ВАСИЛИЙ ЗВЯГИНЦЕВ
        
        ХЛОПОК ОДНОЙ ЛАДОНЬЮ
        
        
        ДЫРКА ДЛЯ ОРДЕНА - 5
        Аннотация
        
        Они наконец сошлись - люди разных времен и реальностей, но одинаково любящие свое Отечество: Андрей Новиков, Александр Шульгин, их друзья из «Андреевского братства», офицеры Вадим Ляхов и Сергей Тарханов. В одном строю, на поле боя. Потому что поодиночке им теперь никак нельзя. Угроза уничтожения мира, в котором они живут, перешла из категории философской в категорию военную. И задача теперь ставится так: выстоять, отразить агрессию, выявить и уничтожить врага. До полной и окончательной победы…
        
        
        КНИГА ПЕРВАЯ ИГРА НА ЖЕЛЕЗНОЙ ФЛЕЙТЕ БЕЗ ДЫРОЧЕК
        
        Неужель хоть одна есть крыса
        В грязной кухне иль червь в норе,
        Хоть один беззубый и лысый
        И помешанный на добре,
        Что не слышат песен Улисса,
        Призывающего к Игре?
        Н. Гумилев
        
        
        ГЛАВА 1
        
        Из записок Андрея Новикова. «Ретроспективы»
        
        Свои действия мы заранее спланировали, как на командно-штабных учениях, проиграв все варианты предстоящего сражения. Благо опыт работы в Сети у нас был уже довольно солидный. Причем в разных ситуациях, и вынужденный, и благоприобретенный.
        Поэтому даже никаких особенных усилий не потребовалось. Совсем короткая совместная медитация в абсолютно пустой комнате, где на полу лежали четыре тростниковых татами, а в нише токонома стоял в кувшине букет из засохших бессмертников и над ним - лист пергамента с японскими иероглифами, тибетскими письменами и арабскими закорючками, которые из вежливости принято называть «вязью».
        Это тоже придумал Удолин. Нам с Шульгиным таких дополнительных средств для активизации подсознания не требовалось. Но если человек считает, что нужно, - пусть так и будет.
        На этот раз найти Удолина не составило особого труда.
        Профессор по-прежнему, как будто и не было в его недавней биографии разных бурных событий, увлекался исследованием древних эзотерических рукописей султанской библиотеки и некоторых хранилищ, в коих обнаружились порядочные фонды пресловутой Александрийской. Это ведь не в новейшие времена придуманная технология - сначала украсть все, что успеешь, а потом списать на других воров, стихийное бедствие или «неизбежную на море случайность».
        Во времена позднего эллинизма и раннего Халифата тоже достаточно было библиофилов, которые, пользуясь неудовлетворительной постановкой учета и отчетности, не одну сотню лет потомственно перли все, что представляло художественный или финансовый интерес. Что-то оставляли себе, что-то загоняли на черных рынках Иерусалима, Рима, Константинополя или где там еще находились ценители раритетов, а когда ревизия стала неминуемой, библиотека, как «Воронья слободка»1, запылала, подожженная сразу с четырех концов.
        Одним словом, материалов для научных занятий у Константина Васильевича хватало. Параллельно, утоляя непреодолимую страсть к публичности и многословию, он почти непрерывно гастролировал между четырьмя главными российскими и полудюжиной европейских университетов, где читал скандальные, но собирающие полные аудитории лекции по нескольким взаимоисключающим дисциплинам.
        Это удовлетворяло ненасытную жажду славы и приносило неслыханные гонорары.
        Неизбежные же запои он столь мастерски регулировал скользящим графиком, соотнесенным с планом гастролей, студенческими каникулами и прочими сложноучитываемыми факторами, что фактически его можно было считать скорее изощренным трезвенником, с некоей тайной целью прикидывающимся пьяницей, чем полноценным алкоголиком.
        Разыскать его удалось в древней Саламанке, и для чистоты эксперимента я доставил его легким самолетом через Стамбул и Сухуми на уединенную и близкую к звездам дачу недалеко от Архыза2.
        Когда мы расположились на веранде сложенного из дикого местного камня дома, повисшей над многосотметровым обрывом, Шульгин изложил результаты своих последних наблюдений и созревшие предложения.
        Далеко внизу, по ту сторону бурной речки, светились редкие огни карачаевского аула, вдоль плато тянул знобящий ветерок, и очень к месту пришлись наброшенные на плечи белые, тончайшей выделки «ханские» бурки.
        У мангала трудился лучший во всем горном Карачае шашлычник, присланный наследственным владетелем этих мест князем Курманом Кипкеевым в знак уважения к «большим людям». Сам же он ждал нас в своем дворце в Хасауте завтра.
        Запахи стояли умопомрачительные. На всякий случай я заглянул в загородку, чтобы проверить, действительно ли в дело пущен настоящий черный барашек, или, как шестьдесят лет спустя, местные жители для русских лохов красят обычных, грязновато-серых, черной гуашью. Нет, тут все было без обмана.
        Вино, конечно, на столах стояло грузинское, из-за недалеких перевалов, и хорошее до чрезвычайности. Ничего другого на стол ставить было нельзя, чтобы уважаемый профессор раньше времени не выскочил в зону неуправляемости. А так поговорили очень хорошо. Издалека подходя к теме, Шульгин вызвал у собеседников (вернее, собеседника, поскольку меня готовить не требовалось) должный настрой.
        Астрал, мол, дело давно привычное, и ничего плохого и опасного, кроме научного и развлекательного интереса, он пока не приносил. И вот сейчас возникла еще одна тема. Сложная, скрывать не буду, подчеркнул Александр, но и результат обещает быть не только общеполезным, но и до чрезвычайности познавательным для вас, Константин Васильевич. Потому что, по некоторым данным, в возникшей сопредельной реальности проводятся эксперименты по организации собственного канала нам навстречу. Вроде бы как оттуда кто-то «долбит стенку», но она не «крошится», а «прогибается», и в месте приложения усилий образуется «нейтральная зона» с непонятными свойствами.
        То есть, если установка Левашова в свое время проткнула пространство-время, как шпага - соломенное чучело, устройство наших «соседей» работает как таран, бьющий в резиновую преграду. Даже не в резиновую, а скорее в свинцовую, потому что «остаточная деформация» очень велика.
        И, чтобы подзадорить Удолина, сказал наугад, вернее - интуитивно, и, как не раз уже бывало, попал почти в яблочко.
        - Сдается мне, Константин Васильевич, что не научный эксперимент в государственных масштабах там проводится, а некий свой «Левашов» упражняется. Только не на инженерном, а скорее мистическом уровне. Завелся там, предположим, маг и некромант, возможно, превосходящий нас с вами силой ума и способностями…
        - Это чрезвычайно интересно, - воздев на вилку солидный пучок гурийской капусты, воскликнул профессор. - Мало что эксперимент сам по себе интересен, так никогда в жизни не видел коллегу из иных измерений. Вы - не в счет, - счел нужным уточнить профессор, - прошлое, будущее - это все одно и то же, а вот параллельный мир - это да! - Он закусил и снова немедленно выпил.
        - Так, может, посмотрим?
        Посмотреть на «коллегу» Удолину в этот раз не удалось, зато само вхождение в астрал «вирибус унитис»3 прошло в этот раз на удивление гладко. Несмотря на то что я обещал Ирине больше не соваться в Гиперсеть, удержаться не смог. Да и работа втроем на порядок повышала безопасность предприятия.
        Разумеется, при каждом «заходе» антураж «предбанника», или входного портала (можно еще сказать - интерфейс Сети), оказывался новым, неожиданным, совершенно непредсказуемым. Неизвестно, зависело это «оформление контакта» от текущего состояния самого «компьютера», подсознательного психологического настроя «пользователей» или регулировалось некими «свыше» установленными правилами и принципами.
        Наиболее комфортным был предпоследний вход в Сеть Шульгина с Удолиным. Тогда они очутились в заброшенном, одряхлевшем и опустевшем Замке Антона, и всю необходимую информацию Сашка получил частью в беседе с Голосом, частью - войдя в ментальную связь с неожиданно заработавшим личным компьютером форзейля.
        И, погружаясь, мы все договорились настраиваться именно на Замок. Привычнее как-то, сохраняется иллюзия безопасности и благожелательности того, кого Шульгин назвал Хранителем, или Душой Замка. И оставалась надежда, что оттуда, в случае чего, можно выбраться в свою реальность чисто «механическим» путем, как это делалось раньше, в самом начале наших приключений.
        Запасной парашют, в общем, который помогает летчику спастись, когда отказывает самая навороченная электроника.
        Но сейчас, кажется, парашют не раскрылся. Абсолютно банальным образом.
        Я ощутил сильнейший удар сначала ногами об землю, а потом, не успев подняться и, как принято, ощупать себя, проверить, целы ли кости и все остальное, получил чем-то твердым по затылку.
        В голове загудело, боль отдалась в глаза, но сознания я не потерял. И готов был даже рвануться, вывернуться из обхвативших рук, оказать достойное сопротивление. Совершенно так, как десантник, выпрыгнувший на условленные три костра в партизанском крае, но попавший вроде бы не туда.
        Сил у меня хватило бы, чисто физически я человек достаточно крепкий, да и обучен кое-каким штукам, чтобы при необходимости убить врага мгновенно и не оставляя следов.
        Однако допустил, сознательно или нет, паузу, после которой дергаться было уже поздно. Знающий человек понимает, что, если в затылок упирается нечто железное, пистолетный ствол или просто торец кочерги, думать следует о худшем. А тут еще умелые руки обматывают тебе запястья сыромятным ремнем. Это нынешняя молодежь не умеет отличить сыромятный ремень от дубленого, а кто жил в те годы, помнят разницу.
        Потом меня повели. И я по-прежнему не видел ни одного из тех, кто так со мной обошелся в «момент приземления». Кто они и откуда, вот вопрос, Внутри Узла высокоинтеллектуальные Держатели вряд ли пользовались сыромятными ремешками, которыми можно шнуровать ботинки, а если вязать руки, то очень больно становится от пальцев и до лопаток.
        И все равно я соображал, что не в девятом веке меня поймали и скрутили. Простые матерные слова произносились с лексическим оттенком именно конца XX века. Даже в его начале выражались хоть немного, но иначе. Да и стены, двери того здания, куда меня втолкнули, были из цивилизованной жизни.
        Со двора и до начала круто спускавшейся вниз лестницы я ощущал позади двух или трех человек, с очень неприятной, странной и агрессивной привычкой толкать под ребра то кулаком, то железом.
        Я конечно, мог бы сейчас начать размышлять о превратностях жизни, о том, в какой межвременной пробой залетел, и даже попытаться напрячь свои силы, но понимал, что это бессмысленно. Что планировал - сделал, а сейчас не моя партия.
        Надеялся на хорошее каре или флеш, а сдали мелкий мусор, меняй не меняй, лучше не выйдет. На выход сюда мы все силы потратили, а уж куда попали - извините. Сашки рядом нет и Удолина. А что есть? А вот то и есть. Станешь дергаться - пришибут. Посему - потерпим и посмотрим. Одна надежда - не для того сюда затащили, чтобы убить без объяснения причин.
        А когда спустились этажом ниже, парни вдруг исчезли. Доверили дальнейшее конвоирование женщине. Одной. И не очень привлекательной.
        Она обошла меня справа, на плече у нее висел стволом вниз немецкий «МП» (с чего вдруг?), и довольно спокойным голосом сказала:
        - Идите. Не спеша. Здесь довольно круто, а если оступитесь, придержаться будет нечем.
        Женщине было лет сорок. Выглядела она неухоженной. Темные волосы давно не мыты, глаза и губы не подкрашены. Свитер крупной вязки, то ли из сероватой шерсти, то ли просто заношен. Плотная темная юбка прямого покроя ровно по колено. Коричневые чулки, издали не поймешь, капрон, нейлон, шелк? Туфли без каблука на толстой подошве. Все практично, но некрасиво и почти не поддается временной идентификации. Плюс-минус тридцать лет. В общем - небогатая интеллигенточка промежутка от Сталина до Брежнева, собравшаяся на шефскую помощь в пригородный колхоз.
        А вот три кожаных пенала для автоматных магазинов на ремне с пряжкой «Gott mil uns»4 - интереснее. Что здесь - военное время? Какой-нибудь партизанский край? Или наоборот - оккупация, и попал я в руки к местным полицаям или власовцам?
        Ничего, скоро разберемся. Случалось с нами уже подобное, и не раз. И по своей воле, и по чужой. Когда Сильвия, перебрасывая меня на Валгаллу, что-то не так настроила в своем универблоке, довелось побывать и в личности попавшего в чекистский концлагерь белого генерала, и еще кое-где. Вот и сейчас тоже… Правда, в данный момент я находился в своем собственном теле, и реализма вокруг было многовато.
        Обойдя меня сбоку, дама оказалась в такой позиции, что лучше не придумаешь. Даже со связанными руками ничего бы не стоило ее сейчас подсечь под неказистые, в чулках с затяжками ножки. Разом. И покатилась бы она, болезная, вниз, стукаясь затылком о края цементных ступеней.
        И что?
        Убиться не убьется, автомат останется лежать на площадке, а руки как развязать? Никак. Не обо что перетереть ремешки, ни одного острого предмета поблизости не видно. Да и закричит она наверняка, и мгновенно появятся те самые ребята. Или - другие. И непременно приложат прикладами по зубам и по ребрам. Совсем не ко времени. Значит, ваше превосходительство, еще чуток потерпим.
        Лестница была какая-то странная. Мы шли вниз и вниз. Литые узорные ступени, зачем-то поверх чугуна крашенные белой масляной краской, и перила тоже чугунные, сделанные давно и с забытым ныне искусством.
        На третьем марше вниз (а ведь ввели меня сюда на уровне земли?) я увидел слева высокую двустворчатую дверь. Она была закрыта на тяжелый засов, однако сквозь щель просвечивал явно дневной свет. Это как возможно?
        Возможно, тут же сообразил я, если здание стоит на очень крутом косогоре. Один фасад может быть двухэтажным, а другой - четырех.
        Какая ерунда в голову приходит. Впрочем, почему ерунда? В моем положении самая мелкая деталь может оказаться жизненно важной.
        - Слышь, девка, а куда мы идем? - спросил я, заранее изобретая себе подходящую для непонятной ситуации роль, никак не интеллигента, а так, приблатненного слесаря с ближайшего завода. - Я вас вообще не трогал, в разборках ни с кем не связывался. Пушку не ношу, с ментами все тип-топ. Зачем я вам? А вы сами-то из каких?
        Мне показалось, что половина сказанного женщине оказалась непонятна. Опять попал не туда?
        Но тут же она ответила, совсем не так, как я ожидал.
        - Вы лучше говорите, как привыкли. Что же, думаете, я, кандидат филологии, с диссертацией по послевоенной русской лексике, не понимаю, как вы сейчас язык коверкаете? Не нужно.
        Тут я натуральным образом обалдел. Уж чего-чего, а такого от «затруханной», той же лексикой выражаясь, женщины, пусть и с автоматом, не ожидал услышать.
        Но нашелся.
        - Интересно, мадам кандидат, кто же это вам позволил такую тему? Не то чтобы защищать, а вообще прикоснуться? При «батьке усатом» - посадили бы. При Хрущеве - ну, не знаю, в первые два-три года, может, и проскочило б. А потом… Да и, простите, год у вас нынче какой? И лексика моя вас теперь устраивает?
        - Вы - из наших? - странным шепотом спросила женщина и вдруг кинулась развязывать стягивающие запястья ремни. Получалось плохо, парни постарались, затянули на совесть.
        Я указал глазами на штык-нож у нее на поясе. Нет, в самом деле, люди обвешались оружием, а для чего оно - просто не понимают. И снова, какой непрофессионализм, сказал человек пару слов на подходящем языке, и на тебе - руки развязывают. А вдруг бы я - тот самый враг, от которого они столь неграмотно обороняются? Но, похоже, сам того не подозревая, сказал нечто, позволяющее идентифицировать меня благоприятным образом.
        - Из каких - из наших? А! - сделал вид, что догадался. - Из интеллигентов-диссидентов-шестидесятников? Так у вас здесь что, очередная гражданская война, что ли? И про год вы мне так и не ответили…
        - Успеется, - в голосе женщины опять проскользнул холодок. Опять, наверное, я допустил какую-то оплошность, и она успела пожалеть о своем порыве. Так откуда мне знать, на самом-то деле, где я и что здесь творится? Допустим, эпоха насильственного свержения Советской власти, а здесь - лагерь ее последних защитников. Тогда я подставился.
        Но дело было сделано, и филологичка велела мне идти дальше, а сама приотстала, держа ствол автомата на уровне моих лопаток.
        Разминая затекшие руки, я продолжил спуск в неизвестность.
        Не очень улучшилось мое положение. Что-то тут опять очень альтернативное, а я - дурак дураком и с совершенно пустыми карманами. Пачка сигарет и зажигалка «Зиппо». Все. Ножа, и того нет. Документов никаких, денег тоже.
        «А деньги при чем? - подумал я. - Да хотя бы как вещественное доказательство своей непричастности к их забавам. Посторонний я!»
        За тяжелой броневой дверью, действительно броневой, да еще и с массивным штурвалом кремальеры, оказался просторный тамбур с многочисленными трубами под потолком и по стенам. Пахло ржавчиной и кошками. Справа и слева двери, тоже металлические.
        Женщина приказала открыть левую.
        В неярком свете забранных сетками ламп передо мной открылась длинная сводчатая анфилада. Очень длинная. Прямо даже и конца ее не видно. Не хуже, чем в Замке. А вдоль стен - открытые шкафы и застекленные витрины с разными музейными ценностями, причем по преимуществу - оружием. Огнестрельным и холодным. И то же самое оружие, только покрупнее, стояло на огороженных легкими перильцами площадках и подиумах. Пушки, например, трехдюймовки 1902 года, пулеметы «Максима» и других систем на конных лафетах и треногах и еще разное в этом роде.
        Весьма напоминает залы и запасники Артиллерийского музея в Ленинграде.
        Глубокая ниша во втором от входа зале была обставлена, как кабинет хранителя этого богатства. Старый письменный стол, старый диван с круглыми валиками и зеркалом вдоль верхнего края спинки. Каталожные ящики до потолка, всякая рухлядь по углам, может быть, имеющая историческое значение, но никак не товарную ценность.
        Бывал я в подобных местах, неоднократно. Помещения музейных фондов и кабинеты сотрудников везде выглядят почти одинаково. Что в Эрмитаже, что в каком-нибудь областном краеведческом. Органически эти люди не могут выбрасывать старые вещи, мебель в том числе, если она непрерывно и автоматически превращается в антиквариат.
        За столом пил чай с черными сухарями старик с узким морщинистым лицом, глубоко посаженными глазами и орлиным носом. Было ему лет восемьдесят, но выглядел он крепким, жилистым и очень напоминал капитана Кусто.
        К этому мы тоже успели привыкнуть. Все «видения и посещения», которые устраивали потусторонние силы, обязательно базировались на образах, ассоциациях и аллюзиях, извлеченных из нашей собственной памяти. А больше откуда взять? Увидели мы один раз с Сашкой не для нас приготовленные декорации, так это было то еще зрелище!
        Жуткое, честно сказать …
        И сейчас при воспоминании морозцем дернуло по коже.
        
        …Тогда, в Замке, направляясь к кабинету Антона, мы элементарным образом заблудились. Такого просто не могло быть на этом, многократно исхоженном пути. Но тем не менее, пройдя нужное количество лестниц и коридоров, оказались не на пятом этаже, а на первом, перед обширным холлом, двери которого выводили к главным воротам и подъемному мосту.
        - Увлекательно, да? - Шульгин поджал губы и посмотрел на меня, как бы в надежде на сочувствие. Я неопределенно пожал плечами. Больше всего мне хотелось, не задерживаясь, проследовать по предложенному маршруту: за ворота и дальше. Но, не будучи по-настоящему отважным человеком, я самолюбив и упрям. И ни за что не позволил бы себе проявить слабость, даже если свидетелем этого - один Сашка.
        Второй раз мы попробовали добраться до цели на лифте. Он привез к дверям моей комнаты и дальше просто не пошел.
        - Что делать будем, экстрасенс? - теперь я смотрел на Шульгина с некоторой растерянностью.
        - Можно, конечно, позвонить Антону, посоветоваться. Но лучше давай еще раз попробуем. Есть идея…
        Идея оказалась не слишком плодотворной. То есть по замыслу она была, может быть, и хороша, но Замок, или некие силы, захватившие контроль над ним, не дремали. И в результате мы заблудились всерьез.
        Если раньше нам только казалось, что атмосфера коридоров, по которым шли, напоминает антураж готического романа, то сейчас зловещие перемены были видны невооруженным глазом. Чем дальше углублялись мы в лабиринт лестниц и переходов, похожих на те, что таятся за малоприметными дверьми с табличкой «Посторонним вход воспрещен» в старинных театральных зданиях, в Большом, например, или в Мариинском, тем явственнее становилась печать запустения, все мрачнее закоулки, слабее освещение, гуще паутина и копоть на стенах и потолке. Хотя откуда взяться всему этому в специально сконструированном в одночасье создавшие для конкретных целей здании? Когда Шульгин об этом спросил, я ответил, что не вижу повода для удивления. То, с чем столкнулся при первом посещении Замка Воронцов, тоже не соответствовало облику стандартной инопланетной базы.
        - Или мы с тобой подсознательно хотим увидеть именно это, или…
        - Или нам довелось увидеть предназначенное не нам. Присмотрись повнимательнее…
        Мне будто не хватало именно Сашкиной подсказки. А ведь и на самом деле такое впечатление, что здешние декорации совсем не из этого фильма. Все чуть-чуть, но не так, не по-земному! И кладка стен, и форма сводов, изгибы лестниц и оформление перил. Словно бы архитектор руководствовался не только другими СНиПами, но и не совсем человеческой логикой… Это и имел в виду Шульгин, когда предложил свой план - пройти к Антону той частью Замка, где на нас не рассчитывали и не ждали. Вот только не предположил, что угадает чересчур точно - мы, похоже, забрели в сектор, выходящий на совсем другие миры, предназначенный для охмурения и вербовки существ с принципиально иными вкусами и привычками.
        Очень захотелось повернуть обратно, гораздо сильнее, чем в первый раз. Заблудиться, так уж в земном лабиринте, а не инопланетном.
        Н Теперь мы оказались как бы внутри аналога московского ГУМа, разумеется, со всеми поправками на детали чуждой архитектуры, из-за которых простая схема продольных галерей, связанных то висячими горбатыми мостиками, то заостренно-арочной фигурной кладки тоннелями, воспринималась с трудом, как фантазии Мориса Эшера.
        И было все раз в десять больше в длину и в высоту, не имело никакого видимого смысла, с человеческой точки зрения, но каким-то целям, безусловно, служило.
        Разговаривать, да еще громко, в таком месте не хотелось, поэтому Шульгин тихонько насвистывал попурри из первых приходящих на память мелодий, а я молча рассматривал и запоминал все достопримечательности этого загадочного сооружения, ощущая себя одним из героев лемовского «Эдема». И оба непроизвольно все ускоряли и ускоряли шаги.
        Сначала мне показалось, что от усталости рябит в глазах. Потом - что на соседней галерее мелькнула крупная крыса. Потом такие же крысы померещились еще в нескольких местах сразу. И раздалось частое мелодичное цоканье, словно стайка крошечных козлят бежит наперегонки по хрустальному полу.
        - Саш… - выдохнул я, вскидывая к плечу карабин.
        - Стой, не стреляй! Бегом! - Шульгин увидел новую, действительно омерзительно-жуткую опасность одновременно со мной, только тактическое решение у него созрело другое.
        Вверху, внизу, на поперечных, переброшенных над тридцатиметровой пропастью мостиках, неизвестно откуда появившись, скользили стремительно-плавной рысью десятки громадных пауков. А может, и не пауков вовсе, а неких паукообразных существ неземного происхождения. Паук и сам по себе отвратителен, даже простой крестовик или тарантул, но когда он размером с кавказскую овчарку…
        Пауки, похоже, не проявляли пока интереса к землянам и решали какие-то свои проблемы, но слишком их вдруг стало много, и так угрожающе-близко проносили они свои тугие, как наполненные нефтью бурдюки, брюха.,. Вот вывернет сейчас один-другой из ближайшего коридора и…
        Почти до конца галереи нам удалось добежать без помех, а потом пауки словно бы увидели добычу или получили команду извне.
        Прерывая свой механический бег в никуда, они вдруг начали тормозить всеми восемью конечностями, разворачиваться на месте, искать многочисленными фасеточными глазами цель. И вот первый уже помчался вдогонку.
        По счастью, все пауки оказались отчего-то на параллельных галереях, и, когда самый прыткий, опередив нас, рванул наперерез по висячему мостику, Шульгин, не останавливаясь, взял его влет, прямо сквозь витые балясины перил.
        Гениально придумал Сашка - тонкая оболочка пули, надсеченная глубокими и крутыми надрезами, ударившись в хитин, развернулась тюльпаном. Мельхиоровая розетка со сгустком ртути внутри разнесла чудовищное создание в клочья. Вследствие несжимаемости заполняющей его брюхо слизи.
        То делая короткие перебежки, то разворачиваясь на ходу поочередно и прикрывая друг друга огнем, прорвались мы все же к подножию узкой, почти вертикальной лестницы.
        Совсем рядом мелькали мохнатые ноги, щелкали, как ножи сенокосилки, устрашающие хелицеры, разлеталась по сторонам и застывала на стенах и полу тошнотворная рыже-фиолетовая гадость,..
        Если бы хоть немного времени на эмоции, меня непременно бы вырвало, как однажды в сельве, где я наступил на паука размером с куриное яйцо. А здесь с непривычным гулким свистом молотил почти без пауз карабин Шульгина, громыхал, вырываясь из рук, мой собственный, густую сортирную вонь перебивал резкий пороховой запах, и отвлекаться на ерунду было некогда.
        Единым духом взлетев сразу на три марша, мы остановились на решетчатой площадке перед узкой металлической дверью.
        Шульгин швырнул вниз загремевший по ступенькам предпоследний расстрелянный магазин и вдобавок мстительно плюнул.
        - Вот, - сказал он, когда дверь отделила нас от пережитого кошмара. - Я говорил. Пауки. Как раз, кого ты терпеть не можешь…
        - Да уж… - меня все же начало запоздало мутить. - А ты кого больше всего не любишь?
        - Сложный вопрос, однако… Вслух не будем, от греха. Но за меня не бойся. Очередная подставка все равно снова для тебя будет…
        - Не думаю, что третий раз вообще будет. Глупо как-то… За пацанов нас держат. Или убивали бы, или отвязались… - Мне неожиданно стало скучно. В прямом смысле. Все понятно, все предсказуемо. Как в Диснейленде.
        
        И вот здесь, сейчас - чрезвычайное близкое предощущение. Похожие коридоры, похожая аура. Только тогда рядом был верный друг и противослоновые карабины в руках, теперь же все наоборот. Решили посильнее припугнуть? На коленки поставить? Как Сашку Сильвия, не сумев в роли Шестакова согнуть, в Ниневию отправила? Значит, опять мы их, сами того не подозревая, прищучили? Или чересчур близко подошли к тому, к чему не следует?
        Тогда - тем более вперед, черные гусары! Впереди победа ждет, наливай, брат, чары!
        И сразу вспомнилось заклинание Шульгина: «Ловушка, ловушка, я в тебя не верю!»
        
        - Здравствуйте, садитесь, - предложил старик. Указал на древний электрический чайник, алюминиевый, с деревянной ручкой и толстым шнуром в тканевой оплетке: - Выпьете? Горячий. Ничего больше предложить не могу. Света, посмотри, там, кажется, леденцы в банке еще остались…
        - Спасибо, я только чаю. Хоть настоящий? Или уже морковный?
        Старик усмехнулся.
        - Вы историк или непосредственно из эпохи морковного чая к нам прибыли?
        - Я журналист, значит, и историк в некоторой мере. Новиков, Андрей Дмитриевич, последнее место работы - еженедельник «За рубежом». Старик опять усмехнулся.
        - Я - директор музея. Вайсфельд Герман Артурович. Это - Светлана Петровна, заведующая архивно-библиографическим отделом.
        - С автоматом «МП-38» фонды бережет? А вы еще и Вайсфельд. Из старых запасов ствол? От кого защищаетесь. От белых, от красных, от банды батьки Шпака или наследников Че Гевары?
        - Разбираетесь? Вы какого года рождения?
        - Пятидесятого. Тысяча девятьсот. Еще бы не разбираться…
        - Ну да, ну да. Похоже. А к нам как попали?
        Чай из стакана в серебряном подстаканнике был вполне ничего. Краснодарский, а то и индийский «со слоником». Да в горле у меня так пересохло, что и пустой кипяток пошел бы за милую душу.
        - Курить можно?
        - Курите, и нас со Светой угостите.
        Протянул им почти полную пачку «Кэмела» из пароходных запасов. В Крыму я обычно курил отборные турецкие папиросы, а на «Валгалле», вспоминая молодость, баловался американскими сигаретами.
        - Из спецбуфета? - со знанием дела спросил Вайсфельд, затягиваясь с жадностью давно не курившего человека.
        - Вроде того.
        Я никак не мог сообразить, как выгоднее всего держаться и какую легенду излагать.
        Судя по тому, как отреагировал директор на мой возраст, место работы, сорт сигарет - здесь что-то около восемьдесят седьмого - девяностого. Канун событий девяносто первого, о которых я так и не успел ничего узнать, потеряв в схватке с грабителями драгоценную пачку газет.
        И вдруг, с таким запозданием, я подумал, а не было ли то нападение организовано отнюдь не для того, чтобы отнять у меня кожанку и изнасиловать Ирину в темной подворотне, а именно - не позволить переправить в другое время материальный носитель информации. То, что я успел просмотреть несколько заголовков, сочтено было несущественным, а вот пара сотен печатных страниц, да еще и с фотографиями - парадокс. А если бы Ирина в ресторане не помешала, и я прочел их целиком - выпустили бы нас из девяносто первого, или удар нунчаками по затылку достиг бы цели?
        - Ну а к нам как попали? Прямо во двор музея? Что бы вы стену перелезали, ребята не заметили. Но допустим. Узнали о наших безобразиях и приехали материал собирать? Откуда? Из Москвы? А она вообще еще существует, Москва-то, и хоть что-нибудь за окраиной нашего города?
        - Какого города ?
        - А вот не скажу пока, - хитро сощурился Вайсфельд. - Раз вы утверждаете, что не знаете. Сам не знаю почему, но… И вообще, как это в книжках пишут: «Вопросы здесь задаю я!» - и дробно рассмеялся. Смех у него действительно был старческий.
        - Ничего я вам дельного не скажу. Потому что сам ничего не понимаю. Сидели мы с друзьями в комнате, выпивали понемногу, о пустяках болтали. Потом один любитель эзотерики начал насчет астрала, эфирных и тонких сущностей человека распространяться и какую-то мантру или сутру произнес. Меня как схватило, закрутило, встряхнуло, понесло… Только ваши охранники в чувство привели…
        Не верите? Так внимательней присмотритесь: в таком виде на разведку ходят или просто в командировки ездят? У меня же с собой вообще ничего. Еще спасибо, я привычки не имею сигареты на стол выкладывать, в нагрудном кармане держу, а то бы вообще труба… Да и то, на троих нам едва до вечера хватит, а потом?
        - Ничего, «Беломором», «Примой» и махоркой я вас обеспечу. С другим, извините, временные трудности5. Но если вы не шпион, не вражеский агент, отчего вы так нечеловечески спокойны? Я что, думаете, не представляю реакцию нормального человека, с которым случилось бы то, что якобы с вами?
        - Профессиональное свойство, если хотите. Бывал я и в плену у никарагуанских «контрас», у «охотников за головами» гостил, с вертолетом в тундре падал. Со шпаной в московских переулках дрался несчетно. Привык, наверное…
        - Это хорошо. Вы нам, наверное, пригодитесь. В оружии разбираетесь? Вон у меня «Максим» почти новый стоит, наладить можете?
        - Да не вопрос. Но до тех пор, пока вы мне не расскажете, в чем дело и где я, - ничего не будет.
        - Договорились. Так в каком году вы занялись вашими медитациями?
        Никакой другой год, кроме своего последнего нормального, восемьдесят четвертого, называть смысла не было. Так я и сказал.
        - В любом другом случае я бы вам не поверил. А сейчас поверю чему угодно. До прошлого воскресенья у нас был восемьдесят восьмой. Октябрь месяц. Какой теперь - не знает никто. Радио, телевидение, телефон не работают. Самолеты, может, и летают, но не у нас. Поездов, по слухам, тоже пятый день не приходило. Один наш сотрудник на своей машине рискнул отправиться на разведку, хотя бы до соседней узловой станции, но не вернулся до сих пор.
        Я хотел спросить, а чем же занимаются партийные и советские власти, милиция, КГБ, армия, наконец, в городе, который внезапно и непонятно оказался отрезан от мира, но Вайсфельд, предупреждая этот естественный вопрос, начал рассказывать все подряд, с самого начала, вполне четко, как полагается профессиональному историку.
        Получалось так, что здесь уже произошла глобальная, или локальная, что для присутствующих, включая меня, не имело практического значения, деформация времени. Та самая, о теоретической возможности которой мы неоднократно рассуждали с Антоном и друзьями. Которую в конечном счете и собирались предотвратить. А сейчас, как уже не раз бывало, внутренний настрой определил способ и место контакта с Сетью.
        И либо сейчас передо мной крутят своего рода «научно-популярный фильм» в назидание, либо меня действительно занесло в область уже случившегося разлома. Что именно происходит, я узнаю только когда (и если) выберусь. Изнутри процесса догадаться о степени его подлинности практически невозможно.
        Ростокин, вон, в тринадцатом веке оказавшись, без малейшего удивления отнесся к наличию на вооружении Ливонского ордена танковых соединений, да и сам в должности князя разъезжал на пушечном бронеавтомобиле древнерусского производства.
        Хорошо, что у меня самого сейчас несколько большая степень здравомыслия сохраняется. Значит, будем смотреть и слушать, в любом случае пригодится. Если отпустят - для доклада друзьям и размышлений, если нет - для облегчения адаптации.
        И еще я подумал, что взрослые мы вроде бы мужики, тертые жизнью, а ведем себя как дети неразумные. Сколько раз уже с такими гиперпереходами сталкивались, а как-то не усвоили, что надо в них снаряжаться, как для парашютной высадки в тыл врага. Обойдется чисто эфирным переносом матрицы, ну и ладно, амуниция не помешает, а попадешь вот так, телесно, хоть на первое время будет комплект выживания.
        ГЛАВА 2
        
        Из записок Андрея Новикова. «Ретроспективы»
        
        …А Вайсфельд продолжал рассказывать. Привычная жизнь в городе мгновенно перестала существовать. Случилось нечто худшее, чем даже ташкентское землетрясение. Там хоть сохранилась управляемость, базовая инфраструктура и связь со страной. Здесь же…
        Буквально мгновенно несколько хронопластов, как при тектоническом сдвиге, наехали друг на друга, и в городе перемешались годы, десятилетия, люди и архитектура.
        Если в отдельных «изолятах» стабильность вроде бы сохранилась, то буквально через квартал-другой можно было вдруг оказаться в пределах довоенного города, как его помнил Вайсфельд, причем с теми самыми, прежними жителями. И можно представить, что началось, когда в первые часы катаклизма «современные» горожане, бывшие кто на работе, кто просто на других улицах, в кино и магазинах, кинулись по домам и обнаружили, что с виду почти те же самые строения населены совсем другими людьми, тоже ничего не понимающими, но на порогах «своих» квартир стоящими насмерть.
        Многие, построенные в период массовой застройки кварталы пяти - девятиэтажек просто исчезли, вместе со всеми, кто в них на тот момент находился. И тут же, буквально за углом, не менее новые корпуса возвышались, как ни в чем не бывало.
        Стоявшее на центральной площади в сотне метров от музея громадное здание Дома Советов, выстроенное в начале шестидесятых и вместившее в себя практически все краевые и городские власти, растворилось бесследно. На его месте раскинулась необъятная, покрытая выходами дикого камня и поросшая бурьяном площадь с остатками разрушенной в тридцатые годы церкви. То есть здесь оказался локальный участок примерно пятьдесят пятого - пятьдесят седьмого годов, потому что позже уже начали рыть котлован под фундамент «желтого дома», как его сразу же окрестили за цвет стен, сложенных из местного песчаника. По иной причине - тоже.
        Доходили слухи, что дальше к окраинам можно провалиться и в дореволюционность, и чуть ли не во времена Дикого поля. Половцы не половцы, но мародеры весьма неприглядного вида по улицам уже бродят, в одиночку и толпами.
        Милиция исчезла с улиц в первый же день, потому что руководить ею оказалось некому, а те сотрудники, что не исчезли и не разбежались, по большей части закрепились в уцелевших помещениях служб, ожидая дальнейшего развития событий и распоряжений, если таковые откуда-нибудь вдруг последуют.
        Многие горожане, имевшие родственников в окрестных селах, устремились туда, на всех видах еще действующего городского транспорта, собственных и захваченных с боем чужих машинах, а также пешком.
        Хуже всего было то, что деформации пространственно-временного континуума продолжались, спорадически и бессистемно, отчего приспособиться к ним было совершенно невозможно. Так, к примеру, посланные с биноклями на крышу наблюдатели сообщали, что несколько раз то появлялись в положенном месте и совершенно исправном виде вокзал и пути Туапсинской железной дороги, разрушенной во время Гражданской войны, да так с тех пор и не восстановленной, то снова исчезали. Один раз якобы по ней, удаляясь от города, прошел пассажирский поезд из десятка зеленых и синих вагонов6.
        Точно так же, словно миражи в пустыне, в разных точках города обозначились купола и колокольни давно взорванных церквей. Но выяснить, действительно ли храмы возродились «по-настоящему», или это только обман зрения, возможности пока не было.
        Вайсфельд не рисковал посылать своих ребят в дальнюю, явно рискованную разведку. Они и свою-то территорию обороняли с большим трудом. На второй и третий день катаклизма предпринимались неизвестными людьми явно целенаправленные и скоординированные попытки взять здание штурмом, но неожиданно мощное огневое противодействие их образумило. Больше мародеры не возвращались, но гарнизон не терял бдительности. В чем Андрей убедился на собственном опыте.
        Герману Артуровичу и большинству его сотрудников вообще повезло. Во-первых, когда исчезло здание Дома Советов, а заодно и находившееся поблизости общежитие педагогического института, тоже послевоенной постройки, в музее был санитарный день, посетителей не пускали, а персонал весь был на работе.
        Шок, разумеется, имел место, но общей паники удалось избежать.
        Само же полуторастолетнее здание, в целом (как я правильно сообразил) трехэтажное, но сзади имевшее еще три дополнительных цокольных этажа, выстроенное разомкнутым с восточной стороны квадратом, вполне годилось в качестве крепости. Занимавшее целый квартал, с двухметровыми стенами, забранными прочными решетками окнами, подвалами в несколько ярусов (строилось как Торговые ряды богатым местным купечеством по образцу ГУМа, но чуть поскромнее), внутренним двором, трехметровой, тоже каменной, оградой и весьма солидными воротами. Танк проломит, конечно, а с налету не возьмешь. Здесь, в сравнительной безопасности, можно разобраться в происходящем и пересидеть смутное время.
        Гарнизон составили около полусотни научных сотрудников, смотрителей, шоферов, слесарей, электриков и плотников, да еще было несколько студентов исторического факультета, помогавших монтировать очередную выставку. Они же первые выбрались на разведку, покрутились по центру, привели с собой еще человек двадцать друзей и подруг, кого встретили поблизости.
        Оружия для самообороны в фондах музея было сколько угодно, а вот насчет патронов - плохо. Точнее - почти никак. И тут молодежь нашла выход. По ту сторону ныне опустевшей площади располагались корпуса военного училища. Ребята сбегали, разыскали приятелей-курсантов, и те, пользуясь общим разбродом и беспорядком, нагрузили полный кузов бортового «уазика» ящиками с патронами. Да сами и привезли. Самых нужных, трехлинейных, образца восьмого года. Заодно договорились об огневой поддержке, если потребуется, и вообще о дружбе и взаимопомощи.
        Училище представляло собой столь же старинное и прочное, как и музей, каре корпусов, более чем по сотне метров длиной каждый, с многочисленными подсобными и складскими строениями внутри, собственным стадионом, каштановым парком с эстрадой и танцплощадкой, куда так любили ходить студентки в поисках женихов. И все, почти без исключений, находили.
        - Там тысячи полторы курсантов, солдат и офицеров. Если катаклизм больше наш район не затронет, с их помощью надеемся выжить…
        Это директор объяснял мне, когда мы уже поднялись на третий этаж и через полукруглое, от пола до потолка окно в зоологическом зале я сам увидел и площадь, и мрачные стены училища, похожие на Трубецкой бастион Петропавловки, и пугающую, в свете всего услышанного, панораму центра города с зияющими прогалинами на месте бывших новостроек.
        - Вон видите, там, слева, по улице Дзержинского, - указал Вайсфельд, - было Управление внутренних дел.
        Я увидел. Ничего особенного не представляющий в архитектурном смысле двухэтажный дом в окружении небольших старинных особнячков. Позади него - густой не то парк, не то роща.
        - Его сорок лет достраивали и перестраивали, там в итоге целый «Пентагон» получился, с семиэтажной башней в центре, а сейчас снова - гостиница Пахалова в первозданном, тысяча восемьсот восемьдесят восьмого года, виде. И где теперь милиционеры, уголовные дела, оружейные склады и все прочее? - без особых эмоций, почти академическим тоном спросил директор. - А вы говорите - властные структуры!
        - Так значит, предполагаете, что вас накрыло… каким примерно годом?
        - Частично от тридцатого до сорокового, частично - послевоенные до пятьдесят седьмого. А если железная дорога - не мираж, так это уже между девятьсот десятым и семнадцатым. Я же здесь всю жизнь прожил, после двадцатого года все помню, каждый дом, каждый проходной двор, по фамилиям и в лицо всех тогдашних известных людей. Одно время - каждую машину по номеру и водителя по имени знал. Музеем тридцать лет заведую. В оккупации тоже был. Кстати, - вдруг озарило его, - почему оккупация пропущена? Если б еще немцев сюда, да потом бои за освобождение - это ж вообще представить невозможно, во что город превратится…
        - Значит, в расчеты не входит, - мудро заметил я.
        - В чьи расчеты, о чем вы?
        - Знал бы, сказал непременно. Вообще, на вашем месте я бы сразу в училище перебазировался. Там все ж крепкие ребята с оружием, и казармы, и пищеблок, и техника. Наверняка электрогенераторы свои есть, склады НЗ месяца на три, медчасть, госпиталь. Натуральный феодальный замок со всеми его функциями, если до того дойдет…
        А сам подумал - вот тебе, пожалуйста, этот провинциальный музей и военное училище - прямой аналог «Валгаллы» и нашего форта. Островок стабильности и выживания в рушащемся мире. А надолго ли?
        - Нет, что вы! Как же я могу все бросить? Тут же такие… такие исторические ценности. А архивы! У нас даже подлинные автографы Пушкина, Лермонтова, Одоевского, Толстого есть. Они же все здесь бывали. Вы видите, Светлана Петровна, женщина, автоматом научилась пользоваться, и никуда отсюда не уйдет, хотя ее дома тоже, кажется, больше нет. Хорошо хоть она незамужняя. А другие… Она вон там, на Северо-Западе, жила, - Герман Артурович подвел меня к противоположному окну. Как я и догадывался, здание стояло на крутом обрыве, под которым на сотню метров ниже простиралась громадная ложбина, сплошь покрытая лесом. Лишь в центре посверкивало пятно большого пруда или маленького озера. А дальше к горизонту лес вновь поднимался по склонам, неизвестно куда и на сколько десятков или сотен километров.
        «Сибирь здесь, что ли? - подумал я. - Так нет, тополя и каштаны по улицам растут». Никак не получалось определить, где все-таки нахожусь. Ни один известный мне город под имеющуюся картинку не походил тем или иным параметром. Постой, постой! Пушкин, Лермонтов, Одоевский… Кисловодск, Пятигорск - нет. Орджоникидзе, бывший Владикавказ? Там горы. Краснодар - на равнине…
        - Вон там, за кромкой леса, был целый большой район, построенный не так давно. И создавалась панорама чуть ли не Манхэттена. А сейчас - ничего… И что прикажете думать?
        Директор махнул рукой.
        Я, конечно, готов был сочувствовать всем, однако опять окружающее - только картинка, сюжет, морок. Единственная правильная позиция - вести себя спокойно и собирать информацию.
        А если вдруг окажется, что застрял я здесь напрочь (нельзя исключать), тогда и начнем рефлексировать по полной программе.
        - С первой минуты хочу вас спросить, уважаемый Герман Артурович, я не дурак, поверьте, и в делах определенного сорта понимаю, - каким образом вы в вашем заштатном заведении сумели накопить такое количество боевого оружия в рабочем состоянии? Что я, не видел, как поганенький именной наган местного героя революционных битв, перед тем, как поместить в витрину, сверлили с нечеловеческой яростью, и по патроннику, и даже по каморам барабана. А у вас - и «МП», и «Максимы», и прочих винтарей немерено, если вам патроны восьмого года машинами завозят… Я советскую власть изнутри знаю, сроду б она такого не допустила.
        Вайсфельд снова рассмеялся тем же дробным смехом, но теперь он звучал торжествующе.
        - Знаете, да не совсем. Или - московскую знаете, а местную плохо! Первые секретари крайкома - и.о. царя и бога на земле. Если себя правильно поставили. А наши умели, ох, умели. Да что говорить, если с самого сорок четвертого года один как Сталину в доверие втерся, так до безвременной кончины в восемьдесят лет серым кардиналом Политбюро пребывал. Второй едва-едва Генсеком не стал, болезнь аорты подкосила. А третий - стал! де еще такое видано, уголочек страны самый захолустный, а - кузница кадров! Почище Днепропетровска.
        Теперь наконец я понял, где оказался. Интересный поворотик сюжета, я вам замечу! Но виду не подал, по тому же принципу: «Ловушка, я в тебя не верю!»
        - А вот эта наша коллекция оружия составилась из оружейного музея знаменитого Самурского полка, который, уходя на Кавказский фронт в 1914 году, сдал ее на хранение нам. До поры. А пора и не пришла, знаете почему. В Гражданскую кое-что подкопили, и после, тогда с этим проще было. Вы не поверите, немцы в город пришли, на полгода всего, правда, так до наших нижних подвалов не добрались. И никто не предал! Правда, и комендантом случайно оказался интеллигентнейший человек из кайзеровских еще офицеров. Открытые фонды, и то грабить своим не позволил. Так все и сохранилось. Когда немцы бежали, по улицам, столько всего валялось, что тогдашние сотрудники весьма коллекцию пополнили.
        А после войны сначала дела никому до наших фондов не было, а потом я, когда директором стал, вместе с тогдашним начальником управления культуры (он понимающий мужик был, боевой кавалерист-доваторец7) нашел возможность в приватной обстановке с Первым по душам поговорить.
        Так и так, мол, владеем мы одной из ценнейших в Союзе коллекций старого оружия, холодного и прочего, на мировом рынке раритетов миллионы и миллионы долларов стоила бы, особенно в комплекте, а если ваши милиционеры ее попилить потребуют, сразу в цену металлолома обратится.
        Он в подпитии был, велел все ему показать. Посмотрел, подумал, одну кубачинскую шашку8 себе на память взял и выдал мне охранную грамоту, окончательную. Для всех преемников и на все времена. Вот поэтому нам сейчас есть чем обороняться.
        И с продовольствием у нас более-менее неплохо. Тут вот, прямо за углом, большой гастроном, тоже, по счастью, в старом доме расположенный. Ребята под шумок сходили, притащили из подсобок всякого «дефицита» - мясная тушенка, колбасы, сыр. Макароны, мука, соль, сахар, разумеется. Недели на две хватит, наверное…
        - А потом?
        Вайсфельд пожал плечами.
        - Что потом? Образуется как-нибудь или совсем в тартарары покатится. Откуда я знаю, где-то что-то сдвинется в очередной раз, и уже мы исчезнем, а тут заплещется Сарматское море…
        Я поинтересовался, есть ли в гарнизоне отставные офицеры или просто люди с боевым опытом?
        Оказалось, что в армии служили многие, но больше рядовыми и сержантами. Был отставной подполковник, как раз главный хранитель оружейной коллекции, да ушел два года назад на покой по полной дряхлости. Потому и с «Максимом», и с другими сложными системами разобраться некому.
        - А что, возьмете меня в военспецы?
        - Так я с самого начала имел это в виду. Приступайте.
        Я попросил построить всех, способных (и готовых) носить оружие. Таковых набралось двадцать восемь человек в возрасте от двадцати до пятидесяти, из них три женщины. Известная Светлана Петровна и две студентки - разрядницы по стрельбе. Из «ТОЗ-12» и «МЦ», разумеется, но трехлинейные карабины держали вполне уверенно.
        Войско, конечно, так себе, даже «афганцев» среди них ни одного не оказалось, но где другое взять? Держатся люди все-таки уверенно и смотрят бодро.
        Огневая мощь состояла из тех же «мосинок» разных модификаций, четырех «Винчестеров», выпускавшихся в Первую мировую в САСШ по русскому заказу и под русский патрон, ППШ и ППС, двух «МП» и ручника «ДП-27».
        В общем, неплохо, только для немецких автоматов было всего пять магазинов и патроны, сами понимаете, тех еще лет выпуска. То ли выстрелят, то ли нет. Для наших пистолетов-пулеметов в училище удалось раздобыть лишь десять картонных пачек - 160 штук. Так что лучше автоматчиков держать в резерве, на случай решающего ближнего боя.
        Я спросил у Светланы, испытывала ли свой «машин-пистоле» в деле и вообще как он к ней попал и почему.
        - Интересуюсь этим делом, хоть и филолог. Артем Захарович (это тот самый подполковник-оружейник) мне все показывал, разборке-сборке учил. Говорил, что, не дай Бог, конечно, если опять придется, то каждый нормальный человек должен владеть оружием, как ложкой.
        - Умный человек.
        - Ну вот, когда все началось, я первым делом в склад спустилась и «Шмайссер» себе взяла.
        - Какой же это «Шмайссер»? Неужто ваш знаток так говорил?
        - Нет, «МП-38, Эрма», конечно, но он сказал, что на фронте все так говорили, для простоты…
        - Пусть так, а стреляли или нет?
        - Одна короткая очередь, поверх голов.
        - Значит, не сгнили еще патроны. На совесть делали.
        Ладно, будем делом заниматься.
        С помощью двух парней, бывших пулеметчиков, «Максим» вытащили из подвалов, я, вспоминая крымские дела, перебрал действительно находящийся в почти идеальном состоянии и тщательно смазанный механизм. Убедился, что все работает как надо. Залили воду в кожух, набили три брезентовые ленты, на что ушло как раз два цинка. Затащили четырехпудовый пулемет на крышу.
        Спасибо неизвестному архитектору этого здания, придумавшему устроить над главным входом этакое декоративное излишество в виде трапециевидного каменного фронтона почти двухметровой высоты с барельефами и круглым отверстием посередине. Возможно, здесь когда-то помещались часы, но сейчас оно идеально подошло в качестве амбразуры.
        Отсюда как на ладони видна была площадь, ограда и корпуса училища по ту сторону, еще несколько внушительных старинных зданий в отдалении. Позиция изумительная, центр города просматривается на полную дальность прицельного выстрела.
        Правда, в кого и зачем стрелять, пока непонятно, но интуиция подсказывала, что наверняка придется. Иначе что я вообще тут делаю? Со старым музейщиком познакомиться забежал и осмотреть вотчину последнего Генсека? Очень сомнительно.
        По въевшейся в натуру привычке немедленно брать ситуацию под контроль я решил, пока все тихо, сходить в училище, познакомиться с кем-то повыше рангом, чем простые курсанты.
        Взял в сопровождающие студента-историка Стаса, как раз и организовавшего негоцию с доставкой патронов, повесил на плечо одолженный у Светланы «МП», больше для солидности, а там кто его знает, и отправился.
        Стас, немедленно вообразивший себя как бы адъютантом нового командира, человека куда более подходящего к этой роли, чем старик-директор, да еще из самой Москвы, старался тоже выглядеть серьезным и бывалым.
        Нормально. Перейдя на четвертый курс, мы себя тоже ощущали весьма крутыми парнями. Пожалуй, самыми, потому что пятикурсникам нужно уже думать о госэкзаменах, дипломах, распределении, аспирантуре и прочих скучных вещах, а четвертый - это авторитет, сила и независимость.
        Карабин он повесил на плечо небрежно, стволом вниз. Вроде как признак особой лихости. Одолжившись сигаретой, курил неторопливо, держа ее большим и указательным пальцами левой руки. И одновременно излагал собственную версию происходящего, постоянно ссылаясь на фантастические романы и рассказы, по преимуществу западные, касавшиеся той же тематики.
        Многих названий книг и фамилий авторов я даже не слышал, хотя в свое время тоже был не чужд. За рубежом читал все больше испано и англоязычные газеты, справочники и тому подобное, на беллетристику времени не хватало, а в Союзе две-три новые книжки купишь в ларьке Домжура9, если повезет, и все на этом.
        - Ты что, по-английски свободно читаешь?
        - Читаю немного, только зачем? Сейчас на лотках этого добра столько… Были б деньги да время. Отец мой никак успокоиться не может. Митингует, как на Съезде депутатов. Я, говорит, свою библиотечку НФ в тыщу книжек двадцать пять лет собирал, сколько переплачивал, сколько перед завмагами да продавщицами унижался, и кому это теперь нужно? За неделю можно столько же купить, чего хочешь, а интерес пропал, и азарт…
        - Это точно.
        Сам я был таким же точно охотником-собирателем, только в своем мире до книжного изобилия не дожил. Правда, успел увидеть лотки и витрины декабрьским вечером девяносто первого. А в других мирах у меня появились совсем другие заботы.
        - А отец твой, родители, где сейчас? Не знаешь?
        - Они, слава Богу, в Пятигорске. Хотя, может, сейчас и там такое же… - парень махнул рукой и переключился на тему последствий катаклизма исходя из посылки, что все рано или поздно образуется. А вот какая жизнь начнется после - это его занимало гораздо больше текущих событий. Возраст, что тут скажешь…
        Слева от парадного входа, в данный момент наглухо закрытого, Новиков увидел чугунную доску. «Высшее командное училище войск связи имени маршала войск связи Пересыпкина».
        Помню я этого маршала по его надгробному памятнику на Новодевичьем кладбище. Там он возвышается над косо срезанным гранитным постаментом в мундире со всеми тщательно выточенными орденами и медалями, прижимая к уху телефонную трубку, витой мраморный провод от которой уходит куда-то вниз. Очевидно, в царство Аида. Или туда, где сейчас обретается тот, кто вручил ему самые большие звезды в тридцать девять лет. Приказы, что ли, продолжает выслушивать? Или обстановку докладывает? Сюрреализм, честно сказать.
        За ворота училища нас пропустили свободно, и рассыльный от КПП повел к дежурному офицеру.
        Службу и уставной порядок, как я заметил, тут продолжали поддерживать, невзирая на обстоятельства. Учебные занятия, может быть, и не проводились, но праздношатающихся по территории курсантов не попадалось. Все были заняты каким-то делом. Значит, отцы-командиры на высоте.
        Дежурный майор явно принадлежал к преподавательскому составу, что нетрудно было определить по культуре речи и радушию, с которым он принял гостей.
        После взаимных представлений естественным образом немедленно перешли к обсуждению ситуации. Опять-таки, чем хорош русский человек - удивительно легко и быстро адаптируется к любому изменению обстановки. Касается ли это смены государственного строя, татаро-монгольского нашествия, начала очередной мировой войны или всемирного оледенения.
        Ну что ж? Случилось, так случилось. Будем выкручиваться. Особенно если в данный конкретный момент все не так уж плохо. Сапоги целые, смена белья, запасные портянки имеются, с харчами пока ничего, и бомбы под окнами не рвутся. Начнут рваться - окопчик выроем или в свежей воронке укроемся.
        Само собой, по случаю встречи и знакомства майор позвонил в санчасть, и почти мгновенно появился старший лейтенант медслужбы с пузырьком спирта и коробкой крупных, как орех, универсальных поливитаминов зеленого цвета. Закуска приличная и общему укреплению организма способствует.
        - А ты, студент, будешь? - спросил старлей, задержав пузырек над краем стакана. Как мне показалось, с неявной надеждой.
        - Нет, спасибо, - поморщился Стас.
        - Какой же ты, на хрен, студент? А, вы ж там эти, ботаники и филологи. Это медики с первого курса употребляют все, что горит и булькает. Ну, сиди так.
        Выпили неразведенного, поговорили, как интеллигентные люди. Майор сообщил, что последние двое суток курсантские патрули, каждый численностью в отделение, при оружии и под командой офицеров не ниже капитана, постоянно выходят в город для изучения динамики текущей обстановки.
        - Динамика хреновая, - вставил медик, который, как и положено, невзирая на невысокий чин, на равных общался со всеми, кроме, может, начальника училища, и знал о многом даже больше особиста.
        - Чересполосица продолжает нарастать. Каждые пол километра - другая эпоха. Уже и с царскими городовыми встречаться приходилось, и какие-то ногайцы на верблюдах возле автовокзала меновую торговлю бараниной и соленой рыбой открыли. Вид - как во времена Пугачева. По-русски почти не говорят, но весьма интересуются одеждой, обувью, столярными изделиями и водкой… Причем, что особо смешно - нынешнее население куда-то попряталось, а те, что из прошлого, - наоборот, веселятся и тащат, что под руку попадется… Исторический опыт плюс навыки.
        Доктор сплюнул в открытую форточку и предложил повторить.
        - Хоть какие-то соображения о происходящем у вас имеются? - осторожно спросил я.
        - Никаких, - отрезал майор. - Нет и быть не может по определению.
        А старлей добавил:
        - Идеальным объяснением было бы предположить, что над городом рассеяли гигантское облако аэрозольного ЛСД. И мы все пребываем сейчас в наркотическом кайфе и измененном сознаниии. Что-то похожее я у Лема читал. Но и это не сходится.
        - Вы, связисты высшего класса, как я понимаю, неужели вообще ничего в эфире не ловите? У вас же всеволновые антенны должны быть, радиолокаторы, приемники длинно-, средне- и коротковолновые. Ничего?
        - Абсолютно. Глухой фон по всем диапазонам. На экранах локаторов - снег. Проводная связь тоже отсутствует, даже в черте города.
        - Тогда почему электричество есть? - задал я вопрос, который занимал меня с того момента, как увидел горящие плафоны в подвале музея.
        - Вы - проницательный человек, - уже слегка нетрезвым голосом ответил майор. - Электричество действительно поступает бесперебойно. И это - удивляет. Или - настораживает…
        - Или, наоборот, ободряет, - возразил медик. - До ГРЭС сорок километров, до Свистухинской ГЭС столько же, но в противоположную сторону. И ток поступает. Значит - там все в порядке? ЛЭПы уцелели, подстанции… Может, следует направить разведку строго вдоль проводов ?
        - Мысль, - согласился майор. - Доложу по команде.
        Тут я заметил, что студент Стас делает какие-то знаки.
        Встал якобы налить себе воды из крана, попутно протянул парню катастрофически пустеющую пачку сигарет.
        - Что такое ?
        - Пойдемте, разговор есть, - прошептал Стас.
        Есть, значит есть.
        - Ребята, - сказал я офицерам, - нам пора. Спасибо за угощение. Я, собственно, для чего пришел? Связи, понятное дело, нет. Эфирной. Но нитку полевого телефона к нам в музей кинуть можно? На случай чего. У вас, надеюсь, сия архаика сохранилась?
        - Есть, как не быть, - закивал майор. - Старое, но верное оружие. Запросто протянем. Сейчас и распоряжусь. Две нитки, два аппарата. Хватит?
        - Вполне. И еще - пистолетик не подкинете, по дружбе? «Стечкин», желательно.
        - А этого - мало? - спросил майор, поднимая со стола «МП». - Хорошая штука…
        - Хорошая, да патронов нет. А длинный винтарь, согласитесь, не совсем то в наших обстоятельствах.
        Лицо майора выразило сомнение, причем достаточно слабое исходя из смысла просьбы. Недельку бы назад зашел в дежурку незнакомый мужик и попросил того же самого…
        - Парни, да если даже все восстановится, кто с вас за пистолет спросит? На фоне всего прочего, - я указал на площадь, где, по словам Вайсфельда, недавно стояло правительственное здание. - И все ваше ГУВД неизвестно куда делось. Я помню, когда в армии служил, у нас инженер полка майор Хатимович машину ломов списать ухитрился, по гораздо менее сложному поводу…
        - И то верно…
        Майор повозился в сейфе, достал связку ключей.
        - Пошли в оружейку.
        В одном из железных шкафов в фанерных ячейках стояло несколько десятков приятно отливающих синевой массивных пистолетов, ниже на полках - пластмассовые ко буры-приклады, в самом низу - пустые магазины и коробки с патронами.
        - Выбирайте.
        А чего здесь выбирать?
        Я взял первый попавшийся, покрутил в руках, передернул затвор. Все нормально. Так же и с кобурой. Рассовал по карманам четыре обоймы, пять или шесть пачек патронов.
        - А мне - можно? - умоляющим шепотом спросил Стас, жадно наблюдавший за процессом.
        - Да хрен с ним, бери, - махнул рукой майор, - кто его знает, может, завтра ты меня выручишь…
        Студент тут же экипировался и патронов нагреб куда больше. Тоже понятно, сам такой был…
        Распрощались с офицерами самым теплым образом, пригласили тоже захаживать в гости.
        Майор отнюдь не был трепачом, и следом за нами четверо курсантов тут же потянули провода, за неимением столбов цепляя их на ветки деревьев по периметру площади. Аппараты, похоже, были еще американские, ленд-лизовские, судя по футлярам из плотной коричневой кожи. Отечественные телефоны, как помнится, всегда выпускались в простых деревянных коробках.
        На полпути до музея мы со Стасом присели на удобно-плоский валун ракушечника. Было не жарко, небо подернули тонкие белесые облака, однако ветерок с юго-востока тянул теплый. Нормальный для юга октябрьский денек.
        Парень автоматически поглаживал коробку доставшегося ему пистолета. Ясно было, что при любом развитии событий он его никому не отдаст.
        - Так что ты мне хотел сказать? Давай.
        - Вы, Андрей Дмитриевич, разведчик? Из Москвы или откуда?
        - С чего вдруг взял? Я на полном серьезе попал к вам совершенно случайно. В рамках текущего процесса. А что, иное впечатление складывается?
        - Безусловно, складывается. Я что, книжек не читал? И Юлиана Семенова, и Ле Карре, и Алистера Маклина. Внезапно парень задумался.
        - А с другой стороны, будь вы разведчиком, вы бы себя иначе вели. Не подставлялись бы так открыто. Понимаю, способы маскировки бывают разными, но ваши… Перед нашей непрофессиональной командой они совершенно излишни.
        - Слушай, Стае, что ты не дурак, я сразу догадался. И отец у тебя хорошие книжки собирает, и ты истории, а не бухгалтерскому учету обучаешься. Теперь давай откровенно и нараспашку: что знаешь и что от меня хочешь.
        - Скажите, а когда вы к нам попали, вас ничего не удивило?
        Я задумался. Удивило, конечно, многое. Но кое-какие моменты следует сразу отсечь. Другие тоже интересны, но к вопросу студента отношения не имеют. Например, оказался я здесь поздним утром, если не ошибаюсь, а сейчас солнце и за полдень не перевалило, хотя по внутреннему ощущению и по общему раскладу прошло никак не меньше десяти-двенадцати часов. Будем считать - это из другой оперы. А о чем Стас мог всерьез спросить?
        - Интересно умеешь вопросы ставить. Далеко пойдешь. Ну а я попаду или нет? Для чего ваш директор в третьем ярусе подвала свой кабинет устроил, когда наверху не в пример комфортнее? Сокровища свои сторожит? Или на самом деле штурма с применением артиллерии боится? Так зачем и кто его будет штурмовать? Может, есть повод? Может, у вас тут бриллианты ведрами хранятся?
        Студент не стал больше просить заграничной сигареты, вытащил из нагрудного кармана мятую пачку «Астры».
        - Вы там, в Москве, может, не знаете, а у нас здесь с куревом совсем плохо. По студенческому билету в спецмагазине пять пачек в месяц продают, По госцене. А на базаре та же «Прима» или кубинский горлодер без фильтра - вдесятеро. Хотите?
        - Ну дай, молодость вспомню.
        Сделали по три затяжки. Молча.
        Стас явно годился на роль надежного помощника. Умный, соображающий, когда сказать, когда воздержаться.
        - Вы правильно угадали, Андрей Дмитриевич. Сидит директор, как Гитлер в своем бункере. А почему? Думаете, за фонды опасается? Нет, у него там штука одна спрятана и, сдается мне, со всем творящимся как-то связана. Он человек очень не простой. Вы книжку про реббе Лева и его Голема читали? Так знаете, очень похоже.
        - Фильм смотрел когда-то. По книжке снятый, «Пекарь императора» назывался. Кстати, точно подметил, ваш босс на того реббе чем-то смахивает, хотя и немец. Считаешь, он в своих подвалах черной магией занимается и всю эту заварушку со временем сам учинил?
        - Есть такая мысль. Только вряд ли черная магия. Здесь с техникой связано. Я почти уверен, что в каморке за последним нижним залом не просто резервный дизельгенератор стоит. Там похитрее что-то.
        - Ты сам видел? Или говорил кто?
        Стас замялся.
        Ну, понятно, студенты народ любопытный, а тут старинные подвалы, лабиринты, оружие и все такое. Куда до них Пандоре и жене Синей Бороды.
        - Чего, гвоздем замок ковырял?
        - Да нет, зачем, случайно получилось. Солидная, я вам скажу, аппаратура. Много чего наворочено. Жаль, я не физик…
        - Надо бы взглянуть, - без излишней ажиотации сказал я. - Сводишь. А теперь так - колодки от пистолетов и лишние патроны спрячем здесь, потом заберешь. Пушки - под ремень. По паре обойм в карманы, и пока хватит. Незачем внимание привлекать. С чем ушли, с теми пришли. Я автомат Светлане верну, и вроде снова безоружный. Уловил ход мысли?
        - Вполне, - глаза у парня загорелись. Мало ему всего уже случившегося, на новые приключения потянуло.
        Момент подобраться к интересующему объекту представился ближе к вечеру, который все-таки начал опускаться на город. На окраинах изредка постреливали и из гладкоствольного, и из нарезного. Где-то что-то горело, но не сильно. Может, дачи.
        Мы со Стасом спустились к гнезду (или логову) Вайсфельда под предлогом посмотреть, какой еще из пулеметов можно привести в рабочее состояние. По слухам, мол, из военных кругов, в окрестностях появились конные группы вооруженных людей, и выглядят они совершенно как бойцы отрядов Шкуро, оперировавшего здесь в восемнадцатом году и двадцатом. Неплохо бы усилить фланговую оборону. Один «Максим» хорошо, а три лучше.
        Негромко позвякивая металлом, мы заканчивали сборку (исправный пулемет в любом случае пригодится), а Герман Артурович со Светланой беседовали в выгородке о чем-то своем, шурша бумагами. «МП» при этом архивистка держала под рукой.
        Интересно - вроде бы я вошел в полное доверие, и автомат она мне передавала, а сейчас, будто невзначай, ствол повернут в нашу сторону.
        Магия места, может быть? Кто бы тут ни находился, вблизи от заветной комнаты, должен быть под контролем? Карабин студенту с собой деликатно взять не разрешили «постоянные сотрудники», дескать, оставь ты его здесь, чего за перила прикладом цепляться, еще выстрелит невзначай. Пулеметы здесь, а патроны-то наверху, то есть непредвиденные случайности исключены, а что другого оружия у нас нет, как будто само собой подразумевается.
        Невоенные люди, даже весьма хитрые и предусмотрительные, вообще чрезмерно склонны полагаться на опасные железки, попавшие им в руки. Мол, если у меня автомат - я царь и бог в зоне действительного огня.
        На самом же деле все не совсем так, а часто - совсем не так.
        Я поставил на место крышку ствольной коробки. Подвигал тело пулемета в горизонтальной и вертикальной плоскостях: ходит нормально, нигде не заедает.
        - Все, Герман Артурович, можно пользоваться. Больше ничего из вашего арсенала в строй ввести не могу - или запчастей не хватает, или калибры не те. Я бы, конечно, и пушечку с удовольствием наверх поднял, так ваши предшественники в свое время боезапасом не озаботились. Хоть один зарядный ящик шрапнели, и пусть есаул Шкуро подходит…
        - Спасибо, Андрей Дмитриевич. Забирайте пулемет и несите наверх, а мы со Светланой еще немного поработаем.
        - Восхищаюсь! Что значит ученые. За бортом черт знает что творится, а вы работаете. Неужто над древними рукописями? А что у вас там, за стеночкой, не поделитесь информацией? Может, машина времени? - бросил я неожиданно, вставая. Упер кулаки в бока, глядя на Вайсфельда открытым и слегка даже наивным взглядом. - Покажите, я никому больше не скажу, честное слово.
        Светлана вскинула автомат, поразительно ловко вздернула затвор левой рукой и нажала спуск.
        В тишине подвала звонко лязгнуло, хлопнул капсюль, и ничего больше.
        Второй раз повторить попытку ей не пришлось. Реакция и сила сорокалетней женщины и спортивного мужика с боевой подготовкой несопоставимы.
        - Садитесь, и вы тоже, Герман Артурович. Фокус рискованный, согласен, но оружие, которым решил пользоваться, нужно знать во всех деталях. Этот автомат стреляет с открытого затвора, следовательно, при закрытом в патроннике пусто. И если верхний патрон в магазине порченый, без пороха, как в нашем случае, то выйдет ровно то, что вышло. На всякий случай, второй я тоже обезвредил. Избавил вас, Светлана, от греха на душе. Уж больно вы нервная. Ну зачем же сразу - и так?
        Женщина махнула рукой и отвернулась. Я протянул «МП» Стасу.
        - Приведи в боеготовность.
        - А мы, может, поговорим без нервов? - предложил директору. - Я вам ничего плохого делать не собираюсь. И если есть еще пистолет или наган в ящике стола, хвататься за него не советую: живой я вам очень могу пригодиться, а вред? Какой с меня может быть вред на фоне всего окружающего? Это ваших рук дело, не так ли?
        Вайсфельд сохранял самообладание с большим трудом. Хотя, казалось, к чему эмоции в такие годы? Китайцы называют восемьдесят - «возрастом начинающейся мудрости».
        - Откуда… вы знаете?
        - Да ничего я не знаю. Исключительно полет фантазии, как у Шерлока Холмса и патера Брауна. Посмотрел, подумал, сопоставил, Я с подобными штуками уже сталкивался, сам, можно сказать, джеклондоновский «Странник по звездам». Ну, ведите в закрома. Я пообещал - здесь никому ничего не скажу…
        - Хорошо. Мальчик пусть останется здесь, и Светлана. Пойдемте.
        Вайсфельд шел удивительно твердым шагом. Не испугался, и не поразила его перемежающаяся хромота на нервной почве. Со стариками бывает.
        У двери, запертой на массивный, позапрошлого века внутренний замок, обернулся.
        - Вас за этим прислали? Это - ваша вещь?
        - Повторяю: я не понимаю, о чем вы говорите. Меня никто не присылал» я понятия не имею, в чем здесь дело. Я только спросил - что у вас там, за дверью?
        Директор пожал плечами с таким видом, будто ему все наконец-то надоело, и готов он отказаться от должности, передав свои функции тому, кто поумнее и помоложе.
        Однако такие старички могут быть опасны. Вдруг у него на полочке за дверью все-таки лежит пистолет или баллончик с газом?
        Но нет, никаких резких движений Вайсфельд не совершал. Распахнул дверь, сделал полшага вбок и указал на занимающее полкомнаты устройство.
        - Прошу. Смотрите, изучайте, забирайте, если имеете санкцию. Мне это совсем не нужно.
        Половину довольно большой комнаты занимало нечто вроде длинноволновой корабельной радиостанции, которую я видел на музейном ледоколе «Ермак» в ленинградском порту.
        Гетинаксовые платы толщиной в хорошую доску, стеклянные радиолампы величиной в пол-литровую бутылку и больше, триоды и пентоды в алюминиевых футлярах, путаница без всякой видимой системы спаянных конденсаторов и сопротивлений, реостаты, умформеры, естественно. В школьные годы я еще успел застать именно этот уровень радиотехники.
        На стенах распределительные щиты, коммутационные шкафы, амперметры и вольтметры.
        Что-то там гудело, мерцало и моментами вспыхивало. Наверное, искры разрядов между сетками ламп. Ничего общего на вид это устройство с машиной СПВ Левашова не имело, но, кажется, исполняло похожую функцию.
        - И что это за чудо? Помесь радиолокационной станции наведения с колхозной сноповязалкой? Вам не приходило в голову пригласить для консультации ребят с той стороны площади? Или вы сами вполне справляетесь?
        - Ильфа с Петровым цитировать не надо. Старо это. Давайте я лучше расскажу, как все было, а потом подумаем.
        Эту комнату мы обнаружили лет пятнадцать назад. Тогда нам выделили деньги на капитальный ремонт и реконструкцию здания. Очень долго в левом крыле размещалась городская библиотека, а потом ей выстроили собственное помещение, а это передали нам.
        Ну, естественно, потребовалась перепланировка и все такое. В ходе работ под штукатуркой обнаружилась заколоченная дверь, за ней вот эта комната и оборудование. Судя по количеству пыли и другим признакам, оно пробыло здесь не один десяток лет. Разумеется, я тут же вообразил, что это действительно нечто вроде старинной радиостанции. Может быть, перед войной или уже в войну здесь устроили секретный узел связи, или НКВД вел прослушивание телефонных или радиопереговоров. Ну и в этом роде. Не зря же тогда существовало устойчивое мнение, что «органы» знают все. По телефону люди боялись говорить, радиолюбителей пеленговали после первого же выхода в эфир.
        Этот пост тем же целям мог служить. А потом у них что-то произошло. Когда в город немцы входили, такая паника и бардак были, что взорвать не успели. Или не захотели, в предвидении будущего возвращения заперли дверь и штукатуркой наскоро заляпали. А с войны никто из тех, кто был в курсе, не вернулся. Очень вероятно.
        Могло и иначе случиться: еще до войны станцию из обращения вывели. Знаете, какие тогда были времена, секретность, сверхсекретность и бдительность на уровне паранойи. Все ведомства таились друг от друга, а с тридцать седьмого и до смерти Сталина люди любого ранга, бывало, исчезали так быстро, что не успевали «передавать дела», и многие тайны уходили вместе с ними.
        Я историк, много подобных случаев знаю, Вот, к примеру, в Кремле не слишком давно обнаружили в подвале запертый сейф, принадлежавший самому Свердлову. Кто его туда вынес, почему не вскрыли предварительно, каким образом забыли - теперь не узнаешь. Провалялся он, никому не нужный, больше полувека (!), а когда все-таки открыли - обнаружились прелюбопытнейшие вещи. Золото, валюта, несколько паспортов на разные фамилии и тому подобное. Значит, где-то во второй половине восемнадцатого года он, явно не рассчитывая, что Советская власть удержится, собирался бежать. (Уже умирая от туберкулеза, про себя добавил я.)
        И подобных загадок в нашей истории масса. Но я отвлекся. Вы знаете, я человек очень осторожный и предусмотрительный, жизнь научила. Никаким властям об этом открытии рассказывать не стал, мало ли что. Меня же и привлекут, или снова у музея все крыло отберут обратно для государственных надобностей.
        Я в городе, как уже говорил, всех знаю. Пригласил одного надежного специалиста, он тут возился, возился и объявил, что к радио и телефонии сие явление отношения не имеет. И вообще никаких проводных или антенных выводов от приборов не обнаружено. Только электрокабель подведен и по-прежнему в полном порядке, подает неизвестно откуда триста восемьдесят вольт напряжения. Помимо счетчиков музей ни разу за лишнюю энергию не платил.
        Загадочное, короче, устройство.
        Чтобы не занимать больше ваше внимание, скажу только, что единственный полезный эффект, который удалось обнаружить, - это возможность реставрировать экспонаты. Любой предмет, помещенный между вот этими решетками, при определенных режимах напряжения и силы тока начинает восстанавливаться. В каком бы он ни был состоянии, хоть ржавый обломок древнего меча, хоть полностью почерневшая икона, за достаточно короткое время возвращается в исходное состояние. Каким он был в момент изготовления.
        - Машина времени с задним ходом? А если продолжить? За этот момент? Изделие исчезнет?
        - Отнюдь. Восстановилось - и все, Потом вновь начинается естественное старение. У железа - одно, у биоткани - другое. Что особенно полезно для реставраторов, процесс можно остановить на любой стадии. Зачем нам абсолютные новоделы? Вещь должна иметь приличный для экспозиции или изучения вид, но оставаться достаточно старой…
        - Действительно. Чудо какое-то. Это ж не только мечта антиквара, это вообще… Беспроблемный ремонт чего угодно… Переворот в мировой экономике.
        - И ее же гибель в обозримом будущем. Или как минимум коллапс. Жесточайший всемирный кризис перепроизводства, массовая безработица и так далее… Мы с моими друзьями очень .долго размышляли и рассуждали и в конце концов решили все сохранить в строжайшей тайне.
        «Ну да, - мысленно согласился я. - Почти то же самое, что дубликатор. Мы и сами ни на миг не вообразили, что следует явить его прогрессивному человечеству для скорейшего построения коммунизма путем достижения всеобщего изобилия. Но ноги тут, похоже, растут из одного и того же места. В смысле, что у дубликатора, что у этой «штуки».
        - И как же вы машиной и не попользовались? В реальных целях? Потрясающая выдержка и стоицизм.
        - Иногда пользовались. Но нечасто и исключительно в научном смысле. Та же Светлана Петровна много ценных, но безнадежно поврежденных документов ввела в оборот. Экспонаты некоторые привели в подходящее для экспозиций состояние. На этом - все. Но о сути этой работы и самом факте существования устройства знают, вернее, теперь уже знали (увы, годы неумолимы) лишь несколько человек, и никто не проболтался.
        - Умеете вы друзей подбирать, - совершенно искренне сказал я. - И, судя по всему, в целях личного обогащения вы аппарат тоже не использовали…
        Вайсфельд возмущенно взмахнул рукой.
        Да, именно тот типаж, интеллигент-бессребреник.
        - Но последнее время случилось нечто неожиданное и непредвиденное, так?
        - Именно так. И, может быть, это связано с вашим здесь появлением? - вдруг наставил на меня палец Вайсфельд.
        - Или - наоборот. А все же, что произошло-то?
        - Неделю назад аппарат включился сам собой, чего раньше никогда не бывало, и заработал в абсолютно другом, незнакомом мне режиме. А обратиться за помощью было уже не к кому. Я умел только включать и выключать систему для «реставрации». А тут началось нечто совсем другое и непонятное. Все гудело, мигало, вспыхивало, вот как сейчас, даже главный рубильник не сработал, хотя я попытался отключить питание…
        Вайсфельд указал на мраморный щиток с очень старомодным, массивным медным рубильником, снабженным эбонитовой ручкой, пристойной старому мечу.
        - Последним выходом было бы просто перебить силовой кабель, но я, знаете ли, не рискнул.
        - Почему?
        - Страшно стало, - честно ответил директор. - Самым примитивным образом. Только подумал об этом, как меня охватил страх такой силы, что ни ногой шагнуть, ни руку поднять.
        - А то, что случилось там, - я показал пальцем в потолок, - вы связываете именно с включением аппарата?
        - Да как же не связывать? Все изменения и парадоксы в городе происходили и происходят в прямом соответствии с тем, как ведут себя стрелки и указатели…
        Он показал рукой, и я увидел, что некоторые приборы, внешне похожие на электроизмерительные, но с другими, непонятными символами на циферблатах, круглых и дугообразных, действительно ведут себя как компасы в магнитную бурю или тахометры непрерывно перекидываемых с режима на режим сумасшедшим механиком турбин.
        - Систему с непривычки заметить трудно, но я за пятнадцать лет кое-как начал в этом разбираться. Вот эта, например, стрелка при работе с предметом весом в килограмм, перемещаемым ко времени своего создания на триста, к примеру лет, отклоняется едва ли на пару микроделений, а сейчас ее зашкаливает, ограничитель едва не гнется. А это может значить что? Я думаю, или деформация по времени на тысячи лет, или по массе на сотни тысяч тонн. Что, в общем, и соответствует наличным потрясениям. Так это только один указатель, а тут их посмотрите, сколько, и все они словно взбесились…
        Разобраться во всем этом мне, само собой, было не по силам. Не тот уровень подготовки.
        - И что, - осенило вдруг меня, - вы, когда здесь разбирались, никаких схем, инструкций, табличек-указателей не обнаружили? Так ведь не бывает. Обязательно хоть что-то похожее должно быть. Тем более если техника старая. Мы, когда пацанами были, и немецкой трофейной техники насмотрелись, и ленд-лизовской. Станки, машины, радиоприемники, телефоны, самолеты, само собой… Да вы помните. Все было в табличках и надписях. Даже на немецком микрофоне, как сейчас помню, на тангенте надпись «Друкен», то есть - «Нажми», а вокруг решетки - «Фейнд херт мит!» - «Враг подслушивает!». Я на токаря учился, на любом станке возле каждой ручки и маховичка - обязательно разъяснение, любому, хоть немножко знающему буквы, понятное. А у вас - не было?
        - Было, - согласился Вайсфельд. - И таблички, и довольно толстая рукописная тетрадь со схемами. Только все - шифрованное. Точнее, не шифр, а тайный язык. Написано кириллицей, и почерк хороший, как в старых прописях, но лексика - не иначе с острова Рапа-Нуи. Ничего лучшие лингвисты за все время не поняли. Сами можете взглянуть…
        Вайсфельд достал из ящика стола выглядящую должным образом, в меру замусоленную, общую тетрадь в клеенчатой обложке. Я пропустил под пальцами страницы. Действительно, совершенно нечитаемый текст, не имеющий ничего общего ни с одним из знакомых языков. И довольно много листов схем, без пояснений бессмысленных.
        И тут в дверь застучали. Сильно и явно нервно.
        Когда входили, директор машинально или намеренно повернул головку внутренней защелки.
        - Что такое?
        Светлана, не входя, крикнула:
        - Тревога! Наверху - бой!
        - Оставайтесь здесь, - не зная почему, почти приказал я Вайсфельду. - Мы - наверх. Разберемся - вернемся. Если нет - лучше вам все это уничтожить. Даже через страх. Гранату бы вам… Нету! Тогда натащите сюда всякого мусора и зажгите. Может, Стае, ты останешься, поможешь Герману Артуровичу?
        - Нет, я с вами. А если что - вернусь, тогда и сделаем…
        С крыши я увидел вполне бессмысленное в нормальной логике, но здесь уже неудивительное зрелище. С трех сторон охватывая здание музея, массами подходили верховые, действительно одетые наподобие классических махновцев или «зеленых» со степных хуторов. Черт знает какие жупаны, казакины, венгерки, бешметы и черкески облачали этот народ, горячащий коней, стреляющий в воздух из винтовок, карабинов и маузеров.
        Их было довольно много - сотни три-четыре.
        Если сейчас открыть шквальный огонь из пулеметов, почти в упор, да курсанты с той стороны поддержат, столько можно навалять, что уцелевшие наверняка разбегутся.
        Но смысл происходящего, наверное, не в этом?
        - Не стрелять! - во всю силу голоса закричал я, надеясь, что услышат не только свои, но и чужие. - Не стрелять до первых прицельных в нашу сторону. Эй вы там, кто у вас главный, что нужно? Я начальник гарнизона, высылайте переговорщиков…
        Уже нормальным голосом, только для адъютанта:
        - Стае, беги к телефону, скажи дежурному в училище, чтоб пока ждали. А если нас всерьез станут штурмовать, пусть бэтээры выпускают. У них там три штуки у ворот стоят. Наверняка всем хватит…
        Едва я успел выдать последнюю команду, меня, как и раньше уже случалось, вышибло из этой реальности. Я снова ощутил тот самый удар ногами о землю, что предшествовал удару по затылку в музейном дворе. Всего лишь сегодняшним утром…
        ГЛАВА 3
        
        За время, может, длинное - может, невообразимо короткое, у Андрея в голове успела проявиться только одна отчетливая, законченная и сформулированная мысль: «Ну, сколько же можно? Такое однообразие! Замки, стрельба, подвалы, тайны мадридского двора. Деформации прошлого и будущего. Сталины и вожди Белого движения. А в итоге получаемся вроде девок с Казанского вокзала тех еще лет, которые за три рубля были готовы на любое применение. К ним самые неразборчивые из московских парней брезговали обращаться. Только одичавшие приезжие. Здесь - высшие существа из Высших миров, а туда же…»
        И немедленно прозвучал ответ, то ли извне, то ли из недр его собственного сознания и сверхсознания: «К кому претензии? Что хочешь, то и получаешь. Мыслил бы иными категориями, сидел бы в кабинете для VTP-пepсон Королевской библиотеки и за стаканом виски со льдом получал бы нужную информацию от профессора Хиггинса в исполнении Рекса Харрисона10. По вашему настрою - что заказывали, то и кушайте. Кстати, могло быть и хуже. У своего друга Шульгина осведомись насчет антуража и климата в Ниневии».
        Толчок ногами о брусчатку, отдавшийся снизу вверх вдоль позвоночника, легкий звон в голове, отчетливое ощущение, что в мозгах перещелкиваются какие-то контакты, И - пожалуйста.
        Замок встретил его точно таким, каким он выглядел в описании Шульгиным его прошлого посещения. Осеннее небо над внутренними крепостными двориками, ограниченными высокими, мощными, увитыми плющом стенами. Прохладный бриз, завиваясь вокруг донжона, гонял по брусчатке красные листья канадских кленов. Только голоса Стража Замка он не услышал.
        Подобрался, приходя в состояние алертности11, огляделся. Всего в десятке шагов от него стояли, точно так же озираясь, Шульгин с Удолиным. Будто бы они очутились здесь одновременно с ним. Или, может, на несколько секунд раньше. Потому что уже обменивались мнениями, не слишком (еще) встревоженные тем, что Андрея нет.
        Новиков машинально провел руками по телу от карманов рубашки до колен.
        Так: дареный пистолет под ремнем присутствует, две обоймы в карманах брюк - тоже. Главное же - инструкция на неизвестном языке, которую он в момент тревоги вполне осознанно запихнул в боковой карман куртки, - она здесь.
        Опять, значит, эфирное якобы тело проявило способность переносить материальные артефакты из мнимых реальностей в столь же мнимые? Или все-таки подлинные? Зачем? Для большей наглядности или с иной целью? Может быть, его и послали в музей именно за этой инструкцией, как Воронцова в сорок первый за Книгой? Туман, пока туман. Но раз его вернули сюда, значит, «там» свою роль он исполнил успешно и в ближайшее время каким-то образом все разъяснится.
        Удолин, убедившись, что находится в том же месте, где и в прошлый раз, немедленно предложил Шульгину, еще даже не увидев Андрея, начать очередную экскурсию с посещения полюбившегося ему кабачка. И уже там, в комфортной обстановке, наметить план дальнейших действий.
        - Можно, почему нет? - ответил Сашка. - Да, кстати, Константин Васильевич, так мне и не пришлось спросить, вы тогда свои трофеи домой доставить сумели?
        Покидая Замок, профессор (исключительно в виде эксперимента) прихватил из бара несколько бутылок самого изысканного спиртного и, кажется, пару коробок не менее дорогих сигар. После чего возвратился в Стамбул, а Шульгин перенесся в Аделаиду середины XXI века, на палубу яхты «Призрак».
        - Как же, как же, Александр Иванович, и был немало этим удивлен. Я до последнего считал, что мы таки оперируем в сфере чистого разума, а тут столь грубое и зримое подтверждение материалистической ереси.
        И только сейчас обратили внимание, что и Андрей, приземлившийся несколько дальше, подходит к ним, машинально отряхивая с брюк музейную пыль.
        А он, отстав от друзей на несколько квантов «реального» времени и обогнав почти на сутки «внутреннее», схватил еще и некоторую дозу «сетевого наркотика». Наверняка ему успели внедрить в мозги пакет пока что свернутой информацию или, по крайней мере, направили ход мыслей и интуиции по какому-то иному пути. Явно ждут, что теперь думать и действовать он будет не совсем так, как если бы не было этого странного по замыслу и исполнению эпизода.
        Пропущенный через эфирную «таможню» килограмм боевого железа должен его убедить в чем? Что тот мир такой же подлинный, как и все предыдущие? А для чего «им» это надо, если «они» знают, что он знает, какова цена таких «доказательств»? И все-таки… Психологическая подготовка? К чему?
        Но друзьям он пока ничего говорить не будет. До поры…
        - В чем же ересь, Константин Васильевич? - скупо усмехнулся Новиков, услышав слова профессора. Шульгин сразу обратил внимание на эту интонацию и странную задумчивость или, может, сосредоточенность Андрея. Словно бы он за проведенную в Замке минуту успел уже что-то услышать, узнать или как раз в эти мгновения продолжает вслушиваться во «внутренний голос».
        - В том, что нельзя смешивать идеальное и материальное. Сам исходный постулат материализма абсурден. Что первично, разум или материя? Это же совершенно разные вещи. Что больше, литр или километр?
        - Однако из учебного полета воображения вы привезли совершенно материальные артефакты, И выпили, надеюсь?
        - Само собой! Качество соответствовало этикеткам.
        - И что же мы имеем на выходе?
        - Что нас постоянно окружают те же самые Ловушки Сознания, только куда более изощренные. Они не только подстерегают нас здесь, чтобы схарчить на месте, а вцепляются и следуют за нами. Как клещи. Откуда я знаю, может быть, она отцепилась и исчезла, только когда я выпил все внушенное и протрезвел, а в памяти у меня осталось впечатление, что все было на самом деле…
        - Субъективный идеализм в его крайнем проявлении, - поставил диагноз Новиков. В свое время он прошел в аспирантуре курс «Критика современных буржуазных философских теорий». Дискуссия тут была бесполезна.
        - В кабачок мы пока не пойдем, а направимся прямым ходом в кабинет Антона. А уже потом, возможно, заглянем и туда. Сравним восприятие одного и того же продукта представителями школ Платона и Демокрита.
        Кабинет Антона показался Шульгину не совсем похожим на тот, в котором он побывал в последний раз: почти пустой и аскетически обставленный. Что Александр тогда увидел - стол, несколько жестких стульев, терминал компьютера неблизких человеку эргономических решений. Предельный вариант функциональности - зайди, сделай свое дело и уходи.
        А сейчас, как в «золотой век» их с Антоном дружбы, помещение представляло собой нечто пышно-роскошное, подобающее резиденции высокого чина древней, слегка погрязшей в гедонизме цивилизации, чем-то похожей на Китай эпохи Цин, или Мин, черт их там разберет. Стол и компьютер на том же месте, а вокруг - какие-то резные табуреточки, пуфики, шкафчики-бюро, на стенах писанные по шелку цветной тушью полуабстрактные пейзажи и так далее. Сильно пахнет курительными палочками. Сандал, кажется.
        - А нас тут ждали, Андрей, - сказал Шульгин.
        - Похоже на то, - согласился Новиков. - Давай свой очередной тест, успеют наши хозяева среагировать или нет?
        - Какой? - не сразу понял Сашка, но тут же и догадался. Есть такие вещи, совсем вроде со стороны незаметные реперы, которые позволяют знающему человеку соотнести реальность подлинную с наведенной галлюцинацией.
        Конечно, если контроль за твоим сознанием совсем уже всеобъемлющий и некая машина, или «сущность», специально на протяжении многих лет только и занимается, что отслеживает каждую твою мысль и душевное движение, никуда ты не денешься. Нет даже смысла дергаться, сиди в камере психушки и пускай слюни. Но пока ты в это не веришь…
        Он выдвинул левый верхний ящик стола. Точно. Большая деревянная коробка сигар «Ля корона». Отнюдь не шикарный, на эстетов рассчитанный «хьюмидор», палисандровый ящик с термометром и гигрометром, не пачка высохшего и выдохшегося «Беломора», а именно то, что и должно было здесь находиться в рамках исходного сценария; точнее - то, что здесь лежало тогда, когда они считали мир Замка подлинным.
        Две сигары выкурили еще до эвакуации на «Валгаллу», третью Шульгин использовал при прошлом посещении, остальные были на месте. Какой-никакой, а знак. Того, что территория по-прежнему контролируется нашими силами, и что Замок помнит все предыдущее.
        - Ладно, принимается, - громко сказал Новиков, долго водил кончиком сигары над пламенем специальной зажигалки, пару раз пыхнул сизо-серым дымом, подошел к окну. За его стеклами далеко внизу плескал в берег не слишком бурными, длинными и пологими волнами вечный океан.
        Пора, наверное, попробовать принять управление процессом на себя, Слишком долго он устранялся от всего, полностью доверив этот непонятный мир Сашкиному попечению. Думал, что и сам отдохнет и заодно позволит высшим силам забыть о себе. Оказывается, не получилось.
        Присел на край подоконника, сосредоточился определенным образом, как полагалось для создания нужной мыслеформы, и начал «вызывать» Антона именно в таком виде и качестве, как при их последней встрече. Со стороны это, возможно, выглядело странно, но Шульгин и Удолин воспринимали происходящее так, как и полагается «посвященным».
        Чем-то это напоминало камлание шамана, разве что Андрей не подпрыгивал, не бил в бубен и не выкрикивал магические словосочетания. А в остальном - то же самое. В общем - игра на железной флейте без дырочек.
        И Антон появился. По собственному желанию, отозвавшись на брошенный в никуда призыв, или выдернутый из небытия более сильной волей, чем та, что его туда отправила.
        Выглядел он вполне прилично, не менее живым, чем раньше, только Новикову показалось, что материальной плотности в нем как-то не хватает. Чуть-чуть, а недотягивает форзейль до того упругого, загорелого, крепкого мужика, каким он явился им впервые. А может, и вправду постарел, вращаясь в своих дипломатических кругах пресловутых «Ста миров», посещение которых он им неоднократно обещал, да так и не сподобился сдержать слово. Или, наконец, у них в метрополии просто не принято носить слишком мускулистые тела. Воздушность там сейчас в моде.
        Возник старый дружок ниоткуда, одетый в нечто вроде белой флотской формы, но без погон и нашивок, улыбнулся знакомой располагающей улыбкой, только вот руки не протянул. Присел на том же подоконнике напротив, оперся спиной о стену.
        Фокус происходящего был в том, что присутствие Шульгина и Удолина он явным образом игнорировал. Не поздоровался, вообще ни малейшего внимания на них не обратил. Что интересно, они на него - тоже.
        Понаблюдали за действиями Андрея, а потом, словно утратив к его затее интерес, приступили к доступными здесь развлечениям. Профессор с любопытством трогал пальцами мелкие детали моделей военных кораблей, стоявших на специальных подставках, разглядывал картины на стенах, проверял содержимое ящиков письменного стола. Александр бегло пролистывал какие-то толстые книги, снимая их с полок. При этом они с Удолиным обменивались ничего не значащими фразами и время от времени отвлекались на дегустацию содержимого бара, оформленного под старинный глобус.
        Блок, что ли, особый поставил Антон при появлении, незримую ширму поперек кабинета?
        - Поздравляю, командир. У тебя совсем хорошо стало все получаться. Уроки даром не прошли...
        ГЛАВА 4
        
        Из записок Андрея Новикова. «Ретроспективы»
        
        Надо, наверное, вкратце зафиксировать для будущих поколений суть протокольно-застольной беседы «братьев», состоявшейся буквально только что, пока она свежа в памяти. Стенограмм за нами никто не вел, а по себе знаю, уже через неделю начинаешь напоминать человеку его собственные слова, а он делает квадратные глаза: «Да ты что! Я? Такое говорил? Да никогда в жизни!» Причины разные. Один просто забыл, а другой успел пересмотреть собственные позиции и не желает, чтобы ему тыкали в лицо прошлыми заблуждениями. Итак.
        Между закусками и первым горячим блюдом Сашка взял слово и широкими мазками изобразил общую картину международного положения Братства с момента выхода из Большой Игры, которое он обозначил как вполне благоприятное, позволившее каждому из уважаемых членов Собрания осуществлять собственную творческую деятельность и личную жизнь. Таковым оно могло бы оставаться неограниченно долго, особенно в свете того, что мы избавились от утомительного и отнимавшего много сил и времени противостояния с Держателями и их приспешниками.
        Продолжая, он доходчиво изложил ход событий, последовавших после небывалого в новейшей истории потрясения основ, то есть необъяснимого и невозможного в рамках принятой нами парадигмы возникновения совершенно новой реальности, никак из уже известных не вытекающей…
        - Или проявления… - вставил с места Левашов. -Да, или проявления, потому что присутствующий здесь господин полковник существует гораздо дольше, чем его родная реальность…
        Все, будто в первый раз видят, посмотрели на представленного в начале застолья Вадима Ляхова, и ему пришлось, будто японцу, сидя поклониться.
        Затем Шульгин рассказал, каким именно образом он наблюдал новообразование, какие экстренные меры принял без санкции сообщества и почему счел себя обязанным это сделать.
        - Знаете, братцы, долго размышляя над итогами моего, может быть, и неразумного проникновения в астрал, я пришел к выводу…
        - А почему на прошлом собрании ты никому ничего не сказал? - первой нарушила негласную договоренность за столом не курить, подожгла сигарету и несколько раз подряд затянулась Лариса. - Опять сталинские методы, что ли?
        - На прошлом собрании говорить было просто нечего, - с великолепным самообладанием отреагировал на очередной выпад Шульгин. - Кроме самого факта возмущения континуума, я сам ничего не знал - так вот: я пришел к выводу, что мы впервые в жизни наблюдаем Ловушку Сознания во всей ее грозной красе. Последний раз побывав в Замке с Удолиным, я едва-едва избежал ее благосклонного внимания. Равно как и наш друг и коллега Игорь, в полной мере насладившийся предоставленными Ловушкой вариантами собственной биографии, но тоже нашедший в себе силы вернуться…
        Судя по выражению лица Ростокина, ему этот намек удовольствия не доставил.
        - А сейчас здесь присутствует еще один наш новый товарищ, которому судьба предоставила возможность внутри Ловушки родиться, вырасти, достичь значительных постов…
        Он указал на Ляхова широким адвокатским жестом. Последовало всеобщее смятение, Тот, само собой, не понял, о чем речь.
        - Наш молодой коллега, - продолжал Шульгин, в натуре, что ли, вообразив себя Плевако12, - действительно уроженец псевдореальности, созданной, как мы сумели догадаться, с единственной целью: в корне отсечь возможность нормального существования находящейся под нашим протекторатом реальности 2056, а тем самым загнать в тупик и Главную историческую последовательность путем ее короткого замыкания на реальность господина Ляхова.
        Подумав, поанализировав, а точнее сказать, помедитировав в нижнем уровне астрала, я пришел к выводу - с Ловушкой нужно бороться ее же оружием. Конечно, придется рискнуть. Но если мы войдем в Сеть сразу втроем - я, Андрей и Удолин, - должны справиться.
        Черт возьми, если мы действительно кандидаты в Хранители, что нам стоит заставить Ловушку работать на нас? Я даже знаю, кажется, какую феньку ей надо подбросить, чтобы пятьдесят шестой обрел окончательную стабильность. Наш же «удвоенный» Вадим Петрович постоянно будет отслеживать и корректировать процесс изнутри. Приняв на себя, условно говоря, роли Антона и Сильвии одновременно.
        Все заулыбались, очевидно, план понравился. Сулящий не только спасение, но и много новой, интересной и увлекательной работы. А то ведь действительно последнее время слишком многие члены нашего Братства жили как бы по инерции.
        - А тебя не тревожит, что наша с Антоном деятельность привела не к самым утешительным результатам? - не в виде протеста, а скорее в шутку спросила Сильвия.
        Шульгин тем не менее ответил серьезно.
        - Абсолютно не тревожит. Прежде всего, вы постоянно работали враздрай, не столько настоящее дело делали, как другому ходы забивали. Доминошники хреновы! Опять же, конкретной и конечной цели не было ни у тебя, ни у него. А здесь все наоборот. Вон Дмитрий скажет - есть карты, компас, известна точка рандеву. Очень сложно дойти?
        - Бывает, что и сложно. Однако я обычно доходил… Только хотелось бы знать, где гарантия, что миры как состыковались, так и расстыкуются, и что при этом будет со всеми нами?
        - Гарантия есть, - выбросил Шульгин на стол последний козырь. - Наши новые друзья отыскали стационарный переход из своего мира прямо вот сюда, - он указал в окно на тот отрог хребта, где между камнями скрывалось устье пещеры. - Завтра пойдем его исследовать и снимать характеристики.
        - Только давайте решим еще один, организационный вопрос, - предложил я. - Думаю, никто не будет возражать против предложения принять наших новых друзей кандидатами в члены Братства?
        Ответом было всеобщее одобрение, частично словесное, частично выразившееся в обращенных к неофитам улыбках и дружелюбных кивках, а от рядом сидевшего Ростокина Ляхов получил даже крепкое рукопожатие.
        И Вадим второй, не скрывая радости, сделал значительное лицо. Это ведь две большие разницы - агент на зарплате или полноправный член могущественной организации, повелевающей мирами.
        А Ляхов вдруг сказал:
        - А если я не хочу? Вы можете делать все, что вам угодно, как угодно объяснять, но я в этом участвовать не хочу. Ни в каком качестве.
        И еще до того, как последовала наша реакция - старших членов Братства, - его нежно взяла под локоть сидевшая рядом Лариса:
        - Юноша, кто же вас спрашивает?..
        //О том, как Шульгин разыскал и перетянул на нашу сторону единственного пришельца из псевдореальности 2005 Вадима Ляхова, я напишу отдельно//.
        Итак, еще когда мы вдвоем с Сашкой обсуждали заявленную им проблему чисто приватно и эмпирически, с позиций обыкновенного здравого смысла, включающего, естественно, все предыдущие наши знания и опыт в этом вопросе, я сам для себя уже создал некий план предварительных боевых действий.
        (Сашка ведь о чем говорил? Ловушка есть абсолютно самостоятельное явление, живущее по своей собственной программе, запущенное в Сеть еще при ее создании. Значит, по отношении к Сети в некотором смысле она первична. Аналог - мысль, возникшая раньше породившего ее мозга. Ловушка никому не подвластна. Попытка проникнуть внутрь смертельно опасна, грозит быстрым и полным развоплощением. Снаружи на нее воздействовать тоже якобы невозможно, поскольку она не принадлежит ни к какой реальности. Казалось бы - тупик. Но если уйти от дуалистической логики, то возникает то самое, исключенное Кантом «третье» решение. Разыскать в ней самой некоего «бактериофага» и активизировать.
        Пусть выедает ее изнутри. Еще проще - подкинуть ей нерешаемую в заданных параметрах задачу. Замкнуть контуры накоротко. И понаблюдать…)
        Моя разработка в развитие его идеи, как мне кажется, получилась вполне разумной. Не стратегический план войны в целом, ведущий к обязательной победе и безоговорочной капитуляции противника, а всего лишь схема подготовительных мероприятий, скрытой мобилизации и, на крайний случай - приграничного сражения.
        Прежде всего - оценить полученные разведданные на предмет их достоверности. При необходимости - совершить командирскую рекогносцировку на театре предстоящих военных действий. В нашем случае - рискнуть, несмотря на все предостережения, все-таки выйти в Сеть и своими глазами увидеть, как оно там выглядит.
        После этого - тоже если получится, восстановить связь с кем-либо из Игроков, или пресловутым Антоном, за которым (я на девяносто процентов уверен) какая-то роль в нашем многосерийном спектакле по-прежнему сохраняется.
        Если же он выпал из «номенклатурного списка» Держателей, не работает больше их резонером и транслятором, в своем собственном качестве Тайного посла, Брата-советника или, чем черт не шутит, Директора департамента, все равно должен сохранить хоть остаток былых чувств к Земле и своим верным самураям, превратившимся в ронинов13.
        Мой родной отец, к примеру, достигнув высоких партийно-государственных постов, до конца дней не забывал о своей первой профессии сапожника и любил в свободное время подбивать подметки и ставить набойки на обувь всему семейству.
        И лишь после этих обеспечивающих действий нам потребуется (или нет) задуматься о чисто практических действиях по поддержанию статус-кво или решительному его изменению.
        Я поднялся из ситуационного поста на левое крыло ходового мостика. Отсюда хорошо наблюдать за рейдом и нашим маленьким Замком, безусловно, не дотягивающим до того, настоящего, Антоновского, на восточном побережье Америки.
        Сашка однажды высказал идею: а не попытаться ли переместить его сюда? Не намного более безумную, чем все уже происшедшее. Способ такой наверняка был, если исходить из гипотезы о нашем относительном всемогуществе, Но мы давным-давно сами себе установили внутренние тормоза, не позволяющие делать кое-какие вещи, если даже они для нас технически возможны. Чтобы не «расчеловечиться» слишком быстро.
        А с другой стороны - смешно. Переиграть какую-нибудь войну мы беремся, а перебросить всего-навсего архитектурное сооружение на другой конец Земли - опасаемся. Да, наверное, не в этом дело, не в сотне тысяч кубометров камня, сложенного в определенном порядке, а в том, что Замок - это не только строение. Это - целый мир, невыразимо чуждый для нас, да вдобавок, вероятно, и разумный, что совсем другое дело. Ну, как поселить в своей городской квартире взрослого медведя, а то и вообще старика Хоттабыча, только не такого глуповато-доброго, как у Лагина, а - настоящего джинна.
        А погода была хороша. Для того чтобы прогуливаться по палубам парохода, любоваться смутно рисующимися на фоне темного неба еще более темными контурами гор, слушать плеск волн о борта и пирс, бездумно разглядывать звезды на небе и их отражение в воде. Смотреть на огоньки домов поселка, в которых непричастные к заботам о судьбах мира люди пользуются всеми благами комфорта на таком далеком краю земли, что остальные ее обитатели о них даже и не вспоминают.
        Нет, ну скажите, проживая в послевоенном ремарковском Берлине, советской Москве, пусть даже в благополучном, но поглощенном своими собственными и не такими уж простыми проблемами Нью-Йорке, стали бы вы задумываться о каком-то там острове, волею древних геологических процессов возникшем черт знает где, между Антарктидой и Австралией? Совершенно как Гоголь писал - отсюда хоть три года скачи - никуда не доскачешь. Ну, скачи, плыви - невелика разница. А вот о том, что климат здесь, неизвестно зачем, устроен самый что ни на есть удобный, и населения ровно столько (и с такими психологическими установками), чтобы жить в достатке, никому не мешая, - так об этом большинство цивилизованного населения Земли даже и не подозревает. И правильно, скажу я вам, делает.
        А я вот на мостике совершенно один, никто меня не отвлекает, даже и вахтенного незаметно. Воронцов правильно понимает службу, если пароход не в походе и не в состоянии готовности номер один, так роботам не полагается по собственной инициативе попадаться на глаза представителям высшего комсостава. Само собой, если некто из местных, но не облеченный должной степенью доверия, попытается проникнуть с пирса на палубу, откуда-нибудь из-за кильблока или просто из тени, отбрасываемой надстройкой, непременно появится матрос или унтер-офицер при дудке, с повязкой на рукаве и вежливо поинтересуется, что господину угодно. И вызовет вахтенного офицера, а то и вахтенного начальника. В случае же попытки несанкционированного проникновения на борт совершенно постороннего лица или возникновения иной внешней угрозы, меры будут приниматься решительные и радикальные. И это, в общем, правильно. Были уже случаи…
        Как, например, на севастопольском рейде в двадцатом году.
        Меня тогда на борту не оказалось, но со слов Воронцова и путем анализа содержимого памяти палубной «команды» мне удалось создать, думаю, довольно точную реконструкцию случившегося.
        «…Воронцов подошел к ограждению левого крыла мостика, облокотился на фальшборт, стал рассматривать перспективу дрожащего бледными огнями по берегам бухты Севастополя, где был совсем недавно. Наверное, проникшие в самые глубины личности рефлексы военного моряка позволили ему среагировать на внезапное изменение ситуации быстрее даже, чем несущим вахту роботам, скорость прохождения нервного сигнала у которых раз в тысячу больше, чем у человека.
        В пяти кабельтовых от «Валгаллы» стоял у бочки французский контрминоносец «Лейтенант Борри». Давно устаревший кораблик, примерно класса русских послецусимских 600-тонных эсминцев «Финн». Дмитрий скользнул по нему взглядом. Просто так, как по еще одному элементу окружающего пейзажа. И увидел, что миноносец снялся со швартовов и медленно движется к выходу из бухты. Без огней. Не сообщив о своем маневре старшему на рейде. Это его насторожило. Не потому, что он ощутил какую-то угрозу, а из-за нарушения незыблемого морского порядка. Еще через секунду-другую между фок-мачтой и первой трубой миноносца блеснула оранжевая вспышка.
        Воронцов метнулся к двери штурманской рубки, столкнулся с роботом, который, напротив, перемещался ему навстречу, захватив своими анализаторами потенциально опасное явление.
        «Вот в чем разница между человеком и компьютером, - успел подумать Дмитрий, - из одинаковых посылок мы делаем противоположные выводы».
        Влетев в рубку, он с маху, всей ладонью надавил кнопку ревуна боевой тревоги.
        Почти тут же пароход встряхнуло. Не очень даже и сильно. Двадцать пять тысяч тонн обладают огромной инерцией. Но у борта взлетел вверх до верхушек мачт грохочущий столб воды, смешанной с огнем и дымом.
        Прозевавшие торпедную атаку роботы (в чем не было их прямой вины, готовность номер один на судне не объявлялась) реабилитировали себя четкостью и скоростью дальнейших действий. Еще, кажется, не опал фонтан взрыва, как на пульте вспыхнул красный трафарет: «Цель захвачена. Жду команды». Воронцов не колеблясь нажал тангету «Огонь». Не позже чем через секунду с левого борта беглым огнем замолотила замаскированная раструбом котельного вентилятора скорострельная стотридцатимиллиметровка.
        До цели было, считая по сухопутному, метров шестьсот, и первые же снаряды, без всякой пристрелки, сразу пошли в цель.
        Но Воронцов проявил себя еще и мыслящим политиком. И его следующая команда была: «Стрелять только по корпусу под ватерлинию. Десять выстрелов - отбой». Этого хватило вполне. Вспыхнувшие прожектора раненой «Валгаллы» осветили несчастный миноносец. Мощные, изготовленные в конце двадцатого века снаряды, предназначенные для борьбы с суперсовременными фрегатами типа «Шеффилд» и крылатыми ракетами, в клочья разнесли его правый борт от форштевня до мидельшпангоута. Из машинного отделения струей хлестал перламутровый в галогеновом свете пар. «Лейтенант Борри» быстро кренился и садился носом. И лишь сейчас на его палубе вспыхнуло освещение и зазвенели сигналы водяной и пожарной тревоги.
        Еще через минуту загорелись боевые огни линкора «Генерал Алексеев», почти тут же - фортов крепости.
        - Прямо тебе - Порт-Артур в январе четвертого года, - успокаиваясь, проронил Воронцов. - Так что у нас случилось?
        Робот, демонстрируя хорошую морскую выучку, четко доложил свою точку зрения на инцидент.
        - Вот мудаки, - почти беззлобно выругался Дмитрий в адрес своих комендоров. - Могли бы торпеду еще на ходу расстрелять. Но тут скорее я виноват. Всему учил, а такого не предусмотрел…
        И тут же стал вслушиваться в корабль. Вроде бы самого страшного не случилось. Ни треска ломающихся переборок, ни гула разливающейся по отсекам воды. И палуба не кренится под ногами. А самое главное - роботы из нижних помещений не подают сигналов тревоги.
        Воронцов вызвал на дисплей компьютера информацию о полученных «Валгаллой» повреждениях. Пароход не подвел. Многослойная, титаново-керамическая, усиленная кевларовыми прокладками бортовая броня выдержала удар 450-миллиметровой торпеды. Отмечался только прогиб листов, деформация ближних к месту взрыва шпангоутов, незначительное смещение на фундаментах котлов и машин.
        Мостик и палуба в течение следующих пяти минут заполнились поднятыми из постелей офицерами резервного взвода, пока еще остававшегося на корабле.
        - Постройте людей на корме, - приказал Воронцов взводному командиру. - Только сначала пусть приведут себя в порядок. Срок - пять минут. А у меня и без этого забот хватит.
        Воронцов, отставной капитан-лейтенант советского . ВМФ, старший помощник капитана стотысячетонного балкера флота торгового, не имея, в отличие от меня, высшего психологического образования, практическими основами этой науки владел виртуозно.
        - Принять в отсеки левого борта пять тысяч тонн воды, крен довести до пятнадцати градусов, дифферент на нос до пяти… - отдавал он команды центральному компьютеру. - Зажечь дымовые шашки за второй трубой. Потребовать с берега буксиры, семафором и гудками подавать сигналы «Терплю бедствие».
        Пусть те, кто организовал предательскую атаку, считают, что цель их достигнута. Хоть на первое время…
        
        Одновременно там же, в Севастополе, произошел другой случай, но уже со мной, Левашовым, Шульгиным, Берестиным и девушками - Сильвией, Ириной, Натальей и Ларисой. Эпизод яркий, вместе с предыдущим ставший толчком для появления целого веера событий и последствий как в России, так и за рубежом в 1920-1921 годах, и проявившихся в реальности и Ростокина, и черт знает еще где… А вот в дневник записать удосужился только сейчас, и выглядят те события не давними, конечно, но так… отдаленными.
        Особняк, который для нас определил Врангель, стоял в глубине сада, отделенный от тихой окраинной улицы оградой из местного камня-ракушечника. Принадлежал он адмиралтейскому чиновнику довольно высокого ранга, предусмотрительно отбывшему со всем семейством за границу еще весной, и был временно секвестрован для нужд штаба флота, почему и сохранился почти неразграбленным.
        Десять его комнат были богато и со вкусом обставлены модерновой мебелью, напоминали о недавней спокойной и размеренной жизни. В них еще не выветрились запахи непременного утреннего кофе, хозяйского табака, мастики для натирания полов, а в женских помещениях - каких-то тогдашних благовоний.
        Хозяин, судя по фотографиям на стенах, был человек положительный и не чуждый сибаритства, даже в парадном мундире выглядевший благодушно. Жена и три дочки, не отличаясь красотой, смотрели с группового овального портрета на нежданных гостей доброжелательно, с одинаковыми непринужденными улыбками.
        - Тоже вот, жили люди, - элегически заметил Шульгин, когда дамы разошлись по спальням, а мы вчетвером решили завершить вечер, как встарь, «сочинкой»14 до полусотни, чтобы не засиживаться слишком долго.
        - Они и сейчас где-нибудь живут, и даже, наверное, неплохо. Статский советник, да по интендантской части, вряд ли с пустыми карманами уехал…
        Электричество в этот удаленный от центра район провести в царское время не успели, и мы играли при свечах, задернув шторы. Я терпеть не могу ощущения, которое возникает, когда находишься на свету, а в окна, тем более первого этажа, заглядывает ночная тьма. Чтобы не было душно, открыли дверь в коридор, ведущий на обширную веранду.
        - Что-то тревожно мне, - сказал вдруг Сашка, только что успешно сыгравший мизер. По традиции за это дело выпили по рюмке «шустовского».
        - Чего тебе-то тревожиться? Амнистер, и уже под закрытие идешь… - спросил Левашов, тасуя карты. - Вот я на шести застрял, и никак.
        - Не в том счастье. А в воздухе такое что-то… Как перед грозой. Пойду-ка я осмотрюсь во дворе.
        - Воров боишься?
        - Знал бы чего - сказал, - ответил Сашка и вышел из комнаты.
        - Вообще-то он прав, - заметил Берестин. - Неплохо было бы охрану при доме иметь. Глушь тут, и время военное.
        - Да чего там, - отмахнулся Левашов. - Кому мы нужны? А если и что, так четыре мужика, вооруженные… Не Чикаго же здесь…
        Оружия у нас тогда действительно было достаточно. Возвратившись с фронта, и Шульгин с Берестиным и я оставили здесь всю свою амуницию, включая и автоматы с солидным запасом патронов. Да еще и в карманах у каждого было по пистолету.
        - А хорошо на дворе, - сказал, возвратившись, Шульгин. - Тишина, и полынью пахнет…
        Еще через полчаса встал из-за стола Левашов. Гальюн здесь располагался в дальнем углу сада, куда вела узкая дорожка из плитняка. «Вот вроде бы богатые люди, - заметил он про хозяев, - а в доме не сообразили ватерклозет соорудить. Летом-то ничего, а зимой не набегаешься…»
        У перил веранды он остановился, залюбовавшись пересекающим угольно-черное небо Млечным Путем. И не услышал, вернее, не обратил внимания на едва слышный из-за треска цикад шорох за спиной.
        Негромкий вскрик Левашова услышал только Шульгин. И тут же, видимо, включилась его инстинктивная боевая программа. В подобных случаях он оценивал обстановку и собственные действия только задним числом. Взмахом руки он погасил все три свечи в канделябре и стремительно метнулся к выходу. Не поняв сразу, что происходит, но зная, что Сашка ничего не делает зря, Берестин потянул из наплечной кобуры «стечкин», а я стал нашаривать в темноте лежавший на диване автомат.
        Шульгин приостановился у выходящей на веранду двери. В голубоватом смутном свете ущербной луны заметил в трех шагах от себя бледную двоящуюся тень. Кто-то стоял за растущим посередине веранды старым абрикосом.
        Он остановил дернувшуюся было к карману руку, но стрелять передумал, а с почти неуловимой для постороннего взгляда скоростью прыгнул вперед. Развернувшись в полете, приземлился позади прячущегося за деревом человека, коротким тычком выпрямленных пальцев под ребра опрокинул его на кафельный пол веранды. От момента, когда он услышал вскрик Олега, прошло едва ли больше пяти секунд.
        Со стороны моря донесся мощный даже на расстоянии взрыв. И тут же, словно это было сигналом, по всему саду загремели выстрелы. Целились по окнам дома.
        Рядом с Шульгиным, отбивая пластами толстую морщинистую кору, ударило в дерево сразу несколько пуль. Присев на корточки, он тоже выстрелил трижды, каждый раз на два пальца правее вспышек, и, вопреки тому, чего от него ждали нападавшие, рванулся не назад, к дверям дома, а навстречу неприятелю, в темноту сада.
        Распластавшись горизонтально, перелетел через балюстраду, упал на четвереньки, с быстротой краба боком отбежал в буйную поросль кустов.
        Тут и я из проема двери прикрыл его короткими очередями.
        Тактический перевес перешел теперь на сторону Шульгина. Только патронов в его «беретте» вряд ли оставалось больше пятнадцати.
        А нападение осуществлялось крупными силами. По вспышкам направленных в сторону дома выстрелов насчитали семь человек. Восьмой валялся на веранде. Наверное, были и еще, с другой стороны сада и на улице.
        Я продолжал бить короткими очередями из проема двери, а Алексей перебежал в конец коридора и открыл фланговый огонь. Вот в чем просчитались организаторы налета: они ожидали, даже в случае утраты внезапности, что им ответят максимум три пистолета, и сейчас были в растерянности, приняв выстрелы «АКСУ» за пулеметные. Звук почти как у «Льюиса». А это совсем другое дело - атаковать через открытый двор под огнем двух ручных пулеметов. Через минуту к двум нашим автоматам присоединились еще два. Проснулись и вступили в бой Ирина и Сильвия, имевшие спецподготовку не хуже, чем у «зеленых беретов».
        Привстав на колени, Шульгин, как на траншейном стенде, начал посылать пулю за пулей в заранее отмеченные по отблескам дульного пламени цели.
        - Сашка, ложись! - перекрывая грохот перестрелки, прокричал Берестин.
        Разрывая тьму оранжевым огнем, одна за другой полыхнули три гранаты. Раздался отчаянный вопль смертельно раненного человека. Еще через несколько минут бой прекратился. В «тревожных чемоданах» у нас нашлись сильные аккумуляторные фонари, вроде тех, которыми пользуются путевые обходчики.
        Пока мы осматривали поле боя и стаскивали на веранду трупы нападавших, Ирина с Сильвией, не замечая, что выскочили из постелей в ничего не скрывающих прозрачных ночных рубашках, хлопотали вокруг Левашова. Наташа, сама вся в крови от многочисленных, но мелких порезов - ее осыпало осколками оконного стекла, - успокаивала рыдающую и рвущуюся из ее объятий Ларису.
        Длинный морской кортик вошел Олегу в спину по рукоятку, к счастью - на два пальца ниже, чем требовалось для мгновенной смерти, и браслет-гомеостат показывал, что он еще жив, а значит, к утру будет в полном порядке. Попади убийца чуть-чуть точнее, и спасти Олега уже не удалось бы.
        - Неужели все напрочь мертвые? - спросил Берестин, осматривая тела. - Слишком ты, Саша, метко стреляешь!..
        - Ты бы сам поменьше гранатами швырялся. Наташку вон посекло… Вот этот, кажется, еще дышит, - показал Шульгин на кудрявого, пронзительно-рыжего парня в черной толстовке, с развороченным осколками животом.
        - Тогда давай быстрее, оживи его чуток, порасспрашиваем…
        Через полчаса к дому на «Додже» примчалась высланная Воронцовым группа поддержки из шести офицеров в касках-сферах и бронежилетах. Еще через пятнадцать минут - конный взвод врангелевского личного конвоя.
        Прочесывание местности ничего, разумеется, не дало. Пленный, придя в сознание, показал, что в налете участвовало двенадцать человек, друг с другом якобы малознакомых. Половина - бывшие матросы-анархисты, другая - из разгромленного Слащевым отряда бандитствующего «капитана» Орлова. Руководил всем человек лет сорока, по виду грек или обрусевший татарин. Звали его Иван Степанович, но имя, конечно, вымышленное. Сам «язык», задыхаясь и всхлипывая, говорил, что пошел на акцию не из идейных соображений, а за большие деньги. Причины налета не знает, ему сказали, что «надо кое-кого пощупать на предмет золотишка и камушков». В подобных делах он участвовал и раньше, когда грабили особняки и дачи московских и питерских богатеев…
        Убедившись, что по горячим следам выяснить ничего не удастся, пленного, перевязав, мы отдали в контрразведку для дальнейшей разработки.
        Как мы потом уже решили с Сильвией, расчет противника был не так уж глуп. Представить - был бы вместо «Валгаллы» обычный пароход. От одной всего торпеды, тем более двух, он затонул бы почти мгновенно. Миноносец вполне мог после выстрелов незамеченным проскользнуть в море. А одновременно в доме перебили бы нас. И все!
        Нет, проявили мы себя тогда очень даже неплохо. Причем в пределах своих «естественных» способностей, без помощи «потусторонних» сил или технических средств. Ну, гомеостат, так это ж не более чем походная аптечка.
        Хочется верить, что сейчас здесь - в Новой Зеландии - подобное повторится вряд ли. Был бы наш 2003 год, вполне можно вообразить десант заграничных рейнджеров, или российского спецназа, а в двадцать пятом году - вряд ли. Исключая наших корниловцев, других бойцов, способных взять штурмом базу на краю земли, в мире наверняка нет. Хоть британские «Рипалс» с «Ринауном» будут десант поддерживать.
        Да что мне всякие глупости приходят в голову? Тут судьба Галактики с окрестностями под большим вопросом, а я о войсковой операции ротного масштаба размышляю!
        
