Симуляция Владимир Ефимов
        #
        Владимир Ефимов
        СИМУЛЯЦИЯ
        Аллегорический боевик со встроенным цитатником
        СИМУЛЯЦИЯ. Имитация реальных процессов с помощью компъютерных технологий.
[Компъютерная энциклопедия]
        СИМУЛЯЦИЯ, симуляции, ж. (латин. simulatio). Притворство, утверждение о наличии чего-н. или скрывание чего-н. с целью ввести в обман, в заблуждение. [Словарь Ушакова]
        Посвящается
        Тому, чей облик я ношу.
        БЛАГОДАРНОСТИ:
        Николаю, Сереже, Павлинке, Максу - за то, что пробудили во мне вирус творчества;
        Светлане - за подаренную уверенность в себе;
        Олегу - за поддержку и эзотрические поиски;
        Додику и Аннушке - первым благосклонным читателям;
        Барону - за любовь к гигантским шагающим механизмам;
        Harley - за конструктивную критику
        Всем бета-тестерам - за их самоотверженную работу.
        login
        У входа в троллейбус меня встретил грум в ливрее.
        - Как доложить? - осведомился он, помогая мне подняться на трап.
        - Петров. Инженер, - ответил я.
        - Инженер Петров, - раздельно повторил он, и только теперь я заметил на засаленном бархате его лацкана прищепку с микрофоном.
        - Инженер Петров, - пророкотал из динамиков голос водителя, когда я вступил в полуосвещенный салон. Я раскланялся.
        Троллейбус был еще почти пуст. Молодая дама с неправильными, но милыми чертами, какой-то белесый с большими ботинками и еще два-три пассажира, затерявшихся в полумраке. Все отозвались учтивыми полупоклонами. В сущности, только девушка заслуживала внимания, хотя я никак не мог заключить, моей ли она породы. Я занял место в углу, пристроил футляр между колен и послал ей свою визитную карточку. Сейчас она прочтет: "Петров. Инженер - программатор. Восстановление прорех и иные коррекции", обернется и станет искать меня глазами.
        Обои, которыми ученые обклеили мир реальности, свисают лохмотьями. [32]
        Не оборачивается. Ну и черт с ней. Я положил сплетенные пальцы на футляр, голову на пальцы и погрузился в грезы. Троллейбус снялся с якоря и погрузился в мутные стробоскопические сумерки. Троллейбус канул в сумерки… Я канул в грезы… Я грезил. Город клубился за стеклами цветным туманом, город слепил сполохами реклам, окутывал ядовитым дымом и плевался в лицо наркотическими газами. Когда у меня будет своя контора… Когда-нибудь у меня будет своя контора, и тогда мне не нужно будет каждое утро делать глубокий вдох и бросаться в эту дурманящую бездну.
        АКРОБАТЫ И ЖОНГЛЕРЫ

…Так что где-нибудь в Лаосе потанцуй еще на тросе,
        Или где-нибудь в Майами помаши еще руками,
        Может, все-таки, взлетишь.
        М. Щербаков, "Другое обращение к герою"
        В доме, в который я входил, было неспокойно. Наверху кубарем каталась мебель, и звенело стекло. За боковой дверью кто-то надрывно стонал - не понятно, мужчина или женщина. Вокруг меня шаркали, восклицали, делали судорожные движения. Все это покрывалось громовыми нечленораздельными выкриками и хохотом, гулко бьющимся о стены наверху. Складывалась атмосфера родов в сумасшедшем доме. С одного взгляда на встретивших меня людей, я понял, что зря приехал сюда. Здесь я не получу ни шиша.
        - Герр инженер, наконец-то… Это ужас! Ужас! Он как бешенный. Мы не можем подойти. Он сломал Джери плечо! Это ужас.
        Я попробовал сразу их осадить:
        - Зачем вы вызвали меня? В таком состоянии я с ним ничего не могу сделать. Ему нужен монтажник.
        - Он был совсем тихий. Он только сидел на ковре и курил…
        - Нет, это он раньше курил. У него сигареты, что ли кончились. Он никуда не выходил.
        - Джери принесла ему поесть…
        - Он ведь ничего не ел…
        - Он взглянул на нее и стал как бешенный… Это ужас!
        - Он сорвал с нее майку…
        - Секс? - спросил я.
        - Он всегда был такой тихий. А как увидел Джери, он ударил ее в плечо, а потом сорвал майку.
        - Бедняжка так кричала!
        - Пока он топтал майку, мы вытащили Джери и заперли дверь. Помогите, герр доктор!
        - Я не доктор. Доктор нужен ей. А ему нужны монтажники. Вызывайте монтажников.
        Вверху вновь раздался грохот. Крики смолкли.
        Я подхватил футляр и попытался повернуться к выходу. Они вцепились в меня с обеих сторон.
        - Герр инженер!
        - Герр инженер!
        - Мы думаем…
        - Мы боимся…
        - Герр инженер!
        - Он может выйти…
        Наверху заскреблись, задергали. Повисла пауза. Потом раздался тяжелый удар. Всем телом. Плечом.
        Надо было отцепиться от их пальцев и уходить. Раздался еще один удар в дверь. Я спросил:
        - У вас есть ружье?
        Жизнь - игра азартная, с ничтожными шансами. Будь она пари, никто б не принял. [4] - Нет…
        - Только автомат…
        - Он держал его в шкафу, под полкой…
        Я вздохнул и пристроил футляр в угол:
        - Принесите.
        Это был обычный армейский автомат. Два рожка, заботливо, под край, набитых патронами. Запах смазки и пыли.
        Наверху затрещало дерево.
        Я защелкнул рожок, брезгливо посмотрел на давно не метеный пол и, вздохнув, улегся на брюхо. Уж если собираешься стрелять, лучше делать это с упора. Предохранитель я перевел на стрельбу одиночными.
        Дверь вылетела как праздничная петарда. Одновременно в глубине квартиры зазвонил телефон. Я вспомнил о формальностях и крикнул им:
        - Мадам Берг! Вызовите монтажников! Они восстановят память.
        Впрочем, в прихожей уже никого не было.
        Казалось, все замерло, кроме длинного телефонного звонка никаких звуков не осталось. Он показался вслед за дверью, но почему-то он не вылетел, а удержался на ногах, даже с некоторым изяществом. Он двигался легкими и странными движениям, как в экзотическом авангардном танце. Совершив несколько замысловатых па, он приблизился, оказался на самом краю лестницы, и я увидел его в полный рост. Сконцентрировавшись на прицельных принадлежностях своего грубого инструмента, я задержал дыхание и нажал на спуск. И еще раз. И еще.
        Тело надломилось, брызнуло обломками и смазкой, сложилось и рухнуло на пол. Запрыгал на ступеньках и покатился с рокотом по кафелю стальной шар, выбитый из позвоночника.
        Телефонный звонок оборвался, и повисла неопределенная тишина. "Боги, что я здесь делаю!", - подумал я, и, подхватив футляр, рванулся к выходу, как пчела из паутины.

* * *
        На улице мелкий дождь то ли заканчивался, то ли начинался.
        Я привычно попытался забросить футляр с лютней за плечо, и лишь когда это у меня не получилось, понял, что на плече у меня висит еще дымящийся автомат. Более того - горячий ствол был заботливо завернут в какую-то зеленоватую тряпку.
        Я не стал возвращаться.
        Во-первых, очень не хотелось.
        А во-вторых, свойственна мне некая первобытная жадность. Уж раз не удалось заработать… Хоть эту железяку унесу с собой. Вдруг, не приведите Боги, пригодится…

* * *
        Чирок с порога спросил меня:
        - Принес?
        Чистая формальность, хотя, пару раз, если честно, я его подводил. Я молча кивнул и начал стягивать мокрый плащ.
        На кухне я выставил на стол пол-литра водки и отправился в ванную. Там я запалил водогрейку и быстро разделся. Ноги совсем закоченели. Сидя в эмалированной чаше, я закрыл глаза и сунул голову под горячую струю. Перед глазами, сверкая голубоватыми боками, прыгал стальной шар.
        Если с первым виски успокаиваются нервы, то со вторым приходит в порядок голова. С третьего же и далее - уже ни вкуса, ни смысла не остается: простое перекачивание жидкости из рюмки в желудок. [1]
        Когда я вышел, Чирок уже колдовал над установленной в стенде лютней. Я привычно заглянул на кухню, и убедился, что Чирок меня не подвел. Бутылка была чуть почата. Остальное он выпьет, когда лютня будет уже настроена.
        Конечно, лучше настраивать ее перед работой. Но с утра от Чирка будет толку не много. Зато сейчас он выжмет из лютни столько, сколько не под силу иным дипломированным мастерам.
        Я пошел в свою каморку и скоро уже натягивал на себя одеяло. Завтра рано вставать.

* * *
        Передо мной сидел довольно молодой мужчина, что-то в форме его черепа казалось мне неправильным.
        - …единственное, что мне не нравится… Мне, когда я с ними прощался, сказали, что у меня бывают некоторые выражения. Что иногда мое лицо раздражает. Вот, я и хотел бы с этим разобраться. Хотелось бы выяснить, что это за выражения. И научиться их избегать.
        - Видите ли, - я уже определился с тактикой, - у вас есть два пути. Вы можете отправиться в имеджмахерскую, там, за три-пять сеансов, они зафиксируют все ваши типовые имиджи. Потом их оценят эксперты, и останется только выбрать наиболее перспективные и поработать над ними. Через два-три месяца вы сможете предстать перед новыми знакомыми совсем другим человеком.
        Я нарочно не упоминал сумм, которые придется заплатить за такую работу. Не хочется прослыть меркантильным. Но о количестве процедур и времени, которое они займут, упомянуть не мешает. Деловой человек сам сделает выводы. А мой визави, несомненно, был деловым человеком.
        - Мы не можем предложить вам такой скрупулезной работы, - продолжал я. Я всегда говорил "мы", это звучало солиднее. Хотя за этим местоимением кроме меня стоял только Чирок, который сейчас, наверное, только начал свой нелегкий путь в нашу дерьмовую действительность. Впрочем, такого настройщика, как Чирок еще поискать.
        - Мы не можем предложить такой скрупулезной работы, - продолжал я, - мы не располагаем на это достаточным временем, - (опять этот неуклюжий эвфемизм), - да и наши клиенты обычно стремятся разрешить свои задачи с меньшими затратами, - (не будем уточнять, чего - времени или денег).
        Правда, в настоящее время я… не занимаюсь магнетической практикой, так как не хочу унижать свое искусство слишком низкой оплатой. [21] - Имеется более краткий путь. Известны типовые имиджи, как негативные, так и позитивные. По логам я могу определить имиджи, которыми вы пользуетесь наиболее часто (на самом деле я мог определить лишь два последних лица, но ведь я и так видел их перед собой). Те из них, которые являются выражено негативными, я заблокирую (стоило сказать "удалю", но некоторых это слишком пугает). Когда система не может получить доступа к ресурсу, она обращается к наиболее близкому из доступных. Результат будет почти таким же.
        Я видел, что он уже принял решение. Да он его уже давно принял, иначе бы я здесь не сидел.
        - Если с новым состоянием будут какие-то неудобства, вы всегда сможете вернуться к исходному. На крайний случай можно обратиться к техникам и сбросить систему.
        Он глянул на меня встревожено.
        - Но я не думаю, что до этого может дойти, - улыбнулся я.
        - Хорошо, давайте попробуем.
        Я удобнее устроился на стуле и сосредоточился. Пальцы привычно запорхали по струнам.

* * *
        Мамина дочка, сидевшая передо мной в углу дивана, совершенно терялась под тенью своей мамаши. Та нависала и над дочкой, и надо мной, и вообще твердо вела всю свою вселенную железной рукой прямо от большого взрыва. Сейчас, однако, во вселенной были проблемы, которые невозможно игнорировать. Проблемы создавала дочка лет двадцати. Она непрерывно всхлипывала. Мама, однако, точно знала, как надо вести себя с проблемами и, похоже, весь наш разговор имел одну цель - подтвердить мамину правоту. Во всяком случае, меня совершенно не интересовала та история несчастной любви, которую я выслушивал с таким внимательным сочувствием.
        Дождавшись паузы, я порылся в футляре и достал толстое резиновое кольцо. Такие иногда используют как эспандеры для кисти. Кольцо я протянул мамаше:
        - Подержите, может понадобиться. Чтобы зубы не повредила… Это может занять несколько часов.
        Дочка забыла хныкать и глядела испуганно, но не слишком. С мамой можно не бояться. Впрочем, и мама несколько растерялась.
        - Это самый краткий путь. - Заявил я. Я давно научился говорить уверенно. В нашем деле иначе нельзя.
        Я вывел пару мелодий, и всхлипывания превратились в великолепный истерический припадок со всеми атрибутам. Только дугу девочка нам не показала. Дуга сейчас не в моде. Дальше мне приходилось лишь повторять и повторять свои темы, чтобы накал страстей не утихал. Идея была элементарна: для того чтобы переживать, печалиться и плакать, тоже нужны некие ресурсы. И если их израсходовать, успокоиться придется волей-неволей.
        Когда я уходил, девочка задремала. В прихожей, пряча свой гонорар, я объяснял мамаше:
        - Дня три-четыре она будет в относительном порядке. А потом… Все зависит от того, как вы распорядитесь этим временем. Главное, пока вы берете на себя всю ответственность, она не начнет себя вести, как взрослый человек.
        Поговорили как образованные люди. Но что это изменит?

* * * - Это наш бухгалтер. Он отключился.
        "Да чтоб вы понимали! Hикакой оргазм не сравнить с тем, что чyвствyешь, когда баланс сошелся" [11]
        Я с умным видом посмотрел на склоненную лысину в бисеринках пота и сказал:
        - Ого. Категория "Б"?
        Надо по мере возможности демонстрировать мистическую проницательность. На самом деле, единственным или первым бухгалтером в фирме мог быть только специалист категорий "Б" или "С". Ну а ошибиться лучше всегда в лучшую сторону. Откуда я знаю, что он единственный или первый? Элементарно! Если бы это был второй бухгалтер, никто бы не стал суетиться и вызывать программатора.
        - "С" прим. - ответили мне.
        - Ага, - солидно хмыкнул я.
        - Он работал, работал, все было нормально, а потом ему позвонили, он сказал…
        Я еще какое-то время выслушивал их важные, на их взгляд факты, а потом принялся за работу. Я уже давно зарекся придавать значение всему, что рассказывают о предыстории сбоя. Рассказы дилетантов только сбивают с толка, и почти всегда неточны именно в ключевых моментах. К тому же сейчас все ясно. Человека, который выключился, нельзя просто пытаться разбудить. Сначала его надо выключить окончательно, остановить все процессы, в числе прочего и тот, который переклинил систему. А потом уже включать по стандартной процедуре. И если это не получится - вот тогда придется задуматься.

* * *
        Встреча с Васильком почти всегда неожиданна. Потому что его лицо находится гораздо выше, чем этого можно ожидать. Он надвигается из толпы с громким "Привет!" и мне приходится задирать голову, чтобы понять, что это он, старый приятель Василек, а не репродуктор на столбе.

…однажды мы зашли в открытое кафе, и тут пошёл сильный дождь. Свой суп я ел три часа. [11]
        Мы подошли к столикам уличного кафе, стряхнули с двух стульев дождевую воду и привели их в более-менее сухое состояние с помощью подручных средств - газеты и каких-то клочков оберточной бумаги. Я сбрасывал пепел на мокрый асфальт и развивал свою аргументацию:
        - И не надо так ухмыляться. Конечно, мы можем гораздо меньше, чем принято считать. И меньше, чем иные пишут в рекламках. Но и это немало. Ты, почему-то до сих пор считаешь меня шарлатаном. Я ведь тебе-то ничего не продаю, обидно просто. Времена изменились. Теперь мы даем реальный результат. Не во всех, конечно, случаях. Но все же.
        - Да я разве против? Ежели клиент хочет платить, так и пусть платит!
        - Блин! Дело не в том, хочет - не хочет… Это пять лет назад были занятные игрушки и не более. Ну, прикинь - если ты, к примеру, не можешь заставить себя работать, и теряешь на этом конкретные бабки. Да что бабки - жизнь вообще сыпется! А я перешиваю пару связей, и все налаживается… Более-менее…
        - Ну погоди… Ты вот память им стирать можешь?
        - Что значит "стирать"? Нет, ну могу, конечно. Ну, во всяком случае, результат почти такой же. "Стирать" - не совсем то слово. Видишь ли, система построена так, что на практике ничего нельзя откатить назад без последствий. Каждое событие отражают десятки служб. Любой новый объект встраивается в систему на всех уровнях. Старые объекты как-то с ним взаимодействуют, и у каждого свои представления о том, как нужно реагировать на то или се. Получается такая каша, что разобраться практически невозможно. То, что я могу - это совершить обратное действие. Скажем, настолько затруднить доступ к области памяти, что она станет практически недосягаемой.
        - И при этом еще больше запутаешь картинку?
        -Лечу от всех болезней!- Лети, лети, от всех не улетишь. [38] - Исть-эственно! И того, что я делю, тоже никто не сможет "родить обратно". Вообще-то бывает и другая работа, поспокойнее: косметика, профилактика, лакировочка… Но там и результаты не столь яркие.
        - А если после тебя он пойдет к другому программатору, и попросит все вернуть…
        - Тот поставит на мои связи свои блоки, а в обход моих блоков пробросит "сопли". И если продолжать в том же духе, то рано или поздно оно рухнет. Но у них и в обычной жизни происходит то же самое. Разве что медленнее. "В конце пути нас ждет RESET, как маленькая смерть…" Для того и существуют монтажники.
        Василек задумчиво пустил струю дыма в низкое небо, похожее больше всего на накрывший город мутный колпак, выточенный вселенским ювелиром из цельного опала.
        - Я вот подумал… Это ж безумной сложности система получается. Если она как-нибудь останется устойчивой… Так они могут черт знает чего достичь.
        - Если… Не остается она устойчивой. Безумная сложность не может дать ничего, кроме безумия.
        - Так ведь говорят, что гений и безумие…
        - А ты не верь. Что-то я их гениальных не встречал. Хотя… - я щелчком отправил окурок в кучу мусора на краю площадки, - возможно, я для этого слишком примитивен. - Ладно, - сказал Василек, - это твои заморочки. Давай об деле…
        Он задумался, приводя мысли в порядок. Я вдруг подумал, что это похоже на загрузку новой программы. Настолько похоже, что, кажется, прислушайся, и услышишь характерный звук винчестера при свопинге. Я даже усмехнулся, но он не обратил внимания.
        - Я сейчас работаю в Лум-Луме…
        - Чума! - восхитился я. - Это ж крутое шоу! Я сам, правда, не интересуюсь… - Восхищаться успехами друзей необходимо, это я уже понимал. Но чтобы не дать понять, что мне это все, по большому счету, безразлично… На это меня еще не хватало. Я смутился и поспешил добавить восторга:
        - Прямо в эфире?
        - Да нет, в основном на площади. Ну и в павильоне тоже. Мы там тотализатор делали. Интересная система получилась…
        - Ну и что там? - спросил я. Его надо было срочно остановить, пока не понесло рассказывать о своей кузнице.
        - А, ну да. Канатный плясун один. Может, знаешь даже - Марч.
        - Не, я же не слежу.
        - Ну вот. Я как-то упомянул тебя. Одну твою историю пересказывал. У нас фуршет был, по поводу закрытия сета, нажрались все… Ну вот. Он потом меня ловит в курилке и начинает так расспрашивать. Ну, типа, просто так. Вообще-то я с ним не очень-то знаком. Так-то они ребята простые, хоть и звезды. Короче, проблемы у него какие-то. Он все про конфиденциальность интересовался. Я сказал, что сведу вас частным порядком и будет полная, окончательная и беспредельная конфиденциальность.
        - Васик, я, конечно, ценю нашу дружбу, но конфиденциальность у меня естественное и необходимое условие чего бы то ни было. И, кстати, кроме частного порядка трудно что-то придумать.
        - Дурило ватное! Частный порядок стоит совсем иначе. По частному. Ты хоть представляешь, сколько они зашибают?
        - Догадываюсь.
        - И главное. Если узнают, что с ним что-то не так, его тут же вышибут из плясунов. Меньше всего продюсерам хочется, чтобы кто-нибудь из плясунов грохнулся с троса во время игры.
        - Разве? А публике бы понравилось.
        - Да кто ж их спрашивает? Публику постоянно убеждают, что это опасно, напоминают, что плясуны работают без страховки… Но если кто-то вдруг действительно свернет шею - представь, что начнется! Налетят шакалы, и будут рвать шоу в клочья!
        - Да, действительно. Ладно, какая разница. Давай своего плясуна. Как его? Марч?

* * *
        Чирок, выпив свои семьдесят грамм, заглянул в ванную. Я как раз разжигал водогрейку.
        - О, Господи!- Да, нас частенько путают… [38] - Берги звонили.
        - Какие Берги?
        - Ну, Берги, от которых ты шпалер приволок.
        - Вира-майна! Ну и что им надо?
        - Да не дергайся. Очень мило поговорили. Их парня собрали монтажники, но они боятся рецидива. Я назначил на завтра.
        - Может, подстава какая?
        - Да нет, не похоже. Милая такая старушка.
        - Ну и ладненько. Завтра, так завтра.

* * *
        Старички Берги и на этот раз встретили меня в прихожей, но теперь в доме было тихо и чистенько, как, наверное, и должно было быть. Они смотрели на меня с той же надеждой. Мне даже стало неловко. И они опять говорили наперебой:
        - Техники все привели в порядок…
        - Как вы и говорили…
        - Мы не смогли оплатить полное восстановление. Он теперь не может ходить…
        - Но работать может…
        - Мы так боимся, что с ним опять случится беда!
        - Мы боимся, что это от работы.
        - Проверьте все, герр инженер!
        Он сидел в инвалидном кресле в небольшом помещении, загроможденном множеством предметов. Молодое лицо, которое я раньше видел под отрешенной маской безумия, теперь было живым и слегка смущенным. У него были все основания злиться на меня, но он даже не обижался. То ли он действительно все понимал, то ли благоговел перед мистическим ореолом моей профессии.
        - Извините, что я вас так неуклюже вырубил, - сказал я, - вы теперь ходить не можете.
        - Что поделать, если бы вы меня не остановили, могло бы быть еще хуже. А на новые ноги заработаем. Была бы голова, хвост вырастет! - закончил он пословицей.
        В комнате бросалось в глаза обилие рекламных плакатов, вымпелов, наклеек и прочего. У стекол покачивались воблеры, полки были заставлены сувенирами, и даже почему-то раскрытый зонтик был украшен логотипом какого-то турагентства. На стеллаже размещались восемь маленьких экранов, а на столе под ними стояла машинка, наподобие тех, на которых в старину лаборанты считали кровяные тельца.
        Заметив, что я озираюсь, он сказал:
        - Это у меня от работы. Мне часто дарят разную рекламную продукцию.
        - А что у вас за работа?
        - Мониторинг.
        - Как это?
        - Мониторинг рекламы. Рекламодатели хотят точно знать, когда показывают их ролики, и в каком количестве. Эфирщики дают свои цифры, но их ведь надо проверять. Вот. Все просто. Пошел ролик - нажимаю кнопку. Закончился - нажимаю другую. Видите, я могу следить одновременно за восемью каналами. Правда, на восьми я уже ошибаюсь. А на пять-шесть мастерства хватает.
        - Господи, чем только народ не живет, - невольно усмехнулся я, - Хочешь повстречать интересных людей - иди в программаторы. Но это ведь, действительно, требует изрядного нервного напряжения. Давно вы этим занимаетесь?
        - Год. Нет, уже чуть больше. Сейчас, соображу… Год и четыре месяца.
        - Ну что ж, - я распахнул футляр, - давайте посмотрим. - Сейчас с ним все в порядке, - объяснял я старикам после сеанса, - но у него действительно очень напряженная работа. Лучше бы найти другую. Если же не получится, вызывайте меня хотя бы раз в полгода.
        - Хорошо, герр инженер, - сказал Берг, расплачиваясь.
        Я взял с них по минимуму.

* * *
        Когда у меня появлялось немного свободных денег или много свободного времени, я звонил кому-нибудь из подружек. Обычно это оказывалась Мэри-Энн. Мы с ней встречались где-нибудь, и, перемежая кофе и сигареты, могли часами болтать на совершенно непредсказуемые темы. Иногда мне удавалось затащить ее и в постель, но это требовало настолько редкого стечения обстоятельств и таких изощренных усилий с моей стороны, что происходило довольно редко. Если мне требовался именно секс, то можно было вспомнить девушек, с которыми у меня были менее замысловатые отношения. Но все же сама возможность близости придавала нашим разговорам если не пикантность, то, я бы сказал, осмысленность.
        Человек, существо, живущее недолго, охотно пользуется понятием "вечность" [2]
        На этот раз, после того, как мы обсудили поведение разлученных близнецов, глобальное потепление и особенности строения нервной системы осьминогов, Мэри-Энн заинтересовало, могу ли я с помощью своей лютни восстановить воспоминания из прошлой жизни.
        - Понимаешь, - говорила она, - воспоминания о прошлых жизнях, они ведь присутствуют в подсознании. И они же вполне доступны. Но дело в том, что их невозможно отличить от каких-то там кусков из, например, фильмов, там, фантазий каких-то. А ты же видишь, к какому времени воспоминания относятся? Смотришь, сколько ему лет и вытаскиваешь более старые воспоминания.
        Мне не хотелось говорить о работе.
        - Ну, во-первых, я вообще очень не люблю работать с логами. Это такое нудное занятие, как, ну я не знаю… Как нитки в иголку вдевать два часа подряд. Озвереть можно. А во-вторых, это ж относительные воспоминания. Я вытаскиваю образы, довольно расплывчатые. Цвет, ощущение. Если сильно повозиться, то картинку.
        - Нет, все равно, - настаивала она, - если это возможно, можно было бы делать очень интересные вещи.
        - Извини, кстати о вещах, - перебил я, - ты говорила, что делаешь что-то интересное?
        - Ой, это… Да, - она хихикнула, - Один чудик, между прочим, с Дрейфа, заказал форму почтальона, которую можно было бы одним движением превратить в обычный костюм. И даже без выворачивания на изнанку. Пришлось повозиться.
        - Зачем?!
        - Не знаю! Может он артист, а может жулик - мне какое дело!?

* * *
        Вокруг встречи с Марчем мы развернули великолепное представление на тему конспирации. Васик дал ему мой телефон и наказал звонить с автомата, в определенное время, надо сказать, довольно-таки позднее и весьма неудобное для прогулок. Хотя, кто их, артистов знает.
        Затем мы с ним беседовали на лавочке в парке, и лишь затем я назначил ему встречу в дешевом номере, снятом специально для этого. Все это произвело должное впечатление - какое бы то ни было обсуждение суммы гонорара в таких условиях выглядело бы просто нелепо. Мне тогда и в голову не приходило, что все эти конспиративные меры не только были оправданы, но и оказались недостаточными.
        Марч был среднего роста и не производил впечатления атлета. Разве что в движениях иногда проявлялась шуистская грация. А вот слова ему давались с трудом. Он говорил руками, говорил своим чрезвычайно подвижным лицом, и вообще всей фигурой.
        - Рядовой, выйти из строя!Солдат падает без сознания. Грохот… Командир:- Что с ним?- Вышел из строя… [11] - Герр Петров, - начал он, глянув на мою визитку, которую вертел в пальцах, - со мной на тросе… как бы… не знаю, как это сказать… Зарубает как бы. Такое ощущение… Я как бы выключаюсь иногда.
        - Позвольте, как это? Прямо на канате? Разве это возможно? - я даже забыл делать умное лицо.
        - Ну да! Вы не понимаете. Я по тросу иду, как по проспекту. Я, наверное, и во сне смог бы по нему идти. Какое-то время. Я вырос на тросе. Да беда-то не в том, что я могу свалиться… Хотя это, наверное, было бы неприятно. Моя работа не в том, чтобы ходить по проволоке, как воробей какой-нибудь. Канатный плясун - это акробатический актер, я же постоянно в образе, вира-майна! Причем у нас все на импровизации, никакого сценария нет. Вепрь и загонщики - сыгранный ансамбль. У нас есть, конечно, наработанные связки, но всю игру на этом не вытянешь. Каждый постоянно придумывает свои сюрпризы, заготовочки разные.
        Я внезапно понял, почему его вдруг так понесло и всю неуверенность как гиком сшибло. Он выдавал свою программу для девушек и журналистов. Разумеется, им, плясунам, постоянно приходится доказывать, что они занимаются высоким искусством, а не спортом. Тем более что в Лум-Луме, как я это понимал, от самих плясунов ничего не зависит. Лум-Лум - игра логическая, а плясуны там были всего лишь живыми фишками. Их ходы определяли игроки, плясуны же только выполняли их, попутно развлекая публику. Если я, конечно, все правильно понимал. И хотя на виду были именно они, и им доставалась изрядная доля зрительского внимания, роль живых марионеток не могла не угнетать. А все поклонницы, наверняка, начинали с вопроса: "Как же вы ходите по такой тоненькой проволоке!?"
        - Пройти по тросу - дело не хитрое, - прервал мои мысли Марч, - даже вы, док, смогли бы. Мы постоянно играем некоторое действие, и я должен контролировать ситуацию. А то, получается, меня как бы посылают, а я, как бы, не реагирую. И потом… Знаете, я действительно чуть не упал один раз. Наступил мимо троса. Как пьяный, честное слово! Только сейчас вспомнил.
        - Но вы же не упали? - растерялся я.
        - Ни хрена себе, вира-майна! Да если бы я упал, меня бы ложкой соскребали! И сюда бы в ведре принесли. Все, что соскребли бы. Там двадцать метров. Нет, не упал. Я был уже возле площадки. Зацепился за нее.
        - Выходит, риск все-таки есть?
        - Ну, я бы и на середине троса, наверное, не упал бы. Ушел бы на какой-нибудь трюк. Мы время от времени изображаем падение. Как бы чуть не сорвался. Но это все должно идти в сюжете игры. Ну, скажем, вепря не загоняют, а, как бы сталкивают. Или загонщик упустил добычу и, как бы с отчаяния…
        Он помолчал.
        - Нет, ну да, ну конечно есть риск. У нас три года назад один сорвался. Его тогда успели подхватить на брезент, но все равно поломался сильно. Из программы пришлось уйти.
        - Понятно, - наконец произнес я любимое слово, - риск есть, но говорить об этом не принято.
        Ладно, вернемся к вам, Марч, - я быстро продолжил, чтобы не дать ему возразить, - расскажите поподробнее об этих ваших "отключеньях".
        - Да я уже все, как бы и рассказал.
        - Что вы при этом чувствуете? - я достал лютню из футляра и пристроил ее на коленях, но струн пока не касался.
        Марч покосился на мои действия с опаской и даже чуть отстранился.
        - Что чувствую? - вопрос оказался непростым. - Да нормально чувствую. Спокойно. Ну, засыпаю, как бы.
        - Что можно сказать… - начал я и задумался. Вопрос ведь был в том, что можно сделать. - Мы не можем исключить того, что вы стали жертвой атаки. То, что вы рассказываете, вполне укладывается в картину воздействия. Причем это может быть и излучение, и наркотик и код, действие почти одинаковое.
        Много раз я говорил эту фразу на радость мнительным клиентам, одержимым невинной комнатной версией мании преследования, но только в этом случае она вполне могла иметь под собой реальные основания. Под Марча могли подкапываться и коллеги-плясуны, и конкуренты, желающие свалить Лум-Лум. Шоу-бизнес, вира-майна!
        Когда входишь в пустыню, назад пути нет. [29]
        Я был в изрядной растерянности. Одно дело выправлять случайные прорехи и успокаивать доморощенных параноиков, другое - противостоять неизвестной силе, возможно, весьма могущественной. Такого опыта у меня пока не было. В конце концов, я решил, что мне не помешает небольшой тайм-аут. Я продолжил:
        - С другой стороны, это вполне может быть следствием каких-то ваших собственных проблем. И любое вмешательство может повлиять на ваши способности, ослабить внимание или чувство равновесия, или еще что-нибудь в этом роде. Поэтому мы начнем с вещей однозначно безвредных, но и, увы, не слишком результативных. Сделаем обычную профилактику: закроем мелкие прорехи, подтянем связи, память соптимизируем. Не возражаете? А к следующей встрече я бы хотел посмотреть на вас в той самой, так сказать среде. Побывать на игре, или, если можно, подняться вместе с вами на трос. Это было бы лучше всего. И еще. Если у вас опять будут такие "провалы", постарайтесь запомнить все, как можно подробнее. Все обстоятельства, ощущения… Если это, действительно, похоже на сон, то могут быть и сновидения. Что предшествует, что вы чувствуете потом. Договорились?

* * *
        Когда я вечером вешал плащ в прихожей, я обнаружил, что автомат все еще висит там, где я его оставил - на вешалке, между пальто и телогрейкой.
        - Блин, Чирок, прибери, Христа ради, наконец, это железо! Это ж не зонтик, вира-майна!
        - Приберу, приберу, - ответил он, только что не приплясывая от нетерпения, - ты принес?

* * *
        С Васильком я встретился на другой день перед шоу. Марч устроил мне пропуск, не опасаясь вызвать подозрения, все участники шоу постоянно приглашали на игру знакомых и полузнакомых. Ну, а я по-прежнему в глубине души считал все конспиративные меры, прежде всего, спектаклем для клиента.
        Первым делом я отдал Васику причитающуюся ему долю с гонорара. Потом он повел меня показывать павильон. Одиннадцать площадок были подвешены высоко в пространстве и соединялись толстыми туго натянутыми тросами, создававшими диковинный узор наподобие кабаллистического чертежа. Вместе с поддерживающими растяжками, веревочными лестницами, вымпелами и гирляндами все это образовывало то ли творение гигантского обезумевшего паука, то ли фантастическую снасть вставшего на вечный прикол Летучего Голландца.
        К трем стартовым площадкам загонщиков спускались тонкие подвесные дорожки от ярких небольших шатров, висящих в воздухе еще выше, подобно гнездам неких экзотических птиц или насекомых. К площадке вепря свисала веревочная лестница, верхний конец которой терялся в переплетении стропил.
        - Хочешь увидеть незабываемые вещи - иди в программаторы, - пробормотал я, разглядывая окружающие игровое поле этажерки с прожекторами, кронштейны с камерами и многочисленные огромные экраны, повернутые под причудливыми углами.
        - Да ладно, - отозвался Василек, - если бы ты видел главный конвейер Приморского Тракторного…
        - Ну, все еще впереди. А где твое хозяйство? В хорошем смысле слова.
        увеличители, усилители, удлиннители, выпрямители, глушители - Везде! В основном, конечно, в вестибюле, там принимают ставки. Кассы и автоматы. Вся инфа тут же поступает на сервер, это там, - он махнул рукой в неопределенном направлении.
        - А там, - я указал вверх, - у тебя ничего нет? Мне бы поближе посмотреть. На тросы, как я понимаю, не пустят?
        Это был, скорее, риторический вопрос - возле веревочных лестниц скучали унылые секъюрити.
        - Знаешь, - протянул Василек, - я бы мог провести тебя по служебным коридорам… Но если заметят, - он покосился на охранников, - хлопот не оберешься. Тебе, действительно лучше не светиться.
        - Погоди, - смутная мысль мелькнула и тут же сгинула, затоптанная своими бестолковыми собратьями, - Погоди. А что, там, на площадках, датчиков никаких нет?
        - Нет. Сначала мы хотели сделать систему, наподобие фотофиниша, но потом отказались от этой, честно говоря, бредовой идеи. Во-первых, судьи надежнее, во-вторых, и так все ясно. Потом, традиции. Ставки в основном принимаются на результат игры…
        - В основном? А на что еще?
        - На результат матча, на количество ходов… В вестибюле есть два независимых букмекера, они вообще, на что угодно принимают, даже на… Вира-майна!
        Растоптанная мысль воспряла в моем сознании:
        - На падение!?
        - Да, на падение канатных плясунов, любого, или конкретного… Блин, у нас ведь тоже есть "ставка на зеро".
        - А что это?
        - Официально - на то, что игра не будет завершена из-за форс-мажорных обстоятельств. Но все понимают, о чем идет речь. Понимаешь, ни один нормальный человек этого всерьез не принимает. У нас три года никто не падал, и все серьезные фэны это знают.
        - Васик, - вкрадчиво сказал я, - разумеется, это все служебная инфа и все дела, но если в последнее время какой-нибудь псих делал большие ставки на это ваше зеро… Мне бы было очень интересно об этом узнать. Да и этим, - я кивнул на секъюрити, - наверное, тоже.

* * *
        Когда публика начала заполнять трибуны света прибавилось, и вскоре заработали экраны, показывая котировки ставок, фрагменты предыдущих игр, а большей частью рекламные клипы. Василек давно скрылся присматривать за своей системой - сбой тотализатора во время игры означал катастрофу, во всяком случае, для него. У камер, прожекторов и прочей аппаратуры тоже во всю копошились техники.
        Я занял место на верхних рядах трибун, чтобы хотя бы угол зрения приблизить к углу зрения плясунов. Для компенсации расстояния у меня был маленький бинокль.
        Приготовления тянулись еще часа полтора. Появился ведущий и начал отпускать шуточки, разогревая публику с мастерством, которого я никак не мог ожидать в столь заурядном шоу. Публика уже проявляла нетерпение, когда началась съемка. Прожектора вспыхнули с ослепительной яркостью, и стало еще праздничней. Одного за другим представили игроков, и они заняли место за своими пультами, в центре арены напротив друг друга, подобно собравшимся стреляться дуэлянтам. Суетившиеся возле них секунданты дополняли картину.
        Весь мир - дерьмо и люди в нем актеры. [38]
        Наконец, появились канатные плясуны. Сначала из тьмы вверху, которая благодаря горящим прожекторам стала совершенно непроглядной, соскользнул вепрь. В его наряде невероятным образом сочетались грозные клыки, косматая шерсть и спортивная функциональность обтягивающего трико, которое эффектно демонстрировало все достоинства его атлетической фигуры. Вепрь устроил небольшую пантомиму, однозначно дав нам понять, как он относится к игроку противника, к загонщикам, ко всем попыткам его загнать, и ко всем нам, заодно. Как говорится, "Молодой человек жестами объяснил, что его зовут Хуан".
        Затем из своих гнезд-шатров показались загонщики. Я знал, что Марч один из них, но не знал, который из трех. Они неторопливо двигались по подвесным мосткам, своей спокойной уверенностью демонстрируя мощь и неотвратимость. На ходу они, один за другим, сбросили плащи a'la Супермен и те, струясь, опустились на арену и улеглись полукругом за спиной их игрока. Все зрелище было настолько грамотно срежессировано, что даже я на какое-то время забыл, зачем я здесь и начал орать, вместе с окружавшей меня толпой. Здесь, несомненно, заправляли профессионалы.
        Не аплодируйте слишком громко - этот мир слишком стар. [4]
        Спохватившись, я начал высматривать Марча среди загонщиков. Чудовищный грим не позволял узнать знакомое лицо на расстоянии. Я поднял бинокль. Первое, что я увидел, были изящные девичьи ноги, ступающие по изумрудно-зеленой траве. В следующее мгновение картинку сменил взмах белоснежного полотна, и я узнал до боли знакомый сюжет с рекламой стирального порошка. Справившись с перспективой, я понял, что вижу один из экранов, на котором как раз крутился рекламный ролик. Я двинул бинокль, сканируя пространство. На мгновение передо мной мелькнула безумная маска одного из загонщиков, и перед глазами оказалось желтое пенное цунами. Прежде, чем подсознание успело подсказать более циничную интерпретацию, я понял, что вижу рекламу пива. Опять-таки, знакомую по телеэфиру.
        Я начал, как безумный обшаривать пространство. Перед глазами замелькали пестрые пятна, переплетение балок, ослепительный блик прожектора, таблица ставок, рука в стремительном жесте. Я попытался вернуться к этой руке и найти соответствующее ей лицо, но бинокль уперся в огромный, чудовищно подведенный глаз. Я испуганно опустил бинокль, и, глянув невооруженным глазом, понял, что это крупный план лица игрока, на одном из экранов. На других демонстрировались котировки ставок, лицо вепря, четыре рекламных клипа и два лица загонщиков. Грим был настолько гротескным, что я понял, почему группа Kiss в свое время отказалась от своих масок. Видимо, увидели один из выпусков Лум-Лума и поняли, что на этом поприще им ловить нечего. Во всяком случае, в тот момент мне эта версия показалась вполне правдоподобной. Если среди них и был Марч, узнать его не было никаких шансов.
        Для такого случая стоило завести оптику поприличнее, с более широким углом зрения. Черт его знает, сколько я времени потерял на бестолковые экзерсисы с моим дешевым биноклем. Игра уже шла вовсю. Игрок загонщиков как раз сделал очередной ход, и под одним из тросов несколько раз промелькнул бегущий огонь, указывая направление хода. Канатный плясун, стоявший в начале замерцавшего луча, перевернулся через голову, подскочил вверх и, кажется, стал крупнее. Затем какой-то рыскающей походкой двинулся по тросу туда, куда указывал бегущий огонь. Вепрь заметался на своей площадке, демонстрируя панику и нахальство одновременно. Он даже пару раз порывался бежать по тросам, и тут же возвращался на площадку - куда он денется, пока его игрок не сделал ход. Остальные загонщики поддерживали товарища аллегорическими телодвижениями.
        Между тем походка атакующего загонщика изменилась. Он прекратил рыскания, и двигался как-то автоматически. Руки его начали опускаться. Затем в походке проявилась мягкая грация, совсем не вязавшаяся с его хищной ролью. Другие канатные плясуны замерли, будто в растерянности. Вепрь изобразил некое агрессивное па, но загонщик никак не отреагировал. Он исполнял уже совсем другой танец. Меня пронзило понимание того, что я вижу картину, уже мне знакомую. Я глянул вниз, на арену, и увидел группу ассистентов, которые суетливо разворачивали брезентовое полотнище. Несколько секунд, и они замерли, раскатав брезент под мерцающим бегущими огнями тросом, не растягивая его и напряженно глядя вверх.
        Загонщик, между тем, прекратил свое движение (я не заметил когда это произошло). Он стоял на канате вполоборота, непринужденно, как на лужайке в парке, и глядел в пространство перед собой. Затем вдруг, как человек, увидевший нечто интересное, он сделал широкий шаг вперед, прямо в пустое пространство на высоте двадцати метров над ареной.
        Ассистенты рванулись в стороны, натягивая брезент, причем, казалось, они начали движение за миг до безумного шага. Трибуны взвыли. Я вскочил вместе со всеми, и, кажется, орал во всю глотку: "Марч, Маарч, Мааарч!!!"
        Пестрая фигурка плясуна, барахтаясь, опустилась на натянутый брезент. Рядом уже стояли медики с носилками.
        Игрок загонщиков в сердцах грохнул кулаком по пульту - видимо, дело шло к его победе.
        - О, Боже! - звучал голос ведущего, - Он сорвался!
        И затем, после паузы, деловым тоном:
        - Канатный плясун Тибул покинул игровое поле. Игра прерывается по форс-мажорным обстоятельствам. Все ставки аннулируются, за исключением ставок на зеро. Повторяю…
        - Так это был не Марч, - прошептал я, опускаясь на сидение.
        Мысли постепенно приходили в порядок. В новых обстоятельствах мне следовало исчезнуть как можно скорее и тише. Если кто-то узнает, что в момент падения на трибунах сидел программатор, будет просто истерика. Всплывут все легенды о злых гипнотизерах, экстрасенсах и черных магах… Тогда я еще не знал о том, что сотрудники службы безопасности обнаружили мою визитку в куртке Марча, в раздевалке, уже нашли мое фото и уже разыскивали меня на трибунах.
        Если ты плаваешь в дерьме - постарайся хоть это делать хорошо! [38]
        Я поднялся, и, стараясь держаться среди людей, двинулся к выходу. Плотной толпы не было, многие остались на трибунах, поскольку предстояла еще одна игра. В потоке я нет-нет, да замечал горящие глаза вечных неудачников, поймавших, наконец, свой золотой шанс. На зеро явно ставил отнюдь не один псих. Я уже был возле выхода, когда сзади меня ухватила твердая рука, и чей-то голос произнес у меня над ухом скорее утвердительно, чем с вопросом:
        - Герр Петров?
        Я машинально кивнул.
        - Сюда, пожалуйста!
        Направление моего движения было насильственно изменено. Мощные охранники от двери сделали несколько шагов, беря нас в "коробочку". Похоже, на какое-то время я был освобожден от тяжкого бремени принятия решений.

* * *
        У нас не бьют негров, у нас бьют нас. [38]
        Сначала меня немного побили, впрочем, довольно аккуратно - синяков не оставили и, похоже, ничего не сломали. Кроме злополучного бинокля, лежавшего в боковом кармане пиджака. Но я его все равно собрался выбрасывать. Затем обшмонали карманы, отобрали телефон, портмоне и зажигалку и ушли, оставив меня в маленькой комнате без окон, наедине с легким столом и двумя стульями.
        Насколько я был знаком с психотехникой спецслужб, это называлось "размягчение". Идея состояла в том, чтобы создать человеку максимум более-менее крупных неудобств. Если они продержат меня здесь несколько дней, то, скорее всего, все это время не будут кормить. А, может быть, и поить. Я сильно надеялся, что такого времени у них нет. Во всяком случае, у меня появилось время, чтобы приготовиться к предстоящему разговору. Или, если угодно, допросу.
        Я уселся на стул по возможности прямо и, как мог, привел свои мысли в порядок. Затем начал прикидывать варианты.
        Случай я исключил сразу. Проверять всю публику они не могут физически, хотя, наверное, стоило бы. Всех контрамарочников проверить они могли, но на это было маловато времени. Мог ли Василек меня заложить? Конечно, мог бы, если бы его спросили, а так… Зачем? Правда, бдительный охранник мог заметить, что я пришел в числе первых и беседовал с Васиком. И все же, скорее всего, утечка прошла через Марча. Правда, не совсем понятно как, но за ним-то явно присматривают достаточно плотно.
        В любом случае, сейчас они знают, что я программатор (из моих визиток), знают, что я знаком с Марчем (Марч заказал мне контрамарку) и могут знать, что я знаком с Васильком (если наблюдали за нами в павильоне). Вывод напрашивался: плясун Марч нанял злого программатора, чтобы извести конкурента Тибула. Злодеи вступили в преступный сговор с админом тотализатора, чтобы заодно незаметно снять через подставных или фиктивных лиц большой куш в игре на зеро.
        Пока я видел только одну возможность, при которой такая версия не будет выглядеть единственно разумной - это если кроме меня секъюрити задержали другого программатора. Того, кто на самом деле вырубил Тибула.

* * *
        Когда обо мне вспомнили, прошло не больше нескольких часов. За это время я успел отдохнуть, насколько позволяла неудобная мебель, и прийти к единственному выводу относительно своей тактики в предстоящем разговоре - я решил говорить только правду обо всем, что касается прошедших событий. Тем не менее, мне предстояло очень аккуратно жонглировать словами, чтобы избежать неприятностей, которые эти ребята могут мне легко организовать просто на всякий случай. Ни жажда, ни голод меня терзать пока не начали, даже без посещения туалета я мог бы обходиться еще долго. А курю я вообще нерегулярно.
        В кабинете, куда меня привели, было трое. Невысокий лысоватый блондин с мелкими чертами сидел за письменным столом с мрачным видом. Он встретил меня пристальным тяжелым взглядом. Зато двое других вообще не удостоили меня вниманием. Один лишь на мгновение оторвался от монитора охранной системы, а другой, довольно крупный темноволосый мужчина, вообще стоял, отвернувшись к окну. Я мог видеть лишь его широкую спину, задрапированную в висящий широкими складками просторный пиджак.
        - Разрешите? - спросил я, усаживаясь на стул, стоящий посреди комнаты и явно предназначенный мне.
        - Кто вас нанял? - сурово спросил невысокий.
        - Мне не хотелось бы вот так, в наглую, разглашать имя клиента. Не могли бы вы назвать его сами? По моим подсчетам оно вам уже известно. Но если вы настаиваете…
        Здоровяк у окна пошевелился, я услышал это, хотя видеть не мог, теперь он был у меня за спиной.
        - Да, оно нам известно, - не сбавляя оборотов, продолжил блондин, - Вы нам мало что можете сообщить такого, что нам неизвестно. И для вас это единственный шанс избежать очень серьезных обвинений.
        - Так я ничего и не скрываю, - ответил я.
        - Для чего вас нанял канатный плясун Марч?
        - У него возникли те же проблемы, что и у других плясунов. Он терял над собой контроль во время выступлений.
        - Это он поручил вам воздействовать на канатного плясуна Тибула?
        - Нет, не поручал.
        - Это отдельный вопрос, - уточнил Старик-без-Глаза. - Сейчас мы не будем его обсуждать. Сейчас мы будем тебя хоронить. [3] - А кто вам поручил сбросить Тибула с троса?
        - Никто не поручал.
        - Значит, вы это сделали сами?
        - Я этого не делал.
        - Сколько человек делали ставки на зеро?
        - Не знаю.
        - Сколько человек делали за вас ставки?
        - Нисколько. Я никому не поручал делать ставки.
        - Марч поручал делать за вас ставки?
        - Нет. Насколько мне известно. Слушайте, у вас же есть статистика с тотализатора. Если кто-то сделал крупную ставку, это будет сразу заметно.
        Здоровяк неожиданно отошел от окна и занял место за вторым столом, размером побольше. Сразу стало видно, кто здесь главный. У него оказалось широкое лицо с массивной челюстью и глубоко посажеными глазами. При этом в нем чувствовалась сила, которая загадочным образом исключала страх. Мелкие черты его напарника вызывали у меня гораздо больше тревоги. Я про себя тут же окрестил его шефом.
        - Хотите курить? - спокойно спросил он, доставая сигареты, как будто мы с ним только что поздоровались для приятной деловой беседы.
        - Не откажусь, - я достал свою пачку и выложил на стол. Для этого мне пришлось вытянуться, не вставая со стула, но я постарался сделать это непринужденно.
        - Профессиональная работа, - проговорил шеф, прикуривая, - никаких контактов, никаких следов, а человек - брык! - и падает с двадцати метров, - он прикурил, но зажигалку мне не предложил, а как бы машинально бросил в карман.
        - Да я бы не сказал, - ответил я, выдержав паузу, - особенно, если задача стояла именно сбросить плясуна. Он же жив, так? Да и следов хватает.
        - О чем вы?
        - О памяти. Из Тибула ведь легко можно вынуть все, что он пережил перед падением, - я почти блефовал. Работа с логами всегда была слабым моим местом, - К тому же, вы ведь знали, что на плясунов воздействуют. Во всяком случае, знали, что у них проблемы.
        - Почему вы так решили?
        - Ассистенты начали разворачивать брезент, как только поведение Тибула изменилось. Они знали, чего ждать.
        - Не совсем так. Они получают команду по радио.
        Кажется, мне удалось переломить ход разговора. Или это было частью игры в плохого и хорошего следователя…
        - Вы владеете дыхательной гимнастикой? - спросил здоровяк, выпуская дым.
        Я не сразу сообразил, что они наблюдали за мной, пока я сидел взаперти.
        - Нет. Всего лишь аутотренингом. Немного.
        - Значит, по-вашему, это была непрофессиональная работа?
        - Я считаю, что если бы мастер хотел столкнуть Тибула с проволоки, это бы выглядело иначе.
        - А как?
        - Не знаю. Это не мой профиль.
        - А если бы вам поручили подобное дело?
        - Вы?
        - Ну, например.
        - Сначала я задался бы вопросом, в рамках ли закона мы с вами действуем? Затем задумался бы о тех средствах, которые имеются в моем распоряжении. Достаточно ли их? И, боюсь, на оба вопроса ответ был бы отрицательным. Я бы отказался.
        - Вы недостаточно квалифицированы?
        - Это не мой профиль. Вот если бы вы пригласили меня для организации защиты…
        Здоровяк мягко встал и, пройдя мимо моего стула, скрылся в невидимой для меня части комнаты. Я слышал за спиной удары по клавишам и негромкие голоса, но слов разобрать не мог.
        Блондин тут же подхватил инициативу:
        - Вы можете своими средствами вызвать галлюцинацию?
        - Не знаю, не пробовал.
        - Разве это не под силу любому грамотному программатору?
        - В подходящих условиях.
        - А если бы вам предложили вызвать наведенную галлюцинацию, вы бы за это взялись?
        - При определенных условиях.
        - Значит, вы можете вызвать наведенную галлюцинацию?
        - При определенных условиях.
        - При каких именно?
        - Мне нужно находиться в личном контакте с объектом. У объекта должны быть некоторые необходимые свойства. Вся акция должна иметь законные основания. Мне нужно время, от двадцати минут до трех часов.
        - Вы вызвали наведенную галлюцинацию у канатного плясуна Тибула?
        - Нет.
        Шеф вернулся на свое место, и допрос тут же прекратился. Закурив вторую сигарету, он бросил на стол, рядом с моей пачкой, зажигалку.
        - Я вижу, у вас нет огня.
        - Благодарю. Я стараюсь не носить зажигалки, чтобы ограничить себя в курении.
        - Разумно. Меня зовут капитан Рупрехт, это мой помощник Джельсамино. Мы так его зовем потому, что он очень не любит лжецов. По долгу службы, - капитан оставался совершенно серьезен, - Я задам несколько прямых вопросов. Наша беседа записывается, и если вы будете неискренни, впоследствии мы сможем уличить вас во лжи. Понятно?
        - Да.
        - Вы причастны к падению канатного плясуна Тибула?
        - Нет.
        - Вы знали, что канатный плясун Тибул упадет?
        - Нет.
        - Вы ожидали чего-то в этом роде?
        - Нет. Хотя… Я… Я допускал, что какие-то проблемы могут быть у плясуна Марча. Но надеялся, что не в этот раз.
        - Понятно. Надеюсь, наши бойцы не доставили вам лишних неудобств?
        - Что вы, они были сама корректность.
        - Отлично. Мы проверили всю доступную нам информацию. Нет ничего, что бы подтверждало вашу причастность к игре не зеро. Но нет и ничего, что бы его опровергало. Вы знаете, отчего упал Тибул?
        - Да.
        - Отчего?
        - Он находился в измененном состоянии сознания. Наркотики можно исключить. Лучи маловероятны. Скорее всего, это код, то есть программаторское воздействие. Остается выяснить какое именно и откуда оно следует.
        Столько превращений за один день хоть кого собъют с толку. [18] - Вы можете это сделать?
        - Да. Надо поработать с плясунами, выцепить, что есть у них в памяти. Потом, хорошо бы воспроизвести условия и посмотреть их изнутри. Ну и еще одно…
        - Что?
        - Знаете, герр Рупрехт… Когда решаешь задачу, всегда хорошо заранее знать ответ. Мне бы помогли сведения, которые вы нарыли. По ставкам, по крупным игрокам на зеро… Ну, вам виднее.
        - Так, так… А почему вы исключаете лучевое воздействие?
        - На сто процентов не исключаю, и вряд ли смогу исключить. Просто там, в павильоне столько аппаратуры - съемочная, переговорная, охранная… Влезть во все это с лучами, аккуратно сработать и не наследить - маловероятно.
        - Логично. А наркотики?
        - Это просто. У вас же наверняка уже есть результаты анализов крови Тибула. Если бы там что-то было, вы бы не тратили время на меня, а давно бы искали отравителя. Там чисто?
        - Не совсем. Всего чуть больше фона. Как будто он принял по одной сотой дозы всех популярных наркотиков. А также выпил пять грамм водки и сделал ползатяжки. Для некурящего и почти непьющего человека это странно, но на поведение все это заметно повлиять не могло. Ладно, с деталями ознакомитесь завтра. Сейчас уже поздновато.
        Ваш гонорар у Марча составлял восемьсот монет. Поскольку теперь вам придется работать с четырьмя плясунами и тремя дублерами, полагаю, цифра четыре тысячи звучит разумной. На круиз на Дрейфе может и не хватит, но не думаю, что такие гонорары вы получаете часто. Однако, это только в случае удачного исхода дела. Подозрения с вас не сняты, так что вы у нас самое заинтересованное в успешном исходе лицо. И результат нам нужен не позже, чем через шестьдесят часов. Нам предстоит большая публичная игра. Вопросы, пожелания?
        - Только одно. Я тут на лестнице случайно разбил бинокль. Он может понадобиться при работе. Я полагаю, ваша организация могла бы предоставить мне другой. Безвозмездно.
        Рупрехт глянул на Джельсамино и позволил себе некое подобие улыбки. А тот скорчил особо свирепую рожу и проговорил соответствующим голосом:
        - Мы это рассмотрим.

