями, а за спиной полковника. Поэтому Лена его и не увидела.
        - Спасибо. Ты замечательно пела, - произнес сталкер из Альянса, слегка наклонив голову, и учтиво пожал маленькую ладошку Лены. - Нигде, ни на одной станции я еще не слышал, чтобы так пели…
        От волнения девочка не смогла ответить Молотову ни слова. Она смутилась, покраснела, машинально кивнула Борису, и тут же ретировалась. Праздник закончился, гости разошлись, отец увел Лену обратно на Проспект Большевиков, и больше в тот день она не увидела Бориса Андреевича. Зато по пути подробно расспросила отца, кто этот сталкер, чем он знаменит и как часто бывает у них.
        - Молот младше меня лет на десять, - рассказывал Святослав, - но он очень опытный сталкер. И отважен невероятно. Его даже Нева не пугает, представляешь. Мы с ним друзья, кстати. Правда, он не часто сюда заглядывает. И все же странно, что ты его раньше не видела. Ничего, еще увидишь обязательно.
        Отец сдержал слово. Уже месяц спустя Борис Андреевич оказался в их доме и целых полчаса проговорил с Леной с глазу на глаз. Он рассказал ей о жизни в Большом метро, о своих рейдах по руинам города…
        Чувство, возникшее было в душе юной Лены, так и не развилось во что-то большее. Это была просто кратковременная вспышка, за которой ничего не последовало. Слишком велика была разница в возрасте между ней и Борисом Андреевичем. Слишком редко он заглядывал на станции Оккервиля. Зато на долгие годы Лена и Борис стали друзьями, и каждый раз, когда сталкер оказывался в гостях у Рысевых, они оба искренне радовались друг другу. О своей минутной влюбленности девушка теперь уже и не вспоминала, но всегда чувствовала: рядом с Борисом ей становится как-то особенно хорошо, легко и спокойно. Точно за каменной стеной…

* * *
        Сталкер Молотов много лет работал на Приморский Альянс. Жил на Адмиралтейской в отдельной комнате. Рядом в каморке спали его люди - Игнат Псарев и Кирилл Суховей, фамилию которого все считали кличкой.
        Они ходили в рейды, неизменно заканчивавшиеся успешно, пользовались всеми благами, доступными сталкерам крупнейшего в метро объединения станций, но оставались при этом, как говорил Молотов, «тиграми, которые гуляют сами по себе».
        Начальство Молотова ценило, на многие его фокусы закрывало глаза. Осторожно, исподволь руководство Альянса начало «одомашнивать» свободного стрелка: то квартиру предложат на Невском, в самой глубине Альянса, то девушку красивую подсунут, чтобы, значит, семьей обзавелся. Аналогичные предложения получали и соратники Бориса, Игнат и Кирилл. Те, однако, хоть с девушками и развлекались, но семьями обзаводиться не спешили. Молотов эту нехитрую комбинацию довольно быстро разгадал. От уютной хаты и теплого женского бока отказался. Начал тайно подыскивать новое жилье… И вот в один прекрасный день Борис поверг всех в шок, перебравшись из богатого, влиятельного Альянса на нищую станцию Владимирская.
        Сталкеры-приморцы лишь покрутили пальцами у виска.
        - С жиру бесится мужик, - говорили про Молота. - Казака вольного из себя корчит. Ну, иди, иди, придурок. Скоро обратно попросишься.
        Молотов и его друзья на насмешки не отвечали, на угрозы не реагировали - молча взвалили на спины весь нехитрый скарб и зашагали прочь с Адмиралтейской. В сырую, вязкую тьму. Отдать приказ остановить Молота никто из офицеров так и не решился. Все понимали: строптивому сталкеру лучше уступить.
        Гулкие шаги прозвучали под сводами подтопленного туннеля, и три фигуры растворились во мраке и тишине, точно и не было их…
        Борис Андреевич знал, что делает. Готовясь к переезду, Борис обошел многие независимые станции. На Горьковской от влажности в пять минут отсырела вся одежда сталкера. Значит, и оружие тут постигла бы та же судьба. Посмотрев на жителей Петроградской, поклоняющихся кустам, Молотов буркнул: «Психи». Сброд, ютившийся на Черной речке, Борис назвал «отбросами». Женоподобных жителей Пионерской окрестил таким выразительным словом, что его оттуда прогнали. И на Выборгской Молоту не понравилось, слишком много там народу толклось. Так бродил он по метро много дней - где-то напрягало соседство бандитов или выродков, где-то просто было неуютно или, напротив, слишком уж сонно и спокойно.
        А вот Владимирская Борису полюбилась сразу. Безоговорочно. Почти центр метро. В случае необходимости хоть до Альянса, хоть до Торгового города - рукой подать. Выход на улицу тоже удобный: все крупные магистрали города рядом. Близость зловещего Разлома, делившего красную линию на две части, Молоту тоже пришлась по душе: оттуда ждать нападения не приходилось. Местные жители, постоянно спускавшиеся в Разлом, заметили бы монстров, если бы они там обитали. От безбожников и Империи станцию отделяла заброшенная Достоевская, переход на которую владимирцы хорошо укрепили. Да и народ на Владимирской жил хоть и шумный, хоть и потрепанный жизнью, но веселый, радушный.
        Одни называли себя спелеологами. Это были серьезные, немногословные люди. Они изучали Разлом, пытались постигнуть его тайны. Другие, молодые и отчаянные, именовались прыгунами, они просто туда прыгали. Не во имя науки, а просто так. Адреналина хотели. Не боялись дергать смерть за усы. С других станций иногда заглядывали мужики с диковинным снаряжением, их тут называли туристами (сами они называли себя гордо «альпинистами»). Они были моложе первых и старше вторых, и цели у них тоже были не совсем научные; альпинистами двигало скорее любопытство[26 - Община на станции Владимирская подробно описана в романе «Метро 2033: Во мрак», глава 8: «На распутье».]. Имелся тут и музыкант, прозванный почему-то Психопатом, без конца бренчавший на старенькой гитаре. А Молот музыку очень любил. Да и вожак прыгунов, Прохор Кузьмич, мужик внушительных размеров по прозвищу Жбан, носивший забавную вязаную шапочку, сразу понравился Борису.
        «Этот не станет нос в мои дела совать», - понял Молотов.
        В общем, едва попав на Владимирскую, Молотов почувствовал себя в своей тарелке. И жалеть о выборе сталкеру не пришлось.
        Он приходил и уходил, когда и куда ему было надо, перед Жбаном не отчитывался. Коротал вечера, беседуя с местными парнями. Пел песни с Психопатом, а потом и сам начал учиться играть на гитаре. Один раз Молот сам прыгнул в Разлом вместе с гитаристом, обвязавшись тросом. Так он и среди прыгунов окончательно стал своим, и убедился: никакой опасности Разлом, о котором столько ужасов рассказывали на других станциях, не представляет.
        Постепенно появилась у сталкера и работа - то от одного бывшего заказчика весточка пришла, то от второго. Молота помнили. В Молоте нуждались.
        На улицах центральной части города Борис работал редко: тут все уже было разграблено, а остальное поделено. Но этот факт Молота не сильно огорчал - он давно протоптал дорожку на правый берег Невы. Во владения Оккервиля…
        Сталкеров, говоривших, что за реку хода нет, и кто туда сунется, тот псих и в ближайшем будущем покойник, Борис не разубеждал. Молча слушал, кивал… А потом, взяв с собой верных друзей, шел в сторону заброшенной станции Лиговский проспект. Выбирался в город через вентшахту. У берега ждала сталкеров лодка, тщательно спрятанная и замаскированная. У лодки даже имя свое было, красивое, гордое.
        «Калипсо».
        Молот проверял, не прохудилась ли «Калипсо», не надо ли просмолить ее, потом Кирилл садился на весла, Игнат вставал на нос, Борис устраивался на корме, и друзья пускались в путь. И всегда возвращались, да не с пустыми руками.
        - Риск, однако… - заметил Жбан, когда Молот рассказал ему о своих переправах на правый берег.
        - А то, - усмехнулся сталкер. - Но знаешь, Кузьмич, не так страшен черт, как его малюют. Все говорят: «Река, река, ужас, опасность, мы все умрем». И даже не суются туда. А я, сам видишь, живой.
        - А то. Та же фигня с Разломом. Пока сам туда не прыгнешь - страшно. А потом уже нет, - кивнул задумчиво Прохор Кузьмич, и добавил, протягивая Молоту руку: - Думаю, мы поладим, сталкер.
        Так и вышло.
        Богачи, нанимавшие сталкеров для доставки из города всевозможного хабара, Молота сторонились: они были уверены, что не сегодня так завтра тот обязательно пойдет на дно, и рисковать не хотели. И все же имелись и у Бориса наниматели. Он не успел всех их оповестить о переезде, но этого и не потребовалось - барыги сами отыскали его.
        «Надо будет - хоть в заднице у птера меня найдут. Не пропаду», - думал сталкер, получая очередной заказ от проверенного клиента. И он не ошибся.
        Сюда же, на Владимирскую стали наведываться Фил и Будда, случайные приятели Бориса, быстро ставшие для него хорошими друзьями. Филипп и Психопат быстро спелись и в прямом, и в переносном смысле: то под гитару, то а капелла они горланили песни часами напролет без устали. На родной Чернышевской Филу и строчки спеть иной раз не давали, заставляли замолчать. Тут же всем его музицирование было только в радость.
        Только вот Борис в этих веселых посиделках участвовал редко. Обычно он сидел около своей палатки и думал о чем-то своем. Когда ему предлагали выпить со всеми, не отказывался, но как только про него забывали, отходил от костра и снова о чем-то думал.
        Однажды вечером, когда разношерстные жители Владимирской собрались у костра и увлеченно резались в подкидного дурака, к Борису подсел Будда. Молчаливый бурят долго внимательно смотрел на сталкера, а потом придвинулся еще ближе, чтобы больше никто не мог услышать, и шепнул:
        - Она не готова бросить ради тебя свою профессию? Печально. Очень печально.
        Борис чуть не поперхнулся брагой, которую попивал из видавшей виды эмалированной кружки. Сталкер не рассказывал никому из товарищей о том, что влюблен в проститутку Женю-Эмилию с Сенной. Конечно, слухи ходили, он понимал это, и готов был к тому, что о его связи с Женей узнают соратники, но не предполагал, что кому-то из парней станут известны все подробности этой странной и грустной истории.
        - Откуда ты знаешь, Буд?! - выпучил глаза Борис. Будда приложил к губам указательный палец, давая Молоту понять, что лучше говорить тише. Правда, их беседу так и так бы не услышали, у костра грянули: «Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались!»
        Потрескивал огонь костра. Всполохи пламени освещали короткий центральный зал Владимирской, играя на мощных пилонах. Единственная люстра, чудом уцелевшая на потолке станции, отбрасывала на стену корявую тень, дергавшуюся вместе с огнем. Посторонний человек, окажись он сейчас тут, мог бы подумать, что это живое существо, засевшее на потолке и готовящееся кинуться сверху на людей. Густой мрак клубился между пилонами. Легкий сквозняк гонял по гранитным плитам комья пыли. Холодом и страхом веяло от перехода, ведущего на соседнюю Достоевскую. Где-то там истязали своих рабов безжалостные безбожники…
        Бадархан молча сидел на корточках рядом с Молотом, наблюдая за тем, как крупные горькие слезы катятся по обветренным щекам его друга. Психопат продолжал петь. Песня про «изгиб гитары желтой»[27 - «Как здорово», Олег Митяев, 1978. Неофициальный гимн бардовского движения в России.] кончилась и теперь он распевал балладу собственного сочинения.
        - Господа, внимание! Моя новая, только вчера сочинил. Трам-па-пам… «Ворота слез»! - торжественно провозгласил он и добавил с хитрым прищуром: - Посвящается гермоворотам.
        - Чему-чему? - переспросил Суховей, удивленно хлопая глазами. Сталкеру доводилось слышать всякие песни, но ни одна из них не воспевала элементов системы жизнеобеспечения метро.
        - Э-эх! Гермоворота - наше все! - воскликнул музыкант, с важным видом поднимая вверх указательный палец. - Мы все тут, за заслонками. Они нас спасли двадцать лет назад. А песни нет. Непорядок. Вот я, кхе-кхе, и сочинил.
        Сталкеры выразительно переглянулись. От Психопата следовало ожидать практически любых чудачеств.
        Гитарист откашлялся, подстроил инструмент, и запел, сосредоточенно перебирая струны. Постепенно все, включая Будду и Молота, поневоле заслушались его немного фальшивым, но проникновенным пением.
        Смерть человека - это смерть миров,
        Сквозь пыльный гул летящих поездов…
        У бездн разверстых вод, невзятых нот,
        Разоблаченье грез - Ворота Слез.
        Укрыть от дураков и катастроф
        Тоска разъятых створ - гермозатвор.
        А вы все ждете под землей рассвет?
        Смерть человека - солнца больше нет!
        Сквозь шелест лет незаданный вопрос,
        Хронический невроз - Ворота Слез!
        Разорванных объятий приговор,
        Тоска разъятых створ - гермозатвор[28 - Стихи Савитри Пинягиной.].
        И когда Психопат закончил песню, все дружно захлопали. Аплодировал, одобрительно кивая, даже Суховей. Музыкант запел еще что-то, но Борис его больше не слушал. Он снова повернулся к Бадархану.
        - Так откуда… - начал снова спрашивать сталкер, но бурят редко отвечал на вопросы, адресованные ему. А вот сам спрашивать любил. Так вышло и в этот раз. Бурят не обратил внимание на слова Бориса, зато сам заговорил вновь.
        - И даже близости у вас не было, верно?
        Молотов кивнул. Если бы этот нюанс его взаимоотношений с Женей стал известен остальным парням, Бориса бы просто не поняли, а то и подняли бы на смех. Он уже представил себе озадаченную физиономию Псарева, а насмешливый голос друга зазвучал будто бы наяву в его ушах: «Молот, ты это, больной? Импотент?».
        - Люблю я ее, понимаешь? Люблю! А, не поймешь ты, - отмахнулся было Борис от Бадархана. Но бурят не отставал. И был сегодня поразительно, прямо-таки необыкновенно многословен.
        - Как раз я пойму, Боря. Уже понял. Она не такая, как все эти. Ну, эти, путаны. Ты в ней увидел что-то еще. Не внешнее. Ты сказал, что любишь ее, ее тронули твои слова. Но ты не можешь смириться с ее работой, а она не хочет уходить из борделя. Или не может. Грустно, Боря. Очень грустно. Но знаешь, есть тут что-то такое… Это, знаешь, и есть Любовь. Да-да, не удивляйся. Без обладания, без возможности иметь. В самом прямом смысле слова. А значит, без эгоизма. Если бы у вас был секс, она бы в твоих глазах мигом потеряла цену. И ты в ее глазах тоже. Ты бы сразу стал одним из длинного ряда мужчин, купивших жар ее тела за деньги. А ты не такой. И она это чувствует.
        Молотов слушал рассуждения товарища и кивал, соглашаясь с разумностью его доводов. Скажи ему кто-то, любой другой человек, что его любовь к Эмилии, падшей женщине, ублажавшей за деньги десятки, сотни мужчин - и есть пример настоящего чувства, он бы сам поднял этого человека на смех. Он воспринимал чувства, которые испытывал к темноволосой красавице с Сенной, как беду, как проклятие. И вот сейчас Будда открыл ему совсем иную картину, показал привычные вещи с той точки зрения, с какой сам сталкер никогда бы и не подумал на них посмотреть.
        - Но что же мне делать? - произнес Борис, когда Будда умолк и стало ясно, что он выговорился, поведал все, что хотел.
        - Не знаю, - пожал плечами бурят, - тут нельзя дать никаких советов. Но если ты счастлив, когда видишь ее, если она не тащит тебя в постель, если понимает, почему ты не хочешь этого… Если тебе достаточно просто смотреть на нее, слушать ее голос… Пусть все останется так, как есть. Однажды она решится, оставит свою профессию, или ты, Боря, встретишь другую. Время покажет, друг мой.
        И, похлопав на прощание друга по плечу, Будда зашагал прочь, оставив Бориса наедине с его горем… И надеждой.
        Глава 3
        Побег
        Много баек, сказок и легенд ходит о метро Санкт-Петербурга.
        Их рассказывают друг другу и на относительно богатых, и на совсем бедных станциях при свете костра, фонаря, керосинки, аварийной лампочки… А иногда и вообще во мраке. Большинство историй жителей метро страшные, они заставляют кровь стынуть в жилах, а волосы - вставать дыбом. Новые страшилки расходятся по метро, точно круги от брошенного в воду камешка. Кто-то где-то поведает кому-то очередную историю. Кто-то кому-то тут же ее перескажет, да еще шепнет на ухо в конце: «Смотри, никому не разболтай! Секрет». И вот уже половина линии передает из уст в уста легенду, обрастающую подробностями, точно тюбинг грибком.
        К примеру, не успел пройти по метро слух о разгроме секты «Исход», члены которой обещали людям доставить их на корабль, прибывший в Кронштадт - и вот уже разнесся слух: нет никакого корабля. И не было. А секта поставляла свежее мясо общине каннибалов[29 - Дьяков А.Г. «Метро 2033: К свету». Астрель. 2011.]. Но проходит несколько дней… И жуткую историю уже просто не узнать. Кто-то утверждает, что против людоедов, засевших в маяке, бросили не одну группу известного сталкера Таранова, а целую армию, и вся она полегла на каменистых берегах острова Котлин. Кто-то добавляет, что и сам Таран сложил свою буйную голову в том кровавом сражении.
        - Ты дурак?! - набрасывается на одного болтуна другой. - Жив Таран! Я сам его видел позавчера! Зато я вам вот что расскажу, мужики. А корабль-то был. Был корабль. Просто эти плотоядные ублюдки, команду всю чик-чик. Порешили.
        - Брехня! - осаживает третий любитель почесать языком. - Прожектор сняли со старого ржавого судна и сигналили, чтоб людишки, как мотыльки, на огонь слетались. Зато там, в заливе, - добавляет человек, чуть понизив голос, - остров есть. Мощный называется. Там люди живут. Там нет радиации, прикиньте? И скоро мы все, мы все туда переселимся, слышите?!
        - Все не переселимся, паря, - сурово обрывает рассказчика побитый жизнью седой боец со шрамом через все лицо, сжимающий старый, как мир, АК. - На всех там не хватит места.
        - Так это правда?! - с трепетом поворачиваются все, кто только что слушал рассказы о маяке и Таране, к солдату-ополченцу. - Остров есть?!
        - Остров есть, - кивает тот. - И платформа «Вавилон», которая по заливу плавает, тоже есть. Всё правда. Но вы губы не раскатывайте. Вот спят и видят колонисты Мощного, чтоб вся наша грязная, шелудивая толпа туда приперлась и объела их. Щас. Это только богачам светит.
        И снова гаснет надежда в людских сердцах. И опять выходят вперед любители попугать соседей и друзей байками про Черного Санитара, Блокадника или Голодного Солдата, про собак Павлова или крылатых летающих фурий, уничтожающих все живое.
        Но встречаются и добрые, светлые истории. Редко, но бывает.
        Слишком много зла и жестокости творится в метро. Слишком беспросветен мрак, клубящийся в человеческих душах. Вот и появляются иногда совсем другие байки, дающие хотя бы слабую, призрачную надежду… Их авторы не сулят слушателям легкое и быстрое спасение от всех страданий. Они просто помогают слабому лучику света пробиться в царство тоски, отчаяния и безнадеги, в которое давным-давно превратилось метро Северной Столицы.
        Сталкеры рассказывают, что на набережной Фонтанки возле Инженерного замка сохранился памятник Чижику-Пыжику. И что если бросить ему монетку, сбудется заветное желание.
        Ходят слухи о Деде Морозе, который явился на одну из станций под Новый Год[30 - Рассказ К. Бенева «Новогодняя история» // «Метро 2033: Последнее убежище». Астрель. 2010.]. Все понимают: не настоящий это был Дед, а просто какой-то мужик переоделся, решив порадовать малышей, но так ли это важно? «А на нашу станцию в следующем году тоже придет Дед Мороз?» - с робкой надеждой смотрят на родителей бледные, тощие детишки, никогда не видевшие солнечного света, не знающие, что такое свежий воздух.
        Передается из уст в уста легенда о загадочном Запасном пути[31 - Рассказ К. Бенева «Запасной путь» // «Метро 2033: Сумрак в конце туннеля». Астрель. 2014.], попав на который, можно все повернуть вспять, оказаться снова в безоблачном прекрасном прошлом. Надо только найти его, этот неприметный боковой туннель, возникающий то там, то здесь… Смог ли кто-то, пусть даже случайно, забрести в этот туннель - этого никто не знает, но ходят слухи, что один парень и в самом деле оказался на Запасном пути. Правда, что дальше с ним стало, байка умалчивает. «Да схарчили его гнильщики - и всего делов», - ухмыляются скептики. «А может, он сейчас там, в прежнем мире?» - мечтательно вздыхают люди, еще не потерявшие веру в чудо…
        Еще одна похожая история повествует о таинственных Белых Санитарах, которые не жгут людей из огнеметов, как их черный «коллега», закованный в броню, а наоборот, пытаются спасти их. Найдут где-нибудь в туннеле ходока, избитого грабителями, перевяжут раны - и на «Площадь Ленина» подбросят. Доктора спрашивают потом человека: «Как ты сюда попал?», а тот и ответить-то ничего не может. Или сталкеру на поверхности не повезет, упадет в канализацию, сломает ногу… Верная смерть, казалось бы, ан нет: потеряет мужик сознание, потом очнется - а он в вестибюле станции врачей. Как добрался в такую даль - непонятно.
        Скептики утверждали, что Белых Санитаров выдумали только после того, как начал свою страшную работу Черный. Так сказать, для равновесия. В этом была доля правды: популярными истории о Белых стали после появления загадочного и зловещего борца с чумой.
        Легенду о Белых Санитарах однажды за разговором поведал Лене Рысевой Борис Молотов.
        Она всплыла в его сознании как-то сама собой. Девушка и сталкер обсуждали обстоятельства гибели отряда Рысева. Многое в этой истории казалось загадочным не только Лене, но и Борису.
        - Послушайте, тут явно что-то не чисто, - убеждала Лена своего нового друга. Едва придя в себя, Рысева тут же с головой окунулась в расследование загадочной и зловещей истории гибели ее отца и жениха. Борис запрещал ей забивать этим голову, но его призывы не возымели действия - Лена была уверена, что все делает правильно.
        Она старалась рассуждать отвлеченно, отключив эмоции вообще, забыв, что речь идет о родных людях. Получалось плохо. Слезы то и дело начинали душить девушку, но она не сдавалась, снова и снова сопоставляла факты, и неизменно убеждалась: в бой у ВШ вмешался кто-то посторонний.
        Можно было допустить, что тела погибших сталкеров утащили хищники, но это не объясняло, почему падальщики не тронули трупы имперских солдат, в том числе седьмого «зеленого», находившегося в стороне от товарищей. Да и не водилось в округе настолько крупных и сильных зверей, которые бы за считаные минуты утащили пять тел и все снаряжение, не оставив следов.
        - У нас под боком есть колония выродков, - вспомнил Денис Воеводин, знавший всех тварей, обитающих на их берегу, - они все едят. И трупами тоже не брезгуют. Как пить дать, их это работа. Жаль, что полковник запретил наружу выходить, а то бы проверил…
        - Но почему они не тронули Громова? - возразил Молотов. - А веганцы как же? Они у вас что, гурманы?
        - М-да. Не сходится, - признал Денис правоту Бориса. - Правда, ходят слухи, что они… как бы это сказать?.. Не совсем люди. Может, поэтому выродки их жрать не стали.
        - В каком смысле?! - у Бориса Андреевича отвисла челюсть.
        - Думаешь, я сам понимаю? Ну, слухи ходят, что Веган генетические эксперименты проводит, пытается людей усовершенствовать. Вот я и подумал, может они в итоге такое чудо в перьях вывели, что даже падальщики - и те не жрут.
        - Ты уж извини, Тигра, но это полный бред, - скептически отвечал Борис, покачивая головой.
        Денис спорить не стал.
        - И вот еще что мне кажется странным, - продолжал рассуждать Молотов, - ножевые раны у двух зеленозадых. Кто им их нанес? Мы осмотрели все место сражения. Получается бред какой-то: кто-то из наших зарезал сначала одного врага, потом другого - между прочим, от одного трупа с перерезанным горлом до другого метров триста, - а потом отошел в сторонку и там умер. Бред?
        - Бред, - кивнул Воеводин.
        Он принял сообщение о гибели обоих соратников хладнокровно. Даже в лице не изменился. Лишь немногие знали, что весь остаток дня до самого отбоя Денис с остервенением молотил в спортзале боксерскую грушу…
        На этом разговор сталкеров кончился. Ни Борис, ни Денис не могли даже предположить, что могло случиться у вестибюля за десять минут - именно такой интервал отделял последний выстрел, донесшийся с улицы, от выхода группы Молота.
        Полковник, занятый подготовкой второго ударного отряда, от всех посторонних вопросов просто отмахивался и разрешения на выход не давал. Метро перешло на военное положение, все рейды и охоты были отменены. В вестибюлях дежурили только группы быстрого реагирования.
        Единственным человеком, который мог что-то разъяснить, приоткрыть завесу тайны, был Иван Громов, но он метался на койке в горячечном бреду. В результате Лена и Борис продолжали томиться в неведении.
        Молотов, внимательно следивший за душевным состоянием девушки, понимал все яснее: Лена не может думать ни о чем другом. Она снова и снова рисовала карандашом на обрывках бумаги схемы расположения построек вокруг вестибюля, отмечала крестиками места, где нашли трупы, и принималась ломать голову, кто, зачем и куда мог спрятать тела оккервильцев. Ребус не решался. Лена злилась… И опять проваливалась в пучину депрессии, из которой с огромным трудом вытаскивал ее Борис.
        Лена вроде бы старалась отвлечься от своего горя, глядя на все это как на логическую задачу, но эффект получался обратным. Лица Гриши и Святослава, обезображенные, искаженные гримасами муки и ужаса, являлись Лене во сне. Но и когда Рысева просыпалась, ее разыгравшееся воображение не желало успокаиваться. С завидным упорством оно рисовало сцены, одна другой ужаснее: трупы сталкеров уносили то птеродактили, то подземные плотоядные черви.
        «Мы пытается смотреть на эту тайну только с позиции разума, - осенило Бориса. - И ничего, кроме ночных кошмаров, не получаем. А если допустить, что тут постарались сверхъестественные силы? Чем такая позиция хуже? Почему бы и нет, в конце концов. Мало ли в Питере всяких аномалий… И не все они грозят гибелью».
        - Я думаю, что это работа Белых Санитаров, - заявил он Лене, вежливо дослушав очередную леденящую кровь рациональную версию исчезновения трупов.
        Даже его товарищу Псареву разговоры о трупах порядком надоели, а ведь он был до них раньше большой охотник.
        - Белые Санитары, конечно. И зеленые черти, - расхохотался Игнат Псарев, воспринявший рассказ Бориса о Санитарах как занятный анекдот. - Кончай пургу гнать, Молот.
        - Да? А вот Лис утверждает, что с ним Чижик-Пыжик общался, - осадила его Лена. - Что, тоже пургу гонит?
        - Короче, завязывай с этим, Лен, иначе свихнешься. И мы заодно, - фыркнул Пёс и ушел, оставив их наедине.
        - Значит, Белые Санитары? - переспросила девушка. Сознание ее, до предела утомленное логическими конструкциями, моментально схватилось, точно за соломинку, за эту как бы мимоходом оброненную Борисом фразу.
        - Да. Они приходят на помощь попавшим в беду людям. Их описывают по-разному, но видел ли их кто-то своими глазами - не знаю. Вряд ли. Мне кажется, это ангелы.
        - Ангелы? - Лена скривилась. - Вы думаете, ангелы бросили бы умирать Ивана? Какие-то они слишком это… Разборчивые.
        - Как посмотреть, - продолжал рассуждать Борис, стараясь не дать Лене понять, как мало он сам верит в это объяснение. - Они спасают тогда, когда у человека нет других шансов выжить. Громов перенес транспортировку вниз, на руках, по лестнице. Значит, он пострадал меньше остальных.
        - Да. Логично, - признала Лена, немного подумав, а потом добавила, устало помассировав веки: - А вообще знаете, Пёс прав. Если дальше буду ломать голову, то сойду с ума. Надо отвлечься… Отвлечься надо. Может, в картишки перекинемся?
        И сталкер, невероятно довольный тем, что добился-таки своего, выудил из кармана колоду игральных карт. Вскоре он забыл, что рассказал Лене о Белых Санитарах. Да и сама Рысева не воскресила бы в памяти этот разговор, если бы в Оккервиле не появились гости из Приморского Альянса…
        Они пришли на Ладожскую на четвертый день после отправки первого ударного отряда. Офицер и трое рядовых. Они буквально валились с ног. Ворвались на станцию уставшие, запыхавшиеся, потные… Но даже в таком состоянии приморцы произвели неизгладимое впечатление на всех жителей Оккервиля, включая и полковника. Они были крепче, шире в плечах и вообще намного здоровее, чем любой из солдат Бодрова. Со смесью зависти и восхищения смотрел Дмитрий Александрович на автоматы «Вал» и «Абакан», которыми были вооружены бойцы Приморского Альянса.
        Командовал отрядом мужчина лет тридцати, представившийся старшим лейтенантом Гавриловым. Внешне его трудно было отличить от остальных бойцов - такая же бритая под ноль голова, такой же демрон. Знаки отличия офицеры Приморского Альянса в рейдах не носили, чтоб не стать жертвами снайперов.
        - Мы прибыли, чтобы помочь вам переправить через реку второй отряд, - сказал командир приморцев, отдав честь полковнику и кивком поздоровавшись с остальными офицерами Оккервиля, стоявшими за спиной Бодрова.
        - А что с моими парнями? - забеспокоился полковник. У Бодрова не было никакой связи с первым отрядом, отправленным в Большое метро. Удачно ли они добрались до цели или сгинули в пути, оставалось только гадать. Не появись у стен вестибюля Ладожской Гаврилов со своими людьми, в Оккервиле бы этого так никто и не узнал бы.
        - С ними все в порядке, - успокоил его Гаврилов. - Двадцать восемь человек спустились на «Ленина» и уже распределены по ротам.
        - Вот как. Двадцать восемь, - вздохнул Дмитрий Александрович, на миг понурившись. Но он с самого начала понимал: поход через половину города - не развлекательная прогулка. Жертвы на этом этапе были просто неизбежны. Он ожидал, что не дойдет как минимум человек пять.
        - Непорядок со станцией, - продолжал говорить старший лейтенант. - Обнаружили в туннеле следы побоища. Между «Ленина» и Выборгской. Может, бандюки разборку устроили или челноки в засаду попали. А может, и веганцы что-то замышляют…
        Антон Казимирович, присутствовавший при этом разговоре, слегка усмехнулся. Он был почти уверен, что кровь в туннеле - следы битвы с братьями Жабиными. Но купец промолчал.
        - У «зеленых» везде агенты, - рассказывал дальше гость из Альянса. - Могли пронюхать о наших планах. Потом возле Финляндского вокзала нашли тела неизвестных сталкеров. Четверо, с тяжелыми ранениями. Из какой общины - не ясно. Кто на них напал, когда… Одни тайны. Решили не рисковать. «Ленина» для входа закрыли. Ваши люди спустятся в метро через Чернышевскую.
        - Каким образом? - подал голос сталкер Псарев. - Она за рекой.
        - Мы сюда тоже не по воздуху перелетели, уважаемый, - резко развернулся в его сторону Гаврилов. - Три лодки ждут у моста Александра Невского. И еще лодка Молотова. Это ведь ваше плавсредство привязано к торчащей арматуре?
        Суховей утвердительно кивнул.
        - Позвони Боре на «Проспект», - сказал он Псареву, - пусть сюда торопится.
        - Мест должно хватить, - закончил докладывать старший лейтенант. - Причалим напротив Смольного, там будет ждать взвод сопровождения. Неприятностей не предвидится. Выйти надо через два часа, не позже, а то стемнеет, и… Сами знаете. Ночью много тварей вылезает из нор.
        - Что веганцы? Не лезут пока? - спросил полковник, когда они остались одни. Офицеры Оккервиля бросились исполнять поручения - надо было срочно собрать всех отобранных для отправки людей. Приморцам их командир разрешил пока немного отдохнуть.
        - Открыто нет, полковник, - отвечал сухо Гаврилов, - даже наоборот, как будто потеряли интерес к «Маяку». Это наша граница, передовой форпост.
        Старший лейтенант помолчал с минуту и добавил мрачно, на миг позволив страху, гнездящемуся глубоко в душе, выбраться наружу:
        - Затишье перед бурей, не более того. И - да, я боюсь. Империя - это сила. Мы готовимся к войне много лет, и все равно ни хрена не готово. Это будет мясорубка, полковник. Мя-со-руб-ка…
        - А то. Понимаю. Понимаю, какая там адова силища, потому и решил послать своих людей. Думаешь, старлей, мне не жалко их? Жалко. А чё делать.
        Услышав эти слова, Гаврилов чуть наклонил голову и протянул руку полковнику.
        Они замолчали.
        Дмитрий Александрович наблюдал, как строятся бойцы второго отряда. Двенадцать человек. Уже не такие бравые и не такие рослые, как в первом отряде. В руках ружья. Автоматы остались только для сталкеров, которым предстояло оборонять вестибюли и удерживать вентшахты, через которые Оккервиль могли еще раз попробовать «выкурить».
        Полковник понимал, что едва ли увидит кого-то из этих парней снова - Дмитрий на это и не рассчитывал и в правильности принятого решения не сомневался ни на миг. Он просто грустил, как всякий заботливый командир, отправляющий вверенных ему людей на верную смерть.
        Из туннеля появился Борис Молотов и его люди. Они тоже изъявили желание пополнить ряды армии Оккервиля и, разумеется, получили от Гаврилова полное одобрение. Бывшие хозяева Молота знали, как никто другой, чего он стоит в бою. Вместе со сталкерами шел Антон Казимирович и его челноки. Оба почему-то нацепили респираторы, словно боялись надышаться ядовитым газом прямо на станции, и накинули на головы капюшоны. Полковник посмотрел на носильщиков с удивлением, но решил, что как раз это - не его дело, и мигом забыл о Даниле и Никите.
        - Эт еще что за клоуны? - Гаврилов смерил презрительным взглядом купца и его слуг.
        - Это со мной, - оборвал дальнейшие язвительные замечания Борис Андреевич. - Переправятся в моей лодке.
        - А не утопят они твою «Калипсу»? - хмыкнул лейтенант-приморец, кивнув на внушительных размеров рюкзаки, которые тащили носильщики.
        Молот изрек что-то нечленораздельное. На этом пререкания закончились. Объединенным силам пора было выдвигаться.
        Быстрые прощания, последние объятия, слезы на лицах жен и детей, страх в глазах мужчин, уходящих в поход, окрики офицеров - все это промелькнуло перед глазами полковника за считаные минуты, и вот уже закончилось. Простучали по гранитным плитам солдатские сапоги. Герметичные двери, ведущие на лестницу, закрылись.
        «С богом, парни», - вздохнул Дмитрий Александрович, глядя вслед уходящему отряду.
        После того, как станцию покинули приморцы, двенадцать стрелков второго отряда, трое сталкеров и купец с Данилой и Никитой, Ладожская как-то резко опустела. Наступила тишина. Слышно было, как рыдает где-то в вагоне поезда женщина, проводившая в путь супруга. Или сына. Или брата. Лампы горели точно так же, как и до ухода солдат, но полковнику почудилось, что стало темнее. И вроде бы даже холоднее.
        Шли минуты.
        Полковник стоял у выхода со станции, точно его сапоги приклеились к гранитным плитам. Впервые за много дней ему некуда было спешить.
        Все приказы, касающиеся обороны Оккервиля, были отданы. Четыре группы взяли под контроль уличные сооружения всех станций, включая и Улицу Дыбенко. Подобраться к ним незамеченными у веганцев никак не вышло бы. А как только завяжется перестрелка, из вестибюлей мигом выйдет подкрепление. Оккервиль был готов к войне. А ему, его командиру, цепко державшему в руках все нити управления людьми, можно было дать себе немного, совсем чуть передохнуть. Расслабиться. Подумать о своем…
        Из этого состояния, похожего со стороны на ступор, его вывел встревоженный голос дежурного офицера, приставленного к единственному на станции телефону, с которого можно было позвонить на «Черкасу» или «Проспект».
        - Полковник, простите, но у нас чэпэ, - заговорил дежурный, приближаясь к Дмитрию Александровичу. - Пропал человек.
        «Пропал? Да… Пропало уже как минимум двое - те, которые не дошли до Большого метро. А сколько еще пропадет», - пронеслось в голове Бодрова. Он изо всех сил пытался заставить свой мозг опять мобилизоваться, но посторонние мысли упорно теснились в голове, не давая сосредоточиться. Дежурный принял его молчание за разрешение докладывать дальше, и продолжил:
        - Исчезла Елена Рысева. Никто не видел, куда она делась. И тела тоже не нашли, - добавил он, вспомнив, в каком состоянии пребывала девушка после недавней трагедии. - Зато в гостинице, тут на Ладожской, сидит слуга этого, как его, Краснотрёпа. Его уборщица нашла.
        Полковник выразительно матюгнулся.
        - Капитан, ты чё? Перегрелся на службе? Я своими глазами видел! Оба грузчика покинули станцию. Минут двадцать назад они все ушли отсюда!
        - Я тоже это видел, полковник. Но он - там. Данилой его зовут, вроде. И он говорит, что купец кому-то отдал его мешок. И одежду…
        Дежурный продолжал говорить, но Бодров уже не вслушивался в его слова.
