Глядя в зеркало Янина Викторовна Жураковская
        У той, что за стеклом - мои глаза. Безумные, насмешливые, горящие живым огнем, а в другой миг - непроницаемые, как черное стекло. Я смотрю, а за моей спиной трепещут тени.
        Зеркала… игра света и тени… мелькнул блик в уголке глаза и померк. Мерещится мне или есть это на самом деле?
        Вот уже несколько лет я просыпаюсь в три часа ночи и подхожу к зеркалу в прихожей. Неверный свет луны льется в окно, а я стою и смотрю в расплывчатое отражение. Говорят, ночью нельзя долго смотреть в зеркало - его душа, зеркальница, заворожит, разум отнимет. Или покажет такое, что вовек покоя не будет.
        Но я смотрю, хотя порой мне становится страшно.
        У той, что за стеклом - мои глаза. Безумные, насмешливые, горящие живым огнем, а в следующий миг - непроницаемые, как черное стекло. Я смотрю,а за моей спиной трепещут тени.
        Шаг вперёд… ещё один…
        Вечно растрёпанные волосы, светлые глаза. Вроде бы спокойна и рассудительна, но о таких, как она, говорят "в тихом омуте черти водятся". Всегда приходит неожиданно, сваливается, как снег на голову, и шепчет, шепчет, шепчет… А потом вдруг отворачивается, делая вид, что мы незнакомы. Сейчас она приподнимет бровь и весело отсалютует мне тонким серебристым мечом. Её зовут Дженайна.
        Рядом с ней… ну-ка, ну-ка… это ты, моя редкая гостья. Лира. Тоненькая хрупкая девочка, лёгкая, как мотылёк, чистая, как горное озеро. Когда она радуется, даже ночной мрак наполняют радужные переливы. И горько видеть, как порой печаль туманит её взгляд, а у губ залегают горькие морщинки. Она не терпит окриков и приказов, а когда приходит, немедленно завладевает моим вниманием, с детской непосредственностью оттесняя других в сторону. И всё же она… впрочем, довольно, Лира не любит, когда о ней говорят в третьем лице.
        Искра, Многоликая, сверкнув насмешливой улыбкой, выступает из теней. Она тоже не прочь пошутить… но порой страшен и тяжел становится её взгляд, и вынести его не под силу даже мне. Это она любит повторять: "Скажи мне, кто твой враг, и я скажу, кто ты". Многоликая светла и жестока, нежна и коварна, темна и беспечна. Когда она склоняется к моему уху и мягким бархатистым голосом начинает рассказ, мир меняется, лишаясь границ, звуки и краски сливаются воедино, а в ушах гремят аккорды "Арии". Она горстями разбрасывает живое серебро, мечет огненные стрелы, пускает флаер сквозь шесть горизонтальных потоков, пыхтя, стаскивает с древней гробницы тяжелую каменную плиту… Её трудно не заметить. Но ещё труднее - увидеть.
        Чуть в стороне стоит, хмуря тонкие брови, с неизменной книгой в руках Эстель. Она старше остальных. Её разум блуждает где-то в других мирах, но ноги твёрдо стоят на земле, а под ряской иронии не разглядеть, насколько глубоки сине-зеленые омуты глаз. Она честна (порой даже во вред себе) и немногословна, нескоро загорается ненавистью и любовью, но любит и ненавидит одинаково: до самой смерти. Эстель единственная, кто не уходит никогда. Она без упрёка отпускает подруг и только легко кивает, когда они возвращаются. Она улыбается краешком губ, когда они творят вместе, и хмурится их ссорам. Но так бывает редко: Искра, Джен и Лира не любят огорчать её. Это её незримое присутствие и огненные крылья, крылья феникса, дают мне веру, что тьма - лишь отсутствие света, а человек сам хозяин своей судьбы, и когда улетят слова, написанное останется.
        И это она сейчас встряхивает пепельными волосами (или, может, седыми?), делает шаг и обнимает меня за плечи.
        А Лира светло улыбается ей, кружась в танце, как осенний листок, подхваченный порывом ветра, Искра лукаво щурится, а Дженайна тянет руку к её тускло мерцающей глефе.
        Они не призраки, рождённые моим воображением, они часть меня. Они - это я, и я - это они, они не уйдут, если только я не забуду их и не предам.
        Кто пишет эти строки? Не знаю.
        А что ты видишь в своём зеркале?…