Сохранить .
Сами мы не местные Юлия Борисовна Жукова
        Замуж с осложнениями #2
        Жить в чужой стране и вообще-то непросто, а если это не страна, а целая планета и до родного дома десятки миллионов световых лет… И у тебя там никого нет, кроме любимого мужа, который, впрочем, страдает почти всеми местными заморочками, - тут уж приходится быть начеку и в полной боевой готовности круглосуточно. А между тем в инопланетном раю, раскинувшемся от северных снегов до южных джунглей, где боги ходят по улицам, а на подводных тварей можно полюбоваться из окна вагона, так хочется просто наслаждаться жизнью…
        Юлия Жукова
        Cами мы не местные
        Глава 1
        ИЗ МЕМУАРОВ ХОТОН-ХОН
        В начале было двое богов - как ни удивительно, мужчина и женщина. Удивительно то, что про мужчину так мало известно. Вот про женщину все вам расскажут с большим удовольствием: ее звали Укун-Танив, а потом стали вежливо называть Укун-Тингир (хотя что значат оба имени и чем второе вежливее первого - это знание, доступное только Старейшинам). Она носила прическу из четырех кос, обожала рыбу и была исключительно красива. Жила она, понятное дело, на далекой Земле (по-муданжски она так и будет «Даль») и потому была бледная и кудрявая, как все земляне.
        С богом-мужчиной ЖЕ творятся какие-то чудеса. Называют его обычно просто «старый бог», причем для этого используют современные слова, а иногда даже молодежный жаргон, что-то вроде «заплесневелый предок». Старейшины по идее знают какое-то более уважительное имя этого персонажа, но ни за что не делятся им с простыми людьми. Жил он тоже непонятно где - мотался по Вселенной без определенной цели. Далее, внешность праотца и вовсе загадочна. Очень мало легенд, в которых он был бы описан хотя бы похожим на человека. Чаще всего это дракон или змей в перьях, хотя может быть волк, леопард, в северных районах барс, на юге скорее шакал. Но даже когда он предстает в человеческом обличье, то все равно сохраняет звериные черты - хвост, когти, клыки, рога, крылья, мех или чешую на лице и руках. Часто также говорится, что он был (и остается, ибо поныне здравствует) настоящим великаном. После этого обычно все принимаются дружно жалеть богиню-мать.
        Итак, эти настолько разные существа все же нашли общий язык и вступили в брачный союз, одобренный самими стихиями. И сошлись они на брачном ложе, и породили бесчисленное множество самых разномастных детей, которых теперь жители Муданга и называют богами. Любопытно, правда, что все эти дети гораздо больше похожи на отца, чем на мать, то есть совсем не белые и не кудрявые, хотя и довольно красивые, но главное - каждый из них напоминает какого-нибудь зверя, птицу или гада, а вот рыбообразных богов совсем нет.
        Укун-Танив от родов страшно устала и закатила своему мужу такой скандал, что звезды тряслись. А потом хлопнула дверью небесного шатра (некоторые книжники считают, что она просто задела «поющий ветер», висевший над порогом) и улетела к себе на Землю. От всех этих сотрясений поднялась пыль, и ее скатало ветром в шарик, который и есть планета Муданг.
        Старый бог вздохнул, почесал когтистой лапой перья на голове, да и стал выдумывать, какими бы подарками заманить обратно расстроенную подругу. А заодно - что делать с полчищами новорожденных детей, которых она и не подумала взять с собой? Чтобы стимулировать мыслительный процесс, он взял тот шарик пыли и стал его катать в руках, да так плотно скатал, что внутри все сплющилось и пыль стала драгоценной платиной. А чтобы выровнять поверхность, старый бог поплевал на руки, отсюда на планете возник великий океан Гэй. Повесил бог получившуюся игрушку посреди Вселенной и принялся ее всячески украшать. Заслал туда своих младенцев и наказал им сделать из подручных материалов всякую зелень и живность. Пока они были заняты, старый бог решил отдохнуть, встретился с друзьями да и выпил лишнего. А когда очнулся, смотрит - а по его шарику бродят какие-то двуногие существа, вроде на детей похожи, ан не совсем, и от жены что-то в них есть, но тоже немного, и на него самого только отдельными чертами похожи. Чудеса, да и только.
        С другой стороны, подумал старый бог, чем же еще заворожить супругу, как не чудесами? Взял он аккуратно парочку загадочных существ и послал ей через туннель, дескать, возвращайся, смотри, какие у меня тут штуки есть.
        Укун-Танив человечков получила, осмотрела, наморщила носик и решила их облагородить. Наделила их своей красотой и силой, открыла им тайны природы и поселила у себя на Земле. Понаблюдала некоторое время, как они привыкают к новым условиям. Потом вздохнула, оторвалась от любопытного зрелища и полетела к мужу. Надо же было поощрить его за такой любопытный подарок.
        А у мужа творится бедлам. Создал он себе планету, населил ее всяким зверьем, выпустил туда своих человечков, они ходят, бедные, куда приткнуться, не знают, чем заняться, не понимают. Жалко ей стало бедных несмышленышей, но одаривать их как своих земных ей тоже не хотелось, все-таки злилась еще на мужа немного. Тем более тут еще все эти дети, вот пусть они человечкам и покровительствуют. А она дала муданжцам живительную влагу из своих грудей, которая пролилась на планету дождем и обратилась в пресную воду. В эту воду поселила она своих любимых рыб и задумалась, что бы еще такое сделать, да ненароком взглянула на мужа. А тот счастливый стоит, улыбается, дивится на новый мир, который они вместе сотворили. И такое влечение ею овладело, что никаких сил обижаться на него не осталось. И отправились они снова на брачное ложе, но прежде Укун-Танив мановением прекрасной своей длани освободила человеческих женщин от всякого подобного влечения, чтобы они могли сохранять достоинство и не прощать своих мужей за спасибо и улыбку. Правда, совсем уничтожить влечение ей не удалось, ведь никакую силу нельзя вовсе
уничтожить. Поэтому с тех пор большинство муданжек свободны от похоти, но зато уж если какая несвободна, то отдувается всю жизнь за всех своих соотечественниц, и все ей мало.
        Дальнейшая судьба Укун-Танив и ее мужа никому толком не известна, даже Старейшины честно разводят руками. Бог землетрясений, он же Ирлик-хон, мангуст-оборотень, однажды напророчил (во всяком случае, некоторые считают, что это было пророчество, а не просто пара лишних чарок на пиру, как думают авторитетнейшие из Старейшин), что когда-то в далеком будущем супружеское ложе богов совсем износится и тогда старый бог притащит раздраженную жену на планету, чтобы здесь ею овладеть, а она будет упираться, и на каждом ее суставе откроется рот, и она будет этими ртами кусаться, как дикий зверь. Но что случится из-за этого - никто не знает. То ли конец истории, то ли новые дети… Как бы там ни было, большинство Старейшин даже не считают это пророчество настоящим.
        Некоторые полагают, что Укун-Танив регулярно посещает мир, и в это время ее надо называть Укун-Тингир, иначе обидится - и не видать урожая. Другие говорят, что Укун-Тингир - это другая богиня, возможно, сестра или дочь Укун-Танив. Все согласны только, что Укун-Тингир не живет на Муданге все время, а прилетает иногда, в моменты особой исторической значимости, когда надо помочь людям справиться с каким-нибудь глобальным несчастьем вроде проглоченного солнца. У Ирлик-хона, очевидно, есть все основания ее не любить, он ведь еще не отомстил за распоротое брюхо.
        Есть и еще одна любопытная деталь в образе старого бога. Среди всех богов, которых он расселил на Муданге, есть у него любимый сын, самый умный, хитрый и смелый среди всех богов. Толын-чун (так его зовут) тоже оборотень, как и все его сестры и братья, и обращается он в крылатого черного барса (на севере) или шакала (на юге). На экваторе иногда рассказывают, что видели подозрительных шакалов и барсов вместе - ведь у муданжских богов тоже есть дети, и почему бы им не встречаться иногда… В любом случае муданжцы очень любят рассказывать друг другу легенды, истории и просто анекдоты об этом боге, причем самого разного толка, от возвышенных прославлений до полной похабщины. Поскольку рассказы о Толын-чуне так популярны среди муданжцев, то довольно часто случается, что наемники или другие муданжцы, живущие не на своей планете, принимаются рассказывать о нем на всеобщем людям с других планет. И в этих рассказах они все упорно называют его «демон», хотя и затрудняются объяснить, почему именно это слово из чужой культуры кажется им наиболее соответствующим.
        - А ты сам-то как считаешь, одна это богиня или две?
        Мы с Азаматом возлежим на подушках в «Лесном демоне» и вяло покусываем копченые сурчиные лапки. К этому экзотическому мясу я все-таки привыкла, особенно если подавать его мне не целой тушкой, а по кусочкам.
        - Я, вслед за Старейшиной Унгуцем, придерживаюсь довольно маргинального мнения, что у богов, особенно у старших богов, вообще нет некой единой сущности. Старый бог потому так по-разному и описан, что он на самом деле не один, а множество существ, объединенных одной личностью. Укун-Танив имеет более определенный облик, потому что у всех примерно одинаковые представления об идеальной женщине. В то время как представления об идеальном мужчине бывают довольно разные. Во всяком случае, у нас и в плане внешности. Так что я думаю, что Укун-Тингир - это некая производная Укун-Танив, хотя по сути они одно.
        - Будем считать, что я тебя поняла. - Я звонко чавкаю копченостью. Здесь это означает высокую похвалу повару, а кто я такая, чтобы обижать нашего гостеприимного хозяина?
        С того дня когда Азамат подтвердил свое право на титул Непобедимого Исполина (пропустим полторы страницы уточняющих его заслуги званий), прошел почти месяц, а состояние природы и не думало никуда меняться. Впрочем, если учесть продолжительность муданжского года, то неудивительно, что сезоны тут такие неторопливые.
        Азамат у меня совсем замотался с этими боевыми учениями. Я уже жалею, что ухватилась тогда за эту идею. Нет, ну одно дело несколько раз в неделю погонять пару десятков парней и объяснить им приемчик-другой. Но народу собралось столько, что мой дорогой супруг вынужден проводить свои уроки по пять-шесть часов каждый день без выходных, а некоторые особо наглые еще и на индивидуальные занятия напрашиваются, хотя бы и за деньги. А ведь на тренировке он не может сесть на почетное место и только покрикивать. Ему же надо все самому показать, всех обойти, да не по одному разу… В общем, тяжелое это дело. С другой стороны, ему настолько льстит внезапное всеобщее внимание, что прекратить или хотя бы сократить уроки он ни за что не хочет.
        Да и вообще, я только теперь понимаю, что все время до нашей свадьбы он пребывал в глубочайшей депрессии. Во всяком случае, весь этот месяц энергия из него хлещет так, как раньше мне и не снилось. Он двух минут не может посидеть, чтобы чем-нибудь не заняться. Несмотря на выматывающие уроки борьбы, он успел подновить дом, собрать себе и мне по смешному муданжскому автомобилю, а теперь в бешеную рань, пока я сплю, возится в мастерской с каким-то летательным аппаратом. Бук стоит-пылится в спальне, его уже давно никто не открывал. Хозяин начитался за пятнадцать лет и теперь хочет активной деятельности. Вечером, конечно, в койку падает замертво, но зато никаких дурных снов. Просыпается еще затемно, я, естественно, тоже вскидываюсь, далее следует бурное и насыщенное исполнение супружеского долга, после чего я остаюсь спать, а он убегает готовить завтрак и мастерить свою авиетку.
        За завтраком я имею удовольствие созерцать его счастливую физиономию, а потом он укатывает на тренировку. Я еще некоторое время просыпаюсь, что-то жую и тыкаю в бук, после чего прогулочным шагом отправляюсь к целителю.
        Он оказался неплохим мужиком, достаточно вменяемым и сообразительным, правда, нечеловечески любопытным. Мы с ним затеяли фундаментальный проект перевода на муданжский язык Большой медицинской энциклопедии, но дело движется невероятно медленно, потому что многие описанные там болезни и симптомы здесь вообще неизвестны, да и словарного запаса мне не хватает, чтобы их толком объяснить. Целитель живет в забавном домике, больше похожем на башню, а кабинет для наших занятий находится на верхнем, третьем этаже. Поскольку для муданжского дома три этажа - это много, то там даже устроен лифт, чему я очень рада: потолки-то высоченные. Так вот, в кабинете окна представляют собой витражи с обнаженными женским и мужским телами и просвечивающими сквозь них схематичными органами. Сверху все это великолепие снабжено названиями «Карта частей мужа» и «Карта частей жены». Мой словарный запас постепенно пополняется, а работа над энциклопедией движется, и «Карты» обрастают липкими листочками с надписями на двух языках - как что называется.
        Параллельно мы также пытаемся установить, какие тут известны лекарственные травы, от чего их применяют и насколько это действенно. Результат иногда просто потрясающий. Например, подорожник здесь такая же обычная трава, как у нас, но о его целебных свойствах муданжский коллега ничего не знал. Зато обнаруживаются какие-то неизвестные мне доселе растения, с помощью которых в два приема лечатся вообще все венерические заболевания и СПИД, хотя как именно они работают, целитель объяснить затруднился. Не знаю, насколько вообще правда все, что он мне рассказывает. Не очень-то мне верится в научность их методов исследования.
        Обедать я иду в «Щедрый хозяин», где меня встречает радостная Орива. С ней мы тоже некоторое время перетираем за недуги и целительство. На полноценные уроки мне пока не хватает языка, но она девка способная и очень хочет научиться, так что посредством картинок и скульптур из теста мы все-таки приходим к взаимопониманию.
        С ней меня свел Старейшина Унгуц. Он вообще как-то ненароком взял нас под свою опеку. То есть, насколько я понимаю, Азамата он и раньше привечал, а теперь и меня за компанию забрал под крылышко. Своих детей-то у него нет - погибли по разным причинам. Остался взрослый внук-наемник, летающий черт знает где, и внучка пяти лет от роду, воспитанию которой дедуля и посвящает весь свой досуг.
        Ориву он привел к нам домой без предупреждения на следующий день после боев. Азамат был на заднем дворе и разделывал ягненка, так что дверь открыла я, по уши в тесте и с капустным ножом наперевес. О том, как у них положено встречать гостей, у меня были довольно смутные представления, так что я решила по крайней мере не врать. Здрасте, говорю, гости дорогие, если часок посидите на диванчике, то как раз дождетесь обеда. Унгуц чуть с крыльца не рухнул, так хохотал, а Орива вытаращила на меня огромные сияющие глаза и выпалила, что будет абсолютно счастлива, если я возьму ее в обучение. Я говорю, это замечательно, но давайте вы в дом войдете, чаю попьете, а потом уже будем важные дела обсуждать. Дедуля Унгуц в своей любимой манере покудахтал про «ишь ты, деловая» и «врасплох не застанешь». Они вошли, расселись, я им чаю сообразила и обратно на кухню втянулась плюшки лепить. Кухня у нас к гостиной впритык, так что я вроде бы и не ушла никуда, и разговор могу поддерживать, насколько я вообще могу поддерживать разговор на муданжском. И вот Старейшина Унгуц принимается у меня выяснять.
        Ты, говорит, роды принимать умеешь?
        Умею, говорю. Двадцать два раза принимала.
        Он косится на меня сквозь дверной проем, ворчит, что-то мало, дескать, обычно повитухи к моим годам уже на вторую сотню заходят.
        Так, дедуль, говорю, у меня профиль другой. Уметь-то я умею, но зарабатываю обычно тем, что режу, - и для большей наглядности ножиком ему машу.
        Он все смеется. Сколько ты, спрашивает, училась?
        Я говорю, в двенадцать лет начала, в восемнадцать меня к первому больному пустили, потом еще три года под присмотром работала, а потом еще семь лет без присмотра.
        Смотрю, Орива малость приуныла. Поясняю, что годы земные почти вдвое короче. Потом они некоторое время пересчитывают… Это соотношение календарей меня просто убивает, кстати. Я до сих пор живу по земному, иначе рехнусь. Недель у них вообще нет, а месяцев почти двадцать два, причем это «почти» каждый год меняется. Они ведь честно считают свои месяцы по лунным циклам, а лун-то три… В общем, я только знаю, что муданжский месяц примерно равен земному плюс-минус два дня, а от Белого Дня отсчитывают новый год и соответственно новый месяц. Азамат сделал мне какое-то мудреное хронометрическое устройство, где надо крутить круги, но я все время забываю, как им пользоваться. Тогда он мне написал программку, в которую можно ввести земную дату и получить муданжскую или наоборот. Эту драгоценность я залила в мобильник, на чем мое календарное образование и закончилось.
        В общем, пока гости считали годы, пришел Азамат и застыл в дверях веранды памятником самому себе.
        Здравствуйте, говорит, Старейшина Унгуц, а что же вы не предупредили?
        Старейшина хихикает и говорит: да я хотел предупредить, а твоя супруга нас сразу за чай усадила, что ж мы, возражать будем?
        Оказывается, у них, если хочешь к кому-то в гости прийти, надо заранее лично явиться и попроситься. По телефону или через Сеть предупредить нельзя, это невежливо, обязательно самому прийти. Вот если к себе кого-то зовешь, то это и по телефону можно. Ну так кто ж их знал?
        Впрочем, из всех нас неудобно было только Азамату, который предпочел бы к приходу гостей в доме прибраться. Ну да ничего, пускай привыкает. Я и порядок - вещи плохо совместимые в одном доме. А Старейшина Унгуц хихикал и намекал, что все еще неплохо обернулось, а то я ведь могла непрошеных гостей и вовсе на порог не пустить. Да и когда бы им еще довелось земных плюшек попробовать?
        По итогам обеда было решено, что Орива будет и дальше работать в «Щедром хозяине», потому что на обучение уйдет много лет, а жить на что-то надо. Я же постараюсь первым делом обучить ее всему связанному с родами, а уж потом, если мы обе захотим, перейти к прочим областям. Меня это тоже устраивало. Когда-то ведь и самой рожать придется, и лучше чтобы под рукой была акушерка, которой можно доверять. Еще мы решили, что платить за обучение она мне не будет, потому что я пока не настолько хорошо владею языком, чтобы полноценно преподавать, но зато она будет бесплатно мне ассистировать, когда я буду кого-нибудь лечить. Насколько я поняла, это на Муданге нормальная практика для индивидуальных учеников.
        Орива от меня была в полном восторге, в основном из-за того, что она назвала смелостью. Я, дескать, не стесняюсь ни своей работы, ни своего дома, ни даже того, что не знаю, как принимать гостей. Я на это высокомерно приподняла бровь и (уже гораздо менее высокомерно в силу языковой беспомощности) заявила, что стесняться должны те, кто неспособен сам себя обеспечить, что если кому мой дом не нравится, то я их не заставляю тут сидеть, а что касается правил гостеприимства, так я по своим, земным, действую, вот и относитесь к ним как к плюшкам. Орива, которая, видимо, сильно комплексовала из-за своей чрезмерной по муданжским представлениям самостоятельности, просто возликовала и сообщила, что намерена стать моей лучшей подругой вот прямо сейчас и навсегда. Унгуц одобрительно посмотрел на нее, Азамат влюбленно посмотрел на меня, в общем, все расстались очень довольные. Кстати, у Азамата хунь-бимбик ничуть не хуже, чем у Тирбиша, получаются.
        Так что теперь я регулярно совмещаю обед с просветительской беседой и демонстрацией накопанных в Сети фотографий по теме. Прочие посетители «Щедрого хозяина» иногда заглядывают в экран бука, над чем это прогрессивные дамы там склонились, но, кажется, не понимают, что на фотографиях, а то бы едальня могла понести убытки.
        А вот после встречи с Оривой начинается мой локальный ад под названием женский клуб.
        Женских клубов в городе много, но, как меня уверяют все, к кому я успела с этим пристать, они абсолютно одинаковые. Смысл клуба в том, что собираются по пять-шесть замужних теток и коротают вечерок за рукоделием и беседой. Это, конечно, не ужас какое обязательное мероприятие, но это фактически единственное место, где может происходить светское общение. Замужние женщины на Муданге никогда не работают, если их мужья хоть на что-то годятся. Праздники у муданжцев сильно ритуализованы и проходят обычно под открытым небом. Там можно потанцевать и попеть, вкусно поесть и выпить, продемонстрировать детей и подаренный матерью или сестрой кафтан. Но вот поговорить там не особенно получается, да и не дело в праздник болтать попусту. Есть еще семейные праздники - дни рождения, годовщины свадьбы, дни поклонения семейным богам-покровителям, дни посещения могил предков и еще всякие другие дни, в которых я не успела разобраться. Но в такие дни в дом вообще чужих не пускают, только семью, а в понятие семьи у муданжцев входит только супружеская чета с детьми, ну или еще если у кого из супругов есть неженатый брат
или незамужняя сестра. Даже родители - это уже пренебрежительное хматан, седьмая вода на киселе. А приглашать много гостей просто так на посиделки и вовсе не принято.
        Вот и получается, что бедным тетенькам нужны специальные клубы, чтобы пообщаться. Внешне клуб - это такая банька, втиснутая между чьей-нибудь оградой и улицей на ничейной земле. Внутри там мягкие лавки, стол, яркое освещение и чайные принадлежности. Сладкое к чаю каждая прихватывает с собой, у кого что дома найдется. Приходить можно в любое время, в клубе почти весь день кто-то есть, дома-то скучно.
        У клуба есть и другая функция - информационная. Во-первых, здесь всегда можно услышать и обсудить свежайшие сплетни, а во-вторых, если ты ходишь в клуб, значит, выставляешь свою жизнь напоказ, тебе нечего скрывать и стесняться, значит, ты добропорядочная гражданка. Именно поэтому Алтонгирел мне и велел обязательно сюда наведываться, и лучше ежедневно. Никаких возражений у меня это не вызвало, а уж с тех пор как Азамат стал пропадать на тренировках дни напролет, мне и вправду стало особо нечего делать дома.
        Мой первый визит в клуб вряд ли когда-нибудь сотрется из памяти. Это было на третий день после боев. Я уже ловила на себе озадаченные взгляды соседок, недоумевающих, чего это я все где-то бегаю с таким деловым видом, а в клуб не иду. И вот я пришла, вся такая нарядная, с корзинкой печенья и вязаньем. Это было ближе к вечеру, солнце начинало задумываться о том, чтобы сесть.
        - Здравствуйте, - говорю я пятерым собравшимся в тот день дамам. - Я Элизабет, жена Байч-Хараха из Глубокого дома, пожалуйста, позаботьтесь обо мне.
        Это приветствие я, конечно, не сама выдумала. Азамат мне его написал и повторил четыре раза, а потом еще заставил отрепетировать, чтобы я не заржала в середине. Глубоким наш дом называется потому, что стоит далеко от парадной калитки, глубоко в саду. А просьба позаботиться - это ужасно формальный способ нового жильца поздороваться с соседями.
        Меня встретило гробовое молчание под аккомпанемент изучающих взглядов. А потом дамы вдруг резко отвернулись от меня и принялись разговаривать между собой.
        - Я же говорила, что она придет.
        - Да кто бы с тобой спорил! Мы только не знали когда.
        - Одета хорошо.
        - Неужели настоящая землянка?
        - Муж у нее кошмарный, конечно…
        - Да, и как бедняжку угораздило?
        Азамат много раз уже мне объяснял, что муданжцы всегда так делают: когда стесняются говорить с человеком, начинают говорить друг с другом о нем. Это чудовищно неприятно, но даже Азамат, по-моему, не совсем осознал почему. Ему это кажется вполне естественным. Однако перемывание костей дорогому супругу я тут терпеть не намерена.
        Я громко кашляю, водружаю на стол свои печенюшки и сажусь на ближайшее свободное место, как водится, без приглашения. Кстати, этот вопрос я тоже прояснила. Оказывается, человек должен сам выбирать, стоять ему или садиться, и если садиться, то куда, потому что этим он выражает некую степень вежливости по отношению к окружающим. В каждом интерьере все сидячие места очень четко расположены с точки зрения почетности, это определяется высотой, удаленностью от двери, удобством, приближенностью к хозяину дома или самому красивому из присутствующих. А в едальнях и на праздниках специально не делают сидений, чтобы все гости чувствовали себя одинаково важными персонами.
        Я сажусь как середнячок - рядом с дверью, но место удобное и напротив меня довольно симпатичная дамочка.
        - Угощайтесь, - говорю с благожелательным видом.
        Дамы с любопытством заглядывают в мою корзинку.
        - Я таких никогда не видела, - говорит одна.
        - Это земной рецепт, - отчеканиваю я специально выученную фразу.
        Они снова на меня воззряются, как консилиум стоматологов на особо лихо закрученный зубной корень.
        - Ты что, сама пекла? - с ужасом и недоверием спрашивает одна, от удивления растеряв всю свою застенчивость сразу вместе с вежливостью.
        - Ну да, - пожимаю плечами.
        - Тебе что, делать нечего? - спрашивает другая в том же тоне.
        - Я люблю готовить, - непробиваемо отвечаю я. К этому я тоже была готова.
        Они переглядываются и осторожно пробуют печенье. Оно им приходится по вкусу, и постепенно обстановка разряжается. Мне даже сообщают, что у меня хорошо получается.
        - Ты, наверное, одна жила, вот и привыкла готовить, да? - находит рациональное объяснение моей причуде дама напротив.
        Я неопределенно киваю.
        Меня угощают чаем и всякими местными сластями, я старательно хвалю поваров моих соседок. Дамы выглядят очень довольными и советуют мне, кого лучше нанять в этом качестве, а кого нельзя пускать на свою кухню ни в коем случае. К этому я тоже готова; я им сообщаю, что, если мне понадобятся услуги повара, я привлеку Тирбиша. Этим заявлением я зарабатываю восхищенно-одобрительный возглас «О-о-о-о-о!», и тема поваров затухает. То-то.
        Я решаю, что настал подходящий момент, чтобы закинуть удочку на интересующую меня тему - не поучит ли меня кто-нибудь шить муданжскую одежду.
        - А кому ты хочешь шить? - оживляются дамы с таким откровенным подтекстом, что я начинаю чувствовать себя добычей стервятников.
        - Да всем… - мямлю я. - Мне бы научиться, тогда уж буду думать кому…
        В конце концов, если они меня научат, почему бы и им не сделать что-нибудь? Раз уж тут это так ценится…
        Дамам идея нравится. Они извлекают свои текущие проекты - у кого шитье, у кого вышивание, показывают мне, сыплют швейными терминами, я ничего не понимаю, говорю им об этом раз тридцать, в итоге мы решаем, что завтра в то же время они принесут разной самошитой одежды, и я выберу, что из этого я хочу научиться делать первым номером.
        Постепенно они успокаиваются и принимаются за свое рукоделие. Я тоже достаю вязанье. Они расспрашивают меня чуть-чуть, но я мало что могу сказать о материале и способе вязки. Скоро им надоедает выслушивать мои мучительные и корявые объяснения, и они начинают разговаривать между собой на свои темы, практически не обращаясь ко мне.
        Вот упомянули какую-то общую знакомую.
        - Да она уже четвертого рожает. Это ж надо было за такого выйти - только успеет одного родить, а муж уже на следующего накопил. Я ей говорю, требуй больше! А она: да ладно, зато он довольный все время, меньше пристает.
        Все хохочут. Интересно, у парня как, если довольный, то не хочется? Или просто налево ходит?
        - Мой вот тоже почти уже накопил, - вздыхает моя ближайшая соседка. - Прям не знаю, что делать. Я первого-то еле родила, потом месяц не вставала. Даже страшно… К той же повитухе ни за что не пойду.
        - Приходите ко мне, - говорю. - Я это тоже умею.
        - Ты повитуха? - удивляются они.
        - Ну я вообще-то целитель, но роды принимать тоже умею.
        В муданжском сознании это совсем разные профессии.
        Конечно, теперь приходится долго объяснять, как на Земле организовано образование, да почему я должна работать, да неужели такая кошмарная работа может нравиться, и все в таком духе. Лучше бы уж молчала, разбирались они тут как-то без меня до сих пор… хотя это и ужасно эгоистичный подход.
        - Кошмар! - восклицает моя соседка. - Ты шьешь, готовишь, работаешь, и в придачу к этому такой жуткий муж!
        - Ужасно, - вторит ей другая. - Как же он так тебя обманул?
        - Такой урод отвратительный! - стонет третья.
        - Да еще изгнанник! - напоминает четвертая.
        - Небось и денег нет, потому тебе и приходится работать, - предполагает пятая.
        Я изо всех сил сжимаю зубы в надежде, что сейчас они заткнутся хоть на секунду и дадут мне вставить по возможности вежливое слово. Как бы не так.
        - Мерзкий, гадкий мужик, мало того что женился обманом, так еще и наживается за твой счет!
        - Вот паразит! Да таким, как он, вообще размножаться нельзя!
        - Недаром от него родной отец отрекся!
        Это становится последней каплей. Я непослушной рукой заталкиваю вязанье в корзинку и встаю.
        - Прошу прощения, - говорю сквозь стиснутые зубы, - но если вам так неприятно со мной общаться, вы могли бы мне об этом прямо сказать. Совершенно необязательно поливать дерьмом моего мужа!
        Я все-таки срываюсь на крик, что плохо, потому что я и так говорю с акцентом и ошибками.
        Они замирают в недоумении настолько искреннем, что я даже не выскакиваю из клуба, хлопнув дверью, как только что собиралась.
        - Ты что, обиделась? - догадывается старшая.
        - Нет, знаете, я просто в восторге! - отвечаю ядовито и тут же об этом жалею. Могут ведь и не просечь иронии…
        Немая сцена продолжается, когда вдруг одна из дам охает, хлопает в ладоши и привлекает всеобщее внимание. Другие склоняются к ней, она что-то шепчет, я не разбираю, но, кажется, там мелькает имя Алтонгирела. Только этого не хватало мне для полного счастья!
        Старшая с подозрением что-то переспрашивает, потом откашливается и обращается ко мне:
        - Ты… не любишь, когда о твоем муже плохо говорят?
        На сей раз я нахожу в себе силы ответить четко и ясно:
        - Да, я этого очень не люблю. Мне удивительно, что вы вообще об этом спрашиваете.
        Они снова переглядываются.
        - Не обижайся, - говорит мне старшая дама. - Мы просто хотели тебя подбодрить.
        - Тебе надо поговорить об этом с духовником, - советует моя соседка.
        Вы хотите мне сказать, что это - тоже культурная фишка? Ребят, да я же тут загнусь… Ладно, поговорить с кем-нибудь вменяемым надо обязательно, а оставаться здесь решительно невозможно.
        - Обязательно поговорю, - отвечаю. - Доброй ночи.
        Домой я приплелась в подавленном состоянии. По-хорошему, надо было им всем в рожи плюнуть, но после моей выходки на боях Алтонгирел уже трижды мне мозги компостировал, чтобы держала себя в руках. Унгуц, правда, кажется, считал, что так этому старому хрену и надо, да и ничего особенно ужасного я не сделала. Ну вернула ему бормол. Я так понимаю, это значит примерно «я тебя ненавижу». Ну прилюдно - значит унизительно. Его авторитет от этого сильно пострадал, особенно после того как распространилась весть, что я и есть та самая девочка, про которую он всем уши прожужжал. И что, хотите сказать, он этого не заслужил? Да идите вы.
        Но дело было не в Алтонгиреле, конечно. Покидая наш дом вместе с Оривой, Унгуц мне строго указал, чтобы я объяснила мужу, что там произошло вчера, пока он получал награды. Дескать, поступила-то ты, может, и правильно, но и расхлебывать это тоже тебе. И не хватало еще, чтобы Азамат от кого другого узнал. Можно подумать, я сама всего этого не понимала… хотя хорошо, что Унгуц на меня надавил, а то бы еще не знаю сколько оттягивала момент.
        В общем, в тот же вечер выложила я Азамату свою нехитрую историю.
        На известие, что я и есть та самая девочка, он отреагировал на удивление спокойно.
        - Ты знаешь, я даже что-то такое подозревал, - ухмыляется, смотрит ласково. - Ты же не думаешь, что я могу счесть тебя виноватой в моих несчастьях?
        - Да я в общем-то никаким боком туда, но в принципе неприятный осадок остаться может…
        - Ну что ты! - И тянется обнять.
        - Подожди, - говорю, - это еще не все.
        А вот то, что я прилюдно поругалась с его папенькой, Азамата огорчило даже больше, чем я ожидала. Я понимала, что он не обрадуется. Даже когда я направлялась наперерез Аравату, заготавливая гневную тираду, я прекрасно понимала, что делаю это не для Азамата, а для себя. Он бы, конечно, предпочел, чтобы все жили в мире друг с другом. Но есть вещи, на которые я неспособна. Не то чтобы я была особенно принципиальной. Скорее я просто слишком импульсивна. Если бы Арават мне попался хотя бы через день после того, как я узнала о своей роли в истории Азамата, я бы по крайней мере поговорила с ним наедине. Не потому, что он этого заслуживает, а потому, что Азамат все еще его уважает. Но что сделано, то сделано.
        - Ну, Лиза… - Азамат морщится и отворачивается. Надолго замолкает. Вздыхает.
        Я жду. Я просто вижу, как он хочет меня обругать, как он бесится внутри, но не дает этому выхода, потому что боится меня обидеть. А я ему хочу сказать… ох что я ему хочу сказать! И внезапно я очень ясно вижу, что мне с этим человеком предстоит прожить много долгих сложных лет, и я не смогу все это время молчать, и он не сможет. И в какой-то момент, когда мы поругаемся из-за ерунды, это всплывет, и будет очень страшно. Потому что, когда понимаешь, что человек давно на тебя обижается, начинаешь сомневаться в искренности всего хорошего, что он тебе говорил и делал.
        Сейчас тоже страшно. Но надо, надо.
        - Он сволочь и заслужил это. Вернее, это так, фигня, заслужил он гораздо больше!
        - Ты его не знаешь…
        - И поэтому могу судить объективно.
        - Но ведь без него ты не смогла бы увести корабль!
        - Да, и мне очень обидно, что внешне хороший человек оказался такой дрянной личностью.
        - Лиза, перестань, пожалуйста! - Он чуть повышает голос.
        - Нет, не перестану! Я не понимаю, как ты можешь его защищать, после того что он с тобой сделал!
        - Он мой отец!
        - Нет.
        - Что - нет?!
        - Он от тебя отказался! Ты понимаешь это вообще? Ты представь, вот будут у нас дети. Что такое мог бы сделать твой ребенок, чтобы ты от него отказался?!
        - Да как ты можешь так сравнивать? У него нас могло быть сколько угодно, а я…
        - У тебя их тоже может быть сколько угодно, тут нет никакой разницы! Просто он тебя убедил с детства, что может делать с тобой все, что хочет, а ты все равно должен уважать его решение! Ты представь, как он должен был к тебе относиться, чтобы от тебя отречься!
        - Это неважно, Лиза, неужели ты не понимаешь? - Он встает и принимается метаться по комнате.
        - Это важно! Потому что или он полный идиот, или он тебя ненавидел! Ты это понимаешь?
        - Да! Нет! Я не хочу! - Останавливается. Наконец-то смотрит на меня. - Я не хочу так думать. Я не хочу, чтобы он меня ненавидел.
        - И предпочитаешь притворяться, будто это ты виноват? Азамат, оттого что ты и дальше будешь ему кланяться, он не начнет относиться к тебе лучше.
        Он падает обратно на диван и трет лицо.
        - Оттого что ты его обругаешь, я не стану относиться к нему хуже. Я умом понимаю, что он неправ. Я понимаю, что сам бы никогда так не поступил. Но я все равно… хочу, чтобы он меня простил.
        - Нет, - говорю, придвигаясь поближе и заглядывая ему в лицо. - Ты хочешь, чтобы он попросил прощения.
        Он долго молчит, шаря невидящим взглядом по комнате.
        - Может быть, - говорит он наконец. И вдруг спохватывается: - Значит, ты понимаешь, что я хотел бы с ним помириться?
        - Конечно понимаю.
        - Тогда зачем ты мне рассказываешь, какой он плохой? Мне ведь это неприятно!
        - Чтобы ты перестал сдерживаться, покричал на меня, выяснил, что я тебя понимаю и люблю со всеми твоими закидонами.
        Азамат высоко задирает брови и намеревается сказать что-то ужасно язвительное о моих манипуляциях, но ему не дают. В нашу гостиную внезапно врывается Алтонгирел с воплем:
        - Вы чего орете на всю улицу?! Вы что, поссорились?! Азамат, ты сдурел?!
        Я уже совсем собираюсь сказать какое-нибудь хамство, но тут Азамат наклоняется ко мне, и мы долго выразительно целуемся. Я успеваю забыть, что Алтонгирел вообще тут есть. Но Азамат напоминает.
        - Он - тоже мой закидон, - говорит. - Не надо с ним ругаться. Договорились?
        Так вот, иду это я из клуба и думаю: вот черт, и бабам противным в рожи не плюнула, и в рамках приличий не удержалась. Уж надо было или все терпеть, или устроить полноценный скандал. А то ни нашим, ни вашим. И Азамат сейчас еще скажет, что не надо было с ними ругаться, тут ведь так принято. А то еще начнет мне доказывать, что они были правы. И что-то мне с каждым днем труднее его любить сквозь весь этот Муданг, прости господи.
        Захожу домой - а там гости. Алтонгирел, Эцаган и Тирбиш. Интересно, а меня, значит, не позвали? И по каким соображениям? Эцаган вообще, кажется, не рад меня видеть.
        - О, Лиза, ты уже вернулась? - задает бессмысленный вопрос Азамат, входя с кухни с тарелкой какой-то еды.
        - Нет, я тебе мерещусь, - ворчу я, роняя свою телесную оболочку в кресло, предварительно выкинув из него пенковую упаковку от нового сервиза.
        Мужики загадочно переглядываются.
        - Ну как клуб? - продолжает идиотские вопросы Азамат.
        - А то ты не видишь, что я в восторге!
        Нет, он что, нарочно?
        - Вижу, вижу, - говорит он примирительно. - Просто интересно, чем они тебе так досадили? Вроде все приличные женщины…
        Мне очень много чего хочется сказать, но я сдерживаюсь при гостях. Конечно, все свои и меня они видели в состоянии похуже, чем сейчас. Но все-таки… так и истеричкой прослыть недолго, если буду по каждому поводу при всех сцены устраивать. Да и объяснять опять, почему меня так задевает, когда оскорбляют Азамата, я немного стесняюсь. Алтонгирел мне и так украденную душу все время припоминает.
        Азамат нависает над спинкой кресла и гладит меня по голове, его коса ложится мне на плечо.
        - Ну рассказывай уже, любопытно ведь, что ты с ними не поделила.
        - «Что, что»?… - отмахиваюсь. - А то сам не знаешь. Тебя, естественно.
        - А поподробнее?
        - Да ничего интересного. Начали тебя опускать. Один раунд я выдержала, но потом… в общем, они реально отвратительные вещи стали говорить. Я встала, сказала, типа, не хотите меня видеть, так и скажите. Они, видимо, не поняли, чего это я. Потом пошушукались и говорят такие, сходила бы ты к духовнику. Не знаю уж зачем. Ну я попрощалась и ушла.
        - И что, даже никого не побила? - с каким-то даже разочарованием уточняет Алтонгирел. - И уродкой не обозвала?
        - Ну я, конечно, очень хотела, но как-то… в общем, можешь считать, что вы с Азаматом меня выдрессировали. Я решила сначала поинтересоваться, нет ли и тут какой-нибудь культурной заморочки. А уже потом пойти и придушить их по одной.
        Алтонгирел делает очень кислую рожу. Азамат вдруг принимается хохотать. Тирбиш расплывается в широченной улыбке. Эцаган единственный реагирует вербально:
        - Так нечестно, капитан, вы Тирбишу подсказали!
        До меня наконец доходит. Пенковая упаковка от сервиза, к счастью, не улетела далеко, так что я успеваю настучать ею всем троим, прежде чем они осознают, что я вооружена и опасна. Азамат, стратегически занявший позицию за креслом, все-таки уворачивается.
        - И сколько же ты поставил, дорогой? - рычу я, понимая, что догнать и треснуть я его все равно не смогу.
        - Ну что ты, Лиза, я не ставил! Это была даже не моя идея. Вот Эцаган с Алтонгирелом продули изрядно, особенно Алтонгирел!
        - На что он ставил, у меня вопросов нет. А остальные двое?
        - Тирбиш выиграл, - охотно повествует Азамат, по-прежнему держась за креслом. - Он ставил на то, что ты разозлишься, но сдержишься.
        - А Эцаган?
        - А я вообще хорошо о вас думал! - обиженно заявляет Эцаган. - А вы меня бить! Я ставил на то, что вы ни с кем не поругаетесь и вернетесь в хорошем настроении!
        Ах вот чего он так скис! Погодите…
        - Хочешь сказать, ты думал, что я стерплю, когда моего мужа обижают? Ничего себе хорошо ты обо мне думал! Да это я тебе еще мало врезала!
        К сожалению, догнать Эцагана тоже нереально. Приходится швырнуть в него пенкой и наплевать на все это. Решив, что я снова смирная, мужики рассаживаются по местам.
        - Лизонька, - проникновенно говорит Азамат, награждая меня муданжским уменьшительным, - они не хотели обидеть ни тебя, ни меня. Просто женщинам обычно приятно слушать гадости о своих мужьях от подруг. Это такая женская солидарность. Они на самом деле не думают того, что говорят, они просто так друг друга поддерживают. Можно сказать «ты сегодня хорошо выглядишь», а можно «у тебя муж сволочь», и это будет значить одно и то же.
        Вот и живи на этой планете.
        Короче говоря, из клуба я не ушла. Хотя на следующий день, едва заявившись, разразилась заранее выученной проникновенной тирадой о том, что у нас на Земле такое совсем не принято, что я это воспринимаю как оскорбление лично мне и что не надо, пожалуйста, плохо говорить о моем муже, потому что он очень хороший человек. Если бы еще в муданжском языке различались слова «хороший» и «красивый», может быть, меня бы правильно поняли. А так просто решили, что я со странностями.
        Так что в клуб я продолжаю ходить, и меня это не слишком радует. Про Азамата больше никто не заикается, но зато своих мужей они поносят так, что у меня уши вянут. Дольше часа в день я там просто высидеть не могу. А учителя по части кройки и шитья из них тоже не супер, потому что у каждой свои узоры и приемы, передаваемые из поколения в поколение внутри семьи, и делиться ими с соседками ни одна не хочет. Шов, говорит, должен получиться вот такой. А как его делать - сама догадывайся.
        Вот и лежим мы с Азаматом в «Лесном демоне», грызем сурчиные лапки и треплемся обо всякой фигне. Хотя вообще-то говорить надо о насущном.
        - Азамат, солнышко, а ты не хочешь куда-нибудь съездить на несколько дней?
        Он моргает на меня как-то обиженно.
        - Я тебе мешаю?
        О господи, он неисправим.
        - Я имела в виду вместе съездить, естественно.
        - А… а куда ты хочешь? На Гарнет?
        - Да нет, зачем сразу на Гарнет? Просто из города куда-нибудь. Развеяться. Погулять… У тебя, помнится, табуны какие-то несметные имеются. Да и вообще, я же вижу, как ты смотришь на дорогу из города. Тебе же хочется на природу…
        - Хочется, конечно, - вздыхает. - Я ведь по всему этому больше всего скучал. Таких лесов, как у нас, больше нигде нет…
        - Ну а чего ты тогда тут дурака валяешь? Давно бы уже выбрались.
        - Ну так дела…
        - Подождут твои дела. Пятнадцать лет как-то обходились, уж пару дней-то перебьются!
        - …ну и потом, - продолжает он, не особенно меня слушая, - сезон сейчас не тот. Это тебе не парк на Гарнете. Там же снег лежит, холодно. Здесь, в столице, климат мягкий. А уже даже на северной оконечности Дола, где мои табуны, там совсем неподходящие для тебя температуры.
        - Я тебе открою страшную тайну, - говорю. - В моем городе на Земле зима длится полгода, а где бабушка живет - там и все три четверти. И морозы до минус сорока по Цельсию. Так что не надо меня тут запугивать снегом, лучше купи две пары лыж - и поедем смотреть на лошадок. И вообще, прежде чем отказывать себе в удовольствии из-за меня, можно хотя бы поставить меня в известность.
        Он довольно улыбается мне через столик.
        - Лыжи, - говорит, - у меня есть. Но я ставлю тебя в известность, что ты вряд ли сможешь на них передвигаться.
        Глава 2
        Летательный аппарат, который Азамат конструировал, себя оправдал, хотя я поначалу боялась в него садиться. Больше всего эта штука похожа на жука-оленя, только зеленая и переливается. В ней четыре места, как в машине, хотя и потеснее, чем в муданжских ящиках на колесах. Взлетает такая штуковина на антигравитации, то есть, не меняя положения, медленно всплывает метров на пятьдесят, а там уже жмешь на газ, если так можно выразиться, и летишь рогами вперед. Азамат объяснил, что это вполне обычный муданжский вид транспорта, удобный в условиях бездорожья. Детали стоят довольно дорого, но если у человека деньги есть, то и такая леталка, скорее всего, имеется. А называется она унгуц. Да-да, ты не ослышалась, наш дорогой Старейшина получил в качестве имени название летательного аппарата. Говорят, он потому только и согласился стать Старейшиной, что всю жизнь мучился, за что же боги ему такое имя дали.
        Еды на двухдневный выезд мы набрали как на неделю. Тут и всякое соленое-копченое, и сладкое, и несколько термосов чая, кофе, горячего молока (Азамат его иногда пьет просто так, брр) и бульона, термопак с несколькими видами второго и еще черт в ступе не иначе. Вместе с горой теплой одежды и дифжир, которую меня заставил-таки взять заботливый муж, получилось столько барахла, что пришлось часть свалить на заднее сиденье, в багажный отсек уже не помещалось.
        - Ну как же так, Азамат, - говорю, подпихивая в салон внушительных размеров аптечку, - неужели ты всегда столько всего с собой таскаешь, когда выбираешься в лес? Или паковаться разучился?
        - Если бы я один ехал, - ухмыляется он, - я бы взял соль, зажигалку и ружье, а остальное можно на месте добыть. Но тебе нужен комфорт.
        - С чего ты это взял, интересно? - ворчу я, хотя уже не так убедительно. Все-таки спать на снегу без одеяла - это не есть мое представление об отдыхе. Ладно уж… - Где твои обещанные лыжи?
        Лыжи прячутся в стенном шкафу в мастерской. Они не очень длинные, зато широченные, из потемневшего от времени дерева, а по нижней стороне подбиты пятнистым мехом.
        - Ого…
        - Ты все еще уверена в своих силах? - насмешливо спрашивает Азамат.
        - Они что, правда деревянные? - Я действительно несколько выбита из колеи этим антиквариатом.
        - Конечно, вот, посмотри. - Он наклоняет одну лыжу, чтобы я могла пощупать.
        Она очень гладкая, расписана прямо по дереву какими-то хитрыми узорами, от меха пахнет то ли жиром, то ли дегтем.
        - Такие старые… Они не развалятся?
        - Ну что ты! - Он смеется. - Такие лыжи несколько поколений служат. Их еще мой дед делал, а он был первоклассным охотником и в лыжах толк знал. - Азамат ласково поглаживает свои сокровища по выгнутым спинкам. - Мне их отец на совершеннолетие подарил.
        Тут он резко и неловко замолкает. Интересно, сколько мы еще будем об это спотыкаться…
        - Ладно, - говорю, - я верю, что это хорошие лыжи. Только ты мне покажешь, как на них правильно ходить, а то придется меня на горбу таскать.
        - Обязательно покажу и объясню, - серьезно кивает он.
        Лыжи чудесным образом помещаются в переполненный багажник вдоль брюха нашего жучка, и мы наконец-то грузимся. Азамат жмет на кнопочку, и над нами прямо из воздуха сгущается прозрачный купол, он же лобовое стекло, и рога становятся прозрачными.
        - Как тебе? - с плохо скрываемой гордостью спрашивает Азамат.
        - Круто… - говорю. Видимо, он долго работал над этой фишкой, надо же как-то похвалить.
        - Обычно крыша выезжает из задней стенки, но так почему-то всегда женские юбки и косы прищемляет. Так что я это модифицировал.
        Ну я, конечно, не в юбке, а коса из нас двоих только у него, ну да ладно, старался человек.
        - Здорово придумал, - говорю. - А так в ней не застрянешь, если случайно руку сунуть, пока она появляется?
        - Нет, - смеется Азамат и принимается мне объяснять, как это работает и почему застрять в крыше никак нельзя. Я даже понимаю. Но пересказать точно не могу.
        Тем временем мы отрываемся от земли и всплываем вертикально вверх, вот уже и крыши домов внизу видны, а вот уже и полгорода. Азамат мягко, почти незаметно трогается с места, и мы плывем над рекой прочь из кольца скал, на север, к свободе.
        Чтобы добраться до наших владений, надо пропахать полконтинента, - к счастью, поперек, а не вдоль. Азамат обещал, что это займет четыре-пять часов, если будет хорошая погода. Погода сегодня ничего, оба солнышка исправно светят, но ветер суровый, так что Азамат держится поближе к земле, где не так сдувает.
        Дол, на берегу которого пасутся призовые табуны, - это очень большое почти пресное озеро. Азамат говорит, что пить из него не слишком приятно, хотя и можно, а если в нем плавать, то ощущения как от пресной воды. Сейчас, правда, плавать не сезон.
        Мы довольно рано встали, чтобы долететь засветло и еще успеть там погулять, поэтому меня уже клонит в сон, но мне жалко Азамата, который за рулем, естественно, спать не может, так что я пытаюсь поддерживать разговор. Говорим мы теперь с ним вообще забавно: я почти все время на всеобщем, а он почти все время на муданжском. Я сама попросила так делать, чтобы побыстрее учить язык, но безумие получается изрядное, потому что мне все время приходится вставлять местные названия продуктов, одежды, утвари и прочего, а ему - родственников и всякие душевные состояния, для которых в муданжском очень неразвитая терминология.
        - Как твои воины? Учатся хоть чему-нибудь?
        - Учатся, и неплохо. Тех, которые ни на что не годились, я на прошлой неделе попросил нас покинуть.
        - Неужели? Прям вот так и попросил? - Мне действительно трудно себе представить, чтобы Азамат кого-то выгнал, пусть даже в вежливой форме.
        - Ну а что делать? - тут же смущается он. - Люди время тратят, я тоже, а толку никакого… Конечно, считается, что мужчина должен смыслить в военном деле, но ведь это дано не всем.
        - Да нет, я только за! Ты и так за троих пашешь, еще не хватало всяких бездарей на себе тянуть. Я просто удивилась, что ты на это решился, ты ведь всегда такой… покладистый.
        Он с кривой ухмылкой косится на меня.
        - Лиза, видишь ли, есть люди, которые мне дороги, и с ними я действительно стараюсь по возможности соглашаться. Это не значит, что кто угодно может навязать мне свои предпочтения.
        - Да я верю, верю! - быстро киваю я. - Только когда в следующий раз будешь кого-нибудь выгонять, позови меня посмотреть, а? Мне любопытно.
        - Хорошо, - усмехается он. - Думаю, как раз в ближайшие дни назреет необходимость. Ты вот лучше скажи, тебе никто не докучает?
        - Кроме дам из клуба?
        Азамат закатывает глаза.
        - Ясно, - вздыхаю.
        А кто мне еще может докучать? Мужики, конечно, не всегда приятно реагируют на мое появление на улице. Многие свистят, обсуждают меня вслух, иногда рыгают, проходя мимо. Это все, безусловно, противно, но я точно знаю, что они меня не тронут. Если уж Азамат, который так надо мной трясется, говорит, что никто не посмеет меня и пальцем коснуться, то мне и в самом деле нечего бояться. Правда, в «Щедром хозяине» мелькает этот мужичок… мелкий по муданжским меркам, бритый, всегда очень ярко одет. Он там тоже обедает, как я, и в то же время. И потом, мне кажется, я его несколько раз видела около клуба… На всякий случай излагаю все это Азамату.
        - Да-да, - кивает он угрюмо. - Он не просто тебе попадается, он весь день за тобой ходит.
        - А ты откуда знаешь? - выпаливаю я, еще не окончательно осознав сказанное.
        - Попросил Эцагана за ним последить. Этот «мужичок» уже ко мне подходил с разговорами на тему, кто чего достоин. Я помню, как ты к этому относишься, так что сказал ему, что его мнение никого не интересует. Теперь либо он от тебя отвяжется, либо придется подоходчивее объяснить…
        - Ну ни фига себе! Все самое интересное - и без меня? Нет, ты, когда ему объяснять будешь, обязательно меня позови, я хочу это видеть!
        Я серьезно очень плохо себе представляю, как это Азамат кому-то «объясняет подоходчивее». Бои - боями, но чтобы он всерьез кому-то вред причинил…
        - Ты что-то нынче кровожадная, - усмехается он. - Неужели твои подруги в клубе все еще про меня высказываются?
        - Какие они мне подруги! - взвиваюсь я. - Эти курицы бесполезные, от них никакого толку! Сидят мужей своих поносят. И ведь небось неплохие мужики! Это кошмар какой-то просто. Я туда иду каждый раз как наказание отбывать непонятно за что. Последнее время еще придумали мне кличку, а я понятия не имею, что она значит.
        - А чего ж меня не спросила? - хмурится Азамат.
        - Забыла. Я тебя вижу-то за ужином и утром, и мне как-то не хочется с тобой об этих дурах разговаривать. Хоть бы кто-нибудь с болячками обратился, я бы хоть поработала, а так вообще непонятно, на что все время уходит.
        Азамат хмурится еще сильнее.
        - Так что за кличка?
        - Хесай.
        Мне померещилось или он зарычал?
        - Скажи им, что зависть глаза выедает.
        Ого! Чем же это они меня приласкали, что дорогой супруг так обозлился?
        - Что это значит-то, хоть объясни.
        - Устрица, - цедит он сквозь зубы. Я молчу и жду продолжения. Оно следует после паузы. - Так называют женщин, которые получают удовольствие от секса.
        - Чудесно, - хмыкаю я. - А чего ты так злишься?
        - Во-первых, хотел бы я знать, откуда они это про тебя взяли. Я ни с кем не обсуждал наши личные дела.
        - Я сама могла что-то такое сказать, - пожимаю плечами. - А что, это надо хранить в тайне?
        Он тяжело вздыхает.
        - Видишь ли… устрицы настолько любят это дело, что им абсолютно все равно с кем. Ты и так у всех на устах, а если они еще решат…
        - Ну Азама-а-а-а-ат! - взвываю я. - Ну надо же было предупрежда-а-ать!
        - Да понимаю, - смущается он, - но все как-то кажется, это такие очевидные вещи… Я ведь и сам поначалу думал, что ты… прости.
        Я только качаю головой. То-то он так удивился, когда я потребовала охранять меня от посягательств со стороны других мужиков.
        - Ну ладно, - говорю. - Как мне их убедить, что я не устрица?
        - Даже не знаю… Понимаешь, у нас есть женщины, которым совсем это не нравится, а бывают, только очень редко, такие, которые в любую минуту и с кем угодно готовы. А ты не то и не то.
        - Значит, придется объяснить, что у землян все по-другому.
        - И надеяться, что они поверят, - вздыхает Азамат.
        Как-то это все грустно. Мы надолго замолкаем, и я начинаю зевать.
        - Да ты спи, - уговаривает Азамат. - Долго еще лететь.
        - Я и так почти все время сплю, когда ты рядом.
        Он снова вздыхает. День вздохов просто какой-то.
        - Мне надо как-то менять график. А то мы действительно почти не видимся, и получается шакал знает что.
        - Ну тебе ведь эти занятия важны, это ведь то, чего ты хотел: тебя уважают, ты всем нужен… э, а почему мы спускаемся?!
        - Потому, что я хочу остановиться.
        Я за всеми этими разговорами даже не заметила, когда мы долетели до снега. Или, может, мы в горах? В общем, тут довольно холмисто и снег лежит везде, ровненький такой, нетронутый. Мы мягко садимся, поднимая облака рассыпчатых снежинок.
        - Выходи, - говорит Азамат, отключая крышу.
        - Куда, мы же еще не долетели!
        - Выходи-выходи!
        Я уже ничего не понимаю, но послушно выхожу. Он обхватывает меня за плечи и отводит от унгуца ближе к склону того холма, на котором мы стоим.
        - Во-он, видишь, на горизонте горы? Это Ахмадхот. Когда мне было лет четырнадцать, мы с друзьями часто сюда летали зимой покататься по снегу.
        - И что?
        - А то, что это очень весело, - говорит он и вдруг резко притягивает меня к себе, и мы летим вниз по склону в обнимку, поднимая фонтаны снега. На нас обоих скользкие, непромокаемые костюмы, так что разгоняемся мы капитально - если бы он меня не держал так крепко, я бы порядочно испугалась.
        Наконец мы тормозим, чуть не с головой уйдя в снег. За нами остался очень выразительный след на склоне.
        Азамат смеется и протирает залепленное снегом лицо.
        - Боги, что ж ты так визжишь-то?
        - А что, с горки надо молча кататься? - Я тоже вся в снегу, но отряхиваться пока бессмысленно. Впрочем, не то чтобы я жаловалась. Вот только как теперь наверх выбираться?.. Я еле замечаю мокрый поцелуй в мокрую щеку.
        - Лиза, - говорит Азамат внезапно серьезно, - пожалуйста, не думай, что чье-то там внимание и уважение мне важнее, чем ты. Я растерялся поначалу, но продолжаться так не будет. И так целыми днями только и думаю: скорее бы вечер, скорее бы домой и тебя увидеть. Одно время еще уговаривал себя, что у тебя дела, работа и я тебе там совсем не нужен. А выходит, у нас даже нет времени новостями поделиться. Это моя вина, и я исправлюсь. Не злись, пожалуйста. Хочешь, обругай меня, только не злись больше.
        Ишь ты, заметил! А я все гадала, когда меня прорвет и я ему выскажу все, что думаю об этом Муданге, об этом браке и о нем лично. Ну раз заметил, то можно сэкономить нервы.
        - Да живи уж, - хмыкаю. - Че тебя ругать, если сам раскаиваешься? Теперь до следующей глупости любить буду. А сейчас расскажи мне, пожалуйста, как мы будем обратно подниматься?
        - А вот об этом тебе беспокоиться не на-адо, - говорит он, сажая меня на плечо.
        На одно, всю. Вообще-то у меня не такая уж маленькая задница, а на муданжской диете - так и вовсе… Пока я раздумываю, как это он так балансирует, мы уже наверху. И только я начинаю прикидывать, как бы не натащить в салон талого снега, как мы уже опять летим вниз с горы, я опять визжу, а Азамат хохочет, и снег везде, и небо синее-синее, и жизнь абсолютно прекрасна!
        Мы прокатились четыре раза, после чего все-таки уселись в кабину, предварительно отряхнувшись. К этим костюмам снег не пристает, а какой все-таки попал внутрь, скоро должен раствориться и остаться в фильтре воздухоочистительной системы. Мне страшно подумать, сколько еще примочек есть у этого агрегата.
        После таких упражнений я все-таки засыпаю. Это даже отчасти справедливо, потому что Азамат сегодня встал несколько позже, чем обычно, а вот я недоспала.
        Когда я продираю глазки, мы уже садимся. В салоне играет музычка, что-то невыразимо прекрасное и вряд ли муданжское, но, поскольку мы как раз сели, Азамат все выключает.
        - Приехали, - жизнерадостно оповещает он. - Вылезаем или сначала по кофейку?
        Я выбираю по кофейку, а еще по котлете и по плюшке. Я и завтракала сегодня так себе. Над нами по-прежнему синющее небо, которое видно сквозь прозрачную крышу. На сей раз мы на равнине, только кое-где видны небольшие перепады в снежном покрове. Я проглатываю остатки кофе и даю отмашку вылезать.
        Азамат извлекает лыжи и небольшой рюкзачок, который вешает себе за спину. Эти его исторические лыжи крепятся на обычные ботинки ремнями вокруг ступни.
        - А зачем на них мех? - спрашиваю я, топчась на месте и внезапно понимая, что палок-то нет.
        - Чтобы по склону не съезжать. Ты что-то потеряла?
        - Ну как бы… э… а не предполагается чего-нибудь, на что опираться, когда идешь?
        - Ты хочешь палочку? - Он поднимает брови. - Ну вон до леска дойдем, я тебе вырежу.
        И машет куда-то в голубую даль, я там и не вижу того леска.
        - Ладно, - говорю, - если что, за тебя зацеплюсь. Показывай, как шагать…
        Это оказывается не так чтобы трудно, хотя с непривычки мне очень не хватает палок. Дома-то мы с братом на всякие лыжные курорты часто ездим покататься, но там-то горы, пластик и тренажерный зал для разминки. Ну ничего, привыкну. Азамат идет медленно, под меня подстраивается.
        - Не спеши, - говорит. - Бежать никуда не надо, с горки мы сегодня уже катались.
        Лесочек, как выясняется, не так уж далеко, я даже не запыхалась. Впрочем, и шли мы довольно медленно. Азамат тут же изображает мне две рогулины, и я сразу чувствую себя увереннее. Местность тут несколько более бугристая, но, как выясняется, мех не дает не только назад откатываться, но и вперед сильно скользить, так что вниз по склону идешь пешком точно так же, как по ровному месту.
        А в лесу хорошо. Какие-то птицы фитенькают, следов кругом тьма, белки скачут. Они здесь снежно-белые и огромные, чуть ли не с кошку размером. На Муданге вообще все зверье крупнее, чем на Земле, - вероятно, из-за слабой гравитации. Деревья, впрочем, тоже ничего себе. По краю леса еще молодые, тоненькие, а чуть вглубь - сплошные гиганты в три обхвата каждое, и крона где-то в небесной вышине теряется. Некоторые замотаны заснеженными лианами.
        Азамат тихо рассказывает: вот у этого дерева листья съедобные, а вот это летом воду запасает, если надрубить чуть-чуть, польется. Над головой бесшумно пролетает жутковатых размеров хищная птица.
        - Как бы жеребенка не упер, - качает головой Азамат, но, по-моему, он скорее предлагает птичке поспорить, чем действительно переживает за своих лошадей.
        Мы осторожно переходим замерзший ручей, поднимаемся вверх по довольно крутому склону. Там растет куст чего-то вроде калины. Азамат тут же срывает несколько ярко-красных гроздей сморщенных ягод и предлагает мне:
        - На, попробуй. Эти только по берегам Дола растут.
        Ягоды кисло-сладкие с мелкими мягкими косточками и липнут к зубам, как карамель.
        - Здорово, - говорю. - У вас даже зимой в лесу что-нибудь съесть можно.
        Мы двигаемся дальше, вот только Азамат теперь принимается каждые пять минут спрашивать, не устала ли я. Я отвечаю все менее и менее добродушно и в итоге толкаю его в сугроб. И когда эти муданжцы научатся ждать от меня подвоха? Он ведь и правда падает. Естественно, мы долго ржем.
        - Да, - говорит, - теперь я понимаю, как ты тогда Алтонгирела уронила. А то он все «боги», «боги»…
        Лес редеет, зато мы все чаще идем в гору. Мне, конечно, теперь неохота признаваться, что я и в самом деле устала, но что-то уже совсем тяжко становится. Только я набираюсь духу, чтобы все-таки признаться, как мы выходим на открытую ровную площадку, с которой разворачивается потрясающий вид на собственно Дол.
        - Ух ты-ы-ы, - только и выговариваю я.
        Слева возвышаются совершенно монументальные горы, гораздо выше, чем те, что окружают Ахмадхот. Справа чуть-чуть леса, а потом сколько хватает глаз бескрайняя степь под снегом. А прямо - слепящая, искрящаяся на солнце водная гладь под ультрамариновым небом. И ни единой души нигде. Я поняла наконец, чем так прекрасны муданжские пейзажи - в них нет и следа человека! Я хочу немедленно поделиться своим открытием.
        - Как это здорово, что тут никого нет!
        - Однако, - смеется Азамат. - Ты сильно устала от людей!
        - Да нет, не в этом дело… просто на Земле нет такого места, где бы не было людей, понимаешь?
        - Что ж у вас, совсем дикой природы не осталось?
        - Да нет, заповедники-то есть, но туда ведь не пускают. То есть если ты работаешь в охране или изучаешь какое-нибудь зверье, то по специальному пропуску можешь пройти, а все остальные - только по туристическим тропам группами по десять человек. А здесь можно так вот запросто войти в лес - и никого…
        Азамат смеется и мотает головой, дескать, подумать только, какие у землян проблемы.
        Мы плюхаемся на лежащий на земле ствол чересчур раскидистого дерева неизвестной мне породы и отдыхаем, любуясь нетронутым древним пейзажем. Азамат снова принимается что-то напевать, как тогда на канатной дороге. На сей раз я все-таки спрашиваю, что это.
        - Это из цикла песен о сотворении мира. Тебе-то я его очень кратенько пересказал, а там ведь на самом деле про каждую речку отдельно, не говоря уж о горных хребтах. А Дол - это вообще отдельная тема. Горсть старого бога, в которой скопилось молоко Укун-Танив… Безумно красивая песнь. Когда будет праздник начала лета, обязательно послушай, тогда весь цикл поют.
        - Да мне и в твоем исполнении нравится. У вас эти певцы все верещат, как будто им что-то отдавили.
        - Ты просто по-настоящему хорошего певца еще не слышала. Ахамба, конечно, неплох, но он скорее интонацией берет, а не голосом. Ну да ничего, услышишь еще.
        Мы снова что-то съедаем, а потом идем вниз, к берегу. У самой кромки полоса льда метр-два шириной, а дальше вода плещется. Азамат довольно потягивается.
        - Весна!.. - Внезапно он настораживается и оборачивается в сторону полей. - Не так тут безлюдно, как ты говорила… У нас сейчас будут гости.
        Минут через пять я начинаю различать какую-то движущуюся точку на горизонте. Мы отходим от воды под деревья и ждем, кого это принесет нелегкая. Наконец перед нами притормаживает всадник на большой ярко-рыжей мохнатой лошади. Всадник, мужик примерно одного с Азаматом возраста, спрыгивает в снег и приветствует нас согласно этикету - кланяется, перекрестив руки на груди и положив ладони на плечи. Азамат руки тоже скрещивает, но не кланяется, а только чуть кивает. К счастью, женщины в присутствии мужа вообще не должны здороваться с посторонними.
        Незнакомец открывает рот и принимается говорить - и я понимаю, что ни шиша не понимаю. То есть вроде все по-муданжски, но ни хрена разобрать не могу. Однако я чувствую, что Азамат еле заметно расслабляется. Очевидно, тут никаких проблем.
        - Очень рад встрече, - говорит Азамат. - Да, мы с супругой как раз решили осмотреть землю, которая мне досталась. Наш унгуц стоит за этим лесом. Я думаю, мы сейчас вернемся к нему и нагоним вас, а там вы нам все покажете?
        Всадник отвечает утвердительно, хотя и косится на меня с сомнением. Думаешь, не дойду?
        Азамат с ним прощается, он вспрыгивает обратно на своего веселого конька и неспешно удаляется откуда явился.
        - Кто это был? - спрашиваю с интересом, разворачиваясь к лесу.
        - Один из пастухов, - недоуменно отвечает Азамат. - Он же представился.
        - Я ничего не поняла, что он говорил!
        - А-а… ну да, он из Долхота, они там немного не так говорят… Но все то же самое, только чуть-чуть звучит по-другому. Ты привыкнешь.
        - Надеюсь, - вздыхаю я. Стоило столько времени учить этот долбаный язык, чтобы обнаружить, что у него еще и диалекты есть! - Так чего он хотел?
        - Ему Старейшина Унгуц птичку прислал, что мы сегодня здесь будем…
        - Птичку?!
        Азамат хохочет.
        - Да нет! Это просто говорится так… ну вроде как сообщил или намекнул… То есть я не знаю, как именно. Может, человека послал, может, позвонил… кто его знает. Поэтому так и говорят, птичку послал, когда не знаешь, как именно. Так вот, он хочет показать нам табун, а еще говорит, что тут есть постоянные шатры, в которых можно заночевать.
        - Хорошо, - киваю. - В постоянном шатре ведь теплее?
        - Да, там печка и шкуры на полу.
        Иногда мне кажется, что я схожу с ума. Вот сейчас как раз один из таких моментов. Скажи мне кто два месяца назад, когда я собиралась бороздить космические просторы, что через эти самые два месяца я буду деловым тоном обсуждать с мужем, что в постоянном шатре теплее, потому что там печка и шкуры, - да я бы сразу психовозку вызвала!
        Глава 3
        Я плюхаюсь на сиденье унгуца и с трудом удерживаюсь от того, чтобы немедленно заснуть. Все-таки тяжело с непривычки шастать по лесу на лыжах. Но, как я понимаю, это не последний на сегодня аттракцион.
        Мы взмываем над полем и летим прочь от внушительных гор вдоль берега вслед за едва различимой в снегу фигуркой всадника. Солнце уже намекает, что оно тоже за день нагулялось и хочет баиньки где-то там, за снежным горизонтом. Мы же вызывающе показываем ему длинный нос с рогами и летим к новым приключениям.
        Минут через пять мы обгоняем нашего пастуха, он машет нам снизу рукой и указывает, в какую сторону лететь дальше, что мы и делаем. Еще через пять минут, судя по всему, прибываем на место.
        Здесь снежная гладь подвытоптана, из нее, как луковицы, торчат четыре шатра, у них из вершинок вместо перьев струится дым. Азамат сажает нас в нескольких шагах от крайнего жилища. Вылезать наружу мне очень не хочется, но в шатре спать все-таки удобнее, чем в кабине, так что мы снова вытряхиваемся на снег.
        Едва коснувшись ногами земли, я замечаю, что на нас с лаем несутся два пса, вероятно, пастушьи помощники. Да как несутся - уши и язык развеваются где-то за спиной, задние лапы вперед передних - в общем, того и гляди, врежутся в бок унгуца. Я порываюсь запрыгнуть обратно в кабину: не то чтобы я боялась собак, но эти уж очень жаждут встречи, на мой вкус.
        - Лиза, да чего ты от собак шарахаешься? Они ведь табун охраняют, это свои собаки.
        - Ага, только они нас впервые видят и вряд ли им дали наш словесный портрет.
        Азамат хихикает и отмахивается от меня, а когда собаки подбегают поближе, рявкает на них какое-то жуткое сочетание согласных, которое, видимо, означает «цыц».
        Собаки тормозят так, что снег столбом, а правая даже наворачивается через голову. В глазах их сразу воцаряется покорность, мольба о прощении и надежда, а вдруг дадут что-нибудь сгрызть.
        - Ничего себе охраннички! - говорю. - Это, если правильное слово знать, кто угодно их окоротить может?
        - А вот и не кто угодно, - наставительно говорит Азамат. - А только тот, у кого право есть. Это же не просто так дворняги, их специально выводили, чтобы чуяли, что у человека на уме. Я вот знаю, что я их хозяин, - они ко мне и подлизываются.
        Псы и впрямь принялись тереться у его ног и просительно заглядывать в глаза. Только бы лизаться не начали, надеюсь, манерам их тоже обучают…
        Тут на звук собак из шатров появляются люди - трое мужиков, укутанных в длинные шубы до самых пят. Азамат кричит им что-то приветственное, и мы двигаемся им навстречу. Мужики поначалу совершенно неприлично на него пялятся, потом немного неуверенно кланяются. Азамат кивает в ответ, и мы заходим в шатер.
        Муданжский шатер - это такая огромная круглая палатка из шкур, на первый взгляд кое-как накинутых на каркас. Посередке разведен костер, обложенный в два ряда аккуратными камушками, а под боком у него пригрелась металлическая печечка без одной стенки; ее труба изогнута, а на сгибе припаяна перевернутая воронка, своего рода вытяжка, в которую уходит дым от костра, и все это поднимается к дыре в потолке. Пол застелен шкурами, на каркасе растут крючочки для подвешивания одежды, утвари и мешков с чем угодно. Каркас у шатра металлический, в нем отражается и бликует золотистое пламя. В шатре весьма просторно, человек десять легко улягутся; крыша у самых стен на высоте моего плеча, а в центре метра четыре. На печке пыхтит чугунок, время от времени выплевывая несколько пенистых капель, которые с шипением стекают по его боку, наполняя воздух сытным дымным запахом.
        - Мы уж думали, вы вовсе не приедете, - неожиданно понятно говорит один из пастухов. У него тоже есть акцент, но какой-то другой, более четкий. - Зачем столичному барину переться в эту глушь…
        - А я не столичный, - хмыкает Азамат, - я из Худула, мне степь что лужица.
        - А-а, земляк! - с явным облегчением восклицает пастух.
        Другой тоже что-то говорит, но его я, увы, не понимаю. Внятный продолжает:
        - А я по другую сторону Рулмирна от Худула родился. Поехал вот в столицу на заработки, да и осел на полдороге. Красиво тут…
        Они некоторое время обсуждают местные пейзажи, пока мы рассаживаемся у огня, а пастухи заканчивают приготовления к ужину. Эти потрясающие люди так и ходят тут в своих длинных шубах, кажется, вообще без застежек. И варежки прямо из рукавов растут, только кончики пальцев и можно высвободить. Мне-то в верхней одежде через пару минут становится невыносимо жарко, так что я стаскиваю для начала шапку и шарф. Появление в студии моих лохматых кудряшек вызывает резкую паузу в разговоре; пастухи оторопело переводят взгляд с меня на Азамата и обратно.
        - Жена, - наконец коротко и категорично произносит Азамат.
        Я довольно улыбаюсь и подсаживаюсь к нему поближе, чтобы ни у кого не возникло сомнений.
        - Красивая… - протягивает северянин таким тоном, каким говорят «не может быть!».
        - Сам удивляюсь, - усмехается Азамат.
        Молчание затягивается, и мне становится неловко.
        - Может, я схожу до унгуца, принесу еды? Раз уж мы ее столько набрали…
        Азамат немедленно подрывается пойти вместе со мной.
        Уже около самолетика он также порывается сам дотащить и термопак, и одеяла, и какую-то одежду для спанья, но руки у него все-таки только две, так что я обращаю его внимание на то, что термопак с колесиками и его можно катить. И укатываю, пока Азамат не придумал контраргументов.
        Сквозь шатер прекрасно слышно, что говорят внутри. Даже лучше, чем мне бы хотелось, - конечно, они обсуждают Азамата. И откуда у такого урода такая жена, и с какой стати он получил эту землю, неужели не нашлось более достойных, и так далее. И это только из того, что я могу понять. Собаки у них тут явно умнее людей.
        Когда я вхожу, они, конечно, замолкают, но и это не очень-то почтительно выглядит. Они ведь знают, что сквозь шкуры все слышно, а у муданжцев такой слух, что Азамат, наверное, от самого унгуца все разбирал. Я уже собираюсь с духом сказать заготовленную гадость, но тут меня огорошивают вопросом:
        - Как муж?
        Это спросил один из долхотчан, так что я поначалу не уверена, что правильно его поняла. Поэтому я переспрашиваю, повернувшись к северянину. Он повторяет все точно так же:
        - Как муж?
        - Как его здоровье? - уточняю я.
        Они смеются и мотают головами. Муданжцы очень забавно мотают головой - до предела и притормаживая на дальней точке, как будто методично оглядываются через оба плеча. Я недоумеваю:
        - А что тогда?
        - Ну… ну как муж? - продолжают настаивать пастухи.
        - Нормально, - пожимаю плечами, окончательно сбитая с толку. - Здорово. Хороший муж, очень заботится.
        Мужики смотрят на меня как на больную. Чего им от меня надо?
        Тут входит Азамат.
        - Они дают тебе возможность на меня пожаловаться, это проявление вежливости, - чеканно объясняет он и, пока я хлопаю жабрами, продолжает в том же сухом, наставительном тоне, повернувшись к пастухам: - Моя жена с Земли, у них многие вещи устроены по-другому, так что ей надо все подробно объяснять.
        О да. Он их прекрасно слышал. И злой теперь, как лесной демон.
        - Мне не на что жаловаться, - тут же вставляю я.
        Они как-то нехорошо косятся на Азамата. Небось решили, что он меня запугал и не разрешает о себе дурно говорить. А мы-то с ними едой делиться собрались!
        К счастью, тут наконец подъезжает наш провожатый; я слышу, как он тормозит свою лошадь каким-то нечеловеческим гортанным звуком.
        - А, Азамат-ахмад! - радостно восклицает он, едва войдя в шатер, а потом продолжает что-то говорить про то, легко ли мы нашли да как тут устроились, насколько я могу понять.
        Меня, да и всех присутствующих, несколько удивляет его обращение. Северянин тут же тихонько у него спрашивает, дескать, ты чего тут поклоны разводишь, это же просто хозяин земли, и не бог весть какой важный.
        Наш провожатый прямо-таки задыхается от возмущения, а потом широким жестом отмахивается от своих коллег:
        - Что с вас взять, вы ж никогда на Белый День не ездите в столицу. Вы бы видели, как он на боях выступил, все бы поняли сразу, бездельники!
        Во всяком случае, я думаю, что он сказал примерно это. Я начинаю понемногу привыкать к долхотскому акценту, особенно если уши тремя слоями утеплителей не закрыты. Во всяком случае, за «бездельников» точно отвечаю!
        Азамат явно польщен, и я тут же расслабляюсь. Обидчиков поставили на место, а моего мужа есть кому защитить и без меня. Благодать! Вот сейчас еще поужинаем…
        Тут уже совсем жарко. Я решительно вылезаю из комбинезона и верхнего свитера, а потом и Азамата вытряхиваю из лишней одежды. Нечего ему перегреваться. Потом углубляюсь в изучение термопака: такой моделью я еще не пользовалась. Обычно отдельно переносной холодильник, отдельно жаровня. А тут комплект - три отделения, в каждом коробочка с едой. Для каждого можно указать количество градусов. Хочешь - минус двадцать, а хочешь - плюс сто. Только выключить вовремя не забудь… или оно само выключается, когда закипит?
        Мужики тем временем обсуждают что-то про лошадей и прогнозы погоды на весну и лето, основанные на поведении перелетных птиц, облаков, рыбы в море и чем-то еще столь же точном. Впрочем, может быть, в этом и есть зерно истины.
        Поклонник Азаматовых боевых успехов обещает завтра нас первым делом отвести в конюшни, чтобы мы прониклись, восхитились и покатались. Азамат его тут же осаживает:
        - Давайте не очень рано, моя жена любит утром поспать.
        - Да я вообще удивляюсь, - отвечает тот, - что вы такой цветок потащили в степь по снегу.
        - Это еще кто кого потащил, - смеется Азамат. - Моя супруга - суровая земная женщина, может взрослого воина с ног свалить одним ударом, а тут подумаешь, какие-то лыжи!
        Я изо всех сил сдерживаюсь, чтобы не заржать, глядя на благоговейные лица пастухов.
        Мы ужинаем их похлебкой с нашими пирогами, после чего они расходятся по другим шатрам, а нам оставляют этот в полное распоряжение. Они сначала, конечно, хотели освободить нам два шатра - как же, не могут ведь богатые супруги из столицы провести ночь вместе! Но Азамат им строго указал, что я не умею, да и не должна, управляться с печкой, а тем более костром, и вообще, ему не нравится идея оставлять меня одну - и при этом выразительно так посмотрел на троих из четырех пастухов, что сразу стало ясно, что именно ему не нравится. Про костер он, кстати, соврал, с костром я управляться умею. Впрочем, я никогда об этом не говорила, так что он имеет право не знать.
        Вот тут-то и возникает первая трудность выгуливания меня на природе. А именно - я не могу лечь спать, не помывшись хотя бы символически. А Азамат, конечно, предусмотрел все, кроме этого. В шатре же никакого тазика и в помине нет, а мытье на улице в этом сезоне исключено…
        Азамат, правда, находит простое решение: отворачивает пару шкур, под ними песчаная земля, слегка подогретая теплом постоянно поддерживаемого костра и потому не насмерть заледеневшая. Воду впитает, во всяком случае.
        Потом выясняется, что воды в канистрах с водой хватит на чай и суп, но никак не на помыться. Так что мы (я, естественно, настояла на том, чтобы не один Азамат маялся с моими запросами) одеваемся, выходим наружу и нагребаем снега во все имеющиеся емкости, а потом греем все это до получения нужного количества воды. Даже больше чем нужного, примерно вдвое. Так что, когда наконец доходит до мытья, сначала Азамат поливает меня, а потом я его. Он поначалу сопротивляется, но у меня есть веский довод: по грязному мазаться плохо.
        - Ну можно ведь сегодня пропустить, - осторожно предлагает Азамат, которому совершенно не хочется раздеваться и мокнуть.
        - Солнце, давай проясним этот момент, - говорю я, выразительно двигая бровями. - Если я сказала «каждый день», это значит каждый день. И откосить ты сможешь не раньше чем я удостоверюсь, что ухудшение не начнется снова. Так что никаких пропусков, а то знаю я вас, мужиков. Сегодня день пропустим, а потом неделю, а потом месяц, а потом вообще забьем на все, потому что не помогает. Нет уж!
        - Хорошо! - Он поднимает руки, дескать, сдаюсь.
        Вот и славно.
        Помимо чисто лечебных соображений мной руководят и другие, а именно - у Азамата такое красивое тело, что грех отказывать себе в удовольствии его лишний раз пощупать и полюбоваться на него. Самому Азамату я пыталась это объяснить, но он не только не поверил, а и вовсе решил, что я зачем-то ему вру, чтобы что-то у него выклянчить, что уж вовсе странно, ведь он и так все с радостью для меня сделает… Короче, я решила пока помолчать о своем извращенном представлении об удовольствии, чтобы не провоцировать семейные ссоры. Авось когда-нибудь он успокоится и начнет мне верить, но явно не в ближайшие месяцы.
        Когда с мытьем и малярными работами покончено, у нас образуется новая тема для спора: Азамат хочет укутать меня в восемь одеял, но ему самому в таком коконе будет жарко, а я, естественно, предпочитаю вдвое меньше утеплителей, зато мужа под боком. В итоге мы сторговываемся на том, что тремя одеялами мы укрываемся вместе, а потом на меня кладем еще несколько индивидуальных. Надо ли говорить, что ночью я все это радостно стряхиваю и дальше сплю при комфортной температуре Азаматова тела.
        Поспать подольше не удается - я просыпаюсь от дикого ржания и топота, как мне кажется, прямо рядом с моей головой.
        - Лиза, ты куда? - сонно спрашивает Азамат, когда я подскакиваю, не совсем еще соображая, где мы и почему.
        Ах ну да, это просто сквозь шатер все так слышно хорошо.
        - Эти ваши лошади очень громкие и неожиданные, - ворчу я, откапывая в ворохе одежды мобильник с часами.
        На них семь. Отвратительно, но, с другой стороны, мы вчера и легли максимум в девять, так что я должна была выспаться. А спала мертвецки после всех нагрузок и споров. Ноги воют волком, я, конечно, все потянула вчера. Но у меня с собой мазь от мышечной боли. Ладно, надо уж вставать, а то, если сейчас обратно лягу, разве что к обеду удастся меня поднять. Азамат, впрочем, какой-то унылый.
        - Ты же обычно в это время уже встаешь, - говорю. - Спал плохо, что ли?
        - Полночи вообще не спал, - пожимает плечами он. - Слушал…
        - Что? - Я оглядываюсь по сторонам.
        - Все. Ветер, лошадей, собак, мышей под снегом… иногда сова или лиса рядом охотились. Разок, кажется, шакал заходил, но тут я не уверен…
        Глажу его по голове.
        - Так тебе на охоту надо было выбираться, а не со мной гулять. Так бы и сказал, что ж ты все мучаешься?
        - Да я не мучаюсь, - он начинает выбираться из-под одеял, - мне просто скучно спать, когда вокруг столько всего происходит. Ничего, переживу. Давай одеваться… хотя ты же сначала, наверное, поесть хочешь?
        - В семь утра я на это не способна, - хмыкаю. - Так что не буду заставлять тебя ждать.
        Я быстро натираюсь кремом от растяжения, мы одеваемся и выпадаем из темного теплого шатра в лучистый продувной день.
        Муданжские лошади - это нечто. Я, конечно, вообще лошадей в жизни мало видела и больше в фильмах и на картинках, чем вживую. И все-таки, я думаю, тут какая-то особая порода.
        Во-первых, они исполинские. Та, на которой вчера за нами приехал пастух, - довольно миниатюрная по сравнению с основной массой табуна. Мне объяснили, что пастухи ездят только на своих собственных лошадях, а особо крупные экземпляры, понятно, и жрут в особо крупных размерах, и это невыгодно. К тому же мы стояли на снегу на лыжах, а того снега там было немало, лошадь же благополучно проваливалась по колено, так что оценить ее рост было трудновато.
        Во-вторых, они косматые. Длинные, аккуратно расчесанные пряди спускаются со спины почти до колен и слегка кудрявятся под брюхом и шеей. Собственно, гривы как таковой у этих тварей нет, она не выделяется на фоне прочей обильной шевелюры. А хвост - ну хвост, классическая такая метелка.
        - А им летом не жарко? - спрашиваю, пока мы прогуливаемся вдоль выстроенных на парад диковинных зверей, по ошибке названных лошадьми.
        - Здесь - нет, - отвечает Азамат. - А на юге лошади лысые.
        Конюшня, где этих скотин держат зимой, оказывается, стоит прямо рядом с шатрами, только она белая и снегом засыпана, так что мы ее вчера с воздуха не разглядели. Впрочем, что это я, Азамат-то все разглядел, это у меня глаза где-то не там растут.
        Азамат подходит то к одному, то к другому гигантскому копытному, рассматривает морду, приподнимает губу, гладит по шерсти. Собаки вьются вокруг нас вперемешку с пастухами - и тем и другим любопытно и тревожно, что скажет новый хозяин.
        - А ты собираешься одного себе взять? Домой? - интересуюсь я. В Ахмадхоте вроде тепло. Как бы не пришлось эту скотину брить на лето…
        - Почему только одного? - удивляется Азамат. - Двоих как минимум, а то и еще кое-кому в подарок можно прихватить.
        - Ты же не думаешь, что я буду на этом ездить? - с содроганием уточняю я.
        - А почему нет? - снова удивляется он. - Отличные кони. Все твои соседки обзавидуются, когда увидят. Не все же тебе пешком ходить, а по городу на машине не всегда удобно, улицы-то узкие.
        - Может, я лучше на велосипедике… - безнадежно блею я. - Я же не умею на лошади…
        - Ну вот, - хмыкает Азамат. - На лыжах умеешь, а на лошади нет. Для столичной дамы с певчим именем это никуда не годится. Уж придется научиться, лапочка моя.
        Лапочкой он меня вполне искренне назвал, но в общем контексте это как-то неприятно прозвучало. Мы проходим еще несколько шагов, и Азамат останавливается перед очередной здоровенной скотиной совершенно сахарно-белого цвета. Скотина что-то меланхолично пережевывает и поглядывает на хозяина из-под полуопущенных ресниц.
        - Попробуй-ка вот эту, - кивает мне муж. - Ты на белой лошади будешь смотреться просто сногсшибательно.
        - А падать я с нее буду головоломательно, - передразниваю я его по-муданжски. Ему страшно нравится, когда я принимаюсь коверкать его родной язык, даже завел заметку в мобильнике, куда записывает мои экзерсисы, как за маленьким ребенком. Пастухи реагируют грохочущим смехом, хотя, казалось бы, довольно очевидное построение. - Ты подумал, как я на эту махину забираться буду?
        - Естественно, - кивает он, поворачивается к соседней лошади и одним махом с места запрыгивает ей на спину. - Иди сюда, я тебя подниму.
        Я понимаю, что вот она, смерть моя, но то ли воздух на Муданге такой, то ли я уже давно крышей подвинулась, во всяком случае, мне претит струсить перед этими пастухами, после того как Азамат меня вчера отрекомендовал. Так что я, изо всех сил стараясь успокоить сердцебиение, послушно подхожу поближе. Он нагибается, подхватывает меня под мышки и без труда усаживает верхом на белую кобылу. И только тут я понимаю, что на ней нет ни седла, ни вожжей, НИЧЕГО!!!
        - Азамат, я без понятия, как ею управлять, - быстро выговариваю я.
