Сохранить .
Орлиная гора Инна Живетьева
        Наследники #1
        В королевстве Иллар настали новые времена.
        Еще бьются в междоусобицах гордые бароны, но король уже объединяет земли под свою руку.
        Еще жива традиция отдавать княжичам трех могущественных кланов королевства - золотого, серебряного и бронзового - на два года в удельное владение отдаленные крепости, но в крепостях этих юные воины уже постигают не боевое искусство, а суровое воинское ремесло.
        Теперь настало время владеть крепостями и оборонять свой народ от черного зла Артемию Торну из рода серебряного Оленя, Эмитрию Дину из рода золотого Орла и Марку Кроху из рода золотого Лиса.
        Так начинается история трех княжичей.
        История дружбы и предательства, нерушимых уз побратимства - и отчаянной резни за власть.
        История суровых богов и отчаянно смелых людей...
        Инна Живетьева
        Орлиная гора
        ЧАСТЬ I
        Никто не помнил, почему назвали эту гору Орлиной.
        Редко кто бывает в этих местах - нужды нет: дрова вывозить сложно, траву на каменистых лугах у подножия косить неудобно, ягоды можно и ближе собирать. И уж тем более незачем взбираться наверх, к краю пропасти, разбивающей кряж.
        А ураган, много лет назад бушевавший в этих местах, еще помнят старики. Но и они не видели, как разгулялся ветер на вершине, не слышали стона вековой сосны, когда качнулась она - и упала. Корни вздыбились на одной стороне ущелья, вершина легла на другую: вот и мост для тех, кто не побоится рискнуть.
        Нужно пройти над пропастью, выбрать место на краю обрыва и оглянуться. Отвесная стена напротив изрезана ветрами, покрыта паутинкой трещинок. Кажется, присмотрись повнимательней - и поймешь замысел Создателя. Но только когда восходящее солнце сделает резче тени и вспыхнет огоньками на слюдяных каплях, сложится картина. Чернью и золотом нарисуются два огромных крыла, точно птица ударилась грудью в скалу. Станет видна гордая орлиная голова, запрокинутая к небу. Окаменели перья, вплавились в гранит когти, навечно обрекая на каменный плен. И такое отчаяние в изломанных крыльях, что даже солнце торопится уйти из ущелья. Поднимется - и погаснут огни, расплывутся тени. Орел исчезнет.
        Глава 1
        Душа княжича Артемия Торна ликовала и кувыркалась, кажется, высоко под сводчатым потолком, плавала в разноцветных лучах из витражных окон. Распахнулись высокие позолоченные двери, в Малый тронный зал вступили король Эдвин с королевой Виктолией, рядом с матерью шла принцесса Анхелина. Темкина душа неожиданно оказалась под ребрами, щекотнула сладко-тревожно. Села королевская чета, опустилась на ступеньки трона принцесса. Склонили перед королем четыре штандарта, перевитых лентами: один - бронзовой, один - серебряной и два - золотыми. Целых два! Темка вытянулся в струнку, вскинул голову. Пусть их род не столь известен и знатен, тем лучше. Быть может, именно он, Артемий Торн, примет из рук короля золотую ленту!
        Умолкли голоса, и только легкий шум, рождаемый шелестом ткани, взмахами вееров и взволнованным дыханием, напоминал о том, что Малый тронный зал полон. Четверо наследников знатных родов встали перед королевским троном. Лицо Эдвина серьезно, как и подобает, но под темными усами прячется улыбка. Виктолия мнет тонкими пальцами тяжелые кружева и, кажется, волнуется вместе с мальчишками. В глазах Анхелины - любопытство.
        - Княжич Фалький Ледней из рода бронзового Льва!
        Стоявший слева вышел вперед, склонил в приветствии голову. Темка отвел глаза: не хотел он смотреть на ритуал, пусть для него все будет в первый раз. Обежал взглядом гостей. Ух, какая зависть на лице парня! Того и гляди, сожрет четырнадцатилетних мальчишек. Темка взглянул на герб: род Быка. Просто - род Быка. Известный, прославленный, но так и не заслуживший даже бронзовой ленты. А раз так, то честь испытания прошла мимо наследника. Быть может, через несколько лет они и встанут рядом, будут присягать Эдвину как воины Его Величества. Но сегодня - только наследникам геральдических родов дано право принять из рук короля меч.
        - …крепость Десницы… - услышал Темка и продолжил мысленно: «…в Топском крае».
        За прошедший месяц они с Александером протерли карту до дыр, пытаясь угадать, какая же крепость достанется княжичу в управление на два года. Та, что стоит на мирной границе? Или брошенная из-за Черных песков? А может, любая другая из ненужных короне, в которых не держат солдат - расточительно. Но можно отправить туда княжичей, подальше от властных родителей в суровые условия гарнизона. Или утонут, или научатся плавать. Темка тонуть не собирался - и еще выше вскинул упрямый подбородок.
        Крепость Десницы не плоха и не хороша - граница уже лет двести как отступила от нее. Там тепло, растет виноград. Но Темка предпочел бы орешек покрепче. Он покажет, на что способен!
        - Княжич Артемий Торн из рода серебряного Оленя!
        Темка украдкой вытер вспотевшие ладони о праздничные бархатные штаны. Шагнул вперед по отполированным до зеркального блеска плитам, склонился перед королем.
        - Прими же из рук моих родовой меч Торнов. А вместе с ним - право на двухлетнее владение крепостью Северный Зуб, что на границе с Даррским королевством.
        Меч тяжело лег в ладони. Темкины пальцы стиснули ножны. Княжич не видел сейчас ничего, даже лицо короля расплылось за смутной дымкой. Только червленое серебро на темно-бордовой коже: узкий, летящий силуэт оленя.
        - Мой король! - голос звенит от волнения. - Из рук ваших принимаю родовой меч и клянусь им служить вам до последнего мига своей жизни!
        Конечно, это не настоящая служба. Просто учеба под присмотром капитана. Но Темка вкладывает в слова ритуальной клятвы весь свой пыл: мой король, я сделаю гарнизон Северного Зуба лучшим гарнизоном! Княжич нашел взглядом отца: тебе не придется краснеть за наследника!
        Меч повис на поясе. Теперь придержать рукоять, четко развернуться и шагнуть на место. Чтобы сразу было видно - воин, не мальчишка.
        - Княжич Маркий Крох из рода золотого Лиса!
        Темка скривился про себя: «Марик!» Уж ему-то найдут теплое местечко. Ну конечно - Семь Башен на границе с Ладдаром. Хоть и в стороне от основных торговых путей, но все-таки многолюднее, чем рядом с умирающим Даррским королевством.
        - Княжич Эмитрий Дин из рода золотого Орла!
        Темка проводил взглядом светловолосого веснушчатого мальчишку. Последний. Самый знатный род. Княгиня - северянка, родом из тех же мест, что и королева. Король Эдвин - частый гость у Динов, а княжич чувствует себя во дворце так же вольно, как в собственном замке. Он зовет принцессу Анхелину просто Анной и часто сопровождает ее на прогулках. Эмитрию наверняка достанется что-нибудь полегче, если уж Марику Кроху такая «честь»!
        - …владение крепостью Южный Зуб, что на границе с Даррским королевством.
        У Темки чуть рот от изумления не приоткрылся. Вовремя стиснул губы: воин должен уметь владеть собой. Даже когда происходят столь удивительные вещи.
        Ритуал свершился. Заключительное слово коннетабля точно взломало лед на бурном ручье - в зале сразу стало шумно. Темка горделиво положил руку на оголовье меча: все, теперь он уже не мальчик - воин. И тут же оказался стиснут, погребен под грудой сладко пахнущих кружев - мама прижала к себе, прикрыла, словно птица, длинными рукавами.
        - Ну что ты меня, как маленького! - недовольно пробурчал Темка, но помедлил на мгновение, прежде чем отстраниться.
        У княгини в карих глазах - тревога и печаль. Отец из-за ее плеча моргнул сыну: будь мужчиной, успокой маму, она же волнуется. Княжич еле заметно вздохнул, прижался к расшитому бусинами платью и, как в детстве, потерся носом, прижался щекой.
        Обжег насмешливый взгляд - Марик стоял неподалеку, рядом с отцом, княгини Крох не было, и никто не гладил княжича по макушке, точно малыша. Темка независимо повел плечом и ухмыльнулся в ответ: его-то отец на тепленькое местечко не пристраивал!
        - Пойдем, найдем князя Дина.
        Темка с сомнением глянул на будущего соседа. Жаль, что не так уж много знает об Эмитрии. Князь Торн редко берет с собой сына в Турлин, а Дин-младший вместе с матерью большую часть года проводят в столице.
        Пока шли к приветливо улыбавшемуся князю, Темка украдкой рассматривал Эмитрия. Пышные светлые волосы аккуратно причесаны, новенький зеленый мундир с золотыми аксельбантами сидит как влитой. Да вот только меч наследник придерживает не очень уверенно. Конечно, родовое оружие скорее символ, и княжичей больше учат владению шпагой и пистолетом, но Темка все равно высокомерно хмыкнул про себя. Честно говоря, Дин-младший не произвел на него впечатления. Тихий больно, вон, рожа какая светлая, сразу видно - у мамочкиного подола в замке сидит, а не по степи на лошадях носится. То ли дело Темка: загорелый, обветренный, с коротко обрезанными темными волосами.
        Княгиня Дин погладила сына по затылку, слегка толкнула в спину: знакомиться с Торном-младшим. Темка наклонил голову в положенном приветствии и снова хмыкнул: да уж, кажется, с соседом не повезло. Ну и шакал с ним. Главное - скоро в дорогу.
        «И эта дорога ведет в другую сторону от Марика», - подумал княжич, глядя в спины уходящим золотым Лисам. Крох-младший неожиданно оглянулся. Темка отвел глаза. А ведь еще прошлой осенью…

* * *
        Да, прошлой осенью, в первых числах Орешника.
        В то утро в замке Торнов творилось что-то невообразимое. Темка с негодованием осмотрел пустую столовую и двинулся в сторону кухни. Суета суетой, но где завтрак? И что вообще происходит? Княжича то и дело обгоняли слуги - кто тащил свернутые дорожки, кто нес в охапке кувшины, а двое так и вовсе надрывались под тяжестью статуи. Пробегали и с пустыми руками, но их Темка тоже не стал останавливать. Не дело наследнику у слуг новости выпытывать, особенно когда уже весь замок в курсе.
        На кухне стоял такой тарарам, что Темка замялся на пороге. Но толкнула не особенно почтительно дебелая девка, волокущая корзину с овощами - волей-неволей пришлось посторониться. Посреди бедлама стояла мама, перед ней застыли повар и две его главные помощницы. Княгиня была похожа на капитана перед смотром, так властно она раздавала приказы, обводя руками кухонные фронты.
        - Мам?
        Полина Торн повернулась к сыну, морщинка на лбу на мгновение разгладилась:
        - Через два дня приезжают золотые Лисы - князь Крох с сыном. Маркий Крох, между прочим, твой ровесник…
        - Я помню! - возмущенно перебил Темка. Уж золотые-то рода княжич обязан знать, а мама все считает его маленьким.
        - Очень хорошо. Тогда ты должен понимать, что Крох-младший целиком на твоей совести.
        Темка хмыкнул, почесал бровь:
        - Можно подумать, у меня и без него на совести мало. А поесть-то дадут?
        Настроение подскочило. Отец редко берет с собой в поездки, и Темке еще не выпадал шанс познакомиться близко с кем-нибудь из княжичей. Торн-младший принимал активное - а порой даже слишком активное - участие в жизни мальчишек из отцовского гарнизона и деревенской ребятни. Но они всегда видели в нем наследника, хоть и не потворствовали ни в игре, ни в драке, случись такая оказия. Темка, если нужно было, решительно стаскивал камзол и выходил в центр круга. Поддаться ему из-за страха перед титулом считалось делом шакальим, и княжич нередко оставался с синяками. Но стоило драчунам разойтись, как Темку снова окружала невидимая стена.
        А Марк Крох - это совсем другое дело!
        Княжич стянул с накрытого полотенцем блюда еще теплый пирог с грибами и быстро выскочил из кухни. Первым делом на конюшню: его любимая Дега к приезду гостей должна быть просто красавицей.

* * *
        Волнение у Темки не утихало, словно перед Именованием Матери-заступницы. Да и в замке суетились не меньше, чем перед праздником, а доносившиеся из кухни запахи тревожили даже самый полный желудок. Для полного сходства не хватало одного - ожидания подарков. Но порой Темка ловил себя на мысли, что дружба - пока только вымечтанная - долгожданнее и нужнее любых других даров.
        Княжич, вопреки обыкновению, даже просидел полдня в замковой библиотеке, листая плотные страницы хроники золотых родов королевства. Марк Крох носил геральдическую ленту уже в шестом поколении. Дарована она была его предку за доблесть и честь, за ратные заслуги перед короной. Не было в роду Лиса королевской крови, славился он делами - воинскими, и только воинскими. Предки Марка выигрывали труднейшие сражения, а если перевес врага оказывался слишком велик и поражение неизбежно - спасали солдат, отводили войска и готовили их к новой битве. Не было среди Крохов ни трусов, ни дураков.
        У Темки холодели щеки, когда он зачитывал длинный список побед дедов и прадедов Кроха. На долю отца Марка пришлось их много меньше, но что делать - король Эдвин не воюет.
        Княжич смотрел невидящим взглядом в книгу и мечтал, как поскачут вдвоем с Марком в бой, прикрывая друг друга. Или как ударят с двух флангов, сминая вражескую армию. А может, возьмут неприступную крепость. И пойдет по королевству слава о друзьях… Тут Темка мысленно осекался. Как ни хотелось ему верной дружбы, понимал: сначала нужно хотя бы увидеть Кроха-младшего.

* * *
        Золотые Лисы приехали под вечер. Осень уже укоротила день, и во дворе зажгли факелы - много, обычно столько не горело. Темка стоял на широком крыльце по правую руку от отца, по левую же место отводилось княгине. Жесткий ворот нового камзола натирал шею, и все время хотелось покрутить головой. Но нельзя, широкие ворота уже распахнуты, скоро появятся гости.
        Первым въехал паренек с княжеским штандартом, следом - Дарий Крох с сыном, за ними - солдаты. Единственная телега пылила позади отряда и тут же стыдливо свернула, покатила на задний двор.
        Отец чуть откашлялся и гулким басом поздоровался с гостями. Княжич вскинул повыше подбородок: он тоже из знатного рода!
        На Кроха-страшего Темка глянул мельком - пусть и прославленный воин, все равно Марк интересует больше. Темноволосый мальчик в строгом темно-коричневом камзоле свободно держался в седле - казалось, длинный путь его не утомил. Темка прикинул на глаз: они должны быть одного роста. Гость повернулся, посмотрел на него в упор. Узкое лицо с темными глазами, освещенное подрагивающим пламенем факелов, мало походило на те портреты, которые Темка видел в летописи. У предков Марка жесткие лица грубой лепки, с широкими скулами и тяжелыми подбородками, а наследника словно из тонкой кости выточили. Марк легко соскочил с коня, передал повод солдату и подошел вместе с отцом крыльцу. Действительно, одного роста.
        Темка вытянулся в струнку, наклонил голову перед Дарием Крохом:
        - Артемий Торн, князь.
        Светлые, цвета осенней воды, глаза равнодушно глянули на мальчика.
        Поздний ужин тянулся дольше самого нудного урока. Темка, так и не избавившись от неудобного камзола, без аппетита ковырялся в запеченной щуке. Не очень понятный разговор катился над головой, князья продолжали какой-то старый спор.
        - Королева Виктолия должна радеть за Илларское королевство, - жаркий голос князя Кроха не вязался с холодом его глаз.
        Маркий прислушивался к разговору ненавязчиво. Его манеры были безупречны, Темка уже ревниво перехватил восхищенный мамин взгляд. Тоже, нашла принца!
        - Это прекрасно понимают и в Ладдаре, - сказал отец. Он почти не ел и, кажется, был чем-то недоволен. - Им выгоден этот союз.
        - Выгода не столь велика, чтобы не осложнять отношения с Илларом.
        - Простите меня, князь, вы отменный полководец, но недооцениваете тот доход, что идет с наших караванов.
        - Вот именно! Наши деньги, которые оседают в казне соседей. Соседей, которые в любой момент могут перекрыть дорогу - и что тогда?
        - Ну, это вряд ли. Им-то зачем терять доход? И потом, Дарий, сравните войска Иллара и Ладдара - не думаю, что король Далид захочет осложнять с нами отношения.
        - Войска, - кажется, гость из вежливости проглотил ругательства. - Чего стоят войска, которые не знают, что такое война? А Далид жаден, если завтра он захочет иметь больше, то никто ему не помешает повысить пошлину. Мы зависимы от северного короля, приласкай его Морра!
        - То, что вы называете зависимостью, в королевском договоре значилось как «дружеские отношения».
        Досада наполнила Темку от пяток до макушки - ну ведь ничего же не понимает в разговоре! Знает, конечно, что королева Виктолия - дочь короля ладдарского Далида, что идут через соседнее государство караваны в портовые города, но суть спора ускользала. А Марк понимает, вон как внимательно слушает. Эта досада и неудобный камзол - а главное, ну не такой настоящий Маркий Крох, не похож на придуманного! - сделали княжича раздражительным и окончательно испортили вечер.
        Да, так все начиналось прошлой осенью.

* * *
        Трава выгорела под солнцем, пожелтела. Только по обочине дороги, там, где все лето не просыхала грязь, осталась густо-зеленой. Иногда мелькали нежно-кремовые метелки дарт-цветка да попадались островки клеверных головок. За телегами тянулся пыльный шлейф. Возницы ругались и норовили отстать от ехавших впереди, обоз все больше растягивался. Пришлось поставить в арьергарде солдат.
        Ближе к реке потянулись заливные луга. Повис густой дух от свежескошенной травы и от ягодников. Припрятанные в лопухах туеса раздувались от земляники, сочились красными подтеками. Крестьяне торопливо кланялись в пояс, посверкивая на солнце остриями кос. Мужики казались Темке точно такими же, как и встретившиеся вчера. Или позавчера? Дни похожи один на другой. Но вовсе не так безмятежны, как могли показаться.
        - Александер, мы будем соседями. Я должен знать о Германе больше.
        Темка вовсе не собирался подражать отцу, но почесал бровь точь-в-точь его жестом. Капитан улыбнулся.
        - Ладно. Я и правда с ним уже сталкивался. Картежник - душу готов шакалу заложить, если в масть не идет. Дуэлянт. Да это ладно, с кем не бывает. Вот только слухи ходят, что за некоторые ссоры заплачено золотом. Какое убийство может показаться невиннее, чем на дуэли? Последний противник Германа был из рода золотого Буйвола. Они очень не любят прощать обиды. Думаю, капитан решил переждать бурю в тихой норе. Вот только странно, зачем князь Дин выбрал для сына такого наставника.
        Темка бросил вперед недовольный взгляд: зря отец договорился о совместном путешествии. Конечно, между Южным и Северным Зубом - полдня неторопливым шагом, надо налаживать отношения. Но Темка с удовольствием отложил бы это на более поздние времена. Эх, путешествовать бы сейчас только со своими людьми! Спокойно беседовал бы с Александером, хвастался бы - что уж греха таить! - родовым мечом перед двенадцатилетним Шуркой, капитановым сыном, фехтовал бы, не оглядываясь на любопытных, упражнялся в стрельбе.
        А тут только и думай, как бы два отряда не передрались. Набрал же князь Дин солдат! Или специально выслал подальше весь сброд? Темка может и не забивать себе этим голову, но он решил: с первой же минуты, как только возьмет в руки меч, будет пытаться стать настоящим командиром. Вот и едет целый день бок о бок с Александером.
        Эмитрия Дина, как видно, эти проблемы не волнуют. Темка его рядом с капитаном Германом и не видел. Околачивается княжич в середине обоза и голоса не подает. Слабак! Даже когда его люди начали кидать сальные шуточки, только глаза опустил. В обозе княжича Дина нет ни одной женщины. Темка сам слышал, как Герман презрительно прохаживался насчет воинов, не способных отцепиться от бабской юбки. А Темка согласен с Александером: если кто хочет, пусть едет вместе с мужем. В замке всем место найдется. Тем более, случись война - и куда побегут женщины? Правильно, под охрану крепостных стен.
        Темка рад, что с ними семья капитана. Шурка - отличный парень! Жаль только, что маленький. Но шустрый - везде нос сунет. Дарика уже отчаялась искать его по всему обозу. И давно прекратила ежевечерние попытки отмыть чадо. Грозится, что, как доберутся до крепости, засунет Шурку в чан и будет целый день кипятить. Даже против его сестры-двойняшки Элинки Темка ничего не имеет. Совсем не вредная девчонка. Хитра только до ужаса; за это, да еще за пышную рыжую косу к ней намертво приклеилось прозвище Лисена. Едет в обозе бабка Фекла, мать одного из солдат. Старая уже, не бросишь в деревне. Историй знает - слушать не переслушать. Да все страшные, о призраках да колдунах. Как начнет вечером у костра сказывать, так Темка и дышать перестает. Мурашки по спине целыми гарнизонами маршируют, страшно в темноту до кустиков сбегать.
        Дорогу преградила река. Течение слабое, и не так уж тут глубоко. Но слишком широко раздались берега. Паром занят: два мужика на телеге, бабка с тощей козой да нахохленный дедок. Малец на отмели побросал удочки, уставился на богатый обоз, засунув в рот грязный палец.
        Герман повелительно махнул рукой: убирайтесь, мол. Темка почесал бровь. Вмешаться? Нет, без поддержки Александера ничего не получится, а тот не полезет в свару из-за пустяка. Эмитрий торопливо подъехал к своему капитану, сказал что-то негромко. Герман отмахнулся раздраженно, словно не княжич с ним говорил, а сопляк безродный. Темка тронул оголовье родового меча: неужто Дин-младший спустит? Презрительно ухмыльнулся: спустил. Слабак!
        Переправлялись долго. Старенький паром поскрипывал, и уставшего колченогого мужика сменили у колеса солдаты. Солнце припекало, Темка уже взмок в мундире, но снимать не стал. Он - княжич! Хотя, если честно, не будь тут Эмитрия, давно бы остался в одной рубахе.
        Все, его черед, - отряд Дина на том берегу, да и Темкин почти весь переправился. Маленький рыбак, не отрывавший глаз от переправы, надул губы - развлечение заканчивалось. Да, редко бывают княжеские наследники в этих краях. Темка нашарил в сумке кожаный мешочек, выудил медную монетку и швырнул мальцу. Тот ловко поймал в кулак, изумленно захлопал ресницами.
        Зеленоватая, пропахшая тиной вода плеснула в низкий бортик, когда княжич ступил на паром, ведя за собой кобылку. Дега потянулась мордой к воде. Темка придержал повод: чуть позже, когда остынет. Карий глаз глянул с укором, но хозяин не смягчился. Чавкнуло у кромки, выпуская мутное облако ила, и паром отошел от берега.
        Рядом с Темкой остановился Александер:
        - Артемий, тебе с княжичем Эмитрием два года соседями быть.
        Темка чуть повел плечом: ну и что? Больно нужен ему этот слабак!
        - А ты не хотел бы с ним пофехтовать?
        Княжич презрительно фыркнул. Его учил сражаться отец! Да и сам Александер хвалит.
        - Я - не хочу. Но если ты считаешь, что это нужно, то могу.
        Александер серьезно кивнул, но Темка все равно заметил легкую усмешку в глазах. Зато Шурка, ненавязчиво болтавшийся тут же, смотрел на княжича с неприкрытым восхищением и заранее радовался победе.

* * *
        Княжичи поснимали мундиры. Темка протянул свой Шурке, и гордый доверием мальчишка принял в охапку синюю ткань. Эмитрий же свой кинул попрек седла. Подтянулись любопытные, встали кругом небольшого холма, заросшего клевером. Дин махнул шпагой, отдавая честь. Лицо его было серьезно, азарта Темка не заметил, и это снова напомнило о Марке, нет, Марике Крохе. Досада шевельнула в душе крысиным хвостом, и княжич рассердился на себя: не отвлекайся!
        С навинченным защитным колпачком на острие шпага похожа на боевую. Вот только совсем нет волнения, когда готовишь ее к бою. Все-таки игрушка. Конечно, можно и затупленной железякой получить увечье, но Темка не собирается близко подпускать Эмитрия.
        И не подпускал, но сам не заметил, как перешел от нападения к обороне. Кажется, победа будет не такой уж легкой. Тем лучше - больше чести. А школа у Эмитрия слабовата. Нет той четкости движений, которая достигается постоянными многочасовыми тренировками. Не чисто работает. Похоже, что княжич брал фехтовальную премудрость наскоками и без должного усердия. Темка выдохнул сквозь стиснутые зубы. Зато с интуицией у противника очень хорошо. И с фантазией. Слишком хорошо! А ведь Темка - не новичок, отец зря хвалить не будет.
        Темка уже не пытался нападать, только защищался, все больше выдыхаясь. Трава на пригорке примята, земля взрыта каблуками сапог. Шпага Эмитрия вскользь коснулась плеча - сражайся они боевыми, у Темки бы набухла кровью царапина. Ничего, вот и княжич Дин начал уставать, все чаще уходит в оборону, не рискует опрометчиво. Фантазия - это великолепно, но против мастерства ее мало. Только на миг расслабился Темка, и шпага Эмитрия легко обошла ложный выпад и остановилась, почти коснувшись бока. Все.
        Герман ухмыльнулся: рад, что княжич из рода серебряного Оленя проиграл. Совсем не удивился Александер. А у Шурки на физиономии обида и огорчение. Темка хотел было с досадой отшвырнуть шпагу, но глянул в чуть виноватые светлые глаза Эмитрия - и сдержался. Все-таки его победили по-честному. Сам лопухнулся, как последняя бестолочь.
        Капитаны отправились по делам, разбрелись любопытные. Даже Шурка ушел переживать поражение кумира в одиночестве. Эмитрий задержался, неторопливо застегивая мундир. Темка почесал бровь и спросил:
        - Почему ты позволяешь своему капитану так командовать?
        Темка ждал - и, честно говоря, надеялся, - что Эмитрий захлопает глазами, состроит непонимающую рожу. Тогда все вернется на свои места, можно будет скривить губы: все равно слабак!
        Но княжич Дин закаменел лицом.
        Глава 2
        Ветер с реки прохладный. К вечеру соберется гроза, небо на горизонте уже потемнело. Интересно, что быстрее: отряд, обремененный телегами и фургонами, или грозовые тучи?
        Вспомнилось: рассказывает выписанный из столицы учитель, как рождаются ветра, какие имена принимают, как разносят по королевству тучи и как умирают. В витражное стекло холодный ветер Коолед бросает крупинки снега, точно стучится: пустите, мол, и меня послушать. Потрескивают дрова в камине. Княгиня, как обычно, устроилась в развернутом к огню кресле и тоже слушает, низко склонившись к вышивке. Темка редко видел, чтобы мама сидела просто так, без иголки в пальцах. Кажется, в их родовом замке не осталось ни одной не расшитой тряпицы, кроме мундиров отца и новеньких, еще ненадеванных, княжича. Из-за неплотно прикрытой двери тянет вкусным запахом свежевыпеченной к ужину сдобы. Рассказ учителя интересен, но голос журчит так монотонно, что к исходу второго часа начинают слипаться глаза. Мама укоризненно качает головой, а ведь Темке казалось, что она ничего, кроме вышивания, не видит.
        Княжич провел пальцем по расшитому поясу, тронул монограмму. Эх, ну чего он, как девчонка! Еще в крепость не приехали, а уже соскучился по дому. Темка мотнул головой, возвращаясь к вечерним проблемам.
        Судя по карте, вблизи ни одной захудалой деревушки, придется ночевать в поле. Темка-то с удовольствием, но женщины с ребятишками… Княжич вытянул шею, пытаясь разглядеть Александера. Неожиданная досада куснула, как осенняя муха: капитан ехал в арьергарде рядом с Эмитрием. Темка сжал коленями бока Деги.
        - Да не могли они! - горячился Эмитрий. - В те года Ржавые болота заходили слишком далеко. На лошадях бы они не проехали.
        Темка даже удивился: вот уж не ждал от всегда спокойного княжича! Шурка пристроился сбоку, уши развесил, Эмитрию в лицо заглядывает. Того и гляди, с седла сверзится.
        - Но князь Павел ждал подкрепление, и из-за этого вовремя не атаковал.
        - Думать надо было князю! Какое, к шакалам, там подкрепление?
        - А брод?
        Эмитрий глянул на Александера с сожалением:
        - Весной-то? Калуга разлилась. Паром уничтожили в первый же день, лодки сожгли. Плоты сразу сносило течением.
        Темка сообразил наконец: это они про сражение у реки Калуги, на западной границе. Когда-то там было неспокойно.
        - Они просто не успевали. Если бы князь Павел понял сразу!
        - Откуда ты это знаешь? - не выдержал Темка. Вон как Александер внимательно слушает, ясно, что и капитан не знаком с такими подробностями.
        - Читал, спрашивал, - Эмитрий сморщил обгоревший нос. Его бледная кожа, наследие матери-северянки, плохо переносила солнце. - Мне это интересно.
        - Так что же, никак-никак не могло подойти подкрепление? - перебил Шурка, ойкнул, виновато глянул на княжича. Но Темка тоже смотрел на Дина-младшего вопросительно.
        - Считайте сами: в степи они как на ладони, на западе есть лощина…
        Темка и не заметил, как отъехал капитан, как все ближе становились темные, набухающие грозой тучи. До того ли было, когда они вдвоем с Митькой переигрывали сражение у Калуги.
        И только когда въехали в небольшой лесок, Темка вынырнул из гущи боя, выдохнул пороховую гарь. Предгрозовой воздух показался вкусен, точно и в самом деле княжич надышался дымом сражения.
        - Нужно устраиваться на ночлег, - с сожалением оглянулся Темка. - Давай чуть позже? Все-таки если бы Павел не поставил засаду в той лощине!
        Митька кивнул. Он тоже был там, скакал под пулями, пригибаясь к лошадиной гриве, стремясь атаковать с левого фланга. У Шурки затуманились глаза, он нехотя сполз с седла и повел лошадь к семейному фургону. Первые капли дождя ударили по листьям, расплылись пятнами на мундире.
        - Митька, но почему твоим отрядом командует капитан? Он же тебя… - Темка хотел сказать: «…и в грош не ставит», но смущенно прикусил язык.
        Княжич Дин угрюмо глянул туда, где слышался голос Германа:
        - Я обещал.

* * *
        Дождь стучал по крыше фургона, как надоедливый барабанщик. В углу протекало, и по стене бежал ручеек, собирался в лужицу и утекал между досками. Давно затих лагерь, и даже шагов караульного не слышно. Наверное, забрался под навес из веток, туда, где из последних сил пускает белый дым костерок, и клянет солдатскую судьбу.
        Княжич сначала не понимал - ну как можно так гневить Росса-покровителя? Александер же рассмеялся на его негодование. Сказал, что тот же солдат еще будет хвастаться сноровкой и умением, гордо задирать бороду: мол, я не просто мужик, я из гарнизона Торна. Вот кончится дождь, запахнет поутру кашей, и все увидится в другом свете. «Не стоит судить о доброте человека, когда тому попал в сапог камушек, и не надо задирать всех рыжих, если один меднобородый начистил тебе морду», - наставительно сказал капитан. И тут же сбил весь пафос, вспомнив, что именно это услышал он в бытность первогодком, когда его с приятелем притащили к капитану после хмельной драки в трактире.
        Темка ухмыльнулся: ну никак он не мог представить серьезного Александера подгулявшим. Усмешка быстро погасла. На самом деле, эти слова вспомнились совсем по другому поводу. Княжич Эмитрий. Не все просто в его отношениях с капитаном Германом. А что Темка сразу начал к соседу шакалий хвост примерять, и вовсе не Митькина вина. Дин-то при чем, если Марик Крох оказался таким индюком. А как все было здорово еще прошлой осенью!

* * *
        Да, в начале Орешника прошлой осенью.
        На следующий день после приезда Крохов Темка открыл глаза, проследил, как луч ползет к углу подоконника - до завтрака еще далеко, и гости наверняка дрыхнут. Ну и шакал с ними. Досада, притупившаяся за ночь, снова шевельнулась в душе крысой.
        Княжич решительно облачился в выгоревшую рубаху: камзол он будет гостям демонстрировать, а не Деге. Идти коридорами не хотелось, мама наверняка уже встала. Темка распахнул окно, выбрался на небольшую каменную приступку. Третий этаж, но внизу мощенный булыжниками двор. Прижимаясь лопатками к стене, перебрался к углу дома. Скользнул вниз, уцепился руками за камень. Повисел мгновение и мягко спрыгнул на крышу опоясывающей второй и первый этажи галереи. А здесь по резным столбикам легко спуститься вниз. Главное - не запутаться в плюще и не своротить вазон. Оказавшись на земле, Темка вытер ладони и неторопливо пошел к конюшням.
        Тут уже было шумно, и привычные звуки раннего утра перекрывал раскатистый бас старшего конюха - на чью-то голову сыпались громы и молнии. Темка даже заслушался. Ох, умеет Карим ругаться! Страстно, всю душу вкладывает. За лошадьми ходит - как за сыновьями своими не следит, и малейшей провинности работникам не спускает. От загибает!
        Княжич свернул за угол и чуть сам не выругался. На тропинке стоял Марк - в камзоле, причесанный - и тоже с интересом слушал конюха. Можно было уйти, пока не заметил, но Темка почесал бровь и решительно шагнул вперед. Все-таки он тут хозяин, а Крох-младший - гость.
        - Я думал, вы еще спите. Если хочешь, можем прогуляться.
        Марк кивнул, словно и не удивился внезапному появлению княжича.
        Дега добродушно ткнулась мордой, выпрашивая лакомство. Темка погладил кобылку, пропустил сквозь пальцы гриву. В предвкушении скачки радостно тренькнуло под ребрами, и даже стало неловко перед Марком: разве гость виноват, что Темка напридумывал себе всякой ерунды? Впрочем, к Орлиной горе все-таки свозит, подумал княжич с веселым азартом. Предки предками, но очень уж интересно, чего стоит сам Маркий Крох. А к солнцу можно и опоздать.
        Распахнули ворота. Легла дорога, стрелой уходящая на восток, туда, где поднималось солнце. В прозрачном осеннем небе темнел клин - улетали за теплом птицы.
        Темка украдкой глянул на гостя - отличная посадка! И тут же поймал ответный изучающий взгляд, как в зеркало посмотрелся. Чуть смущенно почесал бровь и внезапно развеселился. Прищелкнул языком:
        - Конь у тебя отличный. Красавец!
        Марк улыбнулся, польщенный.
        К вершине Орлиной горы добрались вовремя. Впрочем, Темка был бы не против продлить дорогу. Казалось, его оставили в самой большой оружейной лавке королевства и разрешили выбирать все что душе угодно. И сразу хочется вот эту шпагу, нет, та лучше; и удобный, безотказный пистолет; ух, какой мушкет, а дальше еще больше и еще заманчивее. Разговор с Марком напоминал вот такое посещение лавки. Мальчишки перепрыгивали с темы на тему, недосказывая, пытаясь ухватить все сразу. Так схожи были их стремления, радости и горести, что не нужно пускаться в долгие объяснения.
        Когда выехали на поляну, Темка засомневался - стоит ли дальше? Но азарт кусал за пятки шкодливым щенком.
        - Лошадей оставим тут. Не бойся, сюда никто не ходит.
        Темка накинул повод на старую осину, умница Дега не тронется с места. Марк привязал своего Санти рядом.
        - Пошли, - княжич шагнул к кустам, выводя на неприметную тропинку.
        Почти сразу за зарослями склон обрывался вертикально вниз. Поперек широкого - в полтора раза шире крепостного рва - провала лежала вывороченная ветром сосна. Темное даже в самый солнечный день дно ущелья не просматривалось, скрывалось в тени.
        - Нам туда, - Темка махнул рукой на противоположную сторону. Тот край был ниже, и сосна лежала под наклоном.
        Он привычно взобрался на ствол, чуть придерживаясь за корни. Через несколько шагов опоры больше не будет, нижний венец рос слишком высоко. Княжич раскинул руки, балансируя, и быстро пошел вперед.
        Высоты он никогда не страшился. Темка вообще не понимал, как тут можно бояться: валяйся сосна на земле, по ней легко прошла бы и маленькая Лисена. Однако, как ни тянуло похвастаться, княжич сюда никого не водил - вряд ли отец одобрит подобные трюки. Да и не хотелось, чтобы это место стало известно многим.
        Темка выбрался на противоположный склон, обернулся - и в предчувствии чуда перехватило дыхание. Успели, только подождать немного.
        - Марк! - эхо было слабое и почти не расслоило звуки.
        Гость медлил. Темка сощурился, подался вперед. Марк ступил на ствол, сделал пару осторожных шагов и остановился. Широкая в комле сосна постепенно сужалась, и по сравнению с открывавшейся под ней пропастью казалась тонкой и ненадежной.
        Темка испугался: а если Крох не пойдет дальше? Если струсит? Как тогда быть?
        Марк раскинул руки - предстоял самый трудный участок по голому, без веток, стволу. Шаг, чуть качнулся. Сердце у Темки подскочило. «Стой!» - крик почти вырвался, но гость шагнул вперед, и княжич замолчал, не рискуя пугать неожиданным возгласом. Еще шаг, уже увереннее. Ну давай! Ногти впились в ладонь, а сердце раскачивалось, как неумеха в седле. Матерь-заступница, прости дурака! Пусть Марк пройдет!
        Крох дернулся чуть раньше, чем мог дотянуться до ветки. Качнулся, замахал руками. Темка вскочил на ствол, понимая, что все равно не успеет. Олень-покровитель! Марк устоял. Ухватился за сучья и отправился дальше.
        Стыд царапнул в горле, Темка впервые пожалел, что не боится высоты. Это же как здоровому с раненым в поединок вступать! Прости, Матерь-заступница! Помоги ему!
        Марк осторожно, цепляясь за ветки, приблизился. Темка спрыгнул, давая ему дорогу. Крох торопливо сошел на землю, отряхнул чешуйки коры с рук. Его темные волосы слиплись на лбу сосульками, лицо точно сметаной выкрасили - белое до синевы. Марк расстегнул ворот камзола, судорожно выдохнул.
        - Ты теперь будешь считать меня трусом, - гость не спрашивал, утверждал.
        Темка почувствовал, как запылали уши. Разве Марк - трус? Совсем наоборот! А вот он - дурак! Слова не шли с языка, прилипли к небу.
        Марк плотно сжал губы, аккуратно застегнул камзол под горлом. Темка понял: если сейчас не скажет правду, не бывать его дружбе с Крохом!
        - Знаешь, о чем я больше всего жалею? Что высоты не боюсь. Ты-то смог, а я… И вообще, это было нечестно, вот! Ты не думай, что я только из-за этого сюда тащил, - княжич повернулся, глянул на солнце, торопя его взглядом. Еще чуть-чуть, и свет упадет на стену ущелья… - Смотри, - показал он за спину Марка.
        Поднималось солнце. И хоть видел это Темка десятки раз, все равно перехватило дыхание, когда возникли изломанные орлиные крылья, сложились из теней и отблесков. Марк охнул и, забыв о страхе, шагнул к краю. Показалась запрокинутая птичья голова, и так горестно было прощание с небом, что у Темки каждый раз комок подкатывал к горлу. Он сглотнул и сейчас, сказал чуть хрипловато:
        - Он не захотел сдаваться. Видишь?
        Разбившийся орел все тянулся вверх, понимая, что никогда уже не поднимут его изломанные крылья.
        Крох кивнул, не поворачиваясь. Солнце незаметно, но неумолимо двигалось - и орел исчезал, растворяясь в камне… Когда истаяло последнее перо, Марк еще какое-то время стоял, глядя на стену.
        Солнце ушло, так и не осветив дно ущелья. Помолчали. Потом Марк чуть отодвинулся от края, и Темка сказал:
        - Другой дороги я не знаю. Можно поискать на той стороне, но даже если получится - пока спустимся, обойдем да вернемся за конями… Дома паника начнется.
        Крох резанул взглядом.
        Марк - на шаг впереди. Темка затаил дыхание и почти не смотрел себе под ноги. Сучья привычно ложились под руку, ствол был знаком, как лестница в доме. Вот шакал, ну что стоило захватить веревку? Он глянул на напряженную спину гостя. Впрочем, Марк все равно бы не согласился обвязаться. Единственная поблажка, которую он себе позволил, - скинул жесткий камзол и отдал Темке. Видно, как под тонкой рубашкой напряженно ходят лопатки.
        Ветки кончились. Крох осторожно разжал пальцы и медленно раскинул руки. Матерь-заступница! Ссохшаяся кора посыпалась из-под сапог.
        - Не смотри вниз! - негромко сказал Темка. - Только перед собой.
        Марк послушно вскинул голову. Трава на склоне стала неожиданно близкой, каждую былинку разглядеть можно. Но сколько еще до нее шагов! Один, второй, третий… Все!
        Темка неловко протянул камзол. Гость неторопливо накинул, глянул на ущелье:
        - Мы прогостим четыре дня. Давай перед отъездом еще раз посмотрим на орла?

* * *
        Дни, пока гостили Крохи, для Темки слились в один. Они с Марком толком не спали, жаль было тратить часы на такую ерунду. И за все это время, пожалуй, только раз пощекотал душу крысиный хвост.
        Фехтовали с Марком во дворе замка. Что это был за бой! Равные по силам соперники стремились не просто выиграть. Захлестывал азарт - не злой, подстегивающий быть первым любой ценой, а тот, что заставляет порадоваться победе друга, когда он придумывает комбинацию лучше. Шпаги мелькали в воздухе, скользили, отводя удары в стороны, сталкивались. И так же скрещивались взгляды: ах, ты так? А попробуй, ответь на это! Ух, почти достал! Вот тебе!
        На тихом дворе Темке слышались звон клинков, стук копыт, сигнальные рожки и гулкие команды коннетабля. Фехтовал с Марком, но казалось - бьются плечом к плечу в одной армии. Не удивительно, что не сразу заметили князей, наблюдавших за сыновьями. Остановились, опустили клинки. Отец одобрительно улыбнулся. А Крох бросил недовольно:
        - Мальчишки! Бой - это не игра. Даже на тренировке надо думать только о своей победе. Оружие дано мужчине, чтобы убивать.
        Радость как корова языком слизнула. Темка покосился на Кроха-младшего. Тот неловко отвел шпагу за спину и опустил голову перед отцом. Больше за оружие он не брался.
        Про Орлиную гору Марк напомнил сам. И Темке снова пришлось идти на шаг позади него, обмирая от страха. Впрочем, двигался гость куда увереннее.
        А когда погасло последнее перо, Марк вытащил нож. На отличном клинке у самой рукояти стлался в погоне Лис. Нож с гербом-Оленем давно согрелся в Темкиной ладони. Родовое оружие перешло из рук в руки в молчании.
        Счастливый был месяц Орешник прошлой осенью.

* * *
        Поутру вкусно пахло прошедшим дождем, самозабвенно орали птицы и пищала Лисена, намочившая в луже подол. Темка соскочил на землю, причесался пятерней. Хорошо! Мутная тоска, поднятая в душе воспоминанием о Марике, съедалась, точно туман под солнцем. А в золотом рассеянном свете восходящего солнца почудился орел. Огромные крылья охватывали горизонт, и казалось, что свежий утренний ветер поднимают именно они.
        Хорошее настроение у Темки держалось весь день. Тем более бой у Калуги они с Митькой переиграли и вволю надышались дымом сражения.
        Дорога шла местами глухими, деревня встретилась всего одна, но удачно - ближе к полудню. Подзакупились, перековали двух лошадей. Правда, стоило оставить деревню далеко позади, как в обозе Дина треснуло днище у одной из телег. Темка с любопытством посмотрел, как сокрушается возничий, удивленно пожал плечами, когда Герман почему-то велел не разгружать, а тянуть в арьергарде. Ладно, их дело!
        К вечеру совсем распогодилось, растаяли последние облачка. Когда небо начало темнеть, остановились в небольшом леске, с одной стороны - обоз Торна, с другой - Дина. Подальше от дороги нашли родник, прикрытый лопухами. Дарика с Лисеной убежали с туесками на опушку, собирать землянику.
        Поужинали под яркой круглой луной. Потом загасили лишние костры, подбросили хвороста в общий. Вспыхнуло пламя, высветило любопытные лица, повернутые к бабке Фекле. Та усмехнулась, пожевала выцветшими губами. Старуха устроилась на валежнике почти у самого огня, она и в теплые вечера мерзла. Солдаты за ее спиной выжидающе сопели.
        Подошел Герман. Темка хмуро глянул на капитана, почувствовал, как напряглось плечо сидевшего рядом Митьки. Но Герман чуть опустил голову, приветствуя старшую у костра - бабку Феклу:
        - Разрешите ли к вашему огню?
        - Никак и ты байки послушать желаешь? - удивилась бабка. - А про что сказывать-то?
        - Про Пески! - крикнул кто-то из-за Темкиной спины.
        Все согласно зашумели.
        Фекла посильнее затянула узел платка, уронила на колени руки с набрякшими венами. Помолчала, глядя в огонь. Она никогда не начинала сразу, точно тасовала невидимые картинки, выбирая нужные.
        - Давно это было, так давно, что никто уже и не помнит, чем прогневала Создателя Дарра, дух-покровитель Даррского королевства. Прогневала сильно, и наказал Создатель: высохло прекрасное Синь-озеро, и из чрева его родились Пески, - бабка помолчала, поглядела вокруг - все ли слушают, всем ли интересно - и продолжила: - Красоты неописуемой те Пески, точно в пыль измолотое золото. А по нему ниткой бронзовой узоры выложены, сверху серебром присыпаны. Красиво… да только бед от них больше, чем красоты. Двинулись Пески на города и деревни, погребая под золотом своим все живое. Высыхали реки, истощались колодцы, и там, где раньше вода текла, накатывали волны сухие. И столько людей умерло под теми Песками, что назвали их Черными, - рассказывала Фекла так, словно сама повидала, горестно пришептывая и покачивая головой. - Спохватилась Дарра, бросилась Создателю в ноги. Молила, плакала, косами пол мела. И вымолила. Остановились Пески. Да только не поверил Создатель, что Дарра в ум вошла, и оставил памятку. Мол, не будет Пескам вечного покою. Не угадает никто, не почует, а придут они в движение, пойдут новой
волной. Пойдут… да и схлынут. Милость Создателя в том, что земли потом оживут, реки вернутся, растения поднимутся. Пожалел Создатель создания неразумные. А людям поблажки не дал. Плакала Дарра, на мучения людские глядя. Слезы ее пречистые собирались в источник, что посреди Песков бьет. И вот сказывают, что только и можно в Черных песках выжить, если найдешь тот источник. Не каждому путь откроется. Дивом дивным заворожит, голосами заманит, видениями закружит - и заплутает смельчак. А стоит с тропки бронзовой в сторону шагнуть - так не от жажды погибель примет, а от золота сухого. Зыбучие Пески, хоть вроде и невысоконько заносит, а засосет - и следов не сыщешь. Как уйдут, так останутся на земле косточки, белые, точно век под солнцем лежали. Много смертей приняли Пески. Потому страшнее дня жаркого ночь темная. Не успели кого из погибших отмолить, или просто некому было покровителю поклониться - семьями же умирали, - так те не могут найти тропку в Сад Матери-заступницы. Вот ночью и придут души усопших к заблудшему. Жаловаться и плакать будут, такую тоску с собой приведут, что либо тронется умом путник,
либо сам бросится в зыбучие пески. И будет так до тех пор, пока Дарра вину свою не отмолит.
        Бабка Фекла замолчала неожиданно, и несколько мгновений стояла тишина, а потом все разом вздохнули, зашевелились. Темка недоуменно почесал бровь. Этот рассказ мало походил на обычные вечерние сказки, и княжич был сильно разочарован.
        - Байки! - зевнул Герман.
        Фекла поджала бесцветные губы.
        - Может, и байки, - задумчиво сказал Александер. - Только при короле Семионе стоял в Северном Зубе гарнизон. Когда Пески двинулись, уйти не успели. Жажда, видно, совсем за горло схватила, пытались найти источник. Действительно, Пески зыбучие. И правда, говорят, где отливает по золоту бронзой, там плотнее и можно пройти. Четверо в песках сгинуло. Один вернулся, да умом тронулся - кстати, в Песках ему как раз ночевать выпало. А шестой, говорят, нашел источник. Тем и выжили. Потом волна сошла, земли ожили. Но гарнизон там уже больше полутора веков не держат. Зачем рядом с мертвым краем? Хотя на самом деле граница чуть дальше, ее только по карте отследить и можно.
        - А Пески снова прийти не могут? - в голосе Шурки опаски было пополам с надеждой на приключения.
        - Не думаю. Не только у нас, в Дарре уже почти два века не двигаются.

* * *
        Темка проснулся среди ночи. Полог на фургоне был задернут, и только узкая полоска лунного света серебрилась в темноте. Чуть слышно похрапывал у противоположной стенки Александер, шумел ветер, раскачивая ветки деревьев. Княжич, как был - босиком, в тонких штанах, - выбрался наружу.
        Лагерь спал. В соседнем фургоне ночевала семья капитана, дальше стояли еще четыре повозки, в них тоже расположились семейные. Солдаты же устроились на телегах и под телегами; сержант Омеля, славившийся басовитым храпом, расположился на краю опушки. Чуть в стороне за деревьями горел костер, фигура часового на его фоне казалась вырезанной из черной бумаги. Еще дальше проглядывались отблески пламени - там стоял отряд Дина.
        Темка переступил босыми ногами, уколол сучком пятку. Вернуться, найти сапоги? Лень, да и Александера разбудит. А главное - терпения уже нет. Княжич торопливо потрусил в глубь леса, как раз между обозами. Ветки нагло цепляли за штаны, норовили хлестнуть по глазам. Хорошо еще - не совсем темно. Луна низко висела над деревьями, превращая мир в черно-серебристый слепок.
        Когда Темка вылез из чащи, возвращаться в духоту фургона уже не хотелось. Он чуть поежился, скорее для проформы - теплый воздух мягко облегал тело, - и пошел обратно кружным путем, все больше приближаясь к соседнему лагерю. Там тоже спали, и только часовой сидел перед костром, что-то строгал, сдувая мелкие стружки в огонь. Темка постоял немного в темноте и двинулся дальше, ловя ночные шорохи. Было интересно угадывать, что же стоит за звуками, как лес живет сам по себе, когда суетливые люди ушли на покой. И только редкое позвякивание Темка никак не мог распознать. Звук не подходил этой ночи, напоминал совсем про другое - мощеный двор в родном замке. Княжич двинулся в сторону шума, пригибаясь и прячась за деревьями. Мелькнули отблески огня, точно там ходили с факелом. Темка чуть помедлил, почесал бровь. Бродить в темноте по лесу не совсем приятно, но любопытство тащило вперед.
        Деревья разошлись, открывая поляну. У самого края стояла телега, та самая, с треснувшим днищем. Бок о бок притулилась вторая, и на нее что-то грузили трое солдат. Герман стоял тут же, подсвечивая факелом. Темка прищурился и, раньше чем разглядел, вспомнил, на что похожи звуки. Перегружали оружие, княжич угадал мушкеты. Он недоуменно пожал плечами: что за ерунда, одной такой телеги хватило бы вооружить полгарнизона. И это не считая того, что при солдатах. Темка снова почесал бровь. Кажется, ему лучше отсюда убраться, пока не заметили, недаром Герман занялся ремонтом ночью. Интересно, зачем им столько? Спросить у Митьки? Ох и заскребли на душе крысы! Что Темка знает о княжиче Дине? Еще вопрос, стоит ли ему доверять. Он еле слышно отступил в глубь леса.
        Уже устроившись в повозке, все перебирал: спросить или нет Эмитрия о странном грузе? Глаза слипались, все-таки устал дорогой, и Темка уснул, ничего не решив.

* * *
        Беспокойство подняло на рассвете. Княжич полежал, вслушиваясь в звуки просыпающегося лагеря. На минуту показалось, что все увиденное ночью - всего лишь сон. Но тут же слабым жжением отозвался ободранный в кустах локоть. Александер еще дремал тем зыбким предутренним сном, который может спугнуть любой шум. Темка прихватил одежду и выбрался из фургона.
        По лагерю неспешно передвигались дежурные, полуголый босой солдат тащил от родника котелок с водой. Княжич шагнул на тропинку - и тут же вымок в росе. Оделся, в сапоги влезать не стал, а наоборот, повыше закатал штанины и пошел к воде, стараясь выбирать дорогу поближе к соседям.
        Там тоже уже поднимались, и молодой солдат, стоя на четвереньках перед костром, дул на слабый огонек, смешно раздувая щеки. Темка оглядел повозки. Трава выпрямилась, но вот у куста сбита ветка, а тут выворочен ком земли. Явно отсюда отогнали телегу. У дальнего конца втиснулась лишняя, слишком близко к деревьям. Возле одной из повозок возился солдат, перетягивая веревками укрывавшую груз промасленную тряпку. Бережет от влаги зерно? Парадную одежду Дина? А может быть - порох? Солдат хмуро покосился на княжича, и тот принял беззаботный вид.
        Мелькнул между деревьями капитан Герман. Вот уж кто как огурчик, и не скажешь, что не спал ночью. Честно говоря, связываться с ним не хотелось, уж больно противный тип. С таким общаться, что в трясине мыться. И у Митьки ничего спрашивать не будет. А то еще решит Дин-младший, что за ними следят. В конце концов, это дело князя, как и с чем сына отправлять. Вспомнилось, как Митька уронил: «Я обещал». Не сказал - кому, но Темка и так уверен, что отцу. Все-таки странные дела творятся у этих Динов!

* * *
        Митька тосковал. В этом походе он чувствовал себя ненужным, точно и не по слову королю ехал служить, а навязали его Герману. Княжич когда-то представлял, как увидит на горизонте старую крепость, вступит под свод башни, выйдет на мощеный двор. Как прикоснется к камням, помнящим такое давнее прошлое. А сейчас приближающийся Южный Зуб заставлял нервничать, и все чаще Митька вспоминал Турлин.
        Дом в столице у рода Орла огромен. Когда-то Дины славились плодовитыми матерями, и под одной крышей жило несколько семей. Но больше ста лет назад будто что подточило фамильное древо, и сейчас здесь обитали трое - князь с княгиней и наследник. Правда, Дин-старший появлялся дома очень редко. Князь то в разъездах, то наведывается в родовой замок Диннер. Княгиня же - подруга королевы, и предпочитает жить в Турлине. Митьке иногда кажется, что он знает отца больше по рассказам мамы, чем по редким встречам. Он предпочел бы ездить вместе с ним в Диннер, но родители против. Хорошо еще, что есть королевская библиотека и Дину-младшему позволено проводить там дни напролет.
        Митька не понимал, почему мама не распорядится закрыть одно крыло особняка. Давно опустевшее, оно нагнетало тоску. А раньше еще и пугало, пока в пятилетнем возрасте княжич не предпринял свое первое «путешествие». Ночью, когда все уснули, прихватил свечу и отправился навстречу страху.
        Шаги были так легки, что заглушались стуком собственного сердца. Темные коридоры казались пещерами. Огонек свечи скользил по стенам, и Митька обмер, когда увидел чей-то внимательный взгляд. Но это оказалась всего лишь картина. Род золотого Орла был так стар, что все портреты не поместились в Родовом зале. Митька приблизился, поднял свечу повыше: пожилой мужчина в старинном темном дублете внимательно смотрел на перепуганного потомка. Княжич упрямо поджал губы, расправил плечи. Повернулся к портрету спиной - с усилием, точно из стены могла вытянуться рука и ухватить за ночную сорочку.
        Коридоры уводили все дальше от обжитой половины. Митька пытался подглядеть в щель между ставнями, куда завел его дом, но за окном густела темнота. Тишина, только скрипят под ногами доски и где-то далеко лениво брешет собака - звуки еле доносятся сквозь стены. Капнул на руку растопленный воск, свеча уменьшалась.
        Лестница подняла на второй этаж, с площадки налево уходил коридор, направо высились огромные резные двери. Митька тронул тяжелое кольцо, провел пальцем по пыльному дереву - кажется, сюда давно никто не заглядывал. Нажал - не заперто. Открылась длинная комната с узкими высокими окнами, на половине из них не было портьер, и в лунном свете Митька огляделся. Да это же фехтовальный зал! Пустой, оружие вынесли. Но княжичу почудились отголоски давних тренировочных боев. Он вышел на середину. Когда-то его предки учили тут своих сыновей, тут его прадед впервые взял в руки меч.
        Мальчик сел на пол. Казалось, стоит подождать - и воздух шевельнут забытые голоса, скрипнут доски под ногами, запахнет горячим потом выигравших свою первую битву княжичей. Митька так явственно представил это, что страх пропал. Он - княжич рода золотого Орла! Наследник. Потомок тех, кто жил когда-то в этом доме.
        Об этом чувстве Митька вспоминал каждый раз, когда подходил к дубовым дверям отцовского кабинета. Стоит толкнуть створки, как первое, что увидишь, - щит с гербом рода Динов. Два поля: сверху золото, внизу - лазурь. Парящий орел раскинул крылья, в крепких лапах зажат меч.
        В кабинете обычно густится полумрак. Задернуты тяжелые портьеры, притушены лампы. Только когда отец работает с бумагами, шторы подвязывают широкими бархатными лентами. Сегодня золото на гербе отражало солнце - отец был дома.
        Княжич сел в любимое кресло, широко раскинул руки, положил ладони на подлокотники. Да, гигантский должен быть у гостя зад, чтобы сиденье пришлось впору. Когда хозяин кабинета в разъездах, Митька часто приходит, садится в это кресло и представляет беседу с отцом. Неторопливую, и князь отвечает на все накопившиеся вопросы. Чтобы скрыть легкий вздох сожаления, мальчик потерся подбородком о плечо. Отец всегда торопится, редко когда выпадает время спокойно побыть с сыном.
        Князь молча ждал, пока Митька не прекратит ерзать. Потом уронил без предисловий:
        - Поедешь с капитаном Германом.
        - С кем?! Нет, я с ним не хочу!
        - Поедешь! - Князь хлопнул ладонью по столу.
        Митька сморгнул недоуменно: отец очень редко повышает голос. Что он такого сказал?
        - Поедешь с ним. И будешь во всем его слушаться. Понятно?
        - Но король посылает туда не для этого! - Митька спрыгнул на пол, шагнул к столу. - Капитан Герман не лучший наставник, ты сам знаешь.
        Отец обогнул стол, присел на край. Твердые пальцы ухватили княжича за плечо, подтянули ближе:
        - Митя, так надо. Я не могу сейчас все объяснить. Но так - надо. Пообещай мне.
        Сын упрямо сжал губы.
        - Ну не думаешь же ты, что я желаю тебе зла? Мне нужно, чтобы капитан Герман был подальше отсюда и с тобой. Обещай, что будешь слушаться его во всем. Он знает, что делать.
        Митька вдохнул родной запах: от мундира пахло лошадьми, солдатскими казармами, дымом костров, порохом и немножко мамиными духами.
        - Обещаю.

* * *
        От Митькиного мундира сейчас тоже пахнет дымом и лошадьми. А еще смолой - вляпался на привале, никак не счищается. А запах маминых духов можно представить.
        …На стене - длинная тень руки. Митька рассеянно шевелит пальцами, заставляя ее помахать в ответ. Огонек свечи горит неровно, пора снимать нагар. Значит - скоро придет мама. Этим вечером она дома, а не во дворце. Он закрыл глаза и прислушался: скребет в окно ветка яблони, скрипит в щели сверчок. А потом осторожно стукнула дверь. Шорох парчи и запах - ваниль и розовая вода - накатывают волной, окутывают княжича. Митька распахивает глаза: мама склонилась над столиком и длинными щипчиками снимает нагар со свечи. Потом она сядет рядом с кроватью, и можно будет попросить:
        - Расскажи про папу.
        Княжичу не нужны легенды и сказки. Он часами готов слушать, как отец и принц Эдвин сватали королеву Виктолию; как князь Дин служил в горной крепости; как ловил знаменитого разбойника Адвара, как привез принцу Эдвину траурную ленту - весть о смерти короля Гория. В маминых рассказах князь - герой и благородный воин. Засыпая, Митька мечтает быть похожим на отца.
        Шуршащий запах ванили и роз еще долго чувствуется в комнате…
        Но в последние дни Митьке не нравится запах мундира - он напоминает о данном обещании. Зачем отец взял с него слово? Разве не знает, что за человек - капитан Герман? Княжич поморщился, как от зубной боли. Все отец знает и понимает. Иначе не стал бы связывать наследника словом.
        Почему-то вспомнилось, что в последний год у мамы стали находиться сотни предлогов, лишь бы не повторять рассказы об отце. А редкие истории звучали заученно-гладко, словно пересказ жития какого-нибудь героя древности.
        Митька тряхнул головой: невеселое вышло воспоминание о доме. Подхватил повод, повел коня с опушки. Обоз Торна уже выехал на дорогу, пора. Поль недоуменно глянул на хозяина: ну и чего ты не садишься? Митька погладил теплый лошадиный бок. Шакалье племя! Как обидно, что все это происходит на глазах у Артемия!
        Глава 3
        Подняли синий штандарт на Северном Зубе, зеленый - на Южном. Местные так и стали называть: зеленый гарнизон, синий гарнизон. По молчаливой договоренности солдаты ходили в разные деревни. Разве что на торги и большие празднества к соседям выбирались, а на посиделки строго только к своим. Оно и правильно: к концу пути слишком уж возросло напряжение. А в деревнях дело до кулачных драк, а не то и до стрельбы дойти может. И если раньше на общих базарах рядились, у кого поля урожайнее, мужики сильнее да девки краше, так теперь еще и солдатами похвалялись. Мол, наши как начнут пулять, уши от грохота закладывает. А у наших кони так кони! Всем коням кони!
        Пока обживали замок, притирались друг к другу, привыкали к новым порядкам - и лето прошло. В деревнях сжали Последний сноп и загуляли - да так, что Темка не знал, то ли гневаться, то ли плакать, глядя поутру на солдат.
        Подкатила пора свадеб. Тут уж самому княжичу не отвертеться: приходили в крепость отцы женихов, кланялись, звали гостем быть. Откажешься - всю деревню обидишь.
        По обычаю несли в подарок молодым вино для хмельной любви, сахарную голову или пряник - для сладкой жизни, шляпку подсолнуха, чтоб дом детьми богат был, да монетку, хоть мелкую, - для достатка. Вино и сладости шли к столу, подсолнухи вылузгивала ребятня, а монетки собирались молодым на обживу. Местным-то хорошо - почти в каждом доме настойку яблочную или ягодную ставят, а Темке что делать? С собой много не везли, а покупать на подарок в самой деревне считалось невежливым. Выкручивались, как могли. А вот на монетки княжич не скупился.
        Больше всех понравилось бывать на свадьбах Лисене. Хоть и качала головой Дарика - мала еще, - девочка по-отцовски сводила бровки и добивалась своего. Доставали нарядное платье, укладывали коронкой на голове рыжую косу. Пока княжич Торн поздравлял молодых, гордая Лисена стояла чуть сбоку, на полшага сзади, держала расшитое полотно с дарами. А вот с Митькой она поздравлять отказывалась. Дичилась, решительно мотала головой. Но в какой бы деревне ни гуляла свадьба, отправить девочку домой до темноты не удавалось. Она пряталась от матери, и только когда первый хоровод вставал вокруг костра, выныривала из укрытия. Дарика, сама заядлая плясунья, прощала упрямую дочь.
        Темка же свадебный костер ждал с тягучим замиранием. Деревенские девчонки, рано созревшие под горячими даррскими ветрами, бросали на княжича жаркие взгляды, поводили плечиками под расшитыми рубашками и, словно бы от духоты, распускали шнуровку на вырезе поглубже. Лисена, почти ровесница этих кокеток, наблюдала исподтишка, жадно вбирая премудрости. Дальше якобы случайно оголенных плечиков дело не шло - матери блюли дочерей зорко, но Темка все равно краснел, а после видел такие сны, что никому и не расскажешь, так стыдно и сладко. Одно утешало - Митька так же заливался краской.
        Вот уж не думал княжич, что судьба делает подарки, когда о них и мечтать уже не смеешь. Темка каждое утро был готов благодарить Матерь-заступницу, что выбрали для Дина-младшего крепость Южного Зуба.
        Готов был, но обычно забывал. Оно и понятно: дел у княжича, что блох у бродячей собаки. Одни закончил, уже и другие навалились. И сколько всего нужно помнить! Иногда казалось, что у Александера в одном из сундуков хранится запасная голова. Ну не может же один человек столько знать и уметь! Темка изо всех сил тянулся за капитаном, и к вечеру выматывался так, что бревном падал на кровать. Сон почти сразу начинал покачивать на широких ладонях, его не вспугивали даже вопли, несущиеся со двора, - Дарика запихивала в корыто Шурку.
        Короток день, а ведь надо обязательно выбраться на встречу с соседом. Хочется и шпагой помахать, и наперегонки на другой берег сплавать, и по степи на лошадях промчаться. Митьку его дядя, брат матери-северянки, таким штукам научил, Шурка аж повизгивает каждый раз от восторга. Да и Темка еле сдерживал восхищение, когда друг на полном скаку пролезал у Поля под брюхом, почти падал, чудом удерживаясь в стременах, снова оказывался в седле - и через мгновение вскакивал на спину коня. Темка уже все бока ободрал, но все равно не бросал тренировки. Да и Митька наверстывал упущенное: в столице-то негде развернуться.
        Когда тень закрывала мощеные крепостные дворы, княжич выбирался к реке Красавке. Тень от приметной ивы дотягивалась до отмели, значит, время ловить зеркальцем солнце. Метнул отраженный луч в сторону Южного Зуба - и жди ответа, Митька в это время должен стоять на смотровой башне. Вспыхнет над каменными зубцами звездочка. Закрутится в Темкиных пальцах зеркальце, то поворачиваясь к солнцу, то прячась: «Приходи». Три коротких вспышки с Южного. Значит - скоро прискачет. Не все же в библиотеке торчать! Забьется, как крот в нору, и сидит часами. Темка бы уже сдох от скуки. Сначала он думал, что Митька просто не хочет лишний раз пересекаться с капитаном, но потом с удивлением понял - княжичу Дину исписанные листочки интереснее многих других развлечений.
        * * * Свадебная пора была в разгаре, когда Александер не выдержал и сказал, что оставшееся вино крестьянам дарить, что шакалу львиную гриву пристегивать. Пришлось ехать в ближайший город. Капитан остался в крепости, отрядив в помощь княжичу двух солдат, а Герману так и вовсе - чем дольше Митьки не будет, тем лучше.
        Дорога неторопливо ложилась под копыта. На хороших лошадях меньше двух суток пути, если не делать днем привалов и вставать с рассветом. Но с телегой, которую неторопливо тащила меланхоличная кобыла, раньше чем к утру третьего дня не поспевали.
        Нежаркое осеннее солнце катилось к горизонту. Митька, до того оживленно рассказывавший об осаде Дунея, примолк и о чем-то рассеянно думал. Темка с вопросами не приставал, гонял в душе крысу, вспоминая разговор с Александером.
        …Три дня назад княжич мучительно краснел, стоя в оружейке. Хорошо, что окон в комнате нет, и лампу поставили на стол, ближе к злополучному мушкету. Уши горели, того и гляди вспыхнут волосы. Александер же намекал, нет чтобы внимательно слушать! Только хмыкнул высокомерно: подлавливает капитан! Все по правилам: окон нет, дверь надежная, даже полки сохранились для оружия. Не доглядел, что слив разрушился. Вот и отсырели после первых же осенних дождей каменные стены. Позорище…
        Под укоризненным взглядом Александера голова мотнулась вниз, Темка уставился на плитки пола. Лучше бы капитан отругал, чем вот так смотрел. Хорошо еще, что влага только взялась за свое ржавое дело - Александер преподал урок, но все-таки сберег оружие.
        - Твой отец считает, что нет чести родовому мечу, если солдаты останутся безоружными.
        Жар с ушей переполз на щеки.
        Новую оружейку княжич выбирал тщательно. Глаза непроизвольно косили на капитана, но Темка упрямо отводил взгляд. Он должен найти сам, а там пусть судит.
        - Тут, - Темка взглянул в лицо наставнику. Капитан не пощадит самолюбия княжича, тем более если за него будет заплачено оружием. Александер одобрительно кивнул, и Темке удалось скрыть ликование.
        Позже, когда княжич собственноручно чистил мушкеты, капитан присел рядом и неторопливо рассказывал обо всех оружейных складах, которые ему приходилось видеть, - удачных и не очень. Тогда-то леший за язык Темку и дернул высказать сожаление:
        - А тут оружейки как раз под обоз Дина, нашего и на четверть не хватит заполнить.
        Александер глянул недоуменно. Княжич мысленно дал себе по уху: вот дурак! Дважды дурак: сначала - потому что подсмотрел и не сказал, а потом - проболтался. Теперь уж надо выкладывать все.
        Капитан чуть нахмурился, выслушав. Спросил:
        - А княжич Эмитрий?
        Темка помотал головой. У Митьки он так и не спросил. Судя по отношениям с капитаном Германом - вряд ли княжич в курсе. А признаваться, что шпионил за их обозом, ой как не хочется!
        Вот и вез теперь Темка запечатанный перстнем с Оленем пакет - отцу отправить с нарочным. Большую часть писал Александер, сверяясь с Темкиным рассказом и требуя почти стертых из памяти деталей. Княжич тронул хрустнувшую бумагу, и сразу крысы на душе заскребли с новой силой. Как ни крути, а про Митькин гарнизон донесение.

* * *
        Неторопливо падающее с вершины небосвода солнце, пустынная дорога, редкие лесочки с едва начавшей желтеть листвой напоминали Митьке другое путешествие. Пять лет назад княжич Дин впервые отправился в путь без опеки родителей, с туром Весем.
        …Княгиня Лада похожа на старшего брата разве что волосами - желтовато-белыми, как древесина березы. Наверное, и у гостя кожа когда-то была цвета снега, но походная жизнь закрасила ее крепко въевшимся загаром. А вот глаза - такие же серые, как у мамы, думал Митька, глядя на громадного мужчину. Княжичу велели звать его туром Весенеем или просто туром Весем. Мама пояснила, что так принято у нее на родине обращаться к мужчинам-родственникам. Человек-гора покивал, с любопытством глядя на племянника. Митьке захотелось обойти вокруг гостя, чтобы рассмотреть все-все. И жилет из черной кожи, прошитый узкими железными полосами, и широкий пояс - оружия на нем хватило бы паре солдат, и огромные сапоги - по два княжича могли бы поместиться в каждом, и короткую косу, перехваченную черным же шнурком. Мама рассказывала, что на этот шнурок по обычаю привязывают кольцо из кольчуги предка.
        Каково же было Митькино изумление, когда выяснилось, что дядя служит королю не на воинском поприще. Вот уже несколько лет тур ездит по отдаленным провинциям родного Ладдара, выискивая неизвестные свитки. Какие покупает, какие - если монастырь ценит бумаги больше золота или наследники чтят память рода - переписывает. Князь Весеней Наш из рода Совы был королевским летописцем.
        Каждый раз, когда Митька вспоминал об этом, поднималась в душе надежда: вот ведь, смог князь. И не только в том дело, что больших трудов стоит эта должность, а вера должна быть летописцу непогрешимая. Умение редкое найти крупицы правды в прошлом, не обмануть в настоящем, не приукрасить, даже ненароком, для будущего. Дерзкой кажется Митьке его мечта, но нет ее заветнее - стать королевским летописцем Иллара.
        …Городские ворота давно остались позади, и Весь свернул на тропу, уводящую в сторону от торговых путей. Ехали в монастырь Матери-заступницы, что на берегу Искеры.
        - Малыш, воины часто пьют за доблесть и храбрость в бою. Хмелеют больше не от вина, а от воспоминаний. Это хорошее чувство, малыш. Но есть еще храбрость, за которую можно пить только молча. Ты слышал о летописце Неране?
        Князь называл малышом, но это вовсе не обидно. Подле могучего тура Митька ощущал себя щенком рядом с боевым конем. Виновато помотал головой.
        - Больше двухсот лет назад мы воевали с соседями, с королевством Ваддар. И был тогда коннетаблем Клод Лежан из рода золотого Буревестника. Мстительный, жестокий, власть казалась ему хмельнее вина и слаще женщин, - Весь осекся, неловко глянул на маленького племянника, но все-таки продолжил: - Самым большим достоинством и удачей Клода Лежана была сестра-королева, нежно любящая брата. А больше ничего и не было, недаром он умудрился завести собственную армию в болото. Противнику хватило двух десятков человек, чтобы перекрыть гати. Прорывались страшно, не столько от железа погибло, сколько в вонючем чреве болотном сгинуло. А ближайших соратников Клод сам… Понимаешь, малыш, есть люди, которым проще убить, чем признать свои ошибки. Будь в войске другой летописец, поосторожнее, да что осторожнее! - тур махнул рукой. - Неран не лгал ни в одном слове. Клод дурной полководец, но о своей шкуре заботиться умел. В общем, как добрались до твердой земли, так и обвинили Нерана в предательстве. Мол, чернит благородного коннетабля для услады противника. Летописца сожгли на костре, а на растопку пошли, вестимо,
свитки. После этого желающих говорить правду о воинском таланте Клода не нашлось. Потом уже оказалось, что некоторые языки можно укоротить лишь вместе с головой. А только до того доблестный коннетабль Клод загнал полторы сотни человек в лощину, из которой вернулось меньше десятка.
        - Это был долг Нерана - говорить правду.
        - Малыш, если бы каждый понимал - или желал понимать - слова так, как произнес их Создатель. Что есть долг, и что есть храбрость? Что безрассудство героя, а что - просто глупость?
        Митька хотел возразить, но взгляд тура был столь тяжел, что княжич осекся. Может, и правда, стоит хорошенько обдумать, прежде чем бросать слова?
        Монастырь стоит на высоком берегу Искеры. Из-за побеленных стен видны купола цвета неба, расписанные ветками чудных деревьев. По краю стены орнамент: темные фигурки зверей, покровителей родов. Говорят, в храме есть фреска: Матерь-заступница распахивает калитку Сада.
        Четыре дня, проведенные в монастыре, открыли для Митьки больше, чем все предыдущие годы. Нет, княжич и раньше интересовался старыми свитками и книгами, но ему не приходило в голову искать что-то за строчками текста.
        …Тур Весь разгладил широкими ладонями свиток.
        - Прочитал?
        Митька кивнул. Голодные годы. Пришедшие умирать под стены монастыря люди. Святые отцы и матери, истомленные бессонницей и трудами. Выхаживали, кого могли. Хоронили, кого было поздно спасать. Привечали сирот и искали женихов молодым девушкам и вдовам.
        - А теперь вот этот, - тур Весь переложил лист ближе к племяннику.
        Княжич с трудом разбирал выцветшие, неровные строчки. Писал один из тех, кто пришел из столицы. О том, как гоняли от монастырских стен. Как продавали оставшихся сиротами детей в «опеку»-рабство. Как долго торговались святой отец и купец с маслеными глазами из-за оставшейся без заступников девушкой. Как собаки приходили обгладывать незахороненные трупы.
        Митька поднял глаза, немея от ужаса. Как же так? Чему верить?
        - Этот лист, - тур указал на первый, - хранился в монастыре. Другой я привез с собой.
        - А в каком - правда?
        - Думаю, малыш, что полной нет ни в одном, и она есть в каждом.

* * *
        Ворота открыл слуга в поношенном кафтане. Темке показалось, что и от него пахнет приторным настоем трав. У барона болело поврежденное в сражении колено, и он постоянно мазал его вонючей травяной массой. Это княжич запомнил еще с прошлого лета, когда останавливались тут на пути к границе. Слуга их узнал и потянул тяжелую створку, пропуская гостей.
        Лошадей увели на задний двор, туда же вместе с телегой отправились солдаты - присмотреть, как да что. Темка проводил мальчика-конюшего ревнивым взглядом - лучше бы сам расседлал Дегу, но барон обидится такому недоверию.
        Пришлось ждать в небольшой гостиной, пока хозяин приоденется и спустится. Старик скучал в глуши, и даже приезд мальчишек был для него событием. Темка неторопливо водил взглядом: ничего не изменилось. Впрочем, княжич больше удивился бы обратному - такой сонной казалась жизнь в этом доме. Хозяин был не из родовитых - удачливый солдат, дослуживший до капитана. А потом, по протекции князя Кроха - Темка, вспомнив об этом, чуть поморщился, - король Горий пожаловал ненаследным титулом барона. Судьба точно спохватилась и отмерила бед - в первом же бою под новоявленным бароном убили лошадь, упал неудачно - под копыта своего же наступающего отряда. А кому нужен хромой вояка? Положили пенсию, оделили княжьей милостью. В глуши на такие деньги прожить можно, разумно отмеряя дни и монеты, развесив по стенам оружие - все исправное, вычищенное - и маленький сосновый щит с гербом своего князя, как символ вассальной клятвы.
        Митька отошел к окну, тронул портьеру - такую старую, что первоначальный цвет ее невозможно было разобрать. Солнечный луч ворвался в комнату, точно в застоявшийся пруд, уперся в стену над каминной полкой. Точнее - в край деревянного щита. «А вот это что-то новенькое!» - поразился Темка и шагнул ближе. Неумело нарисованный герб - вроде бы ласка на задних лапах, передними опирается на меч - перечеркивала траурная лента. Темка сначала не понял, ведь в знак траура перевязывали только угол щита. Но тут прерывисто выдохнул Митька, и вспомнилось: перечеркнутый герб означал, что умер последний из рода. Умер род.
        - Да, - проскрипели за спиной. - Не успела княгиня третьего сына родить.
        - Третьего? - оглянулся Митька.
        Барон подковылял ближе:
        - Это старая традиция. Если княгиня - последняя, то она должна родить двух сыновей в род мужа и только третьего просить принять имя своего рода. А Маркий у нее был единственный.
        Луч качнулся, ярче высветив ленту. Княгиня из рода Ласки! Жена князя Кроха, мать Марка.
        За ужином все казалось Темке безвкусным. Митька был молчалив. Хорошо, что барон говорил не умолкая. Можно просто заинтересованно кивать, почти не вслушиваясь в старческие речи.
        Мама! Как давно ее не видел Темка. Вспомнилось, как царапали щеку бусины, нашитые на платье, как мялись с тихим хрустом кружева. И как посмотрел Маркий… Княгини Крох в тот день - когда сын принял из рук короля меч! - не было.
        Слуга налил мальчишкам вино с крепким сивушным духом. Темка даже не осмелился такое попробовать - кто его знает, что туда намешали. У барона вон уже помутнели глаза. Как неудачно, нужно же еще договориться насчет курьера.
        Скрипнул рядом отодвигаемый стул.
        - Простите, нас в городе ждут неотложные дела. Если хозяин будет милостив, то мы с удовольствием разделим с ним вечернюю трапезу, но сейчас нам нужно уйти, - сказал Митька.
        Темка торопливо покивал. Но когда друг сделал шаг к двери, задержался. Хотел соврать - пуговицу, мол, обронил, да и мало ли что еще можно было придумать! - но в последнее мгновение просто попросил взглядом: «Иди. Я тебя догоню».
        Дверь за Митькой закрылась. Измятый пакет лег на край стола.
        - Барон, мне нужен курьер. Письмо должно быть доставлено князю Торну как можно быстрее.
        В старческих глазах мелькнула растерянность:
        - Но… я могу послать слугу только до Мерока, оттуда уже с курьером.
        - Хорошо. Но прошу вас - пусть выезжают как можно скорее. Это за хлопоты и на Мерок, - поверх конверта лег предусмотрительно приготовленный Александером мешочек.