        К главной ходовой рубке парохода, как заведено, примыкает служебная каюта командира. В сложных навигационных или политических условиях он, бывает, сутками не выходит за пределы этого треугольника: рубка - мостик - каюта. Потому что только капитан, по определению, первый, после Бога, знает все, понимает все и способен принять единственно верное решение. И ведь чаще всего его находит и принимает. Иначе бы давно мореплавание на нашей мокрой планете кончилось само собой.
        В тесной, прямо-таки спартанской каютке Воронцова не намного комфортабельнее, чем на его пресловутом тральщике, о котором он так любит вспоминать в минуты сентиментальные, имелся монитор и пульт связи с главным компьютером, а также и прибор для приготовления кофе-эспрессо. Что еще нужно?
        Я сел на жесткий вертящийся стул, не спеша выкурил половину хорошей сигары, и тут опять пришло мне в голову нечто неожиданное. Пока в виде гипотезы, не претендующей на истинность, но достойной того, чтобы иметь ее в виду. В случае чего.
        С чего вся эта история началась? С того, что Сашка у себя в двадцать пятом году обнаружил явные признаки «времятрясения», возмущения «мировых линий», вибрации суперструн. Назвать это можно как угодно, все равно абстракции слишком высоки, чтобы адекватно переложить их на бытовой язык. Еще не шторм, но усиление зыби, которая часто является предвестником приближающегося шторма или урагана.
        Заметил, как опытный штурман, и тут же начал принимать меры, причем слегка выходящие за пределы своей компетенции. То есть самостоятельно полез в астрал и увидел ту самую, доложенную нам картину.
        Но вот вопрос. Отчего признаки приближающегося катаклизма докатились до реальности 1925-го, самой благополучной, по словам Антона - полностью изолированной от Главной исторической последовательности, тем более - от химер? Гораздо логичнее и понятнее, если бы возмущения срезонировали в 2055-2056 годах, в зоне максимальной нестабильности. Тем более там находился я, как сказано, кандидат в Держатели более высокого градуса15, чем Шульгин, и должен был ощутить происходящее острее и раньше. Как разные виды животных имеют разную чувствительность к надвигающемуся землетрясению - золотые рыбки, скажем, начинают волноваться уже за неделю, а собаки и кошки- - только за сутки.
        Естественно, у меня возникло сомнение. Опыт-то общения с пришельцами разных типов и астральными существами, «фигуры не имеющими», накопился достаточный. И далеко не всегда позитивный. Обмануть наивного землянина у них, пришельцев, почитается чуть ли не за доблесть, как у восточных народов - обмануть европейца.
        А что, если имеет место знакомая любому преферансисту «наводка в козырь»?
        Стоит иметь такую возможность в виду, не бросаться в очередную авантюру, не промерив брод и не обвеховав фарватер.
        ГЛАВА 5
        
        Пароход «Валгалла», рейд форта Росс, ноябрь 1925 г .
        
        После затянувшегося до полуночи ужина, на котором Братству были представлены братья по разуму из параллельного и химерического будущих, Воронцов заглянул в каюту Левашова.
        Давно они с ним не общались, как встарь, как в славные времена скитания по морям и океанам. Молоды они тогда были и, встретившись на старом балкере «Маршал Кулик», сразу подружились. Исключительно, наверное, по причине некоторой непрямой общности судеб.
        У Дмитрия не сложилась военно-морская служба, к которой единственно он себя готовил с детства, а вот не пошла. То есть сначала вроде бы пошла, да еще как, в двадцать семь лет получил под команду настоящий боевой корабль (а что? Тральщик в пятьсот тонн - очень даже корабль, раньше эсминцами вдвое меньшего водоизмещения капитаны второго ранга командовали), да попал за границу, на настоящие дела, траление Персидского залива, Красного моря и Суэцкого канала от мин всех существующих в мире разновидностей, щедро набросанных в воспетые капитаном Кусто воды и нашими, и египтянами, и евреями, и вообще бог знает кем. Попадались даже немецкие времен Второй мировой, и каждый день Воронцову мнилось, что загребет трал какой-нибудь раритет времен еще русско-японской.
        Даже и ордена кап-лей получил, Красную Звезду, пару арабских блях, медали «За отвагу», ЗБЗ16, юбилейные к густо тогда шедшим историческим и партийным датам. А вот потом - заколодило. Бывают такие люди - сами о себе все правильно понимают, и окружающие признают и ум, и мужские качества характера, душа почти любой компании, никто даже по злобе и пьянке не скажет, что, мол, Димка Воронцов - жлоб и сволочь. И начальство тоже, в чем главное паскудство, очень даже уважает и ценит, а вот срабатывает звериный, а то и муравьиный даже инстинкт.
        Нельзя такого - наверх двигать. Угроза он всей существующей, отлаженной, хреново, но функционирующей системе. Если похожие идеалисты, один, другой, третий к чинам адмиральским двигаться начнут, порядки свои насаждать, офицеров под себя подбирать, матросов никчемными идеями соблазнять - что же с нами и со всей вообще службой будет?
        Раз и другой, при всей положенной выслуге не найдя своей фамилии в приказах на присвоение кап-третьего, хотя сколько уже остолопов получило «рельсы»117 досрочно, Воронцов понял, что ловить больше нечего. Слава богу, не пришлось под дурака косить и инвалидность оформлять, чтобы в запас уволиться. Выставил пару ящиков египетского пойла «Абу Симбел», десяток блоков сигарет «Кэмел», горсть сувениров пустячных кому положено - и свалил на берег с достойной причиной увольнения и отличными характеристиками.
        Аналогично и Олег Левашов «не был понят родною страной». Такая уж дурацкая, простите за выражение, страна у нас сорганизовалась по завершении золотого века Екатерины и внука ее, Александра Первого. Тогда люди исключительно за ум, отвагу и «общественную пользу» в двадцать пять лет генеральские чины хватали. Ну, а потом - увы. Не захотело и в случае Левашова научное начальство сообразить, что куда проще парню этому позволить защитить пару докторских, дать в подчинение НИИ какой затруханный, а потом стриги купоны с его открытий до конца дней.
        Нет, не смогли через себя переступить. Страна-то, может, и советская наука в частности, процвели б невиданно, а нам, с нашими диссертациями и монографиями - куда? Из президиума хлопать, когда ему очередную Нобелевскую вручают? Простите, товарищи, «народу это не нужно!».
        И вот они, значит, Левашов с Воронцовым, каждый по-своему уязвленные, но одновременно полные сил и энтузиазма (молодость, господа, молодость!), встретились на судне, которое гоняло волею пароходского начальства из Калининграда на Кубу, с Кубы в Луанду, оттуда на Владик и вдруг в Новоросс, чтобы не скучали. Северным морским путем тоже ходить приходилось, но это - отдельный разговор.
        - Само собой, они подружились, хотя обычно разница в должностном положении (старпом и рядовой инженер) такому не способствует.
        Впрочем, вся эта история давно известна. После событий двадцатого - двадцать первого годов пути их как-то незаметно, но основательно разошлись. У каждого свои дела и интересы, своя, если так можно выразиться, «личная жизнь». Один - бывший гений-изобретатель, а ныне политик не совсем даже понятной ориентации, пытающийся реализовывать в условиях красной Полуроссии юношеские идеалы «социализма с человеческим лицом». Постепенно начинающий понимать, что идеалы - это одно, а реальная (пусть даже в иной реальности) жизнь - совсем другое.
        Второй - достигший предела своих притязаний адмирал-капитан (полновластный хозяин «Валгаллы», главком небольшого флота, начальник над портом и фактический генерал-губернатор колонии форт Росс-3, простершейся на сто тридцать лет в двух временных линиях).
        Фактически Воронцову не нужно было от этой жизни больше ничего. Верная и любимая женщина рядом, полсотни «без лести преданных» роботов, способных на все (в хорошем смысле слова), практическое бессмертие, возможность поступать только и единственно, как «собственный нрав» захочет.
        То есть - «Плавать по морям необходимо. Жить - не так уж необходимо!»18. А если это совмещается - чего же более? Вдобавок последнее время друзья совсем (или почти совсем) не напрягали его своими, не всегда понятными проблемами.
        На «Валгалле», еще с момента ее постройки, у каждого были апартаменты, оборудованные и оформленные в расчете на то, что пароход на все обозримое время жизни может остаться единственным местом их обитания. Ну, там, закинет их неведомая сила в Мезозой, или вообще окажутся они в таких условиях, что на берег можно будет сходить только в составе хорошо подготовленных десантных партий или в скафандрах «высшей защиты».
        Лариса, подруга Левашова и девушка с огромным набором комплексов, три сотни квадратных метров оформила в своем, не всегда понятном нормальному человеку, вкусе. А Олегу хватило всего лишь трехкаютного блока, состоящего из небольшого салона, один в один повторяющего его комнату в первом Форт Россе, на Валгалле-Таорэре, рабочего кабинета с терминалом Главного корабельного и нескольких автономных компьютеров (неизмеримо, в тысячи раз более мощных, чем он мог вообразить, начиная работу над установкой СПВ в восемьдесят третьем, когда у него в распоряжении был до ужаса примитивный «Атари» со всего-то 128 килобайтами оперативной памяти и винчестером (аж!) на 40 Мгб). Ну и еще мастерская, где действительно было все, что может взбрести в голову сумасшедшему Эдисону плюс Форду новых времен.
        Так вот, Воронцов застал друга именно в мастерской. Верстаки, монтажные столы, инструменты и приборы, парочка пребывающих в ждущем режиме роботов-ассистентов, невообразимое нормальному человеку нагромождение, даже завалы предметов непредставимого назначения, среди которых, тем не менее, Дмитрий идентифицировал несколько знакомых. Например - оловянные стаканчики середины девятнадцатого века, которыми пользовались калифорнийские золотоискатели, квадратная бутылка виски, гейзерная кофеварка оригинальной конструкции.
        Олег, несомненно, занимался сейчас какими-то теоретическими изысканиями. На экране одного компьютера рядами бежали цифры и странные символы, на другом - осуществлялись графические построения, которые неплохо знавшему математику (в пределах, необходимых для мореходной астрономии и расчета торпедных треугольников) Воронцову тоже ничего не говорили.
        Левашову же все это доставляло видимое удовольствие. Он невнятно комментировал происходящее себе под нос и, словно ему мало было электронной техники, одновременно писал что-то в большой линованной амбарной книге.
        Эта картина очень бы хорошо выглядела в качестве сцены из кинофильма шестидесятых годов, повествующего об увлекательной жизни молодых советских ученых-физиков, что-то вроде «Иду на грозу» или «Девять дней одного года». Фильмов, имеющих весьма отдаленное отношение к действительности, но впечатлявших тогдашних восторженных зрителей «от 16 и старше» и загонявших на немыслимый уровень конкурсы в МИФИ, МФТИ, Бауманское.
        Воронцов освободил уголок на краю одного из столов, плеснул в стакан виски, поискал, чем бы разбавить или хотя бы закусить, ничего не нашел и выпил так. Закурил сигарету. Все это время Олег его как бы и не замечал. Впрочем, это было в его стиле.
        - Может быть, прервешься на краткий миг? - осведомился Воронцов.
        - А? Что? Это ты? Сейчас.
        Действительно, ученые люди - странные люди. Сам Дмитрий не представлял, как можно увлечься работой (хотя бы прокладкой курса корабля или командованием аварийной партией во время пожара) настолько, чтобы не заметить внезапного изменения обстановки, в данном случае - появления старшего начальника.
        Олег развернулся на вертящемся стуле.
        - Извини, действительно заработался я. Тут, знаешь, такие интересные вариантики наметились… - То есть он не совсем еще десоциализировался и помнил, как следует вести себя приличному человеку в подобной ситуации.
        Что за «вариантики» - Воронцов спрашивать не стал. Знал, чем это чревато. Да и цель у него была совсем другая.
        - Давай-ка в более уютную обстановку переместимся, - предложил он, беря бутылку за горлышко и указывая глазами на чарки.
        В салоне с обшитыми светлым деревом стенами, деревянной же мебелью и многочисленными книжными полками действительно было уютнее. Вдобавок Дмитрий включил имитационный, но почти неотличимо похожий на настоящий газовый камин.
        - Проблема, собственно, вот в чем, - начал Воронцов, наливая в стаканчики на треть. В его планы совершенно не входило напоить Олега или напиться самому, но и растормозить товарища, отвлечь его от высокого полета мысли требовалось, иначе толкового разговора не получится. Собеседники должны находиться примерно на одном интеллектуальном и эмоциональном уровне, это первое правило доверительного общения. - Очень много интересного наговорил Сашка, да и вся прочая публика насчет нашего нынешнего положения. Я, как человек воспитанный, по преимуществу сидел и не вякал, если ты заметил. Но моментами ощущал себя дураком. Я вообще все эти годы старался как можно меньше лезть не в свои дела, что позволяло сохранять душевное равновесие и, в общем-то, дистанцироваться от сложностей жизни…
        - А если без преамбул?
        - Если без, то вот тебе сразу амбула19. Мне совершенно непонятно, в чем тут все-таки главная фишка. Какая, попросту говоря, гибель мира нам грозит? В чем это должно выражаться, как выглядеть? В параллельных мирах я худо-бедно давным-давно разобрался. Сам туда ходил, воевал и все такое прочее. Белый Крым видел, светлое будущее тоже. Все нормально. Ну, еще два параллельных мира возникло, так их, судя по всему, не два, а двести двадцать два в каждую текущую секунду возникает, опять же, если я правильно в теориях разобрался. В чем острота именно нынешнего момента? Парень этот, Ляхов-второй, или же первый, черт разберет, совершенно нормальный человек, из Ловушки он родом или же нет… Давай на пальцах, с тобой я не стесняюсь некультурность демонстрировать.
        Левашов сосредоточился.
        Иногда очень трудно объяснять самоочевидные для тебя вещи.
        С Андреем и Сашкой проще. Они, достигшие некоего уровня «постижения», очень многое чувствуют интуитивно, моментами говорят такое, что и Олегу удается понять не с первого раза. Но все же они сосуществуют на близких интеллектуальных уровнях. Соображают, по крайней мере, как и зачем соотносится абстракция с реальностью. Никто не вздумает пытаться нарисовать на холсте адекватный подлинному пейзаж пятимерного пространства. Грубому же эмпирику Воронцову подавай именно это.
        - Аннигиляция - это я понимаю. Апокалипсис, Армагеддон, всеобщая ядерная война, пандемия чумы, наконец. Это для меня «весомо, грубо, зримо». Сашка же плетет насчет распада ткани времен и все такое. Вот и давай, производи ликбез. Считай меня дебилом и не стесняйся.
        - С чего начнем?
        - С этого самого. «В белом плаще с кровавым подбоем…» Или, как Сашка сказал, «ветхое одеяло встряхивают».
        - А ты здорово сказал. Не про одеяло, а про плащ. Интуиция. То ли морская, то ли художественная… Все так и есть. Если ты Булгакова вспомнил, так и давай дальше, не останавливаясь. Кто там в мир явился? Воланд. А кто Воланд? Большинство считает, что дьявол. А ведь это нигде не сказано. Некая «сила», что якобы желает зла, но творит добро. Никак это с общепринятым понятием о дьяволе не коррелируется. Однако с появлением Воланда в Москве начало происходить все, что угодно. Именно!
        Левашов, кажется, попал в колею. Сейчас бы ему в собеседники Андрея Новикова, тут бы они потешились мыслью! Но перед ним сидел жесткий прагматик Воронцов, который ход мысли Олега улавливал, но поддаваться ее полету не собирался.
        - Следовательно, одним из признаков надвигающейся опасности является то же самое? В мире начнет происходить «все»?
        - Так точно. Если мир «поедет», примерно то же, что описал Булгаков, начнет случаться непрерывно и повсеместно. Любые бредовые события, причем, мне кажется, окружающим они даже не будут казаться таковыми. Надо бы тебе Шекли, «Обмен разумов» почитать. Над Землей взойдут три зеленых солнца, мамаша будет усердно нести яйца, пять, даже шесть ныне известных нам альтернативных реальностей перемкнутся друг на друга, и будет тебе одновременно Врангель в Харькове, Сталин и Троцкий в Кремле, царь Николай и император Олег в Петербурге, который также Ленинград и Петроград, а ты с пароходом сам не поймешь, 2056-й или 1925 год за бортом.
        Левашов завершил тираду и залпом выпил, не предложив Воронцову. Тот, не обратив внимания на бестактность, налил себе и сделал небольшой глоток.
        - Так я и сейчас не понимаю, - спокойно ответил он. - На той неделе точно был 2056-й, а как вы съехались - чисто 1925-й. И чем ты меня напугал? Вон, сходи за холмы, там вообще черт знает какой. Или - в Замке у Антона какой год был? Так что разъясняй дальше.
        Левашов, вспомнив прошлое, затейливо, по-флотски, выругался.
        - Здесь, у нас, локальная аномалия. Вполне контролируемая. А начнется, если начнется, - суеверно сплюнул он, - вселенский бардак. Слоны Ганнибала на улицах современного Рима, танки крестоносцев сталкиваются с моторизованной конницей Батыя (кстати, Ростокин нечто подобное уже наблюдал), дальше сам можешь вообразить. Но и это только цветочки. От такого мы хоть на «Валгалле» отсидеться можем. А вот если поведет мировые константы (а их рано или поздно непременно поведет), включая температуру кипения воды, скорость света и постоянную Планка, тогда уж действительно всем гарантированный и мгновенный амбец…
        - Ну, ты наговорил. Ей-богу, хочется немедленно подхватиться, куда-то бежать и что-то делать. А что? То, что Сашка придумал, - это поможет?
        - Есть мнение, что поможет. Мироздание ведь обладает собственным запасом прочности, побольше, чем у нашего парохода. Игроки, да и мы тоже, прилично его раскачали, но хочется думать, что не фатально. Лучше всего, конечно, попробовать залезть непосредственно в Гиперсеть, разыскать там какие-то предохранители, а лучше - всю базу данных, загасить раз и навсегда любые очаги возмущений, блоки поставить, изолировать наш «файл» или «директорию» от контактов с ней на веки вечные, и пусть там сами разбираются… Только вот я туда ходить не умею, а Андрей с Сашкой - чистые дилетанты.
        Хоть бы схема у меня была не такая вот, как Андрей с Сашкой в компьютере нарисовали, а обычная, монтажная, я бы показал, куда отверткой или паяльником ткнуть…
        Левашов безнадежно махнул рукой.
        - Да-а, ребятки, - протянул Воронцов, - накрутили мы с вами. Черт знает что накрутили…
        - Ты же, пожалуй, первый и начал, - с некоторой долей мстительности ответил Левашов.
        - Может, и я, - не стал спорить Дмитрий. - Только если б ты свою машинку не придумал, тоже все иначе бы сложилось…
        - Конечно. А тут получился классический параллелограмм сил. Ты с Антоном в одну сторону, мы с Андреем и Ириной - в другую, и понеслась… Не дураки были предки, когда сформулировали: «Не буди лихо, пока оно тихо». Мы, ты, аггры, форзейли, Игроки, Держатели какие-то, Удолин с его астралом, теперь в новом реале некий Маштаков объявился. Надо, кстати, сходить к нему в гости, обменяться мыслями…
        - Сходи, сходи, если всего сущего тебе мало.
        - А! Теперь уже без разницы. Выпьем?
        Левашов принадлежал к тому типу людей (вроде описанного Гаррисоном изобретателя-алкоголика), который начинал функционировать легко и раскованно где-то после двухсот грамм крепкого. Сильнее он набирался редко и по специальным случаям, но для растормаживания подсознания и снятия ограничителей здравого смысла ему требовалась как раз названная доза.
        - Чего же нет?
        Выпили.
        - Теперь поясни мне вот еще что, Олег. Считай, что я уловил и понял почти все.
        - Прости, Дим, я вот все в толк не возьму, как ты с нами через все прошел и сохранил этакую великолепную дремучесть? Мы же с тобой, пожалуй, первый раз на теоретические темы беседуем?
        - Может, и не первый, но не в этом сенс20. Как бы тебе объяснить? Жаль, что на пароходе у нас не принято было «курс молодого бойца» для комсостава организовывать. Хотя и целого помполита держали, и не дурак он был, кстати сказать…
        - А то я не помню…
        - Так вот главная фишка в чем? Никогда не забивай себе в голову информацию сверх необходимой. Я знал наизусть, к примеру, схемы всех трубопроводов на пароходе, расположение всех люков, задраек, кингстонов, должностные обязанности и личные качества каждого офицера и матроса и еще сотни вещей, о которых ты и понятия не имеешь. И в то же время для меня совершенно темным лесом являлось все, связанное с силовыми установками, судовой электроникой и т.д. и т.п. На то «Дед» имелся, он же - стармех. Вот и во всем остальном для меня миллионы проблем - классический черный ящик. Знаю, что на входе, желаю получить конкретный результат на выходе. Все.
        - Удобная позиция…
        - А иначе не проживешь. Умом стронешься. Но повторяю вопрос. Если мир (и все, что обеспечивает его функционирование) столь сложен, непредсказуем да вдобавок сейчас еще и разболтан, как же несколько человек в состоянии его «отремонтировать» и спасти? Тут же сочетание миллиардов разнонаправленных событий, воль и бессмысленных поступков черт знает какого количества людей и нелюдей, и вдруг - мы!
        Пусть десять, пусть двадцать, да умелых, талантливых, гениальных где-то, в астрал проникающих - и тем не менее! Сизиф камень не закатил на гору, а кучка муравьёв - закатит? Я еще понимаю, когда нам удавалось судьбы войн и революций решать точечными ударами, а вот в Отечественную уже не получилось, не по зубам кусок оказался. И тут…
        Левашов смеялся долго и с удовольствием.
        - Как ты, брат, сам себя подставил! Прямо душа радуется. Столько умных вещей наговорил, а напоследок прокололся!
        - В чем? - не понял Воронцов.
        - А вот в чем. Сколько тысяч тонн водоизмещения в нашей, к примеру, «Валгалле»? Сколько штук разных деталей, начиная от гаек и заканчивая блоками компьютеров? Наверняка миллионы. А ежели пожар на борту, или торпеду засадят под ватерлинию - аварийная партия из двух десятков не слишком даже грамотных матросов может справиться? Пластырь подвести, огонь потушить, донки включить, а потом еще очередным авралом борта и надстройки покрасить и прийти в родной порт в лучшем виде. Ты старпом, тебе виднее…
        Довод был совершенно неубиваемый, причем крайне простой и наглядный. В самом деле - все так и случалось бесчисленные тысячи раз в истории мореплавания и морских сражений. И спасали терпящие бедствие корабли, и приводили их домой, подорвавшиеся на минах, пробитые торпедами, искромсанные артиллерийским огнем слабые по отдельности люди, ничтожные по сравнению с громадами плавающей стали и мощью сотен килограмм тротила. И считалось это, в общем-то, нормой.
        - Все, Олег. Уел ты меня по полной. Значит, тут все ясно. Но ведь нужно еще и знать, что делать каждому по боевому расписанию.
        - Вот этим я как раз и занимался, пока ты не явился меня развлечь. Андрей сейчас Удрлина ищет, намеревается через астрал что-то попытаться сделать, а я над механической частью думаю. Ты мне с пяток роботов выдели, и отправимся завтра тоннель по-настоящему исследовать. Надеюсь, узнаем кое-что новенькое.
        Тут ведь опять парадокс наклевывается, вернее, уже вылупился. Очередная закольцовка времени случилась. Форт наш, в отличие от «Валгаллы», все ж таки стабильно привязан к тысяча девятьсот двадцать пятому году и практически существует на главной исторической последовательности.
        Следовательно, происходящие здесь события, даже и начавшиеся только сейчас, после того как «братья Ляховы» прошли по «кротовой норе», в любом случае предшествуют случившемуся в «две тысячи четвертом» году. И, значит, в нужный момент информация о наличии и свойствах канала может быть передана Шульгину, работающему там, и он сможет должным образом проинструктировать своего Ляхова о необходимости и возможности этим каналом пройти в Новую Зеландию, встретиться с тобой и со мной тоже. До того, подчеркиваю, как состоялось наше совещание, посвященное обсуждению результатов этого перехода…
        Разумеется, если это сделать, опять возникнет несколько мелких парадоксов, но после того, что случилось с Берестиным при не совсем удачном походе в 1966 год, мы с ними кое-как научились справляться почти без вредных последствий.
        Левашов несколько смягчил оценку того давнего парадокса. На самом деле он тогда в первый раз поставил под вопрос само существование Главной исторической последовательности. Да и судьбу Братства, пусть и опосредованно. В то время Воронцов еще благополучно «ходил по голубым дорогам», ни сном ни духом не ведая, что в далекой Москве происходят события, предопределяющие и его будущую жизнь. И участвует в них (а то и организует), кроме совсем незнакомых ему людей, друг-товарищ Левашов, недавно убывший в краткосрочный отпуск. А если бы вдруг не дал ему Воронцов отпуска?
        В общих чертах о той давней истории Дмитрий слышал, частично со слов самого Левашова, частично из разговоров, споров и дискуссий, что велись долгими вечерами в первую зимовку на Валгалле, настоящей, не пароходе, носящем ее имя. Но сейчас Олег, благо время позволяло, счел нужным кое-что ему напомнить, потому что тема вдруг стала вновь актуальной. И вообще, и в применении к тому, что они собирались делать.
        - Ну, ты помнишь исходные условия. Ирина убедила Берестина ей помочь, сбегать на денек в шестьдесят шестой, поспособствовать спасению человечества. Вся легенда, конечно, была сшита настолько белоснежными нитками, что тент на твоем любимом вельботе показался бы в сравнении просто грязной тряпкой…
        Воронцов изобразил на лице протест и возмущение, но промолчал.
        - Однако Лешка был тогда настолько ею увлечен и так мечтал уложить ее наконец в постель, что согласился.
        Смешная цена, согласись, за право обладать такой женщиной…
        В голосе Левшова промелькнула давняя печаль. Он ведь и сам не один год мечтал о том же самом и моментами почти ненавидел Новикова, который абсолютно незаслуженно владел ее душой и телом, нисколько этого не ценя. Вспомнить хотя бы день, когда Андрей с Ириной приехали к нему на Селигер. Вернее, последовавшую за днем и вечером ночь. Межкомнатные переборки в его избе были достаточно тонкими, он слышал все, что они говорили, уединившись в светелке. О нем самом, об Иркиных делах, о парадоксах истории. И как потом они почти до утра «занимались любовью». Точнее, Ирина по настоящему любила, а Андрей - «занимался».
        Удивительно, давным-давно кончились его к ней «чувства», а вспоминать до сих пор неприятно. Как любую, впрочем, жизненную неудачу. Вплоть до проваленного в восьмом классе экзамена по русскому. Оттого он излагал сейчас историю «Берестин - Ирина» грубовато, с оттенком цинизма.
        Запоздалая компенсация.
        - Кроме того, что бы Алексей ни писал потом в своем «мемуаре», ему зверски захотелось, если удастся, еще раз взглянуть на Москву своей юности. И в то же время до конца он Ирке не поверил. Такая вот натура. В лес он с ней поехал с несложным расчетом; получится - хорошо. Нет - у Ирины не будет больше доводов, чтобы водить его за нос,.. Уединенная лесная поляна, птички поют, чего же лучше?
        А в последний момент не сдержался, решил форсировать ситуацию…
        - Не боишься? - спросила его Ирина, будто инструктор начинающего парашютиста перед первым прыжком. Он промолчал, только мотнул головой и открыл дверцу.
        После многих дней ненастья погода выдалась на удивление. Небо абсолютно безоблачное, густо-голубого, почти индигового цвета, воздух свежий, хрустальный, и лес полыхает всеми оттенками старой бронзы и багрянца…
        - Становись сюда, - показала Ирина. - Не забыл? Вернешься через двенадцать часов. Резерв - еще три часа. Если что-нибудь непредвиденное помешает - бодрости не теряй. Тебя все равно найдут и вытащат…
        Она смотрела на него не отрываясь, приоткрыв дверку и поставив одну ногу на траву, словно собираясь выйти из машины. Эта вот изящно отставленная ножка, и взгляд, и все остальное сработали, как детонатор, Не дожидаясь, пока Ирина включит свой блок-универсал, он кинулся к ней, выдернул из салона, начал, как говорится, «хватать руками» и так далее…
        А она сумела извернуться, оттолкнула его так, что он отлетел на пару метров, и все-таки включила свою машинку. Переход, разумеется, вышел очень грубый, а главное - с пространственным смещением. Если перемножить эти метры на число секунд, уместившихся в восемнадцати годах, и еще сложный интеграл взять по контуру… Впрочем, это уже несущественно. Хронополе сработало, как батут.
        Причем Алексей все-таки его пробил и попал, куда направлялся, а вот для Ирины дела сложились гораздо хуже. Мало того что своим аффектом Берестин деформировал псевдовременное поле, взбаламутив поток времени непредсказуемым образом, так и ее бросило обратной реакцией на четыре с лишним месяца вперед, и она оказалась в сумасшедшую пургу на глухой лесной поляне, по колено заваленной снегом. Мне и то страшно представить, как она разгребала снег под колесами, надрывая мотор и буксуя, ползла через заносы, в насквозь продуваемой и пронизываемой снегом легкой одежде искала дорогу в белой воющей мути. Вряд ли не только обычная городская дамочка, но и крепкий мужик смог бы выбраться, оказавшись на ее месте. Как известно, даже матерые ямщики, бывало, запросто замерзали на своих рабочих местах…
        Тут, конечно, в основном она виновата. Нельзя слишком долго провоцировать оголодавшего поклонника, да еще и в лес с ним отправляться. А как специалистка… должна была знать, что хронофизика требует точности микронной…
        - Откуда? - вставил слово Воронцов. - Сам же говорил, она первый раз такими делами занималась, на глазок, можно сказать, без пристрелки. А уж чего и когда от мужиков ждать - вообще вопрос тонкий. Ну и дальше?
        - Дальше она сделала единственное, что пришло в тот момент в голову. Могла бы, как я потом размышлял, поступить и по-другому. Обратиться за помощью к своим. Они б, конечно, быстрее разобрались и меры приняли, только что в итоге со всеми нами случилось бы?
        - Это точно, - кивнул Воронцов. - На флотах мало я дураков видел, которые, ЧП допустив, тут же кидались наверх докладывать. Наоборот, все усилия приложишь, пока устранишь последствия, а уж потом… И то, если никак иначе…
        - Я о том же. Потому она разыскала Андрея, с которым давно уже отношений не поддерживала, а тут - припекло! Объяснила, что да как, тот решил, что сообразить, в чем дело, в состоянии только твой покорный слуга…
        Приложил руку к груди, слегка поклонился, после чего указал Дмитрию на чарку.
        - Пора горло смочить. Итак, пригласили на консилиум меня. Ирина объяснила, в чем заключается суть и способ перехода, каким она воспользовалась. Мы с ней посидели, разобрались, в чем сходство и разница с моей методикой, какие вообще имеются у нас варианты. На самом деле вместо одного стабильного на оси времен возникли два вероятностных мира, и оба крайне неустойчивые. Все мы находимся одновременно и здесь, и в прошлом октябре. Причем буквально любой неосторожный поступок любого, что там, что здесь, может привести к мгновенному «схлопыванию». И что при этом произойдет - вопрос для боольшущего НИИ хронофизики, которого в природе тогда не существовало…
        - Будто сейчас есть…
        - Сейчас - это другое дело, - отмахнулся Левашов. - Короче, у нас вышло такое изящное решение. Ирину вернуть в октябрь, там она совместится сама с собой, и «вилка» вновь превратится в прямую. И наша аппаратура такой финт проделать позволяла. Правда, обозначилась техническая, а равно и философская тонкость. При наложении миров и времен возможен вариант, в котором нас просто не будет. Вообще. О чем я и сообщил Андрею. Он слегка удивился (повторяю, тогда мы были наивные, как двухмесячные телята, и впервые замахнулись на шуточки со временем).
        «Это, то есть как?» - спросил он. «Вот так. Просто. Про интерференцию слышал? И мы, вроде волн, можем наложиться сами на себя, и привет… Сенькой звали».
        «Увлекательно… - сказал Новиков. - Ну, наложимся… И как это будет выглядеть?»
        «А как выглядел бы мир, если бы ты совсем и не рождался? Да и твои родители тоже. Здорово бы тебя это угнетало?»
        «А зачем тогда нам все это нужно?» «Получается, что если мы этого не сделаем, то же самое может выйти само собой. И даже хуже…»
        «Уловил. Если б покойник зашел с бубен, еще хуже было бы. Что вы мне голову морочите? Я все равно в этом деле за болвана, так и спрашивать нечего. Are квод агис, сиречь - делай свое дело и не высовывайся».
        «Спасибо, Андрей. Ты даже сам не знаешь, какие вы с Олегом ребята…» - сказала Ирина тихо. «Ну да! Еще как знаю».
        «Я постараюсь сделать все, чтобы устранить всякие парадоксы. Риск минимальный… И если все пройдет хорошо, я появлюсь здесь не раньше завтрашнего утра. Чтобы вас не шокировать…»
        Она ушла в спальню переодеваться, и мы остались одни.
        «Сможешь?» - спросил меня Андрей.
        «Думаю, да, - ответил я с полной, ничем не подкрепленной самонадеянностью. - Ничего тут сложного нет, оказывается. За исключением неизбежных в море случайностей».
        «Смотри…» - прозвучало это у него чуть ли не угрожающе.
        Ирина появилась одетая просто, но элегантно. В черном кожаном пальто, в широкополой шляпе, с трехцветным шарфом на шее.
        «Я готова…»
        «Слышь, Ир, - как-то робко, чуть ли не жалобно сказал Андрей. - Ты, когда вернешься, сразу сюда позвони. Хоть из автомата…»
        Мы вышли во двор. В квадрате стен метался ветер, закручивая снег десятками беспорядочных смерчей и вихрей. Ирина сама выбрала место, указала, где стать мне, что делать Новикову.
        Я сосредоточился, испытав вдруг колоссальный мандраж. А куда деваться? Закусил губу и нажал кнопку универсального блока, того самого золотого портсигара, из которого Ирина угощала нас сигаретами на моей даче. Показалось, что на мгновение исчезла сила тяжести. Снег стал черным. И все. Ирины во дворе больше не было.
        Мы, опустошенные и выжатые, вернулись в квартиру. Но я старался держать понт. Принялся на пальцах объяснять Андрею, что теперь смогу довести до ума свой синхронизатор, так я тогда называл систему СПВ.
        «Теперь-то мы спокойно сможем посмотреть, что это за пространство в тот раз мне приоткрылось и где оно от нас прячется. Ты знаешь, я догадался. Это же я сел на ее канал, у нее как раз в тот день связь прервалась! Я еще удивился, откуда вдруг проскочила такая стабильность поля, и расход энергии почти нулевой…» «Помолчи, а?» - оборвал меня Новиков. Он вновь стал у окна, закурил, хотя во рту и так у нас обоих было горько. Я чувствовал, смотреть во двор, где исчезла Ирина, ему было тяжело, но он смотрел. Догадывался, как ему хотелось, чтобы у меня ничего не вышло и Ирина осталась здесь. Что же, выходит, все-таки он с опозданием на десять лет влюбился наконец в эту несчастную глупую девчонку? Хотя - это бывает. Его же теория дает объяснение. Да, были они одной серии, но не было у них совпадения по фазе. Вот только когда эта фаза совпала…
        «Старик, что с тобой? - решил приободрить я его. - Гайки отдаются? Брось! Все будет о'кей! Я ее точно отправил. А хочешь, и тебя следом?» Взял со стола едва начатую бутылку с обрюзгшим императором Франции на этикетке, подвинул фужеры.
        Но мы даже выпить не успели. Телефон зазвонил. Ее четыре с половиной месяца прошли, она вернулась… Дальше ты знаешь.
        - И в чем мораль? - осведомился Воронцов, дослушав эту техническую справку в романтической обертке. Или - наоборот.
        - Моралей даже три. Первая - не совершай опрометчивых поступков, если не уверен в их последствиях. - Язык у Левашова начал слегка заплетаться, но мыслил он отчетливо. - Вторая - если даже случится нечто совсем непредвиденное, выход обязательно найдется. Скорее всего, там, где раньше был вход. И третья - от нас по большому счету ничего не зависит. Желающего судьба ведет, нежелающего - тащит. Как нас притащила оттуда к текущему времени именно в эту каюту, к этой заманчивой бутылочке, упирайся мы, не упирайся. Знаешь, мне до сих пор обидно, что мы с Андреем так тот барский коньячок и не раскутали…
        ГЛАВА 6
        
        Олег подержал на треть еще полную бутылку виски в руке, посмотрел на нее задумчиво, и поставил на место.
        - Давай-ка еще Сашке позвоним, - предложил он, - без него все равно не обойдешься. Он ведь в общей схеме лучше всех ориентируется. Андрей все больше высокой политикой занимался, дипломатией внешней и внутренней, а Шульгин - практик. По каждому отдельному эпизоду все подробности - у него.
        - Тогда и Новикова зови. Иначе будет как-то не по нашему…
        - И Новикова, и Берестина, и Ирину, - отчего-то скривил губы Олег. - И будет у нас точная копия посиделок на Пушкинской, где тебе попытались навесить «сольную партию Иуды».
        - А чем плохие посиделки вышли? Мне и сейчас вспомнить приятно. Их четверо на меня одного, ты в нейтралитете, а я отгавкивался. И даже где-то выиграл. Идею вы все-таки мою приняли…
        - Я вот, бывает, думаю, думаю по ночам, когда заснуть не могу, и часто мне в голову приходит, что не то мы тогда сделали. Можно было иначе. Аггрианскую агентуру с помощью моих и Иркиных приборов вычислить, разобраться с ними, и все. И тебе с Антоном разойтись без последствий. Сейчас бы с новыми проблемами не мучились…
        - Ну, брат, это у тебя уже не депрессия, это уже нужно у Сашки насчет диагноза интересоваться. Что-то ты таким героем не выглядел, когда у тебя квартирку «вырезали». Да и к моему плану руку поактивнее многих приложил. Нет, по-твоему тоже можно было попробовать. Помог бы нам Антон (хотя делать этого заведомо не собирался), отбились бы мы, и что? Валгаллы бы не было, ни той, ни этой, Ларису бы ты не встретил, а ушел бы через месяц снова в море, так до сей поры и вкалывал бы за восемьдесят шесть инвалютных копеек в сутки и пятьсот советскими в плавании, двести пятьдесят на берегу…
        Согласен? Махнем, не глядя?
        Воронцов говорил в обычной манере, внешне шутливо, но иногда и металл в голосе позвякивал, будто невзначай.
        И Левашов сник, признал правоту товарища. Даже сам себе немного удивился, С чего бы это, на самом деле, он взялся возражать против приглашения ближайшего друга? Что на него такое нашло? А ведь действительно, было - назвал Воронцов имя Андрея, и поднялся в глубине души непонятный протест. При том, что логичнее было бы, если б такая эмоция проявилась при упоминании Шульгина. Особенно после растянутой по времени, но количественно довольно серьезной выпивки.
        Были к этому кое-какие основания. Не всегда и осознаваемые, но в силу которых Шульгин с Левашовым последние годы не были особенно близки. О детской и юношеской дружбе говорить не будем, тогда они действительно представляли втроем с Новиковым какую-то особенную человеческую конструкцию, триединый организм, способный на непредставимые для каждого из составляющих его элементов, или для двоих даже успехи и деяния.
        А потом отстранились незаметно, без особых причин и поводов. Последний раз отважно сходили в рейд на аггрианскую базу, спасли Берестина с Андреем, взорвали информационную бомбу, положившую конец первому этапу их эпопеи.
        Наверное, определенную роль в этом отстранении сыграла и их противоположная политическая позиция в крымской кампании, и Лариса, сумевшая только ей присущим образом и способом поставить барьер между близкими друзьями.
        Ну, если кто помнит, закрутила с находящимся в трудном нравственном положении Сашкой интрижку, одновременно сама получила удовольствие, а его заставила по этому поводу терзаться чувством вины и, само собой, избегать слишком частых встреч. Чтобы лишний раз в глаза не смотреть. Был у них в те давние годы пережиток и предрассудок, что даже случайная, одномоментная связь с девушкой своего товарища считалась делом непростительным, хотя никто, кроме тебя с ней, об этом не знал и никаких продолжений шалость не имела.
        Потом же их дороги вообще настолько разошлись, что Левашов и Шульгин встречались изредка, почти как чужие. Ну, не совсем, но близко к этому. Очень разные у них появились жизненные интересы.
        И точно так же внезапно обстановка поменялась на противоположную. Когда Шульгин вздумал, сначала в одиночку, разобраться в причинах очередного «време-трясения», он быстро понял, что обратиться, кроме как к Олегу, не к кому. И обратился. И встретил столь горячую поддержку и готовность с головой погрузиться в новую затею, что и Сашке стало на какой-то момент непонятно и удивительно. Потом понял. И больше полугода работали они дружно, с большим удовольствием, главное - эффективно.
        А сейчас, вот буквально в течение ближайших часа-полутора, Олега без всяких видимых поводов вдруг потянуло в пучину мрачного пессимизма. Разве что воспоминания о происшествии с Берестиным и Ириной так на него повлияли?
        Воронцова это насторожило. Подобное, конечно, случалось с Левашовым и раньше, психика у него такая. Умственная гениальность и не слишком устойчивая нервная система. Много Дмитрий видел похожих людей в своей практике командира и воспитателя.
        Чего ради он вдруг, хотя только что беседовали совершенно о другом, принялся рассуждать: а для чего нам вообще эта «кротовая нора», которую парни из других времен обнаружили и прошли? Какой в ней практический смысл? Замысел был ведь совсем другой - отыскать постоянный портал между «настоящей» реальностью «нашего» 2004 года и «придуманной» того 2005-го! Чтобы не включать каждый раз СПВ и автоматику столешниковской квартиры, не встряхивать лишний раз и без того ненадежную ткань континуума, не провоцировать лишний раз Ловушку. Это казалось вполне решаемо, через достаточно освоенное «боковое» время.
        А что получилось? Ну зачем нам коридор в Новую Зеландию «1925» из чужого и далекого Израиля? Мы и так умели туда попадать естественным образом, разве только переход от Ростокина из «2056» требовал некоторых усилий.
        - Может, действительно прав ты тогда оказался, Дим, со своей от нечего делать сказанной фразочкой: «По железной дороге, куда ни поедешь, обязательно по падешь на станцию. И, как правило, с буфетом».
        - Почему «от нечего делать»? Как пришло в голову, так и сказал. В смысле, что не с фонаря ты пробил проход именно на Валгаллу, а не на Бетельгейзе какую-нибудь, - возразил Воронцов, с нетерпением ожидая, когда же доберутся сюда по трапам и коридорам друзья. Они, может, уже дам своих ублаготворять собрались, а мы их выдернули. Ну, ничего, потерпят…
        Наконец они появились, сначала Шульгин, легкомысленно-веселый, будто бы так и продолжавший застолье в компании более молодых товарищей обоего пола, чуть позже - Новиков. Он выглядел посерьезнее, но еще не спросонья.
        - Что не спится, гвардейцы? - осведомился он, наметанным взглядом оценил, кто на каком уровне приближения к нирване находится, покрутил в руке штоф виски. - Пьете? Ну-ну. А повод?
        Беря инициативу в свои руки, Воронцов коротко пересказал то, что они уже обсудили с Олегом и на чем застопорились.
        Андрей усмехнулся, несколько странно, на взгляд Воронцова, затем сел в кресло поближе к открытому иллюминатору и достал из нагрудного кармана трубку. Что означало - настраивается на долгий и обстоятельный разговор.
        - Если мне будет позволено высказать свое мнение… Что, заметьте, странно - журналист должен разъяснять ученому существенные аспекты его науки…
        Шульгин тут же подыграл:
        - Ты бы не скромничал. Ты ж у нас философ, а что есть философия? Наука о наиболее общих законах развития природы, общества и мышления. Основным вопросом которой является…
        - Садитесь, аспирант. Уже пять. Нет, ну действительно, хорошо у нас учили. Ты в каком году кандидатский минимум сдавал?
        - Да я это еще с института помню, - обиделся Сашка.
        - Тем более. Остальные товарищи, я уверен, знают науку наук приблизительно в тех же объемах. То есть совместными усилиями мы двинемся от частного к общему.
        Я, между прочим, получив ваше приглашение, по дороге успел сообразить, что речь непременно пойдет о высоких материях…
        - И с чего же ты это сообразил? - вопросил его Левашов, которого словоблудия Новикова с доисторических времен то развлекали, то раздражали, но почти никогда не оставляли равнодушным. На что Андрей и сделал сейчас расчет. Для Воронцова с Сашкой он не стал бы так стараться.
        - Подумаешь, бином Ньютона! Если люди разошлись из-за пиршественного стола в двенадцать ночи, а в час звонят и срочно требуют прибыть, значит, экстренно потребовалось добавить. И не вообще, у каждого в каюте свой бар имеется, а исключительно по важному, возможно - мировоззренческому поводу. А раз позвали, слушайте, что я думаю. Касательно тоннеля - это довольно просто.
        Еще когда только возникло предположение о наличии таких проходов, ты сам, Олег, доказывал, что пользование ими не повлечет дополнительных возмущений в мировом континууме. Поскольку они созданы не нами и без применения технических средств, на которые ткань времен реагирует чересчур болезненно. Более того, говорилось, что данный проход гораздо более безопасен и, так сказать, предсказуем, чем те «черные дыры», которые блуждают преимущественно над океанскими просторами и с помощью которых мы научились (но не со стопроцентной вероятностью) маневрировать между Европой «1925», Новой Зеландией «1925» и «2056», еще несколькими точками пространства-времени.
        Пусть вы с Дмитрием придумали некие способы «навигации» и нанесли на карты приблизительную координатную сеть входов и выходов, дело это по-прежнему рискованное и лучше его избегать. Хотя, конечно, риск не намного больше, чем при плавании из Испании в Америку на каравеллах в шестнадцатом веке. Так?
        Олег согласился, что именно так и есть. Удивительно было, что он не цеплялся к каждой сказанной Андреем фразе, тут же развивая или оспаривая тезис, а слушал спокойно, изредка прихлебывая из стакана.
        - Далее, мы приняли, что «блуждающие дыры» теоретически доступны абсолютно всем, и при должном везении проскочить в «пробой» может каждый, оказавшийся в нужное время в нужном месте Мирового океана. Хоть прогулочная яхта, хоть отряд катеров «Люрсен С», хоть японское авианосное соединение, мчащееся к Перл-Харбору. Впрочем, между Курилами и нашими островами подходящих дыр, кажется, нет. Или - пока не зафиксировано. А то ведь нам и снарядов может не хватить, если что… Это не с линкорами Первой мировой воевать. Правильно ?
        Тут уже кивнул Воронцов, поскольку вопрос касался его епархии.
        - Если не развернуть заблаговременно десятка два зенитно-ракетных батарей типа «Тунгуска» или «Искандер»…
        - Надо будет - развернем. Если б это была наша главная проблема, я бы прямо сейчас в корабельной церкви Николе-угоднику пудовую свечку поставил… Тут о другом стоит подумать.
        - Думать я люблю, - доверительно сказал Шульгин. - По-разному и в разных местах. Бывало - под пулями или под ударом гравитационных пушек. Бывало, помните, в том самом Рио-де-Жанейро под сенью статуи Христа на горе Корковадо…
        Чтобы несколько снизить уровень нервного напряжения, очевидным образом присутствующего у каждого, Воронцов к слову заметил, что вот, мол, истинное величие настоящей классики. Пожалуй, упоминание о почти любой столице мира не вызовет подобного эпитета - «тот самый». Посмеялись, заодно и вспомнили, что в Рио им действительно было очень недурно.
        - Ну и давай, Саша, думай, - согласился Новиков. - Глядишь, еще одна интересная конструкция образуется. А что нам? Терять в любом случае абсолютно нечего…
        - А без пещерного пессимизма - можно?
        - Можно, - охотно кивнул Андрей. - Хотя именно о пещерах мы говорим. Проблема, которую сейчас затронули, выглядит абсурдно для любого более-менее здраво мыслящего человека, но для каждого из них абсурдна по-разному.
        Я вот не понимаю, каким образом после переговоров с очередным воплощением Антона, посещения Узла получилась такая, никак не оговоренная диспозиция. Речи о том, чтобы соединить постоянным переходом реальный 1925-й и мнимый 2005 годы, просто не было. Да он ведь, по любым раскладам, и не нужен. В той схеме, что мы тогда для себя выстроили. Но и ошибкой, какая подчас случается у строителей обычных земных тоннелей, спутавших под землей* направление, это быть не могло. Значит, это очередной хитрый замысел Игроков или подброшенная нам задачка на сообразительность: «А ну, ребята, как вы еще и вот с этой штучкой справитесь?»
        Ты, Олег, если помнишь, используя собственные формулы и алгоритмы, рассчитал, что «нора», если в нее удастся проникнуть, выведет именно туда, куда надо…
        Да, так в начале их операции объяснял физический смысл гипотетического явления Левашов. Пещера, вход в которую открывался из бокового времени, должна была, по отдаленной аналогии с лентой Мебиуса, выворачиваясь сама вокруг себя, выводить одновременно в наш 2003-й и их 2005-й, в один и тот же календарный день и в ту же географическую точку. Строго через шаг: один раз проходишь туда, другой - сюда, третий - опять попадаешь в боковое. То есть по достаточно простой схеме, напоминающей операцию по перевозке через реку на лодке волка, козла и капусты, можно было бы свободно перемещаться между временами, не прибегая ни к СПВ, ни к генератору Маштакова.
        Район, конечно, оказался не самый удобный, в смысле политической нестабильности и двойной государственной принадлежности, но тут как раз кое-что придумать можно. Например, организовать вокруг пещеры какой-нибудь независимый эмират.
        Или, имея этот, спокойно поискать еще и другие проходы. Один есть, должны быть и другие.
        Произошло же нечто совершенно непонятное. Прямой выход в 1925-й путал все расчеты. Значит, на своем пути пещера мало что нечувствительно пересекла сверху, снизу или насквозь Главную историческую последовательность и вышла в альтернативное время, так еще и проникла на восемьдесят лет назад и минимум на 12 тысяч километров пространственно, если считать по диаметру земного шара.
        В любом случае с последствиями такого непредвиденного поворота событий им дело иметь придется.
        И сейчас, буквально завтра с утра, нужно организовать исследование пещеры с использованием всей имеющейся техники, и своей, и маштаковской. Олег, скопировав схему его генератора, внес в него столько рационализаторских идей, что сейчас это было совсем другое устройство, предназначенное в основном для зондирования и снятия нужных характеристик всех видов хронополей.
        Но это дело чисто техническое, пусть им Левашов занимается, хуже не будет, а польза, может быть, образуется.
        Новикова же волновал совсем другой вопрос. И он думал, что именно о нем хотят с ним поговорить друзья. Однако ошибся. Что же, придется начинать самому.
        И опять в том же самом составе, минус Берестин, о котором Левашов отозвался со странной иронией. Здесь, пусть и по другой причине, Андрей был с ним солидарен. Не стоит еще и Алексея подключать. В случае чего ему найдется другое дело.
        - Попробуем рассмотреть волнующую нас тему совершенно с противоположного бока, - предложил Новиков. - Я, может, и ошибаюсь, но с нами всеми сейчас происходит что-то не то. Пока я касаюсь только чисто психологического момента - отчего вдруг возникло желание встретиться и обсудить вопрос, который никаким образом не есть доминирующий в предложенных обстоятельствах. Почему не подняли его за общим столом и почему не отложили на завтра, что было бы гораздо логичнее? Соображения есть? Инициатор - кто?
        - Я, - признался Воронцов. - После ужина и знакомства с вашими Ляховыми начали меня мучить сомнения, не до конца понятые мною положения и выражения и вообще бессонница. Вот и забрел к Олегу парой слов перекинуться. Если б он спал, я бы к себе вернулся, а тут разговор завязался… Слово за слово, вдвоем не во всем разобрались, решили и вас подтянуть.
        - Ясно, у тебя - бессонница и сомнения, у Олега бессонница, сомнения и депрессия. У тебя, Саша?
        - У меня - гораздо хуже. Кажется, мы влипли по уши. И пока непонятно даже во что. Ты, Дим, меньше всех причастен к тому, что мы делали последние полгода. Ни разу не участвовал в выходах в новые реальности, не контактировал с их обитателями. Но знаешь, кто этим занимался, так?
        - Естественно. Вы трое, Сильвия, Ирина. Немного - Берестин и Лариса.
        - Лариса - не немного. А очень даже. Вот и скажи, как на духу, на заседании парткома или в особом отделе - замечал ты в поведении каждого из названных персонажей, в их взаимоотношениях друг с другом и с тобой лично очевидные для тебя странности? Превосходящие обычный набор, потому что странностей у нас изначально навалом…
        - Если настаиваешь, - с определенной долей сомнения сказал Воронцов, - у меня сложилось представление, что после того еще общего сбора у вас пошло этакое рассогласование… Когда на корабле на компасах девиацию устраняли разные специалисты и по разным таблицам.
        При встречах возникало впечатление, что кто-то о чем-то умалчивает, кто-то иначе трактует происходящее. Моментами я удивлялся, но чаще предпочитал думать, что дело, в общем, житейское. Не официальный же отчет мне докладывают, а просто в меру настроения и желания. Один про одно, другой про другое…
        - А ни у кого не сложилось мнения, что все «рассогласования» начались не когда-то, а только вчера? - со странным спокойствием спросил Новиков, - Я, как вам известно, имею привычку вести нечто вроде дневника, на бумаге, чернильной авторучкой, и храню свои мемуары в настоящем сейфе, не чета нынешним. Шведской постройки, завода Крейтона в городе Або, тысяча восемьсот восемьдесят восьмого года. В нем при любом пожаре деньги и документы гарантированно сохранялись - две стенки броневой десятимиллиметровой стали, между ними тридцать сантиметров кварцевого песка, прослоенного листами асбеста. И вдруг обнаружилось, что не только от огня и взломщиков сейф защищает.
        - От чего же еще? - спросил Воронцов, а по глазам Шульгина было видно, что он и сам это знает.
        - По первому предположению - сказал бы, что от воздействия Ловушки. От наведенных ею иллюзий. По второму - от любого из Игроков. По третьему - вообще от всей Гиперсети…
        Новиков наконец-то позволил и себе откинуться на спинку кресла, поджечь трубку специальной золотой зажигалкой, сполоснуть рот обжигающим напитком. Фактически он все сказал.
        - И ты будешь утверждать, что котельная сталь и песок способны защитить от пронзающего Вселенную излучения Гиперсети? - Левашов ощутил, что попадает на поле своей компетенции.
        - Ни в коей мере. Сталь, песок и асбест не позволяют информации из моих тетрадей распространяться во вне. Соответственно, даже умеющие искать не знают, где и что искать! - Андрей сделал замысловатый финт мундштуком трубки в воздухе. - Помнишь, как портсигар в коробке от Книги прятали? И не засекли же вас!
        - Не совсем корректный пример, да бог с ним, о тетрадках речь - к чему?
        - Позвольте поставить вас в известность, что с нынешней полуночи лично мои, да и ваши, как я заметил, воспоминания значительно разошлись с текстом моих записей, которые я осмеливаюсь считать подлинными.
        Молчание собеседников было достаточно долгим. Новиков же и еще добавил:
        - Кроме этого, имеются и другие подтверждения вполне очевидного хроносдвига. Вопрос только в том - степень его распространения. Хочется думать - «Валгалла» вне зоны охвата.
        - Почему? - быстро спросил Воронцов, которого вопрос заинтересовал с капитанской, прагматической точки зрения. Отчего в его корабль вражеские снаряды не попадают, и долго ли такое везение будет продолжаться.
        - Надеюсь, потому, что она - порождение Замка, а не человеческой культуры и техники. В ней ведь, кажется, до сих пор нет ничего, изготовленного на Главной линии?
        - За исключением того, что вы могли принести в карманах, - ничего, - подтвердил Дмитрий.
        - Тогда не страшно. Двадцать пять тысяч тонн массы и сотни генерирующих всевозможные поля приборов как-нибудь замаскируют десять килограммов дамских шмоток и косметики. Что и подтверждается нашей способностью рассуждать достаточно здраво…
        - Если ты у нас самый сейчас умный, - врастяжку сказал Левашов, - поясни такой штришок - зачем нас четверых именно после полуночи дружно потянуло на пароход? Чего в своих постелях не спалось?
        Андрей еще только собрался высказать свое предположение, именно предположение, готового ответа у него не было, и вопрос Олега почти поставил в тупик, как слова школьным жестом попросил Шульгин.
        - Велик Бог земли Русской! - с непривычной долей патетики в голосе провозгласил Сашка и вдобавок широко перекрестился. Интересное начало. - Як тому, - тут же снизил Шульгин интонацию, - что Бог не Бог, Антон или наша собственная интуиция так нам подсказала. А почему, кстати, и не Бог, действительно? Или Святой покровитель нашего дела и корабля? Вполне эти персонажи вписываются в картину общего абсурда, где нам выпало существовать и функционировать. С одними парнями мы воевали, думали, что всерьез. С другими играли, думали, что по правилам. Потом нам сказали, ребята, играйте сами, как умеете. И тут же начали строить непредусмотренные соглашением пакости.
        - Почему пакости? - возразил Воронцов, чувство справедливости которого распространялось и на врагов. - Когда проверяющий кап-раз подкидывает старлею хитрую вводную, он все-таки исходит из того, что подобная ситуация может встретиться и в бою и что чему-то подобному во Фрунзенке наверняка учили. Если прогулял или забыл - твоя проблема…
        - Ладно, ладно, не будем отвлекаться. Твой кап-раз хитрую вводную кинул, а добрый кап-три шепотом на ушко ответ подсказал. И у нас так же. Идем дальше. Андрей совершенно правильно отметил, что вся чертовщина началась после полуночи. А от полуночи до четырех нас поджидает «Ли пхи юй чхоу», он же час Демона. Вот те, кого это непосредственно касалось, сюда и сбежали. Что бы пересидеть в хорошей компании.
        - А я еще и вот чего придумал, - сообщил Новиков. - Наши роботы - тоже произведение и порождение неземного разума, И, несущие вахту на палубе, они тоже как бы отгоняют «демонов». Пятьдесят излучений позитронных мозгов свободно экранируют четыре наших, человечьих.
        - Ну, отлично. Товарищей успокоил, теперь и сам можешь отдохнуть, - сказал Левашов, разливая виски.
        Новиков кивнул и незаметно для Олега пустил по кругу против часовой стрелки гомеостат. Чтобы мозги освежить, значит. Детоксикацию провести.
        - Болтать мы, конечно, можем много, - сказал Шульгин. - Способностями и в этом смысле не обижены. А я хочу сказать вот что - классическую, или, как там по науке сказать, петлю Мебиуса мы уже имеем. О Ловушке я вполне предположительно высказался, сами знаете, когда. И тогда же добавил, что имею план, как с ней справиться. Все со мной дружно согласились, просто не до конца понимая, о чем идет речь. Я же этой темой занялся всерьез. Не разглашая подробностей и тем самым не привлекая к себе лишнего внимания.
        - Считаешь, среди нас вражеская агентура есть? - снова не совсем по делу спросил Левашов, почти только что вспомнивший про «сольную партию».
        - Среди НАС - точно нет. А вот не слишком защищенных мозгов - достаточно. Как там немцы говорят: «Что знают трое, знает свинья!» Вообще, мне кажется, нам следует тщательно и подробно, по дням и деталям разобрать и вспомнить, кто что говорил и делал. А то ведь ерунда получается - два часа говорим, а не всплыли те мы, которые просто должны были проявиться в нашей беседе. Значит, либо мы о них забыли, либо в действительности все было совсем не так.
        - Ну, Саша, это уже слишком, - искренне удивился Воронцов. - Как так можно - забыть? Я - все помню. И вахтенный журнал ведется, как положено. Не мной, дежурным офицером.
        - Очень хорошо. Будет с чем Андреевы записки сверить. Я же вам так скажу, просто как информацию для размышлений. Мне кажется, что воображенная нами Ловушка долго ждала и позволяла нам очень многое, чтобы мы поглубже увязли, а запустилась только вчера. Видишь, какой букет условий собрался - мы с Андреем полгода шастали от нас в две тысячи третий, на Столешников, от туда в чужой две тысячи пятый, обжились там, и Олег с нами ходил, и ты кое-чем помогал. И вот мы наконец достигли одной из промежуточных целей - состыковали вместе двух Ляховых и открыли пресловутый тоннель. Вот тут Ловушка и сработала… Я доступно выразился?
        - Более чем. Значит, факт вашего с двойниками контакта там и перемещение их сюда и создали нынешнее положение? - спросил Воронцов.
        - Я предполагаю, что это так, утверждать же не берусь. И вообще лучше всего будет, если мы прекратим дозволенные речи, как писалось в «Тысяче и одной ночи», и перенесем остальную часть программы. Очень полезно, кстати, будет, если с сего момента все наши разговоры на «Валгалле», в форте и иных местах писать на диктофоны или прочие носители информации. Для сравнения. - Шульгин, отбросив ернический тон, начал говорить просто и жестко. - А исследования тоннеля вы организуйте, для науки в любом случае полезно. Только сами. У меня заботы с гостями, нужно ребят к возвращению в собственное время подготовить, а Андрею, как раньше условились, Удолина поискать, Может, хоть он к посторонним воздействиям иммунитет имеет.
        - Напугали вы меня, братцы, - на грани иронии и серьеза сказал Воронцов. - Не стоит ли пароход на ту сторону фьорда отвести?
        - И поставить противоторпедные сети, - добавил Шульгин - А вообще идея не хуже прочих. Помнишь, по старому обычаю - уйти в сторону, а здесь имитаторы по пирсу разбросать. Лично мне - помогло. Последний раз на той Валгалле.
        - Да хоть святую воду в пожарные шланги подать, а матросов в монахов афонских переаттестовать. Была бы польза, - кивнул Дмитрий.
        - За это - не ручаюсь. Но с утра давайте распределим обязанности таким образом: вы с Олегом, как ни в чем не бывало, займитесь исследованиями тоннеля и окрестностей, вдруг да и обнаружится что-то неожиданно интересное. Нам сейчас ни одного шанса упускать нельзя.
        - Александр продолжит воплощать намеченную программу с Ляховыми. Сразу все бросить и уйти - нельзя, иначе там такая заварушка начнется, и им, и нам мало не покажется. Глядишь, недельку-другую и выгадаем… - предложил Новиков.
        - Там, в ляховском ноль пятом?
        - Именно. Совершенно как в августе восемьдесят четвертого, будем исходить из постулата, что враг наших тайных планов не знает. Бьет по площадям. И ежели считает дураками - так тому и быть! Ну а я постараюсь собрать воедино весь имеющийся фактический материал: мои тексты, компьютерные разработки и с моего компа, и с главного. А Ирина поможет, по старой памяти, собрать «постороннюю» рассеянную информацию, на которую мы раньше внимания не обращали. Глядишь, в результате «познаем мы истину, и истина сделает нас свободными…».
        ГЛАВА 7
        
        Форт Росс, ноябрь 1925 г .
        
        Привлекать кого-то еще к исследованиям тоннеля необходимости не было, да и научные исследования никого по большому счету не интересовали. Раз уж собрались в Форте, так здесь есть очень много гораздо более интересных занятий.
        Только Ростокин по профессиональному любопытству поинтересовался: что тут такое затевается? Левашов ответил, что вполне рутинный процесс измерения параметров хронофизической аномалии. Игорь этим удовлетворился, только попросил поставить его в известность, если обнаружат что-нибудь хоть немного сенсационное.
        - Непременно, - заверил его Олег.
        С помощью вертолета на площадку перед выходом из тоннеля вначале подняли электромотор, протянули с «Валгаллы» силовые кабели, смонтировали ограждение и некое подобие шахтной клети, движущейся по стальным направляющим. Затем установили аппаратуру, которая, по словам Левашова, должна была пошагово считывать характеристики напряженности и прочие свойства стационарного (или недавно наведенного) хронополя. По логике, оно не должно было отличаться от того, что генерировала его СПВ-установка.
        Олег очень жалел, что при переброске яхты «Призрак» через пространство-время сам он не присутствовал на ее борту и не смог немедленно выяснить, каким именно образом настроенный лишь на пространственный переход прибор сработал как классическая машина времени, забросив яхту еще и на сто тридцать лет вперед. Впрочем, подобная штука однажды уже случилась, когда его же аппарат перенес Новикова с Ириной в 1991 год вместо восемьдесят четвертого.
        Однако в тот раз через четко вычисленный отрезок времени поле само собой вытолкнуло хрононавтов обратно в исходную точку. В случае же с «Призраком» все получилось совершенно иначе, и Левашову пришлось потратить много времени и сил, чтобы найти, может быть, и не единственно верное, но все же пригодное для практического использования решение.
        Сейчас же, кроме «неправильной» ориентации прохода, его крайне занимал вопрос глубоко принципиальный: с каким же это природным или рукотворным феноменом он столкнулся? Каким образом может существовать само по себе хронополе, на генерацию которого лично ему в свое время требовалась чертова уйма энергии, и не выдерживали провода квартирной электросети при включении даже хиленького опытного образца, почти макета, а для пробоя канала на Валгаллу пришлось уже подключаться к районной ЛЭП. Да и сейчас любое включение установки требовало раскручивать генераторы парохода или береговой электростанции, а здесь поле стабильно существовало как бы само по себе.
        Само наличие этого прохода Левашов вычислил, изучая странные кривые, появившиеся на экранах «осциллографов» в ходе попыток разобраться в физическом смысле «бокового времени» и странного феномена «наложения реальности на псевдореальность с годовым сдвигом». По его расчетам выходило, что во всех трех случаях в глубине горной расселины, метрах приблизительно в трехстах от поверхности, существует огромная напряженность хронополя, плавно падающая почти до нуля к выходу и соответственно в глубь массива. Этакое энергетическое веретено, пронзающее толщу скал и где-то там бесследно растворяющееся.
        Вполне это могло быть искомой и теоретически давно предсказанной норой.
        Они с Сашкой даже навестили это место в обеих реальностях под видом туристов-экстремалов, попытались проникнуть в расселину, но и там, и там уперлись в непроходимые стены.
        Тогда и возник план послать туда из бокового времени двух Ляховых сразу. Организация этой операции, в силу известных причин, заняла больше полугода. И увенчалась очевидным успехом, только отнюдь не тем, что планировался.
        Левашов очень жалел, что Шульгин и Новиков категорически запретили ему выходить на личный контакт с Маштаковым. Это противоречило бы их тщательно срежиссированному плану «абсолютного невмешательства». Правда, оно только называлось «абсолютным», на самом же деле было весьма и весьма относительным. Подразумевалось, что они не должны вмешиваться в происходящее в обеих реальностях именно в своем официальном качестве.
        Это ставило их в позицию Антона, который тоже любые значимые изменения в человеческом мире организовывал только человеческими руками, сам как 0ы ни в чем не участвуя и якобы не существуя. Кто бы знал тогда, что совсем скоро им придется играть по его правилам?
        Послав вперед роботов с переносными датчиками, Левашов с площадки считывал показания приборов и тут же вводил их в переносной компьютер, оснащенный специально на этот случай написанной программой.
        Олег в качестве гипотезы исследования еще ночью предположил, что на самом деле пещера является не «тоннелем» в общепринятом смысле, а скорее «пересадочным узлом» по типу таковых в метрополитене, объединяющих несколько кольцевых и радиальных станций, переходов между ними на нескольких уровнях, связанных путепроводами и эскалаторами. Если это так и удастся в его устройстве и способе функционирования разобраться, то перспективы просматриваются - дух захватывает!
        Самое интересное началось, разумеется, когда разведка подошла к «золотому кольцу». Большинство приборов, настроенных по параметрам левашовской установки, мгновенно зашкалило. То есть напряженность, никак не воспринимаемая органами чувств, многократно превышала ту, что обеспечивала связь с весьма и весьма далекой планетой.
        Левашов протяжно свистнул и показал Воронцову пальцем на экран монитора.
        - И что?
        - Да то! Эта штука, если мы сообразим (Олег всегда в подобных случаях говорил «мы», словно бы раз и навсегда определив, что все происходящее является плодом совокупного творчества всей их компании, да так оно, в сущности, и было. Поодиночке никто из них не был способен даже на десятую долю того, что они творили вместе с времен ранней юности), как тут все устроено, решит все наши проблемы на сотню лет вперед. Прикинь, если бы тебе на пароход воткнуть движок размером с автомобильный, причем требующий ведро бензина на три кругосветки…
        - Так все-таки требующий? - цинично прицепился к слову Воронцов. - Все ж таки не «перпетуум-мобиле».
        - Вам, воякам, вечно мало. Сделали технари бомбу в сто мегатонн, вы тут же - а можно двести? Не об том речь сейчас. Или мы столкнулись с грандиозным природным феноменом, или вот это, наконец, конкретный, грубый, зримый артефакт каких-то «левых» пришельцев. Не агтров, не форзейлей, - там мне все ж таки многое было понятно и доступно, - а черт знает, откуда взявшихся… Воронцов спросил, а чем же отличается эта технология от «той», вроде бы гениальной и замкнутой на Великую сеть?
        - Как ты не врубишься!? Гиперсеть, мы, Игроки - пойми ты… - Левашов начал горячиться, закурил нервно, поискал глазами вокруг, будто выискивая столик с напитками и закусками.
        Воронцов щелкнул пальцами, и рядом тут же возник робот, включивший функцию вестового. Того, настоящего, из царского времени, примерно в стиле шульгинского Джо, но в военно-морском стиле.
        Раскрыл дорожный поставец, бросил на плоский камень льняную салфетку, наполнил чарки и подал походную закуску. Бутерброды всех видов и соленую капусту в берестяной коробочке, хрусткую, с яркими звездочками моркови.
        - Понять готов все, кроме того, что тебя так взволновало. Вздрогнем. Полегчало? Объясняй причину паники. Прожевав капусту, Олег вернул себе утраченное душевное равновесие и принялся объяснять Воронцову, что цивилизации первого уровня, то есть земная, человеческая, условно говоря, второго и третьего, как аггры и форзейли, возможно, четвертого, если допустить все-таки существование пресловутых Игроков и Держателей, - это все равно как бы одна восходящая линия, экспонента называется. Отчего и было заявлено (с провокационной, может быть, целью), что Сашка с Андреем почти сравнялись с ними «духовно», а я (Олег манерно поклонился) пожалуй что, технически. Ну нет между нами непреодолимого барьера непонимания. Кому и не знать, как не тебе, с Антоном близко дружившему.
        - А вот это, - Левашов обвел рукой вокруг, - совершенно другое. Помнишь, одно время был в моде Денникен, который рассказывал, что Баальбекская терраса - космодром пришельцев, а пустыня Наска - их приводная система! Не радиомаяки, не компьютерные карты - а нарисованные на двадцати километрах значки и картинки. «Люди» летают между звездами и ориентируются на глазок. Нам в те времена это казалось полным бредом, а теперь выходит, что нет. По аналогии. Мы столкнулись именно с такой штукой. Там, где я применил бы батарейку «Крона», а ты - тридцатисемимиллиметровый автомат, эти ребята городят Братскую ГЭС и 406-миллиметровую дульнозарядную пушку. Мы ставим умершему вождю мраморный памятник с бюстом в полтора метра высотой, а они - египетские пирамиды для той же цели. Доступно?
        - Куда уж. Но отчего не предположить, что все же это чисто природное явление? Вот образовалась сама собой такая аномалия…
        - Сама собой. Ага. В результате выброса вулканических пород у подножия Везувия сам собой образовался Тадж-Махал. Или тысяча обезьян настучали-таки на машинках «Войну и мир». Ладно, пойдем дальше.
        Дальше, это в смысле, что они не продолжили свою дискуссию, а просто двинулись по проходу, занимаясь рутинной работой.
        Когда тоннель кончился и они вышли на кремнистую площадку, не испытав, что примечательно, тех неприятных ощущений, о которых сообщил Ляхов, Олег сказал, присев на камень и закуривая:
        - Придется мне в очередной раз процитировать товарища Ленина: «За последнее время я полностью пересмотрел свои взгляды на социализм».
        Тут необходимо еще раз отметить, что все наши герои учились в советских вузах, где на изучение марксизма-ленинизма отводилось ровно вдвое больше часов, чем на любую специальную дисциплину, а ежели кто посягал на аспирантуру, так тут для кандидатского минимума вынь да положь двести статей основоположников «науки наук». Наизусть, По специальному списку. Тематика - в зависимости от специализации. Оттого наши герои были людьми эрудированными и классиков цитировали вполне свободно, не задумываясь, на автопилоте.
        - Выходит, что можно было, ничего специально не изобретая, бродить по земле в обличье геолога и искать такие вот тоннели. Куда бы проще вышло, - с долей обиды сказал Левашов, пальцем подзывая вестового.
        Тут Воронцов с ним не согласился. Сколько таких бродило, и разве хоть раз кто-то что нашел? А вот когда Олег сделал свою машинку, события хлынули водопадом. И Антон объявился, неизвестно как разыскав Воронцова, и у Андрея с Ириной все закрутилось (а они ведь семь лет до этого были знакомы, без особых последствий), и прочее, о чем Олег не может не знать. Так вот ему, капитану Воронцову, кажется, что данный артефакт - не более чем производное от всего, что было раньше. И им эту хрень подсунули просто потому, что исчерпали предыдущие способы воздействия. Так что надо очень и очень бдить!
        Сейчас, например, организовать при входе в тоннель приличный тет-де-пон, бруствер, пару пулеметных гнезд, роботов в оборону посадить, а то мало ли…
        - Кстати, - вскинулся Левашов, - я как-то не сразу подумал, роботы-то наши Арку тоже совершенно свободно прошли, никак она на них не подействовала. Или - подействовала?
        Он наскоро провел тестирование. Все показатели механической, интеллектуальной и энергетической деятельности псевдоорганизмов оказались в полной норме.
        - Черт знает что. Непременно надо Удолина с Андреем вызывать. И того бы найти хорошо, который все это устроил, Маштакова ихнего…
        - Лучше всего, - предложил Воронцов, - вообще на хрен этот вход забетонировать. Потребуется, вскроем, а иметь у себя в тылу такую вот прореху мне неуютно просто. Вот парни вылезли и сигнальную ракету запустили. А могли и боевую. Типа «Москит». Не нужно мне такого. И вчерашние слова очень здорово у меня в памяти отложились: проход удвоенного Ляхова через тоннель вполне мог сработать как сигнал к запуску Ловушки. Вполне похоже на правду. Когда берем три невинных компонента - уголь, селитру, серу, смешиваем - получаем что? Правильно.
        А если человека из одной реальности вытащить, добавить его точную (а точную ли?) копию из другой, переместить в третью, пропустив предварительно через это самое поле? Здесь уже не порохом, здесь чем-то другим пахнет!
        ГЛАВА 8
        
        Из записок Андрея Новикова. «Ретроспективы»
        
        …Иногда неожиданно тянет на рефлексии по поводу вещей, которые, казалось бы, давным-давно осмыслены, обсуждены и задвинуты в дальний ящик, чтобы не бередить лишний раз душу. Сейчас такое желание возникло по достаточно вескому поводу. На самом деле ни с чем подобным мы еще не сталкивались. Все наши предыдущие приключения и эскапады были интересны, увлекательны, невероятны, нередко - опасны, но оставались все же в пределах некоего, с самого начала очерченного круга вещей, которые мы признавали за объективную реальность. Даже с наличием Гиперсети мы согласились, невзирая на то, что она полностью противоречила «материалистической картине мира». Сейчас - впервые столкнулись со странным. И слегка растерялись.
        А ведь если посмотреть «с холодным вниманьем», так вся странность именно в том и заключается, что непонятное коснулось именно нас, любимых. Все остальное человечество, в особенности та его часть, что оказалась объектом наших (и наших вдохновителей и покровителей) экспериментов, уже много лет живет в условиях намного более невероятных. Просто не имеет возможности это заметить и осознать. Разве что отдельные, самые чуткие и проницательные индивидуумы шестым чувством улавливают неестественность происходящего. Как тот же Павел Рычагов, угадавший, что влачит как бы посмертное существование. Или профессор Удолин, но он - особая статья, маг и медиум.
        Кстати, из нашей славной когорты только мы с Сашкой вовремя сообразили, что творится не то. Именно за счет причастности к клану Держателей, пусть и достаточно условной. Прочие товарищи жили, как привыкли, делали, что требовали обстоятельства, и пребывали в полной уверенности, что все идет, как надо. Что занимаются они одним на всех, почти привычным делом. На самом же деле трудились враздрай. Даже память у каждого сформировалась наособицу.
        Это трудно осмыслить в привычных категориях, но так оно и есть. Более того - даже субъективное время у многих из нас текло по-своему. В разном темпе, а иногда и направлении.
        Да чего стоит словно бы никем из присутствующих за столом не замеченная сцена с участием Ларисы!
        Когда Шульгин докладывал, какие экстренные меры предпринял без согласования с Сообществом, она вдруг возмутилась:
        - А почему на прошлом собрании ты никому больше ничего не сказал? Опять сталинские методы, что ли?
        - На прошлом собрании говорить было просто нечего, - с великолепным самообладанием отреагировал на ее выпад Сашка, - Кроме отдельных малосвязанных фактов я сам ничего не знал. Да если бы и даже… Мне что, в Москву бежать, именно у тебя совета спрашивать? А если сейчас спрошу, на том же объеме информации, ты что-нибудь другое предложишь сделать?
        - Дело не в рекомендации, дело в узурпации… - несколько сбросив обороты, ответила Лариса.
        Хорошо, что не мне она задала свой возмущенный вопрос. Возможно, я не сумел бы обойти тему, не моргнув глазом, стал бы спорить, доказывать, удивляться, как это она не помнит… Потому что «настоящая» или просто «вчерашняя» Лариса отлично все знала, и сама участвовала (и продолжает участвовать) в особом, под нее разработанном проекте.
        Значит, или в нее тоже подсажена какая-то матрица, или - на наш обеденный зал, на весь форт и его гостей и обитателей наведена «порча». Неужели и на Ирину с Сильвией тоже? Или они, как и мы с Шульгиным, придержали эмоции? Им-то к подобному не привыкать.
        Чем бы это закончилось, не спохватись мы с Сашкой вовремя? А очень может быть, что и ничем. Вся интрига закручена только для и вокруг нас, остальные просто статисты. Сказал же Игрок, что фигуры на доске его не волнуют. Им, фигурам, совершенно без разницы, как именно их переставляют. Даже конь, которого пошлют вдруг через длинную диагональ, ничего не возразит. Надо, значит надо.
        Впрочем, я, как всегда, отвлекся. Свободный поток сознания - это хорошо. В шестидесятые годы считалось очень модным литературным направлением, хоть Катаева с его «мовизмом» вспомнить, но я-то сейчас не литературой занимаюсь.
        Вернусь лучше назад, к началу событий…
        …На предыдущем общем собрании Братства Шульгин, докладывая о своей деятельности Уполномоченного Чрезвычайного Комитета Службы охраны реальности и о ситуации, сложившейся на межвременных фронтах, как всегда слегка покривил душой, В самых благородных целях, разумеется.
        На широком военном совете опытный полководец никогда не раскрывает всех своих планов перед всеми. Во-первых, всем знать все вовсе не обязательно. Достаточно познакомить их с общим замыслом операции и ближайшей задачей, а там пусть каждый действует в пределах своей компетенции. Дело тут не только в соблюдении режима секретности, но и в том, что нередко избыточное знание, чрезмерно расширяя кругозор, отвлекает от конкретики. Мешает выполнению собственной задачи, заставляет вольно или невольно соотносить свои действия с гипотетическим поведением других командиров, а здесь очень легко ошибиться.
        Вдобавок специфика Игры имеет еще одно странное свойство: некоторые действия, направленные на изменение или корректировку реальностей, будучи совершены, какое-то время остаются как бы «черновыми». Существует некий лаг, зазор, в течение которого «ход» еще можно «взять назад».
        Ирина в свое время называла это эффектом «растянутого настоящего». Событие уже произошло, но до тех пор, пока информация о нем не дошла до достаточно широкого круга «посвященных», не зафиксировалась в их мировосприятии, событие не приобрело законченную мыслеформу, оно как бы остается некоей гипотезой, эксцессом исполнителя в крайнем случае.
        Приблизительно так, как во всех деталях проигранное в уме убийство, со всеми натуралистическими подробностями, остается таковым только для автора замысла. Оно способно повлиять на его личную карму, но пока не имеет выхода в реальность. Нужен заключительный штрих - механическое воздействие на объект умысла. Или - в ином ключе: написанная автором, но никому не прочитанная и не поставленная на театре пьеса сколь угодно долго не является фактом культурной жизни и литературного процесса. Ее можно спрятать в дальний угол стола или уничтожить, - ни для кого, кроме автора, это не будет иметь никаких последствий. А вот будучи сыгранной - может веками воздействовать на умы и судьбы миллионов людей. Вроде того же «Гамлета»…
        Таким образом, умолчав перед членами Братства (в котором, по известной формуле, «все братья равны, но некоторые равнее других») о том, что он уже побывал в реальности «2005» и даже совершил там некоторые действия, Шульгин как бы не сделал этот факт окончательным. Тут надо вспомнить еще одно свойство Ловушек Сознания. Они тоже не могли полностью завладеть личностью своей жертвы до тех пор, пока жертва не признавала подлинность навязываемой иллюзии. Так Ростокин сумел выскочить из шкуры князя Игоря XIII века, а сам Шульгин - вернуться домой после чересчур тесного контакта с оставленным в Замке компьютером Антона.
        Побывав в псевдореальности Ляхова, Шульгин не оставил в ней достоверных доказательств собственного присутствия. Мало ли, что некий сэр Ричард более года назад возник в том мире неизвестно откуда, обычными и вполне приемлемыми способами вмешался в налаженную жизнь резидентуры «Черного интернационала», совершил несколько силовых и интеллектуальных акций?
        Это ведь был, для Ловушки, именно Ричард Мэллони, «анкл Дик», вымышленная, химерическая личность, и сам он, пребывая там, ощущал и позиционировал себя именно в этом качестве. Для него это было не так уж сложно. Появлялся в точно рассчитанные моменты под чужой личиной и так же уходил.
        Пока даже близкие друзья считали, что вся его напряженная деятельность разворачивается исключительно в реале-2003 (также с соблюдением всех требований техники безопасности), никаких новых возмущений ткани времени отмечено не было. В конце концов, аккуратные, точно выверенные действия, не затрагивающие основ чрезвычайно сумбурной, на взгляд Шульгина, жизни начавшегося XXI века, ничего кардинально там нарушить не могли. Тем более что на всякий случай «куда следует» (т.е. в Гиперсеть) было сообщено, что этот реал вообще объектом Игры не является. Так, пустое место для маневра фишками, как в популярной некогда игре «15».
        Новая псевдореальность изменений тоже пока не претерпела. По крайней мере, так хотелось думать. А другого пути у нас все равно не было.
        ГЛАВА 9
        
        Из записок Андрея Новикова. «Ретроспективы»
        
        На мгновение Новикову показалось, что действительно вернулись те самые времена. Антон - полномочный посланец высших «светлых сил», он - неизвестно каким образом затесавшийся в чужую компанию простой московский парень. Может, так и лучше было бы?
        Но тут же опомнился. Бывает, встретились через много лет два человека. Когда-то один был, скажем, капитаном, а другой - младшим лейтенантом. Теперь первый - майор перед пенсией, второй - генерал. Так он в этот момент ощутил разницу в их статусах. Можно из сентиментальности или сочувствия общаться на прежнем уровне, можно - на нынешнем. Андрей выбрал средний вариант.
        - Я тебя не сильно отвлек от серьезных дел? Честно сказать, не хотел. Но так складывается.
        - Как у вас складывается - я знаю. Об этом ведь и был разговор. Вы свою судьбу выбрали, вы в своем праве, «Делайте сами, решайте сами, иметь или не иметь». Помнишь такую песенку?
        - Я-то помню. А ты свои обязательства помнишь?
        Антон на мгновение показался озадаченным. Андрей ему пояснил:
        - Что ты говорил Воронцову, а потом и мне тоже?
        Сделайте, мол, ребята, это и это, а уж я перед вами в долгу не останусь! И пролетел ты, получается, друг сердешный. Обещал провинциальным придуркам, а отвечать по полной приходится «авторитетам». Наш преступный мир - штука мерзкая, но вот касательно законов и понятий схема четко отлажена. За базар - отвечай!
        Андрей сам не знал, откуда у него брались именно эти слова, но для него они, в общем, были не чужды, тем более что однажды они с Антоном уже беседовали так, когда тот предстал в облике послевоенного «вора в законе». Тогда это означало не высокий титул в иерархии, а просто принадлежность к одной из уголовных корпораций, «законников» и «сук».
        Антон со странной покорностью согласился.
        - Да, если обещал - отвечу. Спрашивай.
        Смысл «предъявы» Новикова был несколько иным, но и поза покорности некогда гордого форзейля его устроила. И он в тщательно подобранных фразах (не зря готовились) изложил Антону суть их нынешней проблемы.
        - Это, друг мой, необходимое следствие твоей нынешней роли, - ответил тот. - В свое время и я мучился подобными заморочками, и не один век, прошу заметить. Молод был, в меру необразован и согласился заняться проблемами захолустной цивилизации в расчете на дальнейшую карьеру. А у нас, если помнишь, карьера - это ничуть не меньший императив, чем у вас, православных, забота о спасении души. Но в конце концов появились вы, и я с наслаждением сбросил с себя это бремя. Теперь живу - дай Бог каждому!
        - Вроде султана Брунея?
        - Вроде. Только у вашего султана все равно вокруг двести государств, из которых три десятка - мнящих себя великими, и с каждым нужно строить какие-то отношения, а у меня - отличная планетная система, с высококультурным, чрезвычайно миролюбивым населением, где я - царь, бог и воинский начальник, и вокруг на десять парсек больше ни единого обитаемого небесного тела.
        - Прими мои поздравления, - совершенно искренне сказал Андрей, - но мне ты все-таки поможешь?
        - Александр Иваныч, поднеси-ка нам по стаканчику, - словно половому в трактире крикнул Антон, и, к полному удивлению Новикова, Шульгин немедленно исполнил полупросьбу, полуприказание. Поставил знакомые серебряные чарки на подоконник между ними и, как ни в чем не бывало, вернулся к своим занятиям с Удолиным.
        - Помогу, - продолжил фразу Антон, чокаясь с Андреем. - Но ты понял?
        - Не все, - осторожно ответил Новиков.
        - А очень просто. Делай, что хочешь, но имей в виду - край у вас пока что обозначен. И ты, и он могли бы сейчас послать меня по матушке и дальше, а то и рюмку в морду выплеснуть, однако он послушался, ты - не возразил…
        Андрей испытал очень неприятное ощущение при этих словах. Да, действительно, слабы они еще…
        - Да ты не переживай. Ничего особенного. Демонстрация строго в пределах вашего собственного уровня восприятия. Держи в уме, и все будет тип-топ. Что же касается вопроса, ради которого вы сюда прибыли, - никаких возражений. Как у вас любят выражаться политики - чистый карт-бланш. (Столько же смысла, как в полном аншлаге.) Я считаю, что планируемые мероприятия вокруг столь заинтересовавшей вас новой реальности ничьих интересов, кроме ваших, не затрагивают. Да и ваши, поверь мне, они затрагивают только по причине неукротимого зуда в заднице от добровольно воткнутого туда шила. Чего бы не сидеть спокойно, как вам было рекомендовано?
        - А чего людям вообще никогда и нигде не сиделось, как только интересные дела вокруг обозначивались? То вокруг мыса Горн обойти хотелось, то вокруг Африки. Одному Индию подавай, другому - Северо-Западный проход. Ну такие мы вот, куда денешься?
        - Можешь не объяснять. В силу моей должности и исторического опыта я пока еще разбираюсь в вас, людях, никак не хуже тебя. А скорее всего, и лучше…
        - То-то же проиграл по большому счету.
        - Я же не людям вообще проиграл. Я (точнее, олицетворенная во мне функция) проиграл вам, как явлению высшего по отношению к тому Антону порядка. Чувствуешь разницу? Но разговор в этом ключе заведет нас слишком далеко. Давай по сути. Как вам не раз уже сообщалось, вы являлись субъектами Игры лишь в той мере, в какой за вами эта функция признавалась. Согласись, игроком (в любом смысле) можно быть лишь в том случае, если тебя соглашаются видеть в таком качестве и у тебя есть партнеры…
        - Резонно.
        - Сейчас у тебя нет партнера. Осталась шахматная доска, ломберный или бильярдный стол, стаканчик с костями… А играть хочется, ты уже не можешь не играть И вот начинаешь фантазировать, сам себе придумывать противника.
        - То есть, по-твоему, на самом деле в мире ничего тревожного не происходит?
        - На самом деле - ничего, - безмятежно сказал Антон. - Продолжая нашу аналогию, скажу так. Партия отложена, партнер ушел. Ты смотришь на доску, твоя позиция тебе не нравится. Через пять или десять ходов неизбежно поражение. Ты анализируешь, ищешь выигрышные ходы, допустим даже, находишь. Но что толку? Начнешь двигать фигуры за себя и за противника? Поставишь ему мат? Но сам-то понимаешь, что это абсолютно ничего не значит? На турнирной таблице такой выигрыш не отразится. Объективно - для судей, для зрителей все останется точно так, как при последнем, официально записанном ходе…
        - Постой, что ты мне голову морочишь? На самом ведь деле все происходящее у нас, и в остальных реальностях - происходит! И те угрозы, что просчитал Шульгин, - они вполне настоящие и предполагают распад всего…
        - Верно, - легко согласился Антон. - Только к Игре это уже не имеет никакого отношения. Как, скажем, пожар в шахматном клубе к рейтингу шахматистов…
        Андрей понял, что форзейль над ним издевается. Мстит, если он способен на такие чувства, за все свои прошлые поражения, за ту роль, которую его заставили играть Высшие силы. Или - просто делает, что приказано.
        Ответил со всей тщательно скрываемой злостью. Мол, хватит размазывать манную кашу по чистому столу. И еще пришлась к месту подходящая цитата оттуда же: «Если бы, Антон, я держал тебя за идиота, я так бы и сказал. Но я тебя не держу за идиота и упаси меня бог тебя за такого держать»21. Так что давай начистоту, как положено уважающим друг друга людям. Я пришел за ответом (за советом). Дай мне его, если хочешь и можешь. Нет - так нет.
        Свободу действий мы оставляем за собой. Полезем в Узел с отверткой и паяльником, еще что-нибудь учиним, может, правильное, а может - катастрофическое. Катастрофа нам не нужна, но и наблюдать, как вокруг творится какая-то чертовщина, спокойно не можем. В конце концов, это ты и твои хозяева сделали нас такими. Прошлый раз вроде бы было сказано, что Игрокам жаль просто так бросать хорошую партию, слишком много трудов вложено и удовольствия получено. Доиграйте сами…
        Но у нас не получается! Слишком много правил мы не знаем. Хотя бы самоучитель оставили. А раз не оставили - так хоть подскажите…
        Против желания Андрея его начатая резко и агрессивно тирада в итоге прозвучала почти как мольба.
        Может быть, именно этого от него и ждали. Подобающего тона.
        - Ну, хорошо, - ответил Антон. - Это, конечно, тоже против правил, но случай у нас особый. Кое на какие вопросы ответить можно. А то и вправду дров наломаете. Главное, чтобы вопросы были правильные.
        Старая хохма. Чтобы задать правильный вопрос, нужно предварительно знать правильный ответ. И тем не менее случаем надо пользоваться, другого может и не представиться.
        - Давай. Только условимся - отвечаешь правду. Не хочешь или не можешь - так и скажи, только не вводи в заблуждение.
        - Это само собой разумеется.
        Спросить хотелось очень о многом, все их предыдущие встречи всегда заканчивались большими недоговоренностями, предоставлявшими слишком широкий простор для «превратных толкований». Отчего, собственно, они и пришли к нынешнему положению вещей. Ответил бы Антон еще в самом начале хоть на один кардинальный вопрос исчерпывающе - совсем бы по-другому они сейчас жили.
        - Ну, поехали. У нас действительно не хватает сил, чтобы самостоятельно «держать реальность»? Или нам сознательно противодействуют, вводя дополнительные помехи?
        - На одну реальность сил у вас хватает, что очевидно на примере «крымской». Сознательно никто не противодействует, если ты имеешь в виду наших Игроков. Они обещали не вмешиваться - они выполняют.
        - Тогда в чем дело? Почему общий расклад все время ухудшается?
        - С чего ты взял?
        - А новая псевдореальность? А деформация времени, разрывы, химеры? Угроза всеобщего коллапса, наконец?
        - Увы, это норма жизни, закон природы, закон игры, если угодно. Ты ведь знаешь, если субъект в состоянии сформировать всеобъемлющую, жизнеспособную мыслеформу реальности, с какого-то момента она начинает функционировать «в автоматическом режиме».
        В соответствии с собственными базовыми установками. Как ваша «крымская». Чтобы держать ее «на плаву», вам уже хватает нормальных политических и экономических технологий. То же самое с Главной последовательностью. Плоха она или хороша, но она живет и жить будет, мы ее в свое время отладили.
        Все же прочие… Некоторые из них возникли сами собой, но как следствие постороннего вмешательства в механизм Узла. Опять как в шахматах. Маэстро, анализируя отложенную партию, сделал некий эффектный ход, а потом от него отказался в пользу лучшего. Но ассистент или просто случайный очевидец успел записать его в свой блокнотик. А потом и опубликовать.
        Кому-то этот ход понравился, и он начал на своей доске продолжать партию от него, а не от настоящего, «окончательного». Вот тебе и химера. Вы пытаетесь взять и ее под контроль - ради бога, действуйте, если сил хватит. Кстати, идея посадить в 2056 году своего резидента и основать там базу - хорошая, плодотворная дебютная идея. Есть шансы…
        Но Ловушка может оказаться сильнее. Ты же учти, создана она не Игроками и не Держателями, это имманентное свойство Гиперсети. Механизм их функционирования по-настоящему не известен никому (в пределах наших уровней познания). Это такая же данность, как правило: «Дама бьется, своя и чужая». Так что Шульгин правильно сообразил, и это подтверждает его статус…
        - Кстати, а почему он сейчас выключен из общения? И даже будто зомбирован…
        - Такая связь образовалась. В коммутатор включился именно ты. Почему - не знаю. Возможно, он тоже на связи, но на ином горизонте. Так вот о Ловушке. Мне кажется, она настроена не на вас. Тут что-то другое. Я уже говорил при одной из прошлых встреч, что не исключается, на этом поле играет кто-то еще. Причем в другую игру. Одни в футбол, другие в гольф. Друг друга не видят и не ощущают, а кое-какие взаимовлияния все же происходят. Но это только мои предположения. В любом случае есть мнение, что планируемое вмешательство лично вам ничем не грозит.
        Как элементарный спортивный проигрыш. Ну, вылетел ты из полуфинала, утерся и пошел домой. Обидно, согласен, иногда - очень, но жизнь ведь не кончена. Плюнь на неполученную олимпийскую медаль и подстригай розы в своем садике. Уж его-то у тебя не отнимут.
        Так что попробуйте, если считаете, что эта проблема для вас существенна. А вообще человек разумный, склонный к логике и поискам достоверности, натыкаясь на проблемы, стремится их по возможности обойти… Умный в гору не пойдет.
        - Играет кто-то еще, - пробуя слова на вкус, повторил Андрей. - А где я побывал только что, ты знаешь? Что это еще за псевдомир, очень похожий на дальнейшее развитие Главной последовательности? Для чего меня туда втолкнули и кто оставил там эту машинку? Он протянул форзейлю тетрадь.
        - Что за язык? Не ваш?
        Антон пустил страницы веером из-под пальцев, совершенно тем жестом, что Андрей только что в музее, успевая, однако, пробегать глазами по строчкам.
        - Не наш. Аггрианский. Забавно. Действительно, теоретическое обоснование, конструктивные схемы, инструкция по применению. Очередной преобразователь пространства-времени. Явно самопальный, техническое творчество на дому. Неведомый предшественник вашего Левашова изобрел и описал. Вот только кому вдруг потребовалось вновь ввести это чудо технического убожества в обращение? Ты же знаешь, у аггров последние тысячи лет технический прогресс не существует даже как термин…
        - Так это как раз не прогресс, а явный регресс. По сравнению с их шарами и блок-универсалами.
        - В том и штука. Значит, автор сам по себе (или с чьей-то помощью) приподнялся выше раз навсегда заданного уровня. Способность к творчеству - не аггрианская черта. Вообрази муравья-листореза, который миллион лет обходился челюстями и вдруг придумал ножницы. Не бог весть какое изобретение, но тенденция…
        - С этим мы как-нибудь разберемся, когда текст почитаем. Давай еще раз к нашим баранам вернемся…
        Новикову хотелось, особенно с предощущением того, что встреча может быть и последней, заходя то с одной, то с другой стороны, вытянуть из Антона как можно больше. Или случайно нужный вопрос сформулируется, или форзейль проговорится, поймается на нехитрый прием следователя.
        - Как же оно все-таки случилось? Мы ведь честно соблюдали условия и рекомендации. Реальность «1920» была отдана тобой в наше полное и бессрочное владение. Ты не то чтобы клялся, но со всей определенностью утверждал, что если мы уйдем туда, Сеть успокоится, забудет о нашем существовании, и мы сможем поступать там, как сочтем нужным. А что в итоге?
        - Твоя наивность или, наоборот, простодушное нахальство меня временами поражает. Как забеременевшая гимназистка удивлялась: «Так я же сделала это всего один разик, да и то не всерьез!»
        В XXI век полезли? Сначала ты с «Призраком», потом Шульгин. С местными криптократами политические вопросы обсуждали? С Ростокиным дружили? А он, кстати, сам во всякие потусторонние дела замешан и даже по нескольким линиям. Вот и вы приобщились. В Москву двадцать четвертого его через внепространство таскали? В боях он участвовал? Какое тебе еще потрясение основ нужно? Кажется, очень просто и понятно было сказано - хотите жить, сидите спокойно. А у вас, как еще в одном анекдоте: «Выпили? Вылили. Поспивали песни? Поспивали. А теперь постреляем. Давай, но тильки щоб тихо-тихо». Тихо-тихо, как видишь, не получилось. Что-то вы такое опять растревожили.
        - Что, не подскажешь?
        - Знать бы самому. Я же личность с ограниченным допуском. Даже до кандидата в Держатели не дотягиваю…
        - А жизненный опыт? - польстил Новиков.
        - Разве что. Только все равно не знаю. На другом уровне работал. У нас все просто было. Мы на такие масштабные проекты не замахивались. Вон, всего лишь аггров с вашей помощью окоротили, и то меня чуть в дворники не сослали, а Замок велели эвакуировать. Зато вы без нас гульнули - раззудись, рука… Вот и получили симметричный ответ.
        Что угодно против вас могло сработать. Сама по себе Сеть со всей ее миллиардолетней программой самозащиты. Ловушки, от нее независимые, но настроенные в том же ключе. Законы типа «действие равно противодействию» и «угол падения равен углу отражения». Тебе ведь никогда не приходило в голову добиваться у учителя, а кто же именно обеспечивает строгое выполнение правила: «Тело, впернутое в воду, выпирает на свободу с силой выпертой воды телом, впернутым туды»?
        Эта шутка явно была подхвачена Антоном у Воронцова, неоднократно сию трактовку закона Архимеда повторявшего и утверждавшего, что придумана была она не кем иным, как писателем Виктором Конецким, учившимся в той же Фрунзенке, но двадцатью годами раньше.
        Андрей согласился, что да, такой ерундой он учителей не напрягал.. Были забавы и покруче.
        - Из чего следует, что процесс противодействия всяким несовместимым с требованиями времени безобразиям можно считать объективным. Объективно же только то, что не зависит от точки зрения и желаний отдельно взятого человека, а также и исторической общности в целом. Отчего смешно думать, что «Система», с которой Шульгин борется у вас, является продуктом сознательной деятельности какой-нибудь «мировой закулисы» или сионских мудрецов. Она возникла сама по себе, а участвующие в проводимых ею акциях люди - просто люди, оказавшиеся в определенное время в определенном месте и не могущие поступать иначе, чем поступают.
        Лемминги когда и зачем прыгают в море?
        Отчего национал-социализм и прочие фашизмы возникли там-то и тогда-то, охватили десятки миллионов людей, двадцать лет творили всяческие безобразия, а потом исчезли и сегодня не соберут и сотни боеспособных сторонников?
        По этому поводу у Андрея было собственное мнение, но ввязываться в диспут он не стал.
        - То же самое пресловутая «Аль Каида» и иные террористические движения в том мире, куда вам скоро придется сходить. И «Черный интернационал» в соседнем. И то, что сейчас вы воспринимаете как некую силу, направленную против вас лично, таковой, очевидно, не является. Это нормальное следствие действий, направленных против сложившегося порядка вещей.
        Да что мы в дебри истории и политики лезем? Куда проще есть ответы, хоть у Олега спроси. В любой решаемой компьютером инженерной задаче, хоть в расчете прочности корабельного корпуса, достаточно изменить один-два параметра (длина, ширина, сорт стали киля и шпангоутов), и он сам собой начнет менять почти все остальное, чтобы в итоге получилась отвечающая исходным требованиям конструкция.
        Или напишет тебе «Error», если идея обозначится совсем уж дурацкая, вроде атомного авианосца с композитным дерево-железным корпусом.
        - Значит, и нам написали?
        - Это ты сам соображай, образования должно хватить.
        - Злишься, Антон, за прошлое и настоящее, или такую педагогическую методику избрал?
        - Вот-вот, только педагогикой я с тобой еще не занимался…
        - Тогда в чем дело? Один из Игроков нам сказал, что созданная мыслеформа в состоянии удерживать воображенную реальность сколь угодно долго, если она уже сложилась. А ведь с «2056» нам и этого делать не пришлось, она уже существовала сама по себе, мы, если так можно сказать, просто «согласились» с ее подлинностью, ничего специально не воображая. Откуда же противодействие?
        Здесь Антон позволил себе очередную снисходительную усмешку. Они у него часто возникали на лице в то еще время, в случаях, когда он ухитрялся поставить в тупик вроде бы выигрывавших у него по очкам партнеров.
        - Ну кто тебе сказал, что все было именно так? У тебя по-прежнему преобладает романтический склад мышления. Не пробовал задуматься - а вдруг и Австралия, и Москва, и генерал Сузддлев просто приснились тебе, когда «Призрак» выбросило неизвестно куда, в пустой, готовый к приему любой мыслеформы континуум? А потом ты только достраивал его своим воображением до приемлемого к восприятию со стороны состояния?
        Мысль показалась Андрею вполне заслуживающей внимания. Но если принять еще и ее - они забредут в такие дебри, что даже в пределах и условиях Замка из них живьем не выбраться. А уж там, снаружи - так и вообще.
        А Антон продолжал:
        - Знаешь, решил как-то один ученик чародея попрактиковаться, произнес все необходимые заклинания и сотворил возникшую у него в воображении великолепную китайскую вазу. Ваза получилась совсем как настоящая, со всеми положенными синими драконами, белой глазурью и тонким звоном, если ударить по ней палочкой слоновой кости. Прелесть, одно слово. Но ровно до тех пор, как он решил налить в нее воды и поставить цветок.
        И тут ваза потекла. В одном месте только капли просачивались, в других прямо струей било. А отчего? Форму-то, рисунок и прочие внешние свойства он представить сумел, а вот о внутренних не задумался даже. О таких пустяках, как структура кристаллической решетки, расстояние между молекулами, ну и тому подобное…
        - Так, значит?.. - вникая в сказанное, произнес Новиков.
        - В предельном виде - именно так. Ваш случай, конечно, немного легче. И выход у вас наверняка есть. О самом первом и простом говорить не будем, он тебе известен и тебя не устраивает…
        - Остаться в двадцать пятом и больше никуда не соваться ?
        - Так точно. В любом же другом варианте вам придется на ходу совершенствовать свои сверхчувственные способности и либо ловить ветер всеми парусами, либо ловить «конский топот», как получится.
        - Спасибо за откровенность, друг. И все же, как в старое время, поговорим по-мужски? Можешь дать нормальный совет? Честный, без дипломатии и демагогии?
        Здесь Новиков выбрал несколько рискованную тактику. Чуть-чуть пережмешь в сторону сентиментальности, продемонстрируешь, что дрогнул душой, не только Антон, а и стоящие за ним силы посчитают тебя не заслуживающим уважения, слабаком, Авторитет твой рухнет, мыслеформы, удерживаемые тем же авторитетом и характером, начнут расползаться и деформироваться еще быстрее.
        Вообразят, что по-прежнему считаешь себя умнее и хитрее других, а демонстрацией некоторой растерянности их просто «разводишь», - обидятся и ответят адекватной подлянкой.
        Но, кажется, удалось ему попасть в самую ту точку, опять пробежать по лезвию бритвы. Далеко ли - другой вопрос.
        - Александр Иванович, подойди сюда, - вдруг окликнул Антон Шульгина. Тот подошел, как ни в чем не бывало.
        - Ты все слышал?
        - Не то чтобы слышал, но знаю, о чем шла речь. Ваш ответ нас с Андреем устраивает. Теперь к сути….
        - Подожди. Забавный вариант внезапно обнаружился. Кто-то, я честно не знаю, кто и зачем, показал Андрею мир, почти совершенно подлинный. Буквально на волосок рассогласованный с вашим исходным. По своей связи я только что проконсультировался. Из «наших» к этому никто не причастен.
        Возможно, вашим тройным ударом по астралу инициировался элементарный сбой в работе Узла, Как если по телевизору - кулаком. Картинка мигнула, луч в трубке отклонился, кусочек другой программы на секунду на экране возник. Только удивительно, что тебя, Андрей, туда занесло. Александру бы, по всем расчетам, полагалось, потому что очень мне кажется, что вот это, - он потряс тетрадью, - творение твоего друга Лихарева. Он ведь в свое время бесследно исчез? И каким-то образом вместо Москвы оказался в том городе, построил там свою машину? Загадка. Как, зачем, почему?
        - Что, Игроки этого выяснить не могут?
        - Если захотят, наверное, могут. А захотят ли - совсем не уверен. Не их уровня задача. Примет к рассмотрению Генпрокуратура дело о хищении конфеты у первоклассника Иванова неустановленным лицом?
        - Что, действительно корректная аналогия? - не поверил Шульгин. - Вдруг конфета не простая, с героином, и не одна, первоклассник Иванов - распространитель, цепочка, по оперативным данным, до солидных людей в столице тянется?
        - Ну, не знаю. В любом случае не моя компетенция. Интересуетесь - пробуйте сами достучаться. Тетрадку же Сильвии покажите. Она вам переведет, тогда и думайте, как поступить.
        - Подумаем, - заверил его Шульгин. - Мы не за этим снова в Сеть сунулись. Действительно за советом и помощью. Вам бескорыстно помогали, хотя и тогда могли, как ты сейчас советуешь, удалиться в свой садик, поливать и стричь розы.
        Допустим, мы все же решили попытаться стабилизировать весь веер реальностей, сохранить ростокинскую цивилизацию. Просто из спортивного интереса и для поддержания самоуважения. Не привык я с дистанции сходить, пока ноги переставлять могу, и с ринга убегать, получив пару раз по морде.
        Можете, по старой дружбе или в виде гуманитарной помощи слаборазвитым народам, сделать, на солидном уровне, чтобы столешниковская база работала и в «химере», и никаких дополнительных возмущений не вносила? Я понимаю - база эта не ваша, но ведь и мы там, можно сказать, обжились, и ты как-то на нее влиять и управлять, наверное, умеешь… И еще - дай мне под твоим контролем, еще раз зайти в твой компьютер. Я прошлый раз не все успел запомнить. Побоялся, что растворюсь там, и выскочил. А сейчас ты меня поддержи. Чтобы вошел и вышел. Нам, пожалуй, только это и нужно на данном этапе. Дальше мы как-нибудь сами.
        Антон помолчал с таким видом, словно принимал ответственное решение. Или - просто прислушивался к внутреннему голосу.
        - Это - сделать можно, - ответил он с расстановкой. - Но, пожалуй, только это. Остальное сами. Или, я бы еще раз посоветовал, бросьте свою затею. Мало вам других забот?
        - Но мой прогноз верен? Может Ловушка поглотить мир Ростокина?
        - И Главную последовательность? - добавил Новиков.
        Антон снова задумался. Хитрые, оказывается, вопросы они с Сашкой умеют задавать, если даже Игрокам требуются паузы.
        - Поглотить - нет. Но воздействие на нее от постоянных перемыканий, и сейчас ощутимое, имеет тенденцию нарастать. Ловушка, можно сказать, сбрасывает в Главную реальность элементы собственного хаоса. То ли самоочищается, то ли это просто такая диверсия. Тот же «Черный интернационал» определенным образом, через какие-то связи Узла поддерживает, подпитывает экстремистские движения в реале. И наоборот, наверное.
        - Так о чем же еще спорить? Ты сам должен болеть душой за свое творение. Помогай уж, братец, как мы тебе помогали.
        Чем-то слова Шульгина Антона задели. Затронули, так сказать, струны…
        - Ты как репей, Саша, прицепишься, не оторвешь. Ну, пошли к монитору, посмотрим, что у нас получится.,.
        Когда они прощались, Антон, как когда-то, во времена их почти безмятежной дружбы, сказал, положив ладони на плечи обоих:
        - Парни, я вас совершенно от души прошу - не лазайте больше в Сеть. Угробитесь вы там рано или поздно. Не ваш пока уровень. С аэроклубовскими летными правами можно в боевой истребитель залезть. И взлететь можно, и сесть иногда удается. Но не воздушный бой с асами вести… Квартира будет работать, даже в ростокинский мир, если повезет, откроется. В ней - безопасно! Совсем невмоготу станет - можете в Замок отступить, вам это уже давно предлагалось, Я его, считай, для вас от демонтажа спас. И формулу я вам короткую дам, чтобы зря астрал не сотрясали. Люблю я вас почему-то, хочу, чтобы наш общий мир лучше вы держали, чем какой-нибудь новый Гитлер или Пол Пот. Свято место пусто не бывает. Вы исчезнете, за сменщиками дело не станет. Ну, договорились?
        Новиков замялся, не зная, что ответить. Слова Антона звучали искренне, насколько землянин мог оценить эмоции и побуждения форзейля. Или тех, кто, возможно, управлял его языком и голосовыми связками.
        - Договорились, - ответил за них обоих Шульгин. - Нам, знаешь, тоже за просто так пропадать не хочется. Друзей и домочадцев сиротами оставлять. Но если очень надо будет, хотя бы здесь мы с тобой сумеем встретиться? Мы, знаешь, тоже к тебе привыкли…
        ГЛАВА 10
        
        Из записок Андрея Новикова. «Ретроспективы»
        
        Главное, что я вынес из последних событий, и в Музее, и в Замке - ощущение глухого психологического тупика. Можно поверить Антону как старому товарищу и всегда, в общем, благожелательно настроенному к нам «человеку». Будь он только человеком времен «первого Замка», я бы предпочел поверить.
        Считая же его и «Тайным послом - форзейлем», и эффектором Игроков-Держателей, верить нельзя ни в коем случае. Где игра, там и блеф. Вообразите себя упрашивающим партнера по покеру: «Ну скажите, ну пожалуйста, у вас на руках флеш или две двойки? Мне это очень важно знать, если я казенные деньги не отыграю, меня в тюрьму посадят…» Особенно если партнер - профессиональный шулер, который с этого кормится.
        Нормальная коллизия. И претендовать на что-либо иное - крайняя наивность.
        И все же мы вернулись из Замка, в какой-то мере успокоенные Антоном, данными им «гарантиями» нашей неприкосновенности в пределах по-прежнему единственно родного для нас двадцать пятого года, да и разрешением без особой оглядки вновь пользоваться столешниковским переходным порталом. Я здесь называю «квартиру» так, потому что Антон сообщил мне формулу переключения ее на режим межвременного перемещения изнутри.
        Во время событий тридцать восьмого года, когда совместными усилиями Шульгина, Антона и Сильвии реальность претерпела очередную деформацию с малопредсказуемыми последствиями, форзейль ухитрился, втайне от Лихарева, всадить в систему управления квартирой свои «эффекторы», которые в определенном смысле превратили ее в филиал Замка. Раньше только из него можно было выходить в почти любую точку пространства-времени, кроме «запрещенных» или «блокированных». Кем запрещенных? Да, наверное, теми же Игроками. Или законами природы.
        А вот для чего Антон произвел такую перенастройку, для меня по-прежнему остается тайной. Вариантов ответа несколько, и степень достоверности каждого определяется только моим собственным воображением.
        Первое: для своих собственных целей, когда он еще надеялся остаться на Земле в качестве шеф-атташе и исход борьбы непосредственно с агграми и собственным руководством представлялся ему неочевидным. Тридцать восьмой год, как всем понятно, предшествует и шестьдесят шестому, и восемьдесят четвертому, поэтому, связавшись с Сашкой там, он еще не был вполне уверен, как это отразится на событиях тридцати - пятидесятилетней удаленности.
        Второе: чтобы действительно помочь нам, расширить «горизонт возможностей», когда сам Антон уйдет навсегда и мы останемся предоставлены сами себе и то ли доброй, то ли злой воле Игроков, к которым сам он и вся его цивилизация испытывали, при всей явной лояльности, отнюдь не христианские чувства. О причинах я уже писал раньше. Эта гипотеза имеет право на существование, если все же признать наличие у Антона «благородства» в человеческом смысле.
        