        - Да легко, - заверяет он, хлопает ладонью по холке своей твари, и та трогается медленным шагом.
        Моя безо всякой команды шагает следом. Ну ладно, пусть идет, по крайней мере пока она идет за Азаматом. Главное - не думать о том, что все вот это подо мной - живое тело с собственными мозгами и мнением обо мне… ой нет, я сказала, НЕ думать об этом! А то точно грохнусь. Итак, люди во всех уголках мира на протяжении тысячелетий ездили на лошадях… а по статистике травматизма этот транспорт на каком месте? Не знаю, и хорошо.
        Азаматова скотина ускоряется, моя тоже. Меня начинает потряхивать, а держаться не за что, разве только за шерсть. Я инстинктивно прижимаю колени и пятки к бокам лошади в надежде, что так буду прочнее сидеть. Эта зараза прибавляет шагу. Я хватаюсь за шерсть на шее - она опять ускоряется! Азамата мы догоняем в два прыжка, и я с трудом подавляю желание за него ухватиться - так ведь и повисну!
        - Останови ее как-нибудь, - верещу, проносясь мимо.
        Видимо, у меня достаточно перепуганный вид, чтобы Азамат наконец понял, что все плохо. Он еще раз хлопает свою лошадь по шее, догоняет и обгоняет мою и разворачивается поперек движения. За это время мы успели ускакать в степь так далеко, что пастухов уже не видно.
        Я тяжело дышу, вцепившись в протянутую Азаматом руку, и дрожу как осиновый лист. Моя лошадь фыркает, трясет головой и порывается из-под меня уйти, но Азамат ее окликает и заставляет стоять на месте. Мы друг другу очень не нравимся.
        - Куда ты рванула?
        - Я рванула? Это она рванула! Моя бы воля, я бы с места не двинулась! Она сама за тобой пошла, а потом, что бы я ни делала, она все быстрее и быстрее…
        - Лиза, не тараторь. Если ты будешь так бояться, она не будет тебя слушаться.
        - Что значит - не будет? Уже поздно. Наши отношения безнадежно загублены на корню. Снимай меня, на фиг, я накаталась!
        - Погоди, погоди, не мельтеши. Лошадь остановить очень просто, надо только вот так крикнуть…
        Он снова издает тот жутковатый гортанный рев, которым они тут тормозят лошадей. Я честно пытаюсь его изобразить, но у меня ничего не получается. Кобыла переступает с ноги на ногу, у меня начинает кружиться голова.
        - Почему ты мне его не показал ДО того, как сажать меня на лошадь, а? - дрожащим голосом спрашиваю я, прикидывая, в какой сугроб будет мягче спрыгнуть, если эта тварь опять куда-нибудь рванет.
        - Я был уверен, что ты знаешь, - не моргнув глазом отвечает он.
        - Ну почему?!
        - Ну а как иначе на лошади ездить?
        - Никак! Азамат, я же тебе говорила, что никогда не ездила на лошади, даже не сидела!
        - Что… вообще никогда? - потрясенно переспрашивает он, свободной рукой поглаживая морду моей кобылы, чтобы не ушла.
        - Вообще! Ни разу! Ни секунды! Ни чуть-чуть! Ни во сне, ни у мамы в животе, НИ-КОГ-ДА!! Как тебе еще объяснить?!
        - Кхм. Я решил, что ты преувеличиваешь, - растерянно кается он. - Ладно, тогда слезаем.
        Наконец-то! Наконец-то он меня снимает с этого ходячего кошмара!
        Правда, только для того чтобы обучить правильным звукам, но и то хлеб.
        - Прости, пожалуйста, - бормочет он, спрыгивая в снег рядом со мной. - У нас ездить на лошадях учатся года в три-четыре, а то и раньше. Это все равно как не уметь водопроводный кран открыть.
        - У нас в аэропортах раздают буклеты, - язвительно отвечаю я, - в которых нарисовано, как открывать краны и спускать воду в унитазе в стране, в которую прилетел. Еще вопросы будут? Тем более ты знал, что я зверей только в зоопарке и видела.
        - Ну то звери, а то лошади! - в отчаянии восклицает Азамат.
        Мне становится смешно. Он все-таки иногда ужасный дикарь, но по крайней мере сверзиться мне не дал.
        Дальше мы сидим в снегу (поскольку ходить по нему невозможно, слишком глубоко) и обучаем меня правилам дорожного движения. Когда я пять раз подряд без запинки воспроизвожу все звуки и жесты и что они значат, Азамат решает, что меня можно испытать второй раз. Я от этой идеи не в восторге, но чувствую себя увереннее.
        Поначалу все идет хорошо. Я заставляю кобылу стоять, пока Азамат отъезжает. Потом он останавливается, а мы подходим поближе. Потом мы крутимся на месте. Мне снова становится не по себе: кажется, я так задолбала свободолюбивую скотину, что она вот-вот меня совсем скинет. Но я изо всех сил подавляю панику и притворяюсь, что это я тут главная, а не она. Интересно, долго ли она будет мне верить.
        Наконец мы направляемся обратно к конюшне. Поначалу едем ровно, но Азамату ведь неймется… Он подбавляет скорости, соответственно мы тоже. Вон уже и шатры видны, и прочие кони. Моя кобыла, сама не своя от счастья, что вот он дом и вменяемые люди, которые умеют обращаться с лошадьми, прибавляет ходу. Я ее окликаю, но это не производит должного эффекта. Окликаю снова, погромче, - ни фига. Азамат уже далеко позади, что-то кричит, но я не разбираю. Рычу на лошадь во всю глотку, а ей хоть бы что, понимает ведь, что ничего я ей не сделаю. Я уже не столько боюсь, сколько злюсь. Я, значит, тебе побоку? Со мной можно не считаться, да?!
        В итоге, как раз когда мы на бешеной скорости подлетаем к пастухам, я забываю, на фиг, всю Азаматову науку и на чистом родном языке, не знакомом ни пастухам, ни тем более лошади, обкладываю ее до десятого поколения в обе стороны, одновременно изо всех сил дернув за ухо. Кобыла разворачивается практически на лету - как я удержалась верхом, понятия не имею, ухо я ей оттянула на совесть, думаю, - и останавливается. Прочие кони стоят так же, как мы их оставили, - строем через равные промежутки.
        - В стррррой, сука! - изо всех легких командую я, потягивая ее несчастное ухо в ту сторону, где зияет прогал между лошадьми.
        Лошадь тихонько ржет, пригибает голову и мелкой трусцой пендюхает на свое место. Я из последних сил перекидываю через ее зад свою правую ногу и спрыгиваю на землю, отхожу подальше, еле переставляя копыта… тьфу, в общем, все поняли.
        Тут в вихре поземки прискакивает Азамат. Он, кстати, отлично смотрится верхом. На лошади сидит так, как будто прямо там и родился. Впрочем, видимо, это недалеко от истины. Пастухи тоже подбегают.
        - Азамат-ахмад! - вопит любитель боев. - Вот это, я понимаю, жена! Как она на своем страшном земном языке лошадь-то построила!
        - А какие маневры! - вторит северянин. - Я уж думал, они вместе кувырнутся, на такой скорости лошадь разворачивать - вот это да!
        Азамат, впрочем, оценивает обстановку трезвее.
        - Лиза, ты что! - напускается он на меня на всеобщем. - Разве можно так за уши драть! Она же могла тебя сбросить!
        - Она в любом случае собиралась меня сбросить, - отмахиваюсь я. - А так хоть я ей напоследок объяснила, как она мне нравится.
        - Никогда больше так не делай! Пообещай мне!
        Ого, да он побледнел. Что-то я, похоже, и правда перемудрила. Точнее, наоборот…
        - А что я должна делать, если она не слушается? Я все делала правильно, а если она команд не понимает, я, что ли, виновата? - оправдываюсь я.
        - Она не звездолет, - тихо говорит Азамат. - Это не так чтобы кнопку нажал - полетели, другую нажал - остановились. Она живое существо, с ней надо взаимодействовать.
        - Вот в этом-то и проблема! - киваю я. - Она живое существо, а я не хочу ездить на живом существе, я хочу на машине, которая либо слушается, либо сломалась!
        - Ну разве так трудно найти общий язык с лошадью? - вопрошает он.
        - А я и искать не собиралась! Лошадь хороша в зоопарке за решеткой! Все, хватит с меня на сегодня катаний, пойду в шатре посижу, позавтракаю наконец.
        - Но, Лиза…
        - Тебя я не задерживаю.
        И я решительно, не оглядываясь, ухожу в шатер. Есть-то и правда хочется.
        Пастухи за моей спиной пытаются успокоить Азамата. Дескать, подумаешь, с женой поругался, это ж все время случается. Недавно женился? Привыкай. Да и разве можно на женщину так ругаться, если она такая крутая?
        Мне от этих разговоров как-то не по себе. Я-то знаю, что я не крутая, а тупая. Да и примерять на себя образцы поведения муданжских женщин тоже не улыбается. Вот поганая кобыла!
        Костерок в шатре еле тлеет, приходится его взбодрить, прежде чем что-то на нем греть. Можно, конечно, в термопаке, но мне очень нужно самоутвердиться - тут я хотя бы все умею!
        Пожевав разогретых хунь-бимбик, я несколько прихожу в себя и начинаю прикидывать, какой у меня нынче день цикла, а то что-то я распсиховалась без причины. Ну подумаешь, лошадь. Бывало и похуже. А тут еще и Азамата обидела. Он ведь не нарочно меня подставил, да и не потому, что махнул рукой и не позаботился. Он всегда обо мне заботится, когда может. Просто мы немного друг друга не поняли. Наверное, у меня за месяц злоба накопилась.
        Вообще, что-то я давно с семьей не общалась. А надо бы. Вот сейчас позвоню Сашке, расскажу, какая я дура, он мне поддакнет, я успокоюсь и пойду к мужу извиняться и обниматься. Вот только сети тут нет конечно же.
        Но у нас с собой было! Я ведь предусмотрительный человек и, когда еду в степь зимой кататься на лошадях, обязательно беру с собой антенну на парашюте. Это такой пистолетик; выстреливаешь в небо, вылетает проволочка с воздушным шариком и высоко-высоко ловит сигнал тебе в бук. Потом жмешь другую кнопку, она втягивается. Только шарики одноразовые, менять надо потом. Все просто и закономерно, не то что эти лошади, брр!
        Подсоединив пистолет-модем к буку, выхожу в эфир. А там Сашка, растрепанный, глаза на лоб, на щеках нездоровый румянец.
        - Лизка! Где тебя черти носят?! Ты уже вторые сутки офлайн!
        - Да мы тут на природу выехали… - бормочу я. Мало мне было Азамата перепугать сегодня.
        - Ну а почему ты не в Сети?!
        - Так тут ее нет. Сейчас вон антенну выстрелила - появилась. - Я выразительно дергаю за проволочку, которая уходит от пистолета через дырку в крыше шатра в небо.
        Сашка выдыхает и явно считает до десяти.
        - Ты бы хоть предупредила, что собираешься в такую глушь.
        - Откуда ж я знала, что тут Сети не будет! Не такая уж глушь, между прочим. Тут содержится табун лошадей, которым Азамата наградили на боях.
        - А еще табун коз и табун поросят, - передразнивает меня братец. - И коллега по работе.
        - Ну тебя, - говорю. - У меня и так день не задался, еще ты тут по мозгам ездишь. Рассказал бы лучше что-нибудь хорошее.
        Сашка рассказывает, что у них опять сменился шеф, что ему уже донесли про меня, причем наболтали с три короба о том, как я умею ставить палки в колеса всяким бюрократам, так что он изрядно испугался и собирается прислать мне прямо на Муданг официальные извинения, прямо на бумаге напечатанные. Я посоветовала не тратить на это бумагу, мне и на пластике сгодится, тем более что я неплохо устроилась в принципе, если только с лошадей не падать…
        На этом месте приходится Сашке все-таки изложить, во что я тут ввязалась. У него снова глаза на лоб полезли.
        - Ну ты авантюристка! Ты не могла ему просто сказать, что не сядешь на лошадь?
        - Да понимаешь, он так убедительно говорит… - пожимаю плечами. - Сразу как-то верится, что он знает, как надо.
        - Ну да, замечательно, - кривится Сашка. - Теперь ты на него наорала при чужих и ушла, хлопнув дверью. Это, конечно, суперстратегия. Что-то ты, сестренка, сдавать стала. До сих пор ты гораздо трезвее мыслила в бытовом плане. Гормончики разгулялись?
        - Да вроде сейчас не время, - вздыхаю. И тут меня посещает Страшная Мысль.
        Сашку она, видимо, тоже посещает, судя по остекленевшим глазам и кривой, нездоровой ухмылке.
        - Я так понимаю, тебя можно поздравить?
        - Ты погоди, - говорю. - Дай хоть проверю.
        Тест не занимает много времени и показывает дату зачатия - неделю назад. Чертов чип сдулся раньше времени. Хотя там ведь везде в инструкции пишут, что стресс и сильные переживания сокращают срок действия…
        Мы с Сашкой еще некоторое время молча сидим перед экранами, пялясь друг на друга и в пространство. Потом я встаю.
        - Пойду пообщаюсь с мужем.
        И закрываю бук.
        Когда я выхожу из шатра, Азамата нигде не видно. Подхожу к пастухам, которые тусуются у конюшни, что-то там чистят.
        - Где он? - спрашиваю без уточнений, и так ясно.
        - Поехал кататься, - отвечает северянин. И добавляет ободрительно: - Сильно расстроился.
        Дескать, я добилась своего.
        - Меня это не радует, - отрезаю я.
        Возвращаюсь в шатер, подключаю антенну к мобильнику, звоню Азамату, но он, конечно, недоступен. Ладно, подожду.
        И вот я жду. Сначала посидела еще за буком, поотвечала на скопившуюся почту. Подруга моя прислала много ругани за то, что я ей наговорила про муданжцев. Ее тоже попытались насильно выдать замуж. Она прострелила духовнику руку и сбежала, бросив кучу вещей. Надеется, что сможет получить их потом по почте, если муданжцы не поломают все в виде мести.
        Я не придумала ничего лучше, чем наивно поинтересоваться, зачем она стала наниматься к ним в штат - ведь до сих пор мы обсуждали ее работу на станции под началом тамлингов, а не на корабле у муданжцев. А то бы я ее обязательно предупредила.
        Потом начинаю собирать библиотеку по беременности на раннем сроке - какие пить гормоны, чтобы на людей не бросаться, какие делать дыхательные упражнения, чтобы не откусить голову мужу, да как этого самого мужа правильно подготовить к мысли, что в семье будет пополнение… в таком духе, в общем.
        За этим занятием я провожу пару часов. А мужа нет. У меня уже ноги затекли сидеть тут на подушках.
        Выползаю на улицу. Пастухи где-то в поле гоняют лошадей, чтобы форму не потеряли, наверное. Я хожу туда-сюда от конюшни до шатров, но моя прогулка ограничивается площадкой притоптанного снега. Можно, конечно, лыжи надеть, но куда тут пойдешь? Кругом степь, я даже уже не помню, в какой стороне Дол, а в какой горы.
        Азамата нет. Я еще раз ему звоню - хренушки.
        Возвращаются пастухи, издалека принимаются обсуждать мою одинокую фигуру на краю обжитого пространства.
        - Ишь ты, ждет! Если прощения попросит, я поверю, что этот Азамат и правда такой крутой, как ты говоришь! - веселится северянин. - А то, может, ей просто мужского общества не хватает, а?
        - Ты поговори, поговори! - кричу ему я. - Может, нос тебе сломаю.
        Он испуганно затыкается. Хорошо, что я все-таки не струсила и полезла на эту лошадь. А то фиг бы он поверил, что я представляю опасность.
        Пастухи подходят поближе, обсуждая, что надо бы пообедать.
        - Он не сказал, далеко ли поехал? - спрашиваю у нашего первого знакомого.
        - Нет, - пожимает плечами он. - А тут особенно и не привяжешь к месту. С запада река, с востока горы, а на север степь и леса до самого Сирия.
        Леса. Это вам не парк на Гарнете…
        - Он оружие взял?
        - Нет, - хмурится пастух. - Он вообще ничего не взял, так, постоял, вскочил на коня и поехал.
        Я сплевываю в снег.
        - Мужчины!
        Пастух даже отступает на шаг.
        - Да ладно вам, вернется он скоро. В степи о времени трудно помнить… подождите.
        Я честно жду еще полтора часа. Потом начинаю прикидывать варианты.
        На лыжах я далеко не уйду, с тем же успехом можно оставаться на месте. Унгуцем я управлять не умею. Лошадью тоже…
        - Слушайте, - подхожу к нашему вменяемому пастуху, - вы не могли бы съездить за ним? Может, он тут где-то неподалеку кругами ездит, просто отсюда не видно…
        Тот хмурится.
        - Не мое это дело, барышня. Если хозяину угодно кататься, пастуха это не касается.
        - А если хозяйке не угодно, что хозяин катается?
        - А вы не хозяйка, - пожимает плечами он.
        - Здрасте! Я его жена!
        - Ну и что? Лошади его, земля его и жена его. Как он скажет, так и будет.
        Ах вот как. Прекрасно.
        - А тебе вообще наплевать, если его там уже волки доедают? - цежу я сквозь зубы.
        Он снова пожимает плечами.
        - Им что один, что двое - без разницы. А если хозяину охота одному побыть, мешать ему - последнее дело.
        Я высказываюсь примерно в том же духе, что раньше в адрес лошади, и топаю к унгуцу.
        Один пристальный взгляд на панель управления сообщает мне: не разберусь. Это вам не земной пассажирский звездолет. Эту штуку Азамат делал сам, по муданжской технологии и для себя, то есть никакого понятного интерфейса тут нет и быть не может. Если бы это было средство наземного транспорта, я бы еще рискнула на малой скорости. Но летать я пока не умею. Остаются проклятые копытные.
        Ладно, пока вот что. Азамат, помнится, говорил, что взял бы в лес ружье. Наверное, и правда взял, так ведь? Пороемся в багажнике. Ага, вот оно, родимое. Даже примерно понятно, где предохранитель, а где спусковой крючок. И заряжено. И, насколько я знаю Азамата, почищено. Черт же их знает, может, они до сих пор пулями стреляют или чем там… Я по внешнему виду не определю.
        Выхожу обратно к конюшне и окидываю взглядом поголовье скота. Конечно, мне теперь вообще верховая езда противопоказана. Но, во-первых, нервничать мне противопоказано тем более, во-вторых, всего-то неделя прошла, а в-третьих, Сашкина жена, например, занимается конным спортом, и у них там тетки аж до пятого месяца катаются без последствий. Тут главное - найти конягу посмирнее.
        Ну на ту белую я бы в любом случае не села. Прохожусь среди лошадей, искательно заглядывая в разноцветные глаза. Их выражение мне не особенно нравится. Внезапно я вспоминаю, что лошадь можно покормить! Сахара у меня, конечно, нет, только заменитель, а его, наверное, не будут. Зато есть какое-то печенье. Я быстро разыскиваю пакет в шатре, возвращаюсь к табуну с печеньем в вытянутой руке.
        Меня довольно быстро обступают, выражение глаз становится более приятным. Пастухи высовываются из другого шатра и с интересом наблюдают за моими действиями. Пока я на них отвлекаюсь, мне в бок тыкается чья-то морда. Это оказывается довольно толстое и невысокое существо, видимо большой гурман. Оно морковно-рыжее и очень, очень лохматое. Что ж, если оно любит вкусненькое, то мы, может, и договоримся.
        Северянин подходит поближе.
        - Вы их не кормите сладким, - говорит. - Избалуете.
        - Я не кормлю, я выбираю, - говорю. И тут меня осеняет. - А у вас есть… не знаю, как по-муданжски сказать, ну такая штука на спину лошади, чтобы сидеть удобнее было?
        Он кривится.
        - Это только для детей.
        - Можете считать меня ребенком, только давайте сюда эту штуку!
        - Вы что, тоже гулять собрались?
        - Ага.
        Он мотает головой.
        - Хозяин не разрешал.
        - Он запретил? - уточняю я.
        - Нет, но и не разрешал.
        - Значит, так, - говорю. - Пока хозяина нет, я за него. Если он не запретил, значит, можно. У меня есть ружье, а у тебя нету, поэтому я уеду в любом случае, но лучше дай мне на чем сидеть, а то я упаду и ты будешь отвечать перед хозяином!
        Северянину задница оказывается дороже правил, так что седло он мне приносит и, после того как я выразительно потряхиваю ружьем, закрепляет на выбранном мной толстом коньке. Это оказывается самец, или как они там у лошадей называются. Стремян у седла нет, но с одной стороны есть веревочная лестница, по которой можно залезть наверх. Это хорошо, потому что даже небольшой муданжский конь все равно очень большой. Я вставляюсь в седло, счастливо вцепляюсь в ручку впереди и сообщаю коняге, что можно трогаться. Он нехотя делает два шага. Я выдаю ему печенье и - на чистом, не приукрашенном культурой и воспитанием родном языке - объясняю, что если он будет слушаться, то получит еще. Коняга обреченно вздыхает и трогается рысцой. То ли он такой толстый, что работает как амортизатор, то ли просто походка такая, но трясет на нем гораздо меньше.
        Примерно через полчаса необременительной прогулки я замечаю на горизонте какое-то пятнышко. Еще минут через десять становится ясно, что это Азамат. Думаю, он меня признал еще раньше. И уже прямо отсюда я вижу, как у него округлились глаза от этого зрелища.
        Когда до него остается совсем немного, я командую коню стоять, снабдив это требование парой непечатных обстоятельств места и образа действия. Мне кажется, он так лучше понимает, чем эти безумные муданжские вопли. Потом я честно даю ему еще печенье.
        - Лиза… - оторопело приветствует меня Азамат. - Ты чего… одна, верхом, в седле… Кто тебя отпустил?
        - Попробовали бы они меня не отпустить, - хмыкаю я, веско похлопывая по ружью.
        Азамат нервно проводит рукой по лицу.
        - Ты там никого…
        - Не убила и даже не ранила, не волнуйся. Ты лучше скажи, куда тебя черти понесли. Я там сижу волнуюсь, эти козлы ходят насмехаются. Без оружия, без еды… Эцагана ты за подобное уволил, помнится, а сам чем думаешь?
        - Лиза, ну что ты… Ты правда волновалась? - спрашивает он как будто с надеждой.
        - А ты думал, я что, радоваться должна?! - вскидываюсь я. Конь подо мной вздрагивает от моего визга и отступает назад. - А ты стой, скотина безмозглая! - добавляю я снова на родном.
        Потом мне становится стыдно - опять на Азамата кричу, еще и лошадь ни за что обругала. Показываю копытному еще печенье и отвожу руку, пока он не развернется головой в сторону лагеря. Тогда разрешаю съесть. Азамат наблюдает за моими ужимками с интересом и недоверием.
        Поскольку у меня конь низкий, а у Азамата высокий, то он сидит теперь где-то там наверху, бедро на уровне моего плеча. Я кладу руку ему на коленку.
        - Ты извини, что я тебе такой скандал устроила, я просто очень испугалась. А потом еще полдня переживала, где ты да не случилось ли чего.
        - Лиза, ну что со мной может случиться в степи? Неужели ты думаешь, что тут есть какой-то хищный зверь, с которым бы я не справился одним ножом?
        - Понятия не имею, - говорю. - Я ни зверей здешних не видела, ни как ты с ними справляешься. Да и вообще, что это за детские выходки?
        Он похлопывает меня по плечу.
        - Извини. Я действительно расстроился, но это недолго длилось. Просто я решил последовать твоему же совету и «не мучиться», а как следует погулять одному, послушать, посмотреть. Ну и увлекся, целую вечность ведь на воле не был. Я думал, ты будешь дуться, а ты, оказывается, волновалась… Никак мы друг друга не поймем.
        - У меня временное обострение ненависти к человечеству, - сообщаю я. - Оно пройдет - и снова будем понимать. Потерпи чуток.
        Я уже открываю рот, чтобы рассказать о новом повороте событий, но Азамат вдруг сжимает мое плечо.
        - Лиза, послушай. - Он очень серьезен. - Это важно. Ты так и не пообещала мне не дергать лошадь за уши. Более того, ты одна, без спросу выехала в степь на незнакомой лошади. Если уж ты сама говоришь, что испугалась, так будь осторожна! Ты себе не представляешь, как я за тебя боюсь!
        И все в таком духе. Ладно, что поделаешь, переживает человек, пусть выговорится, я потерплю. Даже пообещаю ему, что не буду дергать лошадь за уши и за прочие места и сзади обходить тоже не буду. Правда, пожалуй, про беременность я пока помолчу. А то, если он узнает, что я все это сегодня проделала еще и брюхатая, он же с коня сверзится.
        Глава 4
        Когда мы подъезжаем к лагерю, у кромки вытоптанного снега нас ожидает северянин, нервно переминаясь с ноги на ногу.
        - Хозяин! - принимается он голосить, едва мы оказываемся в зоне слышимости. - Я бы ее ни за что никуда не отпустил, но она мне ружьем пригрозила! Под прицелом велела седло принести!
        - Врет, - шепчу я, криво ухмыляясь.
        Азамат усмехается и гладит меня по плечу. Пастух продолжает в красках расписывать, какая я опасная, как меня даже лошади боятся, а стихии слушаются.
        - Ладно уж, - отмахивается от него Азамат. - Хорошо, что отпустил, а то бы она тебя убила. Она духовника моего однажды чуть не застрелила.
        Пастух, который начал было успокаиваться, что хозяин не злится, снова перепугался, отвесил мне три поясных поклона и сбежал к остальным.
        - Чего ты их запугиваешь? - спрашиваю.
        - Не обращай внимания, - неловко улыбается он. - Это я свой авторитет укрепляю. А то если они решат, что я просто так тебе все разрешаю, то запрезирают. Решат, что у меня денег не хватает на твои капризы, вот и… отдаю натурой, так сказать.
        - А так они тебя будут считать укротителем тигров?
        - Ну вроде того. - Он виновато опускает глаза. - Извини, но так проще, чем что-то доказывать…
        Я задавливаю в себе желание закатить еще один скандал. Хватит, наругались на сегодня. В конце концов, никто меня на Муданг насильно не волок.
        - Да ладно, - говорю довольно искусственным голосом. - Ты же не виноват, что они идиоты. И что все бабы у вас курицы долбанутые, тоже не виноват.
        Он долго на меня смотрит, потом говорит:
        - Спасибо.
        Я так понимаю, за усилие над собой. Чует ведь. Как мне все-таки повезло с мужиком. И как ему не повезло с родиной.
        Когда мы слезаем с лошадей, я наконец замечаю, что Азамат все это время сидел не на той буроватой кобыле, которая стояла в строю рядом с моей белой, а вовсе даже на чем-то серебряном.
        - Ой, - говорю. - Какая у тебя скотина, прямо металлическая. Так блестит…
        - Да-а, - польщенно говорит он. - Я вот решил его и взять. Таких серебряных больше нигде не разводят, только по берегам Дола, а я всегда такого хотел. Сейчас поездил - жеребец сильный, послушный, с мозгами, да еще молодой совсем. В общем, я определился. А ты как?
        - Да я вроде тоже, - киваю на свой рыжий диванчик.
        Азамат хмурится.
        - Ты его взять хочешь?
        - Ну да, а чего? Сидеть удобно, не трясет, слушается. И не очень большой. Чего мне еще надо?
        - Так это ж мерин…
        - Ну так мне с ним не трахаться! - выпаливаю я.
        Пастухи прыскают со смеху и долго не могут успокоиться. Азамат слегка краснеет.
        - Ты полегче в выражениях, - шепчет он мне. - Женщины при мужчинах о таких вещах не говорят.
        - Фи, какое лицемерие, - кривлюсь я. - А чем плохо, что мерин?
        - Ну это как-то… неспортивно.
        - Спасибо, спорта мне на сегодня хватило. Еще возражения есть?
        Азамат вздыхает.
        - Ладно, бери этого. Ребят, - он поворачивается к пастухам, которые все никак не отсмеются, - представьте коней-то.
        - А ты до сих пор не знаешь, как их зовут? - удивляюсь я.
        - Нет, а ты знаешь?
        - Нет, так то я… Я и забыла, что у них имена бывают.
        - Бывают, а как же, - кивает Азамат. - И если конь хороший, его имя охраняют как человеческое.
        Наш провожатый первым отсмеялся достаточно, чтобы внятно произнести имена.
        - Этот, - он указывает на Азаматов выбор, - Князь. А второй - Пудинг.
        - Как?! - опешиваю я.
        - Пудинг… - повторяет пастух. - А что?
        Я поворачиваюсь к Азамату.
        - Откуда у вас пудинг?
        Азамат пару секунд на меня озадаченно смотрит, потом переспрашивает:
        - А это слово для тебя что-то значит?
        - Ну как, - говорю, - пирог такой… праздничный…
        Они начинают ржать. Азамат трясет головой, явно умиляясь чему-то, чего я не понимаю.
        - Кто говорил, что у Императора не было чувства юмора! - хохочет он. Потом наконец снисходит до того, чтобы объяснить мне, в чем дело. - Этим именем впервые наш последний Император назвал своего любимого коня, который тоже был небольшой, толстый и спокойный. Оно с тех пор так и кочует. Но никому в голову не приходило, что у этого слова есть какое-то значение! Так, звучит забавно, и все тут…
        - Ясно, - ухмыляюсь я. - Я тебе испеку как-нибудь. Только это долго, там тесто должно настаиваться две недели или типа того. Зато очень сытно.
        Пастухи немедленно преисполняются уважения к даме, которая, о-о-о, понимает толк в кулинарии. Чувствую, Азамат задался целью и правда выдать меня за воплощение этой их воинственной кормящей богини. Дверью шатра я уже хлопала, осталось детей наплодить. Кстати, надо ему сказать, но при пастухах как-то нехорошо, наверное…
        Мы обедаем все вместе в шатре. Мне кажется, что день уже прошел: столько всего успело произойти, и я так долго ждала - хотя на самом деле сейчас всего полпятого. Еды у нас по-прежнему вагон и маленькая тележка, а ведь уже пора домой возвращаться.
        - Ну что, Азамат, - говорю, - ты признаешь, что не надо было брать столько вещей?
        - Я признаю, что они тебе не понадобились, - аккуратно отвечает он. - Но ведь нам ничем не помешало то, что они были с собой, правда?
        Я закатываю глаза.
        - Я тебе что, младенец, мне сменные пеленки с собой таскать везде? В следующий раз ничего лишнего, а то прям стыдно.
        Кажется, это слово действует на него волшебно - он тут же серьезно соглашается и больше не спорит. Я начинаю прикидывать, что пойдет в салон, а что в багажник, и оказываюсь перед неразрешимой проблемой.
        - А как мы возьмем лошадей?
        Азамат фыркает чаем.
        - Уж не в багажнике, это точно. Ты что, Лиза, как мы их возьмем? Их отправят на пароме в Долхот, а оттуда монорельсом до нас. Через несколько дней приедут.
        - А… тут есть монорельс? - удивляюсь я. Как-то у меня плохо укладывается в голове, как муданжцы умудряются сочетать свеженькие земные удобства с первобытнообщинным строем в головах.
        - Есть, конечно. От всех больших городов к столице и кольцевой. Вот если от Долхота в Сирий ехать, то рельс проходит прямо под горами, по пещерам. Ох и красиво там… надо будет летом съездить, сейчас это направление почти не работает, весной много обвалов бывает. А если ехать на Орл, то под водой. Там прозрачный туннель прямо в толще воды, а по нему вагончики бегают. Можно на всяких морских гадов посмотреть. Красота, в общем. Да и обычный монорельс неплох. Я всегда из столицы к матери ездил, а не летал. Уж очень там леса живописные… сидишь в поезде, а по обе стороны такие деревья гигантские, почти вплотную. Иногда под вывернутым корнем проезжаешь. Те горы, что тянутся от Ахмадхота до Худула, - они самые старые на всем Муданге. И растения там тоже древние. А я в детстве обожал все древнее.
        У меня аж слюнки текут, так хочется поскорее все это увидеть. Правда, неплохо бы дождаться весны, чтобы полазать по огромным корням да пощелкать цветочки - маме отправить фотки…
        - Это у вас мать так далеко жила? - поражается северянин. - Это ж сколько у вашего отца денег было - ездить-то из столицы в Худул?
        - Да он нечасто ездил, - смущается Азамат. - Но вообще, с деньгами у него было слава богам… - Азамат мнется, стараясь отойти от скользкой темы. - А мать, наверное, до сих пор жива. Она очень рано меня родила, да и если бы умерла, мне бы сказали.
        - А она знает, что ты вернулся? - спрашиваю тихонько.
        Он пожимает плечами.
        - Вряд ли. Кто бы ей сказал?
        - А ты сам?
        - Я не говорил.
        Я потерянно моргаю.
        - Ты ей вообще давно последний раз звонил?
        Он на меня странно смотрит.
        - Я не уверен, что у нее есть телефон.
        До меня начинает постепенно доходить.
        - А ты… в принципе, когда с ней общался?
        - До того как… - Он неопределенно взмахивает рукой в районе лица.
        - А она вообще знает, что ты жив-то? - похолодев, спрашиваю я.
        Он слегка приподнимает брови.
        - Ну ей сказали, на что я стал похож. Вряд ли ей очень хочется на меня смотреть.
        - Это ты так думаешь или она сама так сказала? - продолжаю допытываться я. Мы уже давно перешли на всеобщий, так что пастухи только переглядываются и недоумевают, о чем это мы.
        - Я так думаю, - вздыхает он. - Ну ты сама посуди, если уж отец…
        - Я совершенно не вижу тут связи. Или ты считаешь, что его кретинизм передается половым путем?
        Азамат смотрит на меня с убийственной укоризной.
        - Я просто хочу сказать, - поясняю я, - что твоя мать еще имеет шанс оказаться хорошим человеком. Во всяком случае, я бы не стала так категорично ее клеймить.
        - Естественно, она хороший человек! - взвивается Азамат. - Она прекрасный человек, я ее очень люблю!
        - Тогда какого ж черта ты ее игнорируешь? Ты поставь себя на ее место - она узнаёт, что ты ранен, а потом семь лет ни слуху ни духу! Семь долгих муданжских лет! Тебе не стыдно, вообще?
        - Да на какого шакала я ей сдался?!
        - Азамат, она твоя мать! Даже муданжская мать не может просто так наплевать на своего ребенка, не выродки же вы все тут, в самом деле!
        Он еще плечами пожимает - ну в чем тут можно быть не уверенным?!
        - Отец же смог.
        - Так то отец! Он тебя не рожал! А материнский инстинкт никакая внешность не спугнет!
        - Ну хорошо, - перебивает меня Азамат повышенным голосом. - И что ты теперь предлагаешь? Семь лет уже прошло, их не вернуть.
        - Во-первых, выясни ее телефон и позвони.
        - И что я ей скажу?
        Пастухи поняли, что с ними больше никто разговаривать не собирается, и начинают расползаться по своим шатрам.
        - Во-первых, что ты жив и здоров. Во-вторых, спросишь, как она сама, здорова ли, не нужно ли ей чего. А там уж смотря что ответит.
        - Ладно, - вздыхает он и не двигается с места.
        - Ну и чего ты сидишь? Звони уже!
        - Что, сейчас, что ли?
        - А почему нет?
        Он, не сводя с меня оторопелого взгляда, достает телефон и несколько расслабляется.
        - Сети нет.
        Состроив ехидную улыбочку, я протягиваю ему хвост от пистолетика. Не отвертишься, дорогой.
        Звонит он брату. Тот долго вообще не может понять, что и зачем от него требуется. Видимо, тоже давненько с матушкой не общался. Наконец Азамат говорит «понятно» и прощается.
        - Она теперь живет не в Худуле, а в деревеньке на побережье, и связи там практически нет. Арон ее номера не знает, но даже если бы знал, все равно вряд ли удалось бы дозвониться.
        - Ясно, - вздыхаю я. - А название деревни он сказал?
        - Да…
        - А найти ее ты сможешь?
        - Ну да, а что ты…
        - Я предлагаю прямо сейчас туда полететь.
        - Лиза, это часов семь отсюда!
        - Заодно поучишь меня управлять унгуцем. А то я сегодня чуть не рехнулась, как тебя искать да как выбираться, если с тобой что случится, не дай бог.
        - Лиза, но я со всеми договорился, что завтра уже буду дома!
        - Вечером будешь.
        - Но тренировка!
        - Ну вот что. Я понимаю, что ты ухватишься за что угодно, чтобы только не навещать маму. Так что я тебе повышу мотивацию. Есть кое-что, чего ты обо мне не знаешь, хотя очень хотел бы узнать. Пожалуй, когда узнаешь, это перевернет всю твою жизнь. Но пока ты не навестишь маму, я тебе ничего не скажу.
        Он смотрит на меня широко раскрытыми глазами.
        - Ты все-таки имеешь какое-то отношение к Укун-Тингир?
        Я приподнимаю брови и безжалостно отчеканиваю:
        - Не ска-жу.
        Он изучает меня еще с минуту, потом встает, проходится по шатру. Потом берется за телефон и выбирает контакт.
        - Алтонгирел? Слушай, я задержусь еще на день. Предупреди всех, чтобы зря не ездили…
        Управлять унгуцем несложно, если рядом сидит Азамат и доходчиво объясняет, какой рычажок для чего. Оказывается, что добрая половина всех значков на панели не имеют никакого отношения к управлению, а вовсе даже являются охранными символами, типа как у нас народ иконы, могендовиды и нэцке по кабине расклеивает. Вокруг навигатора символы богов-погодников, на рулевом рычаге обереги от невнимательности, на контроле взлета и посадки молитва богу гостеприимства. Впрочем, после предварительного ликбеза, успешного взлета и получаса полета я вполне овладеваю управлением и без подсказок. Погода по-прежнему хорошая, ведет меня внятный и правдивый электронный навигатор, Азамат тихо скрипит зубами на соседнем сиденье.
        - А твоя мама любит рыбу? - внезапно спрашивает он меня.
        - Терпеть не может, - озадаченно отвечаю я. - А что?
        - Да так… - отмахивается он. Потом, помолчав, снова спрашивает: - А волосы она длинные носит?
        - Ты же видел фотки.
        - Ну мало ли…
        - Недлинные, как у меня примерно.
        - Ясно. А…
        - Азамат, если ты этими расспросами пытаешься выморщить из меня ответ на свой вопрос, то можешь не надеяться.
        Он разоблаченно вздыхает.
        - Ты можешь мне хотя бы объяснить, зачем тебе непременно надо, чтобы я встретился с матерью? Ты ведь понимаешь, что у вас принято поддерживать более близкие отношения с родственниками, чем у нас.
        - Если бы мы были на Земле и ты такое отчудил, я бы вообще не знала, что и думать. Понимаешь, я ведь не заставляю тебя с ней общаться постоянно. Я знаю, какие бывают пожилые люди неприятные, у меня для этого бабушка есть. Просто я думаю, что она заслуживает знать, что с ее сыном все в порядке, ведь это каждой матери важно. Она-то от тебя не отрекалась.
        - Нет, - задумчиво соглашается он, - не отрекалась. Но и не приехала из Худула, когда я был ранен.
        - А ей сразу сказали?
        - Ей и отцу сказали одновременно. Не совсем сразу, но быстро… Кстати, помнится, ты очень резко высказывалась обо всех моих друзьях, которые за меня не вступились. А ведь она тоже не вступилась. И что ты об этом думаешь?
        - Я не знаю, - тихо говорю я. - Если бы я знала, что она за человек, у меня могли бы быть предположения…
        - Но ты не набрасываешься на нее с руганью, хотя она поступила точно так же, как все?
        Я кошусь на Азамата. Он явно нервничает, но гнет свою линию. Это, в общем, хорошо, если он наконец начинает осознавать, что не заслужил своего изгнания. Однако с матушкой и правда что-то не так. Женщины у них странные, конечно, но чтобы вот так бросить свое чадо? Может, она пыталась повлиять на отца, только Азамат об этом не знает?
        - Я не верю, что она совсем ничего не пыталась сделать для тебя. И пока я ее своими глазами не увижу и своими ушами не услышу от нее, что ей неинтересна твоя судьба, я не поверю.
        Он пожимает плечами, а потом вдруг нагибается и целует меня в макушку.
        - Мне очень хочется надеяться, что ты права, - тихо говорит он. - Раньше я всегда думал, что мать меня любит. А потом вдруг оказалось, что я этого не заслуживаю. А когда появилась ты, все снова повернулось с ног на голову, и теперь получается, что я вроде как ни в чем не виноват, а она… В общем, наверное, я просто боюсь. Я в молодости все похвалялся тем, что ничего не боюсь, а Унгуц мне всегда говорил, мол, придет и твое время бояться, и вовсе не там, где ты ждешь.
        Кажется, я тут уже лишняя. В те редкие моменты, когда Азамат принимается анализировать свои чувства, он почему-то обязательно делает это вслух, хотя может напрочь забыть, что я нахожусь рядом и все слышу. Иногда это бывает забавно. Например, когда он только начал вести тренировки, я регулярно заставала его расхаживающим по комнате и рассказывающим самому себе, какими словами он про себя называет те или иные ситуации во время боя и как их лучше классифицировать, - а потом он удивлялся, откуда это я так хорошо разбираюсь в происходящем «на ринге», не сошел же он с ума, чтобы женщину грузить боевыми стратегиями.
        За этим бормотанием он благополучно засыпает. Вот и славно, а то ведь он прошлой ночью не отдохнул почти.
        Степь под нами тем временем переходит в невысокие горы, поросшие каким-то странным лесом. Видимо, тем самым, где под корнями деревьев поезд может пройти. Во всяком случае, кроны весьма внушительные, и я не взялась бы сказать, широколиственные они или хвойные. Наверное, и правда что-то безумно древнее, а то и вовсе неземное.
        Слева от гор и до самого моря тянутся смешанные леса. Навигатор мне пиликает, что надо сворачивать к западу, но только после того как позади останется река, а то над ней какие-то завихрения. Над горами все вполне спокойно, они действительно невысокие. Я тихонько включаю музычку и с удовольствием обозреваю величественные муданжские пейзажи под мерное сопение рядом.
        Азамат просыпается, когда на горизонте уже чернеют высоченные северные горы на фоне еще не совсем черного неба. Сквозь прозрачную крышу видно столько звезд, что чувствуешь себя внутри какого-то ювелирного изделия с бриллиантами.
        - Я уже собиралась тебя будить, - говорю. - А то темнотища, да и лететь уже недалеко осталось, насколько я понимаю.
        Он протирает сонные глаза, заливает в себя пол-литра кофе и углубляется в навигацию. Включает инфракрасный экран на лобовом стекле, чтобы все было видно, выискивает по навигатору точное расположение деревушки, в которую нам надо.
        Худул остается по правому борту ярким букетиком огней. Мне кажется, он раза в три меньше Ахмадхота. Поднимается ветер с океана, и мы начинаем снижаться куда-то во тьму, к подножию гор, на побережье бескрайней древней воды.
        - Как же это ее так далеко занесло? - спрашиваю я, когда мы выбираемся из унгуца.
        Азамат сказал, что, когда являешься без приглашения, транспорт надо оставлять за чертой деревни, чтобы не смущать соседей, так что мы сели в леске на пологом склоне, а теперь пешком по дороге идем в село.
        - А она где-то в этих местах и родилась в семье рыбаков. Имя-то у нее гласное, но вообще она… как бы это сказать… ничего особенного. Не столичная, даже не городская, не богатая, не очень красивая. Когда отец стал ухаживать, в семье очень удивились. Ну и она быстренько предложила пожениться, пока он не передумал. Он, конечно, был сильно старше, но зато красавец, великий охотник и Непобедимый Исполин, Рожденный в Седле - это титул победителя конных соревнований.
        - Понятно, - говорю. - То есть он взял себе девочку с улицы, чтобы сэкономить на ухаживании, а потом она ему слова поперек сказать не смела. Похвально, что и говорить.
        - У нас… принято с большим уважением говорить о родителях, - после паузы произносит Азамат и резко меняет тему: - Алтонгирел мне напомнил, что тебе надо строить дом. Ты по дороге никакое местечко не присмотрела?
        У меня встает дыбом шерсть на загривке. Алтонгирел еще вечером после свадьбы строго указал, что Азамат должен мне построить отдельный дом где-нибудь подальше от столицы, чтобы я не путалась под ногами и все видели, как он богат. Мне, понятное дело, совершенно не нравился такой расклад. Я хочу жить с мужем и в городе, потому что там есть работа. Пусть сейчас народ пока меня не воспринимает как целителя, но ведь привыкнут же они когда-нибудь! Да и мои занятия с целителем и Оривой прекращать совершенно не хочется. Особенно теперь, когда мне самой скоро понадобится профессиональная помощь. Короче говоря, теперь каждая моя встреча с Алтонгирелом оканчивается ссорой на почве жилищного вопроса.
        - Я, кажется, уже неоднократно и весьма однозначно заявляла, что не собираюсь никуда от тебя съезжать. Я живу на Муданге только для того, чтобы быть рядом с тобой. А если тебя рядом нет, то с тем же успехом можно вернуться на Землю.
        Азамат вздрагивает и чуть не роняет термопак, в котором остались еще две кулебяки и какие-то фрукты.
        - Я тебя понял, - мрачно говорит он.
        Мы в молчании подходим к деревне и звоним в первую же калитку. Азамат надвигает капюшон в надежде, что хозяева не разглядят его в темноте. То ли в этом доме живет семья побогаче среднего, то ли просто потому что край деревни, в общем, нам отвечают по домофону, что сильно облегчает жизнь и им, и нам. Азамат быстро спрашивает, где живет «жена Долгого Охотника». Ему быстро объясняют, как пройти. Я ничегошеньки не понимаю в этом указании, потому что северный акцент у хозяина дома уж очень жестокий, да половина сказанных слов - какие-то местные ориентиры, которые я себе даже представить не могу. На Муданге я часто чувствую себя абсолютно беспомощной.
        Азамат, однако, легко находит дорогу, и вот уже мы стоим перед высоким и частым деревянным забором с выразительно выструганными копьями по верху.
        Азамат поглубже вдыхает и дергает шнурок звонка.
        Глава 5
        Очень, очень, невыносимо долго никто не отзывается на звонок. Азамат уже успевает четыре раза заверить меня, что мать не слышит или не выходит принципиально, что уже поздно, она наверняка спит, а если и не спит, то шакал знает кому не откроет посреди ночи… Да и если она придет и выслушает наши сбивчивые объяснения и - что еще менее вероятно - поверит нам, то все равно совершенно необязательно откроет дверь. Она, дескать, запросто может предпочесть помнить сына молодым, красивым и геройски погибшим, а не живым уродом. И все в таком духе. Я в ответ довольно ядовито обращаю его внимание на то, что ночевать нам все равно негде, разве только в унгуце, но Азамат не поместится поперек сидений, даже если его вдвое сложить. А судя по общей приветливости этого дивного местечка, никто нас с распростертыми объятиями в свой дом не пустит, даже за деньги.
        Местечко и правда живописное. Деревенька в одну улицу, по обеим сторонам которой реденько понатыканы деревянные дома. Пока мы ждем, Азамат успевает объяснить, что они тоже саманные, но обшиты деревом снаружи и изнутри, потому что здесь, на севере, холодно, а от мороза саман часто трескается. С обеих сторон от деревни с гор спускаются две мелкие, громко журчащие речки, надо думать ледяные. Они впадают непосредственно в океан Гэй, окружающий муданжский единственный материк со всех сторон. Уже взошла Вторая луна, и в ее свете видно, как перекатываются холодные, бледные волны, шелестя и фыркая под крутым берегом.
        Азамат прислонился плечом и головой к забору и бездумно водит пальцем в перчатке по краю калитки - вверх-вниз. Я снова дергаю за шнурок. Наверное, и правда не стоило его сюда тащить на ночь глядя. Где мы, действительно, будем спать? Придется лететь домой, и Азамат, конечно, сядет за руль. За нашу безопасность я не переживаю, Азамат вполне способен соображать и с большего недосыпа, но я хочу, чтобы он нормально отдыхал, а не водил по ночам самолеты.
        И тут мы слышим скрип входной двери. Переглядываемся.
        - Это наша? - спрашиваю я довольно бессмысленно.
        - Кажется, да, - отвечает Азамат, прислушиваясь. Если поначалу он еще нервничал, подбирал слова и спрашивал меня, что мы будем делать, если она не захочет с нами разговаривать, то теперь все движения его души, как и моей, обращены в надежду, что она уже наконец выйдет к калитке!
        Мы слышим скрип шагов по снегу. Они медленные, но довольно уверенные. А то я еще побаивалась - вдруг она болеет и ходит с трудом? А мы ее тут выдергиваем из постели посреди ночи… Шаги замирают у самой калитки.
        - Кто? - вопрошает хрипловатый старушечий голос. По земным меркам она, конечно, в весьма почтенном возрасте, но по муданжским-то ей всего пятьдесят пять, как утверждает Азамат.
        - Ма, это Азамат, - неровно произносит он заветные слова.
        За калиткой воцаряется озадаченное молчание. Я стискиваю руку Азамата, не занятую термопаком. Из-за калитки доносится невнятный шепот, мы переглядываемся, но ничего не разбираем. Наконец «ма» решает продолжить разговор, хотя и намного тише, как будто боится, что кто-то подслушает:
        - Отец-то знает, что ты тут?
        Мы снова переглядываемся.
        - Он знает, что я на Муданге, - аккуратно отвечает Азамат. - Но мы не разговаривали.
        Там снова повисает молчание.
        - Так тебе, что ли, можно тут быть? - выдает следующий вопрос моя загадочная свекровь.
        Азамат, однако, светлеет лицом.
        - Да! Ма, я женился и теперь снова могу тут жить.
        За калиткой слышен вздох, но чем он вызван?
        - Ну ладно, - неуверенно говорит наша старушка. - И чего тебе тут занадобилось?
        Азамат на секунду теряется, а потом принимается быстро говорить, явно сам удивляясь, откуда это взялось:
        - Понимаешь, моя жена с Земли, а у них принято знакомиться со всеми родственниками. Ну и мы тут были, э-э, не очень далеко, вот и решили зайти к тебе. Ты извини, что так поздно…
        Я смотрю на Азамата вытаращенными глазами. Нет, я, конечно, говорила ему, что моя мама им интересовалась и что на всякие праздники у нас принято собирать родню, но сегодня я точно не говорила ничего о том, что мне надо познакомиться с его матерью из-за каких-то традиций. Впрочем, Азамат удивлен собственными словами не меньше, чем я. Видимо, просто так и не решился сказать, что соскучился по матери. Ладно, посмотрим, что будет дальше.
        - Ох ты ж… - бормочет мать. - Так она там с тобой, что ли?
        - Да. - Азамат кивает, как будто собеседница может его видеть, а потом быстро добавляет: - И она понимает по-муданжски.
        Мать снова охает.
        - Чего ж вы не предупредили?
        - Ма, мы живем в Ахмадхоте. Далековато ездить, чтобы предупредить. А телефона твоего даже Арон не знает.
        Кажется, Азамат начинает расслабляться. Он уже говорит нормальным голосом и, видимо, чувствует себя увереннее.
        - Да ему-то зачем… - ворчит мать за своей калиткой.
        Интересно, она из каких-то соображений все еще не открыла дверь или просто растерялась?
        По ту сторону снова повисает тишина, так что Азамат не выдерживает и окликает родительницу:
        - Ма? Ты там еще?
        Вместо ответа мы слышим лязг щеколды, калитка открывается.
        Ма оказывается практически с меня ростом. Маленькая сутулая старушка в такой же длинной сплошной шубе, какие были у пастухов. Из-под капюшона белеет косынка, а лица в темноте не разобрать.
        Азамат неожиданно сдавливает мою руку и прижимается крепче к забору. Испугался, что сейчас она его разглядит, что ли? Чувствую, надо перехватывать инициативу в свои руки.
        - Здравствуйте! - говорю я жизнерадостно, изобразив на лице придурковато-счастливую улыбку. - Очень рада видеть вас в добром здравии, имигчи-хон!
        Я величаю ее имигчи, что значит примерно «уважаемая матушка». Так обращаются к старшей замужней женщине, если она выше по социальному положению или особенно многодетна. Хон - это обычная дань вежливости, «госпожа» или «господин». Я понимаю, что, согласно муданжским представлениям, она ниже меня по положению, потому что, собственно, земляне всегда выше всех, но надо же польстить бабушке…
        - Ох, здрасте… - мямлит она, совершенно растерявшись.
        Вот и чудненько. Я немедленно набрасываюсь на нее с объятиями, пользуясь этим, чтобы шагнуть за калитку.
        - Мне так важно с вами познакомиться, - тараторю я. - У нас на Земле принято знакомиться с родителями мужа еще до свадьбы, чтобы получить их одобрение, но, увы, мы с Азаматом никак не могли навестить вас до свадьбы, и это меня очень расстроило!
        Кажется, ошибок я нагородила вагон и маленькую тележку. Интересно, сколько процентов она понимает из моей восторженной болтовни.
        - Ох, - снова говорит несчастная старушка. - Вас же в дом пригласить надо, а у меня там не прибрано….
        Я на это быстро и безграмотно отвечаю в том смысле, что дом матери всегда прекрасен, в каком бы состоянии он ни пребывал, и что я девушка со скромными запросами, и что раз уж мы без объявления прибыли, то и в мыслях не имеем требовать порядка в доме. После этой тирады я тайком кошусь на Азамата, который обошел нас сбоку, чтобы стоять против света. Он закрывает рот рукой - жест, у муданжцев означающий «ну ты и заливаешь!».
        Матушка, однако, поддается на мои косноязычные уговоры и, закрыв калитку обратно на щеколду, ведет нас к дому по скрипящей тропинке.
        - А про одобрение родителей - это правда? - шепотом спрашивает у меня Азамат на всеобщем.
        - Была когда-то, - так же отвечаю я.
        Мы поднимаемся по слегка присыпанному снегом крыльцу, при этом я подаю бабуле руку для опоры, чем, кажется, окончательно ее добиваю. Она нервно хихикает и заваливает меня комплиментами, из которых я понимаю хорошо если треть. Впрочем, это не так важно, лишь бы она пока не задумывалась о внешности Азамата. Когда мы войдем в дом да сядем за стол в тепле и при свете, ей придется хотя бы сделать вид, что она рада видеть сына, иначе будет уж совсем неловко. А вот с порога еще может и прогнать. Я, конечно, все еще плохо понимаю устройство загадочной муданжской, а тем более женской души. Но ведь все мы, черт возьми, одни и те же обезьяны!
        Сквозь тугую дверь в темные сени (почему-то именно так мне хочется назвать это место), оттуда через другую тугую дверь - на кухню. Ну вот, опасная зона позади. Теперь надо быстренько тут окопаться.
        Кухня вся так и пылает желто-оранжевым светом дешевых самодельных ламп, созданием которых подрабатывают подростки, учащиеся на инженеров. Бок печки, выступающий из правой стены, пышет жаром. Мне хватает секунды, чтобы спрогнозировать тепловой удар, так что я стремительно принимаюсь раздеваться. Азамат еще колеблется - ему волю дай, так бы и остался в капюшоне. Я выразительно показываю ему кулак.
        Матушка тоже стягивает через голову свою шубу и остается в самодельном, но невышитом халате, мешковатых женских штанах и белой косынке, из-под которой торчит хвостик короткой косички. Она выглядит совсем старенькой и сморщенной, хотя по земным меркам ей всего около ста. У нас в этом возрасте женщина еще женщина, а не коряга. Впрочем, непохоже, чтобы Азаматова мать особенно следила за собой. Да и подтяжку тут не сделать…
        - У меня ж ничего нет на стол поставить, - принимается причитать она. - Только рыба одна вчерашняя, да ты такую и не станешь есть небось…
        - А у нас все с собой! - радостно возвещаю я, извлекая из термопака фрукты и ставя пироги на подогрев. Хорошо все-таки, что я их так много напекла. Впрочем, при наличии техники, которая сама все режет и перемешивает, уж кулебяки-то можно пластать хоть сотнями.
        Матушка до сих пор стояла к нам спиной, оглядывая свое жилище в поисках еды, а тут наконец обернулась. Азамат тут же шагнул в тень, но мог и не напрягаться - я благополучно перетянула на себя все внимание почтенной родственницы.
        - О-о-ой, - медленно выдохнула она. - Какая беленькая… Как из сказки! Боги, да кто ж тебе позволил ночью зимой по лесам тут шастать? Азамат, куда ж ты смотришь?
        Азамат только пригибает голову, чтобы выбившиеся из косы пряди прикрыли обзор. Я отвечаю вместо него.
        - Зима тоже белая, - говорю. - А как мороз стукнет, никому мало не покажется. Вы по внешности-то не судите.
        - Хе-хе! - восклицает она как-то пронзительно и снова осматривает меня с ног до головы. - Чудно говоришь!
        Тут термопак сообщает, что все разогрелось, так что я принимаюсь выгружать на стол горячие пироги, попутно объясняя, что это сделано из теста по земному рецепту, да, я готовила, а вообще у нас традиция в гости ходить с угощением, особенно если издалека. Бабушка не знает, чему больше поражаться - моим пирогам или фруктам посреди зимы.
        ИЗ МЕМУАРОВ ХОТОН-ХОН
        Сельскохозяйственные культуры на Муданге круглый год можно выращивать только в экваториальной зоне. Уже даже в Ахмадхоте зимой плодоносят процентов пятнадцать съедобных растений. А торговля с регионами налажена плохо. Точнее, совсем не налажена. Однако дело не в том, что муданжцы такие неорганизованные, а в том, что завоеватели-джингоши приспособились устраивать досмотр всем видам грузового наземного транспорта и забирать себе деликатесы. А летательные аппараты типа «унгуц» имеют принципиально ограниченную грузоподъемность, так что перевозить на них овощи и фрукты оказывается неприбыльным делом, да и сами «унгуцы» довольно дороги и доступны далеко не всем фермерам и торговцам.
        Матушка суетится, расспрашивает меня, какой чай лучше заварить, откапывает по закромам всякие сласти (кстати, вполне свежие и в таких количествах, что ими одними можно было бы поужинать). Я стараюсь принять посильное участие в сервировке стола. Наконец стол накрыт, пиалы расставлены, огромный глиняный чайник водружен посередине, вокруг него наши гостинцы. Меня она пытается усадить на почетное место, но я многословно заверяю ее, что это она, как мать и хозяйка, должна его занять, а мы, молодые, лучше на диванчике.
        И вот мы усаживаемся: матушка во главе стола, а мы по длинной стороне справа от нее, причем сначала я, а потом Азамат. Таким образом, она видит только его левый профиль, на котором почти нет шрамов.
        Мы изрядно проголодались за время полета, так что набрасываемся на пироги без раздумий. Матушка же вертит в руках какую-то очередную разновидность хурмы, которые так многочисленны на этой планете, и бормочет:
        - Надо же, посреди зимы… Это ж сколько денег! - Она наконец обращается к Азамату: - Потерпел бы уж, скоро снег стает, тогда и фрукты покупать, а то одна растрата!
        Азамат удивленно сглатывает.
        - Ма, я сейчас богаче, чем был отец, когда на тебе женился. Уж на корзинке фруктов не разорюсь!
        - Да ты что! - ахает она. - Это ты на чужбине так заработал?
        Во всяком случае, я предполагаю, что это неприязненное слово, которое она сказала, означает «чужбина». Мне забавно, как Азамат к ней обращается, это его «ма». Это и правда первый слог слова «мать», но по-муданжски он звучит как эх, так что на мой слух получается довольно смешно. На курсах нам ничего про такое обращение не говорили, да и за этот месяц я такого ни разу не слышала. То ли очередная северная черта, то ли вовсе Азаматово личное изобретение.
        Пока я обо всем этом думаю и жую, Азамат рассказывает про наемничью жизнь, долго и подробно. Про то, как он участвовал во Второй джингошской кампании и как потом после виртуального заседания главнокомандующих через экран нетбука с ним чокался бокалом маршал Ваткин. Про разные народы, населяющие другие планеты, про книги, которые он прочел, и науки, которые изучил (оказывается, этот потрясающий человек закончил онлайн-курсы по экономике, юриспруденции, физике и химии вдобавок к двум муданжским образованиям). Матушка слушает, в прямом смысле открыв рот, только изредка кладет в него дольку хурмы или какую-нибудь ягоду. Мы сидим так полночи, слушая спокойный и размеренный голос Азамата, который на самых низких нотах больше похож на звук бас-гитары, чем на человеческий голос. Потом он рассказывает, как я попала к нему на корабль и как стала его женой. Кажется, об этом он еще никому не рассказывал. В его исполнении все выглядит несколько иначе, чем я думала. Оказывается, он собирался надолго припарковаться на Гарнете, если я решу там обосноваться, и даже рассматривал вариант рвануть вслед за мной на
Землю, хотя, собственно говоря, не надеялся, что ему что-то обломится. Еще он очень боялся за Алтонгирела и был твердо уверен, что я несчастного духовника обязательно убью, не в этот раз, так в следующий. Вообще, он как-то слишком всерьез и за чистую монету воспринимал все мои угрозы и намеки и долго искал хоть какую-нибудь литературу, в которой бы объяснялось, почему я веду себя совсем не так, как прочие знакомые ему женщины, и хорошо это или плохо. Поскольку сравнительный культурный анализ землян с муданжцами еще никто не проводил, нашел он, понятно, немного…
        - А где ты ее поселил? - спрашивает матушка, кивая в поддержание разговора.
        - Да пока там же, в столице, - отвечает Азамат и робко косится на меня, дескать, не выдай.
        - У вас такой чудесный сын, - говорю я, - что я от него никуда уезжать не хочу.
        - Ну… - она пожимает плечами, - это, знаешь, мало ли чего ты хочешь… Ты, конечно, важная особа, но надо же и о муже подумать. Его ведь посчитают жадиной, если он тебе при таком богатстве не сможет где-нибудь на другом конце материка дом построить.
        Пожалуй, в таком раскладе мне это еще никто не представлял.
        - Правда, что ли? - уточняю я у Азамата.
        Он опускает глаза.
        - Вообще-то да.
        - Так бы сразу и сказал. - Я пожимаю плечами. - Если это тебе для репутации надо, то строй, пожалуйста.
        - Серьезно? - Он оживляется. - А где бы ты хотела?
        - Да хоть там же, на берегу Дола. Где лес и горы, и вода близко. Красивое место, почему бы и нет. Все равно ведь будешь лошадей своих навещать.
        - Каких лошадей? - не понимает мать, и мы ей радостно рассказываем, как Азамат в очередной раз победил в соревнованиях и как я напугала пастухов.
        Мать почему-то тяжело вздыхает, а потом говорит:
        - Какой же ты славный у меня. Точно как наш духовник говорил, вся благодать на тебя ушла, на Арона ничего не осталось. И надо ж такой беде приключиться.
        Она замолкает, Азамат нервно сглатывает. Надо как-то разрядить обстановку.
        - Ну ничего, - говорю. - Теперь-то все хорошо. Мы счастливо живем, Азамата все уважают…
        Она кивает с рассеянным видом, явно думая о чем-то своем.
        - Я думала, ты не захочешь, чтоб тебя таким видели. Арават бы точно не захотел, а вы же с ним как из одной кудели спрядены. А когда узнала, что он сделал… собрала манатки, что из родительского дома сохранились, да и ушла из его дома. Какого, говорю, шакала мне нужны эти его деньги, если он у меня ребенка отобрал?
        Глаза у нее слезятся, и я на автопилоте кидаюсь ее обнимать и утешать и только потом замечаю, что Азамат, собственно, в нелучшем состоянии. Матушка вдруг ловко протискивается между мной и столом и проталкивается поближе к Азамату.
        - Дай хоть я на тебя посмотрю, милый ты мой. Мне ведь такого наговорили… я думала, ты и работать не сможешь после этого.
        Азамат послушно поворачивается и убирает с лица растрепанные волосы. Матушка судорожно вздыхает, но все же находит в себе силы погладить его по изувеченной щеке, а потом порывисто обнимает его, утыкаясь лицом в красный свитер, и долго плачет, приговаривая «ничего, ничего». Азамат осторожно, бережно гладит ее по спине, поднимает на меня взгляд и влажно улыбается. Я улыбаюсь в ответ.
        Пока мать и сын обмениваются сантиментами, я завариваю еще чаю и совершаю вылазку до унгуца и обратно, чтобы взять одежду и всякую дребедень. Все-таки спать когда-то надо. Возвращаюсь как раз вовремя - Азамат уже начинает задаваться вопросом, куда я делась.
        - Ох, где ж вас положить-то? - снова начинает причитать матушка. - У меня и комната ведь всего одна, и кровать…
        - На печке, - тут же предлагает Азамат.
        - Ну это я супругу твою на печку положу, а тебя-то куда?
        - А мы там вдвоем не поместимся? - интересуюсь я, вспоминая что-то из древних сказок. Вроде бы если на печке можно спать, то она реально большая должна быть…
        - Да вы что! - всплескивает руками матушка, но Азамат уже заглянул в комнату.
        - Поместимся, - рапортует он. - Ты, ма, не переживай, мы привыкли рядышком спать.
        Ма еще долго не может примириться с таким аскетизмом, но поскольку других спальных мест все равно нет, то и возразить ей нечего. Потом я требую мыться, и Азамат по указанию матери притаскивает из сеней бочку, в которую мне наливают теплой воды. Муданжцы вообще народ чистоплотный, но идея мыться проточной водой дальше столицы пока не ушла. Азамата я, естественно, тоже загоняю освежиться, а потом, уже на печке, натираю своим «земным снадобьем», как называет его матушка (ей приходится объяснить, чем это вдруг запахло).
        - Целительница? - пораженно переспрашивает она со своей кровати из-за печной занавески. - С ума сойти, слово-то какое! Я его только в песнях о белой богине и слышала.
        - А что, она тоже целительница? - интересуюсь я, с усилием втирая крем в просторы Азаматова торса.
        - Да, она может наделить человека целебной силой, - расслабленно отвечает он и вдруг только что не подскакивает. - Лиза! А ты ведь мне кое-что обещала!
        Я хитро улыбаюсь.
        - Ну да, было дело.
        - И?
        - А при маме можно? - шепотом спрашиваю я на всеобщем.
        - Да уж говори скорее! - отмахивается он.
        - Я беременна.
        Глава 6
        Он резко садится и, естественно, впечатывается лбом в потолок, не рассчитанный на такие габариты. Хватается за голову и шипит. Мне это живо напоминает какую-то дурацкую комедию, и я покатываюсь со смеху, изо всех сил пытаясь сдержаться, чтобы его не обидеть, и от этого хохоча еще заливистей.
        - Вы чего там? - спрашивает снизу матушка. Причину членовредительства она не поняла, потому что я говорила на всеобщем.
        - Все в порядке, - говорю, давясь смехом, - только потолок тут низковат.
        Азамат тем временем несколько приходит в себя и снова ложится навзничь, потирая лоб. Я легонько поглаживаю его по пострадавшей части тела.
        - Так это была шутка? - жалобно спрашивает он.
        - Нет, только не подскакивай снова, - покатываюсь я, придерживая его за плечико.
        Он долго молчит, так что я решаю, что он и не собирается никак комментировать новость.
        - Ты уверена? - наконец уточняет он.
        - Солнце, если бы я не была уверена, я бы не стала тебе говорить. Сегодня утром делала тест, он показал недельную давность.
        - Тогда еще можно долететь до Гарнета, - облегченно говорит он.
        - Зачем? - не понимаю я. Рожать еще рано, мягко говоря…
        - Ну ты, как мне показалось, целителю не сильно доверяешь.
        А, так он хочет, чтобы меня кто-то наблюдал?
        - Я зато себе доверяю, - говорю. - А к тому времени, как рожать надо будет, я Ориву доучу. Не сидеть же нам на Гарнете девять месяцев, в самом деле.
        Азамат внезапно с видом чрезвычайной заинтересованности поворачивается на бок и нависает надо мной.
        - Так ты собираешься рожать?! - спрашивает он шепотом.
        Я хлопаю глазами.
        - А что, есть какие-то неблагоприятные для этого обстоятельства? Чего ждать-то, если уж залетела?
        Он рухает обратно с таким счастливым видом, что уже граничит с безумным, сплетает пальцы и принимается тараторить нечто в стихах, что я определяю как гуйхалах за мое здоровье.
        - Лизонька, - выдыхает он наконец, - если бы у меня только были слова! Я знаю столько слов, столько томов прочел на двух языках, а сказать о своем счастье ничего не могу… - Он снова поворачивается (уже все одеяла узлом завязал) и утыкается лбом мне в висок. - Может, если я как следует подумаю, ты услышишь? Ты ведь всегда чувствуешь меня.
        Я снова не могу сдержать хихиканье, хотя оно происходит скорее от умиления, чем от юмора. Ладно, по крайней мере, он не упал с печки, не попытался мне заплатить и не выдумал себе повода для расстройства. Правда, на время родов я его, пожалуй, привяжу к кровати под наблюдением пяти-шести телохранителей, а то что-то стремно немного… А еще меня волнует, что ему станет советовать проклятый духовник…
        - Слушай, Азамат, - говорю, не поворачивая головы.
        - Мм?
        - Не говори пока Алтонгирелу.
        Он опять приподнимается на локте. Вот же активность напала на ночь глядя.
        - Как же? Он ведь наш духовник, он должен знать… Да и все равно поймет.
        - Давай проясним этот вопрос. Он твой духовник, а не мой. Вот станет пузо заметно, тогда скажем. А пока я еще жить хочу. Кстати, учти, что у меня в ближайшее время сильно испортится характер. Сегодня утром ты уже видел, в чем это выражается. Так что ради Алтонгирелова собственного блага, пожалуйста, не говори ему пока.
        Азамат тяжело вздыхает, но соглашается.
        - Ладно, понял… Но вообще, если уж он тебя так раздражает, тебе надо другого духовника себе выбрать, чтобы с ним советоваться, а то не дело это.
        - Ну вот познакомлюсь с кем-нибудь вменяемым… - вяло соглашаюсь я. Главное, мы пришли к компромиссу.
        - Что вы там все шушукаетесь? - доносится снизу голос матушки. - Легли спать, так спите уже.
        - Так точно, командир! - говорим мы неожиданно хором, хохочем и блаженно отрубаемся.
        Утро у нас весьма позднее - заснули-то часам к шести, не раньше. Впрочем, у меня оно, конечно, гораздо позднее, чем у остальных членов семьи. Сквозь неглубокий сон уже засветло я слышу стук топора, льющуюся воду, еще какой-то скрип и возню. Очевидно, Азамат помогает по хозяйству. Идентифицировав звуки как безопасные, я удовлетворенно поворачиваюсь на бок, стекаю в нагретую Азаматом ямку в матрасе и уплываю в сон еще часа на четыре.
        Сползаю с печки я только на запах обеда, поскольку желудок принимается категорически требовать наполнения. Я долго ищу тапочки около печки, все это время через полуоткрытую дверь наблюдая общественную жизнь на кухне. Азамат с энтузиазмом жарит расстегаи с какой-то некрупной рыбкой, матушка смешивает пряно пахнущий соус.
        - Так и сказала? - пораженно говорит матушка. Видимо, Азамат опять ей что-то про меня рассказывает.
        - Ага, - довольно кивает он.
        - Ну это уж… прямо неприлично.
        - Я так понял, у них об этом совершенно прилично говорить. Правда, они выражаются по-другому, но вообще это вроде бы считается чем-то хорошим.
        - Чего уж тут хорошего, мучение одно, - ворчит матушка.
        О чем это они, господи?
        - Ты зна-аешь, - задумчиво тянет Азамат, - конечно, если только один человек души лишается, то ему очень плохо. Но когда оба… это как-то… в общем, это здорово. И спокойно так - я, например, точно знаю, что Лиза меня не подведет и не будет мне нарочно пакостить. Вот подумай, много людей могут похвастаться такой уверенностью в супруге? Или вот, скажем, она всегда рада моему приходу. Ты не представляешь себе, какое это счастье.
        Ах ты боже мой, романтическая любовь в восприятии муданжцев. Можно прямо записывать и вставлять в краеведческую хрестоматию.
        - Представляю, - улыбается матушка. - Ты в детстве тоже всегда мне радовался.
        На этом я решаю вторгнуться в семейную идиллию, а то еще накапают мне в еду.
        - У нас говорят, что человек может быть счастлив, только если сохранил в себе частицу детства, - приторным голоском объявляю я вместо доброго утра. - Чем нас сегодня кормят?
        Азамат нагибается и целует меня в макушку, отведя подальше руки, измазанные в тесте.
        - Здравствуй, солнышко. Ты опять с утра путаешь слова.
        - Ничего я не путаю, - говорю. - Нас же теперь двое!
        Матушка оказывается весьма сообразительной, правда, в результате она роняет ложку.
        - Ты тяжелая, что ли? - спрашивает она с оторопелым видом.
        Я поднимаю ложку.
        - Ага. А что, Азамат вам не сказал?
        Азамат, помявшись, объясняется:
        - Я подумал, раз уж ты духовнику говорить не хочешь, то прочим и подавно не стоит… Беременные женщины обычно очень суеверны.
        - Как у тебя вообще я и суеверность в одной фразе совместились? - вздыхаю я. - Ты хоть раз за мной что-то такое замечал?
        Он виновато мотает головой.
        - А вот и зря, - встревает матушка. - У вас, на Земле, может, люди хорошие, а у нас завистливые шибко, особенно женщины. Попортят тебе ребенка, не приведи боги. В силу знающих можно и не верить, но тут и попроще способы есть. Так что лучше уж до лишних ушей не допускать.
        - Это другой разговор, - соглашаюсь я. В пакостность местных баб мне поверить раз плюнуть. - Но вам-то можно доверять, имигчи-хон!
        Она вся расцветает от обращения. Вообще, она сегодня гораздо лучше выглядит. И надела что-то нарядное: цветные юбки в три слоя, белую рубашку с широкими рукавами. Правда, на время готовки эти рукава она подтянула за ленточки, продетые по кайме, и завязала на загривке. А сверху нацепила веселенький пластиковый фартучек, разрисованный гиппеаструмами.
        - Так что же, - возобновляет она разговор, когда я подаю ей вымытую ложку, - ты действительно собралась рожать?
        - А чего вы оба так удивляетесь? - никак не возьму в толк я. - То есть я, конечно, плохо понимаю, как вы при ваших порядках вообще размножаетесь…
        Азамат хихикает, а матушка серьезно объясняет:
        - Ну как же, ты ведь красивая. А красивые женщины до последнего с этим тянут, чтобы фигуру не портить. Да и вообще, охота тебе с младенцем возиться, когда ты в самом цвету? Мне страшно подумать, сколько Азамат выложил за это дело.
        - Нисколько, - отрезаю я, прежде чем Азамат успевает на меня цыкнуть. - Он и не знал, я ему только вчера сказала.
        Матушка повторно роняет ложку, но ловит ее в полете.
        - Ну вы, земляне… - бормочет она, качая головой. - Это ж вы, значит, и моцог не проводили? И Старейшин не одаривали? Да что же это будет-то?
        - Будет как на Земле, - пожимаю плечами. - У вас свои обряды, у нас свои. Буду пить «снадобья» и одаривать «великих целителей».
        А что еще я могу ответить на такой укор?
        - А-а, - успокаивается матушка. - Ну это тебе виднее. - Она задумывается ненадолго, потом развивает свою мысль: - Рожать надо по своим правилам, а не по мужниным.
        На том и договариваемся. Азамат слушает наш разговор, благоразумно помалкивая, чтобы не нарушить мою эквилибристику.
        А расстегаи с устричным соусом - это вещь, и муж у меня самый лучший. Вообще, мужчина у плиты, да еще в фартучке, - это ужасно эротично. Во всяком случае, мне никакого другого афродизиака не надо.
        После еды мы некоторое время расслабленно перевариваем. Азамат стаскивает с головы какой-то хайратник, - оказывается, мать с утра подарила. Красивый такой, красно-синий, очень ему идет. Вот только муж у меня со вчера непричесанный. За всеми вчерашними открытиями он даже не расплел косу, и теперь она напоминает водоросль - грозу купальщика. Я лениво встаю, откапываю в сумке свою щетку, потому что где Азаматова, я не знаю, а спрашивать лень, и принимаюсь приводить его в порядок.
        - Ишь ты, - усмехается матушка, которая наблюдает за моими движениями, подперев щеки кулаками, - нежности какие. Ты его как кошка котенка вылизываешь.
        - Еще бы, - говорю, - за таким богатством уход нужен. Красотища ведь неимоверная.
        Это слово я на днях переняла от Унгуца и очень им горжусь.
        Азамат смущается, а матушка как будто чем-то недовольна.
        - Да уж, - протягивает она, - красиво-то красиво, да грустно.
        - Почему? - удивляюсь я.
        - Из-за отца, - неохотно бросает Азамат.
        Я озадаченно моргаю.
        - Какая связь между твоими волосами и этим нехорошим человеком?
        Азамат поднимает на меня взгляд исподлобья.
        - Ах да, тебе еще не говорили, наверное… Длинные волосы носит старший мужчина в семье.
        Ну хоть теперь понятно примерно, почему Азамат своих волос стесняется. Но, ой, мамочки, так это что же, если вдруг папаша проявит остатки совести и они помирятся, он пострижется?! Да я этого старого козла голыми руками порву!!!
        - Ай, - удивленно говорит Азамат. - Ты чего дергаешь?
        - Прости, задумалась. А насчет волос… ты взгляни на это под таким углом: если бы они у тебя были короткими, я бы вряд ли вышла за тебя замуж.
        Азамат запрокидывает голову, чтобы недоуменно воззриться на меня.
        - Теперь ты поясни, пожалуйста, какая связь.
        - Ну помнишь, когда я по милости твоего духовника обкушалась грибочков? И к тебе спать пришла?
        - Ну.
        - Ну вот, я как тогда на твои волосы налюбовалась под кайфом, так и… понеслось. В смысле, мне кажется, э-э, как бы это сказать по-муданжски? В общем, что моя душа именно тогда поменяла место жительства. И после этого я стала про себя тебя на «ты» называть, в моем-то языке есть разница.
        - С ума сойти, - бормочет Азамат.
        А я вдруг понимаю, что и тут Алтонгирел, зараза, угадал. Он же хотел мне глаза открыть на Азамата. И открыл ведь! Не дай бог, узнает…
        Матушка только головой качает, ворча что-то о противоестественных землянах, которые ходят друг к другу ночевать и выбирают супругов по волосам. Азамат снова откидывает голову, позволяя мне продолжить груминг, а потом говорит:
        - А я потерял душу с самого начала, когда ты, едва поднявшись с пола и без оружия, так уверенно заявила, что не пойдешь куда велено, и тут же придумала, почему мы должны тебе это позволить. Я так растерялся, что близко к тебе не подходил потом - боялся потерять самообладание.
        Коса заплетена, и мы начинаем прощаться. Пора возвращаться, а то потемну летать все-таки небольшое удовольствие, даже с инфракрасным экраном. Мы клятвенно заверяем матушку, что будем навещать и подвозить всякие южные вкусности. Она в свою очередь обещает держать телефон заряженным и подключенным к выносной антенне, которую мы ей оставили.
        - А вы не хотите поближе перебраться? - спрашиваю. - Подыскали бы местечко поприятнее, построили бы там дом с удобствами…
        - Нет, - легко отказывается она. - У меня тут подруги есть, рыбка ловится круглый год, а больше мне ничего и не надо особенно. Вот на счастливого ребенка посмотреть только.
        Мы по очереди обнимаем ее на прощанье и улетаем из-под заснеженной горы вверх, в синеву, а потом прочь, на юг, над гигантскими деревьями, плоскими горами и широкими равнинными реками.
        Когда мы подлетаем к Ахмадхоту, уже довольно темно, хотя мне кажется, что три дня назад в это же время было гораздо темнее. Весна все-таки. Ахмадхот, подсвеченный яркими окнами, напоминает паутинку в росе. Зависнув для посадки над садом, мы видим все окрестные дома. Вон заросшее хозяйство Ирнчина, вон мой клуб, вон Дом Старейшин и толпа у него… Мы мягко опускаемся в траву.
        У дверей нас поджидает - кто бы другой, а? - Алтонгирел, будь он неладен. А я так надеялась сегодня без него обойтись.
        - Ну как лошади? - ядовитенько спрашивает он, как будто точно знает, что никаких лошадей мы не видели, а все это было предлогом для чего-то еще.
        - Отличные лошади, - радостно заявляет Азамат. - Я себе взял серебряного. Как говорит Лиза, красотища неимоверная.
        Мы входим в дом, раздеваемся, и Азамат сразу разводит огонь в печке. Вообще, этот их саман хорошо держит тепло, тут градусов пятнадцать, но Азамат все никак не может привыкнуть к мысли, что я могу существовать при низких температурах.
        - А еще, - продолжает муж радостно, - мы навестили мою мать. А я и не знал, что она от отца ушла. - Он поднимает взгляд от топки на Алтонгирела и поводит бровью.
        Алтонгирел, по-моему, и сам этого не знал, но ему западло признаваться.
        - Я думаю, тебе было полезно узнать это от нее самой, - спокойно говорит он, глядя в сторону. Мне остается только головой качать. Алтонгирел решительно меняет тему: - Как драгоценной госпоже понравились пейзажи?
        - Я была просто очарована, - в тон ему отвечаю я.
        Азамат вдруг как будто что-то вспоминает и взбегает по лестнице на второй этаж, а возвращается со своим запыленным буком. Аккуратно протирает его тряпочкой на кухне, потом усаживается на диван и раскладывает бук на коленях.
        - Иди-ка сюда, Лиза. Будем дом проектировать.
        Я присаживаюсь рядом, по пути отмечая, как на секунду офигевает Алтонгирел.
        - Начнем с размера, - предлагает Азамат, разминая пальцы. - Ты какой хочешь?
        - А какой престижнее?
        - Ну большой, конечно.
        - Давай большой, - легко решаю я.
        - Хорошо. - Азамат начинает вбивать параметры нового проекта. - Три этажа?
        - Ага, - киваю. - И лифт. И балконы на все стороны. И, если можно, отопление такое, чтобы рычажок повернул - и тепло.
        - Да легко, - улыбается Азамат, стуча по клавишам.
        Минут через пятнадцать домик сверстан, а Алтонгирел чувствует себя обделенным нашим вниманием.
        - Что ты с ней сделал? - спрашивает он у Азамата.
        - Это не я, это мать. Никогда бы не подумал, что они так споются.
        - Почему? - удивляюсь. - Она очень разумная женщина в отличие от этих дур из клуба.
        - Обычно женщины настолько разного возраста не понимают друг друга, - объясняет он. Я никак не реагирую, и он обращается к духовнику: - А у вас тут что новенького?
        - Да вот Старейшина Унгуц ногу сломал.
        - А что ж ты молчишь-то, зараза?! - взвиваюсь я. - Где он?
        - Да в Доме Старейшин. Его-то дом рухнул вчера ночью.
        - Что?! - подскакивает Азамат. - Как рухнул?!
        - Да так, - пожимает плечами духовник. - У него дом ведь древний совсем был. А старику ремонтировать тяжело. Вчера тут дождь был, вот крыша и просела. Удивительно, как зиму продержалась.
        Я стремительно одеваюсь, подхватываю из прихожей чемодан-аптечку и запрыгиваю в машину.
        Старейшина сломал не просто ногу, а чертову шейку проклятого бедра, язви ее в душу. Лежит он в подсобной комнате, делает вид, что все в порядке. Парниша-духовник отчитывается, что дважды приносил еду.
        - Что ж вы так неаккуратно, - причитаю я, наводя сканер на поврежденную кость. Перелом внекапсульный, надо штифт ставить, а потом нашему деду лежать и лежать, а тут и матрац нужен особый, и уход… - На три дня нельзя уехать! Больно?
        - Ну так… - неопределенно отвечает он.
        Еще ведь хорохориться будет! Ну н-на тебе обезболивающего.
        - А где целитель? - спрашиваю у подошедшего духовника.
        - Занят.
        - Что значит занят, если тут у человека травма?!
        - Не кричи, Лиза, - просит Унгуц. - Ему звонили, он там жену чью-то лечит от заразной хвори. А у меня незаразное, я и подождать могу.
        Ну да, давайте погеройствуем. И ведь главное - больницы-то нет. Есть дом целителя с комнатой для больных. И все. Ну ладно же…
        Я решительными ломающими жестами раскладываю носилки и выхожу на крыльцо, у которого тусуется толпа любопытных.
        - Мне нужна пара красивых мужиков, - объявляю.
        Нужны-то мне, конечно, сильные, но сильные они тут все, а вот на красивых обязательно откликнутся. И правда, ко мне уже бегут пятеро. Выбираю двоих, что покрупнее, и с их помощью транспортирую дедулю в машину и располагаю поудобней. Дома уже Азамат с Алтонгирелом вносят его на верхний этаж во вторую спальню.
        - Хоть бы мужа спросила, не возражает ли, - ворчит Алтонгирел.
        - Что-то мне подсказывает, что не возражает.
        Я вызваниваю Ориву, чтобы ассистировала, и в двух словах рассказываю Унгуцу, что я собираюсь с ним сделать и зачем.
        - Хорошо, - покорно соглашается он. - Вот только дочка дочки моей… У нее же теперь крыши над головой нету. Азамат, уж ты придумай что-нибудь…
        Мы переглядываемся.
        - Тащи ее тоже сюда, - говорю. - Потом разберемся.
        Он согласно кивает и растворяется в воздухе.
        Глава 7
        Мы с Оривой наконец-то покидаем импровизированную операционную, оставив пациента спать, пока обезболивающее работает. Внизу на кухне Азамат разделывает какую-то гигантскую птицу, а Алтонгирел, нависнув над столом, вещает что-то о нравственности и приличиях, как обычно. С другой стороны стола сидит маленькая девочка, такая маленькая, что я вижу только ее макушку с хитрой прической. Я устало падаю в кресло и без особого энтузиазма прислушиваюсь, что там опять не нравится зануде-духовнику.
        - Азамат, но ты же не можешь допустить, чтобы в твоем доме жил посторонний мужчина! - возмущается Алтонгирел.
        - Не посторонний мужчина, а Старейшина Унгуц. Он был моим Наставником, если помнишь, - невозмутимо и, видимо, не в первый раз отвечает Азамат, вытягивая из тушки потроха. - А, Лиза, ну как он там?
        - Спит как младенец. Ему теперь неделю надо полежать, потом можно будет ходить по дому. Через месяц будет как новенький.
        Алтонгирел шепотом уточняет у Азамата, сколько точно составляет неделя - никак не выучит, семь или восемь дней. Потом смотрит на меня как-то боязливо.
        - Так где, по-твоему, Старейшина будет лежать эту неделю?
        - А какие есть варианты? - спрашиваю на всякий случай, хотя уже примерно представляю ответ.
        Вообще, надо бы Азамату помочь, а то этот духовник из него уже все соки выпил, пока мы оперировали. Но меня хватает только на то, чтобы, не вставая, достать из холодильника корзинку подмерзших фруктов и вгрызться в первое попавшееся эбеновое.
        - В Доме Старейшин или на постоялом дворе, - пожимает плечами Алтонгирел, предостерегающе косясь на Азамата.
        - Ага, - говорю, - а ухаживать за ним там шакал будет, что ли? Нетушки, пусть тут остается.
        - Что?! - рявкает Алтоша, да так звонко, что девочка за столом пригибается. - И ты туда же?! Нет, я понимаю, у Азамата на радостях крыша поехала, но ты-то должна соображать! Вот так взять и разрешить кому-то жить в своем доме!
        Я озадаченно смотрю на Азамата.
        - А в чем проблема?
        - Да ни в чем в общем-то, - улыбается он. - Я так и думал, что ты будешь не против, если Старейшина у нас поживет, пока ему новый дом не построят.
        Меня немедленно переполняет вопросами.
        - А кто будет строить? И почему Алтонгирел считает, что я должна быть против? И на каких таких радостях у тебя могла поехать крыша, дорогой? - Последний момент меня особенно занимает. Уж не проговорился ли?
        - На радостях, что ты наконец согласилась насчет дома, - подмигивает мне Азамат. - Строить будут все кто может, потому что помочь Старейшине - благое дело, вроде моцога. А что касается его проживания у нас…
        - Это ни в какие рамки не лезет! - встревает Алтоша. - Ты понимаешь, что люди подумают?