        Он понял, куда пропала Лена Рысева.
        - Ну, Ленка, ну, егоза… - выдохнул полковник, легко, одним усилием мысли сложив все элементы этой несложной головоломки. - И какая муха тебя укусила?!
        Глава 4
        Муки совести
        Антон с самого начала предупредил Лену: никаких поблажек для нее сделано не будет. Никита, второй караванщик, отказался тащить два рюкзака. Значит, девушке предстояло нести пять килограммов груза.
        - Донесу, - отвечала девушка, сжав зубы. Она готова была на любые условия. Ни предостережения Антона, ни голос совести, отчаянно взывавший к здравому смыслу, не могли остановить Лену. Гриша ждал ее на станции Площадь Ленина. Живой или мертвый - не имело значения. Она должна была попасть туда - любой ценой и как можно скорее.
        Антон Казимирович страшно ругал себя за то, что пересказал рассказ Гаврилова о таинственных сталкерах, найденных военными врачами, но поделать ничего не мог. После недолгих пререканий Краснобай согласился взять Лену с собой.
        - Только попробуй стать помехой отряду, - предупредил купец. - Тогда тебя вмиг рассекретят. Шагай между мной и Ником. В лодке отдохнешь. Ну, пошли.
        И Лена, напялив одежду грузчика (к счастью, Данила превосходил Рысеву ростом всего сантиметров на пять), взвалив на плечи рюкзак и скрыв лицо под капюшоном, благополучно покинула станцию. Ни полковник, ни Борис Молотов, ни другие военные ничего не заподозрили. Первый этап побега, таким образом, прошел как по маслу. А вот дальше начались сложности: не прошло и пяти минут после выхода на поверхность, а Лена уже выдыхалась. На своем веку Рысевой доводилось носить тяжелые грузы; и в респираторе она бегала во время тренировок Громова; и на поверхность выходила. Но девушка никогда не могла даже представить, что ей придется делать все перечисленное сразу…
        Все тело нестерпимо чесалось. Пот ручейком струился не только по спине, но и по груди, а несколько крупных соленых капель, скатившись по лбу, попали Лене в глаза. «Этак к концу пути в сапогах будет море-океан», - мрачно подумала Лена. Ноги доставляли меньше всего хлопот - Лена привыкла ходить в сапогах, старые мозоли надежно защищали ступни от натирания. А вот респиратор ужасно затруднял дыхание.
        «Может, снять его к черту? - пронеслась в голове отчаянная мысль. - И будь что будет?»
        Лена плохо разбиралась в ядовитых газах, но слышала немало случаев, когда сталкеры оказывались на поверхности без средств защиты дыхания. Все они выглядели живыми и здоровыми.
        «Отравиться не успеешь, а вот внимание Гаврилова привлечешь. Это сто пудов. Нет, нельзя. Соберись, тряпка», - приказала себе Лена, поправила лямки рюкзака и зашагала дальше.
        Но запала хватило ненадолго.
        Девушка оступилась раз, другой. Никита, шагавший следом, приглушенно выругался сквозь маску респиратора. Лена услышала только: «Баба с возу…», но смысл фразы поняла. Антон Казимирович, не оборачиваясь, показал им обоим средний палец, и Лена, собрав силы в кулак, бодро зашагала следом.
        «Главное - дойти до лодки, - повторяла она, - дойти до лодки. Там отдохну. Отдохну. Отдохну».
        Отряд двигался по Заневскому проспекту настолько быстро, насколько это было возможно. В авангарде шли приморцы, в арьергарде - Молотов, Псарев и Суховей. Стрелки из Оккервиля бежали в центре, окружив с двух сторон купца, Лену и Никиту. Ускоренный марш прерывался дважды: среди руин появлялись стаи псов.
        Стрелки застывали со вскинутыми ружьями. Сталкеры мгновенно рассеивались вокруг, готовясь обрушить шквал свинца на клыкастых тварей. Так продолжалось минуты две: люди, изготовившиеся к стрельбе, стояли посреди проспекта, собаки, облизываясь и утробно рыча, мелькали среди руин… И псы отступали, оглашая развалины домов печальным голодным воем.
        Когда псы появились впервые, Лена так перепугалась, что вообще ни о чем не думала. Она спряталась за спину Антона и тряслась мелкой дрожью. О пистолете Макарова в кобуре, который перешел к ней от Данилы вместе с рюкзаком и респиратором, Лена не вспомнила. Никита, даром что мужик, вел себя примерно так же, поэтому разоблачение Рысевой не грозило. А вот ко второму разу девушка осмелела.
        «Умные песики, - размышляла Лена, наблюдая с безопасного расстояния за передвижениями хозяев нового мира, - двадцать двуногих - это много. И у всех оружие. Трудная добыча. Правильно, милые. Бегите своей дорогой. Скушайте лучше веганцев, если встретите».
        Страх прошел. Усталость никуда не делась, но Лена как будто перестала ее замечать. Ни пот, струившийся по телу, ни респиратор, врезавшийся в кожу лица, не раздражали ее так, как в начале пути. Девушка сумела втянуться в ритм бега. Опасность миновала. Зато проснулся противный внутренний голосок, беспощадно обличавший девушку каждый раз, когда она делала что-то плохое. Совесть.
        «А караванщик? О нем ты подумала? Что теперь будет с Данилой?»
        - Вряд ли что-то хорошее, - признала Лена. Полковник Бодров не был тираном, он редко кого-то приговаривал к казни или долгому заключению. Но в данном случае мог сделать исключение. Просто от обиды.
        «А твои друзья? - укоряющий голос на глазах окреп и осмелел. - Ну кто так делает, а? Хоть бы записку оставила».
        - Не было на это времени! - прошептала Лена, сжимая кулаки. - Не было, понимаешь?! И хватит меня мучить, зануда! Я должна попасть в метро. Должна!
        «Вот и иди в метро. То есть обратно», - съязвила совесть. Ответить сама себе Лена не успела.
        - Пасть закрой! - зарычал на Лену Краснобай, заметив, что девушка заговорила в голос, и добавил чуть мягче: - Мы у реки. Сейчас сядем в лодку.
        Половина пути действительно осталась позади. Отряд подошел к мосту Александра Невского.
        Могучая Нева тонула в клубах густого тумана, лишь кое-где проглядывала темная гладь воды.
        Многоэтажные здания, выстроившиеся по обе стороны проспекта, расступились, образуя многополосную дорожную развязку. Здесь когда-то была грандиозная автомобильная пробка - у въезда на мост застряли сотни частных машин, грузовиков, автобусов, трамваев. Сейчас часть брошенного транспорта растащили, освободив проход, и все равно зрелище поражало воображение.
        Лена представила, как люди, насмерть перепуганные сигналом воздушной тревоги, метались в этих металлических коробках, не зная, что делать и куда мчаться. Кто-то, возможно, успел покинуть автомобиль и укрыться в метро - до Новочеркасской отсюда было не более пятисот метров. Кому-то повезло меньше.
        «Как этим, например», - подумала Лена, заметив в салоне перевернутого трамвая несколько начисто обглоданных скелетов.
        Ей стало тяжко и тошно. Пытаясь взбодриться, Рысева перевела взгляд на небо. Вид его также ничего, кроме уныния, не внушал. Солнце не могло пробиться сквозь густую, плотную пелену облаков, окутавшую землю много лет назад, да так и не рассеявшуюся, поэтому вокруг царили пепельные сумерки. Примерно в пять часов по времени, принятому в Оккервиле, на смену потемкам приходил непроглядный ночной мрак. По-настоящему светло на улице не бывало никогда.
        - Помню белые ночи, - рассказывал Святослав, мечтательно улыбаясь. - Период с мая по июнь. Закат плавно перетекал в рассвет. Тогда в наш город тысячи людей приезжали - москвичи там, иностранцы. И прочие. Это было время любви. Время свиданий и поцелуев. Робкие признания, смелые прикосновения в полутьме. Романтика, да-а, - он мягко улыбнулся, воскрешая в памяти картины из далекого прошлого, но потом резко помрачнел и добавил: - А сейчас - наоборот, серые дни. И романтики, сама понимаешь, ноль.
        - Мы потеряли так много… Белые ночи - не самая большая утрата, - Лена выслушала сетования отца без особого интереса и даже позволила себе не очень тактичное замечание. Отец пожал плечами, пробурчал что-то непонятное и больше о белых ночах с дочерью разговоры не заводил.
        «А ведь я обидела его тогда и даже не извинилась. И кто меня за язык тянул?.. Эх, дура я, дура».
        Не успела она подумать об этом, как получила чувствительный толчок в спину. Отряд снова двигался. Огибая груду искореженного металлолома, в который превратились два столкнувшихся трамвая, люди миновали дорожную развязку. Впереди, прямо по ходу движения отряда, проступали очертания первого, самого массивного, пролета моста.
        «Эге. А лодки-то где? Куда это мы идем? И почему мост цел? Папа же говорил, что он рухнул! Это что, ловушка?!» - пронеслись в голове панические мысли. Она уже готова была поверить, что Гаврилов и его люди вовсе не те, за кого себя выдают, что они - агенты Империи Веган. Усилием воли заставила себя прекратить панику. Борис Молотов отлично знал берег, его бы точно не обманули.
        «Тут все знают, что и зачем делают», - успокоила себя Лена.
        Лена бросила неосторожный взгляд на реку и тут же в ужасе отвернулась. Ее глазам предстал быстрый и широкий поток, черный, как смоль, бурлящий и клокочущий, несущийся с огромной скоростью все вперед и вперед. Девушка любила смотреть, как журчит вода, текущая из крана, или как струится между шпал веселый туннельный ручеек. Но здесь… Здесь воды было слишком много.
        Стараясь отвлечься, Рысева оглядела берега Невы. Справа вонзились в закатное небо две зазубренные красно-белые трубы. Слева торчали развалины странного сооружения, напоминавшего летающую тарелку. Когда-то оно, наверное, было все застеклено. Теперь почти все стекла осыпались, а среди паутины опор и балок свили гнезда летающие ящеры. Лена непроизвольно потянулась к пистолету. Пока на крупный отряд никто не решался посягнуть, но на поверхности обитали разные существа. Одни могли оказаться слишком голодными, другие - слишком глупыми. А где-то водились, наверное, такие монстры, для которых и двадцать стволов - не большая проблема.
        На далеком берегу сквозь дымку справа чуть виднелись изящные контуры какого-то безумно красивого собора. Название его Лена не помнила. Слева, гораздо ближе, высились величественные купола храмов и церквей - Александро-Невская лавра. О ней Лене совсем недавно рассказывал Молотов.
        Отряд шел все вперед и вперед. Нева ревела и клокотала уже вокруг них. Из дымки проступали очертания второго пролета моста Александра Невского.
        Постепенно все становилось ясно.
        Отец был прав - мост обрушился, но не весь, первый пролет, на котором сейчас находился отряд, сохранился хорошо. Устоял и второй пролет. А вот третий, разводной, представлял собой искореженную груду металла и бетона, сползавшую к воде. Теперь не смотреть на реку было уже невозможно. А через считаные мгновения Лене предстояло в первый раз в жизни отдаться в ее полную власть… К горлу подкатил комок. Голова закружилась.
        «Это не река, это лава вулканическая, только холодная. Там, наверное, жуткая глубина, - думала Лена, стараясь побороть дурноту. - Отец говорил, что даже жарким летом Нева не сильно прогревалась. А волны какие большие, с пенными барашками. Наверное, им ничего не стоит потопить нашу лодку. Которую я, кстати, все еще не вижу».
        - Лодка-то где? - Рысева решилась в первый раз нарушить молчание, она подошла вплотную к Краснобаю и задала давно назревший вопрос.
        Антон взял ее за локоть, подвел к самому краю обрыва, который образовался при обрушении разводных пролетов. Там, привязанные к кускам арматуры, танцевали на воде четыре лодки. Отсюда они казались щепками, отданными на потеху бушующей стихии. Порывы ветра трепали полы плаща. Озноб пробегал по телу каждый раз, когда Лена ощущала ледяное дыхание приближающейся осени. Впрочем, на улице теперь всегда было одно время года: холодное, унылое и безрадостное.
        Лена с ужасом поняла, что спускаться к воде придется, словно с горы, хватаясь за выступы и обломки железных конструкций. Она думала, что они просто подойдут к берегу, залезут в лодки и поплывут. Таких сложностей она не предвидела. Ужас охватил Лену.
        «Мамочки! Что же будет, если я сорвусь?! - думала девушка с содроганием. - Успеют ли мужики подхватить меня, или сразу в воду - и привет? Господи, какая же я дура!»
        Тем временем мужчины начали спуск. Сначала сталкеры Молота, для них этот путь был привычным. Потом приморские солдаты, они спотыкались чаще.
        «Мне этот спуск ни за что не одолеть, - прошептала Лена, глядя на то, как Борис Молотов ловко и быстро, хватаясь за бетонные выступы, лезет вниз. Солдаты из Оккервиля тоже поглядывали вниз с опаской. На поверхность эти парни ходили регулярно, к руинам и собачьим стаям им было не привыкать, но к реке ни один из них не приближался. Поэтому стоя на краю обрыва и ожидая своей очереди, стрелки то и дело вздрагивали. Но когда пришел их черед, смело ринулись вниз. Подсаживая, страхуя друг друга, подставляя в нужный момент товарищу плечо или локоть, солдаты в пару минут преодолели препятствие.
        Почти так же легко спустился и Антон Казимирович. Затем, перекрестившись на купола Лавры, полез Никита. Лена осталась у края обрыва одна-одинешенька.
        - Эй, Данила! Не дрейфь, давай быстрей! - позвал ее купец. Три лодки уже отчалили и направились к противоположному берегу, только «Калипсо» пока болталась на одном месте. Они ждали ее.
        Собравшись с духом, Лена сделала первые шаги вниз. Она спускалась спиной к реке. Это мешало смотреть под ноги, но зато она не видела волн, клокотавших вокруг обломков моста. Из-под сапог посыпались мелкие камешки, но ноги, обутые в солдатские сапоги, не скользили.
        «Уже хорошо, - выдохнула Лена. - Теперь главное - не делать резких движений».
        Медленно и аккуратно, цепляясь за выступы и обломки металла, она добралась до середины спуска. Остановившись отдохнуть, Лена бросила короткий взгляд назад, через плечо. В поле зрения попала черная гладь реки, лодка, танцевавшая у пристани немыслимый фокстрот, три другие лодки, мечущиеся на середине Невы, в зоне стремнины, и темное-темное небо, покрытое тучами. Бесконечное, холодное, равнодушное… Укутавшее землю, точно саваном.
        Паника снова охватила девушку. Задрожали руки, перестали слушаться ноги, закружилась голова. Лене показалось, что спуск в черную пропасть бесконечен. Она решила было, что надо, наплевав на все, карабкаться обратно… Но потом осознала, что у нее не хватит сил добраться до метро. Лямки рюкзака, который, казалось, становился тяжелее с каждой минутой, врезались в плечи.
        В отчаянии девушка обратила взор на огромный купол лавры. Перекреститься она не смогла - руки были заняты.
        «Господи, благослови! Помоги мне, Господи! Ты же видишь, я не по глупости пустилась в этот путь. Я Гришу хочу увидеть! И папу. Господи, если ты есть, помоги мне!» - прошептала Лена короткую молитву.
        Стало спокойнее на душе, дрожь в руках и ногах прошла, ум прояснился. Поверхность реки и лодка были все ближе. И вот нога девушки коснулась борта лодки. Она даже не заметила, как оказалась у самой воды.
        Антон Казимирович помог Лене спуститься в «Калипсо» и перебраться на свое место ближе к корме. Здесь же сидел Никита. Он обхватил рюкзак, словно ребенка, и вздрагивал то ли от холода, то ли от страха.
        - Дурак был, когда согласился вас везти, придурки, - проворчал Молотов, отчаливая. - А еще караванщики, мать вашу. Как же вы по туннелям-то ходите, если такие ссыкуны?!
        Борис долго ворчал себе под нос, негодуя из-за задержки. Но Лена не слушала обидные слова, адресованные носильщику Даниле. Девушка сидела на своем месте ближе к корме лодки, сжавшись в комок. Она опустила голову, стараясь не смотреть по сторонам. Суденышко сильно качало на волнах, и Рысева чувствовала, как к горлу опять подступает предательский комок. Ее замутило, почти переваренный обед ворочался в желудке, словно бы решая, как именно выйдет наружу. От взгляда на далекий берег и на расстояние, которое предстояло проплыть, Лену снова охватила паника. Ей показалось, что «Калипсо» застыла посреди реки неподвижно, несмотря на все старания гребцов. К тому же усилился ветер, и отдельные волны стали перехлестывать через борт.
        - Только бы не закричать, только бы… - прошептала Рысева, когда очередная волна окатила ее холодными брызгами. Затем девушка подняла голову, взглянула на приближающийся дальний берег, и новая волна паники охватила ее.
        «Калипсо» уже миновала середину реки, купола ажурного собора, похожего на декорацию к сказочному спектаклю, стали заметно ближе, но девушка заметила, что остатки моста Александра Невского, громоздившиеся раньше прямо по курсу, теперь оставались далеко слева. Лодку сносило течением.
        «Так нас, чего доброго, в море унесет, - опять накатила волна паники, - Игнат и Кирилл уже выдыхаются, вон, как тяжело дышат. И Борис Андреевич хмурится, недоволен. Господи, помоги им!»
        Постепенно страх улегся. А затем пришло осознание: хоть сталкеры и выбивались из сил, сражаясь с течением, плыли они все же верно - строго за остальными лодками.
        «Если бы не течение, мы бы оказались во владениях веганцев, - догадалась Лена, вспомнив карту Петербурга. - Да и метро Чернышевская как раз в той стороне. Значит, все верно».
        Она успокоилась. «Калипсо», вырвавшись из очередного водоворота, стрелой понеслась к берегу.
        Вдруг дно лодки содрогнулось от удара. По дну словно провели чем-то длинным и ребристым. Вода за кормой вспенилась. Пёс и Суховей застыли с веслами в руках. Нева в этом месте была еще достаточно глубокой. Они никак не могли наскочить здесь на отмель.
        Снова скрежет под днищем. Молотов схватил автомат. Краснобай вытащил из-под сиденья «Рысь».
        - Кажись, водяной! - зарычал он, перекрывая вой ветра. - Гребем к берегу, парни. Быстрей, мля, быстрей!
        Игнат и Кирилл налегли на весла. Вода за кормой «Калипсо» продолжала вспениваться через равные промежутки времени. В какой-то момент Лена заметила аспидно-черную лоснящуюся спину какого-то существа. Или это была шея? Молотов выстрелил из АК, Краснобай пальнул из дробовика, но ни сталкер, ни купец не попали. Монстр успел уйти на глубину.
        Несколько секунд преследователь не показывался. Пёс и Суховей гребли изо всех сил. Никита сидел, ни жив, ни мертв, и трясся от ужаса. Лена судорожно вспоминала, как стрелять из ПМ.
        На других лодках заметили, что у «Калипсо» проблемы. Гаврилов встал в полный рост и подавал Молотову какие-то сигналы. Борис повернулся, чтобы ответить приморцу, и как раз в этот момент водяной показался из воды в паре метров от лодки.
        О, это было настоящее исчадие ада.
        Лоснящаяся кожа, покрытая корявыми наростами. Выпученные глаза. Огромные усы, каждый длиной в полметра. Пасть, усеянная острыми клыками. Широкая шея с шестью жабрами и короткий, как бы приплюснутый плавник. Рыба? Рептилия? Не имело значения. Монстр стремительно приближался к «Калипсо».
        Пёс замахнулся веслом, но вряд ли от такого чудовища можно было отбиться обычным куском дерева. Борис, только что отложивший АК, чтобы не мешал сигналить, потянулся к оружию. Но раньше всех пришла в себя Лена Рысева. Она вырвала «Рысь» из рук опешившего купца и, почти не целясь, всадила картечь прямо в распахнутую пасть речного монстра.
        Голова водяного разлетелась на несколько кусков. Мощный заряд дроби, выпущенный в упор, разорвал ее буквально в клочья. Обливаясь кровью, водяной скрылся под водой. Некоторое время изуродованный труп был виден на поверхности, потом водяной начал медленно опускаться на дно.
        Гребцы перевели дух, вытерли рукавами взопревшие лбы. Никита мелко перекрестился. Краснобай откинул респиратор и перегнулся через край лодки. Послышались булькающие звуки. Антона рвало.
        - Ну, ты и слабак, Антоха, - покачал головой Молотов. - Смотри, не свались в реку. Я тоже хорош, конечно. Полез семафорить посреди реки… А ты, Данила, крут, - уважительно хмыкнул сталкер, протягивая Лене руку. - Прости, мужик, что наорал там, у моста.
        «Обидно. В первый раз в жизни не растерялась и не испугалась. И никто не знает, что это я», - Лена почувствовала легкую обиду. Но девушка тут же заткнула пасть задетому самолюбию. Пока они плыли через реку, оставался один шанс из ста, что ее вернут обратно. После спуска в Большое метро эта вероятность уменьшалась почти до нуля. Надо было сохранить инкогнито еще хотя бы полчаса.
        Тем временем, «Калипсо» причалила к берегу. Переправа через реку завершилась. С веселой улыбкой, почти не чувствуя усталость, Лена взвалила на плечи рюкзак с товаром.
        «Еще немного. Еще чуть-чуть», - напевала она про себя, шагая по узким переулкам мимо развалин сказочного собора. Дальше и дальше от дома. Ближе и ближе к цели.

* * *
        Путь был окончен. Двадцать человек, не понеся ни единой потери, спустились на станцию Чернышевская.
        - Слава богу, все живы и здоровы! - улыбнулся Борис Молотов, оглядывая товарищей.
        - При чем тут Бог? - пожал плечами Гаврилов. - Просто ты мастер своего дела. И твои парни тоже. И мы не лыком шиты. А ежели есть на небе твой Бог, пусть поможет нам веганцев победить.
        Молотов спорить не стал. Он флегматично пожал плечами, давая понять, что после такого путешествия на богословские диспуты его не тянет.
        Носильщик Никита сразу куда-то испарился. А вот второй, Данила, так и стоял с надетым респиратором и с надвинутым на лицо капюшоном. Словно скрывал свое лицо.
        «Что-то тут не чисто», - понял старший лейтенант. И решительно сорвал со второго носильщика респиратор. Глазам изумленных солдат предстало сконфуженное женское лицо, обрамленное густыми рыжими локонами.
        Что тут началось!
        Гаврилов орал на Бориса, требуя объяснить, каким чудом к ним затесалась баба. Сталкер наседал на Антона Краснобая, не соизволившего предупредить, какой «сюрприз» они с собой тащат. Сам купец только бормотал в ответ: «Я что, я ничего… Это она все, она допекла!» Лена стояла перед разгневанными мужчинами и с гордым блеском в глазах повторяла снова и снова:
        - Это мое решение. Я знала, на что иду.
        Остальные бойцы стояли, переминаясь с ноги на ногу, с удивлением переводя взгляды с командира на сталкера, с Молота на девушку. Шум стоял страшный. Молотов и Гаврилов багровели все сильнее. Краснобай и Лена Рысева, напротив, бледнели. Антон - от осознания, что во владениях приморцев торговля ему, скорее всего, отныне будет запрещена, Лена - опасаясь, что ее каким-то образом смогут вернуть назад. Пистолет у Лены отобрали в первую же минуту, как только он раскрыла свое инкогнито.
        Вся Чернышевская собралась посмотреть, как ругаются друг на друга сталкеры и приморцы. Появились местный весельчак Фил и его молчаливый приятель Будда. Филипп жизнерадостно улыбался, с интересом рассматривал девушку, из-за которой разгорелся скандал, и бормотал себе под нос: «Петушки распетушились, да подраться не решились». Бадархан хмурил лоб и неодобрительно качал головой. Он считал, что женщинам среди сталкеров не место.
        Псарев и Суховей отправились выполнять поручение Гаврилова. Бойцы второго ударного отряда расползлись по палаткам, отведенным для них руководством Альянса. Потом разбрелись и прочие зеваки.
        - Ладно, кончаем базар, - оборвал затянувшуюся перепалку Гаврилов. - Кто крайний - теперь уже не важно. Все прошляпили. Вопрос в другом - что нам теперь с ней делать? - развернулся к Лене старший лейтенант. - Куда нам ее девать? Не обратно же людей гнать через реку.
        Молотов, услышав это, энергично закивал. Совершать утомительный, опасный путь через Неву в шестой раз за неделю у него не было ни сил, ни желания.
        - Не надо меня никуда девать, - отрезала Лена твердо, смело глядя Гаврилову прямо в глаза. - Только отпустите на Площадь Ленина. А дальше я сама.
        - Э, нет, - покачал головой старший лейтенант. - Только не туда.
        - Но почему, почему?! - воскликнула Лена в отчаянии. На ее глазах простой и логичный план, в котором самым сложным и опасным этапом выглядела переправа через реку, а все остальное казалось элементарным, рушился, как карточный домик.
        Гаврилов не удостоил ее ответом. Он повернулся к Молотову.
        - Я на «Восстания». Не спускай глаз с этой барышни. Мне еще не хватало выговор схлопотать, за то, что тащу в метро непонятно кого, чтоб те шарились непонятно где.
        - Я не непонятно кто… - прошептала Лена сквозь слезы.
        Старший лейтенант развернулся и зашагал прочь. Борис картинно развел руками, давая понять, что лично он против Лены ничего не имеет, и причину, по которой та рвется на станцию врачей, давно понял, но сделать ничего не может.
        Все бойцы разошлись по палаткам. Будда и Фил, пытавшиеся о чем-то поговорить с Молотовым, тоже сбежали. Рыдания Лены, не смолкавшие ни на миг, распугали всех.
        «Мужики вообще плохо переносят бабские истерики», - отметил про себя бизнесмен, вспомнив личный богатый опыт общения с представительницами прекрасного пола.
        Антон Казимирович, о котором все успели забыть, стоял в тени, за углом палатки, но он не смотрел ни на Лену, ни на Молотова. Взгляд Антона был устремлен за их спины, туда, где между широкими серыми пилонами станции, в полумраке, стоял Владимир Михайлович Фролов.
        Никто, кроме купца, не заметил появления на сцене нового действующего лица. Фролов не спешил выходить из тени, ему и оттуда все было отлично видно. Владимир Михайлович пристально оглядел Лену с ног до головы. Фролов знал толк в женской красоте, и, судя по всему, увиденным остался доволен. Коммерсант с «Восстания» поймал взгляд Краснобая и, уважительно хмыкнув, показал ему большой палец.
        Этот жест обозначал и восхищение прытью Антона, выполнившего задание, и признание условий сделки, согласно которой бизнес оставался у Краснобая. Антон навел справки и выяснил, что этот Фролов хоть и не гнушался самыми сомнительными методами, добиваясь своего, но условия сделок не нарушал никогда.
        А ведь он, по сути дела, ничего не сделал для того, чтобы выполнить поручение. У Краснобая и в мыслях не было похищать девушку - Лена Рысева сама на коленях умоляла его два часа назад взять ее в Большое метро. И вот он привел ее. Прямо в лапы паука-Фролова.
        «И что будешь делать? Стоять и смотреть? А как же твоя новая жизнь, а? - раздался в глубине сознания Антона строгий, обличающий голос. - Ты ж такие обещания давал… С прежним покончено, мэ-мэ-мэ. Я теперь буду жить иначе, мэ-мэ-мэ».
        Краснобай смутился.
        Конечно, он помнил все то, что пережил в Оккервиле во сне и наяву. Помнил о сказанных тогда словах и принятых решениях. В те дни, когда от Фролова его отделяли десятки километров радиоактивного пепелища, он не сомневался, что к прошлому возврата больше нет. Антон твердо решил: сразу, как только попадет обратно в метро, он найдет своего «спасителя», выложит все, как есть, и спокойно начнет дело с нуля… Но Краснобай не мог представить, что вернется в метро вместе с Леной.
        Во время переправы через Неву Антон Казимирович до последнего оттягивал принятие решения. «Пока Фролов пронюхает, что я вернулся, да пока доберется до меня… - успокаивал он себя, - Ленку, глядишь, успеют и обратно отослать».
        Все сложилось иначе и оказалось как-то неприлично легко и сложно одновременно. Антон надеялся, что судьба избавит его от тяжкой необходимости совершать выбор между деньгами и честью. Теперь вопрос, что делать, встал со всей остротой.
        «Если он схватит Лену, это злодеяние будет на твоей совести, Антоха, - не унимался внутренний голос, - сделай что-нибудь быстро!»
        Краснобай колебался. Бизнес, с которым он уже готов был попрощаться, чтобы начать дело с нуля, как много лет назад, тянул чашу весов в одну сторону. Совесть Краснобая, очнувшаяся от долгого сна, упорно твердила свое: «Спаси ее, Антон. Останови Фролова! Сделай что-нибудь!»
        И Антон решился. Собравшись с духом, он сделал шаг вперед. Потом еще. Если он скажет Молоту, какая опасность угрожает Лене, дело будет в шляпе. Еще шаг. Ступни отрывались от пола с огромным трудом. Язык казался деревянным. Краснобай попытался что-то сказать - тщетно. Хотел крикнуть - не удалось. Сделать третью попытку ему не дали. В спину Антона Казимировича уперся ствол пистолета. Повернув голову, купец увидел сзади громилу в серой куртке. Квадратный лоб нависал над глазами, из-за чего бандит казался похожим на огромного свирепого быка. Краснобай уже видел этого мужика один раз - в доме Фролова.
        «Какой предусмотрительный паучище», - промелькнуло в голове Антона.
        Бык не сказал Антону ни слова, ограничился двумя короткими, выразительными жестами: сначала приложил к губам толстый мясистый палец, а потом этим же пальцем провел вдоль горла. Разъяснять смысл послания не требовалось. Краснобай повиновался, покорно кивнул и вернулся на исходную позицию, в тень пилона. Ни Лена, ни Борис не заметили, как Антон попытался прийти к ним на помощь.
        «Против лома нет приема, - сказал себе Антон Казимирович. - Тем более против ствола…»
        Фролову оставалось решить последнюю проблему.
        Молот.
        Этот человек не отдал бы Лену непонятному кому. Ни за какие коврижки.
        «Интересно, какой козырной туз завалялся в его рукаве на этот случай?» - терялся в догадках Антон Казимирович. Ждать долго не пришлось.
        Владимир Михайлович исчез. А спустя пару минут к Борису Андреевичу подошел комендант Чернышевской с двумя местными охранниками. Оба - классические держиморды. Такие ребята обычно очень хорошо умеют выбивать мозги другим, а вот сами соображают с большим трудом.
        - Пройдите со мной, пожалуйста, - обратился к сталкеру комендант, - а вашу подругу пока покараулят мои люди.
        Все это время Лена рыдала в три ручья, и явно успела утомить своего товарища. Борис спорил недолго, и в итоге сдался, последовал за комендантом. На перроне никого, кроме Лены, двух солдат-чернышевцев и Антона, не осталось.
        В ту же минуту из-за пилонов вышел Фролов, облаченный в белый халат и шапочку. Со стороны он был вылитый доктор Айболит - большой, улыбчивый, обходительный. «Врач» вежливо поклонился Лене и поинтересовался, не родственница ли она некоего Рысева.
        - Во дает! И где он этот прикид докторский достал?! - изумился Краснобай.
        События тем временем развивались стремительно. Лена кивнула. Фролов тут же захлопотал вокруг нее, как заботливая наседка. Он говорил, что Рысевой нужно немедленно посетить умирающего от ран отца, что нельзя терять ни минуты, что он все уладит и даже документ для Лены оформит. Не поверить ему было просто невозможно.
        «Гад. Во гад, а! - повторял про себя Антон Казимирович, наблюдая за этой сценой. - Но блин, как все спланировал… Махинатор, мать его».
        Между тем все было кончено. Охранники Чернышевской Лену отпустили спокойно, даже не спросив у «доктора», неведомо как появившегося на соседней станции, документы. Лена, размазывая по лицу слезы, но пытаясь через силу улыбаться, предвкушая встречу с отцом, пусть тяжело раненным, но еще живым, зашагала следом за Фроловым. Откуда было знать бедной девушке, с какой стороны находится Площадь Ленина, а с какой - Площадь Восстания. Списки станций, висевшие на стенах, давным-давно отвалились.
        Клетка захлопнулась. Лена попалась.
        «Теперь надо и мне валить отсюда», - решил Антон и поспешил в ту же сторону, куда увели Лену, только по другому туннелю.
        В переходе на Маяковскую его уже поджидал Зубов, к которому Антон, едва попал в метро, отправил Никиту. Помощник Краснобая сиял от радости, словно новогодняя елка. Он уже не чаял увидеть шефа снова живого и невредимого.
        - Кровищи там, шеф, было… Пипец просто! Хорошо ублюдки укрепились, нечего сказать. Потерял половину отряда, но вы не думайте, все дрались, как звери, - трещал без умолку Зубов по пути на Сенную. Об участии в операции Будды и Фила он сказал мимоходом, зато свои достижения расписал самыми яркими красками.
        - Жаль, хорошие были пацаны, - вздохнул Николай, впрочем, без особого сожаления. - Зато, шеф, никаких свидетелей! Ну, видел кто-то двух мужиков с мешками. И что такого? Мало ли их по метро шарится.
        - Ну-ну, - сухо заметил на это коммерсант, - а кровь в туннеле, из-за которой «Ленина» перекрыли, наверное, сама собой накапала. Ну-ну.
        - А это все эти, Будда и Фил! Это они, придурки криворукие, виноваты. Главное, что план сработал! - принялся оправдываться Зубов.
        - Кончай трещать. Задолбал, - оборвал его Антон.
        Зубов моментально смолк. Только время от времени принимался жевать губами, так он обычно делал, когда очень хотел что-то сказать. Но натыкался на холодный взгляд хозяина и мигом брал себя в руки.
        Они перешли с Гостиного двора на Невский проспект.
        Здесь, в самом сердце Приморского Альянса, жизнь била ключом. Сновали туда-сюда прохожие, спешили в Торговый город караванщики. Из жилых помещений выходили улыбчивые, счастливые люди; попадались даже симпатичные женщины, те самые, которых Антону неустанно рекламировал Зубов. Ярко горел свет. Было и чище, и теплее, чем на станциях Оккервиля или на Чернышевской. Но Антон словно бы не видел ни блеска начищенных мраморных колонн, ни любопытных женских взглядов. Все это не интересовало купца совершенно. Все мысли бизнесмена были заняты одним: попытками заткнуть глотку разбушевавшейся совести, упорно продолжавшей обличать его.
        «Слушай, ты, - прикрикнул сам на себя Краснобай. - Замолкни уже, а? Зануда. Что я должен был сделать? Ну, скажи толком - что? Отобрать у этого быка ствол? Щас. Убить Фролова? Смешно. Убедить Молота убить Фролова? На нейтральной станции, ага, супер! Схватить Лену за руку и утащить на «Ленина»? На которую никого не пускают, ага. Ничего я не мог сделать. Ни-че-го».
        Аргументы временно подействовали. Совесть притихла.
        «Рысева поживет у Фролова, привыкнет, - продолжал рассуждать Антон Казимирович, - а потом ей, наверное, даже понравится».
        Так рассуждал Краснобай, шагая по направлению к переходу.
        Увидев вдали печально знаменитые «христолаторы», Антон поежился. Не любил он это место. Но и животного страха, как раньше, когда за ним охотился Каныгин, Антон уже не испытывал. Теперь он лишь усмехнулся, вспоминая, как икал от ужаса от одной мысли об эскалаторах.
        «Забавно, - подумал он, увидев на стене выцветшую схему питерского метро, - через пару минут я снова окажусь на Правобережной линии! С ума сойти… Сколько, выходит, у меня занял путь на Ладожскую и обратно? Неделю. А раньше, интересно, сколько для этого требовалось? Минут пятнадцать?.. Да-а-а».
        Внезапно в голове Краснобая пронеслась лихорадочная, паническая мысль, от которой холодный пот заструился у него по спине, а лоб моментально покрылся испариной. В его стройные рассуждения вкралась-таки одна ошибка. Он просчитал не все.
        - Молот знает, где я живу. Ему бесполезно будет объяснять, что и как получилось. Застрелит и не поморщится.
        Антон представил себе, как по Спасской в сторону его квартиры шагает Молот, потрепанный, но не побежденный, а с ним его головорезы. Конечно, с гораздо большей вероятностью приятная встреча со сталкером грозила Фролову, но и Краснобай не мог чувствовать себя в полной безопасности.
        - Валить надо, - решил Антон. - К мазутам[32 - Так принято называть жителей обеих станций Технологический институт.] перееду. Или нет, лучше на «Пушку». Никогда Молот не догадается, что я сижу у него под боком. Сниму угол, поживу тихонько, а там война начнется, не до меня ему будет.
        И Антон ступил на верхнюю ступеньку эскалатора, поскрипывающую от ветхости. За спиной раздавались мерные шаги Зубова и чья-то торопливая поступь. Антон Казимирович развернулся посмотреть, кто пытается его обогнать, и почувствовал, как у него задрожали коленки.
        Прямо на него шагал рабочий, перемазанный с ног до головы в копоти и масле. Приоткрыв рот в щербатой улыбке, с лопатой в руках, он стремительно спускался по ступеням, не сводя с Антона выпученных рыбьих глаз.
        От ужаса Антон Казимирович едва не лишился дара речи.
        «Это он! Каныгин! Он вернулся!» - молнией пронеслась мысль в сознании Антона.
        Купец развернулся и с диким воплем кинулся вниз по узкому эскалатору. В ушах его рокотал дьявольский хохот из ночных кошмаров: «Не уйдешь! Не уйдешь!».
