Библиотека / Фантастика / Русские Авторы / ДЕЖЗИК / Етоев Александр : " Спикосрак Капитана Немова " - читать онлайн

Сохранить .
Спикосрак капитана Немова Александр Етоев
        Александр Етоев
        Спикосрак капитана Немова
        Повесть из советских времен
        Что тебе мешает придумать порох непромокаемый? Козьма Прутков
        Посвящение
        Каждый в детстве что-нибудь коллекционировал. Кто фантики от конфет, кто марки, кто спичечные наклейки. Один мой знакомый собирал коллекцию пауков. Как-то их специально засушивал и держал в коробочках из-под пудры. Другой мой знакомый был помешан на оловянных солдатиках. Лично я коллекционировал все подряд - и фантики, и марки, и спичечные наклейки, и книги, и закладки для книг. Только от пауков Бог миловал. В школе на переменках, на улице и в полутьме подворотен кипели коллекционерские страсти. Одно бельгийское Конго с бабочкой Satyrus hermione шло за десять видов столицы братской Монголии города Улан-Батора. Набор спичечных этикеток с вредителями сельского хозяйства (12 штук) приравнивался к пяти деятелям Парижской коммуны или же к одному Че Геваре в берете и с пулеметом в руках. Комплект «Техники - молодежи» с «Туманностью Андромеды» стоил трех романов Немцова. И т.д. Годам к тринадцати, переболев собирательством, повзрослевший человек успокаивался. Интересы менялись - кто-то начинал замечать, что девочки не совсем одно и то же, что мальчики. Другие записывались в Дома и во Дворцы пионеров,
чтобы помалу приобщаться к полезной деятельности - дудению на горне или трубе, паянию электрических схем, моделированию летательных аппаратов, рисованию портретов и натюрмортов. Третьи, разочаровавшись в жизни, ступали на тропу хулиганства, готовя благодатную почву для нынешней криминальной России. Каждый искал себя, такая уж человеческая природа. И лишь самые неутомимые и азартные не выпускали коллекционерское знамя и пронесли его через всю жизнь. Вот таким-то и посвящается эта повесть.
        Глава первая. Валенок и его хозяин
        На город навалилась жара; это было неожиданно и приятно - после долгого холодного марта. Мы все поснимали шапки и забросили их на шкафы. На улице не было лужи, которая не захотела бы вдруг сделаться океаном; и делались, переливаясь через края и рождая торопливые речки. По ним плыли из варяг в греки наши белые бумажные корабли. Из земли полезли трава и какие-то маленькие букашки. Коты сопели на солнце и мирно улыбались прохожим. Весна примирила всех. Даже голуби клевали с руки.
        Вот в такой-то веселый день я и мой друг Щелчков стояли на берегу Фонтанки и смотрели, как мимо нас плывет одинокий валенок. Плыл он в положении стоя на обтаявшей, ноздреватой льдине, и мы ему немного завидовали. За Калинкиным начиналось море, а я и мой друг Щелчков бредили островами сокровищ, берегами слоновой кости, пиратами мексиканских заливов и прочими романтическими страстями.
        -Жалко,- сказал Щелчков,- что до лета еще два месяца. Вон в Африке - всегда лето. А здесь ждешь не дождешься, а оно - раз!- и уже кончилось.
        Валенок, равнодушный к миру, ушел в тень под Английский мост.
        -Интересно,- сказал Щелчков,- доплывет он до мыса Горн?
        -Не знаю,- ответил я.- Океан - опасная штука. Налетит какой-нибудь шквал, или спрут под воду утянет, или пресная вода кончится. Всякое может быть.
        -Да,- загрустил Щелчков.- Живешь здесь, как лягушка в болоте. Ни пиратов, ни акул, ничего. Кран на кухне открыл - и пей себе, пока из ушей не польется. Скука!- Он протяжно зевнул.- Я летом, когда буду на даче, сделаю себе настоящий плот, из шкафа, я уже придумал какой. Речка там будь здоров, почти как наша Фонтанка, только берега не такие. И помельче, зато есть водопад…
        -Погоди! Постой! Ну куда же ты!- Вдоль берега прокатился крик, тихий и какой-то обиженный. Но что всего удивительнее - тихий-то он был тихий, но сразу же заглушил и Щелчкова, и автомобильную возню на мосту, и звонкие голоса трамваев.
        Щелчков мгновенно примолк. Мы оба повернули головы влево и увидели такую картину.
        По стершемуся граниту набережной бежал человек. Лицо его было маленькое, глаза мелкие, рот большой. Бежал он прямо на нас, размахивая огромным зонтиком. Ручка зонтика была выставлена вперед и загнута на конце крючком.
        Одет человек был странно - в латанном-перелатанном полушубке, из которого лезли вата и какие-то бесцветные колоски, в галстуке в зеленый горошек, в розовой, навыпуск, рубашке и в сиреневых спортивных штанах. Левая нога была в валенке, правая - в одиноком носке с глядящей из дырки пяткой. Носок был морковно-красный, пятка - неопределенного цвета.
        Он с шумом пробежал мимо, зыркнув глазом по нашим лицам и обдав непонятным запахом. Сладким и каким-то соленым с легким привкусом увядшей березы. Будто воблу сварили в сахаре, перемешивая березовым веником.
        Мы, как по команде, переглянулись и повернули головы вслед.
        Человек взбежал на Английский мост, ткнул зонтиком куда-то через перила, потом скатился клубком на набережную и побежал к ближайшему спуску.
        Мы тихонечко поспешили за ним и, немного не доходя до спуска, встали за гранитную тумбу.
        Человек стоял на краю, на низкой гранитной кромке, и ручкой зонтика тянулся к воде. Перед ним медленно, как во сне, плыл на маленькой аккуратной льдинке наш старый знакомый - валенок.
        -Ну немножечко, ну еще…- волнуясь и прискакивая на месте, уговаривал он непослушную льдину.- Еще чуточку, ну на два сантиметра…
        Но льдина на уговоры не поддавалась. Она тихо себе плыла и думала о чем-то своем.
        Человек на берегу чуть не плакал. Та нога, что была без валенка, выводила печальный танец; левая, сочувствуя правой, нервно и не в такт ей притопывала.
        Мы смотрели, как человек старается, и нам его стало жалко. Первым сообразил Щелчков. Он вытащил из кармана гайку, прищурился и метнул в воду. Она булькнула перед носом льдины и погнала маленькую волну. Льдина удивленно подпрыгнула и слегка подалась к берегу. Зонтик клацнул по ледяному краю; валенок лениво качнуло.
        -Так, ага, вот-вот-вот…- Рука с зонтиком потянулась к валенку.- И еще…- Но в этот момент судьба, видно, окончательно отвернулась от человека с зонтиком. Раздался плеск, зонт выпрыгнул из руки хозяина и, как сонная озерная рыба, бухнулся в холодную воду. И сразу пошел ко дну.- Это что же… Это куда же…- Человек сбросил с плеч полушубок, потом поправил сбившийся галстук и погрозил кулаком реке. Неудача вывела его из себя; из робкого, неуверенного, спокойного он сделался сердитым и шумным.- Сволочь, морду набью!- Валенок был уже далеко.- Утоплю гадину!- Он с силой размахнулся ногой и ударил ею по недосягаемому обидчику. Валенок, стоявший на льдине, на это не ответил никак. Зато тот, что был на ноге, ракетой взметнулся в воздух и, описав коротенькую дугу, приземлился рядышком со своим напарником.
        Столь коварный зигзаг судьбы вывел бы из себя и мертвого. Но не таков был человек в галстуке. Он три раза вдохнул и выдохнул, сделал двадцать пять приседаний, вытащил из кармана расческу и тщательно причесал волосы. Потом надел сброшенный полушубок и направился в нашу сторону. По лицу его блуждала улыбка. Виноватая и немного жалкая.
        -Вот так у меня всегда,- сказал он, проходя мимо.- Гонишься за копейкой, а теряешь на рубль.
        Незнакомец развел руками и, насвистывая мелодию из «Мистера Икса», пошлепал по плитам набережной. Из круглых дырок в его красных носках печально глядели пятки.
        Глава вторая. Явление огуречного короля
        Валенки мы нашли.
        Льдина мирно терлась о берег и грелась на теплом солнышке. На льдине стояли валенки. Напротив из-под арок моста медленно вытекала Фонтанка и поворачивала к близкому морю. А здесь над тихой водой стояли голые еще тополя и скандалили голодные чайки.
        -Что теперь?- спросил я у Щелчкова.
        -Теперь найдем этого человека и отдадим ему валенки,- сказал Щелчков, прикладывая к ноге находку. Валенок был велик. Он приложил второй. Второй был тоже велик.
        -Где ты его найдешь? Человек в городе как иголка.
        -Это просто,- сказал Щелчков, засовывая в валенок руку.- Напишем объявление с нашим адресом. Повесим его на…- Щелчков не договорил; он наморщил лоб и вытащил из валенка руку. В ладони его лежала бумажка, маленький квадратный листок, заполненный какими-то буквами.
        Вот, что мы прочитали:
        «Троицкий рынок. Ряд 1, место 4. Веники, петушки на палочке, вобла вяленая. Оптом и в розницу. Кочубеев».
        -Вот видишь,- сказал Щелчков,- и объявлений писать не надо. Идем.
        Мы отправились на Троицкий рынок.
        В те далекие времена, про которые говорится в повести, Троицкий рынок был совсем не такой как нынче. Это был обычный колхозный рынок, вроде Ситного или Московского, только гораздо меньше. Сжатый со всех сторон каменными глухими стенами, парадным своим фасадом он выходил на церковь, на синие купола собора.
        Но нам, коломенским жителям, с фасада было ходить несподручно. Мы сюда попадали с тыла, зигзагами проходных дворов, прямо с набережной Фонтанки.
        Сторона здесь была чужая, и коломенских в этих краях не жаловали. Люди жили нахохленные и дикие, на вопросы отвечали вопросами, но все больше молчали и нервничали, играя на щеках желваками.
        Рынок встретил нас как всегда - пристальными косыми взглядами. Особенно глаз торговцев цеплялся за спасенные валенки; они спали у Щелчкова под мышкой, подошвами в обе стороны, как сомлевший тянитолкай.
        Мы ходили между рядами, присматриваясь к их населению и принюхиваясь к различным запахам. Человека в красных носках среди торгующих почему-то не было. И почему-то ниоткуда не пахло ни вениками, ни воблой, ни петушками. Мы обошли все ряды, потом обошли их снова. На третьем витке обхода из-за бочки с ржавыми огурцами высунулась чья-то рука.
        -Эй,- сказала рука, пальцем показывая на нас. Мы недоуменно переглянулись и уставились на говорящую руку.- Ты, с прыщом на носу. Это я к тебе обращаюсь.- Я понял, что говорят со Щелчковым. У меня был прыщ на щеке.- Товар у тебя почем?
        -Товар?- смутился Щелчков.- Нету у меня никакого товара.
        -А под мышкой у тебя что? Не товар?
        -Это не товар, это валенки.
        -Вот я про них и спрашиваю: почем?
        -Нипочем. Это мы хозяина ищем. Кочубеев его фамилия. Ряд первый, место четвертое. Мы их на Фонтанке нашли.
        Рука спряталась, за бочкой что-то забулькало. Рядом, на соседнем прилавке, дремало свиное рыло. Толстый дядька в окровавленном фартуке затачивал тесаком спичку. Он ее заточил как гвоздик и раскрыл свой просторный рот. За бочкой все еще булькало.
        Бульканье продолжалось долго. Мы стояли и не знали, что делать - уходить или подождать еще. Наконец бульканье стихло. Снова показалась рука: на этот раз она возникла над бочкой, ухватила пальцами огурец, повертела его и спряталась. Теперь за бочкой уже не булькало, а хрустело.
        -Пойдем,- сказал мне Щелчков,- ничего мы здесь не дождемся.
        Мы двинулись вдоль ряда на выход, но не сделали и пяти шагов, как услышали сзади смех:
        -Кочубеев, его фамилия,- пробивались сквозь смех слова.- Ряд первый, место четвертое. Бегония, эй! Ты слышал? Тумаков, Вякин, вы слышали?
        Мы остановились и обернулись.
        Над бочкой, как пожарная каланча, возвышался очень тощий субъект, похожий на скелет человека. Человека, который смеется. На нем были грязный халат и булыжного цвета кепка. Руками он держался за бочку, а зубами - за слюнявую папиросу, пыхтящую ядовитым дымом.
        -Всю жизнь огурцами торгую, а такого чудного дела…- шепелявил он, тряся папиросой и частями своего тщедушного организма.- Бегония! Ты про бумеранг знаешь? А книжку про Геракла читал?
        Толстый дядька за прилавком с мясопродуктами кончил колдовать зубочисткой и медленно повернулся к тощему.
        -Э?- спросил он коротко и сурово.
        -Видишь пацана с валенками? Это тот самый валенок, который с того мужика свалился, когда ты его за шиворот тряс. Который ты потом за крышу забросил.
        -Нэ-эт, это другой, тот был адын, а нэ два,- ответил ему толстяк.
        -А ты у мальца спроси, тот он или не тот.- Тощий обошел бочку и, пожевывая свою папиросу, вприплясочку направился к нам. По пути он выудил огурец и заложил его за правое ухо.
        Щелчков вынул валенки из-под мышки и убрал за спину. На всякий случай, чтобы не отобрали.
        -Первый, говоришь, ряд?- Верзила подошел к нам.- Фамилия, говоришь, Кочубеев?- Тощий переломился в поясе, и голова его вместе с кепкой оказалась за спиной у Щелчкова. Щелчков съежился; с огурца, который прятался у верзилы за ухом, капало ему на затылок.- Бегония! Это тот!- закричал он вдруг оглушительно.- Я же говорю: бумеранг. Ты его туда - он обратно. И еще приятеля прихватил.
        Вокруг нас уже толпились зеваки.
        Каланча вытащил из толпы какого-то тугоухого дедушку и орал ему, размахивая руками:
        -Витёк-то у нас, слышь, приболел - может, съел чего-нибудь несъедобное, может, кильку, может, ватрушку, может, голову себе отлежал, когда ночевал на ящиках. А может, просто - радикулит. Ну а этот, ну которого валенок, явился, понимаешь, как хорь, и раскладывается на Витькином месте…
        -Ёршики, они для навару,- кивал ему тугоухий дедушка, и в голове у него что-то щелкало и скрипело.
        -Такой маленький, а уже отпетый.- Шустрая бабуля с корзинкой вылезла откуда-то из-за спин и, смешно раздувая щеки, закудахтала, как старая курица: - Белье у меня давеча сняли, три наволочки в цветочек, новый пододеяльник, прищепок тринадцать штук…
        -А я ему говорю: погодь.- Тощий в кепке и с огурцом за ухом уже рассказывал какому-то инвалиду на самодельном металлическом костыле.- Это что же, говорю, получается; для того, говорю, выходит, человек травился ватрушкой, чтобы всякий залетный хмырь поганил своими вениками здоровую атмосферу рынка? А он мне бумажку тычет: заплачено, мол, и здрасьте. Но мы же тоже не дяди Вани. Человек, он, говорю, не бумажка, даже если у него бюллетень. Крикнул я тут Вякина с Тумаковым, крикнул я тут Бегонию…
        -Который? Этот? С прыщом? Или длинный, который в кепке?
        -Ворюгу поймали… двух. Один на шухере стоял, на углу, другой колеса с автомобилей свинчивал. А эта бабка, вон та, с корзиной, на Сенном эти колеса толкала, по пятнадцать рублей за пару…
        -Бабку они с балкона скинули, хорошо был первый этаж…
        -Против ветру оно конечно, против ветру только в аэроплане…
        Скоро все это мне надоело. Народ нервничал и ходил кругами, болтая всякую чепуху. Инвалид уже размахивал костылем, выбирая из толпы жертву. Тугоухий дедушка улыбался; он рассказывал, как солить треску. Тощий, одна нога босиком, держал в руке лохматый полуботинок и объяснял на живом примере особенности полета валенка. Кто-то спорил, кто-то смеялся, кто-то громко жевал батон. Тихая, убогая собачонка болталась у жующего под ногами и слизывала с асфальта крошки.
        Я тыкнул Щелчкова в бок, но это уже был не Щелчков, а какой-то гражданин в шляпе. Он странно на меня посмотрел, но тыкать в ответ не стал - наверное, не хотел связываться.
        Щелчков куда-то исчез и объявился только через минуту; в руке у него был огурец, зато валенок почему-то не было.
        -Это я у кощея выменял.- Он ткнул огурцом мне в нос.- На валенки, пропади они пропадом. На, кусай половину.
        -Не буду.- Я помотал головой.- От него ухом воняет.
        -Как хочешь,- сказал Щелчков и сунул огурец в рот.
        Сунул и тут же вынул.
        Глава третья. Спичечный коробок с ракетой
        У стенки на разбитом асфальте лежала газета «Труд». А на этой газете «Труд», с краюшку, очень скромно, лежал тихий спичечный коробок с космической ракетой на этикетке.
        Коробок лежал не один. Рядом с ним на той же газете расположились, тесня друг друга, кучки гвоздиков, шайб, шурупов, маленькие моточки проволоки, лампочки со сгоревшей нитью, горка пробок от бутылок из-под шампанского, заводная курочка-ряба, мутный полосатый стакан, деревянная подставка для чайника в виде профиля Пушкина-лицеиста и прочие разнообразные вещи.
        Но ни гвозди, ни железный свисток, ни подставка в виде профиля Пушкина нас не интересовали. Мы видели одну лишь ракету, плывущую среди мелких звезд. И гордую надпись «СССР» на красивом ее боку.
        Коробок манил и притягивал. Щелчков, как его увидел, весь затрясся и похудел лицом. У Щелчкова такой этикетки не было. Были с Белкой, были со Стрелкой, были с первым искусственным спутником, с Циолковским было целых четыре, а вот просто с ракетой не было. И у меня не было.
        Я бросился к коробку первым. Шаг у меня был шире, и руки длиннее, чем у Щелчкова, на два сантиметра с четвертью. Щелчков хрипел, как безумный, и топал у меня за спиной. Я расставил руки крестом, заслоняя от Щелчкова газету. Я забыл, что такое дружба. Я забыл, что он мой сосед и что мы учимся с ним в одном классе. Я забыл, что я ему должен за контрольную по русскому языку. Я забыл, что прошедшим летом брал у него сачок и удочку. Я забыл, где я живу. В каком городе и на какой планете. Я забыл свое имя. И отчество, и даже фамилию. Я помнил только одно. Дома в коробке из-под зефира хранится мое сокровище. Моя коллекция спичечных этикеток. В двух тонких тетрадках в клеточку. Которую я собирал полгода. По урнам, улицам, по дворам, выменивая у друзей-приятелей, выпрашивая у знакомых и незнакомых. И в этой моей коллекции не хватает самого главного - маленькой наклейки с ракетой.
        -Чем, ребятки, интересуетесь?- раздался вдруг тихий голос.- Стаканом? Курочкой-рябой? Есть шурупчики для мелкой работы, «пусто-пусто» из домино, графин…
        Меня как в сугроб воткнули. Или окатили водой. Я резко повертел головой и уперся глазами в стену. У стены сидел старичок. Я палец собственный готов был отдать на съедение - только что у стены никакого старичка не было.
        -Да,- сказал я нервно и невпопад.- Добрый вечер, то есть спокойной ночи, то есть это… как его… извините…
        Из-под правой моей руки просунулась голова Щелчкова. Язык его лежал на щеке. В глазах, в каждом зрачке, лежала на дне ракета и плавали обидные огоньки.
        -Вот лампочка,- продолжал старик,- вещь в хозяйстве очень необходимая. Любая мама спасибо скажет. Применяется для ручной штопки. Вот вроде бы элементарная пробка от бутылки из-под шампанского. А надеваешь ее на ножку стула, и на паркете ни единой царапины. Не пробка - настоящее чудо. А этот стакан, видите?- Старичок взял с газеты мутный полосатый стакан, поставил его себе на ладонь и другой ладонью прихлопнул. Ладони сложились плотно; стакан куда-то исчез.- Фокус-покус,- рассмеялся старик.- Ловкость рук и никакого мошенничества.- Он убрал ладонь. Я увидел вместо стакана кОльца, сложенные одно в другое.- Сделано в ГДР.- Старичок перевернул бывший стакан вверх дном.- А в придачу еще и зеркальце.- Он показал нам зеркальце.- Лимонаду выпил, стакан сложил и смотри, какой ты красивый.
        -Сколько…- сглотнул Щелчков, не отрывая взгляда от коробка.- Сколько он у вас стоит?
        -Ну…- Старичок задумался.- Все зависит от покупателя. Иному не отдам и за рубль, а иному и без денег не жалко. Тебе ведь не стакан нужен, ведь так?- Старик внимательно посмотрел на Щелчкова.
        Щелчков был уже впереди меня, в одной руке зажав огурец, а другой ощупывая карманы. Лоб его потемнел и сморщился, и стал похож на грушу из сухофруктов. В глазах то вспыхивал огонек надежды, то стояла глухая ночь.
        -Вот…- Рука его елозила по карманам, сначала быстро, потом все медленней, и вдруг повисла как неживая. Дать ему было нечего. Щелчков стоял секунд десять молча, потом лицо его налилось краской и он выдавил не своим голосом: - Галстук вам свой отдам, хотите? Почти новый, только вот здесь вот дырочка…- Он с какой-то безнадежной решимостью потянулся к пионерскому галстуку.
        -Галстук мне твой не нужен, галстук оставь себе,- нахмурившись, произнес старик.- Какой же ты пионер без галстука! А вот огурец возьму. Если ты, конечно, не возражаешь. Огурец - продукт положительный, поддерживает пищеварение организма. Особенно, когда натощак.
        Он взял двумя пальцами огурец, внимательно его повертел, лизнул, посмотрел на свет, поскреб огурцом о стенку и, видимо, не найдя дефектов, убрал огурец в карман.
        Я стоял, как глиняный истукан, и молча следил за сделкой. От коварства моего лучшего друга у меня омертвело тело. Только глаза работали, тупо моргая по-лягушачьи.
        Щелчков согнулся над коробком; руки его, как хищные птицы, кружили над беззащитной жертвой. Ниже, ниже… Я моргнул и закрыл глаза.
        «Вот ведь как получается,- думал я в абсолютной тьме.- Валенки вместе спасали, огурец был тоже напополам, а коробок достанется ему одному…»
        Мне хотелось застрелиться и умереть. Чтобы Щелчков, когда меня похоронят, пришел на мою могилу и, плача и рыдая, сказал. Прости, сказал бы Щелчков. Я был жИлой, подлецом и нахалом. Валенки вместе спасали, а коробок достался мне одному. И тут он достает коробок и кладет его на мою могилу. Я жду, когда он уйдет, и тихонечко, чтобы никто не видел, быстро вылезаю из-под земли. Кладу коробок в карман и уплываю на плоту в Африку.
        -Так, несанкционированная торговля!- Голос прогремел будто с неба.- Ваши документики, гражданин.
        Я открыл глаза. Рядом, между мной и Щелчковым, стоял хмурый усатый милиционер и крутил на пальце свисток. Лицо его было сонное и в веснушках. Коробок лежал как лежал. Старичок сидел как сидел. Только один Щелчков стал похож на дохлого кролика - помертвел, посинел и сжался.
        -Чего там с ними миндальничать. За руки, за ноги и в тюрьму. Правильно, товарищ Гаврилов?
        Хмурый милиционер обернулся. Мы со Щелчковым тоже. Длинный, у которого Щелчков выменял огурец, улыбался милиционеру благостно. Ноги его были обуты в спасенные нами валенки, халат наполовину распахнут. На груди по горбушкам волн плыли лодочки, киты и русалки.
        -А у вас, гражданин Ухарев, никто советов не спрашивает.
        -Я что - я ничего. Развели, говорю, на свою голову спекулянтов. Тюрьма по ним, гаврикам, говорю, плачет. Разве не так?
        Хмурый милиционер вздохнул, отвернулся от владельца халата и решительно перевел разговор на рельсы несанкционированной торговли.
        -Ваши, гражданин, документы,- повторил он, крутя свисток, и веснушки на его круглом носу заалели, как на болоте клюква; из-за низкого скоса крыши выплыло весеннее солнце.
        -Имеются, а как же, мы ж понимаем.- Старичок ничуть не смутился, а напротив - заулыбался весело.- Солнце,- он показал на солнце,- и то живет по закону. Восход тогда-то, заход во столько-то. А уж мне, старому человеку, без закона никак нельзя. Вам паспорт? Или справочку из собеса? Вы штопкой, я извиняюсь, не увлекаетесь? А то грибок, пожалуйста, в виде лампочки. Очень нужная в домоводстве вещь. И шурупчики для мелкой работы…- Тут старик подскочил на месте и схватился руками за голову.- Ну конечно! Как я сразу не догадался!- Он поднял с газетки стакан и завертел им перед носом милиционера.- Стакан дорожный складной гэдээровский со специальным зеркальцем для бритья. Мечта всякого культурного человека…
        Милиционер мотнул головой и почесал в ухе свистком.
        -Вы мне это…- сказал он хмуро.- Зубы не заговаривайте.
        -Что вы, что вы.- Старичок поклонился.- Вот, пожалуйста, мои документы.- И летучим движением руки он поднял с земли коробок и протянул его представителю власти.
        Тот повел себя как-то странно. Не кричал, не топал ногами, не свистел в свой молчаливый свисток, а поднес коробок к глазам и вяло зашевелил губами. Потом отдал коробок хозяину, козырнул и сказал: «Порядок».
        И тут над рыночными рядами пронесся звериный рык. Люди втянули головы. Рык превратился в стон, затем в глухие жалобные похрюкивания, сквозь которые проклевывались слова.
        -Вах!- слышалось от прилавка с мясопродуктами.- Горе на мою бедную голову! Такой красивый свинья! Глаза - вах!- па-а-мидоры, а нэ глаза. Мама, ты меня слышишь? Зачем ты меня родила, мама!..
        -Посторонись!- Распугивая свистком толпу, товарищ милиционер Гаврилов уже двигался ликвидировать непорядок.- В чем дело? Почему крик?
        -Грабеж среди бела дня.- Толстый дядька в окровавленном фартуке терся крупной щекой в щетине о свисающую баранью ногу. Глаза его были печальные.- Присел завязать шнурок, ну, секунда, ну, пять секунд, и - па-а-жал-ста, щэни дэда!- украли свиную голову… У Кляпова свинью не украли, у Тумакова свинью не украли, у Ухарева огурцы не похитили, а у Бегонии - пожалуйста, хить?
        -Протокол… Свидетели… Есть свидетели?- Хмурый милиционер Гаврилов обвел глазами редеющую толпу зевак, постукивая карандашиком по планшету. Задержался взглядом на подозрительной старушке с усами, выхватил зрачком из толпы инвалида на железной ноге. Но ничего похожего на свиное рыло не обнаружил.
        Среди шума и поднявшейся суеты мы забыли про коробок с ракетой, а когда вспомнили и вернулись к стене, там уже никого не было. Старичок бесследно исчез, и ракета на коробке тоже.
        Глава четвертая. Три фингала или один?
        Молча мы дошли до моста, молча пробрели мимо сфинксов. Уже на коломенской стороне, с Лермонтовского свернув на набережную, я угрюмо посмотрел на Щелчкова, а он угрюмо посмотрел на меня. Посмотрели, помолчали, побрели дальше - не останавливаясь.
        «В общем-то,- думал я про Щелчкова,- ничего особенно нехорошего он не сделал. Ну, хотел обойти меня с коробком - все равно ж ведь не получилось.- Угрюмости моей поубавилось.- И от огурца мне откусить предлагал».
        Я уже собрался остановиться и протянуть ему руку дружбы, но прежде чем ее протянуть, сунул руку дружбы в карман и там ей вдруг стало холодно. Потом жарко, потом опять холодно. В кармане среди семечной шелухи и потертых конфетных фантиков лежало что-то твердое и чужое. Пальцами я сдавил предмет, стенки его чуть-чуть спружинили. Я понял, что там лежало. Там лежал коробок. И почему-то я был уверен - коробок был именно тот.
        -Здрасьте!- раздался голос.- Какие люди! Какая встреча!
        Из-за толстого ствола тополя, потеющего на теплом солнце, вылезла сначала нога, потом весь хулиган Матросов. Вразвалочку, стиляжной походкой он медленно прохилял нам навстречу и грудью загородил дорогу. Следом из-за того же дерева вышли Громилин с Ватниковым и начинающий хулиган Звягин. Они встали за спиной предводителя с нахальными улыбочками на лицах.
        Мгновенно коробок был забыт; я понял, что дело плохо; так просто от их компании не отделаешься. Щелчков мялся немного сзади и сопел носом. Я взглянул налево, направо, но помощи ждать было неоткуда. Убежать я тоже не мог. Во-первых, у их компании ног было больше в четыре раза. Во-вторых, попробуй я убежать, то навеки прослыл бы трусом и каждый на нашей улице насмехался бы надо мной как мог.
        -Мордобой заказывали?- скаля зубы, сказал Матросов. Носок его облупленного ботинка отстукивал на граните «Мурку». Хулиганы Громилин с Ватниковым идиотски загоготали. Начинающий хулиган Звягин схватился за свой тощий живот.
        Мы насупились и ждали, что будет. Хотя ждать было особенно нечего; встречи с хулиганом Матросовым не кончались ничем хорошим.
        Вообще, хулиган Матросов был злым гением нашей улицы. Из школы его выгнали в третьем классе за сожжение новогодней елки. Родители на него махнули рукой, милиция смотрела сквозь пальцы. Иногда его, конечно, ловили, приводили в детскую комнату, но терпения у тамошних воспитательниц хватало на час, на два; а потом его выпроваживали обратно.
        Про подвиги его ходили легенды. К примеру, прошедшим летом на спор с хулиганом Ватниковым он совершил глубоководное погружение в бочку с квасом у кинотеатра «Рекорд». Влез на бочку, откинул крышку и нырнул туда в семейных трусах. Очередь, конечно, заволновалась, тетка-продавщица занервничала. Когда на шум явился милиционер, Матросов уже сидел на крыше углового четырехэтажного дома и поплевывал с высоты на граждан. Из ближайшего отделения милиции прибежали с десяток милиционеров и через парадные и черные лестницы бросились его обезвреживать. Внизу, конечно, не остался из них никто, всем, конечно, хотелось совершить геройское задержание лично. Так вот, хулиган Матросов, чувствуя, что пахнет баландой, как какой-нибудь акробат в цирке, по хлипкой водосточной трубе в три секунды спустился вниз, у Громилина стрельнул закурить, у Ватникова прихватил огоньку, потом вежливо помахал всем ручкой и прыгнул в отходящий трамвай.
        Историй, подобных этой, про Матросова рассказывали десятки.
        Вот теперь и нам со Щелчковым выпал случай поучаствовать в представлении по сценарию известного хулигана. И похоже, что в роли жертв.
        -Ватников, папиросу!- Не отворачивая от нас лицо, Матросов поднял кулак с оттопыренными средним и указательным; Ватников достал папиросу и вставил предводителю между пальцами. Тот сунул отраву в рот и, жамкая, приказал: - Огня!
        Громилин развел руками; Звягин завозился в карманах, нашел горелую спичку и больше не нашел ничего.
        -Огня!- повторил Матросов.
        -Нету!- ответил Ватников.- Мы ж, когда почтовые ящики поджигали, полный коробок перечиркали.
        -Плохо,- сказал Матросов.- А ты у ребят спроси. Может, они курящие?
        -Ага, эти курящие, у этих на роже видно.- Он медленно обогнул Матросова и медленно направился к нам.
        -Ну,- сказал он, приблизившись,- кто тут из вас курящий?
        -Мы не курим,- сказал Щелчков; зубы его приплясывали.
        -Я не понял: мы - это кто?- Ватников посмотрел на Щелчкова.
        -Мы с Тамарой ходим парой,- пошутил из-за спины предводителя начинающий хулиган Звягин.
        -Мы - это он и я,- сказал я.
        -Я не понял,- протянул Ватников; он уже смотрел на меня.- Кажется, я спросил у тебя,- он снова посмотрел на Щелчкова,- а ответил не ты, а он.- Голова его повернулась ко мне.- Что-то с пацанами не то. Может, они с приветом?- Он пальцем повертел у виска.
        -Вот это мы сейчас и проверим.- С ухмылочкой хулиган Матросов щелкнул пальцами над правым плечом.- Звягин, ты у нас самый умный. Спроси их что-нибудь заковыристое. Если с трех раз не ответят, за последствия я не отвечаю.
        Начинающий хулиган Звягин вышел из-за плеча Матросова. Важно наморщив лоб и покусывая зубами губы, с полминуты он ходил перед нами. Потом резко развернулся на каблуках и, хихикая, прошамкал вопрос:
        -Однажды двум человекам два других человека поставили три фингала. А тем, которые их поставили, первые два человека поставили на один фингал меньше. Спрашивается, сколько глаз остались у них у всех не подбитыми?
        Вопрос был такой дурацкий, что и думать было особо нечего. Я крякнул и собрался ответить. Но только я открыл рот, как раскрасневшийся хулиган Матросов выпалил на одном дыхании:
        -Пять отнять четыре будет один.- Лицо его сияло от гордости.- Значит, один фингал.
        -Неправильно,- сказал я.- Не подбитыми остались три глаза.
        Лицо у хулигана Матросова из красного стало желтым.
        -Это как это?- Он тревожно взглянул на Звягина.- От пяти,- он поднял пять пальцев,- отнять четыре…- Матросов загнул четыре.- Будет…- Он долго смотрел на палец, оставшийся после операции вычитания, и медленно шевелил губами.- Один!- Лицо его расплылось в улыбке, из желтого превращаясь в розовое. Он торжественно поднял палец вверх, потом сложил из кулака фигу и покрутил ею у меня перед носом.- Накось выкуси, математик.
        -Неправильно, будет три!- упрямо повторил я и собрался рассказать ход решения. Но хулиган Матросов не дал. Он похлопал по плечу Ватникова, подергал воротник у Громилина, дал негромкую оплеуху Звягину.
        -Как решим?- спросил хулиган Матросов, проделав эти важные действия.- Человек настаивает на трех фингалах. Может, сделаем, раз человеку хочется?
        -Раз хочется, почему не сделать? Три фингала - это мы запросто,- пожал плечами хулиган Ватников.- Два этому и один - тому.
        -Заодно проверим ответ: три фингала или один,- кивнул хулиган Громилин.
        Начинающий хулиган Звягин что-то неразборчиво хмыкнул.
        Матросов поплевал на кулак. Я напрягся, ожидая удара. Сзади сипло, как натруженный чайник, мне в затылок дышал Щелчков. Рука моя, не зная, что делать, сунулась зачем-то в карман. И снова наткнулась на коробок. Пальцем я погладил наклейку. И подумал: если бы не эти уроды, сидел бы я сейчас дома, пил чай с черничным вареньем и рассматривал свою нечаянную находку.
        Если бы не эти уроды…
        Глава пятая. Похититель свиного рыла
        И только я так подумал, как сверху, с необхватного тополя, под которым мы все стояли, посыпались какие-то веточки, какие-то кусочки коры, какая-то непонятная шелуха и прочий древесный мусор. Ветки наверху заскрипели.
        Мы разом подняли головы.
        Метрах в четырех над землей из рогатины раздвоенного ствола на нас глядело свиное рыло.