* * *
        По дороге домой я решил пройтись по ночному городу. Мне нужно было осмыслить недавно пережитое. Хотя я и сохранял самообладание во время всей передряги, сейчас вспоминать свое беспомощное состояние было более чем неприятно. И не били меня уже давно, с самого детства. Надо признаться, мне не понравилось. Если они решат, что я могу быть источником их неприятностей, даже с вероятностью три процента, они предпочтут меня просто закопать где-нибудь в тихом месте, просто, чтобы об этом не думать. То, что сейчас меня отпустили, и даже пообещали денег, еще ничего не значит. Скорее всего, за мной следят. Могли в одежду насажать жучков. Или в телефон.
        Холодный воздух освежал лоб. Периодически срывался мелкий дождь. Я люблю парки, пустыри и стройплощадки - вообще любые места, которые у нормальных людей считаются опасными. И ни один грабитель или хулиган на меня еще ни разу не напал. Чем-то я их отпугиваю.
        Попетляв в темноте по мокрым тропинкам я вышел к знакомому перекрестку. В стороне от троллейбусной остановки стояла телефонная будка. Сквозь деревья было видно, что на остановке сидело всего два человека. Оглянувшись, я попытался высмотреть, не шлепает ли за мной по грязи "хвост". Но что можно увидеть в мерцающей фальшивыми брильянтами дождевых капель ночи мегаполиса? Разыскав дерево с развилкой, я пристроил на нее свой футляр, плащ и шляпу. Подумав, положил сверху телефон, зажигалку и портмоне, высыпав в карман мелочь. Пусть все вещи, которые долгое время были у этих ребят, подождут меня здесь.
        Быстро подойдя к телефону, я набрал номер Мэри-Энн.

* * * - Слушай, тут такие мордовороты приходили, - затараторил Чирок, даже не задав обычного вопроса, - я думал, свинтят к чертям собачьим! Всюду совались, чего только не выспрашивали! Еще немного, и я бы во всем признался!
        воспитательные функции ядерного взрыва [38] - В чем это, во всем!? - не понял я.
        - А во всем. Даже в лиссабонском землетрясении.
        - Ой, иди ты!!
        - Иду, иду. Ты принес?
        Пока Чирок принимал свою дозу, я под столом, положив на колено разделочную доску, нацарапал на салфетке записку: "Нас подслушивают. И, возможно, подсматривают". Я чувствовал себя полным идиотом, как взрослый дядя, который вдруг решил поиграть в шпионов. И, к тому же, меня не оставляла уверенность, что я что-нибудь все равно упущу. Но уж очень мне не хотелось опять оказаться запертым, как майский жук в спичечной коробке - без возможности что-либо предпринять и каких бы то ни было идей относительно своего будущего.
        - Да брат, - сказал я вслух, - попали мы с тобой в переделку. Но все хорошо, что хорошо кончается. Теперь нам такой жирный кусок обломился! Можно будет отметить. Пожалуй, ты уже завтра можешь сходить, принять малька сверх нормы.
        Глаза Чирка полыхнули лихорадочным возбуждением и тревогой. Он постоянно пребывал в неустойчивом равновесии, не без помощи моего ремесла. Совсем избавиться от спиртного он не мог, да и не хотел. Ежедневная бутылка была его смыслом жизни. Но нарушение заведенного ритма было чревато сюрпризами, от тяжелого запоя до "белочки".
        Я положил ему руку на плечо и сказал с чувством:

…как бы по имиджу не схлопотать… [38] - Ты уж постарайся остаться в рамках, - и добавил, - Если бы ты знал, как мне не хочется опять ссориться с этими ребятами!
        Дальнейшие инструкции Чирку я писал на туалетной бумаге, под одеялом при свете фонарика. Похоже, я становлюсь параноиком.

* * *
        На другой день меня представили Большому Боссу, продюсеру шоу, самому Александру Филипповичу. За глаза и в коротких деловых записках его называли А.Ф.
        Вообще-то продюсеров было несколько, но постичь их взаимоотношения и полномочия я сейчас не мог. С меня хватало явных и скрытых атрибутов власти, которые окружали этого, молодого еще, человека с жестким чеканным профилем. Я проникся благоговением и почувствовал себя полным идиотом.
        Произошло это перед началом чего-то вроде оперативки, где обсуждалось все, что удалось вчера выяснить относительно причин падения. Предполагаемый злодей ускользал.
        Василек доложил результаты анализа ставок. Нельзя было сделать вывода, что вчера в тотализатор включился крупный игрок на зеро, который действовал через подставных лиц. Но и исключить такой возможности было нельзя. Количество ставок на зеро сильно колебалось от игры к игре, к тому же в последние месяцы оно росло. Василек пообещал к вечеру представить более детальный анализ.
        - До сих пор, - сказал он, - я опирался только на наши цифры. Теперь собираюсь обратиться к другой статистике, отражающей настроение толпы. Возможно, удастся получить более уверенный результат.
        Капитан Рупрехт сказал, что сразу же после падения они определили владельцев самых крупных выигрышей и за шестерыми установили слежку прямо у касс. Пока эта разработка позволила лишь установить, что среди них есть драгдилер, парочка панков, пенсионер-изобретатель, анархо-синдикалист и сатанист с двадцатилетним стажем.
        Потом неожиданно предоставили слово мне. Я более-менее внятно изложил те же соображения, что и вчера.
        В заключение, какой-то ботаник оценивал возможность лучевой атаки. Выводы те же - практически исключено.
        Александр Филиппович подвел итоги:
        - Копайте! Если на завтрашней игре такое повторится - всем хана! Жду всех с результатами в девятнадцать тридцать.
        Сегодня был репетиционный день. Плясунов и дублеров попросили прийти пораньше и поработать со мной.
        Первым я пригласил Тибула. Он помнил на удивление много. Правда, толку от этого было мало.
        - Знаете, док, - рассказал он, - есть одно местечко за городом, 30 миль по западной трассе… Там такое, вроде как, поле… И прямо спускается к реке. Я любил туда ездить. Возьмешь девочку с собой, или там целую компанию. Трава мягкая такая! Знаете, док, я там так давно не был…
        - И что?
        - Знаете, меня прибило, будто я на этой поляне. Вроде как я иду абсолютно босой по этой траве, и мягкая она, вроде как… Как по вате, док, падла буду. И, вроде как, стою я на этой поляне, и вижу что-то, вроде как, сверкает так, вдали… И тут я, знаете, догнал: вот оно! Ну и пошел, как козел! Очнулся на носилках.
        Остальные вообще ничего не помнили. Да и Тибул, увы, не смог дать мне ничего, что бы помогло узнать, откуда у него в голове взялась эта картинка.
        ассенизатор с головой окунулся в работу [38]
        Пришлось доставать лютню.
        Шесть часов я потратил на то, чтобы вытянуть из логов хоть какие-нибудь подробности о гипнотизере. Тембр голоса, рост. Хотя бы мужчина это или женщина. Ничего.
        Я уже начал сомневаться, было ли воздействие на кого-нибудь, кроме Тибула и Марча.
        Все это время рядом со мной бессменно находился Джельсамино, меняя кассеты в фиксирующих все камерах и поглядывая на меня недобрым глазом. Я был близок к отчаянию, и обращение к нему казалось вполне разумным:
        - Я тычусь вслепую. Гипнотизер не мог обработать их всех. Надо выяснить, кто из них впадал в транс на проволоке, и работать уже с ними.
        - Ошибаешься, док, - ответил он без лишней любезности, - Мы еще вчера просмотрели все записи недавних выступлений. Зарубает всех. Больше или меньше, но всех. И знаешь, что сказал Большой Босс? Он сказал: "Если этот Петров не захочет работать, как следует, пустите его самого погулять по тросу. Пусть прочувствует атмосферу". Вот так он и сказал. И знаешь, док? - он подскочил ко мне вплотную, злобно глядя снизу вверх, - Я с удовольствием посмотрю на это зрелище!
        - Не серчай, служивый, - ответил я, - скажи хоть, кого зарубает чаще?
        Он некоторое время оставался в неподвижности, потом, казалось, с трудом совладал со своей ненавистью и отправился за информацией.
        В конце концов, выяснилось, что ярче всего тенденция, действительно у Марча и Тибула. На третьем месте был Рахманов, последний загонщик. Грейсом, который обычно играл вепря, демонстрировал транс гораздо реже. А два дублера безнадежно отставали ото всех.
        Напрашивалось плотно поработать с троицей загонщиков. Причем я уже ни во что не верил, и каждый сеанс начинал с проверки - была ли вообще картинка заложена в голову, и если да, то какая.
        Тибул выдал фрагменты того же пейзажа, про который рассказал в здравом уме и ясной памяти. То же самое показал и Марч, во всяком случае, зеленый цвет, трава и прогулка босиком присутствовали отчетливо. У Рахманова эта картинка была более смазана, зато добавилось нечто жидкое. Я поначалу решил, что это та самая река, про которую рассказывал Тибул, но оно "бурлило" и "пенилось". Возможно, поляна спускалась к водопаду?
        Во всех трех случаях не оставалось никаких сомнений в том, что картинка была инфильтровна.
        С каждым из загонщиков я работал часа по два, и закончил уже крепко за полночь. Вечерний митинг я пропустил, но после того, как я негнущимися от усталости пальцами убрал лютню в футляр, Джельсамино отвел меня к Рупрехту. У меня уже не было сил ломать комедию, тем более перед таким обаятельным собеседником. Хотя я и понимал, обаяние это профессиональное.
        - Я не понимаю, что происходит, герр капитан, - каялся я, - всех троих гипнотизировали, всем внушили один и тот же образ, но гипнотизер не оставил абсолютно никаких следов. Сам образ совершенно бессмысленный. Если кто-то хотел их столкнуть… Ну, я не знаю… Показали бы, что ноги растеклись, или что змея сидит на тросе. А так я не понимаю - бестолковый отвлекающий шум! И потом. Я не представляю себе такого мастера, который мог бы это сделать без личного контакта. Это все равно, что аппендицит по телефону! Если бы я делал такую акцию, я бы нашел способ познакомиться с объектом, поговорить… Да я вообще без этого, - я хлопнул ладонью по футляру с лютней, - ничего не могу!
        Я замолчал, потому что сказать мне было нечего. Капитан Рупрехт погасил окурок и проговорил:
        - Ну, один из плясунов с программатором встречался.
        Утром солнце бывает на востоке. Это, я думаю, можно принять. [4] - Кто? - не понял я.
        - Марч. С тобой.
        - Вира-майна! Кажется же, все уже выяснили!
        - Все выясним, когда узнаем, что творится. Ладно. Отдыхай пока. А.Ф. на совещании не было, так что завтра все будут повторять. И ты услышишь. И чтобы завтра к полудню у тебя были конкретные предложения. На вечерней игре все должно быть чики-чики.

* * *
        Чирок сумел не сорваться. Я не мог сразу кинуться смотреть, успешно ли он выполнил все мои поручения, но его более-менее ясный взгляд позволял на это надеяться.
        Есть люди, которым вполне достаточно четырех часов сна. Но это не мой случай. Вчера, со всеми приключениями и прогулками мне удалось поспать четыре с половиной часа. Сегодня выходило еще меньше. А ведь предстояло еще одно деликатное дело.
        Я громко спросил Чирка:
        - Я возьму твои ботинки. А то мои промокли.
        - Они ж тебе велики, - удивленно ответил он.
        - Зато платформа стильная. А что велики, так я газет напихаю.
        Я взял ботинки, пачку газет и резак и отправился в свою каморку. Гостинцы лежали в моей койке под подушкой, завернутые в тряпку, которую я уже где-то видел. На мгновение забыв о своих проблемах, я развернул ее. Это оказалась майка, футболка, рванная в лоскут. На ней была знакомая реклама клюшек для гольфа. На телевидении с ней шел слоган "Ударь от души". Я вспомнил. Это была та тряпка, которой я обернул ствол автомата. На ней были следы крови. Видимо, это была та самая майка, которая была надета на неведомой мне Джери и которая окончательно свела с ума молодого Берга.

* * *
        Утром я узнал много интересных вещей. К сожалению, все они выглядели совершенно бесполезными. На совещании присутствовали два новых лица, на которые я, наверное, не обратил бы внимания, тем более что они так и не сказали ни одного слова. Но, во-первых, они постоянно поглядывали на меня, один угрюмо исподлобъя, другой - смущенно. А во-вторых, у них обоих были футляры, поразительно похожие на мой.
        Какой светильник разума коптит! [38]
        Давешний ботаник (его звали Марек) открыл тайну букета алкалоидов в крови упавшего плясуна. Вентиляционные трубы находились ниже игрового поля. Они исправно втягивали воздух, поднимавшийся снизу, но то, что попадало вверх оказывалось в застойной, как он выразился, зоне, где и накапливалось. Тибул просто надышался тем, что выдыхала сидящая внизу публика - пары пива и водки, табачный дым, марихуана и мало ли еще что. Даже закись азота присутствовала, в воздушных шариках ее, что ли, проносили? Ребятам из охраны будет, чем заняться, после того, как они перестанут сторожить меня.
        Ботаник рвался проверить свою гипотезу, и уже добыл у коллег каких-то приборов. Ему требовалось лишь воспроизвести условия, что произойдет само собой сегодня вечером, во время игры.
        - Замечательно, - остановил его А.Ф., - проверишь. Но ведь эти дозы все равно не могли изменить поведение?
        - Не совсем, - ответил яйцеголовый, - все эти вещества, даже в небольших дозах, могут повышать гипнабельность.
        Василек провел безумный статистический анализ. Он сопоставил сумму ставок на зеро с количеством суицидов и преступлений в городе, с биржевыми индексами, объемом проданного в буфетах пива и вообще, со всеми данными, до которых смог добраться. Некоторые дали удивительно точную корреляцию. Например, количество преступлений, связанных с насилием. Он это объяснял влиянием программы телепередач, но в детали не вдавался, времени не было. В последнее время ставки на зеро росли, но росли и связанные с ними показатели.
        Окончательный вывод его звучал так: темный игрок мог присутствовать на последней игре, но лишь в том случае, если он делал ставки и на некоторых из предыдущих игр. Василек их назвал "маскирующими ставками".
        - Это очень тонкий ход, - закончил он, - но если темный игрок обладал достаточными ресурсами и хотел запутать статистику, его исключить нельзя. Но, все же, более вероятно, что против нас играет талантливый и удачливый самоучка, ограниченный в средствах и потому не делающий больших ставок.
        Капитан Рупрехт перешел к этим самоучкам вплотную. Мы увидели великолепную галерею счастливчиков, сорвавших вчера приличные куши. Свой рассказ он иллюстрировал кадрами оперативной съемки.
        Пенсионер Ли Цин имел обрюзгшую физиономию и был, скорее всего, просто чокнутым трепачом. В кругу друзей он часто говорил о выдающихся изобретениях, как коллег, так и собственных, некоторые из которых как раз касались контроля над сознанием. Причем он, казалось, был убежден, что благодаря своим гениальным идеям он рано или поздно обогатится так, что сможет провести остаток жизни на Дрейфе. Возможно он сам или кто-то из его многочисленных знакомых, все еще работающих в разных лабораториях, натолкнулся на что-то новое и эффективное.
        Двуногие существа представляют собой странную флору и фауну. Издали они незначительны; вблизи -- часто уродливы и зловредны [32]
        Анархист, журналист и педагог Константинос имел красное лицо в обрамлении черных как смоль волос и такой же окладистой бороды. В сочетании с широкополой черной шляпой получался совершенно бандитский вид. Как всякий уважающий себя анархист, он интересовался нестандартными видами оружия. Ничего конкретного, правда, найти не удалось.
        В паре панков барышня оказалась ведьмой. Ее звали Дио. Она была рыжей, как ржавчина и была бы очень мила, если бы не дикая прическа и макияж. От ее близких друзей удалось узнать, что она умела наводить порчу, в частности вызывать временный паралич ног. Для этого ей не требовалось даже прибегать к магическим ритуалам. Было ли это правдой, установить не представлялось возможным, но все, с кем на эту тему беседовали оперативники, были уверенны, что именно так и обстоит дело.
        Драгдилер Натан торговал травой, но брался достать на заказ и кое-что из модной синтетики. Это было бы очень интересно, если бы мы уже не исключили отравления.
        Сатанист Арман, естественно, занимался черной магией, и был готов спустить в тартарары весь мир, а не то, что какого-то канатного плясуна. Лицом он был похож на опереточного батьку Махно.
        - Что скажешь, Петров? - обратился ко мне Александр Филиппович. Сегодня он был еще менее любезен.
        - Я работал в основном с тремя загонщиками, - с утра и на свежую голову я говорил увереннее, - Могу однозначно сказать, что им был внушен некий образ. Из установленных элементов можно заключить, что это пейзаж с лужайкой, по которой объект идет босиком. По косвенным признакам, там недалеко водопад. Мне неизвестна технология, которая позволила бы сделать такое внушение без прямого контакта, но это не значит, что такой технологии нет. Теоретически, любой из наших счастливчиков мог подсознательно нащупать такую технологию и применять ее, не осознавая, или считая чем-то другим. Например, черной магией, или ведовством, или действием некоего прибора.
        Я замолчал, не уверенный, стоит ли продолжать.
        - Предложения?
        - Я подготовил формулу, - скрепя сердце продолжил я, - Все, что мы можем предположить на данный момент, это то, что гипнотизер сидит в зале. Я могу скорректировать восприятие плясунов так, что визуальная информация, поступающая снизу, будет восприниматься слабее. Это можно представить, как небольшой круглый щит, расположенный примерно в полуметре под ногами. Единственное, о чем стоит позаботиться, это чтобы подозреваемым достались места поближе к арене. С верхних рядов трибун они могут обойти щит.
        - А трос они видеть не перестанут?
        - Нет, конечно. Я же говорю, ниже ног на полметра.
        - Значит, хуже не станет?
        Меня пробило на неуверенность. Со мной это бывает в самых неподходящих ситуациях.
        - Кодирование всегда рискованно. Тем более что мы так и не установили источник воздействия, и защищаемся, можно сказать, на ощупь.
        - Ты, Петров, между прочим, говорил, что можешь запросто выяснить все по воспоминаниям.
        - Ну, "запросто" я не говорил, - обозлился я.
        - Ладно, - обрубил А.Ф., - действуй. И учти. У нас теперь есть еще два эксперта по твоей части. Они будут за тобой следить
        После совещания на лестнице я подошел к Васильку и стрельнул сигарету.
        - Угости своей фирменной. А то мои уже не забирают.
        За мной двигалась целая свита: Джельсамино со здоровенным охранником и два эксперта-программатора. С ними я познакомился уже здесь, в курилке. Младший представился как Лева, и он явно испытывал неловкость от своей дурацкой роли. Он выглядел совсем молодо, и, видимо, происходил из тех юных дарований, которым ремесло дается от Бога. Старшего звали Матвей, и он, напротив держался довольно-таки агрессивно, видя во мне, да и в Леве, прежде всего конкурентов. Я не сомневался, что при малейшей возможности он постарается смешать меня с дерьмом. Хотя, при других обстоятельствах, с ним, наверное, можно было бы поработать и в паре.
        Мы - актеры, мы нечто обратное людям! [4]
        Когда мы шли по коридорам, нас принимали за модный ансамбль. Охранник нес кофр с записывающей аппаратурой. А когда весь мой кортеж зашел в комнату, где я вчера работал, стало несколько тесновато. Но мне не требовалось много пространства.
        Работы сегодня было гораздо меньше, чем вчера, и по характеру она была мне гораздо больше знакома. Если бы не обилие наблюдателей, я бы вообще справился одной левой задней. К камерам я уже привык, хотя их со вчерашнего дня стало больше. Ох, не доверяли мне в Лум-Луме, совсем не доверяли. Тем не менее, я закончил довольно рано. До игры оставалось еще часа четыре.
        Я отправился в буфет вместе с бдительным Джельсамино. Меня начинал бить мандраж. Я мастерски поставил канатным плясунам простую и эффективную защиту, но совершенно не представлял, от чего надо защищаться.
        За час до начала игры мы отправились в техническую ложу, где уже присутствовали капитан Рупрехт и Александр Филиппович. Яйцеголовый Марек тоже сидел тут, перед какими-то панелями. Видимо туда были выведены его приборы. Меня усадили в уголке и приставили двух мордоворотов. Кстати, вовремя, потому что я уже подумывал, как бы сбежать.
        Приходили люди с докладами. Агенты сообщали о передвижениях счастливчиков. Трое из них уже двигались в нашу сторону. Ли Цин вез большой портфель. Его решили обыскать при входе. Сатанист Арман и ведьма Дио тоже явно собирались повторить ставку. Дио была без своего вчерашнего спутника. Агенты доложили, что он слишком бурно отметил выигрыш.
        Потом пришло крайне любопытное сообщение касательно Натана. Удалось подслушать в сквере его разговор с одним из его клиентов, и, видимо, приятелей. Так вот, хотя обычно драгдилеры сами не употребляют наркотиков, Натан оказался исключением. Или, если угодно, выродком. Более того. Он поделился большой личной тайной. Ему, рассказал он, удалось подобрать состав, под действием которого у него открывалась чудовищная власть над людьми и материей. Он мог взглядом стряхивать листья с деревьев, разгонять облака, заставлять прохожих поворачивать направо или налево. После этого, подслушанного, разговора он уединился ненадолго в общественном туалете и теперь тоже двинулся к нам.
        Тем временем, другие агенты трясли и обхаживали панков, друзей Дио и физиков-алкашей, друзей Ли Цина. Первыми пришла весточка от панков. Напившись вчера по поводу выигрыша, и напоив всю тусовку, Дио призналась, что это именно она столкнула Тибула с проволоки с помощью своего ведовства. Капитан и А.Ф. как раз обсуждали, стоит ли ее задерживать или дать, сначала проявиться, как подоспели гонцы с новостями от собутыльников изобретателя. Естественно, в его портфеле лежал мощный усилитель пси-хрен-знает-чего-энергии, и именно его действие помогло пожилому гению сорвать куш. Правда, вчера он его настроил прямо из дома, но зато сегодня решил для верности взять с собой.
        Сатанисты, хотя и были в большинстве полусумасшедшими, но отличались крайней подозрительностью. Впрочем, никто уже не сомневался, что Арман считает вчерашнее падение следствием своих каббалистических экзерсисов. По счастью, хотя бы Константинос смирно сидел в своем издательстве, и ни перед кем не хвастался мастерским владением метательными шприцами или еще чем-нибудь в этом духе. Но развитие событий произвело на Рупрехта такое впечатление, что он уже обсуждал возможность проверить, не находится ли среди трех тысяч зрителей кто-нибудь из анархо-синдикалистских активистов, кто мог принять эстафету коллеги.
        "Вира-майна, сколько они денег вбухали в эту слежку", - думал я, - "Дали бы мне половину, и оставили бы в покое. Уж я бы что-нибудь придумал".
        Впрочем, лучше защитных щитов я пока ничего придумать не мог. Я от волнения курил одну сигарету за другой, меня уже начало мутить. Ну, чего я переживаю? В конце концов, сегодня лишь малая игра. Главное действие будет завтра. Да и щиты на самом деле достаточно широки, чтобы перекрыть воздействие ото всех трибун. Когда я говорил о верхних рядах, я всего лишь страховался. Гипнотизер может находиться только среди публики. Хотя…
        - Герр Рупрехт! Герр капитан! - заорал я как сумасшедший, - надо обязательно проверить технические галереи вверху! А вдруг он там!
        - Все под контролем, - отмахнулся он от меня, - наши люди даже на крыше.
        Ли Цина задержали на входе с прибором очень внушительного вида и препроводили для допроса. Капитан Рупрехт отлучился, чтобы глянуть на него лично.
        - Полный псих, - кратко сформулировал он свои впечатления, вернувшись, - и усилитель его сделан из дуршлага и пирометра.
        Остальных трех счастливчиков проводили в первые ряды, как почетных гостей, по случаю вчерашнего выигрыша. Стоит ли говорить, что все они снова сделали ставки на зеро. Количество этих ставок вообще возросло в несколько раз. Если сегодняшняя игра опять сорвется по форс-мажору, затраты на сыщиков покажутся компании мелочью.
        К началу игры меня уже колотила дрожь. Однако когда загонщики сделали первый ход, я неожиданно успокоился. Во всяком случае, так мне казалось. Какое-то время все шло нормально. Но буквально на третьем ходу я начал замечать у плясунов некую деревянность в движениях. И не я один.
        Если ты не являешься частью решения, то ты являешься частью проблемы. [38] - Ребята, началось, - рявкнул Рупрехт в микрофон. Плясуны покосились на техническую ложу, некоторые слабо кивнули.
        Когда игрок объявил следующий ход, Марек нажал одну из кнопок перед собой, и вепрь, которому предстояло ходить, заметно вздрогнул. Из маленького динамика над пультом донеслось: "Блин, да я в порядке".
        Рупрехт ответил в микрофон:
        - Не помешает. Потерпишь.
        - Что это, - спросил я.
        - Разрядники, - ответил Джельсамино, - Ни хрена твои щиты не работают. Мы их током бьем, чтобы не вырубались. А тебе в антракте сюрприз будет, - и он мерзко ухмыльнулся.
        Никакого артистизма в игре уже не осталось. Плясуны быстро перебегали с площадки на площадку. Все танцы оставались за безопасными ограждениями площадок. Игра была закончена очень быстро, через два хода. Видимо, игроков тоже проинструктировали. Когда игра закончилась, А.Ф. встал, глянул на меня с каменным лицом и покинул ложу. Рупрехт сказал мне, почти сочувственно:
        - Извини, док, тебя предупреждали. Мы тебе поверили, хотя ты и пришел без рекомендации.
        Он отвернулся к стеклу, и больше я его лица не видел.
        В игру вступил Джельсамино:
        - Ты думал, ты можешь нас сделать? Наговорить фуфла и бабок срубить? Немного не то место, док. Ты ошибся адресом. Но ничего. Мы тебе, зато предоставим развлечение. Ты ведь хотел посмотреть на о б с т а н о в к у глазами игрока? Ну вот посмотришь.
        Двое охранников подтолкнули меня к выходу и повели по шатким металлическим переходам.
        Я услышал голос ведущего:
        - Господа, сегодня вам посчастливится увидеть уникальное зрелище. Один из наших гостей уговорил администрацию игры пойти на неслыханный шаг. Он хочет подняться на площадку и самостоятельно пройти по канату. Говорят в этом деле замешано крупное пари, а может быть и любовная история. Друзья! Мне сообщили, что сегодня вы сделали много ставок на зеро. Значит, многие хотят увидеть падение. И у вас будет реальный шанс, потому что сегодня на канат выйдет абсолютный дилетант, но мужественный человек - инженер Петров! Он подписал бумаги, в которых принимает за себя всю ответственность за последствия. Он готов на все. Ради чего? Мы никогда не узнаем. Но мы все увидим!
        Между тем мы сначала по легкому сооружению, напоминающему подъемный мост, прошли в гнездо, оказавшееся вблизи неожиданно просторным, а затем, под рев толпы, и на стартовую площадку центрального загонщика. На узком мостке меня вытолкнули вперед, и лишь один из секъюрити проследовал за мной до площадки. Там он прочитал мне короткое напутствие, что было для меня совершенно неожиданно. Я как-то забыл, что эти парни вообще-то могут говорить.
        - Значит так, - он опустил руку в карман, - у меня здесь шприц. Если я тебя уколю, ты грохнешься сразу. А если пойдешь сам, у ребят внизу будет шанс успеть с брезентом. Понятно?
        - Нет вопросов, - ответил я, скинул пиджак и приветственно помахал публике руками.
        Потом у меня возникла еще одна идея. Я попросил:
        - Скажи им, что я посвящаю этот шаг молодой ведьме Дио, которая сидит в первом ряду.
        - Иди, иди, - поторопил меня охранник, и вдруг добавил, - Иди быстро. Быстро идти легче, чем медленно, - и начал повторять мою тираду в свой ларингофон, не спуская, однако, с меня глаз. Он все еще опасался сюрпризов. Профессионал!
        Я посмотрел на трос, попробовал его ногой. Он выглядел достаточно надежно, толщина его была сантиметров пять, снаружи его покрывала какая-то ткань или кожа, а натяжение было таким, что он казался жестким. По крайней мере здесь, у площадки. Пару раз я осторожно ступил на него и быстро отступил обратно. Если успокоиться, то это кажется выполнимым. Я сделал несколько глубоких вдохов, сосредоточился и поднял глаза. Мой взгляд уперся в экран, на котором во всю пенилось и бурлило пиво с рекламного ролика. Я повернул голову и увидел рекламу стирального порошка, взмахи белого полотна и нежно-зеленую лужайку. "Блин, пошел бы в агрономы… Ходил бы сейчас по полям…"
        Диктор начал говорить:
        - Так и есть, господином Петровым движет романтическое чувство. Его подвиг посвящается ведьме Дио, она…
        Я раскинул руки, и, стараясь не глядеть в низ, сделал шаг.
        - Он начал идти! Он идет!!
        Всякий, кто однажды родился, уже избран и посвящен, а потому способен на все. [30]
        Честное слово, я смог сделать пять или шесть быстрых шагов. Канат все-таки начал вибрировать, и это было для меня слишком. Сделав несколько судорожных движений, я неуклюже рухнул на трос, чуть не сел на него верхом, и непонятно как сумел зацепиться сгибом одной руки. Меня качало, как черт знает что, я совершенно потерял ориентацию в пространстве. Последнее, что я увидел, была босая девичья ножка, ступавшая по нежной зеленой траве. Волна, побежавшая по тросу от моего падения, вернулась назад и с такой силой ударила меня по руке, что я, кувыркаясь, полетел вниз. Только бы не промахнуться.
        Я упал на брезент, и не скажу, что это было приятно. В первый момент мне казалось даже, что я что-то себе сломал. В следующий меня уже бросили на носилки, и врач в маске закатал мне рукав и вонзил в руку, которую кто-то крепко держал, иглу шприц-тюбика. Я попытался встать, но меня уложили обратно, и, кажется, начали пристегивать. Затуманившимся взглядом я увидел над головой экран с зеленой лужайкой, и мне показалось очень странным и важным, что только что я был к нему так близко. И в следующее мгновение я все понял. Меня начала бить истерика. Я хохотал и вяло пытался вырваться от моих тюремщиков, до тех пор, пока желто-зеленый туман не заволок мое сознание.

* * *
        Очнулся я уже в знакомой комнате. Только на этот раз я лежал на носилках, стоящих прямо на полу. В голове был туман, и страшно хотелось пить. Не знаю, сколько времени мне понадобилось на то, чтобы хоть как-то прийти в себя, слезть с носилок и сесть на пол. Еще через какое-то время я смог встать и сделать несколько шагов. В комнате по-прежнему был легкий стол и два стула. На столе стояла бутылка вина. Я поразился любезности моих хозяев, но вино оказалось запечатано, а пальцы меня пока слушались недостаточно. Я начал ходить туда-сюда, чтобы восстановить кровообращение. Обследовав карманы, я обнаружил, что у меня опять пропали телефон, зажигалка и портмоне.
        Не пытайтесь жить вечно: у вас ничего не выйдет. [25]
        Наконец, сознание вернулось ко мне в достаточной степени, чтобы я понял, где я нахожусь, и что меня ожидает. Скорее всего меня ожидала участь безымянного трупа на городских улицах или в реке. А вино было столь мило предложено лишь потому, что с пьяного трупа и спрос меньше.
        Впрочем, если других вариантов нет, то почему бы и не выпить? А если есть, то не все ли равно?
        Я протолкнул пробку внутрь карандашом и вместе с бутылкой залез под стол, предварительно пододвинув его к двери.
        Там я уперся в дверь спиной и сделал несколько глотков, затем огромным усилием воли заставил себя оторваться, и начал расшнуровывать правый ботинок. Стянув его, я вытащил стельку. Под ней в вырезанных в подошве углублениях лежали два небольших предмета. Сначала я достал маленький телефон, который по моей просьбе купила Мэри-Энн и незаметно передала Чирку, когда он ходил пить свою призовую дозу. Телефон работал. Посмотрев на его часы, я понял, что прошли почти сутки. Скоро должна была начаться большая игра. Я задумался. Первоначально я собирался звонить по этому телефону в полицию, дежурному по городу, знакомым журналистам и адвокатам, на телевидение и в Лигу Наций. Всем, кто мог вытащить меня отсюда и не дать закончить свой век в расцвете сил. Нужные телефоны были записаны на стельке.
        Но теперь появился другой вариант. Я набрал номер, который можно было прочесть на той сигарете, которую я вчера стрельнул у Василька. Разумеется, пока я ее не выкурил. Номер он узнал по моей просьбе, переданной ему Мэри-Энн. По счастью, я его смог вспомнить.
        два взгляда, встретившиеся в замочной скважине [38] - Алло, Александр Филиппович? Это инженер Петров. Я решил вашу задачку. У меня было время поработать. Или ваши спецы уже справились с ней сами? Нет? Надеюсь, наш контракт остается в силе? Нет, что вы, мне вполне достаточно вашего слова. Я верю в ваше благоразумие. Заходите сюда, я вам все расскажу. Как не знаете? Ну, капитан Рупрехт вас проводит.
        Позже я не мог понять, почему я вел себя так безрассудно. Видимо, наркотик продолжал действовать, возможно, усиливаясь теми несколькими глотками вина. Но тогда эта эйфория сделала мир проще, и позволила мне поверить людям, которые того стоили, хотя и не были ангелами. Может быть, именно поэтому мои отношения с Большим Боссом сложились в последствии так удачно.
        Можно было подстраховаться, позвонить куда-то еще. Но вместо этого я набрал внезапно всплывший в голове номер Бергов.
        - Мадам Берг? Добрый день, это Петров, программатор. Помните, я был у вас. Недели две назад. Я знаю, откуда берется расстройство у вашего сына. Это из-за рекламы. Они вставляют в клипы двадцать пятый кадр. Понимаете, это же кодирование. А когда один код накладывается на другой, результаты бывают непредсказуемы. Он смотрит слишком много рекламы, и смотрит вполглаза, а это самый опасный вариант. Да не за что. Я случайно это выяснил. Конечно, зайду, как только смогу.
        Я не сразу вспомнил, что мне больше не надо подпирать дверь, вылез из-под стола и отодвинул его к противоположной стене. Когда в мою комнату ввалилась шумная компания во главе с А.Ф., я сидел на столе, допивал вино из бутылки и курил сигарету. Вторым предметом, спрятанным в подошве изуродованного ботинка, была зажигалка.
        - Когда стоишь там, наверху, эти экраны такие огромные, что кажется, в них вот-вот упадешь. К тому же плясуны все время при деле, они находятся в особом состоянии сознания и никак не могут контролировать то, что на них льют с экранов. Вот и весь трюк. Нету никакого гипнотизера, их кодируют рекламные клипы с двадцать пятым кадром. На сегодня вам придется отказаться от рекламы, особенно пива и стирального порошка. А потом не знаю… Может, развернуть экраны? А можно и защиту поставить, это мне под силу.
        Лучше стыдиться своего богатства, чем гордиться своей бедностью. [38]
        А.Ф. тут же начал отдавать распоряжения, а у меня начался сплошной праздник, тем более что в голове уже шумело так, что дай Бог. Кто-то принес из буфета большую тарелку с бутербродами, и я только тогда понял, что не ел больше суток. Рупрехт собственноручно вручил мне конверт с деньгами. Полный гонорар и тысячу сверху, как я обнаружил, наутро, когда протрезвел. Оценив мое состояние, капитан кликнул охранника, того самого, который провожал меня на трос:
        - Пабло, присмотри за доком. Чтобы он чего не потерял.
        Потом в комнату заглянула рыжая голова с чудовищно размалеванным лицом, а за ним вошла и вся юная ведьма, она же панк, по имени Дио, украшенная булавками, цепями и еще много чем.
        - Она тебя третий раз спрашивает, - сказал приведший ее Василек, - в первый раз ей сказали, что ты в медпункте.
        - Ты не думай, - успокаивал меня он, - они и не собирались тебя мочить. Так, попугали бы и выгнали. Но народ суровый. Шоу-бизнес, вира-майна! А.Ф. сказал, он тебя еще будет приглашать. За плясунами приглядывать.
        В довершение всех чудес пришел Джельсамино, но я его не сразу узнал без его свирепой гримасы. Он, улыбаясь, хлопнул меня по плечу и сказал:
        - Ну, ты дал, док! Мы все на ушах стояли. Вот, держи. Не новый, конечно, но уж не хуже твоего, точно. Мы такие при наблюдении используем, - и он протянул мне профессиональный бинокль фирмы "S-Z" в кожаном футляре. Он один стоил, как половина моего гонорара.
        До дома меня вместе с Дио довезли под чутким присмотром Пабло, который следил, чтобы я не потерял деньги, не разбил бинокль, не потерял бы Дио и не потерялся бы сам.

* * *
        Через несколько месяцев я навестил Бергов, часа три читал логи их сына, который уже заработал на новый позвоночник. Логи были чисты, как у младенца после жесткого ресета. Рекламные плакатики и сувениры из его комнаты почти исчезли.
        - Работаю я теперь помедленнее, зато никаких проблем, - сказал он и с гордостью показал мне свое изобретение: на экраны всех телевизоров были наклеены квадраты из черной бумаги, которые закрывали среднюю часть изображения.
        Приложение к части I
        У нас Лум-Лум известен под названием "Французская военная игра". Правила ее таковы.
        Игровое поле состоит из 11 площадок и соединяющих линий. Игрок загонщиков ходит чёрными фишками, другой игрок - красной фишкой. Ходят они по очереди. Фишки передвигаются по линиям, причём за один ход можно передвинуть только одну фишку на соседнюю с ней точку пересечения линий. Две фишки не могут стоять на одном и том же месте. Красную фишку можно двигать в любом направлении, а чёрные фишки - только вверх и вбок. Цель игрока загонщиков - поставить красную фишку в положение, из которого ей некуда ходить. Цель другого игрока - продержаться двадцать ходов. Если ему это удастся, первый игрок считается проигравшим.
        Поиграть в эту игру на стороне загонщиков можно по адресу u/play.php?id=89
        ТУЗЫ В ДРЕЙФЕ

…Все пробует розги
        на чьем-либо мозге
        и шлет провожатых ко мне
        Б.Г., "Начальник фарфоровой башни"
        Когда я вспоминаю две недели, проведенные с Дио, мне на ум приходят два словосочетания: "адский рай" и "мудовый месяц". После того, как она исчезла, моя келья осталась поверженной в хлам и заляпанной пятнами разнообразных жидкостей, самой невинной из которых было пиво. К тому же все было как-то по-дурацки.
        сожаление о сожелании солежания [38]
        Первые три дня мой неизменный компаньон и настройщик Чирок, с которым мы делили маленькую захламленную квартиру, укоризненно косился, встречая меня на кухне или на пороге ванной, а потом не выдержал бардака и сорвался в тихий запой.
        Нет, мы не творили ничего сверхординарного. Мило проводили время в моей комнате, рассматривали в Z-S-овский бинокль окна дома напротив, почему-то читали вслух Мамлеева, иногда выбирались погулять. Ну, прогулки мне не очень нравились. Дио тащила меня в места, где собирались ее друзья - толчея переполненных баров, где глаза щиплет от табачного дыма, площадки замусоренных дворов, неверное тепло подземных коридоров. Вне тусовок она любила демонстрировать свое ведовское искусство на случайных прохожих. Насчет паралича не скажу, но как люди начинали спотыкаться, я видел своими глазами. Я пытался ее сдерживать, однако, когда она чувствовала в себе поднимающуюся силу, ее было не остановить.
        Как расположить женщину к себе? [38]
        Трое суток мы провели за городом, в небольшом домике одного моего приятеля. Там я обнаружил удивительное свойство Дио. Ее тело не имело запаха, несмотря на то, что все это время она не мылась. Я-то мог обходиться холодной водой.
        соизъявление соизволения на совозлияние [38]
        Как-то само собой получилось, что все эти две недели я почти не бывал трезв. Это было неправильно, потому что близость с женщиной для меня до сих пор остается праздником и чудом, и хочется ясно воспринимать и помнить каждый миг и каждую деталь. Я подумал об этом, когда понял, что она не вернется. Она уже несколько раз уходила одна, но каждый раз возвращалась через три - четыре часа. Я говорил себе что, скорее всего, она нуждается в каком-то особом топливе. Но когда она не пришла к утру, стало ясно, что "мудовый месяц" закончился. Не думаю, что у нее было намерение со мной расстаться. Скорее всего, все решила какая-нибудь случайная встреча, внезапная вечеринка или иная затея подобного свойства.
        Оно и к лучшему. Лум-Лумовские деньги таяли слишком быстро, да и Чирок пребывал в плачевном состоянии. Пора было восстанавливать привычный ритм, и возвращаться к более осмысленному существованию.
        Я помыл тряпку и стер пыль с футляра своей лютни. А потом вплотную занялся Чирком. В каком-то смысле он тоже был моим инструментом.

* * *
        Когда выключаешься из работы на месяц, потери почему-то оказываются куда больше месячной выручки. То ли клиенты разбредаются по другим мастерам, то ли общий настрой не тот. В этот раз Лум-Лум спас нас от финансовой ямы. Сначала мы успешно проедали деньги оставшиеся от покупки давно необходимого, потом, когда этого стало не хватать, действительно поступило обещанное приглашение от Александра Филипповича, Большого Босса, продюсера Лум-Лума. Позвонил один из помрежей шоу и предложил мне поработать профилактически с канатными плясунами. С тех пор наши сеансы стали регулярными, я заходил к ним раз в два-три месяца.
        Не без волнения я осматривался в павильоне, где мне досталось столько острых ощущений. Рекламные экраны, вводившие плясунов в транс, едва не стоивший кое-кому из них жизни, теперь были развернуты почти горизонтально. Из-за этого с тросов картинка была видна лишь узкой, сильно сжатой полосой. На этот раз меня любезно проводили наверх, на площадку, в сопровождении того же Пабло, который в прошлый раз сталкивал меня на трос. Теперь он, наоборот, меня подстраховывал.
        Я просматривал их логи и выставлял мягкие щиты, при новом положении экранов серьезная защита не требовалась. Действовал я без спешки. Та работа, которую я однажды проделал за день, теперь занимала неделю. Правда, плясуны обращались и с личными просьбами, и я не видел причин им отказывать. В первый раз по старой памяти обратился Марч. Попросил помочь бросить курить.
        - Дыхалка подсела, - жаловался он, - для выступлений хватает, а вот тренироваться меньше стал. Не дело.
        выводим из запоя частных лиц и общественные организации [38]
        Вторым был Тибул, он заговорил о своих заморочках позже, когда я пришел к ним через два месяца. Оказывается, он регулярно попадал в истории с мордобоем, и пару раз это уже имело неприятные последствия. Его случай оказался таким интересным, что я сам увлекся и провозился несколько дней. Даже жалел потом, что убил столько сил и времени на бесплатную, в сущности, работу. В конце концов, выяснилось, что так проявляется агрессивность, которую он накапливает в себе для выступлений. Иногда эти запасы оставались нерастраченными, и если такая ситуация еще и приходилась на полнолуние, то взрыв происходил почти наверняка. Мне удалось с ним сработать почти идеально. Я не стал ставить ни шунтов, ни блоков. Никакого грубого вмешательства. Всю работу выполняли пара рычагов, которые помогали Тибулу лучше контролировать свой эмоциональный боезапас, и накапливать его в большем количестве. А главным фокусом был хитрый сигнальный звонок, который предупреждал, что система на грани. Теперь в такие моменты ему вспоминалась и начинала звучать в голове некая навязчивая мелодия. Неприятно, конечно, но зато безопасно. Когда
блокируешь действия, последствия могут быть разрушительны, а звонок - совсем другое дело. Да и мелодию он выбрал сам.
        Грейсом страдал от несчастной любви, но избавляться от нее не хотел, проявляя редкостное благоразумие. Обычно бывает трудно объяснить клиенту, что удалять сильное чувство или давнюю привычку, это совсем не то же самое, что вырвать зуб. В нашем деле никогда точно не знаешь, то ли зуб выскочит, то ли голова оторвется. А в случае с этим благоразумным юношей удалось эмоции подправить весьма деликатно.
        Зачем я делал бесплатную работу? Элементарно! Кого бы из плясунов ни спросили об эффекте от моих сеансов, все отзывались с полным восторгом. И зажимы уходят, и тонус поднимается и вообще, Станиславский отдыхает. В компании с Брехтом. Одни были довольны помощью, полученной на халяву, другие хотели сохранить такую возможность на будущее. Верно говорил в свое время мой учитель, что программатор должен не столько уметь программировать, сколько уметь улыбаться.
        Естественно, капитан Рупрехт имел со мной приватную беседу и попросил держать его в курсе касательно всех проблем, которые я в ходе работы обнаружу у канатных плясунов. Естественно, я ему это пообещал. И, наверное, выполнил бы обещание, если бы был повод. Но, по счастью, пока никто такого поводов не давал.
        Не прошло и полугода, как последовали и более отдаленные результаты моей политики. Один за другим ко мне стали обращаться сотрудники шоу, а за ними и другие представители эфирного племени. Я бы сказал, что это стало модой, если бы не боялся вспугнуть удачу.

* * *
        Я так и не научился разбираться в рангах всей этой братии, но когда ко мне обратился человек, лицо которого показалось мне смутно знакомым, и, кажется, как раз по эфиру, я понял, что мы, наконец-то начали выходить на другой уровень клиентуры. Впервые у меня появилась возможность поработать в четыре руки, четыре глаза и четыре уха, проще говоря, пригласить помощника.
        - Объясните, а что такое парапсихология?- А это когда заходишь к психологу в кабинет, а их там двое… [11]
        Еще раньше я узнал у Джельсамино номер Левы Шишкина, одного из двух программаторов, которых в свое время приглашали присмотреть за мной. Время от времени я подбрасывал ему заказы, чем-либо неудобные для меня, и он платил мне взаимностью. Теперь же я иногда приглашал его подыграть мне второй партией. Надо сказать, Лева был из тех юношей, что выросли с лютней в обнимку, он был виртуозом от Бога. Он шутя использовал такие приемы, о которых я вообще старался не думать. Фактически, он делал большую часть работы, причем нестандартно и без видимого напряжения. Поначалу меня смущал статус эксплуататора, было неловко получать деньги за то, что делал другой. Мне казалось, что Лева отдает мне большую часть гонорара исключительно из уважения, которым он ко мне проникся по неведомым причинам. Но потом я понял, что несмотря на свое техническое мастерство, он действительно не мог толком работать самостоятельно. Во-первых он не умел договариваться с клиентами, а во вторых был совершено не в состоянии поставить задачу. Последнее было для меня полной загадкой. У меня всегда было наоборот - вихрь безумных идей
сдерживался только технической импотенцией.
        Теперь у меня были совсем другие клиенты и совсем другие методы работы. Раньше я вел человека от ресета до ресета. Ресет, это полное уничтожение личности и памяти, и последующие восстановление по записям. Человек после этого называет себя тем же именем, помнит те же факты и юридически считается тем же человеком, но никто не поручится, что это действительно та же личность. Прежние мои клиенты смотрели на эти вещи просто. Любой из них, если бы ему задали вопрос на эту тему, ответил бы известной сентенцией: "А откуда ты знаешь, что сегодня утром проснулся тот же самый человек, который заснул вчера вечером?" Но главное - почти всегда для них это был единственный способ заработать на жизнь, потому что без грубого вмешательства программатора они не могли бы хорошо справляться с работой. Я был как допинг для спортсмена или как ежедневная доза стимулятора для пошедшей в разнос рок-звезды.
        Нынешняя же публика оценивала свои мозги совсем иначе. От нас с Левой требовали вмешательства пусть не столь результативного, но крайне деликатного. Требовалось работать, тщательнейшим образом сохраняя все особенности личности, что всегда дается очень нелегко, ведь наши недостатки это продолжения наших же достоинств. Но до сих пор мне всегда удавалось находить решение.
        Попадались, правда, среди богатой публики и другие. Те, которые ждали от нашего ремесла того, что другие ищут в наркотиках, или просто хотели убежать от себя, толком не представляя, куда. Кто-то из них изъяснялся туманными обиняками, другие были проще. Один сразу попросил сделать ему кайф, как от кокаина. Пришлось ему ответить, что кокаин - это средство, которое использует Бог, чтобы сказать, что у тебя слишком много денег. От этой братии я старался держаться подальше, потому что это были полные психи, и от них можно было ожидать чего угодно. Именно из-за таких безбашенных любителей приключений за моим ремеслом кое-где держалась несколько сомнительная репутация. Да еще, пожалуй, из-за памяти о тех временах, когда оно только появлялось, методы были намного грубее и программаторов называли ломщиками.