        - Нет, - честно говорю я.
        Азамат только отмахивается.
        - А то они сейчас обо мне хорошо думают. Ну решат, что Лизе Старейшина приглянулся. Это гораздо лучше, чем если они опять начнут на Тирбиша грешить. Старейшине по крайней мере в глаза никто не будет гадостей говорить.
        Я давлюсь хурмой.
        - Ты что, хочешь сказать, кто-то подозревает, что я изменяю тебе с Тирбишем?
        - Ага, примерно полгорода, - снова усмехается Азамат. - Да ты не переживай так, людям ведь только дай повод почесать языки. А ты - такой хороший повод, всем же любопытно, что ты за зверек. Да и трудно поверить, что ты со мной связалась без какой-нибудь корыстной цели. Так что про тебя все время будут болтать. Ну, может, лет через десять привыкнут. А Тирбишу только на пользу, что его подозревают. Обзываются, конечно, но больше от зависти. Никто ведь не станет тебя порицать за измену.
        Ага, то есть я в очередной раз на полном ходу влетела в непреложную муданжскую истину, что чем человек красивее, тем он может быть безнравственнее. Ладно, хорошо, хоть Азамат не расстраивается из-за этого. Хотя надо будет потом наедине с ним еще раз все проговорить, чтобы точно никаких обид не было.
        - Так что, теперь они будут думать, что я тебе со Старейшиной изменяю?
        - Вряд ли у кого-нибудь хватит смелости это так сформулировать, - протягивает Азамат, сдерживая смех, - но что-то в этом духе, да.
        Меня слегка размазывает такими новостями, я сижу над корзинкой, бессмысленно перебирая фрукты.
        - Интересно, - говорит вдруг Орива. - А как целитель с этим справляется? У него ведь все время больные дома живут.
        - Целитель - одинокий старик, - скрежещущим голосом поясняет Алтонгирел. - А Лиза - молодка. А ты вообще девка, а туда же. Ваше женское дело - шить, детей рожать да в обществе мужа украшать. А вы тут устраиваете бунт в муравейнике…
        Твердолобая жизненная позиция Алтонгирела способна вывести меня из любого ступора и шока.
        - А вот это уже дискриминация! - радостно объявляю я, подхватываясь с кресла. - А я все еще гражданка Земли, так что смотри у меня, еще под суд попадешь с такими разговорчиками. Азамат, ножик мне подкинь, пожалуйста.
        Алтоша отшатывается, а когда понимает, что нож мне был нужен сливы резать, заливается краской. Орива хохочет. Из-под стола слышится робкое хихиканье старейшинской внучки, про которую все благополучно забыли.
        - А ее ты тоже здесь оставишь? - тычет пальцем духовник, являя собой образчик праведного гнева.
        - А что, думаешь, кто-то заподозрит Азамата в таком извращении?
        Тут уже краснеют все, кроме меня и девочки, которая вряд ли что-то поняла.
        - Ну и здорова же ты охальничать, - вздыхает Алтонгирел. Ну, я думаю, что он сказал примерно это.
        Азамат только качает головой, а когда я подхожу помочь по хозяйству, тихо говорит:
        - Так шутить женщина может только среди других женщин, а мужчина среди других мужчин. Я понимаю, что тебе трудно привыкнуть, но это важное правило вежливости.
        - Ну конечно, - кривлюсь я. - Ребенка на улицу выставить можно, а по делу высказаться при мужиках нельзя. Можно подумать, если я в клубе что-то такое ляпну, они оценят.
        Алтонгирел внезапно хватается за голову.
        - Ой, Лиза, а что скажут твои соседки! Это ж бабы, они язык за зубами держать не будут! Тем более ты там вроде как своя… Вот позорище, они ведь и про Старейшину не постесняются небылиц наплести…
        В кои-то веки опасения Алтонгирела оказываются мне созвучны. Как представлю, что я услышу завтра вечером в клубе… ох.
        - Ладно, с этим мы завтра будем разбираться. А пока надо организовать ночлег. Азамат, у тебя, кажется, в чулане ширмы были? Давай отгородим один диван в гостиной и там девочку устроим. Там как, из руин дома можно какие-то вещи извлечь или совсем труба?
        - Можно, только все грязное, естественно, - отвечает Алтонгирел. - Завтра будут разбирать завал, что смогут - извлекут.
        Азамат уходит расставлять и протирать от пыли старенькие ширмы, я набиваю птицу сливами, обкладываю чомой и отправляю в духовку. Сливы эти замечательные, их можно как уксус использовать, чтобы замачивать жесткое мясо. Это меня Тирбиш научил. И при этом они почти не кислые на вкус! В общем, я их теперь закупаю ящиками и кладу во все подряд. Азамат вроде не жалуется.
        Орива тем временем подсаживается к нашей маленькой гостье и затевает беседу. Я с ужасом понимаю, что не разбираю ничего, что говорит девочка. Я ведь с муданжскими детьми еще не общалась, а они, заразы, так противоестественно лепечут… Однако надо все-таки и мне с ней познакомиться, раз уж она тут жить будет теперь.
        Подхожу и присаживаюсь на корточки перед стулом.
        - Привет, - говорю. - Меня зовут Лиза.
        Девочка темненькая, большеголовая, с круглым лицом и узкими черными глазами; она немного похожа на Унгуца.
        В ответ на мое приветствие она что-то тараторит, надо думать, свое имя, но я ничегошеньки не разбираю.
        - Ты извини, - говорю, - но я пока плоховато понимаю по-муданжски. Ты хочешь сходить к Старейшине Унгуцу?
        Она решительно мотает головой, потом произносит что-то вроде «спит, так пусть спит». Только сейчас я замечаю, что ее неплохо бы помыть - яркое шерстяное платье и рейтузы по низу все перемазаны дорожной грязью, а на руки она явно опиралась, когда вставала.
        - Давай-ка пойдем тебя искупаем, - предлагаю я приказным тоном. - А там как раз ужин сготовится.
        Девочка, кажется, не против. Я предоставляю Ориве довести ее до ванной, а сама тем временем добываю полотенца и свою футболку, что поменьше. Есть у меня соблазн выдать ей ту самую, с марихуаной, но она и мне велика была, а эта козявка сквозь вырез вся проскочит.
        В ванной мы возимся ужасно долго, потому что все бутылочки невероятно интересные, а что в них, а зачем бывают разные мочалки, а как вода попадает в кран, а, ой, ПЕНА!!!
        Когда я, вся мокрая и упревшая, выхожу из ванной в клубах пара, оказывается, что футболка была не нужна: приехал Тирбиш и привез детскую одежду, одолженную его самой младшей сестрой. Всего у него сестер и братьев девять, и сейчас мать на сносях. Трудолюбивый у Тирбиша отец, ничего не скажешь.
        Девочка, оказывается, его хорошо знает и, как только мы садимся за стол, залезает к нему на колени. Тирбиш с ней воркует как с родной, хотя у него это, наверное, в привычку вошло. Я уже почти сплю, день был какой-то уж очень длинный. Сквозь слипающиеся веки наблюдаю за дрессировкой мелкой и думаю, что знаю, кто будет нянькой у нашего с Азаматом чада. И правда, чего далеко ходить…
        - Лиза! - Возмущенный голос Алтонгирела вырывает меня из приятных раздумий. - Зачем ты напихала в гуся слив?! Они же сладкие!
        - Не хочешь, не ешь, я, что ли, тебя заставляю? - усмехаюсь я и, видимо, засыпаю прямо на столе.
        Утро у меня на следующий день бурное. Азамат подорвался ни свет ни заря куда-то организовывать строительные работы. К счастью, гигантского гуся вчера даже с участием Тирбиша не всего съели, а то бы пришлось до завтрака на рынок топать, в доме-то шаром покати.
        Я, впрочем, тоже просыпаюсь рано, от грохота внизу. Едва не скатившись со ступенек, обнаруживаю, что это старейшинская внучка уронила ширму, вероятно пытаясь ее отодвинуть. При виде меня она неожиданно прячется за диван.
        - Ты не ушиблась? - спрашиваю.
        - Уши-и-иблась, - слышится в ответ испуганное блеяние.
        Как выясняется, она ободрала локоть. Я обрабатываю ссадину так, что от нее моментально не остается и следа, что невероятно радует ребенка. Хоть шарахаться перестает. И чего это она вообще? Забыла за ночь, где находится, что ли?
        Умыв ее, усадив за стол и снабдив тарелкой с мелко накрошенной едой, я иду проверить, как там Старейшина. Дедусь валяется, заложив руки за голову, и с блаженством на лице смотрит в окно, где на карнизе тусуются очаровательные сине-оранжевые птички.
        - Весна, - радостно сообщает мне Унгуц вместо здрасте. - Жукоеды прилетели. Скоро рыба под мостом пойдет… Эх, как думаешь, Лиза, смогу я еще этим летом с крыши дома рыбу ловить?
        У обезболивающего, конечно, разные побочные эффекты бывают, но за этим конкретным помутнений рассудка вроде не числится. Может, я что-то не так поняла?
        - С крыши? - тупо переспрашиваю.
        - Ну да, у меня дом-то на самом берегу, так что как раз на крыше сидишь, как на мостках… ох… - Его лицо резко мрачнеет. - Дом-то… А где моя девочка? Азамат ее нашел?
        - Да, - вздыхаю облегченно. Кажется, с дедом все в порядке. - На кухне внизу сидит, завтракает. Вы как себя чувствуете? Есть хотите?
        - Так она тут ночевала, что ли? - удивляется он, приподнявшись.
        - Ну да, а куда ж ее девать?
        Старейшина пару секунд моргает, потом откидывает голову, что-то бормоча под нос.
        - Чего? - переспрашиваю я. Ну пожалуйста, хоть этот пусть не говорит, что это неприлично!
        - Я говорю, удивительно, как Алтонгирел разглядел, что вы с Азаматом думаете одинаково. Что он чужого ребенка в свой дом пустит не задумываясь, я не сомневался. Но что ты… Это прямо удивительное совпадение, чтобы муж и жена оба были такими добрыми людьми.
        - А чего тут особо доброго? Не последнюю краюшку отдаем, место-то есть.
        Он задумчиво кивает, видимо оставшись при своем мнении.
        После завтрака и осмотра пациента (я же теперь, как большая, старательно заношу всех, кого лечу, в базу, создаю им там медкарту, пишу дневники… раньше в больнице меня вся эта волокита ужасно раздражала, а здесь даже как-то успокаивает, как будто я не единственный компетентный врач на планете) я оставляю младшую на попечении старшего и наоборот, а сама таки топаю на рынок. С тачкой. А что делать? На машине туда бессмысленно, это ж один квартал всего, а на сам рынок не заедешь. Да и у нас к двери не подъедешь, только к задней, но она на зиму заколочена, потому что зачем зимой открытая терраса. А в руках нести тоже не хочется. Азамат-то носит, ну так он и меня не заметив поднимает. Кстати, интересно, на лошади ведь необязательно самой сидеть, там же как-то можно навьючить багаж… Может, когда мне моего мерина пригонят, можно будет его как тачку использовать?
        На рынке, как всегда, слякотно и пахнет раскисшими фруктами. Впрочем, свежими фруктами там тоже пахнет, а еще горячими медовыми сластями, пряностями, копченым мясом и рыбой и прочими разными вкусностями. Я вообще очень люблю покупать еду и планировать, что я из нее сделаю и с чем съем. А сегодня к этому примешивается смутное желание угостить всех чем-нибудь этаким, да и Азамата надо каким-нибудь деликатесом побаловать, а то он сегодня, по-моему, даже не завтракал.
        Женщин на рынке мало - как покупательниц, так и продавщиц. Это, в общем, понятно: торговцы - народ небедный, жены у них дома сидят. А столичные покупатели и вовсе слуг отправляют на рынок, сами-то разве что за одеждой лично прогуляются. Магазины на Муданге тоже есть, они обычно располагаются в гостиной дома ремесленника, который делает товар. Еще есть несколько магазинчиков импортных товаров, привезенных с Броги, Гарнета, Тамля или еще каких-нибудь других планет. Но мне лично все это разнообразие не очень нужно. Еду все равно на рынке покупать надо, а всякие блага цивилизации у меня с собой. Хуже то, что инопланетные производители напрочь отказываются посылать товары на Муданг по туннелю, потому что он естественный и слишком часто проглатывает или выплевывает в неожиданном месте то, что по нему едет, чтобы страховые компании могли на этом заработать. Так что когда у меня возникнет потребность в каком-нибудь немуданжском товаре, самым быстрым способом это получить будет попросить Сашку отправить с Земли. Тамошняя почта пока не знает, что тут туннель плохой, и выпендриваться не станет.
        Однако как ни мало женщин на базаре, а вот же молоко я покупаю у тетки. Она, правда, с лица страшненькая, но за двумя своими коровами ходит хорошо. На Муданге коров мало держат, не знаю уж почему, так что молоко обычно козье или овечье, а мне оно не слишком нравится. Я, правда, и пью-то его раз в неделю, ну еще в кофе добавляю или там в тесто. А вот Азамат может в день литра три выдуть только так - и холодного, и горячего, и парного (вот уж гадость!), - и еще в печку ставит в толстостенном горшке, чтобы пенка образовалась. На местном молоке эта пенка выходит сантиметров пять, а то и десять толщиной, а на вкус что-то вроде очень жирных взбитых сливок. Но все равно пенка, бе.
        Так вот, эта добрая женщина согласилась лично для меня делать пресный творог и сыр. Надо будет еще попросить Сашку прислать вкусного кефира, чтобы она оттуда бактерию расселила.
        А вот рядом с моей молочницей, как ни странно, супружеская чета. Он - мелкий (по муданжским меркам) мужичонка, тощенький такой и проворный, личико обезьянье бородой прикрывает. Она - мощная, крупная (опять же по муданжским меркам) тетка с зычным голосом и большими, сильными руками. Поскольку на Муданге вообще сильно развит половой диморфизм, то супруги в итоге почти одного роста. Наверное, это считается очень некрасиво, насколько я уже имею представление о муданжском чувстве красоты.
        Торгуют они орехами, сухофруктами, медом, каким-то псевдолечебным варевом и тому подобной бакалеей. Но я застыла перед лотком не поэтому. На мужике классический теплый муданжский халат распахнут, под ним рубашка и штаны ну так расшиты, просто-таки так расшиты, что я и товара-то не вижу. Да и халат, хоть вышивки на нем немного, сидит как на принце каком-то. Так аккуратно и точно, что почти изящно, хотя в неподпоясанном виде этот предмет одежды изящным быть не может в принципе.
        Осознав, что неизвестно сколько времени стою перед прилавком с разинутым ртом, я решаю немедленно во всем сознаться.
        - Здрасте, - говорю. - Какая у вас одежда красивая, я прямо залюбовалась. Это кто же такая мастерица?
        - Жена, - довольно отвечает он, - кто ж еще.
        Вот тут-то я и рассматриваю эту самую жену. Она издает гулкий клич, выполняющий роль смеха.
        - Что ж тут у вас, в столице, шить разучились, коли мои поделки такое удивление вызывают?
        - Да у нас, - говорю, - каждая мастерица от других свои приемы скрывает, а в итоге у каждой только что-то одно хорошо получается.
        - Эх вы-ы, - протягивает торговка, - корыстолюбцы! Можно подумать, на продажу делают! Это же самому дорогому человеку в подарок!
        Тут у меня в голове что-то щелкает. Я принимаюсь медленно набирать всякую фигню с прилавка, а тем временем невзначай задаю классический муданжский вопрос:
        - А что же вам дома не сидится? Небось денег-то хватает…
        - Да я уж насиделась, - жизнерадостно сообщает тетка. - Шестерых сыновей вырастили мы, все уже, хватит дома сидеть. Мужу-то и помогать надо иногда, я так считаю. Тоже ведь не юноша. А заодно тут и подзаработаем на старость, и со всякими разными людьми потремся, оно и развлечение!
        - Это вы хорошо придумали, - говорю. - А далеко живете-то?
        - Да час на машине вниз по реке, - кивает в ту сторону. - Мы ж сами-то не выращиваем, у других покупаем летом свеженькое, сушим-варим и зимой продаем. Хоть, может, кто-то считает, что это нечестно, да мне кажется, так лучше выходит. А то, если у кого сад, это же надо успеть все собрать да переработать, а спешка до добра не доводит, как думаете? А мы потихонечку все переберем, лучшее выберем и на зиму сохраним - и вам же вкусней будет, правда?
        - Не сомневаюсь, - усмехаюсь я. - Давайте-ка мне вот этого, вон того, еще этих вот пять сортов и вон тем заполируем, а еще, скажите, вы уроков шитья не даете? А то я бы поучилась за денежку.
        - Да, мил моя, кто ж за такое деньги берет?! - восклицает она, а потом хитро на меня щурится. - Да ты не та ли инопланетянка, про которую все говорят?
        - Скорее всего, та, - сознаюсь. - Вряд ли нас тут две таких.
        - Да уж, - хохочет торговка. - И что, прям с Земли? Ну надо же! А правду говорят, будто ты за этого наемника Байч-Хараха замуж вышла? Правда? И как он?
        Я поджимаю губы, памятуя, что ожидается в ответ на этот вопрос.
        - Отлично. Прекрасный мужик.
        - Хорошая ты девка, я смотрю, - широко улыбается она. - Так, значит, учиться хочешь? Ну давай вечерком, как торговля кончится. Хотя у тебя ж клуб, наверное…
        - Шакал с ним, с клубом. Не хочу я туда идти, и никто меня силком не затащит, - категорично объявляю я. - Лучше подругу позову, и будет у нас собственный клуб прямо у меня дома. Глубокий дом знаете? С драконьей чешуей на крыше?..
        Глава 8
        Дома подозрительно тихо. Порыскав по комнатам, устанавливаю, что девчонки там нет. Вот зараза мелкая, нельзя на час оставить с дедом! Кидаюсь к Старейшине, дескать, так и так, нету нигде.
        - Так она в клуб ушла, - невозмутимо объясняет он, приподнимаясь на подушках.
        - В какой такой клуб? - моргаю. Они чего, такие маленькие уже посещают этот гадючник?!
        - Ну как - какой, детский. Грамоте учиться.
        - А-а, в школу, что ли? - облегченно догадываюсь я.
        - Не-ет, - смеется Старейшина. - В школу парни идут с двенадцати лет. А это просто детский клуб; они там играют, учатся, поделки мастерят, сказки слушают…
        - Ах вот оно как. А кто их учит?
        - Ну, Ирих ходит к Старейшине Асундулу и его жене, а так вообще обычно какая-нибудь пожилая чета, у которой свои дети уже все взрослые, устраивает клуб для соседских. Родители им за это подарки дарят, а дети иногда и по хозяйству помогают.
        Мне все это живо интересно, надо же знать, где и у кого будет учиться мое чадо. Не лететь же ему на Землю за образованием…
        - А как ребенок впервые попадает в клуб?
        - Да как, приходит, и все.
        - В любой?
        - Обычно в ближайший, но можно и в другой какой, если, скажем, друзья там. Ну и понятно, кто с певчими именами - отдельно, а кто с глухими - отдельно.
        - А их по-разному учат?
        - Конечно, певчие-то потом могут в школу пойти, так что их больше учат всякой мудрости человеческой, а простых людей учат руками работать, ну и грамоте-счету, куда ж без этого.
        - Так, выходит, на Муданге все читать умеют? - несколько удивляюсь я. Для такой дикой культуры это довольно странно. На Тамле, например, грамотных процентов двадцать, а на Эспаге и того меньше.
        - Ну да, - задумывается Унгуц. - Разве что безродные не умеют, потому что кто ж их учить будет… А так все. А чего там буквы-то запомнить, они же простые.
        Это в чем-то правда. В муданжском языке все пишется как слышится, почти без исключений, а буквы - это просто таблица умножения. Они бывают гласные и согласные (что, очевидно, очень важно для муданжской культуры). Согласные погрубее, гласные поизящнее и пишутся над следующей согласной. Буквы А и Т - основные. С помощью разных хвостиков, петелек и надстрочных украшений они превращаются во все остальные буквы. При этом одна и та же закорючка на разных буквах значит одно и то же. Например, кружочек над буквой делает П из Т и О из А, а галочка слева превращает Т в Д, П в Б и так далее. В итоге алфавит выглядит как таблица, где к стандартному элементу в каждой строчке прибавляется все больше значков. Азамат мне даже показывал какую-то математическую игру, где надо на доске с этой таблицей расставлять фишки так, чтобы все значки в закрытых клетках составляли в сумме какое-то магическое число. В общем, разновидность судоку.
        Я вынуждена прервать интересный разговор, потому что звонит Азамат уточнить, на сколько комнат делить третий этаж, а я понятия не имею, сколько мне их там надо. Обещаю подумать минут десять и перезвонить, а для стимуляции хозяйственной мысли иду вниз раскладывать по местам покупки. Их много, они вкусные, и меня это несказанно радует. Наконец, набив холодильник и отчаявшись принять хоть какое-то решение, перезваниваю мужу. У него там на заднем плане крики, лязг и стук молотка. Чувствую, жилищный вопрос тут решается быстро… Азамат обещает сегодня быть дома к обеду. Надо же что-нибудь ему вкусненькое приготовить.
        К Унгуцу я снова поднимаюсь час спустя, заготовив полуфабрикаты для обеда.
        - О, Лиза-хян! - радуется он, награждая меня ласкательной частицей. - Как же мне тут скучно одному, ты не представляешь! Да ты небось сейчас опять меня пилюлями напичкаешь и ускачешь куда-нибудь?
        - Да надо сходить с Оривой позаниматься, - говорю. - А вечером тут буду. Э-э-э… Ирих скоро из своего клуба придет?
        - А кто ж ее знает? - пожимает плечами Унгуц. - Если там интересно, то не скоро. А иногда скучно бывает, так через час приходит. А чего же ты вечером дома? У тебя ведь тоже клуб должен быть.
        Я строю противную рожу. Получать нагоняй от Унгуца не хочется, но не скрывать же, в самом деле… Да и может, он не будет ругаться…
        - Я решила больше туда не ходить. Я свой клуб организую, прямо тут, в гостиной.
        Унгуц смотрит на меня как под гипнозом, потом медленно качает головой.
        - Бедный Алтонгирел, - неожиданно выдает он. - Измучаешь ты его совсем.
        Проморгавшись, я решаю прояснить этот момент.
        - Вообще-то Алтонгирелу совсем не обязательно обо мне беспокоиться. Я его своим духовником не назначала, или как там у вас это делается… Я бы с удовольствием выбрала на эту роль кого-нибудь с более широкими взглядами.
        - Ишь ты, - усмехается Унгуц. - Духовника она захотела с широкими взглядами. Духовники, моя дорогая, нужны, чтобы волю богов приводить в исполнение в точности и следить, чтобы правил никто не нарушал.
        - Хотите сказать, они все такие? - упавшим голосом протягиваю я.
        - Да Алтонгирел для своего возраста, можно сказать, мудрый. Остальные-то попроще будут. Широта зрения, она, знаешь, с годами приходит. Вот кому хотя бы лет пятьдесят, те дальше видят, понимают, для чего правила нужны, а когда ими можно пренебречь для общего блага. Но только тогда они уже Старейшины, а не личные духовники своих приятелей. Мудрых людей на всех не хватит, они должны планету в руках держать. А среди молодых тебе искать нечего, только хуже найдешь. Алтонгирел-то вон какой дальнозоркий оказался, тебя с Азаматом свел.
        - Да ни шакала он нас не свел! Он меня собирался за кого-то другого выдать, а как узнал, что у меня имя певчее, то пришлось предоставить мне выбор! Вот я и выбрала! Я, понимаете, а не он!
        Унгуц покровительственно усмехается в бороденку.
        - Я тебе, Лиза, назидательную историю расскажу. Вот назвали меня при рождении таким именем дурацким. Даже родители смеялись. А уж в клубе да в школе вообще спасу не было. Я все ходил к Старейшинам и выспрашивал, за что же мне такое имя. А они молчок. Так я для себя решил тогда же, в детстве: мол, надо так жизнь прожить, чтобы в старости меня позвали в Старейшины, вот тогда не отвертятся, скажут. И это мне, как видишь, удалось. Как стукнуло мне сорок годочков, призвали меня на Совет и говорят, дескать, Унгуц, изрядно ты послужил отчизне, давай принимай посвящение. А я отнекиваться. Дескать, у меня дел полон дом, куда мне еще тут судьбу планеты решать. А дело было под Новый год, и в тот год ни один человек еще в столичный Совет не вступил. Но есть же правило, что каждый год надо Совет пополнять, а то ведь старики… умирают часто. Так они меня давай уговаривать. А я такой им и говорю: мол, приму посвящение, если скажете, за что меня так назвали в детстве. Тут старший духовник улыбается так весело и протягивает мне бумаженцию, а там написано, дескать, сына Унгала Белоглазого назвать Унгуц, ибо из него
выйдет хороший Старейшина или хороший вор, так вот, чтобы дорогу не спутал, повесить ему приманку. Видишь, Лиза, боги-то, они все знают наперед. Плохой духовник, который богов не чувствует, он бы тебе выбора не дал, да и вообще с этой женитьбой не затеялся. А Алтонгирел, я думаю, много усилий приложил, чтобы вас свести, даже если он сам так не думает.
        Я не могу сдержать смех. Да уж, против собственной воли Алтоша о нас порадел, это точно.
        Хорошо хоть Унгуц не ругается за клуб. Но вот что от Алтонгирела я никуда не денусь - вот это плохо. Хотя… кто знает, если эти их боги так хитро все устраивают, может, Алтоша тоже зачем-то нужен? Или это меня пытаются заставить что-то делать? Тьфу, пропасть, не хватало еще головой повредиться на религиозной почве.
        Орива воспринимает мою идею о собственном клубе без особого энтузиазма.
        - Да я вообще не большая мастерица, - пожимает плечами она.
        - Вот и поправишь это!
        - Кабы я хотела, я бы научилась, а так уж очень это все женское, скучное… А вы будете что-нибудь про целительство рассказывать за работой?
        - Конечно, почему нет? Не молча же шить! И всякое обучающее видео буду ставить.
        - Тогда я за! - мгновенно светлеет лицом Орива. - А кто еще будет?
        - Да пока только мы втроем, у меня больше подруг нету… Хотя… - Тут мне в голову приходит мысль, за которую Алтоша мне точно эту самую голову откусит, но духовника бояться - за порог не ходить, я так считаю. - Слушай, а ты не против, если с нами еще парень будет? Он просто давно просился поучиться шить, а все никак не складывалось…
        - Парень - шить? - изумляется Орива. Потом догадывается: - А-а, это такой смешной мальчик, который у вас бывает иногда? С завитыми волосами, да? Он ведь, кажется, пара Алтонгирела?
        - Он самый.
        - Хм, надеетесь, что Алтонгирел к вам меньше цепляться станет? Ладно, я не против. С этим парнишей еще веселее будет.
        Азамат и голубцы поспевают одновременно, так что я горда собой. Азамат весь сияет, - видимо, созидательная деятельность доставляет ему много удовольствия. Он стаскивает Унгуца вниз, на диван, и вручает ему какие-то книги и вещи, которые удалось вынуть из-под завала.
        - Тут в прихожей все лежит, и одежда, и все. Только кухню совсем погребло, а так даже немного мебели уцелело. Сегодня уже все разобрали, завтра отстраивать начнем, - бодро рассказывает он, уплетая обед. Голубцы мне удались, даже притом что капусты тут нет и ее пришлось заменить каким-то местным салатом.
        - Так это ты там все утро торчал? - интересуюсь. Я как-то думала, он уже за мою стройку взялся…
        - Я торчал на разработках. Это где стройматериалы берут. Заодно заказал все, что будет нужно для твоего дворца. - Он подмигивает. - Сейчас поем и полечу туда, надо же пастухов предупредить, что все это приедет. Не волнуйся, дней за десять управлюсь.
        - Так быстро?! - обалдеваю я. - Я думала, пару месяцев…
        - Ну это если б я был один, а мне ж никто не мешает нанять рабочих.
        - А как же твои тренировки? Ты сегодня не занимаешься?
        - А не с кем. Все, кто на тренировки ходят, заняты на старейшинском доме. Конечно, после обеда можно было бы, но ведь устали все, толку не будет. Ничего, передохнут, в голове уложится, там и быстрее пойдет.
        - Ну ладно, ты вообще сегодня домой-то вернешься?
        - Вернусь, правда к ночи. Ой, Лиза, там еще остались эти забавные пирожки, или как ты их называешь? Припаси мне на ужин, а? Ты ведь вечером в клуб, а я только приду и упаду после всех этих разъездов.
        Я открываю рот и набираюсь духу, чтобы объяснить про клуб, но тут Азамату кто-то звонит, и он вскакивает из-за стола и принимается собираться, одновременно что-то отвечая в гарнитуру. Ладно, пусть развлекается, если ему так нравится.
        Азамат уезжает, зато приходит целитель, которому передали, что Старейшина Унгуц здесь. Он осматривает пациента с таким видом, как будто за студенткой проверяет, и мне это очень неприятно. Над экзоскелетом он надолго зависает, не зная, что сказать. Зачем эта штука нужна и как устроена, ясно с первого взгляда, а вот почему муданжцы сами не доперли такое сделать… хи-хи. После этого он прогнозирует полгода лежания и принимается перечислять средства от пролежней, но я его быстро затыкаю. Нечего мне тут пациента обезнадеживать.
        - Ничего подобного, - говорю. - Дней через семь забегаете. У матери моей матери такой перелом был, а она вас постарше, и ничего, через месяц на работу вышла.
        А дальше, поскольку у обоих стариков глаза на лоб лезут от идеи, что моя старая бабка должна работать, приходится быстро соврать, что она ведет детский клуб. На самом деле она университетский профессор, но ведь разница только в возрасте учащихся, по сути…
        Потом я предоставляю старикам общаться между собой, а сама пишу сообщение Эцагану. Звонить я не хочу, а то ведь он живет с Алтонгирелом, и тот может докопаться, кто и зачем звонил, и тут же примчаться в гневе. А я пока к этому не готова. Вот соберемся вечером с Оривой и моей новой знакомой, они местные, помогут мне свою позицию отстоять хоть перед целым Советом. Одна я, конечно, тоже справлюсь, но перенервничаю, а мне это сейчас особенно вредно.
        Эцаган отвечает моментально, заглавными буквами и с большим количеством сердечек до и после текста. Общий смысл этого печатного вопля сводится к тому, что он с радостью придет. Ну вот и чудненько.
        С теткой с базара (надо будет как-нибудь осторожно поинтересоваться, как ее зовут, а то уж очень неудобно) мы договорились, что вместо платы за уроки она будет здесь ужинать и что-то прихватывать домой мужу, он ведь тоже по вечерам занят, и получается, что ужин готовить некому. Так что я убираю в холодильник обещанные Азамату голубцы и принимаюсь за приготовление ужина. И как они живут тут, если женщины не готовят?..
        Эцаган является первым. При нем огромная спортивная сумка, в которую он, видимо, сгреб все швейные принадлежности, какие у него были. Физиономия сияет, а кудри в особенности тщательно уложены. Можно подумать, на свидание пришел. Я немедленно приставляю его к делу - отволочь задремавшего Старейшину обратно наверх, нечего ему в нашем клубе делать.
        - А что, Лиза, - говорит Эцаган, спустившись, - вы доделали то, что вязали на корабле?
        - Да давно уж, и отправила маме. Это ведь ей свитер был.
        - Ах да, точно, вы ведь, кажется, говорили. А с тех пор вы больше ничего не мастерили?
        - Да так, пару гизиков сплела… Я ведь все надеялась, что меня научат в клубе, а эти курицы ни на что не способны.
        Эцаган рассеянно кивает. Видимо, бесполезность столичных дам - ни для кого не секрет, это только я все узнаю на собственном опыте.
        - И как, ваша мама была рада? Наверное, здорово, что вы ей посылаете вещи так издалека. Редко кто родителей так любит.
        - Да моя мама была настолько заинтригована историей с бормол, что она тот свитер и не заметила!
        Приходится объяснять Эцагану, с какого боку моя мама имеет отношение к этой истории. Вообще, я ей тогда в пылу мести так размашисто пообещала все объяснить, хотя на самом деле не имела ни малейшего желания это делать. Она бы стала долго возмущаться и призывать меня к действиям, которых я совершать не могу и не хочу, потому что это может задеть чувства Азамата. А объяснять про чувства маме тем более не стоит, потому что она считает, что у мужиков их нет, а если есть, то это размазня, а не мужик. Впрочем, она вообще противоположный пол не жалует. Так что пришлось выдать ей скорректированную версию, что, дескать, встретила тут того дядю, который меня от джингошей защищал, а он меня не узнал, так что и понадобились бормол в качестве доказательства. В общем, ни разу не соврала, и на том спасибо.
        Орива является через полчаса, а следом за ней, собственно, наша наставница. Я не была уверена, спокойно ли она отнесется к присутствию Эцагана - тетка-то она разумная, но мало ли… Однако ее внимание в первую очередь привлекли гобелены на стенах - те самые, что в первый вечер привез Арон.
        - Боги, старье-то какое! Да разве ж в такие стены можно приличных людей пускать? А еще богатый дом! Куда ж ты, хозяйка, смотришь?
        Я пытаюсь что-то возразить, дескать, откуда мне знать, как эти гобелены выглядеть должны, если я ни в одном жилом доме тут не была? И вообще, это временная мера…
        - Так, ясно, вот с гобеленов и начнем, - прерывает меня эта бурная женщина. - Ты вот, парниша, давай-ка быстренько рамки нам сделай, деревяшки-то в хозяйстве найдутся?
        Мы с Эцаганом вламываемся в Азаматову мастерскую и откапываем там несколько деревянных реек, из которых он быстро и ловко сооружает четыре больших рамки с надпилами по двум сторонам, как зубья расчески.
        Когда мы спускаемся, дамы внизу уже распотрошили мои и Эцагановы запасы материалов и нашли там подходящие нитки.
        - Ну вот, - говорит наша наставница. - Теперь натягиваем основу…
        - Погодите, - говорю. - Может, мы как-нибудь друг другу представимся? А то мне очень неудобно, что я не знаю, как к вам обращаться…
        - А чего неудобно? Давно бы уж выдумала, как меня называть. Ну, если воображения не хватает, зови меня Орешница, так меня на рынке кличут. Кудряша я знаю, тебя саму все зовут Белая, остается только этой девочке кличку придумать.
        - Есть у меня кличка, - тут же отзывается Орива. - На островах меня Задирой кличут, за то что в детстве дралась много… - добавляет она чуток сконфуженно.
        Орешница смеется, Эцаган демонстративно отсаживается подальше, старательно изображая на лице испуг. Урок продолжается.
        Через некоторое время я осваиваю методику, хотя продвигается дело небыстро. Орешница-то уже сантиметров двадцать сплела и нас всех четыре раза обежала и поправила, а мы пока тормозим. У Оривы выходит несколько лучше, потому что она в детстве этому уже училась.
        - Ну ладно, - говорит наконец Орешница. - Суть вы поняли, теперь надо узоры выплетать. Не лысую же тряпку на стену вешать… Давай рассказывай, хозяйка, какие узоры делать будем?
        Я сдерживаюсь, чтобы не ляпнуть, что мне нравятся олешки с большими рогами. Хватит с меня бормол, теперь, пока не узнаю, по какому принципу эти узоры вообще делаются, ничего не скажу. Примерно в этом смысле я и высказываюсь.
        - Э-э, да ты ж как дитя малое, не знаешь ничего, - осознает Орешница. - Да-а, тебе и правда учителя нужны, сама не освоишься. Ну давай на первый раз сделаем что-нибудь обычное, что в каждом доме на гобеленах изображают. Например, небо и землю. Уж это-то ты видела?
        - Я, может, и видела, только не знала, что это небо и земля…
        - Ну они такие, - Эцаган с Оривой принимаются объяснять, размахивая в воздухе руками, - тут круг, тут квадрат, там солнце, здесь вода.
        Орешница тяжело вздыхает и прохаживается вдоль висящих на стене старых гобеленов.
        - Вот иди смотри - самый простой рисунок.
        Я подхожу. Самый простой рисунок не содержит в себе ни круга, ни квадрата, не говоря уж о прочих прибамбасах. Это что-то типа гигантского цветка из четырех лепестков, тычинки которого завязались узлом в экстазе, а по углам выросли трусы.
        - И где тут земля и небо? - несчастным голосом взываю я.
        Все трое кидаются объяснять хором, так что приходится их заткнуть, чтобы выслушать Орешницу.
        - Вот круг посередине, в нем крест и точка, видишь? Это Солнце, а точка - Присолнышек. Крест указывает дни равноденствия и солнцестояния. Дальше, четыре угла видишь? Это земля. Ну и что, что не квадрат, но ведь четыре угла! Теперь, видишь тут змею? Это вода.
        - Так змея или вода? Я вижу тут рельсы!
        Орива покатывается со смеху, наставница вытирает пот со лба.
        - Змея означает воду. А изображается как лента с поперечными полосками. Теперь понятно?
        - Да. А вот тут, с краю, тоже вода?
        - Нет, конечно, это странствия.
        - Но ведь тоже лента с полосками!
        Орешница хватается за голову.
        - Там полоски за край ленты выходят, - тихо объясняет мне Эцаган.
        Орива уже валяется на диване, согнувшись и дрыгая ножками.
        - Ребят, я так не могу! - взвываю я. - Давайте вы как-нибудь по порядку мне все объясните, а?
        К счастью, в этот момент из детсада, то есть клуба, является дитя, так что мы садимся ужинать, а Унгуцу я отношу тарелку наверх.
        - Вкусный суп, - несколько удивленно сообщает Орешница. - Надо же, догадалась зелени положить.
        Зеленью на Муданге называют всю еду растительного происхождения, в том числе овощи и фрукты. Что она имеет в виду, я не понимаю. Совсем тупой меня считает, что ли, после всех этих узоров?
        - Да ты не обижайся, - хихикает Орешница. - Просто молодые жены обычно брезгуют зеленью, потому что это еда для бедных. А ведь она вкусная и полезная.
        После ужина мы возвращаемся к изучению узоров. Но теперь я научена горьким опытом и усаживаю гостей рисовать мне узоры позаимствованными у ребенка фломастерами. Каждому велено нарисовать все изображения одной идеи, которые он сможет вспомнить. Когда память исчерпывается, бумажки передаются по кругу, на случай если другие что-нибудь могут дополнить. Ирих мы тоже в это впрягаем, она вполне способна рисовать узоры, поскольку в клубе им довольно много этого добра дают для срисовывания. Готовые картинки я собираю, рассматриваю и стараюсь запомнить. Надо будет вообще их засканировать и красиво разложить по папочкам в буке. Для меня это всегда был очень действенный метод систематизации.
        Все идет прекрасно, только в какой-то момент Эцаган начинает хихикать. Видимо, это занятие кажется ему очень смешным и дурацким. Орива немедленно присоединяется, и они заводят друг друга до того, что давятся смехом. Ирих тоже не отстает. Когда и Орешница принимается похохатывать, я понимаю, что пора сворачивать лавочку. И вот тут входит Азамат.
        Некоторое время он просто стоит, вбирая взглядом картину: я на полу среди бумажек с яркими узорами, рядом к дивану прислонены несколько рамок с нитками и началом гобелена, на диване Орива с Эцаганом, упав в разные стороны, содрогаются в приступах хохота, пряча лица в подушки; в кресле напротив сидит незнакомая крупная тетка и гулко гогочет, утирая глаза платочком.
        - Это что, эпидемия? - осторожно интересуется мой супруг.
        Просмеявшись и поочередно умывшись, мои гости возобновляют прерванное занятие, пока я кормлю Азамата. Ему несколько неудобно перед незнакомой женщиной, что я о нем так забочусь. По идее ведь должно быть наоборот. Но она, почувствовав его смущение, тут же заверяет, что и сама всегда мужа пичкает, чтобы ел дома, а не тратил деньги по тавернам.
        - Мы расчистили плато почти у самого берега, - отчитывается он между голубцами. - Ребята там останутся, заложат стены по плану, потом я опять приеду руководить.
        - Ты мое солнышко, жуй давай, - воркую я. Нет, ну правда, какая прелесть, мужик при деле и доволен собой. Вьюсь вокруг, глажу его по голове. Соскучилась за день вообще-то. - А мы вот тут пытаемся обучить меня традиционным орнаментам. Не хочешь картинок порисовать? Или устал?
        - Да я понял уже, давай гляну, может, добавлю чего-нибудь.
        Поглядев в картинки, он хмыкает.
        - Вы бы хоть договорились, по какому региону рисовать. Вы-то двое здесь всегда жили, а девушка с южных островов. Так у нее сразу три страницы водных символов и ни одной горы. И вот тут, где земля, у всех овцы, а у тебя бизоны, и рог не в ту сторону завернут, потому что у вас он не бараний, а козлиный… А Кудряш насмотрелся узоров у приятеля в книгах. Вот эти уже пару веков никто не использует, а вот этот вообще только на одеждах Старейшин изображать можно.
        Я так понимаю, Азамат называет Эцагана по кличке, потому что считает Орешницу посторонней. Боже, как сложно. И все мои надежды за сегодня постичь значения муданжских орнаментов рухнули…
        - Да ты книжник, что ли? - ахает Орешница. - Ну куда уж мне с книжником тягаться по части узоров! А что ж ты сам-то жену не обучил?
        - Да как-то… незачем было вроде, - смущается Азамат.
        - Ну кане-ешна! - Она всплескивает руками. - Небось сам только и мечтаешь, чтоб она тебе сорочек нашила, а узоры незачем! И как это у вас, мужиков, получается? Нет уж, давай-ка ты ее научи знаки читать, а тогда и за нитки возьмемся, а то смех один!
        На том мы и договариваемся. Я, как обещала, выдаю Орешнице с собой порцию ужина. Эцаган уносит свою рамку, чтобы дома еще поткать. Спящую Ирих Азамат укладывает на простынку и укрывает перинкой с изображением охоты на запятые, насколько я могу судить.
        - Ты не обиделся на Орешницу? - спрашиваю его, когда мы ложимся спать.
        - Да нет, чего на нее обижаться? Она все правильно сказала, это я недодумал. Она и вообще умная тетка. Когда мне было лет семнадцать, мне даже нравилась одна девушка, очень на нее похожая поведением. Но такие женщины бывают только с глухими именами, а это был бы скандал…
        - Немудрено, что тебе такие нравятся. При том, какие у вас здесь женщины в норме, тут каждая капля совести на счету.
        Азамат усмехается в темноте.
        - Это не в норме, это в столице. Ну в других больших городах такие тоже есть, но меньше. Просто красивые куклы с гласными именами, из богатых семей, замужем за кошельками. Их не так много на самом деле.
        - Интересно, а тогда почему ты всю дорогу ожидал, что я себя буду вести как они? И Алтонгирел тоже?
        - А я мало общался с другими женщинами. Ведь до ранения я как раз и был таким кошельком. Богатый, красивый столичный сноб. У меня все невесты были как твои соседки в клубе. Тут хочешь не хочешь, а когда с другими не общаешься, забываешь, что они бывают. Алтонгирел тем более только таких женщин и видел, у него и мать такая была. А ты как богиня или что-то типа того, по идее должна еще сильнее в сторону элиты выделяться. И трудно поверить, что тебе провинциалки с глухими именами ближе, чем аристократки. И кстати, Орешница ошиблась, я вовсе не мечтаю, что ты мне что-то сошьешь, потому и не сподобился тебе узоры объяснить. Столичные куклы шьют от скуки, потому что должны и чтобы от мужа чего-нибудь добиться. А к тебе все это не относится, и я и не думал, что тебе захочется что-то такое делать…
        - Ой, ну не прибедняйся! Ты же знаешь, что я всегда рада сделать тебе приятное. И не расстраивайся из-за узоров. У тебя завтра будет время?
        - Да, после обеда я весь твой.
        - Ну вот, посидим, ты мне все расскажешь. Еще и Унгуца привлечем, чего он зря место занимает… И не переживай, Орешница все понимает, Эцаган тебя все равно уважает, а что там Орива думает, тебе вообще побоку. Давай лучше спать, а то ты такой уставший, что в темноте видно.
        Азамат хмыкает мне в волосы и придвигается поближе. Он как-то так умеет обнять, что я прямо чувствую, как я ему нужна.
        - Да, кстати, - в полусне вспоминаю я. - Ты действительно не переживаешь, что про меня всякие слухи ходят? Про Тирбиша и так далее?
        - Боги, Лиза, это ты со вчера об этом думаешь?
        - Нет, я просто заметила себе, что надо тебя еще раз спросить наедине. Вот спрашиваю.
        Он целует меня в макушку.
        - Пока ты так обо мне заботишься, переживать мне совершенно не о чем.
        Глава 9
        На следующее утро Азамат просыпается в почти человеческое время и никуда бегом не бежит. Разбор завалов - дело опасное и ответственное, а новый дом отстраивать могут и без него, хотя он все равно до обеда туда сходит. Ну а раз спешки нет, я тут же предлагаю предаться мирским удовольствиям. У нас с ним вообще, как по учебнику, секс исключительно в ранние часы утра.
        - Как? - ужасается Азамат. - Ты ведь беременная.
        - Ну что же теперь, лишать себя маленьких радостей?
        - А это разве не опасно?
        - Солнце, ну как ты думаешь, из нас двоих кто лучше знает, что можно делать во время беременности, а что нельзя?
        Дорогой супруг на удивление легко со мной соглашается. Не иначе уже приготовился поститься, бедный.
        После завтрака в компании Унгуцева семейства мы все расходимся по своим делам, только Старейшина остается дом сторожить. Он бодр и весел, и даже невозможность передвигаться самостоятельно его не угнетает. Ирих отправляется в клуб, Азамат на стройку, а я к целителю. До реки мы идем вместе. Азамат что-то мурлычет себе под нос, вокруг уже вполне выраженная весна. Подо всеми заборами повылезали оранжево-синие цветы, похожие на ирисы. На них то и дело приземляются птички-жукоеды и что-то склевывают из сердцевинки, вероятно жуков. Птичка очень забавно сидит на цветке - обхватив лапками толстый водянистый стебель, растопырив крылья для баланса и засунув голову прямо в сам цветок. Поскольку раскрашены они одинаково, кажется, что это такие бешеные цветы с лепестками-крыльями.
        На смену отцветшей черемухе распускаются мелкие яркие фиолетовые цветы на деревьях, похожих на калину, и на них тут же собираются кроваво-красные бабочки, так что воздух весь рябит густым цветом. За бабочками охотятся серебристо-сиреневые ласточки, но у них, видимо, проблемы с цветовым зрением, потому что они то и дело клюют трепещущие на ветру цветы.
        Все сегодняшнее занятие я объясняю целителю, как я лечу Унгуца. В итоге он преисполняется уважения к земной технологии (что, вставить железку прямо в кость?!), но я так и не узнаю для себя ничего нового. На всякий случай, чтобы хоть с пустыми руками не уходить, записываю рецепт нескольких мазей от пролежней, потому что мои представления о местных целебных травах все еще оставляют желать много лучшего.
        Потом я захожу к Ориве и, поскольку надо же и самой развивать свои познания в этой области, показываю ей несколько сайтов с гимнастикой для беременных и где-то объясняю, а где-то перевожу, что зачем делается. Заодно обсуждаем тему гормонов и выясняем, какими антидепрессантами, разработанными для беременных, лучше пользоваться женщинам с разным складом характера. Ее это почему-то страшно забавляет. Оказывается, дело в том, что она пронаблюдала три беременности двух старших сестер, и картины идиотизма до сих пор очень живо всплывают в памяти. Я содрогаюсь и решаю сегодня же напрячь Сашку прислать мне сорок бочек арестантов, то есть препаратов. Обед мне готовить лень, так что я просто покупаю в «Щедром хозяине» двух сурков, жаренных с авокадо, и топаю домой.
        Звоню Сашке на бук. Он появляется на экране, какой-то растрепанный.
        - Привет, - говорю. - Ты мне препараты для беременных пришлешь? Я тебе сейчас скину, что мне нужно…
        На заднем плане раздается глыканье, а потом мамин голос протягивает:
        - Ага-а-а-а…
        Ох ты ж… Сашка у мамы. Ну ладно, он ей, наверное, уже сказал.
        - О, привет, мам! Я тут что-то замоталась совсем, никак тебе не соберусь позвонить. Да, вот представляешь, теперь у тебя и по моей линии внуки будут.
        - Внуки - это очень хорошо. - Мама потирает руки. - А скоро?
        - Да нет, еще весь срок впереди.
        - Ну муж-то хоть рад?
        - Рад - это не то слово. Он прям светится изнутри. Кинулся немедленно устраивать быт, строить мне дачу. Он вообще душка. Говорит, всю жизнь мечтал, что у него будут дети.
        - С ума сойти, - качает головой Сашка. - У такого человека, как Байч-Харах, должно быть на каждой станции и на каждой планете по выводку.
        - Ладно, - перебивает мама, - ты лучше скажи, ты нас-то навестишь внука показать?
        - Не знаю, ну почему бы и нет? Посмотрим, если на меня не навалится полный Муданг пациентов, то и навещу. И Азамата приволоку похвастаться. Ему вообще полезно на Земле побывать, - может, самооценка повысится.
        - Ой, а кто это у тебя там на заднем плане? - внезапно спрашивает Сашка.
        Оборачиваюсь, там Унгуц переполз по дивану так, чтобы мне в экран заглянуть.
        - Это, - говорю, - Старейшина, который учил Азамата книжному делу. Он тут ногу сломал, так что живет пока у нас, чтобы под надзором. Кстати, представляешь, похоже, мой препод по муданжскому из колледжа тоже у него учился! Ты там передай привет, что ли…
        - Клево вы там устроились, - говорит Сашка, явно думая о чем-то еще. - Слушай, тут мама такое отчудила… В общем, помнишь, как новый начальник хотел тебе на бумаге извинения прислать? Он там шухер навел дикий по всему департаменту. А тут выходные, он свалил, сидят только замы, всего боятся. И тут является наша маман во всей красе, только что не с лопатой, и говорит, мол, что такое, начальник обещал компенсацию, а ее все нет, а жертва беременная, рожать скоро, а ну давайте все документы! Они такие, зайдите в понедельник, когда шеф будет. А маман такая, я работаю с девяти до шести, как это я к вам в будний день приду? Нет уж, давайте сейчас! Ну они полезли в базу смотреть, какая там должна быть компенсация, а у шефа там только стоит куча восклицательных знаков. Ну они переполошились и написали приказ на максимальную, а это отдельный дом в зеленом районе столицы. Пятнадцать минут до центра, приходящая уборщица, подземный гараж, двадцать соток сада. Так что мы тут сейчас переезжаем маму, собственно, уже почти переехали, остались только мелочи всякие. А то начальник сейчас с генерального совета-то
придет в офис, ему там как расскажут, так он же захочет все отменить - но маму поди высели, когда она уже всю мебель расставила!
        Я несколько офигеваю. Нет, матушка у меня по бюрократической части, конечно, всегда была крута. Но это даже для нее особое достижение. На Земле такая теснота, что люди поворачиваются по команде, а тут дом в столице, да еще с садом!
        - Круто, - говорю. - Фотки пришлите хоть. И физиономию шефа, когда узнает… И препараты не забудь!
        Стоит мне разъединиться, Старейшина тут же спрашивает с живым интересом:
        - Это ваша семья?
        - Ну да, мама и брат.
        - Какие красивые… - протягивает он. - Они не собираются нас навестить?
        - Нет, они меня зовут их навестить, но тоже не скоро. А мама, если вас это интересует, - добавляю лукаво, - вообще никогда не выбирается в космос, она его боится.
        - А-а, ну что ты, Лиза, я же безо всякой задней мысли! Ты только одна к ним не уезжай, еще не захочешь возвращаться…
        Я заверяю Старейшину, что никакого желания торчать на Земле, когда тут у меня муж и дом, я не имею, а сама себе помечаю, что без Азамата никаких визитов домой. Если уж Старейшина сразу забеспокоился, этот вообще сляжет.
        Азамат легок на помине. Является, присыпанный опилками и качественно промазанный глиной, и сразу в ванную. Я ставлю греть сурков.
        - О, а я собирался сегодня у плиты постоять, - несколько разочарованно говорит муж по выходе из ванной. - А ты опять трудилась, значит?
        - Не-а, я их купила. Но ужин в твоем распоряжении.
        - Заметано, - улыбается он и встряхивает гривой, брызги летят по всей комнате. Удивительно, но в присутствии Унгуца он не стесняется ходить с незаплетенными волосами.
        После обеда Азамат подгребает меня поближе на диване и раскрывает передо мной одну из тех книг, что когда еще стояли на полках в его каюте.
        - Ну слушай, рыбонька. Все узоры делятся на два основных типа: отдельные изображения и связанные. Отдельные - это, например, круг или квадрат, рога, бабочка, зверь или человек. Я, конечно, только примеры привожу, всего-то не перечислишь. Связанные - это такие узоры, в которых элементы соединены в непрерывную цепь, это может быть простая последовательность завитков или молоточков либо бесконечно вьющееся растение, бесконечно сплетенная веревка, кружево, наконец, это может быть ряд отдельных изображений, свитых вместе и обведенных единым контуром. У этих разных видов орнамента разные цели. Отдельные изображения рассказывают историю, а связанные представляют собой нарисованную молитву. Есть такая пословица: «Мужчина творит гуйхалах словами, а женщина - руками». Это, впрочем, не совсем верно, потому что и женщины могут молиться словами, а мужчины часто вырезают те же узоры по дереву, когда украшают новый дом. Да, я тоже это буду делать, так что заодно и подберем узоры для твоего дворца.
        - А чего ты его все дворцом называешь?
        - Так называется любое большое здание, то есть выше двух этажей. А что тебя смущает?
        - Плохой перевод, - скрежещу зубами я. - Вообще, пора бы уже составить нормальный муданжский словарь… Ну ладно, пока давай разберемся с насущным. Значит, узоров два типа, и у них разные функции. А какие надо вышивать?
        - И те и другие. Причем можно совмещать на одном изделии. Например, можно изобразить биографию человека и окружить молитвой за его здоровье и благополучие. Или изобразить то, что собираешься делать, а вокруг пустить молитву за успех предприятия.
        - Хм. И хочешь сказать, можно реально так понятно изобразить историю, что все поймут?
        - Нет, конечно, - усмехается Азамат. - Так, чтобы вообще всем понятно было, мало кто может сделать. И это будут какие-то совсем общие вещи. Но в семье и среди друзей обычно понимают. А главное, тут ведь важно не столько чтобы поняли люди, сколько донести свою просьбу до богов. Важно во время работы вкладывать силу своего желания в узор. Тогда боги тебя услышат. Ну а там уж чем больше труда вложено в изделие, тем вероятнее они выполнят просьбу. Поэтому детские работы так хорошо действуют, хотя они с виду не очень убедительные - потому что ребенку нужно гораздо больше терпения и усердия, чтобы закончить вышивку или гобелен.
        - Так мои будут на вес золота, - смеюсь, - я же не лучше ребенка в этом смысле.
        - Вот и хорошо. Все, что ты соткешь сейчас, пока плохо умеешь, боги с радостью исполнят.
        - Ну ладно, это я поняла. Давай дальше про узоры.
        - Собственно, общей информации не так уж много. Мне осталось сказать, что чем проще рисунок, тем более абстрактное понятие он выражает. А чем подробнее - тем более конкретное. Например, прямоугольник означает богатство, изобилие, а косая черта - человеческий опыт. Вот такие углы и треугольники, - Азамат открывает передо мной страницу со всякими геометрическими фигурами, повернутыми разными боками к зрителю, - означают правду, благодарность, почтение, уверенность в себе, талант, вдохновение, готовность прийти на помощь…
        У меня аж голова кругом идет от мысли, что такие идеи можно изобразить парой черточек.
        - Так, ясно, это я без шпаргалки не воспроизведу. Давай про конкретные.
        Он пролистывает пару десятков страниц и показывает мне картинку с горбатым комаром, играющим на дудке.
        - Вот знакомься, это твой бог-покровитель. Он дал людям музыку, которая лечит тело и душу.
        - А почему он такой… насекомый?
        - Ну вот уж такой он. Все боги умеют превращаться в какое-нибудь животное или хотя бы растение. Этот вот превращается в комара. Смотри дальше. Вот это типичное изображение песни из мифа.
        Он открывает новую страницу, там посередине косой крест, по четыре стороны от него лежат распластанные аксолотли, причем один, видимо, робот. Вокруг всего этого разложена колбаса, у которой с одного конца голова и руки, а с другого - юбка и ноги.
        - Это очень старое изображение, - поясняет Азамат. - Его часто копируют, хотя теперь мы видим и представляем вещи иначе, чем когда оно было создано. Смотри, вот этот белый зверь - морской дракон, бог-повелитель всего подводного, наместник Укун-Тингир. Вообще, все, что здесь изображено, - это о воде. Зверь внизу - это калан, брат шакала, живущий в воде. Слева зверь-облако, справа Муданг. А вокруг - богиня радуги, которая хранит людей от воды и молнии.
        - Погоди, где Муданг? - переспрашиваю я.
        - Ну как же, вот. - Он тычет пальцем в того самого робота-аксолотля и повторяет медленно: - Моу-Танг. Громовая птица. Понимаешь?
        - Так это и есть название вашей планеты? Громовая птица?
        - Ну да, а ты до сих пор не знала? По легенде, наша планета - яйцо Громовой птицы. В центре нее дремлет птенец. Но однажды он пробудится, развернет крылья, полыхнет молнией из глаз, каркнет громом и понесет наш народ к славе и могуществу.
        - Ничего так деталька… - моргаю я.
        - Ну да, - усмехается Азамат. - Но это же все иносказательно… Ладно, ты вот сюда смотри. Вот тут между зверями всякие растения видишь? Вот это ковыль, которым лошади кормятся. Вот это великое древо, с которого можно достать до небес…
        - Рехнуться можно… и как ты это все понимаешь?
        - Так на то я специально учился. Конечно, догадаться нельзя. Но если какой мастер или мастерица сделали что-то очень красивое, их обычно спрашивают, что они имели в виду, и объяснения записывают, прикладывая к ним копию изображения. Раньше, давно, просто от руки перерисовывали. Теперь, конечно, снимают в цвете. Вот смотри, то же самое изображение, вышитое на рубахе морехода. Красиво, а?
        И правда, в текстильном исполнении все эти кривые твари выглядят совсем не так ужасно, просто как орнамент. Пестренько, почти симметрично, этакий цветок.
        - Так что же у нас на гобелене выткано? Там ведь похожая фигня, тоже четыре угла, в середине крестик…
        Азамат снимает со стены и раскладывает на столе означенный гобелен.
        - Точно я сказать не могу, потому что это вышивала жена Арона, а я ее совсем не знаю. Но она вроде бы отсюда, из столицы, - значит, символы можно попробовать определить. Я думаю, что здесь изображена жизнь ее отца. Его я тоже не знаю, но обычно женщины описывают жизненный путь или отца, или мужа, а это явно не Арон. Вот смотри, тебе правильно говорили, что квадрат - это земля, а круг - солнце. Да, квадрат не очень похож на квадрат, но тут важно, что у него четыре угла. Они специально подчеркнуты символом изобилия, бараньими рогами. Дальше, ты должна учитывать, что когда в изображении есть разделение на небо и землю, то земля и вода сливаются в единое целое, разве что цветом чуть-чуть отличаются. Поэтому тут знаки земли и воды вперемешку. Теперь, вот этот треугольник - это шатер. Вход в шатер всегда с юга, а у этого вход близко к воде, - значит, человек родился на берегу океана. Дальше вот тут точечки - это следы зайца. Значит, он охотился на зайцев. А вот тут такие приплюснутые треугольники на ножках видишь? Это он грибы собирал. А потом начинаются странствия…
        - Ой, да, это слово я уже слышала, а что это значит?
        - Да буквально путь человека. Вот он пошел на восток и вышел на оленью тропу - видишь оленьи следы тут? По этой тропе он пошел на юг, сражался в окружении врагов (двойной красный круг) и попал в столицу (вот тут много треугольников-домов). Там он встретил свою жену, видишь, линия странствия раздваивается? Значит, два человека стало. И одна из линий упирается в символ Солнца с Присолнышком, который также означает беременную женщину. А выше… - Азамат проводит пальцем по выцветшей ткани туда, где линия по идее должна выходить из солнца с другой стороны. - Ничего нет. Похоже, она умерла в родах. Ну вот, а он нажил состояние - вот тут тропа входит в прямоугольник - и был удачлив в творчестве. Он, видимо, занялся каким-то ремеслом, тут вокруг пожелание таланта, а это обычно мастерам желают. Вот и все. Тут еще есть разные детали, которые я не разбираю. Например, около его родного дома изображены его бормол, но это я не расшифрую.
        - Покажи-ка, - внезапно просит Унгуц, который все это время сидел на другом диване так тихо, что я и забыла про него.
        Азамат подносит ему гобелен.
        - Вот это черепаха, - уверенно сообщает Унгуц. - А остальные морские какие-то, это уже надо туда ехать и у местных спрашивать, что у них там что значит…
        - Так… бормол не везде одинаковые? - интересуюсь я.
        - Конечно, - в один голос отвечают мне два книжника. Потом Азамат уступает старшему, и тот развивает мысль: - С ними точно так же, как с вышивками. Каждый мастер вкладывает в статуэтку то, что хочет пожелать или выразить. Есть общие места, конечно, но точное значение знают только боги и мастер, который ее вырезал.
        - А те бормол, что у вас в Доме Старейшин? Их значения тоже точно неизвестны?
        - По-разному, - протягивает Унгуц. - Это ведь все бормол, которые нам когда-либо дарили друзья и враги. Бормол ведь можно вырезать и с дурным пожеланием. То, что ты видела, только малая часть. Это потому, что ты еще молодая. Вот пройдет лет пять, заново тянуть будешь, из большего числа выбирать… Так, о чем я… Ах да. Разные люди приносят нам свои бормол. Обычно к ним прикладывают записку, в которой мастер излагает, что он хотел передать своей фигуркой. Но бывает, что люди не хотят рассказывать о своих просьбах и пожеланиях или по каким-то причинам не могут. Бывает, что эти записки и путаются, и теряются, мы же не боги, чтобы всему учет вести…
        - Так что, получается, - прищуриваюсь я, - что те бормол, что я вытянула, могут значить совсем не то, что все подумали?
        Унгуц смеется поскрипывающим смехом.
        - Не-ет, я еще не настолько стар, чтобы ты меня подловила. Что уж там мы подумали про значение твоих бормол - это наше дело. Тебе этого знать не полагается и не нужно совсем. Молодым да горячим вообще неполезно знать о будущем.
        - Хм. - Я пожимаю плечами. - Ну и ладно, как скажете. А бутон-то ваш что значил?
        - А это ты и без меня знаешь. Ты целый месяц сидела тихонечко, силы копила, а сейчас вон разворачиваться начала - клуб ей не нужен, подавай уроки на дому, да дворец, да коня… А там уж и завязь скоро пойдет небось. Так-то. А что, неужто у тебя других нету, кроме моего?
        - Э-э… - Я усердно отгоняю неприятные воспоминания. - А я не знаю, Азамат, помнишь, ты мне зайца подарил? А он тоже бормол?
        - Да, заяц - символ весны и оттепели у нас на севере. Это ведь как раз было самое начало весны, к тому же с тобой моя жизнь потеплела.
        Глава 10
        Дома, на Земле, я всегда с удовольствием готовила, когда на это было время. Правда, это сопряжено там с некоторыми трудностями. В большинстве магазинов вообще не продают сырой еды. Проще всего купить готовую или хотя бы расфасованные по экологически чистым коробкам комплекты полуфабрикатов, которые надо только высыпать из пакетиков в тарелку и подогреть. На таких всегда приведены полные списки веществ и элементов, из которых они состоят, с процентами и предупреждениями диетикам типа «Орехи. Внимание, содержит орехи!». В больших продвинутых гипермаркетах встречаются также отдельно упакованные полуфабрикаты, которые требуют - вы не поверите - обжаривания на сковородке или варения в кипятке в течение примерно пяти минут. И только в самых шикарных торговых центрах, в цокольном этаже, втиснутые между элитным чаем и уютным винным погребком, прячутся крошечные лавочки с сырым мясом, овощами, крупами и тому подобными исходными продуктами, обычно прикрытые для эстетизма яркими тропическими фруктами. Там даже недорого, но, входя в такой магазин, чувствуешь себя как минимум членом элитарного клуба, а то и
адептом древнего культа.
        На Муданге ситуация совсем другая. Мясо чаще всего покупают живым, оно блеет, рвется на волю и норовит схавать цветочки в саду. Это, конечно, вызывает у меня некоторые содрогания лицемерного свойства, но в школе нас учат, что цель каждого вида - как можно более широкое распространение, и всякий скот добился этого именно за счет того, что человек стал его разводить в пищу и охранять от хищников. А что касается технической стороны дела - ну так у меня есть муж, способный разделать тушку на аккуратные кусочки тихо, быстро и не оставив за собой брызг крови на стене сарая.
        Другая трудность в приготовлении пищи на Муданге заключается в том, что здесь мало привычных мне продуктов. Даже всякие тыквы и корнеплоды, внешне похожие на земные, довольно сильно отличаются на вкус и используются совсем в других блюдах. Плюс к тому собственно муданжская кухня обходится практически исключительно мясом и молоком с производными. Фрукты они едят только сырыми, зелень и некоторые корнеплоды добавляют в качестве приправ, а овощи считаются невкусной и непитательной едой для бедных, у которых не хватает на мясо, так что их никто и не пытается приготовить вкусно, кроме разве что особенно умудренных жизненным опытом поваров. (Я, наверное, дико выгляжу, когда хожу по рынку со своей тачкой и выспрашиваю у побитых жизнью торговцев овощами, как называется и готовится тот или иной предмет у них на прилавках.) Из зерновых культур тут один ячмень, который добавляют в качестве наполнителя в супы или смалывают в муку, а дальше изделия из теста либо варят, либо жарят. Есть дикая кукуруза, но она такая сладкущая, что из нее можно сахар добывать, хотя чаще на сахар пускают тростник, а кукурузный
початок дают в качестве соски детям. Еще тут выращивают огромное количество всяких агав, из которых делают все на свете, от веревок до клея, но ничего съедобного.
        Что касается собственно мяса, это в основном баранина, козлятина и дичь. К дичи я отношусь плохо, во-первых, по этическим соображениям (ей-то никакой выгоды от того, что человек ее жрет), во-вторых, по гастрономическим - она жесткая, костлявая и сильно пахнет. У муданжцев-то челюсти железные, они способны пережевывать сырое, сыровяленое и жаренное на открытом огне, а я на это малоспособна. Праздничная еда у них отбирается не потому, что вкусная, а потому, что исконная. То есть как первобытные люди глодали обгорелые кости, так и тут… ну, во всяком случае, мне так кажется. Чего стоит хотя бы их любимое праздничное угощение - целый взрослый огромный баран, зажаренный при помощи раскаленных камней, засунутых прямо под шкуру. Мне страшно подумать, как они потом это мясо от этих камней отдирают. Нет, конечно, в хорошей таверне всегда подадут что-нибудь мягонькое и сочненькое, но любой муданжец способен без труда прожевать ботинок из натуральных материалов.
        Так это я все к чему. Раз земные блюда из местных компонентов готовить не удается, а местные блюда не всегда и не во всем отвечают моим запросам, то приходится экспериментировать. Вот как с теми сливами. Азамат поначалу поудивлялся моей изнеженности - местные-то тетки жуют ничуть не хуже, чем мужики, а то как бы они наели свои фигуры? Однако мои эксперименты ему пришлись по вкусу, разве что чай он по-прежнему предпочитает с молоком и бараньим жиром, а супы принципиально несолеными. В последнее же время он и сам втянулся в кулинарные эксперименты, хотя и посмеивается, что я люблю все маленькими кусочками и чтобы взглядом разломить можно было. А уж после того как он освоил кухонную технику, в нашем доме настал гастрономический рай. Муданжцы все-таки склонны относиться к научным и инженерным достижениям с излишним пиететом и никак не догадаются, что можно сделать устройства, которые облегчают самые обычные бытовые работы. Хорошо, хоть стиральные машины у тамлингов переняли, а вот уже швейные - до сих пор редкость.
        Сегодня Азамат взялся реализовывать свою свежую выдумку - вырезку, шпигованную крабьими яблоками. Это такие крохотные оранжевые яблочки с пряным запахом и маслянистым соком, которые растут по океанским побережьям, где на них пасутся такие же оранжевые крабы - срезают гроздь плодов, сбегают боком-боком на землю, хватают свой урожай и боком-боком несут закапывать в заготовленную для этого нору, чтобы весь год питаться. Сама я этого пока не видела, но Азамат очень вдохновенно рассказывает, да и фотоархив муданжской природы у него внушительный. Боже, уж скорее бы потеплело, мне так хочется везде поездить, посмотреть на эту красотень!
        Ужин удается на славу. Даже Унгуц, который вообще-то большой любитель пожевать чего-нибудь деревянного и пересоленного (благо зубы еще все на месте), не может нахвалиться.
        - Мне, - говорит, - вам за постой платить надо, это ж отдельная комната и трехразовое питание. Я дома-то два раза ем, и то не каждый день, мне же столько не надо. А тут такие запахи с кухни все время, что сразу есть хочется - страсть!
        После ужина нас ждет приятный сюрприз: приехали наши лошади. Азамат сразу обзванивает всех знакомых, чтобы похвастаться. Его серебристый Князь всем своим видом выражает готовность к свершениям, натурально скребет копытом тропинку и гнет шею. Мой диванчик, впрочем, настроен так же благодушно, как всегда. Стоит спокойно, оглядывается, чего бы пожевать. Я даю ему продолговатый кусок бурого сахара, и скотинка тут же меня узнает и приветствует негромким ржанием. Чувствую, пока я окончательно освоюсь с ним управляться, он перестанет проходить в калитку.
        Смотреть лошадей съезжается две трети старой команды, да еще кое-кто с тренировок. Азамат постепенно обрастает приятелями, и это очень хорошо. А то подумать только - был у него один Алтоша!
        Этот, впрочем, легок на помине. Является мрачный, губы свои лошадиные поджал, на меня косится, как будто я враг народа, но при посторонних ссору не затевает, и то хлеб.
        Все обступают Азаматова коня, щупают, хвалят. Порода редкая, жеребец могучий, всё зашибись. Над моим Пудингом посмеиваются, а я делаю высокомерный вид и отвечаю, что он мне для езды, а не для понтов.
        - Да на такую спину можно беседку поставить, - усмехается тот парень из команды, у которого брат - муж Эсарнай. - Подушки положить, занавески повесить и ездить как тамлингские аристократы.
        Все хохочут, только Алтонгирел где-то в своих злобных мыслях витает. Ох, чует мое сердце, влетит мне сегодня за все шалости…
        Несколько человек пришли со своими конями в поводу, так что затевается прогулка. Я не участвую - все-таки без нужды лезть в седло мне пока не хочется. К счастью, участвует Алтонгирел, так что мне можно не прятаться.
        - Ну как узоры? - спрашивает безлошадный Эцаган.
        - Да вот полдня просидели, вроде что-то поняла… Думаю, завтра уже можно собраться, поплести. Мы сегодня еще с Азаматом придумаем, что я хочу изобразить…
        Эцаган радостно сверкает глазами и тут же звонит кому-то отменить встречу. Надо же, как ему нравится!
        Когда все возвращаются с выгула лошадей и народ начинает расходиться, я потихоньку забиваюсь под бок раскрасневшемуся Азамату, чтобы удобнее было за широкую спину прятаться. Он все понимает и, когда последние гости рассасываются, слегка загораживает меня от духовника.
        - Ты что-то сегодня не в духе? - спрашивает он осторожно.
        Алтоша чешет загривок, глядя в сторону.
        - У Наставника Изинботора брат заболел. Тамошний целитель не справляется, так что наш час назад вылетел на Орл. Не знаю теперь, когда вернется.
        - О, так ты хочешь сказать, что у меня в ближайшее время будет много клиентов? - не выдерживаю я.
        - Будет, будет, - ворчит Алтонгирел. - А ты и рада, что хорошему человеку плохо!
        - Ничего подобного, просто прикидываю перспективы.
        - Ну да, - продолжает он в том же тоне, - перспективы… Замужняя женщина, супруг обеспечивает всем, о чем только мечтать можно, и на тебе, работает! Вот стыдобища! Ты хоть понимаешь, как Азамат выглядит в этой ситуации?
        - Да ладно тебе, Алтонгирел, - примирительно говорит Азамат. - Она ведь такая необычная, от нее и не ждут нормального поведения. Ну подумаешь, хочется человеку собственный доход иметь…
        - Да не будет никто ей платить! - отмахивается Алтонгирел. - Ну ты сам подумай, кто станет давать деньги чужой жене за работу? Тем более если все знают, что муж богатый? Это тебе «ну подумаешь», а нормальный мужик бы за такое ребра ломать пошел!
        - Интересненькое дело, а что же, предполагается, что я бесплатно лечить должна? Или за еду? - встреваю я.
        - Да нет, просто будут платить целителю. Ты же вроде как вместо него, - пожимает плечами Алтонгирел.
        - Ну а он будет мне отдавать?
        Азамат поджимает губы.
        - Это вряд ли. Я, конечно, с ним поговорю на эту тему, но он никогда с Муданга не вылетал и вряд ли поймет… Что-то он тебе давать будет, вроде как ребенку карманные деньги, хотя и то будет считать, что это я должен делать.
        - Просто чудесно, - бормочу я расстроенно. Что-то мне резко разонравилось на этой чудесной планете… Карманные деньги, тоже мне… А как там насчет моей ставки в команде, на которую я шла? - Слушай, Азамат, все это чушь. Я ведь с тобой контракт заключила, правильно? Ты мне по нему должен платить, на это есть документ в межпланетной юрбазе. И ты на мое имя открывал счет, так ведь? Значит, теперь, если я кого-то лечу, они должны платить тебе, а ты это будешь переводить на мой счет, вот и все. И пенсионные отчисления тут, и налоги уплачены. А если кто заартачится, что за женскую работу не платят, вот тут уже ты можешь пригрозить переломанными ребрами. Как тебе такой план?
        Оба мужика на несколько секунд замолкают, прикидывая, потом обмениваются взглядами.
        - Хороший план, - говорит Азамат. - Удачный.
        - Только тебе придется всем объяснять про контракт и суровое земное законодательство, - добавляет Алтонгирел. - Иначе Азамата сочтут жадиной и эксплуататором. А так - закон есть закон, это все понимают. И если ты собираешься таким образом зарабатывать много лет, лучше накинь срок контракта, а то если скажешь, что на год, а на следующий перезаключишь, то тебя не поймут.
        - Боже, Алтоша, неужели я слышу от тебя дельный совет? - не выдерживаю я и тут же проклинаю все на свете, потому что приходится объяснять, что это я сделала с его прекрасным именем и надо ли на это обижаться. Заодно подтвердилось, что оно означает «золотой свет». Да уж, солнышко…
        Наконец он уходит.
        Мы с Азаматом так и стоим на улице, он все чешет за ухом своего коня.
        - А твое имя значит что-то типа «великий вождь»? - спрашиваю.
        - А ты откуда знаешь? Унгуца подоила?
        - Нет, просто у нас на Земле это имя тоже есть.
        - Да? - Он страшно удивляется. - А еще какие-нибудь местные имена у вас есть?
        - По-моему, есть Дорчжи, хотя немного по-другому звучит. Тирбиш тоже есть, только немного с другим произношением. Это ведь значит «не тот», да?
        - Да-да, так называют, чтобы отвести шакала, если ребенок рождается слабым или больным.
        - Угу, в земных энциклопедиях имен то же самое написано, только вместо шакала другой демон. Так что не удивляйся, бывают и международные имена.
        - Здорово, - улыбается он. - Значит, мы и правда когда-то пришли с Земли.
        - Слушай! - Я вспоминаю, что давно хотела спросить. - А что значит слово «бормол»?
        - А это просто звук, как они гремят в коробочке. У них есть еще другое, истинное название, но Старейшины стали их так называть между собой, и это приросло.
        Наконец Азамат отводит лошадей в… ой, а у нас, оказывается, есть стойла! Вон там в кустах за сараем еще домик стоит, а в нем натурально три загончика для муданжских исполинских коней. В этих бешеных кустах тут небоскреб потерять можно, право слово. Маму бы сюда запустить, да где ж ее возьмешь…
        Пудинг, по-моему, сразу отрубается, а вот Князь явно недоволен, что на сегодня развлекательная программа закончена.
        - А что они есть будут? - интересуюсь, обозревая темный сарай.
        - Сейчас Тирбишев младший брат подойдет с кормом, я с ним еще вчера договорился. Парень лошадей обожает, вот и пусть поработает с ними, и деньги в семью. А если хорошо справляться будет, я ему на будущий год жеребца подарю.
        Мы забуряемся обратно в дом, где оба наши постояльца уже просятся баиньки, так что продолжение урока приходится перенести в спальню. Мы растягиваемся на стопке одеяло-матрасов, которая служит тут кроватью, и принимаемся листать пластиковые книжки с яркими, блестящими картинками. Муданжцы не жалеют краски на свою этнографическую литературу, и если в узоре что-то вышито серебром и золотом или украшено драгоценными камнями, то на фотографиях оно отпечатано сверкающей краской.
        - Ну как, - спрашивает Азамат, - есть идеи, что будешь плести?
        - Я думаю, надо начать с чего-нибудь простого и милого. Пустить по контуру вот такие примитивные молоточки, а в серединке… ну не знаю, что попроще можно красиво сделать? Вот тут где-то красивая картинка мелькала…
        - Я думаю, тебе надо начать с воды. У тебя много синих ниток? Ладно, завтра покажу тебе магазин, где все это продается. Вот смотри, простая картинка. Синий ромб, по углам рога, в середине узор из стилизованных рыбок. В принципе это пожелание удачной рыбалки, но с молитвой по кругу получится вообще пожелание удачи и благоволения водной стихии.
        - Звучит убедительно. А почему ты думаешь, что мне именно с воды надо начинать? Она самая простая?
        Азамат делает странный жест руками - разводит и роняет.
        - Я даже не знаю, с чего начать объяснять… Вода - женская стихия, особенно важная во время беременности. Воду на Муданг принесла Укун-Танив, а ты ей родственница. Сейчас весна, и это время воды… Лиза, тут надо искать специальные причины, чтобы начать с чего-то другого!
        - Хм, как скажешь. А какая стихия мужская? Земля?
        - Нет, конечно. У тех, кто живет на Муданге, - это огонь. Земля - это сосуд жизни, из нее рождается наша пища, в нее же уходят наши мертвые. Небо - стихия богов и странников, то есть тех, кто не живет на планете.
        Я хотела было спросить, почему небо, а не воздух, но вспомнила, что в муданжском это почти одно и то же слово. То ли я не расслышала, то ли разницы нет. У меня есть более насущный вопрос.
        - А как это с цветами соотносится? Вода синяя, а дальше?
        - Вода синяя или зеленая, это зависит от того, с чем она сочетается. Небо синее, белое или желтое. Поэтому если у тебя небо и вода, то их надо красить по-разному. Земля зеленая или коричневая. Огонь желтый или оранжевый.
        - А красный?
        - А это люди.
        - Они тоже стихия?
        - Да нет, какая из людей стихия, они же везде… Просто люди. Красным можно что угодно красить, получится просто смысловое выделение, дескать, тебе вот это важно. Только учти, что красные нитки, которые у нас делают, быстро выцветают, их надо подновлять, так что лучше не усердствовать.
        Хм! А кто сказал, что я должна вышивать муданжскими нитками? На Земле-то уж научились делать стойкие красители. Ладно, пока надо освоиться с техникой, а там уже буду переделывать под себя. Я зарисовываю себе этот и еще несколько согласованных с Азаматом простых узоров, после чего мы откладываем книжки и переходим к занятию, более соответствующему нашему положению. А потом мне всю ночь снится верховая езда по пересеченной местности.
        На следующий день Азамат, как и обещал, отводит меня в магазин. Это первый муданжский магазин, в котором я оказалась, и мне, конечно, интересно.
        Мы звоним в домофон у калитки небольшого опрятного домика, и нам открывают без вопросов. Витриной этому заведению служат два больших верандных окна и резная вывеска над дверью «Козьи, овечьи, оленьи».
        - Козьи - что? - немедленно спрашиваю я.
        - Шкуры. Ребята, которые работают по коже и шерсти, обычно ленятся уточнять.
        Мы заходим по крутому крыльцу внутрь. На веранде очень светло, и не только из-за больших окон. В потолке светятся десятка полтора маленьких экономных лампочек, так что теней нет вообще и все мотки шерсти сияют чистым цветом. А их тут… Собственно, половина веранды заставлена стеклянными этажерками, на которых разложены стандартные мотки. Пастельных цветов довольно мало, все сочное, чистое и яркое. Правая половина веранды увешана изделиями из кожи - обувью, куртками, какими-то ковриками с резными орнаментами, всевозможными чехлами, поясами, хайратниками…
        В тот же момент, как мы вошли, навстречу нам из глубины дома вышел хозяин. Он не слишком высокий, зато в плечах пошире Азамата, с огромными ручищами - закатанные рукава вот-вот лопнут.
        - Чего желаете? - осведомляется он с крокодильей улыбочкой.
        - Ниток для гобелена, - отвечает за меня Азамат, потому что я несколько замешкалась при виде этого Кинг-Конга.
        - Эт легко. - Он делает широкий жест правой лапищей, едва не снеся пару этажерок. - Вот тут у нас гобеленные живут. Смотрите-берите, чистый цвет, запаха нет, весь дом одет.
        Мне становится немного смешно. На Муданге вообще часто появляется ощущение, что участвуешь в юмористической инсценировке народной сказки.
        Нитки у него и правда изумительно красивые. Мягкая овечья шерсть поблескивает в ярком свете, от пестроты кружится голова. Я, конечно, набираю вагон этого дела, а потом до кучи еще прихватываю пару поясов и сапоги. Еще в отдельной витринке у него насыпано немножко цветного бисера, но очень уж дорого. У меня, конечно, найдется и на него, а у Азамата и подавно, но что ж такие бешеные деньги платить, если можно попросить маму прислать мои залежи, которые у меня еще в школьные годы скопились?
        Азамат как-то тоскливо косится на куртки, но ничего не берет.
        - О чем задумался? - спрашиваю его, пока счастливый торговец упаковывает мне товар. - Куртку хочешь?
        - Да хотеть-то хочу… - протягивает он, подходя поближе к предмету вожделений.
        Я никак не могу понять, что его смущает. Обошел два раза, пощупал подкладку, подергал швы. По-моему, даже если эта штука не идеально сделана, тут за одну красоту заплатить не жалко. Темно-коричневая кожа с выдавленными растительными узорами, да и покрой такой изящный… Видимо, Азамат приходит к тому же выводу, потому что внезапно с видом отчаянной решимости подзывает меня.
        - Лиза, слушай, можно тебя попросить об одолжении?
        Я таращу глаза.
        - Ты меня можешь просто попросить, без одолжения.
        Он вздыхает и снимает куртку с крюка, чтобы показать мне поближе.
        - Понимаешь, у нас ведь не принято покупать одежду, сшитую вручную. Но мастеров по коже не так много, а спрос на изделия очень большой. Поэтому кожаную одежду все-таки продают, но как бы недоделанную. Вот тут, видишь? По рукавам и спереди такие сеточки вставлены? Это чтобы вышить узор, не протыкая кожи. Так вот… Ужасно неловко о таком просить, но тебе ведь неоткуда узнать об этих тонкостях…
        И стоит с ноги на ногу переминается. Я фыркаю.
        - Ну конечно я тебе вышью! Тут делов-то на два вечера. И вообще, не стесняйся, а то я могу еще десять лет не узнать, что тебе чего-то такого хочется.
        Азамат сияет и кидается к продавцу. Мне еле удается его удержать и заставить померить куртку, а то вдруг не тот размер. И весьма кстати, потому что она и правда маловата. Хозяин, поняв, что кроме всего прочего мы прицелились на дорогое штучное изделие, улыбается в полтора раза шире и кидается в дом за нужным размером. На том экземпляре немного другие узоры, даже благороднее, чем на витринном. Азамату как раз впору - в плечах не жмет и на талии плотно. Он даже несколько удивляется.
        - Вы как на заказ делали, - говорит он хозяину. - Мне обычно вся одежда в поясе широка, а тут точнехонько.
        - Да уж, что же вы, семейный человек, а такой тощий, - мимо вопроса отвечает хозяин. Потом знающе подмигивает: - Жена небось все соки выпила?
        Азамат как-то неприятно криво улыбается, что с учетом особенностей его физиономии выглядит уж вовсе зловеще. Хозяин тут же извиняется за фамильярность. Азамат расслабляется и как ни в чем не бывало продолжает разговор.
        - Жена-то, наоборот, только что с ложки не кормит, да мне всю жизнь еда впрок не идет.
        Мы расплачиваемся муданжскими смешными квадратными монетками. Их делают из какого-то редкого и очень ценного, но также и очень легкого сплава, так что можно носить с собой целый капитал, и это нетяжело. Они коричневатого оттенка с искрой и гремят в кошельке, как орехи. Единственное неудобство - они работают по двенадцатеричной системе. То есть не десять, а двенадцать мелких монет (них) составляют одну покрупнее (хёр). Всего есть восемь монет, но восьмую, самую ценную (мингь), с собой не носят, а хранят дома про запас. За один масштабный заход по рынку я трачу пять-шесть монет пятого калибра или одну-две шестого, если покупаю решительно все. Собственных банков на Муданге нет, но в каждом Доме Старейшин стоит терминальчик, через который можно снять деньги со счета где-нибудь на том же Гарнете, а можно и положить. Не знаю уж, кто заправляет терминалы, но, наверное, Старейшины…
        Азамат относит покупки домой и отправляется руководить строительством моего «дворца». У меня, конечно, руки чешутся тут же что-нибудь сделать со всем принесенным богатством, но в дверь стучат. Открываю - там какой-то неизвестный мальчик.
        - Привет, - говорю, - тебе чего?
        Он робко поднимает голову и вдруг отскакивает на два метра.
        - Да что случилось? - недоумеваю я.
        - Б-б-б… Белая госпожа, простите за беспокойство, отец заболел, кланяться прислал, не откажите…
        А, так это вызов.
        - Не откажу, - говорю. - А чем заболел?
        - Рукой… - растерянно отвечает мальчик, который явно не ожидал такого скорого согласия.
        - А что именно с рукой?
        Молчание.
        - Сломал, что ли? - допытываюсь.
        - Да! - энергично кивает мальчик. Кажется, когда я на него не смотрю, он меньше меня боится.
        - Ладно, - говорю. - Сейчас возьму лекарства, и пойдем. Далеко живете-то?
        Оказалось, что в двух часах на лошади. А лошадь припаркована за углом.
        - Нет уж, - говорю, - поедем на машине, а лошадь ты свою потом заберешь. Гони вон в наше стойло, и поживее.
        В машине он забивается в самый дальний от меня угол и говорит, только если я спрашиваю. Я заезжаю за Оривой, и мы выкатываем на тракт вдоль реки.
        Орива приходится как нельзя кстати, потому что я бы из путаных объяснений юнца никогда в жизни не поняла, куда ехать.
        Молодой мужик с глухим именем, отец кучи детей. Читай, работает руками, и работает хорошо. Перелом для него - практически конец света. Сидит бледный, только что губы не трясутся. Смотрит на меня с подозрением.
        - Госпожа целительница… - выговаривает неуверенно. - Я не знаю, сможете ли вы что-нибудь сделать…
        Что в мои способности никто заранее не верит, я уже привыкла. Так что вместо законного возмущения перехожу сразу к допросу и осмотру. Предплечье сломано не только что, уже больше недели как. Получил на стройке кувалдой, с кем не бывает, ага. Конечно, шину никто не накладывал, типа само срастется, а оно что-то не срастается, и вообще как будто кость исчезла. Приставляю Ориву держать мне сканер, чтобы я видела, куда тыкать спицы экзоскелета. Процесс довольно утомительный, а пациент, которому с обезболивающим совсем не больно, все время норовит тоже заглянуть в экран и страшно мешается. Наконец рука собрана. Я строго грожу ему пальцем: полмесяца руку не нагружать, еще полмесяца корсет не снимать, в процессе звонить мне и ездить на осмотр. Мужик несколько обалдевает от моего уверенного тона, но обещает все исполнить, лишь бы руку сохранить.
