Сохранить .
Фигня Александр Николаевич Житинский

2. Романы # Роман-буфф известного петербургского писателя - это комический детектив, изобилующий парадоксальными и смешными ситуациями, с авантюрным сюжетом и симпатичными в своем идиотизме героями.
        Александр Житинский
        Фигня
        Кинороман-буфф
        Над страной фигня летала
        Неизвестного металла.
        Очень много в наши дни
        Неопознанной фигни.
        Часть 1
        Агенты Интерпола
        Глава 1
        Шифровки
        Шифровальный отдел Большого дома работал в три смены. Самой напряженной всегда считалась ночная, потому как секретные документы обычно передаются по ночам, под покровом темноты, когда шифрованным текстам сподручнее преодолевать пространства планеты. Последние годы ввиду непрерывных сокращений и переименований КГБ опытные шифровальщицы покинули место работы, - одни ушли в коммерческие структуры, другие - на пенсию, где продолжали по инерции разгадывать ребусы и кроссворды, поэтому в ту ночь, когда началась наша история, в отделе бодрствовали лишь молоденькая шифровальщица Тонечка и старая грымза Зинаида Евгеньевна, которая получала шифровки еще от Рихарда Зорге.
        Зинаида Евгеньевна только что приняла телегу на двенадцати листах от японского резидента и привычно, не заглядывая в гроссбух дешифратора, переписывала сообщение русским текстом на бумагу. Компьютеров Зинаида Евгеньевна не признавала.
        - Вот чурка! - комментировала она информацию японского резидента. - Пишет, что премьер-министр замешан в махинациях. Об этом в газетах позавчера писали.
        - А у меня - из Парагвая, - отозвалась Тонечка. - Очень интересно, только многое непонятно.
        - Что там интересного может быть - Парагвае-то? - проворчала Зинаида Евгеньевна.
        - Вот послушайте. «Генералу Карамышеву. Известная вам персона по кличке Яшка Тунгус формирует кабинет министров. В него уже вошли проходившие по разным делам Витя Бакс, Кенгуру, Жид Захар и Мурик. Посты силовых министров пока вакантны. Считаю необходимым приступить к ликвидации банды… Ортега Гонзалес».
        - Он такой же Ортега, как я Майкл Джексон, - прокомментировала Зинаида Евгеньевна. - Петька Курашов его зовут, в Парагвае уже лет двадцать ошивается. Синекура. Скорее всего, придумал все от начала до конца. Он Парагваю этому вшивому все время цену набивает. Ликвидация банды! Да кто ж ему денег даст на ликвидацию?
        - И все же непонятно, - вздохнула Тонечка, - почему этот Тунгус формирует кабинет? Там что - нет кабинета?
        - А вот это уже - не нашего ума дело, - строго сказала Зинаида Евгеньевна. - Наверху разберутся.
        Некоторое время работали молча, переводя значки и цифры в осмысленный текст. Как вдруг Зинаида Евгеньевна рассмеялась:
        - Тонечка, посмотри! Ну просто за людей уже не считают!
        Тоня оторвалась от своего компьютера, подошла к коллеге и заглянула ей через плечо. На столе лежала шифровка, начинавшаяся словами: «РНБДПЧДММН РДИПДСМН!». И далее несколько рядов букв такой же абракадабры.
        - Знаешь шифр? - строго спросила Зинаида Евгеньевна.
        - Не-ет… - пролепетала Тонечка.
        - Плохо. Двойка. Это Интерпол нас на вшивость проверяет. Шифр элементарнейший. Пользовались им русские разведчики в первую мировую войну. Даю три секунды на расшифровку. Раз, два…
        - Ой, погодите!.. Нет, не могу… - Тонечка чуть не плакала.
        - Три! - торжествующе провозгласила Зинаида Евгеньевна. - Эти слова означают
«СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО». Каждая буква заменяется следующей за ней буквой русского алфавита. Такие вещи знать надо, радость моя… - проворковала довольная грымза. - Уйду я - как будете работать?
        - Ну и что там написано? - смущенно поинтересовалась Тонечка.
        - «В ответ на ваш запрос сообщаем о готовности Интерпола принять на стажировку двух сотрудников российских служб безопасности для отработки приемов борьбы с международной организованной преступностью. Заведующий международным отделом Интерпола Ферри О’Нейл», - Зинаида Евгеньевна читала шифровку, как обычную газету.
        - Здорово! - восхитилась Тонечка.
        - Ничего здорового не вижу, - сухо проговорила Зинаида Евгеньевна. - В Интерполе думают, что у нас совсем специалистов не осталось. Такие шифры гонят! Ничего, я им исходящее зашифрую «сигмой плюс». Они там попрыгают!

«Сигма плюс» был новейший шифр, в котором буквы зашифровывались сложной формулой, включающей дату и астрономическое время написания текста, так что для правильной расшифровки требовалось угадать, когда был составлен текст.
        Тонечка вернулась к своему месту и принялась за очередной документ.
        Шифр был непростой, но, повозившись минут пятнадцать, она записала в компьютер следующую расшифровку телеграммы:

«Международный форум боди-реслинга приглашает представителя России для участия. Заявку просим прислать в оргкомитет до 15 июня с. г.»
        - Зинаида Евгеньевна, а что такое боди-реслинг? - робко спросила Тонечка.
        - Я думаю, это культуризм, - не отрываясь от документа, ответила Зинаида Евгеньевна.
        Тонечка не знала, что такое культуризм, но переспрашивать побоялась. Поразмыслив еще секунд десять, она написала адрес телеграммы: «Комитет по культуре».
        Глава 2
        Последнее задание
        Жрать в доме было нечего.
        Позавчера мать продала за доллар последнюю мельхиоровую вилку и тут же пропила его со своим сожителем Семеном, одноногим ветераном Корейской войны.
        Правда, Семен утверждал, что ногу ему оторвало во Вьетнаме, но как он мог там оказаться? Во Вьетнаме наши, как известно, не воевали. Не воевали они и в Корее, но это официально. Негласно же Семен летал на северокорейском самолете стрелком-радистом и лично сбил одну «летающую крепость». Обмен американской
«летающей крепости» на оторванную ногу плюс медаль «За отвагу», которую Семен тоже давно пропил, был вполне выгоден. И сам Семен так считал. Корею же перепутал со Вьетнамом по давности лет и благодаря хроническому алкоголизму.
        Да и мудрено ли перепутать две столь отдаленные страны, населенные весьма похожими существами?
        Семен, пропивая вилку, все удивлялся: «Знать бы во Вьетнаме, что на доллары пить придется, я бы их там мешок насшибал!» Врал, наверное.
        Короче говоря, вилок в доме уже не осталось, да они были и не нужны, потому как есть ими было нечего. Ольга нашла в дальнем углу кухонного шкафчика бумажный кулек, в котором чудом сохранилась половинка печенья «Мария», и позавтракала.
        Теперь нужно было отправляться на работу. Но на какую? Дело в том, что Ольга Пенкина, корреспондент по профессии, сотрудничала с десятком питерских газет и со всеми неудачно. Это касалось и коротких репортажей, которые она писала, и фотоснимков. Последнее фото, изображавшее Гребенщикова сидящим на корточках в буддийском храме перед заезжим ламой, ей удалось опубликовать месяц назад и получить за него червонец, то есть десять тысяч. С той поры ни фотографии Карла Льюиса, ни описание и изображение митинга протеста против «Игр доброй воли», ни душераздирающие сцены похорон генерального директора АО «Синтезатор» Башмакова, застреленного в своей постели вместе с двумя любовницами, не заинтересовали редакторов. Причиной тому, по всей вероятности, было низкое качество негативов, потому что Ольга за неимением средств снимала допотопным «Любителем», который хотя и выдавал негативы 6х6, но никак не мог конкурировать с «Минолтами», «Олимпусами» и «Кодаками».
        Ольга мечтала о «Минолте» и старалась заработать на камеру, снимая «Любителем», но это совсем не то же самое, что заработать на «Любитель», снимая «Минолтой».
        Ольга спрятала «Любитель» в сумку и направилась в «Северный курьер» - новую газету с криминальным уклоном (то есть там рассказывали о криминальных делах, да и издавали ее, похоже, тоже уголовники…).
        Главный уголовник, то есть редактор, по прозвищу Тщедушный, потому что он был одновременно тщеславным и душевным мафиози, отчего и взялся издавать газету, не довольствуясь только рэкетом, вернул Ольге три пленки, не пошедшие в дело, и сказал:
        - Последнее тебе задание, Пенкина. Ступай в Большой дом и отсними брифинг интерполовцев. Я бы послал своих, но они в этот дом идти не желают. Не нравится им эта хаза. А ты все-таки девушка.
        Ольга вспомнила, что первоначальное наименование газеты было «Северный бандит», но комитет по печати отказался регистрировать газету с таким названием, и Тщедушный придумал синоним, который, кстати, уже начинал входить в обиход.

«Тридцать пять тысяч одних курьеров» - так называлась статья в «Часе пик» о разгуле организованной преступности.
        - Заметано, - сказала Ольга, мысленно сплюнув.
        Она даже в разговоре с бандитом старалась выглядеть профессионалкой. Не всегда это удавалось. Родом Ольга была из деревни под Будогощью, образование восемь классов, а фотографировать ее научил один заезжий дачник из Москвы, кажется, художник. Он и подарил Ольге свой «Любитель», одновременно пытаясь склонить к сожительству на колхозном сеновале, но Ольга не далась, хотя ей было тогда семнадцать лет. О чем сожалела до сих пор, поскольку никаких домогательств с тех пор не наблюдалось, - и это было странно, ибо вид Ольги прямо-таки взывал к сожительству, но разве что на сеновале. Ольга была кровь с молоком, плотно сбитая, мордастенькая, шустрая, языкастая, с круглыми аппетитными коленками. Одним словом, красотка.
        Но бизнесмены и бандиты предпочитали других, похожих на красоток из западных журналов - длинноногих, томных, худющих, раскрашенных, как первомайская демонстрация. Ольга один раз смотрела «Пентхауз» до седьмой страницы - дальше не смогла. С тех пор решила никогда никому не отдаваться, чтобы ненароком не впасть в порнографию. А было ей уже двадцать три. Самое время.
        Однако инженеру или служащему что отдаваться? Отдашься - и дальше что? Продавай вилки, если они у него есть, что тоже сомнительно…
        Ольга отправилась в Большой дом пешком, благо он был неподалеку от «Курьера». Проходя по улице Пестеля, до сих пор по непонятным причинам не вернувшей себе старое название, она увидела забавную сценку.
        К старому дому, где шел капитальный ремонт, подъехал «мерседес», начиненный пятью коротко стриженными молодыми людьми. Одновременно бесшумно опустились все стекла машины, из окон «мерседеса» высунулись пять автоматных стволов вороненой стали - два слева и три справа - и принялись поливать пространство длинными и слегка заунывными очередями. Правые стволы стреляли по пустым окнам ремонтируемого дома, а левые поверх голов прохожих, видимо, просто за компанию.
        Прохожие в радиусе ста метров нехотя легли на тротуар и принялись выжидать. В это время из окон обстреливаемого дома высунулось дуло пулемета, который тоже начал издавать громкие отрывистые звуки. В «мерседесе» на глазах стали образовываться аккуратные круглые дырки. Себестоимость предстоящего ремонта автомобиля с каждой секундой увеличивалась на сто долларов.
        Ольга тоже улеглась на углу Моховой, не забыв подстелить газету «Пятница» со своей фотографией Гребенщикова, и не спеша извлекла из сумочки «Любитель». Навела на резкость, щелкнула. В ту же секунду один из стволов «мерседеса» сосредоточил огонь по ней.
        - Вот говно, для его же газеты стараюсь… - пробормотала Ольга, продолжая съемку.
        Автоматчик, видимо, был таким же дилетантом в стрельбе, как Ольга в фотоискусстве. Но патронов израсходовал больше, чем Ольга кадров. Внезапно Ольга заметила лежащего ничком в двух шагах от «мерседеса» молоденького лейтенанта милиции в форме. Время от времени он поднимал голову, и тогда можно было увидеть его голубые, полные непонимания глаза. Пули бодро свистели над ним в обе стороны. Лейтенант абсолютно не интересовал курьеров, хотя был вооружен табельным оружием, торчавшим в кобуре на боку.
        Ольга улучила момент, когда он в очередной раз покажет свое простое и доверчивое лицо, - и щелкнула. «Клевый кадр! - мысленно похвалила она себя. - И мент молодец. Храбрый. Другой бы давно обосрался».
        Ольга, подобно всем деревенским, не делала различия между нормативной и ненормативной лексикой, поскольку в устном и печатном обиходе грань между ними стерлась еще до переезда Ольги в Питер.
        Мерседес наконец, получив десятка три мелких пробоин в своем туловище, умчался на станцию техобслуживания. Из него капала кровь, оставляя на улице Пестеля красную пунктирную полоску. А лейтенант, приободрившись, вскочил на ноги и, выхватив из кобуры пистолет системы Макарова, прыгнул прямо в окно ремонтируемого дома. Именно в то, из которого десять секунд назад торчало дуло пулемета.

«Все. Покойник», - подумала Ольга, зачехляя фотоаппарат и пряча «Пятницу» в сумку. После чего отправилась дальше.
        Прохожие с недовольным видом разбредались по своим делам.
        Глава 3
        Верните табельное оружие
        Когда Иван сообразил, что стреляют, первым движением его было - выхватить пистолет, а вторым - упасть на тротуар. Второе движение удалось лучше, и Иван упал рядом с подкатившим «мерседесом», из которого началась пальба. Он прижал щеку к пыльному тротуару, успевая фиксировать события, происходящие в окнах ремонтируемого дома, ибо голова Ивана оказалась повернутой именно туда.
        Рабочие в спецовках, только что занимавшиеся мирным ремонтным делом, побросали мастерки, выставили в пустой проем окна первого этажа пулемет и ответили на нападение такой же беспорядочной пальбой.
        Иван на мгновение приподнял голову в надежде увидеть автомобиль патрульной милицейской службы, но заметил вокруг только разбросанные по тротуару тела земляков. Кто из них был жив, кто мертв - поди догадайся.
        Несомненно живой была лишь девушка метрах в тридцати от Ивана, которая, лежа на животе, заглядывала сверху в видоискатель «Любителя», невзирая на выстрелы.
        Иван снова уронил голову на тротуар и принялся напряженно размышлять, как не ронять достоинства.
        Вскочить на ноги и дать предупредительный выстрел в воздух? Так требовал Устав, но не обстоятельства. Во-первых, в бешеной обоюдной пальбе одинокий предупредительный выстрел милиционера наверняка прозвучит неубедительно, во-вторых, Иван вряд ли успеет произвести следующий выстрел - на поражение, поскольку будет скошен очередями.
        Стрелять из положения лежа? Но в кого? Чью сторону он должен принять? И допустимо ли лейтенанту УВД принимать чью-нибудь сторону в разборке двух бандформирований?
        В том, что происходит разборка, сомневаться не приходилось. Молодые люди в
«мерседесе» сомнений не вызывали, и строительные рабочие с пулеметом на месте работы тоже выглядели подозрительно.
        Главное, Иван опаздывал. Перестрелка сильно его задерживала и срывала все планы. И еще было жаль пачкать форму - новенькую, ненадеванную.
        Он еще раз приподнял голову и успел заметить, что проклятая девка с фотоаппаратом нажала на спуск.

«Компромат…» - подумал Иван, роняя голову на другую щеку.
        Теперь он мог полюбоваться молодцами в «мерседесе». Все были как на подбор - с круглыми стрижеными головами и квадратными подбородками. Но стрелять явно не умели. «Калашниковы» тряслись у них в руках, как больные Паркинсона. Один из бандитов уже уронил голову на плечо другому и матерился сквозь зубы. Видно, его пробило пулей.

«Мерседес», исчерпав аргументы, умчался, лишив Ивана возможности выбирать. Преступники остались лишь в доме, поэтому Иван, вскочив на ноги и выхватив пистолет, прыгнул в опустевшее окно. Уже на подоконнике он вспомнил о предупредительном выстреле, выпалил вверх, попал в перекрытие, из которого вывалился кусок бетона и рухнул ему на плечо.
        Но Иван этого даже не заметил. Он ринулся внутрь захламленного лабиринта комнат, лестниц и перекрытий.
        Он выскочил на лестничную площадку и побежал влево, откуда слышался топот ног.
        - Стой! - крикнул Иван, и эхо гулко разнесло его голос по этажам.
        Вдалеке мелькнула убегающая фигура. Иван повернул туда, вбежал в пустой проем двери, и тут ему на голову упал черный просмоленный рулон рубероида.
        Лейтенант покачнулся, на мгновение потерял ориентировку и был тут же схвачен двумя злоумышленниками в комбинезонах, выскочившими невесть откуда. Один был громила высоченного роста, другой, напротив, складный худощавый человек лет тридцати пяти. Что поразило Ивана - так это его предельно интеллигентное лицо с тонкими, прямо-таки аристократическими чертами.
        В мгновение ока лейтенанта повалили на пол лицом вниз, пистолет выхватили, руки заломили за спину. В довершение всего бандиты ловко запеленали Ивана в тот же рулон рубероида, который на него свалился, так что из рулона выглядывали лишь голова и ботинки Ивана.
        - Не сметь, сволочи! - хрипел Иван.
        - Помалкивай, служивый, - отозвался Горилла.
        - Нигде не давит? - участливо поинтересовался Интеллигент, когда работа по упаковке Ивана была окончена.
        - Нет, спасибо, - автоматически ответил вежливостью на вежливость Иван.
        Тут он просто последовал совету преподавателя школы милиции по курсу «Милицейский этикет», который неоднократно говорил, что на вежливость нужно отвечать вежливостью автоматически.
        Откуда-то появился хорошо одетый человек с кудрявой черной бородкой и кейсом в руке. По виду главарь. Ему передали пистолет Ивана, он поставил его на предохранитель, спрятал в кейс.
        - Зачем суешься не в свои дела, дурила? - ласково обратился он к Ивану.
        - Отдайте пистолет! - потребовал Иван, извиваясь в рубероиде.
        - Самим пригодится… - пробормотал Горилла.
        - Мужики, я на брифинг опаздываю, - сказал Иван уже довольно мирно.
        - Слышь, Федор, на брифинг опаздывает, - улыбнулся Главарь, обращаясь к Горилле.
        - Хуифинг, - сказал Горилла.
        - Не выражаться на работе! - прикрикнул на него Главарь.
        - А что за брифинг, господин лейтенант? - поинтересовался Интеллигент.
        - Не могу сказать. Служебная тайна, - ответил Иван. - Пистолет-то верните, не будьте скотами. Меня в загранку не пустят за утерю табельного оружия.
        - Может, отдадим, Александр Маркович? У господина лейтенанта загранка накрывается медным тазом, - сказал Интеллигент.
        - Я же сказал, Максим. Не выражаться, - устало проговорил Главарь. - Попользуемся и отдадим! - громко, как глухому, прокричал он Ивану, склонившись к рулону.
        Он повернулся и не спеша пошел к выходу. Максим и Федор последовали за ним.
        - Только не палите из него почем зря! Мне за патроны отчитываться! - крикнул им вдогонку Иван.
        Шаги бандитов стихли.
        Иван попробовал перемещаться, отталкиваясь носками ботинок от пола. Получалось плохо. Тогда он, напружинив тело, резко выгнулся. Рулон подпрыгнул, переместившись сантиметров на тридцать. Иван выгнулся еще раз, еще…
        Рулон, прыгая, как лягушка, приблизился к лестничному пролету и с шумом скатился со ступенек, разматывая Ивана. Лейтенант поднялся на ноги, горестно осмотрел мундир, перепачканный смолой и грязью, застегнул пустую кобуру и отправился на брифинг.
        Глава 4
        Напарники
        В пресс-центре бывшего Управления КГБ, а ныне Управления Федеральной службы безопасности готовились к пресс-конференции для российских и иностранных журналистов. Такие пресс-конференции были еще в новинку для бывалых сотрудников КГБ, привыкших, что буквально все сведения касательно деятельности этого учреждения составляют государственную тайну, но и они мирились с веяниями времени. Хотя не любили эти веяния. Тайно работать проще.
        Особенно же не любили журналистов - это наглое и продажное племя, которое в былые годы рассыпалось перед чекистами в комплиментах, а теперь не уставало поливать грязью. Потому пропускной режим на пресс-конференциях был особенно жесток.
        Фотокорреспондент Ольга Пенкина хорошо это знала, поэтому запаслась удостоверением молодежного агентства «НИКА», а не одиозного «Курьера». «НИКА» расшифровывалось как Независимое информационно-коммерческое агентство, печатало новости и рекламу, но больше всего - скандальную хронику. В «НИКЕ» работал приятель Ольги вечный тусовщик Миша Зуйков, он-то и исхлопотал удостоверение.
        Однако на прапорщика в дверях здания удостоверение «НИКИ» не произвело никакого впечатления.
        - Вас нет в списке, - заявил он.
        - Вызовите генерала! - сказала Ольга.
        - А может, сразу министра? - предложил прапорщик.
        - Та-ак… - Ольга отступила на шаг, выхватила «Любитель» жестом, которым обычно выхватывают гранату, и нацелилась на прапорщика. - Цепной пес демократии! - выкрикнула она.
        Прапорщик блаженно улыбался. Он уже был цепным псом коммунистов, сейчас служил демократам, а в перспективе готов был до пенсии сидеть на цепи у либералов или неофашистов.
        Но девушка ему нравилась. Была в его вкусе.
        - Фотку подаришь - пущу… - неожиданно улыбнулся он.
        - Чью? Вашу? - не поняла она.
        - Свою…
        Ольга пошла за фотографией.
        А в это время в комнате за сценой конференц-зала ждали четвертого участника пресс-конференции, которым был лейтенант милиции Иван Середа, выпутывающийся из рубероида в пустом доме на улице Пестеля.
        Ожидавших было трое - генерал госбезопасности Глеб Карамышев, продвинувшийся за три года на это звание со звездочек капитана. За каждый удачно подавленный путч он получал сразу две новых звезды. Поэтому звезд у Глеба было много, а лет по-прежнему мало, не более тридцати пяти.
        Вторым был капитан госбезопасности Вадим Богоявленский, высокого роста, стройный и подтянутый, напоминавший чем-то белогвардейского офицера. Между прочим, бывший друг, одногодок и однокашник Карамышева. Вадиму не так повезло с путчами, поэтому звезд на погонах у него осталось четыре - и все маленькие. Очевидно, неудачи карьеры объяснялись ненадежной фамилией Богоявленский, от которой за версту разило церковным духом. Внешность и манеры капитана также были излишне изысканными для КГБ. Потому, когда случался путч, его держали в запасе или на мелких поручениях, а на передовую, к телецентру, крушить боевиков оппозиции, посылали Карамышева.
        И наконец, в комнате находился полковник милиции Редькин, давно перешедший границу пенсионного возраста, но сохраняемый в кадрах ввиду тяжелой криминогенной обстановки, а также за былые заслуги по организации похорон Сталина.
        - Где же ваш человек, полковник? - нервно взглянув на часы, спросил Карамышев. - Пора начинать.

«Заткнись, сопля несчастная», - подумал полковник, но вслух сказал:
        - Не могу знать, товарищ генерал. Исправный офицер.
        - Не иначе раскрывает преступление, - иронически проговорил Карамышев, но Редькин иронии не понял.
        - Если так, молодец, товарищ генерал!
        - Глеб, кончай волокиту. Начнем без мента, - по старой памяти, как к равному, обратился Богоявленский к Карамышеву.
        Он не учел присутствие постороннего, и не просто постороннего, а представителя конкурирующего ведомства. Карамышев приосанился и громко крикнул:
        - Встать! Как вы обращаетесь к старшим по званию, капитан?!
        С испугу вскочил полковник Редькин, капитан же продолжал сидеть.
        Редькин, видя, что вопрос направлен не ему, смущенно плюхнулся в кресло, а Вадим, напротив, нехотя встал.
        - Смирно! - еще громче закричал Карамышев.
        Богоявленский принял стойку, которую с некоторой натяжкой можно было принять за стойку «смирно».
        - Как положено обращаться к старшему по званию, капитан? - грозно повторил генерал.
        Капитан не успел ответить, потому что распахнулась дверь, и в комнату ввалился запыхавшийся лейтенант ГУВД Иван Середа.
        Было такое впечатление, что Середу вымазали дегтем, а затем вываляли в пыли. Лицо было исцарапано, руки в крови, ботинки серы от пыли.
        - Товарищ полковник! - приложил ладонь к козырьку Иван. - Лейтенант Середа явился…
        - Не запылился… - ядовито вставил Карамышев.
        - Никак нет, товарищ генерал. Запылился. И загрязнился, - сокрушенно проговорил Иван, поворачиваясь к генералу.
        Полковник Редькин вскочил с кресла и обежал лейтенанта мелкими шажками:
        - Что за вид, Середа? Ты знаешь, куда ты пришел, Иван?!
        - Так точно, товарищ полковник! В Северо-Западное управление Федеральной службы безопасности России! - бодро отрапортовал Иван.
        - Вот именно. На брифинг, - вставил генерал. - Знаешь, что такое брифинг?
        - Так точно! Вчера узнал. От немецкого слова Brief, что означает «письма». Писание писем!
        Карамышев вытаращил глаза, но опровергнуть информацию не решился, поскольку немецким владел в пределах курсов повышения квалификации офицеров КГБ. Зато Вадим Богоявленский презрительно бросил:
        - Чепуха!
        Но расшифровывать слово не стал. Этот щекотливый вопрос проехали, и Карамышев приказал Вадиму и Ивану переодеться для брифинга, ибо предстать перед прессой оба должны были в специальной униформе.
        Переодеваясь, Иван коротко рассказывал Редькину о происшествии на улице Пестеля:
        - А они как подкатят, да как начнут: пах! пах! А те в ответ: тра-та-та-та! А эти: бабах! Дырки в «мерсе» -во! Кулак пролезет…
        - Ну ладно, а ты где был? - спросил Редькин.
        - Рядом. Участвовал в задержании.
        - Ну и?..
        - Задержали… На пятнадцать минут, - сказал Иван.
        - И отпустили?! - изумился полковник.
        - Как видите, - сказал Иван.
        - Так кто кого отпустил? - запутался Редькин.
        - Меня отпустили, - признался Иван.
        - Тьфу ты! - рассердился полковник. - А я думал…
        - Не… Не получилось их взять. Но я всех в лицо запомнил, - сказал Иван. - Не уйдут.
        Наконец оба молодых офицера переоделись и предстали перед начальством в том виде, в каком их должны были увидеть журналисты: белоснежные блестящие обтягивающие костюмы, нечто среднее между одеждой астронавтов и костюмом любителей подводной охоты, на лицах - маски, как у Фантомаса. Они были бы совершенно одинаковы, если бы не разница в росте и в комплекции.
        И тут Карамышев решил их познакомить.
        - Вам предстоит работать вместе не один день. Вы должны хорошо узнать друг друга. Пожмите руки, товарищи!
        Иван с готовностью протянул свою крепкую ладонь и стиснул узкую аристократическую ладошку Вадима. Тот скривился от боли, даже под маской было заметно.
        - Потише, пожалуйста… Капитан Богоявленский, - произнес он.
        - От души… Лейтенант Середа, - широко улыбнулся Иван.
        - Капитан Богоявленский назначен старшим группы, - сообщил генерал.
        Редькин обиженно засопел.
        - Группа-то межведомственная, товарищ генерал… Можно бы и без субординации.
        А сам подумал: «Опять органы всех под себя подминают!»
        - Приказы не обсуждаются, - сухо отрезал Карамышев. - Прошу на сцену, - он указал обоим Фантомасам - высокому худому и плотному маленькому - на дверь, ведущую в зал.
        Глава 5
        Брифинг
        Зал пресс-центра был заполнен журналистами до отказа. Четверка представителей служб безопасности расселась за столом, где таблички с наименованием должности, звания и фамилии имелись лишь у двух центральных мест, а именно - у мест Карамышева и Редькина. Места российских Фантомасов никаких данных не имели.
        Карамышев придвинул к себе микрофон и начал говорить.
        - Дамы и господа! Уважаемые товарищи! В соответствии с программой усиления борьбы с организованной преступностью и договоренностью между российскими компетентными органами и Интерполом на длительную стажировку за рубеж отправляются два сотрудника российских служб безопасности. Ранее подобные акции хранились в глубокой тайне, однако политика гласности, проводимая в нашей стране, вносит свои коррективы в работу милиции и службы безопасности. Мы хотим представить вам агентов, вы можете задать им вопросы. Надеюсь, не нужно объяснять, почему они в таком виде. Определенные круги у нас и за рубежом дорого заплатили бы за то, чтобы иметь их фотографии… Прошу вопросы.
        Первой подняла руку пожилая иностранная леди, увешанная десятком фотоаппаратов, под тяжестью которых она колебалась, едва не переламываясь в пояснице.
        - Журнал «Тайм». Соединенные Штаты Америки, - представилась она на плохом русском языке. - Какого рода задание будут выполнять агенты?
        - Программа разработана Интерполом и будет сообщена агентам по прибытии на место назначения, - сказал генерал.
        - А что это за место? - выкрикнул кто-то.
        - Может, адрес вам назвать? - пошутил генерал. - В Европе. Это точно.
        Гул разочарования прокатился по залу. Журналисты поняли, что и на этот раз правды им не скажут.
        Поднялся неправдоподобно черный негр с белым воротничком.
        - Омубу Бусленга, Зимбабве. Намечается ли сотрудничество с африканскими странами? - спросил он.
        Генерал и полковник переглянулись. Проблемы африканской преступности пока мало волновали цивилизованные страны.
        - Почему же нет… Посотрудничаем… Когда русская мафия до вас доберется, - тоже пошутил полковник, не желая отставать от генерала.
        Журналисты что-то застрочили в блокноты.
        - Можно ли понимать вас так, что Россия регулирует засылку своих преступников в другие страны? - вскочил с вопросом эстонец из газеты «Ээсти Вээсти».
        - Упаси вас Бог! - испугался Редькин, а Карамышев, выхватив микрофон у коллеги, предупредил, что на провокационные вопросы ответов не будет.
        Внезапно в дверях зала возник шум. Там пробивалась сквозь охрану Ольга Пенкина с
«Любителем» на шее и диктофоном в руках.
        Ее пытались не пустить.
        - Я требую! - раздался ее возглас.
        Журналисты обернулись к дверям.
        - Что там такое? - спросил генерал в микрофон.
        - Без приглашения, товарищ генерал! - доложил через зал дежурный в дверях.
        - Я представляю молодежную прессу! Не имеете права! - билась в дверях Ольга.
        Западные журналисты навострили уши. Запахло зажимом гласности и демократии.
        - Пропустите, - приказал Карамышев.
        Ольга независимо тряхнула мальчишеской прической и прошла по проходу в первый ряд, где уселась рядом с пожилой американкой из журнала «Тайм». И тут же вызывающе протянула руку с диктофоном к сцене.
        Снова встала американка, покачиваясь под тяжестью грозди фотоаппаратов.
        - Американскую публику интересует вопрос, почему только сейчас Россия вступает в международные контакты по борьбе с преступностью? Разве раньше в этом не было необходимости?
        - М-м… - промычал Карамышев. - Железный занавес, мэм… Необходимости и вправду не было.
        И тут американка, громыхая фотоаппаратами, все-таки упала. Ее принялись поднимать. Первой бросилась Ольга. Она довольно быстро извлекла пожилую леди из-под груды оптических приборов и спросила на языке, который считала английским:
        - Вы не ушиблись?
        - Простите, я не говорю по-немецки, - сказала корреспондентка, но потом рассыпалась в благодарностях Ольге и даже выбрала из кучи фотоаппаратов один и повесила Ольге на шею.
        - Тебе! - Она ткнула Пенкину пальцем в довольно пухлую грудь.
        - Мне?! - ткнула себя в грудь Ольга.
        - Да! Да! Он есть тяжелый для мой лет, - сказала американка.
        Ольга посмотрела на камеру. Это была «Минолта»! Ольга прижала фотоаппарат к груди, из глаз ее брызнули слезы, она в порыве благодарности расцеловала старую леди, а потом принялась бешено обстреливать из «Минолты» президиум и зал, упиваясь возможностями камеры.
        Брифинг продолжался.
        - Газета «Московские новости», - поднялся журналист в третьем ряду. - Вопрос к милиции. Каковы масштабы организованной преступности в России?
        Редькин шумно вздохнул.
        - Ну, какие масштабы… Я бы сказал - отдельные негативные явления.
        Ольга возмущенно вскочила с места.
        - Ольга Пенкина, агентство «НИКА». Вы говорите - отдельные явления? Я только что своими глазами видела перестрелку двух банд на улице Пестеля! Средь бела дня! А ваш сотрудник, лейтенант, между прочим, валялся на тротуаре и прикидывался мертвым, как божья коровка, поджав лапки!
        Иван возмущенно заерзал на стуле, но себя не выдал.
        - Ну и… Ваш вопрос? - недовольно спросил Карамышев.
        - Меня интересуют имена агентов.
        - Этого я не могу вам сообщить.
        - А что вообще вы можете сообщить? Где гласность?! - еще более возмутилась Ольга.
        - Прошу не мешать проведению брифинга, - теряя терпение, сказал генерал.
        - Тогда у меня вопрос к нему, - ткнула она пальцем в Ивана. - Пусть расскажет о себе. Это интересует нашего читателя.
        Ольга села, снова выставила вперед руку с диктофоном.
        Иван нехотя придвинул к себе микрофон. Однако его предупредил генерал, поставивший микрофон на место.
        - Извините, нам нельзя обнародовать голоса агентов, - сказал он. - Возможно опознание по звуку. Спрашивайте, полковник будет транслировать.
        - Я уже спросила. Меня интересует возраст, семейное положение, образование… Если оно есть. Все, что сочтет нужным, - сказала Ольга.
        Редькин склонил ухо к Ивану, тот принялся шептать что-то полковнику. Редькин напряженно вслушивался и зачем-то загибал пальцы. Потом он отвалился от Ивана и приник к микрофону.
        - Мне двадцать пять лет, - заявил полковник. - То есть ему, - поправился он, услышав смех в зале. - Родился в деревне. В какой, сказать не могу. Окончил высшую школу милиции. Не женат.
        Это было все, что счел нужным Иван сообщить о себе.
        Но Ольге этого было мало.
        - Кто ваши любимые литературные герои? - спросила она, чем повергла полковника и лейтенанта в глубочайшее уныние.
        Они долго совещались, потом Редькин объявил:
        - Том и Джерри!
        Глава 6
        Сборы в дорогу
        Определенно Пенкиной начало везти!
        Первым доказательством была американская «Минолта». Вторым - немедленная публикация в «Курьере» на первой полосе фотографии лежащего на тротуаре лейтенанта милиции с торчащими над ним из «мерседеса» стволами автоматов. И наконец, третьим доказательством стало то, что Тщедушный предложил Ольге заграничную командировку!
        - Поедешь с ними, - сказал он. - Разведка донесла номер рейса. По дороге постарайся опознать, подружиться…
        - На интим не согласна! - гордо заявила Пенкина.
        - Ну и дура! Какой интим в самолете? Хотя если постараться… - задумчиво сказал он, видимо, что-то припоминая.
        - А дальше? - спросила Ольга.
        - Сообщай все, что сможешь узнать. Фиксируй каждое движение. И фотографии. Больше фотографий.
        - Денег дадите - будут фотографии, - сказала Ольга.
        Тщедушный открыл ящик стола, засунул туда руку и не глядя извлек пачку измятых долларов. Прикинул их на вес.
        - Тонны три… Хватит?
        - На первое время, - сказала Ольга, поражаясь собственной наглости, ибо самая большая сумма в валюте, которую она когда-либо держала в руках, исчислялась двадцатью дойчмарками.
        Мать Ольги, узнав, что дочь собирается за границу, устроила скандал, перешедший в запой с тем же Семеном. Ольга спонсировала запой пятнадцатью долларами, больше не дала. На продукты не пожалела бы, но понимала - пропьют. Купила в дом алюминиевую посуду, ножи и вилки. А себе - новые джинсы и кодаковскую пленку.
        Визу сделал «Северный курьер». Лететь предстояло в Париж. Ольга взяла в библиотеке Хемингуэя и быстро прочла, как он там жил в Париже.
        Ей понравилось, особенно названия напитков, которые употреблял писатель.
        Относительно опознания она особенно не беспокоилась. Надеялась на свой профессиональный взгляд фотографа. Еще уходя с брифинга, приметила, как двигались Фантомасы: высокий слегка расслабленно подволакивал ноги, а коренастый косолапил. И еще была наводка: Том и Джерри. Просмотрела три видеокассеты и купила комикс про кота и мышку. Еще пять долларов.
        Волновалась только насчет языков, которым была не обучена. Но знала - в Париже полно русских. Выручат.
        Перед отъездом мать слегка протрезвела и пришла к Ольге прощаться.
        - Ты вот что, доча… - сказала она, глядя на Ольгу затуманенным влажным взглядом. - Назад не торопись. А лучше всего - оставайся там.
        - Как? - ахнула Ольга.
        - Выходи замуж. Пора. Французы, говорят, на наших девок падкие.
        - Так я ж языка не знаю!
        - И не надо. С мужиком ляжешь, никакого языка не потребуется.
        - Так это у нас. А они, может, поговорить любят.
        - И у нас, и у них в этом деле не до разговоров, - мудро заметила мать.
        - А в других делах? - засомневалась Ольга.
        - Выучишься. Не дура. Все равно возвращаться тебе будет некуда. Денег нету, я одну комнату продам. Честно говорю.
        Ольга всплакнула. Не стала напоминать матери о том, как вытащила ее из деревни два года назад, получила две комнаты в коммуналке как лимитчица, работая на стройке ученицей штукатура, как кормила и поила ее вместе с Семеном… Но качать права не стала. Верила, что эта поездка перевернет ее судьбу и выведет в люди. И не с французом, а саму по себе.