* * *
        Герберт Иноэ позвонил мне лично. Позже, проходя через кордоны его секретарш, референтов и охранников, я понял, какая это для меня честь - личный звонок самого Иноэ.
        Представившись по телефону, он выдержал паузу, как будто его имя должно было быть мне известно. Поэтому, прежде чем идти на встречу, я навел справки.
        Эксперт - это человек, который больше уже не думает; он знает. [22]
        "Герберт Иноэ - частный бизнес-консультант. Консалтинг крупных и средних компаний.
        Это мне поведала телефонная книга. Если бы я тогда сообразил заглянуть в справочник "Кто есть кто", я бы был избавлен от многих сюрпризов. Тогда же я вообразил, что мне все ясно. "Ага, - сказал я себе, - это из тех ребят, которые учат богатых делать деньги, и просят им за это немного заплатить". С другой стороны я понял, что герр Иноэ является, в некотором смысле, моим коллегой. Он, так же, как и я, предлагал свое ремесло любому, кто готов был купить его услуги. Во всяком случае, почти любому.
        Сначала мне пришлось постоять перед скромной, но явно бронированной дверью. На меня смотрел такой огромный глазок, словно за ним располагалась не обычная камера, а какой-нибудь телескоп или рентген. Или и то и другое вместе. Впрочем, может быть, именно так оно и было.
        За дверью располагалась рамка, через которую волей-неволей проходил каждый входящий. Я оказался в небольшом коридоре. Охранник сидящий за стойкой не поднял головы от скрытых за бортиком приборов, а навстречу мне уже двигался еще один молодой человек неопределенной профессии:
        - Герр Петров? Герр Иноэ ждет вас. Мы следим за вашей работой. Очень интересные методы. У вас и у этого молодого человека… Как его зовут? Леонид?
        - Лев. Лева Шишкин.
        "Господи", - подумал я, - "стоило так бороться за крупных клиентов, чтобы меня проверяли на каждом шагу, просто, чтобы убедиться, что я есть я".
        Молодой человек, то ли секретарь, то ли охранник, проводил меня через рабочую комнату, где несколько мужчин и женщин усердно стучали по клавишам и перекладывали бумаги. Мое обалдение постепенно нарастало. Видимо, я попал в фокус того прожектора, который был призван высвечивать величие Герберта Иноэ перед его потенциальными клиентами.
        Наконец, меня сдали на руки очаровательной секретарше. "Ширина плеч охранника, умноженная на длину ног секретарши", - вспомнил я формулу, определяющую крутизну фирмы.
        Почти сразу меня пригласили в просторный кабинет. По стенам стояли несколько стеклянных стеллажей, на стенах висели фотографии в легких рамках. В центре стоял стол для совещаний в форме буквы "Т", и из-за него мне на встречу поднялся мужчина хрупкого, почти изящного сложения. Над мелким лицом с острыми глазами нависал мощный высокий лоб с глубокими залысинами. Он протянул руку:
        - Добрый день, герр инженер.
        - Добрый день, герр Иноэ.
        - Можете называть меня "Герберт".
        - А вы можете называть меня как вам нравится.
        - Я буду вас называть Докар. Это ведь ваше настоящее имя?
        - Детское имя. Лучше просто "Док".
        - Как угодно.
        Он вернулся за стол, сцепил пальцы в замок и уставился на меня пронзительным взглядом своих темных глаз.
        Я ждал. Он продолжал молчать.
        Я огляделся. Оказывается, на стенах и стеллажах разместилась занятная коллекция.
        Диковинная морская раковина с голубыми кристаллами на шипах. Голова единорога в виде охотничьего трофея на стене. Рядом в рамке детский рисунок, изображающий роды. Рядом фотография самого Иноэ в обнимку с белокурым красавцем. Я его узнал. Барон Засс, создатель и бессменный капитан Дрейфа. Лет десять назад это лицо было более чем известно. Тогда Дрейф был построен, и только начал свое бесконечное странствие, о нем говорили повсеместно и страсти кипели, как в Зимней войне. Барон тогда много выступал в защиту своего детища, и был знаменитостью первой величины. На фото оба были в белых фехтовальных костюмах, Иноэ держал защитную маску без лица, а барон Засс поднял рапиру в шутливом салюте.
        Рядом в одной рамке помещались две голографические фотографии, напоминающие рентгенограммы. На каждой из них был изображен черный силуэт кисти руки. Из отельных точек выходили радужные пучки света. На одной руке это были небольшие искорки, на другой - огромные сполохи, из кончиков пальцев били целые фонтаны огня.
        Жалко, что не единорог. Было бы лучше, если б единороги. [4]
        В стеллаже, на стоечке стантса - уменьшенная до размеров яблока человеческая голова, этой магией, кажется, владели африканские шаманы. Но голова-то белого человека. На соседней полке в футляре из белого атласа, в потоке света лежал ржавый железнодорожный костыль. Я хотел было спросить у хозяина, что делает эта ржавая железяка на таком почетном месте, но потом подумал, что вопрос будет бессмысленным, пока я не пойму по какому принципу собрана эта безумная коллекция. А понять это было едва ли возможно, разве что спросить герра Иноэ, который продолжал смотреть на меня по-прежнему пристально, но безо всякого выражения.
        Мое внимание привлек следующий экспонат. В распахнутом футляре на алом бархате лежал набор оружия. Боевой нож, большой пистолет, наподобие Маузера и две гранаты, выглядывающие из гнезд в обивке, как глаза огромного насекомого. Все оружие, даже гранаты, было покрыто золотом, сверкало резьбой и драгоценными камнями.
        Иноэ все-таки удалось вывести меня из равновесия и спровоцировать бестактный вопрос.
        - Это… это, - я как идиот тыкал пальцем в сверкающие игрушки, - это настоящее?
        - Разумеется, - ответил он, как будто только и ждал этого вопроса, - Настоящее. Красное золото, белое золото, брильянты, рубины.
        - Нет, и имею в виду оружие.
        - Все заряжено и готово к бою. Можете взглянуть, - он опустил руки под стол, нажимая невидимую для меня кнопку. Щелкнул миниатюрный замочек, и стеклянная дверца приоткрылась. Я взял пистолет, зачарованный дивной красотой этой несуразной вещи. Удалось даже извлечь обойму. В патронах торчали золотые пули, увенчанные небольшими бриллиантами. Сама обойма и все детали механизма, которые я мог видеть, сверкали позолотой и искусной гравировкой. Я защелкнул обойму на место. Забавная мысль посетила меня. При входе, уверен, меня деликатно просвечивали всеми мыслимыми лучами, а здесь сам хозяин вручил мне боевое оружие. Я посмотрел на Иноэ. Он все так же неотрывно смотрел на меня, держа руки под столом. Интересно, какие у него там еще кнопки?
        Я вернул пистолет на место и взял одну из гранат. Золотая рубашка была покрыта тонким рисунком из знаков и символов. Углы каждого сегмента украшали самоцветы, грани подчеркивались полосами белого металла. К чеке был подвешен крупный перстень с рубином, а сама чека являла собой весьма сложный механизм, наподобие ювелирного замочка для браслета или колье. Я положил гранату и прикрыл дверцу.
        - Они великолепны, - обратился я к Герберту, - Но какой смысл в ювелирном исполнении для гранат?
        - Они ведь созданы для того, чтобы лишать человека жизни. А что может быть драгоценнее, чем человеческая жизнь?
        - Вы гуманист?
        - А что вас смущает?
        - Да нет… Просто принято считать, что человек, достигший определенного уровня, неизбежно становится циником.
        - Это верно.
        Снова повисла пауза.
        Наконец Иноэ указа мне на стул и коротко сказал:
        - Садитесь.
        Я сел. Еще немного помолчав, он начал:
        - Я к Вам обратился по деликатному делу. По делу личному. Я хочу вам предложить поработать с одной леди.
        - Да?
        - Поскольку дело касается меня лично, я буду полностью контролировать ваши сеансы.
        - Каким образом?
        - Я буду наблюдать. К тому же будет вестись запись.
        - Думаю, это возможно. В чем проблема с леди?
        - У нее, как говорят сексологи, чересчур узкий диапазон приемлемости.
        Он говорил все также спокойно и без драматических пауз. У него не было проблем с выбором формулировок. То ли его все это не слишком волновало, то ли он вел эту беседу не в первый раз. Я же, напортив, несколько смутился.
        - А чем это вызвано? Возможно есть какие-нибудь предположения, идеи, симптомы?
        - Мне трудно судить, док. Но мне кажется, дело в том, что она несколько чересчур ценит чистоту и, соответственно, боится грязи. Это вам о чем-нибудь говорит?
        - Возможно. Некрофильная ориентация…
        - Как скажете. Мне важен результат. Вы уверенны в результате?
        - Полную уверенность дает только паранойя.

* * *

…чего не сделаешь за пару звонких - даже в одной монете и то музыка. [4]
        Выйдя на улицу, я плотнее запахнул плащ. Причудливо движется моя карьера. Вот я уже и общаюсь с сильными мира сего. Ну, пусть не с самыми сильными, но все же. Эти люди могут создавать и рушить судьбы простых смертных так же легко, как мы решаем завести кошку или истребить тараканов. Вот я уже работаю с любовницей одного из них, чтобы она могла наилучшим образом удовлетворить своего господина. "Прогресс это или деградация?" - спросил я себя. И ответил: "Это движение". "А в какую сторону ты движешься?" - спросил я себя снова. "Туда, где больше денег" - ответил я себе и отложил решение нравственно-филосовских проблем на более удобное время. Тем более что другая мысль совершенно поразила меня. Безумная кунсткамера Герберта Иноэ сработала как та древняя провокация, когда молодой Ахилл, переодетый в женское платье, тем не менее, проявил интерес к оружию, а не к украшениям и нарядам. И тем самым себя выдал. Похоже, что подбор диковин был отнюдь не случаен, и герр Иноэ с его помощью узнавал о своих посетителях чуть больше. Я вспоминал экспонаты, и понял, что каждый из них заключал в себе скандал. Голова
несуществующего животного, граната украшенная бриллиантами, стантса белого человека. Интуиция говорила, что и в других была какая-то сумасшединка, но чтобы ее понять мне просто не хватало знаний в каких-то неведомых областях.
        Я все больше убеждался, что все это был своего рода тест. Но как ни ломал голову, не мог понять, каким образом он работает. Логика тут пасовала, возможно, из-за того, что многих экспонатов я не мог понять.
        Оставалось утешаться тем, что, схватившись за гранату, я, подобно Ахиллу, проявил себя настоящим мужчиной.

* * *
        Общение с Мери-Энн стало совсем невыносимым. Она внезапно увлеклась некоей экзотической религией, не вполне традиционного толка. Говорить она теперь могла лишь на тему своей веры, и с каждой новой встречей в ее лексиконе появлялось все больше непонятных слов, которые приходилось осваивать на ходу. Естественно, ни о каком сексе уже не могло быть и речи.
        Будда - это ум, который развёл то, что его грузило, и слил то, что хотело его развести. [38] - Понимаешь, - говорила она, - наши возможности огромны. Безграничны. На определенном уровне и левитация, и телепатия… Наши Мастера осваивают иностранный язык за несколько часов. А Гроссмейстер вообще может говорить на любом языке. И люди его понимают. А между собой они вообще общаются без слов.
        - Было время, мы с тобой тоже прекрасно без слов обходились.
        Она запнулось, потом сообразила, куда я клоню и отмахнулась:
        - Да ну тебя!
        - Погоди, - я стал серьезен, - ну погоди, как это может быть? Возможности тела ведь ограничены, чисто физически.
        - На самом деле все очень просто. Возможности физического тела действительно ограничены. Но тонкие тела можно развивать бесконечно.
        И она опять заговорила о чудесах, которые творили лидеры их ордена и о фотографии, на которой изображен гроссмейстер, висящий в полуметре над брусчаткой во дворе своего замка.
        Я не мог успокоиться:
        - А как же эволюция? Раз эти возможности есть у всех… Они у всех?
        - Ну да, у всех, - в Мери-Энн боролся восторг перед новым учением и боязнь подвоха с моей стороны.
        - А если у всех, то у кого-то слабее, у кого-то сильнее. Должны быть люди, у которых разные сверхвозможности развиты настолько сильно, что они бы добивались невероятных успехов. А этого нет. Есть одни шарлатаны, которые снимают порчу с глаза и выводят из запоя по фотографии. Они даже нам не могут серьезную конкуренцию составить. Если бы такие гении были, они бы казино с ипподромами раздевали, на бирже творили бы черт-те что… В правительстве бы сидели.
        - Так они и сидят. Что ты знаешь о правительстве? Они просто осторожные. Есть люди, которые умело используют свои способности, маскируя их под что-то другое. Ты когда-нибудь читал биографии тузов? Из них никогда не ясно, как именно человек добился успеха. Или, наоборот, распускаются слухи, о каких-то связях, постельных делах…
        - Ну ладно, - я попробовал зайти с другого конца, хотя уже чувствовал, что обречен, - а почему их тогда так мало?
        - Понимаешь, - серьезно начала объяснять она, - на самом деле, мы потомки древней могущественной расы. Эта раса была наделена всеми сверхвозможностями естественно, по рождению. Но потом они выродились и были прокляты. Их потомки владели теми же способностями, но не могли их контролировать, потому что им не хватало дисциплины и нравственности. Они из-за лени утратили учение, которое дисциплинировало душу. Сверхспособности стали использовать для удовлетворения низменных страстей и войн друг с другом. Само существование планеты оказалось под угрозой. И тогда последние из древней расы заблокировали возможности у своих потомков. Вот с этими блокировками мы теперь и живем! - радостно закончила она.
        Бог должен любить людей посредственных, раз он их столько создал. [26]
        Я расстался с Мери-Энн и спустился в подземку. Толпа встретила меня привычной смесью пота, перегара, косых взглядов и плохо прожеванных слов. "Это ж надо, - подумал я, так же искоса поглядывая на окружающих, - потомки великой расы, вира-майна…"

* * *
        Барышню, с которой мне предстояло работать по поручению Иноэ, звали Агнесс. Она была миниатюрной и казалась совсем юной.
        Задача с самого начала стояла непростая, но по мере того, как я пытался ее решить, она раскрывала все новые каверзы. Мне пришлось взять тайм-аут. Всю ночь я разбирался с видеозаписями, читал хронику сеанса, готовил шаблоны к следующему. Надо сказать, некоторые этапы нашей работы действуют на работающего очень сильно и вполне определенным образом. Особенно когда работает мужчина, а объект работы - женщина. Даже если она и выглядит как ребенок. К утру я чувствовал себя законченным педофилом. Я заварил кофе и позвонил Жанне. Жанна мне никогда особо не нравилась, духовной близости у нас с ней тем паче не было, но зато наши отношения были предельно просты. Мне достаточно было позвонить, чтобы она приехала.

* * *
        - Доктор, операция прошла успешно?- Какой доктор? Я апостол Петр! [11]
        К следующему сеансу я уже знал два пути, которыми Агнесс можно было привести к нужному состоянию, и еще пара-тройка тропинок была у меня в запасе, их можно было прощупать, как аварийный вариант. Однако по прошествии пяти часов я бросил лютню, сказал Агнесс, что ей можно отдохнуть, и отправился просить аудиенции у герра Иноэ.
        Он опять принял меня в своем кабинете-кунсткамере, но на этот раз не вставал мне навстречу, а продолжал сидеть, глядя на меня своими неподвижными глазами. Я был здорово взвинчен. Пять часов двигаться, раз за разом натыкаясь на тупики, зачастую встречая их там, где их вообще не могло быть! Это достанет кого угодно. Все равно, что пять часов подряд пытаться вдеть нитку в иголку - и безрезультатно. Я пересек кабинет и без приглашения уселся на один из стульев, поближе к хозяину.
        - Герберт, это невозможно, - выпалил я и задумался - а это ли я хотел сказать?
        Герр Иноэ молчал, ожидая разъяснений.
        - Герберт, я не могу сделать это, не повредив ее личности. Ее болезненное отношение к грязи - это не что-то внешнее и случайное. Она с этим выросла, и она из этого состоит. Понимаете, она сформирована вокруг этого, это один из фундаментных камней, на которых построена ее личность. Если его выдернуть - все здание рухнет.
        - Но у вас ведь были какие-то идеи. Вы говорили о некрофильной ориентации. Следовательно, вы знали, как можно произвести подобную коррекцию без фатальных последствий.
        - Да, у меня были наброски. Но с Агнесс все это не срабатывает. Во-первых, у нее очень странная психика. Нет, все в пределах нормы, и на первый взгляд все как обычно… Но… - я не знал, как выразиться, поскольку ступил на скользкую почву ощущений и впечатлений, - Видите ли, Герберт, у меня иногда возникало чувство абсурда и какой-то чужеродности, что ли… Как будто среди ее предков были инопланетяне. Нет, я, конечно, могу подойти обычным программаторским путем: навтыкать заглушек и блоков, пробросить парочку соплей прямо поверх… Результат будет. Но это путь к ресету, рано или поздно. А вы ведь просили обойтись минимальными воздействиями. Я хотел действовать на совершенно другом уровне.
        - Каким образом вы собирались произвести коррекцию?
        Когда человек перестает что-либо понимать, он на верном пути! [6] - В основе проблемной реакции лежит некая структура, во всяком случае, как модель такое объяснение нам вполне подходит. Она всегда бывает обвешана огромным количеством вторичных конструкций, и из-за этого просто так ее удалить нельзя. Все рухнет. У нас даже анекдот есть по этому поводу…
        - Продолжайте!
        - Да, извините. Значит, нужна замена. Надо исследовать проблемную структуру и построить для нее замену. Обычно лучшая замена - структура прямо противоположная по функции. Если бы это удалось, Агнесс от грязи получала бы удовольствие. Ну, понятное дело, с некоторыми оговорками. Но я не могу туда даже подобраться! Все настолько загромождено! И как-то… Как нарочно!
        - Достаточно. Я вас понял. Вы стремитесь к стандартному решению, хотя уже видите, что ситуация нестандартна. Завтра предпримите еще одну попытку. Действуйте, исходя из своего знания о том, что решение существует. Все.
        Отчеканив этот невразумительный вердикт, Иноэ сделал нетерпеливый жест рукой, отмахиваясь от меня, как от мухи.
        Только на улице я сообразил что говоря со мной он свободно использовал нашу, программаторскую терминологию. Да и я забылся и начал с ним говорить как с коллегой. То ли его ремесло бизнес-консультанта обязывает разбираться во всех профессиях и говорить на всех жаргонах, то ли герр Иноэ и сам когда-то баловался мелким ремонтом психических конструкций.

* * *
        "Значит, он говорит, что решение существует" - размышлял я, мучаясь от бессонницы, - "Откуда это, интересно, ему известно? Он что каждый месяц заказывает коррекцию любовницам с инопланетной кровью? Или сам делает ее регулярно, а сейчас просто слишком занят? Скажем, консультирует дьявола, как увеличить эффективность вселенского зла и сэкономить на топливе для адских котлов. Ладно. Если решение есть, то где оно? Уж точно не там, где я его искал все это время. Потому что там, где оно должно быть, его точно нет…"
        Примерно с такими мыслями я, наконец, заснул.

* * *
        На этот раз я провозился еще дольше. Начал с того, что удалось еще вчера - подобрался к проблемной структуре, сумел к ней обратиться и подключиться к одному из входных каналов. У нас есть несколько способов ограничить структуру и спросить у нее, "Кто ты?". Беда была в том, что на этот раз я получал такое многообразие ответов, что составить мало-мальски разумное представление не представлялось возможным. Доступ к структуре тоже был очень непростым. Со всех мыслимых сторон ее окружали ажурные конструкции, которые казались жизненно важными и, в то же время, крайне уязвимыми. Приходилось работать, как тому бывшему гинекологу из анекдота, который ухитрился оклеить квартиру обоями через замочную скважину.
        В таких условиях обычный путь - изучить структуру, удалить ее и вставить вместо нее замену - оказался совершенно нереальным.
        Тогда я начал искать выходы из проблемной структуры на поверхность, туда, где с ними можно будет легко работать. Я не знал, зачем я это делаю. Ведь грубые методы, когда тупо перехватываешь выходной сигнал, изменяешь на то, что нам надо, и передаешь дальше, был мне недоступен. Такие пути слишком разрушительны. Тем не менее я нашел четырнадцать выходов, из которых тринадцать оказались ложными.
        Если хочешь иметь то, чего никогда не имел, то должен делать то, чего никогда не делал… [38]
        "Действуйте, зная, что решение есть…" Или как там он сказал? У меня в руках был с трудом найденный выход из системы. Был вход, который я нащупал через путаницу изящных конструкций, казалось, специально раскоряченных так, чтобы создать мне максимум неудобств. Я вдруг понял, что надо делать дальше. Этого не делал никто и никогда, и как будет работать эта штуковина я сам толком не понимал. Но был уверен, что действовать надо именно так. Я соорудил на выходе хитрый модуль, который фиксировал нежелательный выходной импульс. И если такое случалось, он посылал случайный импульс на вход структуры. Да здравствует Эшби!
        За окном было темно. Пальцы плохо меня слушались, голова гудела, но во всем теле была удивительная легкость. Агнесс неподвижно лежала, свернувшись калачиком в кресле. Похоже, она была в обмороке. Не удивительно. Она выглядела на удивление трогательно в своей беззащитности, но меня ее вид почему-то больше не возбуждал. Я деревянными движениями уложил лютню в футляр, покинул комнату и неверной походкой дошел до стола ночного референта.
        - Я закончил, - только и смог я сказать, и направился к выходу.
        Дома, раздевшись, я забрался в ванну и опустил голову под струю горячей воды. Перед моими глазами вдруг расцвел удивительный алый цветок. Это было настолько странное и завораживающее зрелище, что лишь когда третья капля крови упала в воду из моего носа, я сообразил, что происходит и догадался запрокинуть голову.
        Я был опустошен и совершенно счастлив, как будто сдал самый важный в своей жизни экзамен. Тогда я еще не знал, что это экзамен на допуск в ад.

* * * - Занятно, - сказал Герберт Иноэ, глядя, в порядке исключения, не в глаза, а куда-то поверх моей головы, - Занятно. Вы выдержали испытание. Вы его выдержали уже тогда, когда пришли и заявили, что задача не решается. Она, действительно, не решалась, я об этом позаботился. Я убедился, что вы подошли к проблеме грамотно, что вы в состоянии признать поражение, и что вы не собираетесь подделывать результат. Собственно, надо было уже тогда принять решение и успокоиться. Но во мне проснулся бизнес-консультант. К тому же, время у меня еще есть. И вот результат - вы совершили невозможное.
        - Погодите… Позвольте. Вы же говорили, что задача имеет решение. И что это вам известно, разве не так?
        - Совсем не так. Я всего лишь посоветовал действовать исходя из вашего знания, что решение существует. А где вы это знание взяли - ваша забота. Как вы разобрались с проблемной структурой?
        - Сделал из нее гомеостат Эшби. Теперь, когда структура делает не то, что нам надо, она получает на вход случайное возмущение.
        - Замечательно. Это новый метод, так ведь?
        - Да, насколько мне известно.
        - Жаль, толку от него немного. Обычные методы намного удобнее. И экономически это тоже не оправдано. Если я вам выставлю счет за консультацию, вам придется заплатить в несколько раз больше вашего гонорара.
        Я совершенно обалдел от такого заявления.
        - Но ведь вы получили то, что хотели.
        - Да. Теперь я знаю, чего вы стоите. И я предлагаю вам постоянный контракт. Мне нужен персональный программатор.
        - Вам!?
        "Предложение неожиданных путешествий есть урок танцев, преподанных богом", - учит нас Боконон. [5] - Да. Помимо прочего, вам придется много ездить, - он опять затараторил, как пулемет, - Я принимаю во внимание, что у вас есть сложившаяся клиентура, и, согласившись работать на меня, вы ее потеряете. Жалование по контракту это учитывает. Кроме того, в поездках вам будет оплачено полное содержание. На размышление вам сутки. А переезжаем мы через неделю.
        - Куда переезжаем? - спросил я скорее автоматически, чем из реального интереса.
        - На Дрейф.

* * *
        Дрейф. Шагающий город. Нулевое чудо света. Гигантская титановая землемерка. Дрейф - это почти полукилометровый мост на двух четырехногих опорах. Он находится в безостановочном движении. Стоя на одной из опор, Дрейф разворачивается, занося вторую на полкилометра вперед. Говорят, что конец моста при этом может достигать скорости восемьдесят километров в час. Четыре опоры со свистом рассекают воздух. Затем пролет опускается и тридцатиэтажный улей, гнездо роскоши и экзотики, начинает двигаться вдоль моста, под действием десятков могучих лебедок. Говорят, что внутри движение почти не ощущается. Достигнув второй опоры, улей останавливается, первая опора вздымается в воздух и начинает свой разворот. Все повторятся сначала. И так без перерыва, вот уже больше десяти лет. За это время дрейф обошел полмира. Наверное, он мог бы совершить и кругосветное путешествие, и, может быть, не одно, но его движению чужда целенаправленность. Дрейф бредет по миру, как меланхолик по осеннему парку. Дважды он проходил по нашему Городу. Высота ног позволяет ему двигаться над домами старой постройки. Штурманы с геологами
рассчитывают его маршруты; свора адвокатов мечется вокруг него, арендуя участки под опоры, улаживая формальности и конфликты, оформляя визы тысячам его пассажиров, когда шагающий город пересекает границы; толпы подкупленных журналистов усмиряют гнев и зависть масс, когда сверкающий металлом и покрытый висячими садами колосс на несколько минут заслоняет им солнце; армия рабочих расчищает и готовит площадки под опоры, а затем восстанавливает причиненный ущерб. Но направление движения определяет воля одного человека. Говорят, что выбирает маршрут создатель, владелец и бессменный капитан Дрейфа, барон Засс.
        И еще говорят, что, несмотря на все чудеса техники, использованные в амортизаторах, когда опора опускается на землю, земля все-таки вздрагивает.

…превосходило мои самые смелые представления - не только о реальности, но даже о доступных человеку галлюцинациях. [6]
        Внутри же, говорят, вибрация почти незаметна. Внутри царит покой и роскошь. Барон постарался создать рай на своих небесах. Похоже он, как и бедняжка Агнесс до недавнего времени, был одержим манией чистоты. А может быть, он просто хотел оградить свой заоблачный мир от обычных для земли несчастий. Впрочем, разница не велика. Не зря же есть выражение: "Очистить от преступности", например. На Дрейфе не только не было обычной грязи. Это была зона, свободная от заразных болезней, и каждый, входящий туда, должен был сдать анализы, чтобы подтвердить свою безопасность для окружающих.
        Это была и зона, свободная от тайных пороков, потому что на Дрейфе не было тайн. Во всяком случае, от тамошней службы безопасности. Все помещения улья постоянно находились под прицелом камер и микрофонов, причем картинки с них не просто записывались, но и, действительно, постоянно просматривались специально подготовленными агентами. И даже если бы наблюдатели что-то и просмотрели, скрыть преступление не удалось бы, поскольку кроме видео, перемещение каждого человека отслеживалось специальными датчиками.
        На провоз на Дрейф оружия тоже существовали серьезные ограничения.
        Разумеется, к самому барону Зассу все это никак не относилось. Он мог бы болеть сифилисом и проказой, ходить с шестиствольным пулеметом и ежедневно насиловать и убивать маленьких мальчиков - об этом все равно никто бы не узнал.
        Впрочем, и остальных обитателей Дрейфа ограничивал не столько закон, сколько боязнь общественного мнения, поскольку законы там действовали своеобразные и весьма мягкие. Как это удалось барону, я так и не понял, хотя один знакомый юрист битый час объяснял мне эту замысловатую комбинацию. Я запомнил только слова "экстерриториальность" и "оффшорная зона", а понял лишь, что это законодательство предельно приближено к идеальной формуле из двух пунктов: "а) Никто не может причинять вреда другому. б) В остальном каждый волен делать что хочет".
        Карманников и кидал на Дрейфе не было в принципе. Несколько раз, обнаружив среди входящих пассажиров представителей этих почтенных профессий, секюрити немедленно сдавали их на руки полиции, а затем в рекордные сроки, не считаясь с затратами и не разбираясь в средствах, раскопали и доказали их старые дела. Слухи об этом немедленно разошлись среди воров и жуликов, и с тех пор воровать на Дрейф мог сунуться только полный идиот. А среди миллионеров идиотов мало.
        Да, самым жестким ситом на входе в бродячий город была именно цена. Цена была такова, что простые, да и не очень простые смертные, могли узнавать о том, что творится в улье, только по слухам и скупым пресс-релизам барона.
        При этом само существование Дрейфа было абсолютно бессмысленно. Его вечное движение никаких реальных преимуществ не давало, кроме, разве что, налоговых льгот, благодаря этой самой "экстерриториальности". Все остальное, что могло туда привлечь - безопасность, чистая вода и воздух, еда, свободная от пестицидов и консервантов, вышколенный штат обслуги и разнообразных специалистов, от проститутки до библиотекаря, чьи услуги входили в цену билета, многие другие мелкие и крупные удобства - все это вполне можно было бы устроить и на земле. Но на земле не было такого места, где бы все это было одновременно.
        А теперь расслабьтесь, и попробуйте с первого раза угадать: принял ли я предложение Герберта Иноэ?

* * *
        Чирок принял из моих рук бутылку и озадачено уставился на меня. Что-то в моем поведении поведало ему о переполнявших меня новостях. Он еще помялся и спросил:
        - Как дела?
        - Ща, - ответил я, еще больше накалив обстановку.
        И лишь на кухне, закурив и дождавшись, когда он опрокинет свою первую дозу, я выдал нашу коронную присказку:
        - Нам заказывают фрески!
        - И платят десять тысяч? - подхватил он.
        Нет никакой разницы, где находиться. Если вообще что-то имеет значение, так это - существо, из сердца которого ты смотришь вовне. Кто ты сам - это действительно важно. [6] - Точно. Жирный клиент предлагает постоянный контракт и предлагает сопровождать его… - я выдержал паузу, - На Дрейфе. Твое присутствие оговорено особо.
        - Вира-майна! Но?
        - Верно, есть и "но". Не нравится мне все это. Что-то там не чисто, - и я кратко изложил Чирку всю сумасшедшую историю.
        - А денег много?
        - Денег завались.
        - Погоди. Так ему эта девка-то что, не нужна была?
        - Хрен знает. Похоже, нет. Я тебе больше скажу. Я не удивлюсь, если ее специально подготовили, чтобы провести коррекцию было невозможно. И совсем не удивлюсь, если окажется, что он сам это сделал. Очень похоже на то.
        - Ну и что. Даже если он сам программатор? Он же сам с собой работать не может. Ты же сам говорил, что программатор, как гинеколог, сам себе…
        - Да дело не в этом. Что-то во всем этом есть дикое. Ну, хотя бы, что тебя приглашают.
        - А это не ты попросил?
        - Я бы может и попросил бы, - я усмехнулся, - если бы успел. Он сам заговорил о тебе Да в общем ничего, и логика есть - мы с тобой команда… Но не так трудно выяснить, что ты у нас, - я сделал общепринятый жест, щелкнув себя по горлу, - с причудами. За эти бабки можно было нанять дипломированного настройщика. Извини. По мне, так лучше тебя не бывает. И вообще все как-то странно и непонятно.
        - Может он просто человек такой? Странный?
        - Может быть. Но это, брат, лишь объяснение одной неизвестной через другую…

* * *
        У меня была неделя, чтобы уладить все дела. Первым делом я отправился в офис Лум-Лума и сообщил о своем предстоящем отъезде. При текущих обследованиях меня вполне мог заменить Лева Шишкин, а для более серьезных случаев я порекомендовал им нескольких своих коллег, с которыми у меня были вполне приличные отношения. Больно было бросать созданную трудом и случаем систему, поддерживающую мое благополучие. Больно было понимать, что без меня она очень быстро развалится. Доктору Ватсону в таких случаях было легче.
        Там же я зашел к Джельсамино. Он сидел за рабочим столом со своей обычной свирепой миной, глядел в монитор и резко двигал манипулятором. Можно было подумать, что он сортирует по папкам смертные приговоры. Однако, зная его, я предположил, что, скорее всего, он всего лишь раскладывает пасьянс "Косынка", а злую рожу корчит просто так, для тренировки. Я почти угадал. Ошибка заключалась лишь в том, что пасьянс он предпочитал называть по старинке "Гильотина". Увидев меня, он расплылся в улыбке, мгновенно утратив всю свою свирепость. Мы сердечно поздоровались, и я рассказал ему о своем новом контракте.
        Дальше вопросы сыпятся, как перхоть.[7] - Загадка, да? - он задумался, у губ его привычно залегли жесткие складки, а глаза стали узкими, как бойницы, - И чего ты от меня хочешь?
        - У меня есть почти неделя. Не мог бы ты раскопать по своим каналам все, что есть на Иноэ? Нафига ему программатор, что он собирается делать на Дрейфе. В общем, все, что нароешь.
        - Это стоит денег.
        - Разумеется. Сколько?
        - Для тебя… - Джельсамино подумал и назвал цифру.
        - Да… - вздохнул я, - Когда я сюда входил, я считал себя обеспеченным человеком.
        - Ты же знаешь, - он даже немного смутился, - безопасность стоит дорого…
        - …Но она того стоит, - закончил я, - Все нормально. Действуй. Очень на тебя рассчитываю. Знаешь, у меня такое чувство, что на этот раз я влип по настоящему.
        - Так пошли его подальше. Столько денег сэкономишь.
        - Ага! Как тот безногий на ботинках. Ты бы послал?
        - Не знаю, честно говоря. Может, и послал бы. Но потом себе не простил бы. Да, док. Это как раз тот случай, кода любое твое решение будет ошибкой.

* * *
        Вечером я, наконец, занялся тем, чем давно следовало заняться. Я решил выяснить, что говорят про консультанта Герберта Иноэ открытые источники. Мой поиск невероятно осложнили два тезки и однофамильца. Герберт Иноэ - химик, открывший радиолюминисценцию каких-то трам-бам-тараналов, и за это удостоившийся множества званий, и, главное, массы упоминаний в научной и околонаучной прессе. Ну, это еще так себе. Истинным кошмаром стал чипендейл танцор Герберт Иноэ. Лет пятнадцать назад он заполнил всю печать, благодаря скандальным интригам с несколькими известными дамами и, даже, одним джентльменом. Про него писали в основном органы "меньшинств", но публикаций было огромное количество. Был, правда, еще этнический музыкант Герберт Иноэ, но про этого была лишь одна страничка. В результате мне пришлось ограничить охват категориями "бизнес" и "консультирование", так что самое интересное я, скорее всего, пропустил. Но на более широкий поиск у меня не хватало ни времени ни мастерства.
        "Сделайте мне хорошую рекламу и я буду продавать болты как средство от гриппа!"
[37]
        Каждый хочет иметь репутацию благородного человека, и каждый хочет купить ее подешевле. [38]
        Все материалы оказались довольно старыми. Такое впечатление, что лет десять назад консультант Иноэ перестал нуждаться в рекламе и ушел в тень. Большинство статей были явно заказными, и все в целом было выполнено с большим мастерством. У постоянного чтителя того времени неизбежно осталось бы впечатление, что Герберт Иноэ это тот самый человек, которого надо звать, когда серьезное дело зашло в тупик.
        Из деталей удалось выяснить следующее.
        Родился Герберт Иноэ в семье мелкого маклера. С детства его отличала исключительная интуиция. Он давал советы отцу касательно биржевой игры, давал советы учителям и товарищам в школе. Естественно, юного гения никто не принимал всерьез, а свойственная иногда детям настойчивость в своей правоте даже принесла ему немало неприятностей. Родные, однако, заметили, что многие его заявления бывают на удивление точны. Иноэ-старший предположил, что талантливому ребенку просто не хватает знаний, поскольку мать всякой интуиции - информация. С этого момента семья не жалела средств на образование сына. Юный Герб и сам учился охотно и жадно впитывал сведения из любых областей. Он настолько приохотился к поглощению разного рода знаний, что, успешно окончив престижный колледж, поступил на службу в Городской Исторический Архив, чтобы иметь возможность продолжить самообразование в этом бескрайнем море знаний.
        Позволю себе отвлечься от изложения сей пасторальной истории, в которой я, по возможности, сохраняю язык оригинала. Вы обратили внимание на замечательную формулировку: "успешно закончил колледж"? Как можно закончить колледж "не успешно"? А если усердие молодого гения имело какие-то конкретные появления, вроде медалей, призов или отличных оценок, то почему восторженные биографы об этом умалчивают? И все в таком духе.
        Сочтя набранный багаж знаний достаточным, Герберт Иноэ открывает свою контору, вроде бы на оставленное отцом наследство, и начинает заниматься бизнес-консультированием. Начинается триумфальное шествие скромного гения, который давно бы уже превратил наш мир в земной рай, если бы добросовестность не заставляла его подолгу работать с каждым клиентом. Писали, что запись к нему растянута чуть ли не на годы, что обращаются к нему ведущие предприниматели и первые люди государства, но большинство предпочитают оставаться анонимами.
        Секрет чудесного успеха был, таким образом, очевиден - талант, плюс упорный труд. Старайтесь, и вам воздастся. Стучитесь - и вас откопают.
        В очень научной статье модного в то время социолога автор изо всех сил пытался ответить на естественный для обывателя вопрос: "Если герр Иноэ такой умный, то почему он не зарабатывает для себя, а только учит делать деньги других?"
        Оказывается (по мнению автора) специфика таланта Иноэ такова, что он воплощает в себе, как бы, часть личности, ее творческое, детское и стихийное начало. Ему не хватает жесткости, необходимой бизнесмену, ему претит рутина ежедневной волчьей грызни и мышиной возни. Он спешит поделиться своей творческой энергией со всем миром, начиная, естественно, с наиболее обеспеченных его представителей.

* * *
        Я встретился с Мери-Энн чтобы отдать ей на хранение часть сбережений. О своих новостях я рассказывал не без гордости. Побывать на Дрейфе, даже в качестве уборщика, это немалое достижение.
        Ее же переполняли новые аргументы в пользу своего учения.
        - Вот ты говоришь, - начала она, - а есть люди, которые знают, как построить свою жизнь, чтобы разбудить некоторые из сверхвозможностей древней расы. Ты когда-нибудь слышал о Клубе Тузов?
        - О, Господи, - вздохнул я, - Ну, конечно, без Клуба Тузов тут никак не обойдется.
        - Зря смеешься. Они сами нарочно распускают про себя нелепые слухи, чтобы их не принимали всерьез. Знаешь, как говорят, дьявол из шкуры лезет, чтобы распространить атеизм. А это, между прочим, вполне реальная организация. Они поделили между собой весь мир и фактически им правят. И чем меньше в них верят, тем легче им удержать власть.
        - Ага. Они общаются телепатически, летают друг к другу в гости с помощью левитации, и шлют подарки к Рождеству с помощью телекинеза. А почему они не легализуются тогда? Установили бы мировое правительство, прекратили бы войны, все бы им только спасибо сказали, - я понимал, что спор в таком стиле совершенно беспредметен и бесперспективен, но мне просто нравилось болтать с Мери-Энн.
        - На самом деле, все очень просто. Они не хотят отдавать власть, но им не нужна ответственность.
        - Знаешь, когда ты говоришь "на самом деле все очень просто", мне в этой фразе не нравится три момента. Мне не нравится, что ты говоришь "на самом деле", как будто есть в небесной прокуротури это "самое дело", где все расписано по статьям; не нравится, что ты говоришь "все", претендуя при этом на всеобщее знание, и не нравится, что ты говоришь "очень просто", потому что в жизни так мало простых вещей…
        - А не ты ли цитировал мне этого, со смешной фамилией? "Спасибо, что Ты сделал все важное простым, а все сложное - неважным".
        - Уела, уела. Молодчина! И когда ты такой умной стала?
        Она посмотрела на меня, как на упрямого ребенка:
        - Когда стала практиковать Учение, конечно!

* * *
        Нас пугает не столько сама неизвестность, сколько ее следствие - необходимость думать. [38]
        Джельсамино позвонил на другой день и обрадовал меня сообщением, что цена моего расследования может вырасти в несколько раз. "Ты не пожалеешь", - сказал он, - "Там проявились такие интересные нюансы, что я бы тебе не советовал экономить. Тем более что времени не так много. Но, впрочем, как знаешь". Я недолго раздумывал и дал "добро" на дополнительные траты. Безопасность стоит дорого, но она того стоит.
        Мне так и не удалось дозвониться до Левы Шишкина. Это было странно, потому что раньше, когда у меня возникала в нем нужда, я обычно связывался с ним без труда. Впрочем, несмотря на юный вид, он был вполне самостоятельным человеком, жил один, и вполне мог куда-нибудь внезапно уехать, или закрутить роман, или просто сменить контактный номер.
        Я добился от Иноэ приличного аванса. Впрочем, "добился" - не то слово. Даже намека не понадобилось. Когда я позвонил ему в контору, референт сразу сказал, что герр Иноэ уполномочил его выдать мне аванс в таком-то размере. Это было весьма кстати, потому что помимо затрат на сбор инфы, надо было приодеться, в особенности Чирку, и вообще произвести дорожные закупки.

* * * - Итак, бизнес-консультант Герберт Иноэ, - Джельсамино театральным жестом указал на огромный монитор на своем столе, - Ты не спешишь?
        - Нет, до пятницы совершенно свободен.
        - Тогда по порядку. Родился шестьдесят семь лет тому назад в семье удачливого биржевого спекулянта. Мать - бывшая танцовщица.
        - Погоди. Когда, ты говоришь, он родился!? - я вдруг сообразил, что во всех биографиях Иноэ, которые я читал, не было ни одной даты.
        - Да, герр Иноэ очень неплохо сохранился. Вот, - он развернул файл, - те фрагменты медицинской карты, которые удалось раздобыть. Восемь трансплантаций, три пластические операции, и косвенные признаки приблизительно десятка корригирующих имплантантов. Он еще нас с тобой переживет. Во всяком случае, имеет шансы. Движемся дальше. В детстве - обычный балбес, в юности увлекается культами, связанными с измененным состоянием сознания. Тогда это было довольно модно. Пейот, травка… Видимо, балуется. Дважды мелькает в уголовных делах, и оба раза в качестве свидетеля. Иноэ старший к тому времени уже достаточно богат и влиятелен, чтобы вытащить ребенка, попавшего под облаву. Вот, очень интересный штришок: один из его однокашников, сейчас совершенно сошедший с круга, говорит что Герб дважды лечился в психушке. В частной и неофициально. Можно и не верить спившемуся старику, но в общую картину это прекрасно укладывается. Возможно, сын стал уж слишком неуправляем, и его задвинули в место поспокойнее - Городской Исторический Архив, помощник библиотекаря. Поначалу это, видимо, не очень-то помогло - второй раз он
лечился уже будучи архивистом. Но через два года такой работы жизнь Герба заметно меняется. Во-первых он начинает пользоваться услугами программаторов. Они тогда только появились, и смотрели на них косо, почти как на наркотики. А может и более косо.
        - Да я слыхал, в те времена были такие методы, что в том подпольном абортарии.
        - Именно. Более того, он сам начинает изучать ваше ремесло, и даже какое-то время практикует в качестве, как тогда говорили, "ломщика".
        - Интересно, как на это смотрели родители.
        - Ах, да. Родители к этому времени год, как умерли. Погибли. Разбились не геликоптере по дороге на курорт. И наш молодой гений рассказывает, что отговаривал их лететь в этот день, но его не послушали. Это начало его мифа. Далее. Два года более-менее успешного программаторства, несколько крайне удачных биржевых спекуляций, несколько курсов гипнообучения, обрати внимание, набор дисциплин очень причудливый. И вдруг - новая резкая смена профессии. Так герр Иноэ стал бизнес-консультантом. Но это еще не все. Самое интересное в том, что его дальнейший путь по-прежнему связан с программаторами. Время от времени он берет одного или сразу двух-трех в штат. И - следите внимательно за рукой - никогда их не увольняет!
        - Как это? - не понял я.
        - А очень просто. Они сами куда-то деваются. Как-то рассасываются и пропадают без вести, обычно всей командой. Нам не удалось побеседовать ни с одним БЫВШИМ программатором герра Иноэ. Мало того, мы не смогли проследить, куда они все пропали. За одним, можно сказать, случайным исключением. Одного опознали. По зубам.
        - Вира-майна! - я зажег сигарету внезапно онемевшими пальцами, - А его учитель? Его же учил кто-то?
        посеешь зонтик - пожнешь дождик [38] - В корень смотришь. Пропал без вести. Ушел из дома и не вернулся. Тут правда всякое может быть, много времени прошло. Так что подумай еще, и покрепче. Еще одна интересная деталь. Иноэ несколько раз переживал ресет. Такую фишку не спрячешь. И, по крайней мере дважды, по времени это совпадало с исчезновением штатных программаторов. Что скажешь?
        - Скажу, что вы не зря хлеб едите. Да и масло тоже. Еще что-нибудь?
        - Да есть мелочи. Ну вот, например… Наш аналитик отметил, что пассажиры Дрейфа составляют группу риска по самоубийствам и психическим расстройствам. Где-то два месяца после посещения. Но это статистика, а на элите статистика ведь не работает. Что еще… Ты потом просмотри все это внимательно, но пока обращу твое внимание на то, что Иноэ был близко знаком с бароном Зассом, и что оба они состоят в клубе Тузов.
        - Погоди. Клуб Тузов? Так он что, все-таки существует?
        - Я не говорил, что он существует. Я сказал, что они оба в нем состоят. Клуб Тузов, он же клуб Козырей, он же клуб Колода. Это такая хитрая штука, что про него невозможно сказать, существует он или нет. Зато, почти всегда, можно точно сказать, входит в него человек или не входит. Вот ты, например, не входишь. И я не вхожу.
        - Это я и так знаю. Во всяком случае, про себя.
        - Ну, не скажи. Это все не так просто. В клуб входят люди, чья власть и могущество неочевидны и скрыты даже от пристального взгляда. Вот самому Иноэ с его знаменитой интуицией, наверное, сразу видно, козырь человек или не козырь. Но дело не в этом. Интересно то, что члены клуба Тузов очень редко общаются между собой лично. Они даже по телефону говорить не любят, все решают по почте. Знаешь, сколько тузов живет на Дрейфе?
        - Ну, изрядно, наверное.
        - Один. Сам барон Засс. Они, как будто, даже боятся находиться в одном здании. Не спрашивай, почему - не знаю. А тут вдруг такая дружба, чуть ли не любовь. Феномен. Может, есть тому какие причины, может случай, не знаю.
        - Когда они сошлись?
        - А какая точная цель игры, в которую мы сейчас играем?- Ты должен играть, чтобы понять, почему ты играешь. [33] - Когда Засс строил Дрейф. Его инженеры часто обращались к Иноэ, барон оплатил им что-то вроде абонемента. Было много уникальных задач, сооружение-то ни на что не похоже. Вот тогда они видимо и познакомились. Иноэ был одним из первых пассажиров. А потом Иноэ покинул Дрейф, а барон заперся в своем пентхаусе, в так называемой "Фарфоровой Башне" и его больше никто не видел.
        - Да, блин, - сказал я, забирая диск, - Стоит почитать это подотошнее. Один важный вывод я уже сделал.
        - Что контракт с Иноэ не так уж и привлекателен?
        - Этого я еще не решил. Но я понял, что, хотя контракт формально и считается постоянным, вернее будет рассматривать его как временный.

* * * - Я догадался, - заявил Чирок вечером, - Он извращенец. У него на Дрейфе гарем из каких-нибудь малолеток, или уродов. Ты их всех закодируешь, чтобы трахались как надо, а потом тебя грохнут, чтобы ты никому не рассказал. А меня за компанию, чтобы не заявил о твоем исчезновении.
        - Ага, - ответил я, - а под ресет он попадает из-за слишком частых оргазмов. Ничего не выходит. Дрейф весь просматривается.
        - Вот, блин!

* * *
        Микки, один из референтов Иноэ поздно вечером заехал за нами с Чирком, чтобы отвезти к посадочной площадке.
        - Микки, - спросил я, заметив, что машина движется не туда, куда я ожидал, - почему мы едем к центру? Разве ближайшая площадка не на западе?
        - Мы едем к центральной площадке. Большая часть сотрудников Герберта полетит одним вагоном.
        Видимо, в этой конторе было принято называть босса по имени.
        Наш поезд улетает с восьмого причала
        Машина остановилась у подъезда центрального терминала. Я здесь раньше ни разу не был. Носильщики подхватили багаж, и скоростной лифт небоскреба поднял нас на площадку. Ветер нещадно сек лицо, мокрый бетон блестел в свете ослепительных ламп. Наши вещи сложили на багажную тележку, лишь лютню я оставил при себе. Люди, около десятка, уже стояли в ожидании. В резком свете лица было трудно разглядеть, однако, когда одна невысокая фигура взмахнула рукой, бросая сигарету, жест мне показался знакомым. Я сделал пару шагов навстречу.
        - Лева?
        - Док! Вы тоже здесь!
        - Как видишь. Выходит, опять поработаем на пару.
        - Да, наверное. Вы не поверите. У меня такого клиента еще не было. Меня пригласил Марк Кельнер, секретарь герра Иноэ, ну, правда, тогда я еще не знал, что он секретарь. Пригласил, поговорили, заплатил, дал задание. Я там сидел безвылазно неделю, даже спал там. И все время делал одно и то же. А потом, вдруг, постоянный контракт. Конечно, я согласился. Но, главное, работа совершенно тупая! Ну, то, что я делал. То есть я даже не могу понять, кому и зачем это может понадобиться.
        - Это может понадобиться, чтобы выяснить, способен ли ты выполнять тупую и бессмысленную работу добросовестно в течении недели.
        Леве, похоже, эта мысль еще не приходила в голову, ему просто не дали на это времени. Он даже рот открыл:
        - Вы думаете?
        - Иногда. Либо тебя просто хотели удержать неделю в одном месте, как в "Клубе рыжих". Но это, согласись, вряд ли.
        Часть городских огней на горизонте сложились в стремительно растущее созвездие, и скоро вагон обрушил на нас сияние фар и грохот винтов. Пригласили на посадку.

* * *
        К Дрейфу мы подлетели уже на рассвете. Он двигался над лесом. Зрелище было внушительное. Улей стоял над неподвижной опорой, а гигантская ажурная штанга мутно блестящая в лучах восходящего солнца разворачивалась с такой скоростью, что это было заметно даже высоко с воздуха. Вокруг металлического чудовища вилось около десятка разноцветных авиеток с крыльями из радужной пленки. Вагон подлетел ближе и завис примерно в километре от дрейфа. Местность внизу была похожа на штабной макет, выполненный с невероятным тщанием. В стороне блестела река, как разлитая ртуть. Замшелая деревенька, проселочная дорога, линии электропередач - все было залито розоватым утренним светом, из-за чего казалось еще более неестественным. Штанга закончила разворот, свободно пройдя над телеграфными проводами. Опора медленно опустилась. Две ноги встали с одной стороны дороги, одна с другой, четвертая нога опустилась на расчищенную площадку в лесу. На таком расстоянии они выглядели как блестящие металлические стержни, хотя каждая из них была метра два в диаметре. К одной ноге тут же подъехали две автоцистерны, вокруг них
засуетились фигурки рабочих. Возле другой остановился туристический автобус. Из него высыпали пассажиры и потянулись к открывшимся дверям лифта.
        Улей начал двигаться вдоль штанги, сначала едва заметно, затем все быстрее и быстрее.
        - Охренеть, - проговорил рядом со мной Лева, забыв всю свою интеллигентность.
        Мы все приникли к иллюминаторам.
        - А откуда вообще взялась эта беда? - спросил Чирок, - Ну, в смысле, зачем его построили?
        - Зачем, - ответил Лева, - этого никто не знает. Как - более-менее известно. Засс построил, на акционерные деньги. И нет ни одного вразумительного объяснения, как он собирался возвращать вложения, и вообще, как вы сказали, "зачем" это все. Зато есть масса легенд. Я интересовался.
        - Ну-ка, ну-ка, - попросил я, - Любопытно.
        - Ну, например, рассказывают, что барон Засс оказал некую неоценимую услугу всему человечеству. То ли злобных инопланетян истребил подручными средствами, то ли вакцину от неизлечимой чумы изобрел. Рассказывают по-разному. И мировые правительства, как бы, решили его отблагодарить, и сказали "проси, что хочешь"… Ну, он и раздухарился. Есть еще вариант. Похоже, тот же самый миф, но не отредактированный Пи-Арщиками барона. Что но получил некие смертоносные лучи, которые позволяют ему остановить сердце у любого человека в мире. А настраивается эта штука, как бы, по фотографии. А теперь прикиньте, чьи фотографии достать легче всего?
        - Ну да, - вставил Чирок, - берешь любую газету…
        - Все остальное в том же роде, - продолжил Лева, - но, по-моему, все это полный бред. Однако общая схема правдоподобна. В том смысле, что человек вдруг получает огромные возможности, и реализует их вот таким образом. Говорят еще, что он решил построить себе дворец, но никак не мог решить, где. И построил вот это чудо.
        Наш вагон, между тем, подлетел к недавно опустившейся опоре и немного снизился. Улей двигался в нашу сторону. Это, действительно, был целый город. Его неправильная форма была образована огромным количеством террас, башенок, балконов. Нижняя часть походила на фасетчатый глаз насекомого, верхняя, вся в зелени висячих садов, на сказочный остров. Самая макушка улья, пять верхних этажей, неуловимо отличались от остальной конструкции, как будто была сделана из другого материала. Здесь располагались апартаменты самого барона, пентхаус "Фарфоровая Башня". На верху, чуть асимметрично, из улья действительно вздымалась башня, покрытая стеклянным куполом. Говорили, что в этой башне барон проводит большую часть времени, созерцая величие своего детища.
        Примерно на середине высоты улья, чуть выше, с двух сторон выступали большие посадочные площадки. Было несколько и поменьше.
        Как только улей остановился, мы пошли на посадку. Шагнув с трапа на рубчатую резину площадки, я испытал легкое головокружение. Мы, все-таки, попали сюда!

* * *
        У каждого боксера существует свой план ведения боя…. пока я по нему не попал. [24]
        Вы уже знакомы со мной. Вы думаете, что я нашел способ себя обезопасить заранее. И это верно, но лишь отчасти. Все, что я смог придумать, это присовокупить к досье, собранному Джельсамино, свою записку о том, кто будет виноват в случае моего внезапного исчезновения, и оставить все это в нескольких местах с указанием обнародовать в самом печальном случае. Была у меня и возможность пополнить эти материалы, если будет чем и представится случай. Не Бог весть какая страховка, когда имеешь дело с такой акулой, как наш Герберт. В остальном я полагался лишь на то, что удастся вовремя унести ноги, до того, как моя голова превратится в контейнер с компроматом.