        Когда я спешу на вызов, я почти не замечаю, что происходит вокруг, так что по выходе из дальней комнаты, где располагался пациент, я внезапно обнаруживаю себя в окружении кучи народу. Все эти друзья и родственники кидаются на меня с благодарностями, едой и подарками, что совершенно выбивает меня из колеи. Орива потешается, глядя на мою ошарашенную физиономию.
        - Да что вы шарахаетесь, Лиза, они же от чистого сердца! - Сама она уже получила пару браслетов и меховую жилетку и жует пирожок.
        - Да я как-то привыкла деньгами…
        - Деньгами само собой, но если подарки не взять, хоть несколько, то они обидятся, - шепчет она мне.
        - А есть тоже обязательно?
        - Можете сказать, что муж требует, чтобы вы ели дома. Так часто бывает, они поверят.
        Так что я беру вышитый головной платок, серьги, одеяло и какие-то бормол, а потом долго и старательно вру: сначала про требовательного мужа, потом про контракт. Наконец удается им втемяшить, в какой форме я хочу получить вознаграждение. Домой я возвращаюсь в полном обалдении. Мальчишка на заднем сиденье (ему же надо лошадь забрать) все так же молчит. Орива хрустит какой-то едой и очень довольна жизнью.
        Стоит мне притормозить около дома, парнишка выскакивает через борт и бегом мчится к стойлам, а потом - ни спасибо, ни до свидания - галопом на лошади через забор и прочь отсюда.
        - Чего он так испугался? - недоумеваю я.
        - У вас глаза ненормального цвета, все дети боятся. Ирих сначала тоже боялась, но ей Унгуц объяснил, что это не плохо.
        - А что ж ты этому не объяснила?!
        - Да станет он слушать чужую тетку! Тем более я же с вами заодно. - И она снова покатывается со смеху.
        Я всегда считала смешливость хорошим качеством, но сегодня что-то призадумалась.
        Поскольку целитель в отъезде, а Орива на сегодня уже получила свою дозу практических знаний, я не торопясь созваниваюсь с мамой, договариваюсь насчет бисера. Она тоже его очень любит, правда, низать ей лень, так что она предпочитает клеить. Но мои древние коробочки одну за другой успешно отправляет на Муданг. Я все еще помню, как добраться до почты, так что совершаю вторую на сегодня автомобильную прогулку по окрестностям Ахмадхота, забираю бисер (одна коробочка все-таки потерялась по дороге, но это не трагедия, я же все равно не помню, что именно в ней было) и возвращаюсь домой, где могу спокойно валяться на диване и вышивать мужу куртку.
        Сеточка, которая вставлена в лацканы и рукава, идеально подходит для крестика, так что я нахожу в Сети красивую схемку с красными драконами, ставлю на буке какую-то передачку про животных серий на четыреста и сажусь стегать - сначала крестиком, а глазки и гребень еще для блеска бисером. Еда у нас еще со вчера осталась, Унгуц на соседнем диване шуршит своими бумажками, благодать… Я даже не успеваю досмотреть первый сезон передачки, когда на груди уже все вышито. Меня подмывает кому-нибудь похвастаться, а тут как раз Старейшина сидит.
        - Гляньте, прилично выглядит?
        - Ух ты, как ярко! - восклицает Старейшина. - Земные нитки небось? У нас-то растительные нитки так ярко красить не умеют, только шерсть. Да с бусинами… Смотри, как бы Азамат не постеснялся такую красоту носить, а то с его внешностью может решить, что неуместно…
        - Я ему постесняюсь! Вы-то не думаете, что ему не подобает?..
        Унгуц хитро щурится.
        - Лизонька, я думаю, что как ты сделаешь, так и хорошо. В дареной вещи твое отношение проявляется, а не его самомнение, так что тут тебе решать. Раз ты считаешь его достаточно красивым, чтобы в эдакое пламя одевать, другие пусть завидуют. Но это, конечно, сильно… и драконы, не трава какая-нибудь… чего это тебя на драконов понесло вдруг?
        Пожимаю плечами.
        - Мне всегда смешно, когда всякие щуплые подростки ходят все в драконах и тиграх с ног до головы. А Азамат - он такой большой и сильный, такой крутой, ну и мне хочется правильно акценты расставить. Я хочу сказать, если уж он не будет носить такие выразительные узоры, то всем остальным тем более не подобает.
        Унгуц кивает мне благосклонно.
        - Тоже логика. И все-таки бусины на куртку… Я понимаю, ожерелье бы сделала или рубашку парадную расшила… А то даже для вас дороговато, мне кажется.
        - Ой, да у меня этих бусин! А кончатся, попрошу маму купить, на Земле они недорогие.
        - Вот оно как, - удивляется Старейшина. - Ну тогда тебе, конечно, сами боги велели этим пользоваться. У нас-то бусины вручную делают, а это очень трудная и кропотливая работа, вот и стоят они кучу денег. А импортные редко привозят…
        Ближе к вечеру является мой клуб. Я немедленно хвастаюсь всем свежевышитой курточкой. У Эцагана и Оривы реакция одна: «Ой, бусины! И не жалко денег?!» Орешница несколько более сдержанна и даже говорит пару комплиментов моей вышивке, прежде чем страдальчески вздохнуть, дескать, мне бы хоть столько бисера, уж я бы развышивалась…
        Я щедрым жестом отдаю ей одну из коробочек, ту, где всякого разного понамешано, от каких-то старых бус. Это приводит всех в бурный экстаз, и в этом состоянии мы стремительно плетем начатые позавчера гобелены до посинения.
        Из детского клуба приходит Ирих, и я тут же кидаюсь к ней с расспросами.
        - А ты правда меня боялась, из-за того что у меня глаза голубые?
        - Чуть-чуть, - смущается она.
        - А почему? Вот волос моих никто же не боится!
        - Потому что у тети-грозы синие глаза, - мямлит она.
        В моем представлении о муданжском пантеоне никакой тети-грозы не обнаруживается, так что приходится просить помощь зала.
        - Укун-Танив знаю, Укун-Тингир знаю, Громовую птицу знаю… и кто из них тетя-гроза?
        - Никто! - смеется Орешница. - Тетя-гроза живет в синих тучах, и от нее происходят молнии и гром. А непослушные дети от нее получают уколы в пальцы.
        - Когда током бьет, - поясняет образованный Эцаган.
        - Ах вот оно что… Но теперь-то ты знаешь, что я не тетя-гроза? - на всякий случай спрашиваю у Ирих.
        - Знаю, - пищит она. - Потому что от вас не… не бьет туком, то есть тыком…
        Ага, значит, если меня кто испугается, надо сразу хватать и надеяться, что их не стукнет «тыком», тогда поверят, что я - это я. Технология!
        Развесив свои произведения по окружающей мебели, мы решительно садимся ужинать, и тут как раз возвращается Азамат, присыпанный опилками. Входит и сразу улыбается, окидывая взглядом нашу компанию.
        - Знаешь, Лиза, - говорит он мне, подойдя пообниматься, - мне все больше нравится твоя идея насчет этого клуба. Каждый вечер прихожу домой, а тут полно хороших, веселых людей, стол от еды ломится, что-нибудь интересное обсуждают. Я всегда мечтал по вечерам собирать друзей у себя, но выходило нечасто, а тут прямо сбылось. И даже еще лучше - гости-то твои, так что я могу и помыться пойти, и спать лечь, если хочу, можно ролью хозяина пренебречь.
        Он еще что-то хочет сказать, но тут замечает свою преобразившуюся курточку. Наступает минута молчания, которое прерывается только сдавленным хрюканьем Оривы. Азамат вертит вышивку то так, то этак, рассматривает, поглаживает осторожненько тыльной стороной пальцев.
        - Лиза, ты столько для меня делаешь, что мне уже страшно, - говорит он наконец, но по лицу-то видно, что ни черта ему не страшно, вон сияет весь. - Может, посоветуешь, во что я могу облечь свою благодарность? А то, боюсь, как бы не захлебнуться.
        Я только развожу руками.
        - Да ты и так в долгу не остаешься. Ничего, такой большой, уж выгребешь как-нибудь, не потонешь. Давай лучше освежись и примерь курточку, интересно же, как смотреться будет.
        Смотрится отлично. Азамату вообще, по-моему, идут яркие цвета, а тут совсем благородно получилось. О чем мы ему дружно и сообщаем, от чего он становится сам не менее красным, чем драконы. Орешница же умиленно вздыхает и бросает невзначай:
        - Надо же, как я угадала, куда ты за нитками пойдешь… А кожевник еще не верил, что у него кто-то купит куртку по такой выкройке…
        Глава 11
        В следующие несколько дней у меня резко добавляется работы. Народ разнюхал, что я как-то круто лечу переломы, и попер. Теперь у меня два-три посетителя каждый день - с тех пор как я вывесила в Сети свой телефон и адрес, пациенты стали прибывать на дом по предварительному созвону. Как выяснилось, к целителям все-таки ходят без очной договоренности заранее. Поскольку я прослыла специалистом по переломам, то на меня тут же обрушились все старые и криво сросшиеся конечности; двоим вообще пришлось протезы ставить, через бывшую однокурсницу заказав их с Земли за процент. Я подумала и заключила с ней контракт на поставки, потому что ни Сашка, ни мама большую часть препаратов на Земле просто не смогут купить, даже если я рецепт напишу. У нас за этим тщательно следят, иногда нам же во вред. Номера лицензии обычно недостаточно, надо очно являться.
        На Муданге, кстати говоря, есть свое сетевое пространство, причем довольно давно. А поскольку попасть туда можно с любого телефона, то народ вполне активно пользуется. Там есть новостные страницы каждого региона, карты, реклама магазинов и объявления о работе, и даже довольно смешной сайт знакомств, на который полагается выкладывать свои фотографии в голом виде со всех сторон по стойке «смирно», а при входе спрашивают не возраст, как у нас, а класс имени.
        Вечером у меня исправно собирается клуб, и мы закончили по первому гобелену. Воплощение нашего с Азаматом дизайна выглядит очень красиво, так что я его гордо вешаю на стену на самом видном месте. Орешница свой мне тоже оставляет в подарок, а у нее там что-то ужасно сложное и многозначительное, я только опознала вилку, которая замужество, и того самого комара с флейтой. Надо думать, плохого не пожелает. Теперь пора переходить к каким-нибудь другим видам рукоделия. Вон и мама Азамату еще один свитер связала, потоньше, зато с узорами. Азамат теперь бегает по потолку и пытается послать ей платиновое колье потяжелее, а я его удерживаю.
        Строительство моего домика практически завершено, остались отделочные работы, и Азамат все разрывается: с одной стороны, хочет поскорее похвастаться, а с другой - дуракам полработы не кажут. Я его успокаиваю тем, что торопиться мне некуда, пускай разукрашивает свое творение сколько хочет. Его тренировки возобновились, но теперь он все-таки последовал моему совету, выбрал из своих учеников лучших и назначил учителями над прочими, а сам только иногда заезжает проверить.
        Дом Старейшины Унгуца отстроили, и сегодня как раз состоится торжественное переселение. Унгуц уже немножко ходит с палочкой, не по лестнице, конечно, но до туалета без посторонней помощи добирается.
        Ближе к вечеру мы все вместе грузимся в машину: Азамат, Унгуц, Ирих и я. Ехать до дома Унгуца всего ничего, но дедусь так далеко еще не сможет дойти. Построили дом точнехонько на месте старого и в том же ракурсе. Старого я, впрочем, не видела, но раз Азамат так говорит, значит, так оно и есть. Угол крыши и правда нависает над крутым берегом Ахмадмирна, поросшим чем-то вроде стелющейся туи.
        Перед домом уже скопилась небольшая толпа - Старейшины с учениками-духовниками, важные горожане и просто всякие заинтересованные и не очень граждане. Ирих в предвкушении аж подпрыгивает на сиденье. Унгуц не подпрыгивает, но выражение лица у него точно такое же. Азамат помогает ему выбраться из машины, а Ирих прямо выстреливает следом. Без деда, видно, боялась в толпу лезть. Теперь же толпа расступается, пропуская Старейшину к его законной собственности. Он потихоньку шкандыбает с палочкой, во все глаза рассматривая постройку.
        - Отлично! - наконец выносит он вердикт и обводит всех собравшихся сияющей улыбкой.
        Собравшиеся дружно вздыхают с облегчением. Надо думать, в норме Старейшины намного капризнее. А домик действительно симпатичный. Шоколадного цвета, с красной крышей, закругленным фасадом и крылечком, похожим на вход в раковину улитки. Муданжские дома часто бывают такой формы.
        - Слушайте, но он ведь уже сам ходит! - доносится до меня шепоток сзади, и к нему тут же примыкают другие.
        - А прошло-то чуть больше дюжины дней!
        - Эта Азаматова пигалица и правда чудеса творит…
        Чувствую, работы в ближайшее время еще прибавится. Но подумать о приятном мне не дают - сквозь толпу к нам проталкивается Алтоша, еще мрачнее, чем в прошлый раз. Подходит, не здоровается, уставляет на меня прожигающий взгляд. Я в ответ изображаю лицом то, чем садятся на крыльцо. Азамат переводит взгляд с него на меня и обратно, потом не выдерживает:
        - Алтонгирел, ты что-то сказать хочешь?
        Тот кивает и обращается к Азамату:
        - Наставнику звонил наш целитель. Он не справляется. Сказал, что это неизлечимо. Конечно, на все воля богов, но ты ведь знаешь Изинтовтоя… и я знаю… Странно, чтобы его уже сейчас забирали. Я вот думаю, может, это Лизе знак туда наведаться?
        - А где он живет?
        - Да на Орле, они же оба оттуда.
        Азамат кривится, а я не устаю дивиться способностям Алтонгирела. Другой бы пришел, ручки просительно сложил и затянул бы: дескать, хороший человек умирает, доктор, помогите! А этот - раз! Знак свыше, изволь повиноваться, а он вовсе ни о чем не просил, наоборот, сообщил важную информацию. Нет, ну круто, впору аплодировать.
        - В принципе можно и слетать… - протягивает Азамат без особого энтузиазма. - Лиза, ты как?
        - Хорошо бы узнать симптомы для начала. Если я могу что-то сделать, то обязательно полечу.
        Алтонгирел явно светлеет лицом. Кажется, есть шанс, что он простит мне клуб. Странно, что до сих пор ни словом не обмолвился.
        - Ну про болезнь тебе лучше сам Наставник расскажет, он тут где-то. Давай я тебя ему представлю для убедительности, а сам пойду паковаться.
        - А-а ты тоже полетишь, что ли? - нервно уточняю я.
        - Конечно, а как же! - поднимает брови духовник.
        Я обращаю умоляющий взгляд на мужа. Тот только вздыхает.
        - Я плохо ориентируюсь в тех краях, да и семья у Изинботора такая… в нынешнем виде меня могут и на порог не пустить. Я, конечно, полечу с тобой, но и Алтонгирел тоже, обязательно.
        Вот непруха так непруха!
        Вслед за Алтонгирелом я просачиваюсь сквозь толпу туда, где стоит его наставник. Изинботора я видела только однажды, на памятном Совете Старейшин. Это статный моложавый мужчина с очень красивым лицом. Ему по идее должно быть за пятьдесят местных лет, иначе у него не могло бы быть такого взрослого ученика, но на вид намного моложе. Волосы у него длинные, с сединой только на висках, они нетуго заплетены в несколько кос и украшены нитями бисера. На шее ряды бус - просто нанизанные подряд мелкие драгоценные камни и резные бусины-обереги. Красивые муданжские мужчины любят на себя понавешать камушков, а уж известные люди вообще из украшений не вылезают. Что интересно, женщины в этом отношении намного скромнее. То ли все-таки тяжеловато таскать на себе все эти булыжники, то ли принцип такой же, как у птичек: раз выбирает самка, то самец должен прихорашиваться и хвастаться.
        Изинботор смотрит на меня из-под полуопущенных век, не поворачивая головы. Это, наверное, дико неудобно, да и видно должно быть очень плохо. Но, вероятно, большинство созерцаемых таким образом об этом не задумываются и резко чувствуют себя дрожащими тварями. Я обхожу Старейшину и встаю прямо перед ним, чтоб не окосел, бедный, за время разговора.
        - Элизабет, - тихо произносит он мурлыкающим голосом.
        - Здравствуйте, - киваю я. - Расскажите, пожалуйста, что там с вашим братом.
        Он немного хмурится из-за того, что я сразу перешла к сути, не спросив предварительно о его собственном самочувствии и не обсудив переезд Унгуца, ради которого мы все тут собрались. Но нужда, видимо, пересиливает приверженность к традициям, так что он только легко вздыхает, откладывая нравоучение на потом, и отвечает:
        - Ему уже больше месяца все время плохо.
        - Как именно плохо? - уточняю я, потому что Изинботор явно не собирается продолжать.
        - Его покинули силы. - Он пожимает плечами. - Он сильно похудел и очень бледен, почти не встает с постели.
        - Так, - киваю. - Что-нибудь болит?
        - Изредка боли в теле.
        - Где именно в теле? - допытываюсь я. Ох уж мне эти муданжцы и их косноязычное духовенство…
        Он сверкает на меня глазами.
        - В теле. Не мое дело вызнавать неприятные подробности. Ты знаешь, что это за болезнь?
        Я закатываю глаза и про себя проговариваю пару нехороших фраз.
        - При таком расплывчатом описании это может быть пара сотен разных болезней. Мне надо знать точнее!
        Он поджимает губы, а Алтонгирел сверлит меня укоризненным взглядом.
        - У него кружится голова, - наконец выдает Изинботор. Потом, резко понизив голос, добавляет: - И тошнит.
        Я закрываю лицо раскрытой ладонью. Это безнадежно.
        - Пожалуй, я лучше позвоню нашему целителю и спрошу его. Может, он заметил какие-нибудь более характерные симптомы.
        Я подхватываю Азамата, которому уже изрядно надоело ловить на себе косые, неприязненные взгляды бывших знакомых и слушать перешептывание незнакомых эстетов, мы раскланиваемся с Унгуцем и его внучкой, обещаем заходить в гости и принимать их у себя и смываемся.
        От целителя, впрочем, удается добиться немного. Боли оказываются в животе, а плюс к этому еще онемение мизинцев. В общем, похоже, что-то дающее анемию, вопрос: что? Но пока я там не окажусь, ответа я не найду, так что паковать надо полный комплект всего, и быстро, а то целитель говорит, что «он плох, очень плох».
        Лететь решили с утра пораньше, потому что ночью по малознакомому маршруту Азамат меня везти не хочет. В итоге вставать приходится в бешеную рань, только-только солнце поднимается, а Третья луна еще на небе.
        Мы грузимся в Азаматов унгуц. Как всегда с Алтошей, первая же простая операция приводит к скандалу. Он, видите ли, хочет лететь на переднем сиденье, а я, типа, женщина толстозадая, обязана располагаться на заднем, чтоб не мешать. А у самого, между прочим, когда сидит, коленки на метр в стороны разведены, и левая так и норовит в приборную панель ткнуть в неподходящий момент. В конце концов Азамат находит решающий довод:
        - Ты на Орле сто раз был, а Лиза впервые. Дай ей в окно-то посмотреть!
        - Можно подумать, она способна оценить пейзаж! - фыркает Алтоша.
        - Я не только оценить способна, я еще и камеру взяла, нащелкаю видов, а потом вышью что-нибудь или сотку! И можешь обзавидоваться.
        На этом его все-таки удается запихать на заднее сиденье, хотя ворчать он не перестает еще долго.
        Щелкаю я действительно много. Встающее солнце очень красиво отдельными бликами освещает горы, над которыми мы летим. Азамат знает перевал к югу от столицы, где совсем низко и нет всяких неприятных воздушных потоков и смерчей, которые почти всегда образуются над муданжскими горами. Вообще, место у столицы отличное: по земле можно только с одной стороны добраться, по воздуху - с двух. А все остальное - только для альпинистов. Горы здесь старые, невысокие, но никакой транспорт все равно не пройдет, разве что парнокопытный.
        Выбравшись с гор, мы некоторое время летим над степью, кое-где размеченной вспаханными полями. Здесь уже вымахала молодая трава - мы ведь летим на юг, а Ахмадхотский хребет хорошо экранирует эту местность от северного ветра, так что здесь значительно теплее, чем даже в незамерзающей столице. Потом пересекаем широкую и спокойную равнинную реку. Азамат говорит, что она впадает в Дол и потому называется Тажилмирн, «питающая река». На Муданге десять крупных рек, не считая бесконечного количества мелких, и эта явно из тех десяти.
        Алтонгирел дремлет на заднем сиденье, но при малейшем изменении нашего положения в пространстве подскакивает и принимается несколько сумбурно рассказывать Азамату, где какую впадину надо огибать, а где лучше снизиться.
        А вот потом начинаются джунгли. Самый настоящий тропический лес, влажный и горячий, полный ярких красок и невероятных тварей. Широта, на которой находится пролив между материком и островом Орл, - это примерно и есть экватор Муданга. Здесь довольно холмисто, а мы летим на одной и той же высоте, поэтому вопли птиц и прочих голосистых тварей становятся то громче, то тише. Азамат приоткрывает по бокам купол унгуца, так что можно высунуть голову и поглазеть. Я прямо вижу, как внизу по веткам скачут пестрые птицы и мелкие обезьянки. Правда, когда к нам в салон залетает муха размером со скарабея, мой интерес к джунглям резко угасает. Муху мы выгоняем, а купол закрываем, тем более что уже очень хочется включить кондюк, а то жарко.
        Наконец через пять часов полета, как раз в самую жару, мы начинаем снижаться.
        - А я думала, Орл - это остров, - говорю. Мы же приземляемся на берег континента.
        - Остров и есть, - отвечает Азамат. - Но через пролив летать плохо, там такие ямы… Даже в хорошую погоду есть риск плюхнуться в воду, а сегодня тут ветрено.
        - Так мы дальше поплывем, что ли?
        - Лучше. Мы поедем подводным монорельсом. Вон видишь, станция?
        На пологом берегу метрах в двухстах от кромки воды и правда стоит какой-то коровник с крышей, кажется, из пальмовых листьев или чего-то подобного.
        Алтонгирел тут же реагирует на мою вытянувшуюся физиономию:
        - А тебе, конечно, подавай все прозрачное и блестящее и чтобы у входа цветущие вишни? Нам такая показная роскошь не нужна, нам надо, чтобы функцию свою выполняло…
        Я ставлю на землю свой чемодан, открываю верхний паз, достаю шприц и выразительно показываю Алтоше. Он сглатывает и затыкается. Я убираю шприц в нагрудный карман и похлопываю по нему ладошкой, дескать, гляди, я вооружена. На духовника действует отлично.
        Меж тем Азамат заходит в здание станции и выходит оттуда, неся на плече моток каната с крюком на конце. Этот крюк он зацепляет за край какого-то невидимого отверстия в хвосте нашего унгуца, после чего машет нам, чтобы шли за ним. Мы заходим внутрь через широченные ворота, которые Азамат открывает на полную. Почти от самого входа на полу начинается извилистая резиновая дорожка, у противоположной стены на оси висит катушка, с которой тянется канат. Азамат отгоняет нас в сторонку, где у стены торчит панель управления. Он щелкает рычажком, и катушка начинает неторопливо наматываться, подтягивая наш унгуц хвостом вперед внутрь здания. Когда он весь оказывается на дорожке, Азамат выключает катушку и отцепляет крюк. Тогда Алтонгирел жмет еще какую-то кнопку, и дорожка начинает двигаться вместе с унгуцем и Азаматом. Мы присоединяемся. Таким макаром мы переезжаем в другой конец псевдокоровника, где по углам стоят два шкафа. Дверца одного отъезжает вниз до половины, и мужики перекладывают в него наш багаж, после чего он снова закрывается. Видимо, это лифт.
        - Ничего не забыла в салоне? - спрашивает меня муж, прежде чем нажать еще на какую-то фигулину в стене.
        Я мотаю головой. Мы сходим с дорожки, а наш унгуц занимает почетное место в углу рядом с лифтом. Тут до меня доходит, что платформы вдоль стен - это места для транспорта. После этого мы грузимся во второй лифт и едем вниз.
        У муданжцев, видимо, ненормальное пристрастие к прозрачным лифтам. Что на Гарнете, что здесь, пособие для начинающих геологов как на ладони.
        - Ты у меня в доме, надеюсь, непрозрачный лифт сделал? - спрашиваю подозрительно.
        - Только крышу, чтобы днем на освещении экономить, - отвечает он и улыбается. - Я помню, как ты на Гарнете боялась.
        - А в общественных местах они у вас всегда такие?
        - Если есть на что посмотреть. Здесь вон какие породы красивые мимо плывут. Если бы скучная земля была, сделали бы с закрытыми стенками. А так - приятно иметь возможность взглянуть на то, по чему ходишь.
        Лифт привозит нас, как мне сначала кажется, на платформу метро. Над головой метрах в пяти закругленный свод, за краем платформы по обеим сторонам тот самый рельс, который моно. На нем стоит одинокий вагончик.
        - Ну вот - Азамат делает пригласительный жест. - Заходи, устраивайся, тут ехать часа три, если я правильно помню.
        - Чуть меньше, - скрупулезно поправляет Алтонгирел.
        Внутри вагончик обставлен большими мягкими сиденьями по четыре со столиком посередине. Никакой кабины машиниста тут нет, так что мы рассаживаемся в носу, чтобы смотреть вперед, а не только по бокам. Я с Азаматом, а Алтоша через проход. Наши вещи уже здесь, стоят в заднем конце вагончика в чем-то типа детского манежа из сетки. Азамат вызывает прямо на лобовом стекле менюшку и что-то на ней жмет. Двери закрываются, и мы трогаемся.
        - А управлять ты будешь? - спрашиваю.
        - Да нет, оно автоматическое. Катится по рельсу в туннеле, и все тут. Управлять можно только дверями, кондиционером и прозрачностью окон.
        Собственно под землей мы проезжаем метров сто, а потом вдруг все вокруг заливает голубоватый свет и мы оказываемся в прозрачной трубке в толще воды. За спиной довольно круто вниз уходит стена, из которой мы выехали, а вокруг уже вьются пестрые рыбки и крошечные, почти прозрачные медузки. Кажется, что туннель лежит на дне, но Азамат объясняет, что на самом деле он установлен на коротких подпорках, а дно внизу можно увидеть, если сделать прозрачным окно в полу. И немедленно делает.
        А там коралловый риф, прямо метрах в двух от пола. Красочные ветвистые кораллы, твердые и мягкие, высокие и плоские, почти полностью покрывают дно, между ними видны только небольшие пятна песка. Я аж ноги поджимаю, потому что кажется, что вот-вот на рыбку наступлю. Рыбы тут тоже всех цветов, особенно популярны желтый и фиолетовый. Морские звезды ползают, ежи всякие безумные - малиновые, оранжевые, в горошек…
        Азамат одним глазом смотрит на подводный мир, другим на меня с умильным выражением - ему очень нравится, что мне все нравится.
        - Гляди, вон каракатица, видишь?
        - Где?
        - Ну вон щупальцами машет в песке. Это она закапывается, чтобы напасть из засады.
        И правда, вижу зверюгу размером с воробья, которая методично двумя щупальцами нагребает себе на голову песок и камушки. Господи, как же смешно! Жаль, что мы так быстро едем, я бы за ней еще понаблюдала.
        Еще нашим взорам являются сады бесконечных морских анемонов и лилий, некоторые сидят на крышках больших крабов. Азамат уже привык, что я не вижу и половины зверья, которое видит он, и все время показывает.
        - Вон там у лилового коралла краб себе на спину губку тащит, видишь? А вон зеленая в крапинку, это рыба-попугай. Ух ты, гляди, рыба-рыбак! Да ты не увидишь, наверное, ее от коралла не отличишь… А вон еще! У нее верхний плавник как маленькая рыбка, а, видишь, да?
        Ага, вижу, вроде как мелкая рыбка трепыхается, а под ней красный коралл, да только у коралла глазки и ротик немаленький. Еще нам встречаются разнообразные ракообразные и загадочные мохнатые белые трубки, по которым ползают мохнатые белые крабы. Креветки всех расцветок ковыляют по дну и проплывают мимо - красные, с оранжевыми пятнами, белые в фиолетовую крапинку, янтарно-желтые, синеголовые с огненными лапками и даже загримированные под орхидеи прямо с лепестками, даром что никаких морских орхидей тут не растет.
        - Видишь розовые цветы? - Азамат кивает в сторону зарослей очередных анемонов. - Как думаешь, что это?
        - Ну звери какие-то… Анемоны, нет?
        - Это черви. Их самих не видно, в дне прячутся, а видно только то, чем они еду собирают. Если внимательно посмотришь, увидишь, что эти розетки иногда втягиваются…
        Тут вдруг становится темно, и я инстинктивно поднимаю голову, чтобы выглянуть в переднее окно. Над нами проплывает нехилых размеров скат с раззявленной пастью.
        Азамат усмехается у меня за спиной.
        - Этот не хищный, он воду фильтрует. Да и в любом случае к нам в туннель даже кит не вломится, все рассчитано.
        - А тут и киты есть?
        - Здесь слишком мелко, вот заплывем поглубже, там могут быть. Хотя сейчас не сезон, тут ведь ранняя осень, а они в это время в холодных водах.
        Через некоторое время мы действительно еще погружаемся, так что света становится меньше и все кажется голубоватым, пока не подплывет совсем близко к стенке туннеля. Кораллы уступают место зарослям морской капусты всех форм и оттенков, а в ней бурлит своя собственная жизнь - косяки рыб, плавающие крабы, потрясающей красоты улитки, раковины которых словно облеплены пестрым жемчугом. Азамат указывает куда-то в гущу травы, и, когда приглядываюсь, я различаю там совершенно фантастического морского конька, как будто поросшего листьями. Хвост и плавники его похожи на ветки плакучей березы, на спинке дебри.
        - А вон другой, - тычет пальцем Азамат. - Смотри, какой яркий, у них сейчас нерест…
        И правда, яркости другому не занимать. Он не такой облиственный, как первый, скорее похож на комара, с воздушными шариками вместо плавников, голова и спинка у него украшены желтыми точечками на темно-синем фоне, а шея и хвост светятся огненно-рыжим и небесно-голубым.
        Дальше появляется довольно сильное течение, и водоросли больше не стоят лесом, а пригибаются по ходу воды. Тут и там стенки туннеля усеяны улитками и странными шипастыми головастиками. После напряженного ковыряния в лексиконе мы устанавливаем, что это морские воробьи, а по-муданжски - сидящая рыба, потому что она может брюшком приклеиваться к камню или еще чему, чтобы не сносило течением.
        - Слушай, а давно этот туннель существует? - спрашиваю.
        - Да лет полтораста уже, - отвечает Азамат.
        Это муданжских, ага.
        - А как он до сих пор не зарос, на фиг?
        - А у него такое покрытие, что мало что может прилипнуть. Вот эти рыбки, да улитки, да еще один-два трубчатых червяка, но ни растения, ни кораллы не зацепляются. Во всяком случае, пока я не слышал, чтобы приходилось чистить стенки.
        Мы всплываем, то есть туннель отходит ото дна, так что теперь мы едем в толще воды ближе к поверхности. Здесь снова светло, но вокруг в основном рыбьи косяки и не так много интересного. По крайней мере, я так думаю, пока слева от меня не прошмыгивает кроваво-красная птица с блестящей рыбой в клюве.
        - О, мы попали в самую охоту цохл! - восклицает Азамат. - Это добрый знак.
        Добрый знак тут повсюду. Куда ни глянь, со всех сторон постоянно ныряют алые птицы, хватают рыб и выныривают, отталкиваясь лапами, как лягушки. Оказывается, зрелище бесконечной рыбалки завораживает ничуть не меньше, чем всякое горящее пламя.
        Впереди справа белеет столб пузырьков.
        - Ну вот кита заказывала? Сейчас увидишь, - обещает Азамат, прихватывая меня за плечи, видимо, чтобы не боялась. А я и не боюсь, мы же не в воде плывем.
        Из глубины вертикально вверх поднимается гигантская скотина с бородавками на морде и прилипшими к брюху рыбами. По бокам у него складки, как морщины, передние ласты чуть больше среднего человека, разверстая пасть аккуратно вбирает в себя косяк мелкой рыбы, согнанный в кучку кругом пузырьков. Кит медленно и величественно всплывает мимо нас до самой поверхности, выныривает на половину длины, а потом снова ныряет, сверкнув над водой хвостом, и уходит вглубь. Мы даже перебегаем к задним окнам, чтобы посмотреть ему вслед.
        От нашей беготни просыпается Алтонгирел, который умудрился задрыхнуть практически сразу, как мы отчалили, так что мы про него и забыли вовсе.
        - Чего вы носитесь? - ворчит он спросонок.
        - Кита смотрим, - радостно объясняю я.
        - Кита… - хмыкает он. - Зачем тебе ки… ох, троганая устрица…
        Последнее является легким ругательством, так что мы резко поворачиваемся в ту сторону, куда смотрит духовник. Слева по ходу мимо нас проплывает гигантская тварь. Сначала я вижу только, что она существенно больше кита, бесконечно длинная и ровная по всей длине, как змея. Приглядевшись, я различаю чешую и полупрозрачные гребни на спине и брюхе.
        - Морской дракон, - торжественным шепотом говорит мне Азамат. - Вот из чешуи такого у нас крыша.
        - Это ты это поймал?!
        - Ну да. Правда, давно. Не на удочку, конечно. Для этого надо клетку сделать и поставить в подходящем месте, а потом его загнать… Ну хорош, правда?
        Да уж, с этим не поспоришь.
        Наша подводная прогулка заняла всего два часа сорок минут, а впечатлений у меня осталось, как будто неделю в море просидела. Заспанный Алтонгирел предпочитает игнорировать окружающий мир, что весьма меня устраивает. Азамат тоже повеселел. Ехать на Орл ему не очень хотелось, но эта экскурсия компенсировала его неприятные ожидания.
        У выхода из станции, аналогичной коровнику на континенте, нас уже ждет машина с высокомерным юнцом за рулем. При виде Алтонгирела он вылезает из машины, и они многопафосно раскланиваются. Мы стоим в сторонке и ждем. Наконец Алтоша поворачивается и тягучим голосом объявляет:
        - Нас любезно согласился встретить сын печального брата моего Наставника.
        «Печальный» и «больной» по-муданжски - одно слово, но звучит смешно. Алтоша продолжает, теперь обращаясь к сыну брата и так далее:
        - Вот Белая госпожа с Земли, о которой говорил целитель. Ею повелевают боги, посему ее успех или неудача в исцелении вашего уважаемого отца есть воля богов.
        Я изо всех сил стараюсь сохранять непроницаемое выражение лица. У меня с этим плохо. Еще в школе всегда приходилось сидеть на задней парте, чтобы не смущать учителя своими рожами.
        Сын брата кивает, а потом переводит неприязненный взгляд на Азамата.
        - А это кто?
        - Байч-Харах - ее муж, - торопливо поясняет Алтонгирел каким-то заискивающим тоном. - Непобедимый Исполин, э-э, платиновый карман.
        - Но он же урод, - с легким удивлением говорит этот мажор.
        Я перестаю следить за выражением лица.
        - Ну да, - разводит руками Алтоша, - но не будет же она одна, без мужа ездить…
        - Может, и так, - приподняв верхнюю губу, говорит этот юный дебил, - но в свою машину я его не пущу. Пускай сам добирается как хочет.
        Я только рот открываю, но слов никаких в голову не приходит, одно жидкое, кипучее возмущение.
        - А далеко? - негромко спрашивает Азамат.
        - Артун, - сквозь зубы бросает этот засранец.
        Артун это пятнадцать - тридцать километров, в зависимости от местности. Это он предлагает Азамату пешочком прогуляться? Что-то тут не видно никакого поселения, где можно было бы взять напрокат транспорт.
        - А тут нельзя поблизости хоть лошадь купить? - Алтонгирел явно мыслит в том же направлении.
        - Не знаю, - пожимает плечами наш чудесный провожатый. - Можно поискать.
        Алтонгирел снова разводит руками и с недовольным выражением на лице косится на Азамата.
        - Пойдешь или подождешь?
        - Погоди, - встреваю я, наконец обретя дар речи. - Что это за бред? Почему этот провинциальный сброд позволяет себе оскорблять моего мужа?
        Выражение «провинциальный сброд» я почерпнула от дам в клубе и вот уж не думала, что воспользуюсь.
        Юнец немедленно надул щеки и стал похож на морского воробья.
        - Да как ты смеешь, женщина…
        - Это как ты смеешь, молокосос? Отец лежит умирает, а ты тут губу задираешь, кого в машину пускать? Смотри, как бы не выяснилось, что его отравили, а то я уже знаю, кто виноватым окажется.
        Юнец и Алтонгирел оба распахивают глаза вдвое шире нормы, а Азамат тихо меня уговаривает:
        - Лиза, не надо. Это нормально…
        - В устрицу такое нормально! - так же шепотом отвечаю я. Потом поворачиваюсь к сынку Изинтовтоя, который несколько замешкался с ответом. - В общем, так, мальчик. Меня сюда пригласили лечить твоего отца, я не напрашивалась. У меня дома дела и другие пациенты, от которых меня оторвали ради него. Если моя помощь не нужна, так мне нетрудно прямо отсюда вернуться, мне понравилось под водой кататься. А если нужна, то ты закроешь рот, откроешь дверь машины и оставишь при себе свое мнение о внешности моего мужа.
        По мере того как я говорю, лицо у юноши становится все краснее. Видимо, нечасто ему дают такой отпор. Алтонгирел схватился за голову и ерошит волосы, шепча что-то про безголовых инопланетянок. Ничего, киса, и тебе достанется горяченьких. Азамат придерживает меня за плечо и шепчет, чтобы я успокоилась. Ага, десять раз. Плевать я хотела на ваши обычаи и приличия, всему есть предел.
        Мой оппонент наконец разевает рот, чтобы что-то сказать, и я поглубже вдыхаю в предвкушении урагана, а то и драки. Если он сейчас продолжит в том же духе, что начал, я воспользуюсь тем, что женщин не бьют, и наваляю ему по полной морде, хоть она у него и довольно худая. От напряжения я даже прикусываю уголок губ, смотрю на него с кривой ухмылкой, нагнув голову, как Азаматов конь.
        И вдруг парень бледнеет и отступает. Как заколдованный открывает заднюю дверь машины, потом садится за руль и сидит неподвижно, глядя перед собой. Алтонгирел оглядывает его, меня, потом медленно выдыхает и машет, дескать, залезайте, а сам бежит за вещами в псевдокоровник, вывозит их на тележке и сгружает в открытый багажник. Мы с Азаматом залезаем на заднее сиденье, Алтоша обходит и вскарабкивается на переднее - эта машина еще выше, чем Азаматова. Двери захлопываются, наш водитель трогается с места.
        Мы едем в гробовой тишине минут двадцать, когда наконец среди зеленых лесистых холмов показывается большое село.
        - А я думала, тут город, - шепотом и на всякий случай на всеобщем говорю я Азамату.
        - Город в глубине острова. А… твой пациент живет в деревне близко к побережью.
        Море и правда проглядывает бликами слева на горизонте, где холмы пониже.
        Машина останавливается на центральной улице перед большим, богато украшенным домом. На калитке висит веревочка с цветными узлами и перьями. Я уже видела такие, когда ездила по вызовам. Она значит «глава семьи болен и не принимает». Очень меня забавляет это их веревочное письмо, как статус в чате. Наш провожатый распахивает калитку, и я направляюсь вслед за ним, прихватив чемодан, однако Азамат тихонько меня окликает.
        - Я не пойду с вами, мне там нечего делать. Найду тут постоялый двор и там тебя подожду.
        Я не успеваю ни возразить, ни согласиться, потому что Алтоша подталкивает меня в спину, и мы идем в дом.
        В первой же комнате, пестрящей невероятным разнообразием гобеленов, мне навстречу поднимается целитель.
        - А-а, ну наконец-то! Вот вы и прибыли. Ну что, дело к обеду, поедим - и за работу?
        Муданжцы свято исповедуют принцип «если врач сыт, то и больному легче». На меня разок смертельно обиделись за то, что я отказалась есть до осмотра больного.
        - Как печальный? - спрашиваю. - Изменения, ухудшения?
        - Да все так же, - вздыхает целитель. - Лежит, мучается. Боюсь, недолго ему осталось. Но вы поглядите, вдруг это из тех болезней, что мне вовсе неизвестны.
        - Давайте я на него взгляну, а насчет еды потом. Я поздно завтракала, - вру я. Это быстрее, чем вдаваться в нравственные рассуждения.
        Целитель снова вздыхает и провожает меня в дальнюю комнату. Я смотрю, он тут уже освоился. Сынок пациента порывается было следовать за нами, но Алтонгирел говорит ему не ходить. Будет некрасиво, говорит. Так что я избавлена от посторонних глаз, хоть за это спасибо духовнику.
        Изинтовтой похож на Изинботора, насколько я могу судить по его осунувшейся физиономии. Только где у Старейшины высокомерие, у этого горделивое страдание. Однако не думаю, что симулирует, и правда анемичный вид. Губы совсем белые, глаза с желтизной.
        - Здравствуйте, - говорю. - Я целительница с Земли. Рассказывайте, в чем у вас проблема.
        Спрашиваю на всякий случай, вдруг целитель отмел какой-нибудь симптом как выдумку, с него станется. Но нет, больной повторяет все то же самое: головокружение, тошнота, слабость, боли в животе, онемение мизинцев. Осматриваю живот. Он вздутый, похоже на опухоль. В сочетании с прочими симптомами получается анемия, а то и вовсе рак. И это очень плохо. То есть это, конечно, всегда плохо, но в данном случае особенно. Во-первых, потому что это одна из тех болезней, о которых целитель ничего не знает, а прочие муданжцы - так и подавно. И я задолбаюсь объяснять. Во-вторых, потому что я вряд ли смогу его вылечить. На Земле-то у нас уже научились, но проблема в том, что для каждой микроразновидности опухолей, которой страдает сотая доля процента онкологических пациентов, разработана своя методика лечения, и, чтобы установить, какая именно подходит именно этому человеку, требуется иногда пара лет постоянного врачебного наблюдения с чуть ли не ежедневными анализами, а при остром заболевании некоторые больные редкими разновидностями и не выживают. У меня же тут и оборудования соответствующего нету, и
препаратов, да и вообще, я одна на планету и не онколог, тем более не гематолог. Придется мужика на Землю посылать, а он еще может не согласиться. А чтобы он легально смог попасть на Землю и там лечиться (допустим, у него есть на это деньги, вроде небедный), надо сначала провести комплексный анализ его всего вдоль и поперек, да чтобы результат был заверен двумя врачами разного профиля, причем один из них должен быть инфектологом, а где ж я среди ночи на Муданге инфектолога возьму? А как на Гарнете и других цивилизованных планетах обстоит дело с лечением онкологии, я понятия не имею.
        Унылая перспектива, естественно, отразилась на моей физиономии, и целитель тут же все понял. По-своему.
        - Надежды нет? - с надрывом спрашивает он.
        - Надежда есть всегда. К сожалению, нет гарантии. Мне нужно взять у вас немножко крови, - со вздохом говорю я, предвкушая объяснения. - Если вы опасаетесь, целитель вам подтвердит, что я не использую ее вам во вред…
        - Берите, - отмахивается он. - Мне уже хуже не будет.
        Ха! Оптимист.
        Но мне же лучше. Обтираю руки стерилизующими салфетками (черт же знает, какое у них тут мыло и какая вода). Протираю руку пациента. Беру кровь, достаю портативный анализатор, жду.
        В дверь без стука заходит девушка, явно родственница Изинтовтоя.
        - Отец будет есть? - спрашивает она непонятно у кого.
        Больной выкатывает глаза из-под век и слабо кивает.
        - Немножко…
        Я тем временем открываю бук и принимаюсь строчить письмо знакомому гематологу. Девушка входит вторично, с подносом. Чтоб этих муданжцев с их манерой входить без стука! Содержимое подноса, однако, не слишком-то соответствует вялому «немножко».
        - Вот извольте. - Она ставит небольшую тарелку на тумбочку у кровати, а остальной поднос - перед целителем. - И Белую госпожу уговорите поесть, а то что же она…
        Ладно, так и быть, уговорили. Все равно надо ждать результата анализа, а жрать я уже хочу как следует, утром-то в меня кусок не лезет. Ну-с, чем нас кормят? Какая-то рыба. Ну да, тут богато в этом смысле. Ох, а что ж она такая непрожаренная?..
        Смотрю, целитель уминает за обе щеки. Пациент вяло ковыряется.
        - Чего ж вы не едите, Лиза? - осведомляется целитель. - Что-то не так?
        - Да она сырая почти. У вас нормальная?
        - А так и должно быть, эту рыбу едят полусырой. Вы вон из пиалы семечек тыквенных возьмите и вместе ешьте. Это ж у местных любимое блюдо…
        Что-то кликает у меня в голове. Худой, тошнит, боли в животе и сырая рыба. А в тыквенных семечках есть антигельминтики. Может, все-таки не анемия?
        Отставляю тарелку и выхватываю из чемодана сканер.
        - Дайте-ка я одеяло отогну, кое-что проверю. Вы тарелочку-то поставьте…
        Больной что-то вяло бухтит, я не очень слушаю. Начинаю просматривать кишечник - и точно, вот он, лентец. Желтый, огро-омный! Тут как раз и анализ поспевает с подтверждением.
        - Вам повезло, - усмехаюсь. - Сейчас мы вас вылечим.
        Препараты от глистов я вожу с собой всегда, потому что с этим муданжским сыроедением удивительно, как тут все поголовно ими не болеют. Надо было сразу догадаться, конечно, а то анемия, рак, ужасы всякие… Если бы тут местный целитель был, он бы сразу понял, в чем дело. Наверняка у жителей побережья часто глисты бывают, только их семечками выводят.
        - Что же с ним? - вопрошает целитель, жуя.
        - Червь. Вот полюбуйтесь. Это от сырой рыбы.
        Сую ему экран. Целитель любуется. Секунд пять. А потом быстро-быстро покидает комнату, уронив тарелку.
        - Что там? - в ужасе спрашивает Изинтовтой.
        - Потом увидите, а то еще заблюете тут все… Сейчас скушаете лекарство и часа через три еще разок, а потом будете месяц пить таблетки. И все, выздоровеете.
        Червь послушно отвалился и через несколько часов (пока я писала дневники, искала в чемодане закопанное на самое дно минеральное слабительное и осматривала гобелены в гостиной) вышел, все двадцать пять метров. Я, естественно, не преминула наглядно объяснить домочадцам, почему плохо есть сырое. Правда, пациента потом пришлось выводить из обморока. Когда он немного очухался, я выдала ему витамины, снабдила инструкцией, как принимать, и поскорее покинула дом. На членов семьи Изинтовтоя так скоропостижно снизошло озарение, что в доме плохо пахло. Не скоро они меня забудут, ох не скоро…
        На свежем воздухе Алтонгирел слегка оклемывается и ведет меня на постоялый двор, где нас ждет Азамат. Мы замечаем его издали - он сидит на террасе, вытянувшись во весь рост по касательной к плетеному диванчику, потягивает чай и что-то читает с телефона. При нашем приближении его лицо принимает озабоченное выражение.
        - Боги, Алтонгирел, что там еще произошло?
        - Ничего, - выдавливает сине-зеленый духовник. - Она его вылечила. Но, м-мать-устрица, могла бы и не показывать…
        - Ну что ты, это очень познавательно, я считаю, - лучезарно улыбаюсь я. - Солнце, закажи нам ужин, а то я с утра так ничего и не ела…
        - Не нам, - быстро поправляет меня духовник. - Я ничего не буду!
        Я ржу, Азамат недоумевает, но подзывает трактирщика. Тот немедленно предлагает местный деликатес.
        - Только не сырую рыбу! Надеюсь, ты ее не ел? - быстро говорит Алтонгирел.
        Азамат недоумевает еще больше:
        - Нет, а что?..
        - Ты не переживай, Алтоша, - успокоительно говорю я. - Это не только в рыбе и не только в местной. Это в любом сыром мясе может быть. Ну немного другой формы или цвета…
        Алтонгирел вытаращивает глаза, машет на меня руками и убегает в кусты. Азамат начинает смеяться. Когда озадаченный трактирщик уходит с заказом, я в мягкой форме пересказываю мужу, в чем было дело. Ему-то я про глистов рассказывала, надо же было объяснить, почему я сырое не ем.
        - С ума сойти, - качает головой он. - Чего только в природе не бывает…
        Меня страшно радует его философское отношение к миру.
        Возвращается Алтоша, бледный, но живой. Тут мне приносят огромную миску дымящейся лапши с морепродуктами, и ему опять становится плохо. Правда, не настолько, чтобы бежать в кусты.
        - Теперь я все понимаю, - стонет он, стараясь не смотреть, как я уплетаю креветок. - Если она после такого может есть, то неудивительно, что ей плевать на твою внешность.
        Азамат смеется, а я вот резко вспоминаю, с чего все началось.
        - Да, кстати, - говорю. - Что это было за… - тут я вставляю пару словечек, которые Азамат меня специально просил никогда не употреблять, - насчет непускания в машину? Ты что, серьезно собирался ему это спустить с рук? Алтонгирел, ты тоже хорош друг, хоть бы возмутился!
        - А чего тут возмущаться, - пожимает плечами духовник.
        - Лиза, ты не понимаешь, - перебивает его Азамат. - Это нормальное отношение к таким, как я. Я же тебе говорил, семья Изинботора очень традиционная, они бы меня и на порог не пустили. Ну или в машину, какая разница. В столице народ разный, всякое повидали, а тут глухая деревня, хоть и богатая. Чего ты от них хочешь…
        - Я хочу, чтобы они тебя уважали, это довольно очевидно, по-моему. Но ты, видимо, считаешь, что их надо поддерживать в их дикарстве?
        - Нет, я просто боялся, что ты и ему влепишь по лицу, а это был бы чудовищный скандал.
        - А я похожа на человека, которого можно напугать перспективой скандала? - интересуюсь я.
        - Нет, но я похож, - угрюмо отвечает он. - Ты зря думаешь, что, если весь Муданг узнает, как ты меня защищаешь, ко мне станут лучше относиться. Скорее уж наоборот.
        - Значит, ты предпочитаешь топать тридцать километров по солнцепеку в неизвестном направлении, но не поставить подонка на место? Азамат, да ты ж его пальцем перешибить можешь! Почему ты должен терпеть от него оскорбления?
        - Это не оскорбления. - Он пожимает плечами. Потом вздыхает. - Боюсь, ты никогда не поймешь.
        - А я и не пытаюсь. Я состою в законном браке с благополучным человеком, и, если кого-то что-то не устраивает, это их проблемы, а не мои. И не твои. Если не хочешь, чтобы я тебя защищала, то защищай себя сам. У тебя получится, стоит только попробовать. - Я подмигиваю.
        Азамат трет лоб.
        - Да, я уже понял, что это единственный выход. В дальнейшем учту. Только, пожалуйста, не надо так больше делать.
        - Как - так? Я же его не тронула.
        - Ты жестом показала. Ну как я тогда в магазине…
        Я с трудом вспоминаю, что действительно, когда мы ходили за пряжей, Азамат очень эффективно припугнул продавца какой-то особенной кривой ухмылкой. Хотите сказать, я сделала то же самое? Потому парень так и сбледнул?
        - Вообще, я не нарочно, - признаюсь я. - А что это значит?
        Азамат и Алтонгирел переглядываются и тяжело вздыхают.
        - Это значит «не надоедай, убью» и подразумевает, что ты физически или духовно сильнее того, кому ты это сообщаешь, и действительно можешь его убить. Такими вещами не разбрасываются. Тем более ты - не духовник, не знающая и вообще слабая женщина. Осторожнее надо быть. Бедный парень наверняка тоже решил, что ты ниспослана Укун-Танив навести тут порядок. Небось уже побежал к духовнику возносить дары.
        Глава 12
        Собственно говоря, делать нам тут больше нечего, но дело к ночи, а мы все устали. По разным причинам. Азамат вел унгуц, я работала и маялась долгие часы в не слишком приятном доме, донимаемая целителем. А Алтоша переживал, как бы я не наделала еще глупостей. Теперь, бедняга, еле на ногах держится.
        Азамат снял на постоялом дворе три номера, потому что так положено. Этот двор располагается на самом краю деревни, и практически сразу за ним метрах в двухстах море. С востока пролив, отделяющий Орл от континента, усеян островами и островочками, между многими из которых в отлив можно пройти вброд. Да и пролив - не открытое море, мелкий. В результате вода здесь очень теплая. Все эти сведения, частично известные мне и раньше, а частично только что выуженные из бездны Азаматовых знаний о родной планете, приводят меня к довольно очевидному выводу:
        - Пошли купаться!
        Мужики смотрят на меня несколько озадаченно, а потом одновременно высказываются.
        Алтонгирел:
        - Так темно уже!
        Азамат:
        - Я не взял с собой никакой подходящей одежды…
        Я начинаю ржать.
        - Совместите свои ответы - и получится универсальное решение. Чем же плохо, что темно?
        - Понятно чем. Не видно, куда ныряешь, - хмурится Алтоша.
        - Да тут наверняка есть какое-нибудь место, где все купаются. Там и дно расчищено, ни во что не врежешься.
        Алтоша хмурится еще сильнее, но все-таки подходит к хозяину двора спросить, где тут купаются.
        - А зачем тебе ночью одежда? - тем временем интересуюсь я у Азамата. - Не видно ведь ничего.
        - Это тебе не видно. Ты, уж извини, несколько хуже видишь, чем мы, - вздыхает он.
        Я пожимаю плечами.
        - Если так стесняешься, ну надень трусы, и вперед.
        - Да трусы-то ладно, там стесняться нечего. Мне, наоборот, футболку надо, шрамы прикрыть. А я набрал с собой приличных рубашек, в них плавать неудобно.
        Вопрос «зачем?» задавать бессмысленно. Азамат почему-то считает, что в рубашке на пуговицах он выглядит лучше, чем в рубашке без пуговиц. Поскольку мое мнение по данному вопросу (что лучше всего он выглядит совсем без рубашки) считается предвзятым, я давно перестала поднимать эту тему.
        - В конце концов, у вас все-таки не инфракрасные камеры в глазу. А ночи тут должны быть темнее, чем в Ахмадхоте. Никто тебя не разглядит. А если специально присматриваться будут, сами виноваты. И вообще, я надеюсь, мы найдем уединенное местечко, где больше никого не будет.
        - Это вполне вероятно, - сообщает вернувшийся Алтонгирел. - Трактирщик говорит, что здесь весь берег пологий и песчаный, а в километре вправо есть дамские заливчики.
        - Это что значит?
        - Мелкие. Для тех, кто плавать не умеет.
        - А что, неужели у вас бывает, что кто-то не умеет плавать? - поражаюсь я. У диких муданжцев это, по-моему, должно быть врожденным.
        - Женщины, - пожимает плечами духовник. - Если они, конечно, не рыбачки. А что, хочешь сказать, что ты умеешь?
        - Умею! - гордо сообщаю я. Эти муданжские женщины - просто идолы какие-то. И даже не деревянные. - Правда, небыстро, но далеко.
        Духовник поджимает губы, а вот Азамат приободряется. Видимо, думал, что придется со мной в лягушатнике плюхаться.
        В общем, купаться мы все-таки идем. Чуть вбок от деревни, но не доходя «дамских заливчиков». Ночь влажная, горячая, только с запада подувает свежий ветерок. У Азамата есть фонарик, но, когда мы выходим на пляж, он его выключает. Воду находим на ощупь - и правда ужасно темно. Она совсем теплая, даже теплее воздуха. Людей вокруг ни души. Видимо, работает принцип, что жители курортных местечек не купаются. Мы оставляем одежду в кустах на берегу и шлепаем в воду, Алтонгирел чуть поодаль - батюшки, неужели догадался Азамата не смущать? Азамат заходит едва-едва по колено и сразу ложится, а дальше уже по-крокодильи.
        Через некоторое время мои глаза привыкают к темноте достаточно, чтобы отличать, где берег, а где горизонт. При некотором напряжении я вижу на фоне горизонта стройную фигуру Алтонгирела, который все никак не окунется - бредет примерно по пояс, шипит, чертыхается… Я уже примкнула к дорогому супругу в ползучем способе передвижения, поскольку в воде существенно приятнее, чем на воздухе, - ей-то положено быть мокрой и горячей.
        Чуть поглубже мои руки начинают то и дело натыкаться на что-то, а вернее, что-то начинает натыкаться на меня. Не камни, не коряги, не водоросли…
        - Азамат, а что это такое на дне, тычется все время?
        - А это рыбки. Ты их вспугиваешь, а они от большого ума пытаются у тебя под руками спрятаться. Если хочешь, могу поймать…
        - Да я все равно не увижу. - Я подползаю к нему поближе и говорю в самое ухо так тихо, как только могу: - Давай Алтошу обрызгаем!
        Азамат кивает - его волосы провозят мне по носу. Потом он тянет меня за руку, и мы бесшумно ползем вперед. Примерно за метр до цели Азамат меня мягко останавливает и отсчитывает пальцем по моей руке: раз, два, три! И мы устраиваем локальное цунами.
        Боже, какой визг поднимает Алтоша! Я так не хохотала с тех пор, как он меня опоил на корабле.
        - Смотри не захлебнись, - мрачно комментирует он, успокоившись. Зато наконец пускается вплавь, хоть и со вздохом.
        И тут всходит луна, о которой я благополучно забыла, планируя ночное купание. Это Вторая луна, в Ахмадхоте она появляется чуток за полночь, а здесь не знаю… Перелеты сбивают меня с толку. По идее мы сейчас на пару меридианов к востоку от столицы, но я не знаю, сколько их на Муданге всего, а официальных часовых поясов тут никто не вводил. Между Первой и Второй луной есть зазор часа в два, потому я и забыла про ночное светило. А вот Вторая и Третья луны пересекаются на небе минут на пятнадцать, и садится Третья луна на самом рассвете. Так что темно теперь уже не будет. Ладно, притворяемся, что так и было задумано. В конце концов, Азамат сам должен был сообразить, я-то что…
        Оборачиваюсь на него - рожа изрядно кислая.
        - М-да, я думал, луна позже взойдет. Не рассчитал…
        Он поглубже вдыхает и ныряет. Мы уже довольно далеко отплыли, я едва достаю до дна. В свете луны стали видны острова, и, по-моему, они не очень далеко. Азамат выныривает и гулко отфыркивается, как кит. Я решаю последовать его примеру, ныряю до самого дна, а когда возвращаюсь на поверхность, мужики страшно ржут.
        - Вы чего?
        - Зачем ты так щеки надуваешь?
        - Ну как, воздуху-то надо набрать!
        - А почему в щеки? - покатывается Азамат.
        - Потому что в глотке он у меня не держится и, стоит чуть глубже нырнуть, сразу выходит весь!
        Они хохочут как дети. Алтоша откидывается на спину и колотит ладонями по воде, Азамат, наоборот, по максимуму погружается и булькает оттуда. Я хмыкаю, задираю нос и гребу к острову.
        Поскольку плаваю я и правда медленно, мужики не сразу понимают, что я куда-то направилась, а когда догоняют, до острова и до берега уже примерно одинаково.
        - Лиза, ты куда? Ты что, обиделась? - Азамат, как всегда, закладывается на худший вариант. Между прочим, неплохая стратегия: от его виноватого взгляда я растаю, даже если в самом деле обижусь.
        - Нет, я просто на остров плыву.
        - Зачем?
        - Просто так. Остров. Прикольно.
        Смотрит подозрительно.
        - Ты точно не обиделась?
        Понятно, теперь, пока его не потрогаешь, не отстанет. Азамат вообще очень падок на прикосновения. Муданжцы в большинстве своем недотроги, у них мало физических контактов в культуре. Рукопожатий нет, похлопывание по плечу унизительно, обнимаются раз в сто реже, чем у нас, целуются вообще только женатые или близкие к тому, за руку водят только детей, ну и так далее. Я до сих пор считала, что не люблю, когда меня трогают без нужды. С подругами обычно не целуюсь, от бабушки в детстве уворачивалась… Однако местные порядки даже для меня чересчур прохладные. А Азамат ужасно ласковый. Если бы он вырос на Земле, он бы, наверное, был из тех людей, которые во время разговора вцепляются собеседнику в коленку и гладят по плечу. К счастью (а я этого терпеть не могу), он вырос не на Земле… Впрочем, он-то мне всегда приятен, это я так.
        Так вот обнаружив, что меня можно в любой момент развести на погладить, пообнимать и поцеловать, он тут же принялся этим пользоваться в качестве ободрения. Если он не уверен, в каком я настроении, то единственный способ его успокоить - это как-нибудь потрогать. Мне нетрудно, конечно. Но забавно.
        Вот и сейчас приходится перестать грести и повиснуть у него на шее, чтобы развеять подозрения.
        - Я на такую фигню не обижаюсь, просто захотела на остров сплавать, - говорю и целую его в подбородок. Мне кажется, шрамы чуток сгладились. На вид все так же, а вот под губами месяц назад по-другому ощущалось…
        - А что тебе делать на острове? - спрашивает он, уткнувшись мне в самое ухо. - Там просто лысые камни.
        - Не знаю, привычка. Когда купаюсь где-нибудь, если близко остров, надо до него доплыть. А то чего, по кругу плавать, что ли?
        Вот сейчас я его поглажу по голове, и он начнет меня отпускать. Не сразу. Потихоньку-полегоньку. Ага, руку передвигает с дальней лопатки на ближнее плечо, выпутывает нос из моих кудряшек… А кто сказал, что я хочу, чтоб он меня отпустил, кстати говоря? Я, может, плыть устала, повисеть хочу. Да и вообще. Теплое море, луна, любимый человек… и на фига мне этот остров?
        - Ну вы тут еще сексом займитесь, - раздается над ухом ворчливый голос духовника. - Лиза, понятно, бесстыжая, но ты-то бы хоть постеснялся.
        Азамат несколько смущается, но отвечает насмешливо:
        - Что ж я буду отказываться, если дают? Я не так уж избалован вниманием, знаешь ли.
        Я кусаю его за нос. Он принимается смешно выворачиваться, стараясь меня не оттолкнуть. В итоге я сама отпускаю, потому что хохот разбирает. Алтоша ворчит и отворачивается.
        Мы доплываем до острова, на котором и правда лысые камни да пустые чаячьи гнезда, немного отдыхаем и отправляемся обратно. У берега Алтонгирел демонстративно нас обгоняет и выходит из воды первым, не оборачиваясь и сильно виляя задом.
        - По-моему, он все еще пытается тебя соблазнить, - хихикаю я.
        Азамат делает страшные глаза:
        - Или тебя. Примерно столь же вероятно.
        Духовник одевается и уходит прочь по тропинке к деревне. Мы восстаем из воды, распугивая мальков. Одежду мы повесили на ветку дерева у края пляжа. В лунном свете мне мерещится в развилке какая-то белесая дымка. Пока мы купались, поднялся ветер, и теперь завывает и скрипит деревьями. В общем, пора идти в номер и ложиться спать, пока не напридумывала себе пугалок. Впрочем, при наличии Азамата под боком ничего мне не страшно. Да и он утверждает, что спать стал гораздо лучше с моим участием - то ли устает сильнее, то ли во сне его тоже ощущение другого тела рядом успокаивает, а может, просто регулярный секс положительно действует на нервную систему.
        Номера у нас идут подряд вдоль коридора, так что мы оставляем пустым средний и заселяемся в крайний, чтобы, не дай бог, не нарушить Алтошин сладкий сон. Ополоснувшись от соли, мы с комфортом усаживаемся на напольном лежбище, заменяющем тут кровать, чтобы расчесать Азамата, а то наутро это уже будет невозможно. Я быстро проверяю телефон - не звонил ли кто - и кидаю его рядом, по привычке. Азамат мурлычет что-то себе под нос на землетрясущих частотах и послушно поворачивает голову то так, то эдак, чтобы мне было удобнее.
        - Завтра утром еще искупаемся? - спрашиваю для шума.
        - Так мне не в чем.
        Я закатываю глаза, хотя он меня и не видит.
        - Да что ж ты так стесняешься? Ну подумаешь, увидит тебя кто-нибудь. Ты сюда, может, еще пятнадцать лет не приедешь, чего дергаться-то?
        - Они будут меня презирать. А мне этого и так хватает…
        - По-моему, им для этого необязательно заглядывать тебе под рубашку, судя по сегодняшнему прецеденту.
        - Да. Но если еще и под рубашку заглянут, то будут презирать вдвое больше. Удивительно, но мне это будет вдвое больнее.
        - А я думала, ты считаешь, что это в порядке вещей.
        - Это в порядке вещей, да, я не рассчитываю на другое отношение. Но это не значит, что мне приятно или даже все равно.
        Я потихоньку жму пару кнопок на телефоне.
        - То есть внутренне ты вовсе не смирился с тем, что они тебя считают уродом?
        - А что, с этим можно смириться? Если б я таким родился, еще был бы шанс, а так это смешно.
        - И тем не менее ты считаешь нормальным, когда твои приятели тебя так называют? Как Алтоша это любит, громко и возмущенно. И стыдит тебя все время.
        - А что мне остается? - Он пожимает плечами. - Я не могу себе позволить выбирать друзей или ссориться с ними. Если они меня терпят, хотя и считают уродом, я должен быть за это благодарным.
        - А что ты чувствуешь, когда твои друзья называют тебя уродом?
        Он некоторое время молчит, обдумывая.
        - Одиночество. Я чувствую, что все люди связаны между собой, а меня как будто отстригли. И я могу на них только через забор смотреть, а близко подойти не могу. Я злюсь на них и тут же чувствую себя виноватым, что навязываюсь, и мне стыдно за злость. Но с другой стороны… главное, тут… они… - Он некоторое время путается в словах, и я чувствую, что его вот-вот прорвет. - Алтонгирел и Эцаган, Ахамба, Эндан, Убуржгун, Онхновч, даже Арон - мне иногда кажется, что им доставляет удовольствие меня унижать, как будто, если они лишний раз мне напомнят, что я хуже их, им самим станет лучше! Я не понимаю, неужели трудно иной раз просто промолчать? Конечно, ничего требовать от них я не могу, но просто интересно даже - неужели приятно человеку в лицо плюнуть?
        Вот это уже больше похоже на нормальную человеческую реакцию. А то «в порядке вещей», «в порядке вещей»… Он временно иссякает, так что я решаюсь немного подстрекнуть:
        - Может, они не понимают, что тебе обидно?
        - Не знаю, - мрачно отзывается Азамат. - Чего уж тут не понять. Каждый раз как земля из-под ног уходит. Вроде только привыкнешь, что человек к тебе хорошо относится, и на, получи снега за шиворот, чтоб не расслаблялся. Не знаю, что тут можно не понять, мне кажется, у меня все на лице нарисовано, как на гобелене.
        Вообще, надо отдать ему должное, ничего у него на лице не изображается в такие моменты. Но сейчас не это важно.
        - А почему ты их не попросишь не обзываться? Все ведь взрослые люди, они должны понять.
        - Мне кажется, они будут надо мной смеяться, что я переживаю из-за ерунды.
        - Но ведь это не ерунда!
        - Так я же ничего не могу изменить, поэтому надо смириться. А если я не могу смириться, то это мои проблемы, чего их на других перевешивать… Все равно, что бы они ни делали, я не могу с ними поссориться, других-то друзей мне негде взять. А без них совсем плохо…
        - А если бы тебе было где взять других друзей, что бы ты сделал?
        - Не знаю, - отмахивается он. - Все равно этому никогда не бывать, так чего бередить душу? Давай больше не будем об этом говорить, пожалуйста. Одно расстройство от таких разговоров.
        - Ну мне кажется, тебе надо хоть иногда выговориться, а то так ведь и лопнуть можно, - вздыхаю я, потихоньку выключая запись на телефоне. Ох я кому-то устрою прочистку мозгов…
        - Да ну. - Азамат встряхивает расчесанной гривой. - Вот выговорился, теперь полночи не засну.
        - Ну с этим я тебе помогу. Только сначала намажемся…
        Он гладит меня по голове.
        - Я так счастлив, что ты это делаешь… Даже если никакого результата не будет, все равно я каждый вечер чувствую себя полноценным человеком. Хотя бы ты не брезгуешь, иначе бы я совсем загнулся.
        - Какое может быть «иначе», Азамат, ты что? Или ты имеешь в виду, если бы какая-нибудь местная дурочка вышла за тебя по расчету? Так тут и здоровый человек загнется. Но я рада, что ты с удовольствием лечишься, это всегда повышает шансы на успех. Дай-ка я на другую сторону переползу…
        Он ловит меня в процессе, так что я остаюсь сидеть на нем верхом, и притягивает поближе.
        - Лиза, вот скажи, пожалуйста, зачем я тебе нужен?
        У меня глаза на лоб лезут. Этого еще не хватало!
        - Это что за вопрос такой вообще? Ты не перегрелся, часом?
        - Я серьезно. Ты ведь абсолютно самодостаточна. У тебя доходная профессия, ты любишь работать, ты красивая, легко заводишь друзей, у тебя хорошие отношения в семье. И зачем тебе ко всему этому я со своими проблемами? А ведь ты на эту планету прилетела только ради меня, терпишь наши заморочки, когда меня оскорбляют, воспринимаешь это на свой счет… Зачем тебе все это?
        - А что, украденные души - это уже не аргумент? - Я как-то теряюсь.
        Он качает головой.
        - Душа на пустом месте краже не поддается. Должны быть какие-то причины, основания. А если их нет, то со временем душа может и обратно вернуться, и ее не удержишь.
        - Я не понимаю, Азамат, ты чего-то боишься? Так скажи прямо, и я тебе так же прямо отвечу. Ты же знаешь, я не люблю намеки.
        - Я много чего боюсь. Но сейчас я просто пытаюсь понять, зачем ты тратишь на меня свою жизнь.
        Я демонстративно чешу в затылке и гримасничаю, стараясь сбить пафос момента.
        - Ну ка-ак бы тебе это объяснить, чтоб понятно и не обидно… Наверное, все причины можно объединить в две больших группы: про тебя и про меня. С какой начать?
        - С первой, если тебе не трудно.
        - Да раз плюнуть. Понимаешь, с моей точки зрения, ты просто очень клевый мужик. Во всех отношениях. То есть я твердо уверена, что лучше не бывает, а иногда мне вообще кажется, что я тебя придумала, потому что в природе такие не водятся. Ни на Земле, ни где еще. И не возражай, я знаю, что ты другого мнения, но я-то тебе свое высказываю. Ну вот это раз. А два - это то, что я сама довольно обычный человек. На Земле я практически не выделяюсь ни внешне, ни как-то еще. Нет, у меня, конечно, есть определенные достоинства и недостатки, которые отличают меня от прочих, но все равно я одна из многих похожих. И если у меня на Земле образуется мужик, то я очень хорошо понимаю, что он может в любой момент без особых причин сменить меня на другую похожую. Или что я могу точно так же подцепить в соседнем доме такого же. Ну и будут они отличаться пристрастиями в еде и спорте, цветом глаз и мнением, в какой шкафчик следует ставить чашки для гостей. А вот ты в принципе другой. Ты не только на землян непохож, ты даже здесь сильно выделяешься, и не только внешне.
        - Далеко не в лучшую сторону.
        - А это не так важно. Да и вообще, это не самое главное. Самое главное для меня, хотя это страшно эгоистично и мне даже стыдно тебе говорить, но я думаю, именно это ты и хочешь услышать, - что я для тебя одна-единственная. То есть если не я, то никто. Я понимаю, что это не моя личная заслуга, а просто обстоятельства так сложились, но все равно, когда чувствуешь себя единственно необходимой, то уже все равно, какая галактика…
        Он долго и внимательно на меня смотрит, и мне даже становится немного неуютно. Может, надо было пропустить последнюю часть этих откровенностей… Это ведь фактически значит, что мне выгодна его ущербность и, если он прямо об этом спросит, я не смогу ничего возразить. И тогда придется в красках расписывать, чем он прекрасен кроме того, что больше никому не нужен. Это в принципе довольно легко - достоинств-то масса, но я никогда не умела убедительно делать комплименты, и, помнится, первые мои попытки он сразу забраковывал.
        - Я понял, - наконец произносит он. - Хотя ты меня удивила. Ты производишь впечатление человека с гораздо более высокой самооценкой.
        - А что заставляет тебя сомневаться в этом впечатлении?
        - Получается, что, если бы не мои проблемы, ты не была бы до конца уверена, что ты мне нужна?
        Я беру минуту на размышления.
        - Вообще, - говорю по обдумывании, - я была бы твердо уверена, что я тебе не нужна, потому что, как справедливо считает мой брат, у тебя таких, как я, должны быть сотни на каждой планете.
        - Но, Лиза! - восклицает он и вдруг начинает смеяться. - Моя душа была бы у тебя вне зависимости от того, как ты ко мне относишься! То, что ты со мной живешь и возишься, - это приятно, конечно, но самое-то главное дело в тебе самой! Я не понимаю, как кто-то может быть на тебя похож, по-моему, ты такая одна, и лучше нету, и даже сравнимых нету. Я, конечно, не был на Земле, но вполне уверен, что, даже если перезнакомлюсь со всеми земными женщинами лично, все равно ты будешь лучшей. А то, что ты захотела выйти за меня замуж и выносить моего ребенка, - я тебе за это благодарен, но мои… мое… ты это, кажется, называешь любовью? Так вот любил бы я тебя так же и без этого!
        - Так это здорово, - шепчу я практически ему в рот. - Получается, у нас одинаковые причины быть вместе. Мы оба уникальные совершенства и нуждаемся друг в друге для самооценки. - Я не удерживаюсь и хихикаю.
        Азамат тоже усмехается, хотя и качает головой, в смысле, что я чушь порю, складывает меня рядом, нависает сверху и долго и трогательно целует. У него это по-прежнему забавно получается, как будто он боится обо что-то уколоться у меня во рту, но эффект мне очень нравится.
        - Пусти руки помыть, - вставляю в промежутке.
        Он неохотно откатывается в сторону.
        Когда я прихожу из ванной, он уже благополучно дрыхнет. Ну вот, а я губу раскатала… Ладно, зато бессонницы точно не наблюдается. Укладываюсь ему под бочок, хотя по здешней горячей ночи это дурно пахнет альтруизмом.
        Утро у меня начинается с тихих стонов над ухом. Оказывается, это Азамат проснулся, вспомнил, как вчера бессовестно задрых, и теперь ему ужасно стыдно.
        - Лизонька, прости, пожалуйста, я даже не понимаю, как так получилось! Ведь и не устал, ничего, только моргнул - и уже утро! Извини, солнышко, ты очень обиделась?
        - Да мне-то чего обижаться? Я, наоборот, порадовалась, что ты не будешь ворочаться полночи и выдумывать себе глупостей.
        - Ой, ну это же такой стыд, взять и заснуть! Это ж надо! А еще сам обижался, идиот!
        - Ну ладно тебе психовать, лучше бы ту же энергию на что-нибудь приятное употребил.
        - Все, что угодно, рыбонька. Может, когда вернемся, походим по магазинам? Или свозить тебя куда-нибудь? Ты только скажи, что сделать, чтобы тебя умилостивить?
        - Да я не сержусь!
        Никак не верит.
        - Ну надо же мне как-то реабилитироваться после такого позора!
        Ладно, надо так надо.
        - Тогда пошли купаться.
        Он нервно взглядывает в окно, где вовсю светло.
        - Ох-х, ну ладно. Купаться так купаться.
        И мы идем. Без завтрака, потому что мне еще рано завтракать, у меня пищевод еще спит.
        На берегу, впрочем, по-прежнему никого нет. Где-то далеко на горизонте маячат лодочки с рыбаками, во всяком случае, Азамат утверждает, что они там есть. Я не вижу. Мы кидаем шмотки все на то же дерево с белесой дымкой (оказывается, она мне вчера не померещилась) и плюхаемся в воду с разбега. Она со вчера чуток остыла, но солнышко припекает, так что в самый раз освежиться перед дорогой. Плавать неохота, и так с утра ноги тяжелые после вчерашнего заплыва с непривычки. Подбираю с берега свою босоножку на толстой пробковой подметке и кидаю в воду. Она хорошо плавает, можно играть как с мячиком. Азамат сначала понять не может, что это я делаю, зато потом мы радостно брызгаемся, перекидываемся босоножкой и распугиваем чаек. Чайки, кстати, тут просто гигантские, я их боюсь.
        Азамат расслабляется и перестает постоянно оглядываться по сторонам, зато начинает заигрывать. Заниматься любовью на пляже я не люблю, песок везде попадает. А вот прямо в море никогда не пробовала, ой, ну сейчас попробую!
        - А ты гарантируешь, что мы не нахлебаемся воды? - спрашиваю, когда он меня стискивает в могучих объятиях.
        - Ты, конечно, сводишь меня с ума, но не настолько, чтобы я забыл, где верх, где низ, - усмехается он и выбрасывает мою босоножку на берег.
        А потом мы перестаем разговаривать.
        Пожалуй, я возьму этот опыт на вооружение в перспективе лета, потому что в воде не жарко.
        Когда мы, счастливые и на нетвердых ногах, вылезаем и одеваемся, я все-таки решаю спросить про фигню на дереве.
        - Слушай, Азамат, а что это такое?
        - Дерево-помор, они тут, на юге, всегда по берегам растут.
        - А вот это у него что? - Я тычу пальцем в непонятную дымку над трещинкой.
        - А это в него молния попала пару лет назад, вот и раскололось.
        Трещина действительно похожа на след от молнии, это вчера в темноте я ее приняла за развилку.
        - Ну а что белое-то?
        Азамат внимательно осматривает несчастное дерево вдоль и поперек.
        - Где ты видишь белое?
        - Ну вот над этой трещиной болтается такая то ли дымка, то ли пленка, полупрозрачная, беловатая.
        Азамат обходит меня сзади и пригибается, чтобы посмотреть с моего ракурса.
        - Большая?
        - Ну да, на метр где-то свисает. Вот. - Я встаю на цыпочки и дотягиваюсь до кончика пальцами. - Я ее касаюсь.
        Он мгновенно отдергивает мою руку.
        - Не трогай.
        - Так что это?
        - Не знаю. Я это не вижу, так что лучше не трогать.
        - Ну как же не видишь? - не унимаюсь я.
        Тут нас перебивает неожиданно явившийся из кустов Алтонгирел.
        - А, я так и думал, что она тебя с утра на пляж потащит, - довольно сообщает он.
        - И тебе доброго утра, - откликаюсь я.
        Азамат, впрочем, продолжает смотреть на дерево.
        - Алтонгирел, вот скажи, ты тут видишь белую дымку? - тихо спрашивает он.
        Духовник смотрит, трижды уточняет место, потом мотает головой.
        - И я не вижу, - откликается Азамат. - А Лиза видит.
        Взгляд у Алтонгирела тут же становится серьезно озабоченным.
        - А какой она формы?
        - У самой трещины потолще, потом как будто мешок свисает, а поверх него такая занавесочка с длинным концом, - стараюсь я. Как описать форму дымки, если она ни на что не похожа?
        - Ты ее не трогала?
        - Чуть-чуть совсем потрогала за кончик.
        - И как на ощупь?
        - Ну-у… на пену похоже, только очень мягкую…
        Мужики переглядываются.
        - Пойдем отсюда, - тихо и решительно говорит Алтонгирел.
        Азамат кивает, мягко берет меня за плечико и подталкивает к тропинке.
        - Так что это? - спрашиваю я на ходу.
        - Ничего, - мрачно отвечает Алтоша.
        Ладно, не хочешь говорить тут, я подожду.
        Мы быстро доходим до постоялого двора, где я тут же лезу полоскаться, а они заказывают завтрак. Полоскание происходит в огромном деревянном тазу, в который вода поступает из крана в стене. Как ее потом выливают, мне неведомо.
        Когда я спускаюсь на террасу завтракать, Азамат с духовником что-то оживленно обсуждают, сдвинув головы. Я замедляю шаг, надеясь что-нибудь ухватить, а то что-то тайна какая-то.
        - Может быть, это временно, - с надеждой говорит Азамат.
        - Это может пройти на несколько лет, но потом всегда возвращается.
        - Но ведь она нормально соображает! - шепотом восклицает Азамат.
        - Пока да. Но неизвестно, когда древесная слюна доберется до нее окончательно. Ты можешь и не заметить разницы…
        - И что такое «древесная слюна»? - с вызовом спрашиваю я, подходя поближе. Ох как мне это все не нравится!
        Они оба отводят глаза.
        - Ну?
        - Это… такая болезнь… - начинает Алтоша. - Результат сглаза.
        - И в чем она выражается? - Я на всякий случай сажусь.
        - Ну эта штука живет на деревьях и, когда выбирает жертву, становится видимой. И тогда распыляет свои споры на жертву…
        - И что происходит с жертвой?
        Они оба молчат гораздо дольше, чем мне бы хотелось. Наконец Азамат решается ответить:
        - Постепенное сумасшествие.
        Глава 13
        - Так, с этого места поподробнее. - Я решительно ставлю локти на стол. - У меня еще есть шанс отмыться?
        Оба мотают головами.
        - Если ты ее уже видишь, значит, заражена.
        - А как у вас получается результат сглаза, если эта штука сама выбирает жертву?
        - Можно так сглазить человека, что он становится жертвой, - раздраженно поясняет Алтоша в своей излюбленной манере, как будто уже сорок раз повторил. Ладно, по мне, даже лучше, чтобы он вел себя как обычно, а то, когда он бледнеет и таращится на меня как на смертницу, я начинаю паниковать. Может, еще пронесет…
        - Ясно, а какие симптомы сумасшествия?
        - У каждого свои.
        - Например?
        - Я так не помню. - Он пожимает плечами.
        Ага. Значит, он не слишком хорошо осведомлен об этой дряни.
        - А где есть эта информация?
        Духовник тяжело вздыхает.
        - В «Энциклопедии шакальих детищ» есть.
        - Ее можно тут где-то взять?
        - Зачем тебе? - протягивает он.
        - Я хочу убедиться, действительно ли это то самое.
        - Это я тебе и так могу сказать.
        - А если я тебе не верю?
        Он смотрит на меня странно.
        - Ты серьезно думаешь, что, прочитав статью в энциклопедии, лучше разберешься в шакальих детищах, чем я после десяти лет обучения?
        - Ну ты же не помнишь симптомы. - Я развожу руками. - Значит, может быть, что ты и еще чего-то не помнишь.
        Алтоша вздыхает и поднимается.
        - Сейчас принесу бук, у меня там есть вся литература…
        Когда он уходит, за столом повисает тяжелое молчание. Азамат выглядит так, как будто уже меня похоронил.
        - Ты погоди расстраиваться, - говорю. - Может, Алтоша облажался.
        - Ты думаешь, у нас большое разнообразие таких тварей? Я вот до сих пор ни одной не встречал. Боюсь, что ошибиться тут трудно.
        Я поджимаю губы.
        - Знаешь, дорогой, я, конечно, уважаю твою честность, но вообще-то это ты меня должен поддерживать, а не наоборот.
        - Прости. - Он встряхивается, и его лицо приобретает более спокойное выражение. - Что-то я расслабился, как будто теперь всегда все будет хорошо. Может быть, в вашей медицине есть способы лечения?
        - Может, и есть, понять бы, что лечить. Если твой шибко мудрый духовник сможет накопать информацию про это «сумасшествие», то я вполне уверена, что хотя бы внешние проявления можно будет подавить, правда… - И тут я вспоминаю, что речь идет не только обо мне.
        - Что? - поторапливает меня Азамат, потому что я зависаю.
        - Да видишь ли, с беременностью это очень плохо сочетается. Если окажется, что мне надо лечиться немедленно, боюсь, придется затею с размножением отложить. Хотя… - Тут меня снова осеняет. - Это же может быть причиной!
        - Как - причиной? - Азамат таращится на меня в ужасе.
        - Да, может, и не было никакой древесной слюны, просто у меня глюки! Так бывает иногда, и у моей мамы было, ей автобусы в спальне мерещились. Вполне возможно, что у меня то же самое. Это ненадолго. Я-то думаю, что-то у меня все слишком легко идет: не мутит, ем все подряд, голова не кружится… Ну вот зато глюки появились.
        При этих словах на террасе появляется Алтоша с буком. Я хихикаю. Он сразу настораживается. Небось уже за симптом принимает…
        - Вот смотри. - Он поворачивает ко мне экран.
        Я углубляюсь в чтение, хотя это трудно. Энциклопедию явно составляли давно, так что кое-где слова пишутся иначе, чем я привыкла, а многих я вообще не знаю, приходится спрашивать. В общем смысле там написано примерно то же самое, что сказал Алтонгирел. Указаны регионы, в которых эта фигня особенно часто встречается, - как раз тропики. Про симптомы сказано, что это зависит от индивидуальных особенностей жертвы: бережливый человек начинает подозревать всех в том, что его хотят обокрасть; ленивый человек совсем перестает работать и часто умирает от неподвижности; драчливый человек… ну это понятно. Непонятно только, чего мне ждать от себя, тем более что изменения происходят медленно и незаметно, часто по многу лет.
        - Ну и какая у меня главная черта? - спрашиваю я, рассеянно глядя в текст.
        - Доброта, - тут же говорит Азамат.
        - Злоба непомерная! - одновременно с ним выпаливает Алтонгирел.
        Я обвожу их выразительным взглядом.
        - Хотите сказать, у меня уже раздвоение личности?
        Поскольку они не находятся что ответить, я снова утыкаюсь в несчастную статью в энциклопедии. О, да тут есть картинки! И…
        - Оно не так выглядело! - радостно восклицаю я.
        - Как - не так? - хмурится Алтоша.
        - Ну вот гляди, тут нарисовано, как выглядит древесная слюна. В трех вариантах, трое разных больных рисовали. Она похожа на паутину, такие лучики по веткам приклеены, а в середине собственно плевок. А то, что я видела, выглядело по-другому. Оно только вниз свисало, а сверху был такой комок поплотнее.
        Духовник смотрит на картинки с сомнением.
        - И что, ты думаешь, если оно другой формы, то это не то? Но у нас ничего похожего больше не водится…
        - Это я уже поняла, - перебиваю я. - Но согласись, это повод надеяться на лучшее?
        Он растерянно пожимает плечами.
        - Не знаю… конечно, лучше бы ты была здорова, но что-то мне в это плохо верится.
        - Неужели? - удивляюсь я. - А я-то была уверена, что ты мечтаешь меня со свету сжить!
        Духовник резко выпрямляется и бросает испуганный взгляд на Азамата.
        - Смотри, уже начинается!
        Я фыркаю. Азамат криво ухмыляется.
        - Не волнуйся, это как раз для Лизы нормально. Она тебе так и не простила, как ты ее на корабле к стенке прижал. Так до сих пор и ждет, что ты ее придушишь.
        Духовник бубнит что-то о бешеных телках, и я не отвешиваю ему подзатыльник, только чтобы буйнопомешанной не сочли.
        - И что мы теперь будем делать? - спрашивает духовник, проворчавшись.
        - Лично я собираюсь пойти обратно на пляж и взять пробу этой штуки, а потом прогнать несколько анализов.
        Мужики переглядываются.
        - Это звучит разумно, - с нажимом говорит Азамат.
        - А вдруг она еще сильнее заразится? - выдает Алтоша.
        - Зараза к заразе не пристает.
        Алтоша мнется, не зная, что ответить, но в итоге сдается, заявив только, что одна я никуда не пойду. Поэтому меня торжественно провожают в номер за чемоданом, а потом на пляж.
        - Вы только близко не подходите, - говорю я им. - Еще не хватало, чтобы вы тоже заразились.