        Я не знал, смеяться мне или плакать. Просто стоял и молчал с раскрытым от изумления ртом. Когда я его закрыл, вокруг были тишина и покой. Топот хулиганской четверки, эхом отразившись в ушах, растворился в Климовом переулке. Это было очень неплохо. От Матросова мы отделались. Непонятно теперь было одно: как отделаться от свиного рыла. И что у него на уме.
        Рыло глядело хмуро. Потом сказало знакомым голосом:
        -Братцы, это я - Шкипидаров. Снимите меня отсюда, я уже всю задницу отсидел!
        Сзади зашевелился Щелчков.
        -Какой же ты Шкипидаров,- сказал он, выступая вперед.- У Шкипидарова лицо не такое. И вообще Шкипидаров рыжий.
        -Шкипидаров я, Шкипидаров,- сказало свиное рыло.- Это я от погони спрятался.
        Щелчков приблизился к дереву и задумчиво поскреб по стволу.
        -Голос будто похожий,- сказал он, сощурив глаз.- Но лицо…- Он снова задумался. Потом хитро посмотрел на меня, подмигнул и спросил у рыла: - Слушай, если ты Шкипидаров, ответь, пожалуйста, на вопрос. В пятницу в школьной столовой сколько ты съел ватрушек на спор с Мымриным и Бубониным?
        -Одиннадцать,- ответило рыло.- И пять пирожков с повидлом.
        Все правильно. Мы со Щелчковым переглянулись.
        -Как же ты так забрался,- спросил Щелчков,- что слезть обратно не можешь? И почему у тебя другое лицо?
        -Это у меня не лицо. А лицо мое - оно вот…- Из-за рыла высунулась рука, отодвинула рыло в сторону, и мы увидели лицо Шкипидарова, все в солнечных апрельских веснушках.- А как на дерево забрался, не знаю. Думал, за мной погоня, я и залез.
        -Интересно,- сказал Щелчков, потирая от возбуждения руки,- а не то ли это самое рыло, которое на базаре стыбзили? Шкипидаров, эй, Шкипидаров! Скажи честно, это ты его стыбзил?
        Я внимательно пригляделся к рылу. Может, то, а может, не то. Рыла все на одно лицо, все как негры или китайцы. Сонными заплывшими глазками оно глядело за Египетский мост. Я украдкой проследил его взгляд, но подозрительного ничего не заметил.
        На дереве сопел Шкипидаров. Он мучался, сопел, но молчал.
        -Ладно,- сказал Щелчков.- Украл, не украл, не важно. Все-таки, если б не ты, ходить бы нам сейчас с синяками. А может, и с чем похуже.- Он стащил с себя школьную куртку с чернильными пятнами на кармане.- Ты когда-нибудь, Шкипидаров, видел, как работают пожарные на пожаре? Как они спасают людей с горящих этажей зданий? Не видел? Сейчас увидишь. Держи.- Он сунул мне в руку край полы своей форменной куртки; сам взялся за другой край, второй рукой схватившись за воротник. Я проделал то же самое, что и он.- На-а-тягиваем!- бодрым голосом прокричал Щелчков. Что есть силы мы натянули куртку.- На счет «один» - прыгай.- Это он сказал Шкипидарову и, не медля, повел отсчет.- Три, два… Приготовились!
        Наверху затрещали ветки. Мы стояли со Щелчковым, пригнувшись и уставившись один на другого. Мускулы на наших руках трепетали, ожидая удара.
        -Два с половиной…
        -Сколько-сколько?- переспросил Шкипидаров сверху.- Нечестно, считай помедленнее.
        -Два с четвертью. Приготовились!
        -Ребята, а может, не надо? Здесь неплохо, даже удобно. Чистый воздух, кислород и вообще…
        Но Щелчков был неумолим:
        -Повторяю: готовность номер один!- Лоб его покрылся морщинами. На губах уже вертелась колечком роковая буковка «о». Наконец она подпрыгнула вверх, потянув за собой другие.
        -Один!- прохрипел Щелчков и добавил следом: - Па-а-шел!
        Мы зажмурились. Что-то быстрое и тяжелое, как булыжник, просвистело мимо наших ушей, ударило по натянутой куртке, отскочило и, перелетев ограждение, бухнулось в текучую воду.
        В страхе мы открыли глаза.
        -Шкипидаров!- крикнул Щелчков, и мы бросились к чугунному парапету. Крупные круги на воде и разводы растревоженной мути - это все, что мы увидели на поверхности.
        -Шкипидаров!- закричали мы оба, вглядываясь в равнодушную воду.
        Со дна выскочил зеленый пузырь, подержался с две секунды на воздухе и лопнул с издевательским звуком, напоминающим звук плевка об асфальт.
        Я угрюмо посмотрел на Щелчкова. Тот вздохнул и потупил взгляд.
        -«Так работают пожарные на пожаре»,- передразнил я его сурово. Потом добавил ядовито и желчно: - А как работают спасатели на воде?
        -Ну, не рассчитал, ну, бывает,- вяло стал оправдываться Щелчков.- Я ж не думал, что он будет такой… упругий… Наверное, это пирожки и ватрушки, которые ему Мымрин с Бубониным тогда на переменке проспорили.
        -Пирожки, ватрушки… Из-за нас человек утоп, а он мне - «пирожки и ватрушки»!
        -У-у-у!..- послышалось за нашими спинами.
        Мы растерянно обернулись. Лица наши на мгновенье застыли, потом вытянулись, как у резиновых кукол, и в глазах у нас запрыгали огоньки. Щеки сделались розовые и гладкие. Ноги стали легкие, как пружинки. Щелчков подпрыгнул и подбежал к тополю. Я бросился вприпрыжку за ним.
        С оттаявшей полоски земли между тополем и плитами набережной, из-за могучего морщинистого ствола на нас смотрели два ошалелых глаза. Облупленный веснушчатый нос жалобно сопел и похлюпывал.
        -У-у-у…- тянул Шкипидаров на волчьей, однообразной ноте.- Ы-ы-ы…- Шершавой щекой он терся о морщины ствола. Потом выполз, как солдат, из-за тополя и, пошатываясь, поднялся на ноги.
        -Жив, утопленник, даже не покалеченный,- прыгал вокруг него Щелчков.- Здорово ты нас объегорил. Мы-то думали, ты на дне. Думали, тебя рыбки кушают. А ты - вот он, целый и невредимый.- Внезапно он перестал прыгать и посмотрел на Шкипидарова исподлобья.- А кто же тогда утоп?
        Шкипидаров мычал и укал и таращил перепуганные глаза.
        -Какая тебе разница, кто,- вступился я за бедного Шкипидарова.- Главное, обошлось без жертв.
        -Но я же слышал!- упрямо твердил Щелчков.- Я же ясно слышал, как что-то булькнуло. И потом - круги на воде. Если это не Шкипидаров, тогда кто же упал в Фонтанку? Кто-то же в Фонтанку упал!
        Как Щелчков ни настаивал, как он ни добивался истины, кроме укания, ыкания и сопения, из Шкипидарова не выходило ни звука. Время между тем утекало. Мы чувствовали это по всхлипам в желудках.
        -Дяденька!- прокричал Щелчков незнакомому рыболову с удочкой, пристроившемуся неподалеку у тумбы. Рыболов был лысый, как яйцо; локоть уперев в парапет, он подергивал бамбуковое удилище и уныло смотрел на воду.- Сколько времени, не подскажете?
        Откуда этот рыболов появился, за заботами мы так и не поняли. Набережная была, вроде, пустая. Лишь у тумбы, где он стоял, лежала старая зеленая шляпа, и из нее, трепеща от страха, глядела в небо перепуганными глазами крохотная рыбка-колюшка. Может, он поднялся со спуска? Впрочем, ни мне, ни Щелчкову тогда было не до какого-то рыболова. Мы устали, нам хотелось домой, да еще это несчастье со Шкипидаровым.
        Рыболов словно прирос к парапету; лысая, блестящая голова в нашу сторону даже не повернулась - может быть, у него клевало, а может, он не расслышал слов.
        Щелчков тихонечко, чтобы не распугать рыбу, на цыпочках приблизился к рыболову. Губами нацелился ему в ухо и шепотом повторил вопрос.
        Человек с удилищем вздрогнул и искоса посмотрел на Щелчкова. В лысине на его голове отражались солнечные лучи. Они били в глаза Щелчкова, и тот щурился и отводил взгляд.
        -Время,- переспросил Щелчков и для верности постучал себе по запястью.
        Лысина рыболова вспыхнула, даже я зажмурил глаза, так в ней играло солнце. Щелчков, тот вообще присел, уворачиваясь от солнечного удара.
        -У-у-у…- сказал рыболов. Дернулся и добавил: - Ы-ы-ы…- Потом вдруг сосредоточился, замер, глазами уцепился за поплавок и, резко подсекши леску, потянул удилище на себя.
        Ему было уже не до нас. По яростным рывкам и покряхтыванию мы поняли, что дело серьезное. Клюнула не какая-нибудь колюшка или сопливый ерш. Вот оно - рыбацкое счастье. Теперь главное - не дать добыче уйти. Мы ждали, чем закончится поединок.
        Ждать пришлось не меньше минуты. И вот рыболов присел и в каком-то нечеловеческом развороте выбросил добычу на берег. Она с брызгами ударилась о гранит, попрыгала на нагретых плитах и успокоилась.
        Мы смотрели на чудо-рыбу. Заплывшими свинячьими глазками чудо-рыба смотрела на нас. На левом свинячьем ухе непонятно откуда взявшаяся прилепилась ученическая фуражка. Первым не удержался Щелчков. Щеки его раздулись, губы заходили зигзагом, но не вынесли внутреннего давления и смех выплеснулся наружу. Я смотрел на него, смотрел и, видя, что Щелчкова не остановишь, начал хохотать тоже.
        Шкипидаров же повел себя странно. Он приблизился к свиной голове, потянулся осторожно к фуражке, сорвал ее и натянул на себя.
        От такого его странного поведения мы даже перестали смеяться. Шкипидаров, наоборот, улыбнулся и выставил большой палец вверх. Потом, видимо, о чем-то подумал и повернул голову к рыболову. Но у тумбы уже никого не было. Ни рыболова, ни его шляпы.
        -Спасибо,- сказал он пустому месту.
        -Пожалуйста,- ответил ему Щелчков.- А с этим что будем делать?- Он показал на свиное рыло.
        -С этим?- Шкипидаров нагнулся, подхватил свиное рыло с гранита набережной и покачал его на ладони.- С этим просто.- Как ожившая статуя дискобола, широким разворотом руки он зашвырнул свиное рыло в Фонтанку.
        Глава шестая. Планета бурь
        Не то чтобы за все это время я ни разу не вспомнил про коробок. Просто суета со Шкипидаровым и приключение со свиной головой отодвинули мысль о наклейке на задний, домашний план. Нужно было придти домой, там спокойненько все обдумать, сообразить, как сказать Щелчкову, чтобы тот не лопнул от зависти, узнав, что коробок у меня. Ну, с этим было проще простого. Шел из школы мимо знакомой урны, по привычке сунул руку, а там: на тебе, пожалуйста,- коробок. Поверит, куда он денется, когда увидит этикетку с ракетой.
        -Я - домой,- сказал я Щелчкову.- Сегодня мама обещала испечь пирог.
        -С капустой,- кисло ухмыльнулся Щелчков.- И подгорелый,- добавил он, глотая слюну.
        -Сам ты с капустой и подгорелый,- отмахнулся я от Щелчкова.
        -А у нас сегодня макароны по-флотски. И компот,- сказал Шкипидаров.
        Мы перешли набережную и направились к Климову переулку. Перед тем, как в него свернуть, я тихонечко заглянул за угол и внимательно осмотрел местность. Все спокойно: ни Матросова, ни его дружков в переулке не наблюдалось. Без приключений мы дошли до Прядильной. По дороге Шкипидаров поведал нам о своих сегодняшних подвигах.
        -На рынок я за семечками ходил. А Гмырин, есть там такой, семечками торгует и всяким, так вот, этот самый Гмырин, когда я над прилавком нагнулся, хвать с моей головы фуражку, схватил и не отдает. Да еще моей же фуражкой дергает у меня перед носом, будто с собачонкой играет. Я хочу у него фуражку отнять, а он дерг ее на себя да дерг, дерг на себя да дерг. Потом пустил мою фуражку по ряду, там все у него друзья-приятели, а толстый, который с мясом, взял мою фуражку и смеха ради под свиную голову подложил. Я - дерг, уже чуть не плачу, а он мне селёдиной по рукам, они там селедку чистили, вроде как собирались обедать. Ну, я отошел в сторонку, пропала моя фуражка, думаю, а в это время у стенки народ зарыпался, кого-то там у стенки поймали. Все сразу повернулись туда, а толстый, чьим рылом была моя фуражка накрыта, тот вроде как вообще из-за прилавка ушел. Я хвать свою фуражку из-под свиньи, а она к свиному рылу прилипла и никак от него, зараза, не отлипает. Тут я словно взгляд на себе почуял, серьезный такой, внимательный. Я, не глядя, схватил и рыло и головной убор, ну, и дунул оттуда во все лопатки.
Как бежал - не помню, очнулся уже на дереве.
        -Дела…- загадочно протянул Щелчков.
        -Да уж,- поддакнул я.
        О своем походе на рынок мы пока ему говорить не стали.
        -Покедова,- сказал Шкипидаров и повернул домой.
        Шкипидаров жил в угловом доме, первый подъезд направо; нам, Щелчкову и мне, чтобы дойти до дома, нужно было перейти улицу. Со Щелчковым мы были соседи, жили в одной квартире и сидели за одной партой. Учились мы в классе «а», Шкипидаров учился в «б».
        -Макаронам по-флотски передавай привет,- крикнул ему в спину Щелчков.
        -И компоту,- добавил я, но Шкипидаров уже скрылся в подъезде.
        Пропажу я обнаружил лишь на подходе к дому. В брюках не было коробка. Я судорожно рылся в карманах, исподлобья присматриваясь к Щелчкову. Дружба - дружбой, а кто его знает - может, стыбзил, пока мы Шкипидарову помогали. Я был мрачен и перестал доверять людям.
        -Ты чего?- спросил наконец Щелчков, не выдержав моего упорного взгляда.- Ключ потерял?
        -Так, ничего.- Я попытался придать себе равнодушный вид.- Слушай, Щелчков, там, под деревом, ты ничего такого не находил?
        -Такого это какого?- тупо спросил Щелчков, явно не понимая вопроса.
        -Ну, маленького такого, квадратного, вот такого.- Я жестами изобразил коробок.- С интересной такой картинкой.
        -Маленького? Квадратного? Нет, не помню. Не было там ничего квадратного, кроме рыла. А почему ты спрашиваешь?
        -Ты иди, я - сейчас,- сказал я тогда Щелчкову и стремительно припустил на набережную.
        -Погоди, ты что, ты куда? Твоей маме-то что сказать?
        Но я Щелчкова уже не слышал, я уже пробегал Климов, держа курс под тополь на набережной. Во мне еще оставалась надежда, что коробок где-нибудь там, вывалился из кармана случайно, когда мы разбирались со Шкипидаровым.
        Я сидел, угрюмый, возле окна и думал о событиях дня. Ничему-то я был не рад - ни маминому воскресному пирогу, который был не с капустой, а с творогом, ни общественному коту Василию, который, по случаю воскресенья, скрывался в нашей комнате от соседки. Ни даже своей коллекции этикеток, которая вдруг поблекла и поскучнела без пропавшего коробка с ракетой. Почему-то я нисколько не думал, как он у меня появился. Мои мысли были про то, как коробок исчез. Я подозревал всех по очереди - Щелчкова, Шкипидарова, рыболова. Особенно рыболова с его слепящей, будто прожектор, лысиной.
        Родители ушли в гости. На кухне хозяйничала Сопелкина. Это значило, что никому из соседей на кухню прохода не было. Там властвовал едкий чад, стреляли со сковородки шкварки, а опасные чугунные утюги высматривали себе подходящую жертву. С Сопелкиной предпочитали не связываться, во всех коммунальных ссорах она правила колесницей победы, а поверженные в прах противники с ужасом уносили ноги от ее ядовитых стрел.
        В комнату заглянул Щелчков, увидел меня насупленного и задумался - входить или не входить. Я кивнул, он вошел, робея. Щелчкову я уже все рассказал. Но, кажется, он мне не очень поверил. Ухмылка, во всяком случае, с которой он меня выслушал, говорила скорее против, нежели за.
        -На, я тебе книжку принес.- Он протянул мне сильно трепанного «Человека-амфибию».
        Я взял книгу, бросил на подоконник и уставился на чешуйчатого Ихтиандра, нарисованного на зеленой обложке.
        -Не понравился мне тот рыболов. И лысина мне его не понравилась, и то, что он все время молчал,- повторил я в который раз, отколупывая от Ихтиандра чешуйки.
        -Глухонемой, вот и молчал,- ответил мне на это Щелчков и с хрустом пожал плечами.- У тебя что-нибудь про шпионов есть? «Тарантул» там или этот, как его, «Майор Пронин»? А то все фантастика да фантастика, у меня от твоей фантастики не голова уже, а планета бурь.
        -Если глухонемой, то почему же тогда он вздрогнул?- взглянул я на Щелчкова с сомнением.
        На кухне загрохотало. Щелчков подошел к двери, приоткрыл ее и выглянул в коридор. Кот Василий подошел тоже, но выглядывать на всякий случай не стал. Кто знает эту Сопелкину, вдруг она нарочно устроила в кухне грохот, а теперь стоит за дверью и ждет с утюгом в руке, когда высунется первая жертва. Кот был существо осторожное и зря на рожон не лез.
        Я увидел, как спина у Щелчкова сначала заволновалась мелко, но, похоже, не от страха - от смеха. Потом по полотняной рубашке запрыгала волна покрупней, и дрожь передалась на затылок. Василий посмотрел на Щелчкова и, убедившись, что у того не припадок, высунул полголовы в коридор. Потом всхлипнул как-то по-человечьи и, когтями царапая половицы, затрясся в кошачьем смехе. Хвост его, как барабанная палочка, отстукивал на полу румбу.
        Я тоже подбежал к двери. Еще не зная причину смеха, я уже заранее похохатывал. Но когда я выглянул в коридор и увидел в коридоре Сопелкину, то, наверно, впервые понял, что такое смеяться по-настоящему.
        С виду, вроде, Сопелкина была как Сопелкина. Те же тапки на босу ногу с вылезающими во все стороны пальцами, тот же выцветший халат в лебедях. Только там, где у людей голова, у соседки была пыльная банка с тусклой надписью «Огурцы маринованные» на налепленной на стекло наклейке. Сопелкина занималась тем, что, вцепившись руками в банку, то ли свинчивала ее с себя, то ли, наоборот, навинчивала. Мелкие подводные звуки вяло вылетали из-под стекла и тут же, на лету, умирали, съеденные коридорными стенами.
        -Планета бурь!- Щелчков смеялся как сумасшедший.- Человек-амфибия…- Он бил себя по впалой груди и пальцем показывал на соседку.- Вот она где, фантастика. И в космос лететь не надо.
        Рядом смеялся кот. Я не отставал тоже.
        Когда первые волны смеха одна за одной угасли, мы задумались, что же все-таки с Сопелкиной происходит. Как это ее угораздило всунуть голову в стеклотару из-под огурцов.
        -Вера Павловна, вы чего?- Осторожно, прижимаясь к стене, я отправился выяснять ситуацию. Пару метров не доходя до соседки, я внимательно вгляделся в стекло, стараясь по шевелению губ разобрать ее невнятные речи. Но с шевелением ничего не вышло, мешала огуречная этикетка, наклеенная как раз на то место, за которым прятался ее рот.
        -Вера Павловна, поверните банку!- Сложив из ладоней рупор, проорал я что было сил.
        Что-то она мне ответила, но звуки застревали в стекле, а через узенькую щелочку возле шеи проходило совсем немного. Кроме тихого слова «сволочь» и какого-то болотного кваканья, я толком ничего не услышал.
        Тогда на языке жестов я показал ей, как повернуть банку.
        Сопелкина повела себя странно. Пальцы правой руки она собрала в кулак и костяшками забарабанила по стеклу, там, примерно, где у нее было темечко; указательным пальцем левой она при этом показывала на меня.
        -Все понятно,- сказал Щелчков.- Раз стучит, значит, хочет, чтобы с ней говорили стуком. Ты азбуку Морзе знаешь?
        -Так, не очень. Может быть, пару слов.
        -Вот и стучи, что знаешь. Главное, когда будешь к ней подходить, смотри, чтобы по ноге не ударила, она может. Видишь, тапок как ходуном ходит. Иди, стучи, только не сильно, чтобы банку не кокнуть.
        Медленно, не выпуская тапка из виду, я стал подходить к Сопелкиной. Она ждала, уперев руки в бока. Из-за стекла поверх надписи «Огурцы маринованные» смотрели два ее круглых глаза. Я уже потянулся к банке, но в этот самый момент Сопелкина выбросила руки вперед, схватила меня за плечи и резко притянула к себе. Затем откинула назад голову, помедлила, наверно, с секунду и опустила свою голову на мою.
        Послышался звон стекла, в глазах моих стало пасмурно, а в уши вонзился крик:
        -Ну, ироды, ну, погодите, вам это так, задешево, не пройдет!
        Глава седьмая. Водятся ли в Африке комары?
        -Видел я вашего старичка, по приметам - тот,- насупившись, рассказывал Шкипидаров.
        Дело было в среду после уроков, вечером. Мы сидели в древнем кузове пятитонки. Вокруг спали грузовики. Собака Вовка мирно подремывала у будки, охраняя автобазу от расхитителей. Лёшка, ученик сторожа, терся возле нашей компании и посасывал заноженный палец.
        Автобаза была маленькая, игрушечная, примерно, на десяток машин да на новенький мотоцикл «Ява», поставленный на вечерний прикол известным мотоциклетным асом Костей-Американцем-старшим. Располагалась она здесь же на нашей улице, по соседству, между домами тринадцатым и одиннадцатым.
        Сторож базы, Ёжиков дядя Коля, по нечётным числам по вечерам проводил свое рабочее время в бане на Усачёва, передав ученику Лёшке законные державу и скипетр, то есть медный свисток с цепочкой и древнее нестреляющее ружье. Сегодня было как раз нечётное.
        Дядя Коля был наш старый знакомый; прошлой осенью, когда улицу перекопали по случаю прорыва канализации, мы вытащили дядю Колю из рва, куда его закатило ветром. Поэтому территория автобазы, где дядя Коля был царь и бог, стала для нас родной. Здесь, в кузове пятитонки, отъездившей своё еще во времена татаро-монгольского ига, мы обычно собирались по вечерам. Кузов был нашим штабом, здесь мы строили планы, здесь мы играли в ножички; на базу, кроме меня и Щелчкова да нескольких наших верных приятелей, посторонних никого не пускали.
        Шкипидаров устроился на обрезке шины, я и Щелчков сидели на деревянной лавочке, тянущейся вдоль борта списанного инвалида-грузовика. Лёшка стоял снаружи, опираясь на вверенное ему ружье. На груди его поверх пиджака, будто крупный геройский орден, мирно висел свисток.
        -…Не понимаю только, зачем вам этот старичок сдался. Дед как дед, торгует раками рядом со скобяной лавкой. Всего стОящего у него - это борода и очки.- Шкипидаров поднял глаза и смотрел теперь на плоскую стену, по которой кривой походкой гуляла ярко-красная надпись: «Водитель, помни! Каждая капля сэкономленного бензина приближает наше светлое будущее!»
        -Какие раки?! Не было никаких раков! И бороды никакой не было!- остановил я Шкипидарова нервно.- Были эти… лампочки для ручной штопки, курочка-ряба была… спички…- Я запнулся; про коробок говорить не стоило.
        -Нет, борода была,- уверенно произнес Щелчков.- Раков не было, а борода была.
        -Как же не было раков, когда я сам этих раков трогал.- Шкипидаров замотал головой и заёрзал на резиновой шине.- По пятачку штука, красные такие, усатые. Смотрят из ведра и пищат.
        Лёшка, ученик сторожа, до этого равнодушно прислушивавшийся, заинтересованно заглянул к нам в кузов.
        -Я не понял,- сказал он, скалясь,- как это «красные и пищат»?
        -Красные, потому что вареные, а пищат, потому что больно,- ответил на вопрос Шкипидаров.
        -А-а!- Лёшка кивнул и, задумавшись, отошел от машины.
        -Шкипидаров, ты перепутал. Это был не тот старичок. У нашего - бороды не было,- настойчиво повторил я.
        -Была,- возразил Щелчков.- Очков не было, это точно, а борода была. И палка была, и кепка.
        -Но я же помню, я его как живого перед собой вижу. Желтые такие усы, прокуренные… Нос.- Я показал, какой был у старичка нос.- Голова лысая, кепки не было, точно, не было никакой кепки. Палка… палки не помню, кажется, тоже не было.
        -Я не понял, при чем тут я? Вам этот старик нужен, вы его и ищите. А то один говорит, что лысый, другой говорит, что в кепке. Один говорит, с усами, другой говорит, что с носом. Нет, ребята, ходите на рынок сами.- Шкипидаров привстал над кузовом и сделал вид, что собирается уходить.
        -Послушайте.- В кузов снова заглянул Лёшка.- Красные, ну это понятно. Вареные, потому и красные. Но раз вареные, почему им больно?
        Тут неслышно из-за левого борта показалась дяди Колина голова.
        -Что, мазурики, испугались?- Дядя Коля вытащил из-под мышки веник и повесил его сушиться. От машины к сарайчику у ближней стены была протянута веревка с прищепками.- Духовито,- втянул он носом сладковатый веничный дух.- Про что спорите, пионерия? Про двойки или про тройки?
        -Я думал, вы в бане пАритесь,- сказал младший ученик сторожа,- а вы - вот он, как Сивка-бурка. Как же это вы, дядя Коля, сюда так незаметно проникли? Ворота-то заперты на запор. И Вовка храпит, как радио.
        -Хе-хе,- сказал дядя Коля,- это у меня, Лёшка, секрет. Может, я это специально сюда так незаметно проник, чтобы проверить, Алексей, твою служебную бдительность.- Дядя Коля пригрозил пальцем.- Автобаза ж, она - объект!- Дядя Коля сдвинул крупные брови.- Это ж понимать надо!
        -А я знаю,- сказал Щелчков,- там, под машиной, люк. Вы через него и пролезли. Я слышал, как крышка грохнула.
        -Срезал.- Дядя Коля кивнул и весело посмотрел на Щелчкова.- Один ноль в твою пользу, хлопец. А скажи мне, раз ты такой умный, в Африке комары водятся?
        -В Африке комары не водятся,- уверенно ответил Щелчков,- в Африке - там москиты.
        -Да-а…- задумчиво сказал дядя Коля.- А я думал, комар везде. Он же легонький, дунь в него, он и пырк.- Дядя Коля потеребил веник.- Интересно, а ерши в Африке есть?
        -Нет,- ввязался в разговор Лёшка,- ерш - рыба наша, русская. Ерш и еще пескарь.
        Я сразу вспомнил лысого рыболова с набережной и потерявшийся коробок. Воспоминание о наклейке с ракетой опустило меня с москитных африканских небес на землю. Надо было, не надеясь на Шкипидарова, завтра идти на рынок и искать того старичка самому. Вдруг коробок с ракетой у старичка не один. Чем рыночный черт не шутит?
        Сторожевая собака Вовка, услышав дяди Колин басок, бодро завиляла хвостом и, улыбаясь, подбежала к хозяину. Дядя Коля потрепал ее за загривок и вытащил из кармана сушку.
        -Что, Вовик, проголодавши?- Раскрутив сушку на пальце, он подбросил ее высоко вверх. Вовка терпеливо ждала, когда маленькое колесико с маком приземлится на собачий язык. Вдруг она крупно вздрогнула и, мгновенно забыв про сушку, повернула морду к забору. Шерсть на ее загривке вздыбилась. Вовка заворчала тревожно и метнулась стрелой к воротам. Сушка отскочила от камня и укатилась под штабной грузовик.
        -Эй, там, за забором! Есть здесь кто живой или нет?- раздался из-за забора голос.
        Вовка на подобное хамство ответила возмущенным лаем, то и дело оборачиваясь к хозяину. «Может, загрызть нахала?» - спрашивали ее преданные глаза.
        Дядя Коля повертел головой; это значило, что спешить не надо. Загрызть никогда не поздно, а дядя Коля был человек не злой.
        -Это еще что за полундра?- Дядя Коля взял у Лёшки свисток и важной командирской походкой направился к чугунным воротам. Лёшка с ружьем в руках залег за мусорными бачками.
        -Песик, эй, тю-тю-тю! Конфетку хочешь?- В щель между воротами и землей кто-то ловко носком ботинка пропихнул обсосанный леденец.
        Вовка на секунду задумалась, облизнулась, но, поборов искушение, с новой силой залаяла на обидчика. Взятка на боевом посту каралась у дяди Коли строго.
        Бог и он же царь автобазы открыл смотровую дырку и голосом степенным и строгим спросил у неизвестного с улицы:
        -Я извиняюсь, а кто вы такие будете, что без спросу третесь у посторонних ворот, шумите и территорию мусорите? Все прохожие как прохожие, честно гуляют мимо, а вы, значит, такие особенные? Вам, значит, наш закон не указ, что собак кормить воспрещается?- Для пущей значительности и острастки дядя Коля поддал голосу гнева и крикнул в глубину автобазы: - Алексей! Тяжелым калибром, товсь! Первый выстрел - предупредительный, по ногам.
        -Есть, тяжелым калибром товсь!- отчеканил ученик Лёшка и грохнул ружьецом по бачку. Голуби на соседней крыше лениво взлетели в воздух, покружились и вернулись на место.
        За воротами сначала притихли, потом вежливым дребезжащим голосом принялись объяснять:
        -Сами-то мы будем приезжие, из деревни мы, из Желдобино, Новгородской области, Зюпонинского района, ищем дом шестой дробь четыре, квартиру гражданки Чёлкиной, а номер, я извиняюсь, не помним. Чёлкина нам будут родня, они моему племяннику крестная. Гостинцев вот ей везем, порадовать желаем гражданку.
        -Чёлкина, говорите? Вашему племяннику крестная?- Сторож дядя Коля задумался. Потом сердито покачал головой.- Нету здесь никакой Чёлкиной. Ёжиков Николай Игнатьич, это да, такие имеются, Лёшка Шашечкин тоже есть, а Чёлкиной, извиняюсь, нету. Так что проходите, гражданин, мимо, тут объект государственного значения под охраной вооруженной ВОХРы, а не дом шесть дробь четыре. Здесь и дома-то никакого нет, разрушен прямым попаданием авиационной бомбы при героической обороне Ленинграда в сорок втором году, и не шесть он был дробь четыре, а номер имел одиннадцатый, как теперь имеет соседний, это после номерА поменяли, когда город после войны отстраивался…
        Я слушал разговор у ворот, а сам думал о наклейке с ракетой. Щелчков соскочил на землю и чем-то там за бортом хрустел. В кузове стало скучно. Шкипидаров ёрзал на шине и тыкал ножичком в деревянный настил; на меня он не обращал внимания. Лёшка, ученик сторожа, уже, ловко оседлавши бачок, целился из ружья в мочалку. Я перелез через борт и устроился со Щелчковым рядом. Тот сидел возле машины на корточках и посасывал дяди Колину сушку.
        -Я подумал про этот люк,- сказал он и показал под кузов,- куда он еще ведет, кроме бани? Надо у дяди Коли выяснить.
        -Зачем?- спросил я у него равнодушно.
        -Как зачем?- удивился он.- Для незаметных перемещений по городу. Устроили на тебя, к примеру, возле дома враги засаду, а ты к ним с тылу и: «Руки вверх»!
        -А если с тылу нет люка?
        Тем временем дядя Коля, отделавшись от назойливого приезжего, заткнул смотровую дырку и вразвалочку направился к нам.
        -Ходят тут, черти лысые,- бубнил он себе под нос. Вовка путалась у него в ногах и норовила лизнуть ботинок.- Насилу от этого ханурика отвязался. А то - Чёлкина, а то - мы приезжие, а глаза у самого так и зыркают, а нос так по забору и ходит, как у Вовки, когда она метки нюхает.
        Я прислушался. Фраза про черта лысого вновь напомнила о рыболове с Фонтанки. Непонятно почему, я спросил:
        -Дядя Коля, а этот, который спрашивал, он, случаем, был не лысый?
        -Лысый? Почему - лысый! Волосатый, вот как она.- Дядя Коля кивнул на Вовку.- Я бы даже сказал - мохнатый, в смысле, руки у него мохом покрыты. Ну, не мохом, а волосами, только больно на мох похоже.- Он сощурился и коротко хохотнул.- И наколочка еще на руке, что-то там на пальцах наколото. Может, «ВИТЯ», а может, «СЕВА», не помню. Это, когда он шляпой от воробьев отмахивался, я заметил.
        Я понял, что это был не наш рыболов с Фонтанки, но на всякий случай спросил про шляпу:
        -А шляпа у него, дядя Коля, какого была цвета, не помните?
        -Как какого? Обыкновенного. Зеленого, как у всех. Какие еще бывают шляпы!
        Вовка завиляла хвостом и, должно быть, о чем-то вспомнив, опрометью помчалась к воротам. Схватила это что-то зубами и быстро воротилась назад. К казенному дяди Колиному ботинку лег тот самый недососанный леденец. Дядя Коля дал Вовке отмашку, и собака, пуская слюну и хрипы, потащила леденец к будке, где она обычно обедала.
        -Дядя Коля,- сказал Щелчков,- а люк, который здесь, под машиной, через который вы незаметно проникли, он откуда сюда ведет?
        -Люк этот дело давнее,- задумавшись, сказал дядя Коля.- Довоенное дело, хлопцы. Это когда дом здесь еще стоял, с того времени. Во дворе этого бывшего дома, как во многих довоенных домах, был построен колодец бомбоубежища. Ну, башенка, сами знаете, внутри скобы вместо ступенек, вертикальный подземный спуск. По нему народ и спускался в специальные подземные помещения. Там и склады под землей были, был и свет, был и водопровод, много там чего тогда было, а если честно,- дядя Коля понизил голос,- много чего есть и сейчас…
        -То есть как это?- не понял Щелчков.- То есть склады, свет и водопровод?
        -Вообще-то это большая тайна - то, что я сейчас говорю, но, я знаю, вы ребята серьезные, вот поэтому к вам такое мое доверие.- Дядя Коля посмотрел на нас важно, потом так же важно на Шкипидарова, который выставил уши за борт и внимательно прислушивался к беседе.- Запамятовал, на чем я остановился?
        -На водопроводе,- напомнил ему Щелчков.
        -Да, на водопроводе… Так вот, во время блокады сбросил сюда фашистский самолет бомбу. Дом, понятно, в развалинах, но население большей частью не пострадало. Потому как по сигналу тревоги попряталось население в бомбоубежище. Дали когда отбой, люди смотрят, а дома нет. Такая вот трагическая история. За войну было таких историй…- Дядя Коля опустил голову, помолчал, а затем продолжил: - Ну, война, слава Богу, кончилась, отдали это место под автобазу, башенку сровняли с землей, и стал здесь обычный люк, вроде как бы с виду канализация. Но,- в глазах дяди Коли заиграла мальчишеская хитринка,- это только простаки думают, что под крышкой одни ржавые трубы. Там чего только нет - под крышкой. Целый подземный город.