* * *
        Городишко был похож на жилище барона - такой же сонный и запущенный. Княжичи неторопливо ехали главной улицей; за ними, отстав на пару шагов, пристроился солдат. Темка не стал спорить, когда пожилой ратник сказал: «Капитан велел рядом быть». Пусть, не мешает же. Тем более Темка намеревался выехать из центра куда подальше - может, там найдется что интересное. Особой цели у мальчишек не было, вино уже оплачено, и его доставят на двор к барону. Чем торчать в пропахших травами комнатах, лучше уж болтаться по городу, тем более моросивший с утра дождь истончился и вот-вот закончится.
        Редкие прохожие глядели на княжичей с любопытством. Нищий бросился чуть ли не под копыта лошадей и, получив монетку, долго благодарил гнусавым голосом. Мелькали лавчонки - такие убогие, что заходить в них не хотелось. Старые вывески потускнели, наверное, жителям они без надобности, и так помнят, к кому в случае какой нужды идти. А посторонних тут почти не бывает - далеко от крупных городов, в стороне от караванных путей. И потому Темка удивился, увидев яркий полог, висевший над дверью. Расшитый странными символами, он напоминал о ярмарочном шатре гадалки. Дверь в лавку была приоткрыта, и на кожаном шнурке у притолоки висели гроздью фигурки зверей, деревянное оружие и совсем незнакомые амулеты. Намокший полог прогибался, роняя на крыльцо капли.
        - Зайдем? - кивнул Темка.
        Лавка оказалась крохотной, еле троим вдоль прилавка встать. Солдат, придирчиво оглядев помещение, остался за порогом. Щуплый мужчина поклонился посетителям, сложив ладони и прижав их к груди. Плечи купца закрывала широкая накидка, расшитая теми же рунами, что и полог у входа. Выходец из Дарра, понял Темка. Он слышал о них - лучших мастерах амулетов.
        Торговец молчал, не расхваливал товар, которого было множество, и за день все фигурки не переберешь. Темка растерянно обвел взглядом связки амулетов. Митька отступил на шаг и рассматривал вырезанные на деревянных стенах руны.
        - Разве тебе нужен амулет? - негромко спросил купец, когда Темка тронул пальцем крохотный меч.
        Смуглая ладонь возникла у княжича перед глазами, качнулась, потом выгнулась лодочкой, точно змея надула капюшон, - и снова опустилась на прилавок.
        - Мальчик из рода Оленя.
        Темка окинул себя взглядом: нет, под дорожным плащом не видно шевронов.
        - Ты веришь в себя и в свою удачу. В моей лавке ты не найдешь ничего нужного.
        Княжич оторопел: странный способ торговли.
        Хозяин перевел взгляд на Митьку. Раскрытая ладонь качнулась к лицу друга, замерла… Мгновения истекали, и на лице торговца все яснее проступало недоумение. Меж бровей легла горькая складка.
        - Я ничем не смогу помочь тебе, молодой господин, - купец уронил руку. - У тебя нет покровителя.
        - Мой род - золотого Орла! - вскинул голову Митька.
        - Значит, у твоего рода нет покровителя.
        Митька зло сощурился, распахнул плащ. Золотые аксельбанты и вышитый на груди герб показались из-под намокшей ткани. Торговец еле заметно вздохнул, с сочувствием глянул на мальчика. Княжич готов был достойно ответить на любую дерзость, но под мягким взглядом карих глаз отступил к двери, толкнул солдата и вывалился из лавки на улицу. Плеснула под ногами лужа, лизнула грязным языком крыльцо.
        Темка замешкался, и когда выскочил - друг торопливо уходил, ведя в поводу Поля.
        - Подожди! - догнал, пошел рядом. - Ну чего ты! Он просто решил попугать, цену набивал! - Темка сам не верил в то, что говорил.
        Митька все ежился, точно стряхивал взгляд купца.

* * *
        …Это предание каждый знает с детства. Много веков назад, когда даже горы и моря были другими, глянул Создатель - и не понравилось ему собственное творение. Очень уж показались люди дерзкими да жестокими. Протянулась рука уничтожить мир, как сминает ребенок неудачную поделку из глины.
        Но дочь Создателя пожалела людей. Просила за них отца ласковой горлицей, спорила и гневалась зимней волчицей. Не выпросила, не отстояла - упрям Создатель. Собрался он послать на землю дожди огненные, воды высокие.
        Вздохнула дочь: все живое-то разве виновато? Говорит: есть у меня сад, но пусто в нем. Деревья стоят ни живые, ни мертвые. Тихо, даже листва не шелестит. Разреши пустить в него зверей и птиц. Чтобы сад не увядал - духов земли. А еще духов воды, которые не дадут пересохнуть ручьям, прольются дождями и вспыхнут радугами. И духов железа, чтобы было чем обрабатывать землю, и духов битвы, защищать сад. А еще… Тут махнул рукой Создатель: бери всех, кого пожелаешь, только если увижу хоть одного человека в саду твоем - весь выкорчую. Опустила глаза хитрая дочь. Не знал Создатель, что в каждом - даже в самой маленькой птице, даже в духе камней ? спрятала искусница души людские.
        Королей приняли духи их стран. Нищих и бродяг - дух дороги. Дух земли сберег крестьян. Оторванных от корней солдат - дух битвы. Пришли кузнецы к духу огня, и рыбаки к духу воды. Всем нашелся свой покровитель. Темкиным предкам - олень. Митькиным - орел.
        Только закрылась калитка чудесного сада за последним из зверей, как хлынули на землю потоки огненной воды, ударили в берега высоченные волны, затряслись горы. И не было никому спасения.
        Глянул Создатель на пустой мир и остался доволен. Но шли дни, складывались в годы - и тоска смертная навалилась. Нет людей, нет жизни. Долго тосковал Создатель и выжидала дочь. А потом привела отца в сад и открыла ему тайну свою. Смеялся Создатель, называл искусницу Матерью-заступницей людишек недостойных.
        С тех пор ожила земля, и у каждого есть свой хранитель - тот, кто принял души его предков и сберег в дивном саду. Даже подлецам и предателям, от которых отворачивались духи, нашелся свой покровитель - шакал.
        Если кто желал сменить судьбу, то просил прощения у своего хранителя и кланялся другому. Шли в солдатчину - значит, на милость Россу. Хотели плавать по морям - дарили жизнь Нельпе.
        Проходили века, на смену одним духам приходили другие - те, кто и после смерти готов был помогать людям. Одно оставалось неизменным: у каждого есть свой покровитель.

* * *
        Расписной полог лавки остался позади, затерялся в переплетении улочек. Тучки разбежались, вынырнувшее солнце прокалило воздух. Княжичи скинули плащи, но даже в мундирах уже становилось жарко.
        Через центр города выехали к шумному базару. Долго бродили по рядам. Пробовали мед и густую сметану, жевали местные пряники в виде улыбчивого солнышка. Азартно торговали новые сапоги - просто так, все равно мальчишкам они были велики, но очень уж понравился узор на голенище. Придирчиво осмотрели лошадей, перебрали седла, ощупали уздечки. Поспорили - яростно, до хрипоты, - нужно ли подрезать лошадям гривы. От пряного кваса пощипывало в носу, в пустых с утра желудках слиплось сладкое тесто. Под ногами носились тощие коты, потрескивала шелуха семечек. Перекликались на полных возах голосистые крестьянки. Над торжищем висел крепкий дух: пота - человеческого и лошадиного, - яблок, свежей выпечки, медовухи, кожи, переспелых ягод, сыра, подсыхающей земли и всего того, чем обычно пахнет на базарах.
        Княжичи шли по гончарному ряду, когда Темке вдруг почудилось - мелькнул в толпе кто-то знакомый. Но тут же человека загородил разносчик с корзиной яблок.
        - Подожди тут, - Темка бросил повод солдату, ухватил друга за мундир.
        Обогнули прилавок, проскользнули между зло спорящими мужиками. Людской водоворот закружил, отбросил к дальнему концу ряда. Тут было потише, и Темка высмотрел знакомую фигуру. Вдоль прилавков, заставленных расписными кувшинами и тарелками, шел высокий мужчина в дорожном плаще. Он выделялся в толпе выправкой воина и люди торопились убраться с его дороги.
        - Шакал паленый! - выдохнул Митька.
        Темке не показалось: это действительно был капитан Герман.

* * *
        Гудели в предвечернем воздухе пчелы, стремясь успеть до заката; коварные слепни атаковали молча. По холмистому берегу мелкой речушки прогнали стадо коров. Последней брела жалобно мычавшая буренка с раздутым выменем. За ней, поворотив голову в сторону проезжих, брел пастушонок; длинный кнут волочился следом, точно хвост.
        Солдаты привязали лошадей к обрешетке и устроились на телеге. Пожилой задремал, надвинув шапку на глаза. Молодой лузгал семечки, бросив свободно вожжи на колени. За их спинами притулились в сене бочонки с вином. Там же, под расшитым полотенцем, приткнулась корзина с пряниками-солнышками - Темка решил побаловать маленькую Лисену, да и сам был не прочь еще раз отведать сладкой выпечки. В плотном берестяном коробе лежала стопка бумаги - Митькино приобретение.
        Княжичи приотстали.
        - Он не хотел, чтобы я знал про его отъезд, потому и отпустил, - сказал Митька.
        Темка чуть шевельнул плечом. Неловко напоминать другу, что капитану наплевать на княжича. Мог придумать сотню причин и спокойно покинуть крепость. Митька понял, засопел.
        - Ты знаешь, сколько у вас в гарнизоне оружия? - резко спросил Темка.
        - Да как у всех, - удивился друг.
        - У всех - меньше, - отрубил Темка. - Я видел.
        Рассказал все, и про отправленный отцу пакет - тоже. Митька потемнел лицом, сжал губы. Ну вот, обиделся, Темка так и знал! Но друг выкрикнул шепотом:
        - Какой из меня княжич, если я даже вооружение собственного гарнизона не знаю!!!
        Темка не стал утешать - что тут скажешь, если Митька в общем-то прав?
        - Я думаю, он хотел скрыть отъезд от вас, - голос у друга был спокоен, точно и не захлестывало его только что отчаяние. - От капитана Александера.
        Вечером, у костра, Темка несколько раз прикасался к ножу с серебряным Оленем на рукояти. Но то солдаты мешали, то разговор уходил в сторону - княжич так и не решился протянуть Митьке родовое оружие. А может быть, мешали воспоминания о весне, о втором приезде Марика.

* * *
        После отъезда из Торнхэла князя Кроха с сыном текли дни, сливались в месяцы. Закончился последний теплый - Рябиновый. Кленовый заставил вытащить из сундуков подбитые мехом плащи. Вместе с Пихтовым пришли холодные ветра и снег. Буковый, хоть и пугал ночными заморозками, все равно поворотил на весну.
        В первый день Ясеня ранним утром пастух шел по деревне, призывно щелкая кнутом. В замке тоже следовали традиции и отправляли скот на выпас. Темка стоял на крепостной стене и смотрел, как идут табуны Торнов. Сильные жеребцы, кокетливые кобылки, резвые жеребята - лучшие лошади в округе! Красиво идут табуны, и это - лучше празднование окончания зимы.
        Долгожданная весна кружила голову: скоро, совсем скоро княжич поедет в Турлин и примет из рук короля родовой меч. Была еще причина радоваться поездке: все ближе новая встреча с Марком. Вот повезло бы им служить рядом!
        Ясеневый месяц не перевалил и за середину, когда гонец принес известие: приезжают золотые Лисы.
        Торопил княжич солнце - быстрее бы закатывалось к вечеру, вставало утром. Быстрее бы разматывались дни! И вот дождался: еще затемно застучали в ворота: едут! Скоро будут! Выходите встречать!
        Сердце бухало в груди, как барабан. Дай Темке волю - выскочил бы за ворота встречать гостей. Но нельзя, непозволительно; стой смирно на крыльце по правую руку от отца. Княжич запрокинул голову, посмотрел на розовые от утреннего солнца облачка. Легкий ветер тянул их навстречу Крохам. Как медленно движется время!
        Нарастают звуки приближающегося отряда - музыка, в которой Темка знает каждую ноту. Штандарт - как знаком зверь, вышитый на нем! Точно такой же на ноже, с которым княжич не расставался всю зиму.
        Гости приблизились к крыльцу, спешились. Марк вежливо склонил голову, слушая приветствие князя Торна. Темка позавидовал такой сдержанности и постарался приглушить радость, что заходилась в груди щенячьим лаем, срывалась на визг.

* * *
        Маленький островок посреди реки, единственный во всей округе, где росла маальва, грустно топорщился голыми ветками. Оборвали уже. Темно-багряные цветы распускались первыми, только взламывался лед, и берега захлестывала холодная вода. Подбросить на крыльцо девушке душистый букет считалось делом чести каждого жениха, и деревенские парни, разгоряченные весенним солнцем, лезли в реку уже в конце Букового месяца.
        Сейчас вода прогрелась, даже самые осторожные ныряли в неспешные волны. Темка направил Дегу к берегу, мимо зарослей кипрея к песчаной отмели. Выше по течению сидел, уныло опустив плечи, маленький рыбак. Ивовая удочка без толку полоскала лесу из конского волоса. Рыбак почесал изжаленные комарами ноги и хмуро глянул на приехавших. Княжич узнал сына трактирщика и понял его печаль: давно пора вернуться в деревню и помогать отцу. Но сидеть на берегу намного приятнее, а наказание так и так неминуемо.
        Солнце дробилось на воде, слепило глаза. Затянувшееся молчание заставляло ежиться, точно под рубаху натолкали крапиву. Разговор не складывался. С той самой минуты, когда Марк отвернулся от князя и Темка увидел в глазах гостя сдержанное приветствие - не больше.
        - Искупаемся? - предложил Темка.
        Марк помедлил, прежде чем ответить.
        - Тут? - в голосе сквозило высокомерное удивление.
        Плеснула обида за любимое место:
        - А чем тебе не нравится?
        Крох-младший посмотрел, как река обмывает илистый берег островка, взбивая легкую муть, и скривился:
        - Вот уж достойно княжича - в грязи барахтаться.
        Темка сжал губы, тронул бока Деги коленями, направляя кобылку дальше, к заливным лугам, где пасли лучших лошадей Торнов.
        - Ты стал… не такой.
        Марк не удивился:
        - Повзрослел. Не все же детскими игрушками забавляться. Видишь ли, если хочешь чего-то добиться, то нужно быть сильным, жестким. Ты, наверное, этого еще не понимаешь.
        Ехали неторопливо. Гость с умеренным любопытством поглядывал по сторонам, казалось, его совсем не тяготит молчание.
        От берега свернули в сторону, поднялись на склон. Шум воды сменился азартными мальчишескими криками: на плоском глинистом холме подпаски играли в «осаду». Рыжий Колька опять выигрывал. Его «замок», сооруженный из веточек и кусков коры, разросся вширь и вверх. Вечно простуженный Михась зря сопел, примериваясь к «главной башне», - все равно не сможет развалить. Вот Темке никогда не удавалось выстроить такое сооружение. А Колькины «замки» часто простаивали до вечера, вызывая зависть и почтение.
        Княжичей заметили, поздоровались вразнобой. Темка остановил коня. Марк глянул с недоумением, но все же пристроился в полушаге. Михась засопел громче, поплевал на плоский камушек-биту. Громко хмыкнул ему под руку Колька. Бросок! Хитро положенные перекрытия срикошетили, отводя «снаряд» в сторону. Рыжий горделиво повел плечами, спросил:
        - Княжич Артемий, не желаете бросить?
        Темка фыркнул: нашел дурака!
        - Ну уж нет! Опять под щелбаны лоб подставлять!
        - Ты играешь с ними? - в голосе Марка плавали холодные льдинки недоумения.
        Подпаски примолкли, встали. Уже как положено, склонили головы перед княжичами.
        - Да, - Темка постарался ответить сдержанно.
        Губы Кроха презрительно скривились:
        - Разве это достойно княжича серебряного рода?
        - А ты у себя дома, что - букой ходишь?
        - Я? - приподнялись темные брови. - Я? - уже с насмешкой повторил Марк. Развернул коня и неторопливо въехал на пригорок. Жеребец легко снес «замок», переламывая копытами ветки и втаптывая в землю кору.
        Колька быстро глянул исподлобья и уставился на свои босые ноги. Крох бросил Темке, напоминая, словно неразумному:
        - Я княжич золотого рода.
        Темка соскочил с Деги, присел у разрушенного замка. Колька опустился рядом. Нет, даже такой мастер не восстановит.
        - Ты бы выиграл, - сказал княжич расстроенному подпаску.
        - Если ты желаешь утешить, то нужно так, - вмешался Марк. Нашарил в широком поясе мелкую монету, кинул в разоренную игрушку. - Мы и дальше будем торчать тут?
        Темка встал, чувствуя, как набухает в нем ярость. Но княжич справился с собой, учтиво наклонил голову:
        - Отчего же, поедем. Желание гостя - закон.
        …А потом был ужин, вспоминать про который Темка вообще не хотел.
        Глава 4
        Зима в этих краях оказалась теплая. Горячие ветра, часто дующие с Черных песков, превратили снега Букового месяца в затяжные дожди. Уже в первых числах Ясеня дороги начали подсыхать, а в речке Красавке заплескались мальчишки. Самые тенистые овраги обнажили илистое дно, когда засверкали молнии Яблоневых гроз. Первая пришлась как раз на тот день, когда Матерь-заступница отмерила пятнадцатый Темкин год.
        Дожди сменила жара. Сначала радовались солнцу, но потом земля начала трескаться, и от зноя стало трудно укрыться даже в подвалах крепости. В деревнях священники отслужили молебны Матери-заступнице, прося отвести стороной засуху. А в один из дней вся ребятня лазила по подсыхающим болотистым лугам, собирая лягушек. Утром, с первым лучом солнца, многодетные матери зарыли тварей на общинных землях и в своих огородах. Но дожди так и не вернулись.
        Теперь деды на посиделках говорили только о Черных песках. Им эти рассказы от прадедов достались, но ни дети, ни внуки верить не желали - байки, мол, Пески давно не двигаются. Темка тоже не верил старикам. Да, жарко, но пока еще не стоит над полями маревом предвестие погибшего урожая. А о чем еще говорить в этих краях, как не о Черных песках? Но сказки слушал с интересом. Деды пристраивались на завалинках, в тени. Водили в воздухе коричневыми, скрюченными за трудовой век пальцами и предостерегали: только проглянулось дно у реки, не молись Матери-заступнице, поздно. А кидай вещички на телегу да мотай подальше. Лошадей не жалей, погоняй, сколько сил хватит, - лишь бы уйти.
        В крепости солдаты неохотно выходили на плац. Темка их понимал, но вставал на сторону Александера. Тот говорил, что при такой мирной жизни стоит чуть ослабить вожжи - и гарнизон превратится в деревню. Глядя на подтянутого капитана, и княжич застегивал мундир под самое горло, и солдатам небрежность не спускал.
        В эти дни реже получалось встречаться с Митькой - не дело самому себе поблажку давать. Темка отчаянно скучал, но каждое утро упрямо занимался наравне с солдатами. Мундир быстро выгорел на солнце, соленый пот разъел краску, превращая густую грозовую синь в легкую синеву безоблачного неба. Княжич тайком гордился своим мундиром. Все остальное - и окрепшие мускулы, и успехи в фехтовании, и меткая стрельба, и твердость в голосе - пришло постепенно, и сам Темка не мог этого заметить. Он осознал только, что сильно прибавил в росте, когда Дарика занялась его гардеробом. Пришлось подпороть все штаны снизу, рукава и подолы мундиров, рубах, выпуская запас ткани.
        Если встретиться с Митькой не получалось, Темка отправлял с Шуркой записки в соседний гарнизон. Мальчишка точно не чувствовал жары, с удовольствием мчался на конюшню седлать меланхоличного Булана. В ответ на исписанные корявым Темкиным почерком бумажки капитанов сын привозил листы, расчерченные четкими строками. Друга обошла солдатская доля, не по его вине или воле - подмял Герман гарнизон, княжича как бы и нет в Южном Зубе. Митька укрывался от ненавистного капитана за толстой дверью библиотеки. Судя по запискам, он далеко продвинулся в разборе свитков. Оно и понятно, чуть ли не год прошел с того разговора у реки…
        …Дега отошла в сторону, выбирая траву по вкусу. Темка скинул рубашку, растянулся на берегу. Замотался, в голове гудит. Митька уже отсигналил в ответ, скоро появится. Эх, здорово было бы жить в одной крепости! Но Темка никогда этого не предложит - Дин клятву королю давал.
        Заржала Дега, приветствуя Поля. Княжич плюхнулся рядом на живот, заговорил торопливо:
        - Я тут читал… Знаешь, в летописях много сказаний о героических воинах, сражавшихся до последнего. О публично казненных героях. Пишут… так пишут, что кровью со страниц пахнет.
        Темка чуть прижмурился. Это он тоже читал. Кто же из мальчишек такое пропустит: битвы, подвиги, клятвы чести. Но, зная Митьку, можно поспорить, что его взволновало нечто другое.
        - И совсем нет о тех, кто погиб безвестно. Ну, ясно, почему нет. А мне кажется - им было труднее. Одно дело, умирать на плахе, когда смотрят. Совсем другое - погибать под пытками где-нибудь в темнице. Понимая: закопают, и костей твоих не найдут, не узнают - выдержал ты или предал. Когда грозят, что оболгут после смерти. Вот так - страшнее.
        Темка опустил веки и попытался представить: вот он в плену, и враги грозят муками смертными, если не выдаст своих. Неужто бы не выдержал? Да быть такого не может! Он - серебряного рода.
        Княжич открыл глаза, посмотрел в небо. Светлое, почти невидимое облако еле движется. Кажется, дни застыли так же, как это облако.
        - В скучное время мы живем, - вздохнул он. Сорвал одуванчик, дунул - белая шапка облетела наполовину. - Вот так вернемся ко двору - и что? Не то что войны, про разбойников настоящих не слышно. Тоска…. Право слово!
        Митька виновато улыбнулся. Темка подумал, что друга это нисколько не расстраивает, и добавил злорадно:
        - О чем писать будешь, летописец?
        Облако чуть сдвинулось, истончилось еще сильнее.
        Митька накрыл нерасторопного кузнечика рукой. Послушал, как тот трепыхается под ладонью.
        - Я нашел записки времен осады Южного Зуба. Там одного… ну, по-нашему будет сержанта, обвинили в том, что он подавал врагам сигналы с башни. Летописец, по-моему, в военном деле ни уха ни рыла. Что за сигналы, зачем подавал! - Митька раздраженно махнул рукой, освобожденный кузнечик торопливо отпрыгнул в сторону. - Приговор - повесить.
        Темка поморщился. Позорная казнь. Для военного - пятно на всем роду.
        - Угу. А летописец, между прочим, сомневался, того ли назвали предателем. Ну, меж строк чувствуется. Сомневался, а писал! Потом-то его записки внесут в книги, вымарают ненужные, как покажется, слова. Никто даже не усомнится в том, что сволочи по заслугам досталось. Я так не хочу. Знаешь, решил: все свитки переберу. Может, еще что про осаду найдется. Я хочу знать правду.

* * *
        Солнце почти не проникает через узкое оконце. Замковая библиотека встроена внутрь башни, только углом выходит наружу - там-то и пробили узкую щель. Но это и к лучшему: все свитки сохранились. Тур Весь научил племянника правильно обращаться со старыми листами, и княжич надеялся перевезти домой древние записи в целости и сохранности. Эти бумаги должны заинтересовать королевского летописца - хотя тот так стар, что с трудом разбирает даже крупные буквы.
        Да и Митька почувствует пользу от сидения в крепости. При мысли об этом рот наполнился кислой слюной, точно лизнул мокрое железо.
        Нет, нельзя дальше искать оправданий! Отец знал, что будет именно так. Князь Дин все понимал про капитана Германа и про сына, иначе бы не связал Митьку словом. Зачем?! Но хоть голову сломай - не понять. Княжич совершенно не знает отца. Даже с туром Весем, раз в год навещавшим сестру, он разговаривал больше. А уж с королем Эдвином - тем более.
        Когда Митька впервые попал ко двору, он уже и не помнил. Мама говорит, что принцессе Анхелине было чуть больше года и ей понадобился товарищ для игр. Подруга королевы и прихватила с собой полуторагодовалого малыша.
        Запутанные дворцовые коридоры скоро стали знакомыми, как дома. Королева Виктолия превратилась просто в госпожу Вику. Король Эдвин полюбил неторопливые разговоры с серьезным княжичем и старался выкроить для них время. Митька скучал по королевской семье не меньше, чем по своей собственной. И вечера во дворце вспоминались с таким же мягким замиранием сердца.
        …Дрова в камине почти прогорели. Митька положил сверху полешко - березовая кора скрутилась от жара. Сверху пристроил еще парочку и снова сел на пышный даррский ковер. Тепло камина приятно обволокло спину. Отсветы пламени окрасили резные деревянные стены в цвет восхода, отразились в большом медном блюде с яблоками.
        Анна пристроилась на маленькой скамеечке у ног отца, сматывает золотистую нитку в аккуратный клубок. Мама и госпожа Вика утонули в глубоких креслах. У княгини в руках вышивка, королева перебирает спутанные Анниным котенком нитки. Виновник безобразия лежит тут же, щурит на камин желтые глаза. Митьке очень хочется дернуть его за пушистый хвост, но тогда обидится принцесса, да и не следует отвлекаться от разговора. Король Эдвин серьезен, словно перед ним не восьмилетний мальчик, а взрослый мужчина. Княжич старается вести себя достойно.
        За окном давно стемнело, но гости пока не торопятся домой. Князь снова в отъезде, и в огромном доме их никто не ждет. Анна отдала матери клубок и присела рядом с Дином, погладила котенка. Безобразник лениво мурлыкнул и перебрался к принцессе на колени. Королева строго покачала головой, но все-таки позволила дочери остаться сидеть на полу.
        Когда догорают свечи и приходит пора зажигать новые, княгиня решительно складывает вышивание в корзинку. Королева Вика предлагает остаться на ночь, но мама пристально смотрит на короля и качает головой. Княжич разочарован: он бы с удовольствием еще побыл в этой комнате. Очень не хочется выходить на заснеженные улицы, под холодные ветра Пихтового месяца. И королю жаль комкать разговор - на самом деле жаль, Митька чувствует, - но и он не спорит с княгиней. Анна печально смотрит светлыми, как у матери, глазами: кроме княжича Дина, у нее нет больше друзей…
        Митька с сожалением вернулся из прохладного дворца в душную библиотеку крепости. Подошел к оконцу, глянул на пустой плац. В полдень жизнь в гарнизоне затихала, солдаты расползались в поисках прохлады. Только двое часовых мучались на стене, вжимаясь в тень башни.
        Тоска по дому стала так сильна, что Митька отшатнулся в сторону, прижался лбом к каменной кладке. Слезы скребли где-то в горле, и княжич сжал губы.
        Ему и прежде приходилось скучать по матери, которая пропадала целыми днями во дворце. Сам же Митька, если княгиня брала его с собой, проводил время с принцессой Анной или в королевской библиотеке. Но когда княжич оставался дома один, то пробирался в гардеробную и бродил между платьями, хранящими запах маминых духов. Можно было перебирать ленты на рукаве и представлять, что княгиня рядом и никуда не торопится. Митьке казалось, что мама похожа на яркую птицу, которая не может надолго складывать крылья. И мальчик был благодарен Орлу-покровителю за те редкие вечера, в которые княгиня не улетала из дома.
        Соленый комок наконец-то сглотнулся. Митька развернулся, привалился к камням спиной. Он еще не скоро окажется дома, нужно с этим смириться. Хотя, если бы не Темка, сил бы уже не осталось.

* * *
        Темка не верил в байки о Песках, но, когда ночью ударили в землю долгожданные капли дождя, поблагодарил Матерь-заступницу за милость. Горячий ветер унес тучи до рассвета, но теперь верилось, что они, брюхатые ливнями, вернутся.
        Утром во дворе блестели лужи. Дарика кричала, что не пустит сына в дом, пока тот не вымоет ноги. Шурка закатал штаны выше колен и босиком шлепал по воде. Солдаты посмеивались и предлагали капитанову сыну убежище в казарме. Лисена, сама еще недавно не отстававшая от брата в шалостях, укоризненно поджимала губы. Лужи она обходила чинно, приподнимая подол.
        Темка сбросил мундир на перила крыльца, с удовольствием глотнул сырой воздух. Ну что же, сегодня Митька дождется пойманного зеркальцем солнца.
        - Шурка-а-а-а! Седлай Булана, айда в степь!
        …А на следующее утро на крепостной двор влетела Лисена, закричала, захлебываясь от возбуждения. Следом за быстроногой девчонкой торопились Дарика с бабкой Феклой, тащили корыто с нестиранным бельем. Жена капитана испуганно оглядела высыпавших солдат, бросилась к Александеру:
        - Воды нет! - страх метался за судорожно стиснутыми губами, рвался вопросом: - А если Черные пески?!

* * *
        По руслу с тихим шелестом ползли песчаные струйки. Обнажившиеся берега подсыхали на солнце, шли глубокими трещинами. В оставшихся мелких лужицах, полных жидкого ила, трепыхались рыбины. Дега недоуменно пряданула ушами.
        - Матерь-заступница! - охнул кто-то за Темкиной спиной.
        Княжич недовольно повел лопатками. И так страшно, еще и вопят. Но этого же не может быть! Черные пески двигаются только в легендах. Темка не верит в дедовские сказки… Толстый карась шлепнул хвостом по грязи, дернулся и замер. Золотистый песок накатил, прилипая к чешуе - и уже через мгновение на месте рыбы получился сухой холмик. Тихий шорох - и вот он уже сгладился, покатились сыпучие волны дальше. Княжич с трудом оторвался от этого зрелища, глянул растерянно на капитана. Ну не может этого быть!
        Александер подергал себя за ус, решил:
        - В деревню.
        Горячий ветер подталкивал в спины, подхлестывал крупинками песка. Поле на глазах желтело, скручивалась трава, точно полыхал рядом лесной пожар. Дорога вела мимо рощицы, Темка глянул мельком: на опушке березы уже тронуло дыхание Песков, подсушив листья. Сержант Омеля вдруг свернул, поскакал к деревьям. Княжич придержал Дегу, но Александер крикнул:
        - Догонит!
        Еще не показался поворот к деревне, как Омеля нагнал, пристроился рядом. Выдохнул:
        - Пусто! Птиц не слыхать. Да и вообще - мертвый лес. Не охотник я буду, если не почую. Мертвый, видит Создатель!
        «Мертвый!» - отозвалось у Темки где-то под ребрами, сбило дыхание. Неужели все, чем пугали старики, - правда?!
        У околицы стояла, покосившись, телега со сбитым колесом. Хоть и груженная добром, а хозяина не видно. Не выскочили на дорогу брехливые собаки, не глянула из-за плетня любопытная старуха. Тихо. Слепо смотрят закрытыми ставнями дома, некоторые дворы щерятся распахнутыми воротами. У пересохшего до дна колодца валяются коромысло и ведра, одно откатилось прямо к старостиному забору. Богато жил староста: за солидными воротами, в доме на высоком фундаменте. Сейчас одна створка наполовину открыта. Темка направил коня во двор.
        Горячий ветер разносил раструшенное сено - похоже, грузились второпях. Темнел распахнутый лаз в погреб, рядом с ним валялся разбитый глиняный кувшин, выпустивший лужу молока. Кот пристроился у края и быстро работал язычком. Глянул недовольно на пришельцев: успел почувствовать себя хозяином в опустевшем доме, а тут явились! Дернул хвостом, но от молока не оторвался.
        - Торопились, - процедил Александер.
        Темка соскочил с коня, осторожно шагнул к коту. Тот глянул диковато, в один прыжок долетел до погреба и скрылся в провале. Княжич направился было туда, но капитан крикнул недовольно:
        - Артемий, некогда!

* * *
        Когда вернулись в Северный Зуб, Пески уже были видны со сторожевой башни. Самый упрямый мог убедиться: древняя легенда ожила. Вон как сверкает золотом, аж глаза слепит. Темка прищурился, придержал бившуюся на ветру карту. Да, Пески уже вот тут. Если волна пойдет по руслу Красавки, то быстро продвинется, захлестнет брошенную деревню. Новый порыв ветра кольнул песчинками лицо. Затрепетала в руках бумага, точно и она стремилась как можно быстрее улететь из крепости.
        Во дворе стихла перебранка, успокоилось метавшееся в каменном мешке эхо. Последняя телега, душераздирающе скрипнув, выползала за ворота.
        - Пора и нам, - Александер тронул княжича за плечо.
        - А может, заедем?
        - Южный дальше, к нему Пески дойдут нескоро. А нам кругаля давать некогда. Да успеют они.
        Оседланная Дега пританцовывала во дворе, ей не терпелось убраться отсюда.
        Телеги догнали быстро. Тем более они не двигались - дальше не проехать: навстречу другой обоз. Беженцы из Северного Зуба зло щерились, готовясь скинуть с дороги. Встречные казались похоронной процессией.
        Три телеги: на двух скарб, на третьей дедок с трясущейся от старости головой, ребятишки и молодуха на сносях - свела брови, сгорбилась. Еще одна женщина придерживалась за обрешетку, рядом стояли два парня, угрюмо смотрели в сторону Песков. Вперед вышел коренастый мужчина в летах, с ним и разговаривал солдат. Заметив княжича и капитана, торопливо бросил что-то деревенскому, начал проталкиваться к всадникам.
        - Говори, - велел Александер.
        - Не успели мы, Пески кругом. Эти вон из Южной Выпи. Баба у них скоро родит, вот и прособирались. Пока затылки чесали: то ли ехать, то ли оставаться, за соседями уже и пыль осела. Теперь вот куда ни развернутся - нету дороги. А Пески уже к деревне подошли. Решили в крепости спасаться, а капитан Герман не пустил.
        - Вышлем разведку, - поймал Александер Темкин взгляд.

* * *
        К вечеру Пески чуть успокоились, но даже в окно уже было видно светящееся золото. Багровым закатом полыхало небо, казалось, что его подожгли горячие ветра. Жар прокалил воздух; с мольбой к Создателю ждали ночной прохлады.
        Темка задумчиво смотрел на карту и отирал измазанные чернилами пальцы. Северному Зубу приходилось тяжело - заносило со всех сторон. Основная волна накатила от юго-восточной границы с Дарром, поперла вперед, не разбирая. Еще одна обогнула по высохшему руслу Красавки, прошла дальше в глубь страны, извернулась и соединилась со старыми Песками. Южным соседям повезло немного больше: они хоть и тоже отрезаны от мира, но волны выдохлись на подступах к крепости.
        Фонарь почти угас, в жаркой комнате густо пахло нагревшимся железом и маслом. Княжич расстегнул мундир, не отрывая глаз от карты. Да, не повезло им. Сильно не повезло. Он встал, аккуратно свернул широкий лист, с бумаги посыпался песок. Когда только успело надуть! Темка провел ладонью по скатерти, ощутил мелкие крупинки.
        Вошел Александер:
        - Деревенских разместили. Возле запасов я поставил караул. Ключ только у меня.
        «Спасибо, Матерь-заступница!» - пронеслось у Темки в голове. Хотя благодарить нужно капитана: это он соблюдал давний закон - в крепости должна храниться вода. В Северном и Южном Зубе к этому относились серьезно: с давних пор стояли в подвале огромные дубовые бочки, всегда полные. Но на сколько их хватит? Тем более - с беженцами.

* * *
        Пески видны и из окон замка, но Темка каждое утро взбирается на башню и выходит на смотровую площадку. Горячий воздух наваливается, принося с собой проникающие всюду песчинки. Это мало похоже на ветер, скорее на жаркое сухое дыхание гигантского зверя.
        Княжич подошел к самому ограждению. Солнце едва взошло, а каменные зубцы уже нагрелись. Снова будет жара, от которой спекаются губы. Темка сглотнул; царапнуло в пересохшем горле. Тронул фляжку. Там вода. С трудом отлепил пальцы. Норма - две кружки, а день только начинается. Лошадей вон уже вторые сутки почти не поят. А животные ведь не понимают, за что такие мучения. Темка постоянно бегает на конюшню, гладит Деге шею, шепчет на ухо разные глупости, но разве этим утолишь жажду?..
        Прошуршало под ногами. Песок всюду. Стоит запустить пятерню в волосы, и он с тихим шорохом сыплется из-под пальцев. Забивается в складки одежды, в сапоги. Даже когда Темка провел шершавым языком по губам, то наткнулся на песчинки, скрипнул ими на зубах. Кажется, что горло забито сухими крупинками, а в желудке и вовсе целые барханы. В первый же день пришлось зачехлить пушки, а то не прочистить потом. Так и стоят, накаляясь. Бесполезные.
        Восходящее солнце медленно вырастало из светящихся Песков. Темка отвернулся от рассвета. Нельзя смотреть долго, глаза начинают болеть. А если опустить веки, то на мгновение резанет болью, как будто и под них надуло песок. В темноте вспышки все тех же надоевших цветов: золотого, серебряного, бронзового. Как барханы: сами золотистые, медовые, в тени - густо-бронзовые, а кромки отливают серебром. Меж песчаных складок вьются бронзовые тропки, словно кто расшил пустыню дорогими нитками. Темка уже наизусть помнит узор этой вышивки.
        Ночью пески продолжают светиться. Бронзовые тропки теряются, растворяются. Серебра, наполненного лунным светом, становится больше. В общем-то, это красиво - хоть днем, хоть ночью. И напоминает геральдические цвета. Золотой, серебряный, бронзовый - как ленты на штандартах год назад, в Малом тронном зале.
        Темка нащупал в кармане зеркальце в деревянной рамке. Скрипнул под пальцами песок. Аккуратно стряхнул, протер серебристую гладь. Отразилось смуглое до черноты лицо с потрескавшимися губами, красными воспаленными глазами. Впрочем, княжич мало интересовался собственным отражением. Рука с зажатым в ладони зеркальцем повисла. Ну почему, почему отсюда не видно Южного Зуба?! Хоть бы штандарт разглядеть! Но только три цвета, и раскаленный восход над ними.
        Солнце оторвалось от горизонта и поплыло в небо. Пора, капитан ждет.
        Деревянная дверь, ведущая со смотровой башни, в мелких зарубках. Это они с Митькой метанием ножей развлекались. На косяке Темка ведет календарь, отмечает каждое новое утро в Черных песках. Дни сливаются, ночь давно перестала быть границей между ними, потому что жажда мучает даже во сне, не дает толком забыться. Каждый вечер Темка надеется, что привидится река, вечерняя прохлада, пусть даже с надоедливым звоном комаров. Но снятся Пески. А как-то - умирающий от жажды Митька. Лежит в башне на каменном полу и еле шевелит потрескавшимися губами: «Воды…»
        Ладонь привычно скользнула по зарубкам. Стукнула за спиной дверь.
        Спустившись, Темка свернул в дальний коридор. Можно пройти хозяйственными дворами, но вчера там резали скот - поить больше нечем. Стиснутый высокими стенами пятачок кажется полем проигранной битвы: небо помнит отчаянные стоны животных в предчувствии смерти; тяжелый удушливый запах до сих пор висит над залитыми кровью камнями; вялится на солнце, свисает лентами мясо - как штандарты побежденных. Вчера тут пьянила чужая смерть, словно ею можно откупиться от своей собственной.
        Многие рискнули отведать крови, хоть этим жажду утолить. Темка не смог.
        Надвигающаяся жара выдавила обитателей крепости со двора, заставила искать укрытие за толстыми стенами. Только Лисена стояла, запрокинув голову - растрепанная рыжая коса свесилась почти до земли - и широко открыв рот. Даже Темку не заметила.
        - Ты чего?
        - Я тренируюсь. Вот пойдет дождик, встану, и мне водичка будет в рот капать.
        Вышел хмурый капитан, обремененный фонарями и мотками веревки.
        - А вы куда? - тут же прицепилась девочка.
        - Куда надо. - Александер не одобрял Темкину затею. - Иди, тебя мать ищет.

* * *
        Сразу за дверью оказался тонкий слой песка. Потом его стало больше, Темка уже мог коснуться потолка вытянутой рукой. Александер пригнул голову, поправил на плече моток веревки. Ноги разъезжались, вязли. Темка запыхался, но старался не показывать виду и не сбавлять шаг. То, что песка так много, вселяло надежду: значит, наружная дверь осталась открытой.
        Крепость оказалась в центре огромной воронки: снаружи занесена песком до верхней балки ворот, а внутри, во дворах - тонкий слой песчинок. Точно волна ударила в стены и остановилась. Створки не распахнуть - придавленные массой песка, они не желали двигаться. Пытались спуститься со стены на веревках, но сплошное золото затягивало, стоило коснуться его ногами. Бронза темнела слишком далеко, и путь к ней был только ходом - когда-то тайным, а после, в мирные для крепости годы, обычным, расширенным и укрепленным.
        Дальше пришлось пригнуться и Темке. Капитан опустился на четвереньки, прихватил дужку фонаря зубами. Княжич не сдержался, хихикнул.
        Долго ползли, отплевываясь от песка. Фонарь раскалился, сделал и без того застоявшийся воздух душным. Темка был уже мокрый, как мышь после купания. И нестерпимо хотелось почесать спину в налипших медных крупинках. Хоть как медведь о стену скребись! Жарко, даже сквозь штаны припекает коленки, а уж ладони и вовсе покраснели. Но иначе не пройти, капитан и вовсе ползет, отдав фонарь Темке. Из-за железной дужки в зубах даже не отплеваться толком, песка наглотался - обеда не надо. Потолок царапнул спину. Все, привал! Поставить фонарь и перевернуться, только чтобы не лицом в песок. Уф!
        - Уже близко, - Темкин голос ударился в низко нависший над лицом камень. Дальше капитану не пролезть - узко. - Я протиснусь, тут всего ничего!
        - Ладно. Но дай я тебя обвяжу, если что - дергай.
        Просмоленная веревка обхватила княжича под мышками, петлей завернулась на груди, обмотала ниже и спустилась по ноге. Темка ухмыльнулся: капитан вяжет его, как шустрого зайца.
        - Ну, помоги Олень-покровитель!
        Княжич распластался ящеркой, скользнул в проход. Потолок уже так низко, что головы не поднять. Даже толком не почесаться! А песок, кажется, проникает даже сквозь одежду. Темка вытянул руку с фонарем, ловя медный отлив. Если попадутся зыбучие - утянет. Коридор-то - конный спокойно проедет. Но так обидно возвращаться! Темка подтянул веревку, чтобы не мешала. Ерунда это все: начнет засасывать, Александер все равно не вытянет. Посветлело. Темка рванулся, выбросил руку вперед - только бы не напороться на решетку! Повел из стороны в сторону и чуть не взвыл от досады: пальцы ткнулись в горячее железо.
        Но все-таки подобрался поближе, постарался отгрести песок. Кованые ворота скруглялись небольшой аркой. А ведь Темка сможет пролезть! Как раз протиснется. Спасибо, Олень-покровитель!
        Княжич высунул голову, огляделся. Ага, и дальше песок плотный. Вон бронзовая тропинка вьется. Темка втянулся обратно в лаз. Капитану он скажет, что не пролез. А то ведь Александер не пустит, и сам не протиснется.

* * *
        В окне призрачно светились Пески, и узкий серпик месяца казался тусклым в их свете. Темка распластался на горячей постели. Песчинки кололи влажную от пота спину. К ночи жара спадала, но все равно было душно.
        Сон не приходил, крыса в душе металась все сильнее. Чтобы успокоиться, княжич старался думать о чем-нибудь хорошем. Но перед глазами вставало совсем другое.

* * *
        Да, прошел уже год с того памятного ужина в Торнхэле. Темка тогда выскочил из зала, как только Крох-старший отодвинул кубок в центр стола. Неучтиво, даже не простившись с гостями. Но невозможно дальше смотреть на Марка!
        …Князья вошли в обеденный зал, продолжая какой-то разговор. Не прервали они его и за столом. Впрочем, говорил больше гость:
        - Честь - только для знати. Нам есть по кому мерить свои поступки, перед чьей памятью держать ответ, о чьей доблести помнить. Наша жизнь составляет славу или бесчестие всего нашего рода.
        - Я все же думаю, что для чести не нужны подпорки, - заметил отец.
        Крох недовольно двинул кубок, сказал строго:
        - Это не подпорки. Это - род, уважаемый князь. То, чего нет у других. Спросите землепашца, сколько колен он помнит. Чем славен его прадед или дед? Не ответит. Да ему этого и не надо.
        - Ну не хотите же вы сказать, что все остальные бесчестны? - слегка удивился отец.
        - А почему бы и нет? Вы думаете, честь не дает простонародью красть, обманывать, трусить, лжесвидетельствовать? Нет. Есть только одна вещь, которую они признают и согласно которой живут, - власть. Чем крепче держишь, тем меньше погани. Только власть.
        Темке стало неприятно. Он внимательно глянул на Александера, перевел взгляд на старого капитана, его отца. Это что же - у них нет чести?! У них?! Да как можно нести такой бред, и шакал язык не откусит?!
        - Вспомните, хоть один байстрюк прославился благородством или ратной доблестью? Только те, кого из милости оставили в семьях и держали вот так, - Крох смял лепешку в бесформенную массу. - А остальные плохо кончили. А все почему? Рода за ними не было, а власть применять не стали.
        Марк проводил взглядом отброшенный хлебный комок и снова вскинул глаза на отца.
        - Кстати, Маркий сказал, что ваш сын якшается с крестьянскими щенками, - продолжил Крох.
        Темка возмущенно взглянул на гостя. Нет, он не скрывал от отца свои игры с деревенскими мальчишками, но в этом поспешном докладе было что-то мерзкое.
        - Эти мальчики - люди князя Торна, - вмешался старый капитан Алекс. - Те, кто должен быть ему верен и кого он должен защищать - не приведи Создатель! - в случае войны.
        Крох повернулся к князю:
        - У вас странный капитан. Воин не должен бояться войны. А защищать в первую очередь нужно свой род и своего сюзерена. Власть, только власть! Страх перед сильным - вот залог спокойствия. И я воспитаю Маркия правильно, - гость одарил нелюбезным взглядом Торна-младшего.
        Темка со злостью сжал под столом кулаки.
        - Не так ли, Маркий? - повернулся Крох к сыну. - Ты ведь уже знаешь цену власти и страху?
        Тот аккуратно наклонил голову:
        - Да.
        Темке показалось, что он весь ужин вместо слабенького вина хлебал болотную жижу. Мерзость какая!
        К счастью, гость отодвинул кубок в центр стола.
        Слуги испуганно прижались к стене, пропуская бегущего наследника. И только на боковой лестнице кто-то оказался не столь проворен. Мазнуло по лицу косой.
        - Лисена? - княжич подхватил девочку. - Ты чего тут?
        Капитанская дочь неторопливо пригладила косу, притворно вздохнула. Ну конечно, тут же есть выход к комнате стольника! Когда-то было принято, чтобы слуга скрытно наблюдал за княжеским ужином, не маяча весь вечер в зале, а сейчас про каморку забыли. Вот любопытная Лисена и подсматривала. Если Александер узнает, девчонке мало не покажется. Темка зло помянул шакала.
        - Ладно, пошли, отведу к Дарике. Только быстро.
        Лисена не успевала, путаясь в длинной, на вырост, юбке. Пришлось ухватить ее за теплую ладошку и тащить за собой. Задыхаясь от бега, малышка все-таки восхищенно высказалась:
        - А какой он красивый! Этот приезжий княжич. Как принц!
        - Вот скажу Дарике, где тебя нашел!
        В глазах девочки блеснули слезы, но губы она поджала точь-в-точь как капитан.
        - Да не скажу, не скажу!
        «Тоже, нашла красавца», - ядовито подумал Темка. Марик Крох - надутый индюк. Нужно успеть его перехватить. Быстро сдать Лисену матери, и назад.
        - …Подожди!
        Марк, уже тронувший дверь, повернулся. Подсвечник в его руке чуть дрогнул, капнул расплавленным воском. Темка неразрывно сказал, точно проталкивая через горло длинную змею:
        - Маркий Крох, я возвращаю тебе оружие твоего рода и прошу вернуть мне нож с Оленем.
        Отсвет блеснул на лезвии. Темка показал Лиса, спрятал в ножны и рукоятью вперед подал гостю.
        Снова капнул воск. Марк не протянул руку:
        - К сожалению, я не могу вернуть твой. Он случайно затерялся.
        Родовое оружие?! Темке показалось, что ему дали пощечину. Он разжал пальцы, и нож Кроха упал на каменные плиты между бывшими побратимами.
        Тень от свечей послушно легла под ноги, когда Темка развернулся. Но свет за спиной горел недолго: Марик ушел в комнату и бесшумно прикрыл за собой дверь.

* * *
        Темка с досадой перевернулся на спину. Вот леший! Никак не уснуть! А ведь уже вставать скоро. Нужно уйти до рассвета, чтобы не заметил капитан. А то как пить дать не пустит… Княжич осекся. Свесил голову с кровати, провел языком по потрескавшимся губам. В последние дни появилось много запрещенных слов: пить, вода, река, дождь.
        Надо идти. Иначе гарнизон не выживет. Жажда сводит с ума, позавчера напали на караул у запасов воды. Пока трое дубинками загоняли товарищей в угол, четвертый пытался взломать замок. Хорошо, что услышали шум. Караулы увеличили, а чтобы не было сговора, Александер назначает солдат в последние минуты. Шурка старается держаться поближе к отцу, ведь все знают, что ключ от подвала есть только у капитана.
        Вспомнилось: залитая солнцем комната. Александер дергает себя за ус и неприязненно смотрит на четверых, стоящих у двери. Один зол, и не скрывает этого; Темка видит, как колыхается в его глазах ненависть. Другой угрюмо отвернулся. Третий просто испуган. А у четвертого - непереносимая тоска в изломе губ; солдату плевать, что с ним будет дальше, главное - не смог добраться до воды. Княжич снова посмотрел на первого. Выяснять, кто зачинщик, не надо. И раньше солдат был строптив без меры, заводила на посиделках, репейник под рубахой для всех деревенских парней. Но не думал Темка, что пойдет он на своих товарищей. Ломает жажда, ох ломает!
        - Это - бунт, - заговорил Александер. - Вы знаете, что делают с бунтовщиками.
        Ворот мундира сдавил горло. Темка тоже знает: вешают. На что они надеялись?! Или жажда так иссушила мозги?
        - Будь моя воля, болтались бы уже на балке. Но вы - люди князя Торна, и решать будет княжич Артемий.
        Капитан предупредил Темку, но все равно ослабли колени, а родовой меч неподъемной тяжестью повис на поясе. Княжич постарался сказать твердо:
        - До вечера запереть этих троих. Зачинщика в колодки. Вечером - всем кнут.
        Расковать пришлось раньше, солдат не выдержал бы по такой жаре. Но больше никакой милости не было. Темка стоял во дворе, когда кнут оставлял на спинах приговоренных багровые отметины, сочившиеся кровью. Раны почти сразу забивались песком, и промыть их не было возможности. Норма - две кружки в день.
        Надо идти.

* * *
        Чернильные пятна так и остались на скатерти с того дня, как пришли Пески. Темка бросил поверх карту, повернулся к капитану:
        - Сам же видел: я еле прополз!
        - Шурка пройдет.
        Темка попытался заглянуть в лицо Александеру, но тот отвернулся к окну. Заходящее солнце резче высветило черты, спрятало в тени глаза. Капитан так и не переоделся, просоленная потом рубаха морщилась на спине. Исчезновение княжича обнаружили утром, и весь день пытались отгрести песок в том проходе. Добраться до засова, отомкнуть железные створки - больше-то некуда было деться Артемию. Но точно какая-то гигантская ладонь все толкала и толкала новые массы, грозя окончательно засыпать ход. К вечеру во дворе выросла внушительная гора, но только и расширили, что капитан смог добраться до решетки. Дальше уже не протиснулся бы и самый худой солдат из гарнизона. Там Александер и встретил княжича. Хриплую ругань капитана Темка услышал издалека. Улыбнулся: победителей не судят! А теперь увяз в дурацком споре.
        - Ты еще Лисену предложи, - буркнул княжич. - Это мой гарнизон. И отвечаю за него я!
        - Тема, - капитан впервые назвал его так, - это не игры.
        - А я, когда клятву королю давал, не играл!
        Вскинул упрямо подбородок, тоже демонстративно уставился в окно. На закате песок переплавил цвета, притворился бронзой. Темка подумал, что возвращаться нужно обязательно до того, как начнет опускаться солнце. А то не найдешь тропку, засосет. Как ни бесполезен спор, в одном капитан прав: не дело, когда дорогу знает только один.
        - Ты на карте сможешь путь нарисовать? - Александер не поворачивался. Голос у него спокойный, точно про дорогу на ярмарку спрашивает.
        - Я Шурке еще и на словах объясню, - хмуро ответил Темка.
        - Лучше запиши.
        - А что там карта… Все по-другому. Я по солнцу запомнил. И то так… направление.
        - Все равно. Хотя, конечно, лучше бы ему с тобой хоть раз сходить.
        - Не завтра. Я сам еще плохо ориентируюсь.
        Отметки легли на карту. Не так уж далеко, а бродил целый день. Думал, уже все: наступит ночь, явятся мороки из рассказа бабки Феклы. Аж мороз по коже пробрал, в такую-то жару. Ох, спасибо, Олень-покровитель, вывел.
        - Можно со стороны Южного Зуба идти, там пески плотнее. Но тогда почти день на дорогу, воды набрать не успею. Может, переночевать там, у источника? - Темка предложил это, стараясь отогнать воспоминания о надтреснутом старческом голосе: «… и придут души погибших».
        - Я, конечно, не слишком верю в легенды, но проверять еще и эту - не надо.
        - Не веришь? - Темка усмехнулся потрескавшимися губами, зажмурился.
        …Радуга над источником виднелась издалека. Среди трехцветных песков - настоящее чудо. Вода такая холодная, что ломило зубы. Темка упал лицом в родник и принялся жадно, взахлеб, глотать. Обожженная солнцем кожа наконец-то перестала зудеть. Княжичу казалось, что у него внутри все ссохлось, как старое дерево, и вода мгновенно проскальзывает в трещинки. Он пил лежа, взрывая руками песок вокруг родника. И только когда пальцы провалились во влажное месиво, испуганно отшатнулся. Родник не копил воду - драгоценная влага растекалась и мгновенно уходила в песок. Темка торопливо отвязал флягу, подставил под струю. Кожаные бока стали холодными, слегка влажными. Но наполняться будет несколько часов, слишком уж слабый ручеек. Слишком слабый.
        Темка почесал бровь: в крепости так много людей! Почти полсотни человек, а запасов осталось на несколько дней, не больше. Радуга издевательски переливалась над головой. Обманка - от такого родника не загораются цветные полосы. Княжич упал лицом в мокрый песок. Почудилось - или это кровь шумела в ушах, - кто-то издевательски хмыкнул…
        Воспоминания ушли, оставив обманчивый вкус воды на губах. Темка качнул стоявшую на столе кружку: осталось на донышке. Это - перед сном. Чтобы не крутиться в постели, не вставать каждые полчаса и вытряхивать из-под себя песчинки. Хотя на самом деле уснуть мешают не столько они.
        Закатное солнце скрылось из виду, Пески скоро из бронзы обернутся серебром. Княжич опустил веки. Глаза болят. Надо что-то придумать, от золотого блеска и ослепнуть можно. Он почесал бровь, открыл глаза и глянул на Александера. Спор окончен, но один вопрос остался без ответа.
        - У него - только солдаты, - уронил капитан.
        Свечи так и не зажгли, и фигура Александера за противоположным концом стола была почти неразличима. Да, в Южном Зубе только солдаты. И Митька.
        - На два гарнизона не хватит. А с их стороны пройти легче. Выставит охрану, и ты больше не возьмешь там ни капли.
        Александер не договаривал, княжич чувствовал это. Вон как тянет за ус. Но можно догадаться и самому:
        - Он будет убивать, да? - Перед глазами возникло лицо капитана Германа. Да, будет. Но там Митька… Если он еще жив. Ну почему, почему не разглядеть штандарт на башне Южного Зуба!
        Капитан чуть шевельнулся. А Темке вдруг вспомнились старые весы на хозяйственном дворе: огромные, на каждую чашу можно положить несколько мешков. Получается, что сейчас на одной - Митька и его гарнизон. А на другой - обитатели Северного Зуба.
        - Александер, а разве так может быть? Решаешь вроде бы правильно, а все равно получается, что предаешь. Там же Митька!!! Может, ему уже ни глотка, ни полглотка воды не осталось!
        Темка думал, что он уже мужчина и никогда не заплачет; что засуха просушила до кристалликов песка в венах. Но брызнули слезы, слиплись ресницы.

* * *
        Во дворе седлали лошадей. Митька не выдержал, подошел:
        - Куда-то собрались, капитан?
        В голосе не было уважения ни на голубиное перо. Митька слишком хорошо помнил, как капитан расхохотался ему в лицо на приказ открыть ворота беженцам. Стыд перед брошенными в Песках людьми был так силен, что и сейчас Митьку затошнило.
        Герман еле заметно хмыкнул, но ответил достаточно вежливо:
        - В Пески, княжич. Говорят, источник дается тем, кто ищет. Запасы кончаются.
        Митька остановил взгляд на притороченных к седлам бурдюках.
        - Надеетесь проехать верхом?
        - Где не проедем, там на брюхе проползем.
        «А ведь он не трус», - подумал Митька. Впрочем, и на дуэли стреляться - даже самому меткому стрелку - опасно. Рисковый способ заработать деньги.
        - Я с вами.
        Он развернулся и пошел седлать Поля. Митька был уверен, что эту просьбу капитан уважит. Действительно, его дождались у ворот Герман и двое солдат.
        Лошади нехотя ступили на песок. Темно-рыжие барханы сминали горизонт, дышали жарой. Горячий ветер зализывал цепочку следов. Первым ехал капитан, за ним Митька, следом солдаты. Княжич не узнавал степи, где они носились с Темкой. Стерлись берега Красавки. Пропала рощица, обычно видная издалека. К ней проехать не удалось, бронза почти истончилась, сменилась золотом. Зыбучие пески. Капитан спешился, кинул повод одному из солдат:
        - Останешься тут.
        Тот с облегчением закивал. Впереди стлалось золото, перечеркнутое узенькими тропками, страшно было идти между зыбучими песками. Да и солнце, поднимаясь, все сильнее давило горячими ладонями. Митька погладил уставшего Поля, жалея, что нет и малейшей тени, чтобы спрятать коня.
        Герман первым шагнул на бронзовую дорожку…
        Потом, в замке, у Митьки золотые круги плавали перед глазами и продирало ужасом, когда он вспоминал тот путь.
        Почти сразу сбились с дороги: капитан и солдат видели разные тропки, совсем не те, которые открывались княжичу. Герман пожелал верить своим глазам - и еле выполз на четвереньках. Отплевывался от песка, ругался и карабкался на тропу. Не слышал еще Создатель подобной хулы, какую изрыгал капитан! Потом встал на горизонте мираж: родник, рассыпающий веер брызг. Митька ясно видел, как сквозь призрачную воду просвечивает все то же золото. Но солдат кинулся туда, хватанул песок в горсть, ткнулся губами. Пока по бедра не засосало, все не желал верить, что это обман. Спасти его не смогли. Стоило сойти с тропы, как ноги тут же увязали по щиколотку. Митька яростно рванул пояс из штанов, пополз к дико кричавшему мужчине, но Герман в последний момент ухватил княжича за ногу. Митька лягнул, да разве из таких тисков вырвешься. Солдат выл, запрокидывая голову, и только когда сухое золото хлынуло в рот, крик замолк. Прошуршали песчаные струи, сглаживая воронку. Как и не было человека.
        Если бы не вешки, обратно бы не вернулись.
        Глава 5
        Не нравится, когда смотрят в спину. Но не запрещать же. Все равно будут таиться в коридорах, комнатах и украдкой пялиться на уходящего. Один помолится Матери-заступнице за княжича, другой - за себя. Может, просто пожелают удачи. А кто-нибудь скрипнет зубами: ну, уж этот-то пьет вволю там, у источника. И ведь не докажешь, что Темка разве две кружки лишних и выпивает: когда приходит и когда уходит. Пока доберешься до источника, все внутри спечется. Сверху солнце шпарит, снизу пески накалившиеся жгут. А больше княжич воды не возьмет: слишком слаб ручеек, еле-еле за день бурдюки набираются. На ночь бы оставить какую посудину, но родник к вечеру иссыхает, прячется. И только с восходом набухают первые капли. Каждый утро, торопясь к источнику, Темка боится: а вдруг уже закончилось чудо.
        Александер тоже смотрит вслед. Он думает, что самое страшное - идти по еле заметной тропке. Темка бы усмехнулся, но больно пересохшим губам. Самое страшное - целый день лежать на раскаленных песках, распластавшись под солнцем. Все время кажется, что лучи тяжелые и давят, давят, все плотнее прижимая к бронзовой сковородке. Не помогает даже самодельный навес из плотной ткани, солнце прошивает его насквозь. А под самым ухом журчит родник. У Темки от жары кружится голова, в первый день его вырвало. Самое главное - пережить полдень, когда даже собственная тень поджимается, уходя от раскаленного светила. Над песками встает марево, в котором порой чудятся странные картины: замки, уходящие караваны, воины на отменных жеребцах, тенистый берег речушки, красивая девушка, стирающая на мостках. Порой даже слышны стук копыт, голоса, плеск волн. И какой-то бесплотный голос вздыхает над ухом: «Не тот…» Темка боится полудня: ему кажется, что можно сойти с ума. Княжич дорывается до влажного песка, прижимает его к лицу и так ждет, когда солнце начнет заваливаться к горизонту.
        А вот возвращаться домой уже не страшно. Волочишь тяжеленные бурдюки, ноги не держат и перед глазами плавают ярко-желтые пятна. Пот разъедает кожу, и сколько ни вытирай - все равно щиплет глаза, а ведь нужно следить за тропой. На страх сил уже просто не остается.
        Но сегодня Темка уйдет от источника чуть раньше. Он и вышел-то, когда солнце едва позволило разглядеть дорогу.

* * *
        Южному Зубу повезло. Пески чуть присыпали стены и почти сплошь отливают бронзой. Темка поднял голову, прикрываясь козырьком ладони. Перед глазами мельтешили солнечные блики, мешая рассмотреть. Княжич сморгнул, проклиная безветренную погоду. Есть! Уф-ф-ф, спасибо, Матерь-заступница. Штандарт не приспущен - значит, жив Митька. Если, конечно, в крепости есть кому следить за ритуалом - тут же ошпарило новым страхом.
        Темка торопливо сбросил бурдюки, достал зеркальце. Конечно, глупо подниматься на башню, точно зная: к тебе не придут. Карабкаться по жаре, подставляться горячему дыханию Черных песков. Но княжич поймал солнце, послал три коротких блика: «Приходи немедленно». Если Митька откликнется, то Темка сделает подлость: принесет в крепость мало воды. Снова вспомнились старые весы. А не подлость: самому пить, а друг там от жажды умирает?! Но нет ответа, только чуть дрожит в горячем мареве кромка башни.
        Дерьмо шакалье! А если у Митьки сил уже нет по лестницам таскаться? «Приходи немедленно!» Горячий ветер бросил в лицо песок, обжег пересохшие губы. «Приходи немедленно!» Темка прикусил пальцы, чтобы не расплакаться. Создатель, ты не можешь так поступить! Княжич опустился на горячий песок, зеркальце выскользнуло из руки. Если хотят покарать его неизвестностью - пусть! Лишь бы Митька просто не поднялся сегодня не башню. Лишь бы не сбылся тот сон, в котором видел Темка умирающего от жажды друга. Олень-покровитель, помоги!
        С башни сверкнула вспышка. У Темки словно пружинка внутри разжалась, он вскочил. Глупо торчать там и вглядываться в ослепляющие пески, точно зная, что друг заперт в крепости. Но Митька все равно стоял. Темка приподнялся на цыпочки, замахал руками. Увидит - в этих песках как на ладони. Пятки зудят - так и хочется побежать навстречу. Но нельзя, Герман может заметить. Капитан Южного Зуба - последний человек, с кем желал бы сейчас встретиться Темка.
        Наконец длинная предвечерняя тень легла на пески. Митька! Темка подпрыгнул на месте, но ближе подойти так и не решился. Уже можно рассмотреть лицо друга - осунувшееся, дочерна загорелое, с еще больше облупившимся носом. Волосы выгорели и стали почти белыми. Но, несмотря на жару, Митька был в зеленом мундире. Темке даже сделалось неудобно за свой вид: мятую, пропотевшую, выгоревшую на солнце рубаху и плотные деревенские штаны.
        Всадники вылетели неожиданно, песок ударил из-под копыт. Митька оглянулся, но не отпрыгнул с дороги, а бросился наперерез. Герман, шакал его побери!
        Темка подхватил бурдюки. Некогда путаться в ремнях, но воду тут оставлять нельзя. В крепости ждут - и считают глотки. Успеть в пески, туда на лошадях не сунутся, а тропки с непривычки сразу не разглядят. Быстрее! Темка оглянулся. Всадники уже близко, Митька, отплевываясь, поднимается с взрыхленного копытами песка. Еще немного! Горячий воздух затопил горло, к лицу точно придавили нагретую подушку. Ноги зарывались в песок, бурдюки оттягивали руки. Сбоку мелькнул всадник, рывок - и Темке преградили путь. Княжич метнулся в сторону - но солдаты в зеленых мундирах были и там.
        Горячая бронза толкнулась Темке в лицо; он упал, перекатился на спину и сел.
        - Княжич Артемий! А вас и не узнать, - усмехнулся Герман. - Что же вы так испугались? Мы всего лишь хотели поинтересоваться делами наших соседей.
        Бесцеремонные руки солдата отодрали Темкины пальцы от бурдюка.
        - Капитан, это вода! - на осунувшемся лице засветилась такая радость, что княжичу стало страшно. - Вода, капитан!
        Кадык заходил на шее, когда солдат присосался к бурдюку. Рванулись к нему товарищи, спешно слезая с коней.
        - Отойти! - хлестнул по ушам крик Германа. - Прочь! - Выстрел ударил в безоблачное небо. Но оторвать от воды невозможно. Капитан выхватил еще один пистолет, выстрелил уже прицельно.
        Солдат мягко подломился в коленях, его товарищи еле успели подхватить падающий бурдюк. Струйка крови плеснула по мундиру, капнула в песок. Темка отрешенно подумал, что красный цвет вполне вписался в общую гамму.
        Подбежал запыхавшийся Митька:
        - В чем дело, капитан?
        Темка вскинул удивленные глаза. Раньше друг скрывал отношение к Герману, сейчас же ненависть звучала открыто.
        - Ничего такого, Эмитрий, что требовало бы вашего внимания, - нагло ответил капитан. - Мы просто приглашаем княжича Артемия в гости.
        Темка встал, тряхнул волосами - за шиворот посыпался песок, но княжич лишь слегка повел лопатками. К крепости шли плечом к плечу с Митькой. Молча, при капитане говорить не хотели.
        Бурдюки с водой вез сам Герман.

* * *
        Прежде чем сесть, капитан махнул рукавом по сиденью. Со знакомым шорохом песчинки осыпались на каменный пол. Темка остался стоять, холодно глядя на Германа. Тот закинул ногу на ногу, качнул носком сапога. У Митьки дернулся уголок губ, но княжич смолчал.
        - Артемий, так, значит, вы нашли источник? - с довольным видом спросил капитан.
        Темка готов был поклясться, что, прежде чем прийти сюда, Герман приложился к бурдюку. И теперь жмурится довольно, оглядывая княжича Торна от растрепанной макушки до вытянувшихся на коленях пузырями штанов.
        - Принесите карту.
        Плотная бумага с шелестом легла на стол.
        - Где? - Герман подтолкнул к Темке перо.
        - В песках, - усмехнулся тот.
        Капитан не возмутился, понимающе кивнул. Темка от омерзения выгнул губы: Герман-то решил, что Северный гарнизон просто не желает делиться, вот и все. Так же, как не пожелал бы сам Герман.
        - Ай-яй-яй! Как же так, княжич Артемий? Мы тоже люди короля. Вон, ваш друг от жажды помирает. А вы поделиться не хотите. Стыдно, княжич, стыдно! - капитан насмехался, корча преувеличенно-серьезную рожу.
        Темка повернулся к Митьке:
        - Там не хватит на всех. За день набегает, сколько я принес. А у нас семейные и беженцы.
        «А теперь смотри! - прикрикнул на себя Темка. - Если в лицо говоришь, что предаешь, так смотри!» Митькины серые глаза остались спокойны; друг только облизнул сухие губы.
        - Я спасаю своих людей, - пробормотал Темка.
        Герман вскочил - тяжелое кресло ударило под колени и чуть не опрокинуло капитана обратно. Шагнул ближе, дохнул в лицо:
        - Ах ты… Людей он своих спасает! А что вот этот подохнет, тебе как? - Герман ухватил княжича Дина за плечо, дернул ближе.
        - Прекратите, капитан! - вырвался Митька. - Это право княжича Артемия!
        - Право?! - ноздри Германа раздулись, даже сквозь плотный слой загара было видно, как побелело его лицо. - Ну что же. Боюсь, княжич, вам придется погостить у нас. В Песках, знаете ли, опасно, мы не можем вас отпустить. Вот только воды для гостей у нас нет, уж не обессудьте! А желаете напиться - добро пожаловать в путь.
        - Чтобы вы расставили по моим следам вешки, капитан? - смешок вышел хриплый.
        «Хорошо, что Шурка со мной разок сходил», - подумал Темка, глядя на захлопнувшуюся дверь. Громыхнул навесной замок.
        Княжич опустился в кресло, в котором недавно нагло восседал капитан. Пить хотелось - как будто в желудке песок горячий перекатывается. Говорят, без воды человек может прожить не больше пяти дней. Герман придет раньше.
        Темка скрестил на столешнице руки, уронил на них голову. В общем-то, от него ничего такого не требуется. Молчать, и все. А в крепость воду принесет Шурка. Только бы Герман для острастки не лишил Митьку воды! Эта сволочь может…

* * *
        Каждое утро Митька ждет чуда: проглянутся проплешины в песках, раздует барханы. Поднимется на башню глянуть окрест - и ослепнет на мгновения от вспыхнувшего под рассветным солнцем золота. Но никогда еще он не молился так жарко, спеша вверх по стертым ступеням. Кружит от недосыпа голову, и княжич бережно придерживает на боку фляжку. За тонкой стенкой плещется вода. Почти полная фляжка. Отхлебнет еще пару раз, и довольно. Остальное нужно оставить. Княжич с досадой ударил кулаком по каменной стене. А передать-то Темке как?! Герман выставил охрану, в тот коридор не пускают.
        Бронза. Золото. Просверки серебра. Ничего не изменилось за ночь.
        Восходящее солнце не слишком жаркое, но Митька все-таки спрятался в тень. Щелкнуло внутри: «Сутки и ночь». Столько уже Темка заперт без воды. Сутки - это длинный вечер, душная бесконечная ночь, медленно расцветающее утро и раскаленный день. И снова - вечер, бессонная ночь. Без воды. Да Темка, наверное, уже готов собственный язык жевать!
        Капитан ходил к пленнику четырежды и возвращался все более озлобленным. Страшно попадаться ему на пути. Но Митька все равно караулил. Они сталкивались ненавидящими взглядами - и молча расходились.
        Если бы Герман не подмял под себя гарнизон! «Раньше надо было думать», - укорил себя Митька. И тут же шевельнулось воспоминание - родной запах отцовского мундира, собственный голос: «Обещаю». Нет, отец не мог знать, что так выйдет!
        Все, больше никаких необдуманных обещаний. Он - наследник, княжич Дин. А отец учил: князь себе не принадлежит. Ну зачем, зачем он взял с Митьки слово! Пятнадцать лет - уже не ребенок. Отец должен был это понимать. Но все-таки отправил под власть капитана. И нашел же в наставники такую сволочь!
        Когда-то нянька рассказывала маленькому Митьке сказку про грызунов. Мол, бродят такие по свету, места себе не находят, маются. Но если повезет кому из них, то вселится в человека и начинает вить там гнездо, выгрызать душу и сердце. Митька долго боялся, по ночам снилось, как окутывает людей черная пелена, впитывается через кожу - и вот уже не человек перед тобой, а нелюдь бездушный. Княжич давно не верит в сказки. Но сейчас ему кажется, что в Германе сидит такой грызун. И точит, точит, вся душа капитанова уже как решето. Глаза пустые, только злоба и ненависть в них плавятся. Митьке страшно думать о том, что случится, когда душу капитана пожрут окончательно. Понимает ли Темка, что ему тогда грозит?
        Княжич уперся затылком в теплый камень, прикрыл глаза. Как пить-то хочется… «Терпи! Темке еще хуже!» - прикрикнул на себя. Вокруг тяжелой головы плавали обрывки снов, на ресницы как пудовые замки навесили. Митька две ночи болтался в окрестностях коридора, спал только днем, урывками. Но никак не мог подобраться к часовому, все на просвет видать! Голова мотнулась вниз, Митька испуганно распахнул глаза. Не хватало еще задремать!
        Солнечный диск показался над краем зубца. Пора. Скоро смена караула, по жребию черед Глеба, а он мужик рассеянный.