        //Пометка на полях: здесь я снова демонстрирую присущую мне, похоже, имманентно, «презумпцию виновности». Что бы ни делали форзейли, аггры, Игроки, в глубине души я испытываю к ним недоверие и жду очередной пакости. А это ведь по большому счету постоянно заводит в тот самый философский и психологический тупик.//
        
        И третье, проистекающее из второго: мы имеем дело с очередной выходкой Антона или его «хозяев» (я все время путаюсь в терминологии, потому что давно уже не в состоянии понять, как там у них все закручено в смысле взаимоотношений), имеющей целью направить вектор нашей деятельности в непонятную нам, но зачем-то нужную им сторону. Проще говоря, получив возможность использовать квартиру в новой сущности, мы непременно станем ее использовать, и это приведет к каким-то результатам. Но к каким?
        Круговорот рефлексий, в которые я сам себя постоянно загоняю, утомляет гораздо больше, чем нестихающая зубная боль.
        Я бы очень хотел найти способ заставить себя прекратить эти беспорядочные и бессмысленные метания воображения и совести. Да, именно так, наедине с собой и листами тетради я могу сказать, что данная «химера» (совесть) в нас по-прежнему присутствует, как бы смешно и глупо это ни выглядело с точки зрения любого нормального циника, не в обыденном смысле, а исключительно философском. Бытовой цинизм и «киническая» школа - разные вещи, согласимся с этим?
        Не хочу слишком распространяться, но ведь на самом деле - получив ни с того ни с сего неограниченные возможности жрать, пить, иметь девушек и женщин любого класса и в любом количестве, распоряжаться людскими судьбами и вообще историей (от товарища Сталина - хоть настоящего, хоть в моем исполнении - все это требовало гораздо больше физических и нравственных сил), я уже пятый год испытываю намного больше отрицательных эмоций, чем позитивных. Уже и с Ириной отношения как-то странно разлаживаются…
        Может быть, на самом деле лучше было бы остаться в сталинской личине? Это звучит дико с определенных позиций, но даже там смысла и определенности было больше. Есть роль, есть непреложное требование времени - и ничего больше. Так же, как у Черчилля, у Рузвельта, да хоть бы и у Лютера; «Я так стою и не могу иначе!»
        И Румате Эсторскому было проще, он лишь участвовал в научном эксперименте, за который не нес личной моральной ответственности, пусть и в неприятных для него обстоятельствах.
        А я? Зачем живу и зачем делаю то, что делаю?
        Снял трубку телефона. Позвонил не Ирине, не Сашке, капитану Воронцову. Мог бы, вместо него, Алексею Берестину, но там разговор с раздиранием рубашки на груди непременно был бы окрашен личными тонами. Никто бы ничего друг другу не сказал «на ту тему», мы с ним давным-давно условились (вернее, это он мне объяснил), что никакого соперничества между нами не было, да и смешно, если б было. Однако…
        А с Воронцовым можно поговорить без дураков. Он парень резкий и жесткий, а каким еще быть настоящему мореману, с юных лет призванному и поставленному руководить массой людей, совершенно не настроенных на то, чтобы подчиняться?
        Я никогда в жизни не командовал никем, не имел ни одного подчиненного, обязанного под страхом наказания или смерти выполнять чью угодно волю, но оформленную и «озвученную» лично мною. Шофера или машинистку корпункта я в виду не имею. Те могли в любой момент послать меня куда угодно, рискуя, в худшем случае, только увольнением от должности и отправкой на Родину. Что в итоге сделали со мною, не с ними, более решительные, или, как писал Салтыков-Щедрин, - «бестрепетные» люди.
        Зато у нас с Воронцовым, если так можно выразиться, похожие личные судьбы. В смысле сложных, но благополучно разрешившихся отношений с «дамами сердца».
        Чем хороша наша «Валгалла» - на ней, как в Замке у Антона, пустует едва ли не девяносто процентов пригодных для жизни помещений, и не составляет никаких трудов включить так называемую «фантоматику», чтобы в любом свободном отсеке создать желаемый интерьер и настроение.
        Мне захотелось сейчас оказаться в холле нашего терема на той, настоящей Валгалле. Чтобы пылал громадный камин, чтобы высокие окна были покрыты морозными разводами, чтобы от полярного бурана сотрясались бревенчатые стены и вой ветра доносился из печных вьюшек и вентиляционных ходов. Как оно было когда-то: ощущение защищенности, отделенности и независимости от буйства стихий создавало особенное настроение… Кто не видел, не поймет.
        
        Славно, когда на просторах морских
        разгуляются ветры,
        С твердой земли наблюдать за бедою,
        постигшей другого…
        
        Это, разумеется, не наш случай, они там, поэты античности, насчет гуманизма не слишком отличались, но ощущать себя вне опасности да еще в комфорте - приятно.
        Воронцов, ориентирующийся на громадном корабле, как на своем первом тральщике, нашел мое убежище быстрее, чем я рассчитывал. А я настолько успел проникнуться созданной обстановкой, что удивился, а отчего он не в шапке и полушубке, не облеплен снегом.
        Однако на нем был всего лишь легкий, синий, еще царского образца рабочий китель с расстегнутыми крючками воротника и верхней пуговицей.
        Дмитрий вошел, огляделся, оценил антураж и интерьер, аккуратно затворил за собой дверь, подвинул свободное кресло поближе к столу и камину.
        - Как вспоминается, ныне почти забытый поэт, имея в виду нечто вроде этого, писал: «Ты схвачен настоящею тоскою». А в чем причина, если не секрет?
        - Какие ж между нами секреты? Так, знаешь, легкая неудовлетворенность жизнью и отчетливое понимание исчерпанности смысла существования…
        Воронцов, как он это великолепно умел, сочувственно покивал головой, потянулся к бутылкам, стоявшим на мраморной каминной полке, рядом с меланхолически размахивающими маятником часами наполеоновских времен.
        - Лечится тремя способами, - тоном ко всему привыкшего земского врача сообщил он, найдя свой любимый херес, который предпочитал всем другим напиткам. - Или - вот этим, - Дмитрий щедро наполнил густо-золотым вином высокие стаканы, - но только в очень больших дозах… - взглядом приказал мне поднять свой. Отпили понемногу. - Или - необузданными оргиями в обществе прелестных женщин, но тоже - достаточно долго, пока вся дурь не выйдет.
        И наконец - это уже из личного опыта, - нужно сойти с опостылевшего корабля на берег, недельки две-три побродить по белорусским лесам, в одиночку выходя из окружения, попить болотной водички, поваляться носом в землю под бомбами и снарядами, на себе ощутить, что означает выражение «подножный корм». А потом вернуться и с чувством просветления понять, что ничего нет лучше кают-компании с кондиционером, чистой рубашки на каждый день и собственной палубы под ногами. Уловил ход моей мысли?
        Уловить было нетрудно, только все это мы уже проходили. Ну, правда, не довелось лично мне пройти фронтовыми дорогами Воронцова или побывать вместо Сашки в наркомовской шкуре, а в остальном… Согласен, спуститься на землю из поднебесных чертогов бывает полезно для прояснения мозгов, только не это мне нужно.
        Мне хочется, чтобы кто-нибудь умный, добрый, знающий со стороны подсказал, стоит ли вообще длить такое существование? А то, может, как старцу Федору Кузьмичу, навсегда уйти «от мира», бесследно раствориться, заставить себя забыть недавнее царское прошлое? Жить, условно говоря, «в скиту», заботиться исключительно о спасении души, изредка просматривать газеты и отбрасывать их в сторону: «А мне-то до всего этого какое дело?»
        Дмитрий резонно возразил, что история «Федора Кузьмича» - не более чем красивая легенда, поэтому образцом для подражания быть не может. Что же до всего остального, так лично он примерно по такой схеме и живет, но лишь потому, что на свете существуем мы, то есть Сашка, я, Левашов… существуем и исполняем некую высшую функцию. А он, так сказать, пребывает в резерве главного командования, это его жизни придает определенный смысл. Если же мы бросим свой пост, так для чего все? «Ежели Бога нет, так какой же я штабс-капитан ?»
        Кроме того, жизнь в одной-единственной реальности, пусть и переделанной «под себя», теперь кажется лично ему ужасно скучной. .Более того - почти бессмысленной. Вроде как взять билет на круизный лайнер вокруг Европы, после чего запереться в каюте и от Питера до Одессы рубиться в преферанс, принципиально не сходя на берег и игнорируя все расписанные в программе достопримечательности.
        - Если совсем просто и всерьез, я тебе так скажу: каждый из нас есть тот, кто он есть. Переделать себя, даже через колено переломить - не получится, оставаясь в заданных пределах. Наступить «на горло собственной песне» можно, автор этой максимы, Маяковский его звали, попробовал. «Я все свои силы тебе отдаю, атакующий класс!» Посмотрел, что из его энтузиазма вышло, взял и, не дожив даже до наших с тобой лет, застрелился. По той же самой причине.
        Поэтому продолжай лезть в каждую дырку, в которую тянет, твердо зная, что только так и следует жить. Что касается нравственных принципов, то на этот случай существует экзистенциализм: ты всегда прав, если поступаешь в соответствии со своим внутренним убеждением.
        И только.
        В общем, Дмитрий довольно легко убедил меня именно в том, в чем я хотел, чтобы меня убедили. Обратной дороги нет, и следует делать все, что мы можем. И кое-что сверх того.
        - А теперь обрисуй мне обстановку и расклад на текущий момент. Попросту, без квазинаучной терминологии, нравственных терзаний и прочих соплей и воплей. Куда ходили, что видели, к каким выводам пришли и чего следует ожидать при оптимистическом сценарии и соответственно наоборот.
        Я и рассказал. О музее, о встрече с Антоном и о том, что Сашка сумел выудить из его компьютера. И не просто посмотреть и послушать, а записать очень многое на памятный кристалл, причем по прямой подсказке форзейля. Сам бы он сделать этого не сумел.
        - Эх, жаль, - посетовал Воронцов, - я бы с Антоном тоже с удовольствием повидался. Поговорил, в глаза ему посмотрел. Все-таки сдается мне, что он не врет. И знаешь почему? Потому что незачем. Я тоже все варианты прокрутил, и получается, никаких выгод ни он, ни Игроки теперь из нас извлечь не могут. Уничтожить, если нужно, нас всех вместе с нашими реальностями - могут, без затей, Как комара раздавить или телевизор выключить. Любой своей цели, умея то, что они умеют, достигнут без нашей помощи. Мы в этом сколько раз убеждались. Так что, считаю, впредь следует исходить из того, что все сказанное и обещанное - правда, и мы действительно вольны поступать, как знаем, при соблюдении правил техники безопасности.
        Капитан, к примеру, при плавании в опасном районе имеет полное право отказаться от услуг лоцмана. Распишется, где надо, что берет весь риск на себя, - и вперед. Карту получит со всеми необходимыми отметками, режим работы маяков, рекомендации кое-какие. А дальше - его проблемы. Премию заработает, под суд угодит или прямо на дно морское…
        - Убедительно. Ну так вот тебе и лоция, и карта с обстановкой… Иди!
        
        //Воронцов знал далеко не все, что знали мы, и о предыдущих встречах с Игроками, и о тех предварительных проработках, которыми мы с Сашкой занимались, пока прочий наш люд безмятежно предавался радостям жизни.//
        
        Я велел машине воспроизвести введенные в нее в свое время эпизоды двух последних контактов с Игроками: последнее посещение Шульгиным Замка Антона, разговор посредством компьютера с одним из Игроков или его «автоответчиком».
        Сашка тогда спросил, для чего Игроки, якобы уходя из игры и всей нашей Гиперреальности навсегда, предложили землянам взять все на себя. Доиграть начатую миллионы лет назад Игру за них.
        - И с кем же придется играть? - спросил Шульгин. - Вы уходите, форзейли и аггры уже ушли…
        - Да с кем хотите. Можете друг с другом. Но скорее всего - с природой всей нашей Вселенной, историей, тем, что вы называете ноосферой. Созданные нами реальности тоже объективны. Они живут теперь по собственным законам. А вы все время пытались их нарушить.
        Вот и поиграйте теперь - кто кого.
        - А если я, мы - не захотим?
        - Я же сказал - это ваше дело. Дорогу в Замок ты теперь знаешь. Живите, будто его не существует, или поселяйтесь здесь. А мы когда-нибудь, через сто ваших лет или через тысячу, вернемся и посмотрим, как вы распорядились…
        - Но ответь, а вы-то почему уходите? И в чем вообще смысл вашей Игры?
        - Совершенно в том же, что и ваших. Люди, когда у них есть соответствующие возможности и нет нужды заботиться о хлебе насущном в поте лица, играют. В политику, с женщинами, в домино, преферанс, гольф, рулетку простую и «русскую», устраивают гладиаторские бои. Конкретные правила несущественны. Иногда испытывают судьбу, иногда - собственное умение. Часто - то и другое сразу. Уходим же мы потому… Вот играешь ты с другом в шахматы, появляется у доски ребенок, начинает вмешиваться, задавать вопросы, подсказывать, хватать фигуры с доски. Ты бы встал и ушел?
        - А… Почему бы не…
        Игрок не дал ему договорить. Может быть, чтобы не позволить сказать неприличную глупость.
        - Но это же ребенок. Может быть, со временем из него вырастет новый Капабланка или Алехин. Но даже если и нет… - прозвучало это укоризненно-увещевающе.
        - Если все так… - В легком недоумении и в то же время несколько обличающе Шульгин спросил: - Как же вы позволяете людям воевать, убивать миллионы себе подобных? И нам позволяете…
        В голосе Игрока послышалась досада:
        - Тебе нужно объяснять, в чем разница между ребенком у доски и шахматной фигуркой на ней?
        - Спасибо, не надо…
        Так тот разговор и закончился.
        А потом еще был разговор с очередным ретранслятором Игроков, начальницей аггрианской базы на Валгалле Дайяной, Там уже участвовали мы вместе с Сашкой. В каюте катера «Ермак Тимофеевич». И вновь вернулись к теме прекращения Игры и ухода наших «партнеров». Вышло так, что в Замке Шульгин беседовал как бы с «белым» Игроком, а устами Дайяны с нами разговаривал «черный». Деление это совершенно условно, на самом деле мы не имели никакого понятия, кто есть кто, но аналогия на то и аналогия. Как-то их различать надо было, вот мы и договорились между собой считать того, кто проводил свою политику через Антона, - «белым», а использующего аггров - «черным». Хоть бы потому, что Антон когда-то назвал себя «светлым рыцарем».
        С Дайяной мы встретились непосредственно на Валгалле-Таорэре, в каюте катера «Ермак». И снова узнали много полезного. Прежде всего подтвердилось, что мы наконец достигли уровня, который позволяет воспринимать, удерживать в сознании и даже иногда деформировать создаваемые Игроками мыслеформы. Разумеется, после этого Игра утратила для них интерес. Как теряет интерес и смысл пулька, когда карты крапленые и все знают, что все об этом знают.
        Причем случилось это, по масштабам Сети, буквально мгновение назад. Еще в этом «году» (по какому счету - неизвестно) они испытывали серьезное сомнение в наших способностях и силах, почему и действовали традиционно, через Антона и прежнюю Дайяну. Что говорит отнюдь не в пользу их «всеведения».
        Впрочем, мыслящим существам какого угодно уровня развития, достигнув истинного «всеведения», оставалось бы только застрелиться по причине полной бессмысленности дальнейшего существования.
        Перелом произошел, как я понял, в момент «удвоения» Сашки, соответственно - Сильвии и возникновения псевдореальностей, спрогнозировать которые и своевременно поставить «блок» Игроки не смогли. Ни один, ни другой. Потому и решили, после соответствующих консультаций, прекратить партию.
        Реальность «2056», Ростокина и Суздалева, возникла в результате предпоследнего изящного хода как раз «черного», Как почти каждый земной аналог, их Игра интересна тем, что ходы в ней должны быть как можно тоньше и неожиданней. Как бильярд, как преферанс, да и те же пресловутые шахматы. Умение положить нужный шар «от трех бортов в середину», поймать неловленый мизер или сыграть таковой «с двумя дырками и без хозяйки», найти новый поворот в известной двести лет защите Филидора. Только у них вдобавок ценится умение на ходу придумать и использовать новые правила, а на «разборке» убедить партнера, что они не противоречат неким исходным Суперправилам Всеобщей Теории Игры.
        Я теперь тоже игрок, гроссмейстер не гроссмейстер, но перворазрядник в силу мастера - точно. Так отчего не провести ретроспективный анализ разыгранной с нами и на наших глазах партии и не найти некоторую ключевую точку? Вроде как я искал развилку, приведшую к появлению реальности «2056»?
        Если присмотреться внимательно, такими «подставками» изобиловала вся партия, насколько я понимал сейчас, и первой была моя встреча с Ириной на мосту в 1976 году. Тщательно организованная и охотно подхваченная «пешками». Мы ведь могли посмотреть друг на друга и разойтись, ограничившись парой дежурных фраз, а то и вообще не сказав ни слова? Тут кто-то из Игроков далеко заглянул в будущее. А может быть, все не так, и это был вполне необязательный ход, просто на всякий случай двинули фигурки на более удобную позицию. Вдруг да пригодится когда-нибудь.
        Точно так же удивительно четко была организована реальность «2056», Не потребовалось «белому» Игроку или специально им посланным диверсантам минировать Печелийский залив, чтобы уничтожить «Микасу» с адмиралом Того на борту прежде, чем японцы взорвут «Петропавловск» с Макаровым22. Он всего лишь снял у Николая Второго во время чтения послания Серафима Саровского один детский комплекс, сломавший его волю при виде умирающего деда (Александра Второго), убитого бомбой террористов. За секунду до того, как принять судьбоносное решение, царь стал таким, каким должен был быть по природе, каким его хотел видеть отец, упрямый и решительный Александр Третий Миротворец.
        И далее все получилось очень неплохо, хотя все равно реальность образовалась непрочная, к моему глубокому сожалению. Но это и неудивительно. Новый вариант как бы «снял» мощный напор созревших к 1914 году во всем цивилизованном мире негативных эмоций.
        Настолько мощный, невиданный ранее в истории, что когда в нашем варианте «сорвало крышку», миллионы людей с упоением принялись убивать друг друга, полностью отключив инстинкт самосохранения. Первая мировая, Гражданская в России, революции в Мексике, Китае, Венгрии, Баварии, Турции и черт знает где еще. Перекройка карты мира, свирепые диктатуры в самых вроде бы никчемных странах, ничем не знаменитых, кроме торговли табаком или бананами. Сталинизм, фашизм, национал-социализм, испанские, португальские, румынские и венгерские их разновидности. Даже поляки, прибалты, финны не обошлись без диктатур собственного разлива.
        И вдруг новая реальность все это разом отменила. Заставила тех же людей жить нормально и спокойно. То есть просто завинтили покрепче предохранительный клапан парового котла в надежде, что еще сколько-то времени подержит. Ну, держит пока, только сам котел начал подпрыгивать на своем основании.
        Любой нормальный человек с минимальным жизненным опытом быстро бы сообразил, чем все это чревато, и начал искать способ выхода из критической ситуации, потому что не просто так все в нашей истории случилось, человечеству, очевидно, просто необходимо было пройти через катаклизмы XX века, чтобы достичь какого-то нового качества. И если этот путь, процесс не реализовался, а был загнан внутрь, неизбежно должно произойти что-то другое, может быть - еще более страшное…
        Но Игроки, для которых «нормальные люди» вообще никто, самые заметные из них в лучшем случае пешки, исходили из других посылок. Они действительно решили оставить нас навсегда, но им было по-своему жаль своего творения - этой вот «свитой в жгут двуединой реальности», нашей Главной исторической последовательности и нынешнего «мира полудня». Решение представлялось им оригинальным и красивым. В него изначально были заложены представляющие эстетическую самоценность принципы: пошаговое взаимодействие в точках сопряжения временных ветвей, теоретически возможный обмен людьми и информацией при целенаправленных и спонтанных «пробоях изоляции», взаимостабилизация реальностей за счет сдвига по фазе аналогичных и прямо противоположных событий и так далее, и тому подобное…
        И вот тут вмешались какие-то придурки: исчезающие малые частички конгломерата гуманоидов Галактики, короче говоря - наша теплая, веселая и безответственная компания. Начались безобразия и сбои чудесной самонастраивающейся системы.
        Она тут же резко повысила степень собственной связности и приобрела новые качества. На наглядных примерах - мы как бы подкинули еще несколько тузов в стандартную колоду или ввели в комплект шахматных фигур какого-нибудь «премьер-министра» и «верховного судью». Кого-то это могло бы позабавить, но претендентам на титул «Вельтмейстера» в разгар матча не понравилось. Стройная, самодостаточная и весьма устойчивая система превратилась в химеру, странное, искусственное образование, стремящееся при малейшем постороннем воздействии распасться на более простые элементы. Чтобы она уцелела, не «схлопнулась», подобно карточному домику, нужно постоянное поддерживающее воздействие. До сих пор все в этих мирах происходило не только в режиме автоколебаний, но в той или иной мере под контролем форзейлей, аггров, иногда самих Игроков напрямую.
        А вот теперь Игроки уходят, и миры будут предоставлены самим себе.
        «Или вы возьмете на себя поддержание стабильности, или готовьтесь жить в условиях, когда сразу исчезают все подстраховки и предохранительные устройства. Атомный реактор без автоматического контроля цепной реакции, космический корабль с ручным управлением - вот на что будет походить ваш «жгут реальностей»…»
        - Разве у нас есть выбор? - с любопытством и пробуждающимся азартом спросил тогда Сашка. Он, видите ли, почуял тут для себя новые, увлекательные возможности самореализации. Вот я так отнюдь не думал тогда. Ситуация представлялась мне по-настоящему патовой. Все на самом деле обстоит так, и от нашего неучастия может погибнуть не один даже, а целых четыре мира (или перейти в другое качество, что равноценно), или все это вздор и тогда с равным результатом можно делать что заблагорассудится или не делать вообще ничего. То есть риск - бесконечность к одному.
        Принять верное решение в предложенных обстоятельствах в принципе невозможно. Мы владеем только причинно-следственной (каузативной) логикой, а Игроки могут пользоваться любым количеством логик, не признающих этого принципа. Следовательно, сказал я Сашке, любое наше решение будет ограниченным по смыслу и результату, а то и прямо противоположным тому, чего мы хотели добиться.
        - Значит, Андрюха, придется руководствоваться исключительно эстетическим подходом. Нравится - не нравится, - заявил Шульгин, иронически улыбаясь. - Плюс вспомнить принцип разумного эгоизма. Раз мы совершенно не понимаем, что хорошо и что плохо для всего человечества, будем исходить из соображений, что безусловно хорошо для нас… Про альтруизм придется забыть.
        - Так ведь и эгоизм немногим лучше. Он хорош искдючительно в данный момент времени, - развил я его посыл. - Так как даже применительно к себе нельзя угадать, чем обернется сегодняшнее удовольствие завтра. Сифилис, СПИД, цирроз печени или пуля в висок после проигрыша казенных денег…
        - Ты говоришь не об эгоизме, а о гедонизме, - возразил Сашка. - Разумный эгоизм как раз предполагает крайне бережное к себе отношение…
        - Из ваших слов следует, что вы принимаете наше предложение? - по-прежнему равнодушно спросила Дайяна, транслировавшая мысли «черного» игрока и внимавшая нашему спору.
        По-моему, мы еще ничего такого не сказали, но где нам тягаться в проницательности с профессионалами. Возможно - профессиональными шулерами.
        - А может быть, вы нам дадите несколько полезных советов? - ив тот раз, как недавно у Антона, спросил я, слегка льстя и как бы заискивая. - Все-таки опыта у вас побольше, и неужели вам так уж безразлично, что случится с миром и с нами?
        - Увы! Будущего мы не знаем, как станут развиваться события - можем только догадываться. По своему уровню развития вы тоже способны на это. Совет один, и он последний. Думайте, изучайте, анализируйте. Не бойтесь принимать рискованные решения, но всегда готовьте запасной вариант, если что-то пойдет не так. Смысл жизни не в результате, а в самой игре, тем более что даже бесконечной жизни не хватит, чтобы выяснить, кто победил окончательно… Прощайте. С вами было интересно. Пусть вам будет интересно с кем-то другим…
        Так все завершилось в тот раз, и мы остались одни - самые могущественные и самые растерянные люди на Земле. Согласимся мы или не согласимся принять оставляемое нам наследство, нам все время придется что-то делать. Хотя бы просто лежать на диване, вытянув ножки и ковыряться в носу. И значит - продолжать Игру. Пусть даже полным в ней неучастием. Играть будет гипотетический партнер-противник, но - «в одни ворота».
        Кто он, в какой из «полуреальностей» обосновался - неизвестно. Существует во плоти и крови или на самом деле в его роли выступит «закономерность истории» - тоже остается тайной.
        Пока я обдумывал все это, Шульгин двигался каким-то собственным мыслительным путем.
        - Как думаешь, долго нам еще оставаться нормальными людьми?
        - Нормальными - в смысле не сумасшедшими или в смысле люденов по-стругацки?
        - Второе.
        - Понятия не имею, - ответил я. - Пока что мы нормальны? Умеем черт знает что и тем не менее остаемся людьми, со всеми слабостями и дурными привычками. Сохранили способность к рефлексии ровно в той мере, как умели это до начала всего. Память у нас хорошая, несколько повышенные интеллектуально-волевые качества. Отнюдь не людены, не маги, не монстры…
        - Хотелось бы верить…
        - Верь, верь. Со стороны виднее, а еще ни один «обычный» человек, общаясь с нами, психов и монстров в нас не ощутил. Даже проницательнейший господин Суздалев. Так, отмечают некоторые странности, так у кого их нет? Гениальный шахматист может быть положительным и уравновешенным человеком, как Ботвинник или Ласкер, алкоголиком, как Алехин, психопатом, как Фишер,.. Так мы с тобой скорее Ботвинники.
        Потом Шульгин долго молчал, управляя катером, подходящим к пирсу у подножия исторического плато, на котором размещался наш первый Форт. И вдруг сказал:
        - Ерунда это все. Ничего мы не сумеем и не сможем.
        Чтобы управлять реальностью, нужно ежеминутно учитывать и сравнивать миллионы случайных факторов. Для этого у нас возможностей нет. Я от Олега слышал, что даже не очень сложная физическая система описывается массой дифференциальных уравнений, а я даже не знаю, как они выглядят. Поэтому никуда нам не уйти от метода «тыка». Как минер, не зная устройства взрывателя, станет в нем копаться? Синий проводок, красный, зеленый.
        Повезет не повезет…
        - Ну и что? - не принял я его внезапного пессимизма. - Сказано же тебе - мы дозрели. Не нужно нам уравнения решать. Мы должны охватить разумом всю мыслеформу сразу, интуитивно найти идеальное решение - и воплотить. И все. Берестин сумел придумать, как немцев на старой границе два месяца удержать, в то время как Жуков со своим Генштабом, Сталин со своей Ставкой ничего не сделали. Ты наркомом никогда не работал, в тридцать восьмом не жил, а Ежова со всей его конторой без труда переиграл. У меня тоже кое-что получалось… И все интуитивно… Поэтому…
        Шульгин, скорее всего, валял дурака, прибеднялся как бы, потому что без паузы продолжил мою мысль:
        - Поэтому в ближайшее время я отбываю обратно. Землю в Новой Зеландии, считай, купил. Завезем туда дубликаторы, прочее оборудование, начнем строить Форт Росс-3. Всю деятельность в России сворачиваем. Все, что могли, мы сделали. Пусть живут сами. А мы будем только самый общий контроль осуществлять, парировать наиболее грубые отклонения, вроде появления нового Гитлера, атомного проекта и в таком вот роде. Если даже все само собой сыпаться начнет, в том фьорде, что я присмотрел, до конца жизни с удобствами отсидеться можно… А в запасе еще Замок.
        - И Валгалла на крайний случай…
        - Именно. Поэтому ты здесь до поры можешь работать спокойно. Изучай, анализируй, развлекайся. Вряд ли катастрофа любого рода разразится мгновенно. Всегда будет запас времени, чтобы выскочить…
        Вот так, в принципе, и было принято очередное судьбоносное решение.
        После этого мы достаточно спокойно и даже приятно прожили порядочные куски времени. Каждый - по-своему. Пока вдруг (как всегда вдруг) Сашка не протрубил тревогу. И, как любил выражаться один из персонажей Аркадия Аверченко, - «все завертелось».
        - Видишь, Дима, - сказал я, когда ретроспективная трансляция закончилась, - от той и другой стороны мы получили информацию и советы вроде бы очень близкие по смыслу, но не идентичные. У меня сложилось впечатление, что если один осторожно намекал, что лучше бы нам поостеречься, мол, Игра пока еще не к вашему рылу крыльцо, то другой как бы подталкивал - играйте, играйте, процесс интереснее результата.
        Мы предпочли последовать первому совету. И это кого-то явным образом не устроило. Я делаю такой вывод из того, что подкинули информацию о возникновении очередной, причем опасной псевдореальности Сашке, практически спровоцировали нас на новый выход в астрал и тут же буквально в шею втолкнули меня в очередной театр абсурда. И беседа с Антоном, и его прощальный подарочек…
        По всему получается, что вернулся к шахматной доске один из Игроков, а то, чем черт не шутит, и оба. Ну, вот посидели они у себя там, в неведомом далеке на скамеечке у крыльца или в любимой пивнушке (должны же у них быть какие-то аналоги нашей личной жизни), поболтали о том о сем, и сошлись, что жить стало как-то скучно, не хватает чего-то, ставшего за столетия таким привычным, необходимым даже. И что погорячились они, решив из Игры выйти. Новую затевать, правила придумывать, вялые дебюты тянуть - ну не хочется, и все. А в старой Игре так все хорошо, привычно складывалось… Недурно бы и вернуться. Только не по-старому, та идея действительно себя изжила, а в соавторстве, вдвоем на одной стороне против тех, «молодых». И самим потешиться, мастерством тряхнуть, и посмотреть с этой стороны доски, так ли уж они хороши?
        Неизвестно, как там оно обстоит «на самом деле», но исходя из того образа Игроков, каким он складывался в ходе наблюдения за их, так сказать, интерфейсом (междумордием, по-русски), которым они считали возможным к нам повернуться, подобный финт вполне мог иметь место.
        Я ввел в машину дополнительное задание - создать на базе достоверной информации, а также всех наших прежних гипотез непротиворечивую модель их условных личностей, плюс еще одну, синтетическую, именно как пары сотрудников-соперников. Никто же не станет отрицать, что некий «Ильф-Петров» нечто иное и большее, чем товарищи Илья Файнзильберг и Евгений Катаев по отдельности и в частной жизни.
        Создать и прикинуть, укладывается ли ход с созданием реальности «2005» в их творческую манеру.
        Тут я использовал якобы присущую мне способность к созданию работоспособных мыслеформ, спроецированную на псевдосознание компьютера.
        То есть, грубо говоря, вообразил, что данный экземпляр мыслящего железа способен к такой работе и успешно с ней справится, причем результат окажется максимально приближен к истине. К объективной истине, а не той, которую я заранее счел таковой. Я пошел даже дальше и постарался ввести в мыслеформу еще один постулат - что наш компьютер самостоятельно способен в случае необходимости внедриться неким хакерским способом в содержащий требуемую информацию Узел Сети и кое-что оттуда скачать. Причем так, чтобы не- санкционированное проникновение осталось не замеченным самой Сетью и ее обслуживающим персоналом, чтобы никто и ничто не смогло перехватить контроль над моей машиной и использовать ее против меня, ну и так далее…
        - Самое интересное, - продолжил я, в очередной раз смочив сохнущее от долгого монолога и табачного дыма горло глотком хереса, - это задание насчет внедрения в Сеть я поставил машине буквально накануне нашего собственного туда проникновения. Втроем. Так мне пришло в голову - а не заставили ли нас это сделать? Внушили такое внезапное желание, хотя совсем недавно я обещал Ирине никогда больше туда не лезть.
        - Раньше вроде, как мне помнится, они нам ничего исподволь не внушали. Если нужно было - так прямо и говорили…
        - Да кто ж это знает? Я теперь ни в чем не уверен. Может, вообще все наши «добровольные решения» - оттуда…
        - Тогда туши свет и ложись спать. И разговор и жизнь теряют остатки смысла. Допиваем вино и пошли…
        - Ладно, ладно, отметаем эту гипотезу как бесперспективную. Хорошо, пошли мы в астрал добровольно, но нас там уже ждали. Для меня мизансценку выстроили, Антона из запаса отозвали, и для Сашки в комп загрузили информацию, очень правдоподобную, но так отфильтрованную, чтобы подвигнуть нас туда, куда нам и самим залезть очень хочется.
        Но это отдельный разговор, тем более что наша машина до сих пор еще весь объем кристалла не переварила, и что в итоге из моей затеи получится - неясно. Завтра узнаем.
        Завтра действительно узнали. Теперь уже втроем с Сашкой просмотрели и прослушали все, что машина вычленила и смонтировала для нас и в видео, и в звуковом диапазоне. Этакий, попросту сказать, научно-популярный фильм пополам с тренажером-симулятором. В любом месте можно вклиниться в сюжет, ввести дополнительный параметр, задать вопрос или потребовать глубже и подробнее рассмотреть ту или иную конкретную ситуацию, оставив в стороне побочные линии.
        Такие умные люди, как Левашов, могут почти то же самое проделывать, не выходя за пределы колонок цифр, формул и графиков, мы же, по простоте своей, нуждались в наглядности. Короче не машина, а Перельман23 компьютерного века.
        // Пометка на полях. Так вот оглянешься иногда вчуже, и оторопь берет. В школе нас учили работать на счетах и логарифмической линейке, а первый в жизни персональный компьютер я увидел на Западе в тридцатилетнем возрасте.//
        О подробностях здесь распространяться не буду. Все материалы есть в архивах. Меня больше тянет на эмоциональное осмысление событий. И этих эмоций мы получили вполне достаточно, если не с перебором.
        Проще говоря, перед нами развернулась впечатляющая картина текущего состояния нашего Гиперузла, со всеми его Мировыми линиями, базовыми, побочными, параллельными и химерическими. Приблизительно то, о чем на предыдущем общем собрании докладывал Шульгин, но детализированная до последней степени и снабженная комментариями.
        То есть вроде бы действительно Антон нас не обманул и сам лично, или по поручению Игроков, передал нам практически все материалы, которые могли бы нам пригодиться. На наглядном примере из собственного опыта - как мы с Берестиным сунули Жукову и компании под нос полный комплект карт и сопроводительной информации о реальной дислокации германской армии вторжения, техническом состоянии и укомплектованности ее соединений до полков включительно.
        - Точно, - сказал Дмитрий, - нас прямо-таки загоняют в «воронку выбора». Только что не кричат; «Ребята, вы же знаете прикуп, как можно пасовать?»
        - Да оно и вправду выглядит так, что пасовать - глупо, - кивнул Шульгин. - Особливо, если в лоб было сказано, играйтесь, ничего не бойтесь, спрятаться в любом случае есть где и расплачиваться не придется.
        Здесь Сашка нашел очень точный оттенок, не «играйте», а «играйтесь». Чувствуется?
        А я подумал, что тут все-таки нечто иное. Складывалось впечатление, что нам просто отдают собственную разработку, режиссерский сценарий с расписанными мизансценами. Старый мэтр, уходящий на покой, вручает ученику свой последний труд. Вот я так, мол, все себе это представлял. А ты уж как знаешь, можешь воспроизвести в меру собственного видения и таланта, можешь перекроить, как заблагорассудится, а нет - спрячь в папочку для будущих мемуаров. «Мои встречи с Мейерхольдом».
        Но играть по этой разработке было можно. Хоть сейчас. Единственно, роли по наличным актерам не распределены. Но это уж мы действительно сами сообразим.
        - И что, господа? Беремся?
        Воронцов и Шульгин синхронно улыбнулись, но опять же - по-разному. Сашка - привычно дернув щекой, что у него обычно обозначало: «Так-то так, но в то же время…», а Дмитрий - абсолютно безмятежно, словно получив давно ожидаемое приглашение на вечеринку в достойной компании.
        - Следовательно, принимается. Полевой штаб на месте. К «триумвирату», или, как любили говорить мы с товарищем Сталиным, к «рабочей тройке», подключается в силу технической необходимости и с теми же правами товарищ Воронцов. Сильвии поручаем перевод тетрадки, Левашов пусть займется оценкой технических достоинств конструкции, Роли прочих мне пока неясны. Есть предложения?
        - Предложение одно, - взял слово Сашка, - по понятной причине реальное положение вещей и вообще наши «программы минимум и максимум» до всего личного состава не доводить. Более того, считаю необходимым разработать и провести своеобразную операцию прикрытия. Кому-то это может показаться неэтичным, но при подготовке и проведении «Гамбита» мы ведь даже самим непосредственным участникам и заинтересованным лицам до последней секунды буквально ничего, кроме их личных заданий, не сообщали… Да и ты, капитан, убегая с Валгаллы, нам с Андреем истинных причин не сказал. Так?
        - Не вижу оснований спорить. Всяк солдат знай свой маневр, а про остальное когда поручик, когда полковник знает…
        Я видел, как перспектива нового и увлекательного дела меняет людей. Накануне я откровенничал перед Дмитрием, чтобы он укрепил меня «в минуту душевной невзгоды», а сейчас уже он, преодолев почти приросший к нему стереотип поведения, прямо-таки загорелся энтузиазмом. А что, так оно и есть. Был бы он другим, черта с два отправился бы с Антоновой подначки в дебри времени. Первый из нас, между прочим, если не считать Берестина. Но там - другой случай.
        - Значит, камрады, сделаем так, - заявил Сашка, - раз я взял на себя непосильный груз куратора разведки и контрразведки, я придумаю, кому из наших когда, что и как говорить. Кому приоткрыть часть истины и какую именно - тоже решу. Если кого-то до поры придется вводить в заблуждение, заставлять играть «втемную», или просто оставить за кадром - не осуждайте. Ставки-то у нас…
        Я, признаться, не до конца был с ним согласен. Кое-что из предложенных им мер считал некоторым перебором. Но потом признал Сашкину правоту. При прямом общении с компьютером Замка он узнал больше, чем знал я. И поглубже обдумал тот самый вариант «третьего игрока».
        То есть, по согласованной с нами же тактике, он с первых минут начал и нас с Дмитрием оберегать от излишних знаний, которые, как сказано, приумножают скорби.
        И мотивировка его была вполне убедительной. Если «третьего» не существует, мы ничего не теряем. Отсутствие в каждый данный момент полной информации о планах и действиях коллег никого ни в чем не ущемляет, напротив, позволяет работать раскованнее, без оглядки на чужие поступки и предрассудки. Но если он все-таки есть, захватив в плен или внедрившись в сознание любого из нас, на «оперативный простор» выйти ему все-таки не удастся. Уцелевшие же получат шанс и время принять контрмеры.
        Таким точно образом, как это получилось в первой и второй контраггрианской войне.
        ГЛАВА 11
        
        Шульгин в очередной раз «нашел себя». Стратегические замыслы - это хорошо, интересно, увлекательно, но все-таки - больше для Берестина. Командующий фронтом, Главковерх - это его. Все изучить, обмыслить, нарисовать в голове картину победоносной кампании, после чего напрячь своих штабистов, снова оценить их разработки и, подписав необходимые документы и карты, послать дивизии и армии в бой.
        Ему же куда больше нравится практическая работа. Нет, поруководить он тоже не прочь, поучить окружающих уму-разуму, но куда интереснее самому все придумать и своими руками сделать. Хоть базу пришельцев штурмовать, хоть в роли наркома родной наркомат ограбить. Или с «Системой» воевать практически в одиночку. Совсем другой эмоциональный накал. Сейчас ему представилась буквально уникальная возможность дать выход своим талантам и пристрастиям.
        Обработка полученной с помощью Антона и его компьютера информации дала настолько полную и глубокую картину сиюминутного состояния пучка сопряженных, параллельных и взаимно перпендикулярных реальностей, что даже некоторая оторопь брала от осознания собственной ничтожности по сравнению с невообразимой сложностью кем-то измысленного мироустройства и от того, что при всей этой сложности приходящие в голову решения выглядят как-то уж слишком примитивно. В то же время - пока что нет основания усомниться в их действенности.
        Грубо говоря - так же несопоставима конструктивная сложность наисовременнейшего швейцарского хронометра и элементарной часовой отвертки, однако этой отверткой можно сделать с прецизионным механизмом все, что заблагорассудится: починить, переналадить, раскрутить по винтику и все винтики и колеса выбросить в мусорное ведро или, выражаясь по марксистски, - «на свалку истории».
        В частности, с полнейшей наглядностью Шульгин теперь представлял, как именно возникли и взаимодействуют так поразившие его воображение идущие борт к борту, как два корабля в штилевом океане, реальности «2003» и «2005». Один слегка опережает другой, но при желании совсем нетрудно перепрыгнуть с юта24 одного на шканцы25 другого и наоборот, соответственно. Корабли разных конструкций, как, допустим, советские и немецкие эсминцы, и разных годов постройки, но при необходимости любой матрос и офицер без особого труда разберется, что к чему, и сумеет подменить коллегу на его боевом посту.
        Еще одна немаловажная деталь - пока на море штиль и все идет штатно, корабли могут двигаться вровень неограниченно долго, завести с борта на борт швартовы, обмениваться людьми, топливом и припасами. При желании, конечно.
        Но стоит одному из рулевых совершить малейшую ошибку - вот и происшествие, как принято говорить, или даже авария, что тяжелее по последствиям. А налети вдруг не вовремя замеченный шквал - и, пожалуйста, катастрофа! Корабли бросает друг на друга, острый форштевень врезается в тонкий борт соседа, сталь рвется, как картон. Минута, другая, не успеешь и шлюпок спустить, да и как их в штормовую волну спустишь, и вот на поверхности болтаются только немногочисленные обломки, пятна мазута и среди них - головы случайно уцелевших моряков верхней команды. Все.
        Достаточно яркая аналогия?
        При прошлом, несанкционированном, партизанском проникновении в Сеть Шульгин увидел и запомнил многое, но многого не заметил, а ряд визуальных образов и условных знаков не понял вообще или понял превратным образом. Оттого и ввел невольно в заблуждение друзей и коллег.
        Зато теперь он располагал (ему казалось) объективным знанием и даже видел ту самую точку, где «корабли» соприкасаются бортами. Саму точку и людей на палубах, Понимал, что с ними случится в следующий момент, как они себя поведут.
        Пожалуй, здесь нам удалось переплюнуть самого Антона. Он же признавался, что всю свою полуторасотлетнюю деятельность на Земле не мог знать и предвидеть последствий своих действий, и Сильвия со своей командой не могла. Они полагались только на собственную интуицию и некоторые построения «базовых теорий», а еще точнее, просто воплощали в жизнь разработки Игроков.
        Вроде как демонстраторы, что в старые времена указками двигали на настенных щитах плоские шахматные фигуры, повторяя ходы гроссмейстеров для сведения зрителей.
        «Впрочем, - подумал Шульгин, - я тут не прав. Антон говорил, что не знает будущего в своей реальности и только в ней не может видеть грядущие результаты своих и вражеских комбинаций. А на чужих досках сыгранные вчера партии - вполне.
        Мы и сейчас, при столь возросших ментальных способностях, свое личное будущее не знаем ни на шаг вперед: пойду я к себе, поскользнусь на трапе, и пожалуйста - незапланированный перелом основания черепа.
        Но в чужих реальностях, никак не избавленные от подобных же личных неприятностей, мы хотя бы можем на моделях просчитать, что возможно и нужно сделать, чтобы к предварительно вычисленной точке система подошла в нужном нам состоянии.
        Не вдаваясь в еще более густые дебри времен, причин и следствий (вроде встречи Андрея с Иркой на мосту или нашего с ним знакомства в седьмом классе), я бы не сидел здесь сейчас и не мучился бы галактическими проблемами, не загляни, в один прекрасный день, ко мне в кабинет совершенно случайно, в поисках совсем другого человека, наш председатель профкома и, Бог знает с чего, не спроси вдруг: «Тебе не нужна горящая путевка в Кисловодск? С послезавтрего. За тридцать процентов. Никак не могу пристроить. А если сдам - нам на новый квартал заявку срежут!»
        А у меня жена второй день в отпуске. «Дикарем» ехать не решилась, для «второго состава» у них в театре профсоюзных милостей не предусмотрено. Она и ходит по дому из угла в угол злая от обиды и безделья. Ну, я и схватил путевочку, еще и налил функционеру «казенного» за то, что мы друг друга выручили. Тридцать процентов от двухсот сорока по тем временам для кандидата наук смешные деньги. Жена бы дома за месяц втрое больше проела.
        В итоге имеем то, что имеем».
        Александра Шульгина, с самого первого прочтения «Графа Монте-Кристо» в пятнадцать лет (тут он запоздал немножко, другие и в десять успели), больше всего интересовал оставленный тезкой без разъяснений кусок сюжета. Пропущенный то ли от недостатка времени, то ли - фантазии.
        Страх как интересно было бы узнать, каким все-таки образом раскопавший сокровища беглый узник сумел легализоваться в качестве означенного графа? Эта часть романа могла бы получиться не хуже прочих.
        Теперь он лично оказался в аналогичном с Дантесом положении, ничего не зная о случившихся в его мире переменах и новом устройстве. На самом деле - Фариа сидел в тюрьме дольше Эдмона, значит, не мог подсказать ученику, в какой политико-экономической среде тому придется действовать. Будущий граф попал в замок Иф в весьма невинном возрасте, а до этого жил во времена Наполеоновской Империи. То есть человек, родившийся и выросший в период якобинского террора, непрерывных войн и мобилизационной экономики, вдруг оказывается в стране совершенно другой по всем параметрам. Дикий капитализм, первоначальное накопление, разгул нуворишей26, зреющее революционное движение обделенных и все такое… Однако сумел устроиться, с нуля, без документов и легенды, сокровища в ликвидную форму перевел, деньги грамотно вложил, титул купил, недвижимость, само собой, еще и на Востоке погеройствовал, заодно научился гашишем и опиумом пользоваться.
        Зря, зря мэтр оставил нас в неведенье.
        У него, Шульгина, исторического опыта было побольше, общего стажа работы «по избранной специальности» и возможностей, разумеется, тоже. Книги, газеты и журналы, телевидение давали достаточно информации, если умело ими пользоваться. Несколько лет, прожитых в красной и врангелевской России, в Западной Европе (правда, 20-х годов), тоже кое-чего стоили. Но все равно - задача мягко вписаться в мир начала XXI века, чтобы невозбранно заниматься там своими делами, представлялась непростой.
        Новиков вернулся из прогулки всего на семь лет вперед (в девяносто первый Главной исторической последовательности) в достаточно смятенных чувствах, но то ведь было только семь, и провел Андрей там единственный вечер. А Шульгину нужно выскочить на двадцать, и что там теперь творится на Родине в чисто житейском плане - трудно представить. Можно вообразить самое худшее, если подмеченные Андреем тенденции продолжились в том же направлении…
        Дантесу, как ни крути, все равно было легче. У него там изменилось, и то не слишком кардинально, только политическое устройство верхних эшелонов. Экономическое, в своих основаниях, мало, техника - вообще никак. Люди же, судя по текстам Дюма, остались вообще теми же самыми - и конкретные персонажи, невзирая на изменения в личном статусе, и психотипы в целом.
        А здесь - извини-подвинься. Уж настолько-то Шульгин в психологии разбирался.
        Из шестьдесят третьего в восемьдесят третий перескочить - плевое дело. Знаем, жили. Уточни только фамилию нового Генсека и пролистай номер сегодняшней «Правды». Ну, можно еще две последние главы «Истории КПСС». Ассимилируешься за час-два, в крайнем случае - за сутки. Главное, деньги оставались те же самые, хрущевские.
        Из пятьдесят третьего в семьдесят третий - намного сложнее. Из сорок третьего в шестьдесят третий - тем более. Скорее всего, настолько обалдеешь, что в психушку сам сдаваться пойдешь.
        А каково нормальному обывателю пришлось бы - из благословенного четырнадцатого сразу в тридцать четвертый? «Двадцатки» - они настолько разные бывают при одинаковой хронологической длительности.
        Для начала Шульгин решил совершить первую, пристрелочную вылазку в якобы подлинный мир собственного будущего в одиночку. Без прикрытия и даже такой поддержки, что оказывала Ирина Новикову. Так ему казалось правильнее. В случае чего, на напарника оглядываться не придется. «Иногда ведомый за спиной хуже вражеского «мессера», так их, еще пацанов, учил по забытому теперь поводу отец еще одного школьного друга, герой войны, летчик-штурмовик полковник Курочка Иван Ефимович.
        Главный принцип при таком выходе, что в открытый космос, что в чуждый мир - держаться в рамках программы и ни в коем случае не совершать резких движений. Что бы ни случилось. Одним словом - сохранять ту самую невключенность в жизнь.
        Левашов наладил ему переход в Столешников по той же схеме, что и Новикову в прошлый раз. Степень риска оставалась прежней, если не учитывать того, что Гиперсеть особых возмущений на ближайшее время не сулила. Но пошел Шульгин все равно, опираясь больше на интуицию и веру в счастливую звезду.
        Проскочил.
        Очутившись в квартире, он испытал сложное чувство: непростое место, и эмоции с ним связаны разные. Было здесь просто хорошо, когда они с Новиковым заскочили сюда после жуткого напряга с чекистами Агранова, было томительно и тоскливо испытать чувство умирания в ней же, когда «уходил» из тела Шестакова. Да ладно, не время для воспоминаний!
        Главное, сейчас здесь снова тихо и спокойно, как не бывает, наверное, почти нигде в обычной жизни. Речь не о Замке, не о Валгалле, одной и другой, а просто о мире нормальных московских обывателей.
        Большие, тихие, пустые комнаты, идеально прибранные, с надраенным воском узорным паркетом, слегка тревожащие, но больше успокаивающие запахи. Шторы, приспущенные и полузадернутые таким именно образом, чтобы создавать ощущение должной степени отстраненности от того, что вне твоего дома. Как если бы позволили побродить одному в закрытый для посетителей день по залам Русского музея. Чтобы снаружи - туманная морось, внутри тепло и безлюдно, и даже старушек-смотрительниц отозвали на общее собрание.
        Шульгин боком присел на подоконник, и опять словно пронзило - вспомнил, как на этом самом месте сползал по стене, цепляясь ногтями за обои в предсмертной тоске. А потом, сразу - одесские катакомбы… И ощущение собственного мозга, внезапно заработавшего в «двухмоторном режиме».
        Приводя в порядок чувства, Сашка достал из коробки папиросу, в которой не было никакого смысла, кроме психологического. «Я тот, кем был всегда, я всегда любил в сложную минутку постучать мундштуком по крышке, дунуть в картонную трубку, чиркнуть не зажигалкой, а именно спичкой. И - глубокий вдох. И побежало по нервам и жилочкам что-то такое утешительно-привычное. Ну и хорошо…»
        Москва за окнами надежного приюта выглядела пугающе непонятной. Несмотря на то что по переулку непривычно торопливо, как ему показалось, перемещались в обе стороны те же самые люди, его ровесники и соотечественники, постаревшие всего-то на двадцать лет. Несомненно, что и знакомых при желании можно разыскать…
        Чем хороша «нехорошая квартира», так это тем, что она, если хочет, умеет настраиваться на текущую за бортом реальность. Неоднократно проверено. Словно бы сидел где-то за плинтусом или просто в углу чулана здешний домовой, который и решал - нравится ему новый постоялец или не очень, помочь ему или сделать пакость, мелкую или крупную, в зависимости от настроения.
        Наливать в мисочку молока, как требует языческая народная «демонология», или ставить на шкаф рюмку водки Шульгин не стал, понятное дело, но необходимые действия по инициации системы положительной и отрицательной связи с внешним миром произвел. Имелись для этого некоторые «заклинания», а также чисто технические приемы.
        Эффект сказался буквально в течение получаса. По крайней мере ровно столько времени прошло от момента проникновения до того, как Сашка начал детальное ознакомление со своим очередным обиталищем.
        «Домовой» не подвел. На прежнем месте обнаружились расходные запасы местной валюты. Не марки, не франки, а какие-то пестрые фантики под названием «Евро». И очередная вариация российских рублей, теперь - выпуска 1997 года, полностью порвавшая с традиционной номинацией. Не было привычных с XIX века бумажных рублей, трояков, пятерок. Счет начинался сразу с десяток. Исчезли всенародно любимые двадцатипятирублевки, они же «четвертные» и «углы». Вновь после семнадцатого появились пятисотки, бывшие «Петры», а также голубели в толстых пачках никогда в России, кроме краткого периода Гражданской войны, не печатавшиеся тысячные банкноты.
        Только доллары остались прежними. Это радовало - хоть что-то в этом мире сохраняет постоянство.
        В ящиках письменного стола и шведского бюро с раздвижной крышкой теперь хранились бланки всех действующих именно в этой России документов, подробные инструкции по их заполнению, специальный «цифровой» фотоаппарат и принтер к нему, которыми здесь полагалось делать нужные, как правило цветные, фотографии.
        В книжных шкафах нашлось достаточное количество изданных в последнее десятилетие книг справочного, публицистического характера и нынешней беллетристики, несколько подшивок политико-экономических журналов, российских и зарубежных.
        Как и прежде, квартира старалась отображать вкусы, пристрастия и потребности ее гипотетического обитателя, аггрианского резидента, каким он мог быть, если бы не прервалась в начале шестидесятых годов цепочка. Потеряла тогда квартира своего последнего постоянного хозяина и с тех пор, как верная собака, все ждала и ждала. Побывавших здесь в разное время Берестина, Новикова и Шульгина она признала за своих, успела на них настроиться и, почуяв их присутствие, тут же начинала «служить», повиливая хвостом и словно бы даже улыбаясь.
        Как это было устроено и как функционировало - друзья давно отчаялись понять, хотя поначалу и сделали несколько попыток. Продукт невообразимо высоких технологий, который следовало воспринимать наподобие законов природы - и все. Тот же Дубликатор Левашова, произведенный в домашней мастерской чуть ли не из деталей швейной машинки и патефона, работал тем не менее, хотя работать ну никак не мог, в отличие от мотора слесаря-интеллигента Полесова27.
        Трое суток Сашка валялся на диване, поглощая чудовищное количество информации о нынешней жизни в России и в остальном цивилизованном мире, сигарет, кофе и холодных закусок. И чем больше узнавал, тем больше укреплялся в мысли, что здешняя реальность - химера покруче прочих.
        Неужели действительно она возникла в ответ на их безответственные забавы двадцать лет назад? Или же - просто оттого, что они исчезли из этого мира? Ведь после ухода на Валгаллу в восемьдесят четвертом они никаким образом в его жизнь не вмешивались. Новиков с Ириной, случайно залетевшие туда через семь лет, только погуляли часа три по улицам, посидели в ресторанчике и вернулись. Даже в пространные разговоры ни с кем не вступали, кроме как с ресторанной обслугой, да и то на уровне мелкого купца в трактире: «Подай, принеси, пошел вон!» Правда, обороняясь, Андрей пристрелил каких-то бандитов на углу Столешникова и Петровки, так к тому времени все уже случилось. Советская власть накрылась, над Моссоветом и Кремлем развевались царские трехцветные флаги, и водки достать было невозможно без серьезного риска для здоровья.
        Напитавшись сведениями о сущности «прекрасного нового мира», Шульгин достаточно четко представлял, что именно случилось в указанную семилетку, но найти «узловую» точку так, навскидку, по-прежнему не мог. Все в Советском Союзе развивалось словно бы само по себе. Если анализировать пошагово - достаточно логично.
        Ушли мы из этой (если это все-таки эта) реальности в невероятно затянувшемся августе восемьдесят четвертого и больше к ней никакого отношения не имели. Согласно долгим, запутанным и неизвестно в какой мере достоверным объяснениям Антона, мы разошлись с нею навсегда, слишком вызывающе деформировав, «скомкав» временную ткань многочисленными скачками с Земли на Валгаллу и обратно, прочими нарушениями закона причинности и следствий из него. Это происходило столь беспорядочно и несогласованно, что сейчас уже трудно восстановить последовательность событий и схему их взаимовлияний.
        Короче, в результате в нашем распоряжении осталась только точка в середине 1920 года, от которой и пришлось конструировать свою собственную и окончательную действительность. Плюс сохранилась возможность сначала с помощью Антона и Сильвии, а потом и самостоятельно входить в некоторый спектр реальностей «второго порядка», вполне подлинных и материальных, но все же «не совсем настоящих», вроде мира наркома Шестакова или того, где располагалась дача Сильвии в Андах. Ну и к Ростокину в «2056» тоже.
        А на покинутой Земле и в СССР жизнь продолжалась своим чередом. «Пятилетка пышных похорон» завершилась внезапным, в чем-то неожиданным и «неправильным» воцарением Горбачева, судорожной и путаной «перестройкой и ускорением», эпохой «нового мышления» - стремительным распадом всего.
        Можно было вообразить, что именно таким образом реальность отреагировала на одновременный выход из игры и форзейлей, и аггров. Слишком долго они маневрировали на шахматной доске, старательно загоняя друг друга в патовую ситуацию, вот и доигрались. С помощью нашей команды Антон выбил из реальности ее аггрианскую составляющую, а получилось так, будто из ядерного реактора выдернули графитовые стержни-замедлители.
        Но все же где находится та самая точка МНВ? Неужели именно апрельский Пленум ЦК КПСС 1985 года, на котором избрали нового Генсека? Антон руку приложил или, наоборот, хорошо замаскированный и чудом уцелевший агент Дайяны? Тот же Георгий, он же Джордж? Дайяна, помнится, говорила, что их целью было создание на Земле «монополярного мира», больше не раздираемого бесконечным соперничеством двух сверхдержав. Вот и сделали по-своему, как бы отомстив «победителям» - форзейлям. Подобно предсмертному обещанию Гитлера: «уйти, громко хлопнув дверью»28.
        Можно так же попытаться допустить, что после отзыва с Земли Антона его руководство решило дезавуировать плоды деятельности слишком прыткого резидента? В конце-то концов все, что нам якобы известно о взаимоотношениях аггров, форзейлей, черных и белых Игроков, собственной программы Гиперсети со всеми ее Ловушками, может быть грандиозной дезинформацией, или вообще относится только к генерированным псевдореальностям, а на Главной исторической последовательности все идет, как и шло от века?
        Но вот и еще один вариант, не требующий вводить фактор реанимации аггрианской стратегии. Мааленькую зацепку Сашка, как ему показалось, все-таки нашел. И привязать ее можно было только и единственно к Андрею Новикову.
        Из истории «перестройки» Шульгин узнал, что в 86- 88-х годах в число ближних советников Генсека Горбачева, а также его врага и оппонента Бориса Ельцина вошло достаточное количество журналистов-международников, литераторов и «латентных диссидентов». К данной когорте, в общем, относился и Новиков. По крайней мере с большинством «вошедших в новую историю» персонажей он был знаком. С кем выпивал, с кем собачился или приятельствовал.
        Если представить, что он остался бы там да принял предложение Ирины поработать с нею (не вмешивая в личные отношения друзей), то вполне бы мог оказаться не только ближайшим помощником Генсека, но и серым кардиналом при нем. Пустячное дело, если бы Ирина руку приложила, вопрос буквально двух-трех месяцев. И не такие фигуры в то время к вершинам власти выскакивали. Доценты провинциальных вузов, мэнээсы-теплотехники, разве что не уволенные прежним режимом за профнепригодность дворники.
        Тем более уже в студенческие годы Новиков достаточно определенно формулировал свои политические взгляды. Был сторонником «второго издания НЭП», причем при сильной, почти диктаторской власти просвещенного лидера, обеспечивающего необходимый и достаточный набор «личных свобод». Хорошо понимал, без всяких аггров и форзейлей, что любая «демократия», вроде февральской семнадцатого года, немедленно понесет страну вразнос. Только кто же его тогда спрашивал? За меньшее из международников перевели «на низовую работу».
        ГЛАВА 12
        
        Из записок Новикова. «Ретроспективы». Борт «Валгаллы», ноябрь 1925г.
        
        …Все свои ощущения и мысли очень подробно, чуть ли не в лицах, рассказал мне Шульгин, а я и в сталинской роли, задолго до «перестройки», пытался проводить курс, о котором мне напомнил Сашка, даже в условиях подготовки и начального этапа войны. Мягкая и аккуратная «демократизация» при сохранении всей полноты власти.
        Не успел.
        А что, если случившееся - своеобразная рефлексия Игроков или самой Гиперсети даже на ту, в иной реальности предпринятую попытку? Я «там» сыграл так, а партнер «здесь», оценив силу хода, придумал симметричный ответ? Стоит над этим подумать.
        Случившееся же в последующие двенадцать лет ввергло Сашку в тоску и печаль. Это нужно было так постараться «отцам Отечества», чтобы даже и его поколебать! Я же, кстати, воспринял все им изложенное как должное. В том варианте, как оно осуществлялось, иного и ждать не следовало… Такая страна. Про «февральскую демократию» забыли. И во что она вылилась.
        Когда Шульгин счел себя достаточно подготовленным теоретически, настало время предпринять первую рекогносцировочную прогулку по городу, Лучше бы всего, конечно, - в привычной личине британского журналиста или странствующего лорда, приехавшего посмотреть на новогоднюю Москву. Это было бы совершенно безопасно и даже в случае серьезных промахов и несуразностей в поведении избавляло от недоумений и подозрений со стороны властей и обычных граждан. Бояться-то ему в любом случае было нечего, и не в таких переделках бывали, однако законы жанра требовали, чтобы все исполнялось чисто. Во всех смыслах.
        Только вот с документами была проблема. Он имел их сколько угодно, но - тех миров, где пришлось работать последнее время. Эта же реальность всегда была для нас «табу». С самых первых дней работы с Антоном нам было разъяснено, что путь в будущее по Главной исторической последовательности закрыт по той простой причине, что, оказавшись там, мы больше никогда не сможем вернуться в исходную точку, поскольку преодолеть «поток времени» против течения невозможно. Не хватит всей существующей в мире энергии. Так же, как не хватит энергии у гребца, вздумавшего подняться на каноэ вверх по водопаду или просто бурной горной реке.
        Правда, позже выяснилось, что это не совсем так, Антон не сказал нам всей правды, а пожалуй, и сам ее не знал. Он ведь был всего-навсего инструментом в руках Игроков и никогда лично не контактировал с Гиперсетью.
        Первый раз в будущее по собственной оси сумели прошмыгнуть мы с Ириной, но тогда наше возвращение показалось чем-то вроде чуда, объяснявшегося тем, что пробой канала перехода осуществлялся из Замка, то есть из «вневременья», и все время поддерживался «под напряжением». То есть указанное «каноэ» как спустилось вниз по тросу, так им же и было подтянуто обратно. В дальнейшем, разобравшись с устройством нужных узлов Гиперсети, мы поняли, что имеем возможность и впредь осуществлять подобные проникновения. Только нужды в них не было никакой, все наши интересы концентрировались в прошлом, а не в будущем. И не в своей реальности.
        Проникновение же в будущее реальности Ростокина - Суздалева произошло, во-первых, без нашего желания, во-вторых - опять же по боковой линии.
        Но вот, наконец, развитие событий потребовало переступить не только через закон Узла, но и через собственные предрассудки. Из всех расчетов, а также и сверхчувственного знания следовало, что операции практически любого рода (за исключением особо предусмотренных) на Мировой линии не способны оказать влияния на веер реальностей второго порядка. Так машинист (или вообще любой технически грамотный человек), находящийся в локомотиве поезда, мчащегося по Главному ходу, может совершать действия, судьбоносные для эшелона и его пассажиров, но они никак не отразятся на том, что происходит на прочих ветках, маневровых путях и в станционных помещениях.
        //Опять лирическое отступление в стиле Виктора Гюго, но, наверное, такие пассажи помогают мне как-то разбираться в смысле текущей обстановки и предпосылках наших проступков.//
        В силу вышесказанного Сашкины подлинные британские и прочие паспорта безнадежно устарели, а нынешних иностранных бланков в квартире не имелось. Пришлось довольствоваться российским и, вложив его в приемное окошко подключенного к компьютеру принтера (и тут прогресс), руководствуясь инструкцией, набрать на клавиатуре все требуемые данные. Не мудрствуя лукаво, он использовал свои, подлинные, только год рождения пришлось подкорректировать согласно внешности.
        Сведений о текущих ценах на основные товары и услуги в тех источниках, что он успел изучить, не попадалось, но разговоры об их постоянном росте и непрекращающейся инфляции велись постоянно на протяжении нескольких лет. Зато в изобилии рекламировались импортные автомобили и квартиры в элитных домах. Цены на них ставились исключительно в долларах. Естественно, суммы так называемых «минимальной зарплаты» и «потребительской корзины» выглядели устрашающе жалко.
        Вообще же картинка складывалась мрачная. И прокоммунистическая пресса (никуда не делась), и интеллигентски-либеральная, вроде кадетской былых времен, дружно писала о том, что реформы разрушительны или бесцельны, что веселится и жирует не более 5% (в других источниках от 20% до 30%), большинство же населения окончательно и бесповоротно скатилось к черте бедности и значительно ниже нее.
        Выходило, что тот сумрачный декабрь девяносто первого, в котором я побывал и красочно описал друзьям, - чуть ли не эпоха процветания по сравнению с нынешней, Некий, по всему судя, крупный экономист с сердечной болью сетовал, что даже уровень 1990 года за 13 лет реформ не достигнут, а народное потребление скатилось к началу пятидесятых годов. Те годы Шульгин помнил, причем не в Москве, а в провинции, и это было действительно тяжело.
        Так что же он увидит сейчас? И сколько взять с собой денег?
        Ассортимент российских дензнаков начинался с десятки и заканчивался голубенькой тысячей. Уже не сходится. Какая такая инфляция, если за шесть лет даже десятка остается в обращении? Инфляции вы не видели господа, советской двадцатого года или немецкой двадцать третьего! Вот то - инфляция! Миллионы и миллиарды, и курс скачет два раза в день. А мы - и «Черный обелиск» читали в детстве, и лично чемоданами советских денег в той Москве расплачивались.
        На всякий случай Сашка рассовал по карманам пачку тысячных, пачку сотенных и еще одну - десяток. На мел кие расходы…
        Сидя несколько дней спустя за накрытым столиком, едва освещаемым лампой под глухим абажуром, Шульгин настолько живо и образно излагал мне свои впечатления, что я будто сам все это видел. Тем более и места, и настроения, на которые он ссылался, так мне были близки… Я слушал и тоже сравнивал. Былую жизнь, ледяной вечер девяносто первого и то, что пережил Сашка.
        Вечерело.
        Подходя к Тверской по переулку, посыпаемому сверху мелким снежком, Шульгин заставил себя смотреть на окружающее глазами себя тридцатилетнего.
        Вот он вышел из дома подышать свежим воздухом и прикупить чего-нибудь для новогодней вечеринки. Итак, договорились - конец декабря 1981 года. Москва, угол Столешникова и Горького. Установка - отвлечься от всего, что видел за годы странствия по мирам. Вспомнить, каким он вышел из дома, тогдашнее настроение, статус и материальное положение. Числа примерно 27- 28 декабря. Впереди - свободный вечер, в кармане… Ну, пусть будет четыреста рублей, только что выдали зарплату, обычную и «тринадцатую», да плюс предпраздничную премию. Сотни полторы из них можно просадить совершенно безболезненно для семейного бюджета.
        Только не перестараться, остерег себя Сашка, не слишком перевоплотиться, а то, чем черт не шутит, забросит его «домой» на самом деле, и как тогда выкручиваться с теперешними документами и деньгами в кармане?
        Впрочем, и оттуда можно будет вернуться без проблем, если, конечно, дверь в квартиру не заклинит.
        «…Вот, - медитировал он, - я поворачиваю на улицу Горького…»
        Светилась на растяжках и фронтонах домов новогодняя иллюминация, блестели игрушками елки в витринах, ровным потоком катились автомобили и троллейбусы, достаточно густо двигался по тротуарам народ, все больше в темноватых длинных пальто и шапках-ушанках. И очереди, очереди перед каждым почти магазином, перед царскими вратами ресторанов и кафе. Поднималось в душе глухое раздражение при мысли, что за шампанским и водкой придется отстоять в Елисеевском, хорошо, если час. Да за колбасой, сыром и консервами полчаса, не меньше. Если вдруг выбросили сайру, шпроты - часом не отделаешься. Да еще конфет бы прикупить, лимонов, пепси-колы (тоже - вдруг!), а подарки, духи, например, польские жене, ну, мало что еще попадется? Короче, вечер для прогулки потерян. Дай бог, часам к десяти домой вернуться, отягощенным добычей. Потому что завтра еще длиннее и скандальнее очереди будут…
        Очень хорошо получилось у Сашки реконструировать образ мыслей и настроение себя тогдашнего. «Как бы там ни было - Новый год не за горами, и это радует. Соберутся друзья, откроем шампанское, прослушаем новогоднее поздравление Брежнева, в который раз посмотрим «Иронию судьбы», дружно подсказывая героям и друг другу реплики. Часа в три утра выбежим на улицу, продышаться и повалять дурака. Вернемся и будем танцевать и пить до упора, весело и раскованно. И потом спать до обеда, разлепить глаза в начинающихся сумерках, с привычным чувством тоски и разочарования, что опять все прошло так быстро. И - скорее к столу, похмелиться и закусить, чем осталось…»
        Ну что, так ведь и жили, не слишком задумывались, что можно бы иначе.
        «…Все это время я шел, опустив голову, смотрел под ноги, чтобы не поскользнуться на раскатанных детьми ледяных дорожках, машинально уклонялся от столкновения со спешащими прохожими. И вот, поднял глаза…
        Да, господа, картина не для слабых духом и умом!
        Вот это иллюминация! Все здания, в принципе знакомые, выглядят совсем иначе. Огни реклам от крыш до тротуаров, ярчайшие уличные фонари незнакомого типа и в огромном количестве. Безумное количество роскошных иномарок прет с интервалами буквально в несколько сантиметров вверх и вниз по улице. И еще почти столько же приткнулось к тротуарам, захватывая местами добрую часть пешеходного пространства. Ужас, честно сказать, даже в Лондоне, приехав на встречу с Сильвией, я такого не видел. И в Москве «2056» - тоже. А это ведь пребывающая в депрессии и упадке, разграбленная компрадорами Россия!
        И народ на улице совсем другой. Нет, не лондонский, абсолютно местный. Мало что говорят все по-русски, так и лица все те же самые, родные, но абсолютно другие. И одежда тоже, и манера поведения. И громкие разговоры, и смех. Нет у них того внутреннего напряжения, с которым только что шел по улице прежний Шульгин. Понятно…
        Но ведь по логике местной прессы, как минимум семеро из десяти встреченных (а то и девять с половиной!) должны выглядеть голодными, скверно одетыми, затравленными, пылающими священной ненавистью к сияющим витринам и жирующим богатеям. Да и «богатеям» следовало бы не фланировать нагло по центру города, а тихо пировать за наглухо задернутыми шторами своих квартир и ресторанов.
        А здесь, судя по нескончаемому шестирядному потоку автомобилей (да каких!), чуть ли не каждый третий - богач из богачей…»
        Что, к слову сказать, умилило Сашку, так это достаточное количество «Волг» и «Жигулей». И в довольно приличном состоянии. Машины его молодости сновали во вполне сопоставимых с действительно «современными» моделями количествах. Даже одна «Победа» проплыла в потоке.
        Что-то здесь непонятное с прогрессом, раз так много техники сорокалетней и более давности остается в обращении.
        Но вот и магазин. Возле которого должна была бы змеиться мрачная очередь, хоть и предпраздничная. Не змеится. И в магазине на удивление просторно. Люди есть, конечно, и немало, только ходят они между прилавками и полками спокойно, с корзинками и тележками, отбирают вдумчиво, мужья обсуждают с женами, девушки с парнями, друзья с приятелями, какую водку взять, какой майонез, вырезку ли свиную или охлажденную индейку, маслины с косточками или без таковых…
        А что на прилавках и полках?! Нет, ну извините, господа! Такого ассортимента товаров он не видел нигде и никогда. Для интереса взялся посчитать количество сортов водки и пива в специально отведенной просторной секции. Перевалил через полсотни того и другого, после чего бросил.
        Если вот это - страна в депрессии, упадке и распаде, так что же такое процветание?
        Попадались ему статейки насчет худшего, чем во времена гитлеровской оккупации, времени, компрадорского режима и невыносимого существования. Ну и что?
        В гитлеровские, сталинские, хрущевские или брежневские времена были такие магазины и товары? Была столь оживленная и одновременно ненапряженная толпа покупателей? Такая масса выбирающих и расплачивающихся людей, многочисленная, но отнюдь не выстраивающаяся в невыносимые, как зубная боль, очереди? Если это - плохо, то что же тогда хорошо? Если бы действительно увидеть все это из восемьдесят первого без подготовки, непременно вообразил бы, что вот он - желанный и стократно обещанный коммунизм! Пришел, хоть и с большим опозданием29.
        Нужно отметить, что Шульгин (с нашей с вами, читатель, точки зрения) был человек непросвещенный. Как говорил персонаж Бабеля: «Что он видел в этой жизни? Пару пустяков!»
        И действительно: до тридцати лет - исключительно Советскую власть. После - планету Валгалла, Замок форзейлей, двадцатые годы в Крыму, Москве, Европе, Англии. Москву ежовско-сталинскую, немножко мира 2056 года. Вот и все, пожалуй. И видел как-то не всерьез, с точки зрения постороннего, в общем-то, существа, стоящего или вне, или над схваткой. Реальная жизнь реальных людей его словно и не касалась.
        А сейчас попробовал - изнутри, причем в своем собственном мире, единственно родном, можно сказать. Проживи он здесь минувшие двадцать лет обычным порядком, может быть, и разделял сейчас точки зрения аборигенов-публицистов.
        Вот так же, сразу - это почти потрясение. И что толку, что согласно статистике в его молодые годы СССР производил в несколько раз больше мяса, молока и масла, десятки тысяч танков и в роли оплота передового человечества кормил, одевал и обувал миллионы дармоедов от Афганистана до Анголы и Мозамбика, и войска посылал туда же. А вот все это, на улицах и в магазинах, где тогда было и откуда сейчас взялось?
        Понятное дело, он сейчас рассуждал как изможденный плановой экономикой индивидуум с окладом в двести двадцать рублей, хорошо помнивший, что такое - «колбасные электрички», магазин сельпо в -ста километрах от Москвы, в той же селигерской деревне Жар, где с войны и до конца правления Брежнева не было ничего, кроме черно-серых макарон, соли, спичек, окаменевших пряников, «Имбирной» настойки и сигарет «Памир» (он же - «Нищий в горах»30), И все же, все же…
        Шульгин прошлялся по знакомым, а теперь уже таким чужим улицам часа три, полюбовался окружающими подступы к Кремлю чудесами и диковинками, для полноты картины зашел в японский (вспомнить дальневосточную молодость) ресторан рядом с «Детским миром».
        Попытка поговорить на языке с широколицым и узкоглазым метрдотелем завершилась неудачей, поскольку тот оказался давно обрусевшим казахом. За ужин по полной национальной программе выставили счет под тысячу рублей, но судя по тому, что ресторан был почти полон, цена эта здесь считалась нормальной. Зато персонал был неизмеримо более любезен и квалифицирован, чем в старое время, и гости выглядели людьми воспитанными, раскованными без хамства и вполне довольными собой и жизнью.
        После чего он вернулся домой с полным ощущением, что в этом мире ему никакие серьезные неприятности не угрожают. В том смысле, что полностью отсутствует возможность привлечь внимание бдительных товарищей «не таким поведением», излишней платежеспособностью или стилем одежды. Здесь, похоже, можно все и никого это «все» не удивит и не заинтересует.
        Обеспечив себя огромным количеством самой свежей прессы и привлекшими внимание книгами, провизией и напитками по вкусу, Сашка еще на два дня завалился на диван.
        ГЛАВА 13
        
        Из записок Андрея Новикова. « Ретроспективы»
        
        Наша Служба охраны реальности, как следует из уже описанных мною событий, определенным образом себя изжила. Ее название перестало соответствовать сути дела так же, как это ранее случалось с другими подобными организациями. Ей предстояло или просто исчезнуть, как Коминтерну31, или преобразоваться, изменив форму и содержание (как ВЧК, ВКП(б) и тому подобное).
        Охранять ту реальность, в которой мы обустроились, теперь, как выяснилось, больше не требовалось. Что бы там ни случилось, все перемены будут осуществляться уже и только в рамках сложившегося положения дел и смогут затронуть лишь государственное и политическое устройство нового мира, но никак не его основы.
        То же, чем решили заняться мы сейчас, имело совсем другой смысл. Потому, не объявляя публично о кончине прежней общественной организации, мы, пока втроем (снова втроем, мистический треножник), решили, после некоторых терминологических споров, учредить Комитет Активной Реконструкции Реальностей (КАРР, естественно).
        //(Пометка на полях. Когда Ирина, которой я, естественно, тут же все, или почти все, рассказал, поинтересовалась с кислым выражением лица, зачем и кому это нужно, я ответил ей как всегда образным примером Воронцова. Капитану, который привык гонять чайные клипера из Шанхая в Лондон (риск, бессонные ночи на мостике, тухлая вода, гнилая солонина, червивые сухари, сорванные паруса и сломанные мачты, и все ради того, чтобы прийти к открытию торгов первым и получить грошовую, в общем-то, премию), невозможно, пока остаются силы, согласиться на должность шкипера каботажной баржи, пусть и при том же окладе жалования.)//
        Председателя мы не избирали. В штабе нашего Комитета мне достался пост администратора, что подразумевало примерно то же, что в прежних госучреждениях «заместитель по общим вопросам».
        Шульгин захотел называться «старшим оперуполномоченным». На вопрос Дмитрия, кто будет младшим, он здраво ответил, что за этой категорией дело не станет.
        Соответственно Воронцов обозначил себя как «начальник тыла». Для боевого офицера вроде бы непрестижно, а на самом деле, кто понимает, очень и очень ответственно. Чего стоит хоть штурмовая дивизия, хоть эскадра крейсеров, лишенная баз, снабжения топливом, продовольстием, боеприпасами и т.п.? К тылу, кстати, относится и комендантская служба, и военная полиция, и многое другое. В общем, в свое время многие считали сталинскую должность генерального секретаря тем же, что обычный «начальник канцелярии». И большинство из них ошиблось непоправимым образом.
        А мне немедленно пришлось заниматься кадровыми вопросами. В предвидении грядущего это имело серьезный смысл. И фраза: «Кадры решают все» - отнюдь не красное словцо. Кто в свое время отнесся к ней легкомысленно, иногда имел время пожалеть о своей ошибке, а зачастую и нет.
        На что же мы могли рассчитывать?
        Ростокин с Аллой выбрали для себя необременительную роль полномочных представителей Братства в своем собственном мире 2056 года, который, конечно, уже не был тем же самым, что до нашего проникновения и вмешательства. После того как мы в нем побывали, и Игорь, включившись в наши «забавы», попал в поле зрения кого-то из Игроков, эта реальность тоже зафиксировалась, утратила основные признаки химеры и могла, теоретически, существовать стабильно и неограниченно долго. Но в том-то и дело, что чисто теоретически.
        Тот же Игрок, по словам Игоря, намекнул ему, что он в своем мире может реализоваться в своеобразной реинкарнации Новикова, то есть меня. Сходство психотипов, потенциальные способности и тому подобное. Не возражаю, почему бы и нет. Но и это пока тоже чисто теоретически. Собственными силами Ростокин не смог активизировать те самые пресловутые «мостики» между реальностями, о которых они с Шульгиным мечтали. Как он говорил Игорю: «С твоей помощью мы сможем объединить наши миры, состыковать навсегда. Разумеется, лишь для посвященных. Ты даже и вообразить не можешь, какие открываются перспективы. Наладим аккуратный обмен особо избранными людьми. Нынешних посылать к вам будто на курорт, от вас сюда принимать искателей приключений или социальных утопистов, желающих прикоснуться к истокам…»
        Может быть, в тот момент Сашка говорил совершенно искренне, мечтая превратить Форт Росс в аналог Замка Антона, место экстерриториальное и эксвременное. И опирался на собственные, в тот момент казавшиеся ему верными предвидения.
        Но - не получилось. С фортом получилось, с остальным - нет. Да и не могло получиться, слишком огромен был бы массив парадоксов, обрушившихся на этот «мост». Ну, как снежная лавина на обычный мост через горное ущелье.
        Так и остались всего две возможности «избранным людям» перемещаться из «нашего XX» в «их XXI» век и обратно. Та самая блуждающая в океанах «черная дыра», координаты которой Воронцов с Левашовым научились вычислять с достаточной для навигационных целей точностью. И - формула, добытая Шульгиным в предыдущем посещении Замка, которая перенесла его прямо на палубу «Призрака», на другой конец Земного шара и через…
        А вот через сколько физических лет, установить так и не удалось, поскольку «летел»-то он не из Стамбула, а из Замка, куда попал тоже нематериальным образом. Но пользоваться этим путем произвольно могли только я и Сашка, остальных мы могли перетащить с собой особым и достаточно сложным способом. Причем в этом случае риск был сопоставим с первыми авиаперелетами через Атлантику.
        И вообще, никакой более-менее понятной теории, хотя бы приблизительно объясняющей реальное взаимоотношение между двумя «братскими мирами», создать до сих пор не удалось. Теории, пригодной, чтобы описать периодически возникающие парадоксы асинхронно текущего там и тут времени. Бывало, что оно совпадало до секунд, потом вдруг начинало стремительно ускоряться в одном континууме и тормозиться в другом, и наоборот, естественно.
        Но жить все равно было можно. И вполне прилично, время от времени организуя взаимные визиты.
        Из сказанного следует, что в близкой перспективе нам Ростокина привлекать к активной работе нет необходимости.
        Роль Левашова понятна. Он по-прежнему занимается техническим обеспечением всего проекта. Переориентировать его на оперативную деятельность бессмысленно и расточительно. По крайней мере сейчас. Настолько же глупо, как советским «стратегам» отправить сотню тысяч интеллигентов; музыкантов, литераторов, инженеров, студентов в московское и ленинградское ополчения, чтобы они там сгинули безвестно в бестолковых атаках и контратаках. В то время, как впятеро большее количество откормленных, мордатых парней самого боевого возраста продолжали охранять лагеря, в которых сидел тоже подходящий для войны контингент. Я не провожу никаких параллелей, это мне просто так, к случаю вспомнилось.
        Для Берестина непосредственной работы тоже пока не просматривалось, но впоследствии как бы не пришлось ему снова почувствовать себя хотя бы командармом.
        А вот Ирине и Сильвии дело нашлось почти сразу же.
        Но, опять же, по порядку.
        …Для второго визита в «наш» мир на Главной исторической последовательности Сашка пригласил меня.
        Он сообщил, что намеревается продолжить процесс легализации за пределами Отечества, а также кардинальным образом решить финансовые вопросы. Чтобы мы здесь могли чувствовать себя не хуже, чем в уже освоенных нами местах. Он не привык затевать серьезные дела, имея в кармане восемь рублей и три талона на обед. На правах «старожила» вывел меня в город, показал, что здесь теперь и как.
        Первые затруднения, совершенно нами не предусмотренные, по причине исторической отсталости, возникли именно с квартирой, которая казалась нам надежнейшей опорой и бастионом. АН нет. Совсем тут другая открылась стилистика, С наступлением новых времен в ней в очередной раз сменились жильцы, да и во всем подъезде тоже (что нас как бы и не касалось), но на входе в подъезд появились броневые двери с домофоном и сурового вида консьерж в вестибюле. Просто так не войдешь и не выйдешь.
        В свое первое посещение (вернее, возвращение после рекогносцировки) Шульгин имел от этого некоторые сложности, следовательно, вопрос нужно было решать радикально.
        Поэтому мы, войдя «домой» внепространственно, отдохнув, обсудив диспозицию, запаслись всем необходимым и ушли, оставив консьержа в некотором недоумении. Не мог он вспомнить, как мы мимо него проходили с улицы.
        Побродив немного по центру, отрываться от которого не собирались, нашли небольшую частную гостиницу в одном из арбатских переулков, где никого не интересовало наличие в паспортах постояльцев московской прописки (в советское время поселять в гостиницах местных категорически запрещалось). Заведение было уютное и с западным уровнем сервиса, но и цены, скажу вам, тоже о-го-го. Если бы простому человеку, так месяц работай - день живи.
        Проблему нужно было решить максимум за неделю, потому что каждый раз при возникшей необходимости вызывать по особой связи Левашова, с его помощью через внепространство заходить на Столешников, оттуда снова в гостиницу или наоборот - утомительно и нерационально.
        По объявлению в газете выбрали на Петровке риелторскую контору, которая при визуальном осмотре показалась нам солидной. Выждали момент, когда внутри не было других посетителей, и вошли. Я придал себе вид респектабельного, до чрезвычайности надменного господина, с ног до головы одетого в шикарном магазине на Тверской, а Сашка сопровождал меня как бы в качестве управляющего делами.
        Проще было бы наоборот, но ему захотелось потренироваться на вторых ролях.
        Увидев, что на столе у старшего менеджера присутствует пепельница, я немедленно закурил тысячерублевую сигару, отнюдь не спрашивая разрешения. Да никто и не подумал возразить.
        Вообще, если желаешь утвердиться в незнакомом обществе (малознакомой компании, казарме, тюрьме и так далее), нужно сразу начать слегка переигрывать. На повышение ставок, так сказать. Это и женщинам нравится, и признанных лидеров хоть ненадолго, но напрягает и дезориентирует. Само собой, при этом следует быть готовым взятую тональность подкрепить чем-то существенным. Если найдется некто, не желающий сдать позицию без боя.
        Разговор у меня был короткий и деловой. Хочу приобрести две смежные квартиры в таком-то доме, номера такие-то и такие-то. Желание это безусловное, цена как самой недвижимости, так и посреднических услуг меня не интересует (в разумных пределах). Форма сделки и способ расплаты - на усмотрение владельцев. Наличные в рублях или валюте - пожалуйста, адекватный обмен на жилплощадь в любой элитной новостройке - тоже не вопрос. С доплатой за беспокойство.
        Сотрудники агентства, при всей своей вежливости и готовности услужить (и заработать, само собой), выразили некоторое сомнение, что удастся уговорить сразу двух владельцев, причем одновременно и в сжатые сроки.
        - Так для чего вы тут сидите? - холодно осведомился Шульгин у молодого лощеного менеджера. - Нам. обратиться в другую фирму?
        В новой Москве, к слову сказать, его ретрозамашки британского аристократа работали очень неплохо. Кто-то априори воспринимал как должное именно такой стиль поведения, а кто-то начинал соображать, что, наверное, это как раз только-только входящий в моду «новый стиль».
        - Что вы, что вы, господин Шульгин, - косясь на врученную ему визитку, отвечал клерк, - наше агентство имеет весьма высокий авторитет на рынке недвижимости. И мы, разумеется, сделаем все возможное…
        - Сделайте, сделайте, - благосклонно кивнул я. - И при разговоре с клиентами непременно заметьте, так, вскользь, что ни в коем случае не следует забывать мораль «Сказки о рыбаке и рыбке». Не зря ее в школе проходят. Наши предложения - очень хорошие, далеко выходящие за рамки общепринятых. Они же - окончательные. В случае недостижения консенсуса слишком несговорчивые могут оказаться в положении пресловутой старухи. Я достаточно ясно выразился?
        Выйдя на улицу, мы дошли до Манежной площади, поразившей нас своей аляповатой бессмысленностью, заглянули в «Националь», в привычный еще по «тем» временам зальчик. Официантка с ногами суперзвезды и взглядом панночки из «Вия» подала меню и брезгливо сообщила, что цены обозначены в «у.е,».
        - Девушка, вы никогда не слышали такое выражение; «Если ты спрашиваешь, сколько это стоит, значит, оно тебе не по карману»? Запишите где-нибудь. Можно - прямо на обложке. Вот этот коньяк - триста грамм, лимон, валованы с икрой, обоих цветов, потом - капуччино.
        Действуйте…
        Снова закурили по сигаре. Оказывается, в Москве это опять вошло в моду, только если в 60-е годы лучшая кубинская стоила в пределах трех рублей, то сейчас цены были вполне сравнимы с теми, что я застал в странах, поддерживавших американское эмбарго в начале 80-х.
        - Вживаемся помаленьку, - констатировал в пространство Шульгин. - Тебе не противно все время богатого хама изображать? Мне - моментами надоедает.
        - Изображай себя, мэнээса с кандидатским дипломом. Останешься при всем самоуважении, а перекусишь пирожком в подземном переходе. - Я кивнул официантке, с нечеловеческой быстротой расставившей на столике заказ. - Сколько бы ты в этот «Националь» в очереди простоял, и как бы тебя с твоей десяткой в кулаке здесь обслужили? И что тебе не так? Будто твой Грин в Лондоне с обслугой вась-вась держался… Особенно если она дурацкие замечания тебе делала.
        - Оно конечно, ангелов мы из себя не строили, особенно в Гражданскую, но тут, понимаешь ли…
        - Ага! Футурошок, наконец, достал. Там растленный Запад и исторический капитализм на своей высшей стадии, а тут вдруг - был «образцовый коммунистический город» и сразу такое! А чего ж ты хотел, братец? Я так скажу - ты тут не был в девяносто первом, а я был. Вот бы тебе сравнить, что было и что стало. Грязь, вонь, темнота и разлитая в воздухе тоска, бессмысленная и беспощадная. Укрыться от которой можно было в редких, до удивления жалких «кооперативных» кабачках. Бр-р…
        От воспоминания меня даже передернуло.
        - А теперь, ты полюбуйся, - я указал сигарой за окно. - И Тверскую восстановили, и люди на людей похожи, и вообще чистый Париж. Всего-то за двенадцать лет…
        - Так-то оно так, а все равно тягомотно на душе. Окончательно, значит, нет у нас Родины. Как кому, а мне в той Москве уютнее было.
        - Тебе, значит, все прелести и радости свободных миров, а этим вот, - я снова указал сигарой на мельтешащие мимо окна толпы прохожих и потоки автомобилей, - для твоего душевного спокойствия лучше бы еще сотню лет социализм строить… Да ты посмотри, девочек сколько красивых стало! В наше время если б две-три таких на целый институт нашлось, и то я не знаю! А здесь - роты и батальоны на одном всего лишь квартале. В ограниченный отрезок времени.
        - Когда тебе исполнится шестьдесят, пропорция возрастет еще больше, И хватит, - прервал тему Шульгин, - а то это уж слишком начинает напоминать наш тогдашний разговор с Олегом. Как думаешь, с квартирой выгорит?
        Конечно, позарез нам нужна была только одна, «та самая», а о второй мы завели речь с риелтором больше для маскировки своей истинной цели. Да и в прессе читали, что сейчас здесь модно скупать целые этажи и устраивать гигантские апартаменты, художественные салоны для избранных, а то и «аристократические» дома свиданий. Нет, и в оперативных целях две смежные, конечно, удобнее.
        - Должно, - дернул я плечом. - Живет там, по нынешним меркам, не бог весть какая птица. Подумаешь, пять автозаправок держит. За сколько лет даже на приличный ремонт не разорился.
        //Позднее мы узнали новый термин - «евроремонт». По сути то же самое, но с понтами.//
        Уговорим. В крайности, ты к нему наведаешься в известном виде и намекнешь, что бензоколонки - объект повышенной пожароопасности, а далеко не все клиенты вовремя успевают тушить сигареты, въезжая на территорию.
        - На статью такой визит тянет, - меланхолично заметил Шульгин.
        - Равно как вообще вся наша деятельность в обозримом прошлом и настоящем. Давай о другом поговорим.
        Я прикинул, сейчас в нашем распоряжении, в закромах, наличествует примерно семьсот тысяч долларов, полмиллиона евро, еще какая-то расходная мелочь в фунтах… Плюс сорок миллионов рублей тысячными бумажками и пятисотками. Очевидно, «домовой» нашей квартиры счел, что для первичного обзаведения этого достаточно.
        - Именно, что для первичного. Как раз жилищный вопрос решить. Миллион баксов, как с куста. И что останется? - слегка взбодрившись, вопросил Сашка.
        - Да, не врангелевское сейчас время. Тонну золота в банк на грузовике не привезешь. Причем по всему миру сейчас свирепствуют совершенно дурацкие законы насчет «противодействия отмыванию». Наверняка это наши враги из «контрсистемы» их протащили, чтобы нам жизнь осложнить. Представь, пришлось целый день потратить, чтобы поганые сто тысяч баксов на кредитные карточки рассовать… И со всеми квартировладельцами прикажешь наличкой расплачиваться? Взять-то возьмут, но вообще чревато…
        Проблема, мною обозначенная, действительно оказалась нешуточной. Опоздали мы немного, времена, когда люди таскали с собой чемоданы дензнаков, а банки существовали скорее именно для «обналички», а не наоборот, давно миновали. Планируемая работа требовала свободы распоряжения средствами, причем достаточно легальными, которые можно переводить со счета на счет, не опасаясь лихого налета махновцев с удостоверениями и ордерами многочисленных фискальных учреждений.
        Экспроприировать в любой точке земного шара любое количество денег мы могли хоть сейчас - наведи фокус СПВ на внутренность сейфа самой Федеральной резервной системы, и - «грузите апельсины бочками». А дальше ?
        Надо было или заводить собственное дело, позволяющее «отмывать», вроде сети казино, или искать нестандартное решение. Первое - занятие долгое, муторное, рискованное. Пока раскрутишь все, как полагается, год уйдет, если не больше - без друзей, без связей, без «крыши».
        Ладно, в России как-то еще можно с одними наличными прокрутиться, если ограничиваться передачей денег нужным людям из рук в руки и не помышлять о масштабных инвестициях. А на Западе?
        Идея пришла где-то на втором часу «мозгового штурма», причем при ее реализации заодно решалась и побочная, но не менее важная проблема.
        Так и так нам следовало создавать «в стране пребывания» собственную инфраструктуру. И, значит, ознакомиться теперь уже со специальной финансовой и юридической литературой, не только отечественной, но и зарубежной, действующим законодательством и способами в меру легально его обходить. Слава богу, здешний Интернет в сочетании с имевшейся аппаратурой и методиками позволил свести процесс к паре дней.
        Было решено, что более опытный в заграничных делах Шульгин возьмет на себя функции агента внешнего, я же сосредоточусь на внутримосковских заботах. Тут тоже работать и работать, тем более что по мере углубления в проблемы они, как бы сами собой, обрастали буквально ворохом возникающих следствий.
        Некоторой подготовки требовало обеспечение выезда Сашки из страны. Внутренний паспорт у него был, и весьма настоящий. С заграничным же сложнее. Фальшивку сделать не проблема, даже и дипломатический, в качестве депутата Государственной думы, к примеру, но - опасливо. Не следует оставлять лишних следов. На этом, как известно, сгорел персонаж рассказа Рассела «Будничная работа». Мало ли кому вздумается ни с того, ни с сего заинтересоваться, что это за депутат такой отправился в зарубежный вояж? И вообще, может, их каждого персонально отслеживают соответствующие службы?
        Сходить на Запад через канал СПВ тоже несложно. Здесь вошел, там вышел - всего и делов. Однако, если планируется внедрение с последующей легализацией, да еще и серьезные финансовые авантюры стоят на повестке дня, так документы должны быть настоящие на все сто процентов. И визы на них, и прочие штампы и печати. Если Госдеп американский их будет проверять, ФБР, АНБ - зацепок быть не должно.
        Как сказал мне Шульгин: «Должно же у нас быть хоть что-то подлинное».
        А подлинность в нынешней Москве была таким же рыночным товаром, как и почти все остальное. Сашка нашел в рекламном еженедельнике несколько страниц, заполненных объявлениями туристических фирм, выбрал вроде бы подходящее: «Туры в любую страну, групповые и индивидуальные, билеты, визы, заграничные паспорта в течение трех суток». Очень приятный штрих для адаптации в новой жизни человека, выросшего в стране непрерывно побеждающего социализма. До своих тридцати лет ему так ни разу и не хватило сил и упорства, чтобы добиться путевки в самую затруханную капстрану.
        В полном соответствии с обещанным очень приятная дама, возрастом между тридцатью и пятьюдесятью, в маленьком офисе на Никольской (бывшая 25-го Октября), мельком осведомившись, располагает ли уважаемый господин наличными долларами или евро в совершенно смешном (для него) количестве, целых полчаса щелкала клавишами компьютера, успевая одновременно пить кофе, курить, трепаться с подругами, сидящими рядом, а также по телефону размером чуть больше спичечной коробки (полезная штука, надо бы приобрести).
        Шульгин время от времени испытывал потребность возмутиться столь бесцеремонным поведением и тут же осаживал себя, предлагая вообразить, как бы все это выглядело здесь же, но при советской власти. Очень помогало.
        Правда, пару раз он выходил на улицу покурить под моросящий дождь со снегом, любуясь из-под крыльца толпящимися на противоположной стороне улицы студентами и по преимуществу студентками историко-архивного института (теперь он назывался как-то иначе).
        Хорошие, приятные во всех отношениях дети, Уж эти явно ничего не боятся, ни институтского руководства, ни комитета комсомола. Только то, что парни беззаботно матерятся при девушках, его несколько расстроило. Раньше только по деревням это было принято, да в общежитиях лимитчиков, а тут все-таки рафинированный вуз в самом центре Москвы.
        В конце концов администраторша, доказав свой профессионализм, предложила ему практически бессрочную шенгенскую визу вкупе с американской, оптимальный вариант перелета до Сан-Франциско через Брюссель и все сопутствующие услуги за смешную сумму в три с половиной тысячи долларов.
        Причем две тысячи - мимо кассы. Одна - сейчас, вторая - при получении билетов и паспорта. Что его «кинут», Шульгин не боялся. Не в подворотне деньги отдает. Раз милая дама делает такое предложение в лицо, улыбаясь, сидя в весьма приличном офисе, значит, «крыша» есть и «все схвачено». А если все-таки обманут, способ отомстить так, что мало не покажется, у него тоже имеется. И не один. Наверное, поднаторевшая в физиогномике «клеркша» это тоже понимала.
        - Вылет в пятницу в двенадцать из Шереметьева «Люфтганзой», и больше ни о чем не беспокойтесь. Документы получите не позже десяти утра у шестнадцатой стойки. Спросите Наталью Артуровну. Извините за задержку, но я сделала все, чтобы вам было удобно. Надеюсь, вы и впредь воспользуетесь услугами нашей фирмы.
        - Конечно, конечно, - согласился Шульгин, протянув даме лишнюю зеленую сотенную.
        - Извините, у нас и так все включено.
        Сашка вышел на Никольскую, вновь думая, что в этом мире жить можно. Если, конечно, доллары у тебя не последние, и кое-что в рублях остается, чтобы угоститься обедом в соседнем ресторане «Славянский базар», знаменитом тем, что в нем Станиславский и Немирович-Данченко придумали свой МХАТ, а они с Вовкой Власовым и Борькой Аглицким пропили там в семьдесят третьем году почти половину денег, заработанных в студотряде, именно из-за почтения к Великим старцам. Они тогда очень увлекались театром, хотя больше уважали Вахтангова и Мейерхольда. Однако книги читали все-таки Станиславского, «Моя половая жизнь в искусстве»32, «Работа актера над собой» и тому подобное.
        ГЛАВА 14
        
        Дальше все просто.
        Двенадцать часов перелета, широко расставленные кресла в салоне первого класса, где вместе с Шульгиным летел лишь один не отрывавшийся от лэптопа бизнесмен лет пятидесяти, даже положенные порции виски сглатывавший, не сводя глаз с экрана. Канадские леса и болота внизу, увиденные в смутных лучах с трудом выползающего из-за горизонта солнца, посадка в проливной дождь на мокрой полосе. На желтом такси до «Fairmont hotel», где была подписана Декларация о создании ООН (Сан-Францисская декларация) и где любила останавливаться Мерилин Монро. Там до сих пор водят экскурсии полюбоваться ее туалетом (в смысле ватерклозета, а не чего-либо иного).
        Номер за семьсот долларов в сутки. Не проблема. В Москве явно страдающий от застарелой язвы желудка господин, рекомендованный той же дамой из турагентства, легко помог Сашке перевести двести тысяч наличных баксов на несколько золотых, платиновых и прочих карточек всевозможных наименований за скромное пятипроцентное вознаграждение. «Хотите миллион - сделаем миллион. Десять - десять. Такса прежняя». Как сказано про римского легата, занявшего в 20-м году со своим легионом Одессу, «такого он не видел даже в своих персидских походах».
        А они с Новиковым мучались столь сложным вопросом. Может, не стоило искать длинный путь, когда есть покороче?
        С данного момента мотаться по городу, терять лицо, вообще опускаться до уровня рядовых граждан, пусть и американских, Шульгину показалось «невместно». Да и в отличие от нынешней России, приобретенный им опыт работы в послевоенных Европе и Англии здесь годился вполне. Невелика разница, если у тебя есть четко поставленная задача, напор и деньги. Кое в чем в «ревущие двадцатые» приходилось и потруднее.
        По телефону он нашел «русскую» (еврейскую, разумеется, по составу) адвокатскую фирму, судя по месту размещения офиса приличную, представился и попросил выслать к нему в апартаменты наиболее компетентного специалиста, правомочного решать вопросы стоимостью от шести нулей и выше.
        Также по телефону, теперь уже в чисто русской детективной конторе «Сыщик Путилин», обслуживающей исключительно соотечественников, не замешанных в нарушении американских законов, он заказал «оперативное сопровождение и поддержку» на весь период своего здесь пребывания, в том числе и во взаимоотношениях с фирмой «Кеслер, Кеслер и партнеры».
        Никто его, само собой, обманывать не собирался, не то время и не то место, представитель Кеслеров буквально за пятнадцать минут понял, что от него требуется, и уже послезавтра «Международный фонд поощрения исследований паранормальных явлений» с уставным капиталом в сто тысяч долларов был зарегистрирован, в небольшой ризографии изготовлены шикарные бланки, печати, визитки и весь прочий антураж.
        Для начала процесса этого было достаточно.
        В качестве персонала тот же «Путилин» подобрал ему трех солидных парней и одну не менее убедительно выглядящую девушку (все - с опытом службы в ФСБ, обеих чеченских войн и московских разборок середины девяностых годов, вполне успешно натурализовавшиеся в США).
        Они, конечно, сразу поняли, что имеют дело с интеллигентным мошенником высокого класса, да им-то какое дело? Прямой уголовщиной не пахнет, остальное - не их проблемы. Пусть - «Рога и копыта», но офис настоящий, рядом с Маркет-стрит, счет в банке на зарплату и непредвиденные расходы, электронная почта и факс-связь, а главное - готовность ребят на этой синекуре служить не за страх, а за совесть. В любом случае - других кадров у Шульгина в этом мире пока нет, а тащить сюда басмановских рейнджеров… В гангстерских войнах времен сухого закона они были бы в самый раз, а переучивать на основах нынешней политкорректности? Увольте.
        Сейчас Шульгину следовало выяснить, удачной ли оказалась идея с переброской в этот мир необходимых, то есть, по сути, неограниченных средств? Замысел был в чем? Исходя из теории «вязкости» окружающего каждую текущую реальность времени, до самого конца Гражданской войны в России происходящие там события никаким образом не успевали распространиться на Северную, а тем более - Южную Америки (в Южной и до конца тридцатых годов большинство населения понятия не имело о том, что в мире что-то стало не так).
        И, следовательно, нужно было только найти момент, когда расхождение реальностей стало тотальным. И хоть на день раньше перебросить часть средств со счетов в предусмотрительно приобретенном Сильвией как раз до развилки маленьком лондонском банке, дышавшем на ладан, но потом неожиданно расцветшем, - в американские. В те, которые без потрясений, реорганизаций, смены владельцев и уставов благополучно дожили до нынешнего времени. Таких оказалось не слишком много, но для целей Шульгина достаточно.
        Отлучившись в Лондон 1920 года, он сначала перевел фунты в доллары (с фунтами за минувшие восемьдесят лет случилось слишком много неприятностей) и разместил от пятидесяти до ста тысяч (громадная по тем временам сумма) на десятке номерных счетов в подходящих банковских конторах Нью-Йорка, Сан-Франциско, Бостона и Филадельфии.
        Вот пусть лежат там деньги и лежат, обрастая процентами, принося банкирам стабильный доход, и вряд ли кто-то из пятого поколения бухгалтеров заинтересуется судьбами анонимных вкладчиков.
        Хорошо, конечно, что существуют на Земле такие очаги стабильности, где и Конституция не меняется третью сотню лет, и доллары с времен войны Севера против Юга сохраняют покупательную способность, и прочие права собственности соблюдаются свято.
        Отдохнув в номере, совершив обязательную (для любопытных постояльцев) экскурсию по историческим помещениям отеля, полюбовавшись видом города (правда, сплошь затянутого туманом) из ресторана на крыше, Шульгин приступил к делу.
        Взял такси и направился в отделение банка «Соломон бразерс» в пирамидальном небоскребе неподалеку от границы китайского квартала. Попросил встречи непременно с управляющим, отказавшись от общения с сотрудниками низшего уровня, настойчиво доказывавшими, что в состоянии разрешить любые возникшие у господина вопросы.
        Холодное упорство вкупе с классическим оксфордским английским, который аборигенами воспринимался примерно так же, как язык Державина в районном отделении ГАИ (но с большим почтением), возобладало. Поеле нескольких телефонных звонков его проводили к управляющему, который оказался молодым, рафинированного облика худощавым джентльменом.
        Что-то знакомое почудилось в его лице. А при взгляде на табличку-бэйдж над левым карманом все стало ясно. «Mosolov Yuri». Земляк, значит. Впрочем, неизвестно, к лучшему это или наоборот. Некоторые эмигранты, натурализовавшись, испытывают к исторической родине острую неприязнь.
        Приоделся Шульгин для визита в банк дорого, но неброско. В соответствии с легендой.
        - Прошу вашей помощи, сэр. Дело у меня не совсем обычное, не знаю, приходилось ли вам с подобным сталкиваться в вашей практике. Но раз, на удивление, мы с вами оказались соотечественниками, думаю, кое-что упрощается. Просто вы меня, наверное, лучше поймете, чем ваши сотрудники.
        Последние слова он произнес по-русски.
        - К вашим услугам, сэр. Всемерно постараюсь вам помочь, - ответил управляющий по-английски. - Русский я понимаю, но говорить мне трудновато, я ведь американец уже в четвертом поколении…
        - Тем лучше, значит, моя история вам должна быть еще ближе и понятнее. Суть вопроса вот в чем. Я специально прилетел из России, чтобы выяснить следующее. Мой прадед был до большевистского переворота весьма состоятельным человеком. Но, если вы в курсе того, что тогда у нас происходило, при реквизициях потерял все. Хорошо хоть сам уцелел, но за границу выбраться не сумел, иначе, возможно, я был бы сейчас на вашем, допустим, месте. Пришлось доживать на Родине, скромно и незаметно. Слава богу, не посадили и не расстреляли. В свой час скончался. Небольшой семейный архив перешел к моему отцу, а недавно и ко мне…
        - Примите мои соболезнования, сэр, - счел нужным вставить управляющий.
        - Да-да, благодарю вас. Так вот, разбирая из чистого любопытства старые бумаги (моих родителей они отчего-то не интересовали, но сейчас в России новые времена, все ищут корни), я нашел в дневниках прадеда несколько зашифрованных страниц, сумел их прочесть, поскольку испытываю к криптографии некоторую склонность.
        И, к своему удивлению, а также и радости, узнал, что еще в 1913 году в ваш банк были купцом первой гильдии Шульгиным Иваном Федоровичем помещены солидные по тем временам средства. Ровно пятьдесят тысяч долларов. Почему он сделал это (может, за год до начала Мировой войны, словно бы предчувствовал грядущее), почему никогда никому из близких об этом не говорил, не предпринял попыток добраться до Америки (как мне кажется, при желании это сделать было не так уж и трудно) - навсегда останется загадкой. Дневниками записки предка назвать можно чисто условно, это достаточно разрозненные, часто отрывочные абзацы, факты, рассуждения, практически без комментариев…
        Лирика управляющего явно не интересовала, в отличие от сути вопроса. Внимательно слушая романтическую историю, он одновременно черкал что-то паркеровской ручкой с золотым пером на странице большого бювара.
        - И какие же вы можете предъявить доказательства существования такого счета и ваших на него прав?
        - Ну, я же не «лох», как у нас говорят, мистер Мосолов, я проконсультировался перед тем, как брать билет на самолет. Я назову вам номер счета, вы подтвердите, что таковой действительно существует, после чего я сообщу вам пароль и вы переоформите вклад на меня… Кроме того, это уже для адвокатов, если в их участии возникнет нужда, у меня имеется должным образом оформленная квитанция тех лет, подтверждающая данную трансакцию через Русско-Азиатский и Лондон-Сити банки.
        - Совершенно верно. Так и сделаем. Но вы хотя бы приблизительно представляете, о какой сумме может сегодня идти речь?
        - Именно что приблизительно, поскольку не знаю, на каких условиях работал ваш банк с клиентами девяносто лет назад. Но если исходить из нынешних, то это будет что-то около миллиарда долларов…
        - Смотря как рассчитывать, у меня получается даже несколько больше. И что же мы с вами будем делать? Вряд ли свободные активы банка сопоставимы с этой суммой.
        - Вообще-то этот вопрос меня интересовать не должен. В конце концов, братья Соломон достаточно долго распоряжались деньгами моего прадеда, и, если вспомнить, сколь выгодна была для американского бизнеса экономическая конъюнктура только в период обеих мировых войн, думаю, что их реальная прибыль была никак не меньше.
        - Вы рассуждаете, как дилетант. На самом деле все не так просто…
        - Не берусь спорить. Потому я и сказал, что проблему здесь вижу. Но какое-то взаимоприемлемое решение найти можно, не доводя дело до суда? Понятно, что он может затянуться на годы, и адвокаты нас с вами изрядно пощиплют, Оно нам надо?
        - Я думаю, мне придется обратиться прямо в совет директоров, решить этот вопрос самостоятельно я не могу.
        - Пожалуйста, обращайтесь. Заодно сообщите, что я не планирую закрывать счет или требовать выплаты каких-либо запредельных сумм. Достаточно, скажем, если ежегодно (и неограниченное время) я смогу распоряжаться кредитом в пределах ну хотя бы десяти миллионов. Это ведь меньше одного процента, при текущей учетной ставке - мелочь. Вопрос же о судьбе основного капитала мы отложим на неопределенное будущее. Проценты на который все так же будут расти. Такой вариант вас устроит?
        - В любом случае решение вопроса вне моей компетенции. Но ваше предложение - хорошая основа для переговоров. Назовите номер счета.
        - Пожалуйста. Проверяйте, Но в любом случае в вашей личной компетенции на основании предъявленных мной доказательств немедленно выдать мне несколько «платиновых» и «золотых» карт минимум на миллион. Я пока что несколько стеснен в средствах, и эта сумма на какое-то время меня устроит… Если вам нужно - звоните куда угодно, а мой адвокат ждет внизу в машине и рвется в бой.
        Из банка Шульгин вышел не слишком скоро, но теперь он на самом деле мог ощущать себя графом Монте-Кристо.
        Остальные банки могут еще немного подождать, и ему не к спеху. Дело в принципе.
        ГЛАВА 15
        
        Из записок Андрея Новикова, «Ретроспективы»,
        Москва, ноябрь 2003 г .
        