        -И люди там тоже есть?- взволнованно спросил Шкипидаров.
        -Люди? А кто их знает… Я вот, шел когда сюда с Усачёва, вроде слышал какие-то голоса. Может, люди, а может…- Дядя Коля пожал плечами и замолчал.
        Мы со Щелчковым переглянулись. Я подозрительно посмотрел на люк. Щелчков, на корточках, как сидел, переместился на всякий случай за дядю Колю. Шкипидаров облизнул губы и заикающимся голосом произнес:
        -П-п-покойники?
        -Ну, ты скажешь…- Дядя Коля махнул рукой.- Покойников ему подавай. Наслушался бабьих сказок, вот и мелешь теперь всякую чепуху. Нету там никаких покойников. Там и живых-то нету.
        -А чьи же тогда вы слышали голоса?
        -Ну, может, водопроводчики где трубы чинили - почем я знаю? А может, вода с потолка капала, вот и чудились голоса.
        Мы притихли, сразу захотелось домой. Да и солнышко уже садилось за крыши. Дядя Коля посмотрел на часы:
        -Все ребята, на сегодня отбой. Время позднее, мамка будет дома ругаться. И уроки, небось, не сделаны. Лёшка, хватит с ружьем играть, а тем более в голубей целиться. Пульнет вдруг ни с того ни с сего, а потом поминай как звали. И не важно, что не стреляющее. Бывали уже такие случаи в моей биографии.
        Глава восьмая. «Не слышу звуков патефона»
        Новый поход на рынок был назначен на воскресенье. Шкипидарова брать не стали. Нечего ему было шляться с нами по рынку, мозолить там народу глаза; потому как идти вдвоем много незаметнее, чем втроем.
        Уже на подходе к рынку мы почувствовали себя неуютно. И день был какой-то хмурый, не то что в тот, первый, раз, и в воздухе что-то плавало, и пасмурные облака над Фонтанкой висели неопрятно и низко, как бороды у Дедов Морозов. И с мыловарни из-за Нарвской заставы крался тухлый запах собачины, от которого хотелось чихать.
        -Может, лучше пойдем в музей?- спросил меня вдруг Щелчков, когда мы сворачивали с Фонтанки в мышеловку проходного двора.- Или в библиотеку?
        Я, чтобы пресечь колебания, презрительно посмотрел на Щелчкова.
        -Пожалуйста!- сказал я ему.- В музей, в библиотеку, куда угодно! Я тебя за рукав не тяну. Повесть там возьми почитать - называется «Про Зою и Шуру». Сиди себе в тепле и читай, как Зою фашисты мучали.
        -При чем тут Зоя и Шура?- обиженно ответил Щелчков.- Просто погода хмурая, дождик вот-вот польется, и ботинок у меня левый без каблука.
        -Дождь сегодня не обещали, радио надо слушать,- возразил я Щелчкову строго.- Если боишься, так и скажи: боюсь. А то - музей, ботинок, библиотека…
        -Кого мне там, на рынке, бояться?- выпятил грудь Щелчков.- Этих что ли, про которых Шкипидаров рассказывал? Так они мне, эти, до лампочки. Я же не Шкипидаров.
        -Вот и пойдем, раз ты не Шкипидаров. Тем более что уже пришли.
        Действительно, пока мы с ним спорили, незаметно оказались на рынке.
        Народу здесь было - не протолкнуться. Мы сразу двинулись к кирпичной стене, где встретили в тот раз старичка. Но старичка у стены не было. Не было его и у скобяной лавки. У входа, за воротами рынка, повизгивала чья-то гармонь, и хриплый, осипший голос горланил про трех танкистов. Несколько других голосов сбивчиво ему подпевали. Мы направились за ворота: а вдруг старичок там.
        На низенькой скамеечке у ограды сидел человек в бушлате; он-то и играл про танкистов, он-то и изнурял инструмент. Правая нога гармониста была обыкновенная, в сапоге, но левая была непростая. Завязанная узлом штанина заканчивалась чуть ниже бедра, а дальше, от штанины и до асфальта, тянулся железный штырь; штырь имел на конце массивный резиновый набалдашник, похожий на кобылье копыто. Рядом стоял костыль, железный, как и нога.
        Я вспомнил этого инвалида по прошлому походу на рынок. Тогда он, правда, был без гармони, зато на костыле и с ногой. Ему еще тот хмырь с огурцами что-то вдалбливал про веники и ватрушки. Реденьким полукругом перед играющим стояли несколько человек зевак. Они-то и подпевали дрябло.
        Старичка среди подпевал не было: это видно было с первого взгляда, хоть они и расположились к нам тылом. Я потянул Щелчкова - не музыку же мы пришли сюда слушать. Щелчков почему-то не уходил; он вглядывался в одну из спин и морщил в раздумье лоб.
        -Ты чего?- спросил я Щелчкова.
        -Видишь, шляпа?- ответил он.- Что-то мне эта шляпа напоминает.
        -Шляпа?- запнулся я и тоже посмотрел, куда он.
        На одном из подпевающих инвалиду была старая зеленая шляпа. Помятая, с обвисающими полями. Но разве мало в городе таких шляп? Зеленых, с обвисающими полями? Сотни, если не тысячи. Я уныло пожал плечами. Если даже это и рыболов, что я у него буду спрашивать? «Вы не видели у тополя коробок?» Да если он его, допустим, и поднял, что он, помнит про какую-то этикетку? Не помнит, как пить дать не помнит. Спички кончились, он тот коробочек и в урну! Только что вот узнать, в какую? Хотя, стоп! Не было в коробке спичек. Значит, и урны не было. Впрочем, если он человек культурный…
        Дурацкие мои размышления были прерваны хлопком по плечу.
        -Давненько не бывали у нас, давненько.- Я не успел опомниться, а скелетообразный дылда, тот самый, у которого Щелчков в прошлый раз выменял огурец на валенки, уже крепко держал руками: меня - за верхнюю пуговицу, Щелчкова - за нагрудный карман.- Вижу, вроде спины знакомые, где-то я эти спины видел. Подхожу ближе, а это те пацаны, которые мне валенки втёрли. А валенки-то - того-сь.- Он свесил голову над Щелчковым.- Жмущие оказались валенки-то. Так что с тебя добавка.- Он с силой тряхнул Щелчкова, потом закатил глаза и верхним клыкастым зубом зацепился за край губы.- Это будет… если, значит, валенок пара, и за каждый валенок по полтиннику… Итого, значит, два рубля. Рубль - за моральный ущерб.- Он весело посмотрел на нас и подмигнул каждому по отдельности.- Огурец, так и быть, прощаю.
        У меня после этого заявления на сердце заскребли кошки. У Щелчкова, похоже, тоже. Мы стояли с отсохшими языками и не знали, смеяться нам или плакать.
        -Не слышу звуков патефона.- Дылда в грязном халате, не выпуская нас из костлявых рук, довольно повертел головой.- Раз молчите, значит, согласные. Платить как будете - мелочью или рублями?
        -Нету у нас денег, и вообще…- Щелчков первый опомнился от удара.- Не было такого уговора. Если валенки жмут, отдавайте нам их обратно и забирайте этот ваш огурец…- Он осекся - наверно, вспомнил, что огурца у нас никакого нет.
        Но длинный не заметил заминки.
        -Огурец - дело съеденное,- сказал он, равнодушно зевая.- У меня этих огурцов вагон и маленькая тележка. С вас - два рубля, и амба!
        -А если мы не заплатим? А если я сейчас дяденек позову!
        -Дяденек?- рассмеялся дылда.- Эй, дяденьки!- крикнул он обступившим инвалида певцам.
        Те, услышав за спиной крик, повернули головы в нашу сторону. Единственный, кто так и не обернулся, был владелец зеленой шляпы.
        -Ну?- ответили хором дяденьки.
        -Познакомьтесь,- сказал нам дылда.- Это Вякин, вот Жабыко, вот Тумаков. А это Скокарев, тот, что с подбитым глазом. А эти двое - Щипачёв и Домушников. Так кого из них ты хочешь позвать на помощь? Выбирай любого, не ошибешься.
        Щелчков дернулся, но крепкая рука вымогателя прекратила его попытку.
        -В общем, ребя, даю вам сроку до вечера. А чтоб все было честно и благородно, одного я оставляю с собой.- Он с силой оттянул мою пуговицу, так что треснули на рубашке нитки: - Тебя. Для гарантии, что второй вернется с деньгами.
        Теперь дернулся я, но, как и Щелчков, без пользы.
        -Ну а если ты,- он снова тряхнул Щелчкова,- не придешь и не принесешь денежки…- Дылда сдвинул кепку на лоб и задумчиво почесал затылок.- Эй, Жабыко!- крикнул он компании подпевал.- В подвале на Обводном у тебя сейчас никто не сидит? А в кочегарке на Десятой Красноармейской?
        Мрачный тип, обросший щетиной и с расчесанным фурункулом на щеке, задумался и ответил хрипло:
        -Занято сейчас на Обводном, там Меченый от Тамарки прячется. В кочегарке тоже нельзя, в кочегарке мануфактура сложена.
        -Ладно,- ответил дылда и загадочно посмотрел на меня,- здесь пока посидишь, на моем огуречном складе. А ты,- он кивнул Щелчкову,- ты - давай, работай ногами. И смотри, не забывай про товарища. Дружба, она дело святое.
        Наконец он освободил Щелчкова; тот стоял, приглаживая карман и не зная, что ему делать: бежать или остаться со мной. Я увял и жалобно смотрел на него. В животе у меня булькало и постанывало - от страха и от безумной тоски.
        -Ну?- Дылда поторопил Щелчкова.- Тебе что, непонятно сказано? Одна нога там, а другая - здесь и с деньгами. Ну-ка, ну-ка…- Он внезапно поманил его пальцем.- Это что у тебя в кармане? Почему он так оттопыривается?
        -У меня?- растерялся Щелчков.- Ничего там не оттопыривается.- Он сунул руку в карман, и лицо его удивленно вытянулось.- Вот,- сказал он, вытаскивая руку наружу.
        На сморщенной ладони Щелчкова лежал потерянный коробок. Тот самый, с ракетой на этикетке. В животе моем разыгралась буря. К страху и безумной тоске прибавилась обида на друга. Теперь-то мне стало ясно, куда тогда исчез коробок.
        -Как раз я закурить собирался.- Дылда в грязном халате уже пристраивал свободной рукой в щель между зубов папиросу.
        Щелчков оторопело разглядывал коробок. Гармонист на скамеечке у ограды с «Трех танкистов» перешел на «Тачанку». Стоявшие полукругом зрители продолжали ему подтягивать. Я их почти не видел, глаза мои застилала обида.
        -Ты что, аршин проглотил? Чиркай, не тяни время.- Дылда наклонился к Щелчкову и причмокивал губами от нетерпения.
        И тут что-то произошло. Краем глаза в полукруге зевак я заметил незатейливое движение. Человек в зеленой шляпе на голове оказался вдруг почему-то без шляпы. И как раз в этот самый момент, когда он оказался без шляпы, из-за облака появилось солнце. Длинный солнечный луч пронзил толщу городских испарений и, отразившись от круглой лысины человека, ударил нам по глазам. Дылда от неожиданности зажмурился и выпустил из руки мою пуговицу. Почувствовав, что меня не держат, я, не разбирая дороги, что есть силы заработал ногами. Где-то у меня за спиной фальшивила и надрывалась гармонь - все тише, тише и тише, и скоро замолчала совсем.
        Глава девятая. Следы ведут на чердак
        -Ну нету у меня коробка, потерял. Честное слово, нету! И взялся он откуда, не знаю.
        Весь красный от обиды и возмущения, Щелчков ёрзал, бил себя по карманам и крутил на голове волосы.
        Сначала я Щелчкову не верил. Потом вспомнил случай со мной, когда, сунув руку в карман, я так же неожиданно, как и он, обнаружил у себя коробок и так же, странным образом, потерял. И постепенно ему поверил. Правда, перед тем, как поверить, я тщательно осмотрел его комнату, особенно те места, где он прятал от родителей свой дневник с двойками. И, конечно, проверил щелчковский альбом с наклейками, не появилась ли в нем пропавшая этикетка. Так что ссора наша была недолгой и кончилась, как и положено, миром.
        Мы сидели у меня в комнате и лениво передвигали шашки. На улицу идти не хотелось, там хозяйничал мелкий дождь. Мои родители ушли в кино на «Бродягу» и придти обещали поздно. Словом, вечер был в моем полном распоряжении, но делать ничего не хотелось. Ни читать, ни сражаться в шашки, ни разглядывать коллекцию этикеток. Щелчков тоже был рассеянный и побитый, наверное, после инцидента на рынке.
        Часов в восемь в дверь поскреблись. Я уныло сказал: «Войдите»,- и Василий, наш коммунальный кот, просунул в дверь свою усатую морду. Увидев наши постные лица, он вошел и недоуменно мявкнул. В хитрых его глазах вспыхнули зеленые огоньки.
        Ребята, говорили глаза, что-то я вас не понимаю, ребята. Столько вокруг всего интересного, а вы сидите, как в парке пенсионеры, и дуетесь в свои дурацкие шашки.
        -Так ведь дождь на улице, и вообще…- ответил я на котячий взгляд.
        Василий помотал головой: тоже, мол, нашли оправдание. Я в свои молодые годы, дождь не дождь, метель не метель, всё успевал облазить - чердаки, подвалы, всё-всё. Ах, какие были раньше подвалы! А чердаки: чудо - не чердаки! Чего только на них не было! И голуби, и летучие мыши, про обычных даже не говорю, столько ее раньше водилось, этой мышиной братии. Протянешь, бывало, лапу, а они в нее так и лезут, словно ты их мышиный царь. Попугаи иногда залетали, тоже интересная птица. Некоторые говорили по-человечьи. Помню, один сидит, весь важный, на бельевой веревке, глаза на меня вылупил и кричит. «Не р-рыпайтесь,- кричит,- дур-раки!» «В р-рупор-р,- кричит,- кр-ричите!» «Р-реп-петир-руйте,- кричит,- р-реп-петир-руйте!» А после прыг с веревки на мою голову да как в ухо мне заорёт: «Р-руками,- орёт,- не тр-рогать!» Помолчит, а потом в другое: «Р-раки, р-родина, кор-робок!»
        -Как?- спросили мы со Щелчковым одновременно. Шашки были в момент забыты. Мы взволнованно уставились на кота.
        -Какой коробок?- Это уже спрашивал я один, без Щелчкова.
        Не знаю, молча ответил кот. Это же когда было, в мои молодые годы. Да и мало ли что попугай наврёт. С него, попугая, станется. У меня к этой глупой птице с роду никакого доверия.
        -А чей он был, тот попугай, не знаешь? И что было с тем попугаем после?- спросил у кота Щелчков.
        Известно что! Съели мы того попугая. Я и Мурка, подруга моя. Молодые были, голодные. Вот и съели. А чей?..- Василий задумался.- Чей, не помню, просто - залётный. Да, кольцо у него вроде на лапе было. Точно, было на правой лапе колечко. И что-то было на том колечке написано.
        -Что?- спросили мы со Щелчковым хором.
        Откуда ж я знаю, что. Мы ж не люди, грамоте не обучены. У нас какие университеты - крыша, чердак, помойка. Да и молодой я был тогда, несознательный, думал только, чем живот свой набить да об этом… в общем, о женском поле.
        -А где оно сейчас, то колечко?
        Там, должно быть, на чердаке и лежит. Если, конечно, какая-нибудь ворона с чердака не стащила. Или кто-нибудь из жильцов не прибрал, когда белье ходил снимать или вешать.
        -А ты помнишь, на каком чердаке это было?
        На нашем, на каком же еще. Как раз сопелкинское белье там висело. И меточки на нем: СВП. Сопелкина Вера Павловна.
        -Если ты, Василий, такой безграмотный, то как же, скажи на милость, ты смог метки на белье прочитать?
        Три буквы человечьего алфавита, положим, и дурак выучит. Тем более, к Вере Павловне я питаю очень скверные чувства. Вредная она, злая и некультурная. Все коты в нашем доме ее не любят…
        Василий вдруг повёл ухом. В коридоре раздался скрип - то ли это половица скрипела, то ли где-нибудь приоткрыли дверь. Морда у Василия напряглась. Он глазами попросил нас молчать и осторожно подошел к двери. Втянув носом воздух из коридора, он беззвучно, по-кошачьи, чихнул. Хвост его загнулся крючком, потом вытянулся восклицательным знаком. Кот повернул к нам морду и недоуменно пошевелил усами.
        -Сопелкина?- спросил я вполголоса и кивком показал на дверь.
        Не понял, сказал Василий. Пахнет вроде бы и ей и не ей. До странности двусмысленный запах.
        Я тоже подошел и принюхался. Но ни двусмысленности, ни странности не учуял. Запах был самый обыкновенный - пахло коммунальной квартирой. Застоявшейся в туалете водой, молью из соседского шкафа, мусором от черных дверей - тысячью разнообразных оттенков тесного городского быта.
        В коридоре что-то звякнуло и затихло. Мелкие крадущиеся шаги прошелестели в направление кухни. Ждать уже не имело смысла. И теряться в догадках тоже. Вдруг, пока мы здесь слушаем, в квартиру проник грабитель. Я вынул из-за печки топор, потрогал его ржавое лезвие и решительно передал Щелчкову. Сам взял железную кочергу и в уме сосчитал до трех. Потом резко распахнул дверь и кивнул Щелчкову: давай! Щелчков, наверно, меня не понял, он стоял с топором в руке и улыбался идиотской улыбкой. «Ну же!» - подбадривал я его и показывал кочергой за дверь. Кот Василий смотрел на нас, ожидая приказа выступить.
        Пока Щелчков соображал, что да как, времени прошло минут десять. Любой грабитель за это время уже вынес бы из кухни все чайники и мусорное ведро в придачу. Наконец, мы рванулись в бой. Бой был короткий и без потерь, если не считать раненных: зацепившись за мою кочергу, Щелчков упал и расшиб коленку. Поле боя было удивительно мирным, как будто боя никакого и не было. Хотя, если говорить честно, когда мы с топотом ворвались на кухню, картина, которую мы застали, была привычная и обыденная до скуки. Все чайники стояли на месте, мусорное ведро тем более. Не будь здесь кота Василия, мы бы со Щелчковым решили, что вся эта суета с шагами - продукт нашего расстроенного воображения. Еще бы - после сцены на рынке любая заоконная тень покажется опасной и жуткой. Но не такой кот Василий был человек, чтобы сразу вот так расслабиться. Он обнюхал каждую половицу, выскреб грязь из щели возле плиты и осторожно взял ее на язык. Отдельно осмотрел веник и мусорное ведро без крышки. Веник оставил кота Василия равнодушным, зато к ведру он долго принюхивался и сосредоточенно заглядывал внутрь, кладя лапы на скользкий
край. Ведро стояло в промежутке между дверьми, ведущими на черную лестницу. Пользовались лестницей редко, раз в день, когда выносили мусор. Вдруг Василий отошел от ведра и уткнулся мордой в порог. Торжествующе поднял голову и хвостом позвал нас к себе. Я и раненый Щелчков подошли.
        Видите, показал Василий, и мы увидели на пороге след.
        След был слабенький, но читался ясно. Земляной отметиной каблука он глядел от дверей на кухню, круглым носом, отпечатавшимся с изъяном, след показывал на черную лестницу. Я прошелся взглядом по двери и увидел сдвинутую щеколду. Дверь была не заперта, лишь прикрыта.
        Ладонь моя с кочергой взмокла. В изумрудных глазах Василия вспыхнули недобрые огоньки. Щелчков схватился за раненое колено; колено ныло, предвещая опасность.
        Я занес над головой кочергу и слабо толкнул дверь от себя. С ржавым железным скрипом дверь уехала в полутьму лестницы. Тени съежились, ослепленные светом нашей кухонной лампы-сороковаттки.
        Мы перевели дух. За дверью нас не ждали с кастетом. Я даже опустил кочергу и, чтобы приободрить Василия, почесал ему кочергой за ухом. Щелчков опустил топор и хотел проделать то же самое топором, но кот на всякий случай не дал.
        За порогом след продолжался. Он вел по ступенькам вверх, исчезая в полумраке площадки. Я послал Щелчкова в комнату за фонариком. Когда он его принес, мы, припав глазами к ступенькам, пустились по горячему следу.
        След привел нас к чердачной двери, но о том, что приключилось за ней, вы узнаете из следующей главы.
        Глава следующая, десятая. Приключения за чердачной дверью
        Если вы никогда в жизни не бывали на городских чердаках, считайте, что ваша жизнь прошла наполовину впустую. Чердаки - это целый мир, полный удивительных тайн и населенный необыкновенными существами. Другое дело, чтобы все это разглядеть, требуется особый глаз, или даже особый угол, под которым нужно смотреть на вещи. Дана же эта способность не каждому, только самым наблюдательным и упрямым, а кто на свете сравнится в этих прекрасных качествах с десятилетними ленинградскими школьниками, какими были мои герои в те годы.
        В те далекие времена, о которых ведется речь, чердаки были не такие, как нынешние. На чердаках вывешивали белье, здесь держали всякую всячину, необязательную в повседневном быту,- массивные чугунные рамы от дореволюционных швейных машинок «Зингер», детские коляски с плетеным верхом, спинки от кроватей с зеркальными навинчивающимися шарами или толстыми зелеными шишками и так далее и тому подобное. Чердаки запирались на ключ, ключ был общий, в каждой квартире свой, и хранился у ответственного лица, пользующегося особым доверием населения коммунальной квартиры. У нас в коммуналке таким лицом считалась Сопелкина, хотя какое может быть к ней доверие, когда я собственными глазами видел, как Сопелкина у соседа Клюквина воровала на кухне спички.
        Мы стояли возле обитой железом двери, ведущей на наш чердак. Одна половинка следа была по эту сторону двери, другая была по ту. Легонький луч фонарика прыгал по облупившемуся железу, натыкаясь то на сонного паука, склонившегося над мертвой мухой, то на странные уродливые каракули, нацарапанные на железе гвоздем. «Режу и пилю по живому»,- прочитали мы с трудом одну надпись. «Дети и инвалиды без очереди»,- нацарапано было ниже. И подписано: «Доктор С».
        Мы со Щелчковым переглянулись. Сразу захотелось назад - к шашкам, к «Человеку-амфибии», к свету, к маминому теплу. Василий, должно быть, понял, что настроения в отряде упаднические - пораженческие, можно сказать, настроения. В глазах его читалось презрение. «Ну что еще можно ждать от этих слабовольных существ, считающих себя вершиной творения!- говорили его глаза.- Чуть запахло пустяковой опасностью, и они уже - фьюить - и в кусты! „К шашкам, к маминому теплу“! А подвиги? А доблесть? А слава? Эх, вы, а еще друзья!»
        Я схватился за ручку двери. В уголке моего сознания все же теплилась слабенькая надежда, что дверь на чердак заперта, но надежда не оправдалась. Дверь легко пошла на меня, я даже сил почти не прикладывал.
        На чердаке было довольно светло. Полосы вечернего света, проникающего сквозь маленькие окошки, разгораживали чердак на части: темное, перемежаясь со светлым, придавало пространству строгость. Словно снасти флибустьерского корабля, воздух оплетали веревки; на них дремали, свесив хвостики вниз, разнокалиберные стайки прищепок. Белье, по случаю вечерней поры, было снято до последних подштанников - чтоб не сперли и чтобы не пересохло.
        Привидениями здесь вроде не пахло - только пылью и деревом от стропил. Наши страхи понемножечку успокоились. Щелчков уже насвистывал песенку, а я, для пущего поднятия настроения, сорвал с веревки бельевую прищепку и незаметно нацепил ему на нос. Щелчков заметил, но не обиделся. Прищепку однако снял.
        Кот Василий, как попал на чердак, так сразу же куда-то запропастился. Лишь порой из неожиданных мест доносились его воспитанное ворчанье или мелкий сентиментальный хруст то ли птичьих, то ли мышиных косточек. Зря времени он, видимо, не терял.
        Я даже поначалу забыл, зачем мы сюда явились, охваченный печальным очарованием полутемного вечернего чердака. Из состояния отрешенности и покоя меня вывел практичный кот.
        Пусто, сказал он просто. Как какой-нибудь взъерошенный воробей, кот сидел верхом на веревке и легонько на ней раскачивался, равновесие поддерживая хвостом. Интересно, как это у него получалось?
        -А следы?- наконец я вспомнил, что нас привело на чердак.
        Следы? Он хитро посмотрел на меня, так же хитро посмотрел на Шелчкова, потом выгнул свою гладкую спину и прошелся взад-вперед по веревке. Со следами самое интересное. Впрочем, судите сами. Он лапой показал нам под ноги. В пыли не то чтоб отчетливо, но все же вполне заметно виднелся знакомый след. Где четче, где послабее, где вообще проглоченный темнотой, след вел замысловатыми петлями, словно человек, здесь прошедший, был слеп или неуверен в себе. В одном месте было сильно натоптано - возле старой кирпичной кладки чернобурой печной трубы. Я внимательно осмотрел кирпичи, но они сидели надежно, щелей между ними не было и надписей на кирпичах тоже. На веревке, что тянулась поблизости, был какой-то подозрительный узелок; может, тот, кто здесь проходил, завязал этот узелок на память? Я сказал об этом Щелчкову, но тот, нет чтобы меня похвалить, так он вылупил на меня глаза и почему-то отскочил в сторону.
        Кот, как профессиональный гид, пока мы продвигались по следу, шел по веревке рядом, оживляя наше молчаливое путешествие рассказами из истории чердака.
        …Вон там, вон под той стропилиной, как раз тот попугай и сидел. Но колечка нет, я проверил, и кости попугая отсутствуют. Ну, кости, допустим, и мыши могли погрызть, а вот кольцо - пожалуй что человек; в смысле - не погрыз, а поднял. Очень даже возможно, особенно если учесть мои долгие наблюдения над двуногими существами, называющими себя людьми, над их привычками и противоречивыми действиями…
        Ага, сказал кот у окна, где след обрывался. Начинается самое интересное. Он спрыгнул с веревки на пол. Видите, все окна как окна и решетки у них на месте, как полагается, а на этом решетка снята. А теперь посмотрите сюда. Он взлетел на узенький подоконник и одним движением лапы открыл левую створку окна. Мы робко выглянули на крышу и увидели продолжение следа. Он шел от оконного фонаря, заканчиваясь у самой кромки, за которой уже не было ничего, кроме сумрачной пустоты двора.
        В сердце ёкнуло, горло схватило, как при ангине. Я представил себя на крыше, приближающегося к опасной кромке. И понял, что даже в мыслях не способен на такой подвиг.
        Василий же без всякой опаски выбрался на покатую крышу, спокойно дошел до края и смело заглянул вниз. Потом вернулся к оконному фонарю и удивленно почесал за ухом. Это значило: во дворе тихо. Тела нет. Следов падения тоже. Может, он улетел?- Василий скосил глаз к небу, но там, кроме пенистых облаков, других летучих предметов не наблюдалось.
        В том момент я готов был поверить во что угодно - в машину времени, в крылатых людей, в драконов,- лишь бы только не думать о глубокой, смертельной пропасти, лежащей за краем крыши.
        Стоявший рядом Щелчков толкнул меня локтем в бок и сделал таинственные глаза.
        -Рулетка,- сказал он шепотом.
        -Рулетка?- повторил я.
        -Он спустился на специальной рулетке.
        -Кто?- спросил я у Щелчкова, не понимая.- На какой еще специальной рулетке?
        -«Тайну двух океанов» смотрел? Там японский шпион спускается из окна на рулетке.
        Я с сомнением посмотрел на Щелчкова. Он был хоть и немножечко бледный, но признаков безумия, кроме бледности, я у моего товарища не заметил. Разве только дергалось веко да нелепо оттопыривалась губа. Но это у него бывало и раньше.
        -Хорошо. Спустился он, а потом?- задал я на всякий случай вопрос.
        -Что - «потом»?
        -Ну спустился твой шпион на рулетке, а что потом?
        -Потом под видом инженера Горелова он проник на подводную лодку «Пионер» и…
        -Вот именно - «и»! Это только в кино и в книжках шпионы спускаются на рулетке и проникают на подводную лодку «Пионер». В жизни ничего такого нет, то есть, может, и есть, но не так, то есть не на рулетке и не на подводную лодку…
        Эти наши словесные упражнения были прерваны громким хохотом, прозвучавшим в тишине чердака громче залпов праздничного салюта. Впрочем, хохот был нисколько не праздничным, был он мрачным, ядовитым и хитрым. Когда хохот, отгромыхав, затих, его сменил такой же в точности голос - то есть хитрый, мрачный и ядовитый, как у скользкой подколодной змеи:
        -Значит, вот кто у нас по чердаку шастает! Вот какой такой домовой завелся, что белье у жильцов тырит!
        В дверях стояла Сопелкина и крутила на пальце ключ.
        -Теперь-то вы у меня не отвертитесь, теперь-то я на вас управу найду. Если дети такие шустрые, то какие ж тогда у этих детей родители. Чему они этих детей учат. Всех в колонию упеку, все у меня скоро поплачете…
        -Мы, мы…- Я хотел объяснить по честному, как мы шли по этому чертову следу, как след привел на чердак и оборвался на краю крыши. Для наглядности я поднял кочергу и стал тыкать кочергою в окошко. Щелчков стал мне помогать, проделывая то же самое топором. Ну и допомогался. Тупое тяжелое острие зацепилось за бельевую веревку, та, не выдержав грубой силы, лопнула и упала вниз. А тут еще кот Василий запутался в какой-то рванине, под которой невзначай оказался. Он дергался туда и сюда, чихал, наглотавшись пыли, затем взвился реактивным снарядом и, ударившись о чердачную балку, немедленно рухнул вниз.
        Сопелкина как открыла рот на какой-то обличительной фразе, так его с тех пор и не закрывала, тупо глядя на чердачный разгром. Творящееся на чердаке безобразие вогнало ее в молчаливый ступор. И лишь зрелище летающего кота вернуло соседку к жизни. Она вздрогнула и, пригнувши голову, ринулась в открытую дверь. Ринулась, но не тут-то было. Веревка, словно тропическая лиана, опутала обе ее ноги, и когда верхняя половина тела уже достигла площадки лестницы, нижняя продолжала сражаться с коварными бельевыми петлями. Тело, не выдержав перекоса, глухо стукнулось об пол и порог и исчезло в облаке пыли.
        Щелчков бросился помогать соседке. Он занес над ней свой топор, чтобы перерубить веревки, но Сопелкина, извернувшись змеей, с сиплым криком: «Убивают! На помощь!» - уползла за дверной порог.
        Дверь грохнула и закрылась. Снаружи царапнул ключ. По лестнице простучали шаги, и вскоре все стало тихо.
        Щелчков опустил топор. Я подошел к двери, подергал, хотел открыть. Но дверь этого не хотела, послушная сопелкинскому ключу. Мы оказались заперты - Василий, Щелчков и я.
        -Теперь она всей улице раззвонит, будто мы ее заманили на чердак и хотели зарубить топором,- хмуро сказал Щелчков.- И в милицию заявление напишет.- Он плюнул со злостью под ноги.- Надо срочно отсюда сматываться.
        -Как? Дверь-то заперта!
        -По крыше,- сказал Щелчков.
        Я вспомнил следы над пропастью, и лоб мой покрылся потом.
        -По крыше я не пойду.
        -Ну, тогда…- Щелчков пнул дверную преграду и поскреб топором затылок.- Тогда будем вышибать дверь.- Он по очереди поплевал на ладони и задумчиво повертел топор.
        Я встал между ним и дверью.
        -Ты что, совсем очумел? Весь дом на ноги поднимешь. Давай уж лучше по крыше.- Я тоскливо посмотрел на окно.
        Вот оно, сказал вдруг Василий. Только почему оно оказалось здесь, а не там, где мы его съели.
        -Ты о чем?- спросил я кота.
        О кольце, ответил Василий. Вот оно, то колечко, которое было на попугае.
        Мы нагнули головы над тем местом, над которым склонился кот. В пыли возле самой двери, там, где только что лежала Сопелкина, мы увидели маленькое колечко, невзрачное, чуть заметное, мимо такого пройдешь и, разве что если споткнешься, заметишь.
        Глава одиннадцатая. Скальпель маньяка Севастьянова
        Я первый протянул руку к кольцу, но Щелчков каким-то хитроумным маневром подвел свою ладонь под мою и накрыл нашу нечаянную находку. Я удивился его наглости и коварству - как никак, а мы с ним были друзья, да и дело, приведшее нас сюда, было общее и никакой выгоды не сулило. Я уже собрался сказать, что думаю по этому поводу, но тут заметил некую странность в опередившей мою руке. Рука Щелчкова была какая-то не такая. Во-первых - подозрительно грубая. И вся какая-то мохнатая, что ли. Спутанные густые волосы покрывали ее поверхность от запястья и почти до самых ногтей. И сами ногти были ржавые, как железо, с давно не стриженными, обломанными краями. Но не это удивило меня больше всего. На пальцах, под зарослями волос, неясно, как коряги в озерной мути, проступали синеватые буквы. По буковке на каждом, кроме большого. Буквы складывались в короткое слово. С пятой или шестой попытки мне удалось его прочитать. Там было написано: «СЕВА». А Щелчкова звали не Сева.
        -Детки в клетке,- сказали сверху.
        Голос был какой-то знакомый, где-то я этот голос слышал, но он точно принадлежал не Щелчкову. Я вздрогнул и приподнял голову. Надо мной были два лица - одно Щелчкова и одно не Щелчкова. У Щелчкова было лицо испуганное, не у Щелчкова - незнакомое и небритое.
        -Севастьянов - моя фамилия.- Незнакомец переменил руку; теперь кольцо на полу прикрывала его левая пятерня, правая же, отлипнув от пола, по очереди совершила рукопожатие. Ладонь его была пыльная и холодная, состоящая из твердых костей, обернутых в шершавую кожу. Мы нехотя ответили на приветствие.- Шел мимо, слышу за окном голоса. Дай, думаю, загляну на чердак, вдруг человеку плохо.- Он внимательно посмотрел на нас.- Лечебная помощь требуется? Руку ампутировать или ногу? Пиявки на виски положить или вырезать ненужный аппендикс? Кости править - это тоже пожалуйста. Можно трепанацию черепа. Ага!- Он радостно хмыкнул, увидев у нас топор.- И инструмент имеется.
        -Нам бы дверь с чердака открыть…- робко сказал Щелчков.
        -Не бывает абсолютно здоровых людей,- сказал человек на это.- Стоит копнуть человеческий организм поглубже, и столько в нем обнаруживается всяких скрытых болезней - прямо оторопь берет, столько много. Котик.- Он увидел кота.- Иди ко мне, кись-кись-кись. Что-то ухо у тебя оттопыривается. Сейчас мы его ножничками чик-чик, и станет твое ухо здоровенькое.
        Кот, услышав такую новость, оскалил саблезубую пасть и встал в боевую стойку. Но человек, назвавшийся Севастьяновым, уже тыкал указательным пальцем в мелкий прыщ на моей щеке.
        -Вот из таких на первый взгляд мелочей - прыщей, бородавок, родимых пятен - развиваются злокачественные опухоли, иначе говоря - рак. Тут главное - не упустить время.- Севастьянов посмотрел мне в глаза.- Вы, молодой человек, какой предпочитаете наркоз - общий? Местный?