* * *
        - Глеб! - голос прокатился по коридору, Митька еле успел нырнуть в нишу. - Глеб! Капитан зовет!
        - А пост? - резонно спросил солдат.
        - Да кому твой пост нужен. Вон замок какой! Пошли.
        Глеб нерешительно переминался. Митька попросил мысленно: «Матерь-заступница, пусть он уйдет!»
        - Ну Глеб!
        - Да иду я, иду. Вот ведь…
        Митька вжался в стену. Мелькнула мимо тень, дверь глухо проехала по полу. Не рваться, подождать хоть чуть-чуть, вдруг вернется. Все! Вперед!
        Запасные ключи оттягивают пояс. Какая удача, что капитан забыл про них! Как вовремя отозвал Глеба! Видит Матерь-заступница, что творят, и на их стороне - Митьки с Темкой. Помоги еще немного!
        Ключ с тихим щелчком провернулся, отвалился замок, повис на дужке. Митька рванул дверь, шагнул в душный полумрак. В комнате без окон догорала на столе свеча, роняя капли воска на засыпанную песком скатерть. В углу шевельнулся пленник.
        - Темка! - Митька стукнулся коленями об пол.
        Видно, обозлился капитан. Руки у Темки заломлены за спину, связаны. Вот шакал паленый! Но прежде чем развязать путы, Митька поднес к губам друга фляжку. С жадностью тот обхватил пересохшими губами горлышко. Булькнула вода. Митька сглотнул сухой комок.
        С узлами возиться некогда, ножом их. Осторожно, чтобы не порезать опухшие запястья.
        - Идти можешь?
        - Голова… кружится, - онемевшие руки плетьми повисли вдоль тела.
        Ох, как болят сейчас у друга плечи! Митька тряхнул флягой: пусто.
        - Чего он тебя связал?
        - Я пистолет хотел забрать. Этот дурак положил на стол и угрожал.
        Темку шатнуло в сторону, он уцепился за стену. Осунулся княжич, дочерна загорелое лицо как из базальта высечено. Припомнит это Митька капитану!
        В коридоре - ни души. Однако лучше обходной дорогой, пусть и дольше. И не через ворота, а неприметным ходом в стене. Быстрее! Но Темка еле ноги передвигает, морщится от боли в руках.
        Звякнул замок на кованых воротцах. Деревянная дверь за ними сдерживает ветер, шуршит осыпающимся песком. Ничего, Митька проверял - можно открыть. Лишь бы Темка до своих дошел, не заплутал, не рухнул без сил. Помоги ему Олень-покровитель.
        - А зеркальце я потерял, - вспомнил Митька. - Когда наперерез лошадям бросился, видно, выпало.
        - Да и шакал с ним! Пошли! - У Темки лихорадочно блестели глаза.
        Ну вот, он все-таки предложил это. Митька чуть поежился, выдохнул:
        - Я не могу.
        - Почему?!
        - Тем, если ты мне покажешь источник, я не смогу вернуться в крепость. Ты сам не пустишь. А тут - мои люди. Солдаты князя Дина. Солдаты рода золотого Орла.
        - Ну и чем ты им поможешь, если останешься?
        Митька повел плечом. В тонком луче света, пробивавшемся через щель, сверкнул золотой галун. У Темки брови сошлись на переносице:
        - Пойдем, пожалуйста! У вас же почти нет воды!!! Я не могу тебя тут бросить… ты же погибнешь.
        - Нет.
        Митька не верит в собственную смерть. Но как трудно одним словом перекрыть путь к воде! Каждая буква колючим комком царапнула пересохшее горло, растянула потрескавшиеся губы до сукровицы. Как же хочется пить! Кажется, все на свете бы отдал, а вот невозможно уйти.
        - Ну не могу я сказать Герману, где источник. А ты… Ты же не солдат, Митька. Ну не солдат ты! Тебе летописи писать нужно. Ты правду видишь.
        Да, Митька не изменит судьбу гарнизона. Глупо сходить с ума от жажды, когда можно спастись. Лежат в замковой библиотеке старые свитки, и только княжич знает, что осудили невинного. Как хочется согласиться с Темкой! Так много аргументов - за. И так мало - против.
        - Думаешь, об осажденной крепости пишут те, кто отсиживался в соседней деревне? Нельзя, понимаешь? Нельзя. Летописцу нельзя, так же, как и воину. Он лгать не имеет права! И ты не приходи больше, слышишь? Выследят. Уходи же!
        Темка набычился, уперся кулаками в стену. Где-то там, за толстой каменной кладкой, через тысячи шагов по золотой пустыне бьет источник. Холодная, свежая, чистая вода поит воздух влагой. Подставить бы ладони горстью, ткнуться губами… Митька мотнул головой:
        - Я клятву королю давал.
        Дверь открывается наружу, на нее нанесло столько песка, что не сразу и сдвинешь, но Митька должен это сделать. Темка, наваливаясь на створку, вкладывал всю свою злость, точно она виновата. На сапоги просыпалась бронза, ударило по глазам солнце. Все, Темка протиснется.
        - Ты в крепость? Или к… источнику? - на последнем слове у Митьки сорвался голос, он облизнул губы.
        Темка глянул на восход:
        - Домой. Шурку перехватить, пока не ушел. Нечего ему по Пескам шляться. Митька… Ну… Пошли, а? Сразу к источнику. Там вода. Ты же мне свою отдал. Пошли!
        Мотнул головой:
        - Нет. Топай давай, а то хватятся.
        Трудно прощаться, если не уверены, увидятся ли еще. Митьке - оставаться в умирающей от жажды крепости. Темке - дорога в Черные пески, из которых можно не вернуться.
        - Иди, - повторил Митька.
        - Дурак! - голос Германа накрыл мальчишек. Темка рванулся к двери, но ему заломили руки за спину. - Дурак! - повторил капитан и с размаху ударил Митьку - брызнула кровь из разбитого носа. - Мы же за вами следили! Он бы привел нас к источнику!!! Дерьмо шакалье!
        Княжич отер кровь с лица, рывком поднялся. Ярость полыхнула алым огнем перед глазами:
        - Как ты смеешь?!
        Удар сбил с ног, заставил хлебнуть горячего, колючего воздуха. Герман наклонился, схватил Митьку за грудки. Глаза капитана светились ненавистью:
        - Игры кончились, сопляки. Я из-за вашей дурости подыхать не собираюсь. Я твоего дружка на кусочки порежу, кожу сдеру, но он расскажет! Сам виноват, княжич, надо было соглашаться с ним идти.
        Митька вскинул голову, встретился глазами с Темкой:
        - Он не скажет.
        Матерь-заступница, он не скажет!
        - Скажет. Все скажет!
        Помоги ему…

* * *
        Темка выгнулся, рванулся из пут. Сквозь оглушающую боль послышался голос Митьки. Чудак, разве их можно сейчас в чем-то убедить? Бесполезно, подумал Темка. Бесполезно.
        Боль снова покатилась вдоль позвоночника, вырвалась криком сквозь стиснутые зубы. Будь ты проклят, сволочь! Закусить губу до солоноватого привкуса. Больно! Как больно, мамочка! Скручивается мир перед глазами, как кора в жарком огне, тонет в багровом пламени. Сил нет, как больно!
        Краснота перед глазами темнеет и рассеивается. Снова Митькин голос. Темка чуть шевельнул губами, умоляя беззвучно: Митька, ты только не смотри! Не надо! Больно, Митька… Как больно! Не смотри, отвернись. Не туда, там раздувают жаровню, наливаются алым угли… Митька, я же не выдержу - закричу… Больно!!! Мама! Не смотри… Они поймут, что ничего не добьются. И будут вымещать на мне зло… Не надо! Хватит! Я не могу больше! Олень-покровитель, ну нет сил терпеть! За что, Создатель?! Не смотри, Митька, пожалуйста… Мне же от этого только хуже. Отвернись, прошу тебя! Я не могу больше…
        Капитан придвинулся близко-близко, он точно обнюхивает Темку. Боль в плечах стала сильнее - пленника поставили на ноги, придерживая под локти выкрученных за спину рук. Выругался палач, испачкавшись в крови. А потом рожу Германа сменило пепельно-белое лицо княжича Дина.
        - Эй! Слышишь меня? - голос капитана шуршал, точно песок по каменным плитам. - Еще соображаешь?
        Тычок в спину заставил Митьку упасть на колени. Герман ухватил княжича за волосы, запрокинул ему голову. Нож уперся в горло.
        - Подохнет без воды-то. Так, может, чтобы не мучился, а?
        В серых Митькиных глазах ни тени страха. Темка понимает, что у того внутри все воет и корчится. Капитан не в себе, прирезать может запросто. А все-таки страха нет. Темка - дурак; думал, что высшая доблесть, это со шпагой в самую сечу. Там-то на волне вынесет, ярость и жажда победы вытеснят все прочее. Попробуй вот так постоять, с ножом у горла. Сволочь у тебя капитан, Митька! Ну и сволочь!
        - Ну? - нож дрожит в руках Германа.
        - Идиот, - Темка старался говорить твердо. - Наследника князя… Это мятеж, капитан! - На самом деле от страха мутилось в голове, не выкрути ему руки - так бы и рухнул под ноги палачу.
        - Так я из милости! Из милости, чтобы не мучился, - жарко дохнул Герман.
        Но в глазах солдат затрепыхалась нерешительность. Только добровольный палач поскреб заросшую щеку и ехидно сощурился.
        - Предпочту подохнуть сам и в свой черед, - нож заставил Митьку еще сильнее запрокинуть голову. - Не дело княжичей добивать, - он словно бы не понимал, что на самом деле шантажируют Темку.
        Кто-то из солдат закряхтел осуждающе. Самый молодой торопливо отступил к дверям. Нож в пальцах Германа задрожал сильнее, того гляди - ненароком полоснет. Темка сжал зубы, чтобы не заорать: «Отпусти! Скажу!!!» Создатель, не приведи такую цену платить! Помилуй, Создатель!
        Капитан опустил руку: чужого княжича можно и на куски разорвать. А вот своего - не поддержат. Бунт - озлобленный, подогретый жаждой, - страшен. Герману его не сдержать.
        Митька лягнул капитана, попытался выхватить нож, но мальчишку тут же скрутили. Примотали к столбу-колонне напротив Темки. Вот сейчас в серых глазах друга - страх. Потому что капитан так смотрит на Темку, как и волки не глядят на добычу в голодную зиму. Герман метнулся к жаровне, плюнул в алые, слегка подернутые пеплом угли. Гад! Еще слюны хватает. Темка не может даже губы облизать.
        Веревка захлестнула руки, поползла через балку. Княжич не сдержал стон, когда путы впились в пульсирующие болью запястья. Вытянулся, еле касаясь ногами пола. Митькины глаза распахнулись от ужаса. Капитан все ворошил угли ножом. Темка отвернулся от жаровни: Митька, не смотри! Не надо! Олень-покровитель, дай мне стойкости, выпей слабость мою, да не будет… Больно!!! Мама!
        Не смотри, Митька…

* * *
        Песок вмялся в щеку, присох к искусанным в кровь губам, забился в рану на запястье - когда Герман уходил, то полоснул по веревке так, что рассек кожу. Митька на ногах не устоял, рухнул мешком на пол.
        Фонари унесли, но сквозь узкую бойницу падают косые лучи. Закат или рассвет? Голова кружится, нет сил разбираться. Какая, впрочем, разница? Митька попытался встать, но ноги не держали, снова ударил по коленям пол. Княжич поднялся на четвереньки и пополз, стараясь смотреть прямо перед собой. Все качалось перед глазами, точно не в башне он был, а на плоту посреди бурной реки.
        Темка лежал у стены, почти касаясь ногами погасшей жаровни. Песок рядом с ним потемнел от крови. Митька нерешительно тронул друга за плечо. Перевернуть? Да ведь вся спина изрезана! Но так - наверняка больнее. Вон, обожженные кисти прижаты к груди, вывернуты неловко. Сволочи! Княжичу - руки калечить!
        Митька все-таки перекатил Темку на бок. Зубами разодрал остатки пут на запястьях. Аккуратно прикрыл спину своей рубахой, обрывками Темкиной обмотал ему руки, сдув налипшие песчинки. Мундир пристроил другу под голову. Пальцы стали липкими от крови Торна, Митька вытер ладонь о стену. За это Герман тоже ответит!
        Воды бы - хоть немного. Хоть глоток, разбитые губы Темке смочить. Что же он в себя не приходит? Жилка на шее еле слышно пульсирует под пальцем. Нужна вода! Но дверь - толстая, сбитая из потемневших досок - заперта. Стучи не стучи, не откроют. Да хоть сорви тут Митька горло - никто не придет. Не поделится с княжичем ни глотком. Подыхай тут с дружком упрямым. Прямой вины не будет, а что не досмотрели - так с капитана спрос, не с солдат.
        Митька стиснул кулаки, болью отозвался порез на запястье, выпустил тягучую каплю. Княжич поднял руку - кровь скользнула к локтю. Кажется, это единственная жидкость, которая еще осталась. Единственное, чем можно напоить Темку. Или не стоит? Он лизнул порез - рот наполнился солоноватым вкусом. Ведь глотал во время допроса, слизывая с искусанных губ. Но сейчас при мысли, что вот это - пить, замутило. Желудок отозвался спазмами, и Митьку вырвало желчью. Будь ты проклят, капитан! Будь прокляты эти Пески!
        Княжич растянулся на каменных плитах рядом с другом. Долго будет тянуться время… Солнечный луч переполз на стену. Вот-вот уйдет из башни. Митька чуть тронул пальцем жилку на Темкином горле - бьется.
        Шершавый язык перестал помещаться во рту. Казалось, в темном углу шевелится кто-то большой и лохматый. Княжич понимал, что это бред, такой же, как послышавшийся перестук капель - весенний, так с длинных сосулек срываются на деревянное крыльцо. Можно постараться заснуть, хоть так спрятаться от жажды. Но Митька боялся, точно во сне мог прокараулить Темкину смерть, позволить ей добраться до друга. Жилка успокаивающе толкнулась под пальцами. Жив. Пока жив.
        Митька уставился в каменный потолок. Почудилось: оттуда сыпется песок, ложится на грудь, давит, не дает вздохнуть. Шелест песчинок перерос в журчание призрачного ручья, но не заглушил собственное тяжелое дыхание. А Темкиного не слышно. Митька протянул руку, коснулся вены.
        Нет!
        Темка, нет!!!
        Сколько ни ищи - нет биения жилки. Подглазная чернота разливается по лицу, истончается в желтый цвет. Нет, Создатель! Темка не может умереть вот так! Он не может!
        Митька тряхнул друга за плечи, тут же испуганно выпустил: ему же больно! Темкина голова мотнулась безвольно. Жизни в измученном теле не больше, чем в порванной тряпичной кукле.
        - Те-е-емка-а-а!!! - Княжич не кричал так, даже когда пленника жгли раскаленным железом. - Будьте вы прокляты! Чтоб ты смертью шакала издох, Герман! Будьте вы прокляты, эти Пески! - Слез не было, сухие рыдания заставляли корчиться на темном от крови полу. - Темка, пожалуйста! Ну Темка, не умирай! Будьте вы прокляты!
        Ненависть сдавила горло, потемнело в глазах. И прозвучавший в комнате голос показался бредом. «Я могу вернуть, - тихий голос, шелестящий. - В нем есть сила моего источника».
        - Что? Что вернуть? - Митька смахнул песок с Темкиных волос, осторожно, стараясь не задеть ссадину на лбу.
        «Жизнь».
        Жизнь?! Создатель, если хочешь свести с ума - ты вправе. Но не дай умереть Темке!
        - Так верни! - Митька тронул пальцем жилку.
        «Обещай мне».
        - Что? Да говори же! Создатель ты или дух шакала - говори!
        «Обещай, что вернешься, когда позову. Не бойся, это будет не скоро».
        …теплые камни башни, восходящее солнце. Князь себе не принадлежит. Больше никаких обещаний…
        На Темкиных ресницах - песок. На губах - песок. В волосах - песок. В ямочке над ключицей. Темный от крови.
        - Я обещаю.
        Толкнулась под пальцем жилка.

* * *
        Во дворе все еще лежит песок, скрипит под ногами. Через несколько дней и его сдует, обнажится земля, покроется травой, если будет на то милость Матери-заступницы. Александер спешился, снял бурдюк. Подскочил сержант Омеля, бережно помог: воды много, реки вернулись, но к ее изобилию никак не могли привыкнуть. Отряд втянулся в ворота; солдаты недоуменно поглядывали вокруг.
        Никто не выходит. И почему так тихо? Александер обвел взглядом окна. Пески не сильно захлестнули Южный Зуб, людей тут много меньше, а воды в подвалах столько же, как и в Северном. Почему же такая тишина? Капитан запрокинул голову: штандарт Эмитрия Дина на месте. Тупой иглой ткнуло в сердце - Александер сам, своими руками приспустил Темкин, обвязал его лентой. Черной! А так мечтал княжич когда-нибудь принять золотую. Золотой ему стала могила. До чего же отчаянный мальчишка был. Кому только ни молилась Дарика, но прошел бронзовый вечер, кончилась серебряная ночь - и даже золотым днем не вернулся Артемий. Шурка ходил к источнику, но по возвращении отвел воспалившиеся глаза… Хоть бы тело наследника найти. Не уедет отсюда, пока не объездит все земли, что были под Песками. А как княгине об этом сказать? Ох и мальчишка был! Не он - так и неизвестно, выжил ли бы гарнизон. Создатель, что ж ты наделал?
        Александер опустил руку, так и не коснувшись груди. Все равно не выдернуть эту иглу из сердца. Он решительно вышел на середину двора.
        - Э-э-эй! - крик ударил в стены, взметнулся вверх. В ответ послышался шорох, словно кто тайком глядит в щель. Может, они тут все с ума посходили?
        Скрипнула дверь. Тощий, грязный солдатик испуганно зыркнул на Александера и прикипел взглядом к бурдюкам.
        - Что стоишь? Пей, - осторожно, словно подманивая жеребенка, позвал Омеля. Полилась в котелок вода.
        Парень бросился к сержанту, ухватил посудину двумя руками. Следом во двор выскочили еще трое, за ними рванули и остальные. Александер выдохнул с облегчением: жив гарнизон Южного Зуба.
        - Где княжич? - ухватил он за плечо солдатика.
        Тот выкатил в ужасе глаза, затряс головой
        - Ваш капитан?
        Солдатик бестолково замахал руками:
        - Там! Там! В Рыжей башне!
        Рыжей в башне была только кладка понизу; и на том спасибо - сориентировался. Александер торопливо шел по коридору, распахивая двери.
        - Капитан Герман! Княжич Эмитрий!
        Еще одна створка ударила в стену. Небольшая комната, посредине круглый стол, покрывавшая его грязная скатерть наполовину сползла на пол. У стола в кресле сидел Герман; перед ним лежал пистолет. Александер остановился на пороге.
        - Что Пески? - Герман глянул куда-то вверх.
        - Ушли. И река вернулась.
        Капитан Южного Зуба нервно одернул рукава мундира. Темно-зеленая форменная ткань заляпана, и Александеру показалось, что - кровью.
        - Давно ушли? - в голосе сквозила непонятная просьба.
        - Вчера вечером тронулись.
        - Вчера… Вчера! - Герман засмеялся, как-то нервно, захлебываясь. Александер даже подумал, что тот пьян; шагнул ближе, втянул ноздрями воздух. - Де не-е-еет. Не пьян я, капитан. Мы вино в первые же дни…
        - Ваши все целы? - мелькнула страшная догадка.
        Ответ Германа прозвучал равнодушно:
        - Троих нет. Один в песках сгинул, другой повесился. Двое перестрелялись по пьяни, одного насмерть. А у вас? - взгляд капитана остановился на траурной повязке на плече Александера.
        В горле запершило, прокашлял:
        - Княжич Артемий пропал в Песках.
        Герман чуть усмехнулся. Неторопливо потянулся через стол - упал пистолет, сбитый локтем. Звякнула связка ключей.
        - Вот этот, капитан, - Герман отделил один, с узорчатой головой. - Комната над нами. Может, еще успеете.
        Александер непонимающе взял ключ.
        - Я бы на вашем месте не задерживался, - ухмылка не сходила с губ, а глаза были - как у беспробудно пьянствовавшего.

* * *
        - Эмитрий, вы бы легли нормально, - над Митькой склонилась Дарика. - Вторую ночь в кресле, ну разве так можно!
        Княжич потянулся, разминая затекшее тело. Он задремал только под утро. Плохая была ночь для Темки: то впадал в забытье, то стонал, а то хрипел сквозь зубы, метался по кровати - видно, снилось страшное. Митька сам чуть не плакал, не зная, как помочь. Обтирал Темке лицо, осторожно, стараясь не задеть раны. Клал на лоб влажную тряпицу - но тот почти сразу сбрасывал. Долго тянулась ночь.
        Сейчас сквозь плотные шторы виднелось поднявшееся над крепостной стеной солнце. На столе под полотенцем угадывался пирог, рядом стояла кружка с молоком. Видно, Дарика уже заходила, но будить не стала. Время-то к обеду, с удивлением понял Митька. В два шага оказался у Темкиной постели, присел на корточки. Друг спал - и спал спокойно, лицо порозовело, судорожно сжатые губы приоткрылись. Хорошо, ожоги начали подживать. Митька передернул плечами: до сих пор перед глазами стоит…
        …Нож накалился так, что Герман ухватился только за кончик деревянной рукояти. Митька рванулся - путы с силой врезались в запястья. Да разве вырвешься… Темка уже не стоит, висит, прихваченный под мышками веревкой. Создатель, да за что же ему такие муки?
        - Герман, ты не капитан! Дерьмо шакалье! Сволочь! - Митька никогда в жизни так не ругался. Отвлечь, чтобы нож хоть немного остыл. Рассердить - пусть оставит Темку в покое, сорвет злость на княжиче Дине. Но Герман лишь повел налитыми кровью глазами. Митька снова рванулся, выкручивая руки.
        Раскаленное лезвие пляшет перед Темкиным лицом.
        - Где источник?
        Пленник закрыл глаза. Из прикушенной губы выступила тягучая капля крови.
        - Где источник?!
        - Да человек ты или нет?! - Митька срывает голос в крике. А у Темки - так давно уже только хрип. Лезвие замирает, как змея перед броском, и резко впечатывается в щеку Торна…
        - Что вы так побледнели? Спит он, спит! - Дарика тряхнула княжича за плечо. - И все хорошо, просто чудо как хорошо. Не оставила Матерь-заступница, заживает чисто, быстро, как покровители ворожат.
        Может, и покровители. А может… Вспомнился бесплотный шелестящий голос: «Я могу вернуть»
        - А где капитан Александер?
        - Вроде на конюшню пошел.

* * *
        Дега фыркнула в лицо. Кобылка обижалась, что хозяин все не приходил.
        - Ну что ты, он пока не может, - Митька погладил лошадь по шее. Дега пренебрежительно дернула головой.
        Александер вышел из соседнего стойла. На переносице еще не разошлась морщинка: кони плохо перенесли жажду.
        - Капитан, я вас ищу.
        Дега переступила, глухо ударив подкованными копытами. Как там Поль? Герман хоть и сволочь, но за лошадьми смотрит. Все должно быть нормально.
        Митька глянул в упор на капитана:
        - По праву княжича золотого рода я могу вершить суд.
        Александер тоже погладил Дегу, пропустил сквозь пальцы жесткие прядки гривы.
        - Да. Это ваше право, княжич Эмитрий.
        - Герман должен быть повешен, - Митька стиснул пальцы на досках стойла. Он решил давно, но как нелегко такое выговорить.
        - Капитанов не вешают.
        - Значит, он будет лишен звания!
        - А солдаты?
        Митька растерялся. О них он как-то не подумал.
        - Отцу напишу. Пусть решает. Только одного, - княжич скрипнул зубами, - вместе с капитаном в петлю.

* * *
        Шакал раздери, как жаль, что родовой меч остался в Южном Зубе! Но не до того Александеру было, спешил увезти княжичей. Митька-то в себя пришел только в соседней крепости, Темка до сих пор встать не может. И мундир Дарика не смогла отчистить. Пришлось ехать в Темкиной рубашке. Только чуть выше локтя повязал зеленый лоскут с пущенным поверху золотым шнуром. Он - княжич золотого рода! Митька повторял это про себя всю дорогу. Готовился. Трудно сказать в лицо человеку, рядом с которым год прожил бок о бок: «Повесить!» Пусть даже от ненависти холодеют щеки. Но надо, Митька точно это знает. И готов принять все до конца: сам огласит позорный приговор и не отвернется, когда тело Германа закачается на балке.
        Как странно: за спиной солдаты чужого князя. А свои, те, кто присягал на верность роду Динов, - в крепости. Кажется, что все это бред, видения, пригрезившиеся под палящим солнцем. Митьке хочется замотать головой, закричать: не может такого быть!
        Песка у ворот уже не осталось, пробивалась куцая трава. Княжич вскинул голову: штандарт обвис без ветра, никто даже не удосужился снять. Створки тяжело подались, распахнулись. Митька въехал во двор.
        Пусто.
        Солдаты Северного Зуба спешились, настороженно поглядывая на донжон и смотровые башни. «Они не посмеют стрелять! - Митька нашел взглядом окно капитанова кабинета. - Это будет мятеж». Пусть Герману терять нечего, но солдаты не решатся.
        - Оцепить двор. Проверить входы, - Александер остановил коня рядом с Митькой.
        Тишина. Какая непривычная тишина.
        - Пусть проверят конюшни, - повернулся княжич. По знаку капитана несколько человек сорвались, бросились в боковой проход.
        Очень тихо. И ворота не заперты. Не похоже на капитана Германа, уж он-то должен был ожидать возвращение княжича. «Бывшего капитана!» - зло поправил себя Митька. Спрыгнул с коня, достал из седельной сумки пистолет.
        Солдат выбежал из прохода, глянул нерешительно: кому докладывать? Выбрал все-таки капитана:
        - Конюшни пусты.
        Александер - выдержанный Александер! - площадно выругался:
        - Сбежал! Слизняк трусливый! Обыскать крепость! Все прочесать! Посмотрим, княжич, сколько в гарнизоне верных вам людей.
        Шаги глухо разнеслись в каменных коридорах. Пусто. Коней угнали, оружие увезли, продовольствие - все до последнего зернышка - выгребли. С обозом едут. Можно попробовать догнать. Но побег - слишком решительный шаг. Без стрельбы, ясное дело, не обойтись. А это уже война между князьями, королевский суд.
        Сошлись с поисковым отрядом в круглом зале.
        - Никого, капитан.
        Митька развернулся, пошел в библиотеку. Дверь плотно закрыта. Ручка привычно легла в ладонь, потянул. Взгляду открылись закопченные стены, остовы обуглившихся стеллажей. На полу - груда искореженных книг: черные переплеты, сгоревшие страницы. И не побоялся же в крепости пожар устроить! Хотя что Герману Южный Зуб? Митька тронул пепел. Треснуло, мазнуло подушечки пальцев. Сволочь. Осторожно, словно комнату с усопшим закрывал, потянул ручку.
        Перед дверью в свои покои Митька помедлил. Если капитан сжег библиотеку, то чего ждать здесь? Толкнул сворку - солнце, льющееся в окно, показалось ослепительным из полутемного коридора. Странно, все осталось как прежде, словно и не заходил никто. Митька торопливо прошел к гардеробной. Есть! Мундиры на месте, и все так же золотятся аксельбанты. Орел-покровитель, не обмани в надежде! Княжич пересек комнату, повернул тяжелое кованое кольцо на узкой дверце. Спасибо, хранитель рода! Меч на месте, капитан не решился его тронуть. Митька вытащил клинок - и словно отмершая частичка души ожила, когда увидел распахнувшего крылья Орла. Что же, есть и у Германа какие-то понятия о чести. Только уж больно куцые. Или нельзя так говорить? Разве может быть честь - кусочками?
        - Княжич! - долетел крик. - Княжич Эмитрий! Вас капитан зовут!
        Митька повесил меч на пояс, поправил шнур на рукаве. Что-то слышалось в голосе солдата, заставляющее напомнить себе: «Я княжич золотого рода».
        Верных оказалось четверо. Не похоронили, просто сбросили в холодный погреб. Кого застрелили, кому по горлу полоснули ножом. Митька каждому заглянул в лицо, шепотом повторил все четыре имени.
        - Распорядитесь насчет похорон, - повернулся он к Александеру. - Пусть из деревни священника позовут.
        Капитан не выдержал, бросил яростно:
        - Надо было тогда задержаться! Его счастье, шакалье, что на дороге мне не попался. Я бы его на дуэль!..
        - Нет! Много чести для него на дуэли биться. Вы тоже так думаете. Потому и не вернулись после.
        Александер коротко кивнул.
        ЧАСТЬ II
        Глава 6
        Темка перекатывал во рту каждую ягодку, прежде чем прижать языком к небу. Прохладная, круглая, нажать посильнее - и брызнет спелой мякотью. Смородину беженцы привезли, Александер сторговал у них целую чашу. Можно горстями есть, но так - вкуснее.
        Лисена довольно захихикала. Девчонка зажала в перемазанных соком пальцах смородинку и дурачилась: стоило княжичу вытянуть губы, как отдергивала ягоду.
        - Митька, дай ей по шее, а? - сорванный несколько дней назад голос еще хрипловат, и смешок вышел больше похожим на кряхтение.
        Княжич Дин, сидящий на подоконнике, дипломатично хмыкнул, но не вмешался.
        - Вредины, - пробурчал Темка. Блюдо стояло у него на коленях, но разве зацепишь ягодку замотанными чуть ли не до локтей руками? Да и, честно говоря, страшно шевельнуть пальцами: вдруг снова вернется боль. - И ты, Александер, тоже!
        Капитан глянул с любопытством: за что такая немилость?
        - Ага! Зачем ты Дарике ленту отдал? Она же ее сожгла! Не могли на память оставить.
        - Дурак! - высказалась Лисена. Чем-чем, а почтительностью девчонка не отличалась.
        - Элинка! - нахмурился капитан.
        - А что? Траурную ленту хранить - совсем спятить нужно! Мама так плакала, когда ты штандарт перетягивал.
        - Все равно нельзя так с княжичем, - Александер рассердился всерьез.
        Лисена виновато шмыгнула носом и с еще большим усердием принялась скармливать Темке ягоды.
        - Сама тоже ешь, - он мотнул головой, отодвигаясь от ладошки, полной смородины. Элинку уговаривать не надо, тут же засунула в рот целую горсть, довольно зажмурилась.
        - Завтра вернусь в Южный, - сказал с подоконника Митька, как о твердо решенном. Темка повел плечами, касаясь ножен: с одной стороны кресла висит родовой меч Динов, с другой - Торнов.
        Александер скрипнул стулом:
        - Солдат возьмешь?
        Митька замялся. Темка хотел сказать: что там делать в замке одному? Но в коридоре послышался шум: кто-то шел, твердо ступая по каменным плитам. Стук - и, не дожидаясь ответа, дверь распахнулась. Чуть пригнувшись под притолокой, в комнату шагнул высоченный незнакомец в мундире королевских цветов: белое с пурпуром. Из-за его локтя выглянул любопытный Шурка.
        - Капитан Павел Герок, - имя лязгнуло, словно королевский посланец щелкнул железными челюстями.
        Лисена метнулась к отцу, спряталась за спинку стула. Темка сел ровнее, бросил тревожный взгляд на Александера. Митька спрыгнул с подоконника, встал рядом с креслом.
        - Вы с приказом короля? - усмехнулся Александер. - Но Пески уже ушли.
        Губы посланца на мгновение сложились в горькой усмешке:
        - Пески… В королевстве мятеж, господа. Князь Крох собирает войска на северо-восточной границе.
        У Темки словно песок на зубах скрипнул. В витражном окне вспыхнули стеклышки: золотые, серебряные, бронзовые. Создатель! Отец Марика пошел против короля!
        - Вы Эмитрий Дин из рода Орла? - воспаленные глаза посланца остановились на Митьке.
        - Золотого Орла! - княжич положил руку на оголовье своего меча.
        - Уже нет. Ваш род лишен геральдической ленты, князь Дин выступил на стороне мятежников. Мало того - он правая рука князя Кроха. Эмитрий Дин, сдайте оружие. Мне приказано доставить вас к королю.
        - За что? Он-то не мятежник! - Темка вскочил - впервые за эти дни. Покатилось с колен блюдо, брызнуло ягодным соком.
        - Приказ короля. Кстати, я был в Южном Зубе и не нашел там гарнизон. Где ваши солдаты, княжич Эмитрий?
        Смородина рассыпалась по полу, потекла темно-фиолетовая вода. Посланец переступил, давя попавшие под ноги ягоды. Митька растерянно потянул меч из ножен.
        - Александер, я тоже должен ехать! - повернулся к капитану Темка.
        - Все поедут, - пообещал Герок. - Сейчас не то время, чтобы держать тут солдат. Они нужны королю. Эмитрий, надеюсь, вы не заставите меня прибегнуть к силе?
        Митька достал меч, поймал клинком отблеск заходящего солнца, высветив Орла.
        - Возьмите, капитан. Темка, а ты сядь. Тебе еще как-то ехать.
        Темка не сел - рухнул обратно в кресло.
        - Что хочет от меня король? - Митька отлепил пальцы от рукояти меча, оружие перешло к Героку. - Отречение от отца?
        Капитан кивнул, аккуратно снял с кресла ножны.
        - Когда ехать?
        - Как можно скорее.
        Митька отошел к окну. Пески отсюда не видны, Темка знает точно, но ему почему-то показалось, что друга слепят три цвета: золотой, серебряный и бронзовый.

* * *
        Дарика заканчивала перевязку, когда вошел Митька. Княжич бережно нес зеленый мундир с золотыми галунами и аксельбантами. Темка тихонько зашипел сквозь зубы и глянул сердито: подождал бы, чего тут смотреть. Но Митька, точно слепой, шагнул в комнату, чуть не натолкнулся на стол.
        - Капитан Герок сказал, что не уполномочен срывать с меня нашивки, - ровным голосом сказал княжич Дин. - Но я не имею право носить их. Дарика, вы не могли бы спороть?
        Женщина ушла, напоследок жалостливо глянув на мальчика. Митька опустился на стул рядом с кроватью, сгорбился, свесил руки между колен.
        - Но ты же - не мятежник, - после перевязки было больно шевелиться, но Темка все-таки приподнялся на локте.
        - А отец? - Митька поднял глаза, обведенные бессонницей темными кругами. - Может, его оболгали, а? Или он специально, узнает все про мятежников и передаст королю. И Эдвин не может по-другому, чтобы не выдать.
        - Александер говорит, что князь Дин всегда был за войну в Миллреде, - Темке казалось, что начни он поддакивать, выйдет фальшиво.
        У Митьки еще сильнее опустились плечи:
        - Да. Я сам слышал. Но, может, он знал, и заранее, специально! Чтобы войти в доверие к заговорщикам!
        Темка промолчал. Он мог бы спросить: а Герман? Ясно же, что Дин-старший специально отправил его подальше, да еще снабдил оружием в таком количестве. Но Митька и так все понимает. И почти не верит в то, что говорит. А разве Темка не придумывал бы оправдания, окажись его отец по ту сторону? Впрочем, представить такое невозможно: князь Торн верен короне.
        - Капитан Герок забрал у меня пистолет и шпагу.
        Шакал раздери! Так поступают только с пленниками.
        - Очень учтиво извинялся, - криво усмехнулся Митька. - И даже оставил пару ножей. Мол, в дороге пригодятся.
        Вошел Шурка, протянул мундир. Темка нахмурился, увидев в глазах капитанова сына недоуменное любопытство. Княжич Дин холодно поблагодарил кивком. И, хотя полуденное солнце накалило воздух, надел мундир. На зеленой выгоревшей ткани темнели пятна от нашивок. Темке показалось, что это следы пуль. Митька высоко вскинул голову, выпрямился, как и подобает княжичу.

* * *
        В степи почти нет геральдических цветов, разве что мелькнет на обочине желтый львиный зев. Степь похожа на будничную скатерть: ровная, тусклая, с простенькой вышивкой. Иногда расплываются багровые пятна, как от пролитого вина - это фургон подпрыгивает на кочке и тогда накатывает боль. Темка провел языком по внутренней стороне губы, пощупал ссадинку. А тут снова тряхнуло, зубами аж до крови лязгнул.
        Совсем не так представлялась обратная дорога. Видел себя Темка в мундире с серебряными аксельбантами и галунами, повзрослевшим, настоящим командиром. Едет верхом на Деге, позади - отряд, не растягивается, все солдаты справные. Возвращается к отцу, и не как малек желторотый, а как наследник, правая рука князя. Распахнуты ворота Торнхэла, дорога заканчивается у крыльца. Мама и отец стоят на ступенях…
        Но все не так. Герок сказал, что княгиня сейчас в столице, а князь, знамо дело, воюет. Оставил старого капитана, отца Александера, для защиты Торнхэла, сам встал под знамя короля. Как скребется в душе крыса! Родной замок-то недалеко от Миллреда.
        Снова плеснули багровым вином. Больно, шакал раздери! Растрясло дорогой, даже порез на плече снова открылся. А так нужно побыстрее выздороветь, успеть! Ну сколько будут воевать с мятежниками - месяц, два? Это же шанс - может быть, единственный Темкин шанс - служить королю по-настоящему.
        Илларское королевство давно не воюет. На севере - Ладдар, королева Виктолия родом оттуда; союз крепкий, давний. Юг и Юго-Восток - Даррское королевство, отгороженное Черными песками - не поведешь же через них войска! А там, где нет Песков, - горы. Запад - Ваддар, когда-то делили с ним земли, но давно замирились. Остальные границы закрыты горами, не пройти. Есть только один путь, на северо-восток - по Миллреду, стране медуниц, но они не пускают на свои земли. Купцы Иллара отправляют караваны в портовые города Вольного союза в обход, через Ладдар.
        Единственная война за столько лет, другой может и не быть. А куда Темка с такими руками? Даже повод умницы Деги не удержать. Герман, выродок шакалий! Мятеж закончится, и Темка ничего не успеет. А мечтается: вот он в королевском зале, пропахший порохом, в разорванном выстрелом мундире (ерунда, пуля только царапнула). На лице отца - гордость за сына. Взгляд короля строг, как и должно быть. Темка протягивает ритуальный меч, и оголовье охватывает золотая лента… Эх, а он даже в седло сесть не может, как обидно!
        Маленькая сухая ладошка коснулась лба, Лисена сказала строгим голосом:
        - Ты почему не спишь? Спи!
        - Я не могу спать все время! - рассердился Темка. Вот наказание! Сказали ей присматривать за княжичем в дороге, так просто спасения не стало.
        - Может, ты пить хочешь?
        - Да ничего я не хочу!
        Темка крутанул головой, вырываясь из-под ладони, отвернулся. Теперь он смотрел в спину солдата, сидящего на козлах. Еще в первый день княжич выбрал себе место у переднего борта фургона, рядом с открытым пологом - хоть что-то видеть, кроме тряпичного потолка. Так и Митьке проще. Вот только он не приходит.
        - Лисена, Эмитрия позови.
        Девочка послушно выбралась наружу, замахала рукой. Не прошло и полуминуты, как всхрапнула рядом Дега. Митька ловко перелез, примотал уздечку к повозке.
        - Что? Ты как? - В серых глазах метнулась тревога.
        Темка чуть усмехнулся. Как он… подумаешь, заживет. Эх, Митька, ты бы себя в зеркало видел! Хотя нет, лучше не стоит. Сейчас отметины на мундире выцвели под солнцем, но Темка уверен: княжичу Дину все равно первыми бросятся в глаза следы от шевронов.
        - Ты чего не приходишь?
        Друг сел, уперся спиной в дощатую стенку фургона. Тряхануло на кочках, Темка уже привычно сдержал стон. А все-таки полегче стало, не так, как первые дни, тогда хоть волком вой.
        - Ты не думай, со мной сидеть не надо. Вон я от Лисены не знаю куда деться. Я не поэтому. Просто ты молчишь и молчишь.
        - А что говорить? - Митька отвернулся, глянул на степь. - Я не могу отречься от отца. И я верен королю.
        Темка смотрел на светлый затылок друга. Матерь-заступница, ну как ему помочь?
        - Дега у тебя умница. А капитан не возражает, если я удаляюсь от отряда. Промчусь по степи - и легче становится. Мысли как выдувает.
        Лисена, пристроившаяся под боком у солдата, оглянулась. Возничий ухватил девочку за плечо, развернул обратно. Сказал что-то тихонько, отвлекая от княжичей.
        - Понимаешь, это решение, которое я должен принять сам. Только сам. Ты не обижайся.
        У Темки распахнулись глаза: обижаться? Да если бы он мог хоть капельку помочь! Ну хоть как-то втиснуться между двумя плитами - верностью роду и долгом перед короной!
        - Что бы ты ни решил, ты все равно мой друг.
        Митька повернулся, глянул сумрачно:
        - Даже если откажусь от присяги королю?
        У Темки пересохли губы. Ведь тогда княжич Дин будет считаться мятежником. Тем самым врагом, в сражение с которым хочется успеть. Митька неловко улыбнулся, отказываясь от своего вопроса. У Темки вспыхнули от стыда уши: пожалел его, сам свечкой тает, а его - пожалел.
        - Нет, ты мне не друг, - и раньше, чем мертвенная бледность залила Митькино лицо, Темка сказал твердо: - Ты мне побратим. Подожди.
        Трудно забинтованными руками вытащить нож. Но Темка ухватил за лезвие, протянул рукоятью вперед: на темной коже - серебристый олень. Снова тряхнуло повозку, тень от полога закрыла на мгновение Митькино лицо.
        - Я, наверное, не имею сейчас права, - голос княжича Дина упал до шепота.
        - Зато я имею! Хочешь - не давай взамен. А мой - возьми. Я все равно вручаю тебе свою честь, - обычно это не говорят вслух, и так все понятно. Но Темка повторил: - Ты мне - побратим.
        Рукоять Митькиного ножа без украшений; Орел летит вдоль клинка. Оружие князей Динов осторожно легло на забинтованную Темкину ладонь.
        Измученный друг отводил душу в степи, прижимаясь к жесткой гриве Деги. А Темка думал о мятежниках. Раньше они были для него просто врагами, в боях с которыми можно проявить доблесть. А сейчас он пытался понять: зачем? Зачем они все это затеяли?! Разве можно воевать в Миллреде? Митька не сможет, Темка в этом точно уверен. Княжич Торн был там с отцом, дальше небольшого приграничного городка их не пустили, но то короткое путешествие запомнилось как сказка.
        Любимый цвет Миллреда - желтый. На базар хоть не заходи - губы склеиваются от душного сладкого запаха. Мед - от ярко-лимонного до темно-смолистого - в расписных крынках, тарелках, туесках, в сотах. С тяжелым гудением вьются над прилавками пчелы, лезут в посудины, прошивают над головами воздух. Пчелы тут везде: вышиты на одежде, нарисованы на домах, отчеканены на медных вывесках, сплетены из соломы и подвешены под стрехой, вылеплены из глины - ох и голосистые в Миллреде свистульки!
        Шум на базаре - оглохнуть можно. Каждая торговка свой товар хвалит, зазывает попробовать. Темке иногда кажется, что пчелы тоже хвалятся друг перед другом, а тетки жужжат. И вдруг - тишина. Между расступающимися людьми идет молодая женщина, простоволосая - медового отлива косы уложены короной вокруг головы и сияют под солнцем. Медуница. Ей нет нужды рядиться в золотистые одежды: кожа ее и так медового оттенка, губы - цвета темного, гречишного меда, глаза - медово-карие. Подол длинного белого платья метет шелуху, но ни соринки к нему не пристает. Торговки застыли с открытым ртом, подались вперед через прилавки: знамо дело, чей товар медуница похвалит - тот лучший на базаре. От покупателей отбоя не будет, да и повод какой - смерить соседок горделивым взглядом. Плывет медуница под гудение пчел, знакомым кланяется. На иноземцев глянула с интересом и им улыбнулась. Темка в ответ рот до ушей растянул. Ну невозможно рядом с медуницей пасмурным быть! Правду говорят: как посмотрит, так ровно весенним солнцем одарит.
        Потом, когда бабка Фекла рассказывала легенду о духах-покровителях Миллреда и Роддара, княжич представлял Миру именно такой.

* * *
        …В небольшой деревне на границе с Роддаром жили брат с сестрой, Мира и Родмир. Мать их умерла давно, а потом отец провалился под лед, да так и не отошел от жестокой простуды. Родмиру тогда как раз семнадцать отмерило, Мире - пятнадцать.
        Непохожи были брат с сестрой, как не похож теплый весенний денек на шквалистую осеннюю ночь. Не в одну драку влезал Родмир из-за вспыльчивого характера, и о своих, и о соседей кулаки чесал. А тут еще, как на грех, прижился в деревне отставной солдат. Ладно бы просто учил парней обращаться с оружием, как и положено в приграничных землях. Так нет - байки травил, учил Россу молитвы слать, делами славными похвалялся. И выходило по его рассказам, что для мужчины и жизни слаще нет, как воинская. Не было у того солдата ученика прилежнее и слушателя преданнее, чем Родмир. Казалось, не с плугом - с мечом парень родился. Хоть и ворчал при жизни отец: «Прогневаешь духов!» - а что делать, не запретишь. Всего в дне неспешной езды - Роддар. Там бойцы злые, таким в мире жить, что волка на шелковые подушки укладывать и медом кормить. Нужны деревне защитники.
        Сестра же с самой злющей теткой ни разу не повздорила, ни с одной подругой не разругалась, хоть и завистливо поглядывали те на ее косы - медово-солнечные. Только с Миры зависть как шелуха спадала. Хороша была, да и хозяйка отменная. Медовые пряники у нее выходили - слаще не сыскать, даже из города барон за ними присылал.
        Женихи начали подкатывать к Родмиру, едва полгода со смерти отца минуло. Брат отказывал всем - искал сестре лучшей доли. Выбирал долго и нашел-таки хозяина крепкого, с таким жить - бед не знать, детей рожать здоровых, сыновьям наделы выделять, дочерям - приданое. Зима обдувала избу холодными ветрами, когда Родмир сказал сестре: просватал, мол, по осени и свадьба; торопится жених - очень уж приглянулись волосы цвета меда. Мира глянула на брата: «Отдашь за него, на косе и удавлюсь». Вспылил Родмир, выхватил нож да отсек косу под корень. Громыхнула заслонка, вспыхнули в жаркой печи волосы. Сестра качнула головой: «Была бы веревка, а крюк найдется. А хочешь мне счастья - отдай за Дарека!» Родмир чуть избу в ярости не разнес. Еще с тех времен, как вместе у отставного солдата учились - как репейник между парнями насыпали, годы их так и не примирили.
        Оказалась, что похожи все-таки брат и сестра, Мире тоже в характер железо досталось. Смирился Родмир, и по осени сыграли свадьбу.
        Через год брат уехал в Роддар, искать свою судьбу, своих духов-покровителей. А еще через пару лет перебрались в деревню побольше Дарек с Мирой. Кто же знал, что придет туда из-за границы обнищавший барон набивать кошель, приведет жестоких наемников, а среди них будет парень с желтыми волосами.
        Стоял Родмир в тени забора, когда выволокли на двор из богатого дома Дарека. Убивать его не хотели, чуяли, что есть захоронки, вот и решили потрясти мужика. Не вмешивался Родмир: наемников почти десяток, они в своем волчьем праве. Мира, как видно, успела схорониться, а деньги - наживное. Вот только Дарек того не понимал, выл да скулил. А когда пригрозили сжечь дом, кинулся в ноги: «Не троньте! Хотите, бабу берите, только по миру не пускайте! От бабы не убудет…» Потемнело в глазах у Родмира, когда вывел Дарек из тайного подпола Миру. Зачмокали довольно наемники, на отросшие медовые косы глаза выпучив. Сомлела Мира, рухнула на землю.
        Шагнул в центр двора Родмир, глянул в шакальи глаза зятя. Наемникам-то что, и такой бой - развлечение. Дарек в родной деревне не из последних воинов был, приходилось когда-то Родмиру уходить битым. Только сегодня на его стороне были ненависть и любовь, а противнику достались страх и жадность. Когда кровь Дарека окрасила лезвие, шагнул Родмир к сестре, чиркнул клинком по ее горлу. Знал - с десятерыми распаленными похотью наемниками ему не справиться. И не справился, убили его в том же дворе.
        Видел все это Создатель - и повелел: быть Родмиру духом Роддара, чтобы помнили воины о тех, кто остался дома. И столько любви нерастраченной уходило вместе с Мирой, что стала она покровительницей Миллреда. Нет с тех пор края спокойнее: не решались воины Роддара идти против духа своего. А разве мог брат пустить их к сестре? Расцвел Миллред и, точно в память о золотых косах Миры, прославился чудесным медом.

* * *
        Темка улыбнулся, вспомнив восхитительно пахнущие брусочки. Как же вкусно засунуть такой в рот, катнуть языком. Высосать мед, разжевать воск до маленького комочка. Вот только выбрать, какой попробовать первым: вот этот, бледно-желтый? Или тот, с медным отливом? А может быть, темный?…
        Выстрел прогремел, когда медовый сон почти накрыл Темку. Княжич вскинулся, и в ту же минуту грянул дружный залп. Закричал Александер, всхрапнули кони. Нападение! Темка откатился к бортику; зашипев от боли, приподнялся на забинтованных руках. Где-то в глубине фургона завизжала Лисена. Обернулся солдат, прикрикнул на княжича, чтобы башку свою не подставлял. Темка и внимания не обратил: там же Митька! Безоружный! Выстрелы, кажется, со всех сторон. Облако пыли, поднятое копытами лошадей и колесами повозок, забивало глаза. Олень-покровитель, такими руками даже пистолет не удержать!
        Захрипел возничий, повалился. Мелькнуло расплывшееся на синем мундире багровое пятно. Снова вскрикнула Лисена. Темка сжал зубы, рванулся - и в последний миг ухватил вожжи. Боль резанула пальцы, аж в глазах потемнело.
        Выросла, словно ниоткуда, Дега, Митька скатился с седла, бросился к изголовью Темкиной постели, выхватил пистолет. Споро заработал шомполом. Темку чуть отпустило - живой! Друг бухнулся рядом, сощурился, целясь во всадника без мундира. Выстрел! Мимо; мужчина обернулся, вскинул оружие. Митька, дернувшийся было перезарядить, застыл. Темке почудилось: направленное на них дуло стало огромным, вот-вот поглотит и княжичей, и фургон вместе с лошадьми. Но незнакомец не стрелял; гикнул, ударил коня в бока и помчался наперерез.
        - Держись! - дико закричал Митька, и Темка только сейчас увидел, что они несутся в сторону оврага.
        - Митька, прыгай! - Темка натянул вожжи, да тут бы и здоровый мужик не удержал. Друг рванул за плечи, швырнул в глубь повозки. Завизжала уже охрипшая Лисена. «Успел выпрыгнуть?» Но Митька вдруг оказался рядом, подмял под себя ревущую девчонку, вжал Темку в угол. Треск, грохот, тряхнуло так, что потемнело в глазах.
        …Тишина. Темка мотнул головой: может, он оглох? Но вроде слышно потрескивание дерева. Прилетели издалека крики, ржание, а вот выстрелов не слышно. Над головой - дощатая стена повозки, под лопатку давит что-то твердое, а локоть упирается в тканый полог. Руки болят - как снова в огонь сунули. Всхлипнула рядом Лисена. Митька приподнялся, выпуская девочку, глянул на Темку. На сером от пыли лице светлые глаза казались огромными:
        - Это был солдат из моего гарнизона.
        Темка дернулся встать, но тут же повалился обратно на спину.
        - Папа!!! - Лисена рванулась к покореженному выходу.
        Мальчишки переглянулись: бой кончился. Вот только в чью пользу? Послушался стук копыт. Княжич Дин качнулся, закрывая собой Темку, направил пистолет на выход - и тяжело уронил руку. В фургон заглянул солдат в синем мундире, прищурился в полумрак:
        - Живы?
        Митька вылез сам, Темке помогли. Испуганные лошади отнесли повозку далеко от боя. Мелькнула фигурка Лисены, девочка бежала туда, где бродили кони с пустыми седлами, люди в синих и в бело-пурпурных мундирах наклонялись над ранеными, горела перевернутая телега и надрывно кричала женщина. Какой-то всадник догнал девочку, подхватил в седло перед собой.
        - Ушли, - ответил на молчаливый вопрос солдат. - Княжич, вы верхом можете?
        В руках все еще постреливала боль, но Темка кивнул. Впрочем, его устроили впереди, солдат аккуратно придерживал мальчика. Двое остались у повозки, и Митька без раздумья вскочил на чужого коня. Порывался ехать быстрее, но сдерживался, оглядывался на Темку.
        Дым шел темный - то ли пропитанная смолой ткань так горела, то ли припасы какие в мешках. Темка зажмурился, когда порыв ветра донес тяжелые клубы. Лошадь недовольно мотнула головой. Женский крик все не умолкал, становился громче.
        - Я дальше лучше сам, - Темке спрыгнуть не дали, один из солдат подхватил княжича, осторожно поставил на землю. Спешился Митька.
        На обочине дороги лежали мертвые - трое в синих мундирах. Над одним-то и плакала молодка; бабка Фекла гладила вдову по спине. Мрачные солдаты ловили коней, Темка разглядел, наконец, свою Дегу. Женщины собирали вещи - видно, лошади тоже понесли, столкнулись и перевернули телеги. Обошли горящую повозку - и Темка застыл на мгновение, а потом бросился бежать, забыв про боль. На земле сидел Шурка, слезы катились по измазанному сажей лицу, но мальчишка вряд ли их замечал. Он поддерживал лежащего отца. Глаза Александера были закрыты, губы кривились от боли - Дарика вспарывала левый рукав, набухший кровью. Чуть в стороне застыла Лисена, затолкала в рот костяшки пальцев; не плакала, а тихо поскуливала. Темка упал на колени рядом с женщиной. Капитан открыл глаза:
        - Ничего, не сильно.
        Но Темка видел, как потемнела лицом Дарика. Александер не смог обмануть даже сына, Шурка громко втянул воздух, закашлялся от дыма.

* * *
        - Капитан Павел! Можно вас на минуту?
        Герок обернулся: княжич Эмитрий смотрел на него требовательными серыми глазами. Вот шакалья задница, что за служба досталась: мальчишку под охраной вести. А мальчишка-то правильный, по всему видно. И, считай, сирота - князь Дин не в бою, так на плахе голову сложит.
        Отошли в сторону, к небольшому лесочку. Хлюпнуло под ногами - река постепенно наступала на опушку. Серая птица с шумом взлетела с куста, понеслась в сторону заката.
        - Капитан, это ведь из-за меня напали. Я же узнал их… Отправьте меня отдельно, с людьми короля. Ну не сбегу же. А тут вон семьи. Зачем им под пули? Вдруг Герман решится еще раз?
        Герок закряхтел про себя. Мальчишка, что он понимает.
        - Нет. У меня слишком мало людей.
        Наверное, Эмитрий ожидал отказа, глаза у княжича стали как у уставшего волчонка. Павел снова помянул шакала и неловко постарался утешить:
        - Не думаю, что тебя хотели убить. Скорее - просто отвезти к отцу.
        - Но я бы тогда все рассказал про Пески.
        - Ну и что? Если князь Дин пожертвовал службой сына, значит, Герман ему нужен. Тебя капитан не тронул, сможет оправдаться: пытал княжича Торна и для твоего блага. Думаю, если бы удалось тебя захватить, Герман был бы даже рад, начни ты сопротивляться. Пришлось приструнить строптивого мальчишку, вот он и озлился, наговаривает на честного, верного служаку.
        Эмитрий брезгливо повел плечами.
        Княжич ушел, а Герок все стоял в кустах, задумчиво хлопая себя по шее - комары не собирались упускать удобный случай. Нужно отправить гонца к королю, пусть вышлет отряд, если сможет. Хотя сейчас все на счету. Поторопиться бы, но обоз!
        Когда Герок уезжал, под мятежниками было уже четыре провинции у юго-восточных границ. Шакалья задница, как же много оказалось недовольных! Прижимать князей еще король Горий начал, сын продолжил, укоротил их вольницу, напомнил о вассальной клятве. Вот и аукнулось теперь. Три провинции мятежники без боя взяли, сами князья королевские шевроны и галуны сняли.
        Нужно торопиться! Лето в разгаре, не успеют до осени - у мятежников останутся лучшие, урожайные земли. А это - голод. Разве что северяне помогут. Но их король слишком осторожен, не посмотрит и на то, что дочь за Эдвина отдал.
        Герок шлепнул по лбу, придавив пару кровососов. Шакалья задница, и это еще называется - повезло! Не вскройся заговор, мятежники бы уже штурмовали столицу. А королевская семья была бы мертва. Нужно торопиться, а у них четверо раненых и измученный пытками мальчишка. Как только выдержал! А теперь еще из-за дружка мается да из-за капитана своего.
        Комары налетели целой тучей, и Герок, раздраженно отмахнувшись, пошел к стоянке. Гонца он все-таки с утра отправит. И надо спросить у Александера, не присовокупит ли тот послание князю Торну.

* * *
        Темка вытянулся на кровати, уронил руки вдоль тела. Он не позволял себе лечь, пока не устроили всех раненых. И пока не зашел к Александеру. Плохо дело - задета кость. Послали за лекарем, да какой умелец в таком маленьком городишке? Еще двоих - из гарнизона Торна и королевского солдата - зацепило слегка, с такими ранами и Дарика справится. А вот четвертому совсем не повезло, крови много потерял; бело-пурпурный мундир стал одного, красного цвета.
        Митька задернул штору. Под окном стояла телега, накрытая рогожей. Трактирщик скорбно качал головой, когда повозку загоняли на хозяйственный двор, но Темка видел, какие недовольные у него глаза: день предстоял жаркий. Друг сел на стул задом наперед, положил руки на спинку и уперся подбородком. Солнце, пробившееся в узкую прореху, перечеркнуло зеленый мундир.
        - Через пять дней будем в Турлине, - голос у Митьки усталый.
        Темка понимал: чем ближе столица, тем скорее княжич Дин пройдет знакомыми коридорами дворца - под любопытными, презрительными, жалеющими, высокомерными взглядами - и встанет перед королем.
        - Ты уже решил? - не выдержал Темка.
        Митька прикрыл измученные, покрасневшие глаза. Кажется, он исхудал за один день, мундир болтается, как на вырост сшит.
        - Знаешь, если я отрекусь, тот нож, родовой… Который теперь у тебя… Это будет нечестно.
        Его прервал легкий стук в дверь. Вошел капитан Герок, глянул на окно:
        - Княжич Артемий, я бы советовал похоронить ваших людей здесь.
        Темка кивнул:
        - Вы не могли бы позвать сержанта Омелю? Или распорядитесь сами, капитан.
        Усталость навалилась, точно мешок с зерном, придавила к кровати, не давая вздохнуть.
        Дверь за капитаном закрылась. Митька опустил голову, уперся лбом в скрещенные руки.

* * *
        Низкий голос священника наполнял маленькую душную церковь. Огоньки свечей качались и дробились в глазах. Темка сглотнул, но расстегнуть тугой ворот мундира не решился.
        Перед статуей Матери-заступницы положили нож, насыпали на лезвие порох. Пусть будет добр к погибшим суровый дух воинов Росс, примет их под свое покровительство на пажитях небесных, как оберегал на земле. Пусть Олень донесет души тех, кто присягал его роду, до калитки Сада.
        Княжич нашел взглядом капитана. Александер опирался на плечо жены, мундир, накинутый на одно плечо, скрывал перевязанную руку. Шурка стоял подле отца, покусывая губы. А ведь чуть в сторону пуля - отпевали бы сейчас и капитана. Духота в церкви стала просто невыносима; у Темки тошнота подкатила к горлу, закачало, как на телеге.
        А ведь это был - первый бой.

* * *
        Теперь Александер тоже ехал в фургоне. Темка слышал, как стонал во сне капитан, видел, какое становилось лицо у Дарики, когда она перевязывала мужа. Лисена почти все время молчала и смотрела на отца испуганными глазами.
        Герок не давал передышки: поднимал затемно, а ужинали при свете костров. Быстро промелькнули две короткие Березовые ночи, дробился топотом копыт третий день. Если королевский капитан и дальше будет так подгонять, то завтра с утра подъедут к Турлину.
        Темка пересел ближе к молодому солдату, правившему лошадьми, окинул взглядом дорогу. Митька нашелся в голове колонны, Герок больше не разрешал удаляться от отряда. Княжич Дин пристально вглядывался вперед, туда же смотрел и капитан Павел. Темка привстал.
        Из-за поворота показались всадники в белых с пурпуром мундирах. Хоть бы с ними ехал лекарь! Темка зашарил взглядом по королевским солдатам. Вон, есть кто-то в темном. Хотя цвета не лекарские и посадка странная. Непонятный всадник вырвался вперед, помчался навстречу. Короткий шлейф амазонки распустился за плечами, упала на спину шляпка, открывая свитые в высокую прическу русые косы.
        Мама!
        - Ма-а-ма-а-а!
        …Так уютно, когда голова лежит на теплых коленях. И даже тряска фургона кажется легким покачиванием.
        - А папа?
        - Он должен быть у Теплой выпи, - в голосе княгини прорвалась тревога.
        Герок сказал, что войска князя Дина как раз там, около Миллреда. Значит, Темкин отец сейчас воюет с Митькиным. Создатель, что же ты так дороги кроишь?!
        Точно в ответ на этот неслышный вопль, Митька появился у откинутого полога:
        - Простите, княгиня, я хотел спросить…
        Прохладная ладонь соскользнула с Темкиного лба, прошуршала амазонка.
        - Вы не знаете, где сейчас княгиня Дин?
        - Во дворце. Говорят, за нее просила королева Виктолия.
        - Она пленница?
        Мама всплеснула руками:
        - Ну что ты! Конечно, нет! Она просто не захотела возвращаться домой. В столице тревожно.
        - Но ее не пустили с вами, да?
        Темка поднял голову, глянул в растерянное мамино лицо.
        - Наверное, ей не следовало покидать Турлин, - неуверенно произнесла княгиня.
        - Я понял, благодарю вас.
        Митька отъехал быстрее, чем Темка успел его окликнуть.
        Мама погладила по щеке, рядом с ожогом, а потом судорожно схватила сына, прижала. Княжич еле сдержался, чтобы не охнуть от боли, уткнулся носом в такое родное плечо.
        Глава 7
        Когда-то дворец был для Митьки домом. Со строгими правилами, сложным распорядком - но домом. Княжич думал: приедет с границы, и знакомые комнаты в гостевом крыле покажутся маленькими и тесными, но такими привычными, как и не было двух лет. Митька читал, что так обычно бывает, когда возвращаешься из долгого путешествия. Но залы казались огромными и незнакомыми. Княжич Дин чувствовал себя чужаком, не имеющим права тут находиться. Даже библиотека, привычная до скрипа половиц, запаха бумаги и пыли, стала недоступна. Нет, Митьку никто бы оттуда не выгнал, но он сам не решался войти. Подходил, трогал ручку - и торопливо отступал, опасаясь, что выглянет хранитель Леонид и увидит княжича, жалко топчущегося на пороге.
        Митька хотел вернуться в дом Орла, но мама была против. Почти весь день княгиня проводила в покоях королевы. Если Виктолия оказывалась занята, учила принцессу Анну вышивке ладдарской гладью или сидела в зимнем саду с приближенными ко двору дамами. Нарядная, улыбчивая - вот только золотая брошка в виде орла исчезла с ее плеча. Это был подарок отца к свадьбе, и раньше княгиня редко появлялась на людях без него. Хорошо хоть, что мама не занялась Митькиными мундирами. Аксельбанты княжич приказал снять, а символ рода велел не трогать, только подпороть золотое поле на гербе.
        В первый раз увидев сына в мундире, княгиня нахмурилась. Она только что вернулась от королевы - из ярко освещенного множеством свечей зала, полного негромких голосов придворных дам и пряных запахов модных духов, в удобные, но такие скучные гостевые комнаты.
        Митька ждал ее в гостиной, сидя на подоконнике. На столе лежала раскрытая книга - княжич все-таки решился ранним утром, пока все спали, сходить в библиотеку. Свечи догорали, их давно нужно было поменять, но Митька не сделал этого сам и не вызвал слугу. Пусть, все равно не прочел за вечер ни строчки. С той самой минуты, как увидел отряд королевской стражи: когда солнце почти ушло за крепостную стену, княжич отдернул тяжелую портьеру. Окна гостевых комнат выходили на узкий, обычно пустой двор. Но сейчас через него двое солдат вели пленника, впереди шагал королевский сержант с обнаженной шпагой в руке. Ритуально обнаженной: пленник из знатного рода, какого именно - не видно, мужчина был в одной рубашке.
        - Нина, поменяй свечи, - велела мама скользнувшей в комнату служанке.
        Тени отступили в углы. Княгиня опустилась в кресло, посмотрела на сына. Княжич встал: он был готов и к ласковым уговорам, и к приказу.
        И верно: сначала взывала к благоразумию, потом угрожала материнским гневом. Не добившись своего, Лада вспылила: схватила мундиры, швырнула в руки служанки. Тряхнула сына, чуть не отрывая пуговицы.
        - Мама! Ты же венчалась под Орлом! Ты же отцу клялась!!!
        Пальцы разжались. Митька отскочил, мотнул взъерошенной головой. Такая горькая обида захлестнула его, что в голосе зазвенели подступившие слезы:
        - Это же наш род!
        Мать устало осела в кресло, махнула рукой:
        - Нина, положи мундиры.

* * *
        Торны редко наезжали в столицу, но пожилой управляющий следил за хозяйством безупречно. Достаточно отпереть господские покои, снять чехлы с мебели, распахнуть шторы - и хоть гостей принимай. Княгиня Полина жила в Турлине уже больше месяца, но дом все казался необжитым, точно приехала госпожа только утром. «Так всегда бывает, - думал Темка, - когда хозяевам нет до него дела».
        Первые дни в городе он почти и не помнил. В дороге как-то держался, но, оказавшись в знакомой спальне, растекся, будто кисель по тарелке. Приходил лекарь - болью отзывались руки, мучительно чесался ожог на щеке, горела спина. Подносили к губам чашку - то с колодезной водой, то с горьковатым холодным настоем, то с горячим, пахнущим земляникой отваром.
        Потом посещения лекаря стали проходить легче. Пальцы на правой руке уже двигались свободно, повязка осталась только на запястье. В левой еще жила боль, но и она казалась не страшной. Приходил Шурка, горестно смотрел запавшими глазищами. Раз, кажется, была Лисена - вряд ли у кого еще сыщется такая рыжая растрепанная коса, упавшая на подушку. И когда бы Темка ни открыл глаза, ни позвал бы, даже шепотом, - мама тут же оказывалась рядом.
        В одну из ночей туманящая слабость наконец отступила, и утром княжич проснулся, как от толчка: Митька! Княгиня дремала в кресле, вплотную придвинутом к постели.
        - Мама! Ну мама! - затеребил ее Темка. - Какой сегодня день? Княжич Дин, он уже был у короля?
        Княгиня потерла лоб:
        - Нет, я не слышала, чтобы собирали Совет. Как ты?
        - Мне нужно к нему, обязательно. Мам!
        Темка сел, повел плечами; боль не вернулась.
        - Я узнаю, а ты лежи. Куда сорвался?!
        Княжич упрямо опустил босые пятки на пол.
        - Что с Александером?

* * *
        Отсюда уехал сражаться с мятежниками отец. Темка вспоминал об этом каждый раз, выходя на широкое крыльцо. Вот тут стоял князь, и адъютант уже привел оседланного Гнедко. Сейчас они где-то недалеко от Миллреда, и Олень-покровитель не сможет закрыть от всех пуль. Как не закрыл в том бою убитых Росс, не отвел беду от Александера.
        Завтра Темка попросит у короля разрешения поехать к отцу. Ему уже пятнадцать, он взял родовой меч. Эдвин не сможет отказать!
        Вот только завтра и Митьке стоять перед Советом. Шакалья задница, ну почему им не дали встретиться?!
        Распахнулась дверь. Темка посторонился, пропуская лекаря. Следом выскочил сумрачный Шурка.
        - Ну?
        Мальчишка сглотнул и отвел глаза. Прогрохотала по двору карета, выкатила за ворота. Слуга вложил засов в пазы, глянул тревожно на капитанова сына - Александера знала и столичная челядь.
        - Ну!
        - Он говорит, руку отрезать надо, - слезы брызнули из глаз, но Шурка уже не стеснялся. Всхлипнул, навалился на перила.
        У Темки зашумело в ушах.
        Двери не успевали захлопываться за бегущим княжичем. Он ворвался к капитану без стука, заставив вздрогнуть сидевшую на постели Дарику. Сердце колотилось где-то под ребрами, мешая сделать последний шаг. Густой воздух, полный запаха лекарств и воспалившейся плоти, с трудом процедился в легкие.
        - Нельзя вам, княжич, так бегать, - ровно сказала женщина, и Темке показалось: Шурка ошибся, неправильно понял! Но капитан лежал, уткнувшись лицом в колени жены, и не поднимал голову. Дарика гладила его по волосам, точно маленького Шурку.
        Княжич шагнул в коридор, осторожно прикрыл дверь. Ты несправедлив, Росс.

* * *
        Мама сидела у окна, опустив вышивку на колени. Окна сиреневой гостиной выходили в сад, на перекрестье посыпанных песком тропинок. В теплом солнечном пятне кувыркался кот, терся спиной. Княгиня бездумно смотрела на его игры.
        - Мне нужно в замок, увидеться с Митькой, - резко сказал Темка, останавливаясь рядом с креслом.
        Княгиня встала - забытые пяльцы соскользнули на пол, - быстро шагнула к сыну.
        - Не сейчас, Темушка. Завтра, после Совета.
        - Мне нужно - сейчас, - княжич тронул ножны, скрывающие сталь с чужим гербом. - Мам, ты же сама говорила, что Дины не пленники. Разве что-то изменилось?
        Молчание сгустилось, повисло душным маревом. Княгиня неторопливо подняла вышивку, повертела в руках. В темно-багряной грозди маальвы не хватало нескольких цветков, как вчера и позавчера - мать не положила ни одного нового стежка.
        - После Совета, - она не взглянула на сына, пристально изучая незаконченный рисунок.
        - Мама, он мой друг!
        - А ты мой сын!!! - вышивка полетела в угол.
        Темка вздрогнул. Он ни разу не видел мать в гневе, и все приготовленные слова выскочили из головы. Изумленный, он слушал лихорадочный шепот.
        - Позавчера казнили графа Николия. Арестовали всех, кто приезжал к нему в замок этим летом. Месяц назад нашли мертвыми Коршей, их сыну не исполнилось и двенадцати! С ним была помолвлена дочка Максия - так князю запретили выезд из столицы, королевские стражники ежедневно наведываются к их дому, следят в открытую. Никто не знает, все ли мятежники присоединились к Кроху, кто еще замешан в заговоре. - Голос взвился до крика: - Хватит того, что тебя чуть не убили на границе! Ты подойдешь к Дину только после Совета!
        - Мама, ты что?.. Мам, да он же… Да при чем тут… Мама, он же меня там спасал, если бы не он, Герман бы меня убил!
        - Если бы не он, ты бы вообще не пошел в Южный Зуб, - отчеканила княгиня.
        Вспомнились отчаянные Митькины глаза, полные боли - не его, Темкиной! - за мгновение до того, как коснулось щеки раскаленное железо. Как выпрямился княжич Дин в мундире со споротыми нашивками, точно перед расстрелом.
        Темка достал Митькин нож, положил на ладонь. Мать охнула, прижала пальцы к губам:
        - Кто еще это видел?!
        Княжич предусмотрительно отдернул руку.
        - Убери подальше, пожалуйста, - горько сошлись на переносице брови, Темке стало жалко маму. - Сынок, ну потом достанешь.
        - А у Эмитрия - мой нож. Мне нужно во дворец.
        Княгиня переплела пальцы, стиснула.
        - После Совета, - сказала она, как захлопнула дверь. - Матерью-заступницей клянусь, я не позволю своему сыну даже близко подойти, пока княжич Дин не присягнет королю!

* * *
        За спиной тихо приоткрылась дверь. Княжич не повернулся, наверняка это Нина. Двор за окном, как обычно, пуст. Утром прошел дождик, но к обеду камни высохли, только у самой стены еще тянулась узкая лужица. Отблески солнца неприятно резали глаза, кололи в висках.
        - Митя.
        Княжич вздрогнул, рывком обернулся к двери. Король Эдвин. В сером камзоле - он единственный, кто не носит геральдические цвета, - без оружия, совсем по-домашнему.
        - Завтра открытый Совет.
        Завтра…
        Митька видел, как это обычно бывает. В Малый тронный зал пускали только геральдические роды и по разрешению короля и членов Совета. Иногда там было многолюдно, но чаще собирались только приближенные ко двору князья. Справа от трона вешали пять штандартов, перевитых золотыми лентами, ставили тяжелые кресла с высокими спинками. В Совет входили все князья золотых родов, их присутствие в Тронном зале обязательно.
        Но завтра два кресла останутся пустыми.
        - Уже?!
        - Да. Прости, что заставляю проходить через это, - король подошел так близко, что Митька мог разглядеть чеканный рисунок на его пуговицах; вскинуть голову и взглянуть Эдвину в лицо княжич не решался. - Но иначе нельзя. Ты уже служил, ты наследник.
        - Да, - Митька все-таки поднял глаза. - А завтра буду стоять в Малом тронном зале в мундире без аксельбантов и галунов.
        Эдвин наклонился, тронул ладонью его лоб. В глазах короля выросла неподдельная тревога:
        - Ты болен?!
        Митька действительно чувствовал себя паршиво. Все время сохли губы, и стук сердца гулко отдавался в ушах.
        - Все в порядке, Ваше Величество.
        Рука короля легла на плечо, и княжича на мгновение прижало к серому камзолу.
        - Анна хотела тебя видеть, а ты не заходишь.
        Митька вымученно улыбнулся:
        - Потом. После Совета.

* * *
        Путь до дворца оказался дольше обычного. Сделали крюк, объезжая Судную площадь.
        Карета проехала мимо решетчатых ворот, открывавшихся на главную аллею королевского парка. Сегодня всем, даже геральдическим родам, вход с другой стороны, там, где дворцовое крыло почти примыкает к ограде.
        Остановились. Замотавшийся лакей торопливо открыл дверцу. Темка вышел первым, подал княгине руку. Мама старалась поймать его взгляд, он чувствовал это - но нарочно смотрел в сторону. Родовой меч привычно оттягивал пояс, но много тяжелее казался Митькин нож. Лакей махнул кучеру: проезжай, мол. Сзади уже напирали кони, вкатилась во двор еще одна карета.
        На внешней галерее толпились просители: кто хотел перехватить князя золотого рода, а кто жаждал увидеть короля. Сегодня их было непривычно много, и стражники стояли плотной цепью. Темка выхватил взглядом несколько женщин, не похожих на простолюдинок. Обожгло: родственники мятежников! Других, не отмеченных геральдической лентой, родов. Княгиня ухватила сына за локоть, и один лишь Темка понял, что за этим движением стоит страх за него. Комком в горле толкнулась вина.
        Стражники раздвинули алебарды, пропуская Торнов. До Совета осталось меньше четверти часа, только чтобы занять свои места в Малом тронном зале.
        Первое, что увидел Темка, - пустоту на месте двух штандартов. Кресла не сдвинули, и промежутки между ними казались провалами; никто из тех, кто обычно стоял за спинками, не решился шагнуть туда.
        Не было в зале обычного оживления, знакомые приветствовали Торнов сдержанными поклонами. У Темки внутри как крысы покусывали, когда кто-нибудь слишком пристально вглядывался в шрам на щеке. Кажется, все уже знали историю Северного и Южного Зуба.
        Княгиня, придерживая (и придерживаясь) за локоть сына, прошла ближе к трону; серебряный род имел свои привилегии. Темка повернулся к залу, подался вперед: ну где же Митька?! Не видно ни его, ни Лады Дин. Раз за разом вел взглядом по сумрачным, озабоченным лицам… Точно пуля ударила рядом: Маркий Крох!!! Тут, во дворце! Сын предводителя мятежников! Не под арестом!
        Остановиться рядом с опальным княжичем не рисковали, и Марк оказался точно на пустынном острове в людском море. Казалось, Кроха-младшего совершенно не заботили ни отчуждение, ни взгляды - презрительные, недоумевающие, жалеющие, торжествующие. Он стоял спокойно, положив ладонь на рукоять меча, безмятежно оглядывал зал. Новенький, с иголочки, мундир - белый, с пурпурными кантами - делал Марка похожим не на сына врага, а на королевского порученца. Вот только аксельбантов не было. Не было и герба. Темка сообразил: белый с пурпуром - второй, кроме родового, разрешенный цвет мундира. Значит, и Марику сейчас отрекаться от имени, королю присягать. Княжич Крох оглядывал кресла Совета и даже не задержался там, где когда-то висел штандарт рода Лиса. Скользнул взглядом дальше - и увидел Темку. Чуть дрогнули губы, но еще надменнее стало лицо. И это его Темка водил смотреть орла? За него боялся до дурноты, когда Марик шел над пропастью?!
        Мамины пальцы сильнее сдавили плечо. Митька!
        Казалась, приграничный загар разом сошел с лица княжича Дина - так он был бледен. Под глазами пролегли темные круги, губы запеклись. Темка видел, как тревожно смотрела на сына княгиня Дин, как коснулась его лба, и Митька торопливо отстранился. Глухое раздражение колыхнулось в Темке: они что, не видят - княжич болен. Обязательно нужно именно сегодня тащить на Совет? Шакал паленый, и даже не подойти! Родственники мятежников встали напротив кресел, Темка же оказался почти рядом с последним из золотых князей. Мамина ладонь все так же лежала на плече, точно княгиня боялась: не рванул бы сын через зал к другу.
        Но уже присела на ступеньки трона принцесса. Анхелина нашла взглядом Эмитрия Дина и больше не поворачивала к собравшимся головы. Она вела себя неподобающе, это понимал даже мало искушенный в дворцовом этикете Темка.
        Митька все смотрел в пол. Ему вернули меч, но рука безжизненно лежала на оголовье. В своем старом мундире, без аксельбантов и золота на гербе, он казался пленником. А вот Марик открыто пялился в зал, и хоть шакалы его задери! Неприязнь к княжичу Кроху вспыхнула с новой силой. Мундир королевских цветов - это правильно, но такая предусмотрительность заставила Темку поморщиться.
        - Король Эдвин! Королева Виктолия!
        Правящая чета заняла трон. Совет начался.
        - Вы все знаете причину раздора. Князь Крох желает Иллару блага - но так, как он его понимает, - Эдвин говорил, повернувшись к Совету, но слышали его все; еще не зайдет солнце, как повторят королевскую речь множество раз: в гостиных и в трактирах, на площадях и в закрытых каретах, со злобой или надеждой. - Благо для него - новый караванный путь к портам Вольного союза. А для этого нужно покорить Миллред и уничтожить Роддар. Вы слышали легенды о том, почему под боком у такого воинственного соседа нет края более спокойного, чем земли медуниц. Только Матерь-заступница и духи-покровители знают, сколько там правды. Но одно могу сказать точно: не будет Миллреда, не мы - солдаты Роддара первыми пойдут на нас войной и будут мстить. Единственное, что хранило мир на наших границах - медуницы. Кто-то может подумать: пусть война, могущество дается кровью. А знаете ли вы, почему королевство, в котором скуден урожай на каменистой почве и нет искусных мастеров, богатеет и процветает? В Роддаре чтят одно мастерство - убивать. Нет воинов более жестоких и более искусных. Начнись с ними война - она стала бы самой
жестокой в истории Иллара. И даже победа не спасла бы нашу страну, ибо не осталось бы кому праздновать ее. Нищета и опустошение - вот что ждет нас, если начнется война с Роддаром. Вечное проклятие падет на тех, кто уничтожит край медуниц. Я, король Иллара, не желаю такого блага своему королевству и своему народу. Зачинщики мятежа будут казнены.
        Кто-то судорожно выдохнул за Темкиной спиной. Митька поднял голову, взглянул на короля.
        - Честь многих родов запятнана - нарушена клятва верности короне. Что есть грязнее предательства? Предательства теми, чья верность и честь отмечена геральдическими лентами?
        Взгляды присутствующих скрестились на троих стоящих недалеко от трона. Пожалуй, только Марк остался спокоен. Княгиня Лада склонила голову. Митька же смотрел на Эдвина; на бледных щеках княжича выступили красные пятна.
        - Сегодня перед Советом предстанут трое. Они верны короне, но род их потерял честь.
        Шагнул вперед офицер, вызвал:
        - Маркий Крох из рода Лиса!
        Княжич вышел, поклонился - сначала королю, потом Совету. У Темки перехватило дыхание: как он может? Как он может так спокойно повернуться туда, где на месте их штандарта - пустота?!
        Марк вытащил из ножен меч, опустился на одно колено. Золотой Лис, обвивающий рукоять ниже оголовья, блеснул изумрудными глазами.
        Темка знал, что так нужно, но торопливо отвел глаза. Митька! Тебе тоже придется вернуть меч. Он нашел друга взглядом: княжич Дин неотрывно смотрел на Марка, стиснув пальцы на рукояти.
        - Мой король, я принял из твоих рук родовой меч и поклялся им служить короне. Предательство запятнало род, родовое оружие и мою клятву. Я прошу дозволения вернуть меч, - голос не дрогнул, он был так же ровен, как и за ужином в замке Торнов.
        Король сделал знак, и кто-то из золотых князей взял из рук княжича оружие. Марк не повернул голову, ни на мгновение не задержал пальцы на рукояти. Поднялся.
        - Мой король, род Ласки ушел вместе с княгиней Танией Крох, урожденной Лесс. Если будет на то ваша воля, я хотел бы вернуться в род матери и принести клятву верности как Маркий Лесс из рода Ласки.
        Об этом наверняка знали заранее, недаром сразу же вынесли меч рода Ласки. И когда зазвучала вассальная клятва, Митька наконец-то посмотрел на Темку. Тот качнулся к другу: держись! Он просил взглядом, совсем как тогда, у Германа.
        Марк уходил, вложив в ножны меч с другим гербом. Искоса взглянул на Темку, но тому было плевать: очередь Динов. Митька, ты только держись!
        - Княгиня Лада Дин из рода Орла, урожденная Наш из рода Совы!
        Митька проводил мать взглядом и снова опустил голову.
        - Княгиня, по прошению вашему и слову королевы Виктолии вам даровано право уйти из рода Орла. Старший в роду Совы, королевский летописец Ладдара, князь Весеней Наш готов быть вашим покровителем. Вы можете вернуться в Ладдар.
        Лада опустилась в низком реверансе, склонила голову. Бархатное, вдовьих тонов платье легло изящными складками.
        - Благодарю, мой король! Придя в род Орла, я отдала себя под слово короля Иллара. И хоть князь Дин изменил своей вассальной клятве, я прошу не отказать мне в милости продолжать служить королю. Позволено ли будет мне, княгине Ладе Наш из рода Совы, остаться? - она вскинула голову, ловя взгляд короля.
        Виктолия улыбнулась ободряюще и тоже повернулась к мужу:
        - Я бы хотела, чтобы княгиня Лада осталась при дворе.
        Эдвин накрыл ладонь Виктолии:
        - Хорошо. Встаньте, княгиня Наш.
        - Эмитрий Дин из рода Орла.
        Старый мундир - без аксельбантов, с распущенным золотым полем на гербе, - показался Темке честнее нового одеяния Марика. Митька остановился перед королем, но, прежде чем поклониться князьям, повернул голову туда, где каждый Совет сидел его отец.
        Мама стиснула Темкин локоть.
        - Мой король, - это было как выдох, вскинула полные тревоги глаза принцесса. - Мой король, - повторил княжич уже твердо. - Я клялся вам оружием рода Орла и не нарушил клятвы.
        У Темки перед глазами мелькнуло видение: княжич Дин возвращается в Южный Зуб. Он тогда повязал на руку зеленый лоскут с золотым шнуром. Мундир не получилось надеть - был выпачкан его, Темкиной, кровью.
        Княгиня Лада растерянно посмотрела на сына.
        - Я готов предстать перед твоим судом.
        …Судная площадь, которую мама предусмотрительно велела объехать. Темка шагнул вперед, и только впившиеся в локоть пальцы удержали его.
        Принцесса рывком повернулась к отцу. Прижала к губам ладонь бывшая княгиня Дин.
        - Но если будет позволено, то я прошу дать мне право восстановить честь рода Орла. Я не отрекаюсь ни от имени своего, ни от рода. Я, княжич Эмитрий Дин из рода Орла, готов присягнуть на верность короне.
        Митька вытащил меч, протянул его на вытянутых руках, опустился на одно колено. Темкино сердце гулко ударило несколько раз, но король все молчал. Возмущенно переглядывались золотые князья, и только один, сидевший рядом с пустым местом Володимира Дина, смотрел на его сына.
        А потом раздался звон. Меч ударился о каменные плиты, и следом качнулся княжич, упал ничком.
        Вскрикнула принцесса Анхелина, сорвалась с подножия трона. Бросилась к сыну Лада. А Темка все выдирал локоть из цепких материнских рук. Он даже и не предполагал, что тонкие пальцы могут так держать, сдавливая до кровоподтеков.
        И только когда Дина-младшего вынесли, хватка разжалась. Темка повернулся. Он никак не мог разлепить губы, но чем дольше он смотрел на мать, тем сильнее у нее дрожал подбородок.
        - Как ты могла? - он произнес это почти беззвучно. Ответ был не нужен, княжич развернулся и побежал, наплевав на все дворцовые правила.
        - …Куда понесли княжича?
        - Княжича?..
        - Вы не видели?..
        - Пронесли к лекарю?..
        Коридор - ноги скользят по отполированным каменным плитам, крутая лестница вверх, выстланный красным деревом холл, налево, снова лестница - быстрее, едва касаясь перил рукой, площадка - бьет в глаза солнце из огромного окна, лекарская должна быть справа.
        Тонкая рука преградила дорогу, Темка едва не сшиб девочку.
        - Туда нельзя. Господин Арсений не пускает.
        Княжич возмущенно выдохнул - и узнал принцессу.
        - С королевским лекарем бесполезно спорить, - Анхелина остановила взгляд на обожженной щеке. - А вы ведь друг Эмитрия?
        - Княжич Артемий Торн из рода серебряного Оленя, принцесса, - Темка наклонил голову.
        - Пойдемте, - ладонь невесомо коснулась локтя. - Я знаю короткую дорогу.
        Уйти? Сейчас?!
        - Отец еще не закрыл Совет.
        Да, родовое оружие Динов осталось лежать перед Эдвином.