* * *
        Больше всего они нуждаются в пространстве, и пространство даже важнее времени.
[32]
        Нам троим отвели по крохотной комнатке без окон. Высота потолка была такова, что долговязый Чирок легко клал на него ладонь. Откидная кровать занимала почти все пространство, зато матрас и постель на ней были такие, что сразу вспоминались бесплатные проститутки. Все остальное в комнатах - телевизор, музыка, бар в стене - все было по первому разряду. Самым дорогим на Дрейфе были вес и пространство.
        Марк Кельнер объявил нам, что Герберт прибудет только завтра, и мы можем пока, как он выразился, отдохнуть и освоиться. Ну, мы мигом освоились и стали отдыхать. Некоторые даже успели отдохнуть по несколько раз.
        Босс прибыл на другой день на личном геликоптере и тут же вызвал нас с Левой в свой кабинет. Кабинет его был чуть меньше, чем в городе, но кунсткамера присутствовала. Видимо, ее заранее перевезли и смонтировали здесь. Кроме музея присутствовала мебель, почти такая же, как в Городе, а так же секретарь босса, Марк Кельнер. Он держал черную папку. Герберт заговорил в своей обычной манере:
        - Вы уже знакомы с моим секретарем? Отлично. Осталось только объяснить, почему у меня референтов много, секретарь один. Дело в том, что Марк Кельнер когда-то был единственным человеком, работавшим на меня. Когда мы с ним только начинали. Марк мое второе "я". Его распоряжения должны выполняться так же, как и мои. А если случится так, что я по каким-то причинам окажусь временно недееспособен, то его поручения надо будет исполнять в сто раз быстрее и точнее, чем мои. Потому что в этом случае в моей команде действуют принципы чрезвычайной ситуации. А вы оба теперь в моей команде. Все ясно? Вопросы есть?
        Вопросов не было. Ничего не было ясно. Мы покивали.
        - Марк, партитуру, пожалуйста!
        Секретарь подал Герберту раскрытую папку. Тот взял лежавшие там несколько листов и протянул мне. Это был алгоритм, записанный от руки на обычных нотных бланках. Я пробежал их взглядом. Ноты были на две лютни.
        Что ни говори, а музыка обесценивается не так быстро, как мысли. [1]
        Это был первый, но не последний раз, когда я увидел ноты дьявола. Позже мне в руки попадало еще несколько образцов. И каждый раз они вызывали у меня реакцию двух типов: первый - эта штука не имеет смысла и не может работать; второй - Боже, как просто, почему я сам до этого не догадался! Обычно вторая реакция стремительно сменяла первую. Так было и в этот раз.
        Интерфейсная часть была обозначена только основной темой, очевидно, вариации должен был додумывать программатор, исходя из особенностей конкретной системы. Рабочая же часть алгоритма была совершенно безумной и, кроме того, обращалась к таким структурам, с которыми я никогда не работал, потому что они были слишком динамичны. Да и никто другой этого не делал, насколько мне известно. Какой смысл что-то стоить там, где за пятьсот ударов сердца все будет смешано и переплавлено?
        Я внимательнее вчитался в алгоритм, мысленно проиграл обе партии. Эта штуковина действовала на зыбкую материю настроения. Она… Да, действительно, я мог бы до этого и сам догадаться. Я передал ноты Леве и обратился к Герберту:
        - Я бы назвал эту вещь Генератор Обаяния. Но действие будет длиться всего несколько минут.
        - От трех до пяти минут, в зависимости от адреналина. А в названии она не нуждается. Я надеюсь, вы оправдаете мои ожидания. Эта партия приобретает смысл только при наличии чего-то в этом роде, - и Иноэ выложил на стол нечто наподобие слухового аппарата.
        "А это, неужто, Данилушко, грамофонт?""Он самый, брат Иван". [9]
        Небольшая коробочка, от нее тянулся тонкий как нитка шнур к миниатюрному наушнику. Я начал понимать, а мой новый босс развеял последние сомнения:
        - Студия для вас оборудована там, - он вскочил со своего кресла и распахнул перед нами потайную дверь в стене, - Мне надо провести некоторые переговоры. Или, скажем так, беседы. Для вас это не должно иметь значения, но все же скажу, что мне их результаты весьма важны. Как вы, док, уже поняли, эта партитура поможет мне находиться в оптимальном состоянии. Ваша задача - исполнять ее как только мои показатели начнут отклоняться от требуемых. Если с датчиками случится какая-то лажа, - (блин, подумал я, он точно программатор), - если датчики или анализатор не сработают, я подам сигнал, который будет индицирован вот здесь. Вопросы есть?
        - Сколько времени продлятся ваши беседы? - спросил я.
        Герберт задумался.
        - Я думаю, не больше десяти часов. Хотя, не исключено, что и больше. Вы должны быть готовы к марафону до двадцати пяти часов.
        - О'k, босс. Это выполнимо. Но я бы попросил, на всякий случай, приготовить стимуляторы.

* * *
        Самое обидное в новой работе было то, что мы совершенно не представляли, зачем все это делается. Мы с Левой сидели в комнате без окон, не снимая лютни с колен, и, лишь только кривые на мониторе опускались ниже тонких пунктирных линий, начинали свою унылую музыку. Тянулось это все пять дней. Стимуляторы не понадобились ни разу, работали мы по три-пять часов. Только один раз нам пришлось поддерживать сокрушительное обаяние Герберта с пяти вечера до пяти утра. Можно только предполагать, чем он все это время занимался. Датчики тоже не подвели ни разу.
        Когда необходимость в нашей работе отпадала, Марк Кельнер заходил к нам и объявлял, что мы свободны. И тут же сообщал когда мы понадобимся снова. Времени хватало только выспаться и умыться.
        Время летит и радости не приносит. [34]
        Я начал звереть и тупеть от этой однообразно-безобразной работы. Опасность, которая нам угрожала, забылась напрочь. Впрочем, пока мы не приобрели ничего, что стоило бы лишения жизни, пусть даже и самой никчемной. Конечно, теперь мы знали наизусть дьявольскую партитуру, которую я назвал Генератором Обаяния, и которая, по мнению Иноэ, в названии не нуждалась. Это была чертовски занятная вещица, и стоила она немалых денег, но толку от нее было не так уж и много. Использовать ее можно было только в течении нескольких минут после сеанса, или, так как это сделал Герберт, в комбинации с его "слуховым аппаратом", который позволял нам настраивать его дистанционно.
        К тому же, меня несколько успокаивал тот факт, что Иноэ не побоялся использовать партитуру на Дрейфе, где все прослушивалось и просматривалось, то есть, помимо меня, о ней уже знало несколько человек, и, скорее всего, сам барон Засс. Как я сумел выяснить, исключений из принципа тотальной слежки не делалось ни для кого. Правда, между Зассом и Иноэ некогда была какая-то своеобразная дружба, но, на месте Герберта, я бы этой дружбе не очень доверял, особенно в деликатном вопросе хранения секретов.
        Удовольствие получал один Чирок. Его работа начиналась, когда мы с Левой приходили, отдавали ему свои лютни, расползались по каютам и засыпали без задних пяток. И заканчивалась она через часа полтора-два, когда обе лютни были настроены. Все остальное время он слонялся по Дрейфу и наслаждался жизнью во всех ее проявлениях. Хорошо, что я заранее догадался закодировать его более жестким образом, насчет алкоголя. В результате он даже занялся самым популярным на Дрейфе видом спорта: пилотированием крошечных авиеток, на которых любители кружили над окрестностями, обычно не удаляясь дальше прямой видимости.
        В конце пятого дня на выходе из студии нас встретил сам Герберт Иноэ и сообщил несколько загадочно, обращаясь лишь ко мне:
        - Похоже, я закончил. Отдыхайте, завтра будет другая работа.

* * *
        Назавтра Марк поднял меня раньше, чем мне хотелось бы, и пригласил на выход, с лютней. Распорядком это все больше напоминало тюрьму.
        Вскоре я, Келнер, Иноэ и два мордоворота из его свиты стояли под сереющим утренним небом на одной из малых стартовых площадок Дрейфа. На площадку, обдав нас маленьким влажным ураганом, опустился небольшой геликоптер, его дверь открылась и симпатичная стюардесса опустила на резину площадки ажурную лесенку. Один охранник, затем Марк, затем сам Герберт начали подниматься внутрь. Последний охранник ждал. Видимо, настала моя очередь. Я поднялся в небольшой но комфортабельный салон. Охранник, как конвоир, поднялся вслед за мной, стюардесса сразу втянула лестницу внутрь и начала закрывать дверь. Она была очень молода и чем-то неуловимо напоминала уже знакомую мне фрёкен Агнесс. Наверное, подбор женского персонала был неслучаен.
        Наш полет не занял и часа, и, насколько я мог судить, изрядная его часть служила лишь запутыванию следов. Геликоптер поднялся чуть ли не в стратосферу, сделал пологий круг (я это понял по положению солнца) и начал камнем снижаться. Едва мы вырвались из облаков, я увидел цель нашего полета. На небольшой поляне у дороги стояло несколько машин. Четыре фуры стоящие аккуратной шеренгой были соединены какими-то раздвижными конструкциями. Вокруг них стояли другие образцы колесного транспорта.
        Видимо, мне каким-то образом передалась патологическая интуиция босса - я внезапно понял, что я вижу. Это был тот же Дрейф, только очень маленький. Передвижная резиденция маленького князя. И мне, как в озарении, открылись отношения Иноэ и Засса. Отношения ученика и учителя, властителя и завистника, очарованного романтика и разочарованного циника. По крайней мере в тот момент я понимал про них все, и тогда я знал, что они могут быть кем угодно - друзьями, врагами, любовниками, кровниками, но никогда, ни при каких раскладах эти двое не будут доверять друг другу. Их отношения это танец удава и жертвы, гурмана и блюда, артиста и публики. Здесь возможна дружба, но нет места ни доверию, ни безопасности.
        Геликоптер пошел на посадку.

* * *
        На этот раз нас ждала комната в японском стиле почти без мебели (у стены стоял крутящийся стул). Пришлось разуться. Иноэ уселся прямо на пол, скрестив ноги, рядом опустился на пятки Марк, охранники чуть поодаль. Я, как мог, тоже сел на пол.
        - Марк, партитуру, пожалуйста!
        Давешняя сцена повторилась. Герберт протянул мне ноты:
        Православная церковь хочет и денег, и душу. А конкурирующая фирма, говорят, за души неплохо платит. [38] - Это мое последнее приобретение. Как ты уже понял, док, здешняя наша игра несколько отличается от той, в которую ты играл раньше. Такие алгоритмы мы называем козырной партитурой или партитурой дьявола. Потому что одна такая партитура может сделать тебя тузом и ввести в козырный клуб. А за это, согласись, многие с радостью заложили бы душу дьяволу. Рано или поздно ты увидишь и другие образцы, и если проживешь достаточно долго, научишься с одного взгляда различать в них дьявольское клеймо. Иные считают, что это почерк автора, я же склонен считать это стилем, который определяется задачами. Так вот, док. Каждый такой алгоритм может разом изменить жизнь человека, как в свое время листок, найденный в Городском Архиве изменил мою жизнь. Рано или поздно ты захочешь использовать их для себя. Возможно, я тебе и позволю. Об этом мы будем говорить позже. Сейчас же я хочу тебе предостеречь от другого. У тебя может возникнуть желание осчастливить человечество. Украсть эти ноты у меня и раздать всем
знакомым, а то и опубликовать в открытую. Забудь. Это просто невозможно, даже если бы имело смысл. Если раздать козырные ноты всем, человечество просто разорвет в куски. Я не знаю почему, но я точно знаю, что это так. И все тузы знают. Мы это просто чувствуем. Да и были попытки, были. Последняя закончилась великой чумой. А теперь посмотри. Это мой сюрприз для Большого Барона.
        Я вгляделся в листы, испещренные нотными знаками. Да, клеймо дьявола чувствовалось. Я опять не мог понять, как оно работает, но понял, что это что-то вроде школы танцев. Точнее, школы одного танца. Какого-то хитрого интерактивного танца, который исполняют, глядя в глаза партнеру.
        - Я готов, - сказал я.
        - Что ж, маэстро, сыграйте эту музыку для меня.
        Я пододвинул стул, положил ноты на услужливо развернутый Марком пюпитр и начал свою игру, подгоняя аранжировку под причудливую, уже почти не человеческую личность Иноэ.

* * *
        Все кодирование заняло не больше получаса. Я откинулся на спинку стула, а Герберт легко вскочил на ноги и с хрустом потянулся.
        - Стрелок готов? - спросил он у Марка.
        - Да, Герберт.
        У меня похолодела спина. Неужели, моя роль уже сыграна? Нет, не может быть. И верно. Оказалось, что это всего лишь проверка нового алгоритма в действии.
        - Я уже вижу, что все в порядке, но надо все же глянуть.
        Стену раздвинули и за ней оказалось полупрозрачное зеркало. У нас свет погас, а в комнате за стеклом, наоборот, загорелся, чтобы нам было видно все происходящее. Иноэ надел маску и прошел туда через небольшую дверь рядом со стеклом. Другая дверь был в торце комнаты. Герберт встал напротив нее у стены. Дверь распахнулась и в нее буквально ворвался детина со здоровенной пушкой жуткого вида. Я лишь позже сообразил, что это всего лишь пистолет для пэйнтбола, стреляющий шариками с краской. Стрелок начал поднимать ствол своего бутафорского оружия, но в это время Иноэ начал быстрое но удивительно плавное движение рукой, затем чуть присел, сделал шаг, и тут я понял, что это и есть тот самый танец. Ствол пистолета замер. Стрелок во все глаза наблюдал за диковинным танцем. Герберт между тем продолжал плавные шуистские движения, все это выглядело дико и немного смешно, но, очевидно, танец каким-то образом защитил Герберта от шарика с краской, и так же мог защитить его и от настоящей пули. Еще несколько па, затем вдруг резкий жест, как будто он что-то бросил в стрелка и тот прикрыл глаза и мягко осел на пол,
выронив пушку. У меня от этого зрелища разболелась голова и в глазах начало двоиться.
        Иноэ вернулся к нам, он был доволен.
        - Замечательно. Разбудите его и допросите, - скомандовал он, - пусть расскажет, как это было. И принеси коньяку, Марк. Нам есть что отметить.

* * * - Ну, мне сказали, что это будет вроде ковбойского поединка, - рассказывал стрелок, после того, как его привели в чувство, - Типа, все на скорости. Ну, захожу, поднимаю пушку. Вижу, тот парень так чудно руками водит. А он уже у меня на мушке. Ну, думаю, посмотрю, что это с ним, думаю, выстрелить-то всегда успею. Тем более, что пушки у него не видать. Ну и все.
        - Что все? - спросил Марк, ведший допрос.
        - Все. Больше ничего не помню. И жутко голова трещит… - Отлично. Просто замечательно, - сказал Герберт, наблюдавший за допросом через стекло, - Что-то все же меня беспокоит. Подберите еще парочку стрелков, самых лучших. Хотя… Не стоит. Я и так знаю, что все пройдет безупречно. Что скажете, док?
        Когда я впервые попробовал это вино, я понял, ради чего мы пришли сюда, преодолев темноту бесконечности. [31]
        В первый раз я видел своего нового босса в свободной обстановке. Насколько это понятие вообще к нему применимо. Мы сидели на полу и пили коньяк: Герберт, Марк и я. И пили отнюдь не в европейских количествах.
        - Все правильно, - ответил я, - Именно так оно и должно действовать, насколько я понимаю. Полсекунды достаточно, чтобы человека успокоить и внушить ему, что спешить с агрессией не стоит. А дальше…
        - Ну что, ты уже придумал название этому шлягеру?
        Меня до сих пор коробила легкость с которой он перескакивал то на "ты", то на "вы".
        - Даже два. Сначала я его про себя окрестил "Школа танцев" а потом, когда увидел в действии, начал называть "Танец кобры". Но вы говорили, что ноты дьявола в названиях не нуждаются. Почему?
        - Предрассудок. Козыри скрывают друг от друга, те алгоритмы, которыми владеют. Потому и боятся их называть, чтобы никто не подслушал. Но это ерунда. Подслушать можно и мысли, во всяком случае на Дрейфе биотоки мозга тоже прослушиваются. Барон мне рассказывал. Другие, наоборот, придумывают по десятку названий, чтобы запутать противника.
        - А кстати. Почему вы не побоялись дать нам партитуру "Генератора обаяния" на Дрейфе? Барон наверняка уже расшифровал этот алгоритм.
        - Почему, почему… По много чему. Ему эти ноты не нужны, это раз. Мне они тоже не больно-то нужны. Согласись, док, на этой фишке карьеру не сделаешь. Это два. Ну и выбора у меня особо не было. Это три. Ты мне лучше расскажи, почему у тебя было детское имя? С тех пор, как мне про это доложили, я все время об этом думаю. Это что, обычай твоего народа?
        - Да нет. Ни в одной из трех наций, от которых происходит моя семья, нет такой традиции. Это чисто семейный обычай. Не знаю, откуда пошло, видно от какого-то чокнутого предка. У нас в семье все дети носят детское имя до 13 лет, потом дают другое. Причем у старшего сына детское имя всегда "Докар". По документам меня зовут Ричард Дональд Петров, но до тринадцати лет меня звали Докар. А теперь можно звать "Дик", "Дон" или "Док", как нравится.
        - Знаешь Док, Дон или Дик, - сказал Герберт мечтательно, - если мой рейд удастся, я подарю тебе "Танец кобры". Не просто так, но подарю.
        - Так это рейд?
        - Не делай вид, что не понял. Это визит в гости к моему лучшему и единственному другу, барону Зассу. С целью отнять у него нечто весьма ценное, ты уже понял - что. Это называется рейд. Если он удастся, мы устроим такой спектакль, что боги вызовут нас на бис и закидают цветам. А если не удастся - нам всем хана.
        Иноэ, до того смотревший ясно и говоривший четко, внезапно уронил голову и его хрустальный бокал покатился по мягкому ковру, расплескивая драгоценный золотой напиток.

* * *
        Молодой Герб Иноэ перепробовал все. Или почти все. Он даже начал присматриваться к опытам программаторов, хотя в те времена их чаще называли ломщиками, и не без оснований. Но пока он пытался удерживать себя в рамках. Психоделические эксперименты он проводил в выходные, а выходя из очередного штопора, скрывался в лабиринтах Городского Исторического архива и искал. Подвигнула его на поиски услышанная однажды от тусовщиков легенда о формуле вечного кайфа. Но очень быстро он забыл, что ищет, или, точнее говоря, объект поисков трансформировался в его сознании. Он искал философский камень, Эльдорадо, Шамбалу и эликсир жизни. Все сразу. Поэтому, когда из одного старого тома выпали несколько пожелтевших нотных бланков, он отнесся к находке чрезвычайно серьезно. Его энтузиазма хватило даже на то, чтобы перейти на несколько более трезвый образ жизни, а затем и найти учителя - ломщика. Программатором стать проще, чем музыкантом. Во всяком случае, посредственным программатором. Достаточно выучить ноты, усвоить основные приемы и принципы, ну и набрать практику. Обычно на это уходит два-три года. Герб был
одержимым, он управился за год. Через год он смог прочитать найденный алгоритм, а еще через несколько месяцев смог уговорить своего учителя вмонтировать находку в его, Герберта, сознание.
        Мало-помалу я почувствовал, что в моей чернильнице скрывается страшная сила, которую я могу по собственной воле выпускать на свет. [28]
        Ноты дьявола обычно таковы, что мастерство исполнителя большой роли не играет. И, тем более, не играло большой роли варварское состояние программаторства в то время. Алгоритм заработал. Герберт Иноэ приобрел свою дьявольско-божественную интуицию. Он смог предвидеть, чувствовать, что последует за тем или иным действием, как добиться того или иного результата.
        Он понял, ясно, как дважды два, что наркотики несут ему гибель. Сам добровольно лег в частную клинику, вычистил кровь и с тех пор избегал любых пагубных привычек. Исключение делалось только для коньяка, и то по большим праздникам.
        Он понял, что если о его алгоритме узнает много людей, придет конец не только его вновь обретенной власти, но, может быть, и жизни. Учитель рано или поздно передаст алгоритм кому-то еще и процесс станет неуправляемым. Он убил учителя.
        Он понял, что для более полного овладения своим даром ему понадобится больше знаний. Он получил их самым быстрым способом - с помощью гипнообучения, разом наверстав все, упущенное в детстве и юности. Глубина и прочность знаний не требовалась, дьявольская партитура перемалывала любую доступную инфу.
        И еще он понял, что эта партитура не может быть единственной. Должны быть и другие, открывающие другие возможности. И он начал их искать, искать, со страстью, многократно превосходящей ту, с которой он прежде искал свой Святой Грааль и Беловодию. Теперь он знал, что ищет. Он искал власть.
        Десятки его агентов пересматривали все доступные архивы в поисках другого затерявшегося листка, скупали все бумаги, оставшиеся в наследство, если случалось умереть какому-нибудь программатору, следили за всеми чересчур удачливыми дельцами, политиками, жуликами и кумирами толп. Безумные программаторы ставили безумные эксперименты на добровольцах, которым приходилось переживать иногда по несколько ресетов в месяц. Иногда что-то удавалось найти. Но все это были мелочи, по сравнению с первой находкой. Так прошло тридцать лет.
        Когда же на ровном месте, из ничего, вдруг возник барон Засс, и шутя поставил на уши все человечество, чтобы построить себе этот чудовищный дом на колесах, Иноэ сразу почувствовал горячее. Он выяснил, какие люди нравятся новоявленному барону и стал таким человеком. И пока барон с азартом возводил Дрейф, как ребенок играя с новой властью, и не успел, а может, просто не захотел, освоиться с нравами тузов, хранящих друг от друга свои секреты пуще глаза, он смог сойтись с ним, и стать его другом. Единственным другом. Герберт подобрался достаточно близко, но чем-то обнаружил свою цель, и это открытие стало для Засса сокрушительным ударом. Он заперся в маковке улья, окружил себя непробиваемой стеной охраны и все люди стали для него либо игрушками, либо источником опасности. Либо опасными игрушками.
        Иноэ было нелегко смириться с неудачей, он уже знал, что Засс владел вещицей, которая, возможно, была посильнее всех других козырных алгоритмов. Но он умел ждать, и умел оценивать шансы. В этом была его сила. Он ждал еще почти восемь лет. За это время старая обида могла притупиться, а в его руки попало новое оружие, которое я назвал Танцем Кобры. И Герберт задумал новый коварный рейд. И если он сумеет получить то, что ищет, он запросто сможет подарить мне Танец Кобры, потому что у него будет оружие во много раз более мощное.
        Вся наша жизнь - она так правдоподобна, что вроде какая-то пленка на глазах, - но случайный толчок, и перед тобой черт знает что. [4]
        Все это я понял, пока лежал в своей комнатке проснувшись среди ночи от похмелья, которое, впрочем, было не слишком жестоким, потому что коньяк у Герберта Иноэ был хорош. Конечно, понял я это лишь в общих чертах, но позже, когда появилась возможность проверить догадки, картина лишь обогатилась деталями.

* * *
        Мы вернулись на Дрейф. Оставалось только ждать часа.
        Пока мы с Левой нашептывали боссу формулу обаяния, он завел несколько знакомств, соблазнил нескольких женщин, обронил несколько реплик - все с таким расчетом, чтоб растормошить барона, если тот за ним наблюдает. Комбинация действий была подобрана так тонко, как мог это сделать только Иноэ со своим даром. Барон Засс обязательно должен был наблюдать за Гербертом с того момента, как он ступил на Дрейф. Слишком много этот человек для него значил.
        И вот теперь оставалось ждать, чтобы барон пригласил Герберта к себе в "Фарфоровую башню".
        Я целыми днями слонялся по Дрейфу, стараясь запомнить все, на тот случай, если будет кому вспоминать. Иногда я спускался на нижние ярусы и через наклонные стекла смотрел на землю с высоты птичьего полета. Вдоль перил много где тянулись стойки, наподобие барных, и многие пассажиры часами сидели с бокалом пива или коктейлем, глядя вниз и ежесекундно получая подтверждение своей удавшейся жизни.
        Иногда я, наоборот, поднимался наверх, погулять или посидеть за столиком среди висячих садов. Диковинные растения поднимались из горшков, заполненных каким-то легким пластиком, наподобие губки. Все росло на гидропонике, обычный грунт был для Дрейфа слишком тяжел.
        Я избегал развлечений, чтобы не потерять бдительности, не ходил в кинематограф или в библиотеки, потому что действительность превосходила все фильмы и книги. Когда Марк Келнер заранее предупреждал меня, что до утра ничего не состоится, я посещал тренажерный зал или сауну. Но больше просто глазел по сторонам, на технику, на красоты и на людей. Люди были самые своеобразные. Роскошные туалеты, тертые джинсы и обнаженные тела свободно смешивались почти во всех помещениях бродячего города, так же, как смешивались все расы, возраста, религии и сексуальные ориентации. Несколько раз мне на глаза даже попадался человек в инвалидной коляске и темных очках. Я был так озадачен, что спросил у Марка, откуда здесь инвалид. Ведь если у человека есть деньги на билет сюда, то уж на новые ноги он найдет в любом случае. Оказалось, что это любитель "мушки Би-Зет", крайне экзотического наркотика, который вызывает сильное нарушение координации. Пока "инвалид" был под кайфом он просто не мог стоять на ногах. А под кайфом он, похоже, был всегда. В очках же находились датчики для управления движением коляски взглядом.
        Конечно, отдыхом это назвать было нельзя. Я с напряжением ждал рейда. И если Герберт вернется из него с нотным листом, то кому-то надо будет в него этот алгоритм ввести. Я уже догадывался, кому это будет предложено, и подозревал, что после этого мне просто не дадут выйти из комнаты.
        Можно было попытаться покинуть Дрейф прямо сейчас, тогда я остался бы в стороне от большинства смертоносных секретов. Но в покое бы меня не оставили. Во-первых, я уже знал Танец Кобры. А во-вторых, сорвать операцию, которую босс готовил восемь лет… Этого не простили бы даже в Армии спасения, а уж с такими волками это верный смертный приговор.
        Думать что дураки поумнеют - самая опастная форма оптимизма [38]
        Я надеялся ретироваться, как только Иноэ получит свой алгоритм. Танец кобры ему тогда будет не нужен, он сам сказал, а нового программатора-камкадзе он найдет без особого труда. Если все они вдруг не поумнеют, что, вообще, с людьми случается нечасто.
        И Леву надо будет, по возможности, захватить с собой. Предупредить его напрямую у меня не было возможности. Все, что я смог, это сказать ему во время одной из прогулок:
        - Лева, я сильно опасаюсь нашего босса, да и еще кое-кого. Будь начеку и держись меня, особенно, если начнется какая-нибудь заварушка.

* * * - Барон Засс сегодня вечером приглашает меня навестить его в "Фарфоровой Башне". Я хотел бы произвести на него приятное впечатление, поэтому вам, ребята, придется сегодня поработать.
        Лева не мог понять, что означает эта фраза, я же знал, что наступает день "Д" и час "Ч".
        Мы заняли места в своей студии. На этот раз вместо сигнальной лампочки у нас был громкоговоритель, по которому мы могли слышать все, что происходило вокруг нашего босса. Наверное это радио было сразу обнаружено и едва ли оно долго продолжало бы работать в "Фарфоровой Башне", как и "слуховой аппарат" Герберта. Но длительного обаяния и не требовалось, все должно было решиться в первые минуты.
        Мы успели несколько раз сыграть свою партию, когда пока Иноэ добрался до парадной лестницы. Мы слышали, как он сказал сопровождавшим его охранникам и Марку Келнеру:
        - Подождите меня здесь, - и, затем, как бы про себя, - Неужели я наконец снова его увижу!
        Единственный вход: рождение, единственный выход - смерть. Какие тебе еще ориентиры? [4]
        Мы слышали шум нескольких открывающихся и закрывающихся дверей. Наверное, за последней из них Герберт увидит затворника барона, эффектного блондина, несколько постаревшего, или совсем не изменившегося, а, может быть обрюзгшего и опустившегося, развращенного своей беспредельной властью и разочарованиями во всех мечтах. Мы услышали голос. Сначала я решил, что это охранник, и лишь потом понял, что происходит. Голос был хрипловатый, с одышкой. Он произнес:
        - Я говорю, ты слушаешь. Ты слушаешь и подчиняешься.
        И голос Иноэ, вялый и лишенный выражения, ответил:
        - Я слушаю и подчиняюсь.
        - Я буду спрашивать, а ты отвечать честно и подробно. Зачем ты пришел ко мне? Отвечай.
        - Я пришел за смертью.
        - Что!? А, черт… Что ты собирался сделать, придя ко мне? Отвечай.
        - Я собирался сплясать один танец, который бы тебя вырубил. Потом я попытался бы найти твои ноты или заставить тебя их продиктовать.
        - Почему же ты сказал, что идешь за смертью? Отвечай.
        - Был шанс, что у меня ничего не выйдет. Тогда ты мня убьешь. Этого я и хотел на самом деле.
        - Герб, старая лиса Герб, - мы слышали, как барон Засс тяжело вздохнул, а затем заскрипели пружины кресла или дивана, - Садись.
        - Слушаюсь, - снова скрип.
        - Видишь, я приготовил твой любимый коньяк. Выпей, старая лиса, - звякнуло стекло, - Вот ты и перехитрил сам себя. И зачем же тебе понадобилась смерть? Отвечай.
        - Я устал. Тяжело столько предвидеть. И вся эта борьба…
        - А я вот не боролся. Но тоже устал. Я так давно не видел ни одного свободного человека… И не хочу видеть. Помнишь, Герб, как мы с тобой тут зажигали? А? - пауза, и затем, зло, - Отвечай!
        - Помню.
        - Еще бы! Мы любовались этим сбродом через мои мониторы, мы издевались над ними, как хотели. Трахали принцесс и герцогинь, а один граф ходил у нас в лакеях. Ты еще меня сдерживал. Тебе не нравилось, что ли? - опять звякнуло стекло, булькнул напиток, - Отвечай.
        - Нет, мне не нравилось.
        - А почему? Отвечай.
        - Я тебе завидовал. И боялся.

…Знаете, что происходит со старым актером?Гильденстерн. Нет. Что?Актер.Ничего. Продолжает паясничать. Странно, а? [4] - Ты всегда мне врал. Я не хотел тебя подчинять, ты был единственным живым человеком. А ты меня предал. Ты меня предавал с самого начала. Знаешь, после того, как я тебя выгнал, мне так быстро все надоело… Никогда я тебя не подчинял, а сейчас вот решил подстраховаться. И не зря. Знаешь, я сейчас всех входящих проверяю. На всякий случай. А большей частью сижу здесь один. С куклами. Что скажешь, стал я осторожнее? Отвечай.
        - Стал. Это естественно.
        - Ах, вот как! А почему ты приперся за смертью именно сюда? Отвечай!
        - Мне бы хотелось, чтобы меня убил именно ты.
        - Ну что ж… - скрипнули пружины и опять забулькал коньяк, - для старого друга ничего не жалко. Когда я скажу "начали", ты выпьешь еще стопку, потом выйдешь отсюда, сразу пойдешь на балкон двенадцатого уровня, тот самый, наш любимый, залезешь на перила и с радостью спрыгнешь вниз, на землю. Если тебя начнут расспрашивать, придумай что-нибудь, чтобы всех успокоить. Если же тебе что-то помешает, ты покончишь с собой первым же доступным надежным способом. Все ясно? Что ты сейчас сделаешь? Расскажи своими словами.
        - Я выпью еще одну стопку, выйду отсюда, пойду на наш любимый балкон и спрыгну на землю. С радостью. Если меня начнут расспрашивать, я всех успокою. Если не удастся, я убью себя первым же доступным надежным способом.
        - Умница ты, все-таки, Герб. А то, знаешь, такие тупицы попадаются, - барон смачно зевнул, - Я ведь не разрешаю самоубийств в моем доме. Это только для тебя исключение. Ладно, дружище. Я буду наблюдать за тобой на мониторе. Прощай. Начали!
        И, после паузы, издалека:
        - Проводите герра Иноэ!

* * *
        Я вскочил, кинулся было к двери, потом вернулся и начал укладывать лютню. Лева последовал моему примеру. Я сообразил, что секретничать уже не имеет смысла и быстро заговорил, почему-то шепотом:
        - Лева, главное не подходи с лютней к Герберту. Больше никаких. А то тебя убьют, понял?
        - Что? Почему не подходить? Нас же наняли…
        - А жить хочешь? Ай, дьявол! - я прищемил палец замком.
        - Подожди, ты что… К какому Герберту, его же сейчас убьют…
        - Ах, да. Черт, ладно, надо бежать. Только вот как…
        И, словно в ответ, динамик рявкнул голосом Марка Келнера:
        - Всем эвакуация! Ломщики, оставайтесь на месте. Я сейчас буду.
        - Вира-майна! - я опять рванулся к двери, выскочил в кабинет Иноэ, бросил лютню на стол. Я не знал, что делать, тело действовало само. Бежать не имело смысла, в коридорах Дрейфа нас тут же скрутила бы охрана барона Засса. Хотя, может быть они нас бы и пропустили… С другой стороны, у Герберта должен же был быть какой-то план эвакуации!? Он же все считал заранее. Блин, я даже не знал, жив ли мой босс, и кого мне теперь надо бояться - его или барона. Взгляд мой упал на драгоценный набор оружия. Я подскочил к стеклянному шкафу и от души ударил локтем в стекло. От возбуждения я не сразу почувствовал боль, но не пытаться еще раз у меня ума хватило. Стекло было бронированным.
        Я схватил стул и начал долбить в стекло деревянной ножкой, впрочем без особого результата. Дверь кабинета распахнулась и в нее ввалился Чирок с вытаращенными глазами. Он мгновенно оценил ситуацию, крикнул: "Погоди, я ща!" и исчез в коридоре. Чрез мгновение он вернулся с пожарным топориком. Пара мощных ударов и в стекле образовалась достаточно большая дыра. Чирок бросил топор, запустил руку в стенд, вытащил маузер и тут же занялся изучением одержимого магазина. Я, одну за другой, вытащил обе гранаты и рассовал их по карманам. Грани бриллиантов грозились прорезать мои штаны.
        - Что, вообще, происходит? - спросил Чирок, защелкивая обойму.
        - Эвакуация. Драпаем отсюда. Как - хрен знает, но Марк сказал нам оставаться здесь. Может, это и подстава, я не знаю.
        - Ага, понятно. Ждем. Других вариантов все равно нет. Если на Дрейфе нас ищут, то найдут шутя.
        - Какой ты вумный! - не выдержал я.
        - Не столько вумный, сколько вопытный, - парировал Чирок, - у меня есть инструкции от Марка на этот случай. Он меня тренировал. Мы ждем его здесь, а потом уходим через…
        Дверь опять распахнулась и вбежал Марк Келнер, в гордом одиночестве.
        - Эвакуация, - крикнул он, запирая за собой дверь. А затем, наконец, разъяснил, - Уходим с балкона, на авиетках. Лев с Чиком, первая пара, вы со мной следом. Точка сбора - три, зеленый крест, - и он бросил Чирку громоздкого вида очки, то ли навигационное устройство, то ли прибор ночного видения. То ли и то и другое.
        Чирок спокойно водрузил это сооружение на лоб. Марк надел на себя второе такое же.
        Свет в комнате внезапно погас.
        - Скорее, сейчас газ пустят, - Марк раздвинул дальнюю стену кабинета и я увидел обширный балкон, покрытый экзотическими растениями. Чуть сбоку, над перилами, на маленьких стартовых катапультах стояли три изящные авиетки с радужными крыльями.
        - Пошел! - неожиданно резко рявкнул Марк.
        Я вслед за ним побежал на балкон.
        В дверь ударили.
        Чирок уже пристегивался на сиденье одной из машин, Лева усаживался пассажиром у него за спиной.
        За дверью захлопали выстрелы
        Лева еще возился с ремнями, а авиетка уже легко, как муха, вспорхнула навстречу звездному небу. Сверху и снизу по ней тут же начали стрелять.
        - Садись, - крикнул Марк с пилотского сидения другой машины.
        Трещит по всем швам пространство, во все стороны расползается время -- и Падающая Башня Мирозданья великолепна в своем полете. [3]
        Я задержался на секунду, вытащил одну из гранат и выдернув драгоценную чеку, бросил гранату в темноту комнаты, стараясь попасть поближе к двери. Угол стены должен будет прикрыть нас от осколков. Мы уже оторвались от стартовой катапульты, когда грохнул взрыв. Я, до последнего момента сомневался, что ювилирные гранаты, действительно, окажутся боевыми. Сердце у меня сжалось - моя лютня осталась лежать на столе в кабинете. Футляр не защитит ее от осколков.
        По нам почти не стреляли. То ли мой фейерверк отвлек преследователей, то ли Марк оказался более умелым пилотом, чем Чирок, который научился летать на этой штуковине всего несколько дней назад. Мы сразу оказались в полной темноте и тишине, нарушаемой только свистом рассекающих воздух, крыльев. Мне было совершенно нечего делать, от избытка адреналина меня начало трясти и пробило холодным потом. Вокруг я видел только звезды.
        Несколько минут мы планировали, потом заработал мотор, впрочем он был на удивление тихим. Его шум даже не перекрывал свиста пропеллера у меня за спиной. Видимо, на случай эвакуации люди Иноэ приготовили не простые спортивные авиетки, а что-то посерьезнее.
        Ночной полет закончился внезапно, когда я успел несколько успокоиться и остыть. Темная земля надвинулась снизу, охватила нас с боков, и после нескольких резких ударов мы остановились на большой поляне в лесу.
        - Помогите, - сказал Марк, как только я выбрался из своего узкого кресла.
        Мы с ним подхватили авиетку с двух сторон и оттащили ее на край поляны, под ветви деревьев.
        - Ваших коллег еще нет, сказал он затем, посмотрев на часы, - мы можем ждать до получаса.
        - Курить можно?
        - Курите, только прикрывайте огонек.
        - Марк, а Герберт жив?
        - Герберт не может быть мертв. Это недопустимо, - ответил Келнер странно резким голосом. И добавил уже спокойнее, - Его отход прикрывал Блиц. Это лучшее прикрытие, которое можно представить.
        - Какой Блиц?
        Не веди счёт годам. Счёт всегда идёт на секунды! [38] - А, вы ж не знаете. Это туз. Его фишка - это скорость нервных процессов. Его нервная система работает на два порядка быстрее, чем у обычного человека. Вы его видели. В инвалидном кресле.
        - А, тот самый инвалид-наркоман?
        - Ну да. Только он никакой не инвалид и не наркоман. Просто он не может двигаться с нормальной скоростью. Если бы он встал на ноги, тут же выдал бы себя. Вот Герберт и придумал легенду с мушкой Би-Зет. Любители их яда выглядят очень похоже. Как только босс вышел, я ввел ему транквилизатор и мы усадили его в кресло Блица. Охранники просто катили кресло, а Блиц расчищал перед ними дорогу до геликоптера. Он может двигаться так быстро, что в него даже попасть невозможно.
        - Не слабо. Это тоже дьявольская партитура? - спросил я.
        - Да, плюс у него в теле какие-то детали заменены. Герберт помогал разработать для него суставы. А где он заказал мышцы, мы так и не выяснили. Когда он разгонится, за ним даже следить непросто.
        - Полезная возможность.
        - Ну, вот кому-кому, а ему я бы не завидовал. Обычные люди для него как статуи. Он абсолютно одинок. Те три дня, что он провел на Дрейфе, для него равны нескольким месяцем. Он за это время пересмотрел несколько десятков фильмов прочитал кучу книг. У него в очки выведены мониторы.
        - Погодите, Марк, ведь как только действие транквилизатора кончится, Герберт попытается покончить с собой.
        - Да, поэтому придется ему пройти через ресет. Монтажники уже наготове.
        Я заплевал окурок и бросил его в траву.
        - Почему Чирка с Левой до сих пор нет? Они же вылетели раньше.
        - Да нет, мы вылетели практически одновременно. Чирок неважный пилот, он ведет машину далеко не в лучшем режиме. Да и с курса мог сбиться. Потому мы им и даем фору в полчаса. Я надеюсь, все будет нормально. С этой штукой, - он указал на прибор в виде очков, который теперь висел у него на груди, - не заблудишься. К тому же уже начинает светать. Им будет легче приземлиться.
        Действительно вскоре раздался еле слышный рокот двигателя и свист лопастей. Авиетка промелькнула в начинающем сереть небе, сделала разворот и быстро пошла на снижение. Посадка явно была не самой удачной - машина несколько раз подпрыгнула и неуклюже ткнулась в землю, чуть не завалившись на нос. Мы побежали навстречу.
        Чирок чертыхаясь слезал с пилотского кресла. При посадке ему здорово досталось:
        - Блин, вира-майна, что я вам, Уточкин какой! Лоб разбил. Как там Лева, что-то он больно тихо сидел. Эй, герр Шишкин, ты в порядке?
        Чирок замолк. Я подбежал вплотную и из-за его плеча увидел нелепо откинувшуюся на узком кресле фигуру Левы. Взгляд широко открытых глаз остекленел, в уголке рта запеклась струйка крови. Лицо казалось совсем мальчишеским. Когда мы сняли его с кресла, то увидели и входное отверстие. Пуля вошла в спину.
        - Блин, он же меня прикрыл, можно сказать, - пробормотал Чирок.
        На поляну не зажигая фар въехала фура. Марк Келнер сохранял спокойствие, и я заключил, что это было частью плана.
        Из машины вскочило несколько человек. Действуя ловко и слаженно, они быстро сняли с авиеток крылья и в таком виде забросили все в кузов. Леву тоже разместили в кузове, в штатном пластиковом мешке. "Интересно, - подумал я, - сколько у них заготовлено таких мешков? Наверное, на всех нас хватило бы. Впрочем, может еще понадобятся". В кармане я нащупал граненую рубашку гранаты.
        Нам были приготовлены сидения в глубине кузова, за каким-то бутафорским грузом.
        Несмотря на все переживания и неопределенность будущего, я ухитрился заснуть прямо в кресле. Мне приснился Блиц, хотя лица его я и не помнил. Блиц уговаривал меня ускорить свое тело, по его образцу. Он сидел в своем инвалидном кресле, направив на меня черные стекла очков, и говорил: "Не отказывайся, парень. Я могу двигаться так быстро, что любая баба получает удовольствие. Это круче всякого вибратора. А что ты сам при этом спишь все равно, что с куклой, так это ж в сексе не главное. Главное - доставить радость партнеру. Разве я не прав?"
        В этом месте меня начали трясти за плечо. Это был Марк. Я себя чувствовал крайне мерзко. Мне безумно захотелось оказаться дома, принять ванну, выпить сто грамм и лечь спать на своей койке. Потом я вспомнил свой дурацкий сон, и мне стало смешно. И еще мне почему-то показалось, что я видел его не один раз, а бессчетное количество раз подряд, и каждый раз, когда мне приходило время отвечать, Марк начинал меня трясти, но разбудить не мог, а лишь прерывал сон запускал его по второму кругу, делая пытку пробуждения бесконечной.
        Я выбрался на воздух и закурил. Было еще по-утреннему прохладно, хотя солнце уже поднялось. Я повернулся к его лучам спиной и попытался согреться.
        Мы находились в передвижном лагере Иноэ, причем он, очевидно, находился на новом месте и еще не был окончательно развернут. Три огромных полуприцепа стояли в рядок, кузова их были соединены. Четвертый как раз подъезжал, чтобы продолжить эту шеренгу. Зашипели гидравлические цилиндры и боковые стенки кузова начали раздвигаться, придавая помещениям дополнительный объем. Одна из сторон подстыковывалась к кузову ближайшей машины.
        Поляна была оцеплена охранниками, двое стояли на крышах машин.
        Мрак сдал меня на руки одному из референтов со словами:
        - Вы скоро понадобитесь.
        Меня проводили в уже знакомую мне японскую комнату с единственным стулом и вручили лютню, про которую было сказано, что это инструмент самого Герберта. Лютня, действительно, была чудесной во всех отношениях. Она даже не нуждалась в настройщике. Достаточно было нажать специальную кнопку и провести по всем струнам, чтобы крошечные сервомоторчики подтянули струны до нужного натяжения. Но по мне лучше не было моей старой лютни, погибшей на Дрейфе. Особенно, когда ее настраивал Чирок. К этой мне еще нужно было привыкнуть.
        Мне принесли горячий завтрак, дали умыться и я постепенно пришел в некое подобие нормы. Заглянул Марк Келнер и сказал, что ресет Герберта закончен, и скоро он придет в себя достаточно, чтобы я мог с ним работать. Только теперь я окончательно понял, что меня ждет.
        Иноэ вкатили в инвалидном кресле, видимо, в том самом. Он явно еще не владел собой, но смог сказать одно слово:
        - Начинайте.
        Марк поставил передо мной пюпитр и выложил на него нотные листы из своей черной папочки.

* * *
        Ресет - это полное уничтожение памяти. Воспоминания детства и последние события, трудовые навыки и вредные привычки, первая любовь и последняя ненависть - все вычищается большой высокочастотной метлой. Все стирается, а затем восстанавливается таким, каким оно должно быть, по резервным копиям. Разумеется, восстановленная личность не может быть точной копией оригинала, иначе это просто не имело бы смысла. Если бы это было так, молодой Берг после ресета снова начал бы крушить мебель, а Герберт Иноэ - озираться в поисках подходящей веревки, чтобы на ней удавиться. После ресета человек помнит все события своей жизни, но часть из них, последний период, он помнит так, как будто это все было не с ним, как будто все это ему рассказали. Большинство сходится на том, что человек после ресета, это не тот человек, который был до него.
        Вы не любите умирать, в то время как совершенно очевидно, что чем чаще человек умирает, тем интенсивнее он развивается и тем быстрее движется вперед. Отказ от прошлой жизни всегда продуктивен. [3]
        Но, как я уже говорил, это обычная реальность нашей жизни. Когда некто просыпается утром, обнаруживает зеркало в ванной и глядя на незнакомца в нем, догадывается, под его неодобрительным взглядом, что было бы неплохо побриться, кто проучится, что это тот же самый человек, который заснул вчера? И сильное похмелье просто делает эту картину более ясной, но сути не меняет. Когда я, Ричард Дональд Петров в двадцать лет начинаю заботиться о своей старости, то значит ли это, что старик Ричард Дональд Петров, который проживает сбережения, это тот же самый человек? Разве тот малыш, который с таким упоением строил песчаные крепости, тот ученик, который готов был провалиться сквозь землю из-за двоек, тот солдат, что промаршировал положенное время на благо империи, тот любовник, который в судороге страсти прижимал к себе плечи возлюбленной - разве все это один и тот же человек?
        Так что, если не хочешь свихнуться, надо ограничиваться юридическими категориями и просто считать сидящего передо мной человека Гербертом Иноэ, несмотря на то, что вся его память была только что переписана заново, что в его теле работали донорское сердце и выращенные в колбе печень и селезенка, а в нервную систему встроено около десятка микрокомпьютеров.
        Я начал свою партию.
        Первым был алгоритм интуиции, тот самый, который изменил жизнь Герберта, превратив его в туза. Затем последовал листок с алгоритмом, о котором я еще не слышал. Насколько я понял, эта партитура давала ему возможность с большой скоростью усваивать информацию, как при чтении, так и на слух. Полезное свойство для бизнес-консультанта. Еще один пожелтевший листок, и герр Иноэ может дословно цитировать все, когда-либо слышанное или читанное. И, наконец, последняя новинка, уже виденный мною "Танец Кобры". Прежде чем его вводить, я отложил лютню и потянулся за сигаретами.
        Когда я с сигаретой в руке направился к выходу, Марк жестом руки остановил меня:
        - Курите здесь.
        Я равнодушно пожал плечами, порылся в карманах в поисках зажигалки и прикурил.
        - Знаете Марк, когда я закончу, мне бы хотелось кое-что вам рассказать.
        - Разумеется, - Марк смотрел твердо, но озабоченно. В этот момент я знал столько же дьявольских алгоритмов, сколько и они с Иноэ. А им еще требовались мои услуги.
        - Я уверен, что это покажется вам интересным.
        - Возможно.
        Герберт лишь опасливо глянул на меня. Он еще не отошел после ресета.
        Я бросил окурок прямо на ковер, развернул Иноэ в кресле лицом от себя и снова взялся за лютню. Мне вовсе не обязательно было смотреть на его лицо, а Танец Кобры был слишком серьезной штукой, чтобы оставлять ему полный контроль над ситуацией. Я, правда, внес в алгоритм несколько упрощений, благодаря которым Герберт сможет плясать этот танец лишь минут через двадцать, но все-таки.
        Я продолжил работу, глядя в затылок Иноэ, при этом Марк стоял у меня за спиной, и судя по неприятным ощущениям, глядел в затылок мне.
        Когда ввод был уже закончен, я продолжал извлекать звуки левой рукой, а правую опустил в карман. Я надеялся на то, что Марк ничего не понимает в нашей музыке. Для туза держать рядом с собой программатора было бы слишком опасно. Правой рукой в кармане я отстегнул изящный замочек чеки, плотно охватил гранату, прижимая рычаг, и осторожно потянул ее. Утром, приводя себя в порядок, я привязал чеку шнурком к поясу, через дырку, проделанную в кармане. Теперь гранату удерживали от взрыва только мои пальцы лежавшие на рычаге. Я медленно опустил лютню на пол и проговорил, не оборачиваясь:
        - Я готов к разговору.
        - Говорите, - ответил Марк у меня за спиной.
        - На мне жучок, который записывал всю вашу музыку и передавал ее по сотовой связи в место, известное только мне.
        - Бито. Наш лагерь накрыт "колпаком" из глушилок. Пока вы играли ни один сигнал не мог быть послан за его пределы.
        - Хорошо. Но, отправляясь сюда, я оставил досье на Иноэ с сообщением для властей, на случай моего исчезновения.
        - Бито. Мы нашли ваш пакет в камере хранения.
        - Я их оставил пять.
        - Со смертью тоже легко договориться. - С неожиданной суровостью сказал мне старик. - День за днем, на протяжении столетий, мы говорим ей: "только не сегодня", и она соглашается и отступает. Одно удовольствие иметь с ней дело! И только однажды смерть поступает по-своему, но этого вполне достаточно…. [6] - Вира-майна! Вы осторожный ломщик, Петров. Что ж, ваш пакет доставит нам определенные хлопоты. Но мы с этим справимся. Эти карты тоже биты. У вас все?
        Я медленно обернулся. Марк, как я и думал, стоял, направив ствол револьвера мне в голову. В барабане поблескивали пули, не драгоценные, а самые обычные.
        - Нет, у меня не все. Вы устанете долго держать так руку.
        - Продолжайте, - ответил он не дрогнув.
        - Марк, он же вас закодировал. Вы же робот! Вы не хотите освободиться?
        - Это не имеет значения. Я пошел на это добровольно и ни о чем не жалею. У вас все?
        - А вы не боитесь попасть в Герберта рикошетом?
        В его лице промелькнуло беспокойство, но он был по-прежнему тверд:
        - Не боюсь. У вас все?
        - Нет. У меня еще один козырь. Герберт Иноэ ведь не может погибнуть? Это ведь недопустимо? - сказал я и медленно вытащил руку с гранатой из кармана.
        В глазах Марка появился панический ужас. Больше того, он выглядел полубезумно, лоб его мгновенно покрылся испариной.
        Я осторожно повернулся вполоборота и взялся за ручку инвалидного кресла:
        - Позовите Чирка. Герр Иноэ проводит нас до геликоптера.
        Герберт поднял голову. Он был еще слаб, но голос его был твердым:
        - Хорошая работа, Марк. Но сейчас нам придется их отпустить.
        Марк взял себя в руки, кивнул, спрятал пистолет и отправился за Чирком.
        Чирок опять с пол-оборота врубился в ситуацию, вытащил из-за пазухи драгоценный маузер и, пока нам готовили геликоптер, отлучился в обществе Марка на край поляны, откуда вскоре раздалось несколько хлопков и повалил черный дым. Только когда мы взлетели, оставив внизу Иноэ, все еще сидящего в кресле и верного Марка в окружении охраны рядом, я спросил у Чирка:
        - Что это ты там учудил?
        - Генератор поджег, - улыбнулся он.
        Хорошие шутки - это единственное, что следует оставлять после себя, покидая любой из миров! [6] - Так у них, наверняка, резервный есть.
        - А я и резервный поджег!
        - Блин, все равно же вся аппаратура наверняка может работать от аккумуляторов!
        - Может и не вся. И потом, знаешь… Очень хотелось что-нибудь на память о себе оставить.
        - Они нас и так не забудут.
        Чирок помог мне извлечь чеку из кармана, отвязать ее от шнурка и снова заблокировать гранату.
        Мы долетели до ближайшего крупного населенного пункта, высадились прямо на вокзальной площади, и, велев пилоту улетать к чертовой матери, побежали к вокзалу, где вскочили на первую попавшуюся электричку. Проехав несколько остановок, пересели на какой-то автобус, и так колесили почти двое суток, пока добрались до Города. По дороге мы купили новую одежду. Лишь войдя в подземку я немного успокоился. Здесь найти человека было практически невозможно.
        Следующую ночь мы с Чирком провели в коллекторе отопления и, надо сказать, неплохо выспались. Я имел некоторый опыт хич-хайкерства, Чирок же вообще, можно сказать, был профессором среди клошаров. Нам предстояло так прожить не один месяц, поскольку средств к существованию у нас не было. Лютня моя погибла, но даже если бы нам удалось найти другую, я не мог и подумать о том, чтобы предложить кому-то свои программаторские услуги. Все программаторы и раньше были у Иноэ под колпаком, а теперь его внимание утроится. Нам обоим предстояло исчезнуть, сделать вид, что нас не существует. И городское дно было для этого лучшим местом. Его население как раз и состояло из призраков бывших судеб.

* * *
        Я позвонил Мери-Энн с автомата, назвался именем героя одного любимого нами обоими анекдота и, когда убедился, что она поняла ситуацию, назначил встречу так, чтобы никто из слухачей не понял, о чем идет речь. Я попросил ее принести с собой ту мелочь, которая принадлежала мне и хранилась у нее. И не разбить по дороге.
        Я жажду новых аварий, новых потрясающих несчастий и чудовищных неудач. Пусть мир катится в тартарары. Пусть человечество зачешется до смерти. [32]
        Я уже выглядел довольно колоритно - в длинном, не по погоде, несвежем пальто и с трехдневной щетиной, которую вскоре должна была заменить приличная борода. Я три раза обошел вокруг кафе, и убедился, что за нами не следят. Возможно, я и ошибался, но это был такой фартовый шанс, что упускать его не стоило. Я подсел за столик и поздоровался с давней подругой. Забрав деньги, я вручил ей пакет с подробными инструкциями, где и как можно эту инфу разместить в Сети, и как сделать, чтобы она оказалась доступной всем подряд, если я не остановлю процесса через два года. За два года я надеялся разобраться. А если нет, то и хрен с ним, с человечеством.
        Мери-Энн приняла все очень близко к сердцу. Она говорила:
        - Блин, Док, я вижу у тебя серьезные проблемы. Если бы ты принял Учение, у тебя таких проблем бы не было. Знаешь, я поговорю с братьями, они тебе помогут.
        - Не надо. Если они не увидят своей выгоды, то не захотят помогать, а тебе навредить смогут. А если увидят выгоду, то тем более не надо. Они просто сотрут меня в пыль.
        - Докар, какая выгода? Если ты ни в чем не виноват, то они помогут тебе, потому что в этом их долг.
        - Извини, но я не верю, что твои новые друзья захотят чем-то мне помочь, если не увидят выгоды для себя.
        - Док, на самом деле все очень просто…
        - Мери-Энн, - прервал ее я, - Я очень тебя люблю, и, возможно, ты самый близкий для меня человек в этом мире. Но когда ты говоришь "На самом деле все очень просто", мне в этой фразе не нравится шесть слов…
        Приложение к части II
        Наши изобретатели не обходят вниманием движитель, на основе которого построен Дрейф. Он известен среди любителей экзотических роботов. Энтузиасты считают, что именно так надо передвигаться по иным планетам.
        Инструкцию по сборке модели такого устройства, составленную Tom Edwards можно найти по адресу:
        КАМИКАДЗЕ ПРЕДМЕСТЬЯ
        Я обещаю кроликам, что они станут львами… Ты увидишь, какую смелость, какую энергию разовьет мой кролик, когда я нарисую ему на стене райские кущи и эдемские сады… И кто знает… да, кто знает… а вдруг он этой массой действительно сломает стену?.. Надо попробовать…
        Леонид Андреев. "Дневник сатаны".
        Больше месяца мы прожили с бездомными, ночуя по чердакам, подвалам и отопительным коллекторам. Однажды, чудом избежав полицейской облавы, мы решили, что риск слишком велик. Мы сняли частным порядком комнатку у одной смирной старушки, и прожили там почти полгода, выходя на улицу только за продуктами. Сначала я просто отдыхал и отсыпался, потом мы оба начали маяться от безделья и первых симптомов клаустрофобии. К тому же деньги таяли слишком быстро. Мы перепробовали еще кое-какие варианты, но в конце концов обосновались в Блоке.
        Блок - это огромное заброшенное здание, частично конторского, частично промышленного типа. Оно стоит на самом краю Пустоши, обширной территории, некогда занятой заводами и фабриками, но уже много лет покинутой своими хозяевами и постепенно превращающейся в руины. У Пустоши было единственное преимущество: туда боялась заходить даже полиция. И жили там те, кого это преимущество привлекало. Заходить вглубь Пустоши было смертельно опасно даже для самых отчаянных, но мы-то жили на ее окраине, и вылазки делали в другую сторону, в цивилизованные кварталы.
        Там, в Блоке, совершенно без нашего участия, и началась история, развязка которой позволила шестерням моей судьбы провернуться еще на один щелчок.