        -Я?- сказал я, опешив.
        -Вы,- кивнул Севастьянов строго.- Прыщ на щеке из нас троих только у вас.
        Щелчков мгновенно прикрыл свой нос, вернее, прыщ на носу. Но от зорких глаз Севастьянова не укрылась его уловка.
        -А что это ваш товарищ прикрывает ладонью нос? Или он думает, я ничего не вижу? Напрасно, молодой человек. Мой вам совет: хотите избавиться от болезней, лечитесь, а не закрывайте носы ладошкой.
        -Мы здоровые, нам ничего не нужно,- сказал за нас обоих Щелчков.
        -Вот это мы сейчас и выясним.- Севастьянов незаметным движением вынул непонятно откуда блестящий хирургический нож.- А заодно узнаем, что это тут у вас за сокровище.- Он чуть приподнял ладонь и сразу же ее опустил.
        Увидев хирургический инструмент, я понял, что человек не шутит и все его разговоры про ампутацию из сказки превращаются в быль. Ноги у меня подкосились, и я бухнулся на холодный пол.
        -Правильно, сперва отдохнуть. Перед операцией отдохнуть полезно. А ты…- Он повернулся к Щелчкову.- Ты возьми-ка пока веревку и свяжи своему товарищу ноги. Чтоб не дрыгали. А то отрежу что-нибудь лишнее - скажем, ухо вместо руки,- как же его такого потом девушки любить будут.
        -Ик…- заикал Щелчков. Икота на него находила всегда, когда он сильно переживал или нервничал.
        -Лучшее средство против икоты - удалить икающему язык. Ну-ка, поди сюда!- Севастьянов кивнул Щелчкову.
        Щелчков дернулся от лекаря вбок, но споткнулся о мое мертвое тело и улегся со мною рядышком.
        -Вот и ладушки, отдыхайте оба. А я, пожалуй, займусь находкой.- Он поднял из-под ног колечко и стал рассматривать его, и обнюхивать, и пробовать колечко на зуб.
        -Тьфу ты, ну ты!- выкрикнул он довольно скоро.- Я-то думал, золото или еще какой драгметалл, а здесь всего-то ширпотреб из латуни. И размер птичий. Хотя… Ну-ка? Что это здесь за буковки?- Он принялся читать по слогам: - «Улица Канонерская, дом один, квартира тринадцать. Поймавшему вернуть Кочубееву». Так-так-так,- задумчиво сказал Севастьянов.- Дом один, квартира тринадцать. А вернуть, значиться, Кочубееву. Ну что ж, вернуть так вернуть, почему бы и не порадовать братца.- В глазах его блеснул огонек. Был он какой-то волчий, не теплый какой-то, не человеческий. Севастьянов стоял, задумавшись. Скальпель в его верткой руке выделывал над ухом фигуры, способствующие мыслительному процессу. Фигуры все больше напоминали отчлененные части тела и ампутированные обрубки рук. Мы лежали ни живые ни мертвые, зачарованные полетом скальпеля, выписывающего свои мертвые петли.
        Все это время кот крутился возле ног Севастьянова. Он крутился не просто так, а зажавши в зубах конец сорванной бельевой веревки. Кот, единственный среди нас троих, не поддался расслабляющей панике. Я не знаю, на что он рассчитывал - возможно, на кошачьего бога. Но в его осознанных действиях, в отличие от тупого бездействия отдельных представителей человечества, лежащих рядком в пыли и ждущих своего смертного часа, было много больше резона, чем в нашем неподвижном лежании.
        -Ладно, подождет Кочубеев.- Севастьянов убрал кольцо и снова посмотрел в нашу сторону.- Ну-с, молодые люди? Кто из вас желает быть первым?
        Я скосил глаза на Щелчкова. Может быть, он желает? Но судя по тоскливому взгляду, с каким он созерцал потолок, я понял, что мой добрый товарищ уступает свою очередь мне.
        -Раз желающих нет…- Севастьянов на миг задумался, выбирая, кого из нас подвергнуть операции первым. Скальпель, как стрелка компаса, то показывал острием на меня, то смещался и смотрел на Щелчкова.- Придется начинать с крайнего.
        Крайним был, как всегда, я. Такое уж у меня дурацкое свойство - всегда быть крайним.
        «Ну уж нет»,- подумал я хмуро, захотел повторить вслух, но из скованного моего организма не вылетело даже полслова. Я вспомнил, что забыл открыть рот, а когда наконец открыл, то забыл, что хотел сказать. Должно быть, из-за нервного состояния.
        Мастер хирургических дел уже натягивал на себя колпак и прятал щетину на подбородке под заношенную марлевую повязку.
        -Давненько я не практиковал по живому.- Глаза его блестели и бегали, а скальпель в волосатой руке делал в воздухе теоретические надрезы.- Все трупы, трупы - а с трупом какая жизнь? Ни совета, ни обиды, ни жалости. Его режешь, а он молчит; ножку-ручку ему оттяпаешь, а в глазах у него ни одной слезинки. Другое дело, когда пациент живой. Где подскажет, где бровью дернет. И сердце-то за живого радуется, как-никак живая душа, она участия требует и сочувствия.- Севастьянов зашмыгал носом, разжалобленный собственными словами. Потом сделал волевой вздох и со словами «Храни меня, Гиппократ» решительно шагнул в нашу сторону. Вернее, хотел шагнуть, но что-то там у него заело - туловище пошло вперед, ноги же остались на месте, словно бы приросшие к полу. Через секунду Севастьянов уже лежал, отплевываясь от поднявшейся пыли, а на его поверженном теле сидел доблестный кот Василий и вылизывал свою трудовую лапу. Ноги несостоявшегося хирурга были стянуты бельевой веревкой, скальпель при падении тела выскользнул из ослабевшей руки и скромно лежал в тенёчке на безопасном от Севастьянова расстоянии.
        Надо было пользоваться моментом, и мы этим моментом воспользовались. Дружно, как по команде, вскочили и кинулись к незарешёченному окну. Я первый оказался на крыше, страх высоты ушел, съеденный новым страхом - страхом быть порезанным на кусочки. На крыше было даже приятно - в синем апрельском небе плавали вечерние облака, ветер холодил щеки, а где-то на далекой Садовой по рельсам стучал трамвай. Если бы не опасная ситуация, в которую мы сегодня влипли, я бы был, пожалуй, не против остаться здесь на часок-другой. Понаблюдать, как в окнах за занавесками двигаются живые тени, послушать разговоры людей, долетающие из ближних форточек, позапускать бумажные самолетики… да каких только интересных дел не придумаешь здесь, на крыше,- были бы желание и фантазия.
        Крыша была не такая крутая, как показалась мне в первый раз. До края, обрывающегося во двор, было метра полтора или два. Слева поднималась стена соседнего, пятиэтажного дома; дом был выше нашего на этаж, и крыша упиралась в него, налегая тупым углом на серую кирпичную стену. Стена была пустая и скучная, одинокое окошко-бойница, прилепившееся под козырьком вверху, блестело, как слезящийся глаз, отражая предзакатное небо. Словом, уходить влево не имело никакого резона, путь к свободе, если и был, то лежал от нас по правую сторону.
        Я стоял, держась за раму окна, со мной рядом стоял Щелчков и подталкивал меня нервно в спину. Кот Василий был тоже с нами, он приветливо махал нам хвостом и подмигивал - где, мол, наша не пропадала. Сзади, в глубине чердака, ворочался и бубнил Севастьянов.
        -Без паники,- сказал я Щелчкову,- минут пять он еще провозится. А через пять минут мы будем уже вон там.- Я ткнул пальцем в купол Исаакия, который, будто мертвая голова, торчал из-за труб и крыш. Потом согнулся, чтобы не терять равновесие, и, касаясь рукою кровли, гремучей, шелушащейся и шершавой, стал карабкаться вверх и вправо.
        Мы быстро достигли гребня и устроили короткую передышку, то и дело бросая взгляды на помятую коробку окна, через которое мы ушли от маньяка. Севастьянов из окна не показывался. Небо продолжало темнеть, и если бы не оконный свет, льющийся из дома напротив, наш отчаянный путь к спасенью превратился бы в дорогу на кладбище.
        Отдышавшись, мы поползли дальше и удалились уже на приличное расстояние, как вдруг за нашими спинами раздался железный грохот. Наверное, и дурак догадался б, что, избавившись от веревочных пут, на крышу выбрался Севастьянов. Самого его видно не было, только слышно.
        -Мальчики!- кричал он тревожно из-за длинных теней и выступов печных и воздуховодных труб.- Родные мои, ну что же вы! А гланды? А запущенные прыщи? А язва двенадцатиперстной кишки?- Голос его ломался от боли за наши непрооперированные тела. В нем было столько искренности и жалости, что Щелчков на секунду засомневался, а правильно ли мы поступили, сбежав. В смысле, по-пионерски ли? Но увидев мелькнувший скальпель и почувствовав мой тычок под ребро, он отбросил свои сомнения и ловко устремился вперед.
        Голос Севастьянова смолк, зато грохот шагов по кровле стал уверенней, ритмичней и чаще. Видно, крыша для любителя кромсать по-живому была таким же привычным местом, как для нас улица или двор. Среди нас же лишь кот Василий чувствовал здесь себя как дома. Он ловко сбегал по скату и заглядывал в чердачные окна, пытаясь найти открытое. Но с окнами нам, увы, не везло.
        Любая на свете крыша обладает одним неприятным свойством - она когда-нибудь да кончается. Человек же, если он не спортсмен-скалолаз, не птица и не отпетый самоубийца, сталкиваясь с такой неприятностью, в безнадежности опускает руки. Вот и мы, добравшись до края, тревожно заглядывали вперед, где за хилым, ненадежным барьерчиком начиналась дорога в пропасть. А вдоволь наглядевшись вперед, мы тревожно поглядывали назад, где с блестящим ножом в руке грохотал ножищами Севастьянов.
        Справа были Прядильная улица и четыре этажа до асфальта. В темной яме за барьерчиком впереди находилась территория автобазы, где сторожем был Ёжиков дядя Коля. Слева к нашему дому почти вплотную примыкал трехэтажный флигель, но перепрыгнуть с крыши на крышу мог разве что цирковой акробат. Среди нас акробатов не было.
        Снизу, с территории автобазы, долетали непонятные голоса и что-то обо что-то постукивало. Иногда голоса крепчали, и тогда мимо наших ушей проносилось, исчезая в пространстве, какое-нибудь «Дуплюсь, Игнатьич!» и следом за этой фразой через несколько секунд тишины раздавались костяной гром и поскуливание собаки Вовки. Но чем оно могло нам помочь, вечернее население автобазы, если б даже мы до него докричались? Сочувствием и минутой траура по двум безвременно убиенным школьникам и одному замученному коту?
        В небе засеребрились звезды, и почему-то сразу стало темнее. Из-за серой печной трубы показались сначала скальпель, потом сгорбленная фигура хирурга. Она мигом заслонила все звезды и уронила на нас мрачную тень. Лишь одна золотая звездочка продолжала светить на небе, и чем ближе подходил Севастьянов, тем светлее был ее свет. Я смотрел как зачарованный на звезду, на ее стремительное движение, и в глазах моих отражались буквы, нарисованные на ее светлом боку. Четыре мелкие буквочки, собранные в одно короткое слово - «СССР».
        Потом вышло и вовсе странное - я, Щелчков и внезапно повеселевший Василий, проскользив по скату, как по трамплину, перелетели на соседнюю крышу - крышу того самого флигелька, что торцом подпирал наш дом. Ловко, как акробаты в цирке, хотя таких среди нас и не было. И уже на пожарной лестнице, по которой мы спустились во двор - я второй, Щелчков с Василием первые,- я помедлил и посмотрел вверх. На нашем доме, на гребне крыши, одинокий на фоне звезд, стоял маленький смешной человечек и размахивал чем-то безобидным и мелким, похожим на перочинный нож.
        Глава двенадцатая. Трагедия в квартире на Канонерской
        Мы вспомнили, где слышали этот голос. Ну, конечно, он принадлежал тому типу, который тёрся возле ворот автобазы и спрашивал про гражданку Чёлкину. Все сходилось - и, главное, эта надпись на мохнатой руке: «СЕВА». Значит, тёрся он у ворот не спроста, а вынюхивал и выглядывал нас? Пожалуй, выходило, что так.
        Надо быть тупицей и идиотом, чтобы не сделать очень простого вывода. Все наши опасные приключения последних дней, вернее, все наши счастливые избавления каким-то образом связаны с коробком с ракетой. Мне это было ясно как божий день. Щелчков придерживался другого мнения. Он считал, что с таким дураком, как я, и не в такие угодишь передряги. Что ж, сказал я ему на это, сиди дома и береги свой ум. А ты, сказал мне недалекий Щелчков, катись колбаской по Малой Спасской. Я-то, может, и покачусь, сказал я, а вот ты со своим умишком в лучшем случае доползешь до Пряжки. Сам психованный, возразил Щелчков и сразу же после этих слов растянулся на ровном месте. Тряпочная сумка с батоном отлетела к моим ногам.
        Дело было возле булочной на Садовой, за два дома от кинотеатра «Рекорд». На асфальте было ни трещинки, и почему вдруг Щелчков упал, не ясно было ни мне, ни ему.
        -Эмзэпэ,- сказал я на всякий случай.- Мало заметное препятствие.
        -Чего-чего?- не понял меня Щелчков, поднимаясь и отряхивая с коленей пыль.- Значит, списывать задачки по арифметике - это у тебя «ну, пожалуйста», а как сделать что-нибудь для товарища - это у тебя эмзэпэ?
        Пока я соображал растерянно, причем тут арифметика и задачки, он поднял упавшую сумку, раскрутил ее в руке, как пропеллер, и внезапно опустил мне на голову. Больно не было, лежавший в сумке батон еще не успел засохнуть.
        -Упэсэпэгэтэ,- злорадно сказал Щелчков.- Удар продуктовой сумкой по голове товарища.
        -За такие шутки,- сказал я, насупившись и выкатив вперед грудь,- бывают между зубов промежутки!
        -Ага,- сказал Шкипидаров, неизвестно откуда взявшийся.- А я все дворы облазил, думаю, куда вы запропастились.- Он перевел дыхание, потом выпалил на мажорной ноте: - На Фонтанке крокодила поймали, а на Канонерской пожар.
        На крокодила мы не среагировали никак, зато, услышав про Канонерскую улицу, сразу же навострили уши.
        «Канонерская,- было написано на колечке, найденном в чердачной пыли,- дом 1, квартира 13». И просьба - вернуть колечко хозяину съеденного на чердаке попугая. Хозяину по фамилии Кочубеев.
        Есть фамилии редкие, есть не очень. Тот же Шкипидаров, к примеру. На нашей улице и в ее окрестностях Шкипидаровых как собак нерезаных. А есть еще Шкипидарушкины, Шкипидарины, Шкипидарцевы, Шкипидаренко, Шкипидар-заде.
        У нас в школе несколько Дымоходовых, пять Бубниловых, четверо Шепелявиных. И никто из них друг другу не родственник. Семиноговых в нашем классе двое, да в соседнем еще один. Это все фамилии частые.
        А у нашего учителя по труду фамилия - Почешикопыто. Вот фамилия по-настоящему редкая. Не то что там какие-нибудь Тряпкин или Жабыко.
        Кочубеев - фамилия, может, и не особо редкая, но и частой ее тоже не назовешь. Когда там, на чердаке, среди пыли, где мы ждали своего смертного часа, Севастьянов поднял кольцо и прочитал на нем фамилию «Кочубеев», у меня и сомнений не было, что владелец говорящего попугая и человек, потерявший валенки, одно и то же лицо.
        Валенки привели нас на рынок, хозяин их - Кочубеев: вобла вяленая, петушки на палочке, веники. Это раз. Что кричал попугай, перед тем как лишиться жизни? «Раки, родина»,- ну это можно отбросить. Вот - главное!- «коробок». Где мы его увидели в первый раз? Там же, на рынке, куда нас привели валенки. Сопоставляем первое со вторым и в результате получаем знак равенства. Это три. А четыре - на Канонерской пожар. Почему-то я был уверен, что горит именно та квартира, куда вел попугаев след.
        Когда мы прибежали на Канонерскую, здесь уже собралась толпа. Во втором этаже углового дома, свесив с подоконника ноги, сидел хмурый пожарный в каске и сосредоточенно раскуривал папиросу. Вялые струйки дыма выползали из-за его спины и растекались по стене дома. То ли пожар уже потушили, то ли он только начинал разгораться, было не совсем ясно. Пожарная машина, перегородившая половину улицы, дремала с выключенным мотором, а серая кишка шланга, не размотанная, оставалась на барабане.
        Пожарный, что раскуривал папиросу, наконец ее раскурил и добавил к дымовым струям узенькую струю табачную.
        -Эй, дядя!- крикнул ему кто-то из зрителей.- Добровольцы не требуются? Мебель, там, выносить или, может, шмотки какие?
        Пожарный на подоконнике усмехнулся, глазами поводил по толпе, но, так и не найдя говорившего, лениво помотал головой.
        -Федякин!- Он сделал полоборота назад.- Тут один гражданин помощь нам свою предлагает. Шмотки хочет выносить из пожара. Как там нынче у нас со шмотками?
        -Ты тому гражданину ответь,- ответили в ответ из квартиры,- что если какая помощь и требуется, то только по похоронной части. А со шмотками…- В квартире хихикнули.- Со шмотками ситуация следующая. Показываю на наглядном примере.- Голос из квартиры умолк, потом чем-то там недолго шуршали, и сразу же вслед за этим из мутной глубины комнаты вылетел растрепанный ком. В воздухе он распался на части, и над вскинутыми лицами зрителей замелькали пестрые лоскуты обгорелого тряпичного хлама.
        Тряпичный дождичек прошел быстро. Обугленные куски материи жалким мусором упали на мостовую. Ветерок понес их по улице, и мы следили завороженным взглядом, как мимо нас, возле наших ног, несло клочья пепельно-серой ваты, какие-то бесцветные колоски, хвостик галстука в зеленый горошек, резинку от спортивных штанов.
        Щелчков нагнулся, протянул руку и выхватил из мусорного потока обгорелый ярко-красный носок с круглой дыркой в районе пятки. Я принюхался и покачал головой. Горький запах жженой материи не хотел заглушать другого, непонятного, но очень знакомого - сладкого и одновременно соленого, с легким привкусом увядшей березы. Будто воблу сварили в сахаре, перемешивая березовым веником.
        За спинами завыла сирена. Боками раздвигая толпу, старенькая «скорая помощь» медленно подъехала к дому. Двое санитаров с носилками, протопав по асфальту к парадной, скрылись за ободранной дверью. Примерно, через десять минут они вышли из парадной к машине. Халаты их были черны от сажи, а лица неулыбчивы и усталы. На носилках, накрытое простыней, лежало чье-то неизвестное тело, судя по очертаниям - человеческое. Когда носилки вталкивали в машину, как-то так их неудачно качнули, что с носилок из-под сбившейся простыни свесилась жилистая нога, покачалась на коленном шарнире и запрыгнула на носилки снова.
        В сердце у меня защемило - на ноге у несчастной жертвы был такой же ярко-красный носок, что лежал сейчас в руке у Щелчкова, с круглой дыркой внизу, на пятке. Только тот, что у Щелчкова, был левый, а у тела на носилках был правый. Я вспомнил пустую набережную, и удаляющиеся шаги человека, и мелодию из «Мистера Икса», которую он насвистывал на ходу. Знать бы мне в то ясное утро, что шаги его удаляются навсегда, остановить бы, крикнуть ему погромче, мол, дяденька, пожалуйста, не шутите со стихией огня, не курите в неположенном месте, не ложитесь с папиросой в постель и спички не доверяйте детям. Я почувствовал на себе вину за погубленную в пожаре душу и низко опустил голову.
        Глава тринадцатая. Тучи сгущаются
        Медицинская машина уехала. Делать здесь было больше нечего. Не стоять же среди зевак и ждать, когда уедут пожарные.
        -Смотри,- вдруг сказал Щелчков, показывая на кого-то пальцем.
        Я посмотрел и вздрогнул, потом съежился и спрятался за Щелчкова. Сквозь редкие прорехи в толпе я увидел фигуру мастера резьбы по живому, чердачное чудовище, Севастьянова. Он стоял на особицу ото всех, прислонившись к пожарной машине, и ногой в остроконечном ботинке почесывал ее переднее колесо. Взгляд его то блуждал по толпе, будто в ней кого-то выискивая, то подпрыгивал к окошку с пожарным, который медленно тушил папиросу о веселую броню своей каски.
        Щелчков тоже съежился и присел. Я, увидев такое дело, сел на корточки, чтобы спрятаться понадежней. Но Щелчкову, видно, мало было съежиться и присесть, он вдобавок спрятал голову между коленями и натянул на нее воротник куртки. Мне ничего другого не оставалось, как лечь на холодную мостовую, притаившись за притихшим товарищем.
        -Ребята, вы чего? А, ребята?- Шкипидаров присел на корточки и смотрел на нас с опаской и удивлением, как на парочку хронических идиотов.
        -Тихо ты!- сказал я ему.- Делай вид, что ты нас не замечаешь.- И добавил шепотом снизу вверх: - Видишь дядьку у пожарной машины? Пройди вперед и встань перед нами, чтобы нас от него закрыть.
        -Дядьку?- переспросил Шкипидаров и, прищурившись, посмотрел туда.- Нету там никакого дядьки.
        -Смотри внимательней, должен быть!- забулькал из-под куртки Щелчков, которому не хватало воздуха.
        -Вижу!- закричал Шкипидаров пронзительным, как сирена, голосом.- Только там не дядька, а тётка. Там соседка ваша, Сопелкина.
        -Что?!- воскликнули мы недружным хором и, забыв про недавний страх, мгновенно вскочили на ноги.
        Действительно, возле пожарной машины на том месте, где только что мы видели Севастьянова, стояла наша драгоценнейшая соседка, Сопелкина Вера Павловна. Она обмахивала лицо платочком и прищелкивала каблуком об асфальт. В левой руке Сопелкиной была розовая продуктовая сумка с сереньким голубком мира, нарисованном на облезлом боку.
        В общем-то ничего удивительного в явлении Сопелкиной не было - пошла соседка в магазин за продуктами, увидела на Канонерской толпу, стало Вере Павловне любопытно, вот она и завернула сюда. Но почему ее случайное появление и появление чердачного изувера так удивительно совпали по времени? Причем совпали уже не впервые.
        В окне квартиры, где случился пожар, раздался звонкий протяжный звук. Это пожарный, отдыхавший на подоконнике, решив, что хватит прохлаждаться на ветерке, когда товарищи его сражаются со стихией, спрыгнул внутрь несчастной квартиры, но не учел высоту окна. Хорошо, человек был в каске, иначе б звук удара о раму был много глуше и гораздо короче и не привлек бы внимание зрителей.
        Это мелкое забавное происшествие на какую-то секунду-другую отвлекло наше внимание от соседки. Но секунды этой оказалось достаточно, чтобы Сопелкина успела исчезнуть. Буквально только что она тёрлась возле машины, и вот уже на месте соседки тянет шею над головами зрителей какой-то юный морячок в бескозырке.
        Недолго думая, мы двинулись сквозь толпу, зорко всматриваясь в фигуры и лица. Но ни Сопелкиной, ни - тем более - Севастьянова в толпе нам обнаружить не удалось. Мы с опаской обогнули машину, прикрываясь Шкипидаровым как щитом, но за машиной их тоже не было.
        -Вот они,- сказал вдруг Щелчков, показывая в глубину Канонерской. И мы увидели его и ее, быстро двигающихся в сторону перекрестка.
        Первым шел Севастьянов. Следом, с небольшим интервалом, мелко семенила Сопелкина. Дойдя до проспекта Маклина, Севастьянов свернул налево. Сопелкина прибавила ходу и исчезла за углом вслед за ним.
        -Вперед!- воскликнул Щелчков, и мы, охваченные азартом погони, припустили бегом по улице.
        На Маклина мы их не увидели. Зато выбежав к Покровскому саду, мы сразу же обнаружили эту парочку. Я невольно присвистнул - от удивления. Затем в груди моей противно заныло. Такого скверного поворота событий я не мог себе представить даже во сне.
        Сопелкина, наша дорогая соседка, и преследовавший нас на крыше мясник сидели рядышком на садовой скамейке и о чем-то оживленно беседовали. Сумка с голубком на боку разделяла их, как пограничная веха.
        Сразу вспомнилось наше чердачное приключение - как соседка заперла нас на ключ, и буквально сразу же после этого объявился на чердаке Севастьянов. Вот, оказывается, как просто все объясняется. «Детки в клетке» - это было про нас.
        Хорошо, они сидели к нам спинами и поэтому не могли нас видеть. К тому же нас спасали трамваи, дребезжащие вдоль ограды сада и стреляющие на остановке дверьми. Да и люди, что топтались на остановке, тоже не стояли молчком - они кашляли, кряхтели, поругивались, создавая шумовую завесу.
        Мы тупо, я и Щелчков, наблюдали за странной парочкой и не знали, что теперь предпринять. Если эти двое сообщники, то плохи были наши со Щелчковым дела. Иметь под боком такую соседку - все равно что колоть гранатой орехи или вместо пионерского галстука повязывать на шею змею.
        Шкипидаров, который и представить себе не мог всех опасностей, пережитых нами, недоуменно переминался рядом, не понимая, что нам собственно от этой парочки надо. Ну, Сопелкина, кто ж ее, скандалистку, не знает. На Фонтанке вон крокодила поймали, а тут какая-то соседка с каким-то дядькой треплются о какой-нибудь ерунде, вроде способов заморозки студня.
        Если честно, нам совсем не хотелось посвящать Шкипидарова в это дело. Не потому что он человек ненадежный, просто лишние суета, разговоры, объяснения что да как, шкипидаровские ахи да охи, без которых не обошлось бы наверняка,- ни к чему нам было все это, да и помощник он почти никакой. Впрочем…
        -Слушай, Шкипидаров, такая штука…- неуверенно начал я.- Понимаешь… Этот вон дядька, ну, который сидит с Сопелкиной… у нас… с нами… в общем, на чердаке…
        -Двойка!- зыркнул на меня глазами Щелчков.- Она здесь сроду никогда не ходила!- Он приставил к лицу кулак и выразительно повертел им у носа. Говорил он про скрипучий трамвай, робко выползший на площадь с Садовой и враскачку подъезжающий к остановке. Но я-то сразу, как увидел кулак, догадался, что трамвай лишь затычка, чтобы я не наболтал лишнего.
        -Да уж,- подмигнул я Щелчкову,- ездят тут по чужим маршрутам, головы пассажирам дурят. А некоторые, пока они ездят, просиживают скамейки в садиках и болтают про людей разное.- Теперь я подмигнул Шкипидарову.
        Шкипидаров, как заводной болванчик, расхлябанно вертел головой, слушая то меня, то Щелчкова.
        -Вот ты, Шкипидаров, думаешь, они там разговаривают просто так?- Я сделал недоуменный вид, как бы удивляясь и упрекая его за простодушие и наивность.- А они там разговаривают не просто так. Очень даже не просто так!- Я загадочно посмотрел на сад и еще раз подмигнул Шкипидарову.
        Тот, видимо, совсем растерялся, окончательно сбитый с толку.
        -А не просто так, это как?- Глаза его выкатились из век, а дыхание стало судорожным и хриплым.
        -Ха-ха-ха!- ответил я с торжеством в голосе.- Дорого бы я дал, чтобы это знать!- И тут же, переходя на шепот: - Шкипидаров, слушай меня внимательно.- Я выставил в воздух палец.- Сопелкина и этот вон дядька задумали одну страшную вещь. Какую, нам пока неизвестно, но узнать это очень надо. И помочь в этом должен ты.
        -Я?- занервничал Шкипидаров.- Ой, ребята, совсем забыл! У меня же завтра контрольная! А я еще задачки не сделал. И Ольку надо забрать из садика. И корм насыпать рыбкам в аквариум.
        -И вообще, моя хата с краю,- продолжил я за него с упреком.- Ладно, Шкипидаров, иди, раз рыбки для тебя важнее, чем люди. Но если завтра тебе в школе расскажут, что двое твоих бывших товарищей…- Я выдержал короткую паузу, вложив в нее как можно больше трагизма.- В общем, в нашей возможной смерти виновным можешь считать себя.
        -В смерти?.. Виноватым?.. Себя?..- Шкипидаров совсем потух. Он сделался еще меньше, чем был, от евшей его изнутри совести. Голос его ослаб, даже волосы на голове побледнели, из рыжих превратившись в соломенные.- Ребята, я… хорошо, согласен. А что я должен сделать, чтобы помочь?
        -Очень просто,- сказал Щелчков.- Ты тихонечко подойдешь к ним сзади и подслушаешь, о чем они говорят.
        -Но…- смутившись, произнес Шкипидаров.- Подслушивать чужие разговоры нехорошо.
        -Да,- Щелчков поддакнул,- нехорошо. Когда дело не идет о человеческой жизни.
        Шкипидаров подумал и, видимо, согласился с доводом.
        -А если они меня заметят?- спросил он спустя несколько коротких секунд.
        -Скажешь, что ты юный мичуринец и изучаешь почву для будущей посадки травы.
        -Хорошо,- сказал Шкипидаров и отправился выполнять задание.
        Глава четырнадцатая. Цена головы школьника
        Шкипидаров отправился на задание, а мы, чтобы скоротать время, занялись любимой игрой, которой мы занимались часто, когда коротали время.
        Суть игры заключалась в следующем. Я считаю прохожих, идущих по тротуару слева направо; Щелчков - движущихся справа налево. Если за одинаковый промежуток времени народу слева направо проследует больше, то выиграл я. Если наоборот - Щелчков. Разница в количестве человек равняется количеству щелбанов, которые достанутся проигравшему.
        В первой пятиминутной партии победа досталась мне. Я выдал об лоб Щелчкова очередь из двенадцати щелбанов, но ум у него не вышиб, как некогда у попа Балда.
        Вторая партия оказалась ничейной.
        Третья, последняя партия, началась для меня удачно. Из трамвая высыпала толпа и повалила мимо нас вправо. Щелчков хмуро смотрел на лица, уже заранее оплакивая свой лоб. Но скоро ситуация изменилась. Справа, понукаемая начальством, двигалась колонна курсантов численностью человек в пятьдесят. Похоже, счастье от меня отвернулось, и испытывать лобовую атаку настала очередь моей голове. Колонна с топотом прошла мимо нас. Я мысленно подсчитывал щелбаны, а Щелчков со мстительною улыбкой искоса поглядывал на меня, прикидывая кучность ударов. Вдруг лицо его вытянулось, как ластик, и в раскрывшейся щелке рта что-то по-дурацки забулькало.
        -Здрасьте,- промычал он кому-то, стоявшему за моей спиной.
        -Приветик,- ответил кто-то хрипловатым знакомым голосом, окатив меня крепким духом забродивших бОчковых огурцов.- Значит, вот где вы, голубчики, ходите. Вот где, значит, прячетесь от долгов.
        Я пригнулся и подался вперед, но тут увидел, что над плечами Щелчкова вырастают, как у Змея Горыныча, две пары лопоухих голов: пара - слева, и пара - справа,- хулиганская четверка Матросова.
        -Математик,- сказал главарь, посверкивая передним зубом, обёрнутым в серебряную фольгу,- сколько будет два фингала в квадрате?
        Теперь подался вперед Щелчков, и мы с ним чуть не сшиблись носами. Надо ж было так капитально влипнуть - оказаться меж трех огней (Севастьянов был номер третий), не имея ни лазейки для отступления. Тупик был, вроде бы, полный - куда ни кинь, всюду клин. Сзади, воняя бочкой, каланчою нависал Ухарев. Спереди матросовская четверка погыгыкивала, предвкушая потеху. Слева были дома, справа - сад и роковАя скамейка, на скамейке - Севастьянов со скальпелем.
        Что мне больше всего хотелось - это сделаться человеком-птицей, невидимкой исчезнуть в воздухе, раствориться амёбой в луже,- но, увы, любая фантазия разбивалась грубой правдой реальности.
        Из трех бед выбирают меньшую, и я пытался лихорадочно оценить, какая же из них меньшая. Похоже, меньшая все-таки - Севастьянов, как-никак он сидит к нам задом, к тому же, кажется, не догадываясь о том, что мы со Щелчковым неподалеку.
        На остановке затормозил трамвай, из него вышел человек в шляпе и медленно пошел в нашу сторону. Рядом с нами он задержался, закурил и пошагал дальше. Сейчас мне было не до случайных прохожих, курящих, некурящих и прочих. Поэтому лишь краешком зрения я отметил огонек папиросы, зелень шляпы и колесико дыма, покатившееся по Садовой над тротуаром. Отметил и мгновенно забыл.
        -От долгов бегать нехорошо,- сказал голос у меня за спиной.- Человек, который бегает от долгов, называется холявщик и фраер.- Я почувствовал на затылке тень нависающей надо мной пятерни. Тень была большая и вязкая, она больно давила голову, и голова моя, не вынеся гнета, низко наклонилась к земле.
        В это время кулак Матросова, стосковавшись по любимому делу, выскочил из-за щелчковской щеки и, не найдя моего лица, врезался во что-то костлявое, что пряталось позади меня.
        -Хулиганы!- закричал Ухарев, пострадавший ни за что ни про что.- Все на одного, да? Граждане!- закричал он громко.- Что же это такое делается! Прямо среди белого дня честного человека измордовали!
        Я стоял, ничего не слыша - ни этой сумасшедшей возни, ни ухаревских безумных криков, ни топота матросовских каблуков,- стоял, опустив лицо и видя перед собой одно - приткнувшийся к моему ботинку маленький коробок с ракетой.
        -Ну же!- твердил Щелчков, дергая меня за рукав.- Хватит паралитика строить! Бежать надо, драпать, уносить ноги, пока не поздно!
        Я очнулся, схватил коробок, и мы помчались, не разбирая дороги,- по каменным волдырям Садовой, через проволоку трамвайных рельс, за столбики покровской ограды, по лужам, по кустам, по земле. Мы бежали, перепрыгивая скамейки, распугивая пенсионеров и голубей, в спину нам свистели и лаяли и бросали шелуху и окурки. Скоро к нашему слоновьему топоту добавился новый, чавкающий. Мы подумали, что это погоня, и прибавили оборотов. Но чавкающий топот не утихал - наоборот, становился громче. И к чавканью добавилось хлюпанье.
        -Погодите!- мы услышали сзади. Голос явно принадлежал Шкипидарову. Мы еще пробежали немного и, свернув с Маклина на Прядильную, встали, прислонившись к стене. Мы стояли, высунув языки и обмахивая ладошками лица. Из-за булочной выскочил Шкипидаров, озираясь, доковылял до нас и, выпучив глаза, сообщил:
        -Полная, ребята, хана!
        -То есть как это?- не поняли мы.
        -Ботинки я промочил, пока на мокрой земле отсиживался,- теперь чавкают и местами хлюпают. Значит, скоро развалятся. А от мамки новые фиг дождешься - я эти только месяц ношу. В общем, хана ботинкам. И от матери теперь попадет.
        -Ничего, может, и не развалятся,- успокоил я Шкипидарова.- Главное, протянуть до лета, а там можно ходить в сандалиях.
        -Если б только чавкали, тогда да,- сумрачно сказал Шкипидаров.- Тогда бы, может, до лета и протянул. Так они ж ведь еще и хлюпают.