        - Шеф, стойте! Шеф, подождите! - кричал ему вслед Зубов. - Что случилось?
        Антон обернулся. Каныгин стоял рядом с Зубовым, на той же ступеньке. Он уже не улыбался во весь рот - на лице зловредного привидения застыла растерянность.
        И купец понял, что к зловещему призраку, превратившему его жизнь в ад, этот мужик не имеет никакого отношения.
        «Антон, ты идиот», - обругал себя Краснобай.
        И в этот момент чудо инженерной мысли господина Христича заскрипело, заскрежетало. Ступенька провалилась. Антон потерял равновесие и упал, с размаху ударившись затылком об острый край металлической ступеньки.
        Смерть была почти мгновенной.
        В последний раз возникла перед глазами кривая ухмылка кошмарного призрака.
        «Я все-таки добрался, добрался до тебя, сука!» - произнес настоящий призрак.
        А потом сознание Антона Казимировича погасло навсегда.
        По ступенькам рекой текла густая темная кровь.
        - Ты его убил, козел! Убил его, ты понял? - кричал Зубов, выхватив пистолет и наставив его на перепуганного мужика. - Тебя Жабы наняли? Отвечай!
        Рабочий в спецовке, заикаясь от страха, принялся объяснять, что его бригаду вызвали на Спасскую для ремонтных работ, а он немного отстал.
        - Да-да ты что, начальник, к-какие ж-жабы?! Я ж его н-не трогал даже, - бормотал запуганный мужик. - Он-он с-сам от меня побежал, к-как псих…
        - Врешь, врешь, гад! - не унимался Зубов. Но тут на месте событий появился сотрудник охраны Торгового города.
        - Знач так, Зуб. Ствол убрал. Отпусти человека. Он не виноват, я видел. Шеф твой сам убился.
        Со стороны Спасской появились другие ремонтники в касках и спецовках. Видимо, они пошли выяснять, куда делся их товарищ. При виде трупа они сняли каски и дружно перекрестились.
        - Упокой Господи, - сказал кто-то из них.
        - Да. Упокой, - тихо повторил Зубов, снимая кепку и в первый раз в жизни кое-как складывая пальцы для крестного знамения.
        Через минуту в переходе никого не осталось, кроме Зуба. И Краснобая.
        С трудом, на негнущихся ногах Николай Зубов спустился вниз. Туда, где лежал его так нелепо и так ужасно погибший хозяин.
        Бережно вытащил ногу купца, застрявшую в щели, завернул тело Краснобая в свою куртку и осторожно понес туда, где уже ждали вызванные ремонтниками мортусы…
        Киллер, поджидавший Краснобая на Спасской, озадаченно уставился на труп бизнесмена. Минут пять он хмурил лоб, пытаясь решить, что теперь делать и как объяснить произошедшее Владимиру Михайловичу Фролову, заказавшему убийство, а потом незаметно скрылся за колонной.

* * *
        Чернышевская давно скрылась за поворотом туннеля. Лена в сопровождении военного врача торопливо шагала по сырым камням и ржавым рельсам. Под ноги девушка почти не смотрела, поэтому время от времени спотыкалась. К счастью, каждый раз Фролов ловил ее, успевая ощупать, как бы невзначай, то спину, то талию.
        - Идем скорее, у нас мало времени. Я понимаю, ты устала, но нельзя терять ни минуты. Твой отец и Гриша живы, но раны слишком серьезные. Они могут умереть в любой момент, - подгонял девушку человек, представившийся доктором Фроловым.
        Он трещал без умолку. Временами Лене начинало казаться, что он просто пытается ее заболтать. Зачем ему это было нужно, девушка не понимала.
        - Владимир Михайлович, неужели все так плохо? - произнесла девушка, в очередной раз едва не упав. - Папа говорил мне, что на Площади Ленина лучшие медики метро.
        - Ха! У нас говорят: «На безрыбье и сапог рыба», - произнес Владимир Михайлович с кривой ухмылкой. - В сравнении с тем уровнем, которого достигала медицина до Глобального Капута, сейчас в любом случае - каменный век.
        «Как самокритично», - вяло удивилась Лена, а вслух спросила: - Кто же подбросил тела к вашей станции?
        - Белые Санитары, наверное, поработали… - задумчиво пожал плечами военный врач. Услышать эти слова от него, образованного человека, Лена не ожидала. Она была уверена, что врач найдет научное объяснение. Девушка даже немного растерялась.
        - К-как, и вы тоже в них верите?!
        - Это метро, детка, - усмехнулся Фролов. - Поживешь тут - во что угодно поверишь.
        И он принялся рассказывать леденящие душу истории об аномалиях и мутантах. Лену его болтовня утомила. Трескотня Фролова мешала ей сосредоточиться, заставляла мысли мельтешить в голове. Попросить врача замолчать Рысева не решилась.
        - Владимир Михайлович, - заговорила Лена, прерывая жуткую историю о каком-то Голодном Солдате, - а вы сами осматривали отца и мужа?
        Вопрос крутился в ее голове давно.
        Доктор Фролов сначала немного смутился, потом ответил с легкой нервозностью в голосе:
        - Нет, не успел. Меня сразу послали сообщить тебе эту новость. Знаю со слов доктора Иванова.
        «Как же, интересно, медики так быстро узнали о том, что я появилась в метро? Кто их оповестил?» - вопросы крутились в голове Лены, не давая ей покоя. Но сосредоточиться снова не удалось: сначала она опять упала и стукнулась коленкой, а когда встала на ноги, различила вдали отсветы прожектора, горящего на КПП. Они почти дошли.
        «На станции все станет ясно», - решила Лена.
        Процедуры досмотра, которой прямо перед ними подвергли крепких мужиков с вещевыми мешками, Лена и врач избежали. Постовой даже не потребовал у Рысевой документы, лишь мельком взглянул на Фролова, кивнул доктору и посторонился, позволяя им пройти дальше.
        - Добро пожаловать на Площадь Ленина! - произнес Фролов, любезно пропуская Лену вперед. Они стояли на путях у самого края перрона. Отсюда мало что было видно, но даже этого хватило, чтобы потрясти девушку до глубины души.
        Изящные белые пилоны, украшенные лепниной, как бы вырастали из массивных мраморных постаментов и плавно перетекали в своды. Каждая пара пилонов образовывала арку, под которой спокойно мог пройти даже очень высокий человек. Кроме лепнины, стены станции украшали ажурные решетчатые медальоны. Свет здесь горел ярче, чем на любой станции, которые Лене довелось видеть в своей жизни.
        Будь на станции не так светло, ее неприглядная сущность не бросилась бы в глаза так быстро. Едва оправившись от первых впечатлений, Рысева отметила про себя: Площадь Ленина переживала не лучшие времена. Многие буквы в названии станции осыпались, осталось только «.лощадь. ни..». Ажурные люстры местами отсутствовали. Не укрылись от глаз Лены кучи мусора, лежавшие в арках, следы копоти на потолке, темные разводы на гранитном полу. Тут и там виднелись пулевые отверстия. По сути, станция врачей выделялась на общем фоне только архитектурой. И еще тут не экономили электричество. В остальном Площадь Ленина мало отличалась от ее родного Проспекта Большевиков.
        По станции сновали люди: военные в камуфляжной форме, гражданские в обычной повседневной одежде, в основном в брюках и свитерах. Ни одного человека в белом халате девушка пока не заметила. Это ее в первый момент очень удивило.
        «Мало ли. Не могут же все жители быть врачами», - успокоила себя Лена.
        - Хватит любоваться видами, - засуетился Владимир Михайлович. - Нам пора.
        Лена подтянулась, пытаясь подняться с путей на платформу, но тут же соскользнула обратно. Фролов пришел ей на помощь: подсадил девушку, взяв ее одной рукой за бедро, а другой - за попу.
        «Еще раз дотронется - пощечину влеплю. И не посмотрю, что доктор», - решила Рысева, изо всех сил стараясь заглушить раздражение, закипающее в душе. Прикосновения Фролова успели ее крепко достать.
        Едва Лена взобралась на перрон, как рядом тут же возникли, словно из ниоткуда, крепкие ребята в серой форме и в фуражках, с пистолетами на боках. Они направились прямо к Лене и встали справа и слева от нее. Меньше всего на свете эта парочка напоминала медицинских работников.
        - Это мои помощники, - небрежно бросил Фролов. - Ну, пошли.
        С путевой стены на Лену задумчиво взирал Владимир Ильич, лидер октябрьской революции. Благодаря урокам истории девушка кое-что знала о великом Ильиче. Все выглядело так, как и должно было быть. И все же что-то беспокоило ее, что-то казалось подозрительным. Слишком резко смолк болтун Фролов. Слишком мало врачей попадалось им на пути. Точнее - ни одного. Они подошли к лестнице, ведущей куда-то вбок - видимо, на другую станцию. И тут Рысева заметила на стене красную ленту с белыми буквами.
        «Площадь Восстания» - гласила надпись.
        - Владимир Михайлович, - обратилась Лена к врачу, застыв, как вкопанная, силясь сохранять самообладание, - кажется, мы шли не в ту сторону.
        Ответом ей был дружный хохот самого Фролова и обоих его «помощников».
        - Помогите! - закричала Лена, срываясь с места, но третий «помощник» мнимого врача, подкравшийся сзади, мгновенно пресек попытку бегства. Лену схватили за руки, а когда она попыталась лягаться, то и за ноги, и потащили наверх, к небольшой стальной дверце. На пороге своего жилища, улыбаясь, точно начищенный самовар, уже стоял Фролов.
        - Вы мерзавец! Подлец! Свинья паршивая! - завизжала Лена в лицо похитителю. Она билась и извивалась в руках телохранителей Фролова. Ее бросало то в жар, то в холод. Лицо то становилось пунцовым, то мертвенно бледнело. Тельняшка взмокла. Рыжие локоны растрепались.
        - Люди! На помощь! - крикнула она, увидев, что на лестнице собирается толпа зевак. Никто не отозвался. Ни в чьих глазах не увидела Рысева ни сочувствия, ни осуждения - только вялое любопытство. С тем же успехом она могла звать на помощь каменные статуи.
        - Обожаю девчонок с характером, - произнес Владимир Михайлович, с улыбкой рассматривая девушку. - И с фантазией, - добавил он, выслушав очередную порцию обидных слов. - Ничего, скоро ты изменишь мнение обо мне. Добро пожаловать в сказку, детка.
        Дверь закрылась за ними.
        Обыватели, поняв, что бесплатное шоу закончилось, побрели дальше по своим делам.
        Глава 5
        Танец рыси
        Только теперь, оказавшись в квартире Фролова, Лена смогла нормально рассмотреть человека, к которому попала в плен.
        Первое впечатление - веселый добродушный лысый толстяк, не в меру разговорчивый и сексуально озабоченный - требовало корректировки.
        Не толстяк. Объем фигуре Фролова придавал белый врачебный халат. Теперь он его снял, остался в брюках и рубашке, и эффект толстого пуза исчез. Куда уместнее было бы назвать купца «большим». Широкие плечи, мощный торс, крепкие руки. За здоровьем богач следил, это чувствовалось. И Лене это ничего хорошего не сулило. С мешком жира она бы справилась, с горой мускулов - уже вряд ли.
        Не добродушный. Сбросив личину «доктора Айболита», Фролов обернулся этаким пауком-кровопийцей. На смену елейной улыбочке пришел сначала настоящий звериный оскал, а потом самодовольная ухмылка. «Ты моя, никуда не денешься», - сквозило в его взгляде.
        Не болтун. Владимир Михайлович трещал, не замолкая, пока надо было отвлекать внимание Лены. Теперь надобность в этом отпала, и за десять минут бизнесмен не сказал ни слова. Только смотрел на девушку таким скользким взглядом, словно уже снял с нее всю одежду и уложил в постель.
        Так что с последним Рысева угадала на все сто, да и лысина никуда не делась. В остальном же она потерпела сокрушительное фиаско.
        Комната, в которой они очутились, оказалась довольно просторной - примерно восемь на десять метров. Здесь помещалась кровать, стул, на котором сидела Лена, и шикарное мягкое кресло. Трон хозяина.
        Постель была разобрана, рядом на тумбочке лежал невероятно дефицитный в метро презерватив. Лена о назначении данного предмета знала, хотя они с Гришей во время своей первой и, увы, последней ночи любви презервативом не пользовались. Наличие «резинового изделия» отметало последние сомнения в серьезности намерений господина Фролова. Одно радовало Лену: он не поволок ее туда сразу же, значит, шансы спастись бегством пока оставались.
        Начинать разговор владелец хором не спешил.
        Сидел напротив, положив ногу на ногу, и внимательно рассматривал Лену с ног до головы. Девушка слышала от подружек, что некоторые парни смотрят на представительниц слабого пола, словно раздевая их взглядом. Владимир Михайлович глядел на нее именно так. Он оценивал ее. Но не только внешность. Купец следил за малейшими нюансами ее поведения. Попробуй она сделать резкое движение - и этот вальяжный котяра мигом обернется тигром Шерханом, в когтях которого будет бесполезным любое сопротивление. А у дверей, на всякий случай, стояли еще два шакала Табаки. Расклад получался не в пользу девушки. Но пока бросаться на нее Владимир Михайлович не спешил. Он был занят изучением «товара». Лена поежилась - в роли покупки ей выступать пока не приходилось.
        Докричаться до соседей Лена больше не пыталась, с кулаками на Фролова тоже не кидалась и даже ругательства не изрыгала. Она сидела, сложив руки на груди, чтобы похитителю не видны были соски, проступающие сквозь влажную ткань, и отчаянно пыталась включить мозги. Лене оставалось надеяться только на хитрость и смекалку.
        «Попалась. Попалась, как ребенок. А продал меня, естественно, сука Краснотрёп, - пришла Лена к очевидному, но, увы, запоздалому выводу. - Гори в аду, тварь!»
        Усилием воли она заставила себя не думать сейчас об Антоне Казимировиче. С ним она сведет счеты потом.
        - Что, так и будем молчать? - Рысева решилась сразу идти в атаку, чтобы завладеть инициативой будущего разговора. - Давайте угадаю. Вы хотите меня изнасиловать. Правильно?
        Фролов усмехнулся и отрицательно покачал головой. Если бы Лена не слушала его болтовню все время пути с Чернышевской, она бы сейчас всерьез засомневалась, умеет ли вообще говорить хозяин квартиры.
        - Тогда вариант «Бэ». Вы запрете меня в камере и будете насиловать каждый день много месяцев подряд. Что, опять не то? - выпалила Лена на одном дыхании. - Хорошо. По нескольку раз в день. Теперь то?
        Владимир Михайлович расхохотался, даже по коленке себя шлепнул несколько раз. Его поведение окончательно сбило Рысеву с толку.
        - Как это мило. Ничего, кроме изнасилования, тебе даже в голову не приходит, - произнес купец, делая охранникам знак отойти от кресла Лены. Мужики в серых куртках отступили к дверям и замерли в одинаковых позах, словно роботы.
        Теперь уже Лена предпочла промолчать, лишь выразительно пожала плечами. Она втайне надеялась на лучшее, но готовилась все равно к самому худшему развитию событий.
        - Нет, милая. «Насильно мил не будешь», говорят в народе. Это верно. Под угрозой смерти можно хоть принцессу соблазнить, но это же не назовешь любовью.
        - А вы, значит, хотите большой и чистой любви?! - Рысева засмеялась так, что чуть не упала со стула. - Вот это да. Никогда не думала, что для этого людей надо похищать. В книжках обычно это как-то иначе описывается, хи-хи-хи.
        - Я тя умоляю, - Фролов небрежно махнул рукой. - То книжки, а то жизнь. Насильно мил, повторяю, не будешь. Связывать тебя и пытать паяльником никто не будет, расслабься. Но тот же русский народ другую поговорку сочинил: «Стерпится - слюбится». Ой, как мы скривились, ё-моё. Не кривись, ты ж умная баба. Так почти все живут.
        Лена внимательно следила за мимикой бизнесмена, за движениями рук, ног, головы. Пыталась проанализировать резкие изменения интонаций его речи. То ли перед ней разыгрывался какой-то глупый спектакль, то ли ее похититель был не в себе. Пока она больше склонялась ко второму варианту.
        - Вы меня, конечно, извините, - произнесла она, стараясь подбирать слова предельно осторожно, - но все ваши слова с понятием «любовь» ну никак не вяжутся. И я по-прежнему не понимаю, что вам от меня нужно.
        - Любовь-морковь… - нетерпеливо крикнул Владимир Михайлович, даже не дав Лене договорить. - Пустозвонство одно. А я тебе, детка, дело предлагаю. Общее хозяйство. Общий стол. Общая постель.
        Лена криво усмехнулась, давая понять, что против совместной трапезы ничего не имеет, а вот третий элемент контракта ей не по душе.
        - Ну-ну, размечта-алась, - набычился коммерсант. - Короче. Сейчас я в пять минут растолкую тебе, кто ты и в какую каку вляпалась.
        Он говорил спокойно, не спеша, последовательно складывая аргументы в цепочку. С таким видом, наверное, строители клали рядами кирпичи. Лена слушала и с каждой минутой понимала все яснее: все это, к сожалению, правда. И иначе, как словом «кака», ее положение назвать было сложно.
        - Первое. Твой родной Окей-виль не сегодня-завтра утонет в крови, так что назад дороги нет. Спорить будешь? Вот и славно. Второе. У тебя нет документов. А если и есть какая-то ваша бумажка, на нее в метро даже не посмотрят. Не все вообще в курсе, что есть на свете какой-то там Окей-виль. Вот прописка на Площади Восстания - совсем другое дело, - прищурился Владимир Михайлович. - А для меня, милая, это - раз плюнуть.
        Лена даже не решилась исправить ошибку в названии родной общины. То, о чем говорил Фролов, она и сама понимала, но как-то об этом раньше не задумывалась. Все ее мысли были сосредоточены на том, как добраться в Большое метро, дальнейшие действия Лена не продумывала.
        - Но самое страшное впереди, - заговорил Фролов, дав Лене проанализировать первые аргументы. - Когда начнется война, тебя, детка, пустят в расход одной из первых.
        - Это почему?! - опешила девушка.
        - Я только что сказал, что в метро мало кто слышал про ваш Альянс. Это так. Но те, кто знают про Окей-виль, считают его колонией Империи. Этаким подневольным союзником. Конечно, вероятность твоей казни не очень велика - процентов двадцать пять из ста.
        - Слабое утешение… - прошептала Лена. Она заерзала на мягком сиденье. Закусила губу. Опасность оказаться «крайней» в набирающей обороты заварушке виделась ей более чем очевидной. В этой ситуации положение наложницы Фролова казалось не таким уж невыносимым. Однако имелось одно серьезное «но»: карту метро Санкт-Петербурга Лена помнила хорошо и поэтому понимала - веганцы в случае начала войны доберутся до Площади Восстания очень быстро.
        - Но если ты будешь жить у меня, тебе ничто не грозит, - добавил Владимир Михайлович. - Теперь главное. Ты наверняка сейчас думаешь: «А как же война с Веганом? Опасно жить у границ Альянса».
        Лена часто заморгала. Уставилась на собеседника с недоумением. Чего угодно ожидала она от Фролова, но только не способностей к телепатии. На всякий случай вспомнила, сколько раз назвала его в мыслях «ублюдком». Насчитала минимум дюжину. Лену охватила легкая паника.
        - Расслабься, я не колдун, - расхохотался купец. - Это ж очевидно, блин, все только о войне и говорят. Но я все предусмотрел. Место на борту «Вавилона»… Это платформа буровая, которая на остров Мощный ходит. Так вот, место уже оплачено. И как только «Вавилон» прибудет в Питер, мы переедем из этого треклятого метро туда, где нет ни радиации, ни мутантов, ни крыс, - заговорил Владимир Михайлович, мечтательно зажмурившись. - Здорово да?
        - Здорово… - отозвалась девушка чуть слышно.
        Она слышала про колонию на Мощном. Люди, приходившие в их Альянс с других станций, рассказывали о чистом острове, который несколько недель назад вступил в контакт с жителями метро. Многие знакомые Лены тут же принялись строить грандиозные планы. Они мечтательно вздыхали, представляя себе, как будут дышать свежим морским воздухом, ходить по улице без противогазов, гулять по морскому побережью под нежный шепот прибоя. Сама Лена заглушила подобные грезы в зародыше.
        «Может, кому-то это счастье и светит, но точно не нам, - решила девушка. - Всех желающих на Мощный все равно не пустят. Пустое. Лучше радоваться тому, что есть».
        - Звучит заманчиво, - заговорила девушка снова, стараясь не выдать всех чувств, бушующих в ее душе. - Но я одного никак не могу взять в толк: чем я вам так приглянулась? Ну чем? Только не говорите, - тут Лена улыбнулась краями губ, - что вы влюбились в меня с первого взгляда, как мальчишка.
        Фролов явно ожидал подобного вопроса и заранее подготовился.
        - Не как мальчишка. И не с первого. Я человек не глупый. Ты, думаю, это уже поняла. Мне не рабыня, мне жена нужна. Умная, сильная, красивая. Здоровая, что немаловажно. Чтоб в доме хозяйкой была, а не мебелью. И не бревном в постели. Ну, ты поняла.
        Лена осторожно кивнула. Да, она все поняла. Если в словах Фролова и была какая-то ложь, какая-то недосказанность, то Лена ее уловить пока не могла. Во всем, что он делал и говорил, прослеживалась логика. Он четко понимал, чего хочет добиться. Влюбленные, Лена знала это по себе, на такое хладнокровие не способны.
        - Я прям польщена. У вас в метро такой дефицит сильных и здоровых? - улыбнулась Лена.
        Она заранее знала, каков будет ответ, но нужно было выиграть время. Хотя бы чуть-чуть, хоть десять минут. Лена понимала: ей не дадут время «подумать», как это обычно происходило в книгах. Ответ надо будет дать здесь и сейчас. Значит, требовалось взвесить все «за» и «против».
        - Представь себе, да, - сухо отвечал Владимир Михайлович. - Ваш полковник Багров, или кто там у вас главный? Стасов? Короче, он молоток. Такое поколение вырастил. А наши бабы, если хочешь знать, это постъядерная рулетка. Залезаешь на нее, а сам думаешь: «Заражусь или нет?» Тут та-а-акие вирусы гуляют… Но ты не волнуйся, я проверялся у врачей. Не нашли никаких болячек по этой части. Последние годы я, если честно, вообще с женщинами не спал. Тяжело. Зато надежно.
        - А вдруг я тоже больная? - расхохоталась Лена. Фролов смерил ее суровым взглядом, от которого у Лены мигом пропало желание смеяться.
        - Была б ты больна, ты бы про это так не говорила, - прокомментировал Владимир Михайлович ее реплику.
        И Лена с содроганием поняла, что сама спустила в унитаз очень весомый аргумент. Девушка закусила губу. Впредь она решила такие глупости не совершать. Торговаться с Фроловым надо было до последнего, и козыри даром не отдавать.
        В общих чертах решение уже оформилось в голове Лены. Оставалось прояснить только один момент. Решающий.
        - По поводу моих родных, в поисках которых я и попала в ваше вонючее метро. Я должна увидеть Гришу. И отца. Сейчас. Немедленно. Или удостовериться, что на Площади Ленина не они.
        - А вот это отпадает, - Владимир Михайлович, до этого проявлявший тактичность, моментально, не подумав ни секунды, отмел ее просьбу. - Уйдешь и не вернешься. «Передумаешь», или как там это у вас, женщин, называется. И потом… Метро место не только вонючее, но и опасное. Ты же в курсе: около Выборгской кого-то замочили. Кто, зачем - не ясно. Нет, исключено.
        - Тогда пошлите кого-то из своих людей! - взмолилась Лена. - Дорога каждая минута, поймите! Я должна увидеть их!!! - она едва не сорвалась на крик.
        - Смотри сюда, - Фролов достал из ящика карту Петербурга и развернул, - от ваших краев до Финляндского вокзала километров тридцать. Твои родные были тяжело ранены, я верно понял? Так как они преодолели это расстояние?!
        - Но что, если их спасли эти… Белые Санитары, - прошептала Лена со слезами на глазах.
        Ответом ей был громоподобный хохот.
        Как любой человек, долгое время находившийся в состоянии нервного напряжения, Фролов использовал возможность «выпустить пар» на полную катушку. Купец покраснел, словно вареный рак. Из его глаз брызнули слезы. Лоб Фролова покрылся испариной.
        Лена мрачно смотрела на могучее тело своего потенциального «мужа», сотрясающееся от хохота, и морщилась от отвращения. Он смеялся над легендой, в которую девушка вцепилась, как в спасательный круг; над ее последней надеждой… Купец грубо, безжалостно затаптывал в грязь последнюю светлую мысль, не дававшую Лене провалиться в пучину отчаяния.
        «И вот это предлагает мне руку и сердце!» - ужаснулась она.
        - Белые Санитары. Да-а… В заботу банков о клиентах, в русалок верю, в домовых, - произнес Владимир Михайлович, посмеиваясь.
        Он сумел взять себя в руки. Приступ веселья прекратился. Коммерсант снова заговорил нейтральным, деловым тоном.
        Но отношение Лены к Фролову за эти минуты изменилось на сто восемьдесят градусов. Боль обиды заглушила все доводы рассудка. Она ненавидела его. Она готова была вцепиться в упитанную физиономию богача.
        - Значит, не отпустите? И никого не пошлете? - переспросила она, чтобы удостовериться окончательно.
        - Детка, проход на «Ленина» закрыт, - жестко оборвал ее Фролов. - Когда откроют транзит - не понятно. Я, конечно, тут не последний человек, но ты требуешь невозможного. Все, не о чем тут говорить.
        Лена молчала. А про себя думала:
        «Да. Говорить не о чем. Если ты не хочешь мне помочь, это сделает Молот. Он знает Гаврилова, он сможет получить пропуск. А ведь я уже почти согласилась стать твоей, Фролов. Пусть не навсегда, пусть временно, пока не кончится заварушка с веганцами… Теперь - черта с два».
        Решение было принято. Оставалось придумать, что же делать дальше, как сбежать с Площади Восстания, как найти Молотова. Лене опять требовалось время, чтобы обдумать все варианты действий. Хотя бы немного времени.
        - Все ясно, - произнесла Лена холодным деловым тоном, стараясь унять дрожь. - Что ж, вы меня убедили. На «Ленина» мне делать нечего. Теперь про наше с вами будущее. Быть рабыней я бы отказалась, а вот жена - дело другое. Кстати, у вас тут не предусмотрено официального обручения или чего-то в этом роде?
        Ответом ей был очередной взрыв хохота, от которого, казалось, вот-вот рухнет потолок. Купец хохотал над ее вопросом, словно над хорошим анекдотом, даже кулаком по коленке стукнул несколько раз.
        Лена за истерикой Фролова наблюдала спокойно, почти поборов былое отвращение. Чем дольше он хохотал, тем больше времени у нее оставалось, чтобы разработать план побега.
        - Официальное обручение! Нет, вы слышали! - бормотал он, утирая брызнувшие из глаз слезы. - А до этого небось, - ни-ни! Не смей даже пальцем бабу тронуть. Чё, правда? У-у! Не завидую я вашим мужикам.
        «А я не завидую вашим девушкам», - Лена задумалась, что было бы, не введи Василий Васильевич Стасов некоторые ограничения на половую жизнь.
        Она представила себя, нечесаную, сонную, с темными мешками под глазами и отвисшей грудью, в окружении троих не похожих друг на друга детишек: брюнета, шатена и блондина. Представила резко поседевшего отца, изнуренного бесконечными бессонными ночами; Гришу, одержимого планами мести ветреным «папашам».
        «Если бы Гриша вообще посмотрел на меня после такого родильного конвейера, ага».
        - Вы, крутые океры, просто в сказке какой-то живете, чесслово, - хихикнул Владимир Михайлович. Он так хохотал, что чуть не съехал с кресла на пол и сейчас привстал, чтобы поправить коврик, висящий на спинке.
        «А вы - в аду», - подумала Рысева, а вслух сказала: - Ладно. Вернемся к делу. Изображать восторг не буду, но… В целом я согласна на ваши условия. Деваться мне все равно некуда.
        Глаза Фролова засверкали, едва он услышал эти слова.
        Купец был вне себя от счастья: строптивая красавица признавала его правоту и соглашалась на предложенные им условия.
        - Но есть пара нюансов, - добавила девушка, встретив сияющую улыбку Фролова строгим взглядом.
        - Весь внимание, - подался вперед Владимир Михайлович. Видно было, что разговор о чувствах для него - terra incognita, а вот обсуждение условий сделки - совсем другое дело, к таким разговорам он был привычен.
        - Первое. Я не мылась два дня, зато потов с меня сошло - не сосчитать. Да вы сами, небось, аромат ощущаете. Помыться бы мне.
        - О, ну это мелочи, - усмехнулся торговец. - Душ к твоим услугам.
        Он указал на небольшую прямоугольную дверцу в дальнем конце помещения.
        - Второе. Ваши парни что, и при этом присутствовать будут? - и она кивнула на двух безликих охранников в серых куртках, застывших у дверей.
        Фролов жестом приказал телохранителям выметаться за дверь. Лене показалось, что он о них просто забыл, воспринимал не как людей, а как часть интерьера.
        Девушка тем временем лихорадочно придумывала план дальнейших действий. Купца требовалось «отключить». Отправить в нокаут. По идее, сделать попытку можно было хоть сейчас, но Лена понимала: второго шанса ей не дадут. Действовать нужно наверняка. Для этого надо было дождаться, пока Владимир Михайлович выпустит ситуацию из-под контроля. Пока он, опасаясь подвоха, следил за каждым ее движением.
        - Третье. Просто плюхнуться в кровать… Как-то банально, не находите? - заговорила Лена дальше, изо всех сил стараясь не дать волю страху. И отвращению. Рысеву тошнило от одной мысли, что эти мясистые губы будут покрывать ее тело поцелуями. Что эти короткие толстые пальцы через считаные минуты сорвут с нее одежду.
        - Хочешь ковер из розовых лепестков? - произнес с усмешкой Владимир Михайлович. Девушка так и не поняла, шутил он или говорил всерьез.
        - А что такое «роза»? Шучу-шучу. Не, романтики не надо. Это все глупости. Сам процесс - хоть на полу, хоть в кресле, хоть стоя. Но… Я не готова вот так сразу. Танец посмотреть не желаете? Этот, как его… Стриптиз.
        - Откуда ты знаешь это слово?! - изумлению Фролова не было предела.
        Лена в ответ лишь загадочно улыбнулась.
        На станции Проспект Большевиков и дети, и взрослые придумывали самые разные способы скрасить однообразные серые будни. Этим занимались Инна Степанова и Мария Русских, активные женщины, обе примерно сорока лет. Инна Васильевна работала до Катастрофы в школе, Мария Борисовна - в доме детского творчества.
        Инна Васильевна ставила спектакли. Декорации и реквизит дети делали из любого подручного материала. А если вообще ничего не оказывалось под рукой, обходились парой самодельных ширм. Первое представление происходило на фоне двух фанерных листов. На одном красовалась надпись: «Темные леса», а на другом: «Высокие горы». Юные актеры выступали с табличками: «Кот», «Петушок», «Лиса». Больше ничего ни найти, ни смастерить не удалось. И тем не менее спектакль прошел «на ура». Да и все последующие тоже.
        Мария Борисовна учила детей танцевать. В отличие от рисования или, скажем, вышивки, для занятий по танцам многого не требовалось - лишь немного пространства и полчаса свободного времени, вот и все.
        Комендант Стасов первое время ворчал на женщин - какой еще, мол, театр в метро после конца света.
        Но дни текли уныло, монотонно. Ничего, кроме представлений, которые устраивали ученики Инны Степановой и Марии Русских, не разнообразило эту сонную, тяжелую, безрадостную жизнь. В итоге критика смолкла, на выступления с каждым разом приходило все больше людей. Со временем стали появляться даже гости с Ладожской и Новочеркасской. Стасов сменил гнев на милость и даже освободил «массовиков-затейников» от прочих обязанностей.
        «Танцы для взрослых» на занятиях у Марии Борисовны, разумеется, не изучались. Но так вышло, что среди груды книг и брошюр, которые принесли с поверхности сталкеры, Лене, которой тогда едва исполнилось пятнадцать лет, попалась на глаза книга «Техника соблазнительного танца». Ее принесли с поверхности друзья Святослава, видимо, польстившись на обложку, где была изображена прекрасная обнаженная девушка. Но так как внутри эротических картинок оказалось мало, в основном упражнения на растяжку и прочая скучная теория, сталкеры книгу отложили в сторону.
        «Бред какой-то. Чтобы так крутиться, нужны ноги из резины», - подумала Рысева, изучив первые пару страниц. Но чем-то ее зацепил этот диковинный танец, вызывавший восторг у мужчин в прежние времена. Девочка стала листать дальше. И чем больше она узнавала, тем яснее понимала: перед ней открылось настоящее искусство.
        - И ты… Ты умеешь танцевать… Стриптиз?! - голос Владимира Михайловича вырвал девушку из пучины воспоминаний, закруживших ее в бешеном водовороте.
        - Скоро увидите, - Лена подмигнула Фролову, встала и скрылась за дверью душевой комнаты, которую указал ей хозяин квартиры.
        Там оказалась маленькая душевая кабинка. Ничего лишнего: слегка покатый кафельный пол с решеткой слива; смеситель со шлангом, укрепленный на высоте полутора метров; небольшое зеркало; мыло и расческа на полочке; мохнатая желтая мочалка на гвоздике.
        Лена вспомнила рассказы Ивана Степановича и Эда про жизнь в Большом метро. Из них следовало, что на большинстве станций люди не могли мечтать о такой роскоши, там кабинка имелась в лучшем случае одна на всех. Да что там душ - на обычных жилых станциях случались перебои даже с питьевой водой. Если бы Лену попросили описать Чернышевскую кратко, она бы сказала: «Грязь и вонь». На этом фоне Проспект Большевиков казался образцом чистоты, а квартира Фролова - царскими хоромами.
        «Вот почему так? Почему одним все, а другим ничего?» - подумала девушка со вздохом. Но тут же одернула себя. С точки зрения жителей той же Чернышевской условия жизни оккервильцев мало отличались от роскоши, в которой купался барыга Фролов.
        Лена быстро разделась. Удостоверилась, что дверь закрыта. Она боялась, как бы ее новоиспеченный «муж» не надумал начать исполнять «супружеский долг» прямо тут. Немного успокоившись, Лена открыла кран и подставила тело, утомленное марш-броском по поверхности и прогулкой по туннелю, под струю теплой воды.
        Минут пять Лена стояла под душем, запрокинув голову и закрыв глаза, забыв даже о мочалке и мыле, позволяя воде свободно струиться по груди, животу, ногам.
        От удовольствия у девушки буквально перехватило дыхание. Она не думала ни о чем - ни о своем шатком положении на станции, ни о войне, угрожающей ее родному дому, ни о том, что в соседней комнате сидит «муженек», предвкушающий бурную ночь любви.
        Поток теплой влаги, заструившийся по коже Лены, заставил ее на несколько бесконечных минут отрешиться от всего…
        Чудо оказалось недолгим. Что-то заскрежетало в трубах, кран громко булькнул, а потом выплеснул прямо на обнаженную грудь Лены порцию ледяной воды.
        Девушка взвизгнула, отпрянула от душа. Едва не приземлилась пятой точкой на холодный кафельный пол. С огромным трудом ей удалось удержаться на ногах. К этому времени из душа снова потекла теплая вода. Но холодный душ не прошел бесследно.
        - Не рано ли ты расслабилась, а? - обратилась Лена сама к себе, взяв с полки мочалку. - Или ты уже вырвалась из лап этого козла? Или ты уже нашла Гришу? За дело.
        Лена принялась тереть бедра мыльной мочалкой. От мытья отказываться не имело смысла - кто знает, когда теперь снова ей посчастливится попасть в душ. Но и терять время впустую Рысева больше не хотела. Она вспоминала первую и последнюю попытку станцевать стриптиз перед учительницей танцев.
        Мария Борисовна, услышав от девочки, какой именно танец она разучила, едва не лишилась дара речи. Наставница попыталась объяснить Лене, что стриптиз - искусство сомнительное. Рысева не желала слушать возражений.
        - Чем этот танец хуже любого другого?! - возмущалась она. - Он красивый, сложный. Почти балет! Ну, или художественная гимнастика. Этому тоже надо было учиться. Люди в прошлом деньги огромные платили, чтоб на стриптиз посмотреть. Нет, я обязательно должна вам это показать.
        И она добилась своего. Мария Борисовна согласилась устроить Лене одиночный прогон. Девушка огорчилась, узнав, что будет танцевать без зрителей. Как оказалось вскоре, отсутствие зрителей стало спасением для Рысевой, иначе ее подняли бы на смех.
        В учебнике описывались разные пируэты, в том числе предельно откровенные. Имелись и такие позы, которые требовали невероятной гибкости и долгих изнуряющих растяжек.
        «Проще узлом завязаться, чем так ноги вывернуть», - размышляла девушка, рассматривая схемы и фотографии.
        Она выбрала два самых скромных упражнения, к тому же доступных для исполнения. Готовилась несколько дней, стараясь довести движения до автоматизма. И все равно стриптиз закончился полным провалом: мало того, что куртка, которую она сняла и небрежно бросила в зрителей, опустилась на голову Марии Борисовне, причем пряжка больно ударила наставницу по затылку, так еще и взмах ногой, который должен был выглядеть «воздушным, как бы парящим», кончился для девушки вывихом лодыжки.
        Мария Борисовна с минуту молча наблюдала, как Лена, скривившаяся от боли, растирает саднящую ногу.
        - Ну что, перебесилась? - произнесла она сурово, когда Рысева перестала стонать. - Все, хватит ныть. Ступай в медпункт. Через неделю возвращайся, будем танцевать гопак.