1.
        Любимчик Жека покинул Блок в пять тридцать утра. Опаловый колпак, заменяющий Городу небо, только начал менять оттенок с грязно-бордового на молочно-голубоватый. Это означало утро нового дня.
        Спал Любимчик сегодня только полтора часа, зарывшись в тряпки на тюфяке старухи ведуньи, но походка его была легкой и упругой, и смотрел он по сторонам ясным взглядом человека, имеющего цель и уверенного в ее достижении. Трущобы, на которые падал его взгляд, не портили ему настроения. Он привык к этому пейзажу за свою недолгую жизнь. Любимчик Жека вырос в этих руинах. Лет пятнадцать назад он был одним из беспризорников, таким же, как те, что следили сейчас за ним из темных проемов. С освещенной бледным утренним светом улицы они оставались невидимы, но он знал, что за ним следят и получал этому подтверждения. Хрустнувший в глубине заброшенного цеха осколок стекла, шевельнувшаяся тень среди менее плотной тьмы, дрогнувшие веки у спящего на куче щебня пьяного оборванца - все это были для него ясные знаки, как следы зверя в джунглях для опытного охотника. Или для хищника. Жека видел, что Пустошь, как и во времена его детства, затаилась в ожидании. Любой забредший сюда чужак легко мог превратиться в добычу, если не смог бы за себя постоять. Желанным трофеем здесь были не только деньги и ценные вещи, но
даже и любая одежда, достаточно приличная, чтобы в ней можно было бы выйти в более благопристойные кварталы. Любимчик был одет не только прилично, но даже и щеголевато. Но он не был легкой добычей и, к тому же, не был здесь чужаком. Его узнавали.
        Оборванец, казавшийся то ли мертвым, то ли мертвецки пьяным, поднял голову и проводил пустым взглядом Любимчика до угла. Лишь затем он снова откинул голову, прикрыл глаза и замер неподвижной кучей тряпья.
        Пройдя в редеющих сумерках еще пару кварталов, Любимчик увидел старого нищего, сидящего на ящике, привалившись к стене. Видно было, что старик ждал гостя - он сидел, глядя на тот угол, из-за которого Жека появился. Но в следующий же миг он опустил лицо и замер, неподвижный, как камень. Можно было подумать, что он смотрит на жестянку с медяками у своих ног. Остановившись перед ним, Любимчик выдержал паузу, как это требовалось при обращении к старшим, и лишь затем поздоровался:
        - Чтоб ты жил, Валун.
        - Живи тоже, Любимчик, - ответил старик, не поднимая головы, потом помолчал и добавил, - рано не спишь сегодня.
        - Иду проведать девочек, Валун. Они еще работают. Сегодня длинная ночь.
        - Да, длинная ночь, большие игры, немного монет крысам, как я. Но ты идешь не из дома. Твой дом в другой стороне.
        - Ты прав, Валун, мой дом в другой стороне. У меня были дела в Блоке.
        - Хорошо, не пытаешься обмануть.
        Жека почтительно молчал.
        - Как твой биз, Любимчик?
        - Мой биз живет, батя.
        - Ты давно не приводил мне новых девочек.
        - Мне хватает тех, что есть, Валун.
        - Марго исчезла, Устрица заразилась, а крошка Лили раскрасила кровью своих вен камни Пустоши.
        - Крошка Лили все равно была еще слишком мала для игры.
        - Твой биз болеет, парень, - нищий вскинул голову и посмотрел Любимчику прямо в глаза. Взгляд его был, как осколок льда.
        Ничего я сейчас не боюсь, и, возможно, никогда уже не буду бояться, потому что терять мне больше нечего: я больше не принадлежу себе, а другого ценного имущества у меня отродясь не было. [30]
        Жека выдержал этот взгляд. Он не испытал не только страха, но даже легкого беспокойства. Его лицо, смазливое и еще молодое, но уже заметно поношенное, лицо сутенера, оставалось спокойно, как и его душа. Он с удивлением обнаружил, что не испытывает к Валуну ни обычного восхищения ученика, ни столь же обычного парализующего страха. "Наверное, я стал взрослым", - подумал он, успокаивая себя. И все же, в глубине души, эта внезапная перемена в себе пугала его даже больше, чем привычный панический ужас перед батей.
        - А ты изменился, парень, - проговорил Валун, все так же глядя ему в глаза.
        - Я в порядке, батя.
        Старик еще некоторое время неотрывно смотрел в глаза Любимчика, потом вдруг уронил голову, как бы вспомнив о своих медяках, и бросил:
        - Через неделю!
        Жека спокойно воспринял назначенный срок.
        - Чтоб ты жил, Валун.
        - Живи тоже, парень.
        Любимчик двинулся дальше, постепенно выбираясь из диких пространств Пустоши и приближаясь к местам, где располагались действующие еще фабрики и жмущиеся к ним рабочие предместья. Два мира плавно переходили один в другой. В одном мире рыхлой массой лежал нижний пласт социума: разнорабочие, гостарбайтеры, инвалиды, те, кто мог сводить концы с концами и платить убогие налоги, мог предъявить патрулю документы и ответить на его вопросы. В другом мире невидимой россыпью таились те, кому общество отказывало в праве на существование, те, кого в честь места их обитания иногда называли "пустынниками". Чистые горожане говорили о них языком романтических легенд, в которых грязь и мерзость выглядела возвышенно и загадочно, либо языком страшилок, в которых кошмары действительности были приуменьшены и обретали некий смысл. Жители предместий знали о Пустоши побольше. Они говорили о пустынниках с превосходством обывателя, но для многих из них Пустошь была последним приютом, если, спасите Боги, случится потерять работу или вдруг подведет какая-нибудь важная деталь в собственном теле. Она была и последним шансом,
если тянуть унылую лямку станет невмоготу. Иные из работяг, особенно подвыпив, любили говорить о своей дружбе с героями Пустоши: Косым, Сколом, а то и самим Валуном. Но все эти разговоры были пустым трепом, хотя бы потому, что на Пустоши не знали слова "дружба".
        Четкой границы между рабочими кварталами и Пустошью не было, но если бы кто-то взялся ее провести, бар "Коврига" с Жестяной улицы оказался бы точно на ней.
        Над входом еще можно было разглядеть изображение античной колесницы, запряженной четверкой лошадей, из чего явствовало, что когда-то бар носил другое название. Но окрестных жителей больше устраивало нынешнее. В этом месте Пустошь общалась с предместьем, заключая сделки, предлагая недорого запретные развлечения, сбывая краденное и планируя набеги во внешний мир.
        Выйдя на Жестяную улицу из закоулков между гаражами и сараями Любимчик обнаружил, что, несмотря на неурочный час, он здесь не один. Да они и не таились. Семь теней в утреннем сумраке развернулись, перегораживая проход. Один вышел вперед, держа у плеча самодельную биту, выструганную из ножки стола:
        - Что ночью гуляешь, фраер?
        Они даже не пытались его окружить. Это не была засада, это не были грабители. Обычная шпана, нанюхавшаяся "белой сажи" - вытяжки из суставной смазки. Юность предместья.
        Жека поднял руку и в пальцах его оказалась зажатая в щепоть отточенная по краям монета. Еще три таких же он прижимал двумя пальцами к ладони.
        - Уже утро, бэби! - неуловимое движение кисти, и монета, коротко свистнув, вонзилась в твердое дерево биты. В руке у Любимчика осталось еще три, и она из них уже была готова к новому броску.
        - Вира-майна… - прошептал старший, трезвея на глазах, - Да это никак Любимчик… Чтоб ты жил, Любимчик Жека!
        - Чтоб ты жил, Любимчик Жека! - эхом повторили остальные.
        - Кто такие?
        - Мы? - переспросил главарь, - Я Шпуля. Акира Шпуля. А это мои "Ткачи".
        Любимчик был ему почти ровесником, но из глаз его ясно смотрела смерь. Жутко было называть себя перед этими смертельно спокойным парнем, страшно было брать на себя ответственность за всю команду, но только так можно было стать главарем. И только так можно было им остаться.
        - Писку приводи, - проговорил Жека негромко.
        - А? Да, сейчас! - Шпуля не без труда выковырял отточенную монету из дерева и протянул ее сутенеру, - Ты прости нас, Любимчик Жека, за глупость.
        Любимчик оглядел притихшую компанию и вынес вердикт:
        - За глупость с вас по десятке.
        А ведь волк остался бы в живых, если бы не заговорил в темном лесу с незнакомой девочкой в красной шапочке. [38]
        Шпана судорожно зашарила по карманам.
        Когда Жека, милостиво приняв дань, удалился в направлении "Ковриги", Шпуля вздохнул с облегчением и полез за сигаретами.
        - Блин, пить охота. У кого-нибудь вода есть?
        Ему подали пластиковую бутыль с мутноватой водой. "Ткачи" знали, что после "белой сажи" всегда мучает жажда. Самый молодой спросил:
        - А кто это?
        - Ты что, Сопля, это же Любимчик Жека, шмаровоз. Он пустынник.
        - Вира-майна, - повторил Сопля, впервые видевший обитателя Пустоши так близко, - Вот бы научиться так монеты кидать.
        Он вытащил из кармана монету и попытался крутить ее между пальцами, но нетвердые после стимулятора руки его подвели. Монета выскользнула, и пытаясь ее поднять, Сопля уронил и арматурный прут, который держал зажатым под мышкой. "Ткачи" заржали.
        - Зачем тебе? - спросил долговязый подросток, когда смех затих.
        - А то не знаешь, Фитиль? Я бы Костолома "Плутона" замочил. Ка-а-ак зафигачил бы ему прямо в глаз. Или в брюхо. Он же моего брательника изувечил.
        - К Костолому у каждого из нас счетик есть. Доберемся мы до него, зуб дам, доберемся. Потому что мы ткачи, - на последнем слове Шпуля возвысил голос, и все, вскинув кулаки, хором гаркнули:
        - Вау!!!
        - А "Плутоны" лохи. Они бы здесь все остались, потому что пустынников даже в лицо не знают. Потому и боятся на промысел ходить. Гуляют на деньги своих мамочек. Лохи.
        - Как он так писку метнул… - не мог успокоиться Сопля, правда упражняться больше не пробовал.
        - В эту школу, Сопля, без экзаменов берут. Только поздновато тебе туда идти. На Пустоши, знаешь как, берут десять малышей, совсем мелких и велят, к примеру, монеты в цель кидать. Кто хуже кидает - того на фарш. И так пока один не останется.
        - Врешь ты все, бугор, - с одобрением сказал долговязый Фитиль.
        - Вру - не вру, а правды никто не знает, - по-взрослому рассудительно завернул Шпуля, - у каждого пустынника, говорят, три таких фокуса есть. Первый - пацанов, вроде нас, пугать. Второй для серьезной драки. А третий - на самый крайний случай. И у кого какие фокусы никто, кроме паханов не знает. А может и врут все.
        Он опять приложился к бутыли и передал ее по кругу:
        - Хорошо, денег хватило, а то бы на счетчик поставил. Ладно, по хатам пора.

* * *
        В других садах, - отвтила Лилия, - клумбы то и дело рыхлят. Они там мягкие, словно перины, - цветы и спят все дни напролет! [18]
        Снаружи уже уверенно вступило в свои права утро, в "Ковриге" же царил вечный вечер. Посетителей почти не было. Из девочек тоже остались только самые стойкие. Роза, Лягушонок и Лань сидели за дальним столиком, поглядывая на пару угрюмых парней, занятых серьезной беседой. Был шанс, что покончив с делами ребята захотят развлечься.
        Любимчик подсел к девочкам, собрал с них деньги и привычно посетовал на маленькую выручку. Но сегодня деньги для него были не главным, и девочки почувствовали это. Жека с трудом скрывал нетерпение. Он обвел бар скучающим взглядом и проговорил сквозь зубы: - Пойдем наверх, Лань. Девочки справятся и без тебя. Посмотрим, не научилась ли ты новым фокусам.
        На самом деле, он хотел проверить, научился ли новым фокусам он сам.

* * *
        Девицы проводили парочку почти сочувственными взглядами. Лягушонок скорчила гримаску:
        - Ну вот, опять начинается! Будет до вечера убеждать бедняжку Лань, что на самом деле он крутой самец.
        Роза прыснула.
        - Да уж… Знаешь, что я тебе скажу? Если бы он смотрел на эти вещи проще, всем было бы лучше.
        Что-то тут не так, - думал я, - какая-то погрешность скрыта в формуле "М+Ж", некая зловещая собака Баскервилей зарыта на пути носителей хромосом, устремившихся к исполнению приятного биолонического долга. [30]
        У Любимчика Жеки была проблема, если не сказать - беда. Он нравился женщинам, в ремесле сводника это помогает. Когда он был моложе, то выглядел вообще ангелочком. Но то ли тяжелое детство на Пустоши сказалось, то ли просто тайный ход фишки так предопределил, однако в постели Любимчик был более чем слаб. Никого, кроме него самого, это особо не волновало. Сам же он в последнее время так переживал по этому поводу, что стал неуверен в себе и начал даже несколько опасаться женщин. А это уже вредило бизнесу.
        - Да уж, Розочка. Мы ж его не за это любим, верно?
        Эта мысль обеим показалась ужасно смешной.
        Девицы, действительно, по-своему любили своего хозяина, хотя больше, все-таки боялись. Отсмеявшись, они переключили свое внимание на парней, которые продолжали свою тихую беседу.

* * *
        Двое мужчин, укрывшихся в полумраке бара, явно были людьми серьезными. Крепкие тела обеспечили бы им хороший заработок на любой фабрике. Но они сидели здесь, ссутулив крутые плечи и склонив головы друг к другу так, чтобы никто посторонний не мог бы их услышать. Тот, что постарше, говорил в полголоса:
        - Ты прав, Чико, ты сомневаешься, и я в твои годы тоже сомневался. Потому я и стал тем, кем я стал. Все знают Перочиста, и каждый тебе скажет, что Перочист - парень верный. Любого спроси. Перочисту верить можно. Но если бы я в твои годы хватался за любое дело, которое мне предложат, хрен бы я тут сидел. Остался бы от меня один позвоночник, ржавел бы он сейчас в руинах Пустоши.
        - Ты меня как будто уговариваешь?
        - Я? Да я просто рассказываю тебе, Чико, что и как.
        - Я благодарен, Перочист. Есть инфа, а есть мудрость. Инфу приносят шестерки, а мудрость дают старшие.
        - Ты правильный парень, Чик. Другому я не стал бы давать такую добрую указку. К вечеру придет Консерв, он расскажет подробности.
        Такому серьезному парню, как Чико, полагалось бы промолчать, всем видом показывая, что его ничего не интересует. То что тебе нужно, ты уже знаешь, так учат старшие. Но Чик был нетерпелив:
        - Что хоть за пойнт, Перочист?
        Перочист не смог скрыть презрительной усмешки, но от поучений удержался. Чико предстояло идти на дело. Он даже ответил:
        - Одежный магазин Орехова знаешь?
        Чико глянул удивленно:
        - Это ж не наша земля.
        - Не наша и не чужая. Его никто взять не может. А мы возьмем.

* * *
        Консерв был нищим, и, в отличие от Валуна, для него подаяние было основным доходом. Но не единственным. Он не попрошайничал в людных и доходных местах, там работали городские нищие, в сущности наемные работники, отдающие большую часть заработка своим хозяевам. Консерв презирал их, как и всех городских жителей. На Пустоши каждый был сам себе хозяином. Там тоже были свои правила и свои начальники, но никто не говорил тебе, когда вставать, что делать, как смотреть. На Пустоши никто не решал твоих проблем, потому и выжить там мог не каждый, но пока ты жив, твоя жизнь принадлежит тебе.
        Консерв побирался на улицах рабочих кварталов, его можно было увидеть и в таких местах, где за день проходит меньше сотни человек. Выручка его бывала невелика, зато конкурентов никаких. Да и патрули встречались нечасто. К тому же, его ремесло было удобно совмещать с другим - с ремеслом наводчика, что он и делал весьма успешно. Переходя со своей жестянкой от одного угла к другому, он внимательно наблюдал за магазинчиками, аптеками, прачечными, а потом, за стаканчик-другой, щедро делился со знакомыми иванами добытой инфой: когда уходят и приходят хозяева, когда уносят выручку, как запирают двери, сколько людей бывает в заведении и когда. Если с его указки проходило успешное дело, то ему обычно подбрасывали небольшую долю.
        Сейчас он по просьбе Перочиста уже вторую неделю наблюдал за большим одежным магазином, самым жирным куском во всем предместье. Собственно, он уже и не принадлежал к рабочим кварталам, и одевались в нем в основном "белые воротнички" из более приличных районов. Но и рабочие позажиточнее заходили туда, когда был повод шикануть.
        Консерв изо дня в день наблюдал за работой магазина, меняя точки наблюдения, примечая детали опытным глазом, иногда даже делая фотографии на полученную у Перочиста камеру. Обычно первым в магазин приезжал его хозяин, коммерсант Орехов со своим водителем и секретарем. Важно пройдясь по торговому залу, он проверял, все ли выглядит достаточно внушительно и, частенько, начинал мелкие реформы. По его указаниям сотрудники переставляли стеллажи с одеждой, переодевали манекены или переставляли их с места на место. Господин Орехов выглядел как полководец, размещающий войска перед решительной битвой. Затем он скрывался в своем кабинете и больше не показывался оттуда до конца дня.
        Одновременно подходили первые сотрудники, магазин открывался, подтягивались редкие покупатели. В торговом зале начинали работать один-два продавца, кассир, два охранника. К полудню покупатели уже тянулись ручейком, и к этому времени вся ореховская рать была в сборе. Два кассира, почти десяток продавцов, уборщица, трое подсобников. Вечером ручеек покупателей превращался в реку, по субботам эта река была особо полноводной и продавцы сбивались с ног.
        Кассиры несколько раз за день снимали кассу и относили деньги в кабинет хозяина. Видимо, у него там был сейф. Потом поток редел, и к закрытию в магазине оставался, фактически, только скучающий персонал. Охранники запирали двери и проверяли не осталось ли посторонних в зале.
        Продавцы наводили порядок на стеллажах. В это время подъезжали инкассаторы, их броневик останавливался почти вплотную к главному входу. Один сидел за рулем, другой заходил внутрь, третий оставался у двери. Охранник впускал инкассатора и опять запирал дверь. Орехов выходил из своего кабинета с опечатанной сумкой и вручал ее инкассатору. Тот, в сопровождении двух охранников, направлялся к выходу. Охранники отпирали дверь и выходили сами, блокируя с двух сторон пространство между входом в магазин и броневиком. Затем выходил инкассатор с деньгами и тут же садился в машину. Через мгновение броневик уже удалялся по улице. Все это время в торговом зале было около дюжины сотрудников, а охранники и инкассаторы действовали четко и сосредоточено. Они прекрасно представляли себе, сколько желающих наложить лапу на их кассу найдется в неблагополучном соседнем районе.
        Лишь проводив броневик, Орехов проводил со своими людьми короткий разбор полетов, отпускал всех, кроме ночной охраны и покидал магазин сам.
        Кажется, теперь я знаю, как течет время для червячка, насаженного на крючок: ничего выдающегося, просто щедрая порция смертной скуки перед тем, как тебя съедят - боюсь, примерно таким образом и коротает свой досуг между рождением и смертью большинство людей… [6]
        Благодаря обширным прозрачным витринам Консерв мог за всем этим наблюдать. Сейчас он ясно видел клерка, подбиравшего себе галстук с рубашкой. Тот рылся на стеллажах, подходил к зеркалу, шел к вешалкам и опять возвращался к зеркалу, чтобы сложить две покупки бутербродом и оценить их в сочетании со своим лицом. Лицо было сведено стандартной жизнерадостной судорогой преуспевающей шестерки.
        "Давай, давай, - подумал Консерв, - Хрен тебе поможет твой галстук. Высушат и выкинут. И удавишься ты на своем галстуке". Все, кто работал по найму, представлялись ему безнадежными слабаками, продавшими хозяину и тело и душу. К ореховским продавцам он относился более сочувственно. Пока он изучал распорядок магазина, работники стали ему родными. Он и сам однажды поймал себя на мысли, что считает магазин Орехова своим местом работы. Он знал о нем все. Он уже мог угадать процентов на семьдесят, что сделает продавец или кассир через пятнадцать минут. Одного он не мог понять, сколько не ломал голову: каким образом Перочист собирается взять кассу? Консерв не видел к этому никаких реальных возможностей. Система была отлажена идеально, пробить ее можно было разве что чудом.

* * *
        Если бы клерк Чарли Нуар, подбиравший галстук с рубашкой, мог услышать мысли Консерва о своем будущем, то вряд ли стал бы сильно возражать. Будущее ему и самому представлялось безрадостным. И новый галстук тут действительно не поможет, хотя Чарли и предпочитал встречать критические моменты своей судьбы в новом галстуке и впервые одетой рубашке. Это было своего рода жертвоприношение, попытка сбросить старую шкуру вместе со всеми прошлыми неудачами. Переговоры, которые ждали его в конце следующей недели, могли стать последними в его карьере. Шеф ясно дал понять, что если Чарли не сможет договориться о поставках, его просто вышвырнут. Это ни к черту не годилось. Как можно вообще так ставить вопрос? Все годы, отданные фирме, служба не за страх, за совесть… Что же все это уже ничего не значит!? Чарли уже и сам себя убедил, что служил верой и правдой и принес фирме немалую пользу. Но, конечно, дело было не в справедливости. Он чувствовал, что из этих переговоров толка не будет.
        Фирма поставляла оборудование для аэродромов. Суммы заказов были огромны, клиентов были единицы, один контракт мог кормить десять лет. Как получилось, что последние три года Чарли занимался только подготовкой контракта с приморской авиакомпанией? Если бы кто-нибудь спросил его сейчас, он бы сказал, что его подставили, чтобы теперь сделать козлом отпущения. Но все эти три года ситуация его вполне устраивала. Четкая задача, ясный круг обязанностей, широкие полномочия… Вовсе не хотелось думать о том, что задача может оказаться невыполнимой и за все придется отвечать. Чарли готовил варианты предложений, собирал сведения о заказчике, составлял досье и психологические портреты на его руководство. На него работали инженеры, экономисты, сыщики из службы безопасности. Можно было собой гордиться. Отчеты выглядели так внушительно! Но к ведущим менеджерам в фирме относились, как в средние века к пушечным мастерам: кто отливает пушку, тот из нее и стреляет. И если ее, спаси и сохрани, разорвет… Можно сколько угодно объяснять, что пушка отлита и высверлена по всем правилам, что сталь прекрасная и раковин в ней
нет, но какое это будет иметь значение, когда клочья твоего тела разлетятся праздничным салютом?
        Образ был популярен. У шефа над столом даже висела цитата из древней рукописи, в которой говорилось о несчастном пушкаре, которого "разметах неведомо куда". Чарли три года отливал, высверливал и заряжал свою пушку. И теперь, когда не стрелять было уже невозможно, на стволе обнаружилась заметная трещина. Разведка сообщила, что приморцы ведут переговоры и с конкурентами. Впрочем, это можно было и предвидеть. Как бы там ни было, все должно было решиться на ближайших переговорах меньше, чем через неделю. Чарли знал, что решение еще не принято, но абсолютно не верил в успех. Большее, о чем он мог мечтать - это что все как-нибудь да отложится еще на недельку-другую. Хотя в случае успеха его ждало не просто прощение. Его ждало немедленное повышение и гарантированная спокойная жизнь на ближайшие лет десять. Следующие поражения ему бы прощали, а если бы ему удалось заключить еще один контракт, он, скорее всего, занял бы место своего шефа.
        Но удачный расклад представлялся Чарли беспочвенной фантазией. Такой исход виделся ему чудом. А в чудеса Чарли Нуар не верил. Хотя…
        Заурядный бытовой анекдот, трагедия без назидательной морали. [8]
        Недавно подруга его жены сотворила со своей жизнью совершенно немыслимый фортель, и по всем параметрам это было именно чудом, причем чудом зримым и осязаемым. Он имел счастье наблюдать весь процесс в развитии, поскольку тоскующая от однообразия собственной жизни супруга жадно выслушивала все рассказы Марьям (так звали подругу), а потом пересказывала их ему, переживая драму, как свою собственную.
        Марьям была несколько моложе его жены и заметно моложе самого Чарли. Это отчасти извиняло чересчур романтический характер всей истории. Девочка влюбилась. Это вполне естественно, тем более что она слишком долго оставалась одинокой и личная жизнь, равно как и будущее, тонули в неопределенности. Неестественной была только сила этой страсти. Или о других подобных историях мы просто не знаем? Так или иначе страсть была сокрушительной. Ее предметом был молодой человек по имени Кирилл, слишком легкомысленный и трусливый, чтобы всерьез думать о супружестве, слишком робкий, чтобы пойти на контакт и слишком симпатичный, чтобы страдать от одиночества. Марьям не была охотницей и шансов у нее было ноль целых, ноль десятых. Все что она могла, это метаться в отдалении и планировать попытки самоубийства. Самое ужасное началось после того, как ей, наконец, удалось переспать с Кириллом. Казалось, он стал еще дальше. Дойдя до крайней степени отчаяния, Марьям разыскала какую-то не то ведьму, не то колдунью, чтобы приворожить своего милого. "Это в наше-то время!" - возмущался Чарли, но продолжал следить за всей
историей с интересом и даже со вниманием, ведь эти африканские страсти помогали ему отвлечься от собственных проблем. Он прежде всего поинтересовался во что это выльется в денежном выражении. Сумма для молодой одинокой женщины была значительная, слишком большая для заведомо бесполезного расхода. Но, с другой стороны, слишком маленькая для оплаты за реальное решение проблемы.
        - А вот карты говорят, что вот уже два с половиной года, как Вы мертвы. [11]
        Жена Чарли настояла, чтобы Марьям зашла к ним после магического сеанса - убедиться, что с подругой все в порядке. От ведьмы та вернулась под утро, осунувшаяся, но окрыленная. Она явно не жалела потраченных денег и точно знала, что ей делать. Когда Чарли вышел утром из спальни и застал Марьям в гостиной, она взахлеб излагала его супруге план предстоящей кампании, вперемежку с фрагментами воспоминаний о сеансе. В то утро на службу он отправился с мыслью о том, что колдунья оказалась не такой уж примитивной мошенницей.
        Однако далее события развивались весьма неожиданным образом. Марьям закрутила два романа почти одновременно. Чарли об этом узнал уже не от жены, а от сослуживцев - они работали в одной фирме. Первый из ее кавалеров был первым бабником на всю контору. Он был одновременно и изрядным трепачом, так что новость мгновенно разнеслась по всему коллективу. Весь мужской персонал фирмы осознал, что Марьям является сексуальным объектом.
        Весть о втором ее романе распространилась через неделю с небольшим, то есть ровно тогда, когда публика заскучала, сама еще не понимая, что ждет новых развлечений от "этой шлюхи Марьям". Однако, новость разрушила все ожидания. Новая интрига, действительно, состоялась и ровно тогда, когда ее ждали, но объектом ее оказался самый неожиданный человек. Его звали Гук. Он был одним из самых достойных и уважаемых людей в компании. Это было настолько неожиданно, что общественное мнение, если можно так сказать, на какое-то время впало в растерянность. Не самый успешный и не самый завидный жених, много старше ее, но обсуждая историю, все невольно вспоминали его остроумные решения, вошедшие в анналы, но оставшиеся без должного вознаграждения, и ту помощь, которую он оказывал многим, совершенно бескорыстно. Это был общепризнанный, но не вознагражденный добрый гений. О таких людях обычно вспоминают лишь после того, как они уходят. Подобно окаменелым отпечаткам вымерших растений, пустота от их отсутствия оказывается более рельефной, чем то незаметное добро, которое они делают. Гуку в этом смысле повезло больше.
Мужчины неожиданно вспомнили о том, что "ни одна сука не только не могла его оценить, но и вообще, не обращала на него внимания". Марьям же не только обратила внимание, но и дала гению так много, как только могла. А могла она дать немало, как свидетельствовал ее первый любовник. Она вытворяла в постели такие вещи, что даже он, бывалый донжуан, остался под неизгладимым впечатлением. Теперь, неожиданно потеряв свою новую, как он думал, случайную игрушку, он все чаще делился воспоминаниями, и от раза к разу его рассказы становились все красочнее и восторженнее.
        Тебе всего милей тот сонгде любишь ты и он влюблен… [17]
        Прошло меньше трех недель, а имя Марьям уже стало синонимом слова "секс". У нее появилось множество поклонников, но она их всех деликатно держала на расстоянии. С Кириллом же они вдруг оказались друзьями, много бывали вместе, разговаривали, но все время на людях. К Гуку пробовали подкатываться с расспросами, но он, даже когда напивался на корпоративных вечеринках, говорил что Марьям святая, что он не может ее ревновать, потому что она молодая женщина и не имеет перед ним, стариком, никаких обязательств.
        Прошел еще месяц, и было объявлено о свадьбе. О свадьбе Марьям и Кирилла. Как-то невзначай выяснилось, что любила она всегда именно его, а новые романы завела… первый - чтобы забыться, а второй - чтобы вознаградить несчастного Гука за его добродетельную жизнь. Почему бы и нет, раз уж ее жизнь оказалась такой безысходной. Свадьбу сыграли достаточно скромно, чтобы не шокировать робкого юношу, и все поздравляли его с великолепной партией.
        Чарли не знал, что и думать. С одной стороны, события развивались достаточно естественным образом. С другой… Марьям проявила черты, которых до сих пор не обнаруживала, черты, которых никто в ней не подозревал. А с третьей стороны все это было до жути похоже на грамотно разыгранную PR-кампанию. И теперь, видя всю историю ретроспективно, Чарли ясно понял, что невероятный успех девушки был прямым следствием посещения ведьмы.
        "Приворот тебе не нужен", - пересказывала Марьям слова старухи, тогда, утром, - "Тебе нужен успех. Знаешь, где у человека успех? Успех у каждого человека вот здесь", - и ведьма грубо постучала девушку по лбу, - "А вовсе не здесь и не здесь, как думаете вы, молодые!" Жесты старухи ясно показывали, что она разумеет. "И не в кошельке, как думают кто постарше. Твой успех, красавица, может быть только у тебя в голове. И я его тебе туда положу! Прямо в голову!"
        Этот бред звучал логично. И Чарли сейчас тоже нужен был успех, причем цену он готов был платить почти любую. Он внезапно принял решение. Надо идти к колдунье. Надо купить чудо, благодаря которому переговоры могли бы пройти успешно. Узнать у Марьям адрес, снять со счета нужную сумму…
        Он только сейчас заметил, что стоит посреди магазина, глядя невидящим взглядом сквозь витрину на тихую улицу и сидящего на углу нищего. Продавцы уже начали поглядывать на него беспокойно. В своих руках Чарли обнаружил темную рубашку и серо-коричневый галстук. Неужели он всерьез собирался идти на встречу в таком мрачном виде? Он вернул все это на стеллажи и быстро выбрал чуть голубоватую рубашку и к ней галстук, желтый с синими полосами, яркий, как блик первого весеннего солнца.
        Кассовый аппарат звякнул, молодая продавщица сверкнула пластмассовой улыбкой, охранник проводил профессионально-подозрительным взглядом, и Чарли Нуар, держа в руках хрусткий пакет с обновами, покинул магазин Орехова.
        Прямо сегодня он навестит Марьям в больнице. Вскоре после свадьбы бедняжка заболела от всех переживаний. Проходя мимо нищего, Чарли бросил в его шляпу купюру. Возможно, придется много общаться с подобной публикой. Марьям говорила, что ведьма живет возле самой Пустоши.

* * *
        Консерв проводил щедрого "пиджака" ничего не выражающим взглядом бедуина. С такими глазами на Пустоши живут, с такими убивают и с такими же - умирают. Никто не должен знать, что ты чувствуешь, тогда у тебя есть шанс. Но к Чарли Консерв по-прежнему испытывал только презрение. Одна бумажка тут ничего изменить не могла.
        Дождавшись конца рабочего дня, он ссыпал в карман содержимое жестянки, сунул ее за пазуху, сложил картонку, на которой сидел и не спеша направился по пустеющим улицам предместья.
        Когда Консерв зашел в "Ковригу", Чико с Перочистом сидели за тем же столиком, как будто никуда и не уходили. У Перочиста был свой столик, который немедленно освобождался при его появлении.
        Посетителей с утра заметно прибавилось. Новый человек мог бы сказать, что бар полон. Это если он не видел, что здесь творится по вечерам в дни выплат. Проститутки Любимчика работали в полном составе, кроме Лани, которая все еще оставалась с Жекой наверху. Девочки были совершенно поражены этим фактом, и с удовольствием бы его обсудили, если бы горячее вечернее время дало бы им такую возможность. Они успевали лишь обмениваться выразительными взглядами и коситься на потолок.
        Консерв сразу прошел к столику Перочиста и сел, зная, что его ждут.
        - Чтоб ты жил, Перочист, и ты, парень.
        - И ты живи, Консерв. Выпьешь с нами?
        - Отчего ж не выпить с правильными людьми?
        В конце концов, солнце вставало примерно так же часто, как и садилось, и монета падала примерно столько же решкой, сколько и орлом. [4]
        Опрокинув стопку и неторопливо закусив, нищий вытащил свою картонку и сверясь с понятными только ему пометками, начал пересказывать в мельчайших деталях все виденное за день в магазине. Чико быстро заскучал от обилия подробностей, но Перочист слушал с неослабным вниманием, переспрашивая некоторые нюансы и уточняя то одно, то другое. На этот раз его заинтересовал утренний ритуал перестановки манекенов, и наводчику пришлось ответить на множество заковыристых вопросов. Потом Перочист начал выспрашивать, не выходил ли Орехов из своего кабинета до закрытия, причем вопросы ставил как опытный следователь, подъезжая к одной и той же теме с разных концов.
        - Скандалы какие ни то были?
        - Нет, Перочист, все было спокойно.
        - А необычные какие-нибудь покупатели?
        - Не… Хотя был один пиджак с приколом. Галстук себе выбирал, - Консерв глянул на свою картонку, - час сорок где-то. Выбирал, выбирал, потом встал столбом и простоял минут двадцать. Зарубило его. Может припадочный какой. А скорее просто не в себе был. Знаешь, как у них, пиджаков… А до того ты, Перочист, заходил. Фраером прикинутый. Носки купил, да по сторонам смотрел.
        - Годи. Тот пиджак, он что так и простоял столбом двадцать минут?
        - Не меньше.
        - И что продавцы?
        - Да ничего. Косились, как на психа.
        - А из начальства никто не выходил?
        - Перочист, если я сказал, что хозяин не выходил весь день, значит так оно и было. Разве что, когда я отлить отлучался. Но и то вряд ли. У него там, верно, и сортир и столовая. Но сам я этого, понятно, не видел.
        - Добро. Спасибо тебе, Консерв, за инфу, - Перочист выложил на стол несколько купюр, - твоя работа пока кончилась. Гуляй три дня, а потом опять погляди, до пятницы. Это будет не мелкое дело. Таких дел и старики не помнят.
        Нищий с сомнением покачал головой, забрал деньги и направился к выходу. А Перочист привстал и гаркнул, перекрывая шум толпы:
        - Хозяин! Комната нужна!
        У пустынников был не лишенный смысла обычай никогда не обсуждать опасные дела дома, точнее в тех местах, которые заменяли им дом. Они прибегали к временным убежищам, а Перочист мог даже позволить себе снять на несколько часов комнату. Там он вынул из кармана несколько листов бумаги и начал их комментировать, не столько поясняя, сколько рассуждая вслух:
        - Вот, это магазин, его зал. Три стены стеклянные, это витрины. Сзади контора, что там творится, мы не знаем. Босс выходит вот из этой двери с кассой в мешке. До начала работы он наводит свою декорацию в зале и уходит к себе. Больше он в зале не появляется, а если надо отлучиться среди дня, он пробегает по залу, как заяц. Вот фото. Я так думаю, что он покупателей боится.
        - Как так? - удивился Чико.
        - Обыкновенно. Своих продавцов он строит, а перед покупателем надо шестерить. А кому шестерить охота? Но днем он, возможно за залом следит по видео. Камеры здесь, здесь и вот тут. Короче, Чик, - Перочист, наконец, решил головоломку, - Ты должен появиться вот здесь, в зале, вот в этой точке. И ровно в тот момент, когда Орехов будет проходить мимо. Берешь у него кассу, и выходишь здесь, через витрину. Дальше просто, - он взял листок с другой схемой, - бежишь вот сюда, во двор. Шагов двести. Здесь надо приготовить мопед. Я буду за ним присматривать.
        - Почему мопед?
        - Потому что на мопеде нет номеров. И угнать его проще. И можно будет уйти дворами, прямо в Пустошь.
        - Его же хрен заведешь!
        - Здесь горка. Первые триста метров идут под уклон… Стоп! Берем два мопеда, и уходим вместе. Если один заглохнет - уходим на одном.
        - Перочист, ты, конечно, голова, но скажи мне, ради Бога, как мне появиться посреди магазина, когда он будет закрыт и в зале будут только охрана и продавцы с кассирами?
        Губы Прочиста растянулись в некое подобие улыбки:
        - А вот это, Чико, и будет наш самый большой сюрприз.

* * *
        Бар "Коврига" привык к колоритным сценам. Поэтому никто не обратил особого внимания, когда ближе к полуночи сверху спустился серьезный парень Чико, оставивший где-то свою непременную невозмутимость. Он подошел к стойке, хлопнул один за другим два стакана крепкой и покинул заведение. Все это время он скреб свой бритый затылок и приговаривал: "Ну, блин! Ну, вира-майна!" Вид у него при этом был самый потерянный.
        А вы знали, что на презервативах есть серийные номера? Hет?! Значит, вы их не разматывали достаточно далеко! [11]
        Никто особо не удивился и позже, ближе к утру, когда на верху лестницы, ведущей в номера, появилась Лань, хотя вид у нее был несколько необычный. Она нетвердо стояла на ногах, откровенное платье сидело на ней как-то косо, по лицу блуждала улыбка Будды. Девочки, дожидавшиеся ее появления в полном составе, разинули рты. Лань спустилась на подворачивающихся ногах, крепко держась за перила, подсела к подругам, и, повертев в руках заботливо поданный стаканчик, обратила к ним затуманенные глаза, окруженные темными кругами размазанной косметики.
        - Девочки… - проговорила она и замолкла, глядя поверх голов, - Девочки, я и не знала, что так бывает, - и лицо ее расцвело уже вовсе идиотской улыбкой.
        В воцарившейся тишине она отставила стакан, к которому так и не притронулась, пробормотала: "Пойду я" и, пошатываясь, направилась к выходу.
        Завсегдатаев "Ковриги" действительно трудно удивить, но все же посетителя, явившегося на другой день, они запомнили надолго. Сразу после полудня в бар вошел клерк Чарли, собственной персоной. Разговоры умолкли, и все, как один, уставились на его безупречный костюм, строгий галстук и портфельчик в правой руке. Громилы из рабочих сразу стали прикидывать, к чему бы придраться, жулики - как бы добраться до бумажника, а у хозяина одна за другой промелькнули несколько мыслей, одна неприятнее другой. Сначала он подумал, что это явился с инспекцией какой-то чиновник из неведомого еще департамента, но инспекторы всегда излучают особое агрессивное спокойствие, а гость явно был взволнован и неуверен. Потом он решил, что это адвокат по поводу одной из драк, которые иногда кончались и убийствами, а без членовредительства вообще обходилась редкая неделя. Впрочем, вряд ли кто из пострадавших мог нанять такого холеного адвоката. Хозяин даже начал склоняться к дикой мысли, что кто-то из центральных кланов решил прибрать "Ковригу" к рукам и прислал своего эмиссара для переговоров, но к этому времени Чарли уже
подошел к стойке, заказал пиво и спросил, где можно найти человека по имени Пойнтер.

* * *
        Чарли не просто было узнать это имя. Когда он вчера вечером пришел в больницу к Марьям, предварительно уточнив у супруги корпус и номер палаты, он не смог узнать от нее ничего вразумительного. Он и нашел ее далеко не сразу - оказывается, Марьям за это время перевели в другое отделение. Исходив немало пахнущих хлоркой коридоров, и открыв, наконец, нужную дверь, он был совершенно поражен увиденным.
        Все, и он в том числе, были уверены в том, что болезнь Марьям - это всего лишь легкое недомогание, результат несколько истрепанных нервов. Его супруга на правах первой подруги беседовала с врачом, и принесла много интересных слов про стресс достижения, который дает сильнейшую психологическую нагрузку и потому чреват психосоматическими проявлениями. Чарли ожидал увидеть девушку, утомленную излишними переживаниями, а войдя в палату увидел лишь тень, призрак былой Марьям. Он ее не сразу узнал, настолько она осунулась. Лицо ее потемнело и заострилось, глубоко запавшие глаза горели лихорадочным огнем. Невероятно худая рука с уходящей под кожу иглой капельницы выглядела беспомощно и трогательно.
        Она, казалось, не сразу смогла остановить на нем свой взгляд и с трудом проговорила:
        - Зачем пришел?
        Чарли опешил. Он совершенно не был ко всему этому готов. Он сказал:
        - Марьям, это я, Чарли!
        - Чарли… Кто ж еще… Чего тебе не хватает? Чарли, у тебя же есть все, о чем только можно мечтать!
        - Марьям, я пришел тебя проведать… Как ты себя чувствуешь?
        - Проведать-отведать… Я себя никак не чувствую. Понимаешь? Совсем не чувствую! Ты, небось, слышал, что я могла, когда я чувствовала? Я чувствовала себя, чувствовала мужчину… И давала и ему почувствовать кое-что. Кое-что, чего не почувствуешь больше нигде, а только у меня! А теперь я совсем себя не чувствую!! Чарли! Ты понимаешь?! Это хуже смерти.
        - Ты о чем, Марьям? Как это, хуже смерти!?
        - Хуже, Чарли. Если бы я умерла, то и чувствовать было бы некому. А я жива, но СОВЕРШЕННО себя не чувствую! Это ад, Чарли.
        Чарли, как ведущий менеджер, получил некоторую психологическую подготовку, и сейчас в нем проснулись запрограммированные на тренингах навыки профессиональной коммуникации, и даже вспомнились рекомендации по общению с эмоционально неуравновешенными лицами. Он заговорил, тщательно подбирая выражения и пытаясь нащупать точки контакта.
        - Марьям, я тебя так давно не видел. Ты заболела сразу после свадебного путешествия…
        Пауза. Женщина молча продолжала глядеть на него своими горящими глазами. В пластиковой капельнице отстукивала ритм стерильная капель.
        В ее веке все любили (по крайней мере, могли убедить себя, что любили, что по сути, то же самое). [35] - Ты даже не зашла к нам после свадьбы.
        Пауза.
        - А мы за тебя так радовались.
        - Радость-гадость… А своих радостей не хватает?
        - Свои радости тоже есть, но они привычны. А твоя история была как сказка.
        - Страшная сказка. В черном-черном городе, на краю… Нет. В сером-сером городе, на краю серой-серой Пустоши стоит серый-серый Блок… Знаешь, Чарли, я даже своего свадебного путешествия не помню. Как только мы с Кириллом зарегистрировались, я поняла, что желание мое выполнено, и теперь пришла пора платить. Начался сплошной кошмар. Я старалась выглядеть нормально, старалась, чтобы ему было хорошо. Потом просто старалась, чтобы он ничего не заметил. Потом уже только старалась выжить…
        - Ты поправишься, Марьям. Ты просто переволновалась.
        - Море переволнуется три, морская фигура - умри! А в этом сером-сером Блоке есть серая-серая комната, где ты можешь выполнить свое серое-серое желание… Но за это придется отдать свою серую-серую душу, - голос ее звучал все слабее, взгляд расфокусировался.
        Чарли до сих пор боялся упоминать то, зачем он пришел, но когда-то надо было переходить к этой теме.
        - Где это, Марьям? Где ты нашла эту старуху?
        Она с усилием подняла на него глаза и, кажется, вопросительно приподняла брови.
        - Я заинтересовался, Марьям. Как найти ту женщину, что тебе помогла?
        - Помогла!? Да, она помогла. Она помогла мне умереть. Помогла мне убить себя.
        - Я хотел…
        - Перестань.
        - Что?
        - Брось хотеть немедленно. А то получишь, то, что хочешь, да так, что мало не покажется.
        Она откинулась на подушке и, казалось, заснула, но глаза ее под веками постоянно двигались.
        "Надо спросить, с чего все это началось", - подумал Чарли, - "И, между прочим, спросить, как она нашла старуху". В тот момент, когда он, наконец, выстроил стратегию, составил первую фразу и набрал в грудь воздуха, чтобы заговорить, Марьям резко села и заорала так что стекла зазвенели:
        - Вон! Вон! Во-о-он!!
        Чарли от неожиданности отскочил к стене, а она продолжала кричать, натянув одеяло до подбородка. На сгибе руки, на месте выскочившей иглы, появилась струйка неожиданно светлой крови.
        Он счел за благо выскользнуть за дверь и отправиться на поиски кого-нибудь из персонала. Впрочем, ему на встречу уже спешила дежурная медсестра.
        Когда он дошел до лифта, крики прекратились.

* * *
        Чарли был подавлен увиденным, но собственных проблем это не снимало. Остаток вечера он провел обзванивая и расспрашивая общих знакомых. Никаких зацепок не обнаружилось. Больше всего сведений он получил от собственной жены, но все равно, к утру он знал лишь в каком приблизительно районе обитала загадочная ведьма, а так же то, что живет она в какой-то трущобе, которую все называли "Блок", и что стоит этот Блок на краю Пустоши. Что такое "Пустошь" объяснять было не обязательно - все в Городе слышали об этом жутковатом районе, хотя мало кто бывал даже поблизости. Все это согласовывалось с тем бредом, который он слышал в больнице.
        Правда, было и еще кое-что. Марьям в своих рассказах упоминала, что в том районе ведьма просто-таки знаменита. Если это не было обычным для всех колдунов рекламным трюком, то появлялся шанс разыскать ее просто с помощью расспросов.
        Чарли очень не хотелось отправляться в предместье, но он был по-прежнему полон энтузиазма и видел в колдунье свою единственную надежду. Можно было бы взять с собой кого-нибудь из охраны, но во-первых не хотелось, чтобы по фирме раньше времени поползли слухи, будто он совсем спятил, а во-вторых оставалось не так уж много времени. Поразмыслив, Чарли даже не стал одевать джинсы или спортивный костюм. Нет смысла притворяться кем-то, кем ты не являешься, да и уверенней он чувствовал себя при галстуке.
        Есть такой миг, когда все возможности равноправны и каждая из них начеку -- и каждая только и ждет своего часа… [3]
        Пока еще привилегированное положение на службе позволяло ему отлучиться в любое время, так что с самого утра он разменял побольше мелких купюр и ходил по предместью, выискивая места большей активности, высматривая там личностей поподозрительнее и обращаясь к ним с одной и той же фразой. Он говорил: "На краю Пустоши в Блоке есть ведьма, то ли колдунья. У меня для нее работа. Как ее найти?" Вопрос он подкреплял купюрой. Барыги, сутенеры и драгдилеры охотно принимали деньги, но редко говорили что-нибудь вразумительное. Чаще всего он получал советы не соваться на Пустошь и не соваться в Блок. Реже - координаты других, еще более сомнительных типов, которые могут знать больше.
        Так он в конце концов попал на одном из крошечных рынков к лотку, торгующему всякой оккультной чепухой: амулетами, четками, гадальными картами и прочим. Тетка, стоявшая за лотком, и лицом и комплекцией была обычной рыночной бабой, однако для имиджа она обвешалась своим товаром - разными мистическими побрякушками. Услышав вопрос, она выбралась из-за лотка, ухватила Чарли за рукав и зашептала ему прямо в ухо замогильным голосом:
        - Ты хочешь попасть к ведунье?
        - Да.
        - Тебе туда идти нельзя. Пропадешь. Провожатый нужен. Могу подсказать, - и она выжидательно замолчала.
        - Подсказывай! - Чарли пожертвовал еще парой купюр.
        - Приходи в "Ковригу" после полудня, спроси Пойнтера. Он все устроит.
        - Какую еще "Ковригу"?
        - Бар "Коврига". Пройдешь Жестяную улицу до конца. Там тебе любой скажет. Над дверью еще четверка лошадей нарисована.
        - Так "Коврига" или "Квадрига"?
        - Ты что? - удивленно отшатнулась тетка, - какая еще "кадрыга"? Говорят же тебе "Коврига"! - от удивления она даже забыла свой мистический тон, - Спросишь, там все знают.

* * *
        Так Чарли и оказался за стойкой "Ковриги" с кружкой пива в руке. Выслушав его вопрос, бармен показал столик Пойнтера и посоветовал заказать пару стопок крепкой, чтобы разговор лучше клеился. Когда же Чарли поблагодарив направился к указанному столу, бармен громко провозгласил:
        - Господин герцог здесь по делу! - Вы Пойнтер? - обратился Чарли к щуплому субъекту неопределенного возраста.
        - Ну, - ответил тот.
        - Мне сказали, что вы тот человек, который знает где найти… то, что мне нужно, - Чарли не хотел говорить при лакее, который как раз принес заказанную водку.
        - А что интересует герра герцога? Девочки? Мальчики? Травка? Или, может, мушка Би-Зет? Я вселенский сводник, могу свести герцога с кем угодно и с чем угодно.
        - Я всего лишь хотел бы попасть к ведунье, которая живет в Блоке. Вы можете это устроить?
        Пойнтер принял глубокомысленный вид:
        - Я могу много чего. Но господину герцогу придется рассказать, что ему нужно от ведуньи. Это не любопытство, герцог. Иначе я не смогу договориться с ней о вашем визите.
        Пришлось Чарли вкратце изложить свою проблему. Пойнтер выслушал со вниманием, и по некоторым его вопросам было видно, что он понял больше, чем можно было ожидать.
        - Так это большие деньги, - заключил он в конце.
        - Для фирмы - да. Для меня это всего лишь работа, к которой я привык. Я могу найти другую, но мне этого не хотелось бы. Я знаю, что ее магия может оказаться действенной, и готов попробовать.
        Свобода есть утрата всяческих надежд. [38]
        Чарли говорил так, чтобы не дать вселенскому своднику уж очень задрать цену. Но пока он говорил, он вдруг с удивительной ясностью понял, что работа для него, действительно, еще не жизнь, а потеря ее - еще не гибель. Ему стало легко и почти весело. Приключения последних суток сместили масштаб. С этим новым настроением он, неожиданно для себя, закончил:
        - Я готов попробовать, если вам удастся развеять некоторые мои опасения.
        Пойнтер почувствовал его настроение, и названная им в конце концов цена была вполне умеренной - лишь немногим больше суммы о которой говорила бедняжка Марьям. Они договорились встретиться в этом же баре в полночь, после чего Чарли отведут в Блок. Без провожатого туда, действительно, лучше было не соваться.
        - А сомнения господина герцога пусть снимает сама ведунья. Я тут не авторитет, - закончил Пойнтер свои инструкции, - Устраивает?
        - Вполне. Только почему вы меня все время называете герцогом?
        Вселенский сводник обнажил мелкие зубы в ухмылке:
        - Это еще от старого хозяина пошло. Он говорил, что принц или король сюда вряд ли заглянет, и потому всех чужаков называл герцогами. Чтобы не обидеть. Кто вас, городских, разберет, кто мистер, кто доктор, кто полковник… Да и ребятам проще, раз сказали "герцог", значит не надо цепляться, по делу человек пришел… Может, и угостит всех…
        Чарли понял намек, и когда он покидал бар редкие дневные посетители пили за здоровье герцога.