* * *
        Под удивленными взглядами принцесса вывела княжича из-за трона - именно там заканчивался узкий ход. Принцесса опустилась на ступеньки, а Темка замер на месте. Он ошибся: меч не лежал на полу, его держал король. Что это - приговор или помилование? Княжича взяли за плечо, заставив отступить за кресла Совета.
        Эдвин взглянул на дочь. Темка не видел лица принцессы, только затылок с затейливо уложенными косами. Анхелина чуть качнула головой.
        - В отсутствие княжича можно лишь осудить его, - заговорил король. - Но нельзя принять клятву верности. А раз так, то вынесение решения откладывается до того времени, когда княжич Дин из рода Орла сможет предстать перед Советом.
        Глава 8
        Полутьма. Странный потолок: затянут плотной тканью и качается. Закружилась голова, и Митька закрыл глаза. Он лежал на чем-то твердом, тряском - и не мог понять, что произошло.
        Помнил: свет из огромных окон, густой запах - не разобрать, что в нем намешано, и приторные духи, и оружейная смазка. Сдавило виски, запершило в горле. Голоса сливались в неразборчивый шум, становились то тише, то громче, и тогда хотелось заткнуть уши. Не хватало воздуха, хорошо хоть, мундир стал свободен и жесткий ворот не давит на горло.
        Король Эдвин - с его голосом шум утих, и Митька пришел в себя. Шакалье невезение, заболеть именно сейчас! Княжич Крох отрекся от своего имени. Митьку начало мутить, спасибо Темке - удержал.
        Мама… Может, так оно и лучше. Раньше, чем Митька встанет перед королем.
        …Тяжелый меч. Руки дрожат - да держи, шакал тебя задери! Тяжелый… Гулкий удар, каменные плиты пола взметнулись перед глазами…
        …Край чашки касается губ. Что-то кислое. Проглотить, откинуться на мягкую подушку. Закрутило, завертело, и вот - качающийся потолок. И голова - как над ухом из пушки стреляли.
        Да это же крытый фургон! Его, что, везут домой? Но почему без мамы, не в карете? Или вынесено королевское решение, и это ссылка?
        Княжич сел. Кто-то снял с него мундир, пояс и сапоги. Пропали и Темкин нож, и нож с гербом Динов. Митька огляделся. Если он и пленник, то почетный: постелено дорогое шерстяное одеяло, рядом в ящике - кувшин с водой. Остальное пространство внутри фургона заставлено сундуками и ящиками. У одного отбита крышка, виднеется промасленная ткань. Впереди полог отдернут, но свет загораживает фигура возницы. Митька протянул руку, коснулся ткани, провел ладонью. Оружие. А вот и мундир, лежит на сундуке. Поверх брошены пояс и ножи. Засосало под ложечкой от нехорошего предчувствия.
        Качнулся полог, кто-то заглянул через плечо возницы:
        - Как он там, не очнулся?
        Солнце высветило непривычные белые галуны на зеленом мундире.

* * *
        Пахло тиной - заводь обмелела, вода подернулась ряской. В глубине оврага орали лягушки, возмущенные вторжением людей. Вынырнул из темноты солдат, бросил охапку веток.
        - …Нет, хотели до Совета, понятное дело. Но уж больно вы, княжич, редко из комнат выходили. Да и дворцовую охрану усилили. Так что повезло, что к Совету столько просителей собралось. Ну, а после, как вас напоили «Мертвым сном», оставалось только вынести. Без проблем - засунули в корзину с бельем, понесли вроде как к прачкам. Уж простите, княжич, - добродушно усмехнулся капитан Жан. - Аккуратно все сделали, волосок к волоску. Как будто сам встал и пошел, куда надо. Так что пока во дворце и дома искали, мы уже в фургон - и ходу.
        Жан поправил ветки, загустел над костром воздух.
        - Ух, каша с дымом да салом - самая походная пища.
        Солдат расставлял на ящике тарелки, ломал хлеб огромными ломтями.
        - Вы ешьте, княжич, - Жан наполнил тарелку от души. - Ешьте, после «Мертвого сна» вроде и не хочется, а надо.
        Митька послушно взял ложку. Каша противным комком встала в горле. «Как будто сам встал и пошел…» Орел-покровитель! Решат же, что княжич Дин сбежал!
        - Дня через три, как до Верхнехолмских лесов доберемся, так, считайте, и у наших. Тропка есть, пройдем тихонько. Ждет вас князь!
        А ведь он не видел отца больше года. Митька даже зажмурился, столько разом всего нахлынуло: тоска (ох и соскучился по отцу!), обида за отданную Герману власть, яростное непонимание - ну как можно против короля, против клятвы вассальной? Надежда: отец все объяснит.
        - А мама? Почему вы не увезли княгиню?
        - Так это… - Жан нагнулся над костром, прилаживая котелок с водой. - Приказа не было. Князь велел сына доставить, а княгиню, мол, не трогать.
        Митька только сейчас сообразил: а ведь мама теперь Наш из рода Совы. Отец догадывался, что так будет? Но ведь Митька тоже хотел поклясться королю в верности. Шакалий потрох, как все запутано!
        После Митька лежал у костра и смотрел в небо. Звезды тут не такие крупные, как на границе с Дарром, в Березовые ночи, когда ходили в ночное с табуном Торнов. Тоже ужинали кашей с дымом, вдвоем с Темкой из одного котелка. Сержант Омеля аппетитно хрустел огурцом и рассказывал солдатские байки. Митька заливался жаром, но его похлопывали по плечу: слушай, малек, привыкай к походной жизни! И князьям на постое доброе дело с крестьяночками на сеновал слазить. А потом, хоть и гнал сержант мальчишек спать, все равно убредали к стогам. Не было разговоров честнее и откровеннее, чем под теми крупными звездами.
        Матерь-заступница, да что же Темка теперь думает?! Неужели верит, что испугался королевского гнева и сбежал? Невозможно это, ведь родовым оружием обменялись! Хоть волком вой от отчаяния. Но рядом сидит капитан Жан, и Митька лишь проглотил соленый комок, закупоривший горло.
        А ночью приснилось: едут по степи втроем - с Темкой и туром Весем, и никакого мятежа в помине нет. Так хорошо на душе, точно котенок ее вылизывает.

* * *
        Огромные песочные часы наверняка привез какой-нибудь посол, и громоздкий подарок прижился на столе в небольшой гостиной. Редко кто вспоминал о нем и переворачивал тяжелую колбу. Темка качнул ее случайно. И вот теперь песок отмерял уже шестой час. Осталось совсем немножко, и струйка истончится.
        А надежда иссякла еще раньше.
        Как долго шел Совет! Темка извелся от нетерпения. Вроде и слушал короля - но его слова скользили, не оставаясь в памяти. Что сейчас за дело до земель князя Кроха? Понятно, что там много хороших оружейников, понятно, что к войне нужно быть готовыми. Все понятно, но быстрее бы закончился Совет!
        А Крох - ах да, Лесс! - слушал внимательно. Вот только земли теперь - не его. Род Ласки давно обнищал, это еще калека-барон рассказал, там, на границе. Каково это - из наследника богатого и известного золотого рода да в сыновья бунтовщика, в нищету? Род Ласки - он есть только на гербовой бумаге, да стоит где-то заброшенный замок. А земли вокруг давно соседи прибрали, откупили. Почему княжич присягнул королю? Вассальная верность - как бы не так! А то Темка не помнит, как Марик поддакивал отцу! Или - подозрение холодком прошло по позвоночнику, - князь специально оставил сына при дворе, шпионить? Но нельзя же короля за такого дурака держать!
        Эдвин встал. Сейчас закроется Совет, и король с золотыми князьями выйдут к просителям. Темка растерянно замер: он не помнит, где лекарская!
        Распахнулись двери, встали золотые князья. Мелькнуло в толпе встревоженное мамино лицо. Прости, шевельнул губами Темка.
        - Принцесса Анхелина…
        Та прервала, жестом велела следовать за ней. По замковому лабиринту девочка шла быстро, не оглядываясь на спутника. Наконец знакомая площадка с огромным окном. Принцесса нерешительно стукнула в створку. Тишина. Анхелина глянула на Темку:
        - Господин Арсений очень не любят, когда беспокоят его подопечных без дозволения.
        Как потом проклинал себя Темка, что послушался! Но язык не повернулся возразить. Тогда принцесса и привела его в комнату с песочными часами.
        - Я сказала, что буду ждать тут после Совета, - Анхелина опустилась на стул, указала Темке напротив, через стол.
        Княжич сел нерешительно: все-таки принцесса.
        - А пока, прошу вас, расскажите о службе.
        - Разве княжич Эмитрий не говорил вам?
        Анхелина качнула головой:
        - Он не приходил. Я так ждала, а он сказал - после Совета, - светлые глаза потемнели от обиды, не за себя, за Митьку.
        У княжича не хватило сил противиться желанию принцессы. Да что принцессы - этой серьезной девочки с тяжелыми косами вокруг головы, с удивительными глазами цвета зимнего неба. Только коронная цепь, перевитая из трех нитей - золотой, серебряной и бронзовой, - слишком тяжелая для тонких ключиц, напоминала о высоком титуле.
        Темка начал, запинаясь и прислушиваясь - не раздадутся ли за дверью шаги. Но Анхелина слушала так внимательно, что робость прошла, рассказ полился вольнее, и друг стал просто Митькой, а не княжичем Эмитрием. Принцесса улыбалась, понимающе хмурила брови, тревожно прикладывала к губам тонкие пальцы - Темкины слова отражались на ее лице, как в зеркале. А до княжича дошло: эти скачки по полям; отчаянные кульбиты, что выделывали друзья, постигая хитрую науку северян; деревенские свадьбы с запахом яблок и незатухающими до утра кострами, гонки на плотах - на спор! - по разлившейся весной Красавке; ночи с крупными звездами - все это слишком далеко и недостижимо для Анхелины. Судьба принцессы - дворцовые залы, мозаичный потолок над головой, чинные церемонии и выверенный до последнего стежка на платье уклад. А если и скачки, то только в дамском седле, на отменной выезженной лошади, которая ни за что не собьется с шагу. Если бы Темка мог, подарил бы ей свою память о Яблоневых грозах и утренних туманах. Но он же не Митька, он не умеет так рассказывать!
        Стук в дверь прервал Темку, когда он говорил о бронзовой вышивке на золоте Черного песка. Заглянул лысоватый мужчина в желтом лекарском камзоле:
        - Принцесса, вы заходили к княжичу Дину?
        Анхелина быстро встала:
        - Ну что вы, господин Арсений!
        Подскочил Темка, чуть не запутавшись в бахроме скатерти.
        У лекаря от возмущения подрагивали губы:
        - Я не разрешал ему вставать! Но этот мальчишка ушел!
        А потом Митьку искали. Везде: в гостевых покоях, в столичном доме Динов, в зимнем саду, в дальних галереях. Расспрашивали стражу, но никто не видел - или не помнил, ведь кого только не было в толпе просителей. Кричал лекарь Арсений, что княжич слишком слаб, что ему предписан полный покой. Тогда кто-то и высказался: «Похитили». Возразили презрительно: «Скорее уж - тайно вывезли». Темка бы не выдержал, бросил в лицо лощеному господину какую-нибудь грубость, но вовремя ухватила за локоть принцесса Анхелина.
        Сыпался песок из колбы. Когда оставалось еще достаточно, Темка понял - Митьки в Турлине нет, его не найдут.

* * *
        Туман скрывал тропку, глотал звуки и заставлял держаться настороже. Княжич шел рядом с фургоном, придерживаясь рукой за козлы. Предгорье молчало, слышались только людское дыхание, скрип телеги и поступь лошадей. Тем неожиданнее возникла на тропе фигура человека, точно выросла из камня. Жан вскинул пистолет, натянул вожжи возничий. Неслышно появившийся незнакомец поднял руки, перекрестив их над головой, шагнул навстречу фургону. Капитан опустил пистолет.
        Княжич отошел в сторону, не мешая разгружать. Доставали мушкеты, сундуки возвращали в повозку. Все делали молча, и громоздкие фигуры, бесшумно скользившие в тумане, казались нереальными. Митька даже подумал, что все это сон, и он скоро откроет глаза в гостевых покоях королевского замка.
        Капитан выскочил из фургона, махнул рукой. Одна из призрачных фигур запрыгнула на козлы, схватила вожжи. Выше, чуть в сторону, - обрыв. Фургон полетит в пропасть - по тайной тропе с ним не пробраться. А по долине ехать опасно, там королевские войска.
        Один за другим нагруженные оружием солдаты исчезали в расселине. Жан тронул Митьку за плечо: им туда же. К вечеру будут в лагере князя Дина. Княжич чуть замялся, прежде чем шагнуть в темноту; показалось - именно сейчас он окончательно перейдет на сторону мятежников. Но к королю нет возврата, разве поверит он клятве сбежавшего из дворца мальчишки? Да и нужно Митьке - необходимо! - увидеться с отцом.
        Пропал утренний свет, и только цепочка огней тянулась по узкому проходу. Словно уходили в подземелье, в другой мир, из которого нет дороги обратно. И такая сдавила тоска! Вернуться бы снова на Совет, отречься от имени. Тур Весь принял бы племянника в свой род, и уехал бы Эмитрий Наш из Иллара, поступил бы на службу к королю Далиду, под начало королевского летописца. Матерь-заступница! Ехал бы сейчас с туром… Хоть волком вой, выгрызай ход из расселины - не дотянуться до такого простого счастья.
        Цепочка факелов стала короче, солдаты выходили на тропу. Митька торопливо сморгнул: вот разнюнился. Во рту осталась горечь: счастье-то счастье, но какое-то оно было бы уворованное. Как бы от такого счастья не захотелось с башни вниз головой или в самую жаркую сечу.
        Жан поправил на плече сверток, отер пот со лба:
        - Ну, считай, почти дома. Мы в одной деревеньке обосновались, там раньше углежоги да шишкобои жили.

* * *
        В доме Торнов как черной паутиной комнаты завесило. Третий день молчал капитан Александер, оставшийся без левой руки. Неслышной тенью скользила Дарика, прятал заплаканные глаза Шурка, бродила потерянным зверенышем Лисена. А мама… Ох, мама не размыкала губ, сидя над вышивкой - ветка маальвы, как и прежде, не закончена. А как-то вечером, когда Темка уже дремал, лежа на животе и уткнувшись лицом в подушку, она зашла в спальню. Княжич слышал, но притворился спящим. Мама остановилась у кровати, и Темка задышал глубже. Прошуршало платье, а потом донесся приглушенный всхлип. Стыд и растерянность спеленали по рукам и ногам. Вот ведь постарался Германов палач, хоть спину никому не показывай! Мама вышла прежде, чем он решился открыть глаза.
        С надеждой ухватил Темка пакет у посыльного. Королевский вензель скреплял повеление прибыть ко двору. Но почему к самому Эдвину? Пусть бы даже к коннетаблю, Темка бы понял, - и то слишком высок чин для такого простого вопроса. Или дело в Митьке? Где же ты, Эмитрий Дин?! По приказу короля ведут расследование. Уже понятно, что заболевший княжич не мог сам покинуть город. Кто-то помог, если вообще не спланировал похищение. И дело уже не только в Митьке, лучшие дознаватели ищут: как мятежники смогли проникнуть во дворец.
        Волнение выгнало Темку из дома, заставило подгонять Дегу - и княжич явился ко двору на час раньше срока. Болтался без дела, не решаясь приблизиться к королевским апартаментам. Хмурый капитан проводил взглядом, но ничего не сказал. А Темка расправил плечи, придал уверенности шагу: он княжич рода Оленя, имеет право прийти во дворец и без королевского указа. Где-то тут, в серебряном зале, висят портреты его предков. Кольнуло: а Митькиных - уже нет.
        Но все-таки не стоит сейчас мозолить глаза страже, уж больно неспокойно в Турлине. Темка свернул на широкую лестницу, идущую вдоль заросшей плющом стены; другой ее край был заставлен вазонами с маленькими деревцами. Стертые ступени помнили много поколений, может, и прадед-Торн шагал по ним, добираясь кружным путем до королевских покоев.
        Тень упала на ступени, вытянулась - кто-то спускался. Темка запрокинул голову и даже в бьющем в глаза свете узнал Марика. Остановился. Он не видел бывшего побратима со времен Совета. Болтали, что опальный княжич живет при дворе, в Офицерских палатах, что король выделил ему ренту - но сколько правды в придворных сплетнях?
        Крох спускался неторопливо и, поравнявшись, чуть наклонил голову. Ах, какой воспитанный, взъярился Темка. Марк снова был в мундире королевских цветов, но теперь на плече красовалась нашивка порученца. Шакал паленый!
        - Ты не здороваешься со мной, княжич Торн? - холодно спросил Марик.
        Темка еле сдержался, чтобы не плюнуть ему под ноги.
        - Тебя смущает, что я сын мятежного князя? - в голосе прорезалась усмешка.
        - Да нет.
        Темка чуть помедлил - а стоит ли что-то доказывать Марику? Но так хотелось сбить с него спесь! Выскользнул из ножен клинок. Орел Динов по-прежнему вольно расправлял крылья.
        - Как видишь, опала не важна.
        - Ты обменялся родовым оружием с Эмитрием?! - выдержка впервые изменила Марку.
        Темка улыбнулся, наслаждаясь его растерянностью. Сказал легко:
        - Да! И, знаешь, мне плевать, что его отец мятежник. Я не верну нож, а Эмитрий не потеряет мой.
        Марк сжал кулаки, сощурил темные глаза:
        - Твой Эмитрий Дин сбежал! Как трусливый шакал, - презрение сочилось из каждого слова. - Он предатель, твой Дин. Понял? Он предатель!
        - Жаль, дуэли запрещены королем, - процедил сквозь зубы Темка, сжал рукоять Митькиного ножа. - Может, хоть учебную шпагу не побоишься взять, а, Крох?
        Марк скрестил руки на груди, снисходительно поправил:
        - Лесс. Маркий Лесс.
        - Да хоть… - Темка поймал взгляд, брошенный на его пальцы, неловко держащие нож, вспылил: - Ничего, я тебя и с такими сделаю! - Он не сомневается: победит. Недаром Александер его год гонял, с Митькой постоянно схлестывались. - Зато потом ты сможешь говорить, что просто поддался, - хлестнул он злой насмешкой.
        Но Марик спокойно качнул головой:
        - Не буду. Потому что выиграю - я. Но только потом, когда у тебя руки заживут.

* * *
        Истекала ночь, полная разговоров. За полуоткрытой дверью похрапывал капитан Жан, и дальше, в сенях, шебаршили мыши. С вечера кто-то возился и на чердаке, но с началом темноты улетел на охоту. На тяжелом медном подсвечнике наросли восковые гребни, протянулись застывшие нити к пятнам на столешнице.
        Митька поднял глаза от поцарапанных ножом досок. А может быть, отец прав?
        - …Да, я нарушил вассальную клятву, клятву королю Эдвину, - князь положил на стол сжатые в кулаки руки. - Ты можешь сказать, что я запятнал наш род бесчестием. Но есть еще и долг перед той страной, в которой живешь. Не королю верность, а короне, Иллару. А Иллару нужна свежая кровь, новые земли. Мы спим, Митя, мы нежимся в нашем благополучии, зарастаем мхом. Если так будет продолжаться, то уже к твоим детям придут с оружием - и они не смогут защититься. Бесчестие… Мне горько, что пришлось идти против короля. Видит Орел-покровитель, я не хотел. Но, Митя, я предпочту этот позор тому будущему, к которому нас приведет Эдвин.
        Теперь капитан Жан храпел дуэтом со стрекотом сверчка. Прошел под окнами патрульный, мелькнул в темноте огонек фитиля. Все спали - и только князь Дин сидел напротив сына и ждал ответа.
        Может быть - отец прав?! Слова его звучат так весомо. Пожалуй, только две вещи не дают Митьке поверить полностью: слово, которым связал его князь перед отъездом в Южный Зуб, и уважение к Эдвину.
        Княжич снова опустил глаза. Бездумно водил взглядом по белым прочеркам на темной древесине, пятнам свечного воска; несколько мгновений разглядывал аккуратно разложенную карту. Сжатые руки отца закрывали Теплую выпь. Рядом лежал медальон с совой на крышечке. Митьку толкнуло:
        - А мама?! Почему ты не забрал маму?
        Показалось, или отцу в самом деле этот вопрос было услышать тяжелее предыдущих? Скрипнула под его тяжелым телом лавка. Голос прозвучал глухо:
        - Хоть и ушла княгиня из рода, а все-таки мать тебе.
        Митька не разжимал губы, не обрывал все тянувшуюся паузу.
        Отец решился:
        - Не стоит такое, видит Создатель, сыну рассказывать. Да уж больно время смутное. Ты знаешь, конечно, что была в девичестве Лада подругой принцессы Виктолии, дочери короля Ладдарского Далида. Я золотую ленту носил, вот и поехал - сначала сватать, а потом и короля Эдвина на свадьбу сопровождал. Еще когда первый раз принцессу увидел, крыса в душе шевельнулась - такую, да за другого. А потом оказалось - не принцесса вышла гостей встречать, а Лада. Обычай у северян такой, невеста только после отцовского разрешения выйти может. Сватовство, конечно, формальность пустая, меж королями все уже сговорено было. Но все же честь по чести приехали, и менестрели об Илларе пели, и я короля расхваливал, и на турнире бился. - Князь улыбнулся. - Ох, дерзкий был! Перед вызовом перевязал свой аксельбант лентой цвета рода Совы. Выехал, смотрю - Лада веером прикрылась, только лоб виден. Красен, что маков цвет! Думал, отхлещет меня по морде этим самым веером.
        Митька и не видел отца - таким. Словно и морщины разошлись, и глаза посветлели.
        - Ну, а как нам уезжать, так и тоска Ладу заела. Привыкла за месяц к праздникам, а тут и подругу скоро увезут. Будет у Виктолии новая жизнь, другой двор. Не такой чинный, как у сдержанных северян. И дома у Лады тишина: брат в разъездах, отца и мать уж несколько лет как лихорадка скрутила. Это я уже потом понял. А тогда пришел к князю Весенею: отдай за меня сестру. Князь золотого рода, из свиты короля - чем не зять? А Весь, мол, сестру неволить не стану. Как сама… Лада и согласилась. Я-то ее любил… Дурного не скажу: старалась она хорошей женой быть и тебе матерью. Может, и свилось бы у нас гнездо.
        Князь замолчал. Рассеяно тронул лежавший на столе медальон, но так и не открыл.
        - Да… Только не сбылось. Есть у Лады тайна… Я давно понял, когда она только ко двору выезжать стала после твоего рождения. К чести ее, никто понятия о том не имеет. Я-то сам догадался.
        Снова скрипнула лавка. Князь преувеличенно аккуратно принялся сворачивать карту. Лег свиток на край стола. Отец снова показался Митьке постаревшим, и морщины у глаз стали глубже.
        - Любит княгинюшка наша, и никто ей более не нужен. Я так и вовсе - помеха, о грехе ее памятка.
        «А я?» - хотел спросить Митька, но язык примерз к небу. Отцовское откровение не укладывалось в голове.
        - Кого? - выдавил хрипло.
        Князь переложил медальон в шкатулку, захлопнул крышку. Изящная вещица почти скрылась под широкой ладонью. Митька ждал - он хотел знать все до конца.
        - Эдвина. Короля Илларского.
        Завозился на чердаке жилец - ночь близилась к концу. Митька сидел, сгорбившись. Разговор вымотал, выжал до донышка. Ему уже было все равно - кто он, на чьей стороне. Если мир перевернулся, какая разница? Вот только одно дело нужно довести до конца. Эмитрий встал:
        - Мой князь! По праву наследника я лишил Германа капитанства и приговорил его и одного из солдат к повешению.
        Отцовская ладонь надавила на плечо:
        - Сядь. Я знаю. И об этом тоже нужно поговорить. Капитан Герман, - Митька зло сощурился, но князь повторил твердо: - Капитан Герман здесь, в лагере. И он нужен. К сожалению, нужен не только мне. А казнить одного палача было бы неправильно. Тем более, не забывай, что капитан пытался сохранить гарнизон, да и потом рискнул отбить тебя. Жаль, не получилось. Не пришлось бы тебе перед Советом стоять. Да, и знаешь, Герман привел твоего Поля! - князь широко улыбнулся, слишком старательно.
        - Он пытал княжича Торна! - Вывернулся из-под отцовской ладони, вскочил. - Герман - мерзавец, подлец! Ты… Ты бы видел, что сделали с Темкой!
        - Митя, ты снова забываешь кое о чем, - гнев заставил князя повысить голос. - Артемий Торн на стороне короля. Он враг, а к врагу можно и должно - должно, слышишь! - применять жесткие меры.
        - Должно?! - Митьке почудилось, что не отец стоит напротив. Чужой, незнакомый человек с колючими глазами. Крикнул: - Так - должно? А если бы Герман и меня?
        - Он посмел тронуть тебя? - отец подался вперед. Вот теперь его глаза снова стали знакомыми, отцовскими. Скажи Митька: «Да», и Германа пристрелят в это же утро.
        Но княжич стиснул зубы. Митька не понимал, почему, но был твердо уверен, что так - нечестно.
        - Нет, - взгляд скользнул в угол.
        Выдохнул с облегчением отец. Княжич медленно повернулся:
        - А ты знаешь, когда раскаленным железом к лицу… Запах потом долго чувствуется.
        Качнулся огонек свечи - отец шагнул к Митьке. Хотел обнять, но ладонь замерла над напряженным плечом сына.
        - Митя, ну так что же теперь… Это война.
        Предутренняя синева потушила звезды. Ночь истекла.
        Глава 9
        Темка плотнее прижался к двери: точно, в гостиной плачет Дарика. Послышался негромкий голос матери, снова сдавленное рыдание. Княжич застыл, не решаясь войти. Можно передать и через слуг, что он уехал к коннетаблю, но Темка продолжал стоять, вслушиваясь.
        - …лекарь?
        - Заживает хорошо. Княгиня Полина, но вы же сами видите! - вскрик перешел в стон, точно Дарику резали по живому. - Не хочет он так. Совсем не хочет. Как меня только Матерь-заступница надоумила пистолет-то убрать. Спать боюсь, вдруг не услежу. С Шуркой по очереди дежурим. Парень уже с лица спал, ночью отца караулит, а днем входить боится, - сорвался голос. - Видит: мучает нас. Оттого еще больше терзается.
        Темка сам чуть не заплакал. Вот чем первый бой для капитана обернулся. Иногда кажется - лучше бы сразу убили! Если бы палач Германа перестарался и Темкины руки остались беспомощными культяпками, видит Создатель, княжич бы тоже подумал о таком выходе. Хочется порой войти к капитану и оставить заряженный пистолет - воин вправе сам решать свою судьбу. Но стоит представить, как ляжет перед статуей Матери-заступницы нож и с именем Александера Демаша просыплется порох на блестящий клинок - так хоть всех покровителей разом проси, чтобы отвели от капитана черные мысли.
        Княжич отошел от двери. Проведать Александера? Капитан даже не повернется. Только раз он взглянул на воспитанника: Темка приходил сказать, что меньше чем через месяц уедет со свитой Эдвина. Александер шевельнул губами:
        - Обереги тебя Олень-покровитель.
        «Я буду осторожен», - мог пообещать Темка, но солгал бы. «Я не боюсь», - хотел сказать он, но и это не было бы правдой. Княжича страшила не смерть, до черноты в глазах пугала возможность стать калекой. Вон, как Александер, - в первом же бою. Но признаться в этом страхе не заставил бы и приказ короля.
        Нет, не нужен Темка сейчас Александеру. Да и пора ехать во дворец, велено быть с утра.

* * *
        Четырежды посмотрели на герб, у самого входа в дворцовые покои потребовали бумагу от коннетабля - и только потом пропустили. Когда-то геральдические роды имели свои привилегии, но мятеж перечеркнул прежнее доверие короны.
        Темка неторопливо прошел бронзовой анфиладой, еще медленнее - серебряной. Он приехал рано и мог не торопиться. Золотая же показалась слишком короткой. Шакал побери, дворец так огромен, а парк вокруг него и вовсе только верхом и объедешь - слишком малы шансы на случайную встречу.
        Пробили часы на башне Ларра, когда княжич вошел в зал перед кабинетом коннетабля. Поприветствовал офицеров, вынужден был кивнуть и Марику. Князь Кирилл пока не появлялся, и капитаны переговаривались вполголоса. Темка понял, что приехал гонец, и коннетабль слушает его доклад за закрытыми дверьми. Против воли покосился на Марика: Лесс живет тут же, в Офицерских покоях, и может знать больше. Но поймал лишь усмешку, отвернулся.
        Отзвонил четверть брегет у капитана Радана. Темка недвижно застыл у окна, вглядываясь в переплетение тропинок. На перекрестках стояли причудливые статуи; отсюда хорошо была видна одна из них - полуконь-получеловек. Воин со звериным телом смотрел в небо, лук в напряженных руках искал добычу. Казалось, миг - и сорвется стрела. Раньше бы Темке понравились вздувшиеся в усилии мускулы, но сейчас почему-то все время вспоминался Александер, как он неловко придерживал обрубок, прежде чем повернуться и сказать: «Обереги тебя…»
        Брегет и башенные часы дуэтом отмерили еще четверть, и вошел князь Кирилл. Сухо поздоровался, едва склонив серебряноволосую голову.
        - Карту.
        На широком столе развернули лист. Дрогнуло у Темки, как всякий раз, когда видел, сколько земель захвачено мятежниками. Коннетабль отчеркнул ногтем горы, потом коснулся пальцем западнее последней отметки:
        - Мятежники продвинулись через всю Теплую выпь. Захвачен город Карель. Могу напомнить, что там в горах неплохие залежи кремния.
        Темка уже понимал, что это значит. Есть кремний - есть оружие. Вот дурак был, что раньше совсем не желал разбираться в торговых путях. Следующие слова коннетабля заставили на мгновение спрятать глаза.
        - Город брал князь Дин. Казнили всех защитников - хоть в мундирах, хоть тех, кто просто спасал своих родных и свои дома. Оружейников и кузнецов хватало, а они с оружием обращаться умеют. Те, кому удалось вырваться из города, рассказывали о резне и погромах. Князь Дин утихомирил своих солдат только после того, как глава оружейников пообещал, что все мастерские будут работать день и ночь на мятежников.
        Создатель, а где в это время был Митька? О пропавшем княжиче до сих пор нет достоверных сведений. Жесткие методы у его отца: погубить целый город, лишь бы вооружить армию.
        - Вот такие новости. А сейчас - работать. Княжич Торн, князь Лесс, возьмете карты западной части Иллара. Капитан Радан, вечером проверите - порученцы должны знать все дороги и все болота в местах ведения боев.
        Положа руку на сердце, Темка признавал: если бы не Марик, вряд ли бы он успевал столько за день. Неизвестно, выучился ли бывший побратим командовать гарнизоном, но карты он читал и запоминал информацию великолепно. Мало того - знал больше, чем можно было почерпнуть из условных значков. В ответ на невольные вопросительные Темкины взгляды кидал высокомерно, слегка растягивая гласные:
        - Читать надо, Торн. И не только легенды про рыцарей. Да что ты за порученец будешь, если даже по карте умудряешься заплутать? Куда ты попер? Не видишь, меж лесов пусто, ни деревень рядом нет, ни дороги - все тропы в обход ведут. Низинка тут, Торн. Наверняка, либо развозит во время дождей, либо вовсе не просыхает. А простреливается еще лучше.
        Ох, как бесился Темка! Только чтобы не отстать от Марика, княжич готов был просиживать часами над картами и старыми документами из тех мест. Хотя много больше хотелось тренироваться в фехтовании и стрельбе. Никогда еще не приходилось так долго вглядываться в рукописные строчки, под вечер даже под закрытыми веками водили хороводы буквы. А Марик словно бы и не уставал. Поглядывал насмешливо, прикрывал карту рукой и рассказывал так, словно сам изъездил все перелески и холмы.
        Ничего, пусть только отстанут лекари. Не отвертится Марик от дуэли. Помнится, когда-то силы были равны. А разве потом Темка не тренировался в Северном Зубе? Собьет он спесь с Марика, обязательно!
        Капитан Радан выслушал будущих порученцев и отпустил еще до темноты, посоветовав Темке не задерживаться в городе. Княжич послушно кивнул. На самом деле у него были другие планы.
        Сойдя с белых ступеней, Темка не свернул в сторону конюшен, а выбрал другую тропу, уводящую в сторону от главной аллеи к огромной пестрой клумбе. По вечернему времени большинство цветов закрылись, и только по бордюру распустились ночные феи. Княжич глубоко вдохнул воздух, полный душистого аромата - совсем как дома! Мама тоже любит эти темно-фиолетовые цветы. Вспоминая Торнхэл и поздний ужин в зале с распахнутыми окнами, Темка всегда чувствовал один и тот же запах: клубничного варенья и ночных фей. Олень-покровитель, сбереги отца! Пусть он вернется и повторятся те дни, которые когда-то казались скучными в своей однообразности.
        Княжич обогнул клумбу и устремился к поляне, обрамленной крохотными скульптурами животных: лев там был не больше кошки, а еж еле виднелся в траве. Днем, когда Темка ходил с поручением к королю, он видел в окно принцессу. Анхелина примеряла на маленького вальяжного медведя золотистый венок.
        Одуванчики, уже завядшие и потерявшие солнечный цвет, лежали на каменной макушке. Темка потрогал нагревшийся за день мрамор. Вот балда! Хорошо еще, Марик сразу ушел в Офицерские покои, не видел, куда отправился Торн.
        Темка неторопливо пошел к конюшням, огибая дворцовые покои. Уже мелькали в саду слуги, зажигая лампы в каменных руках и лапах статуй. Свет из витражных окон бросал на светлый песок тропинки разноцветные пятна, и Темка шагал то по изумрудно-зеленому, то по блекло-розовому - на втором этаже шла целая череда окон с рисунком из роз. Интересно, чьи покои так разукрашены? Княжич поднял голову. В одном из окон виднелся силуэт женщины. Вот она подняла руку, поправляя прическу. Повернулась, точно ее кто окликнул. Еще одна тень приблизилась. Невысокая, со стройной шейкой, с косами-короной вокруг головы. Темка остановился. Принцесса! Женщина взяла что-то из рук Анхелины, покивала, придирчиво рассматривая. Кажется, вышивка, натянутая на пяльцы. Принцесса забрала назад; в резком движении руки княжичу почудилось недовольство. Что-то сказала - остренький подбородок прочертил в воздухе гневную линию. Темка почувствовал досаду на женщину: ну вот, рассердила Анхелину, и вряд ли та будет продолжать разговор. И точно: принцесса скрылась в глубине комнаты. Женщина пожала плечами и толкнула створку. Темка отступил
суетливо, неловко поклонился. Та глянула удивленно и вряд ли узнала. Княжич же хорошо запомнил Митькину мать, теперь - княгиню Наш.

* * *
        Неспокойно и тревожно в Турлине. Возвращаясь поздно вечером, не разбойников нужно опасаться, а королевской стражи. Герб родовитого семейства не поможет уйти от вопросов: кто таков? От кого едешь? Почему так поздно задержался? Подозрительность, точно сеть, наброшена на столицу.
        Исчезновение из дворца княжича Дина ожесточило начальника королевской охраны: из-под носа пропал сын мятежника, выехал из города. Сколько искали - не нашли. Дороги прочесывали, расспрашивали - никаких следов. Словно испарился. Теперь-то из ворот только по разрешению королевской канцелярии выехать можно.
        Дорога вела мимо Судной площади. Темка не стал объезжать, как тогда в карете с мамой. Казненные стали привычным делом в столице. Вот и вчера повесили троих. Говорят, оружие вывозили. Клялись, что в родовой замок барона, чьи земли близко к Верхнехолмским лесам, для обороны от мятежников. Но, видно, не поверил дознаватель. Вчера тут было мало народу, а сегодня подвыпивший мужик стоял, запрокинув голову, и яростно костерил мертвецов. Странно, что только один. Наверняка уже знают в городе о резне в Кареле. Начальник королевской стражи приказал усилить патрули: ох, как неспокойно в Турлине! И странно многолюдно этим вечером на улицах.
        Княжич пересек площадь, и почти сразу его остановили.
        - Приказ короля! Кто такой?
        Темка повернулся, показывая герб:
        - Княжич Торн из рода серебряного Оленя. Еду домой из дворца, от коннетабля. Вот бумага.
        - Вы бы побыстрее ехали, княжич, - посоветовал лейтенант. - И лучше - там, - он махнул рукой с фонарем в сторону от улицы, куда только что свернула компания мастеровых.
        - Что случилось?
        - Узнали, кто Карель брал.
        Дерьмо шакалье! Отсоветанная улица как раз ведет к Митькиному дому. Матерь-заступница, хорошо, что княгиня перебралась во дворец!
        - Спасибо, лейтенант.
        Темка отъехал подальше и свернул в переулок. Теперь он замечал, что встретившиеся ему целенаправленно двигаются в одном направлении. Стало светлее - многие несли факелы. Тревожным показался Темке этот огонь, и он заставил Дегу прибавить шаг.
        Перед кованой оградой, за которой виднелся в глубине двора белоснежный дом в окружении пышных клумб, колыхалась толпа. Распаляла себя выкриками и вином. Кто-то примеривался камнем, пытаясь попасть в темные окна. Темка подумал с ожесточением: будь тут действительно мятежники с ружьями, так бы не храбрились. Велика доблесть, пустой дом громить. Королевские солдаты не вмешивались - их было мало против толпы. Вот только один, с лычками лейтенанта, повел коня на людей, заставляя расступиться. Он пробивался к воротам - Темка кинул туда взгляд. Четверо - камердинер в расшитом камзоле, угрюмый длинный парень и две девушки, по виду служанки, со страхом смотрели на толпу. Невозможно было вернуться в дом - уже звенели выбитые стекла, того и гляди - полетят факелы, и пугала необходимость отпереть ворота. Кто-то уже кричал, прижимаясь к решетке:
        - Эй, девка! Сладко было потчевать гадов?! Выходи, я тебя за это поглажу!
        Одна из служанок рухнула на колени, завыла громко, захлебываясь словами:
        - Выпусти-и-ите! Матерью-заступницей молю-у-у!
        Толпа взорвалась бранью. Вздрогнул камердинер; девушка завыла громче, размазывая слезы по щекам и низко, до земли кланяясь. Лицо лейтенанта, пробивавшегося к воротам, казалось каменным. Следом погоняли лошадей трое солдат. Темка не выдержал, тронул коленями Дегу. Ворчали, огрызались, но пропускали. Лейтенанта княжич догнал почти у решетки.
        - Тихо! Молчать! Именем короля!
        Подались назад, и лейтенант тут же развернул коня, перекрывая ворота. Темка осторожно положил руку на пистолет. Плотно стоящие люди казалось единым целым, и не понятно было, чего от них ждать: взрыва ярости или покорности. Вспомнился медвежонок, которого приручил княжеский лесничий: став взрослым мишкой, он казался добродушным к людям, но в любую минуту мог рассердиться - и берегись попасть под тяжелую когтистую лапу. Где же стража? Сюда должны прислать подкрепление!
        - Сейчас эти люди выйдут, и я сопровожу их во дворец. Приказ короля!
        Толпа недовольно заворчала. Лейтенант вытащил пистолет, оглянулся на солдат и Темку, сказал тихо:
        - Не стрелять без приказа.
        Громче стали выкрики недовольных. Они уже выбрали себе безопасный подвиг и не хотели отступать.
        - Приказ короля! Или тоже бунтовать будете?! На Судной еще много места!
        Те, кто стоял близко, замолчали. Громче стали слышны всхлипы служанки и бормотание камердинера - он молился Матери-заступнице, давая всевозможные обеты.
        - Открывайте, быстрее, - бросил лейтенанта через плечо людям Динов. На неширокий лаз отодвинулась створка - толпа качнулась, но тут же замерла под вскинутыми ружьями солдат. Выскочил камердинер, выволок под руку парень захлебывающуюся слезами девушку, выскользнула служанка.
        Первым ехал лейтенант. За ним шли слуги, по бокам и сзади их прикрывали всадники. Темка пристроился следом. Теперь двигались медленнее. От напряжения сводило руку, и княжич боялся: случись что, не успеет выстрелить. За спиной зверем ворочалась толпа. Стоило отъехать - и пятачок у ворот тут же заполнился, и туда передавали по цепочки факелы.
        Дружный крик прилетел из глубины улицы. Темка привстал на стременах: едут! Отряд в бело-пурпурных мундирах словно продавил темную массу в нескольких местах и двинулся к дому. И тут же, точно торопясь не успеть, кто-то первым метнул факел. Единым выдохом ответила толпа, и прочертили огненные линии еще несколько пылающих снарядов. Зазвенели стекла. Темка оглянулся: полыхала в разбитом окне портьера, вот вспыхнуло в глубине комнаты. Люди рванулись вперед, тесня Дегу. Испуганная лошадь шарахнулась, кто-то вцепился княжичу в колено, посыпались проклятия. Пламя поднималось все сильнее, и яростнее рвались к дому погромщики. Темку закрутило, оторвало от стражников. Он уже не пытался справиться с Дегой - не давить же пеших. Кто-то снова дернул за ногу. Не специально, видно, оттолкнуть хотел напирающий лошадиный бок. Темка крутанулся, вырываясь. Не приведи Создатель, сбросят - затопчут сразу! Людской водоворот нес его на решетчатую стену, и все ближе становилось пламя пожара.
        Громыхнул над ухом выстрел, взвился крик. Снова выстрел - и толпа отпрянула, давая место всаднику.
        - Балда ты, Торн! - крикнул знакомый голос. - Стреляй, твою мать! В воздух!
        Княжич послушно спустил курок, пристроился за всадником на тяжелом коне. Тот уверенно рвался вперед, изредка оглядываясь - и тогда Темка видел жутковатую усмешку на лице Марика. Откуда он тут взялся? Люди спешили убраться с дороги, но с другой стороны напирали солдаты короля. Мелькнул упавший и, прежде чем княжич успел дернуть повод, исчез под ногами.
        - Не отставай, Торн! - могучий конь Лесса шел вперед, словно раздвигал грудью людское месиво. Еще немного - и спасительный поворот. Все светлее становилось на площади, огонь охватывал дом.
        В переулке, где было потише, Марк остановился коня. Дождался, когда его догонит Темка. Все с той же усмешкой оглядел его. Княжич подумал с досадой, что наверняка выглядит как встрепанный воробей.
        - Благодарю, князь Лесс, - процедил он сквозь зубы.
        - Не за что! Считай, просто спасал противника по будущей дуэли.
        Непонятное веселье, сквозившее в каждом слове, было неприятно Темке. Он отвесил сухой поклон и повернул на улицу, ведущую к особняку Оленя.
        - Эй, Торн! - долетело сквозь шум. - Может, тебя проводить?
        Темка ожесточенно дернул плечом. Сволочь все-таки Марик! Радуется, что спалили Митькин дом. Наверняка и в толпу ввалился, лишь бы удаль показать.
        Лишь потом, когда стали невидны отсветы пожарища, ужас дубиной ударил по затылку: а что было бы, узнай кто в толпе княжича Кроха?! Темка уже дернул повод повернуть обратно, но остановился. Вряд ли Лесс собирается торчать там, да и королевский отряд наверняка уже навел порядок. Но все-таки страх, похожий на тот, с каким смотрел Темка на переходящего пропасть Марка, какое-то время подрагивал под ребрами.

* * *
        - Будь проклят король! - князь Дин стоял, упершись кулаками в подоконник, и смотрел на площадь. Там, перед самым домом главы оружейников, устроили помост для казней. Сегодня ожидалась еще одна, и палач уже проверял виселицу. Стук топора хорошо был слышен в прозрачном по-утреннему воздухе. - Будь проклят! - князь ударил кулаком по раме, зазвенели стекла.
        Митька обхватил руку со вздувшимися в гневе мускулами, прижался лбом к плечу, к мундиру с таким родным запахом. Отцовская ладонь опустилась на голову.
        - Запомни. Запомни этот день - семнадцатый Кедрового месяца, - когда сожгли наш дом. Будь проклят Эдвин!
        Митька пытался - и не мог представить пепелище. Старый фехтовальный зал, помнящий несколько поколений предков, - неужели от него остались только изломанные бревна? Светлая комната, полная шуршащего запаха ванили и розовой воды, стала черно-белым пеплом? В это невозможно поверить, но какой-то голос в глубине души твердил безжалостно: да, этого ничего больше нет. Сгорело, обратилось в прах, так же, как все Митькино прошлое: золотая лента, пожалованная их роду; уютные вечера во дворце с Эдвином; клятва, протянутая вместе с мечом королю.
        - Но Эдвин же в этом не виноват, - все-таки сказал Митька.
        Отец ухватил его за плечи, развернул к себе:
        - Не виноват?! Создатель! Митя, ты вообще умеешь ненавидеть?
        Да. Митька знал это твердо. Еще полгода назад он не понимал, чем на самом деле пахнет ненависть. Кого было ненавидеть княжичу, кроме как оживших в летописях подлецов и захватчиков. Рвались с бумаги звуки битв и барабанный бой казней, стискивал Митька кулаки от невозможности оказаться там, в прошлом, помочь свой шпагой. Книжная ненависть пропиталась ароматом пыли и чернил. Та же, которая обожгла в действительности, - кровью побратима.
        - Я помню наш разговор про Германа. - Отец точно угадал Митькины мысли. - Мне казалось тогда - ничего так яростно ты не желаешь, как его смерти. Да, подумал я, мой сын знает, что это такое - ненависть. Но сейчас… Митя, если бы я был на твоем месте, я бы подкараулил капитана в первом же удобном… Дерьмо шакалье! Да пусть бы и неудобном месте! Пистолет или шпага, не важно, но я бы убил его.
        - Ты же сам запретил мне это!
        - Да, запретил. И сейчас не разрешаю. И не должен говорить то, что скажу, потому что я не только отец тебе, но и князь, твой командир. Но, Митя, ненависть порой бывает сильнее приказа.
        Митька растерялся, как тогда, когда тур Весь рассказывал о двух правдах. Это надо было осмыслить, и княжич не стал говорить, что капитан должен быть казнен, а не убит в честной дуэли или в подлой ловушке. Да и не до споров сейчас.
        Пробили часы на площади. Отец одернул мундир, стал суше, точно и не он только что проклинал короля и говорил о ненависти.
        - Пошли.
        Митька послушно шагнул следом. Казнь - это тоже цена нового пути Иллара.
        Полна площадь народа, застыли солдаты в оцеплении двумя рядами: чтобы не рванулись люди к помосту и чтобы досмотрели казнь до конца. Все уже готово, и осужденный стоит рядом с палачом. Митька чуть сбился, увидев: сегодня петля ждала парня немногим старше самого княжича. Серые, воробьиного цвета волосы колтуном падали на лицо, почти закрывая большой кровоподтек, разорванная по вороту рубаха открывала багровое, вспухшее плечо; темнели на штанах бурые пятна, окольцовывали щиколотки босых ног кровавые полосы. Парень чуть пошевелил спутанными руками, и Митька разглядел на рукаве нашивку: гильдия оружейников, подмастерье.
        Капитан Жан высоко поднял лист, зачитывая приказ князя Дина:
        - Ромон Даннел, подмастерье покойного ныне мастера Федера Гароха, обвиняется…
        Парень поднял голову, отбросив с лица волосы; странная, слегка виноватая улыбка держалась на его губах. Палач глянул на пленника с симпатией: не выкаблучивается, готов покаяться; сообразил, дурачок, как глупо было портить оружие. Так вот кто виновник, понял Митька, вспомнив, как позавчера ругался капитан Жан, показывая ружья с лопнувшими пружинами. Князь пообещал, что непременно найдут мерзавца. Вот и нашли - Ромона Даннела. Как звали его обычно? Ромка? Редкое имя, быть может, будущая мать услышала его от заезжего купца, какие бывают в Кареле. Наверное, решила: с таким именем у сына будет больше удачи. А он взял и разменял ее на несколько ружей.
        - Сказать что хочешь? - дружелюбно спросил палач. Приговор объявлен, казнь состоится обязательно. И все же есть право у палача обратиться к осужденному, ибо только от ловкости заплечных дел мастера зависит, будет ли смерть быстрой.
        - Хочу, - улыбка еще больше стала виноватой. Подмастерье повернулся туда, где за зелеными мундирами колыхалась толпа. - Прощенья хочу попросить у вас, люди. Не много я успел, не придумал что похитрее, чтобы не стреляли из карельских ружей в солдат короля нашего.
        Размахнулся коротко палач, ударил парня в лицо. Оружейник устоял, только сплюнул на доски кровавую слюну.
        Ударили барабаны. И пока грохот их не перешел в сдержанный гул, Митька думал: что знает этот Ромон Даннел о короле и мятежниках? О торговых путях через Миллред и дань, выплачиваемую королю Ладдара Далиду? О портах Вольного союза и воинах Роддара? О двух путях Иллара - или через войну и расширение земель, или к централизации власти? Тут, в маленьком городишке, далеко от столицы. Скорее всего - очень мало. А о том, как отражается огонь в медной миске с яблоками, как вьется золотая нить в руках Анхелины, поблескивает игла в пальцах королевы и как серьезно умеет разговаривать Эдвин с маленьким княжичем - и вовсе ничего. Так почему же он так верен королю? Почему? Или это просто месть за сотни убитых в Кареле?
        Обвисло тело на веревке. Замолчали барабаны, сменились приглушенным женским плачем. Добавилась к цене за новый, сильный Иллар еще одна смерть - шестнадцатилетнего Ромона Даннела, подмастерья оружейника из города Карель.

* * *
        Размеренно катились дни, все приближая отъезд короля. С утра Темка с тайным облегчением уезжал из дома. Целый день проводил во дворце. Учеба перемежалась срочными поручениями, и все бы нормально, если бы не Марик под боком. К вечеру рождалась тревога, и Темка спешил домой. Вглядывался с немым вопросом в открывавшего дверь слугу: не раздался ли в комнате капитана выстрел? Но пока Росс-покровитель удерживал Александера.
        Оставалось пять дней до отъезда, когда утром коннетабль встретил Темку словами:
        - Тебя ждет король.
        Сказано было очень сухо. Но не это больше взволновало, а взгляд Марика - презрительно-торжествующий. Вины за собой Темка не знал, случись что с отцом, так даже такая сволочь, как Лесс, не будет радоваться. Остается - Митька.
        Адъютант пропустил сразу, кивнул на золоченые двери, за которыми скрывался огромный кабинет короля.
        Темка прошел по пурпурному ковру мимо портретов золотых князей - двух не было, на их местах темнело дерево, подчеркивая пустоту; мимо высоких часов, подаренных еще королю Горию, и стойки с мечами. Остановился у дубового стола. Король сидел, откинувшись на спинку кресла, и задумчиво смотрел на миниатюру на фарфоровой пластине. Темка уже знал: там изображена принцесса Анхелина.
        - Сядь, - велел Эдвин, перебив приветствие.
        Темке доводилось сидеть в присутствии короля, но сейчас он опустился на краешек стула, как деревянный.
        - Я видел у тебя нож, который показался мне знакомым. Покажи.
        Легко было догадаться, какой именно нужен Эдвину. Клинок легко выскользнул из ножен. Да, если бы княжича хоть раз обыскала королевская охрана - долго бы пришлось объясняться, откуда у него оружие с мятежным гербом. Мама права: носить сейчас Митькин подарок - безумие, но спрятать Темке казалось подлостью.
        - Понятно, - король подержал нож, внимательно рассматривая герб, и положил перед княжичем. - У Дина-младшего есть твой?
        - Да.
        - Я хочу услышать всю правду о службе в гарнизонах. В первую очередь - об отношениях Эмитрия со своим капитаном. Князь Торн докладывал мне о письме из Северного Зуба про вооружение Дина. Меня интересует не это, а сам княжич. О чем вы беседовали, что планировали - до того и после, как узнали про мятеж. Как вел себя Эмитрий в Песках. В общем, все, что ты знаешь о побратиме.
        Темка поднялся.
        - Простите, Ваше Величество, это приказ, - он невольно сделал паузу перед дерзкими словами, - или просьба?
        Эдвин посмотрел на княжича с любопытством.
        - Если я скажу, что приказ?
        - Тогда вам придется арестовать меня. Княжич Дин имеет право сохранить в тайне то, что он не желал бы рассказать сам. А раз так - то и я не смогу поведать вам всего.
        - Что же. Ты уже рассказал немало. Я теперь знаю, какого побратима выбрал себе Эмитрий. Сядь, Артемий. Считай это просьбой. И не думай, что я желаю Мите зла.
        Король так по-домашнему произнес: «Митя», что Темка послушно опустился на стул. Он понял, что именно расскажет: как друг не ушел из крепости, как он говорил о летописцах и искал правду в старых свитках. И как Митька не боялся, чувствуя у горла нож, и про метнувшийся в глазах страх при виде раскалявшегося в красных углях железа - не для него самого, для Темки.
        Эдвин слушал внимательно, лишь пару раз переводил взгляд на портрет Анхелины, и лицо короля становилось угрюмо-задумчивым. Темка тогда чуть запинался, словно принцесса тоже появлялась в кабинете.
        Было странно сейчас, когда мятеж охватывал Иллар и все - от молодого лейтенанта, только-только надевшего лычки, до старого коннетабля - торопились успеть как можно больше, спокойно сидеть и говорить о солнечных зайчиках на смотровой башне и реке Красавке. Темка замолчал.
        - Эмитрий упоминал, что он часто бывал во дворце?
        - Да, мой король. Не воспримите это как дерзость, но я знаю вас лучше, чем может казаться, - княжич Дин часто вспоминал о вас с большим уважением. Уважением не только к короне, а к самому королю, - раньше Темка не осмелился бы произнести такие слова, но он должен был хоть как-то защитить побратима.
        Король одарил его тяжелым взглядом. Княжич только выше вскинул подбородок. Пауза показалась нескончаемой.
        - Видит Ларр, мне трудно понять, и еще сложнее принять это, - заговорил Эдвин. - Но Эмитрий Дин перешел на сторону мятежников.
        Темка отшатнулся, словно известие плюхнулось под ноги дохлой крысой. Это неправда! Не мог Митька, его оклеветали! Мало ли найдется ненавидящих род Орла.
        - Это - достоверный факт.
        Как же так, Создатель?! Не могли быть обманом протянутый королю меч и слова, сказанные на открытом Совете. Туманило голову, голос Эдвина с трудом пробился к сознанию.
        - Можешь идти.
        Темка поднялся, нерешительно протянул руку за ножом - или теперь он считается оружием мятежника? Но даже король не властен над клятвой побратимов.
        - Ты не знаешь, что делать с ножом?
        Значит, можно взять. Княжич обхватил рукоять - она показалась ледяной.
        - Вы можете обвинить меня в пособничестве мятежникам, но я не могу отказаться от побратимства.
        - Решать тебе, княжич Торн.
        Клинок привычно вошел в ножны.
        - Ну что же, - непонятно было, гневается король или принимает такое решение как должное. - Ты решил.
        Да, решил. Создатель! Побратим - мятежник. Митька - преступник… Чернее не было известия.
        - Вы теперь не примете у меня воинскую присягу, Ваше Величество?
        - Почему же? Думаю, ты будешь служить верно.
        Как во сне прошел Темка по пурпурному ковру. Ответил адъютанту, сам не понял - что. Нужно было вернуться к коннетаблю, но княжич свернул в серебряную анфиладу. Туда, где под стягом с Оленем висел портрет отца - старшего в роду Торнов. Живописец нарисовал сурового воина: твердый взгляд, застывшее лицо. Осудит ли отец, узнав о разговоре с королем? Тот, что на портрете, - да. А тот, которого помнит Темка? Жаль, нельзя посоветоваться. Князь далеко, и пусть хранит его Олень-покровитель.
        Впрочем, такие решения каждый должен принимать сам.
        Темка думал, что на него оглянутся, офицеры посмотрят - кто подозрительно, кто со злорадной усмешкой, но в приемной коннетабля все были заняты своими делами. Только Марик поднял голову от карты, глянул с презрительным торжеством.
        - Артемий, - окликнул капитан Радан. - Я уже дал задания, Марк объяснит.
        Меньше всего на свете хотелось общаться с Мариком, но Темка кивнул и неторопливо прошел к широкому подоконнику, за которым устроился Лесс.
        - Ну что, объясняю, - с ленивой насмешкой заговорил тот. - Вот предполагаемый район действий. Нам нужно набросать план: как лучше установить связь между всеми частями армии. Конница тут и тут, - карандаш легко касался карты.
        Темка пытался сосредоточиться, но нарисованные леса и холмы сливались перед глазами в ровную степь, слышался конский топот и сумрачный голос друга: «Даже если откажусь от присяги королю?»
        - Эй, Торн, очнись. У меня мало времени, и я не собираюсь объяснять по два раза.
        Глаза Марка светились довольством. Сегодня движения Лесса - и то, как он небрежно касался карты, и как легко придерживал заворачивающийся угол - были еще изящнее и отточеннее.
        - А чему ты все время радуешься? - спросил - и поморщился в предчувствии: сейчас заговорит на всю комнату, и имя «Дин» ударит набатом.
        Подвижное лицо Марика мгновенно стало серьезным, он сказал негромко:
        - Тому, что ты поймешь теперь: дружок твой - предатель. Ты из-за него под пытки пошел, а Дин таким шакаленком оказался.
        У Темки не было сил отбиться язвительной насмешкой, он спросил устало:
        - И что в этом хорошего?
        - То, что ты больше не будешь тешить себя иллюзиями.
        Иллюзиями? Звон меча, упавшего на каменный пол Малого тронного зала - придуман? Слова «Я не пойду с тобой. Я клятву королю давал» - обман?
        - Ты носишь оружие человека, предавшего корону, - припечатал Марик. - Значит, ты оправдываешь это предательство.
        Хуже всего, когда прав тот, кого ты презираешь. Темка сказал сухо, наклонившись к карте:
        - Так где тут конница?

* * *
        Вечерние тени в углах делают дом еще угрюмее. Неслышно прошел по коридору слуга - мелькнул свет лампы в щели под дверью. Тихо. Давно тут не слышали громких голосов и раскатистого смеха отца. И чем ближе Темкин отъезд, тем молчаливее становится княгиня. Одна тень осталась от Дарики, жена капитана кажется Темке похожей на высохший осенний лист. Все так же настороженным зверьком смотрит Лисена, ждет от судьбы только бед. Шурка похож на сжатую пружину, того и гляди - сорвется. С тех пор, как Александер накричал на сына, тот вообще не появляется днем в доме, отсыпается перед ночным дежурством на сеновале или торчит в конюшне. Он не обиделся на отца, просто боится еще раз увидеть перекошенное в безумной гримасе лицо и побелевшие от напряжения губы. Приходит, когда Александер забывается, высиживает до рассвета. Боятся оставить капитана одного.
        Сам Темка уже с четверть часа недвижно сидел, вперив взгляд в лампу. Принес, поставил на стол маленький сундучок, но так и не открыл его. Отблески света горят на медной оковке, на торчащем из замочной скважины ключе. Сундучок - мамин подарок, сделанный то ли в честь примирения, то ли как неловкий шаг к нему. Вроде бы и сгладилась ссора, но нет-нет да проскользнет отчужденность. Темка не может, как раньше, подойти к маме со своими тревогами. А в глазах княгини, где-то в глубине зрачков, невидимый почти никому, поселился страх. Темные ресницы и белые веки - хрупкая преграда. Иногда кажется: вырвется! И тогда мама бросится к Темке, обхватит и закричит: «Не отдам! Не пущу-у-у!» Но княгиня - дочь воина, жена воина и мать наследника, а потому подарила сыну сундучок, в котором так удобно хранить серебряные эполеты и аксельбанты, тонкую иглу и серебряные же нити, вышитый на сукне герб, дабы, если понадобится, пришить на мундир.
        Мелодично отзвенел замок на поворот ключа. Княжич откинул крышку и сдвинул в сторону эполеты; открылось темное дерево. Осторожно, стараясь не стукнуть громко, Темка опустил на дно Митькин нож.

* * *
        Раз в год, когда присягают королю сыновья знатных родов, устраивается бал. Матери выводят дочерей в свет, придирчиво оглядывают юношей в новеньких мундирах. Отцы вспоминают, как сами стояли перед королем. Пышная старинная музыка сменяется легкими вальсами, потом приходит очередь сложных менуэтов - по традиции сыновья приглашают матерей. Свечи в зале не гаснут до самого утра. Рассвет молодые воины встречают по-разному: кто в оранжерее за душистым кустом сжимает ладонь своей избранницы, кто ждет восход на широкой восточной лестнице. Говорят, если прикоснуться к белой колонне в тот момент, когда ее окрасит в розовое, то можно загадать желание - и оно сбудется. Сколько золотых лент тут просили! Побед в боях. Подвигов. Золотых родов всего пять, и давно никому не протягивали меч с лентой на оголовье, но все равно каждый год кто-нибудь из княжичей кладет ладонь на холодный камень и твердит про себя: «Пусть я буду достоин этой чести».
        Но это все потом, после. А сначала в Малом тронном зале встанут перед королем пятнадцати-шестнадцатилетние. Затихнут гости. Прослезятся матери. Кокетливо взмахнут веерами девушки. Принцесса опустится на ступеньки трона. Займет место справа коннетабль.
        Так было.
        Но сегодня Малый тронный зал почти пуст. И Темка стоит в строю не третьим, а первым. Вторым должен был быть Маркий Крох, но он уже носит бело-пурпурный мундир; правда, без геральдического золота. Первым - Эмитрий Дин. И у него теперь другие аксельбанты - белые, как у всех знатных мятежников. Шакал бы побрал князя Дина! Вот и получается, что рядом только Фалький Ледней. Остальные княжичи и баронеты присягали в первые дни мятежа, а Ледней задержался по дороге в столицу.
        Пуст и Большой тронный зал. Музыканты не настраивают инструменты, не осматривает придирчиво слуг с подносами распорядитель. Не время для балов.
        Княжич нашел взглядом маму. Жалко будет оставлять ее сейчас. Но такова судьба воина.
        - Артемий Торн из рода серебряного Оленя!
        Княжич торопливо шагнул вперед:
        - Мой король!
        Взлетел голос под купол зала. Рука легла на оголовье родового меча. Отчеркнула присяга то, что было. Развела побратимов по разные стороны.
        …Вот он и солдат короля.
        Как ждал Темка этот день! Не раз и не два представлял в деталях. И как все вышло на самом деле… От обиды комок набух в горле. Фу ты, шакал паршивый! На кого обижаться-то? На судьбу, на Создателя? Виноватых нет, но все равно щекочут подступившие слезы. Хорошо, что уже закрывает Совет князь Кирилл.
        - Мне нужно к коннетаблю, - соврал Темка маме.
        Но пошел не следом за старым князем, а выбрал другую дорогу - на восточную лестницу. Пусть давно рассвело и Темка уже не верит в загаданные желания, но хотелось коснуться белой колонны. Постоять хоть пару минут в тишине, успокоиться. Забыть паскудную ухмылку Марика, когда тот не увидел Митькиного ножа. Специально, гад, дожидался - посмотреть. Кулаки зачесались дать ему в рожу, чтобы кровью захлебнулся и не смел лыбиться.
        Невыплеснутая злость заставила ускорить шаг, и по восточной лестнице Темка почти взбежал. С размаху обхватил колонну, прижался. Вот дерьмо шакалье, ну что за слезы дурацкие подкатывают? Обидели деточку, на балу не пришлось побывать. Тьфу! А если Марику морду нельзя пока набить - так учись бить словами.
        Ресницы все-таки намокли, Темка слизнул с губы соленую каплю. Создатель, ну почему все не так, как должно было быть? Вроде бы полной чашей отмерил бед еще там, в Черных песках. Ан нет, то было только начало. Олень-покровитель, а ты за что разгневался на своего княжича? Нет ответа.
        И Митьки рядом - нет, и отец далеко. Но князя Торна Темка скоро увидит, а как выпадет с побратимом встретиться? Не приведи Создатель - в бою. И пощади от плена: ни Темку мятежники не помилуют, ни король милости врагам не обещает.
        Темка вытер щеку о плечо. Все, действительно пора бы найти коннетабля, получить распоряжения по случаю отъезда.
        Княжич спускался неторопливо, похлопывая ладонью по перилам. Военному, конечно, так идти непростительно, во всяком случае, по Темкиному мнению. И когда он услышал шаги, то торопливо выпрямился, одернул мундир. Кто-то поднимался навстречу, вот-вот выйдет из-за поворота, с заставленной высокими вазонами площадки. Хорошо, что не застукали, когда он обнимался с колонной, вот было бы позорище! Темка ускорил шаг, стараясь побыстрее проскочить мимо.
        - Княжич Артемий!
        Горячая волна толкнула в грудь: на лестнице стояла Анхелина.
        - Принцесса, - он склонил в приветствии голову.
        - Я хочу поздравить вас.
        Стремительный шаг - и Анхелина поднялась на одну ступеньку с Темкой.
        - Простите, принцесса, - смутился княжич. Это он должен был спуститься, а застыл как столб каменный.
        - Проводите меня, Артемий, - ладонь опустилась на его локоть.
        Слова, что он торопится к коннетаблю, Темка был готов проглотить вместе с языком.
        - Скоро отъезд. Мне так жаль. Все еще хуже, чем когда Эмитрий отправился в этот Южный Зуб. Я тогда посчитала, два года пройдут быстро. А вышло вон как… Я спросила отца, что будет, когда мятеж закончится. А он… он говорит - закон для всех. И если Митя выбрал свой путь, то ему и отвечать. А я не верю. Слышите, я не верю!
        Принцесса остановилась, топнула ножкой.
        - Я тоже! …Простите, я перебил вас.
        - Ничего, - Анхелина потянула его за локоть. - Я была уверена, что вы так скажете. Я не знаю, как все случилось, но вот чувствую, видит Ларр, что не мог Эмитрий так просто предать короля. Я буду молиться за него. И за вас, княжич Артемий.
        Темка почувствовал, как заливается краской. Он должен был поблагодарить, но слова прилипли к языку, точно намазанные вареньем.
        Анхелина глянула лукаво из-под ресниц. Ох, если бы не тяжелая геральдическая цепь, если бы можно было забыть на минутку, что эта девочка - дочь короля.
        - Мне показалось, или вы расстроены?
        Невозможно врать, когда столько участия слышно в голосе, пусть даже легкая ложь предусмотрена этикетом. И не расскажешь всю правду.
        - Да, я думал о своем наставнике, капитане Демаше.
        У Анхелины затвердели губы, плотнее прижалась ладонь к сукну мундира, когда княжич рассказал о душном отчаянии Александера. Но не хотелось, чтобы капитан остался в памяти принцессы мрачным калекой, и Темка начал вспоминать Торнхэл и службу в Северном Зубе.
        - Мы пришли, - принцесса остановилась у высоких дверей, ведущих во внутреннюю галерею.
        Кольнуло сожаление - как короток путь!
        - До свидания, княжич Артемий. Ларром клянусь, я постараюсь что-нибудь придумать.
        Темка спускался медленно-медленно, все еще ощущая легкое прикосновение к локтю.

* * *
        Дома бушевал Шурка.
        - А ты! Ты!.. - мальчишка от ярости не находил слов. Темка улыбнулся. - Ты будешь… Так и знай, не возьмешь, я сам сбегу! Да я… Зубами за лошадиный хвост уцеплюсь, хоть всю дорогу буду следом волочиться.
        - Не получится, - серьезно возразил Александер. - Через час есть захочешь.
        За дверью помолчали. Потом Шурка выдохнул с тихим отчаянием:
        - Пап, ну тебе же самому проще будет. Как ты…
        - Ты серьезно думаешь, что мне будет легче, если я возьму на войну сына? - грустно отозвался капитан.
        - А мне легче, что ты туда едешь? - огрызнулся Шурка. - Пап, ну ты же сам говорил - долг. Ты говорил - жизнь солдата… А теперь?
        - Шур, тебе же еще нет и четырнадцати.
        Все так же улыбаясь, Темка пошел дальше по коридору. Ну надо же, сложилось - как в сказке! Спасибо, принцесса Анхелина. Ведь по ее слову коннетабль долго расспрашивал княжича, как и чему учил его наставник, а потом написал приказ вернуть капитана Демаша на службу, предложив место в королевской свите и обязав заниматься с молодыми порученцами Эдвина. Конечно, Александеру не помешало бы еще недели две полежать, но разве удержишь его теперь.
        А Шурка отца уломает. Темка готов на что угодно спорить. До завтрашнего утра есть время - целая ночь.
        Княжич дошел до еще одной закрытой двери. За ней было тихо, но свет пробивался у косяка. Улыбка погасла. Темка толкнул створку. Княгиня не обернулась, продолжала сидеть, ровно держа спину и глядя на портрет отца. На подлокотнике кресла не было привычной корзинки с вышиванием, зато лежал на коленях платок, какой обычно носила осенью.
        - Мама.
        Чуть дрогнули плечи. Темка на цыпочках подошел, остановился за креслом. Страшно было шагнуть вперед, увидеть, что страх все-таки вырвался из-за непрочной преграды из ресниц. Мама обернулась, всхлипнула и притянула сына к себе. Упал платок, распахнулся под ногами цветочной поляной. Темка рванулся поднять, но княгиня не отпустила, обхватила сильнее, прижалась к мундиру.
        - Ну мам, - он неловко погладил вздрагивающую голову. Обычно мамина ладонь касалась его волос, утешая и успокаивая, а тут роли вдруг переменились. Темка почувствовал себя очень взрослым, но от этого стало только тяжелее. Он снова коснулся тугих локонов:
        - Мам, ну не плачь.