        Гопак Лена ненавидела, но промолчала. Подволакивая ногу, поплелась она к врачу.
        Вечером состоялся разговор с отцом. Лена ждала бурю. И не ошиблась. Отец взял со стола «Технику соблазнительного танца». Полистал. Отшвырнул в угол. Потом смерил Лену тяжелым взглядом и произнес:
        - Да-а. Ну и дочь растет. Сегодня стриптиз танцуем, а завтра что? Бордель откроем?
        - Но папа… - пролепетала девочка, кусая губы, едва сдерживая слезы. - Это же… Танец! Это… Это искусство! Это свобода, это пластика, это…
        - Искусство, значит? Свобода, значит? Перед мужиками обнажаться. Бедрами голыми крутить. Да-а, Лен. Не ожидал. Ну ничего, дурь на то и нужна, чтоб ее выбивали. Сорок отжиманий с тебя и пятнадцать подтягиваний, - Святослав резко встал, давая понять, что разговор окончен, решение принято, приговор обжалованию не подлежит. - Тренируйся, вечером проверю.
        Весь день в душе Лены клокотала обида на отца. Однако к вечеру она успокоилась, перестала прокручивать в голове их короткий тяжелый разговор. Трехчасовая тренировка в спортзале помогла побороть горечь обиды. А спустя некоторое время Лена, как это бывало почти всегда, признала правоту Святослава и больше об этой истории не вспоминала.
        Но сейчас мимолетный опыт, полученный три года назад, пришелся как нельзя более кстати.
        Прямо в душевой кабине, едва выключив теплую воду, Лена попробовала повторить одно движение, потом второе. Нагнулась. Подняла вверх ногу. Потом резко повернулась, едва не поскользнувшись на сыром полу. Конечно, до «соблазнительного танца» ее скромным потугам было далеко, но, посещая танцевальный кружок пять лет подряд, девушка выучила много движений. На их основе вполне можно было создать страстную, эмоциональную композицию.
        «А ведь это почти боевое искусство, - пронзила сознание неожиданная мысль. - Танец и борьба в одном флаконе. Все эти выпады можно делать плавно. А можно и резко. И силу вложить можно разную. Ну, Фролов, держись!»
        В идеале для стриптиза требовался шест, однако ничего такого в жилище торговца не было. Подумав, Лена решила, что справится и без дополнительного оборудования.
        Азартно улыбаясь, девушка быстро вытерлась полотенцем, оделась полностью, даже куртку застегнула на все пуговицы, чтобы растянуть танец хотя бы минут на десять. А вот обуваться не стала - сапоги ужасно стесняли движения, в них не то, что танцевать, но и ходить было нелегко. К тому же она знала, как реагируют мужчины на босые женские ноги.
        Фролов должен был расслабиться. Забыть об осторожности… Забыть обо всем на свете.
        - Я буду не я, если не справлюсь! - сказала Лена, приближаясь к большому квадратному зеркалу, в котором можно было увидеть себя почти целиком. На Проспекте Большевиков у нее имелось только небольшое круглое зеркальце, сделанное из осколка, превращавшее утренний туалет в сложную задачу.
        «Бывало и лучше», - вынесла Лена неутешительный вердикт.
        Усталость и потрясения последних дней не прошли бесследно: темные пятна под глазами и слегка ввалившиеся щеки сильно портили впечатление. Можно было потребовать от Фролова раздобыть ей косметический набор, но это заняло бы много времени. Каждая минута, потраченная впустую, могла стать последней для Гриши… И отца.
        «И так сойдет», - решила девушка. Она расчесала рыжие локоны гребнем, который нашелся на полочке под зеркалом. Одернула одежду. Попробовала несколько улыбок: скромную версию, потом хищную, агрессивную. Получилось даже лучше, чем Лена ожидала.
        «Ну, с богом. Страхи долой - вперед!»
        Лена уже взялась было за ручку двери, но тут улыбка сползла с лица девушки. Она вспомнила о телохранителях Фролова. Торговец выгнал своих мордоворотов из комнаты, но наивно было бы ожидать, что они ушли далеко. Скорее всего, ожидали за дверью. Лена решила пока не думать об охранниках вовсе, оставив эту задачу на потом.
        Другая проблема, которую она не учла, состояла в отсутствии музыки. В полной тишине танец выглядел бы блекло. На занятиях кружка имелось звуковое сопровождение, дети сделали маракасы, бубны, простенький металлофон. В квартире Фролова ничего подобного быть не могло.
        Лена вошла в комнату, где дожидался ее Владимир Михайлович, и в ту же секунду откуда-то зазвучала плавная, нежная мелодия, включавшая неторопливый аккомпанемент на фортепиано и чарующее соло флейты. Девушка так и застыла на пороге, пытаясь понять, откуда звучит музыка.
        - Что, не ожидала? Вот, полюбуйся. Работает, чертяка, - усмехнулся Фролов и с гордостью продемонстрировал Лене черный пластмассовый предмет с кнопками и динамиками. - Обычный тайваньский ширпотреб. Зато и ломаться нечему, простой, как топор. Ну, где же твой стриптиз? Я жду, - с этими словами купец выключил две лампочки из трех.
        Комната погрузилась в полумрак. Лена еще несколько мгновений стояла неподвижно, спиной к Фролову, стараясь уловить ритм музыки. А потом медленно закружилась на одном месте. За плавными движениями следовали резкие. За стремительными рывками - долгие паузы, во время которых Лена застывала, точно статуя, заставляя единственного зрителя, затаив дыхание, ожидать продолжения. Танец точно повторял музыку, звучавшую из колонок магнитофона. Мелодия то затихала, так, что становилась едва слышной, то звучала громче. В ней проскакивали тревожные нотки, плавно сменявшиеся энергичными, бодрыми пассажами. Каждый раз Лена предчувствовала изменения музыки и перестраивалась вместе с ней.
        «А я, оказывается, неплохо танцую», - отметила про себя Рысева. И тут же едва не споткнулась. Больше она не отвлекалась. Танец требовал полной концентрации всех мыслей и чувств.
        Про необходимость раздеваться девушка тоже не забывала. Одну за другой расстегнула она пуговицы. Оголила правое плечо, потом левое. Соблазн накинуть верхнюю одежду на голову Фролову и наброситься на него с кулаками, был велик, но Лена решила не рисковать. Куртка упала на пол у самых ее ног. Затем рядом опустились широкие армейские брюки. На Лене остались только тельняшка и черные трусики. Но их снимать она не собиралась - Фролов и так увидел больше, чем имел право.
        Теперь ничто не мешало Лене нанести сокрушительный удар ногой. Оставалось поймать нужный момент.
        Купец реагировал на ее движения именно так, как и было нужно. Вялое любопытство, с которым он поглядывал на Лену в самом начале представления, сменилось искренним восторгом. Глаза Фролова ловили каждый ее жест, каждое движение сильного молодого тела. Широкий лоб бизнесмена покрылся испариной. Он уже не сидел, откинувшись и положив ногу на ногу, а переместился на самый краешек кресла.
        «Идеальная мишень», - отметила про себя Лена. Момент казался самым подходящим. И все же она не спешила. Несколько раз приближалась Рысева к креслу. Несколько раз ее ноги рассекали воздух в считаных сантиметрах от головы Фролова. Первый такой пируэт слегка удивил его и даже испугал, но уже к третьей попытке нужный эффект был достигнут: жертва потеряла бдительность.
        «Сейчас или никогда. Сейчас», - сказала себе Лена. Она просчитала траекторию удара и даже приготовилась второй ногой закончить работу, если Фролов успеет уклониться.
        Удар вышел великолепным. Фролов, секунду назад сидевший на самом краю кресла, кубарем полетел на ковер… И тут же вскочил на ноги, рыча и брызгая слюной. Увы, для того, чтобы этот мощный организм лишился сознания, одного пинка оказалось недостаточно. А нанести повторный удар девушка не смогла, так как и сама здорово ушибла голень.
        Маска вальяжного сибарита слетела с Фролова в один момент. Лицо его побагровело, крупные капли пота заструились по лбу, зубы угрожающе скрежетали, кулаки сжимались и разжимались. Владимир Михайлович больше не играл, не притворялся. Он был самим собой. Хищным зверем.
        - Ах ты тварь! - рычал купец, надвигаясь на девушку. - Паскуда! Щас ты у меня получишь.
        Слова его не выглядели пустой угрозой. Фролов действительно собирался избить девушку.
        Лена попятилась. От ужаса ее бросало то в жар, то в холод, руки и ноги тряслись, точно в лихорадке. В таком состоянии драться с Фроловым она не могла. Да он и не дал бы ей нанести ни единого удара. Купец сам собирался преподать строптивой «супруге» уроки послушания.
        «Мне конец», - поняла Лена, вжалась в стену, завизжала от ужаса, закрыла лицо руками…
        В этот момент снаружи раздался топот десятка ног, грохот роняемых предметов и возгласы охранников Фролова. Затем дверь комнаты распахнулась, и в помещение толпой ворвались вооруженные люди.
        - Стоять! Ни с места! Полиция Альянса! - закричали они.
        Изумленный хозяин хор?м машинально плюхнулся обратно в кресло. Впрочем, в сторону Фролова никто из полицейских поначалу даже не взглянул. Не купец был целью рейда - полицейские пришли за Леной.
        Девушку опрокинули на пол. Рослый сержант взобрался ей на спину, точно хищный зверь на антилопу, вжал в ковер так, что Лена не могла пошевелить ни единым мускулом, грубо схватил одну руку, потом вторую, и заковал Рысеву в наручники. Ворс забился Лене в нос, в рот. Она закашлялась, попыталась повернуть голову, чтобы выплюнуть пыль, но сержант бесцеремонно вдавил ее обратно в ковер.
        - Лежать тихо! - рявкнул на Лену ее мучитель.
        Владимир Михайлович на минуту буквально лишился дара речи. Он так и сидел в кресле, выпучив глаза и приоткрыв рот.
        - Ч-что тут п-происходит? - произнес купец, приходя в себя.
        - Приносим извинения за вторжение, - обратился к хозяину квартиры офицер с капитанскими погонами. - Мы производим задержание шпионов Империи Веган. Вот перед вами одна из таких, - он кивнул на Лену.
        - Кто фпионка? Я фпионка?! Вы фто, больные?! - промычала Лена, с трудом приподняв голову. Но полицейские не обратили внимания на ее протесты.
        - Но по какому праву вы врываетесь в мое жилище? - привстал с места Владимир Михайлович. - Квартира на нейтральной территории! По закону…
        - Чэпэ, уважаемый. Произошел мощный взрыв. Где-то в заливе. В Альянсе объявлено военное положение, - невозмутимо отвечал на это капитан. - Так что законы временно не действуют.
        - Взрыв в заливе… - повторил протрясенный Фролов, падая обратно в кресло. - Никак, на Мощном рвануло. Вовремя я к переезду приготовился, м-мать!
        Владимир Михайлович забыл и о грубом нарушении его прав, и о сорванном стриптизе. Купец сидел и смотрел в одну точку - казалось, он спит с открытыми глазами.
        - Но, конечно, Альянс не хочет конфликта с уважаемым человеком, так что… - с этими словами капитан достал пригоршню патронов, отсчитал пятнадцать штук и протянул их бизнесмену.
        Тот даже не взглянул на деньги, продолжая пребывать в оцепенении. В итоге командир отряда просто высыпал их Фролову на колени.
        - В общем, это вам. А эту, - повернулся капитан к подчиненным, - на «Маяк», в камеру. Все, уходим, парни.
        И полиция Альянса покинула квартиру Фролова так же стремительно, как появилась, уводя с собой связанную Лену Рысеву.
        Там их уже поджидал старлей Гаврилов и сталкер Молотов.

* * *
        Едва они оказались в переходе, ведущем с Площади Восстания на Маяковскую, с Лены тут же сняли наручники. Сержант, недавно сидевший на девушке верхом, протянул Молоту ее брюки. Про куртку в суматохе забыли. Сапоги Лены остались в душевой кабине. Гаврилов, взглянув на ее ступни, лишь руками развел.
        - Ну ё-моё. Откуда у моих парней обувка на такую детскую ножку. Не к Фролову же за сапогами возвращаться. Пусть пока босая ходит.
        Лена машинально, ничего не понимая, натягивала шаровары, а Гаврилов шепнул Молотову:
        - Дуй на «Ленина». Вот тебе спецпропуск. Переправь девчонку на Площадь Мужества, к северянам, пусть там пока поживет. Этот упырь не угомонится, зуб даю. Скоро он очухается и рванет в погоню. Так что уходите скорее…
        - А ты как же? - спросил сталкер, пряча пропуск в нагрудный карман.
        - А что я? С меня взятки гладки, - рассмеялся старший лейтенант. - Я поручил полиции проверить полученный сигнал. А вот тебе, Борь, лучше исчезнуть. Ты ее сейчас у меня типа украдешь. Так что удирать придется шустро. Ну, бывай.
        И Молот, подхватив на руки Лену, потащил ее прочь со станции.
        Прохожие с удивлением смотрели на них. Кто-то крикнул вслед:
        - Эй, парень, ты чё творишь?
        Гаврилов, выполняя свою часть представления, оглушительно засвистел. Засуетились милиционеры, пытаясь понять, кто шумит. Но охрана на КПП сделала вид, что ничего не поняла и не увидела. Молотов благополучно скрылся в туннеле. А вот какого-то не в меру активного гражданина, решившего поучаствовать в спасении девушки (или это был агент Фролова?), охрана не пустила.
        - Его уже ловят те, кто должен, а вам - не положено! - услышал за спиной Борис Андреевич.
        Небольшая фора у них имелась. Но именно небольшая - нельзя было останавливаться ни на минуту. И Борис, наплевав на усталость, ринулся бежать, крепко прижимая к себе дрожащую от холода Лену.
        В туннеле царила кромешная тьма. Фонарик Молотов не зажигал, боясь дать ориентир преследователям. Или стрелкам - зависело от того, как далеко готов был зайти Фролов. Пахло сыростью. Холод пробирал Лену до костей, особенно мерзли ноги. А вот с Молота, напротив, пот катился градом. Ноги его то и дело запинались об камни, но каждый раз сталкеру удавалось устоять на ногах. Попадался на пути и мусор, и сорвавшиеся со стен кабели. Борис матерился сквозь зубы, спотыкался, но скорости не сбавлял. Лена большую часть пути до Чернышевской молчала. Лишь когда огни станции показались впереди, она спросила Бориса:
        - Дядь Борь! Тяжело, да? Может, я сама пойду?
        - Босиком? По камням? - отозвался Молотов, переводя дух. - Нет уж.
        Больше Лена не нарушала молчание, она вообще перестала двигаться, лишь шевелила пальцами ног, чтобы не дать им окоченеть. Запыхавшийся, взмокший, Молотов шагал все вперед и вперед, прижимая к себе Лену, вздрагивающую от страха и холода.
        В десятке метров от блокпоста Чернышевской Молотов остановился, осторожно опустил Лену на пол, чтобы достать из кармана спецпропуск. Эта бумажка с оттиском печати не только должна была открыть перед ними все двери, но и служила отличной защитой от лишних вопросов. Тут Бориса и увидел Фил, убивавший время в компании постовых. Его приветствие Молот проигнорировал - меньше всего он сейчас был настроен на дружеские разговоры. Едва перемахнув через бруствер, Борис снова подхватил Лену на руки и хотел мчаться дальше.
        - Эй, Молот! Ты куда бежишь? Чё за шухер? - крикнул Фил вслед товарищу, и добавил, не дождавшись ответа: - Молот, обожди. Да постой ты. За вами чё, гонятся?
        - Да! - коротко бросил через плечо сталкер.
        Филипп бросил карты, оставил кружку с недопитой брагой, забежал вперед и остановился прямо перед Борисом, вынуждая его прекратить движение.
        - Оу кей, как грится. Пусть гонятся. Но это, блин, не повод игнорить друзей! И чё девка босая? Не годится. Эй, Буд! Вали сюда! - позвал Фил своего приятеля.
        Будда быстро сориентировался в ситуации и на пути спрыгнул не с пустыми руками. Для Филиппа он захватил АК-74, а для себя - пистолет-пулемет «Бизон»[33 - ПП-19 «Бизон», разработан в 1993 году на основе АК-74У специально для МВД. Емкость магазина до 64 патронов.].
        - А «калаш» твой где? - удивился Борис.
        Бурят издал неопределенный звук.
        - Продал он его, - густо покраснев, пробормотал Фил, - бабки срочно понадобились. Моя вина - проигрался в карты…
        - Дурак ты, - Борис сокрушенно покачал головой. Но арсенал у сталкеров так и так получался внушительный: у Молотова был с собой АКМ[34 - АКМ (Автомат Калашникова модернизированный калибра 7,62 мм), принят на вооружение в 1959 году.], пистолет Стечкина и граната РГД.
        Филипп внимательно посмотрел на Лену, потом на мгновение скрылся за пилонами станции, а вернулся с парой женских сапог в руках.
        - Где взял? - усмехнулся Молотов. Сапожки пришлись Лене почти в пору, они были всего на пару размеров больше. Теперь девушка могла идти сама.
        - С трупа снял. Шучу. Украл, - расплылся Фил в щербатой улыбке. - Ну, ходу.
        Филипп встал в авангарде маленького отряда, Бадархан взял на себя арьергард. Теперь, в окружении товарищей, пусть и не таких проверенных, как Псарев и Суховей, Молотов почувствовал себя немного увереннее. Да и Лена успокоилась, перестала стучать зубами.
        Постовые получили от Будды по паре патронов и пообещали сталкерам как можно дольше задержать любых посторонних, если те появятся на Чернышевской. Молот, поняв, зачем товарищ бегал на дальний КПП, аж причмокнул от удовольствия - он об этой простой предосторожности даже не подумал.
        Беглецы скрылись во мраке.
        Этот туннель проходил прямо под руслом Невы. Тут было так сыро и промозгло, что даже Будда, одетый в плотную ветровку до колен, то и дело ежился. Лена и вовсе тряслась на ходу, словно ее разбила лихорадка. С потолка капала вода.
        - Как же тут мерзко… - нарушила молчание девушка после того, как на ее макушку упала огромная холодная капля.
        - Это метро, детка, - ответил Фил, посмеиваясь. - Ничего, потерпи немного. «Ленина» - хорошая станция. Согреемся. Отдохнем. Расслабимся.
        Лена в ответ лишь тяжело вздохнула. Она понимала: все испытания меркли в сравнении с тем, что ждало ее на станции врачей.
        - Значит, вы хотите увидеть тела неизвестных сталкеров, обнаруженные на берегу реки? - переспросил старший врач, благообразный мужчина лет пятидесяти, представившийся Сергеем Ивановичем. - Мужа, наверное, ищите?
        - И мужа, и отца, - отозвалась девушка чуть слышно.
        Сергей Иванович нахмурился, покачал головой.
        - Вот как бывает. Что ж, пойдемте со мной. Тут недалеко.
        Худшие опасения Молотова не оправдались: их спокойно пропустили на станцию, выслушали, оказали содействие. Возможно, сделал свое дело особый пропуск, выданный Гавриловым, либо никто не хотел перечить трем вооруженным сталкерам. Погоня, если она и была организована, пока не наступала на пятки. Пока все шло хорошо.
        Лена старалась держать себя в руках. Девушка то бледнела, как полотно, то заливалась каким-то нездоровым румянцем. Ее трясло. Колени Лены заметно подрагивали. Каждый шаг давался ей с трудом. Фил пытался успокоить ее. Сначала он с глубокомысленным видом изрекал банальные фразы в духе: «Да не парься, все будет хорошо», - но сделал только хуже. Тогда Филипп попытался рассмешить девушку, запев песенку про зайцев и трын-траву.
        - Кончай, а, - взмолился Борис. - От твоего пения ей только хуже станет. И мне в придачу.
        Фил надулся, буркнул под нос: «Ну и пжалста!», и больше за все время пути не разу ни открыл рта.
        Будда песен не пел. Он лишь посматривал то и дело на Лену, размышляя о чем-то, ему одному ведомом. И когда они подошли к КПП Площади Ленина, Бадархан, улучив момент, когда никто не смотрел на него, осторожно взял Лену под руку.
        - Пути назад нет.
        Лена хотела переспросить, что имел в виду бурят, но тот уже отошел в сторону.
        «Назад пути нет. Что это значит? - спросила Лена мысленно, и сама же ответила: - Да что угодно. Я вряд ли вернусь домой. И даже назад по этой же линии метро мне не вернуться. Остается идти вперед. Только вперед…»
        Морг станции Площадь Ленина представлял собой тесное помещение с настолько низким потолком, что пригибать голову пришлось даже коренастому Будде. Молотов и вовсе вынужден был идти, нагнувшись. В дальнем конце комнаты лежали трупы, накрытые серой тканью. К ним и направился врач. В воздухе висел тяжелый запах, от которого всех вошедших затошнило. У Лены запершило в горле, заслезились глаза. Сталкеры к трупному смраду были более-менее привычны, но и им стало не по себе.
        «Четверо, - сосчитала Лена неподвижные тела. - Наших было столько же. Значит, они…»
        Фил между тем тронул Сергея Ивановича за плечо и поинтересовался:
        - А че мортусы их не забрали? Странно как-то.
        - Между прочим, это для вас большая удача, - заметил на это старший врач. - Вечером должны приехать, если карантин со станции снимут.
        Молот ткнул Фила в бок кулаком. «Еще раз вякнешь - убью», - читалось во взгляде Бориса.
        - Не тяните, пожалуйста, - попросил доктора сталкер. - Не пытайтесь ее подготовить. К этому не подготовишь. Лучше покажите скорее тела.
        И Сергей Иванович, не тратя время попусту, резким движением сорвал покрывало с первого тела.
        Глазам сталкеров и Лены предстал обезображенный труп. Голова его представляла собой одну сплошную гематому. Грудная клетка буквально вывернута наружу. Обезображенное тело начинало разлагаться. Червей пока заметно не было, а вот запах от трупа исходил неописуемый.
        Лену чуть не вырвало. Молотов охнул и перекрестился. Даже Фил перестал улыбаться. Будда никак не отреагировал на шокирующее зрелище.
        - Понимаю, опознать тело при таких повреждениях сложно, - нарушил молчание Сергей Иванович. - Но посмотрите внимательно. Может, хотя бы определите, ваш это сталкер или нет.
        Рысева, превозмогая отвращение, взглянула внимательно на одежду, и отрицательно замотала головой. Сталкеры Оккервиля никогда не носили черные вязаные безрукавки. А главное - убитый незнакомец оказался владельцем густой седой бороды. Все члены отряда Святослава брились. Да и седых волос не было ни у Шаха, ни у Царя, ни у Гриши.
        Опознание на этом можно было закончить. Но Сергей Иванович решил все же довести дело до конца. Он по очереди стащил покрывала с трех оставшихся покойников. Три раза Лена хваталась за стену, бледнела, едва не падала в обморок. Твари, с которыми столкнулся отряд безымянных сталкеров, нанесли людям страшные раны, один труп был ужаснее другого. Но все ее мучения оказались напрасны: Гриши и Святослава Игоревича среди них не оказалось.
        Как только был освидетельствован четвертый труп, Лена, не в силах больше находиться в стенах морга, пулей вылетела за дверь. Будда побежал за ней следом.
        - Просим прощения за беспокойство, - обратился к старшему врачу Борис.
        - Да что вы, - Сергей Иванович вяло отмахнулся от извинений. - Я все понимаю. Ступайте, мужики. И передайте девушке…
        Договорить ему не дали. На пороге, тяжело дыша, возник Бадархан. В его взгляде читалось крайнее беспокойство.
        - Карантин сняли, - объявил он. - Проход через станцию открыт.
        - На Выборгскую, живо! - рявкнул Молотов.
        Фил взял на руки измученную Лену. Маленький отряд снова скрылся в туннеле.
        И почти сразу же на Площадь Ленина ворвались крепкие ребята бандитского вида, вооруженные до зубов. Они искали Фила, Будду и Молота.
        Глава 6
        Несказанные слова
        Планы пришлось менять на ходу: комендант Выборгской куда-то делся, а без его разрешения выпускать кого-либо на улицу охрана станции наотрез отказалась. Имелась и другая проблема.
        - Не дойдет Ленка до «Мужества», - покачал головой Фил, глядя на девушку, рухнувшую от изнеможения, едва они достигли конечной станции перед Размывом.
        Чужие сапоги натерли Лене ноги. Ее мутило. Голова кружилась. Тошнота прошла, но на смену пришла такая жуткая усталость, что Рысева буквально засыпала на ходу.
        - Вижу, - вздохнул Борис Андреевич. - Делать нечего, придется уходить по межлинейнику.
        В глубине души Молотов надеялся, что Фролов не знает о существовании технической линии, соединяющей Выборгскую, Петроградскую и Спортивную[35 - Фантастическое допущение мира Питер-2033, в реальности не существует.].
        Туннель, в который свернули беглецы, оказался узким, тесным, душным. Тут и там путь преграждал всевозможный мусор. Несмотря на свет двух фонариков, путники уже через сотню метров отбили ноги. Лена упала три раза. Два раза грохнулся Фил.
        - По межлинейке кто только не ходит, - ругался Молот, налетев во тьме на очередной отвалившийся тюбинг. - Какого хрена не расчищают проход?!
        - Молот, чё ты как маленький, - отозвался Филипп и сам выругался в голос, стукнувшись головой о кусок арматуры.
        Тут же в стену в паре шагов от Фила ударила пуля. Свинцовая гостья срикошетила, высекла искру и улетела в темноту. Грянул второй выстрел, третий. Молотов недооценил телохранителей Фролова - они нагнали беглецов раньше, чем можно было ожидать. Никаких угроз или переговоров. Никаких: «Отдайте нам девушку, а то…».
        - Сдается мне, брать Ленку живой они не планируют, - процедил Борис, занимая удобную для обороны позицию.
        Таиться дальше смысла не было. Фил развернулся и выпустил во тьму короткую очередь. Открыл огонь и Бадархан. Раздался предсмертный крик, быстро перешедший в хрип. Преследователей стало на одного меньше, но остальные продолжали двигаться вперед, поливая беглецов шквалом свинца.
        Молот силой заставил оглохшую от грохота Лену лечь на пол, и сам укрылся за кучей земли, просыпавшейся из щели между тюбингами. Теперь он поминал добрым словом тех, кто не удосужился привести туннель в порядок.
        Перестрелка между тем усиливалась. Плотным огнем сталкеры заставили преследователей остановиться. Тут Лена, лежавшая рядом с Борисом, оглушительно закашлялась. Она жадно хватала ртом воздух, словно рыба, выброшенная прибоем на берег. Из-за порохового дыма в тесном проходе становилось душнее с каждой секундой. Вести огонь приходилось почти вслепую. Никто не включал фонари - только вспышки выстрелов освещали туннель, давая возможность прицелиться.
        Враг потерял троих. Но и Фил получил серьезное ранение: пуля вошла ему в правую ногу и застряла в кости. Кровь хлынула рекой. Остановить ее было нечем и некогда.
        - Нам не устоять! - крикнул Борис товарищам. - Надо отступать!
        - Не, все не уйдем, - отозвался Фил, вставляя в АК последний снаряженный магазин. - Валите отсюда, ребят. Я их остановлю. Гранату дай, Молот.
        Борис замер.
        Фил был прав. Со всех сторон прав. Сейчас он стал для отряда просто обузой. У бурята кончались боеприпасы. Лена кашляла все сильнее. Люди Фролова неумолимо наступали. Только взрыв мог остановить их. И все же Борис колебался. Он достал РГД, положил рядом с товарищем, но не уходил.
        - Дядь Борь, надо уходить, - простонала Лена.
        - Еще минута и будет поздно! - зашипел Будда.
        - Молот, бляха муха, вали отсюда! - зарычал Фил. - Пошел, пошел! Живо!!! Ну, ублюдки, получайте! - и он выпустил очередь в сторону противника, убив наповал еще одного.
        Минуту спустя патроны у сталкера кончились. Филипп бросил бесполезный АК. Достал РГД, выдернул чеку.
        Когда шорох камней начал раздаваться в считаных метрах от него, сталкер криво усмехнулся, и, шепнув во тьму: «А летать вы умеете, суки?!», бросил гранату под ноги наступавшим врагам.
        Ржавые туннельные конструкции не выдержали взрыва. Ветхие стены просели. Посыпались обломки стали и чугуна, а следом в межлинейник хлынула лавина камней и грунта, погребая под собой и Фила, и наступающих головорезов.
        Наступила гробовая тишина.
        - Спасибо, Фил. Спасибо, друг. Век тебя не забуду! - повторял снова и снова Борис, уводя оставшихся спутников в сторону Петроградской.
        Борис планировал сделать на Петроградской короткую остановку, но в итоге они задержались тут почти на три часа.
        Лена стерла ноги, простудилась в туннеле и теперь лежала пластом на куртке Молота. Слезы катились из глаз измученной девушки. Лена шептала, стиснув зубы, что если надо, она готова идти. Борис лишь мрачно опускал глаза и бормотал: «Лежи-лежи, мы не спешим». Хоть девушка и кашляла в кулак, и пыталась сморкаться как можно незаметнее, чтобы скрыть свое болезненное состояние, но сталкер все видел.
        «Вот, полюбуйся. По твоей милости она заболеет, - корил себя Борис Андреевич. - Чем ее лечить? На какие шиши лекарства покупать?!»
        Тащить ее на руках он больше был не в состоянии. Выдохся даже невозмутимый Будда. Он сидел, прислонившись спиной к цветочной кадке, положив на колени «Бизон».
        Борис думал о Филе. Воскрешал в памяти рейды, в которые они ходили, совместные попойки и карточные баталии. Вспоминал, как Фил пел песни, а точнее - рвал глотку, безбожно фальшивя и периодически путая слова, зато с неизменным блеском в глазах. Борис никогда не воспринимал Филиппа всерьез - уважал за честность и прямоту, но о физической силе и храбрости приятеля был скептического мнения. Молотов часто ругал Фила и даже лупил его - последнюю затрещину Борис отвесил другу на Площади Ленина. Всего за полчаса до его трагической гибели.
        - Разве это долго - извиниться? - размышлял сталкер, кусая и без того кровоточащие губы. - Протянуть руку. Сказать: «Ты это. Прости». И услышать в ответ: «Да забей». Пару секунд на это нужно. Нет! Вместо этого говорим грубости, а потом дуемся друг на друга. Типа: «Мужики не просят прощения». Ага, блин. Конечно! А еще мужики не плачут. Тьфу. Те, кто это говорит, ни хрена не знают. Ни хре-на они не знают.
        - Что-что, дядь Борь? - переспросила Лена. Она проснулась и внимательно слушала бормотание сталкера. Тот и сам не заметил, что говорит вслух.
        - Ничего, - Борис сжал зубы и отвернулся.
        Поговорить с кем-нибудь хотелось. Очень хотелось. Но только не с Леной - грузить ее своими переживаниями и страданиями не стоило, на ее долю за последние часы тоже выпало немало злоключений. Впрочем, Будда тоже не слишком подходил для бесед на эту тему, ведь для него Фил был единственным родным человеком.
        Девушка не отступала, снова и снова приставала с расспросами. Пришлось, скрепя сердце, выложить ей малую часть того, что накипело на душе. Первые слова давались тяжело. Они слетали с губ медленно, неохотно, словно гигантские валуны, которые надо раскачать, иначе не сдвинешь с места. Потом стало легче, фразы посыпались сами собой, как мелкие камушки.
        Сам не желая, он выложил ей все. Начиная с первого дня знакомства трех удалых сталкеров и кончая сегодняшней битвой. Лена лежала калачиком на куртке Молота, укрывшись свитером Будды, и лишь время от времени переворачивалась с боку на бок. Она ни разу не перебила его, не задала ни одного вопроса. Порой Борису казалось, что Лена уснула. Но она не спала. Лишь закрывала время от времени уставшие глаза, и снова устремляла взгляд в пустоту… И тихо вздыхала в те моменты, когда сталкер рассказывал о ссорах с Филом, о забытых, но не прощенных обидах.
        - Так коротка жизнь, черт возьми, а мы тратим ее на такую фигню! - произнес Борис, заканчивая свой рассказ. - Ругаемся по пустякам. Не желаем ни слушать, ни понимать друг друга. Кажется, впереди куча времени, всегда успеешь. А потом человек погибает, и ты остаешься один на один с несказанными словами. Грустно.
        - Грустно, - эхом повторила Лена. - Но вы не думайте, дядя Боря, что так только у вас бывало. Я тоже сильно поругалась с Гришей незадолго до… До всех этих событий. Что мы не поделили - не помню. Он ушел, ни слова не сказав. Я провалялась всю ночь без сна. Потом вроде как все забылось, но прощения я так и не попросила. И он молчал.
        - Гложет? - тихо спросил сталкер. Наклонившись вперед, он осторожно провел ладонью по волосам девушки.
        - Гложет, дядь Борь, - кивнула девушка и вытерла рукавом слезящиеся глаза.
        Они замолчали. Борис проверял автомат. Лена села по-турецки и рассматривала расставленные тут и там растения в кадках, просто чтобы чем-то себя занять. Взгляд Лены равнодушно скользил по диковинным кустам и цветам, видеть которые девушке прежде доводилось разве что на картинках. Ничто сейчас не трогало Рысеву, не удивляло.
        Бадархан, казалось, превратился в статую. Обычно он прислушивался к разговорам на философские темы и даже иногда вставлял пару реплик, цитируя восточных мудрецов. Но сегодня бурят сидел неподвижно, закрыв глаза.
        «Оплакивает Фила, - сообразил Борис. - Но по-своему. По-азиатски».
        Еще с полчаса они сидели, погруженные каждый в свои мысли. Потом сталкер отложил АКМ и произнес задумчиво:
        - Фролов, конечно, удивил меня. Ну никак не предполагал, что он пошлет вслед такую толпу.
        - Влюбился, - отвечала Лена, устало тряхнув грязными, спутанными волосами. - Серьезно говорю. Сама думала: просто секса мужику захотелось. Нет. Тут сложнее. Чем-то я его зацепила.
        - Тогда не сходится, - сухо прокомментировал сталкер, внимательно выслушав Лену. - Не могли его головорезы палить в узком туннеле на поражение. Тебя же легко могли убить в той кутерьме.
        - Думаете, это не его люди? А кто тогда? - девушка тревожно огляделась, вскочила на ноги. Будда, до этого дремавший, или делавший вид, что дремлет, открыл глаза и тоже стал прислушиваться к словам Бориса.
        - Хрен их знает, - пожал плечами сталкер. - Но пока мы в безопасности. А там видно будет.
        И все замолчали.
        В воздухе стоял чуть дурманящий терпкий аромат экзотических цветов, которые выращивали дендрофилы. Местные жители поглядывали на незваных гостей с любопытством, но без враждебности. Через их станцию часто кто-то куда-то ходил, так что петроградцы привыкли к транзитникам.
        Пора было определяться, куда идти дальше. Сделать это оказалось сложнее, чем ожидал Борис Андреевич.
        Три дороги лежали перед беглецами.
        Одна вела на нищую, голодную Черную речку и другие станции, населенные странными, а то и опасными людьми. Попасть в лапы к слепцам с Проспекта Просвещения Борис не хотел. Станцию Озерки и живших там мусульман он уважал, но для того, чтобы обрести долговременное пристанище, община ?зерки не годилась.
        На центральных станциях делать им тоже было нечего. Там у Фролова наверняка имелись свои глаза и уши. Да и Гаврилов по закону обязан был арестовать Бориса.
        - А может, попробуем прорваться к купцу Макарову? К спасителю со Спасской! - предложила Лена, выслушав объяснения, почему в центре подземного мира делать им нечего. - Он человек порядочный, честный…
        - О да, - кивнул Борис. - Коля Макаров мог бы нам помочь. Увы, его больше нет. Зарезали во сне вашего спасителя. Кому-то стал мешать и его «заказали».
        Лена почувствовала, как в душе ее что-то оборвалось.
        - И давно? - тихо проговорила она, шмыгнув носом то ли от горя, то ли из-за насморка.
        - Да уж с полгода.
        - Но ведь Краснотрёп говорил… - голос Лены задрожал, на глаза навернулись слезы. - Но ведь он был у нас меньше месяца назад! И он утверждал…
        - Антон коммерсант. Ему было выгодно сказать вам, что Макаров жив, он и сказал.
        - Какой кошмар! - зарычала Лена, она обхватила голову руками и согнулась пополам. Злые слезы навернулись на глаза. Страшные проклятья посылала она в адрес Антона Казимировича. Если бы не отчаянное положение, в котором оказались они сами, Лена бы попросила Бориса бросить все и идти на Спасскую, разбираться с Краснобаем. Но она промолчала - светиться в Торговом городе было бы сейчас верным самоубийством для Молотова.
        - Это метро, детка, - отмахнулся Борис от ее стенаний. Он сделал это как будто небрежно, но с затаенной болью.
        «А ведь этот Антон, наверное, никогда теперь и не вспомнит про то, что сделал, - подумала Лена, украдкой, чтоб не видел Борис, откашливая мокроту. - Будет себе спокойно жить, кушать, спать с женщинами… Есть ли в этом чертовом мире справедливость?!»
        Внезапно в голове Лены, как это часто бывало в самые черные, отчаянные дни ее жизни, точно сами собой зазвучали рифмованные строчки. Вдруг само собой сложилось продолжение старого стихотворения про Финский залив, которое Лена так и не дописала во время болезни.
        Почему-то в минуты радости стихи Рысевой давались плохо, а если и выходили, то какие-то банальные. «Каждая радостная минута радостна одинаково, каждая ужасная ужасна по-своему»[36 - Строчка из повести Л.Н. Толстого «Анна Каренина», является своеобразным эпиграфом ко всему произведению.], - сказал ей однажды отец, перефразируя классика.