        Смешно сказать, но мы все-таки вернулись домой. Сначала рвались сюда, тосковали, кое-кто - до нервных срывов. Потом привыкли, смирились, наладились жить там, куда забросила судьба. И вдруг - вернулись. Антон не мог нас возвратить, тогда, в самом начале, когда нам этого очень хотелось, Левашов, сколько ни старался, не сумел устроить ничего, кроме кратковременного пробоя в никуда (как мне тогда казалось), а тут получилось вроде бы само собой. Точнее, кто-то этого захотел или «что-то» при очередном перемыкании контактов сделало такой вариант возможным. При посредстве Антона или без, но это как раз непринципиально.
        Не следует забивать себе голову вещами, смысл и происхождение которых недоступны рациональному мышлению. А я, как ни странно это может прозвучать, остаюсь рационалистом и материалистом. Да-да, именно так. Или слишком хорошо меня учили в университете «начетчики-марксисты», или таков уж склад моей личности, но вся эта «фантастическая сага» не заставила меня пересмотреть свои взгляды, превратиться в идеалиста-мистика.
        Просто я убедил себя, что СПВ, дубликатор, Великая сеть, параллельные миры, Ловушки, выходы в астрал с помощью дзен-буддистских заклинаний - не более чем проявление непознанных законов природы. Именно, как писал, кажется, Энгельс, «нет непознаваемого, есть только непознанное».
        Меня еще отец, успевший пожить в царское время, при Гражданской и нэпе, лично прошедший четыре войны, включая двухлетние бои с басмачами в Средней Азии, Халхин-Гол, Финскую и половину Отечественной, учил, что если воспринимать происходящее вокруг слишком уж всерьез, «задумываться», как он говорил, непременно пропадешь.
        Отчего так да почему, справедливо ли, что выдергивают тебя из теплого дома, грузят в теплушки и везут на другой конец страны, чтобы стрелять и махать шашкой и чтобы в тебя стреляли неизвестно кто и зачем, - вопросы из разряда дурацких. Соображай, как сделать порученное дело и не попасть под вражескую пулю или пристальный взгляд начальника Особого отдела, устроиться, не поступаясь честью и не делая подлостей, в предлагаемых обстоятельствах наилучшим образом, - вот и хватит с тебя.
        В силу юношеского максимализма «шестидесятника последнего призыва» я одно время удивлялся и даже возмущался временами такой позицией, но хорошо, что вовремя понял правоту отца. Помню, как в наших послевоенных дворах прошедшие войну мужики то пили по черному, не умея иным способом снять хронический стресс от пережитого, то (кто поумнее и потоньше организован) просто старались не вспоминать, а если уж вспоминали, то на всю катушку негатива, тем более что в хрущевские времена такой взгляд на минувшую войну гласно или негласно, но поощрялся. Отсюда и симоновские, баклановские, быковские книги, и соответствующие фильмы вроде «Живых и мертвых», «Последних залпов», «Третьей ракеты», «Тишины» и т.п.
        Дмитрий же Кириллович предпочитал вспоминать из войны только забавные эпизоды, да еще любил рассказывать о всяких невероятных с точки зрения теории вероятности, но неизменно благоприятных для него случаях и встречах. Вроде как с младшим братом на перроне в Волоколамске в сорок первом году, или со старшим в ресторане города Сухуми в сорок третьем. Оба раза эти встречи спасали его от неминуемой смерти.
        Я, как всегда, несколько отвлекся. Но чем и хороши мои «записки», что я тут никому и ничем не обязан как в смысле стиля, так и содержания. В самом же кратком изводе суть такова - «есть то, что есть, а остальное - ложь». А жизнь - только краткий миг между прошлым и будущим. На этом и завяжем с психологией и телеологией.
        Вернулись мы, значит, в свой мир совершенно так, как возвращаются люди из многолетнего одиночного заключения в тюрьме, как японские солдаты, отловленные в джунглях Тиниана через двадцать лет после капитуляции «божественного Микадо», как экипаж «Таймыра».
        И увидели его незамутненными, горящими от любопытства глазами.
        Если бы нам хотелось в нем просто продолжить прерванную в незапамятные времена жизнь - ничего нет проще. И жизнь эта могла бы быть приятной. По меркам аборигенов, конечно. В смысле - пятнадцать комнат в центре Москвы, неограниченные средства и полная свобода. По Марксу - «от всего». Но - «для чего»? Жрать, пить, любить самых красивых на свете женщин можно где угодно, и в той же Югороссии или мире Ростокина можно даже с большим интересом.
        А в своей Москве, от которой ты отстал на двадцать лет?
        Видишь, старик, я только что доказал себе и тебе, что иного смысла, как продолжать идти по когда-то начатому пути, у нас с тобой просто нет. Пусть нам кто-то скажет, да тот же Сашка, когда ему вдруг захочется вспомнить основную профессию, что сверхценная идея - первый признак шизофрении. И что от этого изменится? Были на этом свете Амундсен, капитан Скотт, капитан Чичестер (Колумба, Кортеса и прочих не берем, у них слишком явно превалировала корысть), люди, которые смыслом жизни сделали стремление к невозможному. Да и в нынешней России, я читал, имеется свой такой же, некий Федор Конюхов, который совершенно «от нечего делать», как генерал из преферансных анекдотов, покорил в одиночку оба полюса, все высочайшие вершины и вдобавок пересек, в одиночку же, все океаны всеми мыслимыми способами, разве только вплавь еще не додумался.
        Ну вот и мы такие же. Только наш путь осеняет как бы великая идея - спасение как минимум нескольких особо нам нравящихся Реальностей, а там, может быть, и всего нынешнего мироустройства. Цель не хуже прочих.
        Одним словом, вернулись мы в свою (увы, увы, далеко уже не свою) Москву и, никому особенно не мешая и не вмешиваясь в установившийся миропорядок, только по мере сил используя не нами созданные условия, начали в ней обустраиваться. И опять же не для того, чтобы спокойно и полноценно жить (мы этого давно не умеем), а создавая плацдарм для броска в самое что ни на есть вражеское логово, недра пресловутой Ловушки Сознания.
        Это рискованно, необычно, но ведь и невероятно интересно!
        …Завершать решение «квартирного вопроса» мне пришлось уже без Шульгина.
        Зато теперь мне помогали две великолепные специалистки. Ирина хоть и отошла демонстративно от дел (вроде валькирии Брунгильды33), променяв всемогущество и бессмертие на простое женское счастье, но нужные навыки сохранила. Для Сильвии же вообще никаких проблем не существовало. За пару сотен лет она натренировалась так, что адаптация к нынешней московской жизни заняла едва ли больше суток.
        Обе дамы на подсознательном уровне умели работать с автоматикой квартиры не намного хуже, чем я, обученный Антоном. Раньше просто не было случая в этом убедиться, (Вообще-то изначально умели, наверное, лучше, но насчет «вставок» форзейля они знать не могли.)
        У Сильвии роль «Столешников» исполнял дом в Бельгравия, и она, как известно, перебрасывала оттуда Шульгина на свою запасную базу в Андах, в Ниневию XIV века до Р.Х., в тридцать восьмой год, и даже на Валгаллу была оттуда дорога. С собой она принесла тот самый пресловутый «шар», необходимый инструмент каждого аггрианского резидента, умелое обращение с которым превращает его в этакую информационную «Лампу Аладдина», позволяющую добывать из мирового информационного поля (или ноосферы) практически любые сведения и вообще делать много интересных и полезных вещей.
        Даже Ирина имела, по-советски выражаясь, допуск то ли пятой, то ли четвертой степени, а Сильвия чуть не с девятнадцатого века имела первый. Самое смешное, в порядке компенсации злорадно подумал я, это ей в борьбе с нами не помогло. Она все равно всегда отставала на ход или два. Правда, тут надо учитывать, что техническая мощь поддерживавшего нас Антона была все же повыше. Как у американцев во Вторую мировую в сравнении с японцами.
        Для удобства предстоящей деятельности в Москве Сильвия решила, что оставаться англичанкой ей будет правильнее, чем играть россиянку, хотя бы и самого высокого статуса. Тем более выяснилось - в нынешней России выдать себя за кого-то высокопоставленного очень и очень трудно. Ничуть не проще, чем в бывшем СССР. По-настоящему богатые и влиятельные люди частного бизнеса занесены в списки Форбса, дамы, причастные к миру высокой политики, тоже постоянно на виду, в тусовках все знают друг друга, совершенно как «люди света» в царской России.
        Максимум, на что можно рассчитывать, - изобразить из себя жену провинциального, никому не известного бизнесмена. Да и то, если привлечешь хоть чуть-чуть внимания «сильных мира сего» или прессы - немедленно «пробьют» по всем компьютерным базам, милицейским, налоговым и прочим, и тут лее уличат, представься ты хоть школьной учительницей из Мухосранска.
        Тяжелые времена.
        А вот если не рисоваться слишком навязчиво в соответствующих посольствах, британской, канадской или новозеландской леди, проживающей то в Индии, то на Лазурном берегу, назваться вполне можно. Благо опыт у нее в этом деле был богатый, и собственную (той самой знаменитой леди Спенсер, память о которой отнюдь не стерлась еще из светских хроник) внучку или правнучку изобразить ей не составляло никакого труда.
        Поэтому, присоединив «шар» к специальному, отнюдь не по человеческой технологии сделанному принтеру, она легко изготовила безупречного качества британский паспорт, на две трети заполненный разнообразными визами, штампами бог знает скольких погранпунктов и иммиграционных служб. Сашке б чуть пораньше к ней обратиться…
        Ирина предпочла остаться Седовой, дамой без специальной легенды, предположим, профессиональной содержанкой, в данный момент - вольного художника господина Новикова, зарабатывающего на жизнь по заграницам, то - шансонье в русских кабаках, то - консультантом на всевозможных киностудиях, а то и маклером средней руки, организующим продажи и перепродажи чего и где придется, от списанных белорусских танков в Анголу на запчасти до контрафактных DVD, МП-3 и 4 фильмов землякам в Парагвае.
        Никому, конечно, в подробностях о своей жизни и деятельности я рассказывать не собирался, да никого это всерьез и не интересовало. Просто, если придется где-то к слову, такая вот легенда. Подтвержденная многочисленными визами в загранпаспорте и разнообразными визитными карточками. А на случай непредвиденных, не слишком глубоких проверок на официальном уровне Сильвия внесла нужную информацию в пограничные и таможенные компьютеры Шереметьева и двух десятков заграничных аэропортов.
        Честно сказать, все эти тонкости казались мне совершенно излишними, несколько месяцев, год вполне можно прожить, вообще никак себя не позиционируя. Паспорт есть, московская прописка есть - и ладно. Но бывшая аггрианка считала, что все, что делаешь, следует делать тщательно.
        - Думаешь, почему я двести лет на Земле продержалась и ни разу у меня с властями недоразумений не возникало? А Ирину твою мы восемнаддатилетней девчонкой в советскую Москву внедрили, и никакие ваши строгости и сверхбдительность не сработали. Так-то вот, Андрей Дмитриевич. Кстати, что там с покупкой квартиры? Есть новости?
        - Занимаемся. Риелтор жалуется, как я и опасался, что клиенты упертые попались. Как же - пять комнат в самом центре и дом уж больно хорош. В нашей, как я говорил, бензозаправщик обретается, а в соседней - банкир из какого-то «промстройтрынъбрыньбанка».
        Действительно, банков с дурацкими названиями в Москве развелось столько, что мне принципиально не хотелось ломать язык, их выговаривая.
        - И?
        - На предложение ответил лаконично. Денег, мол, у него достаточно, чтобы купить себе любую квартиру в любом месте, и раз он взял именно эту, значит, она его полностью устраивает. Посему впредь просит не беспокоить, а то…
        - Конечно, можно бы и плюнуть, ограничиться заправщиком, - примирительно сказала Ирина, и по-своему она была права.
        - Вот еще, - фыркнула Сильвия. - Не говоря о том, что я вообще не люблю каких угодно соседей, так этот ведет себя слишком высокомерно. Не по чину. Таких надо учить, коротко и убедительно. И потом, представь, мы будем то и дело приходить, уходить… Ты, я, Андрей, Александр, еще кто-то из наших приедет, просто нужные люди с визитами. А эти - за всем наблюдать?
        - А консьерж, он-то все равно…
        - Тем более. Такая, как у нас, «шведская семья» в одной квартире выглядит подозрительно. С легендой плохо стыкуется. А если визитеры зачастят, вообще могут пришить нам содержание «Дома свиданий». Опять разборки начнутся, взятки раздавать придется, в любом случае неприятно засветимся. А так - мы с Алексеем жильцы одной квартиры, вы с Ириной - другой. У вас свои гости, у нас свои. Давать ему регулярно на чай, и больше он вашими делами не интересуется. А лучше вообще своего человека оформить. Так что я сегодня к вечеру загляну к господину, как его? А, Прокофьев, загляну и побеседую. А ты, Андрей, к бензиновому барону?
        - Давайте лучше я схожу, давно интересной работой не занималась, соскучилась, - предложила Ирина.
        Я высказал сомнение, что шантаж - такое уж интересное занятие.
        - Ну какой же это шантаж, Андрей? Это - оперативная необходимость. Помнишь формулировку из Кодекса: «Действия, совершенные в состоянии крайней необходимости, могут носить формальные признаки преступления, но не являются таковым». И вообще, мы к нынешней юриспруденции не имеем никакого отношения.
        Спорить тут было не с чем. Мне просто давным-давно не приходилось видеть Ирину «в деле», так давно, что уже плохо представлялось, что эта вполне домашняя женщина еще способна на решительные акции, более подходящие местной «братве», как ее показывают в телесериалах.
        И я решил не возражать, а просто посмотреть, как это будет выглядеть на практике. Ну и Ирке на пользу, а то уж слишком она заскучала последнее время.
        …Выбрав момент, когда на лестничной площадке и вообще в подъезде не было никого, Ирина вышла из квартиры, затворила дверь и тут же вновь повернулась к ней, нажала кнопку звонка.
        Одета она была по погоде, в свою старую «униформу», черное кожаное пальто, высокие сапоги, широкополую шляпу, трехцветный шарфик на шее. Несколько несовременно, но при здешнем либеральном отношении к моде вполне приемлемо.
        Ее довольно долго рассматривали на внутреннем телеэкране - камеры слежения тут были укреплены над каждой дверью, - очевидно, удивляясь, почему не сработал домофон из подъезда. Но потом решили, что незнакомка опасности не представляет, хрупкая красивая женщина, причем - одна, и открыли.
        - Вы к кому? - не слишком дружелюбно спросила хозяйка, дама лет сорока, одетая явно не для приема гостей.
        - К Михаилу Михайловичу. Я из фирмы «Консенсус», по поводу обмена квартиры… Вот, - Ирина протянула визитку, явно смущаясь. Видно было, что работает она недавно и еще не успела приобрести профессиональную бесцеремонность и напор.
        - А почему не позвонили заранее?
        - Ой, вы извините, конечно, просто я была в этом же доме, по другому делу, и вспомнила, что к вам у меня тоже есть поручение. Ну и вот…
        - Ладно, заходите, раздевайтесь. Михаил, иди сюда…
        Ирина осматривалась. Действительно, квартира приведена в порядок, но совершенно на любительском уровне. Паркет старый, хоть и заново отциклеванный, обои на стенах так себе, и мебель, насколько видно в открытую дверь гостиной, явно не испанской коллекции.
        Хозяйка провела ее в кухню. Указала на мягкий уголок возле стола, но сама садиться не стала.
        - Я, собственно, не понимаю, зачем вы пришли? Муж говорил, что он с вашей фирмой переговоры прекратил. Условия нас не устраивают, что же еще?
        Тут появился и сам хозяин, мужчина не бандитского, но и не слишком интеллектуального вида. Так, если по советским меркам, что-то вроде завотделом райкома партии или даже райисполкома. Но быть им в прошлом он не мог по причине возраста, тогда он еще в институте должен был учиться, а то и в техникуме. Жены своей он был несколько помоложе.
        - Здравствуйте, - скользнул глазами по лицу Ирины, по гораздо выше колена открытой ноге в черных колготках. Да и голени, обтянутые тонкой лайкой голенищ, выглядели, на мужской взгляд, крайне соблазнительно.
        Хозяин внутренне напрягся, жена это немедленно почувствовала и поджала губы.
        «Да, - подумала Ирина, - в нынешнем амплуа и при данном раскладе настоящей риелторше следует застегивать папочку и прощаться без лишних слов. Эта мегера от чего хочешь откажется, чтобы меня поскорее выпроводить и пресечь любые контакты в будущем».
        А хозяин, наоборот, присел так, чтобы привлекательные конечности гостьи оставались в поле зрения под выгодным для обозрения углом.
        - Нет, ну действительно, я же с вашим старшим говорил, совсем нас не устраивает. - Он оглянулся на жену, чтобы она подтвердила, что все обстоит именно так. - А ты, Маня, кофейку, может? Будете кофе, девушка?..
        - Меня Алла зовут, можно без отчества, кофе - с удовольствием, погода на улице прямо ужасная, лучше бы уж морозы скорее. И можно я закурю? - она увидела на столе пепельницу с несколькими окурками, причем, судя по помаде, курила хозяйка.
        Ирине показалось, что та отчетливо скрипнула зубами, хотя это, наверное, паркетная плитка под чьей-то ногой сыграла. Но все же ткнула пальцем кнопку электрочайника, не сводя глаз с мужа и гостьи, словно считала, что, лишенный присмотра, он тут же перейдет к каким-то предосудительным действиям или хотя бы начнет делать девушке тайные знаки.
        Ирина поменяла ноги местами, вытащила из портсигара длинную тонкую сигарету. Радушно протянула драгоценную и явно неуместную в руках девушки на побегушках вещь хозяевам.
        - Спасибо, у нас свои, - ответил Михаил, но портсигар глазами оценил и даже взвесил. Вот тут, наверное, в его грудь впервые закралось сомнение и даже тревога. Выжил и даже несколько процвел в бурные девяностые, значит, на такие сигналы чутье должен иметь волчье, А вот хозяйка этого знака не просекла. - Мы, девушка, ясно сказали - равноценная квартира в пределах Садового, плюс пятьсот тонн баксов наличными. И это последнее слово. Не можете - говорить не о чем.
        «Фу, как вульгарно. Она что, на Черкизовском рынке торгует? А почему бы и нет?» - анкету жены хозяина Ирина за ненадобностью не изучала.
        Хозяйка залила растворимый кофе кипятком, почти бросила на стол чашки, села на углу стола, тоже закурила, по-прежнему держа в поле зрения и мужа целиком, и ноги Ирины. Как-то они ее слишком волновали. Не лесбиянка ли? А что, обликом на активную похожа.
        - Вас-то как зовут? - спросила Ирина. - А то неудобно.
        - Мария Михайловна…
        Ирина едва-едва сдержала усмешку, а хозяева и бровью не повели, давно привыкли, наверное. Не хватает еще маленькому Мишутке из недр квартиры появиться.
        - Вы, Мария Михайловна, - сказала Ирина, сделав деликатный глоточек, - наверное, мою визитку невнимательно прочитали. Фирма «Консенсус» - не риелторская. Она, как следует из названия, помогает хозяйствующим субъектам к взаимному удовольствию разрешать возникающие проблемы, которые со стороны часто выглядят нерешаемыми. В данном случае такая проблема возникла у нашего клиента. Он просто ну очень хочет приобрести именно вашу квартиру, вы же выдвигаете вздорные возражения и неразумные претензии…
        Голос ее стал жестким, едва ли не угрожающим. Так старший начальник говорит с нерадивым подчиненным, по какой-то причине желая оставаться до поры спокойным и вежливым.
        - Цена, вам предложенная, и так, в общем, превышает пределы разумного. Новая пятикомнатная квартира с отделкой, в хорошем районе и доме стоит намного больше, чем ваше старье…
        - Если старье, зачем же она вам так нужна? - решила перейти в наступление хозяйка, а муж ее все больше и больше задумывался. Наконец встал, достал из подвесного шкафчика бутылку виски, налил женщинам по хрустальной рюмке, себе - половину фужера. От сурового взгляда жены отмахнулся.
        Интересная семья, две трети общения - на невербальном уровне.
        - Мне - совершенно незачем. А клиенту? Не мое дело. Короче, мне поручено передать последнее предложение. Квартира той же площади, если хотите - в новом доме на Сивцевом Вражке, это уж центрее некуда, и пятьдесят тысяч долларов на переезд и обустройство на новом месте. В противном случае…
        - Что - в противном? Ты что, пугать нас пришла?! Да ты знаешь, что я с тобой… У меня и префект вот здесь, и начальник милиции… Да я сейчас прямо позвоню…
        - Сиди, Маша, - ровным, но слегка подсевшим голосом сказал хозяин, допивая виски. - Что - в противном случае? - повторил он слова жены, но с другой интонацией. - Вы - от кого?
        - Я же сказала - фирма «Консенсус», - протянула еще одну визитку. - Вот наши телефоны. Адрес, правда, юридический, реально вы там вряд ли кого-то застанете, люди в разъездах. Но это совсем не существенно. Лучше посмотрите сюда, - она протянула несколько листов распечаток.
        - Это ваши балансы для налоговой. Это - реальное положение дел. Это - списки «черных» поставщиков. Вот - ваша «крыша». Кому, когда и сколько. В случае неприятностей прикрывать вас не станет никто, потому что ничьи больше интересы не затрагиваются. Просто вашей конторой станет руководить кто-то другой, остальное же останется, как было. Дополнительные вопросы есть?
        Их, разумеется, не было и быть не могло. Михаилу Михайловичу оставалось благодарить Бога, что неведомый покупатель оказался благородным человеком. Другой бы сразу начал решать свою проблему с предъявленных бумаг, не затрудняя себя благополучием партнера. Но, кажется, капитализм в России все же постепенно становился цивилизованным.
        - Так что вот вам задаток, Михаил Михайлович и Мария Михайловна, - Ирина положила на стол заклеенную пачку стодолларовых. - А завтра с утра к вам подъедет человек, отвезет дом показать, квартиру из предложенных сами выберете, ну и начнете бумаги оформлять. Умеючи - это быстро. До свидания, приятно было познакомиться. Если возникнут проблемы по вашему бизнесу - обращайтесь, поможем так же быстро и эффективно…
        Сильвия со своим клиентом беседовала, может быть, не столь мягко и деликатно, но в том же ключе. Банкир был мужчина куда более уверенный в себе и упорный, но и компромат Сильвия нашла посерьезнее. Там речь шла уже и о судьбе целой банковской цепочки, о Каймановых островах, Кипре, и вся перспектива сводилась к срокам, длинным, как лагерные бараки. И не только самому Прокофьеву, но и еще немалому числу людей, которые непременно будут поставлены в известность, кто их подставил. Они, может, и отмажутся, но влетит это им в такую копеечку, что весь подъезд дешевле купить.
        Сильвия доложила все это с тем же очаровательным выражением лица, с каким обсуждала с вдовствующей королевой итоги вчерашней охоты на лис. И на русского банкира это произвело впечатление, сопоставимое с видом греющегося паяльника.
        Так что даже о доплате наличными речь не зашла, сменялись, что называется, «баш на баш». И заодно договорились при необходимости «дружить домами».
        И всего через две недели мы праздновали новоселье. Квартира банкира была зеркальным отражением «основной», и после того, как между ними пробили дверь в капитальной, из «аршинного» камня стене, в распоряжении Братства оказалась обычная десятикомнатная, плюс базовая вневременная. Так хорошо не. устраивался даже пресловутый Валентин Лихарев в сталинской Москве. Воланд, конечно, получше, но там - особый случай.
        Кстати, Сильвия подтвердила, что тетрадь принадлежала несомненно Лихареву, потому что между техническими описаниями он, ну совершенно вроде меня, вставлял личные заметки. Кризис настиг его, как в свое время Ирину, и он решил прервать не только работу в сталинском аппарате, но и вообще карьеру координатора. Все ж таки наша Россия испускает некие флюиды, вредоносные для инопланетных агентов.
        Изобретенный им аппарат (по словам Левашова, каменный век электроники. Да и неудивительно, у самого-то Олега уже компьютеры в распоряжении были и транзисторы в неограниченном количестве, а у Валентина только лампы) позволил ему сбежать из сферы досягаемости аггрианской поисковой техники, а все, чем забавлялся Вайсфельд и что привело к хроносдвигу в южном городе, побочный, причем весьма отсроченный эффект.
        О своей дальнейшей судьбе он, естественно, ничего не написал, и пока что она оставалась загадкой. Впрочем, некоторые соображения Левашов высказал, и Сильвия его поддержала. Очень похоже, что сбежал он по оси Главной последовательности или одному из ее паразитных ответвлений. И сейчас существует тоже в качестве пресловутого «межзвездного скитальца».
        Кто-то же появлялся на Столешниковом вплоть до визита туда Берестина, блокировав квартиру так, что Ирина не могла ей пользоваться, да и потом с ней не все было ладно. Шульгин, в свою очередь, предположил, а не живет ли в ней по-прежнему Валентин (в каком-то дополнительном измерении, а здесь как раз и проявляется в должности домового или привидения?).
        В целом благожелательного, но со своими заморочками. Разобраться с загадкой при случае было бы интересно.
        В квартире банкира поселилась Сильвия, в своем английском качестве, решив немедленно выписать сюда Берестина, своего русского бойфренда, который должен был изображать себя же, некогда довольно известного в Москве художника, сбежавшего на Запад в самом начале перестройки, а теперь решившего вернуться и заняться модным бизнесом галериста. Благо обеспечить свой салон молекулярными копиями бесследно исчезнувших в годы Гражданской войны (и спокойно пребывающих в нынешней Югороссии) картин они могли с Сильвией в любом количестве. Вот и еще один источник постоянного верного дохода, особенно если не зарываться и не выбрасывать массово на рынок слишком уж известные и запредельно дорогие полотна.
        В «основной» расположились мы с Ириной, а «базу» теперь можно было в любой момент посещать изнутри, не затрудняясь манипуляциями с блок-универсалом на лестничной площадке.
        Естественно, для собственного спокойствия пришлось умеренно подмазать «властей предержащих»: кое-кого в мэрии, окружной управе, ЖЭУ (чтобы не препятствовали перепланировке), участкового и начальника отделения милиции. Покороче познакомились с остальными жильцами подъезда, за свой счет взялись сделать его настоящий ремонт, чтобы все было как в царские времена - ковровые дорожки на лестницах, цветы на подоконниках, эстампы на стенах и приличная электроарматура. Почти бесполезного консьержа заменили на бравых ребят из охранного агентства «Цербер», которые стали дежурить по двое, сменяясь каждые двенадцать часов. При оружии.
        Соседи поняли, что жизнь начинается совсем другая, но, похоже, приятная.
        Поскольку благотворительность снова начинала входить в моду, и считая, что такому направлению умов следует всячески способствовать, я решил взять под свое покровительство единственных уцелевших в подъезде «старых русских» - Василия Михайловича Воробьевского, профессора романо-германской филологии на пенсии, сильно на восьмом десятке, с женой, довольно милой старушкой с приятными манерами. Старики жили на самом верху, в единственной здесь трехкомнатной квартире и по нынешним временам бедствовали на свои скудные доходы, из последних сил удерживаясь, чтобы не сменять родной очаг на однокомнатную в Митино или Жулебино. Я нанес им визит, с цветами, коробкой конфет и бутылкой настоящего, очень недурного «Шартреза», представился официально, полюбовался десятитысячной библиотекой на массе живых и мертвых языков, поупражнялся с хозяином в порядочно подзабытом испанском и латыни.
        Профессор, крупный и весьма еще крепкий старик с роскошной седой шевелюрой, сообщил, что им крайне приятно, что наконец-то видят по-настоящему культурного, образованного молодого человека, достигшего своего нынешнего положения наверняка благодаря собственным качествам и талантам, а не уголовщине и слепой игре фортуны. И что нынешние перемены в жизни дома им очень и очень нравятся.
        Но глаза при этом у него оставались настороженными. Не предложит ли и ему этот «воспитанный молодой человек со знанием языков» выматываться из дома в трехдневный срок? И, пригубив рюмочку, аккуратно осведомился, чему, собственно, обязан приятностью данной встречи?
        - Да особенно и ничему специально. Просто я решил, если, конечно, вас это не слишком обидит, отнести вашу квартплату, налог на имущество и прочие коммунальные платежи на счет общих накладных расходов по моему ремонту, и все такое прочее. Пожизненно и, само собой, без всяких условий насчет завещания в мою пользу и т.п. Мне это совершенно ничего не стоит, а вам, я думаю, принесет некоторое финансовое облегчение, Точно так же, если у вас вообще возникнут какие-то проблемы, любого плана и с кем бы то ни было, обращайтесь ко мне без стеснения. Я же, в свою очередь, буду счастлив, если вы позволите иногда пользоваться книгами из вашей чудесной библиотеки и вообще консультировать меня по неясным филологическим вопросам. Также прошу заходить запросто, у нас с супругой и друзьями из соседней квартиры практически «открытый дом». Для «своих», разумеется, «с улицы» мы не принимаем…
        Я ожидал, что профессор начнет отказываться, отнекиваться, что было бы естественно для человека его круга и воспитания, как это представлялось мне самому. Однако вышло иначе.
        - Хотите за нас платить? Отлично! Приму с благодарностью. Если государство не хочет или не может - пусть будет меценат. Вы помните, как жила профессура при советской власти? Даже при Сталине, даже в войну? Хотя откуда вам помнить? Вы года семидесятого рождения? Застали самый краешек, тогда мои семьсот рублей уже мало что стоили…
        - Вы мне льстите. Я - шестьдесят пятого. И стипендию в сорок рублей получал, и зарплату в сто шестьдесят. Но как-то крутились и мы.
        - Конечно, конечно. А вот когда я защитил кандидатскую, в пятьдесят четвертом, сразу стал получать пять тысяч, теми еще деньгами, а автомобиль «Москвич» стоил тогда девять. Девять! - он назидательно поднял палец. - Я понимаю, что вы сейчас на свой месячный доход можете купить, может быть, десять машин, но это же совсем другое дело… Так что я благодарен за ваше предложение, особенно если оно вам необременительно. Мы с Евгенией Алексеевной, конечно, с большим удовольствием станем тратить свои пенсии на что-нибудь полезнее квартирных счетов. Большое вам спасибо.
        И супруга его поблагодарила, часто моргая выцветшими до бледной голубизны глазами, причем заметила, что не так уж долго предстоит Андрею Дмитриевичу на них тратиться.
        - Что вы, что вы! Как говорят в Одессе, живите сто двадцать лет…
        Я покинул профессорскую квартиру с чувством облегчения. И того, что, возможно, сделал не совсем то и как-то не так.
        Ирина с Сильвией занимались своими женскими делами в глубинах необъятной квартиры, немногим уступающей анфиладам кают на «Валгалле», а я в кабинете, который успел за время моего с ним знакомства претерпеть массу различных трансформаций, устроился напротив подключенного к компьютеру «шара». И положил перед собой чудом сохранившийся во всех коловращениях жизни блокнот. В переплете из кожи ламы, на котором вытиснены неизвестно что обозначающие знаки майя-юкатекского слогового письма. Я купил его в Гватемала-сити в восемьдесят первом году на базаре за три кетсаля.
        Здесь у меня, кроме разных случайных заметок, цитат и тем для романов, содержались адреса и телефоны всех тогдашних друзей и знакомых, в том числе и московских. Обложка здорово потерлась, некоторые страницы пожелтели (скверная бумага), некоторые были покрыты пятнами и разводами от вина и кофе. Нормальный рабочий инструмент бродяги-журналиста.
        Что ж, задача несложная, провести ручным сканером по нужным страничкам, потом перебросить файл на компьютер, и пусть чужая техника выясняет, кто из людей «раннего времени» жив, здоров, обретается в Москве и что собой сейчас представляет. Глядишь, кто и пригодится, неизвестно как и зачем, но все же.
        Странные, конечно, в случае чего, могут получиться встречи. Любому из моих прежних друзей-приятелей сегодня от пятидесяти и более. Каково же мне будет представать перед ними во всем блеске здоровых тридцати семи? Разве что срочно завести окладистую бороду, тщательно прослоить ее сединой и надеть темные очки с толстыми старческими стеклами? Голос вот, правда, изменить труднее, так ведь многие люди сохраняют молодой тембр до самых преклонных лет.
        Через полчаса я имел перед глазами полную распечатку. С одной стороны интересное, с другой стороны - печальное чтение.
        Из двадцати примерно человек, с которыми я поддерживал приятельские отношения того уровня, что мог в случае чего рассчитывать на помощь и поддержку (по нормам восьмидесятых годов, разумеется), пятеро уже умерли. Трое - своей смертью, двое погибли в «горячих точках». Сербия и Чечня. Еще четверо эмигрировали и в той или иной мере прилично существовали в Чехии, Германии, США. Несколько не выдержали столкновения с «прекрасным новым миром» и, выражаясь языком Салтыкова-Щедрина, «впали в ничтожество». Один, кстати, весьма честный и добрый парень, и нужно будет оказать ему достойную поддержку. Лично или иным способом - посмотрим.
        А вот те остальные, против фамилий которых я поставил птички, в нашем деле пригодиться могут.
        Редактор успешного глянцевого еженедельника; довольно известный политолог; сотрудник президентской администрации; вице-президент Международной академии информатизации (доктор информациологических наук, это же надо такое придумать); генерал-полковник в должности заместителя министра чрезвычайных ситуаций (тут - нота бене!); и наконец, начальник департамента Внешних церковных сношений (интересно, а департамент Внутренних у них есть?).
        Эти ребята в новые времена времени даром не теряли. Да, думаю, останься я тогда здесь, какую-никакую хлебную должностишку и себе изыскал бы. Не лаптем щи хлебал, могу отметить без лишней скромности. Если б, конечно, по молодой дури тоже не поперся бы освещать абхазо-грузинский или сербо-хорватский конфликт, забыв вовремя надеть каску на свою светлую голову и бронежилет на бренное тело.
        Таким образом, на пару-тройку ближайших дней у меня занятие наметилось. Даже без всякого корыстного умысла, исключительно в познавательном смысле интересно будет общнушься с «друзьями-ровесниками».
        Утром звонил Сашка из Бостона. Свои дела он порешал более чем успешно, и мы теперь можем совершенно легально оперировать фактически неограниченными суммами. Кроме того, «особые отношения» с банковской элитой позволяют, как мне кажется, обходить драконовские законы против «отмывания». Не было такого и никогда не будет, чтобы серьезные люди отказывались от солидной прибыли во имя каких-то абстракций или даже страха наказания. Маркс, как известно, писал: «Дайте капиталу триста процентов прибыли, и нет такого преступления, на которое он не пошел бы даже под страхом виселицы».
        Гораздо же интереснее то, чего я пока не вижу - для какой именно цели нам здесь могут пригодиться сотни миллионов и миллиарды? Мы ведь не собираемся менять государственное устройство России или любой другой страны, затевать перевороты и революции. Некоторую же корректировку курса текущей реальности вполне можно проводить, не выходя за рамки той самой тактики и стратегии, которую осуществляли форзейли и аггры.
        Прав, получается, Шварц со своим «Драконом». Победитель дракона немедленно занимает его место и обречен проводить прежнюю политику, ибо она драконьему племени имманентна34, вне зависимости от образованности и личных качеств субъекта.
        Но, с другой стороны, так же имманентно, пожалуй, то, что любая реальность, как мы ее представляем, не может существовать без «ручного управления». Аналогично самолету и кораблю, которые могут двигаться на автопилоте достаточно долгое время, но рано или поздно пилот или капитан обязаны брать управление на себя, чтобы уклониться от рифов, тайфуна и просто ввести судно в порт в сложных навигационных условиях.
        Мировая история (не только нашего мира) неоднократно это демонстрировала. Рано или поздно наступает момент, когда требуется великий вождь, славный император, диктатор, наконец, чтобы интеллектуальным или силовым образом снять накопившиеся противоречия и придать государству (или миру в целом) новый импульс развития. Если такового вовремя не находится, наступает мгновенный крах или начинается необратимый процесс эволюционной деградации.
        Так что рефлексировать по поводу нашего поведения, скорее всего, незачем. Ушли форзейли, аггры, Игроки - явились мы. Придется уйти нам - появится кто-то другой. А если не появится? Вот не появился бы в Штатах в нужный момент Рузвельт - не возник ли бы там фашизм не хуже нацистского? А умри Сталин не в пятьдесят третьем, а в конце сорокового - начале сорок первого (то есть, когда все предыдущее уже свершилось, отыграть европейские и общемировые процессы назад уже нельзя, а вождя сходного калибра накануне войны не просматривалось)? Справилось бы «коллективное руководство» из тех людей, что имелись в наличии, с катастрофой сорок первого? Уверен, что нет, сам там был, знаю.
        Тем не менее, в здешней России мы вмешиваться не собираемся. Не видно, как говорится, точки приложения силы. Вот если возникнет угроза полномасштабной гражданской или внешней войны - тогда, может быть…
        Нам сейчас нужно отлаживать связь с «параллелью». Вот там нестабильность нарастает прямо на глазах. А казалось бы, весьма благополучный мирок, не чета нашему. Тот самый эффект парового котла с неисправным предохранительным клапаном. Или же, на языке психоанализа, - с эффектом вовремя неотреагированных эмоций. Наши массированные кровопускания, войны и революции XX века сбили (по крайней мере, у европейцев) накал пассионарности ниже низшего предела. А там наоборот, дело идет к «апоплексическому удару». Очень, кстати, похоже на расклады реальности «2056». Так и причина одна и та же, только Суздалев и Ростокин лучше обстановку контролируют.
        Да вдобавок некий мудрец-одиночка затеял собственную игру с пространством-временем, хотя и на иных принципах, чем Левашов (не Лихарев ли, кстати?).
        Вот туда нам и следует нанести визит, когда Сашка разберется со своей лондонской «системой» и приступит к акции «двойник» в Израиле. Не помню, писал ли я, что мы обнаружили в близкой перспективе интересную ситуацию с одномоментным «перекрытием» реальностей и возникновением энного количества людей-аналогов там и тут. Этим можно воспользоваться, но при условии, что кое-какие процессы в «ловушечно-химерическом мире» придется слегка подтолкнуть.
        На помощь к Шульгину только что вылетела Сильвия. А я, наверное, предприму пока личную рекогносцировочку, посмотрю, что там и как у братьев по разуму.
        Крайне приятно, что в полумонархическом «2005» нравы попроще, законодательство удобное, сохранившее все прогрессивные черты дореволюционного, да и золотой стандарт35, пусть и в ограниченных масштабах. Но золотые пятерки, десятки и империалы по-прежнему в обращении, а с ними нашему брату дело иметь куда удобнее, чем с нумерованными банкнотами.
        А пока возьму-ка я телефон и попробую позвонить старым приятелям. С кого первого начнем?
        ГЛАВА 16
        
        Из Сан-Франциско Шульгин перелетел в Бостон, затем в Нью-Йорк, там у него тоже были кое-какие дела, уже не финансового плана, а скорее организационного, Требовалось выйти на кого-нибудь из влиятельных лиц Всемирного еврейского конгресса и обзавестись солидными рекомендациями, а то и чем-то ненадежнее, чтобы организовать в Тель-Авиве или лучше в Хайфе отделение своего Фонда.
        Весьма квалифицированный адвокат «из наших», сумевший правдами и неправдами подтвердить здесь свой эмгэушный диплом и открыть собственную контору не на Брайтоне, что сразу бы звучало подозрительно, а прямо на Манхэттене, специализирующуюся как раз на финансовых делах (не без помощи так называемой «русской мафии», наверное, а может быть, напротив, структур, близких к российским легальным корпорациям), за хорошую плату дал ему несколько крайне полезных рекомендаций. И предложил, если есть желание, стать постоянным клиентом. То есть увидел в нем перспективную фигуру. Главное, до этого нигде не засвеченную, не связанную с одиозными «олигархами» и прочими российскими бизнес группами, одно название которых вызывает на Западе аллергию и непреодолимое желание возбуждать по поводу «каждого чиха» прокурорские расследования.
        История внезапного обогащения господина Шульгина показалась ему крайне интересной и где-то даже невероятной, но, убедившись по своим каналам, что «Соломон бразерс» все подтверждают и признают претензии совершенно справедливыми, контора «Сорокалетов, Борилов и партнеры» решила не пропускать чужой кусок масла мимо своего куска хлеба.
        - Только знаете, Александр Иванович, деньги вы с них запросили совершенно детские, - за бокалом выдержанного виски доверительно сообщил первый в списке владельцев, Максим Григорьевич. - Допустим, для первоначальной раскрутки сойдет, но вообще меньше, чем о ста миллионах в год, говорить просто смешно. И мы это, безусловно, порешаем в нужном направлении. Так что можете быть в полной уверенности. Я посажу на ваше обслуживание целый спецотдел, и мы этих соломонов выдоим, как лучшему мастеру машинного доения в советские времена не снилось…
        - Действуйте, Максим Григорьевич, какие вопросы. Только смотрите, чтобы они от расстройства не обанкротились или не сбежали со всеми активами в неизвестном направлении. Зачем нам это?
        - Помилуй Бог, Александр Иванович! С них еще наши дети и внуки будут кормиться…
        О том, что аналогичные перспективы открываются в отношении еще нескольких столпов мировой экономики, Шульгин Сорокалетову говорить не стал. «Ничего не доводи до крайности», - учил мудрец.
        Из Нью-Йорка Шульгин вылетел в Лондон, где его встретила Сильвия. Британская столица ему не понравилась. Нет, она была по-прежнему хороша архитектурно, и он с наслаждением узнавал знакомые кварталы, где ничего не изменилось за восемьдесят лет. Но если Москва за этот же период времени расцвела и процвела до невозможности, то есть просто никакого сравнения, Лондон ощутимо деградировал.
        Опять же, наверное, только с Сашкиной точки зрения, кто-то другой с ним, весьма возможно, категорически не согласился бы. Его дело. Но Шульгин-то, бывший рыцарь и человек, который с братьями короля, герцогами Уэльскими и прочими был на самой короткой ноге, помнил совсем другой Лондон. Столицу Империи, над которой никогда не заходит солнце. А что увидел он сейчас? Ну да, приличный европейский город, где магазины чуть получше, чем в Москве, да и то не все, но проигравший все, чем он некогда славился.
        Главное - люди. Он всегда обращал внимание на людей. Где гордые персонажи книг Киплинга и Конан-Дойля? Вот эти, суетливо бегающие по улицам? Да у них лица и фигуры другие! Они, что ли, могут, собрав чемоданчик, завтра отправиться на поиски страны Мепл-Уайта, в вице-королевство Индия на должность носителя «бремени белого человека», или с песнями грузиться на корабли, отправляющиеся на англо-бурскую войну? Совсем не те у людей лица. Даже после жестокой и бессмысленной Первой мировой они были иными.
        А сколько здесь всяких представителей бывших «угнетенных народов»! Чтобы в Лондоне 1921 года по улицам шлялись миллионы негров, арабов, индусов и пакистанцев?!
        Шульгин уже слышал такой термин - «политкорректность», но был совершенно уверен, что придумать его могли только проигравшие. Ага, вообразите - в 1942 году в России - политкорректность по отношению к немцам! Или немцев - к нам. Пусть там все было грубо, страшно, кроваво, но - по честному! Вы нас, мы - вас, и весь разговор. А здесь?
        Но его ведь это никак не касается? Грустно, но ничего не попишешь!
        Зато делать свои дела тут будет наверняка проще. Как в младшей группе детского сада. Только вот не с ними эти дела придется делать.
        Они с Сильвией расконсервивали ее особняк. С ним история приключилась почти та же, что и со Столешниками, только поинтереснее. В коммуналку его никто не превратил. Право собственности в Британии настолько свято, что после «внезапного отъезда» леди Спенсер минувшие девятнацать лет он так и простоял пустым. Согласно заблаговременно отданным распоряжениям (ей ведь и раньше приходилось исчезать надолго), банк продолжал перечислять деньги с ее счета в адвокатскую контору, которая, в свою очередь, обеспечивала поддержание в доме образцового порядка.
        Такое, наверное, возможно только в Англии. Жива хозяйка или нет, и куда она девалась, никого не интересовало. Умершей или пропавшей без вести ее никто не объявлял. Наследники претензий также не предъявляли. Банковский счет был в порядке, ни один договор не расторгнут, жалоб на качество обслуживания не поступало. Ну и хорошо.
        Кому какое дело, может быть, леди Спенсер предпочитает именно такой образ жизни? Приезжает по ночам, по ночам и уезжает, не считая нужным с кем-то встречаться лично. Один американский миллиардер, Хьюз, кажется, по фамилии, ухитрился прожить пятьдесят лет, и никто его ни разу не видел.
        А теперь она вдруг появилась, в полном порядке и блеске неподвластной возрасту красоты. Нанесла деловые визиты, подтвердив факт своего существования и репутацию одной из самых экстравагантных дам столетия.
        Подумала, не заглянуть ли к королеве, та по-прежнему правила и, судя но телевизионным изображениям, тоже выглядела неплохо. Но прямой необходимости в этом пока не было. Может, на очередном дерби подойти, поздороваться, просто из вежливости…
        По очень удобному изобретению этого мира, сотовому телефону, Александр связался с Новиковым, доложил о предварительных результатах своей миссии, узнал, что происходит у них. А там тоже все было нормально.
        Смешно сказать, но на родине, впервые за тысячу лет любую почти проблему можно было решить исключительно за деньги. Такого не было никогда. Нет, само собой, взятки брали всегда, и свои тарифы тоже были, обратитесь хоть к пресловутому «Ревизору», и Николай Первый говорил сыну Александру, будущему Второму, Освободителю, «что, наверное, в этой стране, Сашка, только мы с тобой не воруем». Однако и те люди, которые «не брали», занимали в обществе достойное положение, и могли что-то решать в пределах своей компетенции. А главное, было понятие «греха». То есть ты вор, и сам понимаешь, что вор, и пытаешься это дело отмолить, подразумевая потустороннее возмездие. Здесь же «честные» не имели вообще никакой силы, искать их и обращаться к ним, за исключением самых мелких дел, смысла не имело.
        Другое дело, что проведя в Москве почти месяц, Андрей так и не сумел до конца разработать осмысленную, а главное - внутренне непротиворечивую стратегию дальнейшего поведения. Достаточно быстро и легко разобрались в сути и смысле нынешней жизни, легализовались, решили жилищный вопрос. Плацдарм создан, но время его использования еще не пришло.
        Что ж, разве - просто пожить, безмятежно и не напрягаясь?
        Никаким образом вмешиваться в происходящее они не собирались, просто незачем было.
        Согласно теории, любое общество в определенные моменты времени проходит свои точки бифуркации, когда самое незначительное, но точно нацеленное и произведенное воздействие радикальным образом меняет направление мировых линий. Находить и распознавать такие точки достаточно несложно, если имеется некоторый опыт и правильным образом настроенная аналитическая компьютерная программа.
        Но бывает и иначе. Когда время вдруг становится аморфным и одновременно - невероятно устойчивым. Тогда любое воздействие, к чему бы оно ни было приложено, уподобляется камню, брошенному в трясину. Булькнет, хлюпнет, разойдутся круги по зеленой ряске, суматошно заквакают потревоженные лягушки - и все на этом. Снова тишина и спокойствие.
        Так и здесь. Три или даже четыре последние точки бифуркации, удивительно тесно сошедшиеся на коротком временном отрезке (последний раз так было в промежутке 1914-1920 г.г.), миновали, и теперь ничего похожего в обозримом будущем не просматривалось.
        Удивительно, но при этом Андрей Новиков вновь испытывал почти забытое чувство активного интереса к жизни. За предыдущие годы оно как-то незаметно померкло, стерлось. Все было ясно и предсказуемо. Юго-россия развивалась уверенно и стабильно, насколько это было возможно в тех исторических условиях. Международное положение, в отличие от середины двадцатых годов «настоящей» истории, складывалось совершенно по-другому. Не было Гамбургского восстания в Германии, ибо некому было его инициировать, Советской России было совершенно не до экспорта революций, не состоялся «пивной путч» в Мюнхене, так как «веймарское» правительство, тесно сотрудничавшее с Югороссией, получавшее от нее солидные кредиты, дипломатическую поддержку и крупные промышленные заказы, проводило внутреннюю политику, пресекавшую саму возможность возникновения правого и левого экстремизма.
        В немецких делах, кстати, серьезную роль сыграл фон Мюкке, которому не только позволили, но и помогли реализовать свою мечту о создании некоего симбиоза нацистской и коммунистической партий. А что - ничего сложного. И там и там - бывшие фронтовики, сторонники социальной справедливости, активные парни в самом подходящем возрасте, униженные разгромом Германии и Версальским миром, брошенные в нищету репарациями, инфляцией, экономическим кризисом. А некоторые разногласия по поводу того, что важнее - нация или класс, снимались довольно легко умелой демагогией.
        Советская Россия, под водительством Троцкого и контролем Левашова с его организацией, тоже помаленьку двигалась вперед путем нэпа (при сохранении командных высот партии во власти и тяжелой промышленности), и должно было все это закончиться лет через двадцать конвергенцией и мирным объединением обеих России на платформе какой-нибудь лево-правой социал-демократии.
        Европейских войн в ближайшее время не ожидалось ввиду отсутствия достаточной пассионарности у вновь возникших государств и тяжелой усталости от глобального кровопускания у победителей. Даже те последние судороги имперских амбиций, которые проявила Англия в конфликте с Югороссией, как-то сами собой сошли на нет. Не без усилий со стороны Сильвии, Шульгина и партии Черчилля.
        Так что ничего интересного в ближайшей перспективе Андрей там для себя не видел. Равно как и смысла в работе в 2056 году на стороне Суздалева и компании. Ростокину там самое место, а ему болтаться в качестве курортника или «ловить блох» для криптократов? Увольте.
        Короче, Новиков пережил нечто вроде «кризиса среднего возраста». Все, что казалось важным, - достигнуто, но впереди еще добрая половина жизни, и непонятно, какой ей следует придать смысл. В такой ситуации одни стреляются, другие начинают казановствовать и донжуанствовать, подавляющее большинство - продолжает уныло тянуть надоевшую жизненную лямку. И лишь немногие совершают поворот оверштаг. Или - через фордевинд36, как у кого получится. И обретают свежий ветер в паруса, и вместо тихой, затянутой ряской гавани впереди вновь то ли острова Южных морей, то ли Антарктида, то ли Северо-Западный проход.
        Как говаривал Фауст: «Мне скучно, бес!»
        И вот такой вдруг подарок судьбы!
        «Слушай, рабочий, война началася. Бросай свое дело, в поход собирайся!»
        Тут же вспомнились и строчки Симонова про Амундсена: «Висят в шкафу забытые одежды, комбинезоны, спальные мешки. Он никогда бы не поверил прежде, что могут так заржаветь все крючки».
        Вновь привыкать к работе «полевого агента» было не так уж и легко. Все-таки последние годы он ощущал себя персоной совсем другого уровня, а тут нужно опять вживаться в шкуру человека, который представляет только самого себя и за все сам отвечает. Ни батальон рейнджеров в нынешнюю Москву с собой не приведешь, ни линейный флот на Кронштадтский, к примеру, рейд. А главное, это и не надо.
        Им требовалась всего лишь надежная операционная база в районе намечающегося взаимопроникновения реальностей, соответствующая инфраструктура для перенесения «боевых действий» на сопредельную территорию и, главное - как это представлялось после очередного военного совета с участием Сильвии и Ирины, - поиск тех самых «зон взаимовлияния» одной реальности на другую и, хорошо бы, - людей, которые играют одинаковые (или хотя бы конформно похожие) роли в том и в другом мире.
        То есть фактически все вернулось на круги своя, и он оказался в положении Берестина (1966 года), которому Ирина предложила остаться там в должности координатора, и в своем собственном, когда на рубеже восьмидесятых она же попыталась вербовать его в ассистенты.
        Только теперь якобы мы собрались работать не «на дядю», а на себя, на благо собственных миров. Что же из этого выйдет на самом деле? Антон заверил, что, в теории, никакие наши действия в параллелях ухудшить нынешнее состояние первой и второй реальностей не могут, совершенно так же, как невозможно изменить из текущего года то, что уже случилось двадцать лет назад с ними и со страной.
        Разве что переписать учебник истории, одновременно уничтожив все остальные, а заодно и тех, кто их читал и писал. Товарищу Сталину в свое время это почти удалось.
        ГЛАВА 17
        
        Да, вопрос, конечно, уровня буридановой проблемы, с кем из уцелевших друзей имеет смысл попытаться восстановить давно оборвавшиеся связи?
        Интересные Новикову были все из тех, кто выжил и состоялся, и в деловом смысле, и просто по-человечески. Как, почему сложилась именно такая карьера у ребят, с которыми дружили, бегали по девочкам, неслабо выпивали, ну и более серьезными делами занимались? По корпоративным законам тех времен помогали друг другу, чем могли: на работу устроиться, публикацию протолкнуть, вовремя предупредить о сгущающихся тучах, да мало ли что еще.
        Не друзья это, конечно, были, в том смысле, как Левашов и Шульгин, но хорошие приятели и, в общем, надежные товарищи. Да с другими в семидесятые - начале восьмидесятых и не водились. Все знали и понимали, кто есть кто. Подлецы, чересчур «отмороженные» карьеристы и просто конформисты, переступавшие некую неписанную, но всем известную грань, подвергались остракизму.
        В этом смысле отмеченные им в списке люди были примерно равноценны, в прежние времена Новиков мог бы зайти к любому с бутылкой в кармане и без околичностей обсудить и решить все, что требовалось.
        Но двадцать лет - это двадцать лет. Да еще каких!
        Он еще раз просмотрел табличку. Редактор двухсотстраничного журнала, переполненного рекламой, - человек наверняка до невозможности занятый, да и от издателей, платящих ему сумасшедшие деньги, наверняка чересчур зависимый. В таких делах шаг вправо, шаг влево - и адью.
        Эмчеэсовский генерал-полковник, да еще и заместитель министра - не та фигура, чтобы по простому звонку принять полузабытого приятеля для приватной болтовни. Конечно, если потребуется, и его достанем, но сейчас - незачем.
        Чин из президентской администрации - та же статья. Не сейчас, Князь церкви (Андрей не помнил точно, относится ли митрофорный протоиерей и профессор богословия к этой категории, но звучит все равно красиво) тоже может пригодиться на каком-то этапе, но для этого нужно сначала соответствующую литературу проштудировать.
        Остались двое - политолог и информациолог. То, что эта «профессия» к компьютерным технологиям не относится, понятно. Белая магия какая-то. Но звучит заманчиво. Информация, дезинформация - это нам близко.
        По странному стечению обстоятельств как раз с ними у Андрея и в прежние времена отношения были наиболее простыми и, в своем роде, доверительными. Хотя чего же странного? Именно те люди, у которых за счет повышенной порядочности и склонности к эпикурейству не хватило напора или беспринципности, чтобы переть к высоким постам бульдозером, зацепились за требующие сообразительности, но не слишком обременительные занятия.
        А с кого начать? От этого, между прочим, тоже кое-что зависело. Пообщавшись с первым, он волей-неволей вынужден будет воспринять, пусть в самой незначительной мере, но все же, его точку зрения на здешнюю жизнь и на второго товарища тоже. Это в философии называется бихевиоризм, теория, что не только методика и инструмент изучения влияют на исследуемый объект, но и наоборот - тоже.
        Бросать монетку - пошло. Пойдем по алфавиту. Не ответит первый - обратимся к следующему в списке.
        Политолог был Александровым, а информациолог аж Сысоевым, Значит, быть по сему.
        - Юрий Трифонович? - осведомился Андрей, когда с той стороны провода после пятого гудка услышал недовольное: «Ну?»
        И еще раз «Ну!» - теперь уже утвердительно повторил знакомый, пусть и слегка подсевший по сравнению с восемьдесят четвертым годом голос.
        - А чего это ты такой невежливый? Так, на хрен, всю клиентуру растеряешь. Вдруг тебе серьезный человек с серьезными намерениями звонит. А ты - «Ну!». На конюшне воспитывался?
        - Да какое твое… - начал набирать децибелы голос, и вдруг осекся. - Постой, это кто говорит? Не ты ли, Андрюха, мать твою греб-перегреб до седьмого колена в латинской транскрипции…
        - А если? - вкрадчиво спросил Новиков.
        - Да ты, мать-перемать, откуда, на хрен, взялся? Мы все думали, замочили тебя, на хрен, в темном переулке и труп в бетон закатали. Или рванул на Запад с концами… А ты живой, что ли, бля?! Откуда взялся, старец Федор Кузьмич долбаный? Ты вообще откуда звонишь?
        Новиков не помнил, чтобы товарищ разговаривал в таком стиле. Ну, бывало, конечно, однако - в пределах, теперь же матерная составляющая далеко зашкаливала за пятьдесят процентов текста.
        Может, в политологии теперь так принято?
        - Я это, я. Из Москвы звоню. Заскочил вот, начал своих разыскивать. Тебя - нашел. Может, посидим где? Обменяемся, так сказать, новостями…
        - Ни хера себе, новостями. За двадцать лет? А почему и нет? Посидеть? Где б нам посидеть? Ты в каком месте?
        - В самом центре.
        - И я недалеко. Давай через час в кабаке Домжура?
        - А поприватнее если? Чтоб не было вокруг братьев по профессии? Такой, знаешь, ресторанчик с фейсконтролем, тихий, пустой, никто ничего не спрашивает и не в свои дела не лезет… Кстати, угощаю я, чтоб посторонние мысли встречу не омрачали.
        Сговорились встретиться на углу Сухаревской площади, обоим добираться почти одинаково, и подходящее заведение якобы поблизости имеется.
        Александрова Андрей узнал, но сделав специальное усилие для совмещения идеального образа с представшим его глазам объектом.
        Пополнел друг, обзавелся полуседой бородой, щеки обрюзгли. Ну, а что вы хотите, человеку крепко за пятьдесят, и жизнь здоровой не назовешь. Хоть с психической точки зрения, хоть с диетологической. Пьет, небось, по обстановке, закусывает черт-те чем, ночами кофе глотает (как они все в молодости), по две пачки поганых сигарет в день спаливает. Да если и хороших, все равно. Работа ведь такая…
        Новикову стало неудобно за свой цветущий вид, хотя он и постарался состарить себя, сколь возможно, Ирина специальными составами усугубила загар, разукрасила его щеки морщинками, трехдневную щетину, модную в определенных кругах, тоже тронули серебром, и короткую прическу окрасили в тональность «соль с перцем». Но все равно он выглядел скорее на неплохие сорок с лишним, чем на хорошие пятьдесят пять. Да и глаза выдавали, если невзначай снять очки. Хорошо еще, моросящий туман скрадывал детали и подробности.
        Приобнялись традиционно, повосклицали, как водится, направились к присмотренному Андреем ресторанчику, который оказался вполне приличен по антуражу и почти пуст. Время такое. Бизнес-ланчи закончились, до вечернего разгула еще далеко.
        Странно, но в личном общении Юрий употреблял нецензурную лексику не в пример реже, чем по телефону.
        Торопя официантку, Александров едва дождался заказанного графинчика, тут же разлил по первой.
        - Поехали. Ты не думай, я не алкаш, надраться и дома мог бы. Просто разнервничал ты меня. Полчаса уже не в себе. Ну, давай, рассказывай. Без лишних подробностей. Самую суть.
        Андрей ухитрился уложить свою легенду в десять минут, потому что лишние подробности действительно могли вызвать у искушенного человека ненужные вопросы, ответить на которые было бы трудновато.
        - И что, за все время ни разу в Москву не приезжал? Не могу поверить. Эмигрант - не твоя роль.
        - Приезжал несколько раз. И в Питер тоже. У меня там дела только раскручивались, да и по миру поболтаться захотелось, когда деньги появились, а здесь по большому счету мне особо делать нечего было. Что не звонил - так сам помнишь, какие тогда времена и настрои были…
        Тут Андрей просто сыграл на самой примитивной психологии. Ну, не знал он этих времен в деталях и подробностях, как Юрий, на своей спине и шкуре их испытавший и переживший. Но и одного вечера девяносто первого хватило, чтобы спроецировать собственные ощущения на мировосприятие друга, стократно их при этом усилив. Получилось, в общем-то.
        - Ясно, гражданин мира. У нас таких много оказалось. При коммунистах рубахи рвали за Свободную Россию, а как слиняли - по херу им и свобода, и Россия. Кто на гастроли заезжает время от времени, уму-разуму нас учить, а кто и нет. «На Васильевский остров я приду умирать!»37. Ага, ждите…
        - Это не про меня, Я теми делами не занимался. Просто, когда меня в загранку перестали выпускать соб спецкором, я слегка обиделся. Мать, думаю, вашу! Я на вас пахал со всей душой и талантом, вам бы мои корреспонденции в кружке политпроса при Политбюро изучать и конспектировать, глядишь, кое-что и поняли бы в «теории освободительных движений», пару миллиардиков для народа сэкономили бы…
        Здесь Новиков говорил чистую правду. Он на самом деле откровенно писал из Центральной Америки о реальном смысле борьбы тогдашних сандинистов и сапатистов и, в меру информированности, куда деваются бесконечные миллионы «интернациональной и братской помощи». Кое-что из его материалов попадало в «синий» и даже «белый» ТАСС38, но чаще слишком молодой и слишком настырный корреспондент начальство просто раздражал.
        Как однажды выразился Сталин в адрес Михаила Кольцова39, «нам в Испании журналисты нужны, а не «теневые послы».
        В случае Новикова до расстрела дело не дошло, но при первом же «проколе» его отозвали.
        - А тут у меня случай подвернулся, через Минрыбхоз сходить на полгода в океан, живописать трудовые будни добытчиков минтая и сайры. Штампик невыездного мне в дело поставить не удосужились, только из клана международников исторгли, так что все обошлось тип-топ. Ну и при первом же заходе на Ньюфаундленд я слинял. Дальше, как обычно.
        С полчаса они выпивали, закусывали, Юрий рассказывал о своей здешней жизни.
        - Нет, ну ты как хочешь… Сидим вот с тобой и как вчера расстались! Тут катаклизмы геологические, Союза нет, советской власти нет, вообще чуть не полжизни - коту под хвост, а вот сидим, водку пьем, и, если по сторонам не смотреть, - что было, то и есть!
        Нет, я тоже не жалуюсь. При деле, не бедствую. А так, как ты, - не смог бы. На Западе я тоже бывал, и по грантам, и так. Не по мне. Тупо все, скучно. Тебе, значит, в кайф. Ты вон и выглядишь, как пацан. Не знал бы, что ровесники, не поверил бы. Правда, у меня дед и в семьдесят по бабам ходил, по пьяни для забавы через забор прыгал, а тут… - Он грустно шлепнул себя по прилично свешивающемуся через ремень животу, пригорюнился ненадолго.
        Уводя тему в сторону, Новиков начал расспрашивать Александрова о сути и смысле его деятельности, о старых знакомых, о связях. Для чего, собственно, и затеял встречу. В общем-то, он не ошибся. Юрий знал достаточно много, и связи не только не растерял, а значительно приумножил. Да и странно было бы, если б иначе. Вся его политология заключалась в том, что по заказу всевозможных печатных изданий и контор политтехнологов он собирал доступную информацию, включая пьяную болтовню и слухи, циркулирующие в тех или иных кругах, составлял обзоры, прогнозы. Запускал в «независимые» издания созвучные моменту и чьим-то интересам подписанные и «редакционные» материалы, В общем, не столько изучал, сколько формировал общественное мнение, А то, что взгляды и идеи приходилось отстаивать и внедрять подчас полярные, его заботило мало.
        Выпили они прилично, но это входило в условия задари. Новиков убедился, что Александров действительно не алкоголик, что было неприемлемо для замысла, а просто нормальный пьющий журналюга. А много ли их, непьющих?
        - А собственные убеждения, хоть какие, ты имеешь? - между прочим спросил Андрей.
        Юрий рассмеялся несколько раздраженно.
        - Ты че, замполит, что ли? Какие теперь, на хрен, убеждения? Задумался вдруг. Двумя затяжками докурил сигарету.
        - Нет, кое-какие наверняка остались. Вот, например, нынешнюю власть и жизнеустройство менять не желаю. Пусть все как есть, так и останется. Ни на «Советскую Россию», ни на «Завтра» не работаю. Явлинского тоже не уважаю. Просто историю хорошо помню, как перед семнадцатым годом все хором орали: «Долой самодержавие!» И кадеты, и большевики, и меньшевики, октябристы, кажется, тоже орали. И что? Нет уж, хватит! Дайте мне прилично зарабатывать и дожить здесь, в единственно спокойном и сытном времени после тринадцатого года, сколько там осталось… Вот и все убеждения.
        - Спасибо, Юра. Ответ исчерпывающий. Тогда мы, наверное, сработаемся. Ты сколько сейчас имеешь? В среднем?
        Александров взглянул на него с опаской. Здесь такие вопросы считались бестактными в лучшем случае.
        - Когда как, - осторожно ответил он. Потом, наверное, прикинул стоимость плавно переходящего в ужин обеда, который обязался оплатить Новиков. - Ну, от штуки баксов,.. Больше - бывает, но нечасто, меньше тоже редко. Да, вот так в среднем.
        - Для Москвы, говорят, неплохо. А если - десять и регулярно?
        - Подожди, я сейчас…
        Юрий почти твердыми шагами направился к двери туалета, помещавшегося здесь отчего-то наверху, на окружавших полуподвальный зал антресолях.
        Вернулся, явно освеженный, с влажными волосами. Налил еще по полной (девушка уже трижды обновляла им графинчик).
        - Повтори, медленно. Сколько?
        - Я уже сказал. Десять. Мимо кассы. В месяц. Дальше видно будет.
        - И за что же, интересно?
        - За то же самое, но при этом мои заказы и просьбы будут приоритетными. В свободное время - продолжай фрилансировать, если это, опять же, не пойдет в перекос с моими пожеланиями.
        - А - зачем?
        Теперь рассмеялся Новиков.
        - Вот это - отдельный разговор. И явно не сегодняшний. Так что забудь все до утра, на хрен, и - гуляем. Как в семьдесят шестом в «Лабиринте». Помнишь?
        - Помню, - слегка набычившись, ответил Юрий. - Я вообще много чего помню. Масса людей, если бы помнили, о чем я могу помнить, давно бы меня заказали. И без проблем их желание было бы реализовано… Вмажем?
        - Свободно! - Новиков чувствовал, до какой поры товарищу еще можно позволить покуражиться, а где поставить точку и лично отвезти его домой. Или - на Столешников, по ситуации.
        Но все равно в этом подвальчике сидеть было приятнее и наверняка безопаснее, чем в кафе «Виктория» всего двенадцать лет назад.
        Тут вдруг Александров щелкнул пальцами, подзывая официантку.
        - Девушка, прошу, двойной «Алка-Зельцер».
        Немедленно был подан высокий стакан с зеленой пузырящейся жидкостью. Юрий залпом сглотнул, посидел пару минут, молча глядя на столешницу, поднял голову.
        - Теперь я готов к деловому разговору. Ты, по правде, - кто и чего хочешь?
        Андрей демонстративно выпил водку. Не нуждаемся, мол, в ваших отрезвителях.
        - Я - по-прежнему я, сколь возможно оставаться в том же качестве через двадцать лет. Если угодно - Д'Артаньян из второго тома. Появился у меня приличный бизнес с выходом на Россию. Никакой политики. Как говорила одна баба, не помню, из какой книжки: «Мы против властей не бунтуем!» Если тебя мои слова в чем-то убеждают - продолжим. Да ты и сам увидишь, по мере течения времени, что ни уголовщины, ни желания вмешиваться в дела властей в моих схемах не присутствует. А зарплата - конкретная. Так как?
        - Продолжай, - по-прежнему мрачно ответил Александров.
        - С удовольствием. Как считаешь, Славка Сысоев с его «информационистикой» может пригодиться? И чем он вообще в своей Академии занимается?
        - Херней, - конкретно ответил Юрий, - но вообще база у них хорошая. Аппаратуры навалом, помещение приличное, на западные фонды выходы есть.
        - Как человек он не слишком изменился?
        - Темпора мутантур, эт нос мутамур ин иллис40. Ровно, как ты и я. Сукой не стал, точно. Заработать не прочь - точно. А как разговор пойдет - не берусь прогнозировать, сам попробуй.
        - А остальные? - он положил перед Александровым свой список.
        - Молодец, никого не забыл. Из живых, я имею в виду. Что ж, квалификация чувствуется. Наверное, и вправду с тобой стоит поработать. Хочешь, я со Славкой предварительно сам переговорю, и вот с этим, - он отчеркнул ногтем не президентского секретаря, как ожидал Андрей, а церковника.
        Что ж, местному человеку виднее.
        После «Алка-Зельцер» Юрий снова с удовольствием выпил водки, закурил. Минут десять поболтали на совершенно посторонние темы. Новикову просто было интересно узнать о судьбах некоторых приятельниц, прикосновенных к их прошлым забавам, да и вообще, исподволь, о стиле и нравах нынешнего, способного принять его в свой крут общества.
        Закончилась дружеская вечеринка не совсем привычным для Андрея образом. Уже девушка подала счет, заложенный в отдельную папочку, он положил туда требуемую сумму и чаевые «на свое усмотрение», собрался вставать, докуривая последнюю сигарету.
        - Ну, раз поговорили, - без всякого стеснения заявил Александров, - так, может, и авансик выдашь? Мне же начинать работу придется…
        Принципиальных возражений Новиков не имел, и вообще для него денежные вопросы не имели абсолютно никакого значения, но все равно царапнуло что-то. Не те, не те времена, и люди далеко не те! Да просто стыдно было бы так вот, в лоб…
        Ну так и отвечать надо соответственно. Заодно и посмотрим лишний раз, что с людьми способны сделать двадцать лет и смена исторической формации.
        Андрей не торопясь достал из внутреннего кармана бумажник. Оглянулся, не смотрит ли кто, но смотреть было некому. Гостей раз-два и обчелся, и все далеко, официантки столпились в своем закутке перед раздаточной. Раскрыл его и положил перед приятелем. - Возьми, сколько сам считаешь нужным… - и демонстративно отвернулся, разминая очередную, совсем уже нежеланную сигарету. Просто чтобы руки занять.
        Стол содрогнулся от удара кулаком. Даже официантки дернулись испуганно, но тут же снова успокоились. На скандал с битьем посуды и ломкой мебели выходка клиента не тянула.
        - Ты что, бля, твою мать и так далее! Ты за кого меня держишь? Ты что, бля, тут из себя строишь?! Да я, бля, твой поганый бумажник…
        - Тихо, Юра, тихо. - Новиков своей тяжелой рукой все-таки тридцатипятилетнего тренированного мужчины легко прижал к столешнице вялое, хотя и массивное предплечье товарища. - Я же думал, вы тут в Москве по-новому живете, по рыночным законам… Что ж я неправильного сделал? Ну, одичал немного на Западе, прости. Ты спросил аванса, я его тебе предложил, причем без запроса. Разве у вас теперь не так?
        Но смотрел Андрей на Александрова и произносил свои слова, как мог бы это делать именно году в семьдесят пятом - семьдесят восьмом. Кто представляет, поймет без пояснений, иным растолковывать слишком долго.
        - На хрен, Андрюха, на хрен, на хрен… Ты что, бля, прямо оттуда явился, немым укором? Подавись, мол, старый хер, этими погаными бумажками, а я вас всех, пигмеев, там и там видал… (Пигмей - это у них одно время была такая уничижительная дефиниция для определенного сорта людей). То-то ты такой молоденький да гладкий, пьешь и не пьянеешь…
        Он глубоко, со стоном вздохнул, уронил голову на сжатые кулаки.
        - Может, еще зельцеру? - участливо спросил Андрей. Цель была достигнута, даже с перебором.
        - Какой, на хер, зельцер? Бери водки, поедем ко мне, или к тебе, как хочешь, там настоящий разговор начнем. А здесь - остолбенело…
        ГЛАВА 18
        
        За последние месяцы обстановка на Ближнем Востоке серьезно обострилась. Тут и влияние американского вторжения в Ирак, и резкая активизация палестинских радикальных организаций и движений, повышающийся градус межарабских противоречий, то и дело вспыхивающие конфликты между арабами-христианами и мусульманами, суннитами и шиитами, и военный переворот в Сирии и, наконец, иранский фактор.
        Перед угрозой готового вот-вот вспыхнуть ранее небывалого катаклизма - сочетания тотального терроризма, нескольких гражданских и наряду с ними межгосударственных войн (причем с реальной угрозой применения оружия массового поражения) - Совет Безопасности ООН, НАТО и правительство России приняли на удивление легко согласованное решение ввести в регион действительно серьезные по численности и вооружению миротворческие силы. Почти по той же схеме, как в начале 50-х на Корейский полуостров, то есть отнюдь не исключая возможности ведения полномасштабных боевых действий против любого агрессора, как бы он ни назывался и какие бы предлоги и поводы ни использовал.
        Еще год-два назад столь решительные и согласованные действия проходили бы по разряду ненаучной фантастики, а сейчас вдруг стали реальностью. Впрочем, история любит такие шутки. Кто мог бы предвидеть славный боевой союз сталинского СССР и западных демократий против общего врага, который каждому из участников коалиции был культурно, классово, идеологически вроде бы ближе, чем они - Друг другу. Однако с 22 июня сорок первого и до Фултонской речи Черчилля в сорок шестом все у них складывалось вполне по-товарищески.
        При одной из стычек российских миротворцев с террористами в районе израильско-ливано-сирийской границы и произошло одно из первых «коротких замыканий» между мирами41.
        Для встречи с Ляховым-первым Шульгин и прилетел в Израиль.
        В запасе у него было почти две недели, за которые он успел, используя в основном очень авторитетные рекомендательные письма, сделанные крайне влиятельными людьми из Штатов телефонные звонки «кому нужно», а также и «бескорыстные пожертвования» от себя лично, зарегистрировать свой Фонд, открыть несколько банковских счетов, снять приличный домик в Хайфе под офис и собственную резиденцию.
        До сегодняшнего дня Шульгину в Хайфе бывать не приходилось. В советские времена - по понятной причине, а в двадцатом и последующих годах тогдашняя британская подмандатная Палестина не входила в сферу интересов их Братства. Белый Крым. Константинополь, Западная Европа - да, а что делать нормальным людям в таком захолустье?
        А вот сейчас, поселившись в отеле, прошлявшись по городу, благо время у него еще было, он понял, что место, куда он попал, ему нравится. Вполне себе европейский город с легким левантийским акцентом. С язы ком тоже все в порядке, почитай, что каждый третий местный житель в той или иной мере говорит или понимает по-русски, и русскоязычной прессы достаточно, и вывесок. А на крайний случай и английский сгодится, так что учить иврит не было никакой необходимости.
        Погода вполне подходящая, тепло, солнечно, хотя еще утро, но градусов никак не меньше восемнадцати по Цельсию. Утреннее море выглядит великолепно, густо-синие пологие волны, искрящиеся солнечными бликами, несколько круизных теплоходов в отдалении и россыпь яхт у самого берега. Всюду следы недавнего праздника, местные «русские» справляли Новый год по полной, а еще тут у них и Ханука недавно отмечалась.
        Вот, кажется, и то место, которое ему нужно. Объект акции должен появиться здесь в ближайшие минуты. Так, по крайней мере, рассчитал запрограммированный на поиск узловых межвременных перекрестков компьютер. Имелся бы он у них тогда еще, в восемьдесят четвертом, скольких неожиданностей и антиномий42 удалось бы избежать. Тоже, конечно, не панацея, но все ж таки нечто вроде миноискателя.
        На почти пустынной в этот час набережной небольшое кафе. Веранда с деревянной балюстрадой под полосатым полотняным тентом. Пять круглых столиков. Стойка с разнообразными напитками, несколько алюминиевых пивных бочек, ряд фарфоровых кранов, высокие стаканы и массивные, немецкого вида кружки. Вполне подходящее местечко, чтобы никуда не спешащему офицеру захотелось утолить естественную утреннюю жажду.
        Да вот и он. Хоть и переоделся в штатское, но все равно сразу видно, что офицер и что русский.
        Симпатичный, уверенный в себе парень, выглядящий никак не старше своих тридцати, только вот по сторонам смотрит слишком внимательно, что, в общем, неудивительно для человека, попавшего из дальнего гарнизона в праздничный приморский город. Но дело явно не только в естественном любопытстве, он еще и опасается. Палестинских террористов, наверное? Думает, они тут прямо стаями по улицам ходят? Ничего такого он, конечно, не думает, знаком с местной обстановкой, просто работает естественная привычка военного человека держаться настороже на неподконтрольной территории.
        Сел за столик, сделал заказ. Первую кружку выпил залпом, закурил, потянулся, думая, что за ним никто не наблюдает. Подвинул к себе вторую. Теперь, пожалуй, пора.
        Повторяется, с некоторыми поправками на время и ситуацию, мизансцена встречи с капитаном Басмановым43. Этот парень, кстати, тоже капитан.
        Шульгин походкой скучающего фланера поравнялся с заведением, приостановился, будто в раздумье, затем решительно шагнул на веранду.
        - Извините, если вы не против… - Шульгин взялся рукой за спинку стула, подвинул его к себе, будто уже получил разрешение, положил на соседний мягкую велюровую шляпу (привык в двадцатые годы, где выходить на улицу без головного убора почти так же неприлично, как без штанов), прислонил к подлокотнику трость.
        Офицер взглянул на него с некоторым удивлением, но не возразил. И русскую речь незнакомца тоже воспринял, как должное. Молча сделал глоток пива. - Благодарю вас. Не считайте меня хамом…
        - Отнюдь. Наверное, у вас есть причина. Тоска заела, жена ушла, в карты проигрались, а поделиться не с кем. Тем более, если вы недавно из России. Местные, наверное, не столь расположены к спонтанным излияниям эмоций…
        - Да нет, с этим тут, кажется, все в порядке. Просто есть у меня к вам некоторый разговор, который может показаться вам небезынтересным, Вадим Петрович.
        - И на какую же, простите, тему? - голос Ляхова сразу стал жестким. - Меня вам никто не представлял, и тем не менее. Вы за мной следите? Кого представляете?
        - В данный момент - исключительно самого себя. А что до вашего имени - что же тут странного? Да, меня посвятили в подробности событий, в которых вам довелось участвовать. И я, честно сказать, удивлен безалаберностью, с которой ваше командование предоставило вас самому себе. Знаете, мы же все-таки на Востоке, в весьма и весьма горячей его точке. Не Подмосковье и не Сибирь какая-нибудь, Рискуете вы, и сильно рискуете.
        - Больше, чем на перевале?
        - Сейчас, может, и не сильнее, но в ближайшем будущем… Отнюдь не исключаю, что вам захотят отомстить, то есть - пуля в спину или нож под ребро. Или же - похитить в каких-либо политических целях. Это здесь постоянно происходит, как вы знаете.
        - А вы, собственно, кто? Что не наше ФСБ - понятно. ГРУ, ЦРУ или сразу МОССАД? Вербовать будете?
        - Зачем бы МОССАДу вас вербовать? У них что, своих «русских», в том числе и врачей, не хватает? Что здесь, что в Москве? Какая от вас любой разведке может быть практическая польза? Или у вас папа депутат Госдумы, олигарх, прости Господи?
        - Вроде и никакой, - самокритично согласился Ляхов. - Тогда в чем ваш интерес?
        - Личный. Разведкам и контрразведкам вы действительно не нужны, а вот меня - заинтересовали. Люди которые время от времени снабжают меня информацией, сообщили о том, что произошло. Это мне понравилось. Я навел кое-какие справки и понял, что не ошибаюсь. Вы именно тот человек, который мне нужен.
        - Пока я не уверен, нужны ли вы мне. Потрудитесь выражаться конкретнее и понятнее. Кто вы, чем занимаетесь, что хотите от меня? В такой примерно последовательности.
        - С удовольствием. Зовут меня Шульгин Александр Иванович, нынешняя должность - вице-президент частного международного фонда, поощряющего исследования в области паранормальных явлений. Штаб-квартира в Сан-Франциско, имеются отделения в десятке университетских городов цивилизованного мира, в том числе и в Петербурге. Интересует нас самый широкий спектр проблем, от телепатии и телекинеза до уфологии и филиппинской медицины. В том числе - измененные состояния сознания…
        - Занятно. Но, как мне кажется, в последнее время такие тематики как-то вышли из моды. Пик их расцвета миновал, увы, еще в девяностые, как мне помнится. - Лицо собеседника выражало некую смесь иронии и сочувствия, Мол, ты-то, господин, производишь впечатление нормального, а вот поди ж, такой ерундой занимаешься и серьезных людей отвлекаешь. - В любом случае не понимаю, чем вас заинтересовал именно я.
        - Да как же! Неужели вы станете возражать, что не далее как позавчера с вами случилась невероятная вещь с точки зрения даже обычной теории вероятности. Если же обратиться к более тонким материям… Ну не должны вы были выжить, уж поверьте знатоку. Кроме того, я уверен, что при этом пережили очень отчетливые симптомы этого самого измененного состояния. Ну, припомните, что вы чувствовали и думали, собираясь геройски погибнуть в бою? Вы же врач с приличным стажем и разнообразной специализацией. Я, к вашему сведению, тоже врач, и тоже в армии служил, начальником ПМП на Дальнем Востоке, примерно в год вашего рождения или вокруг этого, в разгар советской власти, но в принципе военно-медицинская служба во все времена одинакова. Так, незначительные сюжетные варианты…
        - Как же это? - поразился Ляхов. - В год моего рождения ! Сколько же вам лет в таком случае ?
        - Слегка за пятьдесят, а что? Вы же семьдесят пятого года? Ну, а я в семьдесят втором институт закончил и в армию призвался…
        - Хорошо выглядите, Я бы вам больше сорока не дал.
        - Генетика, у меня в роду все мужики до упора сохраняли вполне приличный экстерьер.
        Самое забавное, что Ляхова настолько поразило несоответствие внешнего облика и паспортного возраста собеседника, что он как-то без особых эмоций пропустил гораздо более удивительный факт - а откуда бы незнакомцу знать о его душевных переживаниях и мыслях в ходе боя?
        Впрочем, чуть позже Ляхов спросил и об этом.
        - Вы, коллега, весьма невнимательны, что, впрочем, вполне извиняется пережитым… Вчера, во время застолья с подполковником из штаба вы очень детально пересказывали, чуть ли не поминутно, все, что делали и думали в бою. Он, в отличие от вас, все очень хорошо запомнил и мне изложил. Ну, у него это профессиональное, пусть и выпили вы примерно поровну…
        - Так он что, тоже ваш сотрудник?
        - Скажем проще - хороший приятель. Просто так все удивительно сошлось - ваше приключение, мой приезд сюда и то, что Владимир оказался как бы связующим звеном в этой истории. Но мы слегка отвлеклись, вам не кажется? Я вот все время думаю - как бы мне вам подтвердить, что маньяком я ни в коем случае не являюсь, что намерения мои самые положительные и что некоторыми паранормальными способностями наша организация все-таки владеет…
        - А наша беседа вам сейчас ничего не напоминает? - с легкой иронией вдруг спросил Ляхов, который, как видел Александр Иванович, совсем не потерял присутствия духа и здравомыслия.
        - Как же, как же! Я, если угодно, даже несколько форсирую эту аналогию и с самого начала ждал, что вы вот-вот зададите мне буквально висящий в воздухе вопрос. Что ж, классическую литературу мы оба почитываем, что отрадно, но сходство здесь весьма поверхностное, разве что сам факт неожиданной встречи двух умных людей, а больше - ничего. Скорее даже - полная противоположность. Никаких внезапных смертей и прочей чертовщины не предполагается. Это я точно знаю. Аранжировка же встречи - ну, отнесите ее на счет моего пристрастия к дешевым эффектам. Однако я чувствую, что приятная наша беседа заходит в тупик, и чем бы я мог вас убедить? Ах да, вот! Ваш боевой товарищ, майор Тарханов, он, кажется, серьезно ранен? Как его состояние, и где он сейчас находится?
        - Состояние его тяжелое. Слепое проникающее ранение в голову. Вторые сутки без сознания. Я как раз собирался навестить его в нашем госпитале. Здесь недалеко, километров тридцать. Надеюсь, операция ему поможет, у нас есть очень приличный нейрохирург, да и израильские медики обещали все возможное содействие…
        - Будем надеяться на лучшее. А давайте-ка вместе съездим? Вдруг и я что-нибудь посоветовать смогу…
        - Давайте, - легко согласился Ляхов. - Хуже в любом случае не будет.
        - А уже после визита и продолжим наш разговор…
        Разумеется, пока они ехали, разговор их не прекратился, просто они оба старательно обходили моменты, могущие стать предметом разногласий и никчемных сейчас споров. Вполне такая светская беседа. Коснулись состояния военной медицины сейчас и тридцать лет назад и сошлись на том, что никакого серьезного прогресса в ней не случилось. И штаты, и тактика, и даже комплекты медикаментов и оборудования оставались примерно теми же.
        Шульгин попутно рассказал о том, как он сам приобщался к разного рода эзотерике (в том числе и общаясь с тунгусскими шаманами, что стало возможным потому, что сын самого авторитетного из них служил у него в ПМП санитаром) и как ему вообще повезло, что удалось в самом начале девяностых годов оказаться в одном заграничном институте в период краткого оживления научных обменов. Тогда он и получил приглашение поработать на фонд, в котором теперь занимает столь высокое положение.
        Ляхов поинтересовался, а в чем, собственно, деятельность этого почтенного учреждения заключается, вполне здраво рассудив, что деньги под ерунду и смутные обещания невиданных успехов в будущем при западном прагматизме могут бесконтрольно выделяться год, ну два. А потом любой разумный бизнесмен найдет своим средствам более достойное применение.
        - Тут вы и правы, и не правы одновременно, - мягко поправил его Шульгин. - В случае, когда имеешь дело с чем-то вещественным, материальным, так обычно и случается. Скажем, от разработчиков двигателя нового типа или компьютерной программы конкретного результата непременно потребуют по прошествии некоторого времени. В нашей же области… И результат не столь очевиден, и люди, готовые финансировать наши исследования, сами отличаются специфическим устройством мышления. Идеалисты они, в широком смысле слова. Но и результаты у нас кое-какие интересные все-таки есть. Настолько интересные, что деньги под них выделяются незамедлительно и беспрепятственно. В чем я и попытаюсь вас убедить в ближайшее время…
        В бригадном госпитале Ляхов знал всех, и через полчаса они уже беседовали с ведущим хирургом, сорокалетним майором Столяренко, который без обиняков сообщил, что операция сама по себе прошла успешно…
        - То есть больной не умер на столе, - без усмешки вставил Шульгин, и майор, безошибочно узнав коллегу, кивнул.
        - Однако прогноз, на мой взгляд, неутешительный. Осколок поразил такие-то и такие то зоны мозга плюс последствия субдуральной гематомы… Одним словом - тянуть мы его будем, но рассчитывать на положительную динамику я бы поостерегся.
        - Все понятно. А обещанная консультация с местными светилами была? Майор махнул рукой.
        - Что мы, не в одних институтах учились? Оборудование у них получше, медикаменты кое-какие, а так…
        - Ну, коллега, вы все-таки слишком мрачно смотрите на вещи, - с некоторым задором произнес Шульгин. - Вон, помните, Кутузову Михаилу Илларионовичу два раза голову круглыми свинцовыми пулями навылет пробивало - и ничего. Выздоровел, без анестезии, асептики и антисептики. Не то что томографов, рентгена у тогдашних лекарей не имелось, железными зондами раневой канал исследовали…
        - И что вы этим хотите сказать?
        - Да вот позвольте мне снимки посмотреть и на раненого тоже… Был у меня в практике случай, когда профессор Гронфайн поставил пациенту диагноз травматического разрушения спинного мозга. С соответствующим прогнозом. А я припомнил кое-какие экзотические методики Востока, и, не хвастаюсь, он у меня через месяц забегал.
        - Профессор? - неловко сострил майор.
        - Профессор тоже, но по другой причине…
        Военврач пожал плечами, а вот Ляхову в голосе Шульгина что-то такое почудилось.
        - Смотрите, коллега, я не ревнив и комплексами не страдаю. Если что - буду только рад. Но осколок под гипоталамусом - это вам не контузия поясничного отдела.
        Таков ведь оказался окончательный диагноз?
        - Да нет, разрыв там все-таки был. Ну, ведите в палату и оставьте нас с раненым наедине, так примерно на полчасика.
        Столяренко снова пожал плечами.
        - Пошли в ординаторскую, - предложил он Ляхову. - Остограммимся, операций у меня сегодня не будет.
        Того, что, воспользовавшись случаем, странный коллега сотворит что-нибудь с майором Тархановым, он совершенно не опасался.
        - Он чего - из породы непризнанных гениев или просто псих? - осведомился Столяренко, наливая по второй мензурке. - Где ты его откопал?
        - Сам подвернулся. Предложил у него поработать в какой-то шарашкиной конторе, но за серьезные бабки.
        А в подтверждение прямо в машине предложил выписать чек на любую приемлемую для меня сумму…
        - Ну и? - заинтересовался майор.
        - Ты же понимаешь, мы тут все не дураки. Если речь идет о деньгах, сразу соображаешь, кидают или нет. Я спросил скромно - а вот если, пока переговоры, то да се, в качестве аванса десять штук для вас не сложно будет?
        - Штук - чего? Не шекелей же?
        - Само собой.
        - И как?
        - Вот они, - Ляхов предъявил майору стандартную заклеенную пачку известных американских сторублевок.
        - Что ж, для начала не слабо. Если псих, то состоятельный. Ты позволишь? - Столяренко аккуратно вытянул из пачки две бумажки. - В магазинчик прапора пошлем, а то мне этот спирт вот уже где! - он показал жестом, где именно.
        - Да и больше бери, - две рюмки чистого плюс все пережитое сделали Вадима крайне толерантным к бесцеремонности товарища.
        - Пока хватит. А ты как думаешь, что он интересного нам скажет, когда от пациента выйдет?
        - Не знаю, - честно ответил Ляхов. - Соврет что-нибудь, потому что ничего умного тут придумать невозможно, если ты все правильно в его состоянии понял!
        - Я - правильно! Пятнадцать лет в мозгах копаюсь, и обычно, если и ошибался, то только в худшую сторону.
        Эта фраза показалась Вадиму интересной. Правильно ли коллега сформулировал? Как это - в худшую? Вроде бы все должно быть наоборот. Если врач ошибся в лучшую - понятно. А в худшую?
        От излишних размышлизмов, способных завести неизвестно куда, их отвлек Шульгин, вошедший в ординаторскую с брюзгливой миной опытного консультанта, настроенного уесть коллег, уличив их в безграмотности.
        - Так. Пьете, доктора. Казенный спирт, который лично мне выдавали восемнадцать килограмм на полугодие. А вам сколько?
        - Это где же - восемнадцать? - живо заинтересовался Столяренко.
        - В отдельной сахалинской бригаде морской пехоты.
        - Нам - меньше выдают, - посетовал майор.
        - И правильно делают. Я бы вам и стакана лишнего не налил. Ни хрена вы в медицине не понимаете, коллега, Вы какой институт заканчивали?
        - Саратовский военфак, - невольно привстал Столяренко, услышав в голосе Шульгина металлические ноты.
        - Так вот я вам диплома бы не выдал. Военфельдшером в БМП взял бы, может быть. Какой, на хрен, осколок? Какая тяжелая травма мозга? Чем вы тут вообще занимались, майор? Человека по башке тупой железкой трахнуло, а вы натуральный хеппенинг устроили! Вам что, для сертификации сложных операций не хватало?
        - О чем вы, господин Шульгин? И вообще, ваш тон… - подскочил с места майор.
        - Да пойдите и посмотрите. Или вам рентгенологи туфту на уши вешали, или вы мне!
        Майор вернулся из палаты в совершенно обалдевшем состоянии.
        Но удивительно быстро взял себя в руки. Крепкой выдержки был человек.
        - Не знаю, кто вы на самом деле, господин Шульгин, но я-то - не дурак. Вы подменить пациента не могли. Исключается. Но и того, что произошло, быть не может. Прошу объясниться. Хотя бы - с глазу на глаз!
        - Мне что - уйти? - спросил Ляхов.
        - Да, если можно, - ответил Столяренко. И лицо у него вдруг стало такое, что Вадим вышел, не оборачиваясь.
        - Итак?
        - Вы только что увидели невероятное? И пришли в изумление? Согласен. А Шекспира вы не помните? «Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось вашим мудрецам». Так это тот самый случай. Что я и обещал капитану Ляхову. Ваш пациент практически здоров. В сознании, в здравой памяти, все рефлексы в норме… Через неделю, да и то в целях подстраховки, вы его выпишете. Дальше что? Порвете историю болезни? Расскажете операционной сестре, что занимались, для практики, экспериментами на открытом мозге? Использовав для этого легко раненного офицера? Что?
        Майору Столяренко пришлось потратить не менее двух минут, чтобы найти подходящий ответ. Но ответ был достойным.
        - Господин Шульгин! Я понимаю, что вы действительно владеете неизвестными мне практиками. Это бред, но одновременно это и факт. Майор Тарханов ранен очень легко, и скоро я его выпишу. А что на самом деле теперь делать мне?
        - Вообще-то ничего. Вас это никаким краем не касается. Ну, вылечил заезжий врач пациента - так и радуйтесь. Меньше покойников будет на вашем личном счету. Я знаю, насколько это неприятно. А вы ведь очень хороший врач, который сумел вытянуть почти безнадежного пациента. И все. Чтоб коллег не смущать, подержите его еще дня три в реанимации. Я Тарханову вкратце разъяснил, как правильно агравировать44. Ну и вы продолжайте его инструктировать.
        - Неужели вы так и оставите меня в неведении? Нет, это просто невозможно! Я же просто с ума сойду - знать, что существует действенный способ мгновенного излечения безнадежных больных, и продолжать работать на уровне средневекового знахаря. Шизофренией это закончится… Скажите, как вы это сделали?
        - Насчет знахарей - зря вы так пренебрежительно. Я тоже в какой-то степени именно знахарь. Превзошел современную медицинскую науку и понял, что она хороша, но, увы, не всегда. Есть кое-что и повыше. Только вам я своего знания за час и даже за неделю передать не смогу, и объяснить, как это делается, - тоже. Ну, в самом грубом приближении, считайте, что мне доступны способы управления внутриядерным резонансом. Входя в состояние особого рода транса (как это делают шаманы, у них я и учился), я обретаю способность воздействовать на человеческие ткани и органы. В данном случае - привел мозговое вещество нашего пациента в исходное состояние, заставил регенерировать разрушенные клетки, восстановил аксоны и нейроны, «оживил» ретикулярную формацию, вернул к норме электрический и биохимический баланс… Вот, примерно, так. Кстати, такого рода исследованиями занимается руководимый мною фонд, куда я и пригласил на работу вашего друга.
        - А меня - возьмете? - в голосе хирурга послышалось нечто вроде мольбы. Или просто горячая надежда.
        - Вас? А отчего бы и нет? Только - несколько позже. По не зависящим от вас причинам. Мы вот с Вадимом Петровичем поработаем немного, он войдет в курс дела, тогда и вашу кандидатуру обсудим. Толковые люди нам нужны…
        Когда они возвращались обратно в Хайфу, Ляхов спросил:
        - Вы это проделали исключительно, чтобы убедить меня?
        - В основном именно для этого. Но… Я ведь тоже врач, не забывайте. Хотя и непрактикующий. Увидел хорошего человека, которому можно помочь, вот и помог. Тем более он нам тоже при случае может пригодиться. Так что, будем подписывать контракт?
        - Прямо-таки контракт? На бумаге и с печатью, или на пергаменте и кровью?
        - Шутник вы. Вполне обыкновенный контракт, с совершенно легальным научным учреждением, лет, скажем, на пять для начала. Получать будете… Ну, как менеджер средней руки в американских фирмах, десять тысяч долларов в месяц..,
        Ух ты! Названная сумма Ляхова впечатлила. В бригаде ему платили две, но срок командировки скоро заканчивался, на родине же и четыреста баксов если выйдет - очень будет здорово. Разумеется, нужно соглашаться. Прямо завтра поехать в бригаду, подать рапорт об увольнении «по семейным обстоятельствам», и адью. Пусть даже без выходного пособия.
        Держать не станут, и у кадровика, и у командира достаточно своих родственников и приятелей, которых можно воткнуть на внезапно открывшуюся вакансию. И никакого нарушения присяги и собственных убеждений Вадим здесь не усматривал. Новое дело казалось ему весьма интересным и, пожалуй, общественно-полезным. Да еще за такие деньги!
        А Шульгин тем временем продолжал:
        - С текстом контракта я вас немедленно ознакомлю. Главное условие - соблюдение строжайшей конфиденциальности в отношении своих непосредственных, конкретных обязанностей. Врите кому угодно что угодно, можете даже действительную тему проекта называть, звучать это будет настолько глупо, что все равно никто не поверит, а вот подробности, детали, имена - это абсолютная тайна. И ее нарушение будет строго наказываться.
        - Вплоть до высшей меры? - усмехнулся Вадим.
        - А это уж по обстановке. В зависимости от тяжести проступка и последствий, - на полном серьезе ответил Шульгин. - Зато! Названная сумма вознаграждения - это только по ведомости. Реально же - сколько захотите…
        Ляхов присвистнул.
        - То есть? И сколько же я могу захотеть!
        - Разве я неясно выразился? Столько, сколько сможете. В пределах здравого смысла, конечно. А то в одной повестушке, которую довелось читать лет двадцать назад, герой потребовал у золотой рыбки тридцать триллиардов рублей, кажется. Большей суммы он просто выдумать не сумел. Ну, последствия понятны. Вот и вы на этот литературный пример ориентируйтесь… Тем более что командировочные, представительские и прочие сопряженные с работой расходы фирма оплачивает. На черный день, кстати, особенно копить не советую. Обычно, когда приходит по-настоящему черный день, деньги уже не нужны.
        Ляхов и сам об этом догадывался, как и о том, что предложение Александра Ивановича носит характер некоего долгоиграющего теста.
        - Командировок много предполагается?
        - Много. Считайте, вся ваша жизнь теперь - сплошная командировка, потому что места постоянной дислокации у вас как бы совсем не будет. То год в Москве, то два - в Лондоне, к примеру, или в Новую Зеландию на месячишко пробежаться придется. Я вот уже и забыл, что у меня когда-то квартира с постоянной пропиской была. В смысле - домашний очаг, А так-то я квартирам и счет потерял, которые моими значатся…
        Разумеется, такая перспектива не могла не восхитить тридцатилетнего неженатого парня с определенным складом характера. И все было решено и «подписано» на месте. Сиречь - скреплено крепким мужским рукопожатием, как принято выражаться.
        Ляхов только попросил, руководствуясь чувством долга (и для проверки тоже, конечно), перевести его родителям сто тысяч долларов.
        - Неизвестно ведь, что со мной завтра будет, а они хоть напоследок пусть поживут по-людски. Вы же знаете, что такое сейчас пенсия, хотя бы и адмиральская. Я позвоню, скажу, что работу хорошую за границей нашел. Они знают, что я в киллеры не пойду, хоть и стрелять умею, а остальное их не волнует. Сейчас такие времена, что и миллион, и десять за неделю сварганить можно, если повезет. Будут считать, что мне - повезло…
        - Никаких проблем, - кивнул Шульгин. - Только зачем же переводить, внимание налоговых органов привлекать, тем более что родитель ваш - человек военный, в чинах. Могут и шпионаж сгоряча пришить или торговлю казенным имуществом. Вы позвоните, хоть прямо сейчас, а ближе к вечеру к ним человек зайдет, чемоданчик передаст. Как желаете - доллары, евро?
        - Пусть будет пополам, - не до конца веря, ответил Вадим и начал набирать на мобильнике домашний питерский номер.
        - А когда убедитесь, что все правильно и без обмана, мы с вами вместе к вам в часть заедем, все служебные вопросы решим, а прямо оттуда - в тренировочный лагерь. Кое-какая подготовка, теоретическая, практическая, корпоративная и вам потребуется. Обещаю, что это будет не скучно и совсем не больно.
        ГЛАВА 19
        
        Левашов тоже был приглашен в Москву «эту» из Москвы «той», где он без особого интереса и удовольствия продолжал исполнять свою синекуру Председателя Юго-Россо-Советского союза беспартийных евразийцев. То есть фактически «смотрящего» при Троцком, чтобы не позволять Генеральному секретарю и Председателю Совнаркома в одном лице отступать от достигнутых договоренностей.
        Урок, преподанный Льву Давыдовичу в прошлом году, когда в результате операции «Никомед» при участии тайно доставленных в Москву корниловцев, с большой кровью, но радикально была выкошена объединенная право-левая, а также и любая другая оппозиция его «новому курсу», пошел впрок. Троцкий прекрасно понял, что ему позволено строить коммунизм в «отдельно взятой стране» только до тех пор, пока он ведет себя «правильно». А если вдруг потребуется, та туманно-дождливая «варфоломеевская ночь длинных хрустальных ножей» легко и свободно может быть повторена против его режима, и шансов хоть как-то воспрепятствовать такому варианту у него нет никаких.
        «Демон революции» до сих пор не улавливал «высшего» смысла происходящего. С его позиций, если врангелевская армия была способна уничтожить советскую власть, то это непременно следовало бы сделать. Но ей позволили удержаться, а ему - править более чем третью территории бывшей Российской империи, с Москвой, Петроградом, Уралом, выходом к Балтийскому и Белому морям. Зачем, для чего?
        Хотя и господин Новиков, и «беспартийный коммунист» товарищ Левашов неоднократно объясняли, что ставят некий социологический натурный эксперимент - мол, какой общественный строй покажет себя более эффективным и подходящим русскому народу, тот и возобладает по всей стране, проигравший же мирно с ним сольется, «конвергирует», как выразился Андрей Дмитриевич.
        На данном этапе Троцкого это устраивало. «Нравственно все, что идет на пользу революции». Ильич брал деньги у немцев, чтобы учинить революцию здесь, а потом и в Германии, и ничего. Так отчего не брать гораздо большие деньги у «врангелевцев» (хотя на самом деле он Левашова, Новикова и их помощников врангелевцами не считал, давно понял, что Врангель - такая же марионетка, как и он сам)?
        Данный ход мыслей Троцкого Левашову в принципе импонировал, только вот делать в Москве ему было нечего. Год-два никаких острых событий там не произойдет, а заниматься бесплодной болтовней и наслаждаться семейным счастьем с Ларисой ему надоело. А уж самой Ларисе - тем более. Не с ее энергией организовывать культурно-просветительскую деятельность и насаждать нравы конца двадцатого века среди жен красных сановников.
        А тут вдруг появилась работа по специальности. И для него и для нее.
        Олег, переселившись в «нехорошую квартиру», расцвел на глазах. Прозвище это квартира на Столешниковом получила, конечно, совершенно незаслуженно. До сих пор она только и делала, что спасала и выручала друзей в самых безвыходных ситуациях. Берестину подарила браслет-гомеостат, помогла Новикову и Ирине выскочить из декабря девяносто первого, не говоря уже о том, что в заварушках московских событий двадцатых годов, не имея такого тыла, им вряд ли удалось бы выжить.
        И тем не менее, существующая вне времени и в непонятном пространстве, являющаяся «пересадочной станцией», связывающей «нормальные», взаимопроникающие и взаимодополняющие реальности с уровнями, недоступными пониманию (даже и не с Узлом Гиперсети, а чем-то, что порядком выше), квартира до последнего времени если не путала, то очень и очень настораживала всех, к ней прикосновенных.
        Чего это она перемещается вдоль и поперек времени (всегда оставаясь в том же пространстве?) вроде бы по собственному усмотрению? И время внутри нее течет непонятным образом. Обычно соответствует «забортному», но бывают и сбои. И никто гарантировать не может, что в следующий момент произойдет. Вдруг она самопроизвольно в шестьдесят шестой или тридцать восьмой опять отскочит или унесет в «иные сферы»? Поэтому никто здесь без крайней нужды даже на ночевки предпочитал не оставаться. Жутковато было, и это - нашим героям!
        Да и сейчас, после всех полученных гарантий не в пример спокойнее жить на нормальной жилплощади, используя «эту» только в технических целях.
        Чисто интуитивно все, к ней причастные, ощущали «нечеловеческую ауру» артефакта, хотя и успокаивали себя разговорами насчет благорасположенного к ним «домового». Шульгин некогда объяснял Ростокину, что более всего на нервы давил факт, что никаким образом не удавалось выяснить, ни через Антона, ни через Сильвию и Дайяну, каким образом все это функционирует?
        Откуда берется свет, газ, горячая вода, автоматическая телефонная связь, вполне совместимая с архаической коммутаторной, когда «за бортом» голодная, вымерзающая Москва двадцать первого года, лишенная даже обыкновенных дров? Кто регулярно, в полном соответствии с внешними условиями, обновляет запасы денег, бланков для документов, продукты в холодильнике и одежду в гардеробе, причем размеры костюмов и обуви поразительно совпадают с параметрами повременных обитателей квартиры?
        Почему, наконец, она впервые открылась Берестину в шестьдесят шестом, но была закрыта для Ирины весь период ее работы в Москве вплоть до Исхода в восемьдесят четвертом? И вдруг приняла ее и Новикова в девяносто первом? И откликнулась на отчаянный мысленный призыв Андрея семьюдесятью годами раньше. После чего заработала в четком плановом режиме. И в той, и в этой реальности.
        Но постоянно, насколько известно, жил в ней почти десять лет один только Валентин Лихарев, исчезнувший бесследно и неизвестно когда. По крайней мере - до шестьдесят шестого года. И, что по-своему забавно, почти двадцать лет его судьба никого из аггрианского руководства не интересовала. По крайней мере, забросив Ирину как бы для замещения вакансии, никто ей ничего о возможности пользоваться квартирой не говорил и задачи ее расконсервации не ставил. Команда прошла только перед самым концом, в восемьдесят втором.
        И Сильвия, в свое время бывшая начальницей Лихарева, тоже напрочь «забыла» об этой квартире с тридцать восьмого года и по наши дни. Но забыть она ничего не могла по определению, тем более если с этим местом у нее связаны не только служебные, но и личные воспоминания. Значит, каким-то образом этот блок информации был у нее изъят? Кем и для чего?
        «Так, может, в этом и смысл? - соображал Левашов. - База - не аггрианская, и сам Лихарев только маскировался под координатора, подменив его на определенном этапе, на самом же деле был кем-то иным? Такие ходы в истории земных разведслужб использовались неоднократно. Пресловутая «третья сила»? Независимый агент Игрока высшего разряда, снисходительно наблюдающего за легкой партией на скамейке Парка культуры и отдыха? Опять же порождение Ловушки?»
        Вся аппаратура, даже та, которую здесь некогда монтировал Лихарев, совмещая инопланетную технику с продукцией тридцатых годов, оставалась на месте в великолепно оборудованной мастерской.
        И «шар» здесь сохранился, и много еще чего интересного.
        Вот, кстати, еще один штрих. В двадцатые годы здесь ничего подобного не было, тогда они осмотрели квартиру подробно. Берестину и Новикову тщательный обыск проводить было просто некогда, и нельзя сказать, существовала ли тогда мастерская, оснастка и приборы. А сейчас она есть.
        Не нашлось только одного, о чем Олег тайно мечтал, - нормального, грубого и зримого пульта, с которого можно было бы управлять самой квартирой всерьез, однозначно и безвариантно. Методикам, используемым Ириной, Сильвией, даже Андреем с подачи Антона, Левашов не доверял. Сегодня все работает вроде бы как надо, а завтра?
        Возможно, конечно, нужные терминалы прятались прямо вот тут, почти на глазах, замаскированые под нечто совершенно невинно выглядящее, только поди поищи! Жизни не хватит.
        Все же остальное было, на его взгляд, великолепно. Настройка здешней аппаратуры, подгонка ее параметров к собственной, переформатирование некоторых алгоритмов, коррекция теорий и гипотез - как раз то, чем следует заниматься белому человеку. А тут еще Андрей вручил ему техдокументацию на странную музейную установку.
        Было над чем поломать голову.
        Заодно он избавился от постоянного напряженного психополя, которым окружала его Лариса. Ей разонравилось жить в двадцать пятом, а просто так взять и переселиться в тот же две тысячи пятьдесят шестой мешала непонятная Левашову гордость. Соответственно все срывы ее настроения он испытывал на себе в полном объеме. Не зря опытный в такого рода делах Сашка давным-давно говорил ему: баба-стерва, да еще темпераментная и с фантазией - это мечта. В качестве любовницы, да если у тебя есть постоянное средство в случае необходимости заставить ее выполнять команду: «Фу! К ноге!» В качестве жены - врагу бы не посоветовал.
        Никакого секрета для знающего человека в поведении Ларисы не было. Ее прошлый, довалгалльского периода жизненный опыт и не мог преломиться иначе, как в синдроме «первой девки на селе», каковой она полностью и удовлетворила в нэповской Москве. Хотелось большего, но в любой другой реальности, прочно освоенной такими львицами, как Сильвия, Ирина, даже ростокинская Алла, ей первые роли не светили, то были дамы другого класса. Опять же, по известной причине.
        А вот вариант Москвы-2003 и 2005 показался ей приемлемым. И жизнь куда веселее, и шансы проявить себя должным образом просматриваются.
        Потому предложение заняться новой работой в новом мире она внутренне восприняла с восторгом, внешне же - лениво-снисходительно. «Если так уж просите - ну, пожалуйста».
        Когда Шульгин первый раз показал Олегу картинку возмущений континуума на границе этой и не параллельной, а скорее «зеркальной» реальности пятого года, Левашов заметил то, на что практик Сашка не обратил внимания.
        Между событиями, вроде бы строго синхронизированными (как это могло быть в кардинально различных мирах, он не совсем понимал), зиял просвет, пробой, дырка размерностью ровно в один земной календарный год.
        С некоторой долей условности Олег предположил, что это как раз и есть то операционное поле, никому не принадлежащее, в пределах которого и должно свершиться намеченное (или неизбежное).
        В две тысячи пятом, вернее, «никакой» году, ему предшествующем, творилось странное. Левашов не умел, естественно, выходить в чужую реальность так, чтобы, оставаясь извне, наблюдать ее в подлинном, материальном виде. Но это и необязательно. Знающий человек, и не прослушивая граммпластинки, только по рисунку покрывающих ее бороздок может разобраться, что на ней записано и где притаился дефект .записи.
        Вот и Левашов достаточно легко обнаружил следы творчества профессора Маштакова. (Его имени он тогда, конечно, не знал и вообще воспринимал физической абстракцией.) От первых, робких и примитивных попыток подергать за ниточки, из которых соткано хронополе, и до вполне масштабного первого пробоя. Здесь, кстати, еще раз, и весьма наглядно подтвердилась аналогия пучка времен с коаксильным45, но не двух, а многожильным кабелем. Тамошний умелец еще не прожег необратимо, но кое-где повредил изоляцию, отчего и начало искрить, и стрелки приборов запрыгали, и в соседних комнатах ощутимо завоняло горелым хлорвинилом.
        Самая же главная прелесть ситуации, которую тоже обнаружил Левашов, заключалась в том, что «то» и «это» время соотносились очень интересным образом. Если там заканчивался «предпятый» и на смену ему с неизбежностью следовал «пятый», то здесь протекал, фактически день в день, «третий», и так тому следовало быть и дальше. Если не вмешаются с какой угодно стороны какие-то внешние силы, разрыв этот будет сохраняться, следовательно, в отведенном зазоре можно маневрировать как угодно. Сходить в параллель, порешать там какие-то насущные вопросы, вернуться обратно, использовать для вспомогательных мероприятий любое нужное время и снова идти буквально в следующую секунду пресловутого пятого.
        Раньше игры со временем такого не допускали. В том же «2056» и «1925» синхронность и синфазность соблюдались строго. Сколько Ростокин провел в старой Москве, участвуя в «Никомеде», столько и протекло у него дома.
        Это опять же говорило в пользу гипотезы Ловушки.
        Зато после посещения Шульгиным, Новиковым и Удолиным Замка Олег без особой опаски выставил на своих приборах нужные позиции, просчитал потребный для пробоя и поддержания канала расход энергии. На всякий случай, как и в тот раз, когда отправлял на поиски утерянного времени Андрея с Ириной, отрегулировал автоматику СПВ на полусуточный цикл возврата, чтобы не искать методом тыка выход с той стороны. После чего предложил Новикову составить компанию для очередной прогулки в неизвестность.
        Последние дни Андрей плотно занимался делами здешнего мира, вместе с Шульгиным и при участии Ирины и Сильвии расширяя и оборудуя собственный тайный плацдарм на этом берегу. Сашка и Сильвия в Англии, известными им способами, где с помощью «шара», где используя местные информационные системы и сети, прошлись по всем сохранявшим ту или иную степень преемственности связям «Системы». Не так и сложно это оказалось.
        Некоторые опорные пункты, резиденции и штаб-квартиры даже размещались в тех же помещениях и зданиях, что восемьдесят лет назад. Разумеется, только в странах, не затронутых Второй мировой, послевоенной оккупацией и прочими потрясениями. И даже обнаружилось некоторое количество прямых наследников, внуков и правнуков, тех людей, с которыми Шульгину и Сильвии довелось сотрудничать или соперничать.
        Казалось бы, особого смысла в их деятельности не просматривалось. Ну что из того, если им удастся обеспечить себе ту или иную степень контроля над некоторыми влиятельными в этом мире, тайными и не слишком организациями? Не затевать же, в конце концов, очередную подковерную геополитическую заварушку? Не учинять очередной переворот в России, чтобы на смену нынешней поставить какую-нибудь новую, «хорошую» власть?
        Учинить как раз можно и даже не слишком трудно, только вопрос - власть-то сменится, а народ? Сядет в Кремле тот же Андрей Новиков со всеми своими сталинскими навыками и просвещенно-демократическим мировоззрением, и что он будет делать? Где возьмет нерассуждающе-эффективный ежовско-бериевский аппарат? А главное, где найти население, готовое либо молча подчиняться, либо страстно одобрять неизбежную «мобилизацию», «железный занавес» и уравнительно-пайковое снабжение на сколь угодно власти низком уровне.
        Нет больше такого народа, а любые попытки проводить «новый курс» с наличным «человеческим материалом» закончатся, как у Павла Первого - табакеркой в висок, или как у Кеннеди - снайперской пулей в затылок.
        Естественно, подобных планов ни Шульгин, ни Новиков не строили. А вот иметь надежный тыл и подготовленные резервы на случай непредвиденных событий при контакте с миром «2005» - это совсем другое дело.
        В развитие стратегических планов пришло время своими глазами посмотреть, что там творится на самом деле и каких неприятностей с «той стороны» можно ждать.
        Олег заверил, что на этот раз переход он продублирует. Автоматика квартиры по схеме Антона, плюс его собственная установка с механическим, по сути дела, таймером, который независимо от любых парадоксов через двенадцать часов принудительно откроет канал перехода и будет его удерживать не меньше часа. При этом, во избежание каких угодно случайностей, проход откроется именно там, где они будут находиться. По специальному маячку. Где бы они ни очутились, в чистом поле, в тюремной камере или противоатомном бункере на глубине сотни метров, Лишь бы хоть один из них оставался в сознании и был в силах сделать шаг.
        - Что ж, думаю, страховка надежная, - согласился Новиков. - А по эту сторону, если раньше своим ходом не вернемся, без пяти двенадцать сядет Ирина с автоматом и сумкой фотоимпульсных гранат, прикроет наш отход… А ты без меня на ту сторону еще не заглядывал? Совсем ничего о зоне высадки не знаешь?
        - Не больше, чем ты о реалиях девяносто первого года. В окошко несколько часов смотрел, в самое обычное, из кабинета. СПВ не включал. Здешний телевизор их программы не берет. Но из окна тоже можно многое высмотреть и понять.
        Судя по доступным обзору двумстам метрам живут там люди как люди. Одеваются не совсем, как мы, но в целом похоже. Фасады домов по ту сторону переулка в куда лучшем состоянии, чем здесь. Автомобилей намного меньше, чем у нас, по дизайну - экспоненциальное развитие стиля конца сороковых. Американские изыски пятидесятых, видимо, обошли местный автопром стороной. В перспективе города гораздо больше, чем у нас, высоток сталинского типа, а особенно - храмов и колоколен. Вот и весь объем визуальной информации.
        Но жизнь тут тихая и размеренная, никаких явных опасностей и рисков не обещает. Оружия брать не будем, а вот английские паспорта, по образцу того, что Сильвия себе делала, отпечатаем. Главное, годы там проставлены фактически те же самые. Если что и не так. первого взгляда рядовой полицейский не разберется..,
        - А нерядовой?
        - Тоже не беда. Если даже задержат до выяснения, ногами бить не станут и в кандалы заковывать. Посидим в КПЗ, пока с посольством связываться будут, тут наше время и подойдет. Да ты не бойся, - несколько даже покровительственно сказал Левашов. - Мы недалеко. Не вступая ни в какие личные контакты, прогуляемся час-другой, просто чтобы освоиться, и вернемся. Помнишь, как первый раз на Валгаллу выскочили?
        Здесь Новиков не мог с другом не согласиться. Так раньше они и жили, кидались в каждую подходящую авантюру с открытой душой, не напрягая себя размышлениями о последствиях. Вспомнить хотя бы, как Левашов с автоматом в руках спасал их из аггрианского плена…
        А здесь что же, легкая прогулка в гораздо более тихий и спокойный, чем они привыкли, мир.
        Получасового променада по прилегающим к Тверской переулкам и улицам хватило, чтобы понять, что принципиальных сложностей здесь ждать не приходится. Как они и предполагали, довольно гармоничный гибрид 1913-го и 2056 годов, по уровню развития расположенный как раз посередине.
        Живи и радуйся, кто бы ты ни был. Как у Аверченко в рассказе «Осколки разбитого вдребезги» - есть у тебя полтинник, иди в трактир Палкина, спроси кулебяку и графинчик водки, есть трояк - к Тестову, обед из четырех блюд и штоф, имеешь четвертной - к Донону или в «Медведь», французская кухня, лучшие вина, цыганский хор…
        И слои и страты общества как-то не пересекаются, у каждого свои магазины, питейные заведения, транспортные средства. Публика побогаче не ходит в бакалейные лавки, те самые полтинничные трактиры, не ездит в автобусах и трамваях. Так называемый обыватель избегает сверкающих магазинов Петровки и Кузнецкого моста, отнюдь не стремится в «Метрополь» и «Националь», спокойно проходит мимо лакированных таксомоторов. При этом не чувствуется в воздухе, в лицах людей социального напряжения, неудовлетворенности своим положением и местом в обществе.
        Конечно же, за час или за день невозможно разобраться в истинном состоянии и проблемах довольно-таки чуждого мира, но первое впечатление тоже кое-чего стоит. Плюс интуиция. Хватило же Андрею одного вечера, чтобы ощутить нездоровую, напряженную, гнетущую ауру декабря девяносто первого Главной исторической.
        В общем-то, за такую Россию они и боролись, создавая свою Югороссию. Отсталый, конечно, технологически мирок по сравнению с уже почти привычным две тысячи третьим,
        Приблизительно, как какой-нибудь Буэнос-Айрес или Мадрид перед Первой мировой в сравнении с Берлином и Парижем. Все почти так, да не так. Касается и техники, и темпа жизни, и общей, так сказать, патриархальности. Продукт медленной эволюции, причем - во всем мире равномерной. К ним в советскую действительность 60-80-х хоть краем, да залетали плоды передовой западной цивилизации: автомобили (пусть очень немного), магнитофоны, джинсы, книги и журналы, потом и компьютеры. Не говоря уже о многочисленных фильмах.
        Было на что равняться и к чему тянуться. А здесь все и почти везде вровень. Ну, а кому от этого хуже? Разве только «прогрессу» как таковому, некоей самоценной категории - «выше, дальше, быстрее».
        - Для полноты картины следовало бы посидеть где-нибудь, хлопнуть по рюмке, застолбить территорию, - заметил Левашов, - только вот местных денег у нас - йок46. В виду кратковременности визита наш «домовой» не счел нужным обновить свой валютный резерв.
        - Думаешь, это тоже учитывается?
        - Предполагаю. Аппаратура установлена на «срочный возврат», вот и не стал кто-то затеваться сменой комплектации.
        - Только, как пел Высоцкий, если уж я что решил, так выпью обязательно. Давай что-нибудь загоним антиквару или старьевщику, вот и будет какая-то копейка.
        Опыт есть.
        Опыт опытом, а что продавать? Как-то они совсем не подумали о таком пустяке. Николаевских, дореволюционного выпуска золотых десяток при себе не было, а так что еще? Цифровой фотоаппарат явно не прокатит, мобильный телефон тоже. Остаются только часы. Причем часы Новикова, у Левашова слишком для здешних мест навороченный хронометр с явными приметами продукта иной цивилизации. А у Андрея плоский карманный «Лонжин» с цепочкой, золотой, естественно, приобретенный еще в Стамбуле, чтобы придать себе дополнительную респектабельность. Жалко немного отдавать раритет ради минут ной прихоти, а с другой стороны, местные деньги так и так нужны.
        - Да не жмись ты, - пресек его сомнения Левашов. - Новые в Стамбуле и купишь, а постараться - так те же самые, а то можно в ломбард заложить, если от тебе так уж дороги, потом выкупим.
        - А, чего там, - махнул рукой Андрей. - В наше время все приличные люди старались заиметь золотые часы, чтоб при острой необходимости было чем расплатиться или откупиться. Пошли…
        Во всякого рода антикварных лавках, ювелирных салонах и тех самых ломбардах недостатка в близких и ближайших окрестностях не было. Но ювелиры им не подходили, наверняка заплатят, как и у нас, только за вес металла, ломбард - черт его знает, вдруг паспорт или еще какой-нибудь документ потребуют. Антиквары же - самое то, только выбрать нужно подходящего.
        Физиономистикой Андрей владел в достаточной степени, и уже в третьем магазинчике, наискось от универмага Мюра и Мерилиза47 (именно так он по сию пору здесь и именуется), который дурацкой реконструкции не подвергался, увидел то, что приблизительно и искал,
        Мужчина в бархатной блузе, лет за пятьдесят, как положено - еврей, что, впрочем, вытекало лишь из фамилии на вывеске, но не из внешнего вида, сидел по ту сторону застекленного прилавка и читал газету, название которой было не разглядеть.
        Стены завешаны картинами сомнительного достоинства, разнообразным холодным оружием, вразнобой тикало несколько часов в темных и светлых деревянных футлярах, с маятниками и без. Под стеклом на рытом бархате выложено три десятка золотых и серебряных портсигаров, полсотни ручных и карманных часов, разные перстни, кольца, серьги. Немного стеклянной и фарфоровой посуды, скудная коллекция медалей и иных знаков. Типичная, в общем, лавка. Средней руки. Но место - дорогое, аренда, небось, в копеечку влетает, если не собственное это, от века, помещение.
        Что несколько непривычно - на окне никаких решеток, дверь не бронированная, да и стекло на витрине, похоже, самое обыкновенное. Спокойно живут. Тем более прямо напротив магазина - пост городового, одетого в черную с алыми манжетами, погонами, от воротами кителя и лампасами форму. Фуражка с черным околышем и красным верхом. Крупная, чуть не в ладонь кокарда, на рукавах какие-то шевроны и условные знаки Издалека видно, и ни с кем не спутаешь.
        Друзья обратили внимание, что страж порядка - мужик дюжий, под метр девяносто, ручищи и плечи - со размерно. У такого не забалуешь. Возрастом лет за сорок, лицо загорелое, серьезное, но явно ориентированное на благожелательность.
        Здесь они несут службу по старинке, стационарно контролируя перекресток и свою половину квартале В поле зрения у каждого - как минимум четыре коллеги. На ремне портупеи никакая не рация, без всяких затей крупный костяной свисток в карманчике. Ну и пистолет в кобуре, естественно. На запястье то ли регулировочный жезл, то ли дубинка. По расцветке скорее первое, но длинна и общий вид заставляли думать, что и второе тоже.
        Вполне, кстати, рациональная организация «патрульно-постовой службы». Непрерывный круглосуточный мониторинг подведомственной территории, теснейшая связь с населением, а также и достаточное количество рабочих мест, в рассуждении борьбы с безработицей.
        - Господа что-нибудь желают? - поинтересовался приказчик, или хозяин, кто его разберет, после того, как Новиков с Левашовым минут около пяти рассматривали ассортимент, обмениваясь нейтральными репликами. Больше всего их, конечно, интересовали ценники.
        - Да вот, видите ли, возникли настолько непредвиденные обстоятельства, что требуется незамедлительно, прямо вот сейчас, некоторая сумма наличных денег, - сообщил Андрей, умело изображая смущение благородного человека, оказавшегося в не совсем благовидной ситуации. В карты, например, проигрался, и либо долг нужно отдавать, либо отыгрываться. - Не возьмете ли? Жаль расставаться, но - буквально никакого выхода…
        Он протянул через прилавок «Лонжин».
        Как отметил Новиков, антиквар принял часы с не совсем покерным выражением лица. В момент разглядел ценную вещь.
        Но рассматривал их долго, откинул обе крышки, сунув лупу в глазницу, поглядел механизм. И пробы на цепочке и корпусе, конечно. Пробы настоящие, швейцарские, тех еще времен. За них Андрей не боялся.
        - Да, вещь, конечно, заслуживающая, - наконец резюмировал господин Штилъкинд (или его приказчик). - Мне бы тоже было жаль расставаться, если фамильная ценность. Так я и в заклад могу взять. Двести рублей, под сто процентов, срок месяц.
        «Ого, - подумал Новиков, - с альтруизмом и совестью у них здесь тоже не очень».
        - Не уверен, что я задержусь в Москве. И двести - не сумма. А ежели просто купите?
        - Тогда пятьсот. Без запроса.
        В общем, сравнительно по-божески. Аналогичный товар на витрине - от трехсот до тысячи, в зависимости от размеров и веса.
        - Как же без запроса? Я вот тут вижу, - он провел рукой над прилавком, - а у меня вещь старинная, скоро сто лет, а идут, как часы, - вроде бы сострил он. - И цепочка, заметьте, того же времени, чистых пятьдесят граммов. Восемьсот.
        Поторговались, но без особого азарта. Антиквар понимал, что клиент может и уйти, конкурентов в центре достаточно, а Новикову, в свою очередь, за лишнюю сотню не хотелось светиться вдоль всей Петровки. Да и деньги предлагались весьма приличные. Насколько они успели узнать, представители «среднего класса» зарабатывали здесь от ста до трехсот в месяц.
        Сошлись на семистах. Антиквар протянул деньги. Андрей уже собрался, небрежно, не пересчитывая, сунуть пачку крупных, под размер царских и сталинских, четвертных и полусотенных в бумажник из настоящей кожи кобры, даже с «очками», но тут вмешался Левашов, за все время не проронивший ни слова. Как будто он тот самый человек, которому задолжал Новиков.
        - Простите, - сказал он, небрежно взяв из рук Новикова первую попавшуюся пятидесятирублевку. Положил ее на прилавок. - Не могли бы вот это - золотом? На счастье.
        - Посмотрю, - приказчик (или хозяин) выдвинул ящик кассового аппарата, выбросил на тарелочку пять золотых кружочков, а банкноту сунул обратно.
        - Благодарю. Успехов вам. - Левашов приподнял шляпу над головой, и они с Андреем с достоинством удалились.
        - Вот-с, - сказал Олег удовлетворенно, когда они отошли от магазина на полквартала. - Теперь имеем, с чего для этого мира копии клепать.
        - И что? - спросил Левашов, когда они вольготно расположились в трактире, расположенном напротив МХАТа. Назывался он, согласно местоположению, «Актерский», и цитата из «Леса» при входе: «Нам трактирдороже всего! Трактир есть первая вещь!» Подпись: «А. Счастливцев».
        Сиживали они здесь в иные времена. Вывеска у заведения была, разумеется, другая, и мебель другая, и ассортимент, и обслуга, но все равно - узнаваемо.
        - Ты готов стереть этот вполне приличный мир ради чего-то другого?
        Действительно, в трактире было хорошо, тепло и уютно, особенно в сравнении с холодной, переходящей в ледяную крошку моросью на улице. И люди здесь сидели вполне похожие на людей. Судя по доносившимся обрывкам разговоров - репортеры из окрестных газетных редакций, чиновники низших классов, небогатые представители свободных профессий, имевшие возможность или необходимость обедать здесь, а не дома. Девушки и женщины тоже выглядели приятнее, чем в советские времена.
        - Я? - удивился Новиков. - Я как раз ничего не хочу. Вообще. Нет, хочу доесть эту вот поджарку по-охотничьи, допить, что осталось в графинчике. А более масштабных и людоедских планов у меня нет. Просто ты, мой друг, запутался в лабиринтах времен. Я за тобою и раньше такую аберрацию замечал. Ты, поверь мне, хотя и хронофизик, но воспринимаешь окружающую действительность несколько странно. Ведь это же все декорации, Олег, простые декорации. Как в театре. Из бельэтажа, тем более - амфитеатра все выглядит удивительно здорово, трогательно и похоже на жизнь, Особенно когда на сцене какой-нибудь дядя Ваня, Раневская, полковник Турбин сотоварищи. Тихо играет рояль, шевелятся абрикосовые занавески. Нет, чудесно, кто же спорит. Я «Театральный роман» сто раз перечитывал. Но ведь наступает момент, когда спектакль кончается, зрители расходятся, актеры идут разгримировываться и пить водку, а актрис, которые этого заслуживают, приглашают «в нумера». Это ведь тоже правда жизни, так, Олег?
        - Трудно спорить, - с некоторым усилием выговорил Левашов, который хорошо представлял, что друг скажет дальше.
        - Здесь мы имеем то же самое. Ах, да, я забыл сказать, что из-за кулис приходят грубые рабочие сцены и начинают разбирать декорации, которые так хорошо смотрелись из зала, а на самом деле являют собой листы фанеры с намалеванными на них деталями картинок. Грустно, правда? В далеком-далеком детстве я имел мало приятную (с нынешней точки зрения) возможность близко соприкасаться с театральным миром изнутри. Потому и пережил нынешнюю коллизию гораздо раньше и с меньшими потерями. Нету этого мира, Олег, нету, и ты сам мне об этом говорил, когда звал к себе в спутники. Может быть, вообще ничего нету, и мы с тобой вообще нигде не жили. Примстилось это нам! Эрго - бибамус48?
        С этими словами Новиков поднял на уровень глаз свою рюмку.
        - Кроме того, как я понимаю, Сашкин план совсем не предусматривает «стирания» этого варианта. И речи об этом не было. Мысль сводилась к тому, чтобы каким-то образом организовать, лет через пятнадцать-двадцать, плавную стыковку этой реальности с Ростокинской. Общего-то у них очень много…
        Самое сложное, мне кажется, каким-то образом сменить исходную парадигму, ведь, как ни крути, здесь изначально победили «белые», а дальше все пошло по-нашему, почти что крымскому варианту. А у Ростокина наоборот, сначала победа большевиков, а потом вырождение «советского» социализма в социал-демократический, «шведский». С этим-то что делать? Сашка там рисовал стрелочки, что, мол, теоретически конвергенция вполне возможна, так вот и так «жгуты» накладываются, сращиваются, и дело в шляпе. И я даже готов в это поверить. А вот как с человеческой памятью быть, миллионами книг, фильмов, материальных памятников?
        - Видишь ли, если мы на самом деле находимся внутри Ловушки, и она нас не сожрет, мы же, наоборот, придумаем, как ее обдурить, сами исходные ее свойства сыграют нам на руку. Если она и вправду способна создавать иллюзии, недоступные проверке человеческим разумом то, чисто теоретически опять же, не «попросить» ли ее таким вот образом подкорректировать не прошлое даже а память о прошлом? - Новая идея, пришедшая в голову Левашову явно понравилась.
        - У всего человечества? - удивился Андрей.
        - А чего же? Ей-то какая разница? Если она охватывает своим коконом всю здешнюю мировую линию, значит..
        - Стой-стой-стой! - Новикову внезапно пришла голову новая мысль, не менее, впрочем, сумасшедшая чем предыдущие. - Если Ловушка вообще наличествует значит, какая-то иллюзия уже состоялась, и на самом деле этот мир отнюдь не то, чем кажется. С какого-то момента его история уже придумана. Не зря же начало линии спрятано «туманом войны»49. А вдруг это действительно проект, «запущенный с нуля», сразу такой, как есть. А «вчера» здесь вообще ничего не было? Тогда действительно стоит его стереть или просто забыть и оставить все, как есть. Ловушка, или сфера Шварцшильда, какая разница? Не будет ли гораздо проще поискать способ, как заставить ее замкнуться саму на себя «спереди», чтобы она больше не могла оказывать воздействия на наши миры. А этот - пусть себе…
        - Ты, брат, литератор, несмотря ни на что, мыслишь несколько идеальными категориями. Да Бог бы, действительно, с этим миром, сто лет он нам сдался, но ведь какая-то экспансия из него уже началась. Долбит ведь кто-то перемычку отсюда к нам. Повинуясь воле Ловушки или вопреки ей. А когда продолбит? Ну вот рухнет крепостная стена, и ломанутся в брешь тысячи и миллионы здешних жителей. Зачем? А кто его знает зачем.
        Дальше, допустим, и наши сюда дорогу найдут, если пролом окажется стабильным. И чего будет? Ровно то, о чем ты рассказывал. Город в хроносдвиге. А здесь ведь наложение тотальным окажется. Все материальные структуры, аналогичные у нас и у них, просто совместятся, зато разные окажутся одновременно в том же самом месте. Это будет похуже, чем столкновение с астероидом. Это, считай, столкновение Земли с Землей же. Я прокручивал на компьютере, я представляю. Плюс - на той же Земле в условиях почти глобальной катастрофы оказываются два комплекта населения. Вообразил?
        - А чего же ты раньше на эту тему столь определенно не выразился? На общем собрании?
        - Смысла не было, пока мы еще не до конца во всем разобрались. Ну, сказал Сашка, что угроза Армагеддона существует, и хватит. Чего тут уж слишком детализировать? Да я пока только фантазирую. Все может быть и совсем иначе. Потому задача раз - найти здешнего «Эдисона».
        Левашов дал объекту поиска оперативную кличку, не подозревая, что местные, менее склонные к комополитизму спецслужбы его же обозначили как «Кулибина».
        Официантка подала счет. Восемнадцать рублей за хороший обед на двоих с приличной выпивкой - совсем не дорого. Бумажных денег, вырученных за часы, для подобных вылазок надолго хватит. А уж золотые можно шлепать ведрами и чувалами, причем без всякого ущерба для местной экономики, даже наоборот.
        ГЛАВА 20
        