* * *
        Каждое путешествие непохоже на предыдущее, теперь Темка знает это точно. Расцвечена степь геральдическими цветами: штандарты, мундиры, лошадиные попоны. Над головой не тряский потолок фургона, а небо. Прошла боль, руки поджили, вернулись прежняя гибкость и точность движений. Место в пути княжичу Торну определено: недалеко от короля, так же, как и Фалькию Леднею и Маркию Лессу. Кроме этого, порученцев ничего не объединяет. Впрочем, Темка не расстраивается. Фальк ему неинтересен, а Марика бы и вовсе глаза не видели. Хотя есть за князем Лессом должок, который Темка собирается стребовать.
        Коротки и светлы летние ночи. Вечером долго горят костры лишь затем, чтобы приготовить ужин. Это Темке на руку. И отсутствие Александера - удача: вызвали к коннетаблю; будет милость Росса - капитан вернется нескоро. Сегодня - самый подходящий вечер, думал Темка, стоя на берегу. Снизу, от отмели, поднимался Марик, ведя за собой Санти. И конь, и хозяин были мокрыми. Лесс окинул Темку насмешливым взглядом:
        - Никак меня ждешь? За что такая честь?
        Княжич протянул руку, разжал кулак: на ладони лежали два защитных колпачка для шпаг.
        - Переодеться-то дашь? - Марк повел плечами, демонстрируя прилипшую к телу рубашку.
        - Жду тебя на поляне, к юго-востоку от главного костра. Недалеко, найдешь сам.
        Марик молча потянул повод и пошел в сторону лагеря. Его шаг остался тем же расслабленно-неторопливым.
        Темка был уверен, что Лесса придется ждать долго, и даже вздрогнул, когда за спиной хрустнула ветка. Бывший побратим не надел мундир, и шпагу нес в руке, небрежно. Холодная ярость обожгла Темку. Ладно, улыбайся. Посмотрим, как ты признаешь себя побежденным.
        - Ты еще не готов? - бросил Марик, преувеличенно внимательно рассматривая крепление защитного колпачка на острие шпаги.
        Княжич Торн шагнул на середину поляны. Дуэльный этикет требовал поклониться, что Лесс и сделал с тем изяществом, которое всегда раздражало Темку. Пижон! Красуется, даже не встанет в позицию. Дурак, думает, с ним тут шутить будут.
        Темка атаковал стремительно, забыв, что гнев плохой советчик. Лесс же мгновенно перехватил удар, отвел в сторону. Тут бы уйти в оборону, прощупать - чего стоит теперь бывший побратим. Но жаль было терять даже мгновение. Быстрее приставить шпагу к груди, заставить бросить оружие!
        Атака следовала одна за другой. Даже в лучших боях с Александером так не выкладывался Темка - и все зря. Словно не два года прошло, а десяток лет - и все это время Марик тренировался. Шакал побери! Словно сам Росс оружие ему в руку вложил! Но Темка должен, должен победить! Укол - ушел. Вверх, рывок - звон железа. Будь ты проклят, Марик! В сторону, а теперь вперед - и тупой конец остановился у Темки выше ключицы. Медленно, точно после похода в Пески, поднял княжич глаза. Если бы Лесс смеялся, если бы! Нет, смотрел с пониманием и сочувствием.
        - Еще! - Темкина шпага рассекла воздух.
        Прилипла рубаха к спине, уже не пьянила уверенность в собственных силах. Морщился Лесс - и так понятно, кто из них сильнее. Ну уж нет! Не дождешься, чтобы Темка признал себя побежденным. Атака! Дерьмо шакалье!
        - Еще? - усмехнулся Марик, останавливая руку. Чуть продолжи он движение в настоящем бою - гулять бы Темке в Саду Матери-заступницы. - Или хватит с тебя, Торн?
        Медленно поднял Темка шпагу. Побежденный должен бросить оружие под ноги победителю. Только право Марика будет, наступить ли на клинок, подтверждая позор, или перешагнуть снисходительно. Ждет Лесс. И снова в его черных глазах сочувствие. Темкины пальцы ухватили колпачок, сорвали. Короткий взмах рукой - и крохотная защита улетела в кусты.
        - Еще. Снимай.
        - Ты сдурел, Торн? - Марк даже отступил на шаг, опустил руку.
        - Снимай!
        - Я не буду с тобой драться - так. Не хватает мне на душу еще и твою жизнь брать.
        - Если у тебя есть хоть какая-то честь - дерись!
        Вспыхнули злостью глаза Марика. Отлетел сверкнувший звездочкой колпачок.
        Атака! Еще! Подловить движение, выждать, пусть раскроется. Нет, Темка не собирается убивать, но он должен, должен хоть раз задеть, чтобы потекла кровь, пачкая рубашку, чтобы взвыл от боли этот шакалий Марик! Лесс обороняется, и даже на ложный выпад не купился. А теперь всерьез, но противник мгновенно ушел с линии атаки. Темка в запале качнулся вперед, опоздал лишь на мгновение повернуться.
        Кровь мгновенно пропитала рукав, капнула с локтя. Марик бросил зло:
        - Доигрались! Давай перевяжу.
        Темка ненавидел собственное тело, предавшее его. Так позорно выпустившее красные капли. Он даже не чувствовал боли, только огненные пятна вспыхнули на мгновение перед глазами.
        - Нет. Ничего, это левая.
        - Ты сумасшедший, Торн! - сплюнул Марик. - Чего ты добиваешься, чтобы я тебя убил?
        - Сражайся, ты! - Темка бросился в атаку, забыв все наставления. Марик успел выставить защиту.
        - Прекратить! Прекратить, я сказал!!!
        Темка еле успел отвести руку. Александер стоял между ними и так заковыристо ругался, как не слышал княжич и от торнхэлского конюха.
        - Шпаги! Ну!
        Привычка подчиняться капитану заставила протянуть оружие.
        - Князь Лесс, я жду. Вы забыли, что я ваш наставник?
        Шпага Марика тоже оказалась в руке Александера. Тот окинул противников быстрым взглядом, поморщился при виде Темкиной крови.
        - Сильно?
        - Нет, - буркнул тот.
        - А ты?
        - Цел, - Марик демонстративно помахал руками.
        Показалось Темке, или действительно скользнула по лицу Александера досада?..
        - Дурачье! Под суд захотели? Вы же знаете, что за неподчинение приказу бывает! Устав учили?! Или думаете - это так, буковки на бумаге? А вас не тронут? Да именно вас бы в первую очередь и наказали, чтобы другим неповадно было. Вы - королевские порученцы, с вас спрос особый. Сопляки! Нашли время!
        Темка чуть дернул плечом: королевского гнева он не страшился. Сейчас вообще ничто не имело для него значения, кроме одного: он проиграл Марику. Княжич ждал, что Лесс будет оправдываться: это же Темка сорвал защиту, но тот молчал, и от этого становилось еще противнее.
        Капитан махнул рукой:
        - Вам же вместе служить! Хоть об этом бы подумали.
        Жаль, вздохнул Темка. Насколько было бы проще, перейди Марик на сторону отца.
        - А ты, - капитан поглядел уничижительно, - лучше подумай, как будешь объяснять рану.
        Темка снова дернул плечом: подумаешь, велика царапина.
        - Могу я надеяться, что тебе больше не придет в голову драться со мной боевым оружием? - поинтересовался Марик, глядя в спину уходящему капитану.
        - Слушай, Лесс, у меня к тебе громадная просьба. Нацепи, наконец, белые аксельбанты!
        Темка круто развернулся и пошел к реке. Рубашку-то от крови состирнуть не помешает, от греха подальше.
        - И не надейся, Торн! - долетел насмешливый голос бывшего побратима.
        ЧАСТЬ III
        Глава 10
        Поль устало месил дорожную грязь. Моросило, занавешивая приближающуюся опушку. Такой выдался Яблоневый месяц: не гроза, так туман, не туман, так морось. Митька туже стянул завязки у ворота потяжелевшего плаща, мотнул головой, отбрасывая со лба мокрые волосы.
        Стали различимы деревья. Еще не прикрытые листвой ветки угрожающе топорщились в серое небо, того и гляди - проткнут набухающую хмарь, и хлынут новые потоки воды. Проглянула уходящая в лес тропка. Глубокую выбоину на повороте кто-то забросал ветками, свежими, поверх втоптанных в грязь. Настил затрещал под копытами Поля, и тут же простужено спросили:
        - Пароль?
        - Валтахар, - Митька ответил без запинки, но в горле запершило, как от дыма. В кустах промолчали, и княжич уверенно двинулся в глубь леса.
        До лагеря оставалось не так уж много, скоро появится еще один часовой. Поль все медленнее переставлял ноги. Митька спрыгнул - чавкнула под сапогами грязь. Заледеневшими под весенним дождем пальцами ухватил повод и свернул с тропы. Поль недовольно всхрапнул. Сомкнулись за спиной ветки, морось прикрыла коня и княжича.
        Далеко Митька продираться не стал, остановился на крохотной слякотной полянке. Запустил руки в жесткую гриву и уткнулся лицом в теплую шею Поля. В горле все еще першило. «Валтахар».
        …Когда зима катилась к концу и даже самые зажиточные семьи расчетливо следили за запасами, войско князя Кроха стало трудно прокормить; с фуражом тоже хватало проблем. Подъели все в округе, а королевские полки сильнее отжимали к границе, к опустошенным ранее землям. И начали по вечерам у костров рассказывать байки о силе медуниц. Мол, насылают проклятия, голодом, холодными ветрами и снегом, болезнями и неудачами хотят сжить со свету. Князь Крох приказал выпороть самых болтливых, но солдат это только озлобило. Вот тогда отец и повел отряд на Валтахар. Были обещаны еда, медовуха и девки с золотыми волосами. Князь поклялся собственноручно приволочь за косу самую красивую медуницу. А чтобы не тряслись из-за бабских россказней, первым опробовать колдунью и убить.
        Митька тоже был в том строю. Сжимал губы, слушая отца. Он понимал, что князю Дину нет сладости в насилии, нет чести воину вырезать беззащитную деревню. Все понимал - и знал: князь не отступит. Отец видит в этом свой долг и ради него готов на многое.
        Бой был коротким.
        Снег растопило, огонь дожирал ульи. Обугленные коробки казались Митьке похожими на гробы. Поль всхрапывал, не желая идти сквозь дым. Пришлось спешиться, отдать повод стоящему в охранении солдату. Двинулся через поле. Сапоги скользили по тонкому слою грязи на замерзшей земле.
        Порывом ветра раздуло клубы дыма, открыв деревню. Всего несколько дворов, одна улица. У ближайшей калитки лежала собака. Подбирающийся огонь опалил шерсть; кровь, натекшая из разрубленного бока, смешалась с талой водой. Верный был пес, даже в смерти скалил зубы. Все одно не уберег: юную хозяйку оттащили к колодцу, там и опрокинули на спину. Разорванный подол накинут на лицо, и виднеются только рыжие волосы. Ногти чуть не до крови впились в ладонь: показалось - убитая девочка похожа на Лисену.
        Солдат у колодца опустил ведро, утерся рукавом. Пояс на его штанах был завязан небрежно, теплый плащ валялся тут же, на снегу. Митька отвернулся - у этого он спрашивать не хотел. Попался навстречу еще один, несший на плече медную вывеску; огромная пчела на ней чуть закоптилась. Следом топал второй, тащил кувшин, прижимая к груди. Вся рожа мародера поблескивала от меда. Митька прибавил шагу.
        К дому медуницы огонь еще не добрался. Но скоро вспыхнут сплетенные из соломы пчелы. Возьмутся огнем резные ставенки, и пламя сотрет искусные узоры. Станет тяжелее запах горелого мяса: тут, ближе к небольшой площади, мертвых больше. Все на защиту встали - и старики, и мальчишки. Вон пацаненок - лет десять, не больше. Кто-то успел отнести его к плетню, положил на сугроб. Рядом уткнулась лицом в снег женщина, выстрелом ей разнесло затылок.
        Одна створка ворот - ярко-желтых, резных - висела, скособочившись; другую выломали вовсе. Посреди широкого двора стояли князь Дин с соратниками. Митька обошел двух убитых парней, оба в одних рубахах, светловолосые, похожие. Они и умерли одинаково: сжимая в руках вилы; одному пуля вошла в грудь, другому в лицо. Чуть в стороне хрипел мужик, на раненого не обращали внимания. Митька остановился. Кровь залила разорванный ворот, но все равно можно было разобрать вышитых пчел. Запрокинута голова, судорожно подергиваются посиневшие губы. Не жилец. Матерь-заступница, будь милосердна к нему, открой калитку в Сад… На выстрел обернулись - и князь Дин, и солдаты. Мужик царапнул ледяную землю пальцами и затих. Княжич сунул пистолет за пояс.
        Отец посторонился, давая сыну место рядом с собой.
        Не поленились, вытащили на двор стол. Веревки стискивали щиколотки и запястья медуницы, тянулись к ножкам стола. Волосы падали золотым водопадом, стелились по земле, и сержант уже примеривался к ним с ножом. Этой подол на лицо не накинули, просто распороли платье. Наверное, хотели, чтобы медуница все видела. Но глаза цвета гречишного меда смотрели в зимнее небо. Снежинки медленно опускались на ее лицо, на золотистую грудь в лиловых синяках. Князь поудобнее перехватил нож - Орел на рукояти скрылся под ладонью. У Митьки заледенел позвоночник.
        Нож вошел в золотистую плоть. Распахнулись шире глаза, всхрипнула медуница, когда убийца потянул лезвие обратно.
        - Вот так, - князь Дин показал окровавленную сталь. - И бабы они как и все. И кровушка такая же.
        Вылез из-под стола сержант, придерживая охапку струящегося золота. Медуница чуть повела освобожденной от тяжести волос головой, застонала. Кровь толчками била из раны, капала со стола на землю. Заметался взгляд - от белесого неба к пламени надвигающегося пожара, от поднимающихся клубов дыма к лицам убийц. Князь Дин наклонился, бросил насмешливо:
        - Ну, прокляни!
        Испуганно отшатнулся сержант, чуть не выронил волосы.
        - Мы… не проклинаем, - изо рта девушки потянулась кровавая слюна.
        - Слышали? - Князь насмешливо глянул на солдат, вытер нож о разорванное платье.
        - Вы уже… прокляты… - тихий выдох услышали все. - Ваш род потерял покровителя… Когда ваш враг придет… - взгляд снова метнулся к высокому небу, застыли ресницы.
        Растерянное, испуганное молчание опустилось на двор. У князя дрогнули от гнева ноздри.
        - Она не врала, - Митькины губы, привыкшие к молчанию, плохо слушались. - У нас нет покровителя.
        Да, бой был коротким. Вряд ли кто знал, что княжич в Валтахаре выпустил одну-единственную пулю.
        А волосы медуницы потом разобрали на тонкие прядки и хвалились ими перед теми, кто не участвовал в набеге. Князь Дин добился своего - теперь байки о Миллреде рассказывали с насмешкой.
        Крох долго восторгался задумкой, хлопал Митьку по плечам, кричал: «Молодец у тебя отец! Учись!» Митька вежливо улыбался и старался не встречаться взглядом с отцом. Он не мог забыть фразу, сказанную, когда отряд покидал Валтахар: «Сынок, честь мундира в том и только в том, чтобы побеждать. Не забывай, ради чего все это делается, и тогда ты поймешь: решение правильное». Ветер кидал клубы дыма им вслед, и не было ничего странного в том, что Митька опустил ресницы.
        Он уже и не помнил, когда первый раз отвел глаза. Может быть, через несколько дней после первого ночного разговора с отцом? Приехал князь Крох, и они втроем сидели в домике, за тем же самым столом, и снова капал свечной воск. Князь расспрашивал о короле, о настроениях в столице. Митька все ждал, когда он спросит о сыне. Но Крох не произнес имя Маркия, скорее всего, ему донесли раньше об отречении наследника. Наверняка доложили и о том, что сказал Митька Совету. Странно, что ни отец, ни князь Крох ни разу не попеняли княжичу.
        - Ты был близок к Эдвину, - говорил тогда предводитель мятежников. - Он умеет убеждать. Вбил тебе в голову свои дурацкие идеи? Ладно, не отвечай. Жаль страну, король которой не понимает, в чем сила и честь мужчины. Хочет, чтобы мы тихо сидели по замкам, как мыши. Чтобы забыли вкус крови, жажду победы. Эмитрий, ты вот знаешь, что такое жажда. Поверь мне - желание победы терзает не меньше. Шакалье! Наших сыновей приходится учить этому! Дожили!
        Он говорил искренне, распаляясь от своих слов. Митьке хотелось отодвинуться.
        - Запомни: можно научиться виртуозно владеть шпагой, но если ты ни разу не вонзил ее в плоть врага - ты не боец. Нужно уметь убивать. Милосердие - глупое слово для трусов и лентяев. Да-да, трусов и лентяев. А еще дураков. Только они могут оставить в живых врага. Ничего, твой отец хороший солдат. Он тебя научит. Побеждать - вот что главное для мужчины. Наслаждаться победой. Желать победить. А все дурацкие байки выброси из головы.
        Княжич чуть наклонил голову, Крох наверняка принял это за согласие. Но Митька не понимал, как можно находить сладость в смерти, пусть и врага. Да, он приговорил к повешению капитана Германа, но разве можно наслаждаться мучительным чувством стыда, что такие гады живут на свете? Брезгливым отвращением?
        А первый убитый до сих пор вспоминается судорогой в ладони. Это случилось через несколько дней, как княжич появился в горах у Вернехолмских лесов. Выехали встретить обоз с оружием и попали в засаду. Солдат в королевском мундире выскочил на тропу сбоку от Митьки. Княжич успел разглядеть в профиль лицо, изрытое оспой. Обычный деревенский парень с пухлыми губами и коротко, по-военному, остриженными волосами. Пистолет плотно лег в руку княжичу. Вот она, настоящая грань между верностью королю и верностью роду. Нажать курок - и точка будет поставлена. Сбилось дыхание. Солдат все еще целился, по-учебному сосредоточенно и не глядя по сторонам. Выругался, облизнул по-мальчишески губы и снова припал к ружью. Новобранец. Может быть, это - первый бой для него.
        Митька выстрелил. Кровь в первое мгновение была не видна на пурпуре мундира, и только когда солдат упал, плеснула на камни. Недоумевающе смотрели круглые глаза, словно убитый вот-вот спросит: «Росс-покровитель, как же это?»
        «Росс-покровитель!» - эхом взмолился княжич. Вот он и на стороне мятежников. Доказал - и этот парень уже не шевельнет пухлыми губами: «…как же?» Создатель, но разве это правильно - доказывать что-то чужой кровью? Свело судорогой пальцы, и Митька чуть не выронил пистолет.
        - С почином! - на тропу откуда-то сверху спрыгнул отец. - Поздравляю, наследник!

* * *
        «Валтахар». Пароль к лагерю Дина. Название сожженной деревни в Миллреде. Князь из рода Орла делает вид, что ничего особенного там не произошло. И можно забыть предсмертные слова медуницы. Митька помнит даже цвет подпалин на боку мертвой собаки - желтовато-серые; точно такое же пятно светлело у нее на морде. Создатель, если бы это было единственным несогласием отца и сына!
        Мятеж не оставлял права на нейтралитет. Митька хотел поверить, что князь Дин - не предатель короны, Эдвин ошибается, и благо Иллара в другом. Но смятые войной дни доказывали другое.
        Не только дом в Турлине превратился в руины. Погибли и мамины сказки. Так уж получилось, что до пятнадцати лет Митька и не знал настоящего отца. Храбрый, честный, благородный воин - что еще рассказывала княгиня? Искупала ли тем вину перед нелюбимым мужем, утешала себя или хотела воспитать сына в уважении к отцу - сейчас не спросишь. Оказывается, князь Дин умеет и лгать, и предавать, и отступать, и убивать беззащитных. «Как и другие», - твердил себе Митька. Но ощущение какого-то громадного обмана не проходило.
        Видит Создатель, княжич стремился быть ближе к отцу, стереть нарисованный образ и заполнить пустоту настоящим, не придуманным. Но длинные доверительные беседы, которые Митька вел с королем, с отцом не повторялись. Некогда, война. Или отцу просто неинтересно? Княжич не знал. Создатель, если бы в дни смятений выдалась хотя бы еще одна ночь, похожая на ту, которую оплакали свечи в заброшенной деревушке! Ничего сильнее не желал Митька - но некогда, некогда! А сомнения крепли, и слишком многое в памяти пропахло дымом пожарищ.
        А сейчас уже поздно вести разговоры. Княжич понял окончательно: правда - не вассальная клятва и не верность короне, а та правда, ради которой имеешь право нажать на курок, - на другой стороне.

* * *
        Митька вдохнул поглубже влажный лесной воздух, перебивая воспоминание о пожаре. Морось стала гуще, к вечеру наверняка снова польет дождь. С начала Яблоневого месяца еще не случилось ни одного сухого дня. А Митька так надеялся, что хотя бы сегодня растащит тучи и ночью покажутся звезды. Это хорошая примета - смотреть на Первую звезду и думать о том, кому Матерь-заступница отмеряет еще один прожитый год.
        Для княжича Артемия Торна сегодня заканчивается шестнадцатый.
        Вспомнит ли об этой примете Темка в последний день Рябины, когда вспыхнут крупные, яркие звезды на остывающем осеннем небе? Митька погладил шею Поля, усмехнулся: если, конечно, княжич Дин проживет свой шестнадцатый до конца. А Темка вспомнит, обязательно. Только вот - как? Скоро год, как они воюют на разных сторонах. И - как будто мало было судьбе, - войско князя Дина осаждает Торнхэл. Королевские отряды пройти к замку не могут, для этого пришлось бы выдержать тяжелый бой. Родовой замок Торнов скоро падет, мало там осталось солдат, а князь Дин упорен. Кажется, Митька знает истинную причину упрямства: когда-то, лет двести назад, замок принадлежал Динам. Случилась какая-то мутная история, и Динхэл стал Торнхэлом. Вот переплела судьба.
        Конь недовольно выдохнул в ухо. Сердится: мол, чего, хозяин, застряли в этой грязюке. Поль хочет на конюшню. А Митька совсем не жаждет возращения в отцовский лагерь. Прости, Поль.
        Княжич тронул ладонью белый мокрый ствол. Красиво в березовом лесу, даже в таком, размытом моросью. Рассеянный свет почти не дает теней, и роща кажется призрачной. Подожди - и выйдет зеленокудрая Ольха, покровительница лесов. Двинется неслышно между белесыми деревьями, еле слышно звякнут серьги. Охранником и слугой появится матерый волк с поседевшей холкой, пойдет рядом, тихо ступая широкими мосластыми лапами. Позволили бы Митьке - и он бы пристроился следом, пусть не волком, так хоть ежиком.
        Хорошо быть ежом. Иметь чуткий подрагивающий нос, втягивающий вкусные лесные запахи. Жесткие колючки - не для нападения, а просто свернуться и спрятать мягкий живот. А еще можно закататься в прошлогодние листья, стать жухло-коричневым комком. Раствориться в лесу. Орел-покровитель! Привычные слова растаяли, едва возникнув. Княжич собрал ворот плаща у горла, передернул плечами. Неважно - произносить ли вслух, шептать тихонько или кричать, мысленно звать - слова тают, не оставляя и следа. У рода Динов нет покровителя. Нет! Пустое серое небо качнулось над головой.
        Поль снова фыркнул. Митька запустил пальцы в гриву, прислонился к теплому боку и запрокинул голову. Мелкие капли падали на лицо, и княжич слизывал их с губ. Он, отчаянно скучающий по маме, почти не видевший до мятежа отца, и не знал, что можно быть настолько одиноким. Когда нет ничего, кроме бесконечной мороси из серого неба. Никого, кроме уставшего коня. Нет даже покровителя. Жаль, что и в самом деле нельзя стать ежом.
        Митька взлетел в седло, подобрал повод. Обиженный Поль почти впритирку проходил рядом с деревьями, норовя прижать всадника. Но вскоре вывернули на тропу, ноздрей коня коснулся знакомый запах, и Поль перестал капризничать.
        Скоро второе кольцо охраны. Княжич Дин откинул плащ; белые аксельбанты ярко выделялись на потемневшем от влаги зеленом мундире.

* * *
        Потоки дождя заслонили двор, стену и мокнущего на башне солдата. Опять прогулку отменят, вздохнула Анхелина. Надоело, ох как надоело сидеть в дворцовых покоях. Брошено незаконченное вышивание - ну и пусть, все равно не выйдет, как у княгини Наш. Лежит раскрытая книга, Анна не пролистала ее и на треть. Она закрыла бы еще на первых страницах, но любопытство заставляло разбирать строчки: что же такого увлекательного находил именно в этой истории Эмитрий? Писец купеческого каравана прошел восемь королевств, с полсотни городов. Но как же скучно он рассказал! И что интересного увидел Эмитрий в сухом описании странных обычаев или в нудном перечислении старых крепостей? Жаль, у самого княжича не спросишь.
        Анна положила на стекло ладонь. Как они там? Есть ли крыша над головой? Или носятся под дождями, сутками не снимая мокрых мундиров? Эмитрий так легко простывает, княгиня Дин часто сокрушалась из-за этого. Но сейчас она не говорит о сыне, и не Дин она, а Наш из рода Совы. Вспомнилось, как назвал Эмитрия княжич Артемий: Митька. Вот чудак! Да разве подходит ему такое имя? Ну, Митя - еще куда не шло, а то - Митька! Он - Эмитрий, и только так. Интересно, как же называют самого княжича Торна? Артемка, что ли? Анна фыркнула: вот еще! Какое-то игрушечное имя. А вот Артем звучит намного лучше. Но не спросить Эмитрия и об этом. Ни о чем не спросить.
        Палец скользнул по стеклу, выводя инициалы. Какие у него глаза! Темные, длинные ресницы опустились, взмах - и он снова в упор смотрит на Анну. Почему-то холодеет внизу живота, становится страшно и в то же время весело - точь-в-точь как было перед первым балом. И так не хочется, чтобы отводил взгляд. Он говорит, говорит - Анна не смеет перебить. Нет, рассказы княжича очень интересны, но хочется напомнить о себе. Кажется, он растворяется в своих воспоминаниях, и ревность начинает скрести в душе коготками. Анна подышала на холодное стекло и снова написала две буквы, сплетая их в затейливую монограмму. Как ты там? Как тебе воюется? Помнишь ли обо мне? Ты только вернись, слышишь? Обязательно вернись! А уж там Анна найдет способ напомнить о себе.
        Принцесса отвернулась от залитого дождем окна. Глупая сказка! Нельзя мечтать о том, чего не может быть. Но Ларр-хранитель, помоги! Анхелина осеклась. Нет, не смилостивится дух Иллара - разве такого жениха найдут королевской дочери? Будь воля Ларра - вырвал бы из сердца принцессы даже воспоминание о недозволенной любви.
        А вот Лея… Самый вольный дух, который не считается ни с какими правилами. Говорят, она покровительствует тем, кто дарит свое тело без венчания. Щеки Анны вспыхнули от запретных мыслей. Матери учат дочерей молиться старшей сестре, Дайне, покровительнице семейного тепла. А принцесса Иллара и вовсе должна искать заступничество только у Ларра. И Росс-покровитель не услышит молитву той, что ни разу не держала боевое оружие.
        Ветер ударил в стекло, заставив Анну вздрогнуть. Она задумалась, и не сразу заметила, что ровные струи превратились в бушующие вихри. Пропала из виду стена, а во дворе вода наверняка поднялась на нижнюю ступеньку. Ну и что! Пусть все грозы мира обрушатся на дворец, только бы там, где ощетинились две армии, не случилось беды. Полыхнула молния - и мгновение спустя накатил гром, заглушая слетевшее с губ имя. Помоги ему, Лея! Спаси и обереги его. Анна решительно встала.
        Двойная стеклянная дверь в оранжерею закрылась за принцессой. Накрыла волна запахов, стал громче слышен дождь, бьющийся в огромные окна. Анна быстро пошла по затейливым дорожкам мимо роз - от ослепительно-белых до почти черных. Пропустила утонченные орхидеи, казавшиеся восковыми в своей совершенной красоте, равнодушно скользнула взглядом по лилиям. Сиреневые жако из Дарра оглушали пряным ароматом. Хризантемы уронили лепестки, когда рядом прошуршали юбки. Белые лербы застыли свечами. Вот и любимые - тонкие ирисы из Ладдара. Цветок Анны: если бы кто искал нежности принцессы, то ему бы понадобились эти, сиренево-розовые. Но мужчины не зовут Лею, они не верят в силу той, что живет в цветах. Мужчинам кажется, что если покровитель не пахнет порохом и железом и не носит оковы под названием «долг», то этот дух слишком немощный. Анна считает по-другому. Вот найти бы еще нужный цветок…
        Принцесса звонко хлопнула себя по лбу. Ну конечно! Астра - багряная астра с игольчатыми лепестками. Бегом, звонко стуча каблуками по плитам дорожки, бросилась к клумбе. Упала на колени, не жалея тонкий шелк цвета чайной розы.
        Лея! Покровительница любви! Пусть он вернется. Анна наклонилась, коснулась горящей щекой прохладных лепестков. Пусть вернется, пожалуйста. И придет к ней.
        Принцесса опустилась на пол, оправила подол вокруг коленей. От цветочного запаха кружилась голова, и снова чудился тот взгляд. Ах, Лея! Ты же видишь, как сильна любовь. Помоги!
        Ослепительная молния вспыхнула за окнами оранжереи, точно самого Ларра прогневала просьба. Ударил гром, зазвенели стекла. Анхелина испуганно вскинула пальцы к губам, замотала головой: нет! Нет, пусть он уцелеет, пожалуйста! Пусть он только уцелеет! Не надо любви, Ларр, не надо! Только обереги его. От пули меткой, от железа острого, от огня безжалостного, от воды бурной. От предательства и от подлости. От зависти и от злобы.
        Принцесса молилась, судорожно вытирая слезы. Расплывались темные пятна на шелке; выбилась непослушная прядка волос, прилипла к мокрой щеке. Гроза скатывалась на восток, точно без нее там мало было огня и грохота.
        Только уцелей…

* * *
        Шакальи дожди! С утра гроза расцвечивала небо слепящими сполохами. Страшно было ехать через степь, и всадник торопил коня, спешил добраться до леса. Только отогрелся, отжал плащ - даже не успел просушить над огнем, - и снова в дорогу. Гроза сменилась ливнем, а к вечеру плотные струи раздробились на крупные редкие капли. Когда только прекратится?! Не погода, а дерьмо шакалье! Плащ уже не защищал, а холодил плечи и спину, стал невыносимо тяжел и заставлял горбиться. Промокли и мундир, и рубаха. Кажется, даже в сапогах хлюпает вода. Скорее бы в тепло! К счастью, укрытые под навесом костры первого круга охраны уже остались за спиной. Потянуло запахом наваристого супа, и желудок сжался от голода.
        Охранник глянул подозрительно. От усталости память показалась размытым глинистым оврагом. Солдат уже шагнул было загородить путь, когда Темка вспомнил пароль королевских порученцев:
        - Синий дрозд.
        Возле палатки нагнал промокший Шурка. Темка мешком свалился с седла, отдал повод.
        - Я принесу поесть.
        Княжич задумался. Желудок возмущенно дернулся и утих. Нет сил даже ложку держать. Рухнуть бы бревном, закрыть глаза - и чтобы не теребили до утра. Нет, не дождется он Шурку с ужином.
        - Не надо. Дегу почисти.
        Мальчишка послушно кивнул. Потянул Дегу за повод, повел сквозь дождь.
        Пальцы скользнули по мокрому пологу. Из глубины палатки дохнуло теплом. Темка ввалился внутрь и несколько мгновений тупо рассматривал пустые лежанки. Ах да, Фальк остался у коннетабля. А Лесс тоже мотается с поручениями. Вот уж не подумал бы, что бывший Крох будет так верно служить королю. Многие хотели бы поймать его на предательстве или хотя бы небрежности. Противно сознавать, но Темка тоже ждет, когда Марик проколется. Тогда можно пожать плечами и вычеркнуть его из памяти как подлеца и труса.
        Хорошо, что никого нет. Спасибо Шурке - не забыл про жаровню, и сейчас от подернутых пеплом углей шло ровное тепло. На ящике стояла зажженная лампа, не пришлось шарахаться в темноте.
        Плащ тяжело свалился с плеч, полетели следом перчатки. А вот с сапогами пришлось повозиться. Наконец Темка рухнул навзничь на лежанку, даже не стянув мокрый мундир. Трое суток королевские порученцы носились без продыху, что парни постарше, что мальчишки. Эдвин стягивает войска, готовится большое наступление. Усталость, придавившая Темку к постели, приятна - княжич тоже делает свое дело, он нужен королю. Хорошо… Вот только бы мундир и штаны стянуть.
        Сел, повел плечами. В теплом воздухе палатки дрожь прошла, и в сон тянуло еще сильнее. Княжич лениво приподнялся… Дерьмо шакалье! Плащ упал на лежанку Марика. Вот уж кому не хотелось давать повод снисходительно морщиться. Придется встать, поднять, аккуратно развесить. Как неохота! Темка снова помянул шакала и все-таки поднялся.
        Дернул мокрую ткань. Перчатка, запутавшись в складках, отлетела за лежанку. Темка плюнул с досады, но пришлось лезть. Пальцы уткнулись в мягкое. Княжич ухватил, вытащил наружу. Глянул недоуменно на сверток в руке - похоже на прикрытый тканью нож. Но кто будет прятать оружие? Да еще в такой сырости. «Положи на место», - шепнул внутренний голос. Но любопытство оказалось сильнее.
        Узелок легко поддался. Тонкий шнурок опал, соскользнула ткань. Темка остолбенел, гладя на нож в своей руке. На родовой нож Торнов, когда-то отданный Марку на Орлиной горе. Тот самый, якобы потерянный. Как же можно? Обманом оставить чужое родовое оружие - это же низость! И зачем Крох соврал?
        Прошуршал полог, потянуло влагой. Темка обернулся: в палатку шагнул Марик. Упала ткань, отгораживая королевских порученцев от дождя.
        Судя по всему, князь Лесс тоже валился с ног от усталости. Сегодня ему досталось тяжелая дорога - ездил в сторону гор, а там не везде можно верхом. От недосыпа и усталости бледный как призрак, на щеке - россыпь грязных брызг. Казалось, так и рухнет у входа. Глянул с раздражением на Темку. Тот встал, держа на вытянутой ладони нож рода Оленя.
        - Как он оказался у тебя, князь Лесс?
        Марку кровь бросилась в лицо.
        - Обыскиваешь? - огрызнулся он.
        - На дуэль бы тебя, - выплюнул Темка.
        - Так вызови. Мало в прошлый раз досталось? - Марик усмехнулся.
        Темка вспыхнул:
        - Хочешь - бери шпагу, пошли!
        - Ты смотри, не боишься?
        - С таким, как ты? Может, и боюсь. Да только все равно… Правильно я вернул нож - у тебя нет чести!
        Темка испугался, увидев, как лицо Марка стало не просто белым, а синеватым, точно снятое молоко. Лесса качнуло, он с трудом устоял на ногах. Торопливо отвернулся, ухватился за шнуровку на пологе. Когда Темка бросал самое страшное оскорбление, то даже не думал, что Марик так отреагирует. Впрочем, он вообще не думал ни о чем, кроме как хлестнуть посильнее.
        Князь Лесс повернулся. Он казался еще более уставшим, чем в ту минуту, когда только шагнул в палатку.
        - Возьми свое оружие, Артемий Торн. Я признаю твое право не доверять мне свою честь.
        Темка растерялся. Он был готов к насмешкам, язвительным атакам, но не к тому, что Марик добровольно отречется, приняв на себя вину.
        Лесс неторопливо распустил завязки на горле, бросил мокрый плащ на сундук. Туда же уронил пояс, мундир. Остался в рубашке, и было видно, как его бьет дрожь даже в теплом воздухе палатки. Шагнул к лежанке, но Темка стоял у него на дороге.
        - Почему? - он не мог прекратить разговор, не выяснив.
        - Ты все равно не поймешь.
        - Это еще почему? - ощерился Темка. - Думаешь, такой дурак? Или признаться боишься?
        Гнев - или боль? - вспыхнул в усталых глазах Марика.
        - Да что ты знаешь обо мне, чтобы понять, - он рванул рубашку, треснула ткань. Замерзшие пальцы с трудом ловили пуговицы. - Что ты знаешь!
        Лесс рывком задрал рубаху до плеч, повернулся. Воспоминание о боли опалило прежде, чем Темка понял: вся спина Марка покрыта рубцами от ударов кнутом. Старыми, но еще слишком заметными.
        Ткань опустилась. Марк не поворачивался. Стоял, сгорбившись.
        - Откуда? - осторожно спросил в поникшую спину Темка.
        Выжатый до монотонности голос Лесса прозвучал негромко:
        - Какая разница. Я же вернул тебе оружие.
        - Но…
        - Иди спать, Торн. Завтра будет та же круговерть.
        Темка отступил. С недоумением проследил, как Марик лег, отвернулся к стене и укрылся одеялом с головой.

* * *
        Туман сходил, утро вяло переползало в день под звуки разгорающегося сражения. Даже тут, на узкой проселочной дороге, разбитой колесами наступающей армии, были слышны выстрелы.
        Дега брезгливо обошла полную жидкой грязи выбоину. Ничего, до рощицы - а там вверх по склону, будет посуше. И расстанутся наконец с Мариком! Темка бросил взгляд в спину навязанного попутчика. Что за неудачный день: из боя король приказал выйти, да еще и с Лессом по пути оказалось. Темка никак не мог избавиться от неловкости после вчерашнего разговора. Нож, что вернул ему Марик, спрятал - так получилось, в тот же сундучок, что и Митькин. Царапнула в душе крыса. Досадуя непонятно на кого, вытащил клинок с Орлом у рукояти, прицепил на пояс. Пусть так.
        Выстрелы стихли. Некоторое время было слышно только чавканье копыт по грязи. Залп! Еще один - уже ближе. Темка оглянулся, но мешали холмы. Марик пустил коня в галоп, торопясь добраться до рощи - оттуда будет виднее. Дега недовольно тряхнула головой, но тоже послушалась всадника.
        Под мокрые от ночного дождя ветви королевские порученцы влетели одновременно. За шиворот посыпались холодные капли, Темка вздрогнул. Марк на крупном жеребце ломанулся вперед, изящная Дега аккуратно переставляла копыта между корнями. Пересекли рощицу и, не сговариваясь, остановились. Темка отклонил березовую ветку.
        Несколько всадников в цветах князя Дина мчались в сторону оврага. Вырвались все-таки! Рука ухватилась за пистолет. Эх, не достать! Уйдут же! До оврага близко, а там свои встретят. Темка подался вперед, следя за беглецами. Неужели прорвали окружение? Шакал их раздери!
        Ух ты, рисковый какой! Один из всадников оторвался от группы, помчался почти наперерез. Туда, где были основные войска князя Дина. А ведь это порученец, сощурился Темка на его мундир. Торопится, не хочет терять время на объезд. Или жизнь ему не дорога? Впрочем, может успеть - холм прикроет от королевских солдат. Ну же! Четыре выстрела подряд, и мимо. Все. Думает, ушел. Ну уж нет, для Темки он сейчас будет как на ладони. Княжич торопливо достал пистолет. Сейчас его снимет. Ишь, нашелся герой, приведет подмогу. Поймал на мушку спину в зеленом мундире. Не выдержал, скосил глаза на Марка: держит пистолет наготове, но не стреляет. Вот только второй попытки Лесс ему не даст. Палец плавно лег на курок. Сейчас… Есть!
        Темка чуть не взвыл с досады: мимо! Дерьмо шакалье! Только сорвало шапку, велика добыча. Ветер растрепал светлые волосы беглеца, бросил прядки в глаза, когда тот обернулся. Холодные капли заледенели у Темки на спине, палец на курке свело судорогой. Митька!!!
        Вот и встретились. Спасибо, Матерь-заступница, отвела пулю! Встретились… Как кто под локоть толкнул, Темка повернулся. Марк целился неторопливо: княжич Дин все равно не увидит стрелка, даже когда через несколько мгновений окажется слишком близко от рощи. Так близко, что промахнуться почти невозможно.
        - Не стреляй! - Темка рванул повод Деги, заставляя ломиться через стену молодых деревцев. - Это Митька!!!
        Лесс покосился на Темку, коротко усмехнулся. Он тоже узнал.
        - Не надо!!!
        Выстрел!
        Рвануло с Митькиного плеча эполет. Дин нагнулся к шее Поля, рывком послал его за холм, уходя из опасного места.
        Темка скатился с седла, бросился к снова прицеливавшемуся Марку. Ноги разъехались на мокрой земле, княжич упал. Лесс опустил пистолет, сплюнул с досады:
        - Успел.
        Успел… Почему-то, чтобы подняться, пришлось ухватиться за березу. Сердце бултыхалось где-то в желудке, трепыхалось там, как карась в пустой бочке. Темка вытер лицо, размазывая грязь. Марик смотрел сверху, небрежно сидя в седле. Сказал насмешливо:
        - То, что ты орал, - измена королю, между прочим.
        - Беги, доноси, - ощерился Темка, сунул пистолет за пояс. - Митька мне - побратим.
        - А я его - ненавижу, - усмехнулся Марик. Он бросил это небрежно, словно говорил о какой-то мелочи, вроде запачканного плаща.
        Темка прислонился к березе. Что за шакальи гадости: шагу ступить не может, коленки подгибаются. Хоть бы Марик не заметил. Какая все-таки чушь: Митька на той стороне, а бывший княжич Крох - на этой.
        - Потому что ты предал отца, а он нет, - очень хотелось уязвить бывшего побратима как можно сильнее.
        Лесс шевельнул губами - но смолчал.
        - Езжай, чего ждешь, - поторопил Темка. - Дальше нам в разные стороны.
        Марик неторопливо подобрал повод, глянул нерешительно на спутника.
        «Шакал паленый, чего не так у меня с мордой?» - раздраженно мелькнуло у Темки.
        - А он предал короля, - все-таки ответил Марк. - Эмитрий Дин - мятежник. Собирался принести клятву короне - и трусливо сбежал. Побратим… Думаешь, предатель понимает, что такое верность и честь?
        - Нет, не думаю. Я точно знаю, что Митька это понимает.
        Снисходительная усмешка собеседника взбесила Темку. Так прощают зарвавшимся детям, которые не хотят уступать и придумывают глупые отговорки.
        - Ты знаешь, что такое жажда? Ты хоть представляешь, как сильно можно хотеть пить? Митька остался в умирающей без воды крепости, потому что король отправил его туда служить. Потому что там были его люди. Этот сволочь-капитан, которого Митька ненавидит.
        - И служит сейчас вместе с ним.
        Темка тронул шрам на скуле. Глупо сцепился. Бесполезно объяснять Марику. Особенно если сам не может понять - как можно терпеть рядом Германа?
        - Кстати, Торн, с такого расстояния я не промахиваюсь, - бросил Лесс, не дождавшись ответа. Отвернулся и послал коня между деревьями.
        Темка отер лицо краем плаща, почистил кое-как штаны. Умница Дега терпеливо ждала, изредка переступая, похрустывая ветками под ногами. Пора ехать.
        Шакал бы побрал этого Лесса! Он ведь и правда не мог промахнуться случайно, что, Темка не знает, как великолепно стреляет Марик? Отвел в последний момент руку. А у Темки до сих пор спина ледяная, как представит убитого Митьку. Снова пришлось ухватиться за березу. Вот сумасшедший у него друг, рванул прямо под пули. Возьми Темка чуть-чуть ниже - и отправил бы побратима в последнее путешествие. Уберег Росс!
        Кажется, березка больше не нужна. Княжич подхватил повод. Пора. Поехали, Дега.
        Глава 11
        Когда же это все-таки произошло? Первые осенние заморозки прихватывали по утрам лужи ледком. Поль весело крошил тонкую корку копытами, и на осколках вспыхивало солнце. Коню было хорошо: накормлен, напоен, и бредет неторопливо, всадник опустил повод. А Митьке было плохо. Так плохо, что хотелось кричать, упасть на землю и бить кулаками по замерзшим лужам. Княжич хорошо скрывал это - даже конь не чувствовал настроение хозяина. Отец улыбался, щурясь на солнце. Говорил неторопливо, ни капли не сомневаясь в том, что так и будет:
        - Миллред мы очистим быстро. Что до Роддара - да, придется повоевать. К ним мы не полезем, смысла нет. Но эти наглецы наверняка попробуют куснуть через границу.
        Митька слушал, давя в себе крики: «Папа! Ты понимаешь, что ты говоришь?!» Очистить Миллред - это убить всех медуниц и их защитников, разорить города, обречь на голодную зиму деревни. Сотнями погибнут. Не солдаты, а те, кого солдаты должны защищать. Это страшно - когда убивают безоружных. Когда женщины забиваются в щели, пытаясь прикрыть собой детей. Когда мужчины с голыми руками бросаются на ружья. Когда полыхают деревни, а стоящие в оцеплении солдаты убивают тех, кто пытается вырваться из огненного круга.
        Валтахар был всего лишь первым. Потом вышли на земли князя Бокара из рода Быка. Князь уже в слишком преклонных годах, чтобы воевать, выделил войско под королевский штандарт и отправил служить сына Леония. Князь Крох не стал тратить силы на осаду родовой крепости, но сжег все близлежащие деревни.
        …Стояли кругом, в нескольких шагах от изгороди. Пламя поднималось так высоко, что в Саду Матери-заступницы должны были пересохнуть ручьи. От жара стягивало кожу на лице. Митьке казалось - еще немного, и она потрескается, закрутится, как кора на березах в сгоревшем Валтахаре. Выступит кровь и тут же запечется. Тяжелый густой дым забивал ноздри, пропитывал одежду душным запахом. Крик - многоголосый, людей и животных, полный ужаса, поднимался выше пламени.
        Прямо на княжича выскочила женщина с безумными глазами. Оборванный подол волочился по земле, тянулся дымный шлейф; на руках трепыхался завернутый в тряпицу младенец. Солдат рядом с Митькой вскинул ружье. Женщина метнулась в сторону и отшвырнула ребенка подальше от огня. Получилось - прямо под выстрелы. Мать взвыла и сразу же захрипела, подавившись пулей. Рухнула изба, ударил сноп искр, занялась пламенем изгородь. Запахло паленой тканью, и княжич махнул по плечу. Обожгло ладонь, словно куснуло.
        Чьи-то руки схватили за плечи, рванули в сторону от подбиравшегося огня. Митька сморгнул пляшущие перед глазами искры и только тогда узнал отца. Пробился его голос:
        - …с ума сошел? Приказал отходить!
        Как странно: Митьке казалось, что увидит вместо отцовского лица запекшуюся маску, обожженную, потрескавшуюся кожу. Но у князя даже кончики усов не закурчавились от жара. Затрещало за спиной, толкнуло раскаленным воздухом. Еще раз. Дома рушились.
        - Слышишь меня?
        Отец тряхнул за плечи, кажется, он что-то говорил все это время.
        - Отправляйся к капитану Жану, скажешь отходить. Ну же!
        Митька побрел к опушке, где оставил Поля. Все время хотелось оглянуться, и княжич заставлял смотреть себе под ноги. Он уже понял - отца этот пожар не опалил.
        Рука болела недолго. Много меньше, чем княжич видел во сне безумные глаза женщины. А потом ее заслонили другие убитые, казненные, брошенные на морозе без еды, сожженные в собственных домах.
        «Это история», - думал княжич, вспоминая старые свитки. Перекраиваются королевства, и жертвы неизбежны. Митьке представлялась карта, которую режут ножом - и вместо чернил тянулась за клинком кровь. Это история - погибнут и правые, и обманутые. Какая разница, с какой стороны будет сражаться один-единственный Эмитрий Дин, если его кровь все равно вольется в общее русло? Какая разница для истории, которая меряется сотнями и тысячами жизней?
        Пару деревень рода Оленя тоже спалили. Правда, людей там было мало, укрылись за стенами замка. Вот только и это их не спасло. Торнхэл-то взяли потому, что защищать его стало некому.
        Когда начался последний штурм, отец отослал Митьку с донесением. Сам княжич не просил об этом - если уж пить чашу, так до дна. Может, привелось бы погибнуть под пулями людей Торна. Странно, но судьба почему-то бережет княжича, хоть он и выбирает всегда самый рисковый путь.
        И вот теперь Митька возвращался, уже видны стены Торнхэла. Княжич вскинул голову: да, отец поднял штандарт. Создатель! Если бы это все оказалось просто дурным сном! Если бы Митька просто ехал к Торнам в гости. А вместо этого - сносят под стены убитых, слышны стоны и ругань раненых, хрипло командует помощниками взмыленный лекарь. Возле моста лежит мертвая лошадь, и солдат - чуть старше княжича - плачет над ней, уткнувшись в шапку.
        Поль ступил на подвесной мост, ведущий через полузасыпанный ров. Крайнее бревно разнесено в щепу, и еще не высохла кровь солдата князя Дина… или солдата князя Торна. «Какая разница - чья, - снова вспомнил Митька перекраивающий карту нож. - Какая разница?» - думал он, увидев мертвого медноволосого парня из числа защитников. Солдат перевернул рыжего, и Митька торопливо отвел глаза - после падения со стены тело было изуродовано.
        Въехал в распахнутые ворота - одна створка треснула, ее спешно чинили. Во дворе перевязывали раненых. Кто-то ходил, перешагивая через лежащих, и жалобно спрашивал:
        - Гошку не видели? Ну, Гошку-свистуна.
        Ему не отвечали. Только один, с окровавленным животом, ухватился за ногу, захрипел:
        - Воды дай! Пить!
        Они не слышали друг друга - ни тот, что мучился от жажды, ни тот, что искал то ли друга, то ли брата. Или побратима. Митька тронул ножны, скрывающие герб настоящих хозяев крепости. И тут же отдернул пальцы. Пусть княжич не был среди тех, кто стрелял в защитников Торнхэла, - вина от этого не становилась меньше.
        Бои шли и в замковых покоях, но уже на втором этаже затихли - слишком мало оставалось способных обороняться, и тут все оставалось пока не тронутым. Нужно было доложиться отцу, но Митька пошел в сторону от голосов. Распахивал двери, заглядывал через порог и торопился дальше.
        Темкину комнату он угадал сразу. Кому еще могли принадлежать висевшие на стене шпаги и карты? Митька вошел, прикрыл за собой дверь. Как тут все похоже на покои княжича в Северном Зубе! Показалось: сейчас ворвется Темка, шагнет следом Александер. Под окнами закричит Дарика, разыскивая сына и грозя Шурке всевозможными карами.
        Митька нерешительно тронул небольшую шпагу. Почти такая же, как была у него. Перед тем, как ехать на границу с Дарром, отец подарил новую - по руке подросшего княжича. Митька улыбнулся, вспомнив первый бой с Темкой возле переправы. Почти сразу губы закаменели: знал бы княжич Торн, как придет в его дом Эмитрий!
        Митька суетливо отступил к порогу. Его сюда не звали.
        Стоило выйти на главную лестницу, как сразу же подскочил сержант:
        - Князь ждет вас, велел проводить.

* * *
        Как будто не было штурма. Огромные двери, ведущие на галерею, распахнуты. Солнце теплыми пятнами лежит на бежевом ковре, чуть колышутся портьеры, и пахнет цветами - Митька еще со двора заметил, что балюстраду на втором этаже обвивал плющ, так плотно, что почти скрывал вазоны. Стояла на широком подлокотнике кресла корзинка с разноцветными клубками, лежали на сиденье пяльцы с незаконченной вышивкой. Митьке показалось, что хозяйка через минуту вернется, и он торопливо выпрямился, словно и вправду готовился к встрече с Темкиной матерью. Наверное, хозяйку любят в Торнхэле, недаром так бережно сохраняли следы ее присутствия.
        Голос, зазвучавший на галерее, разбил видение. Герман! Приехал, шакал! Давно Митька не видел капитана. Тот служил князю Кроху и часто пропадал из виду. Поговаривали, что связан с контрабандистами и занимается перевозкой оружия. Митька же был уверен, что недавнее дерзкое убийство барона Вареля в его собственном столичном доме - дело рук Германа.
        На звуки шагов оглянулись оба: и князь, и капитан. Митька поздоровался с отцом, проигнорировав Германа. Князь смолчал, снова повернулся, глянул вниз, во двор. Митька подошел ближе и увидел пленника.
        Седого капитана придерживали за плечи. Руки ему не связали, и одной ладонью старик зажимал простреленный бок. Княжич вцепился в каменное ограждение. Будь все по-другому, Темка бы уважительно представил капитана, Митька даже догадывался, кто это: отец Александера, дед Шурки и Лисены. Старик поднял голову, посмотрел на стоящих на галерее - равнодушно. И только когда взгляд скользнул выше, на чужой штандарт, губы дернулись как от боли. Стыд в который раз обжег Митьку: на этом штандарте герб его рода.
        Капитана толкнули к стене, туда, где возвышались строительные леса. У Митьки воздух застрял в горле - с балки свисала петля.
        - Ты что! - княжич развернулся к отцу, крик услышали во дворе, и палач замер, прекратив устанавливать скамью. - Капитанов не вешают!
        Отец глянул недовольно:
        - Не кричи, - негромко произнес он.
        - А кто сказал, что не вешают? - вмешался Герман. В глазах мелькнула знакомая по Южному Зубу насмешка.
        Митька не нашелся что сказать. Закона не существовало, это правда. Среди капитанов не часто встречались благородных кровей, а значит, им петля полагалась не только за предательство. Но все-таки капитанов не вешают, прав был когда-то Александер.
        - Это бесчестно, - глядя Герману в глаза, отчеканил Митька. Он помнил, как туго перевязал руку повыше локтя лоскутом мундира, обмотал сверху золотым шнуром и поехал вершить казнь. - А тебя я лишил бы капитанства. Впрочем, в твоем ремесле честь только помеха.
        Герман хмыкнул: мол, не собирается связываться со щенком.
        - Вы закончили? - холодно спросил отец. - Продолжайте, - он почти не повысил голос, но палач услышал.
        - Папа, не надо! - Митька выкрикнул это шепотом. - Папа!
        - Эмитрий! Ты княжич или сопливая барышня?!
        Митька стиснул перила, казалось, еще чуть-чуть - и из-под пальцев посыплется каменное крошево.
        - Папа, не делай этого. Ну не надо! Пожалуйста! За что? Он защищал замок!
        - Прекрати истерику.
        Митьке точно шпагой под ребро ткнули, так жестко прозвучал ответ.
        - Если ты сделаешь это…
        - То что? Ну что же?
        Митька не знал. Выдохнул:
        - Это бесчестно. Папа, на нашем штандарте уже столько грязи, не добавляй еще.
        - Эмитрий, я устал тебе объяснять, что нужно и должно делать с врагами. И пойми ты, наконец, в чем истинная честь мундира. Продолжайте, ну!
        Да, отец много раз показывал, как можно перекраивать честь - если это необходимо. Но такая смерть капитану - зачем?! За что?
        - Не надо… Россом-покровителем прошу.
        Князь Дин не повернул головы. Замерший на время ссоры князя с сыном палач засуетился. Капитана поставили на лавку, накинули по шею петлю. Старик снова посмотрел на чужой штандарт, сплюнул под ноги победителям.
        Ударили по лавке, вышибая. Митька не закрыл глаза, смотрел, пока тело не вытянулось и не обвисло. Развернулся, не глядя на отца, пошел в комнату. Он старался идти твердо, но все-таки наткнулся на кресло. Полетела на пол корзинка, раскатились клубки. Княжич присел, поднял один - ярко-желтый, как цыпленок. Бездумно сжал в кулаке. Это просто история. Через много-много лет никто не вспомнит ни старого капитана, ни бесчестный приказ князя Дина. Ни Митьку, вынужденного сражаться за то, что ему ненавистно. Это просто история.
        Княжич разжал пальцы, выпуская клубок. Но ведь нельзя ненавидеть отца.

* * *
        Выросли шатры, показался знакомый штандарт. Галопом Дега промчалась в центр лагеря. Шарахнулся в сторону сержант, пропуская королевского порученца. Темка остановил коня, слетел на землю. Караульный без слов отодвинулся, пропуская княжича в шатер. Темка шустро нырнул за полог. Вытянуться в струночку, чуть наклонить голову:
        - Мой князь! Пакет от короля.
        Одними глазами: «Здравствуй, папа!» В ответ - одобрение и гордость за сына.
        Не виделись уже дней десять. Войско князя Дина на левом фланге. Будут прорываться к Торнхэлу, успеть бы, пока старый капитан Демаш еще держит осаду. Темка просил короля хотя бы на время штурма отослать его к отцу. Эдвин пообещал.
        Князь быстро пробежал глазами по строчкам, крикнул писца.
        - Тема, придется тебе сразу обратно. Заедешь еще к коннетаблю, а потом вернешься к королю.
        Княжич кивнул: что же, такова служба порученца.
        - Дотемна успеешь?
        - Конечно.
        - «Конечно!» - передразнил князь. - Зря не рискуй.
        Полгода назад Темка бы огрызнулся, но сейчас понимал: дело не только в страхе за сына. Послание Эдвину должно быть доставлено.
        - Да, мой князь.
        Неприятным холодком тронуло спину. Слишком хмур отец. Темка нерешительно глянул на капитана Юрия, стоявшего у стола над картой. Спросил тихо:
        - Что у вас?
        Тот нехотя ответил:
        - Вчера Дин подвел еще войска к Торнхэлу.

* * *
        Княжич вытянулся на лежанке, полускрытой занавесью. Он уже научился ценить минуты отдыха. С сундука в изголовье свешивался рукав мундира. Темка потерся о него щекой, как об отцовское плечо. Провел ладонью по подушке, нащупал монограмму. Мама вышивала. Недавно было письмо, новостей никаких. Большей частью спрашивала об отце и Темке, сокрушалась, как они там. Темка подтянул рукав, лег на него щекой и прикрыл глаза. Ночь выдалась беспокойная, загадочное поведение Марика Лесса выбило из колеи. Дремота почти сразу же утяжелила веки.
        Спал неспокойно, все видел стены Торнхэла и стреляющие пушки. Слышал чужие шаги в коридорах дворцовых покоев, голоса. Заговорили громче, и Темка проснулся.
        В шатре было шумно, потом что-то резко велел отец. Княжич сел, стряхивая остатки дремоты. Торопливо оправил мундир.
        - Да говорите же, капитан!
        Темка вздрогнул от отцовского окрика.
        - Торнхэл пал, мой князь.
        Пальцы онемели, выпустили занавесь. Темка остался сидеть, оглушенный.

* * *
        - Княжич Эмитрий!
        Можно вжаться в тень, перестать дышать. Оставьте же в покое! Тут так спокойно, мародерам и гулякам не приглянулись маленький дворик и крохотная беседка в глубине. Плющ, обвивающий ее резные столбики, сплелся в плотный занавес. Листья касаются щек, и пахнет миром. Не порохом, не кровью, а просто вечерней прохладой.
        - Княжич Эмитрий!!!
        - Я тут, - резко отозвался Митька. Вышел из-под навеса на залитый лунным светом двор.
        - Вас ждут.
        Шагая за солдатом, Митька перебирал с тоской: кому же он понадобился? Отцу? Будет читать наставления. Или приехал Крох, и ему уже доложили о неподобающих настроениях княжеского порученца? В последнее время Митька замечал, что предводитель мятежников как-то странно поглядывает на него. А, доносом больше, доносом меньше - плевать. И все же он предпочел бы встретиться с Крохом. Проще от него слушать, что чести больше в победе, а не в глупом милосердии.
        Прошли между пылающих во дворе костров. До Митьки долетали обрывки разговоров:
        - Нет, все дожди весной пролились. Жаркое лето будет.
        - …нога у него стала как колода, сам видел.
        - Винька, дурья твоя башка! Сожрал уже все!
        - Так он по девке своей убивался, так убивался, а все одно помер. Судьба.
        - …привезу. Пусть только назовут голытьбой, всех за пояс заткну.
        Лег под ноги стертый камень широких ступеней. Митька прошел мимо череды вазонов; нежный тонкий аромат ночных фей с трудом пробился сквозь плотную смесь из дыма, запаха пота и спекшийся крови, ароматов каши с салом и ружейной смазки. Следом за солдатом поднялся на второй этаж. Сбежал навстречу сержант, прижимая к животу корзинку, накрытую тряпкой. Княжич проводил его взглядом, резко повернулся на каблуках и бросился бежать, не обращая внимания на встревоженные взгляды. Хрустнули под ногами осколки фарфоровой вазы, окончательно превратившись в крошево, чуть не споткнулся о разломанную раму от картины.
        Дверь в Темкину комнату распахнута. Митька остановился. На сапоги как комья грязи налипли, с таким трудом шагнул вперед. Так и есть. Пропали шпаги со стен. Сорвано покрывало с кровати, зачем-то распорота обивка кресла. Раскрыт шкаф, выдернуты ящички из комода. Карта валяется на полу, кто-то прошелся по ней и смял.
        Возник за спиной провожатый, растерянно повторил:
        - Вас ждут, княжич Эмитрий.
        Митька резко захлопнул дверь.

* * *
        В уже знакомой гостиной никого не было. На бежевом ковре виднелись грязные следы, перевернутая корзинка валялась в углу, скорее всего отправленная туда пинком. На галерее, залитой лунным светом, стоял кто-то высокий. Не отец и не Крох.
        - Княжич Эмитрий Дин, - громко произнес Митька. - Вы звали меня?
        Великан шагнул в комнату, развел руки. С коротким всхлипом, недостойным солдата, Митька бросился к нему, уткнулся в широкую грудь. Громадные ладони опустились на плечи.
        - Здравствуй, Митя.
        Княжич вскинул голову:
        - Здравствуй, тур Весь!
        Стояли на террасе, не там, откуда утром княжич смотрел на казнь, а чуть сбоку, под прикрытием плюща. Отсюда тело повешенного капитана было не видно, но Митька все равно знал, что оно там. Тур смягчил до полушепота свой раскатистый бас:
        - Мне завязали глаза. Не бойся, не рискнут тронуть. Наш род в Ладдаре кое-что значит. А я должен был увидеть все сам, я же летописец. И потом - я обещал уехать до полуночи.
        Митька глянул на луну: значит, тур ненадолго, осталось меньше двух часов.
        - Но все равно не понимаю, почему князь Крох дал разрешение. Он же знает, что твой род поддерживает Эдвина.
        - Мятеж - даже если он удачный - не заканчивается разгромом королевской армии. Нужно будет заново строить отношения с соседями, а мое слово Далид уважает.
        Князь Наш тяжело прошелся вдоль стены. Потом опустился в кресло. Внимательный взгляд ощупал княжича.
        - А еще что-то подсказывает мне: тебе нужно поговорить.
        Митька качнулся и вжался поглубже в плющ. Тур сидел на расстоянии вытянутой руки и все равно мог видеть его лицо.
        - Ты видел маму?
        - Да. Она при дворе, близка с королевой Виктолией. Возвращаться на родину не хочет.
        Княжич сорвал резной листик, покрутил в пальцах. Не хочет… Вряд ли тур знает правду. И хорошо, что не знает.
        - Она скучает о тебе.
        …шуршащий запах ванили и розовой воды. Листик смялся в пальцах.
        - Скажи ей, что я тоже, - вышло неожиданно хрипловато.
        - Принцесса Анхелина надеялась, что я тебя увижу.
        - Анна считает меня предателем? - Митька пожалел, что вырвался это вопрос. А кем еще его можно считать?
        - Нет. Она слишком хорошо тебя знает.
        - Я стараюсь честно служить князю Кроху, - горько уронил Митька.
        - Получается?
        Митька нащупал среди листьев резной столбик, стиснул. Тур ждал ответа.
        - Да.
        Острые грани впились в ладонь.
        - Да! Да! Шакал меня раздери - да! Не надо об этом, пожалуйста!!!
        Тур пожал могучими плечами. В лунном свете, пробивавшимся сквозь листву, он казался громадным духом-покровителем. Митька осторожно перевел дыхание, разжал хватку. Посыпались на пол попавшие под руки смятые листочки.
        - Ты что-нибудь знаешь о княжиче Артемии Торне?
        - Кажется, служит порученцем, я видел его у отца, князя Торна. Вы стали друзьями?
        - Если бы… Тур, мы побратимы. Если Темка еще считает так.
        - Вот оно как. И оружие есть?
        - Есть, - Митька тронул неприметные ножны.
        - Ты что, носишь с собой герб Торнов?!
        Княжич потянул нож, но рука Веся опустилась поверх, нажала, заставив снова спрятать клинок.
        - Покровитель хранит тебя, мальчик. Не приведи Создатель, узнает Крох!
        Тур внимательно посмотрел на племянника и осекся. Помрачнел, и какое-то время молча постукивал пальцами по подлокотнику кресла.
        - Знаешь, отсюда я сразу к королю. Если нужно что предать Артемию - устрою.
        Жар залил щеки, Митька выдавил:
        - Ты тоже считаешь, что я должен отдать нож с Оленем?
        - Малыш, родовое оружие возвращают, когда не хотят иметь в побратимах подлеца. Или считают, что могут запятнать честь своего побратима. Я так понимаю, у тебя не первая причина.
        Митька молчал, соглашаясь.
        - Дерьмо шакалье! - взорвался тур. - Малыш, так нельзя! - он тяжело прошелся по галерее, Митька чувствовал, как рвалась с языка дяди ругань. Смешно, можно подумать, в армии такого не услышишь. - Что ж ты творишь?! Ты же ломаешь себя!
        - Ну и что? Тур Весь, это просто история.
        Долго объяснять не пришлось, князь понял сразу. Остановился напротив племянника, заговорил спокойнее.
        - Пусть история. Но почему ты позволяешь другим кроить ее по собственному разумению? Тем, чье дело считаешь неправым?
        - А что ты предлагаешь? Стать предателем? Дважды подлецом?
        Тур раздраженно пристукнул ладонью по перилам. Небольшое облако закрыло луну, на галерее потемнело. Крикнул что-то дозорный с башни, махнул фонарем. Снизу неразборчиво ответили, и почти сразу протопали двое - проплыли огоньки фитилей.
        - Помнишь, мы как-то говорили о правде. Что она может быть во многих свитках, даже в тех, которые опровергают другие. Все не так абсолютно, Митя.
        Княжичу показалось, что туру не совсем легко дались такие слова.
        - Вы, взрослые, сначала учите не предавать, не лгать, быть достойным своего рода. А потом начинаете объяснять, что все не так просто. Знаешь, отец говорит, что можно сохранить честь мундира, если все делается ради победы. Если ты жертвуешь собой во имя правого дела, то не бесчестье замараться. Мол, зачтется. - Начав говорить, Митька уже не мог остановиться. - Тур, ты понимаешь - отец мне все время лгал! Мы ехали к Эдвину, и папа говорил о том, что я должен честно служить королю. А сам готовил мятеж. Знал, что я не дослужу в Южном Зубе до конца - и не сказал. Ты знаешь, что он просто прикрылся мной, а Герман в это время договаривался с даррскими оружейниками? Да, представь себе! Герман и в обозе оружие привез, где-то готовил базу. Мне кажется иногда, что лгут все. Что чести - нет! Есть только сказка, в которую верят до совершеннолетия. Пока не ткнут мордой, не покажут, как можно подменять одно другим. Ложь? Врагу - не считается. Подлость? Если ради победы, то и не подлость вовсе. И получается, что можно и лгать, и предавать.
        - Честь есть то, как ты сам понимаешь.
        - Получается, что когда мой отец убивал и сжигал беззащитных, он не замарал мундир? Он-то понимает честь по-другому. Ради победы. А кому нужна такая победа? Иллару? Или просто мятежным князьям? Я ничего не понимаю, тур. Знаешь, мне Темка рассказывал, как решал: говорить нам про воду или нет. Ну, в Черных песках. Получалось, и так и так подлость. «Решаешь правильно, а все равно предаешь». Тур, я же тогда остался. Там, в Южном Зубе. Мог просто уйти. Знаешь, как я хотел уйти? К источнику… Но остался. А теперь? Тур, а теперь?! Я запутался.
        - Митя, у тебя только два пути. И я надеюсь, ты не подумываешь о третьем? Пулю в бою словить?
        Княжич отвел глаза.
        - Ты видишь сам, что происходит. Зима была голодной. В этом году с урожаем еще хуже: и война, и слишком слякотная весна. Эти земли и вовсе некому теперь засевать. Князь Крох берег королевство, надеясь им править. Но он ожесточился. Если раньше просто грабил, то сейчас сжигает деревни. В городах после его войск не остается продовольствия. Я видел виселицы на улицах Силара. За утаенный мешок зерна - единственный мешок на семью - казнили всех. Мятеж затягивается, и в этой войне не будет победителя. Ваше королевство достанется первому, кто решится ввести войска и перебить остатки армий. Иллара не будет - если только мятеж не подавить как можно скорее.
        Митька знал это и сам. Ненависть к князю Кроху облепила грязью. Эту грязь не смыть, он сам воюет под мятежным штандартом.
        - Решайся, Митя. Ты можешь многое изменить.
        Тур сверлил племянника взглядом.
        - Я?!
        - Да, малыш.
        Он не договаривал, оставляя Митьке право понять самому. Пауза затягивалась, и тур вынужден был разбить ее. Рубанул:
        - Я могу передать королю, чтобы тебя ждали?
        Качнулся под рукой резной столбик.
        …тяжесть родового меча на вытянутых руках. «Мой король…» Сожженный Валтахар. Нож с Орлом на рукоятки, воткнутый в золотистую плоть. Висящее на балке тело капитана. «Честь мундира в том и только в том, чтобы побеждать. Не забывай, ради чего все это делается, и тогда ты поймешь: решение правильное».
        …родной запах мундира. Отцовская рука ложится поверх ладони, и тяжелый пистолет сразу становится легче. «Мам, расскажи про папу. Ну когда он приедет? Уже три месяца не был!» Воск, капающий на столешницу.
        …убитые, сожженные, казненные. Как звали того оружейника из Кареля? Безумные глаза женщины, кидающей ребенка.
        «Митя, ты вообще умеешь ненавидеть?»
        Да, умею.
        - Да.
        Сегодня у этого слова - вкус пепла.
        - Да. Даже если король решит, что я должен быть казнен как изменник.
        Наверно, так было бы правильно. Нельзя предавать отцов. Даже когда они учат, что ради победы можно жертвовать многим.
        - Малыш, не думаю, что Эдвин настолько глуп.
        Облако снесло ветром, тур посмотрел на выглянувшую луну.
        - Очень жаль, но мне пора. Когда ты едешь с поручением в следующий раз?
        Митька пожал плечами. Может, завтра. Может быть, послезавтра.
        Скрипнули доски под тяжелыми шагами тура. Гигантская лунная тень протянулась через двор, скользнула, не доходя до тела повешенного капитана.
        - Подожди!
        Пальцы нащупали белый аксельбант. Ну же! Другого шанса не будет, и князь Весь прав: королевство ждут страшные годы. Ненавистный мятеж! Митька сглотнул горькую слюну. Ночь была теплая, но озноб пробрал княжича. Скрипнуло в темноте, может, это качнулось тело капитана, повешенного ради высшей цели. Отец, ты так часто повторял, что и предательство короля не бесчестье, если идет на благо короны.
        - Митя? - тур схватил племянника за плечи, встревоженно заглянул ему в лицо.
        - Послезавтра, в четыре утра в Ивовой балке, да, в той, что сейчас на нейтральной земле, встретятся князь Крох и князь Артур Шадин. Князь Шадин уже месяц как не верен королю, с тех самых пор, как его земли захватили. Об этом мало кто знает, князь Крох возьмет с собой разве что пару солдат.
        Шаги тура затихли. Митька остался стоять на галерее, бездумно общипывая плющ. Сорвал еще один лист, растер в пальцах. Кажется, теперь навсегда плющ будет пахнуть подлостью и предательством. Самым паршивым предательством на свете - отца.
        Отчаянно хотелось пустить себе пулю в голову, но это стало бы трусливым бегством. Нет уж, хлебай по полной.

* * *
        Шуршит в темноте трава, потрескивают под копытами веточки, жалуется одинокая ночная птица. Постепенно шум лагеря нарастает, заглушая тихие лесные звуки. К счастью, палатка королевских порученцев почти у края опушки. Между палаткой и деревьями горит костер, в котелке бурлит вода, уже на треть выкипевшая. Кто-то сидит на поваленном стволе, обхватив колени руками и опустив голову. Услышав приближение всадника, вскочил.
        Темка спешился, отдал повод Шурке. Мальчишка принял молча. В свете костра княжич разглядел его непривычно суровое лицо.
        - Знаешь уже?
        Шурка кивнул. Солдатская молва летит впереди порученцев. К полуночи вряд ли бы нашелся хоть кто-то, кто бы не слышал о падении Торнхэла.
        «Для него это тоже был дом», - подумал Темка. А еще там остался старый капитан Алекс Демаш, Шуркин дед. Если он выжил во время штурма, сейчас наверняка уже казнили. Все знают, что делают с защитниками захваченных крепостей. Хорошо хоть, Дарика с Лисеной остались в столице, княгиня не отпустила, хотя жена капитана и рвалась в Торнхэл.
        Темка хотел что-нибудь сказать Шурке, но никогда не умел находить слова утешения. Мальчишка нерешительно спросил:
        - Я пойду?
        - Лучше возьми своего Рохлю, сходим к реке, искупаем.
        - А ужинать?
        - Потом. Я только быстро сбегаю, королю пакет отдам.
        Костер в центре лагеря горел до небес. Темка даже в нескольких шагах чувствовал жар. Зато у королевского шатра светло. Кажется, Эдвин не один - у коновязи стоит могучий ладдарский конь под серой попоной. Темка глянул вопросительно на стражника:
        - Пакет от князя Торна.
        - Подождите.
        Хм, что же за гость такой у короля? Охранник вышел быстро, мотнул головой: проходи, мол.
        Темка вступил в ярко освещенный несколькими лампами шатер. За небольшим столом, сдвинув в сторону карты и прикрыв их сверху перевернутой, сидели Эдвин и незнакомый воин. Точно, из Ладдара: волосы стянуты в хвост, плащ по низу оторочен мехом. Княжич приветственно склонил голову. Успел мельком заметить слишком пристальный взгляд иноземца. Протянул пакет.
        - Сегодня больше не понадобишься, - король взломал печать.
        Княжич вышел, чувствуя все тот же внимательный взгляд. Что от него понадобилось этому ладдарцу?
        Шурка уже ждал; рядом, понурившись, стоял Рохля - меланхоличный пожилой конь, отданный капитанскому сыну.
        Княжич тихо, стараясь не разбудить спящих Марика и Фалька, скинул мундир, рубаху, натянул старые штаны. Совсем как дома, когда выбирался на ночную вылазку без разрешения. Фальк во сне что-то бормотал. Марк дышал почти неслышно. Когда Темка глянул, показалось: чуть дрогнули ресницы. Притворяется? Ну и шакал с ним.
        Молча вышли на берег. Плотно сбитый волнами песок поблескивал под луной. Шурка загнал Рохлю в воду, ласково поглаживая шею коняги. Дега грациозно вошла в лунную дорожку.
        - Кокетка, - шепнул ей Темка, и кобыла недовольно дернула ухом.
        На берегу шум лагеря не слышен. Все та же птица тоскливо курлыкала, ей иногда отвечали из-за реки. Кто-то зашуршал в кустах, княжич даже оглянулся: все звери крупнее зайца давно ушли из этих мест. Но ничего не разглядел.
        Теплая по сравнению с ночным воздухом вода подталкивала под колени; повинуясь пологому спуску, поднялась до плеч. Темка оттолкнулся от дна и поплыл на середину, стараясь поднимать как можно меньше брызг и двигаться бесшумно. Темная, чайного цвета вода легко поддавалась под руками, скатывалась по плечам. Холодное течение неприятно ударило по животу, потащило за собой. Темка повернул обратно: можно запросто переплыть на другой берег, но королевский порученец знал, что такое дисциплина. Шурка все так же обнимался с Рохлей, они бродили по отмели. Дега зашла почти по брюхо и беспокойно смотрела на хозяина. Темка подплыл ближе, коснулся мокрой рукой ее носа. Кобылка фыркнула, попыталась прихватить ладонь губами. Княжич встал на дно; тут вода доходила до пояса, и воздух обхватил плечи холодным полотенцем. На коже сразу же выступили мурашки. Ладно, у костра согреется. Но Темка не торопился. Смотрел, как плывет над вершинами сосен громадная луна. Тяжелая, того и гляди зацепит за самую высокую макушку. Вспорхнула птица, бесшумно пролетела над головами. Вот бы рассказать принцессе Анхелине! Только о том, что
где-то в груди жалобно поскуливает маленький зверек, раздирая душу коготками: «Торнхэл взят! Взят Торнхэл!» - Темка бы умолчал.
        Возвращаясь, княжич посмотрел в сторону королевского шатра. Могучий конь все еще там, гость не уехал.

* * *
        Ординарец держал наготове рубашку и мундир. В чеканном серебряном тазу, стоявшем под сосной, парила вода, остывая в холодном утреннем воздухе. Несколько хвоинок дрейфовали к краю. «Почти как весной, в день Гнева Ольхи, на большой королевской охоте», - подумал Эдвин. Вот только дичь покрупнее и поопаснее.
        Король промокнул лицо полотенцем. От бессонной ночи кружилась голова, князь Весеней Наш ушел перед рассветом. Оставшиеся часы Эдвин просидел над картой. Да, долгий вчера получился день. Уместились и падение Торнхэла, и привезенные князем Нашем известия, и принятое решение.
        Эдвин повел плечами, разминая затекшую спину. Утренняя прохлада взбодрила, и не хотелось возвращаться в шатер, полный душных сомнений. Тяжелый разговор вышел с князем. Жаль мальчишку, что и говорить. Сам Эдвин хотел бы иметь такого наследника, как Эмитрий. Что же творит князь Дин! Неужели не понимает, что калечит сына? Объяснил про честь мундира папаша! Но известие о князе Шадине дорогого стоит, Артур слишком близок к коннетаблю.
        Эдвин неторопливо надел рубашку, застегнул мундир. Он все обкатывал в уме решение, искал слабые стороны. Войска в Ивовую балку посылать нельзя, надо скрытно. Как неудачно, что отряд барона Улека далеко, вот уж кто прошел бы - птицы бы не вспорхнули. А других умельцев под рукой нет. Вояки хорошие есть, а чтобы с тайной миссией, да когда такого шанса больше не будет - увы. Придется посылать гонца. Дорога опасная, почти вплотную к местам боев. В обход не успеет - горы. Да, риск. Что и говорить, риск. Конечно, можно просто арестовать Шадина, палачи вывернут князя наизнанку. Но слишком заманчиво одним ударом лишить мятежников главаря.
        Надо будет собрать человек двадцать попроворнее. Если гонец завтра к ночи не вернется, пойдут они. Шансов будет меньше, но и их сбрасывать нельзя. Все, решено. А поедет Маркий Лесс. Торна сейчас лучше не трогать, горе глаза слепит. Ледней трусоват. А Марк стоит и некоторых взрослых порученцев. Отчаянный, что и говорить.
        Король повернулся к шатру. Адъютант уже ждал, стоя навытяжку. Рядом застыл Фалький, он обычно появляется первым с утра. Сержант, низко пригибаясь к земле, раздувал огонь под котелком, пепел летел во все стороны. Крыса в душе короля все-таки извернулась, поточила когти. Риск, большой риск. Но в других вариантах шансов и того меньше.
        - Пока не нужен, - бросил недовольно Эдвин Фальку. Пошел в сторону от шатра, поманил за собой адъютанта. Тот встревожено глянул на хмурого короля.
        - Вызови Маркия Лесса.
        Постоял, гоняя в душе крысу. Та пометалась, но, поняв, что решение окончательно, - смирилась и ушла.
        У шатра уже жарко дышал на котелок огонь, появился и второй адъютант, Фалькия было не видно.
        Стол хранил следы ночного бдения. Эдвин сдвинул в сторону кубки, свернул карту. Тяжело опустился в кресло, посмотрел на стул, жалобно скрипевший во время разговора под массивным князем Нашем. Должен понимать Весеней - не он, так, может, и не решился бы Эмитрий на предательство. И он это понимает. А мальчишку жалко. Хорошо, что теперь есть возможность не отправлять его на виселицу. Не забыть бы предупредить коннетабля, может, и появится княжич.
        - Мой король! - голос Маркия Лесса прервал размышления.
        - Возьми бумагу, пиши.
        Марк устроился у стола, глянул вопросительно. Нечасто он слышал такие приказы.
        - «Барон Улек! По получении письма вы переходите в распоряжение коннетабля. Немедленно выезжайте. Помните указ», - продиктовал король. Прошелся вдоль стола, чувствуя, как неотрывно следует за ним взгляд Лесса. - Ты знаешь, что делают с пленными порученцами?
        Марк вспыхнул, вскочил:
        - Я не боюсь, мой король!
        - Поедешь прямо, вдоль Макарьевского тракта. К вечеру будешь у Макарьевского озера. Если попадешься, отдашь это письмо.
        - Я смогу промолчать.
        Эдвин чуть качнул головой: мальчишка!
        - Барон поймет, что письмо фальшивое. Передашь на словах: он должен немедленно выехать в Ивовую балку. Скрытно, как умеет. Завтра, через четыре часа от полуночи, там встретятся князь Крох и князь Шадин. Князей брать живыми.
        Молодец мальчик: выслушал спокойно.
        - Ты понял?
        - Я все понял, мой король.
        А вот голос слегка дрогнул. Ничего, справится.
        - Мне нужно будет немедленно вернуться?
        - Да.
        Марк замялся у входа, так и не тронув полог, отгораживающий импровизированный кабинет от маленького закутка, в котором обычно ждали порученцы.
        - Мой король, могу ли я спросить?
        Ну вот, все-таки не выдержал наследник князя Кроха. Эдвин кивнул.
        - Почему - я?
        Не этого вопроса ждал король.
        - Я доверяю тебе.