        Нерусская тоска…
        По старой-старой боли.
        По тяжести измен,
        По выломанным окнам,
        По ветру перемен,
        По золотистым локонам…
        Внутри меня - морозно
        И муторно, и матерно,
        Не вирусом гриппозным -
        Радиоактивной памятью
        Заражена[37 - Стихи Савитри Пинягиной.].
        «И муторно, и матерно, - повторила Рысева. - Отец всю жизнь отучал меня говорить такие слова. Но, черт возьми, самые страшные ругательства слабоваты в моем случае…»
        И едва Лена подумала так, как ее сразил очередной приступ надсадного, сухого кашля.
        У беглецов оставался последний путь: по межлинейнику на Спортивную. А оттуда - на Старую деревню. Родина Будды подходила идеально, с какой стороны ни посмотри. Обособленная станция, ни с кем не имевшая дел, выживавшая своими силами. Население боеспособное и дисциплинированное. Имелась лишь одна сложность: их узкоглазый спутник вряд ли стал бы на Старой деревне желанным гостем. Молот понимал: если за столько лет Бадархан Шаградов ни разу не вернулся на родину, значит, ему там не рады.
        «А, ерунда. Разберемся как-нибудь, - отмахнулся Борис от всех сомнений. - Отдохнем еще минут десять, и двинем».
        В этот момент к ним приблизился местный житель, весьма колоритный тип неопределенного возраста, закутанный в выцветшую накидку. К неудовольствию Бориса, дендрофил уставился на Лену. Молотов демонстративно расстегнул кобуру. Напрягся и Будда. Однако волновались они зря. Петроградец тяжело вздохнул, покачал головой и зашагал дальше по своим делам.
        - Видели, да? - слабо улыбнувшись, произнесла Лена. - Сейчас я мужиков могу разве что отпугивать.
        - И хорошо. Одного ты уже приворожила, - поднялся на ноги Борис Андреевич. - Ну, пошли.
        Они как раз спускались на пути, но тут рядом снова появился тот же дендрофил. Он держал в руках уродливые на вид самодельные башмачки маленького размера.
        - Это тебе, рыжая красавица! - протянул местный житель свой дар, радостно улыбаясь во все свои двадцать гнилых зубов. - Ноги твои жалко. Бери. Подарок. А это - от кашля. Мы этим лечимся, - добавил дендрофил, протягивая мешочек с листьями какого-то растения.
        Лена подарки приняла. Разжевала два пожухлых, сморщенных листочка, поморщилась, ощутив во рту горечь. Кашель к радости Лены почти сразу прекратился. Обувку девушка осмотрела скептически.
        - Это он чё, из своих волос смастерил? - хмыкнул Борис.
        Но стоило Лене засунуть ноги в башмаки и затянуть завязки, как на лице ее заиграла улыбка.
        - А что, удобно. Правда-правда! Намного лучше, чем сапоги. Теперь мне и идти легче будет, - произнесла Лена, с восторгом разглядывая обновки; через пять минут, когда они вошли в технический туннель, девушка шепнула Борису: - Есть в метро добрые люди.
        - Конечно, есть, - согласился Борис. - «На лицо ужасные - добрые внутри».
        - Знаю эту песню, - улыбнулась Рысева и замурлыкала себе под нос: - Крокодил не ловится, не растет кокос. Плачут, Богу молятся, не жалея слез[38 - Песня «Остров невезения» из к/фильма «Бриллиантовая рука», слова А. Дербенева, музыка А. Зацепина, 1968 г.].
        Далеко впереди послышался рокот, напоминавший журчание воды. Он нарастал с каждой минутой. Постепенно Лена начала различать смех, плач, потом отдельные возгласы. Впереди путников ждала густонаселенная станция.
        - Спортивная по курсу, - бросил через плечо Борис, шагавший впереди. - Там сделаем привал на пятнадцать минут.
        Для того, чтобы попасть на станцию, пришлось отдать «Бизон» - больше ничем расплатиться беглецы не могли. У Молотова оставалось двенадцать патронов к АКМ, тратить их он не мог. А редкие боеприпасы от «стечкина» едва ли устроили бы дозорных. Так что с оружием пришлось расстаться Бадархану.
        Постовые проверили пистолет-пулемет, убедились в его исправности, и отсыпали Молоту девять патронов калибра 7,62.
        - Сдача, - объяснили они сталкеру. - Добро пожаловать.
        Лишних вопросов тут задавать не стали, даже документы не проверили. На Спортивной давно привыкли к контрабандистам, работорговцам, наркокурьерам и прочей пестрой публике, появлявшейся из межлинейника. Люди, у которых документы были в порядке, этим путем просто не пользовались.
        - Туннель, по которому мы пришли, - часть кольцевой линии, - объяснил Молотов девушке, как только они миновали КПП.
        - Какой линии?! - не поверила Лена своим ушам.
        - Ну, ее только начали строить. Хотели все ветки метро связать, как в Москве. Да мало успели. Вот сейчас, например, мы входим на единственную станцию кольцевой линии[39 - Два из четырех путей станции действительно строились как часть кольцевой линии и сейчас не функционируют. На обоих ярусах посадка и высадка пассажиров осуществляется только с одной стороны платформы.].
        И трое путников взобрались на перрон Спортивной.
        Лена уже привыкла видеть над головой высокие своды, здесь же потолок оказался так низко, что девушке стало слегка не по себе.
        Кое-где уцелевшие светильники, формой напоминающие факелы, были окружены невысокими бортиками с перилами. Они освещали грязные, закопченные своды зловещим красноватым сиянием. Снизу постоянно доносился глухой шум, как будто там пряталась еще одна станция. Лена заметила, что чем ближе они подходят к центру станции, тем громче становится шум и тем сильнее воняет гарью.
        - Да, на Спортивной интересно, - усмехнулся Борис, видя недоумение девушки. - Почему второй путь завален землей, думаю, понятно - тут у них огород. А как тебе стихи? - с этими словами Борис указал на гранитную стелу, установленную в торцевой части платформы.
        - «О спорт, ты - справедливость! О спорт - ты вызов! О спорт, ты - зодчий!» - прочла Лена. - Честно говоря, не очень. У меня и то лучше.
        - Э-эх. «Не очень» ей, - Борис шутливо погрозил Лене пальцем. - Это сам Пьер де Кубертен[40 - Барон Пьер де Кубертен (1863 - 1937), французский спортивный и общественный деятель, историк, педагог; инициатор проведения современных Олимпийских игр (с 1896 года).], «Ода спорту». Эх, молодежь. Если серьезно, то я и сам не понимаю, как им не лень столько лет эту надпись реставрировать. Ну, вот такие приколы у «спортсменов». Так местных называют. Народу на верхнем ярусе мало, правда? Ничего удивительного. Тут элита живет.
        - А остальные? - огляделась Рысева. На просторном перроне и правда размещалось всего десятка три добротных жилых построек, сделанных на совесть, без щелей между досками.
        - Что, не догадалась еще? Да вот же они.
        Запах буквально валил с ног, и все же любопытство пересилило отвращение. Лена перегнулась через перила. В тот же миг ее голова закружилась так сильно, что если бы не помощь Будды, вовремя схватившего ее за талию, девушка бы упала вниз.
        Пол нижней платформы был густо покрыт грязью и мусором. Вместо домиков Лена увидела грязные, изорванные палатки, тесно прилепившиеся друг к другу. Протискиваясь между ними, спотыкаясь о разбросанный мусор, по нижней платформе сновали люди. И мужчины, и женщины были одеты в какое-то рваное тряпье, и, судя по запаху, мылись крайне редко, а одежду, возможно, вообще никогда не стирали. Несколько чумазых ребятишек устроили драку, стараясь столкнуть более слабого в грязевую лужу. Матери, ругаясь, пытались их разнять. А в большом чане толстая повариха готовила какую-то дурно пахнущую похлебку.
        Лена едва перевела дух. Огляделась. Сказать, что на верхнем перроне Спортивной все было иначе, значило не сказать ничего. Это были два разных мира. Разве что запахи, поднимавшиеся из нижней клоаки, ощущались и наверху. Девушка опустилась на круглую деревянную скамейку. Здесь - тоже редкий случай - они не были разбиты и не отсырели. Мужчины присели рядом.
        - Почему? Почему? - повторила Лена несколько раз.
        - Почему тут так по-разному живут? - договорил за нее Борис. - Вопрос хороший. Буд, держи три патрона, купи поесть.
        - Внизу купить или наверху? - уточнил бурят.
        - Буд, ты сдурел? Тем дерьмом, которое внизу едят, мы отравимся! - прикрикнул сталкер на товарища, и снова повернулся к Лене. - Да, внизу жратва дешевле. Раза в три. Но лучше ее даже не нюхать. Так вот, отвечаю на твой вопрос. Эта станция… Как бы объяснить? Наглядная демонстрация деления общества на «верх» и «низ». Везде так, но тут особенно ярко. Да, в первый раз шокирует. А потом привыкаешь…
        На этом разговор кончился. Появился Будда. Он нес три посудины с грибной похлебкой. Едва Лена учуяла запах пищи, как желудок ее моментально пробудился ото сна и заурчал так громко, что девушка даже покраснела. Пахла похлебка аппетитно. Лена ела в последний раз сутки назад и не ощущала голода только потому, что его заглушали другие чувства. Первым ее желанием было осушить миску одним глотком и тут же послать бурята за добавкой. Но Лена сдержалась. Зачерпнула ложкой немного варева. Внимательно изучила содержимое. В бульоне коричневого цвета плавали кусочки мяса и мелко нарезанные шампиньоны.
        - Что за мясо? - спросила девушка сталкеров. Ни Молот, ни Бадархан обед откладывать не стали, уплетали похлебку за обе щеки. Пришлось повторять вопрос еще раз. Только тогда Борис, с сожалением оторвавшись от еды, ответил:
        - Не боись, не крысятина. Свинина, наверное. Ты кушай, Ленусь. Нам скоро дальше идти.
        И Лена отправила в рот первую ложку. Похлебка оказалась приятной на вкус. Мясо и грибы хорошо проварились. Бульон был густым, наваристым. За первой ложкой отправилась вторая, третья, и минуту спустя миска опустела. В животе теперь ощущалась приятная тяжесть. По мере того, как организм насыщался, улучшалось настроение, расслаблялись натруженные мышцы. Лена больше не напоминала загнанного, напуганного зверька, не вздрагивала при каждом звуке. Одно лишь огорчало ее: то, что еда так быстро кончилась.
        - Еще хоца? - подмигнул сталкер девушке, заметив, что она не сводит глаз со столовой. - Нету. Деньги у нас с тобой только на водку, - и он расхохотался над собственной шуткой. Лена лишь вяло улыбнулась.
        Из девяти патронов, полученных в качестве сдачи, шесть Борису удалось сохранить. Он вставил их в магазин своего АКМ.
        Привал был окончен. Будда побежал в столовую возвращать посуду. Лена и Борис зашагали в дальний конец перрона. На путевой стене девушка увидела указатель дальнейшего маршрута. От цели их отделяло еще две станции: Чкаловская и Крестовский остров.
        «Это что же получается, четыре перегона? Четыре… Когда же закончится это хождение по туннелям?!» - с тоской подумала Лена.
        Рысева не жаловалась, не роптала. Она просто устала. Устала и душой, и телом. В начале пути все казалось Лене новым, интересным. Она с любопытством смотрела по сторонам, подмечала отличия общин друг от друга. Теперь на смену интересу пришла полная апатия. На автомате, точно робот, шагала она следом за Борисом, спотыкалась о ржавые рельсы, поскальзывалась на сырых камнях и даже пару раз упала. Но даже болезненные приземления на стылую землю не смогли вывести ее из полусонного состояния.
        - Смотри, Чкаловская, - обратился к девушке Борис. Тронул Лену за рукав, осветил фонарем пространство вокруг. Ответом ему был долгий выразительный зевок.
        - И чё? - буркнула она.
        Станция и в самом деле ничего особенного собой не представляла: односводчатая, неосвещенная, пыльная, пустая - заброшенная много лет назад. Тут не на что было смотреть.
        Через Крестовский остров путники шли молча. К этому времени выбились из сил все, включая Бориса. Прямо на путях они устроили привал перед финальным рывком. Молот осветил станцию фонарем. Луч света остановился на украшении в виде античной маски.
        - Красиво, - вяло буркнул Молотов и выключил фонарь.
        Больше никто не сказал ни слова. Прошло пять минут, десять. Время, отведенное на привал, давно вышло. Никто не поднимался на ноги, не напоминал Борису, что пора идти дальше. Будда как обычно впал в состояние, похожее на анабиоз. Сталкер сидел, опустив голову на скрещенные руки. Время шло. Лена начинала мерзнуть. Все туннели метро казались ей одинаково сырыми, но в этих перегонах, проложенных среди плывунов и подземных рек, под Малой и Средней Невками, сам воздух казался наполненным влагой.
        Саднили стертые ступни, ломило поясницу. Лекарство дендрофилов помогало спастись от кашля, но насморк не прекращался. От влажности у Лены кружилась голова.
        Пытаясь согреться, Рысева прошлась вдоль перрона. Посветила фонариком, чтобы лучше рассмотреть странные украшения станции. И вздрогнула. Тут и там виднелись жутковатые рисунки, при одном взгляде на которые душа уходила в пятки: львиные морды, человеческие лица, обрамленные густыми волосами, женские фигуры с непонятными предметами в руках. Направив луч фонаря на одну из картин, Лена различила под слоем пыли и грибка буквы.
        - «Камен… ост. ов», «Ел. ин ост…», - прочла Лена. - Что еще за Елин ост?.. А, это гербы островов.
        С другой стороны платформы среди колонн заметила девушка ржавый поезд. Он наполовину въехал на станцию, а потом, видимо, пропало напряжение и состав замер, не успев вытянуть хвост из туннеля. Головной вагон выглядел очень необычно: две пары крохотных фар располагались у него не по бокам кабины, а под самым стеклом, и напоминали глаза[41 - Поезда типа 81-540.2/541.2 получили в народе шуточное название «Пришелец».].
        - Прикольно, - пробормотала девушка, запустила в волосы пятерню. Так она обычно делала, сочиняя новое стихотворение. И словно сами собой начали рождаться в ее голове строчки.
        Конец маршрута. Света нет. В туннеле темнота.
        Давным-давно погас тот свет, и станция пуста.
        И пыли слой на рельсы лег, да где-то вдалеке
        Потрескивает слабый ток на рваном проводке.
        Искрящихся проводов на станции заметно не было: она была обесточена давным-давно, и за последующие годы попытки заменить испорченную проводку едва ли предпринимались. Но Лена посчитала, что так будет звучать красивее, загадочнее.
        Состав заброшенный стоит, уснул он навсегда.
        А между шпал бежит-журчит холодная вода.
        Нет никого. Лишь у одной из сорока колонн,
        Потерянный давным-давно лежит один патрон.
        - Лежит один патрон, - повторила девушка вслух. - А вдруг там реально патрон лежит? Нам бы пригодился.
        Но гулять по грязной платформе желания у нее не возникло. Рысева выключила фонарь. Холод, о котором она на какое-то время забыла, начал докучать с новой силой. Зубы стучали сильнее и сильнее.
        Она тронула Молотова раз, другой. Тот не реагировал.
        - Дядь Борь, а, дядь Борь, - взмолилась девушка, печально шмыгая носом. - Пойдем уже! Тут холодно, сыро, противно. Мы должны дойти. Дойти до этой… Как ее? Новой деревни. Борис Андреевич, пожалуйста, пойдем!
        И тут случилось то, чего Лена никак не могла ожидать. Бадархан встал, подошел к товарищу и, не говоря ни слова, отвесил Борису мощный подзатыльник. Сработало. Молот вскочил на ноги, потирая шею.
        - Буд, ты чё?! - пробормотал сталкер. Он ошалело оглядывался по сторонам, переводил взгляд с девушки на азиата.
        - Это не я. Это демоны Крестовского, - парировал бурят с ехидной усмешкой. - Зато ты очнулся. Опять, что ли, парк мерещится?
        - Он самый, - тяжко вздохнул Борис, подбирая с пола упавший АКМ. - Будь неладен. И зачем мы туда полезли?..
        Будда лишь пожал плечами. Лена поняла: сталкеры вели речь о совместном рейде на поверхность, во время которого они столкнулись с чем-то ужасным. Но вопросы задавать не решилась.
        Затянувшийся привал закончился. Беглецы тронулись в путь. Пятнадцать минут спустя они взобрались на темный, заваленный мусором перрон Старой деревни.
        Станция буддистов оказалась такой же пустой и заброшенной, как Чкаловская или Крестовский остров. Ни единого человека. Ни палаток, ни фанерных хибар. Ничего. Никого.
        Сталкеры начали волноваться еще на середине пути. Они то и дело останавливались, прислушивались, вглядывались во тьму.
        - Почему свет не горит? Почему ни звука не слышно? - повторял Борис снова и снова. Будда только пожимал плечами. Он покинул общину буддистов много лет назад и все это время ничего не слышал о родной станции.
        Попав на станцию, беглецы убедились окончательно: далекий путь через все метро оказался напрасной тратой сил. Буддисты покинули свой дом, или погибли в бою с неизвестным врагом, или вымерли от болезни. Некому было приютить измученных путников. Лучи двух фонарей напрасно шарили вокруг - везде видны были лишь брошенные вещи, покрытые слоем пыли.
        В полном изнеможении Молотов рухнул на колени посреди станции, уронив автомат. Сильные руки сталкера повисли, точно плети. Голова поникла.
        - Жопа, - прошептал он чуть слышно. Крупная слеза выкатилась из глаза Молота, соскользнула по щеке и приземлилась на пыльную гранитную плиту.
        Бадархан скрылся в темноте. Его шаги раздавались то тут, то там. Луч света мелькал среди изящных светильников, выстроившихся в ряд по центру станции. Потом раздался удивленный возглас, какая-то возня, топот уже не двух, а четырех ног. Опять странный шорох и неразборчивые выкрики. Наконец, Будда появился перед друзьями, волоча за руку мальчишку лет пятнадцати, замотанного в грязную, рваную оранжевую накидку.
        - Вот, прятался в железном баке! - доложил бурят, выталкивая вперед местного жителя.
        Мальчик испуганно озирался по сторонам. Судя по всему, есть и мыться ему не доводилось давно. На лысой макушке красовалось огромное пятно. Щеки паренька ввалились. Руки и ноги дрожали.
        - Помнишь его, Буд? - обратился сталкер к товарищу.
        - Смеешься? Когда я уходил отсюда, этому пацану исполнилось лет восемь. А они в этом возрасте все на одно лицо.
        Борис кивнул, признавая правоту слов Будды, и приступил к допросу чудом уцелевшего буддиста.
        - Кто ты? Где остальные? - спрашивал сталкер. Мальчик сначала молчал. Потом вдруг громко вскрикнул, точно его ужалили, и затараторил:
        - Ясная Поляна. Лев Толстой. Лев Толстой - Будда. Ясная Поляна.
        - Кто ты? Где все? - Молотов терпеливо задавал одни и те же вопросы. Но в ответ слышалась все та же абракадабра про Толстого и Ясную Поляну.
        - Ты знаешь Данзана? Данзана Доржиева? - подключился к допросу Будда. - Это философ. Самый мудрый человек на станции. Мы с ним дружили, - объяснил бурят Лене и Борису.
        - Ясная Поляна! - упорно твердил паренек.
        - Отвечай на вопросы! На станцию напали? Нет? Эпидемия случилась? Нет? - спрашивал Борис.
        - Лев Толстой - Будда! - слышал сталкер в ответ.
        Так продолжалось минут десять. А потом мальчик рухнул на пол и громко захрапел.
        Борис Андреевич сплюнул с досады.
        - Вот жопа так жопа… - протянул он.
        Молотов хотел присесть на скамейку, но та оказалась настолько трухлявой, что тут же начала разваливаться. Борис поспешно вскочил и разразился потоками брани.
        - А-а-а! Поляна, мля! Толстой, мля! - рычал он, обхватив голову руками, вращаясь на одном месте, точно юла. - Да когда ж это кончится?!
        Лена приблизилась к Борису, осторожно положила ему руку на плечо. Шепнула: «Дядь Борь, не надо, не кричите». Молотов сразу успокоился, перестал ругаться, но выражение тоски и обреченности в его глазах лишь усилилось.
        Перед ним стояла чужая в этом жестоком ледяном мире гранита и мрамора девушка. Та, что лишилась в одночасье родных, друзей, дома. Борис дал себе слово во что бы то ни стало спасти дочь своего друга. Поклялся найти такое место, где она будет в безопасности. Лена доверилась ему, покорно шла следом, сбивая в кровь ноги. А он завел Рысеву на самую окраину обитаемого мира и остался в прямом смысле слова у разбитого корыта.
        К приморцам нельзя. На голубой линии делать нечего. До Северной Конфедерации им теперь не добраться - соединительный туннель обрушился после взрыва РГД. Патронов к «стечкину» осталось всего два десятка, да двенадцать к АКМ. Борису негде купить ей еды. Им негде переночевать. Никакого выхода. Сплошная безнадега, сплошная пустота, куда ни посмотри.
        Борис застонал, обреченно махнул рукой и сел прямо на пол. Он готов был выть волком и биться головой о гранитные плиты. Или рыдать в голос, проклиная судьбу.
        «Нельзя. Они смотрят на тебя - Будда, Ленка, - неимоверным усилием взял себя в руки Борис Молотов. - Нельзя при них».
        Короткий приступ отчаяния прошел. Сталкер немного успокоился. От ругани и слез толку все равно не будет, значит, надо что-то делать. Действовать, искать выход.
        «Господи, помоги! - взмолился Борис Андреевич. - Господи, дай мне сил!» - потом резко повернулся к Будде и спросил: - А что на соседней станции? Что на «Комендантском»?
        Бурят почесал в затылке. Поморщился. Так он обычно делал, когда пытался сосредоточить мысли.
        - Ничего там нет, - объявил Будда, закончив манипуляции с головой. - Станция обрушилась. Один раз ходили туда с Данзаном. Ничего нет.
        - Тогда ищи, где у них тут запасы пищи. Матрас для Ленки отыщи. Если оружие найдешь - вообще супер. Ну, и одежду теплую какую-нибудь. Понял? А этого психа все-таки попробуй разговорить. Вдруг он еще не совсем того.
        - А ты куда? - спросили Лена и Будда почти одновременно.
        - На Спортивную, еды куплю и лекарства какие-нибудь достать попытаюсь. Гаврилову записку передам. Попробую узнать, ищут ли меня в Альянсе. Пока не вернусь, позаботься о Ленке, друг, - обратился Борис к азиату.
        Это было единственным разумным решением, которое пришло в голову сталкеру. Тащиться к границам Альянса втроем смысла не имело. А вот провести разведку в одиночку стоило.
        Девушка обняла Бориса на прощание. Тревога сквозила в ее глазах, губы слегка вздрагивали, но это был страх не за себя - Лена боялась, как бы беда не случилась с ним.
        - Возвращайтесь скорей, дядь Борь! - шепнула девушка, украдкой утирая слезы, и отвернулась, чтобы не видеть, как Молотов исчезает в кромешном мраке.
        «Хм. Или у меня от усталости ум за разум заходит, или Ленка в меня влюбилась, - размышлял сталкер, шагая мимо станции Крестовский остров. - Она, может, и сама этого еще не понимает, но я влюбленных женщин много видел. Это состояние трудно спутать. Вот еще не хватало… Что теперь делать-то? Она ж еще девчонка. А я - взрослый мужик. Не дело это».
        Немного подумав, Борис решил пока отложить решение этого вопроса на потом. Имелись трудности куда более насущные.
        На Чкаловской творилось что-то странное. Молотов понял это еще на половине пути. Во-первых, на станции, где светильники были разбиты лет двадцать назад, а кабели разворованы, горел свет. Во-вторых, оттуда доносился шум - голоса, топот ног, лязг и скрежет. Создавалось ощущение, что за какие-то полчаса «Чкала» превратилась из заброшенной станции в густонаселенную[42 - В романе А.Г. Дьякова «Во мрак» станция была захвачена моряками с буровой платформы «Вавилон» (глава «Ультиматум»).].
        - Вот те раз. Неужто «спортсмены» услышали Ленкины причитания и решили своих «нижних» переселить? - бормотал сталкер, ускоряя шаг. Но до станции он не дошел.
        Во мраке внезапно вспыхнул прожектор. Коротко рявкнул тяжелый пулемет. Трассирующие пули прошли над головой Бориса и, срикошетив от тюбингов, разлетелись по полу.
        Молотов упал ничком, вжался в камни. Застыл. Затих. Пулемет больше не стрелял. Автомат был под рукой, в кобуре ждал своего часа АПС[43 - 9-мм автоматический пистолет Стечкина. Принят на вооружение в 1951 году. Емкость магазина 20 патронов. На данный момент снят с производства.], но сталкер даже не дотронулся до оружия. Один против тяжелого пулемета он не имел никаких шансов.
        Мощный луч электрического света скользнул по рельсам и остановился на одинокой фигуре, лежащей на путях.
        - Проход закрыт! - зазвучал громоподобный голос. - Лучше даже не суйтесь, всех положим! - потом наступила мертвая тишина. Прожектор погас.
        Минут пять сталкер лежал, не смея пошевелиться. Потом начал осторожно отползать обратно во тьму.
        - Плохие новости, - обратился Борис к товарищам, вернувшись обратно на Старую деревню. - «Чкала» занята какими-то бандитами. Черт их знает, откуда взялись… Серьезные ребята. Прожекторы, пулеметы.
        - Почему ты решил, что это бандиты? - поинтересовался Бадархан.
        - А кто тогда? Пришельцы из космоса? Демоны Крестовского? Моряки «Вавилона»? - усмехнулся сталкер. - Но ты прав, не имеет значения, кто это, важнее другое. Мы тут застряли, ребят. По поверхности не обойти. Там сплошные реки, а мосты рухнули. Вот такие пряники. А что наш Лев Толстой? На вопросы отвечать начал?
        - О да! - расплылся в улыбке Будда. - Только ты ушел, он сразу заговорил. Сначала ни черта не было понятно, а потом мы вроде разобрались. Лен, перескажи. Ты же его расколола.
        Борис взглянул на девушку с уважением. В который раз Лена преподнесла приятный сюрприз. Мальчик в оранжевой хламиде казался совершенно невменяемым. И все же Лена сумела выбить информацию даже из него.
        - Скажешь тоже, «расколола», - фыркнула Рысева. - Просто терпеливо слушала ту ахинею, которую он нес. И голос не повышала. Не уверена, что все поняла верно, но в общих чертах дела такие. Его зовут Сяо Яо, я так поняла. Во всяком случае, он эти слова часто повторяет и стучит себя кулаком в грудь.
        - Да пусть хоть Джекки Чаном зовут, - небрежно отмахнулся сталкер. - К делу.
        - Три дня назад буддисты отправились в Тулу.
        - Куда?! - Борис чуть не прикусил язык.
        - В Тулу. В Ясную Поляну. Поклониться могиле Льва Николаевича.
        - Чё?! Зачем?! - Молотов начал подозревать, что с ума сошел не только юный буддист, но и Лена.
        - Потому что какой-то мудрец на Старой деревне объявил Толстого Буддой[44 - В.С. Березин «Метро 2033: Путевые знаки». Глава 8: «Мертвый Будда исхода времен». Астрель. 2009.]. Ну, они взяли и ушли. Пешком.
        - Трындец, - процедил сквозь зубы сталкер.
        Наступила тишина. Борис Андреевич сидел, сосредоточенно морщил лоб, пытаясь переварить услышанную информацию. То, что сообщил единственный оставшийся обитатель станции, решительно не укладывалось в голове. Сталкер знал, что буддисты - люди весьма оригинальные и от них можно ждать чего угодно, но новость про Ясную Поляну превзошла самые смелые ожидания.
        Лена не торопила Бориса, не спешила продолжать беседу. Мальчишка сидел перед ними, радостно улыбался и тихо напевал под нос. Будда приволок из мрака какой-то мешок, но не спешил пока показывать его содержимое.
        - Будда Толстой, значит. Ладно, - снова заговорил Борис Андреевич. - Что еще вам наплел этот ненормальный?
        - Сказал, что не все подчинились приказу. Человек пять ушли в Большое метро. Куда точно, - он не знает. Этот паренек тоже идти отказался, его и бросили. Ну, и он тут в одиночестве немного того… Помешался. Господин Доржиев, друг нашего Будды еще раньше, как только пошли разговоры про исход в Ясную Поляну, наверх поднялся. Сяо хотел последовать за Данзаном, но побоялся один на поверхность выходить.
        - Данзан, Данзан! - подал голос Сяо Яо, он улыбался во все лицо и безостановочно кивал головой. - Данзан - Великий Ван!
        - В город, значит, вышел. Самоубийство? Решил с жизнью покончить? - мрачно усмехнулся Борис.
        - О нет. Там все веселее. Хотите верьте, хотите нет, но Данзан все эти годы постоянно наведывался на остров Елагин и часто там сутками пропадал. А этот малец, Сяо Яо, с ним ходил.
        - Не верится что-то, - скептически покачал головой сталкер; Молотов прекрасно знал, насколько мало пригодны условия на поверхности для жизни человека. - Но допустим, что он нашел какое-то подземелье… Там ведь был музейный и спортивный комплекс, мало ли, что в него входило. И что с того?
        - Как что? - вскинулась Лена. - Если там смог выжить один человек, значит, смогут выжить и другие!
        - К чему ты клонишь? - прищурился сталкер.
        - К тому, что нам стоит заглянуть в гости к господину Доржиеву. Больше идти все равно некуда: еды нет, воды нет, патронов - кот наплакал, батарейки садятся. Решайте сами.
        Молот задумался.
        То, что предлагала Лена, казалось авантюрой, сущим безумием. Одно дело - рейд на поверхность в составе подготовленного отряда, с полным боекомплектом, в ОЗК и противогазах. И другое дело - самоубийственная вылазка без всего вышеперечисленного. Но другого выхода у них просто не оставалось. Тут Лена попала в точку. Не хотелось даже думать, что случится, если бандиты с «Чкалы» решат прогуляться по соседним станциям.
        Борис поймал взгляд бурята. Теперь все должен был решить голос Будды.
        - Ты что скажешь, друг? Затея-то гиблая.
        - «Заведи войско свое в место смерти… И оно будет жить», - произнес в ответ бурят. - Сунь-Цзы, «Искусство войны». И это верно, с одним уточнением: сейчас и там, и тут, везде - место смерти. Так не все ли равно, куда идти? Можно тут умереть, от голода. А можно там - в бою с монстрами. Выбирай, сталкер.
        Отряд высказался. Мнение Сяо Яо, если даже оно у него и было, Борис принимать во внимание не собирался. В целом, он готов был согласиться с друзьями. Останавливало лишь одно: с одним АКМ и одним АПС далеко они точно не уйдут. Тут взгляд Бориса упал на мешок, лежавший рядом с Буддой.
        - Ну-ка, покажи, что там у тебя, - попросил сталкер.
        - О! Много полезного, - бурят с торжественным видом развязал мешок и извлек счетчик Гейгера, завернутый в непромокаемый пакет.
        - О! Вещь нужная, - одобрительно кивнул Молотов. - Исправный?
        - Как ни странно, да, - отвечал Будда и вынул из мешка оружие: копье со стальным наконечником, самодельную палицу, меч в ножнах с необычным слегка искривленным лезвием (Борис вспомнил даже японское название этого оружия - катана) и топорик, видимо, из пожарного набора. Имелся тут и респиратор, как раз подошедший Лене Рысевой, и старый выцветший ОЗК небольшого размера. Видимо, буддисты, собираясь в путь, часть своего добра просто бросили. Теперь у всех членов маленького отряда имелись хотя бы примитивные средства защиты. Увы, никакого огнестрельного оружия.
        Молотов осмотрел арсенал скептически. Топор сталкер решил взять себе - так сказать, на крайний случай. Будда не сводил влюбленного взгляда с палицы. Лене Борис бросил копье: из всего имеющегося вооружения оно требовало наименьшей квалификации.
        Оставался Сяо Яо.
        Ни слова не говоря, Молотов извлек из ножен катану и протянул юному буддисту.
        Привычной болтовни про Ясную Поляну в ответ не последовало. Взгляд мальчика, до этого блуждавший по сторонам, сфокусировался на рукоятке меча. Лицо обрело осмысленное выражение. С коротким поклоном Сяо принял из рук сталкера оружие.
        Несколько мгновений мальчик стоял с мечом в руках, слегка покачиваясь из стороны в сторону, словно настраивался на нужную волну. Потом сделал стремительный выпад. Еще один. Меч с едва слышным свистом рассек воздух. Затем последовал крутой разворот, серия молниеносных ударов и в заключение грациозный прыжок через голову.
        Демонстрация закончилась. Сяо с поклоном положил катану у ног Молотова.
        - Браво! - выдохнул Будда и захлопал в ладоши.
        «Да-а-а, парень-то не промах», - уважительно подумал сталкер, а вслух сказал: - Нет-нет, бери. Это твое оружие. Надевай ОЗК, Ленусь. И ты, Буд, про респиратор не забывай. Веди нас, пацан, к этому Данзану.
        Глава 7
        Данзан
        Всю дорогу Сяо Яо, словно заевший граммофон, лепетал один и тот же набор слов: «Метро - плохо. Остров - хорошо. Метро - есть нечего, страшно, мокро. Остров - хорошо».
        Борис пару раз буркнул в ответ:
        - Хорошо, как же. Был я в этих краях один раз. Еле ноги унес.
        Сяо никак не отреагировал на слова Бориса, продолжал восхищаться тем местом, куда лежал сейчас их путь. Сталкер между тем вспоминал, как он, Будда и Фил решились совершить рейд на остров Крестовский.

* * *
        В метро ходили слухи о стадионе «Зенит», который начали строить за десять лет до Катастрофы, да так и не сдали. Сложно было себе представить, сколько инструментов и прочих ценных вещей осталось на грандиозной стройплощадке после бегства рабочих. А кроме «Зенита» имелись на острове и жилые дома, и развалины парка развлечений… Настоящий Клондайк для сталкера.
        - Да растащили там все, - охладил пыл товарищей Игнат Псарев, едва зашел разговор о богатствах Крестовского. - Причем давным-давно. Или другой вариант: там под каждым кустом склад скелетов в ОЗК. А че вы так смотрите? Ты, Молот, хоть одного сталкера знаешь, который ходил туда? Вот то-то. Значит, не вернулся никто с Креста. И нам, мужики, делать там нечего.
        Суховей, подумав, занял позицию Пса. Переубедить товарищей Борис не смог. Пришлось идти с Филом и Буддой.
        Готовились они тщательно: наточили ножи, взяли два АК и пулемет, шесть ручных гранат… Они вышли со станции Крестовский остров, твердо уверенные, что если и не доберутся до «Зенит-арены», то уж, по крайней мере, не вернутся с пустыми руками.
        - Не боись, мужики, - подначивал друзей Фил. - Это ж, блин, хреново Эльдорадо. Столько хабара… Мы ж в бабках купаться сможем, если дойдем!
        С таким же настроем шли на поверхность и Молотов, и Будда. Казалось, никакая опасность не остановит бравых сталкеров.
        Полчаса спустя они ввалились обратно в вестибюль и принялись остервенело баррикадировать за собой двери, сваливая в кучу все, что попадалось под руку.
        Минут пять ничего, кроме мата, слышно не было. Потом Фил в изнеможении рухнул на колени и процедил сквозь зубы:
        - Хрена лысого… Никогда больше… Голова дороже.
        Молотов отложил опустошенный пулемет, присел рядом, похлопал по спине товарища.
        - Главное, что живые ушли, - успокоил он Фила. А Будда глубокомысленно изрек:
        - Можно купить место на кладбище, но не на небе. Иначе говоря, деньги тлен. Валим отсюда, ребята.
        С того дня Борис вспоминал о Крестовском острове только после кошмарных сновидений. И на безумное предложение Лены согласился только потому, что иного пути не видел, а спорить устал. Но про себя думал:
        «А может, и правильно. Мы все бежим, бежим от смерти. Трусливо как-то. Пойдем к ней прямо в лапы, ха! Глядишь, испугается такой наглости».
        Они выбрались из метро через туннельную ВШ станции Крестовский остров.
        Шахта эта располагалась на расстоянии полукилометра от станции, то есть на берегу острова Елагина. Маршрут, выбранный мальчиком, сначала показался Борису странным, но, стоило отряду выйти на поверхность, как логика Сяо Яо стала ему ясна.
        Вестибюль Крестовского стоял на другом берегу Средней Невки. Деревянный пешеходный мост, некогда соединявший два острова, рухнул, а река в этом месте была достаточно широкой и быстрой, не перейти. И от вестибюля Старой деревни до острова Елагин пришлось бы идти около двух километров по чрезвычайно опасным улицам. Вентшахта оказывалась в этой ситуации не только самым удобным - вообще единственным вариантом.
        - Остров! Остров хорошо! - воскликнул Сяо Яо, распахивая стальную дверцу, ведущую на улицу.
        - Орать кончай, - зашипел на мальчика Борис. - Вот, блин, горе-проводник. Всех демонов соберешь.
        Один за другим, держа наготове оружие, люди выбрались из темной утробы вентиляционного колодца, и остановились, оглядываясь по сторонам. Густая непроходимая чаща сплошной стеной окружала киоск ВШ. Каких деревьев тут только не было: сосны, березы, осины, липы и прочие их собратья стояли, как солдаты на построении - плечом к плечу. Могучие, раскидистые, покрытые густой зеленью. Борис привык, что в черте города даже здоровые растения выглядели как-то коряво, и напоминали больше не строй атлетов, а парад инвалидов. Здесь, на острове Елагин, деревья росли совсем другие. На Лену особенно сильное впечатление произвели плакучие ивы, стоявшие у самой воды. Они напоминали девушек с роскошными косами, собравшихся посплетничать и опустивших волосы прямо в реку.