2.
        Я впервые увидел Блок когда Чирок привел меня туда на нашу "прописку". Идея поселиться в Блоке принадлежала Чирку, ему доводилось там жить и раньше, хотя и совсем недолго. Накануне он навел справки и выяснил, что порядки там не изменились.
        Мы шли от станции подземки пешком около получаса. Никаких троллейбусов в предместье не ходило. Убогие многоквартирники постепенно расступились и нас окружали одни гаражи, сараи и заборы. И из-за них и вынырнула эта серая махина, настолько огромная, что я удивился - как это ее только что не было видно.
        Мы пролезли через дыру в проволочной сетке и еще довольно долго шли вдоль стены до входа. Через пустой проем, бывший когда-то подъездом, мы зашли внутрь и начали подниматься по лестнице, погружаясь во все более густую вонь. Во мне нарастало недоумение, которое достигло максимума, когда обнаружилась ее причина - бродяги совершенно опустившегося вида слонялись по загаженным помещениям, сидели и спали на полу и прямо на лестнице. Идея поселиться в этом месте казалась мне недоразумением, но Чирок не давал никаких объяснений, а лишь хитро ухмылялся, продолжая шагать.
        Мы покинули лестницу и шли, изредка перешагивая через слабо шевелящиеся заскорузлые тела. Затем началась другая лестница, еще более вонючая, поскольку эти этажи, похоже, использовались как отхожее место. Клошаров здесь, однако, уже не было. А мы продолжали подниматься. Еще два этажа были пронизаны сквозняком, все стекла здесь были выбиты. Воздух стал чище.
        Когда ноги мои начали гудеть от долгого подъема, сквозняки прекратились. Помещения вокруг лестницы выглядели совершенно безжизненными. Мы остановились перекурить и Чирок, отдышавшись, снизошел до объяснений:
        - Цыган специально пускает "ползунков", даже подкармливает их слегка. Чтобы кто не надо сюда не совался. Приличная публика живет выше. Пройти можно только так, остальные лестницы разрушены. Полиция иногда наведывается, вяжет дюжину бродяг, через пару дней они обратно приползают.
        Цыган был здешним хозяином, распоряжался всем в Блоке. Чирок мне про него уже говорил.
        Мы докурили, миновали еще пару пролетов, усыпанных битым стеклом, громко скрежетавшим под ногами, и увидели двух парней, игравших в карты прямо на ступеньках. Вернее, в тот момент они, отложив карты ждали нашего появления.
        - К Цыгану. На прописку, - сказал Чирок.
        Один из парней посторонился, давая нам пройти. С верхней площадки я оглянулся - они уже вернулись к игре.

* * *
        Пространство этажа было столь обширно, что жилая площадь здесь, похоже, совершенно не ценилась. Стен, напротив, явно не хватало - большая часть перегородок была построена из пленки, растянутой на рейках. Недостаточная толщина этих стен компенсировалась расстоянием - здесь жили как бы в палатках, отстоящих друг от друга на несколько метров. В стороне от палаток, на незанятых ими площадях, люди спали прямо на полу, в спальных мешках и на пластиковых ковриках. Сейчас их было немного, но к ночи, как я позже убедился, набирались сотни. Тут и там возвышались фундаменты неведомых станков, видимо, вывезенных на металлолом прежними хозяевами. Это, несомненно, было цеховое здание. Кое-где угадывались переборки аппаратных или раздевалок. Выбитые стекла заменяла пленка, прозрачная или черная.
        Резиденция самого Цыгана размещалась в бывших административных кабинетах. Там царила бандитская роскошь. Сначала мы миновали тренировочный зал, где несколько здоровяков лупили боксерские груши в то время, как другие прохлаждались у барной стойки в углу. Затем, дождавшись приглашения, оказались в просторном кабинете с массивным письменным столом посередине, приглушенным освещением и пушистыми коврами. За столом сидел самый здоровенный мужик изо всех, кого мне доводилось вдеть.

* * *
        Чирок выступил вперед:
        - Приветствую тебя, Цыган!
        Гигант привстал, нависая над столом и над нами. Комната сразу показалась тесной. Он протянул руку:
        - Здорово.
        Я всегда считал, что у Чирка крупные кисти. Сложенные в кулаки, они не раз выручали нас, с тех пор как мы начали бродяжить. Но в лапе Цыгана его рука совершенно потерялась. Когда он протянул эту лопату мне, я несколько оробел. Представилось, что если он вдруг сожмет кулак, мои пальцы будут просто выдавлены, как виноградная гроздь в прессе винодела. Но его рукопожатие было совершенно расслабленным, видно, он сам опасался своей силы.
        - Вот, прописаться хотим, - Чирок выложил на стол требуемую сумму и пояснил с неожиданной для меня гордостью, - На бунгало.
        - Ого, это же Чир к нам вернулся! - только услышав эту фразу я заметил человека, ее сказавшего. Несмотря на некоторое сходство он настолько терялся рядом с Цыганом, что я просто не обратил на него внимания.
        - Да, Цыган, - ответил Чирок, - вот, вернулся.
        "Кто же из них Цыган?" - озадачился я. Оба имели черные как смоль волосы и густые сросшиеся брови, но тот, что сидел за столом был чуть ли не вдвое выше того, что примостился сбоку. Мелкий тем временем продолжал:
        Два сапога - пара. Хотя каждый на свою ногу. [38] - И правильно. Я знаю, почему ты вернулся, Чир. Потому что там закона нет. Тот закон, что там - не для людей, а для бумаги. А у нас все по-человечески. Как Цыган завел, так и живем. Верно я говорю?
        - Верно, Цыган, - подтвердил Чирок.
        - Ну ладно, - неожиданно буркнул великан поднимаясь.
        - Да-да, - отозвался тот, что поменьше, и опять обратился к нам, - Все дело во власти, верно? У них там власть принадлежит непонятно кому и непонятно почему. А у нас порядок всем понятен: хочешь получить власть - выходи на ринг. Право сильного очевидно. Верно я говорю?
        - Верно, - отозвались мы хором.
        Между тем здоровяк, ссутулившись, ушел вглубь комнаты и уселся перед экраном шикарного телевизора. Судя по картинке на экране, в его огромных лапах сейчас был джойстик детской телеигры. Я сделал деревянное лицо, чтобы не выдать своего изумления.
        - А если кто-нибудь побьет Цыгана, - продолжал мелкий, глянув на громадную фигуру, склонившуюся над игрушкой, - Победит, станет здесь главным… Кто же усомнится в его праве!?
        - Никто, Цыган!
        - Ну ладно, заболтался я… Кто твой друг?
        - Его зовут Рик, он книжник - пояснил Чирок.
        Я не люблю называться чужими именами, благо своих хватало.
        - Добро пожаловать, Рик, - он повернулся к Чирку, - Порядки известны?
        - Никаких калориферов, жратва только на кухне, драки только на ринге… Вроде все? Новых правил не появилось?
        - И никаких фонарей на краю. Не должно быть видно света снизу. Ребята покажут ваше бунгало.

* * *
        "Бунгало" здесь назывались те самые палатки, которые я видел по дороге. Свободного для нас не нашлось, и "ребята" с удивительной легкостью соорудили новое из трехметровых реек и пленки. Минут за двадцать с помощью нехитрых приспособлений они возвели куб с ребром в три метра и забросили туда два уретановых мата и ящик в качестве тумбочки.
        На том куске, который занавешивал вход, жирным фломастером написали "Рик" и "Чиркаш". Небольшая перемена имен была слабой защитой, мы больше надеялись на то, что сюда агенты Герберта Иноэ не доберутся.
        С тех пор, как я чудом спасся, унеся в своей голове несколько адских партитур, у меня были три задачи, не дававшие расслабиться. Во-первых, надо было скрываться, чтобы Иноэ нас не нашел. Для него эти партитуры были больше, чем ценностью. Они были его оружием и его сущностью. Пока я был жив, для него всегда оставался риск, что в мире появится второй Герберт Иноэ с теми же способностями и с ним придется делиться доходами, властью, влиянием. А где второй, там и третий, десятый, сотый…
        Во-вторых я боялся забыть партитуры. Поначалу я каждый вечер их записывал на память, и тут же сжигал нотные листы. Потом стал повторять это реже, сейчас я проверял память еженедельно.
        Враг сам по себе не исчезнет. [36]
        Третья задача была стратегической. Мы не могли прятаться вечно. Надо было что-то делать. Лучший способ для получения ответов на такие вопросы содержался как раз в главной из дьявольских партитур, в алгоритме суперинтуиции, сделавшем Иноэ тузом. Но применить этот путь я не мог, и главная причина была более чем банальна - у меня не было лютни. Программаторская лютня не такой уж частый инструмент и суперинтуиция не нужна чтобы понять, что проще всего меня будет засечь именно при покупке лютни. Магазинов, где ими торгуют, в городе всего штук пять. Объявления о продаже появляются редко, одно-два в год. Иноэ запросто мог перекрыть все возможные каналы, и мы предпочли не проверять, сделал он это или нет. Слишком рискованно.
        Поэтому мы ничего и не предпринимали. Оставалось только, в соответствии со старой пословицей, сидеть у реки и ждать, когда мимо проплывет труп врага. В конце концов у Герберта Иноэ оставались и другие проблемы, кроме нас с Чирком, и он не мог вечно разыскивать нас с неизменным усердием.
        Когда мы остались одни, я плюхнулся на один из матов, сразу ставший моей койкой, и спросил:
        - Так кто из них Цыган?
        - Оба, - ухмыльнулся Чирок, садясь на свой мат, - они братья. Я тебе разве не говорил? Угадай с трех раз, как их называют?
        - Цыган Большой и Цыган Маленький?
        - Колдун! Падла буду, колдун! Ты знал!
        - Да ладно тебе! А кто здесь смотрит-то?
        - Как бы большой. Здесь порядок простой. За главного тот, кто всех сильнее. Если кто хочет оспорить власть Цыгана, он должен с ним драться. Естественно, дураков нет. Но Большой, он же прост, как правда. Ты ведь видел. Все дела ведет Маленький, от имени Большого. А Большой только молотит грушу и играет в свои игрушки.
        - Прикинь, Чирок, сколько ухищрений, чтобы стать королем помойки!
        - Ну не скажи! Не такая уж и помойка. А власть, которую он тут имеет? Не хуже барона Засса в его Дрейфе. И потом, знаешь… - Чирок выглянул в щелку, убедиться, что рядом с бунгало никого нет, - Они имеют неплохие деньги. Это ж параллельный мир. Здесь интересные типы оседают, и иным удобно тут гнездиться. Мало ли кто хочет исчезнуть. Я слыхал, они и трупы разбирают.
        - А почему ты меня назвал книжником?
        - А кто ты? Ты ж кем работаешь?
        В последнее время я нашел работу на неполный день в одной из небольших фирм, где не спрашивают паспорт. Оформлял их бумажки, сидел на телефоне. Я ответил:
        - Менеджером…
        - Ну вот. Книжник и есть. Здесь знают только три гражданских специальности: книжник, грузчик и мастер. Вот если бы ты был, к примеру, вор, тогда пришлось бы уточнять: щипач, медвежатник там, форточник…

* * *
        Жизнь в Блоке оказалась идиллией и пасторалью. Особенно по сравнению с моими ожиданиями. Я предполагал, что здесь царят нравы наподобие тюремных или армейских. До сих пор не понимаю, почему мне это пришло в голову. Видимо из-за того, что большая часть жильцов была не в ладах с законом. Вот и представлялась компания уголовников из дешевого боевика. На деле же это сообщество больше напоминало коммуну или какое-нибудь дикое племя, дружелюбное и простодушное. Со временем я даже перестал опасаться за оставленные в "бунгало" вещи. Правда ничего ценного среди них не было.
        Позже я не раз с тоской вспоминал этот островок первобытного добродушия, затерявшийся на границе между безжалостной жестокостью Пустоши и не менее безжалостной жестокостью цивилизованных городских кварталов. Было, конечно, несколько скандалистов и сволочных типов, которые изо всех сил портили кровь окружающим, но все они были достаточно безобидны и общество только больше объединялось на почве их единодушного осуждения. Если же кто выходил за рамки, то его тут же ставили на место ребята из "цыганской гвардии", так обычно называли парней, которые следили за порядком от имени братьев Цыган. Сами они тоже порой создавали определенную напряженность, но было их немного и вели они себя вполне прилично, если только им выказывали принятое здесь уважение.
        На огромном этаже было несколько работающих душевых и несколько кухонь, где можно было готовить на электроплитах. Электричество и воду воровал Цыган. Его ребята как-то подключались к городским коммуникациям и приплачивали кому надо, чтобы это оставалось незамеченным.
        Каждый ведь совершенно точно знает, как именно надо жить на свете. [29]
        Население размещалось в соответствии с интересами каждого. Больше всего было обычных бедолаг, вроде нас с Чирком. Неудачники, лентяи, инвалиды, все, кто не мог заработать на нормальное жилье, находили приют здесь. Будущего у этих людей не было, но летаргическое настоящее могло тянуться годами. Эта категория селилась где попало, начиная прямо от выхода с лестницы, в середине северной стороны этажа, той, что была обращена к Пустоши.
        Были и другие, те, кто не был сильно стеснен в средствах, но не мог ужиться с законом.
        В северо-восточном углу нашего этажа обосновалась колония наркоманов. Там царила тишина и мертвый покой. Существовали они, как мне кажется, в основном на средства вновь прибывающих. Ну и торговля там, видимо, процветала. "Бунгало" в этом углу почти не было, этим ребятам вполне хватало того комфорта, который обеспечивал коврик и спальный мешок.
        На юго-западе располагались приверженцы некоей весьма агрессивной секты. Прочее население этажа опасалось туда заходить, и сведения о том, что там творится, были весьма отрывочны. Говорили, что большая их часть - спортивные молодые люди, и что время свое они посвящают беспрерывным молитвам, медитациям и боевым искусствам. Себя они называли Предтечами. Я их видел только когда они приходили за водой, и то всего пару раз.
        В северо-западном углу нашего этажа тон задавали разнообразные гадатели, колдуны и экстрасенсы. Причем иных привлекала не столько дешевизна жилья и удаленность от фининспекции, сколько экзотический антураж этого дикого места. На клиентов он производил такое впечатление, что они раскошеливались много охотнее. Колдунам, как их обычно называли остальные жильцы, даже разрешалось жечь небольшой костер в глубине здания.
        Юго-восточный угол был почти пуст. Там обитали лишь особо застенчивые парочки, да несколько отшельников которые совершенно терялись в тех огромных пространствах. Именно туда отправлялись мы с Чирком, когда хотели поговорить без лишних ушей.

* * * - А давай лютню украдем.
        - У кого?
        - Да у кого угодно. Найти программатора по объявлению. Дверь выломать фомкой. Всего делов.
        - А если он унесет ее с собой?
        - Последить. Потом у приличного программатора всегда два-три инструмента. Это ты у нас аскет, можно сказать. Был.
        - Да бред, Чирок. Ты когда-нибудь квартиры грабил?
        - Ну, не то что бы… Да чего там грабить!?
        - А если он следит за всеми хатами, где лютня есть? Сколько в Городе программаторов? Тех, что подают объявления. Сотня, может две. Поставил полтыщи камер и следит.
        - Найдем тех, что не подают объявлений… Смотри, подадим сами объявление, типа, о найме. Вот он и… Эх, блин, светиться нельзя!
        геморрой не стоит свеч [38] - Вот то-то, нельзя.
        - Нет, смотри, Док. Элементарно! Звоним какому-нибудь программатору. Вызываем его, как бы, к клиенту. В подъезде его по кумполу, берем лютню и сматываемся!
        - Чир, кишкой чую, нельзя! Может, он на все лютни жучки поставил… Не знаю. Это самый стремный ход.
        - Ты просто боишься вводить мне эту бесову партитуру! Тебе обидно, что тузом будешь не ты.
        - Ямщик, ты гонишь. Не гони лошадей, ямщик. Я действительно опасаюсь. Но не потому что завидую. Ты разве не боишься того, что с тобой станет после этого? Это ж не кодировка от лишней стопки!
        - Да может ничего и не станет, - возражает Чирок, впрочем без особой уверенности. И продолжает уже спокойнее, - Док, но ведь другого выхода нет. Это единственный способ противостоять Герберту. Я вообще удивляюсь, как он нас до сих пор не вычислил, с его-то способностями!
        - Именно потому, что это единственный верный путь, наш друг будет там ждать особенно терпеливо… Кишкой чую!
        Эти разговоры повторяются каждый раз, когда мы отправляемся пройтись на юго-восточный угол.

* * *
        Я сижу на работе. За неделю мне здесь платят сумму, за которую я раньше и с дивана не встал бы. Но времена меняются.
        Делать мне нечего. Если до полуночи не приедет экспедитор с документами, то я так и просижу весь вечер, глядя в монитор и раскладывая виртуальный пасьянс. Косынка, он же Гильотина, или просто Солитер. Монитор древний, еще с лучевой трубкой. Пасьянс самый совершенный и увлекательный из тех, что придумало человечество. Во всяком случае, из тех двух десятков пасьянсов, что известны мне. Его нехитрые правила можно легко приспособить к любой колоде, и он остается таким же заманчивым и непредсказуемым. То сходится с первого раза, то водит тебя за нос часами.
        С тех пор, как я столкнулся с клубом тузов, мне трудно бесстрастно смотреть на карты. Многие из них обрели для меня лица и судьбы. Мне представляется, что туз бубен - это барон Засс, которого козырная партитура сделала совершенным гипнотизером. Он движется по странам и континентам, не покидая своей Фарфоровой Башни на вершине шагающего города. Он сам себя заключил туда и пребывает в окружении марионеток, утративших волю по его приказу, предаваясь всем мыслимым порокам. Долго ли продлится его уединение? Сгинет ли он в своем невидимом дворце, или пресыщение заставит его выйти на поиски новых побед? Что он тогда принесет человечеству?
        Пиковый туз для меня это Герберт Иноэ, человек-компьютер, загнавший нас в трущобы. Он ищет меня, чтобы уничтожить, поскольку мне известна формула его власти, его сущности, его бытия. Он не сможет спать спокойно, пока не узнает наверняка, что я мертв и не передал никому его секрета. Я не смогу выйти из подполья, пока в мире действует Герберт или его преемник.
        Король пик - Марк Келнер, бессменный секретарь Герберта. Дама пик - юная Агнесс, его наложница и полигон для программаторских экзерсисов. Вся пиковая масть - его агенты, солдаты, эмиссары. Их пики нацелены на меня и только ждут моей оплошности, чтобы вонзиться в тело и душу.
        Золотое правило - у кого золото, тот и устанавливает правила. [38]
        Последнее время имя Герберта Иноэ стало опять мелькать в прессе. Это скрытая реклама. Герберт расширяет клиентуру. Ему надо больше денег, чтобы оплачивать охоту на меня.
        Трефовый туз - загадочный герр Блиц. Жаль, я не видел его в деле. Хотя, говорят, в деле он движется так быстро, что даже на мониторах следящих систем остаются лишь размытые пятна.
        Место червового туза пока свободно. Я пока сталкивался лишь с тремя козырями. Все остальное - слухи. К слухам я теперь прислушиваюсь внимательно.
        Рассказывали о парне с такой точностью движений, что он мог воткнуть отравленную иглу в сонную артерию прохожего броском из проезжающей мимо машины.
        Рассказывали о куртизанке, чарам которой не мог противостоять никто и ни при каких обстоятельствах.
        Рассказывали о снайпере, который стрелял из обычной снайперской винтовки с трех километров и поражал свои цели специальными пулями. То ли отравленными, то ли разрывными. Обычные пули на таком расстоянии теряют убойную силу.
        Рассказывали о тузе по прозвищу Телескоп, зрение которого было настолько острым, что многократно превосходило все известные приборы и по увеличению и по широте угла охвата. Говорили, что он снимал комнаты в небоскребах и зарабатывал мелким шантажом.
        Многое рассказывали, Город богат фольклором.
        Для меня все они, реальные и придуманные, символизировались тузом червей. Припиши перед сердечком червы "Я", а после сердечка можешь писать что угодно.
        Если проблему нельзя решить - ее следует проигнорировать. [38]
        Впрочем, пока я мог складывать свой пасьянс спокойно. Никого из них здесь не было. Строго говоря, и карт-то тоже не было. Был лишь узор из крохотных точек, высвеченный на оборотной стороне толстого стекла пучками электронов. Этот узор вел себя как колода карт, но самих карт не было и в помине.
        Поддавшись внезапному импульсу я встал, обошел свой рабочий стол и заглянул сквозь решетку вентиляции сзади монитора. Там было темно. Что я рассчитывал увидеть? Крошечный стол зеленого сукна и невидимого крупье над ним?
        Итак, на самом деле никаких карт нет. Ни тузов, ни шестерок. Что это нам дает? Есть четыре вещи, в реальности которых я готов усомниться в любой момент: время, вселенная, Бог и я сам. Но сомневаться в реальности врага, пока он жив… Боюсь, это не самый безопасный путь.

* * *
        Когда у меня выдавался свободный вечер, я, обычно, ходил к костру колдунов. Там собирались презабавные личности, с которыми можно было потрепаться на отвлеченные темы. В каждой тусовке есть не в меру коммуникабельные типы, благодаря которым чужаки, вроде меня, могут себя почувствовать не столь одиноко. Здесь тоже обнаружился один такой, его все звали Сократ, видимо из-за лысины и страсти к заумным разговорам. На все темы он рассуждал авторитетно и непререкаемо, и никогда не забывал невзначай упомянуть, что сам он не только теоретик, но и выдающийся практик - лучший во всем Блоке экстрасенс, каббалист, одитор, психотерапевт, авгур, тренер и гуру. Это как-то само собой вытекало из его комментариев к рассказам о достижениях обитателей северо-западного угла. А эти достижения были основной темой разговоров у костерка.
        Именно там я услышал про доктора Борского, действительно в прошлом ни то врача, ни то фармацевта. К нему два-три раза в неделю заходили клиенты из приличной публики, как рассказал Сократ, за неким эликсиром обладавшим чудодейственной оздоравливающей силой. Из-за этого зелья, грозившего пустить по миру всю медицину, доктор, вроде бы, и потерял работу. От Сократа же я узнал, что главный доход доктору Борскому, тем не менее, приносили яды, которых он умел приготовлять четыре вида, все с разным действием но все надежные и трудно обнаружимые.
        Истории многих визитов у костра загадочным образом становились известны. Досужие наблюдатели легко могли сложить два и два, если, например, к доктору заходил какой-нибудь красавчик из известной семьи, а через пару недель газеты сообщали, что его богатый дядюшка преставился от инфаркта. Из Блока слухи вряд ли выходили, да и привирали сплетники не меньше чем впятеро, так что опасности в этих разговорах практически не было. Так, развлечение, пища для ума.
        Здесь же я узнал про исключительные достижения сутенера Жеки, приходившего на магический сеанс к ведунье, или, как ее чаще здесь называли, жрице. Ему мешал в работе недостаток мужской силы, после сеанса же он стал таким гигантом, что слух о нем пошел по всему предместью. Результат был настолько реален и очевиден, что даже вызывал у Сократа некоторое недоумение. Он настолько привык представлять в качестве результата тонкие и неощутимые материи, вроде уверенности в себе или отношения к жизни, что, рассказывая о реальном выходе, не мог найти подходящих выражений. Похоже, ему все время хотелось сказать что-то вроде: "До сих пор я врал, а теперь не вру".
        Чарли Нуара я видел своими глазами, и даже перекинулся с ним парой слов. Я понял, что это менеджер весьма высокого уровня, хотя и не референт министра, как меня позже уверял Сократ. Тогда же я услышал историю Марьям, но никаких подробностей не добился. Кого я не спрашивал о ее болезни, все, как сговорившись, отвечали, "Может, простудилась…"

* * *
        Лучше стремиться к личному баяну, чем к всеобщей гармонии. [38]
        Сократ любил рассуждать на отвлеченные темы и красивое умственное построение ценил дороже золота. Впрочем, золота у него отродясь не водилось, а экзотических идей пара-тройка все же была. Именно он заразил меня идей об иллюзорности времени. Не то чтобы я не слышал ее раньше, или слова его были уж очень ярки… Видимо, все дело было в том, что я успел повидать Блица, туза, жившего в своем собственном времени и потому безнадежно одинокого. Вспоминая его дикую фигуру, замершую в инвалидном кресле, я был близок к тому, чтобы поверить и в попятное время и в его слоистость или нелинейность.
        Но любимым предметом рассуждений у Сократа были мифы, табу и запретные темы. Он их находил и в истории, и в культуре, и в науке - везде. Его послушать, так вся наша жизнь была клеткой из легенд и недомолвок, и все мы тратили большую часть жизни на укрепление ее прутьев.
        - Вот ты, Рик, как думаешь, почему мы никогда не говорим на тему рождения?
        - Какую тему? - не понял я.
        - Рождения. Откуда люди берутся.
        - Ну ты дал. А что об этом говорить? Берутся, и хорошо.
        - Вот! Тебя тоже эти тормоза сдерживают.
        - Да не тормоза, а банальный стыд. Естественное явление.
        Жизнь дается человеку только один раз, но зато каким нелепым способом… [38] - Ага, ага! Как же, естественное! Да ты просто не в состоянии думать на эту тему. Даже я, несмотря на многолетние практики… Это потому, что появление каждого нового человека - это вызов всем богам и вселенной. Оно содержит в себе тайну, которая в состоянии потрясти все устои, если ты сможешь ее постигнуть. К смерти это тоже относится, но в меньшей степени. Смерть, это всего лишь разрушение и утилизация. Всякая трансплантация, медицина, замена деталей - это уже почти обычное дело. Но тоже не лишенное флера таинственности. Даже секс у нас табуирован настолько лишь потому, что в сознании связан с рождением.
        - Сократ, если мы сталкиваемся с этим каждый день, как мы можем этого не видеть?
        - Ты когда-нибудь в "косынку" играл? На компьютере?
        - Ну, играл.
        - Ты заметил, что она иногда сходится сразу, а иногда не сходится по несколько дней?
        Я растерялся. Честно говоря, я это считал проявлением мистическим, к тому же относящимся только ко мне.
        - А все дело в том, - продолжал Сократ, - что когда ты не настроен на удачу, ты просто не видишь выигрышных ходов. Не можешь их видеть. Так же и с рождением.
        - А как же специалисты?
        - Какие?
        - Ну, в этих родильных предприятиях. Там же кто-то работает. И в крематориях какие-то утилизаторы.
        - Так то специалисты. У них вообще мозги вверх ногами, может быть. Вот даже все, что касается секса…
        - Сократ! А, Сократ! Знаешь, как люди умирают?
        - Ну?
        - Их аисты уносят!, - и я заржал, как идиот.
        - Ну вот, - вздохнул он, и всей своей фигурой изобразил скорбь о погрязшем во лжи человечестве.

* * *
        Жрица или Ведунья становилась центром северо-западного угла. Другие мастера полуреальных ремесел предлагали товар смутный либо ненадежный, она же гарантировала конкретный результат.
        Сутенер Любимчик Жека благодаря вновь обретенной славе несравненного любовника за короткий срок почти удвоил свою девичью армию. В один из дней он привел к своему пахану сразу двух девушек для знакомства. Старый пахан Валун не зря считался самой жуткой и серьезной фигурой на Пустоши - он все это воспринял с большим сомнением и недовольством, но от своего права первой ночи не отказался. Тем более что по любым понятиям придраться было не к чему.
        Именно история с Жекой оказалось лучшей рекламой для ведуньи. Любимчик поправил не только свои дела, но и дела жрицы. К ней выстроилась очередь. Сократ теперь зарабатывал только тем, что добывал ей новых, все более дорогих клиентов. Но когда за помощью обратился серьезный парень Чико, очереди пришлось потесниться. Пустынникам все в блоке предпочитали выказывать уважение.

* * *
        В ближайшую субботу было совершено ограбление настолько удивительное, что газеты не утихали целый месяц. Владелец известного в районе магазина коммерсант Орехов вышел субботним вечером из своего кабинета, чтобы вручить инкассатору сумку с субботней выручкой. Он шел через торговый зал, в котором в тот момент находилось четырнадцать человек персонала, двое охранников и никого из посторонних. Охранники и двое инкассаторов стояли по разные стороны дверей главного входа в ожидании возможных неприятностей извне. Орехов сделал несколько шагов по залу, когда к нему рванулась стремительная фигура, взявшаяся непонятно откуда. Молодой человек в новеньком костюме ловко вырвал у него сумку, мощным движением направил в витрину стойку с зеркалом, и, не дождавшись когда осыпется разбитое стекло, исчез в проломе.
        Кинувшаяся в погоню охрана отстала настолько, что могла лишь слышать стрекот удаляющихся мопедов.
        Чико и Перочист ехали до самой Пустоши без остановок и после очистительных ритуалов были удостоены заслуженного триумфа.
        Полиция и служба безопасности господина Орехова пребывали в полной растерянности. Из четырнадцати свидетелей что-то успели заметить лишь шестеро, и все они видели только парня, который отобрал сумку у босса и сбежал, высадив витрину. Откуда он взялся - не видел никто. Ясность возникла лишь благодаря записям охранной видеосистемы, да паре найденных на полу улик.
        На полу нашли лицевую маску из папье-маше и коротко стриженый парик. А видеозапись показала, что один из стоящих в зале манекенов внезапно пришел в движение, сорвал свое картонное лицо вместе с париком, и превратился в молодого грабителя. Просмотрев записи всего субботнего дня, следователи сумели установить и тот момент, когда молодой человек с иголочки одетый "от Орехова" сумел превратиться в еще одного манекена в обширном торговом зале. Это произошло сразу после открытия магазина. Немногочисленные утром продавцы еще не успели привыкнуть к новой расстановке манекенов и стеллажей, установленной с утра боссом. Тогда в магазин ввалилась компания из нескольких человек, и, просмотрев запись несколько раз, сыщики убедились, что вышло из магазина на одного человека меньше. Один остался в невидимой для камер зоне, очевидно, надев маску и парик и замерев в полной неподвижности.
        Картина преступления была ясна. Лишь один нюанс смущал следствие: получалось, что налетчик простоял неподвижно, как статуя, на глазах у десятка продавцов и толпы покупателей в течение почти одиннадцати часов. Едва ли такое было в человеческих силах. Такой аргумент в устах защиты мог бы создать серьезные проблемы в суде. Разумеется, если бы неведомых налетчиков удалось привлечь к суду, что было крайне маловероятно. Корни уникального преступления уходили на Пустошь, а пустынники редко попадали в руки закона. Слишком много было у них других возможностей закончить свой век, и слишком привлекательными выглядели они для пустынника по сравнению с отдыхом на нарах.

* * *
        бутылка пива с утра - шаг в неизвестность [38]
        Я позволил себе выпить пива.
        Это было ошибкой. Слишком велико было напряжение последних месяцев. Путь с работы оказался извилистым, он проходил через точки, где можно взять еще бутылочку и темные заколки, в которых можно было избавиться от излишка жидкости. Стоя под одним из таких темных кустов я услышал голоса:
        - Вот он!
        Я похолодел, но потом понял, что говорили не обо мне и замер, боясь шевельнуться.
        - Где?
        - Разуй глаза! У перекрестка фонарь мигнул, наверняка он прошел.
        - Прикинь, Фитиль, сейчас такой Шпуля тащит такой мешок бабок…
        - Не трынди.
        - Ну, сейчас оттянемся…
        - Вы гуляйте, а я свою долю возьму.
        - Офигел, Сопля! Не по нашему это.
        - Имею право. Один из этих мопедов для Перочиста я вообще сам увел. Даже на стреме никто не стоял. И вообще. Мне башли нужны.
        - На что?
        - Дело одно есть.
        - Да знаем мы это дело. Сопля уже всем уши прокомпостировал. Он к ведунье собрался. За крутизной.
        - Да что ты гонишь, Фитиль! Не за крутизной вовсе. Мне за брательника отомстить надо.
        - Твоей доли на ведунью все равно не хватит.
        - Ничего, я знаю где еще взять.
        - Точно, Шпуля идет. У тебя, Сопля, глаз-алмаз.
        - А прик - отвес!
        - Ща как…
        - Здорово, Шпуля!
        - Здорово, ткачи!
        И хор голосов взревел: "Вау!!!"
        Я наконец осознал, что это одна из уличных шаек. Они были опасней любого грабителя, тот хотя бы знает, чего хочет. Пока стая за кустами шумно приветствовала вожака, пришедшего с добычей, я аккуратно ретировался. От страха половина хмеля из моей головы вылетела. Надо было срочно компенсировать.

* * *
        Kонопля - это дерево; Только ему вырасти не дают. [38]
        Не раз и не два находились на Пустоши энтузиасты, пытавшиеся завести делянки с травой. Ясное дело, и климат не тот и земля ядовитая, но зато прямо здесь, под боком. Толкового бизнеса так и не получилось. То агрономы сходили на нет сами собой, то страдали от неумеренных наездов, то трава не желала расти там, где ее сеяли. Но как следствие этих сельскохозяйственных экзерсисов на пустоши образовалось немало мест, где она произрастала диким образом. Сорняк, он сорняк и есть.
        лучше курить траву, чем травить кур [38]
        Поэтому нет ничего удивительного в том, что затянувшись от моего косяка Сократ сплюнул и спросил:
        - Где брал?
        - У наркош, в северо-восточном, - растеряно ответил я.
        - Выбрось на хрен. Они на продажу здесь собирают. На нефтегазовом заводе. Там одуванчики не растут, а дурь - пожалуйста. Сколько заплатил?
        Я назвал цену.
        - Лопух твоя фамилия, - резюмировал Сократ, - Дай мне столько же, я тебя своей Азией угощу.
        Я так и не мог остановиться и уже начал понимать страсть Чирка. В тот вечер я потерял контроль над собой и детали помню весьма смутно.
        Так мы с Сократом оказались в его бунгало, он разыскал обещанный косячок и мы его благополучно раскурили под бормотание заклинаний, доносившееся сквозь клеенчатую стену. Сократ комментировал эту магическую технику, но фразы у него были слишком длинными, я уже к середине мысли забывал начало. И еще я все хотел его спросить, как же он может что-то комментировать, когда ничего не разобрать, но вопрос этот казался таким смешным, что я никак не мог его выговорить. Потом у меня окончательно сорвало крышу.
        Только что я слушал рассуждения Сократа и голос за стенкой и вот уже стою привалившись плечом к бетонной колонне. Меня тошнит на щербатый пол. Вокруг тьма чуть подсвеченная отблесками далеких огней и бесконечные ряды таких же квадратных колонн. Под ногами бетон, над головой - тоже. Блок. Я не могу понять, куда в одно мгновение все подевалось: Сократ, колдуны, другие жильцы, пленочные палатки-бунгало. Мне представляется, что Блок внезапно опустел, как по волшебству. Может, кто из колдунов постарался? Тогда эта мысль не казалась такой бредовой.
        Я, как мог, привел себя в порядок и пошел в неведомом направлении. Идти было лучше, чем стоять. Я брел, как в лесу. Редкие колонны, заполнявшие пространство дополняли сходство. Затем я наткнулся на выступающий из пола каменный фундамент и уселся на него, свесив голову между колен. Головокружение немного улеглось. Бетон был холодным и из него в нескольких местах торчали срезанные автогеном болты толщиной в три пальца.
        Сидит старуха у разбитого корыта и думает:"- Для четвёртого дана - совсем не плохо!" [11]
        Среди колонн замелькали тени еще более черные, чем сумрак ночи. Они двигались легко, как белки. Или как стая волков. Впрочем, и тех и других я видел только в кино. Но пластика их была настолько нечеловеческой, что, отвергнув варианты с дикими зверьми, я решил было, что это бродячие собаки. И лишь потом понял, что это все же люди, и даже сообразил, какие именно. Это "предтечи" с юго-западного угла творили то ли молитву, то ли тренировку. Похоже я в бессознательном состоянии просто забрел слишком далеко на юг. Надо выбираться домой, предтечи не любят посторонних.

* * *
        Про сутенера Любимчика рассказывают все более невероятные истории. Все, что движется, становится объектом его пристального внимания. Его собственные девочки его уже не привлекают. Он рыщет по предместью в поисках новых жертв. Для него не имеет значения ни пол, ни возраст. Даже принадлежность к человеческому роду уже не обязательна. Он руководствуется какими-то своими, только ему ведомыми критериями. Рассказывают истории, в которые невозможно поверить. В каждом из сюжетов сплетается два-три известных половых извращения, а порой добавляется что-нибудь, еще не описанное наукой.
        результат борьбы ума и любопытства [38]
        Прибыли его, однако, продолжают расти. Отчасти потому, что девочек стало больше, отчасти из-за его все более скандальной славы, которая, как выяснилось, служит и рекламой.
        Недавно он заходил на наш этаж. Не знаю, каких безумных развлечений он искал, не знаю, как он выглядел. Мне не посчастливилось его видеть. Но те, кто видел, вынесли самые разнообразные суждения. Одни говорили, что он выглядел барином, чемпионом, собравшим все призы. Другие - что он походил на наркомана в преддверии ломки. Я поразмыслил, и решил, что, скорее всего, правы были и те и другие.

* * * - Чирок, извини, но нам, кажется, пора отсюда уходить.
        - Раз кажется, Док, значит пора. А что случилось?
        - Знаешь, я три дня назад нахрюкался с Сократом до полной невменяемости. Вспоминаются какие-то обрывки. Я не помню, что говорил, и знаешь… Я мог наговорить лишнего.
        - Ох, Док… Только жизнь наладилась.
        - Не будет у нас теперь жизни.
        Мы сидели на фундаменте, оставшемся от какого-то станка в юго-восточном, нежилом углу блока. Между нами стояла канистра с пивом. Фундамент был причудливой формы и довольно высокий, даже Чирок не доставал ногами до пола.
        - Не будет. Пока лютню не добудем.
        - Не знаю, может ты и прав…
        - Вира-майна, Док, это что же получается! Опять все бросать, работу бросать, опять на дно ложиться! Ты ничего не помнишь?
        - Понимаешь, Чирок, мне кажется я тогда, сидя у Сократа, слышал…
        - Ну?
        старый глюк лучше новых двух [38] - Слышал лютню… Не, ну померещилось, конечно, но раз такие глюки…
        - Да, под такие глюки ты много интересного мог наговорить. Блин, вот чего получается, когда берешься не за свое дело. По части пьянства - это ко мне, - и Чирок приложился к канистре.
        Мы помолчали, глядя на далекие городские огни. Я чувствовал себя крайне мерзко. Из-за моего идиотизма нам предстояло покидать насиженное место. Этого требовала безопасность, которой, конечно, можно было бы пренебречь, но не с таким партнером, как Герберт. Он почувствует любую слабину.
        - Ладно, - сказал наконец Чирок, - уходить, действительно, надо. Но неделя-другая у нас точно есть. Так быстро инфа до него не дойдет. Будем готовиться.
        - Знаешь, я когда увидел как предтечи вокруг скачут, сначала подумал, что это за мной. Что это он меня нашел. Ты прав, лютня нужна. Вон, уже глючит меня.

* * *
        Рассказывали, что Чико, человек-манекен, наслаждался всеми почестями и удовольствиями, доступными пустыннику. К Перочисту это тоже относилось, но он и раньше был уважаемым человеком. К тому же, главным персонажем истории был все же именно Чико, ставший в один день из не слишком удачного гоп-стопника героем всей Пустоши. Куш, который они сорвали, был весьма крупным, но пустынник, сколько бы он не добыл денег, не может начать новую жизнь. Порядок требует, чтобы он львиную долю внес в общий котел. Но за это ему воздается почетом и уважением. Главным здесь были даже не столько радости и удобства, которые в цивилизованном обществе обычно покупают за деньги, сколько сложная система ритуалов, сродни средневековой. Чико теперь сидел за другими столами, входил в другие двери, слушал другие слова. Его уже приглашали на сходку, где уважаемые люди решали важные вопросы.
        Триумф омрачали только припадки, которых раньше за ним не водилось. Это было нечто наподобие эпилепсии и повторялось все чаще. Парня внезапно охватывали жестокие судороги, изо рта шла пена, зубы крошились, он бился в корчах на полу, часто при этом мочился. Но, в отличие от эпилептиков, Чико все время оставался в полном сознании.

* * *
        Малолетний Александр Фазиль, известный среди членов уличной банды "Ткачи" под именем Сопля, подарил отделам криминальной хроники сенсацию на неделю. Картину случившегося восстановили по показаниям свидетелей и данным патологоанатомов.
        Семеро из "Плутонов", банды конкурирующей с "Ткачами" проводили время в "сходняке" - уличной беседке на задворках квартала. Это было уединенное место, к тому же в двух шагах от него располагалась лавка, в которой можно было купить спиртное. Все в окрестности знали, что "сходняк" - любимое место "Плутонов", их штаб.
        Появление на пустыре Сопли было фактом настолько несуразным, что "Плутоны" его по началу не признали. Костолом решил, что зашел какой-то случайный фраер и отправил двоих бойцов потрясти лоха.
        Подошедшие были далеко не самыми здоровыми из банды, но все же заметно возвышались над двенадцатилетним Соплей. Было видно, как они с двух сторон ухватили его за руки, а когда тот с возмущением вырвался, один из них резко ударил его под вздох. Сопля согнулся, схватившись за живот. Его опять взяли под руки и потащили было к беседке, но тут он затрепыхался как-то особенно отчаянно и все трое упали на землю, продолжали какое-то время бороться и затихли.
        Костолом, смотревший на это с недоумением, скомандовал:
        - Кабан, поди, глянь, что там такое. Что они, заснули?
        Кабан, телосложение которого вполне оправдывало кличку, направился к лежащим в полной неподвижности телам. Вблизи картина ничуть не прояснилась. Пришелец лежал поверх других тел. Лицо было обращено в небо, но шапка съехала, закрыв его почти полностью. Скорее инстинкт, чем логика заставил уверенного в своих силах Кабана быть настороже. Он подошел ближе и пнул пришельца ногой. Тот не шевелился. Тогда он постарался носком ботинка сбросить с лица лежавшего шапку. Почему-то он все еще боялся нагнуться. В этот момент Сопля левой рукой ухватил его за штанину, подтянулся и быстрым движением правой вогнал снизу ему в живот заточку.
        Падая, Кабан увидел рукоятку другой заточки, торчащую из груди его товарища.
        - Вира-майна, - крикнул Костолом, вскакивая, - Никакой это не фраер! Это же Сопля из "Ткачей"!
        Трое парней лежали неподвижно, а Сопля, опираясь на палку, ковылял прочь, волоча одну ногу.
        "Плутоны" кинулись в погоню.

… Как только я увидел самолеты в небе, я понял, что это - мое. Но тогда у меня была всего лишь рогатка. [11]
        В уличных драках Сопля обычно орудовал арматурным прутом. Однако, готовясь к этому делу, главному в своей короткой жизни, он отказался от арматуры, поскольку понял, что это оружие слишком тяжелое и потому медленное. Вместо арматуры он подыскал короткую крепкую палку. К тому же ему предстояло схватиться с противниками более сильными и крупными, потому главную ставку он сделал на нож. На теле его были надежно закреплены четыре заточки, сделанные из мотоциклетных спиц и один нож, так же с длинным и узким, но обоюдоострым лезвием. Нож годился для боя, заточки - для одного внезапного удара. На конце палки тоже торчала спица длиной в ладонь. Неделю он провел в изнурительных тренировках, уходя в безлюдные места и отрабатывая удары в разных направлениях и из разных положений. Отдыхая, он обдумывал акцию. В последние три дня он вообще не ночевал дома - с тех пор, как отец обнаружил пропажу денег, это было просто опасно. Все равно, с вновь обретенными талантами он был уверен в успехе. Он отомстит Костолому, не нарушив при этом правил уличной чести.
        Ножи и палки понятиями допускались, но лишь в том случае, если враг атакует первым. Спровоцировав "Плутонов" на первый удар Сопля развязал себе руки. Убийства тоже допускались, хотя и случались крайне редко - обычно ребят сдерживал здравый смысл. Но к Сопле это больше не относилось.
        Получив в брюхо, он сумел проткнуть обоих противников настолько быстро, что никто ничего не понял. При втором ударе спица застряла, воткнувшись в ребро. Сопля упал на землю вместе с трупами, и некоторое время изображал борьбу с ними. До "сходняка" было слишком далеко, чтобы оттуда могли что-то понять. Заняв удобное положение и прикрыв своим телом торчащую рукоятку, Сопля натянул шапку на лицо и замер, пряча в рукаве вторую иглу.
        Шутка удалась, правда лишь наполовину - Кабан подошел, но соблюдал осторожность. Второй раз она точно не удастся, но других шуток все равно в запасе не было. Поэтому теперь Сопля ковылял, изображая отчаянное бегство раненного. Палка, служившая костылем, была та самая, с заточкой на конце. Другая рука сжимала рукоять ножа.
        Шаги за спиной ясно показывали, что догоняет один. Преследователи растянулись, давая фору в несколько секунд, для боя один на один. Надо было точно выбрать момент, чтобы ударить с поворота, не давая опомниться. Обернешься рано - бегущий следом успеет остановиться и подождать остальных. Пропустишь момент - получишь арматурой по затылку. Сопля обернулся и, почти вслепую ткнул вперед палкой с иглой. И тут же получил сокрушительный удар кастетом в зубы. Спица, однако, достигла цели, противник схватился за проколотое бедро. Сопля, не обращая внимания на наполнившее рот крошево из выбитых зубов, бросился закреплять успех. Он успел нанести еще два удара и два удара пропустить.
        Оставшиеся трое подбежали одновременно. "Ткач" стоял готовый к бою, сжимая в одной руке нож, а в другой - копье с наконечником из спицы, но вид его был страшен. Рта не было, вместо рта была кровавая каша со свисающим до подбородка обрывком губы. На левом ухе экзотической серьгой повисли капли крови. Противник же его отползал с поля боя, оставляя кровавый след. "Плутоны" окружили Соплю полукольцом. Тот, что зашел слева, зажимал в пальцах древнюю опасную бритву, Костолом в центре держал мотоциклетную цепь, а тот, что слева, вытаскивал пистолет. До него было шага три.
        Сопля знал, что у "Плутонов", вроде бы, есть пушка, но никак не ожидал на нее нарваться. Цель могла ускользнуть. Не дожидаясь, когда ствол развернется в его направлении, он метнул палку, как копье, и кинулся следом. Парень с пистолетом отбил летящую палку, потеряв драгоценные мгновения. Выстрелить он успел, но толком не прицелился. Пуля пробила правую сторону груди навылет, раздробив ребро, но не остановив движения. Стрелок не ожидал, что одного выстрела окажется мало, а когда понял, что произошло, стрелять было уже не чем - от руки, державшей пушку почти ничего не осталось. Сильный взмах ножа располосовал ее до кости. Сопля завладел пистолетом, когда на его правое плечо, дробя кости, обрушилась цепь. Стрелок катался по земле, баюкая раненую руку. Сопля с Костоломом сцепились так близко, что поднять пистолет было невозможно. Ему удалось выстрелить вниз и зацепить ногу. Хватка Костолома ослабла. Второй "Плутон" за это время дважды полоснул его сзади справа бритвой, пытаясь достать шею. Правая рука почти не слушалась. Сопля перехватил пушку в левую и выстрелил еще раз, попав в бедро. Костолом упал,
теряя сознание, а Сопля повернулся к парню, который все еще размахивал окровавленной бритвой и направил ствол ему в живот. "Плутон" бросил бритву и кинулся бежать.
        Сопля сел на землю рядом с еще живым Костоломом и попытался выстрелить ему в голову. Пистолет дал осечку и заклинил. Тогда он подобрал свой нож и, действуя аккуратно, за пару минут отделил голову.
        Именно такая картина сложилась после следственного эксперимента.
        Нет такого закона, чтобы в природе чего-било не было. [9]
        Нашли Соплю без сознания возле обезглавленного тела Костолома. Он умер в больнице, несмотря на старания врачей, утверждавших, что раны его были хоть и серьезны, но не смертельны.
        Родители Сопли продали права на экранизацию его истории, журналисты раскопали много деталей, не интересных следователям. Но никто так и не выяснил, зачем он неделю назад стащил у отца все семейные сбережения и почему не купил на эти деньги оружие.

* * *
        Чарли Нуар провел переговоры блестяще. За оставшееся короткое время он успел одного из фирмачей расположить в свою пользу, используя женщину, другого временно вывести из игры, наняв громил, которые под видом уличных грабителей переломали ему ноги, и добился положительного решения. Контракт был заключен и Чарли начинал чувствовать удовлетворение и опустошение.
        Все это я узнал несколько позже.

* * *
        Эвакуацию мы подготовили. Вообще-то кое-что было подготовлено и раньше. С тех пор, как мы оказались в бегах, мы на каждом новом месте, прежде всего, разведывали отходные пути или, если было надо, их расчищали. Теперь же мы еще раз все проверили и привели в состояние полной готовности. Мы могли уйти в любой момент, и, при внезапной опасности, наши приготовления могли сработать как туз, запасливо припрятанный в рукаве. Но только не с Гербертом Иноэ. Там, где я мог просчитать расклад на семь ходов, он считал на двенадцать.
        Была и еще одна, пока не решенная, задача: уходить нам было некуда. Мы не успели подготовить себе новое убежище. Мы даже не представляли себе, где его можно найти. Опять снимать комнату - слишком дорого. Искать приют в трущобах - слишком опасно. Чирок знал еще несколько мест, подобных Блоку, но в своей прошлой жизни он провел там достаточно времени, чтобы гончие Герберта смогли это выяснить. Там могла ждать засада.
        Нам было необходимо время, чтобы найти пристанище, и, по всем подсчетам, это время у нас было. Если, конечно, доверять нашему умению считать.

* * *
        Любимчик Жека погиб самым дурацким образом. Когда он рыскал по рабочим кварталам, его внимание привлекла девочка лет двенадцати. Более того, он заговорил с ней, сумел очаровать и быстро уговорил стать объектом своих упражнений. Если бы он увел ее в какое-нибудь мало-мальски подходящее место, то все, наверняка, обошлось бы. Но одержимость его была столь велика, что он занялся любовью с ребенком прямо на улице, в закутке за сараем, куда трезвый человек и отлить не пойдет.
        Родственники, друзья, соседи девочки успели собраться изрядной толпой, настолько Жека был увлечен. Когда народное терпение лопнуло, его просто забили насмерть. Видимо, он был сильно не в себе, потому что почти не сопротивлялся.
        Валун вздохнул с облегчением. Бизнес Любимчика он передал парнишке из молодых, месть жителям предместья была на удивление мягкой - убито было всего трое из линчевателей. Любимчика Жеку похоронили за казенный счет на муниципальном кладбище, похожем на перепаханный кротами аэродром, и на его бедной могиле долго не переводились цветы от его многочисленных вдов. Говорят, был там букет и от последней малолетней любовницы.

* * *
        Налетчик Чико погиб во время одного из особо злостных припадков. Его скрутило прямо на одном из покрытых щебенкой дворов Пустоши и начало трясти так, что никто не решался подойти, чтобы хотя бы придержать голову. Припадок был особенно длительным, и когда Чико, наконец, затих, оказалось, что он не дышит. Голова его была в крови, и поначалу решили, что он проломил себе череп. Но когда обмывали тело, оказалось, что серьезных повреждений на нем нет. Что-то остановилось само собой.
        Похоронили его как героя, самым почетным для Пустоши способом: ночью тело отнесли в самое сердце руин, туда, где еще оставалось кое-что из работающего оборудования. Там его размолотили в фарш в большой шаровой мельнице, и слили этот фарш в канализацию. Сам Валун смывал мельницу из шланга, а Перочист с Косым сыпали негашеную известь.