        -«Чавкают, хлюпают» - ну, заладил!- осадил его нетерпеливый Щелчков.- Мы зачем тебя туда посылали? Чтобы ты нам про ботинки рассказывал? Ты нам лучше про эту парочку расскажи - что ты слышал, что видел, ну и вообще.
        Шкипидаров вздохнул печально и начал свой невеселый рассказ.
        -Сижу я это, значит, в кустах, тычу палкой, вроде как ковыряюсь. Короче, как вы советовали. От скамейки, где эти двое, метрах в четырех, может, в трех. Слушаю, что те говорят. Сначала они шушукались и зыркали друг на друга глазами. Плохо зыркали, не по-доброму. И зубы один другому показывали - он ей, а она ему. Ну, думаю, сейчас друг дружку перегрызут. Только люди ж кругом, машины, поэтому, наверно, и обошлось. Потом стали говорить громко.
        Она ему: ты подлец! А он ей: я не подлец, я ученый. То, что не позволено простым смертным, нам, ученым, самой наукой разрешено. Она ему опять: нет, подлец! Я, говорит, тебе верила, я, говорит, тебя любила, но больше не верю и не люблю. Он ей: Верочка, но почему? Из-за этих твоих малолеток-соседей? Но я же думаю о будущем медицинской науки, о тысячах, о миллионах спасенных жизней, ради которых двое глупых мальчишек должны пожертвовать какой-то там парой рук или ног. Она ему: ты знаешь, о чем я. Дело, говорит, не в мальчишках. Дело, говорит, в твоей совести, которой у тебя нету.
        Тут она как снимет башмак, да как грохнет башмаком по скамейке, этот как подпрыгнет, который рядом, как заголосит сумасшедшим голосом. Там, через дорожку, в шашки пенсионеры резались, малый чемпионат Садовой по игре в поддавки, в общем, от их скандала, соседки и который ученый, первый кандидат в чемпионы дядя Гриша Каплан, нервничая, дамкой противника скушал шашку на своей клеточке…
        Я остановил Шкипидарова.
        -Бог с ним,- говорю,- с дядей Гришей. Некогда, давай про соседку.
        -Значит, он подпрыгнул и говорит, ну, которому она сказала: подлец. Ага, он говорит, я подлец? Да я, кричит, жизнь свою положил, придумывая искусственную пиявку! Да я… А она ему: Ха-ха-ха! Тоже мне слуга человечества. Носишься со своей пиявкой, как курица с золотым яйцом. Был бы хоть какой в этом прок, людей только зря калечишь. А он ей: я добьюсь, я сумею… Добьешься, она - ему. Как с банкой-невидимкой добился. Я всю голову об твою банку сплющила, пока голову в эту банку просовывала. Тоже мне, кричит, невидимка. Меня в этой, говорит, невидимке, чуть два этих малолетних оболтуса не застукали на хищении ёршика. Да таких, кричит она, невидимок, у меня, говорит, целая антресоль.
        Услышав про банку-невидимку, мы со Щелчковым переглянулись, сразу вспомнив коридорную сцену и шишку на моем пострадавшем лбу. Фраза же про малолетних оболтусов очень нам с приятелем не понравилась.
        Тут соседка, продолжал Шкипидаров, хватает сумку, которая на скамейке рядом, и вываливает из нее на дорожку кучу битого баночного стекла. Получай, кричит, свою невидимку, мне, кричит, такая без надобности!
        Ну уж это - по твоей глупости, говорит ей на это он. Значит, говорит, неправильно надевала, значит, не по часовой стрелке. Или банки, говорит, перепутала, напялила из-под каких-нибудь огурцов. Или кокнула по причине неаккуратности. В общем, так, говорит он ей. Ты обязана мне по гроб жизни. И не в банках, говорит, дело. Если бы, говорит, не я, отбывать бы тебе, говорит, наказание за торговлю маринованными грибами, зараженными микробами бутулизма.
        Тут она заплакала, зарыдала. Подлец, кричит ему, негодяй. Сам вон сколько жизней перекалечил из-за этой своей пиявки. Я, он говорит, для науки, а ты, говорит, от жадности. Она страшно на него посмотрела и загробным голосом говорит. А брата своего, говорит, ты тоже для науки убил? Думаешь, говорит, я не знаю? Ты ему завидовал, потому и убил. Потому что он был тебя умнее и много чего добился, в отличие от тебя, неудачника!
        Полно-те, Вера Павловна, вы о чем?- говорит он, переходя на вы. Вы что это, серьезно так думаете? Я - убийца своего брата?! Бред какой-то, безумный бред! Вы, наверно, тухлых грибов поели, вот и мелете, не знамо чего. Я сам сегодня испытал потрясение, когда увидел его обгоревшее тело. Но я-то здесь, спрашивается, при чем? Он пил последнее время, водился со всяким сбродом, пьяный курил в постели. Отсюда и печальный итог.
        А она ему: ты, всё ты! Я не верю ни одному твоему слову. Он хороший, а ты - плохой. Он хотел сделать машину времени, и он ее сделал. И машину времени, и вечнозеленый веник, и этот… как его… спикосрак. А ты завистник, неудачник и вор. И никогда я, говорит, тебя не любила. Я его любила, а не тебя.
        Ах, так, говорит он ей. Я его не убивал, видит Бог. Но сейчас, если б он был жив, я прикончил бы его прямо у тебя на глазах. Этим вот самым скальпелем, которым анатомирую по живому. Он чем-то там позвенел в кармане. Наконец, говорит, я понял. И теперь, когда с любовью покончено, тобой будет управлять страх.
        Тут он достает из кармана коробочку с каким-то голубым порошком и сыплет ей свой порошок на голову. Она падает ему на плечо и мелко так трясется, будто ей холодно. Я подумал, он ее отравил. Но он ей говорит тихим голосом: даю тебе сроку сутки. Если за эти сутки не подашь мне на блюдечке двух этих уродов, я тебя поджарю на сковородке и отдам на съедение крысам. Поняла?..
        Тут пробежали вы, потом…
        Шкипидаров смолк, прислушиваясь к чему-то далекому.
        -В общем, продала нас Сопелкина. На хирургические опыты над людьми. Этому чердачному живорезу.- Щелчков после каждой фразы вздрагивал, будто ставил точку. Жирную, весомую точку, похожую на шляпку гвоздя, вбитого в крышку гроба.
        -Интересно, а зачем человечеству какая-то искусственная пиявка?- спросил Шкипидаров, морщась.- У нас на даче в любом ручье этой гадости, как в диване клопов.
        -Кто ж их знает, этих ученых. Они все, как один, с приветом,- ответил ему Щелчков.
        Глава пятнадцатая. «Дайте мне сто сорок будильников, и я построю машину времени!»
        -Скальпелем еще ничего,- рассказывал час спустя Шкипидаров, устраиваясь поудобней в ветхом кузове нашей штабной пятитонки.- Вот недавно на Васильевском случай был! Там в одной школе поймали банду преподавателей. Так они в кабинете русского языка и литературы устроили пыточный кабинет. И не просто кулаками работали, они с помощью механической челюсти, вставленной в бюст Макаренко, насмерть гробили двоечников и троечников. Не выучил стихотворение Лермонтова «На смерть поэта», тебя хвать и суют под челюсть. Сделал две ошибки в диктанте - то же самое, никаких поблажек. Не умножил правильно два на два - хнычь не хнычь, а давай туда же. Замучивали практически подчистую. Сперва палец тебе оттяпают, потом руку, потом вторую. И так пока от человека не останется какая-нибудь мелкая ерунда - прыщ на шее или там ненужная бородавка.- Шкипидаров с довольным видом поглядывал то на Щелчкова, то на меня. Глаза его превратились в щелочки.- Знаете, как про это узнали? А просто. Ведь у них что ни четверть, так одни отличники да четверочники. Словом, абсолютная успеваемость. Милиция, конечно, заинтересовалась - что
это за школа такая, где даже ни одного троечника. Не может быть такой школы. Устроили они, в общем, облаву, врываются с пистолетами в кабинет - бах! бах!- это учителя отстреливаться. Милиционеры им: руки вверх! сдавайтесь! сопротивление бесполезно! Преподаватели - тырк - в окно, а там в них из пистолета - бах! Заплакали они, испугались: простите, кричат, мы больше не будем. Ну, их, конечно, арестовали, посадили в тюрьму, челюсть сдали в металлолом, кабинет литературы закры…
        -Вранье все это,- остановил его на полуслове Щелчков.- Я думал, ты дельное что-нибудь посоветуешь, а ты нам про какую-то челюсть.
        -На что спорим, что не вранье?- Шкипидаров протянул руку, серьезно намереваясь спорить.- На твою свинцовую биту, хочешь? А я ставлю дедушкину медаль.
        -Не буду я с тобой спорить,- сказал Щелчков.- И медаль мне твоя не нужна.- Он хлопнул Шкипидарова по руке, показывая, что спор окончен.- В сутках двадцать четыре часа,- сказал он, поворачиваясь ко мне.- Может, нам уехать из города? У моего крестного дача под Сестрорецком.
        -А родителям что ты скажешь? А в школе как объяснишь?
        -Мы же не на год уезжаем. Через сутки нашу соседку этот гад поджарит на сковородке и отдаст на съедение крысам. Как раз мы к тому времени и вернемся.
        -Ерунда все это - и крысы, и сковородка. Это он в переносном смысле. Единственное наше спасение - вот.- Я вытащил из штанов коробок и ласково погладил по этикетке.- Фиг что они с нами сделают, пока у нас есть вот это!
        -Не верю я во всю эту чертовщину,- угрюмо сказал Щелчков.- И вообще, я сейчас подумал, что больше я наклейки не собираю.
        -Правильно, чего в них полезного,- аукнулся на его слова Шкипидаров.- Фантики - это еще понятно, в фантики хоть играть можно. На деньги или на щелбаны. А наклейки - какой в них прок?
        -Почему же,- послышалось из-за кузова.- Есть в них прок, и еще какой.
        Мы выставили головы за борт. Рядом с кузовом стоял дядя Коля Ёжиков и сморщенной коричневой тряпочкой надраивал свой свисток. Сторожевая собака Вовка развалилась возле дяди Колиных ног и лениво лизала левый дяди Колин сапог.
        -Я не знаю, о чем вы толкуете, но вот он сейчас сказал ерунду.- Дядя Коля показал пальцем на Шкипидарова. Вовка вздрогнула, оставила дяди Колин сапог, насупилась и угрожающе зарычала. Дядя Коля показал ей кулак. Вовка нехотя улеглась на место, но взгляда со Шкипидарова не спускала.
        -Этикетка ведь не просто картинка,- продолжал дядя Коля Ёжиков.- Как бы вам объяснить понятней… Вон, видите, на стене - «Каждая капля сэкономленного бензина приближает наше светлое будущее!» Как это по научному называется?- Дядя Коля обвел нас взглядом и сам же, не дожидаясь, ответил: - По научному это называется «агитация». Агитация бывает наглядная, это когда смотришь глазами, и еще - когда агитируют ртом. В последнем случае для громкости применяются: а) рупор; бэ) микрофон; вэ) сложенные в трубку ладони. Всем понятно? Вопросов нет?- Не заметив на наших лицах вопросов, дядя Коля продолжал дальше: - Я к чему это говорю. А к тому, что спичечный коробок - та же самая наглядная агитация, плакат, только очень маленький. Вот, помнится, во время войны на спичках рисовали, как героический советский солдат насаживает на штык фашиста. Этим самым агитировали народ, чтоб он бил захватчиков без пощады… Так что маленький-то наш коробочек маленький, а ведь тоже приближал день победы… Ну-ка, ну-ка.- Дядя Коля прищурился. Он увидел в моей руке коробок.- Ну-ка, что там у тебя на наклейке?
        -Ракета.- Я показал наклейку.
        -Ракета,- повторил дядя Коля.- А что, спрашивается, эта ракета обозначает? В плане агитации, а? А то эта ракета обозначает, что СССР везде самый первый - на земле, на воде и в космосе.
        Довольный своей поучительной речью, дядя Коля расправил тряпочку, которой драил свисток, и высморкался в нее важно и басовито. Убрал тряпочку в нагрудный карман и задумчиво поскреб щетину на подбородке.
        -Где-то мне эта наклеечка попадалась… Ну, не эта, может, похожая…- Голова его наклонилась вниз, но внизу, кроме мелких стеклышек, смятых пробок и ненужных железок, интересного ничего не было. Тогда он посмотрел вверх, на острый гребешок крыши, цеплявшийся за облачный бок. Прошло, наверно, с минуту, прежде чем дядя Коля, запинаясь и подолгу подбирая слова, рассказал нам вот какую историю.
        -Жил в нашем районе один мудрила. Про него даже в газете писали… этот… как его… фельетон. Название у него было еще смешное. Что-то там про будильники и машину времени. Сейчас… так-так-так… вспомнил! «Дайте мне сто сорок будильников, и я построю машину времени!» Ну, может, и не сто сорок, не помню, было это давно, лет десять назад. Называл себя этот чудак народным изобретателем - мол, университетов мы не кончали, а все сами, все своими мозгами. Изобретал он всякую дребедень, вроде этой машины времени, а еще он дрессировал животных - кошек, чижиков, дворняг, попугаев - и устраивал на улицах представленья. Его и посадили-то потом не за то, что людей обманывал, а за то, что он деньги за представленья брал. Говорил, что применяет на практике теорию академика Павлова, прививает животным человеческий разум. Они ж были у него говорящие, все эти Жучки-Бобики, Мурки-Жмурки. Ясно, что не по правде, слова три-четыре, может, они и помнили, голодное животное за кусок колбасы тебе хоть чего разучит, хоть поэму Некрасова «Кому на Руси жить хорошо», но он-то все выдавал за правду. Видел я его пару раз, интересный
был такой гражданин, с виду и не скажешь, что махинатор. Одет прилично - пальто, штаны, на ногах ботинки. Кепочка такая, очки, на тросточку опирается.
        Дядя Коля улыбнулся в усы и весело притопнул ногой.
        -А коробочек, который на ваш похожий, я вот по какому случаю вспомнил. Дело было у бани на Усачёва, то ли под первомайские, то ли под Илью-пророка, не помню. Народу в переулок набилось - не продохнуть; очередь выстроилась чуть не от Египетского моста. Оно понятно - кому ж на праздники хочется ходить непомытым. В общем, стоим мы в очереди - время уже близится к вечеру, а очереди конца не видно. Стоять скучно - ну подерется кто, ну со знакомым парой слов перекинешься, ну в газету соседу спереди через плечо глянешь - больше никаких развлечений. И тут - смех, шум, кто-то на свистульке играет, кто-то лает, кто-то пищит по-птичьи. Смотрим - ну, мать честная!- прямо напротив очереди бременские музыканты, хоть лопни. Внизу собака, у собаки на спине - кот, а у кота на голове - попугай. Сюда бы еще осла с косолапым мишкой, была бы полная картина, как в сказке. Но осла не было. И руководит всей этой комедией тот самый дядя, который в штанах и с тросточкой.
        Дядя Коля перевел дух, потом продолжил, не убирая улыбку:
        -«Репетируйте,- кричит,- репетируйте!» - это он своей звериной компании, и тросточкой над попугаем трясет. А попугай ему: «Р-руками не тр-рогать!» - и крыльями от его палки отмахивается. Кот с собакой тоже переминаются, видно, скучно им стоять без работы. А попугай на них: «Не р-рыпайтесь, дур-раки!» - чтобы, значит, равновесие не терялось.
        Очередь, понятно, в покатку - так все это у них смешно получается. Тогда дядечка поднимает руки и требует от очереди внимания. Те, которые к животным поближе, они, конечно, его моментально слушаются. Тогда он делает пальцами громкий щелк, и попугай, перегнувшись через кота, кричит в рыжее песье ухо: «Р-раки!» Пес пятится враскорячку задом, как бы изображает рака. Попугай зря времени не теряет, а орет что есть силы: «Р-родина!» Кот, услышав такое слово, мяучит приятным голосом: «Широка страна моя родная, много в ней лесов, полей и рек». И ведь вроде как поет по-кошачьи, а звучит почти что по-человечески, все понятно, видно идет от сердца.
        Пятится, значит, пес пятится, кот мяучит про поля и про реки, попугай же, как над ними начальник, вдруг как выкрикнет командирским выкриком: «Кор-робок!- кричит.- Кор-робок!» - а у самого уже папироса в клюве, и он вроде как прикурить требует.
        Хозяин их тут как тут - уже в руках коробочек вертит - и этак повернет, и вот так, но все больше наклейкой к очереди. Тогда-то я ее и запомнил, эту самую картинку с ракетой. Вертел он его вертел, а навертевши, развел руками: спички, мол, извиняюсь, кончились. И обращается тогда ко всей очереди: граждане, кто не жадный, не одолжите ли пернатому огоньку.
        Ну, народ тут как из очереди повалит - не потеха ли, курящая птица?- ясно, каждому хотелось быть первым, и со спичками, и так, посмотреть. Я тоже не удержался, дернулся, оставив на тротуаре веник, чтобы место свое в очереди пометить.
        Вот тут-то вся мораль и открылась, когда люди свои места покинули. Этот дядечка воспользовался моментом, и пока мы канителились с попугаем, взял без очереди в кассе билет и спокойненько отправился мыться. Для того он представленье-то и затеял, чтобы в очереди зазря не стоять.
        Я спросил:
        -А машина времени? Он что, правда, ее построил?
        Дядя Коля развел руками:
        -Чего не знаю, того не знаю. Про нее я в фельетоне читал, а газета - дело такое, там для смеха чего только ни тиснут. Посадили его после, короче. За мошенничество в особо крупных размерах.
        -Дядя Коля,- спросил Щелчков,- а где этот дрессировщик жил?
        -Не знаю,- ответил сторож.- Не иначе как отсюда неподалеку, раз он в бане на Усачёва мылся.
        -А птицы его, кошки, собаки, их что, тоже вместе с ним посадили?
        -Их посадишь, глупая твоя голова. Они ж звери, они в любую дырку пролезут. Да и корму на эту свору не напасешься. Возьми хоть Вовку, она одна в три раза больше человека съедает. Верно, Вовка?- Дядя Коля нагнулся и потрепал собаку по голове. Та в ответ заулыбалась по-пёсьи и лизнула дяди Колин сапог.
        В воротах загрохотало железо. Мы трое и дядя Коля с Вовкой мгновенно повернулись туда. Но это был никакой не грабитель, это был ученик сторожа, вернувшийся из похода по магазинам. В руке он держал пакет, в другой - городскую булку, под мышками - бутылки с кефиром.
        -Купил,- сказал Лёшка Шашечкин.- Как просили, только боржома не было, взял кефир.
        -Не было - значит, не было. Главное, чтобы не всухомятку, от сухомятки желудок портится.- Дядя Коля принял из Лёшкиных рук продукты, а из подмышек - бутылки. Принимая пакет, принюхался и строго взглянул на Лёшку.
        -Ты что же это за колбасу принес? Я тебе какую велел? Чайную, сто грамм, по рупь двадцать. И не кусочком, а чтобы ножом порезали. Да, Алексей, трудный ты ученик, прямо не знаю, что с тобой дальше делать. Учишь тебя, учишь, а все без толку. Может, мне и впрямь вместо тебя Бубнилова Вальку взять? Валька, он хоть и шумный, но уж чайную колбасу от любительской всегда отличит.
        Лёшка низко опустил голову и так, с опущенной до земли головой, поплелся вслед за дядей Колей и Вовкой в каптерку ужинать.
        А я подумал: может, рассказать про все дяде Коле? Дядя Коля человек правильный, он в бане через день моется. И потом у дяди Коли ружье. Неважно, что оно не стреляющее, он же сам говорил недавно, что бывают такие случаи, когда и не заряженное ружье стреляет.
        Идти домой не хотелось. Но идти было надо, куда ж тут денешься,- не ночевать же в кузове пятитонки. Тем более, что Щелчков вдруг вспомнил, что крестный, у которого дача, уехал на поминки в деревню. К тому же и в животе свербило - наверное, от запаха колбасы. Но сперва надо было разобраться с соседкой - что делать? как защищаться? говорить или нет родителям?
        -Пока не подавать виду,- это сказал Щелчков.- Пусть Сопелкина думает, что мы ничего не знаем. И все время не спускать с нее глаз.
        -А чердак?- вспомнил я про чердак.- Она ж, наверно, уже всем раззвонила, что нас на чердаке видела. Соседям, родителям.
        -Ну, моим-то, предположим, до лампочки, что там про кого она говорит.
        -Твоим до лампочки, а от моих и влететь может.
        -А мои родители сегодня к тетке уехали,- вмешался в разговор Шкипидаров.- И Ольку взяли, и макарон мне оставили на два дня. Так что я до послезавтра свободный.
        Мы со Щелчковым переглянулись. Я подумал то же самое, что и он. До утра перекантоваться у Шкипидарова, дальше - школа, после школы - посмотрим. Но в любом случае, сначала надо зайти домой, чтобы предупредить родителей. Сказать им, что у нас репетиция, что срочно надо выучить роли, а книжка, по которой спектакль, одна на всех и хранится у Шкипидарова.
        Сначала надо было зайти домой.
        Глава шестнадцатая. Русская национальная еда из четырех букв
        Домой мы шли медленно и говорили, в основном, о Сопелкиной. Вспоминали про нее разное - но это были все какие-то пустяки, вроде банки, надетой на голову, или брошенных в кастрюлю носков.
        Въехала она к нам в квартиру недавно, приехала неизвестно откуда и сразу же в первый день устроила в квартире скандал. Вперла в кухню огромный стол, выставила к двери на черную лестницу стол дяди Вани Кочкина, нашего старожила-соседа, коридор перегородила шкафом, а в нише, где была ее дверь, повесила тяжелую штору. Однажды об эту штору разбил голову сосед Семафорыч; нес на кухню разогревать щи, не заметил выходящей Сопелкиной, столкнулся, опрокинул кастрюлю, поскользнулся и - головой о штору. Ведь Сопелкина на зло окружающим еще и лампочку в коридоре вывинтила - мол, нечего электричеству нагорать при нынешних-то безумных ценах. И мало было Семафорычу сотрясения мозга, так Сопелкина на него еще и в суд подала - за преднамеренную порчу имущества. Оказывается, когда он падал, зацепился за соседкин халат и оторвал на нем не то карман, не то пуговицу.
        В гости к ней никто не ходил, комнату ее никто не видел - что там было за темной шторой, прикрывающей облезлую дверь,- этого не знали ни мы, ни соседи, ни кот Василий, а уж он-то по роду деятельности знать обязан был про квартиру всё.
        Первым делом, придя домой, мы направились сначала в мою, потом в комнату, где жили Щелчковы. Но родителей, ни его, ни моих, дома почему-то не оказалось. Наскоро перекусив у Щелчкова, мы провели оперативное совещание. На нем мы решили следующее. Во-первых, эти сутки не спать. Во-вторых, всем держаться вместе, потому что, когда все вместе, незаметно уморить человека не так-то просто. А еще мы втроем решили, что нечего рассиживать в комнате - нужно смело идти на кухню и вести себя спокойно и вызывающе.
        На плите скворчала сковорода и гудел, закипая, чайник. Пахло салом и сопелкинскими котлетами и пованивало от невынесенного ведра. Сегодня очередь выносить ведро была вроде как дяди Вани Кочкина, но тот, видно, засиделся за шахматами у соседа по площадке, Пучкова.
        Мы сидели за щелчковским столом и все вместе разгадывали кроссворд. Сопелкина пока на кухню не выходила.
        -Грузинская национальная еда из пяти букв,- прочитал я очередной вопрос.
        -Харчо,- сказал Шкипидаров.
        Я пересчитал буквы и вписал «харчо» в клеточки. Кроссворд был на кулинарную тему. Листок из отрывного календаря, где кроссворд был напечатан на обороте, сообщал, что в этот день отмечается День работников пищевой промышленности.
        В коридоре пропела дверь, и на кухне появилась Сопелкина. В желтках ее мутных глаз плавали коричневые зрачки.
        -Так,- сказала Сопелкина, поднимая на сковороде крышку,- две… четыре…- Она пересчитала котлеты, косясь на нас из-под выщипанных бровей. Котлеты были на месте, и повода для скандала не было. Но не такой Сопелкина человек, чтобы не отыскать повод.- Здрасьте вам.- Она громыхнула крышкой.- Своих бандитов нам не хватает, так еще чужие пожаловали. Ну что, сразу милицию вызывать или сам уйдешь, пока не забрали?
        -А что я такого сделал?- насупившись, сказал Шкипидаров. Я пнул его под столом ногой: мол, веди себя, как договаривались,- решительно и спокойно.
        -Поговори у меня - «что сделал». А мыльницу кто из ванной спёр?
        -Очень мне нужна эта мыльница.- Шкипидаров развалился на табурете и демонстративно поковырял в носу. Я кивнул ему, одобряя: правильно. Главное, решительно и спокойно.
        -Ты меня не тыкай, мал еще меня тыкать. И нечего к моим котлетам принюхиваться…- Сопелкина насупила брови и приготовилась добавить что-то еще, но тут, решительный, как красная конница, и спокойный, как кладбищенская ограда, я поднялся, скрестил руки на груди и сказал:
        -Он к нам пришел, а не к вам.- Потом смерил ее колючим взглядом и добавил звонко, по-пионерски: - А мыльницу вы сами к себе в комнату унесли, чтобы ваше мыло не смыливали.- Я сел и как ни в чем не бывало придвинул к себе кроссворд.- Русская национальная еда из четырех букв.
        -Харч,- сказала Сопелкина с перекошенным от неожиданности лицом.
        -Подходит.- Я вписал слово в клеточки.
        Чайник заходил ходуном, зафыркал горячим паром; Сопелкина схватила его с конфорки, другой рукой подхватила сковороду и зашаркала к себе в комнату.
        -Один ноль в нашу пользу,- сказал молчавший все это время Щелчков.- А здорово ты ее с этой мыльницей. Я бы так, наверно, не смог.
        -Главное, решительно и спокойно,- спокойно ответил я. Потом задумчиво посмотрел на Щелчкова.- Какая-то она сегодня не такая, не как всегда. Наверно, после разговора с маньяком.
        -Наверно,- кивнул Щелчков.- Ни сковородой не огрела, ни кипятком не ошпарила, даже неинтересно.
        -Не иначе как затишье перед грозой.
        -Да уж,- согласился Щелчков.- Добром сегодняшний день не кончится.
        Шкипидаров нас слушал, слушал, потом не выдержал и сказал:
        -Ребята, я, пожалуй, пойду. Макароны варить поставлю.- Он поднялся и неуверенно посмотрел на нас.- Все равно вам еще родителей ждать.
        -Никуда не денутся твои макароны,- сказал Щелчков.- Погоди, сейчас вместе пойдем. Родителям только записку напишем и пойдем.
        И тут в прихожей заверещал звонок - раз, другой, третий. Мы ждали, когда же он остановится. Пятый звонок был совсем короткий - тренькнул и замолчал. Ни к нам и ни к кому из соседей по столько звонков не делали.
        Щелчков посмотрел на меня, потом на Шкипидарова, потом сплюнул. Шкипидаров зачем-то съежился и тоскливо повел плечами.
        -Начинается,- возмутился Щелчков.- Сам же ведь говорил: сутки,- а тут и трех часов не прошло, как уже явился.
        -Может, почтальон?- сказал я; уверенности в моем голосе не было.
        -Как же, почтальон, жди!- мрачно съязвил Щелчков.- Телеграмму тебе принес: «Гроб готов, высылайте тело». И подписано: «Доктор С».- Он задумался и кивнул на дверь.- Уходим по черной лестнице.
        -А родители?- сказал я.- Мы же их хотели предупредить.
        -Позже,- сказал Щелчков. И добавил вполголоса: - Если выживем.
        Глава семнадцатая. Носок с ноги мертвеца
        Шкипидаровы жили в коммунальной квартире в доме на углу нашей Прядильной улицы и Климова переулка. Квартира их была не такая перенаселенная, как у нас,- кроме самих Шкипидаровых, здесь жила всего лишь одна бабуля со смешной фамилией Чок. За глаза ее называли «Чокнутая», а так, в повседневной жизни, звали Марьей Семеновной и на «вы».
        До дома мы добрались благополучно, то есть, вроде бы, никто нас не видел. Слава богу, уже стемнело, и прохожих на улице почти не было. Мы тишком проникли в парадную и прислушались к редким звукам. Из подвала тянуло холодом. Где-то тихо дребезжало стекло. Пахло дымом и жженым сахаром - особенно на первой площадке; там, в квартире за обшарпанной дверью, делали петушки на палочке и торговали ими на Сенном рынке. Это нам сказал Шкипидаров, когда мы проходили мимо.
        Лестница была темной и узкой, и приходилось идти гуськом. Не доходя до второй площадки, я занозил о перила ладонь и вскрикнул от неожиданной боли. Эхо отразилось от стен и полетело по лестничному проему. Наверху что-то шумно ухнуло, и на голову нам посыпался мусор. Я взъерошил волосы пятерней, выгребая оттуда всякую всячину - мелкие рыбьи косточки, жухлую кожуру от яблок, черное воронье перо.
        Дом был пятиэтажный, а Шкипидаров жил на самом верху. Выше, над их квартирой, были только чердак и крыша. Шкипидаров высунулся в пролет и с опаской посмотрел вверх. Мы тоже посмотрели туда, но ничего опасного не заметили. Шкипидаров пожал плечами, и мы продолжили восхождение.
        Чем ближе мы подходили к площадке, тем тревожнее делалось на душе. Шкипидаров, тот тоже нервничал, хотя ему-то, спрашивается, с чего. Между Севастьяновым и Сопелкиной насчет его уговора не было.
        Наконец мы достигли двери. Прежде чем ее отпереть, Шкипидаров долго рылся в карманах, озирался и натужно сопел. Дверь открылась с шестой попытки, будто была чужая. Мы прошли в большую прихожую, всю заставленную тумбочками и шкафами. Из зеркала, висящего на стене, на нас глядели наши белые лица.
        Почувствовав себя в безопасности, мы начали осваиваться в квартире. Первым делом осмотрели все комнаты, проверили туалет и ванную, прислушались к тишине за дверью, за которой жила соседка. Самой Чокнутой дома не было, она уехала на Пушкинскую к сестре, и квартира на ближайшее время была в полном нашем распоряжении.
        -Пойду поставлю воду для макаронов,- по-хозяйски сообщил Шкипидаров. Мы сидели в комнате на диване и разглядывали «Охотников на привале», копию с известной картины, висевшую напротив нас на стене. Он уже поднялся идти, как в коридоре зазвенел телефон.
        -Мать, наверно. Сейчас будет спрашивать про уроки.- Он вприпрыжку бросился в коридор, и мы услышали его радостное: «Аллё?» Потом другое, менее радостное. Потом третье, озадаченное и смущенное.
        Мы отклеили глаза от картины и разом посмотрели на дверь. Шкипидаров уже стоял на пороге.
        -Псих какой-то. Наверно, ошибся номером.- Он пальцем покрутил у виска.- Я ему отсюда: «Аллё?» - а он какие-то: «Детки в клетке».
        В глазах моих замельтешили кресты. В уши набилась вата, сквозь которую глухими накатами прорывалось бряцанье скальпелей. Я сунул руку за коробком, но в кармане коробка не было. Когда мы шли по улице - был. Когда мы поднимались по лестнице - тоже был. А теперь, когда запахло горелым, коробок как на несчастье исчез. Рядом сидел Щелчков и грыз ноготь на указательном пальце.
        -Выследили,- сказал он тихо и кивнул за шкипидаровское плечо.- У вас в квартире черный ход есть?
        Шкипидаров помотал головой; черного хода не было.
        -Плохо,- сказал Щелчков.- Придется, как в Брестской крепости: обороняться до последнего солдата. Ладно,- он кивнул Шкипидарову,- иди ставь свои макароны. Погибать лучше сытому, чем голодному.
        Шкипидаров ушел на кухню, а мы тупо уставились на картину. Охотники обсуждали трофеи. Им-то хорошо, этим дядькам. Сидят себе на полянке у костерка и не знают, что по городу Ленинграду бродит очень опасный зверь с человеческой фамилией Севастьянов. У них ружья, как у сторожа дяди Коли, у них собаки, а у нас ничего. Даже Василий, кот, и тот прохлаждается неизвестно где. И коробок пропал.
        Я с тоскою оглядел комнату в надежде найти хоть что-нибудь, отдаленно напоминающее оружие. Но кроме швабры, седой и древней, с размочаленной и тощей щетиной, ничего похожего не заметил.
        За окном сквозь занавеску в горошек проглядывал висячий фонарь. Дом напротив, как свечи на Новый год, то гасил, то зажигал окна. Часы на этажерке возле кровати показывали почти одиннадцать.
        Я зевнул, откинулся на диване и стал думать обо всем понемногу. О валенках, которые мы спасли («кстати, где они сейчас, эти валенки?»), о Сопелкиной, о пожаре на Канонерской, о свесившейся с носилок ноге. Сейчас она была в сапоге, сапог был облеплен грязью и присохшими к ней птичьими перышками. Второй сапог был такой же, и человек в нечищенных сапогах сидел, свесивши ноги в комнату и рукою опираясь о раму. Он протягивал мне ружье, улыбался и говорил что-то тихо. Что-то важное про Фонтанку и крокодилов, и голос был дяди Коли Ёжикова, и лицо было точь-в-точь дяди Колино, и рядом сидела Вовка и свистела в дяди Колин свисток. Только голос у свистка был не медный, а тяжелый, как у падающей авиабомбы.
        Кто-то меня тряс за плечо. Когда я открыл глаза, то увидел лицо Щелчкова, стреляющее перепуганными глазами.
        -Севастьянов!- шептал он громко и тыкал пальцем куда-то в стену.
        Я мгновенно вскочил с дивана, бросился к размочаленной швабре и занес ее над головой, как копье.
        Дверь открылась, я метнул швабру. У порога раздались грохот и тоскливый протяжный всхлип.
        -Вы чего, обалдели?- Шкипидаров, стоя на четвереньках, ползал по полу и собирал макароны.
        -Я ж не знал, я думал - это маньяк.- Я с досадой посмотрел на Щелчкова.- Ты же сам сказал, что там Севастьянов.
        -Да не здесь он, а там, на лестнице.- Щелчков нервничал и кусал ногти.- В дверь звонили, вы что, не слышали?
        -Это чайник, он у нас со свистком. Его дедушка из Польши привез. Исполняет двадцать восемь мелодий, от обычного дверного звонка до «Траурного марша» Шопена.- Шкипидаров собирал макароны и забрасывал их обратно в кастрюлю. Макароны были скользкие и горячие и выскальзывали из рук, как живые.- Ну их к черту!- Шкипидаров не выдержал.- Так их давайте есть, прямо с пола.- Он засунул макаронину в рот и, чавкая, махнул нам рукой - мол, наваливайтесь, а то не достанется.
        В прихожей что-то тихо задребезжало, потом громче, потом звук прекратился. Макаронина, недожёванная, как была, выскочила у Шкипидарова изо рта и забилась под отошедший плинтус. Шкипидаров приложил к губам палец и неловко поднялся на ноги. Это был уже не свисток от чайника, это кто-то звонил в звонок.
        -Вызывай по телефону милицию,- еле слышно сказал Щелчков.
        Шкипидаров кивнул, снял трубку, подул в нее, стукнул по рычажку.