        - Какая красота! - ахнула Лена и захлопала в ладоши. За это тут же получила от Бориса легкую воспитательную оплеуху.
        - Красота будет, когда Данзана найдем. А пока молчи и в оба смотри, - приказал сталкер.
        Среди корней дубов и елей жались кусты: шиповник, боярышник, малина, ежевика и прочие. Ягод заметно не было, зато шипы торчали во все стороны; Молотов посматривал на них с опаской - двадцатисантиметровая колючка спокойно могла и глаз выбить, и ОЗК проколоть.
        - Ладно, пошли, - распорядился Борис, не заметив поводов для беспокойства.
        - Только не стреляйте, - напомнил мальчик; за время пути он уже раз десять предупреждал сталкеров. - Беда. Черные проснутся. Беда.
        - Кто-кто? Черные? Негры, что ли? - допытывался Борис. Но в ответ мальчик начинал нести такую чушь, что Молотов только посмеивался. И решил для себя, в крайнем случае, все же применить оружие.
        В стороне от тропинки Борис заметил какое-то странное сооружение, напоминающее клетку. На выцветшей табличке было написано: «Corvus Corax[45 - В переводе с латинского «ворон». На острове Елагин действительно есть уличный вольер с воронами.]». Сталкер отодвинул стволом автомата еловую лапу, чтобы лучше рассмотреть разрушенный вольер. Внутри никого не оказалось.
        «Ишь ты. Корвус Коракс. Что бы это значило? Кого тут держали, каких зверей?» - подумал Молотов, шагая дальше.
        Из зарослей в двух шагах от тропинки, по которой вел их Сяо Яо, торчал информационный плакат: стальной треугольник, прикрепленный к деревянному столбу. На нем был изображен симпатичный зверек с длинным пушистым хвостом.
        - «Осторожно: белки!» - прочитал Борис. - Явно до Катастрофы сделана табличка. Тогда в чем логика? Почему люди должны бояться белочек?
        - Наоборот же, - рассмеялась Лена, - это белкам от людей доставалось. Эх, Боря…
        Договорить девушка не успела. Откуда-то сверху прямо в затылок Будде, замыкавшему шествие, спикировал метательный снаряд. Шишка. Точность и сила броска поражали воображение. Бурят коротко охнул, чертыхнулся, потер ушибленную голову, оглядываясь по сторонам.
        Отряд застыл на месте. Минуту они стояли, высматривая среди деревьев затаившегося врага. Все было спокойно. Но стоило Лене слегка расслабиться, решив, что шишка могла упасть и сама, как ей прямо в макушку врезался здоровенный желудь. Фонтаны искр вспыхнули перед глазами. Лена завизжала от резкой боли, молнией пронзившей голову.
        Борис вскинул АКМ и ударил по кронам деревьев короткой очередью. Тело убитого зверя, подстреленного сталкером, упало в кусты. Разглядеть его Молотов не успел - из чащи леса послышался нарастающий шорох. Маленькие когтистые лапы цеплялись за кору деревьев.
        - Нет! Нельзя! - заплакал в ужасе Сяо Яо. - Стрелять нельзя! Черные! Черные проснутся!
        Молот не слушал. Он засек среди ветвей движение. Потом еще. Еще. Рыжие пушистые хвосты. Ушки с мохнатыми кисточками. Звери, живущие на острове Елагин, были поразительно похожи на картинку с плаката.
        - Ё-моё! Точно, - понял сталкер, переводя прицел с одной зверушки на другую. - Или у меня белочка началась, или… Ну, белки - это ладно, это не страшно.
        «Но Сяо боится каких-то черных, а белки-то рыжие. Значит, тут есть еще какие-то твари. Час от часу не легче», - Борис сглотнул и перевел АКМ на одиночный огонь, чтобы экономнее расходовать боеприпасы.
        - Черные-черные!!! - завизжал вдруг Сяо и ничком рухнул на землю, закрыв голову руками.
        В ту же секунду с раскидистой ивы прямо на Будду, стоявшего в стороне от товарищей, спикировала огромная черная птица. Атака была такой неожиданной и такой стремительной, что даже Шаградов, обладавший феноменальной реакцией, ничего не успел предпринять. Да и палица для молниеносных выпадов подходила плохо. Зашуршали в воздухе широкие крылья. Черная молния промелькнула в воздухе, и мгновение спустя огромный клюв с невероятной силой стукнул бурята по голове. Бадархан, точно надломленная ветка, беззвучно рухнул на траву. Больше он не шевелился. Тяжелая палица выпала из ослабевших рук. Лена кинулась на помощь, перевернула бурята на спину, попыталась привести его в чувство, но ничего не получалось. Проклиная себя за медлительность, Борис открыл огонь. Огромные черные птицы, до этого сидевшие на ветках неподвижно и напоминавшие то ли наросты, то ли тени, все разом закричали, захлопали крыльями, и точно стая чертей, вырывавшихся из самой преисподней, ринулись в атаку на людей. А тут еще белки, точно сговорившись с воронами, обрушили на головы сталкеров град орехов и желудей. Вреда метательные снаряды
причиняли мало, но отвлекали здорово.
        Первое время Борису удавалось сдерживать наступление. Ни одна пуля не пропала даром. Восемь раз выстрелил АКМ. Восемь черных крылатых монстров, от клекота которых дрожал и вибрировал воздух, рухнули в кусты. Черные перья закружились в воздухе, медленно опадая на траву вокруг поля битвы. Потом боеприпасы у Молота кончились, и той секунды, которую он потратил на замену ствола, воронам хватило, чтобы вывести из строя и его. Огромная птица, чьи крылья достигали в размахе полуметра, спикировала на Бориса. Точный удар, который Борис не успел отбить прикладом, - и вот, ни разу не выстрелив из «стечкина», Борис упал рядом с Буддой.
        Сяо перестал причитать: «Беда! Черные проснулись, черные проснулись!» Видимо, понимал: слезами и криками делу не поможешь. Вместо этого мальчик выхватил из ножен катану. Именно он и дал стае самый яростный и достойный отпор. Там, где оказались бесполезны и грозная палица Бадархана, и автомат Калашникова, пришелся кстати прекрасный японский меч. Ловко уклоняясь от птичьих клювов и когтей, Сяо Яо за считаные секунды изрубил пятерых ворон. Лена, быстро сообразив, что от нее сейчас требуется, заняла позицию за спиной Сяо, прикрывая его с тыла. Острием копья она пробила крыло одной птице, и еще одну добила уже на земле.
        Грозные, красивые птицы, черные как смоль с головы до лап, превращались под ударами самурайского меча в жалкие кучи мяса, крови и перьев. Но стая не отступала, и в конце концов Сяо совершил ошибку: попал ногой в ямку, оступился, покачнулся, попытался отбить очередную атаку, но птица оказалась проворнее. Лена махнула копьем, но промахнулась, острие рассекло воздух в паре сантиметров от головы вороны.
        Страшный удар клюва пришелся точно в висок Сяо. Кровь заструилась по волосам мальчика, по плечам, по траве. Сяо глухо застонал, повалился ничком на траву и больше не шевелился. Он был мертв.
        Лена держалась дольше всех. Она увернулась от двух воронов, отбросила неудобное копье, расцепив пальцы Бориса, и выхватила АПС.
        Из всех пистолетов огромный массивный «стечкин» годился для нее меньше всего. После первого же выстрела девушка едва не выронила оружие, такой сильной оказалась отдача. Но Лена сумела приноровиться к работе АПС. Сжала рукоятку обеими руками, надавила на спусковой крючок. Ствол повело вверх, пуля ушла в молоко. Лена попыталась еще раз. Пуля срезала ветку в паре сантиметров от головы птицы. Третий выстрел оказался удачным, окровавленные перья закружились в воздухе.
        Но эта удача Лены Рысевой стала последней. Точно ураган налетели на нее разъяренные птицы. Одна, две, три… Лена не успела их сосчитать. Крылья зашелестели вокруг девушки. Воздух наполнился оглушительным клекотом. Потеряв самообладание, Лена, вместо того чтобы стрелять по птицам, выронила АПС, завизжала от ужаса, закрыла голову руками… Но ладони не спасли ее от вороньих клювов. Страшный удар по черепу в область макушки - и перед глазами девушки точно рухнул черный занавес. На смену оглушительному гаму всполошенных птиц пришла ватная тишина.
        Бой кончился.
        Схватка сталкеров и обитателей Елагина завершилась полной победой последних. Щебетание белок еще минут десять слышалось среди ветвей, потом хвостатые зверьки разбежались кто куда. А из чащи леса на полянку осторожно вышел невысокий седой человек в оранжевой накидке сангати, сшитой из нескольких кусков ткани.
        Данзан Доржиев. Отшельник. Хозяин острова Елагин.
        Лицо старика пылало гневом. В руках Данзан сжимал эфес катаны. Он шел мстить нарушителям границ своих владений.
        Стоило хозяину острова увидеть среди кустов трупики птиц, как руки его затряслись, глаза налились кровью. С отрывистым криком Данзан ринулся на ближайшего нарушителя, Бориса Молотова, и уже занес было меч над головой сталкера, но в последний момент что-то остановило отшельника. Остро заточенное лезвие застыло в воздухе.
        Ворча что-то себе под нос, отшельник вложил оружие в ножны и пошел осматривать остальные тела. Увидев Лену Рысеву, Данзан нахмурился. Он явно не ожидал, что среди пришельцев окажется девушка. Убивать ее буддист не решился бы в любом случае. Продолжая ворчать, старик двинулся дальше, и застыл на месте, как вкопанный, увидев своих знакомых: Сяо Яо и Будду.
        Злость и досаду как ветром сдуло. На глазах Данзана выступили слезы. Только сейчас он осознал, что едва не совершил страшный, непоправимый поступок. Едва не убил человека, который привел сюда его товарищей… А когда Данзан, осмотрев Сяо, понял, что мальчик мертв, что его заклевали до смерти, он не смог сдержаться и горько заплакал. Крупные слезы заструились по его морщинистым щекам, некоторые упали на траву, обагренную кровью птиц и несчастного Сяо. Впрочем, Данзан плакал не больше минуты, потом он сумел взять себя в руки, вытер рукавом глаза и принялся за дело. Сначала отшельник осторожно поднял с земли Лену Рысеву и, забросив бесчувственное тело на плечо, скрылся в чаще леса. Вскоре он вернулся и унес Бориса Молотова. Сталкер оказался для Данзана тяжкой ношей, несколько раз пожилой монах вынужден был останавливаться на отдых. И все же он сумел дотащить Бориса до здания спасательной станции, служившее ему домом. Затем сюда же он перенес Будду и все оружие, и в конце, с особой торжественностью, в благоговейном молчании Данзан унес с полянки окоченевшее тело Сяо Яо.
        - Уединению конец, - произнес отшельник, уложив мужчин и девушку на самодельные циновки. - Значит, такова моя карма…
        Данзан тяжело вздохнул, оплакивая потерянную тишину, потом через силу улыбнулся, взял лопату и отправился копать могилу для бедного Сяо.

* * *
        Лена очнулась и долго не могла понять, где она оказалась. Глаза открыть она первое время не решалась, доверила право первенства другим органам чувств. Картина, которую рисовали слух, осязание и обоняние, складывалась интересная.
        Она находилась в помещении. Но не под землей. Обычных для метро запахов сырости и затхлости не ощущалось. Вместо них ноздри щекотал терпкий аромат травы и цветов, названия которых Лена определить не могла.
        Сквозь закрытые веки Лена различала в помещении один источник мягкого, тусклого света. Все остальное скрывала темнота.
        В комнате было не жарко, но и не холодно, градусов двадцать пять. С нее сняли почти всю одежду, кроме трусов и тельняшки, и укрыли чем-то вроде пледа. Ощупав его, Лена пришла к выводу, что покрывало сделано из шерсти. Ни куртки, ни брюк рядом не оказалось.
        Отсутствие одежды девушку немного испугало - слишком хорошо она помнила недавние приключения в логове Фролова. Потом Рысева различила мерное похрапывание. Значит, в комнате она оказалась не одна, тут был еще кто-то.
        «Хоть бы это оказался кто-то из наших. Не хватало еще при постороннем мужчине без штанов… Ну, хватит играть в крота, - приказала себе Лена. - Пора осмотреться».
        И она открыла глаза.
        Зрение, главный источник информации об окружающем мире, смогло добавить до обидного мало.
        Небольшое квадратное помещение площадью примерно пять на пять метров. Пол, стены, потолок из одинаковых квадратных блоков. Из мебели - только две узкие лежанки. Застекленное окошко. Источником запаха оказались пучки травы, разложенные повсюду.
        Присмотревшись, Лена с радостью поняла, что человек, спящий на второй лежанке, - вовсе не какой-то посторонний тип, а ее защитник и друг Борис Молотов. Из-под одеяла с одной стороны торчала лысина, а с другой - ноги в шерстяных носках.
        «Он у нас один такой большой, - с улыбкой подумала девушка. - Будда и Сяо целиком бы поместились. Кстати, интересно, а они-то где?»
        Лена попыталась встать. И тут же дала о себе знать шишка на затылке. Пока Рысева лежала спокойно, боли она не чувствовала. Резкое движение отозвалось колющим болевым спазмом.
        - Ох. Крепко же меня стукнули, - простонала девушка, спуская на пол босые ноги. - Ладно, до свадьбы заживет.
        У постели Молотова Лена остановилась. Осторожно присела на край кровати, отогнула одеяло.
        Борис спал.
        Лицо его, которое все последние дни выражало либо предельную усталость, либо крайнее раздражение, было спокойным и безмятежным, точно у младенца. Сон разгладил морщины на лбу сталкера, растянул его губы, редко выражавшие даже подобие улыбки, в тонкий, изящный полумесяц. Молотов был красив, как римский император из учебника истории. Или как атлет. Не было в его внешности ни капли позерства, никакой игры. Это подкупало и манило. Хотелось прилечь рядом, положить голову на могучее плечо и забыться снова сладким, безмятежным сном. Лена тряхнула головой, отгоняя неуместные мысли. Первым делом следовало выяснить, где они оказались.
        В окне Лена ничего толком разглядеть не смогла: несколько раскидистых елей подступали к самым стенам здания, да и стекло слегка запотело. Выход из помещения имелся только один, так что выбор оказался невелик.
        Лена несколько раз глубоко вдохнула, чтобы унять волнение, и решительно толкнула дверь от себя.
        В соседней комнате, замысловато сложив ноги, сидел пожилой человек в оранжевой накидке. Не сказать, чтобы совсем старик, но лет пятьдесят незнакомцу исполнилось, за это Лена готова была ручаться.
        Седые жесткие волосы собраны на затылке в тугой пучок. Ноги обуты в забавные самодельные сапожки. Или валенки. Красивое мудрое лицо исполнено спокойствия и внутренней силы. Лене никогда еще не доводилось видеть людей, настолько отрешенных от всех бед и забот. В метро все люди, независимо от социального статуса и материального положения, находились почти в постоянном напряжении - чего-то опасались, к чему-то прислушивались. Этому человеку, судя по всему, абсолютно нечего было бояться.
        В руке он держал керамическую чашку. От нее шел едва уловимый травяной аромат.
        - Э-э… здрасьте, - произнесла Лена. Помявшись на пороге, она все же решилась подойти поближе.
        Хозяин избушки кивком головы пригласил ее расположиться напротив на циновке, связанной из пучков травы. Несколько попыток сложить ноги так же, как сделал это старик, кончились провалом, в конце концов, Лена просто уселась по-турецки. Кружку он ей не предложил, но девушка и не претендовала на угощение. Зато посчитала, что имеет полное право получить ответы хотя бы на несколько назревших вопросов.
        - Вы - Данзан Доржиев? - спросила Лена.
        Старичок слегка улыбнулся.
        «Ты ожидала увидеть кого-то еще?» - читалось в его хитро прищуренных глазах.
        - Очень приятно. А я - Рысева, Елена Святославовна, - представилась девушка. Данзан никак не отреагировал на ее слова. Лена слегка обиделась. Она ожидала услышать хотя бы дежурную фразу вроде «приятно познакомиться».
        «А почему это ему, собственно, должно быть приятно? - укоряющий голос совести шевельнулся в сознании девушки. - Мы ворвались на его остров. Нас сюда никто не звал. Перестреляли птиц. Может, и белочек пулями зацепили. Хорошо, что он нас не убил. А ведь имел возможность…»
        - Я пришла… - начала было рассказывать Лена, каким именно образом она сюда попала. Данзан не дал ей даже начать свою историю. Он рубанул воздух короткопалой ладонью и вдруг запел слегка монотонным как бы воркующим голосом, покачиваясь в такт музыке:
        Путь твой далек,
        Вихрь твой высок,
        Видно звезде -
        Путь твой везде.
        Мир пересек наискосок,
        В поисках дома
        Путь твой огромный.
        Ночи длинны,
        Сны коротки,
        Их зацепить
        Хватит руки
        Дочке Луны[46 - Стихи Савитри Пинягиной.].
        - Это ваша песня? Она, про… Простите, она про меня? - проговорила Лена, когда мудрец умолк. Данзан не ответил.
        «Путь пройден длинный, это верно, - думала девушка, не сводя глаз с одухотворенного лика хозяина избушки. Потом взглянула на маленькое квадратное окошко, в котором были видны сосны и ели. - Интересно, это финал? Путь окончен? Или все только начинается?»
        - Вы это… Простите, что мы ворон ваших постреляли, - спохватилась Лена. - Но они нас…
        - Моих? - переспросил Данзан, улыбнувшись краями губ. - Вороны сами по себе. Я сам по себе. Именно в?роны, а не вороны, кстати говоря. У них там гнезда, возле ВШ.
        Услышав эти слова, Лена чрезвычайно обрадовалась - не столько тому, что хозяин острова не держит на них зла, сколько тому, что он способен говорить, как нормальные люди.
        - Сяо предупреждал нас… Но они, они ж первые начали! - Рысева попыталась объяснить буддисту, как именно вылазка на остров превратилась в побоище. И густо покраснела, ясно понимая, как забавно звучат ее аргументы. Обычно именно так доказывали свою правоту школьники.
        Данзан издал неопределенный звук. Если его и опечалила гибель крылатых «соседей», то открыто обиду на пришельцев он не высказывал и мстить не собирался. Лена немного успокоилась.
        - Вы живете здесь? На острове? А как же радиация и мутанты? - перешла девушка к самой важной части беседы. - Чем вы питаетесь?
        Данзан молчал. Либо опешил от такого количества вопросов, либо размышлял, как доходчиво объяснить все тонкости выживания на острове. Лена терпеливо ждала. Молчание затягивалось. Зато Лена поняла, что еще немного и у нее замерзнут ноги.
        - Простите, - обратилась она к Данзану, так и не дождавшись разъяснений на тему радиации. - Не хочется мешать вам думать… Но нельзя ли получить назад мои брюки?
        «Они, конечно, нуждаются в стирке, - подумала девушка, зябко поежившись, - равно как и трусы, и тельняшка. Но другой одежды все равно нет».
        Покидая Оккервиль, Лена в последнюю очередь думала, во что она будет переодеваться. Теперь проблема встала со всей остротой. Ходить в одежде, пропахшей потом и дымом, ей порядком надоело.
        Данзан вынул из небольшого сундука камуфляжные штаны и положил перед Леной.
        «Ого. Он их постирал. И даже высушить успел, - отметила девушка, одеваясь. - Фантастика».
        Лена не знала, сколько времени проспала после схватки с воронами. Тучи мешали определить положение солнца, часов ни у нее, ни у Бориса с собой не было. Несколько часов? Несколько дней?
        - Спасибо вам, господин Доржиев! Прям не знаю, как отблагодарить! - тараторила Лена, не сводя с буддиста восхищенного взгляда.
        Данзан лишь пожал плечами и улыбнулся. Ни разговорчивостью, ни тщеславием старичок не отличался. И на вопрос, касающийся радиационной угрозы, который так и повис в воздухе, отвечать не спешил.
        В этот момент распахнулась низкая дверка, сделанная как будто с расчетом на детей или карликов, и в помещение вошел Бадархан. Он тащил связку веток.
        - Молодец, - проговорил Данзан с одобрительной улыбкой, перебирая собранный хворост. - На зиму много дров надо запасать. Зима будет долгая, холодная… Пойду на огород, пора поливать грядки.
        И, оставив на столике недопитую кружку, старик скрылся за дверью.
        - А Сяо где? - обратилась Лена к Будде.
        - Погиб, - отвечал бурят вроде бы равнодушно, но в словах его сквозила скрытая боль. - Заклевали. Жаль, хороший был пацан.
        Лена украдкой смахнула слезу, отвернулась, чтобы не встречаться взглядом с Бадарханом. Никто не обвинял ее ни в чем, никто ни слова не сказал девушке, но она чувствовала себя виноватой в том, что все сложилось именно так. В том, что Сяо погиб, сражаясь со стаей разъяренных в?ронов, а она - осталась жива.
        Лена залпом допила напиток, оставленный хозяином дома. В кружке оказался травяной чай, почти безвкусный, зато отлично утоляющий жажду. Потом Лена вернулась в комнату, забралась под одеяло, поворочалась минут пять, украдкой поглядывая на спящего Бориса, и снова провалилась в глубокий и пустой, точно обморок, сон.
        Прошло два дня.
        Жизнь на спасательной станции, которую облюбовал Данзан и превратил в весьма уютное жилье, постепенно налаживалась.
        С помощью листьев, подаренных дендрофилом, и целебных трав Данзана Лене удалось победить простуду. А потом она и сама приступила к выполнению обязанностей медика: мужчины, занятые заготовкой продовольствия и дров на зиму, часто сажали занозы или роняли на ноги тяжелые бревна.
        Раньше Данзан обитал в одной комнатке бывшей спасательной станции, используя прочие как склады. С появлением «гостей» отшельник без лишних пререканий освободил еще две комнатки: для Лены и для сталкеров. Мебели на спасательной станции не имелось. «За столько лет все сгнило или заржавело», - объяснял отшельник. Спать приходилось на полу, постелив внизу циновку, а сверху укрывшись одеялом.
        - А почему вы выбрали именно этот домик? Ведь тут вокруг такие дворцы! - поинтересовалась Лена, за десять минут обойдя все помещения, некогда принадлежавшие работникам МЧС. - Представляете, жили бы в настоящем дворце… - добавила девушка, мечтательно вздохнув.
        Она облазила почти весь остров и нашла среди зарослей развалины грандиозных сооружений. Там были и здания ресторанов, где на гнилых столиках все еще кое-где можно было заметить выцветшие меню, и пункты проката спортинвентаря, где горами лежали ржавые велосипеды. Имелось несколько строений в классическом стиле, дворец XVIII века[47 - Елагиноостровский дворец. Строительство - 1785 - 1790 гг. Первоначальный проект приписывается архитектору Дж. Кваренги. Перестроен К. Росси. Сейчас в здании работает Музей декоративно-прикладного искусства и интерьера.], павильоны, оранжереи, беседки.
        - А зачем? - пожал плечами Данзан. - Из всех строений эта станция - самое удобное для жизни место. Грамотно спланировано. Построено на совесть - за двадцать лет ничего не отвалилось.
        - Ленок, ну чё ты как маленькая, - добавил Борис, слегка скривившись. - Во всех зданиях слой пыли - сантиметров десять. И сгнило все к едрене фене. На то, чтобы приспособить для жизни хотя бы одну комнату, уйдет месяц.
        - Вот что вы за человек, дядя Боря! Вообще помечтать не даете! - простонала Рысева, забираясь с головой под одеяло.
        Готовясь к уединенной жизни, Данзан не забыл и об удобствах. В его «башне из слоновой кости» имелись печка и туалет, работавший по принципу выгребной ямы. Освещение предусмотрено не было. Оно и не требовалось - книг Данзан не держал. Естественного света, проникавшего сквозь кроны деревьев и мутные стекла, ему вполне хватало.
        Питался Данзан ягодами и орехами, растущими на острове (они как раз созрели к зиме), а также выкапывал корешки и иногда собирал яйца в?ронов. На белок единственный житель острова охотился редко, только в крайнем случае. Еще он устроил рядом со станцией нечто вроде теплицы и выращивал там неприхотливые садовые растения - картошку, репу и укроп. Воду Данзан брал из соседнего озерца.
        Готовясь к исходу из метро, Доржиев приучал к лишениям не только дух, но и тело: научился обходиться небольшим количеством пищи. Теперь ту же болезненную, но важную науку приходилось постигать Борису. Будда оказался более-менее готов к аскетическим подвигам: последние годы, будучи отлученным от рейдов, бывший сталкер зарабатывал крайне мало и питался плохо. Ну, а Лена первое время мужественно голодала. Девушка никак не могла понять, почему на острове можно жить, постоянно искала подвох, чем изводила и себя, и товарищей.
        - Вы что?! Плюньте! Бросьте скорее! На поверхности ничего нельзя есть! - пролепетала Лена, с изумлением следя за тем, как буддист невозмутимо лакомится ежевикой.
        Данзан спокойно дожевал сыроежку, после чего произнес флегматично:
        - Какой, однако, медленный яд. Ем их уже года два - и до сих пор жив.
        Пару часов спустя, видя, что Лена уже шатается от голода, но не решается притронуться ни к какой пище, Данзан почти силой усадил ее на циновку. Сам сел напротив и с аппетитным чавканьем съел пригоршню орехов. Живот Лены отозвался печальным урчанием. От голода у девушки начинала кружиться голова: в последний раз она ела на станции Спортивная. Но она держалась. Разум убеждал Рысеву: съедобная пища на поверхности - это бред. Такого просто не может быть.
        - Слушай, давай поговорим серьезно, без лишних экивоков. Я похож на психа? Нет? - убеждал ее Данзан Доржиев. - Значит, я понимаю, что делаю. Если бы хотел с собой покончить, то нашел бы способ быстрее. Сяо говорил наверняка, что я сюда ходил несколько лет. Присматривался. Готовился к переезду. Что ты думаешь, в метро не просачиваются ядовитые вещества?
        - А как же фильтры? - возразила Лена, но Доржиев лишь отмахнулся от ее замечания.
        - А! Не смеши. Посмотрим правде в глаза: за двадцать лет все износилось. Системы жизнеобеспечения на большинстве станций метрополитена не чинят, нет ни сил, ни средств. Но метро не вымерло. Значит, не так все плохо на поверхности, понимаешь?
        Лена сдалась. Голод после яростной борьбы победил осторожность и логику. Перекрестившись, она отправила в рот сначала один орех, потом другой. Вскоре девушка наелась. Но спокойнее на душе не стало. Оставив в покое философа, Лена пристала с расспросами к Борису Молотову.
        - Аномалия какая-то, - пожал плечами сталкер.
        - Спасибо, дядь Борь. Теперь все ясно! - фыркнула девушка. Ее отец, оказавшись не в состоянии рационально объяснить какое-то явление, тоже прибегал к помощи этого термина.
        - Могу другое слово придумать, - отвечал Борис, слегка задетый ее реакцией. - Нет, реально, что ты хочешь услышать? Научные выкладки с формулами?.. Я проверил остров счетчиком Гейгера. Фон в пределах нормы, шесть-семь микрорентген. И белки тут, сама видела, нормальные, довоенные. В?роны, корвус кораксы хреновы, тоже. Значит, не только мутанты могут жить на поверхности. А почему оно так?.. Наверное, микроклимат особый на острове. Нева - река полноводная, всю дрянь давно смыло, и течет из тех краев, где не бомбили. Открою тебе маленький секрет, - подмигнул сталкер, - чистых мест на самом деле много. И я не про остров Мощный. В черте города тоже есть места, где нет ни газов, ни радиации.
        - Так почему людям не выйти на поверхность?! - кипятилась Лена.
        - Ну да, щас, - Борис в очередной раз пресек ее смелые мечты на корню. - Сколько лет придется эти руины обживать, в землянках ютиться. Не-е, Лен. На это решатся только безумцы. И Данзана в пример не приводи. Он потому ушел, что нашел отличное местечко. А почему оно тут так… Не все ли равно?
        - Не все равно! - упиралась Лена.
        Но Лене быстро стало ясно, что опасениями ей делиться не с кем. Бадархан искренне восхищался своим ученым другом и воспринимал любые его слова как высшую истину.
        Бориса первое время нервировала близость к острову Крестовский, слишком свежи в его памяти были воспоминания о злосчастном походе «за хабаром». Однажды они с Леной увлеклись сбором ежевики и опомнились лишь тогда, когда оказались на самом берегу.
        - Идем отсюда, быстро! - зашипел сталкер, схватил девушку за руку и потянул обратно в чащу.
        Лена вяло упиралась. Страх и любопытство боролись в ее душе. Она понимала, что если такой бесстрашный человек, как Молотов, испытывает перед чем-то суеверный ужас, значит, опасность реальна. Но как же хотелось разобраться в тайне Крестовского острова!
        - Секундочку, дядя Боря. Одну секундочку, - умоляла Лена, жадно вглядываясь в густые заросли на берегу Крестовского. Она пыталась засечь любой признак движения.
        Борис перестал тянуть ее на себя. Он решил, что лучше удовлетворить любопытство девушки, чем отвечать на бесконечные вопросы.
        Несколько минут царила гробовая тишина, нарушаемая лишь плеском воды и лесными шорохами. Потом из заросшего парка развлечений, некогда занимавшего большую часть острова, донеслись душераздирающие крики, исполненные боли и отчаяния. Они то затихали, то звучали с новой силой. В полной тишине, царившей на берегах реки, дикие вопли разносились на многие километры вокруг…
        «Это люди. Это кричат люди!» - с ужасом осознала Лена, прислушиваясь к леденящим душу воплям, доносящимся с Крестовского.
        Ни с чем нельзя спутать звуки, которые издают люди, испытывающие страдания. Ни зверь, ни птица так кричать не могут. Лене казалось, что на соседнем острове разместился филиал преисподней, где заживо жарятся обреченные грешники.
        Не в силах сохранять хладнокровие, девушка упала ничком на траву, зажала уши руками.
        Борис смотрел на девушку с мрачной усмешкой. Он к воплям, доносящимся из парка развлечений, давно привык, почти не пугался, лишь чувствовал себя немного неуютно.
        - Теперь твоя душенька довольна? А я предупреждал… - сказал Борис, с трудом поднимая Лену на ноги, и за руку, как ребенка, повел ее обратно в центр острова.
        - Господи, что это было?! - бормотала потрясенная девушка.
        - Демоны Крестовского, я же говорил. Но не волнуйся, я спрашивал Данзана. Здесь нам ничто не угрожает.
        На этом разговор кончился. Пару дней сталкер внимательно следил за побережьем соседнего острова, потом убедился, что опасности нет, и расслабился. Судьба подарила ему, измученному жизнью солдату, возможность жить спокойно, и Борис решил последовать русской народной поговорке: «От добра добра не ищут».
        К большой радости Бориса, его предложение уничтожить ВШ, единственный проход из метро на остров Елагин, у Данзана возражений не вызвало. Вентиляционную шахту закидали мусором и завалили камнями. Поводов для опасений больше не было.
        Постепенно, глядя на товарищей, успокоилась и Лена, позволила себе просто жить, не ожидая удара в спину. Помогала мужчинам хлопотать по дому. Носила хворост. Собирала орехи. Искала съедобные коренья. И упорно откладывала решение давно назревшего вопроса: как строить дальше отношения с Борисом. Сейчас они жили, как брат и сестра. Улыбались друг другу по утрам. Ели за одним столом. Вместе работали, вместе отдыхали. Но день заканчивался, наступала ночь, Молот, пожелав девушке добрых снов, уходил спать в соседнюю комнату. Зачарованная, волшебная тишина наступала в помещениях спасательной станции. Рысева лежала, натянув одеяло на лицо, и в который раз пыталась разобраться в неясных, обрывочных мыслях, что суетились в ее голове, не давая уснуть. Касались все эти метания единственного близкого человека, оставшегося в ее жизни после кровавых потрясений последних дней. Бориса Андреевича.
        «Итак, Гриша погиб. Глупо обманывать себя. Это раз, - повторяла она в сотый раз один и тот же перечень аргументов, тщетно пытаясь упорядочить все, что наболело и накипело в душе за эти дни. - Обратно в подземку дороги нет. Это два. Во всем огромном метро нет такого уголка, где приютили бы меня, беглянку. Борису Андреевичу тоже путь обратно заказан. Он всем, что имел, пожертвовал ради меня. Лишился друзей, дома, работы… Борис жизнью рисковал ради меня. И теперь кроме него, у меня никого в этом мире нет. Это три».
        На этом логическая цепочка пока обрывалась. С одной стороны, Лена прекрасно понимала: она годится сталкеру в дочери. Ее робкое признание, да что там, любой разговор о чувствах, шокирует его. Но с другой стороны… Девушка прекрасно помнила, что творилось в ее душе в самом начале романа с Гришей Самсоновым. Как трепетало ее сердце, как мучительно томилась душа, как ворочалась она по ночам на кровати, кусая губы и ногти. То состояние, в котором Лена оказалась сейчас, выглядело копией тех переживаний. Только теперь все было как-то серьезнее, без слез и вздохов. Она не теряла голову при виде Бориса, не млела, едва услышав его голос, - ей просто было очень хорошо рядом с ним. Сталкер трудился, таскал воду в теплицу, ковырялся в земле, отыскивая съедобные коренья, рубил сучья. А Лена сидела чуть в сторонке, смотрела на него… И улыбалась. И на душе становилось спокойно и радостно.
        - Что она такое, эта любовь? - вопрошала Лена темноту, и сама же отвечала: - Благодарность? Да, наверное. Благодарна ли я Борису? Конечно. Тут и говорить не о чем. Что еще? Грусть, когда человека нет рядом? Пожалуй. Мы не видим друг друга только по ночам - и мне уже как-то неспокойно, какая-то тревога в душе. Смешно, если подумать. Но надо ли думать, когда речь идет о чувствах?..
        Она замолкала, снова залезала с головой под одеяло и лежала тихо-тихо, надеясь услышать, как в соседней комнате храпит Борис.
        Но Борис Андреевич не храпел. Он тоже плохо спал ночами. То и дело просыпался и лежал, уставившись в потолок. Борис хмурил широкий, массивный лоб сталкера, иногда теребил заусенец или сосредоточенно массировал челюсть.
        - Дожили, блин. Взрослый мужик, а не могу понять, что за хрень в душе творится, - ворчал Молот. - Мало я с Женькой намучился? Мало я из-за нее ночей без сна провалялся? Еще захотелось?! Ленка… Она ж девчонка еще. Я ее во-от такой крохой помню. Это ж какое-то… Растление малолетних выйдет, тьфу. Хотя… Почему сразу «малолетних»? - поправил сам себя Борис Андреевич. - Ленке, как ни крути, семнадцать. Не ребенок уж точно. Она с Гришей наверняка уже… Хотя бы раз… Эх, ладно, - титаническим усилием воли сталкер заставил себя успокоиться и выбросил из головы все лишние мысли. - Спать надо. А с этим потом разберусь. Успеется.
        И он уснул. Сказалась усталость, накопившаяся за сутки. А вот Лена так и не смогла спрятаться в объятиях Морфея, до самого утра ворочаясь на жесткой циновке.
        - Надо что-то делать, - решила девушка, промучившись без сна третью ночь подряд. - Была - не была. Спрошу совета у Данзана.
        Заодно Лена решила уточнить ряд вопросов, накопившихся у нее за последние дни. Возможность побеседовать представилась этим же утром. Проснувшись раньше мужчин, Рысева вошла на кухню, и обнаружила, что Данзан уже проснулся. Он облачался в замысловатую одежду, состоящую из нескольких кусков оранжевой ткани.
        «А ведь скоро и мне придется вырядиться в это, - подумала Лена, печально оглядев брюки и тельняшку, сильно износившиеся за последние дни. - Как оно называется? Сангха, что ли. Другой одежды тут нет. Ладно, хватит отвлекаться. К делу».
        - Значит, вы - Великий Ван? - выпалила Лена, не поздоровавшись. Голос девушки дрожал.
        Данзан Доржиев не внушал ей страха, он казался воплощением доброты и миролюбия. Однако ей все же трудно было смотреть без трепета на настоящего мудреца, отважившегося жить на поверхности, среди рек и озер, кишащих чудовищами.
        Вопрос Лены вызвал у Данзана самую неожиданную реакцию: он расхохотался во весь голос. Но, в отличие от Фролова, который становился во время смеха еще отвратительнее, смеющийся философ показался Лене необыкновенно красивым. Пока Данзан выглядел спокойным, лицо его сохраняло какую-то загадочность, непроницаемость, это вызывало невольное уважение и даже трепет. Стоило же мудрецу расхохотаться, как он сразу стал понятнее, проще, ближе.
        - Великий Ван! - повторил буддист, продолжая посмеиваться. - Надо же, Великий Ван. Думается, Сяо Яо, светлая ему память, меня так называет, верно? На самом деле, точнее было бы сказать: «Великий болван». Вот это про меня.
        - Но вы - философ? Да или нет? - спросила Лена, дождавшись, пока Данзан успокоится и перестанет вздрагивать от смеха.
        - А это уже слова Бадархана, верно? - усмехнулся Данзан. - Увы, Будда тоже ошибается. Во время ученых споров я обычно хранил молчание. Много водилось на нашей станции «мудрецов», - последнее слово он произнес с саркастической усмешкой. - Спорили до хрипа. Клоуны. Я предпочитал оставаться в стороне, а если и говорил, то только цитировал самого Будду. С его изречениями спорить не решался никто. За это меня уважали. Но, говоря откровенно, из меня философ, как из Невы Амазонка. Ни одной дельной мысли мой мозг так и не породил. Увы-увы. Чужих идей много, своих - нет, хоть тресни.