«Сдам ментов бандитам за очень крупную сумму, - подумала она мстительно. - По десять тонн баксов за нос!»
        Глава 7
        Бриллианты от Зумика
        Александр Маркович Вайнзуммер по кличке Зумик был не просто евреем с высшим физико-математическим образованием, а евреем патриотически настроенным. Все уже давно уехали, а Зумик и не помышлял об этом. Он был демократом и реформатором, строил капитализм в России и пытался внедрить основы честного бизнеса, поначалу идя криминальным путем. Но Зумик верил в Россию и надеялся, что она когда-нибудь да сойдет с мрачного уголовного пути на цивилизованную тропинку к светлому капиталистическому будущему.
        Пока же Зумик изготовлял фальшивые бриллианты на установке высокого давления в научно-исследовательском институте, где уже много лет числился старшим научным сотрудником, и сплавлял их за рубеж нелегальным путем. Каждый раз боялся, клял себя и своих подручных бандитов, но деваться некуда - на зарплату старшего научного не проживешь и уж подавно капитализм в России не построишь.
        Зумик мечтал о капитализме не просто для обеспеченной жизни, а из идейных соображений. Он мечтал утереть нос всем этим Моням-Шмоням, покинувшим истинную родину ради родины исторической. А то и вовсе дунувшим в Штаты за длинным долларом. Зумик представлял себе много раз, как в один прекрасный день он выйдет к микрофону - впрочем, откуда у него микрофон? - и шарахнет на всю планету: «Ну и кто из нас был прав, жидовские морды? Искали где лучше, а оказались в глубокой жопе! Никого в Россию не пустим! Пропадайте в своем вонючем Тель-Авиве!» И выключит микрофон.
        Конечно, Зумик боялся не дожить до этого светлого дня, поэтому торопил события. Фальшивые бриллианты ручейком утекали за рубеж, оттуда струилась речка долларов, которые Зумик вкладывал в производство, короче говоря, инвестировал российскую промышленность. И в суммах немалых. До миллиона долларов в месяц. Конечно, это капля в море, размышлял он, но если бы второй такой Зумик, третий Зумик… Сотня-другая Зумиков могла перевернуть Россию вверх дном. Но где они, Зумики? Все пропадают в Израиле, утопая в собственном дерьме. Каждый раз, провожая очередного друга в эту клоаку, Зумик прощался с ним на всю жизнь, вычеркивал из своего прошлого как полного еврейского мудака, не понимающего одной простой вещи: Бог создал Россию для евреев. Ни в одной другой стране им так вольготно не живется, несмотря на все антисемитизмы. Нигде они не стоят в первых рядах прогресса - только в России. Нигде их не делают национальными героями - только здесь. И мучениками тоже. Не без этого. Так ведь оно и почетнее!
        И лишь одного уехавшего еврея уважал, мало того - боготворил Зумик за его выдающийся авантюризм и не менее выдающийся талант. Это был его бывший однокашник Яшка, физик по первой специальности и уголовник по всем остальным. Ныне Яшка в основном обитал в Париже, с ним Зумик и имел дело. Привлекало его и то, что Яшка никогда не занимался делом ради голых денег. Всегда имел в виду что-то высшее, зачастую не совсем понятное.
        Вот и сейчас, снаряжая в очередную командировку к Яшке своих новых подручных, стажеров-бандитов Максима и Федора, Александр Маркович Вайнзуммер был более всего озабочен новой идеей Яшки, которая приплыла к Зумику в виде сугубо секретного письма и перевернула мировоззрение немолодого уже еврея.
        Зумик в очередной раз восхитился Яшкой и стал готовить экспедицию с бриллиантами.
        Из соображений конспирации Зумик не выдавал подручным истинное имя партнера, а пользовался псевдонимом.
        - Перес поднялся круто. Ворочает большими деньгами… Адрес у него такой: Париж, Елисейские Поля, кабаре «Донья Исидора».
        - «О-о Шамз Элизэ!..» - пропел Максим строчку Джо Дассена, засовывая очередной бриллиант в тюбик с ультрамарином.
        Максим и Федор были перемазаны в краске, работали с увлечением. Дело происходило в мастерской художника-авангардиста Петра Охты-Мохты, арендованной для этого случая на несколько часов. Пьяный Охта-Мохта - связанный, с кляпом во рту и с повязкой на глазах - валялся в соседней комнате. Водка была арендной платой, остальное - из соображений конспирации.
        Зумик вынимал бриллианты из мешочка, секунду любовался и передавал стажерам, которые прятали камешки в свинцовые тюбики с краской: разматывали свинцовую оболочку тюбика с задней стороны, засовывали пинцетом бриллиант в тюбик и снова закатывали. Никаким таможенным рентгеновским лучам не прощупать.
        - Александр Маркович, командировки оформили? - спросил гориллоподобный Федор, патологоанатом по первой специальности, кандидат медицинских наук.
        - Все в порядке. От Союза художников. Помалюете там немного… на Монмартре. Что-нибудь абстрактное. Сообщите Пересу об интерполовцах…
        - Каких интерполовцах? - поинтересовался Максим, в прошлом литературовед.
        - Газеты надо читать! - строго заметил Зумик.
        - Я читаю, - обиделся Максим.
        - Что же ты читаешь? - ядовито поинтересовался Зумик.
        - «Литературку», «Коммерсант-дейли»…
        - Хуэйли… - добродушно ввернул Федор.
        - Я же вас просил, Федор Васильевич. На работе не выражаться, - поморщился Зумик. - А читать надо «Северный курьер». Там сообщение о брифинге интерполовцев. Есть сведения, что они летят в Париж. Надо бы с ними того… Разобраться.
        - По-мокрому, Александр Маркович? - спросил Максим.
        - По-мокрому, Максим, - вздохнул Зумик, любуясь бриллиантом. - А что делать? Мы гуманисты, но не до такой же степени! Кстати, менту пистолет вернули?
        - Тому, с улицы Пестеля? - спросил Федор.
        - Ну да. Из рубероида.
        - Нет, - мотнул головой Федор. - У нас пистолет.
        - Вернуть! - потребовал Зумик. - Наше слово твердое. Обещал - верни.
        - Так ведь потребуется… в Париже, - возразил Федор.
        Зумик уставился на него изумленным взглядом.
        - Ты эту пушку через границу собираешься тащить?! Ну, насмешил! Отдай менту, в Париже для интерполовцев тебе другое оружие подыщут.
        - А как их найти? Париж - город большой, - спросил Федор.
        - Перес поможет. Он же понимает, что нам всем сладко не будет, если Интерпол и наши снюхаются.
        - Александр Маркович, под кого работать? - спросил Максим.
        - Под Переса работай.
        - Да нет же! В какой манере - на Монмартре?.. Под Кандинского? Под Шагала?
        - Это на ваше усмотрение. Только не зарывайтесь. Не дай Бог написать что-нибудь гениальное! Засветитесь на весь мир. Запомните: вы - художники средней руки. Ремесленники. Будете продавать полотна - не заряжайте. У вас другая профессия… - наставлял Зумик стажеров.
        - Ну хоть на пиво можно заработать? - жалобно спросил Федор.
        - На пиво - пожалуйста! - раздобрился Зумик. - Особенно там не разгуливайтесь. У вас дело серьезное - ментов мочить.
        Он перевернул мешочек, потряс его. Мешочек был пуст. Триста семьдесят два бриллианта весом около пяти тысяч каратов сидели в тюбиках новоявленных абстракционистов с Монмартра.
        Принесли Охту-Мохту, откачали кофием и долго еще учились держать кисть и палитру, разбавлять краску и наносить уверенные ремесленные мазки на холст.
        Охта-Мохта даже в состоянии грогги производил весьма приятное впечатление своим профессионализмом и полной незлобивостью к бандитам, арендовавшим мастерскую на таких зверских условиях.
        Зумик в творчестве не участвовал. Он сидел в кресле с калькулятором и перемножал караты на доллары, одновременно размышляя над новой идеей своего друга, которая наконец-то поможет радикально обустроить Россию.
        Глава 8
        Отеческое напутствие
        Полковник Тимофей Петрович Редькин относился к Ивану как к родному сыну. Иван был его выдвиженец. Редькин взял его прямо из ПТУ, узнав, что мальчишка сирота. Потом школа милиции, работа постового, участкового…
        И везде, на всех этапах службы, Иван ощущал отеческую поддержку Редькина. Если бы не Тимофей Петрович, не видать бы Ивану заграничной командировки, тем более что были другие претенденты, даже с ограниченным знанием языка попадались. В пределах трех классов. Иван же ни на каком языке - ни буб-бум, зато надежный.
        Редькин перед отъездом позвал Ивана в ресторан. Посидеть в неформальной обстановке. Заодно сделать легкий втык за допущенный накануне прокол. Когда сели за столик, Редькин первым делом протянул Ивану сложенную вдвое газету «Северный курьер». На первой полосе под броским заголовком «Будни милиции» Иван увидел свое изображение. Камера проклятой девчонки запечатлела его, когда он приподнял голову и взглянул вокруг. В глазах был ужас, фуражка съехала, лицо перекошено.
        - Вот так мы выглядим… - шумно вздохнул Редькин.
        - Так ведь стреляли, гады! - плачущим голосом возразил Иван, указывая пальцем на автоматные стволы, торчащие из «мерседеса».
        - Кто ж тебя так подловил, Иван?
        - Журналистка эта, Ольга Пенкина. Помните на брифинге? Наглая, как танк.
        - Эта пигалица? Что она там делала?
        - Лежала… неподалеку. Попадется она мне! - стиснул зубы Иван.
        Официант подплыл с подносом, на котором среди закусок красовался пузатый графинчик с коньяком. Полковник разлил коньяк по рюмкам.
        - С младшими по званию нельзя, но ты мне вроде сына, Иван. Не подкачай там, - говорил Редькин, глядя на него с любовью.
        - Тимофей Петрович, я не пью, - несмело сказал Иван.
        - Молодец, - одобрил Редькин. - И не куришь?
        - Нет.
        - И баб… - Редькин наклонился к уху Ивана и улыбаясь прошептал такое слово, что у Ивана округлились глаза, как на фотографии.
        - Нет… Не очень, - потупившись, сказал он.
        - Не очень! - рассмеялся полковник. - Твое здоровье. Как говорят, всех баб не перетрахаешь, но стремиться к этому надо!
        Он опрокинул рюмку в рот с автоматизмом, достигнутым годами тренировки, и заел огурцом.
        - Может, последний раз в жизни видимся, Иван, - вдруг взгрустнулось полковнику. Глаза его подернулись влагой. - Мафия она - ого-го! У нее лапы длинные… Но и мы не лыком шиты. Верно?
        - Так точно, товарищ полковник! - согласился Иван.
        - С капитаном из органов не заискивай. Не лебези. Веди себя достойно. Он с гонором, по всему видать… - продолжал наставлять Редькин.
        Внезапно на улице за окном раздались выстрелы. Мимо окон ресторана, пригнувшись, пробежал человек с автоматом. Лицо его было наполовину закрыто шарфом.
        Посетители ресторана в испуге принялись заползать под столики.
        - Опять двадцать пять… - вздохнул Редькин. - Казанская группировка, по звуку слышу.
        Он не спеша налил вторую рюмку.
        Пуля пробила стекло витрины и впилась в стену прямо над полковником. Со стены посыпалась штукатурка.
        Полковник, крякнув, выпил. Иван загрустил.
        - Что пригорюнился, Ваня? - спросил Редькин, кладя руку на плечо лейтенанта.
        Посетители ресторана несмело принялись выползать из-под столиков.
        - Отстранят меня от задания, - признался Иван.
        - Почему? Ты утвержден. Завтра сдашь дела, личное оружие - и лети себе в Париж!
        - То-то и оно… - Иван совсем загрустил.
        - Не понимаю, - тихо произнес полковник.
        - Личное оружие, товарищ полковник… - начал было Иван, но тут у столика вновь возник официант со сложенной белоснежной салфеткой в руке.
        - Вам просили передать… - Он с поклоном вручил салфетку Ивану.
        Иван удивленно принял сверток, развернул. В салфетке лежал его личный пистолет системы Макарова!
        - Вот оно, личное оружие! - обрадованно вскричал Иван, хватая пистолет и ненароком нажимая на курок.
        Грохнул выстрел. В дальнем углу ресторана с потолка посыпались осколки плафона.
        - Осторожней, Иван… - проворчал разомлевший уже полковник.
        Официант невозмутимо чиркнул карандашом в счете, положил бумажку перед полковником.
        - Триста коньяку, огурчики, осетринка, плафон… Всего на пятьсот сорок семь тысяч шестьсот рублей.
        - Но-но, ты говори да не заговаривайся! - вскричал полковник, выкладывая рядом со счетом милицейское удостоверение.
        - Пардон! - официант смел листок со стола. - Ошибочка. Двадцать девять девяносто. По старым ценам.
        Полковник кинул на скатерть пятидесятирублевую монетку:
        - Сдачи не надо!
        Глава 9
        Попутчики
        Самолет на Париж вылетал в одиннадцать ноль-ноль. Как всегда перед рейсом, стюардессы сошлись в кружок и гадали на ромашке:
        - Угонят - не угонят, угонят - не угонят…
        Подошел штурман корабля, спросил озабоченно:
        - Что получается, Катюша?
        Катюша оторвала последний лепесток.
        - Вроде не должны угнать, Андрей Гаврилыч…
        - В прошлый раз тоже хорошо нагадала, а где сели? В Пакистане вместо Копенгагена.
        Напарница подтолкнула Катюшу.
        - Теперь погадай на другое.
        Катюша взяла новую ромашку, начала отрывать лепестки.
        - Взорвут - не взорвут, взорвут - не взорвут…
        - Типун тебе на язык! - не выдержал штурман и отошел.
        Вместо него от столика, за которым пил кофе экипаж, отделился грузный командир корабля. Подошел к девушкам, с минуту смотрел, как Катюша шепча отрывает лепестки. Наконец последний лепесток упал на пол. Воцарилось напряженное молчание.
        - Ну? - спросил командир.
        - Не угонят, но взорвут, Сергей Романович, - вздохнула Катя.
        - Ну, ладно… Поглядим, - помрачнел командир. - Гадальщица из тебя… В следующий раз пускай Нестерова гадает.
        А в очереди на регистрацию томились будущие попутчики, которым суждено было вместе пережить захватывающие приключения за границей.
        Ольгу провожал корреспондент «НИКИ» Миша Зуйков, кругленький молодой человек в очках, прослышавший про задание «Северного курьера» и надеявшийся под это дело получить от Ольги бесплатную информацию.
        - Учти, тебе нужно установить их личности до Парижа, - обшаривая очередь глазами, заговорщически шептал Миша. - Потом будет поздно. Интерпол их спрячет, концов не найдешь…
        - Я подниму кампанию в прогрессивной прессе, - храбро сказала Ольга.
        - А если кампания не поднимется? - резонно возразил Миша. - Тебе нужно сорвать завесу секретности. Копии материалов шли нам факсом.
        - «Курьер» с меня голову снимет, - сказала Ольга.
        - Я буду переписывать, мама родная не узнает. Пусть докажут, что твои материалы.
        - Они и доказывать не станут. Шлепнут - и все, - сказала Ольга.
        - Кого? - испугался Миша.
        - Всю вашу «НИКУ».
        - Нас не запугаешь! - шепотом выкрикнул Зуйков.
        Он порылся в карманах и сунул Ольге в руку какой-то небольшой предмет.
        - Спрячь получше. На всякий пожарный.
        - Что это? - Ольга взглянула на предмет.
        - Газовый баллончик. Паралайзер. Вырубает клиента на пять минут. Будь осторожна, сама не нанюхайся.
        Ольга сунула баллончик за ворот, в лифчик. Зуйков с сомнением взглянул на ее пухлую грудь.
        - Место ненадежное.
        - Почему? - удивилась Ольга.
        - Кто-нибудь нажмет случайно, если будет… ухаживать.
        - Я ему случайно нажму! - пообещала Ольга. - У меня надежнее места нет.
        К концу очереди подошли трое: мужчина с кудрявой черной бородкой и два художника в беретах и с этюдниками. Один был громадного роста, с волосатыми руками, а второй с тонкими аристократическими чертами лица. Зуйков подозрительно оглядел их и подергал Ольгу за рукав.
        - Обрати внимание, - тихо сказал он.
        - А что? - спросила она.
        - По-моему, это они. Интерполовцы.
        - Это же художники! - удивилась она.
        - Они для конспирации и акробатами прикинутся. Проверь их.
        Ольга кивнула и, как бы от нечего делать, принялась фланировать вдоль очереди, поигрывая «Минолтой» на ремешке. Проходя мимо художников, напряженно прислушивалась к их разговору.
        - На плас Пигаль не ходить, - инструктировал своих подопечных Зумик.
        - Плас Хуяль, - ни к селу ни к городу брякнул Федор.
        - Федор! - воскликнул Зумик.
        - А почему не ходить, Александр Маркович? - осведомился Максим.
        - Бабы там! Первым делом - задание!
        Услышав про задание, Ольга навострила уши. Ей помешал маленького росточка тщедушный человек с восторженным и слегка сумасшедшим взглядом. Ему было на вид под тридцать, взгляд выдавал новичка.
        - Здесь регистрация на Париж? - с некоторым трудом выговорил он, и Ольга поняла, что он слегка навеселе.
        - Да, - холодно кивнула она.
        - Вы тоже летите? Замечательно! Великолепно! Меня зовут Алексей, - представился он.
        Ольга молчала.
        - Вы в гости или в командировку? - не замечая ее холодности, продолжал Алексей.
        - Я контрабандистка! - огрызнулась она.
        Художники сделали каменные лица. Зумик округлил глаза и побледнел.
        Ольга подмигнула им, давая понять, что пошутила. Все трое натянуто улыбнулись.
        Один Алексей ничего не заметил. Он отогнул полу пиджака. Из кармана джинсов торчала початая бутылка коньяка.
        - Я тоже контрабандист! - засмеялся он. - Я первый раз, вы не поверите! Невероятный случай. На форум лечу, - доверительно сообщил он Ольге.
        Но тут она увидела, что подходит ее очередь, и поспешила к Зуйкову. Она метнула сумку на весы и выложила перед стюардессой билет.
        - Ну, пока, Пенкина! - проговорил Зуйков и поцеловал Ольгу в щеку. - Держись там!
        - Не боись! - Ольга шагнула за барьер, отделяющий ее от прошлой жизни.
        Сразу за нею прошли еще двое - совершенно неприметные молодые люди в костюмах и при галстуках. Один потоньше и повыше, другой - крепкий и коренастый.
        - Помнишь, Вадим, эта девка на брифинге нас доставала, - шепотом сказал Иван, указывая глазами на Ольгу.
        - Не помнишь, а помните. Не девка, а мадемуазель, - холодно поправил Вадим. - Сколько раз вам повторять! В Европу летите!
        - Фу-ты, ну-ты! - обиделся Иван.
        Пассажиры подъехали на автобусе к самолету, зашли по трапу в салон и заняли свои места. Восторженный молодой человек оказался рядом с Ольгой, а художники Максим и Федор - через проход от них в том же ряду. Прямо за Ольгой занял кресло странный тип лет шестидесяти пяти с густой копной кучерявых черных волос и хищным изогнутым носом. Он был явно чем-то недоволен, что-то непрестанно бурчал себе под нос. К животу он прижимал потрепанный портфель крокодиловой кожи.
        Иван и Вадим уселись чуть позади, через три ряда.
        - Добрый день, дамы и господа! - сказала стюардесса Катюша. - Наш самолет совершает рейс Санкт-Петербург - Париж. Прошу вас пристегнуться и желаю счастливого полета.
        - Ну, это мы еще посмотрим! - зловеще пробормотал кучерявый тип с портфелем.
        Глава 10
        Бранко
        Первым делом Алексей вытянул из кармана плоскую бутылку коньяка и приложился к горлышку. Ольга с неприязнью покосилась на него. Пьяниц она недолюбливала.
        Он с готовностью протянул ей бутылку.
        - Хотите? Помогает от волнения.
        - Я не волнуюсь, - сухо сказала она.
        - А я - жутко! Последний раз летал в детстве. Работа сидячая, в Публичке работаю…
        Ольга демонстративно откинулась в кресле и прикрыла глаза.
        - Простите… - смешался Алексей. - Я уже вам надоел. Обидно.
        С горя он еще раз приложился к бутылке. Увидев это, художники Максим и Федор раскрыли этюдники, заполненные тюбиками с краской и бутылочками разбавителя. Синхронно открутили пробочки у разбавителя, отхлебнули.
        Иван толкнул в бок Вадима.
        - Надо было тоже прихватить…
        - Вы же не пьете.
        - Не пью, - с тоской сказал Иван. - А хочется. Ты не догадался взять?
        Вадима передернуло.
        - Иван, я прошу называть меня на «вы». Мы с вами в одном колледже не учились.
        - Подумаешь! В колледже! - обиделся Иван. - Мы теперь братки, Вадим. Вместе грудь под пули подставлять придется.
        - Не имею ни малейшего желания, - парировал Вадим и тоже демонстративно прикрыл глаза.
        Самолет вырулил на старт, взревел моторами, понесся по взлетной полосе и наконец с усилием оторвался от земли.
        Не прошло и трех минут, как кучерявый старик с портфелем оживился и жестами подозвал к себе стюардессу. Когда Катюша подошла, он щелкнул замком портфеля и извлек из него конверт, перевязанный голубой ленточкой с бантиком.
        - Прошу передать командиру, - произнес он с нервным смешком.
        - А что там? - спросила она.
        - Любовное послание, - зловеще захихикал он.
        Стюардесса пожала плечами и направилась в пилотскую кабину. А нервный старик запустил правую руку в портфель по локоть и оставил там, будто что-то держал наготове.
        Катюша вошла в кабину, где командир и второй пилот, поставив корабль в автоматический режим, резались в шахматы.
        - Сергей Романыч, вам письмо, - сказала стюардесса, протягивая командиру конверт.
        - Что еще за письмо. Читай, - сказал командир, не отрывая взгляд от доски.
        - Оно запечатано.
        - Распечатай. Надеюсь, не любовное послание, - улыбнулся командир, делая ход.
        Она распечатала, извлекла листок бумаги и прочла:
        - «Требую изменить курс самолета и совершить посадку в городе Тирана, столице Народной республики Албания. В случае невыполнения моей просьбы угрожаю взорвать самолет имеющимся при мне взрывным устройством. С уважением, Бранко Синицын».
        - Как? - переспросил командир.
        - Бранко Синицын.
        - Небось опять какой-нибудь сопляк? - задумчиво спросил командир, вертя в руке коня и не зная, на какое поле его поставить.
        - Нет, пожилой… Что я вам говорила, Сергей Романыч? Взорвут по гаданию вышло - вот и взрывают!
        - Помолчи. Пожилой может и взорвать… - вздохнул командир. - Пойди, объяви пассажирам, а мы подумаем.
        Стюардесса покинула кабину.
        - Что скажешь, Егорыч? - спросил командир заместителя.
        - Чего он там потерял, в Тиране, этот мудак? По-моему, там уже все тип-топ. Демократия.
        - Да не в этом дело. Как туда лететь. Ни разу же туда не летали, - задумался командир.
        Щелкнуло в динамике громкоговорящей трансляции, и милый девичий голос объявил:
        - Товарищи пассажиры! Дамы и господа! Наш самолет захвачен террористом Бранко Синицыным. Этот паразит сидит на месте одиннадцать «бе». Прошу сохранять спокойствие и выдержку. Террорист требует посадки в городе Тирана Народной республики Албания. Экипаж воздушного лайнера прилагает усилия к устранению инцидента.
        Пассажиры переваривали сообщение стюардессы, постепенно приходя в ужас. Кто-то переводил кому-то на другой язык, кто-то нервно вскочил с места, но был осажен соседом. Взоры пассажиров стягивались к креслу, где сидел, сверкая глазами, Бранко Синицын.
        Иван растолкал спящего Вадима.
        - Проснитесь, товарищ капитан! Нештатная ситуевина.
        - Что?! - Вадим захлопал глазами.
        - Вон та гнида, - ткнул вперед пальцем Иван, - хочет угнать нас в Албанию.
        Вадим пригляделся.
        - Так это же Бранко Синицын! - сказал он.
        - Вы знакомы? - удивился Иван.
        - Да он весь комитет затрахал своими фокусами! - сказал Вадим и поднялся с места, намереваясь подойти к террористу. - Бранко! Кончай базар! Здесь тебе не Питер! - громко обратился он к Синицыну.
        - Не подходить! Взорву! - выкрикнул Бранко, еще глубже засовывая руку в портфель. - Вы мое слово знаете!
        Вадим сел, пожал плечами.
        - Может взорвать. Я его слово знаю.
        Ольга выхватила из сумочки блокнот и обернулась к террористу.
        - Ольга Пенкина, независимая молодежная пресса. Небольшое интервью для нашего издания.
        Террорист подозрительно посмотрел на нее, но ничего не ответил.
        - С какой целью вы намереваетесь лететь в Албанию? - продолжала Ольга.
        - Там свято чтут память великого вождя, - отрывисто проговорил Бранко.
        - Значит, вы сталинист?
        - Я воспитан великим вождем… Не подходить! - взвизгнул Бранко, заметив, что кто-то из пассажиров сделал движение в его сторону.
        - Он лично вас воспитывал? - Ольга резво строчила в блокноте.
        - Моя мать вместе со мной бежала от клики Тито в Советский Союз. Это моя вторая родина. Но она забыла великого вождя…
        - Как же. Его забудешь… - прокомментировал через проход Максим. - Старик, все мы воспитаны великим вождем. Но это не повод, чтобы взрывать самолеты, - задушевно обратился он к Бранко.
        - Вынь руку из портфеля, падло, - еще задушевнее сказал Федор. - Своими руками кастрирую, - продолжал бывший патологоанатом.
        Иван обратил внимание на говорящего. Несколько секунд он напряженно всматривался в него и наконец узнал! Не говоря ни слова, Иван выпрыгнул из кресла, одним прыжком оказался рядом с Федором и схватил того за грудки.
        - Ага! Попался, сволочь!
        - Ты чего? Ошалел? Чего нужно? - отбивался Федор.
        - Ребята, это бандит! - звонко выкрикнул Иван на весь самолет. - Федор, да? Федор? - наседал он на противника.
        - Ну, Федор… - признался тот и вдруг сам узнал Середу. - Господи, Иван! Вот так встреча! - Он попытался хлопнуть Ивана по плечу, но тот ловко перехватил его руку и стал заламывать ее за спину, что было непросто, ибо руки Федора были как чугунные балки.
        Бранко Синицын вскочил на ноги.
        - Всем сидеть! - заверещал он.
        - Да погоди, ты, отец! Не до тебя, - отмахнулся от него Федор. Он пыхтел, стараясь освободиться от мертвой милицейской хватки Ивана. - Тут… можно сказать… друзья встретились!
        Максим поспешил на помощь товарищу, всадив кулак в живот Ивану, отчего тот сломался в поясе, но руки Федора не выпустил.
        - Иван, советую применить каратэ! - выкрикнул со своего места Вадим.
        - Хуятэ! - возразил Федор, опуская чугунный кулак свободной руки на темечко Ивану.
        Вадим вздохнул, поправил галстук и тоже ввязался в схватку.
        Четверо молодых мужчин, тяжело дыша, возились в узком проходе. О Бранко Синицыне как-то забыли. Он топтался рядом, растерянный, не зная, каким образом вновь вернуть внимание публики, и вдруг выхватил из портфеля руку с зажатой в кулаке лимонкой.
        - За родину! За Сталина! - вскричал он, вырывая чеку и швыряя лимонку на ковровую дорожку самолета.
        Пассажиры зажали уши ладонями. Ольга Пенкина невозмутимо и профессионально щелкнула «Минолтой». Вспышка блица озарила салон и фигуры четверых соперников, прекративших драку и с некоторым изумлением уставившихся себе под ноги, где лежала на ковре лимонка с вырванной чекой.
        Секунда оцепенения прошла. Бранко нагнулся, поднял лимонку, потряс ее возле уха, как сломанный будильник, и снова шарахнул об пол с криком:
        - Долой оппортунизм!
        Лимонка и не думала взрываться. Первым опомнился Федор. Он нагнулся и поднял лимонку своей волосатой рукой. Внимательно осмотрел ее.
        - Старик, должен тебя огорчить. Пензенский завод. Ихние лимонки взрываются раз в году по обещанию.
        С этими словами Федор вывернул взрыватель, спрятал в карман, а безвредную лимонку вернул поникшему Бранко.
        - Держи на память. Ничего понадежнее нет?
        Бранко обиженно плюхнулся в кресло, отвернулся. Противоборствующие пары вернулись к своим разборкам.
        - Мужики, не будем раскачивать самолет, - предложил Федор.
        - В Париже разберемся… - угрожающе произнес Иван.
        Вадим поправил прическу и вернулся на свое место. Остальные тоже расселись по своим креслам и, как по команде, прикрыли глаза.
        К Бранко Синицыну, тяжело переживавшему свой позор, подошла стюардесса Катюша, возвратила ему письмо.
        - Мы вас не видели, вы нас не взрывали. Договорились?
        Глава 11
        Похищение Ольги
        Париж встретил их солнечной погодой, музыкой, веселыми лицами людей разных национальностей. Один за другим пассажиры проходили таможенный досмотр.
        Первым миновал таможенный зал Алексей. На выходе он был остановлен подтянутым сотрудником русского посольства.
        - Господин Заблудский?
        - Ну, какой я господин… - смутился Алексей. - Можно по-старому: товарищ.
        - Прошу в машину. Вас ждет посол.
        - Вот это да! - радостно воскликнул Алексей и проследовал в посольскую машину, сопровождаемый завистливыми взглядами попутчиков.
        Ольга пристроилась к Максиму, шепнула ему:
        - Я вас узнала. Не отпирайтесь.
        - Классику читали? - спросил бывший литературовед.
        - Почему? - удивилась Ольга.
        - Это почти цитата. «Вы мне писали. Не отпирайтесь». Пушкин, «Евгений Онегин», глава четвертая.
        Ольга округлила глаза. Этот мент, оказывается, неплохо разбирался в литературе. А на брифинге дурака валял, городил что-то про Тома и Джерри. Конспиратор!
        - Интерполовцы, да? - горячим таинственным шепотом выдохнула она в ухо Максиму.
        Тот отшатнулся так, что его берет едва не слетел с головы. Ольга приняла это за признание.
        - Не бойтесь, я не выдам. Вы только…
        - Минуточку! - прервал ее Максим и, взяв под локоть, повлек в дальний конец зала, где маячили две характерные гангстерские фигуры в длинных белых плащах и широкополых шляпах. Это были встречавшие коллег члены местной мафии, подручные Переса.
        Федор двинулся вслед с этюдниками на плечах.
        Иван дернулся было за ними, но Вадим остановил его:
        - Вы забыли о задании.
        - Так ведь уводят девку бандиты! - заволновался Иван.
        - Здесь они не бандиты, а такие же подданные России, как и мы. Пускай уводят. Не будет совать нос не в свои дела. Пойдемте, кажется, нас встречают, - Вадим указал на притулившегося на скамейке бедно одетого старика, у которого между колен было зажато древко с табличкой «Интерпол».
        Они подошли к старику.
        - Вы не нас часом встречаете? - обратился к старику по-русски Вадим, но тут же спохватился и попытался перейти на французский. Но старик не дал ему блеснуть.
        - Вас! Вас! - радостно ответил он тоже по-русски. - Вы на стажировку в Интерпол? Иван и Вадим?
        - Простите, вы русский? - подозрительно спросил Вадим.
        - А то какой же! Самый натуральный. Почитай сорок пять лет здесь околачиваюсь. - Старик отставил древко в сторону, достал из папки бумаги.
        Иван краем глаза следил за Ольгой и компанией бандитов, которые разговаривали в другом конце зала. Французские бандиты по очереди целовали ручку Ольге.
        - Эмигрант? - неприязненно спросил старика Вадим.
        - Сам ты эмигрант! - огрызнулся старик. - Заслан сюда еще Лаврентием Палычем. Был резидентом, потом раскрыли, отсидел свое за шпионаж, потом устроился в Интерполе. Наши-то от меня открестились, а здесь стаж шел по специальности. Теперь на пенсии, работаю при них курьером. - Старик указал на табличку.
        - Ну и что вы имеете нам сообщить? - надменно спросил Вадим.
        Бандиты вместе с Ольгой двинулись к выходу. Все были оживлены, смеялись. Больше всех Ольга.
        - Вадим, уходят! - воскликнул Иван.
        Старик мельком посмотрел в ту сторону.
        - Брассон и Тарден, известные личности. В случае чего я вам адресок дам. А эти с ними - ваши ребята? Подсадные?
        - Подсадные, - кивнул Вадим.
        - Тоже дело… Значит, Интерпол наш сейчас весь на Багамах. Ловят там кого-то. Велели вас встретить, выдать командировочные и поселить. Они там поймают кого надо, вернутся и займутся вами… Вот ведомость, распишитесь… - Старик уже шуршал франками.
        Иван быстро расписался, сунул деньги в карман, не считая, и устремился за уходящими бандитами.
        - Мерси, - кивнул Вадим старику и поспешил за напарником.
        - А поселить? Гостиницу знаете? «Коммодор», бульвар Оссман… - выкрикнул вслед старик.
        - Найдем! - бросил Иван.
        - Шустрые пацаны… - с нежностью произнес старик. - Наведут здесь шороху.
        Напарники выскочили из здания аэровокзала. Черный лимузин, в котором сидели четыре бандита и Ольга, медленно откатывал от тротуара.
        - Такси! - крикнул Иван.
        - Вы с ума сошли, лейтенант! Все командировочные просадим! - прошипел Вадим.
        - Человек дороже, Вадим. Я плачу, - ответил Иван.
        Подкатило такси с водителем-индусом. Напарники прыгнули в машину, и такси устремилось вслед за черным лимузином.
        В машине бандитов Брассон и Тарден ехали впереди, а Ольга - сзади, зажатая с двух сторон Максимом и Федором. Она еще не подозревала о роковой ошибке и бойко тараторила, пытаясь склонить мнимых интерполовцев к сотрудничеству.
        - …Мне обещан еженедельный подвал в «Курьере». Вы сохраняете полное инкогнито, имена вымышлены… Скажем, один будет Максим, а второй… Федор! Годится?
        Бандиты дружно поперхнулись.
        - Я не прошу вас разглашать тайны. Будете мне рассказывать - чему вас учат в Интерполе, как идет стажировка… Гонорар гарантируется.
        - Сколько? - спросил Федор.
        - По сотне баксов за интервью.
        - А сколько интервью?
        - Да хоть каждый день! - расщедрилась Ольга.
        Сидящий рядом с водителем Брассон обернулся и спросил по-французски:
        - Мадемуазель - проститутка?
        - Почти, - сказал понимавший по-французски Максим. - Она журналистка.
        - Одно не мешает другому, - заметил Брассон. - Отдай ее мне. Она мне нравится.
        - Да ради Бога! Бери, - сказал Максим.
        Ольга обеспокоенно переводила взгляд с одного на другого. Она поняла, что речь идет о ней.
        - Что он сказал? - спросила она.
        - Французский товарищ предлагает тебе руку, сердце и кошелек, - перевел Максим.
        - Ого! - сказала Ольга, вспомнив напутствие матери. - Мне так много не надо. Достаточно кошелька.
        Максим перевел французам. Бандиты рассмеялись.
        - А ты ничего! С тобой можно работать, - сказал Максим.
        - Ну! О чем я говорю! - обрадовалась Ольга.
        Брассон взглянул в зеркало заднего вида и заметил погоню. Он обернулся и молча указал пальцем на заднее стекло. Максим и Федор повернули головы и увидели метрах в десяти сзади напряженное лицо Ивана за лобовым стеклом такси.
        - Этот мент допрыгается, - сказал Федор.
        - Кто мент? - упавшим голосом спросила Ольга.
        Но бандиты не ответили. Брассон молча извлек из бардачка лимузина револьвер и передал Максиму. Тот протянул оружие Федору.
        - Почему я? - спросил Федор мрачно.
        - А кто? Я? - изумился Максим.
        Брассон протянул другой револьвер Максиму. Тот тоже передал его коллеге.
        - Возьми в обе руки. С двух рук вернее.
        Федор молча принял револьвер, обернулся назад и наставил оба дула через заднее стекло на Ивана. Иван погрозил ему кулаком из такси. Вадим на заднем сиденье спрятал голову за кресло.
        - Стрелять не надо, - сказал Брассон. - Они игрушечные.
        - Пока не стреляй, Федя, - перевел Максим. - Береги патроны. Пуляй, как поедем через мост. Пускай падают в Сену.
        - Хуену… - процедил Федор сквозь зубы.
        - Товарищи… - начала Ольга, но Максим прервал ее:
        - Пленку! Быстро!
        - Какую пленку?
        - Ты фотографировала нас в самолете. Где пленка?
        - В камере.
        - Давай сюда!
        До Пенкиной наконец дошло, с кем она имеет дело. Она открыла сумку, порылась в ней для вида и вдруг молниеносным жестом выхватила из лифчика баллончик с паралайзером. Не дав Максиму опомниться, она прыснула газом прямо ему в лицо, в переносье. Тот закатил глаза и вырубился в одну секунду. Федор повернул голову к Ольге и тоже получил в нос струю дурмана. Уже теряя сознание от запаха газообразного наркотика, Ольга размашисто пустила газ на передние сиденья, будто опрыскивала дезинсекталем диван с клопами.
        Машина потеряла управление, сбила несколько столбиков ограждения и улетела в неглубокий кювет. Такси с интерполовцами резко затормозило. Из машины выскочили Иван и Вадим. Когда они распахнули дверцу лимузина, в нос им ударил запах газа. Иван перестал дышать, извлек Ольгу из-под навалившихся на нее двух тел в бархатных куртках и беретах и бережно перенес ее в такси. Вадим на всякий случай вынул пистолеты из рук безжизненного Федора.
        Такси умчалось.
        Через пять минут тела начали подавать признаки жизни. Первым пришел в себя Брассон. Он оглянулся назад и увидел лишь русских коллег, обнявшихся, как братья, на заднем сиденье.
        - О, мадемуазель… - простонал француз.
        Глава 12
        Посол недоволен
        Алексея Заблудского привели в приемную русского посла и оставили ждать на канапе под гобеленом, изображавшим королевскую охоту Людовика XIV. В ногах Алексея стоял его чемодан.
        Алексея мучил вопрос: зачем он понадобился послу. Вообще, его первая заграничная командировка таила в себе тьму загадок. Когда из комитета по культуре пришла разнарядка в Публичку, в которой предписывалось подобрать участника для всемирного форума работников культуры, директор библиотеки позвонил в комитет и поинтересовался у секретарши, каково содержание форума. Повестка дня, так сказать. Не нужно ли делать доклад? Секретарша недовольно ответила, что, мол, решайте сами, на повестке дня какой-то Бадди Рестлинг. Перерыли все энциклопедии, но нашли лишь рок-музыканта Бадди Холли, Бадди Рестлинга не нашли. Чтобы избежать конфуза, решили послать маленького человека Лешу Заблудского. С него и спросу нет, не доктор наук и даже не кандидат. Послушает там про Бадди, потом сделает сообщение для работников библиотеки.
        Алексей не ожидал такого приема в Париже, но, с другой стороны, был доволен. Один бы он тут заблудился, несмотря на довольно сносное знание французского и еще двух языков. Наконец в приемную из кабинета посла вышел секретарь и объявил:
        - Заходите. Николай Дмитриевич вас ждет… Нет-нет, чемодан оставьте.
        Заблудский, робея, вошел в кабинет посла и увидел за столом крепкого мужчину с бычьей шеей, которую как-то нелепо стягивал узкий галстук. По всему видать, посол раньше был штангистом или борцом.
        - Бонжур, - приветствовал посла Алексей.
        Ему показалось, что с послом России во Франции уместнее всего разговаривать по-французски.
        Но посол развеял его иллюзии.
        - Попрошу по-нашему, - довольно сурово сказал он. - Вы администратор?
        - Администратор чего?
        - Группы или как там у вас? Сборной.

«Какой еще сборной?» - подумал Заблудский.
        - Нет, я один. Участник форума по Бадди Рестлингу.
        Посла подкинуло в кресле.
        - Вы?! - вскричал он.
        Он вскочил с места, оказавшись на голову выше Заблудского, и довольно резво подскочил к нему. С полминуты он внимательно изучал Алексея, а потом для верности даже ощупал.
        - Кто вас посылал? - зловеще спросил он.
        - Комитет по культуре, - честно ответил Заблудский.
        - Почему комитет по культуре?
        - Так ведь форум по культуре… - растерялся Заблудский.
        - Культуре чего? - прорычал посол.
        - Этого… Бадди Рестлинга.
        - Боди-реслинга! - вскричал посол. - Вы хоть знаете, что это такое?
        - Нет, - помотал головой Заблудский.
        - А чего же едете?
        - Посылают - и еду. Узнать.
        - Вот и узнавайте! Я умываю руки! МИД сделал все, что мог. Если там такие остолопы… - Посол вернулся на место, нажал кнопку звонка. Явился секретарь.
        - Выдать деньги, поселить, указать место проведения! Пусть расхлебывают сами! Это же позорище! Чем они там думают? - в ярости гремел посол, на что секретарь лишь скорбно поджал губы. - Свободны! - закончил посол.
        Это звучало как оправдательный приговор после десяти лет тюрьмы. Секретарь с Алексеем поспешно покинули кабинет.
        - Вот, получите… - секретарь выдал Алексею деньги и какие-то бумаги. - Явитесь по этому адресу и зарегистрируетесь от России.
        - От целой России! - ахнул Алексей.
        - Можете не от целой. Можете от какой-нибудь ее части. Но желательно все же от целой, - терпеливо разъяснил секретарь. - Вам все объяснят. Языком владеете?
        - Немного, - скромно сказал Алексей.
        - Там и нужно немного. Адью!.. Все претензии к тем, кто вас оформлял.
        - А у меня нет претензий, - простодушно сказал Алексей.
        - Будут, - пообещал секретарь.
        Глава 12
        Дон Перес
        Кабаре «Донья Исидора», названное так по имени официальной хозяйки и главной артистки кабаре, располагалось в шикарном месте, на Елисейских Полях, в сени цветущих каштанов. Площадка для парковки автомобилей пока была пуста, из кабаре доносились звуки гитар - это репетировало мексиканское трио, выпускники Ленинградской консерватории Семенов, Фриш и Левинский, готовясь к дебюту на парижских подмостках. В Париже было жарко, плюс двадцать восемь.
        Фактический хозяин кабаре дон Перес де Гуэйра, он же бывший одессит Яша Чеботарь, сидел в своем кабинете, расположенном за сценой, и пил виски со льдом, развлекаясь стрельбой из пневматического пистолета по игральным картам. Пересу было уже за шестьдесят, крупные черты его красивого лица, морщины на лбу и шрам на подбородке указывали на нелегкий жизненный путь. Когда-то он был подающим надежды сталинским стипендиатом на физическом факультете Ленинградского университета, где учился вместе с Зумиком, потом открыл новую элементарную частицу, за что был исключен из комсомола и университета, а дальше… Об этом можно было написать отдельный роман, но это надолго затянуло бы настоящее повествование, поэтому зафиксируем лишь, что Перес, купивший паспорт на это имя всего три года назад, просто сидел, положив ноги на стол, и расстреливал бубнового валета, зажатого в канделябре на телевизоре Sony.
        В настоящее время Перес был занят одной идеей, обещавшей ни много ни мало перевернуть мир, но, к сожалению, как и почти все идеи Якова Вениаминовича Чеботаря, подпадавшей под одну из статей Уголовного кодекса большинства цивилизованных стран. А именно, под статью об изготовлении и продаже наркотиков.
        Недавно он впервые изложил свою идею в письме к другу Зумику, не прося, а буквально-таки требуя содействия, и теперь ждал его гонцов, чтобы начать акцию. Кстати, в том же письме он полемизировал со своим старым другом, прекрасно зная его многолетние настроения. Так вот, Перес заметил, что тезис Зумика о том, что Бог создал Россию для евреев, нуждается в некоторой поправке. «Бог создал евреев для России, - написал Перес в письме, - и я собираюсь доказать это на деле». Но в результате так и сяк получалось, что они созданы друг для друга, поэтому Зумик не обиделся.
        Дверь кабинета с шумом распахнулась, и в комнату ввалились четверо мужчин: художники Максим и Федор и их парижские друзья Брассон и Тарден. Все четверо вели себя так, как будто были изрядно пьяны - покачивались, глупо хихикали, развязно болтали.
        - Вот он! - вскричал Брассон, указывая на Переса. - Дон Перес де Гуйэра, прошу любить и жаловать.
        Перес, не снимая ног со стола, невозмутимо прицелился и выстрелил. Бубновый валет получил еще одну дырку в голове. Перес отхлебнул виски.
        - Боже мой, Яков Вениаминович! - Федор развел свои могучие руки и сделал два нетвердых шага к Пересу, как бы намереваясь его обнять.
        - Мы с вами встречались? - задал вопрос Перес, показывая всем своим видом, что он не желает объятий.
        - А то как же! В Иркутске. Я вскрывал вашего подельника, его шлепнули в перестрелке. А вы тогда получили семь лет условно.
        Перес поморщился. Как видно, воспоминание было ему неприятно.
        - Переменили специальность? - спросил он.
        - Всего полгода. Платят мало. Жмуриков много, но перестали вскрывать. Чтобы не расстраиваться, - Федор пьяно захихикал.
        - А почему вы пьяны? С какой стати? - недовольно спросил Перес.
        - Хуяти! - Федор плюхнулся на диван. - Все эта чертова девка! Кто же знал, что у нее в сумочке паралайзер!
        Брассон и Тарден покачивались в дверях, как водоросли. Перес сказал им что-то по-французски, и они уплыли из кабинета.
        Максим промычал нечто, вполне невразумительно. Он был пьянее своего друга, поскольку получил самую сильную дозу нервно-паралитического газа, к тому же был субтильней Федора.
        - Какая девка? - продолжил разговор Перес.
        - Яков Вениаминович, не стоит беспокоиться… Завтра мы ее прикончим - и все! Все!
        - Ее зовут Ольга Пенкина… - выдавил из себя Максим.
        В кабинет фурией ворвалась донья Исидора в одних трусиках с блестками. На ходу она застегивала лифчик. Донья только что репетировала стриптиз под аккомпанемент мексиканского трио.
        - Этот мексиканский жиды мой злость! - выпалила она, плеснула себе виски и сделала глоток. - Он играет «Бесаме мучо», как хоронить оркестр. Кто есть такие тут? - спросила она, заметив Максима и Федора.
        Поскольку Максим при виде доньи сразу потерял сознание, отвечал Федор.
        - Мы, мым… То есть мэ, мэм… - промычал он.
        - Что ты мычать, как коров! - набросилась на него донья.
        - Исидора, это люди от Зумика, - мягко проговорил Перес, обнимая донью за талию.
        - Почему есть пьян? - спросила Исидора.
        - Какая-то девка обстреляла их баллончиком.
        - Пара… лайзер, мым, - попытался объяснить Федор.
        Максим пришел в себя, бессмысленно озирался по сторонам, пытаясь понять, где он находится.
        - Камушки привезли? - спросил Перес.
        - Так точно, Яков Вениаминович, - ответил Федор, раскрывая неверными руками этюдник.
        - Забудь это имя! - грозно приказал Перес.
        - Слушаюсь, господин Перес.
        Федор взял один из тюбиков, оторвал нижнюю часть и выдавил краску на лист бумаги. Краска стекла, под нею обозначился бугорок.
        - Бриллиант, мым, - объяснил Федор.
        - Только он… фальшивый… - пьяно улыбнулся Максим.
        Федор взглянул на приятеля диким взглядом.
        - Ты что… - начал он, но Перес перебил:
        - Я знаю, что фальшивый. Настоящие я не покупаю. Смысла нет. Сколько всего?
        - Триста семьдесят два.
        - Отлично. Обратно повезете товар, - сказал Перес.
        - А деньги?
        - Я договорился с Александром Марковичем. Плачу не деньгами, а товаром.
        - Товар-деньги-товар, - вспомнилось что-то Максиму.
        - А что за товар? - спросил Федор.
        - Да так, фигня… Пока сказать не могу. Коммерческая тайна, - улыбнулся Перес.
        - Как же мы возьмем вашу фигню, не зная - что это за товар? - развел руками Максим.
        - Ладно! Берем фигню! Какую дадите. У нас никакой фигни нет, - отрубил Федор.
        - О’кей, - сказал Перес. - Я вам дам сто двадцать.
        Донья Исидора прислушивалась к разговору, хотя не очень понимала его смысл. Она тоже не знала, какой товар предлагает гонцам Зумика Перес.
        - Чего? Штук? Метров? Килограммов? - допытывались гонцы.
        - М-м… - Пересу не хотелось говорить, но он все же нехотя сказал: - Килограммов.
        - Ого! Как мы это потащим? - испугался Максим.
        - Своя ноша не тянет, - сказал Федор.
        Тут Максим вспомнил еще об одном поручении Зумика и рассказал Пересу о двух русских агентах Интерпола. Описал приметы Ивана и Вадима, повадки: при встрече заламывать руки за спину. Перес кивал, он хорошо знал это племя ментов, насиделся в России.
        - Короче, хотелось бы их того… устранить, - закончил Максим.
        - Это само собой, - кивнул Перес.
        - Мокрый акция? - встревожилась донья.
        - Для вас - сухая, - успокоил ее Максим. - Нужна техническая помощь: оружие, взрывчатка.
        - О’кей.
        - А где они сейчас?
        - Вот то-то и оно. Мы их потеряли, - вздохнул Максим.
        - Когда они прилетели в Париж? - спросил Перес.
        - Сегодня, вместе с нами.
        - Значит, завтра они попрутся в Лувр. Ищите их там.
        Федор хотел было образовать свою излюбленную присказку к слову Лувр, но не сумел. А может, смутило присутствие доньи.
        Глава 14
        В Лувре
        Иван и Вадим, а также примкнувшая к ним Ольга действительно с утра направились в Лувр.
        Иван не хотел: что они там потеряли? Вадим был индифферентен. Однако Ольга настаивала.
        - Мы культурные люди или нет? - прямо спросила она.
        Вопрос озадачил агентов. Вадим пожевал губами, считая ниже своего достоинства отвечать на подобные вопросы, а Иван хотел честно сказать «нет», но сообразил:
        - А ведь правда, надо идти. У них там офигенная сигнализация, поди. Надо посмотреть.
        И вот они уже бродили по залам, посвященным искусству итальянского Кватроченто: Вадим с видом эстета, Ольга, недовольная тем, что нельзя фотографировать, и Середа, выискивающий за каждым полотном датчик сигнализации.
        Вадим остановился у полотна Боттичелли, потом отошел, прикрыл один глаз, соорудил из пальцев квадратик, что-то вычленил из картины, долго смотрел, восторженный…
        Ольга потрясенно смотрела на него. Она не знала, что бывают такие офицеры ФСБ.
        Внезапно Вадим зарыдал - тихо, интеллигентно, наедине с совестью.
        - Вадим, Вадим… - с жалостью сказала Ольга.
        - Не могу смотреть на Боттичелли без слез. Простите, - сказал Вадим. - Вообще, я хотел стать художником, но потянуло в госбезопасность. Она важнее. На данном этапе.
        - Да уж, художники… - с сомнением проговорила Ольга, вспомнив Максима и Федора.
        - Вы бы, Иван, больше живописью интересовались, - посоветовал Вадим лейтенанту. - Охранная сигнализация здесь в порядке, я вас уверяю.
        - Да? - с вызовом спросил Середа и, оглянувшись по сторонам, снял со стены небольшую картину. Перед этим он на мгновение засунул за картину руку. - Это, по-вашему, порядок?
        - Как вы это сделали? Картина не охраняется? - удивился Вадим.
        - Почему не охраняется? Вот они, датчики, - указал на стену Иван. - Я их отключил. Система примитивная.
        - Ванечка, вы собираетесь ее украсть? - испугалась Ольга.
        - На фига она мне? Вас, гражданка Пенкина, все на провокации тянет! - укоризненно сказал Иван, вешая картину на место.
        После героического освобождения Ольги она и Иван долго выясняли отношения в отеле
«Коммодор». Иван укорял Ольгу не столько за позорящий его снимок, сколько за сотрудничество с мафиозным «Курьером», на деньги которого Ольга и сняла номер в «Коммодоре». Постановил впредь, до суда, называть ее гражданка Пенкина. Ольга же по широте души называла его Ванечка или Ваня. Ей всех было жаль, даже милиционеров и бандитов.
        Народу в Лувре было немного. Почти сплошь из СНГ. Мимо промаршировала экскурсия русских теток во главе с экскурсоводом, тоже русской теткой.
        - Слышь, Вадим, а французы в Париже есть? - спросил Иван, проводив их глазами.
        - Есть. Я видела, - сказала Ольга.
        - Но русских-то больше…
        - Нас и должно быть больше, - сказал Вадим. - Мы - великая нация.
        Все трое на секунду присмирели, ощущая себя представителями великой нации. Но дотошный Иван все же спросил:
        - А чем мы великие? А, Вадим?
        - Всем. Величиной. Отставить разговоры, лейтенант, - приказал старший по званию.
        Иван глубоко задумался. Может быть, впервые в жизни.
        Они пошли к выходу.
        Когда выходили на улицу, Ольга забежала вперед, навела на агентов «Минолту» и нажала на спуск.
        - Клевый кадр! Русские агенты Интерпола выходят из Лувра! - похвасталась она. - Все помню, Вадик, глазки вам на отпечатке прикрою черной полосочкой, чтобы не узнали, - поспешила она успокоить Богоявленского, увидев его недовольство.
        - Да я не о том, Ольга. Это понятно… Ты нам за каждый кадр сколько обещала?
        - По десять баксов на нос. Если нос есть на снимке, - сказала Ольга.
        - А когда платить будешь?
        - По возвращении. Сейчас у меня денег не хватит. Ты же знаешь, гостиница пятьсот франков в день, а сколько еще тут проторчим - одному Богу известно.
        - И все же - запроси свое начальство. Пусть подошлют. У нас тоже деньги скоро кончатся, - сказал Вадим.
        Иван слушал недовольно, сопел.
        - У бандитов грязные деньги брать не буду, - наконец сказал он. - Пускай гражданка Пенкина их отмывает.
        - Так я их и отмою, Ванечка! Еще как отмою! Хочешь, здесь в «Либерасьон» или в
«Фигаро» напечатаем ваши фейсы? - спросила Ольга.
        - Это другое дело, - проворчал Иван.
        За разговором не заметили стоявших у входа в Лувр двух художников в темных очках. Они что-то малевали на холстах, установленных на этюдниках. Когда троица прошла, художники бодро свернули этюдники и устремились следом за нею.
        Глава 15
        Потомственный взрывник
        В скором времени мафиози Максим и Федор, следя за неразлучной тройкой, дошли до бульвара Оссман и увидели, что все трое скрылись в отеле «Коммодор». Максим, оставив этюдник на попечение напарника, скрылся за стеклянными дверями отеля, а Федор, положив на каждое плечо по этюднику, принялся прохаживаться по бульвару, всматриваясь в окна отеля.
        Под одним из каштанов на бульваре стоял нищий старик. Перед ним лежала кепка. Старик довольно крепким еще голосом исполнял Марш юных нахимовцев.
        Солнышко светит ясное,
        Здравствуй, страна прекрасная!
        Юные нахимовцы тебе шлют привет!
        В мире нет другой
        Родины такой.
        Путь нам осеняет, словно утренний свет,
        Знамя твоих побед.
        Простор голубой,
        Волна за кормой,
        Гордо реет на мачте
        Флаг отчизны родной.
        Вперед мы идем,
        С пути не свернем,
        Потому что мы Сталина имя
        В сердцах своих несем!
        Федор сразу узнал в старике Бранко Синицына, но не мешал ему, слушал песню до конца. Старик пел взволнованно, в конце песни по его небритой щеке скатилась слеза.
        - Дед, ты еще на свободе? - весело приветствовал его Федор, когда пение кончилось.
        Бранко вгляделся в Федора и вдруг бросился на него с криком:
        - Фашист! Недобиток! Не дал мне умереть достойно!
        Порыв Бранко разбился о могучую грудь Федора. Тот сделал легкий вдох, распрямив торс, и Бранко отлетел на исходную позицию под каштаном. Федор положил свои ручищи ему на плечи и проговорил ласково:
        - Бранко, умирай достойно, но в одиночку. Зачем тащить с собой еще триста человек?
        - Теперь я здесь один! Нищий! Без единого франка! - кричал старик.
        - Да, репертуар у тебя… - задумался Федор.
        Из отеля «Коммодор» деловой походкой вышел Максим, приблизился к ним, машинально пожал руку Бранко.
        - Они в семнадцатом номере. Вот окно, - указал он на окно второго этажа, которое находилось буквально над ними, вблизи каштана. - А ты что здесь делаешь, отец? - обратился он к Бранко.
        - Пою, - мрачно ответил тот.
        - И танцуешь? - подхватил шутку Максим.
        - Нет, только пою, - не поддержал шутку Бранко.
        - И много платят?
        - За день - два франка.
        - Не густо… - Максим оценивающе посмотрел на старика; в голову ему пришла идея. - Хочешь заработать франки и улететь в свою любимую Тирану? Хотя я лично посоветовал бы Гавану.
        - Хочу, - сказал Бранко.
        - Только учти, тебя там могут расстрелять.
        - Пускай.
        Максим вынул из кармана бумажку в сто франков, повертел перед носом старика.
        - Это задаток. Выполнишь задание, получишь еще девятьсот франков.
        - Какое задание? - Глаза Бранко загорелись.
        - Вон за тем окном, - указал Максим вверх, - живут оппортунисты…
        - Настоящие недобитки, - вставил слово Федор.
        - Они опоганили великого вождя. Лимонка при тебе?
        Старик с готовностью выхватил из кармана лимонку.
        - Погоди, не так быстро. Федя, дай ему взрыватель.
        Федор протянул старику взрыватель, объяснил:
        - Вот здесь сточишь надфилем два миллиметра. Тогда сработает. Понял?
        Бранко радостно кивал.
        - Взорвешь этих, приходи за гонораром в кабаре «Донья Исидора» на Елисейских Полях, - сказал Максим.
        - Только чтобы все надежно. Понял? - веско сказал Федор.
        - Я потомственный взрывник! - гордо заявил Бранко. - Мой отец взрывал фашистские составы в отряде Тито. Потом взрывал Тито…
        - Не слышал что-то, чтобы он его взорвал… - заметил Максим.
        - Отца расстреляли, а мы с матерью бежали в Союз…
        - Ладно. Свою автобиографию напишешь следователю, - остановил старика Максим. - И гуманнее, старичок, гуманнее! Постарайся, кроме этих, никого не угробить!
        - Слушаюсь, гражданин начальник! - вытянулся в струнку Бранко.
        Глава 16
        Специалист по Бадди Рестлингу
        Настроение у Алексея Заблудского было приподнятое, несмотря на обескураживающий прием в посольстве. Денег дали по русским меркам невероятную сумму: почти миллион рублей. Во франках, разумеется. Как-нибудь разберемся с этим Бадди, думал Алексей. Не уроним чести России.
        Подходя по адресу, указанному в посольстве, Заблудский испытал некоторое беспокойство. Он понял, что ему и впрямь предстоит что-то необычное. Здание представляло из себя стеклянный дворец, на фасаде которого развевались флаги. Алексей насчитал сто четырнадцать. Среди них - флаг России. Сознание того, что честь этого конкретного флага, в сущности, зависит от него одного, Алексея Заблудского, необыкновенно окрыляло.
        Также на фасаде располагалась огромная афиша с изображением молодого человека в одних плавках с невероятным количеством выпирающих из всех частей тела мышц. Даже из тех, где их, по мнению Заблудского, быть не могло. «Бадди Рестлинг, - подумал Алексей. - Вот он какой. Может, он античный поэт? Или философ. На древнего грека похож».
        Но Бадди Рестлинг был похож, скорее, на виноградную гроздь. Мускулы выпирали из него, как ягоды.
        Алексей вошел внутрь. В фойе было людно. Самое интересное, что и здесь очень часто встречались люди, по комплекции схожие с Бадди Рестлингом. «Последователи», - решил Алексей и подумал, что это правильно. В человеке все должно быть прекрасно - и лицо, и одежда, и так далее - это он знал с детства, хотя у него самого прекрасными были лишь душа и мысли, а лицо и в особенности одежда - так себе.
        Особенно поражали поклонницы Бадди Рестлинга - белокожие и темнокожие женщины с мускулами как у ломовых лошадей. Точнее, коней с яйцами, - так подумал Заблудский и застеснялся грубости этого сравнения.
        Алексей ходил среди этих огромных фигур, как в лесу, стесняясь спросить. Наконец осмелился и поинтересовался поанглийски у величавого негра размерами с трех Отелло, где регистрация участников.
        - Там, - ответил негр и показал пальцем, напоминающим копченую сардельку, на антресольный этаж холла.
        Алексей поднялся туда и увидел длинный стол, за которым сидели девушки в униформе. Перед каждой стоял букетик флажков. Заблудский нашел букетик, в котором находился флажок России, и обратился к соответствующей девушке:
        - Хау ду ю ду. Ай эм фром Раша. Май нэйм из Заблудский.
        - Здравствуй, - с акцентом произнесла девушка по-русски. - Ты тренер, коуч? Менеджер?
        Ему было приятно, что она сразу обратилась к нему на «ты». И мускулов на ней было немного, не больше, чем у Алексея.
        - Я один. Элоун, - охотно объяснил он. - Участник. Партисипент.
        Она порылась в списках, нашла фамилию Заблудского, после чего с нескрываемым интересом уставилась на Алексея.
        - Ты участник форума боди-реслинга?
        - Да, меня послали… Ознакомиться. От комитета по культуре.
        - О’кей, - сказала она и принялась заполнять документы.
        Алексей рассматривал сидящих неподалеку гигантов, тоже занимавшихся оформлением документов.
        - Вот твоя карточка участника, намбер…
        Намбер, то есть номер, был 77. Счастливый.
        - Это программа. Здесь места тренировок. Можешь пойти посмотреть. - Она указала куда-то в сторону. - Конкурсный показ послезавтра.
        - Показ чего? - удивился он.
        - Тела. Боди.
        - Чего? - пролепетал он.
        - Мус-ку-ла-туры, - по складам произнесла она.
        - Так у меня… Нет ее… - произнес он трагическим шепотом.
        - Ай си. Я вижу. Покажешь что есть.
        Алексей встал со стула и, как в бреду, направился к дверям, указанным девушкой. Там был прекрасно оборудованный тренажерный зал, где атлеты качали мышцы с неукоснительностью автоматов. Алексей застыл в дверях, наблюдая великолепную и пугающую картину блестящих тел, состоящих из узлов мышц. Он знал, что ни одной такой мышцы у него нет. И таких горделивых поз, какие принимали атлеты, ему никогда не освоить.
        Так вот он каков, Бадди Рестлинг! Античный философ, мать его за ногу!
        У Алексея был вид человека, пережившего жестокий удар судьбы. Одна из участниц, на голову выше Алексея, проходя мимо, улыбнулась и шлепнула Алексея по заднице. Мол, не робей, мужик.
        От этого шлепка Заблудский вылетел из зала, как пушинка, и тихо-тихо, бочком покинул место форума. Уходя, оглянулся на флаг России, который гордо развевался на ветру.
        Естественно, последующие три часа Заблудский надирался в каком-то дешевом ресторанчике, придумывая ослепительную месть своему начальству, комитету по культуре и отделу виз и регистрации. Пил он кальвадос, как герои Ремарка.
        Когда он вышел из ресторанчика, было уже темно. Над Сеной горели огоньки домов, теплый вечер спустился на Париж, пели шансонье. Алексей размяк, тоже мурлыкал что-то. Ему стало все по фигу, а когда все по фигу - лучше не надо.