        -Не работает,- удивился он и повесил трубку на место.
        -Все понятно,- вздохнул Щелчков.- Черной лестницы в вашей квартире нет, телефон они у вас отключили, этаж пятый, в окно не выпрыгнешь. Лучше бы мы дома остались, там хоть есть кого на помощь позвать.- Он задумался, тряхнул головой и с отчаянной решимостью произнес: - Лучшая защита это что? Нападение!- Он обвел нас упрямым взглядом и потряс над головой кулаком.- Значит, надо нападать первыми. Шкипидаров, ты здесь хозяин. Иди, открывай дверь.
        Открывал он целую вечность, мы даже устали ждать. Когда вечность, наконец, миновала и три наших волевых подбородка решительно высунулись на лестницу, картина, которая нам предстала, была самой заурядной и бледной.
        На площадке никого не было. Лишь на хилой желтушной лампочке, почти не дающей света, грелись мелкие комары да мухи.
        -Пошутили,- сказал Шкипидаров.- Наверно, Штукин из десятой квартиры. Или Пуговкин из пятнадцатой.
        -Это не Штукин,- сказал Щелчков.- И не Пуговкин.- Голова его ушла вниз; наши взгляды вслед за головой тоже.
        На площадке под самой дверью лежала шляпа. Зеленая, из старого фетра, с черной ленточкой, обтягивающей тулью.
        Мы молча переглянулись. Я уже протянул к ней руку, но Шкипидаров меня остановил.
        -Не трогай, вдруг заминирована!- В голосе его звучала уверенность - зловещая и веселая одновременно. Не часто же выпадает случай подорваться на заминированной шляпе.
        Я отдернул руку и зачем-то подул на пальцы. На лестнице задребезжало окно. Я вздрогнул, Щелчков и Шкипидаров пригнулись. Я с опаской переступил через шляпу и осторожно высунулся в проем. Ниже, по подоконнику за окном ходил хмурый общипанный воробей и склевывал со стекла пыль. Наверное, воробью не спалось - от голода или мешали соседи. Я погрозил ему кулаком, но он мне ничего не ответил.
        -Может, минеров вызвать?- спросил Шкипидаров.
        -Да где ты их, минеров, найдешь?- со вздохом сказал Щелчков.- Ладно, вы как хотите, а мне это уже надоело.- Он присел, нагнулся над шляпой и носом потянул воздух.- Странно,- сказал он вдруг,- она рыбой воняет, колюшкой.
        -Это лысый, который в шляпе,- уверенно сказал я.- Который колюшку на набережной ловил. У спуска и в шляпу складывал. И потом - на рынке, ну, помните? Который инвалида, который с гармонью, слушал.
        -Да уж, веселенькая компания. Сперва Сопелкина, потом Севастьянов, а теперь этот лысый в шляпе.
        -Все равно не понимаю. Севастьянову мы нужны для хирургических опытов, Сопелкину заставляет Севастьянов. Ну а лысому-то на кой черт мы сдались? Ловить на живца крокодилов?- Я яростно потряс головой, пытаясь расшевелить мозги.
        -Загадка,- согласился Щелчков.- Ладно, будем живы, узнаем. А со шляпой что делать?
        -В утиль, в помойку, какая разница!- Одним махом я схватил шляпу и напялил ему на голову.
        Щелчков даже не улыбнулся. Он тупо смотрел себе под ноги. Там, на пыльном полу площадки, лежала никакая не мина. Там лежали газета «Труд», верней, обрывок - шапка с передовицей,- и еще что-то скомканное и красное, пахнущее солоновато и сладко с легким привкусом увядшей березы. Будто воблу сварили в сахаре, перемешивая березовым веником. Тут и к доктору не надо было ходить - это был тот самый носок, принадлежавший тому самому человеку из той самой квартиры на Канонерской, которая недавно сгорела. А рядом, между носком и газетой, лежал маленький коробок с ракетой.
        Глава восемнадцатая. Загадочное послание
        Мы сидели на кухне у Шкипидарова и ломали головы над загадкой. Получался какой-то ребус. Звонок, шляпа, газета «Труд», коробок, носок с ноги мертвеца. Головы ломались легко, а вот загадка разгадываться не хотела.
        -Носок правый,- сказал Щелчков, разглядывая дырку на пятке.- Если он тогда был на трупе, то почему оказался здесь? Тело ведь увезли на «скорой». Значит, кто-то специально снял с трупа носок, чтобы положить вместе с шляпой перед дверью? Что он этим хотел сказать? И кто он?
        -Лысый, кто же еще. Шляпа-то его.- Шкипидаров, наморщив лоб, пытался придать лицу умное выражение.
        -Не факт,- возразил Щелчков.- Это мог быть и Севастьянов. Убил лысого, снял с трупа шляпу и положил под дверь.
        -А коробок? Зачем ему надо было подкладывать коробок? И откуда он вообще оказался у Севастьянова?
        Ворох моих вопросов подействовал на Щелчкова как возбуждающее. Он вскинулся, задергал ноздрями и пальцами поскреб по вискам.
        -Давай рассуждать логически.- И он принялся рассуждать логически.- Шляпа принадлежит лысому. Газета и коробок - того старика с рынка. Носок принадлежал трупу. То есть первое, второе и третье вроде как одно с другим не стыкуются. И все-таки эти вещи кто-то положил рядом. Что из этого следует?- Щелчков заёрзал на табуретке.- Кто-то нам пытается дать понять, что Кочубеев, лысый и тот старик очень тесно друг с другом связаны.
        -Ребята!- Шкипидаров держал газетную полоску над головой, нацелив ее на лампу под стеклянным козырьком-абажуром.- Здесь некоторые слова подчеркнуты. Ногтем - вот здесь и здесь. И вот еще, ниже,- видите?
        Мы вцепились со Щелчковым в газету, чуть не вырвав ее из рук Шкипидарова. Статья под газетной шапкой называлась «Королева полей». Говорилось в ней, конечно, о кукурузе и о битве за ее будущий урожай; тогда только про кукурузу и говорили.
        -Неси бумагу, будешь записывать,- возбужденно кричал Щелчков, выталкивая Шкипидарова в коридор. Он чувствовал себя бегуном-марафонцем, вышедшим на финишную прямую.
        Шкипидаров с карандашом и бумагой уже летел из коридора на кухню и, плюхнувшись на табуретку коленями, приготовился с разинутым ртом.
        -Записывай.- Весь изогнувшись, Щелчков ел передовицу глазами.- Значит, так. Начало пропускаем… Ага: «…работают не на дядю Сэма». «Т» и «дядю Сэма» не подчеркнуты. Остается: «работаю не на». Записал? Далее: «подготовка к севу», подчеркнуто только «севу». Дальше: «ни секунды простоя» - подчеркнуто целиком. Успеваешь? Тогда пиши: «зеленую улицу», подчеркнуто только «улицу». Далее: «звериный оскал».- Щелчков многозначительно посмотрел на нас.- Оскал какой-то, да еще и звериный. Подчеркнуто целиком.- Мы со Шкипидаровым передернулись; Щелчков продолжал искать.- «Народная тропа», подчеркнуто целиком.- Еще какое-то время он тщательно исследовал обрывок газеты, потом положил его к остальным предметам, которые мы обнаружили на площадке. Подчеркнутых слов больше не было.
        Вот что мы увидели в результате:
        «Работаю не на… севу… ни секунды простоя… улицу… звериный оскал… народная тропа».
        -Абракадабра какая-то… Хотя… постойте-постойте…- Щелчков пожевал губу, потом резко приподнялся на табурете.- Это не Севастьянов. Это лысый, который в шляпе. Видите? «Не на севу». «Сева» - это же Севастьянов. Какая у него на пальцах татуировка? «Сева». Вот он этот «сева» и есть.
        -Выходит, лысый, который в шляпе, работает не на Севастьянова,- сообразил я.- То есть с Севастьяновым он не связан. Или связан, но работает на других.
        -Выходит, так.
        -Значит, он нам хочет помочь.
        -Получается, да.
        -Так чего ж мы сидим?!- Я немедленно вскочил с табурета.- Сказано же: «ни секунды простоя». Значит, Севастьянов вот-вот будет здесь. Срочно на улицу!
        -Почему на улицу?- удивился Шкипидаров.- Мы же договорились - до завтра останемся у меня.
        -Потому что на улицу. Так в записке.- Я ткнул пальцем в листок бумаги.
        -А «звериный оскал»? А «народная тропа»?- Шкипидаров все еще колебался.- И вообще - почему мы должны верить этой белиберде?
        -Я - верю,- пришел ко мне на помощь Щелчков.- Все правильно, пора уходить. Какое-то у меня нехорошее ощущение, что в квартире, кроме нас, кто-то есть.
        И словно в подтверждение этих слов, из коридора донесся тихий протяжный звук, будто в доме открылась форточка.
        Шкипидаров с трясущимися губами дал нам знак, чтобы мы молчали, и тихонько, по-шпионски, на цыпочках проследовал вдоль стеночки в коридор. Я сгреб со стола нашу лестничную находку, мелочи распихал по карманам, а шляпу надел на голову, чтобы были свободны руки. Проходя мимо двери Чокнутой, мы услышали легонькое поскрипывание. Будто кто-то стоял за дверью, переминаясь на половицах пола. Мы уже выходили на лестницу, когда поскрипывание сменилось покашливанием. Мы не стали ждать продолжения, заперли наружную дверь и ссыпались по ступенькам вниз.
        Глава девятнадцатая. Народная тропа и звериный оскал
        Первый, вернее, первая, кого мы встретили, выскочив из парадной, была наша четвероногая приятельница, сторожевая собака Вовка. Она приветливо виляла хвостом и скалилась собачьей улыбкой. В зубах она держала деревянную подставку для чайника в виде профиля Пушкина-лицеиста.
        -Ну-ка, ну-ка!- сказал Щелчков и потянулся за деревянным Пушкиным. Вовка отбежала на метр и подставку Щелчкову не отдала.
        -Ну, конечно,- сказал Щелчков и кивнул на четвероногого друга.- Вот он ваш звериный оскал. А вот,- он показал на дощечку,- народная тропа, как заказывали. Пушкин, стихотворение «Памятник».
        -Но это же из вещей старика, которыми он торговал на рынке. Вовка,- спросил я псину,- скажи честно, где ты ее взяла?- имея в виду подставку.
        Вовка ничего не ответила, а все дальше отбегала по тротуару. Потом выбежала на пустынную улицу и замерла, поджидая нас. Так, отбегая и останавливаясь, она вела нас до ворот автобазы. Лапой постучала в ворота, и те со скрипом и грохотом приоткрылись. Из щели выглянула лохматая голова Лёшки Шашечкина, ученика сторожа. Ни слова не говоря, он пропустил нас на территорию автобазы и задвинул на воротах засов.
        Машины все уже спали. В белом луче прожектора, пересекавшем автобазу наискосок, летали первые весенние насекомые. Лёшка Шашечкин как запер ворота, так сразу почему-то пропал. Вовка и деревянный Пушкин тенью стлались между спящих машин и упрямо звали нас за собой. Мы упрямо шли куда-то за ними. Прекратилась эта игра в догонялки возле нашей штабной машины. Вовка юркнула в темноту под борт, потом высунула морду из темноты и три раза негромко гавкнула. Пушкина в ее зубах уже не было.
        Мы стояли и переминались на месте. По-собачьи мы не очень-то понимали. Вовка, видя наше недоуменье, снова гавкнула и снова три раза: один - длинно и два - короче.
        Первым догадался Щелчков.
        -Это SOS,- сказал он, волнуясь.- Кто-то зовет на помощь.
        -Странно,- засомневался я.- SOS обычно подают с кораблей, когда они терпят бедствие. А какие же там море и корабли,- я ткнул пальцем в кусочек люка, что виднелся из-за Вовкиного хвоста,- когда там просто городская канализация.
        -Во-первых, там не просто канализация. Помнишь, что нам рассказывал дядя Коля? А во-вторых, когда кто-нибудь терпит бедствие, не рассуждают, а приходят на помощь.
        Щелчков первый полез под кузов, за ним - я, за мной - Шкипидаров. Вовка бодро ползала между нами и норовила лизнуть в лицо. Крышка люка была сдвинута в сторону, видно, кто-то постарался заранее.
        -Где же Пушкин?- поинтересовался Щелчков.
        Вовка лапой показала на люк; это значило - Пушкин там.
        Как ни странно, в глубине подземелья чуть подрагивал мутный свет. Густо пахло, как в подвале, грибами и прогорклой, перепрелой землей. На бетонной стене колодца были крепкие железные скобы. По ним-то, как по ступенькам лестницы, мы и начали наш поход под землю.
        Спуск был не особенно длинным. Когда мы оказались внизу, первое, что увидели под ногами, был утерянный деревянный Пушкин. Летящий романтический профиль указывал на неширокую арку в серой ноздреватой стене. Перед тем, как скрыться в проеме, мы с грустью посмотрели наверх. Самой Вовки не было видно, только слышались ее собачье прощание и удары хвоста о кузов. Мы в ответ ей помахали руками и шагнули под шершавую арку.
        Коридор, уходящий вдаль, был обложен оплетенными трубами и обвешан проводами и кабелями. Сам не узок и не широк, но прям, и не низок и не высок, но тёмен, он тянулся неизвестно куда и освещался полусонными лампочками. От них было мало проку, и главными здесь хозяевами были тени, а никакой не свет. Мы шли и то и дело прислушивались - помня про подземные голоса, про которые рассказывал дядя Коля. Но пока голосов не слышали.
        Прошло, наверно, минут пятнадцать, и на каком-то из бессчётных шагов коридор разделился натрое; мы встали, как витязи на распутье перед серым, замшелым камнем. Только камня, на беду, не было, и куда было сворачивать, неизвестно.
        -Что теперь?- спросил Шкипидаров, опасливо заглядывая в проходы. В них жила одна темнота, только в левом, как бельмо на глазу, откуда-то из неживой темноты выглядывало чуть заметное пятнышко.
        -Надо идти налево,- сказал Щелчков.- Во-первых.- Он показал на лампочку.- Во-вторых…- Рука его потянулась вниз, и он выхватил из темноты под ногами легонькую пластиковую пробку, какими затыкают бутылки.
        -Пробка! Как те, на рынке, которые предлагал старик!- Я взял у Щелчкова пробку и принюхался к ее пластмассовому нутру.- Точно, из-под шампанского. Я знаю, я в Новый год пробовал.
        -Теперь понял, что все это неспроста? Пушкин, а теперь эта пробка! Кто-то нам показывает дорогу! И, кажется, я догадываюсь кто.- Щелчков хмыкнул, и в подземной тиши ему ответило хрипловатое эхо.
        Следующую точно такую же пробку мы обнаружили очень скоро, на очередной развилке. Мы решили пробку не трогать, а оставить там, где нашли. Вдруг придется возвращаться на автобазу, вот она нам и понадобится как веха.
        Дорога начинала петлять, и обстановка постепенно менялась. Давно исчезли трубы и кабели, зато все чаще в стенах темнели ниши со ступенями и металлическими дверьми. Что скрывалось за их тусклым металлом, было ведомо одним подземным богам.
        Пару раз мы слышали не то чей-то свистящий шепот, не то крылья непонятных существ. Оба раза мы прибавляли шаг и ладонями прикрывали головы, чтобы сверху, из сгустков тени, шевелящихся во впадинах потолка, не вылезло какое-нибудь страшилище и щупальцем или хищным клювом не проверило бы наши черепушки на прочность.
        Мы порядком подустали и нервничали, непривычные к таким приключениям,- особенно Шкипидаров. Поначалу он еле плелся, громко ойкал и шарахался в стороны; постоянно ему мерещились мертвецы, трубы он принимал за трупы, а кабели за ползучих змей. Потом он стал путаться под ногами и норовил забежать вперед; ему казалось, что в наши спины кто-то смотрит недобрым взглядом, гипнотизирует и наводит сон. Спать действительно хотелось, и сильно. Сказывались волнения дня и все эти чертовня и бред, свалившиеся на наши головы.
        -Тихо!- сказал Щелчков, проходя мимо пятна на стене. Он схватил за воротник Шкипидарова и, чтобы тот молчал и не дергался, повертел возле его лица кулаком.
        Мы затихли и прислушались к тишине. И скоро, сперва неясные, но постепенно делающиеся все четче, услышали из-за стены голоса.
        Пятно оказалось нишей - неглубокой и со ступенями из металла. Ступени изгибались винтообразно и по кривой уходили вверх. Звуки доносились оттуда - с лестницы или площадки за ней. Голосов было, вроде, несколько, но о чем там, наверху, говорили, из туннеля было не разобрать. Кажется, там о чем-то спорили и, похоже, довольно бурно.
        Я кивнул головой в проем. Щелчков сделал мне ответный кивок и приставил к губам палец: то есть будем подниматься, но тихо. Шкипидарова оставили возле ниши, посадили на ступеньку внизу и сказали, чтобы наблюдал за туннелем.
        Лесенка заканчивалась площадкой. Узкая полоса света протянулась по бетонной стене. Свет был мутный, дымный, прокуренный; за неплотно закрытой дверью, откуда он проникал сюда, курили, говорили и спорили на удивление знакомыми голосами.
        Главный голос, и самый громкий, принадлежал тому дылде с рынка, от которого мы убегали два раза и которого звали Ухарев. Несколько других голосов принадлежали хулигану Матросову и его дружкам-подпевалам.
        Вот, что мы услышали из-за двери.
        УХАРЕВ.(Прокуренно и сердито.) Автобаза открывается в шесть. Сегодня ночью там дежурят только собака и Лёшка, ученик сторожа. Первым делом надо избавиться от собаки, вот вам огурец, он отравленный, поэтому не вздумайте его съесть. Бросите огурец собаке, она сожрет и через минуту сдохнет. Потом - Лёшка, его просто свяжите и заткните ему рот кляпом. Чтобы не поднял шухер. Можете его легонько побить, только чтобы не совсем насмерть - чай, все ж-таки не собака, а человек.
        МАТРОСОВ.(Нагло.) А если там будет этот, ну, как его, который там главный?
        УХАРЕВ.(С глумливым смешком.) Ёжиков-то? Дядя Коля? Да он спит, умаявшись после бани. Очухается не раньше как к послезавтра.
        НАЧИНАЮЩИЙ ХУЛИГАН ЗВЯГИН.(Робко.) А ружье? Ружье-то у Лёшки есть?
        УХАРЕВ.(Выдыхая дым.) Есть-то есть, да что толку от такого ружья. Оно ж в жизни никогда не стреляло. Одно название только, а не ружье. Слушай дальше. (Прокуренно и сердито.) Когда закончите с собакой и Лёшкой, сапожным шилом проткнете колеса у всех машин. Кроме одной. (Нервно.) Повторяю, одну машину оставить целой, любую.
        ГРОМИЛИН.(Азартно.) А может, лучше все машины поджечь? Дым красивый, когда резина горит,- черный такой, вонючий…
        УХАРЕВ.(Строго.) Я тебе дам - «поджечь»! Хочешь мне погубить все дело? Хочешь, чтобы пожарные приперлись на своих водовозах? Чтобы они шухер подняли на всю Коломну? (Закуривая.) Сказано, шилом - значит, шилом, и никакой самодеятельности. Встречаемся завтра, где - знаете: (шутливым голосом) за бочкой, где огурцы с примочкой. Там, на месте, и рассчитаемся.
        МАТРОСОВ.(Хитро.) С примочкой-то оно, конечно, с примочкой, только нам бы, дядя, для затравки хоть по рублю на нос. Верно, рёбя? (Смеясь.) Чтобы было на что шило купить.
        УХАРЕВ.(Выдыхая дым.) Больно жирное получится шило - по рублю-то на нос. Но деловой подход одобряю. (Серьезно.) По рублю, конечно, это уже перебор, а по полтинничку, так и быть, отстегну. Аванс, как на фабрике «Красный ноготь», там, где лак на маникюр делают. (Звенит мелочью.) Но если ровно до пяти не управитесь (угрожая), рассчет пойдет по другим расценкам. Как в центральном похоронном бюро.
        МАТРОСОВ.(Весело.) Спокойно, дядя, не бэ. Все сделаем в лучшем виде. Делов-то пачка - собаку огурцом потравить, дохлого пацана связать да шилом по шине торкнуть. С этим и пионер справится.
        УХАРЕВ.(Чиркнув спичкой.) Всё, расходимся. Ни пуха, ни пера.
        МАТРОСОВ, ГРОМИЛИН, ВАТНИКОВ, НАЧИНАЮЩИЙ ХУЛИГАН ЗВЯГИН.(Одновременно.) К черту!
        Обалдевшие от подобной наглости, мы стояли, уставившись друг на друга, и даже слова не могли вымолвить. Щелка света перед нами давно погасла, и где-то хлопнула, закрываясь, дверь. А мы стояли молча и думали о человеческих вредности и коварстве и об отдельных несознательных личностях, еще встречающихся среди советских людей.
        Когда ж, интересно, успели спеться эти голубчики? Неужели тогда, на остановке у Покровского сада? И зачем понадобилось этому дылде Ухареву протыкать на машинах шины? Но сколько здесь ни стой и ни думай, делу это, пока стоишь и бездействуешь, не поможет.
        Мы сбежали в темноте по ступенькам, по пути едва не сшибив Шкипидарова. Объяснили ему ситуацию и отправили обратно на автобазу, чтобы он предупредил Шашечкина. Шкипидаров поупрямился, поканючил, больно уж ему не хотелось возвращаться в темноте одному, но все же согласился, пошел.
        Оставшись со Щелчковым вдвоем, мы, не мешкая ни секунды, продолжили нашу подземную экспедицию.
        Глава двадцатая. Подводный корабль «Вера Павловна»
        Пахло морем, мылом и почему-то машинным маслом. Мы стояли в сухом колодце, на неровном бетонном дне, и смотрели, как в высоте над нами робко светит одинокая лампочка. До нее было метра три, но ни скоб, ни удобных выступов на стенках колодца не было. Попали мы сюда ненароком, заплутавши в туннелях и тупиках. Вышли на тусклый свет, маячивший в темноте прохода, потом пролезли через каменную воронку и оказались в этом самом колодце, из которого теперь не знали как выбраться. Дело в том, что устье воронки располагалось на значительной высоте; мы, когда попали в колодец, сперва повисли на вытянутых руках и все никак не решались спрыгнуть; до дна было не то чтобы далеко - два метра, никак не больше,- но мы об этом сперва не знали. А потом, когда упали на дно, поняли, что угодили в ловушку. Мы, конечно, не собирались сдаваться и пытались отсюда выбраться, а способ выбраться был вроде единственный - встать один другому на плечи и вылезти через воронку обратно. Мы сделали четыре попытки, но на пятой неожиданно поняли, что смысла в наших попытках нет. То есть выбраться-то отсюда можно, но только кому-нибудь
одному, другой останется в ловушке колодца - ему ведь некому будет подставить плечи. Да и тот, кто отсюда вылезет, вряд ли скоро найдет дорогу назад, не говоря уже о пути сюда, для спасения оставшегося товарища.
        -Вот тебе и пришли на помощь,- возмущенно сказал Щелчков.- Нас бы кто-нибудь теперь спас!- Он со злостью шаркнул ногой по камню, словно камень был во всем виноват.- И есть хочется.- В животе его заурчало.- Может, этот твой коробок нас выручит? Вышиб дно и вышел вон, а?- Шутки шутками, но в глазах Щелчкова промелькнуло зерно надежды и тут же спряталось под темный зрачок.
        Я вытащил коробок из кармана; в глянцевой его этикетке белой искоркой отразилась лампочка, та самая, что заглядывала в колодец. Искорка мгновенно погасла, на колодец упала тень; лампочку, как луну на небе, заслонило что-то темное и большое.
        -Эй!- сказало темное и большое голосом дяди Коли Ёжикова.- Кто там говорит насчет помощи?
        -Мы! Мы! Это мы!- закричали мы счастливыми голосами.
        -Мы - это, извиняюсь, кто? А то тут как-то пришел один: я, мол, слесарь по банному оборудованию, так двух шаек после в бане не досчитались.
        -Мы это, дядя Коля, мы!- И мы назвали дяде Коле свои фамилии.
        -Вот теперь другое дело,- сказал дядя Коля сверху.- Я-то сразу в вас признал вас. Только ночь нынче больно бурная - столько всяких интересных событий, что проверка, я подумал, не помешает. Может, кто-нибудь под вас маскируется - записал ваш голос на граммофон, ну и крутит из глубины пластинку, чтобы думали, что он это вы.
        Не прошло и пяти минут, как мы оба, усталые, но довольные, уже отряхивались от колодезной пыли и с удивлением озирались по сторонам.
        Место, куда мы попали, очень сильно напоминало подземный грот, про которые я читал у Жюль Верна. Огромное полутемное помещение с мощными каменными колоннами, поддерживающими гранитный свод. Вдоль колонн были протянуты трубы, а к камню лепились лесенки, исчезающие в таинственной высоте. Но не это было самое интересное. Посередине большого зала ограниченное бетонным барьером темнело пятно воды площадью с приличный бассейн. По маслянистой его поверхности плавали блестящие пузыри и какой-то щепяной сор.
        -Где мы?- спросил у дяди Коли Щелчков.
        -Мы как раз под Усачёвскими банями.- Дядя Коля кивнул наверх и встопорщил свой командирский ус.- Видите, вон над той колонной? Там парилка. А вон там раздевалка.- Он ткнул пальцем чуть-чуть левее, в клубящуюся над головой темноту.
        На дяде Коле был рабочий комбинезон с промасленными оттопыривающимися карманами. Из карманов торчали разные инструменты - плоскогубцы, штангенциркуль, линейка - и стальные бородавки болтов; из-за уха, как у курильщика папироса, целил грифелем химический карандаш.
        -Дядя Коля,- я показал на бассейн,- это что, сюда по трубам стекает?
        Дядя Коля посмотрел на меня, потом хмыкнул и покачал головой.
        -Это, братец, не стекает, а протекает. Фонтанка это, ее невидимый подземный рукав. Таких в городе штук пять или шесть, и знают про них только старые специалисты-эпроновцы.- Он хотел добавить что-то еще, но тут вода в водоеме заиграла, забулькала и ударила о бетонный берег. Желтое пятно света, словно рыбий, увеличенный линзой глаз, показалось из глубины бассейна. Свет становился ярче, вода волновалась больше, и вдруг из-под бурлящей поверхности вылез острый блестящий гребень, рассекая водоем надвое.
        Мы раскрыли от удивления рты. Дядя Коля же, нисколько не удивившись, уверенно направился к водоему.
        Тем временем подводная лодка - а вышедшее из вод чудовище оказалось именно ей - полностью завершила всплытие. Лодка была небольшая и какая-то вся игрушечная; если бы я не был свидетелем ее нежданного появления, я бы наверняка подумал, что это увеличенная модель из тех, что делают во Дворце пионеров. То, что нам показалось гребнем, было узкой, скошенной к хвосту рубкой с маяком-прожектором наверху.
        Между лодкой и кромкой берега лежала темная полоса воды, метров, может быть, в пять, не более. Дядя Коля подошел к берегу, в руках его неизвестно откуда появилось нечто спутанное и длинное с веревочной петлей на конце. По-ковбойски раскрутив это нечто, он швырнул его по направлению к лодке; петля точно угодила на крюк, торчащий близ ходовой рубки.
        -Эй, бурлаки на Волге!- крикнул он, обернувшись к нам.- Чего встали, как неродные. Ну-ка, взяли и на себя - раз-два. Подтягивай эту хреновину к берегу.
        Мы покорно подошли к дяде Коле и схватились за колючий канат. Не прошло, наверно, и полминуты, как маленький подводный корабль уже терся металлическим бортом о щербатый бетон причала.
        Закрепив канат за кольцо, обнаружившееся тут же, на берегу, дядя Коля вытащил карандаш и почесал им за правым ухом. Потом легонько забарабанил о борт тупым концом своего письменного прибора.
        -Вот так у него всегда!- укоризненно произнес дядя Коля.- Хоть кол на голове теши, а сделает все равно по-своему. Вроде Лёшки, ученика моего, которому что чайная, что любительская, один хрен - колбаса. Только Лёшка - сопля зеленая, ну а этот же - генератор мысли, одна лысина, что твой купол Исаакиевского собора, разве что золотом не покрыта; а говоришь ему: экономь энергию, гаси прожектор, когда всплываешь, нечего аккумулятор сажать,- так ему ж как горох об стенку.
        Дядя Коля взглянул на рубку и безнадежно махнул рукой.
        Мы мало что поняли из услышанного, разве что про Лёшку и про соплю, а если честно, то не очень-то и прислушивались. Мы прилипли глазами к лодке, позабыв обо всем на свете. Спроси нас, зачем мы здесь и кто позвал нас сюда, под землю, мы долго бы, наверно, соображали, прежде чем хоть что-нибудь вспомнить.
        Лодка была прямо красавица. Вся такая ладная и блестящая, что хотелось ее погладить. Круглые окошки иллюминаторов, спрятанные наполовину в воде, таинственно глядели на нас, отсвечивая линзами стекол. Очень нас удивила надпись, сложенная из металлических буковок, протянувшихся по ближнему борту. Называлась лодочка «Вера Павловна», а единственная из всех Вер Павловн, которых мы со Щелчковым знали, была наша соседка Сопелкина.
        -Что, сорванцы, нравится?- Дядя Коля улыбнулся в усы.- Вижу, вижу, что нравится.- Еще бы дядя Коля не видел, когда мы, как голодные на похлебку, глядели на подводное чудо и пожирали его глазами.- Небось, и покататься хотите?
        -А можно?- спросил Щелчков, краснея от своего вопроса.
        -Это уж как решит капитан. Он у нас человек строгий. Он насквозь человека видит и, ежели, к примеру, ты двоечник, или там маленьких обижаешь, то ни в жизнь тебя не подпустит к лодке.
        В это время фонарь прожектора коротко мигнул и погас. Мы снова очутились в пространстве, наполненном полутьмой и тайной. Лодка в непрозрачной воде казалась огромной рыбой из сказки про Конька-Горбунка. Мы стояли на берегу бассейна в терпеливом ожидании чуда.
        И чудо не заставило себя ждать.
        Правда, было оно обыденным и каким-то не похожим на чудо. Просто в рубке открылся люк, и оттуда, гремя подошвами, показался старичок с рынка.
        Глава двадцать первая. Товарищ капитан Немов
        -А вот и мои спасатели,- весело сказал старичок, спрыгивая с лодки на берег.- Немов Иван Иваныч. Для друзей и знакомых просто товарищ капитан Немов.- Он по очереди пожал нам руку, каждому заглядывая в глаза.- Вас я знаю, представляться не надо. Там, Игнатьич, что-то в моторном стукает,- обернулся он к дяде Коле Ёжикову,- вроде поршень, только звук больно звонкий.
        -Не такой?- Дядя Коля Ёжиков зубами изобразил звон.
        Старичок послушал и согласился.
        -Ну так это ж я ключи обронил, когда давеча с мотором возился.- Дядя Коля вздохнул с досадой.- То-то, думаю, куда они затерялись? Мне ж поэтому и в комнату не попасть, третий день на автобазе ночую.
        Только он упомянул автобазу, как я сразу же вспомнил про хулиганов, собиравшихся этой ночью совершить свое разбойное нападение.
        -Дядя Коля,- сказал я тихо, будто кто-то нас мог подслушать.- Скорее.- Я пальцем ткнул вверх, в темноту, туда, где по моим представлениям находилась дяди Колина автобаза.
        -Знаю, ребята, знаю.- Лицо дяди Коли Ёжикова из веселого стало строгим.- Спасибо, что вовремя дали знать. А товарищу вашему, Шкипидарову, вдвойне спасибо. За геройское его поведение…- Дяда Коля опустил голову, и плечи его поникли.
        Что-то было в его позе такое, что заставило меня зябко поежиться. Под ложечкой у меня заныло. Дрожащим от волнения голосом я попытался выдавить из себя вопрос:
        -Дядя Коля, а Шкипидаров…- Не тут-то было! Губы ссохлись, язык отказывался произносить то, что вертелось на его кончике.
        -Мертвый?- договорил за меня Щелчков.
        -Ну ты скажешь, типун тебе на язык!- Дядя Коля даже сплюнул от возмущения.- Просто вашего товарища немножечко того… В смысле, взяли эти гопники вашего товарища в плен, и находится ваш товарищ теперь неизвестно где.
        Я представил, как Шкипидаров мучается сейчас у Ухарева в застенке. Как Матросов и его дружки-хулиганы окунают бедного Шкипидарова в бочку с огуречным рассолом, как он давится прокисшими огурцами, как зовет на помощь своих товарищей, то есть нас, меня и Щелчкова.
        Я - наверх,- сказал я решительно.- Надо Шкипидарова выручать.
        -Молодец,- сказал капитан Немов, молча слушавший этот наш разговор.- Только так настоящие друзья и поступают. Но ответь, пожалуйста, на простой вопрос. Как же ты его собираешься выручать, если даже не знаешь, где они его прячут.
        -Ну…- Я задумался, не зная, что на это ответить.
        -Вот именно - «ну».- Капитан Немов поднял вверх палец.- Погодите, ребята. Сначала это дело надо хорошенько обмозговать, а потом уже принимать решение. С плеча такие дела не делаются.
        -Да уж.- Дядя Коля вздохнул.- Грузовик-то все-таки они с базы стыбзили. Утром придет водитель, а машина его - тю-тю, нету его машины. И с кого спросят? С меня.
        -А колёса?- встрепенулся Щелчков.- Колёса они тоже проткнули?
        -Колёса - нет. Вовка им показала - колёса. Она этим архаровцам устроила бег с препятствиями, еле ноги от нее унесли. Правда, пока Вовка за ними бегала, машину-то как раз и угнали.
        -Погодите, а отравленный огурец?- спросил я.- Он что, не подействовал?
        -С этим-то огурцом вся незадача и получилась. Они ж Вовке огурец бросили, а поймала его не Вовка, поймал его ваш товарищ. Вот они с моим Лёшкой на двоих тот огурец и умяли, видно, сильно были проголодавшись. Лёшка мой, он парень покрепче, а может, поделили не поровну, в общем, его пару разков пробрало и ничего. А вашего товарища, того враз сморило, в смысле бросило моментально в сон. Лёшка мой его и этак, и так - и из чайника водой поливал, и молотком у уха об сковородку грохал,- а он храпит и никакого внимания. Это Лёшка потом рассказывал, когда сюда по телефону звонил. А когда они забор перелезли, в смысле эта хулиганская шайка, и пошли с машинами бедокурить, то мой Лёшка его в будке оставил, а сам Вовке на помощь бросился. Такие дела.
        -А в плен?- спросил я.- В плен-то его как угораздило угодить?
        -Так ведь сонного только ленивый в плен не возьмет,- удивился моей глупости дядя Коля.- От сонного какое сопротивление? Он же ни под дых не ударит, ни по чашечке ногой не лягнет. Мы на фронте только сонными языков и брали. Слышишь, скажем, в окопе храп. Ага, думаешь, дрыхнет немец. Тут-то ты в окопчик с веревкой, для надежности его прикладом по голове, схомутаешь сонного, кляп в рот вставишь, взвалишь на плечо и к своим.
        -То ж на фронте,- сказал Щелчков.- А сейчас какая война.