        - Тогда кто вы?! - воскликнула Рысева, схватившись за голову.
        - А это важно? - устало поинтересовался Данзан. - Обязательно надо навесить на человека ярлык? Назвать - значит ограничить.
        - Я все же не очень вас понимаю, - Лена не хотела так легко сдаваться. - Одни люди называют себя христианами, другие - мусульманами.
        - Третьи - адептами культа летающего макаронного монстра, - в тон ей отвечал философ, опять надевая маску ироничного равнодушия. - Ты будешь смеяться, но и такие ребята были. Четвертые выбрали в качестве божества кактус. Пятые еще какую-нибудь фигню. Ну, а я - просто человек. Без ярлыков.
        И он опять замолчал.
        Теперь Лена начала понимать, почему Данзан вызывал у окружающих восхищение, граничащее с обожанием. Он почти всегда молчал, открывая рот только в самом крайнем случае. Никому не делал замечаний, не учил жить, не корил и не лез в чужие дела. Именно поэтому все вокруг проникались к Доржиеву уважением.
        «Легко, оказывается, выдать себя за мудреца», - усмехнулась Лена, но мигом приструнила разыгравшееся остроумие. Обидная реплика так и не сорвалась с ее губ. За считаные секунды промелькнули перед девушкой почти все люди, которых она знала. Сталкеры, врачи, учителя, караванщики, купцы. Богатые, бедные. Грубые, вежливые. Самые разные люди. Роднило их, наверное, только одно: молчать тогда, когда нужно, не умел никто. Данзан пошел иным путем - он делал это почти всегда.
        «Интересно, сколько я смогу сидеть тихо, если дам себе зарок? - задумалась девушка, и пришла к неутешительному выводу: - Очень недолго. Характер такой».
        Данзан тем временем произнес, задорно подмигнув девушке:
        - Сложно, правда? Есть немного. Ну, а вот ты, к примеру, кто?
        Ответ готов был сорваться с губ, но в последний момент Лена засомневалась, стоит ли упоминать сейчас Оккервиль. Рысева сожгла все мосты, связывающие ее с правобережным Альянсом, а значит, уже не являлась в полной мере его гражданкой. Да и вряд ли тут, на краю обитаемого мира, слышали про какой-то Оккервиль. Назвать себя врачом язык у Лены тоже не повернулся - не вышло из нее медика. Оказать первую помощь Борису, поранившему руку, она могла, но на большее едва ли была способна.
        - Вот видишь. А религию какую исповедуешь? - не дождавшись ответа, Данзан задал следующий вопрос.
        И снова Лена промолчала. О своей религиозной принадлежности она никогда толком не задумывалась.
        - Мы с тобой, выходит, братья, - засмеялся мудрец. Смех у него оказался необыкновенным, мягким, мелодичным, точно звон маленького колокольчика.
        - Ты просто человек. И я тоже. Но я понял твой вопрос. Я… - Данзан на миг задумался, а потом выдал с торжественным видом: - Я буддадасист-дандоронист! Что, впечатляет? Ха-ха. Да. Звучит. Жили на свете два философа, один из Таиланда, второй наш, питерский. Учение Буддадаса Бхикху[48 - Буддадаса Аджан Бхикху. Жил в 1906 - 1993 годах в Таиланде. Основал лесной монастырь Суан Моккхабаларама и Международный центр обучения медитации. Включен Юнеско в список самых выдающихся людей мира в 2005 году. Сам ничего не писал, труды дошли в аудиозаписях.]… Не пытайся сама произнести. Так вот его учение сводится, если кратко, к следующему: все проповедники говорили, по сути, об одном и том же. Значит, религиозные войны - полный бред, чисто политические игры. Это первое. А второе: религии утонули в обрядовой мишуре, а о вере как таковой просто забыли. Какая, в конце концов, разница, сколько у тебя статуй Будды и сколько изречений ты выучил наизусть, если в душе - пустота? Произошла своего рода подмена.
        - Но посчитать поклоны проще, чем заглянуть в сердце, - заметила Лена, задумчиво кивая головой. Нечто подобное ей приходилось слышать и от Бориса о христианстве.
        - Именно, - согласился Данзан. - Ну вот, а Буддадаса попытался вернуться к истокам, занялся медитацией, запретил своим послушникам общение. Любое. Слишком строго, скажешь? Может быть. Но знаешь, мне на острове, пока один жил, очень пригодилось. С кем тут общаться, кроме белок? Второго моего Учителя зовут… Звали Дандарон Бидия[49 - Дандарон Бидия Дандарович. Жил в 1914 - 1974 годах в России. Отбывал заключение в тридцатые годы двадцатого века по статье 58, а в семидесятые годы - «за организацию буддийской секты». Работал в бурятском филиале СО АН СССР.], - продолжал мудрец свой неторопливый рассказ. - Настоящий мужчина, скажу я тебе. Прошел через сталинские лагеря. Вытерпел унижения, побои, но не сломался. Потом Дандарон говорил, что именно на каторге достиг фантастических духовных высот. В обычной жизни о таком он не смел и мечтать.
        - Потому, что боялся терять время? - предположила Лена, с искренним интересом слушавшая историю о мужественном философе.
        - Точно. А еще в бараке вместе с ним жили десятки мудрых людей: ученые, философы, священники. Их всех посадили примерно в одно время и по одной статье. Вот он у них и учился. Дандарон тоже считал, что буддизм закоснел, превратился в некую «вещь в себе». Он пытался сочетать буддистское наследие с европейской философией, с последними достижениями науки… А я, - тут Лена в первый раз уловила в словах собеседника гордость, - совместил оба этих учения.
        - А что… А что эти ваши мудрецы говорят на тему любви? - собралась с духом девушка и задала, наконец, главный вопрос, ради которого она и затевала этот разговор.
        Данзан устремил на нее долгий, проницательный взгляд. Зрачки его слегка поблескивали в узких щелочках-глазах. Потом он молча протянул ей свою грубую, шершавую ладонь, покрытую мозолями. Поколебавшись секунду, девушка тоже протянула руку. Короткие пальцы Доржиева оказались сильными и нежными одновременно, они крепко сжали ее маленькую ладошку. После этого Данзан плотно закрыл глаза и застыл, точно изваяние. Лена терпеливо ждала.
        Девушке некуда было спешить. Остался за спиной мучительный бег по кривым ходам безумного, страшного лабиринта. Впереди лежала прямая, ровная дорога, терявшаяся в туманной дымке. Что ждало ее впереди?..
        Рысева надеялась, что этот непостижимый человек, неожиданно возникший на ее жизненном пути, поможет ей разобраться в себе, в своей душе, в своих чувствах.
        - Значит, ты спрашиваешь о любви? - заговорил, наконец, Данзан Доржиев, отпуская руку девушки. - Без любви нет жизни. Так сказал великий Конфуций. А китайский народ породил чудесную поговорку: «Проси любви - она отнимет лишнее и даст то, чего не достает».
        - Это все красивые и мудрые слова, - осторожно перебила девушка, - но я интересуюсь не «в целом».
        - А как? В «частном»? - слегка усмехнулся мудрец, после чего мигом посерьезнел, и заговорил без тени улыбки: - Я понял тебя, Лена. Не бойся, я не буду ни осуждать тебя, ни смеяться над твоей душой. Сам я не знал любви. Личным опытом обделен. Но с тем же успехом можно доказывать, скажем, что на свете нет крокодилов, лишь на том основании, что ты их не видел. Кстати, это почти моя мысль, только что в голову пришло. Переврал кого-то из мудрых. Так вот, что я скажу тебе: не спеши. Жизнь коротка, это верно, но именно поэтому не стоит рубить с плеча и прыгать в омут, потеряв голову. Потом ошибки исправлять приходится годами. Любое чувство - как хорошее вино. Не откупоривай сразу, не выпускай аромат. Не торопись, Лена. Судьба или Бог, называй, как хочешь, выведут тебя на нужную тропинку.
        И Данзан, ободряюще похлопав девушку по плечу, тихо вышел из комнаты.
        Лена осталась сидеть на том же месте. Все пошло совсем не так, как она ожидала. Рысева надеялась, что мудрец поможет ей разобраться в своих мыслях и чувствах. И он сделал это. Разложил все по полочкам, развесил ярлычки, ткнул пальцем в каждую ячейку и объяснил, что там лежит. Действовать дальше Лена должна была сама.
        «Судьба, дай мне знак! - взмолилась Лена. - Я знаю, указаний было много… Последний раз, последний, подскажи, помоги!»
        Ничего не происходило. Елагин остров казался центром гигантского смерча. Вокруг шли схватки не на жизнь, а на смерть; люди и звери грызли друг друга; бушевали ураганные ветры… А здесь, в чаще леса, в стенах надежного, добротного здания царила полная тишина.
        И тогда Лена, неуклюже опустившись на колени, прошептала, обращаясь куда-то вверх:
        «Господи, помоги. Вразуми. Наставь на правильный путь. Пожалуйста! Пожалуйста. Пожалуйста…»
        В тот же миг дверца приоткрылась, и на кухню, согнувшись в три погибели, вышел Борис. Он только что проснулся: сонно потягивался, тер кулаками слипающиеся глаза.
        - Да-а… Ну и потолки, - проворчал Молотов. - Тепло-то, может, и сохраняется, но этак голову разбить не долго, блин.
        Лена застыла посреди кухни, не смела шелохнуться. Она следила за каждым движением Бориса, за каждым его словом. Надеялась, что долгожданный «знак» вот-вот будет явлен.
        Молотов истолковал ее поведение по-своему. Он внимательно всмотрелся в заплаканное лицо, с покрасневшими глазами. Неодобрительно покачал головой.
        - Лен, что-то с тобой не то… - озабоченно проговорил сталкер. - И я, кажется, догадываюсь что. Пару раз слышал ночью твой шепот. Не, ты не думай, я не подслушивал, но в такой тишине все слышно.
        Лена застыла, окаменела. Старалась даже дышать пореже. Если Борис слышал, как она повторяет его имя, то должен был обо всем догадаться. Значит, дилемма должна была решиться с минуты на минуту.
        - Ты о маме своей говорила. О Юле. Вспоминала ее, тосковала о ней. Сетовала на то, что не все о ней успела узнать у отца. Всегда думала, что успеешь, да? Знакомая беда. - Девушка кивнула.
        «Это не главная причина моей тоски», - хотела добавить она, но вовремя прикусила язык.
        - А ты знаешь, при каких обстоятельствах они познакомились? - спросил Борис, хитро подмигнув девушке. - История красивая, прям даже трогательная.
        - Хм… Отец говорил, что они встретились летом двенадцатого года, - отвечала Лена, хорошенько перетряхнув все тайники и сундучки своей памяти. - Вроде бы где-то на берегу Невы. Подробностей не помню.
        - Ага. А я помню. И если хочешь, с радостью поведаю тебе эту поучительную историю.
        «Вот он знак, - пришло к Лене осознание свершившегося чуда. - Боря подарит мне мое прошлое. Еще одну его забытую страничку… После этого мне для него… Ничего не жалко».

* * *
        Злясь с каждой минутой все сильнее, Святослав Рысев, кадет третьего курса Ракетно-Артиллерийского училища, мерил шагами набережную. Молодой человек со злостью посматривал на часы, минутная стрелка которых двигалась со скоростью беременной черепахи. Бросал испепеляющие взгляды на мост лейтенанта Шмидта, секции которого секунду назад приняли вертикальное положение.
        Мост принято было называть Благовещенским, но в лексиконе Рысева новое название как-то не закрепилось. Он продолжал называть его по старинке.
        В первый раз в жизни Святослав не успел попасть на другой берег Невы до волшебного момента, когда движение на мостах перекрывалось. Не успел всего на пару жалких минут! Теперь впереди ждали полтора часа томительного ожидания. На набережной гулял свежий речной ветер, заставляя двадцатилетнего юношу плотнее кутаться в свитер.
        Святослав хотел есть и еще сильнее - спать. Он устал. Долгожданные каникулы были в полном разгаре, вечеринка, на которой Рысев задержался, удалась на все сто, было весело. О времени тусующаяся молодежь как-то не думала. И вот результат - Рысев снова танцевал. На берегу Невы. В холодном свете уличных фонарей. Чем сильнее Святослав мерз, тем сильнее ругался, покрывая отборной бранью собственную беспечность и Петра Великого, основавшего город на берегах Невы, а не где-нибудь еще.
        Ноги Святослава, обутые в кроссовки, зябко переступали с места на место. Чтобы согреться, он пару раз подпрыгнул на месте, потом начал пританцовывать. Первое время танец Святослава представлял собой хаотичный набор движений. Потом молодой человек рассудил, что прыгать козлом на людях не очень прилично, и включил в согревающие процедуры несколько изящных па. Постепенно Рысев согрелся, но на душе было все так же тоскливо.
        Вокруг, словно бы специально с целью сильнее взбесить юношу, мелькали радостные лица туристов. Звучала немецкая, английская, французская речь. Щелкали фотоаппараты и камеры смартфонов. Приезжие радовались жизни, восхищались волшебной красотой северной ночи…
        «Как отличить питерца от туриста ночью на берегу Невы? - вспомнил Слава старый анекдот: - Первые при виде мостов матерятся, вторые - визжат от радости».
        Но веселились не только иностранцы и москвичи. Справа от Рысева обливались шампанским счастливые молодожены. Небесно красивая девушка млела в объятиях такого громадного жениха, что смотреть на красавицу, пусть даже и чисто из любопытства, у Славы сразу пропало желание. Не хватало еще закончить ночные приключения на Неве в КПЗ с синяком под глазом.
        Сам Рысев девушкой к двадцати годам обзавестись не успел, поэтому на фату, мелькающую в воздухе, Слава смотрел с плохо скрываемой злостью.
        «Вот почему одним все, а другим ничего?!» - свирепел Рысев.
        Можно было отойти подальше, но он хотел вбежать на мост одним из первых, да и свадебных процессий насчитал вокруг минимум три. Поэтому Святослав остался. Вскоре он заметил, что кроме невесты на этой свадьбе веселились и другие девушки, и далеко не все пришли на праздник с кавалерами.
        Особое внимание молодого человека привлекла красавица ростом примерно метр семьдесят, одетая в длинное сиреневое платье и босоножки. На фоне других девушек, чья одежда заканчивалась намного выше колен, а на ногах красовались туфли со шпильками, она выглядела весьма скромно. Улыбчивое лицо, покрытое веснушками, обрамляли роскошные рыжие локоны.
        «Косметики минимум, - отметил про себя Святослав. - Это хорошо. А то сейчас бабы как накрасятся - одни губы на все лицо. Спортом занимается, сразу видно. Шпильки не носит, молодец. И грудь напоказ не выставляет, как эти. Тоже хорошо».
        Девушка звонко смеялась над шутками подвыпившего свидетеля, заводилы в этой компании, попивала из бокала игристое вино и время от времени с интересом посматривала на него, Святослава.
        «Мерещится, - убеждал себя Рысев. - Не стоит выдавать желаемое за действительное».
        Но незнакомка снова и снова поворачивала в его сторону миловидное лицо. В глазах ее читался неподдельный интерес. Святослав старался отводить взгляд, делая вид, что сосредоточен на своем нехитром танце. Выдержки хватало ненадолго. Рыжеволосая девушка всерьез привлекла его внимание то ли эффектной внешностью, то ли отсутствием защитника этой внешности. А может, дело было в ее открытой, искренней улыбке?
        Так продолжалось минут десять. И девушка решила первой прервать игру в гляделки. Она поставила на опору набережной недопитый бокал, и бодрым шагом, звонко цокая каблучками, направилась в сторону Рысева, на ходу распевая:
        - Привет! Развеселился б ты немножко.
        - Я всех замучить был бы рад[50 - «Камнем по голове». Группа «Король и шут». Автор: Михаил Горшенев. 1996.], - проворчал Святослав. - Вы слушаете такую музыку? Вот уж не ожидал.
        - О! Я всякую слушаю, - звонко рассмеявшись, воскликнула красавица, остановившись в шаге от Рысева. - Что, если девушка в платье, значит, она попсой давится? «КиШ» - эт еще что, в моем репертуаре и позабористей песенки пылятся.
        Тут она лихо тряхнула волосами, моментально разрушив укладку, взмахнула в воздухе руками так, словно настраивала гитару, и запела, пристукивая в ритм каблуками:
        - Шесть минут до часа «Икс», небо скоро рухнет вниз![51 - «Дух войны». Группа Ария. Альбом «Ночь короче дня». 1995.]
        Голос ее преобразился, стал энергичным, напористым, боевым. Если бы Святослав закрыл глаза, легко можно было бы представить, что это поет мужчина. Правда, он боялся даже моргать лишний раз, настолько прекрасна была стройная незнакомка, вдохновенно размахивающая на ветру густой рыжей шевелюрой.
        К счастью, Рысев был знаком и с этой песней, так что не ударил в грязь лицом. Девушка одобрительно улыбнулась, услышав его фальшивое, но старательное пение.
        Пожилые немцы, стоявшие рядом с Рысевым, сначала смотрели на странную пару с неодобрением. Потом седой фриц взял под локоток свою благоверную, и пробормотав что-то вроде «руссиш швайне», - увел ее подальше.
        - Айн, цвай, отсюда шагай! - процедил им в спину Святослав.
        Русский мужик лет сорока, неторопливо потягивавший пиво из бутылки, спрятанной в пакет, погрозил шумным соседям кулаком, проворчал: «Ну и нажрались. Стыдоба!»
        - А сам-то? - мигом парировал Слава.
        Мужик спрятал пиво за спину, прожег Рысева испепеляющим взглядом, но усугублять конфликт не решился.
        - Вау! А Юлька-то парня себе нашла! - донеслось со стороны свадебного кортежа. - Правильно, чё время терять.
        Замечания и косые взгляды ни капли не смутили удалую девушку. Она их просто не замечала.
        «Блин, люблю людей, которые плевать хотели на чужие мнения, - отметил про себя Святослав, он так вошел в раж, что начал хлопать себя по коленкам, изображая ударную установку. - Она такая естественная. Ни капли кокетства, черт возьми. Неужели такие бабы еще остались?»
        - Юля, верно? - спросил Рысев, когда они допели «Дух войны» и обменялись шутливыми поклонами.
        - Точно. Разведчик, да? Юлией величают. Из роду Романовых, - торжественно продекламировала красавица и уточнила, увидев растерянность в глазах Славы: - Это фамилия у меня такая, Романова. Нет-нет, с Николаем Вторым в родстве не состою.
        - А вас как зовут, мистер ночной танцор? - хитро прищурившись, спросила Романова. Святослав не нашел в себе сил обидеться на странное прозвище, придуманное девушкой.
        - Рысев. Святослав, - представился молодой человек, и на всякий случай добавил: - Игоревич.
        - М-м… И отчество какое удачное. «Иду на вы!», - произнесла Юля, мечтательно закрыв глаза. - У тебя, когда я в первый раз тебя заметила, было такое лицо, будто печенеги Киев спалили. Чесслово. На мост опоздал, да? - хихикнула она. - Бывает. На Ваське живешь? И это - первый раз «под мостом»?
        Юлия не давала ему времени, чтобы вставить реплику. Слава успевал только кивать.
        - А! Не парься. Раз в жизни не вредно, - девушка небрежно махнула рукой. - Зато на реку посмотрел. И меня встретил.
        - Это точно, - улыбнулся Святослав.
        Свадебный кортеж начал отъезжать. Невеста и жених скрылись в бездонной утробе громадного лимузина. Начали рассаживаться остальные гости. Рысев был уверен, что на этом их встреча кончится. Сейчас веселая свадебная суматоха снова закружит красавицу и умчит от него, словно рыжий осенний лист. Но случилось странное: про Юлю Романову так никто и не вспомнил. Отъехал один автомобиль, потом второй, третий, и вскоре набережная опустела. Девушка осталась одна.
        - Э! Вы чё, сдурели?! - Святослав кинулся на проезжую часть, размахивая руками, но было уже поздно. Кортеж скрылся в направлении Адмиралтейства. Догнать его Святослав не смог, хотя в корпусе считался неплохим бегуном.
        - Ну и друзья у тебя, - проворчал Рысев, поворачиваясь к Юле. К его удивлению, забытая гостья не казалась сильно расстроенной.
        - А! - издала красавица свой любимый звук, в зависимости от интонации это «а!» могло значить хоть радость, хоть злость. - Какие они друзья. Я только невесту немного знаю. А остальных в первый раз на свадьбе увидела. И потом, я не так уж далеко живу, кстати. Конногвардейский, дом четыре.
        - Бульвар или переулок? - уточнил Святослав, решив блеснуть перед девушкой своим знанием карты города.
        - Бульвар. Ну что, проводишь меня, великий князь? А то тут печенеги да хазары всякие шныряют, боязно барышне домой топать в таком-то наряде.
        Последние слова Юлии привели Святослава в состояние, близкое к ступору. Всяких девушек встречал он на своем веку. Были те, кто смертельно обижались на любые, даже самые галантные попытки поухаживать. Другие, наоборот, вели себя вызывающе, как говорится «вешались на шею», чем вызывали у юноши не восхищение, а брезгливость. Юля же ни капли не боялась его. При этом не строила глазки, не хихикала, пряча взгляд. В глазах ее светились гордость, смелость, сильная воля и цепкий ум.
        - А вдруг я - один из таких хазаро-печенегов? - пошутил в ответ Рысев и скорчил страшную гримасу.
        Юля резко посерьезнела, перестала улыбаться, проговорила, без тени прежнего актерства:
        - Был бы ты из этих, я б к тебе не подошла. Думаешь, я вертихвостка? Каждый вечер на набережной с парнями знакомлюсь?
        - Нет, не думаю. Правда-правда.
        - Но я и не дурочка наивная. Я знаю жизнь. И людей я всяких повидала. Успела устать и от хамов, и от ботанов, которые с женщинами и говорить-то не умеют. Я искала много лет… Сама не знаю, кого. И вот сейчас мне кажется, что нашла. Да, я знаю, звучит смешно, - поспешно добавила она; Юлия облокотилась на перила, задумчиво устремив взгляд на огни проплывающих мимо кораблей. - Даже глупо, наверное. Правильный ответ: «На улице, в метро, на дискотеках и в Интернете не знакомлюсь», так ведь? Интересно, где такие барышни вообще парней встречают… Или во - надо заставить парня пострадать пару месяцев. А я не хочу, представляешь? В первый раз в жизни. Не хочу. Вот такая я неправильная.
        - Глупости, - отвечал Святослав с твердостью в голосе.
        Из машины, остановившейся на светофоре, донеслась мелодия вальса. Молодые люди отреагировали мгновенно. Святослав учтиво поклонился Юле, протянул ей руку, девушка отвесила реверанс - и вот уже Рысев и Романова закружились в вихре вальса. Юноша периодически путался и запинался, но Юлия не замечала его ошибок.
        «Вот вам и случайный вальс», - размышлял Святослав, любуясь складками платья, парящими в воздухе.
        Рука его, делая поддержку, смело обняла гибкую теплую талию девушки. Вопреки ожиданию, та не отстранилась, не ударила его по руке, не отчитала за наглость, продолжала танцевать, как ни в чем не бывало.
        Светофор переключился. Автомобиль, оглашавший набережную нежной мелодией, скрылся из вида. Звуки вальса стихли. Вместо них из переулка вырулил мотоцикл, сотрясавший окрестности оглушительными басами. Юлия поморщилась.
        - Бе-е. Ненавижу даб-степ, - буркнула она, провожая мотоциклиста злым взглядом.
        - Я тоже, - скривился Рысев. - И хип-хоп тоже. Не переношу.
        - Видишь, сколько у нас общего! - улыбнулась девушка.
        Она облокотилась на решетку набережной и задумчиво устремила взгляд на силуэт здания Академии художеств, ярко вырисованный подсветкой на иссиня-черном небе. Волосы Юли, слегка приподнятые ветром, образовали вокруг ее головы фантастический, сказочный ореол. От восхищения у Славы буквально перехватило дыхание. И все же он нашел в себе силы закончить мысль:
        - Ты не неправильная. Просто ты не ум, а сердце слушаешь, а это сейчас редкость. А я чем тебя заинтересовал? Своей постной физиономией?
        - Нет, Слав. Танцем, - отвечала Юлия, подумав пару мгновений. - Точнее, так: ты не боялся выглядеть глупо. Ты вел себя… Естественно. А это в наше время бо-ольшая редкость.
        Молодые люди постояли у решетки набережной еще минут пять, а потом неторопливо зашагали прочь и скоро исчезли в таинственной тьме петербуржских переулков.

* * *
        - До часа «Икс» оставалось, конечно, не шесть минут, как в той песне, - закончил рассказ Борис Молотов, - а примерно два месяца. Потом небо, как ты знаешь, рухнуло вниз. Влюбленным повезло. Они оказались в метро, на Невском, вместе. И очень вовремя перебрались оттуда на Проспект Большевиков. На центральных станциях после Катастрофы та-акое началось.
        - Это все - правда? До последнего слова? - прошептала Лена чуть слышно. Она уже не сидела, а лежала на полу, свернувшись калачиком, словно котенок, и ее волосы касались ног Бориса.
        Решение девушка уже приняла. Ее мама Юля «из роду Романовых» сумела дотянуться до нее из глубин прошлого. Более того, Юлия Романова дала Лене Рысевой совет, как повести себя в сложной ситуации. Там, на набережной, в день своей первой встречи и папа, и мама повели себя неразумно, нелогично, может быть, даже опрометчиво. Но не обратила бы веселая девушка Юля внимания на забавные кривляния мрачного юноши Славы, не родилась бы на свет и сама Лена. Юлия верила первому зову сердца, доверяла интуиции. Значит, так же должна была поступить и ее единственная дочь.
        Решение было принято. В душе Лены, которую все эти дни терзали сомнения, наступила удивительная тишина. Ей стало так хорошо, что хотелось выпорхнуть из окна спасательной станции и кружиться среди крон деревьев вместе с первыми красными листьями… Но она продолжала лежать на циновке, придвинувшись ближе к Борису, и слушала-слушала его чуть хрипловатый низкий голос. Она не собиралась прямо тут, с бухты-барахты, открываться перед Борисом, но и откладывать объяснение на бесконечный срок тоже не собиралась.
        «Скоро, очень скоро все сложится, все сложится», - повторяла Лена про себя.
        - Всё правда, ни одного лишнего слова! - отвечал Борис, прижимая к груди сжатый кулак. - Дальше, как ты знаешь, были тяжелые будни. Упорная борьба за выживание. Каторжный труд с рассвета и до заката. Со станцией твоим родителям повезло, факт. Василич умный мужик, кто бы чё ни болтал. Быстро смекнул, какие барыши сулит общине соседство с Веселым поселком и какие опасности в себе таит. И мама твоя с выбором не ошиблась. Слава оказался именно таким человеком, какие в метро нарасхват. Пусть он и не успел закончить Корпус, но научился многому. И его увлечение пятиборьем оказалось очень кстати, ведь сталкер не только стрелять, он и бегать должен уметь.
        - Через два года родилась ты, - продолжал рассказывать Борис. - Слава и Юлька были вне себя от счастья. Мечтали о втором ребенке. Примерно в это время я их видел мельком. Ты была такой забавной крохой, точная копия мамы. Хочешь знать, как она выглядит - посмотри в зеркало. Или в пруд, - добавил Борис, вспомнив, что в жилище Данзана зеркал не водится. - Счастливая молодая семья, все трое - воплощение любви…

* * *
        Молот вспомнил свой первый визит на Проспект Большевиков. Туда по каким-то делам отправился с «Пушки» его отец. Мальчика оказалось не на кого оставить, поэтому Боря, которому исполнилось тогда четырнадцать лет, тоже оказался на правом берегу. На Бориса сразу произвели впечатление порядок, царивший на этой окраинной станции, относительная чистота и опрятные жители, не опустившиеся до состояния бомжей. На Славу Рысева, уже совершившего несколько выходов на поверхность в качестве добровольца, Борис смотрел с восхищением. Князь казался ему настоящим мужчиной. Юлия, хоть ее красота и поблекла за два года, прожитые под землей, на станции слыла первой красавицей. Она всегда была бодра и энергична, заражая всех вокруг радостью и оптимизмом.
        - Мы живем под землей. Это данность, которую не изменить, - говорила Юля Романова. - Давайте же изменимся сами.
        - Мутируем, что ли? - осмелился пошутить Боря Молотов, услышав эту реплику.
        - Нет, - отвечала жена Святослава, поворачиваясь в его сторону, - перестанем грезить о том, что уже не вернуть. Будем радоваться тому, что имеем.
        Все соседи Юли и Славы закивали, соглашаясь с ее словами. На руках Юлии сладко спала очаровательная рыжеволосая кроха: новорожденная дочка Лена.
        Картина, всплывшая в памяти Бориса, была столь умилительна, исполнена такой теплотой и добротой, что даже сейчас, спустя восемнадцать лет, сталкер мягко улыбнулся и украдкой смахнул слезу.
        - Дальше рассказывать? - спросил Борис, с беспокойством поглядывая на Лену, глаза которой поблескивали от слез.
        Самую трагическую страницу этой истории она знала отлично. Юля заболела и за считаные дни угасла. Пытаясь спасти любимую женщину, Святослав ринулся на улицу, обошел все окрестные аптеки, притащил кучу лекарств… Но спасти Юлю ему не удалось. И именно Лена, крохотная несмышленая девчушка спасла Рысева от депрессии. У отца просто не было времени на то, чтобы предаваться горю. То пеленки стирать, то попу подтирать… Хлопот с Леной, как и с любым ребенком, было море. И Святослав выдюжил, превозмог себя. Он не забыл Юлю и не стал скрывать от дочери, что именно произошло с ее матерью.
        Подросшая Лена старалась не приставать к отцу с вопросами, касавшимися мамы. Ей всегда казалось, что для Святослава они будут как пригоршня соли, высыпанная на рану. Так и вышло, что история их первой встречи на набережной Невы осталась для Лены неизвестна… Вплоть до сегодняшнего дня. Эту, последнюю, деталь огромного пазла подарил ей Борис Молотов…

* * *
        - Не надо, Боря, - тихо отвечала девушка. Молотов кивнул и молча вышел из комнаты.
        «А ведь она в первый раз назвала меня Борей, а не Борисом», - размышлял сталкер, принимаясь за работу.
        Глава 8
        Остров надежды
        Прошло еще несколько дней.
        Однажды Данзан обратил внимание, что в свободное от работы время Лена забивается в уголок и что-то шепчет про себя. Сначала отшельник думал, что девушка молится, и не приставал с расспросами, но потом прислушался и понял, что это стихи.
        Мороз трещит, и ночь светла.
        На небе грозно
        Висят осколками стекла
        Большие звезды…
        - Это кто написал? - полюбопытствовал Данзан. До начала Третьей мировой войны он читал многих поэтов, как российских, так и зарубежных, но строчки, которые шептала Лена, нигде не встречал.
        - Это я, - отвечала девушка и слегка покраснела, она всегда ужасно волновалась, читая стихотворения посторонним людям. - Дальше хотите услышать?
        Данзан кивнул, присел рядом, отложил ветку, которую только что строгал, и весь обратился в слух. Лена приободрилась и дочитала стихотворение до конца.
        Мы вышли ночью из метро,
        За КАДом где-то.
        Найдем мы, всем смертям назло,
        Дорогу к свету.
        Домов развалины на нас
        Глядят сурово,
        А с неба светит мертвый глаз
        Луны багровой.
        Всё дальше - снежной целиной,
        Пока есть силы.
        Вдали раздался волчий вой,
        Кровь стынет в жилах.
        В снегу по пояс мы бредем
        И верим - где-то
        Среди полночной тьмы найдем
        Дорогу к свету.
        - Ну как? - спросила девушка, едва смея вздохнуть от волнения.
        Она уже не воспринимала Данзана, как великого мудреца, и благоговейного трепета перед ним не испытывала, но зато прониклась к отшельнику глубоким уважением. К его житейской мудрости, к его простой и оптимистичной философии, к умению отвечать просто на самые трудные вопросы.
        - Ничего, - отвечал Данзан после короткой паузы, - красивый образ у тебя получился. Не помню, есть ли за КАДом метро.
        - Разве это важно? - перебила девушка с нотками обиды в голосе.
        - Все важно. Мелочей не бывает. Да и в снегу по пояс ты вряд ли ходила, хе-хе. Ничего, скоро придется. Я вот предпочитаю писать только о том, что сам пережил. Так оно убедительнее выходит.
        - Значит, чтобы писать, скажем, про ужасы войны, надо обязательно кого-то самому убить? - воскликнула Лена, горячась все сильнее.
        - Нет. Но можно про такое и не писать, - отвечал Данзан примирительным тоном. На это Рысева не нашлась, что возразить.
        Отшельник посмотрел задумчиво за окно, где, кружась, падали на лужайку разноцветные листья. Потом повернулся к девушке и произнес с мягкой улыбкой:
        - А что ты там еще такое бормотала? Про грозу над стрелкой. Сильно придираться не буду, обещаю.
        Первым желанием девушки было промолчать. Стихотворение, отрывок из которого процитировал Данзан, она писала по старым фотографиям, где была запечатлена стрелка Васильевского острова. Сама она ничего этого не видела, и даже о том, что такое гроза, знала только по рассказам отца. Она боялась, что Данзан раскритикует ее стихи в пух и прах, но все же собралась с духом, сделала глубокий вдох, и на одном дыхании выпалила:
        Гроза над стрелкой полыхает яростно.
        Кислотный дождь стоит сплошной стеной.
        Ракеты уничтожили безжалостно,
        Красивый древний город над Невой.
        Спастись и выжить тут смогли немногие,
        Лишь те, кто до метро смог добежать.
        Домой обратной нет дороги им,
        И к новой жизни надо привыкать…
        Данзан слегка поморщился, но замечаний вслух не высказал. Лишь произнес тихо, как бы продолжая разговор, начатый с самим собой:
        - А я о другом думаю. Зачем вообще все это было нужно.
        - Что? - осторожно переспросила Лена.
        Легкую обиду, вызванную тем, что Данзан не дослушал до конца ее стихи, быстро сменило любопытство. Наклевывался очередной «умный разговор». Последние дни она почти не общалась с Данзаном. Все время поглощали хлопоты по хозяйству: утепляли спасательную станцию, запасали продовольствие… Готовились к зиме. Все свободное время Лена проводила с Борисом. Они не сказали друг другу ни слова на тему любви. Никакого специального разговора о чувствах между ними не произошло. Просто они стали слушать друг друга еще внимательнее, делились самыми сокровенными мыслями, вместе смеялись и вместе грустили. И работали вместе, и нелегкий труд сближал сердца сталкера и девушки надежнее, чем любые горячие признания. Ни он, ни она не торопили события. Данзан и Бадархан смотрели на Бориса и Лену и одобрительно кивали.
        Но совсем не вспоминать прошлое не получалось. Разговор то и дело заходил об Оккервиле, о подвиге Фила, о Фролове и Краснобае. Борис гадал, где сейчас его верные соратники. Лена думала о Диме и Соне, вздыхала, в который раз кляня себя за то, что не оставила друзьям записку. После таких бесед настроение, как правило, портилось у всех.
        - А я ведь пообещал Гаврилову, что встану в строй, - сказал однажды Борис, нервно кидая ножик в мишень, нарисованную на земле. - Всю жизнь мечтал выйти против ублюдочных веганцев. И вот как оно вышло…
        - Ты чё, хочешь в герои записаться? - покосился на друга Бадархан. Борис не был безупречным человеком, имелись у него и недостатки, но тщеславие в их число прежде не входило.
        Данзан Доржиев, занятый сбором мха для заделки щелей между досками, к их разговору прислушивался, но сам не встревал.
        Лена закусила губу. Сначала она хотела напомнить Борису, сколько добра он сделал для жителей метро за последние годы. Потом решила, что это прозвучит слишком банально, и промолчала.
        - Ну тебя. Почему сразу «в герои записаться»? - произнес тем временем Борис, задумчиво разглядывая следы от клинка, оставшиеся на земле. - Просто… Просто там война, ребят. А я… А я тут.
        И Лена не выдержала. Аккуратные, щадящие слова не находились, поэтому она решила сказать слово, которого старательно избегал и Борис, и спорящий с ним Будда. Слово «смерть». Она подошла к Борису, присела рядом на корточки, и произнесла, едва сдерживая слезы:
        - Ты хочешь… Умереть?
        - Лен, да ты чё?! Умереть… И тебя одну оставить?! Вот еще! - вскричал Борис и кинул нож в землю с такой силой, что тот исчез почти целиком.
        - Не хочешь, - кивнула Лена. - Но себя все равно коришь. Не надо, дядя Боря. Нет, не то. Не надо, Борь. Не мучь себя и меня. Или оставь нас и иди на свою войну…
        Сталкер опешил, услышав ее последние слова, издал протестующий возглас, но Лена жестом попросила Бориса Андреевича не перебивать себя.
        - Или выбрось из головы эту мысль. И давай, черт возьми, жить на этом чудесном острове! Просто жить, Боря! Иначе я сойду с ума, - добавила девушка сквозь слезы, после чего упала на колени и разрыдалась.
        Данзан оставил свое занятие и пошел успокаивать Рысеву. Бадархан поймал взгляд друга и укоризненно покачал головой. «Ей больно, мужик, ты это понимаешь?» - читалось в глазах бурята.
        Молот стоял посреди поляны, растерянно переводил взгляд с плачущей Лены на друзей, собравшихся рядом. Никто не сказал больше ни слова, никто не корил и не осуждал его, но именно в этот момент Борис Андреевич Молотов осознал вещь, которую все эти дни исподволь пытались донести до него и Лена, и Данзан: война, бушующая в метро, больше не его дело, не его забота. Там хватает бойцов, и командиров тоже. А здесь, на острове Елагин, он такой один.