        Я надеваю перчатки и встаю на прихваченный с постоялого двора ящик, чтобы удобно было дотянуться до объекта. Сначала я пытаюсь отщипнуть кусочек, но вещество загадочной дымки оказывается плотным, как ткань, так что приходится отпиливать ножом. Упаковав добытый кусочек в пробирку, я приглядываюсь к утолщению наверху. Мне кажется, оно из чего-то другого. Я протягиваю руку пощупать - оно твердое и окружено волосками. Тут у меня из-под руки раздается какой-то звук, и в ту же секунду в гуще дымки мелькает искаженное лицо. Я с визгом отпрыгиваю, грохаюсь с ящика и задним ходом на четвереньках мчусь прочь, пока не натыкаюсь на Азамата.
        - Лиза, ты что?!
        - Мне померещилось… - Я стараюсь отдышаться и никак не могу отвести взгляда от злополучного дерева. - Как будто там какое-то лицо…
        Азамат меня поднимает и отводит в сторонку. Я судорожно сжимаю в руке закупоренную пробирку.
        - Какое еще лицо? - не своим голосом спрашивает Алтонгирел.
        - Не знаю какое. Я не то чтобы хорошо его разглядела. Просто оно сначала как будто застонало, а потом появилось лицо. Звука вы тоже не слышали?
        Азамат мотает головой, а духовник запускает пальцы в волосы.
        - Ну откуда у древесной слюны лицо?! Она ведь гриб!
        - Значит, это не древесная слюна, что я могу!.. - огрызаюсь я. Кажется, я уже могу стоять без посторонней помощи.
        - По-моему, это значит, что у тебя крыша едет уже сейчас! - заявляет Алтоша. - Отдай-ка мне свою стекляшку.
        - Зачем тебе пробирка? Ты в нее еще чего-нибудь постороннего напустишь.
        - Затем, что психам нельзя давать бьющиеся вещи.
        - Она не бьющаяся, а я не псих!
        - Конечно, не псих, только лица на деревьях видишь!
        - Да вы тут понавыращивали всякой дряни на своей дурацкой планете, заразили меня черт знает чем, а теперь считаете чокнутой!
        - Мы вырастили и заразили? - переспрашивает духовник. - Азамат, ты это слышишь? У нее уже бред!
        - Азамат, скажи ему, чтоб он от меня отстал! - принимаюсь ныть я.
        - Но, Лиза, это действительно странно, - озабоченно говорит он. - Я никак не понимаю, откуда там могло взяться лицо. А если тебе примерещилось, то это довольно серьезно…
        - Правильно, давайте меня повяжем и запрем под замок для верности! - не выдерживаю я. Он еще будет соглашаться с этим гадом!
        Азамат делает шаг вперед и пытается взять меня за руку. А вот не дамся! Отскакиваю назад.
        - Лиза, ты чего?
        - А чего ты меня хватаешь? Правда, что ли, вязать собрался?
        И тут у него становится такое лицо, - похоже, он действительно решил, что я рехнулась.
        Я пячусь, переводя взгляд с одного на другого и в ужасе понимая, что если Азамат мне не верит, то и никто, никто на всей планете…
        И тут я спотыкаюсь и падаю.
        Темно. Ну ничего себе я головой приложилась! И холодно. Черт, неужели потеря крови? Караул! Эти двое ведь не допрут, как остановить! Мамочки, помогите!!!
        А где они вообще? Тихо что-то. И нигде не болит. Странно. Но очень-очень холодно. И почему темно? А, о, вижу что-то светлое. Ощупываю голову - цела. Лежу на песке, но он холодный. Или у меня что-то не так с восприятием температуры, или… что? Даже если я тут до ночи провалялась, ночи на Орле теплые. А мне очень-очень холодно! Да и почему бы Азамат с Алтонгирелом оставили меня лежать, что за чушь?
        Попробуем встать. Ну или хотя бы сесть. Хм, голова не кружится, конечности на месте. А светлое - что-то типа двери. То есть я в темном помещении. Уже легче.
        - Азамат? - зову негромко. Голос звучит гулко.
        Тишина. Осторожно встаю и медленно бреду к двери, прощупывая пол мыском ноги, прежде чем сделать шаг. Наконец дохожу до проема.
        Холодно. И ветер. Вокруг темно-зеленые горы. Я стою у входа в пещеру. Черт, да я сейчас задубею! Что за бред творится? Я правда рехнулась, что ли?
        Слева замечаю какое-то движение. Присматриваюсь - там, ниже по склону, стоят две машины, рядом возятся люди, какие-то тюки загружают. Ба, да это же почта! Вон и край стадиона виден! Но как я тут оказалась?
        Настолько быстро, насколько позволяет не очень пологий склон, поросший мхом, я спускаюсь к почте. Одна машина уже уехала, но вторая еще стоит. Когда я подхожу, хозяин как раз появляется на пороге почтовой пещеры. Я его не знаю, но это не так важно.
        - Здрасте, - говорю, стуча зубами. - Не подбросите до города?
        Он смотрит на меня как на полоумное привидение. Неудивительно, на мне маечка, легкая летняя юбка и босоножки, а вокруг все те же плюс десять.
        - К Старейшинам? - наконец выдает он.
        - Да-да, - охотно соглашаюсь я. Оттуда до дома добежать - нечего делать.
        - Ну садитесь, - без особого энтузиазма приглашает он, распахивая дверь. В машине тепло, и это прекрасно.
        По дороге я понимаю, что у меня нет ключей от дома. Это значит, что сначала придется забежать к Арону, у него запасные. Заодно от него позвоню Азамату, чтобы не волновался.
        М-да, пробирку я потеряла где-то. Может, он найдет? А то, кроме меня, эту дрянь никто и не видит! Но неужели он и правда решил, что я двинулась? У меня нет ни малейшего представления, что у них тут делают с психами, но воображение подсказывает домик на отшибе с решетками на окнах. Азамат ведь не даст меня в обиду, правда? Боже, да как я могу в этом сомневаться? Он меня любит! Но он так на меня смотрел… А если Алтоша его убедит, что это вовсе не я уже, а проросшие споры слюны? Господи, да кто же меня защитит от всего этого произвола?! Нет, я буду, конечно, до последнего надеяться на Азамата. Может, он хотя бы отвезет меня на Гарнет, а там уже будет проще, там есть психотерапевты. Но все равно остается шанс… меня мутит от одной мысли об этом, но все же… Мне нужно, чтобы кто-то влиятельный мне поверил. О, есть же Унгуц! Ну конечно! Вот к нему и побегу, это тоже близко! Он мудрый, он мне поверит! И кстати, он может быть в самом Доме Старейшин. Еще лучше… А вот мы и приехали.
        Я спешно благодарю водителя и ныряю в дверь Дома Старейшин. Там, как всегда, душно. Из соседней комнаты возникает чей-то ученик, пытается объяснить мне, что в зал Совета сейчас нельзя, но я его откровенно посылаю. У меня очень важное дело, и лучше не откладывать разговор, а то еще Алтоша позвонит кому-нибудь, меня изловят и запрут, и все. Да, я паникерша, но это уже не раз меня спасало.
        Я врываюсь в зал Совета. Увы, Унгуца там нет. Там вообще только один человек. Это Старейшина Ажгдийдимидин (вот же назвали, идиоты!), который нас венчал, если так можно выразиться. Тот самый, который такой крутой духовник, что говорить не может. Крутой духовник. Хм. До Унгуцева дома бежать по холоду и ветру уж очень не хочется, еще застужу себе что-нибудь. Я решительно задергиваю занавеску и приземляюсь на ковер рядом с духовником.
        - Старейшина… - Я не доверяю себе произнести его имя.
        Он медленно оборачивается, как будто только что меня заметил. Он не глухой, надеюсь? У него красивые бело-седые волосы, еще длиннее, чем у Азамата. Они заплетены во множество кос и перевиты платиновой цепочкой с драгоценными камнями. На шее у него несколько рядов разных бус, в ушах помногу непарных сережек. А вот на руках никаких украшений нет. Лицо у него немного смешное - сильно выпирающие вперед щечки, длинный нос, большие яркие глаза. Мне кажется, по муданжским меркам он не красавец. То и к лучшему.
        Он кивает мне, обозначая, что слушает.
        - Простите, что я так вломилась, - говорю. - Но у меня очень большие проблемы. Я была на Орле и увидела там на дереве какую-то штуку, а больше ее никто не мог видеть, и Алтонгирел сказал, что это древесная слюна, от которой сходят с ума, но я посмотрела в энциклопедии на картинку, и она не так выглядит, а потом я пошла и посмотрела на дерево еще раз, и эта штука застонала, и там было лицо, но все решили, что я сошла с ума и мне мерещится, а потом я упала и оказалась в пещере около почты, и еще я беременна, так что может быть, что мне и правда что-то мерещится от этого, но я все равно не понимаю, как я тут оказалась! Пожалуйста, ведь вы мудрый человек, вы же понимаете, что это не обязательно древесная слюна?
        Он смотрит на меня выжидающе, но я иссякла. Тогда он достает из-за пазухи блокнот и ручку и некоторое время пишет. Потом протягивает мне.
        «Последнее произошедшее с тобой легко объяснить. Около почты есть много выходов пространственно-временных туннелей. Видимо, на Орле ты провалилась в один из них, а выпала тут».
        Сначала мне становится легче: у части моих приключений есть разумное объяснение. А потом мне вдруг становится страшно: в туннеле ведь можно проболтаться сколько угодно времени и не заметить!
        - А какое сегодня число?
        Он невозмутимо пишет мне число, и я понимаю, что с тех пор, как мы купались в проливе, прошла неделя.
        - О боги! Азамат! - выдыхаю я. - Он же… он же… не знает, куда я делась! Боги, бедный, что с ним сейчас! Мне надо немедленно ему позвонить! - Я вскакиваю, но духовник удерживает меня за юбку. Я медлю, и он быстро черкает:
        «Он скоро будет здесь, подожди».
        Ну ладно, наверное, лучше мне сразу ему показаться. Тем более если он сейчас за рулем, то лучше его так не отвлекать, еще забудет рулить… Сажусь обратно.
        «Опиши мне подробно, что ты видела на том дереве», - гласит очередная записка Старейшины.
        Я послушно принимаюсь рассказывать все по порядку. Как первый раз увидела дымку ночью, потом утром, потом открямзала кусочек.
        - Бутылочку, в которую я положила кусочек, я потеряла, но, может, Азамат ее подобрал… - завершаю я свой рассказ.
        Старейшина печально кивает, встает и берет с одного из стеллажей у стены пестрый талмуд. Долго его листает, что-то ищет. Потом кивает, достает еще бумажку. Я уже готовлюсь вскочить и принять послание, когда он вдруг настороженно прислушивается и снова кивает. Черкает что-то на бумажке, вкладывает ее в качестве закладки и вместе с книгой двигает прочь из зала. Я растерянно следую за ним. Неужели все-таки все плохо?
        Он выходит на крыльцо, и я вижу под стеной бледного, осунувшегося Алтонгирела. Он стоит глядя вдаль, грызет ноготь и нас не замечает. Старейшина наклоняется с крыльца и трогает его за плечо. Алтоша подскакивает и оборачивается. Он видит меня, открывает рот и издает сдавленное кряканье. Но тут в его руках оказывается книга. Теперь я вижу надпись на обложке - это все та же энциклопедия, только в печатном варианте.
        Алтоша обескураженно открывает книгу на заложенном месте. Кверху ногами я могу различить там картинку с каким-то лохматым человеком в просторной одежде. Читать мелкие муданжские буквы в таком ракурсе мне трудновато. Алтонгирел тупо пялится в раскрытую книгу. На записке, вложенной Старейшиной, написано: «Идиот».
        Меня разбирает нервный смех, но я его сдерживаю как могу. Ой, да, и где же Азамат? Если Алтоша тут…
        - А где мой муж? - спрашиваю обоих духовников.
        Старейшина проводит пальцем по губе и окидывает окрестности задумчивым взглядом. Алтонгирел встряхивается, заглядывает за угол дома и кивает мне:
        - Тут.
        Я оказываюсь за углом, не успев даже этого осознать. Азамат сидит на земле, прислонившись спиной к стене дома и подтянув колени к груди. Когда я хватаю его за коленку, он поднимает голову. Лицо у него страшное. Я кидаюсь его обнимать, чтобы только не смотреть.
        - Лиза! Откуда?! - выдыхает он мне в висок. - Боги, Лиза!..
        На этом его словарный запас временно иссякает, да и у меня ничего на язык не просится. Ну это ж надо было такому случиться, чтобы он меня на неделю вообще потерял! Да еще посреди закипающей ссоры.
        Когда его объятия ослабевают достаточно, чтобы я могла дышать, спрашиваю:
        - Ты живой вообще?
        - Ну так, - невесело усмехается он. - Еще способен вернуться к жизни. Куда же ты делась?
        - Да в туннель! Меня выкинуло около почты час назад примерно. Видишь, я все в том же.
        Он оглядывает мою маечку и тут же стягивает куртку, чтобы меня укутать. А я и забыла уже, что холодно.
        - Там не было ничего даже отдаленно похожего на туннель, - качает головой он. - Мы тебя везде искали…
        - Да понимаю, - опускаю глаза. Вроде моей вины никакой, но так жалко его… - А ты пробирку не подобрал?
        - Какую пробирку?
        - Ну в которую я положила кусочек той штуки…
        - А… Нет, боюсь, что нет. Мне как-то не до пробирки было. Из гостиницы мы твои вещи забрали, а вот о пробирке я не вспомнил. Ох, так что ж теперь, обратно туда лететь? Ты же ничего не успела узнать…
        - Не надо никуда лететь, - тихо произносит у нас над головами Алтонгирел. - Она тут успела все рассказать Старейшине Ажгдийдимидину, - он как-то умудряется произнести этот кошмар без запинки, - и он определил, что это было. Морской дух в грозу поднялся из воды, они же любят в дождь порезвиться, а его молнией в дерево впечатало.
        Азамат громко возносит гуйхалах во славу богов и за здоровье Старейшины. Сам наикрутейший духовник стоит тут же и с интересом изучает переплетенную конструкцию из конечностей, которую представляем собой мы с Азаматом.
        - Но почему его, кроме меня, никто не видел? - интересуюсь я.
        - Потому что ты родственница Укун-Танив, которая их создала, - безапелляционно заявляет Алтоша. - Их и здоровых только пожилые женщины видят, а больного, кроме тебя, никто бы не различил.
        - Так надо же его вытащить из дерева! - соображаю я.
        - Старейшина уже отправил послание на Орл, чтобы разломали то дерево по трещине и полили там все водой. Надо надеяться, он утечет в море.
        Я глубоко облегченно вздыхаю. Меня эта их мистика доконает когда-нибудь.
        Тут я понимаю, что Азамат у меня по-прежнему сидит на земле, а теплее не стало.
        - Слушай, - говорю, поднимаясь, - ты бы встал. Отморозишь себе все!
        - Сейчас попробую, - хмыкает он и с трудом поднимается на ноги. Без куртки он мне кажется еще тощее, чем обычно.
        - Ты когда ел последний раз, золотце? - интересуюсь я с подозрением.
        Он вопросительно смотрит на Алтонгирела.
        - Когда я ел?
        - Я ей лучше не буду говорить, а то она меня убьет, а тебя к кухонному столу привяжет, - кисло отвечает тот.
        - Азамат, ты что?! - восклицаю я. - Я понимаю, что ты волновался, но, если ты с голоду помрешь, никому лучше не будет!
        - Да я просто… - мямлит он.
        Алтонгирел отмахивается.
        - Помереть я ему не дал бы. Но насильно кормить чаще чем раз в двое суток не могу. А тебе, Азамат, я говорил, что, если мы ее найдем, первым делом ты получишь взбучку за то, что не ел.
        - Получишь! - обещаю я. - Еще как получишь!
        Он только улыбается и прижимает меня поближе.
        Старейшина, наблюдавший все это с немым интересом, похлопывает Алтошу по плечу. Тот сразу серьезнеет и откашливается.
        - Мы тут кое-что обсудили, пока вы… здоровались. Старейшина Ажгдийдимидин считает, что я не справляюсь с ролью вашего духовника.
        - Ура! - дико воплю я. - Старейшина, вы мудрейший человек!
        Старейшина едва заметно улыбается. Азамат, впрочем, расстроен.
        - Но как же… - обращается он к Старейшине. - Алтонгирел ведь мой друг… Я понимаю, что с Лизой они плохо ладят, но меня-то он совершенно устраивает.
        - Старейшина считает, - продолжает бубнить Алтонгирел, - что, из-за того что я не понимаю твою жену, ты не можешь быть полностью со мной откровенным. Это так? - Он прищуривается на Азамата.
        Тот опускает глаза:
        - Ну немного есть… Но это ничего важного, просто…
        Оба духовника кивают.
        - Не ты должен определять, что важно, а что нет, - говорит Алтонгирел. - Твоим другом я останусь. А вот наставлять вас отныне берется сам Старейшина Ажгдийдимидин.
        Я готова плясать от радости. Мало того что этот человек за полчаса дважды проявил полное понимание моих проблем, так он еще и молчит!!!
        Азамат выглядит так, как будто выиграл лотерею, билет которой не покупал.
        - Но… Вы ведь не работаете с людьми уже много лет… Нет, я понимаю, что Лиза достойна лучшего, но я-то…
        Алтоша закатывает глаза.
        - Старейшина полагает, что с вами нельзя работать по отдельности. И вообще, Азамат, хватит уже выпендриваться, все и так понимают, что тебе делают большое одолжение, с твоей-то… - Он косится на меня и замолкает.
        Не забыл еще пощечину. Впрочем, оттого что он не договорил, легче не становится. Я мгновенно зверею, Азамат сконфуженно кивает, а Старейшина никак не реагирует. Неужели и он не понимает? Ладно, Алтоша, я тебе еще устрою…
        Но пока что мы идем домой. Азамат успел выгрузить наши вещи - Алтонгирел заставил, чтобы занялся чем-нибудь, пока тот сходит по каким-то своим делам. Хоть за это ему спасибо.
        Азамат разжигает печку, а я скоренько варю лебяжий суп с лапшой. А потом и правда практически привязываю мужа к столу, наливаю ему полную миску и принимаюсь отчитывать, пока жует, чтобы лучше усваивалось. Он хмыкает и кряхтит, изображая раскаяние и не забывая похвалить мою готовку. Конечно, теперь, когда все устаканилось, аппетит у него зверский, так что, закончив первую миску, он берется за вторую, и тут уже я примыкаю. В конце концов, мне тоже есть надо, а ругать его - дело дурацкое. Разозлиться у меня не получается, и он это хорошо понимает.
        - Но обещай мне, пожалуйста, - грозно говорю напоследок, - что это больше не повторится. У вас тут туннели на каждом шагу, да и мало ли какие глупости в жизни происходят. Но чтобы больше никаких голодовок! Через не хочу, а ешь!
        - Обещаю, - серьезно отвечает он. - Я просто отвык, что обо мне кто-то заботится. Но слушай, как все здорово повернулось, что ты внезапно оказалась здесь! И сразу все разрешили…
        - Да я думаю, что в любом случае бы разрешили. Разница только в том, что это ты неделю нервничал, а не я. С учетом беременности это не худший вариант, уж извини. Я вообще собиралась к Унгуцу пойти, а тут этот подвернулся. И как вы его имя выговариваете?
        Азамат усмехается.
        - Я тебе по секрету скажу, Алтонгирел полгода выучить не мог. На то и расчет, человека с длинным, сложным именем трудно сглазить, ведь для этого нужно имя в заклинание вплести.
        - С ума сойти, как все сложно… Кстати! Ты мне вот что скажи. Что бы ты сделал, если бы я действительно сошла с ума?
        - Отвез бы тебя на Землю.
        - А-а… - Я теряюсь. О таком варианте я даже не подумала. - А ты там, на пляже, действительно думал, что я рехнулась?
        - Ну мне стало немного не по себе, когда ты руку отдернула. Я хочу сказать, на тебя это непохоже. А ты правда решила, что мы тебя свяжем и запрем?
        - Не то чтобы я решила… Просто запаниковала. Ведь, если бы ты мне не поверил, мне тут больше рассчитывать не на кого.
        - Вот для того и нужен духовник, - вздыхает Азамат. - Чтобы было на кого рассчитывать в любой ситуации.
        Глава 14
        Следующие несколько дней мы в основном сидим дома и приходим в себя. С Орла сообщили, что дерево они разломали и как следует промыли из шланга, так что, надо надеяться, дух уплыл в море. Я пошарила в Сети на предмет того, как сочетается беременность с пространственно-временными прыжками. Оказалось, что ей это параллельно. Просто считаем, как будто той недели и не было.
        Азамат, конечно, трясется надо мной как никогда. С учетом того что целитель вернулся и пациентов у меня снова убавилось, мы почти все время проводим вместе. Только рано утром, пока я еще сплю, он решается отлучиться погонять своих вояк. А так, даже когда у меня собирается клуб, он пристраивается в уголке что-нибудь мастерить. Сделал мне три бормол - змею, сундучок и крокодила. То есть мудрость, безопасность и забота о детях. Оказывается, муданжские крокодилы широко известны как любящие родители.
        Старейшина Никогда-не-выговорю с нами сегодня пообщался - сначала со мной, потом с Азаматом. Спрашивал меня, как проходит беременность и сколько у Азамата зубов мудрости. Я сообщила, что три, и осторожно поинтересовалась, зачем Старейшине такая информация. Он ответил, цитирую: «Это информация о тебе». Я немедленно стала выяснять, может, муданжцы все-таки целуются взасос? Старейшина поморщился и расспросил меня про Азамата подробнее: любимый цвет, любимые и нелюбимые блюда, история семьи, история жизни… В истории семьи я жутко плавала, ибо дальше родителей знаю только, что дед смастерил лыжи. Потом Старейшина стал расспрашивать то же самое про меня. В общем, вышла я от него в некотором недоумении и отупении и пошла в «Лесной демон» ждать, пока Азамат отмучается. Его отпустили быстрее.
        - По-моему, Старейшина остался нами доволен, - говорит Азамат, приземляясь на подушки по другую сторону стола. На его лице светится облегчение, что я здесь и не пропала, пока он беседовал с духовником.
        - А тебя он тоже допрашивал?
        - А как же. Когда меняешь духовника, всегда так расспрашивают. Тем более нас двое. Он хотел понять, насколько мы друг друга знаем.
        - А-а… Ой, слушай, я про твою семью мало чего могла сказать. Это ничего?
        Азамат смеется.
        - Я думаю, он был поражен, как много ты знаешь о моей семье. Ты даже видела обоих моих родителей и представляешь себе, что они за люди. А ты вот лучше скажи, какой у тебя любимый цвет? Я как-то не заметил никаких предпочтений.
        - А их и нет. Я серый не люблю, а остальные прекрасны.
        Он кивает.
        - Я что-то в этом роде и сказал. А еще я не совсем понял, как у вас устроено образование. Как ты училась?
        - Ну мы с семи до двенадцати лет ходим в школу, там учимся читать, писать, считать, водить машину, знать свои права, оказывать первую помощь, еще учим всеобщий и карту космоса - где какие народы живут, где чего добывается… И много занимаемся спортом. А потом выбираем специальность, и дальше уже по специальности кто сколько лет. Я шесть лет училась, потом еще три года работала под надзором, а потом получила квалификацию и стала работать сама. Ну еще два года посещала вечерний колледж для работы в космосе, там же и ваш язык выучила.
        - Плотный у вас график. У нас-то дети до двенадцати по большей части дурака валяют, только самые сознательные чему-то учатся.
        - Да у нас тоже можно было бы половину разогнать… Но это все обязательно, иначе не дадут сертификат гражданина Земли. Так что, если тебе когда-нибудь приспичит переехать на Землю, придется сдавать экзамены. Впрочем, не думаю, что тебе это будет трудно, - усмехаюсь я.
        Тут у него звонит телефон. Насколько я понимаю из его ответов, это строители, которым на Доле надоело сидеть без указаний две недели. Азамат отвечает невнятно и расплывчато, дескать, он не знает, когда сможет приехать.
        - Да слетал бы завтра, - говорю. - Че ты им за сидение на заднице деньги платишь? Никуда я не денусь, не переживай.
        - А может, ты со мной?
        - Так ты же хотел меня уже в доделанный дом привести. Да и на лошади можешь там покататься, мне-то сейчас нельзя, даже если захочу. Тем более у меня завтра в клубе интересное будет, откладывать не хочется…
        Интересное - это пошив халата. Мне страшно любопытно, как эта штука будет на Азамате смотреться.
        Он мнется еще немного, но все-таки поддается на мои уговоры и обещает своим работягам завтра быть на месте.
        А я пользуюсь этим случаем, чтобы совершить диверсию. С утра пораньше звоню Эцагану. Он с этими тренировками совсем жаворонком стал, хотя в норме любит поваляться.
        - Ой, Лиза, здрасте! Что-то случилось?
        - Нет. Слушай, ты не знаешь, кто такие Убуржгун и Онхновч?
        - Знаю, они ходят на тренировки. Приятные такие мужики. А что, капитан вам их не представил? Они же вроде как тоже его друзья.
        - Пока не представлял, но это сейчас неважно. Ты вот скажи, у тебя есть их контакты?
        Контакты есть, и я их записываю.
        - А зачем они вам, Лиза? - продолжает удивляться Эцаган.
        - Попозже узнаешь. Ты сегодня свободен? Да? Тогда будь морально готов в районе обеда подойти к Старейшине Унгуцу. Я еще позвоню, пока.
        Дальше я сажусь за бук, перекидываю на него запись с мобильника (который, к счастью, в целости приехал с Орла) и аккуратно вырезаю все имена. Потом звоню Унгуцу и договариваюсь зайти.
        Унгуц встречает меня на пороге. Он все еще с палочкой, но уже бодро бегает.
        - О, Лиза-хян! Давненько-давненько… Я уже слышал о твоих похождениях. Ты представляешь, Алтонгирел никому не позвонил и не сказал, что ты пропала. Мы тут и не знали… Он, видите ли, думал, что сам справится. А в итоге справилась ты, хе-хе.
        В доме у него светло и чисто и пахнет свежим деревом. Над дверями висят венки из полевых цветов, которые тут не отличаются от садовых.
        - Старейшина, - начинаю я, когда мы усаживаемся пить чай с медом. - У меня к вам небольшое дело.
        Он заинтересованно склоняет голову набок.
        - Вот вы, и Алтонгирел, и Арон, и многие другие люди хорошо относитесь к Азамату, так ведь?
        - Конечно, - кивает он, дескать, само собой.
        - Так вот. После возвращения на Муданг ему очень тяжело тут опять освоиться. Мне кажется, он не в своей тарелке. Тут ведь к нему совсем не так относятся, как среди наемников. Да и я сильно выделяюсь. Понимаете, я подумала, может быть, мы все вместе можем как-то облегчить ему… ну адаптацию, что ли…
        - Хмм… - протягивает Старейшина. - Не совсем понимаю как, но… У тебя есть какие-то идеи?
        - Есть. Но мне бы хотелось рассказать о них сразу всем, кого можно к этому подключить. Я бы не стала вас беспокоить, но, понимаете, я не всех их хорошо знаю, и мне будет трудно их собрать вместе. Поэтому я хотела вас попросить, может быть, вы им позвоните и попросите зайти к вам после обеда сегодня? Вам-то не откажут. Вот список людей с телефонами…
        - Конечно, Лиза, для тебя - все что угодно! - улыбается он. - Старый Унгуц умеет быть благодарным!
        Он тут же при мне всех и обзванивает, и все они, озадаченные, обещают зайти сразу после обеда…
        Оставшееся до собрания время я провожу в «Щедром хозяине», обучая Ориву. Историю с Орла мы уже обсосали со всех сторон и теперь выясняем в подробностях, в каких тварях какие глисты живут и что надо делать, чтобы их не подцепить. А еще она вдруг осознала великий смысл диагностики. До сих пор ей казалось, что самое главное - знать, как лечатся все болезни. А тут вот поняла, что надо еще понять, что перед тобой. В общем, личностный рост во всей красе.
        Ее я на свое мероприятие не зову. Не думаю, что от нее будет толк. Орива - хороший человек, но она из тех, кто старается не вмешиваться в чужие житейские неприятности. Она может помочь конкретно и материально, если попросят. Но мне нужно нечто иное.
        Я заканчиваю обедать пораньше и быстренько добегаю до Унгуца, чтобы занять выгодное положение перед прибытием «фокус-группы». Старейшина прячет меня на кухне, а гостей аккумулирует в гостиной, как положено. Все они, ну или почти все, здесь уже были, потому что принимали участие в постройке дома.
        Первым приходит Эцаган, который еще утром от меня получил приглашение. Затем Алтонгирел. Мне кажется, он старается всегда угождать Старейшинам, и не всегда бескорыстно, они и правда все его очень ценят. Затем являются Ирнчин и Ахамба, озадаченно перешептываясь. Унгуц со всеми весело здоровается и тут же увлекает их непринужденной беседой. У него это классно получается.
        - Что тут происходит? - шепотом спрашивает Ирнчин у Эцагана, они сидят у самой двери кухни, и мне все слышно.
        - Без понятия, но в это как-то замешана Лиза. Она мне утром звонила, спрашивала телефоны ребят с тренировки и предупредила, что Старейшина меня пригласит.
        - Ох-х, - качает головой Ирнчин. - Надеюсь, она ничего не учудит. Она чудесная женщина, конечно, но с чувством уместности у нее не всегда…
        Чуткий Эцаган нервно оглядывается.
        - Не думаю, что стоит ее здесь обсуждать.
        Приходит Арон, стоит в дверях, мнется, застенчиво оглядывает полузнакомых людей. Унгуц тут же его представляет как брата Азамата и усаживает рядом с собой, чтобы меньше нервничал. Приходят двое мужиков с тренировок. Им около тридцати, у одного длинные волосы и борода, другой, наоборот, коротко стрижен и без бороды. И, наконец, последним является Эндан (теперь я точно знаю, которого из братьев как зовут. Азамат-таки проговорился!).
        Теперь все в сборе. Они, конечно, не знают, кого Унгуц приглашал, но ощущение завершенности компании повисает в воздухе. Тем более что, оглядев набор гостей, многие догадываются, что тут дело в Азамате. Пора мне выходить.
        У самой двери кухни стоит стол, а по бокам от него два больших кресла. Унгуц проследил, чтобы одно из них осталось свободным, вот в него-то я и приземляюсь. Мой бук всю дорогу стоял на столе, дожидаясь своего выхода.
        - Ну вот, ребятки, - говорит Унгуц при моем появлении. - Я думаю, все знают эту даму хотя бы понаслышке. На всякий случай, поскольку мы все тут друзья, скажу, что она жена Азамата Байч-Хараха и называет себя Лиза, хотя на самом деле у нее гласное имя. Сегодня я собрал вас здесь по ее просьбе, так что давайте послушаем, что она хочет нам сказать. Мне, например, ужасно любопытно.
        При этих словах Убуржгун и Онхновч переглядываются, хмурятся и косятся на дверь. С ними могут возникнуть проблемы. Ну да ладно. Я лучезарно улыбаюсь и звонко здороваюсь с аудиторией.
        - Будьте здоровы дюжину дюжин зим, дорогие господа. Я позволила себе потратить ваше время по причине, которая, я надеюсь, покажется вам уважительной. У меня есть к вам одно очень важное дело. И когда я говорю «к вам», я имею в виду не только приглашенных, но и нашего достопочтенного хозяина. - Я киваю на Унгуца.
        Он поднимает брови. Точно, он думал, что он мне только в качестве зазывалы нужен. Ну уж нет.
        - Смею надеяться, - продолжаю я, - что все мы здесь считаем себя друзьями моего мужа. - Я обвожу их взглядом, дожидаясь, чтобы все кивнули. - Меня несказанно радует, что у него так много таких замечательных друзей. - Красивые обороты для речи я почерпнула у целителя. Он любит мудрено выразиться. - Итак, - я кладу ногу на ногу, чтобы разнообразить видеоряд, - все мы здесь любим Азамата. - Это не такое громкое заявление по-муданжски. Это примерно значит «хорошо к нему относимся». Все снова кивают. - И никто из нас не хочет ему зла.
        Все мотают головами.
        - И никто из нас не хотел бы видеть его печальным. И не потерпел бы от других людей оскорблений в его адрес. Не так ли?
        - Так, так, - встревает бородатый с тренировок. Я думаю, это Онхновч, потому что у второго Унгуц спрашивал о здоровье его отца. - Давай ближе к делу, женщина.
        Эцаган и Ирнчин немедленно демонстрируют ему какие-то конструкции из пальцев, а Унгуц сощуривается. Это действует, Онхновч затыкается. Я слегка откашливаюсь.
        - Что ж, давайте к делу. Видите ли, Азамата постоянно оскорбляют из-за его внешности. Я понимаю, что в этом нет ничего необычного, здесь так принято. И он, конечно, никогда бы не стал на это жаловаться. Но я, чисто из любопытства, расспросила его, что он чувствует, когда его называют уродом.
        Я позволяю словам немножко повисеть в воздухе. Алтонгирел прикусывает губу, остальные только недоуменно хмурятся. Унгуц смотрит на меня со все возрастающим любопытством.
        - И что он ответил?
        - А вот это я вам сейчас дам послушать. - Я демонстративно поворачиваюсь к буку. - Я решила воспользоваться техникой, чтобы никто не усомнился в верности моего понимания. В конце концов, я не в совершенстве владею языком… Вот послушайте.
        Я запускаю дорожку. Сейчас, в комнате полной людей, обиженный и сердитый голос Азамата звучит еще проникновеннее, чем тогда в номере. Я стараюсь не смотреть ни на кого прицельно, а только уголком глаза ловить выражения их лиц. Лица вытягиваются. Некоторые сдвигают брови в недоверии. Алтонгирел поджимает губы - явно принял на свой счет. Арон пару раз ахает. Эцаган невероятно заинтересовался узорами на ковре. Ирнчин прикрыл рот рукой. Ахамба и Унгуц изображают на лицах вселенскую скорбь. Онхновч скрестил руки на груди и явно готовится отпираться. Убуржгун удивленно чешет в затылке. Запись кончается.
        Секунд десять висит тяжелое молчание. Потом разражается бубнеж.
        - Да откуда ж было знать…
        - Он такой не один, а другим каково…
        - Да я только раз и оговорился!
        - Я даже не думал, что это так…
        - Надо извиниться…
        - Да все так говорят!
        Я откашливаюсь и прошу тишины.
        - Итак, ребят, я думаю, все поняли, что это проблема.
        - Да поняли, поняли, - нервно обрывает меня Алтонгирел. - Я и без тебя знаю, что меня вовремя отстранили, если не поздно. Или ты тут собрала всех провинившихся, чтобы Старейшина нас судил?
        - Успокойся, пожалуйста, - улыбаюсь я. - Я не знаю, о чем ты, но здесь мы все в равном положении.
        Несколько человек изумленно таращатся на меня.
        - Мы в равном положении, - повторяю я, - потому что мы все любим Азамата и желаем ему добра. Как мы все теперь знаем, у Азамата есть проблема, которую он не в силах решить сам. Согласитесь, что, какой бы он ни был умный, сильный и хороший начальник, один против целой планеты он ничего сделать не может. А теперь посмотрим на себя. Мы все здесь красивые, известные люди с гласными именами. С нашим мнением считаются другие. Я уверена, что если мы объединим усилия, то сможем помочь ему преодолеть эту проблему довольно быстро, вы так не думаете?
        Они явно удивлены моим позитивным настроем. Ждали, что я начну визжать и швыряться предметами? Щазз, мне в данном случае важен результат, а не месть.
        - Но что мы можем сделать? - робко спрашивает Арон. Видимо, за те годы, что Азамата не было на планете, его папаша успел окончательно раздавить младшего сына. Ну или он такой родился, не знаю.
        - А вот и давайте подумаем над этим. Давайте все предложим какие-нибудь варианты. Для примера я предлагаю вот что: если в вашем присутствии кто-то называет Азамата уродом, покажите этому человеку, что вы его осуждаете. У вас для этого много жестов.
        Эцаган и Унгуц хихикают, Ирнчин кивает с каким-то хищным предвкушением на лице.
        - Еще хорошо бы, - произносит Унгуц, теребя кончик бороды, - приглашать его на всякие праздники. Насколько я его знаю, он любит большие застолья и, скорее всего, скучает по тем временам, когда его с радостью ждали у каждой скатерти.
        - Да-да, - киваю я, - он и сам был бы рад позвать гостей, но боится, что никто не придет.
        - Кстати, можно всем друзьям и знакомым рассказывать, что капитан - классный мужик, - вдохновляется Эцаган. - Я думаю, если человек от двух-трех людей это услышит, то хотя бы подумает, прежде чем плохо к нему относиться из-за внешности.
        - Дело говоришь, - кивает Ирнчин. - А я думаю, надо обязательно с ним здороваться, если на улице встретишь.
        При этих словах тренировочные мужики как-то приседают. Видимо, за ними водится притворяться незнакомыми.
        - Ну еще, - робко говорит Убуржгун, - когда мы в трактире обсуждаем тренировки, упоминать его почаще и хвалить, потому что молодняк часто подслушивает…
        - Хорошо, замечательно, - поддерживаю я.
        - Да надо за своим языком следить, - решительно оглашает Онхновч то, что все старались не упоминать. Голос у него низкий и мощный, убедительно звучит. - Раз уж такое дело, тут одними словами не отделаешься. Он ведь борьбой занимается в перчатках, потому что народ брезгует. И надевает их долго каждый раз. А так подумать - что такого? Шрамы-то не заразные. Можно хоть разок сказать: мол, плюнь, мне это все равно.
        Остальные согласно гудят.
        - Вообще-то, - говорит своим высоким певческим голосом Ахамба, - у меня уже лет пять лежит набросок баллады о том, как он эти шрамы заработал…
        - Ух ты! - оживляется Унгуц. - Давай-давай, это замечательная вещь должна получиться! Только лучше бы не балладу, а баю. А то баллад у нас в последние двести лет сочинили столько же, сколько за все время раньше. А бай новых давненько не слыхали. Так что она и разойдется быстрее, и людям интереснее слушать будет.
        - А чем они отличаются? - спрашиваю я.
        - Ну как же, - Унгуц разводит руками, - баллады грустные всегда. Плохо кончаются. Они про хороших людей, у которых судьба не сложилась. А бая - доброе сказание о великом человеке. И заканчивается всегда хорошо.
        Я начинаю улыбаться, как идиотка. Хорошо заканчивается-то - это ведь свадьбой? Что, я теперь еще и в фольклор попаду? Ну и ладно, лишь бы это Азамату добавило популярности.
        Народ развеселился, идеи роятся, в том числе совсем безумные. С другой стороны, теперь они в деталях обсуждают высказанное раньше. У Онхновча несколько дней тому сын родился, скоро будут праздновать. Вот Азамата позовут. Унгуц обещает одергивать некоторых особо чванливых Старейшин. Дескать, после нашей свадьбы к его мнению стали больше прислушиваться на Совете. Эндан обещает донести нашу миссию до своих знакомых наемников, чтобы они тоже подключились, они-то Азамата уважают. Арон потихоньку интересуется у Алтонгирела, насколько груб тот жест, что Эцаган показывал Онхновчу.
        Наконец тема кажется исчерпанной, во всяком случае до полевых испытаний. Я со счастливой улыбкой всех благодарю и заверяю, что, поскольку мы с Азаматом очень близки, я сразу замечу перемены к лучшему. Это чтобы ребята не расслаблялись, а то, если перемен не будет, я же так просто не отстану. Мы уславливаемся встретиться снова через две недели. После этого все расходятся, остаются только Унгуц и Алтонгирел.
        Духовник вообще почти все время обсуждения молчал. Не могу сказать, что я ждала от него особенной активности, но поначалу он так виновато выглядел, что можно было ожидать попытки реабилитации. Однако он то ли слишком ушел в себя, то ли, по своему обыкновению, скептически отнесся к моей затее.
        - Ну что? - спрашивает его Унгуц с хитрой усмешкой. От него, конечно, тоже не укрылась Алтошина молчаливость.
        Тот как-то нервно разводит руками.
        - Я вообще не понимаю. Я… столько лет… ничего не замечал! Я ведь его духовник, шакал побери! Ну был. Я же пытался как-то его понять, увидеть мир его глазами… Но мне никогда в голову не приходило, что он может так переживать из-за этой ерунды.
        - Это не ерунда, - веско говорю я.
        - Ну да, но… Кажется ерундой. Я иногда начинал прикидывать, а что бы я делал на его месте, но быстро прекращал эти мысли, с такими вещами не шутят, еще накликаю… А в итоге…
        Он продолжает бормотать, и Унгуц жестом показывает мне: уходи. Я киваю и тихо покидаю дом.
        Вечером у меня клуб, и мы шьем халат. У него довольно простой покрой, но много слоев, и еще его надо простегивать всякими сложными узорами. К счастью, у моей машинки есть такая опция, а вот Орешница умудряется проделывать это на руках и почти с той же скоростью. Орива, которая поначалу без энтузиазма относилась к моему рукодельному клубу, последнее время втянулась. Теперь она периодически что-нибудь дарит разным обеспеченным посетителям трактира, а потом получает от них драгоценные украшения и тамлингские шелка в качестве ответного знака внимания.
        Ну вот халат дошит, клуб расползается, а где дорогой супруг?
        Азамат является домой во втором часу ночи с совершенно безумным видом.
        - Лиза, - возглашает он, - ты чем тут занималась?
        - В смысле? - невинно моргаю я. - Как обычно, учила Ориву, потом клуб собрался… Еще к Унгуцу забегала днем.
        - А Алтонгирела ты видела?
        - Да, но он был какой-то унылый. А что?
        - Да понимаешь, лечу это я с Дола, тут он звонит, дескать, поговорить надо. Ну, я у его дома приземлился, захожу. У него даже свет не включен, так, от печки чуток светит. Я спрашиваю: о чем поговорить-то хотел? И тут он как начнет извиняться! Я даже не понял сначала за что. Да и вообще… Не знаю, полчаса, наверное, просто извинялся - что он как-то не так ко мне относился, что он не понимал моих проблем, еще что-то в том же духе… Я говорю, ты что, ты же вообще единственный человек, который мне другом остался тогда! А он даже слушать не хочет, говорит, мол, ты никогда напрямую не скажешь, если обижаешься, но это не значит, что я не виноват. Вот я и думаю, Лиза, ты его не опоила чем-нибудь случайно?
        Я только глазами хлопаю.
        - Нет, что ты. Он при мне сегодня и не ел, и не пил. Может, кто из Старейшин с ним провел беседу?
        - Может, - пожимает плечами Азамат и наконец-то усаживается на диван. - Но я на всякий случай позвонил Эцагану, чтобы присмотрел за ним. А то уж очень он разошелся.
        - А разве Эцаган не с Алтошей живет?
        - Ну у него есть свой дом на окраине, и он то там, то тут. Алтонгирел иногда должен на ночь один оставаться для некоторых обрядов, потому так и получается. Но сегодня уж какие обряды, если его так разобрало…
        - А ты думаешь, это все бред? Что он говорил?
        - Как сказать, - вздыхает Азамат, поводя бровью. - Не то чтобы это был бред, просто неожиданно и странно. Он, например, попросил прощения за то, что назвал меня уродом, когда нас с тобой женил. Казалось бы, он тогда и так получил и не должен бы чувствовать себя виноватым. А вот же… Я уж думаю, не подслушал ли он наш разговор в гостинице?
        - Как знать, - пожимаю плечами. - Так ты извинения-то принял?
        - Конечно! Раз двести ему повторил, что не держу зла, что он мой лучший друг и все в таком духе.
        - Ну вот и славно! Не переживай. Подумаешь, совесть проснулась у человека. Бывает с лучшими из нас.
        Азамат рассеянно кивает.
        - Вот странно. Он все время повторял, что по мне не понять, обиделся я или нет. Ты тоже так думаешь?
        - Мм… - Я крепко задумываюсь. Скажу да - совру. Скажу нет - подставлю Алтошу. Эх-х-х… - Пожалуй, определить можно, если знаешь, где искать. Для меня слово «урод» в принципе оскорбительное, поэтому я жду, что ты обидишься, и поэтому замечаю. А если считать это нормой, то, наверное, и правда можно не заметить.
        - Вот оно как. - Азамат потирает пальцем нижнюю губу. Это распространенный муданжский жест. - Знаешь, а ведь это потрясающее облегчение - знать, что он не нарочно…
        Глава 15
        Странности Алтонгирела на этом не заканчиваются. На следующий вечер он наведывается к нам, хотя Азамата нет - он снова на стройке. Духовник зависает в дверях, окидывает меня безумноватым взглядом, потом все-таки проходит и падает на диван.
        - Ты чего-нибудь хочешь? - спрашиваю осторожно. - Чаю? Или поесть?
        Мотает головой, вздыхает. Открывает рот, закрывает, снова вздыхает. Наконец заговаривает:
        - Я утром ездил к Аравату.
        - О… И что он?
        Алтонгирел пожимает плечами, потом вдруг подскакивает и принимается мерить шагами комнату, размахивать руками и возмущенно излагать:
        - Ничего! Сначала не хотел меня впускать! Дескать, он со мной никаких дел не имеет, потому что я духовник Азамата. Я ему сказал, что это уже не так. Тогда впустил. Я говорю: чего вы все на него злитесь?! Можно подумать, он вам лично что-то плохое сделал. А он такой - не произноси его имени в моем доме! Я говорю, пора бы вам уже признать, что ваш сын - солидный человек, достойный уважения. В ответ - он мне не сын! Я говорю: как мне его называть тогда?! Я говорю, он ведь страдает от вашего отношения. Ваша, говорю, земная девочка и та от него в восторге, а вы все злитесь непонятно на что, Азамат ведь ничего плохого не сделал. А он мне - ты сам, говорит, земных идей понабрался. Какая, говорит, мне разница, что он там сделал или не сделал, когда он так выглядит! И выставил меня! - Духовник разводит руками так широко, что чуть не ударяется об стенку. - Ты представляешь?
        - Представляю, - вздыхаю я. - А чего ты хочешь? Думаешь, он так вот возьмет и признает свою ошибку? По-моему, у него немного не тот характер.
        Алтонгирел поджимает губы. Видимо, полагал, что, уж если он сам заявится к Аравату, тот немедленно послушается.
        - Ты молодец, что вчера поговорил с Азаматом. - Я решаю его подбодрить немного. Надо же поддерживать в человеке лучшие начинания.
        - По-моему, я его напугал, - хмыкает духовник.
        - Есть чуток. Но и утешил тоже. Он вчера очень радостный был весь вечер. Так еще немного, и мы возвратим ему потерянное душевное спокойствие.
        Алтонгирел не отвечает, и я иду все-таки сделать ему чаю. А то что-то он странный сегодня. Ну вот теперь еще и с ним возиться…
        На чай он смотрит с подозрением, как будто ждет, что я его отравлю.
        - Тебе новый духовник не намекал, что богатым людям положено держать слуг?
        - Нет, - улыбаюсь. - Мой новый духовник прекрасен своей ненавязчивостью.
        Алтоша корчит надменную рожу. Потом вздыхает:
        - Что Азамат от меня скрывает?
        Я аж опешила.
        - А чего ты меня-то спрашиваешь? Во-первых, я не слежу, что он тебе говорит, а чего нет, а во-вторых, раз скрывает, значит, ему так надо.
        - Да ла-адно, - скалится духовник. - По собственной воле он бы не стал. Это ты его попросила. Вот потому я у тебя и спрашиваю.
        Я пожимаю плечами:
        - Даже если и так, почему я должна тебе говорить?
        - Потому, что до сих пор у Азамата от меня секретов не было. А теперь вот ты появилась, и вдруг я уже не нужен. Ты его и понимаешь лучше, и любишь больше, и защищаешь от всех на свете…
        Я усмехаюсь:
        - Не ты ли мне завещал быть хорошей женой? Вот видишь? Стараюсь.
        - Да при чем тут… - начинает Алтоша, но осекается. - Ты хочешь сказать, у вас хорошая жена - это жена с функциями духовника, что ли?
        - У нас хорошие супруги любят, понимают и поддерживают друг друга. А к духовникам разного профиля ходят те, у кого дома не все в порядке.
        - Интересно, - бормочет Алтонгирел. - Интересно… А Старейшине Ажгдийдимидину ты об этом говорила?
        - Нет, но, мне кажется, он и так понимает. Или его это не заботит. Короче, мудрый он человек.
        Алтонгирел только головой качает, на меня глядя.
        Тут возвращается Азамат. Он сегодня и обещался рано, вот приехал еще до клуба. Я едва успела дошить вчерашний халат.
        - О, привет! - радостно восклицает он с порога, заметив Алтошу. - Рад тебя видеть! Ты просто так или по делу? Поужинаешь с нами?
        Алтонгирел молча моргает пару раз, потом включается.
        - Привет, э-э, я почти просто так. Как у тебя строительство продвигается?
        Я зажимаю рот, чтобы не заржать. Алтонгирел и так неуютно себя чувствует после вчерашних извинений, а теперь еще Азамат рад ему вдвое больше, чем обычно. Бедняга аж растерялся.
        - Отлично продвигается! - басит Азамат, стаскивая лыжный костюм. Интересно, а шубу тоже жена должна шить или можно, как с курткой, только украсить? - Еще пару дней ребята там все проверят, и можно будет заселяться. Так что, Лиза, - он вздыхает и присаживается рядом со мной, - можешь начинать собираться.
        И ведь не хочет, чтобы я съезжала. Но чертовы условности. Ладно, потом разберемся, не при Алтоше же… Азамат меж тем продолжает:
        - Там неподалеку есть пещеры с выходами аметиста. Мне вчера пастухи показали. Я подумал, ты ведь любишь самодельные украшения.
        И протягивает мне бусики из небольших сиреневых камней, вплетенных в кожаный шнурок.
        - Ты мое солнышко, - целую его в обе щеки. - А у меня для тебя тоже кое-что есть!
        И достаю халат. Он ярко-синий, как небо над Долом, весь в завитках и поблескивает в свете ламп.
        Господи, какой же Азамат очаровательный, когда благодарит. У него это всегда так искренне и счастливо выходит, как будто он получает удовольствие от самого процесса.
        Алтонгирел трет под носом.
        - Вы еще помните, что я здесь?
        - Помним-помним, - уверяет его Азамат, улыбаясь до ушей. - Сейчас ужин делать будем, вот только я померяю…
        Мерить одежду он обожает. Раньше стеснялся, а теперь привык и даже перед зеркалом крутится. Все-таки муданжские мужики любят наряжаться. Халат сидит очень хорошо, и цвет Азамату идет, как я и думала.
        - Да, Лиза! - спохватывается мой благоверный. - Чуть не забыл, я же на почту заезжал, там тебе что-то прислали. Сейчас принесу.
        Когда он выходит, Алтонгирел смотрит на меня как-то странно.
        - Чего ты? - спрашиваю.
        - Да все того же, - мрачно произносит он. - Ты ему весь мир заменяешь.
        - Ты все-таки ревнуешь?
        Но Алтонгирел не знает этого слова, да и Азамат уже вернулся. Оказывается, это Сашка решил подразниться и прислал мне квашеной капусты, соленых огурцов и красной икры. Я начинаю ржать, но объяснить, в чем дело, при Алтоше не могу. Вот зараза.
        Алтонгирел остается на ужин, а потом являются мои клубчане. Эцаган тут же подсаживается к духовнику поговорить, как будто они дома не наговорились. Я отзываю Азамата.
        - Пообщайся с Алтошей, пока у меня клуб, - говорю. - А то он страдает от недостатка твоего внимания.
        - Ты серьезно? - недоверчиво переспрашивает Азамат.
        - Абсолютно. Он, собственно, пришел меня попилить, что из-за меня он типа стал тебе не нужен.
        - Как он может быть мне не нужен?! - шепотом восклицает Азамат.
        - Вот пойди и объясни ему это, пока он не сбежал.
        В итоге Алтонгирел уходит от нас уже вместе с Эцаганом, когда расходится мой клуб. Выглядит он существенно довольнее, чем за ужином. Надо надеяться, получил свою дозу общения.
        - Завтра как обычно? - уточняет Эцаган.
        - Нет, - внезапно говорит Азамат. - Завтра я Лизу увезу, если она не против.
        И смотрит на меня искательно.
        - Э, ну как скажешь… - развожу руками. - А куда?
        - Да я сейчас матери звонил, она говорит, что приболела. Я подумал…
        - А, ну конечно, съездим к ней, раз так. Только с утра зайдем на рынок, ей надо еды подвезти будет…
        Алтонгирел смотрит на нас как на психов, но ничего не говорит.
        - Чего он? - спрашиваю, когда дверь закрылась.
        - Не может понять, зачем я матери звонил, - вздыхает Азамат. - У него, понимаешь, мать была очень неприятная.
        - Да у вас тут все тетки кошмар, за небольшим исключением.
        - Так вот его мать была даже на общем фоне… неприятная.
        - Господи, что ж она такое делала… или не делала?
        Азамат одаривает меня долгим изучающим взглядом, как будто решается выдать секрет. Потом говорит пониженным голосом:
        - Алтонгирел считает, что она убила его отца. Но учти, что, кроме меня, он этого никому не говорил.
        - Ох, мамочки… Неудивительно, что он женщин так не любит. А почему она?..
        - Не знаю, - мотает головой Азамат. - Он очень не любит об этом говорить. Он и про ее роль в смерти отца только намекнул как-то раз. В детстве он ее боялся, а потом, когда ее не стало… тоже странная история вообще-то… короче, мне кажется, он до сих пор побаивается о ней упоминать.
        - Да ему лечиться надо. Я себе представляю, что такая тетка могла с ребенком сделать.
        - А такие вещи можно лечить? - удивляется Азамат.
        - Естественно! Хочешь, я найду ему хорошего специалиста на Гарнете?
        Азамат задумчиво хмыкает:
        - Может, и хочу. Он в любом случае собирается в ближайшее время улететь с планеты. Может, поживет на Гарнете пока…
        - Он хочет уехать? Почему?
        - Ну он ведь все еще ученик и как раз сейчас должен жить подальше от наставника. Так что ему нечего делать в столице, по-хорошему. До сих пор он тут только из-за меня торчал, но раз теперь у нас другой духовник, то Алтонгирел может продолжить обучение.
        - О-о… А у него, кроме тебя, разве никого не было… э-э… прихожан?
        - У него вся команда была под опекой. Половина ребят сейчас снова собираются в космос, вот он с ними и полетит.
        - Слушай, - говорю, - а чего он вообще в духовники пошел, если у него у самого такие проблемы? Ну с матерью?
        - Я же тебе говорил, Лиза, - вздыхает Азамат. - Он хорошо чувствует волю богов. Он очень талантливый. Не как опекун, это да, но как посредник. Людей он плоховато понимает, я согласен. Зато у него великая сила.
        На следующее утро мы закупаемся провизией и отправляемся к матушке. Я прихватываю с собой Сашкину посылку. Не думаю, что мои муданжцы будут есть что-то из этого, разве только икру. Но зато я буду!
        - А чего ты вчера так смеялась, когда я посылку принес? - интересуется Азамат. - С этой едой что-то не так?
        - Все так, просто у нас есть такое представление, что беременных женщин тянет на солененькое. Вот Сашка и прислал, с намеком.
        - А тебя тянет?
        - Да нет, - пожимаю плечами. - Но хорошо, что он прислал, а то тут ни капусты, ни огурцов, да и солить вы не умеете…
        Азамат косится на меня, приподняв бровь. Нет, я просто по домашней еде соскучилась, и это не каприз! И не надо мне тут! Ну и что, что у меня при мысли об огурчиках рот увлажняется…
        Матушка у нас простудилась. Говорит, что по весне это с ней часто бывает. Все, говорит, ничего, еды соседи принесут, если на рыбалку не выйдешь, но вот бы кто дров нарубил… Да и из дома выходить очень не хочется.
        Поэтому, когда мы прилетаем, Азамат даже не звонит в дверь. Он просто перепрыгивает через забор, а потом открывает мне калитку.
        - А как соседи входят, интересно? - обескураженно спрашиваю я.
        Он только плечами пожимает.
        - Тут и молодые люди живут. Наверное, так же.
        Мы заходим в дом, где натоплено до одури и довольно душно.
        - Ой! - Матушка аж подскакивает. - Азамат? Ты правда, что ли, приехал?
        - Ну да, - моргает он. - Я же тебе вчера сказал, что приеду.
        - Да сказать-то ты сказал, - растерянно бормочет матушка, выбираясь из не очень удобного на вид деревянного кресла. - Но я думала, ты это так, подбодрить меня сказал. Сегодня-то уж точно не ждала. - Она усмехается.
        - Ну, ма, ты даешь. - Он разводит руками. - С каких это пор я, по-твоему, обещания не сдерживаю?
        - Да ладно уж тебе. - Она примирительно похлопывает его по руке. - Уж такое прямо обещание… Ой, Лиза, и ты тут?
        - Конечно, тут, Азамат ведь сказал, вы заболели.
        - Так тебе-то лучше бы ко мне не подходить, - хмурится старушка. - Еще подцепишь, а тебе сейчас болеть никак нельзя.
        - Ничего, имигчи-хон, я умею так лечить, чтобы не заражаться, - улыбаюсь я. У нашей бабули все хорошо с головой, получше, чем у многих столичных жителей помоложе.
        - Ну ладно, - говорит она с сомнением. - Но обниматься не буду!
        - Это правильно, - соглашаюсь. - Мы тут вам фруктов привезли немножко…
        Следующий час мы все при деле. Азамат выгружает привезенные продукты и готовит обед, я осматриваю матушку и накачиваю ее лекарствами, а матушка причитает, что мы слишком много всего привезли, она же столько не съест.
        - С соседями поделишься, - невозмутимо говорит Азамат, нарубая в фарш парную сурчатину.
        Матушка принимает от меня чашку горячего раствора от горла.
        - У тебя и снадобья с фруктами, - удивляется. - Ну вы вообще меня избалуете, ребятки.
        - А почему бы и нет? - ухмыляется Азамат, добавляя соуса.
        Пока на одной плитке жарится сурок, на другой я затеваю блины. Все-таки весна, Масленица и все такое, хотя тут ее не празднуют, а на Земле она уже закончилась. Но мне хочется блинов с икрой, и все тут.
        Короче, мы устраиваем пир горой. Матушка сначала еще отнекивается, дескать, от болезни аппетита нету, но когда мы все перед ней на стол выставили… в общем, пришел аппетит, еще получше, чем у меня.
        В разгар пиршества из комнаты явилось существо. Крошечная черная кошечка, такая пушистая, что совсем как шарик.
        - Ой! - говорю. - Котенок!
        - Да не, это взрослая, - поправляет матушка. - Котята у нее там в коробке, три штуки. Куда бы их деть, не знаю.
        - Это взрослая такая маленькая? - удивляюсь я. Она размером с буханку хлеба, не больше.
        - А у вас на Земле кошки крупнее? - интересуется Азамат.
        - Ну да… я просто привыкла, что у вас все зверье больше, чем у нас. А эти такие маленькие…
        - У нас есть большие кошки, которые в степи живут и на всяких мышей охотятся. Но те совсем большие и опасные, их дома не держат. А эти мух едят, комаров, тараканов… В общем, полезные в быту.
        - С ума сойти… А можно на котят посмотреть?
        Матушка хихикает над моим любопытством и ведет меня в дальний темный угол комнаты у печки, где стоит деревянный ящичек с паклей, а в нем три черные зверюшки размером с мышь от бука. Я умиленно пищу:
        - Азамат, давай их возьмем, а?
        - В город я бы не стал, - протягивает он. - Там собаки, машины… Да и насекомых меньше, всех люди выбивают. Что они там есть будут?
        - А давай их ко мне возьмем, на Дол?
        - Давай, - кивает он. - Там они пригодятся.
        - Ну вот как здорово! - говорит довольная матушка. - А то тут уже у всех по выводку, девать их некуда. А тебя, что ли, мухи замучили?
        - Нет, я просто очень кошек люблю, - говорю я, демонстративно извлекая мелкое мурчащее существо из ящика, чтобы помурзать.
        Азамат и матушка переглядываются и пожимают плечами. Ну и ладно.
        - Я тут кое-что нашла, - внезапно сообщает матушка и принимается рыться на захламленном столе. - Подумала, если вы приедете, надо показать. Вот!
        Она извлекает старенький электронный фотоальбом на солнечных батарейках.
        - О, фотографии детства, куда же без них! - смеюсь я.
        - Нет-нет, что ты! - шугается матушка. - Детских нету, самые ранние лет семи. Маленьких ведь нельзя снимать, примета дурная!
        - Оп-па… А почему?
        - Младенческая смертность высокая, - вздыхает Азамат. - Ну ладно, ма, показывай, что у тебя там, самому же интересно.
        Мы усаживаемся на диване по обе стороны от матушки, и она заводит свой агрегат.
        - Во-от, это, когда ты первый раз ко мне приехал сам из Ахмадхота. Помнишь, летом?
        На картинке скала у моря, яркий свет. На камне сидит щуплый мальчишка, поджав коленки, и сосредоточенно рассматривает какую-то мелочь в руках.
        - Ага, - кивает Азамат. - Это я мелкого крабика поймал, помню.
        - А вот мы с тобой, - комментирует матушка. - Это я попросила подругу нас щелкнуть. Ее-то уж пять лет как нету…
        Здесь они оба стоят, и Азамат уже почти вровень с матушкой. Он смешной, стриженный почти под ноль, длинный и узкий. Матушка совсем молодая, в красивой вышитой одежде. Теперь я вижу, что Арон и правда на нее сильно похож.
        Дальше следует много-много изображений Азамата на деревьях, заборах, крышах, скалах…
        - Ты по земле вообще не ходил, что ли? - спрашиваю.
        - По земле он только бегал, - смеется матушка. - Заснять не успевала. А вот это когда ты Арона привез, помнишь?
        - Помню, помню. Он такой странный был, - говорит Азамат, - ходил целыми днями, нудил, вот по маме скучаю. Я говорю, так поехали к ней. А он: зачем? а что там делать? Я так смеялся…
        - Да это не он странный, это ты странный, - говорит матушка. - Я больше никого не знаю, кто бы к матери ездил каждое лето. Нет, Лиза, ты представляешь? В восемь лет, один! Поезд идет два дня, это ж с ума сойти от скуки. Да и отец был не в восторге…
        - Отец никогда от меня в восторге не был, - отмахивается Азамат.
        - Ну почему, лук же он тебе сделал. А Арону, любимчику своему, - нет.
        - Да Арон из лука стрелять так и не научился. А отец просто хотел, чтобы я на соревнованиях победил, а для них обязательно семейный лук нужен, покупать нельзя.
        Матушка качает головой и продолжает листать фотографии.
        - А у тебя есть идеи, почему он тебя так не любил? - спрашиваю.
        - Я был непослушный. - Азамат пожимает плечами. - Не делал, что он велел, или делал не так.
        - Да вовсе это тут ни при чем, - категорично заявляет матушка. - Он просто хотел, чтобы был главным среди сверстников. Потому и на соревнования тебя пихал на все подряд, и на драки подначивал. А ты ни с кем ссориться не хотел, вот он и бесился.
        Азамат тяжело вздыхает и молчит, так что мы возвращаемся к просмотру фотографий.
        - Вот это уже постарше, тут тебе лет пятнадцать, - воркует матушка.
        В пятнадцать лет Азамат еще смешнее. Он ужасно длинный и тощий, а плечи широкие, так что получается совсем вешалка. На лицо его легко узнать, и без шрамов он действительно довольно красивый.
        - А это мы с Алтонгирелом, - удивленно говорит Азамат. - А когда это такое было? Я же его сюда не привозил!
        - А это ты мне отдал карту с фотографиями, не помнишь? Это, наверное, Арон снимал.
        Алтонгирел немного пухленький и губастый, с огромными странными глазами. То ли напуган чем-то, то ли болеет, то ли просто не в себе.
        - Слушай, как он жутко выглядит, - говорю.
        - Да вот - поддакивает матушка, - и я всегда говорила, странный мальчик. Он ведь духовником стал, да?
        - Да, - кивает Азамат. - И он по-прежнему мой друг. Если, как ты говоришь, мне тут пятнадцать, значит, ему восемь, у него как раз только что мать умерла. А отец его погиб два года тому. Еще бы он хорошо выглядел.
        Меня слегка передергивает.
        Дальше идет куча трофейных фотографий, для которых Азамат явно позировал, причем с удовольствием. Тут и всякие призы, красивая дареная одежда, добытые хищные звери и гигантские рыбы и даже тот самый невероятный морской змей, похожий на угря, на фоне которого Азамат теряется. Теперь он уже не такой тощий, мышц поднарастил. Матушка качает головой.
        - Какой ты всегда худющий был, это ж страх! Как не в себя ешь. Сейчас бы хоть поднабрал, а то женатому-то неприлично. Тем более, ты говоришь, жена тебя кормит.
        - Кормит, и еще как, - охотно поддакивает Азамат. - И следит, чтобы обед не пропускал. Но тут, боюсь, не в коня корм…
        - Ну хоть бы одевался попросторнее. А то все ребра напоказ, и жене-то небось не нравится…
        - Жене-то как раз нравится! - тут же встреваю я. - Замечательная у него фигура. Я, наоборот, ему все шью так, чтобы талию было видно. А еда пусть лучше в энергию уходит, а не в жир.
        Матушка качает головой.
        - У вас мода такая, что ли? Ты и сама-то тощенькая. Ну ладно, раз нравится, то и хорошо. Ой, вот смотри, какая фотография хорошая!
        На экране альбома Азамат полулежит в кресле, заложив руки за голову. Я так понимаю, ему тут уже за двадцать. Он стрижен «под горшок» и очень похож на отца. Матушка неожиданно подталкивает меня локтем и говорит заговорщицким шепотом:
        - Скажи, красивый, а?
        - Красивый, - соглашаюсь я. - Но мне с длинными волосами больше нравится.
        - Лиза! - Азамат окликает меня с какой-то чуть ли не возмущенной интонацией.
        - Чего? - Я поднимаю голову.
        Он молча смотрит, потом говорит:
        - У тебя просто выражение лица какое-то странное стало. Тебе что, неприятно смотреть на меня без шрамов?
        - Да нет, все нормально, тебе померещилось…
        Он продолжает на меня смотреть. Матушка устало вздыхает:
        - Азамат, ну чего ты как маленький? Хочешь спросить, так спрашивай, твоя жена-то!
        Я совсем теряюсь.
        - Да нет, я просто… - мямлит Азамат. - Интересно стало, что бы было, если бы ты меня таким… нормальным встретила.
        - Смотря при каких обстоятельствах. Если как и было, то вряд ли что-то бы изменилось, разве что дольше все это тянулось. Тут-то нас в два счета поженили, а потом мы сразу сюда рванули, а то бы встречались полгода…
        - А если бы, скажем, на Гарнете столкнулись?
        Я еще раз внимательно рассматриваю фотографию. Смазливый азиатский мальчик.
        - Я бы тебя не заметила. Разве что подумала бы, что ты похож… ну на отца.
        - А где бы… ах да.
        Матушка переводит взгляд с меня на Азамата и обратно.
        - Ты Аравата видела, что ли?
        - Видела, - кисло протягиваю я. - Хотя лучше бы не видела.
        Азамат пару раз порывается что-то сказать, наконец говорит:
        - Тебя раздражает, что я на него похож?
        Я делаю утомленную физиономию.
        - Нет, меня раздражает, что он похож на тебя. Брось эти глупости, не может же он вечно тебе жизнь портить.
        Азамат медленно выдыхает.
        - Ладно, понял, бросил.
        - Вот и умница. - Я протягиваю руку через голову матушки и глажу его по щеке.
        - Ой, как у вас все сложно, - сетует матушка, пригибаясь. - У меня уже простуда прошла, а вы все отношения выясняете.
        Глава 16
        Блины пошли прекрасно, не зря мне Сашка мешок пшеничной муки прислал. Надо будет еще запасти. Икра, как я и думала, понравилась обоим, а вот овощи они поделили: Азамату по вкусу пришлась капуста, а матушке понравилось хрустеть огурцами, особенно под чому. А вот попавшуюся в банке засоленную головку чеснока они практически растащили зубами. Он тут то ли не растет, то ли неизвестен, а спрос явно есть.
        После обильной трапезы матушка решительно объявила, что у нее послеобеденный сон, и удалилась в свой угол за печку. А мы пошли размяться. На улице все еще снег, но солнце уже теплое, а море синее-синее и довольно спокойное. Мы немного прошлись вверх по дороге вдоль скал, поизучали следы местной фауны и вернулись. Азамат решил, что он уже достаточно переварил обед, чтобы заняться полезными делами: дров нарубить, дверные петли смазать, сантехнику проверить… Я довольно бестолково верчусь рядом. Пользы от меня почти никакой, разве что инструменты подавать, а в доме сидеть не хочется.
        Чуть поодаль от домика стоит большой сарай. В нем обнаруживаются какие-то домашние птицы, похожие на глухарей, такие же черные и огромные. Еще там помещаются две козы и маленькая косматая лошаденка. Азамат выводит копытных на улицу и - после того как я десять минут канючу - дает мне щетку для вычесывания лошади, а сам принимается чистить стойла.
        - А ты нанять для этого кого-нибудь не можешь? - спрашиваю.
        - Да можно, наверное, но сейчас все равно делать нечего. Тем более ты заметила, наверное, какая мать прижимистая. Она ворчать будет, что я растратчик, и все в таком духе. Ладно уж, не помру, тут на час работы.
        От работы и я бы не померла, но уж очень пахнет. Страшно подумать, что тут бывает летом, когда жарко.
        В общем, занимаемся мы полезными делами. Лошадь у матушки смирная, как поставили, так и стоит. И вычесывание ей нравится, по-моему. Азамат что-то напевает потихоньку, я поглядываю вокруг, на синее небо, на снежные горы… на калитку. А там одна доска ме-е-едленно отодвига-а-ается, и из образовавшейся щели появляется рука и тянется к щеколде.
        - Азамат, - зову тихо. - Там кто-то калитку взламывает.
        Азамат выходит из сарая и становится рядом со мной, внимательно следя за вторжением. Калитка слегка скрипит и открывается, в проеме стоит мужик - матушкин ровесник. На нем взъерошенная шуба, в руках большая корзина.
        - Здравствуйте, - громко говорит Азамат.
        Мужик аж подскакивает.
        - Ой! Здрасте! Это откуда же… - Он замолкает, а потом взмахивает рукой над головой, дескать, догадался. - А-а, вы, должно быть, тот самый старший сын Ийзих-хон?
        Азамат кивает.
        - А-а, - радуется гость. - А я тут живу через дом. - Он машет рукой вдоль по улице. - Вот вернулся с рыбалки, хотел ей рыбки принести, а то ж она приболела… Я ж не знал, что вы приедете. Ну вы ей тогда передадите рыбу-то?
        - Да мы с собой много еды привезли, так что вы лучше себе оставьте. Спасибо вам большое, что заботитесь о матери, но ей теперь на пару недель хватит.
        - Уж ладно, уж возьмите, - настаивает сосед. - Мы же на ее долю нарочно наловили. Пускай заморозит, потом съест. Или с собой заберете, у вас в столице-то, поди, такой рыбы не сыскать, гляньте!
        Он наклоняет к нам корзинку. Там такие туши, что я только на фотографиях и видела. Азамат подходит поближе восхититься уловом. Дальше они с соседом долго обсуждают, какие тут виды рыбы водятся да у какой сейчас нерест, а у какой ход, сыплют непонятными словами и получают от этого массу удовольствия.
        - Может, в дом зайдете? - предлагает Азамат.
        - Да не, я только на минутку заскочил, а так надо еще еды наварить… А вы не хотите завтра с утра с нами в море? Ийзих-хон вроде говорила, у вас сноровка есть…
        - Да была, правда, я давно не рыбачил. Но, может, еще не все забыл. Я бы с радостью к вам присоединился, если вы не против.
        - Да мы только за! - воодушевляется сосед.
        Они уславливаются встретиться на рассвете где-то на берегу, а потом гость все-таки всучивает нам свою корзинку. И уходит, по привычке задвинув щеколду сквозь щель в калитке.
        - Ну вот Лиза, - улыбается Азамат. - Ты спрашивала, как соседи тут ходят. Вот так и ходят!
        - А он меня совсем не заметил? - интересуюсь я.
        - Да нет, заметил, только постеснялся спрашивать. Мать ему небось рассказала, что у меня за супруга, вот он и побаивается на себя твое божественное внимание обращать. А чего ты хочешь, тут ведь такая глушь…
        Матушка восстает от послеобеденного сна в прекрасном настроении, суетится по дому, даже прибирает бардак в комнате.
        - Тебе не помочь, ма? - участливо спрашивает Азамат, глядя, как старушка запихивает вещи на полки, до которых еле дотягивается.
        - Да ты поможешь, я потом не найду ничего в жизни. Ты сегодня и так помог, сиди уж теперь, отдыхай. Ой, да, кстати! - Она внезапно перебегает в другой конец комнаты, где в углу стоит внушительных размеров сундук. Открывает его, перегибается через бортик, да так туда и закапывается по пояс. Даже одну ногу приподнимает для эффективности. - Я тут порылась, - слышится ее приглушенный голос, - хотела тебе сварганить что-нибудь. Нового ничего не успела, зато старое нашла, что Арон тогда привез из твоего. - Она наконец выныривает с холщовым мешком в охапке. - Постирала, перешила кой-чего. Вот погляди, может, пригодится.
        - Ой, ма, да не надо было! Мне вон Лиза шьет, что ты напрягаешься… - тушуется Азамат.
        - Ты и шьешь? - удивляется матушка, обернувшись ко мне. Я уже говорила, но она в тот момент, видимо, была слишком поглощена вопросом откармливания Азамата. - Ну и здорово, но это ж одежка, ее много не бывает. Тем более чего она тут у меня место занимает? Ты возьми что подходит, а из остального я лучше наволочек нашью пестрых, хоть польза будет.
        - Тоже верно, - соглашается Азамат и садится разбирать вещи.
        Боже, какое все яркое, у меня аж в глазах рябит! Тут и тесемочки, и вышивка, и мережки, и шитье, даже кружева кое-где, хоть и мужская одежда. В отдельном мешочке целая вязанка бус, браслетов и колец.
        - Ой, это только если подарить кому… - вздыхает Азамат. - Куда мне теперь бусы…
        - Ты погоди дарить-то, - хмурится матушка. - Сын вырастет, вот ему и отдашь. Тут еще моего отца камни есть, ты это из семьи не выводи!
        - Да ты что! А какие от твоего отца? Я и не знал…
        - А ты бы слушал хоть раз, когда я тебе про них рассказывала, - усмехается матушка. - А то надел и побежал. Вот эти, вот эти, еще вот то кольцо… А вот это маленькое, детское, может, на Лизу пойдет?
        - А я не ношу колец, - развожу руками.
        - Ну ты же иногда все-таки надеваешь украшения, хоть и нечасто, - говорит Азамат.
        - Только бусы и серьги, а на руки ничего. Они мне для работы нужны.
        - Вот это, я понимаю, причина, - смеется матушка. - А ты все на внешность валишь. Ты, Азамат, учись у Лизы. Не хочешь бусы носить, говори: а, они за косу цепляются, мне, мол, неудобно!
        Потом мы заставляем Азамата перемерить по крайней мере половину одежды из мешка. Штаны на нем почти все отлично сидят, а вот рубашки в плечах маловаты.
        - Ты руки-то насосом накачал, что ли? - хихикает матушка. - Эх, жалко, такие вещи красивые. А вот эту померь, она вроде побольше, да и неяркая…
        Азамат берет рубашку и тут же кладет обратно.
        - Нет, эту даже мерить не буду. Ты помнишь, кто ее шил?
        Матушка морщит лоб:
        - Невеста твоя, что ли?
        Азамат кивает.
        - Вот гадюка подколодная! - Матушка всплескивает руками. - То-то я и смотрю, тускло как-то и вышивки мало. Хорошо все-таки, что ты на ней не женился.
        - Сам радуюсь, - ухмыляется Азамат и приобнимает меня за плечи. - И не только из-за рубашек. Кстати, ма, я ведь тебе еще не показал, какой мне Лиза сделала диль…
        И бежит за халатом.
        Утром мои супруг со свекровью отправляются рыбачить вместе. Она, дескать, уже выздоровела. Ладно, с этими муданжцами и не в такое поверишь. Я же остаюсь дрыхнуть дальше. А то там темно, холодно, мокро, рыба… брр.
        Возвращаются они счастливые, тяжело груженные и сбрызнутые соленой водичкой.
        - Такой лов, Лиза! Я и не помню, когда я последний раз на такой рыбалке был! - с порога восклицает Азамат. - Мы бы весь день там просидели, но место в лодке кончилось, куда рыбу складывать! Представляешь? И кроме рыбы еще кое-чего попалось, там, пара осьминогов, каракатицы…
        Я понимаю, что сегодня нас ожидает еще один пир, только из рыбных блюд. К счастью, готовить нам не приходится: сосед приглашает всех к себе, а то у матушки тесновато. Азамат наряжается с головы до ног и доволен до жути.
        Дом у соседа радостный. Там светло, тепло, все стены завешаны гобеленами, полно народа. Две младшие дочери живут вместе с матерью через улицу, и все пришли помогать с приготовлениями. Подарили мне диль и трехслойную зимнюю юбку. За столом мужики, размахивая руками, обсуждают рыбалку, Азамат рассказывает, как он поймал морского дракона. Краем уха я слышу, как матушка наставляет соседского парня лет двадцати:
        - Ты смотри у меня, язык не распускай. Скажешь что-нибудь про Азаматово лицо, узнаешь, что не только у твоего отца ремень есть.
        Эге, думаю с улыбкой, да тут все схвачено.
        Мы улетаем сытые и довольные и берем курс прямо на Дол, потому что надо же отвезти котят. Они сидят в тазике на полотенце (никакой более подходящей емкости для перевозки зверья не нашлось) и трогательно пищат. На лапках они уже вполне неплохо держатся, так что мне приходится то и дело отцеплять эти лапки от бортиков и утрамбовывать обратно в тазик. А то будет у нас полный салон котят, совершенно не приученных к лотку.
        - Вот - говорю, - можно сказать, подготовились к земному ритуалу. В новый дом первыми запустим кошек.
        - А для чего это? - интересуется Азамат.
        - А я почем знаю… Примета.
        - Хм-м. - Он задумывается. - Это не примета. Это какой-то обряд. Примету нарочно вызвать нельзя, это знак от богов.
        - Ну обряд так обряд, мне это как-то все равно. Я и не собиралась ему следовать, просто раз уж у нас с собой кошки, то почему бы не запустить их первыми.
        - Э, Лиза, ты так не говори. Обряд нельзя проводить просто так, случайно. К нему надо подготовиться. Хотя бы в уме придать ему значение. Иначе он никак не сработает. Подумай, может, кто-нибудь из твоих родственников или друзей знает, что это за обряд и почему он именно такой.
        Я вздыхаю и открываю в мобильнике поисковик. Мои родственники совершенно точно знают об этом не больше моего.
        - В старину первой в дом запускали кошку, - перевожу я с экрана. - Считалось, что кто первым войдет в дом, тот первым в нем и умрет. По одной версии, кошку таким образом приносили в жертву, по другой - кошка сама э-э… демон, она может распугать всех прочих. - Я затрудняюсь перевести на какой угодно язык выражение «нечистая сила».
        - Ну вот - серьезно кивает Азамат. - А ты говоришь «какая разница». Видишь, как все продумано!
        Мне остается только закатить глаза.
        - А у вас, что ли, нету никаких обрядов на новоселье?
        - Есть, а как же. В дом надо входить сытыми, в дорогой или дареной одежде. И на ночь надо оставить еду на столе и на крыльце для домашних и лесных духов.
        - Я уже знаю, кто эту еду съест, - усмехаюсь я, отцепляя очередного котенка от своего рукава.
        - Эти? Да нет, ты что, они только насекомых едят. Ну еще улиток и головастиков. Их потому в городе и не держат, что уж очень диета специфическая. Если насекомых не хватит, то разве что креветками подкормить можно, а это дороговато…
        - А как же молоко?
        - А, ну… не знаю, маленькие, может, еще будут… Я не предлагал никогда.
        - Чудные вы люди, - говорю, - кошкам молока не предложить!
        Мы продолжаем обсуждать приметы до самого прилета, и я узнаю много нового не только о муданжской культуре, но и о своей собственной. Правда, многие совсем уж безумные идеи я Азамату не перевожу. Еще решит, что надо им следовать, а мне меньше всего на свете хочется задерживать дыхание в лифте или при покупке чего-нибудь вечером бросать деньги на пол. Впрочем, Азамат и сам не все подряд исполняет. Приметы, как и страхи, тоже бывают женскими, то есть выдуманными от общей бестолковости.
        Потом мы ужинаем тем, что прихватили с пира, и напяливаем на себя все лучшее из одежды, а заодно и все украшения.
        - Как мать вовремя мне их отдала, - радуется Азамат. - Сам бы ни за что не подумал взять, а ведь драгоценные камни на новоселье счастье приносят!
        Наконец мы подлетаем к Долу. Закатное солнце окрашивает его воды золотисто-оранжевым, на скалах галдят гигантские водоплавающие птицы, небо аж фиолетовое, вдоль берега сосны, как пожар… Азамат чуть не забыл рулить от такой красоты. Но не забыл.
        Однако когда мы приземляемся на уютной полочке в скале и по широкой дорожке обходим выступ к тому месту, где на крутом берегу стоит мой новый дом, тут уже я забываю, как ходить. Он и правда настоящий дворец. Основная его часть круглая, только на первом этаже есть еще полукруглая пристройка с запада, выходящая окнами на море. Стены кажутся оранжевыми в закатном свете, но они не однотонные, а украшены выпуклым рельефом. На основном здании это могучие раскидистые деревья, на которых, как плоды, висят круглые окна с узорными наличниками. А на стене пристройки всходит солнце. Так вот прямо и поднимается из чего-то вроде волн, раскинув лучи до самой крыши. Все пространство между лучами - тоже окна, и они синие-синие, наверное из тонированного стекла. И в них отражаются небо и вода. На третьем этаже круглое здание обернуто галереей балконов. Но самое потрясающее - это крыша. Она вся блестит, потому что сделана из той самой чешуи, и она коническая. На вершине из крыши вырастают две птичьих головы на длинных перевитых шеях, а сама она представляет собой четыре крыла, внахлест накрывающих весь дом.
        Когда я вспоминаю, как дышать, оказывается, что Азамат отобрал у меня тазик с котятами, потому что я его чуть не уронила.
        - Нравится? - спрашивает он, сверкая широченной улыбкой.
        - А ты думал! - едва выговариваю я.
        - Тебе крыша нравится? - уточняет он, как будто это не очевидно.
        - Мне все нравится! Это просто обалденно… Я никогда ничего красивее не видела, даже ничего подобного.
        - Ну хорошо, - кивает он. - Я просто помню, что тебе вроде бы нравился наш хом, вот я и сделал похоже, а потом что-то засомневался…
        - Не сомневайся! - Я лезу лобызаться, но тазик с котятами страшно мешает, тем более что они на холодке в два раза энергичнее разбегаются. - Ну пошли скорее внутрь… ой, а где дверь?
        - За углом, - Азамат кивает влево, - если только так можно сказать о круглом здании.
        Дом стоит не на открытом месте. Дальняя от нас его сторона опирается на скалу, которая возвышается над нашим небольшим плато и закрывает вид на дом с суши. А с воды его должно быть отлично видно. Так вот Азамат ведет меня к тому месту, где стена дома смыкается со скалой. И там и правда высокая широкая дверь, над которой сплели ветви два рельефных дерева. На ручке, как водится, висит узелковое послание. Азамат зачитывает:
        - Здесь живет любимая жена, прекрасная могущественная богиня.
        Я только глаза закатываю. Хотя этот дом тянет не меньше чем на замок фей, это точно. Азамат зажигает свет под козырьком, открывает дверь и ставит на порог тазик с котятами. Конечно, теперь, когда вылезать стало можно, они решили, что им страшно и надо сидеть в середке и жаться друг к другу, а то и вовсе спать лечь. Однако любопытство пересиливает, и через несколько минут первый отправляется на разведку, я только его подталкиваю, чтобы на улицу не пошел. Двое оставшихся скоро отправляются следом.
        - Ну пошли, - говорю я.
        И мы идем.
        Войдя, мы оказываемся в полукруглой прихожей с пятью дверьми, как в лабиринте. Две налево ведут в ванную и туалет, две направо в чулан и на второй этаж, а прямо - в жилую часть дома. Я вхожу и обнаруживаю, что мне снова предлагается выбор: налево гостиная, направо кухня. А посередине печка.
        - Ой, - говорю, - все-таки печка?
        - Нет, - Азамат мотает головой, - только маскируется. Там внутри современная отопительная система. Вот тут, как входишь на кухню, на стене щиток. Выставляй температуру по желанию. А так там только в гостиной маленький камин для уюта.
        Кухня вся блестит, она очень большая и занимает ту самую пристройку с солнцем. Изнутри окна-лучи тоже ужасно красиво смотрятся, а по обеим сторонам стена усыпана крошечными, с кулак размером, окошечками всех цветов радуги, сквозь которые проникают веселые лучи.
        Из кухни под аркой можно пройти в гостиную, где вдоль стены тянется глиняный выступ, покрытый теплыми и мягкими перинами, а рядом стоят несколько кресел и мой комод, прилетевший с самого Гарнета. Из гостиной есть выход на открытую террасу над морем.
        - Там от террасы лестница прямо к воде. Я там лифт делать не стал, но, если хочешь, сделаю эскалатор.
        Тут я вспоминаю, что в доме есть еще два этажа. Азамат выводит меня обратно в прихожую, а оттуда направо к лифту. Вокруг шахты лифта вьется винтовая лестница, на всякий случай. Мы поднимаемся на второй этаж. Там просто четыре комнаты, а посередине коридор, по обе стороны которого возвышаются две толстых каменных трубы - продолжения «печки». В комнатах кровати - нормальные кровати, а не перины на полу. На третьем «печка» снова смыкается воедино, никаких комнат нет, просто огромный зал и балконы. И потрясающий вид.
        - Ты мне так и не сказала, что должно быть на третьем этаже, - оправдывается Азамат, как будто у меня какие-то претензии. - Так что я ничего делать не стал. Если что придумаешь, переборки поставить можно легко.
        У меня начинает кружиться голова от высоты и изобилия, так что я с размаху сажусь на пол.
        - В ближайшую вечность, - говорю, - мне вряд ли что-то еще понадобится. Спасибо тебе, солнце, это действительно очень круто.
        Азамат приземляется позади, наклоняется и кладет голову мне на плечо. Я прислоняюсь виском к его виску.
        - Теперь твоя очередь меня чувствовать, - говорю. - Потому что слов у меня нет.
        Он позвякивает бусами.
        Азамат расставляет в положенных местах блюдца с мясом, лепешками и молоком. Спать мы ложимся рано, хотя «спать» - в данном случае кокетство, конечно. После трех часов такого «сна» приходится идти мыться второй раз. В ванной, кстати, тоже цветные микроокошечки. Вот после этого Азамат довольно быстро засыпает, а я еще долго лежу, таращась в окно на звездную ночь над водой, голова у меня пустая-пустая, и хочется совершить что-нибудь великое.
        На следующее утро я заново осматриваю весь дом при дневном свете. Здесь невероятно солнечно, надо будет накупить отражающей пленки, а то летом мы поджаримся. Впрочем, Азамат уверяет, что все предусмотрел. Ну ладно, верю-верю!
        Котята наши куда-то рассосались. Я встретила одного, причем за работой: он кушал на кухне отогревшуюся муху.
        - Надо им имена придумать, - говорю.
        - А ты их отличаешь друг от друга? - спрашивает Азамат.
        - Пока нет.
        - И я нет. Вот научишься отличать, тогда и назовешь.
        Из угощений «для домового» исчезло молоко, а остальное только понадкусано слегка. Впрочем, то, что стояло на улице у двери, исчезло совсем, даже одно блюдце кто-то уволок.
        Мы завтракаем, щурясь на сверкающую воду под окнами, потом спускаемся вниз по широкой виляющей лестнице, перила которой опираются на столбики в виде идущих человечков.