        -Вот тут ты, братец, не прав,- решительно возразил дядя Коля.- Хулиганству и прочим проявлениям несознательности, разгильдяйства и хамства наше общество с первых дней объявило войну, беспощадную и до полной победы. А на войне и пленные бывают, и даже убитые, тут уж ничего не попишешь.
        -Только не понятно - зачем?- Несмотря на дяди Колины доводы, я все не мог понять, какого черта они сцапали Шкипидарова. На кой он им, хулиганам, сдался? Зачем им нужно было сковывать себе руки? Брать в плен?
        -Это другой вопрос,- ответил вместо дяди Коли капитан Немов.- Кстати, увезли вашего товарища на том самом грузовике, который с автобазы угнали. А угнала грузовик не та шантрапа, что колёса проткнуть пыталась, эти, они как брызнули от Вовки по сторонам, только пятки, фигурально говоря, засверкали. Лёшка видел, угонял его какой-то длинный и худой парень, от него еще вроде как овощами пахло. Не то квашеной капустой, не то пареной репой.
        -Может быть, солеными огурцами?- взволнованно спросил я.
        -Огурцами? Может, и огурцами. Лёшка сильно-то не принюхивался, не до того было.
        -Это он, Ухарев, длинный, который с рынка.- Я, волнуясь и глотая слова, рассказал про огуречного короля - и про то, что встречу с хулиганами он назначил за бочкой, где огурцы с примочкой, и про то, что он строго-настрого наказал Матросову и его дружкам управиться с машинами в гараже до пяти утра, иначе он рассчитается по-другому.
        Товарищ капитан Немов слушал и все время кивал, будто бы наперёд знал то, что я ему с таким волнением рассказывал. Лицо его при этом не выражало ни удивления, ни тревоги. Только фраза про пять утра заставила его поднять бровь и бросить быстрый взгляд на часы.
        -Так-так,- сказал капитан Немов, дослушав мой рассказ до конца.- Что-то в этом роде я от него и ждал. Сейчас два ночи. Время в запасе у нас, хоть и маловато, но есть. Вы как,- он посмотрел на нас со Щелчковым,- спать еще не хотите?
        Я решительно замотал головой, Щелчков зевнул и замотал тоже. Какое там спать, когда такое вокруг творится.
        -Ты, Игнатьич, в лодку пока сходи, ключи свои из мотора вытащи, а то не ровён час в самый нужный момент какая-нибудь закавыка с двигателем случится. А я тем временем с ребятами проведу беседу. Как-никак, а они в этом деле самые непосредственные участники.
        Дядя Коля кивнул и полез выполнять задание.
        Товарищ капитан Немов обнял нас со Щелчковым за плечи:
        -Я ведь, ребята, не просто вас сюда пригласил полюбоваться на мою красавицу лодку. Кстати, как вам она, понравилась?
        Мы кивнули, и я спросил:
        -А отчего у нее такое название - «Вера Павловна»?
        -Ну,- смутился почему-то капитан Немов,- не «Акулой» же мне было ее называть или «Корюшкой». «Вера Павловна» - по-моему, очень здорово. Разве нет?
        -Вера Павловна - так зовут нашу соседку,- сказал Щелчков.- А фамилия у нее - Сопелкина.
        -Да?- сказал на это капитан Немов.- Ну и что она, на ваш взгляд, за женщина?
        -Дура она и гадина!- сказал я.- Продала нас с потрохами какому-то психованному маньяку, помешанному на каких-то пиявках…
        -Это не она, это он… Это он негодяй и бабник. А она - она хорошая, она добрая. Она делает такие котлеты…- Он отнял от наших плеч свои руки и взволнованно проглотил слюну.- А еще она меня очень любит.- Он с вызовом посмотрел на нас. Потом смутился, опустил голову и чуть слышно добавил: - И я ее тоже… очень.
        -Все понятно,- сказал Щелчков.- Пошли отсюда.- Он потянул меня за рукав.- И лодка ваша так себе лодка, одно имечко чего стоит. С таким имечком только в Фонтанке и плавать.
        -Нет, ребята, вы меня не так поняли. Домой вам сейчас нельзя. Это может стоить вам здоровья и даже жизни. Дело в том, что психованный маньяк, о котором вы только что мне сказали, это… это… Это мой родной брат.- Последнюю фразу капитан Немов произнес и с жалостью, и с болью одновременно.
        -Ух ты…- сказал Щелчков.- Так, может, вы с ним на пару работаете?
        -Не шутите так, молодой человек! Я вам добра желаю. Я же, когда узнал, что он вас преследует, сразу вас сюда записочкой вызвал. Чтобы предотвратить душегубство и живодерство с братниной стороны.
        -Так получается, это не мы к вам сюда на помощь спешили, это мы сами себя спешили сюда спасать?- Я чувствовал, что слова путаются и выходит сплошная абракадабра. Причина была в волнении.
        -Секундочку,- вмешался Щелчков. Он смотрел на товарища капитана, недоверчиво сощурив глаза.- А у этого вашего брата, кроме вас, еще братья есть?- Слово «брат» у него прозвучало с заминкой - ядовитой, как у Фомы неверующего.
        Я понял, почему он спросил, вспомнив сцену на скамейке в саду, когда Сопелкина, наша соседка, обвинила Севастьянова в братоубийстве.
        -Нет, я - единственный,- ответил капитан Немов и, увидев, как с губ Щелчкова готов сорваться очередной вопрос, остановил его взмахом руки.- Знаю, ребята, знаю. Вопросов у вас ко мне, наверное, очень много. Поэтому предлагаю так. Сейчас,- он посмотрел на часы,- я рассказываю вам самое основное. Потом…- Он нахмурил брови.- Потом - судя по обстоятельствам. Но, конечно, в первую очередь - Шкипидаров. Будем вашего товарища выручать.
        Он обвел нас пристальным взглядом и начал свой суровый рассказ.
        Глава двадцать вторая. История родных братьев
        Лет, примерно, до четырнадцати - пятнадцати мы с братом жили как на разных планетах. Он все время пропадал во дворе, я же в основном сидел дома и, кроме школы и Дворца пионеров, практически не бывал нигде. Даже летом, когда наступали каникулы, из Ленинграда нас вывозили порознь - меня к бабушке по отцовской линии, в деревню под Лодейное Поле; брата - к тетке, материной сестре, в поселок Неболчи Новгородской области.
        Я был хилым, спортом не увлекался, читал Жюль Верна и Алексея Толстого и мечтал полететь на Марс. Брат был младше меня на год, книжек он не читал вообще, а во дворе занимался тем, что мучил бедных четвероногих жителей. Поймает какую-нибудь дворнягу, привяжет к водосточной трубе и ну выдергивать ей шерсть по шерстинке. Или птичек ловил петлей - воробушков там или синичек - и отпиливал им лобзиком лапки. Когда его за это наказывали, он нервничал, кусался и плакал, говоря учителям и родителям, что делает это в научных целях - для проверки животных на выживаемость.
        Когда я окончил школу, то пошел на водолазные курсы обучаться специальности водолаза. Все мальчишки тогда чем-нибудь увлекались - водолазным делом, воздухоплаванием, радио или чем другим. А потом началась война, меня призвали в водолазные войска, и воевал я в них до самой победы. Служба была тяжелая, из дома никаких весточек - по причине моей сугубой секретности и невозможности оглашать адрес. Поэтому - что там с братом? воюет он или сидит на брони?- о судьбе его я ничего не знал.
        Войну я кончил в звании капитана. Когда же я вернулся домой и вошел в нашу квартиру на Канонерской, первый, кого я увидел, был спящий на оттоманке братец, а рядом с ним на столике у стены - аквариум с раздувшимися пиявками. Оказывается, пока я в шлеме и свинцовых бахилах сражался на подводных фронтах, брат, действительно, получил броню и проработал все военные годы в Вологде на пиявочном производстве. Работой своей он гордился и в спорах со мной доказывал, что если бы не его пиявки, победа над фашистскими оккупантами отсрочилась бы на несколько лет. Я смеялся над этой глупостью, он злился на меня, и мы ссорились.
        Так мы ссорились года три, пока братец мой не съехал с квартиры, женившись на молоденькой продавщице из зоомагазина на Боровой. Пять лет я с ним практически не встречался - было некогда, я увлекся изобретательством. Слышал иногда от знакомых, что братец мой то ли спился, то ли ушел в науку, то ли первое и второе вместе. Но из-за вечной нехватки времени навестить его и выяснить, что да как, я так ни разу и не собрался.
        Главной целью моих тогдашних забот была, конечно, машина времени. Все остальное придумывалось по ходу - и шапка-гиперболоид, и вечнозеленый веник, и деревянный магнит, и не тонущие в воде кирпичи. Принцип работы машины времени пришел мне в голову как-то ночью, во время бессонницы, когда я слушал, как тикают на столе часы. Тиканье расходилось волнами: тик - и идет волна, тик - и бежит другая. Я подумал, а что если в доме установить такое число часов, чтобы волны времени, ими распространяемые, накладывались одна на другую, скрещивались, пересекались, образовывали густую сеть. Тогда можно регулировать его бег, подгонять, тормозить, даже, вероятно, и останавливать.
        Идея мной завладела полностью. Три ночи я просидел над расчетами и на четвертую получил результат. Признаться, он меня не обрадовал. Оказывается, чтобы управлять ходом времени, требуется ни много ни мало, а ровным счетом 140 часовых механизмов, попросту говоря - часов. Часы же в то время были страшно дефицитным товаром, даже будильники, не говоря уже о чем-нибудь посущественней, вроде ходиков с кукушкой или подарочных в экспортном варианте с боем, как у кремлевских курантов. И стоили часы очень дорого.
        Поначалу я, конечно же, приуныл. Работал-то я по-прежнему водолазом, а какие у водолаза деньги. Тогда меня и попутал бес. Я решил, а чем черт не шутит - напишу-ка я заявку на изобретение, отправлю ее в соответствующий комитет и получу государственную поддержку. В смысле денег на покупку часов - ну, не ходиков, так хотя бы будильников. Написал я, в общем, эту заявку, назвал себя народным изобретателем, запечатал ее в конверт и бросил в почтовый ящик.
        И вот проходит неделя, и является ко мне человек. Представляется: такой-то, такой-то, газета «Ленинградская правда», корреспондент. Прибыл по заданию редакции к народному изобретателю, то есть ко мне. Расскажите, говорит, кто вы есть, воевали ли, имеете ли награды. И давно ли увлекаетесь изобретательством. И что уже успели внедрить. В масштабах, говорю, государства успел внедрить лишь спецкаблук для бахил, увеличивающий прочность сцепления между грунтом и ногой водолаза. И рассказал во всех подробностях про каблук. После этого часа четыре, если не пять, я излагал ему свою теорию времени, рисовал карандашом цифры, расписывал, какие возможности открывает машина времени человечеству. Три чайника кипятку выпили и две сахарницы сахару извели, до того как корреспондент ушел. Сфотографировал меня на прощанье, обещал, когда статью напечатают, обязательно меня известить.
        А потом, прошел где-то месяц, встречает меня на лестничной площадке сосед и тычет пальцем в газетный лист. Сам хохочет, будто кто ему подмышками чешет. Я, как глянул, куда он тыкал, то чуть в лестничный пролет не свалился - так меня переломило от возмущения. В газете, на последней странице, жирными, заметными буквами было написано в юмористическом духе: «Дайте мне сто сорок будильников, и я построю машину времени!» И под названием добавлено: «Фельетон».
        В общем, этот гад из газеты, вместо того чтобы рассказать людям правду, выставил меня на всенародное осмеяние, сделал из меня ушлого махинатора, пытающегося обманным путем выманить народные деньги.
        Я полгода ничего делать не мог, все у меня из рук валилось - из-за этого проклятого фельетона. Выручила меня любовь; спас я однажды женщину. Дело было летом, в июне. Работал я на донных работах, проверял фарватер Фонтанки на наличие посторонних предметов, вдруг гляжу - мамочки мои родные!- прямо у меня перед носом погружается на дно чье-то тело. Сопелкина Вера Павловна - это была она. В тот момент я еще, правда, не знал, что тело принадлежит Вере Павловне, узнал я об этом позже, уже в каюте, на борту нашей баржи, когда женщину привели в чувство и отпаивали чаем с лимоном. Но влюбился я в нее с первого взгляда, там, на дне, среди водорослей и мутных пузырьков газа. Сердце ёкнуло под водолазной броней: вот, подумалось мне тогда, девушка моей светлой мечты. Как она очутилась в воде, объяснялось довольно просто. Ехала на речном трамвайчике, на палубе, облокотившись о борт. Народу, кроме нее, на палубе не было ни одного человека - все сидели внутри, в салоне. Вдруг видит - плывет совсем рядом кукла, такая же в точности, что когда-то была у нее в детстве. Она потянулась вниз, думала, что легко
дотянется, а тут суденышко качнуло волной, она потеряла равновесие, не удержалась и упала за борт.
        Любовь меня вдохновила. Изобретения сыпались из меня, как из волшебного рога. Я придумал электромагнитный гвоздь; я создал прибор для обнаружения останков мамонтов на глубинах до восемнадцати метров; исследуя обычную паутину, я выяснил, как зависит от толщины шнурка оптимальное количество дырочек на ботинке, и изготовил идеальный ботинок. Все это я посвящал ей, и если бы не печальные обстоятельства, не позволяющие главному изобретению моей жизни обрести материальное воплощение, я бы и машину времени тоже посвятил ей.
        О брате я совсем позабыл, думал лишь о своей Вере Павловне. Я водил ее по воскресеньям в кино, покупал ей семечки и мороженое. Иногда мы заходили ко мне домой, играли в шашки, слушали патефон. Я показывал ей плоды своей изобретательской деятельности. Я краснел, когда случайно моя рука прикасалась к ее руке. Я не знал, какими словами рассказать ей про свои чувства, а если бы даже знал, умер бы, наверно, со страху, прежде чем начать разговор.
        Как-то вечером в январе, в субботу, с Верой Павловной мы сидели у меня дома, пили чай с баранками и вареньем и слушали по радио Бунчикова. Вдруг в прихожей пропел звонок. Я открыл, это был брат. Вид он имел помятый, от одежды несло болотом и какими-то звериными запахами.
        -Ты умный,- заявил он с порога, даже не поздоровавшись.- Так помоги мне сделать искусственную пиявку. А Государственную премию честно поделим между собой - треть тебе, а мне что останется.
        Я опешил от такого странного предложения. Поздоровался, предложил раздеться, провел в комнату. Познакомил с Верой Павловной, налил чаю. Пил он жадно, баранки ел, не разжевывая, чайной ложкой таскал варенье из общей вазы. Когда варенья оставалось совсем на донышке, он откинулся на спинку венского стула, сложил руки на животе и сказал:
        -Ты же брат мне, мы же вместе росли. А брат брату никогда не отказывает. Помоги мне сделать искусственную пиявку.
        И он принялся очень нудно рассказывать, что занимается медицинскими опытами, что дома у него целый зверинец, что в зоомагазине, где трудится Зойка, его жена, завсегда списывают часть товара на бой, пишут в накладной, мол, подохло животное от случайной смерти, пока в клетке везли из Африки, а сами его или к себе домой, или на птичий рынок через подставных лиц.
        -Я ужас как животных люблю,- сказала вдруг Вера Павловна.
        -Правда?- брат взял с тарелки предпоследний баранок и оценивающе посмотрел на нее.
        -Да, особенно рыбок и попугаев.- Вера Павловна почему-то смутилась и ладошками прикрыла глаза.
        -Ну уж этого добра у нас пруд пруди. Зойка рыбок таскает ведрами. Мы котов ими кормим, на которых я ставлю опыты. Попугаями тоже кормим, но, правда, реже.
        -Вы - ученый?- Сделав щелочку между пальцами, Вера Павловна смотрела на брата.
        -Есть такое дело,- гордо развернув плечи, ответил брат.
        -Наверное, физик?- Щеки Веры Павловны стали розовыми. Она убрала с лица ладони и уже смотрела на брата, не отрываясь.- На циклотроне работаете?
        -Что вы, моя работа гораздо важнее и интереснее. Я - медик, а по совместительству - дрессировщик.
        -То есть как это?- перебил я.- Допустим, медик - оно понятно. Раз ты служишь на пиявочном производстве, значит с медициной хоть каким-то боком, да связан. Ну а дрессировщиком-то с каких пор ты успел заделаться? И что это за опыты на котах, про которые ты только что тут рассказывал?
        -Про опыты сказать пока не могу. Опыты эти секретные, и разглашению не подлежат. Я, может, подписку дал, понимаешь? Поэтому про опыты умолчу. Намекну только, что связаны они с проблемой омоложения, а в будущем возможно что и бессмертия. А то, что я дрессировщиком подрабатываю, так это в свободное от работы время. Ты же знаешь, меня с детства к зверью тянуло. Да и живу я не так богато, как следовало бы. А лишних денег не бывает, это и дураку ясно. Вот ты нуждаешься, честно скажи, в деньгах? Судя по тому, что чай с баранками пьешь, не нуждаешься. Или баранки только так, одна видимость? Дамочкам пыль в глаза пускать?
        -Ну почему не нуждаюсь,- отвечал я,- очень даже нуждаюсь.
        И тут меня как прорвало. Я ему рассказал обо всем - и про машину времени, и про фельетон, и даже про Веру Павловну, как я ей не дал утонуть. И главное, конечно, про деньги, нужные мне на покупку будильников.
        -Значит, так,- ответил мне брат.- Деньги я тебе дам. Естественно, в долг. Месяца на два. Брат ты мне, в конце концов, или не брат. Дам, но на определенных условиях. Во-первых, ты поможешь мне сделать искусственную пиявку. Во-вторых, когда эта твоя машина будет готова, разрешишь мне время от времени ей пользоваться. В научных, конечно же, целях.
        Мы ударили по рукам, и уже через пару дней моя квартира наполнилась голосами часов. Работа шла как по маслу. Сначала я создал замедлитель времени, потом ускоритель, потом ускоритель с замедлителем совместил. Брат бывал у меня чуть ли не каждый день, наблюдал за ходом работы. Всякий раз, когда он являлся, приходила и Вера Павловна. Тогда я на эти совпадения внимания не обращал, думал она приходит ради меня, да и работа не позволяла отвлечься. Уходили они обычно вместе, а я до ночи сидел над своими схемами и - думал, клепал, отлаживал.
        Наконец моя машина была готова. Как сейчас помню тот мартовский вечер, когда проходило первое испытание. Я купил цветы. Пришла Вера Павловна, и я ей эти цветы вручил. «Посвящаю свою машину вам»,- эту фразу я заготовил давно и, когда ее говорил, чувствовал, как горят щеки. Брат пришел на полчаса позже и почему-то мрачный.
        -Кто начнет?- спросил он, проходя в комнату и плюхаясь на мой промятый диван.
        -Начать лучше с какого-нибудь предмета. Например, вот с этого коробка со спичками. Затем попробуем на тараканах или клопах. А там уж дойдет очередь и до кого-то из нас. Предлагаю в качестве подопытного себя.
        -Согласен,- ответил брат, и я приступил к испытаниям.
        На круглую металлическую подставку, окруженную тикающими устройствами, я поставил спичечный коробок. Подал в аппарат ток. Сфокусировал волны времени на лежащем на подставке предмете. Увеличил их амплитуду и скорость. Очертания коробка стали зыбкими, и он исчез на наших глазах.
        -Это все?- спросил меня брат.
        Я нажал на рычаг возврата. Коробок появился вновь, медленно материализовавшись из воздуха.
        -Видите?- Я взял коробок в руки и внимательно его оглядел.- Первое: спичек нет, а посылали ведь почти полный. Второе: коробочек исчирканный. О чем это говорит? Что люди будущего тоже народ курящий.
        -Неплохо.- Брат уже улыбался, настроение его улучшилось.- А давай-ка мы теперь пошлем туда почтовый конверт с запиской. Попросим их положить в него образец будущих денег.
        -Неудобно как-то - сразу про деньги.- Я замялся, но брат настаивал, и тогда мы отправили в будущее конверт с запиской.
        Скоро он вернулся обратно. Мы открыли, нашей записки не было. Была не наша, а в ней… Что было в записке, вслух говорить нельзя. Только после этого разъяренный брат, отпихнув в сторону коробочку с подопытным насекомым, сам ступил на стартовую площадку машины, чтобы показать сукиному сыну из будущего, где у них там раки зимуют.
        Я его пытался отговорить, но не такой был брат человек, чтобы не отомстить обидчику. Я сделал все, как положено: пустил в аппарат ток, сфокусировал волны времени, увеличил амплитуду и скорость. Но решительно ничего не произошло. Брат как стоял на металлическом круге с выставленными вперед кулаками, так и оставался стоять.
        Тут и выявилась главная особенность моего изобретения: ничего живого, ни морской свинки, ни человека, ни даже ёжика, отправить ни в прошлое, ни в будущее нельзя. Ну не проходит ни что живое, и все тут.
        -Когда будешь отдавать долг?- первое, что спросил брат, когда затихли мои ахи и охи.- И где обещанная искусственная пиявка?
        Затем он плюнул и, хлопнув дверью, ушел. За ним выскользнула и Вера Павловна. Цветы остались лежать на тумбочке.
        Словом, денег мне мое изобретение не принесло ни рубля. Принесло одни лишь долги. Которые нужно было, хочешь не хочешь, а возвращать. А с каких, спрашивается, шишей? Тут-то я и подрядился по совету моего брата выступать с его дрессированными животными. Брал у него напрокат зверей, ходил с ними по городу по дворам, а всю выручку отдавал ему. Ну, конечно, и эксперименты кое-какие производил на дому, совершенствовал помаленьку родное чадо, свою машину. Спикосрак, опять же, придуман был ближе к лету. Тоже на основе экспериментов с прошлым и будущим.
        А потом меня посадили. Якобы за нетрудовые доходы. Арестовали во время уличного представленья. Собаку, кошку и попугая, тех отпустили. А меня в машину и - сперва в ближайшее отделение, а оттуда уже в КПЗ, в тюрьму. Потом суд, потом год исправительно-трудовых работ. Когда судили, мне и фельетон тот на суде вспомнили, и даже перерасход свинца на фабрике водолазной обуви - это когда бахилы с моим усовершенствованным каблуком запустили на поточное производство, и то, что я соседей этажом ниже невзначай залил однажды электролитом. Ну и главное, конечно, эти уличные концерты. А я ж себе с тех концертов в карман не положил ни рубля, все отдавал брату. Ну, схитришь иногда, в бане без очереди помоешься. Или семечек стакан для попугая попросишь. Или косточку для собаки. Они ж тоже люди, хоть и животные. И любили меня к тому же, не то что этого живодера, моего братца, который их по-человечьи говорить обучал с помощью щипцов и колючей проволоки. Да и я их полюбил, как родных, особенно попугая. Потом, когда с отсидки вернулся, завел себе такого же пернатого друга по кличке Костя и обучил его различным словам.
        В общем, пока я год на зоне трубил, брат из моей квартиры все оборудование подчистую вынес, чтобы, значит, над своей пиявкой трудиться. Ничего у него, понятно, не получилось, тогда он что из металла - в металлолом, что не из металла - отнес в утиль. Чтобы, значит, вернуть себе хоть этим часть долга. С Зинкой, женой своей, он развелся, отсудив у нее квартиру. Пригрозил тюрьмой, чтоб не рыпалась: мол, раскрою ваши тайные махинации по фиктивному списыванию товара. Та и отписала ему жилплощадь, переехав к старушке-маме. Освободившись таким образом от оков, брат стал свататься к моей Вере Павловне, и вроде бы все у них ладилось, и дело уже двигалось к свадьбе, как что-то между ними произошло. Стала она его избегать, но о причинах я узнал позже.
        Вернулся я в родной Ленинград, на работу свою прежнюю не пошел, а устроился банщиком в общественных банях на Усачёва. Тогда-то, уже работая там, я случайно и обнаружил под баней проходящий там подземный рукав реки, соединяющий Фонтанку с заливом. Вот, примерно, с тех самых пор, когда я этот рукав открыл, мною и овладела идея создания миниатюрной подводной лодки со встроенным в нее механизмом переноса во времени.
        Теперь о брате. Брат, когда я вернулся, насел на меня с удвоенной силой - давай, мол, придумывай обещанную искусственную пиявку или возвращай долг. Мне же было не до пиявки, я устраивал подземную базу, строил лодку, да и работа банщиком времени отнимала много. Спасибо Николаю Игнатьичу, если бы не его помощь, не его золотые руки, я бы еще пять лет ковырялся, а может быть, и все десять. Брат ничего об этом не знал. Я ему и не собирался рассказывать. Зато я выяснил про него такое, что волосы на голове дыбом и посейчас встают. Носясь с идеей своей пиявки, он, оказывается, с опытов над животными перешел на опыты над детьми. И использовал, чтобы добывать материал, мою любимую Веру Павловну. И разрыв между ними в свое время произошел именно из-за этого. Но он ее заставил себе помогать насильно, и она вынуждена была согласиться. Поселилась она к тому времени как раз в вашей квартире, поэтому я сразу предположил, что вероятной жертвой экспериментов брата могут стать малолетние ее жители, то есть вы. Да и Вера Павловна, если честно, очень сильно переменилась. Это я уже после узнал, что он использовал
расслабляющий порошок, который делает женщину управляемой.
        Короче, надо было вас двоих выручать. Я и воспользовался случайными обстоятельствами, чтобы сделать это, не привлекая к себе внимания. Подсунул вам спикосрак - тогда, на рынке, ну это вы и сами, наверно, помните. Я только одного не учел - что брат ведь тоже не сидит сложа руки, что и у него имеются некие источники информации. Хотя для конспирации я и фамилию два раза менял - на Кочубеева, потом на эту вот, которая у меня теперь,- Немов. И даже инсценировал собственную смерть от пожара. Узнал он, в общем, и о моей вам помощи, и о строительстве подводного аппарата, и о времени, на которое назначено его первое пробное плавание. Может быть, Вера Павловна под действием порошка сболтнула, может, как по-другому узнал, не знаю. В результате мы имеем то, что имеем, включая похищенное с автобазы средство передвижения и вашего товарища, Шкипидарова, спрятанного неизвестно куда.
        Товарищ капитан Немов закончил.
        Глава двадцать третья. Спикосрак капитана Немова
        Рассказ вышел довольно долгим, но мы слушали его с открытыми ртами. Как-то незаметно рядом с нами оказался и дядя Коля. В руке он держал ключи, вытащенные из корабельного двигателя.
        -Вот бы ни за что не подумал, что тот дядечка это были вы.- Дядя Коля крякнул в кулак.- Ну, когда вы представленье перед очередью давали. Как же, очень хорошо помню. И как кот пел, и как попугай горланил, и как очередь огоньку давала курящей птице. И коробочек помню, и дрессировщика, то есть вас. Вы ж тогда с тросточкой выступали и в черных таких очках?- Дядя Коля убрал ключи и из пальцев соорудил кольца наподобие очёчной оправы.
        -Стыдно было перед людьми, потому и в очках,- вздохнул товарищ капитан Немов.
        -Да уж, невеселый рассказ. Ну да кто прошлое помянет, тому глаз вон. Я чего говорю-то.- Дядя Коля переменил тон.- С «Верой Павловной», вашей лодочкой, все в порядке. Хоть сейчас на ней в Атлантику выходи. А вот с украденной машиной как быть? Время, оно ж не памятник, оно не стоит на месте. Да и хлопчик неизвестно в какой целости и сохранности пребывает.
        -Надо идти на рынок, на огуречный склад, я думаю Шкипидаров там,- взволнованно предложил я. Больно уж мне не давала покоя фраза Ухарева про огурцы с примочкой.
        -Возможно. А возможно, и нет. Но в любом случае проверить на складе нужно,- поддержал меня капитан Немов.
        -Я бы все же начал с машины,- возразил ему дядя Коля Ёжиков,- увезли-то паренька на машине. А машина как-никак не мальчишка, ее скоро на кусочки не разберешь. Предлагаю походить по дворам, заглянуть в сараи, авось где автомобиль и отыщется. А найдется автомобиль - найдется и ваш товарищ. Небось, дрыхнет сейчас в кузове под брезентом и не знает, как мы тут переживаем.
        -Мысль разумная, но ты, Игнатьич, представь - это сколько же дворов обойти придется, прежде чем мы найдем машину. А что если ее зарыли на время в каком-нибудь городском саду, Юсуповском, например?
        -В Юсуповском?- задумался дядя Коля.
        -Ну, в Юсуповском, это я так, для примера. Может, и не в Юсуповском. Нет, Игнатьич, времени у нас для этого мало, чтобы по дворам шарить,- остудил его порыв капитан.
        С полминуты посовещавшись, решили все-таки начать с рынка. Шли какими-то подземными переходами, на этот раз не тыкаясь наугад и не оставляя на пути вешек. Дядя Коля дорогу знал, часто хаживал на рынок за вениками по подземным ленинградским тропинкам.
        Страха мы со Щелчковым не ощущали, один азарт. Азарт да еще легкое возбуждение от предстоящей схватки. Да и о каком страхе могла быть речь, когда рядом шел капитан Немов, подбадривая нас веселой улыбкой.
        Я вспомнил про таинственный спикосрак, про который мы слышали уже не однажды - и от Сопелкиной, в шкипидаровском пересказе, и от самого товарища капитана,- и, набравшись духу, спросил, что же это за штука такая.
        -Спикосрак,- не убирая с лица улыбки, капитан Немов принялся объяснять,- побочный продукт моих экспериментов со временем. Что-то вроде волшебной палочки. Но действует только в том случае, если ты человек хороший. То есть чтобы в мыслях у тебя не было ни обмана, ни подлости. Конечно, ни вечного дневника с пятерками, ни постоянного пропуска на конфетную фабрику имени Крупской, ничего такого тебе спикосрак не сделает, но если ты в безвыходном положении - кто-нибудь нападет в парадной или, там, дикий зверь на тебя в Африке с баобаба спрыгнет,- в этих случаях он помощник верный.
        -А почему спикосрак?
        -Спикосрак-то? Да очень просто. Спичечный коробок с ракетой - вот как это расшифровывается по-русски. Я ведь начинал свое испытание с коробочка, помните? Когда он исчирканный из будущего вернулся без спичек. Вот в честь того первопроходца во времени я и сделал ему подобный. Таких ведь коробков больше нет, он единственный, других я не делал. Да если честно, это и не коробок вовсе. Он ручная работа - говоря по-нашему, самоклей. И картиночку на нем я сам рисовал. Книжку «Звезда КЭЦ» читали, наверное? Вот оттуда, из этой книжки, я картинку для коробка и срисовывал. Срисовал, залакировал, наклеил - но все это только форма, чтобы глазу было весело и приятно. А для глаза всего приятнее - это марки и спичечные наклейки. Сам я с детства этикетки коллекционирую.
        -Правда?- не удержался я.- А с лошадью Пржевальского у вас есть? А «Иван Грозный убивает своего сына»?
        -Чувствуется родственная душа.- Капитан Немов легонько тыкнул меня в плечо.- Коллекционер, он, как рыбак рыбака, коллекционера издалека видит. Есть у меня и с лошадью, есть и с Иваном Грозным. А вот нет ли у вас, молодой человек, спичечных этикеток с изображением рыбы хека? Очень я этой рыбой интересуюсь.
        -Нет,- я покачал головой,- из рыб у меня только с китом.
        -Жаль, а так бы мы обменялись. Я бы вам, к примеру, мог дать взамен набор с передовиками-стахановцами, все пятнадцать наклеек. И заметьте, все пятнадцать в удивительно хорошей сохранности.
        -Скоро рынок,- оборвал наш разговор дядя Коля.- Выходить будем через люк? Или через промоину за трансформаторной будкой? Я, когда за вениками хожу, предпочитаю вылезать, где промоина. Хоть и дальше, но зато чище.
        -Тебе виднее, ты здесь чаще бываешь,- ответил капитан Немов, вынимая из подсумка и расправляя в руках нечто вроде шапочки для купания.
        Только он надел ее на голову, как мы вспомнили и рыболова на набережной, и тот случай, когда огуречный король с рынка хотел содрать с нас деньги за валенки.
        -Так это были вы?- невольно вырвалось у нас со Щелчковым, хотя нетрудно было и без того догадаться, что старичок с рынка и человек с набережной одно и то же лицо, а именно капитан Немов.
        -Я. Кто как не я? Приходилось всякий раз быть поблизости. Спикосрак однако же штука новая. Отказать, конечно, он не откажет, но сердце-то все равно болит. А это,- он показал на голову, обтянутую блестящей кожей,- это моя шапка-гиперболоид. Концентрирует световые лучи и направляет их в выбранную цель. Очень мне нравились в детстве романы Алексея Толстого. И «Гиперболоид», и «Аэлита». Я ведь и на Марс лететь собирался, строил аппарат, хотел помочь марсианским трудящимся избавиться от эксплуататоров-жрецов. Если бы не арест, может, и построил, может, и полетел бы.
        -Стоп,- сказал дядя Коля,- кажись, пришли. Вылезать лучше по одному. Кто первый?
        -Я,- сказал я решительно и спокойно.
        -Нет,- ответил капитан Немов,- первым полезу я.
        Глава двадцать четвертая. Искусственная пиявка и ее жертва
        Тьма стояла кромешная, хоть выкалывай оба глаза. Это мы потом догадались, что промоина, откуда мы вылезали, находилась не за, а под фундаментом трансформаторной будки и, чтобы выбраться на территорию рынка, надо было с риском для головы пройти коротким тесноватым проходом до нависающего над пустотой края, затем протиснуться в небольшую щель, прикрытую с поверхности куском шифера. Фонариком мы пользоваться не стали, дядя Коля знал дорогу и так.
        Мы стояли со Щелчковым и дядей Колей, ожидая своей очереди на выход. Скоро сверху раздался голос товарища капитана Немова:
        -Все спокойно, держите руку.- И мозолистая рука капитана вытащила нас по очереди наверх, последнего - дядю Колю Ёжикова.
        Обогнув гудящую будку, мы встали в ее тени, чтобы выработать тактику и стратегию. Ночной рынок выглядел жутковато. Несколько тусклых лампочек под свисающими с проводов колпаками света давали мало. Деревянные прилавки рядов, лишенные их привычного изобилия, тонули в неживом полумраке. Среди штабелей скособоченных ящиков что-то жалобно и тихо скрипело. Я чихнул, и эхо моего чиха покатилось по пустоте проходов. Капитан Немов и дядя Коля посмотрели на меня укоризненно. Капитан Немов сказал:
        -Жаль, однако, что в свое время я не составил топографический план. Где этот огуречный склад, поди теперь разбери. И главное - спросить не у кого.
        Дядя Коля принюхался и сказал:
        -Запах брюквы чую и сельдерея.- Он повернул свой нос градусов на пятнадцать севернее.- Так, ага - свеклА и картошка.- Нос сместился теперь южнее.- Здесь не то, здесь - мыло и бочкотара. Ну-ка, ну-ка…- Дядя Коля насторожился. Нос его задергался червяком и кончиком показал туда, где между ящиками и общественным туалетом притаился незаметный сарайчик.- Есть контакт,- сказал дядя Коля.- Вроде бы, это там. Жаль, моя двустволка отсутствует, очень бы сейчас пригодилась.
        Мы цепочкой вышли из тени будки и, избегая открытых мест, двинулись к подозрительному сарайчику. Чем ближе мы к нему подходили, тем гуще был огуречный дух, а почти что у самой двери Щелчков вдруг нагнулся низко и что-то подобрал из-под ног. Это был надкушенный огурец. Встав в кружок, мы изучили находку. Судя по всем приметам, надкус был делом рук Ухарева - вернее, его зубов.