        Борис ласково обнял плачущую Лену, помог ей встать на ноги, успокоил. Потом по очереди подошел к друзьям, каждому кивнул, каждому пожал руку.
        С тех пор к разговорам о Большом метро они не возвращались.
        Данзан, внимательно следивший за тем, как Лена пыталась построить отношения с Борисом, одобрительно кивал, радуясь ее успехам. В буквальном смысле он девушку ничему не учил, но как только представлялась возможность, как в случае со стихами, сразу вставлял какую-нибудь мысль, свою или чужую.
        - Знаешь, мне категорически не близко учение о нирване, - заговорил Доржиев, вспоминая все, что когда-либо приходило в голову по поводу Апокалипсиса. - Это как-то неправильно. Эскапизм какой-то, честное слово. Ну, достигну я бесчувствия. И что? Вокруг станет меньше зла и ужаса? Нет. Я мужчина, черт возьми. Меня с детства воспитали так: проблемы надо решать, а не бежать от них.
        Лена не смогла толком уяснить, что же это такое - «нирвана», но переспрашивать не стала.
        - Великий Дандарон писал о так называемой «общей карме». Это вроде коллективного влияния на судьбу. Выходит, перед Катастрофой люди умудрились до крайности загадить эту карму. Каждый конкретный человек мог быть и не виноват, но все вместе… Доигрались мы, короче.
        - Борис тоже что-то подобное говорил, - осторожно добавила Лена, вспомнив аналогичную беседу с Молотовым. - Что Третья мировая как бы Страшный суд, расплата за грехи. Так христиане считают. А вы с кем согласны?
        - Я? Ни с кем, - отвечал отшельник.
        Голос Данзана звучал равнодушно, отстраненно, но Лена уже привыкла к его манере излагать мысли. Она понимала: сейчас в душе Доржиева бушует ураган. Если бы не напускное безразличие, он сейчас прыгал бы по комнате, размахивая руками.
        - Ничего еще не кончилось. Не было никакого Страшного суда. Просто… Просто люди в очередной раз отмочили глупость. Да, масштабы глупости впечатляют, но окончательный приговор человечеству не вынесен. Бог, каким бы он ни был и как бы он ни назывался, терпеливо ждет, выкарабкаемся мы из каменного века, или нет. И может быть, - тут Данзан не выдержал и вскочил на ноги, - может быть, ядерный кошмар и есть испытание человека на прочность. Последнее, решительное. Шанс доказать, что мы не только на глупости способны, но и на Поступок… Именно поэтому, кстати, я вас и принял. Одному выжить легко. Спасти хотя бы несколько людей - вот это уже дело, достойное мужчины.
        - Спасибо, - произнесла Лена чуть слышно.
        Данзан лишь лениво махнул рукой, и в изнеможении опустился на циновку. Отшельник очень не любил, когда его за что-то благодарили.
        Лена сидела напротив, не сводя глаз со своего учителя, и в благоговейном молчании обдумывала все, что только что услышала.
        Тихо было на острове и в жилище отшельника.
        Ветер качал кроны деревьев. Шуршала среди корней опавшая весна. То тут, то там слышалось щебетание белок, прыгающих с ветки на ветку. Где-то журчала вода в ручейке. Не ядовитая, не несущая гибель всему живому, а чистая, прозрачная, живая вода…
        «Все слишком хорошо. Слишком спокойно, - подумалось вдруг Лене, - так не бывает…»

* * *
        Наступила зима.
        Жизнь на спасательной станции с приходом холодов стала гораздо сложнее. Если бы Данзан не начал готовиться к зимовке еще в сентябре, плохи были бы их дела. Запасы пищи и дров помогли обитателям острова продержаться несколько самых снежных и морозных дней. Потом то Данзан, то Борис начали делать вылазки на улицу. Они раскапывали снег в поисках съедобных кореньев, ловили рыбу в прорубях, иногда охотились на белок, популяция которых с приходом холодов ничуть не пострадала.
        А вот Лена сидела в четырех стенах почти безвылазно. На просьбы девушки поручить и ей какую-то работу вне дома (о простых прогулках Рысева не заикалась), Борис неизменно отвечал:
        - Тебе, Ленусь, там делать нечего.
        Если температура на улице поднималась до минус десяти, Лене разрешали выходить на улицу, но тоже ненадолго.
        - Демоны на Крестовском беснуются, - объяснял Борис причину беспокойства. Он вздрагивал каждый раз, услышав жуткие звуки, доносящиеся из-за реки, и старался как можно скорее загнать девушку обратно в дом.
        В стенах спасательной станции тоже все время находилось, чем заняться, да и Данзан с наступлением холодов стал уделять гораздо больше времени обучению Лены основам буддизма. И все же Лена то и дело с тоской посматривала в окно на запорошенную снегом поляну.
        «Сходи на Крестовский, ты должна узнать правду», - временами раздавался в голове девушки странный призыв, идущий словно бы откуда-то извне. Противостоять этому зову становилось день ото дня все сложнее и сложнее.
        И однажды Лена решилась на побег.
        Да и повод для экспедиции имелся более, чем весомый. Внутренний голос, напоминавший про соседний остров, был прав - сходить на остров Крестовский стоило, хотя бы один раз. Несмотря на ужас, внушаемый Лене зловещими «соседями», любопытство, в конце концов, одержало верх. Из рассказов мужчин Рысева поняла, что никто никогда не видел этих загадочных демонов - ни вблизи, ни издалека. Летом попасть на остров Крестовский возможности не было: для этого надо было пересечь реку. Теперь Средняя Невка замерзла, и задача перестала казаться невыполнимой.
        Пистолет Стечкина, к которому имелось десять патронов, Борис прятал не очень старательно, держал под половицей. Лена несколько раз видела, как он проверяет оружие. Оставалось дождаться удобного случая. И под самый Новый год он представился. Данзан уснул, сталкеры отправились в лес, пополнять запасы. И Рысева решилась. Она достала АПС, проверила, снаряжен ли магазин, и, намотав на себя всю теплую одежду, какую нашла, отправилась в лес.
        «Далеко забираться не буду. Только посмотрю одним глазком на этот Диво-парк», - твердила девушка, пытаясь успокоить сама себя.
        Бледный свет угасающего дня с трудом пробивался сквозь густые серые тучи. Город зимой сильно преобразился. Выпавший снег сгладил все углы и неровности, превратил кусты в некое подобие снеговиков, а руины зданий - в праздничные торты. Одно оставалось неизменным: унылая серая хмарь над головой.
        Деревья, посаженные на островах еще до войны, когда здесь был парк отдыха, сплелись кронами, образовав плотный купол из корявых веток. Временами Лене казалось, что это руки окаменевших людей, в отчаянии поднятые к небесам. Ноги проваливались в снег по колено. Лыжи или снегоступы сильно выручили бы Рысеву, но первые надел Будда, а вторые забрал Борис. Одно радовало Лену: денек выдался безветренный и относительно теплый.
        Рысева легко преодолела реку, выбралась на другой берег и, миновав полуразрушенный вестибюль станции Крестовский остров, приблизилась к воротам парка. Здесь девушка сделала остановку и прислушалась. Никаких криков и воплей слышно не было. Данзан рассказывал, что жуткие звуки особенно громко раздаются по вечерам, в субботы и воскресенья, а в будние дни их иногда не слышно вовсе.
        - Как это можно объяснить? - спросила она тогда, и получила стандартный ответ: «Я не забиваю себе голову лишней дребеденью».
        «Ну и мужики у меня, - рассуждала Лена, оглядывая руины парка культуры и отдыха. - Под боком творится такое, а им плевать! Опасности, мол, нет - и пес с ним. Не-ет, ребят, так нельзя. Надо разобраться. Обязательно надо».
        Собравшись с духом, девушка перелезла через невысокое заграждение.
        Согласно карте перед ней должна была лежать центральная аллея, однако за двадцать лет многое изменилось. Аллея заросла кустарником и небольшими деревцами. Снег здесь скапливался всю зиму и не таял даже во время оттепелей. Нечего было и пытаться прорваться через эти буераки без лыж и иного снаряжения.
        Лена застыла на месте, лихорадочно соображая, что же делать дальше.
        «Что делать? Домой бежать, пока Боря и Будда не вернулись. А то влетит тебе по самое не балуй», - услужливо подсказала совесть.
        Из парка все так же не доносилось ни звука. Пытаясь отсрочить решение, девушка огляделась по сторонам, и вдруг заметила справа странную конструкцию, похожую на гигантский маятник, закрепленный между двумя столбами. В самой широкой части «маятник» был увешан скелетами людей. Кто-то словно бы привязал несчастных насильно, да так и бросил в день Катастрофы. Лена сглотнула. Парк развлечений без всяких демонов оказался жутковатым местечком.
        Рысева двинулась в обратный путь, дав себе слово обязательно уговорить Бориса сходить сюда на разведку. Выбираясь из парка, девушка наткнулась на еще одно местное «диво»: гигантский чайник в рост человека, на боку которого были нарисованы глаза и улыбка. Снежные шапки, лежавшие на крышке чайника и носике, придавали ему уморительный вид.
        «Интересное чувство юмора было у наших предков», - подумала Лена и, забыв о безопасности, рассмеялась во весь голос.
        В ту же секунду за ее спиной грянул адский оркестр Крестовского, наводивший ужас на сталкеров со всей округи. Визг, плач, крики о помощи слились в чудовищную какофонию. Источник шума стремительно приближался. Рев нарастал с каждой минутой.
        «Приплыли», - выдохнула Лена, покрываясь холодным потом.
        Первую мысль - бежать скорее прочь - Лена отмела: она все равно не успела бы спастись, так быстро приближались демоны. Оставалось встретить смерть лицом к лицу. Мертвой хваткой сжимая пистолет, Лена укрылась за забавным чайником. Ствол «стечкина» ощутимо дрожал. Открыть сейчас огонь значило впустую истратить драгоценные патроны. Огромным усилием воли Лена заставила себя успокоиться. Перевела «стечкин» на автоматический огонь. Палец девушки лег на спусковой крючок. Рысева нацелила оружие на развалины ближайшего здания, нелепого замка с башенками - именно оттуда должны были через пару мгновений показаться демоны, от которых в ужасе разбегались бывалые сталкеры.
        «И все-таки ты дура, Лен, - сказала себе девушка, готовясь вступить в свой последний бой. - Не смелая, не крутая, а просто дура».
        Раздался скрип снега. Кто-то огибал «замок» справа. Демонический хорал, вобравший в себя человеческий ужас и боль, гремел совсем близко.
        Вот из-за угла здания показалось несколько фигур. Нелепые, зловещие силуэты, напоминающие высоких людей в серых плащах. Только это были не плащи, а крылья. Захлопали в воздухе жесткие черные перья.
        Больше ничего Лена не успела увидеть.
        Палец надавил на спусковой крючок. Две пули, выпущенные почти одновременно, ударили в переднего демона, стремительно несущегося прямо на девушку. Существо упало, забилось в агонии на снегу, взметая в воздух мириады снежинок, оглашая окрестности истошными, пронзительными криками.
        Закрыв глаза, ничего вокруг не видя, не слыша, Лена нажимала и нажимала на курок, пока «стечкин» не выплюнул последнюю пулю. Больше боеприпасов у нее не было.
        Наступила могильная тишина.
        Стих ветер. Не скрипели деревья в парке, не кричали идущие в атаку чудовища Крестовского.
        Остров в мгновение ока словно бы вымер.
        Лена стояла на коленях, плотно закрыв глаза, уронив в снег бесполезный пистолет. Она ждала… чего угодно - нападения с любой стороны, возобновления ужасных криков, да хоть извержения вулкана под ногами. Но вокруг не происходило ровным счетом ничего.
        Постепенно Лена осмелела и приоткрыла один глаз.
        Вокруг бутафорского замка лежали убитые птицы. Они напоминали цапель: длинные голые ноги, лысые головы, широкие крылья. Снег, который подняли в воздух крылья раненого демона, уже улегся. Тут и там на сплошном белом покрывале, укутавшем землю, виднелись красные кляксы - пятна крови. Никаких следов присутствия любых живых существ, кроме загадочных птиц, Лена не обнаружила.
        Растерянная и озадаченная, Лена машинально подобрала АПС, и поплелась по глубокому снегу обратно на остров Елагин.
        - Ну, будет мне сейчас распеканция… - печально размышляла она, карабкаясь через заросли.
        Борис, как и следовало ожидать, набросился на девушку с упреками.
        - Ты чё, сдурела?! - кричал Молот, потрясая в воздухе сжатым кулаком. - У тебя все дома?! Куда тебя черти понесли?!
        - Нет никаких чертей, - устало отозвалась Лена. Спорить с Борисом у нее не было никакого желания. Хотелось забраться под одеяло и поспать хотя бы часов пять. - И демонов нет. Есть только птицы, на цапель похожие. Они и издают эти страшные крики. Вот так, мужики, - с этими словами Лена легла на бок и закрыла глаза.
        Борис так и застыл с приоткрытым ртом.
        - Т-то есть к-как это - н-нет? - пролепетал сталкер.
        - А я примерно так и думал, знаешь, - задумчиво произнес Данзан, теребя жидкую бородку. - Чего-то подобного и ждал. Ты когда-нибудь слышал, как орали посетители таких вот, с позволения сказать, парков отдыха? Я слышал. Пыточная камера, я серьезно. Ну, а эти твари… В смысле, их предки жили на острове и научились этим милым звукам подражать. В природе звукоподражание - явление не редкое.
        - Бред какой-то! - застонал Борис, хватаясь за голову.
        - А версия про демонов - меньший бред? - расхохотался Данзан. - Ладно, пошли. Оставим ее одну. Она большое дело сделала, дружище.
        «Кажется, я ее реально люблю, - понял Молот, переводя взгляд с Данзана на спящую Лену. - Так перепугался, словно потерял самого родного человека на свете. А значит, она и есть для меня самое дорогое сокровище. Вот такие дела…»
        И Борис, нежно погладив девушку по густым рыжим волосам, в которых запутались древесные почки, осторожно, на цыпочках вышел из комнаты.
        Эпилог
        Утром тридцать первого числа, в самый разгар предновогодних хлопот, Данзан отвел Лену в сторону и шепнул ей на ухо:
        - Пойдем, я хочу тебе кое-что показать.
        - А как же еда? - растерялась девушка. С самого рассвета она колдовала над сложенными в кучку продуктами, увы, весьма скромными, пытаясь сотворить что-то похожее на праздничный ужин.
        - Все равно будем есть то же, что и обычно. Не в пище дело, в настроении. Как раз за настроением я тебя и веду.
        Борис мастерил из кусков коры и шишек простенькие игрушки. Бадархан развешивал их на маленькой симпатичной елочке, что росла перед самым входом в жилище Доржиева. Лена и Данзан тихо вышли на полянку и незаметно растворились в лесной чаще.
        Путь оказался не долгим. Минут через десять Данзан остановился на берегу узкой речки. На другом берегу среди зарослей можно было различить развалины многоэтажных домов, купол православной церкви и еще какое-то странное сооружение со шпилем на крыше. Раньше Данзан ни разу не водил сюда ни Лену, ни ее друзей.
        «Скучное, унылое место. Что тут интересного?!» - терялась в догадках Рысева, поворачиваясь из стороны в сторону.
        Но Данзан явно думал иначе. Лицо его приобрело особенно торжественный, одухотворенный вид - так он выглядел, например, цитируя своих учителей, Буддадаса и Дандарона.
        - Смотри, - обратился мудрец к девушке. - Перед тобой главная моя святыня.
        - Дацан! - догадалась Лена. Она сразу отметила про себя, что где-то уже слышала рассказы о массивном здании, украшенном шпилем.
        - Дацан-Дацан, - прошептал мудрец, несколько раз наклонив голову. - Дацан Гунзэчойнэй[52 - Дацан Гунзэчойнэй - самый северный буддийский храм, единственный в Петербурге. Находится по адресу: Приморский проспект, дом 91. Построен в 1909 году. Закрыт в 1935 году, священники репрессированы.]. Единственный буддийский храм в Петербурге…
        Они замолчали. Лена с интересом разглядывала мощное сооружение, похожее на крепостную башню, окруженное со всех сторон густым лесом. Данзан Доржиев опустился на колени и низко поклонился храму. Потом он снова встал и произнес благоговейным шепотом:
        - Когда я тут стою, мне иногда кажется, что со мной разговаривает Дандарон. Я знаю все его высказывания наизусть, это правда. Часто сам себе их читаю. Но тут… Тут мне кажется, что Учитель сам со мной общается.
        - Я тоже слышала какой-то голос, как будто не мой, - сказала Лена Данзану, когда они шли обратно к избушке. - До сих пор гадаю, что это было за наваждение. И еще такая история… Смешно, право. Мой друг, серьезный сталкер, такой сказки сочинять не станет. Он утверждает, что с ним общался Чижик-Пыжик и что эта птичка-памятник, представляете, приказала ему защитить незнакомцев! А меня вот этот голос на Крестовский послал. Как это можно объяснить? Вы как считаете?
        Данзан молчал очень долго. Хмурил морщинистый лоб, жевал обветренными губами. И лишь когда наряженная елка показалась среди деревьев, отшельник остановился и произнес:
        - Думаю, я знаю ответ. Это голос Бога. Или любого высшего существа, назови, как хочешь. Он обращается к тебе в таком виде, в каком разум готов принять это чудо. Например, меня, когда я набросился на Бориса с мечом, остановил голос Дандарона. Именно поэтому вы все остались живы.
        - И чего же хочет этот Бог? - пролепетала Лена с замиранием сердца.
        Девушка не ожидала, что мудрец отнесется к ее словам всерьез. Готовилась выслушать очередной успокаивающий рассказ об аномалиях. И вот сейчас весь мир, все события этого года приобретали в ее глазах совершенно иной смысл…
        - Ты мастер вопросы-то задавать, - рассмеялся Данзан. - Такие тайны мне неведомы. Но знаешь, я думаю, он желает нам только добра. Пусть даже сначала получается больно.
        Потом он поднял лицо, с минуту понаблюдал за парящими в небе снежинками, и заметил как бы между прочим:
        - Красиво. На конфетти похоже. Видела конфетти? Ух ты. Хорошо же ты жила, девочка. В метро никто, наверное, и слово-то это не произнесет без запинки. Ну, пошли. Пора к празднику готовиться. Апокалипсис Апокалипсисом, а Новый год никто не отменял.
        И пока они пробирались сквозь заросли обратно к спасательной станции, в голове Лены начали словно сами собой возникать строчки нового стихотворения. В нем сплелись все беды, все испытания, выпавшие на ее долю за этот год. Все, о чем она думала. Все, что чувствовала.
        Наступал Новый год. Время подведения итогов, время новых надежд. Лучший день в году, чтобы сказать прошлому спасибо за все. И жить дальше, радуясь каждому дню. Каждому часу. Каждому вздоху.
        А снег все кружится и разлетается
        Из поднебесных туч, как конфетти.
        А ночка зимняя все не кончается,
        Рассвет за тучами застрял в пути.
        А ветер северный шуршит порошею,
        Неву могучую сковало льдом.
        А скоро Новый год, пускай хорошее
        И все заветное случится в нем.
        Шагами мягкими, пухово-снежными,
        Ступает Новый год. Все ближе он.
        Земля укуталась коврами снежными,
        Заснуло все, стих даже ветра стон.
        Так пусть же искрою угаснет малою
        Над дальним берегом во тьме густой
        За Малой Невкою и за причалами
        Пожар развязанный войны большой!..
        Уходит этот год, сияя льдинками,
        За грань времен по белому пути.
        И звезды с неба сыплются снежинками,
        И рассыпаются, как конфетти…
        От авторов
        Здравствуйте, я - Дмитрий Ермаков. 28 лет. Работаю в школе учителем истории, обществознания, МХК, музыки и ИЗО (самому не верится порой, что умудряюсь одновременно вести такие разные предметы).
        Вы держите в руках мою вторую книгу. Напоминаю, что первый роман назывался «Слепцы» и там местом действия были карстовые пещеры Нового Афона (Абхазия). Почему же, спросят некоторые, вместо второй части «Слепцов» я взялся писать совершенно другое произведение? Да хотя бы потому, что не видел смысла в сиквеле. Хотя «Слепцы» имеют открытый финал, история Германа, Даши и их друзей, на мой взгляд, продолжения не требует. Да и, что уж греха таить, я считаю написание любого сиквела рискованным занятием, неизбежно возникнут сравнения… Именно поэтому я решил взять другой город, других героев. И после достаточно долгих колебаний остановил выбор на Санкт-Петербурге.
        Тут стоит сделать важное отступление и рассказать о том, как я «влюбился» в город на Неве. Произошло это не сразу. В первый раз я попал в Петербург в 2010 году с сестрой и ее мужем. Именно они, кстати говоря, могут считаться крестными родителями этого романа, так как я собирался съездить в Северную столицу года три, но дело не сдвигалось с мертвой точки.
        В первый раз город сильно не зацепил меня. Помню только ограждения из мешков с песком на набережной (тогда дамбу еще не закрыли), станции метро типа «горизонтальный лифт» и Исаакий (этот собор на меня всегда производит сильнейшее впечатление). Через два года я поехал в Петербург во второй раз, с учениками… И больше уже не мог прожить ни года, не посетив этот город хотя бы раз. Чем мне так полюбился Питер? Сложно назвать что-то конкретное. Но, если проводить аналогию с человеческими отношениями, то по-настоящему крепкое чувство возникает тогда, когда любишь человека «целиком», а не «ямочку на щеке» (Стивен Батлер). Когда не присматриваешься пристально, пытаясь выявить недостатки (они всегда имеют место, идеальных людей нет), а любишь… Просто потому, что любишь! Именно так почти пять лет назад возникла наша с женой взаимная симпатия. Именно так - сразу и всей душой - я полюбил Северную Венецию. Тут может возникнуть вопрос: не жалко ли мне было «взрывать» город, который вызывает симпатию, обращать в руины площади и улицы? Жалко. Но это тот случай, когда «все уже украдено до нас». Мы с женой разрушили
только Ладожский вокзал и мост Александра Невского.
        Легко ли писать про станции, на которых уже живут герои других авторов? Всякое бывает. Например, я согласен с теми читателями, которые на раннем этапе вычитки текста недоумевали по поводу решения буддистов совершить исход со Старой деревни пешком. Что поделаешь, роман «Путевые знаки» Владимира Березина - часть канона, нарушать его мы с женой не имели права. Та же ситуация с наркоторговцами из Веселого поселка. С одной стороны, наших героев, чье благосостояние строится на транзите наркотиков, легко осудить. «Какие же это положительные герои, если живут за счет наркотрафика?» - спрашивали читатели. И, конечно, я был бы только рад, если бы на станции «Улица Дыбенко» поместили любую другую общину… С другой стороны, привычные нам моральные критерии не стоит применять к ситуации, в которой оказались персонажи романа. В одной из удаленных сцен Святослав Рысев демонстрирует дочери уродливый нож кустарного производства и говорит: «Этим я бы бился с мутантами, если бы не транзит с Дыбенко». Наши герои, по крайней мере, не отсиживаются в стороне, когда приходит общая беда… Но не буду раскрывать все тайны,
ведь есть читатели, которые сначала открывают конец книги, а потом уже читают текст. И особо остановлюсь на весьма щекотливом моменте, который можно условно назвать «реализмом». Мы постарались сделать все, чтобы роман «Третья сила» получился не только более цельным и сильным, чем «Слепцы», но и более достоверным. Что, однако, вовсе не означает, что в тексте все достоверно с научной точки зрения. Да, в реальности Данзан Доржиев не смог бы жить на острове Елагин. Но тут я бы хотел процитировать своего героя: «Что ты думаешь, в метро не просачиваются ядовитые вещества? Системы жизнеобеспечения на большинстве станций метрополитена не чинят, нет ни сил, ни средств. Но метро не вымерло». Так что в рамки фантастических допущений, без которых невозможен и сам мир Дмитрия Глуховского, наш роман вполне вписывается.
        Три года я писал первую книгу. «Третья сила» появилась на свет в два раза быстрее. Но это вовсе не значит, что на второй роман я потратил меньше сил или что он был написан второпях. Ничего подобного! Любой труд, который выполняешь совместно с кем-то, продвигается быстрее, а у нас с женой получилась отличная авторская команда. При этом важно отметить, что мы не делили персонажей, над каждым образом, включая второстепенных, шла совместная работа. Мы делили сцены и эпизоды. Например, Насте лучше удавались сцены, где герои размышляют, спорят, страдают. Мне, наоборот, привычнее и проще писать «экшн». Хотя бывало и наоборот, например, глава «Первая кровь» почти целиком написана Настей. В итоге «Третья сила» оказалась куда более жесткой и даже жестокой, чем «Слепцы». Сказочные элементы тут отошли на второй план, хотя совсем без чудес не обошлось. Но и схватки-погони в романе - всего лишь фон. Да и описаний природы стало намного меньше, если сравнивать со «Слепцами». Основное внимание мы постарались уделить чувствам и переживаниям наших героев. Получилось? Решать вам, дорогие читатели.
        Я же, заканчивая свое послесловие, скажу пару слов о главной героине этой книги. Больше года назад, когда сюжет не был еще до конца продуман, мы хотели сделать главную героиню этакой бой-бабой, лихо стреляющей с двух рук. Рабочее название «Путь Рыси» вполне отражало первоначальную задумку. Мы хотели показать процесс взросления Елены Рысевой, постепенно превращающейся из домашнего котенка в грозного лесного хищника… Но ничего из этого не вышло. Созданный нами персонаж зажил своей жизнью, «крутеть» и становиться «Рэмбо в юбке» Лена категорически не захотела. В итоге получилась обычная девушка, терзаемая теми же переживаниями, что и большинство ее сверстниц. Она тоже имеет свои слабости, во многих ситуациях ведет себя, мягко скажем, не героически. Зато Лена получилась живая и цельная. Она просто живет. Ищет ответы на «проклятые вопросы». Ищет человека, которому можно довериться. Ищет любовь… Надеюсь, читатели серии, в том числе те, кто привыкли к книгам про крутых сталкеров, примут ее такой. Помимо главной героини в романе есть множество других персонажей, каждого из которых мы с женой постарались
«оживить». Лично мне кажется, что самым удачным образом, помимо самой Лены, стал бурят Бадархан. А кто больше всего полюбился вам, уважаемые читатели? Напишите нам, будем ждать отзывов и мнений!
        И последнее. Вопрос: «Когда вторая часть?», начали задавать еще до выхода «Третьей силы». Возможно, кого-то это расстроит, но сиквела не будет. Хочется попробовать себя в других литературных проектах, а от постъядера я, честно говоря, подустал. Так что воспринимайте «Третью силу» как цельное произведение, без дополнений. Спасибо за внимание!
        Благодарю всех тех, кто принимал участие в работе над романом, всех тех, кто поддерживал нас! Отдельное спасибо Вячеславу Бакулину, моей маме Наталье Васильевне, отцу Сергею Леонидовичу и теще Наталье Борисовне, Владимиру Кузнецову, Алене Грибковой, Анастасии Taka и Леониду Елсакову за ценные советы и замечания. Ольге Поярковой, Екатерине Гулидовой, Ирине Корсаковой, Павлу Бодрову, Алексею Вовку и всем моим коллегам. Кате Середкиной, Оле Фомичевой, Саше Басковой и всем моим ученикам. Ире Барановой, Косте Беневу, Оле Швецовой, Ане Калинкиной, Кире Илларионовой, Диме Боброву и всем ребятам из нашей тусовки.
        Здравствуйте, я - Анастасия Осипова, мне 26 лет. По профессии я переводчик, сейчас работаю на оборонном заводе, начинающая писательница.
        «Вселенной Метро 2033» заинтересовалась с момента выхода первой книги, сначала как читатель, а потом решила попробовать написать что-то свое, на клочках бумажек и университетских лекций. Долго думала, стоит ли получившиеся поэтические наброски публиковать на сайте. А, опубликовав, нашла не только новых друзей, но и мужа. В то время Дима начинал работать над «Слепцами», и мы частенько обсуждали дальнейшее развитие сюжета. Несколько отрывков из моих стихотворений Дима в итоге включил в текст первого романа, более того, в «Слепцах» есть несколько сцен, написанных мною. Например, эпизод, в котором Герман видит во сне побоище между пещерными жителями и каннибалами. Потом, когда книга уже вышла, Дима предложил мне написать вторую книгу вместе, если возникнет интересная идея для сюжета. Правда, на первых порах мы даже с городом не могли определиться. Была задумка про Москву (сообщество «Европа» в Деловом центре), про Днепропетровск… Но в итоге решили остановиться на метро Санкт-Петербурга.
        Почему? Попробую ответить. Питер, в котором я впервые побывала в 2001 году, для меня - город, в который не скучно возвращаться. Город, у которого есть своя, неповторимая и загадочная душа. Чтобы ее ощутить, недостаточно покататься по экскурсиям или пройтись по Невскому проспекту, а тихонько, не торопясь, прогуляться по узким улочкам. Заглянуть в дворы-колодцы. Пройтись поздним вечером по набережной, слушая, как шумит Нева. Каждый раз город будет дарить разные воспоминания и ждать новой встречи.
        Во время одного из совместных посещений города на Неве (мы были там вместе два раза) мы прошли тем же маршрутом, что и наши герои, чтобы лучше понять, с какими препятствиями они могут столкнуться. Посмотреть, как «вписать» окружающую обстановку в постъядерный мир, насколько это возможно выполнить так, чтобы путешествие Лены Рысевой и ее друзей получилось сложным и интересным. И сделать так, чтобы описание постапокалиптического Питера не превратилось в ряд штампов, а донесло до читателя атмосферу города. Надеюсь, у нас получилось.
        В романе «Третья сила» очень много героев, каждый со своей судьбой и своей правдой. Даже лейтенант Ларионов по-своему прав, даже купцы Краснобай и Фролов с точки зрения законов мира 2033 года люди «правильные». Да, они обманывают доверчивых простаков, да, они смотрят на все вокруг с точки зрения прибыли, они циники, они презирают жителей бедных станций. Но разве сейчас, в мире, который не лежит в руинах, ситуация сильно иная?.. Некоторым второстепенным персонажам мы не давали имена вполне сознательно, они так и остались безымянными «дежурными офицерами» и «охранниками». А остальных мы постарались снабдить простыми звучными кличами: Молот, Пёс, Шах… Кстати, мой любимый персонаж: Соня Бойцова, девушка-боец. Она такая сильная и при этом такая ранимая. У нее тоже есть свое горе. Работать над образом соперницы Лены Рысевой оказалось очень интересно. А тебе кто из героев полюбился больше всего, дорогой читатель? Обязательно напиши, прочту с радостью!
        Хочется поблагодарить всех, кто поддерживал нас! Прежде всего, Вячеслава Бакулина, мою маму и родителей Димы за помощь и советы, без которых бы ничего не получилось. Моих подруг Гванцу Булискерию и Иру Афонину за сопереживание и моральную помощь. Леонида Добкача и Илью Волкова за прекрасную карту. Савитри Пинягину - за стихи, усиливающие атмосферу постъядерной реальности. А также всех друзей, с которыми познакомилась на портале Вселенной Метро 2033! Приятного чтения!
        notes
        Примечания
        1
        Вяткин А.Д. Петербург мистический. , 2014. С. 136 - 137.
        2
        Ирина Баранова, Константин Бенев. «Метро 2033: Свидетель». Астрель. 2013. Глава 21: «Марк или игры разума».
        3
        «Марш авиаторов», музыка Ю.А. Хайта, слова П.Д. Германа, 1923 г.
        4
        «Белая армия, Чёрный барон», С. Покрасс, П.Г. Горинштейн, 1920 г.
        5
        Шимун Врочек. «Питер». Астрель. 2010. Глава 11: «Про свет».
        6
        Стихи Савитри Пинягиной.
        7
        Описывается в главах 3 - 7 романа Шимуна Врочека «Метро 2033: Питер». (М.: Астрель, 2011).
        8
        Вяткин А. Д. «Петербург мистический». С. 142 - 144.
        9
        Автомат Калашникова со складывающимся вниз металлическим прикладом, разработан для подразделений ВДВ.
        10
        Хокку японского поэта Мацуо Басё.
        11
        Этот герой подробно описывается в романе А.Г. Дьякова «Во мрак». Астрель. 2011.
        12
        ЭТХ (эскалатор туннельный Христича) и ЭПХ (эскалатор поэтажный Христича) разработаны ООО «Конструктор» в 1998 году. Действуют только в переходах на станцию Спасская, в Нижнем Новгороде на станции Горьковская демонтированы в 2013 году.
        13
        В мире Петербурга 2033 года станции Бухарестская и Международная превращены в подземный крематорий. Его работников принято называть «мортусами».
        14
        Песня «В каждом маленьком ребёнке» из мультфильма «Осторожно: обезьянки!». Музыка и слова Шандор Каллош. 1984 г.
        15
        РМО-93 «Рысь» (Ружье Магазинное Охотничье 1993 года). Гражданский вариант РМБ-93. Разработано ЦКИБ СОО.
        16
        Из песни Сергея Леонидовича Штильмана «Казалось, школа…».
        17
        «Бекас-12» - гладкоствольное помповое ружье, производится заводом «Молот». Имеет трубчатый магазин на шесть патронов.
        18
        См. роман Шимуна Врочека «Метро 2033: Питер». Глава 1: «Тигр».
        19
        Здесь и далее, если не указано иное, стихи Анастасии Осиповой.
        20
        Строка из песни «Элис». Группа «Конец фильма» (кавер на песню группы «Smokie»). 2001.
        21
        Строка из песни Леонида Осиповича Утесова «Марш веселых ребят». 1934.
        22
        Моргенштерн (нем. Morgenstern - утренняя звезда) - бронзовый шарик с шипами, используется как навершие палицы или кистеня. Наибольшее распространение получили цепные моргенштерны.
        23
        Дьяков А.Г. «Метро 2033: Во мрак». Астрель. 2011. Глава 6: «Безбожники».
        24
        Народное название станции Елизаровская.
        25
        Народное название станции Пушкинская.
        26
        Община на станции Владимирская подробно описана в романе «Метро 2033: Во мрак», глава 8: «На распутье».
        27
        «Как здорово», Олег Митяев, 1978. Неофициальный гимн бардовского движения в России.
        28
        Стихи Савитри Пинягиной.
        29
        Дьяков А.Г. «Метро 2033: К свету». Астрель. 2011.
        30
        Рассказ К. Бенева «Новогодняя история» // «Метро 2033: Последнее убежище». Астрель. 2010.
        31
        Рассказ К. Бенева «Запасной путь» // «Метро 2033: Сумрак в конце туннеля». Астрель. 2014.
        32
        Так принято называть жителей обеих станций Технологический институт.
        33
        ПП-19 «Бизон», разработан в 1993 году на основе АК-74У специально для МВД. Емкость магазина до 64 патронов.
        34
        АКМ (Автомат Калашникова модернизированный калибра 7,62 мм), принят на вооружение в 1959 году.
        35
        Фантастическое допущение мира Питер-2033, в реальности не существует.
        36
        Строчка из повести Л.Н. Толстого «Анна Каренина», является своеобразным эпиграфом ко всему произведению.
        37
        Стихи Савитри Пинягиной.
        38
        Песня «Остров невезения» из к/фильма «Бриллиантовая рука», слова А. Дербенева, музыка А. Зацепина, 1968 г.
        39
        Два из четырех путей станции действительно строились как часть кольцевой линии и сейчас не функционируют. На обоих ярусах посадка и высадка пассажиров осуществляется только с одной стороны платформы.
        40
        Барон Пьер де Кубертен (1863 - 1937), французский спортивный и общественный деятель, историк, педагог; инициатор проведения современных Олимпийских игр (с 1896 года).
        41
        Поезда типа 81-540.2/541.2 получили в народе шуточное название «Пришелец».
        42
        В романе А.Г. Дьякова «Во мрак» станция была захвачена моряками с буровой платформы «Вавилон» (глава «Ультиматум»).
        43
        9-мм автоматический пистолет Стечкина. Принят на вооружение в 1951 году. Емкость магазина 20 патронов. На данный момент снят с производства.
        44
        В.С. Березин «Метро 2033: Путевые знаки». Глава 8: «Мертвый Будда исхода времен». Астрель. 2009.
        45
        В переводе с латинского «ворон». На острове Елагин действительно есть уличный вольер с воронами.
        46
        Стихи Савитри Пинягиной.
        47
        Елагиноостровский дворец. Строительство - 1785 - 1790 гг. Первоначальный проект приписывается архитектору Дж. Кваренги. Перестроен К. Росси. Сейчас в здании работает Музей декоративно-прикладного искусства и интерьера.
        48
        Буддадаса Аджан Бхикху. Жил в 1906 - 1993 годах в Таиланде. Основал лесной монастырь Суан Моккхабаларама и Международный центр обучения медитации. Включен Юнеско в список самых выдающихся людей мира в 2005 году. Сам ничего не писал, труды дошли в аудиозаписях.
        49
        Дандарон Бидия Дандарович. Жил в 1914 - 1974 годах в России. Отбывал заключение в тридцатые годы двадцатого века по статье 58, а в семидесятые годы - «за организацию буддийской секты». Работал в бурятском филиале СО АН СССР.
        50
        «Камнем по голове». Группа «Король и шут». Автор: Михаил Горшенев. 1996.
        51
        «Дух войны». Группа Ария. Альбом «Ночь короче дня». 1995.
        52
        Дацан Гунзэчойнэй - самый северный буддийский храм, единственный в Петербурге. Находится по адресу: Приморский проспект, дом 91. Построен в 1909 году. Закрыт в 1935 году, священники репрессированы.