«И покажу что есть», думал он. По правде сказать, единственный достойный мускул, который мог посоперничать на международной арене, показу не подлежал. Алексей был из тех мужчин, про которых говорят «маленькое дерево в сук растет». Но и сук никаких не наблюдалось.
        Он шел по набережной, напевая Высоцкого, «Все не так, ребята», и не заметил, как попал в толпу клошаров, которые, как летучие мыши, в каких-то хламидах, окружили его и принялись галдеть. Он понял, что они говорят между собой, что вот, мол, еще один русский забрел на набережную.
        - А кто первый? - пьяно спросил он по-французски.
        Клошары увлекли его под мост, где прямо на гранитном парапете что-то обтачивал лохматый человек, окруженный клошарами. Клошары все время пытались отобрать у него надфиль, человек сердился, отпихивал их локтями и бормотал:
        - Не мешайте… Вот народ! Одно слово, клошары!
        - Бранко! - воскликнул Алексей и полез обниматься.
        Бранко испуганно отшатнулся, но потом увидел, что это не мент и не бандит, приобнял Заблудского, похлопал по спине.
        - Хочешь выпить? - спросил Алексей, показывая бутылку кальвадоса.
        - Не могу. Срочное задание, - сухо ответил Бранко.
        Алексей взглянул на парапет, где лежали лимонка, взрыватель и надфиль.
        - Все взрываешь?.. А я, брат, так влип, так влип…
        Он отхлебнул из бутылки. Клошары окружили его, загалдели, указывая на бутылку.
        - На всех не хватит, месье. Самому мало, - твердо заявил Алексей.
        Бранко наконец сточил что надо во взрывателе, засунул его в лимонку. Клошары почтительно отступили. Бранко со вздохом сунул лимонку в карман.
        - Пошли, что ли? Тебе куда? - спросил Алексей.
        - Отель «Коммодор».
        - И мне! - обрадовался он. - Пошли вместе. А то в этом Париже… Черт ногу сломит.
        Он обнял Бранко за плечи, и они побрели куда-то в темноту по набережной Сены, провожаемые почтительными взглядами клошаров.
        Глава 17
        Авось образуется
        Дело в Париже было вечером, делать в Париже было нечего. Ольга с друзьями играли в подкидного дурачка в номере на двоих, принадлежащем Ивану и Вадиму.
        На холодильнике стоял стеклянный графин с засунутым в него кипятильником.
        В графине варились три яйца.
        - Тебе сдавать. - Ольга передала колоду Ивану. - Ты опять дурак.
        - М-да… - задумчиво протянул Вадим.
        Иван понял намек старшего группы. Мол, с таким помощником далеко не уедешь. Он потемнел лицом и принялся яростно тасовать колоду.
        В углу номера работал телевизор. На экране появился диктор, принялся что-то говорить по-французски.
        Ольга с надеждой посмотрела на Вадима. Но тот медлил, не переводил, хотел, чтобы его попросили.
        - Вадик, ну, пожалуйста… Что говорят?
        - На Багамах задержана крупная партия наркотиков, - перевел Вадим.
        - Наши работают? - спросил Иван.
        - Ваши, - саркастически ответил Вадим.
        Иван обиделся еще пуще.
        - Значит, скоро вернутся, - сделала вывод Ольга.
        - Скорее бы, деньги кончаются, - сказал Вадим.
        - Вы, товарищ капитан, все о деньгах… - с укоризной проговорил в пространство Иван.
        - Я забочусь о группе. Группу надо чем-то кормить, - парировал капитан.
        - Кстати, кипит! - Ольга указала на графин.
        Иван отложил колоду, подошел к холодильнику и выдернул шнур нагревателя. Затем распахнул холодильник. Тот был набит едой и выпивкой. Иван вздохнул.
        - Может, возьмем чего? Не заметят, а? - спросил он.
        - Не роняйте чести офицера, Иван, - сказал капитан. - Нам не расплатиться.
        - Ванечка, давай сюда яйца, давай… - Ольга уже поставила на столик блюдца, резала хлеб.
        Иван извлек ложкой из графина яйца, сложил их на тарелку. Партнеры, обжигаясь, принялись сдирать скорлупу.
        - А-а, была не была! Угощаю! - Ольга направилась к холодильнику, широким жестом распахнула его, достала большую бутылку виски. - Надо выпить за знакомство и начало работы!
        Она поставила бутылку на столик, а рядом фужеры.
        Иван с готовностью разлил виски, получилось каждому ровно по фужеру.
        - Вот ведь делают, и отмерять не надо! - радостно удивился Иван.
        - Ну, мальчики, за успех нашего дела! - подняла фужер Ольга.
        Они чокнулись, и Ольга молодецки заглотила весь фужер разом: была уже привычна, много раз ходила на презентации, где нужно успеть за считанные секунды выпить и закусить, иначе все будет сметено со стола ордой голодных журналистов.
        Вадим интеллигентно отхлебнул глоток и поставил фужер на место. Иван же, глядя на Ольгу, тоже допил до дна.
        Закусили яйцом, помолчали, ожидая действия шотландского напитка. И он подействовал очень скоро, так что вторая бутылка оказалась на столике ровно через десять минут, - ее достал Иван - а третья незамедлительно последовала за второй. Само собой, с тою же быстротой перемещались из холодильника на столик изысканные закуски: патэ разных сортов, сыры камамбер и горгонсола, селедочка в винном соусе…
        Вадим недолго исполнял роль кавалергарда, вскоре он так же молодецки высасывал фужеры до дна, правда, не удержался и попытался-таки испортить настроение Ивану.
        - Учтите, лейтенант, расплачиваться за все это придется вам…
        - Ой, напугал! - рассмеялась Ольга.
        - Ничего, авось образуется… - сказал размякший, захмелевший Иван. - А виски все-таки дрянь в сравнении с водкой.
        - Так не пили бы, - заметил Вадим.
        - Как же не пить… когда вот оно, полный холодильник!
        Ольга закурила, положила ногу на ногу, так что ее круглые коленки невольно привлекли внимание мужчин и потребовали традиционного тоста, который офицеры выпили стоя, отведя локотки в сторону, после чего принялись лобызать Ольгу.
        Тут же все перешли на «ты» и еще дальше.
        Иван направился в туалет, оттуда раздавались его восхищенные восклицания: «Ну, еб твою мать! Чтоб я так жил!» Вадим же, подсев к Ольге и думая совсем недолго, направил свою тонкую аристократическую ладонь ей под юбку, за что тут же получил увесистый удар по морде. Капитан отлетел, удивленный.
        - Ты чего?! - обиделся он.
        - А ничего! На хуя мне это надо. Я девственница! - гордо заявила Ольга.
        - Пардон… - слегка отрезвел капитан.
        Иван вернулся к компании и долго пытался рассказать о том, что он увидел в туалете. Слов не хватало даже с привлечением ненормативной лексики.
        Ольга вынула блокнот из сумки.
        - Ша, мальчики! Хватит пиздеть. Пишем второй репортаж из Интерпола. Первое событие, то есть мое освобождение, я уже описала.
        - Больше событий не было, - развел руками Иван.
        - Надо изобрести событие, - сказала она.
        - Можно пойти в эмигрантский клуб, - предложил Вадим. - Там много моих бывших подследственных. Будет о чем поговорить. Наверняка случатся события.
        - Типа: морду набьют, - прокомментировала Ольга.
        И тут из-за стены донеслось глухое и заунывное пение:
        Не жалею, не зову, не плачу,
        Все пройдет, как с белых яблонь дым…
        - Наши! - воскликнул Иван.
        Они повскакали с мест, причем Иван предусмотрительно прихватил с собою бутылку виски и фужеры, и гурьбою выскочили в коридор. Пение доносилось из-за двери соседнего, шестнадцатого номера. Вадим безо всяких церемоний распахнул дверь…
        Посреди комнаты на ковре, поджав по-турецки ноги, сидел Алексей Заблудский и самозабвенно выпевал Есенина, прикрыв глаза.
        Перед ним на ковре стояла полупустая бутылка кальвадоса и фужер.
        - Алеша! - выдохнула Ольга, бросаясь к нему. - Он же летел с нами, помните? Из Публички, от комитета по культуре… - напомнила Ольга друзьям.
        - Культурист, значит? - то ли пошутил, то ли всерьез спросил Иван.
        Услышав это слово, Заблудский заплакал и повалился на ковер.
        Его подняли, но он твердил лишь одно - «Бадди Рестлинг». Ему догадались дать виски, Алексей успокоился, обвел новых друзей печальными пьяными глазами и сказал:
        - Мне-то ничего, фиг со мной. А вот Россия…
        - Да объясни ты, что стряслось с Россией! - потребовала Ольга.
        - Стряслось! - проговорил Алексей, и в ту же секунду где-то совсем рядом громыхнул страшной силы взрыв. Стена гостиничного номера обвалилась, обнажив соседнюю комнату, где только что сидели Ольга, Иван и Вадим. Она была страшна - мебель переломана, в ковре выжжена дыра, холодильник вдребезги.
        Из разбитых бутылок вытекало то, что не успели допить друзья.
        - Видишь, я говорил, что все образуется… - неуверенно проговорил Иван, глядя на эту страшную картину.
        - Это Бранко. Его почерк, - сказал Алексей.
        - Почему ты так думаешь? - сразу приступил к следствию Вадим.
        - Да я видел, как он с лимонкой на дерево лез. Я его подсаживал.
        Глава 18
        Терракт
        А дело было так.
        Когда Бранко с Заблудским в обнимку подошли к дверям «Коммодора», Алексей пригласил старика зайти выпить кальвадоса. Но Бранко отлепился от него и направился прочь от дверей.
        - Ты не пойдешь? - удивился Алексей.
        - Мне туда не надо. Помоги мне, брат, - попросил Бранко.
        Заблудский послушно поплелся за ним. Они подошли к каштану, росшему под окнами отеля.
        - Подсади, будь другом. - Бранко указал на каштан.
        Алексей, не удивившись, подставил спину. Бранко вскарабкался на него, ухватился за нижний сук и попытался подтянуться. Но силы старого партизана были уже не те. Он висел на суке, болтая ногами в воздухе. Заблудский поймал его за пятки и с усилием принялся выжимать вверх. Кое-как они справились с задачей, и Бранко водрузился на суке, откуда мог уже перелезть на следующую ветвь.
        - Спасибо, товарищ! Иди! Иди! - махнул Бранко рукой. - Дальше я сам.
        Заблудский тоже помахал ему рукой и отправился в свой номер. Бранко отломил от дерева тонкую длинную ветвь и не спеша принялся освобождать ее от листьев.
        Внизу, под каштаном, возник ансамбль перуанских музыкантов, которые тут же принялись играть на своих дудках и гитарах, не обращая внимания на падающие на них сверху листья. С одной стороны, это было хорошо, потому что создавало шум, с другой - плохо, ибо собрался народ, а это лишние свидетели. Бранко деловито примотал лимонку запасенным шпагатом к концу образовавшегося длинного удилища и провел испытания получившегося террористического приспособления. Он протянул руку с удилищем к раскрытой форточке окна и убедился, что лимонка аккурат влезает в форточку. Бранко удовлетворенно хмыкнул и притянул лимонку к себе. Однако то ли он ее плохо привязал, то ли шпагат оказался слишком тонким, но лимонка сорвалась и упала вниз, попав прямо на темечко главному перуанскому музыканту, художественному руководителю с гитарой. Хорошо, он был в сомбреро, которое слегка смягчило удар, но не настолько, чтобы перуанец его не заметил. Он упал под каштаном, продолжая еще несколько секунд механически играть слабеющими пальцами. Его собратья склонились над ним, играя на дудках, потому что выступление продолжалось. Потом
все так же, не прерывая музыки, они дружно взглянули вверх и увидели в густой листве Бранко.
        Музыканты взяли последний аккорд, побросали инструменты и всей гурьбой полезли на каштан, подсаживая друг друга. Это напоминало штурм крепости Измаил Суворовым.
        Поверженный перуанский худрук остался лежать на бульваре, смотря пустыми глазами в парижское небо. Вокруг каштана стремительно образовывалась толпа зевак.
        Бранко, выругавшись, попытался удрать от нападавших. Он стремительно полез вверх, но каштан быстро кончился, и Бранко остался на верхней ветке, которая была очень ненадежна. Перуанцы, похожие на стадо обезьян в сомбреро, ловко карабкались к нему. Привыкли у себя в пампасах. Бранко перекрестился, хотя был убежденным атеистом, и отступил по ветке еще на шаг.
        Громила-перуанец, размахивая дудкой, устремился к нему, но тут ветвь обломилась, и Бранко с перуанцем, сосчитав все ветви каштана, грохнулись на бульвар.
        Толпа зевак зааплодировала. Они думали, что это бродячий цирк. Цирковому номеру не хватало эффектной концовки. И Бранко, надо отдать ему должное, не растерялся. Он схватил лимонку, которая лежала рядом с поверженным музыкальным руководителем, выдернул чеку и с криком «Оп-ля!» зашвырнул ее в окно второго этажа, причем со страху попал в раскрытую форточку. После чего повернулся к толпе и поклонился подчеркнуто театрально, отставив руки назад. Это его и спасло.
        Французы бешено зааплодировали, обрушившиеся с дерева перуанцы тоже принялись кланяться по привычке, а Бранко юркнул в толпу и растворился в ней.
        У него было три секунды, и он использовал их максимально.
        Вверху, в окне отеля «Коммодор», блеснула молния, прогремел взрыв, на бульвар посыпались осколки стекла.
        Бранко самодовольно улыбнулся, потер руки и не спеша удалился по бульвару с видом человека, исполнившего свой долг.
        Подоспевшая полиция уже вязала ансамбль перуанских музыкантов.
        Глава 19
        Форум боди-реслинга (1)
        В переполненном зале, расположенном амфитеатром, окружавшим центральный помост, под звуки бравурной музыки открылся всемирный форум боди-реслинга.
        В центре помоста находился обтянутый канатами ринг, где должны были проходить состязания по реслингу, а вокруг, на подиуме, предполагалась демонстрация боди.
        Алексей и его новые друзья за день, оставшийся до форума, успели узнать, что демонстрация боди - произвольная, а реслинг имеет только одно правило: никаких правил.
        То есть все складывалось удачно. Делай что хочешь, только побеждай.
        Заблудского готовили тщательно. Ольга купила ему трусы за пятнадцать франков и майку - самого маленького размера. Она все равно была великовата. Алексей вспомнил комплекс физзарядки, которому его учили в пионерлагере, устроили репетицию в номере Вадима, полученном вместо взорванного - он был вместительнее, - и решили: где наша не пропадала! Выступим. Не посрамим чести России.
        На форум отправились все вместе.
        Ольге удалось получить журналистскую аккредитацию, а Ивана и Максима пропустили по временным удостоверениям Интерпола. Так что на этом сэкономили шестьсот франков. Места получили роскошные, в ложе прессы. «Минолта» Ольги работала без отдыха. Пенкина успела связаться с газетой «Спорт-экспресс» в Москве, где были изумлены участием русского спортсмена в состязаниях по боди-реслингу и проявили большую заинтересованность в материалах.
        Оставалось побеждать.
        Заблудский ночь перед состязаниями провел спокойно, молился. Он оказался верующим. Неизвестно, что его больше беспокоило: демонстрация боди или реслинг без правил.
        Во втором случае могли запросто убить соперники, а в первом - публика.
        Его физические показатели перед состязаниями были таковы: рост сто шестьдесят четыре, вес пятьдесят восемь, количество отжиманий от пола на руках в положении лежа - четыре.
        Наконец началось!
        Ольга и интерполовцы заняли места в ложе прессы, в первом ряду, в двух шагах от подиума. Уже гремели аплодисменты.
        На подиум вышли ведущие - звезды французского кино. Мужчина был во фраке, а женщина в вечернем платье.
        - Мадам и месье! Леди и джентльмены! На нас возложена почетная обязанность открыть состязания всемирного форума боди-реслинга, в котором участвуют представители ста четырнадцати стран. Начинаем парад-алле участников!
        Под звуки марша на подиум вступили атлеты. Впереди каждого гиганта шествовала девушка с флагом, одетая в несколько полосок материи - на груди и бедрах. Сзади вообще ничего из материи видно не было. По существу, прикрыты были лишь соски и некоторая часть лобка.
        Иван поморщился. Он этого не любил. Вадим, напротив, был весь внимание.
        Заблудский в новых сатиновых трусиках, усеянных незабудками, шествовал за красавицей, стараясь не смотреть на ее ягодицы. Красавица, играя всеми выпуклостями, несла табличку с надписью «Russia».
        - По-моему, ничего смотрится… - шепнула Ольга.
        - Да, бабец в порядке, - кивнул Вадим.
        - При чем здесь бабец! Лешка хорошо смотрится. Свежо.
        - С нашей кормежки - вполне прилично, - согласился Иван.
        Атлеты под звуки музыки ходили вокруг ринга, делая эффектные движения руками и ногами, вздувая отдельные группы мышц, которые нарастали, как волны, а потом спадали. Алексей проделывал пионерский комплекс, что также смотрелось оригинально.
        Во всяком случае, публика не свистела. Русские - черт знает, на что они способны. Немного озадачивала подчеркнутая хилость атлета, но именно здесь и угадывалась изощренная тактическая уловка русских. Это особенно настораживало. Во всяком случае, многие гиганты бросали все более озабоченные взгляды на невозмутимого Заблудского. Явно нервничали.
        Судьи выбросили оценки за боди по десятибалльной системе. Победил негр из Швеции, он получил 9,7. Росту в нем было сто девяносто шесть, вес сто пятьдесят четыре, обхват бицепса, как объем груди у Алексея, - девяносто четыре.
        Заблудскому дали 3,5, что вызвало негодование публики. Правда, было не совсем понятно - против чего протестуют: по поводу завышения или занижения оценки?
        С этими баллами Заблудский занял, как это ни странно, не последнее, а предпоследнее место. На последнем оказался представитель Уругвая, дисквалифицированный за показ непристойных частей тела. Он так раздул мускулы, что его трико лопнуло и кое-что вывалилось. Он был очень опечален.
        Некоторой компенсацией оказался приз зрительских симпатий, врученный Заблудскому. Это была серебряная ваза и чек на десять тысяч франков.
        Ликованию друзей не было предела. Алексей совсем ошалел и хотел было отказаться от дальнейших состязаний, но ему сказали: нельзя. Он должен был заявиться в один из кругов реслинга.
        Тут правила были такие. Каждый атлет мог начинать с первого тура, но мог заявить себя на борьбу сразу во втором, третьем и так далее вплоть до финала. Но если проигрыш в первом туре ничем не грозил, кроме моральных огорчений, то поражение во втором влекло штраф в тысячу франков, в третьем - пять тысяч и так далее. Поражение участника, который начинал сразу с финала, влекло штраф в сто тысяч долларов. Но и приз был гигантский: миллион долларов.
        Если же атлет честно карабкался к финалу со ступеньки на ступеньку, он мог проигрывать без материальных последствий.
        Сразу в третий тур заявили себя швед и представитель Канады. Начать со второго пожелали восемнадцать атлетов. Безумцев, рискнувших выставить себя сразу в финал, не нашлось никого.
        Кроме Заблудского.
        Когда объявили, что представитель России начинает борьбу в финале, то есть, по существу, ждет, когда все остальные участники выявят между собою сильнейшего, чтобы бороться только с ним за звание чемпиона, в зале началось невероятное. Корреспонденты всех изданий кинулись к Алексею. Пенкина была в первых рядах.
        - Вот это по-нашему! - Ольга успела расцеловать Заблудского, но была оттеснена собратьями по профессии, которые совали микрофоны в зубы Алексею и обстреливали его вспышками блицев.
        Алексей на все вопросы отвечал двумя фразами, причем обе плохо поддавались переводу.
        Первая: - Пропадать, так с музыкой!
        Вторая: - Нам, татарам, один хуй!
        Из чего некоторые агентства заключили, что Заблудский - представитель Татарстана.
        Таким образом, еще до начала состязаний по реслингу была одержана первая крупная моральная победа. Противники были психологически подавлены. Начались уже схватки первого круга, но публика и корреспонденты не обращали на них никакого внимания. Все взоры были устремлены к Заблудскому.
        Ольге удалось все же пробиться к нему. Она обняла его за хилые плечи, нежно спросила:
        - На что надеешься, Леш?
        - Ни на что, - отвечал он спокойно. - Убьют, передай вазу маме, а десять тысяч франков - на перевоз тела домой и похороны.
        - А если не убьют? Если только покалечат? Кто штраф будет платить?
        - Комитет по культуре! - сказал Алексей, и глаза его мстительно блеснули.
        Глава 20
        Новое задание
        Перес де Гуэйра по своему обыкновению сидел в кабинете, положив ноги на стол и покуривая сигару. На нем было черное сомбреро, в руках пистолет. Мафиози Максим и Федор писали его портрет на одном холсте двумя кистями. Тренировались для Монмартра.
        В кабинет робко вошел Бранко Синицын и остановился в дверях.
        Мафиози не обратили на него ни малейшего внимания.
        Бранко помялся немного, он не привык просить.
        - Това… - начал он, но осекся. - Господа, я пришел за вознаграждением. Дело сделано.
        - Кто этот человек? - холодно спросил Перес, не выпуская сигары изо рта.
        - Бранко Синицын. Тот самый, - ответил Максим.
        Они разговаривали так, будто Бранко не было рядом. Старик начал волноваться.
        - О каком деле он говорит? - спросил Перес.
        - Вероятно, о взрыве.
        - То есть о деле, которое он завалил? - продолжал Перес.
        У Бранко перехватило дыхание.
        - Господа… Как на духу… Мощный взрыв, стекла повылетали. Даю руку на отсечение, там никого не осталось в живых…
        - Побереги руку, она тебе еще понадобится, - заметил Перес.
        - Господа, я не понимаю. Что-нибудь не так? - заволновался Бранко.
        - Вы газеты читали, Синицын? - спросил Максим.
        - Нет. Я не понимаю по-французски.
        - В газетах написано, что человеческих жертв нет. Взрыв произвел материальный ущерб.
        - Как?! - воскликнул Бранко.
        - Мало того. Вы нарушили договор. Обещали взорвать сами, но потом зачем-то привлекли для этой цели перуанскую банду.
        - Они меня чуть не убили! - воскликнул Бранко.
        - Вот-вот, они тебя чуть не убили, они интерполовцев чуть не убили! - взорвался Перес. - А «чуть» не считается! Убивать надо! Убивать!
        Синицын сник. Он понял, что денег не дадут.
        Максим отложил кисть.
        - Что будем делать, мистер Перес?
        - Зови уж меня тогда Перес-сан, - улыбнулся Яша.
        Он пронизывающе глянул на Бранко.
        - Будешь работать на нас?
        - Вы так спрашиваете, будто у меня есть выбор! - взвился Бранко. - Конечно, буду!
        - То-то, - подобрел Перес.
        Он отложил пистолет, снял шляпу и, поднявшись с кресла, взглянул на холст.
        - М-да… Вы когда-нибудь раньше рисовали? - спросил он художников.
        - Мы абстракционисты по легенде. Александр Маркович велел работать под Кандинского, - вызывающе сказал Максим.
        - Морду вам набьют на Монмартре за такого Кандинского, - сказал Перес и вышел из комнаты.
        Федор почесал подбородок.
        - Чего ему не нравится? Похоже, Бранко? - спросил он старика.
        Бранко взглянул на холст.
        - На что?
        - Не на что, а на кого. На Переса похоже?
        - А кто такой Перес?
        - Прости, забыл вас познакомить, - сказал Федор.
        Перес вернулся в кабинет. Он нес картонный ящик из-под макарон, сгибаясь в три погибели под его тяжестью. Тяжело грохнул его на пол.
        - Вот Перес, - представил главаря Федор.
        - Очень приятно, - кивнул Бранко. - Что это? - указал он на коробку.
        - Динамит, - лаконично ответил Перес.
        Он запустил руку в коробку и извлек шашку динамита. Передал ее Синицыну. Бранко почтительно взвесил шашку на руке.
        - На весь Интерпол хватит, - сказал Максим.
        - Нет, доза на одного человека, - покачал головой Перес.
        Бранко нагнулся и вытащил из коробки еще две шашки.
        - Сообразительный! - похвалил Перес. - Возьми еще это. - Он указал на часовой механизм, напоминающий будильник с циферблатом и контактом для взрывателя. Рядом лежало устройство дистанционного управления с пластмассовой кнопкой, размерами с кофейное блюдечко. Перес не спеша завел будильник, поставил время, вставил контакт в динамитную шашку.
        - Делается вот так, - пояснил он Бранко. - Выбирается удобное место, подкладывается заряд, рассчитывается время и…
        - Ба-бах! - вскричал Бранко так внезапно и громко, что художники вздрогнули. - Все понял!
        Перес несколько секунд смотрел на него безнадежным взглядом.
        - Где вы учились, Синицын? - спросил он задумчиво.
        - В высшей партийной школе, - ответил Бранко.
        - Тогда действуйте.
        Перес плюхнулся в кресло, наблюдая, как Бранко вновь укладывает шашки в коробку и пытается связать ее своим брючным ремнем.
        - Куда вы ее собираетесь нести? - спросил Перес.
        - В отель «Коммодор».
        - Не надо. Сначала выследите, где они бывают, потом минируйте. «Коммодор» больше не трогайте. Эта штука разнесет отель на куски, а я не хочу ради двух ментов портить Париж.
        - Значит, взрывать не в Париже? - не понял Бранко.
        - Лучше всего в общественном туалете, - посоветовал Перес.
        - Они туда не ходят. Туалеты платные, - подал голос Максим.
        - Ну, я не знаю! Придумайте что-нибудь! Вы же исполнители. Я не могу заниматься мелочами. - Перес сделал знак рукой, давая понять, что сеанс окончен.
        Взрывники, подхватив этюдники и динамит, поспешили на Монмартр.
        Глава 21
        Форум боди-реслинга (2)
        Постепенно внимание публики переместилось к рингу, и Алексей смог немного передохнуть. Он осмотрелся по сторонам, увидел рядом с креслом, где он сидел, прислоненный к стене и уже никому не нужный флаг России.
        Алексей подошел к флагу и снял полотнище с древка. Затем он завернулся в это полотнище, поскольку в зале было прохладно, а из одежды на Алексее - одни трусы. Увидев это, публика снова зааплодировала.
        В таком виде, раскрашенный в государственные цвета, он явился в ложу прессы к друзьям, чтобы вместе понаблюдать за схватками.
        - Алексей, ты бы знамя снял. Привлекаешь внимание, - посоветовал ему Вадим.
        - И правильно, что привлекает, пусть знают наших! - возразила Ольга. - Носи знамя, Лешенька. Ты - финалист!
        Самозваный финалист наконец вперился глазами в ринг и только тут понял, какое испытание ему предстоит.
        Борцы, раскрашенные в боевые цвета, как индейцы, обращались друг с другом с такой неимоверной жестокостью, перед которой бледнели средневековые пытки. В начале схватки, как правило, они пытались задушить друг друга, обхватив своими ручищами шею противника. Однако шеи были крепкие, не задушишь. Затем борцы переходили к ударам. Наибольшей популярностью пользовался удар головой противника о собственное колено. Поверженных на пол соперников добивали, прыгая на них сверху всей тушей, стараясь смять, раздавить, размозжить. Туши были по полтора центнера в среднем. При ударе туши о тушу возникал леденящий сердце глухой звук отбиваемого мяса. Атлеты умело пользовались пружинящими канатами. Отталкиваясь от них, они неимоверно увеличивали силу удара. Было впечатление, что на ринге происходит побоище паровых молотов - с уханьем, скрежетом и лязгом.
        Алексей медленно оседал в российском знамени, пока оно не покрыло его с головой.
        Ольга нашла его там, заглянула сверху в дырку. Алексей был бледен, как мел.
        - Как ты думаешь, сколько мне удастся продержаться? - прошептал он.
        - До первого удара, - прямо сказала Ольга. - А ты уворачивайся. Ты легкий, а они, смотри, какие неповоротливые!
        - Я буду уворачиваться… - прошептал он.
        Особенно страшное впечатление производил итальянец Бузатти. Он уже раздавил шведа, которого вчетвером унесли с ринга, разбил о свое могучее колено морды двум неграм и выбросил за канаты, как пушинку, болгарина. Весь в крови соперников, он яростно рычал, продвигаясь к финалу.
        Алексей наблюдал за ним, как наблюдает из окопа новобранец за движущейся на него колонной танков. Он высунул голову и руку из знамени, попросил Ольгу:
        - Дай лист бумаги и авторучку.
        Ольга достала из сумочки блокнот, вырвала лист. Алексей пристроился писать письмо на обложке блокнота.

«Дорогая мамочка!
        Пишу тебе перед выступлением по Бадди Рестлингу. Все же пришлось выступать, хотя материал для меня незнакомый, немного волнуюсь…»
        Бузатти в это время добивал поверженного турка ногами в живот. Слышался хруст турецких костей.

«…Встретили меня хорошо, аплодировали. Я один представляю всю Россию. За нее, как говорится, не жалко и голову сложить. Но это я к слову. Тебе передадут вазу, не удивляйся. Отдай три тыщи рублей, которые я занимал у Семендяева. Здесь было очень интересно, узнал много нового. Целую тебя, милая мама! Прощай. Твой Алешка.»
        Он сложил листок вдвое, надписал адрес.
        - Отошлешь дома, - сказал он, передавая листок Пенкиной.
        Она кивнула. Слезы стояли у нее в глазах.
        Мужчины-интерполовцы сидели молча, закусив губы. Вспоминали ОМОН. Здесь очень пригодился бы батальон ОМОНа. Иначе с этими зверями не справиться.
        Бузатти только что свернул шею японцу и вышел в полуфинал, где его соперником был негр из Камеруна. Тоже изверг рода человеческого.
        Они сшиблись в центре ринга с таким звериным воплем, что Алексей на секунду потерял сознание. Когда он открыл глаза, камерунец в прыжке вонзал обе черные ноги, похожие на железнодорожные шпалы, в живот сопернику. Но Бузатти и ухом не повел. Кстати, у него не было уха, ему его откусили в семьдесят девятом году на чемпионате Европы. Оттолкнувшись от канатов, он устремился лысым черепом вперед и с хрустом вонзил его в плоский мясистый нос негра.
        Лысина стала красной от крови. Негр зашатался, потрясенный в прямом и переносном смысле слова. А Бузатти, не теряя ни секунды, ребрами ладоней с двух сторон ударил его в шею. Глаза негра выскочили из орбит, на секунду осветив своими ослепительно белыми белками окружающее пространство. Негр автоматически провел ответный удар коленом в пах Бузатти, но тут же получил громадную оплеуху ладонью по челюсти и упал на спину. Бузатти взвился в воздух, сгруппировался и десятипудовым фугасом устремился вниз.
        Пока он падал на растопырившего зенки камерунца, в зале была гробовая тишина. Слышно было лишь то, как от волнения икнул Алексей. Тело Бузатти с запасом кинетической энергии в десять мегатонн тротила упало на негра, что-то крякнуло, зашипело и испустило дух.
        Все было кончено. Соперник Заблудского определился. Точнее, не соперник, а убийца.
        Бузатти, помахав окороком руки, отправился перекусить. После каждого боя он съедал пять отбивных с кровью и выпивал галлон пива.
        Жить Алексею осталось ровно пять отбивных и один галлон.
        Однако он взял себя в руки и, когда судья-информатор объявил, что для финального боя на ринг вызывается представитель России, эффектным жестом скинул с плеч знамя и побежал по проходу к рингу.
        Стремление к эффектам его и спасло. Он хотел попасть на ринг так, как это делало большинство тяжеловесов. Они просто кидали свое тело на верхний канат, переваливались через него и, получив толчок от распрямившегося каната, оказывались одним прыжком в центре ринга. Алексей хотел повторить этот трюк, прыгнул грудью на канат, но перевалиться в силу малой инерции тела не удалось, и канат просто отбросил его назад, в зал. Алексей описал дугу в воздухе, перелетел через подиум и рухнул в проходе, поломав затылком спинку стула. Как подьячий Крякутный, когда учился летать с колокольни.
        Его подняли. Кроме вздувшейся шишки на затылке, Алексей получил открытый перелом предплечья.
        - Повезло дураку… - пробормотал Вадим. - Отделался легким испугом.
        - За державу обидно, - сказала Ольга.
        Многотысячный зал, жаждавший крови, разочарованно загудел. Крови было мало.
        И тут Иван Середа, подхватив оставленное Заблудским знамя, которое развевалось за ним, как плащ Александра Македонского в рекламном клипе банка «Империал», коршуном слетел к рингу и, юркнув под канаты, оказался рядом с рычащим от нетерпения Бузатти. Он был итальянцу по подмышки.
        К Ивану подскочил рефери.
        Иван что-то коротко сказал ему непонятно на каком языке, последовало короткое совещание судей, после чего информатор объявил:
        - В команде России замена. Вместо получившего травму Алексея Заблудского выступает запасной Иван Середа. Согласно положению, штраф за проигрыш увеличивается в этом случае до двухсот тысяч долларов.
        - Не потянет министерство внутренних дел такую сумму, - сказал Вадим.
        - А ФСБ потянет? Иди на ринг! - блеснула глазами Ольга.
        Алексея унесли в медпункт, секунданты уже готовили Ивана к схватке. Бузатти из своего угла изучал соперника.
        Когда Ивана раздели до синих сатиновых трусов, выяснилось, что он мог бы рассчитывать на пять баллов по боди. Крепкий был мужик, из Рязанской области.
        Кроме трусов, на нем остались черные носки, что придавало Ивану особенно боевой вид.
        Соперников свели в центре, они пожали друг другу руки. Бузатти смотрел на Ивана сверху, как на таракана, выползшего неизвестно откуда. С удивлением и некоторой настороженностью.
        Ударил гонг. Бузатти растопырил ручищи и двинулся на Ивана, издавая истошный вопль:
        - А-аа!
        - Хуй на-аа! - звонко закричал Иван и, быстро обежав соперника, сунул ему ногой в носке промеж лопаток. Все-таки хорошо его учили в школе милиции. Растяжка не подвела, носок сверкнул в воздухе, как молния. Бузатти оглянуться не успел.
        Публика зааплодировала. Это была какая-то новая тактика.
        Бузатти повернулся к Ивану с некоторым недоумением. Комариный укус носка он не ощутил. Увидев соперника, он поднял кулак и занес его над головою Ивана с явным намерением опустить на темя, но Иван, уклонившись от этого предложения, схватил просвистевший в воздухе кулак Бузатти и мигом вывернул гиганту руку за спину по своей старой милицейской привычке.
        Итальянец согнулся, и тут Ваня залепил ему черным носком в морду. Не опасно, но обидно.
        Бузатти запыхтел, стараясь вырваться. Ему удалось другой рукой дотянуться до шеи Ивана, и он принялся ее ломать одними пальцами. Слышался хруст сдвигаемых позвонков.
        Ольга была бледна. Она не переставая щелкала «Минолтой», помня о профессиональном долге, а скорее чисто автоматически и шептала только:
        - Держись, Ванечка… Держись…
        Ивану удалось освободить шею, но и Бузатти вырвал свою руку. Они снова ходили по кругу, глядя друг на друга яростными глазами.
        Гигант явно проигрывал в ловкости. Едва он начинал грозное движение, как Иван тут же оказывался у него за спиной, успевая влепить Бузатти удар по заднице или ребрам. Итальянцу это было как слону дробина, мышц для защиты хватало, но самолюбие его явно было задето.
        Наконец ему удалось поймать Ивана за руку. Он притянул его к себе, обнял обеими руками и стал нежно душить, прижимая к своему животу. Иван потерялся в его ручищах, торчала лишь его голова, как тогда из рулона рубероида.
        - Все. Финита ля комедия, - проговорил Вадим.
        И тут в зале раздался истошный Ольгин вопль:
        - По яйцам его, Ванечка! По яйцам!
        Иван резко двинул коленом в пах Бузатти. Тот неожиданно завизжал и завертелся на ринге от боли. Иван же, освободившись, подпрыгнул вверх и провел классический прием каратэ: удар пяткой по челюсти. Ярко вспыхнул блиц «Минолты». Итальянец закачался от боли сразу в двух местах, а Иван вспрыгнул ему сзади на спину, обхватил голову Бузатти и, вонзив ему указательные пальцы в глазные веки, стал давить, стараясь загнать глаза поглубже.
        Ослепший, оседланный Иваном гигант, изрыгая ругательства, шатался на ринге, терпел, но глаза все-таки дороже миллиона долларов!
        - Баста! - прорычал итальянец. - Финита!
        - Я же говорил: финита, - пожал плечами Вадим.
        Иван спрыгнул с соперника, посмотрел на свои побелевшие от напряжения пальцы. Итальянец все еще был ослеплен, глаза медленно возвращались на свое место, не показывая Бузатти ничего, кроме красных и зеленых кругов.
        Информатор объявил:
        - Победа России!
        Что творилось в зале! Итальянцы рыдали, негры плясали, японцы молились. И все орали на своих языках. Но громче всех кричала Пенкина:
        - Победа России! Ура! Ванечка! Ваня! Победа!
        Вадим дружественно аплодировал подчиненному, соображая, какую часть из миллиона долларов надо отдать министерству, какую оставить себе и как делить эти деньги между членами группы.
        Алексей, лежа в медпункте с шиной на предплечье, услышал рев зала и поинтересовался:
        - Его убили?
        - Нет! Ему выдавили глаза! Вот так! - пожилая французская медсестра хищно изогнула пальцы. - Так ему и надо, этому грязному макароннику!
        - Он не ест макарон, - возразил Алексей.
        - А то я не знаю, кто ест макароны, а кто не ест! Лежи и не дергайся… Ты побеждал вашего запасного у себя в стране? - поинтересовалась она.
        - Ивана? Нет, еще не приходилось встречаться… Мы с ним в разных командах. Как же он теперь без глаз? В Интерполе?
        - У русского глаза на месте. Это у итальяшки они там, там, внутри! Под черепушкой! Русский загнал его глаза внутрь и получит за это миллион долларов! - восторженно проговорила медсестра.
        Алексей снова потерял сознание.
        Глава 22
        Триумфатор
        А на ринге уже сооружали пьедестал для награждения. Бузатти с красными слезящимися глазами потерянно бродил по подиуму. Четыре служителя принесли для церемонии камерунца, положили на ступень пьедестала с цифрой 3. Камерунец еще не пришел в сознание.
        Иван, завернутый в знамя России, давал интервью французскому телевидению. На все вопросы отвечал правдиво, кроме вопроса о профессии. Здесь он скромно именовал себя служащим.
        Корреспонденты особенно интересовались его товарищем по команде, первым номером российской сборной Алексеем Заблудским.
        - Силен как бык, - сказал про него Иван. - Я его побаиваюсь.
        - Чем же он силен? С виду мсье Заблудский не производит впечатление могучего человека, - задал вопрос корреспондент.
        - У нас все сильны духом, - ответил Иван.
        И тут его пригласили на награждение.
        Атлеты заняли места на пьедестале. В центре, на верхней ступени, стоял Иван Середа с накинутым на плечи российским флагом. Справа от него тер глаза итальянец Бузатти, слева лежал бездыханный камерунский негр.
        - Первое место в состязаниях по реслингу занял Иван Середа, Россия! - объявил информатор. - Он награждается золотой медалью и чеком на миллион долларов. Кроме того, официальный спонсор форума фирма «Тойота» дарит победителю автомобиль модели
«карина»!
        На шею Ивану повесили золотую медаль, вручили чек и ключи от «тойоты карины». Бузатти получил чек на триста тысяч долларов и японский телевизор. В руку негра вложили чек на сто тысяч.
        Оркестр заиграл гимн Советского Союза за неимением другой официальной русской музыки.
        Иван прослезился. Слезы струились у него по щекам, он украдкой вытирал их кончиком национального флага.
        Плачущая Ольга наугад щелкала камерой, потому что слезы застилали ей глаза.
        Вадим аплодировал сходительно. Он явно завидовал молодому товарищу. Кроме того, никак не мог решить морально-этический вопрос с долларами.
        Поэтому, когда Ивану воздали положенное и он снова оказался рядом с товарищами, Вадим невзначай спросил:
        - Что с деньгами будем делать, лейтенант?
        - Разделим поровну. На четыре части, - ответил Иван. - Победа общая.
        - А министерству?
        - Фиг ему, министерству! - выпалила Ольга. - Министерство его на форум не посылало.
        Тут, кстати, вспомнили о первом номере команды, отправились его разыскивать, сопровождаемые телевизионными операторами, которые снимали каждый шаг Ивана.
        - Засветимся на весь мир, - недовольно бурчал Вадим. Он уже был представлен Иваном как тренер.
        Ликующего Алексея нашли в медпункте. Лежа на койке, он пел, дирижируя загипсованной левой рукой:
        Этот день Победы порохом пропах!
        Это праздник с сединою на висках!
        Его подняли, в обнимку проследовали к выходу из дворца спорта, где уже ждала триумфатора новенькая «тойота». Представитель японской фирмы выдал Ивану все необходимые документы.
        - Прошу! - широким жестом пригласил друзей в машину Иван.
        - Погоди, Ваня! А затариться? - остановил его Алексей.
        Он подозвал служителя, что-то сказал ему по-французски, а через минуту двое гарсонов уже тащили в «тойоту» ящик шампанского.
        - От нашего стола вашему столу! - шутил Алексей. Он молодцевато расплатился франками, поскольку уже успел с помощью все той же медсестры поменять чек на наличные. Сама медсестра тоже толпилась рядом, прижимая к груди серебряную вазу. Она все боялась, что Алексей ее забудет.
        Иван сел за руль, Ольга села рядом, сзади устроились Вадим и Алексей, а между ними - ящик шампанского и серебряная ваза. Едва отвалили от тротуара, Заблудский открыл первую бутылку, налил полную вазу и передал на переднее сиденье Ольге.
        - Иван за рулем, пей за двоих! - сказал он.
        - Хоть за троих! - храбро сказала Ольга. - Ну, Ванечка, ты им дал просраться! За тебя!
        И она припала к вазе.
        - Боюсь, могут последовать неприятности, - сказал Вадим.
        - Не нуди, Вадик! - Ольга оторвалась от пустой вазы, передала ее назад.
        Сбоку от них мчалась открытая машина французского телевидения. Оператор не спускал объектива с чемпиона мира по реслингу и его друзей.
        Оказались на Монмартре, среди пестрой толпы актеров, музыкантов и художников.
        Ольга первая обратила внимание на знакомые фигуры в бархатных куртках и беретах. Они стояли у этюдников и с важным видом водили кистями по холстам. За ними с оценивающим видом толпились зеваки.
        - Смотри! - толкнула Ивана в бок Ольга.
        - Федя… - растроганно проговорил Иван, выключил зажигание и вылез из машины, направляясь к бывшему врагу.
        За Иваном нестройными рядами поплелись друзья: Ольга с бутылкой шампанского, Вадим с вазой и Алексей с двумя бутылками. Он был уже совершенно пьян.
        - Федя, кто старое помянет… - Иван уже обнимал гориллоподобного художника. - У меня сегодня такой день!..
        - Женишься, что ли? - не понял Федор, взглянув на Ольгу.
        - Это успеется, - отвечал Иван. - Я, Федя, чемпион мира по реслингу!
        - Хуеслингу! - конечно же, вырвалось у Федора. - А что это такое?
        - Это когда можно драться как хочешь - руками, ногами, зубами - без всяких правил.
        - Да мы всегда так деремся! Ишь удивил!
        Иван обернулся к своим:
        - Ребята, дайте мужикам шампанского.
        Ольга налила шампанского в вазу, поднесла Федору. Увидев Ольгу, Федор отшатнулся.
        - Ты?!
        - Пей, мудила гороховый, - ласково сказала Ольга. - Это не отрава.
        Федор принял вазу, приложился, передал Максиму. Иван чокнулся бутылкой со своими и провозгласил тост:
        - За Россию! Мы, положим, сыщики, вы - мафия. Но все мы - русские!
        - Ваня, дай я тебя поцелую! - растрогался Федор. - Молодец! Не посрамил чести!
        Они облобызались. Телевидение снимало эту сцену.
        - Это дело надо отметить, - предложил Максим. - Тут одно кабаре есть. Отличное место!
        - Поехали! - радушно показал Иван на «тойоту». - Денег хватит. Миллион долларов дали.
        Бандиты-художники ослабли, закачались, как от паралайзера.
        - Сколько? - проговорил Максим.
        - Миллион. Поехали!
        Федор нашел в себе силы направиться к дверце, но вдруг остановился.
        - А вы нас того… не в Интерпол свезете?
        - Обижаешь, Федя… - укоризненно сказал Иван.
        Перегруженная пассажирами «тойота» медленно тронулась с места. Над Монмартром зажглись вечерние огни.
        Ольга сидела на коленях у Алексея, и тот, онемев от счастья, боялся пошевельнуться, чтобы не обнаружить то, чего обнаруживать было нельзя.
        Когда проезжали по набережной под мостом, Алексей вдруг скомандовал:
        - Останови, Ваня!
        Иван затормозил.
        - Эй, клошары! - крикнул Алексей в темноту из окна машины.
        Откуда-то из темных углов к машине осторожно приблизилось человек семь клошаров.
        Алексей протянул им из окна две бутылки шампанского. Они были буквально вырваны из рук. Алексей застонал от боли в сломанном предплечье.
        - Мать вашу! - выругался он. - Выпейте за русского богатыря Ивана и меня не поминайте лихом, - сказал он по-французски.
        Клошаров уже и след простыл.
        Через пять минут были на Елисейских Полях, у входа в кабаре, где на этот раз не пробиться было от скопления автомобилей новейших марок.
        - Паркуйся на гостевых местах доньи Исидоры, - указал Максим на свободное место.
        Едва припарковались, из темноты возник молчаливый Бранко.
        - Дед, а ты здесь какими судьбами? - воскликнул Алексей.
        - Работает гарсоном, - объяснил Максим. - Оставьте ему ключи, он присмотрит за машиной, уберет… Исправный.
        Иван кинул ключи через капот машины. Бранко поймал, стал кланяться почему-то по-японски, сложив ладошки перед грудью.
        - Прошу вас! - указал на дверь Максим.
        Гости прошли внутрь. Федор задержал за полу куртки Максима.
        - Максим, зачем же так по-свински поступать? Старик же их взорвет!
        - Я ему этого не приказывал. У каждого своя работа, Федя. Не бери в голову, - ответил напарник.
        Они устремились за гостями.
        Бранко подошел к «тойоте», провел рукой по капоту.
        - Хорошая машина… Жалко портить… - пробормотал он.
        Глава 23
        Неудавшийся стриптиз
        Максим первым делом пошел доложить хозяину о новых гостях. Войдя в кабинет, он увидел следующую картину. Перес, склонившись над тарелкой, в которой была гора квашеной капусты, обеими руками уплетал ее, чавкая и урча от удовольствия. Завидев Максима, он рукой поманил его к себе.
        - Присоединяйтесь! - предложил он. - Только что получили из России. Прямо с Тишинского рынка. Это бесподобно.
        Донья сидела у трельяжа, красилась перед выступлением.
        Максим взял щепотку капусты из вежливости, бросил в рот.
        - Между прочим, агенты Интерпола в зале, - сказал он небрежно.
        - Не есть хорошо, - сказала донья.
        - Какие агенты? Где? - встревожился Перес.
        - Те самые. Из России. Мы их доставили сюда.
        - Где Бранко? - Перес поспешно вытер руки платком. - Надо взрывать!
        - Он уже взрывает, шеф.
        - Никакой взрывать! - взвилась донья. - Мой гость русский офицер. Я есть дать ему концерт, выпивка, дансинг. Потом взорвать, потом!
        - Ну, если тебе так хочется, дорогая… - Перес обнял и поцеловал Исидору.
        Максим вернулся в зал. О миллионном чеке Ивана говорить Пересу не стал.
        Федор уже организовал столик, на котором стояли серебряные ведерки со льдом. Из ведерок высовывались серебряные горлышки шампанского. Кабаре было заполнено до отказа.
        Максим уселся рядом с Федором, шепнул ему:
        - Приказано напоить, потом взорвать.
        - Неудобно. Сами пригласили… - проворчал Федор.
        Вадим уже делал заказ официанту на всю компанию. Явно мелочился, выискивал закуски подешевле. Иван по праву виновника торжества сделал ему дружеское замечание:
        - Да не жидись ты, капитан. Миллион в кармане.
        - Антисемитизм мне неприятен, - сказал капитан.
        - А что это такое? - спросил Иван.
        - Ненависть к евреям, - объяснил капитан.
        - С чего ты взял? - искренне удивился Иван.
        На низкую эстраду вышел конферансье во фраке и объявил по-французски:
        - Выступает несравненная донья Исидора!
        Исидора появилась под звуки гитар мексиканско-питерского трио. Была она в парчовом, облегающем тело длинном платье с вырезом до крестца на спине, перечеркнутой прозрачной ленточкой от лифчика, в длинных перчатках и в туфлях на высоких каблуках.
        Донья мягко, по-кошачьи двигалась по сцене и пела что-то испанское. Впрочем, пение не было козырем доньи, и она это знала. Так же, как и танец. Спев совсем немного, Исидора принялась стягивать с руки левую перчатку. Начиналась коронка доньи - стриптиз.
        Медленно-медленно, как старая змеиная кожа, перчатка покидала руку Исидоры, обнажая великолепной формы руку - чувственную до такой степени, до какой может быть чувственна простая женская рука.
        - Если у нее рука такая… - не закончил фразу Вадим.
        - Там все в порядке, знай наших! - воскликнул Федор.
        Перчатка упала на пол под рев зала.
        За ней последовала вторая.
        На снятие перчаток ушло минут пятнадцать. Донья приступила к платью.
        Она обернулась спиною к залу и, покачивая бедрами, нашла в самом низу выреза хвостик молнии. Исидора потянула за хвостик так медленно, что одного из пуэрториканцев за столиком в зале хватил сексуальный удар. Его унесли.
        Молния расстегнулась на три сантиметра, начав обнажать кружевные черные трусики доньи.
        Едва Иван увидел их край, он повернул стул так, чтобы сидеть спиной к эстраде. Он не любил стриптиз. Точнее, никогда не видел, а увидев, невзлюбил.
        Донья продолжала сладострастно продвигать молнию все ниже и ниже, медленно показывая трусики. Неизвестно, что было лучше и дороже - парчовое платье или кружевные трусики.
        Публика выла от восторга.
        Вадим нахмурился, он едва сдерживал то, что в народе называют оргазм.
        Ольга была вполне индифферентна, пила шампанское. Мафиози Максим и Федор вели себе спокойнее Вадима, но тоже не без чувства.
        Наконец под звуки гитар молния благополучно доехала почти до конца подола, и Исидора вышла из своего платья, как Афродита из пены. Переступила его туфельками и оставила искрящимся холмиком на эстраде, а сама предстала перед публикой в трусиках и полупрозрачном лифчике, умело показывающем основные достоинства груди. Грудь была небольшая, острая, с гигантскими сосками, торчащими из-под лифчика, как гвозди.
        Иван зевнул в пространство. Ему надоело наблюдать темнокожие физиономии с устремленными на донью горящими глазами.
        - Скоро она кончит? - спросил он.
        - Что ты имеешь в виду? - спросил Вадим, бледнея еще больше.
        Донья принялась за лифчик и расправилась с ним на удивление быстро, минут за пять. Мексиканское трио наконец раскочегарилось. Гитары бренчали резво и стройно, любо-дорого.
        Когда лифчик обвалился на пол, донья издала под музыку нечто, похожее на хриплое рычание, и Вадим этого не выдержал. Извинившись, он ушел в туалет. Его покачивало.
        Здешние зрители были крепче. Они требовали главного и знали, что им это дадут.
        Но тут донья наконец заметила, что один из мужчин в зале сидит к ней спиной. Профессиональное самолюбие доньи было задето. Изгибаясь всем телом и пританцовывая, она начала движение с эстрады в зал, к столику, где сидела русская компания.
        Пытавшийся вернуться из туалета Вадим заметил, что донья подходит к его друзьям, и поспешно ретировался обратно.
        А донья, обойдя столик, остановилась напротив Ивана и начала работу с трусиками. Ее соски были направлены на лейтенанта, как дула пистолетов Макарова.
        Иван не знал, куда спрятать глаза.
        - Чего прицепилась?.. Скажите ей, чтобы ушла… - бормотал он, нагнув голову.
        Ольга попыталась было заслонить собою Ивана, спасти от позора, но служители кабаре мягко и бесшумно осадили ее, вернули на место. Нельзя мешать выступлению.
        Трусики были на полу! Восторг зала достиг апогея, все орали слова любви и признательности донье.
        Все, кроме Ивана. Лейтенант милиции сидел, набычившись, пунцовый от стыда, а рядом с ним покачивала бедрами обнаженная красавица.
        - Как вам не стыдно… - глухо пробормотал Иван. - Вы же девушка…
        - Что?! Что ты сказать?! - Донья сделала знак музыкантам, чтобы те прекратили играть.
        Зрители тоже замолчали. В зале наступила внезапная тишина.
        - Неприлично это… Как она не понимает… - продолжал Иван, обращаясь неизвестно к кому.
        - Ты?! - Донья с изумлением смотрела сверху на Ивана.
        - Вы роняете свое женское достоинство! - наконец внятно объяснил ей свое недовольство Иван.
        Донья побледнела. Все ожидали, что она сейчас на правах хозяйки выставит за дверь этот бесчувственный милицейский чурбан, но Исидора внезапно упала на колени перед Иваном и принялась с жадностью целовать его руки.
        - Ты красной! Красной! Мой Бог! Он красной, как рак! Это счастливый меня! Ты хотел, чтобы я одевалась? Да? Да? - Она заглядывала ему в глаза.
        - Да… Оденьтесь, пожалуйста… - попросил он.
        Исидора выпрямилась. Глаза ее блеснули. Она указала на Ивана царственным жестом.
        - Он мой мужчина. Никто не есть его трогать. Я любить его!
        И вернулась на эстраду, не забыв подобрать трусики. Там она собрала разбросанные части туалета и удалилась, помахивая ими в воздухе. Прощальный воздушный поцелуй она послала Ивану. Но тот его не видел, он по-прежнему сидел спиною к эстраде.
        Глава 24
        Посол доволен
        А в это время Бранко, напевая народную партизанскую песню, минировал «тойоту карину». Делал это, как всегда, тщательно, с любовью и знанием дела. Сначала подложил под каждое сиденье по шашке динамита, потом соединил шашки проводами, подключил взрыватель замедленного действия, а теперь настраивал часовой механизм.
        Как вдруг к кабаре подрулил кортеж из трех автомобилей. На них развевались флажки России.
        Бранко сплюнул и спрятал часовой механизм.
        Из первой машины выбежал характерный молодой человек в штатском, распахнул дверцу второй машины, и оттуда появился могучий мужчина в костюме, типичный оппортунист и ренегат, предавший родную партию, чтобы служить новым властям.
        Это был посол России во Франции.
        Увидев Бранко, он спросил по-французски:
        - Мсье, русские атлеты здесь?
        - Здесь, - с вызовом сказал Бранко по-русски. - Только они не атлеты, а сыщики.
        - Сыщики? - удивился посол. - А мне говорили, что они направлены комитетом по культуре… Вы член делегации?
        - В некотором роде, - ответил Бранко.
        - Чем занимаетесь?
        - Массажист, - лаконично ответил Бранко.
        - А-а… Ну, массируйте, массируйте! - Посол приветственно взмахнул рукой и проследовал в кабаре в сопровождении трех атташе.
        Бранко задумчиво посмотрел на посольские машины.

«Взорвать, что ли, за компанию?» - подумал он. Но подумав, решил, что Перес по головке не погладит. Слишком громкая акция. Успеется.
        А посольские атташе уже объяснялись со служителями. Вызванный ими, появился Перес, который, конечно же, не стал демонстрировать знание русского языка, объяснялся через переводчика.
        Посол заявил, что только что в горячих новостях телевидения передали репортаж с форума боди-реслинга, интервью с Иваном, репортаж с улиц Парижа, из которого посол понял, что празднование победы происходит в кабаре «Донья Исидора». Посол сказал, что он поспешил сюда не только как посол, но и как бывший борец классического стиля, чемпион Европы 1962-го года.
        - Очень приятно, - хмуро сказал Перес. - Проходите, они здесь. Донья Исидора, хозяйка кабаре, примет вас после выступления.
        Посол восол в зал.
        То есть пошел вошел в зал.
        Атташе расчищали ему дорогу в темноте, расшвыривая попадавшийся под руку негритянский сброд.
        Посол надвинулся на столик русских и протянул обе руки к Ивану.
        - Господин Середа, от имени и по поручению правительства Российской Федерации… Позволь, Иван, я тебя поцелую как бывший борец!
        - Кто это? - шепотом спросил Иван.
        - Не боись, Ваня, это посол России! Мы с ним знакомы, - объяснил пьяный Заблудский.
        Посол стиснул Ивана в своих могучих объятиях, которые были не слабее объятий Бузатти.
        - У-у, конспираторы! - шумел он. - Прикидывались овечками! Комитет по культуре! Видна омоновская хватка, видна!
        - Ну, все… Засветились окончательно… - махнул рукой вернувшийся к столу Вадим.
        - А это кто? Товарищи по команде? Алексей, вижу! Поздравляю! Рука до свадьбы заживет… - Посол пожал здоровую руку Алексею, познакомился с Вадимом и Ольгой.
        После чего было самое время выпить. Посол опрокинул фужер виски и уселся за стол так прочно, что все поняли - это надолго.
        - А эти молодые люди кто? - спросил он Пенкину, указывая на Максима и Федора.
        - Художники. Друзья детства, - ответила Ольга.
        - Эмигранты?
        - Нет, командировочные.
        Посол чокнулся с мафией, опрокинул еще один фужер. Пил он профессионально, одним глотком. Атташе за соседним столиком тоже не теряли времени даром.
        Бранко появился в зале, взглянул на компанию. Он не знал, на какое время ставить часовой механизм.
        К нему вышел Максим, они о чем-то посовещались. Бранко удалился.
        А Максим снова отправился в ставку верховного главнокомандования, чтобы уточнить время, когда старику взрывать. Здесь не могло быть неопределенности.
        Максим зашел в кабинет Переса и застал там семейный скандал шефа и доньи. Исидора сидела в кресле в чем мать родила, не успела еще одеться, а склонившийся над нею Перес орал:
        - Ментам продалась, сука!
        - Пардон, я не помешал? - вежливо осведомился Максим.
        - Пожалуйста, заходите, - кивнул Перес и продолжал донимать донью: - Мы должны уничтожить их, а ты целуешь им руки!
        - Нет им! Один Иван! - защищалась Исидора.
        - Нехорошо, донья… - мягко заметил Максим.
        - Клянусь Христом… - продолжал Перес, но донья, вскочив на ноги, перебила его.
        - Не клянись Христос! Он любить людей!
        - Ты предлагаешь мне любить ментов? - опешил Перес.
        - Христос любить ментов. Он всех любить… Этот мальчик иметь чистый глаз, - с волнением проговорила донья.
        - Этот мальчик, не задумываясь, сдаст тебя Интерполу. Он для этого сюда приехал, - не сдавался Перес.
        - Отдай мента Исидора, - сказала она.
        - Ты что… любишь его? - дрогнувшим голосом спросил Перес.
        - Да! Да! Да! - взорвалась она. - Я ненавидеть стриптиз! Кабаре! Париж! Я не хотеть деньги, я хотеть любовь!
        - Фу-ты, ну-ты… - сказал Максим.
        Донья поспешно натянула трусики и бросилась прочь из кабинета, размахивая лифчиком, как флажком. Перес, зарычав от ярости, устремился за ней.
        Взрыв откладывался на неопределенное время.
        Максим вернулся к «тойоте», рядом с которой томился Бранко, и предупредил старика, что сам даст знак. Бранко должен поставить взрыватель на пять минут позже этого знака.
        - А какой будет знак? - спросил любивший точность Бранко.
        - Я хлопну пробкой шампанского, - сказал Максим.
        - Хорошо, комиссар, - кивнул Бранко.
        Глава 25
        Карнавал
        Исидора снова появилась на эстраде - на этот раз в белом вечернем платье с глухим воротом и в широкополой шляпе с пером.
        - Дамы и господа! - обратилась она к гостям по-французски. - Сегодня к нам пришли самые сильные люди России. Их зовут Иван, Вадим и Алексей. В честь моих русских друзей я объявляю карнавал!
        Она сошла в зал и вывела на сцену слегка упиравшихся агентов Интерпола и Алексея Заблудского.
        Засверкали вспышки фотокамер. Музыканты заиграли бешеную самбу - и донья, подобрав юбку, пустилась в пляс, тряся подолом перед собой.
        Алексей был уже очень хорош, поэтому он без колебаний поддержал донью. Плясал дерзко и четко, как грифельный карандаш. Вадим делал финты руками, как фокусник. Иван неумело топтался на месте.
        Исидора за руки потянула мужчин с эстрады в зал, на танцплощадку, где уже извивались темнокожие и русский посол с тремя атташе.
        За столиком русских гостей остались Ольга и Федор. Ольга пригорюнилась, глядя на танцующих. Федор выпил очередной фужер виски и галантно обратился к даме:
        - Вы позволите потанцевать с вами?
        - С бандитами не танцую, - сказала она.
        Федор обиделся:
        - Просидишь здесь весь карнавал. Мужиков твоих уже увели. Пойдем!
        Ольга покорилась обстоятельствам.
        Вадиму удалось в одиночку завладеть Исидорой. Он обхватил ее за талию, пылко прижал к себе, и они закружились в вихре танца. Иван облегченно вздохнул и потихоньку ретировался с танцплощадки.
        Он вернулся за пустой столик и загрустил. Поискал глазами Ольгу и увидел, что она танцует с Федором, положив руки на его могучие плечи. Алексей рядом плясал сразу с двумя негритянками. А может, у него двоилось.
        Перес появился в зале. Он был мрачен как туча. Рядом сразу же возник Максим.
        - Донт ворри, дон, - сказал он. - Пусть напляшутся перед смертью. Бранко уже начинил машину взрывчаткой. Я командую парадом.
        - А ты мне нравишься, парень. - Перес положил руку на плечо Максиму. - Давай выпьем.
        Тут же возник официант с подносом, Перес и Максим взяли по бокалу. Максим обнял Переса, увел к стойке, не переставая бдительно наблюдать за событиями на танцплощадке и за столиками.
        Федор потерял в толпе танцующих Ольгу и нашел другую женщину. Потом выяснилось, что это переодетый женщиной гомик, клюнувший на великолепные физические данные Федора. А Ольга вернулась за столик к Ивану и уселась рядом. Иван закусывал.
        - Ванечка, ты бы вилочку в левую руку взял, - жалостно проговорила Ольга, охваченная внезапно вспыхнувшим к Ивану чувством.
        - Откуда же знать… - смутился он.
        - Ничего, привыкнешь. Небось первый раз в Европе…
        - Я тебя что хотел спросить, - начал Иван. - Вот ты обо мне в газету пишешь…
        - Пишу, Ваня.
        - Не позоришь?
        - Что ты! Ты у меня герой, - с любовью сказала она.
        - А Вадим?
        - И Вадим.
        Иван придвинулся к ней, жарко зашептал в ухо:
        - Ты не смотри, что я деревенский. Я еще кое-кому фитиль вставлю!
        - Да ты уже вставил, Ваня, - сказала она, намекая на Бузатти.
        Иван почему-то покраснел.
        - Нет, еще нет…
        - А я тоже деревенская, Вань, - призналась она. - В Париже хорошо, а в Будогощи получше будет.
        - В Рязани была? - спросил он. - Лучший город.
        Донья Исидора наконец оторвалась от Вадима, буквально отпихнула его от себя и, поискав глазами Ивана, направилась к нему.
        - Вания, дансинг, Вания! - блестя своими огромными, чуть раскосыми черными глазами, пригласила она Ивана.
        Лейтенант не мог отказать.
        Донья закружила его, увлекая все дальше от столика, к эстраде. Там, улучив момент, она юркнула за кулисы, потянув Ивана за руку, и они оба скрылись из глаз.
        Максим краем глаза следил за ними, успевая отвлекать внимание Переса. Увидев, что пара исчезла, Максим сказал шефу:
        - Пойду проверю динамит.
        - О’кей, - благодушно кивнул Перес.
        Максим бросился к кабинету хозяина.
        Когда он отворил дверь, донья уже успела стянуть с себя левую половину платья, правой же рукою раздевала упиравшегося Ивана.
        - Позвольте, мэм, я помогу, - галантно бросился на помощь Максим.
        Он стянул с доньи вторую половину платья, оставив ее в трусиках и в лифчике, и они вдвоем, в четыре руки, принялись расстегивать на Иване брюки и рубашку.
        - Что вы делаете, товарищи?.. - шептал обескураженный лейтенант.
        - Иван, неудобно отказывать хозяйке. Будь умницей, - тяжело дыша, приговаривал Максим.
        Когда на Иване осталась лишь его чемпионская форма - сатиновые трусы и черные носки - Максим вежливо покинул апартаменты, не забыв вынести за дверь одежду Ивана.
        Далее он действовал точно и хладнокровно.
        Первым делом Максим извлек из кармана брюк чек на миллион долларов и спрятал его за подкладку берета. Одежду Ивана бросил на пол перед дверью. Затем быстрым шагом вернулся в зал, подошел к стойке и тронул Переса за плечо.
        - Шеф, донья изволит отдаваться менту.
        - Где?! - взревел Перес.
        - В вашем кабинете, шеф.
        Переса ветром сдуло от стойки. Круша все на своем пути, дон полетел за кулисы. А Максим направился к столику, где одиноко сидела Ольга. Плюхнувшись на стол рядом с нею, он потянулся к бутылке шампанского, стал неторопливо сдирать серебряную фольгу с пробки.
        За его действиями жадно следил от дверей кабаре Бранко Синицын.
        - Вот мы тут сидим, - лениво начал Максим, - а Иван с Исидорой, между прочим, трахаются.
        - Где?! - подскочила Ольга.
        - Там, - указал он за кулисы.
        Ольга вихрем помчалась к эстраде. Увидев ее порыв, за нею побежали Вадим с Алексеем.
        А Максим открутил проволоку на пробке, отставил горлышко в сторону и произвел эффектный салют с обильной пеной, которая залила плясавших поблизости атташе. Это был единственный неосторожный жест в цепи продуманных действий, ибо атташе тренированно скрутили Максима и принялись мять ему бока. Максим уворачивался, придерживая на голове драгоценный берет.
        Но дело было уже сделано. Бранко Синицын увидел выстрел шампанского, удовлетворенно прикрыл глаза и ушел взводить адскую машину.
        Глава 26
        Погоня
        Схватка с доньей была посерьезнее поединка с Бузатти. Глаза не выдавишь. Все-таки женщина. Иван оборонялся как мог, но донье удалось-таки стянуть с него один носок, и теперь последним оплотом Ивана были трусы, которые оказались на редкость прочны. Донья буквально повисла на них, а Иван, вцепившись обеими руками в резинку, медленно отступал к двери, волоча донью по полу за собой.
        - Я любить тебя… - твердила она. - Почему ты не хотеть?
        - Я хотеть… Потом… Не здесь… - тяжело выговаривал чемпион по реслингу.
        Трусы угрожающе затрещали.
        - У-у, сука! - взвыл Иван и тут же получил от доньи оплеуху.
        Она отпустила трусы и принялась избивать Ивана, а он только прикрывался руками, пока ему не удалось задом открыть дверь.
        За дверью стоял Перес в черном сомбреро.
        Иван успел нагнуться, и кулак Переса просвистел над его головой. Зато Исидора не успела, и следующий взмах руки Переса поразил ее.
        Иван выскочил в коридор, подобрал свою одежду, но тут же был сражен прямым ударом в подбородок, который нанесла ему подоспевшая Пенкина.
        - Оленька… - прошептал он, падая.
        - Я тебе дам - Оленька! Падло мохнатое! - Она была прекрасна в своем гневе.
        Иван, прижимая одежду к груди, в одном носке, бросился по коридору. Ольга за ним. Следом бежала Исидора, которой удалось увернуться от обезумевшего любовника.
        По дороге им встретились Вадим и Алексей.
        - Вы куда, ребята? - спросил Заблудский.
        Ответа не последовало, поэтому соратники поспешили следом.
        Перес в это время бешено выдвигал ящики письменного стола, ища револьвер.
        - Всех пристрелю, как собак! - рычал он.
        Наконец, пистолет был найден, Перес произвел устрашающий выстрел в потолок и бросился в погоню за беглецами.
        В зале продолжалось веселье, гремела самба. На танцплощадке три русских атташе избивали Максима, Федор избивал обнаружившего себя неосторожными приставаниями гомика, за компанию дрались еще несколько пуэрториканцев и негров.
        Карнавал был в разгаре.
        Внезапно из-за кулис эстрады вылетел Иван в порванных трусах и в одном носке. Он почему-то прихрамывал. За ним, размахивая вырванной у мексиканского трио гитарой, мчалась Ольга, следом выскочили мало что понимающие Вадим и Алексей, а последней - Исидора в одном нижнем белье. Они проследовали к выходу, путаясь в дерущихся.
        Паля из пистолета, показался Перес.
        - Ложись! - заорал он, размахивая револьвером.
        Но лег на пол один посол. Остальные продолжали биться, кое-кто танцевал.
        Атташе отбросили Максима, который облегченно упал на пол, обеими руками прижимая к голове берет. Расстановка сил была ясна для атташе. Гнались за русскими, значит, нужно было их защищать.
        Атташе набросились на Переса. Один тренированным ударом выбил у него из рук револьвер, двое других повалили на пол. На помощь хозяину бросились служащие, человек пять. В центре танцплощадки произошла грандиозная свалка.
        А убегавшие выскочили на Елисейские Поля, где их почтительно встретил Бранко. Он протянул Ивану ключи от «тойоты», но подоспевшая Исидора оттолкнула руку старика.
        - Вания, я есть ехать с тобой. Мой кар! - Она указала на джип «шевроле», стоявший рядом. - Перес убить меня! Вания!
        - На кой она нам! - вскричал Вадим. - Ее только нам не хватало.
        - Так ведь убьют женщину, Вадим, - заступился за нее Иван.
        - Так ей и надо! - крикнула Ольга, замахиваясь на донью гитарой.
        - Ребята, потом разберемся, - миролюбиво проговорил Заблудский, отворяя дверцы джипа. - Кто поведет?
        - Я драйвер! - объявила донья, садясь за руль.
        Алексей уселся рядом с ней, остальные сзади. Иван принялся неловко натягивать брюки, извиваясь всем телом.
        - Оля, ей-Богу… - шептал он. - Ничего не было.
        Джип с ревом отвалил от дверей кабаре, оставив на тротуаре брошенную гитару и рядом старика Бранко в полном недоумении. Синицын вертел в руках ключи от
«тойоты», раздумывая, что делать с ними дальше, ибо из пяти оставшихся до взрыва минут прошли уже две.
        Его раздумья прервал выскочивший из кабаре Перес.
        - Где они?! - взревел он.
        - Уехали, господин, - Бранко указал на скрывающийся за поворотом джип.
        Перес прорычал что-то, выхватил у Бранко ключи, прыгнул в «тойоту» и помчался следом за неверной доньей.
        Бранко посмотрел на часы и перекрестился.
        Визжали тормоза, машины неслись по улицам ночного Парижа.
        Донья вела машину на дьявольской скорости, с ненавистью взглядывая в зеркало заднего вида, где уже виднелись огни преследующей их «тойоты».
        - Он думать, я есть его вещь! Кабаре мой имени! Публикум смотреть меня! - не переставая восклицала она. - Христос посылать мне Ванию!
        - Христос и министерство внутренних дел, - уточнил Вадим.
        - О, как он надоедлив для мой! - вскричала донья. - Вы должен знать. Он не есть испанец, нет. Он есть еврей Одессы. О-о, чтоб тебя разорвать! - воздела она глаза к небу.
        Сзади прогремел взрыв. «тойота» разлетелась на куски, вечернюю улицу заволокло дымом.
        - Мадам, его разорвало, - сообщил Вадим.
        - Мой Бог! Я не думать, что это есть так буквально, - сказала донья.
        Глава 26
        Инструктор Интерпола
        Уже когда подъезжали к отелю «Коммодор», Ивана как громом поразила догадка.
        - А ведь этот взрыв для нас предназначался, Вадим. Мы ведь должны были на «тойоте» уехать.
        - В самом деле… Мне в голову не пришло, - признался Вадим.
        - Бранко. Его почерк, - приподнял голову дремавший Заблудский.
        Донья затормозила на бульваре Оссман. Была глубокая ночь. Лишь одно окно светилось в отеле. Это было окно номера, который занимали агенты Интерпола.
        Вадим первым обратил на это внимание.
        - Стоп! Туда нельзя. Там засада.
        - Люди Переса, - кивнула донья. - Надо звонить полис.
        Примчавшийся через три минуты на желтом джипе полицейский патруль обнаружил под окнами отеля группу из трех мужчин и двух женщин, одна из которых была в кружевных трусах и лифчике. Правда, на ее плечи был наброшен пиджак. Это был пиджак Алексея производства швейного объединения «Пролетарский труд».
        Смотрелся он на донье великолепно.
        Пятеро полицейских, сопровождаемые потерпевшими, ворвались на второй этаж и вышибли дверь ногой.
        В номере на кресле, вытянув длинные ноги, дремал рослый детина с трехдневной щетиной на подбородке, иссеченном шрамами. Услышав шум, он открыл глаза.
        - Что случилось? - недовольно спросил он по-английски.
        Однако полицейские вместо того, чтобы скрутить злоумышленника, почтительно вытянулись и взяли под козырек.
        - Прошу прощения, капитан. Мы не знали… - подобострастно проговорил полицейский офицер. - Сорри. Экскьюз ми.
        Обернувшись к Вадиму, полицейский прошипел тихо:
        - Это капитан Маккензи из Интерпола! Предупреждать надо!
        После чего полицейские хотели быстро ретироваться, но Маккензи остановил их жестом.
        - Стойте, парни. Сдается мне, что вам придется прихватить с собою эту дамочку. - Он указал на донью. - Только я сначала перекинусь с нею парой фраз.
        Капитан встал, оказавшись ростом за шесть футов и косой сажени в плечах. В сантиметрах тоже довольно много. Он не спеша закурил, явно подражая Шварценеггеру в каком-то кинофильме (потом оказалось, что это Шварценеггер подражал ему, ибо Маккензи был консультантом на том фильме), и подошел к русским.
        - Капитан Джеральд Маккензи. - Он протянул руку Вадиму, потом Ивану и Алексею. - Мне поручено руководить вашей стажировкой.
        Он сделал паузу, видимо, вспоминая что-то, потом добавил по-русски с акцентом:
        - Ебена мать.
        Французские полицейские расплылись в улыбке. Им явно нравилась эта холодная бесстрастная манера супермена.
        Маккензи хлопнул Ивана по плечу.
        - Ты здорово работал на ринге. Поздравляю. Много денег, ебена мать. Надеюсь, ты положил чек в банковский сейф?
        Иван понял по интонации, что его о чем-то спрашивают и вопросительно взглянул на друзей.
        Заблудский перевел.
        - Нет, чек при мне, - ответил Иван.
        - Он не при тебе. Ты ошибаешься, парень. - Маккензи помахал перед носом Ивана пальцем. - Если ты шатался с ним по Парижу больше часа, он уже не может быть при тебе. Или ты не можешь быть жив. Одно из двух, ебена мать.
        Иван выслушал перевод и полез в карман.
        - Да вот же… - и осекся.
        Чека не было!
        - И вправду… - пробормотал он.
        - Не финти, лейтенант! - взвился Вадим. - Куда дел миллион?! Не хочешь делиться?!
        Маккензи уже все понял. Он подошел к Исидоре, указательным пальцем приподнял ее подбородок. Исидора взглянула на него томно, как кролик на удава.
        - Капитан, это наша подруга, - сказал Вадим, не привыкший к такому обращению с дамами.
        - Смирно стоять! - сквозь зубы приказал капитан. - Я сделаю из вас настоящих полицейских. Распустились там, в России.
        И снова добавил те же два слова по-русски.
        Русские офицеры и Заблудский вытянули руки по швам. Маккензи продолжил разговор с доньей.
        - Исидора, ты знаешь меня двадцать лет, с тех пор как ты занималась проституцией в пуэрториканских кварталах Нью-Йорка. Меня когда-нибудь подводил нюх? Зачем ты вертишься вокруг наших стажеров? И где миллион этого парня?
        - Иван, не верь этот человек! Это был белый квартал! Я не есть брать твой миллион! - пылко воскликнула донья, и совершенно зря, потому что Иван не понял ни слова из английской речи Маккензи. - Я уже другая, - добавила она по-английски.
        - Чепуха! Человек таков, каким создал его Бог. А тебя он создал проституткой, - возразил капитан.
        - Что они говорят? - тихо спросил Иван.
        - О Боге разговаривают, - пояснил Заблудский.
        - За что вы хотите арестовать меня сейчас? - вызывающе спросила Исидора.
        - Пока что - за оскорбление общественной нравственности, - указал капитан на одеяние Исидоры. - Если за тобой ничего нет и ты не брала миллион у этого парня, через три часа тебя отпустят. Увести! - сделал он знак полицейским.
        Исидору увели.
        - Вания, я найду тебя! - донесся из коридора ее крик.
        - Ты лучше миллион найди, - процедил сквозь зубы Вадим.
        Потеря миллиона оглушила всех. Каждый уже успел построить какие-то планы, мысленно истратил хотя бы пару сотен долларов… И вот все рухнуло.
        Капитан обернулся к своим подопечным. В этот момент Ольга ослепила его вспышкой. Маккензи поморщился.
        - Фотографирование агентов Интерпола запрещено. Негатив сдашь мне, - сказал он Ольге и, оглядев парней, продолжил с расстановкой: - А теперь ровно на две недели вы забудете маму, папу, Россию и вашу Коммунистическую партию. Я один буду вам папой, мамой, Россией и Коммунистической партией. Ебена мать!
        Глава 28
        Сукин кот
        Донья вернулась в кабаре под утро, - продрогшая, поникшая, осипшая. На ней была пижама, выданная ей под расписку в полиции. «Сукины дети! - думала она обо всех сразу. - Надо же так ловко упереть миллион. Кто это сделал?»
        Она вошла в кабаре. Портье спал на рабочем месте. На танцплощадке два пьяных в стельку негра продолжали вяло мутузить друг друга. В углу ресторана догуливало мексиканское трио Фриш, Левинский и Семенов.
        Донья подошла к музыкантам. Они попытались встать, но смог это сделать только интеллигентный Фриш.
        - Мадам, примите наши соболезнования… - сказал он и жестом пригласил донью к столу.
        - А что случилось? - спросила Исидора, садясь и наливая себе мартини.
        - Дон Перес взорван, мадам. Вы не знали?
        - А-а, это… И серьезно?
        - Он в реанимации, в частной клинике своего друга.
        - Я знаю эту клинику. Дон Перес часто там лечится от алкоголизма.
        Она выпила, закурила.