        - Вот тут слева чуть подальше есть пещерка, там можно лодку держать. Тут вообще удобно, много пещер в скалах, хоть сарай, хоть конюшню делай. И унгуц есть куда спрятать от непогоды, - рассказывает Азамат. Ему самому ужасно нравится играть в этот конструктор, а мое одобрение - это приятный бонус. Ну да я не внакладе, а то, если бы он все это нехотя отгрохал, я бы ему по гроб жизни была должна.
        Когда мы возвращаемся и начинаем думать, что делать дальше, внезапно раздается стук в дверь. Я аж подскакиваю. Откуда тут люди?! Конечно, где-то неподалеку должны быть наши пастухи, но их бы Азамат за три километра услышал.
        - А, - говорит Азамат, - это наш сторож знакомиться пришел.
        Он открывает дверь, и на пороге появляется жилистый дядя с седой бородой, но не старый на вид.
        - Здрасте, - рявкает он на весь дом и вежливо кланяется мне чуть не до полу. - Меня кличут Кедром, я тут эта… мебель делаю и вот за вашим домом приглядываю. Счастья вам в дом!
        Я обалдело киваю, не зная, надо мне с ним здороваться или нет… Обычно не надо, но он же явно ко мне обращается.
        - Здравствуй, Кедр, - кивает Азамат. - Жена моя, Белая госпожа, рада тебя видеть. Ты о ней позаботься, как доброму человеку положено. И тебе счастья в дом.
        Они еще обмениваются двумя-тремя любезностями, после чего Кедр нас покидает.
        - Убедительный дядя, - говорю. - А он всегда так громко говорит?
        - Нет, это он от смущения. Ты все никак не привыкнешь, что твое присутствие на людей сильно влияет, особенно на мужчин.
        - А он… - я мешкаю, потому что не хочу дурно говорить о хорошем человеке, - как бы это сказать… Не повлияю ли я на него слишком сильно? Особенно если тебя тут не будет?
        - Не-ет, что ты, Лиза! Он порядочный человек, у него огромная семья… Да и потом, - Азамат присаживается рядом со мной и заглядывает мне в лицо, - понимаешь, для простых людей ты… как бы не совсем человек. То есть они могут восхищаться и благоговеть, но я вполне уверен, что им в голову не придет воспринимать тебя… как женщину. Надеюсь, тебя это не очень обижает.
        Я смеюсь.
        - Меня это скорее радует.
        - Вот и славно. Кстати, один из сыновей этого Кедра будет заходить раз в неделю тут убираться и приносить продукты. Я бы ему и почаще велел, но я знаю, что ты к слугам не привыкла…
        - Хорошо, хорошо, - говорю, - раз в неделю самое то. Ты у меня умница и все прекрасно продумал. Такими темпами я и правда себя возомню какой-нибудь принцессой и возгоржусь.
        Мы хихикаем, потом Азамат смотрит на часы.
        - Мне надо бы уже собираться. Завтра опять тренировка, а дома и есть нечего… - Он вздыхает. - Я завтра вечером опять прилечу. Долго я без тебя не смогу все равно.
        Я прочищаю горло.
        - Азамат, - говорю. - А что заставляет тебя думать, что я тут останусь?
        Он моргает.
        - Тебе не нравится?!
        - Мне очень нравится, мне просто безумно нравится! - уверяю я его, для убедительности поглаживая по руке. - Мы обязательно будем сюда выбираться, когда у нас будет свободное время. Вместе.
        И смотрю на него волевым взглядом.
        - Но… Лиза… - Он теряется. - Это же твой дом.
        - Ага, а ты мой муж.
        - Но почему ты не хочешь тут жить?
        - Ну, милый, ну мы же это уже обсуждали. - Я делаю щенячьи глазки. - Я хочу жить с тобо-о-ой, а где - мне все равно. Ну и в столице работа есть хоть какая. А тут я одна от скуки загнусь на второй день. Не буду же я в самом деле целыми днями гобелены плести.
        Азамат вздыхает и трет лоб. У него смешное выражение лица - вроде и облегчение там, и озабоченность.
        - А зачем ты тогда вообще согласилась, чтобы я тебе этот дом строил?
        - Ты же сказал, тебе это для репутации надо… Но никто же не будет следить, действительно я тут живу или нет. Ты уж прости, я как-то не ожидала, что ты реально такие хоромы отгрохаешь, я бы предупредила, что я тут жить не собираюсь. У нас просто так заведено, есть дом в городе, а есть за городом, чтобы туда ездить отдыхать по выходным. Ну вот я и подумала, пускай у нас тоже будет загородный дом, не вечно же в столице кваситься. Будем сюда приезжать…
        Мне кажется, он все-таки расстроился, хотя и старается не подавать виду.
        - Ну ладно, - говорит, - если тебе так удобнее… Давай тогда тоже собирайся. Котов-то оставишь, надеюсь?
        - Конечно! Я их тут теперь и не найду, они мелкие… Они тут с голоду не помрут?
        Азамат поводит бровью.
        - Я скажу сторожу, чтобы он им ставил молоко.
        Мы быстро собираемся и грузимся в унгуц. На обратном пути разговор не очень клеится, и Азамат включает музыку, а я достаю шитье - на позапрошлом собрании моего клуба как раз проходили рубашки, я сделала выкройку, теперь вот пытаюсь правильно сметать, не перепутав лицо с изнанкой. Азамат то и дело косится на меня, но молчит. Только когда я на воздушном ухабе всаживаю иголку себе в палец, кладет мне руку на коленку и говорит тихонечко:
        - Лиза, я знаю, что ты меня любишь и поэтому не осталась. Мне просто странно…
        Я целую его в плечо.
        Мы прилетаем домой, а там так хорошо! Цветочки какие-то в палисаднике расцвели, тепло, моросит весенний дождик, внутри все такое свое… Конечно, там, на Доле, потрясающе красиво, но тут все-таки дома. Мы ужинаем в «Лесном демоне», гуляем по городу, заходим к Унгуцу, машем руками встреченному на улице непроизносимому Старейшине, отмокаем в горячей ванне и занимаемся любовью с таким остервенением, как будто после большого перерыва дорвались.
        - Ну что, - говорю с вызовом, - хочешь, чтобы я сейчас торчала на побережье Дола?
        - Совершенно не хочу, - хмыкает Азамат мне в ключицу, обвивает меня всеми конечностями, как паук, и так засыпает.
        Наутро мне уже кажется, что замок на скале мне приснился, уж очень все буднично. Азамат ни свет ни заря смылся на свои тренировки, я сходила к целителю, попыталась ему объяснить, что такое аллергия. Он не понял. На Муданге слишком антисанитарно, чтобы тут такие звери водились. На обратном пути я проведала нескольких бывших пациентов, кое-кому выдала еще лекарств. Зашла к Унгуцу потрепаться. У него сидел Ажгдий… дими… короче, наш духовник. Посмотрел на меня, приподняв бровь, написал записочку: «Почему я только сейчас от Старейшины Унгуца узнаю про твою затею с диктофонной записью?»
        - А чего, - говорю, - надо было вас предупредить? Так никаких проблем же не было, все всё поняли и взяли на вооружение. Азамат только удивляется, чего это с ним все подряд здороваться стали.
        «Предупреждать не обязательно, - пишет Старейшина, - но надо было мне рассказать в тот же день, раз уж решила за меня делать мою работу. Твои действия повлияли на души этих людей, я должен быть в курсе».
        - Ну ладно, - говорю. - Я как-то не подумала… Понимаете, у нас такие вещи все время делают, в школе, например…
        «У вас - это у вас, - категорично-четким почерком выписывает духовник. - Между прочим, Алтонгирел вчера улетел с Муданга, а я только сейчас узнал почему. В дальнейшем, пожалуйста, рассказывай мне о своих затеях сама».
        Я клятвенно обещаю все рассказывать, получаю прощение с улыбкой, выпиваю чашку какого-то кошмарного сена и иду домой. У нас опять еда кончилась, надо на рынок… Едим мы ее, что ли?..
        На рынок я гордо иду с Пудингом. Ему это нравится точно так же, как и мне. На нем пристегнуто седло, по обеим сторонам которого висят мешки, куда можно положить очень много всего. Уздечек тут на лошадей совсем не надевают, так что я повязала ему на шею веревочку, за которую и тяну в нужном направлении. Он послушно идет, ибо знает: в конце пути его ждет вкусненькое. Мы проходимся по рынку, не торопясь выбираем, что купить. Пудинг зависает у лотка, где торгуют тростниковым сахаром. Дома его полно, но приходится купить кусочек, чтобы уволочь это чудо в сторону. Продавцы надо мной потешаются, конечно, но я не против. У них точно нет такого рыжего, косматого и благодушного мерина.
        Орешница с мужем сегодня не торгуют, у них какое-то семейное торжество. Клуб соответственно тоже отменяется. Народу вокруг негусто, разгар рабочего дня все-таки, из покупателей в основном старичье. Я притормаживаю у лотка с кухонными ножами. Как раз тут на днях думала, что у нас маленького ножичка нет. А на Доле так вообще посуды по минимуму, Азамат решил предоставить мне захламлять мою жилплощадь. Я принимаюсь вертеть в руках разные ножи, интересуюсь их качествами, какой для чего лучше подходит… Внезапно продавец замолкает. И вокруг повисает какая-то нехорошая тишина. Я оборачиваюсь, пытаясь понять, что случилось. Гляжу - покупателей как ветром сдуло. Один только стоит у лотка напротив. Маленький какой-то, черненький… Ба, да никак джингош! И чего, полагается прятаться, что ли? Но он же только один… Оборачиваюсь обратно, чтобы спросить продавца, что делать, а его уже тоже след простыл. Но я-то не могу так вот взять и исчезнуть, да еще с лошадью!
        И тут этот хмырек замечает меня и семенит ко мне. Он с меня ростом, если не ниже. Подходит, изображает улыбку на прыщавой физиономии.
        - Земная женщина хотеть, - говорит на ломаном муданжском.
        - Не, - говорю, - не хотеть. Земная женщина муж иметь. Большой, сильный. Страшный. Наемник.
        На него моя тирада не производит никакого впечатления. То ли не понял, то ли не поверил… Короче говоря, это быдло хватает меня за задницу! Прямо нагибается и обеими руками!.. И еще тянет на себя! Я даже подумать не успела. Даже не сообразила промеж ног двинуть. А о чем он думал - приставать к женщине, которая держит в руках огромный мясницкий тесак? А я и думать забыла, что в руке у меня что-то острое, просто долбанула с размаху, чтобы он отцепился, козлина, и, только когда брызнула кровь, поняла, что снесла ему голову на фиг, нож-то острый, как зараза, и тяжелый…
        Следующим номером я порадовалась, что на мне одежда, какую не жалко, а то всю ведь кровью залило. И только после этого озадачилась - а что, собственно, мне будет за содеянное? Вроде как самооборона, но мы же на Муданге…
        Внезапно рынок ожил, невесть откуда возникли продавцы и стремительно принялись паковать товар. Хозяин ножей вырос у меня за спиной и окликнул меня.
        - Бегите! Их тут сейчас будет много! Бегите скорее к мужу и прячьтесь!
        Он смахивает свой товар в ящик, но тесак все еще у меня.
        - Я возьму? - говорю робко.
        Он только отмахивается и повторяет:
        - Бегите отсюда!
        Я сую тесак в седельную сумку - Пудинг по-прежнему невозмутимо стоит рядом и жует сахар, хотя ему бок забрызгало кровью. Прикидываю: бежать домой? Но ведь там меня легко найти, а торговец сказал прятаться… К мужу - это я плохо знаю куда. То есть примерно знаю, но это же надо сначала машину вывести… А, у меня же лошадь есть. Вредно, конечно… Правда, убивать людей тоже вредно… Ма-ать, я же его убила!
        Так, цыц. В седло и к Азамату, сопли потом.
        К счастью, лесенка к седлу пристегнута, а то черта с два бы я залезла. До Пудинга, кажется, доходит, что что-то не так, и он принимается трусить прочь от рынка. Я от души наподдаю ему пятками по бокам - сейчас-то надо быстро! Он очень удивляется, но ходу прибавляет, а когда мы выезжаем из города, даже переходит на галоп. Я и не знала, что он может.
        Мы скачем и скачем, и я уже перестаю узнавать местность. Где-то тут слева должна быть долина между двумя горами, вот там и проходят эти тренировки. Проблема в том, что долина эта незаметная, за что ее и выбрали…
        - Пудинг, - говорю, - ищи Азамата!
        Впрочем, не особо-то я верю, что он может что-то найти. Вспоминаю, что у меня есть телефон. Достаю. Конечно, тут нет сети, о чем речь…
        Внезапно Пудинг тормозит и поводит ушами. Не знаю, мерещится мне или нет, но похоже, что от дороги влево отходят две колеи. Даже если это и не туда, куда мне надо, торчать на дороге посреди поля - не самая лучшая идея, если за мной гонятся. Я решительно тяну Пудинга за веревочку влево, он послушно спускается в траву.
        Как это ни удивительно, мы угадали. За небольшим выступом открывается довольно широкое поле, где куча народу прыгает, бегает и дерется. Азамата я замечаю почти сразу - он в мамином красном свитере, наверное, чтобы его было хорошо видно ученикам. Скачу к нему, едва не сшибая этих самых учеников. Он меня, конечно, издали заметил, но менее круглыми его глаза от этого не стали. Подскакивает ко мне, только что под копыта не бросается.
        - Боги, Лиза, что случилось?! Ты вся в крови!
        - Я убила джингоша! Что мне делать?
        Глава 17
        ИЗ МЕМУАРОВ ХОТОН-ХОН
        Первая джингошская кампания началась шестнадцать лет назад, когда Джингошская империя попыталась захватить несколько свежеозелененных планет в кластере Вирго и неожиданно встретила вооруженное сопротивление ареян и землян, которые предугадали ее планы. Джингоши понесли тяжелые потери - как человеческие, так и материальные: в битве они лишились большого количества новых кораблей и оружия. Чтобы возместить утраченное, им пришлось поднажать на покоренные планеты и вытянуть из них побольше ресурсов. На Муданге джингоши в норме собирают дань редко и понемногу, поскольку эта планета больше интересует их как платиновый прииск, а за свое добро гордые муданжцы держатся крепко. Но при том количестве колоний, которое Джингошская империя сгребла под себя за последние три-четыре века, ей приходится быть постоянно очень хорошо укрепленной, иначе покоренные народы быстро почуют брешь и вырвутся на свободу. Поэтому джингоши решили собрать внеочередную дань с самых отдаленных своих колоний, пока никто не заметил, что у них не хватает ресурсов. И собрали. Ценой нескольких миллионов жизней. Муданжцы действительно
очень гордые, и, если бы Старейшины не велели прекратить сопротивление, мужское население планеты могло бы существенно сократиться. А если учесть, что муданжские женщины в большинстве своем неспособны ни к какой оплачиваемой работе, а многие даже еду себе приготовить не умеют, это была бы настоящая катастрофа.
        Однако джингошам уплатили, и они отстали, хотя и лишились огромного количества бойцов, гораздо большего, чем муданжцы. Джингоши, как уже говорилось, берут числом, как муравьи. Каждый отдельный джингошский солдат туповат и плохо дерется, зато у него десяток жен и каждая рожает по два-три ребенка каждый год. Зафиксированный рекорд плодовитости джингошской женщины - это пятнадцать близнецов, правда, шесть из них не выжили. Если же муж погибает, его жены достаются по наследству братьям и тоже не простаивают. Само собой, при такой демографической ситуации джингошам постоянно требуются новые земли и источники ресурсов, а вот цена человеческой жизни невысока. Слово «джингоши» - это не самоназвание нации, это тамлингское слово, означающее «муравей».
        Тем не менее джингоши всегда мстят за своих. У них очень развиты семейные узы; в семью входят такие отдаленные родственники, что часто сами они не помнят, в каком поколении и какое именно между ними родство, тем более при таком количестве жен. Но если ущерб нанесен одному родичу, на его защиту тут же собирается пара десятков человек. И они даже не посмотрят, насколько опасно мстить. Они могут все погибнуть, главное - не дать спуску обидчику. Именно поэтому, если в муданжском поселении объявляется джингош, все муданжцы стараются исчезнуть, чтобы, не дай боги, не оскорбить захватчика, иначе не миновать беды всему поселению. Джингоши, естественно, этим пользуются: нарочно напрашиваются на драки, а потом собирают родичей и грабят деревню. Или, если жители уже научены горьким опытом и разбегаются, джингоши спокойно сгребают с лотков товары, выносят из домов ценности.
        Вторая джингошская кампания началась как раз с чего-то подобного, хотя и не имела непосредственного отношения к Мудангу. Стайка джингошей напала на эспажанского продавца, который прилюдно поймал за руку их родича, пытавшегося умыкнуть с прилавка что-то ценное. Дело было на Гарнете, и рядом случилась группа ареянских спецназовцев и команда муданжских наемников. Джингошам крупно досталось, но они на этом не успокоились, поскольку у двоих из них были родственники в имперской канцелярии. Через неделю по земным и ареянским войскам был нанесен неожиданный удар, и начался вооруженный конфликт, затянувшийся на два года. Это произошло через восемь лет после Первой кампании. По итогам конфликта было подписано мирное трехстороннее соглашение между землянами, муданжцами и джингошами, но все понимали, что жить ему недолго, тем более что ареяне отказались в нем участвовать, а земляне в случае чего очевидно будут поддерживать ареян, но не джингошей, а муданжцы подписали соглашение, только чтобы оградить свою планету от нового грабежа. Да и то сказать, это было решением одного конкретного муданжца, прочие же
наемники весьма условно его поддержали; в те годы он еще не пользовался таким авторитетом, как сейчас. Удивительно было только то, что после всех этих событий джингоши не перерезали население Эспаги, которая тоже чуть больше века назад стала их колонией. Видимо, за перестрелкой с землянами забыли, с чего все началось.
        - Как - убила? - ошарашенно спрашивает Азамат.
        Вокруг нас собирается толпа.
        - Ну я пошла на рынок, а там этот хмырь стал меня лапать около лотка с ножами, ну я ему ножом и врезала! Вот!
        Запускаю руку в седельную сумку и извлекаю окровавленный тесак с квадратной мордой. В толпе раздаются возгласы и свист, ближайшие мужики даже отшатываются.
        Азамат окидывает взглядом тесак, меня и Пудинга. Потом негромко говорит:
        - Лиза. Убери нож обратно, пожалуйста.
        Я слушаюсь, хотя с трудом попадаю рукой в сумку. Меня немного трясет.
        - Так, молодец. Теперь слезай с лошади. Ничего, я тебя поймаю.
        Ловить меня ему не приходится, скорее уж наоборот, я так вцепилась в лесенку, что еще полминуты не могла отойти. Азамат расстегивает свитер и прячет меня под полой.
        - Ты видела других джингошей?
        - Нет, - выдавливаю сквозь стучащие зубы. - Но продавец сказал, что их сейчас много набежит. И все попрятались и разбежались.
        Краем глаза вижу, что из толпы к нам протискиваются Эцаган, Ирнчин и Онхновч.
        - Что делать будешь? - раскатисто спрашивает последний.
        - Уезжайте, капитан, - встревоженно говорит Эцаган, косясь в сторону дороги. - Вы же знаете, как они всегда…
        Азамат недолго молчит, потом произносит:
        - Что делать - это не вопрос. Я не могу допустить, чтобы Лизе пришлось прятаться всю жизнь. Пора уже поставить этих обезьян на место.
        Я слышу согласные выкрики со всех сторон, даже из глубины толпы, хотя Азамат говорил негромко. Я чувствую, что он кивает у меня над головой.
        - Все, кто хочет ко мне присоединиться, приходите сюда завтра в это же время. Ирнчин, у тебя тут где-то рядом унгуц припаркован, так ведь? Одолжишь? И коня припрячь, а то он приметный.
        Азамат доводит меня до синенького двухместного унгуца, складывает в багажник мои мешки и седло, а Пудинга на веревочке передает хмурому Ирнчину. Мы взлетаем. Я пытаюсь помахать рукой, но она плохо слушается. Над городом мы не пролетаем, нам в другую сторону, но издалека мне мерещится там какое-то неприятное шевеление. Стаскиваю промокшую от крови кофту - все равно в унгуце тепло - и заталкиваю под ноги.
        - Азамат, - говорю, с некоторым трудом ворочая языком, - что теперь будет?
        - Тебе все-таки придется пожить в своем доме, - хмыкает он. - А я пока обеспечу, чтобы у джингошей появились другие проблемы, чем тебе мстить.
        - А что по муданжскому закону полагается за убийство?
        - Джингоша? - Азамат даже поворачивает ко мне голову. - Формальный выговор за то, что его дружки попортят хозяйство соседям. Впрочем, после того, как мы пообщаемся с этими дружками, Старейшины, скорее всего, поленятся тебя отчитывать.
        - Но они, в смысле джингоши… никого не убьют из-за меня?
        - Могут и убить, - пожимает плечами Азамат, снова обращаясь к ветровому стеклу. - Но они в любой момент могут кого-нибудь убить. Ты не переживай, я это так не оставлю.
        - Ты будешь с ними воевать?
        - Естественно. Да мне не привыкать, Лиза, чего ты так нервничаешь? Все будет хорошо.
        Тон у него спокойный и веселый, но мне что-то плохо верится, что победить джингошей так легко. В конце концов, они тут уже двести лет сидят. Хотите сказать, до сих пор никому в голову не приходило их отвадить? С другой стороны, мне вполне очевидно, что Азамата не отговорить. Тут и затронутая честь, и азарт, и старые счеты… В общем, зарезанный мной джингош - скорее повод, а не причина. А я могу только тихо сидеть и не мешаться под ногами.
        - Азамат… - зову тихонечко. - Ты только это… если что случится, сразу ко мне. А то этот ваш целитель…
        Азамат снова косится на меня, потом что-то прикидывает в уме.
        - А твои зелья и аппараты все дома остались?
        - Угу.
        - Хм. - Он на пару минут задумывается, потом достает телефон. - Арон? У меня веселенькие новости. Грядет Третья джингошская кампания. И я в этом по уши. Ты не заметил еще в городе суеты? Ага, тогда поторопись. Беги ко мне и забери всякое лекарское барахло из левой спальни на втором этаже. Сложи в мой унгуц, подбери семейство и лети на север Дола. Я тебе координаты скину на навигатор сразу, только отзвонись.
        Арон что-то отвечает, и Азамат кладет трубку.
        - Ты не против, если они составят тебе компанию? А то я немного опасаюсь за него, джингоши ведь быстро выяснят, чья ты жена, а за ними водится нападать на близких родственников.
        - Конечно-конечно, - говорю. - Пускай присоединяются, дом большой, - киваю я. Семью Арона я, к стыду своему, еще ни разу не видела. - А то я там одна вовсе со страху помру. Хоть вообще всех знакомых зови, я только рада буду.
        - Хм, - снова говорит Азамат. - А это идея. О том, где твой дом стоит, знают только работники, которых я нанимал, да мои друзья. И все они сегодня были на тренировке. Дом только с воды и виден, с берега скалы закрывают. Я еще, когда место выбирал, смеялся: мол, прямо боевое укрепление строю. Обзор опять же хороший… Может, там штаб сделать? Все равно нужно какое-то место, я думал, к матери всех созвать, но это уж очень далеко. Ты как, не против, если мы все к тебе вломимся?
        - Азамат, какое против! Вламывайтесь, конечно! - Я даже дрожать перестаю от радости. Я-то уж думала, до конца этой эпопеи его не увижу, а так буду в самом центре событий! Ну или хотя бы информационного потока. - Тем более если Арон привезет мои аппараты и препараты, я же там и лечить смогу, если, не дай боги…
        - Тоже верно, - кивает Азамат. - Ну что ж, решено. Ты как себя чувствуешь?
        - Да нормально вроде, - пожимаю плечами. Первый шок спал, руки не трясутся, не мерзну, в голове ясно.
        - Тогда можно тебя попросить порулить немного? Мне бы надо разослать всем указания, да еще кое-кого из наемников подбить поучаствовать…
        Меняться местами в тесном унгуце не очень удобно, так что Азамат просто сажает меня к себе на колени, а потом отодвигается из-под меня вправо. Унгуц все это время висит неподвижно над редкими елочками. Прочно усевшись за рулем, я трогаюсь с места. Система управления здесь почти не отличается от той, что на нашем унгуце, только функций меньше. Азамат закапывается в мобильник. Мобильник маленький, а Азамат большой, медведем нависает над блестящей штучкой, смотрится забавно. Кажется, я и правда в порядке. Даже странно.
        Арон звонит часа через два, говорит, что вылетел со всей семьей, забрав все, что смог упихать. Надеюсь, он ничего не поломал из моих хрупких устройств.
        Всю дорогу до Дола Азамат строчит послания, звонит и принимает звонки, договаривается о поставках, собирает людей, передает координаты. Он делает это так привычно, как будто всю жизнь воевал. Ну, вообще, это не далеко от истины, соображаю я. Последние пятнадцать лет он, собственно, этим и зарабатывал. А чем он жил до того, я, кстати, понятия не имею. Но в Первой джингошской-то участвовал…
        - Азамат, - спрашиваю, когда в его переговорах образуется пауза, - а почему вам в прошлый раз не удалось их прогнать?
        - Да потому, что у нас вечно каждый за себя, - ворчит он. - Уважаемый мужик скорее удавится, чем признает, что сосед лучше него разбирается в военном деле. И каждый город перед другими нос задирает. Кто подальше - Орл, Сирий, - те вообще Ахмадхот как столицу не признают.
        - Да?!
        - Ну да. То есть Старейшины-то признают, а вот горожане… в общем, разобщенные мы слишком, не можем толковую армию собрать.
        - А почему тогда ты думаешь, что на этот раз удастся?
        Азамат хмыкает и лукаво косится на меня.
        - А потому, что я наемник. Более того, я, Лизонька, самый успешный наемник среди всех муданжцев, да и всех джингошей, пожалуй. А перед наемниками все города головы склоняют, нам ведь закон не писан, а некоторым и Старейшины не указ. Так что я намерен собрать здесь побольше ребят из космоса. Завтра утром еще постараюсь кое для кого добиться от Старейшин, чтобы изгнание отменили. Конечно, не мне о таком просить, но, я думаю, они и сами предложат… В общем, мы справимся, Лиза. Не трусь.
        Дом стоит где стоял. Все-таки это был не сон. В дневном свете он не оранжевый, а ласкающего глаз абрикосового цвета. Азамат оттаскивает на кухню мои мешки, выгружает еду и посуду. Я приземляюсь за кухонным столом, пытаясь придумать себе занятие. Азамат что-то моет в раковине, старательно загораживая мне обзор широкой спиной. Я догадываюсь, что это нож. Потом прячет его в ящик под разделочным столом.
        - Ты голодная? - спрашивает Азамат.
        Я невнятно пожимаю плечами, пытаясь прислушаться к себе.
        - Наверное, немного.
        - Тогда я сейчас чего-нибудь сварганю. - Он идет к холодильнику.
        - А тебе разве не надо сидеть на телефоне?
        - Сегодня вечером уже нет. Нам теперь надо подождать, пока все соберутся. Ты не волнуйся, у меня все под контролем.
        Мне кажется, он разговаривает со мной немножко упрощенно, как с ребенком. Ну что ж, зато все ясно и не надо думать.
        Наловленную вчера утром рыбу Азамат оставил здесь. Большую часть ее в морозилку запихнул, а несколько рыбин убрал в холодильник мне на ужин. Он же думал, что я тут останусь. А потом, видно, забыл заморозить.
        - Ой! - восклицает он, открыв холодильник. - Хорошо, что мы сегодня вернулись, а то бы тут все протухло!
        Достает пластиковую бадейку с рыбой и мутной водой, опрокидывает в раковину, включает воду, моет рыбу. Я регистрирую каждое его движение так же жадно, как тогда, перед свадьбой. Видимо, все-таки нервничаю. Скорее бы Арон прилетел с моими таблетками. У меня там есть успокоительное, которое при беременности можно. Азамат вылавливает одну рыбину из раковины и кладет на стол. Она дергается. Я немного удивляюсь. С другой стороны, температура в холодильнике градусов семь, а в море рядом с матушкиной деревней хорошо если два. И воды в бадье было много, да и почему муданжская рыба должна быть менее живуча, чем муданжские люди? Азамат разрезает рыбину вдоль, она дергается, выступает кровь, высовывается плавательный пузырь. Меня окатывает кровью, джингош падает. Я вскакиваю.
        - Лиза, ты чего? - Азамат оборачивается, потому что я уронила стул.
        - А… Померещилось, - выдавливаю я, стараясь унять сердцебиение и таращась на чистый и пустой кухонный пол.
        Азамат отпускает рыбу и моет руки, края рыбьего брюха смыкаются с влажным звуком, я вижу распахнутую трахею. Азамат ловит меня, и я не успеваю стукнуться коленками об пол. От него пахнет рыбой. Меня сейчас вырвет.
        - В туалет, - из последних сил выговариваю я, остатками сознания категорически не желая загаживать пол на замечательной новой кухне.
        Азамат успевает доволочь меня до унитаза как раз вовремя. Меня тошнит, как никогда в жизни не тошнило. Долго и так скручивает, что, кажется, каждую клеточку отжало, как бы прямо сейчас не родить. И все время перед глазами перерезанное горло джингоша, голова откидывается назад не то с хрипом, не то с хлюпом, у меня лицо в крови и кофта…
        Азамат держит меня под мышки и вокруг груди, у него теплые руки. Тошнота наконец отпускает. Он тащит меня к маленькой туалетной раковине умыться. Я пью воду из-под крана. Она становится соленой. Это у меня слезы текут. Слышу какой-то звук - не то рев, не то вой, он очень громкий, и Азамат тут же вцепляется в меня, начинает уговаривать. Это, наверное, я кричу.
        - Лиза, тебе больно?
        Мотаю головой. Никак не могу замолчать, рыдания скручивают меня, как приступы рвоты, все лицо напряжено, рот растянут, слезы льются ливнем. Азамат садится на пол, сгребает меня в охапку на колени, прижимает к себе и принимается укачивать. Я реву как двухлетняя и ничего не могу с этим поделать. Голошу с подвывом, но от этого как будто становится легче, как будто что-то развязывается внутри.
        Не знаю, сколько времени проходит, пока я наконец затыкаюсь. Мне немного стыдно и очень мокро от слез и пота, не знаю, горячего или холодного. Азамат держит меня одной рукой за плечи, другой вокруг коленок. Я плохо вижу его из-за воды в глазах.
        - Тебе гармарры заварить? - спрашивает он.
        - Не… не знаю, можно ли… при беременности… - отвечаю заплетающимся языком. - И на кухню не хочу.
        - Ты никогда раньше не убивала? - спокойно спрашивает он. Это хорошо, что он не нервничает. Значит, все правильно. У него все под контролем.
        - Только на операционном столе, - истерично хихикаю я.
        Он гладит меня по голове.
        - Я почему-то думал, что тебя не напугать… такими вещами.
        - Какими?
        - Ну…
        - Ну говори уже! Лучше я еще раз блевану, чем всю жизнь слов бояться.
        - Отрубленной головой, - послушно озвучивает он.
        Меня не тошнит.
        - Не думаю, что я ее совсем отрубила. Она не откатилась, и среза позвоночника я не видела. Она просто откинулась назад и вбок.
        Он немножко выжидает, не скрутит ли меня опять.
        - Что же тебя напугало? - спрашивает наконец.
        Я приподнимаю голову, чтобы заглянуть ему в лицо.
        - Я человека убила, - говорю доходчиво. По-моему, он не понимает. - Азамат, я не собиралась! Я хотела его оттолкнуть или стукнуть - а тут фонтан крови, и… я про нож забыла.
        - Понятно, - шепчет он и целует меня в макушку. - Умоешься?
        - Угу.
        Он снова ставит меня на ноги около раковины. Легко, как кошку. Я промахиваюсь мимо тапочек. Хотя пес их знает, где они вообще. Пол холодный.
        - Ты бы не сидел на голом полу, - бормочу, набирая в руки воды. Азамат хихикает. У меня коленки дрожат и как-то даже подскакивают.
        - Пойдем в спальню, - говорит, давая мне полотенце.
        Но идет только он. Я не люблю босиком, поэтому я еду. Он кладет меня на кровать, накрывает двумя перинами и своей большой рукой, пристроившись рядом. Мы медленно, с большими паузами говорим о пустяках. Кажется, об узорах на шерстяных носках. У меня мерзнут ступни. Я их не грею, а то засну, и неизвестно еще, проснусь ли. Из теней и щелей являются мои котята, устраиваются на выступающих частях меня тремя клубочками. Азамат хочет их прогнать, но я не даю. Перины навалились сверху, мне кажется, что я в двустворчатой раковине, гляжу из-под козырька.
        Что-то мелодично звенькает под потолком.
        - Это Арон прилетел, - говорит Азамат. - Я их впущу, скажу, чтобы тебя не беспокоили. Подождешь немного? Я потом опять приду.
        Киваю, называю ему, какие мне нужны таблетки.
        Азамат действительно возвращается - не знаю через сколько. Приносит мне снотворное и стакан воды. До утра ничего не помню.
        Просыпаюсь от того, что хочу есть. Это хороший признак, по-моему. Вокруг темно, Азамат рядом сопит, большой, теплый. Вылезать из кровати страсть как не хочется, тем более что котята все еще растут на мне, как галлы, но в животе так урчит, что как бы благоверного не разбудить. Ой, он и впрямь проснулся!
        Протирает глаза.
        - Лиза, ты чего не спишь?
        - Есть хочу. А ты?
        Он сонно улыбается.
        - А мне вставать пора, лететь к Старейшинам.
        - Так ночь на дворе!
        - Ну вот как раз долечу - будет утро. - Он пожимает верхним плечом. - Принести тебе пожевать чего-нибудь?
        - Не, я лучше встану, хоть провожу тебя. - Я принимаюсь вывинчиваться из-под одеял, стараясь не разбудить скотинок.
        Один все-таки просыпается и с отчаянным писком повисает на моей водолазке. Я ведь вчера так и не разделась, и не помылась. Фу! Надо будет постельное белье поменять.
        - Ну как хочешь, - говорит Азамат и направляется прочь из комнаты.
        Я поспешаю следом, отмечая, что мне просто страшновато заходить на кухню одной. А потом Арон проснется, и перед ним мне будет стыдно. Мне и так-то неудобно.
        - Ты извини, что я вчера такую истерику закатила… - начинаю.
        Азамат останавливается так резко, что я чуть не придавливаю котенка об его спину. Поворачивается.
        - За такие вещи не извиняются.
        - Ну мне все-таки неловко, со мной обычно такого не бывает…
        - А знаешь, сколько раз мне было неловко перед тобой? И ты же сама всегда говоришь, что все в порядке вещей и так и надо. Я уже привык и расслабился. А теперь оказывается, ты все еще меня стесняешься?
        - Да нет, просто… - Я мешкаю, чешу котенка за ухом. - Я скорее сама себя стесняюсь. Это уж очень… не в моем стиле. - Снабжаю последнее слово идиотским смешком.
        - Я понял, - говорит Азамат, обхватывая меня за плечи и продолжая движение к лифту. - У вас на Земле женщины пытаются внушить себе, что они тоже мужчины. Сами себя обеспечивают, выбирают себе пару по прихоти, а не по расчету, получают удовольствие от секса - и стыдятся своих слабостей.
        - А ваши что, не стыдятся? - спрашиваю я по возможности серьезно: котенок залез мне на плечо и шумно нюхает мое ухо, и от этого тянет хихикать.
        - Конечно нет. Женщина и должна быть слабой. А лучше - это не мое мнение, не подумай - еще и глупой. Тогда рядом с ней любой чувствует себя исполином.
        - А ты не думаешь, что это занижает планку? Получается, чтобы казаться себе крутым, достаточно найти слезливую дуру, так ведь?
        - Иногда да, - неохотно соглашается Азамат. - С другой стороны, даже на слезливую дуру надо произвести впечатление. Да и потом, когда от тебя целиком зависит благополучие другого человека, это не дает расслабляться. Самому можно и жить под елочкой, и питаться ворованным. А жене нужно, чтоб хозяйство, слуги, украшения, а уж если дети… Дисциплинирует, одним словом.
        Я перевариваю все это, пока мы входим на кухню. Автоматически сажусь туда же, куда вчера. Азамат включает кофеварку. Котенок слезает с меня на окно и тут же принимается скрадывать гигантскую златоглазку.
        - Так хочешь сказать, тебя устраивает моя вчерашняя истерика.
        - Нет, конечно, тебе ведь было плохо, как это может меня устраивать? Но я не перестаю восхищаться, Лиза, это ж надо было столько часов терпеть, и казалось, что все нормально… Я-то думал, ты разревешься, прямо как с лошади слезешь.
        - Я не терпела. У меня просто реакция замедленная. И я не знаю, что со мной такое надо сделать, чтобы я разревелась на глазах у такой толпы народу. У меня, знаешь, достоинство есть.
        - Знаю, - ухмыляется Азамат, наливая нам кофе. - Очень хорошо знаю. Так что брось передо мной хорохориться, я тебя и с истериками люблю, а стыд тебя не украшает.
        - Но-но! - грожу ему пальцем. - У меня пока только одна истерика была, смотри не накликай!
        - После того как разберемся с джингошами, сделаю пожертвование Старейшинам, чтобы сплели гуйхалах за твой душевный комфорт, - смеется Азамат. - Ты, кажется, есть собиралась?
        - Ага. - Встаю и направляюсь к холодильнику, но останавливаюсь. - Рыба еще там?
        - Только в морозилке. Свежую вчера Арон с семьей съели. Надеюсь, ты не про…
        - Нет-нет! - быстро выпаливаю. - По мне, хоть бы они ее всю съели. Я теперь не скоро на свежую рыбу смотреть смогу.
        К счастью, в холодильнике много другой еды, так что, пока Азамат собирается, я жарю нам огромный омлет из лебяжьих яиц с оленьей колбасой и муданжским аналогом маслин.
        Доев, Азамат еще немножко сидит за столом, трет глаза.
        - Когда тебя ждать? - спрашиваю.
        - Скорее всего, сегодня же к вечеру. И я буду не один. Возможно, кто-то прилетит раньше меня.
        - А… мне всех пускать?
        - Чужие не знают про это место, - ухмыляется Азамат. - Но на всякий случай пускай только знакомых и тех, кто с ними. Хотя я сильно удивлюсь, если найдется такая продажная душа, чтобы выдать тебя джингошам. Разве что среди наемников. Но они только завтра начнут собираться. Не волнуйся. Я самое позднее к утру вернусь.
        Киваю рассеянно.
        - Вчера не намазались, - говорю. - Возьми с собой крем на всякий случай.
        Азамат фыркает, я неумолимо продолжаю:
        - Понимаю, что тебе не до того, но вдруг будет минутка!
        - Ладно. Ты еще напомни, чтобы я тепло оделся и…
        - …И не сидел на полу! И вообще, осторожнее там. Ты, конечно, Байч-Харах, но это не повод расслабляться.
        - Знаю, знаю.
        Он целует меня и выходит за дверь. Котенок скребется в окно. На улице пасмурно, над Долом висят грозовые тучи.
        Глава 18
        Азамат улетел, я наелась, а спать совершенно не хочется. Ну и ладно, тогда я сейчас помоюсь как следует, а то потом понаедут всякие мужики, при них в халате не походишь. Я устраиваю себе горячущую ванну, отпариваюсь и отмываюсь так, как будто моцог провести решила. Но когда я нервничаю, от еды меня не отвадить. Потом вылезаю в гостиную с намерением посидеть потупить, пока не придумаю, чем полезным можно заняться. Занятие образуется само: разбирать привезенные Ароном вещи. А привез он и правда все, что смог отодрать. Кроме медицинского барахла еще вся техника, включая кухонный комбайн, документы, драгоценности, посуда, одежда… В общем, я удивляюсь, что он куски стен не привез. Непонятно только, как ему удалось все это за два часа упаковать. Есть, правда, пара жертв: несколько пиал и пузырьков побились, но в пузырьках, к счастью, не было ничего ужасного или уникального.
        Я решаю выделить под смотровую одну из четырех комнат на втором этаже. Правда, для этого приходится сначала установить, свободна ли хоть одна. Заглядываю в щелку: ага, тут спит Арон, а на второй кровати ребенок. В другой комнате обнаруживаю еще двоих, видимо жену и дочь. В третьей спали мы с Азаматом, а четвертая пустая. Вот и славно. Транспортирую аппаратуру при помощи сервировочного столика. Как все-таки прекрасно, что в моем доме есть лифт!
        Когда я заканчиваю оснащать себе кабинет, солнце уже должно было показаться, но все небо замазано облаками как штукатуркой, и сквозь них не очень понятно, какое там время суток. Я продолжаю разбирать шмотье, расставлять посуду в шкафчики на кухне, стараясь не греметь, чтобы не разбудить гостей. Состояние у меня странноватое - вроде все спокойно, но нет-нет да екнет где-то, и сразу тянет в окно смотреть, а там без изменений. И зуд деятельности не проходит. Боже, Арон даже короб с рукоделием приволок. Это такой как бы сундук, сплетенный из волокна агавы, мне его Азамат подарил пару недель назад, чтобы хранить всякие нитки-иголки. Ну вот хоть будет чем себя занять. А пока надо супа наварить и какого-нибудь рагу, чтобы много было и потом об этом не пришлось думать, когда народ нахлынет.
        На плите булькают три больших котла, а я сижу в углу и плету новый гобелен, когда на кухню спускается Арон.
        - Ой, здравствуйте! - говорит он так радостно и удивленно, как будто считал меня давно погибшей.
        Я по мере сил приветливо улыбаюсь.
        - Здравствуй. Как спалось?
        - Отлично, Лиза-хон! Спасибо! А Азамат уже уехал, да?
        Киваю. За то время что я прожила на Муданге, я привыкла к так называемой «чистой» речи, незатронутой влиянием всеобщего языка. Поэтому Аронова манера говорить уже не вызывает у меня в памяти анекдоты о малых народах родной страны. Ну почти никогда.
        - Ой, а что это на плите? - заинтригованно спрашивает он.
        - Еда, - говорю. - Вот то, что в левом котле, думаю, уже можно есть.
        Арон пару раз озадаченно моргает, потом отражает на лице понимание.
        - А, да, Азамат ведь говорил, что вы иногда готовите! Это так странно…
        - Я в курсе, - усмехаюсь. - Тарелки в шкафчике над раковиной, ложки вон стоят.
        Арон послушно накладывает себе рагу с чомой и садится завтракать.
        - Лиза-хон, - начинает он через пару ложек, - а правда, что вы ездили к матери?
        - Ну да, даже два раза, а что?
        - Как она там? Азамат сказал, она рыбачит?
        - Ага, он даже с ней во второй приезд в море ходил. Она ничего, бодренькая. Была очень рада его видеть. А ты с ней не поддерживаешь контакт?
        - Да нет как-то… - Он невнятно пожимает одним плечом. - Раньше с Азаматом вместе к ней ездил иногда, а потом… Тем более она от отца ушла, а он так злился… Дескать, какое она право имеет, он ведь ее взял из такой глуши да из бедной семьи, должна по гроб жизни его слушаться. В общем, я как-то побаивался к ней ездить, вдруг он узнает.
        - А тебе-то чего бояться? - приподнимаю бровь. - Ты-то женат. Даже если он от тебя отречется, тебе ничего не грозит.
        - Ну что вы, Лиза-хон, это же такое бесчестье!
        Я прикусываю язык и не спрашиваю, не кажется ли ему, что бояться навестить мать - это гораздо худшее бесчестье. К счастью, продолжать разговор мне не приходится, потому что на кухне появляется Аронова супруга. Она довольно ширококостная, но не толстая, разве что слегка полноватая. На ней самодельная одежда - юбка, блузка и диль, все примерно одинакового темно-малинового цвета с зелеными узорами. Правда, узоров мало и они не очень режут глаз. На голове у нее не совсем ровно повязана косынка, узелок сбоку украшен тряпичным цветком на булавке. На лицо она довольно симпатичная, хотя и не сказать, что красавица. Губки бантиком, глубоко посаженные глаза, абсолютно прямые брови. Хотя из меня такой же ценитель муданжской красоты, как из Азамата психотерапевт, чего уж там.
        - Доброе утро, - киваю я ей. - Я Лиза, будем знакомы.
        - Алтоновч, - кивает она в ответ, но глядит как-то настороженно. Впрочем, тут же улыбается, видимо поняв, что выглядит неадекватно. - Спасибо, что принимаете нас в своем доме.
        - Пожалуйста, - говорю. - После того как Арон нам помог с домом, я могу только ответить взаимной любезностью.
        Вежливость никогда не была моей сильной стороной, да. Супруги, впрочем, улыбаются, по крайней мере, моя кривая речь их повеселила.
        - Завтракать будете? - спрашиваю у Алтоновч (это «золотой лист», а вовсе не отчество от имени Алтонгирел), указывая на кастрюли.
        Она поворачивает голову в ту сторону, потом еще дальше, заглядывает в гостиную, потом снова обращает к нам свое озабоченное лицо.
        - А… слуг тут нет? - наконец спрашивает осторожно.
        - Нет, - отвечаю, потом задумываюсь. - Вообще, тут где-то неподалеку живет сторож, у него там сыновья… если что-то нужно, можно их попросить сделать, только я не уверена, что знаю, как с ними связаться… а что?
        Супруги недоуменно переглядываются.
        - Да нет, ничего, - с неловкой улыбкой говорит Арон и встает. Потом поворачивается к жене: - Ты садись, я тебе сейчас все сделаю.
        А, то есть дама не привыкла сама себя обслуживать. Ну ладно, не мое дело, пускай Арон с ней возится, раз она ему нравится.
        - А можно узнать, что вы плетете? - спрашивает она в своем вежливом тоне, пока Арон достает пиалу и наполняет ее моим варевом.
        - Да так, - пожимаю плечами. - Наверное, очередной гобелен на стену, здесь их вон сколько… Но я пока еще только учусь плести, у меня довольно криво получается. Кстати, Арон, спасибо, что привез мои вещи, они мне тут очень пригодятся.
        - Не за что, Лиза-хон, - улыбается он широченной улыбкой.
        - А какой узор? - интересуется Алтоновч.
        Арон ставит перед ней еду и дает ей ложку. Она тут же принимается есть, даже не поблагодарив. Арон отходит в сторонку и садится под окном, разглядывая небо, как я с утра.
        У меня пока сделано рядов десять затейливым ярко-зеленым цветом, и по краям кисточки висят. О том, что, собственно, выплетать, я еще и не начинала думать. Только блокнотик с конспектом Азаматовой лекции об узорах рядом положила.
        - Ну-у, вообще, надо бы что-нибудь такое сделать за победу наших, так сказать… - Открываю блокнот и принимаюсь листать в поисках подходящих символов. - Вот например, спокойствие и надежность или там уверенность в себе… еще вот обереги от обмана можно…
        Алтоновч отвлекается от еды и смотрит на меня странно.
        - А что в середине?
        Пожимаю плечами:
        - Еще не придумала.
        - Но ведь это самое важное! - удивляется она.
        - Да я просто от нечего делать за этот гобелен взялась, - признаюсь. - Просто чтобы заняться чем-нибудь, пока Азамата нету.
        В ее глазах мелькает ужас и осуждение, но тут же сменяется вежливым интересом. Похоже, сейчас меня навсегда перестанут уважать.
        - Ну… посоветуйте мне что-нибудь, - заискивающе предлагаю я.
        Не знаю уж, было ли это ошибкой или прозрением, но… через десять минут у меня голова пухнет от возможных вариантов узора, сюжета и цветовых решений. Я с некоторым трудом разделяю предложенные центральные мотивы на два типа: изображение сцены победы и изображение благоволящего бога.
        - Сцена победы - это с такими палочными человечками, что ли? - уточняю.
        Она кивает, с энтузиазмом приканчивая завтрак. Арон смотрит на нас с довольной улыбкой. Женщины говорят о рукоделии, все как надо. Я воображаю себе Азамата в виде палочного человечка и себя а-ля комар-переросток, и мне это не нравится.
        - Нет, - говорю, - я уж лучше бога изображу. Только какого? И как?
        И меня окончательно берут в оборот.
        Через некоторое время на кухню выползают дети. На вид мальчику лет пять-шесть, девочке три-четыре. Я начинаю задумываться, как бы их так усадить, чтобы доставали до стола, подушки, что ли, подложить, надо будет сказать Азамату, чтобы сделал детский стульчик… Но Арон просто усаживает их на диван вдоль стенки и выдает им пиалы в руки.
        - Может, все-таки за стол? - спрашиваю. - Так ведь неудобно…
        - Вырастут, будут за столом сидеть. - Он пожимает плечами.
        - А если прольют или уронят?
        - Я все вытру, не волнуйтесь, - отмахивается он.
        - А если обожгутся?
        Вместо того чтобы ответить мне, Арон грозит пальцем детям. Мальчик втягивает голову в плечи, девочка выпячивает губу, потом оба возвращаются к еде. Я хлопаю глазами, но решаю воздержаться от комментариев. После еды девочка уныло интересуется, нет ли здесь клуба, и, узнав, что нет, так же уныло зависает рядом с нами слушать про изображения богов на гобеленах.
        Арон ненадолго куда-то уходит, потом возвращается, принеся с собой холодный воздух.
        - Какой же у вас дом красивый, Лиза-хон! - радостно говорит он, перебив свою жену. - Азамат потрясающе умеет строить.
        - Да, - соглашаюсь, - я, когда первый раз увидела, все слова забыла. Азамат удивительный мастер.
        - А вы тут еще не охотились? - спрашивает Арон. - Не знаете, как с дичью?
        - Без понятия, - пожимаю плечами. - Это к Азамату вопросы.
        - Но вы не против, если мы пойдем осмотримся?
        - Да осматривайтесь на здоровье, - говорю. - Только учтите, что я дичь не люблю.
        Арон кивком головы подзывает мальчика, который все это время молча сидел на диване у окна и болтал ногами, и они вместе уходят исследовать местность.
        Через пару часов они возвращаются бегом и очень радостные: на горизонте появились свои! Я бросаю все и выскакиваю на улицу, но никого в небе не вижу. Вспоминаю о балконах, забегаю обратно в дом и поднимаюсь наверх. С третьего этажа мне удается различить на горизонте три точки. Пока я меряю шагами балкон и приглядываюсь, точки растут, наконец становится виден зелено-бронзовый унгуц Азамата, и я с трудом удерживаюсь от того, чтобы не завизжать и не замахать руками. Вроде как у нас тут секретная база, мало ли. Когда они подлетают совсем близко, я проделываю обратный путь: лифт - прихожая - вокруг дома, а потом мечусь, не зная, остаться ли мне у двери, или побежать на посадочное плато встречать мужа, или это опасно, и я понятия не имею, как положено примерной муданжской жене вести себя в такой ситуации, чтобы не уронить авторитет мужа в глазах соратников.
        В итоге все-таки остаюсь у двери, и скоро из-за поворота выходит небольшая толпа с Азаматом во главе. Здесь Тирбиш, Эцаган, Онхновч, Ирнчин, Эндан и еще человек десять, которых я хорошо если в лицо узнаю.
        - Рада тебя видеть так скоро, - говорю с идиотской широченной улыбкой, от которой не могу избавиться.
        Азамат выглядит озабоченным, но улыбается в ответ и приобнимает меня за плечи, а потом разворачивается, чтобы представить меня незнакомым мужикам.
        - Это моя жена. Пожалуйста, относитесь к ней с почтением и не забывайте, что она целитель и с радостью оказывает профессиональную помощь.
        Я киваю, мужики здороваются, я улыбаюсь знакомым.
        - Да-а, немудрено, что ты из-за этой пташки за ружье взялся, - протягивает толстый седеющий мужчина в кожаной куртке с вышивкой. - Я за свою-то гусыню пару сотен голов снести готов, а тут такая канарейка!
        Все смеются, я делаю вид, что польщена.
        - Ну пойдемте внутрь. - Азамат приглашающе взмахивает рукой, и все тянутся за ним и за мной.
        Азамат негромко велит младшим парням выволочь из чулана перины-матрацы, после чего мы все поднимаемся на третий этаж, застилаем пол и рассаживаемся в круг. Вернее, это они рассаживаются, а я все никак понять не могу, надо мне тут оставаться или нет, а Азамат ничего не говорит, потому что кому-то внезапно потребовалось побеседовать с ним вполголоса. Вообще, у меня сильное желание постучать себе по голове, чтобы там все встряхнулось и улеглось правильным образом, а то я что-то совсем не соображаю. В итоге, когда все рассаживаются, я остаюсь стоять и обнаруживаю, что места рядом с Азаматом уже нет. Я решаю, что делать мне здесь все-таки нечего, когда Азамат вдруг зовет меня через плечо:
        - Лиза, я бы тебя попросил кое-что нам рассказать, если тебе не трудно.
        Интересно, а я так и должна у него за спиной стоять? Или мне еще на стул залезть и прочитать стишок о войне? Я начинаю злиться, отчего в голове немного проясняется. Смотрю по обе стороны от Азамата - сидят незнакомые мне мужики, оглядываются на меня, ухмыляются, дескать, ну что, хватит дерзости с места согнать или подальше сяду? Вообще-то, конечно, дерзости мне не занимать, но ведь Азамат их собрал для дела, а вдруг они обидятся и все бросят? Ссориться сейчас не стоит… Но если я сяду на менее почетное место, да еще в моем собственном доме, это уже будет сродни целованию ног. А я пока не вижу причин так унижаться. Азамат тревожно оглядывается на меня, - видно, тоже только что понял, что мне деваться некуда. Вот ведь дурацкие обычаи… Но впихнуться между ним и соседом совершенно некуда. Оба сидят по-турецки, коленки в стороны торчат, как у лягушек, почти касаются. Ну ладно же.
        Подбираю юбку сбоку, чтобы соседу слишком много ног не показывать, перешагиваю через коленки и сажусь на Азамата - ну на его ногу, понятно. Ему, наверное, не очень удобно, но вообще-то сам виноват, мог бы раньше сказать, что мне надо будет остаться. Он на секунду обалдевает, но тут же делает вид, что так и надо, еще и рукой меня обхватывает, чтобы не съехала вбок. Остальные гудят множественными «Ого!» и перешептываются.
        - Совсем стыд потерял, - ворчит какой-то стареющий сухарь.
        - Да тут потеряешь, с такой-то бабой, - хихикает его сосед. - Такая и правда убьет - не поморщится.
        - Да вы бы потише, - раскатывается величавый голос Онхновча. - Эта женщина - подарок богов. Знак, что Азамату они благоволят. Смотрите не прогневите.
        Шепоток стихает, и в наступившей тишине Эндан вдруг делает стремительный жест, как будто выхватывает саблю из-за пояса и заносит над головой, и выкрикивает:
        - Танн!
        Все, кто помоложе, тут же повторяют этот жест, и весь дом звенит от боевого клича. Азамат наклоняет голову, благодарно, но уверенно улыбаясь.
        - Итак, - произносит он, когда все унимаются. - Лиза, нам вот что интересно. Когда ребята вчера добрались до рыночной площади, там не было ни трупа, ни торговцев, только лужа крови. Нам важно знать, к какому клану принадлежал тот джингош. Расскажи, пожалуйста, что ты запомнила из его внешности.
        Он говорит спокойно, но незаметно прижимает меня, видно, боится, как бы мне опять плохо не стало от воспоминаний. Но я с самого утра как в ватном коконе, уже и думать забыла о вчерашнем. Теперь бы еще вспомнить детали…
        - А они различаются по лицу или по одежде?
        - По одежде, - отвечает Эндан.
        - По лицу тоже, - мрачновато сообщает Эцаган, - но это надо научиться различать.
        Ну я не научилась, так что вспоминаем одежду. Вообще, военная форма у джингошей бурая, только пояса разных цветов, в зависимости от ранга. Этакие мальчики в коричневом…
        - Пояс у него был зеленый, - говорю. - На голове такая шапка… э-э-э… - Понимаю, что не знаю ни слова «фуражка», ни слова «берет» ни на одном языке, кроме родного. Господи, как же это объяснить? Да и важно ли?
        - А значка на шапке никакого не было? - интересуется давешний толстый дядя.
        - Какой-то был, - киваю охотно. И я его даже помню. - Такая золотая лестница, а сверху полумесяц, как лодка… - рисую руками в воздухе для наглядности.
        Стоит мне это произнести, как поднимается галдеж.
        - О, так ничего удивительного, если он аджрын, еще бы…
        - Аджрыны все у них высшие чины в армии, понятно…
        - А мы точно хотим с ними затеваться?..
        - Не трусь, зато, когда мы их перебьем, остальные сами разбегутся!
        Азамат немного хмурится, потом окликает Эндана, и тот достает из заплечного мешка трубу, а вернее, рулон. Раскатывает его в центре круга и включает - оказывается, это карта Муданга. На ней тут же загораются точки городов, Азамат наклоняется, придерживая меня, и отмечает наше местоположение.
        Кто-то из соседей справа тоже наклоняется и выделяет равнину между восточным хребтом Ахмадхота и южным концом Дола.
        - Надо их сюда загнать да в Доле и утопить.
        - Пожалей водичку, - смеется толстяк. - Да и как ты их загонишь? Они в столице садиться не станут, там же горы вокруг, шакал подлетишь! Попрут к своим, на прииски.
        - А они разве уже не в столице? - спрашиваю тихонько у Азамата.
        - Он имеет в виду подкрепление, - бормочет тот, не сводя глаз с карты.
        Эндан отмечает на карте несколько мест, - видимо, это платиновые прииски. Они располагаются вдоль обеих горных цепей, ближе к сердцу континента.
        - Значит, надо в междуречье, - тоном «вы все идиоты» сообщает сухарь-моралист, тыча в карту.
        - Я тебе говорю, нельзя в междуречье, - тут же перебивает его сосед. - Там лошади наши, мы не успеем их вывезти! Ты понимаешь, какой это урон!
        - Ну а куда мы их денем, в горы закопаем, что ли?! - вскидывается Эцаган. - Это они на нас нападают, а не мы на них. Вы, может, умеете расположить противника как вам удобно? Я - нет!
        Азамат откашливается, снова наклоняется и отменяет все лишние выделения на карте. Потом ударяет пальцем в лесок, из которого берет начало Сиримирн, как раз в самом узком месте между большими хребтами.
        - Вот тут, - говорит он размеренно, - между Ахмадулом и Короулом расположены их крупнейшие разработки. Я думаю, что их корабли будут приземляться у подножия Ахмадула. Короул-то чужаков не впускает. А между хребтами здесь огромное болото. Я думаю, что мы окружим их здесь. И утопим.
        Я вынуждена зажать рот рукой. Понимаю, конечно, что короул - это всего-навсего «черные горы», но ничего не могу с собой поделать.
        - А мы-то там откуда появимся? - спрашивает Онхновч.
        - Отсюда, - Азамат отмечает область по другую сторону Ахмадула, - отсюда, - он рисует стрелки от столицы и от моего дома к верховьям какой-то большой безымянной реки, вытекающей из того самого болота, - отсюда, - он обводит Короул, - и отсюда, - последняя стрелка ведет от Сирия вверх по течению Сиримирна. - Ну и из космоса, конечно.
        - Интересно, - хмыкает толстяк, - а нас Короул, по-твоему, примет?
        - С нами боги, - пожимает плечами Азамат. - Имеет смысл хотя бы попытаться…
        - Да вот прям так сирияне и стали нам помогать! - перебивает его сухарь. - Они скажут: мол, сами кашу заварили, сами и расхлебывайте!
        - Мне не скажут, - как-то зловеще усмехается Азамат.
        - Это почему? - удивляется толстяк. - Они никогда столичные инициативы не поддерживают.
        - Потому, - нравоучительно говорит Онхновч, - что Азамат сириянских женщин ценой собственной красоты спас. Они ему на две жизни вперед должны теперь.
        Народ замолкает, осваиваясь с этой мыслью.
        - Вот же ж шакал! - выпаливает толстяк.
        Азамат раскатисто хохочет.
        - Ну ладно, - продолжает обсуждение Эцаган, после того как все просмеялись. - Я вот чего не понимаю, капитан: а почему вы думаете, что джингоши не догадаются, что мы хотим их окружить? Допустим, они не знают, что Сирий вам должен, но все равно ведь могут перестраховаться. Да и место тут очевидно окруженное, хоть у них там и база…
        Азамат снова тянется к карте, чтобы объяснить свою позицию. Ему довольно неудобно каждый раз для этого перегибаться через меня, так что я решаю облегчить ему задачу.
        - Я тебе еще нужна тут? - спрашиваю. - Может, я пойду?
        - Ты мне всегда нужна, - улыбается он. - Но можешь идти отдыхать, от тебя нам вряд ли еще что-то понадобится. Когда еще народ соберется, проводишь их сюда, хорошо?
        Я целую его в щеку, к негодованию моралиста, и покидаю третий этаж.
        Новые гости не заставили себя долго ждать. Где-нибудь через час прибыл унгуц, а в нем Унгуц, а на заднем сиденье наш духовник.
        Оба с интересом оглядывают дом и - один величественно, другой прихрамывая - шествуют в гостиную, где и оседают.
        - Вообще, - говорю, - все наверху, обсуждают, что делать будут… Вы не хотите присоединиться?
        Ажгдийдимидин только мотает головой, а Унгуц отмахивается.
        - Пусть мальчики поиграют, - говорит он. Потом добавляет, как бы задним числом: - Да и Азамату мешать не стоит, - и подмигивает духовнику.
        Тот укоризненно сдвигает брови.
        - Вы поесть не хотите? - спрашиваю.
        - Отчего же, можно и поесть, - охотно соглашается Унгуц, усаживаясь поудобнее. - Ты, Ажги-хян, Лизкину стряпню еще не пробовал ведь? Ну вот сейчас и восполнишь это досадное упущение.
        Мне приходится срочно смыться на кухню и включить воду, чтобы Старейшины не слышали, как я фыркаю и давлюсь смехом. Ажги-хян, блин!
        На кухне тусуются Ароновы дети. Где их родители, я не знаю.
        - Вам не скучно? - спрашиваю, пока еда разогревается. - Может, вам бук дать поиграть?
        - Отец не велит, - мрачно сообщает мальчик.
        Девочка задирает нос:
        - А я не умею.
        - А почему не велит? - Я развиваю более содержательный ответ. Интересно, а когда с ними не разговаривают, эти дети все время молчат? Видимо, да. Мальчик так ничего и не отвечает. Я вздыхаю. - Ладно. На вот у меня есть блокнот и цветные ручки. Хоть порисуй… Игрушки-то с собой не взяли?
        Он как-то странно пожимает плечами, берет у меня блокнот, но ничего с ним делать не рвется.
        Старейшины углубляются в еду и всем своим видом показывают, что я тут лишняя, так что я возвращаюсь на кухню. Дети сидят как сидели.
        - Ну чего вы такие мрачные? - спрашиваю. - Не выспались? Домой хотите?
        - Мы нормальные, - категорично отвечает девочка.
        Мне становится смешно.
        - Ну давайте хоть в слова поиграем, - предлагаю я в расчете, что мой словарный запас на муданжском должен примерно совпадать с детским.
        - А как? - оживляется мальчик.
        Дальше я мучительно стараюсь объяснить суть игры. Наверное, они все-таки лучше меня говорят. Но наконец мне удается растолковать, чего я от них хочу, и мы приступаем. В принципе получается неплохо, только девочка поначалу капризничает и заявляет, что имеет право говорить слова «не совсем на ту букву», ведь «я же девочка». Я ей сообщаю, что я тоже девочка, а правила нужны, чтобы было интересно. Кое-как все-таки удается ее убедить им следовать, хотя, кажется, она просто иногда путает буквы. И то сказать, маленькая же.
        Нас прерывает Ажгдийдимидин. Возникает в арке между кухней и комнатой и протягивает записочку: «Не хочешь ли ты мне рассказать о вчерашнем?»
        - Вас интересует, как я его убила или что было потом? - уточняю.
        Он дважды кивает. Вероятно, хочет услышать и то и другое. Потом жестом указывает детям, чтобы ушли в гостиную, где Унгуц встречает их с распростертыми объятиями.
        - Ба-а, какие тут знатные го-ости! - слышу я его веселый голос.
        - Пойдемте наверх, - предлагаю духовнику.
        Он кивает, и мы перемещаемся в мой кабинет на втором этаже.
        Я довольно конспективно отчитываюсь о вчерашнем дне. Все свои переживания по поводу убийства я уже выплеснула на Азамата и как-то изжила, и возвращаться к ним совершенно не хочу. Само выплескивание мы сегодня тоже обсудили, так что и там не осталось ничего затруднительного. Ну стошнило, ну поплакала. С кем не бывает.
        «Ты уже выговорилась ему», - гласит очередная записка духовника. Вопросительной частицы там в конце и не планировалось.
        - Ну да, - говорю. - Естественно. Вы же не думаете, что я вашего приезда должна была ждать? Азамат все понял, его даже не напрягло, когда я сорвалась. Я сегодня утром попыталась извиниться, так он возмутился, считает, что я имела полное право…
        Старейшина смотрит на меня изучающе.
        «Бывает, что тебе хочется с ним поссориться?» - пишет.
        Я моргаю.
        - Нет, зачем?
        Он не отвечает, вместо этого пишет:
        «В ближайшие дни у него не будет времени с тобой возиться, и тебе придется это стерпеть. Если не сможешь, по крайней мере не закатывай публичного скандала, это подорвет его авторитет».
        Я аж задыхаюсь от возмущения.
        - Естественно, я понимаю, что у него теперь дел по горло! И со мной не нужно возиться, я сама справляюсь! Стоило один раз пустить слезу - и вы уже думаете, что я всегда такая?! И вообще, я бы ни за что не стала устраивать сцену при посторонних!
        Он насмешливо улыбается, зараза.
        «Тебе придется держать себя в руках, даже если кто-то усомнится, что ты на это способна», - пишет он, а когда я раздраженно вздыхаю, гладит меня по голове и смотрит так, как будто я породистая кошка, только что получившая медаль на выставке. Как будто оценивает в последний раз, прежде чем вручить хозяевам приз.
        Наш разговор прерывается из-за звоночка под потолком. Кто-то еще прилетел. Иду открывать, предварительно выглянув в окно. Человек на пороге один, и он мне смутно знаком. Открываю. Это Экдал, брат Эндана, муж Эсарнай. Очень экающая семейка. Он высокий, статный и красивый, этакий индейский принц с лицом, исполненным аристократической скорби.
        - Здравствуй, - говорю, - давно не виделись. Заходи.
        Кто бы мне объяснил, по какому принципу я выбираю, с кем быть на «ты», а с кем на «вы», когда говорю по-муданжски.
        Он перешагивает через порог, но дальше не идет.
        - Азамат здесь? - спрашивает без приветствия.
        - Да, наверху, со всеми… Проводить тебя или сначала отдохнешь?
        Он мнется, смотрит на меня пристально, оценивающе. Наконец открывает рот:
        - Эндан… здесь?
        - Да. - Киваю пару раз для убедительности.
        - Он… с самого начала здесь?
        - Ну как… - пожимаю плечами. - Он прилетел вместе со всеми сегодня днем.
        - Нет, я хочу сказать, - Экдал хмурится, - он сразу решил участвовать в кампании? Сразу, как все заварилось?
        - Почем я знаю, - пожимаю плечами. - Когда я вчера прискакала на поле, где они тренировались, он там был. И там все были за то, чтобы побить джингошей, во всяком случае, я не помню, чтобы кто-то возражал. Но у меня не очень-то хорошо голова варила. А потом он прилетел со всеми вместе, сидит там сейчас, обсуждает, где лагерь устраивать.
        Экдал глубоко вздыхает, кажется облегченно, и принимается вертеть головой, соображая, куда дальше идти. Тут из лифта является Старейшина-духовник и жестом подманивает внезапно оробевшего наемника. Я следую за ними в гостиную, где Экдалу приветливо кивает Унгуц.
        - Ага, смотри-ка, кто пожаловал!
        - Азамат сказал… - начинает Экдал нервно.
        - Знаем, знаем, - скрипит Унгуц. - Мы твое разрешение еще утром подписали, вот. - Он запускает руку за пазуху диля и извлекает свеженький пластиковый свиток. - Держи, до конца войны можешь быть на планете, но потом чтобы в течение двух дней предстал перед Советом с невестой!
        - Спасибо, Старейшина Унгуц! - сердечно благодарит Экдал и даже опускается на одно колено перед Унгуцевым креслом.
        - Ладно, ладно, - усмехается старик. - Лучше Азамата благодари, мы-то люди подневольные… Иди отдохни да своим отзвонись. Ильд, малыш, проводи дядю.
        Аронов сын послушно показывает Экдалу путь на кухню.
        - А у него есть невеста? - ошеломленно спрашиваю я. Я же точно помню, что у него есть жена, Эсарнай.
        - Ну так он же на Муданге не женился еще, нашел себе красотку на Гарнете и возит везде. А перед Советом появляться боялся, еще не одобрим, придется же другую искать, - доходчиво объясняет Унгуц. - Вот потому пока что она ему только невеста.
        - Странно, - говорю. - А хом носит, как будто он легкий…
        Старейшины переглядываются.
        - Если только никто не смухлевал, - произносит Унгуц с веселой искоркой в глазах, - то нам и решать ничего не придется… Ох, ну и век мы с тобой застали, Ажги-хян, вона как боги изгнанников привечают, как будто порядочные люди уже не в счет!
        Я снова смываюсь на кухню, пока не оскорбила слух своего духовника конским ржанием.
        Экдал на самом деле явился не один, но решил не приводить всех своих людей в мой дом, а велел им разбить лагерь на плато, соседнем с тем, куда приземляются унгуцы. Там есть удобное местечко, объяснил он мне, где скала нависает над площадкой, и с воздуха не видны белые шатры и небольшой звездолет, на котором ребята прилетели.
        - Так тебя проводить к остальным? - спрашиваю.
        - А можно сначала чего-нибудь пожевать? - с надеждой спрашивает он.
        Аристократическая скорбь с лица вся куда-то делась. Перенервничал, бедняга. Наливаю ему и детям супа.
        - Где ваши родители? - спрашиваю у мелких.
        - Отец на охоту пошел, - говорит Ильд. - Мать у себя в комнате.
        - Ой, да я бы сам налил, - спохватывается Экдал.
        - Сиди уж, - говорю. - А чего ты про брата спрашивал?
        Он вздрагивает.
        - Да мы… - начинает он, и весь трагизм снова возвращается в его взгляд, как будто никуда и не уходил. Ну просто Гамлет, ни дать ни взять, даром что индеец. - Мы разругались из-за джингошей. Я пытался поднять восстание, а он был против. Меня же за восстание и изгнали, чтобы не мутил воду… А потом Эндан подался в наемники и назло мне все время с джингошами работал. Поэтому, понимаете, мне важно знать, что он одумался. Что он, как и я, хочет избавить от них планету. Иначе я не смогу его простить.
        - Ну если бы он не хотел с ними воевать, его бы тут не было, - пожимаю плечами, поставив перед ним тарелку.
        - Этого мало, - горько произносит Экдал. - Я не могу называть братом человека, который тупо поступает, как все. Мне надо, чтобы это было его собственным решением.
        Я сижу напротив него за столом и смотрю, как он ест. Он невероятно красивый и, кажется, единственный в мире человек, который может изящно есть суп. Я смотрю на его исполненное пафоса лицо и в очередной раз убеждаюсь, что ужасно люблю Азамата.
        Глава 19
        После того как Экдал присоединяется к прочим конспираторам, я еще часа четыре плету гобелен и слушаю сказки, которые Унгуц рассказывает Ароновым детям. Самого Арона так и нет, видать, неудачная охота, вопрос только - насколько… Вот тоже нашел время! Еще не хватало, чтобы его пришлось искать. Сейчас вот Азамат спустится, спросит, куда его братишка делся, и что я отвечу? Азамату еще один повод понервничать совершенно лишний. А телефон у Арона, конечно, недоступен, откуда в горах связь…
        - Что-то надолго ребята там засиделись, - скрипит Унгуц, глядя на часы. И правда, за окном давно стемнело. - Небось уже все важное обсудили, теперь по пустякам спорят.
        Я принимаю его слова как руководство к действию. Разогреваю ужин и отправляюсь наверх мужа выковыривать. Он-то наверняка как затемно позавтракал, так и не ел ничего с тех пор.
        Захожу на третий этаж - а там дымовая завеса. Все сидят курят что-то несусветное: не табак, не травку, а какие-то пряности. Тянутся вязкие, сонные разговоры, Азамат уже третий раз пытается произнести слово «обеспечить», помогая себе зажатой в руке трубкой.
        Я решительно распахиваю три окна подряд и, когда все оборачиваются на шум, грозно провозглашаю:
        - Ужинать подано, извольте покинуть помещение!
        - Лизонька, так мы еще не закончили, - начинает Азамат заплетающимся языком.
        - Вы закончите, когда тут же и отрубитесь на полу, в дыму. Давайте дуйте вниз, вы же голодные и не соображаете уже ничего, окосели все!
        Последнее оказывает действие: народ встряхивается и топает к лифту. Я открываю остальные окна. Людям тут спать, в конце концов!
        - Суровая у тебя супруга, хе-хех, - усмехается толстяк.
        - Она очень обо мне заботится, - отвечает ему Азамат, глядя на меня.
        Кухня наполняется народом, и Азамат в толчее не замечает отсутствие брата. Детей я отправляю к матери с сервировочным столиком, чтобы она тут не отсвечивала. От еды все веселеют, начинают шутить, в кухне стоит громовой хохот. Я ужинаю вместе с ними, выслушивая сомнительные комплименты, потом потихоньку принимаюсь разгонять всех по койкам.
        - А ты сама-то? - спрашивает Азамат, вставая.
        - А я сейчас всех разгоню, помоюсь и приду. Ты ложись.
        Когда он наконец уходит, я потихоньку подкатываю к Старейшинам. К этому времени внизу остались только они, решив расположиться на ночь там же, в гостиной, еще Онхновч и несколько малознакомых мне граждан, не успевших за хохотом доесть ужин.
        - Слушайте, - говорю, подсаживаясь к Ажгдийдимидину, - у нас Арон загулял. Пошел на охоту, сразу как Азамат прилетел, и пока не возвращался. Я не хочу Азамату создавать повод для беспокойства, но… как думаете, с ним все в порядке?
        - А он не говорил, надолго ли пошел? - спрашивает Унгуц.
        - Мне - нет. Если и говорил, то сыну, а из него ж слова не вытянешь. Но вещей Арон вроде бы не брал. В смысле чтобы ночевать…
        - Он местность-то знает? - встревает подошедший к нам Онхновч и шумно отхлебывает из чашки с очередным чаем из гербария.
        - Откуда бы? - говорю. - Он тут вчера вечером впервые оказался.
        - Ну а Азамат ему рассказал, что тут где?
        Пожимаю плечами. Я понятия не имею даже примерно, было ли у Азамата время вчера с Ароном пообщаться, и совсем не хочу о своих приключениях рассказывать посторонним.
        - Не знаю, удалось ли им вчера поговорить, Азамат был занят…
        - Ну насчет зияний-то уж точно сказал!
        - Каких зияний?.. - моргаю.
        - Так называются входные отверстия туннелей, - подключается незнакомый мне мужчина, высокий и жилистый.
        Я медленно перевариваю сказанное.
        - То есть тут тоже есть туннели, и Арон мог в них провалиться?
        - А что, неужели Азамат вам не говорил? - удивляется мужчина.
        - Да я не уверена, что он сам знает.
        - Ну вы даете! - фыркает Онхновч. - Вы что же, думали, такое красивое место до вас никто не занял просто так? Да если б не зияния, тут бы уже давно город стоял! Не может быть, чтобы Азамат об этом не слышал.
        - Может, и слышал, я откуда знаю, - хмурюсь я. - Мне не говорил, это точно. Но он эту землю получил на следующий день, как мы поженились, ему было не до географии… Потом, он так обрадовался, когда я согласилась, чтоб он мне отдельный дом строил, - наверное, когда я место указала, решил не разочаровывать.
        Я внезапно чувствую острую потребность защитить мужа, хотя самой весьма любопытно, знал он или нет. Старейшина-духовник незаметно тянет меня за рукав, и я замолкаю. Он показывает мне записку: «Успокойся, никто не сомневается, что твой муж самый умный». Нет, все-таки у меня очень правильный духовник, он действительно умеет восстанавливать мое душевное равновесие.
        - Так что с Ароном делать будем? - Я возвращаюсь к более животрепещущей теме, чем репутация Азамата.
        - А чего с ним сделаешь? - философски пожимает плечами Онхновч. - Если он никуда не провалился, то сам придет, а если провалился, мы его все равно не достанем. Выпадет где-нибудь в другом месте.
        - Ага, через пару лет! - киваю я.
        - Или сто лет назад, тут уж как повезет. Но если мы сейчас по темноте пойдем его искать, то сами все попроваливаемся, а толку никакого не будет. У нас ведь даже карты зияний нет. Так что лучше помолиться и спать пойти.
        Я, конечно, очень хорошо отношусь к Арону, но идти его искать сейчас и правда кажется мне нецелесообразным. К тому же я немного злюсь на него - ну вот чего ему дома не сиделось, а? Война на дворе, а он тут на охоту пошел, блин!
        - Ладно, - говорю, - может, еще объявится сам… Только Азамату пока не говорите, он нервничать будет.
        Все согласно кивают, а высокий мужик, не привыкший еще к моим повадкам, корчит удивленную физиономию.
        - Вот это да! А я-то еще сомневался, что Азамат будет хорошим начальником с такой-то головной болью в юбке.
        Я распихиваю всех спать и присоединяюсь к Азамату. Стены в доме толстые, но, когда едешь в лифте, слышен могучий храп на третьем этаже, где дрыхнет большинство прибывших. Я им включила отопление посильнее, чтобы компенсировать проветривание от дыма.
        Азамат спит без задних ног, раскинувшись на кровати, что ему совершенно несвойственно. Я обмазываю его цикатравином, и он не просыпается. Забиваюсь под бочок и пытаюсь спать, но выходит плохо. В голову лезут всякие неприятные мысли про Арона, про джингошей и про то, что я даже не знаю, чем завершилось сегодняшнее обсуждение - а что, если завтра он опять куда-нибудь помчится, бросив меня нервничать наедине с Ароновой странной семейкой? И где Арон, язви его в душу?!
        К счастью, последний вопрос решается сам через пару часов. Я успеваю забыться неглубоким неприятным сном, когда раздается стук входной двери и шарканье в прихожей. Я пулей слетаю вниз, едва успев запахнуть халат. Включаю свет - Арон жмурится и закрывается рукой. Пытался тут в темноте нужную дверь нащупать, идиот, сейчас бы споткнулся о чужие вещи и весь дом перебудил.
        - Где тебя шакалы носили?! - напускаюсь на него. - Все в порядке?
        - Да все отлично, Лиза-хон, - весело отвечает он. - Так, приключение небольшое было… Выслеживал оленей да попал в зияние. Азамат говорил, что они тут есть, но я так увлекся… В общем, выплюнуло меня на берегу Дола тут часах в пяти ходьбы. А сегодня день-то еще тот же? А то у меня карта-то есть, а вот часы эти я в туннеле еще не проверял. - Он помахивает наручным ориентировщиком.
        - Тот же, - ворчу. - Ночь глухая, мы уже думали, не пойти ли тебя искать.
        - Ну что вы, Лиза-хон, - отмахивается он. - Чтобы я да из лесу не выбрел? Обижаете…
        - Можешь обижаться сколько угодно, но мне хватило за тебя нервничать весь вечер. Хорошо еще, Азамат не знал, что ты не дома. А то бы и он тоже переживал вместо того, чтоб дело делать. Нет уж, хватит, давай до конца военных действий никакой больше охоты. А если бы на тебя там джингоши напали? Сиди уж лучше дома, занимайся со своими детьми.
        Арон надувает губы.
        - Что уж вы так строго… Я зато дичи принес!
        - Где? - Я недоверчиво его оглядываю, вроде никакого багажа…
        - А вот. - Он кивает на гигантский окровавленный мешок у двери. - Там олень, птица всякая и еще сумка с грибами…
        - А кто будет мою новую прихожую от крови отмывать?! - шепотом верещу я. - Будь добр, убери это отсюда сейчас же, только тихо!
        - Да я сейчас оленя зажарю…
        - Чего?! Ты с дуба рухнул? У нас полон дом спящих людей, в том числе двое Старейшин в гостиной, а она с кухней почти одно помещение! Нет уж, дорогой, давай загружай свою дичь в холодильник и марш спать!
        - Ой, - Арон аж голову в плечи втягивает, - еще и Старейшины… Ну ладно, а поесть-то хоть чего-нибудь можно?
        - Сейчас соображу, - ворчу я и жестом зову его с собой на кухню. Включаю маленькую лампочку над плитой, чтобы не очень тревожить Старейшин.
        Наконец Арон с тарелкой горячей еды отправляется к себе в комнату, а я, счастливая, что все разогнаны по местам, заваливаюсь спать дальше. Азамат, кажется, моргает, но скоро засыпает вместе со мной.
        Утром он в не очень веселом расположении духа. Едва позавтракав, идет общаться с Экдаловыми ребятами и встречать вновь прибывших. Впрочем, я довольно быстро отвлекаюсь, потому что очередной унгуц из столицы привозит Ориву. Я о ней почему-то начисто забыла, видно, совсем у меня голова плохо варила эти два дня. Впрочем, моя ассистентка ни в чем меня не заподозрила, радостная выскочила из унгуца и немедленно поинтересовалась, нет ли работы.
        - К счастью, пока нет, - криво улыбаюсь я. - Что там в столице делается?
        - Да так, бардак некоторый. Джингошей-то там нет, но все мечутся, не знают, что делать, у Старейшин уже языки поотсыхали народ успокаивать. Особенно теперь, когда все дееспособные мужики куда-то улетели. А у вас что новенького?
        - Да вот вчера Арон загулял, вернулся ночью с оленем, хотел его тут жарить над головой у спящих Старейшин, представляешь? Чуть не убила.
        - О да-а, этот может, - хихикает она. - Мужики вообще такие дети… Никогда замуж не выйду. Хотя олень - это неплохо. Надо его и правда поджарить, все равно чем-то кормить всех этих вояк придется.
        Однако за оленя уже принялся сам добытчик. Нам он предлагает ощипывать лесных птиц, но я побаиваюсь пухоедов, поэтому самоустраняюсь и сажусь дальше плести свой гобелен.
        Азамат является к обеду, мрачный, отрывает кусок мяса, кивает Арону и поворачивается, чтобы уйти.
        - Погоди, солнце, - нагоняю его уже в прихожей. - У вас какие планы вообще? Ты пока тут?
        - Пока что мы все тут, - неохотно отвечает он, взглянув на меня и тут же отведя взгляд. - Завтра выдвинемся занимать позиции. Ты останешься здесь с Ароном, Оривой и Старейшиной Унгуцем. Сегодня еще должны подвезти продовольствие, оружие и… всякие прочие нужные вещи. Если тебе что-то нужно из лекарств и тому подобного, скажи об этом Экдалу, он поддерживает контакт с прочими наемниками. Я ответил на твой вопрос?
        - Почти. Расскажи мне еще вот что. Онхновч утверждает, что тут есть выходы туннелей, он их называет «зияния». Ты мне ничего не говорил…
        - А, да, есть. Но они в горах и в лесу, я не думаю, что ты одна туда пойдешь. - Он замолкает, внимательно оглядывает меня и поправляется: - Я очень надеюсь, что ты одна туда не пойдешь.
        - Не пойду, не пойду, - улыбаюсь. - Ну ладно, все, больше тебя не отвлекаю.
        Азамат быстро взглядывает на меня, потом в окно.
        - Я скажу ребятам, чтобы достали тебе туннельную куницу. Если будет время, займетесь тут с Ароном картографией…
        Он снова сверкает на меня глазами и уходит прежде, чем я успеваю переспросить. То ли замышляет что-то, то ли просто нервничает… Ладно, ближе к ночи разберемся, надо надеяться.
        Вторая половина дня занята бесконечной готовкой. Арон, правда, оказывается весьма полезен в хозяйстве, но его одного не хватает, тем более что он не может читать надписи на кнопках и табло разных бытовых приборов, если они на всеобщем. Все время прилетают и улетают какие-то корабли и унгуцы с мужиками. Я уже с радостью начинаю думать о том, что завтра все эти бесконечные люди наконец-то свалят из моего дома, хоть даже и на войну.
        Очередное заседание штаба оканчивается не очень поздно, и Азамат самолично гонит всех ужинать и спать, поскольку стартовать завтра рано. Я и глазом моргнуть не успеваю, как оказываюсь в койке верхом на муже и с тюбиком крема в руке.
        Азамат глядит в потолок, бездумно растирая руки, пока я вожусь с прочими областями поражения.
        - Ты чего-то сегодня угрюмый, - роняю я и делаю выразительную паузу. - Прямо как будто злишься на кого-то. - Я снова замолкаю, ожидая, что он что-нибудь скажет, но он молчит, и мне приходится продолжить: - Уж не на меня ли?
        Он по-прежнему молчит. Это уже совсем не прикольно: либо не слушает, либо и правда на меня.
        - Але! - окликаю его и похлопываю по щеке, которую собралась мазать. - Разговаривать будем сегодня?
        - Извини, я задумался, - неохотно говорит он.
        Я понимаю, что он просто не хочет разговаривать. Ну здравствуйте. Вот только не хватало накануне разлуки поссориться. Но прежде чем я успеваю открыть рот и высказаться по этому поводу, он все-таки пересиливает себя и продолжает:
        - Мне иногда кажется, что некоторые вещи можно спустить на тормозах, но я совершенно не могу перед тобой притворяться, что все в порядке, когда у меня на душе паршиво. Я надеялся обойтись без выяснения отношений, но увы. - Он тяжело вздыхает и наконец-то смотрит прямо на меня. - Можно узнать, к кому ты ходила вчера ночью? Нет, не так - неважно к кому, но ведь ходила? Это серьезно?
        Меня не хватает даже на то, чтобы заржать. Я просто закрываю глаза и делаю пару глубоких вдохов.
        - Азамат. Вчера я ходила встречать с охоты твоего высокоинтеллектуального братца, который пренебрег предупреждением насчет зияний, убрел шакал знает куда, провалился в туннель, вернулся посреди ночи и едва не перебудил Старейшин попыткой устроить пир на весь мир, прямо не раздеваясь.
        Азамат смотрит на меня круглыми глазами.
        - Арон вчера поздно пришел? Я думал, он лег спать еще до того, как мы закончили треп.
        - Да, - киваю, - я приложила некоторые усилия к тому, чтобы ты так думал, потому что не хотела, чтобы ты из-за него нервничал.
        - Боги… - До Азамата начинает доходить. - Он что, правда в туннель попал? Но он ведь уже здесь, я его видел днем, да?
        Я хихикаю.
        - Видел, видел. Его ненадолго засосало и выплюнуло тут не очень далеко.
        Азамат трет лицо руками и вздыхает.
        - Вот идиот. Я же ему говорил!.. - Он убирает руки и смотрит на меня просительно. - Прости. Я тоже идиот.
        - Да уж, действительно. Я вчера полночи не спала из-за этого придурка, семейку его по комнатам кормила, чтобы у тебя вопросов не возникло, пыталась подбить мужиков его поискать - а ты, значит, за все мои старания решил, что я тебе изменяю?
        - Да я умом-то понимаю, что не может такого быть, но тут… И ты еще вечером меня спать отправила, а сама осталась, и столько посторонних людей в доме, а ведь это нехорошо, не положено замужней женщине в доме чужих мужчин принимать. Тем более все такие красивые, богатые, удалые… Столько комплиментов тебе наговорили. У меня прямо внутри все узлом завязалось.
        - Ага, такие комплименты, что век бы их не слышать, - ворчу я, обтирая салфеткой руки от крема и укладываясь вдоль Азамата. - Давай все-таки ты будешь ума слушаться, а не комплексов и звериных инстинктов. У тебя, знаешь ли, перед всеми этими удалыми есть существенное преимущество. А именно: ты мой муж. Пусть у них внутри завязывается, а ты расслабься, - зеваю. - Ну зато теперь ты знаешь, что такое ревность. А то, помнится, в начале нашего знакомства это слово тебе ничего не говорило.