* * *
        Митька смотрел, как умирают за Орлиной горой облака. Ветер уносил их на запад, и там они растворялись в багровом закате. А днем в той стороне небо было темным от дыма. Туда ездил отец, сжег еще одну деревеню рода серебряного Оленя. К счастью, он не взял с собой сына. Митька проводил с башни отъезжающий отряд. Отец оглянулся, махнул рукой. Княжич слабо качнул ладонью в ответ. Хотелось крикнуть: я предал тебя! Этой ночью я предал тебя! Создатель, лучше бы довелось умереть в Южном Зубе. Наверное, никогда еще Митька не любил отца так остро, как тогда, глядя на оседающую на дороге пыль за его отрядом. Так любят, стоя у гроба; вот только хоронил княжич - себя. Когда исчез отряд, Митька тяжело опустился на каменный пол, привалился спиной к зубцу. Может быть, не ехать? Признаться - и пусть казнят. Хотя будет ли легче от этого отцу? Ведь если все получится и Кроха убьют, то командовать мятежниками будет князь Дин. Ему и суд вершить. И сейчас, глядя на закат, Митька снова заколебался: может, не ехать? Вниз с башни, и все будет кончено.
        Отец вернулся после полудня и был чем-то рассержен. Почти сразу же снова уехал, передав через адъютанта приказ: с утра Эмитрию быть в расположении князя Кроха. Митька подумал еще, что завтра расположения уже не будет. То есть, военный лагерь останется, но князя Кроха там не найдут.
        Длинное облако истончилось и стало незаметно на багряном фоне. Завтра будет ветрено, и королевский штандарт развернется, расправит ленты - золотую, серебряную, бронзовую. Завтра… Нет, новый день все-таки наступит для княжича. Выбрал сам - так нечего трусить. И что бы ни решил Эдвин, княжич не будет спорить и оправдываться.
        Митька опустил ладонь на рукоять ножа. Эдвин милосерден, и даже если приговор будет - повесить, король даст возможность вернуть Темке родовой нож.
        Вряд ли кто остановит наследника, если он выедет сразу после полуночи.
        Глава 12
        Вот зараза! Уже с утра так припекает, что пора перебираться в тень. Ну и погодка в этом году: то льет без продыху, то жара. Темка пересел на верхнюю ступеньку крыльца, под навес. Покосился с досадой на крепкую дверь купеческого дома. Коннетабль все еще писал королю. А от этой деревушки до маленького городка, куда перебрался Эдвин со свитой, - почти день пути. Король обещал отпустить к отцу как раз к началу штурма Торнхэла, но если и дальше так дело пойдет - Темка не успеет вернуться. Дернуло же короля с главнокомандующим разъехаться по разным флангам. Порученец с досадой сшиб кончиком шпаги головку одуванчика, прыснули белые пушинки. Вокруг крыльца, где он ждал приказа, уже не осталось ни одного цветка. И когда мимо заполошно пробежал мальчишка-ординарец с лычками рода Быка, Темка глянул с интересом.
        - Стой!
        Ординарец завертел головой и нехотя подошел к княжичу с серебряными аксельбантами.
        - Что там у вас?
        - Лазутчика поймали, - шмыгнул носом мальчишка. - А может, перебежчика, хай его разберет. Княжич Леоний допрашивать сейчас будут.
        Темка отпустил нетерпеливо топчущегося ординарца. Допрашивать! Горький плевок полетел в пыль. Знает он княжича Леония Бокара из рода Быка. Из тех, кто выслужиться желает и ради этого головы не пожалеет - чужой. Леону не так давно исполнилось восемнадцать, и он получил право на собственный отряд. Вот и старается. Пожалуй, этому лазутчику выпала самая паршивая карта: Бокар его на ленты порежет. Темка осторожно приоткрыл дверь, сунулся в сени и встретил недовольный взгляд адъютанта.
        - Капитан Георгий, я отлучусь?
        - Иди. Можешь раньше, чем через час, и не появляться.
        Через час!!! Стоило вставать в такую рань. Рассвет лучше встречать в койке, а не у дома коннетабля. Эх, нет больше одуванчиков.
        Темка побрел за околицу. Судя по голосам, княжич Леон резвился на опушке. И точно - мелькали там коричневые с желтым мундиры. Губы сами собой сложились в усмешке: хорошо быть королевским порученцем и княжичем серебряного рода. Как бы ни надувался от злости Леон, а приходится держаться почтительно. Выместить досаду на Бокаре показалось интереснее, чем на одуванчиках, Темка даже прибавил шаг.
        Княжич небрежно толкнул плечом солдата и вышел к деревьям.
        Связанного пленника - парня вряд ли старше самого княжича Торна - прижали лицом к березе и обыскивали. На зеленом мундире ярко белели аксельбанты. Темка не услышал, как с ним поздоровались, как процедил что-то нехотя Леон - так зашумело в ушах. Ослабли ноги, как в том весеннем лесу, где Марк целился в Митьку, и так же бултыхнулось в желудок сердце.
        Пленника ударили, он проехался лицом по березе. Развернули; с ободранной щеки капнула на мундир кровь. В серых глазах не мелькнуло и тени страха. Княжич Дин глянул на Темку в упор и почти сразу же опустил ресницы.
        Вот и встретились. Второй раз.
        - Княжич Бокар! Вы забыли приказ короля? Или не видите аксельбанты?
        Леон чуть шевельнул тяжелыми кулаками. Мог бы взглядом вколотить порученца в землю, от Темки одна макушка осталась бы. Конечно, Бокар знал, что о знатных пленниках нужно докладывать королю или главнокомандующему - но как не хотелось ему расставаться с такой добычей! Когда еще выпадет шанс поизмываться над княжичем, носившим когда-то золотую ленту? Темке казалось, что он видит эти мысли, перекатывающиеся за широким лбом. Леон был похож на одичавшего пса, у которого из пасти вырывают кость. Вот только фантазии у Бокара поболее будет, особенно если над связанным издеваться.
        - А коннетабль занят! - влез малек-ординарец и нахально глянул на княжича: что, съел?
        Пальцы стиснули рукоять шпаги. Будь тут не Митька - другой, - Темка и тогда не спустил бы дерзость. Вот только сейчас нужно действовать осторожнее. С Леона станется пристрелить Дина «при попытке к бегству». Не знает, дурак, что тогда Темка наплюет на все королевские приказы и вызовет его на дуэль.
        - Я сам отведу к коннетаблю, - процедил, глядя, как засыхает на Митькиной щеке кровь.
        Переборщил. Вспыхнули глаза Леона: право победителя - доставить пленника главнокомандующему, и титул тут не важен. Дерьмо шакалье! Темка быстро поправился, не давая возразить:
        - Я доложу. Сейчас же. А тебе советую обращаться с ним поосторожнее, иначе король будет недоволен.
        Развернуться. Даже не взглянуть на пленника, чтобы не заподозрили лишнего интереса. Не взглянуть! Шагнуть раз, другой, оставляя побратима за спиной, рядом с мстительным княжичем Леоном. Темка еще с Южного Зуба помнит, как трудно уходить. Поверил ли Бокар угрозе? Еще шаг, чуть быстрее. Вот и околица. Завернуть за угол - и бегом. Так, чтобы земля летела перед глазами, горели подметки сапог и рвались легкие. Митька! Шакал побери! Митька тут! Живой!
        Скрипнуло крыльцо, дверная ручка чуть не вырвалась из гнезда. Темка ввалился в сени, чуть отдышался:
        - Капитан Георгий! Мне срочно нужно к коннетаблю! Срочно!
        Вскочил адъютант. Темка глубоко вдохнул, усмиряя прерывистое дыхание.
        - Мне очень нужно! - шакал побери, в голосе отчаяние пополам со слезами
        Мимо ошарашенного капитана - к двери. К счастью, Георгий не остановил.
        - Коннетабль Кирилл!
        Седой князь оторвался от послания королю. Темка шагнул к столу. Росс-покровитель, помоги!
        - Княжич Леоний Бокар взял в плен Эмитрия Дина из рода Орла и собирается допрашивать. - Выпалил на одном дыхании. Лишним было бы что-то добавлять, но рука сама нашарила нож. Клинок с мятежным гербом лег рядом с незаконченным письмом. - Княжич Эмитрий - мой побратим.
        Старого коннетабля трудно удивить, вот и сейчас он спокойно отодвинул нож и снова взялся за перо.
        - Я хорошо помню княжича Дина. Король Эдвин сам решит его судьбу.
        Толстая, матерая крыса влезла в душу: Митька - мятежник, а для них приговор один. Шакал побери, Темка на коленях будет молить Эдвина о милости. Неужели не будет снисхождения княжичу, выросшему на глазах короля? Дернет он Митьку из огня да в полымя. Что страшнее - королевский палач или изобретательный Бокар?
        - Возьмешь солдат, - голос коннетабля перебил Темкины отчаянные мысли. - С письмом доставишь и княжича.
        Хотя что есть милость короля перед лицом войны? Митька очень много знает.
        - Зачем солдат? Дороги не опасны.
        То, что не опасны известные дороги, Темка уточнять не стал. У порученцев свои пути - короткие. Коннетабль нетерпеливо качнул пером:
        - Возьмешь.
        Кровь прилила к щекам:
        - Думаете, раз он мой побратим, то я отпущу его?
        Дерьмо шакалье! Порученцам нельзя попадать в плен. И на той, и на этой стороне умеют выпытывать секреты. Что же ты делаешь, Создатель!
        - Если ты его отпустишь - тебя казнят.
        Темка горько усмехнулся: его бы это не остановило.
        - Не надо солдат. Даже если я захочу, княжич Эмитрий не согласится. Лучше, если он приедет к королю сам, ну, не под конвоем. Помните, он же хотел ему присягнуть! Я не знаю, как он оказался у князя Дина, но я не верю, что он лгал тогда. Пожалуйста, князь Кирилл, ну дайте ему хоть какой-то шанс.
        Коннетабль отложил перо, взял в руки Митькин нож. Орел - преступный герб - был виден четко.
        - Не боишься носить?
        - Нет! - вскинул Темка подбородок.
        - Ну хорошо, - князь протянул нож порученцу. - Можешь не брать солдат. Но Дина - разоружить. Бумагу!
        Темка стремительно бросился к столу, подсунул коннетаблю чистый лист. Крупно, ползущими вверх строчками лег приказ.
        - Через полчаса зайдешь ко мне вместе с Дином. Видишь ли, Артемий, ты сам вчера вечером привез секретный приказ короля: если Дин-младший появится в наших местах, немедленно отправить его к Эдвину. Не допрашивать, если только сам княжич не захочет сообщить что-либо.
        Темка неловко взял бумагу. Но откуда король мог знать? Крыса в душе замерла, принюхиваясь.

* * *
        На опушке никого не было.
        Темка с силой ударил кулаком по березе. Дурак, ну какой он дурак!!! Только бы Митьку не успели покалечить. Он тогда сам этого Бокара на ломти настругает.
        Метался по деревне, как ошпаренный заяц, но никто не видел, куда ушел Леон. Толпились у котлов с завтраком, седлали лошадей, меняли караулы - в суматохе начинавшегося дня на княжича с несколькими солдатами и внимания не обратили. С каждым вопросом, с еще одним осмотренным домом, прочесанным леском утекало время. Мундир взмок от пота, волосы лезли в лицо. «Без дуэли! - скрипел Темка зубами - Так убью!» Перед глазами уже висела багровая пелена, когда он заметил у маленькой избы на окраине малька-ординарца. Тот настороженно следил из-за угла. Одним прыжком Темка перемахнул через плетень и ухватил кинувшегося к окну мальчишку.
        - Где Леон?
        Взгляд заметался: и сказать не мог, и соврать не имел права. Темка тряхнул за шиворот:
        - Тут? В доме?
        Полный ненависти взгляд был подтверждением. Темка дернул - заперто.
        - Стучи! - он толкнул ординарца к двери. - Ну?!
        Тот снова зыркнул через плечо, помедлил, но все-таки ударил негромко кулаком пару раз. Темка скривился: надо было приказать дать условный сигнал, а теперь уже не придраться. С досады оттолкнул мальчишку с крыльца - тот кубарем слетел в лопухи. Крикнул:
        - Отпирайте!
        Шуршание за дверью. Тихо.
        - У меня приказ коннетабля! Ну?!
        Нет, не будет рисковать Леон - удовольствие унизить княжича золотого рода стоит дорого, но не дороже благоволения главнокомандующего. Стукнул засов.
        Темка рванул дверь, метнулся через полутемные сени, чуть не сбив с ног солдата, ворвался в комнату.
        Митькин мундир валялся под порогом, и кто-то успел плюнуть на белые аксельбанты. На середину комнаты выволокли лавку, и сержант держал в руке хлыст. Скоты! Темка оттолкнул Леона с дороги, бросился в угол - там, на полу, между сапогами виднелась светловолосая Митькина голова.
        Дин сел, прижимая к переносице ладонь. Из-под пальцев капала на разорванную рубашку кровь. Гора - не меньше Орлиной - свалилась с Темкиных плеч. Не успели! Видно, только начали избивать. А пленник сопротивлялся: мундир стащили, а рубашку снять не смогли. Зато, видно, поизгалялись вдоволь: глаза у Митьки потемнели от ненависти.
        Темка вернулся к порогу, подобрал мундир.
        - Кто плюнул?
        Испуганные взгляды в ответ - и княжич только сейчас ощутил, что стиснул пальцы на рукояти пистолета. Темка вытер плевок о стоящего рядом солдата.
        - Вот приказ коннетабля, - бумагу, не глядя, сунул Бокару. Шагнул к Митьке, протянул мундир. Друг натянул поверх разорванной рубахи, выпрямился - и Темке вспомнилась душная спальня в Северном Зубе: по углам комнаты таилась в засаде боль, выползая при каждой перевязке. Она как раз пробовала княжича на зуб, когда вошел Митька, бережно неся мундир с золотыми аксельбантами… - Где его оружие?
        - У меня.
        Темка глянул внимательно на Леона: нет, не показалось, действительно Бокар предвкушает какую-то гадость.
        - Дай сюда.
        - Я верну. Если ты, княжич Торн, объяснишь, откуда у предателя короны взялось вот это, - на короткопалую ладонь лег нож в знакомых ножнах. Сохранил Митька!
        Показалось лезвие и снова скрылось. Леон растянул в улыбке толстые губы:
        - Может, мне тоже стоит сходить к коннетаблю? Как ты заступаешься за Дина! Или одной веревочкой повязаны?
        Ах как хочется Леону раскрыть заговор! Выслужиться. А пуще того - чешутся кулаки сбить одним ударом на пол, поставить на колени мальчишку-княжича серебряного рода. Спасибо, Олень-покровитель, что Темка сказал коннетаблю про узы побратимства.
        - Вперед, - он усмехнулся, хотя больше хотелось дать в рожу, чтобы не лапал оружие. - Я с удовольствием посмотрю, как ты выставишь себя дураком. Между прочим, князь Кирилл не слишком остался доволен, что ты своевольничаешь с пленным. Жаль, не увижу, какое наказание он тебе придумает.
        Леон замялся. Предвкушение сменилось нерешительностью. Темка оглянулся: Митька уже застегнул мундир.
        - Княжич Леон, я требую вернуть мне родовое оружие, - он отчеканил слова, положив ладонь на эфес шпаги.
        Искушение, ах какое искушение бурлит за широким лбом! Но княжич Бокар не будет рисковать. И так, поди, уже жалеет: припомнит ему князь Кирилл дурость.
        - Нож, - Темка протянул руку, вложив в голос как можно больше уверенности. Подумать только, какой-то княжич не геральдического рода посмел забрать кинжал-побратим.
        - Да подавись ты!
        Если бы Леон швырнул на пол, Темка выхватил бы шпагу, не дожидаясь, пока вооружится противник.
        - Радуйся, что король запретил дуэли. - Княжич повесил нож на пояс, подумав со злорадством: не знают они, что у королевского порученца есть клинок с гербом Орла. - Ты на Поле? - он повернулся к Митьке, который слушал разговор безучастно, безвольно уронив руки. Друг отрицательно качнул головой. - Пошли.
        Проводили ненавидящими взглядами. Леон и раньше не жаловал княжичей из геральдических родов, Темка сам слышал, как он задирал Марика, чуть ли не плевался вслед. А сейчас Бокар стал настоящим врагом. Из тех, что будут внимательно следить за каждым шагом. И не приведи Создатель оступиться!
        Ну и шакал с ним. Вот к коннетаблю уже опаздывают - это да!
        - Быстрее!
        Митька стрельнул взглядом из-под ресниц и прибавил шаг.

* * *
        Князь Кирилл ждал, сидя за столом. Карты, бумаги - все было убрано или слепо смотрело изнанкой. Темка остался стоять у двери. Адъютант ухватил княжича Дина за плечо, подтолкнул на середину комнаты. Темка с тревогой следил за лицом коннетабля, но тот был слишком опытен, чтобы позволить мальчишке разгадать намерения.
        - Как умудрился попасть в плен?
        - Ехал к королю.
        Ох, ни фига себе! Темка не сдержался, расплылся в улыбке. Митька, какой же ты молодец, что решился!
        - Князь Дин?
        - Уехал вчера ночью.
        - Куда?
        - Я не знаю. Спасибо Матери-заступнице, я действительно не знаю.
        Улыбка замерзла на Темкиных губах. Это не то отречение, которого требовал Эдвин год назад. Это - предательство. Олень-покровитель! Темка чуть не бросился вперед - подхватить, удержать. Но побратиму не требовалась помощь: он стоял прямо, не опустив головы. Вот только голос был чужим, не Митькиным.
        - Князь Наш вчера ночью уехал к королю. Все важное я передал с ним.
        Так вот откуда знал Эдвин!
        - Карту.
        Адъютант развернул новую, без пометок.
        - Покажешь?
        Да что же ты делаешь, Создатель!
        - Да.
        Прозвучало знакомо, но голос все равно был не Митькин.
        С картой княжич работать умел, перо легко касалось бумаги. Закончил быстро.
        - Это все.
        Рука опустилась, качнулись испачканные чернилами пальцы. Темка вспомнил: так говорил Александер сразу после ампутации.

* * *
        - Свернем, - Темка показал еле заметную тропку. - Дальше в горы, лошадям нужно передохнуть. Мы тут обычно останавливаемся. Когда-то здесь жила травница, а сейчас дом заброшен. - Он молол языком, лишь бы не тянулось неловкое молчание.
        Митька кивнул, тронул коня.
        Тропа вывела к поляне, огороженной высоким забором. Некоторые жерди вывалились и гнили в траве. Из бреши выскочил кудлатый пес, кинулся в ноги Деге.
        - Это Полкан. Мы его прикормили, он всегда встречает. И сторож хороший, сразу ясно, есть кто в доме или нет.
        Покосившаяся калитка едва не упала, когда Темка тронул створку. Маленький дворик зарос травой. Домишко осел в землю по окна и слепо смотрел на спутников рассохшимися ставнями, заброшенное жилище напоминало старуху с бельмами на глазах. Из маленькой сараюшки - наверное, когда-то травница держала козу, - выскочила толстая серая крыса и скрылась за срубом колодца. Полкан для порядка гавкнул ей вслед и растянулся в тени. Жарко.
        Калитку Темка примотал обрывком веревки и отпустил Дегу пастись во дворе. Смирная Митькина кобылка пристроилась рядом.
        - Пошли внутрь, - сказал Темка, щурясь от полуденного солнца. Вот печет, как на даррской границе.
        Ступеньки уходили в землю, и низкая притолока заставила согнуться. В доме была одна комната, большую часть ее занимали печь и длинный стол. Дальний угол когда-то отгораживала занавеска, но ткань сгнила. Дожди не щадили, щедро поливая сквозь дырявую крышу.
        Темка толкнул изнутри ставенку (стекол или того, что заменяло их травнице, тоже давно не было), и в комнате стало светлее. Растопил печь - время к обеду, пора и поесть сообразить. Митька сразу сменил его, пристроился раскалывать березовые полешки и подкармливать огонь. Темка достал из-под лавки ведра, сходил за водой. Нашарил в единственном сухом углу сушеные кустики земляники, порученцы заваривали ее вместо чая. Вытер пыль со стола, с лавок. Он специально искал себе работу. Матерая крыса - побольше той, с которой поленился связываться Полкан, - скребла в душе когтями и била гибким хвостом. Эмитрий Дин - мятежник, и Темка сам везет его в плен. Матерь-заступница, смягчи королевское решение! Темка плохо верил в молитву, которую твердил про себя. Он видел, как казнят предателей. Но ведь это Митька! Может быть, Эдвин вспомнит протянутый на ладонях родовой меч? Или первым всплывет то, что Эмитрий отказался отречься от рода? Помогут те сведения, которые Митька передал через ладдарского летописца, или они не перевесят год на стороне князя Кроха? Увидит король перед собой друга принцессы или мятежника с
белыми аксельбантами? Вопросы кружились над Темкиной головой, как вороны над полем битвы.
        Закипела вода, пошел по комнате земляничный дух. Тяжелые щербатые кружки наполнились отваром. Сели - получилось, друг против друга. Темка долго смотрел, как всплывают легкие чешуйки листиков, как лопаются пузырьки на поверхности кипятка. Молчание стало невыносимым - и княжич поднял голову. До этого Темка то метался по лагерю, то скакали через лес - и только сейчас он внимательно посмотрел на побратима. А Митька изменился. Все так же пышно лежат светлые волосы, и веснушки все те же - но другой. Жестче. Старше. Больше не похож на домашнего мальчика. И вот этого ледяного спокойствия не было год назад в серых глазах. Темка даже обхватил кружку руками, согревая ладони.
        - Я не сбегал из Турлина, - Митька словно дожидался, когда друг закончит его разглядывать. - Глупо звучит, но отец устроил мое похищение. А я не знал.
        Крыса у Темки в душе скукожилась и перестала точить когти. Вырвался вздох облегчения. Митька потемнел лицом:
        - А ты думал, я обманывал? Сначала был готов принести клятву, а потом…
        Темка растерялся. Он верил Митьке, но если все вокруг твердят, что княжич Дин - предатель, если сам видел его с белыми аксельбантами, то трудно не поддаться даже на мгновение и не усомниться. Княжич наклонился к кружке, отчаянно глотнул кипятка - язык ошпарило, обожгло горло.
        - Что же, правильно, - все с теми же с интонациями Александера после ампутации сказал Митька. - Я сражался на стороне мятежников. - Он тронул белые аксельбанты пальцами, с которых еще не до конца отмылись чернила коннетабля.
        В руках у Темки вдруг родилась тягучая боль, эхом откликнулся конский топот и качнулся потолок, точно крыша фургона. Послышался собственный голос: «Нет, ты мне не друг. Ты мне побратим».
        - Возьми. Шпагу и пистолет вернуть не могу, прости. А нож с Оленем - забери.
        Лай Полкана заглушил последние слова. Темка одним прыжком очутился у окна. За оградой мелькали всадники в зеленых мундирах с белыми нашивками. Влипли! Олень-покровитель!
        Рядом возник Митька. Темка мельком глянул на его лицо с плотно сжатыми губами. Подумалось: хорошо, что Митькин пистолет остался в седельной сумке Поля. Не придется княжичу Дину… Выстрел оборвал мысль, взвизгнул во дворе Полкан. Хоть бы лошадей не перестреляли!
        Еще один выстрел расщепил подоконник, Темка отшатнулся, распластался по стене. Присел Митька. Зараза, войдут и перестреляют, как курят! Хотя Дина-младшего вряд ли тронут. Темка бросился на пол под окно, осторожно приподнялся. Двое уже ломились во двор: один в калитку, другой в дыру в заборе. Даже не осторожничают. Ну, идите. Темка прицелился. Есть! В ответ снова выстрелили, теперь треснул наличник. Ах ты, шакальи забавы! Они же специально стреляют мимо! Боятся попасть в княжича Дина. Темка торопливо сбросил мундир, оставшись в рубахе: парой секунд, а все времени больше будет. Хрустнула в руках бумага. Ой, дурак! Письмо коннетабля! Ну уж это вы не получите: рванул печную заслонку, бросил в черно-алую глотку пакет. Уголки приподнялись, занялись огнем. Темка снова припал к окну. Дега, да уйди ты в сторону!
        Спасибо капитану Александеру. Вымуштровал Темку, теперь он и мгновения лишнего не истратит на перезарядку пистолета. Еще один готов! В сторону, к другому оконцу. Ах ты, дерьмо шакалье, только ранил. Пригнуться, быстрый взгляд в сторону. Митька стоит в простенке, повернул голову и смотрит во двор. С начала боя друг не разжал губ, не сказал ни слова. Не отвлекаться! Это - потом.
        Еще один есть! Что, думали так легко возьмете королевского порученца? Вот вам! Выстрел в ответ, отшатнуться. Тонкое ржание, какой-то жеребячий вскрик. Дега!!! Темка рванулся к окну, и если бы не Митька - подставился бы пуле. Успел, перехватил и притиснул к стене. Тоненькое ржание рвало душу. Темка крутанулся, выдираясь из рук, но Митька только сильнее вжимал в бревна. Снова тот самый жеребячий вскрик - как ножом полоснул. И тишина… комната расплылась перед глазами, Темка торопливо сморгнул слезу. Не время.
        - Отпусти.
        Митька разжал руки. Темка выглянул в окно. Гады, они же специально так выманивали, отвлекали! Теперь лезут во двор, как тараканы в кормушку. Вот вам! Получайте! Еще! За Дегу, сволочи! Какой-то сумасшедший появился в калитке, прет к дому, пистолет в опущенной руке держит. В горячке боя Темка легко поймал на мушку знакомое лицо… Знакомое? Палец на курке ослаб. Это шел князь Дин.
        Оглушающая тишина залила двор. Медленно, точно под водой, Темка повернулся к другу. Белое, окаменевшее лицо. И неожиданно темные веснушки - как въевшиеся в кожу крупинки пороха. Пистолет стал непомерно тяжелым, потянул руку вниз.
        Митька повернулся, глянул на Темку. Полметра между ними, глаза в глаза. Оглушающий молчаливый крик: «Не надо!!! Не стреляй!!!»
        Плен для королевского порученца - долгая пытка. Умелые палачи не дадут умереть быстро.
        Князь Дин - мятежник. Враг. Правая рука князя Кроха.
        Но эти веснушки, темные, как порох! Митька молчит; глаза - как тогда, когда Герман достал раскаленный нож. Бьется неслышный крик: не надо!!!
        Темка снова поднял руку. Пляшет на мушке пуговица на зеленом мундире. Тверже руку! Чуть выше, туда, где вышит герб. Точно такой же, как на Митькином ноже. Рука не дрожит, палец плавно лег на курок. Как медленно идет князь, словно двор наполнен густой вязкой массой. Митькиного дыхания не слышно. Не поворачиваться.
        Ну же, Митька…
        Промахнуться в упор почти невозможно. Пуля войдет точно между орлиных крыльев. Не поворачиваться! Темка понял: тянет время. Ждет - Митькиного крика, удара в плечо. Но друг молчит.
        Не поворачиваться. Но так - нельзя! Да, в плену - страшная смерть, но это же Митькин отец!
        Темка отшатнулся к стене. Вскинул руку, ствол пистолета больно ударил в висок. Зажмурился - не видеть Митькиных пороховых веснушек, не слышать молчаливый крик. Твердость курка под пальцем…
        Грохот - Темка распахнул глаза. Дверь ударила в стену, сотрясая избушку, тряхнуло прижавшегося к стене княжича. Выстрел! Обожгло плечо, Темка чуть не выронил пистолет. Князь Дин рванулся через комнату, отшвырнув с пути сына - как только Митька оказался у порога? Темка со всхлипом втянул воздух, снова бросил к виску пульсирующую болью руку. Очень близко мелькнуло лицо князя; ударило по локтю, и палец нажал на курок. Вспышка!
        Пистолет со стуком упал на пол. Темка чуть не ткнулся в него носом, не устояв на ногах. От дикой боли хотелось взвыть - с такой силой завернул князь раненую руку. Потекло по виску теплое. Не успел: пулей только оцарапало кожу. Пистолет расплылся перед глазами, качнулся пол - и в этот момент перехватили за плечи, усадили на лавку. Шустрые руки быстро обыскали, отцепили шпагу, вытащили ножи.
        Темка зажал рану ладонью. Кажется, просто задело мякоть. Рукав быстро набухал кровью, потекло липкое и теплое между пальцами. Как все глупо вышло. Княжич обвел глазами комнату, полную людей в мундирах с белыми галунами. Митька стоял в шаге от двери, и эти шакальи веснушки все так же казались неестественно темными.
        Во рту скопилась горечь. Темка удержался, не сплюнул. Сказал:
        - А у тебя умный отец.
        Митька дернулся, но промолчал, плотнее стиснул губы.
        Громко присвистнул солдат, один из тех, кто обыскивал.
        - Князь, - на стол лег нож с гербом Орла.
        - Где твой? - повернулся князь к Митьке.
        - У меня.
        - Дай.
        Друг помедлил, но все-таки отстегнул знакомые ножны. Князь ухватил оба ножа, сжал в широкой ладони.
        Темку дернули за плечо, понуждая встать. Митька шагнул вперед:
        - Нужно перевязать.
        Князь Дин одарил сына тяжелым взглядом:
        - Иди за мной. - Потом оглянулся на солдата: - Перевяжи.
        Темка проводил друга взглядом. Митька вышел, так ровно держа спину, словно в нее могли выстрелить. Дерьмо шакалье! А ведь он теперь - дезертир! Куда ни кинь - везде трясина. Впрочем, если Митька соврет, то от Темки правду не узнают. Только не будет он врать.
        Рукав вспороли ножом, Темка скосил глаза на рану. Ерунда. Кровь остановить - и все нормально. Заныли зубы: плен для королевского порученца… Голову и вовсе перевязывать не стали, лишь промокнули царапину.
        Выкрутили руки, стянули запястья веревкой. Кто-то накинул на плечи мундир.
        - Пошел, - толкнули в спину.
        Солнце ударило в лицо, заставило прикрыть глаза. Ни князя, ни Митьки во дворе уже не было. Темка прикусил изнутри щеку, стараясь не заплакать: Дега мертво смотрела на хозяина. Поторопили тычком. Княжич сказал хрипло:
        - Пустите. Проститься, - пошел, не дожидаясь ответа. Какой бы ни был враг, уж это-то запретить не смогут.
        Со связанными за спиной руками неловко опустился на колени. Даже не погладить. Дега, умница, золотая ты моя! Не выдержал, наклонился и ткнулся лицом в бок. Еще не остывший теплый бок, пахнущий травой и потом. Сволочи! Матерь-заступница, ну как же так?! Не в бою, не шальной пулей - а просто чтобы выманить. Росс-покровитель, как ты терпишь такое?! Дега моя!.. Прощай. Пусть проводит тебя Олень-покровитель на небесные луга.
        Постарался встать одним рывком, не ворочаться же на коленях рядом с мертвой лошадью. Солдаты смотрели настороженно, даже на связанного. Сержант, сидевший верхом, крутил в руках длинную веревку. Неужели заставят бежать за конем? Нет, просто завязали на поясе, прежде чем усадить в седло.
        Королевский порученец - ценная добыча, не стоит ее калечить. Во всяком случае, пока не приступит к делу палач.
        Глава 13
        Выросла справа Орлиная гора, екнуло у Темки сердце. А минут через пятнадцать заколотилось со страшной силой: едут к Торнхэлу.
        Тропка вывела на знакомую дорогу, сколько раз княжич пролетал ее на Деге! Сейчас же Темка с разгорающимся гневом смотрел на мелькавшие по обочине черные, обугленные деревья. На одном висел труп крестьянина, каштановую бороду раздувал ветер. Вот и поворот к деревне. Запершило в горле, когда увидел обгоревшие остовы домов. Никого не пощадили. Мертвая тут теперь земля. Словно по огромному кладбищу едут.
        Темка чуть опустил голову, когда показались замковые стены. Спрятал глаза от конвоиров. И тут же злость на себя ударила пулей: шакал сопливый! Если уж выпало в собственный замок пленным ехать, то подними голову. Темка выпрямился. Мундир не слетел с плеч во время скачки, и вышитый серебряными нитями Олень поблескивал на солнце. Смотрите! Пусть сейчас поднят на башне штандарт Динов - истинный герб Торнхэла другой. Орел - знакомый по оружейному клейму до самого малого пера на крыльях - показался Темке ненавистным.
        Вот и вернулся княжич Торн домой. Почти три года прошло, как уехал в Турлин принять из рук короля меч.
        Потянуло тяжелым запахом. Темка повернул голову: в стороне от дороги копали яму. Рядом стояла телега, прикрытая рогожей; тех же, кто был убит на стенах, просто сволокли в одну кучу. Почти на краю ямы лежал ничком парень в старой домотканой рубахе, комья земли сыпались ему на спину. Княжич сжал кулаки: не узнать огненно-рыжий Колькин затылок невозможно. «Вот тебе и „Осада“, - вспомнилась игра. - Вот тебя в ней и победили».
        Махнули со стен замка. Ничего, дождетесь и вы осады. Выкурят, как блох с бешеной собаки, вместе со шкурой. Темка чуть пошевелил связанными руками, отозвалась болью рана. А капитан Демаш все-таки держался долго, подумал княжич, глядя, как опускают мост. Тяжело ему пришлось. Темка окинул взглядом стены: пушки поработали неслабо. Спасибо тебе, капитан. Прости, не было в замке ни князя, ни наследника.
        Переехали ров, остановились перед воротами. Поползла вверх решетка. Ну невозможно смотреть на этих гадов, распоряжаются тут, как дома! Дернули узду, и конь под Темкой пошел в открывшиеся ворота.
        Полумрак широкой арки сменился ярким солнечным светом, заливавшим двор. Было шумно - где-то на заднем дворе разбирали то ли конюшню, то ли сарай; пробежали солдаты, тащившие доски. Каменщик колол огромный валун, рядом с грохотом нагребали в носилки щебенку. Темка окинул взглядом замковые покои: стекол на первом этаже нет, дальний угол галереи обрушился - видно, угодили ядром. Широкое крыльцо разбито посередине, раскрошены каменные ступени. Тут должны были стоять родители, встречая наследника после службы у Даррской границы. На этом крыльце Темка поджидал когда-то Марика Кроха. Мог бы ждать Эмитрия Дина. Будь проклят мятеж!
        А солдат вроде не так много, или разбрелись по замку? Так, на башнях несут караул. Пушки вроде целы. Темка обернулся. Матерь-заступница! Росс-покровитель!!! Как же вы допустили?! Запрыгали губы, сдавило в груди от ненависти. На строительных лесах висело тело старого капитана, Алекса Демаша. Шуркиного деда. Отца Александера. Раненого повесили - мундир от правого плеча до бедра в крови. Сволочи! Капитану, который честно защищал замок, - такую бесчестную смерть! Или Крох постарался? Темка скрипнул зубами, вспомнив: «Честь - только для знати». Даже не сняли, шакальи ублюдки! Третий день висит.
        Стащили с коня, прижав простреленную руку, а ведь только-только утихла боль. Толкнули в спину. Куда: сразу к палачу? Или дадут время «подумать»? Прошли через двор, скрипнула под ногами каменная крошка. Темка высоко поднял подбородок, когда понеслись вслед насмешки. Чуть повел плечами, вспыхнули искорки на серебряных аксельбантах. Снова толчок между лопаток, свернули к беседке. Деревянную решетку наполовину разнесло в щепу, покосилась крыша. Но скамейка с высокой спинкой и стол сохранились. За ним сидели офицеры и князь Дин. При виде пленника князь поднялся, жестом велел подойти. Темка перешагнул разбитую ступеньку.
        - …Сынок, я забыла шаль в беседке.
        - Сейчас!
        Не утруждая себя спуском по лестнице, сиганул в окно. Первый этаж!
        - Тема!!!
        - А то ты не знаешь, как он по утрам на конюшню выбирается, - смешок отца.
        Под ноги со счастливым тявканьем подкатился черно-белый клубок, сука Найда принесла аж четверых. Щенята чуть не сбили с ног, заюлили, выпрашивая лакомства и ласку. Темка погладил самого голосистого по лобастой башке. Вынырнула из темноты Найда, глянула придирчиво: не обижают ли маленьких?
        Темка перепрыгнул ступеньки. Мамина ажурная шаль из тончайшей ладдарской пряжи светлела на лавке. Зарывшись в нее носом, дремал еще один Найдин щенок. Княжич подхватил соню под теплое брюшко, прижал к груди. Не открывая глаз, щенок лизнул прямо в нос и заскулил: положи, мол, обратно…
        Остановился напротив князя, глянул прямо в лицо. Холодный гнев застыл в таких же серых, как у Митьки, глазах. Когда Дин заговорил, словно ледок хрустнул.
        - Какие тут есть ходы?
        Темка хмыкнул:
        - А разве ваш сын не рассказывал, что я не отвечаю на подобные вопросы?
        Кажется, или в глазах князя мелькнуло удовлетворение? Словно ждал дерзости. Не увернуться со связанными руками, только чуть отвести голову от летящего в лицо кулака. Темка скатился со сломанных ступенек, больно ударился затылком о землю. Рот наполнился кровью. Княжич сглотнул, перекатился на бок. Мундир соскользнул и упал в пыль. Дерьмо шакалье, ворочайся перед ними со связанными руками!
        - Да что с ним миндальничать, сразу над огнем вешать надо, - протянул знакомый голос.
        Темка откинул с лица волосы, глянул на офицеров. Герман! Тебя только не хватало, выродок шакалий! Заныло под ребрами, зачесался шрам на лице.
        - А ты как был дураком, так и остался, - огрызнулся княжич. - Тогда промолчал, и сейчас ничего не скажу.
        Дин ухватил Темку за подбородок, задрал ему голову. Ох и ненависть в глазах князя!
        - Из-за тебя! - удар снова отбросил на землю.
        - Заняться им? - голос Германа. Особого энтузиазма не слышно.
        - Позже. Я сам.

* * *
        Темка сел на подоконник - железные прутья вдавились в бок, - обхватил колени руками. С высоты башни виднелись кусок стены напротив и галерея внизу: крыша и открытый полукруглый балкончик.
        Когда-то в этой комнатке держали оружие - в случае осады близко расхватать тем, кто поднимется на стены. Потом крепость перестроили, выдвинулись вперед Западная и Восточные башни, увеличивая угол обстрела. А эта, старая, осталась чуть в глубине. Уже во времена Темкиного деда тут не пахло ружейной смазкой. Мама вообще хранила здесь пуховые перины, ей казалось удобным проветривать их через зарешеченные окна. Капитан Демаш не вернул комнате ее изначальное назначение: у защитников крепости оружие всегда было в руках. А теперь сюда определили пленника. Умно: спускать в подвал опасно - мало ли какие ходы может знать наследник. А отсюда не вырвется даже голубь, не протиснется между прутьями. Темка, конечно, покачал решетку. Сделана на века, да и откройся путь - княжич все-таки не голубь.
        Вот и все.
        Страшно?
        Да, Олень-покровитель, очень страшно! Дрожь под ребрами утихла, когда понял: допрос отложили. Ноют, ноют напоминанием шрамы. Чешется след от раскаленного ножа. Набухает свежая ссадина.
        Тогда, у Германа, Темка не верил в собственную смерть. А боль… ну что же, даже самую страшную боль можно перетерпеть. Можно, шакал тебя раздери! Темка яростно потер щеку. Тогда ведь - выдержал. Скользнуло холодком по спине: а уверен, что та боль - самая страшная? Что здешний палач не окажется изощреннее капитана Южного Зуба?
        Страшно. Олень-покровитель, дай силу справиться с противной слабостью, помоги устоять.
        Надежда только на то, что Торнхэл должны штурмовать. Но это будет не скоро: придет вечер, протянется ночь, и еще один день - и только потом, за два часа до рассвета, двинется по тайному ходу отряд. Не успеют.
        Как глупо, в собственном замке.
        Что будет с мамой, когда узнает? Темка вспомнил ее, стоящую на крыльце - оттуда она провожала на войну отца, а потом и сына. Прости, мама! Теперь понятно, что просто хотела уберечь. Нет, не поступил бы по-другому в тот день, когда Митька предстал перед открытым Советом - побратим он. Но прости, мама, что принес столько огорчений. Если отец все-таки успеет начать штурм и Темка выживет, то больше не будет уворачиваться из-под ласковой руки, фыркая: «Я уже не маленький». Мама! Как же ты будешь ходить мимо этой башни, если отец не успеет?
        Олень-покровитель! А кто скажет князю Торну, что его сын в плену? Папе будет тяжело это услышать. Не принято выказывать нежность к сыновьям, наследник должен вырасти настоящим воином - но Темка всегда знал, что отец любит его. Сыновьям же предписывалось быть почтительными - и только. Княжичу ни разу не пришло в голову сказать: «Папа, я так тебя люблю!» Но, Олень-покровитель, ты читаешь в сердце. Ты знаешь, что ради отца Темка готов на все. Если не успеют, сделай так, чтобы и князь знал это.
        Об одном еще попросил бы Оленя, да не смеет. Да и как скажешь, как посмеешь помыслить о принцессе Анхелине. У Эдвина в шатре есть ее портрет, и порученцу приходилось прилагать немалые усилия, чтобы не коситься на него слишком часто. Сейчас же не нужно мастерство живописца, только закрой глаза - и вот она: пышные косы вокруг головы, на высокий лоб не выбивается ни одной непокорной прядки, но у висков золотятся мелкие кудряшки; серьезные глаза цвета зимнего неба на снежно-белом лице, бледно-розовые губы, как просвеченные солнцем лепестки маальвы, высокая шея, хрупкие ключицы, на которых тяжело лежит геральдическая цепь. Наверное, она повзрослела за год, но Темке так сладко вспоминать Анхелину именно такой, непохожей на принцессу. Как он мечтал вернуться в Турлин с Золотым щитом! Чтобы иметь право на королевском балу, данном в честь победы, пригласить принцессу на вальс. Ее пальцы легли бы на ладонь невесомее бабочки, и Темка мог бы - обязан по законам танца! - обнять Анхелину за талию.
        Княжич легонько коснулся разгоряченным лбом решетки. Так явственно он услышал легкую музыку вальса, увидел зеркальный каменный пол Большого тронного зала и легко скользящую принцессу, что забыл, где находится и что его ждет. Он стиснул прутья решетки: хоть бы крохотный шанс дал ему Создатель! Дернул, точно мог выломать, и тут же подался вперед: внизу, на балкончике дворцовых покоев, стояли князь и Митька. Друг был в мундире с белыми галунами и аксельбантами, и никто не торопился срывать их и трясти кулаками над головой беглеца. Хороший знак. Но почему-то горечь снова наполнила рот, как в домике травницы.

* * *
        Балюстрада нагрелась под солнцем. Серая ящерка, пригревшаяся на перилах, равнодушно смотрела во двор глазами-бусинками. В ее плоской головенке наверняка не было мысли сложнее, чем сонное желание оставаться неподвижной. Митька осторожно тронул ящерку за хвост, и она метнулась к резному столбу, нырнула вниз. Княжич положил ладонь на освободившееся место, точно ящерка могла оставить там покой, как кот оставляет после сна нагретой лежанку. Шершавый камень казался привычным, как дома. Вот только от мундира отца давно не пахло мамиными духами.
        - Это нетрудно. Куда, как не к королю, ты бы рванул? Про этот домик мы знаем, присматривали для засады. Я и не думал, что Торн сглупит настолько, что не возьмет солдат.
        «Он не сглупил», - хотел возразить княжич. Но сейчас это было неважно, мысль бултыхнулась в голове, как снулая рыба, и исчезла в тине. Зачем отцу нужен этот разговор? Не все ли уже равно?
        - Митя, я же верил тебе. Почему ты не сказал?
        Княжич вспомнил, как отец отмахивался: «Некогда! Потом, хорошо?» Обещанное «потом» так и не наступило. А сейчас - поздно.
        - А что бы изменилось? - Митька сощурился, глядя на чуть завалившееся к горизонту солнце.
        Ответ князя прозвучал глухо.
        - Я бы отправил тебя с князем Нашем. Только взял бы слово…
        - Слово? - Мысли - снулые рыбы - метнулись от воспоминаний. - Слово?! - Митька стремительно развернулся, махнул рукой, больно ударившись костяшками о камень. - Ты же мне верил! И когда в Южный Зуб я ехал - тоже верил, да?
        - Митя, - отец попытался взять его за плечо, но княжич увернулся.
        - Не верил ты. А то зачем бы связал словом? Объяснил бы, и все.
        - Тебе было всего четырнадцать, - отцовская рука на мгновение повисла в воздухе, потом тяжело легла на перила.
        - А в четырнадцать разве не понимают, что такое честь?
        Что-то дрогнуло в лице отца, потемнели глаза.
        - Некоторые не принимают этого и в шестнадцать. Когда становятся дезертирами. Когда готовы предать тех, с кем рядом сражались. Когда спокойно смотрят на то, как убивают отца. А я верил, что ты не дашь выстрелить. Верил, Митя. Потому и шел под пули Торна.
        Митька лизнул ободранные костяшки. Поморщился. Тонкий след на запястье от ножа Германа уже не виден, а тягучий привкус крови помнится до сих пор. Лучше бы тогда капитан действительно махнул клинком по Митькиному горлу.
        - А когда побратим отдает под пытки побратима? - выдохнул устало. Отец-то прав. - Я уже видел один раз, чем для Темки плен обернулся. И снова - род Динов. Снова из-за меня.
        Хотел еще добавить: он тоже не верил, не верил, что Темка выстрелит. Но запал угас под пеплом вины. Митька привалился плечом к столбу. Князь не терпел, когда служивые искали подпорки, считал, что всегда нужно стоять прямо. Но сейчас смолчал. Тень от неторопливо идущего по стене караульного накрыла князя, протянулась между отцом и сыном, потом скользнула по Митьке и исчезла.
        - Мой сын - предатель, - князь следил за уходящим солдатом. - Чернее дня у меня не было. Это же ты передал через князя Наша о встрече в Ивовой балке.
        Значит, все получилось. У мятежников больше нет главаря. И в такой день отец нашел время, чтобы поймать сына. Митька с непонятным любопытством заглянул ему в лицо. Но князь смотрел поверх головы, туда, откуда возвращался караульный. Кольнуло: если сегодня ночью убили Кроха, то почему в Торнхэле все так спокойно?
        - Король тоже считает тебя предателем.
        Тревога ударила в барабаны, заставила выпрямиться. Вот сейчас князь в упор посмотрел на сына.
        - В Ивовой балке ждала засада. Я слышал об отряде барона Улека. Это удача - уничтожить его. Предатели есть и на той стороне, вот только король скорее поверит, что мятежники разыграли удачную карту, чем в трусость льва.
        Колючий комок царапнул горло, Митька с трудом его проглотил. Не получилось. Предал - и зря. Только людей погубил. Князя Наша подставил - вызвал недоверие короля.
        - Иди, - сухо велел князь.
        Митька оглянулся на приоткрытую дверь: конвоира не видно. Когда вернулись в Торнхэл, княжича заперли, и только недавно сержант провел под охраной к отцу.
        - Ты меня не арестуешь?
        - А разве - надо?
        Княжич задумчиво колупнул каменный столбик.
        - Все-таки ты неправ.
        - Разве? Ты больше не сможешь сбежать.
        Митька поднял глаза на отца:
        - Ты же понимаешь, что я не про арест. Я - вообще.
        - Иди, - все также сухо последовал приказ.
        Митька все медлил, ему казалось - они не договорили. Караульный приближался, длинная тень тянулась за ним шлейфом.
        - Если бы княжич Артемий все-таки выстрелил, мне было бы уже все равно. Мой сын… Еще подумал - не успею всю горечь испить, в упор убьет сразу. А вот - успел. Уйди, Митя!
        Такая боль прорвалась в голосе, что Митька отшатнулся. Нашарил ручку двери и спиной назад шагнул с галереи. Постоял, задыхаясь от вины. Потом прислушался к тому, что делает отец. И только когда затихли в отдалении шаги и еле слышно прозвучал голос князя Дина, а затем ответ капитана Жана - Митька тронулся с места.
        Княжича не остановили, когда он пересек двор. Только проводили взглядом, недоумевая: что же произошло на самом-то деле? Митька беспрепятственно поднялся почти до самого верха, но на последней лестничной площадке его остановили:
        - Князь Дин велел никого не пускать.
        - Даже меня? - холодно спросил Эмитрий.
        - Тем более вас, княжич.
        Отец ничего не забывает.
        Митька развернулся, неторопливо пошагал вниз. Как говорил тур Весь: «История повторяется». Создатель, но если тебе так это нужно, дай Митьке Темкину судьбу! За что ему еще раз - пытки? Ни о чем другом не попрошу, только поменяй сейчас местами, Создатель!
        Княжич толкнул дверь в Темкину комнату. Все тут осталось как прежде, только кресло со вспоротой обивкой опрокинули на бок. Прошел к окну. Полускрытый портьерой, он был не виден со двора. И вряд ли кто додумается искать княжича здесь. Если бы Митька мог - забился бы поглубже в какую нору. Но получилось только прислониться лбом к стеклу, бездумно смотреть во двор, на караульных у ворот, на объезжающего коня солдата. А жеребец-то хорош, но чужой, наверняка из конюшни Торнов.
        Засуетились у ворот, бросились поднимать решетку. Митька узнал нетерпеливо гарцующего всадника - личный порученец князя Кроха. Спешит сообщить хозяину новости. «Интересно, написал ли отец правду?» - Митька подумал об этом отстраненно, без страха. Темка проживет еще пару дней, а потом будет все равно, какой приговор вынесут Митьке. Торопится гонец. Есть шанс, что без князя Кроха не начнут. «Не получилось, - снова подумал Митька. - Хоть бы тур Весь не попал в опалу к королю».
        Княжич перебрал в пальцах длинную бахрому портьеры, машинально потер чернильное пятно тканью. Нет, смерти он действительно не боится. Глупо бояться чего-то после того, как предал отца - самое страшное уже произошло.
        Там, в домике травницы.
        Когда отец шагнул под выстрелы… Нет, не так - когда Темка поймал на прицел князя… Когда Митька закричал: «Матерь-заступница, пощади!!! Не надо!» Когда резануло болью горло от невозможности закричать.
        Нет.
        Когда побратим целился в отца, а Митька молчал. Словно Росс-покровитель ударил огромным мечом и разом располовинил княжича - спасти отца или спасти друга. Но Митька не сделал ни того, ни другого.
        Цепляясь за портьеру, Митька сполз на пол, скорчился, обхватив колени руками.

* * *
        Шаги! Темка метнулся к двери, притиснулся ухом к щели возле косяка. Точно, сюда идут. Княжич мягко отступил, прижался к стене. Теперь, если распахнут дверь, попробует выскользнуть.
        Остановились. Кажется, двое или трое. Плохо, шакал побери! Щелкнул ключ в замке, Темка напружинился. Дверь подалась в коридор - и тут же княжичу в грудь уперся пистолет. Умные, сволочи!
        - Но-но! - пригрозил тот, что держал на мушке. Александер как-то сказал, что иногда Темкиными глазами смотрит звереныш, наверное, солдат тоже углядел, потому что повторил: - Не надо резких движений.
        Руки связали за спиной, ухватили за шиворот и поволокли из башни. Вниз. Переход. Так, в Западную тащат. Точно, теперь наверх. Скрипнули дверные петли, Темку вытолкнули на смотровую площадку. Княжич не удержался на ногах, налетел плечом на каменный зубец. Наплевать! На боль и на намокший от крови рукав. Там, под стенами замка, солдаты в синих мундирах. А ближе к опушке стоит всадник со штандартом в руках: серебряный олень плохо виден издалека, но Темка помнит каждый стежок - мама вышивала. Отец должен быть рядом, но пленник узнает лишь капитана Юрия, первого после князя в войсках Оленя.
        - Торн, я успею тебя пристрелить, не радуйся.
        Темка сдержался, медленно повернул голову на знакомый голос. Бросил через плечо:
        - А тебя все равно когда-нибудь повесят, Герман.
        Капитан князя Дина ощерился в ухмылке:
        - Даже если и так, твой черед первый.
        Темка мог бы съязвить, но решил не связываться с падалью. Снова глянул на стягивающиеся к замку войска. Точно канатом тянуло повернуться к оврагу. Прошел ли уже отряд? Князь Дин не зря интересовался - ход есть. Построили в те времена, когда еще был полон водой ров, когда укрепляли стены и возводили новую башню, Западную, вынося ее вперед. Тогда же подлатали и старый ход, времен Динхэла. Интересно, знает ли о нем нынешний князь Дин? Княжич снова внимательно оглядел людей под штандартом. Нет, не видно отца. Может быть, он идет во главе десятка смельчаков и уже добрался до узкого хода в стене, вот-вот появится на Западной башне.
        А ведь план был другой - ходом воспользоваться ночью и взорвать пороховой склад. Торнхэл хорошо защищен, брать его вот так, нахрапом, - слишком большой кровью расплачиваться. У Темки пересохло во рту - это же из-за него отец рискует. Матерь-заступница! Это же за него сейчас полягут те, кто послезавтра обязательно бы выжил. Солдаты рода Орла не теряют времени. Тут, на башне, готовят к стрельбе пушки. Торопятся, не перезаряжают, просто насыпают порох в запальную трубку. На Западной пушки хорошие, про них еще Алекс Демаш княжичу рассказывал. Это не бой будет - бойня.
        Голоса - Темка оглянулся. Ну конечно, князь. Ишь какая морда серьезная. Что, раскалился под ногами камень чужого замка? Понимаешь, не стал бы Торн так рисковать, не будь у него шанса. Не найдешь ходы, по которым идут сейчас воины с Оленем на лычках. И не знаешь, что стена на последней лестничной площадке - фальшивая. Искусно камнем выложена поверх деревянной двери - выдерни подпорки, ударь в нужное место посильнее, вылетит.
        Княжича ухватили за плечи, рывком подтащили к пушке. Уперся между лопаток ствол, болью в плечах отозвались вывернутые руки, сдавили запястья веревками. Вот, значит, как. Хорошо, что уже привязали, и несложно устоять. А то свалился бы позорно на обмякших ногах. Еще бы унять трясущийся подбородок. Ну же!!! Смотрят и князь, и сволочь Герман. Не важно, что все трясется внутри, как у раздетого на морозе. Что корежит судорогой спину, в которую упирается горячий металл - нет, раскаленный металл, того и гляди прожжет мундир и рубашку, вопьется в кожу. Что кроваво-красным бьет в лицо заходящее солнце, и ветер унес все звуки, только вой остался в горле: «Я не хочу!» Ну же!
        Темка вскинул подбородок, посмотрел на князя. Привалился поудобнее к теплому, нагревшемуся за день жерлу, чуть ослабил локти - перестало тянуть в раненой руке.
        - Ну что же, одно радует - побратим моего сына хотя бы не трус.
        Княжич усмехнулся:
        - А я и в остальном хорош.
        Дин оценивающе глянул на войско Торна.
        - Тяни время, - напомнил капитану и пошел к двери. Странно, Темка думал - останется полюбоваться зрелищем.
        Герман проводил князя непонятным взглядом. Махнул белым флагом, перечеркнутым зеленой чертой - переговоры. Замерло все перед замком. Темка удержался, не взглянул в сторону оврага.
        От опушки отъехал капитан Юрий. Сразу же - видно, уже разглядел привязанного к пушке княжича. Остановил коня у самого рва.
        - Слышишь меня? - крикнул Герман с края башни.
        Капитан кивнул.
        - Даем вам четверть часа, чтобы вы отвели войска.
        Герман махнул факелом в сторону пушки. У Темки запрыгал подбородок - поджечь порох дело пары мгновений. Снова показалось, что жерло раскалено докрасна.
        Капитан Юрий так же молча развернул коня. Ну что же, во всяком случае, пятнадцать минут жизни гарантировано. Вот только даже солнце не успеет завалиться к горизонту.
        Герман чем-то недоволен, хмурится. Верит ли он, что войска уведут? И где сам князь? Темке вспомнился взгляд, которым капитан проводил командира. Герман плотно сжимает пальцы на факеле, пламя почти невидимо в солнечных лучах. Нервничает капитан. Действительно странно, где же князь Дин? Что за ерунда сейчас лезет в голову! И - шакал раздери! - как чешется между лопатками, там, где чувствуется теплый металл.
        Прозвенел брегет, кто-то сказал негромко:
        - Пять минут прошло. Вроде уходят.
        Надежда качала на волнах - то верится, что идут по тайному ходу солдаты и не успеет Герман поджечь фитиль, то сжимается все в предчувствии страшного толчка в спину. Сильнее зуд между лопатками, ползет вдоль позвоночника крупная капля пота.
        Снова прозвенел брегет. И, заглушая его, ударило в стену, грохнуло, брызнуло по ногам осколками камней. Темка рванулся, выкручивая себе руки - и успел увидеть, как выпрыгивает солдат в синем мундире, вскидывает пистолет. Медленно, много медленнее, чем опускается рука Германа с факелом.

* * *
        Мертв. Пуля вошла чуть выше нагрудной белой лычки. Митька вынул пистолет, снял мешочки с пулями и порохом. Пригибаясь под разбитым окном, скользнул за угол. Сдвинулся к двери, прижимаясь к камню спиной. Вроде бы тихо. Надавил на створку, ввалился внутрь. Дернул тяжелый засов.
        Шакал раздери! Нашел время сидеть в Темкиной комнате, забившись в угол. Если бы не услышал пальбу под окнами, так и не понял бы, что замок атакуют. Отвращение к самому себе окончательно встряхнуло княжича. Нужно найти Темку, при штурме пленников в живых не оставляют.
        Княжич прокрался к окну: бой уже во дворе. Не пройти. Трещат ворота, того и гляди рухнут. Придется вернуться, поискать другой путь. Только качнулся к входу, как затопали в коридоре. Толкнули дверь - засов скрипнул. Митька прижался к стене. И точно - ударили выстрелы, брызнули мелкой щепой доски. Еще. Еще. Загрохотали приклады. Засов не выдержит. А бой уже под самым окном. Митька отступил в глубь комнаты. Скорее всего, выстрелят сразу, только увидят мундир.
        Скоба, держащая засов, вылетела. Створка ударила в стену, ввалился солдат, крутанулся, ловя на мушку движение. Митька застыл, держа пистолет в опущенной руке.
        - Стой!!! - шагнувший следом сержант оттолкнул ружье, однако сам наставил на княжича пистолет. - Приказ забыл? Не видишь - с аксельбантами шакаленок.
        Митька напряг руку. Вскинуть - и лови пулю в грудь. Пальцы разжались. Пистолет упал под ноги.
        - Умненький. Теперь пни его сюда.
        От легкого удара носком сапога оружие отлетело к сержанту. Тот усмехнулся самодовольно.
        - Вяжите. Покрепче.

* * *
        Небо в красноватых пятнах закатных облаков. Теплый камень под затылком сменяется ладонью. В губы утыкается горлышко фляжки. Голову приподняли, и Темка жадно глотнул воду. Он жив? Как странно.
        Княжич отвел участливо поданную руку, поднялся сам, уцепившись за колесо лафета. Мертвый Герман навалился на ствол, с пальцев капает кровь на упавший факел. Оседает каменная пыль. Тихо, как в уши пробки вставили.
        Темка тряхнул головой, качнулись каменные зубцы, неприятно поплыло все перед глазами. Фу, шакал побери!
        Первыми услышал звуки выстрелов, кажется, уже во дворе.
        - Где княжич Эмитрий Дин? - собственный голос показался излишне громким. Митька же в зеленом мундире!
        Сержант пожал плечами.
        - Немедленно узнайте. И не стрелять в него.
        Темка шагнул к двери - но навстречу вывалился запыхавшийся солдат:
        - А князь-то сбежал! Ушел, говорят, старым ходом.
        - С сыном?!
        - Да вроде бы нет. Говорят, взяли какого-то шакаленка с аксельбантами.
        Знакомые ступеньки слились в крутой склон. Темка выскочил во двор. Олень-покровитель! Вот она - цена поспешного штурма. Пахнет кровью - как после бойни в Северном Зубе.
        На разбитом крыльце, уронив пистолет, сидел отец. Полуоторванный серебряный аксельбант свисал с плеча, на синей ткани - багровые брызги. Темка подошел, опустился рядом. Отец притиснул к себе, так близко, что стало слышно биение его сердца. Княжич уткнулся лицом в грязный мундир, спросил невнятно:
        - Ты ранен?
        - Нет. Это чужая.
        Пронесли солдата - Темка слышал, как тот стонал, и лекарь сердито выговаривал, мол, от этого не умирают.
        - Хорошо, что мама наша не видит. - Пальцы сильнее сжали плечо. - Тема, ты сходишь, поднимешь штандарт?
        Княжич кивнул, но оторвался от мундира не сразу. Страх, все это время змеей живущий в душе, медленно выползал. Отец жив. Олень-покровитель, охрани его! Ради всего святого, только охрани его!!! Отведи пулю, убереги от клинков.
        Глава 14
        Кажется, белые аксельбанты расплавятся от взглядов. Камнями летели в спину презрительное:
        - Паскуда!
        - Ишь какой! Надо было со стены его - и все дела.
        - Поймали шакаленка!
        - Да, жаль, ушел его папаша… Я бы полюбовался, как башку князю сносят.
        Ушел! Спасибо, Матерь-заступница! Росс-покровитель, благодарю тебя за милость! Даже боль в перетянутых веревками запястьях стала легче.
        Дорога пошла в гору, чуть забирая влево. Заходящее солнце било в глаза, и до поворота княжич не мог разглядеть, какой штандарт поднят на башне маленького замка местного барона. Наконец стены и высокая крыша дворцовых покоев заслонили сердце заката, и Митька увидел белый с пурпуром стяг. Король Эдвин здесь.
        Сощурился караульный на связанного княжича. В третий раз произнес пароль сопровождавший арестованного капитан. Собранная из жердей решетка поползла вверх, распахнулись ворота. Прошли через толстую стену, такую разве что на границах встретишь. Митьке хотелось, чтобы она никогда не заканчивалась, но все-таки пришлось ступить во двор.
        - Сюда, - его ухватили за плечо, развернули в сторону бокового прохода. Лишь мельком увидел широкое крыльцо, к перилам которого был привязан мощный ладдарский конь.
        По левую руку долго тянулась стена. Хозяйственный барон наделал в ней комнатушек; двери одной были распахнуты, и оттуда пахнуло дымом и железом, оглушило звоном молота. Раздраженный сержант, державший в поводу лошадь, переругивался с кузнецом. Могучий детина ухмылялся, покачивая в ладони новенькую подкову. Сержант не обратил на пленника внимания, и это задело сильнее презрительных реплик в спину. Росс-покровитель! Как бы Митька хотел быть тут своим! Тоже поторапливать кузнеца, оглаживая морду Поля, оглядываться на затухающий закат и спешить выехать по королевскому поручению.
        Еще несколько запертых дверей, уже вышли на противоположную от парадного входа в дворцовые покои сторону. Стена резко забирала вправо, прижимаясь к краю обрывистого склона. Под навесом у стены стоял часовый, чуть дальше в тени на бочонке пристроился солдат и неторопливо, по-домашнему, штопал рубаху. Увидев капитана, вскочил, отбросил шитье; вытянулся и часовой.
        - Открывай, - велел капитан.
        Значит, не к королю.
        Огромная дужка замка нехотя вылезла из проушин, толкнули створку. Митька увидел небольшую полутемную комнатушку, свет в нее попадал лишь через два маленьких оконца - над дверью и в противоположной стене. По углам лежали охапки сена, в небольшой нише слева стояла прикрытая дубовой крышкой бочка. На крышке - щербатый кувшин и незажженный светильник.
        Капитан распутал веревки. Митька потер опухшие запястья и без команды шагнул за порог. Закрылась за спиной дверь, тяжело стукнул о доски замок. Ну что, княжич Дин, вот ты и в замке, на котором поднят штандарт короля.
        Что-то зашуршало в углу, и насмешливый голос произнес:
        - Кого я вижу! Ну, спасибо за такой подарочек.
        На сене, закинув под голову руки, лежал темноволосый парень без мундира. Соломинки прилипли к рубашке из тонкого батиста, запутались в волосах. Новоявленный сосед, казалось, забрался сюда просто отдохнуть. И голос, и лицо его показались Митьке знакомыми.
        - Простите?
        Парень неторопливо потянул в рот соломинку, с ленивым любопытством разглядывая Митьку. Он даже не изобразил попытку привстать, и княжич тоже опустился на сено в углу напротив. Хотелось закрыть глаза и подумать, но насмешливый взгляд сокамерника мешал. Да еще уверенность, что Митька должен его знать. Парень выплюнул соломинку, приподнялся, опираясь на локоть. Остановил взгляд на белых аксельбантах - все с той же непонятной насмешкой. Потом церемонно наклонил голову. Воспоминание толкнулось, просясь на волю.
        - Маркий Лесс.
        - Княжич Крох, - эхом отозвался Митька. Он вспомнил.
        - Князь Лесс, - парень снова лег на спину, положив руки под голову. - Лесс, княжич Дин, но не к вашим услугам.
        Странно, ведь сын Кроха присягал королю - почему же он здесь? С болезненным любопытством, с каким в детстве отдирал едва подсохшую корочку на разбитом колене, Митька рассматривал Марка. Это его отцу он желал смерти, и, если бы все получилось, князя Кроха убили бы по его слову. Марк так же, как Митька, отрекся от отца - только сделал это много раньше. И теперь сидит под арестом. Какое странное переплетение и отражение судеб.
        Когда и дальше молча разглядывать стало неприличным, Митька поднялся, отошел к окну.
        Солнце почти коснулось краем горизонта. С высоты виднелся небольшой город, светлые крыши казались красноватыми. Ближе всего была базарная площадь. Торговали только на одной стороне (впрочем, сейчас лотки пустовали), остальное место занимали коновязи с лошадьми, фургоны и повозки. Митька даже разглядел несколько легких пушек - рядом с ними обхаживали тяжелых ладаррских коней. Казалось, готовятся к воинскому празднику - так пестро мелькали мундиры княжеских цветов и королевские, бело-пурпурные. Митька увидел и синий, рода Торнов. Посредине площади голые по пояс солдаты махали топорами. Работа только началась, и помост едва угадывался в расположении бревен. Княжич плотно сжал губы. Вот, значит, как. Нетрудно догадаться, кому такая честь - в бою взяли только одного знатного пленника. Только бы Темка не пришел. Матерь-заступница, Эдвин должен понимать: не нужно Торну видеть казнь.
        - Сколачивают?
        Митька вздрогнул от неожиданности, повернулся к Кроху.
        - Сколачивают.
        - А у тебя, Дин, уже и поджилки трясутся?
        Глянул спокойно на Марка:
        - Да нет, как видишь.
        - Ты прям как дружок твой, - скривился Марк и передразнил: - «Да нет, как видишь».
        «Это он про Темку», - догадался Митька. Кольнула обида: так и не успеет узнать, как прожил побратим этот год. Он снова глянул в оконце, вниз, на помост для казни. Не угадать - виселица или плаха. Но, кажется, не расстрел. Если виселица, то прежде Митьку ждет лишение титула. Мундир сорвут, сломают над головой шпагу. Он читал в свитках, что предателя могут поставить к позорному столбу или высечь прилюдно. Заломило в висках, выстрелами ударил по ушам стук топоров. Ну что же, он сам выбрал.
        Зашуршало, снова заставив повернуться. Марк сидел, охватив колени руками, и смотрел без насмешки, очень серьезно.
        - Это для меня.
        Митьке показалось, что он ослышался.
        - Ну чего уставился? Говорю же - это для меня. Король обвинил меня в предательстве. - Марк неожиданно расхохотался, повалившись спиной на стену. - Хотя вот были бы шакальи шуточки, если бы для нас обоих! Одновременно! - еле выговорил он. - Хотел бы я посмотреть на рожу Торна в этот момент. - Крох оборвал смех прежде, чем Митька успел оказаться в шаге от него. Сказал, потемнев лицом: - Впрочем, он был бы слишком занят твоей казнью. Не оценил бы всей иронии, - на этот раз усмешка вышла натянутой.
        Загремел замок; лейтенант, чуть пригнувшись, заглянул в комнатушку.
        - Княжич Дин, - мотнул головой, приглашая следовать за ним.

* * *
        Прошли через три комнаты, увешанные коврами. Душно; эссенция острой даррской гвоздики пропитала шерсть и дорогие ткани. Новые жильцы принесли с собой запахи пороха, железа и пота. От получившейся смеси закружилась голова.
        По скрипучей лестнице с причудливыми, но уже источенными жучками перилами поднялись на второй этаж, в полупустую комнату с небольшими окнами. Там не было ковров, и запахи стали глуше. Два капитана, сидевшие на лавке у стены, прервали разговор. Один поднялся, скрылся за резной дверью. Лейтенант велел стать лицом к стене. Митька слышал, как проскрипели ступеньки под уходящим конвоиром. От взгляда оставшегося капитана зачесался затылок.
        Еле слышно приоткрылась дверь. Капитан возник в поле зрения Митьки:
        - За мной.
        Внутренние ставни были закрыты; на столе у дальней стены горели лампы, и Митька пошел на свет. Эдвин сидел в кресле, вполоборота; поставил руку на подлокотник и оперся подбородком на ладонь. Был еще кто-то, но громоздкая фигура почти не различалась в том темном углу, где устроился гость. Уважаемый гость - на неубранном столе поблескивали позолоченные кубки с инкрустацией, стояли пыльные бутыли с вином и изысканные закуски.
        Митька приблизился к Эдвину, опустился на одно колено. «Мой король!» - хотел сказать он, но вышло:
        - Ваше Величество, княжич Дин из рода Орла.
        Эдвин переменил позу и посмотрел на Митьку. За год войны король почти не изменился, разве что морщины у глаз стали глубже.
        - Встань.
        Митька поднялся. Без родового меча - да что меч, шпаги и той нет! - он чувствовал себя как в бархатных штанишках младенца.
        - Сядь, поужинаем.
        Митька склонил голову:
        - Спасибо, Ваше Величество, но пленников и так вряд ли морят голодом.
        Король еле заметно вздохнул. Княжич не шелохнулся: нет, он не вправе принять такую милость.
        - Я ждал тебя.
        Эдвин взглянул на гостя. Митька не решился повторить его движение, только когда прозвучал приказ: «Повернись», - княжич оглянулся.
        Тур Весь! Дядя ободряющее улыбнулся, но не подошел. Пить вино с королем - большая честь для иноземца, но это не дает права вмешиваться. Митька снова посмотрел на Эдвина: а ведь если тур здесь, то… Слова выскочили раньше, чем княжич успел додумать:
        - Ваше Величество, я не лгал о встрече князя Кроха и князя Шадина. Милостью Матери-заступницы клянусь.
        Эдвин чуть приподнял брови: обычно клялись покровителем. Наверное, стоило повторить слова князя Дина про предателя, но так противно было выгораживаться, так невозможно ссылаться на отца, что Митька промолчал.
        Король сам налил себе вина. В свете лампы блеснул изумруд в перстне - «монарший виноград». Митька помнил, как привезли его в подарок Эдвину купцы из Вольного союза. Анна потом весь вечер просидела с дорогой игрушкой у камина, ловя гранями отсветы пламени.
        - Эмитрий, видит Ларр, я желал другой встречи. А сейчас за тебя - слово князя Наша и попытка, как ты утверждаешь, перейти на нашу сторону. Против - исчезновение из дворца, служба князю Кроху, ловушка в Ивовой балке. А еще, Митя, я помню, каким ты был. Жаль, что не знаю, каким ты стал. - Эдвин обвел пальцем королевский вензель на кубке. Скрипнул под туром стул. - Когда-то я относился к тебе как к сыну, которого мне не дал Ларр. Если бы покровитель нашего королевства не послал мне наследника до дня совершеннолетия принцессы, я отдал бы тебе дочь. Могло так статься, что и - власть. Ты мог стать королем, Эмитрий Дин.
        Митька глянул удивленно. Он никогда не думал о короне, и Анна ему была скорее сестрой.
        - Сядь, Митя, - махнул рукой король.
        Как давно он не сидел с Эдвином за одним столом. Последний раз - перед отъездом в Южный Зуб. В Гранатовой столовой собрались королевская семья и семья Динов. Хмельное вино и предвкушение отъезда будоражили, хотелось громко говорить и хохотать над пустяками - и потому Митька большей частью молчал. Эдвин, обычно сдержанный, рассказывал байки времен охоты на разбойника Адвара. Улыбался князь Дин, участник этих историй, тогда - друг принца Эдвина и правая его рука. Смеялась мама, поблескивали белые зубы, качались у щек длинные рубиновые серьги. Королева Виктолия слушала с интересом, приподнимая тонкие золотистые брови, словно удивляясь, что ее супруг позволял себе такие проделки. Принцесса Анна разрумянилась и азартно прикусывала губку в самых острых моментах рассказа.
        Тогда отец уже знал, что мятеж неминуем. И мама наряжалась и долго выбирала украшения не для венчанного мужа - для короля. Они оба лгали - а Митька хранил эти воспоминания, как самое дорогое.
        - Будет расследование. Твое решение прийти ко мне - достаточно ли обдумано?
        - Да, Ваше Величество.
        - И ты понимаешь, что должен ответить на все вопросы?
        Показалось - запахло плющом, соком растертых в пальцах листьев.
        - Да, Ваше Величество.
        - Тут присутствует князь Наш, старший мужчина в роду Совы. Он готов засвидетельствовать то, что род принимает тебя.
        - Нет, Ваше Величество.
        Эдвин осекся.
        - Я - княжич Дин из рода Орла.
        Тишина. Митька устало опустил глаза, уставился на вытканную на ковре лилию.
        - Митя, нужно сделать последний шаг, - голос Эдвина звучит не по-королевски.
        Пленник поднял голову:
        - Князь Наш как-то рассказывал мне о Теплой долине в Турских горах. Вы знаете эту историю, Ваше Величество?
        Эдвин качнул головой. Оглядываться на северянина Митька не стал.
        - В Турских горах трудно жить: ветра, холод, тонкий слой почвы - все это не обещает хорошего урожая. А мясо горных козлов жилисто и несытно. Есть только одно место, где можно не бояться зимы, - маленькая долина в сердце гор. Попасть в нее можно единственной дорогой - через узкое ущелье. В долине тепло и много дичи. Она богата, но слишком мала, чтобы там привечали чужаков. Но и свежая кровь нужна общине, иначе она выродится. И потому там есть обычай: тот, кто пройдет ущельем, может попытаться остаться в селении. Для этого он должен вызвать на бой любого мужчину. Любого - хоть калеку, хоть ребенка. Но если пришелец выберет слабого противника, то после такой победы, конечно, получит право остаться в деревне, но и он, и дети его будут презираемы. Этот обычай существует веками. Князь Наш говорит, что не встречал более искусных воинов и более сильных мужчин, чем жители Теплой долины. И более - нет, не жестоких! - немилосердных и равнодушных.
        Король с любопытством посмотрел на княжича, перевел взгляд на ладаррского летописца.
        - Ладно, Митя. Поговорим после расследования.
        Все-таки Эдвин не до конца поверил, понял Митька. Ну что же - он прав. Какая вера предавшему однажды?
        - А еще тебя спросят, где может быть твой отец.
        Тур Весь встал, приблизился к столу, испросив взглядом разрешение короля. Сел напротив племянника. От движения массивного тела качнулся огонек в лампе, лизнул стекло, затемняя его копотью.
        - Где угодно. Видит Создатель, я не знаю.
        - Думаю, твой отец специально оставил тебя, - вмешался тур. Он почему-то смотрел на Митьку виновато. - Вряд ли бы князь Крох тебя помиловал, пусть ты и наследник его соратника. Тем более что ценой-то была его голова.
        Вина перед отцом - тягучая, как мед, горькая, как сок полыни, - связала язык.
        - Расскажи, как ты узнал о князе Шадине.
        Митька разлепил губы:
        - Ваше Величество, я говорил правду. Я не знаю, откуда там взялась засада.
        Задумчивый взгляд короля долго ощупывал Митьку. Потом Эдвин уронил:
        - Князя Шадина не было ночью в расположении. Утром мои разведчики заметили его недалеко от Ивовой балки.

* * *
        В комнатушке было совсем темно, и, прежде чем уйти, солдат зажег лампу. Тяжело закрылась дверь, лязгнул засов. Марк продолжал валяться на сене, держа в зубах соломинку.
        Митька прошел в другой угол, тоже упал навзничь. Кажется, король поверил. Недаром он сказал, повернувшись к князю Нашу: «Все-таки ни у кого другого не было времени. Хоть уж от него я точно не ждал предательства, видит Ларр. Впрочем, история там запутанная». Значит, есть человек, которого подозревают. Кто? Из отряда Улека? Тот, кто передал барону приказ? Из приближенных к королю? Эдвин наверняка все рассчитал с точностью до получаса, раз нашел только единственный вариант.
        Вечер перетек в ночь, дверные щели окрасились отсветами факелов. Митька бездумно следил, как фигура часового перекрывала свет - щели темнели, а потом снова вспыхивали. Возбуждение, охватившее после разговора с Эдвином, угасло.
        Странно, снова голоса. Загремел засов, солдат заглянул через порог:
        - Князь Лесс, выходите.
        Марк неторопливо встал. Стряхнул с одежды травинки, потянулся. Его не торопили, но Митька видел, с каким нехорошим прищуром следит конвоир.
        Все-таки неисповедимы пути Создателя! Свел же с сыном Кроха в этой камере - то ли врагов, то ли соучастников.
        Почти сразу после того, как княжич остался один, принесли остывший ужин. Тарелку Марка Митька поставил на бочку рядом с лампой. Равнодушно поковырялся в каше. Склизкие комки проваливались в желудок, Митька почти не ощущал вкуса. Есть не хотелось. Подумалось: а что делает сейчас Темка? Ужинает? Или мотается с поручениями?
        Митька снова подивился замыслу Создателя: послал же побратима в тот момент, когда сводило пальцы от желания нажать на курок.
        …Бокар был доволен. Как же он был доволен, наставляя пистолет на Эмитрия Дина! Митька шел вдоль леска, ведя Варра в поводу. Знал: тут уже войска короля. Знал и оттягивал тот момент, когда увидит пурпурно-белые мундиры. Лучше этот мертвый лес, из которого война изгнала все живое, чем суета армейского лагеря и неизбежное унизительное объяснение. И в первый момент окрик и наставленный пистолет вызвали только досаду: зачем так быстро!
        Княжич из рода Быка растянул толстые губы в улыбке и плюнул Митьке под ноги. И стало понятно, что невозможно произнести: «Я пришел сам». Наверное, это было глупо - молчать под градом насмешливых, злых, глупых, язвительных реплик. Молчать и готовиться к тому, что будут пытать. Молчать, сознательно придя на эту сторону. Но Митька не мог выговорить: «Сдаюсь».
        Его ударили. Березовая кора ободрала щеку. Развернули - Митька приготовился к новой порции того, что причитается пленнику в руках мстительного победителя. И увидел Темку. Это было так странно, так неожиданно. Словно сместились картинки мира…
        Вспоминать плевки и унизительные пощечины не хотелось, Митька глубже зарылся в сено, точно так можно спрятаться. Уже окончательно стемнело, и в маленьком оконце виднелась Первая звезда. Шуршал в сене какой-то зверек, не решаясь вылезти наружу. Княжич провел пальцем по белому аксельбанту. Оторвать? Да! Да! Он хочет перейти на сторону короля, содрать наконец-то знаки мятежников. Но в то же время было бы в этом что-то неправильное. Словно он пытается умилостивить победителя.
        Совсем близко заскрипел сверчок. Митька укрылся мундиром и закрыл глаза, прижавшись щекой к примятому сену. Запах сухой травы напомнил о Поле.
        Сегодня ночью, перед тем как уехать из Торнхэла, Митька долго пробыл на конюшне. Неурочному появлению княжича не удивились, как и тому, что он задержался в стойле Поля. Митька гладил коня по теплой морде, и когда тот попытался прихватить губами ладонь, шепнул ему в ухо:
        - Нет, Поль. Я тебя сегодня не возьму. Это нечестно, ты не заслуживаешь такого.
        Казалось, в карих глазах жеребца стояла обида, пока княжич седлал другого, капризного злюку Варру. Митька поворачивался спиной, не в силах выдержать взгляд. Поль, ты даже не знаешь, что твой хозяин собирается сделать! Нет, стыдно было бы сейчас ехать с тобой.
        Жаль, не узнать - увел ли отец Поля, или жеребец стал добычей кого-то из людей короля. А может быть, конь сейчас где-то тут, в замковых конюшнях. Не понимает, куда делся его хозяин. Есть ли хоть одна живая душа на свете, которую Митька не предал? Кому - вольно или невольно - не причинил боль? Наверное, княжич заплакал бы. Но прошедший год научил смотреть на все сухими глазами.