        Изучив добытую Новиковым тетрадь, Левашов не стал воспроизводить музейный хроногенератор в его материальном виде. Достаточно было ввести в компьютер принципиальную схему и теоретическое обоснование, чтобы получить виртуальную модель, с которой совершать необходимые манипуляции гораздо проще и удобнее.
        В первых же экспериментах предположение подтвердилось. Те характеристики и гармоники, которые пробивались из «параллели» в этот мир и расшатывали межвременную границу, поразительным образом совпадали. Они просто не могли быть созданы приборами разной технической культуры и иного принципа действия. Любой радиолюбитель старых времен, ловивший сигналы самодельным приемником от коллеги на другом краю света, никогда не спутал бы такой передатчик со станцией наведения американских стратегических бомбардировщиков, к примеру.
        В сочетании с текстом тетради можно было с полным основанием сказать, что эта аппаратура создана именно Лихаревым в самом конце тридцатых годов и что сейчас из другой реальности «фонит» устройство того же типа и класса.
        Вполне можно было отзывать Шульгина из его европейского вояжа, чтобы направить вместе с Сильвией на поиски старого знакомца. Именно вдвоем, потому что человек, сбежавший из своего времени и от своей должности далеко-далеко, изготовивший генератор непонятного назначения в захолустном тогда городке на две тысячи километров южнее столицы, как-то проживший следующие шестьдесят лет, внезапно объявившийся (или проявившийся) в иной реальности, требует особого подхода.
        К примеру - сначала его найдет и вступит в контакт Сильвия (разумеется, изменив внешность), в какой-то (которую еще следует обдумать) роли. Последствия - интересные, но чреватые непредсказуемой, возможно, острой реакцией.
        Или - подойдет к нему на тихом бульваре Шульгин, бывший нарком Шестаков, и задаст совершенно невинный вопрос из «старой» жизни.
        Тоже неплохо, но вариант помягче. Навскидку или сквозь карман Лихарев стрелять вряд ли станет, а если даже возникнет у него такая фантазия, Сашка без труда сумеет и пистолет отнять, и привести к спокойствию сталинского порученца.
        Но это были пока личные предположения Левашова. Плановые разработки дальнейших оперативных действий требовали специального подхода.
        А в простой, обыкновенной жизни, протекающей за дверями их шикарных квартир, назревали собственные процессы, равно непривычные и героям Крымской кампании, и расслабленным гражданам республик «2005» и «2056». В тех временах, конечно, имелись свои сложности, о которых художественно повествовал Игорь Ростокин50, но здесь они проявлялись совсем иначе.
        Андрей Новиков не без оснований считал себя очень адаптивным к любому времени и ситуации человеком. Так оно, безусловно, и было в семьдесят шестом, восьмидесятом, восемьдесят четвертом годах настоящей жизни, а уж в тысяча девятьсот двадцатом «придуманной» - тем более,
        Кто такой Врангель? Демократически настроенный , белый генерал, образование которого закончилось на рубеже позапрошлого и прошлого веков в Академии Генерального штаба, когда и опыт англо-бурской войны считался последним словом геополитики. Такому мозги вкрутить - минутное дело.
        А когда ты для местных - в принципе такой же лох? Не знающий, как настоящие дела делаются, просто по отсутствию информированности и практики. Советский опыт - он годится для такого разговора, что твоя женщина провела с владельцем бензоколонок. Но настоящих реалий учесть не в состоянии.
        Пока клиент не переселился (в отличную, заметим, квартиру) и не задумался - а с чего вдруг так со мной поступили? Не по понятиям. Нет, ну, пацаны, все хорошо, у каждого свой интерес, но пугать-то меня зачем? Я ведь, правду сказать, и так пуганый. Михал Михалыч худо-бедно областной пединститут закончил и фразу, насчет того, что если зайца по ушам бить, то он спички зажигать научится - помнил. И другой вывод из той же идеи; заяц, если перестараться, озвереть может - тоже.
        Лично он - озверел. От наглости девчонки с длинными, обадденной красоты ногами. Да тут еще собственная корова-мымра отслеживает каждый взгляд и каждое движение.
        Приди та же самая Алла в офис, а потом в баньку и комнату отдыха, закинь ему свои ножки на плечи, все бы порешали, и даже с меньшими рублями сверху. А она его вместо этого перед собственной бабой опустила, да как!
        Ну и обратился король бензоколонок, невзирая на предупреждение, к близким друзьям, которым пожаловался на наезд, выгодным для себя образом изложив фактографию и прочие подробности.
        Новиков вошел в подъезд, охранник за бронированным стеклом встал, поклонился, собираясь открыть противотанковых характеристик турникет.
        - Да, вот, Андрей Дмитриевич, ребята тут вас спрашивали, - в эту же секунду Андрея кольнуло недоброе чувство, да и взгляд у секъюрити показался ему несколько опасливым.
        - Что за ребята?
        - Раза два приходили, очень на вид приличные, В дом я их не пустил, раз без записи. Так они попросили, когда вы придете, чтоб не затруднились на ту сторону улицы перейти. Они вас там ждут… В машине…
        Подойти? Или, наоборот, проигнорировать, подняться к себе, вызвать подкрепление и уже тогда…
        А чего бояться? Кем бы те ребята ни были, что они ему могут сделать? Наверняка ведь именно для разговора приехали, имели бы другие цели - нашли способ разобраться с ним не засвечиваясь. А в случае чего он полагался на свою силу, тренированность и пистолет в кармане. Первый раз, что ли, с честью выходить из острых ситуаций или прорываться с боем? Ночью на углу Петровки, пожалуй, покруче было.
        Тем более в квартире сейчас только Левашов, ничем он особенно не поможет. Разве что срочно пробьет канал на «Валгаллу», приведет оттуда штук пять роботов, включенных на боевой режим? И что? Устроим побоище в центре Москвы? На крайний случай, конечно, можно, но несвоевременно. Вся подготовительная работа сразу пойдет прахом, и из города придется срочно сматываться. А вдруг нежданные гости из ФСБ или какой-нибудь еще здешней спецслужбы?
        Кстати, подумал он, есть тут некоторая странность. Если на той стороне ждут, чего же не окликнули, когда он к подъезду подходил, почему через охранника предложение встретиться передали? Хотя черт их знает, какие у них тут обычаи и какой разыгрывается сценарий.
        Ну, тогда мы тоже по-своему сделаем.
        - Раз ждут, надо уважить. Но ты же, Витя, человек, опытный, наверняка свое соображение имеешь. Из каких эти ребята будут? Мои-то друзья номер знают, позвонили бы предварительно…
        - Да что сказать, Андрей Дмитриевич? Вроде не менты и не бандиты, откровенные я имею в виду. А там кто его…
        Охранник великолепно соображал, новоявленный богатый хозяин интересуется именно этим. Какой там у него бизнес, охранник не знал, но любой владелец миллионной квартиры в центре каким-то краем, но должен опасаться одной из названных категорий граждан. Если он, конечно, не депутат Госдумы и не сотрудник Президентской администрации. Да и тех, бывает, отстреливают.
        - Внешность-то их я, само собой, срисовал, можете полюбоваться…
        На экране монитора следящего устройства возникли крупным планом недавние гости. Нет, не знакомы, и ничего криминального в их внешности не чувствуется. Но - слегка напряжены. Охранник этого, может быть, и не заметил, а Андрей сразу.
        - Хорошо. Повидаемся…
        Новиков поднялся на свой этаж, в двух словах поставил в известность о возникшей ситуации Олега.
        - Ты давай, сопровождай меня лучом, только без крайней нужды не вмешивайся. Я или скажу, ну, пусть будет «Алярм»51, или сам реагируй, если сказать не успею…
        Одновременно Андрей стремительно, как артист-метаморф, переоделся. Костюм с галстуком и плащ сейчас не к месту. Гораздо удобнее джинсы, кроссовки, кевларовая майка и свитер из кевлар-карбоновых мономолекулярных нитей с высоким воротом (выстрел из ПМ в упор спокойно держит), сверху - легкая ветровка. В карманы - ничего лишнего. Паспорт, без него никто в здешней Москве на улицу не выходит, неотличимое от настоящего разрешение на хранение и ношение оружия самообороны, то есть пистолета, стреляющего якобы резиновыми пулями, но с боем не хуже, чем у нормального «вальтера». Всего на пятнадцать метров, но больше и незачем. Мобильник, очень похожий на обычный, с несколькими лишними функциями. Деньги на мелкие расходы - пять тысяч рублями, пять сотен долларов. Вот и все. Через несколько минут он был уже внизу. Охранник заметил изменения в его экипировке, понимающе поджал губы, но ничего не сказал. Не его дело. Вот если потом станут допрашивать, можно будет и припомнить, что клиент переодевался.
        Андрей перешел узкий переулок, огляделся, выбирая из вереницы машин ту самую. Кажется, вот она, неприметный «Пассат», довольно поезженный. Слишком внимательно смотрит на него водитель поверх приспущенного тонированного стекла. Поймав взгляд Новикова, слегка кивнул, приоткрыл правую дверцу.
        Андрей подошел намеренно неторопливой походкой, сел на переднее сиденье. Второй пассажир оказался за спиной, что не слишком приятно, да ведь ничего не поделаешь, и бояться ему, по идее, нечего.
        - Знакомиться будем? - небрежно осведомился он.
        Сам представляться не стал, и так знают.
        - Егор, - назвался водитель, трогая машину.
        - Роман, - тот, что сзади.
        - Куда едем и о чем разговор намечается? - осведомился Андрей, закурил, не спрашивая разрешения.
        - Да так пока, ни о чем специально. Покатаемся по городу, познакомимся поближе…
        - Вы от кого? Не ФСБ, часом?
        - Есть основания предполагать?
        - Особых вроде нет, но я из-за границы недавно, жил там долго, связи всякие имею, могли и заинтересоваться, как это принято в благословенном Отечестве.
        - Может, еще и заинтересуются, но мы не оттуда. Фирма «Консенсус» - это что? В списках, как говорится, не значится.
        Разговор вел из-за спины Роман, и это было неудобно: все время хотелось обернуться, но Андрей не поддавался естественному желанию. С него хватало зеркала заднего вида. Пол-лица собеседника видно - для фейсконтроля достаточно. Перед началом агрессии, если таковая последует, мимика непременно изменится и время среагировать будет.
        - Какая там фирма. Пара визиток и моя собственная жена в роли сотрудницы. Так, легкий экспромт по ходу дела.
        - Экспромт! Тут рука чувствуется, опыт. Не первый раз так работаешь?
        Новиков тоже перешел на ты.
        - Помотайся с мое двадцать лет по шарику, еще и не тому научишься. А в чем проблема-то? Требуются аналогичные услуги?
        - Пока обходимся. А ты, значит, вроде Остапа Бендера себя позиционируешь?
        Ишь ты, какие слова! Или МГУ заканчивал, или газету «КоммерсантЪ» усердно читает.
        - Одна разница - он так и не попал в Рио, а я там бывал неоднократно…
        Шутка отклика не встретила.
        - А компру на Михаила где накопал?
        - Ну, ребята, вы что, из детского сада? У меня приятелей хватает, которым такого Мишу встряхнуть и не просвет поглядеть - как сами знаете что…
        - Хорошие приятели, - с легкой ноткой зависть сказал Егор, до этого молчавший. - А зачем? Зачем эти хлопоты? Сам бы в новой квартире поселился, оно и дешевле бы обошлось, и человека не обидел, и серьезных людей не напрягал. А тут сразу столько вопросов возникло. Мы, по странному капризу, непонятного не любим…
        - Отвечу по порядку. Затем что захотелось. Моей жене и ее подруге с мужем. Именно, чтоб на Столешниковом. Арт-салон устроить. В новостройке - не тот форс. Ваш дружок внакладе не остался, ведь так? Дом-элит, центр и полста штук баксов на карман. Ну, помандражил пять минут - так жизнь наша такая… А вот чем я ВАС напряг, убей, не пойму. Сказано ж было Михаилу, что ничьих интересов мы не касаемся и в чужие дела не лезем. Ему б промолчать и жить, как жил. И вообще, вы от кого? Поясните, чтоб разговор легче шел.
        - От кого - это потом. А в виде общей установки - в Москве так дела не делаются. Если такой умный - выйди на смотрящего, перетри с ним вопрос, как договоритесь, так и будет. Не затем человек в команду входит, чтоб его каждый встречный разводил, как вздумается. Так что ты только за одно это - попал.
        Второе - у нас не любят, когда приезжие сразу в чужие дела лезут. Кто, да что, да с кем, да почем - твое ли дело?
        Третье - с твоей подачи мы узнали, что нас кто-то пасет поверх «крыши», а это, согласись, очень неприятно. Нам теперь что, на дно ложиться и свое контрследствие начинать? Нерационально. Начинает картинка вырисовываться?
        - Да уж, - сокрушенно ответил Новиков. - Отвык я от Родины. Всего и делов, что мелкому барыге предложил квартирой поменяться, с доплатой, а хипеж пошел… И что я теперь за беспокойство должен? Ну, виноват, отвечу, если не запредельно. Сколько и кому? А может, вы тоже свой «Консенсус» учредить вздумали? Плагиат - это нехорошо. Ты ж, Роман, человек прилично образованный, должен бы знать… Михаил от меня квартиру в натуре поимел и реальные бабки, а вы мне что? Жетончик петровских времен со словами: «Деньги взяты»52?
        - Эх, жалко, что прошли веселые времена утюгов и паяльников, - с легкой грустью сказал Егор, хотя по возрасту своему про те времена знал, скорее всего, только по фильмам из серии «Криминальная Россия» да затрепанным книжонкам того же плана.
        - «Не возжелай ближнему своему того, чего себе не пожелаешь», - процитировал Андрей. - Или вы из всех заповедей только две усвоили: «Не зевай» и «Не попадайся»? А в одном очень старом фильме герой любил повторять: «Главное в профессии вора - вовремя смыться». Не пришла пора, как думаете?
        После этой сентенции наступила пауза. Потом Роман как бы со вздохом сожаления достал из нагрудного кармана мобильник.
        Набрал короткий номер.
        - Это я. Клиент, знаешь, несговорчивый попался. С крутыми понтами. Ага. Угу. Ну, подъедем…
        - Слышал? - обратился он к Новикову. - Велено привезти в известное место для более обстоятельного разговора…
        - Поехали, - пожал плечами Андрей. - Хотя при чем тут «несговорчивость»? Я от вас пока ни одного серьезного предложения не услышал. Так что понты пока - ваши. Про паяльники ты, Егор батькович, помнишь, а про операции типа «Мордой в снег» слышать не приходилось? Я не для смеха про своих приятелей говорил. Сотню стволов, если что, выделить могут. Со всеми ордерами и на полном законном основании. Казалось мне из-за рубежа, что в Москве гангстерские войны давно закончились, люди цивилизованно общаться научились. Выходит - ошибся? Тогда вы, ребята, по дурочке подставились.
        
        1В начале XVIII века в России такие жетоны выдавались вместо современных квитанций об уплате налогов и сборов.
        
        - Все, - оборвал беседу Роман. - Дальше - не ко мне. Послушаешь, что тебе люди скажут, ответишь, что хочешь…
        Приспустил стекло на своей стороне, впервые за время поездки закурил.
        - Так значит так, - не стал спорить Новиков. - Кто там меня ждет - посмотрим, а ваши-то портреты во всех ракурсах отсняты и распечатаны уже. И машина, и номера, и как я к вам сажусь… Уловили? В газетах пишут, что заказчиков, бывает, находят, бывает - нет, а уж для исполнителей пресс-хаты1 всегда наготове…
        И тоже замолчал. Пусть переваривают.
        Что первый разговор, неважно с кем, закончится полюбовно, он почти не сомневался. Вопрос в цене соглашения и в том, покажется ли ему грядущее сотрудничество перспективным. В конце концов - связи в преступном мире тоже могут пригодиться.
        - Глаза завязывать не будете? - осведомился он, когда машина пересекла МКАД.
        - Не домой везем, - буркнул Егор. Он, как казалось Андрею, все это время тщательно обдумывал его слова и анализировал собственные шансы: пусть даже Новикова сегодня же грохнут и прикопают в укромном месте - им куда деваться? Что клиент не на пушку их брал, любому дураку понятно. Над постом охранника в подъезде почти наверняка имелась телекамера, из окон их машину сто раз могли сфотографировать. Неизвестно, кому он успел позвонить, на пять минут поднявшись в свою квартиру. Про сто стволов врал ли, нет, так им и одного хватит. На двоих. Эх, надо было его на улице подхватить, по-доброму пригласить или просто за руку вдернуть в салон - и кастетом по темечку. Так кто же знал? Расчет был, что клиент сразу поплывет, как девяносто процентов в подобном случае. А он с ходу таким буром попер, что выхода не оставалось. Или отпускать с извинениями, или так, на стрелку с хозяином.
        А крайние - они с Ромкой. Свои ведь могут подзачистить, просто на всякий случай, а если и нет - на нелегалку переходить, в Испанию когти рвать? Не рядом вышло, не рядом. Страшновато становится.
        Покрутились по дорогам ближнего Подмосковья. В одном из дачных поселков по Рижской дороге подрулили по здорово разбитой грунтовке к неприметному, обшитому тесом домику советской еще постройки.
        Лужайка перед крыльцом, несколько берез и плодовых деревьев на участке в четыре сотки. Нормальный «аэродром подскока». Никаких затрат на оборудование, и бросить не жалко по миновании надобности. Законный хозяин, небось, пенсионер, впавший от дряхлости в маразм, с которого никакого спроса.
        Наметанным глазом Андрей приметил четырех как минимум бойцов внешней зоны прикрытия. Да в сарайчике может снайпер помещаться, на чердаке, в доме неизвестно сколько. Несколько машин, видимых вдоль длинной улицы поселка, тоже могли принадлежать бандитам. Глухая осень на дворе, вряд ли небогатые дачники так дружно съехались на свои участки. Не Рублевка, чай. Но это уже заботы Олега. Вошли.
        Остекленная веранда, всего одна большая комната, когда-то любовно отделанная хозяином дефицитной вагонкой. Чугунная печка вроде буржуйки, но некультурнее, С веранды узкая, почти вертикальная лестница ведет на мансарду.
        За наскоро накрытым, но по деньгам - богатым столом, сидят двое. Один русский, другой - «кавказской национальности». Обоим примерно по сорок. У кавказца - правильные, крупные, в общем - мужественные черты лица. Чеченец, наверное: фенотип более знакомых Андрею карачаевцев, осетин, азербайджанцев несколько другой.
        Русский - так себе, ничего примечательного во внешности, и социальный статус навскидку не определяется. Не бандит классический, не офицер отставной, не клерк банковский, По нынешним временам может быть кем угодно. Но держится с осознанием своей значительности. Хотя бы в данное время и в данном месте.
        Предложили подсаживаться к столу. До него явно выпивали уже, но совсем по чуть-чуть, бутылки коньяка и водки практически полные, а с «Джим Бима» даже колпачок не свинчен.
        Роман кратко, но четко доложил суть состоявшегося в машине разговора. А вот намек Андрея на то, что они с напарником уже «под колпаком», опустил.
        - Иди, - сказал кавказец. И обратился к Новикову: - Что пить будешь?
        - Виски могу…
        - Пей виски. Меня Султаном можешь звать. Это - Иван. Смотрящего хотел видеть? Я для тебя смотрящий. Зачем на моей территории людей пугаешь, зачем ОМОНом угрожаешь? Сам чего хочешь?
        - Ничего не хочу. Про ОМОН речи не было, не передергивай. Твоим пацанам я уже сказал - домой вернулся, жить спокойно собираюсь, художественный салон открыть. Ваших дел не касаюсь и интереса к ним не имею. С ментовкой не работаю. Информацию на Михаила получил по каналам, с твоими не пересекающимися. Если невзначай в чужие дела влез - глубоко извиняюсь. Вот, смотри, что я «королю пяти бензоколонок» предъявил…
        Он протянул Султану несколько пополам свернутых листков бумаги.
        - Сам решай, есть моя вина или нет, что такие данные по рукам ходят. О тебе там, кстати, не упоминается. И откуда мне знать, «смотрящий» ты или любитель вроде меня? Я же сказал, двадцать лет в Москве не был, месяц как вернулся. Мой ответ тебя устраивает?
        Кавказец взглядом указал Ивану, тот разлил. Султану - водки в винный фужер выше половины, себе - коньяку, последним - Андрею виски грамм около ста.
        Выпили, закусили рыбной нарезкой.
        - Оружие есть? - спросил Султан.
        - Хлопушка, - Андрей подал рукояткой вперед свой «вальтер». Тот мельком взглянул.
        - Спрячь, меня из такого не убьешь…
        «Надо будет - убью», - подумал Новиков, убирая пистолет.
        - Ты все неправильно сказал, - сообщил ему «смотрящий». - Не знаешь меня - тебе же хуже. Кому нужно, все знают. Человека моего, пусть маленького, обидел. Пугал, угрожал. Знал не знал - значения не имеет. У меня на конторе тоже вывеска не висит, а все равно никто не наезжает. Ты человек очень богатый, так?
        Новиков неопределенно пожал плечами.
        - Не строй целку. Две квартиры купил, очень дорого заплатил, теперь дело открывать собрался. Не один миллион у тебя, много. Нужно разрешение получить. У меня. В общак платить. Правильно?
        Андрей повторил прежний жест.
        - Не так себя ведешь, - прищелкнул языком Султан. - На друзей надеешься? Не ОМОН, тогда кто? ФСБ, ГРУ, армия? Или, может, с кем другим успел договориться, оттого такой смелый? А мне ведь от тебя много не надо. Расскажи, какие у тебя связи, кто информацию сливает, кто нас потеснить собрался, а мы послушаем. Хорошо говорить будешь, потом обсудим, сколько с тебя за обиду взять полагается, ну, позволит Аллах, разойдемся по-хорошему.
        - Мне договариваться не надо. Со мной надо договариваться. - Новиков, как привык, начал стремительно обострять позицию, чтобы партнер, кем бы он ни был, проявил сразу все свои бойцовские или какие-нибудь еще качества. Это получалось у него и с московскими чекистами, и с бандитами давних времен, и с очень многими другими людьми разных званий и положений. Причем зачастую работал без всякого прикрытия, именно что - «на понт».
        Тем более сейчас, когда он был уверен, что вся комната и прилегающая территория находится под контролем и под прицелом, а Олег наверняка успел вызвать с «Валгаллы» роботов, одетых в форму морской пехоты. Тут не центр Москвы, тут можно позабавиться.
        - С тобой? - Султан даже привстал со стула. - С тобой? А ты у нас кто? Ты, может, Гога Харьковский, Шалва Кутаисский, Сеня Люберецкий? Может, ты давно Москву взял, а я этого не заметил по глупости своей? А ну, отвечай, паскуда! Это я тебя последний раз по-человечески спрашиваю! - Он повернулся к Ивану, до того ничем себя, кроме разливания напитков, не проявившего. - Ты видишь, нет, до чего глупость доводит? Моя, моя глупость. Я же тут обабился у вас в России, вообразил, что можно действительно тихо, спокойно, с улыбкой и поклонами дела делать. И к тебе правильно относиться будут. Ни хера неправильно. Глотки резать, пасть рвать надо, тогда понимать начнут. Нельзя здесь с вами - по-человечески. У нас в горах можно, у вас нельзя!
        Иван Новикова с самого начала заинтересовал. Черт его знает, что за человечек. Дон Рэба при императоре, Ежов при Сталине или просто шестерка для связи с местным населением?
        Но вот сейчас во взгляде его просверкнуло нечто серьезное. Касалось ли это отношения к поведению Новикова или оскорбительных для любого русского - вор он или не вор - слов Султана, Андрей пока не понял.
        - Алярм подготовительный, - сказал он для Левашова, но тут же пояснил и для насторожившегося Ивана. - Это по-немецки так поведение твоего шефа называется. Чего он взбесился? Ты сядь, Султанчик, сядь, - повернулся к горцу. - Чего из себя джигита строить? Наши солдатики вам очередной раз показали, чего ваше геройство стоит. Опустили вас, как петухов у параши. Мала вам всего прошлого? И Казахстан уму-разуму не научил? Где теперь ваши фронты и армии? Как не стало русских баб из больниц, которыми от пуль закрываться можно, так и обосрались ваши полководцы, а крутые бойцы по кошарам попрятались, бараньи кости с голодухи обсасывая… Сидеть, сволочь! - заорал он, от души толкнул вскочившего Султана (может, и не чеченец он был, кто знает, но остервенел мгновенно) ладонью правой руки в грудь так, что тот вместе со стулом опрокинулся на пол. Левой выхватил из-под ремешка у щиколоки «стечкин» и в секунду перекинул его стволом куда надо.
        Демонстративно спустил предохранитель, сказал, обращаясь к Ивану и демонстрируя ему черный зрачок ствола:
        - Смотри, чтоб тихо, чтоб придурки ваши сюда не ломанулись. Я все двадцать раз успею выстрелить, и уж кто-кто, а вы свое получите при любом раскладе. Ты - кто? Только - прямо. Ваньку не валяй, Ваня…
        - Тоже человек. Деловой, как понимаете. Должность у меня не последняя, советником можно назвать, если хотите.
        Султан поднялся с пола, несколько присмиревший под прицелом, сел на стул.
        - При этом - советником? Впрочем, кому что нравится. Чего ж ты советовал, советовал, а нарвались так по-крупному? Хочешь, я сейчас свистну и всю вашу бражку на мелкие дребезги автоматами посекут? Потом уеду, и никто меня искать не будет. Ваших остывающих тел операм и прокурорам на год хватит, чтобы отчеты писать и ордена получать. Я правильно рассуждаю?
        Иван сокрушенно кивнул.
        - Тогда - наливай.
        Новикову, с гомеостатом на руке, можно было без последствий выпить и четверть, этих же по пьяни раскрутить будет легче. Не везти же их для допроса в «специально подготовленные помещения».
        - Итак, сейчас вы мне расскажете совершенно все. Про свою бригаду, или что там у вас, адреса, пароли, явки, общаки и прочее, о чем мне захочется спросить. После этого расстанемся. До поры. Мне потребуется - я вас найду. В моем отношении активности любого рода проявлять не советую. Любопытства - тоже.
        Он достал из кармана мобильник. Ткнул пальцем в первую попавшуюся кнопку, просто для вида.
        - Олег, покажи…
        И стволом пистолета указал «хозяевам» на окно.
        Из близкой к забору березовой рощицы не спеша вышли (абсолютно необъяснимым для внешних охранников образом, потому что прочесано там было все и спрятаться совершенно негде) шесть сержантов и прапорщиков морской пехоты в полной форме, без всяких масок на лицах, на плече у каждого - направленный в сторону дома пулемет ПК с пристегнутой патронной коробкой.
        Воровские (или другой принадлежности) охранники были очень хорошо вымуштрованы. Инстинкты тоже на месте. Ни выстрела, ни иного жеста с их стороны не последовало. Они так и сидели, прижухнув, там, где велено было.
        - Вопросы есть? Вопросов нет, - удовлетворенно ответил сам себе Новиков. - Теперь можно спокойно выпивать и закусывать до самого упора. Буду уезжать, две машины у вас заберу. Где-то в Москве оставлю на улице. Найдете - ваше счастье. Так, начинаем - я весь внимание…
        …Андрей вернулся домой уже поздним вечером. Олег был предупрежден, что о спонтанно проведенной акции распространяться среди женщин не надо.
        - Пусть это будет наша маленькая тайна, - не слишком ловко пошутил Новиков, выкладывая на стол в комнате Левашова ровно сто тысяч долларов, прямо в банковской полиэтиленовой упаковке.
        - Отступные, так сказать. У ребят при себе просто больше не было…
        Посмеялись немного, порадовались за несколькими рюмками коньяка, что опять обошлось без стрельбы и кровопролития.
        - Нет, судя по местной прессе, за последние пять лет нравы тут действительно сильно смягчились…
        Потом Андрей направился на свою половину жилого комплекса. Они не стали слишком уж изощряться и завозить нынешнюю мебель из модных салонов. Левашов просто взял и сдублировал в обеих новых квартирах обстановку исходной. И привычней как-то, и качество получше.
        Ирина встретила его в великолепном расположении духа. Они с Сильвией все время, что Андрей провел «на деле», бродили по шикарным московским бутикам, удовлетворяя естественные женские инстинкты, третьи по важности. Казалось бы, при их-то возможностях можно бы и проще решить вопрос материально-технического снабжения, но куда там…
        На короткое время скрывшись в соседней комнате, она явилась во всем блеске обновок - комплекте нижнего белья какой-то абсолютно сверхпрестижной фирмы. Действительно, восьмидесятые годы, тем более двадцатые, до таких изысков не поднимались. Сколько это стоило, Андрея совершенно не интересовало, хотя приблизительный порядок величин он представлял. Но зато прелести Ирины эти цветные лоскутки, где нужно отделанные кружевами, где нужно - почти прозрачные, а кое-где армированные проволокой и чуть ли не китовым усом, оттеняли наилучшим образом.
        Не оставалось ничего иного, как потянуть ее за руку на необъятное ложе, то же самое, кстати, на котором они утешали друг друга после боя на углу Столешникова и Петровки. В этот раз смертельная опасность Андрею не угрожала, но адреналина все равно выплеснулось много, и что можно придумать лучше, чем, показав женщине свое желание, позволить ей дальше делать все, что заблагорассудится и что подскажет неукротимая фантазия?
        ГЛАВА 21
        
        Еще одно непонятное воздействие их перемещения из параллельных миров в «настоящий» заметил сначала Левашов, а потом и Новиков.
        Странные психологические изменения стали происходить с Сильвией и Ириной. Нечто вроде того, на что обратили внимание в отношении наркома Шульгина лейтенант Власьев и Зоя. Но там наложение матрицы оказывало свое воздействие, а здесь? Неужели действительно воздух, аура родного времени, а может быть, некое свойственное ему особое излучение? Своеобразный «радиоактивный фон»?
        Женщины стали гораздо жизнерадостнее и активнее. Сильвия, избавившись от многолетнего сплина, с молодым азартом принялась помогать Левашову в его экспериментах по согласованию аггрианского и человеческого «железа» с полученными из компьютера Антона программами.
        Ирина прямо-таки требовала от Новикова, чтобы он вводил ее во все намечающиеся операции в качестве «полевого агента» по полной программе. Она вдруг как бы сбросила надоевшую маску «хранительницы домашнего очага», вспомнила, какой была до встречи с Берестиным и последовавшими затем событиями.
        Самое же, на взгляд Андрея, интересное, в ней опять пробудился молодой темперамент. Если последние два года они ложились в общую постель от силы пару раз в неделю, да и то больше соблюдая привычный и положенный ритуал, то теперь было видно, что Ирина с нетерпением ждет каждой наступающей ночи, заранее начинает кокетничать и заигрывать, настраивая его соответствующим образом.
        Новикову, в принципе, это нравилось, всегда приятно, когда любимая женщина очевидным образом изнывает от страсти к тебе, но и настораживало. Любые непонятности настораживают, особенно в нынешних делах.
        Тем временем Олег с Сильвией, используя свою технику, сумели выстроить весьма интересную, во многом парадоксальную модель грядущих взаимодействий между объектами их изучения.
        Прежде всего они получили прогноз общего развития исторического процесса в мире «2005», который поверг их в изумление. Нет, в том, что в ближайшее время начнутся вооруженные конфликты по всему периметру тамошнего государства Израиль, которые внезапно перерастут в полномасштабную молниеносную войну, почти один в один повторяющую здешнюю «шестидневную», имевшую место аж в далеком 1967-м, ничего странного не было,
        И назревающий в западных провинциях России мятеж тоже не удивлял. Беспорядки там случались примерно каждые сорок лет (как и в нашей реальности), и справляться с ними власти научились с зависящей от обстоятельств степенью решительности. Не раз уже отмечалось, что и технически и политически мир «соседей» отстает от нашего как раз на тридцать - пятьдесят лет.
        Странно было другое: математическая и «натурная» модели взаимодействия реальностей показывали нечто ранее невиданное и неслыханное. «2005-я» сохраняла стабильность только при условии регулярного осуществления целой серии мелких МНВ53 в достаточно легко просчитываемых точках. Если же эти воздействия «выводились за скобки», то нарастающая нестабильность, как избыточное давление в паровом котле, начинала сбрасываться «наружу», то есть в реальность «03». Теперь уже в ней, якобы спонтанно, возникали политические и экономические кризисы, вздымалась воина терактов и локальных войн разной степени интенсивности.
        По всем расчетам выходило так, что все, что творилось на Земле как минимум десять последних лет, включая обе чеченские войны в России, грузино-абхазо-осетинские, карабахский, косовский конфликты, все прочие внутриюгославские, новые афганскую и иракскую войны, уничтожение башен-близнецов в Нью-Йорке и так далее и тому подобное, - все это следствие «вибрации» временной ткани в две тысячи пятом!
        Хорошая аналогия - воздействие Луны на земные океанские приливы. А если бы она приблизилась еще хоть немного? Тогда такие же точно приливы начались, не только в гидро, но и литосфере54, а это уже глобальная катастрофа, спасение от которой вне человеческих возможностей.
        Вывод, разумеется, крайне пессимистический, одно утешение - параллельная реальность - не Луна, и воздействовать на ее «поведение» пока что в наших силах.
        В работе они использовали целых три аггрианских «шара». Два принадлежали Сильвии и Ирине, а с третьим получилось интересно. Хотя и обнаружился он в мастерской Лихарева, но принадлежал не ему, а безвестно пропавшему в семнадцатом году предшественнику, что Сильвия выяснила без труда. Значит, свой Валентин забрал в «эмиграцию».
        Пошагово увеличивая масштаб своей модели взаимовлияния реальностей, они вышли на первую узловую, а может быть, и ключевую точку.
        Именно здесь реальности (или корабли, по аналогии, придуманной Шульгиным) чиркнули друг друга бортами, обдирая краску и сминая металл. Если постараться усилить сравнение, то можно вспомнить роман Жюля Верна «Гектор Сервадак». Там за нашу планету зацепилась краешком комета Галлия, которая унесла с собой срез земной поверхности, порядочный объем атмосферы и несколько десятков людей, превратившихся в очередных Робинзонов.
        Что-то подобное должно было вот-вот случиться и здесь. В меньшем масштабе, но с гораздо более серьезными последствиями.
        Главный же парадокс заключался вот в чем. Каждому понятно, что столкновение двух объектов подразумевает их точное совмещение в пространстве и времени. Но в данном случае столкновение состоится с интервалом в год. И не в том смысле, что время в двух сталкивающихся мирах течет по-разному - там третий год, там пятый, но именно что обычный календарный год, 365 оборотов
        Земли вокруг Солнца, разделяет момент «физического соприкосновения объектов. Опять как те самые корабли на одном грохот, скрежет рвущейся стали, звон стекол палуба вырывается из-под ног, течь в машинном отделении и все такое прочее. На втором же тишь, гладь и божья благодать: машины работают как часы, рулевой держит курс, стюарды разносят шампанское, и бокалы не улетают с подносов. Все, что надлежит, экипаж этого суд на ощутит и испытает намного, намного позже. Доступно изложено?
        Возвращаясь от художественных аналогий к прозе жизни, Комитет активной реконструкции реальностей разработал и утвердил очередной план действий на ближайшую перспективу. Если удастся его реализовать, включится следующий.
        Шульгину надлежало «с этой стороны» подобраться как можно ближе к временной и пространственной точке «соприкосновения», вступить в прямой контакт с Ляховым-первым, завербовать его и в дальнейшем использовать как зафронтового разведчика-нелегала. После чего приступить одновременно к корректировке нужных деталей реальности и поддержанию глобального статус-кво. Поскольку нестабильность видна была невооруженным глазом.
        Стратегическую же схему операции по-прежнему будут разрабатывать и обеспечивать Новиков со своей командой.
        Задача была сама по себе интересна - исходя из имеющейся информации, опыта и интуиции трех землян и двух специально подготовленных к такой работе «инопланетянок» спрогнозировать геополитическую динамику чужого мира хотя бы на год вперед, причем не только общую, что было не так уж сложно, но и с разбивкой по персонажам и фигурантам. Для этого требовалось загрузить в память компьютера огромное количество данных из истории этой реальности, биографические сведения о ее ключевых деятелях; вслух произнесенные речи и опубликованные статьи и книги, а также закрытую информацию из баз данных разведок и прочих аналитических служб.
        Выстроить математические и психологические модели «сильных мира сего» и заставить их эволюционировать наиболее вероятным для каждого из них образом.
        Кое в чем эта работа напоминала ту, которой занимался Берестин на своем «стратегическом симуляторе», но была на порядок сложнее. Берестин ведь обладал хотя бы приблизительным знанием «будущего», пусть и мнимого, а этот мир был совершенно оригинален. Если Черчилль, Троцкий, Сталин, Врангель, Колчак, даже и Ежов оставались теми же персонажами, пусть и поставленными в иные обстоятельства, то у Великого князя и премьера Каверзнева в «нашей» жизни подходящих аналогов не было.
        Что же, тем интереснее задача.
        ГЛАВА 22
        
        Из записок Андрея Новикова, «Ретроспективы»
        
        «Я сделала перевод тетради Лихарева», - сказала нам Сильвия, пригласив в свою гостиную.
        Мы теперь снова как цивилизованные люди ходим в гости по приглашениям, хотя, конечно, можем и так, но лишь в случае необходимости. К ней приехал Берестин, теперь в соседней квартире тоже как бы «семейный дом», что накладывает некоторые этические ограничения. У них своя квартира, у нас своя, а Олег с Шульгиным, если он появляется, обитают в «базовой».
        Ларису Левашов до сих пор не перетянул сюда на ПМЖ, у нее в троцкистской Москве еще якобы полно дел и незавершенных проектов, но это скорее отговорка. Просто ей еще не предложили удовлетворяющую амбиции роль, На самом деле она почти ежедневно, покинув свой (без преувеличения самый шикарный и модный в коммунистической столице мраморный особняк, прогулявшись по Бульварному кольцу и переулкам, заглядывает к нам на огонек. Через дверь тогда еще профессорской квартиры - 1925 год, вы же понимаете. Дотяни до двадцать восьмого, тогда опять вылезли бы парадоксы, поскольку Лихарев пресловутый именно тогда здесь поселился, эмигрирующего профессора слегка обездолив. И как бы тогда выглядела попытка пройти в «нашу» квартиру сквозь «его», в свою очередь, функционирующую в «двойном режиме», я вообразить не берусь. Но до этого еще три года, которые прожить «напрямую» долго, а обойти - невозможно. По тем же самым причинам.
        Так вот о Лихареве и его тетради. Сильвия, хотя и знаток «собственного» языка и старший по должности начальник, испытала при переводе немалые затруднения. Лихарев писал отрывочными, мало связанными друг с другом фразами, очень часто переходил на некоторое подобие лично изобретенной стенографии, она же - вариант метоланга. Отчего ей приходилось заниматься настоящей криптографией, благо с помощью компьютера, а не карандаша и блокнота, как встарь.
        Получилось в итоге интересное чтение. Происходило оно в лучших традициях девятнадцатого века. Торшер под глухим зеленым абажуром, стол, накрытый для «вечернего чая», заинтересованная культурная публика вокруг и центр внимания - мужчина или женщина, вслух читающая то ли новый выпуск журнала с рассказом или повестью очередного властителя дум, то ли собственное сочинение, пьесу например.
        С последующим обсуждением.
        Валентин Лихарев оказался парнем еще более интересным, чем в описании Шульгина.
        Техническая сторона его конструкции - это отдельный разговор. Куда интереснее были вставки или размышления вроде моих «Записок», иногда афористичные, наподобие ильфовских, иногда протокольные. Как царь Николай в дневниках писал: «5/ХI 1904. В парке убил три вороны. Вспомнил телеграмму Алексеева из Мукдена. Много думал».
        Если удержаться где-то посередине, получается вот что.
        …Проведенная вместе с Шульгиным-Шестаковьш интрига против Ежова, и Молотова в какой-то мере, авторитета Лихареву у вождя прибавила. С Шестаковым у них наметились интересные точки соприкосновения, очередные совместные идеи и планы. Только он не просек того, что Шульгин свою матрицу из наркома не забрал, как предполагалось. Без всяких коварных целей, просто в силу характера Сашка затеял там собственную игру. Где-то опираясь на настрой и возможности Заковского, где-то из чистой интуиции и собственных принципов. Не те, у него, конечно, были возможности, что у нас с Берестиным в сорок первом, но серьезно перенастроить режим шансы имелись.
        Берию, например, переориентировать с энкавэдэшной на чисто хозяйственную деятельность, к которой тот имел вкус и способности (взять хотя бы атомный проект), добиться, чтобы тайную полицию возглавил именно Заковский (все ж таки не полный отморозок, неглуп и с выдающимися оперативными способностями).
        Тем не менее в какой-то момент Валентин почувствовал, что вожжи у него из рук выскальзывают. Возникла даже мысль решить проблему радикально, избавиться от всех помех сразу и постепенно вернуть все на круги своя (в рамках исходного задания). Да поостерегся, поскольку так до конца и не понимал, какие именно силы стоят за Шестаковым и каков по сравнению с ним его реальный статус.
        Попытка консультации с главной резидентшей не дала ничего в смысле прояснения ситуации и своей в ней роли.
        - А я ничего о таком не помню, - оторвавшись от чтения, сказала Сильвия даже с некоторой обидой.
        - Так это же не с тобой было и после вашего последнего контакта с Дайяной, - пояснила Ирина, которая, оказывается, держала в памяти все хитросплетения того довольно-таки проходного в общей картине наших дел и забот эпизода.
        - Да, да, естественно, - согласилась Сильвия.
        …А потом закрутились дела совсем непонятные. Валентин вдруг задался вопросом - а нужно ли ему все это? Вот так - все вообще. Что он, не проживет без кремлевской должности и кремлевского пайка? А уж тем более без совершенно никчемной работы на благо Великой Империи?
        //Примечание на полях. Честное слово, что-то не додумали наставники в Академии на Таорэре, пытаясь вылепить из нейтрального материала кавалергардского офицера с перспективой оказаться близким другом наследника престола. И тут же наскоро переориентировать его (по обстановке, за неимением лучшего) в советские аппаратчики.//
        Хватило Лихарева ровно на пятнадцать лет. Примерно как и несостоявшегося мичмана Шестакова. Если б у него самого гайка не сорвалась, черта с два Шульгин сумел бы заставить Григория Петровича сделать то, что он сумел.
        Ирины Седовой, кстати, хватило на двенадцать. А Сильвии - на полтораста. Есть разница? Нельзя, получается, в эпоху войн и революций запускать в такую страну агентов одновременно умных, в общечеловеческом смысле порядочных и ориентированных на верную службу аггрианскому делу и лояльность к советской власти. В Англии - можно, и в Аргентине, и в Чили, а в России - нельзя. Хреново кончается затея.
        И приблизительно перед самой войной, когда Иосиф Виссарионович, послав одного из верных клевретов наместничать на Северном Кавказе и прилегающих территориях, Валентину выпал то ли шанс, то ли просто случай. «Поезжай, товарищ Лихарев, за ним следом. Ненадолго, на месяц-другой. Посмотри, как он там работу развернет и дело поставит. Очень меня те края беспокоят. А ты все увидишь и все правильно доложить сможешь. Нелегально поезжай, мы, большевики, это любим. Я бы и сам съездил, да в Москве работы много…»
        Фактически получив карт-бланш, да еще имея в запасе и собственные возможности, Валентин, оказавшись в тихом, красивом южном городе, почти немедленно сообразил, что ловить ему впредь больше нечего и незачем.
        Куда как лучше «уйти на покой», порвать все связи с теми и с этими, и жить, как получится.
        Для чего и начал монтировать в подвалах местного «Лувра» свою установку, главным назначением которой было всего лишь оборвать всякую связь с резидентурой Сильвии и исключить любую возможность отыскать его доступными коллегам средствами.
        Сталинской контрразведки он не боялся, поскольку сам же ее и ставил.
        Примерно на моменте, когда Лихарев свой аппарат изобрел, построил и приступил к испытаниям, его мемуары заканчивались. Из чего следовало, что, кроме задуманных, немедленно проявились и побочные следствия.
        Его, самоочевидно, вышибло в другое время, скорее всего - в прошлое, иначе не остались бы его конструкции пылиться в подвале захолустного музея на три десятка лет, и сам он, при своих возможностях и способностях, хоть как-то, пусть опосредованно, но проявился бы. А тут - ноль! По всем доступным компьютеру и «шарам» логическим связям никаких признаков проявлений в исследуемом периоде именно такого «чужого разума» не обнаружилось. И не чужого, но склонного к достаточно неординарным поступкам - тоже.
        Эрго - Лихарев улетел за пределы. Или, что печально, просто дематериализовался.
        - А отчего вы, кстати, сразу не озаботились поиска ми Лихарева, с той же интесивностью и азартом, как потом кинулись искать Ирину? Все ж таки он вас почти двадцать лет не интересовал? - спросил я.
        - С чего ты взял, что не озаботились? У нас на Базе была специальная Служба. Мне не подотчетная. Искали наверняка, только, в отличие от Ирины, не нашли. А то бы и его так же изъяли из обращения, как ее собирались.
        - Нет, но квартира-то на Столешках все это время пустовала? И Ирке приходилось частные комнаты снимать… Пока Алексей туда не добрался. Да и то…
        - Ничего вы по-настоящему в наших делах так и не поняли, - с сожалением сказала Сильвия. - Ваши тридцать лет - это ваши, а сколько это для руководства Базы на Таорэре составило - совсем другой вопрос. Может, полчаса или час. Только уже в пору Ириной службы наверху спохватились, велели выяснить, что и как. Она и потрудилась в меру сил…
        Сарказм в голосе Сильвии был столь отчетлив, что покривились и сама Ирина, и Алексей. А мне - так ничего. Даже весело в очередной раз стало.
        - Не забывай также, что своими безобразиями с информационной бомбой, нашими пересечениями между двадцатым и тридцать восьмым годом вы так все запутали, что, скорее всего, удвоения реальности Берестина с Ириной и моей с твоей вообще не позволили тем, кому положено, должным образом понять, что здесь начало твориться. А теперь и спросить не у кого. Вполне могу допустить, что квартира для наших контролеров просто «потерялась», как поезд метро в одном фантастическом рассказе.
        - И для тебя тоже? - спросил Берестин, которого тема Лихарева, с кем он никогда не сталкивался, отчего-то заинтересовала. Может, оттого, что он оказался первым посетителем послушно ждавшей хозяина квартиры.
        - И для меня. Не до того было. Сами знаете.
        - Нет, мне все равно непонятно. Исчез он в тридцать восьмом. Ирина появилась в семьдесят втором. Дырка - тридцать четыре года. И ни Таорэра, ни ты за этот срок не догадались, что часовой исчез с поста?
        - Так в том и новый парадокс, - ответила она с некоторым раздражением. - Забыл о встречном течении времени на Таорэре и здесь? Когда вы рванули там Антонову бомбу, «ударная волна» достала до тридцать восьмого, потому что там предыдущий уже сформировался. Мои перехлесты с самой собой, разговоры с Дайяной, эскапады Шульгина… Дайяна очень метко выразилась - «наша база данных выгорает с двух сторон. В том числе и память…». В этой выгоревшей зоне Лихарев и затерялся.
        - Да, конечно, как же я упустил, - не скрывая сарказма, закивал я, - И как же нам его теперь найти?
        Меня эта тема увлекла по-настоящему. Живой Лихарев, сумевший неплохо устроиться и прожить более шести десятков лет поблизости от нас, - как минимум интересно. И он же не выращивал все это время картошку на огороде, он непременно хоть что-нибудь делал по специальности или просто исходя из возможностей.
        - Если он бросил все и отрубил концы, гомеостат и блок-универсал в любом случае при нем остались. Никто из наших с ними не расстанется никогда и ни при каких условиях…
        - А тот, что я нашел? - немедленно спросил Берестин. Четкий вопрос, по месту.
        - Ты же его нашел в упаковке, с приложенной инструкцией? - мило улыбнулась аггрианка, - Значит, он был предназначен для другого агента. Для тебя, допустим. Я же говорила, в тонкостях этой техники и я далеко не все понимаю. Вдруг «управляющий» квартирой счел, что именно ты - сменщик, и подготовил «инвентарь».
        - Опять не выходит, - нашелся Алексей. - Мне Ира в письме написала: «Тот предмет, что лежит в верхнем ящике стола, - твой». Откуда она могла знать, лежит он там или не лежит?
        Ответила Ирина. Слегка смущаясь и покусывая губы. Ну да, тут же рядом и я сидел, и хоть лет с тех пор прошло немало, объясняться в присутствии обоих небезразличных ей и к ней мужчин ей казалось сложно.
        - Когда я писала письмо, только первая половина была «от себя». Дальше - чистая инструкция, которую рука выводила сама. Верьте не верьте, но так. Я и сейчас дословно не помню, что там. Совсем другое настроение было. Если бы Алексей то письмо в тетрадку не вклеил, еще б доказывать потребовалось, что именно так было сказано, а не иначе. Но, значит, в этом чей-то план состоял. Подарить гомеостат, пистолет, деньги, квартиру, убедить тебя остаться там, - она виновато улыбнулась в его сторону. - Думаешь, я сама могла такое придумать - «принимай решение, а если захочешь - найди меня через шесть лет…», Это ж значит, мне будет восемнадцать, а тебе - сорок четыре. Нормальная партия…
        Да, не позавидуешь сейчас Ирке, ворошить такие малоприятные подробности якобы забытого прошлого.
        - Слава богу, я иначе распорядился. А если бы пистолет взял, что было бы?
        Тут уже я не выдержал;
        - Наверняка, Леша, тебя подвели бы к необходимости обязательно им воспользоваться. Как Сашку - «ТОМПСОНОМ»…
        Теперь уже поморщилась Сильвия. Какой интересный вечер у нас случился, что ни скажешь - кому-нибудь поперек души. А что поделаешь?
        - Ты меня перебил, - сказала она Алексею. - Гомеостат не излучает, так что как маяк не годится. А вот блок-универсал - да! Мы Олега с Воронцовым именно через него по всей Москве «на поводке» водили. Пока они его спрятать в контейнер не догадались…
        - Если есть возможность искать Лихарева, хоть по портсигару, хоть по запаху, давайте попробуем. От нас не убудет, а такой человек, если жив и при памяти, наверняка пригодится.
        - Да нам любой пригодится, - сказал Берестин. - Сообразить бы, для чего в каждом данном случае. Вот твои уголовнички, которых ты нагнул, - для чего они нам?
        - Понятия не имею, - честно ответил я. - Но, как говорят немцы, пфенниг не деньги, но все равно лучше его получать, чем отдавать. А я с них несколько большую сумму снял за беспокойство. Хватит, чтобы нашим девушкам беспроблемно по магазинам бегать. И по машинешке здешней купить, законно оформленной. Опять же, беспокоить нас они в ближайшие месяцы не будут, это точно. А там как еще повернется, ты знаешь? Как в русской сказке: «Смотри, я тебе, может, еще пригожусь».
        Левашов сказал, что особых технических проблем не видит, при одном только условии, если Валентин обретается в доступных для изучения реальностях.
        - Хорошо было азимовским героям. - Это он имел в виду регулярно перечитываемый им «Конец вечности». - Там они контролировали весь мыслимый спектр на сто тысяч лет в каждую сторону, а нам пока слабо. Но поищем. Твой-то городок с музеем в Главной исторической находится?
        - Уже не уверен. Что по Эверетту, что по Шекли, одно-единственное различие, и это уже другой мир. Да если б такое на Главной случилось, мы бы об этом в здешних журналах и книжках наверняка прочитали. А ведь про «перестройку» сколько написано, а что в разгар ее такое было - ни слова. А оно ведь - почище Чернобыля…
        - А может, случилось-то там, и в те самые годы, но - позже? Ты ведь только на днях туда сходил? Вот и не дошла обратная волна.
        Олег снова начал развлекаться.
        - Ладно, несущественно, поищем. Нам все равно пока делать нечего. Я сейчас тамошним «Эдисоном» занимаюсь, а раз характеристики его генератора с Лихаревским схожи, вполне он может поблизости околачиваться. А что? Наиболее разумная гипотеза. Иначе придется вообразить, что подобные гении толпами вокруг нас бродят…
        - А не боишься? - спросила вдруг Ирина.
        - Чего?
        - В очередной раз подставиться. Лихарев в своей тетрадке что пишет? Боится он некоей «третьей силы», которая в самый неожиданный момент карты путает. Сашку нашего за представителя этой силы принял, потом еще Антон вмешался… Оттого он, может, и сбежал. А там, где сейчас прячется, сам, предположим, такой силой стал. Генератор, что время раскачивает, его работа или чужая…
        - Не усложняй, Ира, - ответил Берестин. - Так можно не три, а тридцать три силы придумать, если каждое непонятное явление на них списывать. Лучше, Олег, с Александром состыкуйся (в силу позднего вхождения в нашу компанию, он Шульгина Сашкой называть избегал) и попробуй отследить связи дубля его нынешнего клиента в параллели. Кажется мне, там могут интересные прямые и косвенные контакты обнаружиться.
        И в который уже раз за время нашего знакомства я удивился, какой необыкновенный товарищ к нам прибился. Да что значит - прибился? Ирина его и вычислила по заданным параметрам, ну, а если эти параметры оказались на удивление совпадающие с нашими - значит, так задумано. И на меня Ирка не просто так набрела. Вело ее что-то, и признал я ее подружкой «одной серии», потому что ее воспитатели, по уму или по глупости, всадили в нее очень для них опасный, как оказалось, набор личных качеств.
        Так и Берестин. Ну, не дадено ему «высших способностей», а нужны ли они? Может, оно и лучше. Ком-фронта из него получился, в личной жизни, черт его знает, не обошел ли он меня? По крайности, женщину он себе оторвал классную. Моя беда, моногамен я, как говорил друг-летчик Толя Шундриков: «Моногамен, как осел».
        А посмотришь вдруг на Сильвию нужным взглядом, так время от времени тянет поменяться на денек местом с Алексеем, да и с Сашкой, которые вкусили счастья общения с ней. Берестин молчал, конечно, а Шульгин, по привычке, рассказал, что и как у них было. Интересно, не спорю, и даже заманчиво. Как-то мне не приходилось обладать такими бабами, причем гарантированно без проблем и последствий. Ирина, само собою, формами и характером лучше, но знающие люди говорили, что дело совсем не в этом. Другие там оценки в ход идут.
        Впрочем, к чему об этом? Обходились, и обойдемся. Мне пришло в голову, что сейчас, за отсутствием Сашки, мы с Олегом опять превратились в коллективного
        Антона. Интересно, да? Все-таки и Антона, с ним мы себе четче олицетворяем, чем с Сильвией и даже Ириной. Что значит - импринтинг55.
        - Олег, а нельзя ли придумать для того мира нечто вроде маячков, которыми нас Антон снабдил? Чтобы, если мы всерьез к «братьям» влезем, внимание ихних спецов оттянуть в какую угодно сторону? Не от личностей, тут мы даже перед местной шпаной прокололись, а от ментального поиска. Как, леди Си, Шульгин перед тобой засветился?
        Сильвия отчего-то тряхнула волосами и ничего мне не ответила.
        ГЛАВА 23
        
        Сильвия была опытным специалистом и криптографом тоже, однако разница в возрасте, подготовке, стиле мышления ее немного подвела. Перевод записей Лихарева ей не совсем удался. Что и неудивительно. Даже нормальные литературные переводы с широко известного, отнюдь не зашифрованного языка у разных людей получаются очень непохожими. Иногда - до полной неузнаваемости. Потому и она многие моменты прочитала не совсем верно или совсем неверно.
        А было как?
        Валентин Лихарев прибыл в Ворошиловск вполне легально. На этот раз он был не в форме инженера или военюриста, к которым привык в Москве. Задача требовала надеть сиреневую, из тончайшего коверкота гимнастерку старшего майора госбезопасности (два рубиновых ромба), что соответствовало армейскому званию комдива и политическому - дивизионного комиссара. Солидный чин для провинции, где начальник УНКВД был всего лишь майором, а отдела ГБ - вообще капитаном (но тоже три шпалы в петлицах)56.
        С обоими этими начальниками в угловом «сером доме» на улице имени основоположника органов, посланец Центра побеседовал доброжелательно, но и строго, как полагалось. Должности своей в центральном аппарате Валентин не назвал, член Коллегии, этого достаточно. Даже более чем! Под роспись объявил о полнейшей конфиденциальности своей миссии (никакого отношения к проверке или вмешательству в дела местных товарищей не имеющей), сообщил, что будет работать по собственному плану и никого напрягать не собирается, однако, если потребуется, оперативные работники, транспорт и прочее должно предоставляться незамедлительно.
        Для середины тридцать восьмого года это было вполне естественно и никаких посторонних вопросов не вызывало.
        - Поселите меня на надежной оперативной квартире с телефоном, естественно, терпеть не могу провинциальных гостиниц и «Домов колхозника». И чтоб никакого сопровождения. Замечу - головы поотрываю.
        После инструктажа он прямо в кабинете начальника переоделся в неброский москвошвеевский костюм, и черная «эмка» из глухого внутреннего двора отвезла его в одноэтажный, дореволюционной постройки домик, из которых по преимуществу и состояли три центральные, сравнительно культурные (с булыжной мостовой и тротуарами, выложенными красным кирпичом) улицы краевого центра.
        Зато зелень в городе была совершенно невероятная для северянина. Огромные тополя-белолистки, масса акаций, тоже нечеловеческих размеров, само собой - аллеи каштанов. В каждом почти дворе - шелковицы (по-местному - тутовник), похожие на баобабы, фруктовые сады, да еще и заросли диких маслин (они же - лох серебристый). Все это великолепие весьма умеряло летнюю жару, для москвича (и бывшего петербуржца) в ином случае почти непереносимую. А также защищало от регулярно дующих ветров и приносимой ими из астраханских степей тонкой песчаной пыли.
        Лихарев сразу же отметил, что даже в солнечный полдень можно пройти город насквозь, от железнодорожного вокзала до Осетинской поляны (где помещался ипподром и скаковые площадки территориальной кавалерийской дивизии), ни разу не выйдя из тени на освещенное место.
        Это ему понравилось. Как и многое другое. Не зря об этом городе-крепости-парке с пиететом отзывались Пушкин, Лермонтов, Толстой, Грибоедов и многие другие, волей или неволей занесенные сюда в годы тех еще Кавказских войн.
        А причина появления здесь Лихарева была по-своему интересна.
        Товарищу Сталину, разобравшемуся с ленинскими соратниками и большевиками-интернационалистами, вдруг взбрела в голову идея свернуть никогда не нравившийся ему проект Союза Советских Социалистических Республик и возвратиться к идее унитарного государства. Предчувствовал он, очевидно, во что такой «федерализм» и «коренизация кадров»57 может вылиться. Потому и решил, вначале в виде эксперимента, учинить новое территориальное образование, от Ростова до Закавказья, по типу наместничества прежних времен, в котором будут сохранены только «культурные автономии» (как он и предлагал Ленину в свое время), руководство же «областей» (область Войска Донского, Кубанского, Терского, Тифлисская область и т.п.) будет назначаться исключительно исходя из деловых качеств, без всякой привязки к национальности. Притом - с непрерывной ротацией, чтоб не обрастали связями.
        Способную же молодежь обучать в университетах, вузах, военно-учебных заведениях по всей РСФСР исключительно на русском языке, после чего направлять на работу в любую точку страны исходя из целесообразности. Как это и делалось с детьми представителей «туземной элиты» в царское время.
        А почему и нет? Грузин Багратион и армянин Лазарев считались русскими полководцами, армянин Шаумян руководил Бакинской коммуной, грузин Орджоникидзе - тяжелой промышленностью, немец Кауфман - Туркестаном, а вообще неизвестно кто по происхождению генерал Хорват - КВЖД, то есть фактически Маньчжурией (или, как тогда любили говорить, - Желтороссией).
        С целью реализации этой смелой идеи и был прислан в Ворошиловск новый сатрап. Именно этот город решено было сделать новой столицей, отчего-то не Ростов, не Краснодар, даже не великолепный Тифлис. Так вот вождю благоугодно было распорядиться, Возможно потому, что за все двести лет истории никаких политических провинностей за городом не числилось, и даже аллюзий58 у вождя он не вызывал. А то, что далекий форпост пребывал в чести в свое время у Екатерины Великой, Потемкина, Суворова, самого Николая Первого, приказавшего учинить здесь центр Кавказского края, Сталину, по странным, извилистым ходам его мысли, весьма импонировало.
        Лихареву предписывалось наблюдать за ходом процесса и деятельностью партгосчиновников, незамедлительно докладывать лично вождю, поверх всех инстанций и не утаивая ничего, ни негатива, ни позитива. Как есть. А также в корне пресекать враждебные вылазки и происки. В основном - националистические и шовинистские. Руками местных, на то поставленных учреждений.
        Таким образом Иосиф Виссарионович как бы отомстил верному помощнику за чересчур независимое поведение в интриге вокруг Шестакова - Ежова - Заковского. Или, наоборот, решил попробовать его на роли «серого кардинала-иезуита», чтобы в будущем вознести на какой-то весьма высокий пост. Члена Политбюро, например, или наркомвнудела, если Заковский разонравится.
        Однако к тому времени у Валентина созрели уже собственные замыслы. Совершенно как Остапу Бендеру, ему надоело строить социализм, пусть даже в отдельно взятой стране, а тем более - в сталинском варианте.
        Лихарев ведь, как известно, готовился совсем к другой роли. Еще когда речи не было о Мировой войне, Февральской и Октябрьской революциях, планировалось его внедрение в Морской или Пажеский корпус, чтобы в нужное время он стал ближайшим другом и соратником цесаревича Алексея Николаевича. От гемофилии он бы его вмиг вылечил, отчего отпадала нужда в появлении на политической арене старца Григория, Распутина то есть. Потом, естественным (или каким-то другим) ходом вещей, цесаревич стал бы Императором, а Лихарев как минимум старшим генерал-адъютантом, а то и канцлером.
        Хороший был план, только не осуществился. Как говорится, по причине «неизбежной на море случайности».
        Однако заложенные в «раннем детстве» черты и качества личности с большим трудом притирались к «требованиям текущего момента».
        Проще всего было сбежать. Естественно, на Запад, как уже сделали многие и многие. Хотя, например, начальник Дальневосточного УНКВД Генрих Люшков сбежал как раз на Восток, в Маньчжоу-Го59, и благополучно прожил там еще восемь лет, после чего все-таки был схвачен чекистами и, естественно, расстрелян.
        Чекистов Лихарев как раз не боялся, а вот своих соотечественников - весьма. Отчетливо представлял их технические возможности и патологическую мстительность. Если уж он в одиночку, пользуясь только подручными средствами, меньше чем за неделю отыскал Шестакова-Шульгина по излучению матрицы, консолидированная мощь аггрианской резидентуры позволит изловить его самого в момент. Хоть в Патагонии, хоть на Фиджи. А Валентин не испытывал ни малейшего желания быть дематериализованным или пожизненно сосланным в государство Урарту (XI-VI вв. до Р.Х.).
        И ход придумал весьма нестандартный. Рожденный и отшлифованный, кстати, в ходе частых, продолжительных и весьма познавательных бесед со второй ипостасью наркома Шестакова. И с учетом допущенных им и его соратниками ошибок и просчетов. А таковые имели место.
        Из Москвы благодаря капризу товарища Сталина он на два-три месяца выбыл, доложив в Лондон, что отправляется в ответственную и крайне перспективную для «общего дела» командировку. Леди Спенсер в замысел проекта вникла и одобрила. Следовательно, без крайней нужды отвлекать его не будут.
        Здесь же, недельку побродив по городу, изучив тонкости провинциальной общественно-политической жизни и топографии, присмотрел как наиболее подходящее для своих целей здание краеведческого музея. Любое другое учреждение так или иначе находится под контролем и надзором компетентных органов, а это как бы и выпадает. Не нужны ни крайкому ВКП(б), ни НКВД пыльные чучела представителей местной фауны и ржавые железки. Разве что детей в выходной день привести, показать коллекцию тропических бабочек и прочих насекомых да диковинного черного зайца с шестью ногами.
        А чтобы слепить дело о вредительстве в сфере археологии, нужно какое-никакое специальное образование или хотя бы понятие, что это, собственно, такое и как соотносится с теорией обострения классовой борьбы.
        С директором (не Вайсфельдом, другим, с царских времен засидевшимся) договориться о выделении под секретную лабораторию пары секций в подвалах - плевое дело. (Тоже под расписку о неразглашении, само собой.)
        Начальник отдела связи и спецтехники УНКВД изыскал и выделил оборудование и материалы, какие смог (после чего приказом из Центра убыл с повышением в Пермь). Еще кое-что доставили из Москвы по спецзаявке самолетом.
        «Шар» и блок-универсал у Лихарева были с собой. Четыре часа в день он занимался выполнением задания Сталина, манкировать в таком деле - себе дороже, остальные - техническим творчеством. Раза два в неделю устраивал скромные застолья для директора музея и регулярно подбрасывал ему дефицитные продукты и талоны на промтовары в спецраспределитель. Просто так, от души.
        Идея у него была простая - собрать простенький хроногенератор, который сможет, по принципу той же столешниковской квартиры, сдвинуть лично для него текущее время совсем чуть-чуть, хоть на десяток квантов, и тем самым вывести себя из сферы досягаемости аггрианских пеленгаторов. Да и из поля зрения товарища Сталина тоже. Лихарев будет жить немного впереди и сбоку, в этих же самых местах, но дотянуться до него - простите. Ни приказом, ни рукой, ни пулей. Все это для него будет «неслучившимся вчера», а для всех остальных - вечной табличкой на двери: «Приходите завтра».
        Он даже успел приготовить себе несколько явочных квартир в Пятигорске и Кисловодске, после завершения проекта мелькать в Ворошиловске будет незачем. Хотя при каждой встрече со знакомыми людьми, теми же чекистами, он будет для них совершенно чужим, ранее невиданным человеком, но все равно. Мало ли какие сбои и деформации могут случиться? Ахилл тоже в теории никогда не догонит черепаху, но ведь догоняет же на практике?
        На бегство, кроме всего прочего, Валентина подвигла случившаяся в день ухода Шульгина из тела наркома до крайности непонятная история. Он даже склонен был считать ее чем-то похожим на галлюцинацию, если только подобные ему особи, не совсем аггры и не до конца люди, подвержены психическим расстройствам такого рода.
        Валентин Лихарев не зря был очень высокого мнения о себе. Он считал, что как экземпляр профессионального координатора стоит на более высокой ступеньке эволюции, чем уже работающие на Земле. Ведь его создали и воспитали на сотню лет позже, чем ту же леди Спенсер, и при подготовке наверняка использовали уже накопленный опыт функционирования подобных «псевдохомо». И роль ему предназначалась более серьезная, чем Сильвии. Личный друг полноправного Самодержца - это не в пример значительнее, чем приятельница принцев царствующего, но не правящего Дома, всяких там пэров и министров, то и дело сменяющихся кабинетов.
        А что ранг в аггрианской иерархии у нее гораздо выше - это лишь упущение тех, кто его сюда определил. Рано или поздно оно будет исправлено, Лихарев был уверен в этом. Не зря же, вопреки обычаям, его все же повысили в звании, и леди Спенсер сама заменила в его «шаре» системный блок на гораздо более мощный. Не исключено, что последует и очередное повышение, тем более что Сильвия в деле Шульгина-Шестакова продемонстрировала отнюдь не лучшие деловые качества.
        Антон напрасно считал, что имеет возможность надежно заблокировать все установленные в квартире следящие системы. Возможно, ему внушил эту уверенность один из Игроков, которому захотелось обострить столь неожиданно возникший эпизод с тридцать восьмым годом, матрицей и кольцевым парадоксом «письма к самой себе».
        На самом деле Лихарев сумел записать почти все переговоры, которые вели и Сильвия, и Антон с Шульгиным. Единственное, что осталось ему неизвестным, - это замысел Александра сохранить свою матрицу в личности наркома. Тоже, скорее всего, по воле Игроков. Иначе терялась всякая интрига.
        Но Валентин теперь знал, что имеет возможность лично посетить Таорэру и встретиться там с кем-то из высшего руководства, а заодно и с Шульгиным, когда его переправит туда Сильвия или же Антон. Кто успеет раньше. С Шульгиным даже предпочтительнее. Сначала обговорить с ним условия дальнейшего сотрудничества, а уже потом выходить на Дайяну или кого-нибудь еще сопоставимого ранга.
        Вернувшись домой после весело проведенной ночи, он обнаружил, что Шестаков уже «пустой». Причем лакуны в его памяти очень аккуратно и тщательно замещены непротиворечивой и позволяющей наркому сохранить душевное равновесие информацией. Можно было только позавидовать техническим возможностям форзейля.
        Одновременно Валентин испытал чисто человеческое чувство обиды, что Шульгин его так нагло обманул. Пообещал дождаться, обсудить дальнейшие, связанные с использованием Шестакова планы, еще раз сходить к Сталину для закрепления достигнутого успеха, а уже потом… Он же сбежал сразу, не оставив хотя бы записочки.
        Благородные люди так не поступают.
        Но его еще можно догнать. «Шар» сохранил координатную привязку времени и направления внепространственного перемещения. Новые возможности позволяли Лихареву прибыть на Таорэру не позже, чем через пять минут после Шульгина. Вряд ли за этот срок его успеют переправить обратно на Землю, но уже в другую реальность. В любом случае Валентин ничего не теряет.
        Ему только не совсем понятен был механизм осуществляемого форзейлем обмена. С аггрианскими технологиями он не имел ничего общего. Если леди Спенсер подсадила матрицу Шульгина в тело наркома в виде волнового пакета, то Антон зачем-то отправил Шестакова через канал физически, это подтверждалось и зафиксированным «шаром» количеством перемещенной массы и тем самым «штрихом мастера», придуманным Сашкой на этот именно случай. Следы сырой земли на подошвах сапог и прилипшая к каблуку свежая зеленая травинка.
        Разве что туда же, на Таорэру-Валгаллу, одновременно было перенесено собственное тело Шульгина и обмен состоялся именно там, после чего организмы возвратились «по принадлежности».
        Александр Иванович - в свое основное время, Шестаков - обратно в квартиру Лихарева.
        Валентин знал, что по его положению самостоятельно являться на главную базу - как провинциальному партработнику, минуя местное руководство, приехать в Москву, в Центральный комитет. Может повезти, если ткнешься в нужную дверь, но скорее - голову открутят.
        Но он же не собирался сразу по начальству, он сначала хотел Шульгина перехватить. А если не выйдет, так можно и обратно вернуться, замаскировав следы своего пребывания.
        Лихарев понятия не имел, куда именно попадет, просто «шел по следу», как ищейка по запаху. Само собой, ничего не знал о событиях, происшедших здесь почти через полвека, о постройке земного форта, о штурме землянами Базы и взрыве информационной бомбы, обрубившей связь между Метрополией, Таорэрой нулевой зоны и вообще свернувшей доступную агграм Главную реальность в подобие пергаментного свитка. О нескольких встречах Новикова и Шульгина с Верховной координаторшей Дайяной, которые происходили практически в одно и то же время и в том же месте, независимо от того, попадали земляне сюда своей волей или «случайно», из восемьдесят четвертого, тридцать восьмого и двадцать первого года.
        С точки зрения знатока математики Левашова, здесь имела место «закольцованная дурная бесконечность» плюс близкая зона «нулевого времени».
        Лихарев проскользнул тоннелем, который при внешней длине под пятьдесят парсек изнутри составлял метра два от силы. Войти и выйти. На солнечную, но продуваемую знобким осенним ветром поляну напротив высокого деревянного терема. Видно было, что не так давно он был основательно поврежден, одно его крыло носило следы не слишком тщательного ремонта. Бревенчатая, тоже в стиле древнерусской оборонной архитектуры ограда, в нескольких местах проломленная, как бы не стенобитными орудиями, заделана на скорую руку, рогатками из плохо ошкуренных бревен, щедро обмотанных колючей проволокой.
        Валентин, сделав несколько шагов по направлению к дому, остановился, не зная, как поступить дальше. Дом явно человеческой постройки и, значит, должен иметь отношение к Шульгину и его друзьям. Корпуса учебно-тренировочного лагеря для будущих земных координаторов выглядели не в пример солиднее, относились по стилю к индустриальной эпохе, а не позднему Средневековью, да и располагались на много сот километров южнее.
        Место ему понравилось. Не только сам терем и окружающий пейзаж в духе картин Шишкина и Васнецова, а разлитая в пространстве аура покоя и умиротворенности. «Благорастворение воздухов», если вспомнить язык XVIII века.
        Впрочем, некоторым диссонансом выглядела брошенная ближе к краю поляны угловатая коробка гусеничной машины неизвестной конструкции, не успевшие зарасти травой выгоревшие пятна от костровищ или разрывов ручных гранат.
        И здесь, значит, воевали. Кто с кем? Если бы этим поместьем занялись аггры с Главной базы, тут бы, кроме пепла, ничего не осталось. Нападение аборигенов? Кое-что о них Лихарев слышал, но, кажется, агрессивностью они не отличались и до столь высоких широт не добирались. Но сейчас не это важно.
        Валентин машинально коснулся ладонью маузерной коробки на левом боку. С «маузерами» в Советской державе ходили только заслуженные участники Гражданской войны или такие, как он, «особо доверенные лица». Орден не орден, а все-таки знак отличия. И сюда он явился в своей инженерской форме и с пистолетом, переодеваться во что-либо другое смысла не было.
        До ворот оставалось метров двадцать, как вдруг поднялся многоголосый собачий лай низких и угрожающих регистров. Обитаемое, значит, место. Собак, в случае чего, можно успокоить волевым посылом, если только они не имеют специальной защиты. Да откуда? И Лихарев продолжал идти ровным неторопливым шагом, ожидая, пока появится кто-нибудь более высокоразвитый.
        И действительно появился, растворил калитку тридцати с небольшим лет мужчина несколько выше среднего роста, располагающей наружности. В «спортивном» костюме начала двадцатых годов, то есть брюках-гольф с застежками под коленями, шерстяных клетчатых гетрах, коричневых ботинках на толстенной каучуковой подошве. Твидовый пиджак с накладными карманами просто наброшен на плечи. В опущенной левой руке карабин, короткий, но впечатляющего калибра.
        «Успел, слава тебе, господи», - подумал Лихарев, потому что никем иным, кроме как А.И. Шульгиным в своем «естественном» облике, этот человек просто не мог оказаться.
        С другой стороны, он мог оказаться кем угодно, вплоть до самой Верховной, мадам Дайяны то есть, которая, как слышал Валентин еще в «интернате», умела принимать любой облик. Только вот земное оружие ей ни к чему.
        Исходя из первого предположения, он дружелюбно помахал рукой.
        - Примете, Александр Иванович?
        - Догнал все-таки? - широко улыбнулся мужчина, тем самым подтверждая свою идентичность. - Приму, конечно. Это в твое уже время какой-нибудь Лебедев-Кумач сочинил песню; «За столом никто у нас не лишний…»?
        - В мое, в мое. «По заслугам каждый награжден…» Только это, кажется, Дунаевский…
        - Тебе виднее. Заходи.
        Он цыкнул на собак и провел гостя по мощенной дубовыми плахами дорожке на крыльцо.
        - Не пойму только, зачем я тебе так потребовался, чтобы 3,086 км, умноженные на 10 в тринадцатой степени и еще раз на пятьдесят, пешком за мной гнаться? Это сколько всего будет?
        - Грубо - пятнадцать с половиной квадриллионов, точнее нужно? - сообщил Лихарев, испытывая удивительное ощущение радости от встречи с человеком, с которым можно, а главное - хочется говорить, не задумываясь о последствиях.
        - Пока достаточно. Меня в начальной школе тоже учили быстрому устному счету, но не в таких масштабах, конечно. Но на первый вопрос ответь все-таки…
        - Вы же не англичанин, надеюсь? Обещали еще кое-какие темы обсудить, а ушли не прощаясь.
        - Как раз сейчас - именно англичанин. Сэр Ричард Мэллони, Разве не видно? Заглянул на подмандатную территорию проверить, что здесь без меня успело приключиться. А тут как раз гости… Да не ты, не ты, выше бери. Главное, войдешь - не пугайся и не делай резких движений…
        Лихарев не понял, очередная ли это шутка, не совсем понятная в силу их разного «возраста» и жизненного опыта, или практический совет.
        Предпочел подумать, что последнее.
        Шульгин провел Валентина по широкому, пахнущему сосновой смолой коридору, с подчеркнутым пиететом распахнул перед ним высокую створку украшенной деревянными кружевами двери.
        - Видите, уважаемая, наши ряды пополняются. Не знаю, что будет, если визитеры повалят валом…
        Лихарев мгновенно охватил взглядом весь обширный зал. Четырехметровые потолки, балки с подкосами, камин у левой стены, три окна прямо, два справа, книжные шкафы и стеллажи, пирамиды с ружьями и винтовками. Массивный, нарочито грубо сделанный стол, за которым могли бы пиршествовать до двадцати человек, но весьма скромно накрытый только на двоих.
        А возле ближнего к камину угла стола, в грубом свитере, скорее подобающем полярнику, подперев кулаком подбородок, сидит та самая, недостижимая рядовым агграм, почти как Сталин советским трудящимся, Дайяна. Сейчас, впрочем, никаких следов величия в ней не просматривалось. Женщина и женщина. Лихарев не бывал в восьмидесятых, и даже в шестидесятых, там ее облик не показался бы странным, наоборот, он больше соответствовал интерьеру, чем парадное платье или костюм.
        Валентин поздоровался, стараясь держать себя в руках. Если Шульгин с ней на равных, что очевидно, так и ему опасаться нечего. По крайней мере здесь. Да он ведь этого и хотел. Вот и пожалуйста. В идеальной, между прочим, обстановке.
        Шульгин достал из шкафа третий прибор. Есть Лихареву не очень хотелось, но стакан хереса он выпил с удовольствием, едва ли не с жадностью.
        Дайяна смотрела на него странным взглядом. Потерянным и тусклым. Валентин мог бы еще понять, если бы она сделала ему какой-то тайный знак, попыталась предупредить или предостеречь, да пусть даже прожечь глазами за нарушение субординации и регламента. Неужели товарищ Шульгин сумел на чем-то ее так поймать? Поразительно. Но ведь и в записанных словах Сильвии тоже проскакивали намеки на некую масштабную неудачу их проекта…
        - Друзья, друзья, - слегка аффектированно провозгласил Александр, - наша встреча неожиданна, но потому и особенно приятна. Наверное, мадам, те силы, о которых мы говорили в прошлый раз, зачем-то ее организовали? Или я не прав? Валентин вон, бросив свои ответственные дела, помчался по моим следам, мне кое-кто помог вернуться именно сюда. И вы вдруг вышли прогуляться по окрестностям и совершенно случайно встретились со мной… Или, может быть, наш форт обладает особой мистической силой, притягивая к себе всех, даже случайно попадающих в орбиту притяжения?
        Шульгин вдруг счел необходимым ввести Лихарева в курс дела. Чтоб он не сидел, бессмысленно хлопая глазами, как человек, по ошибке оказавшийся не в той компании.
        Оказалось, что Александр Иванович совсем не собирался так невежливо покидать гостеприимный приют, что ему действительно крайне интересно было бы продолжить общение с вождем всего прогрессивного человечества, но так вот получилось. Только он налил себе стакан чая, как закрутило-замутило и выбросило вот сюда. В свое собственное, в восемьдесят четвертом году потерянное тело, которое, оказывается, без него очень недурно обжилось в двадцать первом, и прибыло сюда, чтобы забрать владельца домой.
        Он замолчал, отпил глоток, посмотрел по сторонам, как бы ожидая реакции на красиво сконструированный период. Не дождался, сотрапезники оказались более травмированы происходящим, хотя чего уж, казалось бы? Например, загоняя Новикова и Берестина в сорок первый год, Дайяна вела себя очень уверенно и даже надменно. Правда, когда Андрей возил ее породистым лицом по здешней грязи, она часть своего гонора потеряла. А потом на катере держалась вполне прилично, несмотря на то, что положение у нее было совсем пиковое. Не прояви Новиков почти самоубийственного гуманизма, так и сидела бы до сих пор в промерзшей стальной коробке два на два метра. Выручить ее оттуда на всей планете было некому, а вылезти через иллюминатор пышные бедра не позволили бы.
        Лихарев, тот попроще, к нему жизнь всегда была повернута тазовой стороной. Ему поручено решать судьбы человечества, он их и решает. Успешно и с полным для себя удовольствием, А тут вдруг все как-то иначе начинает оборачиваться.
        Он успел ощутить это самым краешком, когда Шульгин-Шестаков вмиг его обезоружил в заснеженном Сокольническом парке и заставил играть по своим правилам. Но это было еще не так наглядно, могло сойти и за досадную случайность. А сейчас этот землянин просто подавляет, и не только его, но и Высшую…
        Александр Иванович, поняв, что клиенты готовы, резко сменил тон.
        - Согласитесь, Дайяна, что сейчас мы с вами в одинаковом положении. Прошлый раз на катере вы говорили от имени Игроков, Держателей, и мы вас слушали, конечно, без трепета, но с достойным обстановки вниманием. Сейчас, я вижу, вы отвечаете только за себя. Так?
        Лихарев снова не понял, о чем речь, но Дайяна кивнула утвердительно. Очень интересно.
        - Ты, Валентин, тем более ни за что не отвечаешь. Для тебя наш разговор - хуже, чем китайская грамота. В ней ты, может, и искушен. Так?
        Валентин тоже кивнул, предпочитая не говорить слов, которые могут быть истолкованы самым неожиданным для него образом. Почему и в ближнем окружении Сталина продержался так долго.
        - Скажите, Дайяна, сколько времени назад, по вашему счету, мы расстались?
        - Часов десять, двенадцать, я думаю…
        Очень хорошо. Для одного Шульгина, по личным ощущениям, прошло не менее полугода. Это с возвращением в крымскую Россию, в Москву, спасением Колчака, сражениями с англичанами и всем прочим. И - переброс сюда. Вторая память ограничивалась десятью днями от ночи в постели Сильвии до ухода сюда же, через историю Шестакова. При этом Шульгин спокойно относился к совмещению в себе этих далеко не конгруэнтных вариантов.
        И пока еще он не очнулся в каменной каютке Нерубаевских катакомб, чтобы осознать часть (только часть) с ним происшедшего. Это, в определенном смысле, впереди.
        Ни Дайяну, ни Лихарева он грузить собственными сомнениями не собирался. Они раз и навсегда договорились с Новиковым (кстати - после крутого разговора с Дайяной же), который единственный его понимал в почти полной мере, не касаться проблем собственной адекватности и душевного здоровья. Иначе легко зайти слишком далеко. Лучше попросту - психи так психи, нет так нет. Начнешь углубляться, выяснять, обсуждать, диагностировать - верный путь к смирительной рубашке.
        - Давайте лучше уточним наши позиции, - предложил он. - Последний с вами разговор, Дайяна, мне показался конструктивным. Вы вели себя как весьма разумная и отстранившая потерявшие смысл эмоции женщина. Мы могли бы принять вас в наше общество, как Ирину, как Сильвию…
        Лицо Дайяны дернулось мгновенным тиком. Нет, пожалуй, Шульгин слегка перегнул. Так сразу предложить герцогине место горничной или приживалки - не всякая поймет правильно. Или найдет в себе силы здраво оценить обстановку. А с другой стороны, Александр сам видел, как легко адаптировались, оставив гонор, русские князья, полковники и фрейлины Двора Ея Величества к положению шоферов, швейцаров борделей или… Но не будем, не будем уточнять.
        - Спасибо за предложение, но планы у меня есть собственные, и вряд ли мы сможем найти общий язык. Вы просто не понимаете, о чем говорите. И правы вы только в одном - из-за того, что наши пути снова пересеклись, следует лишь вопрос - кому и зачем это нужно? Но уже не мне. Я сижу сейчас здесь и не могу найти никаких объяснений - зачем? На самом деле самое простое - у меня появилось желание вновь увидеть это место, я пришла и увидела вас. А теперь и этого господина, которого я неплохо помню. Леди Спенсер тоже отзывалась о нем достаточно положительно. Вы от нее, она дала вам формулу перехода? А для чего? Ваше появление здесь и раньше не показалось бы мне уместным, а теперь тем более. Или на Земле опять случилось что-нибудь неожиданное?
        - Насколько я знаю, нет, - осторожно сказал Лихарев. - Простите мою инициативу, но я просто счел своим долгом найти кого-нибудь из руководства. Леди Спенсер последнее время ведет себя достаточно странно, вот хотя бы в истории с товарищем Шульгиным-Шестаковым,.. Есть и еще несообразные моменты…
        - Стучать прибежал? - широко улыбнулся Шульгин. - Террор среды, как у вас говорят? Не донесешь первым, донесут на тебя? А мне казалось, ты к советскому яду нечувствителен…
        Такая трактовка его поступка Лихарева, кстати, вполне устраивала. Не нужно придумывать ничего более сложного.
        - Александр Иванович, все ведь зависит только от того, как назвать. По-вашему - стучать, по-другому - принять необходимые меры. Если на фронте вы узнаете, что ваш командир собирается перебежать на сторону врага с секретными документами, неужели сделаете вид, что вас это не касается?
        - Хорошо, хорошо, пример удачный, а вообще ваши дела меня ни малейшим краем не интересуют. Вот, встретил ты главнейшую из главных, докладывай, а я и выйти могу, мне ваши секреты вон где… Мне бы домой поскорее вернуться.
        Он в самом деле встал, пружинистой походкой направился к двери на окружавшую терем галерею.
        - Вы опоздали, координатор Лихарев, - по-прежнему тусклым голосом сказала Дайяна. - Ничего нет. Базы нет, Проекта нет, меня, в том смысле, как вы это представляете, тоже нет… Живите, как знаете, или, наподобие самураев в день капитуляции Японии, сделайте себе харакири…
        - А немного подробнее - можно?
        Дайяна очень коротко и устало пересказала ему то, что раньше уже говорила Сильвии. О ликвидации связи с Метрополией, исчезновении Базы, распаде памяти, ее личной и компьютерной, «схлопывании» всего «Pax Aggriana»60.
        Но Лихарев был не так прост. Он спросил Дайяну о реальной, фиксированной по Главной последовательности дате начала этого процесса.
        - Ваш вопрос не имеет смысла. Какая разница?
        - Для меня - имеет. По косвенным данным, ставшим мне доступными совершенно случайно, это произошло никак не раньше конца восьмидесятых годов…
        - И что?
        - Я ведь живу и работаю в тридцать восьмом. Что бы тут у вас ни случилось, в моем времени все остается по-прежнему?
        - Очень может быть. Но меня это уже не интересует. Я ведь - здесь.
        - А я могу переместиться оттуда - сюда? Если миссия там больше не имеет смысла?
        Дайяна задумалась на несколько секунд.
        - Боюсь, что нет. Вас же учили…
        Теорию Лихарев помнил, но ведь столько уже произошло и происходит вещей, никак с ней не согласующихся.
        - Простите, ведь только что господин Шульгин предлагал ВАМ присоединиться к их компании в их времени. Почему бы и не мне тоже?
        Дайяна пристально посмотрела ему в глаза.
        - Просто потому, что вы - не я. Вы жестко привязаны к своему месту и времени. Вас просто выдернет обратно, когда напряжение хронополя упадет. А оно упадет очень скоро, оно уже падает, потому что Базы на Таорэре нет и его нечем поддерживать. То, что вы сюда сумели проникнуть, - это уже парадокс. Да вот, смотрите, тот, на кого вы уповаете, уже исчез…
        Валентин посмотрел.
        Буквально минуту назад он видел Шульгина, сидящего на перилах и безмятежно покуривающего. Теперь же там было пусто.
        Подчиняясь странной смеси отчаяния и облегчения, он выскочил на галерею. Действительно, землянин исчез, испарился. Ни убежать Александр Иванович не успел бы, ни спрятаться, приди ему в голову такая затея.
        - Что бы это значило? - спросил он у Дайяны, воз вращаясь в комнату.
        - Да ничего. Фантом, призрак или та самая «пересадка». Его земное тело было прислано, чтобы встретить информационный сгусток матрицы. Мы успели, случайно или нет, стать очевидцами. Он говорил с нами, пока личности совмещались. Процесс завершился. Сейчас он снова «дома». Через несколько минут уйдете и вы. Ничего не могу вам посоветовать. Живите, работайте, В тридцать восьмом у вас есть леди Спенсер, там же и прежняя госпожа Дайяна. Лет через пятьдесят, может быть, встретимся. А возможно, и раньше. Сейчас я уже не помню, было такое в той жизни или не было…
        - Тогда я совсем ничего не понимаю. Зачем мы сей час втроем сошлись здесь? Должен ведь быть какой-то смысл, цель, сверхзадача?
        - Вполне возможно. Только нам об этом не сказали. Вам, предположим, нужно было увидеть меня нынешнюю, чтобы с учетом этой встречи как-то иначе вести себя там, где вы сейчас пребываете. Мне - убедиться, что змея в очередной раз укусила собственный хвост.
        Шульгин же… Тут я пас. Или действительно простая случайность, незапланированное пересечение мировых линий, или - ход, последствия которого не нам знать… Так что прощайте, Лихарев. Живите по инструкции, ничего лучшего вам посоветовать не могу. И, мне кажется, впредь вам следует избегать контактов с господином Шульгиным и ему подобными. Ничего хорошего такое общение не принесет, а потерять вы можете гораздо больше того, что имеете сейчас. Это я говорю вовсе не как бывший руководитель Проекта, просто как достаточно умудренная жизнью женщина.
        Все беды начались после того, как одна из нас вообразила себя одной из них. Еще раз - прощайте…
        И без какого-либо действия со своей стороны, без произнесения формулы и включения блок-универсала Валентин осознал себя вновь стоящим в дверном проеме из кабинета в мастерскую. Пол под ногами слегка покачивался, и мутило так, будто накануне он пил, не закусывая, неразведенный спирт. А на самом деле - не больше двух бутылок шампанского в обществе прелестной молодой коммунистки, сотрудницы отдела литературы на иностранных языках Ленинской библиотеки.
        Девушка безусловно была «из бывших», но тщательно замаскировавшаяся. Не может выпускница рабфака и института имени Мориса Тореза абсолютно свободно владеть французским и иметь такое точеное, гибкое тело. Она принесла в ридикюльчике61 «Камасутру» парижского издания 1899 г., и они увлеченно переводили ее на русский, часто смеясь и пытаясь выяснить, действительно ли это техническая инструкция или плод болезненного воображения отставного евнуха из гарема джайпурского магараджи.
        Тут-то, бросив на диван «маузер», стянув сапоги и гимнастерку, Лихарев прошлепал босиком на кухню, из начатой вчерашней ночью (?) Шульгиным бутылки коньяка набулькал себе в его стакан гораздо больше половины (а что, государь Александр Третий Александрович на меньшие дозы не разменивался), выцедил сквозь зубы. Не спеша, прислушиваясь к ощущениям. Если отпустит, значит он - еще он. Если нет - на этот случай у него ответа не было приготовлено. Слава богу, отпустило. Ровно так, как полагалось, сообразно его натуре и биохимии.
        И вот именно в этот миг благорастворения Валентин окончательно решил бежать. Как говорил Красильников, вестовой Рощина в романе А.Н. Толстого «Хождение по мукам», - «от белых, от красных, на вольную волю».
        ГЛАВА 24
        