        - А-а, - задумчиво отвечает Азамат. - Действительно, было такое. Надо же, у вас и слово специальное для этого чувства придумали… Так ты меня простишь?
        - Да прощаю, прощаю. - Целую его в щеку, которая не в креме. - Только обещай мне, что не будешь больше обо мне думать всякие гадости. А то завтра ты улетишь неизвестно куда неизвестно до когда, и мы не сможем просто так взять и все выяснить. Так что ты лучше заранее внуши себе, что я тебя жду и никто другой меня не интересует. Договорились?
        - Мгм. - Он кивает, зарываясь носом мне в волосы. - Обещаю.
        - И вот еще что, в следующий раз, когда захочешь включить меня в круг своих соратников, забей мне место, пожалуйста. А то мне не понравилось сидеть на насесте, как курица.
        - А я не понял, чего ты не согнала никого?
        - Да мало ли, еще обидятся и не станут участвовать в твоей кампании. Откуда я знаю, может, они важные шишки?
        - Лиза, ну ты что? Кто ж важнее тебя, да еще в твоем собственном доме?
        - А чего ты их сам не согнал?
        - Так на меня как раз могли бы обидеться: мол, какой-то урод им будет место указывать. А тебя бы они послушались без вопросов.
        - Слушай, как ты ими управлять собираешься без меня, если они так о тебе думают?
        - Ну так то на войне! Там я мастер своего дела, военачальника не слушаться - все равно как целителя, только себе хуже сделаешь, это все понимают. Тем более все Старейшины меня решительно поддерживают, даже самому странно. Они до сих пор, наоборот, были против восстаний… Ладно, я чувствую, ты сейчас заснешь. Спокойных тебе снов, золотая моя.
        Утро начинается забавно. Не успеваю я как следует проснуться от того, что Азамат встал, как из-за приоткрытой двери в коридор слышатся какие-то скандальные интонации. Высовываю нос за дверь поглядеть, что там творится. Оказывается, Азамат поднял братца ни свет ни заря, выволок в коридор и отчитывает за охоту:
        - А если бы ты потерялся! А если бы тебя выкинуло на другом конце материка! Или вообще в море? Мне бы пришлось отзывать людей с постов и искать тебя! А если бы джингоши взяли тебя в заложники? Нас бы тут всех мужиков поубивали, и настал бы конец Империи Муданг из-за твоей долбаной охоты! Нашел время! Ребята вон удивляются, что я до сих пор не поседел, так ты решил это исправить? Чтобы до конца военных действий - то есть пока я не скажу - без Лизы в лес ни шагу! Это понятно?
        Заспанный Арон таращит стеклянистые глаза и старается угадать с ответом, чтобы брат больше не сердился. А я думаю, что очень правильно не стала Азамата беспокоить, пока Арон не вернулся. Пусть он напридумывал себе бог весть каких объяснений моего поведения. Из-за пропавшего брата он бы психовал гораздо сильнее.
        Азамат убеждается, что посторонних дома не осталось, и тоже выходит за порог. Мы целуемся, недолго и не очень интенсивно, но я изо всех сил стараюсь запомнить это ощущение, а заодно окружить мужа каким-то защитным коконом, чтобы никакая беда до него не добралась, пока меня рядом нет.
        - Звони каждый день, а лучше два раза, - напутствую. - А то я сама позвоню в какой-нибудь неподходящий момент.
        И вот он уходит вслед за остальными по дорожке к посадочной площадке, а потом несколько разноцветных унгуцев взлетают и рассеиваются по небу, устремляясь на север. Я стою на ветру в картинно развевающейся юбке, мерзну, хочу спать и чтобы все поскорее стало как раньше.
        За спиной хлопает дверь, Орива накидывает мне на плечи дубленую куртку. Арон материализуется рядом и провожает взглядом улетающие унгуцы.
        - Ну он мне и задал трепку! Прям как в детстве. Только хуже. Эх-х, - Арон вздыхает, - как же мне его не хватало все эти годы! Ну ладно, пойдемте обратно в дом, а то тут холодно. Вчера ночью нам туннельную куницу привезли, можно будет сегодня заняться.
        - А что такое туннельная куница? - спрашиваю, заходя в дом и вешая дубленку на крючок.
        - А куница и есть, - лаконично отвечает Арон и открывает чулан. Там на куче прочего барахла стоит проволочная клетка, а в ней и правда куница - синяя с фиолетовой головой, аккуратные ушки, желтая грудка, черная морда и длинные когти - да с таким длиннющим хвостом, что я сначала приняла его за меховую подстилку. - Ее за хвост держишь, на спину ей ориентировщик пристегиваешь и пускаешь впереди себя. Если в туннель зайдет, сразу выдергиваешь. На ориентировщике тогда отмечается, где зияние. Если туннель короткий, то может даже отметиться, куда он выводит, но это редко бывает.
        - А время того места можно узнать? Ну в прошлое или в будущее закидывает?
        - Н-нет, - качает головой Арон. - Время никак.
        - Ну все равно классная идея. Очень полезная для Муданга.
        - Ага, - радуется Арон. - Это нашего отца отца отец придумал.
        - Да прям! - фыркает Орива. - Этих куниц еще при Императоре вывели, и каждый горазд своим предкам приписать идею. У меня соседка тем же самым хвасталась!
        - Ну, может, эта идея пришла в голову нескольким людям одновременно, - не отступает Арон.
        - А давайте у Старейшины Унгуца спросим? - предлагаю я. - И куницу-то, наверное, покормить надо?
        Зверюшке перепадает недощипанная вчера мелкая птица. Арон, правда, скрипит зубами, что мы его дичь зверю скармливаем, но он сегодня наказан, а я заявляю, что со своей порцией добычи могу делать что захочу.
        Тут в чулане нарисовываются мои котята, не знаю уж, шум их приманил или запах дичи. Завидев нового зверя, они тут же начинают шипеть и выгибать спины, как большие. Куница в ответ рявкает и уволакивает птицу поглубже в клетку.
        - Откуда же тут кошки? - удивляется Арон.
        - Да от твоей матери, - хихикаю. - Она поделилась лишними.
        К счастью, прежде чем котята придумали стратегию, как изгнать чужого хищника, сверху спустились дети, и котятам стало ни до чего. После завтрака я скрутила из пластикового листка и нитки игрушки, и больше ни о детях, ни о кошках думать не приходится. Только бы не разнесли ничего.
        Унгуц восстает к завтраку не рано.
        - Ох, вчера Ажги-хян ворожил-ворожил, сна никакого мне не дал, - жалуется. - Я хотел тоже с ним поехать, посмотреть, как там все сложится, но он мне велел тебя пасти, Лизка. Не знаю уж, чего он такого от тебя ожидает, но лучше на рожон не лезь, - грозит мне пальцем.
        - Да я и не собиралась, - говорю. - А вот расскажите нам, кто придумал куницами с ориентировщиком искать зияния?
        - А это не моментально случилось, - говорит он, склоняя голову набок. - Сначала много веков назад люди поняли, что если один человек заходит в туннель, держась за конец веревки, а другой конец держит стоящий на месте человек посильнее, то первого можно вытащить обратно, хотя и тяжело. Потом догадались на тот конец зверюшку привязывать. Да только не всякий зверь в туннель идти захочет, а многие из привязи выскакивают. Ходили и с крысами, и с кошками, с собаками и птицами, у кого что было под рукой. Потом, при предпоследнем Императоре, когда стали популярны электронные карты, создали вот такие ориентировщики, как у Арона, наручные. Тогда же один хитрый парень насобачился прицеплять эту штуку на зверье. Вот его-то все и считают изобретателем, хотя над самими ориентировщиками много людей работало. Но у того парня детей было, по разным сведениям, то ли пятнадцать, то ли тридцать. И все хорошее образование получили, богатыми людьми сделались, и у них тоже деток было немало. У меня у самого в родне кое-кто из них числится, и у тебя, Арон, тоже, да и вообще, во всех крупных городах есть их потомки. А что
касается куниц, то их придумал разводить предок того мужика, с которым ты вчера говорила, Лиза, высокий такой, помнишь? Его так и кличут Кунчий, у них это прозвище в семье по наследству передается. И с каждым поколением Кунчих у куниц хвосты все длиннее и длиннее. Так, глядишь, через пару сотен лет уже все туннели отметим, куда выводят.
        - А чем куницы удобнее других зверей?
        - А они любопытные и незаметные. А то были случаи, когда туннель в чей-то огород выводит, собаку человек запустил, а ее там подстрелили! Куницу-то еще заметить надо. Тем более когда такая куница стареет и становится негодной, весь этот хвост можно на мех продать. Тоже выгода. Конечно, это не такой хороший мех, как с меховых пород, но все равно денег стоит.
        Итак, мы выпускаем куницу из клетки. Она настороженно обнюхивается, пока Арон довольно бесцеремонно наматывает кончик ее хвоста на руку и застегивает у нее под пузом напульсник ориентировщика.
        - А чем помечать-то будете? - спрашивает Унгуц.
        - А, щас. - Арон заглядывает в чулан. - Где-то я тут видел… о! - Он торжествующе извлекает баллончик с оранжевой флюоресцентной краской.
        Мы тепло одеваемся. Орива связывает нас троих веревкой на всякий случай, прихватывает корзину, и мы идем на подвиги.
        - А зачем корзина? - спрашиваю.
        - А вдруг грибов наберем, - отвечает Орива.
        Я оглядываюсь. На воде уже льда нету, да и в степи снег сдуло по большей части, но в лесу он еще лежит, хотя и почернел вокруг деревьев.
        - А в этом сезоне бывают грибы? - спрашиваю и тут же вспоминаю, что Арон позавчера вроде как тоже чего-то набрал.
        - А как же, - радостно говорит Арон. - Конечно, летом их больше и разнообразнее, но и сейчас есть, весна же!
        Мы поднимаемся немножко в гору и оказываемся чуть выше посадочной площадки. Куницу Арон несет на руках, хотя она все время порывается начать самостоятельное исследование местности. Наконец он останавливается и спускает непоседливого зверя на естественный поводок.
        - Где-то тут неподалеку я и провалился… Надо осторожно. А грибы, да… Лиза-хон, вы Азамата спросите, чего они так рано лезут. Он про лес все на свете знает.
        - А тебе он не рассказывал, что ли? - спрашивает Орива.
        - Наверное, рассказывал, да ты думаешь, я помню, что ли?
        Мы медленно, стараясь наступать в куний след, гуськом спускаемся в ложбинку между сопками. Внезапно куница суется влево и исчезает.
        - Ага-а, вот оно! - восклицает Арон и размашисто поливает соседние кусты и деревья из баллончика. Потом дергает за хвост, и куница выпадает обратно из небытия, пыльная и встопорщенная. Отряхивается, обиженно тявкает и продолжает топать мимо зияния.
        - Она сама нарочно в туннель лезет, что ли? - спрашиваю.
        - Хорошая куница сама лезет, да, - кивает Арон. - По крайней мере, если оттуда ничем плохим не пахнет. Тогда встает и рычит.
        Мы углубляемся в лес на склоне, отмечаем еще пять зияний, мне становится скучновато.
        - А как далеко мы собираемся уйти?
        - А вот как корзинку грибов наберем, так и повернем, - предлагает Орива.
        - Я пока еще ни одного не видела, - говорю.
        - Да были там слева, - сообщает Арон, - но надо же куницу вперед пускать, а то еще провалимся. Ничего, набредем…
        И мы набредаем. Точно поперек тропы лежит здоровенное лиственное дерево, вывернутое с корнем давнишним ураганом. Его ствол с верхней стороны, куда солнце попадает, порос сплошным покровом оранжевых шариков с ноготь размером.
        - Ну вот, - говорит Арон. - Грибы.
        - И это можно есть? - подозрительно уточняю я, хотя и так понятно, что муданжцы считают это едой.
        - Еще как! - радостно сообщает Орива, извлекает складной нож и принимается срезать, а вернее, сколупывать шарики со ствола. У них даже ножек нет, так прямо и сидят на коре, и с кусочками коры отделяются. Пахнут они мхом.
        Грибочков у нас образуется полкорзины, и до следующего поваленного дерева мы успеваем еще одиннадцать раз потерять куницу. Когда же корзина наполняется, возвращаемся домой другой дорогой, на которой нам попадается только три зияния.
        Дома нас встречают Алтоновч, дети и котята. Я сразу кидаюсь кормить уставшую куницу, а дети с удовольствием усаживаются мыть грибы. Это и правда довольно забавно: оранжевые шарики хорошо плавают, а мусор от них в воде отмокает, так что занятие получается сродни пусканию корабликов. Только когда мелкие начинают этими грибами друг в друга пулять, Арон их прогоняет и приступает к готовке. Алтоновч мирно вышивает что-то огромное и бесконечное. Мы с Оривой устраиваемся за столом и принимаемся за интенсивный курс по огнестрельным, лазерным и колотым ранам, последствиям взрывов и всему, на что хватает моей бурной фантазии.
        Через пару часов звонит Азамат. У него все хорошо, они долетели и сейчас разбивают лагерь. Джингошей пока не видно. Я рассказываю ему про куницу и про грибы. Он авторитетно подтверждает, что грибы съедобные. Ладно, поверю.
        Дети играют с котятами, куница дрыхнет у блюдца с молоком, Арон готовит, его жена вышивает, я рассказываю Ориве про диафрагму, Унгуц читает в буке новости с Гарнета. Все при деле, почти идиллия. Тучи над Долом и не думали рассеиваться.
        Глава 20
        А на следующее утро я просыпаюсь от жуткого ощущения паники. Еще совсем рано, солнце только-только выглянуло из-за горизонта, на воде уже лежат оранжевые блики. Кажется, что это не восход, а закат, ведь на восходе свет розовый, холодный…
        Я вылетаю из койки как ошпаренная и, даже забыв надеть халат, распахиваю дверь и пересекаю коридор, чтобы выглянуть в северное окно. Так и есть - над северным горизонтом оранжевое марево, в небе мигают огоньки приземляющихся звездолетов. Я распахиваю окно. Ветер завывает, огибая скалу, и мне чудится гул летающей техники, выстрелы, крики и сирены, и отрезвляет меня только то, что через полконтинента я вряд ли могу что-то слышать. Но гудит, зараза.
        Я возвращаюсь в комнату, отыскиваю телефон. Никаких сообщений. Звонить я не буду, еще не хватало его отвлекать, но… он что, не ожидал атаки? Или решил меня не предупреждать? Одеваюсь, руки плохо слушаются, ноги не вставляются в штанины, потому что рвутся куда-то бежать. На всякий случай открываю бук - там сообщение.
        «Здравствуй, рыбонька. Не хочу тебя будить посреди ночи неприятными известиями, поэтому не звоню. Джингошский удар ожидается утром. Мы готовы его встретить. Я вряд ли смогу тебе позвонить завтра, просто не будет свободного канала связи. Но ты не переживай, мы справимся. Нас очень много. Всех раненых будут направлять к тебе на самом быстром доступном транспорте. Будь осторожна с зияниями и не унывай, это будет короткая битва. Я помню, что ты меня ждешь».
        Я перечитываю послание несколько раз, как будто надеясь, что оно вырастет или изменится. Потом на нетвердых ногах бреду на кухню завтракать и глазеть на небо в ожидании «самого быстрого доступного транспорта». И на нервной почве съедаю целую буханку хлеба с маслом из овечьего молока, которое вообще-то не люблю.
        Работа не заставляет себя долго ждать. Скоро я различаю на мутно-рыжем фоне неба маленький юркий унгуц, сверкающий синим антипиреновым покрытием. У нас тоже таким авиетки «скорой помощи» покрывают, чтобы не загорались от трения воздуха… Я бужу Ориву и бегу включать аппаратуру. Через десять минут у меня элементарно не остается оперативной памяти, чтобы думать об Азамате и джингошах. Меня занимают только огнестрельные ранения, оторванные конечности и потеря крови, а редкие просветы я использую на то, чтобы обучать пилотов первой помощи, потому что лететь все-таки далеко. Но Азамат ни за что бы не взял меня туда.
        Орива - толковая девка, и учение пошло ей впрок. После первого десятка раненых она уже сама справляется с большинством процедур и почти не дергает меня вопросами. Но рук все равно не хватает. Арона я приставляю оттаскивать обработанных больных на третий этаж и звать меня, если у кого-то из них ухудшится состояние, о чем немедленно сообщит реанимационный браслет. Некоторые поступившие с не очень серьезными травмами - например, сломана рука или челюсть - используются в качестве бессмысленной рабочей силы: повернуть, подержать, подать, принести. Ухо болит от гарнитуры, она мне не по размеру, Азаматова, но я заранее не сообразила, а надо все время быть на связи с Ароном и Оривой.
        Но место в доме ограничено. За два дня, о которых я помню только, что спать удавалось максимум по два часа кряду, все поверхности, способные уместить лежащего человека, оказываются заняты. Арону весьма кстати приходит в голову мысль использовать шатры, оставшиеся на посадочной площадке, и перевести выздоравливающих туда. Какое же счастье, что на муданжцах все так быстро заживает! Еще через два дня, когда я уже вообще не понимаю, на каком свете нахожусь, поток раненых резко ослабевает.
        - Что у вас там происходит? - спрашиваю у Ирнчина, закрепляя корсет: он поступил с переломами отростков позвонков, спинной мозг чудом не пострадал.
        - Как, Азамат же вам писал!
        - Ты серьезно думаешь, что у меня есть время читать? - говорю, хотя мне тут же становится стыдно. Он же нашел время написать!
        - Ох-х… - вздыхает Ирнчин. - В общем, проблемы у нас некоторые. Ну не проблемы, так… Капитан это предвидел, так что волноваться не о чем, но…
        - Ну говори уже, чтоб тебя!
        - Джингоши временно отступили, но хотят вернуться с подкреплением. Это нормально, конечно, сами бы так сделали. Мы намереваемся их перехватить прямо в космосе, и так вон сколько леса уже пожгли. Проблема в том, что в качестве подкрепления они, как считает капитан, приведут ребят Соччо. Он хоть и наемник, но оказался родней кому-то из командования, которое мы тут разбили. А у Соччо был тот хакер… Ну помните? Который нас взломал два раза. Алтонгирел, правда, все это время пытался выяснить, как он до нас добрался или хотя бы кто он такой и как его убить. Но не знаю, доспел ли чего-нибудь.
        - Ясно, - вздыхаю. - Так вы теперь даже не на планете будете? А далеко? Может, мне тоже надо куда-то выбираться?
        - Нет-нет. - Ирнчин пытается помотать головой, хотя это бесполезно, он весь зафиксирован. - Капитан ничего такого не говорил. Будем все равно сюда посылать, только теперь на звездолете. Да и, прямо скажем, когда война в космосе, то травмы или по мелочи, или уж разгерметизация - и тогда сразу каюк, везти нечего. Мы же не будем с ними по коридорам перестреливаться. Так что вам должно полегче стать, а то как муж вернется - и не узнает.
        Письмо Азамата я действительно получила. Он пишет примерно то же, что рассказал Ирнчин, только еще добавляет, что в ближайшие дни не будет на связи, поскольку опасается, что его письма буду читать не только я…
        Мой график и правда становится посвободнее, и теперь я много времени провожу на посадочной площадке, потому что туда приземляется скорый звездолет. Он маленький, круглый и похож на жучка, а в небе становится невидимым. Некоторые поступившие в первый день уже отчалили на нем обратно на фронт, так что кое-кого из тяжелых удается разместить в доме, но все равно в шатер приходится наведываться.
        Я иду по раскисшей весенней грязи, растоптанной моими и чужими ногами на пути от дома до посадочной площадки и обратно. Солнце уже очень теплое, но ветер холодный и какой-то влажный, хотя он с севера. На скале справа от меня начинает пробиваться зелень, какие-то цветочки бледные торчат. Ой, а что это там шевелится? Оп-па, да это же мой котенок! И куда его несет в скалы? Охотится на какого-то жука, что ли?
        - Кис-кис! Иди обратно, нечего тебе там делать! - зову я. Забавно, кстати, что я совершенно неспособна разговаривать с кошками по-муданжски и даже на всеобщем. Им-то все равно, а я просто не могу себя заставить сказать «мрж-мрж», это ведь совсем не то!
        Котенок, однако, на меня никак не реагирует и продолжает планомерно карабкаться наверх. До сих пор им холодно было на улице, они и не расползались из дома особенно. А теперь отогрелись, паразитики. Ладно, надо его забрать отсюда, а то еще провалится в зияние. Да и вообще, тут всякие звери-птицы хищные, на фиг, на фиг. Перехватываю поудобнее чемоданчик с инструментами и прочим бутором - иду-то я криво сросшийся перелом распиливать, очередной шибко умный вояка решил, что само срастется, не стоит меня беспокоить, а теперь вот страдает, что рука кривая, - и лезу в гору.
        - Кис-кис, - говорю, - ну куда тебя несет?
        Котенок, завидев меня, ускоряется. Можно подумать, сожру. Вот зараза мелкая! Я делаю резкий выпад вперед, чтобы его схватить, но, конечно, промахиваюсь и тут же оступаюсь, меня заносит вправо, я взмахиваю чемоданом и приземляюсь на пятую точку… совсем в другом месте.
        Отлично. Я все-таки провалилась. Интересно, далеко ли и надолго ли. Ох-х, бедный Азамат… Так, телефон у меня с собой, но сети нету, а как же! Вот ведь долбаная планета! На Земле давным-давно все уголки охвачены. Ладно, куда хоть попала-то?
        Попала, похоже, опять в пещеру. За спиной стена, впереди узкий коридор, оттуда исходит приглушенный красноватый свет. На дневной непохоже, ну да уж какой есть. Встаю, поднимаю чемодан и иду вперед. Под ногами что-то неприятно хрустит.
        Коридор заканчивается довольно быстро, но не выходом, а залом, по размеру как один этаж в моем доме. Потолок невысокий, Азамат бы рукой дотянулся. Свет идет с противоположного конца зала. У дальней стены стоит некая конструкция, видимо, кресло, но судьба его была печальна: спинка разрослась, как корни, впилась в стену, а ножки - в пол, и вся эта хрень занимает места раз в пять больше, чем нужно, чтобы усадить человека. Впрочем, сидит в ней некто, на человека похожий весьма условно. Сначала я вижу только золото и красные перья. Потом, когда мои глаза привыкают к тусклому свету, исходящему от золотого кресла, различаю под всей этой роскошью смуглые руки и ноги и решаю, что это все же человек.
        - Э-мм, здравствуйте? - говорю осторожно.
        Оно не реагирует. Я повторяю приветствие погромче - с тем же эффектом. Может, это статуя? Решаю подойти поближе, но с первого же шага наступаю на какую-то палку, что-то хрустит, моя нога соскальзывает. Я нагибаюсь и рассматриваю, на что наступила. Кхм, ребят, да это же бедренная кость. А вот лопатка валяется. А вон там две черепушки… Какая прелесть. Я что, в склеп попала? Кстати, понятия не имею, как на Муданге принято хоронить. Но вроде Азамат что-то такое говорил про могилы предков, нет? Ладно, постараюсь ни на чьих останках не топтаться и подойти поближе к статуе. Может, за ней выход?
        Подхожу, высоко поднимая ноги. Костей тут очень много, и чем ближе к монументу, тем гуще. Произведение искусства оказывается существенно выше, чем я думала. Это и правда изображение человека, даже мужчины, только он зачем-то одет в красную юбку. Впрочем, то, что я на гобелене изобразила, тоже скорее в юбке, хотя должно быть самцом. То ли древняя мода, то ли богам так положено. Юбка у него кокетливая, с разрезом, а вернее, это просто полотно на веревочке, которая завязана на правом бедре. Все остальное, что надето на изваянии, - украшения, причем, судя по блеску, самые настоящие. Одних бус столько, что на кольчугу потянут. Тут и просто низаные камни, и плетение из бисера, и всякие литые и кованые кулоны из золота и платины… Руки все прямо от плеча в кольцах и браслетах, на них торчат во все стороны красные перья. Ногти длиннющие, золотые - что на руках, что на ногах. На голове тоже перья, воткнутые в сложносочиненный головной убор. А лицо раскрашено красным и черным - глаза обведены, вокруг них точечки, по щекам мелкие узоры… Интересно, имеется в виду, что этот бог таким родился или он по утрам три
часа перед зеркалом макияж наводит? Я хихикаю.
        Деревянные глаза моргают и становятся золотыми и светящимися, статуя подается вперед. Я с визгом отскакиваю на два метра и падаю вверх ногами, споткнувшись о чьи-то кости.
        - А-а, - произносит изваяние высоким певучим голосом. - Вот так привычнее.
        - Извините, - говорю хрипло после визга. - Я вас приняла за статую. Вы очень неподвижно сидели и ничего не ответили…
        Существо сдержанно улыбается.
        - Это я от скуки. Люди так по-разному пугаются, хоть какое-то развлечение.
        Я закатываю глаза. Чудесно, я попала к скучающему психу.
        - Ну если я вас развлекла, - говорю, - то не покажете ли вы мне, как отсюда выбраться? Я попала в зияние и теперь понятия не имею, где я и когда.
        Он медленно кивает несколько раз, потом задумывается, рассматривая меня.
        - Почему ты засмеялась?
        А я засмеялась? А почему бы тебе не ответить на мой вопрос сначала? Ох, чувствую, я конкретно попала. Так когда это я смеялась? А!
        - Представила себе, как вы это все на лице каждое утро рисуете.
        Он снова задумывается. Говорят, одиночество плохо влияет на скорость мышления.
        - Я ничего не рисую, - говорит он наконец. - Узоры появляются сами, по настроению. И не только на лице. - Он подается вперед еще сильнее, бусы повисают вертикально, и становится видно роспись на его груди и животе. - Но я рад, что тебя это позабавило. Человеческий смех придает мне сил.
        - Всегда пожалуйста, - говорю. - Как отсюда выйти?
        - Никак, - просто отвечает он.
        Я пару раз моргаю.
        - В смысле вы мне не позволите? - уточняю.
        Он пожимает плечами.
        - Да нет, мне-то что, иди, только выхода нет.
        - Как… совсем? - тупо переспрашиваю я. Мое сознание всегда плохо справлялось с понятием «невозможно».
        - Ага. - Он кивает мне за спину. - Вон видишь, сколько костей валяется? Они все не смогли отсюда выйти. И ты не сможешь. Помыкаешься дня три-четыре, а потом умрешь от жажды.
        - А… если копать?
        - Платиновую руду? Ну-ну, копай, я посмотрю.
        Я медленно опускаюсь на землю среди костей.
        - Погодите… А вы-то что здесь… как здесь… - Поднимаю на него вопросительный взгляд. - Я хочу сказать, вы же как-то живете? И вы тоже не можете выйти?
        - Выйти-то я, может, и мог бы, если бы мог встать с кресла, - хмыкает он. - Но я тут прикован. - Он выразительно позвякивает браслетами, и становится понятно, что он не может оторвать запястья от подлокотников.
        - Но вы ведь не умерли от жажды!
        - Ну еще не хватало, чтобы боги от жажды умирали! - фыркает он. - Я бы тут эти двести лет и без пищи просидел, спал бы только все время. А так сюда иногда люди проваливаются, и если удается дотянуться, то я их ем. Так что даже не сильно ослаб… - Он вздыхает, а я стремительно отскакиваю к дальней стене. - Да ладно тебе, не бойся, я уж подожду три дня, пока ты сама помрешь. Только, когда почувствуешь, что все, подползи поближе. А то так обидно, лежит еда протухает, а дотянуться не могу…
        Мне становится по-настоящему жутко, но я решительно сдерживаюсь. Не хватало еще в такой ситуации тратить воду на слезы. Значит, это и есть бог. Что ж, выглядит вполне подобающе. Говорит только как-то уж очень запросто. Почти как Азамат. Ох-х, что же делать… Не могу же я и правда тут скопытиться так по-идиотски! Бедный мой Азаматик…
        Некоторое время мы сидим молча. Потом я решаю, что надо этого бога все-таки разговорить. Вдруг он врет или что-то скрывает… авось проговорится. Или, может, он сам чего упустил.
        - Вообще, - говорю, - вы первый бог, которого я вижу.
        - Да я уж понял, - усмехается он. - Был бы не первый, ты бы ко мне обращалась как подобает.
        Я открываю рот переспросить, но тут же сама вспоминаю, что в муданжском есть специальное «Вы» для обращения к богам. Вот ведь не думала, что понадобится!
        - Ой, - говорю, - извините. Мне исправиться?
        Он хохочет.
        - Да нет, можешь не стараться, все равно подлинного почтения я от тебя не добьюсь, и будет сплошное лицемерие.
        - Ну как хотите, - пожимаю плечами. Потом собираюсь с духом и говорю: - Но мне тоже странно, как вы говорите. Я думала, боги говорят еще вели-чествен-нее, чем Старейшины. - Некоторые муданжские слова все еще даются мне с большим трудом.
        - А перед кем мне тут блистать? - Он встряхивает головой, от чего несколько длинных золотисто-рыжих прядей волос падает поверх бус ему на грудь. Перья смешно колышутся. - У разной речи разные применения. Старейшинам надо показаться мудрыми и загадочными, вот они и выражаются как сосновые коряги. Если я какому духовнику во сне являюсь, то и тон выберу грозный, чтобы он мои слова не забыл, когда с печки рухнет. А от тебя мне надо только, чтобы ты меня не боялась, вот я и говорю, как тебе привычнее и понятнее.
        - А вы не можете кому-нибудь присниться и сказать, чтобы нас выкопали? - Я тут же хватаюсь за его слова.
        - Не-эт. - Он с печальной улыбкой качает головой. - Я уже двести лет никому не снился.
        - Это с тех пор как Императора не стало, что ли? - уточняю. А то что-то подозрительное совпадение.
        - Ну, когда я сюда попал, младший из династии был еще жив, - хмурится бог. - От других провалившихся в мою тюрьму я слышал, что джингоши его убили и захватили власть… Приятный был парень, с юмором. Жаль, немного я с ним пообщался при жизни, думал, после смерти доберусь, а тут такая засада… Что у вас там теперь-то творится? Ты вроде на муданжку непохожа.
        - Я с Земли, - говорю.
        Он негромко присвистывает.
        - Вышла замуж за столичного богача, - добавляю многозначительно. - А тут на днях так получилось… я убила джингоша, случайно, а его родня пришла мстить… в общем, мой муж теперь с ними воюет, собрал всех толковых мужиков, надеется изгнать эту мелкую заразу прочь с планеты.
        Бог поджимает губы.
        - Ни шакала у него не получится.
        - Почему?! - Я аж подпрыгиваю. - Он отличный командир, много лет наемником был, команда у него прекрасная, проблем с поставками никаких! Почему сразу - не получится?
        - Потому что, - доходчиво объясняет он, - чтобы победить, нужно покровительство бога войны. У джингошей оно есть. А я, Властелин Битвы, Владыка Подземного Царства, Ирлик-Мангуст, заперт в этом ящике, и никакой надежды выбраться у меня нет!
        Глава 21
        Еще какое-то время мы с Ирликом сидим в тишине, осмысливая свое плачевное положение. И это ведь, значит, тот самый Ирлик-хон, который солнце проглотил. Подумать только… Интересно, а шрам от вспарывания у него на брюхе остался? Хотя вряд ли, на муданжских богах все должно заживать бесследно. Неужели такого монстра можно просто взять и приковать к креслу?
        - А как получилось, что вас сюда посадили? Как джингоши вас поймали?
        - Это были не джингоши, - вздыхает Ирлик и сдувает с губы рыжий локон. - Меня свои подставили.
        - Муданжцы?!
        - Да нет, другие боги. Ты небось про меня немного знаешь?
        - Про солнце знаю, - отвечаю, слегка покраснев. Ужасно неловко, особенно как представлю, как он его глотает…
        - Вот-вот, - мрачно кивает он. - Все остальные истории про меня примерно такого же свойства. Пришел Ирлик, сделал пакость, и его наказали.
        - А на самом деле? - робко интересуюсь я.
        - А на самом деле, если бы я тогда солнце не тронул, была бы у них сейчас черная дыра вместо солнца! Это ж надо было выбрать систему с двумя звездами! А теперь жалуются - вот везде туннели, опасно… Или вот все любят рассказывать, как я у маленькой Укун-Тингир хурму отобрал только что не изо рта. А что та хурма ядовитая была - это все как-то быстро забыли, да. - Его тон становится все выше и обиженнее, а сам бог начинает неуловимо напоминать Алтонгирела.
        Я не удерживаюсь и хихикаю.
        - Опять смеешься, - замечает он. - Ну ты даешь, молодка. До сих пор у меня тут только один смеялся, ну так то был старик-воин, который ничего не боялся и оставшихся дней не жалел. Чем я тебя теперь насмешил?
        - Да так, на одного знакомого ты похож.
        - С Земли?
        - Нет, с Муданга.
        Ирлик недоверчиво поднимает бровь.
        - Это на Муданге такие люди теперь водятся, что на богов похожи?
        - Не лицом, - объясняю. - Манерой, что ли. Да тот мой знакомый так держится, как будто пару Вселенных создал, не меньше.
        Владыка Подземного Царства хмыкает.
        - Интересно, каков же из себя твой муж. Я смотрю, ты очень переживаешь, что больше его не увидишь.
        - Я переживаю, что он меня не увидит, - поправляю я. - Мне-то что, умру - и нету, а он скучать будет. Я же еще и беременная, а он всю жизнь хотел ребенка…
        - Да ты расслабься, - дружелюбно предлагает мне Ирлик. - Он все равно войну проиграет и погибнет, не долго успеет поскучать.
        - Спаси-и-ибо! - скалюсь я. - Утешил, сволочь.
        Мангуст моргает.
        - Ты полегче в выражениях-то. Я, знаешь ли, не привык к такому тону.
        - Ну правильно, а гадости говорить привык.
        - Я вообще-то не имел в виду издеваться, - вздыхает Ирлик и продолжает таким тоном, как будто заранее твердо уверен, что я не слушаю: - Я просто хотел сказать, что при нормальных обстоятельствах люди, которые приятны друг другу, на том свете встречаются и хорошо себя чувствуют, если не очень хотят обратно. Но, конечно, меня все всегда воспринимают в штыки, и чего я каждый раз обижаюсь, как в первый?
        - А вы не пробовали получше выражения выбирать? - ворчу я. - Ну ладно, простите уж. В нормальной ситуации я бы не стала богу хамить, а сейчас просто… нервничаю. Только, пожалуйста, не надо больше повторять, что там с Азаматом случится, а то в вашем исполнении это звучит слишком уж… как предсказание.
        Он смотрит на меня склонив голову, изучает.
        - Надо же, извинилась, - говорит наконец негромко, скорее самому себе, чем мне. Потом повышает голос: - Так на что похож этот твой красавец?
        - А он не красавец, - говорю. - По крайней мере, по вашим меркам. У него шрамы на лице.
        - Значит, другую жену не заведет, - понимающе вздыхает Ирлик. - Но раз армию собрать смог, значит, и правда хороший полководец. Э-эх, поразмяться бы с таки-и-им, - мечтательно протягивает он, распрямляя ноги. Они босые, а на щиколотках среди прочих браслетов красуются два массивных золотых кольца, прикованных цепями к креслу. Цепи мелодично звенят.
        - Слушайте, - говорю, - а предыдущие, э-э, посетители пробовали ваши оковы резать?
        - Пробовали, - охотно и печально отвечает Ирлик. - Пилой, топором, алмазом, даже из разных пушек по ним стреляли. Меня обожгло, а толку никакого. А что, у тебя в этом чемоданчике что-то острое есть?
        - У меня есть лазерная пила, - говорю. - Она вообще-то для костей, но и металл должна брать. Может, я попробую попилить?
        - Валяй, - радушно соглашается Мангуст. - Не распилишь, так хоть время скоротаешь.
        Я откидываю верхние створки чемоданчика и извлекаю инструмент. Он свежезаряжен и откалиброван, я ведь собиралась на операцию. Хорошо, что там не смертельный случай был, так-то выживет, хоть и с кривой рукой.
        Подхожу к богу с некоторой опаской. Все-таки жрет человечину… Но он только с любопытством рассматривает предмет в моих руках и содержимое чемодана. Вблизи от него веет теплом и медом. Включаю пилу, осторожно примеряюсь к цепи между ногой бога и креслом, - может, цепочка легче разрежется, чем толстый браслет, да и меньше риска повредить клиента. Но фиг вам. Лазер тонет в тяжелом звене, не оставив ни царапинки. На всякий случай пробую по очереди все четыре браслета - с тем же результатом.
        Бог расстроенно поджимает губы.
        - Вот ведь каждый раз заранее знаю, что ничего не выйдет, а так обидно!
        Я тоже гримасничаю. Больше ничего хотя бы теоретически способного разрезать кандалы у меня нет.
        - А из чего они? - спрашиваю для шума.
        - Без понятия, - пожимает плечами Ирлик. - Но на них лежат заклятия дюжины богов. Тут и тряпочные не поддадутся.
        Я нависаю над ним в глубокой задумчивости, остановив стеклянный взгляд на ближайшем запястье. Изящное такое, тонкое запястье, но ладонь большая, никак не пролезет в плотный браслет, даже если вывихнуть большой палец. Только если…
        - А на вас самом заклятия есть?
        - На мне? - удивляется бог и фыркает горячим воздухом, как обогреватель. - Нет, конечно. Я еще не настолько силу растерял, чтобы меня заколдовать было можно.
        - Так, - говорю, - хорошо. А прикованы вы только за руки и за ноги?
        - Только? А этого мало? - усмехается он.
        - Ну я за всеми украшениями не вижу: шея и тело свободны, да?
        - Да, но… - Он замолкает и мельком заглядывает мне в глаза. - У тебя есть какая-то идея?
        - Мгм, - киваю. - Скажите еще вот что. Внутреннее устройство у вас сильно отличается от человеческого?
        - Смотря когда, - протягивает он. - Сейчас не очень, а вот когда злюсь или радуюсь сильно, то близко ничего похожего нет…
        - А вы можете сделать так, чтобы ваше тело стало совсем-совсем человеческое?
        - Могу, но зачем? Я тогда сразу есть захочу… - Он косится на меня. - А то и еще чего-нибудь.
        - Потерпите, - противно улыбаюсь я. - Затем, что человеку я могу отрезать руки-ноги и пришить обратно.
        Я выдерживаю драматическую паузу. Ирлик-Мангуст от удивления уставляется на меня, и наши взгляды встречаются. Странное ощущение, как будто смотришь на огонь вблизи - припекает. Я поспешно несколько раз моргаю и слегка отворачиваюсь.
        - Ой, - говорит он, - извини. Опять забыл в глаза не смотреть. Очень больно?
        - Да нет, - говорю, - так, горячевато.
        - А, ну, значит, земляне устойчивее, - улыбается он.
        Лапочка. Зубы все золотые.
        - Так как? - спрашиваю. - Рискнете?
        - А ты такое делала раньше? - с подозрением спрашивает бог.
        - Ага, - киваю охотно. - Много раз. И там были не гладенькие, аккуратные разрезы от пилы, а, скажем, зверь оторвал, или какой-нибудь станок, или взрывом. И этих людей с оторванными конечностями мне доставляли через три - шесть часов уже полумертвыми. У нас тут, конечно, условия так себе, - я отпинываю в сторону чей-то позвонок, - но так и вы наверняка более устойчивы к инфекциям, чем люди.
        - То есть ты вот так вот просто отрежешь мне руку, вынешь и приставишь обратно?
        - Ну не так просто, конечно. Это будет довольно долго, мне ведь придется каждый сосудик сшить. Но в итоге все будет как раньше, неотличимо.
        - Делай! - выпаливает он с таким азартом, что мне тут же хочется вкатить ему успокоительного, чтобы не дергался. - Делай, девка! Это настолько безумно, что должно получиться!
        - Отлично, - говорю. - Вы в человека-то превратитесь.
        Он ненадолго сосредоточивается и слегка изменяется. Становится чуть-чуть поменьше, поуже в плечах. На лице и теле исчезают узоры, зато появляются веснушки. Преображенный бог хлопает на меня оранжевыми ресницами. Теперь он немного смахивает на Ирих. Температура тела у него вполне человеческая.
        - Ох, как же хочется жрать! - морщится он. - Ну ладно, авось немного осталось терпеть… Начинай с левой руки, хорошо?
        И я принимаюсь планировать операцию.
        Самым трудным оказывается найти место для микроскопа, под которым я буду сваривать нервы и сосуды. Подлокотник кресла покатый и извилистый, с него все соскользнет. Приходится насобирать костей почище, промыть их спиртом (которого у меня, к счастью, очень много) и сварганить из них и бинтов некое подобие столика. Затем я несколько раз просчитываю в уме все возможные сложности, подготавливаюсь по полной, обезболиваю и берусь за пилу.
        В скрюченном положении ужасно болит спина, особенно если учесть, что я всю неделю пашу в том же самом положении без передыху. Еще очень неудобно без ассистента, но что делать. Вот уж действительно, хочешь жить - умей вертеться. Ох хочу… Пациент забавно смотрится в маске, а первые минут десять хохотал над моим видом в стерильном костюме, маске, очках и шапочке, ничего делать не давал. Еле успокоился.
        Левую руку я заканчиваю через три часа. Жрать хочется ужасно. У меня, правда, есть питательные растворы, можно будет потом вколоть и ему, и себе, но потом. Их не так много, а конечностей четыре. Крови бы хватило, хотя лазерная пила не дает большого кровотечения, но все равно есть потери.
        Ирлик осторожно шевелит указательным пальцем.
        - Она не очень слушается, - говорит капризно.
        - Да вы подождите хоть несколько часов, дайте прирасти! Вот сниму фиксатор, тогда будете шевелить, а пока не вздумайте, а то пальцы тоже закатаю.
        Он сверкает на меня покоричневевшими глазами, но мучить руку перестает.
        Еще через четыре часа я справляюсь с правой рукой. Под конец совсем уже еле шевелилась, надо делать перерыв. Достаю капельницы с питательным раствором, ставлю одну Ирлику, другую себе. Разгребаю кости с пола, ложусь по стойке «смирно».
        - Отдыхаем, - говорю. И отрубаюсь на десять часов.
        Когда просыпаюсь, пациент встречает меня радостной улыбкой. Он уже без проблем пользуется обеими руками. С левой даже гипс отковырял. Ни намека на разрез там не осталось.
        - У меня свободные руки! - ликует он, ерзая на месте. - А с ногами дольше будет или быстрее? Я даже есть уже не хочу, только бы выбраться!
        - Есть вы не хотите, потому что всю ночь питались, - говорю, снимая пустую капельницу. - А с ногами будет быстрее, если вы мне поможете.
        - Легко! - бешено кивает он.
        Ну вот теперь у меня есть ассистент. Бестолковый и опасный, но есть. Всего через пять часов обе ноги свободны.
        Я достаю влажную салфетку и тщательно, с упоением утираю пот с лица. Только сейчас чувствую, как тут душно, в этой комнатушке. Удивительно, как до сих пор не задохнулась. Властелин Битвы тут же начинает проверять конечности на прочность: щупает руками, пытается наступить.
        - Да не трогайте! - молю. - Ведь хуже сделаете! Ну подождите еще хоть пару часов!
        - Ты себе не представляешь, как я хочу встать с этого трона! - с душой говорит он.
        - Представляю. Разрешаю лечь на пол.
        Удивительно, но он послушно ложится. Видно, ноги все-таки дороги. Я тоже ложусь, распрямляю спину и некоторое время дремлю, пока меня не будит нетерпеливый бог:
        - Три часа прошло. Левая уже совсем хорошая. Можно мне обратно привычную форму принять хотя бы? Я не буду на правую наступать…
        - Ладно, - разрешаю. - Принимайте. Только дайте я сначала фиксатор сниму, а то сдавит.
        И вот Ирлик-Мангуст снова выглядит так, как когда я впервые его увидела. Но на достигнутом он не останавливается, увеличивается в росте еще больше, заполняя почти весь зал, и теперь так пышет жаром, что мне становится нехорошо. Я поспешно убираю свои причиндалы в чемодан.
        - По-моему, стоит попробовать отсюда выбраться, прежде чем я тут зажарюсь, - говорю.
        Он плотоядно облизывается и хватает меня за руку. Я невольно отшатываюсь.
        - Да не трусь! - укоряет он меня. - Не сожру. Просто, когда вылезем, надо будет подкрепиться… Давай сюда свой ящик и держись крепче.
        Он продевает меня в свои бусы и прижимает локтем к самому животу. Я изо всех сил вцепляюсь в прохладные украшения на его горячем теле. Внезапно поднимается ветер - обжигающий, пыльный, пахнущий горелыми костями. Он все усиливается и мечется вокруг нас, образуя смерч, а потом мы резко стартуем вверх. Земля кругом трясется, я зажмуриваюсь и закрываю нос воротником, чтобы не надышаться пыли. Все дрожит и раскаляется, по мне ручьями течет пот, но мы движемся к поверхности. Пару раз приоткрыв глаза, я вижу алые, плавящиеся камни, и мне становится нехорошо.
        - Горячо? - кричит мне сверху Ирлик-хон.
        - Да-а! - блею я.
        - Не бойся, я вокруг тебя остужаю!
        Мне страшно подумать, на какую глубину его засобачили, потому что поднимались мы невыразимо долго. Вообще не понимаю, как я это пережила. А уж тем более - как это пережил эмбрион. Хотя я Ирлика предупреждала. Может, подумал и об этом, бог все-таки. Одно радует - при таких температурах ни одна зараза на нем не выживет, это точно.
        Наконец кошмарный подъем заканчивается. Я от большого ума смотрю вниз - там разверстая земля, дым, лава… но далеко. Даже очень далеко. Ой, мама!
        - Ты еще и высоты боишься? - доносится сверху насмешливый голос. Меня под зад подхватывает гигантская рука. - Та-ак, где тут ближайшее пастбище? А, вон!
        Он стартует с места на скорости хорошего унгуца, и меня мгновенно продувает ледяной ветер. К счастью, летим мы недолго, через минуту опускаемся на заснеженное поле с оленями. Те, конечно, порываются удрать, но Ирлик стремительно окружает пятерых скотин огненным кольцом. Потом он выпутывает меня и ставит на землю. Я кутаюсь в теплую куртку, однако здесь гораздо холоднее, чем у Дола, так что я подхожу поближе к огоньку.
        Ирлик еще немного изменился. Перья на его украшениях превратились в шипы, похожие на горящие сучья. Рисунки на теле мерцают как красные угли, а кожа сильно потемнела. Огненные волосы заплетены в две неплотные косы, которые стелются за ним по земле.
        Он проходит внутрь круга, хватает одного здоровенного оленя за рог, другой рукой отрывает ему заднюю ногу и с упоением вгрызается в мясо, пачкаясь в крови. Не жуя, проглатывает первую порцию и поднимает окровавленное лицо к звездному небу, жмурясь от удовольствия. Потом продолжает трапезу.
        Я сижу на корточках у огня и жду, пока он насытится. Я бы тоже не отказалась перекусить. На втором олене он меня замечает, выдирает из оленьего бока кусок, ошпаривает огнем на ладони и кидает мне. Я срезаю скальпелем обугленную корку и осторожно пробую мясо. Оно жесткое и несоленое, но по крайней мере не сырое, а есть очень хочется. Где у меня тут был физраствор?
        Наконец олени заканчиваются. Ирлик-хон тушит огонь, выходит из протопленного круга и умывается снегом. На лице бога снег вскипает и шипит.
        - Ну что, рванули на войну? - жизнерадостно предлагает он мне, сверкая очами и зубами.
        - А домой нельзя? - спрашиваю робко.
        - Домой! - бросает он презрительно. - А муж? А долг перед родиной?
        - Родина у меня в другом месте, - говорю. - А муж предпочитает, чтобы я была дома и лечила раненых. Тем более меня там ищут… Мы хоть в то время вылезли? Я же не знаю, туннель, по которому я к вам попала, - он сколько времени съедает?
        - Здесь прошло столько же времени, сколько ты просидела в моем подземелье, - отвечает бог. - Но мне скучно тебя домой нести! Такая женщина, как ты, должна воевать! Так что я тебя доставлю к мужу, а там разберетесь.
        - Но это даже не на планете! - жалобно протестую я.
        - Ну и что? Думаешь, я в космосе перемещаться не умею?
        - А чем я там буду дышать?!
        - А-а… - Он слегка сбавляет обороты. - Ну тогда я пронесу тебя через Подземное Царство прямо на какой-нибудь звездолет. Как, говоришь, мужа твоего имя?
        - Азамат. А я в Подземном Царстве не умру?
        - Если не будешь там ничего есть и пить, то не умрешь, - спокойно обещает Властелин Битвы.
        И, не слушая никакие мои дальнейшие возражения, сгребает меня в охапку и проваливается вместе со мной сквозь землю. Я едва успеваю ухватить свой несчастный чемоданчик.
        В Подземном Царстве просторно и нежарко. Мы летим по пасмурному небу над сумеречным садом, украшенным неяркими праздничными огоньками, время от времени пересекая холодные темные овраги. Ирлик-хон здесь совсем не похож на человека, он представляет собой черное облако, насколько я могу судить, с четырьмя лапами. Его глаза горят так, что их видно прямо сквозь толщу его, так сказать, тела. Я же нахожусь внутри него, лежа на внутренней стороне его живота, хотя она ничуть не плотнее тумана в середине туловища, которым я дышу. А дышу ли я? Ох, лучше не думать.
        Мы забираем выше, пространство вокруг сужается и закручивается, как в космическом туннеле, и вдруг я выпадаю на ковролиновый пол в коридоре какого-то корабля. Ирлик слегка меня поддерживает, чтобы зад не отбила, но тут же отпускает.
        - Ну вот! - весело говорит он. - Твой муж тут совсем близко, ты скоро с ним встретишься! А я пошел развлекаться! Удачи тебе, земная женщина, и спасибо! - Он внезапно заливается оглушительным смехом и исчезает.
        Вот уж смех без причины - признак чертовщины. Ну ладно, свалил, и слава богу. Да-да, ему.
        Я прислоняюсь к прохладной переборке и тяжело вздыхаю. Мотаю головой. Так. Надо встать и понять, где я нахожусь.
        Первое удается с третьей попытки. Второе… Я с полчаса блуждаю по коридорам, пока наконец нахожу капитанский мостик. Там загадочным образом пусто. Куда этот черт меня занес?!
        Бросаюсь к пультам. Интерфейс незнакомый, да еще и значки какие-то, каких я никогда не видела, буквы - не буквы… Мать моя женщина, да это же джингошский корабль! Ах ты су-ука! Так. Собраться и связаться с Азаматом. У меня ведь есть мобильник!
        Азамат отвечает не сразу и звучит озабоченно, он явно сильно занят.
        - Солнце! - выпаливаю. - У меня катастрофа, долго объяснять, факт тот, что я упала в туннель и теперь на джингошском корабле! Забери меня отсюда!!!
        Кажется, он что-то роняет там.
        - Боги, Лиза, КАК ты туда попала?!
        - Вот боги и постарались! Пожалуйста, Азаматик, ты ведь можешь меня локализовать? Ты недалеко?
        - Щас, - бросает он, несколько секунд пищит клавишами. - Ага, ты прямо у нас под носом. Сейчас кину шлюпку. Этот корабль подбитый, там должна быть утечка, но еще на несколько часов воздуха хватит. Экипаж оттуда уже сбежал, насколько я знаю. Ты кого-нибудь встретила?
        - Нет, никого. Я тут на мостике, никого нет.
        - Хорошо, тогда ищи выход, плана у меня нет, к сожалению. Шлюпка уже летит к тебе. Боги, да что… - Он явно переключается на какую-то другую информацию, я слышу в трубке чей-то рапорт и завывание орудий.
        - О’кей! - кричу. - Тогда до встречи! - Отключаюсь.
        Теперь надо найти выход. Я поворачиваюсь к двери, через которую вошла на мостик. Она автоматически закрылась, а сейчас должна автоматически открыться. Я подхожу поближе, и она правда открывается. Но по ту сторону стоит… Кирилл.
        Глава 22
        - Это я все еще в Подземном Царстве, что ли? - слышу я собственный голос.
        Кирилл, мой несложившийся муж, уже два года покойный, стоит в дверях и не сводит с меня полоумного взгляда. Молчание длится мучительно долго, а ответ на вопрос для меня действительно очень важен.
        - Ау, - говорю, - ты меня вообще видишь?
        Он принимается истерически кивать. Вероятно, порастерял слова.
        - Л-Лиза… - наконец хрипло выдыхает он. - Здравствуй! Я… меньше всего на свете ожидал тебя здесь увидеть…
        - Ты живой? - задаю я упрощенный вариант своего вопроса.
        - Э, да-а, - не очень уверенно отвечает он.
        - Точно? - с подозрением переспрашиваю я.
        - Да, да, конечно. - Он нервно хихикает. - Ты же не веришь в привидения, правда? Просто, понимаешь, это секретная информация.
        Я не понимаю.
        - Что - секретная информация? Что ты живой?
        - Да, понимаешь, это все Земной Союз. - Он внезапно принимается тараторить с бешеной скоростью: - Это было так ужасно, все эти годы притворяться, что меня нет в живых, я так ненавидел себя за то, что должен скрывать это даже от тебя!.. Но иначе для тебя было бы опасно! - Он хватает меня за плечи, и я наконец-то ощущаю его материальность. - Ты не должна никому говорить, что я жив, понимаешь? Я здесь… - он оглядывается и понижает голос до шепота, - я здесь агент под прикрытием, это задание Земного Союза, а ты же знаешь, как они серьезно относятся к секретности! Пожалуйста, ради твоей собственной безопасности, не говори никому!
        Я только стою и моргаю, да и то скорее вишу в его крепких руках, как тряпичная кукла. О боже мой, Кирилл жив, и все это время был жив… И у него такое бледное лицо, и глаза мутно-зеленые с коричневыми крапинками, и он всего на голову выше меня, и ничего этого я уже не помню! Я помню его зеленый свитер, и как он сидит в компьютерном кресле подобрав ноги, и как он любит растаптывать ложечкой чайный пакетик, когда чай уже допит… А лучше всего я помню зеленый мрамор приемного кабинета в штаб-квартире Земного Союза, где мне сообщили новости, выдали справку о смерти, фотографию в черной рамке и коробочку с наградами. А потом меня и трех других вдов поили водкой с шоколадными пирожными.
        - Хорошо, - наконец выдавливаю я, - хорошо. Послушай, Кирилл…
        - Ш-ш-ш! - Он пригибается к самому моему лицу. - Называй меня Инсей, на случай если кто-нибудь услышит!
        - Хорошо, - снова киваю я. - Послушай…
        Но тут я понимаю, что не могу продолжить. Я ведь хочу ему объяснить про Азамата, про то, что не надо от меня ждать чувств и так далее, ведь у меня теперь другой муж, а это ужасно трудно сказать, и что он подумает… Но я должна сказать это Кириллу, а не Инсею. А если у него здесь другое лицо и - как это? - легенда, то ему нет дела до моих брачных переживаний. И все-таки надо прояснить этот момент, а то еще возомнит… Хотя если он не должен называться своим именем, то и девушка у него должна быть другая, а то ведь догадаются… Так?
        Ему надоедает мое молчание, и он перехватывает инициативу:
        - Лиза, слушай, как ты здесь оказалась?
        Я открываю рот - издаю невнятный гортанный звук - закрываю рот - вдыхаю - открываю рот…
        - Я провалилась в пространственно-временной туннель, - наконец выдаю я наиболее правдоподобную и наименее лживую версию.
        - И он ведет на корабль?! - не верит Ки… Ин… он.
        - Ну, я думаю, он ведет в это место пространства, а что корабль оказался именно в ней, так это счастливая случайность, - самозабвенно вру я. Но у меня нет шансов объяснить ему про Ирлика, если я даже про Азамата заикнуться не могу.
        - Да. - Он вздыхает с облегчением. - Конечно. Счастливая, ты ведь могла так погибнуть. Боже мой.
        Он крепко и неуклюже меня обнимает. Мне это кажется странным, хотя я не могу сообразить почему. Наконец он разматывает руки и, убедившись, что я могу стоять сама, проходит на мостик и садится в кресло, жестом предлагая мне сесть в соседнее. Меня посещает смутное сомнение - вроде как я собиралась отсюда выйти, но, вместо того чтобы над этим покрепче задуматься, я удивляюсь, что он предлагает мне сесть, это необычно. В смысле не для него необычно, а для меня. Я сажусь.
        Передо мной приборная панель звездолета с непонятными значками.
        - А что это за корабль? - спрашиваю.
        - Это… ты знаешь, кто такие джингоши, правда ведь?
        Киваю. Это такие раскосые черные гады, а еще они как-то связаны с сырой рыбой.
        - Ну вот - продолжает он. - Они террористы. А я… - он снова понижает голос, хотя мы же говорим не на всеобщем, а на родном, - я за ними тут приглядываю и сообщаю куда надо. Под прикрытием, понимаешь?
        - А этот корабль не в опасности? - спрашиваю. А то война ведь.
        - Нет, - усмехается он. - Муданжцы думают, что они нас подбили и весь экипаж слинял, так что они не будут на нас заряды тратить. А на самом деле мы целехоньки, а чтобы подобраться поближе к ним, мне экипаж не нужен…
        Он листает какие-то картинки на сенсорном экране. Это все снимки космоса с кораблями. По-моему, большинство из них неисправны. Наконец он выбирает один, вызывает менюшку и принимается изучать какие-то параметры. Я перевожу взгляд на передний экран, который вместо лобового стекла. А, так вон эти корабли. Значит, он просто выбирал область укрупнения.
        - Ты извини, - говорит. - У нас сейчас трудная ситуация, мне очень нужно поработать. Ты посиди пока, я потом тебе найду каюту.
        Я киваю.
        Он на что-то жмет, и из динамика слышатся муданжские голоса. Так странно, я вроде бы как в прошлой жизни, с Кириллом, но тогда я еще не слышала живых муданжцев. Я с усилием тру лицо руками. Голоса говорят что-то странное, какую-то чепуху. Кирилл ругается себе под нос, вызывает на экране шкалу, начинает тягать туда-сюда курсорчик.
        - …Тукановы носы, - говорит голос из динамика, - нешибко провинчиваются одесную…
        У голоса сильный долхотский акцент. Я хихикаю.
        - Ты чего? - вздрагивает Кирилл.
        - Говорит смешно.
        Он смотрит на меня постепенно расширяющимися глазами.
        - Ты же учила муданжский! - внезапно вспоминает он.
        - Ага, - хихикаю.
        - Что он сказал?
        Я перевожу.
        - Что за чушь?
        - Сама не знаю. А зачем он тебе?
        - Да у них санитарный корабль, сволочь, невидимый, я его никак отловить не могу никакими приборами, а он раненых увозит куда-то, а потом здоровых возвращает… уж не знаю, кто их лечит с такой скоростью, этих тараканов-переростков…
        - А что ты с ним сделать хочешь? - спрашиваю. Это же свои, пусть лечатся…
        - Да я бы его хакнул да против них же обернул…
        - А ты умеешь? - удивляюсь я. Мне казалось, он никогда особенно не дружил с софтом.
        Он резко втягивает воздух и смотрит на меня затравленным взглядом. Потом закусывает губу.
        - Эт-то, собственно, и есть моя работа. Понимаешь…
        - Но ты же пилот!
        - Нет.
        Я моргаю. Да что сегодня за день такой, или я вообще сплю?
        - Это тоже из-за ЗС, - быстро говорит он. - Я должен был скрывать свою профессию. Говорил, что пилот, но на самом деле я хакер…
        Я медленно перевожу взгляд на большой экран. Справа виден нос одного из звездолетов совсем поблизости, а хвост уходит за край экрана. Но он ярко-красный, и я его знаю, это корабль Азамата. Он близко, я у него под носом, за мной кого-то должны были прислать, я шла к выходу, я на джингошском корабле, джингоши воюют с Мудангом, и у них есть этот хакер…
        Я вскакиваю и кидаюсь к выходу, но дверь не открывается передо мной, я ударяюсь, оборачиваюсь, Кирилл стоит рядом с бешено вертящимся креслом, наставив на меня маленький карманный лазерный пистолет.
        - Кому ты побежала рассказывать? - медленно спрашивает он.
        - Ну ты параноик, - отвечаю неверным голосом. - Открой дверь, мне плохо, я в туалет побежала. Что я кому могу рассказать? Зачем?
        - Ты не просто так тут оказалась, - все так же медленно продолжает он. - Они тебя подослали. Ты не любишь, когда твои таланты пропадают, я же знаю. Выучила муданжский, - значит, стала работать с муданжцами. Я не верю в совпадения. Так что садись на место спокойно и не мешай мне.
        - Кирилл, да что ты, с ума сошел, - начинаю я, но он перебивает меня истерическим воплем:
        - ТИХО!!! Я тебе сказал, как меня зовут!
        Пистолет в его руке при этом нехорошо вздрагивает. Пожалуй, лучше пока не пытаться взывать к разуму.
        - Хорошо, хорошо! - бормочу я. - Молчу и сижу тихо. Только убери пушку, родной, пожалуйста!
        Он пинком подкатывает ко мне кресло. Я послушно сажусь. В этот момент у меня начинает пиликать телефон.
        - Заткни его! - взрывается этот страшный, чужой мужчина. - Дай сюда!
        Не дожидаясь никаких действий от меня, он подскакивает вплотную, выхватывает телефон у меня из кармана и запускает им об стенку, только пластик брызжет осколками. Это был тот самый телефон, что мне Азамат подарил. Я чувствую комок в горле, и, как ни стараюсь сдержаться, на глазах все равно выступает теплая влага.
        - Думала, сможешь потихоньку их предупредить? - по-своему интерпретирует мои слезы этот подонок.
        Он вынимает из форменных брюк ремень и пристегивает мою правую руку к ручке кресла, одновременно держа меня на мушке. Ему страшно неудобно, но он очень боится меня, я это прямо чую, а значит, не отведет дуло и, чуть что, будет стрелять. Снизу мне виден индикатор заряда - полный, зеленый. Хозяин пистолета теперь расстегивает ремень на мне - отличное муданжское изделие, натуральная кожа, ручная работа - и пристегивает мою левую руку к подлокотнику. После этого он отходит на пару шагов, шумно вздыхает и вытирает пот.
        - Сиди тихо, - говорит. Доходит до своего кресла, изможденно падает в него, но тут же снова подрывается, кидается к шкафчику в противоположном конце помещения. Достает бутылку с водой, лихорадочно отвинчивает крышку, пьет.
        Чтоб ты подавился.
        Он и правда давится, да не просто кашляет, а еще хватается за рот, как будто ошпарился. Так тебе, суке. Из бутылки проливается немного жидкости, но это не вода, а кисель какой-то - вязкий, прозрачный, он тянется и тянется, но все никак не капнет, и вот уже почти до пола повис, а джингошская собака все кашляет и трясет бутылку, и тут кисель разводит в стороны руки-крылья, поднимает от пола прозрачное лицо и взмывает вверх, отбирает у человека пистолет и тут же поддает ему обухом в нос. Кирилл взвизгивает, хватается за нос, отшатывается, падает, а прозрачное существо мгновенно переметывается ко мне, продевается в пряжку ремня, потом второго, они расстегиваются и падают на пол, я хватаю пистолет, а мокрый и студенистый морской дух обвивается вокруг меня с шелестящим смехом и наполняет капитанский мостик запахом моря близ Орла.
        - Спасибо, - говорю я по-муданжски.
        Дух отвечает что-то журчащим шепотом, хотя я не уверена, что это были слова. Он снова перетекает по воздуху к Кириллу, сидящему на полу в полном ужасе, обвивает его руки, заведя их за спину - Кирилл борется, но тщетно, - поднимает его в воздух и усаживает в кресло перед большим экраном.
        Первое, что я делаю, это влепляю Кириллу качественную пощечину. Потом перекладываю пистолет в другую руку и влепляю еще одну.
        - Лиза, я… - начинает он робко.
        - Ты два раза чуть не угробил корабли, на которых я летела, а теперь угрожал мне напрямую, ты работаешь на джингошей и воюешь против нас, тварь! Тебе не помогут никакие оправдания про Земной Союз! Они не могли послать тебя против Муданга, потому что подписали акт о неприкосновенности Азамата Байч-Хараха, а он возглавляет муданжскую армию!
        Кирилл бледнеет до синевы и затравленно смотрит на меня.
        - Я не знал, что это он.
        - Ка-анечно, ты не знал! - ухмыляюсь я и убираю пушку в карман. Стрелять я все равно не буду, еще морского духа задену, а он крепко держит моего горе-террориста. - Вот только ты работаешь на Соччо, а он прекрасно знал, с кем имел дело тогда, зимой, когда ты по его приказу угробил двух Азаматовых ребят и полный штат детского лагеря! Тебе не снятся оторванные головы в свободном полете, нет? А мне вот снятся! Потому что я там была и чудом успела унести ноги! И потом, когда вы нас окружили - не надо притворяться, что ты не знал, кого взламываешь! - Я глубоко вздыхаю, собираясь с мыслями. - Но это еще не самое худшее.
        Он осторожно поднимает взгляд и втягивает голову в плечи.
        - Давно ли ты переквалифицировался из пилотов в хакеры, дорогой?
        - Я всегда был хакером, - хрипловато сообщает он. - Я и учился…
        - Очень интересно, - говорю. - И ты ничего мне не говорил все четыре года, что мы жили вместе, потому что так велел Земной Союз. Прекрасно, какой лояльный работник. И как же тебе, наверное, было трудно врать мне каждый раз, когда я просила помочь мне разобраться с новой техникой, - я нагибаюсь поближе и показываю ему загнутый палец, - настроить бук, починить мобильник, скачать что-нибудь… Как тяжело, наверное, было день за днем изображать из себя чайника, а?
        - Ну да, очень трудно, - мямлит он.
        - И конечно, тот факт, что у меня мать и брат работают при Земном Союзе, а я сама от него окончила институт, это все недостаточные причины, чтобы раскрыть мне великую тайну твоей профессии, не так ли? И уж конечно- конечно! - недостаточные, чтобы прислать мне весточку, что ты жив!
        - Но таков был приказ! - восклицает он.
        - Ага, у джингошей! Если бы в ЗС знали, что ты жив, Сашка бы тоже знал! Он ведь сидит на кадровых базах, в том числе на секретных! Это значит, что в ЗС тоже были уверены, что тебя прибило. Значит, ты инсценировал свою смерть, а сам перешел к джингошам, так ведь? А?
        Морской дух, постоянно журчащий у Кирилла над ухом, смотрит на меня с любопытством, потом усиливает хватку. Кирилл скулит, дух снова смотрит на меня: мол, так?
        - Ну да, перешел! - выкрикивает Кирилл. - Они меня шантажировали!
        - Чем же?
        - Не скажу!
        Дух с бурлящим энтузиазмом заламывает ему руку. Кирилл кричит:
        - Перестань! Скажу! Я им продал сведения!
        - А, так джингошам можно знать секреты ЗС, а мне нельзя? Это суперлогика! Может, мне надо было тебе заплатить, а?
        Кирилл воет. Я машу рукой, обращаясь к духу, чтобы ослабил хватку. Он подчиняется, вздохнув шорохом волн.
        - Ты им расскажешь? - тонким голосом спрашивает Кирилл.
        - Ты сам им расскажешь, - тепло говорю я и иду к своему чемоданчику. Достаю из него маску, очки и шапочку и надеваю. - А теперь поведай мне, солнышко, на какие кнопочки надо нажать, чтобы выйти на связь с твоими дружками и с моими дружками.
        - Одновременно? - переспрашивает он, нервно наблюдая за моими приготовлениями.
        - Ага. Я хочу устроить пресс-конференцию.
        Он стонет, но, когда булькающий дух угрожающе тянет его руку, быстро начинает диктовать.
        Через минуту экран покрывается многими маленькими экранчиками. Я надеваю стерильный балахон и перчатки. На одном из экранчиков я вижу бледного Азамата с кругами под глазами. Бедный мой. Ну ничего, скоро все будет хорошо. На остальных экранчиках рябят недоумевающие лица, джингоши спрашивают, что происходит, почему главный канал показывает рожу Инсея и какое-то пугало рядом, муданжцы просто пытаются врубиться, что все это значит.
        Наконец кто-то из джингошей выкрикивает нечто на своем языке. Азамат тут же оживляется, поворачивается вправо и негромко говорит на муданжском:
        - Это их хакер.
        Отлично, он услышал и понял по-джингошски.
        Взгляды Алтонгирела, Экдала и еще нескольких муданжцев становятся гораздо более осмысленными. Дух радостно булькает и помахивает подолом своей хламиды. Джингоши начинают волноваться. Азамат бросает через плечо распоряжение, я слышу какие-то удары в дальнем конце корабля. Надо торопиться.
        - Что ты со мной сделаешь? - лепечет Кирилл, глядя, как я достаю скальпель.
        Я молча принимаюсь расстегивать на нем штаны.
        Визгу было много, хотя я поступила по-божески и оттяпала только половину того, что надо было за то, как он со мной обошелся. Тем более операция-то сама быстрая, только кровью на экран брызнуло, а дальше я все мгновенно заварила. И даже дала ему общий наркоз, чтобы не помер от шока. Убивать-то я его не собиралась, только оставить сувенир на память, так сказать.
        Взглянув последний раз в позеленевшие лица джингошей, я выключаю видеосвязь и снимаю операционное обмундирование как раз вовремя, чтобы ворвавшиеся на мостик Эцаган и Онхновч меня узнали.
        - Лиза! - Эцаган кидается на меня с объятиями. - Мы чуть с ума не сошли, что случилось?!
        - А этот… - Онхновч замечает спящего Кирилла в руках журчащего духа. - Он кто?
        Я с трудом убеждаю Эцагана меня отпустить.
        - Это, - говорю, - тот самый джингошский хакер. Заберите это тело, пускай его Алтонгирел допросит с пристрастием, когда оно очнется. Со мной все хорошо, просто сегодня безумный день…
        Эцаган зачем-то подхватывает меня на руки, а Онхновч забирает Кирилла вместе с креслом. Дух облетает их обоих, журча и переливаясь, я машу ему рукой и посылаю воздушный поцелуй. Он машет в ответ и исчезает. Муданжцы переглядываются.
        - Там кто-то есть? - неуверенно спрашивает Эцаган, направляясь на выход.
        - Был, - говорю. А я и забыла, что другие его не видят.
        Эцаган грузит меня в крохотный звездолетик, а Кирилла, кажется, кладут в багажное отделение. Я внезапно понимаю, что страшно устала, и ноги меня не держат, и руки у меня дрожат, и мутит, и глаза слезятся, и вообще, кажется, я простудилась. А все чертов Ирлик со своими полетами!
        Мы причаливаем к Азаматову кораблю снизу, Эцаган залезает наверх, а Онхновч подает ему меня. Едва я более-менее встаю на ноги, как упираюсь носом в необъятную грудную клетку Азамата. Он пахнет потом, и в его объятиях я чувствую себя как ручка в колпачке.
        - Лизонька, - он горячо дышит мне в макушку, - что случилось?
        Он ждет, я не отвечаю, за спиной шорох, Азамат меняет вопрос:
        - О боги, так это ты этого… хакера? Ты поэтому задержалась?
        Я киваю, возя лбом по его мокрой рубашке.
        - Н-да, - произносит Азамат. - Я мог бы догадаться. Но за что ты его… так? Что он тебе сделал?
        Я немножко отталкиваюсь назад, чтобы посмотреть на него.
        - Он… Это Кирилл. Мой бывший… который, я думала, погиб.
        Азамат вздрагивает.
        - Твой… твой муж?!
        - Ну нет. То есть по смыслу да, но мы не были женаты. Официально. Так что все в порядке. Сделай с ним что-нибудь, чтобы я его больше не видела.
        - Да уж. - Азамат на секунду мрачнеет лицом, и я вдруг живо себе представляю, как он может «подоходчивее объяснить» моим непрошеным кавалерам, что они непрошеные. Ух-х, аж дрожь пробрала. Азамат тут же переключается в обычный режим и гладит меня по голове. - Ты хорошо себя чувствуешь? - спрашивает озабоченно.
        Кажется, вот сейчас меня и стошнит… но вместо этого я оглушительно чихаю.
        - Я простудилась, - говорю. - И очень устала. Положи меня куда-нибудь, и я не буду тебе мешать воевать дальше.
        - Воевать уже не с кем, - раздается у меня над ухом гнусавый голос Алтонгирела. - Джингоши улепетывают со всех моторов, Экдал за ними погнался, но, думаю, мог и не стараться. Они как полюбовались, как их козыря… кхм, оскопили, сразу и подались. Ты, кошмарная женщина, ты живая вообще?
        - Частично, - говорю. - Это хорошо, что джингоши того. На то и был расчет. И я его не совсем этого. Только наполовину. Еще сможет сволочей наплодить. - Я зеваю.
        Азамат подхватывает меня и несет. Кажется, сначала мы движемся к каютам, но тут он принимает звонок на гарнитуру, а там Экдал, да так орет, что мне все слышно:
        - Джингошей засасывает какое-то огромное световое пятно, я еле смог развернуться! Не знаю, что это, похоже на малую звезду, но очень странное! Азамат, посмотрите!
        - Сейчас, я не у экрана, - бросает Азамат и прямо со мной бегом мчится на мостик.
        Я ради такого дела протираю глаза. У большого экрана толпятся мужики, в гробовой тишине изучающие это явление природы: прямо по курсу огромная треугольная раззявленная пасть, и в нее стремительно летят джингошские кораблики и какие-то обломки.
        - Почему не поворачиваем?! - взревывает Азамат, и все приходит в движение, нас швыряет, он еле-еле удерживается на ногах. - Аварийную гравитацию! К шакалам отсюда, быстро!
        Мне кажется, корабль дрожит от его голоса. Мы поворачиваем, переживаем несколько ужасных мгновений перегрузки, но потом все восстанавливается, и вот светящаяся пасть уже видна только на малом экране заднего вида.
        - Что это была за хрень? - спрашивает чей-то обалдевший голос.
        - Это Ир… - начинаю я, но снова чихаю.
        - Все каналы, - отчетливо говорит Азамат в гарнитуру. - Курс на Муданг. Сворачиваемся.
        Глава 23
        Сплю я недолго, несмотря на всю кажущуюся усталость. Впрочем, постоянное чихание и заложенный нос - не очень способствующие сну явления. Так что вместо отдыха я забиваюсь в душевую кабинку, полную горячего пара, и прогреваю организм. Становится несколько лучше. Я вылезаю, заматываю голову толстенным полотенцем и облачаюсь в найденные в сумке у Азамата футболку и свитер. Они мне до колена, а под них я напяливаю там же откопанные носки, которые мне до колена с другого конца. Выгляжу я во всем этом, надо думать, сногсшибательно, но у Азамата в каюте нету зеркала, а поднимать стенку мне лень.
        События вчерашнего дня я помню плохо, а что помню, то не выстраивается в логическую последовательность. Подземное царство, Кирилл, Ирлик, дух, Азамат… Чушь какая-то получается. Но не могу избавиться от ощущения, что наломала дров. Неужели я видела Кирилла? И он оказался такой сволочью? И я ему за это устроила публичную экзекуцию… Вроде помню, что так и было, но все как во сне. Да и вообще, чем я думала? Ну да, он меня обманывал, и дважды чуть не убил, и под дулом держал, и воевал за джингошей. Это не считая того, что он продал джингошам какие-то секретные данные, пригрохал неизвестно сколько народа и чуть не взорвал сорок семь детей. Так и надо было его за все это отдать в жаркие объятия ЗС, а я что сделала? Это называется - законопослушная землянка, которая только в кино насилие и видела. А клятва Гиппократа? Что на меня нашло вообще? Азамат сидит нервничает, Эцаган с Онхновчем ждут у входа, а я устроила допрос с пристрастием в прямом эфире. Бред собачий, даже стыдно. Кирилл-то заслужил, но я-то хороша! А Азамат небось уже всем похвастался, что это я хакера поймала. Хорошо хоть у меня мозгов
хватило замаскироваться, прежде чем включать трансляцию. Ох, надо быстро найти Азамата и сказать ему, чтобы помалкивал!
        Когда я прихожу на мостик, Азамата там нет, только какие-то незнакомые мне люди, которые еще и открыто пялятся на мои голые коленки. Однако он вскоре появляется.
        - О, Лиза, ты не спишь? Я думал, ты теперь до посадки не встанешь. - Тут он замечает мой вид и начинает смеяться. - Ну ты придумаешь ведь нарядиться!
        - А что делать, у меня же нет запасной одежды, а та вся ужасно грязная.
        - Да понимаю, - кивает он, продолжая посмеиваться. - Я попрошу у Эцагана для тебя что-нибудь, он все-таки поменьше. Пойдем.
        Мы выходим в коридор, такой родной и знакомый, он ведет на кухню. Меня настолько захватывает это странное чувство узнавания, что я чуть не забываю, зачем искала Азамата, но он заговаривает первым:
        - Я хотел тебя спросить… Видишь ли, мы допросили… кхм, этого человека и узнали столько интересного, что лучше всего было бы передать его на Землю, потому что Земной Союз нас озолотит за этого кадра. Меня только смущает, что ты, хотя и состоишь у меня на службе, все же не военный чин и не гражданка Муданга. Насколько я понимаю, по земным законам, у тебя могут быть неприятности.
        - Могут, - энергично киваю я. - И будут. Если узнают, что это была я.
        Азамат призадумывается.
        - Вообще, я никому не говорил. Вот Эцаган с Онхновчем могли…
        - Самое худшее, что сам Кирилл знает. Он-то уж не промолчит, - вздыхаю я.
        - А ты знаешь, это как раз не проблема, - весело отвечает Азамат. - У него, похоже, от потрясения что-то повредилось в голове. Он, видишь ли, утверждает, что ты его заколдовала.
        Я прыскаю от смеха.
        - Да, ему, наверное, именно так и показалось…
        - А как ты его скрутила? Я ведь тоже видел, что он был как будто привязан к креслу, но без веревки… А он говорит… как-то он забавно сказал… - Азамат морщит лоб, припоминая. - Что-то вроде «грязная сила» или «немытая»…
        Я неприлично ржу.
        - Он имел в виду, что его схватили демоны. Просто с перепугу забыл, как это на всеобщем называется.
        - Ах вот оно что… Так как ты этого добилась?
        - Да это была не я. Помнишь того морского духа с Орла? Он, видно, тоже решил повоевать за Муданг и спрятался в бутылке с водой, из которой Кирилл хотел попить. Ну и вылез, схватил его. А Кирилл-то духа не видел, и никто другой тоже.
        - Хм. - Азамат задумчиво улыбается. - Мне попадались упоминания в легендах, что морские духи могут мгновенно перемещаться из одной воды в другую, но я никогда бы не подумал, что это распространяется даже на космос. Однако приятно, что он тебя запомнил. - Он с довольным видом косится на меня. - Так это я к чему, наш подопечный теперь бормочет, что его укусила бутылка, а потом его руки сами собой заломились за спину. Я подозреваю, что, даже если он и выдаст тебя, мало кто примет его всерьез.
        - В таком раскладе действительно, - рассеянно киваю я. - Конечно, со мной захотят побеседовать, но это можно будет уладить.
        - Отлично, тогда я могу спокойно сдать его Союзным войскам?
        Я киваю, и Азамат тут же командует гарнитуре соединить его с каким-то неизвестным мне наемником и сообщает ему, что пленного можно отправлять по адресу, как и планировалось.
        - Он не на нашем корабле? - спрашиваю я, когда Азамат заканчивает разговор.
        - Нет, ты же сказала - чтобы больше его не видеть, - улыбается он. - Ну вот все улажено.
        Мне становится несколько легче дышать. Хотя бы никаких уголовных последствий у моей выходки не будет. Остаются только сомнения и расстройство.
        - Слушай, - говорю, - а где наш Старейшина?
        - Он остался на планете, будет встречать нас в космопорту. Присутствие такого могущественного духовника, как он, часто вызывает сбои у сложной техники, поэтому в космос ему летать опасно. А зачем он тебе?
        - Да так, - говорю, - поболтать хотела. Тебя вот не напрягло, что я с Кириллом сделала?
        - Ну вообще, мне показалось, что это немного не в твоем стиле, - осторожно говорит Азамат. - Но у меня пока не было времени особенно об этом задумываться. А ты считаешь, что…
        Но тут мы приходим к Эцагановой каюте, из которой только что вышел сам Эцаган, и разговор автоматически заканчивается.
        - Классно выглядите, - усмехается Эцаган, окидывая меня взглядом.
        - У тебя лишних штанов не найдется? - спрашиваю несчастным голосом.
        - Сейчас поищем. - Он распахивает дверь и приглашает меня войти.
        Находятся у него только легинсы, но и то хлеб. Правда, их приходится четыре раза подвернуть, зато они не съезжают. До посадки доживу, и ладно. Только бы не разболеться совсем.
        - А ты Арону позвонил? - спрашиваю Азамата. - Они же там меня ищут, наверное.
        - Он сам позвонил, еще вчера, - задумчиво говорит Азамат. - Сразу как ты исчезла. И где ты столько времени…
        - Капитан, земля! - настигает нас вопль из коридора.
        Оказывается, мы уже садимся на Муданге, надо собираться и выходить.
        На этот раз мы сели не на самом ветру, а между высокими скалами - более удобные для посадки открытые места уже все заняты наемничьими кораблями. Все радостно высыпают на воздух, машут руками, прыгают на месте и даже обнимаются, что муданжцам совершенно несвойственно. Я плетусь за Азаматом, к которому то и дело подбегают всякие люди с целью от души похлопать по спине. Его кожаная куртка скоро станет совсем мягкой в ключевых местах. Я не очень хорошо себя чувствую и не могу понять - это температура или тут просто так жарко? Солнце-то наяривает о-го-го.
        - Лиза, ты как? - спрашивает Азамат, отвлекаясь от очередных поздравлений с успешно завершенной кампанией. - Тебе жарко, наверное…
        - А сколько тут примерно градусов?
        - Когда приземлялись, было двадцать пять.
        - Ого, так это мне надо все обратно снимать… - Я уныло оглядываю огромное открытое плато, полное муданжских мужиков. - Хотя, боюсь, не оценят.
        - Скорее даже слишком оценят, - хмыкает Азамат. - Донизу никак не потерпишь?
        Я намереваюсь ответить, но вместо этого чуть не сажусь прямо на землю, Азамат едва успевает меня подхватить.
        - Ты чего? Тебе так плохо?
        - Да голова закружилась, - говорю, - ничего особенного. Помоги мне снять свитер, пожалуйста, а то я совсем сварюсь.
        Конечно, заметив, что у нас что-то происходит, народ начинает скапливаться вокруг, интересоваться, не нужна ли помощь, и просто глазеть, как раздевают земную женщину. Я уже снова стою сама, хотя предпочла бы лежать, и предоставляю Азамату объяснять все за меня, потому что мне страшно лень шевелить губами.
        - Ну ладно, ребят, не толпитесь, дайте уже нам спуститься, моей жене надо прилечь…
        Ребята начинают было расступаться, когда кто-то - и вовсе не Азамат, который стоит рядом, - обхватывает меня сзади вокруг груди и поднимает. Я тут же забываю о всех болезнях, визжу, дергаюсь, пинаюсь, пытаюсь заехать нахалу в глаз, хватит с меня неожиданных ухажеров! Приходится извернуться, да и стоит он против солнца и, конечно, уворачивается, и тут я по запаху меда и дыма понимаю, что это Ирлик. Во всей красе - под три метра, пылающие красные узоры по смуглой коже, огненные патлы и тонна золота на шее.
        - У йопт, - вежливо вскрикиваю я, - Ирлик! Ведь щас бы врезала по физиономии! Ну поставь меня на место уже! Понравилось таскать, что ли?!
        Ирлик хохочет, демонстрируя всем желающим драгоценные зубы, и все-таки ставит меня на землю. Я отхожу на два шага в сторону Азамата, который переводит изумленный взгляд с меня на Ирлика и обратно. Народ вокруг отшатнулся на пару метров, но не убегает. Я замечаю бледного Алтонгирела с глазами овальными по вертикали и Старейшину Ажгдийдимидина с непроницаемым выражением лица, если не считать пульсирующей жилки на лбу.
        - Да ла-адно тебе, шарахаешься как от неродного! - Ирлик разводит руками в звенящих браслетах. - Мы ведь с тобой огонь и воду, так сказать, и спали вместе…
        Я чихаю от возмущения.
        - Ирлик, шакал, хватит людям голову морочить! Я тебе тогда не дала и сейчас не дам, у меня муж есть! - Я демонстративно вцепляюсь в Азамата, который на меня смотрит со своей характерной удивленной улыбкой. Не знаю уж, что он имеет в виду, но мне становится неловко за обращение к Ирлику на «ты».
        - Ишь какая злая, - обижается Ирлик и внезапно подмигивает Азамату. Потом снова обращается ко мне: - А я думал, спасибо мне скажешь, что подкинул тебе материала для резьбы по мясу.
        - А я как раз хотела поинтересоваться, за каким шакалом надо было забрасывать меня к Кириллу, - сообщаю я несколько тише.
        - На страх врагам, конечно! - радостно отвечает Ирлик и снова покатывается со смеху. - Ты бы видела их физиономии, когда… ой, не могу, у меня чуть брюхо не треснуло! И всего-то понадобилось два слова заклятия, а какой эффект!
        - Какого заклятия? - моргаю я.
        - Ну как же, для подначки! А то ты по природе слишком уж разумная и миролюбивая, а мне так скучно! - Ирлик улыбается так широко, что становится непонятно, где кончаются зубы и начинаются ожерелья.
        - Так это ты… - начинаю я, но возмущением все слова смывает. Кое-как совладав с собой, я корчу кривую рожу. - Отлично. Спасибо, что хоть сказал, а то бы я всю оставшуюся жизнь мучилась, что это меня переклинило внезапно. - Я хочу еще что-то добавить, но снова оглушительно чихаю. - Вот и простудилась из-за тебя!
        Ирлик на секунду перестает хохотать и всматривается в меня, прищурив густо накрашенные глаза. На его лице появляется и тут же исчезает кривая ухмылка понимания, после чего он одним плавным движением оказывается прямо передо мной в позе «лотос», прикладывает обе разрисованные когтистые ладони к моему животу и дует на них. Меня прошибает жаром.
        - Что ты… - начинаю я, но он перебивает:
        - Чада твои будут здоровые и прекрасные, как я. Что внутри, что грядущие.
        Протараторив все это, он откидывается назад в приступе божественного хохота, выгибается, совершает умопомрачительный кульбит (и как в юбке не запутался, понять не могу!) и перекидывается маленьким алым мангустом, который, напоследок пошевелив подвижным носом, исчезает в расщелине скалы.
        Я несколько прифигеваю от множественного числа и ошарашенно провожаю взглядом яркого зверька, когда вокруг меня начинается какое-то движение. Очнувшись и оглядевшись, я понимаю, что все мужики вокруг попадали на колени за исключением Старейшины, который сплел пальцы халой и беззвучно шевелит губами, и Азамата, который вцепился в меня, как клещ, и смотрит счастливо и обалдело.
        Я осторожно прокашливаюсь - и чихаю.
        - Можно уже встать, - говорю сиплым голосом, вытирая нос платком, который Азамат мне протянул. - Он ушел.
        В ответ по коленопреклоненной толпе пробегает волна восклицаний:
        - Белая богиня!
        - Всеобщая мать!
        - Владычица судеб! Вечная весна!
        Я беспомощно поворачиваюсь к Азамату. Он обозревает происходящее, как мне кажется, с юмором. Во всяком случае, мне хочется надеяться, что он не начнет опять городить околесицу про мое божественное происхождение. Он переводит взгляд на меня, и уголки его губ слегка дергаются.
        - Они встанут только в одном случае, - шепотом говорит он, подхватывает меня под мышки и сажает себе на плечо.
        И правда, Алтонгирел тут же встает, а вслед за ним постепенно и остальные. Азамат, как мне кажется сверху, величественно относит меня до кабинки канатной дороги и сгружает внутрь. Остальные подтягиваются за нами к площадке, с которой надо грузиться в кабинки, и Алтонгирел проворно подсаживает к нам Старейшину, а затем забирается сам. Вчетвером мы и отъезжаем вниз над головами низкорослых сосенок.