* * *
        Стукнула дверь. Пригнувшись, вошел солдат. На руках он тащил Лесса. Голова Марка безжизненно болталась, мокрые волосы висели сосульками; скомканная рубаха, накрывавшая грудь, потемнела от крови.
        Митька вскочил. Вот значит, как. С врагом нужно и должно поступать подобным образом. С врагом нужно… Фраза звучала в голове раз за разом, пока солдат укладывал на солому пленника. Второй, придерживавший факел, заглянул через порог, бросил недовольно:
        - Что ты возишься с этой падалью. Сволочь, каких ребят загубил! Я бы ему сам добавил. Еще, вишь, лекаря вызывают, - солдат нехотя посторонился, пропуская мужчину в темном камзоле с желтой меткой.
        Митькину помощь лекарь принял как должное. А княжич с трудом заставлял пальцы не трястись. Досталось парню! Конечно, поменьше, чем Темке. Королевский палач не такой выродок, как Герман. Или просто Лесс сказал все, что от него требовали?
        Дрогнули губы Марка, он еле слышно выдохнул. Лекарь же продолжил обрабатывать рану и только попросил раздраженно:
        - Придержи его, чтобы не дергался.
        Митька обхватил Лесса за плечи, осторожно, стараясь не задеть ожог. Марк открыл глаза и уставился ему прямо в лицо. Скривился, снова опустил ресницы. Вздрагивало под руками тело, ходили желваки - но Марк больше не стонал.
        - Перевернуть.
        Марк резанул из-под ресниц недовольным взглядом. Удивленно хмыкнул лекарь, увидев спину. Озадачился Митька: кровавые полосы тянулись поверх старых рубцов.
        Снова вздрагивали под ладонями плечи. У Митьки чуть не вырвалось: «Темка, уже почти все». Вот лекарь выпрямился, оценил работу удовлетворенным кивком. Кажется, решил, что Дина особо инструктировать не надо, просто сунул сверток:
        - Потом сменишь повязки.
        Марк глубоко вздохнул, чуть повел лопатками.
        Лекарь стукнул в дверь. Охранник, выпускавший его и снова запиравший пленников, процедил:
        - Лечат его, дерьмо шакалье! Да за барона Улека и его ребят колесовать нужно! А его лечат. Падаль!
        Митька ошеломленно уставился на дверь, потом взглянул на Марка. Так это он?! Создатель! Определенно, в эту ночь ты сплел в один узел многие нити. Но почему ты так зеркально повторяешь узор? Получается, Маркий Крох спас отца - и предал короля. Из-за того, что Митька предал отца и пожелал победы королю. Когда летописец будет писать историю мятежа - сможет ли он разобраться?
        Княжич взял с бочки кувшин, легкое вино Марку не помешает. Качнул сосуд - пахнуло из глубины пряным, даррской гвоздикой. Вот еще одно перекрестие: Эдвин поверил Митьке - и отдал приказ пытать Маркия.
        Руки сами вспомнили, как лучше приподнять голову, как поднести кружку. Снова еле удержался, чтобы не позвать: «Темка…» Это Маркий! Князь Лесс! Это не Темкина кровь проступает сквозь повязки, и в чужих глазах разлилось озеро боли - не в тепло-карих, а бездонно-черных.
        - Что смотришь? - негромко спросил Марк, отрываясь от кружки. - Думаешь, что Торну досталось сильно, а меня пожалели? Решил, что я там сопли пускал и все торопливо выкладывал?
        Митька отвернулся, убирая вино. Сказал через плечо:
        - Я тебя не знаю, чтобы так решать.
        Поставил кувшин на дубовую крышку и прикрутил фитилек в лампе, делая огонь потише.
        - А я тебя - знаю. - Неприязни в голосе Марка было через край.
        Митька не удивился. Даже проще стало повернуться и сказать:
        - Это я передал Эдвину, что твой отец будет в Ивовой балке. Я желал ему смерти. Сегодня вечером я постарался убедить короля, что это была не ловушка. Судя по всему, все-таки убедил.
        Марк растянул в улыбке разбитые губы:
        - Спасибо Россу! У меня есть официальный повод тебя ненавидеть!

* * *
        …отвечал, отвечал, отвечал. За этот день Митька сказал больше, чем за предыдущий год. Его и барона, капитана Святослава Радана, разделял только стол - за день стопка бумаги, лежащая слева, уменьшилась. Справа, исписанная, - выросла.
        Заходил тур Весь, садился на стул у двери. Молчал. Уходил сам или когда просил об этом капитан. При дяде говорить было сложнее. Когда презрение к самому себе становилось совсем уж невыносимым, княжич твердил: «Я ненавижу эту войну», - но так и не произнес вслух.
        Одно выходило облегчение: Митька не думал, как и что рассказывать, что умалить, а о чем вообще не упомянуть. Он отвечал не задумываясь, раз приняв решение говорить правду.
        Сюда же принесли обед. Только поэтому Митька догадался, что день подкатил к полудню: ставни не открывали, тонкая полоска света, неторопливо двигавшаяся вдоль стола, не давала точного представления о времени. Капитан вышел, собрав исписанные листы. Пленник ел под присмотром молодого лейтенанта. Тот поглядывал на княжича Дина, на его белые аксельбанты с таком любопытством, что кусок застревал в горле. Капитан Радан умудрялся каким-то образом оставаться дотошным и равнодушным одновременно, и выматывающий допрос не был столь неприятен, как это бесцеремонное рассматривание.
        Луч соскользнул со стола, прошел по Митькиному мундиру и исчез в углу, когда барон отложил перо и вызвал конвоира.
        Через двор, освещенный факелами, княжич шел медленно. Прохладный ветер, пахнущий тем, что обычно присуще военному гарнизону, был приятен после спертого воздуха комнаты. Голоса, шаги, переклички часовых после монотонного голоса барона казались отдохновением.
        Остановились у запертой двери. Митька поднял голову: Первая звезда уже проклюнулась на небе. Вот и закончился день. Странно, но совершенно не волновало, что принесет следующее утро.
        Марк спал. Ночью было слышно, как он глухо стонал. Наверняка зажимал себе рот или утыкался в солому. Митька ни разу не повернулся, не спросил - нужно ли помочь, послушно притворялся, что спит. Теперь, наверное, боль утихла, раз смог задремать.
        Не успел Митька сесть, как снова раздались голоса и заскрежетал ключ.
        - Ужин! - гаркнул солдат, ставя под порог исходящий паром котелок, из которого торчали две деревянные ложки.
        Марк молча сел, осторожно прислонившись спиной к каменной стене. В тишине же они и поели, только ложки легонько ударялись о край котелка - каждый старательно зачерпывал со своей стороны. У Митьки не было к Лессу даже легкой неприязни, но он помнил его слова о ненависти.
        После еды спокойно предложил:
        - Давай перевяжу.
        Марк ожег взглядом - Митька думал, что тот откажется, но Лесс неожиданно согласился.
        Самым сложным оказалось помнить, что это не Темка.
        Митька собрал выпачканные кровью тряпки, бросил к порогу. Неизвестно, как вел себя Марк на допросе, но боль терпеть он умеет. Вот и сейчас: еле руками шевелит, а рубашку натянул. А может, просто не хочет, чтобы застали врасплох.
        Княжич оттирал соломой кровь с ладоней, когда снова загремел замок. Марк приподнялся на локтях, в его глазах мелькнуло отчаяние. Митька напрягся: неужели снова на допрос? Кого из них?
        Шагнувший внутрь остановился на пороге. Подождал, пока закроется дверь. Митька рывком встал.
        - Привет.
        От узнавания жеста - почесать в замешательство бровь - растянулись сами собой в улыбке губы. Темка!!!
        Они не умели встречаться после долгой разлуки, а уж обниматься и вовсе казалось дамскими штучками - вот и топтались оба у порога.
        - А со мной, Торн, ты здороваться не будешь? - раздался насмешливый голос Лесса. Митька оглянулся, удивленный: прозвучало так, словно и не было бессонной ночи, и не Лесс только что скрипел зубами от боли.
        - С подлецами не здороваюсь.
        Ухмылка - какая-то отстраненная - родилась на лице Марка.

* * *
        - …Торнхэл должны были штурмовать позже. Как раз разведку вели, и меня заметили. Вернулись, доложили. Отец решил ударить, был шанс - подземный ход выходил в балку, с замковых стен он не просматривался. Повезло. Я думал - пришла пора яблочки в Садах кушать.
        Темка говорил негромко. Марк прислушивался, это было заметно. Во всяком случае, Митьке - друг на Лесса не взглянул ни разу.
        - Германа успели пристрелить, он уже к фитилю тянулся. Шакалу бы - шакалья смерть, да не получилось.
        - Ножи не нашли?
        - Нет. Да я там и не был почти, меня сразу с донесением к королю отправили. Шурку у Александера выпросил, он ищет.
        Митька чуть прикусил губу: пропавшее оружие - плохая примета.
        - Как рука?
        - Да ну, ерунда. Честно говоря, я после того, как у пушки постоял, так и забыл. Со страху, наверное, - фыркнул Темка.
        А Митьку познабливало с той минуты, как друг рассказал про неудавшийся пушечный выстрел.
        - Я говорил с королем, - Темка помедлил. - Он сказал, что многое зависит от тебя. Будет проще, если ты уйдешь из рода.
        Марк повернул голову, глянул с интересом. Митька растер в пальцах попавшийся в соломе колосок. Запахло не трухой - соком листьев плюща.
        - Понимаешь, я ненавижу войну. Я помню, как ты мечтал сражаться, - он слабо улыбнулся, плеснулась перед глазами речка Красавка, послышался Темкин голос: «В скучное время мы живем!» - А я вот теперь - ненавижу. Милостью Матери-заступницы клянусь, готов на многое, чтобы остановить мятеж. Даже на предательство. Но мое имя касается только меня и рода Динов.
        Марк встал, неловко цепляясь за стену. Отошел к окну. Он стоял совсем рядом, демонстративно повернувшись спиной.

* * *
        Темка глянул поверх плеча Марика: Первая звезда ярко горела на небе. Летние ночи короткие.
        - Нет, не так!
        Он вздрогнул от яростного Митькиного полушепота:
        - Мое имя касается короля - я присягал ему на родовом мече. Тебя: если потом отказываться от родового оружия, то такая клятва стоит не дороже шакальих потрохов.
        А Марик отказался, некстати вспомнилось Темке. Тот словно почувствовал, глянул быстро через плечо и снова повернулся к окну. Митька замолчал. Они оба теперь смотрели на Лесса. У того чуть ниже лопатки расплылось кровавое пятно, проступило через повязку и рубашку.
        Тишина, разбавленная пением сверчка.
        - Вы можете говорить свободно, - разбил ее Марк. - Все равно завтра меня казнят.
        Митька на мгновение метнулся взглядом в сторону. Вот балда! Разве же он виноват в том, что Крох - да, Крох! - трусливая сволочь? Темка специально повторил про себя: «Крох. Марик Крох», - но вспыхнули в темноте орлиные перья, вспомнилось тепло нагретой в ладони рукояти ножа.
        - Торн, ты не знаешь - петля, плаха или расстрел? - бывший побратим спросил, не поворачиваясь; его темные волосы падали на воротник светлой батистовой рубашки, словно очерчивая границу.
        - Готовят плаху, - сказал Темка, разглядывая порванное кружево на шее Марка.
        Лесс чуть шевельнул лопатками.
        - Король… Он не поверил мне.
        Не страх - горечь, такая, что Темка еле удержался, чтобы самому не передернуть плечами. Митька стиснул руки.
        - Знал, что нет причины предавать, а не поверил. Я ненавижу князя Кроха больше, чем кто-либо может себе представить. У меня даже есть причина убить его. Торн, ты вот тоже не поверишь, если скажу: я не предавал.
        Темка молчал. Да, он не поверит. Вот только страх - такой же, как во время совместного перехода над пропастью Орлиной горы, - прошелся холодом по позвоночнику.

* * *
        Марк повернулся. Он хотел видеть глаза княжичей, когда швырнет им правду. Пусть.
        - Не веришь. А ты, Дин, тем более. Интересно, ты хоть понимаешь, как сильно я тебя ненавижу?
        Эмитрий кивнул, и это заставило Марка усмехнуться: дурачок, не знает настоящей причины! Ох, как сверкнул глазами Темка! Ну что же - пусть знают. И этот чистюля Дин, королевский любимчик, - выкрутится он из этого дерьма, шакал свидетель - выкрутится! И Темка. Побратим. Бывший.
        Слова жгли язык, как головню лизнул. Ну, смотрите на меня, на князя Лесса, я сейчас скажу такое, что заставит вас дважды презирать меня. Вы, благородные княжичи знатных родов, знайте!
        Только справиться бы с собой. Изгнать видение, а то изморозь посверкивает на камнях в теплом летнем воздухе. Вспомнить колючий ворс ковра под щекой и хриплый голос часов, стальную хватку пальцев, запрокидывающих голову. Сказать тут, сейчас:
        - Я байстрюк.
        В душной полутемной комнатке ударило в лицо холодное зимнее солнце, пробрался под рубашку жгучий ветер Коолед.
        - Я незаконнорожденный. Нагулянный ублюдок. Мой отец - простолюдин.
        Слова были сказаны. Марк на мгновение прикрыл глаза, отгоняя навязчивые просверки инея, и снова взглянул на княжичей.
        Дин - Матерь-заступница! - смотрел с сочувствием. Да что же это такое, дерьмо шакалье! Ведь так хотелось презрительно усмехнуться ему в лицо.
        А Темка… он не верил, он просто-напросто не верил. Марк не выдержал и захохотал, привалившись к стене плечом. И только когда тело перестало содрогаться в конвульсиях и князь Лесс мешком осел на пол - Темка провел ладонью по лицу, точно стирая паутину.
        Поверил.
        Марк откашлялся - после взрыва смеха голос был хриплый. Глянул из-под упавших на лицо волос на окаменевшего Артемия:
        - Что, противно стало? Ты-то со мной оружием менялся. С ублюдком.
        - Я вернул его тебе, - ровно напомнил Торн.

* * *
        Окно из черного стало блекло-серым.
        - Сегодня нам приказ быть во дворе замка в десять, - Темка остановился у двери.
        Марк кивнул - он понял. Смятение бултыхнулось в Митькиной душе грязной пеной: а может быть, он действительно не предавал? Темка медлил. Молчал и Лесс, ждал. Митька уже догадался: между ними что-то произошло, и странное признание Марка породило еще большую отчужденность.
        Не дождался. Княжич Торн стукнул по двери, и его выпустили.
        Долго тянулось время. Или для Марка оно мчалось, как самый быстрый конь? Митька не знал: Лесс не разомкнул губ. В тишине умылся, расчесался пятерней, отряхнул рубашку. Мороз шел по коже от таких сборов. Ложиться потом не стал. Стоял у окна, глядя, как заканчивают последние приготовления на площади.
        Скрежет ключа в замке прозвучал как пушечный выстрел. Оба, Марк и Митька, вздрогнули. Подтянутый лейтенант сухо велел:
        - Князь Лесс, выходите.
        Марк прижался к стене, сравнялся цветом с белым батистом рубашки. Сглотнул, потер горло и медленно, очень медленно двинулся к двери.
        - Княжич Дин, вы тоже.
        За стеной ударили барабаны.
        Бело-пурпурный строй с трех сторон залитого ослепительным солнцем двора. Молчащая королевская свита. В центре - сам Эдвин в темном мундире, рядом с ним коннетабль. Адъютант держит штандарт, перевязанный черной лентой. Барона Улека, понял Митька.
        Марка вывели на середину, и рокот барабанов стих. Скрестились взгляды на преступнике. Только Темка уставился себе под ноги. Марк вытянулся в струнку, посмотрел прямо на Эдвина. У Митьки зашумело в ушах, и он пропустил, как коннетабль начал зачитывать королевский указ.
        - …и с этим приказом был отправлен Маркий Лесс из рода Ласки, урожденный Маркий Крох из рода Лиса.
        «Урожденный», - повторил про себя Митька. Но если правда то, что Марк сказал - а никто в здравом уме не выдумает про себя такое, - то у него действительно могло не быть повода. С какой горечью он бросал: «Байстрюк, ублюдок»! Вот и Темка поднял голову, смотрит на Марка: думает он о том же, что и Митька? Лицо у побратима серое от недосыпа - или от волнения. Кажется, он единственный, кто смотрит на арестованного без ненависти или презрения. Стоящий рядом с ним порученец с бронзовым Львом на мундире подался вперед, шевеля губами; на лице - жадное, нетерпеливое любопытство и торжество.
        - …день по Макарьевскому тракту к Макарьевскому озеру, где находился отряд барона Улека. Видит Росс, никто более не ведал содержание приказа. А тот, кто узнал его позже, не успел бы передать мятежникам.
        Действительно, король все рассчитал.
        - …князя Дина.
        Митька вздрогнул, услышав имя. Да, Ивовая балка не так уж далеко от Торнхэла. Значит, в тот вечер отец спешил устроить засаду. Даже не просто спешил - нервничал, боялся опоздать. Наверное, жалел, что в последнюю минуту присоединился к тем, кто жег деревню за Орлиной горой, и потерял время. Неужели ему мало смертей? И нужно было увидеть еще один пожар? Зачем он поехал?
        - …неопровержимо доказывает вину королевского порученца Маркия Лесса из рода Ласки.
        Кольнуло, точно кто иголку воткнул пониже лопатки. Что-то не сходилось. Отец всегда все рассчитывает точно. Не мог он так рисковать. Но ведь опаздывал… Или нет - просто торопился! Потому что узнал об отряде барона Улека уже вечером. Но как? Вдоль тракта в тот день не ходили на разведку - собираясь бежать, Митька все разузнал заранее. Из Торнхэла выехал только один отряд: за Орлиную гору. Только один! Маркий же ехал другой дорогой. Сверни - не успел бы к Макарьевскому озеру. Кого-то другого должны были перехватить там, вблизи сожженной деревни. Митька с отчаянием глянул на Темку. Почему, ну почему не расспросил его раньше, был ли кто из людей короля в тех местах?
        Снова ударили барабаны. Порученец рядом с Темкой с волнением облизнул губы; щеки его горели. Двое солдат встали рядом с Марком, готовясь вести преступника на площадь. Тот рывком вскинул голову, заложил руки за спину. Ни на воробьиное перо не было в нем раскаяния.
        Митька снова взглянул на Темкиного соседа, на его бронзовый герб. Долбило какое-то воспоминание, точно птенец стучал клювом в скорлупу. Ну же! Тепло камня под ладонями, длинная тень, тянувшаяся за часовым. Голос отца: «Предатели есть и на той стороне, вот только король скорее поверит, что мятежники разыграли удачную карту, чем в трусость льва». Нет! Он сказал: «В трусость Льва».
        - Ваше Величество! Милости прошу, выслушайте. - Митька оттолкнул лейтенанта, бросился к королю, упал на одно колено.
        Возмущенный ропот раздался в свите. Эдвин махнул рукой, и барабанщики замерли.
        Митька заговорил торопливо, не вставая с колена. И только рассказав все, решился спросить:
        - Скажите, Ваше Величество, не ездил ли порученец из рода Льва за Орлиную гору?
        - Это ложь! - взвизгнул княжич с бронзовым гербом на мундире. - Дружка-предателя выгораживает, шакалий выродок!!! Мой король, род наш честно служит! Врет, он сам предатель!
        Митька не отрываясь смотрел в лицо Эдвину. Только бы поверил! Тяжелый взгляд у короля, но княжич не опустит глаз.
        - Дополнительное расследование.
        Сказал, как отрубил.
        Митька поднялся, оглянулся на Марка: у того из закушенной губы скатилась на подбородок капля крови.
        Глава 15
        Жизнь королевского порученца не стоит на месте, даже когда расследуют дело побратима. Вызвали пару раз на допрос, вымотали душу, заставляя вновь и вновь вспоминать молчаливый Митькин крик: «Не стреляй!!!»
        Спрашивали и о Марке. Но что Темка мог сказать? Да, почти год жили в одной палатке, делили хлеб. Почти не разговаривали. Прав был Марк тем холодным весенним днем, когда показал иссеченную спину: ничегошеньки не знает о нем Темка. Если быть честным перед самим собой, то княжич впервые толком задумался: чем на самом деле жил Марк, во что верил? Порой Темка жалел, что ему пришлось узнать позорную тайну - признание Марка еще больше все усложнило. Казалось бы, можно со спокойной совестью относиться к байстрюку с презрением, но не получалось. За что презирать-то? Что безроден? Так Темка же не князь Крох, чтобы считать, что честь приходит лишь с титулом. Что обманул? Интересно было бы посмотреть, как Марик будет трепаться налево и направо о семейном позоре. Нож обманом оставил, это да. Но потом вернул. Неприязнь, вина (хотя - за что?!), невольное восхищение тем, как держался Марк перед казнью, спутались в такой клубок, что и не размотать. В конце концов Темка махнул рукой: как будет, так будет.
        Дни шли; помост для казни не разбирали. Княжич Торн мотался с поручениями и только коротко узнавал о происходящем. Митьку допрашивают каждый день. Кажется, его положение смягчилось. Даже в свите короля о княжиче Дине кое-кто отзывался без презрения. Допрашивали и Марка. Вскоре они оба оказались в дворцовых покоях, а в той комнатушке - Фалький Ледней.
        Как-то Темка видел отца Фалька. Говорили, князь возмущался: мол, нет и не было в роду Леднеев предателей, бронзовая лента не замарана грязью; как король может верить тем, кто опозорил геральдическое золото? Но Эдвин не просто верил - он собирал факты.

* * *
        Фальк присел на край стула, выпрямил спину. Капитан Святослав Радан устраивался неторопливо: разложил бумагу, достал перья, подкрутил огонек в лампе. В этом спокойствии княжичу чудилась надежда. Он уже десяток раз описал тот злополучный день, когда ездил в сторону Орлиной горы. Не было ничего! Не было! Уже в ту минуту, когда смолкли голоса и деревья прикрыли спину - Фальк подумал с ожесточением: ничего не было. Просто дурной сон. Ведь ошибся-то в мелочи, свернул не туда. Так легко представить, что тропа не разбежалась на две и королевский порученец поехал прямо. Матерь-заступница, такая ерунда! Не пускать же из-за нее всю жизнь под откос? Досадная случайность. А ведь если кто узнает - конец! И геральдическая бронза не спасет. Из-за дурацкой тропинки! Нет уж, не было ничего! Фальк так страстно убеждал сам себя, что поверил. Осталось заставить поверить в это барона Святослава.
        Капитан задумчиво посмотрел на кончик пера, поднеся его близко к лампе. Не понравилось, взял следующее. Фальк чуть улыбнулся, показывая, что согласен с бароном: да, трудно сразу найти подходящее. И то, что капитан не одернул, а принял эту улыбку, еще больше обнадежило.
        - Ну что, король ознакомился с материалами допроса, - перо легло поверх чистого листа.
        Надежда заставила Фалька приподняться со стула. Несомненно, король поверил ему, наследнику верного рода, а не какому-то шакаленку предателя.
        Барон доброжелательно кивнул этому радостному ожиданию.
        - Да, король ознакомился и отдал приказ. Если на сегодняшнем допросе княжич Фалький Ледней не покажет ничего нового, то передать его в руки палача.
        Свет померк, точно капитан резко накрыл лампу черной тряпкой. В этой темноте Фальк услышал собственный, срывающийся на тонкие взвизги, голос:
        - Нет! Ничего не было! Не было!
        - Конвой! - оглушил громовой выкрик.
        Жесткие руки ухватили княжича за плечи, заставляя подняться. Фальк рванулся к столу - он снова видел освещенного лампой барона и перо, лежащее в ожидание:
        - Ну не было!!!
        Капитан наблюдал с насмешливым любопытством, и у Фалька все обмякло внутри. Он вышел, подталкиваемый конвоирами. Происходящее казалось нелепостью: он, Ледней, княжич бронзового рода, должен был покорить короля своей преданностью и беззаветным служением, заслужить высокую оценку умом и хитростью, стать доверенным лицом Эдвина. А вместо этого его отдают палачу! Из-за какой-то дурацкой тропинки!
        Вышли из дворцовых покоев. Фальк едва видел, куда его ведут. Заметил лишь, что потолок над головой сменился вечерним темным небом. Поворот, еще. Какие-то голоса. Снова поворот. Фальк вздрогнул: торопливо пересекающий двор человек добавил нереальности происходящему. Маркий Крох, все в том же мундире порученца. Почему он тут? Создатель! Шакаленка должны были казнить! Должны были! Но сын предателя остался жив, а Фалька ведут на допрос. Это же несправедливо, Создатель! Какое сосредоточенное лицо у этого прилипалы, понимает, куда ведут княжича Леднея. Сам там был. Фальк вспомнил, как зачитывали перед несостоявшейся казнью приказ, как мурлыкало в душе от радости: ничего не было, вот он - изменник. Но одна минута - и все переменилось. Будь проклят Эмитрий Дин! Шакал и сын шакала!
        Дверь, обитая понизу войлоком, отошла. Упал на порог свет, приглашая шагнуть внутрь. Фальк попятился, и конвоир толкнул его в спину.
        - Ба! - удивился человек с таким неприметным лицом, что княжич не мог его вспомнить. - А королевские порученцы стали у нас частыми гостями.
        - Мастер, звали? - кто-то ввалился следом, толкнув Фалька еще ближе к низкому темному столу.
        - Звал. Вона, погляди.
        Молодой парень приветливо кивнул конвоирам и окинул взглядом княжича. Мороз прошел по коже: так оценивающе смотрит барышник на теленка.
        - Работу привалили, - палач неторопливо снимал рубаху. - Хотя, думаю, с этим-то возни меньше будет. Ишь, уже скорчил морду в куриную гузку. Тот, вспомни, щипцы калю, а он только губы кривит.
        - Да уж! Вы, мастер, когда ему ножичком по ребрам прошлись, точно, думал, орать будет. А молчал. Хорош был, сопляк! Этот не сдюжит.
        Фальк затравленно оглянулся. В комнате было все, о чем говорили палач с подручным: щипцы - от маленьких до огромных, ножи со сверкающими лезвиями, огонь в жаровне. Даже больше: плети, толстые иглы, колодки и дыба. Вот только не Маркия Кроха - Фалька ждала пытка. И так явственно представилось, как пышет жаром от раскаленного железа, что княжич не выдержал, бросился к конвою:
        - Подождите! Я все расскажу! Отведите меня обратно к капитану!
        - Тьфу! Ядрен корень! Зря только раздевался! - плюнул палач.

* * *
        - …Я подумал, что король мною недоволен. Он так резко отослал меня от шатра. Даже зло. Я испугался. Сами подумайте: немилость короля! Надеялся, что ошибся… Я понимаю, не должен был. Но вы поймите! Решил: спрячусь, услышу что - судьба. Если немилость, знать буду заранее. Может, оклеветал кто.
        Капитан задержал перо:
        - А если нет, то поищешь в словах короля повод выслужиться?
        Тон был недоброжелательный, и Фальк заторопился:
        - Вот и вы так говорите! А что в этом плохого? Да, я хотел быть полезен королю! Я хотел… Вы не верите. Ну почему вы мне не верите?
        - Дальше.
        Слово упало тяжело, как ядро.
        - Король с адъютантом отошли. Охрана смотрела в их сторону, я выбрал момент и скользнул в шатер. На меня не обратили внимания, королевский порученец все-таки. У входа закуток есть, мы ждали там, когда дожди. Я спрятался за сундук, на него был накинут плащ. Потом пришел король, а через несколько минут этот… Маркий Крох.
        - Князь Лесс, - поправил капитан, не отрываясь от записей.
        - Он сын мятежника! Ну почему так?! Я из достойного рода, а король мне не доверял. А какому-то выродку предателя - все на блюдечке. Это несправедливо! - от негодования на судьбу голос сорвался.
        - Ты оспариваешь королевское решение? - капитан вскинул глаза. Как шпагой ткнул.
        - Нет, ну что вы! Я не так сказал. Не оспариваю. Нет-нет! - Фальк замотал головой, стараясь прогнать видение: отблески разгорающегося в жаровне огня на остром клинке.
        - Дальше.
        - Я слышал, что приказал король Лессу. Слышал, как он сказал: «Я доверяю тебе». - Обида сделала голос Фалька сиплым. Не ему довелось услышать это от Эдвина.
        Вырисовывало перо черную вязь.
        - Там горела деревня, и ветер шел к лесу. Такие клубы дыма… Я бы задохнулся. Решил объехать. Ну не лезть же мне туда, ну сами посудите! Не понимаю, как сбился с пути, - Фальк поежился: вспомнил…
        …Тропа вывела к опушке, и княжич перестал кашлять от дыма. Бурелом не давал проехать, и порученец пошел краем леса, ведя коня за собой. Ветки цепляли за мундир, грозили выколоть глаза, и Фальк все время пригибался, прикрывал лицо. Он почти не смотрел по сторонам, а звуки терялись в шуме, с которым княжич пробирался через заросли. Удар по затылку - и все исчезло.
        Сначала вернулась боль, потом пришло ощущение чего-то твердого под спиной. Саднило затылок. Фальк понял, что сидит, прислонившись к дереву, и открыл глаза. Черный глаз пистолетного дула смотрел на княжича в упор. Как ледяной водой окатили. Все вокруг сделалось бесцветным, плоским, как на бездарной картинке. Только дуло оставалось весомо-материальным в этом бумажном мире. Фальк дернулся, взрывая каблуками опрелые листья, вжался в ствол. Кто-то громко рассмеялся, и только тогда королевский порученец отвел глаза от черного провала и увидел зеленый мундир с белыми аксельбантами. Князь - а Фальк узнал Дина сразу - кивнул солдату. Тот ухватил княжича под мышки, споро обыскал. Порученец даже испытал облегчение, когда выхватили пистолет, вытащили шпагу из ножен: оружие проще снять с мертвеца, значит, сразу не убьют… Ой, дурак! Конечно, не убьют быстро. Фальк обмяк, и солдат, придерживающий его, презрительно выругался…
        - Я сопротивлялся, но их было больше. Что я мог с пистолетом против целого отряда? Но отстреливался до последнего. - Фальк заглянул искательно в лицо капитану: верит ли? Тот дописал строку, неторопливо окунул перо в чернильницу. Княжич поспешил продолжить: - Связали. Хотели меня пытать… Никто бы даже не узнал, что со мной случилось! Они говорят: отведем к деревне, привяжем там, и пусть поджаривается, - он сглотнул кислую слюну, отдающую привкусом рвоты. Как тогда.
        …наверняка еще не прогорело - дым был виден отсюда. Фальк рухнул на колени, но вместо мольбы вышло какое-то мычание. Во рту скопилась противная слюна, но пленник не решался ее выплюнуть, еще сочтут за дерзость. Все глотал ее, давился, и потому никак не мог сказать. «Разденем поросеночка да посадим задницей на угли», - предложил мятежник, и Фальк замычал громче, тошнота стала сильнее, горше слюна - и порученца вырвало прямо под ноги князю. Отплевавшись, Фальк обрел наконец голос: «Не надо!!! Князь Дин, не надо!» Он пополз, но отец Эмитрия брезгливо отступил…
        - Я бы молчал. Я бы правда - молчал! Ну что вы так смотрите?! Вот ответьте мне, почему одни могут жить, а другие помирать должны? Почему?! Ну почему я должен был там умереть? За что мне-то - пытки? Я, что ли, решаю, кого куда послать? Я приказы отдавал? Почему, ну почему я там должен был умереть? Я тоже хочу жить! Вы вот тоже хотите, а я чем хуже?
        …руки вязать не стали. Кто-то сказал пренебрежительно: «Сам побежит!» Фальк замотал головой: нет, не побежит. Ноги ослабели, встать не может. Создатель, ну за что ему это? С Торном ничего не случилось, даже эту высокомерную сволочь Лесса судьба бережет! Да что бережет - подарками осыпает, милостью королевской. Как несправедливо: Леднея отправили с простым поручением, и даже не оценят. А Кроха будут превозносить до небес: рисковый парень, не побоялся. А на самом деле, чего ему боятся, коли папаша в главарях ходит? И не его собираются огнем жечь. Несправедливо это, Создатель! Ненависть к Маркию даже приглушила на мгновение страх…
        - Ну почему? Да еще из-за Лесса. Он повез приказ, а под пытки я должен был идти? С какой стати?
        - Ты подумал, что знает только князь Лесс, и на него первого падет подозрение? Тем более князь Крох - его отец. Чем не причина?
        - Нет. Ну, я не думал… - забормотал Фальк: похолодевший голос капитана заставил насторожиться.
        - Смотри на меня.
        Голова дернулась, словно к затылку прикрепили веревку и рванули вверх. Отвращение и брезгливость на лице барона не оставляли ни одного шанса.
        - Да! Да! Пусть бы все поняли! Ненавижу его!!! Золотую ленту носил, а за что? Гнилой род. Отец - мятежник. А ему от короля столько милости. Почему я должен был из-за него умирать? Почему?!
        Фальк всхлипнул. Капитан отложил перо, откинулся на спинку кресла. Ждал. Порученец отер мокрое лицо рукавом, угрюмо уставился в угол.
        - Закончил с истерикой? Хорошо. С кем и когда ты должен был встретиться следующий раз?
        - Ни с кем! Вы что!!! - ужас придал новые силы.
        - Не ори. Тебя бы так просто не отпустили.
        - Я говорю правду. Вы поймите, ну, испугался раз, и все. А так я честно служу королю! Я только разок испугался, я не хотел умирать! Если бы я умер, кому от этого польза?! А так я отслужу.
        - Я повторяю вопрос: с кем и когда ты должен встретиться?
        - Ни с кем!
        - Хорошо. Конвой! К палачу.
        - Стойте! Да, мне велели прийти еще раз. Но я бы не пошел! Милостью Матери-заступницы клянусь!
        - Подробнее.
        Слова покатились, как горошины из скользкого кувшина.
        Капитан размял уставшие пальцы. Достал платочек, неторопливо оттер чернила. Фальк тупо следил, как белый батист был свернут в аккуратный квадратик и исчез в кармане. Допрос окончен.
        - Меня казнят? - крохотная, безумная надежда не оставляла Фалька. Он же рассказал все.
        - Это будет решать король.
        - Подождите! Я хочу написать ему! Прошу вас, не уходите! Я не хотел, видит Росс-покровитель, я не хотел! Я отслужу!

* * *
        И снова грохот барабанов. Все тот же дворик, только выводят уже Фалькия, а князь Лесс стоит среди королевских порученцев, рядом с Темкой, чуть качнись - почувствуешь его плечо. Конвоир - лейтенант с ритуально обнаженной шпагой - подталкивает пленника в спину, тот все время оборачивается и жалобно кривит губы. Марк шел достойно, после пыток и бессонной ночи - а все равно высоко подняв голову и выпрямившись. Темка все время сравнивал и никак не мог отделаться от этого. В то утро он пытался ненавидеть Марка, а сейчас была лишь брезгливость к медленно передвигающему ноги мучнисто-бледному Фальку. Оказывается, можно ненавидеть только того, кто готов умереть с честью.
        Барабаны зазвучали глуше. Темка оглянулся на Эдвина - только сейчас заметил неподалеку от короля старика в мундире песочного цвета, с бронзовым Львом на груди. У князя Леднея тряслась седая голова, пальцы сжимали оголовье родового меча, комкая бронзовую ленту. Он смотрел не на сына, а на Митьку - и старческие глаза светлели от ненависти. Княжич Дин стоял рядом с ладаррским летописцем, странным казался Митькин мундир без шевронов: уже не мятежник, но и не вассал короля.
        Фальк приблизился к отцу, волоча ноги и глядя в землю. У старого князя дернулась щека, когда он достал меч из ножен и положил на ладони сына. Теперь через двор, через строй взглядов - к королю.
        Шаги в тишине. Отблески солнца на клинке. Рокот барабанов. Княжич Ледней преклонил колени, протянул меч. Эдвин дернул узелок - и бронзовая лента упала на землю. Фалька схватили за плечи, подняли. Меч оказался в руках коннетабля и тут же исчез, переданный кому-то. Громко ударили барабаны, и почти мгновенно приглушили звук. Княжича развернули к строю, коннетабль взмахнул ножом, срезая бронзовые аксельбанты.
        Все случилось очень быстро. Фальк остался стоять один, прикрывая разрез на мундире ладонью. Потом как что-то сломалось в нем, и княжич зарыдал. Это было так мучительно-противно, что Темка закрыл глаза.
        Король мог произнести слово милости, даже барабаны стали почти неслышны в ожидании решения Эдвина. Темка взглянул на раскачивающегося Фалька, повернулся к Марку - у того натянулась кожа на скулах, заострился взгляд. Махнул рукой коннетабль - и с силой опустились палочки на барабаны! Темка вздрогнул. Все.
        К пленнику шагнули конвоиры. Теперь шпага лейтенанта покоилась в ножнах - Фальк больше не княжич. Повели. Вниз, в город, на торговую площадь. Там с самого рассвета стоял у позорного столба бывший князь Артур Шадин, без меча, в мундире со споротыми шевронами.
        Качнулось рядом плечо Марка. Нужно идти.

* * *
        Спокойно. Словно мятежников устрашила казнь, и они затаились. Тихо. Даже кузнечиков стало слышно. Стрекочут, как до войны. Забавно, когда-то Темка рвался в бой, а теперь рад этой тишине, полю с проплешинами клевера, солнцу - уже соскользнувшему с зенита, но еще не упавшему к горизонту. Княжич спешился; пошел, путаясь в высокой траве и распугивая насекомых - зелеными пулями они разлетались из-под ног… Нет, не пулями! Просто - кузнечики. Хорошо, что король со свитой выехал из баронского замка и остановился в деревушке много южнее. Темке не нравился город, на площади которого остался стоять помост с потемневшими досками.
        Княжич добрел до окопов - когда наступали, много тут королевских солдат полегло, вон, дальше к опушке - могилы. Карь потянулся к клеверу, мотнул головой, останавливая хозяина. Темка послушно замедлил шаг. Эх, остаться бы тут подольше! Отойти в сторону от окопов, завалиться в траву и слушать кузнечиков. Смотреть, как плывут по небу облака. Вон то, западнее, похоже на толстого поросенка. Рядом с ним вытянулось плоское, как блюдо. Темка хмыкнул: да уж, ассоциации у него. Впрочем, ветер подмял поросенка, унес его в сторону, и теперь он больше походит на пушку с непомерно большими колесами на лафете. Княжич остановился, прищурился на солнце. Торопиться некуда, приказ отвез, и Эдвин разрешил вечером быть свободным. Если что, Александер знает, где найти порученца.
        Темка расстегнул пуговицу у горла. Как же спокойно тут. Стрекочут кузнечики, пригревает солнце. Карь общипывает головки клевера. Хочется забыть о мятеже, снять жаркий мундир и в одной рубахе отправиться с Дегой к реке… только нет больше любимой кобылки. Темка потянул за повод, заставил Каря поднять морду. Показалось, конь глянул с укором. Но разве княжич виноват, что не может забыть убитую Дегу? Словно оправдываясь, Темка погладил темную морду, согнал бродившую по белому пятнышку муху.
        - Пойдем!
        Садиться верхом не стал, до деревни уже близко. Карь явно раздумывал, что предпочесть: сочные полевые травы или сено в стойле? Хозяин был настойчив, и вопрос решился в пользу домашнего уюта.
        Выйдя из конюшни, Темка пошел на окраину деревни. Там, в домике священника, остановился князь Наш из Ладдара. Когда королевская свита уезжала из баронского замка, Митька перебрался к дяде.
        Княжич шагал последней улицей, плетни тянулись только по одну сторону, с другой - степь. Жители уже вернулись, но в деревне было малолюдно: почти все в поле. Темка заметил в одном дворе солдата, голого по пояс, но в форменных штанах. Поплевав на руки и ухватисто взявшись за топор, он обтесывал кол для покосившегося забора. То ли соскучился по крестьянскому труду, то ли помогал какой молодой вдове. Как сказал князь Наш: «Жизнь берет свое, а первыми от войны хотят отдохнуть женщины».
        Темка улыбнулся своим мыслям. Вспомнил, как на даррской границе краснел под рассказы сержанта Омели. Тут-то княжич уже и не такого наслушался. Запахло вдруг яблоками, завертелась перед глазами деревенская свадьба, мелькнуло смуглое плечо в разлетевшемся вороте рубашки, ожгло взглядом.
        Тише стал стук топора, Темка вышел на край деревни. Легкая тревога, чуть притушенная мирным днем, ударила крысиным хвостом: как там Митька?
        - Княжич!
        Темка услышал, только когда его окликнули во второй раз. За невысоким редким забором из жердей, выставив на загородку загорелый локоть, стояла девчонка лет пятнадцати. Светлая коса, перекинутая через грудь, свисает до пояса. Некрашеная юбка подоткнута так, что видно нижнюю. Переминается, топчет босыми ногами раскидистый лопух. Темка шагнул ближе.
        - Не хотите ягод, княжич? - сквозь щель протянулась рука. В свернутом кульком лопухе - ранняя малина.
        - Спе-е-елая, - пропела девчонка и облизнула яркие, точно испачканные малиновым соком губы.
        Темка ухватил ее руку в свою, наклонил, пересыпая ягоды в подставленную ковшиком ладонь. Мягкие, горячие от солнца, они легли алой горкой. Девчонка выбросила ненужный лопух.
        - Да вы попробуйте, княжич, - улыбнулась, показав щербинку между зубами.
        Губами, чтобы не мять, поймал ягоды из ладони.
        - Сладкая!
        - А вы приходите к вечеру, я еще нарву, - сощурилась девчонка.
        Темка одним взглядом охватил ее всю - светлую косынку, сдернутую высоко на затылок, выступающие под тонкой тканью бугорки грудей, перехваченную поясом талию и смуглые ноги на пыльном лопухе. Девчонка чуть качнулась, переступила - юбка обрисовала бедра и снова упала складками. Вспыхнул Темка: показалось, брызнет со щек сок малиновый. Пробормотал что-то, неловко отступил.
        - Я тороплюсь!
        Девчонка рассмеялась, снова показав щербинку. Княжич торопливо зашагал к избе священника. Не выдержал, оглянулся: маленькая фигурка недвижно стояла у забора, опираясь на жердь локтем. Фу ты, шуточки шакальи! Только Темка чувствовал себя взрослым и все понимающим, как такая подножка судьбы. Хорошо еще, никто не видел, а то насмешек не оберешься.
        Возле калитки Темка постоял, прижимая к щеке ладонь. Казалось - горела до сих пор. Еще не хватало таким явиться пред очи ладдарского летописца! Слишком уж умный у Митьки дядя. Отворил калитку, шагнул на посыпанную песком дорожку. Двор у священника ухоженный, только вдоль забора растет трава да у крыльца раскинулся лопух. Темка с досадой плюнул: вспомнились загорелые босые ноги. Да что за ерунда - у друга судьба решается, а он на девчонку деревенскую засмотрелся! Симпатичная девчонка, это да: коса толстенная, ямочка над ключицей… Княжичу вдруг вспомнились другие ключицы, тоненькие, и тяжело лежащая на них геральдическая цепь, свитая из трех металлов: золота, серебра и бронзы. Вот уж полыхнуло жаром, как представил малину в руке принцессы. За счастье бы счел губами собирать ягоды с ее ладони. Ох, покровитель Ларр! Не покарай за дерзкие мысли!
        Отворилась дверь, на крыльцо вышел служка. Посмотрел на застывшего посреди двора княжича.
        - Я ищу Эмитрия Дина, - спохватился Темка.
        - В саду они, в беседке.
        Княжич кивнул и двинулся в сторону от дома, за старые липы.
        Опять! В который раз застает Митьку и Марка вместе. Устроились в беседке, груши в ладонях катают. Темкин приход явно оборвал какой-то разговор. Шакал побери, что у них может быть общего? Все еще хмурясь, княжич подошел к беседке. Марк соскочил с перил, поздоровался коротким кивком. Сбежал по шатким ступенькам и скрылся в глубине сада.
        - Хочешь? - Митька протянул грушу.
        - Что-то меня сегодня часто угощают, - Темка ухватил за жесткий хвостик, куснул. - Фу! Она же еще деревянная!
        - А тебя угощали чем-то повкуснее?
        Вопрос был без подвоха, но Темка почувствовал, как теплеют щеки. Отмахнулся преувеличенно небрежно.
        - Да ну! Рассказывай, что нового? - он сел рядом с Митькой, поудобнее устраиваясь на узких перилах. Почему никому из них троих не сиделось на удобной лавочке - не знал и Создатель.
        Митька покрутил в руках еще одну грушу, но кусать не стал.
        - Утром говорил с Эдвином.
        Темка скривился, точно снова попробовал кислятину: Марк-то наверняка уже все знает. Тьфу, нашел о чем сейчас думать!
        - И? Чего ты крысу за хвост таскаешь?!
        - Он согласился. Король примет вассальную клятву от княжича Дина из рода Орла.
        Переубедить Эдвина! Нет, Митька - это нечто. Спасибо, Матерь-заступница. Радость замурлыкала на душе, как котенок на солнышке.
        - Когда?
        - Завтра равно утром.
        Нет, сегодня просто отличный день! Темка расплылся в улыбке.
        - А потом я уеду, - продолжил Митька еле слышно.
        Как обухом по голове. Темка соскочил с перил. Нет, ему послышалось! Что за ерунда?
        - Я еду с князем Нашем. Король разрешил.
        «Но почему?!» - рвался вопрос. Дурацкий. А то Темка не видит, что происходит с другом. Может быть, это и правильно. В королевской свите княжича Дина ненавидят и презирают: за то, что сын мятежника, за белые аксельбанты, за предательство короля и предательство отца. Пусть хоть немного утихнут страсти. Но как трудно прощаться: кругом война, и могут убить. Снова как там, в Южном Зубе, когда стояли у двери, за которой скребся Черный песок. Ну что же им все время выпадает порознь быть!
        - Куда?
        - Через Миллред на границу с Роддаром.
        Росс-покровитель! Там становится опасно. Да и дорога не из легких - мимо земель, захваченных мятежниками.
        - Тур Весь давно собирался, и разрешение медуниц получил. Он только из-за меня тут застрял. Слышал, снова была вылазка? Угу, была. Как обычно - напали ночью, а к утру убрались в Миллред. Но точно - роддарцы. Если получится, попытаемся пересечь границу. Эдвин сказал, что ему нужно точно знать, какие там настроения.
        - Когда выезжаете?
        - Послезавтра.
        Темка кивнул: он еще успеет приготовить подарок. Спохватился:
        - Митька, ты боишься высоты?
        - Не знаю. Как все, наверное.
        - Как все - это нормально, - успокоился Темка.
        Митька покрутил твердую грушу и все-таки положил ее на перила. На тропинке показался Марк, он шел к беседке целенаправленно, с таким напряженным и злым лицом, что Темка тревожно выпрямился.
        Лесс шагнул через ступеньку, резные солнечные пятна высветили мундир, оставив лицо в тени. Мягко упала в траву груша, которую нечаянно задел Митька.
        - Я понимаю, что вам это не нужно, - сердито сказал Марк. - Но я все-таки хотел бы рассказать. Все, как было. Вам обоим.
        Темка еле заметно пожал плечами. Лесс вспыхнул, вскинул голову - показалось, сейчас круто развернется и уйдет.
        - Расскажи, - прозвучал Митькин голос. Друг повернулся, глянул на Темку с укором - и тот вынужден был кивнуть: «Да, рассказывай».
        ЧАСТЬ IV
        Глава 16
        До тринадцати с половиной лет Марк считал себя счастливейшим княжичем Иллара. Наследник прославленного золотого рода, отличный фехтовальщик, меткий стрелок, искусный наездник, ориентируется в политике - кто еще мог похвалиться столькими достоинствами?
        Отец у него был самым лучшим на свете. Сильный, мудрый, твердый в слове и деле. Иногда Марку даже казалось, что Создатель дал ему в отцы самого Росса, покровителя воинов, его земное воплощение. Строгость князя - за малейшую провинность тот оставлял сына без ужина - наследник принимал без пререканий. Росс и должен быть суров. Отвечая: «Да, мой князь!» - и отправляясь отбывать наказание, Марк чувствовал себя солдатом перед строгим командиром. Тем более влетало всегда за дело. А редкие похвалы отца ценились дороже геральдического золота. Убирая шпагу в ножны и вытирая вспотевший лоб, Марк был счастлив, удостоившись одобрительного кивка, а скупое «хорошо» и вовсе подбрасывало к небу. Больше всего на свете княжич хотел походить на отца. Ради этого часами тренировался на плацу, ползал по картам и читал трактаты известных полководцев, чувствуя сладкое щекотание в груди, когда попадались имена предков. Марк знал историю каждого изображенного на портретах, что в Родовом зале. Двенадцать поколений, прославившихся доблестью и мудростью. Княжичу казалось, что воины с холстов смотрят оценивающе: ну что, внук и
правнук, не посрамишь род? Хотелось расправить плечи, вытянуться в струнку: нет. Клянусь, добавлю славы.
        Мама - молодая, красивая, ласковая. Неутомимая на конных прогулках, просиживавшая за полночь над записками известных путешественников. От прикосновения мягких ладоней затихала боль в разбитых коленках, от негромкого журчащего голоса утихали тревоги, от света каштановых локонов и карих глаз становилось теплее зимними вечерами. С любой бедой мог прийти к маме княжич, и она сняла бы груз с его плеч, выгнала бы крысу из души. Но у Марка не было бед страшнее легкой простуды зимой или порезанного пальца.
        И был самый лучший наставник. Марк не помнил, как Олег появился в его жизни. Сначала молодой сержант учил маленького наследника стрелять и фехтовать, ездить верхом и драться, плавать и охотиться. Когда пришли сладкие в своей недозволенности сны, Олег много рассказал княжичу о любви плотской и любви возвышенной. Марку исполнилось одиннадцать, и князь пожаловал Олегу капитанское звание. Даже от ревности был избавлен княжич: семьей капитан не обзавелся.
        А еще был побратим, княжич Артемий Торн. Шакал побери, как же с ним легко и просто! Стремясь походить на отца, Марк держался замкнуто, немногословно. Темкина открытость просто ошеломила. Смешно, но ему не нужно доказывать, что ты - лучший, ты - достойный наследник золотого рода. Не спорить, не стремиться во всем одержать верх. Можно просто быть рядом - в тренировочной схватке и в дуракавалянии. Когда-нибудь они вместе пойдут в бой, и не будет для спины защиты вернее, чем шпага побратима.
        Пожалуй, только одно омрачало безоблачное счастье: мама все чаще сухо кашляла и торопливо прятала платочек. Но королевский лекарь обещал, что стоит пожить хотя бы до весны в горах, рядом с Соленым озером, что в Ваддаре, и княгиня выздоровеет. Марк поверил: разве он не самый удачливый княжич? Разве может с его мамой случиться что-то плохое?

* * *
        Грустно и тоскливо бродить среди распахнутых сундуков, куда взмыленные служанки укладывают вещи. Марк остановился рядом с грудой висевших на спинке кресла платьев. Вот в этой амазонке мама ездила с ним на конные прогулки. Когда они впервые отправились без сопровождения, Олег серьезно сказал семилетнему Марку: «Осторожнее, княгиня не может так быстро скакать в дамском седле. Ты мужчина, и должен беречь маму». Ох и раздулся тогда княжич от гордости! Придерживал смирную кобылку так, словно она и в самом деле могла сорваться в галоп… Марк тронул перо фазана, украшавшее крохотную шляпу. Птицу он подстрелил сам, и мама долго восхищалась чудесными перьями.
        Зашуршали за спиной юбки, пальцы взъерошили волосы:
        - Ну что ты, Маркуша.
        Княжич не терпел, когда его так называли, но сейчас смолчал.
        - Ох, прости, сынок. Вот увидишь, зима пройдет - не заметишь. Отец скоро вернется, утром доставили письмо. Кстати, гонец поедет обратно через Теплую выпь, может сделать крюк в Торнхэл.
        - Когда он выезжает? - вскинулся Марк. Удачная оказия отправить письмо Темке!
        - Завтра, как меня проводите. Должен же он отчитаться князю, - слабо улыбнулась мама и снова взлохматила волосы Марка.
        Осела пыль на дороге, карета превратилась в точку на горизонте, а потом и вовсе пропала. И еще целых шестнадцать дней Марк считал себя самым удачливым княжичем. Он написал Темке письмо. Побил собственный рекорд, стреляя по брошенным глиняным тарелочкам. Перечитал историю боев у ваддарской границы, в которых прадед заслужил орден Золотого щита. Съездил с Олегом в ночное к дальнему озеру. Марк часто потом вспоминал серебряное ковыльное поле, огромную осеннюю луну на небе и прохладное дыхание озера, разбойничий посвист капитана и бешеную скачку без седла - кто быстрее домчится до берега, густую ароматную уху с черным хлебом грубого помола и потрескивание костра, серьезный неторопливый разговор с Олегом о предстоящей службе.
        Целых шестнадцать дней, пока не приехал отец.

* * *
        Марк слетел с крыльца навстречу спешившемуся князю. Гомонили солдаты, бежали к ним женщины, подхватив подолы. Князь же холодно глянул на наследника - тот опешил и, вместо того чтобы обхватить с разбега могучую фигуру, замер.
        - Иди за мной, - бросил отец.
        Княжич заспешил в кабинет, лихорадочно вспоминая: нет ли за ним какой вины? Случайно развалил крышу овина, когда тренировался прыгать с высоты в седло, но дыру уже заделали. Больше никаких прегрешений Марк не помнил.
        Отец отпер кабинет, прошел к столу. Велел:
        - Дверь прикрой.
        Марк потянул на себя створку, потом шагнул к отцу, глянул непонимающе-обижено.
        Удар тяжелым кулаком сшиб с ног, княжич отлетел, впечатался спиной в дверь - больно вонзилась между лопатками ручка. Закапала на рубашку кровь из разбитого носа. Марк коснулся лица ладонью, глянул на испачканные пальцы. Если бы не боль, то решил бы - снится кошмар. Ни разу в жизни отец не поднимал на него руку. Княжич вскинул голову: и не смотрел с такой ненавистью.
        - Папа?!!
        Пощечиной мотнуло голову. Но тяжелее удара обрушилось выплюнутое князем:
        - Ублюдок!

* * *
        Душисты вечера на миллредской границе, в других землях уже осень вовсю царствует, а тут - лето. Деревенька в садах утопает, в поле разнотравье: вдохни - и как густого квасу напился.
        Прохладный аромат вливался в окна и слегка перебивал сивушный дух и крепкий запах пота. Потел трактирщик, от страха. Таким уж уродился, что с малейшего испуга тут же проступали темные пятна в подмышках и прилипала рубаха к спине. А сейчас даже борода взмокла: второй день сидит незнакомый князь с солдатами в маленьком заведеньице и хлебает такое пойло, что люди его поначалу морщились и обильно закусывали переперченными колбасками.
        Страшно трактирщику. Да не ему одному - из посетителей никто сунуться не решается. Чешет хозяин волосатую грудь под мокрой рубахой: какой убыток! Тимофей-батюшка, покровитель пресветлый, убыток-то какой. Жена с базара прибежала, говорит, мол, беда у соседей: нашли старую медуницу задушенной в ее собственном доме. В другой вечер в трактире не протолкнуться было бы, все мужики бы сошлись новость обсудить. Чай, не бабы, в базарной пыли топтаться, языками чесать. Мужская беседа требует обстоятельности, да чтобы пивом ее смачивать или чем позабористее. А теперь наверняка у вдовушки Ягудки сидят, ох язви ее! Самогон у нее - и вполовину крепости не догонит, а все лучше там, чем рядом с грозовым князем.
        Трактирщик потоптался за стойкой. Потом все-таки двинулся к столу, издали навесив самую угодливую из улыбок. Поднял голову князь, таким взглядом одарил, что пот аж с усов закапал. Мыши от коршуна так не шмыгают, как мгновенно мужик испарился.
        Князь Крох брезгливо поддернул заляпанный пивом рукав. Темно-коричневое пятно напомнило все то же: глаза медуницы, смотревшие с жалостью. Будь проклят тот день, когда услышал Дарий, что не лечит никто бессонницу лучше, чем миллредские желтоволосые потаскухи! К лекарю идти на такое жаловаться - вот уж недостойно солдата. Да еще прицепится с дурацкими вопросами: не гнетет ли что князя? Скрипнул Крох зубами: посмотреть бы на того, кто бы четыре года заговор крутил и спал бы спокойно.
        Медуницу специально выбирал: чтобы в деле своем толковая была, а в остальном нетрепливая. Впрочем, даже если и ошибся, беда не велика. Бабой больше, бабой меньше. Отправился к ней на всякий случай один, по темноте задами прошел. Остальным велел за околицей ждать. Не привечали в Миллреде чужаков, как чуяли, пчельи дети. И нельзя пока силу им показать, пусть потешатся напоследок.
        Сука! Водила сухонькими ладошками, трясла распущенными волосами, словно девка, а не старуха. А потом и выдала:
        - Зубом ты, князь, маешься, но не печалься, - тронула улыбка темные сухие губы. - Зуб тот мудрым зовется, скоро выйдет наружу и боль пройдет. Хуже, что усталость в тебе копится, отдохнуть пора, а то и ночной покой не вернешь, и дневного не будет. Ребро к дождю ноет, да, князюшка?
        - Да, - кивнул Дарий; сломали ему ребро лет десять как.
        Тут бы ей и промолчать. Правду говорят, что к старости умом слабеют, наивнее младенца делаются. Пригорюнилась старуха:
        - Сильный ты воин, отважный. Жаль, уйдет все в землю, в детях не повторится, - чуть вздохнула.
        Засмеялся князь, так, что колыхнулись сухие травы у притолоки, и ошалело вскинулся дремавший на подоконнике кот.
        - Мелешь, дура! У меня наследник есть, сын.
        - Разве ты не болел в детстве крапчатой болезнью? - подняла брови медуница. - Прости, князь, но не утратил ты мужскую силу, да только семя твое - пустое.
        - Мелешь! - старческое горло легко уместилось в руке. Захрипела медуница. - За что мстишь, сука?! Ну?! - тряхнул и отпустил, пусть расскажет, кто надоумил.
        Не умеют врать медуницы. И не нашлось еще человека, который бы им не поверил. Наливался гневом Дарий, вспоминая холодную спальню и высокого худого лекаря, ежедневно осматривавшего маленького княжича. Как пришептывал он на ухо матери-княгине: «Крапчатая болезнь. Сейчас здоровью ничего не угрожает, вот не было бы потом сложностей». Найти бы того лекаришку, да на кол.
        Затянул князь пояс потуже. Еще хранилось на чреслах тепло, исходившее от сухоньких ладоней. Мяла, поди, потаскуха, да радовалась, что хоть на старости такое в руки попало. Смотрит сожалеюще:
        - Не знаю, князь, чьих кровей наследник, но не может быть у тебя детей.
        Сказала - и рот ладошкой прикрыла. Дошло, чем такое обернуться может. Старая сука! Умирала у него в руках, хрипела, задыхаясь, а все туда же:
        - Мальчика не трогай…
        Лапками переломанными дергала - чтобы не смела князя щупать, рот заткнул, да по пальцу ей ломал. А как душить начал, исхитрилась, выдавила кляп. Думал - заорет, а она вон что:
        - Ребенку-то нет вины…
        Мочит князь в разлитом пиве рукава. Уезжать надо. Последний солдат понимает, кто удавил медуницу. Домой пора. Скрипнул князь зубами. Домой, в родовой замок. Наследник которому - ублюдок пригулянный. То-то порой казалось, что жидковат сыночек, нет настоящей суровости. Все дурь какая-то в голове мелется. Думал, вырастет, возмужает. Служба королевская его обтешет. А оно вон как - чужая кровь. Знать бы еще, чья! В дикой ярости размахнулся князь, запустил тяжелую дубовую кружку об стену. Вздрогнули собутыльники.
        Узнает. Все узнает. Всех троих и порешит: и наглеца, и шлюху-жену, и ублюдка. Чтобы никто о позоре напоминать не смел.
        Вот только с планом-то как? Другого сына уже не родят, да и нужен не младше двенадцати. Была бы дочь у короля годами поменьше, еще можно было бы выкрутиться. А так - нужен Маркий, шакал его раздери! Захватить власть не трудно, трудно ее удержать. И лучший способ - женить своего наследника на принцессе. Коронуют сопляков, а править будет единственный старший в обоих родах - князь Крох. Кончено, самому лестно корону надеть, да не судьба. Сам бы венчался с Анхелиной, да тут уж разве что глупец не ткнет пальцем: захватчик! На своих дураков плевать, а вот соседи могут ополчиться. Вот если бы потом… Зуд прошел по кончикам пальцев. Дарий никогда не позволял себе додумать эту мысль до конца. Все-таки - сын.
        Поежился молодой солдатик, глядя, какая ухмылка появилась на лице князя. Тот заметил испуг, рыкнул совсем по-звериному:
        - Чего расселись? Лошадей седлать, живо!
        Солдат как духи из трактира вынесли. Крох встал, потянулся, разминая затекшие мышцы.
        Регентом.
        Регентом, дерьмо шакалье!
        Пусть только байстрюк молодой королеве ребенка заделает. А будут долго тянуть или девку родят, так нетрудно младенчика от похожих родителей подобрать. Померла родами Анхелина - и весь сказ. И мало ли несчастных случаев на охоте бывает.
        Пока королю-мальчишке десять лет отмерят, князь и своих, и соседей прижмет - пикнуть не посмеют. Все дети болеют, а уж помирает их сколько, и вовсе не счесть. Сами тогда придут, просить будут, чтобы корону принял. Ха! Король Дарий Первый - звучит.
        Князь снова расхохотался. Пора домой. Ублюдка в бараний рог гнуть.

* * *
        Марку казалось, что он сошел с ума.
        Отец не пробыл дома и получаса, умчался, взяв с собой пятерых солдат. Княжич до вечера бродил по коридорам дворцовых покоев. Подходил к двери в кабинет, трогал щеку - казалось, она все еще горит, - и снова уходил. Он не хотел никого видеть, даже Олега. Впрочем, капитана тоже не было, он с утра уехал к дальнему выпасу, посмотреть жеребят.
        Княжич отказался от праздничного ужина, и напрасно дожидался накрытый расшитой скатертью стол князя и его наследника. Марк ушел к себе и долго сидел в темноте на разобранной постели, не раздеваясь. Тяжелым молотом било в голове: «Ублюдок!» Но за что?! Почему?! Он не понимал. А потом провалился в черный, как смола, сон. Разбудило его жесткое потряхивание за плечо.
        Отец склонился над ним, и в свете лампы, которую он держал в руке, черты лица показались резче, незнакомее. Марк потянулся к нему - показалось, что все просто приснилось. Но князь поставил лампу на стол, развернулся - и так, с поворота, хлестнул по лицу ладонью.
        - Значит, так, ублюдок, я с тобой цацкаться не буду. Запоминай правила: при посторонних вести себя как обычно. Притворяйся, но не забывай, что твоя шлюха-мать нагуляла тебя с безродным. Только по моей милости ты пока жив и не выкинут пинком под зад - без имени, без рода, да и без порток.
        Слова казались еще безумнее, чем отцовская пощечина. Марк не желал верить, он помотал головой.
        - Что тебе не ясно?
        - Папа…
        Еще один удар оборвал Марка. Рыкнул князь:
        - Ты не уяснил? Ты мне не сын!
        - Нет! Неправда!!!
        - Не ори, - процедил князь. - Или хочешь, чтобы все знали о позоре?
        - Но с чего ты взял?!
        Отец внезапно успокоился, и даже голос снова стал знаком Марку:
        - Я знаю. Знаю это точно. Тебе лучше поверить сразу и не тешить себя иллюзиями. Ты не можешь быть моим сыном.
        Нет, это невозможно. Невозможно! Оплыли стены комнаты, обмяк потолок, расплылся свет лампы - и только лицо отца осталось четким.
        - Сейчас ты посидишь один. Вспомнишь все, что я тебе сказал. Осознаешь это. Запомнишь: даже при слугах ты должен вести себя по-прежнему. Через пятнадцать минут спустишься на задний двор, к Пушечной башне. Я нашел шакала, с которым спуталась твоя мать. Для всех он - вор и конокрад. Но ты будешь знать, за что он умирает. - Князь ухмыльнулся. - Он тоже.

* * *
        Ночь, исполосованная огнями факелов. Сгорающая темнота. Ударили первые осенние заморозки, и трескается под ногами ледок на лужице у крыльца. Приглушенный гомон в небольшом дворе у входа в башню, можно разобрать крепкие словечки. Марк остановился, не доходя возбужденной группки солдат. Увидел отца. Тот показал рукой: встань рядом. Словно кто дернул за веревочку, и Марк поторопился выполнить приказ. Странно, но никто не валялся в ногах у князя. Если действительно все сказанное - правда, то где обвиненный в позорном конокрадстве? Тот, кто украл несравнимо больше: право Марка называться княжичем Крохом, быть сыном своего отца, наследником золотого рода. Тот, кто опозорил маму. Ненависть обожгла холодным пламенем.
        Раздался громкий свист и стук копыт. Солдаты разбежались, давая проход. Вынесся всадник, он летел прямо на князя и только в последний момент отвернул в сторону. Метнулась по земле веревка, и под ноги Марку подкатилось окровавленное тело. Видно, тащили по степи, привязав за руки. Ненависть жгла все сильнее: из-за этого вот отец назвал Марка ублюдком, из-за него смотрит с гадливостью, как на протухший труп шакала.
        Мужчина завозился, поднял голову. Ледяное пламя взвилось сильнее, подкормленное жгучей обидой: капитан Олег! Любимый наставник. Лучший офицер князя.
        …Умирал он долго. Но, даже хрипя и захлебываясь кровью, все смотрел на Марка. И когда князь собственноручно отрубил капитану кисти и ступни - не взглянул на мучителя. Только на Марка, прижавшегося к каменной стене в паре шагов от пропитанного кровью пятачка земли. Смотрел, пока взбешенный князь не выколол Олегу глаза.
        Пытка прекратилась, когда свет факелов стал не нужен. Рассвет нового, по-осеннему пасмурного дня отчеркнул страшную ночь, в которой Марк то сгорал от ненависти, то корчился от жалости к капитану, то ожесточался, то готов был плакать и молить князя о милосердной смерти. Высветилась чернота неба до серости пепла, погасло вместе с факелами прежнее восхищение мудростью и справедливостью отца. Зверь, полосующий раскаленным ножом плоть капитана, уже не казался похожим на Росса.
        - А он хорошо держался, - сказали за спиной Марка с невольным восхищением.
        - Лучше бы князя о милости просил, - лениво вразумил кто-то. - Быстрее и легче бы помер.

* * *
        Дальше Марк помнил урывками.
        Бил отец ежедневно. Не при слугах, заводил в кабинет, ставил к стене - и под дых кулаком. У Марка темнело в глазах, перехватывало дыхание. Когда осторожно, сквозь зубы, начинал процеживать воздух, следовал еще один удар. И так раз за разом, пока Марк не падал. Отчаявшись, княжич как-то рухнул после первого же удара. Князь усмехнулся и больше в тот день не тронул. Только потом Марк понял: этого он и добивался. Противно стало. И назавтра он вжимался в стену до последнего. А на другой день снова не выдержал.
        Отец заставлял выходить из кабинета как ни в чем не бывало - никто, даже слуги, не должны были ничего заподозрить. Можно только добраться до своей комнаты, подпереть дверь креслом и рухнуть на ковер, поскуливая и прижимая руки к животу. И каждый раз в этот момент вспоминалось окровавленное слепое лицо капитана Олега.
        Побои прекратились, когда Марк стал с ужасом смотреть на князя и вздрагивать при одном слове «кабинет». Когда сам становился к стене, смотрел затравленным зверьком и падал на колени после первых же ударов. Скорчивался, закрывая живот, вжимался щекой в жесткий ворс ковра. Лицо потом горело, точно после пощечины.
        Самым жутким казалось то, что за пределами кабинета отец вел себя как прежде. Он и раньше не был особенно ласков, и легкое охлаждение, которое позволил себе князь, вряд ли заметили. А в остальном - все тот же, похожий на воплощение Росса, и даже не верилось, что именно он замучил капитана Олега. Словно вычеркни из памяти ту исполосованную факелами ночь - и все будет как раньше. Марку казалось: именно от такого раздвоения он и сходит с ума. Быть наследником и ублюдком одновременно - невыносимо.
        Может, это и подтолкнуло к отчаянному шагу.
        Княжич безуспешно искал сходство между собой и воинами на фамильных портретах. В тот день показалось - у отцовского старшего брата, погибшего еще до рождения Марка, такие же прямые темные брови, четко очерченные губы, не такой грубый подбородок, как у большинства из Крохов. Наверное, Марк действительно сходил с ума, или его захлестнула безнадежность. С чего бы иначе пришла в голову нелепая мысль: нужно надеть фамильные доспехи, те самые, изображенные на портрете, и сходство станет полным. Так срывающийся в пропасть цепляется за жухлую траву в последней надежде.
        Родовое оружие хранилось в кабинете отца. Ключ же - слишком тяжелый и громоздкий, чтобы постоянно носить с собой, - князь оставлял в спальне. Все равно никто бы не посмел переступить порог без разрешения.
        Марк слышал, как отец велел седлать Радку - именно на ней он отправлялся в дальние поездки, - и решил, что время есть. Сначала убедится сам, а потом тихонько вернет ключ на место и попробует уговорить отца на повторение опыта. В том, что все получится, наследник не сомневался. Вот только никак не мог попасть ключом в скважину, вспотевшие руки тряслись, точно у деревенского мельника с перепоя.
        Княжич нерешительно шагнул в полумрак кабинета - зимний день не проникал из-за плотно задернутых штор. Не было места ненавистнее и любимее, чем эта комната. Создатель! Марк готов был отдать все - лишь бы происшедшее обернулось дурным сном и он пришел бы сюда по праву сына и наследника.
        Ковер он обогнул, точно живое существо; слишком хорошо помнилось ощущение ворса под щекой. По стеночке пробрался к высокому шкафу. Тронул ручку. Была возможность повернуть назад. Тишина кабинета давила на спину, подталкивала: уходи.
        Скользнуло полированное дерево в мокрой ладони. Пришлось несколько раз глубоко вдохнуть и выдохнуть, чтобы успокоиться. Отворились дверцы. Вот оно - родовое оружие. Не просто нож с гербом, который мог сделать любой искусный кузнец, а то, что передавалось из поколения в поколение. На этот меч король повязывал золотую ленту. Этот меч должен принять Марк из рук Эдвина летом этого года. Княжич всегда волновался, касаясь потертых ножен. Сейчас же сердце колотилось, как сумасшедшее. Рукоять меча удобно легла в ладонь, выскользнул клинок. Марк глянул на свое отражение в металле и неожиданно почувствовал себя увереннее. Это все неправда, отца обманули. Марк - его сын и наследник. Может, подождать отца в зале, под портретом? Пусть сразу увидит, зачем откладывать.
        Князь вернулся в тот момент, когда Марк был готов швырнуть в зеркало родовой меч. Доспехи не прибавили сходства, а только подчеркнули - княжич всем пошел в мать. Ни черточки нет от князей Крохов.
        - Так-так.
        Голос за спиной заставил вздрогнуть. Марк повернулся: отец стоял в дверях, скрестив руки на груди. Меч стал непомерно тяжел, сдавил виски казавшийся свободным шлем.
        - Ты посмел зайти в мой кабинет без разрешения.
        Тянет ослабевшую руку оружие. Марк отступил на шаг.
        - Мало того, ты выкрал ключ.
        Колотится под ребрами страх, стягивает все внутри предчувствием боли.
        - Как у тебя хватило наглости тронуть родовое оружие? Отвечай, ублюдок!

* * *
        Хватка у отца стальная. Ледяной Пихтовый ветер продувал тонкую рубашку, стылая земля обжигала сквозь тонкие подошвы домашних туфель. Марк моментально замерз, дрожь прошла по позвоночнику. Князь почувствовал и сильнее стиснул плечо.
        - Уже трясешься, ублюдок, - сказал, довольный.
        Прошли двор, свернули к хозяйственным пристройкам. Потянулась справа каменная стена. Ветер стал тише, и снег плавно опускался на волосы, плечи. Отец молчал - и от этого Марку становилось еще страшнее. Лучше бы ругался, ударил бы тяжелым кулаком - но не вот это ледяное спокойствие.
        Остались позади казармы, а князь размеренно шагал дальше. Крупинки снега забивались в волосы, в распахнутый ворот рубахи, и Марка трясло все сильнее. Может, это и есть наказание? Помнится, мальчишек-конюхов за провинности зимой привязывали голышом к внутренним воротам. Марк представил себя там, под злорадными взглядами дворни. Лучше уж на площадке смотровой башни, под обжигающим ветром! Но прошли мимо внутренних ворот. Двое крестьян у покрытых рогожей саней торопливо поклонились князю, посмотрели недоуменно на княжича в тонкой рубашке. Проводил взглядом управляющий.
        Ветер снова утих, стоило пересечь двор. Направо - проход к колодцу. Налево - конюшни, не те, в которых держат отменных скакунов, а грязная постройка для дешевой рабочей скотины. В распахнутые ворота тянулся санный след, глухонемой Осип собирал раструшенную солому. Князь повернул налево. Марк сбился с шага. Нет! Этого не может быть! Жаром полыхнуло в лицо, сердце сдавило - и снова взорвалось в бешеном ритме, погнало кровь к вискам, ударило барабаном.
        Отец втолкнул Марка внутрь, точно деревянную куклу. Нет!!! Захотелось броситься князю в ноги, вымаливать прощение. Какое угодно наказание - только не это… Даже слуги, те, что прислуживали в доме, считали порку на задней конюшне позором. Только не это, Создатель!
        Зимнее солнце било в распахнутые ворота, освещая небольшое пространство перед стойлами. Князь ткнул в сторону лавки. Осип перестал кланяться и потащил лежак на середину. Неторопливо прихватил толстую веревку, посмотрел выжидающе на дверь: кого приведут?
        Князь снял со стены короткий толстый кнут.
        - Раздевайся.
        - Ты не можешь! - собственный голос был едва слышен из-за оглушительного стука сердца.
        Насмешливо взлетели брови:
        - Это еще почему?
        Марка как лицом в навоз ткнули.
        - Ты что - из знати, чтобы я не мог? - светлые глаза сощурились в усмешке. - Тебе это разве позор? Что молчишь? Отвечай!
        Марк скомкал ворот рубашки. Только не тут. Пусть избивает тяжелыми кулаками, пусть ломает ударами ноги ребра. Но только не под кнут на задней конюшне.
        - Ты - ублюдок. У ублюдка нет чести. Повтори!
        - Я ублюдок… - морозный воздух забил горло.
        - Не слышу, громче!
        Стучит в висках, слепит холодное зимнее солнце. Привиделось вдруг: орел, распластанный на скале, вплавленные в камень переломанные крылья.
        - Я ублюдок.
        Лучше бы и не было в его жизни того путешествия над пропастью.
        - Дальше.
        Родовое оружие - символ чести. И Темка хранит нож с Лисом.
        - Дальше!
        Стальные пальцы впились в горло, Марк почувствовал дыхание князя на своем лице.
        - Повторяй, ну?
        Не вырваться, не вздохнуть, и все туже хватка. Голос бьет в уши раскатистым горным эхом. Воздуха! Напряглись жилы на горле. Воздуха!!! Лицо князя заволокло черным туманом.
        Больно ударило по ногам. Стоило отцу разжать пальцы, Марк упал на колени, судорожно вдохнул.
        - Вот так стой и повторяй, - прозвучало над головой.
        Но ведь было - орел на скале. И молчаливая клятва побратимов.
        Марк поднялся. Удержался, не потер горло. Намного труднее взглянуть князю в лицо.
        - Ничего, ублюдок. Скоро привыкнешь к своему месту. Раздевайся! - Князь поудобнее перехватил рукоять кнута, протянул свитый кожаный шнур через ладонь. - И помни - скидываю удары, если скажешь: «Я ублюдок, у меня нет чести».
        Марк глянул в светлые глаза того, кого до сих пор называл отцом. Замерзшие пальцы с трудом протиснули пуговицу через узкую петлю. Рубашка полетела на изголовье лавки, морозный воздух теркой прошелся по коже. Марк переступил босыми ногами на ледяной земле.
        - Все снимай.
        Князь толкнул бестолково хлопающего глазами Осипа к наследнику.
        - Вяжи, ну? - поторопил жестом.
        Глухонемой суетливо ткнулся с веревкой к мальчику, замер, нерешительно глянул на хозяина. Тот раздраженно кивнул.
        Обмотанные в два витка запястья стиснуло посильнее отцовской хватки. Тычок в спину - Марк ударился коленом о лавку, прикусил губу. Шершавые ладони ухватили за бока, уложили как надо. Холодная пряжка брошенного поверх одежды ремня пришлась под щеку. Барабанный стук сердца неожиданно прекратился. Тишина сдавила виски. Нет! Этого не может быть!!! Это бред, кошмар, это неправда!
        Свист распорол тишину, окончательно разметав привычный мир на кусочки. На спину как кипятком плеснули. Только не кричать. Благословенна удача - дотянулся до ремня, впился зубами. Второй удар показался больнее первого. Третий! Не кричать! Не сметь!..
        Пульсирует боль. Марк зажмурился, ожидая следующего - уже не понять, какого по счету. Но вместо этого жесткие пальцы вцепились в волосы, потянули, заставляя поднять голову.
        - Я-то думал, чего этот ублюдок не орет, - раздраженно сказал князь. - А он вон - ремень измочалил, как щенок.
        Рванули одежду, Марк ткнулся лицом в доску.
        - Ну, сейчас заорешь.
        Хоть дерево грызи - нельзя кричать! Нельз… Удар! Стиснул зубы. Не кричать! Пусть он ублюдок, пусть! Но капитан Олег умер молча. Не кричать!

* * *
        …багровые облака на розовом небе. Жарко. Закрыть глаза, отгородиться - так больно от этих облаков. Понятно, почему они багровые. Сейчас то, что опустилось на спину, напьется крови и вернется в стаю. И тут же присосется следующее. Отгоните их! Пожалуйста… Так больно…

* * *
        Клубящаяся темнота. В разрыве покачивается тусклая звездочка. Цвет туч не разобрать, но должны быть багровыми. Даже ночью приходят раздирать спину. Ворочаются, присасываются. Уйди, хватит!
        Звездочка затянулась туманом. Багровым…

* * *
        Голубой прямоугольник. Это окно. В него протискивались багровые облака. Странно, там же стекло, как они смогли? Марк уткнулся лицом в подушку. Фу, какой бред. Боль в спине вовсе не из-за облаков.
        Боль! Марк всхлипнул. Какая, к шакалу, боль. Позор - вот что обжигает. Почему его не засекли там до смерти?! Бросили бы умирать на снег! Лучше бы никогда не приходил в сознание. Нет - притащили сюда, выхаживать будут. Зачем?!

* * *
        Хочется пить. Но позвать нельзя. Мало ли кто придет, увидит выпоротого княжича. Марк осторожно повернул голову. Незнакомая маленькая комната. Кажется, это в дальнем крыле дворцовых покоев. Истерический смешок рванулся из груди: как это еще его к дворовым не спровадили?
        Проще всего лежать, уткнувшись лицом в подушку. Пульсация боли отдается в висках одним и тем же словом: «По-зор, по-зор». Когда слышать это становилось невыносимо, Марк поднимал голову и смотрел на голубой прямоугольник. До стены очень близко, три шага. Лежанка стоит низко, и видно только небо. Непонятно, на какой двор выходит окно. Но какая, в сущности, разница - камни там внизу или обледеневшая земля?
        Невидимое солнце где-то застыло. Нужно торопиться - если его выхаживают, кто-нибудь все равно заглянет. Марк подтянулся на руках, сбросил себя с лежанки. Дерьмо шакалье!!! Ничего, скоро не будет больно.
        Как много - три шага, если ползти. Если малейшее движение заставляет прижиматься к полу и глотать слезы. Хоть бы никто не пришел! Пальцы ткнулись в стену, заскребли в поисках опоры. Жаль, нет портьеры, ухватиться бы. Ой, дурак, а чем он разобьет стекло?! Не видно даже туфель. Впрочем, Марк все равно не решился бы вернуться за ними к кровати. Ничего, локтем выбьет. Главное, чтобы никто не прибежал на шум.
        Уцепиться за подоконник. Ну же, вставай! Вставай, мешок с дерьмом! Если не хочешь помнить об этом позоре - вставай!
        Навалиться, отдышаться. Переждать, пока не пропадут вспыхнувшие перед глазами багровые круги.
        Холодное стекло остудило лоб. Марк открыл глаза, глянул вниз: камни или земля?
        То ли вой, то ли истерический смех вырвался из горла: второй этаж. Всего лишь второй этаж!
        Живи, ублюдок! У тебя больше нет чести!