        «Ахилл тоже в теории никогда не догонит черепаху, но ведь догоняет же на практике?»…
        Вот этой оговоркой он, может быть, сам себя и сглазил. Сбой таки произошел. То ли Валентин не слишкомглубоко проник в загадки и тайны времени, то ли в справочники вкралась опечатка, или просто некондиционная радиолампа попалась, но генератор сработал не так, как намечалось. (У Ирины ведь с Берестиным тоже ошибочка вышла. Так что, наверное, крылся в аггрианских приборах врожденный конструктивный дефект.)
        И Лихарева выбило несколько дальше, чем он планировал. И по оси, и в сторону. В 2002 год той самой якобы химерической реальности Ляхова. Валентин это понял сразу по показаниям приборов. Своих собственных, которые остались при нем, сама же установка межвременной барьер не пересекла. И если не распалась на молекулы, то вполне может послужить источником неожиданных парадоксов в довоенном Ворошиловске.
        Хотя Лихарев был уверен, зная тогдашних людей, что директор музея подписки не нарушит. И не скажет никому, включая и самое высокое начальство, ни о секретном сотруднике, ни о том, чем он здесь занимался. А как и договорено было, в случае его внезапного исчезновения прикажет замуровать дверь в мастерскую и забудет о случившемся навсегда, если только не объявится вновь сам Лихарев или человек с паролем от него.
        Это Валентин придумал на тот случай, если хроносдвиг оставит за спиной копию аппарата, что не исключалось именно в силу разного отношения ко времени биологических и механических объектов.
        Нельзя сказать, что «перелет» (в артиллерийском смысле, а не в авиационном) слишком уж его огорчил. Даже напротив. Что делать беглому агенту с высоким уровнем притязаний в довоенном сталинском СССР? Да еще накануне большой войны? Мог он ее, конечно, предотвратить, но в его задание это не входило, а инициативу бы немедленно пресекли те, кому положено, и Сильвия, и другие. Сказала ведь Дайяна, что тут все остается по-прежнему.
        А в роли частного лица ему опять же пришлось либо эмигрировать в нейтральное государство, либо влачить существование нелегала-дезертира. На фронт, хоть добровольцем, хоть по призыву, он точно не собирался.
        Подлость же заключалась в том, что, даже оторвавшись от текущей реальности на те самые кванты времени, из нее самой некуда деться. Пусть Сталин с его службами не смог бы его разыскать и схватить, но самые обычные военкоматчики, участковые, заградотрядники и прочие - запросто. По факту. Загребут, и отмазаться нечем. Удостоверение ГУГБ не поможет, потому как с началом войны реквизиты непременно изменятся, и пойдешь по статье не дезертирской, а сразу шпионской.
        Ловчить всю войну, непрерывно подделывая документы и хаотически перемещаясь по тылам, было бы если не слишком трудно, то утомительно и нудно до чрезвычайности. К тому же от пуль, бомб и тому подобного Валентин страховки не имел. Гомеостат спасет далеко не всегда. Если только в непролазные дебри зауральской тайги забраться… А там разве жизнь, с его-то привычками? Или к немцам перебежать? Ничуть не лучше. Нет, так, как вышло, пожалуй, оптимальный вариант. Осознав, где именно оказался, Валентин, не теряя присутствия духа, озаботился вопросом, как, не привлекая внимания, выбраться из запасников музея (что подвал по-прежнему остается музейным, выяснить было совсем несложно) на улицу.
        Он побродил по давно знакомым коридорам и подсобкам, легко избегая встречи лоб в лоб с нынешними сотрудниками, в комнате обслуживающего персонала украл (а что делать?) довольно чистый сменный комбинезон электрика и его же сумку с инструментами, которые на первое время могли оказаться полезными, уложил туда собственное имущество, после чего, насвистывая, прошел мимо смотрительницы у входа в залы ботаники и зоологии.
        Раньше эти должности занимали старорежимные старушки или малопривлекательные сельские девахи, а здесь молодая, очень прилично одетая дамочка поразила Лихарева своими формами и красотой лица.
        Шестьдесят с лишним лет не прошли даром для совершенствования генофонда. Если такие дивы сидят на грошовой зарплате в «учреждении культуры», то каковы те, для которых внешность является визитной карточкой статуса или источником благосостояния? Он, конечно, не мог знать нынешних размеров жалованья, но по прошлому опыту представлял порядок величины.
        Тут же Валентин чуть было не совершил крупную ошибку.
        Он был приучен легко адаптироваться к любой окружающей среде, имел для этого необходимое снаряжение, но все же обычно предварительно располагал оперативной информацией и знанием обстановки, а сейчас? Ничего ведь он не знает о мире, в который попал. И сразу - в него, как головой в прорубь? А есть же способ…
        Чем бродить по улицам, медленно вживаясь, можно все нужное узнать прямо здесь!
        Уже миновав женщину, он приостановился, очень натурально хлопнул себя ладонью по лбу.
        - Совсем забыл. Мне ж еще велели распредщит посмотреть… Ну, там, где у вас история XX века. Я тут первый раз…
        И на всякий случай подмигнул смотрительнице. Сам он тоже, был мужчиной видным, по дореволюционным, а тем более по советским меркам. Надеялся, что и здесь не слишком уступит аборигенам.
        Дама, очевидно, строгих правил, на заигрывание не отреагировала, но как пройти объяснила. И не поинтересовалась, имеется ли у него допуск, пропуск или нечто подобное. Бдительность здесь, получается, не на первом месте.
        Беглого прохода по залам, при фотографической памяти и профессиональных аналитических способностях Лихарева, оказалось достаточно, чтобы понять, в каком мире он оказался и какую модель поведения следует избрать. Спасибо музейным работникам (не зря он их уважал), очень они тщательно выстроили свои экспозиции. Здесь и документы, и газеты, и плакаты за последний век, и фотографии выдающихся деятелей, и масса репортажных снимков. Натурные экспонаты, статистические таблицы, образцы денег, имевших хождение в разное время, даже любовно выстроенные макеты этапов реконструкции губернского центра и прочих населенных пунктов, а также и интерьеры квартир мещан, купцов, интеллигенции…
        Через час он вышел на улицу уже во всеоружии. Только с деньгами было не очень и экипировка не та, чтобы начинать завоевание города и мира, Хотя в любое почти время и в любой стране человек в профессиональной одежде никого не удивляет и привлекает гораздо меньше внимания, чем штатский оборванец или светский франт.
        Город изменился на удивление мало. Естественно, появилось огромное количество новых многоэтажных, вполне столичного облика зданий, население увеличилось раз в пять, не меньше, по узким улицам катились многочисленные сверкающие автомобили. Но это и все. Город по общему ощущению остался тем же самым, и люди тоже. Под знакомым, слегка выцветшим от жары небом звучала та же характерная, нигде более не встречающаяся речь, а подросшие за полвека деревья вкупе со вновь высаженными, ранее невиданных здесь пород, способствовали его украшению, ничуть не меняя сути.
        Как новый наряд и изысканный макияж не меняет сути женщины, даже если так поначалу и может показаться.
        Все остальное для Валентина не представляло ни малейших затруднений. Для того его и учили - прийти в мир «голым и босым», с единственным чемоданчиком, вроде того, что носил с собой Остап… и где имелся реквизит почти на все случаи жизни. Разве кроме повязки с надписью «Распорядитель». Но это он про себя знал и так, остальные будут узнавать по мере необходимости.
        Как будто внедряться в нэповской Москве в ОПТУ, да еще на самый верх с его старорежимной подготовкой Пажеского корпуса было легче. Пожалуй, потруднее. Риск, обострение внутрипартийной борьбы, голод, всеобщее озверение, да еще и необходимость делать дело и докладывать по начальству конкретные результаты.
        А тут что же? Вокруг именно то, что и должно бы быть после в незапамятные времена выигранной и благополучно забытой Гражданской смуты. Психология жителей - понятнее раннесоветской, сам же он - абсолютно частное лицо, обязанный единственной цели - сделать так, чтобы было хорошо именно и только тебе.
        Прошелся неторопливой походкой отработавшего на сегодня свое человека по окольным, крутым и кривым улицам, где и прохожих было меньше, и внимания его облик почти не привлекал, пока не увидел вывеску недорогих меблированных комнат. Сойдет.
        Немолодой хозяйке представился приехавшим на заработки электриком-механиком - мастером на все руки из села Винодельного. Работу он себе завтра-послезавтра непременно найдет (могу и вам что-нибудь починить), а вот с деньгами пока плохо.
        И предъявил завернутую в грязноватую бумажку царскую золотую пятерку, припасенную еще «там» для подарка девушке «на Торгсин»62 и несколько здешних бумажных рублей, «взятых» из кармана невнимательного господина возле первого попавшегося газетного киоска. Это входило в профессиональную подготовку. Для первоначального обзаведения.
        Комнату ему сдали на три дня исходя из финансовых возможностей, по шестьдесят копеек в сутки, и еще больше двух рублей осталось на пропитание. Пятерку он предусмотрительно не отдал, просто продемонстрировал, что кое-какие ресурсы на крайний случай у него имеются.
        В том же комбинезоне Валентин покрутился по Нижнему рынку и прилегающим магазинам, пополнив свой оборотный капитал, после чего переоделся в Пассаже в тоже дешевый, но уже приличествующий времени костюм.
        «Жизнь начинает удаваться», - вспомнил он подходящую к случаю поговорку, обедая в трактире «Старый город», где по стенам были развешаны подсвеченные изнутри стеклянные панно с видами тех самых улиц, по которым ходил еще вчера, но почти семьюдесятью годами раньше.
        Вернулся он в номера ближе к ночи, чтобы не встречаться с хозяйкой, а утром отбыл, благо заплачено было еще за два дня вперед. Вот интересно, чистить карманы гражданам (тоже нэповских времен выражение) он не считал за грех, работа и работа, а вот обмануть человека, которому давал хоть и небрежное, но слово - не мог.
        С сотней рублей в кармане он уже смог перебраться в Пятигорск, поселиться достойно своему подразумеваемому статусу, в «Бристоле».
        Съездил в Москву, через месяц стал состоятелен, через полгода - богат по здешним меркам. Денег хватило, чтобы приобрести достаточный для одинокого мужчины дом на обратном скате Горячей горы и вложиться в чужое дело, обещавшее приносить умеренный, но стабильный доход. А что еще надо?
        По внешности ему было тридцать пять, по самоощущению - сорок. Идеальный возраст для ушедшего на покой колониального майора викторианских времен. Если вспомнить книги Конан-Дойля. Здесь подобный термин был не в ходу, но это неважно. Важна суть.
        Еще чуть позже на другое имя он купил дачу в Кисловодске и еще одну - в Железноводске. Машину, само собой, тоже дорогую, но неброскую. Живи и радуйся. В Москву и Петроград выезжал регулярно, решая финансовые вопросы, а больше чтобы рассеяться и для общего развития. Оседать там не захотел. По странному внутреннему чувству, сродни суеверию.
        Но и на курортах ему очень быстро стало скучно. А вы сами попробуйте вообразить в свои тридцать пять - сорок подобное времяпрепровождение, тем более что организм изначально настроен на предельную активность, жизнь на форсаже, да еще и подходящего общества нет и не предвидится. Ни друзей, ни хотя бы врагов.
        Женщины? Этих да, хватало, и местных и приезжих, но толку-то? Любая связь должна предполагать продолжение - свадьба, скандал, дуэль с мужем или другим любовником. А просто так? Монотонно и в конце концов не менее скучно, чем все остальное. И вот так - сто или двести лет?
        Валентин несколько иначе взглянул на историю Вечного жида.
        И стало ему очень понятно, что расклад истории упал идеальным для него образом. Такое даже и вообразить было трудно, точнее - невозможно. Кем он сюда пришел? Не сюда именно, вообще на Землю? Мелким функционером инопланетной службы, практически без перспектив карьеры. Карьера у них даже и не входила в круг понимания. Что выглядело дико на фоне земного отношения к этому же вопросу.
        По аггриански выпало тебе числиться координатором третьего ранга или разряда, так и помри в этом качестве, невзирая на личные заслуги и положение, которое ухитрился занять в земном обществе. Если вдруг повысила тебя резидентка в разряде, так, во-первых, почти случайно, а во-вторых - с оговоркой. Временно, мол, а там еще посмотрим.
        Обидно, понимаешь!
        Зато теперь он здесь оказался единственным и автоматически самым главным. Может называть себя хоть генеральнейшим из генеральных, и никто не возразит. Но если так, то ведь и вести себя следует подобающе? Задачи-то, самой главной, никто не отменял? Дайяна так и сказала. Контроль над Землей должен сохраняться. Если больше некому - значит, только ему. С какой целью - тоже неважно.
        Молодую овчарку впервые в жизни выпускают в поле, и она немедленно начинает сгонять овец в отару и, бегая кругами, искать волков, которые должны существовать по определению. Если их нет, надо найти.
        Для начала Валентин нанял надежную строительную контору, чтобы в подвале пятигорского дома оборудовали ему подходящее помещение. Для лаборатории. Подводка индивидуального кабеля на 380 вольт, многоканальный телефонный провод, выделенная связь с окружным электронным информаторием. Зачем, почему, кому какое дело? Не Советская власть, слава богу.
        Насчет радиодеталей и прочего - опять же никаких проблем. Только позвони - из любой точки света доставят, хоть россыпью, хоть готовыми блоками (но насчет блоков он опасался, вдруг кто-то задумается, просто из любопытства, или сам в ту же сторону соображать попытается?). Пришлось, конечно, наскоро пролистать десяток здешних книжек по электронике и радиоделу. Базовой подготовки, чтобы усвоить современные новации в этой отрасли, вполне хватило. Прогресс не такой, чтобы очень. Единственный прорыв - изобретение транзисторов и компактных источников питания, Ну еще, может, печатные платы. Остальное, как говорил Павлов: «Небывалая комбинация бывших впечатлений». А может, не Павлов, а Сеченов так говорил, биологию Лихарев знал не слишком хорошо. Не его профиль.
        Поначалу он построил только детектор-пеленгатор, чтобы осмотреться в этом мире, сориентироваться, не живут ли и здесь близкие по духу товарищи. А там, по обстановке, можно будет или прятаться глубже, или выходить на связь.
        Целых полгода ни малейших признаков излучения неземной аппаратуры, фона от работающих матриц личностей, «шаров» и блок-универсалов обнаружить не удалось. Лихарев одновременно успокоился и разочаровался. Опасаться нечего, но и бороться не с кем. Не с государственными же властями, которые проводили, судя по прессе и самоощущению граждан, вполне разумную политику. Несколько заинтересовал его феномен «местоблюстителъства». Идея может оказаться перспективной, если к ней подойти с точки зрения здравого смысла.
        Но все это потом. Для начала Лихарев взял и отправился в кругосветное путешествие. Без посредничества туристических агентств, без бронирования билетов и отелей, без предварительно намеченного маршрута даже - как выйдет, так и выйдет. Очень, между прочим, полезный и эффективный способ изучения жизни. В каждом конкретном случае и месте ты - абсолютно посторонний человек, ошибки которого простительны, а любопытство оправданно. А здешний порядок с визово-пограничным режимом, с абсолютной конвертируемостью валют любой страны цивилизованного сообщества очень напоминал благословенные времена начала двадцатого века. Даже любое оружие можешь носить хоть скрыто, хоть открыто, на улицах, в поездах, самолетах и на кораблях, если нет к тебе претензий властей за какие-то прошлые дела.
        Пока он странствовал, избегая на первый случай посещать государства и территории, отмеченные как априорно опасные для туристов и вообще одиноких европеоидов, успел составить кое-какой предварительный план.
        Однажды случился момент, когда Лихарев сидел в плетенным из ротанга столом в таком же плетеном кресле в Латинском квартале около полуночи, в городе, в который так и не удалось выбраться ни в «старое» время, ни при советской власти. На столе - «Божоле» урожая этого года, в пальцах - сигара, напротив - сама собой подсевшая к нему девушка.
        Не то чтобы выдающаяся красавица, но по здешним меркам вполне ничего. Каштановые волосы скобкой по сторонам приятного лица, незначительная грудь, не прикрытая ничем, кроме полупрозрачной блузки, ноги… Ноги да, тут природа постаралась, и длинные, и полненькие, где надо, не чета палкам от швабр, на которых передвигается большинство парижанок, а еще босоножки на высоченном каблуке и ремешками под колени, сильно прибавляющие шарма и соблазна.
        И не проститутка, очевидно, просто захотелось ей по богемному обычаю непринужденно поболтать с показавшимся забавным иностранцем. Здесь так принято - подошел, поговорил, отошел… Или - нет. Поболтали, тем более что язык Валентина был совсем неплох, пусть даже и не знал он новомодных сленговых выражений. Но так девушке казалось даже интереснее, изысканнее.
        - Вы что, из бывших колоний или из Квебека?
        - Да нет, из России. Просто учился по старым учебникам…
        Что еще и о чем они говорили - несущественно. Она несла, что в голову взбредет исходя из сегодняшних настроений, он - стараясь соответствовать давно читанным книгам и представлениям, как должен себя вести господин его возраста и положения в подобной ситуации, если ее перевернуть на 1920-й или 30-й год.
        Девушку это откровенно веселило. Она думала, что специально для нее старается симпатичный русский.
        В конце концов, как здесь тоже принято, непринужденно предложила, если нет других планов, пойти к нему Или к ней, как хочется, и завершить вечер взаимоприятнейшм образом.
        А почему бы и нет?
        И вот только лежа рядом с девушкой в постели, когда она уже заснула, до Лихарева, наконец, дошла крайне простая истина.
        В отличие от всех его начальников, партнеров, врагов и случайных союзников, он сейчас единственный в мире человек, полностью свободный от всего! От служебного долга, от чьих бы то ни было интересов, от химеры, именуемой совестью.
        Это не означало, конечно, что он мог бы вот прямо сейчас задушить, например, эту девушку, так безрассудно откинувшую на подушку голову, поддерживаемую длинной, хрупкой шеей. Или совершить еще что-нибудь, осуждаемое любой из существующих религий или этических учений.
        Нет. Но вот считать себя не связанным ответственностью перед каким угодно «государством», «отечеством», «державой» или «присягой» он имел все основания. Ему также не нужно было заботиться о средствах для жизни, о семье, вообще о будущем в том смысле, как это принято.
        Валентин, проехав от Москвы до Берлина, потом Лондона, посетив Бостон, Филадельфию, Сан-Франциско, из Токио через Калькутту, Дели, Бомбей перелетев в Рим, потом в Мадрид, и, наконец, тормознувшись в Париже, имел основания предполагать, что основную суть нынешнего мира он постиг. И эта суть ему не слишком понравилась.
        Нынешний мир очевидным образом деградировал, при всех его непостижимых с точки зрения 1938 года технических изысках, при великолепном уровне жизни, роскоши жилищ и красоте женщин. Лихареву не приходилось бывать в Риме эпохи упадка, но хватало и теоретических знаний.
        Человек не должен жить так хорошо, чтобы ему не захотелось оторвать свою задницу от мягкого кресла ради защиты отечества или собственного порога. Средневековые бароны, наверное, были грубые и некультурные ребята, но свой долг они осознавали. Год, два, три ты обдираешь своих подданных ради парчи для баронессы или бочек вина для друзей. Но когда нападает другой барон, или гунны там, неважно, ты обязан выйти во главе дружины с копьем и мечом, а вернуться «со щитом или на щите». Категорический императив «общественного договора».
        В этом мире, когда придет роковой час, трудно поверить, что нынешние бароны наденут ржавые латы и взгромоздятся в седло. Не тот человеческий материал. И вообразить многомиллионные армии, солдаты которых не просто покорно, но с энтузиазмом штурмуют Верден или домик паромщика на Изере, тоже крайне трудно. Нет, действительно, Рим IV или V века нашей уже эры. И где Аэций63, последний римлянин?
        Но ведь именно в этом мире собирался Лихарев провести свои последние дни. Тысяч этак пятьдесят-семьдесят. И, как рачительный хозяин, приобретший имение, совсем не хотел, чтобы на его границах, а уж тем более - внутри, происходили какие-то беспорядки и нестроения.
        Следовательно, уже не для высшего руководства на Таорэре и не для каких-то возвышенных целей вообще ему придется присматривать, чтобы местные жители не слишком распускались.
        Чему, собственно, его и учили.
        Накинув на плечи халат, он с сигарой вышел на балкон. В этот раз рассвет над Парижем вставал совершенно банальный, вроде бы как над провинциальным Кологривом. Не в том дело, что Кологрив заведомо хуже столицы Франции по свойствам атмосферы, а просто потому, что от города на Сене все ждут неких восторгов во всем абсолютно. А на самом-то деле…
        Ну, шиферные крыши, ну, туманчик, низкие тучи, сквозь которые рано или поздно пробьется солнце. Вон там, слева, говорят, собор Парижской Богоматери. Допустим, ну и что? Нарисованный, этот пейзаж вызывал бы скуку.
        Неожиданно сзади к нему скользнула девушка. Совсем почти ни во что не одетая. Положила ему руки на плечи.
        Вот только сейчас он вспомнил, что зовут ее не совсем обычно. Эвелин, вот как.
        - Валентайн, ты не хочешь продолжить нашу дружбу? - спросила она, причем совершенно деловым тоном, без всяких там обволакивающих движений и прочих дамских штучек. Очень практично, чисто по-французски. Русская бы начала мурлыкать о любви, а то и требовать чего-то, из факта вытекающего…
        - Отчего нет? Не меньше недели я здесь собираюсь пробыть… - чисто профессионально он терпеть не мог подобного рода подходов.
        - А дальше ?
        - Вот дальше и видно будет. Я загадываю в крайнем случае на сутки вперед. И то не всегда получается. У русских говорят: «Господь Бог всем обещает вечную жизнь, но не гарантирует завтрашнего дня». Зато на десять минут могу планировать свободно. Сначала в постель, потом кофе, потом снова в постель, а еще потом можно поехать, например, в Версаль. Как?
        - Принимается. Только скажи мне, Валентайн, ты кто? Миллиардер, русский князь, начальник тайной полиции инкогнито?
        - Странный вопрос, тебе не кажется? Первые две позиции, впрочем, еще понятны, а последняя? Я дал какие-то основания? Сорил деньгами, бил тебя по лицу, вербовал в свой гарем или в тайные агенты? Мы с тобой немного выпили, немного любили друг друга, кажется, цитировали Верлена и Бунина. Все, по-моему. Так в чем дело? Или у вас по-прежнему судят о России по книжке маркиза де Кюстина?
        Ему действительно было интересно, в чем и как он промазал, общаясь с этой миленькой, достаточно образованной для своего времени девчонкой, но ведь и не более?
        - Ты что, правда о себе этого не знаешь?
        - Чего? - теперь уже всерьез удивился Лихарев.
        Эвелин провела рукой по его плечу, как-то очень мягко коснулась губами шеи ниже уха.
        - Какое впечатление производишь. По крайней мере - на женщин. Я совсем немного понаблюдала за тобой из-за соседнего столика, и мне неудержимо захотелось познакомиться. Думаешь, я к французу или америкашке подошла бы? А услышала твой голос, как ты с гарсоном разговаривал. Слишком ты… неординарен. Даже когда молчал и смотрел по сторонам. Я же не дура. Я доктор философии. Из Сорбонны. А ты что думал? Официантка или секретарша из офиса? Таких людей, как ты, - один на миллион, да и то, если повезет встретить среди восьми миллиардов прочих. Нет, ты правда этого не замечаешь?
        - Слушай, Эвелинка, ты от своей философии не повредилась? Что ты несешь? Хорошо, что сейчас не старые времена, за шпиона не сойду и не посадят по подозрению. А раньше очень даже могли, Сюрте Женераль считалась охранкой не хуже прочих…
        И не успела Эвелин задать ему следующий вопрос, перебил его своим ответом:
        - Ты доктор философии, а я просто любитель географии и истории. Живу в свое удовольствие, книжки читаю, карты рассматриваю. Когда что-нибудь интересное вычитаю и высмотрю, поднимаюсь и еду, чтобы сравнить впечатления с реальностью. Вот и вся моя «необычность». Чтобы прекратить ненужный разговор, он отнес философичку на руках в постель. Здесь она оказалось гораздо более эпикурейкой, чем стоиком или поклонницей Шопенгауэра.
        Вообще-то Лихарев знал, что умеет производить на людей любое требуемое впечатление, и использовал эту данную ему способность как в служебных, так и в личных целях. Но сегодня он и в мыслях не имел очаровывать и соблазнять хоть кого-то, а Эвелин он даже и не видел. А вот поди ж ты…
        Либо она наделена невероятной проницательностью и инстинктивным чутьем на таких, как он, либо?..
        Ближе к обеду, после кофе, круассанов, пары рюмок коньяка, они, как и собирались, поехали в Версаль. Больше девушка к поднятой ночью теме не возвращалась, может быть, даже и забыла о ней. Но сам Валентин не забыл. Хотя чего уж тут такого, казалось бы? Разгоряченная любовными утехами подружка захотела сказать комплимент, как сумела. Женщины в пароксизмах страсти такое, бывает, говорят и кричат, что на утро глаза на партнера стесняются поднять.
        Но все же, все же… В положении Лихарева - «один против всего мира» - любое отклонение от привычного порядка вещей, если оно происходит вблизи тебя, следует воспринимать как угрозу. Или намек на нее. Что, если сказанное ей не «комплимент», а именно проговорка?
        Считать Эвелин агентессой хоть каких-нибудь государственных структур у него не было даже малейших оснований. Следов, могущих вызвать такого рода интерес, он за собой не оставлял. Ни аггрианкой, ни помощницей форзейлей она тоже не являлась. Блок-универсал дал бы знать…
        И все же кое в чем он прокололся, внезапно сообразил Лихарев. Правда, это настолько смелое допущение… Но если принять его во внимание, тогда Эвелин вполне может оказаться подводкой именно с этой стороны.
        Игорные дома!
        Лихарев обладал еще одной сверхчувственной и весьма полезной способностью, которая не была дана даже Сильвии. Очевидно наставники, готовившие его к работе в гвардейско-придворной среде, сочли, что это умение будет полезно как для карьерного роста, так и в качестве своеобразного, очень коварного оружия для расправы с неугодными.
        Валентин умел выигрывать в любые игры, пользующиеся популярностью в обществе: бильярд, шахматы, карты, трик-трак64, теннис, крокет, даже лото, если потребуется. И так, как требовала обстановка, хоть «всухую», хоть долго и мучительно, из последних сил, «с перевесом в одно очко». В советской жизни применять свои способности ему почти не приходилось, разве что на бильярде изредка. У «вождей» он был в чести.
        А в свободном мире Лихарев развернулся. Люди играют везде - в казино, закрытых и общедоступных клубах, на пароходах и в поездах. Поэтому снять с любого стола, рулеточного, покерного, преферансного, тысячу-другую ему труда не составляло. Мог бы и банки срывать регулярно, но из осторожности сделал это всего два или три раза. В Гонконге ему очень захотелось таким нестандартным образом соблазнить жену аргентинского консула, в Риме и Монте-Карло просто сильно понадобились наличные деньги.
        Так, может, именно там и заинтересовались им на то поставленные игорными королями люди? В Риме, надо признаться, он «раздел» рулеточников с особым цинизмом. Вот и пустили по следу ищеек, а он, как нарочно, через две недели еще раз подставился.
        За время своего путешествия Лихарев суммарно заработал несколько больше миллиона, если считать в золотых рублях, и это позволяло ему вести достаточно рассеянный образ жизни, как выражались в XIX веке. Наподобие известного авантюриста Феликса Круля.
        Но даже если его преследуют по этому именно поводу, то при чем тут Эвелин? Вполне бы могли, без всяких затей, подойти серьезные молодые люди, вежливо попросить вернуть деньги (если тот проигрыш был так уж неприятен заведению) и посоветовать никогда больше у их столов не возникать. Это было нормально и в пределах логики.
        А подводить к нему докторшу философии, умелую нимфоманку, сразу ставшую набиваться в постоянные подруги? Зачем? Исподволь выяснить, не владеет ли он какой-нибудь системой? Так двести лет уже, как доказано, что никаких систем в стохастических65 играх нет и быть не может.
        А если она работает от себя или в составе узкой группы мелких мошенников? Засекли «жирного кота» и решили его облегчить, на сколько получится. «Хипес», короче, так этот уголовный прием назывался во времена молодости Лихарева.
        Что ж, можно пойти девушке навстречу, позабавиться немного.
        ГЛАВА 25
        
        Неделя, проведенная в обществе Эвелин, практически рассеяла его подозрения. Она была с ним мила, причем именно так, как надлежит умной, знающей себе цену девушке (да нет, женщине, конечно, тридцать ей наверняка исполнилось, а то и больше), увлеченной, но отнюдь не до потери самоконтроля. Они перемежали развлечения интеллектуальные, вроде посещения Лувра, театров, концертных залов, исторических городов, с простыми - рестораны, пляжи, ночные клубы. Прочее свободное время отнимала постель. Вернее - необъятные роскошные ложа в высоклассных отелях, где Лихарев предпочитал останавливаться при поездках в достопримечательные места.
        - При таком темпераменте - зачем было тратить время на учебу в университете и корпение над диссертацией? - спросил ее как-то Валентин.
        - Одно другому не помеха. Даже наоборот. Когда я как следует разряжусь, мне в голову приходят совершенно оригинальные идеи.
        Ответ был не совсем по теме, но Лихарев не стал углубляться в дебри.
        Чтобы окончательно проверить подругу, в Гавре он пригласил ее в казино. Купил фишек на три тысячи франков и предложил Эвелин ставить.
        - Внутренний голос мне подсказывает, что сегодня - твой день.
        Внутренний голос не подвел. Валентин в этот раз не наглел, на каждом столе позволял ей выиграть среднюю по здешним меркам сумму, несколько раз, усыпляя бдительность крупье и секьюрити, помогал Эвелин спустить гораздо больше, чуть ли не до последней, красно-коричневой стофранковой «котлетки». Но потом разгоряченная азартом и даровым шампанским девушка вновь отыгрывалась, и на предутреннюю улицу вышла достаточно богатой для университетской преподавательницы на коротком контракте.
        В тени раскидистого платана, загораживающего оранжевый уличный фонарь, она обняла Лихарева, страстно поцеловала в губы.
        - Спасибо, милый. Это было непередаваемо. Я ведь никогда раньше не играла.
        - Не вздумай продолжать, - без тени шутки сказал он, сжимая ладонями ее талию. - С твоими способностями пролетишь, как фанера над Парижем.,.
        - Что ты, что ты, конечно! Разве я не понимаю, это ведь все ты, я все время наблюдала за твоими глазами. Ты словно гипнотизировал и крупье, и шарик.
        - А крупье-то зачем? - искренне удивился Лихарев, совершенно как в старом анекдоте.
        - Откуда я знаю? А про фанеру и Париж ты сам придумал? Удивительно яркое сравнение, хотя и непонятное. Чисто русское.
        - Так, в голову пришло. Дарю…
        - Спасибо, ты мне и так сегодня столько подарил! Нет, я не ошиблась, ты совершенно необычный человек. Теперь, пожалуй, я смогу взять академический отпуск на год или даже два. Если получится, напишу что-нибудь серьезное…
        - А вдохновляться с кем будешь? - съязвил он и тут же, почти неожиданно для себя, предложил: - А может, вместе в Россию сгоняем? Там тоже есть что посмотреть. А свои денежки в банк положи, вернешься - пригодятся…
        - Ты - серьезно? - Эвелин сделала шаг назад, будто для того, чтобы лучше рассмотреть своего приятеля.
        - Куда серьезней. Покатаешься по пятой части суши, пока не надоест, расширишь свой кругозор… Хочешь, сегодня же пароходом на Питер, хочешь - самолетом на Москву…
        - А вдруг мне никогда не надоест? - она сказала это тоже словно бы в шутку, но прозвучала она неубедительно.
        «Хорошенькое дело», - подумал Валентин. Одно дело, пригласить в гости приятную во всех отношениях мадемуазель. Он испытывал потребность в постоянной подруге, тем более - иностранке, не имеющей в России никаких концов и связей, не знающей языка, то есть не могущей даже случайно проболтаться о делах своего кавалера и услышать то, что ей знать не положено. Но связывать себя узами брака он не собирался ни в коем разе. А в голосе Эвелин отчетливо прозвучал намек именно на этот вариант. Ну да ладно, это вопрос не сегодняшнего дня. Полгода, а то и год поживем с взаимным удовольствием, а дальше видно будет.
        - Все когда-нибудь надоедает, - философически заметил он. - Так решай, самолет, пароход или поезд? Отсюда, я вспомнил, еще и поезда в Москву ходят, с шикарными спальными вагонами…
        - Пароход, конечно, если тебе самому все равно. Это же чудо как увлекательно. И сразу - Невский проспект, Эрмитаж, Медный всадник… Это же сказка!
        - А также Русский музей и Трубецкой бастион… - с понятным только знатоку русской истории мрачным юмором добавил Лихарев.
        Эвелин вновь принялась его целовать.
        Десять дней они бродили по Петрограду и окружающему его кольцу царских резиденций, потом почти столько же по Москве, выбрались в Суздаль и Сергиев Посад.
        Эвелин совершенно ошалела от гигантского объема превышающих все ожидания впечатлений, от роскоши дворцов, соборов, ресторанов и отелей, а равно от изобилия магазинов и лавок, забитых бесчисленными товарами, либо совсем не доходящими до Парижа, либо недоступными дамам ее круга из-за дороговизны. Но с Валентином она впервые в жизни узнала, что можно просто показать на понравившуюся вещь, вообще не спрашивая о цене. Для француженки, дочери весьма прижимистого и расчетливого народа (куда там оболганным недоброжелателями немцам и шотландцам), это поначалу было странно и даже дико, но очень быстро понравилось.
        Увы, однажды лицемерно-скорбно заметила она, видимо, таково разлагающее свойство русского воздуха. От бабушек и прабабушек передавались предания об упоительной жизни знакомых и родственниц (что реже), которым удавалось снискать благорасположение «Ле бояр рюсс»66. А теперь убедилась в правдивости тех историй на собственном опыте.
        А еще она странным образом устала от гипнотического воздействия окружавшего ее со всех сторон и подавлявшего своей избыточностью русского языка, что в звуковой, что в графической форме. Эвелин вообразила, что изучить его она абсолютно не в состоянии, хотя английским владела почти свободно, и опять же впала в меланхолию.
        Лихарев почувствовал, что наступает перенасыщение, и на следующее утро они вылетели в Минеральные Воды.
        Но за этот проведенный с нею месяц он, наконец, сообразил, что не только талантливая любовница ему нужна, из Эвелинки вполне можно подготовить нормальную помощницу, раз уж все равно решил в той или иной мере вернуться к своей врожденной функции.
        Из Минвод он сразу повез ее на кисловодскую дачу, дав предварительно телеграмму домоправителю, как все должно быть устроено. И кого следует пригласить по установленной форме на ужин. По его схеме, подругу следовало в очередной раз слегка ошеломить и одновременно плавно ввести в круг провинциального бомонда.
        Все получилось более чем удачно.
        Кто никогда не был на Кавказских водах в самом начале сентября, тем не объяснишь в коротком абзаце всей прелести этих мест (Лермонтов писал, Паустовский, Андронников тоже, нам-то куда?).
        Однако во втором часу ночи, проводив гостей, кроме тех, кто предпочел заночевать здесь же в рассуждении ранней опохмелки, они вышли на веранду, повисшую над уходящим чуть ли не в бездны Тартара обрывом, с которой открывалась великолепная панорама ночных огней не только Кисловодска, но и близлежащих городов и аулов.
        Эвелин прижалась к плечу Лихарева и, словно в первый вечер, будто не было всего предыдущего, спросила тающим голосом: «Милый, неужели все это - правда? И вы действительно так именно всегда и живете?»
        Валентин понял не сразу. Подумал, что речь идет о доме и пейзаже.
        - Что, у вас в Альпах или как их там, Греноблях, хуже, что ли? Мне понравилось.
        - Да не о том я, не о том, совсем не о том! Жизнь ты мне показал совсем другую. Я и не догадывалась, что так бывает. Совсем другие люди, совсем другие отношения… Вы как будто и не задумываетесь о прозе. Нет, я понимаю, у каждого из твоих друзей наверняка есть какие-то служебные, личные, деловые заботы, но сегодня… Пели песни, говорили о политике, о чем-то, мне пока не совсем понятном, смеялись, рассказывали эти ваши «анекдоты», но все это было так, будто… будто вы умеете выключаться из повседневности, будто все вы ВЫШЕ окружающего… Оно - само по себе, а вы - выше! Валентайн, я тебя люблю! Можно?
        Она потянулась к нему губами совсем по-другому, чем раньше.
        Что ж, слово было сказано. Они там, на Западе, как помнил Лихарев, к подобным словам относятся, может быть, серьезнее даже, чем в России.
        - Ну да, - ответил он. - Один наш поэт, помнится, написал: «Не будем прогибаться под изменчивый мир, пусть лучше он прогнется под нас!» Тебе, как философу, здесь найдется порядочно интересного материала. Чудная книга может получиться: «Француженка среди церквей и белых медведей». Популярно, увлекательно и крайне научно. Дискурс там всякий, и вообще… - Осадил он слегка ее порыв. И слава богу. На дальнейшее она отреагировала вполне ожидаемо.
        …Отдохнув с дороги, разобрав накопившуюся почту, : посетив остальные свои имения и выслушав отчеты домоправителей и адвокатов, Валентин по привычке спустился в лабораторию и включил аппаратуру. Так, на всякий случай, мало ли что в мире изменилось за время его каникул?
        И почти тут же засек интересный сигнал, удивительно четкий и мощный на фоне космической тишины на всех остальных диапазонах.
        Несколько дней систематических наблюдений показали, что неведомо откуда взявшийся хроногенератор (да нет, хроногенератором его можно было назвать с большой натяжкой, как и станцию беспроволочного телеграфа Попова - Маркони - настоящей всеволновой рацией) работает совсем недалеко, в радиусе полусотни километров или около этого. И включается преимущественно вечером, между двадцатью и двадцатью тремя часами.
        Понятно, что занимается им очередной любитель, забавляющийся своим творением после ужина и вплоть до отхода ко сну. Конструкция пока что до чрезвычайности сырая, изобретатель движется ощупью. Сумел каким-то образом (гениальным озарением или по чьей-то подсказке) выйти на параметры несущих хроноквантовых частот, в самом первом приближении вычислил напряжение и силу тока, который следует подавать на первичную решетку, а дальше гоняет реостаты, что называется, на бога, потому что приборов измерительных у него наверняка нет и быть не может. Ловит какой-то наглядный феномен, чтобы дальше плясать уже от его характеристик.
        Очень похожа такая методика на стрельбу из пушки без прицела, буссоли и дальномера. Наблюдаешь точку разрыва и на глазок подкручиваешь маховики горизонтальной и вертикальной наводки. «Пол-лаптя влево! Огонь! А теперь повыше, повыше трошечки. Огонь! Эх, перелет! Надо б на палец ниже…» И так далее, по той же методике.
        Опасные забавы, почти то же самое, как ковыряться в найденной на морском берегу неконтактной мине заграждения в надежде добытую взрывчатку использовать на рыбалке, а корпус и хитрые приборчики приспособить в хозяйстве. Может, и получится, конечно, но, скорее всего, долбанет так, что на версту вокруг никому мало не покажется.
        Надо срочно искать гения-самородка. А там, в зависимости от обстановки, или взять его деятельность под контроль, или пресечь раз и навсегда.
        Проще бы, конечно, пресечь, не задумываясь, но кое-какие характеристики, записанные станцией Лихарева, давали основание думать, что незнакомцу удалось, пусть и «методом тыка», опередить уровень аггрианской теории. В практике он, естественно, отстает, но это дело наживное, учитывая, что работает совсем недавно и, скорее всего, в одиночку.
        Вот и неотложное занятие у бывшего военинженера и сотрудника Особого сектора появилось. По обеим специальностям сразу.
        Валентин выстроил своеобразный многофункциональный график, позволяющий с достаточной долей вероятности определять, на каком этапе своего поиска находится изобретатель и когда доберется до результатов, представляющих реальный интерес и такую же опасность.
        Надо отметить, что шел тот вполне оригинальным путем, находя совсем другие, неожиданные подходы и решения, отличающиеся от тех, которые использовал Лихарев. Это, в общем-то, понятно, и математика и физика в этом мире развивались несколько иначе, «железо» другое, ну и мозги Валентина и незнакомца исходно устроены по-разному.
        Как если бы один конструктор посвятил себя созданию дирижабля с поршневым двигателем, а другой, вообще ничего не зная о трудах первого, с нуля начал бы строить реактивный самолет. Хотя цель у них одна и та же - власть над воздушной стихией.
        Искал же Лихарев «соперника» вполне традиционными методами. Примерно так, как Шульгина с его матрицей, ну, еще и чисто оперативными методами тоже. Благо спешить было совершенно некуда. Начальство не подгоняло, и угроза, если была, представлялась слишком отдаленной.
        Эвелине, которая, само собой, заинтересовалась, чем он часами занимается в своем подвале, оставляя ее в одиночестве, объяснил, что для собственного удовольствия изобретает новую систему связи, основанную не на радиоволнах, а на совершенно ином принципе. И что хранить его исследования следует в строжайшей тайне, потому что в случае успеха он не только заработает совершенно немыслимые деньги, на которые не новую виллу приобрести, а собственный остров с океанской яхтой, а сможет реально претендовать на Нобелевскую премию.
        Валентину показалось, что подруга посмотрела на него с сожалением. Казался, мол, вполне приличным человеком, а оказывается, у него тоже тараканы в голове. Но вслух она ничего не сказала. Да и права такого у нее не было - мужчина сам знает, что ему делать, на рыбалку с друзьями ездить, рамочки для фотографий из фанеры выпиливать или вечный двигатель изобретать. Благо все остальное время он уделял ей. И позволял распоряжаться гигантскими, по сравнению с ее скудным парижским житьем-бытьем, денежными средствами. А чтобы она не скучала во время его научных упражнений, Лихарев нашел ей учительницу русского языка, старушку с ученой степенью, сорок лет отработавшую в пятигорском инязе, постигшую глубины не только почти всех славянских, но и романо-германских филологии.
        По прошествии двух с лишним месяцев Валентин знал о профессоре Маштакове все. Обнаружил его убежище и собрал необходимые биографические материалы. Оставалось понять: а что же со всем этим делать дальше?
        Познакомиться, предварительно придумав подходящую легенду, или же предоставить самоучку его судьбе, обеспечив надежную систему «защиты от дурака»? Пусть себе тешится, раз более подходящего приложения врожденным способностям не нашел. Лично для себя пользы от встречи с профессором Лихарев не видел. Объединив усилия, создать многократно более мощный и совершенный генератор? А зачем? Странствовать по развилкам, открывать новые реальности? И что дальше? Его и эта вполне устраивала, уровнем жизни, стабильностью, максимальной приближенностью к идеалу, если таковой вообще достижим.
        Возвратиться обратно в тридцать восьмой? Извините. Искать в дебрях параллелей ту, на которой аггрианская цивилизация еще в полной силе и не погрязла в бессмысленных противостояниях с соседями, ближними и дальними? Для него там нет ничего не только близкого, но даже минимально привлекательного.
        Одним словом, от добра добра не ищут. Нет, а познакомиться все равно можно. Просто поближе узнать человека, весьма одаренного, да и в личном плане, возможно, неординарного.
        Но чем больше педантичный Лихарев сужал вокруг Маштакова свои крути, никуда не торопясь и не форсируя «случайного знакомства», тем интереснее ему становилось.
        Совершенно как у небезызвестного А.И. Корейко (да и очень многих других людей тоже) жизнь «объекта» делилась на малосовместимые половины. Примерно до восемнадцати часов ежедневно, кроме воскресений, Виктор Вениаминович вел себя, как образцовый интеллигент в профессорском звании. Увлекательно читал лекции, вел семинары, занимался кое-какой научной работой (чтобы хоть две публикации в год появлялись), по слухам, трудился над монографией.
        Дальше (но это нужно было кропотливо и со знанием дела за ним наблюдать) начиналась «личная жизнь». Что он увлекался женским полом - это слабость понятная, кто «перед Богом не грешен, перед царем не виноват»?
        Тем более что за пределы нормы (разве что в количестве пассий) он не выходил. Ни одного из распространенных пороков за ним не числилось, даже собственных студенток соблазнял только по достижении ими совершеннолетия.
        А вот то, что вокруг Маштакова постоянно кружились личности определенно криминальной ориентации и преимущественно уроженцы Закавказья, Передней Азии и, пожалуй, Ближнего Востока, наводило на- размышления. Тем более что жил он удобно, уединенно, почти что в маленьком замке у подножия Машука, и конфиденциальность визитов гарантировалась едва не стопроцентно.
        Был бы Виктор Вениаминович профессором химии, все бы с ним было понятно, но он ведь физик, математик, механик…
        Но Валентин был профессиональный разведчик и контрразведчик такого класса, что на здешней Земле соперников у него не имелось и быть не могло, особенно с учетом технических возможностей. И все удивительно по-дилетантски выстроенные цепочки маштаковских связей он размотал без труда.
        Сами по себе они с интересами Лихарева никак не пересекались. В том смысле, что не затрагивали его единственного требования к этому миру - незыблемости существующего порядка вещей. Он хотел стабильности и комфорта, ничего больше. И ощущал себя по отношению к России этаким просвещенным помещиком - если управляющий рачительно ведет дела и не ворует сверх меры, крестьяне сыты, довольны, исправно платят оброк и не бунтуют, то до никчемных подробностей личных жизней и взаимоотношений четырехсот миллионов душ ему нет никакого дела. Произойдет нечто экстраординарное - тогда и вмешаемся.
        Все связи Маштакова замыкались на тайных предводителей многочисленных на Северном Кавказе землячеств, по преимуществу тех, что имели солидные диаспоры за южными границами России - армянские, адыгские, тюркские и т.п. Хотя сам он ни к одной из этих наций и народностей не принадлежал. Что, собственно, и делало возможной его полную беспристрастность в делах.
        Дела же были хотя и предосудительными по международным законам (по российским, кстати, тоже), в поле зрения окружного жандармского управления до сих пор не попали. Скорее всего, кому следовало, хорошо заплатили, и профессор оказался внутри своеобразного «кавказского мелового круга», который, как известно, надежно защищает от поползновений всякого рода потусторонних сил. А для Маштакова жандармы, разумеется, были существами именно что потусторонними.
        Проще говоря, Виктор Вениаминович являлся для доброй половины Ближнего Востока, расположенного за пределами Периметра, аналогом целого военно-технического НИИ (а может быть, и числящегося в секретных платежных ведомостях таковым). Он брался за разработку, а иногда и за натурное исполнение самых невероятных фантазий многочисленных ханов, шахов, шейхов и просто «уважаемых людей», которые вели между собой когда «холодные», а когда и «горячие» войны, решали запутанные финансовые и династические проблемы, мстили обидчикам и занимались другими увлекательными делами.
        Это ведь граждане благополучного и чрезмерно сытого ТАОС привыкли считать, что цивилизованная жизнь - у них, в остальном же мире царят ужас, голод, эпидемии, бесконечная резня и вообще мрак Средневековья.
        Однако люди остального мира (если не большинство, то значительная их часть) считали как раз наоборот. На Севере - царство Желтого Дьявола, а вот снаружи Стены как раз и течет настоящая жизнь. У каждого своя и устроенная в полном соответствии с заветами предков и всяческих богов с их пророками.
        Так приблизительно в древние времена вольные кочевники относились к замкам и городам. Приехать на базар, пограбить при возможности, разрушить, сжечь - это пожалуйста. Но жить там постоянно - извините.
        А фантазии «сильных мира того» сводились к тому, чтобы с максимальным эффектом приспособить технический гений «неверных» к собственным интересам. Вот Виктор Вениаминович и занимался тем, что изобретал и внедрял в производство не имеющие аналогов радиоэлектронные, а также и механические устройства прямого, двойного, даже тройного назначения. Его, к примеру, телефоны, часы, автомобильные свечи зажигания и десятки всяких других изделий великолепно исполняли свои функции в течение всего гарантийного срока, но они же могли при необходимости взрываться, подслушивать и передавать куда надо чужие переговоры, вносить необходимые коррективы в работу управляющих систем и информационно-вычислительной техники… Да что говорить, продукция пользовалась постоянно расширяющимся спросом, и бизнес Маштакова процветал.
        Где именно тиражировались его изделия, и каков был реальный результат их применения, его совершенно не интересовало.
        Лишь изредка, узнав из газет или сообщения дальновидения о каком-то уж очень загадочном происшествии или необыкновенно эффектном теракте в Мавритании, к примеру, или в турецком Курдистане, профессор прикидывал, а не могло там сработать то-то и то-то? Как правило, такое допущение сразу все объясняло.
        Остап Бендер, как известно, составив жизнеописание А.И. Корейко, в значительной мере потерял веру в человечество. Валентин Лихарев был не столь впечатлителен, творческая биография провинциального профессора его совершенно не смутила. Гений на то и гений, чтобы выламываться за общепринятые рамки. А вот использовать его в собственных целях можно и даже нужно. Вполне ведь может наступить момент, когда вдохновение Маштакова потребуется применить для настоящей цели.
        Поэтому следует взять его под собственный абсолютный контроль. Никак не посягая на естественное право кормиться трудами рук своих, обеспечить его физическую безопасность (а то, не дай бог, падет жертвой бандитских разборок, или загребет его все же жандармерия по чьей-то наводке), создать условия, чтобы в час «Икс» Виктор Вениаминович «стал под знамена» и выполнял только его, Лихарева, приказы.
        Ломать людей Валентин умел, но не любил этого делать без крайней необходимости. Одно дело, какой-нибудь там Ежов, с которым иначе нельзя, и совсем другое - нормальный интеллигентный человек.
        Тут следует подумать, как поизящнее выстроить партию, и клиента не напугать и не расстроить, и случайной осечки не допустить.
        Сначала была идея подвести к нему Эвелин, и уже через нее переводить дебют в миттельшпиль, потом Валентин решил, что это слишком сложно. «Искусство ради искусства», как выражались в его молодости рапповцы67, вкладывая в эту формулу предельную брезгливость. Тут нужно попроще, в стиле Паниковского.
        Так он и сделал, подсев в точно рассчитанный момент за столик на веранде пивного зала сразу за входом в Центральный парк, куда Маштаков заглянул промочить горло после окончания лекции. Он в теплое время года приходил сюда ежедневно, пил пиво с солеными бубличками, просматривал газеты, отслеживал мелькание загорелых женских ног вдоль огибающих с двух сторон заведение аллей.
        Затем обычно направлялся в клуб, где собиралась местная интеллигенция, часа два-три проводил в разговорах на всякие животрепещущие темы. Игр в карты, шахматы и даже домино обычно избегал. В семь вечера ужинал в подходящей компании, крайне умеренно выпивая, и затем у него наступал час охоты. В основном на курортниц.
        Студентки (беспроигрышный, но запасной вариант), когда требовалось, приезжали к нему сами, если же очередной пассией оказывалась особа постарше и посолиднее, тут были возможны варианты: гостиница или загородный мотель, ее квартира или же, как знак высшего расположения, - поездка на извозчике в особняк под Машуком.
        Начиная работу с клиентом, Лихарев всегда изучал его привычки и распорядок дня во всех деталях, это позволяло в дальнейшем прогнозировать и более сложные формы поведения, настроение в том числе. Если человек безмятежно реализует привычную этологическую68 схему, значит, в остальном у него все в порядке и непредсказуемых срывов опасаться не стоит.
        Заведение здесь было демократическое, спрашивали разрешения присесть рядом исключительно из вежливости, не подразумевая возможности отказа. Вот и Лихарев сел, взмахом руки подозвал полового, который с подносом, уставленным кружками и закусками, непрестанно кружил по залу, и каждый сам снимал то, что ему хотелось, расплачиваясь в конце по факту.
        Две кружки холодного «Губернского», тарелочка с очищенными шейками на глазах посетителей сваренных раков.
        Лихарев искренне улыбнулся профессору, сделал два крупных глотка, как измученный жаждой человек, прикрыл в наслаждении глаза, прищелкнул языком. Ох, и хорошо же, господа!
        Маштаков, допивавший свою первую, улыбкой и кивком подтвердил, что да, действительно хорошо. И погода, и пейзаж вокруг, и все вообще.
        Валентин извлек из внутреннего кармана никелированную фляжку, взглядом спросил соседа, не поддержит ли?
        Тот отрицательно мотнул головой. До сих пор между ними не было сказано ни единого слова.
        Лихарев пожал плечами, глотнул дозу, запил пивом и закусил розовым, не успевшим остыть мясом членистоногого.
        Так и сидели еще минут двадцать, по-прежнему не мешая Друг другу отдыхать, и только когда Валентин увидел, что и вторая кружка его визави подходит к концу, а третью он никогда не заказывал и, значит, скоро уйдет, усмехнулся вроде бы собственным мыслям и задал вопрос:
        - А вот вы, профессор, не пробовали задать по вектору F напряжение вольт на двадцать больше, при этом уводя вот этот спектр частот в зону отрицательных величин?
        И изобразил неизвестно как появившейся в руке самопиской с золотым пером довольно сложный график на салфетке. Заштриховал его часть редкими косыми линиями и подвинул к Маштакову, развернув так, чтобы удобно было смотреть.
        Сказать, что Виктор Вениаминович обалдел, было бы слишком слабо. Он не принадлежал к сильным натурам и совершенно не умел себя вести в экстремальных ситуациях. Летчик-испытатель из него бы точно не вышел.
        Валентин сунул ему свою фляжку, и на этот раз Маштаков отхлебнул, словно бы даже с чувством избавления. Вот сейчас выпьет, и наваждение пройдет.
        - Пройдет, пройдет, - заверил его Лихарев. - И даже станет легко и приятно на душе. Только вы уж до конца досасывайте, там всего-то грамм сто осталось… А вот интересно, ваши студенты на экзамене, если вдруг неожиданный дополнительный вопрос вы им ставите, тоже в ступор впадают или все же пытаются выкарабкиваться?
        Шутка прошла мимо сознания изобретателя. Пока водка совершала свой таинственный процесс, он тщился сообразить, каким чудом перед ним мог оказаться этот квадрат рыхлой розовой бумаги с черными линиями и закорючками.
        - Ясно, - сказал Валентин, расплачиваясь за себя и за профессора, - симпозиум придется продолжить в другой обстановке. Берем такси и едем в более удобное для научных рассуждений место…
        - Вы - меня арестовываете? - севшим голосом спросил Маштаков.
        - С какой, простите, радости? Со времен инквизиции я что-то не помню, чтобы научные беседы кончались подобным образом. Другое дело, чтобы ваши заказчики вдруг не заинтересовались нашей внезапно возникшей дружбой. Это было бы не в пример печальнее, и не для меня, как вы понимаете…
        - Какие - заказчики?.. - голос у Маштакова еще более просел.
        Лихарев назвал несколько имен.
        - Вы уверены, что они за нами сейчас не следят?
        - Да что вы, что вы, это же совсем из другой истории…
        - Хорошо, если так, поскольку у меня к вам интерес исключительно теоретический, просто я работаю над той же проблемой…
        Профессору как-то и в голову не пришло сопоставить увлечение случайного собеседника хронофизикой и глубокое знакомство с совсем другой стороной его деятельности, авторитетами местного преступного мира в том числе.
        До Кисловодска таксист довез их в момент, по вечернему времени трасса была почти совсем пустая, и машина свободно шла разрешенные сто километров в час.
        Эвелин, или же Эля, как начал ее называть Валентин для удобства произношения (хотя русскому человеку и слово «дихлордифенилтрихлорметилметан»69 выговорить труда не составляет), приняла гостя радушно, накрыла стол на веранде с видом на окрестности и храм во имя Святого Николая, Мирликийского чудотворца. Ее внешность и «пиджен-рашен» с густой примесью французского удивительным образом Маштакова успокоили. Да и в самом деле, ни бандиты, ни государственные службы себя такими утонченными изысками обычно не затрудняют.
        К концу ужина Виктор Вениаминович знал все, что счел нужным довести до его сведения Валентин. Иногда стоит играть открытыми картами.
        - Вы изобретаете хроногенератор? Значит, верите, что время устроено не так, как принято считать? Наверняка Кантора изучали, Эвертта, само собой, на Альберта нашего, Эйнштейна замахивались и приятеля его, автора знаменитого уравнения?
        А вот кое-кого из древних, египетских жрецов, например, индусов некоторых, наверняка из внимания упустили. Да, впрочем, и понятно, где же их теперь почитать? И как? Санскриту вас точно не учили, Каббале тоже. Но в любом случае… - Лихарев сейчас откровенно веселился, дело, считай, удалось вполне, погода прекрасная, доставленная из знаменитых, единственных подвалов «Хванчкара» приятно кружила голову, Эвелин сидела рядом, смотрела на них с милой улыбкой, совершенно ничего не понимая в происходящем - …если вы взялись работать со временем, так примите за факт, что другие с ним работают гораздо дольше вашего. И достигли большего. В итоге - я перед вами!
        Инспектор, если хотите, пожарного надзора, или горэлектросети. Поручено мне посмотреть, а кто это у нас тут в соседнем XXI веке такой умный появился? И не представляет ли его игра со спичками какой-либо опасности? Отнюдь не наказывая, предостеречь.
        - Ты знаешь, Эля, - обратился он к подруге, - ты пойди распорядись, чтобы Виктору гостевую комнату подготовили, домой он сегодня точно не поедет. Да и сама, дальновизор, что ли, посмотри, или почитай букварь, а у нас тут сейчас чересчур серьезный разговор начнется.
        Дождавшись, когда Маштаков переварит услышанное, Лихарев без особого нажима разъяснил ему, что вмешательство в тайны времени регламентируется огромным количеством всяких нормативных актов, наподобие морского и воздушного кодексов, строительных норм и правил и т.п. Соответственно предусмотрены и должные санкции для нарушителей. Так что господин профессор, ступив на это скользкое поле, автоматически подставился и, нужно сказать, по-крупному…
        - Но я же понятия не имел ни о чем подобном…
        - Я не ошибаюсь, юриспруденция вашей реальности признавала и признает принцип - незнание закона не избавляет от ответственности?
        Маштаков продолжал барахтаться:
        - Но вы же ведь вообще не принадлежите к нашей реальности, каким же образом ваши законы могут здесь иметь силу? Где-нибудь в Транс Иордании за публичное распитие спиртного полагается побивание палками, но мы с вами сейчас это делаем и преступниками здесь, у нас, не считаемся!
        - Совершенно верно. Но если вместе с нашим на крытым столом перенесемся в страну, о которой вы упомянули, последствия наступят немедленно. А вы сделали именно это. Вы пробили барьер и влились в общий континуум…
        В общем, Лихарев настолько заморочил профессору голову, что тот готов был склонить ее, повинную, и принять любое наказание, но все же надеялся на снисхождение, поскольку действовал в состоянии, так сказать, добросовестного заблуждения, и вредных последствий его проступок, кажется, не имел.
        Со стороны это могло бы показаться смешным, такая реакция взрослого, образованного и достаточно опытного человека на явно фарсовые высказывания Валентина. В более-менее хорошо написанном фантастическом рассказе подобные сюжеты куда тоньше замотивированы и гораздо убедительней прописаны.
        Но все дело в том, что время - столь непонятное и по особым принципам устроенное явление (или способ существования материи), что может оказывать непосредственное воздействие на человеческую психику. Да каждый знает это по собственному опыту - стоит по-настоящему задуматься даже только о собственном прошлом и будущем, как настроение непременно начинает меняться. То эйфория, то тоска, то горькое недоумение, то приступ творческой активности… И каждая из этих эмоций, в свою очередь, неразрывно связана опять же со временем, т.е. с тем его отрезком, в который ты решил предаться размышлениям. Не зря же сказано Экклезиастом: «Всему свое время…»
        Знаменитый математик Кантор, додумавшийся до существования «точки Алеф», откуда можно одномоментно обозреть все настоящее, прошлое и будущее, немедленно сошел с ума.
        Маштаков так далеко не продвинулся, потому с ума не сошел, но способность критически мыслить на некоторое время потерял.
        И, пользуясь его состоянием, Лихарев объяснил, в чем именно будут заключаться накладываемые на «нарушителя» санкции и какого образа действий ему следует придерживаться впредь. Ничего страшного, невыполнимого или влекущего хотя бы материальный ущерб Виктор Вениаминович в сказанном не усмотрел и слегка приободрился.
        А Валентин вдруг наклонился к нему и до крайности серьезным голосом спросил:
        - А жить вы хотите?
        Этот вопрос в тридцатые годы очень хорошо срабатывал в доверительных разговорах с самыми большими и гордыми людьми. Главное, чтобы прозвучал он вовремя и с предельной непреклонностью, не допускающей превратных толкований.
        Маштаков осознал суть вопроса, судорожно сглотнул и молча кивнул.
        - Следовательно, с этого момента ни один человек не должен узнать о содержании нашей беседы, о моей истинной сущности, о физическом смысле ваших занятий. С вашими так называемыми «друзьями и партнерами» контакты продолжайте, но о каждом из них будете докладывать мне. Я обеспечу вас специальной, недоступной прослушиванию связью. И ничего не бойтесь, любого, кто покажется нам врагом, я могу стереть из реальности без следа. Как будто его никогда и не было на свете, Для вас существует теперь единственный друг и покровитель - я! Если забудете об этом - тоже растворитесь в Великом Ничто…
        Валентин, естественно, не полагался только на слова и известным способом внедрил в подсознание Маштакова нужную установку. Этика профессии такое внушение допускала, поскольку не понуждала к тем или иным активным действиям, независимо от их «нравственного вектора», а всего лишь предостерегала от них. И, насколько было известно Лихареву, нынешний уровень земной науки не позволял обнаруживать в сознании подобные блоки, а тем более их снимать.
        Одновременно он добавил в психотип профессора чуть больше устойчивого, «врожденного» оптимизма. Чтобы, значит, он относился ко всем исходящим от Лихарева идеям, предложениям и советам с энтузиазмом и верой в успех намеченного предприятия.
        Вот и все.
        Жизнь теперь представлялась Маштакову в розовом свете, а мысль нового друга о том, что исследования хронополя и конструкцию хроногенератора следует несколько перенацелить, - необыкновенно плодотворной.
        Самому Валентину уже в ходе «вербовки» пришло в голову, что хроногенератор на самом деле изготовить надо. Но не такой, что забросил его сюда, пусть и удачно, но спонтанно, а вполне управляемый и приспособленный не только для векторного, но и скалярного70 воздействия на это самое хронополе. Мысль эта была еще «сырой», но что-то интересное в ней несомненно было. Вот пусть профессор и думает.
        ГЛАВА 26
        
        Левашов долго шарил по территории Москвы и окрестностей своими хронолокаторами, сконструированными на основе шара, некоторых блоков СПВ-установки и сохранившегося в мастерской пеленгатора Лихарева, пытаясь засечь место, из которого работало то, что вызывало столь сильные временные возмущения.
        К его удивлению, получить топографическую привязку не удавалось. То есть сам процесс хаотических скачков напряженности хронополя отмечался с достаточной периодичностью, не реже, чем каждые два-три дня, и продолжался от часа до двух, но вот пространственно локализовать источник возмущений не получалось. Сказывался пресловутый принцип неопределенности.
        Впрочем, еще товарищ Сталин любил повторять: «Нет таких крепостей, которые не могли бы взять большевики, вооруженные самой передовой теорией…»
        Пришлось попросить Воронцова вывести в Тихий океан «Валгаллу», чтобы использовать ее СПВ-установку и антенны в качестве второго, вспомогательного локационного поста, а крейсер «Изумруд» - в Индийский, в том же качестве.
        Никто из привлеченных к операции «братьев» в хронофизике, разумеется, не разбирался даже на уровне ПТУ, не говоря о том «высшем пилотаже», который требовался для отслеживания показаний загадочных приборов и их интерпретации в режиме реального времени (для каждой установки - своего).
        Зато в распоряжении Олега были славные воронцовские роботы, пусть и не способные к настоящему творчеству, но готовые на высочайшем уровне исполнить любую практическую задачу, была бы она только правильно поставлена.
        Все это заняло достаточно времени, и Левашову пришлось лично посетить оба корабля для отладки аппаратуры и инструктажа «операторов», но в итоге получилось то, что нужно.
        Пеленгационные станции, образующие вершины треугольника нужной конфигурации, в разнесенных на половину земной окружности географических точках двух теоретически пересекающихся мировых линий.
        Как говорил один известный пароходный шулер: «При таком закладе фраерам нет спасения».
        И действительно, первое же синхронно-синфазное включение локационного комплекса принесло искомый результат.
        Чужой генератор, творение туземного гения, был засечен при очередном выходе в «мировой эфир» с великолепной точностью. Дата - 12 февраля тамошнего 2004 года. Место - окрестности города Пятигорска, в радиусе не более восьми километров от центра города.
        Теперь можно было выезжать «в поле» и для окончательного выявления объекта иметь при себе всего лишь «шар» с блок-универсалом. Ну и сформировать «группу захвата».
        Тряхнуть стариной вызвался, естественно, Шульгин.
        И, само собой, Сильвия. Реванш ей, наверное, взять захотелось. За все свои проигрыши, в том числе и в далеком тридцать восьмом. Найти своего бывшего агента Лихарева, самого из всех тогдашних перспективного, было бы очень здорово. Ощущались в этом заманчивые, не до конца понятные даже ей перспективы.
        Но ведь мог там оказаться и не Лихарев. Что если «некто», представитель третьей силы, или четвертой, в нужный момент устранил Валентина простейшим, из сталинского арсенала, способом? Если знаешь, с кем имеешь дело, особого труда это не составит. Навалились со спины в рассчитанный момент умелые «волкодавы», сорвали с руки гомеостат, выдернули из кармана блок-универсал. И все. Нет больше могущественного координатора, есть только «утративший доверие товарищ», с которым делай, что хочешь. Отчего бы и нет, в конце-то концов? Потому он и не проявлял себя больше нигде и никак.
        А после учиненного «братьями» вкупе с Антоном «разгрома аггрианского фронта», на полвека, кстати, позже исчезновения Лихарева, кое-кто из разбросанных по планете двух десятков координаторов (да и стажеров) ведь мог уцелеть чисто физически? Как сама Сильвия, как Ирина, Дайяна. И разнести их по окрестным мирам могло не хуже, чем русских белоэмигрантов после Гражданской или функционеров НСДАП и СС в сорок пятом. Если случится ей встретить там своего человека, его ведь тоже можно будет приспособить к делу.
        Ну, а Левашов работал и там, и там. В Пятигорск он прибыл, что называется, в краткую командировку, оставаясь одновременно и на основной работе в Столешниковом.
        Привлекать кого-нибудь еще из Братства не было необходимости. Да и кого привлечешь? У Новикова свои, не менее важные заботы, у Берестина тоже. Ростокина или того же Кирсанова (он вообще-то мог бы пригодиться в серьезной операции) перекондиционировать на новую задачу в совершенно чуждом для них времени - долго и нерационально. Гораздо проще взять с собой на задание верного слугу Шульгина - Джо Кеннеди, который великолепно зарекомендовал себя в России двадцать первого года. Точнее, не обязательно именно его, а любого биоробота из экипажа «Валгаллы», на которого будет наложена ранее использованная матрица внешнего вида и внутреннего содержания. С необходимыми коррективами, конечно, потому как манеры, да и облик английского слуги, пережитка викторианской эпохи, скопированного по типажу с описания в романе Жюля Верна «Пять недель на воздушном шаре», вряд ли будут уместны в XXI веке.
        Но это вопрос чисто технический. Новиков легко настроил робота-инженера на роль своего компаньона для путешествия по Австралии в 2056-м, и тоже все получилось, как надо.
        Внешность ему подобрали для здешнего места и времени совершенно нейтральную, тридцатилетний парень без броских примет. Правильные славянско-нордические черты лица привлекательны ровно настолько, чтобы не вызывать у окружающих как негативных, так и излишне позитивных эмоций. Достаточно крепкий и спортивный, чтобы быть принятым на должность шофера-телохранителя, по манерам - приспособившийся к новой роли обер-офицер в отставке, речь ровная, негромкая, немногословен, отвечает, когда спрашивают или возникает настоятельная необходимость сообщить нечто важное нанимателям. С посторонними, находясь при исполнении, обучен общаться по заветам Христа: «И пусть слова ваши будут да - да, нет - нет, а остальное от лукавого».
        Водительские способности - на уровне чемпиона мира по ралли, стрелковая подготовка - за пределами классификаций, просто из любого прилично пристрелянного оружия попадает в любую цель в пределах его конструктивных возможностей. Даже в летящую утку из пистолета - свободно! Боевыми искусствами владеет, так сказать, в маскировочных целях, чтобы создать впечатление «обычного человека», поскольку на самом деле за счет реакции, силы удара и собственной нечувствительности к механическим воздействиям с противником любого класса он мог справиться с первого, или с какого прикажут хозяева, удара без всяких восточных или спортивных техник.
        Назвали его, для простоты, Иваном Ивановичем, у них в компании и в близком окружении таких не было, так что не ошибешься.
        Чтобы не тратить время на дорогу, в Пятигорск переправились известным способом, вместе с тяжелым пикапом «Медведь-13» повышенной проходимости, загруженным стандартным набором чемоданов71, а на месте без затруднений сняли сроком на месяц дом в ряду таких же меблированных коттеджей на крутой улице Машукской, примерно посередине между Павловским источником и Лермонтовским мемориалом.
        Февраль в этом году здесь выдался бесснежный, но холодный. Бездонно-синее небо над городом и близкими горами, и пронзительный, вышибающий слезу ветер.
        Но отопление в коттедже работало исправно, по соседству помещался принадлежащий той же фирме ресторан, где постояльцы могли питаться с порядочной скидкой, а также и заказывать обслуживание на дом, так что погодными условиями можно было пренебречь.
        Не прогуливаться в Цветнике и не взбираться на Эолову арфу они сюда прибыли.
        Сильвия, когда они разместились и Левашов принялся распаковывать и монтировать приборы по нужной схеме, пригласила Шульгина в свою комнату на втором этаже с видом на склон Машука и узкую, вымощенную желтой брусчаткой дорогу.
        Полулежа на диване с баночкой своего любимого розового джина (который в этом мире отчего-то отсутствовал в российских магазинах), она поставила его в известность о том, о чем они и так догадались.
        - Я собираюсь просканировать окрестности на предел досягаемости моего блока. Он помощнее, чем Иринин, и по-другому настроен. Вдруг действительно здесь прячется кто-то из бывших? Что такое для наших агентов двадцать-тридцать лет? Но главную ставку я все же делаю на Лихарева. Единственный, кстати, координатор почти моего класса, да вдобавок настолько приближенный к Сталину, что с твоей помощью мог бы заставить работать на себя весь научно-промышленный комплекс СССР. И чего, в таком случае, он мог добиться? Трудно вообразить. Я понимаю, тогдашний научно-технический уровень исключал возможность физических переходов между сформированными реальностями, даже с Таорэры этого не умели. И все же…
        Если не растворился в безвременье, где-то он прячется? Не так импульсивно и глупо, как попыталась это сделать Ирина, а тщательно подготовившись и многослойно прикрыв свои тылы и фланги. Зачем? А вот это мы и выясним, если удастся.
        Тут Шульгин и задал ей вопрос, который удивительным образом, за всеми их заботами как-то выпал раньше из внимания. Да и то, думать о судьбе какого-то инопланетного, причем вражеского агента, когда клубилось мироздание и их самих поджидала ежеминутная гибель? Совершенно как если бы Берестин, вернувшись из сорок первого года, сидя за ужином в Замке или уже в Крыму, вдруг заинтересовался: «А что случилось с теми немецкими летчиками, что перед войной обедали со мной за соседним столиком в гостиничном ресторане?» Он, может, и вспомнил когда-нибудь о них, но на отдельный разговор тема точно не тянула.
        - А твой Георгий-Джордж куда делся? Он, как я помню, по должности подстраховывал российскую резиденруру? И в охоте на Левашова очень старался, и в моих «проблемах» живую заинтересованность проявил. Я его отпустил, а тебя с собой забрал. Так не мог ли он к нынешним делам руку приложить? Очень, кстати, жизнеспособная версия. Восемьдесят четвертый, ты исчезла, в его распоряжении не худшая, чем у тебя, техника, та вилла в Андах и собственное «укрывище» у Жоры наверняка было. Чего же не развернуться в полную силу?
        - Не должен был он выжить. В своем подлинном качестве. Исчез наш ореол обитания, понятно, нет? В лучшем случае выродился Джордж в обычного человека, и служебная память его рассосалась. То же самое со мной и с Иркой бы случилось. Имели бы вы двух подружек полурастительного типа с обрывками ложных воспоминаний. Зря, что ли, ваш Антон заставил тебя притащить леди Спенсер в Замок? Знал, чем кончится. Потому и не возражал, что ты Джорджа отпустил…
        Не желая больше говорить на не совсем приятную для нее тему, Сильвия, будто невзначай, повернулась так, что соскользнувшая пола длинного халата приоткрыла ногу до самого верха. Никогда, по крайней мере при общении с ним, аггрианка не носила колготок, только чулки, то гладкие, то с кружевами. И столь же изысканные пояса к ним.
        Не первый уже раз Сашка сталкивался с ее манерой обольщения, и ножки эти знал наизусть со всеми изгибами, и остальные прелести тайны не составляли, а все равно - срабатывало.
        Инстинкты на то и инстинкты.
        Шульгин с безразличным лицом отвернулся к столу, потянулся к далеко лежащей пачке сигарет.
        - Игнорируешь? - с иронией в голосе спросила Сильвия, садясь на диване. Теперь уже обе ноги предстали Сашкиным глазам во всей своей вызывающей красе, и коричневая гипюровая оторочка панталончиков в тон широкому краю чулок. И узкие полоски белой кожи, продольно пересеченные полосками резинок.
        - Не днем же, коней не расседлав, этим заниматься. Да, если ты помнишь, я вообще человек женатый…
        И тут же сам неожиданно подумал, что ведь и его первая жена тоже теперь вновь существует в параллельном к этому мире (должна, во всяком случае, пятьдесят четыре для женщины ее типа не возраст). Пытаться найти ее он не собирался, а все-таки интересно, как она устроилась там после его бесследного исчезновения?
        - Ах, конечно, ах, конечно! - ирония Сильвии отчетливо перешла в сарказм. - Я вот только запамятовала, кто это однажды говорил, что сам по себе факт сексуального контакта с женщиной, с которой тебя связывают служебные или дружеские отношения, к понятию «измена» не имеет никакого отношения. Велика, мол, разница, просто разговаривать с дамой на служебные или нейтральные темы, но при этом искоса пялиться на ее коленки и воображать, что ж там такого интересного дальше (при должной выдержке или, наоборот, робости характера эта мучительная коллизия может продолжаться месяцами, и, что самое ужасное, даже лежа с законной женой, ты в своем воображении будешь иметь не ее, а ту, другую), или же разом избавиться от искушения и впредь ощущать себя свободным от похоти человеком?
        Высказавшись, она тоже, кажется, преодолела минутный порыв (или отложила рассчитанную провокацию), запахнула халат и взяла из пачки сигарету.
        Действительно, нечто подобное Шульгин в свое время изрекал, но, кажется, совсем не Сильвии, а Ларисе. А там кто его знает, мог и повториться.
        Сашкина сдержанность оказалась совсем не лишней, потому что буквально через минуту или две в комнату без стука ввалился Левашов и торжественно объявил, что источник возмущений хронополя установлен окончательно и находится здесь. Он ткнул острием карандаша в подробный, 1:1000072, план города.
        - Остается выяснить, что именно в этой точке находится. Условный знак - «одинокое строение». Это, Саш, пожалуй, твоя работа.
        - Без вопросов. Прямо сейчас и отправлюсь. Давай сюда твою карту. Только, упаси бог, ничего не рисуй, - увидев, что Олег собирается обвести искомый объект жирным кружком, почти вырвал лист из его рук.
        - Я и так запомнил, а лишние следы нам вовсе ни к чему.
        - Может, и я с вами съезжу? - спросила Сильвия.
        - Пока не стоит. Ты лучше с Олегом насчет собственной идеи помозгуй. Вдруг да двух зайцев разом…
        Выяснить, кто является владельцем каменной виллы, уединенно расположенной рядом с дорогой, плавно огибающей подошву Машука от Лермонтовского разъезда до Провала, неподалеку от места дуэли Лермонтова, не составило труда.
        Уважаемый в городе человек, профессор на кафедре физики и математики местного фармакологического института Виктор Вениаминович Маштаков, мужчина сорока одного года от роду, у одной части населения имеющий репутацию городского сумасшедшего, у другой - человека хитрого, себе на уме и опасного. По преимуществу - для всего, что относится к противоположному полу, миловидно и младше сорока лет. И он же - талантливый изобретатель, механик, радиотехник и прочая, и прочая, и прочая…
        Шульгин собрал эту информацию в течение всего лишь двух суток, а мог бы и быстрее, но не считал нужным «гнать лошадей». Пристав участка, на котором располагалось домовладение профессора, несколько сотрудников института, мужчин и женщин, от секретарши декана факультета до ассистента его же кафедры, несколько студентов, теперь уже исключительно парней - не слишком много собеседников, но материала для размышлений и оперативной работы они дали сколько угодно.
        Разговаривать просто нужно уметь, с каждым человеком о том, что в данный момент интересует именно его. И попутно - что хочется узнать тебе.
        Данное общество в указанном смысле ничем не отличалось от советского двадцатью годами раньше. Да и от интеллигенции Хеттского царства - тоже.
        Полученные от антиквара пять золотых десяток да, по счастливому стечению обстоятельств, еще и разных годов выпуска и даже разного дизайна и степени сохранности позволили, не преступая принципов, то есть не занимаясь прямым воровством из чужих хранилищ, решить свои финансовые вопросы в этой местности.
        Сотня килограмм высыпавшихся в лоток дубликатора золотых кружков позволяла больше не занимать себя посторонними мыслями. Только в подвешенном к поясу кошеле носить их было бы неудобно. Так любое отделение самого захолустного банка охотно обменивало червонцы на бумажки, иногда даже с приличной маржей.
        Своим информаторам Шульгин, в меру настроения и психологических особенностей собеседника, платил или тем, или другим.
        А чаще - просто накрытым столом в духане или кафетерии, в изобилии рассыпанных на всех четырех примыкающих к главному корпусу института кварталах. Обычно он выдавал себя за ревнивого мужа, приехавшего навестить жену на курорт и обнаружившего ее в обществе такого-то и такого-то господина. Иногда, в основном с институтскими преподавателями, за представителя другого, чуть более престижного, но тоже провинциального учебного заведения, которому якобы посоветовали переманить профессора Маштакова, так вот хотелось бы перед прямым разговором с ним узнать кое-что приватно. И так далее…
        Именно эта агентурная деятельность, почти забытая за последние два года, доставляла Сашке истинное наслаждение. Как писал один поэт-юморист: «Работа-то на воздухе, работа-то с людьми». Правда, в исходном тексте эти слова относились к палачу, трудившемуся на Гревской площади, или Лобном месте, неважно.
        Загадкой поначалу для Шульгина было одно. Какого черта талантливый физик, математик и изобретатель, выпускник Петербургского мехмата похоронил себя в далеком курортном городке? В столицах его ждала бы блестящая карьера.
        А потом сообразил. Мужик-то - их плана и характера. «Служить бы рад, прислуживаться тошно!» Ничего бы он там не наработал.
        Ну, может, приват-доцентское звание, вряд ли больше. А здесь все же профессор! Звучит в масштабах Пятигорска. Но главное даже не это. Тут ведь тоже нужно иметь соответственно настроенный глаз, чтобы уловить тонкость.
        Маштаков при своей ярко выраженной сексуальной агрессивности имел здесь нехоженые охотничьи угодья. Две с половиной тысячи одних студенток, по преимуществу со Ставрополья и прилегающих краев и областей, где девицы и дамы славятся своими статями и экстерьером. Большинство обучаемых барышень крайне мало понимают в точных науках, но тем не менее желают их сдать на хорошо и отлично, для стипендии и красиво выглядящего диплома. А кроме «кадрового состава» к его услугам бесконечное количество «переменного контингента», то есть курортниц, приезжающих и отъезжающих каждые две недели-месяц. Многие за приключениями и едут, риск нарваться на хищницу, подстерегающую потенциального мужа, минимальный.
        Смело можно уподобить профессора безбашенному охотнику, с ружьем и неограниченным запасом патронов проникшему в заповедник вроде Аскания-Нова или Серенгети. В отсутствие егерей и смотрителей.
        Что ж, с таким человеком и нам нескучно будет пообщаться, подумал Шульгин, возвращаясь домой.
        Собрал коллег, доложил. Поинтересовался попутно, а как у Сильвии с поиском соотечественников.
        - Ты будешь смеяться, Саша, но кое-что просматривается. Не знаю, то ли именно, что меня интересует, однако какие-то нестандартные сигналы локатор ловит. На грани восприятия.
        - Дай бог. Еще веселее может получиться. А у меня дела обстоят таким вот образом…
        - Можно прямо сейчас заглянуть к нему на хазу и посмотреть, что он там наизобретал, - предложил склонный к простым решениям Левашов.
        - Я бы, знаешь, не советовал, - ответил Шульгин. - Мне гораздо более интересной и перспективной представляется идея сделать его нашим другом. Без всяких методик плаща и кинжала. Мы ж ведь нормальные люди, а иначе начнется второй или третий круг аггро-форзейлевской эпопеи. Ты как думаешь, леди Си?
        - Да как пожелаете, так и будет. Если я не совсем дура, следующим шагом ты наметил подвести к нему меня?
        - Нет, ну с этими людьми совершенно невозможно работать, - ударил Сашка кулаком по подлокотнику кресла. - Вольфы Мессинги какие-то! Ну пусть тебя. Был бы он гомиком, я сам бы с ним интригу начал… Но ты не против? - осторожно спросил он, склонив к плечу голову. - Если против, мы другую схему включим.
        - Не против, не против. Мне самой тоже интересно, что тут за царь Соломон в провинции объявился. Мудрец и одновременно гарем в две тысячи наложниц…
        - Нет, ну, может, две тысячи - это гипербола. На каждом курсе десяток-полтора красивых и согласных девчонок найти можно. Значит, в год - полста от силы, Если не повторяться… Только вот, - засомневался Шульгин, наливая себе и всем вина, на Кавказе он почти отстранился от крепких напитков, - ты-то потянешь? Клиент давно и крепко подсел на двадцатилетних, вдруг он иного уже не понимает?
        - Сомневаюсь, - игривым жестом Сильвия поправила прическу. - Двадцатилетние - расходной материал. Женщины в соку - красная дичь73. Вот и посмотрим…
        Шульгин с удовлетворением отметил, что нужной цели он достиг, и завтра получит искреннее удовольствие, наблюдая, как именно станет кадрить Маштакова специалистка с двухсотлетним опытом.
        - Но за тобой, Саша, - мило улыбнулась она, - все техническое обеспечение.
        «Чтоб не слишком рот разевал не по делу», - продолжил он про себя невысказанные Спенсершей, но вполне подразумеваемые слова.
        С техническим обеспечением, само собой, никаких проблем не возникло. Единственного Ивана Ивановича хватило на то, чтобы обеспечить разведку прилегающей к вилле Маштакова местности и ее оперативное прикрытие по первому классу сложности. На что в обычных условиях потребовалось бы до десятка хорошо подготовленных сотрудников. Остальное Шульгин брал на себя. В знакомом городе и знакомом месте он тоже спокойно мог исполнить функции минимум пятерых.
        Два пистолета, под мышкой и в кармане, специальный нож, с которым он не расставался добрый десяток лет, еще несколько приспособлений, а главное - собственные руки у него всегда были при себе.
        Сильвия подхватила клиента, когда он в урочное время, после окончания четвертой пары лекций, вышел на проспект, в понятном состоянии человека, у которого болит язык, пересохла глотка и вообще голова туманится обрывками никому по большому счету не нужных истин и формул.
        Парочка девиц, не то чтобы так уж заинтересованных в сдаче очередного зачета, а просто уже привыкших сопровождать своего учителя, почти что под руки вывели его на угол, каждая про себя размышляя, посадить ли его в трамвай и на этом проститься или все же сопроводить до самого дома, вдруг и там потребуются их услуги и помощь? И если да, то ехать ли вдвоем, или же одной - остаться, а другой - поехать. Но - кому именно? Особого желания разделить с профессором постель не испытывала ни та, ни другая, а с другой стороны…
        - Спасибо, девочки, спасибо, сегодня меня провожать не нужно, до завтра… - пресек попытку одной из девушек взять у него портфель Маштаков, поскольку именно в этот момент увидел вывернувшуюся из-за угла женщину… Нет, ЖЕНЩИНУ такого типа и класса, которых Виктору Вениаминовичу в этих краях видеть еще не доводилось.
        Словами это впечатление передать трудновато, - ну, как если бы на школьный танцевальный вечер (в шестидесятые годы (нашего времени) вдруг заглянула бы двадцатилетняя Джина Лоллобриджида74).
        Совершенно естественным образом Виктор Вениаминович сначала просто уперся в нее взглядом, а потом, поймав ответный, заинтересованный и вполне благожелательный взгляд, двинулся следом, словно бы влекомый неким мощным, подавляющим волю притяжением.
        Не следует думать, что отвергнутые Маштаковым девушки ничего не уловили и не поняли. Старшая из них посмотрела вслед профессору и выразилась кратко:
        - Нет, ну и козел!
        Вторая выразительно сплюнула на мокрый асфальт:
        - А то ты не знала?
        После чего обе не спеша направились в противоположную сторону, в общем-то довольные, что можно заняться собственными делами, более подобающими настроению и возрасту.
        А профессор, словно крыса, услышавшая дудочку Гаммельнского крысолова, направился за Сильвией следом, ловя глазами взмахи пол ее кожаного плаща и то, что время от времени показывалось из-под них.
        Пусть и не столь уж многое, просто облегающие ноги, как лайковая перчатка, высокие сапоги на тонких каблучках.
        Сильвия привела его за собой в ресторанчик, помещавшийся в угловом доме, как раз там, где трамвай резко поворачивал вниз, на Серноводскую улицу.
        Вошла, повесила плащ на общую для всех гостей вешалку слева от двери, села за столик у окна. Властным жестом пригласила единственную на все заведение официантку. (Тут есть тонкость - в трактирах половые, в ресторанах, даже самых простеньких, - официанты.)
        Маштаков какое-то время помялся на улице, наблюдая через окно за поведением очаровавшей его незнакомки и соображая, каким образом приступить к осаде. Опыт у него был колоссальный, просто требовалось из множества вариантов и схем выбрать самое подходящее именно для этого случая.
        Наконец решился и твердым шагом полководца, прибывшего принимать капитуляцию противника, вошел в зал.
        Обвел орлиным взглядом помещение, поздоровался с давно знакомыми официанткой и барменом, остановил взгляд на явно нездешней и явно скучающей даме.
        Подошел, учтиво поклонился, назвал себя и немедленно сообщил, что является местным старожилом и краеведом, знает в этом городе и окрестностях все и всех, но вот прекрасную… э-э-э… видит впервые.
        - Называйте меня Сильвия. Я действительно только что приехала и ничего здесь не знаю. За предложенную помощь безусловно признательна. Да вы присаживайтесь, что же так стоять? А у вас тут и университет есть? Никогда бы не подумала…
        - Какой там университет, - пренебрежительно махнул рукой Маштаков. - Так, заштатный институт. Правда, - не желая быть несправедливым и одновременно ронять собственный авторитет, тут же поправился он, - специалистов мы выпускаем хороших, и конкурс у нас ненамного ниже, чем в столицах…
        Сильвия умело руководила их застольем, причем так, что Виктору Вениаминовичу казалось, будто все происходит исключительно по его воле и инициативе и именно его чары делают новую знакомую все более общительной и раскованной. И по всему выходило, что вполне может получиться прямо сегодня достичь искомого результата, и, если все пройдет удачно, приятное времяпрепровождение обеспечено на весь срок ее здесь пребывания.
        Правда, Маштаков совершенно не заметил, как и когда он сумел напиться почти до полной потери управляемости.
        Он еще кое-как сохранял равновесие, когда Сильвия под внимательным взглядом официантки повела его к выходу.
        - Как вы считаете, - сочла нужным осведомиться она, чтобы отмести малейшую тень подозрения в чистоте своих намерений, - если я доведу этого господина до стоянки такси, он сможет найти свой дом?
        - Да наверняка, Виктор Вениаминович - господин положительный. Это сегодня он что-то перегрузился, а так все всегда было прилично…
        Маштаков игриво сделал официантке и бармену ручкой и почти вывалился на улицу.
        Вообще, наверное, кое-какие сомнения у ресторанной обслуги остались. С какой это радости дама из «очень непростых» вдруг взялась провожать случайного знакомца до такси? Оставила бы его за столиком и шла бы по своим делам. Или пожалела, не захотела, чтобы настоящий профессор свалился под стол к вящей забаве черни?
        
        Дальше все было совсем просто. В машине Маштаков окончательно отключился, Шульгину и Ивану Ивановичу пришлось нести его на руках, а процессию возглавляла Сильвия, позвонившая в звонок у калитки и взявшая на себя переговоры со сторожем.
        Убедить крепкого, бородатого пятидесятилетнего мужика в том, что они являются близкими друзьями хозяина, который несколько не соразмерил силы на корпоративной вечеринке, оказалось несложно. Тем более что все заботы они брали на себя и согласились даже переночевать в доме, чтобы не оставлять профессора без присмотра.
        Маштакова уложили спать, а сами занялись изучением записей и аппаратуры, которой был забит его рабочий кабинет и мастерская в подвале.
        Для психологической подготовки разговора, который должен был состояться утром, когда изобретатель придет в пригодное для общения состояние, Сильвия переоделась в предусмотрительно захваченную с собой пижаму, свой же костюм, белье и чулки разбросала по ковру и стульям в его спальне, на стол поставила почти пустую бутылку коньяка, два бокала, пепельницу с докуренными по преимуществу едва до половины, испачканными помадой окурками. Так, чтобы создалось впечатление бурно проведенной ночи.
        Техники в доме Маштакова было столько, и вид большинства приборов настолько необычен, что в тупик стал и обученный на инженера робот. Шульгин же умел только оперировать с пультами управления тех устройств, с которыми приходилось иметь дело «по службе».
        Так на то и привлечен был к акции Левашов. Он до наступления утра успел осмотреть и скопировать все, что его заинтересовало. В том числе с большим остроумием и использованием ранее неизвестных Олегу принципов сконструированный «протохроногенератор». Полноценным агрегатом для овладения тайнами пространства и времени он пока еще не стал, но исковеркать имеющиеся континуумы был уже в состоянии.
        Но кроме этого Олег обнаружил несколько устройств явно военного предназначения. Это в корне меняло дело. Сумасшедший изобретатель, на коленке монтирующий вечный двигатель или действующую модель машины времени, - одно, он же, забавляющийся радио взрывателями и блоками наведения баллистических ракет, - несколько другое.
        И разговор с ним придется вести в ином ключе, чем ранее намечалось, и роль ему в планируемой игре отведена будет другая.
        Пробуждение профессора было нелегким, потому что он вообще был человеком малопьющим и после вчерашнего испытывал все прелести алкогольного отравления, а тут еще смутно знакомая женщина в комнате, едва одетая, и ее же вещи, которые она хотя и собрала в одно место, но, сваленные вперемешку на диване, выглядели все равно вызывающе и не совсем прилично.
        - М-м? - вопросительно произнес он, с трудом двигая глазами.
        - Вот именно, - ответила Сильвия. - Это называется - повеселились. Вы хоть что-нибудь помните?
        - Мало, - честно признался Маштаков.
        - Тогда умывайтесь, брейтесь, приводите себя в хотя бы относительный порядок, будем завтракать и вспоминать вместе…
        Мысль о завтраке показалась отвратительной, но в ванную он поплелся.
        Сильвия за время его отсутствия оделась со сноровкой и быстротой горного егеря третьего года службы, восстановила макияж и поправила прическу.
        Профессор, не до конца обретший координацию движений, вошел в столовую, где Сильвия с Шульгиным наскоро собрали легкий завтрак. Присутствие незнакомого мужчины в его доме опять повергло Маштакова в тягостные раздумья. Вообще испытываемая им сейчас гамма чувств была достаточно широка. С красавицей-незнакомкой у него, по всем признакам, наверняка получилось. Только что радости, если он совершенно ничего не помнит? Несколько мазков губной помады на шее и щеке да легкий запах духов на ладонях - вот и все следы бездарно забытого им приключения.
        - А это мой коллега, Александр Иванович, знакомьтесь, Виктор Вениаминович… - представила дама мужчин друг другу, несколько вопреки этикету. - Когда я увидела, насколько далеко мы заехали от центра города, я попросила Александра Ивановича, чтобы он меня отсюда забрал. Не такси же вызывать… Уловить, почему нельзя вызвать такси, Маштаков не сумел.
        - Да вы садитесь, садитесь, - она почти силой заставила его опуститься на стул. А Шульгин тут же поднес ему до краев полную стопку.
        - Что вы, я не стану. - От запаха его замутило.
        - Нет, нет, непременно выпейте. Иначе вы до вечера в себя не придете, а я таким временем не располагаю. Нам буквально за часик нужно все порешать, а потом ехать…
        Маштаков, давясь, выпил, подчиняясь убедительности тона, а еще более - взгляда очередного нового знакомого. Сначала его чуть не вывернуло, но почти сразу же полегчало. Тошнота отступила, тупая, пульсирующая в ритме метронома боль в голове сменилась легким, несколько далее приятным шумом. Он наскоро закусил соленьями, и Шульгин тут же налил ему вторую. Стало совсем хорошо.
        - Вот интересно, - задумчиво сказала Сильвия, - ночью вы как-то и не производили впечатления сильно пьяного. Напротив, такая предприимчивость, такая активность… Я сопротивлялась вашему напору, сколько могла, но потом, увы…
        «Шантажисты! - с ужасом понял Маштаков. - Напоили, заманили, а теперь начнут обвинять в изнасиловании и требовать денег. Вот зачем здесь этот мужик…»
        Эта мысль явственно отразилась на его лице, но Сильвия рассмеялась успокаивающе и похлопала его по руке.
        - Что вы, что вы, Виктор! Я совершенно не в том смысле выразилась. Да, я не устояла, но ведь перед напором страсти, отнюдь не грубой силы. А так вы были даже достаточно деликатны. Синяков, по крайней мере, у меня нигде не осталось.
        «В таком случае, чего она вообще касается этой темы? При постороннем господине… Или он ей не посторонний? Она шлюха, он сутенер? И расплачиваться все же придется ?»
        Шульгин хмыкнул.
        - Расплачиваться всегда приходится, без этого просто не бывает. Когда чем, правда…
        Маштаков даже не удивился синхронности своих мыслей и слов незнакомца. Скорее всего, он ее просто не заметил. Не до того…
        - О деньгах даже и не думайте, их у нас самих больше, чем вы можете вообразить. Да и предмет нашей, так сказать, беседы находится несколько в стороне от чувств нежных и возвышенных. Короче, все, что вы себе вообразили, забудьте.
        - Тогда в чем же дело? - никак не мог въехать в тему Маштаков. Зато третья поданная Шульгиным рюмка вылилась сама собой и доставила истинное удовольствие. В немалой степени потому, что самое страшное, как ему вообразилось, было уже позади.
        - А, так вы, наверное, от Шамиля пришли? Хотите заказать что-нибудь? Хотя обычно он меня заранее предупреждает. Или я и это забыл? Мы вчера на эту тему говорили ?
        Шульгин снисходительно усмехнулся и сам наконец выпил еще ту, первую рюмку, что налил себе вместе с Маштаковым, да так и оставил до сих пор нетронутой.
        - Конспиратор из вас, Виктор, прямо совершенно никакой. Серьезными делами занимаетесь, а ума и осторожности - как у пятиклассника. Ну, кто такой Шамиль и для чего ему игрушки, которыми вы на досуге балуетесь? Это ведь, если что, статья куда посерьезнее, чем за невинные шалости Амура…
        Маштаков побледнел, теперь уже по-настоящему, хотя минуту назад весьма раскраснелся от выпитой водки.
        В следующие полчаса Шульгин вытянул из него всю интересующую информацию. Про Шамиля, который работал проректором их же института и не первый год подкидывал профессору выгодные заказы, поначалу из разряда хитрой бытовой электроники, недоступной современной массовой промышленности, а постепенно и имеющие отчетливо военное назначение.
        Предназначались эти портативные и остроумные устройства, по словам Маштакова, для помощи многочисленным родственникам и друзьям проректора, ведущим бесконечные клановые и освободительные битвы со столь же многочисленными врагами далеко за пределами России. Где-то там - в Курдистанских горах, Трансиордании, арабских эмиратах и княжествах, по которым рассеялись адыгские племена за последние двести лет.
        В общем-то, ничего плохого, тем более - противозаконного профессор в своей деятельности не видел, ибо какое ему дело, зачем и в какую сторону летают управляемые его микропроцессорами противотанковые и зенитные ракеты?
        Шульгин согласился, что данная позиция находит у него понимание, к примеру - с точки зрения высокой геополитики. Только ведь и статей российских и международных законов, предусматривающих строгое наказание за кустарное изготовление оружия, взрывчатых веществ и боевой техники, а также за военную контрабанду, никто не отменял и в ближайшее время вряд ли собирается.
        - А сроки там - ой-ей-ей! Впрочем, нас с Сильвией это тоже не касается. Интересы наши и правосудия лежат в разных плоскостях и пока не пересекаются, - поторопился добавить он, чтобы клиент не грохнулся в обморок. - Мы, так сказать, проходим по другому ведомству.
        Вы просто перечислите мне, когда и какие именно заказы вашего проректора выполняли, сколько и в какой валюте получили. Собственноручно написанных показаний и подписи на каждой странице я от вас не потребую, так что обвинением против вас эта информация служить не может. Если сами не проболтаетесь. А вот от этого я вас предостерегаю самым категорическим образом. Никогда, никому о нашем визите, но главное - о содержании состоявшейся беседы - ни слова. Это единственная гарантия продолжения безбедного и радостного существования, Мы вам тоже кое-что заплатим за беспокойство.
        Но все это был, лишь, как говорится в мире спорта, подход к снаряду.
        Само собой, возможность выйти на агентурную цепочку «Черного интернационала», размотать ее до самого жвака-галса75, а затем использовать в любых потребных целях (например, внедрять в ряды неприятеля уже собственную электронику) - большое дело. Но в любом случае - вспомогательное по отношению к главной задаче.
        Левашов снабдил Шульгина достаточной информацией по поводу характеристик и предполагаемых возможностей хроногенератора, чтобы тот теперь мог завести с Маштаковым разговор, похожий на квалифицированный.
        То есть, для чего он вообще пытается работать в этом направлении и каких результатов надеется достичь в итоге? Конечно, для этой роли гораздо лучше подходил сам Левашов, и добиться он от профессора мог бы гораздо большего, и должное взаимопонимание установить за пять минут, только вот, по схеме, время для его введения в партию пока не пришло.
        Как всякий достаточно сдвинутый на своей идее гений, Маштаков с восторгом отнесся к предложению обсудить некоторые (а лучше - все сразу) аспекты его всеобъемлющей, ничуть не уступающей, а во многом и превосходящей эйнштейновскую, теории. И совершенно упустил из виду лежащий на поверхности вопрос - а откуда все это вообще известно его собеседникам?
        Но Шульгин умел вовремя останавливать таких энтузиастов.
        - Вы мне конкретно и попросту скажите - этот ваш генератор, только он - будучи доведенным до ума и запущенным в эксплуатацию, он что сможет сделать? Практически! На философию вопроса пока отвлекаться не будем. Что? Перенести нас в прошлое, в будущее, каким-то образом деформировать существующий континуум? Открыть путь в шестое измерение? Обеспечить человечество даровой энергией? Я приучен обсуждать вопросы в таких именно категориях.
        - Да что угодно, Александр Иванович! Все, что высказали, и многое сверх того. Только я сейчас не могу этого выразить в общедоступных образах. До уровня популяризации своего открытия я еще не дорос… Понимаете ли, я пошел с совершенно противоположного направления, чем все мои предшественники. Помните, используется такой наглядный пример на вводных лекциях: рисуется большой круг, а потом много кружочков поменьше. Одни только касаются окружности, другие проникают за ее границу наполовину и больше, третьи - целиком внутри. Большой - это природа, мироздание в целом, а маленькие - наши отдельные науки, знания о мире. Я доступно излагаю?
        - Вполне.
        - А теперь представьте, что я нашел возможность высадиться сразу в центре большого круга, ну, как бы на Северном или Южном полюсе Земли. Вы согласны, что с него видны и параллели, и меридианы, и вообще половина глобуса.
        - Вот именно, глобуса, - усмехнулся Шульгин. - Вы, наверное, недавно наведывались в кабинет преподавательницы географии, а там у нее стоит большой-большой красивый глобус… И ежели вы смотрите вниз с того места, где на ось медный шарик прикручен, оттуда действительно много видно! А вот если вас же поставить по колено в снег на льдину, проплывающую в сей момент над натуральным полюсом, хрена с два вы увидите, кроме мутной поземки и пары километров Белого безмолвия. А то вдруг и медведь, тоже белый, подгребет на запашок. Вот вам и вся картина мироздания.
        - Это вы уж чересчур упрощаете. Однако при здравом размышлении и в ваших словах есть истина. Не все, что нам представляется в рамках теории, может оказаться таковым и на практике. Но я лишь хотел сказать, что в некоторой точке, условно аналогичной той, где произошел так называемый «Большой взрыв», находится своеобразный «узел времени». Математик Кантор, изучая теорию множеств, пришел к выводу, что существует некая «точка Алеф», находясь в которой можно одномоментно обозреть все прошлое, настоящее и будущее мира, именно в том смысле, что я говорил о полюсе глобуса. Теперь понятно?
        - Да, теперь, пожалуй, больше половины. Но углубляться в дебри высокой математики нам сейчас недосуг. Очередной симпозиум мы проведем несколько позже, Но обязательно, это я вам обещаю. И в самом недалеком будущем…
        Шульгин своей чрезмерной для нормального человека интуицией, еще более развившейся после того, как он научился включать одновременно со своей ретикулярной формацией еще и матрицу Шульгина-Шестакова, доставшуюся ему в наследство, ощутил приближение опасности. И даже примерно представил, какого именно рода.
        - Значит, Виктор, так поступим. Вот вам две тысячи рублей - это приличные деньги в компенсацию за полученную от вас информацию. Плюс вы вдобавок получили не предусмотренное контрактом удовольствие. И голова больше не болит. Правильно?
        Маштаков кивнул, но к деньгам не прикоснулся, они так и остались лежать на краю стола. Очевидно, где-то он слышал, что в сомнительных случаях поступать следует таким именно образом.
        - В общем, не теряйте бодрости и запомните крепко накрепко - по собственной инициативе о нашем знакомстве никому ни слова. Ни вашим, ни нашим. Если же кто-то, и очень настойчиво, начнет расспрашивать о нашем визите и вам станет понятно, что он о нем знает, и достаточно много, используйте две версии. Исходя из обстановки. Первая - которая пришла вам в голову с самого начала. Незнакомка в ресторане, какой-то одуряющий напиток, вы просыпаетесь в своей комнате в ее обществе, и вас шантажируют на тему изнасилования. Мою внешность можете описывать как угодно подробно, это не повредит.
        Версия вторая - на самый крайний случай и только для ваших «заказчиков». Начало с женщиной и выпивкой то же самое, но потом появившиеся ее «друзья» от вас начали требовать, чтобы вы снабжали и их тоже. Тем же, но в гораздо больших количествах. Вы было собрались немедленно бежать к Шамилю, или кому там еще, но буквально на полдороге вас перехватили их же люди, пообещали в ближайшем переулке отрезать уши и засунуть в задницу. И еще сказали, что они служат Ибрагиму, который своих в обиду не сдает.
        В этом случае, я уверен, никакая опасность вам не грозит. Разве что действительно придется работать в два раза больше. Вы хорошо все запомнили? Вы математик, у вас должна быть хорошая память, тем более что от неё сейчас зависит ваша жизнь. Ни слова о генераторе и нашей заинтересованности именно им! Ни слова! Даже на дыбе.
        И последнее - если вы выполните все мои советы, мы вас, в случае чего, вытянем из любой неприятности. Главное - не дайте убить себя сразу.
        После этой обнадеживающей сентенции Шульгин и Сильвия спустились вниз, к ждущему их автомобилю.
        Садясь в машину, Сильвия гораздо выше, чем требовалось, поддернула юбку, слегка подмигнула профессору и изобразила одну из очаровательнейших своих улыбок.
        ГЛАВА 27
        
        Отъехали они от дома Маштакова в самое время.
        Сворачивая из ворот налево, на ведущую вокруг подножия Машука к Провалу и в центр города узкую асфальтовую дорогу, увидели а зеркала, а потом и в заднее окно движущиеся со стороны Лермонтовского разъезда две черные легковые автомашины едва ли не представительского класса. Большие, одним словом, и почти наверняка направляющиеся именно в гости к профессору. А куда еще? Ресторан «Лесная поляна» они уже миновали, дальше до самого города никаких достопримечательностей, заслуживающих внимания серьезных людей, не имеется. Сворачивать с трасы на эту извилистую и узкую дорогу, чтобы «срезать угол», нет никакого смысла, по Ермоловскому проспекту доехать в любую точку города гораздо проще и быстрее.
        Вопрос только один - случайное это совпадение или кто-то успел принять информацию 6 гостях?
        От самого Маштакова или его сторожа или вообще за домом ведется постоянное наблюдение?
        Решение нужно принимать мгновенно. И - непростое.
        Но «гости» сами помогли решить буриданову задачу.
        Первая машина, не останавливаясь у ворот виллы, устремилась вслед за их «Медведем», а вторая, наоборот, приняла влево и притормозила.
        «Отлично!» - подумал Шульгин.
        - За поворотом я выпрыгиваю, - торопливо сказал он Сильвии. - Вы уходите от них не слишком явно, но не давая себя притереть и остановить. На Кисловодскую дорогу, потом вправо в горы, через перевал и на Баталпашинск. В случае чего прорывайтесь с боем. Я взгляну, что намечается тут, и догоню. В любом случае будем на связи….
        Их машина утла в крутой, закрытый кустами и деревьями правый поворот. На какую-то секунду робот резко затормозил и тут же снова прибавил газ. Сашка соскочил с подножки в покрытые подмороженными, до конца не осыпавшимися бурыми листьями заросли. Не поцарапавшись и не повредив костюм, да и сами ветки почти не шелохнулись. По крайней мере, с преследующего автомобиля никто ничего не заметил.
        Начиналась веселая игра, ради которой, вообще-то, и стоило жить. Все остальное - скучно, согласитесь. Большая политика, финансы, спасение миров - разве может это так же разогревать кровь, как непосредственное участие в острых акциях'? Отчего, думаете, некоторые достигшие вершин власти императоры, короли и иные обладатели аналогичных титулов и регалий отправлялись в походы, чреватые непредсказуемыми последствиями? Что, Наполеону плохо было бы сидеть в Париже, да хоть в Варшаве на крайний случай, руководить Великой армией посредством приказов и директив, так нет, поперся он в зимнюю Москву. Македонский зачем шлялся до пределов Ойкумены, Карл XII лично водил войска? Были, конечно, и другие, поспокойнее, но не о них сейчас речь.
        До дома Маштакова было не более трехсот метров, и Шульгин пробежал их в хорошем темпе, вне поля зрения водителя черного автомобиля (это оказался весьма редкий в России и дорогой «Делоне Бельвилль»), пересек шоссе и занял позицию, откуда можно было спокойно осмотреться.
        В машине - один человек за рулем и один рядом, на переднем сиденье, открыв дверцу, безмятежно курит. Оба - нерусские, представители местных народностей, а кто именно - Шульгин разбирался плохо. Побывав на Северном Кавказе пару раз еще в советские времена, он не успел научиться отличать черкесов от карачаевцев, а уж тем более тех и других от чеченцев, аварцев, даргинцев и прочих. Гости могли оказаться даже турками или арабами, но это вряд ли, потому что разговаривали между собой и с Маштаковым по-русски и вполне чисто.
        Александр, уходя, успел разместить в квартире профессора несколько «жучков», причем отнюдь не уступающих по качеству и миниатюрности тем, что умел делать Виктор Вениаминович. Все ж таки разница в технической культуре сказывалась.
        Обойдя дом сзади и устроившись так, чтобы одновременно наблюдать за автомобилем на стоянке, двором и крыльцом, на котором рано или поздно появятся двое гостей, зашедших внутрь, Шульгин левой рукой держал портативный, чуть больше театрального, но десятикратный бинокль, а правой прицепил к уху слуховую капсулу.
        Разговор в кабинете Маштакова шел интересный.
        Пришедшие на самом деле спрашивали профессора, кто у него был и зачем.
        В полном соответствии с легендой (не растерялся мужик, и не дурак он, и не сволочь) Виктор отвечал, что были у него люди от «Ибрагима». И хотели, чтобы он перестал сотрудничать с Шамилем, а переключился прямо на них.
        - А ты что? - спросил очень мягкий, без всякого надрыва и угрозы голос.
        - Да я как раз ничего. Вот деньги лежат, видишь? Я к ним и не прикоснулся. Думал, сейчас переоденусь и к Шамилю домой поеду. Мы с вами давно дружим, а этих я совсем не знаю. Да и деньги - так себе.
        - Зря ты так. Для задатка две тысячи - вполне ничего. А почему по телефону сразу не позвонил?
        - Что значит - сразу? Они пять минут как уехали. Да и по телефону звонить в наше время, вы не понимаете?
        - Ладно, сиди. За ними сейчас поедем. Догоним - спросим. И к тебе на очную ставку привезем. Готовься.
        Человек в доме, судя по звукам, снял трубку телефона. Покрутил диск. Шульгин, по давней привычке, легко запечатлел в памяти номер по длительности набора каждой цифры.
        - Шамиль, это я. Тут гости были. От Ибрагима, говорили. Откуда я знаю какого! Первый раз слышу. Одна машина за ними пошла, я следом еду. Конечно, убивать сразу не будем. Зачем сразу убивать? К тебе привезем. Да, да, обязательно. Виктор? Виктор сам ничего не понимает. Дома будет сидеть, нас ждать. Все, еду.
        Пока тот положил трубку, пока спустился по лестнице, Сашка успел сделать все, что хотел.
        Перемещаясь к крыльцу так, чтобы не попасть в просматриваемую и простреливаемую из окон дома и со стороны ворот зону, он вдруг увидел сторожа, собиравшегося перешагнуть порог своего флигелька. Со вчерашнего вечера он не давал о себе знать, и Шульгин как-то про него подзабыл.
        Выручила мгновенная импровизация. Он прижал палец левой руки к губам, большим пальцем ткнул себя в грудь, а ладонью дважды хлопнул по плечу, как бы обозначая погоны.
        Сторож, сам, похоже, отставной вахмистр или унтер, сразу понял. Прижал руки к груди, кивнул и отступил в глубь тамбура.
        Вовремя, потому что вверху, на высоком крыльце стукнула входная дверь. Шульгин присел.
        - Смотри, - услышал он последние слова «гостя», - сиди дома. Тебе позвонят или сразу приедут. С твоими новыми друзьями разговаривать будем.
        Маштаков буркнул что-то невнятное.
        В руке у Сашки уже был один из любимых предметов из арсенала «странствующего ниндзя», как он любил себя под настроение называть. Полутораметровая стальная цепь толщиной в мизинец, сплетенная «в колосок» из особым образом изогнутых колец. Крайне удобная вещь, использовать которую можно десятком различных, подчас весьма экзотических способов.
        Гость, мужчина между тридцатью и сорока годами, тоже из кавказцев, но вполне рафинированного облика, в отличных туфлях и явно индпошивовском костюме ржаво-коричневых тонов, спускался по широкой лестнице, насвистывая и помахивая крупными янтарными четками.
        Этакий Омар Шариф местного разлива. Получивший столичное, а то и заграничное образование владетельный князь трех горных аулов и десяти тысяч курдючных баранов. А может, и молибденовых приисков в каком-нибудь Тырнаузе.
        Со стороны действия Шульгина не могли не вызвать удивленного восхищения.
        Красавец-мужчина сделал только второй шаг по ведущей к воротам дорожке, а Сашка уже оказался с ним рядом и, пока тот только начал поворачивать голову в сторону мелькнувшей тени, перехватил каким-то образом одной своей сразу обе его руки и взмахом свободной накинул стальную петлю на запястья. Секунда - и руки визитера были стянуты куда туже и надежнее, чем заводскими наручниками.
        И практически тут же (непривычный глаз не в силах был зафиксировать, как и откуда) в спину «князю» уперся ствол и в этом мире существующего и пользующегося уважением у знатоков «Борхарт-Люгера 08», он же в просторечии «парабеллум». Шульгин обычно носил при себе пистолеты полегче и посовременнее, но сейчас случилось так, что на дело он захватил именно этот.
        Кстати, тип и марка оружия в определенных ситуациях играют такую же роль, как фирма часов или расцветка галстука. Опять же, для тех, кто понимает.
        - Стоять спокойно, - тихо сказал Сашка почти в ухо теперь уже пленнику. - Если без глупостей - поговорим и разойдемся красиво. А нет - так извини.
        Маштаков возвышался над ними на своем крыльце, как на пьедестале. И, подобно памятнику, безмолвствовал в полном недоумении.
        - Мы сейчас уедем, а ты звони своему Шамилю. Расскажи, что видел. Дословно и без фантазий… - При этом Шульгин подмигнул профессору таким образом, что совершенно понятно было - игру следует продолжать в начатом ключе и никак иначе.
        - Ты - не спеша вперед! От ворот крикни своим орлам, чтобы вышли из машины, пушки бросили в салон, а сами стали у багажника. Ноги раздвинуть до упора, руки за голову, рот на ширину приклада…
        - Насчет рта - это шутка? - удивительно спокойно спросил пленник.
        - Никак нет. Опыт. Человек с широко раскрытым ртом неспособен на активные и неожиданные действия. Сначала он его непременно захочет закрыть. А это уже повод, чтобы начать стрелять. Кстати, учти еще одно - я умею прицельно стрелять сквозь тело. Не хочу, чтобы пришлось изобразить это на твоем примере. Так, пошли! И говорить только по-русски! Иначе тоже стреляю.
        Спутники «князя» выполнили его команду четко и в полном объеме. Пистолеты у них были совершенно несерьезные, обычные гражданские «стрельцы», которые со справкой от пристава можно купить в любом оружейном магазине и годящиеся только и именно для самообороны в темном переулке. Нет, человека из него застрелить можно, метров с десяти и если удачно попасть, но в приличных разборках с таким оружием делать нечего.
        Шульгин указал своему пленнику стволом «парабеллума» на переднее сиденье машины.
        - Ты - сюда. А вы, парни, шагайте вон к ресторану, выпейте, закусите - и домой. Профессора больше тревожить не нужно. Узнаю, что не послушались, - уши отрежу.
        Он как бы невзначай уронил на мокрый асфальт двадцатипятирублевую бумажку. В знак, так сказать, своих добрых намерений.
        Но машину рванул с места, как принято в бандитских кругах, с визгом покрышек и шестью тысячами оборотов на тахометре.
        Пока он тут разбирался, Иван Иванович с Сильвией и погоней на хвосте уже, наверное, к выезду из города на Кисловодскую дорогу подобрался. Нужно догонять. И по объездной, петлять по улицам ему ни к чему. Как раз потерянное здесь время наверстает.
        Как уже было ранее сказано, робот обладал такими водительскими навыками, что, практически не нарушая правил, ни разу не позволил машине преследователей приблизиться к «Медведю» на нежелательное расстояние. Вдобавок он имел у себя в голове подробнейший план всех городских улиц и переулков, схему расположения дорожных знаков и светофоров, а также и режим их функционирования. То есть лишь доля процента местных жителей, включая таксистов и сотрудников дорожно-патрульной службы, могли бы с такой четкостью в каждую данную секунду выбирать оптимальный маршрут и скоростной режим.
        В случае необходимости Иван Иванович мог бы и совсем оторваться от погони и организовать такую «подставку», что черный «Делоне Бельвилль» вообще в ближайшие сутки никуда бы не поехал, разве только на буксире или с помощью эвакуатора, но в теперешние планы это не входило.
        Самое то, когда противник все время тебя отслеживает на грани прямой видимости, но, хоть из штанов выскакивай, достать не может.
        По крайней мере, на морально-политическом состоянии и боеспособности неприятеля это сказывается далеко не лучшим образом.
        Но город рано или поздно кончится, и обе машины выскочат на трассу, там же все будет зависеть в первую очередь от мощности движков и готовности участников . гонки «победить или умереть».
        - Может быть, пора уже и представиться? - осведомился пленник Шульгина, подтверждая своим вопросом укорененность в европейской культуре, когда машина вышла на прямую и скорость перевалила за сто двадцать.
        - Думаю - успеется, - не поворачивая головы, бросил Сашка, аккуратно обгоняя колонну большегрузов, дымящих дизельными выхлопами из высоко поднятых над кабинами труб.
        «Князю» явно неудобно было сидеть со стянутыми за спиной руками, да еще и крест-накрест пристегнутому к креслу ремнями безопасности. Но ничего, потерпит.
        Убрав левую руку с руля, Шульгин прямо сквозь нагрудный карман два раза надавил тангету рации, работающей на не используемых в этом мире частотах.
        При пленнике он не хотел демонстрировать свои технические возможности, поэтому послал Сильвии только вызов на связь. Она тут же ответила. Капсула телефона и микрофон находились у него на одном тонком проводке, идущем от уха за воротник, почти невидимом, и говорить и слушать он мог вполне свободно.
        - Нормально едем, - сказал Сашка, словно обращаясь к своему соседу, а то и просто в пространство. - Никто не помешает, минут через пять на поворот к перевалу выйдем, а там поспокойнее будет… И руки я тебе развяжу, - добавил он, чтобы его слова имели какой-то внешний смысл. - А дружки твои, как думаешь, за моими еще гонятся или отстали? - Этот вопрос был к обоим собеседникам сразу. И вообще весь разговор ему на ходу приходилось импровизировать таким образом, чтобы и Сильвия получала необходимую информацию, и собеседник, ничего не заподозрив, тоже отвечал на интересующие их вопросы.
        - Гонятся, - ответила Сильвия. - Сидят плотно. Ты, если подтормозишь чуть-чуть, как раз нас мимо себя на перекрестке пропустишь. И включайся. На площадке перевала как раз удобное место.
        - Мои - не отстанут, - подтвердил пленник. - Их в машине четверо, и вооружены по-настоящему. Если ваши сами не остановятся, через Учкекен все равно не проедут. И плохо все может кончиться.
        - С чего ты взял, что они через Учкекен собираются? Им там делать нечего. Верхнениколаевский не хочешь? Надо будет - казаки помогут. Уже моим. И дорога там хоть и неважная, но нашим целям больше способствует. Возможностям «Медведя» - тоже.
        «Князь» увял. Названный Шульгиным вариант маршрута сильно сбивал его шансы. Да и вообще он уже понял, что все идет по каким-то другим, непредусмотренным и неизвестным правилам. Информатор сообщил, что к Маштакову приехали неизвестные, по всем признакам - русские люди, вдобавок на машине с московскими номерами. Зачем, почему - кто его знает. Пока еще не имея в виду ничего серьезного, Шамиль велел сгонять, узнать, что и как, расспросить, если ничего серьезного - так и пару бутылок распить по законам Кавказа. А тут вдруг такое.
        Ссылка на неизвестного Ибрагима отчего-то произвела на Шамиля серьезное впечатление. Хотя какой там «Ибрагим» - в стиле поведения захватившего его человека «князь» сразу признал железную руку российских спецслужб. Именно тот самый сплав показной мягкости и дружелюбия с беспощадной, ни перед чем не останавливающейся, если обстановка требует, жестокостью, которую кавказские горцы ощутили еще во времена Ермолова.
        «Нас не трогай, мы не тронем, а затронешь - спуску не дадим!» Старая, но не потерявшая актуальности русская солдатская песня. И ведь не давали, несмотря на очевидную слабость, вялость, даже как бы трусливую покорность почти каждого отдельно взятого русского человека. В сравнении с пружинистой силой, агрессивной гордостью и прочими мужскими достоинствами даже самых неуважаемых, в сравнении с адыгами, племен Восточного и Западного Кавказа.
        А то, что эта песня с одинаковым чувством исполнялась на бородинских флешах, твердынях Порт-Артура или в азиатских походах Скобелева, никакого отношения к теоретической геополитике не имела. Откуда неграмотным русским мужикам в мундирах с высокими воротниками или белых гимнастерках понимать про геополитику?
        - Так ты, кажется, познакомиться хотел? - спросил Шульгин, не выходя из связи. - Меня Ричард зовут. Даже - сэр Ричард, если угодно. Это к тому, что ты сейчас меня российским полицейским вообразил. Нет, тут другая игра. А ты кто ?
        - Алжамбек меня зовут. Алик можно. Я у Шамиля - первый помощник, - с непонятной гордостью произнес он, как будто это могло как-то изменить отношение к нему человека, повязавшего его «одной левой». И тут же произнес несколько фраз на довольно беглом английском, смысл которых сводился к тому, что Шамиль «держит» не только город Пятигорск, но и весь примыкающий к нему регион, и ссориться с ним нежелательно кому бы то ни было. Заезжим москвичам или иностранцам - тем более.
        Сашка убедился в правильности своей мысли о том, что парень учился в заграницах, но тут же счел нужным его слегка приспустить. Потому что его английский не шел ни в какое сравнение с тем великолепным оксфордским, на котором Шульгин ему ответил. И тут же услышал в капсуле одобрительный смешок Сильвии.
        - Если у тебя нет связи с твоими дружками на первой машине, сейчас может выйти крупная для них неприятность…
        Они как раз вошли в нужный поворот, и на расстоянии полукилометра на почти пустом шоссе Сашка увидел и свою машину, и почти впритык следующий за ней «Делоне». Иван Иванович по-прежнему ухитрялся держать нужную дистанцию. Тяга мотора у друзей Алжамбека была, может, и побольше, а от законов физики куда денешься? Чуть прибавь газку сверх допустимого, и унесет тебя с дороги на вираже известная сила, а вниз кувыркаться - метров двести. Какие угодно подушки безопасности не спасут. Да в этом мире до них, кстати, еще и не додумались.
        - Нет связи, какая связь. Догоните их, я покажу, что хватит, что все в порядке…
        - А жаль, - с легкой грустью в голосе сказал Шульгин. - Знаешь, как интересно, вроде бы начать обгон, а потом этак плавненько подсечь, бортом к обочине отжать - и пошли гулять клочки по закоулочкам… Это из одной русской сказки цитата, - счел нужным пояснить он.
        - Не надо, - испуганно сказал Алжамбек, живо, очевидно, представив себе данную картинку. - Всегда договориться можно, тем более что вы не из полиции.
        - Можно так можно.
        Он вдавил педаль акселератора. «Делоне» выстрелил вперед так, что его прошлая скорость показалась бы неторопливой прогулкой в фаэтоне воспитанниц Смольного института.
        Поравнявшись с преследуемой машиной, Шульгин как бы в шутку совсем немного дернул вправо рулевое колесо. Иллюстрируя свои предыдущие слова. Вообще-то на скорости сто тридцать для сидящего на боковом месте, вдобавок связанного пассажира, бросок выглядел страшно.
        Ну, может, ширина спичечной коробки отделяла на миг лакированные борта.
        Алжамбек вскрикнул, почти потеряв лицо. Хорошо что рядом не земляк сидел. Замотал головой, зашевелил губами, показывая тоже порядком шокированному водителю той машины, что спешить больше не надо. И Сашка продублировал совет уже более наглядным жестом. Рукой, но с зажатым в ней пистолетом.
        А тут как раз и первая на тяжелой горной дороге площадка для отдыха впереди обозначилась.
        «Медведь» с Сильвией и Иван Ивановичем остановился возле покрытого дранкой навеса над длинным, для многочисленных гостей, буковым столом.
        За ним подрулили и две остальные машины. Выходило так, что острой акции не будет. Шульгину-то она совсем не была нужна по соображениям дела, но как-то грустно стало. Опять не удалось тряхнуть стариной. Хоть перед Сильвией порисоваться, за неимением других зрителей.
        Иван Иванович оказался на площадке ровно за десять секунд, как остановился первый «Делоне». И в руках держал направленный на его лобовое стекло самый подходящий для такого случая «томпсон» с диском на сто патронов.
        - Вышли, без оружия, подошли к лавочке и сели!
        Его голос и без мегафона звучал, как надо. Громко, разборчиво и убедительно.
        Тем более почти то же самое продублировал Алжамбек, когда Шульгин поставил свою машину дверь в дверь и позволил ему выйти. И наконец-то сбросил с его рук цепочку, причем так же легко, как и накинул, А казалось бы, ее петли были туго затянуты.
        - Все, ребята, приехали. Садитесь, отдыхайте. Чего-нибудь пожрать у вас с собой есть?
        Бедные горцы в расстройстве развели руками. Позор, в общем-то, получается. Если со стрельбой не вышло, нужно за стол садиться, а этого варианта они как раз и не предусмотрели.
        - Ладно, сейчас сделаем…
        Иван Иванович остался на господствующей позиции, чтобы не терять контроля за ситуацией, а Сильвия достала из багажника «Медведя» все, что было. Не так уж и много. Кожаный дорожный сундучок-погребец с десятком бутылок разного рода напитков и сумку с расфасованными холодными закусками.
        - Давайте, я в ближний аул сбегаю, - вызвался один из сотрудников Алжамбека, - за полчаса все будет.
        - Сиди, - махнул рукой Шульгин. - Дойдет дело - мы и в Кисловодск вернуться можем, и до Баталпашинска подскочим, найдем, где стол накрыть. А пока не дергаемся и разговариваем конкретно. Ясна моя мысль?
        Охранникам, или кем там они у Алжамбека числились, предложено было прогуляться по окрестностям, а к переговорам приступили «старшие». В Сильвии горец тоже безошибочно признал англичанку, отчего в его мозгах произошла уже полная путаница. Понять, зачем людям из туманного Альбиона потребовалось ввязываться в местные разборки, навещать никому не известного за пределами города, не то чтобы рубежей страны, профессора, да еще и выдавать себя за посланцев какого-то Ибрагима, он решительно не мог.
        Впрочем, последнее имя его родственнику и начальнику Шамилю явно было известно, не зря он так нервно на него отреагировал. И тут же захотел выяснить, тот ли это человек, о котором он подумал, или какой-нибудь самозванец.
        - Шамиль с нами познакомиться хотел? - спросил Шульгин после того, как они обменялись несколькими фразами, уточняющими нынешнюю позицию и расклад сил. - Мы тоже не против. Звони, - он указал на аппарат, висящий на столбе в шкафчике, похожем на открытый спереди скворечник.
        - Что сказать?
        - Скажи - встретимся на нейтральной территории. Можно - в ресторане «Затишье» в Железноводске. Пусть выезжает прямо сейчас. Один. С тобой будет двое. И нас двое. Шутить не советую, видел, чем может кончиться.
        Алжамбек, запинаясь, долго пытался объяснить хозяину, как вышло, что семеро не сумели справиться с одним, ну, пусть с двумя «гастролерами». Но деваться Шамилю все равно было некуда, ситуация требовала разрешения или хотя бы прояснения.
        «Затишье» Шульгин выбрал не случайно. Лично ему там бывать не приходилось, но на планах и фотографиях он приметил это заведение, топографически и тактически расположенное очень удобно для подобного рода встреч. Главное, подобраться к нему с любой стороны, кроме повисшего над бурной речкой мостика, и взять штурмом было невозможно, нормальным, разумеется посетителям. Взвод горных егерей с такой бы задачей справился, не без потерь, но справился бы.
        С веранды ресторана был виден и серпантин дороги от самой привокзальной площади, и крутые склоны горы Железной. Но от Шамиля Шульгин сегодня подлянок не ждал, не тот случай. Умные люди предпочитают договариваться, торговаться, а уж открывать боевые действия - в последнюю очередь. Почему и сам Сашка никого из местных даже не ударил, и стволы вернул до единого, без патронов, правда.
        Ехать до точки рандеву им было примерно одинаково, но Шульгин успел раньше, ему не требовалось времени на сборы. А Сильвию он отправил домой, «обеспечивать тылы», пользы при деловой встрече мужчин, тем более кавказских, от нее не было.
        Шамиль, точнее, Шамиль Даулетович, оказался коренастым и полным человеком прилично за сорок. Короткий рыжеватый ежик волос, орлиный нос и слегка оттопыренная нижняя губа придавали ему сходство со скульптурным портретом какого-то из римских императоров. Возможно - Тиберия.
        Он хорошо помнил восточную мудрость: «Человеку, обладающему знанием, приличествует важность». Так и держался. А как же. Мало что ученый человек, проректор института, так еще и «смотрящий». Неизвестно, что выше котируется по горской «табели о рангах», а он ухитрился совместить обе эти статусные позиции.
        Как в советское время один знакомый карачаевец совмещал в ауле должности завмага, парторга и муллы.
        Достаточно было легкого движения его руки, и сразу несколько официантов засуетились вокруг стола на третьем ярусе застекленной веранды, где, кроме приехавших, не было других гостей.
        Меню здесь даже для приличия не предлагали, все было известно заранее.
        Как положено, выпили по одной и по другой, закусили зеленью, холодным мясом, бастурмой, прочими дарами гор и предгорий, приготовленными по рецептам десятка соседствующих здесь народов.
        Наконец, перешли к делу.
        - Из Англии, говорите, приехали? Зачем так далеко, у вас разве своих специалистов нет? - лениво поинтересовался Шамиль, вытирая губы кусочком свежего, прямо с тандыра, лаваша.
        - Есть, наверное, но нам этот нужен. Рекомендовали именно его, - не менее степенно и лаконично ответил Шульгин.
        - Кто рекомендовал? Почему через мою голову?
        - Уважаемый, откуда же мне знать? Мы с вами только что познакомились, и я искренне этому рад. Знал бы вас или о вас раньше, непременно бы нанес визит вежливости. Мы понимаем, что такое этикет, тем более - горский. Но мне дали адрес, дали задание - я приехал и стал его выполнять. С вашими людьми я ведь обошелся правильно? Никого не обидел?
        - Не совсем правильно. Но об этом пока говорить не будем. Кто такой Ибрагим, на которого вы ссылались? Я здесь такого не знаю.
        - Здесь его и быть не может. Он сейчас, наверное, в Бейруте, или в Каире, или в Касабланке. Да где угодно. Ибрагим Катранджи - самый большой человек на всем Востоке и в Африке тоже. В Англии у него тоже есть дела, отели, замки…
        - Катранджи, говорите. Слышал я о таком. Но Африка - это Африка, а Северный Кавказ - совсем другое место. В России находится, слышали, наверное? Видите, везде по-русски написано…
        Шульгин оценил степень юмора собеседника. Для англичан сойдет.
        Однако далее Шамиль продолжил несколько в ином стиле:
        - Но с сильным человеком, где бы он ни находился, ссориться нехорошо. Тут как раз случайно еще один парень проездом находится, тоже с ним связан. Давайте сразу все и решим.
        Он щелкнул пальцами, и официант тут же принес из соседней комнаты телефон на длинном, волочащемся по полу шнуре.
        Номер, который он набрал, был совсем короткий, явно не городской.
        - Шамиль говорит. Мы вас ждем, подходите…
        Шульгин насторожился. На такой вариант у него расчета не было. Партнер, разумеется, мог и блефовать, любого из своих людей выдать за человека Катранджи. Но вряд ли. У провинциального босса бандитов под руками может быть сколько угодно, а вот толкового актера, готового экспромтом сыграть роль перед людьми, о которых «постановщику» ничего не известно и которые на самом деле могут быть посланцами славящегося своим крутым нравом миллиардера, - вряд ли.
        Так что придется импровизировать на ходу и в случае чего полагаться только на самого себя. Резервов никаких, кроме Иван Иваныча с автоматом в машине. Так не привыкать, бывало и хуже.
        - Если это действительно человек от Ибрагима, мы будем говорить наедине. Вы тут лишний, - отыграл ход Шульгин.
        - Я?!
        - Так точно. Мне неизвестно, какого уровня этот человек и какие слова придется говорить. Поэтому, со всеми извинениями, но попрошу вас подождать за пределами прямой видимости и слышимости.
        Шамиль поморщился, но в остальном сохранил невозмутимость и радушие.
        - Хорошо. Он подойдет, я уйду.
        Ждать пришлось совсем недолго. Очевидно, «человек Катранджи» приехал сюда одновременно с Шамилем, а то и раньше, сразу после звонка Алжамбека.
        Он вошел, отстранив рукой официанта у портьеры, стройный, с густой, зачесанной вбок и назад черной шевелюрой, пышными черными усами и небольшой бородкой. Одетый, несмотря на февраль, в светлый тропикалевый костюм.
        Хозяин стола встал и, слегка поклонившись, удалился в боковую дверь. Весь его облик показывал, что если что-то пойдет неправильно, рассчитывать на прежнее гостеприимство гостю не придется. Да Шульгин и так не сомневался, что финал встречи может оказаться резким в гораздо большей степени, чем ее начало.
        Мужчина подошел, поклонился скорее по-японски, чем по-восточному. Отодвинул свободный стул, сел. Шульгин только на мгновение встретился с ним взглядом, тот сразу опустил черные, отсвечивающие антрацитом глаза.
        - Абу Джаалид, к вашим услугам, - представился он и сам налил себе минеральной воды в стакан. - Шамиль сказал мне, что вас прислал сюда уважаемый Ибрагим-бей. Это так?
        - Безусловно. Я не утверждаю, что господин Катранджи сделал мне поручение лично, я с ним не встречался, но от его имени со мной говорил господин Макрай в лондонском офисе по такому-то адресу, дал мне поручение, аванс и подробные инструкции, которые я не вправе ни истолковывать, ни корректировать. И еще он дал мне это. Возможно, на подобный случай.
        Шульгин извлек из бумажника отпечатанную на черном глянцевом картоне серебряными готическими буквами визитную карточку собственного фонда паранормальных явлении. «Исполнительный директор сэр Говард Грин, кавалер Ордена Британской империи», - значилось на ней.
        Любой документ лучше отсутствия такового, это известно со времен фараонов и пайцз Чинхисхана.
        - Мистер Макрай заверил меня, что в определенных обстоятельствах ссылка на этого господина может помочь. Даже за пределами Периметра. Вам это имя что-то говорит?
        - Достаточно много, - кивнул Абу Джаалид с по-прежнему непроницаемым лицом. - А вам - вот это?
        И протянул обыкновенную белую карточку, только с маленькой зеленой эмблемой в углу, сочетающей в себе Ливанский кедр, скрещенные сабли и несколько завитушек, похожих на сильно стилизованные арабские буквы.
        Английский же текст гласил: «Ибрагим Мустафа Кемаль Катранджи. Предприниматель». Ни названия фирмы, ни адреса. Только единственный номер телефона.
        Шульгин повертел карточку в пальцах, зачем-то заглянул на обратную сторону. Вернул владельцу.
        - Понятно, что моя карта бьет вашу, - наконец-то улыбнулся гость. - Поэтому давайте позовем к столу нашего любезного хозяина, будем выпивать и закусывать, как здесь говорят, а дела отложим на более подходящее время.
        И на самом деле, они гуляли в этом, созданном не иначе как Лукуллом, вволю испытавшим муки Тантала, месте почти до самого утра. А на Кавказе иначе и не получится, если не желаешь смертельно обидеть хозяина, который, естественно, будет страшен в гневе. Шамиль, убедившись, что его не «брали на понт» приезжие авантюристы, позволил хозяину ресторана показать, на что он способен. Раз уж занимает без особых проблем столь престижное место.
        Ближе к полуночи появились и девушки, сначала исполнявшие кавказские танцы в соответствии со всеми канонами, в подобающих одеждах и под восточную музыку, а потом плавно перешедшие к западному стриптизу.
        Вообще-то такое даже в столицах не поощрялось, а здесь тем более, но вот именно что «вообще». А в ресторане с отчетливо кавказским колоритом, да для избранных друзей как раз очень соответствовало. Традициям гаремов, искусству «танцев живота» и, главное, вкусам избранных посетителей. И в сочетании с местным антуражем выглядело особенно впечатляюще.
        Абу Джаалид лично проводил Шульгина к месту дислокации, предварительно отправив Шамиля отдыхать, дальнейшее, мол, его не касается. По-европейски пожал руку Александру и откланялся.
        - А завтра в десять утра, уж простите, встретимся и поговорим серьезно, Не возражаете?
        А чего возражать? Себе дороже выйдет.
        Шульгин предложил, как радушный теперь уже хозяин, зайти, пропустить на посошок, но араб отказался.
        Кстати, его русский был совершенно безупречен, даже местный проректор Шамиль ему уступал. Когда-никогда, а акцент проскакивал, у этого же - ни разу. Левитан бы позавидовал, мельком подумал Шульгин.
        Левашова, естественно, в доме давно не было. Сделав свою часть работы, он вернулся в Москву, там тоже было чем заняться, в результате Сашка и Сильвия впервые за долгие месяцы оказались одни в прочном и гарантированном от постороннего вторжения здании. Иван Иванович, устроившийся с автоматом на коленях в беседке возле ворот, был не подвержен знобящему февральскому холоду и солдатскому предутреннему сну.
        Сильвия ждала Шульгина, как делового партнера, даже не переодевшись, несмотря на поздний час, в домашнюю одежду. Выслушала его отчет с бесстрастным лицом, не задав ни одного наводящего или уточняющего вопроса. Решив, очевидно, вначале обдумать полученную информацию самостоятельно, не посвящая партнера в ход собственных мыслей.
        Вместо этого стряхнула под столом очевидно утомившие ее туфли, встала, неторопливо сняла жакет.
        Сашка понял, что сейчас продолжится не доведенная до результата накануне игра. Он знал по опыту, что сам по себе, «по-человечески», факт пренебрежительного отношения к ее прелестям и откровенным притязаниям Сильвию не задевает, не тот у них уровень отношений, но раз уж она повела себя именно таким образом, от своего не отступится. Другой вопрос, с какой целью? На самом деле просто хочет расслабиться или в предвидении каких-то других вариантов?
        - Пойдем в кухню, кофе сготовим…
        Сама насыпала в турку порядочную дозу смолотого в тонкую пудру порошка, добавила сахар, поставила на огонь и тут же начала расстегивать блузку.
        В ответ на несколько удивленный взгляд Шульгина сказала, смутно улыбаясь:
        - Присматривай за кофе, помешивай, не дай бог, убежит. - И, присев на пуфик, непринужденно, как жена с десятилетним стажем, подняла юбку, отщелкнула резинки, потянула с ног чулки.
        - Ты бы это, - сказал Сашка, - не так чтобы очень. А то в натуре кофе убежит.
        - Отвернись, если мешает, - тон ее был абсолютно равнодушным.
        «Ну и актерка», - подумал Сашка, который и сам был не чужд сцены, и первая его жена тоже играла, пусть и не добралась до главных ролей, но ведь на Таганке!
        Сильвия жикнула застежкой юбки, уронила ее на пол, отодвинула ногой в сторону, начала сосредоточенно освобождаться от тугого пояса-полукорсета с его многочисленными застежками.
        - Ну и зачем это все? - спросил Шульгин. - Баб я, по-твоему, не видел со всеми их приколами? Видел. А уж студентом третьего-четвертого курсов - тем более.
        - Почему четвертого? - спросила, теряя темп, Сильвия, сбросив свой соблазнительный для мужчин, которые прощупывают его во время танца сквозь платье, но туговатый для долгого ношения пояс.
        - А на третьем-четвертом как раз идут циклы, когда вас нам показывают в самом что ни на есть подлинном виде. Я, помнится, в то время и на вечеринки избегал ходить. Такая кисочка к тебе ластится, а вспомнишь, что днем видел, - и атас!
        - Циник ты, Шульгин, - сказала Сильвия, подходя к нему одетая только в трусики, но не те, что вчера, шоколадные, а бледно-зеленые, и такого же цвета, с ничего не скрывающий кружевной отделкой бюстгальтер.
        - Есть немножко, - согласился Сашка, снимая турку с троекратно вспенившимся кофе с огня. - На песке все-таки лучше.
        - Что - лучше? - не поняла Сильвия. Даже она становилась иногда в тупик от его сентенций.
        - Кофе варить лучше, - пояснил Шульгин. Прикинул, стоит ли ущипнуть ее за совсем не поблекшую за последние двести лет, тугую, как у двадцатилетней пассии Маштакова, «глютеус максимум»76, но воздержался.
        «Невместно», - вспомнилось слово из лексикона допетровской Руси.
        С подносом, на котором стояла турка, две чашки и сахарница, Шульгин шел по лестнице впереди, Сильвия, вопреки этикету, на три ступеньки сзади.
        «Стоит ли?» - думал Сашка, сам для себя зная, что не удержится от соблазна, но все-таки пытаясь до последнего сохранять здравомыслие. Зачем она ему? Работе данный адюльтер не поможет, а лишних душевных терзаний прибавит. Аня ведь, наивная душа, и вообразить не может, что ее обожаемый Саша готов переспать с любой женщиной даже из их Братства. Вот только Ирина и воронцовская Наталья были для него «Фелиг аусгешлессен»77. То есть даже мыслей таких не возникало.
        Он поставил на столик поднос. Сильвия повернулась к нему спиной:
        - Расстегни…
        Узкие ленточки скреплялись пластмассовой щеколдочкой с понятной рифленой кнопкой.
        Это Сильвия с Ириной покупали уже в новой Москве, в прежние времена механика была посложнее и требовала сноровки и сообразительности. Особенно в темноте. Так он и сказал.
        - Ты бы знал, насколько это было сложнее еще раньше, - усмехнулась леди Спенсер. Она села на край кровати, медленно-медленно начала наливать кофе в чашечку.
        - Чего ж, видел. На картинках Дюрера, к примеру…
        - Сволочь, - спокойно ответила Сильвия. - Меня еще никто не старил сразу на четыреста лет одним только словом.
        - Ну извини, я просто нигде больше не видел средневекового исподнего…
        - Это еще триста лет сверху, - сказала она. - Интересно, хватит у тебя сил хоть немного реабилитироваться? Это - сними сам… - указала она пальцем на последнюю деталь своего туалета.
        - Ну и как? - спросил Шульгин по прошествии некоторого времени, отодвинувшись на свой край постели, нащупав пачку сигарет и закурив совершенно так же, как неизмеримо сколько времени назад в ее лондонской спальне.
        - Ничего особенного, - ответила Сильвия, - я видела, в той Москве рекламируют какую-то «Виагру». Может, стоит попробовать?
        