«Кто? Кто?» - вертелось у нее в голове.
        Перес отпадал. Он не стал бы красть, скорее бы убил Ивана, если бы узнал о миллионе. Бранко… Тоже не вор, взрывник… Но в зале была еще куча людей, многие из которых смотрели форум по телевизору и видели награждение Ивана. Каждый из них мог похитить чек. Исидора знала эту публику.
        Где он держал чек? Исидора вспомнила, как был одет Иван. Футболка с короткими рукавами и надписью «Динамо», джинсы, кроссовки. Чек мог быть в одном из карманов джинсов. Но у этих брюк, как известно, очень узкие обтягивающие карманы. Так просто из них ничего не вынешь. Снимал ли Иван брюки?.. И вдруг в памяти ее всплыла картина: Максим в бархатной куртке и в берете, прижимая к груди одежду Ивана, пятится из кабинета…
        - У-у, сукин кот! - воскликнула донья, отчего Фриш побледнел, а остальные протрезвели.
        - Вы нам, мадам? - пролепетал Фриш.
        Исидора не ответила, она ткнула сигарету в пепельницу и решительным шагом направилась в апартаменты Переса.
        При кабаре были жилые помещения: квартира Переса, где он жил с Исидорой, и еще несколько гостевых комнат, где принимали партнеров из разных стран мира. Две из них сейчас занимали Максим и Федор.
        Исидора нашла комнату Максима и попыталась открыть дверь. Она была заперта.
        - Максим… - тихо позвала она.
        За дверь послышалось шевеление, потом сонный голос Максима спросил:
        - Кто там?
        - Это я, Исидора…
        Дверь приотворилась, Максим выглянул. Был он в башмаках, брюках, бархатной куртке и берете.
        - Ты не спишь? - удивилась она.
        - Сплю. Что надо, донья?
        - Почему ты есть одет?
        - Привычка спать одетым. С детства… Я вас слушаю.
        - Может быть, ты приглашать даму в комната? - возмутилась Исидора.
        Максим нехотя посторонился и пропустил Исидору к себе. Донья поняла, что у нее есть только один шанс, и нужно немедленно ошеломить партнера.
        Она повернулась к Максиму и бросилась ему на шею.
        - Я не любить Иван. Я любить Максим! Ты снимать с меня платье, твоя рука настоящий тореро. О, как я хотеть тебя!
        - Ну, вы даете, донья… - оторопел Максим.
        - Да! Да! Даю! Тебе - даю! - жарко зашептала она.
        Она профессиональным движением запустила ему руку под ремень брюк. Максим вскрикнул от неожиданности.
        - Тихо, мальчик… - проворковала Исидора. - Ты разбудишь стража…
        - Какую, на хуй, стражу… Сколько времени? - пытался сопротивляться он.
        - Время - ночь. Наша ночь. - Она засмеялась грудным смехом, увлекая Максима на кровать.
        - А Перес? - выложил последний козырь Максим.
        - Перес - реанимация. Доктор сказать: Перес оторвать член. Орган мужеский пол, - безбожно врала она, а может, говорила правду, поскольку не обладала решительно никакой информацией - что именно было оторвано у Переса.
        Она зря это сказала. Это был явный перебор. На мужчину с воображением такое сообщение действует угнетающе. А Максим в прошлом был литературоведом.
        - У Хемингуэя есть такая история. Называется «Фиеста», - попытался он повернуть разговор в литературное русло.
        - Да! Да! Фиеста! Нас с тобой - фиеста! Ты мой замена Перес. Мы не оставлять его, кормить, поить, одевать. Но он не есть больше мужчина. А ты… О-о… Твой рука… - Исидора что-то расстегивала, отвинчивала, развязывала. Короче говоря, демонтировала одежду Максима.
        Он нехотя, скорее механически стал снимать с нее пижаму.
        Это возбудило донью до такой степени, что она стала срывать одеяние Максима с нечеловеческой силой. Бархатная куртка и брюки трещали по швам, кровать угрожающе скрипела.
        Через минуту на Максиме остался один берет, а на донье - перстень и серьги.
        Исидора попыталась сорвать берет с Максима, но он уцепился за него обеими руками и натянул до ушей.
        - Я привык в берете, - сказал он.

«Чек там», - отметила донья про себя.
        - Где твой кондом? - спросила она.
        - Что? А-а… - вспомнил он слово. - У меня нет кондома. Мы обычно так…
        - Тогда иди прими душ.
        Максим послушно направился в ванную. Берета не снял. Из ванной донесся шум воды, через пять минут Максим возвратился сильно посвежевший. Но в берете.

«Сукин кот!» - подумала донья.
        Она уже успела продумать программу и сразу же обрушила на Максима всю мощь своего темперамента и профессионализма.
        Вероятно, это был самый дорогостоящий половой акт в истории. На кону стоял миллион долларов. Один партнер должен был получить его, а второй - потерять.
        Программа Исидоры состояла из так называемого «Большого каскада», который обычно применяется проститутками Нью-Йорка с клиентами на полную ночь, кроме того, имеющими справку от врача об отсутствии сердечно-сосудистых заболеваний. «Большой каскад» включает семь приемов и позиций, располагаемых в строгой последовательности:

1. Айс-крим.

2. Сингапурские ночи.

3. Силвер спун.

4. Чарли тянет за хвост кобылку.

5. Дабл айс-крим.

6. Мэджик имеджин.

7. Родео.
        Варьируется лишь продолжительность отдельных упражнений. Каскад составлен с таким расчетом, чтобы оргазм наступал каждую нечетную позицию, кроме первой, а последний сопровождался обмороком.
        Собственно, обморок партнера и был конечной целью Исидоры, но для этого Максима предстояло буквально силком проволочь сквозь три оргазма. Вдобавок решить проблему берета.
        Максим был подготовлен из рук вон плохо. Пытался применять какие-то дедовские приемы и все время удивленно восклицал:
        - Ну, ты даешь!
        Но вскоре уже не мог ни на что отвлекаться, работал, как каторжник на урановых копях.