        -Тихо!- прошептал дядя Коля и осторожно подошел к двери. Ухо приложив к щели, он некоторое время прислушивался, затем шепотом произнес с ухмылкой: - Дышат.- И через секунду: - Жуют.
        Он поддернул лямки комбинезона и с силой постучал в дверь.
        -Санэпидемстанция,- звонким голосом сказал дядя Коля.- Проверка товара на бутулизм. Просьба всем оставаться на местах. Предупреждаю: склад окружен, любое сопротивление бесполезно. На счет «раз» открываю дверь, и выходим по одному наружу.- Также звонко он крикнул: «Раз!» - и дернул дверную ручку.
        Прошло, наверное, с полминуты, не меньше. Наконец, из темных внутренностей сарая показалась четверка личностей, читателю хорошо известных: первым шел хулиган Матросов, за ним Громилин, за Громилиным - Ватников. Последним, громко хлюпая носом, плелся начинающий хулиган Звягин.
        Дядя Коля пересчитывал выходящих, по очереди загибая пальцы. Четыре пальца на руке были загнуты, не загнутым оставался пятый, приготовленный для главного - Ухарева, похитителя Шкипидарова и машины.
        -Так, так, так, узнаЮ голубчиков.- Дядя Коля нахмурил брови.- А не вы ли это в прошлую зиму нашему водителю Патефонову раскурочили об баллон машину?- Он повернулся к нам: - Представляете, что придумали, стервецы? Слепили как бы снежную бабу, а внутри той бабы спрятали кислородный баллон. И давай потом снежками в стекла машин кидаться. Ну, Патефонов, когда ему стекло залепили, со злости и вдарил передним бампером по этой их бабе. Кто ж знал, что там у бабы внутри? Хорошо, отделался простым сотрясением мозга, а ведь мог человек и жизни лишиться как таковой.- Внимательным взглядом оглядев матросовскую четверку, дядя Коля спросил сурово: - А где же, интересно, будет ваш бригадир? Или вы его в сарае в огурцах держите?
        -Знали бы, где он есть, не сидели бы в сарае, как дураки,- ответил дяде Коле Матросов.- Вся одежда вон огуречиной провоняла.- Он понюхал свой рукав и поморщился.- Ля-ля-ля, «огурцы с примочкой»… А как рассчитываться, так тю-тю вместо денежек.
        -Значит, где бригадир не знаете. А где машина, которую с автобазы стыбзили? Где мальчонка, которого огурцом сморили? Думаете, вот так, за здорово живешь, все вам с рук сойдет? Нет уж, дудки! Умеете хулиганить, умейте и ответ держать.
        -Дяденьки, ну пожалуйста, отпустите,- залепетал начинающий хулиган Звягин.- Я хороший, у меня по физкультуре пятерка.
        -Отпустите, дяденьки, ну пожалуйста,- стали вторить ему Ватников и Громилин.- Это Ухарев, это он во всем виноват. И машину он угнал, и пацана того увез на машине. Отпустите нас, мы больше не будем.
        -Как поступим?- спросил дядя Коля Ёжиков.- Отпустим или запрем до утра в сарае?
        -Не хотим в сарае, там крысы,- наперебой заголосили матросовцы.- Там холодно, там огурцами воняет.
        -Ладно, что мы, фашисты в конце концов?- сказал товарищ капитан Немов.- Следовало бы вас, конечно, хорошенечко выпороть, перед тем как по домам отпускать, только времени на пОрево нет. А без пОрева детям никак нельзя.
        Через секунду Матросова и его приятелей будто ветром сдуло. Лично я бы их отпускать не стал, не верил я в их «больше не будем». Оставил бы в сарае до завтра вместе с крысами и тухлыми огурцами, вдруг бы это на них подействовало.
        Усевшись у сарая на ящиках, мы принялись сосредоточенно думать. Так сидели мы минуты четыре, но в голову ничего не лезло. Наконец товарищ капитан Немов сказал:
        -Жаль, ребята, но сегодняшнее пробное испытание «Веры Павловны» придется, видимо, отложить. На срок, пока планеты Марс и Юпитер не займут такого же благоприятного положения по отношению к нашей Земле, какое будет иметь место сегодня утром в пять часов и ноль-ноль минут по московскому времени. А это значит - ждать придется, минимум, девяносто лет.- Плечи его печально поникли.
        -В пять часов?- переспросил я.- Так и Ухарев велел Матросову и его компании управиться до пяти. Пригрозил даже, мол, до пяти не управитесь, рассчет пойдет по другим расценкам. А ведь вы говорили, что ваш брат и про лодку знал, и про время, на которое вы пробное плавание назначили…
        -Гениально!- Капитан Немов пожал мне руку.- То есть получается, что все это подстроено подлецом братом. И угон машины, и похищение вашего товарища Шкипидарова.
        -Непонятно только, зачем ему понадобилась машина,- усомнился в нашей версии дядя Коля.- И каким боком это связано с сегодняшним испытанием?
        -Как - не знаю, но наверняка связано. И если ваш товарищ находится сейчас в руках моего брата, то очень я вашему товарищу не завидую. Брат же ради своей пиявки, может, в этот самый момент учиняет над вашим товарищем какой-нибудь жестокий эксперимент. А мы сидим здесь на ящиках и не знаем, где он этот эксперимент проводит.
        И тут какие-то туманные строчки проявились у меня в голове: «Режу и пилю по живому», «Дети и инвалиды без очереди», «Доктор С». А не там ли, подумал я, за нашей чердачной дверью находится секретное логово изувера? «Доктор С»-то ведь, похоже, Севастьянов и есть. И на чердаке он тогда нам на голову наверняка не с неба свалился.
        Я вспомнил место возле старой кирпичной кладки, где было чересчур уж сильно натоптано. И подозрительный узелок на веревке. Волнуясь, я рассказал обо всем товарищу капитану Немову.
        Ровно через двадцать минут, воспользовавшись для экономии времени тайным подземным ходом, ведущим прямо к нашему дому, мы уже стояли перед чердачной дверью. Дверь оказалась запертой, но золотые дяди Колины руки справились с этой задачей, как отличник - с задачкой по арифметике.
        На чердаке пахло пылью и голубями, и двигаться приходилось на ощупь - времени было начало четвертого, и до рассвета оставалось не меньше часа. Я вспомнил кота Василия и подумал, вот бы его сюда, уж он-то здесь все щели наизусть знает.
        Широкий кирпичный столб возник из темноты неожиданно. Дядя Коля ощупал его со всех четырех сторон, но не нашел никаких изъянов. Тогда он легонько, чтобы не вызывать особого шума, простукал кладку кончиком штангенциркуля. Звук везде был густой, кирпичный, и только возле самого пола он сделался деревянным, легким.
        -Фанера,- прошептал дядя Коля.- Покрашена под кирпич.- Он поддел край фанеры своим измерительным инструментом, и тонкий фанерный лист свободно отделился от камня. За ним виднелся неширокий проём, вполне достаточный, чтобы пролезть в него человеку. Просунув в пустоту руку, дядя Коля хмыкнул, довольный: - Лесенка из железных скоб.- Затем он сунулся в проём головой: - Вроде, какой-то свет. Тусклый, будто из щёлки.
        -Все, Игнатьич, отойди, я полезу.- Капитан Немов оттеснил дядю Колю в сторону и осторожно полез в проём. Через минуту снизу раздался шепот: - Вниз, по одному, только быстро.
        Мы по очереди спустились вниз и стояли теперь, прижавшись друг к другу, в тесной нише, завешанной какими-то тряпками. От тряпок пахло духами и нафталином. Стенки ниши, там, где стояли мы, были каменные; дальше, там, где висели тряпки, почему-то были из дерева.
        -Мать честная, да это же мы в шкафу!- догадался вдруг дядя Коля Ёжиков.
        Теперь я понял, что это висели за тряпки. Это были пальто и платья. И потому от них воняло духами, что все они были женские.
        Наконец до меня дошло. Мы были не где-нибудь! Мы через фальшивую печную трубу попали в комнату к Вере Павловне, нашей соседке, и пребывали в настоящий момент в ее платяном шкафу, нюхали ее нафталин и прислушивались к звукам снаружи.
        Главным звуком было прерывистое гудение, будто в комнате работал прибор, что-то наподобие бормашины. Еще слышались жалобное потявкиванье, приглушенное, со слезой, мурлыканье и какое-то вроде бы подвыванье. Затем снаружи щелкнул дверной замок, и в комнату ворвались два голоса. Один из них принадлежал Севастьянову, другой - Сопелкиной.
        -Сегодня главный день моей жизни,- восторженно говорил Севастьянов, глуша голос неизвестного аппарата, того, что производил гудение.- Сегодня моя дорогая, моя бесценная, моя искусственная пиявка, над созданием которой я трудился не разгибая спины вот уже, считай, десять лет, наконец-то обретет жизнь…
        -Как же, жди,- перебил его голос Сопелкиной.- Было уже с банками-невидимками…
        -Молчи, женщина. Ради этого счастливого дня я прощаю тебе и твое предательство, и твою глупость, и твой злой язык, и вчерашние пережаренные котлеты. Даже этих двух твоих придурков соседей прощаю, потому как есть теперь кем их заменить. Эй, мальчик,- голос Севастьянова стал иным - торжественным, глубоким и сильным; обращался он уже не к соседке, а к кому-то другому в комнате,- разве ты не рад выпавшему тебе счастью? Подумай только! Благодаря тебе люди получат то, о чем мечтали с древних времен,- мою искусственную пиявку. Вот я тебя ножичком сейчас немного чик-чик, ты даже и не заметишь, так это будет приятно. А потом - моей пиявочке, по кусочку: сперва печень, потом почечку, потом мозжечок. Понемножку, чтобы без перебора; она же у меня еще ма-а-ленькая, ей помногу нельзя.
        Жалобное подвыванье сменилось всхлипами - чьими, догадаться было не сложно.
        Дольше ждать уже не имело смысла, нельзя было дольше ждать. Мы кожей чувствовали, стоя за дверцей шкафа, как нож маньяка мечется между печенью, почками, мозжечком нашего похищенного товарища, не зная, что ему выбрать. Тяжелая дубовая дверца распахнулась под ударом ноги, и, раздвигая в стороны пронафталиненные пальто и платья, в облаке платяной пыли мы скопом вывалились наружу.
        Картина, которую мы увидели, заставила бы ужаснуться и мумию. Связанный по рукам и ногам, в большом, вёдер на десять, корыте, скрючившись, сидел Шкипидаров. Рот его был заткнут мочалкой, в которой я признал нашу, пропавшую две недели назад. Но это было еще не все. Рядом с большим корытом стояли два корыта поменьше, и в них, кого вы думаете, мы увидели? Кота Василия и собаку Вовку, вот кого. Пасти их были заткнуты, как и у Шкипидарова,- правда, не мочалками, а каким-то полосатым тряпьем; лапы скручены, к хвостам привязаны гири.
        На корыте, где сидел кот Василий, белой краской было написано: «Объект для дрессировки №1». На другом, где томилась Вовка: «Объект для дрессировки №2». Вот они-то, кот Василий и Вовка, и издавали те неясные звуки, что мы слышали из-за дверцы шкафа. Самый главный же, неутихающий, звук, похожий на гудение бормашины, исходил из таза на табуретке, в котором в мутной фиолетовой жиже мокло что-то черное и резиновое.
        Нависнув над корытом со Шкипидаровым, Севастьянов одной рукой оттягивал ему правое ухо, другой занес над головой скальпель, вот-вот готовый это ухо оттяпать. Вера Павловна сидела поодаль и ленивыми движеньями пальцев штопала дырявый чулок. Казалось, что происходящее в комнате нисколечко ее не волнует.
        Увидев нас, изувер со скальпелем от неожиданности выронил инструмент. Тот со звоном упал в корыто, при падении перерезав веревку, связывавшую Шкипидарову ноги. Подопытный мгновенно вскочил и бросился под нашу защиту. Одновременно с падением скальпеля зазвенела на полу штопальная игла.
        -Ваня!- сдавленно воскликнула Вера Павловна.
        -Вера!- радостно ответил ей капитан Немов.
        -Значит, это ты, гадина, их сюда привела?- злобным голосом спросил Севастьянов, пятясь в сторону табурета с тазом.
        -Закрой пасть, старый веник,- сказала изуверу Сопелкина.
        -Вы-то, умные,- дядя Коля уже возился с пленниками, по очереди освобождая от пут кота Василия и собаку Вовку,- вы-то двое как здесь очутились?- Понятно - хлопчик, сдуру съел чужой огурец, вот его, сонного, и скрутили. А огурчик ведь был прописан тебе.- Он ласково потрепал Вовкин загривок.- Есть, выходит, собачий бог, который всю правду видит. Ну, а ты, обормотина,- дядя Коля отвесил щелбан коту,- ты-то как ему дался в руки? Что, уже хорошего человека от плохого отличать разучился?
        С виноватым видом Василий с Вовкой опустили свои головы к полу. Затем дружно оскалив пасти, освобожденные от тряпичных кляпов, зло уставились на ирода Севастьянова. Собака зарычала угрюмо, Василий негодующе зашипел.
        -Что, братец, не ожидал меня здесь увидеть?- Брезгливо, как клопа на обоях, товарищ капитан Немов разглядывал своего единокровного брата. Немов сделался даже ростом выше, брат же, наоборот, сжался, словно перестоявший гриб.- Все изуверствуешь? Все ножичком людей чикаешь? И не стыдно? Другие вон,- он кивнул в сторону дяди Коли Ёжикова,- охраняют различные ценности, например, автобазы, от расхитителей социалистической собственности. Или,- он показал на нас со Щелчковым,- учатся, набираются знаний, чтобы в дальнейшем применять их с пользой на производстве. А собачку эту возьми,- Вовка вскинула голову и кивнула,- кошечку,- кот Василий удивленно посмотрел на товарища капитана, но тот понял свою ошибку и мгновенно ее исправил,- в смысле, кота. Думаешь, все их занятие только хвостом махать? Нет, не только. Они тоже вносят посильный вклад в строительство новой жизни. Собаку Павлова возьми, Белку, Стрелку… А ты? Дожил до седых волос, а в голове детский сад какой-то - ножички, искусственные пиявки…
        -Ты меня моей пиявкой не тычь.- Брат пронзил капитана Немова гневным взглядом из-под низких бровей.- Моя пиявка, она пяти Днепрогэсов стоит. Да мне, если хочешь знать, Ленинская премия, считай, уже обеспечена. А что нескольких детишек ради этого пришлось покромсать, так то обычные издержки прогресса. Александр Матросов, вон, во время войны для общего дела грудью амбразуру закрыл. То же самое и мои подопытные, только на другом фронте - на медицинском. Думаешь, им не приятно ощущать себя героями науки? Конечно, приятно, тут и говорить нечего. Вот вы, ребята,- обратился он ко мне со Щелчковым,- если вам пионерская дружина поручит осуществить первый в мире беспарашютный прыжок с высоты два километра, прыгнете? Чтобы утереть нос Америке.
        Мы со Щелчковым переглянулись.
        -Ну, если только Америке,- неуверенно произнес Щелчков.
        -Вот видишь,- Севастьянов, торжествующе подняв палец, глядел на брата,- даже дети, и те понимают, на чьей стороне правда. А он мне - «детский сад», «дожил до седых волос»! И это я слышу от человека, который славную фамилию своих предков променял на какого-то Кочубеева! Или Немова. Или не знаю кого еще. Если человек честный, то ему скрывать от людей нечего и фамилию свою он менять не станет!
        -Это меня, капитана водолазных войск, воевавшего на пяти фронтах и имеющего боевые награды родины, ты при всех сейчас назвал нечестным человеком?- Товарищ капитан Немов побледнел от нанесенной ему обиды.- Так вот, если хочешь знать: герой Советского Союза старший лейтенант Кочубеев был мой фронтовой товарищ, который лично в днищах судов противника коловоротом провертывал дырки и потопил таким способом шестнадцать вражеских кораблей, включая один эсминец. А Немов - это в честь известного борца против эксплуататоров индийского трудового народа знаменитого капитана Немо, создавшего первый в мире автономный подводный корабль под названием «Наутилус». И скрывал я свое имя не от людей, скрывал я его от тебя и не потому, что тебя боялся. Просто знал, что неуемная твоя зависть и безграничное твое себялюбие, помноженные на жажду славы и на полное отсутствие самокритики, помешают мне сделать главное дело моей жизни…- Товарищ капитан Немов запнулся и покраснел; природная скромность не позволила ему говорить о больших своих достижениях на ниве изобретательской деятельности, таких, как вечнозеленый веник,
спикосрак, машина времени и так далее.
        Дядя Коля, молча слушавший разговор двух братьев, воспользовался запинкой товарища капитана Немова. Он выставил вперед палец, нацелясь им на обидчика.
        -Это ты род Севастьяновых опозорил,- сказал он тихо. И добавил суровым голосом: - Чемберлен!
        Брат попятился от этих искренних, немудреных слов простого сторожа дяди Коли и от его трудового пальца. Он пятился все дальше и дальше, пока спиной не уперся в таз с гудящей в нем резиновой массой. Руки его вцепились в эмалированные края, скулы вылезли, глаза заблестели. Затем он дернулся, хотел что-то сказать, но вместо слов вылетали одни желтые пузыри, тут же лопались и обдавали нас жирной влагой.
        -Ах,- воскликнула Вера Павловна и закрыла лицо чулком.
        Мы не понимали, что происходит. Брат стал сохнуть, бледнеть лицом и заметно, на глазах, уменьшаться. Когда мы поняли, было слишком поздно. От родного брата товарища капитана Немова остались только кожа да кости в буквальном смысле этого оборота речи. Зато разбухшая от крови пиявка лоснилась, как автомобильная камера, и радовалась началу жизни - пусть искусственной, но все равно удивительной, потому что новой.
        Глава двадцать пятая. Конец огуречного короля
        Больше всех других кручинился дядя Коля Ёжиков. Он считал - и, возможно, правильно,- что если бы не его «Чемберлен», приплетенный им ни к селу ни к городу, может быть, брат капитана был бы до сих пор жив и не тревожил бы дядю Колю укорами с того света. И потом, пока человек живой, всегда есть надежда переделать его в хорошего. Опять же - похищенная машина. Разве мертвый Севастьянов расскажет, где она спрятана.
        Товарищ капитан Немов переживал не меньше, чем дядя Коля.
        -Какой-никакой, а был он мне родной брат,- сокрушался он и крякал в кулак. Но дело между тем помнил крепко и унынию по поводу смерти брата поддаваться себе не позволял.
        -Ты, Игнатьич, пойми меня правильно.- резонно говорил он.- Главное, мы спасли человека. А машина… Отыщется в конце концов и машина. Рано, поздно, но все равно отыщется.
        -Я-то что, я понимаю. А начальству автобазы как объяснишь? Ему ж не скажешь, что вместо вверенного объекта, территорию которого мне поручено охранять, я находился в бане. Меня ж сначала на смех поднимут - «в бане»,- а потом отпуск с летнего времени на зимнее перенесут, это в лучшем случае. А зимой мне никак нельзя, у меня в Вырице парник со стручковым перцем.- Дядя Коля понял, что про перец можно было и промолчать, и сконфузился.- Только вы того… не подумайте, что я отказываюсь вам помогать. В смысле, в пробных испытаниях вашей подводной лодки. Помогу, как не помочь, мне такие дела в охотку. Чтобы вам не ждать еще девяносто лет, пока Марс и Юпитер на нужное место встанут.
        -Спешить надо,- сказал товарищ капитан Немов.- Самое большее, на сколько можно отложить испытания, это на полчаса. То есть крайний срок - пять тридцать по московскому времени. А вам, ребята, огромное спасибо за помощь. Время позднее, идите-ка вы отдыхать. Завтра в школу, так что рекомендую выспаться.
        -Ну, товарищ капитан, ну - пожалуйста, разрешите нам хоть одним глазком посмотреть на испытания вашей подводной лодки,- попросил я за нас троих - за Щелчкова, Шкипидарова и себя.- Мы же пионеры, нам интересно.
        -По-моему, ребята этого заслужили,- встал на нашу сторону дядя Коля.- Трудностей и опасностей они не боятся, это мы уже выяснили. Знаний у них тоже хватает. Я вот, например, сколько лет на свете прожил, а так и не знал, водятся в Африке комары или не водятся. А они знают. Хорошая теперь пошла молодежь, знающая. Достойная растет смена нашему поколению.
        -Ладно, уговорили,- дал отмашку товарищ капитан Немов.- Но при одном условии: в лодке ни на какие педали не нажимать, за рубильники без дела не дергать, глупые вопросы не задавать и, вообще, ничего не трогать.
        Во внутренних помещениях лодки царили чистота и порядок. Пол был застелен половиками, вдоль бортов тянулись удобные лавочки для сиденья. В уличной обуви входить на лодку было строго запрещено приказом товарища капитана Немова, поэтому сразу за входным люком в пробковом, непотопляемом сундуке хранились тапки всевозможных размеров с 35-го по 47-й включительно.
        Пока дядя Коля Ёжиков подвинчивал последние гайки, а товарищ капитан Немов заводил пружины в механизме машины времени, нам со Щелчковым и Скипидаровым было позволено осмотреть лодку. Не всю, конечно, только некоторые отсеки, на дверях которых не висели таблички с черепом и перекрещенными костями.
        Лодка нам понравилась, особенно штурвал в капитанской рубке - большой, красивый, с наборной рукояткой из плексигласа. Мы по очереди за него подержались, крутить товарищ капитан Немов не разрешил.
        -Я в подводники пойду после школы, в пожарные мне уже не хочется,- уверенно сказал Шкипидаров.- Чем всякие головешки нюхать, лучше рыб в иллюминатор рассматривать да в тапках за штурвалом сидеть.
        -Да, удобная штука - подводная лодка,- сказал Щелчков.- Взять хотя бы тот случай с валенками. Вместо того, чтобы зонтиком их с льдины цеплять, всплыл рядышком, руку высунул, взял валенок, на ногу надел и готово.
        -Удобная,- согласился я.- Но интересно, лодка ведь маленькая, а доплывет она до мыса Горн или нет?
        -Не знаю,- сказал Щелчков.- Океан - опасная штука. Налетит какой-нибудь шквал, или спрут под воду утянет, или пресная вода кончится. Всякое может быть.
        -Конечно, может быть всякое.- Товарищ капитан Немов тихонечко подошел сзади.- Но если в жизни не рисковать, какой тогда вообще смысл жить? Ну а насчет воды, с этим все обстоит нормально. На лодке имеется аппарат по перегонке морской воды. Через воронку заливаешь соленую, а на выходе получаешь пресную. Все, ребята, посмотрели, и будет.- Он постукал по циферблату часов.- Идите сейчас с Верой Павловной и Николаем Игнатьевичем на подземный пирс и ждите завершения испытаний. Времени они займут где-то час, чайку там пока попьете, в шахматишки на интерес сыграете. А тебе, Игнатьич, от меня особое поручение - сам знаешь, какое. Хотя, если ребята согласны, можешь их взять с собой.
        Еще бы мы не согласились, когда узнали. Дело же заключалось в следующем. На Фонтанке между баней и морем имеются три моста: Калинкин, Египетский и Английский. Так вот, товарищ капитан Немов предположил, что под каким-нибудь из этих мостов покойный братец, будучи еще не покойным, вместе с огуречным королем Ухаревым, своим помощником, натянули под водой сетку. Чтобы, значит, когда подводная лодка уткнется в сетку и примется эту сетку перерезать предназначенной для этих целей пилой, на мосту или зазвонит колокольчик, или замигает малозаметная лампочка, или гудочек какой-нибудь прогудит особенный - словом, будет дан наружный сигнал. Вот тогда-то и пригодится угнанная с автобазы машина. Похититель загонит ее на мост и сбросит на ходу в воду, чтобы с помощью такой хитроумной подлости погубить главное дело жизни товарища капитана Немова. Ухарев ведь еще не знает, что брат пал жертвой собственного злодейства.
        В общем, надо было подежурить возле мостов. Английский мост мы вычеркнули из списка сразу - вряд ли на пешеходный мост, не рассчитанный для автомобильного транспорта, станет Ухарев загонять машину. Оставались Египетский и Калинкин. Дядя Коля взял с собой Шкипидарова и отправился на Калинкин мост. Египетский достался нам со Щелчковым. Я не знаю, как собирался действовать дядя Коля, но нам был выдан в помощники спикосрак, тот самый удивительный коробок, защищающий от любой опасности.
        Было уже довольно светло, и дворники в больших рукавицах сметали мусор с тротуаров на мостовые. Редкие в эту пору автомобили летели быстро по пустынным проспектам. Мы стояли посередине моста и внимательно оглядывали окрестности. Первым встрепенулся Щелчков. Дергая меня за рукав, он показывал на красный флажок, показавшийся над чугунной тумбой. Флажок бойко трепетал на ветру и отовсюду был хорошо виден. Только появился флажок, как с Лермонтовского, с левого берега, послышался звук мотора. Через минуту тупое рыло пятитонки с дяди Колиной автобазы замаячило на въезде на мост.
        Натужно преодолев подъем, машина быстро двинулась в нашу сторону. Мы увидели сосредоточенное лицо сидящего за ветровым стеклом человека. Не доезжая до середины моста, водитель резко повернул руль. Машина вырулила на встречную полосу и устремилась прямо на нас, прилипших к влажному чугунному парапету.
        От страха я зажмурил глаза, думая, что настал конец. Но конец все почему-то не наставал, хотя прошло, наверное, с полминуты. Я вслушивался в странную тишину, пахнущую бензином и огурцами. Затем тишину нарушили знакомые голоса и звуки. Тогда я открыл глаза.
        Передние колеса машины были от меня всего в метре. Рядом, возле открытой дверцы, стоял дядя Коля Ёжиков, ахал и качал головой:
        -Понимаю еще, какой-нибудь придурочный камикадзе, у них в Японии все не как у людей. Так ведь наш вроде, и глаза не косят, и ватник носит фабрики имени Володарского. Эй, приятель, ты там уснул?- Дядя Коля подергал одеревеневшего водителя за рукав.- Ты чего это ноги цепью к сиденью-то приковал? Или жизнь уже вконец опаскудела?
        -У него вся голова в порошке.- Шкипидаров тоже вертелся возле машины и совал свой нос в щелку между дверцей кабины и дядей Колей.- Тогда, в садике, такой в точности порошок брат товарища капитана Немова, который теперь покойник, на голову Веры Павловны сыпал. И на меня сыпал, перед тем как в корыто связанного сажал. И на собаку вашу, и на кота Василия.
        -Ну-ка, ну-ка?- Дядя Коля принюхался.- Теперь понятно. Это же та самая дрянь, которая делает людей управляемыми. Хитёр однако был бродяга покойничек, ой хитёр. Это надо же - двух зайцев одним ударом: и лодочку подводную погубить, и избавиться от свидетеля преступления.
        -Так, граждане. Нарушаем?- Будто гром с ясного неба, раздался рядом суровый голос. Заглушив мотоциклетный мотор, усатый милиционер в фуражке не спеша оставил седло и властным шагом двинулся к нам. Это был тот же самый милиционер, подошедший к нам на Троицком рынке, когда мы в первый раз увидели спикосрак. Лицо его было сонное и в веснушках; так же, как и тогда, в руке он крутил свисток.
        -Ваши, граждане, документы.- Веснушки на его круглом носу алели, как на болоте клюква.
        Появление представителя власти подействовало на Ухарева отрезвляюще. Он тут же заулыбался благостно, и на груди его под распахнутым ватником запрыгали на синих волнах лодочки, киты и русалки.
        -С добрым утречком, товарищ Гаврилов,- он заискивающе громыхнул цепями. Ноги его были обуты в валенки, выменянные у Щелчкова на огурец.- Как служба протекает как таковая?
        Милиционер мотнул головой и почесал в ухе свистком.
        -Вы мне это…- сказал он хмуро.- Зубы не заговаривайте. По вам, гражданин Ухарев, давно скамья подсудимых плачет.- Он раскрыл планшет и вытащил из него бумагу.- Вот, читайте: «Гражданин Ухарев Ипполит Маркелович, возраст, рост, размер обуви. Объявлен в розыск по делу об отравленных огурцах». Так что вылезайте-ка вы по-доброму из машины и давайте сюда, в коляску.- Он кивнул в сторону мотоцикла.- Вижу, цепи на вас уже есть, так что можно обойтись без наручников. Ну а вы, товарищ, и вы, молодые люди,- милиционер оценивающе взглянул сначала на дядю Колю, затем на нашу мальчишескую компанию,- вы случайно не соучастники?
        Я сглотнул и нетвердой рукой вытащил на свет спикосрак.
        -Все в порядке.- Усатый милиционер кивнул и отдал честь.
        Ровно через пятнадцать минут похищенная с автобазы машина вернулась на свое законное место. А еще через пятнадцать минут мы с валенками, экспроприированными у арестованного, стояли на полутемном подземном пирсе под Усачёвскими банями и дожидались возвращения «Веры Павловны».
        Глава двадцать шестая. Прощальный завтрак
        Испытания прошли успешно. За один человеко-час пребывания подводной лодки в акваториях реки и залива товарищ капитан Немов успел выполнить следующие задачи: 1) Зарядил аккумулятор машины времени на достаточно долгий срок; 2) с помощью специального хронощупа с клешневыми захватами доставил из прошлого образец материальной культуры в виде древнего эмалированного ведра; 3) обнаружил на дне залива следы деятельности подводного человека - возможно, предка современного, сухопутного; 4) подогнал в район Галерного острова оторвавшуюся льдину с любителями подлёдного лова.
        И самое главное: товарищ капитан Немов осуществил-таки запуск в будущее первого в мире живого существа, заменив в механизме времени будильники на часы с кукушкой. Этим первым в мире путешественником во времени стал Василий, наш коммунальный кот. Его даже уговаривать не пришлось, он самолично напросился участвовать в опасном эксперименте и выдержал его, как герой.
        После первого короткого испытания товарищ капитан Немов провел несколько более продолжительных, но это уже без нас. Мы учились, а о капитанских делах нам докладывал дядя Коля Ёжиков, помогавший товарищу капитану в свободное от дежурства время.
        Прошел апрель, наступил май и покатился по направлению к лету. Как-то утром, была суббота, дядя Коля вызвал нас запиской на автобазу. Записку доставил Лёшка, его ученик. В руке он держал авоську с хлебом и колбасой.
        -Вы читайте, а я пошел, мне еще лимонад покупать.- Лёшка передал нам записку, развернулся и стал спускаться по лестнице, на ходу повторяя, чтобы не перепутать: - СитрО, ситрО, ситрО…
        Развернув записку, мы прочитали, что сегодня в полдень товарищ капитан Немов отправляется в далекое океанское плавание и по этому случаю приглашает всех нас, включая меня, Шкипидарова, Щелчкова и дядю Колю, на прощальный дружеский завтрак. Место сбора: камбуз подводного корабля «Вера Павловна».
        «Жду вас через четверть часа на автобазе»,- приписано было наспех на обороте.
        Глава двадцать седьмая. Чудо-юдо рыба хек
        -А еще есть в океане такая рыба - называется хек. Редко кому удается эту рыбу поймать, но если уж кто поймает,- товарищ капитан Немов ласково взглянул на хозяйничавшую за камбузным столом Веру Павловну, следя за ее проворными пальцами, резавшими чайную колбасу и накладывающими ее на хлеб кружочками,- то, считай, что он поймал свое счастье. Тому во всем будет сопутствовать удача. Тот, к примеру, месячный производственный план вместо месяца выполнит за неделю, на мероприятии по сбору металлолома железа натаскает целую тонну, при прыжках с парашютом в ЦПКО пальчика себе не сломает, не говоря уже про шею или там ногу. Вот какое это чудо природы - хек.
        -А вы?- спросил товарища капитана Щелчков.- Вы когда-нибудь эту рыбу видели?
        -Я?- Товарищ капитан улыбнулся. Затем подошел к аквариуму, занимавшему четверть камбуза, и легонько постучал по стеклу: - Вера! Веруня! Рыбонька моя, цып-цып-цып!- Из-за жидких мочалок водорослей показались два рыбьих глаза и оскаленная зубастая пасть.- Сейчас я тебе, красавица…- Капитан отошел к столу, взял приготовленный Верой Павловной бутерброд и под голодный взгляд из аквариума вернулся к своему чуду-юду. Бутерброд был мгновенно съеден. Рыба тыкалась в стеклянную стенку и требовала себе добавки. Что-то в ее рыбьих манерах очень сильно мне напомнило Веру Павловну, но вслух я этого говорить не стал, чтобы не обидеть никого из присутствующих.- Вот она у меня какая, сокровище мое ненаглядное.- Товарищ капитан Немов играючи погрозил ей пальцем, затем жестом пригласил нас к столу.
        Лимонад был уже налит, чайная колбаса нарезана, принесенные дядей Колей ландыши пахли летом, праздником и каникулами, до которых оставалась неделя.
        -Первый тост - за моих друзей. Если бы, ребята, не вы,- тут товарищ капитан Немов коротко кивнул в нашу сторону,- и не ты, Николай Игнатьич,- дядя Коля скромно потупился, ткнувшись носом в стакан с лимонадом,- мы бы не собрались сегодня на этот скромный товарищеский завтрак, посвященный предстоящему путешествию.- Так что, друзья, за вас! За помощь, которую вы мне оказали!
        Стакан в руке капитана совершил круговой обход, и шипучее, пузырящееся ситрО весело защипало на языке.
        -А вы нас с собой возьмете?- осмелев, решился я на вопрос.
        -Почему не возьму?! Возьму! Только не в этот раз.- Товарищ капитан Немов виновато развел руками.- Как бы это вам объяснить доходчивее…- Он отпил лимонада, поперхнулся, закашлялся, щеки его зарделись.- В общем, мы с Верой Павловной… решили отправиться вдвоем. Путешествие наше, можно сказать…- Он замялся, потеряв нужное слово.
        -Свадебное,- подсказал ему дядя Коля и хитровато подмигнул нам. Затем налил в стаканы ситрО, поднялся и торжественно произнес: - За дружбу мы уже пили. Следующий тост предлагаю за большую любовь.
        -Ваня,- Вера Павловна повернулась к сидящему рядом с ней товарищу капитану, закусывающему ситрО бутербродом,- а может, мы Николая Игнатьевича с собой возьмем?
        -Нет уж!- Дядя Коля замотал головой.- Видел я ваш берег турецкий. И комары там не водятся, а какая ж без комаров жизнь.- Дядя Коля снова подмигнул нам.- И потом: на кого ж я автобазу оставлю? Не на Лёшку же, который чайную колбасу от любительской отличить не может. Так что давайте уж без меня.
        Я сидел за капитанским столом и чувствовал, что чего-то мне не хватает. И лимонада выпил вроде достаточно, и бутербродов съел на два больше, чем Шкипидаров, и в плаванье нас взять обещали. Наконец, до меня дошло. Спикосрак! Уйдет товарищ капитан в плаванье, кто же будет нас в его отсутствие выручать.
        Наверно, мой безмолвный вопрос слишком крупно был написан у меня на лице, потому что товарищ капитан Немов вдруг внимательно посмотрел на меня.
        «Думаю, тебе он больше не нужен»,- сказали его глаза.
        Я подумал-подумал и согласился.

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к