        Алтонгирел, все еще бледный, пялится на меня как на привидение, а на щеках горят красные пятна. Азамат довольно ухмыляется, но держит меня крепко, как будто боится, что я тоже сейчас превращусь в какую-нибудь зверюшку и ускачу в лес. Старейшина Ажгдийдимидин разглядывает меня не моргая, а потом внезапно открывает рот и хриплым, высоким, непривычным к использованию голосом произносит:
        - Рассказывай.
        И я выкладываю как на духу все с того момента, как увидела на склоне котенка, и до исчезновения Ирлика минуту назад. Все попытки не рассказывать то, чему присутствующие и так были свидетелями, проваливаются с треском, слова из меня так и прут. Некоторых я, кажется, и не знала до этого рассказа. Неудивительно, что наш духовник вынужден молчать, если в его голосе такая сила.
        Когда я объясняю, как получилось, что оказалась на короткой ноге с Ирликом, Алтонгирела немного отпускает, да и Старейшина перестает смотреть на меня так напряженно. В конце он только задумчиво качает головой.
        - М-да-а-а, - протягивает Алтонгирел, когда я наконец иссякаю. - А я уж чуть не решил, что ты и правда… - Он откашливается и принимает независимый вид.
        Азамат, который с интересом слушал мой рассказ, хитро улыбается.
        - Хотите сказать, что такого поворота событий вы не предвидели? - спрашивает он у обоих духовников.
        - Вот уж нет, - с душой выпаливает Алтонгирел, а потом осторожно косится на Ажгдийдимидина. Тот кивает, и Алтоша продолжает: - Мы знали, что участие Лизы необходимо для победы, но не знали, что именно она должна сделать. Потому и оставили Старейшину Унгуца, чтобы он за ней присмотрел и подтолкнул в нужный момент. Но Ирлик-хон и без нас взял свое.
        - Ты думаешь, он заворожил котенка? - с интересом спрашивает Азамат.
        Алтонгирел пожимает плечами, а Старейшина помахивает ладонью, дескать, почему бы и нет.
        - Ну, - вставляю я, - он говорил, что не мог оттуда сниться никому. Думаете, ворожить все-таки мог?
        Алтонгирел вопросительно оборачивается к Старейшине, тот неохотно извлекает из-за пазухи блокнот и черкает в нем: «В заклятиях богов часто бывают бреши и лазейки. Возможно, ворожить на котятах он мог».
        - Надеюсь, что с тем котенком ничего не случилось, а то я этому Ирлику… - заносчиво начинаю я, но Старейшина затыкает меня испепеляющим взглядом.
        Азамат наконец отпускает меня и сладко потягивается.
        - Эх-х, стар я становлюсь для таких приключений. Устаю сильно…
        - Да ты перенервничал, - успокаивает его Алтонгирел. - Тебе как Арон вчера позвонил, что Лиза пропала, ты ж не в себе был все это время. Хоть я тебе и говорил, между прочим, что мы ожидали чего-то в таком духе.
        - Арон вообще хорош, - фыркаю я. - Думать же надо. Мало ли что я пропала. Все равно понятно ведь, что раньше, чем война кончится, Азамат просто не сможет меня искать. Нет, вот надо человеку нервы трепать. Могли ведь и проиграть из-за этого.
        - Да ладно, Лиза, не злись на него, - устало просит Азамат. - Он привык со всеми проблемами ко мне за советом бежать, а тут такое дело…
        - Ну ага, и за пятнадцать лет не отвык. Смотри у меня, я тебе не дам так ребенка воспитать, чтобы, чуть что, к папе!
        - Да, кстати, - оживляется Алтонгирел. - Так вот что вы от меня так дружно скрывали. Можно узнать почему? - Он нацеливает убийственный взгляд на Азамата.
        Тот пожимает плечами.
        - Это я его попросила, - говорю.
        - Не сомневаюсь, - едко отвечает Алтоша. - И что же такого тайного в беременности, что духовнику сказать нельзя? Стыдишься, что ли?
        - Да пошел ты, - хихикаю я. - Просто ты и так нас все время доставал идиотскими советами, а я как представила, что будет, если ты узнаешь о беременности… В общем, попросила Азамата ради твоей безопасности помолчать, а то, знаешь, беременные женщины вспыльчивы, могла и покалечить ненароком… - Я многозначительно подмигиваю.
        Старейшина Ажгдийдимидин давится смехом: видимо, смеяться ему тоже не положено, но очень хочется. Алтоша краснеет.
        - Я ненадолго на Муданге, - сообщает он Азамату обвинительным тоном. - Прослежу, чтобы в праздники все хорошо прошло, и снова улечу с наемниками.
        - Ты просто хочешь хорошо поесть и музыку послушать, - сонно отвечает Азамат. - А наемников тебе еще поискать придется, сейчас многие останутся, кто раньше летал, а кто и полетит, то не скоро.
        - Посмотрел бы, на что у тебя жена похожа, - мстительно говорит Алтоша. - А вам сейчас перед Советом Старейшин представать.
        - По-моему, присутствующий Старейшина ничего не имеет против моего вида, - парирую я.
        Наш духовник слегка сдвигает брови и принимается выводить свой комментарий на листке блокнота: «Светские Старейшины, в отличие от меня, обращают внимание на то, во что одета женщина. Мы зайдем к моей сестре, у нее найдется на тебя платье».
        - Спасибо, - киваю, прочитав. Интересно, какая у Старейшины сестра. - А у меня дома ничего не осталось разве? - спрашиваю Азамата. - Я хочу сказать, я дома переодеться не могу?
        Азамат тяжело вздыхает.
        - Мой дом сожгли тем же вечером. Хорошо, что Ирнчин успел выпустить коня.
        - Ох, елки… - Меня пришибает новостью. - Как хорошо, что Арон все забрал… Слушай, я же не спросила, а много народу погибло?
        - Я знаю о троих, - отвечает Азамат. - Один был у нас дома, но я не уверен, что ты его запомнила. Такой седой…
        - Который глупости говорил?
        - Хм, ну да, наверное.
        - А остальные двое?
        - А, то были не мои ребята, ты их не видела. Как у тебя-то там, на Доле? Я звонил Арону, пока ты спала, но не спросил.
        - Да у меня должно быть все хорошо, - говорю. - Когда я попала к Ирлику, у меня там острых не оставалось, а с выздоравливающими, надеюсь, Орива справилась. Вы когда последний раз отправляли ко мне раненых?
        Азамат прикидывает в уме.
        - Еще раз после твоего исчезновения, там двое было. А больше серьезных ранений не было.
        - Ну, я надеюсь, все обошлось. Потом позвоню Ориве…
        - Так сколько из раненых выжило? - спрашивает Алтонгирел.
        Я на него странно смотрю.
        - Все. Все, кто до меня живым доехал, выжили.
        Теперь на меня все трое странно смотрят.
        - И Ирнчин? - осторожно спрашивает Азамат.
        - Конечно! Он вообще меня вводил в курс дела, пока я его обрабатывала.
        - И тот парень, которому обе ноги оторвало? - с отвращением уточняет Алтонгирел.
        - Ну естественно! Только на будущее: ноги тоже надо было прислать, я бы пришила. А так придется ему протезы заказывать, ну да я уж постараюсь, чтобы он не заметил разницы.
        - Владычица судеб! - Шепот Алтонгирела срывается на писк.
        Азамат начинает хохотать.
        - Ну так мы живем, ребята! - громогласно радуется он. - Вот это победа! Даже оплакивать почти некого! Ха-ха-а!
        Старейшина с приятно удивленным выражением лица качает головой. Потом он хмурится и черкает мне: «Ирлик-хон теперь от тебя не отстанет. Он любит людей, способных на невероятное».
        - И что мне в связи с этим делать? - спрашиваю.
        Старейшина пожимает плечами и отмахивается. Видимо, ничего не поделаешь.
        Сестра Старейшины живет на самой окраине города, практически носом в горы. Она примерно его возраста, маленькая, тощая, такая же бело-седая и с таким же шнобелем. Алтонгирел объясняет ей проблему, я покорно смотрю в пол и всячески показываю, как мне неудобно обращаться к чужим людям за одеждой. Мне и правда страшно неудобно.
        Женщина обменивается взглядами с братом и говорит:
        - Ну на такой случай у меня ничего нет, сейчас у дочери посмотрю.
        Упомянутая дочерь лет двадцати оказывается моей фанаткой - краснея и запинаясь, просит пофотографировать меня в том платье, которое она мне даст. Я великодушно соглашаюсь. Насморк мой чуток отступил, по крайней мере не чихаю и температуры нет.
        В итоге меня обряжают в простое голубое шелковое платье с разрезами по бокам чуть не от талии, а также в новенькие («только вчера купила, ни разу не надевала, что вы!») трусики, страдающие минимализмом. Сапоги я оставляю свои, хотя и с боем. Но ведь в Доме Старейшин все равно разуваться!
        Мы с Азаматом долго благодарим щедрую старейшинскую родню и топаем в центр города. На радиальной улице нас догоняет кое-какой народ, спустившийся из космопорта, если так можно назвать плато в горах, где приземляются звездолеты. У моего платья есть существенный минус: пялятся все. Но и существенный плюс: в нем не жарко в раскаленной долине. Даже Азамат, при всей его теплоустойчивости, снял куртку и перекинул через плечо, так чтобы мою вышивку по-прежнему было видно.
        - Однако лето близится, - с удовольствием констатирует он.
        На площади перед Домом Старейшин толпа такая, что не протолкнуться. Алтонгирел принимается окликать собравшихся, чтобы дали дорогу воеводе, и постепенно все начинают расступаться. Азамат ждет, пока путь совсем расчистится, и берет меня под руку. Мы шагаем вперед, и тут справа от меня кто-то выкрикивает - я уверена, что это Тирбиш, хотя и не видела, кто кричал:
        - Азамат - Император!
        С противоположного конца раздается свист, Азамат усмехается, но теперь уже два голоса отчетливо повторяют:
        - Азамат - Император!
        - Танн! - поддерживают их голоса напротив, и пара десятков кулаков колотит воздух.
        - Да вы шутите, - неуверенно бормочет Азамат.
        Я идиотски хихикаю.
        Тут в толпе слева кто-то принимается ритмично стучать в барабан - или бубен, я не разбираю. В такт этому стуку толпа начинает скандировать:
        - А-за-мат - Им-пе-ратор! А-за-мат - Им-пе-ратор!!!
        Я тяну его за руку, и мы наконец-то движемся к Дому Старейшин, а весь Совет высыпал на крыльцо и одобрительно кивает нам и толпе. Унгуц тоже там, а через мгновение по его левую руку вырастает Ажгдийдимидин, не знаю уж, как он провинтился вперед нас. Мы медленно подходим, и Азамат преклоняет колена перед крыльцом. Я, естественно, тоже. Скандирующая толпа порождает из себя камеры и принимается нас снимать со всех ракурсов, - правда, с моей стороны гораздо больше. Унгуц улыбается нам как родной дедушка и надевает на нас наши хомы. Старейшина-церемониймейстер прочищает горло и намеревается что-то сказать ликующей толпе, но скандировать никто не прекращает, и Ажгдийдимидин машет ему, дескать, брось, без толку. Тогда Старейшина Асундул нагибается к нам и, стараясь перекричать толпу, говорит:
        - Народное голосование, как видите, требует тебя, Азамат, новым Императором сделать. Наши знания этому не противоречат, напротив, так в древних пророчествах сказано. Еще когда вас женили, мудрый Старейшина Унгуц старинный список пред наши взоры представил, в котором твое, Азамат Байч-Харах, правление предначертано. Так пусть же судьба свое возьмет! - С этими словами он принимает из рук другого Старейшины ларец и извлекает из него что-то вроде шапки Мономаха, только еще с высоченным золотым шпилем, на конце которого вертится, как флюгер, ромб, вписанный в круг. Эту-то конструкцию он и водружает на голову ошарашенному Азамату.
        Толпа взрывается победным кличем, как будто стреляют по барабанам: «ТРААААРРРНННННН!!!!» - потом свист и вопли радости, кто-то успел сбегать за инструментами, теперь дуют в рога и стучат в бубны, а трое здоровенных мужиков приволокли огромную трубу, метров десять длиной, и четвертый - я его узнаю, это торговец кожаными изделиями - как дунул в эту штуковину, так горы задрожали! Я вцепляюсь в Азамата, чтобы звуком не снесло, а он в меня, чтобы удостоверится, что не спит. Глаза у него широко раскрытые, неверящие, губы дрожат, но улыбается, оборачивается к беснующейся толпе и машет рукой.
        Глава 24
        Не успеваем мы очухаться от неожиданно привалившего счастья, как доблестные воины сменяют военно-разрушительную деятельность на организующе-созидательную, и вот уже земля перед Домом Старейшин покрывается клеенками и войлоком, а сверху скатертями и подушками, и все это увенчивается едой - у кого что нашлось - и бутылками в гораздо больших количествах.
        Азаматова команда собирается вокруг нас, сверкая счастливыми хулиганскими улыбками.
        - Да будет ваше правление таким же чудесным, как его начало! - весело восклицает Эцаган и немного дурашливо кланяется.
        - Спасибо, - растерянно отвечает Азамат, все еще абсолютно обескураженный. - Я вообще не понимаю, как такое могло…
        Тирбиш и Эндан переглядываются и хихикают, Эцаган подмигивает мне.
        - А так все и должно было быть, - убежденно сообщает Дорчжи. - Лучший капитан, хороший Император.
        Кто бы мог подумать, что я стану жертвой политического заговора.
        К нам подковыливает Унгуц и почтительно кивает Азамату. Тот кивает в ответ, и старик неожиданно заключает его в пылкие объятия.
        - Молодец, мальчик! - горячо говорит Старейшина. - Вот это, я понимаю, жизнь. Я всегда знал, что из тебя выйдет толк!
        Азамат часто моргает и принимается сбивчиво оправдываться, ребята пялятся на него с идиотскими улыбками, смущая еще больше. Я трогаю Тирбиша за плечо.
        - Спасибо, - говорю негромко.
        Он оборачивается и потешно кланяется, прижав руки к груди. Я смеюсь и глажу его по голове. Эцаган хмыкает и тоже кланяется, и его я тоже треплю по кудрявой макушке.
        - Белая госпожа раздает благодать? - с усмешкой интересуется Онхновч.
        Я неопределенно повожу руками; ко мне выстраивается очередь. Меня не покидает ощущение, что я их обманываю, а с другой стороны, отказать совершенно невозможно. Да и потом, если уж эти люди выбрали Азамата над собой правителем, то и меня в расчет приняли, надо думать. Это, наверное, дает мне право совершать над ними какие-то псевдосакральные действия… Как Азамат меня учил - обряду нельзя следовать слепо, надо постараться поверить, что он сработает. Вот я сейчас и постараюсь от души пожелать каждому воину здоровья, долголетия и трезвости ума.
        Вообще, я, конечно, ошарашена развитием событий, но, в отличие от Азамата, не могу сказать, что я совсем не ожидала такого поворота. То есть именно императорства не ожидала, но в принципе была уверена, что его как-то отметят, наградят или хотя бы просто станут больше уважать. А они, значит, решили, раз он хороший руководитель, так надо его и впредь в этом качестве использовать… Хотелось бы еще знать, какие, собственно, функции у муданжского Императора.
        Стоило Азамату оправиться от поздравлений Унгуца, как на него налетает Алтонгирел, и тоже с объятиями. Вот уж не ожидала, что он на это раскачается, да еще и прилюдно. А после этого народ, видимо, решает, что все можно, раз уж Старейшина и духовник не побрезговали, и надо пользоваться шансом пощупать Императора, а то когда еще такой представится… В общем, Азамат получает годовую дозу тактильных контактов за какие-нибудь пятнадцать минут.
        Тем временем обстановка вокруг дополняется мангалами и жаровнями, на которых аппетитно шкварчат и дымят гигантские бараны, сурки и лебеди. Подъезжают машины с фруктами и горячими лепешками, народ начинает рассаживаться, и вот уже тут и там слышны тосты за здоровье Императора и продолжительность его рода. Наемники успели раструбить на всю столицу про явление Ирлика народу и его благословение, но, вопреки ожиданиям, обсуждают даже не столько это, сколько сам факт, что у Императора уже намечается наследник. Каждый, кто впервые слышит эту новость, облегченно вздыхает. Н-да, Ийзих-хон была бы очень недовольна таким разглашением сакрального знания. Кстати…
        - Азамат! - зову. - Ты не хочешь кое-кому позвонить, новости рассказать?
        - Ох, я даже не знаю, как об этом говорить. - Он разводит руками. - Мне кажется, ни ма, ни Арон не поверят. Конечно, позвонить все равно надо…
        Но тут его настигают Экдал и еще один наемничий капитан постарше, и Азамат снова временно теряет связь с реальностью. Я решаю все-таки обзвонить родственников, отбираю у мужа телефон и отхожу в сторонку, за угол.
        Матушка подходит к телефону очень не сразу.
        - Ой, Лиза, я вот только-только с рыбалки вернулась, едва вошла… Что у вас там стряслось? Шум какой-то…
        - Вы, - говорю, - имигчи-хон, сядьте поудобнее. Так вот Азамата выбрали Императором.
        На том конце раздается вдох с подвывом.
        - Ой ты боги милосердные… Да как же он… А вдруг не справится?
        - Кто - не справится? Азамат? Когда это он не справлялся?
        - Тоже верно, - несколько повеселев, соглашается матушка. - Но так это у него теперь вообще роздыху не будет от дел. Ой, а я ему тут сорочек нашила, а на кой они ему, обычные? Ему теперь только с золотом да самоцветами пристало носить…
        - Да вы не спешите, - говорю. - Во-первых, найдет он время. Двести лет как-то без Императора жили, так уж пару дней перебьются. Во-вторых, сорочкам вашим он все равно будет рад, даже если его вот прямо сейчас золотом засыплют. В-третьих, его еще не так просто заставить драгоценности носить.
        - Твоя правда, - бормочет в трубку Ийзих-хон. - Твоя правда… Он у меня такой, да… О-ох, - она облегченно вздыхает, - ну раз так, то хорошо. Наконец-то оценили его по достоинству.
        - Вот именно, - поддакиваю. - Вы-то как, имигчи-хон? У вас все в порядке?
        - Да у меня-то что может случиться? - удивляется старушка.
        - Ну как, джингоши всякие, война и прочее…
        - А что, неужто опять эти твари черные взбесились?! - охает она.
        - Ну так, - говорю, - с чего Азамата-то повысили, думаете? Он их с планеты выгнал, к шакалам.
        - Да ты что! Вон оно как… А мы тут сидим, ни сном ни духом… Вот соседский парниша в телефоне по сетке смотрит новости иногда, так он говорил, что вроде как очередная стычка была там, к востоку, да мы как-то и не задумались. Мало ли чего эти шакалы там устроили. А оно вон как… Ой, Лиза, ну ты мне вестей принесла - воз. Сейчас улов разберу и пойду соседям рассказывать, это ж теперь на пару лет поговорить хватит!
        На этой оптимистической ноте мы заканчиваем разговор. Я уже начинаю искать в телефонной книжке Арона, но тут мне звонит Сашка.
        - Лизка! Слушай, тут разведка донесла, будто Байч-Харах стал Императором Муданга! Это че ваще?
        - Чистая правда, - говорю. - Мы сами еще обтекаем, это было минут двадцать назад, кто уж успел…
        - Погоди-погоди, Лиза, а ну-ка давай по порядку. Это сегодня случилось?
        - Ну да, вот только что.
        - Ага… - Сашка стучит по клавишам. - Сегодня, двадцать первого мая, в… э-э… говоришь, двадцать минут назад?
        - Ну, может, тридцать, я щас ваще во времени не ориентируюсь.
        - Ладно, пусть будет примерно в полдень по земному времени. Так, дальше. Азамат Байч-Харах, известный наемник и участник двух джингошских кампаний…
        - Трех.
        - Что?
        - Трех джингошских кампаний.
        - Их всего две было…
        - Третья только что кончилась.
        - М-мать, Лизка, да что у вас там? Почему у нас никто ничего не знает про третью кампанию?
        - Потому, что она имела место на Муданге и в его космическом пространстве.
        - Но у тебя-то все хорошо?
        - Да. Вот видишь, мужа повысили.
        - Опупеть. Ладно, дальше. Был назначен Императором?
        - Нет, избран. Народным собранием. И одобрен Советом Старейшин. И не забудь упомянуть, что кампания завершилась успешно для Муданга: мы отвоевали независимость от Джингошской империи. По прикидкам, трое погибших и с полсотни раненых. Еще вопросы есть?
        Сашка некоторое время молча обалдевает.
        - Трое? С полсотни? Этот твой Азамат, он че, мертвых поднимать умеет?
        - Вряд ли ЗС оценит, если ты так напишешь, но можешь рискнуть, - усмехаюсь я. - Кстати о мертвых. Ты в курсе про Кирилла?
        - Не-ет, а что?
        - Он жив.
        - Лизка… Это я попал в фильм про зомби или у тебя бред?
        - Ты скоро сможешь с ним встретиться, - весело продолжаю я. - Он оказался джингошским шпионом, инсценировал свою смерть и чуть нас всех не угрохал вчера.
        - Гонишь, - отвечает Сашка тоном «ну дальше что было?!».
        - Мы с ним пообщались… На нем это сказалось необратимо. Он будет, скорее всего, пытаться меня обвинить в членовредительстве, но у него немного крыша поехала от стыда за свое поведение…
        Сашка, как всегда, мгновенно схватывает мои намеки.
        - Да ты врач по призванию и мухи не обидишь, наверняка свои же джингоши ему и… членонавредили. Тем более ты теперь императрица, у тебя неприкосновенность. Погоди-ка… - Он снова стучит по клавишам. - Я видел сегодня в сетке приказов что-то про захваченного шпиона… ага, вот «Было велено выслать экипаж на перехват шпиона у муданжцев». Так это он, значит? С ума сойти. Ну ты в порядке или в шоке?
        - Что-то среднее, тут просто куча событий, да еще работы было море. Главное, что семью этот засранец мне не разрушил, а остальное образуется.
        - Ну и слава богу, - вздыхает Сашка.
        Я хихикаю.
        - Маме-то что сказать?
        - Я ей сама позвоню.
        - А, ладно, тогда я побегу начальству новости доложу.
        - Погоди, ты как меня отрекомендуешь?
        - Ну как, так и скажу, моя сестра, императрица Муданга, че?
        - Вот не надо. Ты насчет сестры помолчи пока, а то с этой историей с заложниками, да и с этим Кириллом… Пусть сначала подтвердят неприкосновенность, а потом уж представлюсь. Да и насчет императрицы я не уверена…
        - То есть как?
        - А так. Это Муданг, детка. Скажи лучше «жена Императора». И учти, что по правилам перевода с муданжского на всеобщий слово «император» должно писаться с большой буквы, этому нас еще на курсах учили!
        - Хорошо-хорошо! - быстро соглашается Сашка и бежит подлизываться к начальству.
        Я звоню маме.
        - Лизка, я тут в саду, по локоть в грязи, чего тебе опять срочно прислать надо?! - Родительница явно не в духе.
        - Ничего, - говорю. - Просто звоню сказать, что Азамата выбрали Императором.
        Мне уже надоела эта фраза, но переделать никак не получается.
        - Ого, - спокойно говорит мама и задумывается. - Так это вы теперь ваще не приедете, похоже. Вот вечно этих мужиков куда-то тянет на подвиги… Нет бы о семье подумать!
        Я ржу, пока мама перечисляет недостатки мужского пола. Наконец мне надоедает это слушать.
        - Он не нарочно, - говорю. - И пока не сообщай бабушке, а то она будет мне названивать и требовать, чтобы я тут немедленно открывала школы и университеты и переводила письменность на латиницу, знаю я ее.
        - Да она и так уже мне все уши прожужжала, чтобы я на тебя повлияла, чтобы ты организовала на Муданг этнографические экспедиции, пока они не весь свой фольклор порастеряли. Ты ей там запиши хоть былины какие-нибудь, а то ведь не отстанет…
        Я клятвенно обещаю выслать подборку местного фольклора и возвращаюсь в реальность.
        Стоящий неподалеку народ смотрит на меня озадаченно, я же говорю на родном языке уже не знаю сколько времени. Ладно, надо еще позвонить Арону, а потом можно будет расслабиться.
        - Хотон-хон! - радостно восклицает Арон, едва взяв трубку.
        - Че? - моргаю я.
        - Ну как же, вы теперь Хотон-хон! А Азамат - Ахмад-хон!
        - А-а, так ты уже знаешь?
        - Конечно! Алтонгирел мне сразу после церемонии написал, а сейчас уже вся Сеть завалена снимками, человек пять успели вас пощелкать!
        - В смысле - успели? - снова не понимаю я.
        - Ну как же, теперь-то нельзя, вы же теперь не просто так люди.
        - То есть как, мне теперь Азамата фоткать нельзя?
        Арон задумывается.
        - Ну, вам-то, может, и можно. Но простым людям точно нельзя. Вы об этом лучше Старейшин спросите.
        - Ладно, - говорю. - У тебя-то как дела? Как там мои печальные?
        - Да у нас тут все хорошо. Задира без вас справилась, я ей даже помог немного, хотя я в этом, как говорится, уха от копыта не отличаю. Вот с отцом плохо, Хотон-хон, - добавляет Арон, резко погрустнев. - Он ведь тоже воевал, и его ранили. Я сейчас к нему собирался лететь прощаться.
        - Погоди-погоди… Когда он успел повоевать-то? На планете военные действия шли дней пять, да он и живет ведь совсем в другом месте…
        - Так джингоши вызнали, кому вы родственница, - уныло сообщает Арон. - Меня и мать не нашли, а на отца напали. Им-то плевать, отрекся он там или как. Отряд, правда, послали небольшой, да всех их и перерезали, отец ведь хоть и не Старейшина, но очень уважаемый человек, за него любой…
        - А ты-то откуда об этом знаешь?
        - Да мне сосед его птичку прислал, вот и унгуц за мной отправил, он меня знает, я ведь к отцу езжу иногда, особенно…
        - А какие у него травмы?
        - Да почем же мне знать, Хотон-хон?
        Из-за угла Дома Старейшин раздается скандирование чего-то вроде «пей до дна!» - из-за этого я почти перестаю слышать Арона.
        - А где он живет точно, можешь координаты прислать? Сейчас, прямо сейчас! - ору я в трубку.
        Не знаю уж, что он там ответил, но через минуту приходит сообщение с координатами для навигации на унгуце. В этот же момент из-за угла появляется Азамат. Шапку свою он держит в руках, бережно, как кошку, сам осоловелый, но счастливый, вблизи попахивает хримгой.
        - Лиза! Я тебя потерял. Куда ты запропастилась?
        - Звонила всем родственникам, - говорю. - Азаматик, я тебя поздравляю, - привстаю на цыпочки и притягиваю его к себе за косу, чтобы поцеловать, - но мне пока рано праздновать.
        - Есть еще раненые? - огорчается он. - Тебе организовать транспорт?
        - Да, и хорошо бы с водителем.
        - Может быть, мне с тобой слетать? Я, правда, выпил…
        - Нет, ты давай празднуй, ты заслужил. Тебе все передают поздравления, и моя мама, и твоя, и Сашка, и Арон.
        На самом деле никто ничего не передавал, но это ведь и без слов очевидно, правда? А вот про папашу ему пока лучше не знать…
        Тем временем празднующие принялись петь торжественные марши под аккомпанемент уже знакомых мне причудливых инструментов. Мы просачиваемся между двумя компаниями, дерущими глотки примерно на таком тексте:
        Долго длились поколенья,
        Мир с собою воевал -
        День дланью приминал
        Миллионы жизней.
        Танн!
        Дряхлый, старый, сумасшедший,
        Седым, уродливым стал гольп -
        Должен был по предсказаньям
        Скоро уступить иному.
        Танн!
        Жизнь катит в гору!
        Танн!
        Желтого шакала гольп
        Почернел углем пожарищ,
        Ждал черный император
        Покорения Муданга!
        Танн!
        На-кась выкуси!
        Красной молнией
        Полдень пал.
        Конницы слыша топот,
        Красным день стал.
        Красной степью черный джингош
        Как побитый пес убегает.
        Танн!
        Жарким пламенем
        Полдень пал.
        Жизнь, как стекло, дробя,
        Жарче бой стал.
        Жалкий черный бандит джингош,
        Жизнь спасая, в степь убегает.
        Танн!
        Несмотря на принятую дозу хримги, Азамат проворно договаривается с каким-то трезвенником насчет унгуца, отдает мне свой свитер и жареного сурка с термосом чая, после чего я гружусь в неторопливого вида унгуц и улетаю на северо-запад. Уже с воздуха звоню Ориве, проверяю, действительно ли в моей импровизированной больнице все живы, и наказываю ей собрать Арону чемоданчик-аптечку, а то мой, боюсь, так и остался на джингошском корабле.
        Я очень благодарна пилоту, который невозмутимо ведет унгуц, не обращая внимания на белобрысую земную женщину, час назад ставшую Хотон-хон (что бы это ни значило), в голубом шелковом платье и буром мужском свитере, свирепо уплетающую жареного сурка.
        Арават живет на окраине Худула, где в могучую реку Рулмирн впадает небольшой приток. На востоке, за горами, дымно, а когда мы поднимаемся повыше, проглядывают черные, выгоревшие проплешины - там, куда пришелся джингошский удар. Пилот, тоже заметивший пожарище, цокает языком.
        - М-да-а, леса пожгли о-го-го… Вдоль всего Сиримирна такие язвы. Хорошо, хоть снег еще лежит, по лесу не пошло… Так мало того, в северных горах где-то вулкан извергся, там тоже лес погорел. А еще, говорят, за Сирием круг какой-то нашли, в снегу протопленный, и все кровью залито. Не знаем даже, кого там убили, наших или чужих. Вы уж, Хотон-хон, мужу передайте, чтобы разобрался, а то ведь жуть…
        Я киваю, не отрываясь от сурка. Вот значит, где мы были.
        Мы садимся прямо посреди городской улицы, распугивая детей, гусей и собак. Стоит открыть крышку кабины, как мир взрывается звуками - лай, кудахтанье и блеянье, визги-писки, стуки-лязги, женское причитание, мужские окрики через улицу. Как только я, сверкая ляжками, выбираюсь из унгуца, подбегает Арон, успевший долететь первым.
        - Хотон-хон! - голосит он на весь город, по-моему. Шума становится в два раза меньше: все люди замолкают и оборачиваются. - Я все привез, как вы велели!
        - Спасибо, родной, - говорю, одергивая свитер. - Может, в дом пойдем?
        Дом у Аравата тоже стоит в саду, как наш сгоревший стоял, но зато он просто огромный. Четыре этажа, насколько я могу видеть, еще и внизу какие-то пристройки лепестками, чем-то похоже на мечеть. Саманные стены украшены цепочками геометрических орнаментов, образующими контуры гигантских цветов, в середке которых голубеют окна. Дверь распахивается нам навстречу крылом бабочки. Понятно, откуда у Азамата инженерные таланты.
        Безмолвный молодой слуга проводит нас в покои хозяина дома - огромную светлую комнату со сводчатым потолком. У открытого окна белеет постель, а в ней борода.
        Арон вносит вслед за мной обещанный чемоданчик и, пятясь, удаляется из комнаты. Я подхожу к пациенту.
        - На что жалуемся? - спрашиваю как можно более безразлично.
        Он смотрит в окно. Если бы я не знала, что передо мной Арават, то вряд ли узнала бы. Он бледный, лицо вытянулось, белые волосы всклокочены и расползлись по подушке, белая рубашка, белое одеяло… короче, впору в гроб класть. Он, видимо, и сам так считает.
        - Все-таки пришла? - спрашивает через силу. Судя по характерной невнятности речи и спекшимся губам, у него обезвоживание.
        - Что именно с вами случилось?
        Он издает хрип, притворяющийся смехом.
        - А говорила, недостоин…
        Я трогаю его лоб - горячий, как печка.
        - Вы ранены? - продолжаю допытываться.
        - Тебя Азамат прислал? - спрашивает. - Я его не звал прощаться.
        - Никто меня не присылал, - говорю. - Вы мне скажете, в чем проблема, или нет?!
        - Скажи ему, если хочет просить, чтобы я смило… смилости…
        Я рывком откидываю с него одеяло, чтобы выяснить уже, куда его ранили, но он внезапно меня отталкивает, да так сильно, что мне приходится сделать два шага назад, чтобы удержаться на ногах. Ладно, не хочешь по-хорошему, будем по-плохому.
        Выхожу на просторное крыльцо. Там сидит Арон с каким-то мужиком, вероятно соседом. Вокруг скопилась небольшая толпа.
        - Он не в себе и отказывается говорить, - сообщаю я. - Кто-нибудь может мне объяснить, что именно с ним случилось?
        Мужик на ступеньках, заметив меня, встает.
        - Так джингоши напали, - разводит руками он. - Побили его… Он их, конечно, тоже побил. Троих убил один, потом мы подоспели и…
        - Куда именно его били? В какое место больше всего?
        Мужик теряется.
        - Ну… вот сюда… и сюда… везде помаленьку, а как же…
        - Ясно, - вздыхаю. - А что, здесь вообще целителя нет?
        - Есть, - отвечает сосед. - Но Арават не пожелал обращаться.
        Я только кривлюсь. Пару секунд оглядываю толпу, размышляя, не позвать ли троих-четверых мужиков подержать этого героя, пока я буду его осматривать. Но боюсь, как бы они не приняли его сторону. Возвращаюсь в спальню. Арават зыркает на меня из-под натянутого до самых глаз одеяла. Я поворачиваюсь к нему спиной и заряжаю шприц снотворным. Будем как с Алтошей в старые добрые времена…
        Я успеваю впрыснуть полшприца, когда он, резко махнув рукой, ломает иголку и сбивает меня с ног. Вот ведь реакция! Но ничего, все равно подействует. Вот уже и заснул, пока я поднималась. Теперь мне наконец удается его распеленать и просканировать.
        При осмотре и анализах обнаруживается, что у него сломано два ребра и отбиты почки, да еще по мелочи синяки и ссадины по всему телу. А в почках, как водится, камни. И то сказать, деду-то под сто тридцать, если по Земле считать. Одна почка уже скуксилась, а вот вторую еще можно спасти…
        К счастью, среди прочего оборудования я велела Ориве отправить гемодиализатор. Я, правда, не думала, что придется его подсаживать, но раз уж пришлось, то хорошо, что не надо его дожидаться. Этот приборчик больше всего напоминает чайную чашечку из бабушкиного сервиза, только прозрачный и силиконовый. Его можно использовать как внешний аппарат, временно, а можно имплантировать в качестве искусственной почки, и пускай себе фурычит, только раз в год фильтр менять. Ну или, если оставшаяся почка нормально заработает после операции, искусственную можно будет вынуть. Продают их, естественно, стерильными и в герметичной упаковке, как все искусственные органы. Хорошо, что я их тогда на Гарнете закупила вместе с сердцами и печенями.
        Я закрываю дверь и вставляюсь в стерильный костюм.
        Операция длится шесть часов. Ирлик, пошли мне в ближайшее время какой-нибудь быстрой работы, чтобы не больше получаса над пациентом нависать, а? Еще эти чертовы люди, которым всем надо обязательно вломиться в операционную… Правда, после первого же визита я крикнула Арону, чтобы никого не впускал, если только хочет еще хоть раз увидеть отца живым, и он встал в дверях намертво. Но я все равно слышала, как какие-то люди пытаются сквозь него пройти, и меня это жутко раздражало, отчего работа не становилась ни легче, ни быстрее. И все-таки я справилась. Хотя пациент, наверное, предпочел бы, чтобы я облажалась, а потом до конца жизни мучилась угрызениями совести. Ну уж нет, дедуля, угрызения совести будут по твоей части.
        Я собираюсь открыть дверь, чтобы выпасть в коридор с победным воплем «Все-о-о-о!», когда замечаю справа, у самой двери, полку, на которой аккуратно, с математической точностью расставлены деревянные статуэтки. В том числе те, которые я вернула. Я так привыкла видеть их за стеклом серванта в большой комнате, что автоматически зацепилась взглядом за знакомое, не совсем еще понимая, что это.
        Я выхожу из комнаты в куда менее приподнятом настроении.
        - Жить будет, - мрачно сообщаю Арону и троим посетителям. - Пришлите кого-нибудь выкинуть мусор и поменять белье.
        Потом мы с Ароном ужинаем в огромной, гулкой столовой. Арон очень рад, что отец поправится, а мне вот довольно тоскливо, и он учтиво сдерживает свою радость, чтобы меня не раздражать, но у него не всегда получается. Потом я пишу инструкцию по обращению с больным и вручаю ее и пакет с лекарствами соседу, который единственный может уговорить Аравата принимать таблетки. Потом я категорически ложусь спать, наказав всем заинтересованным лицам разбудить меня, если в состоянии пациента наметятся изменения.
        Будят меня раньше, чем я бы предпочла. Арават проснулся слегка за полночь и, не обнаружив давешних симптомов, немедленно попытался встать. Двое парней, дежуривших у постели, еле смогли уложить его обратно без членовредительства.
        По темному дому я иду вслед за соседом на шум.
        - Я здоров! - рычит Арават. - Нечего меня тут больше держать, я здоров! Я чудесно исцелился!
        Сосед входит в комнату, придерживая мне дверь.
        - У нас все чудеса известно какого происхождения. - Он кивает на меня, сонную, в мятом платье.
        - Добрый вечер, - говорю неприветливо. - Как самочувствие?
        - Ты, шакалья девка, меня усыпила против воли! - возмущается Арават и снова порывается встать. - Да пустите меня уже, я здоров!
        - Ты здоров, пока лежишь, - зеваю. - А как встанешь, тут-то почка и отвалится. Вот полюбуйся, какие из тебя булыжники сыплются. - Я достаю из кармана свитера пакет с мелкими круглыми камнями, которые вымыла и забрала, чтобы Ориве показать.
        Освещение в комнате тусклое, включена только одна лампа из четырех под потолком, да еще ночник, но я отчетливо вижу, что Арават краснеет. Он сопит, раздувая ноздри, и прожигает взглядом сначала меня, а потом и всех остальных.
        - Ну мы выйдем, наверное, - неуверенно предлагает сосед, и все трое быстро выметаются за дверь.
        Мне резко становится неуютно. Не потому, конечно, что я боюсь Аравата, а потому, что не знаю, как с ним себя вести. Он вызывает во мне сильнейшую неприязнь, но я не могу твердо сказать, оттого ли это, как он поступил с Азаматом, или оттого, как я сама при первой встрече закатила ему прилюдную истерику. То есть, конечно, и то и другое, но не знаю, что больше. И потом, если бы дело было только в его вине, то я могла бы великодушно пренебречь своими эмоциями на то время, что он мой пациент. Но вот когда сверху накладывается еще и собственный стыд, то уже не получается никуда от этого деться. Но не просить же у него, в конце концов, прощения, хоть и для собственного спокойствия, а не для его!
        - Тебе мало было меня один раз на всю столицу ославить, - начинает он, как будто прочитав мои мысли. - Теперь еще всем в городе раструбишь о моих болячках?!
        - Если это единственный способ заставить тебя долечиться, то да, - огрызаюсь я.
        - Тебе-то до меня какое дело, женщина? - ворчит он, правда немного поумерив ярость. - У тебя передо мной долгов не было.
        - А я не для себя стараюсь, - говорю.
        - Он все-таки тебя прислал, - щурится Арават.
        - Да ну что ты, - протягиваю я. - Он и не знает, что ты болен. Ему сейчас вообще не до того, ты же понимаешь, не успел он войну выиграть, как на него это императорство свалили, теперь ни отдохнуть, ни уехать, уж не знаю, что будет, когда ребенок родится… - сетую я, изо всех сил копируя тон, каким клубные кумушки жалуются на мужей.
        Арават вцепляется в спинку кровати и подтягивается на руках в сидячее положение, не сводя с меня расширенных глаз. Какой же он все-таки высоченный, это ж страх.
        - Какое императорство? - хрипло переспрашивает он.
        - Ну как - какое, - моргаю. - Ты тут совсем забурел, я смотрю. Новости хоть почитай на досуге, пока валяться будешь. И не пытайся больше встать, пожалуйста, а то придется тебя привязать к кровати.
        Он съезжает обратно в горизонталь, все еще буравя меня взглядом. Эмоция в нем чувствуется очень сильная, только не могу понять какая.
        - Спокойной ночи, - говорю, гашу свет и выхожу из комнаты.
        На кухне - это то самое гигантское помещение, где нас кормили, - сидят сосед, двое парней-сиделок, пилот и Арон и пьют кофе.
        - Ну как он? Вы ему объяснили? - набрасываются на меня с вопросами.
        - Объяснила, а еще я ему намекнула на последние новости, так что у него теперь есть стимул пожить подольше, - усмехаюсь я.
        Арон отводит взгляд и качает головой.
        - Не думаю, что он простит Азамата.
        - Я тоже не думаю, - с фальшивой жизнерадостностью соглашаюсь я. - Но я думаю, если он очень постарается, то Азамат простит его.
        Мужики гогочут.
        - Мне тут Азамат звонил, - говорит Арон, наливая мне кофе. - Сказал, что вы забрали его телефон, а теперь не берете трубку. Я ему сказал, что у вас идет операция, но он очень просил позвонить потом, на номер Алтонгирела.
        - Ну щас. - Я принимаюсь шарить по карманам свитера. Он отяжелел и обвис от напиханных в него вещей. Ага, вот и телефон.
        - Азаматик, котик, что там такое? - воркую в трубку, прихлебывая кофе.
        - А, Лиза! Я просто узнать, долго ли ты там пробудешь? А то я уже соскучился! - Тон у него радостный, а язык немного заплетается. - Тут так весело, мне ужасно жаль, что ты пропускаешь! И люди интересуются, куда ты делась, всем же любопытно посмотреть…
        На заднем плане там музыка, смех, треск костров. Мне резко хочется прочь из этого тоскливого дома, туда, к мужу и к веселью.
        - Ну вообще-то я тут закончила, - говорю. - Так что если кто-нибудь меня отвезет, то я могла бы и прямо сейчас вылететь.
        - Отвезу, отвезу! - встревает мой пилот. Выглядит он вроде не очень сонным.
        - Ну вот - говорю в трубку, - доброволец есть. Так что жди.
        Азамат издает победный клич и принимается заверять меня в своей вечной любви. Я хихикаю и, кажется, краснею. Наконец он меня отпускает, пообещав ждать с нетерпением. Мои компаньоны за столом отворачиваются и делают вид, что ничего не расслышали.
        Я быстро собираю немногочисленные пожитки, еще раз инструктирую домочадцев насчет Аравата, и мы с Ароном грузимся в унгуц. Арон заводит волынку насчет того, что не надо было мне при всех обсуждать болезнь Аравата, тем более камни в почках - это так стыдно, так стыдно… Минуты через три я бесстыже отрубаюсь у Арона на плече, восприняв его бубнеж как колыбельную.
        Мы прилетаем уже на рассвете. Некоторое время кружим над городом, но потом все-таки садимся на окраине, потому что все улицы застелены скатертями и засижены горожанами, празднующими победу. Видимо, к этому времени здесь собрались не только столичные жители и воины, но и мирное население всего остального континента, кому транспорт позволил. Я иду по улицам, лавируя среди людей и еды, в дыму от костров и жаровен, затиснутая между Ароном и пилотом, потому что мое появление вызывает у празднующих столь бурную радость, что мне как-то не по себе. Наконец мы добредаем до моста с Домом Старейшин, где сидит Азамат в окружении ближайших соратников, рядом на крылечке расположились Старейшины, а напротив них большой оркестр, наяривающий победительные марши. На левом берегу у моста пестрая компания молодежи обоего пола отплясывает, подпевая:
        Темной ночью шум клубится,
        Тихо Тажилмирн течет.
        Танн!
        Теплой ночью танцы водят -
        То у нас праздник на дворе!
        Танн!
        Светлой ночью шум растекся,
        Сонно Сиримирн струится.
        Танн!
        Слышно песни, свист и пляски,
        Смех у нас всю ночь звенит!
        Танн!
        Азамат вскакивает, едва заметив меня, обнимает, подхватывает и крутит под бурное ликование окружающих. Потом наконец усаживает меня на подушки, услужливо освобожденные Убуржгуном и Энданом.
        - Ну как, у тебя все успешно? - спрашивает Азамат, прижимая меня к своему горячему боку.
        - Ага, - киваю. - Теперь корми меня и развлекай. А то там были такие кислые рожи, что и еда вся прокисла.
        Азамат хохочет.
        - Ну этого добра у нас хватает! Ребят…
        Но мне уже несут всяких разносолов, а оркестр заводит новую плясовую.
        - Чего-то у них песни не в рифму, - хихикаю.
        - А это очень старые песни, - объясняет Азамат. - Они рифмуются началом строчки, а не концом. Новые-то уже все перепели, пока тебя не было. Ну да ничего, завтра заново начнут.
        - А завтра опять праздновать будут? - спрашиваю, откусывая какого-то мяса.
        Но Азамат отвлекся, потому что к нам пробился Арон и кинулся поздравлять брата. К тому же оказалось, что то, что я откусила, представляет собой почти чистый перец, так что я слегка давлюсь и слезы из глаз брызжут.
        - Э, ребят, кто Хотон-хон дал красной сажи?! - возмущается Онхновч. - Это ж не женская еда!
        - Ой, извините… - доносится откуда-то у него из-за плеча.
        Мне передают кувшин с водой. Правда, к тому времени как он меня достигает, я уже немного отошла от первого шока и распробовала адское блюдо. Перец, конечно, зверский, но, черт, вкусно!
        - Ничего, - говорю, придвигая поближе лоханку с кроваво-красными колбасками. - Пойдет.
        Народ принимается улюлюкать и аплодировать, заключать пари, сколько колбасок я осилю. Азамат крадет у меня колбаску и наливает в маленькую пиалу чего-то из бутылки.
        - Ваще-то мне лучше… - начинаю я, но он перебивает:
        - Не отказывайся, это особое вино для беременных, у нас все его пьют, и повитухи прямо рекомендуют, оно очень полезное! Хоть пиалушку выпей, а то красную сажу без вина вообще есть нельзя!
        Ну ладно, немножко можно.
        Беременное вино оказывается шипучим, сладким и вообще без признаков алкоголя, хотя настроение мое существенно улучшается. В мою честь произносят тосты, Азамат держит меня за плечи - или держится за меня, он-то выпил прилично. Вокруг мельтешение, все танцуют, музыка, песни, хохот, блеск стекла, огня и мясного жира…
        Глава 25
        Я просыпаюсь в какое-то странное время суток. Вроде утро, да не утро, вокруг тускло, прохладно, на мне стопка одеял толщиной в метр, рядом Азамат посапывает. Вылезать из-под одеял совершенно не хочется.
        Чуть-чуть поворочавшись, принимаюсь оглядываться. А, так мы в шатре. И сейчас, видимо, дело к вечеру, потому и освещение такое. Ну что ж, логично. Проблема только в том, что я не помню, как я здесь оказалась, но в принципе это можно реконструировать.
        Под боком шевелится Азамат, протирая глаза. Потом потягивается и вылезает из-под одеял.
        - Не замерзла? - спрашивает, поеживаясь.
        - Пока нет, - хмыкаю. - Слушай, я это несчастное платье уже вторые сутки не снимаю. Где бы помыться и во что бы переодеться, а?
        - Ну переодеться тебе вчера надарили. - Он кивает в сторону кучи разноцветного барахла под стеной шатра. - Даже мне вчера кое-чего подарили, правда, по-моему, не все по размеру подойдет. А помыться - сейчас к Арону пойдем, мы тут близко от его дома.
        Я усилием воли заставляю себя выбраться из-под теплых одеял и выкапываю в куче вещей что-нибудь наименее отягченное драгоценными камнями и наиболее носибельное. Азамат прихватывает мои вещи вместе со своими под мышку, и мы идем к Арону.
        Арон сидит дома один и плачет.
        - Да ладно уж тебе так сокрушаться, - утешает его Азамат, который, видимо, знает, в чем дело.
        Я холодею и таращусь.
        - Что стряслось?
        - Да он все дом наш жалеет, - поясняет Азамат. - Он за ним столько лет присматривал, а тут раз - и все сгорело.
        - А-а, - облегченно выдыхаю я. - Ну это, конечно, очень грустно. Я бы тоже расстроилась. Собственно, я и так расстроилась, только времени на это не было. Но зато мы все живы и здоровы.
        - Вот и я говорю, - поддакивает Азамат. - Мы легко отделались, в семье ведь никто не пострадал. А дом новый построим, это не штука.
        - Да понимаю, - всхлипывает Арон, роняя слезы в бороду. - Но уж очень жалко…
        Я ухожу мыться, оставив Азамата успокаивать братишку.
        Боже, какое счастье - вымыться и переодеться в чистое! Хорошо и то, что дамы, одарившие меня шитыми нарядами, не забыли и про белье, хотя, на мой вкус, оно все чересчур кружевное и малофункциональное. Но, наверное, дарить можно только такое.
        За легким завтраком мы слушаем доносящиеся из-за окна песни и вопли.
        На рубахе голубой,
        Небесно-синей,
        На вороте косом
        Нет тесьмы.
        Желтой нитью не расшита,
        Шить тебе недосуг.
        Шелк пропал и позабыт,
        Жить мне одному!
        Ты другого ждешь с охоты,
        Так скоро я забыт!
        Теперь мой путь лежит далеко,
        Топь да степь меня зовут.
        Ждал, что вышьешь шелком ворот,
        Жаль, долго ждал!
        Жизнь моя нужна кому ли -
        Шить по ней узор?
        - Это так теперь и будет? - спрашиваю.
        - Еще сегодняшнюю ночь и завтрашнюю будут праздновать, - говорит Азамат. - Так положено. Сегодня, кстати, должны были съехаться лучшие певцы и сказители, так что у тебя будет шанс послушать песни о создании мира в самом лучшем исполнении.
        - А их записывать можно? - спрашиваю.
        - Ну вообще, у каждого уважающего себя сказителя есть студийные записи, - пожимает плечами Азамат. - С другой стороны, на празднике часто получается выразительнее и вдохновеннее. Так что, если хочешь, пиши.
        Записывающей техники у меня, правда, негусто: Азаматов бук и Азаматов же мобильник. Лучше действительно студийный диск купить, бабушке-то на выразительность наплевать, ей для архива.
        Через некоторое время мы двигаем к Дому Старейшин, где уже настраиваются новоприбывшие музыканты. Азамат предлагает мне вчерашнего беременного вина, но я пока не горю желанием снова отрубиться на произвольном месте. Все-таки муданжские чудодейственные снадобья хороши только для самих же муданжцев. А вот остались ли еще мои остренькие колбаски?..
        Красная сажа обнаруживается у костра прямо под мостом, где сидят несколько незнакомых мне наемников, их женщины и Эцаган. Этот вчера, как выясняется, упился в хлам еще до моего возвращения и продрых большую часть празднества, так что сегодня намерен восполнить.
        - Что же ты так себя не бережешь? - спрашиваю, старательно забывая, что меня саму вчера отсюда кто-то унес. В конце концов, я была уставшая, после работы и вообще.
        - Да меня как все стали поздравлять, и с каждым же выпить надо, а я и накануне не спал, вот и получилось… - смущенно объясняется Эцаган. - Мне уже Алтонгирел за это вставил по печенку, вы уж не начинайте, Хотон-хон…
        Видимо, мне придется смириться с тем, что никто больше не будет называть меня по имени.
        - А тебя-то с чем поздравляли? - спрашивает один из наемников, раскуривая трубку с какой-то зеленью.
        - А я успешно провел группу через Короул! - немедленно сообщает Эцаган. - Да, Хотон-хон, вы же этого еще не слышали, наверное… Рассказать?
        - Конечно, расскажи! - Я усаживаюсь поудобнее и беру себе еще колбаску.
        - Ой нет, только не опять! - стонет другой наемник и вместе еще с двумя встает и отходит к другому костру.
        Мы сидим довольно близко к воде, от нее тянет прохладой, и я поплотнее закутываюсь в теплый, расшитый золотом диль. Азамат на мосту зацепился языком за одного из сказителей, так что пока оттуда льется только негромкая музыка.
        - Дело было так, - с горящими глазами принимается рассказывать Эцаган. - Капитан, то есть я хочу сказать, Ахмад-хон, назначил меня главным в той группе, что должна была зайти с Короула.
        - Ни шакала себе! - вылупляется тот наемник, что был не в курсе Эцагановых похождений.
        Я только мучительно припоминаю, что, когда Азамат предложил одну группу отправить через этот самый Короул, многие были против.
        - Ага, - довольно кивает Эцаган. - Ахмад-хон мне и раньше самые опасные миссии доверял, а тут уж сами боги велели, я ведь дважды бывал на Короуле!
        - Чего ж ты там забыл? - спрашивает жена наемника, грудастая и крашенная в рыжий.
        - Да его вечно несет куда не надо, - отмахивается наемник постарше, лежащий поодаль, подперев голову рукой и задумчиво побалтывая остатками хримги в пиале.
        - Так ведь прикольно! - объясняет Эцаган, разводя руками. - Надо же понять, чего все боятся!
        - Это у него так стресс выходит, - снова встревает старый наемник. - Как что плохое случается, сразу лезет на рожон. То по пещерам Короула бродить, то на морского змея охотиться, то на джингошей…
        - И правда, - поддакивает другой наемник, - тебя Ахмад-хон разве не за это из команды попросил?
        Эцаган поджимает губы и собирается ответить какой-нибудь грубостью.
        - Дайте ему уже рассказать, - говорю. - Чего привязались к парню? Ну молодой, ну горячий, зато с каким сложным заданием справился!
        Молодой наемник ахает, остальные оборачиваются.
        - Ой, Хотон-хон, мы вас не заметили! Простите! Давай, Кудряш, рассказывай, раз Хотон-хон просит!
        Эцаган кивает мне, широко улыбаясь. Я в ответ подмигиваю.
        - Короче, дело было так. Мы перелетели на ту сторону гор прямо от штаба и под прикрытием добрались до Красных Рогов - это как раз напротив места столкновения с джингошами. Часов за пять добрались, унгуцы оставили и сразу пошли вглубь, чтобы к утру уже до джингошского лагеря добраться. В этом месте горы узкие, можно за полдня и ночь перейти. И вот входим мы в пещеры…
        На этом месте три наемничьих жены встают как по команде и уходят к другому костру.
        - Чего это они? - моргаю.
        - Боятся, - пожимает плечами один из наемников. - Женщины, что с них взять?
        Я только кривлюсь и киваю Эцагану, чтобы продолжал.
        - Так вот входим мы в пещеры, а там воды по колено, а в ней череп светится!
        - Вот шакал! - охает наемник, а его жена - единственная оставшаяся - заметно бледнеет.
        - Ну и что вы сделали? - спрашиваю с интересом.
        - А я камнем в него кинул, он и рассыпался, - гордо заявляет Эцаган. - Это там такие мелкие светящиеся рачки живут, они группами собираются, и иногда получаются такие формы, что можно на что-то подумать. Ну, я всем объяснил, что да как, а они мне, дескать, а что, если это предзнаменование? Ну, к счастью, Ахмад-хон с нами почти всех боеспособных учеников духовников отправил, они быстро остальных успокоили. Сказали: мол, это Короул джингошам смерть пророчит.
        Я хихикаю, но этого, кажется, никто не замечает.
        - Короче, - говорит Эцаган, - идем дальше. Фонари все включили, чтобы теней не осталось, а то знаете, как бывает - пещеры гулкие, в каждом темном углу что-нибудь мерещится…
        - Да откуда же Хотон-хон может такие вещи знать? - встревает один из наемников. - Кудряш, ты что?
        - Ну вообще-то я бывала в пещерах. Правда, те были уже все исхожены, но все равно, когда пещера большая, там гулко и темно, еще и звуки какие-нибудь, и впрямь жутковато.
        - А зачем вы туда ходили? - изумленно спрашивает жена наемника.
        - Затем и ходила, - хмыкаю. - Побояться.
        Они ржут минуты три, мне даже неловко становится, что развеяла Эцагану всю атмосферу для страшных рассказов. Наверху, на мосту, настраивается оркестр, незнакомый голос тянет «о-о-о» на одной ноте. К чему бы это?
        - Ладно, - продолжает Эцаган, отсмеявшись. - Идем, значит, мы дальше. Под ногами снова сухо стало, даже местами свет через какие-то щели пробивается. Я этот путь знаю, ходил по нему, когда первый раз там бывал. Ну мы, как полагается, веревку тянем и номерки раскладываем, регулярно пересчитываемся. И вот выходим в такую пещеру, где прямо совсем светло. Ну не как днем, но как в первых сумерках. После тьмы-то все светло. А там даже зелень какая-то по стенам пробивается. Заходим, значит, мы в эту пещеру, а навстречу нам бабка с козой!
        - Ой! - Жена наемника аж лицо в руках спрятала.
        Остальные сидят такие напряженные, ждут продолжения. Одну меня смех разбирает, но я сдерживаюсь.
        - Я говорю, - продолжает Эцаган, - спокуха, ребят, тут может быть второй выход, мало ли, на плато и деревня может быть. Ну все столпились, на бабку пялятся, а она такая: ой, ребятки, да какие славные-красивые, зашли бы к нам в деревню, а то у нас уж давно молодых не осталось, помогли бы малость по хозяйству, старики-то не справляются, а мы бы вас козлятинкой свежей угостили, да с молочком… - Эцаган смешно и убедительно подражает старухиной манере речи. - Ну мужики мои чутка расслабились, стали прикидывать, нельзя ли нам задержаться, старым людям помочь. А я стою, смотрю на козу и все думаю: что ж с ней не так? Говорю: мол, извините, у нас время ограничено, мы к вам в другой раз лучше зайдем… А сам все на козу смотрю. И тут доходит - шерсть-то у нее длинная, а под брюхом не висит. Я присел слегка, под брюхо-то заглянул, а оно распорото!
        - А-ай! - визжит моя соседка и зажимает уши.
        Несколько мужиков бормочут гуйхалахи.
        Эцаган делает драматическую паузу, так что приходится его подстегнуть.
        - Ну, ну, и что дальше?
        - Да ничего особенного. - Он пожимает плечами. - Я ребят пугать не стал, еще шарахнутся от призрака, потеряются. Я духовников двоих вперед подтолкнул, шепнул им: мол, читайте заклятия от горных духов. Они как жезлы достали, старуха вдруг заторопилась, дескать, у нее там суп варится, не до нас ей, в другой раз так в другой раз. И ушла вместе с козой.
        - Ох ты демон! - выдыхают слушатели. Тот, что справа от меня сидит с супругой, гладит ее по голове: мол, можешь руки убрать, страшилка кончилась.
        - Идем мы дальше, - продолжает Эцаган. - Опять вглубь спустились, где темно, устали, решили небольшой привал сделать, и так быстрее шли, чем рассчитывали. Ну подогрели еды, чаю вскипятили… Тут что-то шуршит.
        - Небось летучая мышь, - неуверенно предполагает один наемник.
        - Мы тоже сначала так подумали, - зловеще улыбается Эцаган. - Но уж очень на шаги похоже.
        Все вокруг поеживаются.
        - Я всем сказал помолчать, а Ирнчину послушать. Он ведь у нас слухарь.
        - Кто? - не понимаю.
        - Ну слухарь. Слышит очень хорошо. А вы не знали? Он еще в детстве, когда у него сестра маленькая умерла, с ней через землю разговаривал, вот так он слышит, представляете?
        Мне наконец-то становится не по себе, Эцаган может гордиться.
        - Так вот Ирнчин послушал и говорит, ходит там какой-то человек, под нос бормочет, а за ним веревка по полу тянется. А бормочет, что у него соль кончилась. Ну я фонарик выключил, чтобы горного духа не раздражать, они же свет не любят… Взял баночку с солью, пошел за угол поставил, подальше туда. Возвращаюсь - на меня уж на самого как на призрака смотрят. Я говорю, ребят, расслабьтесь, это ж известно кто, во всех пещерах водятся такие духи. Это ежели человека друзья в пещере бросили и он там умер, то дух его так и ходит по той пещере. По-хорошему, надо останки захоронить, но обычно в горах не до того. Тут главное - самим никого не потерять, а то дух разгневается, ну и если он чего просит, то дать. Мне про это Алтонгирел кучу всего рассказывал. В общем, в итоге затих этот персонаж. Мы пошли дальше.
        - Там еще много ужасов? - слезливо спрашивает моя соседка.
        Эцаган задумывается.
        - Два.
        Она прерывисто вздыхает, на меня косится, но не уходит.
        - А как духи соль едят? - спрашиваю. - Точнее, они вообще едят?
        - Не-а, - мотает головой Эцаган. - Не едят. Но у него соль могла, например, водой размыться, а ему важно, чтобы все снаряжение было в порядке, хоть он и не пользуется. Мертвым всегда такие вещи важны. Иногда бывает, знаете, мужик жене заплатит за месяц секса, и вдруг случается что-нибудь с ним. Так приходит с того света, чтоб отработала!
        В этот момент надо мной нависает тень, а на плечо ложится громадная ладонь. Я слегка вздрагиваю. Соседка взвизгивает и шарахается.
        - Лиза, там сейчас на мосту будут исполнять песни из «Сотворения мира», - с энтузиазмом говорит Азамат. - Пошли, ты же хотела послушать!
        - Щас пойду, - говорю, угощая его острой колбаской. - Тут Эцаган страшные истории рассказывает, я хотела дослушать.
        - Тебе вообще-то не стоит такие вещи слушать, - хмурится мой супруг, приземляясь рядом.
        - Действительно! - поддакивает муж моей соседки. - Беременным женщинам пугаться нельзя!
        - Да знаете, - говорю задумчиво, - после того как меня Ирлик попросил, когда буду умирать, подойти поближе, чтобы он смог дотянуться и сожрать мой труп, меня почему-то не пугают ваши бабки с козами. Даже не знаю, с чего бы это?..
        Моя соседка наконец-то падает в обморок, Эцаган бледнеет, а Азамат фыркает смехом и обнимает меня одной рукой.
        - А… - начинает Эцаган, - вы мне потом свои страшилки расскажете?
        - Если духовник не запретит, то почему бы и нет, - пожимаю плечами. - Так что там у тебя дальше было?
        - Дальше… - Эцагана явно несколько смутило, что мои приключения были страшнее, и он немного комкает свой рассказ. - Ну мы еще на зачарованный клад набрели. Такой, знаете, типа лежит гора сокровищ всяких старых, а на самом деле это такая хищная тварь. Потянешься за драгоценностями, а она ка-ак отхватит руку! Один из наших так потерял кисть, представляете?
        - Представляю, - говорю. - Мне его привезли. А я еще понять не могла, собак на вас там спустили, что ли…
        - Ну вот, - продолжает Эцаган. - А потом уже на выходе лесного демона встретили. Во всей красе, огромный, черный, шерсть лоснится, - видно, хорошо ему там живется. Никто ведь в леса Короула не ходит, боятся. Ну мы ему оружие показали, говорим, нас много, все отборные воины, вооружены до ногтей, а лес твой нас не интересует, мимо идем. Так что не трать силы. Он нападать не стал, но так и шел за нами до самого края леса, следил, чтобы дичь не стреляли и деревья не валили. Ну так нам и правда не до того было. Вот и прошли. - Он разводит руками.
        - Молодец, Кудряш, - с улыбкой кивает Азамат. - Молодец. Отлично справился. Я совершенно правильно тебя назначил на эту операцию.
        - Да вы уже говорили, - смущается Эцаган.
        - И с удовольствием повторяю. Тебя и смелостью, и умом боги щедро наделили.
        - А что ж вы его из команды поперли тогда? - интересуется лежащий наемник.
        - А чтобы урок выучил, - наставительно говорит Азамат. - Что нельзя идти в бой на горячую голову. Хочешь доказать свою доблесть, так охолони сначала.
        Эцаган снова смущенно кивает.
        - Ну что, - Азамат прихватывает меня под мышки, - идем Айру-хона слушать?
        - Кого?
        - Ну как же, Лиза, это же самый знаменитый на Муданге сказитель!
        - А-а… Ну пошли.
        Он поднимает меня в воздух, ставит на ноги и ведет на мост. Моя соседка, как раз пришедшая в себя, тоже поспешно тянет мужа за нами.
        - Чего ты над бедной женщиной издевалась? - неожиданно спрашивает Азамат.
        - Над какой женщиной? А что я ей сделала?
        - Заставила ее страшные истории слушать.
        - Я заставила?!
        - Конечно, ты! Ты ведь теперь Хотон-хон, образец для всех женщин. Ты сидишь слушаешь, значит, и она должна.
        - Но три других ушли!
        - А они, видать, не на Муданге родились. С Брошки или с Гарнета, не знаю. Ты им не указ.
        - Так что мне теперь, не слушать Эцагана было, что ли, из-за этой клуши?
        - Нет, зачем, просто надо было ей сказать, что она может уйти, если хочет.
        Я продолжительно выдыхаю.
        - Ладно, поняла. Кстати, объясни мне, что значит Хотон-хон? Это типа императрица?
        Азамат задумывается, шевеля губами.
        - Ну примерно… Не могу припомнить, чтобы где-то официальный перевод попадался. Знаешь, я бы скорее сказал «первая леди». У вас ведь есть такой термин, правда?
        - Угу. Ты имеешь в виду, что у меня нет реальной власти?
        - Реальная власть у тебя и без титула была, - ухмыляется он. - Вот формальной нету, да и то над мужчинами. Над женщинами - сама видишь. Они теперь будут одеваться как ты, причесываться как ты, слушать твою любимую музыку и так далее. Я думаю, ты понимаешь, что это большая ответственность…
        - Да уж, - вздыхаю. - Боюсь, что мне придется нанять персонального стилиста, который бы смог сбалансировать мои нужды и общественный вкус.
        Азамат задумчиво кивает.
        Мы подходим к крыльцу Дома Старейшин и усаживаемся у стены рядом с нашими Старейшинами, откуда открывается хороший обзор оркестра. Музыканты, надо сказать, шикарные. Некоторые помоложе, другие постарше, но все большие такие дядьки, волосы длинные по ветру летят, одежды сверкают, пестрые, расписные инструменты в больших руках пищат по-женски. Вокалист, то есть сказитель, еще не очень дряхлый старик, сидит на маленькой табуретке, а коленями упирается в землю, точнее, в ковер на земле. Видимо, в таком положении петь удобнее. Впрочем, пока он все еще тянет свое «о-о-о».
        - Почему он так воет?
        - Распевается, - с удовольствием объясняет Азамат. - Цикл большой, надо хорошо голос подготовить.
        Голос у сказителя похож на Алтонгирелов, тоже такой приятный тенор. Наконец все приготовления закончены, публика расселась, окончательно стемнело, и сказитель начинает петь примерно следующий текст (насколько я могу разобрать все эти устаревшие слова и обороты):
        Когда севера гора великая галькой маленькой была,
        Когда южные леса густые гребнем камыша взошли,
        Когда Гэй море-океан плевком старого бога был,
        Когда реки полнокровные молоком богини-матери
        пролились,
        Когда великая дева Укун-Тингир малым дитятком была,
        Тогда в очаге из раскаленных камней народился Унчрух.
        О-танн-данн!
        Народился Унчрух, императорский сын,
        Народился Унчрух, отцов наследник.
        Наклонясь над колыбелью, сказал ему отец:
        Не сместить тебе меня на троне, пока безбородый.
        Не тридцать и не сорок весен скитался Унчрух
        по степям.
        О-танн-данн!
        Волос длинный, как Сиримирн, голос громкий,
        как грохот волн,
        Воин сильный, как Рул-гора, нету слабых мест,
        кроме сердца.
        - Азамат, - шепчу я, - А разве «унчрух» не значит «круглый сирота»?
        Он кивает.
        - А как тогда получается, что у него отец есть? И волос ведь длинный…
        - Ну, - Азамат пожимает одним плечом, - в старые времена люди иначе мыслили. - Видя, что я не удовлетворилась таким ответом, он продолжает: - Его отец мертв, он говорит с того света.
        - А почему если он мертв, то трон не уступает? Кто же правит?
        - Трон не уступает, потому что священный предок. К ним раньше относились как к богам.
        Я безуспешно пытаюсь постичь муданжскую народную мудрость, а Азамат снова заслушался эпосом. Унгуц тянет меня за рукав и шепчет:
        - Ты, Лиза, проще на вещи смотри. Вот Азамат у тебя - при живом отце сирота.
        Мне только и остается, что прикусить язык. Тем временем, насколько я уловила, сказитель пояснил, что отец героя, первый Император Муданга, требовал, чтобы сын непременно женился на какой-нибудь богине, и только с этим условием соглашался уступить трон. Так что герой-псевдосирота поперся свататься к Укун-Тингир, которая, судя по зачину, была его на несколько годков старше. Хотя кто этих муданжцев разберет…
        Идет Унчрух свататься - великий воин, равных
        по силе нет,
        Идет воин свататься - тело каменное, кровь платиновая,
        Идет каменный богатырь - земля под ним проминается,
        Из-под ног ключи бьют, следы руслами становятся.
        О-танн-данн!
        Многих врагов великий воин побил,
        Многих чудищ на пути своем завалил,
        Многие раны в бою получил,
        Многой землею их зарастил.
        О-танн-данн!
        А в тот гольп Укун-Тингир занята была…
        - А что такое гольп? - спрашиваю Азамата.
        Он хмурится, явно нехотя отвлекаясь от прослушивания, прихлебывает вина. Наконец говорит:
        - Эпистема.
        Перевел, блин!
        Унгуц у меня над правым ухом покатывается, а за ним Ажги-хян посмеивается в кулачок.
        - Эпоха это, - объясняет Унгуц, похихикивая. - То есть Азамат-то, наверное, правильно сказал, да на радостях, видать, забыл, что у тебя образование другое!
        - Да уж, мягко говоря, - ворчу я.
        - А, Лиза-хян, не сердись, - увещевает меня Унгуц. Я и не сержусь, так просто… - Ему всегда очень важно сказать правильно и поступить правильно. В детстве его дразнили: мол, на печке родился, горячий очень.
        - А он и правда на печке родился?
        Унгуц пожимает плечами.
        - Правда, - отвечает Азамат. - А ты бы лучше слушала, меня и в другой раз обсудить можно.
        Тем временем сказитель повествует, что Укун-Тингир уже второй гольп была замужем за Ирликом-Мангустом. От такого поворота я несколько офигеваю. Кто бы мог подумать. Впрочем, выясняется, что ее еще в раннем детстве за него сосватали впрок, а она, дескать, теперь не рада, потому что он плохой муж - за скотиной не ходит, ремеслами не занимается, а сидит себе в своем Подземном Царстве, бросив на жену всю работу по дому. Конечно, я могла что-то неправильно понять, но в общих чертах так. Мне наливают беременного вина, и под него я выслушиваю минут десять жалоб этой самой богини на несправедливость судьбы. Однако она бы и это стерпела, но в один прекрасный день Ирлик охамел настолько, что проглотил солнце.
        И на весь Муданг воцарилась тьма,
        И шакал, и мангуст, и демон лесной
        Из Подземных Владений пролезли наверх
        И накинулись на простых людей…
        Тогда Укун-Тингир решает положить конец бесчинствам мужа, обряжается в доспехи (минут пятнадцать описаний) и отправляется в Подземное Царство, где, найдя ничего не подозревающего Ирлика, вспарывает ему живот.
        Однако Ирлика так просто не проймешь. Солнце-то он отдал, зато решил теперь регулярно исполнять супружеский долг, чтобы женушка не скучала, заодно и присматривать, чтобы лишний раз за оружие не хваталась. Ирлик покидает Подземное Царство и воцаряется на небе вместе с женой. Вот тут-то муданжцам приходится плохо, он ведь видит, если какое чудище, которое он породил, на планете убивают, и сразу мстит убийце семью годами несчастий. Пасет, короче, свое потомство. А Укун-Тингир о людях радеет, они ведь такие беззащитные. Она им и помогает чудовищ бить: то меч вовремя подбросит на дорогу, то при рождении благословит… В итоге в небесных чертогах супругов постоянно происходят скандалы с битьем посуды и хлопаньем дверьми. Вот во все это и является Унчрух. Мои попытки выведать у господ книжников, почему он не мог посвататься к незамужней богине, не увенчались успехом.
        К счастью для Унчруха, Ирлика как раз не было дома. И вот является этот красавец-герой к Укун-Тингир, а она и давай ему плакаться, какой у нее муж плохой - ну это уж так на Муданге заведено.
        Обозлился Унчрух, проклял злого Мангуста,
        Обнял красавицу Белую богиню и вернулся вниз.
        Обошел он весь Муданг, собрал всех богов,
        Обплыл и океан, и небеса облетел.
        О-танн-данн!
        Сколотил великую рать, сорок сороков богов,
        Скромно им всем поклонился и пошел на Ирлика войной.
        Струсил Ирлик одинокий, собрал всех своих чудищ
        и гадов,
        Строем выставил пред входом на небо.
        О-танн-данн!
        На этом месте сказитель снова принимается гудеть свое «о-о-о», все расслабляются и начинают шуметь.
        - Лиза, если есть вопросы, задавай сейчас, пока сказитель отдыхает, - говорит Азамат, потягиваясь.
        - Есть, - киваю. - Я ведь пересказывала тебе свой разговор с Ирликом. У него были причины солнце проглотить. Не хотите это как-нибудь отразить в эпосе?
        Азамат вздыхает и качает головой.
        - Во-первых, у нас нет причин ему верить. Во-вторых, эти песни перешли к нам прямиком от Унчруха и повествование ведется с его точки зрения. Если он не знал, зачем Ирлик проглотил солнце, или не верил ему, мы не можем менять его слова.
        Мне становится немножко жалко Ирлика, хотя он все-таки очень странный персонаж.
        Между тем является Алтонгирел, сияющий счастьем так, как я никогда раньше не видела. В руках у него стильный тонкий фотоальбом с огромным экраном, на экране что-то, что Алтоша радостно демонстрирует Старейшинам. Те ахают и охают, передавая друг другу.
        - Что там? - Унгуц и Азамат тянутся посмотреть.
        Оказывается, это снимки битвы в космосе, сделанные одним из пилотов запаса. Один из них особенно хорош - на нем в центре кадра Муданг, у которого с одной стороны задымление там, где извергся вулкан, а с другой вереница звездолетов возвращается на планету после боя. Чуть впереди отчетливо получилась треугольная морда Ирлика, заглатывающая последние джингошские корабли. В целом похоже, что у планеты выросли два крыла, а спереди торчит хищный клюв.
        - Моу-Танг, Моу-Танг! - бормочут Старейшины, восхищенно поглядывая на Азамата. - Громовая птица вылупилась!
        Наконец отдохнувший сказитель продолжает. Я с волнением слушаю человеческий рассказ о том, о чем мне уже сообщил Ирлик. Унчрух с армией богов побеждает демонов и чудовищ, добирается до Ирлика и засаживает его в подземную темницу. После этого Укун-Тингир и Унчрух радостно женятся, приживают кучу детей и живут долго и счастливо, но…
        В темнице глубокой, в келье жестокой
        Вечно бдит страшный Ирлик-Мангуст.
        В пылу веселья, посередь новоселья
        Великие боги собрались на пир.
        О-танн-данн!
        Ввела богиня мужа в покои,
        Весной-красотой обольстила его,
        Великие боги в застолье упились, и
        Вырвался Ирлик из тюрьмы под скалой!
        О-танн-данн!
        Я так и не поняла, нечаянно это получилось или Укун-Тингир нарочно всех отвлекла, особенно мужа, чтобы Ирлик смог сбежать… Тем временем Ирлик не просто восстанавливает свою власть в Подземном Царстве, но и захватывает весь Муданг в отместку сопернику, заставляя всех людей подчиняться силам зла и приносить им жертвы. Унчрух, узнав об этом, отправляется в космос бороться с Ирликом, а следом и Укун-Тингир. Видимо, разнимать своих мужиков.
        Но весть нехорошую, весть горемычную
        Наутро герою стая птиц принесла:
        Нету жены дома, нету красавицы,
        Наутро не вышла мир собой освещать.
        О-танн-данн!
        Ирлик-хон, злое создание, прекрасную деву украл!
        Иначе и быть не могло бы, не выносит он чужого
        счастья!
        Ирлик-хон, злое создание, однако, Унчруху сказал:
        Истинно это не я взял жену твою, отправилась она
        тебя спасать!
        После того как Унчруху так плюнули в лицо - чтобы слабая женщина мужа защищала, да это неслыханная обида! - подрались они, как говорится, не на жизнь, а на смерть.
        Как уж бились они, небо и земля сливались,
        Как уж бились они, море поворачивалось,
        Как уж бились они, прекрасные деревья с корнем падали,
        Как уж бились они, реки морями разливались!
        О-танн-данн!
        Как уж бились они, горы тряслись и рушились,
        Как уж бились они, черный туман тянулся,
        Как уж бились они, кровавый дождь моросил,
        Как уж бились они, зловонным ветром дуло!
        О-танн-данн!
        Как уж бились они, горячим и холодным ветром дуло,
        Как уж бились они, воды морей кипели,
        Как уж бились они, гольп размывался-рушился,
        Как уж бились они, громовая птица расправила крылья!
        О-танн-данн!
        Внезапно у меня в кармане пиликает мобильник Азамата. Я вынимаю его, чтобы заткнуть, но в последний момент замечаю, что на экране муданжским по белому написано «отец». Вытаращив глаза, я тереблю Азамата и показываю ему сие фантастическое явление природы. Азамат сначала не врубается, потом вдруг осознает, переводит на меня встревоженный взгляд и все-таки жмет на прием. Я не слышу, что там в трубке, тем более что Азамат прикрывает ее ладонью, чтобы не мешать остальным слушать эпос. Проходит несколько секунд. Потом наконец Азамат раскрывает рот и отчетливо произносит:
        - Ты меня с кем-то перепутал.
        И кладет трубку. И так и сидит, бессмысленно уставившись на телефон.
        - Чего он хотел? - шепчу, беря мужа за руку.
        - Поздравить, - бесцветно говорит Азамат.
        - И?..
        Азамат вздыхает, отворачивается от телефона и неохотно возвращается в реальность.
        - Он решил сделать вид, что ничего не было.
        К нам подсаживается Алтонгирел. Унгуц и наш духовник тоже заметили оживление и склонились поближе.
        - Что стряслось? - спрашивает Унгуц.
        - Отец звонил, - быстро поясняет Азамат. - Он готов забыть об отречении.
        - Забыть? - моргает Унгуц. - Ты хочешь сказать, отменить его?
        - Нет. Он просто стал так со мной говорить, как будто ничего не случилось.
        - И что ты? - допытывается Алтонгирел.
        - Я сказал, что он меня с кем-то перепутал.
        - Ты что! - шипит Алтоша. - Он теперь опять надуется! Надо было с ним помириться, ты же не думаешь всерьез, что он станет просить прощения?!
        Азамат поднимает на него такой взгляд, что металл плавить можно.
        - Извини, но я не готов просто забыть пятнадцать лет своей жизни!
        Алтонгирел отворачивается и с досадой хлопает себя по коленке, Унгуц закрывает глаза и качает головой. Я утыкаюсь Азамату в плечо и глажу его. Ну, блин, мужики-и!
        Тем временем эпическое сражение успело изменить направление: теперь уже Ирлик и Унчрух сражаются не друг с другом, а плечом к плечу против черных космических демонов, а нашедшаяся Укун-Тингир им в этом помогает. Интересно, это не специально под случай концовку переписали? Но спрашивать у Азамата не рискую: он и так не слушает, а думает, извиняюсь, думу горькую, будь неладен этот эпос. Конечно, наши победили, и после этого Ирлик возвращается в Подземное Царство, Укун-Тингир - в Небесное, а Унчрух становится Императором Муданга и правит до самой смерти. Когда он умирает, он обращается в горный хребет, который теперь называется Короул, и именно поэтому все боятся туда ходить.
        Сказитель еще несколько минут тянет свое «о-о-о» и наконец смолкает. Воцаряется странноватая тишина, та самая, которая не отсутствие звука, а присутствие заглушки. Потом все принимаются вопить «танн!», колотить воздух и подносить сказителю драгоценные дары, еду и напитки. Азамат сидит, привалившись спиной к стене дома, и задумчиво кивает.
        Через несколько минут к нам подходит незнакомый мужчина и кланяется Азамату. Тот в ответ нагибает голову. Мужчина высокий, плечистый, щеголяет солидными усами с подкрученными на гусарский манер кончиками.
        - Многие люди мне говорили, - начинает он учтивым, приятным тоном, - что Ахмад-хон неравнодушен к моему творчеству. Могу ли я послужить своему Императору?
        Азамат признательно улыбается.
        - Я был бы счастлив вас послушать вживую. К сожалению, до сих пор у меня не было такой возможности.
        - Есть ли у вас пожелания? - любезно уточняет этот, видимо, певец.
        - Мм… Я бы предпочел что-нибудь возвышенно-печальное.
        - Печальное? Но сейчас праздник… - удивляется исполнитель. Азамат как-то невнятно поводит бровью, и этот забавный персонаж тут же соглашается: - Ну конечно, надо ведь помянуть павших героев. Император имеет право печалиться о своей стране и в праздник.
        Азамат снова наклоняет голову.
        - И еще, пожалуйста, спойте балладу об Он-чуае.
        Исполнитель совсем озадаченно поднимает бровь, но безропотно соглашается.
        Еще минуту он договаривается с оркестром и наконец приготавливается петь. В отличие от сказителя, он поет стоя. Первые же звуки его голоса меня глубоко поражают: он невероятно высокий. Выше чем мой собственный. При этом он такой мелодичный и чистый, что действительно напрашивается сравнение со звоном хрустальных бокалов.
        Начинает он с плача по погибшим:
        Западной излучины реки
        Одурманил аромат меня.
        Завещали: друга береги -
        Нету друга больше у меня.
        Тянутся три русла на восток,
        Три печальных воина бредут.
        Больше не ступить им на порог,
        Больше дома их дела не ждут.
        Соберу коней своих лихих,
        Нагружу их ношей тяжело:
        Скорбные души моей стихи,
        Дичь, зерно, коренья и вино.
        Отгоню табун во стольный град,
        Созову народу целый мир.
        Пище и вину не буду рад:
        В память о друзьях устрою пир.
        Видимо, это относительно недавнее творчество, раз в рифму, по земному образцу. Азамат украдкой вытирает глаза.
        - У тебя правый глаз слезится? - спрашиваю невпопад.
        - Да, - отвечает он, сдвинув брови. - А что?
        - Раньше только левый, - говорю.
        - Думаешь, твой крем начал действовать? - скептически ухмыляется Азамат.
        - Естественно, он действует! - надуваюсь я. - Просто медленно, и ты не замечаешь. Экдал!
        Экдал сидит наискосок справа от меня, оборачивается на оклик.
        - Вот скажи. Ты Азамата с начала весны не видел. Что-нибудь изменилось?
        - А! Так вы его все-таки чем-то лечите? - оживляется наемник. - А я-то думаю, неужели это он просто на радостях настолько лучше выглядит!
        - Вот видишь, - говорю Азамату.
        - Тихо, - шикает он. - Послушай лучше песню. Это баллада об утрате души.
        Баллада оказывается длинной, примерно в половину эпоса. Из начала я только успеваю понять, что некий доблестный воин влюбился в красотку с Восточных островов, и она ответила ему взаимностью, правда, преподносится это с таким трагизмом, как будто они оба повесились. Впрочем, не знаю уж, чем там кончится. Потом началась война, и герой должен был покинуть родные края.
        В степи бескрайней седой ковыль,
        Седое небо, седая пыль.
        Трав аромат в небеса унесло,
        И нету друзей, кроме тени его.
        Войну они благополучно продули, и Он-чуай вынужден скрываться в горах несколько лет, пока не соберется новое войско, чтобы разбить узурпаторов.
        Имя свое в землю зарыл,
        Камнем прикрыл и место забыл.
        Кто войну проиграл,
        От людей кто сбежал,
        Имя тот потерял.
        Думы свои заковал в металл,
        Чтобы в жизни никто его не узнал…
        Тем временем его девушка вышла замуж за полководца-победителя, естественно не по любви, и мается.
        В граде моем очень ждут его,
        Если дождутся - ему не жить.
        Чужие мы, хоть с двора одного,
        Степь не пройти, море не переплыть.
        Целыми днями ждала я тебя,
        Ждала, и ткала, и слезы лила,
        Дни напролет, в окно глядя,
        В солнце, и в дождь, и в грозу ждала.
        Быстрый и сильный явился с победой
        Воин чужой посредь бела дня -
        Он и развлек меня беседой,
        Счастьем, теплом окружил он меня.
        Были объятья его мне сладки,
        И ненавистны были они.
        Он-чуай, Он-чуай, все ли в порядке?
        Что ж от меня ты бродишь вдали?
        Я тебя жду и этим болею,
        Этим печалюсь, этим тужу.
        Нужды мне нет работать, потея,
        Но себе места я не нахожу.
        Ты, победитель, слышишь мой шепот -
        Сын наш с тобою канет во тьму,
        Ибо однажды раздастся топот -
        Он-чуай явится в нашем дому.
        Будешь разорван ты и растерзан,
        Жаром спален и потоплен водой.
        Ведь так легко разорвать нашу песню,
        Что никогда не была живой.
        Пока она так оптимистично размышляет, ее исходный самец все-таки умудряется всех победить и вернуться домой со щитом. Наслышанный, что его женщина не дождалась и вышла замуж за другого, он убивает соперника на подходах к деревне, даже не поинтересовавшись у дамы ее мнением. Однако, придя к ней домой, застывает с окровавленным кинжалом над кроваткой ребенка, поскольку тот так похож на мать, что Он-чуай не может его убить. В итоге они так остаются жить втроем, в мире и любви.
        - А почему это баллада? - спрашиваю у Азамата.
        - То есть как?
        - Ну там же все хорошо заканчивается.
        Он качает головой.
        - Если речь идет об украденных душах, то это всегда баллада. Да еще ему пришлось смириться, что сын его врага будет жить. Впрочем, если бы он убил ребенка, это тем более была бы баллада. Так что, понимаешь, когда у персонажа украли душу, это всегда трагедия, даже если формально все хорошо кончается.
        - Я надеюсь, ты это только о песнях, а не о жизни? - уточняю.
        Азамат смеется.
        - Моя жизнь стала трагедией гораздо раньше, чем я потерял душу. Ну а у тебя и отношение совсем другое. Так что о нас вряд ли сложат балладу…
        - О тебе, Азамат, уже сложили баю, - радостно сообщает ему Унгуц. - И хватит заставлять Аблар-хона петь баллады на празднике. Ему тоже повеселиться надо!
        - Погодите-погодите, - хмурится Азамат. - Какую еще баю?
        Унгуц только машет на него, а оркестр тем временем начинает играть задорную мелодию под руководством Ахамбы.
        Расстилайся, песня, на дворе!
        А расскажем баю детворе!
        Как у нас великий стольный град,
        Вкруг него и горы стали в ряд!
        В граде том круг солнца золотой,
        С ним в обнимку малый круг второй,
        Небо черное - защитник всей земли,
        Нам тебя прославить повели!
        В том же бодром темпе нам рассказывают биографию Азамата без купюр - как он родился на печи в далеком северном городе, как ездил летом к матери, как заботился о брате, как побеждал на соревнованиях, был всеобщим любимцем, участвовал в Первой джингошской, совершил подвиг, был ранен и изгнан «по воле жестоких богов», как обучился военному делу и участвовал во Второй джингошской, прослыл отличным капитаном, как «боги смилостивились» и «подарили» ему меня, как он снова победил в боях (даже титул умудрились зарифмовать, неленивые люди), как он выиграл Третью джингошскую кампанию и стал Императором. Заканчивается все это счастье гуйхалахом за здоровье Азамата и его будущего сына, ну еще и мое до кучи.
        Азамат смеется, краснеет и утирает слезы, мне дико и весело, весь город хлопает и стучит разными предметами в такт музыке, я запрокидываю лицо к небу, потому что голова все равно кружится, а когда возвращаюсь в реальность, замечаю, как маленький ярко-рыжий зверек хлещет у Азамата из пиалы хримгу, ритмично помахивая хвостом.

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к