        - Голодной куме… - неопределенно сказал Сашка, - я вообще о другом. Как тебе этот Абу Симбел?
        - Абу Джаалид, - машинально поправила Сильвия.
        - Согласен. Абу Симбел - это был такой египетский коньяк в студенческие годы. Помню, пили зимой из горла в холодной электричке. Так как?
        - Это он. Наш. Лихарев, нет - не знаю пока. Но Говард работал на Земле восемьдесят лет. Любой координатор выше третьего ранга должен был его знать, пусть только по имени. А судя по твоим словам, у «араба» зрачки дернулись. И то, что ничего больше не спросил, - достаточная улика. Для любого, причастного к нынешним делам Катранджи, сэр Говард Грин - пустой звук. Даже ты в этом качестве себя еще никак не проявил.
        - Так почему не спросил, как думаешь?
        - Именно поэтому. Сначала растерялся, увидев знакомое совсем по другой жизни имя, потом сообразил, что в любом случае лучше играть по предложенным правилам. Подождем, что завтра будет.
        - А не сбежит?
        - Сомневаюсь. Он себя здесь уверенно чувствует, а с нами поиграть ему даже интересным покажется…
        ГЛАВА 28
        
        Лихарев действительно испытал нечто вроде потрясения, увидев визитную карточку координатора равного с ним ранга, контролировавшего Юго-Восточную Азию и Австралию с Океанией. И что же это получается? Конечно, можно вообразить, что это не более чем совпадение, в этом мире люди носят те же имена и фамилии, что и в прежнем, но в совпадения он не верил. Такие совпадения.
        Если таинственный незнакомец вторгается в сферу твоих интересов, ведет себя намного профессиональнее местных бандитов, держится легко и раскованно, козыряет именем одного из могущественнейших людей за пределами «Свободного мира», одинаково свободно говорит по-русски и по-английски - это отнюдь не просто так. А если вдобавок именно тебе предъявляет визитку бывшего коллеги по очень специфической организации - девяносто девять процентов шансов за то, что и сам он «оттуда».
        Но каким образом сюда проник и, главное, зачем? Зачем ему Маштаков? Перенацелить на себя канал поставок спецтехники? Смешно, умеющему ходить вдоль и поперек времени такие игрушки не нужны. И деньги, которые на них можно заработать, - тоже.
        Остается единственный непротиворечивый вывод. Пришли все-таки за ним, Валентином, а Маштаков - зацепка. Излучение генератора каким-то образом засекли из другой реальности и прибыли посмотреть, кто тут вздумал посягнуть на тайну тайн?
        Но Маштаков - молодец. И наложенное на него заклятье сработало наилучшим образом. Пришелец ведь применил к профессору тот же набор посулов и угроз, что и сам Лихарев в свое время. А он не поддался. Сбросил все на Шамиля, да и то очень аккуратно.
        Теперь остается вопрос - что делать?
        Бежать - некуда, разве что по каналам того же Шамиля - за Периметр, там разыскать самого Катранджи, вкрутить ему тщательно выстроенную легенду, растолковать, что от его имени начала работать целая шайка международных авантюристов, предложить свои услуги.
        На какой-то срок личную безопасность он себе, скорее всего, обеспечит, но попадет в зависимость от восточного деспота новой формации, превратится в очередного наемника, мальчика на побегушках, до тех пор, пока не сумеет и там вскарабкаться к вершинам власти, которая в азиатском варианте ему совершенно не нужна. Стоило ли тогда от Сталина уходить?
        Нет, лучше уж пойти завтра на назначенную встречу, расставить все точки и прочие надстрочные значки.
        Поразительный, но вполне в духе всего уже случившегося факт. Лихарев не узнал Шульгина, хотя совсем недавно говорил с ним глаза в глаза на Валгалле-Таорэре, и Шульгин тоже не помнил о той встрече. Кто сумел стереть у них это воспоминание? Дайяна в каких-то своих целях, или «третья сила», или просто использованная схема перемещения не предполагала фиксации информации в долговременной памяти субъектов?
        Шульгин ждал Абу Джаалида на бульваре недалеко от входа в Цветник, Сильвия и Иван Иванович подстраховывали с безопасного расстояния.
        От пронзительного ветра зашли в кафе со сплошь стеклянными стенами. И им все видно вокруг, и они на глазах у тех, кому положено.
        В принципе, высоким договаривающимся сторонам опасаться было особенно нечего. С Шамилем и его парнями «сэр Мэллони» общий язык вроде нашел, о его деловых и боевых качествах они представление получили и нападать не рискнут, не зная, где его помощники и сколько их. «Араб» для него прямой опасности тоже не представлял. Как и Шульгин для «араба». Они здесь вроде как разведчики воюющих сторон в Швейцарии в годы Второй мировой. Настоящие сражения идут в других местах, а здесь - заповедник для интеллектуальных игр и деловых переговоров.
        Сели в уголке, сняли шляпы, расстегнули плащи. Закурили.
        - Кофе с коньяком?
        - Не возражаю. Говорить будем по-русски?
        - Не имеет значения, - ответил Шульгин. - Но лучше по-русски. В городе имеется институт иностранных языков, и вот эти девочки, - подбородком он указал на скучающих от безлюдья официанток, - вполне могут оказаться его студентками. Вот и станут прислушиваться, просто для языковой практики. А так мы им неинтересны…
        - Резонно. Итак, господин Мэллони, для чего же Ибрагим-бею потребовалось посылать вас сюда, минуя вполне отлаженные каналы?
        - А вы позвоните, спросите, если еще не сделали этого ночью.
        Один-ноль.
        - Мне по рангу не положено проявлять такого рода инициативу. Однако имею достаточно полномочий, чтобы разобраться с сомнительным вопросом на месте.
        Можно сказать, что теперь один-один.
        А вообще-то - стратегический тупик. Оба уже поняли, что партнер блефует, и продолжать перебрасываться мячами - бессмысленно и нерационально.
        И Шульгин решил бросить свой флеш-рояль на стол, а там пусть коллега сам решает, бьется он или нет.
        - Сколько ж мы с тобой не виделись, Валентин? Лермонтов писал: «…как вспомнишь, как давно…» Интересно, что сейчас наш общий друг Григорий Петрович поделывает? Он, конечно, давно помер, это только Каганович до ста дотянул, однако ж там живет, наверное. Волнуюсь за него, не чужой ведь человек…
        Лихарев буквальным образом оторопел. Узнать-то он Александра Ивановича узнал сразу, и по сказанным словам, и по интонациям. Сразу очень ярко вспомнилась их первая встреча. И следующие тоже. Но вот уж его тут встретить он ожидал в самую последнюю очередь. Точнее - вообще не ожидал.
        Тем более видел он Шульгина только в личине Шестакова, о естественном облике понятия не имел. Нынешняя внешность, как показалось Валентину, больше отвечала его внутренней сути.
        Врагом Шульгина он считать не имел оснований, в тех московских делах они были скорее союзниками. Потому сегодняшняя встреча наполнила его радостью и оптимизмом. Все же первый знакомый, по-настоящему свой человек за два с лишним года. С которым можно поговорить на непостижимые для аборигенов темы.
        Но прежде все-таки следует прояснить обстановку. Так он прямо и спросил, каким образом Шульгин сюда попал, в каком качестве и что ему за дело до Маштакова с его партнерами.
        Александр ответил со всей допустимой степенью искренности. Начиная со своего ухода из тела наркома в собственное и в свое время, про события двадцатого и следующих годов в Красной и Белой России. Совсем немного - об Игроках и Великой Сети. Только чтобы стало понятно, какое беспокойство вызвали эксперименты с хронополем в этой химерической реальности, как Новиков нашел установку и записки Лихарева в подвале музея и как, наконец, они сумели сюда пробраться, чтобы посмотреть, что же происходит.
        - Да что мы рассиживаемся? - возмутился Шульгин, подойдя к концу своего рассказа. - У меня съемная вилла, совсем неподалеку. Пошли, там и продолжим. Думаю, нам до утра времени не хватит во всем разобраться.
        Пошли…
        Лихарев только на секунду усомнился, а стоит ли самому отправляться «в логово», и сразу одернул себя. Там ему Шульгин-Шестаков подлянок не делал, а здесь зачем? Смысла ни малейшего.
        Можно бы, конечно, и к себе пригласить, да неухоженно там, Эвелин постоянно предпочитает в Кисловодске жить, опять же без нужды не стоит явку расшифровывать. Он ведь сейчас в гриме араба, и для чего демонстрировать даже случайному наблюдателю связь между ним и мирным обывателем Лихаревым, в неподобающих связях никем и никогда не замеченным?
        До дома Шульгина идти было всего семь минут даже неторопливым шагом.
        - Зайдем в магазин, прикупим чего? - спросил Лихарев.
        - Нема сенсу78, - ответил Сашка отчего-то по-польски. Иногда само собой срывалось на разных языках, без строгой привязки к обстоятельствам. - У нас там кабак во флигеле, в момент чего хочешь доставят.
        Шульгин не имел возможности на расстоянии объяснить Сильвии происходящее, только показал условным жестом, что все в полном порядке. Зайдут в дом сначала они с Валентином, а потом появится и она с Иваном. Тоже сюрприз будет.
        Так и получилось. Они уже сидели в холле в ожидании заказанного обеда, оттягивались по маленькой, когда прозвучал звонок в дверь.
        - Кажется, сейчас тебе опять удивляться придется, - интригующе усмехнулся Сашка и пошел открывать.
        Сильвию, свою бывшую начальницу, в отличие от Шульгина, Лихарев узнал сразу, несмотря на прошедшие годы, совсем другую прическу и общий имидж. Узнал и вскочил, то ли по привычке к субординации, то ли готовясь защищаться.
        - Спокойно, коллега, спокойно, - мило улыбнувшись, сказала она, - мы все уже не те…
        Позволила Шульгину принять у нее плащ, прошла в комнату, присела на угловой диванчик, скромно сдвинув колени.
        - Служба наша кончилась, давным-давно кончилась, и здесь я присутствую в качестве абсолютно частного лица. Никто с вас не собирается спрашивать за прошлые недоработки. Тем более что я, нынешняя, только в самых общих чертах представляю, какие именно трения возникали у вас с леди Спенсер из тридцать восьмого года. В силу известных причин это прошло мимо моего внимания. А в восемьдесят четвертом году наша резидентура прекратила существование, и я вот теперь… - она сделала руками неопределенный жест, - я вот теперь состою членом другой организации.
        Лихарев покрутил головой: «Чудны дела твои, господи!» Столько людей, столько времен и событий, а сейчас все они сидят за общим столом вообще неизвестно где, если признать слова Шульгина о «химере» за истину.
        - Каким образом - прекратила? - спросил он то, что показалось ему наиболее важным и невероятным.
        С тем же чувством, даже, может быть, более сильным, что испытали друзья, когда Новиков сообщил им о роспуске Советского Союза. Все-таки Союз - это не более чем государственное образование, многие недостатки и пороки которого были им очевидны с детства, и крах которого - событие объяснимое. А вот для кадрового аггрианина исчезновение миллионнолетней структуры - это похуже, чем рядовому мусульманину прослушать репортаж с какого-нибудь съезда шейхов и аятолл вроде нашего XX, на котором разоблачен и низринут Магомет.
        - Да так и прекратила. В полосе Главной исторической последовательности. Где-то, наверное, существует. А на Земле - нет, и на Таорэре нет, и бикфордов шнур, с двух концов подожженный, выгорел. Мы вот с Седовой выжили, но ты ее не знаешь, она тебе на смену пришла в семьдесят втором. И ты - здесь. Больше ни о ком не слышала, да я ведь и не была на той Земле после восемьдесят четвертого…
        Действительно, до полуночи и еще позже они курили, заваривали бесчисленные чашки кофе, коньяк тоже исчезал из бутылок быстрее, чем обычно, и говорили, говорили. Было ведь о чем. Вперемежку - о собственных делах, о проблемах своих и чужих миров, о будущем вообще как о философской категории, и в частности как о личных перспективах.
        Шульгину все хотелось спросить о дальнейшей судьбе Шестакова (тут ведь особая статья), но Сильвия при этом была бы лишней. И он все откладывал личную тему на потом.
        Наконец, часу в четвертом, Сильвия, которая могла бы, как старый боцман, пересидеть и перепить здесь всех, собралась на покой.
        - Вы, ребята, как хотите, а я пойду. Прикорну немного. Хорошо время провели. О настоящем деле завтра поговорим. На свежую голову…
        Лихарев посмотрел ей вслед с истинным почтением.
        - Хороша все же. И при этом - умнейшая женщина. Тяжело ей, наверное, без серьезной работы… Как адмиралу в отставке. Она теперь - твоя жена? Или как?
        Валентин выглядел сейчас более выпившим, чем полагалось бы. Разве только отключил соответствующую опцию браслета, чтобы в полной мере насладиться забытым удовольствием - как следует набраться в дружеской компании.
        - Жена она совсем другого человека. Получше нас. А здесь мы с ней партнеры. На задании. Ты что же думаешь? Задание - оно и есть… Неважно, кто тебе его дал.
        Даже если сам себе - все равно.,.
        Лихарев счел эту мысль глубокой. И тут же изобрел еще несколько, того же разряда и качества.
        - Так может, правда, отвлечемся, и ты мне все-таки расскажешь, что там дальше случилось с Григорием? Я ушел в конце января, а ты?
        - В июле меня Сталин в командировку послал, а вышибло - в сентябре. Так что настоящей информацией располагаю только вплоть до конца июня тридцать восьмого. После этого - только газеты и радио. В них ничего плохого о Шестакове не сообщалось. И вообще политика весьма переменилась. Террор прекратился почти полностью, даже реабилитации начались. «Хозяина» новая идея заинтересовала…
        - Ну и давай, просвети… Дело-то вроде прошлое, а если прикинуть - не слишком и давно. Для тебя - раз, два, три, - загнул он пальцы на левой руке. - Для меня.,. - Шульгин задумался. Хмыкнул дважды, не то в насмешку, не то - прочищая раздраженную дымом гортань. - Туда четыре, потом год туда, год туда… А все равно немного! С точки зрения восемьдесят четвертого - сам понимаешь. Наливай!
        - Запросто. Все равно ведь до света не разойдемся. Сколько уже от души не трепался и не пил просто так, без задней мысли…
        - Валентин, а ты не пробовал отсюда на Столешников зайти? - неожиданно спросил Шульгин.
        - Как же, не пробовал! Даже неоднократно. С первого, считай, дня. Глухо. Дом на месте, дверь на месте, а войти - хрен. Да и как бы? Не та реальность.
        - А у меня - получилось. Не сразу, но получилось. Но это тоже настолько отдельно… Шестьдесят шестой, потом двадцать первый, вдруг девяносто первый, и вдруг - аж две тысячи третий. И без всякой системы и без всякой гарантии. Ну вот хочешь, сгоняем на днях, там и посмотрим, пропустит тебя или нет? Интересно, ведь правда? Да, разреши заодно мучительный вопрос. Ты последний раз когда в нее входил?
        - Как раз накануне отъезда из Москвы, 6 июля, как сейчас помню. «Тревожный чемоданчик» захватил.
        - И каким же, скажи на милость, образом наш друг Берестин с подачи твоей сменщицы, проникнув туда в июле же, заметь, но шестьдесят шестого года, обнаружил там антураж именно современный, не тридцатых годов? Папиросы, пиво в холодильнике, костюмы в шкафу, пластинки для проигрывателя виниловые и с музыкой тоже послевоенной. Не говорю уже о деньгах хрущевской печати. Как?
        Лихарев изобразил на лице недоумение.
        - В тридцать восьмом, значит, я оттуда ушел, а в шестьдесят шестом все было на уровне этого года? Забавно. Квартира, конечно, настроена обеспечивать текущие потребности владельца… Но… И, говоришь, никто из моих сменщиков до вашего Берестина там не жил? Да, вопросец…
        И вдруг нечто в его глазах промелькнуло.
        И одновременно та же мысль осенила и Шульгина.
        «Гриша! Григорий Петрович, нарком. Он ведь бывал в квартире и с Лихаревым, и с Сильвией, и Антон туда просачивался. И, значит, его, Сашкина третья ипостась, которая зацепилась за личность Шестакова, вполне могла и дверь открыть, как они с Новиковым в двадцать первом открыли! А если в двадцать первом открыли (чего это вдруг она так послушно, будто лифт по вызову, приехала) и пожили там нужное время, и еще в двадцать четвертом не раз бывали, то в тридцать восьмом она ту же Сашкину личностную характеристику считала, когда Валентин его привел, пустила его, как своего, без всякого блок-универсала. Тем более что и подлинный хозяин рядом был. Так хороший пес никогда не гавкнет на гостя, если ему твердо сказано: «Свои».
        И вполне ведь можно вообразить, что Шульгин-Шестаков так квартирой и пользовались, вплоть до самого визита Берестина. А куда потом делись?
        Лихарев столь широко мыслить не мог, но тоже предположил, что Шестаков, даже и без матрицы Шульгина, туда проникать мог.
        - Слушай, давай это проверим? Сгоняем в Москву, я дверь открою, а ты сумеешь как-то определить по счетчику, грубо говоря, проживал там кто или нет?
        - Попробовать можно, - ответил Лихарев почти безразлично, хотя в глубине души у него вспыхнула острая надежда. Неужто, правда, получится? Вновь войти к себе домой… А уж там,..
        Он не стал из суеверия додумывать идею до конца.
        - Про себя хотел узнать? Расскажу. Ты встречу помнишь, когда Ежова придавили и Сталин твой доклад взял?
        - Обижаешь!
        - А когда хозяин тебя на Политбюро пригласил?
        - Нет, а это когда было?
        - Да вот через неделю и было. Ты из Григория соскочил, он тогда в глубокий обморок свалился, едва к утру оклемался. Я его подлечил, естественно, а там и приглашение на Политбюро.
        - Ну, давай, давай, - Шульгину было страх как интересно узнать о собственных подвигах, случившихся «посмертно».
        Тогда, в тридцать восьмом, в момент возвращения его матрицы в собственный мозг, Шульгин испытывал полное ощущение смерти от инсульта или, скорее, от обширного инфаркта. Больше времени было, чтобы ощутить беспредельный ужас от внезапного перехода в Великое Ничто.
        Сполз на пол вдоль стенки, царапая ногтями обои, в последней, безнадежной попытке удержаться. Обычно на этом все и заканчивается. Потом приходят люди, видят на полу хладный труп с той или иной гримасой на лице, выражают сдержанное сожаление или безутешное горе, независимо от эмоций проделывают от века предусмотренные процедуры - и все. Роскошный мраморный памятник «от партии и правительства» на Новодевичьем или фанерная тумбочка с последующей цементной стелой для «дорогого покойника», это уже существенного значения не имеет.
        А вот Григорий Петрович полежал-полежал, да и поднялся. Потряс головой, соображая, что же с ним было, потер ладонью область сердца. Ничего вроде не болело. Дышалось нормально. Соображалось - тоже. Минут пять, не меньше, он ощущал себя единственно Шестаковым. С тем набором информации, который было решено ему оставить Шульгиным и Антоном. Все, от момента появления чекистов и до встречи со Сталиным. С нужной трактовкой происшедшего. Как и подразумевала теория «матричного переноса».
        Реципиент после снятия матрицы сохраняет память в полном объеме, однако все действия, совершенные им под влиянием «драйвера», автоматически воспринимаются им как собственные, а уж сознание вместе с подсознанием сами подбирают необходимый набор доводов и истолкований.
        По замыслу Сильвии, Лихарева, да и Антона поначалу так все и должно было произойти. Шульгин ушел, нарком остался и впредь будет работать под внешним контролем, поскольку деваться ему все равно некуда.
        Хитрость же Сашки заключалась в том, что он не захотел уходить «с концами». Не столько его заботила судьба Шестакова, а просто он испугался действительной смерти этой своей личности. В исходную он, скажем, и вернется без потерь памяти, а здешняя умрет ведь. В полном соответствии с теорией Станислава Лема.
        Вот и решил - там само по себе, а здесь пусть будет как было. Очередной парадокс, разумеется, но - сделано. И никто больше не сумеет понять и истолковать, что есть истина.
        На шестой минуте автономного существования Шестакова, когда он, как и собирался до своего обморока, подошел на еще подгибающихся ногах к столу, взял не им заваренную чашку не успевшего остыть крепкого чая, нацедил полстакана из предусмотрительно приготовленной и открытой бутылки, его вдруг пронзило.
        Чем - навскидку сказать трудно. Незнакомым, но одновременно и приятным ощущением. Как в постели с женщиной. Да, пожалуй, и лучше. Там сливаешься с чужим телом и духом, а тут - с самим собой.
        Подчиняясь еще не оформленному императиву, он вернулся к окну. Всю видимую перспективу города закрывал обильный снегопад. Ближние фонари, и те терялись в этой белой мути. Хорошо. И в окно смотреть хорошо, и выйти туда тоже недурно.
        Коньяк он опрокинул залпом, как плохой самогон. И сразу все стало на свое место. Но чуть-чуть по-другому. Теперь нарком оставался самим собой, а присутствие второй личности ощущалось рядом, но отдельно. Как в самолете-спарке. Каждый пилот сам по себе, но ведут они одну машину и управление двойное. Кто хочет, тот и возьмет.
        Шульгин тут же для пробы и взял. Продолжая ту же аналогию, подвигал ручкой, покачал педалями, испробовал, работает ли сектор газа. Получилось.
        Никаких потерь памяти, эмоций, характера он не почувствовал. Значит, один Сашка ушел, второй остался.
        Когда вернулся со своей гулянки Лихарев, он ничего не заметил. И только утром Шестаков ему сообщил, что нет здесь больше постороннего товарища Шульгина, «забрали» его те же, кто раньше подсадил, и придется им теперь работать одним.
        Лихарев, похоже, обрадовался. Немедленно связался с Сильвией, обо всем ей доложил. И она тут же явилась лично, уже во второй раз, что свободно можно было расценить как потрясение всех и всяческих основ. Генералы очень редко приезжают, чтобы выслушать доклад майора, обычно все происходит наоборот.
        Немедленно захотела побеседовать с товарищем Шестаковым, и он легко эту беседу, построенную по всем правилам аггрианской психологии, выдержал, потому что Шульгин просто отключился, оставив себе для контроля только аудиоканал. И Сильвия смогла узнать только то, что знал нарком «о натюрель»79 до вчерашнего дня.
        На том и расстались. Леди Спенсер приказала Валентину продолжать разработку, а сама убыла в Лондон, в значительной мере разочарованной. Она ведь договорилась с Шульгиным, что они через два-три дня встретятся в ее доме и там обо всем поговорят по-настоящему, И вот он исчез туда, откуда пришел, а она осталась в неведении о событиях как восемьдесят четвертого, так и двадцатого года.
        Однако, соблюдая слово, данное Шульгину, может быть, исходя из личной порядочности, а возможно, впрок, не зная, как обернутся события, Сильвия придумала способ в любой момент переместить семью наркома в любую точку планеты, на которой гарантированно не случится военных действий надвигающейся Второй мировой.
        Теперь-то это было не так актуально, Шестаков вновь попал в фавор к Сталину, и Зоя с детьми спокойно могла вернуться в собственную квартиру, но что сказано, то сказано.
        А у наркома жизнь пошла интересная. Сталин изучил его доклад, собрал «узкое» заседание Политбюро - он сам, Каганович, Молотов, Ворошилов. Приглашен был также и Вознесенский, только что назначенный председателем Госплана, впоследствии, по словам Сталина, его преемник на посту Председателя Совета Министров, за это Сталиным в 1950-м году и расстрелянный в возрасте сорока семи лет. Вместе с Кузнецовым, кандидатом на пост Генсека, и еще несколькими сотнями человек по «ленинградскому делу».
        Лихарев по обычаю пристроился со звукозаписывающей аппаратурой в соседней комнатке. У них перед началом встречи состоялся пространный разговор с Шестаковым, и все-таки Валентин испытывал труднообъяснимую тревогу.
        - Вы что нам хотели сообщить, товарищ Шестаков? - с располагающей улыбкой спросил Сталин, когда все участники совещания расселись за слишком длинным для столь небольшой компании столом. - Что мы все делаем неправильно и проигрываем Гитлеру по каждой отдельной позиции нашей промышленной политики, оборонной по преимуществу?
        - Никак нет, товарищ Сталин. Я писал - начинаем проигрывать. И в ближайшие два-три года, когда вопрос Мировой войны непременно встанет на повестку, отставание может стать труднопреодолимым.
        - Хорошо. Поправка принимается. Вы также пишете, товарищ Шестаков, что наша военная доктрина неверна и немцы нас непременно побьют, если мы ее немедленно не изменим?
        - Если все будет оставаться как есть, побьют непременно, товарищ Сталин. Два года испанской войны нам это показывают…
        Ворошилов изобразил лицом глубочайшее возмущение и даже воздел руки, но Сталин коротким жестом его осадил.
        - Что показывают? Героический испанский народ во главе с коммунистической партией дает достойный отпор контрреволюции, поддержанной самыми оголтелыми силами фашизма, германского и итальянского…
        Здесь включился Шульгин, которому, по его мнению, терять было нечего. В случае чего он сумеет прорваться, и формула экстренной эвакуации на Валгаллу оставалась при нем.
        - Героический испанский народ, невзирая на свой героизм и нашу всемерную поддержку, эту войну уже проиграл. Начинается агония. Что является неприятным, но требующим немедленного осмысления уроком. Немецкая армия, не успев еще полностью восстановиться после двадцати лет демилитаризации, уже бьет и испанцев, и, к сожалению, наших за счет грамотного использования техники, пока еще не превосходящей нашу, и высочайшей дисциплины и профессионализма… Нам немедленно следует сделать надлежащие выводы…
        Сталин, резко помрачнев, начал, по своей привычке, ходить по кабинету от стола до дверей и обратно, глядя под ноги, покачивая рукой с зажатой в ней трубкой и что-то бормоча.
        Молотов смотрел в потолок индифферентно, ему хватило предыдущего урока, Каганович торопливо писал в большом блокноте, Ворошилов надувал щеки, Вознесенский едва заметно улыбался. Ему, единственному здесь, позиция и спокойная убедительность речи Шестакова понравилась.
        Да они и были представителями одной страты. Сталинские выдвиженцы, технократы без опыта партийной борьбы, но с мозгами. Шестакову - сорок два, Вознесенскому - тридцать пять. К их кругу относились и Косыгин, и Устинов, и еще десяток представителей «молодой гвардии», которые и смогли продлить существование социализма на лишние сорок лет. Но - по падающей кривой.
        Шульгину всегда было интересно, в теле наркома - особенно, а можно ли было все же сделать эту «кривую» - восходящей? Моментами казалось, что да, но только моментами. С этим «человеческим материалом», по выражению Бухарина, - безнадежно. Система негативного отбора действовала безукоризненно. Раз запущенная в восемнадцатом году, она не могла быть пресечена даже тотальным террором. Он знал это на примере пусть только и своего небольшого наркомата. Посадить или расстрелять за явный саботаж или воровство - можно. За лень и глупость - тоже. Но заставить совсем иначе ориентированных людей быть энтузиастами и творцами - никак не получится.
        Помочь десятку истинно талантливых людей делать, что они хотят и могут то, - это возможно. Но для этого придется опять же, по законам этого времени, вывести за скобки, то есть попросту уволить с «волчьим билетом»80, или для надежности посадить в сотню раз больше.
        Потому что тысячи, миллионы людей, кормящихся под сенью академика Лысенко или Первого маршала Ворошилова, при нормальной конкуренции должны обратиться в то, что они есть по сути - в лаборантов и старшин-сверхсрочников. Если же их оставить на местах, то, невзирая ни на какие уговоры и понукания, они будут душить и давить все шевелящееся своей тупой, нерассуждающей и потому бессмертной протоплазмой.
        - И что же вы скажете окончательно, товарищ Шестаков? - спросил Сталин, остановившись прямо напротив него, а Сашку вдруг чуть не разобрал смех. То Андрей был Сталиным, и они смотрели видеозаписи его в этой роли, теперь ему в чужой приходится отвечать на вопросы так же выглядящей личности, могущие стоить головы при неверном ответе. А вот если бы их удалось совместить - Новикова-Сталина и Шульгина-Шестакова. Чудесный бы вышел политический тандем! И Берестин - Верховным Главнокомандующим. Тогда бы мы всем показали!
        Но сейчас не тот случай. Сейчас вопрос уже поставлен, а если ответ будет неверен? И на этот случай Сашка уже все предусмотрел. Прыжок со стула, парализующий удар тому, кто вздумает преградить путь, Сталина сбить с ног, затащить в комнату к Валентину, повернуть ключ в замке. А там или сорваться на Валгаллу, или с пистолетом через кремлевские коридоры на свободу. До Столешникова, Трудно, но реализуемо при некоторой доле везения.
        - Окончательно, товарищ Сталин, я не могу сказать ничего. Не моя компетенция. Общие соображения я вы сказал и написал. Дальше - как вы решите.
        - Это - неглупо сказано, - сочувственно покивал головой вождь. - А товарища Ворошилова, как вы считаете, нам уже пора уволить?
        Четко сообразил Иосиф Виссарионович. Про Молотова, про Кагановича не спросил, а здесь - в самую точку.
        Ну, отвечай, нарком, вообразивший себя умнее Политбюро и почти вровень с продолжателем дела Ленина на современном этапе.
        Как ответишь?
        - Считаю - пора, товарищ Сталин!
        Красный от злобы и страха (наверняка ведь все заранее согласовано!) Климент Ефремович сломал в пальцах толстый красный карандаш, Молотов протирал платком пенсне, Каганович впал в задумчивость, Вознесенский с интересом ждал продолжения мелодрамы. Его лично она пока не касалась.
        - Объяснить сможете?
        - Смогу! - Шестаков сделал движение, чтобы встать, Сталин трубкой указал - сидите.
        - Попросим - объясните. Предпоследний вопрос - кого на месте товарища Ворошилова видите? По поводу товарища Ежова вы нам раньше хорошо предложили.
        А сейчас?
        Сталин наверняка ждал, что Шестаков или замнется, или назовет фамилию кого-то из молодых, успешных, до сих пор не подвергнутых сомнению комкоров и командармов. Своего круга и своего образа мышления. Живых и приличных маршалов у вождя уже в запасе не осталось.
        - Апанасенко Иосиф Родионович.
        Это была бомба. Даже две. Одна Ворошилову, вторая Сталину. Или же - от двух бортов в середину!
        Прежде всего, комкор Апанасенко принадлежал к клану «конармейцев», каждого из которых Сталин знал лично с Гражданской войны, которые пользовались его полным доверием и никто из них под каток репрессий не попал. Разве что совсем незначительные фигуры, да и то по ошибке.
        Во-вторых, среди «армейской интеллигенции» он слыл чуть ли не самым некультурным и необразованным. Даже Ворошилов в сравнении с ним мог считаться аристократом, эстетом. Так что в устах Шестакова такое предложение выглядело более чем странно. Похожим на издевательство. Мол, Ворошилов глуп, так поставьте на его место совсем уже дуболома.
        Однако Шульгин из многих, гораздо более поздних и заслуживающих доверия источников знал, что Апанасенко на самом деле был совсем не таков. Вернее, таков, но только внешне. На самом же деле он отличался громадным природным умом, инстинктивным пониманием законов военного искусства, решительностью и бесстрашием. Причем в отношении начальства - тоже. Включая и Сталина. Спорил с ним, когда считал себя правым, и, в отличие от Жукова, не мандражил под взглядами Ежова или Берии, а мог любого послать «по матушке».
        Направленный (в настоящей реальности) на Дальний Восток наводить порядок после Блюхера, он за три года без истерик, массовых арестов, без непрестанных обращений Б центр за помощью сделал там для укрепления боеготовности больше, чем было сделано за двадцать предыдущих лет. С начала войны гнал и гнал на Западный фронт отлично подготовленные и укомплектованные дивизии, причем у него в округе их не становилось меньше, и эта загадка сводила с ума японских разведчиков и генштабистов. Отчего они так и не решились напасть на СССР даже в ноябре сорок первого.
        В сорок третьем Апанасенко все-таки выпросился на фронт, где и погиб безвременно и случайно, а то еще неизвестно, кто командовал бы Парадом Победы и в каком году.
        Ничего этого, конечно, Иосиф Родионович к описываемому моменту совершить не успел, он сидел в Москве и ждал нового назначения, пока решался вопрос с Блюхером.
        Но ведь Сталин и сам собирался доверить Апанасенко важнейший в то время в стране округ (тогда он именовался ОКДВА - Особая Краснознаменная Дальневосточная Армия), значит, видел в нем нужные качества. А отчего бы не учинить рокировочку - Ворошилова туда, а Апанасенко на его место? Хорошая подсказка, интересно мыслит товарищ Шестаков. И не первый раз уже.
        - Все свободны, - объявил Сталин. - А вы, товарищ Шестаков, зайдите ко мне сегодня еще раз, скажем, в двадцать три часа. Есть у меня к вам дополнительные вопросы.
        Следующим утром Григорий Петрович из простых наркомов вознесся в эмпиреи - стал заместителем Председателя Совета народных комиссаров (по общим вопросам) и кандидатом в члены Политбюро.
        - Фактически Сталин приставил его комиссаром к Молотову и одновременно поручил курировать взаимоотношения оборонных наркоматов, высшего армейского руководства и Генштаба. Нечто аналогичное положению Геринга при Гитлере, - закончил свой рассказ Лихарев. - Жаль, что я не знаю, как там у него дальше дела пошли…
        Шульгин тоже не знал, но мог себе представить. Если Сталин не передумает и не будет сильно мешать, вполне можно предположить, что они с Шестаковым сумеют за два примерно года переориентировать и внешнюю, и военно-техническую политику в стране в духе их с Антоном стратегических фантазий. И тогда Вторая мировая, которая так и так неизбежна, пойдет совершенно по другому плану, в противоположной геополитической конфигурации.
        Только вот еще один неразрешимый вопрос, отчего обе псевдореальности, тридцать восьмого и сорок первого годов, так и остаются в латентном состоянии, где-то существуют, но не имеют развития? В отличие от всех других, и доступа туда нет. Словно бы нажали в видеомагнитофоне кнопку «Стоп», и картинка замерла.
        Получилось ли так оттого, что с самого начала эти реальности были созданы агграми именно в виде своеобразных «макетов», или на них таким образом подействовал взрыв информационной бомбы на Таорэре? Потому, может, и Лихарева вышибло за пределы, что действия Шестакова с Шульгиным перешли некую грань? И не агграми установленную.
        Еще две отложенные Игроками до лучших времен партии? И длится по-прежнему в одной бесконечный июль тридцать восьмого, в другой - октябрь сорок первого.
        Можно, в плане бреда опять же, вообразить, что они потому и остановлены, что взаимоисключают друг друга? Уперлись лбами, как два барана на мостике. Шестаковский вариант предполагает грядущую войну континентальных держав против атлантических, новиковско-берестинский - форсированную победу новой Антанты над Германией и Японией. Вот и сравнялась разность потенциалов, и все замерло там и там.
        В этом духе Шульгин и спросил Валентина.
        - Понятия не имею. Не мой уровень. А вы что же, имеете возможность наблюдать за прошлым и будущим нескольких реальностей сразу? Мы не умели.
        - Да и мы так только, пробуем. С переменным успехом. Однако наша Главная историческая ведет себя именно так, как и должна, если бы ни тебя, ни нас с Шестаковым в ней вообще не было. Так, прошла рябь по воде. Ежов на посту остался еще на год, сменил его Берия, война началась в сорок первом, катастрофически началась. Еле выкарабкались к сорок пятому. Да что я тебе «Краткий курс» читать буду? Заглянешь к нам, сам все узнаешь…
        Довольно долго оба сидели молча, наблюдая, как небо над горами нехотя, с трудом начинает светлеть.
        - Давай разойдемся, вздремнем немного, - наконец предложил Лихарев. - Мне подумать надо…
        ГЛАВА 29
        
        За поздним завтраком от древней истории вернулись к современности. К вопросу их деловых взаимоотношений в сложившихся обстоятельствах.
        Шульгин сразу предупредил, что каких-либо стратегических интересов они в этом мире не имеют, вмешиваться в его естественное развитие не собираются.
        - Нас действительно обеспокоили только непонятные возмущения и деформации континуума, которые, по нашим расчетам, создают опасный резонанс на Главной последовательности и даже в куда более удаленных мирах. Плюс до крайности странный заброс Новикова в псевдомир, который и не «1938», и не наш, но через музей, связанный с тем и с другим. Мы сразу вообразили, что это очередная шуточка Ловушки Сознания…
        Валентин этого термина не знал, как и обозначаемого им явления. Пришлось объяснять в доступной форме, не слишком вдаваясь в подробности устройства Гиперсети. И, разумеется, не упоминая о последней встрече с Антоном и полученной от него информации.
        - Видишь ли, нам показалось, что и этот твой мир - тоже продукт Ловушки, и она начала как бы экспансию. Сначала учинила «музейный мир», именно чтобы подсунуть нам твой генератор и заманить сюда. Черт знает зачем, но выглядит это, в общем, непротиворечиво…
        - А вы, зная о такой возможности, все-таки полезли? Не понимаю!
        Он действительно не понимал. Ладно, у них с Сильвией это была работа, более того, долг, не подлежащий обсуждению, но чтобы люди занимались подобными делами добровольно, имея возможность жить спокойно, в довольстве и достатке… Точно так же он в свои «молодые» годы не понимал тех же альпинистов. И сам предпочитал проводить свободное время не в обледенелых горах, карабкаясь на очередной «пик Коммунизма», а на берегах теплых морей, в обществе красивых и, после приложения необременительных усилий, доступных женщин.
        - Когда в днище корабля или, что хуже, в отсеке подводной лодки появляется течь, лезешь заделывать пробоину, не слишком задумываясь, что вода холодная и простудиться можно, а также и за борт сыграть. Потому как ежу понятно - промедление смерти подобно.
        - Пусть так. Согласен. А затевать игры в посланцев Катранджи - к чему? К хроногенератору вроде отношения не имеет…
        - Мы же не знали, Валентин, что встретим здесь вас, - мягко включилась в разговор Сильвия. - Мы исходили из данного нам в ощущениях. Что неизвестно как и зачем появившийся мир стоит на грани катастрофы, что некий сумасшедший, соорудивший нечто вроде атомной бомбы, вот-вот приведет ее в действие. И разрушит не только свой «дом», но и наши. Методики поведения в таких ситуациях известны. Вам - тоже. Мы нашли путь сюда и начали создавать собственную инфраструктуру. Искать помощников, определять движущие силы здешней истории. Как частность, выявили сеть, внутри которой обретается господин Маштаков. В качестве кого? Паука или пойманной мухи? Это ведь существенно? Что если хроногенератор конструируется по заказу того же Катранджи в качестве орудия для завоевания мирового господства? Вы не дожили до момента, когда ядерное оружие разрабатывали одновременно немцы, русские и американцы, и если бы немцы успели раньше… В подобной ситуации, как вы знаете, практикуется, в зависимости от обстановки, перевербовка, изъятие, устранение. Как главного фигуранта, так и всех, в какой-то мере причастных.
        Пока мы находимся в стадии изучения вопроса, но собственную агентурную структуру, и не только в России, мы начали создавать…
        Лихарев часто курил, потирал левый висок, ворошил волосы, Парик, усы и бороду он снял, темные контактные линзы тоже и сейчас выглядел совершенно так, каким запомнил его Шульгин. Симпатичный улыбчивый парень, умеющий казаться простодушным и недалеким.
        Сейчас он играл растерянность. А также и нерешительность. Вроде как хочет что-то предложить, да не сообразит, на пользу ему это пойдет или во вред.
        - А ваша конечная цель? - решил он слегка выиграть время.
        - До того, как мы встретили тебя, - та, о чем уже сказано. Устранить Маштакова. Скорее всего - забрать его к себе в двадцать пятый. Там ему есть подходящая компания…
        Шульгин вспомнил Удолина и усмехнулся. Чудесная выйдет парочка - гениальный алкоголик и не менее гениальный бабник, по-русски говоря, без всяких научных эвфемизмов. Вот уж наведут шороху в Стамбуле.
        - А если кто из местных в курсе устройства генератора, тех тоже убрать. В безопасное в технологическом смысле место «под гласный надзор полиции».
        - Думаю, это ни к чему, - сообщил наконец Валентин итог своих размышлений. - Все и так под контролем. Полную схему генератора знаю я один. Могу гарантировать, что никаких «потрясений», опасных для вашего мира, не будет. Пробоев пространства-времени, восстановления связей с Таорэрой «до того, как» тоже. Мне это просто не нужно еще в большей степени, чем вам. Мои исследования направлены совершенно в другую сторону. Я интересуюсь проблемой расширения настоящего, а не прошлым или будущим. Мы могли бы договориться…
        - Отчего же не договориться? С полным нашим удовольствием. Нужно понимать, на твоих условиях?
        - Обсудим, - пожал плечами Лихарев. - Я сюда пришел первый, обжился, обустроился. На долю в ваших мирах не претендую. Поводов для обид, даже личных, не вижу. По службе я все указания леди Спенсер выполнял, причем - той. С вами, - он поклонился Сильвии, - мы вообще никогда не встречались. С тобой, Саша, тоже нормально дела делали. Так что считаю совершенно справедливым признать статус-кво де-юре. Если угодно, с подписанием договора о дружбе, сотрудничестве, взаимной помощи и невмешательстве в дела друг друга.
        - Можно и подписать, - кивнул Шульгин. - С единственным дополнением - мы оставляем за собой право на вмешательство, если твои эксперименты все-таки вызовут у нас нежелательные последствия.
        - И как это будет выглядеть на практике?
        - Точно как в нормальной политике. Высадим десант и устраним источник возмущений. Всю реальность целиком оккупировать не собираемся. Но это, разумеется, крайность. Если события приобретут вовсе уж неконтролируемый характер или с тобой что-нибудь случится. Вполне ведь возможно…
        - Как случилось с твоим предшественником, - вставила Сильвия, - шальная пуля - и нет человека. И пошел лавинообразный неконтролируемый процесс…
        - Мне еще вот что давным-давно интересно, - сказал, чтобы разрядить обстановку, Шульгин, - как действительно сложилась судьба того, кто спер у вашего коллеги гомеостат? И сам приборчик - так и ходит по рукам до сих пор или лежит на дне какой-нибудь Оки или Протвы вроде Кольца Всевластья? Неужели его совершенно невозможно отыскать?
        - Увы, - ответила Сильвия. - Гомеостат вовне не излучает. Ничего. Потому и пеленгации он недоступен. Вот по блок-универсалу мы вас легко находили, и Ирину, и Левашова…
        - Все равно интересно. Целый роман вокруг истории с гомеостатом можно накрутить. Надо будет Андрею тему продать…
        - Так принимаете мои условия? - вернулся Лихарев к основной теме. - Вы ж ничего не теряете, в гости будете приезжать, живите, как у мамы, и я вас навещу, только - никакой агентурной деятельности. Я в нашем смысле говорю, - повернулся он к Сильвии. - Маштакова не трогайте, войны с Катранджи не затевайте, правительство тоже свергать не нужно. Договорились? Можно даже под честное слово. Этот мир достаточно прилично устроен, на мой вкус. И если что пойдет не так - сам и поправлю.
        - А если все же - Ловушка? - задумчиво сказал Шульгин.
        - Ну и черт с ней. Мне она жить не мешает. И если мы с вами встретились - значит, остались «настоящими». А если вас эта загадка волнует - изучайте, ради бога. На эти исследования я вам лицензию выпишу…
        Возразить на слова Лихарева было нечего. Если они согласились на «подарок» Антона в виде реальности «1920» и проявляют живой интерес к реальности «2056», отчего же не признать и за Валентином права на свой кусочек счастья? В полном соответствии с преамбулой американской конституции. Пусть живет и кормится.
        Шульгину к случаю вспомнился старорусский бюрократический термин: «Дать ему волость в кормление». Сейчас принято считать, что это означало - «для удовлетворения пищевых потребностей», на самом же деле в виду имелось совсем другое: «кормление» от слова «кормчий», то есть рулевой. И значит, «назначить боярина имярек управляющим волости такой-то». И ничего оскорбительного и двусмысленного. Посмеялись.
        - Раз договорились, шампанского надо спросить, отметим договорчик. И я с вами планами своими готов поделиться. По вчерашнему вопросу и вообще.
        - Давай, давай, - Шульгин позвонил в ресторан, и буквально через пять минут явился посыльный с корзинкой, где помещалось шесть бутылок уже замороженного шампанского на любой вкус, от брюта до полусладкого.
        Планы у Лихарева были если и не наполеоновские, то около того. Шар-анализатор, даже лишенный связи с центральным процессором на Таорэре, все же неплохо выполнял свои обязанности и в этом мире, особенно когда Валентин сумел согласовать его с секретными входами в российский и общесоюзный информационный центры. Поэтому он был в курсе почти всего, происходящего на Земле, и мог строить прогностические модели возможного развития событий с высокой степенью достоверности.
        Да очень высокая ему и не была нужна. Не те времена, и не те цели. Сейчас ему было достаточно общего расчета соотношения сил на геополитической арене, подобия метеорологической карты грядущих ураганов, ливней и засух, чтобы знать, к чему готовиться, какие акции покупать, а какие сбрасывать. Ну и упредить кое-что, кажущееся совсем уже неприемлемым по эстетическим и этическим причинам.
        - Катранджи, к примеру, я интересуюсь просто как наиболее сильной фигурой в Хаосе (это я так для себя называю все, что по ту сторону Периметра). Их там много, похожих, но этот - крысиный волк. Он мог бы стать полноценным диктатором, в исламском мире точно, но пока ему этого не надо. Предпочитает маневрировать между цивилизациями. Он и здесь неплохо устроен.
        - Я знаю, - сказал Шульгин, - я его тоже быстро вычислил. Вообще, в идеале, стань он чем-то вроде Генерального Халифа, это бы здорово разрядило ситуацию. С большим, авторитетным, но в военном смысле слабым государством ТАОС иметь дело было бы куда как проще. Потом организовать еще какую-нибудь Индокитайскую федерацию, и получился бы полноценный трехполюсный мир.
        - А зачем? - осведомился Лихарев. - Не помнишь такой термин XIX века - «кошмар коалиций»? Сразу бы этот кошмар и начался, непременно и немедленно. Я тут третий год живу, вник уже. Дипломатам таосским неимоверно скучно. Между собой разговаривать не о чем, а добротную многоходовую комбинацию с Аргентиной против Чили, Бразилии и Республики Соломоновых островов затевать тоже без толку. Зато если появится то, о чем ты сказал, вот тут они развернутся. И парочка периферийных, но вполне мировых войн обеспечена. Нет уж, пусть все остается как есть.
        - Про «Черный интернационал» что скажешь?
        - Да ничего для тебя полезного не скажу. Вполне маргинальное движение для выпускания пара, возможности пристроить к увлекательному, не слишком обременительному делу сотню-другую тысяч «пассионариев», как здесь принято выражаться, ну и перетеканию капиталов из рук в руки. Как помнится, в Одессе времен Гражданской войны среди тамошних спекулянтов чуть не целый год из рук в руки переходила затертая транспортная накладная на вагон лимонной кислоты в Архангельске (до которого тогда было дальше, чем до Марса), давая возможность людям заработать «на разнице». Так что пусть развлекаются, они меня не волнуют. По крайней мере, не дают «свободному миру» окончательно зажиреть и деградировать. Гораздо больше интереса для меня представляет Россия. Тут есть к чему руку приложить. Вы, может, слышали, что имеется в Москве Великий князь, который при случае может претендовать на Престол?
        - Не только слышали, но и лично удостоились лицезреть во время прогулки в Александровском саду. Представительный мужчина.
        - Так точно. Я тоже посмотрел на него, послушал выступления, труды его почитал и решил, что надо его царем делать…
        - Размах, однако, - вставила все это время молчавшая Сильвия, занятая дегустацией разных сортов шампанского.
        - Чего же не поразвлечься, особенно если к этому есть все предпосылки. Исторические и политические. Да и меня, как вы знаете, поначалу в царедворцы и готовили. При Сталине такая роль мне не понравилась, а при законном Государе, да восстановив Закон о вольности дворянства, очень может приятно получиться…
        - Хорошо, Валентин, - подвел Шульгин итог чрезмерно затянувшихся переговоров (хотя история знает случаи, когда по меньшим поводам они и по месяцу длились, и дольше), - будем, как говорится, дружить домами. На принципах полного суверенитета и незыблемости частной собственности. Я только хотел бы предложить в ближайшее время навестить нас в нашей Москве и обсудить с Олегом Левашовым те характеристики генератора, которые могут представлять опасность. Я тут не спец, а он тебе на пальцах объяснит.
        - Никаких возражений. Рад буду увидеть настоящую Москву и познакомиться с выдающимся специалистом. Когда скажешь. Могу прямо сегодня. У вас ведь, думаю, больше нет необходимости встречаться с Маштаковым, Шамилем и компанией…
        - А я бы встретилась, - отставив бокал, сказала Сильвия. - Жаль оставлять столь пылкого мужчину в расстроенных чувствах.
        - Это мы в любой момент устроим, - заверил ее Лихарев.
        ГЛАВА 30
        
        С одной стороны, тяжесть с сердца Шульгина свалилась. Живет там Валентин Лихарев, ну и пусть живет. Опасных глупостей он не допустит, особенно после консультаций с Левашовым. И свой мир намеренно гробить не станет. А с другой - они с Новиковым посидели, пораскинули мозгами и выявили отчетливые нестыковки во всем происходящем. Главное, картина, нарисованная Лихаревым, не очень совпадала с той, что им изобразил Антон. Даже - очень не совпадала. Валентин, естественно, не мог знать всех тонкостей и подробностей, очевидных при взгляде на картину мироздания, или Сеть, извне.
        Но ведь и Антон не сообщил им о присутствии там Лихарева, его прыжке через пропасть «в два шага», наличии в распоряжении бывшего координатора действующей аггрианской аппаратуры. Не знал? Не захотел?
        И то и другое равновероятно. При условии, что он работает «под контролем». Нет, главное-то он сказал - делайте что хотите, следите за обстановкой и сами отвечайте за свои действия. Все остальное - продолжение Игры.
        - Может, бросим, и нехай оно все катится? - предложил Новиков.
        - Да можно и бросить. Пусть каждый сам хоронит своих мертвецов. Вы все свободно можете самоустраниться. А я останусь так, присматривать. Не зря же я этого парня, Ляхова, завербовал? Что-то ведь там, у Валентина, должно произойти? С его ведома или случайно, но должно. Эта самая стыковка-расстыковка. Вот этот момент я и хочу отследить. В лихаревские дела мешаться не буду, как и обещал, до последней крайности. Но кой-какой оперативный задел создам.
        На том и порешили.
        До «времятрясения», вычисленного в Сети, оставалось еще больше полугода локального времени.
        Шульгин совершенно освоился в Москве настоящей, регулярно, словно бы в качестве туриста, наведывался в лихаревскую, и они там нескучно проводили когда день, когда и неделю. Валентин привозил с собой Эвелин, чтобы не закисала в провинции, и тогда они, бывало, переходили из мира в мир, как из комнаты в комнату. Вернее - именно так.
        Подруга Лихарева разобралась в сути происходящего легко и быстро и подружилась и с Сашкой, и с Сильвией, Ириной, Анной, которую тоже пришлось взять сюда. Не может же жена месяцами терпеть трудно объяснимую разлуку. Не Пенелопа все-таки.
        Соответственно подтянулся сюда же и Берестин. Образовалась целая маленькая колония в собственном будущем, которое, несмотря ни на что, было как-то милее под себя построенного прошлого, И в то же время все понимали, что это тоже ненадолго. Оставаться тут совсем не собирался никто. Это получился как бы совместный выезд на дачу, точнее, в экзотическое путешествие, в Индию или на Багамские острова.
        Точно так же они съезжались в Новую Зеландию или месяц-другой гостили у Ростокина.
        На Главную последовательность их появление в «2004» году не влияло, то есть влияло в той мере, как любая деятельность обычных людей, занятых собственными заботами, на общий исторический процесс. Наверное, перемещение из рук в руки и из банка в банк сотни-другой миллионов долларов как-то отразится на еще не существующем будущем, но судить об этом «изнутри» невозможно. Развилок от этого пока что не возникало и не предвиделось. А там кто его знает? Вдруг от встречи Новикова с Султаном как раз и пойдет новый вариант? Ну и что, с другой стороны? Припугнули не слишком крутого бандита, поставили его на место, что, от этого мир перевернется? Из прессы известно, сколько таких главарей ОПГ и просто волков-одиночек за последние пятнадцать лет перестреляли в разборках, посадили в тюрьмы и вынудили сбежать за границу. И что? И власть не поменялась, и всеобщего процветания не наступило. Может, нравы в обществе слегка смягчились, на шажок продвинулись к чуть более цивилизованному капитализму.
        Кстати, Султан и его команда с тех пор знать о себе не давали. Не слишком доверяя такому миролюбию, Новиков всех выделенных ему Воронцовым роботов перестроил под детективов высшей квалификации, сочетающих в себе качества лучших оперов МУРа и старших офицеров спецназа ГРУ. Дал задание полностью вскрыть систему их группировки, выходы на властные структуры любого уровня и при малейшем намеке на желание взять реванш или банально отомстить, рубить под корень. Невзирая на лица. Желательно чужими руками, но в случае чего можно и собственными. Как когда-то сострил Новиков в адрес Левашова: «Мы хоть и толстовцы, но с пулеметами».
        При имеющемся техническом обеспечении, от «шаров» до блок-универсалов, а также и земной техники работы тут было на пару дней.
        И сразу же выяснилось, что Султан и кое-кто повыше отнюдь не смирились с унижением, напротив, они развернули бурную, но пока еще подготовительную деятельность. С привлечением друзей и покровителей принялись выяснять все, что можно, о сути и реальном статусе обитателей квартир в переулке, их связи в военных и военно-морских кругах, в преступном и околопреступном мире.
        Акция устрашения планировалась масштабная, предусматривающая и физическое устранение дерзких с предшествующими мучениями, и отъем всех финансовых активов, движимого и недвижимого имущества тоже. Аналитики и тактики среди друзей и покровителей Султана имелись неслабые, предусматривающие самые разные варианты возможного развития операции. Вплоть до того, что ими было установлено - ни одна часть или подразделение морской пехоты, дислоцированные в европейской части страны, в указанное время в Москву вооруженных тяжелым оружием нарядов не высылало. Проездом из Чечни к местам постоянной дислокации соответствующих описаниям бойцов на тот момент также не регистрировалось. Ну и так далее…
        Люди к делу были привлечены настолько серьезные, что Новикову с Шульгиным стало даже несколько смешно. Вот как они тут живут. Два серьезных мужика надавали по ушам одному уголовнику, а вопрос вышел чуть ли не на уровень Администрации Президента, Правительства России, Правительства Москвы и еще нескольких «силовых ведомств».
        Потому как нарушен привычный порядок вещей. Каждый давным-давно знает свое место, свой помеченный, как собачкой у столбика, участок, предел своих полномочий и нормы откатов.
        А иначе что же это будет? Новый передел? Или беспредел?
        В советские времена, как помнил Новиков по своей журналистской работе, приткнут известного всей Москве авторитета, начальник райотдела перекрестится от облегчения, что одним геморроем меньше, и все на этом. А простые «воры в законе» участкового как огня боялись, потому что мог достать из кобуры старый «ТТ» и применить без особых проблем.
        Как только стало известно, что завтра ими займутся всерьез, даже по часам и минутам акция уже расписана, Андрей сыграл тревогу.
        Берестин переоделся в мундир генерал-полковника морской пехоты. Из здешних фильмов и телепередач было известно, что три большие звезды на погонах - это минимально для самоуважения. Ниже идут сразу майоры. Взять для дела хотя бы БТР-60ПБ - неплохо, но на улицах благополучной столицы несколько грубовато. Зато «Хаммер» - в самый раз. Подумают, что Филипп Киркоров с концерта едет. Пять бойцов в той же форме - достаточно. Еще один наряжен в мундир начальника московской ГИБДД, с его же лицом и голосом. Этого мужика все постовые и патрульные хорошо знают. Боятся, кстати.
        Новиков и Шульгин по старой памяти натянули спецкостюмы. Нынешняя Москва, конечно, даже ночью переосвещена фонарями и рекламами, однако по дворам еще можно найти места, где похожий на Ихтиандра монстр останется невидимкой до «крайнего» (чтобы не сказать - «последнего») момента.
        Это ведь их город, в конце концов. Родной, Отлучились на двадцатку лет, и сразу к ним стали относиться не по-людски. Да и кто? Султан какой-то! Мишку с Марьиной Рощи знали, Косого с Переяславки, даже о Толике-офицере, что Рижский вокзал держал, были в курсе, хоть и не пришлось пообщаться, но с той публикой всегда договаривались то кулаками, то через бутылку.
        Шульгин очень ко времени вспомнил, что он ведь тоже работал под Леньку Пантелеева. Даже пролистал нужную литературу и посмотрел серию из кинофильма «Рожденная революцией», где романтизированный Ленька геройствовал.
        Интересная будет сегодня ночка!
        Предварительно, пользуясь вышеупомянутой техникой, они забили все каналы информации врагов и «друзей». Под друзьями подразумевались правоохранительные органы, среди которых далеко не все являлись «оборотнями в погонах». Районные прокуроры получили приказы Генерального возбудить дела и устроить обыски в офисах таких-то фирм. Управления собственной безопасности отделов и отделений милиции, тоже по приказам свыше, внезапно начали повальный шмон в кабинетах подконтрольных товарищей, когда незарегистрированный патрон в сейфе уже становился поводом. ФСБ возбудилось, получив сигнал, что прокуратура на корню куплена пресловутым олигархом, и если ее немедленно не осадить, наломает антигосударственных дров.
        В итоге операция Султана и его хозяев посыпалась в самом начале. Да и как иначе? Жоре Горьковскому от абсолютно секретного и совершенно надежного источника сообщили, что караван из шести «КамАЗов» с контрабандой и наркотиками будет перехвачен под Александровом ФПС и Госнаркоконтролем, и стуканул не кто иной, как один из ближайших помощников Султана. Тоже тревога, но уже другая, по иной системе связи.
        Перед выходом из квартиры Новиков, проверив снаряжение, допивал свою чашку кофе с сигаретой. Ирина, будто обычная русская жена, стояла, оперевшись спиной о кухонную стенку. Смотрела на него не тем взгядом, что подходил к случаю.
        - Андрей, мне нехорошо на душе. Может, не стоит?
        - А может, ныть не нужно? Я что, первый раз?
        - Но вы же сейчас убивать идете? Просто так. Зачем это?
        - Просто так никто не убивает. За исключением сумасшедших и алкоголиков. Тебе, помнится, не понравилось, когда я той ночкой кого-то там пострелял. Тоже переживала. Если б не стрелял, лучше было бы? Меня на улице замочили, тебя в подворотне впятером поимели. Нормально?
        Ирина прикусила губу, опустила глаза, ничего больше не сказала.
        - Тогда мы поехали. Сотовые при нас. Удобная, кстати, штучка. Звони, если что.
        Будто бы в двадцатом году, спустились они с Сашкой вниз, сели в машину, не в «шестисотый» «мере», и не в «БМВ» «семерку», а в маленький «Судзуки-самурай». Почти привычный «Виллис». За рулем - робот Иван. И три автомата на троих, не считая пистолетов и прочего.
        Хоть поразвлечься!
        Списочек был и у Берестина, и у них тоже. Те, кто сегодня должны погибнуть во внутренних разборках, были помечены синим карандашом. Кого перехватит Берестин в своем обычном армейском стиле - красным. Остальные, самые интересные, которых Андрей с Сашкой оставили себе, - никак не обозначены. Просто на всякий случай.
        - С кого начнем? - спросил Шульгин.
        - Давай с Горьковского. Сразу все связи обрубим.
        А потом депутатами займемся.
        Жестоко все это, кто же спорит! Без санкции районного прокурора, без адвоката, без камеры СИЗО с телевизором, водкой и девочками, без суда двухгодового, который даст или «в пределах отбытого», или «девять лет условно». А если вот ты лично знаешь, что перед тобой холодный убийца, организатор десятка тяжчайших преступлений?
        Позволить вершить незаконное правосудие другим - это, может быть, и неправильно. Другие - они бывают всякие и завтра же начнут злоупотреблять. Но ты ведь - знаешь? Как в известном с молодости фильме про комиссара Миклована «Последний патрон». Тот тоже знал, что его клиента суд оправдает, вынуждал на сопротивление и - стрелял. Лицом к лицу, ствол к стволу - кто успеет, тот и прав.
        А у этих - у них правосудие законное?
        Жора Горьковский, самый главный на сегодняшний день в Москве вор, жил на Рублевском, где же еще?
        Слава богу, разговаривать с ним было не о чем. Через забор они переправились спокойно. Под проволокой колючей подлезли, подперев нижнюю нитку колышком, спрыгнули на мягкую весеннюю траву. Телекамеры, если они и были, их костюмы не фиксировали.
        Просочились между кустарниками к заднему фасаду нелепо громадного дома, не стали затрудняться карабканьем по стенам и взламыванием окон. Обошли понизу с двух сторон. Удивительно, но даже охранника на крыльце не было. Он сидел в прихожей за незапертой от ощущения полной безопасности дверью. Его бы и Новиков снял запросто, но Шульгин это умел лучше.
        Горьковский, мужик почти шестидесятилетний, но крепкий и в полной силе, с модной трехдневной щетиной на щеках и побородке, отдыхал перед телевизором. На удивление, молодых девушек с ним не было, да и немолодых. Сотрудников и советников не присутствовало тоже. Бутылка виски на столе, вазочка со льдом, три телефона в ряд. И - ноутбук включенный, мелькают строчки по экрану.
        На плазменном полутораметровом экране по «Дискавери» показывали гонки на американских чопперах.
        «Он?» - взглядом спросил Новиков у Шульгина, чтобы не ошибиться невзначай.
        «Он», - движением свободной от автомата руки подтвердил Сашка.
        Андрей никогда не был сторонником предсмертных разговоров с клиентом, хоть информативных, хоть душеспасительных. Но сейчас молча выстрелить в ничего не подозревающего человека ему показалось неправильным.
        - Жора, - окликнул его Новиков.
        Тот резко обернулся, сделал попытку встать, но передумал. Неожиданно возникшие в его тихой обители люди выглядели слишком необычно для его стереотипной реакции.
        - Я. Что надо? Вы от кого? О чем говорить будем?
        - Да особенно и не о чем, Султана ты пасешь?
        - Я. Какие проблемы?
        - Сказал же - никаких. Просто надоели вы нам…
        Шульгин от бедра воткнул две пули из «Хеклер Коха» с очень длинным глушителем точно над правым ухом вора. Тут есть особая тонкость. Чтобы на автоматике выстрелить два раза, нужно поймать момент срыва курка, и тут же отпустить палец. Стрелковый шик, если угодно. Хлопнуло на уровне звука разбитого капсюля. Новиков и то почти ничего не услышал. А уж на улицу тем более не донеслось ни звука.
        Что там полетело на шторы и обои - это подробности для художественных фильмов. Все равно из его не такой уж умной, как оказалось, головы крови вылилось раз в сто меньше, чем он пустил только лично.
        - Пошли. Тем же путем и без шороха.
        - Давай лучше сначала запалим домик. Чтоб с концами и наглядно!
        - Согласен. Открывай все газовые краны, и гранату с двадцатиминутным замедлением.
        - До других дач не достанет?
        - Вряд ли. Тут по сто метров в любую сторону…
        Уже подъезжая к Окружной, они увидели, как здорово пыхнуло. Аж весь горизонт засветился.
        Часов до трех ночи Андрей с Шульгиным занимались персонажами, сложными в «обслуживании», но стопроцентно виноватыми в мокрых делах. В равной пропорции из враждующих группировок. Стрелять в депутата, хотя бы и взявшего десять миллионов «зеленых» за заказанный братвой закон, Новикову как-то претило. При том, что раньше ему приходилось стрелять и в совершенно невиновных людей. Лично невиновных. Но воюющих с оружием в руках не на той стороне.
        Вооруженных боевиков на исходных позициях и на марше зачищали бойцы Берестина. Ему это нравилось. Какая-никакая, а война. Тем более, в отличие от других - общественно полезная.
        Когда начали стрелять друг в друга милиция, ФСБ, ОМОН и СОБР, одни штурмуя воровские «малины» и «блатхаты», а другие их же отчаянно обороняя, совершенно потеряв ориентировку, кто кого крышует, кого защищать, а кого мочить, Новиков решил сворачивать свою часть операции. Дальше разберутся без нас.
        По предварительным подсчетам, московский преступный мир, во всех его видах и сущностях, поимел сегодняшней ночью свою Курскую битву. Или нет, скорее - Перл-Харбор. Что там будет дальше, трудно сказать, но утренние программы телевизора и радио прямо-таки лопались от восхищения, смешанного с ужасом. В зависимости от ориентации, своей и спонсоров.
        Тут и проявила себя предварительная работа Андрея с друзьями политологами и информациологами. Материал они получили добротный да еще подработали в меру темперамента и фантазии.
        Официальные и официозные81 каналы еще как-то сдерживались, прочие несли полную ерунду.
        Говорили и о переносе президентской идеи «мочить в сортире» на московские улицы, и мятеже предназначенных на заклание «оборотней в погонах», о новом издании «гангстерских войн», о схватках этнических группировок за передел сфер влияния.
        Число убитых и задержанных тоже сильно колебалось, от десятков до тысяч, Примерно так же разнились данные о погибших у Белого дома и Останкино в октябре девяносто третьего.
        Интересно получилось с депутатами разных уровней. Достоверно была установлена гибель всего лишь трех, которым «желтая пресса» и раньше приписывала тесную связь с криминалом, зато вдесятеро большее количество просто исчезло. Закатаны в асфальт или подались в бега? Несколько позже прошла информация, что кое-кто из них, пользуясь дипломатическими паспортами, оперативно пересек границу, остальные же просто растворились на необъятных просторах Родины.
        - И чего же вы добились? - спросила Ирина Новикова. - Неужели вправду вообразили, что таким образом можно ликвидировать преступность? Или инстинкты потешить захотелось? Скучно стало? - Лицо ее выражало явное осуждение, чуть ли не неприязнь.
        - Да ты что? Преступность ликвидировать невозможно в принципе, и ты это знаешь не хуже меня. Разве только снова мне Иосиф Виссарионовичем стать и учинить тридцать седьмой год теперь уже для «социально близких»? Минимальный срок за любое правонарушение и даже за умысел - десятка, для всех ранее судимых - бессрочное превентивное заключение. И все равно не поможет. Мировой опыт показывает. Мы просто обезопасили себя на ближайшие годы, ну и заодно слегка взбудоражили общественное мнение, восстановили кое-какую социальную справедливость… А самое главное, знаешь что? - он приблизил губы к уху Ирины, будто опасался подслушивания, и прошептал, как страшную тайну: - Это были маневры. Просто маневры. Командно-штабная игра с боевой стрельбой. На случай, если потребуется учинить нечто подобное в масштабах пошире. Теперь ясно, что у нас и здесь получится. Средства связи у них очень подходящие, сплошная компьютеризация опять же. И общественная психология. Даже в восемьдесят четвертом ничего подобного не было…
        ГЛАВА 31
        
        Наряду с собственными занятиями в «2004» и «1925» Шульгин продолжал внимательно наблюдать за происходящим в «2005», у Лихарева.
        Он ведь уже включил в дело Ляхова-первого, обучал его по стандартной программе полевого агента, время от времени посылая на стажировку в параллельное время. Там Сашка издали познакомился со своим двойником, то есть просто посмотрел на него на улице, чтобы свыкнуться с самим фактом такого парадокса, ну и обратить внимание на некоторые отличия в манере поведения и стиле речи.
        Момент некоего события, долженствующего инициировать кратковременное соприкосновение реальностей, приближался, а причина его по-прежнему была неизвестна. Неясно даже, причастны ли к этому Лихарев с Маштаковым, или это будет следствием непознанной закономерности столь близкого сосуществования «мировых линий», выражаясь языком церковного догмата о сущности Христа: «Нераздельных, но неслиянных». А то и ответным ударом Ловушки. И даже не целенаправленным ударом по конкретной цели, а так, эпизодом заградительного огня по площадям.
        Шульгин, посоветовавшись с Левашовым и Новиковым, решил, что следует предпринять кое-какие превентивные меры, тоже парадоксальные, но с Ловушкой иначе нельзя. Для того чтобы смогло произойти взаимопересечение обоих Ляховых в одной и той же точке пространства в точно рассчитанный, один раз уже случившийся момент, необходимо доставить туда второго. То есть буддийский «хлопок одной ладонью» состоялся, теперь нужно воспроизвести его двумя. И посмотреть, что из этого проистечет.
        Андрей и Сашка настолько освоились с жизнью в Российской Державе, что организовать перевод Ляхова-второго в Особый корпус с последующим направлением в Израиль труда не составило. Вадим и сам предпринимал определенные шаги в этом направлении, только подходящей протекции не имел, и шансы стать миротворцем были у него минимальные. Даже рядовым ординатором в госпитале в Хайфе, не говоря о подполковничьей должности старшего врача отдельной бригады.
        Однако очень скоро для Ляхова из «2005» начались чудеса. Его рапорт запорхал по инстанциям, с удивительной легкостью обрастая нужными, весьма благожелательными резолюциями, Вдобавок за год с лишним до срока из зауряд-лекаря82 он был произведен в военврачи третьего ранга и получил заветные широкие погоны без звездочек.
        Коллеги устроили по этому поводу торжественный ужин в офицерском собрании, поздравляли, значительно улыбались и поднимали глаза к потолку, намекая на высоких покровителей.
        Начальник госпиталя тоже поздравлял, хотя был сильно удивлен. Ни представления к чину, ни аттестации он не подписывал. Но не станет же провинциальный штаб-офицер обращаться за разъяснениями в Округ или Главное военно-медицинское управление? Себе же и навредишь. Гораздо правильнее держаться со свежепроизведенным товарищем ласково, а при случае намекнуть, что неплохо бы Вадим Петровичу напомнить где-нибудь там, что служит такой вот военврач второго ранга Короленко, и хорошо служит, и главное - долго, а «первого» до сих пор не получил.
        Как только требуемое назначение состоялось, Левашов сообщил друзьям, что мировые линии еще сблизились, причем не экспоненциально, а скачком. Следовательно, они могут со своей стороны управлять процессом. Хорошо это или плохо - не совсем ясно. Новиков предположил, что скорее хорошо.
        «Если не можешь противостоять развитию событий, постарайся их возглавить!»
        Шульгин с ним согласился.
        - Если так уже случалось, так пусть и случится. Мне, например, трудно представить, что будет, если одно и то же событие окажется бывшим и небывшим одновременно… А главное, Антон ведь предупреждал - не делать резких движений. Наблюдать за естественным ходом процесса и реагировать лишь по крайней необходимости…
        Они сидели в мастерской Олега в квартире, пребывающей сейчас в двадцать пятом году. Почему-то считалось, что здесь «давление времени» меньше и вообще спокойнее. Так подводная лодка в позиционном положении с опущенным перископом невидима врагу, заодно не испытывает излишних перегрузок на корпус и, в случае чего, выскочить из нее можно в обычных аквалангах. О «хронолангах» речи не идет.
        Левашов покрутил головой, выражая значительную степень сомнения.
        - Все это глухарь, ребята. Или же, по-научному, антиномия. Мы собираемся сохранять чистоту эксперимента, режим невмешательства, и в то же время организуем противоестественное развитие событий…
        - Чтобы обеспечить естественное, - закончил его фразу Новиков. - Так это давным-давно сказано: «Приходится бежать все быстрее, чтобы оставаться на месте».
        - Ну, значит, побегаем. Пока дыхалки хватит,.. Чтобы несколько развлечь Левашова, прибавить ему исторического оптимизма, Шульгин наконец сообщил свой секретный план, о котором вскользь упомянул во время общего собрания Комитета. Каким именно образом он намеревался обмануть Ловушку, если она все-таки настроилась именно на них.
        Единственный более-менее достоверный случай воздействия Ловушки на человека - это история с попаданием Ростокина в «экранизацию» своего ненаписанного романа. А то, что он сумел выскочить, объяснялось или недостаточной мощностью Ловушки, ну, как леска 0,1 на хорошего тайменя, дробь-бекасинник - по гусю, или, что тоже представимо, - невысокими художественными достоинствами исходного «сценария». Не был достигнут должный эффект сопереживания.
        Все ж таки здравомыслящему, с сильной волей человеку трудно полностью поверить в подлинность мира, в котором княжеские дружинники разъезжают на броневиках, а Гроссмейстер Ливонского ордена командует танковыми дивизиями.
        То, что случилось с Шульгиным в одесских катакомбах, с равными основаниями можно считать как встречей с Ловушкой (тоже слабенькой), так и очередным ходом Игроков. Ложным ходом, финтом, дезинформацией, имевшей целью запутать его, внушить неверные представления о взаимоотношении псевдо и альтернативных реальностей83. Поэтому так много впоследствии выявилось несообразностей в их теоретических построениях, что им умело был подсунут фальшивый план.
        Да и сейчас, после очередной встречи с Антоном, что-то все время идет не так. Моментами - на грани абсурда. И в лихаревской реальности, и в ее взаимодействии с нашей «2004».
        Свои рассуждения Сашка построил на том, что Ловушка, по определению, предназначена для перехвата и инкапсулирования ЕДИНСТВЕННОГО разума, проникшего в Гиперсеть и внедряющего туда свои мыслеформы. «Командная игра» конструкторами и эксплуатационниками Сети просто не предусматривалась. Поэтому, если придется все-таки вступить в борьбу, вполне можно применить известный с древнейших времен тактический (или стратегический) маневр. Одно подразделение связывает неприятеля встречным боем, а другое (другие) наносит удары с фланга и тыла.
        - В нашем случае что мы имеем? И я и ты, Андрей, по силам уже почти Держатели. Это безусловно, потому они нас дурить-то пытаются, но ведь без решительного результата. И с поля не уходят…
        Далее, если я опять сумею запустить «двухмоторную» схему своего мозга, вот им уже три противника. Кое-что и Ростокин может, в крайнем случае, отвлекающую высадку на вспомогательный плацдарм изобразить сумеет. А на крайний случай и Удолина в бой введем. Его алкоголизированный мозг создаст великолепный «белый шум». Тогда и посмотрим, поедет крыша у Ловушки или нет…
        Идея была признана плодотворной. Левашов в ментальном плане к подобной игре готов не был, зато пообещал подумать над техническим обеспечением операции. У него до сих пор остались три или четыре маячка-имитатора личности, которыми Антон снабдил их еще на первом этапе аггрианской войны. С ними тоже можно поколдовать, что-то переналадить и, пока неизвестно как, но использовать. Хорошо, что, в отличие от гомеостата, они вполне поддаются воспроизведению на дубликаторе.
        - Тогда их можно вообще рассыпать с самолета над половиной России и Америки, и Ловушка вовсе взбесится…
        - И Лихарев, - неожиданно сказал Шульгин.
        - При чем тут Лихарев? - удивился Новиков.
        - Если и ни при чем, то все равно, - несколько туманно, как он иногда любил, выразился Сашка. - Как бы там ни было, он все равно из аггров. Причем - не прирученных, как Ирина, и не дрессированных, как Сильвия. Взбрыкнуть всегда может. А аппаратура у него та самая, для которой маячки и сделаны. Вот, на всякий случай, если нам захочется опять там поработать, и пригодится. Фонить будет из Москвы, а мы где-то в другом месте покрутимся.
        - Значит, Саша, - грустно сказал Левашов, - никуда нам из этой клетки не вырваться.
        - Повторяешься, парень, - неожиданно резко сказал Новиков.
        Иногда, не так уж и редко, Олег умел впадать в меланхолию особого рода. Нравственные принципы, которые их создатели считали либо эманацией чистого разума, либо удобным инструментом управления себе подобными, у Олега вдруг пробуждались в их незамутненном виде. Вроде как «истинная вера» у протопопа Аввакума. И могли повлиять на его поведение самым неожиданным образом.
        Слава богу, в столь острой форме, как в начале Крымской эпопеи, они больше не проявлялись, но опытных Новикова и Шульгина даже малейшие симптомы обострения настораживали.
        Способы экстренной терапии тоже были известны, и Сашка немедленно свистнул роботу-дворецкому, чтобы принес.
        Ход мысли Олега был вполне представим. Сейчас он начнет рассуждать насчет форзейлей и аггров, пресловутого шварцевского дракона, свободе воли и права наций на самоопределение. В широком смысле этого термина. Хорошо, что у него на факультете «Критику современных буржуазных философий» не преподавали, а то бы тут такое неокантиантство началось!
        Немедленно выпили, как писал не прочитанный ими в советское время Венедикт Ерофеев. Браслета у Левашова не было, поэтому «Энесси», который Олег после восемьдесят четвертого года полюбил, подействовал сразу. А в советское время и грузинскими «тремя звездочками» обходился.
        - Понимаешь, Олег, - принялся объяснять Новиков, чья специальность больше подходила к случаю, - из предназначенной нам клетки мы не вырвемся никак и никогда. Вплоть до тех пор, пока не перестанем осознавать себя именно «хомо сапиенс». Превратимся в «хомо новус», или там «люденов», про которых ты, скорее всего, не читал, совсем другой разговор пойдет. А так, на что же жаловаться?
        Даже будучи убежденным баптистом, но попав на фронт и отправленный бездуховными начальниками не в тыловую каптерку, где тепло, тихо, пахнет портянками и достаточно времени исполнять псалмы за плотно закрытой дверью, а на самую что ни на есть «передовую», у тебя единственная альтернатива. Именно одна, множественного числа этот термин не имеет, невзирая на усилия журналистов и писателей. Или ты откажешься исполнять свой долг, обозначенный не тобой, но для тебя, и тогда тебя поставят к стенке свои, или начнешь, вопреки догме, делать то, что полагается солдату на войне…
        Экспромт получился удачный. Новикову самому понравилось. Не укатали еще Сивку горки.
        Шульгин, криво усмехнувшись, исподтишка показал большой палец.
        - Развивая эту же мысль, мы можем отметить, а равно и признать (тут главное, чтобы фразы выходили позаковыристее и при этом лились гладко), что, вольно или невольно заняв освободившуюся от аггров и форзейлей экологическую нишу, мы оказались в исторически и биологически безвыходном положении. Как ты правильно заметил, - Новиков отвесил Левашову шутливый, а то и шутовской поклон. - Оказавшись кошкой, ты не можешь не ловить мышей, даже если хозяин тебя обеспечивает полноценным витаминизированным кормом. Согласившись быть сторожем, ты должен не только носить на плече берданку, но и применять ее по назначению, пусть даже она заряжена только солью. Улавливаешь?
        Левашов сначала уловил рукой поданную Шульгиным рюмку, потом кивнул.
        - Пока ты говоришь правильно. Но ведь это - демагогия?
        - Само собой. В свое время - передовое направление философской мысли. Если мы обратимся к Сократу…
        - Не надо к Сократу, - твердо сказал Левашов.
        - И правда, зачем нам сейчас Сократ? Мы и без него как-нибудь. Если совсем коротко, в предложенных обстоятельствах мы просто не можем действовать иначе, как аггры и форзейли на нашем месте. Иначе так станет действовать кто-нибудь другой, а мы окажемся под нарами и у параши. Это - спорно?
        - Нет, - качнул головой Левашов. - Бесспорно, но противно.
        Шульгин, все время молчавший, театрально развел руками. Хорошо хоть не заломил их. Не «Три сестры», чай. Это там все героини «заламывали», судя по ремаркам. Или в «Чайке», неважно.
        Но цель уже была достигнута. У Олега сбили начинающуюся, крайне вредную для общего дела депрессию.
        Теперь - к делу.
        - Знаешь, Олег, тут еще идейка есть. Ларисе наверняка надоело в твоей Москве?
        - С чего ты взял?
        - Путем абстрактных размышлений. Работенку мы для нее придумали…
        - Интересно. А какую?
        Тут-то Андрей играл наверняка. Зная все, что полагается, и даже несколько больше.
        - Нашей резиденткой в Кисловодске. Для присмотра за Лихаревым и еще кой для чего. Ей наверняка понравится. Главное, так смешно получилось, что она ни у аггров, ни у форзейлей, ни у Игроков никогда ни по каким учетам не проходила. Начиная с первого приезда на Валгаллу и вплоть до последнего времени она теоретически никто. В лучшем (или худшем) случае - тень на экране…
        - Твоя Аня - тоже, - просто чтобы сказать что-то, возразил Левашов.
        - Согласен. Но разве она на подобную роль годится?
        - Не годится.
        - Тогда о чем спор ?
        При должной подготовке, а главное - желании, даже такого человека, как Левашов, знающего своих друзей с детства, очень легко запутать в разговорах, где первый смысл демонстративно выпячивается, а остальные прячутся за почти не имеющими рационального смысла рассуждениями, но задевающими какие-то эмоциональные струны.
        Вот и Левашов начал думать о Ларисе, обо всех ее противоречивых, но в любом случае для него важных и значительных поступках и даже капризах. Он ее не то чтобы любил Б обычном смысле этого слова, а преклонялся и опасался одновременно. Как мадам Грицацуева Остапа Бендера. Смех смехом, а такое бывает, и не так уж редко.
        А ведь это идея. В Москве Троцкого ей делать почти уже нечего, а в самостоятельной роли, ну, почти Сильвии, в совершенно новом для нее мире Лариса может найти себя.
        И ему, кстати, станет полегче, Умная, агрессивная, себе на уме женщина с завышенными притязаниями подчас утомляет. Если же дать самостоятельный участок работы… Совсем другое дело. И при этом Олег совершенно не думал, что она станет вести там разнузданный образ жизни. Может показаться забавным, но Левашов был, пожалуй, единственным в компании, который, зная о ее прошлом, вообразил, что она порвала с ним раз и навсегда. Нахлебалась выше горла и больше даже думать о подобном не хочет. Да так, может, и лучше. Блажен, кто верует.
        Одним словом, идея была принята при полном консенсусе, но цели, естественно, у каждой из договаривающихся сторон были разные. Даже у Новикова с Шульгиным.
        Легенду Ларисе придумали для тех времен непробиваемую. Богатая вдова. Не совсем российского подданства. На таких особ полицейские, тем более - провинциальные службы внимания почти не обращали. В петроградских газетах трехлетней давности Андрей нашел несколько подходящих некрологов, выбрал господина Эймонта Дмитрия Густавовича, большую часть жизни проведшего между Финляндией и Швецией, сколотившего миллионное состояние на экспортно-импортных операциях и безвременно скончавшегося, не оставив прямых наследников. Вообще не имевшего родственников восточнее Стокгольма… Идеальная фигура, чтобы сделать Ларису именно его вдовой, получившей развод незадолго до смерти г-на Эймонта вместе с порядочной долей его капиталов и не ставшей претендовать на остальное.
        Такая тщательность могла показаться излишней, но друзья привыкли закладывать в свои проекты тройной запас прочности. Сама Лариса числилась русской, но уроженкой Швеции, и все исходные документы хранились где-то там, в Стокгольме или Мальме. Даже в советское время она выдержала бы проверку стандартного уровня, а в этой России и паспорта у людей спрашивали только при оформлении выезда за пределы ТАОС.
        К самостоятельной работе вкус и привычку Лариса имела, надменно отвергла предложение Шульгина и Новикова помочь ей с обустройством.
        - Вдова - значит, вдова. Три года как-то управлялась со своим состоянием и делами, здесь тоже разберусь. Все сделаю - приглашу в гости.
        Она приехала в Кисловодск, подобрала роскошную некогда, но пришедшую в почти полное запустение виллу на холме над вокзалом. Связана была с этим строением какая-то полузабытая, но с мистическим оттенком история. Нынешние владельцы много лет уже мечтали продать ее за хорошие деньги исходя из архитектурных достоинств и местоположения, при этом не имея средств на предпродажный ремонт. А местные жители не покупали, кто из принципа, кто из суеверий. Так что Лариса подвернулась очень кстати. Заплатила не торгуясь, за месяц провела ремонт с реставрацией. Вилла засияла, словно перенесенная сюда прямо с литографии любимого друзьями художника Билибина. Они и валгалльский форт под его рисунки строили.
        Оставалось войти в местный «свет» и очень аккуратно, ненавязчиво сблизиться с Эвелин Лихаревой. Стать в идеале ближайшей подругой и наперсницей.
        ГЛАВА 32
        
        Замысел Лихарева позволить Маштакову изготовить на базе своего генератора хронобомбу под коммерческим названием «Гнев Аллаха» поначалу показался друзьям странным. Отчего-то они воображали себе, что эксперименты с «расширением текущего времени» будут проводиться лабораторно. Так оно поначалу и было. Контролирующая аппаратура Левашова своевременно засекла момент, когда у профессора начало получаться.
        Сама по себе идея вроде бы не выходила за рамки заключенной конвенции. И ее физический смысл Левашова заинтересовал. «Растянутое настоящее», которое умели формировать аггры с помощью своих блок-универсалов, - это не совсем то.
        Обычное настоящее - это сколько-то микросекунд, в течение которых случившееся событие не успевает запустить очередной каскад причин и следствий, остается замкнутым само на себя.
        Растянутое может длиться в предельном случае до десяти минут, но при этом извлекает из окружающего вакуума-хаоса громадное количество «темной энергии», что часто проявляется в нарушении причинно-следственных связей совсем в другом месте и с непредсказуемым разбросом по времени. Опасная, в общем, игрушка, благо, за последнюю полсотню лет аггрианские агенты использовали ее считаное число раз и не на полную мощность. Как Сильвия, когда на горной базе отыграла назад смерть своего помощника Джорджа от очереди в упор из шульгинского «томпсона».
        Расширение же всего потока «текущего времени» сулило совершенно новые, интересные открытия, ну и парадоксы, само собой, куда же от них денешься? Олег бы с удовольствием навестил Лихарева и предложил поэкспериментировать вместе, но не успел.
        Лариса сообщила, что Валентин несколько раз вел достаточно странные по смыслу переговоры с очередной делегацией «восточных людей» и параллельно обсуждал с Маштаковым проблему изготовления переносного образца генератора, настроенного на одноразовое использование с боевым радиусом сто километров.
        - Оно самое? - спросил Новиков у Олега.
        - Похоже на то. Берем клиента под плотный колпак.
        Это означало включение сразу двух установок СПВ в режиме «одностороннего окна».
        Одно стационарно настраивается на дачу Маштакова, другое должно сопровождать Лихарева при всех его перемещениях. Одностороннее окно, по словам Сильвии, аггрианской техникой не фиксировалось, вдобавок Левашов использовал в первых вариантах своей конструкции совершенно другие волновые и частотные характеристики. Это когда Ирина подарила ему весь комплект своего снаряжения, он перенастроил агрегат под них. А сейчас он вернулся к истокам, и теперь приборы Лихарева реагировали на излучение СПВ примерно как приемник ФМ на длинноволновый передатчик.
        Валентин затеял в доставшемся ему мире сложную многоходовую комбинацию, которая, по его расчетам, должна была изменить весь политико-экономический расклад. Не только в России, но и во всем ТАОС.
        Видимо, люди его типа физически не в состоянии просто жить, наслаждаясь покоем и неограниченными возможностями. Невзирая на собственные слова, тоже вроде бы произносившиеся «на голубом глазу».
        Строго по Чехову, если на стене висит ружье, оно обязательно должно выстрелить. Если есть силы и способы вмешаться в мировую политику, значит, надо это делать. Тем более, что оснований для этого хватает. Достаточно внимательно почитать серьезные газеты и аналитические журналы. И провести экстраполяцию выявленных тенденций хоть на десятилетие вперед.
        Прежде всего Валентин счел, что парламентская система в России себя изжила. Чехарда сменяющихся у власти партий, шатких коалиций и формируемых ими кабинетов лишает страну возможностей к динамичному поступательному развитию, вообще хоть сколько-нибудь осмысленной национальной цели.
        «Жить не хуже других» - это разве цель? А тут буквально под рукой имеется Великий князь и вполне конституционная возможность восстановления монархии. Лихарев хорошо помнил, как динамично, территориально и экономически, развивалась Империя при двух последних царях. Особенно в прошлой реальности. Если бы не недоразумение Мировой войны и революции, Россия бы сейчас далеко позади оставила не только Францию с Германией, а всю Европу и САСШ вместе взятые.
        Вот вам и первая достойная приложения сил цель. Посадить на престол Императора и руководить им так, как он собирался руководить цесаревичем, будущим Алексеем Первым.
        А вторая - перенацелить агрессивный потенциал «Черного интернационала» на «свободный мир», исключая Россию. Нанести ему фатальное поражение пассионарии-федаины, конечно, не смогут, силы несопоставимы, но лет на несколько заварушка может затянуться. Тут тоже целая куча плюсов: европейцы жирок подрастрясут, вспомнят былые гордость и мужество, что в предстоящие «темные века» им очень и очень пригодится.
        Снизится давление на южные пределы России, потому как «интернационалисты» будут весьма заинтересованы в нашем нейтралитете, а то и негласной помощи. Сама же возрожденная Империя, пользуясь занятостью друзей-соперников проблемами собственного выживания, успеет возвратить себе наиболее подобающий ей статус сильнейшей военной державы, сохраняющей благожелательный нейтралитет ко всем, кто этого заслуживает, готовой в любой момент выступить в качестве мирового арбитра, а если потребуется - и жандарма.
        Ничего, кстати, плохого и уничижительного в этой функции нет. Каково придется мирным обывателям, если шпана разгуляется, а ни жандармов, ни полиции поблизости нет?
        Таким образом, Валентин себе занятие на обозримый период времени нашел. Главное - спешить не требуется, отчетов писать, в графики укладываться. Делай свое дело, как считаешь нужным, а не хочешь - не делай.
        Портативный хроногенератор он придумал изготовить, когда стал окончательно ясен физический смысл феномена «бокового времени». Само по себе оно для Лихарева практического интереса не представляло. Ни в территории, ни в полезных ископаемых, ни в предметах материальной культуры он нужды не испытывал. Все это он в избытке имел и здесь.
        Но вот геополитический смысл открытия стал ему ясен почти сразу. Первым делом Валентину пришло в голову, что свободные от короткоживущей активной биомассы пространства можно использовать в качестве надежного и не требующего почти никаких затрат концлагеря. Как англичане использовали Австралию. Потом мысль пошла дальше. Почему только каторга? Можно продавать или сдавать внаем атоллы, острова, да и целые континенты людям, мечтающим об отшельнической жизни, общинам сторонников Генри Торо, да и целым племенам и народностям, не желающим жить там, где они живут, или претендующим на земли своих соседей, но не имеющим сил их отобрать.
        А от этого всего один шаг до следующей идеи - во исполнение второго пункта стратегического плана вступить наконец в прямой контакт с одним из лидеров «Черного интернационала» Ибрагимом Катранджи и предложить взаимовыгодное соглашение.
        Объявить себя сопредседателем какой-нибудь глубоко законспирированной организации русских националистов, придумать ей броское, выразительное название.
        Не «Союз меча и орала», конечно, а что-нибудь типа «Дети Перуна», например.
        И в дальнейшем согласовывать совместные акции, направленные против западных конкурентов и противников России.
        В качестве жеста доброй воли и демонстрации своего могущества устроить испытания нового устройства. Например, подарить Ибрагим-бею Мальту или Кипр, свободные от людей, но «со всей обстановкой», Пусть устроит там собственный, недоступный врагам феод.
        И встреча и переговоры прошли на нейтральной территории, в Дубровнике на берегу Адриатики. Высокие договаривающиеся стороны пришли к соглашению почти по всем пунктам, только Катранджи потребовал предварительной и непременно масштабной демонстрации.
        Лихарев согласился и вновь предложил Мальту. Весьма удобно. Великолепное стратегическое положение. Не зря Павел Первый принял титул Гроссмейстера Мальтийского ордена. Площадь острова невелика, и чрезмерного напряжения поля для ее перекрытия не потребуется. Генератор размещается в любом подходящем доме в Ла-Валетте или просто на стоящей в порту яхте. После его включения господин Катранджи увидит то, что увидит. И тогда уже можно будет согласовывать детали и подробности.
        - Только предупреждаю, Ибрагим-бей, любая попытка обмануть нас, например, захватить прибор силой, заранее обречена. Мы умеем вести дела и подстраховываться - тоже. Нас будет прикрывать достаточное количество вооруженных людей, выявить которых вы не сможете при всем желании. В порт ежедневно приходят и уходят десятки, а то и сотни судов и яхт. Какая из них наша - даже вам выяснить невозможно. Да и то место, где мы будем проводить испытания, просматривается почти из любого городского окна. Прибор снабжен системой самоуничтожения, отключить которую не сможете ни вы, ни даже я, потому что ничего в этом не понимаю. Не моя специальность. В случае чего систему включит наблюдатель, позиция которого мне тоже не будет известна…
        - Зачем так говорите, господин Путятин? У нас с вами совсем другой уровень отношений должен быть. С друзьями я сделки в сто миллионов под честное слово заключаю, и никто никогда не обижался.
        - Надеюсь, и мне не придется.
        По легенде Лихарев именовался Ярополком Игоревичем Путятиным (подходящий псевдоним для члена славяно-языческого «ордена»), частнопрактикующим петроградским адвокатом, собственной конторы не имеющим. Представляющим сейчас интересы очень и очень значительных особ, называть имена которых время еще не пришло.
        - Встретимся в пятницу в десять утра у трапа вашей яхты в Валетте. Успеете, Ибрагим-бей?
        - Успею. Главное, вы не опаздывайте.
        - Ну и что будем делать? - спросил Новиков у друзей, когда все просмотрели запись встречи Лихарева с Катранджи.
        - Давайте - ничего, - предложил Левашов. - Понаблюдаем за демонстрацией. Интересно все же. Когда Маштаков первый раз в «боковое время» проник, было не так убедительно. Масштаб не тот. А вреда для стабильности я не заметил. Похоже, это вообще из другой оперы.
        - Согласен, - поддержал его Шульгин. - Мы же обещали Валентину не вмешиваться в его политику. Пусть забавляется. А если что пойдет не так, действуем по обстановке.
        Сильвия предпочла своего мнения не высказывать. Ей происходящее было просто безразлично. Какая, в самом деле, разница, восстановит Лихарев в России монархию или нет, натравит Ибрагима на Запад или сам попадет под его влияние? Если бы она по-прежнему возглавляла резидентуру, тогда другое дело, она бы непременно пресекла несанкционированную авантюру агента, столь бесцеремонно искажающую Генеральный проект. Но для этого мира подобного проекта не существовало, то, чем занималась она и ее товарищи, не тянуло даже на приличный конспект. И значит, последствия любого действия Лихарева станут ясны лишь в неопределенном будущем. - Хорошо, продолжаем наблюдать…
        Лихарев явился в назначенное место секунда в секунду. Мощных сил поддержки, которыми он стращал Катранджи, у него, естественно, не было, но трое подготовленных и воспитанных им ребят под видом праздношатающихся туристов держались неподалеку, еще двое ловили рыбу с кормы неприметного катера, который, однако, вдвое превосходил яхту олигарха по скорости, а несколько противотанковых ракет с усовершенствованными Маштаковым головками наведения могли, на крайний случай, гарантированно пустить ее на дно. Где-нибудь в пустынном квадрате моря.
        Но это, само собой, уже на крайний случай. Катранджи был вполне цивилизованным человеком, окончил два университета, причем один из них - Петроградский, свободно говорил на четырех европейских языках, не считая восточных, а если вел свои дела по преимуществу за пределами «свободного мира», то так ему было удобнее всего лишь. И он действительно славился среди партнеров щепетильной честностью. Но только среди тех, кто не пал жертвой собственной жадности или необязательности.
        Генератор Лихарев имел при себе в довольно тяжелом даже на вид чемоданчике из профилированного алюминия, а источник питания предоставил Катранджи. Судовой инженер приволок на площадку прогулочного мостика два аккумулятора автомобильного типа, и Валентин сам подключил их к нужным клеммам. Тут тоже были свои страховочные хитрости. Например, намеренно перепутаны все указательные символы. Где значилось «220-250 V» на самом деле требовалось 12, и при «правильном» включении схема сгорала в пыль. И тому подобное.
        - Начнем, пожалуй, - произнес Лихарев хрестоматийную фразу и, получив согласие хозяина яхты, запустил генератор. Можно было бы предварительно стрельнуть и шампанской пробкой, исторический, что ни говори, момент, ну уж ладно. Потом отметим.
        Эффект демонстрации произвел на магната неизгладимое впечатление.
        Ну, вы себе представьте сами. Только что вокруг вас кипела жизнь, на яхтах всех мыслимых типов, рядами пришвартованных к пирсам, шевелились люди, по акватории перемещались всевозможные плавсредства, текла по набережной разноцветная праздная толпа, машины где-то сигналили, чайки садились на воду, обещая хорошую погоду, - и сразу ничего! Набережная на месте, дома и крепостные стены с башнями - тоже, и яхты и все остальное, а живого - нет, как и не было никогда.
        Лихарев предупредил клиента, что данный вариант генератора - демонстрационный, через два часа отключится сам по себе.
        - Помните, как в сказке про путешествие Нильса с дикими гусями? Опоздаете, и заколдованный город Винета уйдет на дно вместе с вами.
        Но Ибрагиму и часа хватило. Валетта - город небольшой, и убедиться, что он совершенно пуст, труда не составило.
        - Это похоже на ту самую нейтронную бомбу, про которую давно уже рассуждают ученые, - пытаясь выглядеть спокойным и эрудированным, сказал Катранджи.
        А Валентину смешно было смотреть на его пробитую нервным потом рубашку и вздрагивающие руки, которыми он наливал вино из глазированного кувшина в уличной лавке.
        - Нейтронное излучение подразумевает уничтожение всего живого при сохранении материальных объектов небиологического происхождения, но трупы-то там все равно должны оставаться, потом скелеты, и все это на века. А здесь - чисто. Вы согласны?
        - Хотел бы я посмотреть на того, кто не согласился, - ответил Катранджи, сердито сопя и почесывая потную волосатую грудь под расстегнутой гавайкой. - Пойдемте на яхту, мне здесь не по себе. Понаблюдаем с мостика, что дальше будет.
        Офицеры, матросы и лакеи Ибрагима тоже были изумлены и напуганы, но не в той степени, чтобы демонстрировать свои чувства хозяину. Его они остерегались гораздо больше. И вели себя согласно раз и навсегда затверженным правилам и инструкциям.
        Катранджи хлопнул в ладоши, как подобает бею или султану, сигнал был принят и понят, стол накрыт без помощи скатерти-самобранки, но в том же темпе и с таким же изобилием. На левом, обращенном к городу крыле мостика.
        - Давайте выпьем водки, дорогой друг, - предложил Ибрагим. - В студенческие годы в Питере мы пили только водку… За наш успех.
        До этого они говорили по-английски, Путятин якобы не знал о такой детали биографии турка и сейчас высказал искреннее недоумение, когда он перешел на чистейший русский.
        - Император Павел первый сказал в подходящем случае одному своему подданному: «Ты меня удивил, а теперь я тебя удивлю!» Не такой уж я неотесанный азиат, как вам вообразилось…
        - Насчет азиатов и прочего - не будем. Шовинизму и расизму чужд во всех их проявлениях, - ответил Лихарев. - А что вы так здорово владеете русским и в Питере учились - не знал. Да и откуда? Тогда, может, и отчество у вас имеется? Для удобства общения на русском, если вы сами это предложили…
        - Ибрагим Рифатович, с вашего позволения, Ярополк Игоревич. Давайте за этим столом дождемся завершения демонстрации, выпьем-закусим, чем один из богов послал, а потом выйдем в море и поговорим по-настоящему.
        Кухня на яхте Катранджи была великолепная. (Именно кухня, как определение качества и ассортимента блюд, на камбузе Лихарев, естественно, не был.)
        Минутная и секундная стрелка на корабельном хронометре сошлись в нужном месте, и без всякого звукового, шумового и прочих эффектов все вокруг стало как было.
        - Капитан, с якоря сниматься, идем в Ниццу, - приказал Ибрагим.
        - Ничего не могу сказать, Ярополк Игоревич, - разглагольствовал он, дымя драгоценнейшей из всех, что видел Лихарев, сигарой. - Показанное вами - изумительно и великолепно. Покупаю без всяких вопросов. Вместе с запчастями, конструктором и обслуживающим персоналом…
        - Вот этого не выйдет, Ибрагим Рифатович. Прежде всего демонстрационный экземпляр свое отработал. Хотите - сами выбросьте его за борт…
        - Так что же вы говорили?..
        - Цену набивал. Себе. Страховался, само собой. И вас в должный настрой вводил…
        Катранджи захохотал и смеялся долго, как умеют только восточные люди по незначительному, казалось бы, поводу.
        За время его смеха Валентин успел подумать, что никаким образом, наверное, невозможно переделать человека, если только не с рождения изымать его из национальной среды.
        - На самом же деле все обстоит следующим образом. Чтобы изготовить по-настоящему рабочий экземпляр, потребуется минимум два миллиона золотых рублей, месяца четыре срока, - сказал он уже другим, деловым, и не подразумевающим разницы в статусах тоном. - Конструктора я вам, само собой, не отдам, себе нужен, а как и какую кнопку нажимать, вы за пять минут научитесь. У вас какое образование?
        - Экономика и философия.
        - Зачем вам - философия? - удивился Лихарев. - Впрочем, не мое дело. Предупреждаю сразу - аппарат тоже будет одноразовый. Хотя и с гораздо большим радиусом действия. Вы сможете в избранном вами месте создать такой «анклав», который только что наблюдали, получите возможность входить в него и выходить неограниченное число раз, но и только. Вас устраивает? А то потом начнутся претензии и рекламации…
        - Вы очень смелый человек? - с интересом спросил Катранджи.
        - Не очень. Так, средний. На войне бывал, конечно, кое-какие награды имею… В отличие от вас.
        Он не стал говорить, что война эта была Гражданская, да не здешняя, а настоящая, и награда у него единственная по тем временам, орден Красного знамени за штурм Кронштадта. Хорошо, что Власьев в свое время этого не знал, мог бы конфликт получиться.
        - Со мной редко кто так разговаривает…
        - А вас это раздражает? - улыбнулся Лихарев, тоже взял из хьюмидора сигару. «Знал бы ты, с кем мне пятнадцать лет пришлось разговаривать», - подумал он.
        - Скорее удивляет. Как это по-русски называется? «Нарываетесь» ?
        - Зачем бы мне это? Говорите - философию изучали. При этом не усвоили или забыли простейшую истину - никогда не имейте серьезных дел с теми, кто вас боится. Или из страха не угодить наломают дров или, памятуя пережитый страх, отомстят, может, и по-подлому, но как следует. Вам бы Макиавелли перечитать, да и вообще курс всемирной истории. Выберите месячишко. Стократ окупится.
        - Вы мне искренне начинаете нравиться, Ярополк. Я готов иметь с вами дело и помимо нашей локальной сделки.
        - Как будто моя организация имела в виду что-нибудь другое. Что, думаете, нам эту железку некуда больше пристроить? Или в деньгах мы так уж нуждаемся?
        - Ну-ка, уточните, это совсем интересно становится…
        Яхта шла на норд-вест хорошим, двадцатиузловым ходом. Погода благоприятствовала, к исходу вторых суток свободно добежит до Ниццы и прочих прелестей Лазурного берега. А там и Монте-Карло рядышком, можно опять нервы пощекотать, если отключить посторонние способности. А просто: повезет - не повезет.
        - Нечего тут уточнять, Ибрагим Рифатович. Вы нам нужны как надежный союзник, мы в этом качестве тоже готовы соответствовать. Враждовать нам не из-за чего. Сейчас. Надеюсь, и впредь не придется. Вы же умный человек, понимаете, что любая пустота чем-нибудь да заполняется. Сейчас в мире достаточно пустот, или лакун, которые просто ждут, когда их заполнят. Давайте это делать вместе.
        - Пока не понял, - честно сказал Катранджи.
        - С нашим Верховным Советом пообщаетесь, поймете. Я уже говорил, не моя компетенция.
        Договорились они о многом. В том числе и о том, что отношения между «Детьми Перуна» и Ибрагимом-эффенди будут держаться им в строжайшем секрете даже от ближайших соратников. Это было в интересах обеих сторон. Катранджи сохранял за собой свободу маневра, а «русские националисты» не смогут быть обвинены в «предательстве национальных интересов». Генератор, которому Ибрагим тут же придумал громкое название «Гнев Аллаха», согласились, тоже с целью дезинформации, впредь именовать новейшей системой «оружия возмездия», якобы предназначенной для физического уничтожения «неверных». Единственным его создателем, а равно и владельцем впредь условились считать Маштакова, и все дела с ним вести через Шамиля и его группу.
        И еще много отвлекающих мер обсудили «в предварительном порядке», окончательный же меморандум Ибрагим будет подписывать уже с настоящими, облеченными полномочиями лидерами организации.
        Теперь Лихареву оставалось только найти этих «лидеров», настолько глубоко законспирированных, что о них никто и никогда не слышал.
        - Согласитесь поучаствовать, Александр Иванович? - спросил Валентин, разыскав Шульгина и изложив ему свою версию встречи с Катранджи. Довольно близкую к подлинной.
        - Вы ведь хотели на него выйти? Теперь можете, на самом высоком уровне.
        - Знать бы, зачем это теперь нам нужно? Мы же вроде договорились о разделе сфер влияния…
        - Ничего, пригодится. Мир большой, мало ли какие варианты еще возникнут…
        Шульгин с Новиковым, отслеживая ход переговоров, сами предположили, что Лихарев может обратиться с таким предложением или просьбой, и решили не отказывать. Резон при этом у них был простой. Кто его знает, где турок вздумает использовать этот самый «Гнев», а нужно, чтобы только и именно на перевале, в месте наложения реальностей и «короткого замыкания» между Ляховыми. Иначе ситуация окончательно выйдет из-под контроля.
        «Масло еще не разлито», но Ляхов-второй уже собирается выезжать к месту новой службы. Вдобавок срабатывание генератора в уединенном горном ущелье заведомо не нанесло человечествам серьезного ущерба, лишь инициировало в целом положительные процессы, а бесконтрольное примение его где-нибудь еще может вызвать нечто вроде «эффекта домино» или схода горной лавины.
        - Хорошо, давай попробуем. Только нужно сценарий тщательно подработать. Изложи все, чего ты мечтаешь выторговать у Ибрагима, а мы от себя кое-что добавим.
        - Например?
        - Чтобы он использовал «Гнев» непременно на границе Израиля и Сирии. Мы покажем, где именно. Тебе ведь все равно?
        - В общем, да. Мне главное потом в этой зоне без помех поработать…
        - Вот и договорились. Назначай встречу. Я буду, допустим, Главный волхв, а Андрей Дмитриевич - походный вождь. Но это непринципиально. А теперь - за работу.
        ГЛАВА 33
        