«Серебряная ложка» удалась партнерам неплохо, с «двойным мороженым» пришлось повозиться, а к «родео» партнер был выжат как лимон и скакал на необъезженном мустанге в полуобморочном состоянии.
        Донья работала классно. Она создала такой ритм, что берет потихоньку сползал с головы, а у партнера не было времени или сил его поправить. Последние такты родео довершили дело: оргазм совпал со срывом берета с головы и его падением на пол. После чего Максим провалился в глубокий обморок.
        Донья выбралась из-под бесчувственного тела партнера, как вылезают из-под обломков рухнувшего дома. Она по опыту знала: у нее есть гарантированные пять минут. Может быть, больше.
        Она подняла берет и сразу нащупала под подкладкой чек. Глаза Исидоры сверкнули. Подкладка была тщательно зашита, но Исидора одним движением острого ногтя разрезала нить, вытянула ее и достала из-под подкладки чек в полиэтиленовом пакетике.
        Половина дела была сделана. Осталось совсем немного. Донья нашла на столе нитку и иголку - те самые, с помощью которых Максим пытался замести следы - изготовила бумажку по размеру чека, на которой написала печатными буквами по-русски: «СУКИН КОТ».
        Она упаковала записку в прозрачный пакетик и спрятала в берет. После чего аккуратно зашила. На все это ушло три с половиной минуты. Затем донья спрятала чек под простыню и улеглась рядом с Максимом, предварительно натянув ему берет на голову.
        У нее осталось еще время подумать, как поступить с чеком. Исидора решила пока Ивану не отдавать, он такой доверчивый, непременно где-нибудь посеет. «Будет возвращаться домой, отдам», решила донья. А может быть, судьба соединит их… Но об этом она даже не решалась думать.
        Максим очнулся лишь через восемь минут. Он с ужасом посмотрел на донью, сполз с кровати и, придерживая берет, уполз в ванную.
        Его не было полчаса. Когда он вернулся, Исидора, уже в пижаме, с чеком за лифчиком, разговаривала по телефону. Точнее, имитировала разговор.
        - Да, это большая удача. Я очень рада… Невероятное везение! Спасибо, доктор! - говорила она по-французски.
        Потом положила трубку.
        - Я очень жалеть, но доктор пришивать мужеский орган Перес. Нам ждать другой раз. Другой взрыв.
        - Бедный Перес… - промолвил Максим.
        Глава 29
        Стажировка
        Иногда Ольге казалось, что она уже год живет в Париже, хотя не прошло и месяца. Она уже изучила все окрестные магазины вокруг отеля, регулярно ходила на рынок, закупала продукты, вела хозяйство. На ее попечении была вся группа стажеров, включая Заблудского, которому продлили визу на три месяца по ходатайству Интерпола. С помощью русского посла продлили визу и Ольге, все понимали, что без женской заботы ребята долго не протянут. Накормить надо, обстирать, сказать ласковое слово.
        Кроме того, Пенкина практически содержала группу. После того как несколько крупнейших газет опубликовали ее фотографию, на которой Иван пяткой в черном носке крушил в прыжке челюсть Бузатти, нет-нет да и удавалось пристроить репортажные кадры. За них хорошо платили, больше, чем получали стажеры.
        Приз зрительских симпатий в десять тысяч франков проели довольно быстро. Оплата отеля пожирала кучу денег, питание тоже было недешево, да и выпить после работы надо. Дешевый кальвадос опротивел, иной раз раскошеливались на джин или водку.
        О потере миллиона никто не вспоминал. Запретная тема. Зачем сыпать соль на рану?
        Короче говоря, наступили суровые парижские будни. Ребята работали на совесть, в особенности Алексей, в котором проснулся детективный талант.
        Сначала его записали в группу стажеров по недосмотру Маккензи. Капитан забыл, сколько должно приехать стажеров из России - два, три?.. Но к тому моменту, когда ошибка обнаружилась, Алексей произвел фурор в Интерполе своим умением распознавать наркотики по запаху лучше любой розыскной собаки. Он сам не знал, как это делает, но когда ему предлагали пакетики с двадцатью видами наркотиков - от анаши до героина, он безошибочно отличал один от другого и мог сказать, где какой.
        Капитан Джеральд Маккензи не давал спуску. Каждое утро он вывозил агентов на полигон Интерпола в двадцати километрах от Парижа, где и происходило обучение.
        Оно включало традиционные предметы: стрельбу, восточные единоборства, вождение автомобиля в экстремальных условиях, радиодело, а также нетрадиционные для милицейских школ дисциплины: работу с ядами, наркотиками и валютой различных стран. И если лейтенант Середа отлично справлялся с силовыми предметами, то капитан Богоявленский не знал себе равных в работе с ядами и, в особенности, с валютой.
        Работа с ядами включала в себя приготовление различных ядов и противоядий от них. Обычно, когда наступало время ядов, капитан Маккензи приводил стажеров в лабораторию и, указав на шкаф с химикалиями, предлагал парням приготовить какой-нибудь сильнодействующий яд. Это занимало от десяти минут до часу, после чего приступали к испытаниям.
        Испытания состояли в проверке яда на товарищах. Допустим, Вадим изготовлял смесь цианистого калия с мышьяком и хотел попробовать этот состав на Иване. Он обязан был сообщить Ивану химическую формулу своего яда, Иван же готовил противоядие. Далее Иван выпивал стаканчик изготовленного коллегой снадобья и запивал своим противоядием. Если он правильно угадывал состав противоядия, то получал зачет по этому яду и коллеги менялись местами. Теперь уже Вадим заглатывал стаканчик сулемы, настоянной на кураре, и запивал своим лекарством.
        В случае незачета в дело вступала реанимационная бригада, дежурившая наготове. Откачивали довольно быстро, за сутки. Надо признать, что такой метод обучения был весьма эффективен.
        Стреляли тоже в основном не по мишеням, а друг по другу. Это вырабатывало хороший спортивный азарт. Ну, естественно, применяли бронежилеты и по незащищенным местам тела старались не стрелять, берегли товарища.
        Нечего и говорить, что восточные единоборства тоже проходили по этому канону, так что на знаменитой пятке Ивана, поразившей Бузатти, вскоре образовалась мозоль от бесчисленных ударов по телам и головам коллег. Ивану тоже доставалось. Даже Алексей вскоре вполне уверенно мог отправить в бессознанку долговязого Вадима, нанеся ему удар в живот или висок. Но относились к этому с юмором, по-дружески.
        После таких упражнений настоящим кайфом был урок по наркотикам, где стажеры дегустировали тот или иной вид, стараясь как можно лучше изучить симптомы наркотического опьянения и последующей ломки. Потом на досуге рассказывали друг другу галлюцинации. У Алексея все они были эротического свойства. Он купил журнал
«Блиц», где на каждой странице было огромное цветное фото модели в завлекательной позе, и во время галлюцинаций трахал их страницу за страницей.
        Понятно, что такие нагрузки не могли не сказаться. В отель «Коммодор» возвращались выжатые, как лимоны, если не были в реанимации после неудачного зачета по ядам. Но таких случаев было всего четыре. Дважды откачивали Ивана после того, как Вадим пробовал на нем сложные смеси цианидов, по одному - Вадима и Алексея, удачно отравленных тем же Иваном. А мелкие огнестрельные ранения даже не считали.
        Донимал своей взрывной деятельностью Бранко Синицын. Он повадился посылать Ивану подарки якобы от поклонников боди-реслинга, перевязанные цветной ленточкой, с трогательной надписью по-русски: «Иванушке Середе от любящей Зины (Наташи, Насти и т. п.)». Иван едва не прокололся на первой посылке: сердце взыграло, хотел сразу вскрыть, но бдительный Вадим сдал посылку Маккензи, тот проверил ее на просвет рентгеном и обнаружил мину. В дальнейшем эти посылки прихватывали с собою на полигон и там взрывали в минуты отдыха.
        К концу второй недели стажеры чувствовали себя в такой физической и моральной кондиции, что могли втроем выйти против всей сицилийской мафии, а также тюменской и казанской группировок. А Вадим мог на ощупь, с завязанными глазами, отличить стодолларовую банкноту выпуска восемьдесят пятого года от банкноты восемьдесят шестого.
        На время забыли о каких-либо личных отношениях, любовях, дружбах, обидах. Стажировка поглощала все силы. Вдобавок - непрерывная изжога от ядов и синяки от восточных единоборств.
        Ольга оказалась настоящей боевой подругой, выслушивала рассказы, кто кого подстрелил или отравил, давала дельные советы. И люто ненавидела капитана Джеральда Маккензи за то, что тот измывается над парнями. Маккензи не скрывал, что обычный процент выживаемости стажеров после двухнедельного курса - тридцать три процента. То есть, согласно статистике, уцелеть должен был один. Но проходил день за днем, а все были живы и почти здоровы. Маккензи начал нервничать, увеличил нагрузки и даже предлагал отказаться от бронежилетов при стрельбе, но предложение не встретило поддержки руководства Интерпола.
        Последние дни жили как на иголках. Готовились к выпускному экзамену, где экзаменовать их должен был лично Джеральд Маккензи. То есть лично он в течение одного дня должен будет травить, стрелять, колотить стажеров, причем за летальный исход экзаменов ответственности нести не будет, ибо каждый стажер давал перед экзаменом подписку: «В моей смерти на экзамене прошу винить меня самого».
        Конечно, Маккензи был заинтересован в том, чтобы Интерпол получил новых специалистов, но при таком высоком проценте выживаемости, который демонстрировали русские ребята, вполне мог себе позволить на экзамене угробить хотя бы одного. В этом как-то не сомневались. Алексей, и не без оснований, полагал, что провалится именно он, опять заготовил письмо маме и часто ходил в православную церковь, которая находилась неподалеку.
        Между прочим, познакомился там со скромной прихожанкой Анютой. Их роман развивался стремительно, несколько дней Заблудский галлюцинировал Анютой во время наркотических уроков, но потом был отравлен Середой и попал в реанимацию. Неизвестно, чем его откачивали, но после того, как он оттуда вышел, временно исчезло половое влечение, Алексей пропустил свидание на заутрене, расслабился, и Анюта исчезла из поля зрения, так и не успев получить ничего, кроме галлюцинаций.
        Другая женщина, известная уже донья Исидора, не оставляла своих попыток завладеть Иваном, но Пенкина стояла на страже - не как возлюбленная, а как сестра.
        Исидора обычно подъезжала на джипе ранним утром, вечером она была допоздна занята в своем кабаре. Джип был завален цветами, подаренными донье за стриптиз.
        Все эти цветы она передавала через портье Ивану, который в это время обычно принимал душ, брился и ел на завтрак овсяную кашу. В номер донья подниматься не осмеливалась, боялась Ольги.
        Иван сваливал цветы в угол, позже Ольга передавала их на реализацию мадам Дюбуазье, пожилой женщине, которая торговала ими на бульваре и отсчитывала Ольге пятьдесят процентов с выручки. А Исидора терпеливо ждала, когда Иван спустится, чтобы уехать на полигон.
        Иван в окружении товарищей быстро и деловито спускался по лестнице, Исидора бросалась ему навстречу с криком:
        - Вания, я есть хотеть любить!
        Неизвестно, что она под этим подразумевала.
        Иван обычно коротко интересовался здоровьем Переса и передавал ему привет. После чего уезжал с капитаном Маккензи.
        Так развивался этот роман. Можно сказать, стоял на месте.
        Исидора пыталась подкупить Ольгу, сулила ей пятьдесят тысяч франков за то, чтобы Ольга проваливала обратно в Россию. Засиделась, мол. Обещала следить за парнями, приставить к ним гувернантку. Но Ольга отказалась. Неизвестно еще, что за гувернантка. Наверняка проститутка, а может, и хуже, хотя хуже этого Ольга не могла себе представить.
        Истекли две недели, и стажерам были предоставлены три дня на самостоятельную подготовку к экзаменам. Ребята занялись теорией, практика уже стояла ядами поперек горла. И, конечно, гадали относительно места распределения.
        - Хорошо бы на Майами или во Флориду, - сказал Вадим.
        - А по мне так лучше домой, - признался Иван. - Криминогенная обстановка.
        - Она везде криминогенная. Нужно только поискать, - сказал Вадим.
        - А может, пошлют в научно-исследовательский институт? - высказал свое тайное желание Заблудский, которому, честно говоря, не хотелось связываться с мафиями. Лучше нюхать наркотики, быть экспертом.
        - Ребята, а как же я? - опечалилась Ольга.
        - А ты с Максимом и Федором домой поедешь, - не без злорадства заявил Вадим. - Кстати, вчера видел их работу в витрине галереи. Здесь неподалеку. Страшная мазня. Подписано Максим и Федор. Семь тысяч франков…
        - Растут ребята… - заметил Алексей.
        - Они уже, наверное, дома давно. Уже в Крестах, - сказал Иван.
        - Ой, сомневаюсь, - сказала Ольга.
        Последний вечер перед экзаменам посвятили причастию и профилактике отравлений. Причастились все, даже Ольга. На всякий случай. Алексей сделал соответствующие распоряжения по имуществу, а потом до глубокой ночи молился. На него жалко было смотреть.
        - Слышь, Лешк, кончай нудеть, - сказал Иван, когда Алексей уже в десятый раз завел
«Отче наш». - Смотри лучше, что я придумал.
        И он вынул из кармана длинную зеленую резинку, напоминавшую кондом, только длиннее. Это был детский воздушный шарик в виде тонкой колбаски.
        - Не понял, - сказал Заблудский.
        - Ну и дурак. Спасение твое, - сказал Иван.
        Глава 30
        Экзамен
        Маккензи приехал в семь утра. Подтянутый, как всегда, бритый наголо. Стажеры поняли: чтобы лучше, больнее бить противников лысой башкой. В данном случае, экзаменующихся.
        - Готовы, ебена мать? - весело спросил он.
        Этой матерью он уже всех достал. Пробовали обучить его для разнообразия другим матерным выражениям, но он твердил как попугай: ебена мать да ебена мать, будто других слов нету.
        Стажеры молча кивнули.
        Капитан посчитал это за признак волнения, выложил на стол три расписки. На каждой было написано: «В моей смерти на экзамене прошу винить меня самого». Все трое расписались, также молча.
        - Да что вы как воды в рот набрали, ебена мать? - спросил Маккензи.
        - Переживают, - сказала Ольга, провожавшая ребят на экзамен.
        Маккензи рассмеялся.
        - Правильно переживают! Не будь я капитан Маккензи, если сегодня все трое вернутся домой. Такого еще не было. Кого-нибудь да провалю. В подземное царство, - мрачно и тяжеловесно пошутил он.
        Стажеры проследовали в автомобиль. По пути приняли цветы от доньи, выслушали еще раз ее притязания. На этот раз Иван несколько растрогался, пожал на прощание донье руку. Влюблена баба как-никак. Чем она виновата?
        На полигон приехали в девять утра. В небольшом коттедже для отдыха и развлечений уже ждала стажеров экзаменационная комиссия: полковник и майор, оба англичане, и старик-кореец с жидкой бороденкой. Он спал в кресле. А может, глаза такие узкие.
        Иван сразу показал, что он настроен по-боевому. Едва стажеры были представлены комиссии, а их расписки выложены на стол, как Иван мрачно проговорил:
        - Пускай Джеральд тоже распишется. Леш, переведи, чтобы тоже дал такую расписку.
        Голос у Ивана был глухой, чуть булькающий.
        Заблудский перевел. Тоже булькающим голосом.
        - Русская делегация просит, чтобы капитан Маккензи дал такую же расписку.
        - Я?! - изумился капитан. - Зачем?
        - Мало ли… - уклончиво проговорил Иван.
        Маккензи пожал плечами, но все же написал на листке: «В моей смерти на экзамене прошу винить меня самого». При этом посмотрел на Ивана весьма выразительно. Мол, готовься к смерти, парень.
        Однако было видно, что слегка перетрухал.
        - Ну вот, теперь мы на равных, - пробулькал Иван.
        Церемония была окончена. Все пошли в лабораторию ядов. Экзамен начинался с ядов, ибо этот предмет многое прояснял.
        Маккензи повязал фартук, надел резиновые перчатки и начал готовить яд для Заблудского. Из пяти компонентов, одним из которых была ртуть. Он смешал смесь в миксере, как бармен, налил в бокал и придвинул Леше.
        - Плиз, сэр.
        Леша посмотрел формулу, затем подошел к холодильнику, нашел пакет молока, налил в стакан. Комиссия наблюдала за его действиями с интересом.
        Затем Заблудский взял фужер двумя пальцами и проговорил голосом чревовещателя:
        - Ваше здоровье!
        И заглотил фужер яда, запив его молоком.
        Врач реанимационной бригады сделал знак медсестрам готовить промывание желудка и переливание крови. Маккензи смотрел на экзаменующегося с уважением и даже некоторой благодарностью. Он решил, что Алексей добровольно уходит из жизни, чтобы не осложнять комиссии работу.
        Прошла минута, другая. Алексей не умирал.
        - Расчетное время яда прошло, - объявил полковник. - Курсант Заблудский получает зачет.
        - Сеньк ю, - пробулькал Алексей.
        - Ит из импоссибл, - прошипел Маккензи и начал приготовлять снадобье для Вадима.
        Вадим запил сложный яд капитана минералкой. И тоже не умер.
        Старик-кореец широко раскрыл глаза. Проснулся. Вадим получил зачет.
        В фужер для Ивана Маккензи слил все, что имелось в лаборатории. Иван вспомнил своих любимых Тома и Джерри, когда Том готовит адскую отравленную смесь для своего маленького друга. Между прочим, жидкость в фужере так же дымилась и постреливала, как в мультфильме.
        Иван даже холодильника не раскрыл. Маханул фужер одним глотком и занюхал обшлагом рубашки.
        - Ну, ебена мать, теперь понимаешь?! - храбро пробулькал он Маккензи.
        Медсестра поднесла капитану валерьянки.
        Первый раунд был выигран вчистую. Объявили пятиминутный перерыв.
        Курсанты вышли в туалет. Реаниматоры пока не уходили, ждали, чем все это кончится.
        В туалете Заблудский широко открыл рот, и Иван осторожно вытянул у него из желудка длинную кишку воздушного шарика, в конце которой болталась увесистая смертоносная капля яда. Кондом сработал!
        Такая же резиновая кишка была извлечена из Вадима. Но когда Алексей заглянул в рот Ивану, чтобы помочь ему избавиться от кондома, то кишки не обнаружил.
        - Ваня, ты ее не проглотил?
        Иван засунул палец в рот, поискал.
        - Нету… - сказал он.
        Все трое разом представили, как в желудке Ивана резиновым комочком лежит смертоносная порция в сто пятьдесят граммов яду.
        - Как ты думаешь, может разъесть резину? - озабоченно спросил Иван.
        - Это вряд ли. Лишь бы не пролилось. Ты осторожнее, не делай лишних движений, - посоветовал Леша.
        Все трое, избавившись от кондома в горле, говорили уже нормальными голосами.
        Однако лишних движений предстояло сделать довольно много. Начинались зачеты по единоборствам.
        Первой значилась стрельба. Маккензи, потерпевший страшное фиаско на ядах, был полон решимости уложить всех троих, лишь бы поправить свое реноме.
        На этот раз начинал Иван.
        Перестреливались на стрельбище, с трех сторон укрытом брустверами с цветущими на них тюльпанами. Красиво было вокруг, пели французские птицы. Иван потихоньку прислушивался к желудку, хотя знал, что яд мгновенного действия. Если хоть капля просочится, - все, хана.
        - Выбирайте оружие, - сказал полковник.
        - Шестизарядный Смит-Вессон, - сказал Маккензи.
        - Автомат Калашникова, - предложил Иван.
        Это тоже была домашняя заготовка. Автомат Калашникова в программу входил, но стреляли из него по мишеням, друг по другу - никогда. Велика вероятность поражения насмерть.
        - Хорошо, ебена мать, - сказал Маккензи.
        Комиссия, врачи и экзаменующиеся укрылись в блиндаже с телевизионными мониторами, на которых хорошо была видна цветущая поляна стрельбища. Преподавателю и курсанту дали по автомату, бронежилету и каске. Надев амуницию, они разошлись метров на пятьдесят, повернулись лицом друг к другу.
        - Огонь! - скомандовал по трансляции полковник.
        Оба разом упали на траву и принялись поливать друг друга очередями. На мониторах хорошо были видны лица курсанта и преподавателя. На обоих была зверская решимость прикончить противника. Но Иван выглядел человечнее.
        Одна за другой возникали на касках вмятины от пуль. Комиссия вела счет. Вадим и Леша тоже считали, болея.
        - Маккензи ведет три-два. А вот сравнялись, видишь…
        Внезапно Иван вскочил на ноги. Капитан сразу же дал очередь веером, но Иван подпрыгнул, пули прошли под ногами. Приземлившись, Иван с большего угла буквально прошил противника, оставив на бронежилете экзаменатора ровную строчку отметин, будто пробежала сороконожка. Набрал этим кучу очков.
        Полковник с майором обменялись одобрительными репликами.
        Маккензи перекосило. Он пополз по-пластунски к Ивану, осыпаемый градом пуль.
        - Прикладом добить хочет, - предположил Алексей.
        - Прикладом нельзя. Зачет по стрельбе, - напомнил Вадим.
        Теперь противники били друг по другу в упор, так что отскочившие пули, случалось, возвращались обратно. Маккензи тупо бил в одну точку Ивановой каски, будто буравил дыру в стене шлямбуром. Вмятина была чудовищная, палец влезет. Иван набирал очки выстрелами по туловищу. Бронежилет Маккензи разлохматился, напоминал уже дедовский разлезшийся ватник, найденный на чердаке пятьдесят лет спустя после смерти деда.
        Комиссия сбилась со счета попаданий.
        И тут патроны у обоих кончились.
        - Гранату, ебена мать! - прорычал Маккензи.
        Это был дополнительный вопрос по билету. Ассистенты, сидевшие на корточках в укрытии, как мальчики на корте, бегом поднесли состязающимся по гранате, те разом вырвали чеку, метнули и взорвались, обезобразив зеленое стрельбище.
        Когда дым и пыль рассеялись, в глубоких воронках лежали окровавленные, но живые, курсант и преподаватель.
        Обоих унесли в медчасть. Комиссия после небольшого разбора поставила Ивану отлично. О служебном соответствии Маккензи пока не говорили.
        Был объявлен получасовой тайм-аут, во время которого Ивану и Джеральду накладывали швы. Капитан вернулся на экзамен весь в повязках и вызвал на поединок Вадима. На этот раз выбрали пистолеты ТТ и по три обоймы каждому. Вадим сразу ушел в глухую защиту, улегся в воронку, образованную взрывом, и стал потихоньку закапываться в рыхлую землю, вибрируя всем телом. Напрасно Маккензи кричал ему про мать и требовал, чтобы Вадим показал хоть какую-нибудь часть тела. Вадима не было видно, из земли торчала только каска и кисть с пистолетом, который производил ритмичные выстрелы.
        Оба остались невредимы, Вадим получил удовлетворительно.
        Без перерыва экзаменовался Заблудский. Он показал себя настоящим работником культуры, подошел к экзамену как эстет. Потребовал дуэльные пистолеты Лепажа. Тут, конечно, не только любовь к истории и красоте сыграла свою роль. Пистолет Лепажа однозарядный, и Леша надеялся - авось пронесет.
        При таких пистолетах и правила стрельбы были дуэльные. Стрелялись с десяти шагов. Преподавателя и курсанта развели по обе стороны барьера, обозначенного ветками боярышника, и скомандовали сходиться. Маккензи выставил руку с пистолетом вперед и направился к барьеру с видом человека, у которого нет времени на пустяки. Быстро расправиться - и дальше.
        Заблудский двинулся навстречу капитану бочком, приставным шагом, как артист пантомимы. Внезапно, не доходя метров двух до барьера, Заблудский вытаращил глаза и ткнул указательным пальцем в небо:
        - Гляди, ебена мать!
        Маккензи, конечно, задрал голову вверх и вытаращился на чудо, увиденное Алексеем. Но ничего там не увидел. Алексей улучил момент и выстрелил. Попал аккурат в пистолет противника, разнес его в щепки. Со страха, конечно. Но выглядело это эффектно. Комиссия впервые зааплодировала.
        Маккензи завыл от боли в перебитой кисти, в которой была зажата сломанная рукоять пистолета. Как в дерьмо опущенный.
        Алексей получил отлично и особый значок за изящество и артистизм, которым награждались агенты Интерпола, сумевшие справиться с преступником наиболее быстрым, красивым и бескровным способом. На значке был изображен Чарли Чаплин, повергающий на землю с помощью своей трости огромного верзилу.
        Разобравшись с курсантами, обратились к преподавателю.
        - Капитан! - сказал полковник. - Интерпол отмечает исключительно высокую подготовку русских курсантов, их сообразительность и ловкость. Спасибо, Джеральд… Но вы устали. Вам нужно отдохнуть.
        - Да… Да… - потерянно твердил Маккензи. - Но кто будет экзаменовать парней дальше?
        - Мы попросим мистера Пак Чжонхи, нашего эксперта, - указал полковник на дремлющего корейца.
        - А вы не боитесь, полковник, что в этом случае Интерпол не получит ни одного специалиста? Вдобавок тела отправлять в Россию. Сплошные расходы, - сказал Маккензи.
        - Ничего, мы попросим мистера Пака работать в одну треть его силы. - Полковник потряс старичка за плечо. - Серти сри персент, мистер Пак! - проорал он ему в лицо.
        Глуховатый старичок проснулся, захлопал узкими глазками, как китайская кукла, затряс седой бородой. Но потом закивал, мол, понял. И ушел переодеваться.
        - Я вам не завидую, ебена мать, - прямо заявил Маккензи стажерам. - Старина Пак из вас котлету сделает.
        - Этот божий одуванчик? - удивился Заблудский.
        - Угу. Божий, - Маккензи сплюнул кровью.
        Старичок появился в длинной белой хламиде, под которой невесомо колебалось его тщедушное тельце. Сложил морщинистые ручки перед собою и поклонился партнерам.
        - Раздевайтесь, - приказал Маккензи.
        Он уже развалился в кресле, потягивал джус.
        - Парни, я не смогу его бить. Ему же за восемьдесят, - сказал Иван, раздеваясь.
        - Ну, ты осторожнее… Мягче… Ногами не бей, - посоветовал Леша.
        Иван разделся до своей чемпионской формы и вышел на татами. Поклонился старичку.
        Однако тот посчитал, что уже кланялся русским, поэтому вместо приветствия просто вспорхнул в воздух, как бабочка-капустница, и произвел ногами какое-то движение, которое никто не уловил в силу его абсолютной молниеносности. Наблюдатели успели зафиксировать только сам момент касания пятки старичка иванова носа. Пятка была тоже морщинистая, чистенькая. Вообще старичок был ухоженный.
        Ивана откачивали десять минут. Старик в это время дремал на татами в положении стоя. А может, медитировал.
        Когда Иван пришел в сознание, он спросил:
        - Что это было? Какой прием?
        - Радушный, - сказал Заблудский.
        Иван вышел на татами и сразу, уже без прежнего пиетета, бросился на старичка. Он тоже хотел поразить его пяткой, красиво полетел на него в положении стрелы, но старик, неуловимо отклонившись, перехватил пятку Ивана и, продолжив его стремительное движение, направил дальше.
        Иван улетел метров на десять и рухнул на ковер, как подбитый самолет.
        Последующие пять минут были посвящены полетам Ивана над, рядом и даже под старичком. В это время старик напоминал юного авиаконструктора, который проводит испытания новой летающей модели. Наконец ему это надоело, и он прикончил свою модель коротким ударом ребра ладони по печени, когда Иван в очередной раз, матерясь, пролетал мимо.
        Ивана унесли, а на ковер вышел бледный капитан Богоявленский. Он попытался сразу провести удушающий прием, старик дал себя обнять, и Вадим изо всей силы сдавил его, как вдруг, охнув, стал оседать и сполз по старичку вниз.
        Кореец сделал знак врачам, чтобы они действовали быстрее. Видимо, прием был серьезный. Но какой - об этом оставалось только гадать.
        Заблудский вышел на татами с широкой улыбкой и сразу направился к корейцу с протянутой растопыренной пятерней. Хотел, видно, пожать ему руку, поблагодарить за прекрасное владение ушу. Старик тоже улыбнулся, польщенный, и протянул узкую ладошку Леше. Однако тот, схватив ладошку, тут же резко дернул руку старика вниз и подставил колено, чтобы встретить его лицо. Невесомый кореец врезался бороденкой в лешино колено и упал. А Заблудский, недолго думая, ухватился за край его хламиды и натянул ему на голову, лишив экзаменатора ориентации. Запакованный в собственное одеяние старик беспомощно барахтался на татами. Алексей поднял его, как мешок, из которого торчали ноги, и раскрутив, бросил за ковер. После чего, победно ткнув кулаком в небо, удалился с ковра.
        Когда потрясенный кореец выпутался из хламиды, он подошел к Заблудскому и, упав на колени, ткнулся лбом ему в ступню.
        - Ничего, отец. Бывает… - ласково проговорил Алексей.
        Заблудский получил отлично и второй значок с Чарли Чаплином, остальные довольствовались тройками…
        Вечером пили у себя в номере. Алексей живописал события устно, Ольга строчила статью в «Курьер», посвященную экзамену, Вадим сочинял рапорт в ФСБ.
        Перевязанный с ног до головы Иван прислушивался к желудку, где, как бомба замедленного действия, лежал яд Маккензи. Затем ушел в туалет. Через пять минут оттуда донесся его торжествующий рев.
        - Просрался… - счастливо улыбнулась Ольга, оторвавшись от статьи.
        Глава 31
        Распределение
        Не успели затянуться экзаменационные раны, как курсантов пригласили на распределение. Уже имелся факс из Москвы, в котором генерал Карамышев давал разрешение на использование новоиспеченных агентов в Интерполе в течение шести месяцев. Это была плата ФСБ и милиции за обучение.
        С Заблудским было сложнее. С одной стороны, комитет по культуре никак не рассчитывал получить назад дипломированного агента Интерпола, поэтому платить за обучение не собирался. Более того, Заблудского уже заочно уволили из библиотеки за прогулы. С другой стороны, он был отличник, прошедший испытания без единой царапины с двумя почетными знаками. Кроме того, умел распознавать наркотики. Интерпол задним числом оформил Алексею стипендию, которую и засчитали в качестве платы за обучение.
        Оставалась Ольга. Ей не составило труда продлить заграничную командировку и получить новое задание: следовать за агентами хоть на край света и расписывать их подвиги. Вместе с заданием пришли гонорар и командировочные - целых четыре тысячи долларов, часть из которых тут же пропили.
        Наконец через пять дней после экзамена курсанты предстали перед той же комиссией, на этот раз усиленной генералом Ферри О’Нейлом и ослабленной отсутствующим корейским специалистом Паком, который все еще находился в больнице после общения с Заблудским.
        Генерал О’Нейл был брав и эффектен, как дюжина попугаев. Он затмил Джеральда, который был весь в бинтах, к тому же простужен и с приступом острого остеохондроза. Совсем скрутило мужика.
        Комиссия восседала за столом, накрытым красным бархатом. На столе лежали удостоверения, жетоны Интерпола в виде небольшого овального платинового знака с чеканкой IP, крепящегося к оборотной стороне лацкана, и несколько маленьких цветных упаковок непонятного происхождения и назначения.
        Стажеры вытянулись перед комиссией. Ольга в стороне, пристроив на треноге свою
«Минолту», запечатлевала торжественную сцену.
        - Учтите, мадемуазель, при публикации фотографий на всех лицах должны быть черные маски, - сказал генерал Ферри.
        - Заретуширую, - пообещала Ольга.
        - Итак, господа, - обратился генерал к стажерам, - вы закончили полный курс стажировки и успешно выдержали экзамен, - генерал покосился на Маккензи, который, скрючившись, сидел за столом, положив на колени забинтованные кулаки. - Я имею честь вручить вам удостоверения и нагрудные знаки агентов Интерпола.
        Маккензи зашевелил забинтованными конечностями.
        - Е… бекхх… накхх… матькхх!.. - прокашлял он.
        - Вы сидели бы, капитан, - укоризненным шепотом обратился к нему полковник. - Счет три-ноль в пользу русских.
        - Четы-кххх… ре-кхх… - прокашлял Маккензи. - Старикхх Пакххх…
        Ферри О’Нейл в это время, выпятив грудь, вручал стажерам удостоверения с жетонами.
        Стажеры благодарили специально созданной в недрах ФСБ фразой:
        - Служу России и международному сообществу!
        Один Заблудский, как всегда, перепутал и произнес по привычке:
        - Служу Советскому Союзу! Тьфу!..
        Но непонимающий по-русски генерал Ферри уже прикреплял к его пиджаку жетон.
        Ольга щелкала «Минолтой», одновременно стараясь представить себе полосу «Курьера» с физиономиями на фотоснимках, залепленными черными прямоугольниками. Получалось плохо.
        А Ферри, раздав жетоны, приступил к формулированию задания.
        - Мы направляем вашу группу в Южную Америку, в Касальянку… - сказал он значительно.
        Маккензи застонал, облапив бинтами загипсованную голову. Ферри покосился на него.
        - И чего стонать? Нормальное задание… - неуверенно проговорил генерал.
        Он отошел от стола и откинул занавеску на стене, обнаружив под ней карту Южной Америки.
        - Где-то тут… - пошарил он авторучкой по карте. - То ли в Колумбии, то ли в Парагвае… Придется поискать. Есть сигналы, что там что-то нечисто. Туда тянутся нити.
        - А чего нечисто-то? - подал голос Иван.
        Заблудский перевел.
        Генерал вернулся к столу, взял одну из разноцветных упаковок, протянул Алексею.
        - Подойдите сюда, агент. Говорят, вы обнаружили недюжинные способности… Определите, что это за наркотик.
        Алексей подошел, взял упаковку, понюхал. Потом развернул, высыпал на ладонь щепотку зеленоватого порошка, попробовал на язык.
        - Черт его знает… Фигня какая-то… - с сомнением проговорил он.
        - Правильно! Молодец! - прогремел Ферри. - Это фигня!
        На упаковке в зеленом кругу была нарисован увесистый желтый кукиш, а по ободу написано: FIGNIA.
        - Этот новый вид наркотика поступает на мировой рынок из Касальянки. Вам поручается установить производителя наркотика, объем продаж, рынки сбыта. Обезвредить местную наркомафию.
        Маккензи опять глухо застонал.
        - И не сомневайтесь, капитан! - повысил голос Ферри. - Если эти парни проявят такие же способности, как на экзамене, наркомафии придется туго.
        Маккензи наконец утвердительно замычал.
        Ферри опять выпятил грудь.
        - Агент Иван Середа!
        - Я! - выпалил Иван.
        - Интерпол назначает вас старшим группы.
        - Есть!
        - Как?! - взвился Вадим. - Старший группы - я. Меня назначили в ФСБ!
        - Нам ваша ФСБ не указ, - веско ответил Ферри. - Прошу принять к сведению.
        Богоявленский принял к сведению, но не согласился.
        - Возможно, в Касальянке, если вы ее найдете, будет опасно, - продолжал генерал. - Учтите, что Интерпол страхует каждого из вас на миллион долларов. Ваши наследники получат неплохой капитал.
        - Можно вопрос? - спросил Иван.
        - Говорите, - кивнул Ферри.
        - А если наследников нет?
        Генерал подумал.
        - Вы поплывете туда на теплоходе, чтобы немного отдохнуть после трудной стажировки. Плыть туда неделю. Можно успеть, - сказал он.
        - Чего успеть? - не понял Иван.
        - Сделать наследников, идиот! - прошипел Вадим.
        - А-а, - протянул Иван.
        Ольга почему-то покраснела.
        Глава 32
        У постели больного
        В частной клинике Марка Шабри, на втором этаже, в палате люкс проходил курс послевзрывного лечения Перес де Гуэйра. Он лежал в специальной кровати с множеством приспособлений, растяжек, подвесок, на которых живописно покачивались его загипсованные конечности. Перес напоминал краба в панцире с растянутыми на веревочках клешями. При этом бормотал песенку Высоцкого: «Вот лежу я, весь загипсованный, каждый член у меня расфасованный…» Собственно член был в полном порядке, цел и невредим.
        Перес просматривал газету «Северный курьер», которую услужливо развернул перед ним Максим. Донья Исидора, облаченная в белый халат, кормила Переса из ложечки кашей. В палате находился также Бранко Синицын, который, устроившись в углу просторной палаты за столиком, чистил боевое оружие - пистолеты и автоматы, а также производил инвентаризацию гранат. Как всегда, был очень увлечен делом.
        Перес внимательно рассмотрел фотографии на полосе, где были запечатлены финальные акты стажировки - экзамен и распределение. Глаза всех снимавшихся были запечатаны черными прямоугольниками.
        - Как дети, ей-богу… - бормотал Перес. - Будто я никого не узнаю. Вот этот - Маккензи, а это старик Пак. А вот и наши русские друзья… Где они теперь? Уехали? - Перес посмотрел на донью.
        - Еще нет, - опустила она глаза.
        - Бранко, ты когда вплотную ими займешься? - повысил голос Перес.
        - Так я все время… вплотную… - отозвался Синицын.
        - Видим, как ты вплотную, - Перес пошевелил пальцами под гипсом. - У тебя динамит остался?
        - Это плохой динамит, господин, - кротко ответил Бранко.
        - Почему?
        - Потому что вы находитесь здесь, а не на кладбище.
        - Динамит прекрасный! Это ты взрывник хреновый. Ищи их и взрывай! - приказал Перес.
        Раздался стук в дверь, затем она приотворилась, и в палату вплыл огромный букет роз. За букетом не сразу удалось разглядеть Ивана и Вадима в выходных костюмах, при галстуках и почему-то в шляпах-канотье. Они были похожи на танцоров степа.
        Бранко вскочил, схватился за автомат, но тут же смутился, увидев, как Вадим протягивает букет Пересу. Загипсованный Перес принять букета не смог, Максим услужливо перехватил цветы у интерполовца.
        - Дон Перес, мы весьма сожалеем, - начал Вадим по-французски. - Путаница машин произошла не по нашей вине. Мы вскоре покидаем Париж и пришли пожелать вам скорейшего выздоровления.
        - Цветы для мой успех… - прошептала донья.
        - Твои цветочки, Исидора, - тихо признался Иван. - Ты уж прости, с деньгами туговато.
        - Один слово - и ты будь золотым! - жарко прошептала донья, пока Перес нюхал букет из рук Максима.
        - Спасибо вам за гостеприимство, - закончил Вадим.
        Перес повернул голову к Синицыну.
        - Бранко, угости друзей.
        Бранко вновь схватил автомат, заправил рожок с патронами, навел дуло на гостей.
        - Ты сдурел! - прикрикнул на него шеф. - Я говорю, подай виски со льдом, кретин!
        Когда Бранко принес поднос с разлитым по фужерам виски «Королева Анна» с содовой и со льдом, Вадим поинтересовался как бы в шутку:
        - Отравлено? А то тут нас один тип травил…
        - Кто? - живо поинтересовался Перес.
        - Один американец.
        - Я не занимаюсь отравлениями, - гордо заявил Бранко. - Я взрывник!
        - В моем доме можете пить смело, - сказал Перес и первым отхлебнул из бокала, который поднесла ему донья Исидора.
        Все выпили как добрые друзья. Так, в сущности, и было. Все свои, все соотечественники, кроме Исидоры, что им делить? Иван Середа, добрый парень, расчувствовался и, поднимая второй фужер виски, произнес тост:
        - За нашу встречу!
        - Ну, это вряд ли, - усмехнулся Вадим.
        - А что? Все может быть, - сказал Иван.
        - Мы в Россию не собираемся, - улыбнулся из гипсового панциря Перес.
        - А мы не в Россию едем. За океан, - загадочно улыбнулся Вадим.
        - За океан тем более, - сказал Перес.
        Попрощались совсем по-родственному, по-русски. Кто старое помянет, тому глаз вон. Бранко об этом позаботится.
        Когда интерполовцы ушли, в палате еще минуту стояла просветленная тишина.
        - Может, не взрывать их, господин? - подал голос Бранко.
        - Самому не хочется. Но надо, - ответил Перес.
        Внезапно в палату вбежал запыхавшийся Федор. Он был чем-то взволнован.
        - Шеф! Я купил место распределения интерполовцев! С вас триста баксов!
        - Хуяксов! - спародировал Федора Перес. - Они только что тут были, сами рассказали. За океан едут, - ответил Перес. - Плакали твои баксы.
        - Во-первых, не едут, а плывут, - обиженно засопел Федор. - А во-вторых, за океаном места много. Например, Южная Америка.
        Перес насторожился. Его черный глаз хищно выглянул из белого короба.
        - Говори!
        - А баксы дадите?
        - Говори!
        - Касальянка, - буднично произнес Федор.
        - Что?! - взревел Перес, разом обрывая все веревки, на которых были подвешены его конечности.
        Он вскочил с кровати и принялся лупить загипсованными руками по железной спинке. Гипс разлетался на куски.
        - Что ты делать! Мой бог! - вскричала донья.
        - Ты не понимаешь! Касальянка! Это святая святых моих владений! Источник всех богатств!
        Он размял отекшие руки, сел на кровать, задумался.
        - Слушайте сюда. Мы с вами летим в Касальянку, - обратился он к Максиму и Федору. - Исидора сопровождает ментов. Бранко их взрывает.
        - Всех?! - ужаснулась Исидора.
        - Ну если сумеешь откачать своего Иванушку-дурачка, то я ему в Касальянке рыло начищу, - улыбнулся Перес.
        - С вас триста баксов, шеф, - напомнил Федор.
        Глава 33
        Круиз траха
        Не прошло и трех дней, как из Марселя отплыл в круиз на Буэнос-Айрес белоснежный теплоход под греческим флагом компании «Эпиротики». Теплоход назывался
«Ренессанс», капитан назывался Папаиоанну, остальные члены команды назывались Попандопулосами. Попандопулосов было сто тридцать два человека.
        Интерпол не поскупился. Иван и Вадим получили номер люкс со множеством зеркал, но с одной, правда непомерной ширины, кроватью.
        Ольга и Алексей поселились в двухместных каютах третьего класса. Их соседями были французские круизные пассажиры.
        - Зашибись! - сказал Иван, зайдя в свою каюту.
        Вадим лишь поморщился.
        - Вы во сне не дергаетесь? - спросил он Ивана, внезапно снова перейдя на «вы».
        - Да откуда ж я знаю, Вадим? - искренне удивился Иван. - Я же сплю, значит, в отключке. Поспишь рядом, узнаешь.
        Вадим еще больше скривился.
        После назначения Ивана командиром группы между друзьями по борьбе пробежала черная кошка. Вадим оставался командиром по российским законам, Иван стал главным по международным правилам. Вадима это весьма задевало, Иван же - в силу чисто природной деликатности - старался не заострять вопроса. Правда, и повода покомандовать пока не было.
        На корабле собралась неплохая компания: возвращались домой из Европы баскетболистки сборной Чили - двухметровые смуглые девки с раскосыми глазами и лапищами, как ковш экскаватора; плыли куда глаза глядят беженцы из Боснии; перевозил груз в две тонны тельняшек из России аргентинский купец Сильво. В Аргентине наблюдался ажиотажный спрос на тельняшки.
        Кроме вышеназванных пассажиров пересекали океан агенты Переса: несравненная донья в люксе с огромным, но неиспользуемым по назначению сексодромом, и старик Бранко в трюмной каюте на двоих, напичканной динамитом.
        Остальные пассажиры были в основном молодая французская шелупень, производившая много шума и вибраций. Эти ехали в круиз отдохнуть.
        Надо сказать, что Бранко удалось пробраться на теплоход незамеченным для интерполовцев, и теперь, вот уже вторые сутки, он сидел в своем трюме, выше третьей палубы не поднимался, то и дело меняя динамитные шашки в холодильнике. Он где-то вычитал, что динамит лучше сохраняется при низкой температуре, но весь запас в холодильник не умещался, и Бранко охлаждал шашки по очереди.
        Кстати, жара была жуткая. «Ренессанс» приближался к экватору.
        Наши ребята, впервые окунувшиеся в роскошь тропических круизов, двое суток прожигали жизнь и доллары на верхней палубе у бассейна с баром, валяясь на топчанах с пластиковыми подстилками и в шезлонгах.
        Ольга тут же обгорела и стала мазаться йогуртом, что тоже обходилось в копеечку.
        На третий день, еще до обеда, Леша Заблудский быстро просадил свои командировочные в баре, выпив оглушительное для бармена количество мексиканской текилы - двести семьдесят граммов! - и упал в бассейн, где плескались две чилийские баскетболистки. Появление пьяненького тщедушного русского паренька позабавило двухметровых красоток, и они принялись перекидывать его одна другой, как баскетбольный, а точнее сказать, ватерпольный мяч.
        Заблудский пьяновато хохотал от щекотки.
        Эта разминка настолько возбудила одну из чилиек, что она, приняв очередной пас, не выпустила мяч из рук, а вылезла из бассейна с Заблудским на спине и, крупно шагая, удалилась по направлению к своей каюте.
        Леша висел на ее плече, как полотенце. Совершенно потерял волю.
        Иван и Вадим в это время возлежали в шезлонгах, нацепив черные очки, а Ольга пряталась под тентом, потихоньку слизывая йогурт с обгоревших рук.
        Вынос Заблудского их взволновал.
        - Куда она его? - спросила Ольга тревожно.
        - Трахать, - пояснил Вадим.
        - Господь с тобой, Вадик! У него ж не встанет со страху! - простодушно возразила Пенкина.
        Капитан, пользуясь эвфемизмами, объяснил, что это совсем не обязательно и чилийка сможет добиться цели, используя другие конечности Заблудского - ноги, руки… На худой конец голову.
        - У него и голова не встанет. Напился, как змей, - сказала Ольга.
        Иван заерзал на топчане. Направление разговора ему явно не нравилось.
        Вадим снисходительно улыбнулся и пояснил, что мужчина всегда должен оставаться мужчиной. Не успел он закончить свое изящное рассуждение, как из бассейна, будто стратегическая ракета из шахты, выдвинулась оставшаяся чилийка. Вода стекала с нее водопадами. Чилийская девушка была раздосадована потерей русского юноши и искала замену. Ее раскосый взгляд скользнул по обнаженным телам и остановился на капитане Богоявленском.
        Не успел Вадим охнуть, как могучая чилийка (центровая чилийской сборной, как позже выяснилось), шагнув к Вадиму, вырвала его из шезлонга и, забросив на спину, пошла вслед за товаркой.
        Вадим извивался у нее на спине, как уж на сковородке. Но Иван не пошевелился. Он не мог вступить в поединок с женщиной. Пускай уж Вадим остается мужчиной. Если сможет.
        - Понесли пристраивать миллион, - прокомментировала Ольга.
        - Как? - не понял Иван.
        - Ну, страховочный миллион наследникам. Если эта чилийская каланча родит от Вадима, а его пристрелят в Касальянке, интерполовский миллион уедет к чилийскому младенцу. Понял, Иван?
        В последних слова Ольги было столько скрытой горечи и нежности, что у Ивана мурашки поползли по спине.
        - Вряд ли она родит… - пробормотал он.
        Насчет того, что Богоявленского пристрелят, сомнений было меньше.
        - А мы, Иван? - прямо спросила Ольга.
        - Так где же, Оля? Где? - с тоской воззвал лейтенант. - Не на палубе же?
        - Ты не хочешь, - сурово сказала она.
        - Хочу, Оля! - насколько мог страстно воскликнул Иван.
        Они помолчали, соображая.
        - Я могу попросить Марианну… - робко проговорила Ольга.
        Иван понял. Марианна была соседкой Ольги по каюте.
        - Не надо, Оля. Не унижайся. Они могут подумать, что для нас это самое главное. А это не главное, - сказал лейтенант.
        Они опять помолчали.
        - Надо же… Такой большой корабль, а места нет… - удивился Иван.
        И тут на верхней палубе вновь появилась чилийская центровая. Она бережно, как ребенка, несла на руках капитана Богоявленского.
        Чилийка подошла ближе и опустила Вадима в шезлонг.
        - Сорри, - сухо сказала она.
        После чего с шумом упала в бассейн и принялась бешено метаться стилем баттерфляй от стенки до стенки, производя массу брызг. Расходовала неиспользованную энергию.
        - Ну? - в один голос спросили Иван и Ольга.
        - Как вы могли подумать?! - возмутился капитан. - Я на такие варианты не иду. Принципиально. Мне только СПИДа не хватало.
        Иван придвинул шезлонг ближе к капитану.
        - Вадим, я что хотел вас попросить… Вы не уступите место в нашей каюте? Только на одну ночь…
        - Кому еще? - поднял брови Вадим.
        - Нашему товарищу Ольге.
        - Зачем?!
        Иван потупился.
        - Мы же не спрашивали вас, зачем вы ушли с чилийской девушкой.
        Вадим чуть не задохнулся.
        - Так у меня… так у нас… У нее ничего не получилось! - наконец нашелся он.
        - А у нас получится, Вадим, - проникновенно сказал Середа.
        Чилийская девушка между тем, практически вскипятив воду в бассейне, выбралась из него и растянулась на палубе от мачты до мачты.
        И тут из недр теплохода появился Леша Заблудский в плавках наизнанку. В руке у него была зажата пачка купюр. Он подошел к бару, хватил фужер текилы с лимоном и солью, затем орлиным взором окинул палубу.
        - Откуда у него деньги? - шепотом спросила Ольга.
        - Заработал, - ухмыльнулся Иван.
        - Неужто сутенером заделался?
        - Это не сутенер. Это хуже, - пояснил грамотный Вадим.
        Но как хуже - не объяснил. А половой гигант Заблудский направился прямо к центровой и без всяких церемоний хлопнул ее по заду. Центровая перевернулась на живот и посмотрела на Заблудского взглядом Гулливера, проснувшегося в стране лилипутов.
        - Сейчас вмажет… - прошептал Вадим, почему-то потирая скулу.
        Но чилийка не вмазала, потому что в эту минуту на палубе появилась ее двухметровая подружка. Она двигалась так томно, с таким отрешенным выражением на смуглом скуластом лице, что центровая, мгновенно оценив ситуацию, вскочила на ноги, сграбастала Заблудского под мышку и унесла его внутрь теплохода мимо своей удовлетворенной и счастливой напарницы.
        - По рукам пошел, - прокомментировала Ольга.
        - Ничего. Пускай парень деньги заработает на выпивку, - сказал Иван.
        - Таким способом? - иронически спросил Вадим.
        - Ты и таким не можешь, - прямо сказала Пенкина.
        Капитан сплюнул в досаде и поднялся из шезлонга.
        - Будет вам место, - сказал он.
        Он переоделся в белый костюм и направился к пассажирскому помощнику капитана Попандопулосу, чтобы попросить себе какую-нибудь каюту на ближайшую ночь. При этом размышлял о том, что наметившийся роман Ольги и Ивана может отрицательно сказаться на ходе операции. Вдобавок этот пьяница и бабник Заблудский. А еще интеллигент… Не зря в ФСБ интеллигентов не любят. На словах интеллигент, а копни его глубже - пьяница и бабник. Если не педераст.
        Вадим нашел служебную каюту пассажирского помощника и постучал.
        - Камин, плиз! - донесся голос.
        Богоявленский вошел и застыл на месте.
        Попандопулос в белом кителе с шевронами сидел за письменным столом, уставившись в стену, где были вмонтированы четыре телевизионных экрана. На каждом из них показывали порнофильм.
        На первом экране дама в летах на роскошной кровати с балдахином кувыркалась с двумя молодыми людьми, по виду мексиканцами. Те трахали ее в хвост и в гриву, издавая мексиканские вопли.
        На втором экране пожилой мужчина, зажав в объятиях молодую любовницу, лобызал ее круглые загорелые груди, на которых был четкий след от купальника. Девушка была в стереонаушниках.
        На третьем молодые влюбленные трахались в бешеном ритме, как кролики, осыпая друг друга каплями пота.
        На четвертом было месиво обнаженных негритянских тел, человек шесть, разобрать, что там происходит, не было возможности. Все смешалось: жаркое дыхание, придыхание, крики и стоны, похлопывание по ляжкам и незатейливый постельный разговор.
        - Так хорошо?
        - Да.
        - А так?
        - Тоже хорошо.
        - А та-ак?!!
        - О-оо!
        Попандопулос не сводил глаз с экранов. Вадим кашлянул.
        - Простите, сэр, что я отрываю вас от приятного времяпрепровождения…
        Помощник капитана взглянул на него недовольно.
        - Это моя служба, милейший. Я наблюдаю за порядком на корабле.
        - Вы хотите сказать, что все это происходит здесь, на борту? - Вадим показал на экране.
        - А где же? В Голливуде?! - захохотал Попандопулос.
        - Я думал, видеофильмы…
        - Вы плохого мнения обо мне. Я не смотрю порно. Порно оскорбляет нравственность, - обиделся Попандопулос.
        - А это что?! - вскричал Вадим, указывая на экраны.
        - Люди отдыхают. Они имеют право отдыхать, как им нравится. Они же не снимаются в кино.
        Пожилой любовник внезапно перевернул девицу на живот и набросился на нее сзади так страстно, что с нее слетели наушники.
        Негритянский группенсекс колыхался в едином ритме, издавая урчание.
        - Вы хотите сказать, что подглядываете тайком? - спросил Вадим.
        - Я не подглядываю. Я слежу за порядком и безопасностью пассажиров. В каждой каюте установлена видеокамера. Я могу переключать каюты с первого класса по четвертый… - Попандопулос защелкал ручками.
        В каютах либо трахались, либо было пусто. Вдруг на первом экране возник Бранко Синицын, который засовывал что-то в плоской коробке под широкий матрас двуспальной кровати.
        - А это что за тип? - спросил помощник.
        - Это Бранко Синицын, - сказал Вадим.
        - Вы его знаете?
        - Прекрасно.
        - Ну, тогда все в порядке. - Помощник переключился на новый экран, где трахались гомосексуалисты.
        - Я вас прошу… - поморщился Вадим.
        Попандопулос восстановил пожилую затраханную мексиканцами леди.
        - Какие проблемы? - спросил он.
        Вадим попросил на одну ночь пустую каюту без всяких объяснений. Попандопулосу объяснять было не нужно. Он очень хорошо знал, зачем люди берут пустые каюты.
        - Пятьдесят долларов, - сказал он.
        Вадим отвернул белый лацкан и показал жетон Интерпола.
        - О! Нет вопросов! - грек поднял вверх ладони. - У вас какая каюта?
        - Семнадцатая.
        Попандопулос перевел экран кают первого класса на семнадцатую каюту. На экране снова возник Бранко, который на этот раз засовывал длинный провод под махровый ковер на полу каюты.
        - Ваш друг, - сказал грек.
        - М-да… - протянул Вадим, а сам подумал: «Что он там делает? Наверное, документы ищет?»
        - А где его женщина? - спросил грек.
        - Какая женщина?
        - Ну, зачем он в каюте без партнера?
        - А-а… Он старик. Ему не нужно. А попробуйте посмотреть, что происходит в каюте люкс номер три, - попросил Вадим.
        На экране возникла голая донья Исидора, которая читала книгу «Русская кухня», лежа на широченной кровати.
        - Тоже без партнера, - удивился помощник. - Странная у вас группа.
        Вадиму стало обидно за русскую честь, и он попросил грека настроиться на каюту чилийских баскетболисток.
        Там происходило нечто чудовищное. Алексей Заблудский с задранным к потолку членом, который был едва ли не больше его самого, прыгал на животе центровой, как на батуте. Она при этом издавала утробный чилийский смех. Затем поймала его за инструмент и направила в себя, как направляют шприц с противозачаточной мазью. Заблудский стал работать с частотой отбойного молотка.
        - Интересный пассажир. Он уже третью обрабатывает, - заметил грек.
        - Вторую, - поправил Вадим.
        - Третью. Первая была утром, до завтрака.
        - Ну, шустрила! - вырвалось у Вадима по-русски.
        - Его так зовут? Шустрила? Он ваш друг? - заинтересовался грек. - У него невиданный фаллос. Кстати, перед этим здесь был один типчик вот с таким крошечным фаллосом, - засмеялся грек, оттопыривая мизинец. - С этой же леди. Но он ничего не смог сделать. Наверное, не из вашей команды.
        Вадим покраснел.
        - Какую вы мне дадите каюту? - сухо осведомился он.
        Грек переключил тумблер. Возникла одноместная пустая каюта, в которой на стене висела кожаная плеть.
        - Номер тридцать девять.
        - А плетка зачем?
        - На всякий случай. Среди пассажиров встречаются садисты и мазохисты. Упаси Бог, мистер сыщик, к вам это не относится, - рассмеялся Попандопулос.
        Капитан получил ключ и отправился в свою новую каюту. Там он снял со стены плетку и засунул ее в шкаф, после чего принялся искать глазок видеокамеры. Найдя его под потолком, капитан залепил объектив жевательной резинкой и улегся на кровать в расстроенных чувствах.
        - Фаллос… - бормотал он. - Придумали же слово, суки греки…
        Глава 34
        Планы доньи
        Донья дочитывала рецепт приготовления блинчиков с мясом, а мысль ее металась в поисках выхода из создавшейся ситуации.
        Бранко Синицын доложил ей утром, что все готово к взрыву, украден дубликат ключа от каюты интерполовцев, и днем он будет минировать матрас в каюте Ивана и Вадима, пока агенты загорают. А ночью взорвет к ядрене фене. Последних слов донья не поняла, но страх за судьбу Ивана охватил ее. Ядреня феня представлялась чем-то чрезвычайно опасным.
        - Ты мочь делать взрывать? - спросила донья.
        Печальный умный взгляд Синицына выражал надежду на то, что на этот раз интерполовцы не избегнут своей участи.
        Поэтому блинчики и ватрушки, голубцы и пельмени, которыми донья намеревалась потчевать Ивана на своем ранчо в Техасе, пока отступили на второй план. Сначала спасти Ивана, потом кормить. Никак не наоборот. Так решила Исидора.
        Днем Исидора несколько раз выходила на палубу, где загорал Иван рядом с этой несносной толстой русской журналисткой, вымазанной йогуртом. Донья махала Ивану ручкой, он не отвечал. «Ничего, - думала донья, - он еще не знает о чеке и блинчиках с мясом».
        Она решила похитить Ивана вечером. Для этого необходимо было приготовиться. Донья еще раз поднялась на вертолетную площадку рядом с трубой. Там стоял небольшой вертолет, возле которого в шезлонгах загорали пилоты - белобрысые молодые шведы Улле и Уве.
        - У вас все готово? - спросила донья.
        - Так точно, мэм! - Шведы вскочили на ноги, вытянули руки по швам.
        - Завтра утром. Пассажиров двое. Курс - Флорида, - отчеканила донья.
        - Нет проблем!
        Принципиальная договоренность о фрахте вертолета была достигнута еще вчера. Побег с борта лайнера стоил двадцать пять тысяч долларов. Остальные девятьсот семьдесят пять тысяч донья собиралась вернуть Ивану в Техасе.
        Едва она вернулась в каюту и переоделась в соблазнительное короткое платьице, как в дверь кто-то заскребся. Донья подумала, что это Бранко, отворила.
        На пороге стоял Вадим в белом костюме, с красной гвоздикой в петлице и в шляпе-канотье.
        - Добрый вечер, мадемуазель, - он галантно приподнял шляпу.
        - Здоровый, - холодно кивнула она.
        - Да, здоровый, - подтвердил он, не поняв, что донье это слово заменяет русское
«здравствуйте».
        - Что ты хотеть?
        - Я тебя хотеть, - с готовностью откликнулся Вадим, вынимая гвоздику из петлицы и протягивая донье.
        - Все хотеть, - сказала она явную неправду, поскольку претендентов больше не наблюдалось.
        - Я больше хотеть, - сказал он твердо и шагнул в каюту.
        Появление разгоряченного капитана в шляпе-канотье путало все планы доньи. Она быстро размышляла, что проще и потребует меньших затрат: отдаться ему сразу и отпустить, либо выгонять, применяя физическую силу и зовя на помощь попандопулосов.
        После минутного колебания донья решила отдаться. Заодно и проверить силу чувств капитана. А то на словах все горазды. «Больше хотеть!» Вот мы и посмотрим.
        Кроме всего прочего, это был запасной вариант для Техаса. Слабый, конечно, после Переса и Ивана, но все же из ФСБ. В Америке можно продать какой-нибудь скучающей миллионерше.
        - Гут. Я себя тебе давать. Гут, - кивнула донья деловито и, расстегнув молнию, скинула платьице.
        Капитан снял канотье и вытер платком внезапно вспотевший лоб. Донья жестами дала понять, что, кроме шляпы, нужно еще кое-что снять. Капитан дрожащими руками стал расстегивать ремень. Донья нетерпеливо отвела его руки от ремня, положила себе на талию. Сама же занялась ремнем. Вадим стал стаскивать с нее лифчик через голову, забыв расстегнуть. Этим страшно мешал донье, у которой заклинило ремень. Наконец практически одновременно они справились и оказались оба в одних трусах.
        Донья с типично испанским гиканьем изящно спустила трусы капитана на пол, он же замешкался, проделывая то же самое, зачем-то нагнулся до полу и вдруг уперся лбом в лобок доньи. Это так его поразило, что капитан закатил глаза и без звука осел на пол. Голая донья склонилась над ним.
        - Давать дальше! Дальше давать! - потребовала она.
        - Жарко… - пробормотал капитан.
        Донья ударила его ногой по спине. Шлепок получился звонким - спина капитана была мокра от пота. Он вскочил на ноги, подхватил донью липкими потными руками и поволок на кровать. Донья успела утереться краем простыни и перевернулась на спину, закрыв глаза и приняв классическую позу. Прождав минуту, она открыла глаза.
        Вадим стоял перед нею на коленях и, скосив страшные глаза вниз, повторял свистящим шепотом:
        - Встать! Встать, сволочь!
        Будто требовал почтить чью-то память. Вероятно, память о собственной дееспособности. Его инструмент с диковинным греческим названием не реагировал на эти призывы.
        Донья, повинуясь какому-то непонятному приступу человеколюбия, попыталась ему помочь. Инструмент остался безмятежным и прохладным, несмотря на жару. Будто его только что вынули из холодильника.
        - Ты хотеть меня? - спросила донья.
        - Я хотеть, он - не хотеть! - капитан был в отчаянии.
        - Ты договариваться с ним, потом договариваться с Исидора, - обрисовала программу донья.
        Капитан ушел в ванную договариваться с фаллосом, а донья опять принялась за
«Русскую кухню».
        Через три минуты радостный капитан с исправным с виду инструментом выскочил из ванной и прилетел на кровать к донье. Она, как контролер ОТК, проверила готовность и не удержалась от сарказма:
        - Два дюйм. Это есть размер мальчик девять лет.
        От этого замечания размер сократился до одного дюйма, и фаллос опять стал некондиционным.
        Вадим натянул трусы, надел шляпу и уселся в кресло. Донья тоже принялась одеваться.
        - Прости меня, - сказал он. - Я никогда не пробовал в тропиках.
        - Следующий тайм - Северный полюс, да? - рассмеялась донья.
        И тут капитан зарыдал, как мальчишка. Всю сознательную жизнь он носил с собою свой мужской позор, который, как утверждают специалисты, вовсе не является позором. Но это все слова! Каждый раз, завоевывая женщину, капитан страшился момента, когда она скажет «да». Потому что два дюйма - это судьба.
        Исидора подошла к нему, погладила по затылку.
        - Не плакай. Я куплю тебе электрический. Вот такой! - Она отмерила руками полметра.
        Вадим улыбнулся сквозь слезы.
        - Он дорогой, наверное…
        - Здоровье дороже, - сказала донья по-испански.
        Вадим натянул брюки, надел пиджак, сунул гвоздику в петлицу.
        - Очень красивый! Не снимать ничего никогда. Такой все любить, - искренне восхитилась донья.
        - Я тоже думаю, что постель - это не главное, - сказал капитан. - Должна быть духовная близость.
        Донья не поняла, но согласилась.
        Когда Вадим ушел, она влезла под душ, борясь с приступом желания. Как ни был слаб и потен капитан, он все же возбудил ее. Теперь эта энергия понадобится для похищения Ивана.
        Исидора не заблуждалась: Иван добровольно не сдастся. Ежедневное подношение букетов не сломило его, он спешит на задание и вряд ли его соблазнит техасское ранчо. Поэтому надо брать его силой.
        План Исидоры был таков. Вечером, после ужина, когда все пассажиры корабля собираются в музыкальном салоне на танцы, дождаться выхода Ивана в туалет. Там его лишают сознания с помощью хлороформа два попандопулоса и тащат к вертолету. Еще три грека в это время отвлекают внимание друзей Ивана: один танцует с Ольгой, другой пьет с Заблудским, а третий разговаривает с Вадимом о Ельцине.
        Вертолет взмывает в воздух и берет курс на Флориду. Иван приходит в сознание уже в Америке. А дальше из газет он узнает о гибели своих друзей после взрыва на
«Ренессансе» и, конечно, благодарен Исидоре. Все было логично.
        Однако с этими русскими всегда все не так. Чем логичней план, тем абсурднее он приводится в исполнение.
        После ужина донья спустилась в музыкальный салон.
        Все пятеро попандопулосов, получившие уже аванс, были наготове. Однако русских в салоне не наблюдалось. Наяривал сиртаки греческий оркестр, плясала французская шелупень, а интерполовцев нигде не было видно. И это было странно, потому что предыдущие два вечера все четверо не вылезали из музыкального салона.
        Исидора прошлась по барам - никого. Зашла в видеозал - никого. Вышла на верхнюю палубу - то же самое.
        Тогда она последовательно обошла все три каюты русских. Никто не отозвался на ее стук. И это неудивительно, поскольку Ольга с Иваном никому не отворяли, Заблудский продолжал работать с чилийскими баскетболистками, а Вадим находился в каюте для мазохистов, не известной донье, где истязал себя морально.
        Тогда донья направилась к Бранко. Старик сидел в своей каюте с собранным чемоданом и держал на коленях пластмассовую кнопку величиной с блюдце.
        - Все готово, мэм, - рапортовал он. - Взрыв назначен на два часа ночи.
        - Я отменяю взрыв, - сказала Исидора. - Русские где-то спрятались. Взрывать будешь по моему сигналу.
        - Слушаюсь, мэм. - Старик с кнопкой под мышкой удалился в ночной бар, где заказал себе стаканчик апельсинового сока. Он уселся с ним за столик, выложил кнопку дистанционного взрывателя перед собою и принялся дисциплинированно ждать сигнала.
        А донья расставила подручных-греков у дверей интерполовцев, а сама взяла себе джин с тоником в баре музыкального салона и уселась за столик, решив дождаться кого-нибудь из русских. Не могли они сквозь землю провалиться, тем более что на тысячу километров кругом земли не было.
        Глава 35
        Влюбленные
        Иван с Ольгой впервые остались одни и заробели.
        Ольга пришла в каюту мужчин, успев переодеться и смыть йогурт, тогда как Иван был еще в плавках. Поэтому он, извинившись, исчез в ванной и через пять минут вышел оттуда в вечернем костюме и штиблетах.
        - Поговорим, Ольга?
        - Поговорим.
        Их лица пылали - от солнца, от стеснения, от счастья. Они уселись в креслах за круглый столик и посмотрели друг на друга.
        - А о чем, Ваня? - спросила она.
        - О жизни, - просто сказал он.
        Но никто не начинал, оба молчали. Слов уже не нужно было, они понимали друг друга без них. Посидели минут пятнадцать.
        - Вот и поговорили, - сказал Иван, поднимаясь.
        - Знаешь, что я забыла сказать? Домик хочу. На Карельском перешейке. С огородом…
        - С банькой… - добавил он.
        - С кошкой…
        - И собакой.
        - И веранда. Чай будем пить…
        - Постой, я тебя правильно понял? У нас трое детишек будет? - спросил Иван.
        - Трое, правильно, - кивнула она.
        - Тогда нужно не откладывать… - обеспокоенно сказал Иван, оглянувшись на широченную кровать.
        - Так-то оно так… - вздохнула Ольга.
        - Че вздыхаешь? Чай не дрова колоть, - пошутил Иван, хотя его уже колотила нервная дрожь.
        - Да уж лучше дрова, - сказала она, опускаясь на кровать.
        Иван уселся рядом, положил руку Ольге на колено, но, подумав, снял.
        - Ты знаешь, как дальше? - спросил он.
        - Откуда ж, Вань?
        - А я думал - знаешь… - вздохнул он.
        - А я думала - ты знаешь. Не впервой ведь…
        - В том-то и дело, что впервой, - признался он.
        - И я впервой.
        - Во влипли! - сказал Иван, и оба расхохотались.
        Решили действовать как в кино. Разделись самостоятельно. Ольга сказала, что так ей нравится больше. Когда Ольга, морщась от боли в обожженном теле, стянула лифчик, Иван умилился:
        - Титечки…
        - Титек не видел?
        - Да где ж увидишь? В РУВД, что ль? Только в кино.
        Он потрогал их пальцем.
        - Мягкие…
        И не без смущения стянул с себя трусы.
        Теперь пришла очередь удивляться Ольге.
        - Какой… твердый… - уважительно сказала она. - Он всегда такой?
        - Не… Обычно по утрам, - сказал Иван.
        - Сейчас же вечер.
        - Ну, не знаю… А ты что, не видела раньше?
        - Да где же? В кино голых теток показывают, а голых мужиков - редко. Порнуху я не смотрю. К нудистам не ходила. Где, Вань, на хуй посмотреть?
        Насмотревшись друг на друга, задумались: что делать дальше? То есть в принципе знали, но очень уж это представлялось нелепым. Нельзя же так не уважать друг друга!
        Тут в дверь требовательно постучали, и Ольга с Иваном в испуге юркнули под одеяло. Иван вырубил свет, и они притихли, прижавшись друг к другу.
        - Вания! - взывала из-за двери донья. - Я есть хотеть любить!
        - Вот привязалась… - пробормотал Иван, теснее прижимаясь к Ольге.
        Исидора ушла. Ольга умиротворенно посапывала на плече у Ивана. Она была горячая и мягкая, гладкая, как атлас. От нее пахло малиновым йогуртом. Иван поцеловал ее в ухо, счастливый, и заснул.
        Проснулся он глубокой ночью, точнее, уже под утро от быстрых горячих прикосновений ольгиных рук. Ее пухлые губы касались его лица, осыпая его поцелуями. Неизвестно, бодрствовала ли Ольга при этом, скорее всего нет, но Ивану было все равно, ибо он почувствовал необычайный прилив во все члены и впервые дал рукам делать то, что они захотят.
        Честно говоря, он сам удивлялся их желаниям, потому что руки проникали туда, куда он не то чтобы не хотел, но просто боялся подумать. Ольге это нравилось, судя по ее стонам и бормотаниям. Ее мягкие ладони тоже творили чудеса, так что через несколько минут Иван соколом взвился над кроватью и спикировал сверху на готовую к любви Ольгу.
        Их пронзила дрожь первого проникновения (потом уже Иван сравнивал это острое ощущение с первым прыжком в бандитский притон с пистолетом наголо), и они принялись любить друг друга столь яростно и отчаянно, что корабль «Ренессанс» приобрел дополнительную качку.
        Поскольку оба не знали, чем это должно закончиться, то воспринимали взрывы, время от времени сотрясавшие их вместе или порознь, за некий промежуточный результат и ждали чего-то совсем уж необыкновенного.
        И оно пришло! После шести-семи промежуточных взрывов, когда мокрый от пота и счастья Иван приподнял голову и бросил взгляд в иллюминатор, увидев край восходящего солнца, он от полноты любви издал торжествующий рев, совпавший с пронзительным криком Ольги, и в этот момент влюбленных подняло в воздух могучей волной, и они полетели, полетели, не отрываясь друг от друга, в поднебесную высь, где ангелы Божьи пели песнь торжествующей любви.
        Они даже не слышали адского грохота, сопровождавшего столь невиданный оргазм.
        Это взорвались под матрасом пятьдесят килограммов динамита.
        Глава 36
        Взрыв
        А получилось это так. Донья Исидора дождалась окончания танцев в музыкальном салоне, поглотив семь коктейлей, а друзей не дождалась. О Бранко она попросту забыла, напившись джина, и отправилась спать. Верные попандопулосы продолжали дежурить у кают русских.
        Бранко Синицын столь же дисциплинированно продолжал дежурить у красной кнопки в ночном баре. Голова его клонилась все ниже, и наконец Бранко заснул, уронив свою буйную шевелюру на стол и продолжая обеими руками держать кнопку.
        Вокруг пили последние посетители. Шел четвертый час утра.
        И тут в ночном баре появилась шумная компания, состоявшая из двенадцати чилийских баскетболисток во главе с тренершей и Алексея Заблудского - осунувшегося, но гордого собою.
        Алексей только что с большим запасом побил рекорд Гиннеса, принадлежавший одному пуэрториканцу, который на мюнхенской Олимпиаде сумел удовлетворить легкоатлетическую женскую эстафету 4х400 из Кении за одну ночь.
        Чилийские девушки тоже были довольны, включая сорокалетнюю тренершу, которая экзаменовала Алексея последней. По этому поводу они заказали уйму шампанского, сдвинули столики и уселись неподалеку от спящего Бранко.
        Пока бармен носил бокалы и бутылки, Алексей прошелся по бару, чтобы размять ноги, и заметил спящего Бранко.
        - О-о, старик! Что ты здесь делаешь? - удивился он.
        Бранко не реагировал.
        - Проснись, отец! - продолжал Алексей, нажимая ладонью на красную кнопку, которую обнимал спящий. - Дзынь-дзынь!
        Где-то вдали громыхнул взрыв, от которого «Ренессанс» заметно качнуло.
        - Слышите! - поднял палец Алексей. - Салют!
        От грохота Бранко проснулся и с ужасом уставился на Заблудского.
        - Ты… нажал… ты… - Губы не слушались старика.
        - Да, я нажал, - благодушно объяснил Алексей. - Что ты так волнуешься, отец? Надеюсь, это не адская машина?
        - А что же еще?! - заорал Бранко, бросаясь к двери.
        Алексей побежал за ним, оставив недоумевающих чилийских великанш. Они мчались по коридору мимо кают, где просыпались испуганные пассажиры. Паника охватывала Ренессанс, как пожар. Люди поспешно натягивали одежду, выскакивали в коридоры, бежали неизвестно куда. По громкоговорящей трансляции шли без остановки сигналы шлюпочной тревоги.
        Бранко и Алексей прибежали к каюте, которую занимали Иван и Вадим. В коридоре уже, пошатываясь, стоял полуодетый Вадим Богоявленский. Перед ним было пустое обугленное пространство, где прежде была каюта. Дверь в коридор была высажена, а также полностью исчезла стена каюты, где был иллюминатор. Прямо за каютой начиналось море, которое плескалось метра на два ниже уровня пола.
        Оцепенение прошло. Все трое устремились на палубу, где обезумевшие от страха пассажиры штурмовали спасательные шлюпки и завязывали спасательные жилеты. По трансляции передавали увещевания капитана, который заявлял, что опасности для корабля нет, пробоина находится гораздо выше ватерлинии.
        Им встретилась растрепанная донья. Она схватила Вадима за грудки, крича:
        - Где Вания?! Где мой Вания?!
        - Его спроси, - указал Вадим на Бранко.
        - Почему меня?! - взвизгнул старик. - Его спроси! - Он ткнул пальцем в Заблудского.
        - Ну, где он?! - зарыдала донья.
        Заблудский воздел глаза к небу.
        - Взлетел, мадемуазель.
        - Куда?!
        - В воздух. Адская машина, мадемуазель.
        Донья зарыдала пуще. Внезапно за ее спиной возникли пилоты вертолета Уве и Улле. Оба в синей форме и в белых перчатках.
        - Нештатная ситуация, мэм. Мы ждем указаний.
        Донья сверкнула глазами.
        - Бранко и вы… все! В вертолет, немедленно!
        - Я не одет, Исидора, - попытался возразить Вадим.
        - В вертолет! - грозно повторила она.
        Улле и Уве сопроводили Бранко, Алексея и Вадима в вертолет. Донья еще раз проверила, при ней ли чек на миллион, и пошла следом.
        У вертолета метался полупьяный торговец Сильвио с мешком тельняшек.
        - Спасите меня! Спасите мой товар! - устремился он к донье.
        - Никто не собирается тонуть. Возьмите себя в руки, - парировала она.
        - Куда же вы направляетесь?! - вскричал негоциант, увидев, что шведы начинают разогревать мотор.
        - На прогулку… Ладно, так и быть, давайте товар, - смилостивилась донья, глядя на полуголого Вадима.
        - Спасибо, мэм, вот мой адрес, мэм! - кричал негоциант, пока пропеллер вертолета раскручивался. Потом уже ничего не стало слышно.
        Вихрь от пропеллера прогнал любопытствующих и паникующих, вертолет мягко оторвался от палубы и взмыл в воздух.
        - Флорида, мэм? - спросил Улле.
        - Нет, Касальянка. Южная Америка, - изменила маршрут донья.
        - Пятьдесят тысяч, - невозмутимо изменил цену Уве.
        - Почему так дорого?
        - Мы не знаем дороги. Кроме того, пассажиров в два раза больше.
        - Согласна, - сказала Исидора.
        Пассажиры вертолета прильнули к окнам. На безбрежной глади утреннего моря с восходящим на горизонте огромным солнцем покачивался белоснежный «Ренессанс» с дыркой в боку. Паника постепенно утихала, путешественники разбредались по своим каютам. Солнце выкатывалось в небо.
        - Смотрите! - закричал Вадим.
        В полукилометре от теплохода на воде покачивалось белое пятнышко.
        - Бинокль! - потребовала донья.
        Уве протянул ей бинокль. Донья приставила окуляры к глазам и к своему ужасу и радости одновременно увидела плывущий по волнам океана широкий белоснежный матрац, на котором в костюмах Адама и Евы безмятежно занимались любовью Иван и Ольга.
        Они не заметили взрыва. Они вообще ничего не замечали.
        - Карамба! - воскликнула донья.
        Вертолет взял курс к матрацу с влюбленными.
        Часть 2
        Русский чай
        Глава 1
        Вперед в Касальянку!
        Куда же понесло вас, любезные вы мои? Куда понесло меня вместе с вами?
        В Касальянку!
        Да видел ли кто эту Касальянку, знает ли что о ней? Может, вовсе нет никакой Касальянки, лишь кричат какаду в сумрачной сельве над Амазонкой да скалятся из мутной воды зеленые аллигаторы-кайманы.
        Ни души во всей Амазонии, хоть пройди ее всю из края в край с револьвером наизготовку.
        Но вот звук из прошлого века: было, говорят, в тех местах поселение русских народников, сбежавших от царизма и основавших на краю света колонию социалистического толка. Об этом писал журнал «Нива» в 1903 году, а граф Лев Толстой переписывался с тамошним главным колонистом Петром Молочаевым, имея даже намерение посетить Касальянку, но не успел.
        Потом долго ничего не слышно о Касальянке, до 1942 года, когда вдруг оттуда пришла в Москву посылка - три бочки целебного настоя, приготовленного из плавников барракуды, всего четыреста сорок литров. Потом этот настой широко применялся во фронтовых условиях и входил составной компонентой в мазь Вишневского.
        И наконец, уже в эпоху перестройки Касальянка всплыла в прессе последний раз, когда министр иностранных дел Шеварднадзе сделал в Женеве заявление о том, что отныне уголовные преступники, отбывшие наказание, будут направляться в ссылку как на Восток, то есть на Колыму, так и на Запад, то есть за рубеж. В качестве одного из пунктов высылки русских, тогда еще советских, уголовников в числе других промелькнуло ничего не говорящее название Касальянка.
        Но об этом тут же забыли, тем более что так и осталось неизвестным - осуществился ли план Шеварднадзе.
        Вот в такую неизвестную, прямо скажем, область направлялся вертолет, ведомый невозмутимыми шведами Улле и Уве.
        В пилотской кабине Иван Середа в длинной тельняшке на голое тело, напоминавшей мини-платье, вертел ручку настройки радиоприемника. На голове Ивана были наушники. За его спиной стоял Вадим тоже в тельняшке и в трусах.
        - Алло! Интерпол?.. Алло! - взывал Иван в микрофон. - Докладывает командир группы лейтенант Середа. Держим курс на Касальянку… Вы слышите меня? Жду указаний…
        По-видимому, указания последовали, потому что Иван, схватив авторучку, спешно принялся что-то записывать на клочке бумаги.
        Вадим попытался заглянуть в листок, но Иван отгородился туловищем.
        - Вас понял! - закричал Иван в микрофон. - Буду выходить на связь регулярно в это же время. Конец приема.
        Иван поднялся с кресла, уступив Вадиму место. При этом командиры обменялись выразительными взглядами. Вадим занял место за передатчиком и настроился на новую волну.
        Иван не ушел, теперь уже он ревниво следил за действиями товарища.
        - Алло! Москва?.. Докладывает командир группы капитан Богоявленский, - начал доклад Вадим. - Подлетаем к Касальянке. Жду ваших указаний… Понял! Записываю… Дай карандаш! - повернулся он к Ивану, после чего принялся так же конспиративно строчить указания из Москвы.
        - Вас понял! Да! Группа в полном составе. Есть даже лишние. Буду докладывать регулярно. Отбой!
        Вадим снял наушники, взглянул на Ивана.
        - Ну, что тебе передали?
        - А тебе? - осведомился Иван.
        Вадим, не ответив, направился в салон, где ожидали их остальные участники экспедиции. Исидора с Ольгой, забыв о соперничестве, как подружки, склонились к одному иллюминатору и разглядывали бесконечные тропические леса верховьев Амазонки. Донья что-то объясняла Ольге, на которой, кстати, была надета такая же русская тельняшка.
        Бранко с Заблудским резались в кости. Оба тоже были в тельняшках - за компанию.
        Увидев начальство, все оставили свои занятия и ожидающе уставились на Ивана и Вадима.
        Командиры переглянулись. Никто не хотел первым раскрывать карты.
        Донья решила показать - кто есть кто на борту этого вертолета.
        - Ну, что сказать Интерпол? Этот старый мудадайло Джеральд?
        Командиры проглотили новый термин «мудадайло», посчитав его испанским словом.
        - Интерпол передает всем привет, - начал Иван. - Донье будет смягчена статья за спасение агентов. Бранко Синицыну не будет. Отягчающие обстоятельства, отец. Капралу Заблудскому поставлено на вид за неосторожное обращение с детонатором…
        - Они говорить так, будто я есть их карман! - возмутилась донья.
        - У них есть сведения, что Перес де Гуэйра имеет непосредственное отношение к Касальянке и уже вылетел туда с двумя подручными.
        Донья презрительно расхохоталась.
        - Как это по-русски? Снег прошлой зимы! Открывать Америка!
        - В Касальянке изготовляется новый наркотик, донья, чтоб вы знали. Называется
«фигня», - сказал Иван.
        - Фигния? - удивилась донья. - Мой не знать.
        - А наш знать, - сказал Иван и посмотрел на Вадима. - У меня все. Я по-честному. Что у тебя?
        Капитан заглянул в бумажку.
        - То же самое. Только про «фигню» они еще не знают. Добавлено, что Перес де Гуэйра и Яков Вениаминович Чеботарь, дважды судимый - одно и то же лицо.
        Донья засмеялась еще пуще:
        - Новость для твой? Да?
        - Исидора, - прервал ее смех Вадим, - Яков Вениаминович когда-нибудь говорил вам, что занимался проблемой Тунгусского метеорита?
        Донья посерьезнела:
        - Нет, никогда. Клянусь мадонной!
        - А что это такое, Вадим? - спросил Середа.
        Вадим взглянул на него сверху вниз.
        - Серость - бич советской милиции! - наставительно произнес он.
        - Сам ты бич, - парировал лейтенант. - Мы оперативники, академий не кончали. Рассказал бы лучше.
        - Тунгусский метеорит - загадочное явление природы. В 1908 году свалился в тайге неподалеку от Байкала, леса повалил до черта, небо сияло неделю… А сам метеорит не нашли.
        - Куда же он делся? - спросила Ольга.
        - Никто не знает… Наш Перес три раза в экспедицию ездил на Тунгуску, искал… - сказал Вадим.
        - Ну а к наркотикам это какое отношение имеет? - спросила Ольга.
        - Вот и в Москве спрашивают - какое? Мы должны выяснить.
        - В огороде буза, а в Киеве брат отец, - продолжала демонстрировать знание русского языка Исидора. - Никаких отношений! Яков много есть чего делать в жизнь. Сидеть тюрьма, элементарный частица, торговля… Он как это есть… Бриллиант! У него много поверхность.
        Пока осмысляли текст доньи, из кабины вышел Уве.
        - Касальянка, мэм. - сказал он.
        Глава 2
        Торжественная встреча
        Вертолет завис над площадкой, подняв тучи пыли, затем начал медленно снижаться и наконец коснулся колесами земли Южной Америки.
        Открылась дверца, пилот сбросил лесенку, и из кабины выглянули Иван и Вадим в тельняшках.
        - Ого! - сказал Иван.
        Все выглядело так, как обычно бывает при встрече официальной правительственной делегации. С правой стороны замер строй солдат в экзотической военной форме с винтовками. Солдаты по виду были метисами. Слева стояла разномастная толпа, более всего напоминавшая ораву анархистов времен революции, как их принято было изображать в кинофильмах недавних лет. В центре, на ковровой дорожке, ждал желанных гостей дон Перес де Гуэйра на костылях с одной загипсованной ногой. По бокам от него навытяжку стояли Максим и Федор в генеральских мундирах той же экзотической формы. За ними разместился оркестр, состоящий из двух гармошек и трех балалаек.
        - Ну, кто первый пойдет? - нетерпеливо спросил Вадим.
        - Давай ты, - великодушно предложил Иван. - Все-таки в штанах.
        Вадим потрусил вниз по лесенке, Иван пошел за ним. Следом из вертолета показались Заблудский, Ольга, Бранко и донья Исидора, все в тельняшках. Прибывшие были похожи на команду пиратского судна.
        Оркестр грянул марш тореадора из оперы Бизе «Кармен», и Перес ловко поскакал на костылях навстречу гостям, напоминая старого пирата Сильвера.
        Максим и Федор поспешили за ним, придерживая болтающиеся на боку сабли и тихо матерясь в такт музыке. Их обогнал долговязый небритый человек в дырявой футболке, который нес наперевес микрофонную стойку.
        Иван и Вадим выступили вперед, одернув тельняшки. Перес подскакал к ним на костылях и отдал честь. То же сделали генералы Максим и Федор. Долговязый поставил микрофонную стойку перед Пересом.
        - Дон Перес, ну к чему это… - недовольно поморщился Вадим. - Прямо оперетка какая-то…
        - Сами виноваты. Приперлись без приглашения! - свистящим шепотом отвечал Перес. - Теперь терпите протокол. Обязан принять по протоколу. Юридически мы государство.
        Он взялся рукой за стойку и притянул к себе микрофон, как поп-звезда.
        - Дамы и господа! - прорычал Перес в микрофон по-русски. - Мы рады приветствовать наших дорогих гостей из России на гостеприимной земле вольной страны Касальянки! Наши связи с Россией обширны и многогранны. У нас один государственный язык - русский, почти все граждане Касальянки - выходцы из России!
        - Да ну! - вырвалось у Ивана.
        - Баранки гну! - огрызнулся Перес.
        Микрофон, дотоле не работавший, включился именно на этой реплике Переса, и над летным полем ни к селу ни к городу прогремело: «Баранки гну!»
        Генералы Максим и Федор недоуменно переглянулись. Перес поискал глазами долговязого радиста и погрозил ему кулаком.
        - Различия государственных систем не имеют значения. Я уверен, что наши народы рука об руку будут идти к процветанию! - закончил Перес и уступил место перед микрофоном.
        - Кто будет говорить? - шепнул Вадим Ивану.
        - Говори ты. У тебя язык лучше подвешен.
        Вадим откашлялся.
        - Господин президент! Дамы и господа! Товарищи! Мы прибыли к вам с миссией доброй воли. Вся наша делегация испытывает чувство глубокого удовлетворения. Мы хотим побыстрее сесть за стол переговоров. Да здравствует свободолюбивый касальянский народ!
        Вадим блестяще справился со своею задачей. Образец ораторского искусства. Коротко и ясно.
        Донья Исидора, стоявшая за его спиной, с гордостью посмотрела на коротко стриженный затылок Вадима. После инцидента с двумя дюймами она все чаще ловила себя на том, что думает о Вадиме почти с любовью. Его жизненная драма, как ни странно, размягчила донью, а трахаться, откровенно говоря, уже порядком надоело.
        Бухнула пушка в кустах. Балалайки и гармошки затянули гимн России. На флагштоке аэропорта поползли вверх два флага - России и Касальянки. Последний представлял из себя желтое полотнище, в центре которого был изображен зеленый кукиш.
        Гимн России сменился гимном Касальянки, представлявшим из себя известный романс на стихи Лермонтова. Толпа бомжей и анархистов, высекая из себя светлые слезы, хором грянула:
        Белеет парус одинокой
        В тумане моря голубом. -
        Что ищет он в стране далекой?
        Что кинул он в краю родном?
        Перес украдкой вытер слезу. В этот миг он был истинно прекрасен - старый пират-сентименталист, калека всех режимов и властей, полупреступник-полугений, творивший добро посредством зла.
        Играют волны, ветер свищет,
        И мачта гнется и скрыпит;
        Увы, - он счастия не ищет
        И не от счастия бежит! -
        Под ним струя светлей лазури,
        Над ним луч солнца золотой, -
        А он, мятежный, просит бури,
        Как будто в бурях есть покой!..
        Неожиданно к каноническому тексту Лермонтова оказалась присобачена еще одна строфа, принадлежавшая Александру Блоку:
        Простим угрюмство - разве это
        Сокрытый двигатель его?
        Он весь - дитя добра и света,
        Он весь - свободы торжество!
        Но этого никто не заметил. Вероятно, на полное невежество и рассчитывал Яков Вениаминович Чеботарь, когда компоновал текст гимна из стихотворений двух классиков.
        Поющие просветлели, кое-кто даже перекрестился. Перес, повернувшись к гостям, сделал приглашающий жест:
        - Пошли знакомиться с правительством.
        Они подошли к разношерстной толпе, которая вблизи выглядела еще хуже, чем издали: исковерканные жизнью физиономии, глаза пропойц и воров, сломанные носы, торчащие уши, острые хищные кадыки. Выделялся изнеженностью лишь один смазливый молодой человек, напоминавший раскормленного котенка. По-видимому, он был здесь новичком, потому что нервно дергался и старался придать себе бравый вид.
        С него и начал Перес.
        - Министр печати и информации, - представил он молодого человека.
        Тот протянул руку Ивану и поспешно отрапортовал:
        - Двести шесть, часть вторая!
        - Середа, - сказал Иван.
        Следующим был одноглазый громила, оказавшийся министром среднего и тяжелого машиностроения. Перес не без гордости произнес его титул, впрочем, тут же добавил со свойственной ему честностью, что ни среднего, ни тем более тяжелого машиностроения в Касальянке пока нет, а министр назначен про запас.
        - Сто семьдесят семь прим, - сказал громила.
        - Середа, - повторил Иван.
        Далее члены кабинета называли различные цифры, но чаще всего повторялись 186, 112 и 88. Долговязый радиолюбитель заведовал комитетом по телевидению и радиовещанию. Ни того ни другого в Касальянке тоже не было.
        Наконец Иван не выдержал.
        - А что это за цифры? - спросил он. - Телефоны?
        - Это статьи Уголовного кодекса, по которым они были осуждены в Советском Союзе и в России, - не скрывая удовольствия, объяснил Перес. - Все они русские беженцы.
        - И лишенцы, - добавил министр печати и информации.
        Глава 3
        Ненормативный Биков
        Парад войск Касальянки принимал новый министр обороны Федор, командовал парадом начальник генерального штаба Максим.
        Надо сказать, очередная смена имиджа контрабандистов- бриллиантщиков, которые внезапно превратились из монмартрских художников в генералов, пошла им явно на пользу. Смотрелись они гораздо убедительнее, чем на Монмартре. За два дня успели ознакомиться с делами, провести строевой смотр и небольшое учение, состоявшее в сборке и разборке имевшегося на вооружении автомата Калашникова, который по традиции вручался лучшему бойцу. Вся армия минут сорок разбирала автомат, но собрать не смогла. Главнокомандующий и его заместитель, вспомнив школьный курс военной подготовки, собрали автомат. Он достался Хосе Лауренсио Хименесу, молодому бойцу-гвардейцу. В армии Переса все были метисы и все - гвардейцы. Всего бойцов насчитывалось тридцать четыре человека и два капрала.
        Эта армия под звуки тех же балалаек бодро промаршировала мимо президента и гостей, и Перес пригласил прибывших в здание аэропорта на пресс-конференцию.
        Долговязый министр-радист снова поволок микрофонную стойку, а министр печати и информации побежал вперед организовывать место встречи с журналистами. Журналистов было двое - сам министр и Пенкина.
        - Я его узнала, - шепнула Ольга Ивану.
        - Кого?
        - Министра этого. По печати. Я его по телевизору видела в «Пресс-клубе». Он из журнала «Собутыльник».
        - А сюда как попал? - спросил Иван.
        - Не знаю.
        Иван прибавил шаг, догнал министра.
        - Ты кто? - прямо спросил он.
        - Дима, - просто ответил министр.
        - Фамилия?
        - Биков.
        - Как здесь оказался?
        - Осужден условно за ненормативную лексику, хуе-мое, - ответил Биков. - Пен-клуб отмазал.
        Из этих слов Иван не понял ничего, кроме «хуе-мое».
        - Норму не выполнил, что ли?
        - Мудила ты, товарищ, огородная! Я тебе, бля, русским языком говорю, матом ругался, на хуй! В печати! - взорвался Биков.
        При этом его молодое красивое лицо стало еще красивей.
        - Зачем? Тебе что, слов не хватало? - искренне удивился Иван.
        - Хватало, - опечалился Биков. - Знаешь, какие я стихи писал, сержант!
        - Я лейтенант, - поправил Иван.
        - Один хуй. Вот скажи, пошел в жопу - это хулиганство или нет?
        - Смотря кто пошел, - мудро ответил Иван. - Если сосед или товарищ по работе, к примеру, то нет…
        - А если президент? - не унимался Биков.
        - Неужто ты президента послал? - усомнился Иван.
        - Нет. Министра по чрезвычайным ситуациям. В газете. Шутя.
        - Ну и правильно дали, - заключил Иван. - Я бы на месте суда…
        - А я его в рот ебал! - заорал Биков. - Суд! Мне Стругацкий факс прислал!.. Ничего, я им еще врежу. Здесь свобода слова - полная! Журнал буду издавать. Знаешь, как называется? «Фигня»! Не слабо, да?
        - «Фигня»? - насторожился Иван. - Почему?
        - Да так. Слово красивое. И не матерное.
        Сзади плелись члены кабинета, надеявшиеся на бесплатное угощение после пресс-конференции. Они негромко роптали и обменивались впечатлениями.
        - Бабы-то две, - сказал громила по машиностроению. - Которая Яшкина?
        - Вроде бы чернявая, - отозвался министр юстиции.
        - Он такой живоглот - двух возьмет, не подавится, - злобно сказал машиностроитель, серчавший на президента за отсутствие машиностроения.
        - Ты бы помолчал, Николай, - оборвал его председатель комитета по телевидению. - Тебе такое министерство дали. Ни хера делать не надо, а оклад идет. Сидел бы сейчас в Воркуте, срок мотал…
        - Павел абсолютно прав. Абсолютно! - поддержал товарища по кабинету старик-еврей, министр торговли. - Мы должны молиться на Якова Вениаминыча.
        - Подлипалы! - не сдавался громила. - Погодите, я путч вам устрою.
        - Ой-ой-ой! Эти путчи! Напугали нас путчами! - замахал на него руками еврей. - Сидите и не рыпайтесь.
        Министр обороны с помощником отделились от толпы и направились обратно к вертолету.
        Пилоты Уве и Улле сидели в тени лопасти на складных стульчиках и резались в кости.
        - Свободен, шеф? - обратился Федор к Уве.
        - Не понимаю, - сказал пилот по-английски.
        Максим перевел вопрос.
        - Я зафрахтован доньей Исидорой, - ответил пилот.
        - Ну, донья… Считай, что ее уже нет. Надо кинуть груз в Вену. Сто двадцать килограммов.
        Пилот вынул из кармана калькулятор, посчитал.
        - Двенадцать тысяч баксов. Какой груз?
        - Да так. Фигня.
        - Двадцать пять тысяч.
        - Годится. - Федор шлепнул его по ладони двумя пальцами. - А на этих не обращай внимания, - кивнул он в сторон аэровокзала, куда входила делегация. - Через час их расстреляют.
        - О’кей, - сказал пилот.
        Глава 4
        Программа действий
        После пресс-конференции, на которой Перес отбивался от вопросов Пенкиной о правах человека в Касальянке, а Биков острил, что права есть, а человеков нет, президент пригласил донью Исидору и Бранко в кабинет, находившийся тут же, в аэровокзале, который по совместительству оказался президентским дворцом.
        Министры в это время накинулись на халяву, состоявшую из копченых ножек Буша, квашеной капусты и немерянного количества водки. Интерполовцы последовали общему примеру и уже через два стакана их нельзя было отличить от министров. Такие же вдохновенные.
        Кабинет Переса был обставлен в неожиданном стиле любителя путешествий: карты, чучела птиц и животных, огромный глобус. Прислонив костыль к столу, Перес не без труда уселся на стул, скрестил руки на груди и несколько секунд испытующе глядел на своих подручных.
        Бранко виновато переминался с ноги на ногу, донья же делала вид, что происходящее ее не касается. Она подошла к чучелу фламинго и погладила его по длинной изогнутой шее.
        - Ну что? Опять динамит плохой? - укоризненно начал Перес, глядя на Бранко. - Хоть бы одного взорвал, ей-богу! Как заколдобило! Теперь возись с ними.
        - Отпустите меня в Сантьяго, - глухо промолвил Бранко.
        - Вот еще! Придумал. Будешь работать здесь… И ты тоже хороша! - Перес повернулся к Исидоре, обратившись к ней пофранцузски. - Приволокла полный вертолет интерполовцев. Так бы они полгода нас искали, а тут - пожалуйста! У меня только пошли дела…
        - Дела?! - Донья с ходу перешла в контратаку. - Знаю я твои дела! Кто мне говорил, что готовит в Касальянке глобальный эксперимент? Что от этого зависит будущее России и всего мира? Я поверила, дурочка… А на самом деле ты просто делаешь деньги с помощью своего зелья!
        - Что ты знаешь… - отмахнулся он от нее.
        - А вот знаю!
        Перес немного подумал, вращая большие пальцы один вокруг другого. Потом вынул из ящика письменного стола ключ, бросил его Бранко. Тот поймал.
        - Пойдешь на склад, возьмешь сколько нужно взрывчатки, оружия, патронов…
        - Опять… - вздохнул Бранко, но тут же поправился: - Слушаюсь, господин…
        - Если они не примут моих условий, займешься ликвидацией. Я не могу их официально расстрелять. Будет международный скандал, меня в ООН не примут. Мне нужно, чтобы они погибли от руки коммунистического террориста. За себя не бойся, тебя я потом спрячу.
        - Как я получу приказ? - спросил Бранко.
        - Следи за мной. Условной фразой будет: «Да свершится воля Господня!» Повтори.
        - Да свершится воля Господня, - послушно повторил Бранко.
        - Как только я произнесу эту фразу - считай, приговор им уже подписан. Сам выберешь место и время. Не тяни. Постарайся поэффектнее, чтобы было больше свидетелей…
        - Да я всегда эффектно, - пожал плечами Бранко.
        - Знаю, как ты эффектно… - Перес постучал кулаком по загипсованной ноге. - А ты сегодня же полетишь к народу с Ольгой, - обратился он к Исидоре.
        - Куда?
        - На ферму, в колонию. К моему народу.
        - Видела я этот народ. Головорезы.
        - Это не народ. Это правительство. Не впадай в марксистскую ошибку. Народ и правительство не едины. Народ у меня весь на ферме. Семьсот тридцать два человека… - Голос Переса потеплел. - Все как на подбор.
        - Зачем мы туда полетим? - спросила Исидора.
        - Журналистка должна написать правду. Как живут, чем занимаются.
        - Неужто ты заинтересован в правде? - спросила донья.
        - Все! Хватит! - Перес пристукнул ладонью по столу. - Подойди ко мне… - неожиданно дрогнувшим голосом произнес он.
        Исидора нехотя повиновалась. Перес обнял ее за талию одной рукой, притянул к себе. Бранко Синицын тактично отвернулся.
        - Ну что? Ты соблазнила этого мента? - спросил Перес.
        - Нет. Он любит Ольгу.
        - Дур-рак! - выругался Перес. - Ему такой шанс выпал. Я соскучился по тебе… Дурака и застрелить не жалко. Как считаешь, Синицын? - обратился он к Бранко по-русски.
        Бранко замялся.
        - Как вам будет угодно…
        - Не убивай их, - попросила донья.
        - Если пойдут ко мне министрами - не убью. Ивану министерство внутренних дел отдам.
        - Иван не пойдет, - сказала она.
        - Вдвойне дураком будет. У меня ж не работа, а мечта. При таких-то людях… Да у них и внутренних дел никаких нету, министерство жалко заводить… Ладно, ступайте. Я тут позанимаюсь полчаса, - Перес нацепил на нос очки, углубился в какие-то бумаги.
        В очках он сразу стал неопасным стареющим человеком.
        Исидора и Бранко вышли.
        - Бранко, вы помните, как отец народов относился к наркотикам? - тихо спросила Исидора.
        - Резко отрицательно, - так же тихо ответил Бранко.
        - Вы уже знаете, что дон Перес производит и продает наркотики. Иван и Вадим хотят это пресечь. Вы меня поняли?
        - Более чем, донья.
        - Ой, не верю я вам… - покачала она головой.
        - Да вы что - за идиота меня считаете?! С тех пор как ВПШ кончил, все за идиота считают! - обиделся Бранко. - Все будет хорошо. Еще ни одного порядочного человека не взорвал, - уже спокойнее добавил он.
        Глава 5
        Коммюнике
        Пенкина не участвовала в общей пьянке, потому что Биков засадил ее за коммюнике. Он обещал Пересу коммюнике к вечеру.
        Ольга никогда не писала коммюнике. Ей было интересно.
        Они устроились в том же зале, где проходила пресс-конференция. Биков вел себя суетливо, зачем-то закрыл дверь на ключ, часто вытирал пот.
        - Зачем дверь закрыл? - прямо спросила Ольга.
        - Секретность, Пенкина, секретность… - озабоченно проговорил Биков и принялся опускать жалюзи.
        За окном уже выносили из банкетного зала первых перепившихся министров и Алексея Заблудского. Их несли в правительственную деревню, располагавшуюся неподалеку, в парке.
        В пресс-холле стало полутемно и лирично. Биков включил музыку и достал из холодильника ликер «Амаретто». Пенкина с интересом смотрела на эти приготовления к коммюнике.
        Биков разлил ликер в рюмки и поднес одну Пенкиной. Та взяла осторожно, чтобы не расплескать, поскольку Биков наполнил рюмочку до краев.
        Сам Дмитрий, будто этого и ждал, поставил свою рюмку на стол и внезапно грохнулся перед Пенкиной на колени. При этом уткнулся лбом ей в бедро. Пенкина не могла отбить атаку, ибо держала переполненную рюмочку и боялась пролить на голову Бикову.
        - Оля! Оленька! - глухо взывал Биков, в промежутках покрывая бедро поцелуями и стремясь расширить их зону. - Я увидел тебя - и погиб! Здесь нет ни одной женщины! Кругом сельва и пьяные члены кабинета! Ты одна можешь меня спасти!
        Ольга улучила момент и одним махом влила в себя рюмку. Одна из проблем была решена. Ольга отбросила рюмку и вцепилась пальцами в кудрявую шевелюру Бикова, стремясь оторвать его голову от своей ноги.
        - Давай… писать… коммюнике… - с усилием выговорила она, ибо Биков был силен, как молодой бугаек.
        - Давай… Только… сначала… любовь… - также в борьбе отвечал ей министр.
        - Где… ты… предлагаешь?.. - полюбопытствовала Ольга, держа тяжелую голову навесу.
        - Где… угодно… На столе… Я микрофоны… уберу… - тяжело дышал Биков.
        - Да уж… давай… с микрофонами… - пыхтела Ольга.
        Он оторвался от желанного бедра, вскочил, схватил ее на руки и понес к столу, где только что восседали делегации. Пенкина была увесиста, и Биков едва донес ее до стола, где бухнул достаточно неаккуратно.
        Пенкина уселась на столе и, недолго думая, влепила Бикову увесистую оплеуху.
        - За что? Вот они, микрофоны! - обиделся Биков.
        - Я люблю другого, - заявила Пенкина.
        - И люби. Кто тебе мешает?
        - У тебя несерьезные намерения.
        - Хорошо. Давай с намерениями. Выходи за меня, Перес нас распишет, будем выпускать журнал, - с готовностью предложил Дмитрий.
        - Так ты небось женат.
        Биков потупился. Было видно, что ему тяжело говорить правду, но иначе он как честный журналист не может.
        - Женат. Семь раз, - сказал он.
        - Сколько?! - вытаращила глаза Ольга. - Ты что - с пеленок женился? Тебе же тридцати нет!
        - Двадцать семь, - подтвердил Биков. - Понимаешь, я искренний! - принялся искренне объяснять он. - Каждый раз на одном и том же попадаюсь. Иду с девушкой в ЗАГС, а она приводит подружку-свидетельницу! И я в нее тут же - бух! - и влюбляюсь! Семь раз так было.
        - А я восьмой буду, да?
        - Это навеки. Точно. Во-первых, свидетельниц нет, кроме доньи Исидоры, а она Пересова. Во-вторых, отсюда не убежишь. Если уж попал - как в зону на пожизненную каторгу. В-третьих, я ведь тебя люблю!
        - Навеки? - задумалась Ольга. - Нет, навеки лучше дома. А тебя зачем сюда принесло?
        Биков объяснил, что после гонений и судебных преследований, когда Пен-клуб спас его от тюрьмы, он решил эмигрировать ввиду невозможности печатно применять непечатные слова.
        - А тебе это очень нужно? - вставила Ольга.
        - Вообще-то можно и обойтись. Я ради принципа, - ответил Дмитрий.
        Выбор был богатый: Штаты, Франция, Израиль… Но Биков выбрал Касальянку. Здесь сразу давали должность министра и жилье, вдобавок его друг, поэт-авангардист, эмигрировавший в Касальянку два года назад, написал ему, что житье райское и чертовски духовное.
        - А он по какой статье сидел, этот друг? - спросила Пенкина.
        - Он не сидел. Его сажать абсолютно не за что. Он ничего никогда не делал. Только стихи писал из точек и запятых.
        - Значит, просто наркоман, - решила она.
        - Чего вы все привязались! - взвился Биков. - Почему наркотики? В Касальянке колония добра и света, а вы про наркотики. Я наркотиков в глаза не видел.
        - А Интерпол видел. И наши ребята видели. С той же эмблемой, что на вашем флаге.
        - Странно, - задумался Биков. - Как же коммюнике писать? Про добро и свет или про наркотики?
        - А на фига нам это коммюнике?
        - Точно! Лучше любовь! - воспрянул Биков и полез на стол.
        Ольга оправила юбку.
        - Нет. Любви тоже не будет.
        Опечаленный Биков подошел к окну и поднял жалюзи. За окном двигалась процессия солдат-метисов. Они несли министров домой за руки и за ноги. Впереди трое несли огромного министра обороны, следом тащили его начальника штаба, далее транспортировали бесчувственных гостей Вадима и Ивана, потом всех остальных, включая старенького министра торговли.
        Все были пьяны в хлам.
        - Банкет удался! - сказал Биков, и тут в дверь постучали.
        Он открыл. На пороге стоял капрал и четверка солдат. Ни слова не говоря, двое солдат подхватили Бикова и понесли прочь. Оставшиеся двое взялись за Ольгу.
        - Я не пил! - орал Биков. - Я коммюнике составлял! Пустите!
        - У нас приказ: отнести членов кабинета и гостей в деревню, - сказал капрал по-испански.
        Биков затих и только беззвучно и ненормативно матерился, глядя в бездонное небо над Касальянкой.
        Глава 6
        Правительственная деревня
        Утром проснулись и обнаружили себя в двух соседних коттеджах, а точнее, дачных летних домиках. У каждого было по комнатке со всем необходимым: койка, стол, стул, тумбочка. Обстановка лагеря улучшенного режима.
        Кстати, проснулись от того, что за окном свистал соловьем Биков. Свежий, как огурец. Будто не было вчера никакого коммюнике.
        Ольга распахнула окно.
        - Чего тебе? - не слишком любезно спросила она.
        - Экскурсия в программе. Перес велел показать деревню и познакомить с членами кабинета.
        - Так они ж вчера знакомились.
        - Никто ничего про вчера не помнит. С утра надо знакомиться, - резонно возразил Биков.
        Офицеры привели себя в порядок, то есть побрились и глотнули по сто граммов из бутылки Заблудского, которую тот украл вчера со стола на полном автопилоте, и вышли на свежий воздух.
        В сельве ухали какаду. Где-то вдали перекликались гамадрилы.
        Биков повел гостей по деревне.
        Вся она состояла из однотипных дачных домиков, живописно разбросанных между деревьями. К дверям каждого домика были прикреплены таблички «Министерство юстиции», «Министерство самолетостроения», «Министерство сельского хозяйства» и тому подобные. После вчерашнего банкета министры находились на своих рабочих местах и приводили себя в порядок кто чем.
        - …А здесь - министерство торговли, - указал на коттедж Дмитрий. - Министр - бывший директор овощебазы. Проворовался, получил восемь лет с конфискацией, посидел, попал под амнистию, эмигрировал… Очень толковый специалист.
        Он постучал в дверь. На пороге появился пожилой печальный еврей в лапсердаке.
        - Здравствуйте, Илья Захарыч, - сказал Биков, пожимая ему руку. - Знакомлю гостей, так сказать…
        - Охотно отвечу на ваши вопросы, - сказал старик.
        - Как идет торговля? - тут же спросила Ольга.
        - Я не торгую. В Касальянке нет ни одного магазина, - скорбно сказал старик.
        - А с другими странами?
        - Это спросите в министерстве внешней торговли. Второй поворот направо, - указал он.
        - А как же население? Жители? - не унималась Ольга.
        - Все распределяет Яков Вениаминыч. Ну, а мне спокойней. Не проворуешься, отчетность упрощается… Впрочем, у меня есть маленькая лавочка. Для души, - сказал он таинственно, делая приглашающие знаки.
        Ольга вошла в коттедж первой, за нею Вадим и Иван. Остальные не поместились, толпились в дверях.
        Старик указал на миниатюрный прилавок с витриной, зашел за него, надел черные нарукавники.
        - У вас какая валюта? - спросил он.
        Интерполовцы переглянулись.
        - У меня есть три франка, Исидора дала, - сказала Ольга.
        - Прекрасно! - просиял старик. - По официальному курсу это соответствует тридцати бабкам. У нас деньги называются бабками, это Перес ввел… Давайте я вам обменяю.
        Он отсчитал Ольге шесть бумажек по пять бабок. На каждой был портрет Переса.
        - А теперь - покупайте, покупайте! Я уступлю, - старик засуетился, заулыбался - видно, давно не занимался профессией.
        Ольга склонилась над витриной.
        - Так. Мне, пожалуйста, зубную пасту, щетку, мыло…
        - Оля, сигарет, - жалобно попросил Иван.
        - И сигарет. Вот этих. Две пачки.
        - Двадцать восемь бабок. У вас еще две бабки, - сказал старик.
        - Попридержи, - распорядился Иван. - Пригодятся.
        Они поблагодарили старика, вышли из министерства и тут же поспешно закурили. Биков благодушно наблюдал за ними, он был некурящий.
        Прошли мимо министерства обороны, где, судя по звукам, банкет еще продолжался, но как-то тяжело, угрюмо. Все время что-то падало - то тело, то посуда. Туда не пошли.
        - Почему Перес назначил военным министром Федора, а не Максима? - спросил Вадим. - Максим явно интеллигентней.
        При этом покосился на Ивана. Но Иван тонкостью не отличался, пропустил мимо ушей.
        - Федор суворовское училище кончал, - пояснил Биков.
        Алексей Заблудский бочком-бочком отделился от компании и исчез в густых зарослях тропических кустарников.
        Он пошел наугад, что-то выискивая. Наконец продрался через колючки и вышел к домику, на котором было написано «Министерство финансов», а чуть ниже рукописное объявление: «Рубли на бабки не меняем!»
        Алексей взошел на крыльцо, постучал в дверь, роясь в кармане куртки левой рукой.
        - Войдите! - раздался голос изнутри.
        Заблудский вытащил из кармана деньги - гонорар чилийской сборной - и решительно вошел в министерство. Из всех интерполовцев он один был при деньгах, почему и отделился от товарищей в надежде потихоньку поменять валюту.
        На кровати в одних трусах, положив ноги в кроссовках на спинку, лежал молодой, чрезвычайно загорелый человек с бородкой.
        - Вы министр финансов? - спросил Алексей.
        - Бабки понадобились? - осведомился тот. - Что меняете?
        - Франки.
        - Курс - один к пятидесяти, - сказал министр.
        - Надо же, в министерстве торговли поменяли один к десяти! - удивился Алексей.
        - Илья Захарович вас надул. Это курс прошлого месяца. Я его за это оштрафую, - сказал министр, доставая из тумбочки жестяную коробку для чая. - Сколько будете брать?
        - На пять франков. А какая здесь цена водки?
        - Полбанки за полбабки можно купить.
        Заблудский просиял. Такая цена его устраивала.
        - Двести пятьдесят бабок… - министр отсчитал банкноты. - Скажите, чего вы сюда приперлись? Будете наниматься к Пересу?
        - Не знаю… - замялся Заблудский.
        - По какой статье сидели?
        - Не понимаю… Я из комитета по культуре…
        - Место председателя комитета вакантно, учтите. Жаль, что не сидели, опыта мало.
        - А вы… сидели? - робко спросил Алексей.
        - Обижаете! Статья восемьдесят восьмая, незаконные валютные операции. Пять лет с конфискацией.
        Заблудский пересчитал деньги, поблагодарил и, уходя, уже в дверях обернулся.
        - Скажите, а где народ? Кругом одни министры…
        - Черт его знает! Народа я не видел, - сказал министр, плюхаясь на койку и принимая прежнее положение. - Да не больно он нужен! Говорят, где-то за лесом… - махнул он рукой в сторону.
        Глава 7
        Расчеты доньи
        Исидора провела бессонную ночь. Сначала не давал спать Перес, который требовал любви, что было весьма затруднительно при его загипсованной ноге. Только колоссальный опыт доньи и некоторые инженерные ухищрения позволили кое-как исполнить супружеские обязанности, причем Исидоре все время казалось, что она трахается с дорической колонной. Это мешало получить кайф.
        Наконец Перес успокоился и заснул, положив гипсовую ногу на Исидору. Она дождалась, пока он захрапит, выбралась из-под ноги и ушла на свою половину. Повалившись на кровать, донья несколько минут смотрела в потолок и прислушивалась к своим ощущениям.
        Переса она не любит, это ясно. Дело не в ноге, кости срастутся, а любовь - нет. Донья отчетливо понимала, что уже вступила на путь борьбы с Пересом, перевербовав Бранко. Правда, еще не очень понятно, что из этого получится. Выпускник ВПШ с его редким умением взрывать не того, кого надо, мог опять все перепутать. Но Перес уже не муж и не любовник, а противник.
        Иван? Кто он теперь, отвергнувший море цветов и любви? Донья задумалась, вспомнила Пенкину, сатиновые трусы Ивана, его черные носки, а главное, плавающий посреди моря матрас, с которого вертолетом снимали любовников. Именно тогда что-то надломилось в душе доньи, когда она увидела в реальности то, к чему стремилась. Донья всегда подходила к любви эстетически; чистота движений и поз, музыкальность ритмов, изящество ласк и даже благозвучность издаваемых криков ценились ею больше, чем примитивный оргазм. Здесь же она увидела, извините за выражение, трахающееся картофельное пюре. Тюх-тюх-тюх - не поймешь, где Пенкина, где Иван, просто какой-то клубок рук и ног. Отвратительно.
        Нет, Ивана она тоже не любит. Но относится к нему как к другу.
        Донья впервые обратила мысленный взор на Заблудского, вспомнив его рассказ в вертолете о рекорде Гиннеса. Что ж, это впечатляет. Но после десяти лет в пуэрториканском квартале Нью-Йорка такие рассказы попахивают дилетантизмом.
        Оставался Вадим… Донья прислушалась к себе и поняла, что думает о нем скорее с нежностью и печалью, чем с отвращением. Два дюйма в рабочем состоянии, дюйм на холостом ходу. Но при этом элегантность, чистота линий и врожденная интеллигентность. Разве это не является достаточной компенсацией? Да и стоит ли говорить о компенсации после сонмища пуэрториканских фаллосов? Они ей поперек горла стоят. Теперь можно уйти на заслуженный отдых. А захочется физической любви… Разве донья не придумает способа? Она знала по крайней мере три, когда можно обойтись без всяких дюймов.
        К пяти часам утра донья поняла, что любит Вадима.
        Из этого следовали чисто практические выводы. Прежде всего это касалось судьбы чека на миллион долларов.
        Чек пока не разменян, нужно долететь до какого-нибудь банка, чтобы получить наличные и расплатиться за вертолет. Останется девятьсот пятьдесят тысяч… Какая часть из них принадлежит Ивану? По любви - все, а по расчету? Прежде всего следовало оценить услугу по спасению чека. По существу, оценить моральные и материальные затраты доньи, когда она трахалась с этим скупердяем в берете. Тут никакие деньги не покажутся слишком большими.