* * *
        Солнце заставляло жмуриться. Оттепель. И пахнет весной: подтаявшим снегом, раскисшей землей, зерном для лошадей, вынесенным на просушку. Марк прислонился затылком к стене сарая, закрыл глаза и втянул ноздрями воздух. Раньше от первого теплого ветра просыпалось жгучее желание - в седло и за ворота, навстречу ветру. И чтобы рвался из горла крик - глупо-радостный, пугающий возвращающихся птиц.
        От слабости кружилась голова. Спуститься со второго этажа по узкой черной лестнице - длинное оказалось путешествие. Дальше Марк не пошел, только чуть сдвинулся в сторону от двери и присел на ступеньки крыльца. Хорошо, что в этом закоулке мало кто бывает.
        Солнце лежит на влажном дереве желтым пятном. Длинная сосулька, выросшая на деревянной бахроме, роняет блестящие капли; Марк поймал одну в ладонь. Скоро будет весна, потом - лето. Но еще быстрее наступит ночь. Искрой сорвалась еще одна капля, упала на ладонь. Марк слизнул ее, почти не ощутив вкуса воды. Тенькнуло - следующая впиталась в землю. Еще одна. Сосулька укорачивалась незаметно, истончалась, становилась прозрачной и хрупкой. Сосульки долго не живут. Но эта еще будет сверкать завтра.
        Цепляясь за стену, княжич встал. Спину нужно держать как можно ровнее, тогда боль не проснется. Медленно поднял руку и обломил сосульку у самого корня. Разжал пальцы, роняя мокрую ледышку в грязь.

* * *
        К ночи двор совсем развезло, и заморозки только начали затягивать ледком лужи. Марк оскальзывался в темноте и ни разу не удержался на ногах. Штаны до колен пропитались жидкой грязью, ладони пришлось отирать о рубаху. Последний раз упал, споткнулся почти у самой конюшни, не удержался на бровке накатанной за день телегами колеи. Ударило в плечо, прокатило по глине, перевернуло на спину. Холодная жижа поползла за воротник, и Марк чуть не заплакал. Сразу подняться сил не было, и княжич какое-то время лежал, глядя в темное безоблачное небо. Прямо над ним мерцали звездочки Одинокой Кобылицы, когда-то Олег показывал ему это созвездие.
        Но все-таки Марк дошел и никого не встретил по пути. Все давно спят, а охрана пройдет еще нескоро.
        Осторожно потянул за кольцо. Пахнуло знакомыми запахами конюшни. В оконце над дверью светила луна, и Марк разглядел в полумраке стоящую у стены лавку. Затошнило.
        Ничего, осталось недолго.
        Веревка, которой вязал глухонемой, висела, скрученная в моток, на балке. Шакал, какая же она шершавая! Но искать что-то другое в темноте не получится, а зажигать лампу Марк не хотел. Ладно, зато крепкая.
        Лавку нужно отодвинуть от стены, страх телесный может оказаться сильнее. После пришлось сесть, отдышаться. Марк провел ладонью по лицу, размазывая выступивший от боли и слабости пот. Еще бы как-то дотянуться до балки, и все будет кончено.
        Интересно, кто отмывал лавку от крови?
        Закрепить веревку удалось не сразу. Боль жгла плечи, какой-то мусор сыпался в глаза. Вот дерьмо шакалье! Марк чуть не выл от отчаяния, когда наконец-то затянул узел.
        Постоять бы хоть минуту, прижавшись к холодным бревнам с поблескивающим узором инея. Но для этого придется слезать с лавки. Марк протянул руку, коснулся стены: на сверкающей белым остался темный отпечаток ладони. Да и зачем тянуть? Что он может вспомнить не запачканного позором?
        Подержал, растянув в руках, петлю. Удачливый княжич! Кто бы мог подумать, что умирать придется вот так: в темноте задней конюшни, удавившись на той веревке, которой глухонемой вязал ему руки.
        Веревка плотно обхватила горло. Марк сглотнул. Матерь-заступница… А что будет с мамой?! Испуг был так силен, что княжич чуть не скинул петлю. Но руки скользнули по веревке и обвисли. Что он может? Мама! Ну зачем ты это сделала?! Лучше бы Марка не было на свете.
        Он шагнул в промежуток между лавкой и стеной. Рывок, сдавило горло, пальцы сами собой вцепились в петлю, выгнулось тело, пытаясь нащупать опору. Вспыхнули в темноте багровые облака…

* * *
        Твердая, холодная доска под затылком. Режущая боль в горле, сухой, раздирающий кашель. Рвутся легкие, наполняясь воздухом. В разрывах багровых облаков чье-то огромное лицо. Глаза смотрят с жалостливым недоумением, кривятся губы. Марк унял кашель, судорожно вдохнул. Качнулся очень близко перед глазами потолок в переплетении балок.
        Зачем?!
        Губы на огромном лице все так же шевелились, но Марк не слышал ни звука.
        - Зачем?! - прокашлял он.
        Великан затряс бородой, и княжич узнал Осипа. Взмыл вверх потолок, перестал качаться. Лицо немого стало нормального размера. Конюх подсунул широкие ладони княжичу под спину, легко поднял и понес в сторону господского крыльца. Марк рванулся, выдираясь, но Осип только крепче прижал к пропахшему чем-то кислым тулупу.

* * *
        Шаги князя Марк узнал сразу. Захотелось забиться в угол, сжаться под одеялом. Но нужно встать, выйти на середину комнаты. Приближается. Сейчас тронет ручку. Марк вжался в стену, прижал ладонь к горлу, закрывая след от веревки; одеяло свалилось с кровати.
        Дверь открылась, князь шагнул через порог. Его гнев был похож на грозовую тучу, готовую полыхнуть молнией. Но при виде забившегося в угол наследника князь ухмыльнулся.
        - Встань.
        Марк спустился с кровати. Под насмешливым взглядом оторвался от стены, шагнул ближе.
        - Покажи горло.
        Руки безвольно упали по швам. Марк чувствовал себя куклой, вытащенной из-под копыт боевого коня.
        - Твоя жизнь принадлежит мне, запомни это. - Теперь в голосе князя не было ни насмешки, ни угрозы. Просто - власть. Абсолютная. - Теперь ты понял, что у ублюдка нет чести?
        …Морозный воздух конюшни и обжигающий удар кнута. Ворсистая веревка на горле.
        - Да, мой князь.

* * *
        Через неделю на обоз, идущий из замка князя Кроха, напали разбойники. Немногочисленную охрану и крестьян перебили, телеги и лошадей угнали. По странному стечению обстоятельств погибли все, кто мог что-то знать о порке. И глухонемой Осип, и его помощник, и старая нянечка, выходившая Марка. Даже личный лекарь князя - Крох сам предложил ему съездить в город и щедро снабдил деньгами. Наверное, и для других нашлась причина оказаться в этом обозе.
        Когда Марк узнал, его бросило в жар, опалило спину болью. Маме лучше не возвращаться с Соленого озера.
        Глава 17
        Весна наступила в положенное время, и вряд ли кто заметил, что в замке что-то изменилось. Марк понимал: отец - Матерь-заступница, да привыкни уже, не отец он! - опасается посторонних. Внешне все должно оставаться безупречным, а чтобы избежать проблем, лучше и не менять уклад жизни. А что княжичу в тягость, например, вот такие обеды - оно и к лучшему. Должен знать свое место!
        Сидят друг напротив друга в огромном зале. Солнце из узких высоких окон светит Марку в спину, падает на противоположную стену. Ползут лучи по головам вепрей, оленей и медведей. Вспыхивают огоньки на острых гранях старинного оружия. Ярче становятся побывавшие в боях штандарты. Марк знает каждый предмет, с закрытыми глазами опишет гравировку на любом из четырех мечей, повторит названия всех лесов, где были добыты охотничьи трофеи. Когда-то отец радовался жадным вопросам княжича, рассказывал не торопясь, снимал со стены доспехи и давал примерить. Сейчас Марк не то что коснуться, взглянуть на штандарты не смеет.
        Подернулся пленкой жира остывший суп. Какой бесконечный обед! Если бы не тиканье, Марк бы решил, что напольные часы остановились. Заговорит ли сегодня князь? Да или нет? Создатель!
        Старая охотничья сука развалилась в солнечном пятне, щурится на горящий в камине огонь. Потускневшая с годами шкура иногда подергивается. Собака поворачивает голову, смотрит на княжича. В слезящихся глазах - недоумение. Когда-то мальчик и пес были друзьями. После обеда Марк часто растягивался рядом, прижимаясь к теплому боку. Голос большого хозяина и дыхание маленького - те столпы, на которых держался покой собаки. Сука не может понять - что же произошло с таким привычным, устойчивым миром? Пожалуй, только она слезящимися от старости глазами видела то, чего не замечали люди.
        Князь отставил кубок на середину стола. Марк поднялся, стараясь не встречаться взглядом с псом. Пошел к двери. Матерь-заступница, пусть князь промолчит! Медная ручка легла в ладонь.
        - Стой, - негромкий голос ударил в спину.
        Княжич медленно повернулся.
        - Скажи, кто ты.
        Марк уставился невидящими глазами в окно. Захрипели, ожили часы, отбили два удара. Дождался, когда гул стих и четко, выговаривая каждый звук, произнес:
        - Я ублюдок. У меня нет чести.
        Князь молчал. Двинуться с места без его разрешения нельзя.
        Проскрежетал по полу стул, прозвучали тяжелые шаги. Пальцы ухватили за подбородок, повернули голову, запрокинули. В светлых княжеских глазах нет гнева, только пристальное внимание: до конца ли покорен байстрюк?
        Да.
        Марк сам понимает это. Князь, удовлетворенный, отпустил.
        - Через месяц мы едем к Торнам.
        Что?!
        - «Мы»?
        - Ты стал плохо слышать? Да, мы. Ты и я.
        Ужас тронул когтистой лапой рубцы на спине. Если Темка узнает… Если князь там заставит…
        - Зачем я там?
        - Потому что я так хочу.
        - Пожалуйста, не надо!
        Это невозможно - увидеть Темку сейчас.
        В глазах князя облизывается сытое удовлетворение. Марк опустил голову: отец слишком хорошо его знает. Он специально везет его к Торнам.
        - Ты же не хочешь, чтобы твой дружок догадался. Не так ли, ублюдок?
        Марк стиснул кулаки, ногти больно врезались в ладони:
        - Ты тоже этого не хочешь!
        - Княжич Торн благородных кровей, отлично воспитан. С такого достаточно взять слово - и никто больше не узнает. Да и разве ему захочется копаться в этой грязи, пересказывать такие мерзости? Впрочем, всегда есть и другой выход. Помнишь тот обоз, зимой? На тебе смертушки висят.
        Марк снова уставился в окно. Показалось: облака стали багровыми.

* * *
        Дорога. Раньше Марк любил путешествовать. Что могло быть интереснее, чем ехать с отцом по незнакомым трактам, останавливаться в замках его друзей, слушать взрослые разговоры? Разве может сравниться ужин на привале с чопорным обедом? И сны - совсем другие сны, когда вместо постели - пахучие сосновые лапы.
        Так было раньше.

* * *
        Князь Крох никогда ничего не делает просто так. Марк лежал у затухающего костра, положив руки под голову; уставился в небо и повторял про себя эту фразу. Зачем отец потащил его с собой? Доломать? Марк запустил пальцы в лежанку из лапника, судорожно сжал. Треснула веточка. Он его и так уже сломал, куда больше. Унизить лишний раз? Похоже, но слишком мелкая причина, можно найти и не такой затратный способ. Тогда зачем? Марк оторвал хвоинку, сунул между зубами. Пожалуй, есть только один вариант - испытание. Если Марк выдержит три дня в Торнхэле, значит, выдержит и что-то другое. Шакал побери, знать бы еще - что именно. Наверняка какие-то планы у князя есть, иначе тело Марка давно бы валялось в каком-нибудь тайном закутке подвала. Именно ради этих планов князь делает вид, что ничего не произошло. Марк будет подыгрывать ему, лишь бы правду не узнал Темка. Княжич сплюнул - разгрызенная хвоинка горчила. Да, Марк будет послушной куклой.
        Белая россыпь звезд на небе напомнила игольчатую изморось на темной стене конюшни.

* * *
        Темка, стоящий на крыльце. Сначала окатила сердце теплой волной радость, потом хлестнул ледяным ветром страх. Создатель, только бы он не узнал правду! Сковало лицо, приморозило язык к небу. Впрочем, Марк все равно не смог бы говорить свободно: он байстрюк, незаконнорожденный, и не имеет права тут быть. И на дружбу Темки у него тоже нет права.
        Страх и стыд - два чувства слепили Марка эти дни. И давали силу так обходиться с побратимом. Бросить высокомерный отказ, когда Темка предложил искупаться. Еле удержался, чтобы не метнуться пальцами по пуговицам камзола: все ли застегнуты. Не приведи Создатель, увидит Торн исполосованную спину! Лучше сразу в омут с обрыва. Быть более высокомерным, чем самый высокомерный князь, и более самоуверенным, чем самый наглый офицер, - лишь бы не заподозрил что-нибудь Темка. Долгой показалась Марку та прогулка, ох долгой!
        Потом, стоя перед князем и рассказывая о каждой мелочи, передавая каждое Темкино слово, Марк только утвердился в своем решении: было бы слишком мучительно и подло повторять откровения побратима. А смолчать не смог бы, как не мог ослушаться ни одного отцовского приказа.
        Но хуже всего стал ужин. Князь произнес: «Честь - только для знати», и у Марка ослабели пальцы, он еле удержал ложку.
        - Нам есть по кому мерить свои поступки, перед чьей памятью держать ответ, о чьей доблести помнить. Наша жизнь составляет славу или бесчестие всего нашего рода, - говорил Крох.
        - Я все же думаю, что для чести не нужны подпорки, - заметил Темкин отец.
        Робкая надежда, что князь Торн сможет переспорить, шевельнулась в душе. Марк не поднял глаз: не приведи Создатель, заметит тот, кого он называет отцом.
        - Это не подпорки. Это - род, уважаемый князь. То, чего нет у других.
        «Но у меня есть мама», - мысленно возразил Марк.
        - …есть только одна вещь, которую они признают и согласно которой живут - власть. Чем крепче держишь, тем меньше погани. Только власть.
        Тяжелое слово. Как удар кулаком. Хлесткое - как кнут. Соленое - как кровь. Власть - это слово рубцами написано у Марка на спине.
        - Вспомните, хоть один байстрюк прославился благородством или ратной доблестью? Только те, кого из милости оставили в семьях и держали вот так, - на ладони Кроха лежала смятая в бесформенную массу лепешка.
        Так, согласился Марк. Именно так раздавил его отец.
        - Кстати, Маркий сказал, что ваш сын якшается с крестьянскими щенками.
        Марк поднял голову и встретил возмущенный взгляд Темки. Что-то говорил старый капитан, возражал Крох, но все это было уже не важно.
        - Власть, только власть! Страх перед сильным - вот залог спокойствия. И я воспитаю Маркия правильно.
        Боль. Ворс ковра под щекой.
        - Не так ли, Маркий?
        Ослепительное зимнее солнце. Ворсистая веревка, стянувшая запястье.
        - Ты ведь уже знаешь цену власти и страху?
        Изморозь на стене. Та же веревка на горле.
        - Да.
        Темкино презрение облило болотной жижей.
        Кусок не лез в горло. Но Марк чувствовал: князь наблюдает за ним, и приходилось учтиво беседовать с Темкиной матерью, вежливо улыбаться. Он даже смог не вздрогнуть, когда побратим выскочил из-за стола. Торн-старший глянул недоуменно и счел необходимым извиниться за сына.
        Слуга проводил до комнаты и ушел, передав гостю тяжелый подсвечник. Оставшись один, Марк еще долго не мог согнать застывшую на губах улыбку. Он стоял перед дверью, не решаясь ни толкнуть ее, ни плюнуть на все и броситься искать Темку. Расплавленный воск скопился под огоньком, вырос каплей и соскользнул на пальцы. Марк пришел в себя и решительно коснулся ручки.
        - Подожди!
        Темкин голос заставил вздрогнуть, и еще одна капля расплавленного воска упала на руку. Марк приподнял подсвечник, вглядываясь в лицо Торна. Боль и брезгливость, точно Темка сам себе вскрывает гноящуюся рану.
        - Маркий Крох, я возвращаю тебе оружие твоего рода и прошу вернуть мне нож с родовым знаком Торна.
        А чего же ты ждал, ублюдок?! Марк сам себя хлестнул этим словом. Создатель, будь проклят тот день, когда князь решил взять наследника в Торнхэл!
        Темка протянул нож рукоятью вперед.
        Снова обожгло воском. Марку было лучше в огонь руку сунуть, чем протянуть и принять нож с Лисом. Если бы ты знал, побратим! Если бы ты мог почувствовать, как больно от твоих слов. И как невозможно расстаться с последним, что осталось. Невозможно, потому и вырвались те кощунственные слова:
        - К сожалению, я не могу вернуть. Твой случайно затерялся.
        Росс-покровитель должен был покарать за такое! Марк ждал, что содрогнутся стены замка, прокатится тяжелый гул и клеймом ляжет проклятие.
        Коротко прозвенело. Это Темка разжал руку, и нож рода Лиса упал на каменные плиты.

* * *
        Марк прислонился к сосне, отвернувшись от поляны. Сюда не залетали отблески костра, и стража проходила мимо. Какая-то крупная птица возилась в ветвях над головой; просыпалась на плечо сухая кора. Княжич не уходил, хотя стоял тут уже давно. Затекли плечо и опущенная рука, в которой он держал пистолет.
        Вот и все, Торнхэл остался далеко.
        Прав князь: у ублюдка нет чести. Обманом оставить родовое оружие - это мерзко. Какой же сволочью считает его Темка! От жгучего презрения к себе выступили слезы. Марк вытер глаза, нечаянно ударив пистолетом по скуле. Создатель, лучше бы ты убил во младенчестве, чем вырасти и увидеть, как швыряет на пол нож бывший побратим.
        Все. Больше в жизни Марка не осталось ничего. И две недели назад он зря мчался так, что сливалась перед глазами дорога в серую ленту, и ветер хлестал по лицу.
        …Никогда так безжалостно не погонял Санти. Загонит, ох загонит коня! Скоро сверток на тракт, нужно успеть перехватить там. Быстрее! Марк приподнялся: есть! Вон она, карета.
        Охрана глянула недоуменно, когда княжич замахал: останавливайтесь. Показалось в оконце встревоженное лицо княгини. Марк слетел на землю, бросил кому-то повод. Мама уже распахнула дверцу, и княжич одним прыжком оказался внутри. Рухнул на душистую пену кружев:
        - Мама! Мама, уезжай!
        Марк стоял в узком проходе на коленях, судорожно вцепившись в платье. Княгиня обняла его за плечи, бросила повелительно лейтенанту:
        - Закройте дверцу.
        - Уезжай, - повторил Марк в накрывшем полумраке.
        Мама наклонилась ближе:
        - Сынок, что с тобой?
        Прохладная рука обтерла взмокший лоб. Скользнул по лицу шелк. Марк помолчал, успокаивая дыхание, и уже спокойно спросил:
        - Ты его любила? Капитана Олега?
        Княгиня отшатнулась. На фоне темно-багряной обивки лицо ее показалось серым.
        - Он все знает.
        Переговаривались снаружи солдаты, недоумевая. Кто-то ругался, старательно пропуская титул - еще немного, и княжич загнал бы Санти. А в карете молчали. Марк перебирал бахрому пледа, мама крутила на пальце обручальное кольцо - золотую лисицу, вцепившуюся в собственный хвост.
        - Он не тронул тебя?
        Марк снова зарылся лицом в кружева. На его волосы опустилась ладонь, пальцы перебирали прядки, гладили. Как маленького, когда сильно простыл и мама сидела у его постели дни и ночи напролет. Соленый комок подкатил к горлу. Марк явственно понял, что это единственный человек в мире, который его любит. И будет любить, что бы ни произошло.
        - Мама! Мамочка! Тебе нельзя возвращаться!
        Мягкая рука проскользнула под его щеку, коснулась губ, прося замолчать. Княгиня заговорила сама.
        Шестнадцать лет назад горы на юго-западной границе были под властью мятежного разбойника Адвара. Отряд старого князя Лесса погиб почти весь, и если бы не помощь молодого Кроха, то и князь бы сложил голову на поле боя. А так - вытащили тяжелораненого. К утру князь Лесс умер. Но за те несколько часов, что отпустил ему Росс, успел позаботиться о пятнадцатилетней дочери, оставшейся в обедневшем родовом замке. В присутствии священника Дарий Крох дал обещание жениться на Тании Лесс.
        До того князь ни разу не видел свою невесту. Но годы шли, и нужен был наследник. Род Лессов, хоть и угасший, достаточно знатен. Тания - единственная и последняя наследница, не будут лезть за подачками родственники. А уж воспитать примерную жену из провинциальной нищей девочки князь сумеет. Понятно, что согласия самой княжны никто не спросил.
        Поначалу быть примерной женой оказалось нетрудно: Тания и раньше занималась хозяйством, а летом муж появлялся в доме редко. Но осенью Дарий приехал, и стало сложнее. Напрасно молила княгиня покровительницу очага Дайну, чтобы дала хоть каплю тепла и согрела сердце. Любви не было. Мало того: был страх перед незнакомым суровым мужчиной. Дарий обращал на жену внимания меньше, чем на любимую охотничью суку. Если что-то было нужно, протягивал руку и брал: неважно, кусок ли хлеба со стола или юную супругу в постели.
        Тания смирилась с тем, что Дайна отвернулась от нее. Она не знала, что Лея-покровительница любит вмешиваться там, где не досмотрела ее старшая сестра. Княгине в тот год только исполнилось семнадцать. Новому сержанту князя было девятнадцать. Он никогда не видел таких блестящих каштановых волос и таких огромных карих глаз. Сержант подставлял ладонь, помогая княгине сесть верхом, и ее ножка в атласной туфельке целиком помещалась на его ладони. От шелкового подола пахло цветами, и легкая ткань обрисовывала самые соблазнительные колени. В девятнадцать лет, когда бурлит кровь и хочется проверить мир на прочность, легко бросить вызов судьбе. Что может быть слаще риска ради украденных жарких поцелуев, если сама Лея покровительствует первой любви.
        Когда родился сын, Тания точно знала, кто был его отцом. Чтобы повитуха признала младенца недоношенным, семимесячным, пришлось отдать единственный оставшийся от княгини Лесс перстень. Подаренные мужем украшения Тания трогать опасалась: князь мог заметить. Повитуха купила дом в богатом селе подальше от замка, и любовники вздохнули с облегчением.
        Лею княгиня благодарила каждый день. Только чудом Тания могла объяснить слепоту и глухоту Дария целых четырнадцать лет. Ей даже удалось подтолкнуть князя к мысли, что из Олега выйдет отличный наставник для маленького наследника. Улыбалась про себя: конечно, отличный, кто же еще лучше воспитает сына, чем любящий отец? Тания была счастлива.
        Ладонь выскользнула из-под щеки. Марк поднял голову. В сухих маминых глазах горело незнакомое пламя.
        - Князь убил его?
        - Да.
        Встало перед глазами слепое лицо. Марк впервые подумал об Олеге: «Отец».
        - Княгиня! - в дверь кареты постучали. - Князь едут.
        Марк скомкал кружева. Тания подняла голову, холодная злая усмешка тронула ее губы. Так могла улыбаться волчица, готовясь встретиться с обидчиком сына.
        …Через день княгиня выехала в сторону ладдарской границы. Там, в долине у подножия гор, ветшал маленький замок. Князь то ли выиграл его в карты, то ли просто забрал за долги, Марк уже не помнил. В замке никто не жил; частые дожди и сырые ветра - не самый приятный климат. Зачем убивать неверную жену и опасаться, что правда выйдет наружу, если болезнь сама быстро прикончит ее? Княжич понимал это. Понимала и Тания, когда прощалась с сыном, сидя в карете. Марка колотила дрожь, когда мама последний раз огладила воротник на его груди и быстро прижала к себе. Тонкие пальцы тронули волосы, мокрые от слез губы коснулись лба.
        Прогрохотали колеса, закрылись ворота за матерью. Навсегда. Марк запомнил ее такой: в дорожном платье с глухим воротом и длинными рукавами, так удобно скрывающем синяки. С седой прядкой в темных волосах. С плотно сжатыми губами и лихорадочно поблескивающими глазами.
        Княжич долго стоял во дворе под весенним ветром. В замок возвращаться было страшно. Там, в Родовом зале, сидел князь. Пил вино и трогал свежую повязку на лице. Слуги удивленно качали головами: надо же так упасть, чтобы удариться о подсвечник с горящими свечами. Марк зло усмехнулся: подсвечник в лицо мужу швырнула княгиня.

* * *
        Князь глянул поверх пламени костра на подходившего Марка, свернул карту, лежащую на коленях.
        - Молодец, - бросил снисходительно. Так треплют за уши щенка. Так бросают подачку нищему. Так хвалят байстрюков.
        Княжич опустился напротив, уставился в огонь. Потрескивали веточки, обугливалось толстое бревно. Легкие чешуйки пепла поднимало горячим воздухом. Завивались и вспыхивали сосновые иглы.
        Князь ошибся. Он выжигал все, что любил и во что верил Марк; смотрел, как корчится в пламени княжич, и точно отмерял новую дозу. Но все равно ошибся. Остались багровые угли, имя которым - ненависть.
        Марк аккуратно стер с ладони следы оружейной смазки.

* * *
        Полон Малый тронный зал. Только мамы в нем - нет. Чудится легкое прикосновение к волосам, голос: «Маркуша…»
        - Артемий Торн из рода серебряного Оленя!
        Марк шевельнул губами, повторяя за Темкой клятву. Вот княжич Торн развернулся, придерживая полученный из рук короля меч. Скользнул взглядом, явно не замечая бывшего побратима.
        - Маркий Крох из рода золотого Лиса!
        Когда-то Марк мечтал об этом дне. А сейчас молил, чтобы путь к трону был как можно дольше. Родовой меч с Лисом в руках короля. И хочется крикнуть: «Я не могу!» Самозванцем пришел сюда вместо того, настоящего Маркия, наследника и любимого сына. Но заученные слова прозвучали сами собой. Развернулся, встретил поощряющий взгляд князя Кроха и шагнул обратно.
        - Эмитрий Дин из рода золотого Орла!
        Зависть! Ох какая зависть, Марк даже стиснул зубы. Какие духи молились, чтобы этому изнеженному светловолосому княжичу досталась соседняя с Темкиной крепость? Все, что есть, готов был отдать Марк, лишь бы поменяться с Дином местами. Но что у него было? Чужое имя, чужой родовой меч, обманом присвоенный нож чужого рода. Да Темка бы и не пожелал такого соседа.
        Глава 18
        Жаркие летние дни закончились ранними осенними вечерами. На границе с Ладдаром зима пришла быстрее, и стылые ветра задули уже в Липовом месяце, а в первых числах Орешника начали топить камины. Жизнь в крепости размерено катилась мимо Марка. Капитан Николас поглядывал на княжича с удивлением: не пристало так равнодушно относиться к королевской службе, но помалкивал. Постепенно свыкся, и Семь Башен вскоре не отличались от любого заштатного гарнизона: вставали поздно, муштры почти не было, и день заканчивали рано. Еще только серело небо, как княжич и капитан устраивались у камина. Марк смотрел, как сжирает огонь сосновые полешки. Николас резал ножом причудливые поделки: неторопливо падали крохотные деревянные чешуйки, и из палочки с мизинец длиной возникали звери и птицы, девы и воины.
        Несколько раз заезжали купцы, из тех, что не чураются самых маленьких деревенек и самого дешевого товара. Радовались, что в Семи Башнях появились хозяева, устраивались на ночь и поутру отбывали. Марк почти не замечал их.
        Впрочем, один купец, Варсафий Некка, запомнился княжичу. Небольшой обоз прибыл под вечер, и крепкий бородатый мужчина с пистолетом за поясом попросил ночлега. Марк равнодушно велел открыть ворота. Купец мгновенно окинул взглядом двор, по-хозяйски тронул железную решетку, покачал головой: подновить пора. С зародившимся любопытством и завистью Марк следил за его действиями. Кажется, это путник из тех, кто всегда чувствует себя на своем месте. Остановится на ночь в бедном трактире или в крепости - все едино, забросит судьба ночью в лес - и там обживется. Ирония Создателя: княжич, наследник великолепного замка, в Семи Башнях служит по личному приказу короля, а кажется, что нет ему места на земле, того, которое бы занял по праву. А этому перекати-полю весь мир - дом.
        После ужина купец присоединился к капитану и княжичу. Тянул руки к огню, словно хотел подкопить тепла перед снежным Ладдаром, смешно почесывал бороду. Потом пододвинул ногой столик поближе, устроился чистить пистолет. Купеческое дело рисковое, тем более пойдет Некка нетореной дорогой - торопится попасть к морю. Журчал говорок с характерным для жителей Вольного союза звонким произношением - чем еще мог отплатить путник за приют, как не хорошим рассказом. Слушал Марк, и возникала перед глазами синяя гладь, исчерченная белыми бурунчиками. Княжич никогда не видел моря и только пытался представить блестящие черные спины умных зверей, живущих в воде. Хрупкие кораллы казались похожими на застывшие по зиме ветки рябины, рокот прибоя - шумом разливающейся по весне реки. Как хотел Марк увидеть на самом деле волны высотой с крепостную стену и разлившееся под ногами небо - черную гладь, в которой отражаются звезды! Услышать белых птиц, плачущих по всем погибшим морякам. Правда, ехидные языки утверждают, что затесываются порой меж ними скандальные бабы, проклинающие не желающих сидеть дома мужей. Попробовать
горько-соленую воду и бросить с обрыва монетку - дар духу-хранителю моря Нельпе, чтобы был он милостив ко всем, отдающимся под его власть. Понюхать, как пахнут сети, вытащенные из моря и растянутые вдоль берега на специально воткнутых в песок палках. Ступить на палубу, отдать приказ поднять паруса, самому положить руки на штурвал и повести корабль к горизонту. Не уходить с мостика, пока не исчезнет полоска берега и не накроет мир черным ковшом ночи. Тогда поднимутся из глубин светящиеся рыбы, а если повезет (или не повезет?), то можно услышать серебряный смех дочери Нельпы - прекрасной Нелеи - женщины с рыбьим хвостом, с густой гривой синих волос и бездонными зелеными глазами. Только нужно быть осторожным: проказливая Нелея любит плыть впереди корабля, заманивая мореплавателей на подводные скалы. Если пойти на зов ее, то не будет спасения. Ринется вода в пробитое днище, утягивая корабль на дно. А Нелея будет кружить вокруг моряков, выбирая, кто ей сегодня люб. Найдет, обнимет холодными руками, поцелует в губы. Скажет: «Ты мой!» - и свет померкнет для ее избранника. А днем нужно внимательно оглядывать
горизонт: не появится ли парусник под черным флагом. Корабли у пиратов быстроходнее купеческих, не уйти. Готовься к бою, заряжай пушки. Сумеешь, так не подпустишь близко. Нет - полетят железные «кошки», скрипнут борта. Пистолет и шпага решат, кого примет на дне Нельпа. И так день за днем, пока не увидишь чужую землю, такую похожую и непохожую на родную.
        Несколько ночей после отъезда Варсафия видел во сне Марк не седую прядку в маминых волосах и не окровавленное лицо капитана Олега, а крутобокие корабли под белыми парусами. Создатель, если нет ему места на земле, то, может быть, найдется в море?
        Капитан Николас вырезал морского зверя из березовой ветки, и княжич попросил фигурку на память. Теперь, сидя у камина, он опускал иногда руку в карман и гладил спинку с крутым плавником.

* * *
        Сонное оцепенение прервал гонец, появившийся в последнюю неделю Орешника. Тревога влетела в открытую дверь вместе с ветром, вошла с топотом подкованных сапог лейтенанта в коричневом мундире. Посланец был простужен и еле сдерживался, чтобы не чихнуть; его глаза слезились, а нос распух и покраснел. Вид его так не вязался с тем известием, которое с обмиранием ждал Марк, что княжич успокоенно опустился в кресло, качнулся ближе к огню, отогреваясь от приступа страха. Гонец неловко потоптался и протянул сверток. Марк спрятал руки за спину, и тогда лейтенант развернул сам. Повис в руке перехваченный черной лентой пепельный штандарт с гербом-Лаской. Княгиня Тания Крох, урожденная Лесс, умерла.
        С того дня сидеть у камина стало невыносимо, ненависть и боль искали выход. Оказалось, проще всего их выплеснуть со шпагой в руке. Марк всегда фехтовал хорошо, и теперь заполнял тренировками бесконечные дни. Капитан Николас оказался великолепным бойцом и отличным наставником. Радуясь, что подопечный хоть к чему-то проявляет интерес, он был готов заниматься с княжичем хоть до заката. С каждым движением шпаги отходила тоска, и жизнь обретала краски. Азарт, жажда победы, восхищение наставником - бледные тени прежних чувств, но и они кружили Марку голову, как пьянит вино после долгого голода. Пел воздух под клинком, намокала от пота рубаха, поблескивали весело глаза противника - и княжич ненадолго становился прежним. Тем, кем был, пока его Крох не сломал. Побочным результатом стало то, что Марк фехтовал все лучше и лучше, и Николос признал, что ученик намного превзошел учителя.
        А когда зима окончательно пришла в Семь Башен, Марк обрел отца.
        …Вечер уже залил окна синевой, и умер еще один день. Перед сном княжич вытащил старые карты, привезенные из дома. Раскинул на полу, нашел Дарр и Северный Зуб. Ладонь скользила по пергаменту, разглаживая, пока не коснулась пометок, сделанных капитаном Олегом. Да, они вместе отмечали на карте места сражений, в которых отличился прапрадед-Крох. Марк чуть усмехнулся: вместе с отцом он лишился и всех остальных предков. Создатель, а ведь Олег знал правду, когда рассказывал воспитаннику семейные предания Крохов.
        Княжич растянулся на карте, прикрыл ладонью пометки. Воспоминания пришли сразу: Олег учит седлать коня, читает вслух хронику рода Лиса, показывает, как правильно метать нож, и страхует, когда Марк впервые пытается переплыть реку. «Он очень любил меня», - родилось как откровение. Ведь даже когда умирал, Олег смотрел только на Марка. Княжич продолжал лежать на карте, постеленной на холодном полу, но ему стало жарко. Что ж, он байстрюк, да. Но была мама, которая любила его самого и его отца. И был отец. Марк расстегнул верхнюю пуговицу мундира, потер горло. У него был хороший отец. Настоящий офицер.

* * *
        Когда-то Марку довелось наблюдать, как чинили разрушенную стену, складывали по камешку, скрепляли раствором. Княжичу казалось, что по таким же камушкам он собирает сам себя. К концу зимы раствор застыл и намертво сцепил тщательно подобранные воспоминания.
        Тогда же в Семи Башнях и появился князь Крох.

* * *
        Надвигалась гроза, первая этой весной. Марк стоял на башне в одной рубашке, сбросив мундир на перила внутренней лестницы. Влажные потоки воздуха раздували воротник, теребили волосы. Вечер и тучи размазали линию горизонта, укрыли весь остальной мир. Еще немного - и ударят крупные капли, вспыхнут огненные линии. Пропадет Иллар за стеной дождя. Можно будет представить, что стоишь на мостике корабля, во власти разгневанного Нельпы. Шепчут губы: «Спустить паруса!» - а чудится крик, пролетевший над палубой, и матросы, бросившиеся убирать белые полотнища. «Быстрее! Нельпа не будет ждать!» И поднимутся волны, высотой с крепостную стену…
        Но раньше, чем княжич дождался буйства стихии, на дороге показался отряд. Марк выругался с досадой: вот уж не вовремя принесло. Неприятное предчувствие ударило крысиным хвостом: не видно повозок, да и лошади для купеческих уж больно хороши. Всадники были почти у ворот, когда Марк разглядел штандарт с золотым Лисом.
        Князя он встретил во дворе, уже в мундире, застегнутом на все пуговицы. На них смотрели, и Крох обнял наследника за плечи, улыбнулся:
        - Подрос! Я обязательно позже спрошу капитана, как твои успехи.
        - Хорошие успехи, - Марк сам поразился тому, как легко у него вышло ответить. Внимательный взгляд ощупал княжича.
        - Князь Дин не приезжал? Мы договорились встретиться тут.
        - Нет. Я распоряжусь, чтобы приготовили комнаты.
        Князь снова кольнул взглядом, отпустил. Марк еле сдержался, чтобы не отряхнуть мундир после прикосновения его ладоней.
        Можно было оттягивать встречу наедине, не отпускать от себя капитана, сидеть в зале, но Марк понимал, что разговор неизбежен. Нет уж, он не будет трусливо прятаться. Не прошло и получаса, как постучал в дверь гостевых покоев.
        - Я думал, ты придешь не один, - сказал князь, пропуская в комнату и закрываясь на засов.
        Марк повел плечом, и это не понравилось Кроху. Уже знакомым льдом подернулся взгляд.
        - Встань сюда, - ткнул пальцем в стену. - И не ори.
        - Не буду. - Марк вытащил нож. - Но учти, я собираюсь защищаться.
        Гость расхохотался. Ему ли, опытному бойцу, опасаться мальчишки?
        Княжич поудобнее перехватил рукоять:
        - Ты, конечно, победишь. Но и я успею ударить хоть раз. Интересно, как ты будешь объясняться потом?
        - Ах ты, ублюдок!
        Марк успел уклониться от удара. Снизу вверх метнулся нож, нырнул под полу распахнутого мундира, кольнул меж ребер, но князь перехватил руку, сдавил, как тисками. От боли пальцы разжались, князь отбросил нож в угол. Удар под дых заставил княжича упасть на колени.
        - Выродок шакалий! - Он пнул. - Падаль!
        Марк скорчился, прикрыл живот руками - но уже через мгновение откатился в сторону, бросился к ножу. Но князь настиг прыжком, припечатал ладонь сапогом к полу. Наклонился, ухватил Марка за волосы, запрокинул ему голову:
        - Да ты осмелел не в меру, ублюдок! Видно, забыл… - Голоса за дверью заставили князя замолчать, прислушаться. Кто-то шел сюда. - Встань, - прошипел он и торопливо застегнул мундир, пряча запачканную кровью рубашку.
        Постучали. Князь дождался, пока Марк поднимется и рухнет в кресло, и открыл дверь.
        - Князь Дин из рода золотого Орла приехали! - отрапортовал незнакомый лейтенант.
        - Иду.
        Ожег на прощание ледяным взглядом.

* * *
        Гроза началась во время ужина, и когда князья укрылись в небольшой гостиной на верхнем этаже дворцовых покоев, лило уже сплошным потоком. Выбравшись из окна на каменный бортик, Марк мгновенно промок, и пальцы начали скользить по камню. Шакал раздери! Если сорвется, то внизу ждет мощеный двор, не убьется сразу, так точно искалечится. Темнота - хоть глаз выколи, не видно, куда ставить ногу. Только вспышки молний освещают небо над Семью Башнями, но тогда становится еще страшнее - так явственно вырисовывается пропасть внизу. Спасибо Темке, научил преодолевать страх, там, на Орлиной горе.
        Марк сдвинулся, ловя пальцами резной карниз. До единственного освещенного окна путь неблизкий. Но рискнуть стоит: очень уж странна эта встреча вдалеке от Турлина. Да и о Темке, быть может, что скажет Дин - за ужином, под надзором князя Кроха спросить о бывшем побратиме язык не повернулся.
        Дождь хлестал так, что того и гляди смоет со стены. Капало с волос, рубашка прилипла к телу, потяжелели штаны. До светящегося окна уже близко. Вот только мокрые башмаки скользят все сильнее. Страх пульсировал под ребрами, то набухая огромным колючим шаром, то съеживаясь - и тогда Марк торопился шагнуть дальше. Добрался! Спасибо, Матерь-заступница.
        Голоса были хорошо слышны через распахнутое окно, дождь лишь чуть приглушал их. Марк распластался по стене, стараясь не слишком громко дрожать от холода. Поток воды, льющийся с крыши, захлестывал княжича, закостеневшие пальцы почти не чувствовались. Ясеневый ветер пробирал до костей, и Марк боялся чихнуть. Хорошо князьям в теплой комнате, в которой еще потрескивали дрова в камине, теплом тянуло от расписных изразцов и пахло горячим красным вином с корицей. Гости не торопились, разговор явно предстоял долгий.
        О Темке Марк не услышал ни слова. Зато узнал такое, что чуть не разжал пальцы. Князь Крох готовит мятеж! Услышанное в промежутках между раскатами грома казалось столь невероятным, что Марк тряхнул головой, отплевываясь от воды. Эдвина хотят свергнуть! Ларр-покровитель!
        Обратно в комнату Марк вернулся быстрее, чем полз под окно гостиной. Метнулся к себе: переодеться и плащ захватить, а то потряхивает крупная дрожь и зуб на зуб не попадает. Согреться бы у камина, но некогда.
        Заспанный солдат у ворот недоуменно посмотрел на княжича.
        - Срочный приказ князя Кроха! Открывайте!
        Санти рванулся вперед, едва Марк сдавил ногами его бока. Гроза укроет, пока сообразят, куда мог отправиться княжич - он будет уже далеко. Не подведи, Санти!

* * *
        Гроза гналась за княжичем всю дорогу, то отставая, то настигая. И только когда до Турлина осталось несколько часов, небо прояснилось. Санти еле тащился по разбитой дороге, их обгоняли даже пешие - ближе к столице стало многолюднее. Кто торопился вернуться до заката в деревню, кто - укрыться за городскими стенами. Марку тоже нужно было спешить, но ни у него, ни у Санти уже не осталось сил. Шесть дней почти без сна и еды безумной каруселью кружили голову. Во время спешного побега княжич не догадался захватить денег и припасов на дорогу, вся еда - несколько засохших лепешек, завалявшихся в седельном мешке, и подстреленный случайно заяц. Терять время на охоту, делать крюк по лесам Марк не хотел. Будь у него деньги, мог бы купить еды в деревнях, впрочем, все равно показываться в них не рисковал. Был уверен: идут по его следу ищейки. Беглец пока опережает - ненависть подстегивает, не дает передышки, вряд ли хоть один гонец смог покрыть такое расстояние за столь короткий срок. Марк почти не чувствовал голода, только иногда болезненной резью отзывался желудок, не хотелось и спать - если бы не понимание,
что иначе не выдержит, так и вовсе бы не ложился. Словно поселился кто внутри, жаждущий только одного: успеть! Пусть все решится как можно быстрее! И только сейчас, когда вот-вот покажутся ворота Турлина, навалилась усталость.
        В числе припозднившихся путников Марк въехал в столицу. Сразу от ворот взял вправо, на короткую дорогу к королевскому дворцу. Стражник проводил внимательным взглядом княжича на заморенной лошади. «Плохо, - тупо подумал Марк, - запомнит». Хотя какая уже разница: доехал. Княжич запрокинул голову: в закатном небе виднелся шпиль возвышающейся над прочими строениями башни. В безветрии королевский штандарт обвис, но и так понятно: Эдвин в Турлине.
        Ко дворцу Марк подъехал, когда окончательно стемнело. В саду, обнесенном высокой решеткой, горели лампы. Причудливые каменные изваяния держали огоньки в лапах, в пастях, в клювах и казались живыми в неровном свете. Ворота, конечно, заперты. Вытянулись караульные в бело-пурпурных мундирах, не мигают. Марк спешился, шагнул к решетке, и тут же выступил вперед капитан с фонарем в руке. Княжич повернулся, давая увидеть золотые аксельбанты на мундире и герб: Лис с мечом. Стражник с досадой спросил:
        - Кто и зачем?
        - А вы не видите? Или забыли геральдику, капитан?
        - Что нужно? Поздно уже.
        - Насколько мне известно, золотой род имеет право входить во дворец в любое время суток. Или король недавно издал новый указ? - у Марка еще хватило сил на ядовитый вопрос. Хотя больше всего хотелось свалиться мешком на землю и опустить веки, укрывшись от яркого света. Он не видел себя в зеркале, а то бы понял недоверие начальника охраны: серое, осунувшееся лицо, покрасневшие глаза, потрескавшиеся губы.
        - Открывай!
        Марк с досадой слишком сильно дернул повод, увлекая за собой уставшую лошадь.
        Санти забрали, повели куда-то. Княжич даже не оглянулся на коня, тем самым бесповоротно запятнав себя в глазах караульных. Плевать! Хотя скажи когда-нибудь Марку, что его не будет волновать любимый Санти, - не поверил бы. С солдатом за спиной двинулся по дорожкам туда, где ярко светились окна дворцовых покоев. Поскрипывала под ногами цветная галька, шелестели листья, качались причудливые тени, и девушка с кошачьим хвостом освещала дорогу, держа в высоко поднятой каменной руке светильник. Добрался. Спасибо, Матерь-заступница!
        Широкие белые ступени легли под ноги. Солдат остался, Марк тяжело потащился наверх, с тоской осознавая: снова придется уговаривать, кивать на герб - чужой герб, не принадлежащий ему по праву, добиваться, чтобы пропустили к Эдвину. Он замедлил шаг, остановился на последней ступени и оглянулся назад. Колыхающая листва казалась морем, никогда не виденным Марком, а статуи - маяками. Красиво. Хочется сесть прямо тут, на белый камень, и смотреть. Княжич резко повернулся: хватит тянуть. Когда князь Крох привез страшное знание, судьбу Марка перекроили, не спрашивая самого княжича. Сейчас же он сам будет решать. Создатель, карты на стол! Посмотрим, будут ли это козыри.
        Он добился встречи. Может быть, помогла фанатичная уверенность, сквозившая в каждом слове: его известие Эдвин должен узнать как можно скорее. И вот он стоит в кабинете короля. Усталость давит, точно на плечи набросили свинцовый плащ. Грязные, порыжевшие сапоги оставляют следы на светлом ковре. Эдвин в даррском парчовом халате сидит в кресле, положив ладони перед собой, и внимательно слушает. Еще в дороге Марк принял решение: рассказать все, иначе король может не поверить. Княжич страшился той минуты, когда сам откроет позорную тайну, но усталость была так сильна, что слова падали равнодушно. Лицо Эдвина осталось невозмутимым.
        - Мой король, ваше право не верить мне. Говорят, у байстрюков нет чести, а значит - им нет доверия.
        Каминные часы мелодично пробили полночь, открылись створки и выкатились крохотные рыцарь и принцесса. Марк бессмысленно смотрел, как кружатся фигурки, как поднимается на цыпочки принцесса и рыцарь салютует мечом. Звуки менуэта затихли. Княжич взглянул на короля и понял, что нарушил дворцовый этикет: посмел отвлечься, когда Эдвин разглядывал гостя в упор. Но и это не взволновало беглеца.
        Король дернул витой шнурок, и тут же появился слуга в роскошном камзоле.
        - Княжича Кроха принять как гостя, - распорядился Эдвин.
        Марка качнуло, когда он повернулся. Сухой жар ломил кости. Кажется, все-таки заболел.

* * *
        Княжича поселили в том крыле, которое называли «Офицерские покои». Приняли его удивленно: знали, что должен быть на службе. Пытались расспрашивать, но Марк отмалчивался. Вскоре за ним закрепилась слава бирюка и нелюдима. Он не вступал в разговоры, даже когда офицеры собирались в Каминном зале и травили байки. Молча сидел в углу, поглаживая в кармане спинку морского зверя. Только когда запевал молодой Захарий, подавался вперед. Жаль, что недавно получивший капитанский титул вчерашний лейтенант стеснялся блестящего общества и пел редко. Марка не интересовали любовные баллады и шутливые, а то и не совсем пристойные песенки, он ждал других: тех, что сопровождали в дорогах путешественников. Безвестные авторы, может, и не могли сравниться со знаменитыми поэтами, но в безыскусных строчках была правда. Кажется, Захарий тоже любил такие песни больше других, и потому пел их особенно редко.
        Король не прислал за княжичем ни разу, но Марка устраивало такое положение. Ему нравилось быть никем не замечаемым, одним из постояльцев Офицерских покоев. В город он не выходил, король передал приказ не показываться лишний раз. Княжича и не тянуло на прогулки, поездка под дождем еще долго давала о себе знать сухим кашлем.
        Жаль, но это продолжалось недолго.
        Утром Марк удивился, не встретив никого за завтраком, и выскочил в сад, туда, где обычно прогуливались приближенные к королю. Пусто было под деревьями, и только торопливо идущий к воротам барон объяснил княжичу: раскрыли заговор, короля готовились свергнуть! Екнуло у Марка сердце, ударило больно в ребра: началось.
        Княжич поспешил вернуться в свою комнату: а вдруг за ним уже посылали? Открыл дверь и замер: на столе лежал новенький бело-пурпурный мундир. Без золотых аксельбантов, без герба. Марк провел ладонью по плечу, пропустил сквозь пальцы желтый шнур, до сих пор висевший на коричневом мундире рода Лиса. Ну что же, спасибо Эдвину, хоть прилюдно срывать не стал. Или счел, что байстрюк не отвечает за дела князя Кроха? Марк неспешно переоделся. Хотел бросить старый мундир на пол, но руки сами собой свернули аккуратно. Погладил, прощаясь с золотым шитьем на гербе.
        Весь день Марк старался не уходить далеко, вдруг позовут к королю. Но Эдвину он оказался не нужен.
        На закате вернулись офицеры. Глядя на их окаменевшие лица, на яростно-презрительный взгляд Захария, Марк понял: всем известно, кто главарь заговорщиков. Княжич стоял на крыльце и провожал кривой усмешкой проходящих мимо: ни один не поприветствовал его. Интересно, плюнул бы Захарий или все же удержался, будь Крох-младший в старом мундире?
        Марк мог остаться в своей комнате, но он вышел в Каминный зал. Смолки разговоры при его появлении, загустел воздух. Не глядя ни на кого, княжич прошел на свое обычное место. Сел - тут же, как по команде, поднялись офицеры, вышли. Марк боялся заплакать, но вышел хриплый смешок. Опустил руку в карман, стиснул в кулаке деревянного морского зверя с острым плавником.
        Странные дни начались для Марка. Дни-ожидания, заполненные холодным презрением. Молчаливая борьба продолжалась - каждый вечер Марк входил в Каминный зал и провожал насмешливым взглядом уходящих офицеров. Наверное, они ждали ареста княжича Кроха и недоумевали, почему он все еще тут. Когда Марка наконец-то вызвали к королю, Захарий, передавший приказ, смотрел с радостным ожиданием: ну теперь-то наследнику мятежного князя воздастся. Однако Крох вернулся, мало того, стража получила приказ беспрепятственно выпускать его в город.
        То ли упрямство Марка внушило уважение, то ли нашлась умная голова, которая рассудила: король взял под свое покровительство княжича Кроха, а значит, и его офицерам не следует вести себя с Маркием как с врагом, но постепенно вечера в Каминном зале стали походить на прежние. Вот только были они короче и собирали меньше постояльцев Офицерских покоев - мятеж разгорался все сильнее.
        В один из дней появился там капитан Павел Герок.
        В этот вечер не пел Захарий и не травили соленые байки - звучал рассказ о страшных событиях в Северном и Южном Зубе. Слушая о пытках, выпавших на долю бывшего побратима, Марк сжимал кулаки так, что потом кровь запеклась под ногтями. Сволочь Эмитрий! Это же из-за него Темка поперся в Южный. А эта скотина даже спасти не смогла. От собственного капитана не защитил! Под такие муки подвел! Будь там Марк, пистолетом и шпагой отбил бы побратима. Не стал бы просто смотреть, как терзают друга. Трус паршивый этот Эмитрий Дин!
        Марк ушел рано, едва закончили обсуждать рассказ Герока. Но не заснул почти до рассвета: ворочался, проклинал Дина, терзался страшными подозрениями. Если палачи искалечили Темку - что за жизнь будет княжичу?

* * *
        Каждый день до открытого Совета Марк уходил бродить по городу, ведя в поводу Санти. Так получалось, что ноги сами собой приносили его к дому Торнов. Но ни разу не решился постучать в ворота, спросить, как там княжич. Выследил лекаря, хотел сунуть ему денег, пусть бы все рассказал. Побоялся: смутное время, еще примет за шпиона или, того хуже, расскажет Торнам. Только когда увидел Темку на Совете, ушла из души противная крыса: не покалеченный, живой! Шрам - ерунда. Но как же больно было побратиму! Сволочь Эмитрий!
        Потом, почти через год, Марк жалел, что не пристрелил княжича Дина из того весеннего леска. Убить собственной рукой - вот бы потешил ненависть. Не стал. Пожалел - Темку. Хоть и клокотало возмущение: ну как он не понимает, кого выбрал в побратимы? Нож с Орлом носит! Пусть Марк вынужден был вернуть родовое оружие, пусть байстрюк не достоин клятвы побратима, но нужда придет, так не Эмитрий Дин, а он прикроет Темку собой. Доказал это хотя бы во время волнения в Турлине, когда сожгли пустое гнездо мятежников. Как Создатель подтолкнул в тот вечер ехать следом. И страха-то не было, хоть понимал: узнает кто сына Кроха - разорвут. Да уж, достойная смерть - под кулаками разбушевавшейся черни.
        Проклинал он Эмитрия и слушая ночами Темкины крики. Долго, видно, кошмары возвращались снами. Только когда зима перевалила за половину, порученцев перестали будить его стоны. Торн так и не узнал об этом: Марк не сказал сам и запретил Фальку. Но как ножом полосовало, когда слышал в темноте: «Митька, не смотри!»
        А потом взяли Торнхэл. Марк был готов сделать все, лишь бы унять Темкину боль. Но не нужно ничего бывшему побратиму от князя Лесса. Как лазутчик прокрался Марк на берег реки, смотрел, как бродят по отмели кони. Повторял про себя: «Матерь-заступница, утешь его!» Может, он и решился бы что сказать Торну, но утром вызвал король.
        Когда услышал приказ, на мгновение стало трудно дышать, словно горло стянула ворсистая веревка. Если Росс-покровитель милостив к королевским войскам, то князю Кроху выпал последний свободный день.

* * *
        Без мундира, без пистолета и шпаги. Сводит плечи, ноют запястья, с которых только что сняли веревки. Жжет обида с горечью пополам. Не было у Марка позорнее пути, чем под конвоем, связанным, через весь королевский лагерь, разве что тот, с князем Крохом на заднюю конюшню.
        Лицо у Эдвина - как из дерева выточено. Только глаза живые - да лучше бы тоже деревянными были. Сил нет такой взгляд выдержать. Марк чуть шевельнул губами:
        - Мой король, я не предавал.
        Взгляд потяжелел. Не верит. Не верит! Но ведь Эдвин знает о Марке все… И разве не было слов: «Я доверяю тебе»?
        - Мой король, я не предавал!
        Ох, тяжел взгляд. Есть-то только слово князя Лесса, ублюдка, незаконнорожденного - против шестнадцати убитых.
        Создатель! Марк бы сам не поверил.
        Упасть на колени, сорвать голос в крике «Не предавал!!!», но что-то заставляет тянуться в струнку и не опускать голову.
        Не верит Эдвин. Значит, прав князь: таким, как Марк, не дают право на честь.
        Он думал про это и в каморке, где его заперли. Грыз травинку, смотрел в каменный потолок, иногда закрывал глаза, но даже сквозь опущенные веки снова и снова ощущал тяжелый взгляд короля.
        Когда стукнула дверь, Марк подобрался, готовясь к вызову на допрос. Но внутрь шагнул Эмитрий Дин. Вот уж шуточки у Создателя! Мстительная радость поднялась волной: ну что, княжич Торн, теперь ты понял цену своему побратиму? Вот он, белыми аксельбантами красуется. Тьфу, падаль! Ишь, любуется на помост. Тоже нашелся, золотник в пустом кармане, думает, все для него. Вот забавно-то будет, если для обоих!
        Дурацкий, всхлипывающий смех еще булькал в горле, когда Эмитрия увели. Обессиленный, Марк откинулся на солому. Ненависть - слишком просто, чтобы так назвать то, что он чувствовал сейчас. Ведь присутствие Эмитрия словно делало Темку ближе.
        Марк не обратил внимания, когда вернулся Дин. Он вспоминал приезд к Торнам - самый первый. Пока за ним не пришли.

* * *
        Лесс шагнул через порог и сощурился от яркого света. Вечер был спрятан за шторами, горело несколько ламп, и на столе сиял массивный подсвечник. Чуть колыхающиеся огоньки освещали остатки ужина. Кажется, у короля были гости: кроме кубка с королевским вензелем стояло еще два. Впрочем, один прибор так и остался нетронут. Тарелки сдвинули к краю, и король сидел у чистого конца стола, положив на скатерть сжатые в кулаки руки. Он не поднял голову, и некоторое время Марк видел только светлые волосы и лоб, прорезанный морщиной. Сверчок - один из многих в баронском замке - стрекотал в углу. Невыносимо зачесался нос, но Марк не решался пошевелиться. Тяжело было молчание короля, много тяжелее памятного взгляда. «Не поверил», - заныло под ложечкой. Огонь одной из свечей дернулся и закоптил.
        Эдвин поднял голову. «Не поверил!» - дернулись жилки на горле.
        - Расследование закончено, - король взял со стола щипцы и сам снял нагар. Огонек выровнялся. - Предал бы кто другой - засаду не успели бы организовать.
        Марк вытянулся в струнку. Он все рассказал королю. Разве можно было быть более откровенным?
        Эдвин смотрел в упор. Чего он ждет?
        - Кому ты говорил?
        - Никому, мой король.
        - Может, случайно обмолвился?
        - Мой король, ваше право считать меня подлецом. Но дураком-то - не надо.
        Эдвин чуть покачал головой на дерзость.
        - Маркий, у тебя есть шанс. Признайся сейчас.
        Сверчок замолчал. Ох и взгляд у короля. А у Марка нет даже жгучей обиды. Только усталость, словно очень долго взбирался горной тропой, а вышел там же, где и начал путь. Все-таки Создатель каждому стелет свою судьбу, зря пытался убежать от нее Марк той грозовой ночью в Семи Башнях.
        Тяжело легли на стол щипцы для свечей, король оттолкнул их.
        - Тебя будут пытать.
        Похолодели пальцы, поплыли перед глазами багровые облака.
        - Да, мой король, - собственный голос слышится со стороны. - Но это бесполезно, я не скажу.
        Смотрит Эдвин. Королевский палач - известный умелец.
        - Я ничего не смогу сказать. Мне… просто нечего.
        «Мой король», - хотел добавить Марк, но слова умерли, не прозвучав.

* * *
        …тот долгий путь через двор. Кажется, дует зимний ветер, и пальцы князя Кроха стискивают плечо. Марку приходится напоминать себе, что сейчас лето. Взгляды колют, как шпаги, кажется, уже все тело изранено.
        Комната без окон, ярко освещенная лампами и огнем в камине. Палач не успел обжиться, и сейчас неторопливо выкладывал на стол инструменты. Подмастерье держал распяленной на руках куртку из тонкой кожи. Какая-то несуразица привлекла внимание Марка, и он долго смотрел, прежде чем сообразил - застежка-то на спине.
        - Раздевайся.
        Какая-то извращенная гармония, подумал Марк. Палач и пленник двигаются одновременно: вот только один натягивает одежду, другой - снимает. Холодные пальцы ощупали спину, Марк еле сдержал дрожь омерзения. Изумленно-насмешливый голос произнес:
        - А парень-то битый. Повозиться придется. Ишь, как зыркает.
        Придется, мысленно согласился Марк. Оправдываться он не будет, если не поверил король - разве поверят эти? Остается просто молчать.
        - Ты только поаккуратнее. На эшафот чтобы сам влез.
        - Поучи жену щи варить!

* * *
        Марк пришел в себя от чьих-то прикосновений. Под закрытыми веками плавали багровые облака, и он открыл глаза. Не было ни палача, ни подмастерья - над ним склонился Дин. Все! Создатель, все. Выдержал…
        А Эмитрий рад, небось! Хотя лицо Дина напряжено и вовсе не кажется довольным. Но Марку хотелось так думать, и он снова отгородился веками и багровыми облаками под ними. От холодных пальцев боль разгоралась, и он еле дождался, пока лекарь уйдет.
        Губ коснулось что-то твердое, пахнуло вином. Несколько глотков успокоили, притушили багровые вспышки. Вот уж ирония Создателя! Не думал Марк, что после пыток по приказу короля его будет выхаживать княжич Дин. Ишь, уставился. Наверняка вспоминает Темку. Неприязнь всколыхнулась с новой силой, и Марк негромко спросил, отрываясь от кружки:
        - Что смотришь? Думаешь: Торну досталось сильно, а меня пожалели? Решил, что я там сопли пускал и все торопливо выкладывал?
        Марк пожалел, когда Эмитрий не нагрубил ему в ответ.
        Боль все не утихала, хоть вой. Но как тогда, после порки, он не умел еще ненавидеть князя Кроха, так и сейчас не мог ненавидеть короля. Зато был Эмитрий. И когда тот сказал про Ивовую балку, Марк рассмеялся.
        Остаток ночи был не черный - багровый. Его хотелось забыть как можно быстрее.
        Утром Дина увели, а через несколько часов Марк смог наконец-то заснуть, не опасаясь багровых вспышек под веками. Спал до вечера, пока не вернулся Эмитрий.
        Странно, но Марк испытал облегчение, снова увидев его в каморке. Словно какая-то мистическая связь была между ними: мятежником и тем, кто выдал заговорщиков. Побратимом и бывшим побратимом Артемия Торна. Впрочем, это не мешало копить неприязнь.
        Когда Дин предложил перевязать, Марк чуть не послал его дерьмо шакалье собирать. Но приближающийся вечер напомнил, что скоро придется ступить на эшафот. Не хотелось еле плестись, поскуливая от боли и слабости. И так при мысли о завтрашнем дне обмякало все внутри, и маленький трусливый зверек начинал поскуливать и драть когтями душу. «Не хочу умирать!» - крик рождался за стиснутыми зубами и затихал, так и не вырвавшись наружу. Почему, ну почему король поверил Дину, а не Марку?
        Болью отозвались раны, когда прикоснулся к ним Эмитрий. Осторожно, невесомо, не отдирал, отмачивал бинты. Но лоб Марка все равно покрылся крупными каплями пота. Еле отдышался.
        Ночь надвигалась неумолимо, все приближая и приближая следующий день. Последние светлые минуты скользнули, как вода сквозь пальцы - не удержать, не вернуть. Не отгородиться от будущего рассвета - он все равно наступит. И прозвучит барабанный рокот…
        Неизвестно, какой бы тоской и мукой обернулась эта ночь, если бы не пришел Темка. Единственный человек, которого хотел увидеть перед казнью Марк. Тот, кто ни за что бы не пришел сюда ради князя Лесса.
        Только из разговора побратимов Марк узнал, как на самом деле появился в королевском плену Эмитрий. Презрительно ухмыльнулся: а Митька-то ненаглядный предал отца! Рассказ же об упиравшейся между Темкиными лопатками пушке сделал утихшую было ненависть к Дину еще жарче.
        Тяжело было слушать их разговор, быть молчаливым свидетелем. И чтобы оборвать его, чтобы отрезать все, что связывало с этим миром, Марк и выкрикнул те слова:
        - Я байстрюк.
        И еще:
        - Я незаконнорожденный. Нагулянный ублюдок. Мой отец - простолюдин.
        Сам открыл грязную тайну, ради которой перенес отцовские побои и унижения.
        Теперь оставалось только ждать казни. Ударят барабаны, объявят королевский приговор. Лягут под ноги деревянные ступени, ведущие на помост. Вспыхнет солнце на острой кромке топора.
        Крикнуть: «Я не виновен»?
        «Не вино-о-о-ве-ен!» - надсаживая горло, с последней надеждой, с рвущим грудь черным страхом. Отразится крик от золота эполет брезгливо поморщившихся князей, останется щекочуще-остренькой памятью для любопытных, наполнит сытым довольством тех, кто ненавидит «этого шакаленка Кроха», заставит - быть может! - вздрогнуть Темку. Но не изменит решения короля.
        Казнь все равно состоится.

* * *
        - Прости меня, Марк.
        - Ну что вы, Ваше Величество. Я же понимаю - какая вера ублюдку. Князь Крох говорит, что у таких, как я, нет чести.
        Шея ныла, точно по ней стукнули тяжеленной оглоблей - третий день уже болит. Марк еще раз облизнул ранку на губе: вот шакал побери, умудрился прокусить от страха!
        Эдвин недоволен ответом. Но Марку плевать: жизнь возвращается медленно, и страх перед королевской немилостью пока не пришел.
        - Я надеюсь, князь Лесс, что ты и дальше будешь служить мне верно.
        Король хочет поставить точку в этой истории. А у Марка после пыток еще спина не зажила. Разговор тяготит, хочется поскорее вернуться к себе, в размеренное существование, которое нарушают только приходы лекаря и разговоры с Эмитрием. Марк усмехнулся: кто бы мог подумать, что он будет вести с княжичем Дином откровенные беседы. Так странно переломили все несостоявшаяся казнь и сделанное признание.
        Эдвин нахмурился, и княжич с опозданием сообразил, после каких именно королевских слов показалась ухмылка.
        - Я и раньше служил вам верно, мой король. Я не изменял данной когда-то клятве.
        Кажется, эти слова тоже не пришлись по вкусу. Не дело напоминать королям об их ошибках. Эдвин нахмурился, щелкнул крышечкой брегета. Совет уже должен был начаться, слышно, как за дверью глухо переговариваются офицеры. Странно, что все еще не прозвучало разрешение уйти.
        Король положил часы на стол, поднялся и подошел к княжичу.
        - Марк, прими мой совет - не только короля, но и пожившего на свете человека. Мне жаль, что я заподозрил тебя в измене. Видит Ларр, я вынес приговор лишь тогда, когда все показало только на одного человека - тебя. Так вот, Марк, носи герб рода Ласки без сомнений. По матери ты княжич, и отец твой был, как я понял, достойным человеком. А ты, скажу без лукавства, отличный воин. Когда тебе исполнится восемнадцать, ты будешь хорошим командиром. А теперь иди. И пригласи всех войти.
        ЭПИЛОГ
        Утреннее солнце осветило широкое крыльцо, вспыхнули аксельбанты - золотые, серебряные, бронзовые. Закричал у соседей петух, сбитый с толку таким количеством народа. В тишине его голос разнесся далеко окрест, и кто-то прошептал за Темкиной спиной:
        - А чего? Хороший знак!
        Не было торжественности Малого тронного зала. И из золотых князей только двое - коннетабль Кирилл и Сергий Вентер - стояли по правую руку от короля. Не обмахивалась веером взволнованная мама, не смотрел с гордостью отец: одна была далеко, другой скорее проклял бы эту минуту. Двое из гостей наливались ненавистью: старый князь Ледней с траурной повязкой на рукаве и молодой княжич Леоний Бокар. Кое-кто из офицеров поглядывал с презрением. Другие таились: негоже идти поперек решения королевского. Находились и те, кто понимал: от мятежников уходят сыновья, значит, и там не все готовы поддерживать князя Кроха; они смотрели с симпатией. Заглядывали во двор старосты любопытные солдаты, пытаясь разглядеть из-за спин офицеров происходящее. Равнодушных - не было.
        Но поистине неслыханным казалось то, что у приносившего вассальную клятву не было родового меча. Единственное оружие с отчеканенным Орлом - нож, когда-то отданный побратиму, так и не нашли в Торнхэле. Напрасно Темка ходил к околице, высматривал - нет, не появился гонец. Вот потому и держал Митька меч с королевским гербом. И только Орел, перешитый со старого мундира на новый, пурпурно-белый, напоминал о его имени.
        Княжич Дин подошел к крыльцу, опустился на одно колено. Лег на ладони меч.
        - Мой король! Мне нечем клясться. У меня нет родового оружия. Мой отец - твой враг. Я запятнал свою честь тем, что служил под знаменем мятежников. Есть только мое слово. Я, Эмитрий Дин из рода Орла, прошу милости - служить короне. Видит Создатель, нет лжи в моей клятве.
        Король положил руку на протянутый меч:
        - Эмитрий Дин из рода Орла! Я принимаю твою вассальную клятву.
        Темке стало легче дышать. Спасибо, Матерь-заступница. Спасибо, мой король!

* * *
        Разошлись, взволнованно обсуждая, солдаты. Скрылись за дверью старостиного дома офицеры: сразу после обряда Эдвин назначил Совет. Темка поискал глазами Александера: не переменилось ли чего. Капитан махнул рукой, подзывая:
        - Все нормально, можете ехать.
        Улыбка пряталась под его усами, и Темка глянул вопросительно.
        - Шурка вернулся.
        - Да ну? Здорово! Можно, я его с собой возьму?
        - О чем речь! Только не опаздывайте.
        Темка тревожно глянул на солнце. Нужно торопиться.
        Он нашел Митьку рядом с князем Нашем. У ладдарца было озабоченное лицо, и он куда-то сразу заторопился. Когда его гигантская фигура сдвинулась, Темка разглядел Марка. Тот что-то негромко говорил Митьке, серьезно, без привычной иронии в глазах. Больше к ним никто не подходил, и Темке вспомнился нечаянно услышанный не так давно разговор - кажется, теперь Лесса ненавидели больше. За то, что не предал, обманул тех, кто был готов кричать: «Что же еще ждать от наследника Кроха!» Шепотки по углам, сплетни и выдумки - все доставалось на долю Марка. А его изломало не меньше Митьки: свои же пытали, к плахе приговорили. Король не поверил ему - хоть знал, что не наследник мятежнику. А уж как Крох постарался! Шакала князю в покровители после такого.
        Темку заметили, и Марк помрачнел, торопливо шагнул в сторону.
        Вырвалось само:
        - Лесс! Да Марк же! Подожди.
        Тот остановился, спросил неприязненно:
        - Чего тебе?
        - Мы с Митькой едем в одно место, - Темка заметил удивленный взгляд друга, пояснил: - Ага, я договорился. Поедешь с нами?
        Марк замер. Осторожно, точно пробуя слово на прочность, ответил:
        - Поеду.
        - Ты не спрашиваешь, куда?
        Так же осторожно, глядя куда-то поверх Темкиной головы, произнес:
        - А я догадался, Торн.

* * *
        - Шур, останешься тут, - сказал Темка, накидывая повод на толстый сук.
        Это в мирное время княжич спокойно бросал Дегу на Орлиной горе, сейчас лучше не рисковать: увидят бесхозных, и свои же уведут. Дега, золотая, как тебе в Садах Матери-заступницы? Красавец Карь хорош, но Темка все равно не забудет убитую любимицу.
        Кажется, Шурка остался не очень доволен поручением:
        - А вы что, туда полезете? - он кивнул на сосну, переброшенную через пропасть.
        - Ага, - Темка улыбнулся, глядя на вытянувшееся Митькино лицо.
        - Убийца, - пробормотал друг. Он заглянул вниз, опасливо держась подальше от края. Темное дно ущелья не просматривалось. - Самоубийца! А нет более простого способа решить все проблемы разом?
        Темка только посмеивался, снимая притороченную к седлу веревку.
        - Брось! Я уже сколько раз лазил. Пойду с каждым из вас туда и обратно. Обвяжетесь, ладно?
        - Можно подумать, ты удержишь, - Митькин скептицизм был оправдан.
        Шурка вскочил на сосну, балансируя, чуть отошел от края. Посыпалась из-под ног кора, и мальчишка торопливо уцепился за сухие корни.
        - Может - да, может - нет. Вы, главное, постарайтесь не падать. И учтите - я-то высоты не боюсь. Шурка, брысь.
        Первым вызвался Марк. Темка не стал возражать: пусть, Лессу так нужно. Подрагивает в руках веревка, напряжена спина идущего впереди. Вот уж не думал, что выпадет еще раз вести бывшего побратима на ту сторону! Марк спрыгнул на землю. Слегка подрагивающими пальцами распустил узел. Взгляд его все время ускользал, да и Темка чувствовал себя неловко. Торопливо смотал веревку и пошагал обратно. Не опоздать бы! Митька-то первый раз пойдет, медленно.
        - Ты вниз не смотри. Если что - остановись.
        Друг запрыгнул на ствол. Ну, помоги, Матерь-заступница!..
        Успели. Темка шагнул к пропасти, остановились рядом слегка недоумевающий Митька и еле сдерживающий волнение Марк.
        Солнце опускало ладони, оглаживая скалу. От предчувствия у Темки пересохли губы. И вспыхнули кончики перьев, вычернились причудливые линии. Орел - улетевший от несправедливости, от плена, выбравший смерть на камнях - возник перед ними. Светились золотом изломанные крылья, запрокинулась в последнем усилии голова. Кажется, вот-вот полетит к небу прощальный клекот.
        Митька со всхлипом вдохнул. У Темки мороз прошел по коже - так втягивают воздух раненые, корчась от боли.
        - Это наш покровитель, - княжич Дин словно глотал горячий свинец с каждым словом. - Был.
        Не подхвати его Темка, рухнул бы на колени. Как это - покровитель? Разве так бывает?
        На лбу Митьки поблескивали крупные капли пота, проступили на скулах лихорадочные красные пятна.
        - Я чувствую, понимаете? Он умирает. Все это время он умирает, с той самой секунды, как разбился о камень. Ему очень больно. Я чувствую! Сломанные крылья - не самое страшное. - Митька вырвался из рук, шагнул к краю; сорвались из-под сапог камешки, покатились в ущелье:
        - Я не первый предатель в роду. Правду говорила медуница - прокляты мы. Прокляты! Наш покровитель предпочел смерть бесчестию. Что же мы сотворили тогда?! Орел-покровитель, за какую подлость?
        Темка твердо ухватил Митьку за локоть, стиснул пальцы, но побратим как и не заметил.
        - Я не знаю, что сделали мои предки, но я оказался истинным наследником. Совершил подлость, добавил ему боли.
        - Но что ты мог? - Темка осторожно попытался оттащить от края, но друг словно каменный стал. - Если вы были прокляты, это судьба.
        - Судьба?! - крик эхом отразился в ущелье. - Нет никакой судьбы. Я сам так решил, сам! И сам должен отвечать. Вот только не знаю - как, - голос его упал до шепота. - Создатель, если бы все можно было вернуть. Я ведь не трус, Темка. Я ведь смог остаться там, в Южном Зубе. - Снова прошумели осыпавшиеся камешки. - Надо было самому убить князя Кроха, и пусть бы меня потом расстреляли. Доигрался в ежика!!!
        Темку передернуло от такой идеи. Митька застыл, ссутулившись.
        Уходило солнце из ущелья, гасли золотые искры. Княжич Дин смотрел, не отрываясь. Точно прощался или молча клялся. Неслышно остановился рядом Марк, не побоялся высоты. Темке стало спокойнее - если что, вдвоем удержат Митьку, а то его аж шатает.
        - Не думайте, я стреляться не собираюсь, - голос побратима был тверд, несмотря на искаженное болью лицо. - Истерик тоже больше не будет. Противно как-то: сделал подлость, а потом сопли размазывать. - Княжич Дин замолчал. Только когда погас последний отсвет, он добавил: - Я готов отвечать. Только почему-то ни Создатель, ни люди не требуют ответа. Значит, должен найти сам.
        Орел растворился в камне. Темно. Пусто. Митька обхватил себя за локти, поежился, как от холодного ветра. А Темке впервые на этой горе стало страшно: как у могилы стоит. Он тряхнул головой, сбрасывая наваждение. Да уж, вышел подарочек.
        - Митя.
        Ресницы у друга были мокрые, он глянул с легкой досадой: не трогай сейчас. Темка упрямо достал сверток; мягкая ткань развернулась: два ножа-побратима лежали на ладони.
        - Вот. Шурка сегодня утром примчался. До последнего искал, потому и опоздал к вассальной клятве.
        Взял Митькину руку, вложил нож с Оленем. Пальцы не сжались:
        - Ты должен меня презирать.
        - Наверное, должен, - выдохнул Темка. - Но я не могу. А вообще, ну, по большому счету: возьмешь ты его или не возьмешь, разве это изменит что-то? Ты все равно мне как брат, хочешь ты того или нет. Просто будет правильно, если нож к тебе вернется. А твой - учти это! - я все равно не отдам. Фиг тебе.
        Друг махнул слипшимися ресницами:
        - Договорились.
        Осталось еще одно дело. Темка шагнул к Марку: тот демонстративно смотрел в сторону, вроде как и не слушал разговор.
        - Маркий Лесс!
        Тот резко повернулся, глянул с настороженностью волчонка. Чего он ждал: еще одного вызова на дуэль?
        - Я не верю, что ты можешь запятнать мою честь. Я отказываюсь принять обратно нож рода Оленя.
        Изумление проступило на лице Марка. Темка пробормотал, точно оправдываясь:
        - В конце концов, у нас троих есть общие враги: князь Ледней и княжич Бокар.
        Нож перешел к Марку. Лесс стиснул пальцы, словно вокруг последней опоры. Лицо его стало бело-синеватым, как тогда, в палатке, когда Темка с этим же ножом на ладони требовал ответа.
        - Ты знаешь, что я не могу клясться Лисом, - голос у Марка звенел туго натянутой тетивой. - Но у меня есть клинок с гербом Ласки… - оборвал сам себя, сказал с горечью: - Князь Крох говорит, что у байстрюков нет чести. А зачем тогда - просто нож?
        - Дурак! - фыркнул Темка. - Нашел кого слушать!
        - Тогда… Вот, - Марк отцепил от пояса клинок с потертой рукоятью, в очень старых ножнах. - Мой дед погиб в бою с Адваром. Мало что сохранилось. Я почти ничего не смог забрать из дома. Этот - настоящий родовой Лессов… Но если ты не возьмешь, я пойму.
        Темка подумал: «Не взять - как собственноручно толкнуть Марка в пропасть Орлиной горы». Махнул рукой:
        - А, шакал побери! Давай. Все равно у меня не получается тебя ненавидеть, хоть ты тресни.
        Растерянный, Марк протянул нож. Такой клятвы побратимов еще не слышал мир!
        - И поторопимся, - Темка поднял веревку. - А то, не приведи Создатель, опоздаем, мы все-таки на королевской службе. Мить, мы сюда еще вернемся. Я обещаю!

* * *
        Солнце било Шурке в глаза, и фигуры княжичей Торна и Дина, князя Лесса виднелись темными силуэтами. Защипало в глазах, мальчишка сморгнул, но не отвел взгляда. Матерь-заступница! Он все готов отдать, лишь бы встать, как равный, на той стороне. Яркий свет стал просто невыносим, и Шурка закрылся локтем, незаметно промокнув выступившие слезы.
        Кажется, возвращаются.
        - Э-ээ-й! - замахал он, встав на цыпочки.
        Январь 2006 - август 2006

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к