* * *
        Я уже засыпал в своем мешке, когда в бунгало ввалился Чирок и поделился сенсацией:
        Герой должен быть один. Если героев много, они называются хулиганами. [38] - Ты слышал? Цыгану бросили вызов!
        - Вира-майна! Кто?
        - Некий Исаия.
        - Из предтеч?
        - Точно.
        - Не знаю, не знаю. Они, конечно, крепкие ребята, эти предтечи, скачут, вон, как кролики… Но Цыган Большой - это ведь что-то с чем-то. Он ведь, мало что здоровенный, как черт те что, он ведь и из тренировочного зала не вылазит. Не знаю.
        - А если побьет?
        - Если Исаия побьет Цыгана? Я так думаю, что надо будет нам с тобой отсюда сваливать.
        - Да, пожалуй, - Чирок поскреб затылок, - все одно к одному.
        Ночью меня разбудил яркий свет. Сильный фонарь бил в лицо.
        - Рик! - позвал незнакомый голос, - Рик, вылезай! Цыган зовет!
        Я не сразу сообразил, что зовут меня.
        - А чего надо? - спросил из темноты Чирок.
        - Почем я знаю? У Цыгана спроси. Скорее давай! - обратился посыльный уже ко мне.
        Я выбрался наружу, там стояло трое парней из цыганской гвардии. Я немного успокоился. Если бы это были агенты Герберта, нас бы уже скрутили без лишних разговоров.
        Меня быстро повели, как я понял, к центру Блока, к резиденции Цыгана. Вскоре меня нагнал Чирок и сунул мне мою сумку. Сумки с самым необходимым мы, последнее время, постоянно носили с собой.
        - Что случилось-то? - спросил опять Чирок у молодого "гвардейца".
        - Не знаю я. Цыган Маленький сказал, надо готовиться к бою. Когда этот Исаия вызвал Цыгана Большого, Маленький начал все выяснять. Что за Исаия, кто и где его видел. Мы же на предтеч обычно внимания не обращаем, они сами по себе, пришел-ушел и все, не наше дело. Но тут Сократ и рассказывает, что Исаия, оказывается, ходил к ведунье!
        Вдали я увидел мелькание света. Там двигалась большая группа с фонарями.
        - О, Цыган уже идет, - сказал наш провожатый.
        И тут же со стороны той компании закричали:
        - Эй, Руди, это ты!?
        не жалуйся на жизнь, могло и этого не быть. [38] - Да, - отозвались наши, - Рика ведем!
        "Вира-майна, - подумал я, - Шпиона, что ли поймали?"
        Я уже различал могучую фигуру Цыгана Большого, возвышавшуюся над многочисленной свитой. Братья Цыгане в окружении гвардии стремительно шагали на северо-запад, к колдунам, озаряя редкие железобетонные столбы пляшущими лучами фонарей. Через пару минут мы присоединились к этому карнавальному шествию.
        Цыган Большой шел молча, широко расправив свои огромные плечи. Он казался ожившей статуей. Цыган Маленький поприветствовал меня, кивнул Чирку и заговорил:
        - Значит так. Исаия с юго-запада вызвал Цыгана на бой. Бой завтра. В смысле, сегодня. Наш Цыган - это скала. Но он ходил к ведунье. А что творит ведунья ты знаешь лучше меня. Ее магия может и посильнее скалы оказаться. Короче, сейчас идем к этой жрице. Пусть она заколдует Цыгана. А ты будешь следить, чтобы она все сделала как надо. Потому что я никому не верю.
        - Почему я? Я же в этом ни хрена не понимаю.
        - Рик, не темни. Не тот случай. Сократ говорит, что во всем Блоке лучше тебя никто в этом деле не разбирается.
        - Сократ трепло. Я даже не догадываюсь, какую технику она использует. Знаю только, что ее клиенты превращаются в камикадзе, нацеленных на одну цель. А когда цель достигнута, их просто разносит на куски, потому что они срабатывают все внутренние ресурсы. Ну, это ты и сам, наверное, знаешь. И посылать Большого Цыгана к этой ведьме из-за одного боя, по-моему, не самая лучшая идея. Из тех, кого я знаю, трое уже мертвы. Думай сам. А откуда Сократ взял, что я что-то понимаю на практике…
        - Рик, - услышал я голос Сократа, и лысина его блеснула в свете фонарей, - Я ж помню, ты, когда услышал ее заклинания через стенку, ты все рассказал, чуть не каждое слово объяснял…
        - Сократ, ты может, и помнишь, а я ни хрена не помню. Я тогда обкурился до полной отключки.
        - Ладно, хватит! - оборвал нас Цыган, - На месте разберешься. Если надо, и косяк дадим. И ты, Сократ, в оба смотри! И чтоб наш Цыган был в полном порядке и послезавтра и через год. Ну что, пришли, что ли? Сократ, иди, поднимай эту ведьму.
        - Цыган, она не любит, когда ее беспокоят…
        - А жить она любит? Иди, поднимай!
        Сократ скрылся в занавешенном пленкой проеме. Цыган отправил своих гвардейцев блокировать остальные выходы, чтобы ведунья, чего доброго, не сбежала. Ждать пришлось минут десять. Черный полог затрепыхался, и из проема, путаясь в пленке, вывалился Сократ. Глаза его были вытаращены, даже в неверном свете было видно, как он бледен.
        - Она… Там… Это…
        Мы всей толпой ломанулись внутрь. Кто-то нашел выключатель, и апартаменты жрицы, наконец, озарились нормальным электрическим светом. Интерьер изобиловал приметами колдовского ремесла и, к тому же, просто был невероятно захламлен. За большим залом, потолок которого терялся во мраке, была маленькая спальня. Там мы и нашли старуху, вернее ее бездыханное тело. Видимых следов насилия на теле не было, но у опытного бойца всегда есть в запасе несколько способов разлучить человека с жизнью так, чтобы результат выглядел вполне естественно, даже для патологоанатома, если тот не слишком дотошен.
        Пока народ толпился вокруг тела, я оглядел комнатку и увидел то, на что втайне надеялся с самого начала. В нише, похожей на алтарь, я увидел футляр с серебряными застежками, покрытый искусной резьбой. Форма футляра не оставляла сомнений. Это была программаторская лютня, причем такой старинной работы, что сам факт ее существования заставлял иначе взглянуть на корни нашего ремесла.
        Я видел, что Чирок уже бочком пробирается к алтарю, со вполне недвусмысленными намерениями. Я встал так, чтобы его загородить.
        - Вира-майна! - услышал я слова Цыгана Маленького, - Эти гниды ее убили. Они знали, что мы придем. Эй, Рик!
        - Да, Цыган.
        - Будешь ты колдовать.
        - Ты что, рехнулся! Я же не умею! Я не колдун, я менеджер, - возмутился я. Но, видимо, в моем голосе не хватало уверенности.
        Цыган мгновенным движением ухватил меня за ворот и повернул кисть так, что одежда натянулась вокруг шеи, а его запястье уперлось мне в подбородок, выворачивая голову самым унизительным образом:
        - Постараешься. Ты здесь один колдун, других нет, я точно знаю.
        - Цыган, ты что, рехнулся… Я ничего не могу!
        - Придется! Бой через десять часов. Начинай.
        Цыган Большой подошел и навис над нами немым укором. Мысли мои проснулись и бешено заработали.
        - Сократ! - крикнул я, - Сократ!
        Сократа немедленно вытолкнули из толпы.
        - Сократ, ты приводил этого Исаию к жрице? Что он заказывал?
        Хватка на моем горле несколько ослабла.
        Сократ с видимым усилием собрал мысли и проговорил:
        Наш подход к этому вопросу такой же, как ко всяким "беспорядкам": во-первых, мы против, во-вторых, мы не боимся. [36] - Не, я не знаю. Его Пойнтер привел.
        - Достаньте этого Пойнтера, - сказал я Цыгану, - Надо задать ему пару вопросов. Это единственный шанс.
        Держаться уверенно - все, что остается в такой ситуации.
        Пойнтера приволокли на рассвете. Я к этому времени уже знал все детали проведения боя. Мы, всей компанией перебрались к рингу. Это была площадка, посыпанная опилками и огороженная сеткой. Я узнал, что бой разделяется на раунды, каждый из которых длится до тех пор, пока противники стоят на ногах. Бой заканчивается, кода один из противников не может встать на счет десять.
        Чирок нахально завладел футляром лютней. Когда его спросили, чего это он уволок чужое, он спокойно ответил:
        - Может пригодиться.
        Я важно кивнул.
        Пойнтер держался с достоинством. Видимо, ему были даны гарантии, принесены извинения, а, может быть и компенсация. А может, это у него профессиональное.
        - Это ты приводил Исаию к ведунье? - спросил я.
        - Исаию? - переспросил он.
        - Вчера, белобрысый такой азиат, - уточнил Цыган Маленький.
        - Ну, я, - не теряя достоинства, ответил Пойнтер.
        - Что он просил? Я знаю, вы спрашиваете клиентов, что им надо, - я, действительно об этом уже знал.
        - Что просил? Он сказал, что ему надо победить в завтрашней битве. То есть, в сегодняшней. Так он сказал. Вчера сказал, что в завтрашней. Значит, в сегодняшней.
        - Ведунья могла изменить формулировку?
        - Изменить? Конечно, могла. Это же ее бизнес. Ей же лучше знать, на что колдовать. Она часто меняет формулировки. Народ же иногда редкую фигню просит. Она тогда меняет формулировки очень, очень сильно. Но в этот раз не меняла.
        - Откуда ты знаешь?
        - Так если мы приводим клиента с дурной формулировкой, она обязательно говорит нам, как надо. Чтобы мы учились и не обещали клиентам невозможного. Верно, Сократ?
        - Верно, - подтвердил Сократ, сидевший рядом.
        - Так что именно просил у ведуньи Исаия?
        - Он сказал: "Мне надо победить в завтрашнем бою".
        - Слово в слово?
        - Слово в слово. Да вы у нее самой спросите.
        - Спросим, - ответил Цыган, - На первом же спиритическом сеансе.
        Пойнтер важно кивнул, но спокойствия не утратил. Смерть здесь была делом обычным.
        Я кивнул Цыгану, приглашая его отойти в сторону. Мы вышли из общего зала в кабинет братьев - я, Цыгане и несколько гвардейцев, видимо из старших.
        - Ну что сказать. Этот парень обречен. Он попросил совсем не того, что ему нужно, и именно это он и получит.
        - Ты что плетешь? - возмутился маленький Цыган, а Большой кивнул в знак согласия, - Он попросил победы в поединке, это как раз то, что ему надо, или как?
        - Ему надо править в Блоке. А с этой формулировкой он даже если и победит, то долго не проживет. Камикадзе жрицы долго не живут, когда цель достигнута.
        - Утешил, блин! Нам от этого легче, что ли!?
        - Думай, Цыган. Если вы сейчас сдадитесь без боя, то через неделю его можно будет брать голыми руками. И еще одна замечательная фишка. Он закодирован на победу в СЕГОДНЯШНЕЙ битве. Если бой перенести на день-два, то вся магия утратит силу. А если на три-четыре, то он, скорее всего, вообще не доживет. Его разорвет неиспользованная энергия.
        - Ты что, офигел? Как это я перенесу бой на два дня!? А правила на что?!
        - При чем правила? Думай! Я не колдун. Я не могу, как ведунья, закодировать Цыгана, чтобы он сегодня победил, а завтра помер. Я тебе показал картинку, а ты думай, что делать. Правила ведь ты же придумал! Или нет?
        Нас с Чирком заперли в комнате с решетками. Чирок сидел в обнимку с нашими сумками и футляром. Когда гвардейцы ушли, он подполз ко мне и зашептал в ухо:
        - Почему ты не дал им хотя бы "Танец кобры"?
        - Ты что, офигел? Во-первых, если я покажу им "Танец кобры", они нас не отпустят, пока я не дам его всем, кому только можно. И потом не отпустят, на всякий случай. Во-вторых, Иноэ вообще озвереет, как только узнает. И, не исключено, другие тузы тоже включатся в охоту. Для них ведь это уже не риск, а реальная опасность. Так что лучше забудь покамест даже слова эти.
        Ближе к вечеру нас выпустили. Могли бы выпустить и раньше, но, видимо просто не вспомнили. Вокруг ринга уже стояла плотная толпа. В своем углу в позе лотоса сидел Исаия, лицо его, действительно, носило типично азиатские черты и резко контрастировало с обрамлявшими его светлыми кудрями. Большего в мерцающем электрическом свете было не разглядеть. Мы взобрались на одно из возвышений для зрителей. Уйти сейчас было бы слишком подозрительно. В толпе виднелись и черные кимоно "Предтеч". Они держались плотной группой позади своего бойца.
        Лампы замерцали так сильно, что люди стали с беспокойством поглядывать вверх, а потом и вовсе погасли. Толпа ответила свистом и руганью, а гвардейцы зажгли несколько керосинок, превративших густую тьму в пещерный полумрак. Я в душе поразился простоте такого решения. Драться при свечах невозможно, так что есть все резоны перенести бой на завтра, на светлое время суток. А электричество обеспечивали люди Цыгана.
        Мы начали потихоньку пробираться к выходу, когда мир вокруг перевернулся от истошного крика снаружи:
        - Цыган, атас! Облава!
        Я не против полиции, я просто боюсь ее. [23]
        В то же мгновение стали слышны моторы сразу нескольких геликоптеров.
        Все рванулись наружу, кто через двери, а кто - прямо через затянутые пленкой участки стен. Я заметил, как Исаия гигантским пауком метнулся куда-то вверх и исчез в лучших традициях нинзя. Чирок вцепился в лютню, я в Чирка, и волной общей паники нас вынесло в каменный лес этажа. По внутреннему пространству Блока плясали лучи прожекторов. Ошалелые жильцы вылезали из палаток и спальных мешков.
        Мы с Чирком со всех ног бежали к нашей точке выхода и покрыли уже приличное расстояние, когда с грохочущих винтами небес раздался голос:
        - Внимание, здание окружено. Нам нужен государственный преступник Докар Петров и его помощник. Вам они известны как Ричард и Чиркаш, коротко - Рик и Чир. Тот, кто доставит любого из них на крышу здания или на входную лестницу, получит вознаграждение. Если через десять минут преступники не будут доставлены, мы начинаем штурм. Повторяю…
        А я так надеялся, что облава - тоже провокация Цыгана.
        Мы уже бежали параллельно восточной стене Блока, в сторону нежилого угла. Вокруг никого не было. Здесь вообще безлюдно, а сейчас все рванулись к выходу. Главное конспиративное преимущество Блока - единственный вход через загаженную лестницу - благодаря которому его жителей не тревожили десятилетиями, теперь обернулось ловушкой для большинства. У Цыган был запасной выход - грузовые лифты прямо из их резиденции. Но про лифты многие знали.
        У нас тоже был запасной выход, и я сильно надеялся, что про него пока не знает никто.
        На востоке, ближе к центру здания располагался один из монтажных проемов - колодец, пронизывающий все здание сверху донизу. В лучшие времена через эти проемы опускали для монтажа особо громоздкое оборудование. Он был не слишком удобен для эвакуации, потому мы его и выбрали. Чирок вытащил из потайной ниши два замысловатых устройства для аварийного спуска с высоких зданий при пожаре. Мы сбросили тонкие стальные тросы вниз, и одели пояса.
        Чирок с короткой молитвой шагнул в бездну, а я собирался с духом, чтобы последовать за ним, когда возникшая из ниоткуда фигура в черном обхватила меня с решительностью анаконды, а в горло мое уперлось что-то острое. "Возьмешь попутчика", - услышал я, еще не поняв, что произошло, и мы, "обнявшись крепче двух друзей", рухнули в пустоту.
        А она все падала и падала [18]
        Стремительное мелькание перекрытий прекратилось на отметке шесть, здесь мы заранее выставили в проем щиты, которые и остановили спуск. Неожиданный попутчик, едва коснувшись пола, откатился в сторону. В отсветах прожекторов я увидел смуглое лицо и выбившуюся из-под капюшона прядь волос. Только что мы видели этого человека на ринге.
        - Исаия, - прошептал Чирок, - Ты здесь откуда?
        - Нам по пути, - ответил тот, - И не думайте от меня отделаться.
        - Ладно, - ответил Чирок, - Присоединяйся. Дальше можно хоть взвод провести. Только без фокусов.
        Понятное дело, грозился он в основном для порядка. Больше мы не говорили. Вдвоем ли, втроем, пора было двигаться дальше. Наверху продолжали выкликать наши имена.
        Я всмотрелся вниз. Ничего видно не было. Если нас там кто и ждал, то афишировать это он не собирался.
        Мы сняли пояса и побежали к другому колодцу, который должен был довести нас до земли. Строго говоря, это был не колодец, а ниша с одной открытой стороной. Все колодцы, коллекторы, лифтные шахты можно было легко вычислить и расставить у них охрану. А это так, укромный уголок во внутреннем дворике. Мы надеялись лишь на то, что Герберт Иноэ не обрушит мощь своей суперинтуиции на анализ чертежей Блока.
        В нишу мы сбросили обычную веревку, и друг за другом начали по ней спускаться, надев перчатки для защиты рук. Исаия скользнул первым, легко, как тень. Высота была небольшой. Заметить нас можно было только с одной точки, и то нелегко.
        Последние двадцать метров мы ползли на брюхе в ложбинке, проложенной среди гор отбросов. Мы оказались за пределами здания, но были еще внутри оцепления. Над нашими головами метались слепящие лучи прожекторов. Наверху началась стрельба. Под кучей хлама был канализационный колодец, прикрытый лежащей наискосок бетонной плитой.
        Канализация! - вот, что нас объединяет. [38]
        Исаия опять пошел первым, нырнув в люк вниз головой, как ящерица. Я был этому рад, впереди лежал самый опасный участок. Канализация - слишком очевидный путь отхода, тем более что коллектор давно не использовался и был почти сухим. Засада могла быть либо прямо под нами, либо метрах в пятнадцати впереди. Там коллектор разветвлялся. Едва ли Исаия смог бы что-то сделать, но соваться в колодец первому очень не хотелось. У нас были припасены слезогонные гранаты и газовые маски. Но масок было только две и мы, не сговариваясь, решили их приберечь на более критический момент.
        Канонада вверху стала просто оглушительной, и мы нырнули вслед за Исаией, практически без паузы. На первых же метрах я догадался перевернуться ногами вниз, но сделал это не вполне удачно и остаток пути пролетел с грохотом, с трудом тормозясь о ступени. Упал я на мягкое. Стрельба не прекращалась, даже стала громче. Подняв голову, я увидел вспышки выстрелов у развилки. Там, в отблесках фонарей, несколько раз мелькнула, как летучая мышь при Луне, черная фигура. Исаия двигался навстречу огню, используя весь объем тоннеля. Он отталкивался от стен, цеплялся за кабели большую часть времени оставался в тени. Тем не менее, по нему стреляли очередями с нескольких стволов.
        Только тут я заметил, что лежу среди тел нескольких штурмовиков. Неподвижная рука одного из них держала горящий фонарь, освещавший окрестности. Вырвав его из еще теплых пальцев, я стал размахивать, направив луч в сторону засады. Надо было хоть как-то отвлечь их от Исаии и вообще осложнить им жизнь. Вокруг мелькали веселые искры рикошетов.
        Стрельба захлебнулась и сменилась внезапной и оттого особенно звонкой тишиной. Я погасил фонарь и несколько мгновений вглядывался в смутное пятно света, мерцавшее там, где только что кипел бой, там, куда скрылся наш непрошеный попутчик.
        - Посвети, - сказал рядом Чирок, - надо оружие поискать.
        Я верю в то, что есть их сторона и наша, а где добро и где зло - об этом судить тем, кто выживет. [10]
        У развилки мы обнаружили трупы еще четырех штурмовиков в броне и полном вооружении. У воротника каждого из них болтались маски противогазов, так что от наших газовых гранат толку было бы немного. У одного из покойников из горла торчал сюрикен, о причине гибели остальных можно было только гадать.
        Самого Исаию мы нашли не сразу - черный костюм делал его незаметным. Его грудь была в трех местах пробита пулями, а на губах застыла улыбка Будды. Он выиграл-таки свою битву. Только закрывая его глаза, я заметил, какими они были пронзительно голубыми.

* * *
        Лютня была очень древней. Высушенное веками дерево, казалось, готово запеть не то что от прикосновения - от пристального взгляда.
        - Как думаешь, сколько ей?
        - Лет двести, минимум, - Чирок с удивительной для его грубых рук нежностью провел пальцами по инкрустированной деке, - А может, пятьсот.
        - А говорят, первые ломщики появились меньше ста лет назад.
        - Может, на ней просто музицировали?
        - Что?
        - Музыку играли.
        - А ведунья - потомок миннезингеров?
        - Да, загадка.
        - Смотри-ка, - я взял в руки футляр. Внутренняя сторона крышки была покрыта причудливыми значками.
        - Я знаю, - Чирок вгляделся в рисунок, - Это старинная нотная запись. Если б только расшифровать! Падла буду, это партитура жрицы.
        - Да, толку-то от нее немного.
        - Гляди-ка, здесь партия голоса. Ты слышал, чтобы кто-нибудь из программаторов использовал вокал?
        - Никогда. Хотя в принципе… Нет, никогда.
        - Еще загадка.
        Мы сидели на чердаке, на другом конце города, дожидались утра.
        - А облава-то, Док, была никудышная.
        - Да, бестолковая была облава. Герберт скорее прислал бы пяток толковых ребят покрепче, они бы и свинтили нас безо всяких фейерверков.
        - Может, Цыган ее сам устроил? Чтобы бой сорвать.
        - И развалил все свое царство?
        - Еще загадка.
        - Настроить-то сможешь?
        - Не вопрос. Вопрос - куда нам со всей этой дребеденью деваться?
        - Есть один клиент, который может нас приютить. Или оплатить приют. Пойдем-ка поищем телефонную будку.
        А теперь наш славный экипаж попробует всю эту дребедень поднять в воздух. [11]
        Телефонную будку с книгой мы нашли без труда. А в книге я без труда нашел нужного человека. Гораздо труднее было составить такую фразу, чтобы меня сразу не приняли за мелкого вымогателя. Наконец я набрал номер, дождался ответа и сказал:
        - Герр Нуар? Чарли Нуар? Доброе утро. Мы с вами виделись мельком, накануне вашего визита к жрице. Как вы себя чувствуете? Недавно мне стали известны некоторые сведения, которыми я считаю своим долгом поделиться с вами. Нет, лучше прямо сейчас. Отлично.
        Я записал адрес и повесил трубку.
        - Поехали, Чирок. Герр Нуар ждет нас. Расскажем ему все, что знаем о его проблемах. А заодно кое-что о наших.
        Приложение к части III
        Камикадзе (япон., буквально - ветер богов), лётчик-смертник в вооруженных силах Японии во время 2-й мировой войны 1939-45, вступавший в бой с надводным кораблём противника на самолёте одноразового действия (см. также Тейсинтай). В 1945 в ВВС Японии насчитывалось до 5 тыс. самолетов одноразового действия, называвшихся "Бака". В головной части самолета помещался заряд взрывчатого вещества массой до 1 т. Самолёт, имевший небольшой реактивный двигатель и ограниченный радиус действия, пилотируемый К., достигал цели, пикировал и врезался в неё. Во время боевых действий на Тихом океане. В 1944-45 погибло свыше 2500 лётчиков-смертников.
        Большая советская энциклопедия
        Хидеаки Касе обнаружил в одном из архивов книгу, по которой камикадзе готовились к боям. В ней говорится: "Представьте себе, что вы у цели. До нее осталось лишь два-три метра. Вы видите каждую заклепку на палубе вражеского корабля. Последние секунды… Вам кажется, что вы парите в воздухе. Перед вами возникает лицо матери. Она не плачет, нет - все как всегда. А потом вы слышите тихий звук, такой, будто разбили хрустальную вазу. Вас больше нет".
        BBC World Service
        ИМЯ ТРАНСФОРМЕРА
        Нет ни большого, ни маленького, нет ни прямого, ни обратного направления, нет ни правой стороны, ни левой, ни верха, ни низа! И ни завтра, ни вчера - тоже нет! Ничего нет. Вздохните же Вы, наконец, свободно!
        Евгений Васильевич Клюев. Между двух стульев
        У Чирка неожиданно обнаружилось имя, даже два. Я, конечно, и раньше не считал, что он так и живет с одним прозвищем. Документы у него были в порядке - как-то же оформляли ему юристы визы, когда мы посещали Дрейф… Но раньше имя ему не было нужно. Он прекрасно обходился погонялом, точнее, насколько я знал, тремя. Или одним, в трех редакциях, если угодно: Чирок, Чир или Чиркаш. Я даже знал, что получил он свой ник за титановые подковки на ботинках, дававшие на асфальте такую искру, что все китайские пиротехники отдыхали. Теперь же сами собой всплыли имена, как у всех законопослушных граждан, первое и второе. Чирка, оказывается, звали, Берндт Ошима. И эта странная рифма его имен с именами прежнего носителя дьявольских алгоритмов произвела на меня сокрушительное впечатление.
        Герберт Иноэ был невысоким человеком с мелкими чертами и глубокими залысинами, сохраненными то ли ради имиджа, то ли по упущению косметологов. Чирок возвышался на полголовы над моим средним ростом и шевелюру имел буйную и неухоженную, хотя уже и с проседью. Руки Иноэ были миниатюрны и изящны, такие могли бы служить ювелиру или художнику. Руки Чирка были сверхчутким инструментом при настройке и складывались в пудовые кувалды, когда без этого было не обойтись. Тем не менее, Чирок все более становился похожим на Герберта. Это сходство сквозило в мимике, в движениях, в манере говорить, как будто талантливый актер имитировал стиль игры своего коллеги. Я ожидал чего-то в этом роде, но не думал, что это будет так страшно. Мы не обсуждали эту щекотливую тему, и, казалось, сам Чирок, оказавшийся Берндтом, отнесся к переменам в себе совершенно спокойно. Правда, я заметил, что он стал довольно много времени проводить перед зеркалом, как бы репетируя какие-то жесты или беззвучные речи.
        Однако, когда Чирок, он же Берндт Ошима, однажды, прервав разговор, уставился мне в глаза неподвижным взглядом манекена и замолк на несколько минут, терпение мое лопнуло. Щелкнув пару раз пальцами у него перед лицом, я крикнул:
        - Эй! Сигнал проходит!?
        - Ты чего?
        Я сел на табуретку и, вздохнув, пояснил:
        - Он так смотрел…
        - А что, - спокойно ответил Чирок, - Так удобно.
        Он вообще последнее время оставался спокоен при любых обстоятельствах.
        Вначале лишь очень немногое говорит о том, что переворот во внутренней организации, который определит расцвет вида в дальнейшем, по существу уже совершился. [2] - Так вы с ним скоро станете одним человеком.
        - Не думаю, что ты прав… Когда используешь по отношению к нам слово "человек". Настолько все по-другому, что можно нас назвать и новым видом. И, кстати, в рамках этого вида я и Герберт очень сильно различаемся. Как обычные люди различаются между собой.
        - Блин, - взорвался я, - Сверхчеловек, вира-майна! Возрожденный арий!
        Но он только отмахнулся.

* * *
        Мы опять снимали комнату.
        Сначала я думал, что мы остановимся пожить у Чарли Нуара. У него были прекрасные гостевые комнаты, и принял он нас с радостью, поскольку мне даже не пришлось убеждать его в необходимости прибегнуть к моим услугам. У него уже начались некоторые проблемы, а печальная судьба Марьям мешала их игнорировать. Ее к тому времени уже не было в живых. Она покончила с собой, перерезав вены осколком из разбитых очков. А тот факт, что в живых не было и жрицы, исключал подозрение о нашем с ней сговоре. Сюжет в новостях о полицейской облаве в Блоке подтвердил правоту наших слов.
        Однако у Чарли мы прожили меньше суток. Этого времени мне как раз хватило, чтобы подправить ему мозги в два сеанса - утром и вечером, а в промежутке ввести Чирку дьявольские партитуры Герберта Иноэ. После вечернего сеанса я обнаружил Чирка у себя в комнате. Он сидел за столом, положив голову на руки и, казалось, спал. Но как только я вошел, он поднял голову и спросил:
        - Дальнейшие планы?
        - Что? - не понял я.
        - Мы будем ночевать здесь?
        - Пожалуй… - задумался я. И неожиданно для себя закончил, - Пожалуй, надо уходить.
        И мы ушли, какой бы привлекательной не казалась мысль о горячей ванне, домашнем ужине и теплом клозете. Так начал работать дьявольский алгоритм суперинтуиции.

* * *
        Талант, обретенный Чирком, позволял ему не столько находить решение самому, сколько наводить способность к этому у окружающих. Особенно, если окружающие имели больше информации. Это было необъяснимо, но это работало.
        Что-то я стал слишком многого не понимать. Зря говорят, что с годами становишься мудрее. [1] - Не могу понять, - сказал он однажды, - Как нам удалось скрываться так долго.
        - Что, неужели все наши ходы как легко просчитываются?
        - Не знаю… Не все, конечно. Но с такими возможностями и ресурсами…
        - Значит, ресурсы понадобились на что-то еще.
        - Точно.
        Ночью мне приснился удивительно яркий цветной сон. Позже я стал называть такие сны видениями.
        Я увидел посетителя в кабинете Герберта. Как и я в первый визит, он стоял перед открытым стеллажом, держа в руках украшенный драгоценностями маузер. Осмотрев оружие и приведя его в боевое положение, он резко повернулся, вскинул руку и выстрелил. Но как ни быстро он двигался, к моменту выстрела сверху упала перегородка, разделившая комнату надвое. Это была плита из прозрачного пластика, пули завязли в ней, не пробив и половины толщины. Посетитель потянулся было за гранатами, но с потолка уже опускались хлопья газа, а к нему бежали охранники в защитных масках. Мгновение - и он уже бьется прижатый к полу. Четверо охранников с трудом удерживают его, а на губах его выступает розовая пена.
        Чирку приснился очень похожий сон.
        Утром мы уже знали, что мешает Герберту Иноэ полностью сконцентрироваться на охоте за нами. Он сам стал дичью, и его преследовал более сильный противник.

* * *
        У Чирка появилась манера безо всякого повода задавать неожиданные вопросы. Это редко бывало приятно.
        - Что у тебя за имя такое дурацкое? Нет такого имени.
        - Что!? - обалдел я.
        - Нет такого имени - "Докар".
        - Как это нет? Ты что, все имена слышал? Имена, вообще, какие угодно бывают.
        - Да не злись. Я ж безо всяких… Странно просто.
        - Я ж тебе рассказывал. Это прадед мой. Точнее пра-пра-прадед. Он и учредил эту дурацкую традицию.
        - Рассказывал что-то такое. Так ведь не каждая дурацкая традиция столько живет. Наверное, были какие-то резоны?
        - Это было, как бы, наследство. Он оставил небольшой капиталец, с которого по условию завещания, можно было тратить только проценты, и только если наследник в детстве носил имя Докар. Из этих денег, правда, уже деду мало что досталось. Инфляция все съела. Но как мне пересказывали, это не главное наследство. Имя, как бы, дает право на еще какое-то наследство. Но никто не знает какое. Отец пытался найти концы, даже в Заресск ездил. А после Зимней войны не до того стало. Да ерунда это все. Мало ли что могло прийти пра-пра-прадеду в голову. Он с чудинкой был, говорят.

* * *
        Чирок бросил пить, и не было заметно, чтобы он от этого испытывал какие-то неудобства. Все время он проводил за поиском информации, большей частью в Сети. Но не пренебрегал и другими источниками. Телевизор у нас работал непрерывно, и Чирок, не отрываясь от монитора с результатами своих бесконечных запросов, успевал щелкать пультиком и поглядывать краем глаза на телеэкран.
        Мы почти не выходили на улицу. Все мои разговоры о том, чтобы сходить развеяться или поискать работу он пресекал на корню. Слишком опасно.
        - Что новенького? - спрашивал я его за ужином, несмотря на то, что весь день мы проводили вместе в одной комнате.
        - Не знаю, - отвечал он, - Надо искать. Мы ведь даже не уравняли шансы.
        Я тоже начинал точнее чувствовать ситуацию. Чирок теперь обладал удивительными способностями, но Герберта Иноэ он не превосходил. Напротив, уступал в опыте и объеме знаний. Герберта защищали деньги, связи, сеть агентов и почти сто лет паранойи. У нас же никакой защиты не было, и мы в ней отчаянно нуждались.
        Я большей частью валялся на диване и глядел в потолок, иногда, больше для развлечения, упражнялся на старинной лютне. Она несколько отличалась от нынешних, уступала им в некоторых конструктивных решениях, но была по-своему совершенна. И, странное дело, к этому инструменту у меня сразу возникло родственное чувство, как будто я на нем играл очень долго и очень давно, может быть в прошлых жизнях.
        сумасшедший, тупой, посредственный, нормальный, способный, талантливый, гениальный, сумасшедший [38]
        Дней десять прошли в поиске инфы и периодических мозговых штурмах. Всерьез мы обсуждали только один вариант: обратиться за защитой к Барону Зассу. Возражений было множество. Барон был таким же чокнутым, как и Герберт, к тому же он был еще более могущественным, а стало быть, и более опасным. Но у нас не было других вариантов кроме этого старинного рецепта - чтобы справиться с драконом, нужен другой дракон, еще более ужасный. Мы прорабатывали три пункта: как заинтересовать барона; как обеспечить себе хоть какие-то гарантии; как выйти с ним на контакт и при этом не "засветиться" перед шпионами Иноэ. Постоянно возникали вопросы, даже с новыми талантами сведений не хватало.
        Связаться с безумным бароном можно было только через его наземные службы. Поскольку места на Дрейфе были слишком дороги, немало людей, обеспечивающих его движение и существование, работали на земле. Нужный нам человек должен занимать достаточно высокий пост и не быть шпионом Герберта. Чирок нашел решение, гениальное в своей простоте. Нам нужен человек, который время от времени ездил бы на доклад лично к барону. При нынешней его мнительности, барон наверняка проверяет каждого входящего своими оригинальными методами, так что для всех, кто контактировал с ним, двойную игру можно исключить. А с другой стороны, такому человеку проще было бы передать барону Зассу наше предложение.
        Непонятно лишь, как найти такого человека, пользуясь только открытыми источниками…
        Благодаря недавно обретенной феноменальной памяти Чирок вспомнил имена из списка строителей и членов экипажа Дрейфа. Такой список был среди материалов, собранных Джельсамино еще в те времена, когда дела мои шли гладко и спокойно. По этим именам он и повел поиск. В какой-то момент я перестал понимать какую бы то ни было логику в его действиях. Проверив сотни никак не связанных фактов, сделав несколько совершенно бредовых звонков с уличных автоматов, Чирок представил мне три кандидатуры. Фрау Ануш Куэйт занималась подбором персонала. Герр Мертваго был шефом пресслужбы. Герр Энрико Дюбуа руководил агентами, которые круглосуточно просматривали картинки с камер внутреннего наблюдения Дрейфа. Откуда Чирок все это узнал, я так и не понял. Он несколько раз пытался объяснить, но каждый раз получалось, что просто догадался. Не знаю, как можно догадаться до таких подробностей.
        Женщина - это кроссворд, где ничего не пересекается… [38] - Для тебя важно лишь, что эти сведения надежны, - заявил он, в конце концов, - если я и ошибаюсь, мы узнаем об этом до того, как начнем действовать. Дюбуа самый перспективный. Он и в Дрейфе чаще бывает, и, вообще, профи. Он более надежен и предсказуем. С журналистами потяжелее. А с женщинами вообще караул. Теперь проработаем страховку и пойдем на контакт.

* * *
        Я сидел на диване и перебирал струны, стараясь быть потише, когда Чирок отвернулся от своих текстов и резко прибавил звук телевизора.
        Если хочешь, чтобы Бог засмеялся, расскажи ему о своих планах. [38]
        "…Масштаба ужасной трагедии, - голос диктора звенел смесью хорошо сыгранной скорби и плохо скрытого восторга, - Количество жертв даже приблизительно оценить невозможно. Мы можем только надеяться, что падение происходило достаточно медленно, и во внутренних помещениях остались выжившие. Отсюда мы можем видеть, что нижняя часть сильно смята, можно сказать, как бумага. Несколько этажей превратились в кашу из металлических конструкций. Едва ли там кто-то мог уцелеть. Но наверху разрушений гораздо меньше. Похоже, там даже есть уцелевшие стекла. Только в одном месте виден кратер, как от мощного взрыва. Мне сейчас принесли старые фотографии. Трудно сравнивать великолепное сооружение на фото с жалкими руинами передо мной, но кажется, именно на месте этой дымящейся воронки раньше возвышалась так называемая "Фарфоровая Башня", резиденция самого барона Засса, бессменного капитана Дрейфа. Мы еще не знаем причин аварии…"
        Чирок выключил телевизор, забрался мимо меня на диван, лег лицом к стене, свернулся калачиком и замер.
        - Чирок! - позвал я, - Берндт!
        Он даже не пошевелился. Я вздохнул и пошел заварить чаю.
        Когда я допивал четвертую чашку он легко сел и посмотрел на меня ясным взглядом, как будто и не провел столько времени в неподвижности.
        - Надо ехать в Заресск. Но сначала нужно добыть денег.

* * * - И где же мы добудем денег?
        Знание законов не освобождает от их нарушения. [38] - Деньги ходят вокруг, надо только их взять.
        - Что, будем грабить прохожих? - нервно пошутил я.
        - Нет, это слишком хлопотно.
        - Тогда что, банки?
        - Это слишком сложно. Мы будем грабить мелкие магазинчики. За день-два работы мы обеспечим себе активную жизнь в течение полугода.
        - А через полгода что, опять грабить?
        - Нет, больше полугода мы не проживем. Если не сможем за это время решить все проблемы радикально.
        Сначала мы купили на толкучке маленький приемник на батарейках и огромный старый неработающий телевизор. Разобрав его и вынув все потроха, мы аккуратно разбили кинескоп и закрепили то, что осталось от экрана на строительной пене. Получился достаточно удобный конспиративный контейнер. Для большей убедительности мы приладили внутри приемник так, чтобы он начинал громко шипеть при включении тумблера питания на телевизоре. Сквозь шипение даже пробивались какие-то голоса. Прелесть.
        Потом мы отправились за оружием. Это был самый простой вопрос. У нас был целый арсенал из трофеев, добытых в последнем бою Исаией. Я ужасно жалел, что он погиб. Почему-то я был уверен, что он без особых уговоров встал бы на нашу сторону.
        Сторонники газового орyжия самообороны до сих пор спорят, что же все-таки эффективнее, газовый ключ или газовая трyба. [11]
        В лабиринтах канализации под кучей щебня мы нашли наш тайник и забрали оттуда три пистолета (один крупнокалиберный, другой - пистолет-пулемет, третий обычный, армейский), два укороченных штурмовых автомата и еще кое-что, по мелочи. Дома мы все это спрятали в телевизор, кроме маленького пистолета, который Чирок собственноручно прилепил скотчем под крышкой стола.
        Проблема возникла с транспортом. У нас оставалось только по одному комплекту фальшивых документов, и те были так себе. Все остальное было засвечено. В конце концов, я арендовал машину на свое имя. Вида она была страшненького, но неприметного. И, главное, вроде бы ездила.
        Мы покрасили волосы на молодежный манер, наклеили по временной татуировке на заметных местах и надели рабочие комбинезоны, как у дворников. Чирок утверждал, что яркие детали отвлекают внимание от серьезных примет.
        Два дня мы колесили по пригородам и окраинам, присматривая места. Выехали в лес и поупражнялись в стрельбе. Мне достался пистолет-пулемет. У второй машинки была слишком сильная отдача для моей комплекции. Да и спокойствия мне явно не хватало для прицельной стрельбы.
        - Если что, - напутствовал Чирок, - стреляй сразу на поражение. Никаких угроз. Предупредительный, он же контрольный. Сдаваться нам нельзя, из кутузки мы не выйдем. И главное, в меня не попади. Или в себя.
        Последнее предупреждение было немаловажным. Руку отбрасывало так, что можно было и в себя попасть. И к грохоту выстрелов надо было привыкнуть, чтобы от неожиданности не потерять всякое соображение.

* * *
        Два молодящихся дворника зашли в парикмахерскую на окраине и, не обращая внимания на небольшую очередь, проследовали в зал. Тот, что повыше, аккуратно прикрыл дверь и вполголоса сказал другому:
        - Стой здесь. И пушку достань.
        Все происходило настолько буднично и спокойно, что когда высокий принимал выручку от второго мастера, третий еще продолжал стричь клиента. - Не беги, - сказал Чирок, когда мы вышли.
        В машине он сел за руль, а я на заднее сиденье, чтобы сразу отомкнуть крышку телевизора и приготовиться отбиваться от возможной погони. Но погони не было.
        Мы заехали в совсем другой район и остановились возле небольшого супермаркета.
        Дело пошло.

* * *
        За дневное время мы успели ограбить пять заведений. Потом пришлось прерваться на несколько часов, пока схлынула вечерняя толпа. В сумерках мы снова отправились на добычу. Чирок меня подхлестывал:
        - Не расслабляйся! Риск растет!
        Мы старались работать тихо, так, чтобы на нас вообще не обращали внимания. Рабочие комбинезоны этому способствовали. Только один раз за весь этот день ситуация вышла из-под контроля. Чирок определил это по своим критериям, выпалил в потолок и заорал:
        - Это ограбление!
        Я поднял пушку над головой, и, как и было договорено, продолжил таким же дурным голосом:
        - Всем оставаться на местах!
        И все завертелось, как в кино.
        В остальных же случаях все проходило так тихо, что большинство присутствующих вообще ничего не замечали, или делали вид, что не замечают. Трудно представить, до какой степени все в Городе заняты собой и своими делами.
        В одном кафе мой напарник, едва заглянув в зал, сразу повернул к выходу, а в другой раз даже не стал заходить в продуктовый магазин, хотя тот был очень удобно расположен. На мои вопросы он ответил только:
        - Свет как-то… Нехорошо падает.

* * *
        Эта аптека считалась дежурной и потому даже в основном помещении торговля шла несколько позже, чем в других. Дальше в нашем списке шли только вечерние и ночные магазины. Чирок вошел первым, бегло оглядел зал и кивнул мне: дескать, все в порядке. Я встал у двери и достал пистолет, держа его в свободно опущенной руке. Если не всматриваться, он был не заметен, но когда молодая женщина с пакетом попыталась выйти, я направил ствол ей в грудь и негромко сказал:
        - Фрау, выход временно закрыт. Отойдите вон туда, в угол, и подождите пока мы закончим ограбление. Это займет не больше двух минут. Если вы будете благоразумны, никто не пострадает.
        Выражение лица я при этом старался делать по возможности деревянное.
        Она вытаращила глаза и замерла как статуя. Я левой рукой развернул ее за плечо и слегка толкнул в спину. Она, как кукла, дошла до стены и встала, боясь обернуться.
        Я видел, как Берндт-Чирок в это время подошел к одной из двух касс, положил на прилавок кончик ствола и, протянув кассирше пакет, сказал:
        - Мне нужны только крупные купюры. Поторопитесь, и никто не пострадает.
        Это была универсальная формулировка убеждения.
        Пока он подходил ко второй кассе в аптеку, вошел один человек. Входящим я не препятствовал.
        Чтобы машина больше ездила и меньше ломалась - надо больше ездить и меньше ломать.
[38]
        Покинув аптеку, мы быстрым шагом дошли до машины, я приоткрыл контейнер и нащупал в нем приклады автоматов. Однако мы не ехали. Я прислушался и понял, что Чирок уже не в первый раз поворачивает ключ, но визг стартера не может разбудить двигатель. Колымага передумала заводиться.

* * *
        Мне трудно было думать о своем напарнике, как об одном человеке. Тот, кто с воплем стрелял в потолок, несомненно, был старый добрый Чирок - простой мужик без лишних сантиментов, с талантом настройщика и сомнительным прошлым. Тот же, который твердо и спокойно вывел нас из критической ситуации, похоже, был Берндтом Ошимой, существом нового вида, тем игроком, который видел еще не сделанные ходы.
        Напомню: мы сидели в мертвой тачке, карманы наши были набиты ворованными деньгами, на заднем сидении в корпусе телевизора лежала куча оружия, отобранного у убитых имперских штурмовиков, а за углом в тридцати метрах располагалась только что ограбленная аптека.
        Чирок начал командовать. Со дна контейнера мы извлекли рюкзак с тряпками, тот самый в котором недавно вывезли оружие из тайника. Мы уложили в него автоматы, выбросили контейнер из машины, попетляли по дворам и выбрались к телефону-автомату.
        Оттуда я позвонил в прокатную контору и, буквально под диктовку Берндта, высказал кучу претензий, сказал, где оставлена машина, и заключил словами:
        - Заберите ее сейчас же, если с нее поснимают все колеса, я не заплачу вам ни копейки!
        Это было сделано в слабой надежде на то, что они заберут машину раньше, чем до нее доберутся сыщики. Затем мы отправились к станции подземки.
        Потери были велики: залог за машину, телевизор-контейнер и прерванный рабочий день - до ночи мы могли обчистить еще четыре-пять точек. И главное, мы лишились транспорта. Документы, под которыми я ее арендовал, можно было выбрасывать. Или оставить на самый черный день.
        Но назавтра мы продолжили гастроль.
        - Почему у тебя полвина машины покрашена в красный цвет, а половина - в синий?- А чтобы свидетели расходились в показаниях! [11] - До этого мы действовали тихо, - объяснял мне Чирок (или, вернее, Берндт), - Это было непросто, но так мы оставляли меньше свидетелей и затрудняли работу следствия. К завтрашнему дню линейные сыщики только убедятся в том, что ограбление было, и то не все. Свидетели ведь будут расходиться в показаниях, половина нас вообще не заметила. А каждый из следаков заинтересован в том, чтобы дело замять, а не брать на себя очередной "висяк". Сопоставлять наблюдения они начнут только вечером. Пройдет три-четыре дня, прежде чем они поймут, что перед ними банда с одним почерком. А мы теперь будем действовать громко. Что нам это дает?
        - Так проще, - ответил я, - И быстрее.
        - Это раз. Кроме того, мы меняем почерк, Нас труднее идентифицировать.
        Оказавшись Берндтом, Чирок стал все чаще употреблять мудреные слова. Правда, всегда по делу.

* * *
        Как только открылись магазины, мы купили пару скутеров, не требующих прав. Мы так же купили две жилетки - одну дутую, другую из прозрачного пластика, но с заклепками; купили две бейсболки - одну кожаную, другую - с вентилятором для охлаждения лица. А обувь? Да, мы купили и две пары обуви: армейские ботинки с броневыми пластинами в подошвах (от пластиковых мин) и кроссовки с лампочками в каблуке.
        В этом диком прикиде мы и проработали весь оставшийся день.
        Мы входили, Чирок бегло оглядывал помещение, палил в божий свет и орал:
        - Это ограбление! Всем на пол! Всем лежать мордой в пол!
        - Всем в пол! - вторил я.
        Иногда допускалась предварительно согласованная импровизация. Я говорил:
        - Смотри, Третий, какая красотка! Возьмем ее с собой!
        А Чирок отвечал:
        - Отставить, Пятый! Революция не знает лиц!
        Уходя, мы кричали от дверей:
        - Революция продолжается!
        Я не спрашивал, о какой революции идет речь. Честно говоря, меня это не особенно интересовало.
        Мотороллеры не подвели нас ни разу. Телевизора у нас с собою не было, так что все оружие пришлось прятать в седельных сумках. Я уговаривал завести новый контейнер, но Берндт (в этот раз точно Берндт) сказал, что главное преимущество автоматов во внезапности. Счастье, что они так и не понадобились.
        К вечеру мы набрали нужную сумму. Мы были готовы, чтобы ехать в Заресск. Я понимал, что это совершенно необходимо. Мне лишь все еще было неясно - зачем.

* * * - Последний козырь.
        - Что?
        - Это называется "Последний козырь".
        - Что?
        - То, чем мы сейчас занимаемся.
        - Звучит не слишком обнадеживающе.
        - Когда ты совершаешь действие, ты рассчитываешь на какой-то результат. Обычно его можно предвидеть. Так делается любой ход в любой игре. Но если все ходы ведут к поражению, остается только одно - делать ходы с непредсказуемым результатом. Это дает шанс изменить ситуацию в корне. Не столько приблизить выигрыш, сколько начать другую игру. Своего рода китайская ничья. Или, вернее, казацкий штосс.
        - Но все-таки, ты можешь мне объяснить, какого ляда мы делаем в этом поезде?
        - Едем в Заресск.
        Всякая хорошая идея на первый взляд кажется плохой. [38] - Зачем?
        - Выяснять происхождение твоего детского имени.
        - Вира-майна, Чирок, неужели эта антропонимика нам чем-нибудь поможет?
        - Слушай, Док, - Берндт оставался невозмутим, - не надо делать вид, что ты ничего не понимаешь.
        - Я действительно не понимаю. Я чувствую, что это дело стоящее, но не понимаю, почему.
        - Док, у кого ты научился программаторскому искусству?
        - Я? У старшего брата, ты же знаешь.
        - А он у кого?
        - У дяди. А в чем дело?
        - В чем дело? А дядя у кого?
        - Чирок, куда ты клонишь? Все мои предки были ломщиками, насколько я знаю. В чем дело-то?
        - В чем дело? Дело в том, что меня зовут Берндт. Не корчи из себя идиота. Док, твои предки были ломщиками задолго до того, как такое ремесло вообще появилось в этом грешном мире. Ты просто никогда не пытался связать факты вместе. Твои предки, Док, одни из самых древних ломщиков в мире. Из тех, кто создавал это ремесло, как жанр. Ты об этом не догадывался!?
        - Чирок… Берндт… Да я знаю, что я ломщик по крови. Но что это нам дает?
        - Ты не просто ломщик по крови. Ты потомок прародителей программаторского ремесла. Разве нет?
        - Ну… Возможно. Но что мы ищем? Как оно нам поможет?
        - Ладно, уговорил. На ближайшей станции пересядем на встречный и едем обратно.
        - Э! А как же Заресск!? Нам же обязательно надо… - я рассмеялся, поняв шутку. Действительно, я прекрасно понимал, что поиски моих предков - это единственное, что может нас спасти. Не понимал только, каким образом, и откуда я это знаю.

* * *
        Могила располагалась под самой монастырской стеной. Над ней возвышалась плита из серого гранита. Старое кладбище больше походило на парк. Тут и там среди зелени прогуливались бюргеры. Могила - единственное, что мы нашли. Две недели мы шерстили базы старых муниципальных записей, листали ветхие церковные книги, посещали дома, в которых могли жить мои предки, читали подшивки желтых газетных листов. Везде мы представлялись агентами геральдической палаты, которые разыскивают почтенных предков для некоего нувориша. Все было безрезультатно. Единственной находкой оказалась эта плита перед нами. Ее украшала надпись: "Римашкази из фамилии Питера. При жизни его струны творили чудеса. Лучшее из ремесла он забрал с собой в могилу". Мы одновременно вздохнули и сказали почти хором:
        - Надо вскрывать.

* * *
        Заресск впадал в запустение. Обойдя монастырскую ограду, мы нашли в ней три прорехи, судя по следам, составлявшие реальную конкуренцию главным воротам. Через одну из них мы и проникли под утро, неся с собой фонари, лопаты, мешки, веревки и другие приспособления, полезные в ремесле гробокопателя.
        Фонари отбрасывали узкие конусы света. Лопаты вонзились в слежавшуюся за века землю. Сначала мы кидали землю вдвоем, потом пришлось спускаться в яму по очереди. Свет от фонарей теперь прикрывали кучи вынутой нами земли. Можно было работать спокойнее. Через полтора часа мы вскрыли истлевшие доски гроба. От Римашкази Петрова остался только мерцающий в неверном свете скелет. Белые пальцы сжимали молитвенник. Вдоль тела, как новобрачная на ложе жениха, лежала лютня в футляре. Угловатый футляр был точно таким же, как тот, что я оставил в номере гостиницы. Я бы даже сказал не "такой же", а "тот же самый", если бы не разрушения, причиненные временем и подземной влагой. Когда я бережно поднял его, из дыр посыпался прах. Мы уложили его вместе с молитвенником на пленку.
        - Открывай! - прошептал Чирок.
        Запихнутый в ящик, и ты уже там навсегда. Даже если учесть, что ты мертв, все равно неприятная мысль. Особенно если ты по-настоящему мертв. [4]
        Я аккуратно тронул замки. Один отомкнулся, другой выпал вместе с куском дерева. Бархат, некогда нежно обнимавший деревянное тело, истлел без следа. Сама лютня была разрушена безнадежно и не больше походила на инструмент, чем останки моего пра-пра-прадеда на живого человека. Тем не менее, это была родная сестра лютни жрицы. Повернув гриф (дека от этого движения рассыпалась), я увидел под колками клеймо, изображающее Икара, летящего к Солнцу. Такое же, как на лютне ведуньи. Оба инструмента делал один мастер.
        Я посмотрел в то место, где на другом футляре было нацарапано нечто, напоминающее нотную запись. На этом красовалась медная табличка с текстом, выгравированным тем же древним шрифтом, что и на надгробии. Текст гласил: "Докар, сынок! Это сокровище превыше всего сущего. Найди ту, что сможет вручить его тебе и отомкни престол фамильным ключом".
        Чирок тем временем подбрасывал на пленку разные мелочи - перстень, пряжка, пара монет, заколка для галстука…
        - Все, - сказал он, обшарив еще раз могилу лучом фонаря, - Все собрали. Надо двигать.
        Мы связали пленку узлом, затолкали его в рюкзак, собрали инвентарь и двинулись прочь. Я повернул было к дыре, через которую мы попали сюда, но Чирок дернул меня за рукав:
        - Сюда.
        Пройдя несколько минут вдоль стены, он остановился, сбросил свой мешок и полез на вековой дуб. Используя веревку, мы подняли груз, затем перебрались на стену и, стараясь не шуметь, спустились на улицу. Сворачивая в переулок, я оглянулся. В рассветных сумерках было видно, что возле пролома стоит машина. Огни не горели, в салоне было темно, но над капотом вился легкий парок - мотор был горячим. И я мог поклясться, что когда мы через этот пролом лезли на кладбище, ее там не было.

* * *
        Едва войдя в номер, Чирок вызвал такси до вокзала. Вещи наши были уже уложены, к ним добавился еще один баул с нашими находками. Лопаты и фонари мы выбросили по дороге.
        - Кто это был? - спросил я, - Люди Герберта?
        - Не похоже, - ответил Чирок неуверенно.
        - А на что похоже?
        - Похоже на нового игрока, - сказал он. Но уверенности в его словах не прибавилось.
        картограф-сюрреалист [38]
        На вокзале мы взяли билет до ближайшей узловой станции, но не в сторону Города, а в противоположном направлении. Всю дорогу в поезде Берндт изучал карту.

* * * - Шеф, нам бы в Говтов. Очень надо.
        На привокзальной площади скучало полдюжины водителей. Третий согласился за разумную плату. Меня удивлял такой способ бегства, ведь когда мы отъехали, вся площадь знала, куда мы направляемся.
        - Эй, шеф! Куда мы едем! - закричал Чирок, когда мы минут через двадцать миновали на трассе очередное селение.
        - В Говтов, куда еще. Так быстрее.
        - Блин, да не в Говтов, в Готам. Нам надо в ГОТАМ!
        - Вира-майна! - машина вильнула и остановилась у обочины, - Ну вы, блин, даете! Вы же сказали в Говтов!
        - Если бы нам надо было в Говтов, я бы и сказал в Говтов. А нам надо в Готам. Зачем мне говорить в Говтов. Я и города такого не знаю.
        Почему у бегемотов круглые ступни? Чтобы охотник не догадался, в какую сторону они упрыгали! [11] - Это не город, это поселок. Смотрите, - сказал водитель, разворачивая карту, - Вот где Говтов, а вот где Готам. Это ж совсем другой край!
        В конце концов, мы заплатили вдвое, и шеф круто развернул машину.

* * *

…всю монтерскую премудрость я тут для памяти обозначил… [9]
        В Готамской гостинице мы заперли дверь, расстелили пленку на полу и стали изучать наши находки. Запах от них был такой, что пришлось открыть окна. Больше всего Чирок рылся в истлевших частях футляра. То, что было целью нашего поиска, обнаружилось на оборотной стороне таблички с обращением Докару, то есть, можно считать, мне. Там, на оборотной стороне, были выгравированы знаки уже знакомого мне алфавита - старинная нотная запись с партией вокала.
        - Берндт, ты можешь это расшифровать?
        - Достоверно - нет. А ошибка может стоить дороговато. К тому же, если бы и мог, то что толку!? Ты ведь не умеешь петь сопрано?
        - Не умею. А почему сопрано?
        - Здесь, - Чирок перевернул табличку, - написано, "найди ту, что сможет вручить его тебе". Речь идет о женщине. Если бы пол не был важен, Римашкази написал бы "того". А он написал "ту". Видимо, требуется определенный диапазон голоса, доступный только женщинам. Скорее всего, так.
        - Получается, нам нужна ведунья?
        - Да. Остается надеяться, что она не была единственной.