«Половину», - решила донья. Так будет справедливо. Без ее героических усилий Иван имел бы шиш с маслом, а сейчас ему отвалят полмиллиона!
        Правда, не совсем полмиллиона, продолжала считать донья. Интерполовцы предполагали разделить приз поровну. Значит, по сто двадцать пять тысяч на брата, из которых следует еще вычесть стоимость вертолета в расчете на каждого (тут донья считала и себя, но не считала Бранко, находящегося в служебной командировке). Авиабилет на человека обходился в десять тысяч. В результате этих сложных расчетов, которые донья провела в уме без всякого калькулятора, у нее получилось:
        Исидоре - 490 000,
        остальным - по 115 000.
        Донья на секунду усомнилась, не следует ли вычесть с Ивана и Ольги стоимость их спасения вертолетом, но решила проявить благородство.
        Таким образом, на обзаведение семьи и обустройство ранчо в Техасе с Вадимом у них оставалось 605 тысяч баксов!
        По 300 тысяч с копейками на каждый дюйм!

«Если бы их было десять… - подумала донья, уже засыпая, - …это было бы три миллиона долларов!..»
        Глава 8
        Проводы
        Вертолет как бы нехотя начал раскручивать лопасти пропеллера, поднимая пыль над аэродромом.
        В стороне, под сенью ипопекуаны, Ольга и Исидора прощались с Иваном и Вадимом.
        Они стояли парами, как в кинофильме «Сердца четырех»: Иван с Ольгой, донья с Вадимом.
        - Ванечка, ты уж себя береги. Никаких коммюнике с Пересом не подписывай. Он тебя объегорит, - давала наставления Ольга.
        - Правда, хороший здесь климат? - говорил он. - Мы ему ультиматум выложим и прилетим к тебе.
        - А если он вас убьет?
        - Не должен… Интеллигентный человек, слыхала? Тунгусами занимался, - сказал Иван.
        - Ты мой хороший! - умилилась она, целуя Ивана. - Метеоритами!
        - Один черт, - сказал Иван.
        У другой пары происходил следующий диалог.
        - Пересу не верь! - шептала Исидора.
        - Да я никому не верю. Это у меня профессиональное, - сказал Вадим.
        - Он вас убить хочет, - сказала Исидора.
        - Все просчитано, - возразил он. - Сам он убивать не будет, чтобы не осложнять международную обстановку. Поручит Бранко. А тот пока профессионалом станет… Это ему не марксизм-ленинизм. Тут опыт нужен.
        - И все же стереги себя, - сказала она.
        - Исидора, скажи… - Он замялся, потупил глаза. - Кого ты считаешь командиром группы?
        - Твой, - сказала она твердо.
        Вадим просиял.
        - Правда? - Он поднял ее за локти и закружил.
        Улле выглянул из кабины вертолета.
        - Господа, у меня не так много горючего! - прокричал он по-английски, перекрикивая шум двигателя.
        Иван и Вадим поспешили к вертолету, ведя своих дам.
        В вертолете уже томился Биков, выпросивший у Переса разрешение сопровождать женщин к народу. Перспектива остаться с одними мужиками была ему явно не по душе.
        По летному полю к вертолету бежал Максим в генеральской форме с саблей на боку. Он отдувался, вытирал на бегу пот.
        - Приказано сопровождать, - переведя дух, доложил он Ивану.
        - Кем приказано? - вскинулся Вадим. - Я старший группы.
        Иван ничего не сказал, лишь посмотрел на товарища с горечью.
        - Министром обороны приказано! Федькой! - плаксиво пожаловался Максим. - Я только пива попить собрался…
        Путешественники забрались в вертолет, дверца захлопнулась.
        Вертолет оторвался от площадки и взял курс в сторону сельвы. Иван и Вадим, помахав вслед руками, пошли к президентскому дворцу.
        - Вадим, ты бы того, полегче… - заметил Иван. - Старший-то в группе - я…
        - Знаешь… - начал Вадим, но не окончил, а указал товарищу вдаль: - Смотри!
        Мимо президентского дворца по дорожке ехала повозка, запряженная осликом. В повозке сидел Бранко Синицын, погоняя животное прутом.
        Интерполовцы кинулись наперерез террористу.
        Повозка Бранко была доверху набита оружием и взрывчаткой.
        - Отоварился? - укоризненно произнес Иван. - Эх, ты! Мы думали - ты перековался.
        Бранко сильно смутился, натянул поводья.
        - Тпрру! Товарищи… - начал он жалобно.
        - Тамбовский волк тебе товарищ! - заявил Иван, и они с Вадимом, круто повернувшись, зашагали к деревне.
        - При чем здесь тамбовский волк? - пожал плечами Бранко. - Я сюрприз им готовлю… Пошел! - стеганул он ослика.
        Интерполовцы же через пять минут оказались в деревне.
        - Надо срочно сообщить в Москву, - сказал Вадим. - Сталинист слишком круто экипировался. Может ненароком угробить.
        - Как сообщить? Рация в вертолете, а он улетел, - сказал Иван.
        - Должна быть радиостанция. В комитете по радиовещанию.
        Они пошли искать комитет по радиовещанию.
        По дороге наткнулись на заколоченный домик комитета госбезопасности, на двери которого болталась табличка «Требуется председатель».
        Они остановились перед табличкой, переглянулись. Возникла пауза.
        - Ты что подумал?! Что я товарищей могу предать?! Что я страну могу предать?! - вдруг накинулся Вадим на Ивана.
        - Я подумал - когда ты еще у нас дослужишься… - признался Иван.
        Вадим обиделся, зашагал дальше один. Иван виновато поплелся следом.
        Вадим толкнул дверь с надписью «Комитет по радиовещанию» и вошел внутрь. За столом сидел тот самый долговязый, что возился с микрофонами. Он что-то паял. Стол был завален радиодеталями.
        - Привет, - сказал Вадим. - Мне с Москвой нужно связаться.
        - Всем нужно, - сказал министр. - Продали родину не за понюх табаку.
        - Отставить идеологию, - сказал Вадим. - Где передатчик?
        - Может, тебе еще и телевизор? Я передатчик не умею паять. Я монтажник радиоприемной аппаратуры.
        Вадим подсел к нему, уставился в схему, которая лежала на столе перед монтажником.
        - Сидел за что? - устало спросил Вадим.
        - Хищение социалистической… Резисторы с завода выносил. Два года общего режима, - министр припаял детальку. - Да если б знал, какая гнида этот Перес, ни за что к нему в министры бы не пошел!
        - А что так? - заинтересовался Вадим.
        - Говорят, знаешь… - Министр понизил голос. - У него кабаре в Европе есть…
        - Это правда, - кивнул Вадим.
        - И еще… Будто наркоман он. Наркотой торгует.
        - А вот это надо проверить, - сказал Вадим.
        - Народ-то у нас верит ему, - горько продолжал министр. - Народ у нас золотой. Я был один раз… у народа. Утюги чинил. Такой народ - нигде такого нету!
        - Это точно, - кивнул Вадим.
        - Да не в России, а здесь! У вас я знаю, какой народ. Вор на воре сидит, вором погоняет.
        - Ну, ты не очень… - неуверенно сказал Вадим.
        - Вот сейчас допаяю - «Маяк» послушаем. Что там у нас творится…
        - Нет, я пойду. - Вадим поднялся.
        - Слушай, чего скажу. - Министр поманил его пальцем, и Вадим наклонился к нему. - Чаю не пейте у Переса. Водку пейте, а чаю не пейте, - шепотом сказал он.
        - Чай - наркотик? - удивился Вадим.
        - Ну, наркотик не наркотик… Разное говорят. Если его прижучить хотите - чаю не пейте. Народ водку не пьет, чай хлещет. Потому такой смирный…
        Глава 9
        Стол переговоров
        Перес стукнул костылем по полу и провозгласил:
        - Внести стол переговоров!
        Солдаты-метисы вкатили круглый старинный стол и поставили его в центре зала, руководствуясь указаниями Переса, который прыгал на одной ноге, размахивая костылями, как дирижер палочками.
        - Кресла сюда! Стулья туда!
        Солдаты сервировали стол рюмками, чашками, тарелками с фруктами. Капрал внес громадный тульский самовар и водрузил на стол.
        Перес оглядел стол, остался доволен.
        - Пригласить делегации! - приказал он.
        Открылись двери, и в зал вступили интерполовцы в сопровождении вооруженных карабинами метисов. Из противоположных дверей вышли министр обороны и Бранко Синицын, которого успели тоже обрядить в форму майора, отчего Бранко окончательно стал похож на партизана.
        - Прошу вас, господа товарищи, - пригласил Перес к столу.
        Все расселись.
        - Наливайте кто чего хочет.
        Капрал, прислуживавший у самовара, принялся разливать чай.
        Чашки были поставлены лишь перед интерполовцами. Вадим многозначительно взглянул на Ивана. Тот еле заметно кивнул: уговор помнил.
        Алексей потянулся к бутылке виски, налил себе и товарищам. То же сделал министр обороны, обслужив президента. Перес поднял рюмку.
        - За встречу! Как говорится, не думали, не гадали!
        Все выпили, не чокаясь.
        - Значит, так, господа, - с расстановкой начал Перес. - Мне известно, с какой целью вы сюда прибыли. Сами понимаете, что я могу вас запросто расстрелять или повесить…
        - На каком основании? - с вызовом спросил Вадим.
        - На любом основании. Хоть на пальме, хоть на перекладине, - грубо пошутил Перес. - Здесь закон - сельва! Хоть три дня скачи, ни до какого города не доскачешь.
        - Короче, Яков Вениаминович, - сказал Вадим.
        Это была домашняя заготовка: дать Пересу понять, что о нем много известно.
        Перес и вправду удивился:
        - О! Вы знаете мое мирское имя? Исидоре голову откручу! Бороться, как вы понимаете, со мною невозможно. Мне можно только служить, что я вам и предлагаю.
        - Ваши условия? - вдруг довольно развязно вступил Заблудский, наливая себе еще виски.
        Вадим покосился на товарища.
        - Министерство внутренних дел - Ивану, Комитет госбезопасности - Вадиму, а вам - комитет по культуре.
        - Министерство культуры! - хлопнул ладошкой по столу Заблудский, и только тут все заметили, что он крепко под шафе.
        - Ты где успел нализаться, гад? - прошептал Иван.
        - Я тут полбанки за полбабки купил, - сознался Заблудский. - В госагропроме.
        - Тьфу ты! - не выдержал Вадим. - Позоришь делегацию.
        - Ну, так как же? - напомнил Перес.
        - Я отказываюсь, - сказал Вадим.
        - Я тоже отказываюсь, - сказал Иван и, подумав, добавил: - С негодованием.
        - А я нет! - заявил Заблудский. - Согласен быть министром культуры. Я вне политики. У меня есть программа.
        - Скотина! - выругался Вадим.
        - Вы поосторожней с моими министрами, - заметил Перес. - Я это в протокол занесу.
        Внезапно за окном раздались звуки перестрелки. Перес сделал знак рукой капралу у самовара.
        - Пойди узнай, в чем там дело, - сказал он по-испански.
        Капрал отдал честь и вышел.
        - Ну, чего вы ломаетесь? Я не понимаю! - продолжал уламывать интерполовцев Перес. - Оклады нормальные, климат прекрасный, делать практически ничего не надо. Госбезопасность - тьфу! Один путч в месяц. Плюнуть и растереть.
        Вернулся капрал, козырнул, доложил по-испански:
        - Там переворот, мой господин.
        - Опять? - поморщился Перес. - Вашу работу выполняю, - язвительно обратился он к Вадиму. - Что требуют? - опять повернулся он к капралу.
        - Виски и выдать белую женщину.
        Вадим, понимавший по-испански, вскинулся:
        - Шиш им, а не белую женщину!
        - Тихо! - остановил его Перес. - Здесь пока я командую. О какой белой женщине идет речь?
        - О любой, господин. Но они понимают, что вашу женщину им не дадут. Согласны на журналистку.
        Иван понял, о чем идет речь. Он сжал кулак, согнул руку в локте, а локоть прижал к животу. Получился интернациональный жест.
        - Вот им!
        - Во-первых, она в командировке, - сказал Перес. - Так и объясни. Во-вторых, расстреляй пятерых, остальным выдай виски. Немного. Не то опять к утру придется расстреливать, а у нас не такая большая армия.
        - Слушаю, господин, - капрал исчез.
        За дверью раздалась автоматная очередь. Это выполнял приказ гвардеец Хосе Лауренсио.
        - Итак, продолжаю, - вернулся к переговорам Перес. - Не понимаю вашего упрямства. Федор при его занятости согласился министром побыть… - указал он на генерала.
        - Я ненадолго, Яков Вениаминыч, - напомнил Федор. - Александр Маркович ждет…
        - Да что ты заладил: Маркович да Маркович! Надо будет, мы и его сюда выпишем. Министерство по делам национальностей дадим. Будет у нас три еврея - он да я, да Захар! - Перес расхохотался, почему-то считая это остротой. - Бранко вот пристроили… - отечески глянул он на террориста. - Соглашайтесь, верно говорю!
        - Мое слово твердое, - сказал Иван.
        - Я не совсем понимаю, - начал Вадим вкрадчиво. - Зачем вам такая уйма министров? И почему в основном это уголовники?
        - И не поймешь. Есть такое понятие - чистота эксперимента. Но ты не физик. Я провожу здесь чистый эксперимент.
        - Какой?
        - Чистый. Ничего больше не скажу. Россия огромна, ее раскачивать сто лет надо, а здесь все будет очень быстро. Тысяча человек - результат налицо!
        За окном снова раздался выстрел.
        - Что такое? - вскинулся Перес. - Федор, взгляни-ка. Армия твоя совсем разболталась.
        Федор выскочил наружу. За окном послышался густой мат, потом все стихло. Федор вернулся.
        - Министра легкой промышленности убили. Обещал армии сапоги, не выполнил.
        - Вот как… - покачал головой Перес. - Министров, как цыплят, щелкают… Работать надо лучше. Вот укомплектуем кабинет…
        Он ласково посмотрел на Ивана и Вадима.
        - Последний раз спрашиваю.
        - Нет-нет, не просите, - сухо сказал Вадим.
        - Рады бы, но… - развел руками Иван.
        Перес задумался, постучал пальцами по столу.
        - Вы пейте чаек, пейте… - посоветовал он.
        - Спасибо, что-то не хочется, - сказал Вадим.
        Один Алексей придвинул к себе чашку и принялся отхлебывать чай. Иван пнул его ногой под столом.
        - Мы же договаривались! - прошипел Вадим на ухо Заблудскому.
        - Ребята, все путем. Отличный чай! - сказал Алексей, отхлебывая еще.
        - Значит, не хотите… - уже с угрозой, тяжело проговорил Перес. - Что ж, да свершится воля Господня!
        Майор Синицын, дремавший по левую руку диктатора, встрепенулся и вышел из-за стола.
        - Я пойду, разрешите? У меня срочное дело.
        - Иди, иди… - добродушно разрешил Перес.
        Бранко вышел, бросая на Вадима и Ивана кроткие лучезарные взгляды.
        Внезапно Алексей просветлел лицом и тоже встал из-за стола. Товарищи подозрительно следили за ним.
        Алексей обошел стол, приблизился к Пересу. Капрал насторожился, полез в кобуру за пистолетом.
        - Простите меня, я нехорошо думал о вас, - проникновенно обратился он к Пересу. - Теперь я вижу - вы совсем другой, не тот, за кого себя выдаете… Друзья, он чист сердцем! - провозгласил Заблудский, пытаясь поцеловать Переса.
        Тот отмахивался от Алексея, как от назойливой мухи.
        - Я тебе покажу - чист сердцем! Подхалим несчастный, - бормотал Перес.
        Капрал оттащил Заблудского и продолжал держать его сзади за локти, ожидая указаний Переса.
        - Отведи его в министерство культуры, а этих, - он кивнул в сторону интерполовцев, - сдай прокурору.
        - За что? - вскочил Вадим.
        - За незаконный переход границы. Я вам визы не давал!
        Капрал щелкнул каблуками, и шестеро солдат кинулись к Ивану и Вадиму.
        Глава 10
        Народная деревня
        Дремучий океан сельвы под лопастями вертолета внезапно кончился, и перед изумленными взорами гостей возник островок, словно бы каким-то чудом перенесенный в верховья Амазонки из Средней России.
        На зеленом холме, поднимающемся над рекой, стояла церковка со звонницей, сложенная из белого камня, а поодаль живописно раскинулись бревенчатые избы с резными наличниками и крашеными коньками на крышах, крытых дранкой… Короче, внезапно дохнуло родиной, да так сильно, что Пенкина не выдержала, прослезилась:
        - Хорошо-то как… Господи!
        - Имитация, - сказал Биков.
        - Сам ты имитация! Смотри - одуванчики!
        - Откуда в Южной Америке одуванчики? Ты географию проходила?
        - Что ж у меня глаз нету?
        И действительно, когда приземлились и пошли по цветущему лугу, приметили не только одуванчики, но и ромашки, и клевер, и иван-да-марью…
        За лесом, в правительственной деревне, была совсем другая флора. И солнце палило здесь не так яро, почти ласково, и река плескалась совсем по-домашнему.
        От реки поднималась к деревне девушка с коромыслом. На нем висели ведра, полные чистой воды.
        - К счастью, - заметила Ольга.
        - Девушка, вы местная будете? - игриво обратился к ней Биков.
        - Местная, господин хороший, - ответила она, окая по-вологодски.
        - У-у, ядрен батон! - восхитился Биков. - Сейчас стихи сочиню, гадом буду!
        И он действительно прокричал вслед удаляющейся девушке с коромыслом частушку:
        Как попал на Амазонку,
        Встретил там одну девчонку!
        Повиляла мне бедром
        И ушла себе с ведром!
        Она оглянулась и сказала:
        - Вы, пожалуйста, не позволяйте себе лишнего, не то я мужу скажу, он вас на дуэль вызовет.
        - Твою мать! - восхитился Биков. - Погибнуть на дуэли в пампасах! Красиво, Пенкина?
        - Зря вы смеетесь, - сказала девушка. - Министр здравоохранения вот так же смеялся, а потом муж его убил на дуэли. Вы ведь тоже из правительства будете?
        - Стрелялись, что ли? - сбавил тон Дмитрий.
        - Нет, на кулаках.
        Девушка пошла дальше.
        - Так это не дуэль, а мордобой будет… - пробормотал Биков, но дальше петь не стал.
        Другая прилетевшая пара - Исидора и Максим - несколько поотстала. Максим еще в вертолете пытался пламенными взглядами напомнить Исидоре о «Большом каскаде», ужасы которого несколько стерлись в его памяти, а прелести остались.
        Донья поначалу не понимала, в чем дело, - она все забыла, но потом вспомнила эту историю и догадалась, что Максим, по всей видимости, еще не вскрывал берета, иначе не выглядел бы столь безмятежным.

«Интересно, где он его носит?» - подумала донья, глядя на огромную генеральскую фуражку Максима с высокой тульей и вышитой на ней золотом фигой.
        И вот теперь на лугу Максим, одуревший от родной природы, взял донью под локоток и недвусмысленно предложил:
        - Исидора, давай найдем сеновал. Ты не представляешь, как хорошо на сеновале…
        - Хорош сеновал что? - спросила донья.
        - Любовь на сеновале. Пробовала?
        - Что есть сеновал? Что он валит? - пыталась понять донья.
        - Он ничего не валит. На него валят. Девушек, - сострил Максим.
        - Это есть матрас, да?
        - Ну да. Вроде. Большой такой, метра три в высоту. Из сухой травы.
        Размеры матраса поразили воображение доньи. Она никогда не занималась любовью на таком огромном матрасе. На секунду даже захотелось попробовать. Пусть даже с этим сукиным котом. Но она быстро взяла себя в руки и осадила соблазнителя.
        - Перес расстрелять два счет, - сказала она.
        - Это он может… - вздохнул Максим и, сняв фуражку, вытер пот со лба.
        Под фуражкой обнаружился берет - потерявший форму и мокрый от пота. Судя по всему, Максим не снимал его с той ночи.
        - Зачем есть берет? - указала на него пальцем донья.
        - Привычка - вторая натура, - уклончиво ответил он.
        Они поднялись на холм и пошли по деревне, любуясь домиками в пряничном русском стиле. Местные жители выходили за калитки, кланялись гостям в пояс:
        - Добро пожаловать, гости дорогие!
        - С приездом вас! Здравствуйте!
        - Здравствуйте! Очень приятно, - отвечали женщины, а Биков шепотом матерился от изумления.
        - Русский стиль, да? - спрашивала Исидора.
        - Потемкинская деревня, - сплюнул Биков.
        - Какая?
        - Показушная, - объяснил Биков.
        - Кому же показывать? - удивилась Пенкина. - Здесь никого и не бывает, даже родных министров.
        Они дошли до домика с вывеской «Чайная». На вывеске был изображен калач и фирменная желтая этикетка с зеленым кукишем посредине.
        - Зайдем? - предложила Ольга.
        - Министрам чай запрещен, - предупредил Максим.
        - Мы не министры! - ответила Ольга, толкая дверь.
        Внутри было уютно: столики, покрытые чистыми скатертями, на каждом столике - небольшой самовар. Сушки, сухарики, расписные чашки.
        Хозяин, молодой человек в очках и с бородкой, похожий на Добролюбова, устремился к ним.
        - Добро пожаловать, гости дорогие! Чем могу услужить?
        - Прекратите паясничать! - возмутился Биков. - Говорите нормально.
        - Позвольте, в чем же вы видите ненормальность? - удивился хозяин.
        - Ну не бывает так! Не бывает! - закричал Биков.
        Хозяин скорбно покачал головой.
        - Понимаю. Вы недавно из России…
        - А вы давно? - язвительно поинтересовался Биков.
        - Нет, года не прошло… Но у нас тут климат… И чай… Да вы отведайте, - он жестом пригласил гостей за стол.
        Гости уселись. Хозяин принялся хлопотать. Биков недовольно озирался, происходящее казалось ему ловкой, но непонятной мистификацией.
        - Меня зовут Владимир Порфирьевич, - представился хозяин.
        Бикова передернуло.
        - Не бывает таких отчеств! Вы часом не из романа? Из Достоевского? - насмешливо спросил он.
        - Нет, Господь с вами. Я из Костромы, - хозяин будто не замечал его насмешек.
        Он быстро, но с достоинством обслужил гостей: заварил чай, разлил в чашки, подал варенье.
        - Я могу быть свободен или вы позволите мне насладиться беседой с вами? - кротко спросил хозяин.
        - Позволим насладиться, - сказал Биков.
        - Наслаждайтесь, - подтвердил Максим.
        - Тогда не изволите ли рассказать о причине вашего появления в Касальянке?
        - Я за чаем приехал, - рубанул Максим. - Перес велел отгрузить триста килограммов.
        - Так вы пейте чай. Пробуйте. Остынет, - подвинул к нему чашку Владимир Порфирьевич.
        - Извините. Запрещено инструкцией. Перес не разрешает.
        Владимир Порфирьевич омрачился.
        - Мне больно, что вы называете Якова Вениаминовича вымышленным именем. Это грех, - сказал он.
        Исидора и Ольга пили чай, прислушиваясь к разговору мужчин.
        Максим после реплики хозяина смешался. Он не знал, что это грех - называть Переса Пересом. Зато Биков перешел в наступление.
        - Лучше расскажите, за что вы сидели в России. По какой статье? Как эмигрировали? - приступил он к допросу.
        - Я не сидел, как вы выражаетесь. Я преподавал в музыкальной школе по классу скрипки. Узнал, что в Касальянке есть русская колония добра и света. И уехал…
        - Добра и света! Ебическая сила! - тихо выругался Биков.
        Женщины пили чай и на глазах расцветали. Их лица сделались мечтательными и несколько рассеянными. Они будто воспарили над столом и слушали разговор с высоты своего снисхождения к мелким и недостойным проблемам жизни.
        Хозяин подлил им еще, улыбаясь.
        - Как видно, вы никогда не пробовали нашего чая, - сказал он. - Кстати, у него смешное имя. Он называется «фигня».
        - Фигня? - удивленно переспросил Биков.
        - Хороший чаек… - размягченно улыбнулась Ольга.
        - Мадонна мой простит, Мадонна знать мой грех, - поникла головой донья.
        - Может, попробовать «фигни»? - заерзал на стуле Биков. Ему стало любопытно.
        - Перес… То есть Яков голову отвернет. Министрам нельзя, - сказал Максим.
        - Что же министры - не люди! - воскликнул Биков, но к чаю не притронулся, чтобы не лишиться должности.
        Он завел разговор о своем друге-авангардисте и выяснил, что тот работает фасовщиком чая, женился, завел детей, ходит в храм. Стихов из точек и запятых больше не пишет. Естественно, пьет чай.
        - Чай фасует? Мужик же никогда ничего не делал. Принципиально, - удивился Дмитрий.
        Максим наконец улучил момент, чтобы выяснить, где и как получить обещанную партию чая.
        - Так вы идите на склад и скажите. Вам дадут, - сказал Владимир Порфирьевич.
        - Без документов?
        - Помилуйте, какие документы! Неужто вы будете врать?
        - Буду, - вздохнул Максим.
        - Тогда попейте чаю, - вновь придвинул к нему чашку хозяин.
        Но Максим к чаю не притронулся.
        Пенкина выхлебала чашку до конца, взглянула на Исидору с нежностью.
        - Мне моя деревня вспомнилась. Коза Машка… Там у меня бабка еще жива, написать ей надо…
        - Ты не зол на мой? - спросила донья.
        - Не зол, доньюшка… Какой там зол, - махнула она рукой, и женщины расцеловались.
        Пока они разговаривали, чайная заполнилась посетителями, которые сидели за самоварами, хлебали чаек, смеялись, плакали, лобызались…
        Максим смылся по-английски. Биков ошалело крутил головой, ему страшно хотелось хлебнуть чаю, но вспоминалось покинутое министерство, а главное, мерещилась цветная обложка журнала, на которой крупными буквами было написано всего одно слово: «ФИГНЯ».
        Глава 11
        Клюква в сахаре
        Бранко Синицын в своем коттеджике готовился к покушению. Как всегда, работал увлеченно. Голый по пояс, мокрый от пота, он заправлял патроны в рожок автомата, насвистывая партизанские песни и время от времени восклицая: «Да свершится воля Господня!» Полный магазин, по сорок восемь пуль на брата. На этот раз Бранко решил отказаться от динамита.
        Закончив процесс, он навесил автомат на голое плечо и покрасовался с ним перед зеркалом, напоминая чеченского боевика. Затем озабоченно взглянул на часы, отложил автомат в сторону, накинул китель и покинул коттедж.
        Через несколько минут он уже входил в министерство торговли. Министр Илья Захарович сидел в кресле, приложив к уху транзисторный приемник, и слушал футбольный репортаж из России.
        Маленький седой одинокий еврей… Чего его потянуло в Южную Америку?
        - Заходите, заходите… - жестами пригласил он Бранко. - «Спартак» выигрывает у
«Динамо». Два - один. Вы что-нибудь хотели?
        - Мне нужна клюква в сахаре, - без обиняков сказал Бранко.
        - Боже мой! - Старик отложил приемник. - Клюква в сахаре! Боже мой! Как я вас понимаю… Где же я вам возьму клюкву в сахаре, дорогой мой?
        - Поищите, пожалуйста, - сказал Бранко.
        - Да где же я ее возьму! Вы смеетесь! - возмутился старик. - Ананасы - пожалуйста! Клюква, да еще в сахаре!
        - Поищите, - твердил Бранко.
        Старик, охая и вздыхая, а также сетуя на непонятливость покупателя, полез под кровать, извлек оттуда старый чемодан и раскрыл его. Он был полон экзотическими русскими продуктами: солеными грибами, огурчиками, моченой брусникой, квашеной капустой в банках, черной и красной икрой. Были там и несколько пачек клюквы в сахаре.
        - Странно… - сказал министр. - Мне казалось, что я ее продал. Тут одно туземное племя обожает эту клюкву. За одну ягодку крокодила дают. Вам одну или две?
        - Одну, - сказал Бранко.
        - Ягодку?
        - Пачку.
        - Но это очень, очень дорого. Пятьсот бабок.
        - Хорошо, - кивнул Бранко, отсчитывая бабки.
        - Огурчиков не возьмете? Последняя банка, - сказал министр.
        - Спасибо. Не надо. - Бранко поклонился и вышел из коттеджа, прижимая к груди картонную коробочку с клюквой в сахаре.
        Пока Бранко готовился к покушению, его жертвы Иван и Максим сидели в маленькой комнате с зарешеченными окнами коттеджа министерства гражданской авиации, приспособленного под тюрьму за отсутствием министра и, конечно, авиации. Обитая железом дверь имела смотровой глазок, куда время от времени заглядывал раскосый глаз метиса, охранявшего тюрьму.
        На Иване и Максиме были белые рубахи с длинными свободными рукавами типа той, в которой Жюльена Сореля вели на казнь в фильме «Красное и черное».
        Уже завечерело. В сельве зловеще свистали ночные колибри и финдусы, гамадрилы спали.
        В камере горел керосиновый ночник на трех пальчиковых батарейках, создавая тревожное скупое освещение.
        Иван сидел на нижних нарах, напряженно размышляя. Вадим лежал над ним на верхних нарах, уставясь глазами в потолок. Между прочим, Перес специально заказал двухъярусные нары в карцер, чтобы министрам было привычней.
        - А может, попробовать, Вадим? - спросил Иван.
        - Страшно, Иван… Не созрел я для такого поста. Председатель комитета госбезопасности! Подумать только.
        - Не боги горшки обжигают, - заметил Иван.
        - Репрессировать начну. Не удержусь… Начну стремиться к бесконтрольной власти. Схема известная, - вслух размышлял Вадим.
        - А ты удержись.
        - Как же тут удержишься?! Ты эти хари видел?! - Вадим рывком сел на нарах, свесил вниз пятки, которые оказались перед носом Ивана.
        - Да, народец еще тот… - вздохнул Иван, чуточку отодвигаясь. - Поэтому и хочется порядок навести. Ты бы в комитете действовал, а я в министерстве. Рука об руку. Ольге бы газету дали…
        - «Касальянская правда», - сострил сверху Вадим.
        - «Касальянский патриот», - поправил Иван серьезно. - Люди-то здесь русские. И за лесом русские, говорят…
        - Ну, ладно. А Перес? Его же убирать придется! Путчевать! Вспомни ГКЧП.
        - Что это такое? - спросил Иван.
        - Эх, темнота… Путчисты. Пуго твой.
        - Почему мой? - обиделся Иван. - Я с ним водку не пил. Надо будет - и путч устроим.
        - Не, не пойду. Не уговаривай, Ваня. Руки чешутся - засадить всех в кутузку и расстрелять. Я себя знаю. Потом стыдно будет. Могу, между прочим, и товарищей по партии под горячую руку…
        - Тогда не надо. Тогда будем помирать. - Иван завалился на нары.
        - Ну, скажешь тоже… Вышлют - максимум, - неуверенно сказал Вадим.
        Он вдруг заметил, что часовой смотрит в глазок.
        - Эй! Принеси воды, - крикнул он по-испански.
        Глаз часового исчез, через минуту дверь открылась, и часовой внес в камеру две бутылки пепси.
        - Прокурор протрезвел? - спросил Вадим, принимая пепси.
        - Нет, господин прокурор еще спит, - ответил часовой.
        - Когда же он нас допрашивать будет, скотина? Мы и так здесь без санкции сидим, - сказал Вадим по-испански и добавил по-русски для друга: - Слышь, Вань, прокурор еще дрыхнет.
        - Пускай уж лучше дрыхнет, - сказал Иван, открывая бутылку пепси об угол нар. - Слыхал, за что он у нас сидел? Нарушение социалистической законности. Лютовал, значит… Охота тебе с ним связываться?
        - Так ведь расстреляют без суда и следствия, Ваня! Я же знаю, как это делается! - вскричал Вадим.
        - А тебе нужно, чтобы через суд расстреляли? - ехидно заметил Иван.
        Часовой, тупо послушав незнакомую речь, удалился. Лязгнул засов. Прошло не больше минуты, как за окном послышался тихий возглас:
        - Ку-ку!
        Узники подняли головы. За зарешеченным окном виднелось улыбающееся приветливое лицо Бранко Синицына.
        Иван молча погрозил ему кулаком.
        - Издеваешься, гад!
        - Сейчас вам принесут передачу. Прочтите это! - сдавленным голосом произнес Бранко, бросая в открытую форточку сложенную в четыре раза записку.
        Вадим поймал записку и поспешно спрятал ее, потому что часовой вновь вошел в камеру с картонной коробочкой в руках. Бранко исчез из окошка.
        - Вам передача, - сказал часовой.
        Вадим спрыгнул с верхних нар, принял коробочку. Часовой потоптался, видимо, ожидая, когда коробочку откроют, но не дождавшись, ушел. Только тогда Вадим уселся рядом с Иваном и осторожно открыл крышку.
        - Клюква в сахаре… - удивленно констатировал Иван.
        Глава 12
        Государственный совет
        За круглым столом, где еще недавно шли переговоры, на этот раз заседал Государственный Совет вольной республики Касальянка. В полном составе сидели члены кабинета, в том числе и Алексей Заблудский; на почетном месте, в деревянном кресле с высокой резной спинкой, восседал дон Перес де Гуэйра. У дверей зала дежурили солдаты, а у стены притулился на стуле Бранко Синицын, на коленях у которого как бы невзначай лежал автомат.
        - Начинаем заседание Государственного Совета, - объявил Перес. - На повестке дня обсуждение поставок чая, утверждение плана по экспорту. Это первое… Второе: вопрос о незаконном проникновении в страну агентов Интерпола, арестованных по представлению прокурора… Где он, кстати?
        - Запой у него, - тихо сообщил министр юстиции.
        - Ладно, без него разберемся. В третьем пункте - разное. По первому вопросу докладывает министр внешней торговли. Прошу.
        Поднялся солидный мужчина, действительно похожий на министра, в прошлом - председатель облисполкома, получивший срок за взятку. Держа перед собой листок, он принялся докладывать.
        - План по экспорту на первое полугодие выполнен на сто семьдесят процентов. Сверхплановые закупки произведены Японией, Южной Кореей, Сингапуром. Поставки Соединенным Штатам остались на прежнем уровне.
        - А когда ж в Россию продавать будем? - раздался голос министра здравоохранения.
        - Вот, уже купили небольшую партию, - указал Перес на Федора. - Сто двадцать килограммов. Дальше будем больше.
        - Как намереваетесь использовать?
        - Чтоб я знал! - воскликнул Федор. - Я в глаза вашего чая не видал.
        - Я приложу инструкцию для покупателей. Пойдет, как и везде, по коммерческим структурам, - сказал Перес.
        - Национал-радикалов поите и этого… Жириновского! - воскликнул Илья Захарович.
        - Там есть клиенты. Много, - утвердительно кивнул Перес, давая понять, что обсуждение закончено. - Прошу утвердить отчет. Кто за?
        Все министры дружно подняли руки. Бранко тоже поднял.
        - Единогласно. Переходим ко второму вопросу. Слово министру юстиции, - сказал Перес.
        Поднялся министр юстиции - небритый желчный тип с бородкой.
        - Я кратко, если можно. Расстрелять ментов - и дело с концом. Чтобы неповадно было.
        - Я против! - выкрикнул Алексей.
        - А ты кто такой? - удивился министр юстиции.
        - Он министр культуры. Уже третий день. Вы же знакомились на брифинге, - укоризненно сказал Перес.
        Знакомство Заблудского с юристом состояло в том, что их вынесли вместе из банкетного зала.
        - А-а… Вспомнил, - хмуро сказал юрист. - Я закон напишу, если нужно. Вплоть до исключительной меры. А то повадятся.
        - Хм… - сказал Перес. - Права человека должны соблюдаться неукоснительно. Я думаю, отпустим их с Богом. Вышлем из страны в двадцать четыре часа.
        - Зачем так долго! В полчаса! - раздались возгласы.
        - Введите арестованных, - распорядился Перес.
        Бранко оживился, положил руки на автомат.
        Открылась дверь, и в зал ввели Ивана и Вадима в тех же белых рубашках. Они были бледны и прекрасны, как молодогвардейцы. Они сделали несколько шагов и остановились в центре зала, прижавшись друг к другу плечами. Композиция напоминала бы известную скульптуру «Несгибаемые» скульптора Фивейского, где три бронзовых голых молодых человека стоят, надо полагать, лицом к лицу с палачами, - если бы не отсутствие Алексея. Он это понимал, поэтому потупил взгляд.
        - Признаете ли вы… - начал Перес, но его перебил Бранко.
        - Долой ревизионизм всех мастей! - фальцетом прокричал он, бросаясь к интерполовцам с автоматом наперевес.
        Он затормозил в двух шагах от них и в упор прошил обоих очередью из автомата.
        Иван и Вадим, словно стараясь защититься, прижали руки к груди, предсмертный ужас исказил их лица, а когда руки бессильно упали вдоль тела, все увидели, что на белых рубашках интерполовцев, на груди, расцветают алые пятна крови. Иван и Вадим беззвучно рухнули на пол.
        - Что ты наделал, гад! - заорал Алексей, бросаясь к Синицыну.
        Он вырвал у него из рук автомат и саданул Бранко по башке прикладом.
        Синицын, как сноп, повалился рядом со своими жертвами.
        Министры сидели, раскрыв рты. Такие развлечения были редкостью даже в Касальянке.
        Подоспевшая стража отобрала автомат у Заблудского, скрутила ему руки за спиной.
        - Ай, как нехорошо получилось… - почесывая подбородок, протянул Перес. - Международный скандал… Террориста - в тюрьму, - указал он на Бранко. - Остальных похоронить с воинскими почестями.
        - Я хочу похоронить своих друзей… - сдерживая рыдания, проговорил Заблудский.
        - Это пожалуйста. Сами виноваты. Нечего было дразнить террориста, - наставительно произнес Перес.
        Солдаты за руки и за ноги вынесли тела интерполовцев. Заблудский шел следом. Бранко подняли с пола. Взгляд его был мутен, но радостен. Сбылась мечта партизана. Трупы врагов волокли на свалку истории.
        - Ну, повеселились и хватит, - сказал Перес. - Пункт третий повестки дня. Разное.
        Глава 13
        Нормативный Биков
        Покинув гостеприимную чайную, гости деревни по совету хозяина чайной направились в храм, чтобы представиться отцу Василию, главе духовной власти Касальянки.
        Женщины находились в просветленно-возвышенном состоянии и то и дело порывались читать стихи - одна по-русски, другая по-испански, - однако ни та ни другая никаких стихов не знала, поэтому это напоминало песни без слов композитора Мендельсона.
        - Я здесь уже… и все вокруг… тарам-та-та… Как хорошо, и листики зеленые, и тараканов нет, и мух! За океаном наша Родина, тарам-та-та, могучая, непобедимая! Тарам! - примерно такой стихотворный текст выговаривала Пенкина, Исидора же бормотала что-то по-испански, временами изображая пальцами игру на кастаньетах.
        Биков мрачнел. Ему хотелось чаю и Пенкину. И даже Исидору. Он уже месяц не видел живого женского тела.
        Они вошли в церковь и перекрестились кто как умел.
        Навстречу им от алтаря уже шествовал молодой священник с окладистой русой бородой. За ним служка нес поднос с дымящимися чашками чая. Отец Василий нес в руке крест, который один за другим поцеловали все гости, включая католичку Исидору.
        - Мир вам, дети мои! - провозгласил отец Василий и перекрестил их.
        Пенкина, повинуясь какому-то чисто генетическому наитию, припала к руке батюшки и поцеловала ее. Исидора сделала то же самое, соблюдая неведомый ей ритуал. Бикову ничего не оставалось делать, он поспешно и немного стыдясь прикоснулся губами к тыльной стороне ладони отца Василия.
        - Может быть, вы хотите исповедаться и причаститься? - спросил отец Василий.
        - Хотим! - искренне выпалила Пенкина.
        Биков не знал, что это такое. Он почувствовал, что его втягивают во что-то ненужное и вредное для его нынешней должности.
        Первой исповедовалась Ольга.
        Батюшка уединился с нею у алтаря и спросил, в чем она желает покаяться.
        - Грешна, батюшка! Согрешила с товарищем по оружию, - доложила Пенкина.
        - Он женат? - спросил отец.
        - Нет. Стала бы я с женатым!
        - И ты не замужем?
        - Конечно, нет!
        - Это не грех, дочь моя.
        - Правда? - просияла Пенкина и в порыве благодарности еще раз поцеловала руку батюшки.
        - Что еще? - спросил он.
        - Да вроде… - стала припоминать она заповеди. - Не убивала, не крала…
        - Унынию предавалась?
        - Никогда! - заявила Пенкина.
        - Так ты безгрешна, дочь моя. Причащайся.
        Священник перекрестил ее, а служка поднес чашку чая. Пенкина выпила и просветлела до такой степени, что стала слегка просвечивать. Порхая, она вернулась к своим.
        Разговор отца Василия с Исидорой был более длительным и напряженным, ибо выяснилось, что Исидора украла чек на миллион долларов и раскаивается в этом, а также переспала с доброй тысячей мужчин, подавляющая часть которых были женаты. Правда, унынию тоже не предавалась.
        Выслушав глубокое раскаяние Исидоры на ломаном русском языке, отец Василий причастил и ее.
        Настала очередь Бикова.
        Пока приводили к причастию женщин, он мучительно решал для себя вопрос - стоит ли впутываться в эту авантюру с неясными последствиями. Литераторское любопытство победило. Поэтому, подойдя к отцу, он коротко доложил:
        - Грешен, батюшка. Ругался матом. Публично. Также склонял к сожительству многих девушек и женщин.
        - Успешно? - поинтересовался отец.
        - Большей частью, - скромно сказал Биков.
        - Да, матом нехорошо… - опечалился батюшка. - Грех тяжкий. Раскаиваешься хоть?
        - Да понимаете… - начал Биков, но отец перебил его:
        - Значит, не раскаиваешься.
        - Как же не ругаться, отец? Вы же знаете, как живем! - начал оправдываться Биков.
        - Знаю… Самому иногда хочется выразиться, когда радио «Свобода» послушаю - что там у вас делается… - задумался отец.
        - Если б другие слова были… Не матерные…
        - А вот ты и придумай их! - озарился отец Василий. - Тебе церковь памятник поставит.
        - И прокуратура, - мрачно сострил Биков.
        Отец Василий подвел Бикова к распятию, на котором висел металлический Иисус.
        - Что такое русский мат? - задал риторический вопрос священник. - Взяли два половых, извините, органа, одни ягодицы и один глагол и построили изощреннейшую лексику! Это только у русских. Посмотри, как разнообразна человеческая анатомия, - указал он на распятого Христа. - Сколько всяких мест, куда можно посылать! В ухо, например. Чем хуже, чем…
        - Понял, - кивнул Биков. - Каюсь! Причащайте! - Он уже горел творчеством.
        Мысль отца Василия показалась ему крайне плодотворной. Быстро проглотив чай и почувствовав небывалую легкость и духовность, он потребовал авторучку, бумагу и келью для работы. Все это ему было предоставлено тут же.
        И пока Ольга и Исидора в сопровождении вызванного экскурсовода осматривали чайные плантации Касальянки, Биков в келье творил нормативный русский мат, используя в качестве пособия икону, на которой был изображен все тот же распятый Иисус.
        Для подкрепления ему дали термос с чаем. Уже на второй чашке Биков понял, что в министры не вернется и от чая не откажется никогда. Такого творческого подъема он никогда не испытывал, даже когда писал знаменитые свои стихи: «Я люблю тебя больше, чем нужно, я люблю тебя больше, чем нежно…»
        Он начал с традиционных посылов в разные места, как внутрь, так и наружу.
        С посылами внутрь было просто. Кроме ненормативных мест, имелось еще по крайней мере три дырки, куда можно было загнать неугодного собеседника.
        - Пошел ты в ухо! - пробовал Биков на слух и записывал. - Пошел в нос! Иди ты в рот!