* * *
        Мы вернулись в Город и Чирок (нет, Берндт, конечно же, Берндт) вновь погрузился в поиски. На этот раз он просто вывернул Сеть на изнанку. Тот Чирок, которого я когда-то знал, был не в ладах даже с телевизором. Нынешний Берндт уже через неделю заговорил на тарабарском языке. "Прокси", "редиректы", "пинги" и "файерволы" служили для доступа к служебным базам и для того, чтобы запутать следы на случай обнаружения. В последнее он, впрочем, не слишком верил и все чаще уходил, чтобы сделать запрос с общественного терминала, где-нибудь подальше от дома. Технические детали вызвали у меня только один вопрос:
        - Почему вы говорите "файервол", а не "брандмауэр"? Это было бы более по-нашему.
        - Потому что "мы" говорим не "по-вашему", а по-нашему, - отрезал Берндт, и после этого я интересовался только стратегией.
        - Как ты собираешься ее искать? - спрашивал я.
        - Есть несколько направлений, - отчал он, - я проверяю все, в порядке важности. Жрица не могла возникнуть из ничего. Должна существовать школа, а это в карман не спрячешь. Я проверяю секты и закрытые клубы. Потом, исследования по древней музыке, медицине и оккультизму. Хотя здесь дурная ситуация: все авторы переписывают друг у друга, и ни один академик, ни в одной монографии не пишет больше, чем есть в школьных учебниках. Умножаются только ничего не значащие детали. Так что здесь все перекрыто.
        - Как перекрыто? Кем?
        - Не знаю. Не важно. Еще я смотрю истории внезапных успехов и карьерных чудес. Но главное - психи.
        - Психи?
        - Психи. Сумасшедшие дома. Ведунья ведь была с большими странностями.
        - Погоди. Иноэ ведь искал среди сумасшедших.
        - Верно. Потому я так и боюсь с ним столкнуться. Но он ищет программатора, то есть мужчину. А мы - женщину.
        - Думаешь, он не узнал про жрицу в Блоке?
        - Не знаю. Поэтому я так и боюсь столкнуться.
        В другой раз я спросил:
        - Если бы там что-то было, агенты Герберта давно бы нашли, - к этому времени Чирок окончательно сконцентрировался на безумцах.
        - Герберт не знал, что искать, а я знаю.

* * * - Похоже, я ее нашел. Но это слишком опасно. Надо узнать, чем занимается Герберт.
        - Как узнать?
        - Расспросить знающего человека.
        "Танец кобры" я видел второй раз в жизни. Неприятное зрелище, надо сказать. От него начинает мутить, несмотря на то, что танцуют не для тебя. Берндт танцевал его в чистенькой подворотне, в приличном квартале, перед молодым мужчиной в строгом костюме. Я попытался отвести взгляд, но это оказалось невозможно. Плавные движения рук завораживали. В одной из них была зажата дымящаяся сигарета - когда появился клиент, мы курили.
        Памятный мне резкий жест (сигарета отлетела в сторону), и мужчина мягко осел, выронив чемоданчик. Мы подхватили его под руки и потащили к машине. Меня шатало, но не настолько сильно, чтобы обращать на это внимание. Машина была краденная, а клиент наш был одним из секретарей Герберта Иноэ. Выехав за город, мы вытащили клиента и поволокли в лес. Здесь, на берегу реки, у нас все было готово. Я помог Берндту привязать парня к дереву. Он уже начал приходить в себя.
        - Пойди, отгони машину метров на триста и возвращайся, - сказал Берндт мне, - А я его пока расспрошу.
        Уходя, я оглянулся. Он делал секретарю укол. Криков я не слышал.
        - Говорят, ваш сын устроился на работу?- Ага, забойщиком скота.- Hу и как, нравится?- Еще бы! Он же с детства любил со зверушками возиться… [11]
        Когда я вернулся, клиент уже был мертв. Его тело Чирок успел завернуть в пленку.
        - Узнал? - спросил я.
        - Да. Все нормально. Герберт в этом направлении пока не работает.
        Мне почему-то стало легче от сознания, что этот незнакомый мне парень умер не вполне напрасно.
        Мы положили тело в стальную бочку, засыпали его цементом с камнями, закрыли и скатили бочку в воду. По дороге к машине меня вырвало. Давно я не чувствовал себя так мерзко. Но, в конце концов, мы всего лишь защищали себя.

* * *
        Она была признанной сумасшедшей, и звали ее Линда Лу.
        Берндт посетил психиатрическую лечебницу, представившись журналистом. Там ему удалось полистать ее историю болезни. При его памяти и технике чтения это равносильно ксерокопии.
        Во всеоружье полученной инфы, он с ней познакомился в скверике, где она по предписанию психиатра гуляла по утрам, чтобы набрать необходимую живому существу ежедневную дозу солнечного света. Психиатра больше всего волновал риск депрессии. Берндт пересказывал мне итоги их встреч. Все было очень мило за исключением одного - стоило коснуться любой темы, мало-мальски близкой к музыке, как Линда замыкалась в себе и начинала заметно нервничать. Давить в этом направлении было просто опасно, так подсказывала Берндту интуиция. А интуиции у него хватало.
        - Короче, Док. Придется тебе с ней поработать.
        Не было заботы. Мастерство мое без практики медленно, но верно приходило в упадок. С Чарли, по крайней мере, все было ясно. Здесь же я вступал в темный лес, который не смогли разгрести дипломированные психиатры. Берндт меня утешал:
        - Я знаю, что с ней сделали, тебе это поможет. Картина восстановлена процентов на девяносто. Сначала она потеряла всю свою семью. Как - неизвестно. Но не похоже, чтобы она при этом необратимо пострадала психологически. Потом она попала в ту самую школу. Это было достаточно варварское заведение, новые компрачикосы. Там девочек-сирот вроде нее учили петь, воспроизводя неслыханно высокие ноты с немыслимой точностью. Насколько я могу судить, при этом использовалось некое устройство, которое отвечало на ошибку электрическим разрядом. Плюс какие-то психотропные препараты. Тех, кто мог петь достаточно высоко и чисто, начинали обучать ведовским нотам. Но требования постоянно и быстро ужесточались. Линда Лу сошла с круга, не закончив обучения - нервный срыв. Ее продали в бордель. Насколько я могу судить, это участь восьми курсисток из десяти. Но к работе в борделе она оказалась непригодна - слишком сильно у ней сорвало крышу. Ее выбросили на улицу. С этого момента мы знаем ее историю достоверно. В возрасте приблизительно тринадцати лет она попала в психушку из полицейского отстойника и провела в ней
следующие пятнадцать лет. Ей вправили мозги настолько, что она смогла прямо в клинике получить начальное образование. В конце концов, ее сочли достаточно социально адаптированной, чтобы выписать и трудоустроить на картонажной фабрике.
        - И как же она живет?
        - Тихо и размеренно. На колесах. Трижды она уходила в запой и начинала искать приключения. Находила. Каждый раз полиция ее идентифицировала по наколотому при выписке из дурдома штрихкоду. Каждый раз наше гуманное общество лечило это несчастное создание от свежеприобретенных переломов, сотрясений и венерических заболеваний. Ей снова подправляли мозги и снова ставили к станку.
        - Чирок, что за дела! Берндт! Ты что, всерьез полагаешь, что я смогу разгрести всю эту помойку!? Пятнадцать лет промывания мозгов в психушке, этот, блин, нервный срыв и плюс еще три загула, в которых с ней не пойми кто, не пойми что творил! Да это не человек, а пепелище! Руины с декоративным фасадом на подпорках. Его только подкрашивают время от времени. Если я и разберу это все, там, знаешь что, откроется? Выжженная земля, и ничего больше!
        - Ты справишься. Ты ж у нас колдун. Даже Цыган признал.
        - Колдун, блин! Знаешь, что получится, если расколдовать зомби?
        - Ты справишься. Знаешь почему?
        - Почему? - как дурак спросил я.
        - Потому что у тебя нет другого выхода. Я ее приведу, если получится. А если нет… Технология у нас уже отработана.

* * *
        Сказать, что после этого я спал плохо, было бы слабовато. Полночи я проторчал на кухне и выкурил все, что было. Мне хотелось задать Берндту множество вопросов. Почему бы не попытаться найти кого-нибудь другого, кроме больной на всю голову Линды? Откуда он знает, что она сможет работать, несмотря на то, что в свое время недоучилась в школе компрачикосов? Почему он вообще решил, что она начала изучать ноты?
        Но ответы на все вопросы я уже знал. Ведовские нотные значки Берндт видел в рисунках Линды, подшитых к истории болезни. Он не знал, сможет ли она работать, но других вариантов у нас все равно не было. Искать другую ведунью мы не будем, потому что это безнадежно.
        Рядом с новым тузом и моя интуиция начинала работать очень неплохо. Мне лишь требовались постоянные подтверждения догадок. Но ради этого тревожить товарища не стоило.
        Я забылся тяжелым сном только под утро, когда Чирок уже вставал. То, что мне приснилось, было сколь реалистично, столь и безрадостно.
        Это был Блок. Компания наркоманов, десятка полтора, расположилась в стороне от их общего стойбища. Большинство из них уже были не в себе, но сейчас они начали колоться чем-то более конкретным. С трогательной заботой они помогали друг другу накладывать жгуты и искать вены (трубы) иглой (струной). Спустя какое-то время начало проявляться действие препарата. Это был какой-то стимулятор. Довольно сильный.
        Женщина в компании была только одна. Я слышал, это у них называется "девочка на приход". Сначала она участвовала в происходящем достаточно активно, потом просто лежала, как рваная кукла, безучастная к сменяющимся на ней партнерам. Потом начала вяло вырываться. Тогда ей сделали еще один укол, тут же, не прерывая процесса.
        Как и в других видениях, я был только наблюдателем. Смотрел все шоу, как в кино, а самого меня там, в отличие от обычных снов, не было. Зрелище не оставило меня равнодушным, но не сказать, чтобы возбудило. Я предпочитаю более мягкую порнуху.
        Проснулся я крепко заполдень. Звуки с кухни вселили в меня тревогу, и я повлекся туда.
        Чирок в одиночестве сидел на кухне. Перед ним стоял полный, под края, стакан, а посреди стола - бутылка водки.
        - Чирок, ты что офигел? Ты ж, вроде, в завязке!
        Он понюхал содержимое стакана, пригубил и опустил его:
        - Она пропала. Линда Лу пропала. Иноэ нашел ее раньше нас. Это конец.
        - Годи! Какой конец? При чем тут Иноэ? Расскажи толком!
        - В сквере утром ее не было. Я справился на фабрике - ее не было со вчерашнего дня. Пропала и все.
        - Штирлиц встал спозаранку. Позаранку была румынской разведчицей. [11] - Берндт, страх застлал твои глаза! Это не Иноэ. Она в загул ударилась. Она в Блоке, с наркошами. У меня видение было. Ты бы его тоже увидел, если бы не вскочил спозаранку!
        Чирок посмотрел на стакан, потом на меня. Глаза его сверкнули черным огнем:
        - Рассказывай!
        В конце моего рассказа Чирок запустил полным стаканом в стену и, не обращая внимания на брызнувшие осколки, начал собираться.

* * *
        Блок уже не был респектабельным заведением, даже по меркам трущоб. Хозяина здесь больше не было, а облавы, напротив, стали регулярными. Между визитами полиции регулярно наведывались ребята с пустоши. Новые жильцы были беззащитны перед всеми. Но они возвращались сюда снова и снова, хотя их было несравненно меньше, чем при Цыганах. Город исправно выплескивал в Блок свою пену.
        Мы обходили этаж за этажом, и не напрасно. Становище наркоманов оказалось двумя этажами ниже, чем я ожидал - какой смысл забираться высоко, если тебя все равно найдут? Теперь они большей частью лежали прямо на полу, никаких спальных мешков и ковриков. Кое-кто спал на сомнительных кучах тряпья.
        Я уверенно нашел то место, которое видел во сне. Дюжина неподвижных тел в лужах мочи и рвоты и была целью нашего пути. Линда лежала тут же.
        - Она? - спросил я.
        Вопрос был не праздным. Лицо ее было в таком состоянии, что мало годилось для идентификации.
        - Она, - ответил Берндт, но все же поднял ее руку и глянул на штрихкод выше левого запястья, - точно она.
        Он за руки оттащил ее волоком на более-менее чистое место, достал нож и срезал с тела остатки одежды. Потом вытряхнул из сумки плащ, в который мы ее общими усилиями одели. Она была жива, во всяком случае, зрачки на свет реагировали.
        Чирок легко перекинул тело через плечо.
        - Как бы она тебе спину не заблевала…
        - Она б, может, и заблевала. Если б было чем.
        Никто не пытался нас остановить. Никто вообще не обращал на нас внимания, если не считать нескольких настороженных взглядов.
        Водитель такси уже слышал трогательную историю про сестричку-наркоманку, которую брат с другом время от времени разыскивают по всем притонам.
        - Нашли, значит! - только и сказал он, и дальше только качал головой.
        Берндт не отрываясь, смотрел назад, а потом сказал мне достаточно громко:
        По-настоящему странные вещи: происходят именно в самый неподходящий момент. [34] - Не расслабляйся! У нас эскорт, - и опустил правую руку за пазуху.
        - Э, командир, что за дела! - занервничал водитель, - может, сразу в полицию?
        - Никакой полиции, - отрезал Берндт, - вытягивая из-за пазухи свою карманную пушку, - Это дружки ее. Они на дороге к нам не сунутся.
        Я тоже достал свой пистолет-пулемет. Шеф уже был не рад, что си нами связался. История про сестричку больше не казалась ему занятной. Я же терялся в догадках: кто мог ехать за нами? "Дружков" я уже видел. После вчерашнего они и проснутся не все, а уж вести машину… Это была версия для водителя.
        - Друг, - обратился Чирок ко мне (имен мы избегали), - зайдешь с девочкой в квартиру и готовься встречать гостей. Я прикрою тебя из подъезда.
        На шефа эта тирада произвела такое впечатление, что тачка вильнула. Впрочем, я не уверен. Но до дома он нас домчал мухой. Тем более что Чирок бросил на переднее сиденье крупную купюру и крикнул:
        - Гони!
        У подъезда, когда мы высадились, он бросил шефу:
        - Исчезни, чтоб они тебя не взяли.
        И машина исчезла, как призрак.
        Мы поволокли Линду на наш четвертый этаж. Я еще раз убедился, что мой идеал - миниатюрные женщины.
        Открыв дверь, Чирок бросил мне:
        - Не подставляйся. Ты у нас один. И скажи им, что у нас нет денег, золота и драгоценностей.
        Дверь захлопнулась, и я остался один, если не считать безжизненного тела Линды Лу.

* * *
        Я запер дверь на все, что только можно, и укрылся в комнате, за дверным косяком. Шагов я не слышал. Они поднялись бесшумно, и узнал я об их присутствии только по скрежету отмычки в замке. Я крикнул:
        - У нас нет денег, золота и драгоценностей! Уходите!
        Если придется сражаться, то день этот будет так же хорош для смерти, как и всякий другой. [29]
        Скрежет прекратился, но через мгновение раздалось несколько выстрелов. Я выглянул в проем и ответил длинной очередью поперек двери. Прежде чем мои пули ударили в нее, я заметил, что замок окружен дымящимися дырами. В кого-то я попал, судя по крикам и грохоту. Потом из-за двери ударил такой шквал огня, что я просто не мог высунуться. Все, что было возможно - стрелять вслепую, высунув руку в проем.
        Патроны кончились так неожиданно, что я еще долго жал на курок, не понимая, почему пушка не стреляет. А гости уже шли на штурм. Дверь затрещала, и в этот момент на лестнице захлопали выстрелы мощного оружия Берндта. Я как раз поменял магазин и, уже не таясь, выскочил в проем, стреляя в дыму наугад. Меня крутануло и отбросило обратно в комнату, но боли я поначалу не почувствовал. Лишь мгновением позже левое бедро пронзила молния, и в глазах потемнело. Я лежал у стены и не ждал от жизни ничего хорошего.
        В комнату ввалился громила с коротким автоматом на перевес. Мой пистолет он пинком забросил в угол - я и не заметил, когда его выронил. Громила сильно хромал, он тоже был ранен в ногу, но, в отличие от меня, неплохо держался на ногах. Возможно, он просто лучше себя контролировал. На лестнице хлопнул одинокий выстрел, и стало тихо. Только теперь я понял, что все это время там кричал раненный.
        Вошел еще один мордоворот. У этого правая рука была вся в крови и висела плетью. Он был без оружия и смотрел на меня с бешенством. Вслед за ним еще двое внесли Чирка, сильно помятого, но, на первый взгляд, целого. И только затем появился главный виновник вечеринки. Это не был Герберт, я вообще видел его в первый раз. Он был полный, небритый и почти на голову ниже любого из своих бойцов. Это был явный шеф. Он оглядел комнату: меня, теряющего сознание на полу, Линду в другом углу и Чирка, все еще висящего на руках у двух "торпед". Сняв шляпу, шеф вытер платком лысину и сказал:
        - Нам нужен… Пожалуй, этот! - и ткнул коротким, украшенным перстнем пальцем в меня.
        Чирка тут же бросили на пол. Бросили от души, так, что он проехался по полу и оказался головой под столом. Он предпринял попытку подняться, но снова рухнул, перевернувшись на спину. Я постарался переключить внимание на себя:
        - Командир, у нас нет денег, золота и драгоценностей. Ты зря стараешься. Ничего стоящего.
        Шеф шагнул ко мне и присел на корточки:
        - Не надо гнать волну, дядя. Если бы не было ничего ценного, меня бы здесь не было. Сто пудов. Я чую все находки. И ты, дядя, нашел что-то очень ценное, не далее как, - толстяк глянул на часы, - семьдесят минут назад. Я это почувствовал так же ярко, как ты сейчас чувствуешь эту дырочку в своей ляжке. Ты нашел целое состояние. И ты нам все расскажешь.
        При этих словах он схватил меня за раненую ногу. Я конкретно поплыл. Громилы ухмылялись - начался их праздник. Комната заскользила глазами, и остался виден только накатывающий бесконечной волной потолок. Сквозь звон и ангельское пение я услышал далекий голос:
        - Забираем его. Побеседуем дома. И ее, пожалуй…
        Быстро и четко грохнули три выстрела, чуть погодя еще два. Я услышал звук падающих тел и с огромным усилием сфокусировал зрение. Толстяк был бледен, как мел, а в его объемистый живот Чирок направлял пистолет, с которого свисали обрывки липкой ленты.
        - Так ты, выходит, Мытарь? - спросил Чирок.
        Толстяк ответил с неожиданной гордостью:
        - Я Мытарь. Я собираю положенную мне дань!
        - Да. Мы вас ждали под парусом, на белом коне, а вы из задницы на лыжах! Ну, здесь тебе ничего не причитается, - Берндт сел на диван и закурил одной рукой, не опуская пистолета, - Я слушаю. Постарайся, чтобы рассказ был интересным. Если я останусь доволен - будешь жить.
        - А что рассказывать? Что рассказывать? Я - Мытарь, ты про меня знаешь. Про меня многие знают. Я слышу, когда кто-то что-то находит. И этого дядю услышал. Заранее услышал. Я в Заресск выехал, когда вы еще копать не начали. Но там я вас упустил. Ну и хрен с ним, думаю, ерунда какая-нибудь. Расплатился с ребятами, думаю, ладно. И тут опять! Да такой след, что меня просто потащило! Я на месте сидеть не мог! Собрал всех, вообще. А меня так и прет! Никогда такого не было! Ну, думаю, Эльдорадо нашли какое-то. Стопудово. Я даже на улице мог за вами не следить. Меня прямо тащило за ним.
        - На этот раз, значит, с ребятами расплатиться не успел?
        - Что?
        - Деньги давай! Медленно! Двумя пальцами. А теперь руки к стене, ноги шире! Кто вас, рэкетиров, знает…
        Чирок вколол мне какую-то гадость, от которой в голове прояснилось, и боль несколько отошла в сторону. Затем он перевязал мою ногу, приговаривая: "Рана-то пустяковая. Сквозная, кость не задета. Больно ты нежный, друг. Здесь такие долго не живут".
        Вещи мы держали нераспакованными. Чирок надел на плечо две сумки, одну помог приладить мне. Мытарь по его приказу, кряхтя, взвалил на плечо Линду.
        - Пошли, пока какой-нибудь умник полицию не вызвал. Да смотри, девку не зашиби, башку снесу.
        Одной рукой Чирок продолжал твердо держать на мушке нашего пленника, другой поддерживал меня. Я же шел вдоль стены, как в тумане. На лестнице и в прихожей все было завалено трупами. Внизу стояли три машины наших гостей. Мытарю принадлежала самая пижонская из них - красная, спортивная, с какими-то блямбами на капоте. Мы бы предпочли что-нибудь менее приметное, но выбирать не приходилось.
        Мытарь сидел за рулем, а Чирок рядом с ним и диктовал дорогу, держа ствол под свернутым плащом. За городом на пустынном проселке он велел остановиться и скомандовал:
        - Выходи.
        Мытарь выбрался на волю и замер в нерешительности.
        - Я сказал, что если я останусь доволен, ты будешь жить. Но я еще не доволен.
        - Что еще, командир? Мне что, штаны снять? - толстяк явно не в первый раз стоял под дулом.
        - Штаны? Может и стоит. Если ноты у тебя там. Партитуру!
        - Что!?
        - Давай свою партитуру. Дьявольские ноты Мытаря. Они у тебя с собой. Отдай их мне, и я буду доволен. И ты будешь жить. Клянусь тем, чей образ во мне воплощен.
        - Что такое: с глазами - а не видит, с клювом - а не клюет, с крыльями - а не летает?- Дохлая ворона. [11] - Нету. Нет у меня их с собой!
        - Ну, тогда извини.
        - Стой! Погоди! Скажи, как следует!
        - Я же могу найти их и на твоем теле.
        - Не найдешь! Гнида буду, не найдешь!! Стопудово.
        Берндт вздохнул:
        - Времени жалко. Хорошо. Клянусь тем, чей образ во мне воплощен, что если ты вручишь мне ноты дьявольской партитуры Мытаря, я дам тебе уйти, и не причиню непоправимого вреда до тех пор, пока ты не окажешься вне моей досягаемости. Так годится?
        Формулировка была важна и могла скрывать уловки. Клятва образа - штука серьезная, и нарушать ее не стоит, если хочешь остаться живым и благополучным. Если, конечно, у тебя под рукой нет программатора с лютней. Мне приходилось снимать последствия нарушения такой клятвы. Тогда удалось снять почти бесследно. Но сейчас я был далеко не в лучшей форме.
        - Годится, - Мытарь судорожно рылся в одежде, - Кто такой на мою голову…
        - Можешь называть меня просто Че.
        - Вот.
        - Что это?
        - Сейчас, покажу…
        - Все, понял, - Берндт протянул мне миниатюрный футляр. Сначала я решил, что это колода карт, но, присмотревшись, понял, что это домино. Кости были очень тонкими, тем не менее, на каждой из них по краям были шлицы, которые позволяли соединять их одну с другой. Берндт, между тем, критически посмотрел на меня и сказал Мытарю:
        - Свободен. Больше не попадайся!

* * *
        Мы летели по проселочным дорогам, Чирок рулил, а я рассматривал странное домино. Если соединить кости по порядку, пасьянсом, то на обороте, при определенном освещении, можно было прочитать нотную запись.
        - Как ты узнал, что ноты у него с собой? - спросил я.
        - Да никак. Хотя это было бы логично. Он мелкий рэкетир, и, став тузом, таким и остался. Такие люди доверяют только тому, что держат в руках и всегда ждут неприятностей. Потому же они носят с собой много денег. Что оказалось весьма кстати.
        - Сколько было гостей?
        - Девять кроме него.
        - Ты прямо терминатор какой-то.
        - Главное - я предвидел их действия. Ты тоже одного завалил. И двоих ранил.
        - Знаешь, я всегда радовался тому, что судьба позволила мне никого не убить.
        - Забей.
        - Значит, теперь тебя зовут Че.
        - "Че" значит "дьявол".
        - Не слишком ли много имен?
        - Кто бы говорил!
        - А почему ты его не убил?
        - Я же обещал, - Берндт криво усмехнулся. Иногда у него проявлялся очень своеобразный юмор, - Не думаю, что он в состоянии причинить нам много хлопот. Он ведь привык работать с чайниками. С дилетантами, на которых внезапно свалилось богатство. Погоди, я воды куплю. И глянь, как там леди.
        Я посмотрел на Линду. Глаза ее были открыты, но не сказать, чтобы ее взгляд был слишком осмысленным.
        Берндт принес дюжину минералки, и мы двинулись дальше. Линда вскоре зашевелилась и попросила пить. А потом и у меня закончилось действие допинга. Тоже жутко захотелось пить и стало так худо, что дальнейшую дорогу я помню очень смутно.
        Остановились мы в небольшом селении вдали от трасс, возле дома, стоявшего на отшибе. Я был совершенно не готов к активным действиям, но они не понадобились. Берндт спокойно открыл двери своим ключом.
        Он помог мне зайти внутрь и привел Линду.
        - Да не смотри на меня, как на фокусника, - сказал он мне, - я снял этот дом на два месяца еще неделю назад. И распорядился насчет припасов. Никуда не выходите, дверь не открывайте. Еда на кухне, аптечка вот. Надо отвести следы. Я вернусь только завтра.

* * *
        Берндт пол суток мотался по пригородным селениям, останавливаясь то тут, то там, стараясь, чтобы как можно больше людей увидели машину. Он брал попутчиков и снимал девок, чтобы возможным сыщикам труднее было отследить, где он высадил пассажиров. Вернулся он только наутро, на попутке.
        Началась наша пасторальная жизнь.
        Линда восприняла перемену в своей судьбе достаточно спокойно. Видимо, она еще не очень хорошо соображала, кто она такая и где находится.
        Выбрались мы только один раз. Вызвали такси и съездили в Город в подпольную больницу. Моя рана заживала нормально. Линда тоже в этот раз отделалась легко. Мы вовремя прервали ее развлечения.
        На другой день Берндт принес настроенную лютню и протянул ее мне с поклоном:
        Слово за вами, маэстро,слово за вами!Вот уж играет оркстрсиними снами… [12] - Слово за вами, маэстро! Проявите свой музыкальный талант!
        - Моего музыкального таланта хватает ровно на то, чтобы отлить на снег скрипичным ключом. Да и то как-то криво получается.
        Для разминки я наградил Берндта еще одним дьявольским алгоритмом - партитурой Мытаря. Результат получился поразительным. Новый талант позволял ему чувствовать все находки. А сверхинтуиция помогала додумать детали. С этих пор он регулярно сообщал о найденных где бы то ни было кошельках и кладах.
        Я начал работать с Линдой.
        Трудно найти черную кошку в темной комнате. Особенно, если ее там нет. [13]
        У меня еще не было работы настолько сложной, настолько объемной и настолько важной для меня самого. И, к тому же, настолько безнадежной. Моей целью были навыки и знания, полученные Линдой два десятка лет назад. Добраться до них через ее больное сознание было безумно сложно. И никто не знал, было ли там, на дне, что-нибудь, кроме ржавчины.
        Рана на ноге поначалу болела, а потом начала дико чесаться.
        Линда боялась лютни. Эта взрослая женщина с лишним весом и поношенным лицом превращалась в испуганного ребенка, едва увидев футляр. Мы сажали ее спиной, но ее начинало колотить от первых же аккордов. Я умел снимать фобии, но не мог ничего сделать. Пришлось давать ей транквилизатор в лошадиных дозах. Я никогда не работал с таким замутненным сознанием - считается, что нельзя браться за лютню, даже если клиент слегка пьян.
        К тому же, настройка лютни изменилась. Она стала точнее, но раньше в ней непостижимым образом отражалась душа старого доброго Чирка. Теперь это больше напоминало автоматическую настройку лютни Герберта.
        Неделю я на ощупь плавал в этом киселе но не нашел ничего, что могло бы вызывать такую фобию.
        - Как дела? - спрашивал Берндт.
        - Как у полуслепого, который ищет свои очки. Был бы в очках - сразу нашел бы.
        - А может, они у тебя на лбу?
        Подумав, я начал строить обходные конструкции. То, что я создавал сегодня, назавтра расплывалось, изменяясь до неузнаваемости или растворялось бесследно. Говорят, в верблюжьей упряжке используют особые узлы, потому что обычные от верблюжьей слюны развязываются. Мне тоже пришлось обходиться особыми решениями - жесткими и примитивными. Наконец удалось построить шунт достаточный, чтобы обойти эту паническую реакцию. Впервые я смог работать с Линдой без транквилизаторов. Я чувствовал себя прозревшим.
        Первым делом я осторожно заменил "пьяный" шунт на нормальный. Потом начал послойно разбирать все нагромаждения. Перепутано все было ужасно. Страсть к загулам уходила корнями в короткий период неудачной карьеры в борделе. Пережитые страдания выталкивали эти периоды из памяти в подсознание, где они и вели весьма диковинную работу. Страх перед музыкой сделали психиатры, потому что решили, что с ней связанны болезненные воспоминания. Но когда я ухитрился разобрать и это, фобия не исчезла. Добравшись до глубин, я понял - то, что казалось болезненными воспоминаниям, на самом деле было кодом. Изгоняя из ведовской школы, Линду закодировали, чтобы она не вспомнила лишнего и не разгласила секретов ремесла. Выходило, что в клинике ей посадили код на код, фобию на фобию. Код был простой, но очень необычный, пришлось повозиться.
        Если собрать вместе девять беременных женщин, ребенок все равно не родится через месяц. [14]
        Дни шли за днями, недели за неделями. Я их не считал. Рана зажила, оставив небольшой шрам. Берндт нервничал, но меня не торопил. Он понимал, что торопить бесполезно.
        Мы с Линдой стали любовниками. Это было неизбежно. Если взглянуть ясным взглядом, то на мой вкус она была старовата и толстовата, но во время работы мы были настолько близки, что это уже не имело значения.
        Для соседей Берндт придумал версию, согласно которой я - писатель, автор детективов, делаю здесь срочный заказ. Наиболее настырным он объяснял, что писать я предпочитаю под кайфом, и потому мы избегаем в эти периоды любых контактов. Еще более настырным сообщалось, что я - писатель-призрак, выполняющий работу за некоего прославленного автора. Имя, естественно, не называлось.
        На самый пожарный случай, в нашем доме имелся декоративный рабочий кабинет и распечатка неоконченной рукописи. Берндт купил ее недорого у какого-то графомана.
        Я не думал о том, достижима ли моя цель. Просто день за днем подбирал мелодии, погружался в сознание Линды все глубже, осторожно разбирал завалы, оставленные безумной жизнью, добирался до обрывков воспоминаний и бережно их расправлял. Несколько раз я неосторожным ходом чуть было не уничтожил то, что искал. В такие дни я прекращал работу, чтобы успокоиться. Однажды пришлось проработать без перерыва десять часов, а в другой раз - четырнадцать. Характер алгоритмов был таков, что прерывать ввод было нельзя.
        Настал день, и Линда запела. Это было даже не пение, а скорее декламация. Она удивительно размеренно произносила заученные реплики на непонятном языке, и голос ее был неестественно высоким, и казался неживым. В паузах она наигрывала короткие музыкальные фразы. На тот момент, когда в школе ее сочли неудачницей, она только начала изучать ведовскую нотную запись. Помнила лишь отдельные знаки, но знакомили ее со всем алфавитом. Оставалось надеяться на то, что память хранит все, что в нее когда-то попадало.
        К тому же нам невероятно повезло: она вспомнила фрагменты партитуры ведуньи из Блока. Возможно, ее учили именно этой мелодии. Соответствие, разумеется, заметил Берндт. Моего ассоциативного мышления на это бы точно не хватило, а Линда после всех моих экзерсисов вообще все чаще напоминала интеллектом двенадцатилетнего ребенка - именно в этом возрасте она заканчивала обучение. Теперь у нас были фрагменты звуков и соответствующая им нотная запись. Точнее, не у нас, а у Берндта, поскольку расшифровка - по его части.
        В двух древних партитурах, что были у нас, некоторые куски совпадали знак в знак. Запись партии вокала оказалась замысловатым фонетическим письмом. Для каждого звука обозначался тон, громкость и фонема. Берндт заставлял Линду петь так и этак, слушал, сопоставлял, строил какие-то диаграммы, писал программы для перебора вариантов. Я отдыхал. И теперь уже я начал нервничать, придумывая разные способы, которыми Герберт или Мытарь могли бы нас найти. Потом Берндт стал звать меня послушать те или иные фрагменты и оценить их с программаторской точки зрения.
        Возникла и еще одна проблема. Программатор не граммофон, при работе он должен подгонять звук под определенного человека. Линда этого не умела. А научить ее было бы очень непросто. На это ушло бы полгода, а то и год. Правда, ей надо было спеть одну единственную партитуру, но зато в расшифровке уверенности не было. Решили, что я буду ей дирижировать - давать указания жестами прямо во время работы.

* * * - Докар!
        - Что?
        - Ага, попался!
        Открылась тайна моего имени. Его звук встречался в партитуре. И Берндт был совершенно убежден, что алгоритм не подействует на человека с другим именем. Нужно было откликаться на это имя с младенчества, чтобы даже тело знало: "Докар - это я". Значит, я действительно нашел наследство Рамашкази. И я действительно был единственным человеком, способным его получить.
        И еще это значило, что дирижировать я не мог. Дирижировать придется Берндту. Азы программаторства он знал, теперь я его срочно натаскивал нюансам. Он схватывал с удивительной скоростью, а все остальное время посвящал расшифровке и опытам с Линдой. По-моему, он вообще не спал. Глаза у него ввалились, но, полагаю, недели через две мы были бы готовы совершить попытку.

* * *
        Берндт вбежал с телефоном в руках:
        - Уходим. Время вышло. Нас ищут, пока в соседнем поселке.
        - А… Откуда…
        - Верные люди предупредили. Я готовился.
        - Господи… Опять в бега!?
        - Нет. Поздно. Время бегов кончилось. Найдем нору и начнем действовать.
        - Как?
        - Введем тебе алгоритм, как же еще!?
        - Но вы не готовы!
        - А мы постараемся.
        - У вас ни шиша не получится!
        - Если так, то тебе не повезло. Да и нам тоже.
        - Мы же даже не знаем, как эта штука действует!
        - Вот и узнаем.
        Мы погрузились в машину, взяв только самое необходимое - лютню, деньги, кое-что из одежды и еды. Откуда взялась машина - я не знал. Берндт где-то купил или украл. Мы поехали поперек асфальта - в лес, благо, стояло лето, и проселки были сухи. Пропетляв до вечера, мы остановились на поляне, подкрепились припасами и приступили к сеансу.
        Ковчег построил дилетант. Профессионалы построили Титаник. [38]
        Линда Лу взяла лютню, Берндт Ошима сел напротив нее, разложив перед собой распечатки и диаграммы, а я, Докар Ричард Дональд Петров, лег на спину и закрыл глаза. Открыв их, я ожидал увидеть бригаду монтажников. Ресет - лучшее, на что можно рассчитывать, если в твою голову лезет чокнутый дилетант с лютней на перевес. - Докар!
        - Да.
        - Открой глаза!
        - Что?
        - Ты меня слышишь?
        - Да.
        - Сожми кулак.
        Я сжал.
        - Открой глаза. Ты меня узнаешь?
        - Чирок.
        - Какое сегодня число?
        Объясняю на пальцах!! Средний видишь?!.. [38] - Ну, началось! Ты получше ничего придумать не мог? Почему всегда спрашивают, какое число? Ты что, Берндт, не знаешь, что я всегда в числах путался!?
        - Ты в порядке?
        - В полном. Вроде бы.
        Берндт, конечно, чувствовал, что я нервничаю. Я был близок к шоку. То, что я чувствовал внутри себя, было настолько странным, настолько громадным, настолько чуждым и непривычным, что я запаниковал.
        - Эй! Док! Что ты чувствуешь?
        - Видишь ли, Берндт… - я сел, - что-то изменилось. Я не знаю, как это назвать, но… оно меня пугает. Оно меня так пугает, что если б у меня появился на груди разъем, а в пупке винтик, я бы испугался меньше.
        И, можете не верить, но при этих словах я непроизвольно ощупал свою грудь. Пупок, правда, проверять не стал - спохватился.
        - Сопли отставить! - встряхнул меня Берндт, - Какие возможности? Новые возможности появились?
        - Нет.
        - Откуда ты знаешь? Ты пробовал?
        - Ааа… Знаю. Понимаешь, эта штуковина, она как дверь. Ее еще надо открыть.
        - Ну, так открой.
        - Я боюсь. Это слишком велико. Там… Там может быть… что угодно.
        - Боится он! Вира-майна! Ты знаешь, сколько тебе жить осталось? Ты знаешь, блин, сколько нам всем жить осталось?
        Я не понял, о чем он говорит, и машинально спросил:
        - Сколько?
        Берндт закатил глаза, что-то прикидывая в уме, и сказал:
        - Три дня, максимум. Через три дня нас возьмут, что бы мы ни делали. Мытарь и Герберт объединились. Я не вижу, как мы могли бы ускользнуть.
        Мы сидели на ковриках посреди живописной поляны. Линда спала, как младенец. Была ночь, все вокруг дышало таким покоем, что поверить в опасность было непросто. Но я не видел никаких оснований сомневаться в его расчетах. Мы были не на пикнике. И мы не были компанией школьников. Дама наша была сумасшедшей ведуньей, мой друг - живым компьютером, а у меня в сознании ворочалось нечто, страшное, как тайная комната Синей Бороды.
        - Давай, Док! Запусти эту штуку! Открой дверь!
        - Хорошо. Сейчас.
        Я сосредоточился. Действительно, вернее всего было сказать, что это дверь, которую можно открыть. Я потянулся к ней своим существом и почувствовал реакцию. Нечто, вроде вопроса. Дверь не поддавалась.
        - Берндт, она не открывается. Нужен ключ.
        - Фамильный ключ?
        - Ну да, - я тоже вспомнил послание пра-пра-прадеда на медной табличке, - Фамильный ключ. Только где его искать?
        Я почувствовал себя страшно усталым. Опять поиск. Все сначала. Только времени уже нет.
        - Не надо ничего искать. Он же в нашей старой квартире. Ты не помнишь?
        - Ты о чем? Я ничего не понимаю.
        - Фамильный горячий ключ. Ты сам его так называл. Это твой старый самовар. Помнишь? Ты его даже разжигал однажды, на праздник.
        - Саомвар!? Ты что, опух? Погоди, Господи, ну конечно! - у меня действительно был древний угольный самовар. И у нас в семье его действительно называли "наш фамильный горячий ключ". Почему-то это считалось смешной шуткой, - Но нас же там ждут!
        - Засады там быть не должно. Там жучки и камеры, или еще что-нибудь в этом роде. Если войдешь, схватишь самовар и сразу уйдешь, скорее всего, никто приехать не успеет.

* * *
        Идиотизм нарастал. Надо залезть к черту в пекло, причем за старым самоваром, который уже начал подтекать. Хорошо хоть не за примусом.
        Перед тем, как нам отправиться, Берндт долго смотрел на спящую Линду в тяжелом раздумье. Мне его взгляд не понравился, но сомнения я понимал. Если она попадет к Герберту или кому-нибудь еще из этой компании, из нее вытрясут все. Даже больше, чем смогли мы. Если же ее не останется среди живых - кто знает, может быть, она нам еще понадобится. Может быть, она последняя ведунья.
        В конце концов, он бережно усадил ее на заднее сиденье.

…то есть в целом мы непременно должны презирать врагов, а в каждом конкретном случае мы непременно должны уделять им серьезное внимание. [36] - Пойдешь один, - напутствовал он меня по дороге, - Оружия не бери, там может быть рамка, тогда засекут сразу. Света не зажигай, вообще меньше резких движений. Нас там не очень ждут, они знают, что мы не идиоты. Так что ждут больше для порядка. Есть реальный шанс проскочить тихо, дуриком. Возьмешь телефон, когда пойдешь - созвонимся, чтобы я тебя слышал. И аппарат возьми. Герберт любит такие шутки, - он бросил мне кислородный аппарат, из канализационных трофеев.
        - А как я открою мысленную дверь с помощью самовара?
        - Откуда я знаю? Может, тебе достаточно будет его увидеть. Хватай его, да тащи сюда, потом разберемся.
        Когда потянулись знакомые кварталы, меня затрясло. Страшно подумать, сколько я здесь не был. Сколько лет я боялся даже подойти близко.
        Во всем доме горело только два окна. То ли ранние пташки, то ли наши братья полуночники.
        Я надел гарнитуру на ухо и сразу услышал звонок.
        - Алло!
        - Меня слышно?
        - Да, Чирок. Я тебя слышу. Ты славный парень! Я пошел.
        Что может быть проще, чем войти в дом, в котором жил, сколько себя помнишь? Запах был тот же, знакомый до боли. Но я знал, что где-то в стенах спрятаны датчики присутствия, которые сообщают заинтересованным ребятам, что в подъезд кто-то вошел и сейчас поднимается по лестнице. Если бы при мне было оружие, автоматы уже подняли бы тревогу.
        Я остановился у двери и перевел дыхание. Слишком долго медлить тоже не стоило.
        - Чирок, я наверху. Вхожу.
        - Ок.
        Я вставил ключ в замочную скважину и повернул его. Теперь, если я хоть что-то понимал, все аварийные звонки зашлись задорной трелью.
        Я открыл дверь и вошел, Ничего не случилось. Я освещал дорогу карманным фонариком. Шаг, второй. Наверное, стоит прикрыть дверь, чтобы не привлекать лишнего внимания.
        - Берндт, я внутри.
        Я обернулся прикрыть дверь и, в этот момент, в дверном проеме с шелестом мелькнули стальные прутья падающей решетки.
        Ловушка захлопнулась.
        - Чирок, это ловушка, я заперт. Уходите.
        - Маску надень.
        Я натянул маску кислородного аппарата. Гарнитура сползла. Я ее, как мог, поправил. Ориентироваться стало совсем трудно.
        - Надел?
        - Да, Чирок, надел. Уходите, они сейчас будут здесь.
        - Док, бери ключ и ищи выход.
        - Какой, блин, выход! Я заперт! Дверь закрыта!!
        - Бери ключ и ищи другой выход. Выход есть всегда. Ты взял ключ?
        - Беру. Вот он, передо мной.
        - Окна проверь.
        Окно открылось, но что от него толку на такой высоте.
        - Вяжи веревку из тряпок, время еще есть. И можешь включить свет, все равно тебя уже обнаружили.
        Я пощелкал выключателями. Свет не горел. Через стекла противогаза при свете фонарика вообще ничего не было видно. Я ощупью начал связывать простыни и покрывала. Благо, все вещи в квартире остались на прежних местах, лишь покрылись толстым слоем пыли, противно липшей к пальцам.
        Чирок продолжал давать указания:
        - Тебе нужна веревка длиной метра три, чтобы спуститься на нижний этаж. Один конец привяжешь к батарее под окном. К самовару тоже привяжи петлю и забрось за спину. Осторожнее.
        - Уходи, Чирок. Когда выберусь, я тебя вызову.
        - Хорошо, ухожу… Док, дороги перекрыты! - и, чуть позже, - Док, меня взяли. Используй ключ! Используй прямо сейчас, они идут к тебе!
        Я бросил свои простыни. Господи, сейчас все кончится… Ах, да - ключ. Я поставил самовар посреди комнаты и уставился на него, как идиот.
        Ничего.
        На лестнице раздались шаги.
        Я вновь обратился к внутреннему порталу, я рванулся к нему с такой силой, что встречный вопрос отозвался болью, где-то в затылке. И я понял, что внешний вид этого уродца не может быть ключом. Ключ - это слово, пароль, код. И я его не знал.
        Я кинулся в прихожую, забаррикадировать дверь. Это могло дать несколько секунд. Хотя штурмовики разберут этот завал мгновенно. А у меня не было ничего, чтобы их остановить.
        В оптический прицел мы смотрим с оптимизмом! [38]
        Я резким движением опрокинул вешалку, так, что она встала наискосок, через все пространство, блокируя дверь. В момент падения старые плащи разошлись, и я увидел вороненый ствол автомата. Он так и висел все эти годы, прикрытый тряпьем. Чирок, зараза, не убрал его, хоть и обещал.
        Я с трудом вырвал его из кучи одежды. В дверь уже ломились. Я глянул на предохранитель - боги милосердные! Он все это время стоял на боевом взводе! Я выстрелил через дверь, и возня с той стороны стразу стихла. Я расслышал голоса: "- Говорили же без оружия. - Никогда не верь ничему, что говорит заказчик…"
        Я быстро вернулся в комнату. Если они хотят взять меня живьем, то есть шанс продержаться, пока есть патроны. А потом?
        Еще выстрелив по двери, я вернулся к самовару. В свете лежащего на полу фонарика я начал крутить его так и эдак.
        - Петров, - услышал я голос в наушнике, и это был голос Герберта Иноэ, - Ты окружен. Выходи или я прикажу стрелять на поражение.
        - Мне надо подумать, - ответил я.
        - Не тяни время, сдавайся. Иначе погибнешь прямо сейчас.
        - Ты не прикажешь стрелять. Я нужен тебе живым. Ты знаешь, что я успел найти нечто более чем интересное.
        Иноэ замолк, а я выпустил в дверь еще три пули и вернулся к изучению самовара. Снизу, между ножками были вы какие-то надписи, но разглядеть их я не мог.
        - Я говорю, ты слушаешь, - снова ожил наушник, - Ты слушаешь и…
        Я сорвал с головы телефонную гарнитуру вместе с кислородной маской. Это был голос барона Засса. Какой инстинкт спас меня от его гипноза - не понятно. То ли по телефону он работает не столь эффективно, то ли спас портал в моей голове. При первых звуках этого голоса он как бы забился в судорогах в моем затылке.
        Я снова натянул маску. Выходит, барон жив. Выходит, они теперь заодно. Колода собирается.
        тир на весь мир [38]
        Из-за двери раздались выстрелы, но это были резиновые пули. В окна ударил свет прожекторов. И в этом свете я увидел ключ. Рядом с клеймом неведомого самоварного мастера была гравировка. Я уже узнавал почерк пра-пра-прадеда Рамашкази. Это была просто бессмысленная цепочка букв и цифр. Это был ключ. Я понял это с одного взгляда.
        Я собрался было снова постучаться в портал, но нужды в этом уже не было. Он раскрывался сам, тяжело ворочаясь в моем сознании… В моем теле.
        Я знал, что это была не галлюцинация. Тело мое менялось, как трансформер. Оно больше не было телом человека. Это было так страшно, что я забыл о свистящих пулях и не обращал внимания на треск моей баррикады в прихожей. Я увидел, что никогда не был человеком.
        Мой скелет был изготовлен из легкого и прочного пластика. Шарнирами в позвоночнике служили стальные шары. Искусственную плоть пронизывали трубки и провода. Возможности тела были огромны, но я их никогда не использовал. Все, что мне было позволено, это симулировать Того, Чей Облик Я Ношу. Имитировать его развитие, его болезни, его старение. Когда было необходимо, я приходил в мастерскую, где тело получало обслуживание или заменялось на новое. В памяти это оставалось как медицинское обследование.
        Я даже не видел ни одного человека за всю свою жизнь. Если этим словом вообще можно обозначить мое существование. Все наше бытие было всего лишь грандиозной симуляцией. И сейчас в моем сознании разворачивалось нечто, огромное, как космос и значительное, как Бог, неся с собой странное спокойствие.
        Баррикада разлетелась в щепки, и в квартиру ворвался неудержимый смерч. Я взглянул на него иначе и понял, что это Блиц - человек-ракета. Я остановил его посреди комнаты и вновь задумался о себе. Маленькая часть прежнего меня билась в судорогах от страха.
        Он всегда просыпался с таким ощущением. Сколько он себя помнил, они никогда не покидало его. Это был один из признаков, по которым Волрат, пробуждаясь, узнавал самого себя. [15] - Кто я? - спросил я беззвучно.
        И голос, неотличимо похожий на тот, которым Линда пела свои декламации, ответил:
        - Пользователь Докар. Сессия длится двадцать две и пятнадцать сотых секунд. Группа пользователей - супервизор. Права доступа не ограничены.
        Я счел за благо лишить Блица его способности к быстрому перемещению. У того, чей облик он носил, такой способности не было. Значит, и у Блица ее не должно быть. В симуляции главное - достоверность, без нее весь наш мир теряет устойчивость.
        Внизу включились громкоговорители. Я знал, что они произнесут, и потому не стал терять времени на прослушивание. Они собирались мне сказать: "Петров, бросайте оружие и выходите с поднятыми руками. У вас есть тридцать секунд. Потом начинаем огонь на поражение".
        Пока эта фраза звучала, я выполнил свою работу. Я знал, что без сознательного контроля симуляция начинает расшатываться, терять сходство с оригиналом. Время от времени супервизор должен все проверять и приводить в порядок. Только так мы можем сохранить наследие тех, чей облик мы носим. Только так мы можем выполнить миссию, ради которой нас создали. В этот раз супервизором был я, вернее сказать - то, что совсем недавно было мной. Я действовал.
        В человечестве никаких тузов не было, поэтому я о них позаботился. Тузы перестали существовать, они утратили свои возможности и стали обычными юнитами симуляции. Там, где это оказалось возможно, я ликвидировал "дыры" в системе, через которые тузы получали доступ к своим сверхвозможностям.
        Тем временем громкоговорители закончили, наконец, свою угрозу. И я (та часть меня, которая еще недавно тряслась за свою жизнь), рассмеялся и ответил:
        - Кому вы страшны, - голос мой выдавил стекла и перекрыл их матюгальники, - Вы ведь даже не колода карт!
        Сходство обезьяны с человеком делает ее отвратительной. [27]
        Я подошел к окну, хрустя битым стеклом. Снаружи повисла тишина. Было странно и восхитительно одновременно оставаться собой - смертным, обремененным и ограниченным, и в то же врем быть супервизором - мгновенно получать инфу от миллионов созданий, изображающих из себя людей, видеть их глазами, слышать их ушами, думать их мозгом, и оставлять их в неведении о том, кто они такие, как появились на свет и зачем существуют. И все ради главной задачи - сохранить облик, знания и дух бесконечно давно и неведомо от чего погибшей цивилизации.
        Я привел в порядок все, что мог. Кого-то перекодировал, кого-то ликвидировал, кого-то заменил на новый юнит, только что с конвейера. Что я мог сделать еще? Внедрить в конструкцию резервный мочевой пузырь - для пива? Научить бомжей пользоваться парфюмерией? Заставить Мери-Энн наконец-то оценить мои достоинства? Стать красавцем или богачом? Оставить себе немножко лишней власти? По сравнению с тем, что я чувствую сейчас, все казалось ничтожным. Лучше все оставить как есть. Нельзя переступать законов гармонии. Все равно, даже заблокировав воспоминания, я уже не стану тем, кем был раньше.
        Супервизоская работа была закончена. Система приобрела стабильность на века. Мы будем достойны тех, чей облик мы носим. Симуляция будет продолжаться.
        - Кто я? - спросил я снова.
        - Пользователь Докар, - ответила система, - Сессия длится три минуты, пять и три сотых секунд. Группа пользователей - супервизор. Права доступа не ограничены.
        Одежда упала с моего тела, срезанная вышедшими на мгновение из тела лезвиями. Я одним прыжком выбросил себя в окно, на лету разворачивая крылья. Мне захотелось посмотреть на свою работу сверху. А потом, пожалуй, и изнутри.
        LOGOUT
        И ты понимаешь, что тебе это снится [16]
        Троллейбус вынырнул из сумерек и покатил по празднично освещенному проспекту. Я вынырнул из грез. Я поднял голову со сцепленных пальцев и оглядел салон. Лица людей в стробоскопическом свете были прекрасны.
        Я все реже вспоминаю этот сон. Но каждый раз он дает мне силы. Силы поверить, что все будет хорошо. И даже если что-то не радует, разочаровывает или причиняет боль - это не важно. Главное - все идет как надо.
        Приложение к части IV
        Мысль о том, что мир, который мы видим, при тщательной проверке может оказаться совсем не тем, чем кажется, некоторым представляется новой и оригинальной. Некоторые даже думают, что она впервые высказана во все еще модном фильме "Матрица". Между тем, это одна из древнейших идей в человеческой культуре. Мало того, что на нее, так или иначе, опираются почти все религии. Предположение, что этот мир снится тебе [16] или кому-нибудь другому [18], что он сконструирован
[19], или поставлен, как шоу [17], что утром может проснуться совсем не тот человек, который заснул накануне вечером [15], можно встретить в самых неожиданных местах, от фронтовых воспоминаний [20], до слезливых мелодрам [15] или эстрадных песенок [17].
        От автора
        Когда я делал это, я всего лишь хотел, чтобы было интересно. Но кто-то из читателей решит, что здесь есть ключи. Потом хочу честно предупредить, что я не помещал сюда ничего, кроме дюжины ржавых гвоздей, чтобы все это сооружение не развалилось, Однако, иногда даже ржавым гвоздем можно открыть дверь в несбывшееся. Особенно, если ты веришь, что это ключ.
        В. Ефимов
        сент.92, авг.02 - июнь 03
        Источники цитат
[1] Харуки Мураками Охота на овец.

[2] Станислав Лем. Сумма технологии.

[3] Евгений Васильевич Клюев. Между двух стульев.

[4] Том Стоппард. Розенкранц и Гильденстерн мертвы.

[5] Курт Воннегут. Колыбель для кошки.

[6] Макс Фрай. Хроники Ехо.

[7] Андрей Белянин. Меч Без Имени #2.

[8] Дэйв Дункан. Разбойничья дорога.

[9] Б.Г. Иван и Данило.

[10] Глен Кук. Тени сгущаются.

[11] Анекдот. Автор неизвестен.

[12] Михаил Злотников.

[13] Конфуций (?)

[14] Вернер фон Браун (?)

[15] Митчел Уилсон. Брат мой, враг мой.

[16] Сплин.

[17] Ирина Богушевская.

[18] Льюис Кэррол. Алиса в Стране чудес. Алиса в Зазеркалье.

[19] Станислав Лем. Рассказы.

[20] Вадим Шефнер.

[21] О.Генри. Джефф Питерс как персональный магнит

[22] К.Хаббард

[23] Альфред Хичкок

[24] Майк Тайсон.

[25] Б. Шоу.

[26] Авраам Линкольн.

[27] Ф. Бэкон

[28] Милорад Павич. Хазарский словарь.

[29] Пауло Коэльо. Алхимик.

[30] Макс Фрай. Энциклопедия мифов.

[31] Макс Фрай. Гнезда Химер.

[32] Генри Миллер. Тропик Рака.

[33] Экзистенция.

[34] Глен Кук. Белая роза.

[35] Майкл Муркок. Танцоры в конце времени

[36] Мао Дзе Дун

[37] Генри Форд.

[38] Народная мудрость. Автор неизвестен.