«Слабовато… - размышлял он про себя. - Для детсада годится, но уже для начальной школы надо что-то покрепче».
        Его внимание привлекла обычно неиспользуемая часть тела, и он, радуясь находке, сочинил сразу несколько крепких выражений:

«Пошел ты в пуп!» или «Пошел на пуп!»

«Пуп тебе!»

«На пупа нам это надо».

«Пуп знает что».

«Пуп на!»

«Пуп с ним».
        Пытаясь образовать глагол, Биков с радостью заметил, что народная мысль уже работала в направлении пупа, потому что слово «опупел» было широко известно. Но не довели дело до конца.
        Вообще, при таком подходе многие идиомы сами собой включались в обиход нормативного мата. Например «зуб на зуб не попадает», «что в лоб, что по лбу» - и это существенно расширяло возможности и показывало, что Биков на правильном пути. Возможно, все это и было матом когда-то, но потом мат сузился до срамных мест.
        Но подлинное творчество началось после третьей чашки чая. Биков разделся до трусов и, бросая на Спасителя восторженные взгляды, выкрикивал, записывая:
        - Пуп тебе в бицепс!
        - Сидим в глубоком ухе!
        - Иди в ноздрю!
        - Отпупили его, отзубатили и выбровили на зуб!
        - Ты что, пупок, оволосател?
        Покончив с посылами, Биков приступил к святая святых мата - выражениям с матерью. На выбор имелось несколько вариантов:

«Вез твою мать».

«Нес твою мать».

«Тряс твою мать».
        И - «В лоб твою мать».
        Биков оставил их в качестве запасных, чтобы ничего не пропадало, но это все было не то.
        Он отпил еще из чашки, глядя на распятого Спасителя, и вдруг его осенило:
        - Спас твою мать! - заорал Биков и, довольный, добавил от души любимое ругательство капитана Джеральда Маккензи в новой транскрипции:
        - Спасена мать!
        Отсюда, от этого чудесного глагола, пути вели в подлинные кущи мата, облагороженного глубоким первозданным смыслом избранного слова.

«Я вас всех спасал!»

«Спасенный в рот».

«Мы с этим делом наспасались».

«Спасенная в ухо».
        И даже слово «спасибо» при этом становилось отчетливо матерным.
        Биков исписал шесть страниц и понес их отцу Василию. Священник нацепил очки и ознакомился с текстом.
        - Родной вы мой! - растроганно проговорил он, целуя Бикова. - Вы меня просто спасли! - Он сконфуженно умолк, поскольку допустил матерное выражение. - Ну, вы поняли… Это я немедленно пущу в народ. Люди у нас интеллигентные, но, сами понимаете, сразу не отвыкнешь. Допускают. Привьется у нас, а там, глядишь, и до России докатится, спасена мать!
        Он немедленно передал словарь на ксерокс, и через полчаса служка понес кипу листов в деревню как новый, освященный церковью, кодекс бранных слов и выражений.
        Бикову захотелось водки, но он пересилил себя. Это был рецидив прошлого, как и сорвавшееся с уст: «Ни хуя себе!», когда он увидел плоды своей работы, размноженные на копировальном аппарате.
        В это время вернулись с полей донья с Ольгой, бережно неся мешочки с зеленым чаем, который им подарили сборщицы. Ольга зажгла свечу и поставила ее перед иконой Богоматери.
        - Матерь Божья, помоги рабам твоим Ивану и Вадиму! - прошептала она, крестясь.
        Глава 14
        Похороны
        А рабы Божьи Иван и Вадим в эту самую минуту тихо путешествовали в открытых гробах на кладбище Касальянки. Вадим лежал в повозке, влекомой осликом, а Иван - на лафете пушки, прицепленной к этой повозке. Ослика вел под уздцы капрал, Алексей Заблудский сидел в повозке. Замыкал процессию взвод солдат-метисов с карабинами.
        Герои-интерполовцы в белых рубашках с алыми пятнами на груди, чинно сложив руки, обращены были лицами в бездонное южноамериканское небо.
        Заблудский, посасывая из бутылочки виски, мерно причитал уже по третьему кругу, будто попик, совершающий отпевание.
        - …Какие парни были, туземец! - обращался он к единственному слушателю-капралу. - Огонь парни были. Вдвоем могли всю мафию победить, если бы не сукин сын этот, сталинист… Гордые были, туземец, не пошли к Пересу в услужение, не то что я, слабый человек. Теперь уснут под чужим небом, матери не всплакнут над ними…
        Лежащий в гробу на лафете Иван шмыгнул носом, растрогавшись.
        - Душу вынул… - пробормотал он сквозь зубы.
        - И любимые девушки не придут, не уронят слезу на могилку, - с пафосом продолжал Алексей, вошедший в роль плакальщика.
        Вадим, ехавший, как и положено, ногами вперед, изловчился и сунул пяткой Заблудскому промеж лопаток.
        - А? - очумело оглянулся Алексей.
        Но Вадим уже смирно лежал в гробу, прикрыв глаза. Сонные, разморенные жарой метисы, тащившиеся за пушкой, ничего не заметили.
        Повозка въехала на кладбище, расположенное на опушке тропического леса. Здесь было довольно много могил для такого небольшого государства. Стояли кресты с надписями и свежими венками: «Министру обороны от Президента», «Министру сельского хозяйства от Президента». Больше всего могил было министров сельского хозяйства - семь; самой свежей могилой было захоронение министра легкой промышленности, недопоставившего армии сапоги.
        Повозка подкатила к двум открытым могилам и остановилась. Алексей спрыгнул на землю, подошел к краю могилы.
        - Вот и последнее пристанище…
        Он повернулся к гробам и патетически произнес:
        - Простите, друзья, что не уберег вас от опасности! И мне придется сложить голову здесь, на краю Земли, и никто не скажет последнего прости…
        Тут Вадим сел в гробу и спросил обиженно:
        - Я все понимаю, одного не пойму: почему Иван на лафете ехал, а меня в повозке везли?
        Иван тоже сел:
        - Вадим прав. Он званием выше, его надо было на лафете везти…
        - Ты уж, Леша, прости, но в следующий раз, пожалуйста… - начал Вадим.
        Алексей, закатив глаза, беззвучно повалился в обморок, а метисы, побросав винтовки, с криками ужаса побежали в сельву во главе с капралом.
        Иван вылез из гроба, подскочил к Алексею, похлопал его по щекам.
        - Леха, ты что? Не в курсе? Я думал, Бранко тебя предупредил.
        Вадим между тем деловито выпрыгнул из гроба, вывалил гроб из повозки на землю, отцепил пушку и побросал винтовки солдат в повозку.
        - Брось ты его! Хлюпик! Он нас предал, - бросил он Ивану. - Уходить надо.
        - Куда?
        - В леса. Партизанить будем.
        Иван с сожалением посмотрел на обморочного товарища, стянул с себя рубашку, бросил на землю. Вся грудь его была перемазана чем-то липким и красным.
        - Клюква эта проклятая! Липнет, - сказал он.
        Иван тоже скинул рубаху. Оба они прыгнули в повозку и Вадим хлестнул ослика вожжами.
        - Но-о, пошел!
        Повозка резво устремилась в сторону леса.
        Алексей еще минут десять лежал в обмороке, потом очнулся и увидел рядом с могилами лишь белые рубашки своих товарищей, испачканные кровью. Ни солдат, ни повозки, ничего.
        Алексей сложил рубахи на гробы, сам уселся на крышку гроба.
        Не успел он осмыслить происходящее, как увидел, что к кладбищу приближается открытый джип, в котором сидели Перес и министр обороны. За ними в открытом грузовике мчалась банда министров, вооруженная карабинами.
        Перес резко затормозил перед могилой, выпрыгнул из джипа, достал костыли и подскочил к Алексею.
        - Ну? - грозно спросил он.
        Алексей поднял к нему просветленное пьяное лицо.
        - Воскресли и вознеслись… - сказал он, показывая руками - как они это сделали.
        - Я тебе дам - вознеслись! - заорал Перес, замахиваясь на него костылем. - Евангелий начитался, безбожник!
        Он взял в руки одну из рубах, исследовал ее, лизнул.
        - Клюква в сахаре. Так я и думал. Кто дал Бранко клюкву в сахаре? - обратился он к министрам, которые скорбной стаей сгрудились вкруг могил.
        - Я продал, - поник головой министр торговли.
        - Вот, Илья Захарович, теперь ловите их, - указал на лес Перес. - Армия дезертировала, черт знает что! Республика в опасности. Поймать и привести живыми или мертвыми! Лучше мертвыми, - добавил он со свойственной ему прямотой. - Все ступайте! А ты будешь ими командовать, раз армию не уберег, - обратился он к Федору.
        - Туземцы… Дикий религиозный народ… - оправдывался министр обороны.
        - Учтите, если интерполовцы попадут в народную деревню - нам всем хана. Завтра же здесь будет десант парашютистов. Кончится ваша синекура. Так что в ваших же интересах…
        Министры, повесив на плечи карабины, понуро поплелись к лесу. Федор шагал впереди с пистолетом в руке.
        Алексей тоже поднялся.
        - Ты со мной останешься, могильщик херов, - распорядился Перес. - За Христа поговорим, раз ты такой культурный. А сейчас пошли Бранко расстреливать.
        Глава 15
        Переворот
        Старый партизан нервно разгуливал по камере, размышляя о непонятном коварстве Переса.
        Прошло уже несколько часов с момента покушения, но никто не собирался освобождать его, прятать и тем более благодарить за правильно выполненное убийство.
        Неужто все раскрылось? Бранко очень надеялся на удачливость Ивана и Вадима. В крайнем случае, если обнаружится, что они живы, Бранко не виноват. Ему не дали времени произвести контрольный выстрел в затылок.
        Он поглядел в окошко, подергал прутья решетки. Решетка была крепка. Тогда Бранко взял в руки табуретку и, спрятавшись за дверью, постучал в дверной глазок.
        Глазок приоткрылся, часовой заглянул в камеру и, не увидев Бранко, вновь закрыл глазок.
        Бранко постучал снова.
        Часовой снова заглянул, но на этот раз решил разобраться, в чем дело, и открыл дверь. Едва он ступил в камеру, как Бранко сзади оглушил его табуреткой.
        Метис повалился на пол. Бранко, сделав извиняющийся жест, склонился над ним и начал расстегивать мундир.
        Через несколько минут Бранко, облаченный в солдатскую форму, с карабином на плече, бодро шагал по направлению к лесу. Он тоже решил уйти в партизаны.
        Судя по всему, в Касальянке назревала серьезная партизанская война.
        Не успел он дойти до опушки сельвы, как навстречу ему показались Алексей Заблудский и Перес на костылях.
        Увидев друг друга, они остановились.
        - Вот так встреча! - воскликнул Перес. - А мы тебя расстреливать идем, Бранко, - сообщил он бывшему взрывнику.
        - Не надо, господин. - Бранко снял с плеча винтовку.
        Но Перес, опередив его, выхватил из кармана пистолет и навел его на Бранко.
        - Жаль терять такого сообразительного помощника, - сказал он, - но ничего не поделаешь. Нет ли у тебя за пазухой клюквы в сахаре, Бранко? Сейчас она бы тебе очень пригодилась! - Перес захохотал.
        И тут Алексей неожиданно выбил ногою из-под него костыль. Перес повалился в пыль, успев нажать курок, но не попал.
        Алексей и подоспевший Бранко обезоружили диктатора.
        - Вы низложены! - храбро заявил Заблудский.
        - Я?! Низложен?! - изумился тот. - Ладно, на сей раз ваша взяла. Пошли обедать.
        Алексей помог ему встать. Перес, опираясь на костыли, поковылял к своей резиденции. Бранко шел следом с винтовкой наперевес.
        - И не стыдно тебе? - корил его Перес. - Цирк устроил, ей-богу! Нет чтобы по-настоящему убить! Клюкву придумал. Тебе в ТЮЗе работать, а не серьезным террором заниматься…
        В сельве забухали выстрелы.
        - Слышите? Наши ввязались в перестрелку. Сейчас приволокут голубчиков, - кивнул в сторону леса Перес.
        - Вы не знаете Ивана и Вадима. Они будут отстреливаться до последнего патрона, - сказал Алексей.
        - Да знаю я их. Остолопы, - сказал Перес.
        Они пришли во дворец, где их встретила прислуга Переса - негритянка-повариха и стюард-испанец.
        - Я арестован, - сообщил им Перес. - Временно. Накрыть обед на троих.
        - Я не буду, - сказал Бранко. - Спасибо.
        - Была бы честь предложена. На двоих, - сказал Перес.
        Через несколько минут Перес и Алексей, как лучшие друзья, сидели рядом за столом за бутылкой виски, а стюард подносил блюда. Бранко, глотая слюну, с винтовкой наперевес стоял за креслом Переса. Тот не обращал на старика ни малейшего внимания.
        - Я предприимчивый человек, понимаешь? - растолковывал он Алексею.
        Заблудский с готовностью кивнул.
        - Да ничего ты не понимаешь! Я всю жизнь занимался чем-то невероятным. Ювелиром был, физиком-термоядерщиком, на масспектрометре работал, в экспедиции ездил. Однажды попал на Тунгуску, где метеорит упал. Слышал про это?
        Заблудский кивнул и нетвердой рукой потянулся за бутылкой.
        - К этому времени я еще и экстрасенсом стал, парапсихологией увлекся. И почувствовал я в тех краях нелады с энергетическим полем, которое мы из космоса черпаем… Бранко, ты бы поел, ей-богу! - обернулся он к старику.
        - Да, поел! А вы убежите! - сказал Бранко капризно.
        - Куда же я убегу? Мне бежать некуда. На костылях. У меня никакого Сантьяго де Куба нету, - съязвил Перес.
        Но Бранко остался стоять.
        - Так вот… Почувствовал я там физически, - продолжал Перес, обгладывая баранью кость, - что энергия из меня выкачивается, уходит… Со страшной силой! Физическая, умственная…
        - А половая? - поинтересовался Заблудский.
        - И половая, естественно. Правда, там женщин не было. Ну, я измерения провел, сделал кое-какие выкладки. И что оказалось? Ты не представляешь!
        - Не представляю, - кивнул Алексей.
        - Я понял, почему у нас в России бардак уже восемьдесят пять лет!
        - Семьдесят пять, - поправил Заблудский.
        - Ты от Октября считаешь, как и все. Это ошибка. Я считаю от Тунгусского метеорита, который свалился на нас в одна тысяча девятьсот восьмом году. Метеорит имел отрицательный гравитационный полюс. Этого ты не поймешь. Но факт тот, что он пробил в биосфере огромную дырку над Россией, куда стала улетучиваться наша энергия. Русские кем были в девятнадцатом веке? Духовной нацией! А кем стали в двадцатом? Нацией испуганных идиотов. А все из-за Тунгусского метеорита.
        - А я думал - из-за Коммунистической партии, - простодушно признался Заблудский.
        - Ты мне эти диссидентские штучки брось! Ни одна компартия не смогла бы так оболванить народ. Вся духовная энергия усвистала в ту дырку. И китайской энергии много улетело. Китай там рядом. Про ненцев и якутов я уже не говорю. И посмотри, что получается? В этом регионе Земли, как теперь модно выражаться, - полнейшая деградация. А на другой половине - процветание. Что это значит?
        - А что это значит? - спросил вдруг Бранко, который следил за объяснениями Переса с тревожным вниманием.
        - Закон сохранения энергии! - поднял баранью кость вверх Перес. - Если в одном месте что-то убавится, то в другом прибавится. Вот оно здесь и прибавлялось. Я рассчитал точку на Земле, куда наша энергия возвращалась и растекалась отсюда по западному полушарию. Эта точка здесь, в Касальянке!
        Перес торжествующе бросил кость в тарелку и обернулся к Бранко.
        - А ты в меня целишься! Ты себе лучше пулю в лоб пусти. У тебя метеорит последние мозги вышиб! - напустился он на Бранко.
        Партизан обиженно засопел.
        - Не верю, - пробормотал он.
        - Ну что с него взять? Сталинист, - вздохнул Перес. - Сталинисту если что втемяшилось, ему хоть кол на голове теши.
        - Ну а что дальше? С энергией? - спросил протрезвевший от информации Заблудский.
        - А дальше я уехал из страны, приехал сюда, убедился, что я полностью прав… Энергия здесь прет обалденная…
        - Вот и я чувствую: что-то такое идет… входит… - воодушевился Заблудский.
        - Виски в тебя входит, - пробурчал Перес. - Основали русскую колонию, стали выращивать чай… Собственно, русские здесь были, - нехотя продолжил Перес. - Один мудадайло по имени Петр Молочаев сюда наших социалистов приволок еще в начале века. Эсеры разные, меньшевики… Они севернее селились. Я их потомков сюда перетянул. На свою голову, - вздохнул Перес.
        - Почему? - спросил Алексей.
        - Потому что социалисты мудаки! И дети их мудаки, и внуки! - взорвался Перес.
        Бранко потемнел, лязгнул затвором.
        - Да-да! - повысил голос Перес. - Собственно, достает меня один мудак, внук Петра Молочаева, Платон. Толстовец наизнанку, мать его ети! Диссидентствует, сил нет. Критикует мою программу.
        - А какая… программа? - осторожно спросил Заблудский.
        - Ты еще не понял? То, что в России улетучивается, мы здесь принимаем. Духовная энергия нации накапливается в нашем продукте - в чае! Отсюда пойдет возрождение России! Здесь будут воспитаны новые русские!
        - У нас уже есть новые русские, - возразил Заблудский.
        - Ваши новые русские - тунгусы, метеоритом высосанные! У них вместо мозгов - мышцы. Представляешь, башка, набитая мышцами! И все напряжены. Такая мускульная, коротко постриженная башка. Типичные тунгусы! - рассвирепел Перес. - Александр Сергеич надеялся, что они его читать будут наравне с друзьями степей, калмыками, с Илюмжиновым. Шиш! Он метеорит не мог предвидеть. Тунгус был дикий, диким и остался. И еще новые тунгусы эти, в «мерседесах»…
        - Вы же сами в «мерседесе», - возразил Заблудский.
        - «Мерседес» «мерседесу» рознь. У меня будут самые новые русские. Они уже есть. Потому, что пьют чай, а не водку. Кроткие, умные, душевные, нежные люди. Ин-тел-ли-гент-ней-шие! - по складам выговорил Перес. - Ты не представляешь, как я их люблю. Я живу ради этого - вернуться в Россию не самолично, а новой духовной энергией! - Перес даже прослезился.
        - Перес - вы гений! - прошептал Алексей. - Я преклоняюсь перед вами!
        Бранко отступил на шаг, достал из-за пояса пистолет. Винтовку он навел на Переса, а пистолет - на Алексея.
        - Теперь слушайте меня, - сказал он. - Вы оба - ренегаты. И ревизионисты. Это все противоречит историческому материализму. Историю не повернуть вспять!
        - Бранко, прекрати говорить лозунгами, - повернулся к нему Перес.
        - Ложись! - заорал Бранко. - Оба - на пол! Лицом в пол! Руки за голову!
        Перес и Алексей повалились на пол, сцепив руки на затылке. Костыли Переса, прислоненные к стулу, упали тоже с диким грохотом.
        - Вы знаете - я шутить не люблю! - орал партизан.
        - Да уж знаем… - промычал, уткнувшись носом в пол, бывший диктатор и гений.
        Бранко оглянулся. В окне была видна дорога, уходящая в сельву. По ней медленно брел ослик, катящий за собой пустую повозку.
        Глава 16
        Погоня
        Ополчение из членов кабинета оказалось на редкость небоеспособным. Не пройдя и километра, министры сделали привал. Усевшись на камне и поваленных деревьях, они принялись беспорядочно палить в воздух, имитируя боевую активность. Именно эту пальбу и принял Перес за перестрелку.
        - Хватит! - наконец скомандовал министр обороны. - Надо экономить патроны. Неизвестно, сколько мы их будем ловить. Вперед!
        Министры не спеша двинулись дальше.
        Внезапно министр финансов Витя Бакс вскинул винтовку и выстрелил. Федор тут же подскочил к нему.
        - Ты что?
        - Мелькнуло что-то.
        - Я тебе покажу - мелькнуло! Я из-за вас в мокрое дело ввязываться не намерен. Стрелять только в воздух!.. Кто сидел по мокрому делу? - оглянулся он на министров.
        Те молчали.
        - Видите, никто не сидел. И не советую. Вы же расхитители, воры, в крайнем случае, насильники совершеннолетних. Люди сугубо мирных профессий. Зачем брать грех на душу?
        - Я совершенно с вами согласен, - начал Илья Захарович. - Но Перес просил мертвыми.
        - Это его заботы. Мы ему живых приведем, а дальше его дело.
        Федор поднял винтовку и выстрелил в небо.
        - Ива-ан! - закричал он что есть силы.
        - Ого-го-го! - донесся откуда-то слабый ответ.
        - За мной! - указал Федор направление и ринулся прямиком через бурелом сельвы.
        Министры двинулись за ним, изредка постреливая в воздух.
        А те, кого они так упорно догоняли, устроились на возвышении всего метрах в пятистах, откуда прекрасно было видно опушку сельвы. Впряженный в повозку ослик пасся на лужайке, а Иван и Вадим спешно строили укрепление из камней и лиан. Сразу за укреплением возвышалась скалистая гора. Можно сказать, интерполовцы были прижаты к стене.
        Но не сдавались. Не умели сдаваться.
        Иван разложил карабины на бруствере. Они с Вадимом закурили.
        - Ну что, Ваня, примем последний бой… - сказал Вадим.
        - Погоди, не хорони раньше времени.
        Иван вгляделся вдаль. Из леса гурьбой выходили министры.
        - А солдат-то нет. Одни министры, - сказал Иван.
        - Какие они министры? Уголовники. Ухлопают за милую душу, - возразил Вадим.
        - Я своих уголовников не боюсь, мы к ним привычные, - добродушно улыбнулся Иван.
        Вадим прицелился, но Иван положил ладонь на ствол винтовки.
        - Бей поверх голов.
        - Почему? - дернулся Вадим.
        - Испугаются они, уйдут. На кой черт им здесь жизни класть?
        - А нам? - задумался Вадим.
        - И нам ни к чему.
        - Постой, постой! За что же мы воюем? - рассердился Вадим.
        - За идею! - Иван поднял вверх указательный палец, на котором сидела крупная тропическая кузумла.
        Иван в ужасе стряхнул кузумлу, грязно выругавшись. Она не спеша поползла в сельву.
        - Бей поверх голов! - твердо приказал Иван.
        Вадим прищурился, опустил вниз ствол винтовки.
        - А почему, собственно, вы командуете? - вспомнил он давнюю тяжбу о приоритете.
        - Советую, Вадя, советую…
        Вадим выстрелил. Видимо, давно не стрелял из винтовки - отдача приклада отбросила его назад и больно ударила о скалу. Вадим завертелся на месте, воя от боли.
        - Экий ты невезучий… - покачал головой Иван и тоже выпалил в воздух.
        Министры залегли на опушке, с их стороны зазвучали выстрелы.
        Ослик послушал этот шум и, махнув хвостом, удалился в сельву по направлению к правительственной деревне.
        - Слышь, Вадим, а они тоже поверх голов бьют. Или стрелять совсем не умеют, - сказал Иван.
        - А вам не нравится? Вам бы хотелось прямо себе в лоб? - сарказм Вадима был сильно подогрет болью в плече.
        - Скорее тоже сообразили, что помирать неохота, - продолжал свои умозаключения Иван. - Тогда пора садиться за переговоры.
        И, словно услышав эту мудрую сентенцию, министры на опушке выкинули белый флаг.
        - Сдаются! - радостно воскликнул Вадим.
        - Чего им сдаваться? - резонно возразил Иван. - Поговорить хотят.
        На опушке выросла фигура Федора, размахивающая белым полотенцем.
        - Давай сюда! Оружие брось! - крикнул ему Иван.
        Федор отбросил пистолет и не спеша зашагал к укреплению агентов Интерпола.
        Он подошел к брустверу и воткнул палку с привязанным к ней полотенцем между камней.
        - Привет, - сказал Федор.
        - Привет, - кивнули интерполовцы.
        - Мужики, давайте не осложнять международную обстановку, - с ходу начал Федор. - Вы далеко не убежите, да и нам бегать за вами неохота. Приказано доставить вас к Пересу. А мне, между прочим, пора домой. Поэтому у меня компромиссное предложение: мы вас Пересу не сдаем, а забираем на родину. Но вы о Касальянке - ни гугу. Понятно? Кто здесь живет, что выращивают…
        - Значит, чай все-таки наркотик? - в упор спросил Вадим.
        - Хуетик! - с ходу образовал неологизм Федор. - Тебе что за дело?
        - А то, что мы с наркотиками боремся, - сказал Иван.
        - Ну и боритесь сколько угодно! Вам мало анаши?! Чего вы на чай набросились? Езжайте в Чечню и боритесь! - закричал Федор.
        - Федор, вы нам предлагаете сделку с совестью. Мы ее не принимаем, - сказал Вадим.
        - Чего же вы хотите?
        - Чтобы по-честному, - сказал Иван.
        Федор плохо понимал, что значит по-честному в данной обстановке.
        - Если вы нас догоните - сдавайте Пересу. А не догоните… Сдадим вас Интерполу, - развел руками Иван.
        С этими словами Иван забросил на каждое плечо по винтовке и зашагал прочь. Вадим последовал его примеру.
        - Тьфу ты! Идиоты… - сплюнул Федор.
        Он встал на бруствер и принялся размахивать белым флагом, привлекая внимание министров.
        Министры загорали на опушке, не обращая внимания на призывы начальника.
        - И эти кретины… - безнадежно пробормотал он и, спрыгнув с бруствера, зашагал к своему войску.
        Глава 17
        Чаепитие
        Вечером в народной деревне была устроена официальная церемония чаепития в честь прибывших гостей.
        Торжество происходило в избе-читальне, поразившей Бикова обилием и качеством книг. Брокгауз и Ефрон в старом издании, полная библиотека Сойкина, прижизненные публикации Пушкина и Толстого, не говоря о современных книгах. Наиболее полно была представлена русская философия - от протопопа Аввакума и Чаадаева до Николая Федорова и Лосева.
        Сама изба-читальня являла собой вполне современную постройку, в которой черты русского стиля использовались лишь в качестве декора: петушок на коньке крыши да резные ставенки на окнах.
        Внутри находились три зала - читальный, конференц-зал и компьютерный.
        Увидев новенькие «Макинтоши», оснащенные принтерами и сканерами, Биков заплакал.
        - Ну просто спасу нет! - растроганно выругался он. - Мы у себя в редакции два года просим… Я в «Лексиконе» работаю! - вдруг агрессивно и малопонятно воскликнул он, и тут же к нему подскочил официант с подносом, на котором стояли дымящиеся чашечки чая.
        Биков выпил и присмирел.
        Объяснения новоприбывшим, которые на этот раз были в полном составе, включая министра по особым поручениям, давал староста народной деревни Олег Григорьевич Брусилов - как позже выяснилось, заслуженный артист республики, бывший баритон Мариинки и по совместительству известный целитель-травник. А также внук знаменитого генерала, героя первой мировой.
        Он был комплекции канцлера Коля - такой же осанистый, источающий мощь и доброжелательность.
        - «Маки» нам поставила фирма «Эппл» по просьбе Якова Вениаминовича, - объяснял он плохо понимавшим женщинам. - Теперь мы в Интернете, смотрим Россию он-лайн.
        Ольга и Исидора кивали с глубокомысленным выражением на лицах. Биков же так часто поминал Спасителя, что просто-таки удивлял своею набожностью.
        Максим задержался в читальном зале и со страстью бывшего литературоведа перелистывал антикварные издания.
        Зал между тем наполнялся местной интеллигенцией, хотя это слово вряд ли было уместно в деревне, где все были интеллигентами. Публика была одета по моде начала века: стоячие воротнички у мужчин, широкие длинные платья у женщин. Официанты разносили на подносиках чай, как бы аперитив к предстоящему генеральному чаепитию. Как потом объяснили, градус просветленности был у него пониже, чем у основного напитка, который уже готовили к подаче за огромным овальной формы столом, стоявшим посреди конференц-зала.
        Наконец канцлер, то есть староста, пригласил всех к столу. Сам сел во главе на резном стуле, отдаленно напоминавшем трон; по правую руку от него уселся отец Василий в рясе, а по левую - субтильный господин с усиками, смокинг на котором странно топорщился, будто был с чужого плеча. Это был Антон Муравчик, временный представитель Президента в народной деревне, министр по чрезвычайным ситуациям.
        Все представители Президента в деревне были временными и назначались на месяц, пока действовал срок антиалкогольной кодировки.
        Больше чем на месяц ни одного министра закодировать не удалось - проверено практикой, - а то, что ситуация действительно была чрезвычайной, не более чем совпадение.
        Гостей рассадили порознь, между хозяев. Биков сам выбрал соседку - роскошную молодую женщину с распущенными по спине волосами, незамужнюю художницу-анималистку, как он предварительно выяснил. Ее открытые плечи и полуоткрытая грудь чрезвычайно взволновали Бикова. Она так увлеченно рассказывала ему в паузах о кошечках и гамадрилах, которых она рисует, что Биков тут же влюбился, причем, благодаря чаю, влюбился возвышенно и крепко.
        Пенкина устроилась с диктофоном неподалеку от начальства, за нею ухаживал офицер в морской форме - списанный из подводного флота за увлечение уфологией капитан-лейтенант. Исидору окружали двое лиц кавказской национальности из Кабардино-Балкарии, бывшие танцоры кабардинки и балкарки, ныне лучшие чаеводы Касальянки.
        Внесли дымящиеся самовары и водрузили на стол вместе с заварными фарфоровыми чайничками. Разнесшийся по залу аромат, подобно фимиаму, настроил всех на ностальгическую ноту.
        - Начнем, господа, - объявил Брусилов, поднимая чашку с чаем. - Я хотел бы выпить эту чашечку «фигни» за наших гостей из России. Фиг с ними и фиг с нами!
        - Фиг с ними и фиг с нами! - повторил отец Василий, тоже поднимая чашку.
        - Ни фига себе… - пробормотал удивленный этим тостом Биков.
        Все чинно выпили.
        - По просьбе гостей я расскажу немного о нашей колонии, - продолжал бывший баритон, увидев, что Пенкина настроила свой диктофон. - Нас пока немного, меньше тысячи выходцев из России, но я смею утверждать, что здесь собрались лучшие, духовные ее представители. Мы верим, что отсюда начнется ее возрождение…
        И далее он рассказал об основах государственности Касальянки, введенных Пересом в качестве модели для будущей России. Эта государственность покоилась на отделении власти от народа. Контакты между ними были сведены к минимуму. Многокилометровые заросли сельвы отделяли народную деревню от правительственной. Политика в народе была объявлена вне закона. Никто никого не избирал и не мог быть избранным. Член общества, под любым предлогом пожелавший власти - даже ради высоких целей - тут же изгонялся из деревни.
        - Правда, пока нашелся только один такой, - сказал Брусилов. - Некто Платон Молочаев, двойной диссидент.
        - Почему двойной? - спросила Ольга.
        - Потому что он враждует и с правительством, и с народом.
        Между народом и правительством существовали простые товарные отношения. Каждый член колонии выращивал «фигню», занимался на свой вкус селекцией и сдавал продукт на приемный пункт представителю Президента, за что получал нужные ему товары - от строительных материалов, мебели и одежды до продуктов питания.
        Курс «фигни» по отношению к бабкам, имеющим хождение в правительственной деревне, регулировался Президентом. В настоящее время за сто граммов «фигни» можно было получить товара на пятьсот семьдесят бабок.
        В свободное от возделывания плантаций время жители Касальянки занимались исключительно трудами духовными: писали стихи и симфонии, изучали небесные объекты, в том числе и неопознанные, издавали малыми тиражами газеты и журналы, ставили спектакли, снимали фильмы, но более всего изучали историю России и философию.
        Никто из них не знал, сколько и каких министерств существует в республике, каким образом меняется правительство и что вообще происходит в коридорах власти. Они имели самое смутное представление об этих коридорах.
        - Вы не представляете, насколько это экономит духовную энергию народа! - сказал Брусилов.
        К этому моменту уже было выпито по три чашки «фигни», поэтому даже политизированный Биков согласился.
        - Но зачем же в таком случае государство? - подал голос молчавший дотоле Максим.
        - Связь с внешним миром, торговля, международные отношения. Точнее, внешняя политика, потому что по культуре мы контактируем сами…
        - Я что-то не понимаю… - упорствовал Максим.
        Он, как и положено министру, чая не пил, грыз сухари с корицей, запивая их минералкой. Потому проявлял неуступчивость.
        - Не понимаете? - Брусилов сделал знак, и официант включил телевизор, укрепленный высоко на кронштейне.
        Экран вспыхнул, и присутствовавшие увидели, что идет программа «Сегодня».
        Татьяна Миткова с присущим ей обаянием перечисляла случившиеся за день ужасы. Показывали разрушенные кварталы Грозного, трупы солдат, плачущих беженцев. Потом перешли на криминальную хронику. День выдался обычный: убили управляющего банком в Новгороде и взорвали аэровокзал в Махачкале. Потом долго показывали, как в Питере на Дворцовой два митинга мутузят друг друга с обоюдными выкриками «Фашисты!», а ОМОН их растаскивает.
        - Таким выдался сегодняшний день. Я желаю вам всего хорошего, - объявила дикторша и исчезла.
        Минуту за столом царило подавленное молчание. Его наконец прервал Брусилов.
        - Если бы в России, да и везде, власть была бы отделена от народа, то господа политики делали бы все это сами. Бомбили, убивали, взрывали друг друга. Но они предпочитают делать это руками народа.
        - Так что же - народ глуп? - спросил Максим.
        - Нет. Народ доверчив и взволнован. Он принимает все близко к сердцу - призывы, лозунги, обвинения, угрозы, которые обрушивают на него политики. А надо, чтобы все было по фигу.
        - Так это же пофигизм! - воскликнул Биков. - Социальная апатия.
        Все за столом заулыбались, кивая.
        - Вот именно, мой дорогой! Пофигизм - это молодость мира! Таков наш неофициальный лозунг, - улыбнулся Брусилов. - И чем скорее наша «фигня» дойдет до России, тем будет лучше для страны.
        Исидора слушала диалог с напряженным вниманием, стараясь ухватить суть дела. И хотя выпила много чаю, заметно волновалась. Кабардино-балкарцы, впрочем, принимали это на свой счет.
        - Я понимаю, «фигния» есть дойти до Россия сейчас? - с трудом подбирая слова, спросила донья.
        - Точно так, мадемуазель, - ответил Брусилов.
        Донья задумалась, что-то прикидывая в уме.
        Начальник генерального штаба обеспокоенно посмотрел на нее. Вероятно, донья что-то замышляет. Но что? После «Большого каскада» он относился к донье с опаской. Подозревал в коварстве, и не зря.
        Официальная часть церемонии кончилась тем, что отец Василий представил Бикова в качестве автора нового канонического русского мата и роздал присутствующим ксерокопии. Интеллигенты поаплодировали. Биков раскланялся.
        Вообще аборигены были настроены благодушно. Напившись «фигни», они принялись читать стихи, петь и танцевать. Все были довольны друг другом, далеким правительством и общественным строем. Это выгодно отличало местную интеллигенцию от собратьев на всех континентах.
        Анималистка, которую, как выяснил Биков, звали Римма, продемонстрировала маленькую выставку картин. Это были, с одной стороны, симпатичные сусальные кошечки, повязанные разноцветными бантами, с другой - омерзительные клыкастые гамадрилы, сиявшие потертыми красными задницами. Выставка почему-то называлась «Инь и Янь». Биков призадумался.
        Наконец культурная часть была окончена, и собравшиеся вновь окружили стол.
        Официанты внесли на подносах крохотные чашечки с особой, чрезвычайно сильной и дорогой «фигней», источавшей необыкновенный, пряный запах.
        - Господа, финальный тост! - провозгласил Брусилов. - За любовь, господа, во всех ее проявлениях!
        Все дружно выпили, прикрыв глаза, и воспарили настолько, что, кажется, оторвались от пола и секунду-другую повисели над паркетом, как марионетки в кукольном театре.
        Ольга вдруг почувствовала непосредственную телепатическую связь с возлюбленным. Она увидела мысленным взором, что Иван сидит в какой-то пещере и пьет из стакана темно-коричневую жидкость, похожую на «фигню». Но при этом морщится.
        Исидора, вероятно, тоже увидела бы Вадима, если бы не кабардино-балкарцы, которые, воспарив, с двух сторон подлетели к ней, как небесные ангелы с усиками, и принялись что-то жарко шептать - один по-кабардински, другой по-балкарски. Исидора обоих отлично понимала, но сделать для них ничего не могла. У нее уже были другие планы.
        Не воспарил один Максим. Он понуро стоял у стола, сняв генеральскую фуражку и вытирая беретом пот со лба. «Не промок бы чек…» - с тоской подумал он, глядя на влажный берет. Чек мог скоро понадобиться, ибо после объяснений Брусилова у Максима созрел собственный план действий.
        А собравшиеся, допив эликсир любви, взялись за руки, окружив стол живым кольцом, и Брусилов затянул красивым баритоном:
        Пока земля еще вертится,
        Пока еще ярок свет,
        Господи, дай же ты каждому,
        Чего у него нет.
        Все дружно и с готовностью подхватили ритуальный гимн народной деревни:
        Умному дай голову,
        Трусливому дай коня,
        Дай счастливому денег
        И не забудь про меня!

«Голову - Пересу, Вадиму - коня, - переводила про себя донья, - Ивану - денег, но не все… - ведь и про меня нужно не забыть!»
        Глава 18
        Двойной диссидент
        Оставив опешившего министра обороны у бруствера, интерполовцы устремились в сельву, на которую уже опускались стремительные тропические сумерки. Они обогнули скалу и углубились в непроходимую чащу, которая с каждым метром становилась все влажнее. Под ногами зачавкало. Почва колебалась.
        - Болото, что ли? - догадался Иван.
        Вадим выстрелил в воздух для острастки. Где-то вдали послышались крики и улюлюканье правительства.
        - Догоняют, - сказал Вадим и выпалил снова.
        - Вперед! - скомандовал Иван.
        Но не успел он сделать трех шагов, как почва разверзлась под ним, и Иван по пояс провалился в трясину.
        - Вадим, помоги! - крикнул он, держа винтовку над головой.
        Вадим бросился к нему и тоже провалился в двух метрах от товарища. Они торчали из болота, как два грибка-подберезовика, и не могли ничего поделать. Трясина медленно засасывала их.
        - Пропали, Иван, - сказал Вадим.
        - Пропали, Вадим…
        Шум кабинета министров нарастал, уже стали слышны отдельные голоса: «Господа, может, хер с ними?!» - фальцет министра торговли. «Я вам покажу хер с ними!» - бас министра обороны.
        Но хер действительно был с ними. Херовое положение, лучше не скажешь.
        Внезапно из-за большого валуна, торчавшего неподалеку, появился странный волосатый человек, одетый в звериные шкуры. Он был поразительно похож на Робинзона Крузо. В руках он зачем-то держал старинный фотоаппарат на треноге.
        Робинзон крадучись приблизился к терпящим бедствие и с интересом принялся их разглядывать.
        - Спасите нас, пожалуйста, - попросил Иван.
        - Министры? - осведомился незнакомец.
        - Нет.
        - Откуда же вы?
        - Из России, - сказал Вадим.
        - Здесь все из России, - желчно парировал Робинзон. - Чем занимались в России?
        - Я в милиции служил, а он из КГБ, - простодушно доложил Иван.
        Незнакомец злорадно рассмеялся и не торопясь стал устанавливать треножник фотоаппарата.
        - Если можно, поторопитесь. Нас засасывает, - предупредил Вадим.
        Незнакомец не обратил на это внимания, а продолжал готовиться к съемке.
        - Фотография века! - сообщил он. - Гибель русских ментов в амазонских болотах!
        - Вы разве не собираетесь нас спасать? - встревожился Вадим.
        Они с Иваном были уже по грудь в трясине.
        - Вот именно, - кивнул Робинзон.
        - Но это негуманно!
        - Примерно то же самое я говорил на допросах, - сказал Робинзон. - И еще международное право поминал… Не шевелитесь! Снимаю!
        Он щелкнул затвором, потом уселся на камень, закурил. Интерполовцы продолжали тонуть со скоростью пять сантиметров в минуту.
        - А что вас сюда принесло, если не секрет? - осведомился незнакомец.
        - Мы боремся с Пересом де Гуэйра, - сказал Вадим.
        - Хм… Это меняет дело, - вздохнул Робинзон. - Придется спасать.
        Он отвинтил фотоаппарат от треноги и протянул один ее конец Вадиму. Тот ухватился за нее и с большим трудом выбрался из трясины. Вместе с незнакомцем, пользуясь той же треногой, они вытянули Ивана.
        Оба интерполовца были в грязи и ряске.
        - А кто там стреляет? - спросил незнакомец, прислушиваясь.
        - Кабинет министров. Они за нами гонятся.
        - За мной! - приказал незнакомец, подхватывая треногу и фотоаппарат.
        Они обогнули камень, за которым открылась тропа, ведущая вверх по склону горы. Все трое рысцой устремились на гору. Вскоре беглецам открылась пещера между скал. Они юркнули туда и оказались в жилище Робинзона. Там был каменный очаг, валялась нехитрая утварь, книги. На веревочке сушились проявленные негативы.
        - Раздевайтесь, - приказал незнакомец. - Придется знакомиться. Платон Молочаев, диссидент.
        Интерполовцы пожали Платону руку, назвав себя.
        В пещере было темно. Платон зажег свечи, укрепленные в самодельном канделябре из козьих рогов, развел костер и повесил над ним одежду интерполовцев для просушки. Порывшись в дальнем углу пещеры, бросил Ивану и Вадиму козьи шкуры. Когда интерполовцы завернулись в них и уселись у очага, все трое стали напоминать племя троглодитов.
        - Ну что? Надо бы за встречу… - промолвил Платон, извлекая на свет божий бутыль с коричневатой жидкостью и водружая на плоский камень, служивший ему столом. Рядом появились граненые стаканы.
        Он разлил по полстакана.
        - Вздрогнули! - произнес Платон короткий русский тост, и все мигом осушили стаканы.
        - Значит, говорите, с Пересом боретесь? - Платон занюхал выпивку тыльной стороной ладони.
        - Угу, с ним… - кивнули оба.
        Они еще не знали, как себя вести. Кто перед ними? Сумасшедший? Беглый министр?
        - Перес - гениальный человек! - воскликнул Платон, разливая по новой. - Ни за что не стал бы с вами пить, - признался он, чокаясь. - Как вспомню, как меня в Союзе мытарили… Но дело есть дело. Поехали!
        Все поехали.
        - Так о чем я говорю, - продолжал Молочаев, - Перес - гений, но на мне он обломился. Когда я свои три года за распространение антисоветчины отсидел, Перес прислал мне приглашение в Касальянку. Мой прадед здесь ошивался… Приехал я, Перес меня назначил заведовать Союзом писателей Касальянки… Я стишки пописывал. Тоже антисоветские. Посмотрел я, что здесь делается. Я же диссидент убежденный! В ситуации власть-народ я всегда встаю на сторону народа. Я понял, на чем играет Перес. Для народа он - отец-благодетель Яков Вениаминович, который распределяет блага и вроде бы из идейных соображений содержит общину добра и света. А для Европы он - дон Перес де Гуэйра, мафиози, содержатель кабаре и игорных домов. И знаете, на чем делает деньги?
        - Знаем. На наркотиках, - кивнул Иван.
        Платон разлил остатки из бутылки.
        - Не совсем. На «фигне».
        - На «фигне»? Что это? - спросил Вадим.
        - Разновидность чая. Он здесь особый, обладает особыми свойствами.
        Внезапно Иван погрустнел, с нежностью взглянул на Вадима.
        - Я тебе давно хотел сказать, Вадим, - начал он с благородной грустью. - Я часто не прав бывал в отношениях с тобой. Завидовал, наверное, твоему уму, образованию… Ты прости меня.
        - Что ты, Ваня, - растроганно отвечал Вадим. - Это я виноват. Высокомерия во мне много, гордыни. За лаптя тебя держал… Давай похристосуемся по-русски, простим друг другу обиды…
        Они встали и троекратно расцеловались. Молочаев расхохотался.
        - Что и требовалось доказать! Слушайте про чай.
        - Да ну его на фиг, этот чай! - махнул рукою Иван.
        - Вот именно. Наш чай обладает редчайшим свойством. Выпившему его все становится по фигу. Перес народ споил этим чаем. И торгует на экспорт. Знаете, кто у него покупает этот чай? - продолжал Молочаев.
        - Платон, кончай вешать лапшу на уши, - добродушно сказал Вадим. - Ты за диссидентство сидел?
        - Да, - кивнул Платон.
        - Значит, по нашему ведомству. От имени комитета госбезопасности приношу тебе глубокие извинения! - Вадим двумя руками приподнял с места Платона и расцеловался с ним.
        - Погоди, Вадим, дай послушать, - сказал Иван. - Так кто же все-таки этот чай покупает, от которого все по фигу?
        - Деловые круги Америки, Японии, Канады, Германии. Теперь еще и Южной Кореи.
        - А им зачем?
        - Они угощают партнеров на деловых переговорах. Имеют на этом колоссальный барыш! Представь: нужно подписывать контракт, у них разногласия. Вносят чаек. Партнеры попьют, рукой махнут - ну их на фиг! - и быстренько все подписывают, - объяснил Молочаев.
        - Умно придумано, молодец Перес, - одобрил Вадим.
        - И вот я против этой системы восстал. Это обман народа. Решил сам стать президентом. Выдвинул свою кандидатуру… - Молочаев вдруг умолк.
        - Ну и… - Интерполовцы ждали продолжения.
        - Ну и меня… выдвинули… из народа. Изгнали. Я же говорю - Перес народ споил. Теперь с обоими воюю. Подбрасываю листовки народу.
        - А листовки где берешь? - профессионально заинтересовался Вадим.
        - Печатают мне. В Бразилии. Я фотографирую местную фауну, продаю негативы. Они мне присылают тираж. На вертолете. Собственно, не присылают, а сбрасывают прямо над деревней, - объяснил Молочаев.
        - М-да… - Оба интерполовца поникли головами.
        Молочаев тяжело вздохнул, показывая, как нелегка ноша двойного диссидентства.
        - На фига это тебе, Платон?.. - задумчиво спросил Иван. - Фотографировал бы просто свою… фауну. Без листовок… А что это, кстати, такое? - спросил он.
        - Животный мир, - объяснил Вадим.
        - Все-то ты знаешь! - восхитился Иван. - За дружбу!
        - За добро и свет! - поднял стакан Вадим.
        - И эти туда же… - вздохнул Платон. - Но меня этим напитком не возьмешь. Мне намбутал в тюрьме кололи. И ничего.
        - А что мы пьем, кстати? - заинтересовался Иван, разглядывая пустой уже стакан. - На виски не похоже. И балдеешь как-то странно…
        - Это водка, настоенная на «фигне», - объяснил Молочаев. - Правительство хлещет спиртное, а народ «фигню». Мне как диссиденту приходится смешивать.
        - Хороший напиток, - одобрил Вадим.
        - Его бы в России продавать - цены бы ему не было! - заключил Иван.
        - А вот тут ты не прав. Для России он смерти подобен, - покачал головой Вадим.
        Глава 19
        План Максима
        Начальник генерального штаба, как и подобает стратегу, воспринял информацию о
«фигне» творчески.
        Услышав о чудодейственных свойствах напитка и о том, что его собираются экспортировать в Россию для создания там обстановки всеобщего пофигизма, Максим решил опередить события. Как-никак в берете у него чек на миллион долларов, поэтому зачем быть подручным какого-то Переса? Пора брать инициативу на себя.
        У него дух захватывало от перспектив сбыта и применения. Достаточно отправить один мешок в Чечню за тот же миллион долларов, купив его здесь по смехотворной цене
5700 бабок за килограмм, что соответствовало примерно 23 баксам. Сколько там в мешке? Пускай 50 килограммов, пускай даже 100 - прибыль все равно получалось громадная.
        А миллион за мешок для Чечни - совсем немного. Ведь это цена независимости. Премьер чайку попьет, председатель Совета безопасности, думские лидеры - да всякий! Хоть Чубайс, хоть Зюганов, хоть сам Жириновский. И подпишут любой договор как миленькие!
        А криминальные структуры? А суды? А спаивать противоборствующий электорат в день выборов? Чтобы всем было по фигу. Возможности были громадны. Главное только, чтобы
«фигня» доставалась не всем, а лишь некоторым. И тайно.
        Посему на следующий же день с утра Максим отправился к представителю Президента.
        Антон Муравчик сидел в своем огромном супермаркете, переполненном товарами для деревни, и подсчитывал вчерашнюю выручку, то есть пакетики «фигни», расфасованной на порции от ста граммов до килограмма. За его спиной громоздились три пластиковых мешка, битком набитые этими пакетиками.
        По-видимому, Муравчик вел достаточно сложную бухгалтерию фигни, потому как то и дело перекладывал пакетики из кучки в кучку, шевелил губами и нажимал на кнопки калькулятора.
        - Хэллоу! - приветствовал его начальник генерального штаба.
        - Ну! - отвечал представитель Президента.
        - Скажите, на каких условиях я мог бы приобрести партию «фигни»?
        - Ни на каких.
        - А если подумать? - спросил Максим веско.
        Муравчик оторвался от калькулятора и внимательно взглянул на Максима.
        - А сколько вам нужно? - поинтересовался он.
        - Тонну! - заявил Максим.
        - Идите, молодой человек, не мешайте работать, - Муравчик вернулся к калькулятору.
        - Две тонны! - потребовал Максим, предполагая, что партия слишком мала.
        - Если бы вы очень попросили и хорошо заплатили, я бы, пожалуй, смог отпустить вам один пакетик. Сто граммов, - печально сказал Муравчик. - Не больше.
        - Почему?
        - Вы разве не были на чаепитии? Вы же слышали, что у нас товарный обмен. Население сдает мне «фигню», я сдаю ее Президенту. Из рук в руки. Получаю за это товар для населения. Можно, допустим, обсчитаться на сто граммов. Но на тонну! Между прочим, тонна - это наш квартальный оборот.
        - Хорошо. Поставим вопрос иначе. Сколько у вас сейчас «фигни»? - спросил Максим.
        - Сколько? - Муравчик оглянулся на мешки. - Двести семьдесят килограммов. Партия за три недели. Завтра я должен отвезти ее Пересу. Как только ослика с повозкой пришлют…
        - Какие могут быть варианты?
        - Любые, - сказал Муравчик. - Вплоть до расстрела.
        - Ладно. Десять тысяч баксов за партию. По рукам?
        - Несерьезно…
        - Пятьдесят.
        Муравчик начал нервничать.
        - А как я отчитаюсь? - заныл он.
        - Ваше дело.
        - Нет-нет, не просите. Жизнь дороже.
        - Послушайте, Муравчик. Кем вы работали в России?
        - Товароведом. А что?
        - И вы еще спрашиваете, как вам отчитаться?
        - Там могли посадить. А здесь голову оторвут.
        - Семьдесят пять тысяч.
        Муравчик вспотел. Он пытался мысленно подсчитать прибыль, учитывая себестоимость
«фигни», и не мог.
        - Хорошо. Допустим, я согласен. Как вы это вывезете? - Он указал на мешки.
        - У меня есть вертолет.
        Муравчик задумался, шевеля усами.
        - Хорошо. Сто тысяч - и вы меня тоже вывозите отсюда на вертолете. Стопроцентная предоплата наличными.
        На этот раз задумался начальник генерального штаба.
        - Видите ли, у меня чек…
        - Молодой человек… - Муравчик понизил голос до интимного. - Не считайте меня глупцом. Мы выберемся на континент, и там я вам буду совершенно не нужен.
        - Но здесь же нет банка! - воскликнул Максим. - Я даю вам слово джентльмена!
        Муравчик лишь поморщился.
        - Знаем мы этих джентльменов…
        - Патовая ситуация. Неужели нет выхода? - заволновался Максим.
        - Есть, - подумав, сказал Муравчик. - Я оставляю мешки здесь, в тайнике. Вы довозите меня до ближайшего банка, я получаю деньги, после чего указываю вам местонахождение тайника.
        - А если не указываете?
        - Помилуйте, зачем мне это?
        - А если меня будет здесь поджидать Перес?
        - Сельва большая. Я дам вам совершенно конкретные приметы тайника. Это будет километрах в трех от деревни. Никто вас там поджидать не будет. Сядете на вертолете и заберете.
        Максим оценил риск и нашел его разумным.
        - Хорошо. Где ближайший банк? - спросил он.
        - Я думаю, в Рио-де-Жанейро. Это в трехстах километрах южнее Касальянки.
        - Договорились. Я жду вас через два часа на аэродроме.
        - Идет. А я пока спрячу мешки.
        Максим повернулся и вышел из супермаркета. Не теряя ни минуты, он направился к вертолету готовить вылет из Касальянки.
        Глава 20
        План доньи
        Донья Исидора тоже извлекла совершенно практические выводы из информации, полученной от Брусилова. Планам Переса надо было помешать - и немедля!
        Если «фигня» дойдет до России по каналам наркомафии и попадет к Зумику, то она будет действовать там как наркотик со всеми вытекающими отсюда последствиями. То есть попадет в криминальный оборот.
        Если же ее привезут в Россию открыто как новый сорт чая, пробуждающий в человеке духовное начало, то последствия должны быть иными. «Фигней» можно будет торговать открыто, все будут знать, как она действует, и вряд ли она послужит злому делу.
        Донья решила купить партию «фигни» и немедленно доставить ее в Россию. Она направилась к тому же Муравчику, но сначала заглянула в церковь к отцу Василию. Когда шла в храм, увидела пролетающий над деревней вертолет, из которого сыпались листовки. Донья подобрала одну и прочитала:
«Братья! Откажитесь от „фигни“! „Фигня“ - опиум для народа. Известные вам круги торгуют этим напитком как наркотиком. Правительство вас обманывает, прикрывая фальшивыми лозунгами добра и света обыкновенный наркобизнес. Все на борьбу с Пересом де Гуэйра!
        Платон Молочаев.»
«Молодец диссидент! - подумала донья. - Интересно, где он раздобыл вертолет?»
        Она вошла в церковь, где отец Василий проводил утреннюю службу. В храме было несколько человек. Донья дождалась, пока батюшка закончит молитву, и направилась за ним в притвор.
        - Здоровый, - сказала она.
        - Добрый день, дочь моя, - приветствовал ее отец.
        - Я хотел сказать. «Фигния» не есть чай, он есть наркотик. Перес торговать Запад. Я знаю точь-в-точь.
        - Дитя мое, вы излагаете взгляды Платона Молочаева, которые у нас признаны ложными, - мягко ответил отец Василий.
        - Я не лжать, я знать! - ответила донья.
        - Я вижу у вас в руке богопротивный листок, - указал отец на листовку. - Выбросьте его. Яков Вениаминович не станет творить зла. Я его хорошо знаю.
        - Я тоже знать его очень хорошо. Он есть мой муж! - заявила Исидора.
        - Вы жена Якова Вениаминовича?! - воскликнул священник. - Не может быть!
        - Ну, почти. Мы без расписания в муниципалитет.
        - То есть не расписаны с ним? И не венчались?
        - Я жить с ним семь лет! И знать, как залупленный!
        - Облупленный, - поправил священник. - И вы утверждаете, что он торгует чаем под видом наркотика?
        - Да! Да! Да!
        - О Боже! - воздел вверх глаза батюшка. - Да это же разрушает всю нашу систему!
        - Да! Да!
        Исидора повернулась и стремительно покинула храм. Отец Василий, качая головой, подошел к телефону и набрал номер старосты.
        А донья устремилась к Муравчику и застала его за погрузкой пластиковых мешков с
«фигней» в старенький джип.
        - Я покупать все! - воскликнула она с ходу, увидев мешки.
        - Невозможно, мэм, - пробормотал Муравчик.
        - Две сто тысяч долларов!
        Это было ровно вдвое больше, чем предложил начальник генерального штаба. Муравчик задергался.
        Из дальнейших переговоров выяснилось, что у доньи тоже есть вертолет, и платить она собирается так же, по чеку.

«Да что они как сговорились!» - подумал Муравчик, лихорадочно ища выход из положения. Упускать такой барыш было невозможно. Но и честно удовлетворить обоих покупателей он был не в силах. Кого-то следовало надуть. Муравчик мгновенно перебрал в уме все комбинации и остановился на варианте, когда он летит в вертолете доньи с «фигней», а Максиму назначает встречу в Рио-де-Жанейро. Там получает деньги и подсовывает ему пустышку - тайник, где нет ничего. Чистый доход триста тысяч баксов.
        - Хорошо, мэм, но я буду вынужден покинуть Касальянку вместе с вами, чтобы получить деньги и избежать мести дона Переса. Он тоже рассчитывает на эту «фигню», - указал на мешки Муравчик.
        - Перебьет себя! Ноу проблем, - сказала донья. - Давай к вертолет!
        И она вскочила в джип.

«Вот это женщина!» - подумал Муравчик.
        Джип помчался к аэродрому. Уже на подъезде к нему, Муравчик почувствовал неладное. На пустом поле стоял лишь один вертолет, возле которого вели беседу три фигуры.
        Джип затормозил у вертолета в кульминационный момент переговоров между Максимом и пилотами.
        Дело в том, что Максим встретил совершенно непостижимое упорство пилотов, когда предложил им слетать в Рио, а затем вернуться за грузом. Шведы Улле и Уве настаивали на том, что они зафрахтованы доньей Исидорой, причем она еще не расплатилась с ними, потому они не могут взять следующий фрахт. Попытка уговорить пилотов сделать два рейса быстренько, по типу одна нога здесь, другая там, тоже потерпела провал. Тогда Максим выложил последний козырь. Он сказал, что оплатит долги Исидоры.
        К его изумлению, шведы отказались. Максим никогда не сталкивался с такой честной до тупоумия нацией. Блестящий план рушился на глазах.
        - Ладно. Не хотел вас огорчать… - помрачнев, сказал Максим. - Донью Исидору расстреляли.
        Как ни странно, шведы поверили. Скорбно помолчав, Улле заявил, что раз так, они согласны, но только пусть господин не беспокоится о долгах доньи. Раз ее уже нет, то и долга нет. Это был коммерческий риск пилотов, и русскому господину незачем за него отвечать.
        Максим готов был расцеловать этих тупиц.
        Однако они все же желали до полета проверить платежеспособность русского господина, поэтому просят предъявить чек.
        Максим достал из-под генеральской фуражки мятый берет и стал отрывать подкладку. В этот момент в дальнем конце аэродрома показался джип. Максим оторвал подкладку и извлек из-под нее завернутую в полиэтилен бумажку. На бумажке было крупно написано по-русски:
«СУКИН КОТ»
        Обдав троицу облаком желтой пыли, джип затормозил у вертолета.
        Еще не веря непоправимому, Максим дрожащей рукой ощупал внутренность подкладки. Там было пусто. И в этот момент он увидел за лобовым стеклом джипа прекрасное энергичное лицо Исидоры.
        Тут же все связалось в цепочку: «Большой каскад», пятиминутный обморок, внезапное выздоровление Переса и исчезновение миллионного чека.
        Максим в бешенстве кинулся на Исидору.
        - Где мой чек?! Отвечай!!

«Похоже, что у них не только один вертолет на двоих, но и один чек…» - с грустью подумал Муравчик.
        Исидора пантерой выпрыгнула из джипа.
        - Это твой ответ - как ты украсть миллион у Иван! - выкрикнула она.
        Шведы в это время с интересом разглядывали поднятый с земли чек с непонятными русскими буквами.
        Неизвестно, чем бы кончилась намечавшаяся схватка между доньей и генералом, если бы не вмешался Муравчик. Буквально впрыгнув между ними, он объявил:
        - Стоп! Запрещаю, как глава исполнительной власти на данной территории!
        - Как начальник генерального штаба республики Касальянка возбуждаю иск против гражданки Исидоры и обвиняю ее в похищении у меня миллиона долларов! - перешел на правовые рельсы Максим.
        - Как жена президент Перес буду обвинять твой, - донья ткнула пальцем в Максима, - что ты есть вор! Ты украдать миллион у Иван Середа, чемпион мира!
        Муравчик мысленно взвесил шансы сторон. У Исидоры они были предпочтительнее.
        - А как же… Рио? - спросил он.
        Исидора решительно указала пилотам на джип.
        - Грузить мешок сейчас! Лететь сегодня вечер, завтра утро… Этот генерал не есть должен быть здесь! - указала она на Максима.
        Поняв, что схватка проиграна, Максим поплелся с аэродрома. И ведь говорил себе всегда - не связывайся с проститутками! Один раз нарушил правила - миллион проиграл…
        - А я, мэм?.. - заискивающе спросил Муравчик. - Мне назад ходу нет. Перес голову снесет.
        - Сторож здесь, - указала она на вертолет.
        Глава 21
        Низложенный диктатор
        Между тем Пересу де Гуэйра сейчас было не до своего временного представителя в деревне, не до груза «фигни», не до самой власти. Ни до чего ему не было дела, кроме себя самого, ибо он был низложен в прямом смысле слова - низложен на дно деревянной повозки, запряженной осликом. Той самой, на которой еще два дня назад везли на кладбище гроб с Вадимом.
        Он был спеленут крепкими лианами. Рядом с ним на дне повозки лежал Алексей Заблудский, тоже похожий на шелковичный кокон.
        Ослик медленно брел по лесной дороге, брел, не погоняемый никем, на автопилоте. Вот уже сутки беспомощные диктатор и его незадачливый министр были отданы на волю ослику.
        Случилось это, когда партизан Бранко, низложив диктатора, решил взять его в заложники. Он правильно рассудил, что вскоре должны вернуться министры, и тогда ему несдобровать. Поэтому он под прицелом довел заложников до леса, там обвязал крепкими лианами, засунул в рот кляпы и погрузил в повозку к вернувшемуся кстати ослику. Усевшись впереди, Бранко направил ослика в глубь леса.
        Четкого плана у старого партизана не было. Вряд ли он собирался казнить ревизионистов, скорее хотел спасти собственную жизнь.
        В повозку кроме заложников он свалил оставшуюся взрывчатку и оружие.
        Перес, поначалу воспринявший этот опереточный путч не совсем всерьез, понял безрадостность своего положения, когда повозка углубилась в сельву километра на три. Уж он-то хорошо знал все опасности амазонских лесов. Перес тревожно замычал, привлекая внимание Бранко.
        Тот оглянулся.
        Диктатор дал ему понять, что хочет поговорить с ним. Бранко вынул кляп изо рта Переса.
        - Куда ты нас везешь, идиот? - спросил Перес.
        - Я не желаю разговаривать в подобном тоне, - ответил партизан.
        - Пардон. Каковы ваши планы? - спросил диктатор.
        - Я сдам вас в полицию.
        - Где ты возьмешь полицию, старик? До ближайшей полиции сотни три километров. Ты заблудишься. Сельва непроходима.
        - Для настоящих коммунистов нет препятствий, - заявил Бранко.
        Перес глухо застонал. Он давно не имел дела с настоящими коммунистами. Разговор увял. Бранко снова засунул кляп Пересу и продолжал править повозкой, напевая несложную партизанскую песенку.
        Примерно через час, когда сумерки стали спускаться над сельвой, Перес заворочался снова. Лежавший рядом, как бревно, Заблудский пробудился ото сна и тоже стал извиваться.
        - Ну, чего вам? - спросил Бранко.
        Он был в душе добрым человеком. Не мог видеть, как другие мучаются.
        Перес продолжал взволнованно мычать.
        Бранко остановил повозку, спрыгнул с козел, подошел к Пересу и вынул у него кляп изо рта.
        - Я вас слушаю.
        - Бранко, совсем забыл тебе сказать! - горячо начал Перес. - Мне же врач велел прийти вечером, снять гипс. - Перес подбородком указал на загипсованную ногу. - Я закрутился с тобой, понимаешь…
        - Я попытаюсь вам помочь, - вежливо ответил партизан.
        Он достал охотничий нож и склонился над загипсованной ногой Переса, намереваясь перерезать лианы. И тут лежавший рядом с Пересом Алексей, изогнувшись, нанес партизану сильнейший удар обеими связанными ногами в грудь.
        Бранко отлетел в кусты, а Заблудский заорал ослику:
        - Но-о! Трогай!
        Испуганный ослик дернул повозку и резво побежал по дороге, увлекая пленников во тьму сельвы.
        Бранко Синицын остался лежать в кустах, приходя в сознание.
        - Кто тебя просил, кретин? Зачем ты это сделал?! - завопил Перес.
        - Пусть не вяжет… в следующий раз! - мстительно выговорил Заблудский.
        - Ты не мог подождать, когда он хотя бы ноги мне освободит?! Что мы теперь будем делать?! - лежа орал Перес.
        - Не подумал, шеф. Хотел врезать… - оправдывался Алексей. - Может, встретим кого, развяжут…
        - Кого мы здесь встретим?..
        Попытки поговорить с осликом и направить его назад не увенчались успехом. Ослик упрямо влачил повозку все дальше и дальше от правительственной деревни. Перес догадался, что ослик направляется к народу тем путем, по которому он раз в месяц исправно возил мешки с «фигней». Это несколько успокоило диктатора. Оставалось надеяться, что их по пути не сожрут местные хищники и они не умрут от жажды и голода. Пути до народа было три дня при темпах ослика.
        Лежа на спине, Перес смотрел в ночную тьму и размышлял о жизни. Давно у него не было свободной минутки для того, чтобы оглядеться и задуматься. Ему вдруг показалось странным все, что произошло с ним за долгую и тернистую жизнь. Он словно воспарил над повозкой, над ночной сельвой и разглядывал себя сверху - связанного по рукам и ногам диктатора игрушечного государства, дона Переса де Гуэйра, и вспоминал того девятнадцатилетнего студента Ленинградского университета Яшу Чеботаря, который ночами просиживал над «Теорией поля» Ландау и Лифшица, а потом открыл, точнее, предсказал новую элементарную частицу, какой-то мезон, благодаря чему и был исключен. Его тогда распирала гордость, он поместил статью в студенческий сборник, но выяснилось, что эти сведения сугубо секретны, так как имеют отношение к ядерным технологиям. Яша тогда никак не мог понять - как то, что родилось у него в голове, может стать секретным без его, Яшиного ведома и согласия?
        Ему объяснили очень доходчиво. А его приятель Сашка Шарымов с филфака, с отделения журналистики, который на спор переплывал Неву в самом широком месте у Петропавловки, читал ему Тютчева: «Молчи, скрывайся и таи и чувства, и мечты свои…
        Он сам, между прочим, так и делал - писал стихи, но показывал их только близким друзьям. И стал большим человеком в журналистике, да и нынче, уже в пенсионном возрасте, издавал журнал в Москве, хотя не брезговал и вычиткой корректуры.
        Но Яков был честолюбив. Государство хочет владеть мной? Никогда! Скорее я буду владеть государством! Так началась многолетняя борьба Яши сначала с Советской властью, но потом, когда он понял, что корень зла лежит не в ней, - с традиционной русской государственностью. Тут он отчасти следовал идеям князя Петра Кропоткина, но много внес и своего.
        Как человек практики, Яша не мог ограничиться учением. Учения у него, собственно, и не было. А практика большая. Тунгусский метеорит подсказал ему одну причину деградации России, другая лежала в традиционной российской коррупции. Яша решил поставить чистый эксперимент - создать русское мини-государство, где власть состояла бы сплошь из воров и проходимцев, а народ - из интеллигентов. Для чего и приглашались сюда и те и другие.
        И надо сказать, не было недостатка ни в тех ни в других.
        Цель была такова: доказать, что в этом традиционно русском варианте возможно благоденствие государства. При одном условии - власть должна быть отделена от народа.
        Поэтому в правительственной деревне процветали традиционные пороки: мздоимство, подсиживание, сколачивание коалиций, мелкое и крупное воровство, причем сам диктатор охотно и не без выгоды во всем этом участвовал. Путчи, заговоры - он особенно любил их раскрывать и подавлять.
        А в народе об этом слыхом не слыхивали. Народ обожал президента и априори уважал правительство.
        Это сильно напоминало бы сталинский режим, если бы не одно обстоятельство. Народ не служил сырьем для политических игр и репрессий. От его имени ничего не совершалось, к его разуму и воле не апеллировали. Перес сам знал, что ему делать.
        Конечно, Перес понимал, что перенести эту модель на огромную Россию невозможно, но хотя бы общие идеи должны работать. Чтобы народ не интересовался политикой, его надо споить. Но не водкой - в этом была ошибка всех российских правителей - а «фигней». Развивая индифферентность к политике, «фигня» не уничтожала, а наоборот, пробуждала духовность.
        Но почему же сейчас, плененный, без воды и хлеба, влекомый осликом по ночному тропическому лесу, диктатор испытывал горечь? Разве не удался ему грандиозный план? Разве не взрастил он новый продукт, обещавший перевернуть мир? Все так… Но Перес с горечью думал о том, что его великие цели станут понятны только потомкам, а современникам видны лишь сомнительные методы. «Авантюрист», «преступник»,
«диктатор» - вот как называют его почти все, кто знает. Никому в голову не придет, что он - спаситель отечества. Никому, кроме его маленького народа численностью семьсот тридцать два человека. Это его золотой запас. Эти люди знают, что Яков - гений и светлая личность. Все остальные, включая Зумика, относятся к нему с подозрением и, честно говоря, считают большим прохиндеем.

«Гений и злодейство - две вещи несовместные…» Прав, прав был Пушкин! И вот теперь вместо того, чтобы стоять в зале Королевской Академии Швеции во фраке и принимать из рук короля Нобелевскую премию, он лежит связанный в деревянной повозке, спеленутый старым, выжившим из ума сталинистом, а рядом валяется полное фуфло по интеллекту, хотя и хороший парень, пьяница и бабник Заблудский.
        Хотелось пить, есть и счастья. Перес, растравляя свои раны, стал размышлять о любви. И здесь он приходил к неутешительным выводам. Нет, жизнь явно не удалась. Есть деньги, есть суета, есть друзья и враги, но любви все же нет.

«Распущу правительство, уйду в народ…» - подумал он. Хотя нет, анархии допускать нельзя. Какая-нибудь безыдейная сволочь сразу водрузится на его место. Народ ведь беспомощен и доверчив…
        Так размышлял диктатор, в то время как повозка мерно катилась по узкой лесной дороге, преодолевая лужи, а колибри порхали над головами и свистели на все лады.
        О чем думал Алексей Заблудский, остается тайной, но он тоже тяжело вздыхал и ворочался в своих лианах.
        Глава 22
        Инь и Янь
        Оставим, оставим этих несчастных и обратимся к счастливым, которые добрались до Касальянки, даже не подозревая о тех сюрпризах, которые она таит!
        Ольга Пенкина проводила все свободное время на чайной плантации капитана-уфолога, который посвящал ее в тайны селекции «фигни». Стройный и подтянутый капитан с усиками и в тельняшке, что делало его чрезвычайно похожим на известного митька Шинкарева, с увлечением рассказывал о новых сортах, которые ему удалось вывести. Здесь были «фигня» кайфовая, заполярная, железнодорожная; «фигня» по-татарски (он по матери был татарин), «фигня» с романтическим названием «Мурманские зори» и даже галактическая «фигня» специально для инопланетян, с которыми уфолог регулярно общался телепатически.
        Пенкина исписала блокнот рецептами и отщелкала пленку, запечатлевая работу на плантации. Уфолог, не в пример Бикову, был сдержан и ни разу не позволил себе вольностей, хотя его взгляд был красноречив и печален. Селекция без подруги жизни теряла половину духовности.
        Донья Исидора готовилась к перелету в Россию через правительственную деревню, где она надеялась подхватить Вадима, хотя еще не знала, во что это выльется, и вела подрывную работу против Переса среди духовного и светского руководства деревни.
        Дима Биков, забыв обо всем, писал стихи. Он уже был представлен кошечкам и гамадрилам, в изобилии населявшим дом художницы. Их странное сожительство навело его на новое понимание сути Инь и Янь. Миловидные кошечки и отвратительные гамадрилы, олицетворявшие мужчин и женщин в понимании анималистки, заставили Диму впервые посмотреть на себя как на гамадрила и ужаснуться.
        - Неужели вы видите нас такими? - спросил он у Риммы, придя к ней в гости во второй раз.
        - Кого нас? - уточнила она.
        - Мужчин.
        - А разве не так? - спросила она, указывая на рыжего лохматого гамадрила, который, презрев разницу видов, пытался в очередной раз взгромоздиться на серебристого цвета пушистую кошечку с розовым бантом.
        - Ну, это же не главное… - протянул Биков.
        - И вы будете дружить со мной без этого? - спросила она.
        Биков задумался.
        - Не-ет, - покачал он головой. - Но это будет красиво…
        - Сомневаюсь. Это не может быть красиво, - сказала Римма.
        Гамадрил в это время скакал на обезумевшей от ужаса кошечке, пытаясь овладеть ею.
        Дима не знал, как донести до художницы убийственную диалектику любви. Поэтому он просто взял ее за локоть и слегка притянул к себе.
        - Ну? - обреченно прошептала она. - Дальше ведь под юбку полезете?
        - М-мм… - замялся Биков. - Выходите за меня замуж, Римма.
        - Я уже выходила, - сказала она. - Это было так ужасно, что пришлось бежать сюда, на край света.
        - А что так? - участливо поинтересовался Биков, еще крепче притягивая Римму к себе.
        - Вы не представляете! Мой муж попытался меня изнасиловать после свадьбы. Вот как эта грязная обезьяна! - указала она на неутомимого гамадрила.
        - В этой позе? - уточнил Биков.
        - Ах, я не помню! Это было оскорбительно. Он все время искал что-то… шарил там… ниже талии…
        Биков отстранился от Риммы:
        - А где, вы полагаете, надо искать?
        - Зачем что-то искать! - рассердилась она. - У нас была чистая возвышенная любовь, он читал мне стихи, я писала его портрет. Да, мы целовались иногда… Это ведь принято? Но чтобы так грубо! Руками!
        - Римма, вы когда-нибудь видели половой акт? - прямо спросил Биков.
        - Да. Конечно. Я много раз видела в кино, как целуются. Один раз целовалась сама. Мои родители педагоги. Они считали, что целоваться непедагогично.
        - А е… - хотел воскликнуть Биков, но осекся. Он хотел спросить, педагогично ли трахаться. Одновременно с изумлением глубокой девственностью Риммы он испытывал ни с чем не сравнимое чувство альпиниста, стоящего перед неприступной, никем не покоренной вершиной. Работы здесь было надолго - и работы трудной.
        - Ну, а голого мужчину вы когда-нибудь видели? - спросил он ее, как спрашивает доктор, болели ли вы в детстве свинкой.
        - Зачем мне? - дернула она красивым плечом. - Я анималистка. Я даже в художественной школе не писала обнаженной мужской натуры. Для меня мужчин драпировали.
        - Обнаженный мужчина тоже в каком-то смысле энимэл, - попытался сострить Биков, но Римма не поняла.
        Внезапно Биков взял Римму за руку и положил ее ладонь себе на брюки в том месте, где они застегиваются. Римма округлила глаза и через три секунды, почувствовав, как под ее ладонью начинает стремительно расти что-то неведомое, чего раньше там не было, повалилась в обморок.
        - Ну, ядрен корень! - вслух восхитился Биков. - Пошли в церковь венчаться, Римма, клянусь Богом! - Он склонился над художницей и, похлопав ее по щекам, привел в чувство.
        Расстояние между церковью и той автоматической штукой, меняющей свои размеры, было так велико, что Римма заколебалась.
        - А вы не будете потом…
        - Гамадрилом? - весело спросил он. - Нет, я буду котом!
        Несмотря на ужасы дефлорации, замуж почему-то все же хотелось, и Римма согласилась.
        Дмитрий тут же развил бешеную активность. Оповестил старосту и отца Василия, повесил объявление на главной площади деревни, у открытой эстрады, где обычно проходили концерты, а также нашел свидетелей. Ими согласились быть Пенкина и начальник генерального штаба Максим, который после провала задуманной операции ходил по деревне потерянный и придумывал, как бы изъять у Исидоры чек. Убивать не хотел, рука не поднималась, да и драться с женщинами не умел в силу врожденной интеллигентности.
        Венчание было назначено на утро следующего дня. Исидора обещала обождать Пенкину, чтобы вместе лететь в Касальянку, а пока занималась тем, что перевербовывала кабардино-балкарцев, предлагая им прямые поставки «фигни» в Россию, минуя Муравчика. Опившиеся «фигней» кавказцы не реагировали на коммерческую выгоду, здесь могла действовать лишь красота доньи. Кстати, донья на практике обнаружила, что «фигня» вызывает лишь политическую и деловую апатию, но никак не чувственную. Она уже вкратце отдалась кабардинцу и вечером назначила свидание балкарцу, чтобы подписать с ним контракт на поставку.
        Короче говоря, деревня жила обычной духовной жизнью, не зная о том, что с разных сторон к ней приближаются правители и инспектирующие организации в лице интерполовских агентов.
        В этот вечер в деревне выпили много чая, поскольку надвигавшееся венчание было значительным стрессом. Биков не отказался бы и от водки, но воспоминания о рыжем гамадриле отрезвляли. Вечером, сидя в гостинице, он написал поэму под названием
«Не фига себе!» и успел прочитать ее Пенкиной, которая, попивая чаек, грустила о своем Иване.
        Исидора же провела вечер бурно, в лучших традициях кабаре. Профессионализм не позволил ей просто отбывать номер, и она отдалась балкарцу страстно, красиво и вдохновенно, как и полагается настоящей артистке. Кавказец по имени Керим-бей тут же предложил, кроме сердца, руку и плантацию «фигни», но донья мягко отвергла это предложение, и они уснули, успев подписать контракт о ежемесячных поставках в Россию в количестве ста килограммов.
        Донья проснулась рано от того, что кто-то постучал в окно. Она попыталась растормошить Керим-бея, но кавалер ее, отдавший все силы любви, спал непробудно. Тогда донья, накинув простыню, подошла к окошку и подняла пластиковые жалюзи. С той стороны окна на нее глянуло изможденное, в засохшей ряске, небритое лицо Вадима Богоявленского. Он был задрапирован в козьи шкуры, на каждом плече висело по карабину.
        - Мадонна миа… - прошептала донья.
        Глава 23
        Венчание
        Да, первыми добрались до народа агенты Интерпола, ведомые непримиримым Молочаевым. Суточный марш по болотам и холмам привел их в деревню раньше министров, которые все еще блуждали по сельве.
        Молочаев появился там, откуда его изгнали два месяца назад, чувствуя себя в безопасности под охраной карабинов. Впрочем, в безоружной деревне, где только у представителя Президента имелся старый кольт, ничто ему не угрожало.
        Они вошли в деревню ранним утром, когда касальянский пастух гнал на пастбище небольшое стадо коров и овец, а самые рьяные касальянцы уже копошились на плантациях «фигни», собирая миротворное зелье.
        На центральной площади рядом с открытой эстрадой на доске объявлений была рукописная афиша:

«Господин Дмитрий Биков и госпожа Римма Кучерявенко имеют честь пригласить граждан Касальянки на венчание в субботу, в полдень…» И стояла дата.
        Внизу была приписка: «После церемонии состоится народное вече с сообщением доньи Исидоры дос Кончас и Буатрогенья».
        Интерполовцы принялись загибать пальцы, считая дни недели, когда они блуждали по сельве. Получилось, что венчание и вече сегодня.
        - Интересно, что хочет сообщить Исидора? - задумался Вадим.
        - Быстро он успел… - завистливо проговорил Иван, имея в виду Бикова.
        - Перес его расстреляет, как пить дать, - заметил Вадим. - Он ведь министр, а министрам жениться не положено.
        - И пускай! Лучше один раз по-человечески… А-а! Пропади все! - вскричал Иван, внезапно впадая в истерику. - Надоело! Лучшие годы проходят, Вадим!.. На хера нам это надо! - Он сорвал с плеча карабин, бросил на землю.
        - Такая служба, Иван. - Вадим подобрал его карабин, повесил себе на плечо. У него стало на каждом плече по карабину.
        - Где Ольга? Где Исидора? Чаю хочу! - продолжал истерику Иван.
        Это был явный нервный срыв чемпиона по боди-реслингу.
        Молочаев обнял его за плечи.
        - А думаешь, мне легко, Иван? В пещере живу, борюсь с этими… ублюдками. Правду отстаиваю, - увещевал он Ивана.
        - Ему надо отдохнуть, - сделал вывод Вадим и направился к ближайшей избе. Постучав в окошко, он немного подождал, потом постучал снова. Окно наконец распахнулась, и в нем предстала завернутая в простыню лохматая и сонная донья Исидора дос Кончас и Буатрогенья.
        - Мадонна миа… - проговорила она, увидев Вадима.
        - Исидора… - дрогнувшим голосом произнес капитан.
        Донья, не долго думая, выпрыгнула из окошка и, поспешно прикрыв ставни, бросилась в объятия Вадима. При этом простыня, в которую была завернута Исидора, спала с плеч, но счастливые влюбленные даже не заметили этого. Впрочем, как и карабинов, которые сильно мешали объятиям. Иван несколько секунд наблюдал за ними остановившимися глазами. Наконец его молнией прожгла мысль, что Пенкина тоже здесь, рядом!
        - Оленька, Оленька… - задыхаясь, произнес боец и, подбежав к избе, буквально впрыгнул в окно, из которого только что выскочила донья.
        - Ах, Вания так неосторожна! - молвила донья, вслед за чем из дома раздалось утробное рычание, и ровно через секунду чемпион по боди-реслингу птицей вылетел из окна и распластался на земле. А в окне возникло прекрасное в своем гневе усатое лицо Керим-бея.
        - Вах! - воскликнул он. - Почему без стука?!
        - Исидора… - прошептал Вадим, отодвигая от себя голую донью. - Кто этот господин? Почему он в твоем доме?
        - Я у себя дома! - прогремел балкарец.
        Исидора подняла простыню, снова завернулась в нее и застыла в позе оскорбленной невинности.
        - Это хозяин гостиница, - сказала она.
        - А где Ольга? - спросил Иван.
        - Она - другая гостиница, - сказала донья.
        Иван потребовал немедленно показать ему эту другую гостиницу, и все, включая Керим-бея, который бросал на донью жаркие взгляды, отправились к дому уфолога. Донья так и отправилась в простыне, обмотавшись ею наподобие сари.
        Трудолюбивый уфолог уже был на плантации. Выслушав гостей, он сопроводил их в комнату Ольги, где Пенкина трудилась над очередным репортажем из Касальянки.
        Крепенькая, кругленькая, пышущая нерастраченной любовной энергией Ольга живописала государственный строй Касальянки с искренним восхищением. Появление Ивана явилось восторженной точкой.
        Пенкина отбросила авторучку и повисла на Иване.
        - Ванечка! Тут некоторые уже венчаются, а тебя все нет!
        - Сейчас… Мы это дело мигом… - бормотал Иван, тиская Ольгу в объятиях.
        Исидора встрепенулась и, схватив Вадима за запястье, приблизила его руку к себе. Вадим неправильно истолковал этот жест, попытался притянуть донью, но в данном случае это было излишне. Исидора хотела лишь взглянуть на часы Вадима - который час.
        - Утренние восемь, - возвестила она. - Мы имеем четыре часов.
        - Для чего? - не понял Вадим.
        - Чтобы женить тебя на мой! - ткнула она себя в простыню.
        Пенкина завизжала от радости. Молочаев растерянно огляделся по сторонам. Его профессиональное диссидентское самолюбие было задето. Он находился в деревне уже с полчаса, а его присутствия просто не замечали.
        Последним дошло до Керим-бея. Непостижимое коварство доньи, завернутой в простыню с постели, где она еще несколько часов назад… Вах! Керим-бей повернулся на своих высоких балкарских каблуках и вышел вон. По-видимому, пошел стреляться, только из чего?
        Ведь единственный пистолет был у Муравчика, а единственный Муравчик прятался в сельве неподалеку от аэродрома, ожидая бегства из Касальянки.
        Последующие четыре часа были посвящены лихорадочным приготовлениям к еще двум свадьбам, которые решено было играть немедля, не дожидаясь новых осложнений, которые могли вот-вот наступить с приходом банды министров.
        Во-первых, известили отца Василия и старосту деревни.
        Во-вторых, поставили в известность Бикова и его художницу с гамадрилами.
        Биков сказал:
        - Спасаться - так вместе!
        Неизвестно, было ли это ругательством.
        В-третьих, известили жителей деревни, и они нанесли из своих сундуков кучу свадебного тряпья, чтобы приличествующим образом одеть женихов, невест и шаферов.
        К одиннадцати часам все три пары были разнаряжены. Невесты - в длинных белых кружевных платьях с фатами, женихи - в черных смокингах с белыми бабочками, шаферы - в безукоризненных костюмах. Кстати, шаферами стали:
        - у Бикова с Риммой - начальник генерального штаба Максим;
        - у Пенкиной с Иваном - диссидент Молочаев;
        - у доньи с капитаном - вызванный с аэродрома Антон Муравчик.
        В полдень под торжественный благовест на площади перед храмом собралось все население Касальянки до единого человека, включая грудных детей в колясках и на руках.
        Струнный октет заиграл свадебный марш Мендельсона. Три пары в свадебных одеяниях вошли в храм. Мальчики несли за невестами длинные шлейфы. И началось венчание.
        Поскольку это таинство церкви наряду с крещением и отпеванием является делом сугубо личным, мы не будем останавливаться на нем подробно. Скажем только, что все было честь по чести, как и подобает в России, даже если она за семью морями.
        Горели свечи, пели певчие, Христос благословлял тремя перстами ненормативного Бикова, иноверку Исидору, бойцов Интерпола, девственницу Римму и сотрудницу бандитской газеты Ольгу Пенкину. Он всех принимал и понимал, так же как и действующий от его имени отец Василий.
        Деревенский староста Брусилов заботливо хмурил лоб, поскольку эта тройная свадьба порождала несколько проблем сразу: как отнесется Отец и Благодетель к женитьбе бывшей супруги? бывшего министра? где будут жить молодожены? И так далее.
        Молочаев, державший венец над головою Ивана, впервые, может быть, усомнился в необходимости вечной борьбы и тоже захотел чего-то более мирного и прочного, чем жизнь холодного фотографа в пещере.
        Донья нетерпеливо покусывала губы, поскольку рвалась в бой. Она уже успела изложить Вадиму свой план, и капитан принял его, равно как и свою долю от миллионного чека.
        Молодожены Иван и Ольга были просто ошарашены сообщением о найденном чеке и тут же решили строить домик в деревне, заводить корову и плантацию, устраиваться и обживаться.

«Бог не выдаст, а Министерство внутренних дел не съест», - думал Иван, стоя под венцом.
        Была одна закавыка - за деньгами нужно было лететь за триста километров. Эта проблема волновала донью и Антона Муравчика, который с венцом в руках стоял за спиною Вадима.
        Отец Василий благословил новобрачных, хор спел «Многая лета», молодожены расцеловались, и процессия, во главе которой шли три молодые пары, двинулась к площади.
        Брусилов на ходу пытался отговорить донью и хотя бы перенести вече на более позднее время - после свадебного обеда, но Исидора была непреклонна. Она хотела открыть глаза народу до свадебного пира.
        Звонарь ударил в набат, возвещая последний акт этой народной драмы.
        Глава 24
        Вече
        Густой колокольный звон стоял над Касальянкой. Русская колония собиралась у открытой деревянной эстрады, где уже стояли Брусилов и духовный отец.
        Неподалеку от эстрады на открытом воздухе простерлись длинные столы, накрытые белыми скатертями. На них уже дымились самовары в ожидании свадебного большого чаепития.
        Внизу, у ступенек, ведущих на эстраду, ожидали открытия веча невесты в белых платьях и женихи. Правда, пар осталось две: по дороге на вече Биков и Римма откололись и направились домой. Дмитрий объяснил, что пора кормить кошечек, на самом же деле ему не терпелось начать курс практической диалектики со своею молодой женой.
        Наконец Брусилов, убедившись, что все в сборе, поднял руку.
        - Дамы и господа! Мы собрали вас здесь, на чрезвычайном вече, чтобы обсудить вопрос о действиях нашего Президента. Слово для сообщения имеет наша гостья донья Исидора дос Кончас и Буатрогенья.
        Исидора, подобрав длинный шлейф, поднялась на помост.
        - Гражданин товарищ! - храбро начала донья. - Я есть бывший друг жена Якова Веня… меня… - Она не смогла произнести отчества, рассердилась и топнула ножкой в белой туфельке.
        - Якова Вениаминовича! - выкрикнула Ольга, помогая подруге.
        - Я жить с ним бок на бок семь лет! - продолжала донья.
        - Брак гражданский, церковью не освященный, - вставил свое слово отец Василий.
        - Да! Я сейчас любить Вадим! Мы муж и жена - одна сатана! - вспомнила донья поговорку и окончательно запуталась в дебрях русского языка.
        - Дело! Дело говори! - раздалось из толпы.
        - Перес прохиндуй! - выпалила донья. - Он родной отец продавать!
        Толпа заволновалась. Послышались негодующие крики: «Пусть объяснит!», «Это ложь!»
        Пенкина не выдержала и бросилась на подмогу Исидоре. Теперь на эстраде были две митингующие невесты в подвенечных платьях. Это производило сильнейшее впечатление, как если бы футбольный матч судил священник в рясе.
        - Вы производите чай, да? А это и есть наркотик, которым ваш Президент торгует с Западом! То есть с Востоком, если отсюда считать! Он ваше добро и свет поштучно продает!
        Ропот в толпе возрос. Граждане Касальянки не хотели верить в преступления человека, которого они боготворили. Тщетно отец Василий воздевал руки кверху, чтобы успокоить народ.
        - Товарищи! - крикнула Ольга.
        - Мы вам не товарищи! - раздалось в ответ.
        - Господа, извиняюсь! Дело даже не в чае. Чай - ерунда! Дело в вашем государстве. Вами управляет банда уголовных элементов, вот что обидно! Разве можно нести добро и свет с таким правительством? Ваши министры - уроды и ублюдки! И поставил их над вами дон Перес! Разве не так? - горячо убеждала Ольга.
        Она вдруг заметила, что внимание народа рассеивается. Многие стали поворачивать головы, всматриваться куда-то вдаль, по толпе прошло волнение…
        Ольга тоже взглянула туда.
        По пыльной проселочной дороге со стороны зеленеющей вдали сельвы тянулся странный отряд вооруженных людей во главе с огромным человеком в генеральской форме с пистолетом в руках.
        Они подошли ближе. Люди расступались перед ними. Отряд достиг эстрады и остановился перед ней в двух шагах от безоружных женихов.
        - Кто это? Откуда эти люди? - перешептывались в толпе. - Да это же министры! Ей-богу, господа! Это правительство!
        Министр обороны Федор в изрядно перепачканной и помятой генеральской форме, тяжело ступая, поднялся на эстраду и отдал честь священнику.
        - Честь имею, батюшка, Мне не хотелось бы мешать проведению вашего митинга…
        - Это вече, - поправил батюшка.
        - Пардон, веча… У меня есть приказ Президента. Мне приказано арестовать преступников, выдающих себя за агентов Интерпола. Кто может указать их местонахожде… - Федор вдруг осекся, потому что его взгляд остановился на женихах. - Да вот же они! Иван, Вадим! Вы что, маскируетесь, что ли? Ишь, разрядились! - захохотал Федор.
        Начальник генерального штаба Максим в костюме шафера подошел ближе и, приставив ладонь ко рту, подал реплику, как суфлер:
        - Они женятся, Федя! Женихи они!
        - Ну, поздравляю! - от души улыбнулся Федор. - Молодцы, не теряли времени. Не то что эти… - Он с горечью взглянул на министров. - Арестовать женихов! - отдал он приказ.
        Министры нехотя направились к Ивану и Вадиму, но Ольга, выступив вперед, простерла к народу руки.
        - Народ! Вас обманывают! Президент хочет избавиться от простых русских парней - Ивана и Вадима. Они не преступники. Они кроткие добрые люди, истинные православные!
        - Что ты мелешь? Менты они, а не православные, - опешил Федор.
        - Во всем виновато правительство! - воскликнула Ольга, указывая на министров, точно пенсионерка на коммунистическом митинге. - Посмотрите на них! Разве может свободный народ управляться такими правителями?!
        Обитатели Касальянки наконец поняли - кто перед ними. Они с интересом уставились на министров, которых видели впервые. Те застенчиво прятали глаза.
        - Я предлагаю судить их! - выкрикнула Ольга, развивая свой ораторский успех.
        Отец Василий шагнул к ней, успокаивающе погладил по плечу.
        - Успокойся, дочь моя… Братья и сестры! - обратился он к народу. - Будем ли мы судить правительство или ну его на фиг?
        И весь народ Касальянки - мужчины, женщины, старики и дети малые, - вскинув вверх правую руку с пальцами, сложенными в фигу, в один голос ответил:
        - Ну его на фиг!
        - Господа, сдайте оружие, и ну вас на фиг, - вежливым густым баритоном обратился с эстрады к правительству Брусилов.
        Министры послушно сложили оружие рядом с помостом, но продолжали недоуменно топтаться на месте, ибо не понимали - что же значит на фиг? Какой мере наказания или поощрения соответствует эта формулировка?
        Федор откашлялся, снова выступил вперед.
        - Я хочу сделать заявление от имени правительства…
        - Почему вы? - возразил снизу министр торговли. - Вы у нас без году неделю министром. Дайте ветерану…
        И он полез на эстраду. Федор был вынужден уступить ему место.
        - Русичи! - старческим тенором начал Илья Захарович. - Не судите да не судимы будете. Мы не желаем больше служить прогнившему режиму Переса де Гуэйры! Этот тиран дискредитирует русскую идею. Этот мошенник имеет столько бабок… О, сколько он имеет бабок! - закатил глаза министр торговли.
        И тут в наступившей тишине послышался крик осла.
        Все опять оглянулись. К площади приближалась повозка, запряженная осликом. В повозке сидели связанные по рукам Перес де Гуэйра и Алексей Заблудский.
        Повозка медленно двигалась сквозь толпу. Народ Касальянки по привычке кланялся Президенту в пояс. Повинуясь общему порыву, министры опустились на колени. Женихи сплотились теснее, понимая, что сейчас предстоит последняя схватка.
        Ослик дотащил повозку до эстрады и остановился. В повозке, кроме связанных, навалены были винтовки и шашки аммонала.
        - Развяжет меня кто-нибудь или нет, черт меня дери! - вскричал Перес.
        К нему бросились министр финансов и кто-то из толпы зрителей. Переса развязали, принялись за Алексея, находившегося в полубредовом от голода состоянии.
        Перес с трудом поднялся на эстраду.
        - Да здравствует Президент Касальянки! - фальцетом вскричал Илья Захарович.
        Отец Василий осенил Президента крестом.
        Перес снисходительно поцеловал руку священника.
        - Что здесь происходит? - спросил он, оглядывая собравшихся.
        - Да так… ничего… решаем процедурные вопросы… - замявшись, объяснил Брусилов.
        Перес наконец увидел Исидору и Пенкину в свадебных платьях. Он тряхнул головой, как бы сбрасывая с себя наваждение.
        - Исидора… Что за маскарад?
        Донья кошачьим шагом приблизилась к нему и влепила пощечину, которая прогремела над Касальянкой, как выстрел пушки на Петропавловской крепости. От неожиданности Перес рухнул с эстрады.
        - Ты низложен, наркоман! - воскликнула она.
        - Опять низложен? Да что вы все как сговорились?! - изумленно проговорил Перес, поднимаясь с земли.
        Отец Василий тихо обратился к донье:
        - Вы бы того, полегче, уважаемая… Зачем семейные дрязги выносить на публику? Вы уедете, а нам здесь жить…
        - Взять его! - скомандовала донья, указывая на Переса.
        - Я тебе возьму! - прорычал Перес.
        Произошло всеобщее замешательство. Никто не знал, кого слушаться - Президента ли, получившего увесистую пощечину, его бывшую супругу или местную администрацию?
        Не успел народ опомниться, как раздался запредельно дикий крик:
        - Всем слушать меня! Ложись!
        Конечно, никто сразу не лег, а лишь обернулись на крик. Он исходил с повозки. На ней среди винтовок и аммонала стоял старик в черных очках и в котелке, дотоле мирно наблюдавший за церемонией митинга. В руках у него была ручная граната марки РГД.
        - Да это же Бранко… Гадом буду… - прошептал Иван.
        И действительно, это был старый партизан, проникший в деревню еще накануне вечером и смешавшийся с местными жителями. Он наконец решил, что требуется его вмешательство.
        - Ложись! - еще пуще заорал он, взмахивая гранатой.
        - Бранко, осторожней! - предупредил Перес.
        - Всех взорву к ядрени фене! - орал партизан.
        - Где ты только таким словам выучился? В партшколе? - продолжал иронизировать Перес. - Не бойтесь, господа. У него никогда ничего не взрывается… - обратился он к народу.
        - Да?! А ногу свою забыл с гипсом? - выложил козырь Бранко. - Ложись!
        Народ нехотя лег на траву, как на пикнике.
        - А теперь слушайте, что скажу вам я, коммунист… - с пафосом начал Бранко, для убедительности прижав к груди гранату…
        Перес поморщился. Дурновкусие партизана явно ему претило. Интерполовцы заскучали, предвидя речи о ревизионизме.
        Но не успел Бранко открыть рот, как на площади появились молодожены Дмитрий и Римма. Да не просто появились, а впорхнули туда, как на крыльях, светясь счастьем любви и удавшейся физической близости.
        Римма была в коротеньком сарафане, подчеркивавшем ее длинные стройные ноги, а Биков в шортах и в майке с надписью Pen-club. Они шли, взявшись за руки, затем Биков подхватил подругу на руки и играючи понес ее к эстраде, совершенно не обращая внимания на пикантное положение, возникшее на народном вече.
        За четой молодоженов дружной стайкой бежали кошечки и гамадрилы, причем последние выглядели подчеркнуто интеллигентно.
        Дмитрий подошел к эстраде и сияя поставил Римму на землю. Перес тяжело смотрел на него.
        - Перес, блин! - воскликнул Биков, ударяя Президента по плечу. - Я женился, спаси меня Бог!
        - Поздравляю, - хмуро ответил Перес.
        - А ты, Бранко, чего там торчишь? - обратился к стоящему на повозке партизану Биков. - Слезай, старик! Выпьем за молодоженов! Подать чай!
        Мальчишки-официанты, словно этого ждали, бросились с подносами, на которых стояли стаканчики «фигни», к высоким гостям и к народу.
        - Я не пью, - тихо сказал Перес.
        - Не уважаешь? Обидишь навек, - так же тихо ответил Биков.
        Перес взял стаканчик. Бранко с повозки не слез, но стаканчик из рук мальчика принял. Министры, видя податливость президента, тоже разобрали стаканчики.
        Перес поднял руку со стаканом и обернулся к народу, который уже стоя готовился выпить.
        - Живите дружно! - хрипло проговорил Перес и залпом осушил стакан.
        - Да-да! Будьте счастливы, и снова за дело! - возгласил Бранко, выпивая стакан и возвращая внимание к гранате.
        Но тут что-то щелкнуло в голове старого партизана, и лицо его озарилось ангельской улыбкой.
        - Впрочем, взрывать успеется, - сказал он.
        - Точно! Прошу к столу! - воскликнул Биков.
        И все повалили к столу, радуясь, что применение гранаты откладывается.
        Впервые народ и правительство уселись за общий стол на общий пир. И оппозиция в лице Молочаева сидела тут же. И проворовавшиеся в лице Муравчика. И террористы в лице Бранко.
        Перес смахнул слезу.
        - Золотой народ… - пробормотал он.
        Рядом с ним за столом оказался Иван. Перес наклонился к нему.
        - Иван, ты не сердишься?
        - За что?
        - За похороны. Кто ж знал, что у тебя за пазухой клюква?
        - Ничего, Яков Вениаминович. Бывает.
        И пошли тосты, и полилась рекою «фигня», примирившая через полчаса правых и виноватых. И уже Брусилов, подняв чашу с «фигней», спрашивал народ:
        - Господа, будем ли мы менять Президента или фиг с ним?
        И народ отвечал:
        - Фиг с ним!
        - Будем ли мы судить агентов Интерпола или ну их на фиг?
        И все, включая Президента, вынесли вердикт:
        - Ну их на фиг!
        Бранко незаметно выбрался из-за стола. Его трясло от чувств, переполнявших старое партизанское сердце.
        Старик впервые за свою жизнь почувствовал, что борьба, которой он отдал всю свою жизнь, была пустяком в сравнении с тем чувством примирения и всеобщей любви, что он испытал, выпив всего три чашки «фигни». «Зачем? Для чего?» - думал он в ужасе, сжимая в кармане сюртука ручку гранаты. Получалось, что жизнь прошла напрасно.
        Бранко подошел к повозке, все так же стоявшей у эстрады. Ослик мирно щипал траву. Бранко распряг ослика и, взяв его под уздцы, отвел в сторонку, за эстраду, стараясь не привлекать внимания пирующих.
        Там он привязал ослика, перекрестился третий раз в жизни и зачем-то перекрестил ослика. Затем Бранко вернулся к повозке и влез в нее. Здесь он еще раз перекрестился и вынул из кармана гранату.
        За столом в это время чествовали Молочаева и целовались с ним.
        Иван и Ольга, склонившись друг к другу, никого не слушали, а тихо говорили о своем будущем счастье в маленькой России, устроенной благодаря странной «фигне», растущей здесь, в Касальянке.
        Бранко вырвал чеку гранаты и с размаху бросил ее на дно повозки.
        Раздался страшной силы взрыв.
        Сидящие за столом успели заметить, как над ними пролетают обломки повозки и нелепый старик в сюртуке, размахивающий руками и кричащий на лету слабеющим голосом:
        - Прощаю всех!..
        Санкт-Петербург - Стокгольм - Санкт-Петербург

1995-97

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к