        Из записок Андрея Новикова. «Ретроспективы»
        
        …Следующие три месяца по локальному времени реальностей «1925» и «2004» прошли без особых, заслуживающих внимания приключений и происшествий.
        В положенный час сагитированные и дезинформированные Катранджи люди шейха Мансура доставили «Гнев Аллаха» в указанную точку, пребывая в полной уверенности, что идут на святое дело. Что может быть восхитительнее для правоверных, чем единым ударом покончить с ненавистным сионистским врагом? Это ведь такой подвиг, равного которому невозможно найти за последнее тысячелетие истории Ислама. Может быть, завоевание Пиренейского полуострова, битва на Косовом поле? Или разгром и оккупация Византии? Нет, и то слабо, по-нашему выражаясь. Там операции длились годы и десятилетия, сопровождались гибелью сотен тысяч воинов Аллаха, и в итоге окончательной победы так и не принесли. Скорее, наоборот.
        В нужном месте оказались Ляхов с Тархановым, которые, что до крайности удивительно, сделали то, что смогли, чего требовал от них солдатский долг, без всякого вмешательства со стороны. Ни Лихарев их не агитировал, ни мы с Шульгиным не оказывали технической помощи и политической поддержки. Мне это, при «здравом размышлении», непонятно. Как и многое другое, кстати. Да и знакомы с ними тогда еще не были. А действовали ребята совершенно аналогично «нашему» Ляхову с товарищем и даже с большим эффектом.
        Согласимся, в сотнях параллелей, куда мы не попали и, бог даст, не попадем, многие и многие события повторялись один в один или с незначительными отклонениями.
        Да хоть историю адмирала Колчака взять или нашу с Берестиным и Воронцовым войну. Как там фамилия генерала, которого Воронцов попытался сделать спасителем Западного фронта? Ах, да, Москалев. Хотел Дмитрий научить его, как правильно воевать, да тот не согласился. Но воевал же и погиб, пусть без пользы, но геройски.
        В истории Ляховых, разумеется, все куда хитрее и непонятнее, но тем не менее…
        Парни сделали, что могли. И федаинов не пропустили, и генератор, пусть и поломанный, захватили.
        Дальше Шульгин сопровождал их и в той и в другой реальности, кое в чем помогая, а чаще - не препятствуя «естественному» развитию событий. Ну и Лихарев - со своей стороны. В итоге получались достаточно забавные пересечения.
        А я не буду повторяться. Большая часть того странного года описана, и не мной84. Правда, как «летописец Нестор» не могу не отметить, что в указанных текстах такое количество добросовестных и умышленных ошибок и искажений… Примерно, как в романах Дюма и Пикуля в сравнении с «подлинной» историей.
        А кто знает, какая она, подлинная? Тем более когда у них там начались вытекающие из общей логики события, я несколько отстранился. Меня заняли другие дела и мысли. А то, что делали самодостаточные, в общем, люди… Мятежи, разборки, карьерные проблемы, личная жизнь… Да пусть их! Мне что, озаботиться еще и проблемой крестовых походов? При желании там тоже можно найти приложение сил воспаленному сознанию гуманиста.
        Главное, что я хочу зафиксировать, так только сделанное Сашкой почти случайное открытие. Как только случилось боевое применение «Гнева Аллаха», прорыв в боковое время, в стадию практической реализации вступил план «Самодержец», так тут же и активизировались те самые темные силы, о которых упоминалось в революционной песне «Варшавянка». Ну, все помнят; «…Темные силы нас злобно гнетут. В бой роковой мы вступили с врагами, нас еще судьбы безвестные ждут…»
        И установить их реальную принадлежность никак не получалось. Точнее, на уровне непосредственных исполнителей - вполне даже, а вот дальше - абзац. Немного это напоминало описанное Стругацкими в «Миллиарде лет…».
        То Катранджи, словно бы обидевшись на Маштакова и «Детей Перуна», вдруг вкладывался в организацию варшавского восстания, то непонятные люди начинали плести интриги вокруг Великого князя. Кое-какие группы и группки нам удавалось обезвредить или навести на них княжеские органы безопасности, иногда по своим связям Шульгин выходил на зарубежные центры, входящие или не входящие в «Черный интернационал», но стройной картины все равно не складывалось.
        Удивляла политика Лихарева. Встречаясь с ним для согласования отдельных позиций, а также получая информацию от Ларисы, мы никак не могли понять его личного отношения к происходящему. Моментами казалось, что его не интересует ничего, кроме французской подруги и личного благополучия, даже к заговору против Олега Константиновича он отнесся индифферентно.
        А то вдруг хотелось вообразить, что Валентин ведет чрезвычайно тонкую собственную политику, нам совершенно непонятную. В качестве варианта Сильвия предложила такую идею - с момента нашей встречи Лихаревым овладела мания преследования, и он сейчас внедряет в жизнь разработку, имеющую целью обрубить концы, изолировать от нас доставшуюся ему реальность. Фактически повторить, под другим соусом, то, что Антон с нашей помощью проделал с агграми.
        Она, в развитие своей гипотезы, сказала, что во время своего кругосветного путешествия Лихарев вполне мог расконсервировать какие-то старые связи через реальность «2001-2003», за которой мы два года назад не только не наблюдали, но и не подозревали о ее существовании. Задним числом проверить это невозможно, но, зная натуру и способности Валентина, исключать подобного хода нельзя. Точно так же он мог завести и новую агентуру прямого действия и влияния. Этому его тоже учили, и неплохо.
        Таким образом, Лихарев опережает нас в темпе настолько значительно, что шансы вскрыть его игру минимальные.
        И Сильвия права. Наблюдать за Валентином круглосуточно мы не имеем возможности, проникнуть внутрь базы данных его «шара» - тоже. Если только не путем силовой акции и взлома. А это - не по правилам. Тем более что по тем самым правилам и по большому счету никаких оснований к вмешательству в личные дела Лихарева у нас нет.
        Мы в них и не вмешивались.
        До тех пор пока Левашов с Шульгиным не убедились, что остававшаяся до поры по преимуществу гипотетической катастрофа приблизилась почти вплотную. И дело не в операции «Юдифь», которую вычислил Сашка, и не в том, что после ликвидации Олега Константиновича будет запущен механизм, который приведет к взрывному развалу России, похуже, чем в СССР в девяносто первом, или, если найдется по-настоящему сильный человек вроде Чекменева или генерала Агеева, - к масштабной гражданской войне и установлению настоящей, добротной военной диктатуры. Того же Лихарева, неплохо усвоившего все достижения и ошибки своего Хозяина.
        С чисто познавательной точки зрения посмотреть, как все будет выглядеть - даже интересно. А то и поучаствовать на чьей-то стороне, исходя из обстановки. Опыт есть.
        Беда в том, что резонанс почти неизбежно взломает границы бокового времени, причем с обеих сторон, и обе реальности все-таки сомкнутся через него. Вот тогда станет по-настоящему весело. Всем.
        Я даже предполагаю, что «наш» мир, Главной исторической, сумеет вооруженной силой отбиться от «агрессии», что когда-нибудь потом послужит его сплочению и консолидации, очень может быть - под эгидой очередной Великой России, которая наверняка проявит себя в межвременном конфликте наилучшим образом. Вплоть до штыковых атак, от которых цивилизованный мир давно отвык. Но до того, до того…
        Избави Бог!
        Необходимо вмешаться немедленно. Пришел час «битвы при Рагнаради». Раз мы - граждане Валгаллы, значит, этот образ как раз к месту. Позиционируй мы себя в рамках христианской традиции, я сказал бы - «Армагеддон».
        И тоннель отсюда в те миры приобретает новое значение. Вроде как рокадная85 дорога.
        Как нам казалось, определенным запасом времени мы располагали. Как раз потому, что могли попасть в «2005» с минимальным зазором между уходом и возвращением Ляховых.
        Сашка воспитывал, тренировал и практически натаскивал двойников почти месяц, а я конструировал политические пируэты внутри треугольника Великий князь - Лихарев - «противник Икс». И получалось довольно-таки ничего.
        Но все равно - те, кто играли «против», слегка нас опередили.
        Сложилась классическая ситуация «встречного боя», когда противостоящие стороны одновременно переходят в наступление, чаще всего - не зная об аналогичном решении противника. Или зная, но рассчитывая на перевес в силах и лучшее оперативное искусство. Обоснованно он считается наиболее сложным видом боевых действий с трудно предсказуемым исходом.
        Я почти совершенно уверен, что «неприятель» до последнего не подозревал о нашем существовании, возможности и желании вмешаться в хитросплетения «тамошней» политики. Но и нам пришлось ввязываться в дело «с колес», не обеспечив должным образом тылы, не наладив взаимодействия…
        ГЛАВА 34
        
        Лихарев начал ощущать, что вокруг происходит не то или не совсем то, примерно в конце весны. Не вокруг него непосредственно, здесь как раз все было в порядке, и, свое близкое окружение, и оба города он держал под плотным контролем. В интересующих его пределах.
        Обстановка начала портиться в стране целиком. Да и в мире тоже. И как-то все было связано с эксцессом на израильско-ливано-сирийской границе. «Гнев Аллаха» из-за непредвиденного боестолкновения с российскими миротворцами сработал в неположенном месте и нештатным образом.
        И это событие потянуло за собой непрерывную череду не укладывающихся ни в какие расчеты и теории событий. Внезапно вспыхнувшая и так же быстро погасшая ближневосточная война, активизация радикальных офицерских групп в Москве, вознамерившихся изменить государственное устройство и посадить на престол Великого князя немедленно, а не через год-два, как ранее намечалось. Явственные признаки парламентского кризиса в Петрограде. Брожение среди сепаратистов Закавказья и Западных провинций, намного превосходящее накалом прежние. Особенно же - ярость посчитавшего себя обманутым Ибрагим-бея.
        Валентину, конечно, наплевать было и на него, и на его организацию, сил бы хватило справиться, но просто объема внимания моментами не хватало на все и на всех. Одно дело - брызнуть в пока еще спокойное осиное гнездо инсектицидом, а то и к огнемету приложиться, а если злые насекомые успели отмобилизоваться, налетают и жалят со всех сторон… Поодиночке, группами, в самые неожиданные моменты и с разных направлений…
        Вдобавок в Москве начались широкомасштабные операции княжеских спецслужб, первоначально направленные против людей Катранджи, искавших свою пресловутую саблю, а потом начавшие загребать и агентуру самого Лихарева, потому как между теми и другими связи и контакты прослеживались без особого труда. И Валентин с удивлением увидел, что в этом спокойном, гуманном мире жандармы и контрразведчики ничуть не мягче, чем в жестоком сталинском. Еще и хуже временами, потому что не затрудняют себя пусть и фарисейскими, но все же формализованными процедурами. Идут от примитивного (а может быть, единственно верного) рационализма. Если мы тебя вычислили и раскрутили по фактам, для чего нам прокуроры и суд? Адвокаты - тем более!
        Он поначалу вообразил, что «друзья» его нарушили конвенцию. Затеяли в его реальности собственную игру. Проверил - нет.
        Даже девушка, которую они поселили в Кисловодске под именем вдовы Эймонт, ему не мешала. В том, что он вычислил ее сразу, никакой вины или технического просчета со стороны Шульгина, Сильвии и прочих не было. Оформили они все весьма тщательно, не учли только одного. Лихарев имел в обычае, с самых двадцатых годов, когда начал втираться в доверие к Менжинскому, тщательно прокачивать любого человека, с которым имел контакт, не им самим инициированный. Вплоть до случайного попутчика в общем вагоне, поделившегося махоркой и предложившего раздавить стаканчик скверного самогона.
        Точно так же и Ларису, заговорившую с Эвелин во время антракта в буфете оперного театра, он мгновенно взял на карандаш.
        Выяснил все, что хотел, и успокоился. Закон есть закон. Он присматривает за ними, они подвели к нему свою агентессу. Очень милую, кстати. Валентин даже задумался, не сделать ли ее своей любовницей для контраста с подругой, которая в сравнении с красавицей-вдовицей выглядела пресновато.
        Он ощущал, что могло бы и получиться, только не стал форсировать события.
        Их и так посыпалось, как из рваного мешка.
        К широкомасштабной чистке ибрагимовской агентуры, как выяснилось, «друзья» тоже отношения не имели. Она просто не входила в круг их интересов.
        Зато Лихарев вышел на совершенно новую, показавшуюся ему перспективной и интересной линию. На людей, которые, поучаствовав в пограничном конфликте, имея, по нормальному раскладу, право на медаль, в лучшем случае орден, вдруг со страшной скоростью понеслись вверх по карьерной лестнице. И не только просто по карьерной. Их начало выносить в сферу притяжения высших фигур государства.
        (Тут необходимо отметить, что, несмотря на достаточно частое общение с Шульгиным и компанией, Валентин не был введен в курс сложных пересечений «четвертой» и «пятой» реальностей. Собственными возможностями получать информацию из Гиперсети он не располагал, а «братья», естественно, не стремились к расширению его познаний. Поэтому, как любой аггрианский координатор, включенный в мир, он мог наблюдать в нем только текущие события, ничего не зная о будущем даже на шаг вперед. Мог только анализировать и строить прогнозы.)
        «Шар» у Валентина был отлажен на любое гуманоидное общество с определенным способом устройства, и ему было совершенно все равно, где садиться на каналы и хранилища стабильной информации, в 2005 году или в древнем Вавилоне. Лишь бы там уже додумались до письменности или ее аналогов, использовали глину, папирус, бумагу, магнитные ленты, виниловые диски или шестнадцатиуровневые памятные кристаллы.
        Лихарева все больше стала занимать линия Тарханов - Ляхов - Чекменев - «Пересветы». Все равно ему придется возглавить Российскую державу и, скорее всего, при этих персонажах и этом контингенте царедворцев и ближних бояр. Так стоит понаблюдать за их нравами, обычаями, психологией внутри клановых отношений и технологией принятия решений поближе. Не так, как он это делал раньше, условно говоря - с холма, приложив ладонь козырьком ко лбу, а через хорошую, ручной работы лупу.
        Как они с Поскребышевым86 рассматривали друзей и соратников: из амфитеатра Дворца Съездов произносящий речь товарищ Маленков воспринимается делегатами как третье лицо в партии, а из кабинета начальника Особого сектора Поскребышева - он просто функционер, которому пока дозволяется жить и работать, а кличка ему - «Маланья», и обращение с ним - соответственное.
        Лихарев словно бы и не замечал, как эта идея тайным образом вползла в его душу и овладела помыслами. Будто бы с самого начала он и проник сюда, чтобы взять власть. А остальное - виллы, деньги, Эвелин - не более, чем инструменты.
        Оттого и отреагировал на информацию о том, что княжеская контрразведка вычислила Маштакова и разработала операцию «Кулибин», крайне серьезным образом. Первым импульсом было поломать ее в самом начале, у истоков. И тут же с огромным удивлением Валентин убедился, что именно сейчас такая акция - за пределами его возможностей. Смешно, оскорбительно даже - но факт!
        Княжеские «печенеги», жандармерия, еще более неприметные, но обладающие значительными степенями свободы учреждения, настолько тщательно «пропололи лужайку», что и опереться по-настоящему не на кого. Можно было, конечно, учинить индивидуальный акт ликвидации князя, только вот власть перехватывать некому и нечем. Он сам здесь пока еще никто, а любая сменившая Олега Константиновича фигура будет хуже просто потому, что в очередной раз спутает все карты.
        Значит, придется действовать локально. Дождаться, пока явится в Пятигорск группа захвата, блокировать ее на исходных позициях, нейтрализовать или уничтожить, если не будет иного выхода. Профессора вывезти в более надежное место, например в Тифлис. Там и уединенную дачу в горном ущелье найти нетрудно, и инфраструктура достаточно развита, чтобы обеспечить условия для работы.
        Лихарев, смиряя гордыню, обратился к людям Ибрагима, с которыми еще ухитрялся поддерживать сносные отношения, невзирая на конфликт с патроном. В Стамбул ему путь был заказан по ряду причин, пришлось ограничиться доверительной беседой с главой мелкого, но почти независимого клана в Трабзоне.
        Миллион золотыми рублями он отсчитал легко, хотя после пары литров выпитого в доме Фарид-бека хиосского вина внутренний голос отчетливо назвал его дураком, присовокупив несколько красивых, но непечатных эпитетов.
        «Брось все. Отдай им Маштакова, только сотри память и сожги лабораторию. И живи. А миллион лучше отдай Эвелин на булавки…»
        Проспавшись, он счел ночные мысли недопустимой слабостью. «Гвардия умирает, но не сдается!» - как было написано в одном из залов Пажеского корпуса. Только по другому случаю.
        Время у него в запасе, как он считал, еще было. До начала операции «Кулибин» в Пятигорске оставалось не меньше двух недель.
        Обсудив диспозицию с Фаридом, он вернулся и обратился к непосредственной разработке лиц, включенных в акцию чекменевской службой. Этого тончайшего интригана и аса тайных войн, Игоря Викторовича, Лихарев приметил еще два года назад и наблюдал за его работой и карьерой с нескрываемым интересом. Отнюдь не видя в нем соперника или врага, напротив, постоянно прикидывая, как можно будет его использовать впредь, когда это станет действительно необходимым.
        По той же самой привычке - очерчивать круг возможных фигурантов на весь размах циркуля, он сначала разобрался с каждой из более-менее значимых личностей, имеющих самостоятельную власть и значение. И к полному изумлению, убедился, что участник боя за «Гнев Аллаха» Сергей Тарханов, ставший за полгода из капитанов полковником, назначенный курировать изъятие Маштакова, имеет здесь, в Пятигорске, серьезную зацепку.
        Впрочем, настолько ли серьезную, еще предстояло уточнить. Но она была. Девушка, с которой он близко дружил три юнкерских года, любил, может быть, но расстался девять лет назад.
        Но - до сих пор неженат, что немаловажно. А тридцать лет - такой возраст, когда встреча с подругой прежних времен, тоже незамужней и по-прежнему красивой, может иметь определенное значение. И последствия тоже.
        Следующий этап - сама девушка.
        Здесь Лихарев вообще не видел никаких сложностей. Фамилия, имя, отчество, адрес, место работы, должность - вот они. И может получиться крайне интересная комбинация. Пока рассматриваемая как запасная, а там могущая превратиться и в основную.
        Потратив ночь за «шаром» и подключенными к нему устройствами, он узнал о Татьяне Любченко практически все. (Знали бы обычные люди, какие немыслимые по объему массивы сведений окружают каждого из них! Официальные документы, справки, докладные записки, собственные дневники и письма, а также любые упоминания о них в чужих, фотографии, любительские киносъемки… И многое, многое другое.)
        Обработанные соответствующими программами материалы составили фактографический и психологический портрет девушки. Он оказался гораздо более интересным, чем Лихарев предполагал. Именно в смысле пригодности ее для намеченной роли. В личностном плане он видал и не такое.
        Сложная натура, с несколькими травмами и надломами психика. Череда неудач и срывов, выстраивавшаяся в определенную систему. В соответствии с законами виктимологии, науки, изучающей личную виновность жертв преступлений и несчастных случаев в том, что с ними случается.
        Ей, в частности, крайне не везло в личной жизни. С юных лет особа увлекающаяся, она все время ошибалась в объектах своих привязанностей. То влюблялась до потери самоуважения в жениха близкой подруги, то в просто эффектно выглядевшее ничтожество, то…
        Один раз у нее случилась длительная, спокойная привязанность к тому самому юнкеру Тарханову, как раз, может быть, потому, что виделись они раз в месяц, редко чаще. А замуж за него не пошла - не захотела менять блестящий Пятигорск на гарнизон в тайге или песках.
        Работа в туристическом агентстве, попытки найти удачную партию среди клиентов, иностранцев по преимуществу, безуспешные, несмотря на то что и фигура у нее была - загляденье, и лицом хороша, и языки знала.
        Та самая виктимология. Наверное, мужчины, которых она считала заслуживающими своего внимания (умный, симпатичный, порядочный, надежный, обеспеченный), именно в силу этих качеств чего-то нужного им в Татьяне не замечали.
        И еще одна беда - она слишком быстро теряла голову и уступала очередному объекту увлечения раньше, чем он успевал настроиться на более серьезные отношения. (Эти сведения, кстати, Валентин встретил в нескольких источниках, опять же в письмах-дневниках и парней и девушек, которые сочли необходимым зафиксировать пикантную деталь. Кто хвастливо, кто злорадно, а кто и с сочувствием.)
        Лихарев удовлетворенно потер руки. Есть с чем работать.
        Эвелин он сказал, что дела требуют деловой отлучки на несколько дней, и предложил ей, чтобы не скучала, провести это время в Кисловодске, в обществе новой подруги Ларисы.
        А сам отправился на первую рекогносцировку.
        Встретил Татьяну Любченко на выходе из гостиницы, проводил на безопасном расстоянии до дома, сравнивая и сопоставляя теоретические сведения с личными впечатлениями.
        Действительно, хороша. На самом деле, странно, что не нашлось никого, кто избрал бы ее спутницей жизни. Или действительно бывает такое - упустил специально предназначенный тебе шанс, и все - другой не предлагается.
        Для задуманной цели ему требовалось непременно встретиться с ней лично, поговорить хотя бы час-другой, записать речевые и некоторые другие характеристики. Труда, с учетом рода ее занятий, это не составило. Сначала зашел в агентство, изображая туриста-одиночку, долго расспрашивал о предлагаемых маршрутах, листал проспекты и фотоальбомы. Договорился об однодневном туре по городам кавминводской группы.
        Водила и возила она Валентина с девяти утра до восьми вечера. Он с видимым интересом разглядывал достопримечательности и выслушивал историко-культурное описание региона. А также дегустировал местные вина, что программой предусматривалось.
        Мило попрощался, не позволив себе ни единого нескромного взгляда или двусмысленного высказывания. Договорился, что через два дня, раньше нет времени, Татьяна организует ему экскурсию в Теберду и Домбай, - теперь уже трехдневную, с катанием на лыжах и подъемом на вершины. Заранее выписал чек из расчета обслуживания по классу люкс.
        Это предполагало поездку не автобусом, а на открытом лимузине, апартаменты в отелях, конные прогулки в сопровождении местных проводников и тому подобное. Татьяне полагались те же самые блага, не считая обычной зарплаты, поэтому среди сотрудниц агентства подхватить такого клиента считалось большой удачей. Делать, считай, ничего не надо, а поживешь, как принцесса. Валентин изображал сотрудника российского посольства в Пекине, три года не бывшего в отпуске, смертельно уставшего от тамошнего климата и обычаев.
        Двухдневная пауза потребовалась ему для изготовления специальной программы-матрицы, вроде как «протеза» определенной части Татьяниной личности. Техникой полной пересадки он не владел, не его уровень, в противном случае просто «подселился» бы в девушку на нужное время, и никаких затей.
        Но используемая им схема имела определенные преимущества. Так он мог руководить поступками «объекта» со стороны, занимаясь при этом и собственными делами.
        Вечером первого, великолепно проведенного дня они сидели у камина в большом холле «швейцарского шале», угощались местными винами и болтали совершенно непринужденно, будто знакомы уже не первый месяц, Назавтра намечалась верховая двадцатикилометровая прогулка, и проводник обещал привести лошадей к семи утра, потому спать было решено лечь пораньше.
        Валентин по-прежнему не оказывал своей гидессе знаков внимания, выходящих за общепринятые рамки. Ну так он же, принимая во внимание должность, человек дисциплинированный и нанимал экскурсовода, а не «эскорт-леди». Там и условия другие, и цены.
        Татьяна в глубине души чувствовала себя слегка уязвленной. Молодой, весьма привлекательный мужчина, вполне в ее вкусе, смотрит безмятежным взглядом, как если бы перед ним было бесполое существо, голая (хотя нет, как раз одетая, и довольно прилично) функция профессии.
        Впрочем, впереди еще два полных дня, за которые может приключиться всякое. Да и с утра они поедут по доисторическому лесу, нога к ноге и плечо к плечу…
        Тут же, как часто с ней бывало, завертелись в голове романтические картины. Пока только романтические…
        Пора расходиться. Валентин встал. Провожать далеко не нужно, двери их номеров на одной площадке…
        - Спокойной ночи, Таня. День действительно был хорош… Спасибо.
        Пристально посмотрел ей в глаза, поцеловал руку и произнес длинную, странно прозвучавшую фразу.
        - То же самое, но по-китайски, - пояснил Валентин.
        Она сделала всего два шага по тугому, с высоким ворсом ковру, и он ее снова окликнул.
        Сработало заклинание или нет? Вербальным воздействием на людей он занимался всего несколько раз, и довольно давно. В сталинском окружении даже это было делом рискованным.
        Татьяна обернулась. Взгляд у нее почти не изменился, только зрачки сузились почти до булавочных головок.
        - Зайди ко мне на минутку, - сделал он приглашающий жест в сторону своей двери.
        Девушка улыбнулась мягкой, слегка растерянной улыбкой. Вроде бы прозвучало долгожданное предложение, но слишком неожиданно, и она не знает, как к нему отнестись.
        - Заходи, заходи, не опасайся…
        Татьяна вошла. Огляделась, соображая, куда пройти, где сесть. Проще всего - к открытому окну. За ним россыпи огней поселка, громады гор, со всех сторон стиснувшие поляну. Встающая из-за Домбай-Ульгена луна.
        - Будь как дома, Таня. Раздевайся.
        Эти его слова она встретила без удивления. Разве не за этим они сюда приехали? Только вот при свете раздеваться она не привыкла. Лихарев понял, щелкнул выключателем, остался гореть только торшер в спальне. Так гораздо лучше.
        Лихарев наблюдал. Он активизировал самое яркое, до сих пор волнующее ее воспоминание. Были и другие, но почти стерлись со временем, а это горело у нее в коре и подкорке, будто озерце вулканической лавы среди холодных скал.
        Татьяна резким движением стянула через голову свитер, бросила на пол. Дрожащими пальцами, не сразу попадая в петли, расстегнула боковые пуговицы на поясе брюк. И их на пол, и все остальное.
        Валентин неторопливо осмотрел напряженное тело с головы до ног. Нет, действительно хороша девчонка.
        - Иди…
        Она пошла к занимающей две трети спальни деревянной кровати. Присела на край, сжав колени.
        - Чего ты ждешь, ложись!
        Необычно медленно девушка откинулась на спину, вытянула ноги, вопросительно посмотрела на Лихарева из-под ресниц, как бы собираясь спросить: «А ты чего ждешь?»
        И тут же заснула. Мгновенно, быстрее, чем больной на столе под наркозной маской.
        Валентин присел рядом, произнес еще несколько углубляющих транс и растормаживающих подсознание формул, после чего пристроил у изголовья такой же, как у всех координаторов, портсигар-универсал. И ушел в гостиную, любоваться пейзажем с балкона, допивать вино и курить сигару.
        Через полчаса программа в виде сотен тысяч импульсов распределилась в лобных и височных долях Татьяны, ретикулярной формации, гиппокампе87. Теперь им нужно время до утра, чтобы там «прижиться» и начать действовать.
        - Таня, вставай!
        Она, как новобранец на подъеме, вскинулась, села на постели, не открывая глаз.
        - Вставай, - повторил Лихарев.
        Татьяна встала. Абсолютно не стыдясь своей наготы перед чужим человеком, далее не задумываясь, одна она в комнате или рядом есть кто-то еще, вышла в гостиную. Полуприсев, собрала с пола свою одежду. Валентин тщательно проверил, чтобы ни чулок, ни брошка не оказались забыты. Не было ее в этом номере, и не могло быть никогда…
        Выглянул в коридор. Никого. Время позднее, постояльцы приличные, желающих в пьяном виде с песнями бродить по этажам не имеется.
        Открыл дверь напротив, вернулся, слегка подтолкнул девушку, пребывающую в глубоко заторможенном состоянии. После этого она с охапкой скомканных вещей перепорхнула холл.
        Валентин вошел следом, щелкнул внутренней задвижкой.
        А Татьяна так и стояла в прихожей своего люкса, не понимая, где она, и что делать дальше.
        - Таня, разложи все, как обычно, приготовься ко сну, тоже, как всегда, и ложись.
        Она послушно исполнила приказ.
        В ванной почистила зубы, оставив на подзеркальнике щетку и тюбик, чем-то намазала лицо и шею, распустила волосы. Достала из походной сумки ночную рубашку, легла, подтянув одеяло к подбородку.
        Валентин погасил свет, стал у приоткрытого окна, снова закурил. Теперь взятую из Татьяниной пачки сигарету. Даже запах чужого дыма в таком деле неуместен.
        Ах, вот еще необходимый штрих. В кармане сумки у Татьяны имелась маленькая, грамм на полтораста серебряная фляжка с дарственной гравировкой. Внутри - виски. Привыкли девочки-гидессы снимать стрессы от своего нелегкого труда.
        Лихарев приложил горлышко к ее губам, помог сделать два глотка. Поставил фляжку на тумбочку, рядом с ней пепельницу, в которой раздавил не свою сигарету.
        Теперь, кажется, все.
        Осталось посмотреть, как приживается программа.
        Минут через десять Татьяна начала проявлять беспокойство. Ворочаться в постели, что-то бормотать, постанывать и вздыхать. Перевернулась на спину, отбросив одеяло, потом снова на бок, поджав колени к животу. Что-то ей снилось тревожное, может быть - пугающее.
        В комнате было прохладно, Валентин укрыл ее, даже подоткнул одеяло с краев. Пошептал на ухо успокаивающие слова.
        Слегка пригревшись, девушка успокоилась, а потом заволновалась снова. И совсем по-другому.
        Ляхову раньше не приходилось видеть, как девичьи эротические сны проявляются во внешнем поведении. Да не очень и хотелось. Не его стиль.
        Главное, все пошло по схеме. Приятной ночи, милая.
        С утра все у них началось, как договаривались, согласно записанному в путевом листе. Однако Валентин, специально наблюдая, видел, что Татьяна по возможности избегает на него смотреть. Конечно, если программа сработала, она сейчас мучительно пытается понять, сон то был или нечто другое?
        Так они и закончили свое путешествие, никак не коснувщись волнующего ее вопроса. Попрощались у входа в Цветник, Лихарев вручил ей сувенир (дорогой по меркам их конторы перстенек из чистого серебра с китайской яшмой), опять приложился к ручке, сказал, что заглянет на днях, обсудит, куда еще можно съездить. Да так и не появился больше, хотя Татьяна продолжала ждать до самого конца его отведенного на КМВ отпуска.
        В успокоение себе вообразила, что есть у него жена или невеста (вот удивительно, в разговорах этой темы они ни разу не коснулись) и столь он высоких нравственных правил, что мысль о курортной интрижке для него недопустима. Вот только тоска и обида опять заливали грудь. Особенно в одинокие, часто бессонные ночи.
        Валентин, чтобы убедиться в доброкачественности программы, несколько раз встретился с Татьяной лицом к лицу на улицах, но она его не узнала. Так и было задумано, и все же стало немного грустно. На короткое время затея показалась никчемной, бессмысленной, и тут же он убедил себя, что именно так надо. Ей лично никакого вреда не будет, лжеличность в сознании надежно блокирована, до тех пор, пока не настанет момент…
        Однако дальше дела пошли совсем не так, как он рассчитывал.
        Момент прибытия спецгруппы из Москвы Лихарев вычислил точно, причем убедился, что Тарханов приехал на сутки раньше, чем требовал от него приказ, и поселился с напарником в той самой гостинице, где размещалалось турагентство Татьяны. Это было чрезвычайно удобно. Валентин позвонил ей по телефону и, задав вполне невинный вопрос о работе от имени неизвестного клиента, кодированным сигналом велел приготовиться. К чему - неважно. Главное - чтобы матрица активизировалась и ждала команды к немедленному действию.
        Лихарев лично отследил все перемещения Тарханова по городу, его заходы в винные подвальчики и на открытые веранды, умело проследовал за ним до самой маштаковской дачи под Машуком, сообразил, что именно полковник там высматривал, и сопроводил обратно, до самого «Бристоля».
        Тут и подал Татьяне команду на выход. Она спокойно, не совсем понимая для чего, высиживала на рабочем месте, перебирая письма, отношения, заявки, подшивая папки с маршрутными листами, хотя шел уже одиннадцатый час. Буфетчица с этажа забегала, принесла кофе по доброте душевной, спросила, что ж за неотложные дела такие, а Татьяна только отмахивалась. Надо и все!
        Вдруг поняла, что на сегодня хватит, заперла шкафы и сейф, медленно спустилась по широкой лестнице.
        Швейцар предупредительно оттянул за сияющую медную ручку дверь, покрытую резьбой в виде виноградных кистей и листьев.
        - Доброго вечера вам, Татьяна Юрьевна, - приложил два пальца к фирменной каскетке.
        - И вам всего, Илья Максимович…
        После кабинета, пропахшего посетителями, душистый ночной воздух хлынул в легкие так, что голова закружилась.
        Она постояла, прикидывая, куда лучше идти, к трамвайной остановке или стоянке такси. А можно и пешком прогуляться, всего минут пятнадцать быстрым шагом, если на работу опаздываешь, а не спеша - чуть больше.
        Вот интересно, Татьяна словно бы ждала дополнительной подсказки, как именно поступить. Обычно ведь она никогда не задумывалась о таких пустяках.
        Перешла неуверенным шагом тротуар, вымощенную брусчаткой мостовую, ступила на кирпичную крошку аллеи. В полумраке ярко светился всеми четырьмя гранями ночной мелочный ларек. Всего понемногу. Возле него стоял человек, покупал что-то.
        Повернулся, раскупорил пачку сигарет, щелкнул зажигалкой.
        Она его сразу узнала, хоть и прошло столько лет. - Сергей…
        Тут же Лихарев понял, что программа начала давать сбой.
        Он сидел на скамейке буквально в нескольких шагах от них, скрытый тенью каштанов и кустов. Слушал их разговор и одновременно отслеживал понятную только ему путаницу линий и символов на экране блок-универсала.
        Во-первых, Тарханов, услышав обращенные к нему слова, немедленно начал свою игру, не признав старую подругу и не согласившись, что он - это он. Такое в планы Валентина не входило.
        Хуже того, Татьяна мгновенно приняла предложенные обстоятельства. Программа - села, как отработанная батарейка в фонарике. Они стояли, разговаривали, и никакой склонности поступать предписанным образом девушка не проявляла. Значит, собственные эмоции, пусть даже она считала их ошибкой, все равно превозмогли навязанные.
        Тарханов пригласил ее в кафе, и она тут же согласилась, что тоже не вытекало…
        Просидели они там до второго часа ночи и спокойно расстались. Полковник даже не напросился ее проводить, просто посадил в такси.
        Срыв! Позорный срыв, так расценил это Лихарев. Матрица действует, получается, только в лабораторных условиях. Без помех со стороны, со стороны естественных эмоций. Да это было видно и на экране. Недельной давности, мощнейшая, как он считал, схема подчиненности мгновенно ушла в левый нижний сектор графика, а девяти- или восьмилетней давности воспоминание заполнило всю «рабочую зону».
        Главное, непонятно, почему Тарханов назвался чужим именем, не захотел узнать Татьяну, не поддался ее чарам, да она их и не включила совершенно. Что стоило красивой женщине несколькими жестами, взглядами, интонацией увлечь отпускника-полковника? А ведь умела раньше, очень неплохо умела…
        Здесь же, в месте, специально предназначенном, вела себя как случайная попутчица в купе поезда дальнего следования.
        «Ну ничего, мы это еще отыграем», - думал Валентин, спускаясь по Серноводской улице в сторону своего имения.
        Но дальше пошло еще хуже.
        Отряды Фарида странным образом опоздали. Вошли в город, когда профессора уже увезли, а охрана виллы была нейтрализована и разоружена без единого выстрела. Не думал Лихарев, что платит деньги таким недоумкам.
        Ну а что с них возьмешь, если всерьез подумать? Станут почти случайные наемники умирать за пару сотен рублей, когда государственные люди тычут автоматами в морду и заламывают руки?
        Не та страна, не те времена, не те бойцы. Ему бы взвод чекистов двадцатых годов, еще посмотрели бы!
        Зато боевики вломились в Пятигорск на рассвете, и сразу начали вести себя, как крестоносцы в Константинополе. То есть жечь, насиловать и грабить. Оговоренное и оплаченное задание их словно совершенно не интересовало. Услышав первые выстрелы в стороне вокзала, Валентин связался с Фаридом, пытаясь объяснить ему, что «птичка улетела» и делать его банде здесь больше нечего.
        На что получил издевательский по сути и форме ответ. В том смысле, что Пророк (Да будет благословенно Его имя!) отнюдь не возражает, если правоверный пошлет гяура далеко-далеко, и никакие клятвы и договора не имеют силы, если вовремя произнесена, пусть и в уме, нужная формула. Так что пусть почтенный господин Лихарев заткнет свой поганый язык в не менее поганую задницу и не высовывается на улицу, если желает хоть немного продлить свою никчемную жизнь.
        После услышанного, будь у Лихарева собственная, гвардия в полсотни человек, больше не надо, он вывел бы ее на улицы.
        Но гвардии не имелось, а шести личных охранников, на которых он мог положиться, - только-только достаточно, чтобы расставить пулеметы по углам забора усадьбы и отразить прямую атаку.
        И Валентин позорно просидел в своем укрытии, пока Тарханов в одиночку бился с бандитами в гостинице, и выбрался наружу, только когда на улицах и площадях начали высаживаться юнкера ставропольского училища и горные егеря.
        Окончательно Лихарев понял, что проиграл партию, когда узнал, что полковник, которого он надеялся с помощью Татьяны перевербовать, отбыл из города вместе с ней и с пленным Фарид-беком.
        Давно его так не опускали!
        Чувство стыда, исходящее от базовой личности, не сталинского функционера, а дворянина, камер-пажа, было едва переносимым.
        Будь в нем хоть на вершок больше человеческого - самое время застрелиться.
        
        КНИГА ВТОРАЯ БИТВА ПРИ РАГНАРАДИ
        
        И так сладко рядить Победу,
        Словно девушку в жемчуга,
        Проходя по дымному следу
        Отступающего врага.
        Н. Гумилев
        
        
        ГЛАВА 1
        
        Ляхов настоящий, как он себя позиционировал по отношению к двойнику, отметил, что Александр Иванович Шульгин, когда вошел в полуприкрытый плотной бархатной портьерой эркер, где оба Вадима собрались поговорить без участия любезных хозяев или просто выпить перед сном по последней, выглядел совсем простецки. Сбросивший пиджак, расстегнувший две верхние пуговицы рубашки, с несколько растрепанной русой шевелюрой. Свой парень, ну, чуть-чуть постарше годами, так зато - весьма нетрезвый. Что вполне нивелировало разницу в возрасте и положении.
        - Обо всем поговорили? - спросил он с доброй улыбкой, наливая себе из первой попавшейся под руку бутылки. - Не договорились?
        Аналог, как-то потерявшись под прозрачным взглядом куратора, сделал слабый отрицающий жест.
        - Ну и правильно. Уважаю, полковник, - сделал он ныряющее, демонстрирующее крайнюю неустойчивость за столом движение в сторону Второго. - Убеждения - это самое главное. За них и помереть не жалко. Но жить - все равно лучше. Хочешь - маленькую задачку?
        Ляхов, испытывая легкую неприязнь к почти потерявшему самоконтроль человеку, совсем недавно очень почтенному, но вдруг безобразно напившемуся и начавшему вести себя как «возомнивший о себе хам», отстранился. Все ведь уже сказано, если совсем недавно трезвые и весьма почтенные люди его не убедили, зачем ему выслушивать никчемные разглагольствования явно сошедшего с нарезки пьяницы?
        И вдруг он перехватил остерегающий взгляд двойника.
        Успел догадаться, что сам не прав и Александр Иванович совсем не прост и, пожалуй, не пьян, что сейчас его «поймают».
        Ничего лучше не успевая придумать, промолчал, встал и отошел к окну, за которым в полную силу сияли южные звезды.
        Целую минуту смотрел на них, а потом Шульгин бесшумно оказался рядом и положил руку ему на плечо. Самое удивительное - алкоголем от него совершенно не пахло, хотя он дышал ему прямо в левую щеку.
        - Успокоился? Правильно. О проекте «Юдифь» не слышал?
        Не зная, как реагировать в данной ситуации, Ляхов просто мотнул головой. Удобный, ни к чему не обязывающий жест.
        - Ну, вы там, может, атеисты покруче нас, - сказал удивительным образом протрезвевший Шульгин, - однако Библию иногда листать надо. Суть же вот в чем. Подругу твоего верного дружка Тарханова запрограммировали так, что в любую минуту она или грохнет вашего Великого князя из пистолета, или булавкой в основание черепа, или совратит его совершенно непредсказуемым образом. Главная беда - до сих пор не знаю, кто такую пакость придумал, каким способом девушку зомбировал и когда будет сделано дело.
        Шульгин стал настолько серьезным, с такой нескрываемой нервностью замял мундштук папиросы, что Вадим, совершенно не собираясь поддаваться, мгновенно ему поверил. Бывает же так…
        Главное, Александр Иванович психологически точно не стал напоминать о присяге и флигель-адъютантских аксельбантах. О другом сказал;
        - Как же ты с Сергеем на эту тему будешь разбираться? Знал - и не помог…
        - А вы меня не провоцируйте, - только и ответил Ляхов.
        - Тебя? - искренне удивился Шульгин. - Знаешь, парень, если бы я с провокаций кормился, давно бы с голоду сдох…
        «Ну, черт с вами, господин Шульгин. Не думайте, что вы такой хитрый. И на вас найдется…»
        Вслух Ляхов этого не сказал, спросил только:
        - То, что вы сказали, конечно, несколько меняет дело. А поконкретнее если?
        - А вот давай поднимемся в мой кабинетик, там все и обсудим.
        «Кабинетик» Александра Ивановича оказался на самом деле достаточно просторным, но уютным, похожим на каюту капитана старинного парусного линкора. Обшитые светлым деревом стены, балки бимсов над головой, выступы шпангоутов по бортам, медная, якобы керосиновая лампа в кардановом подвесе, кормовая переборка, почти сплошь остекленная, выходит на окруженный резной балюстрадой балкон.
        Всякие морские предметы и сувениры по стенам. Большой глобус, изображающий географические представления о Земле картографов начала XIX века, внутри которого прятался прилично укомплектованный бар. Из стиля выбивался только экран электронно-вычислительной машины непривычного вида, Ляхов даже сразу не понял, что это такое. Гораздо больше походило на обыкновенное настольное зеркало и фигурной рамой, и толщиной. О том, что это именно ЭВМ, Вадим догадался по полукруглой клавиатуре с непривычным набором кнопок и символов на них.
        Техника здесь явно шагнула намного дальше, чем в «обычном мире». Так он привычно подумал и только чуть позже вспомнил, что вряд ли теперь уместно такое обозначение.
        Для разрядки спросил Шульгина об этом приборе, и тот сыпанул серию абсолютно ничего не говорящих терминов - «плазменный монитор», оперативка столько-то мегабайт, хард столько-то, но уже «гига», и тому подобное. Пользуясь терминалом той машины, к которой был подключен у себя дома, Вадим понятия не имел, какие там у нее «характеристики». Знал одну-единственную - «быстродействие», то есть время, проходившее от ввода задания до получения ответа. И этого ему было достаточно.
        Александр Иванович благодушно хохотнул:
        - А может, у вас даже лучше. Чего себе голову никчемной информацией забивать? Как с револьвером системы наган. Нажал - выстрелил, не нажал - не выстрелил. Знаешь, куда патроны вкладывать да как гильзы вытряхивать, и никаких других забот. Садись, - указал он на вишневые кожаные кресла по обе стороны откидного, как в железнодорожных вагонах первого класса, столика.
        - Кофе с коньяком или же с ликером? Есть бенедиктин, шартрез, миндальный…
        - Бенедиктин, с вашего позволения. А почему вы только меня пригласили? А он?..
        Ляхов думал, что двойник идет за ними следом, и понял, что это не так, только когда дверь за спиной бесшумно закрылась и они остались вдвоем.
        - А он - потом. Пока поговорим с глазу на глаз.
        Ну, хозяину положения виднее. Вадим только спросил о том, что его больше всего волновало с самого начала. Его двойник - полноценная, самостоятельная личность или все же какой-нибудь «артефакт», непонятное порождение неизвестного мира?
        - Не менее полноценная, чем мы с тобой. Однако, несмотря на то, что мы такие вроде бы умные, с подобным явлением сталкиваемся впервые. То есть - не приходилось нам встречаться с абсолютным аналогом человека, существующего в параллели, столь далеко разошедшейся с базовой реальностью.
        Просто двойников-то мы встречали постоянно, начиная с товарищей Сталина, Троцкого и прочих, но все они обитали буквально в двух-трех шагах от развилок, и не аналоги то были, строго говоря, а те же самые люди в иных обстоятельствах. И напротив друг друга два Сталина и два Колчака никогда не сидели. Просто реальности, где они обитают, никогда не пересекались и не накладывались. За исключением двух очень давних случаев, когда Новиков и Берестин случайно (и очень ненадолго) оказались на Главной исторической последовательности плюс-минус N лет, но в пределах собственных жизней. И, при желании, могли бы пересечься, но опять же не с аналогами, а с самими собой, что, согласись, несколько иное дело. Однако, испытав иррациональный (а, возможно, как раз вполне рациональный) страх, от подобной коллизии уклонились.
        Сейчас, конечно, другой случай. Но скажу тебе - твой дубль являет собой достаточно редкий, но совсем не единичный феномен, вполне естественный при соприкосновении конгруэнтных миров. По крайней мере, встретив его, мы всеми доступными способами убедились, что он является именно нашим соотечественником и современником. Также и чисто биологически он абсолютно нормальный человек. Именно нашего времени и места. Поверь, соответствующими методиками мы располагаем. По необходимости. Так что - не сомневайся. Ровно в той мере, как и во всем остальном…
        Прозвучало это достаточно двусмысленно.
        - Так дело, собственно, вот в чем. Насколько я разбираюсь в людях, ты на уровне подсознания уже принял решение. И решение это правильное. Поскольку выхода другого нет ни у тебя, ни у нас. И так называемые «нравственные принципы» здесь совершенно ни при чем, ибо «нравственность», как нас учили на семинарах по марксистской философии, понятие историческое. Зависящее от множества факторов и отнюдь не сводимое к одной-единственной догме. Как бы привлекательно и бесспорно она ни выглядела. Требование же текущего момента таково - нам необходимо (в интересах человечества и не только его) удержать весь наличный букет реальностей от распада и гибели, как ты должен был понять из общей дискуссии. И совершенно неважно, что ты лично по этому поводу думаешь. Как, например, самый завзятый пацифист просто обязан, отбросив собственные принципы, взять в руки оружие, если смертельный враг вторгся в его страну. Или же… Ну ты человек военный, ты должен понимать.
        - Трибунал и все отсюда вытекающее?
        - В общем случае - именно так. В нашем же, частном, никто, конечно, тебя привлекать и расстреливать не будет. Просто нам придется действовать независимо от тебя. Возможно, это создаст дополнительные трудности, ибо то, что тебе будет исполнить легко, придется делать другим и с куда большими «накладными расходами».
        Кофе Александр Иванович сварил удивительно вкусный и чрезвычайно крепкий, и ликер был, наверное, не из магазина, а непосредственно из монастырских подвалов одноименного ордена. Он особенным образом влиял на настроение и веселил душу. После первых же крошечных рюмочек.
        - Есть вариант, - тонко (как ему казалось) улыбаясь, сказал Ляхов. - После не слишком сложной подготовки меня мог бы заменить двойник…
        - Такой вариант рассматривался, - спокойно ответил Шульгин. - Признан нерациональным. Хотя на крайний случай возможно и это. Разумеется, эпизодически, постоянная подмена вряд ли возможна, по крайней мере Майю, да и Тарханова обмануть больше чем на час-полтора не удастся… А если даже, тебя в таком случае куда? Тебя же тогда придется спрятать всерьез и надолго, чтобы под ногами не путался и лишних проблем не создавал. Да и вообще, лично я просто смысла в рокировках не вижу. Важно ли, в мировоззренческом смысле, кто именно из вас выполнит ту или иную работу?
        Ляхов вынужден был признать, что так оно и есть.
        - Кроме того, Вадиму хватит и своей работы. Когда - в паре с тобой, когда индивидуально. Ты проникнись главной идеей, сколь бы абсурдной она тебе сейчас ни казалась. Мы ведь чем сейчас собрались заняться? Если совсем просто, на пальцах, подгонкой решения задачи под ответ в конце учебника.
        Есть данность, реальность 2056 года, каковая признана не только наиболее удобной и приятной для жизни большей части «человечества», но является определенным образом «системообразующей». Звучит абсурдно, согласен. Каким таким образом следствие может влиять на целый спектр причин? В нормальной логике - никаким. А в ненормальной?
        Вот тебе маленький пример. Жил и правил в нашей родной стране СССР некий Генсек (ну, это вроде коммунистического царя) Леонид Ильич Брежнев. Вроде неплохой лично человек. Почти успел развитой социализм построить. Но вот на его похоронах в 1982 году случился конфуз - гроб в могилу у кремлевской стены уронили. На глазах десятков миллионов телезрителей. И все! Как началось его правление в 1964 году с вредных глупостей вроде процесса Синявского и Даниэля, так и длилось все восемнадцать лет. Разгром «Пражской весны», «альтруистическая» экспансия в самые отдаленные и никчемные уголки планеты, бесконечная война с диссидентами, попытки ресталинизации (что такое сталинизм, я тебе потом расскажу), Афганистан и так далее и тому подобное…
        В результате, приняв достаточно динамически развивающееся государство (не без недостатков, конечно, но все же), привел его наш Ильич номер два к застою, коллапсу и, в конце концов, краху. А всего-то и нужно было опытным могильщикам веревки покрепче держать, не торопиться… Полный абсурд, ты скажешь, и по-своему будешь прав. Но лишь оттого, что до сих пор воображаешь текущее время единственным, однолинейным и безвариантным. А «оно», точнее - «они» устроены несколько сложнее.
        Отсюда, задача звучит следующим образом. На твоем уровне - обеспечить стабильность уже существующей у вас реальности. Поскольку все, что в ней происходило до начала прошлого года, - вполне разумно и непротиворечиво. Я могу так утверждать, поскольку рассмотрел множество вполне адекватных действительности моделей развития. А вот с прошлого года (даже не принимая во внимание того, что случилось лично с тобой и твоими друзьями) начались странности.
        Некие лица и организации целенаправленно занялись тем, чтобы эту реальность коренным образом деформировать. Без всякой связи с геополитической доминантой многих предыдущих десятилетий. То есть не так, чтобы некие тенденции подспудно и закономерно вызрели внутри самой системы, а агрессивно, я бы сказал - безрассудно агрессивно начали насаждаться извне. Следовательно, кому-то потребовалось означенную реальность коренным образом изменить. Причем пока не просматривается, в какую именно сторону. Можно предположить, что в любую. Как любят выражаться хохлы, сиречь украинцы, они же малороссы: «Хай гирше, та инше». Перевод требуется?
        - Нет. Все понятно.
        - Почему я и сделал вывод, что замешаны здесь так называемые «Держатели мира» (что это такое, я потом объясню), а возможно, сие - «инициатива» самой Ловушки Сознания. Есть мнение, что они в состоянии действовать автономно, выполняя функции столь высоких порядков, что недоступны нашим слабым умам. Вот почему, вводя тебя в состав нашего Братства, мы намерены поломать то, о чем как бы и понятия не имеем.
        - Не слишком ли опрометчиво? - постепенно вникая в суть, спросил Ляхов. - Не пробовали представить, что все наоборот? Якобы странные, спонтанные и непонятные действия имеют целью просто ввести вас в заблуждение и тем самым заставить играть как раз в нужную кому-то сторону? Принцип восточных единоборств.
        - Было. То есть такой вариант проигрывался, причем на столько порядков высших логических связей, сколько позволяет мощь Главного компьютера «Валгаллы». А это, считай, терафлоп88. На Земле более мощных машин пока нет. Выходит, что вроде все чисто. Подлянки не просматривается. Ребята, скорее всего, работают без учета нашего существования. И это радует. Пусть до поры до времени.
        Так что не очень и трудна будет твоя задача. Всего-навсего - удерживать реальность в заданных параметрах… Особенно - с учетом того, что мы будем оказывать тебе всю возможную помощь. Интеллектуальную, техническую и практическую. На уровне нашим оппонентам (и тамошним друзьям тоже) в обозримое время недоступном. Это, конечно, тоже может быть связано с определенным количеством насильственных действий, чего скрывать, но в целом мы люди мирные… Так берешься?
        ГЛАВА 2
        
        Через Тель-Авив и Брест Ляхов возвратился в Москву.
        С Розенцвейгом они расстались во Внуковском аэропорту. Сначала собирались ехать вместе, но у самого выхода из терминала возник ниоткуда высокий лощеный поручик.
        - Господин полковник, приказано встретить и проводить. В Кремль. К полковнику Неверову.
        - Так вот и еще господин Розанов со мной. Подвезем?
        - Приказано - только вас встретить…
        Вадим очень удивился. Слишком уж категоричным был тон порученца. Однако - мало ли что.
        - Простите, Львович, тут, наверное, дело неотложное. Рад был бы кофейком с вами побаловаться, но - сами видите.
        Розенцвейг посмотрел на него со странным выражением лица. А Вадим и тогда ничего не понял.
        Под мелким, нудным дождем прошел в сопровождении офицера к ожидавшей напротив скверика машине.
        В кремлевском кабинете Тарханова ему сразу не понравилось. Сергей был мрачен и чем-то угнетен.
        - Вернулся? Молодец. А мы тут без тебя Императора на Престол возвели…
        - А и хрен бы с ним, - невежливо ответил Вадим. - Ты еще не генерал Свиты?
        - Пока нет.
        - Татьяна как?
        - Спасибо, все в порядке. Твоя Майя - тоже. Помолчали. Вадим испытал неприятное чувство растерянности от ощущения, что не знает, о чем еще говорить с другом. Так бывает в комнате, где стоит гроб с покойником. Зашел, произнес соболезнования, а дальше?
        - Может, нальешь с дорожки? - спросил Ляхов.
        - А, это - сейчас!
        Тарханов достал из сейфа недопитую еще с прошлого раза бутылку коньяка.
        - Слушай, Серега, может, ты тещу похоронил, что за минор? - в развитие пришедшей в голову темы попытался неловко пошутить Вадим.
        Тарханов как-то безнадежно махнул рукой. Нет, с ним правда было не совсем то. Неужели Татьяна что-то все-таки выкинула?
        - Ну, не хочешь говорить, и не надо. А уж у меня есть чего…
        - Расскажешь…
        До кабинета Чекменева ехать не пришлось. Он помещался здесь же, в Кремле, только в другом корпусе.
        Длинными коридорами прошли до кабинета, кстати, гораздо более скромного, чем у Тарханова.
        Без всяких задних мыслей Ляхов, по старой памяти, широко улыбнулся генералу, шагнул навстречу, ожидая, что тот протянет ему руку. Приготовил слова, которыми начнет докладывать о результатах своей миссии.
        Но и генерал выглядел так, будто последние сутки кормился только лимонами.
        «Да неужели они совсем разучились владеть собой? - как-то отчужденно подумал Вадим. - Какие же они тогда, на хрен, профессионалы?»
        - Извините, Вадим Петрович, - сказал Чекменев. - Это, может быть, даже и ошибка, но пока я должен вас арестовать. Пистолет сдайте.
        Ляхов с удивительным даже для самого себя спокойствием обернулся на стоявшего за его спиной Тарханова.
        Тот с непередаваемо мучительной гримасой на лице, которую безуспешно пытался подавить, сделал едва заметный жест руками, который можно было истолковать примерно так: «Сейчас я совершенно ничего не могу сделать. А там посмотрим…»
        Ляхов демонстративно, с этакой аристократической брезгливостью расстегнул ремень кителя. Кобура «адлера» висела на нем - тяжелая, внушающая уверенность. Секунда дела - сдернуть застежку, пистолет сам выпадет в руку. И что тогда?
        - Подавись, подполковник, - в качестве высшего оскорбления бросил он в лицо Чекменеву его недавнее звание, а на стол - наградной израильский пистолет.
        Когда Ляхова отвели в «камеру предварительного заключения», он сообразил, что кое-что пошло не совсем по плану. Александр Иванович предупреждал - некоторые сложности в отношениях с «ближним окружением» у него возникнуть могут, и эти варианты они прорабатывали. То, что Чекменев начнет с ним какую-то игру, предполагалось, исходя из общего анализа ситуации. На это ему отводилась неделя-другая. Нормальный срок. Выслушать отчет о действиях в Польше и Израиле, рассмотреть, сверить с иными источниками, составить собственное впечатление и на основании его - план дальнейшей разработки объекта, ввести его в действие…
        Вадим предполагал, что успеет переговорить с Тархановым, подключить к операции Майю, подкинуть Игорю Викторовичу несколько «мягких» дезинформации. А тут генерал (или кто он теперь?) как-то уж слишком решительно обострил партию.
        «Неизвестно, сколько времени отведено мне на «отдых» перед тем, как начнется «работа», - думал Ляхов, прямо в сапогах улегшись на просторный кожаный диван, закинув руки за голову и перекатывая из угла в угол рта папиросу с изжеванным мундштуком. Только это, пожалуй, выдавало его несколько «вздернутое» состояние духа. Обычно он обращался с папиросой аккуратно, даже мундштук никогда не заламывал, как принято у большинства курильщиков.
        Хотя нервничать особенно и не с чего. Знал, на что шел, получил необходимый инструктаж, краткий курс обращения со спецтехникой «потустороннего» происхождения и специальное психологическое кондиционирование по предложенной Шульгиным методике.
        Методика, кстати, весьма оригинальная и эффективная, о чем Вадим мог судить профессионально. Построенная на интересном сочетании как вполне научных принципов, так и неведомых Ляхову практик явно восточного и, похоже, весьма древнего происхождения, типа дзен-буддизма и еще чего-то, гораздо хитрее и заумнее.
        Неплохо бы вместе с Максимом разложить ее на составляющие, вычленить «действующее ядро».
        Надо же, какие пустяки в голову лезут, в то время как сосредоточиться нужно совсем на другом. Впрочем, вполне возможно, что это тоже предусмотрено «технологией». Увести мысли в сторону от «болевых точек», очистить сознание таким образом, чтобы при наступлении «момента истины» говорить и действовать как бы спонтанно, без всяких намеков на отрепетированность и внутреннюю зажатость. «С открытой душой и чистым сердцем», так сказать.
        А все же интересно, что именно подвигло Чекменева на такой неординарный шаг, как арест недавнего близкого сотрудника и царского флигель-адъютанта? Обставлено так, чтобы создалось впечатление, будто генерал располагает неопровержимыми доказательствами вины Ляхова (в чем угодно), причем вина эта столь велика, а сам он настолько опасен, что ввергнут в узилище без всякого предварительного разговора, пусть даже формального допроса.
        Мол, я знаю все, и ты знаешь, что я это знаю, и запираться бессмысленно, и даже соблюдать какой бы то ни было политес, вообще-то обязательный в отношении столь значительной фигуры.
        Интересно, Чекменев заручился согласием князя (теперь уже Императора, или как они его там назвали) на данную акцию, каким-то образом ее замотивировав, либо все это чистая самодеятельность, преследующая пока непонятную цель? Не думает же генерал всерьез, что сумеет запугать или запутать Вадима настолько, что он сам на себя даст показания столь убойные, что не потребуется никаких объективных доказательств ?
        А может быть, это очередная многоходовая операция прикрытия «чего-то», вроде как прошлой зимой? Но тогда в нее даже Сергей не посвящен. Слишком естественно он себя вел, слишком неподдельным было его отчаяние в момент ареста. Так играть Тарханов точно не умеет. Да и зачем бы?
        Тогда какие же доводы привел ему Чекменев, обосновывая необходимость акции? Ладно, скоро узнаем.
        Ляхов выплюнул прямо на пол погасшую папиросу, тут же закурил новую. Пусть думают, что он потрясен и раздавлен настолько, что забыл об элементарных нормах приличия. Пепельница-то вот она, рядом…
        А если попробовать с другой стороны? Если все это - всерьез? Допустим, Чекменев решил, что свою роль полковник Ляхов просто-напросто отыграл. И в Польше, и в Израиле, и вообще… Что от него требовалось - совершил (или, наоборот, не совершил, должного контакта со Шлиманом не наладил), знает слишком много, а ситуация изменилась таким образом, что именно в нем нужда исчезла. И проще всего от него избавиться. Раз и навсегда. Все, что он знает и умеет в известной области, не хуже умеет и Бубнов, остальные же его «достоинства» по большому счету никому не нужны, а выглядят подозрительно. Или - раздражающе. Логично?
        Тогда почему Тарханов остается на свободе?
        Ответ на этот именно вопрос как раз лежит на поверхности. Сергей ничего такого по большому счету и не знает. Обычный офицер со способностями, исполнительный, с неба звезд не хватающий, информированный не намного больше, чем десятки, а то и сотни причастных к проекту людей. В нынешнем качестве Чекменева он вполне устраивает. Возможно - до поры. А участие (или причастность) к аресту (а то и ликвидации) старого друга - не более чем очередной тест на преданность и лояльность.
        Убедил себя (или его убедили), что все действительное разумно и долг офицера именно в этом сегодня и состоит. Ничего личного…
        Ляхов понял, что свободный полет воображения занес его несколько не туда. Так думать о старом боевом товарище…
        А почему, собственно, и нет? Что тут такого невероятного? Ну соратники по минувшим боям, ну друзья. Не такие уж давние, если честно. Так ведь присяга - выше, и долг - выше. Человека с натурой Тарханова при должном умении можно убедить в чем угодно. А умения у Чекменева на троих хватит. Плюс - Розенцвейг. Тот вполне способен подобрать неубиваемый набор улик, доводов и доказательств чего угодно…
        Вот, скажем, Уваров - совсем другое дело. Тот, если убежден в чем-то, касающемся понятий чести и самоуважения, ни на какую, самую изощренную иезуитскую демагогию не купится. Для него честь (в высоком смысле) выше всего. В случае чего - и присяги тоже. Хозяин своего слова - я его дал, я могу и обратно взять, если увижу, что не тому…
        И тем не менее Ляхов понимал, что все эти мысли и построения - не более чем дань собственному прошлому. Рассуждения как раз на уровне прошлого года. Тогда он был. в хорошем смысле слова наивен и слишком многие вещи воспринимал слишком уж всерьез. Спасибо, жизнь последнее время немного побила. А главное, совсем иной у него теперь уровень информированности. Вроде как если сравнить моряка Эдмона Дантеса с графом Монте-Кристо.
        Это он не сам придумал такое сравнение, это ему Александр Иванович объяснил, когда они целую ночь проговорили в его кабинете в замке Форта Росс.
        - Понимаешь, парень, с молодых лет я обожал косить под этого самого графа, с переменным успехом, естественно, а сейчас вдруг осознал, что я уже скорее аббат Фариа… Нет, нет, я пока совершенно здоров и сам еще кое-что могу, но… Просто сейчас я настолько много знаю и понимаю в сравнении с тобой, настолько хорошо представляю, что тебя ждет впереди… Да вдобавок вижу, что из тебя при должном подходе может кое-что получиться. Неординарное…
        Удивительно, но эти слова Шульгина совершенно его не задели, хотя в общем-то можно было истолковать их как недопустимо снисходительные и даже оскорбительные. Не мальчишка же Вадим несмышленый, в самом-то деле. Однако разница в их жизненном опыте, положении, да и самих психотипах была такова, что Ляхов воспринял аллегорию Александра Ивановича как должное. Спорить совершенно не с чем, разве что неплохо бы освежить в памяти роман, последний раз он брал его в руки лет пятнадцать назад, еще в гимназии. Сейчас там наверняка откроются какие-то новые грани и глубины. Не зря же Шульгин счел нужным сослаться именно на него, а не на какой-то более серьезный и авторитетный источник.
        После этого Александр Иванович обратился к проблеме пресловутых Ловушек Сознания, что было совершенно логично. Если развивать ранее затронутую гипотезу о том, что он, Ляхов, является «обитателем», а то и узником «внутриловушечной реальности».
        Разумеется, Вадим понял из максимально адаптированной к его уровню восприятия лекции не слишком много. Примерно как первокурсник медицинского факультета способен усвоить суть научной дискуссии аспирантов по кафедре молекулярной генетики, на которую он случайно забрел в поисках нужной аудитории.
        Но вывод из этой зауми был по-армейски прост. Поскольку Ловушки создавались, а возможно, возникали сами собой, в процессе эволюции Гиперсети (а еще по одной теории - существовали изначально, сама Сеть развилась уже позже), в качестве некоторой «фагоцитарной системы», для того чтобы защитить Сеть от вмешательств сумевших проникнуть внутрь ее субъектов, то средства борьбы с ними должны быть непременно. По обычной логике природы.
        Схема выглядела примерно так. До сих пор было «известно», что Ловушка - явление (или даже существо) сравнительно локальное, имеющее своей целью борьбу со столь же локальным «мыслепакетом» (личностью), проникшим внутрь Сети и способным генерировать «мыслеформы», сопоставимые по убедительности с уже существующими Реальностями. Обволакивающие объект вместе с его эманацией неким «коконом», внутри которого объект мог существовать сколь угодно долго в полной уверенности, что окружающая его реальность подлинная. Но не имея выхода вовне, постепенно «развоплощался» до полного исчезновения. В общем, почти полная аналогия с участью схваченного лейкоцитами микроба или просто инородного тела.
        В данном же случае Ловушка образовалась (или появилась) титанических размеров, охватившая не отдельный дерзкий разум, а целую «химерическую» реальность.
        На это Ляхов, как опытный схоласт, немедленно возразил, что это ведь еще не факт. Что если Ловушка по-прежнему воздействует на отдельный разум, например самого Александра Ивановича, а все, что он говорит и делает сейчас или в ближайшее время, - всего лишь его личная галлюцинация?
        - А ты, в таком случае, кто? - лениво поинтересовался Шульгин, доливая в стаканы.
        - Для себя я тот, кто и есть на самом деле. Сижу вот с вами и выслушиваю ваш достаточно непротиворечивый бред. Как любой психиатр, имеющий дело с носителем сверхценной идеи, переубедить которого рациональными доводами невозможно. Да вы же и сам врач именно этого профиля. Должны знать…
        - Знаю, как не знать! Но что из всего этого следует? Ты ведь, получается, тоже всего лишь моя галлюцинация, поскольку я узнал о твоем существовании (и всей вашей реальности) гораздо раньше, чем ты - о моем. Я успел предпринять некоторые меры (двойника твоего, к примеру, нашел), и все это достаточно полно документировано, и с этими документами можешь познакомиться именно ты. Следовательно, в лучшем случае мы с тобой два отдельных галлюцинирующих субъекта, настолько полно вообразившие друг друга, что эти галлюцинации наложились и создали бред третьего уровня. Как ты это объяснишь?
        При должном напряжении фантазии Ляхов смог бы, наверное, что-нибудь придумать, только смысла сейчас в этом не было. И времени тоже.
        - Значит, договорились, - кивнул Александр Иванович в ответ на еще не высказанное. - А мыслью потешиться мы еще успеем, у нас тут такие демагоги собрались - закачаешься!
        Ляхов снова отметил, что манера разговора Шульгина, его фразеология весьма совпадает с таковой у собственного двойника, и это является еще одним подтверждением того, что они люди практически одного времени одной и той же реальности.
        - Поэтому сейчас мы должны поговорить исключительно о наших с тобой (и с твоим Вадимом) практических действиях. Если вокруг нас галлюцинация - хуже никому не будет от этих упражнений. А если все-таки реальность, пусть и извращенная, - шансов у нас не так уж много, чтобы пренебречь хоть одним. Согласен?
        И дальше Шульгин начал излагать Вадиму некий аналог боевого приказа, форма построения которого в их реальностях отличалась мало. Краткие оценки группировки и характера возможных действий противника, оценка своих сил и порядок их применения, задачи соседей и разграничительные линии с ними, ближайшая и последующая задачи своего подразделения, замысел действий командующего. Далее - боевые задачи участвующим в операции подразделениям, поддерживающим силам и резервам, время готовности к выполнению задачи, место и время развертывания пунктов управления, порядок передачи своих задач заместителям при возникновении форсмажорных обстоятельств. И так далее.
        Уникальный, следует отметить, продукт человеческого разума - идея и стандартный шаблон боевого приказа. Пригодный для правильной организации мышления и обеспечения адекватного поведения и достижения успеха в любой жизненной ситуации, отнюдь не только в военном деле.
        В течение нескольких ближайших дней, заполненных напряженными трудами от рассвета до заката, они с Шульгиным проработали тактику поведения Вадима хотя бы на месяц вперед. Настолько, насколько сам Александр Иванович мог прогнозировать развитие событий. Речь о более далеких перспективах пока не шла. Как понял Ляхов, стратегия противодействия Ловушке и «перевода стрелок» Реальности потребует значительного времени и полного напряжения сил и технических возможностей всего Братства. В чем, даст бог, и ему доведется поучаствовать. Но позже, позже…
        Поначалу Ляхова удивило, что Шульгин не привлек к их занятиям его двойника. Ведь если тот уже достаточно давно введен в операцию, разумнее бы им готовиться к совместной работе по общей программе. Вадим только выбирал подходящий момент, чтобы об этом спросить, как Александр Иванович обратился к этому сам.
        - Со вторым Вадимом вы, конечно, будете работать в связке. Вариантов тут море, только сейчас он проходит дополнительный курс с другим инструктором. Сам же понимаешь, в нынешнем состоянии он у вас оголится на раз. Как и ты в нашем мире. Был уже прецедент, специалист с опытом, не вам чета, прокололся на незнании местных реалий в первые же полчаса общения с аборигеном.
        Так ему не требовалось имитировать конкретную личность, и замотивирован он был прилично. Когда мы Ростокина в наше прошлое отправляли, очень глубокую с ним гипнопедию провели, да и то все время балансировал на грани… Так что Вадим подключится к общей программе позже, тут уже ты с ним позанимаешься, чтобы и перед твоей невестой смог тебя убедительно заменить хотя бы на полдня. О ночи не говорю, до этого не дойдет, надеюсь…
        Усмешка у Шульгина при этих словах вышла какая-то странная. Будто вспомнил он что-то из собственного опыта, и это воспоминание радости ему не доставило, И снова Ляхов не счел его слова моветоном, хотя и мог бы. Он постепенно привыкал к тому, что люди Братства очень и очень многие вещи понимают по-другому и слова их часто значат совсем не то, что в нормальной жизни.
        Да и Александр Иванович занимал его все больше. Очень уж необыкновенный человек, действительно - аббат Фариа с точки зрения Эдмона (книгу Дюма он в первый же вечер взял в библиотеке Замка и перечел буквально с карандашом в руках).
        - А когда он будет готов, мы придумаем, как и для чего вы станете взаимодействовать. Про братьев Тексаров из Жюля Верна ты не зря вспомнил. Плодотворная дебютная идея, как говорил Остап… Связью, в вашем мире неизвестной и прослушке не поддающейся, обеспечим. Кстати… Пора бы решить вопрос, кто из вас кто и как к кому обращаться. Думаю, чтобы больше не путаться, в деловых разговорах и документах можно принять оперативные псевдонимы: «господин фест» и «господин Секонд» соответственно. Поодиночке же будем использовать подлинные имена…
        Совершенно естественным образом первым Вадим считал себя и в этом смысле выразился, но вот Александр Иванович с ним не согласился.
        - С тем мы познакомились почти на год раньше, так его и считаем. Да тебе-то какая разница? Не тот случай, чтобы старшинством считаться. Заодно нужно вам и какие-нибудь знаки различия присвоить, а то народ жалуется, что новые братья - совершенно на одно лицо.
        - А какие? - спросил Вадим. - Я как-то знал одну пару близнецов, так тех по золотой коронке на зубе различали.
        - Нам не пойдет, броская примета и слишком постоянная. Лучше вот так. - Шульгин порылся в ящике стола и извлек оттуда два элегантных мужских перстня. Один с изумрудной печаткой, другой с александритовой. - Держи, - протянул ему один, с великолепной чистоты и оттенка камнем. И запомнить легко: «А» - александрит, первая буква алфавита, значит «Фест», «И» - изумруд, соответственно «Секонд».
        - Только в случае работы на подмену перстеньки все равно советую в карман прятать. Наблюдательных людей вокруг встречается гораздо больше, чем хотелось бы…
        - …Сверхзадача, - говорил Шульгин Ляхову на очередном семинаре, - остается пока прежней. На ближайший месяц минимум - никоим образом не вмешиваться в естественный ход событий. Работать будем только по плану «Юдифь». Если она поступит с «Олоферном» по библейски, так это будет такое «сотрясение реальности», что я и не знаю…
        Идеальный вариант - испросить бы вам отпуск в компенсацию за недогулянный и под предлогом твоей с Майей свадьбы свалить куда подальше. Объект, соответственно, прихватить с собой. Не думаю, что это слишком сложно будет устроить. Выйти из зоны ежедневной досягаемости начальства, но и не на острова Южных морей, конечно. Нечто среднее. На Кавказские Минеральные Воды, к примеру, или опять в дебри Селигера…
        Здесь, по неизвестной Вадиму причине, по лицу Александра Ивановича промелькнуло нечто мечтательное. Наверное, и у него с этими местами связано нечто романтическое. А почему бы и нет, кстати?
        - Тарханов уже съездил в Пятигорск, - хмыкнул Ляхов, намекая на случившееся там с Сергеем.
        - Так заодно и жену там нашел, что немаловажно, - снова усмехнулся Шульгин. (Вадим давно уже обратил внимание, что усмешка - наиболее обычная мимическая реакция Александра Ивановича на происходящее, в том числе и на слова собеседника. Она у него бывала разная, но почти всегда в ней присутствовала ироническая, а то и циническая составляющая. Благодушие - редко. Будто столько он в этой жизни узнал и повидал, что иначе воспринимать ее не может.)
        В свете происходящего разговора фраза прозвучала двусмысленно.
        - А вы уверены, что подобный неожиданный зигзаг не является как раз тем грубым вмешательством, которого вы стремитесь избежать? Что, ежели именно так предначертано и немотивированное спасение Олега принесет гораздо более серьезные сбои реальности? Может быть, как раз его воцарение и превращение России из демократической республики в монархию потянет за собой такой шлейф нежелательных следствий, что и представить трудно? А стабильность - как раз сохранение статус-кво в полном объеме. Включая и предначертанную (если это так) гибель Местоблюстителя. В конце-то концов, насколько я понимаю, вся история с превращением его в полноценного Императора вступила в фазу практической реализации только в этом году. Когда вы уже познакомились с фестом, и мы с Тархановым вышли на авансцену…
        Казалось, Шульгин был удивлен словами ученика. В такое трудно поверить, но он выглядел слегка растерянным. И ответ его звучал не слишком уверенно.
        - Не знаю, Вадим, вот здесь - честное слово, не знаю. Такое интересное раздвоение смысла. Что считать невмешательством? Интересно. Вот пришлось мне как-то участвовать в работе по помощи Испанской Республике. Была такая, в 36-39 годах прошлого для нас века и нашей реальности. Одни считали - коммунистическая она, другие - просто демократическая. Сложные тогда были времена, и терминология еще не устоялась.
        Мятежникам генерала Франко, которого называли фашистом (а был он всего лишь фалангист, правый консерватор), открыто помогали фашисты Италии и нацисты Германии. Республиканцам тайно - мы. То есть сталинский СССР, где я в то время работал наркомом. И добровольцы, поклонники свободы, почти со всего цивилизованного мира. А «настоящие демократии», европейские державы, заняли позицию «невмешательства». То есть - пусть сами разбираются. Причем всеми силами противодействовали помощи именно республиканцам, а вот фашистам мешать ни сил, ни особого желания у них не было. По многим причинам. И жизнь себе осложнять не хотели, и усиления влияния СССР опасались, да и вообще, так…
        Свободолюбцы-либералы более всего боятся решительных действий с окончательным результатом. Им невнятное, размыто-полуподвешенное состояние больше нравится. Пока их самих реально вешать не начнут. Так я к чему? То невмешательство привело вроде бы к победе абсолютного зла, фашистского. Но в то же время диктатор Франко оказался гораздо более умеренным деятелем, что тамошние «демократы». И жертв при нем было куда меньше, чем в случае победы коммунистов, и нищая Испания в итоге процвела, превратилась в рай земной. Так кто и в чем прав?
        - И кто? - с интересом спросил Ляхов, который понятия не имел еще и о таком варианте истории.
        - Да никто, - пожал плечами Шульгин. - Поскольку никто заведомо понятия не имел, что происходит и чем кончиться может. Просто иногда лень, трусость и бездеятельность приносят куда лучшие плоды, чем героизм и отвага. Я совершенно честно говорю - не знаю, что для наших планов лучше - сохранение у власти Олега или его устранение.
        Ни на каком компьютере этого не просчитаешь. Но давай прикинем так - если кто-то весьма заинтересован в ликвидации князя, и это точно не мы, значит, пусть живет. Примитивное решение, но иногда такие и следует выбирать. Но ты, в свою очередь, должен оставаться в рамках. Не умножая сущностей сверх необходимости. Короче, как учил апостол Павел: «Не будьте слишком умными, но будьте умными в меру». Ничего лишнего и оригинального. Да тебе Фест это и раньше говорил. Берем за точку отсчета позицию, в которой ты оказался после возвращения из «бокового времени», в ней пока и оставайся. Если у нас появятся новые соображения, мы их до тебя доведем тем или иным способом…
        …Ляхов находился в своем узилище, куда его препроводили прямо из кабинета Чекменева, весьма, впрочем, комфортабельном, уже часа четыре. Нормальный двухкомнатный номер уровня гостиницы для старших офицеров. Расположенный там же, в Кремле, где находилось Управление Тарханова, и даже в том же корпусе, поскольку провели его длинными, запутанными переходами, но на улицу не выводили, и не ниже уровня земли, то есть в какой-нибудь подземный ход по пути не спускались.
        Впрочем, специального значения этот факт не имел. Здесь ли или в другом месте - какая разница? Окна в комнатах имелись, вполне нормальные, высокие, в хороших деревянных рамах, полуприкрытые золотистыми шторами, только стекла в них были непрозрачные и наверняка непробиваемые с любой стороны.
        Что еще интересно - отобрав у него наградной пистолет, его не обыскали. Не проверили содержимое карманов, не заставили снять ремень, что делалось даже в отношении заключаемых на гауптвахту.
        Слава богу, есть возможность подать Шульгину и Фесту сигнал тревоги, после чего ждать новых инструкций. На этот случай он имел вмонтированный в наручные часы приборчик, обнаружить который никому здесь не удалось бы, не разобрав механизм до последнего винтика и шестеренки.
        …Можно было лечь спать, но не хотелось. Не тот настрой. Вадим еще раз сходил в туалет, теперь по прямой необходимости, подумал, не принять ли ванну? Это было бы неплохо и подтвердило бы внешнему наблюдателю, который, скорее всего, за ним сейчас присматривал, что полковник в полном порядке и в себе уверен. Но и это делать было лень.
        В соседней комнате, гостиной, он увидел черный, похожий на сейф шкафчик, полускрытый портьерой. Удивился, к чему бы он здесь. Из любопытства дернул никелированную ручку. Дверца легко открылась, и оказалось, что это обыкновенный холодильник с небольшим запасом закусок вроде сыра, колбасы, ветчины, банки маслин, нарезанной тонкими ломтиками красной рыбы, двух пачек галетного печенья. А в верхнем отделении - несколько бутылок красного вина, водки, коньяка и пива.
        Выходит, не совсем это тюрьма, а действительно нечто вроде чистилища. Посиди, мол, дорогой друг, подумай, пока решается твоя участь, и в то же время не слишком переживай, пока что к твоему статусу относятся с подобающим уважением.
        Ну, что же, и мы так к этому отнесемся.
        Только вот - ставить коньяк в холодильник - явное плебейство. Где их учили?
        Вдобавок, покрутив ребристый верньер на панели над столиком, он убедился, что и культурные его запросы в какой-то мере удовлетворяются. Целых пять программ разнообразной музыки, от народных песен до изысканной классики. Чего лучше?
        Нашел приятно звучащий струнный квартет, автора и исполнителей которого Вадим не знал, расставил тарелочки с закусками, откупорил бутылку весьма, судя по этикетке, дорогого и выдержанного французского коньяка, сбросил на спинку соседнего кресла китель, сел, вытянул ноги до середины комнаты, по привычке забросил руки за голову.
        Что ж, господа, сделаю вам приятное. Выхлещу не торопясь всю бутылку, перекушу в меру сил, а потом следующие сутки прошу не тревожить. Пьяный (для вас) я буду настолько, что доверительного разговора или стандартного допроса просто не получится. А за это время непременно что-нибудь интересное произойдет. С той стороны или с этой…
        Произошло даже быстрее, чем Ляхов ожидал. Быстрее, чем он успел выпить третью рюмку. Налить налил, а выпить уже не успел. Слишком долго закусывал первые две.
        Возможно, наблюдавший за ним из соседнего помещения Чекменев понял, оценил и решил немедленно пресечь его замысел. Поскольку в план психологической обработки он не входил. Но тогда зачем было вообще загружать холодильник?
        Отделенная от гостиной коридором и прихожей входная дверь бесшумно отворилась. Если бы Вадим в это время не смотрел именно в ту сторону, он бы ничего не услышал и был поражен внезапным появлением на пороге друга-генерала.
        Несмотря на то, что тот был в полной форме, да и Ляхов тоже, встать при появлении старшего начальника, более того - человека, от которого целиком зависела его судьба, Вадим не затруднился.
        Тоже, в принципе, по уставу и по правилам света. Если это просто гостиница, так зашедший в нерабочее время, тем более без приглашения, знакомый генерал начальством считаться не может. Гость и гость.
        А я - хозяин.
        Если это все же тюрьма, так тем более. Только совсем перепутанные и забитые арестанты вскакивают при появлении тюремщиков. Уважающие себя лежат на шконках, демонстративно смотрят в другую сторону до тех пор, пока не прозвучат «артикулом предусмотренные» слова.
        «Встать, руки за голову», «проверка», «кто тут на букву Лэ?», «на выход, с вещами». Или - «без вещей». Во всех других случаях тюремщики и заключенные друг для друга как бы не существуют.
        - Что же ты так ко мне нелюбезно относишься, Вадим Петрович? - спросил Чекменев, проходя в комнату. Без задержки, с явным облегчением снял ремень с пистолетной кобурой, бросил его на угловой диванчик, расстегнул крючки на воротнике кителя. - И мне налей, выпьем за встречу и поговорим…
        Ляхов единым глотком опрокинул в рот рюмку, не глядя на Чекменева, поджег папиросу, выпустил дым в противоположный угол комнаты и лишь после этого ответил, морщась от попавшего в угол левого глаза дыма:
        - Пей, если хочется. А я тебе не лакей. У нищих слуг нет…
        - Грубишь, Вадим Петрович. Возможно, несколько опрометчиво. Сказано же: «Не плюй в колодец». Вот, допустим, все у нас, дай бог, утрясется, а от неуважительного обращения осадок останется.
        - А уж какой у меня останется, - не дал себя увлечь миролюбиво-увещевающим тоном Ляхов. - Я, так сказать, вернулся с очередного опасного задания, а меня, ни о чем не спрашивая, за воротник и в кутузку. Ну раз так, господин Чекменев, давай по всем правилам.
        Предъявляйте обвинение, да не лично, поскольку прав вы никаких на это не имеете, а через прокурора Московского гарнизона или прямо через главного военного. Разъяснение моего юридического статуса под роспись, сообщение, в чем и кем я подозреваюсь, статьи Уложения о наказаниях, по которым привлекаюсь. Затем - допросы по всей форме, очные ставки со свидетелями обвинения, адвокат тоже потребуется, потом постановление о завершении следствия, обвинительное заключение на ознакомление, постановление о предании суду, военному или иному по принадлежности. Да, чуть не забыл - обязательно согласие на арест моего прямого и непосредственного начальника. Кого в данном случае таковым считать, пусть прокурор решает. Ну а когда все эти процедуры будут соблюдены - тогда можно и на суд, Вот примерно так, ваше превосходительство…
        Чекменев внимательно слушал, слегка склонив голову к левому погону.
        - Так-так. Процедура - это дело святое, разумеется. Рассчитываешь, с соблюдением всех формальностей любое дело против тебя непременно рассыплется…
        - А также получит приличный общественный резонанс. С чего, смотрите, начинает новое царствование Их Величество! С расправы над ближайшими соратниками, героями и кавалерами… - Ляхов почти откровенно насмехался над собеседником. Почти - потому что ухитрялся сохранять совершенно серьезное выражение лица, и тоном говорил прочувствованным, несколько даже с надрывом, как всякий честный, причем достаточно наивный человек, попавший в неприятную и непонятную ситуацию.
        - Так-так, - повторил Чекменев. - А если - минуя все процедуры нормального судопроизводства? Время, так сказать, военное. Вот и суд военно-полевой, по упрощенной процедуре, без прений сторон, права обжалования и тому подобных интеллигентских штучек?
        - А вот это уже - дело хозяйское. Тогда уж посоветую меня прямо здесь, в камере, пристрелить и в неустановленном месте прикопать. Пропал, мол, без вести полковник при исполнении - и точка. А суд, даже ускоренный военно-полевой, из офицеров-юристов состоит, и оч-чень тебе постараться придется, чтобы на голом месте расстрельное дело слепить. А ведь по моему чину и положению приговор все равно подлежит конфирмации89 старшим воинским начальником на театре военных действий, а также Советом Георгиевской Думы. Я ж Кавалер, ты не забыл, а еще и Герой России. Где, кстати, я так провинился? В Москве, в Польше или там… - он махнул рукой куда-то за голову генерала.
        - И там, и здесь. Что ты скажешь, если придется проходить по делу о покушении на государя Императора, тогда еще, впрочем, Местоблюстителя. В данном случае формальный титул роли не играет…
        «Не так глупо, - подумал Ляхов, - и вполне ловится в схему операции «Юдифь», как ее обрисовал Шульгин. Непонятно только, зачем им меня к этому делу подшивать? Для масштаба, что ли? Или…»
        - Забавно, - ответил он, снова наливая себе коньяка и закуривая. - Это пока вы мне режим содержания не изменили, - пояснил он, - Государственным преступникам наверняка ведь не положено? - И медленно выцедил рюмку. - Но все равно - глупо. Я же тебя, Игорь Викторович, не первый день знаю и сейчас все время пытаюсь понять, для чего весь этот цирк? Сделать со мной, как я уже заметил, ты в любой момент можешь все, что заблагорассудится, но без всей этой дешевки.
        Сломаться я до последней крайности не сломаюсь, мне это просто по жизненным .показаниям невыгодно, ты тоже политического капитала сверх обыкновенного не наживешь. А неприятности могут быть. В конце-то концов, господин Генеральный прокурор Вельский мне пока не родственник, но к делу моему интерес проявит. И никак вы его не обойдете, если, конечно, предварительно не уволите. Но это вряд ли. Не по вашему ведомству он числится…
        Лучше бы ты, Игорь Викторович, мне сразу, за той же самой рюмкой, все попросту объяснил, глядишь - всем проще было бы. Как тогда в Хайфе. Нет?
        Не тот был, конечно, человек генерал Чекменев, чтобы какой-то Вадим Ляхов смог бы сбить его с позиций самой непробиваемой логикой или призывами к здравому смыслу. Нужно бы было - не остановился бы и перед тайной ликвидацией, как и посоветовал ему Ляхов. Ничего бы это ему не стоило. Война все спишет, в том числе и ушедшего на опасное секретное задание офицера. Желаете - целенький труп в цинковом гробу, желаете - обгорелые обломки самолета с фрагментами тел, случайно уцелевшим погоном и оплавленным орденом с нужным номером.
        Но сейчас, очевидно, смысл был в другом. Он широко и обезоруживающе, как хорошо умел, улыбнулся, встал и хлопнул Вадима по плечу.
        - Ладно, брат. Извини. Признать годным! Наливай, как ничего и не было.
        Еще раз хмыкнув, Ляхов налил. Ничего более не спрашивая, с непроницаемым лицом.
        - Ты обижаться не должен. Да и не будешь, я тебя знаю. И я извиняться не буду, потому как служба такая. А объяснить - объясню. Ты, между прочим, за последнее время очень усовершенствовался. Держался прямо великолепно. Но, - чокнувшись с Вадимом и выпив коньяк, Чекменев назидательно поднял палец, - немного все же переигрываешь.
        Слишком уж нарочито-независимо держался. Как будто заведомо знал, что все это - не всерьез. Лучше б было слегка истерики подпустить, нервности этакой, мол, мы, фронтовики, кровь проливали, царю и отечеству не за страх, а за совесть служим, а вы тут, тыловые крысы, дела нам шьете…Ты же и вправду столько всего пережил, черт знает куда лазил и живой вернулся, а тут такое… Надо, надо было слегка сорваться…
        - Спасибо за совет, господин режиссер. Только я, как говорил Станиславский, «зерно образа» иначе вижу. Я, к вашему сведению, другого амплуа актер. И чем ситуация острее, тем больше наливаюсь ледяным спокойствием и хорошо контролируемой яростью. Как японский самурай. И жду первого же удобного случая, чтобы, вежливо кланяясь и почтительно шипя сквозь зубы, вцепиться противнику в глотку, вырвать печень… Ну и так далее.
        В схеме того же образа, если б разговор в начатом ключе еще чуток продлился, я бы так и сделал. Тебе засветил вот этой бутылкой между глаз, вытащил из кобуры твой пистолет, приставил к виску и угрожал бы шлепнуть, если в ближайшие полчаса здесь не появится Генеральный прокурор, дежурный генерал при особе Его Величества (начальник, по службе, над всеми адъютантами, в т.ч. и «флигель»), ну и от штаба Гвардии, Академии и Думы Георгиевских кавалеров. Вот перед таким синклитом и пистолетом у виска ты бы и продолжил свои обвинения…
        Ляхов откровенно веселился, глядя на лицо Чекменева.
        - Так бы и сделал? - поразился тот. И, похоже, совершенно искренне.
        - Только так и не иначе. Оставаясь в образе, повторяю. На самом деле, конечно, я сразу понял, что ты блефуешь, вот и решил немного погодить. Практически же - проблем ноль…
        И в ту же секунду почти неуловимым движением, без замаха бросил вперед руку, в которой уже была зажата наполовину пустая бутылка, остановил ее донышко в двух вершках от головы генерала. Коньяк плеснул на край столика и брюки Чекменева.
        - Убедительно?
        - Более чем, - Чекменев стряхнул капли с нежно-голубого габардина. - Не знал за тобой таких способностей…
        - Плохо анкеты читал. Я все же фехтовальщик довольно приличного класса.
        - Принимается. На эту сторону твоей биографии внимания не обратил. В твоем личном деле действительно отмечено?
        - Понятия не имею. Где-нибудь наверняка, раз я неоднократно соревнования выигрывал и призы брал…
        - Ладно, сейчас уже не принципиально. Пожалуй, я действительно немного переусердствовал. С тобой можно было и иначе. И все же, все же… За исключением мелочей, все идет так, как надо. Видишь ли, материалов, чтобы заподозрить тебя в двойной игре, накопилось вполне достаточно. Я, положим, в твою измену не верю, но очень и очень многие поверили бы, причем - с удовольствием. Вот давай разложим все по полочкам. Обращая внимание пока исключительно на внешнюю сторону событий. Итак…
        И Чекменев начал разбирать канву последнего года жизни Ляхова, начиная прямо с новогодней ночи. Для наглядности загибая пальцы. Все шло «до кучи». Немотивированная встреча с Тархановым, несоответствующее чину и должности поведение на перевале, контакты с израильской разведкой, странные взаимоотношения с товарищами по Академии, отдельно - линия Максима и верископа, связь с неизвестно откуда появившейся и неизвестно куда исчезнувшей Еленой, контакты с Гланом и история с саблей. Внедрение в близкое окружение прокурора Вельского, сюжет с пароход-рестораном и опять же помощником прокурора. Вообще вся история с потусторонним миром и очень подозрительное там поведение. Хотя бы - устранение ценного «языка» Гериева. Мореходные, внезапно проявившиеся, способности. Настойчивые попытки внедриться в свиту Великого князя. Контакты с заговорщиками из состава «пересветов». Вербовка Уварова. Вместе с ранее налаженными контактами с Бубновым, фон Ферзеном и еще кое-кем - вполне тянет на создание подпольной организации. И, наконец, последние события в «потустороннем» Израиле. Тут уж ни в какие ворота…
        Короче, не изменник ты получаешься, а весьма квалифицированный и надежно законспирированный агент. Но чей? Если вспомнить небезызвестного Фарида, не являешься ли ты его дублером, напарником, а то и резидентом? И, значит, напрямую выходишь на Ибрагима Катранджи…
        - Не пойму я твою игру, Игорь Викторович, - словно бы даже печально сказал Ляхов. - Или ты от непосильных трудов совсем нюх потерял, или?..
        - Что - или? - вскинул голову Чекменев.
        - Или ты предполагаешь, что я в ближайшее время так или иначе сбегу, и ты на этот случай грузишь меня информацией для размышлений, чтобы она в час «X» каким-то образом сработала якобы помимо тебя…
        Здесь нужно отметить, что подобная методика и манера разговора была тоже передана Вадиму Шульгиным во время достаточно короткого, но весьма насыщенного курса обучения, занявшего приблизительно месяц, по внутреннему времени Форта Росс. Именно столько Ляхов провел там, когда согласился вступить в ряды Братства. Своих людей не принято было бросать в холодную воду, рассчитывая, что плавать сами научатся. Благо, Вадим представлял собой достаточно подготовленную к восприятию уроков личность.
        Люди здешней реальности были умны, образованны, квалифицированны в своих делах, только вот должного негативного опыта им не хватало. Как если бы сравнить русских офицеров Русско-японской войны и прошедших с начала до конца Великую Отечественную. Вот и Чекменев…
        - О чем ты? - совершенно искренне не понял он.
        - Да вот же! Ты только что с потрохами сдал мне Розенцвейга и Тарханова. Ибо лишь они, кроме тебя, из всех, с кем мне доводилось встречаться с момента моего, так сказать «внедрения», располагают подобным объемом информации. Они и ты.
        Без их соответствующим образом препарированных «показаний» чисто физически невозможно выстроить такую цепочку фактов и домыслов. Никто больше не мог присутствовать во множестве мест и ситуаций, на которые отсутствует документированное подтверждение. Только личное присутствие или ссылка на мои же, лично сказанные слова.
        Так, Игорь Викторович? Эрго, как я и сказал уже, либо ты совершенно непрофессионально проболтался, либо сделал это совершенно намеренно. А зачем? Чтобы я потерял к друзьям-товарищам всякое доверие, взял «в личную разработку» или?.. Одним словом, мне предназначается роль этакого, твоего личного теперь уже «двойного агента». Потому что в то, что ты болтаешь просто так, для забавы, имея в виду к утру меня прочно посадить или ликвидировать, я не верю. Ну, ответь, если можешь!
        Как и рассчитывал Ляхов, Чекменев, впав в состояние некоторого смятения, подскочил со своего кресла, нервно пересек комнату, крутнулся на каблуке, вернулся к столу. Иногда очень полезно нанести уверенному в себе человеку два удара подряд. Первый - можно сказать, физический, хотя бы и в лоб бутылкой. Второй - нравственный. Уж в чем был генерал уверен, так это в том, что Вадим Ляхов, при всех его подчас странных способностях, как личность (игрока в тайные игры) стоит неизмеримо ниже его. Хотя бы по причине своей несколько даже патологической честности и открытости. А тут вдруг…
        Причем, к чести Чекменева, весь свой гнев и недоумение он обратил прежде всего на себя. В том смысле, как же это он на самом деле недоработал, не сумел разглядеть… При его-то опыте! Неужели действительно достаточно делать большие честные глаза, говорить в лицо сильным мира сего то, что думаешь (если ты говоришь то, что думаешь, то думаешь ли ты?), демонстративно поступать так, как требуют мало кем соблюдаемые «правила чести», чтобы ввести в заблуждение опытнейшего воина незримого фронта, «читающего в сердцах, как в открытой книге»?
        Попадались ему и такие типы, «честные», но они, как правило, были в той же мере и глупы (в известном смысле), «хитрые» же вообще не имели никаких шансов, поскольку их хитрость была до того примитивна и прозрачна, что скулы от скуки сводило.
        Ляхов же! Нет, это - штучка!
        И ведь Чекменев, человек в крайней степени здравомыслящий и не подверженный никаким эмоциям, Добрым ли, злым, неважно, великолепно понимал (чувствовал), что и сейчас Вадим не играет, говорит то и так, как понимает и считает нужным. Ни малейшей фальши. Сделать, что ли, действительно, его своим заместителем, «тайным советником», не в смысле чина табели о рангах, а буквально. Человеком, с которым можно советоваться по вопросам, которые ни перед кем другим даже и поставить невозможно, не то чтобы обсуждать всерьез.
        Интересно, кстати, получается. Сначала сам собой выдвинулся в ближние помощники Тарханов (не бог весть какой интеллектуал, зато человек исполнительный и надежный), а теперь вот и дружок его, Ляхов, к еще более высокой ступеньке подтягивается. И ведь перед собой-то можно признать, никто его, Чекменева, в спину не толкал, протекции этим никому доселе не известным парням не оказывал, а вот вдруг вынесло их на гребень! Да как вынесло!
        Иногда, если выдавалась возможность отвлечься от текущих дел и поразмышлять свободно, оторопь моментами брала. Как оно, время, понеслось вдруг вскачь, вразнос! Будто обезумевшая тройка на горной дороге! Удержаться бы на облучке и вожжей из рук не выпустить.
        Он ведь совсем другую схему разговора выстраивал, арестовывая Ляхова и готовясь к встрече с ним. И встреча должна была пройти по его сценарию. Неужто так постарел генерал, нюх потерял, поглощенный чересчур приземленными делами?
        А Ляхов продолжал дожимать почти поверженного противника.
        - Я ведь к чему веду, Игорь Викторович, и с самого начала только об этом и говорил - отчего бы тебе со мной в открытую не поиграть. Так, мол, и так, Вадим Петрович, сложности у меня возникли, давай вместе помозгуем… Разве я тебя хоть раз подвел или обманул? Ты мне подлянки то и дело устраивал, а я тебе не отвечал тем же, ведь так?
        - У нас с тобой просто разное отношение к некоторым предметам, - только и нашелся что ответить Чекменев.
        - К некоторым - разное, согласен, - кивнул Вадим, - а вообще? Не слышал такое выражение: «Честность - лучшая политика»? Вот возьми и попробуй. Прямо сейчас. Совершенно честно - что между нами происходит, зачем тебе это нужно и чем я тебе могу помочь, если вообще могу. Если нет - поступай как знаешь. И я тоже…
        Чекменев курил молча не меньше двух минут, глядя на ало вспыхивающий кончик папиросы. Так великий актер Михаил Чехов умел держать паузу перед началом гамлетовского монолога «Быть иль не быть…». Его спрашивали, как это возможно, на сцене, под взглядами сотен зрителей сидеть и молчать столько времени? «А я в это время гвозди в полу сцены считаю…»
        Что уж там считал Чекменев, неведомо, но, наверное, некоторая работа мысли в нем происходила. Возможно - решающая.
        Действительно ведь - так или так. Хотя бы для себя. Для внешнего мира что угодно сказать и сделать можно, а себя ведь все равно не обманешь, и решение принимать приходится, воленс-ноленс90. Особенно если до сего момента определенного не было. Кое-какое имелось, конечно, но так, промежуточное. На пару шагов вперед рассчитанное, а тут нужно на гораздо большую перспективу определиться.
        Поверить Вадиму, поставить на него раз и навсегда (или до очередного критического перелома), а нет, так доводить до конца не слишком хорошо, как выяснилось, продуманный, всего лишь тактический план работы «втемную».
        Ляхов примерно представлял, что происходит сейчас в душе генерала, и мог бы попробовать точно вставленной репликой повлиять на его решение, но счел лучшим не вмешиваться. Надо же, в конце концов, дать возможность человеку побыть хоть немного наедине с самим собой. Пусть и в таких, не слишком комфортных обстоятельствах. А может быть, ему именно так и нужно, а то отвык за долгие годы от правильного взгляда на вещи.
        И с тайным злорадством Вадим подумал: а каково бы пришлось Игорю Викторовичу, доведись ему напрямую пообщаться с Александром Ивановичем в этой, допустим, ситуации? Да нет, куда там…
        И только сейчас Ляхов вдруг понял, что мыслит совершенно другими категориями. Теперь и Чекменев уже не вышестоящий, почти всесильный глава княжеской, пардон, Императорской Тайной канцелярии для него, а как бы статист, в лучшем случае - актер второго плана на мировых подмостках. (Причем по причине внезапного ввода в роль, играющий под суфлера.) Сам же он, Ляхов, не меньше, чем ассистент режиссера, ставящего спектакль.
        Что лучше, что хуже - сказать трудно, но текст пьесы он знает и знает роспись мизансцен, кто из актеров из какой двери выйдет, что скажет и после какой реплики уйдет. По крайней мере - в течение первого акта. До второго творческая мысль мэтра еще не воспарила.
        - Знаешь что, - сказал наконец генерал, и Вадим увидел, как странно, неожиданно изменилось его лицо за эти короткие две или три минуты. Удивительно изменилось. Стало каким-то очень человеческим. Примерно таким, как в первый раз, когда они встретились и говорили в Хайфе. - Давай на этом сейчас закончим. Я пойду. А ты отдыхай. Хочешь, допей бутылку, глядишь, и тебе еще какая-то истина откроется. Я, может быть, тоже напьюсь сегодня, но - в одиночку. А ты отдыхай, да. Выспись как следует. Я приду к обеду, да, именно к обеду, тогда и продолжим, хорошо?
        Ляхов мог бы, да и хотел под горячую руку сказать кое-что еще, но вдруг понял, что ничего больше говорить не нужно. На сегодня - все. Молча кивнул и встал, чтобы проводить Чекменева до двери номера, который перестал быть тюремной камерой. Просто номер гостиницы, где два товарища посидели, поговорили, складно или не очень, и теперь прощаются, каждый в своем настроении. У кого оно сейчас лучше, у кого хуже - неважно. Не в этом же суть. Суть в том, что все-таки поговорили.
        Так же молча пожали на пороге друг другу руки. Похоже, генерал в последний момент собрался сказать что-то еще и тоже решил, что не нужно. Вот и слава богу.
        ГЛАВА 3
        
        На въезде и выезде через Боровицкие ворота все автомобили обязаны были притормаживать, независимо от должности и ранга пассажиров. Военное время все-таки. Остановиться, предъявить удостоверение и пропуск установленного образца. Только что пароль произносить не требовала охрана. Сам же Чекменев этот порядок и утвердил, в рассуждении уже имевших место быть и вполне возможных впредь инцидентов.
        За рулем он сидел сам, любил после напряженного рабочего дня слегка рассеяться, управляя неприметным, но мощным «мотором» полуспортивного типа, более подходящим богатому бездельнику, нежели начальнику тайной полиции. Что лучше проветривает голову, чем возможность полчаса-час покрутиться по центру города, развлекаясь то резкими стартами с перекрестков еще на желтый огонь светофоров, наслаждаясь взрывным ревом «Испано-Сюизы», то неспешной ездой по кишащим гуляющей публикой бульварам?
        Наблюдать вечернее коловращение жизни, на какое-то время вообразив себя абсолютно частным лицом, склонным к изрядной доле шалопайства. Может быть, даже наскоро пофлиртовать через опущенное боковое стекло с симпатичной дамой за рулем соседней машины, буде такая вдруг окажется рядом.
        Мужчина-то он еще о-го-го, сорок с небольшим, подтянутый, спортивный, со всеми признаками суровой мужской привлекательности, чего уж скромничать?
        Но на этот раз отдых не сложился. Раз сразу день не задался, так чего от вечера ждать? Хотя всякое бывает.
        Постовой у будки скользнул взглядом по документам, козырнул и приподнял шлагбаум ровно настолько, чтобы автомобиль не зацепился за него крышей. И тут же вернул его в прежнюю позицию. Как бы отсекая возможность проскочить следующей машине, хотя ее и не было поблизости. Стереотип поведения плюс требования инструкции.
        Мельком отметив этот факт, генерал буквально на секунду отвлекся, запоминая на всякий случай лицо вахмистра, просто по привычке, и не заметил, как из тени приворотной арки выдвинулась фигура в повседневной офицерской форме. Повернул голову, лишь когда внезапное явление щелкнуло дверной ручкой и уселось рядом, словно так и было заранее оговорено. Нога Чекменева уже успела прижать педаль газа, машина со всей своей динамикой выстрелила в сторону площади, и он упустил момент, когда еще можно было сдержать разгон, задним ходом вернуться к караулке и там, в присутствии вооруженной охраны, разобраться с наглецом.
        Как говаривал персонаж всеми забытого романа91: «Стар стал папаша, рука не та, глаз не тот…» Да ведь и заняло происшествие не более пары секунд, незнакомец очень хорошо все распланировал. И Чекменев просто не мог допустить мысли, что в охраняемой зоне его могло поджидать нечто подобное. На улице он наверняка среагировал бы четче и правильнее.
        - Езжайте, езжайте, Игорь Викторович, не отвлекайтесь, как раз успеете площадь проскочить, пока светофор не перемигнул…
        Голос произнесшего эти спокойные слова настолько поразил генерала, что он едва не зацепил крылом возмущенно засигналившее оранжевое такси.
        - Хладнокровнее, ваше превосходительство, вы не на работе. Ну я это, я. Зачем так нервничать? Просто мне вдруг показалось, что мы с вами не обо всем договорились. Там как-то обстановка не располагала к живости мысли. Остроумие на лестнице, одним словом. Не возражаете, я надеюсь?
        Вадим Ляхов сидел рядом с Чекменевым, непостижимым образом успевший вскрыть сложные, почти не поддающиеся отмычке замки, пробежать по длинным коридорам, минуя не один и не два внутренних поста, и оказаться с внешней стороны обвода кремлевских стен. Пройдя мимо того самого, понравившегося генералу своей бдительностью постового. По всем расчетам, Ляхов имел форы от силы пять минут, однако - успел! Ну, со своими документами по Кремлю он мог перемещаться спокойно, однако ведь бегущий человек, пусть с самым надежным пропуском, непременно вызовет подозрения, и его если и не задержат, то обязательно спросят, куда и зачем торопится, а это ведь тоже потеря времени.
        Разве только выскочил в окно коридора, ближайшее к его камере, и - во весь дух сквозь кусты и деревья.
        Или же самое простое по исполнению. У него имеется сообщник из кремлевской службы безопасности. Но кто бы именно это мог быть - новая загадка, требующая порядочного времени на ее решение.
        Ну а уж через КПП прошел без проблем, постовым до пеших гвардейских офицеров, идущих не в Кремль, а из - особого дела нет.
        Все эти в принципе пустяковые мысли промелькнули в голове Чекменева мгновенно, не в них сейчас было дело. Это потом, на досуге, можно будет разбирать, что и как, сейчас проблема стоит совершенно иначе.
        - Только не вздумайте разворачиваться, гнать обратно и поднимать общую тревогу. Ничего полезного из этого не выйдет, а будущая игра уж точно сломается.
        - И о чем же мы не договорили, Вадим Петрович? - как бы не услышав последних слов и стараясь попасть в тон предыдущим, осведомился генерал. - Какие такие вопросы у вас всплыли, не терпящие отлагательства? Доложите, раз уж вы здесь…
        Переход Ляхова от подчеркнуто фамильярного, почти хамского временами стиля к гипертрофированной вежливости требовал адекватности.
        - Да все ведь очень просто. Я никак не мог избавиться от сомнений, прослушивают нас или нет? И вы ли один эту запись будете слушать и анализировать или она пойдет в широкий тираж? По ряду причин мне это нежелательно. Вернее, нежелательно, чтобы достоянием гласности стал наш настоящий разговор. А тот - пусть слушают. Я там предстаю в достаточно нейтральном виде…
        - Да уж не сказал бы.
        - И тем не менее. Но здесь-то, в машине, надеюсь, звукозапись не установлена?
        - Здесь нет. Для оперативных целей у меня другой транспорт.
        - Вот и слава богу. А то разговор у нас пойдет несколько, я бы сказал… странный.
        - А то раньше было мало странностей, - не удержался Чекменев.
        - Мало, Игорь Викторович. За исключением, конечно, потустороннего мира, все вполне укладывалось в тривиальную обывательскую логику. И мое поведение, и ваше. Взгляды и интересы, само собой, не всегда совпадали, а по сути - ничего особенного. Это, кстати, касается и нашего с вами подлинного поведения и стимулов к нему, и того, что мы сами по этому поводу придумали и вообразили.
        Знаете, как влюбленные ссорятся из-за пустяков? Всего лишь неправильно истолковывают слова, взгляды, жесты и поступки партнера. Там, где обычные люди имеют возможность задуматься и оценить обстановку, охваченные страстью хватаются за самое примитивное и продиктованное сиюминутными эмоциями и фобиями, попросту говоря - страхами, объяснение. Боязнь быть обманутым, боязнь «потерять лицо», да мало ли что в таком состоянии в голову взбредет…
        Машина от храма Христа Спасителя свернула на Гоголевский бульвар, покатила в сторону Арбата.
        - Что-то мне кажется, мы с вами не совсем под приведенный пример подходим…
        - Это вам только кажется, Игорь Викторович. С самого начала я вас настолько сильно напрягаю, что вы мне любое лыко в строку ставите, в дело и не в дело. Да вдобавок испытываете не всегда самому себе объяснимую симпатию. Вот и додумались решить вопрос радикально. Или я для вас стану полностью ясен и ничем более не омрачу ваш гордый ум, или вы найдете способ вывести меня за скобки. Допускаю даже, что вполне ненасильственным способом.
        Чекменев ушел от скользкой темы, задав вопрос, который и должен был задать по логике своего характера и положения.
        - Все это так, предположим, но… Насколько мне известно, подготовки по программе «печенегов» вы не проходили, и с момента поступления в военную службу не имели возможности проявить себя в чем-то, кроме исключительно врачебного поприща. Даже и в бою на перевале ничем особенным, кроме храбрости и меткой стрельбы, не выделились.
        - Да и то немало, - философически заметил Ляхов. - Добавьте только редкостную везучесть. Все пули - мимо, что по статистике крайне маловероятно. А подготовку, и вполне приличную, я прошел в Академии, особенно на летних сборах, а также «на той стороне» мы с Тархановым покувыркались знатно.
        - Бросьте, Вадим. Ни способностей Гарри Гудини исчезать из запертых помещений, ни той великолепной наглости стопроцентно уверенного в своих возможностях человека, которому даже Чекменев ничего не сможет сделать, - этого вам никто и никогда не преподавал. Вдобавок я, как специалист, знаю, что кроме врожденных способностей в нашем деле требуются многолетние изнурительные тренировки и «работа в поле». Кто выдерживает и выживает, те да, становятся асами. А вы?
        - Ну, значит, ваша теория верна не до конца, только и всего. Вспомните историю, кстати. Сколько великолепных агентов получалось из совершенно «сереньких», по обывательским меркам, людей. Дело в обстановке и обстоятельствах. Предположим, мои латентные способности резко активизировались под влиянием маштаковского излучения. Тарханов ведь тоже был капитан как капитан. Пехота. А теперь каких вершин достиг! Но мы заболтались, вам не кажется? У меня ведь не так много времени, мне следует в узилище возвращаться, пока петух не пропел…
        - Так зачем же вам теперь возвращаться? Поедем ко мне, посидим, поговорим, там и заночуете, а с утра будем думать, как дальше быть.
        - Да нет, лучше уж я обратно. Чтобы ваша схема ущерба не потерпела. Она мне, в принципе, нравится. И предоставляет широкий спектр возможностей для дальнейшего. Вы только меня внимательно выслушайте, по возможности не перебивая. Кружок по бульварам и окрестностям сделайте, примерно на час полетного времени, и возле тех же ворот и высадите. Впрочем, можно и возле Никольских, а уж дальше я сам… Ваши люди не станут проявлять инициативу, проверять, на месте ли узник, не сбежал, не повесился? А то может неудобно выйти. Для вас.
        - Проверять не будут, это точно. Но говорите, говорите, горю желанием услышать вашу версию…
        - Версия крайне проста, хотя может вызвать некое смятение среди слабых умов. Вы к ним, по счастью, не относитесь, поэтому моя задача упрощается.
        Итак. Насколько я понял, суть вашего замысла заключается в том, чтобы ввести в заблуждение инициаторов и организаторов покушения на Олега Константиновича. Одной из версий, насколько я знаю, была та, что на заговорщиков работает кто-то из самого близкого окружения, способный информировать обо всех планах и даже распорядке дня князя «кого следует». Дав понять, что вы для себя определили виновника и взяли его в разработку, вы их несколько дезориентируете, получаете фору по времени, а я, в свою очередь, под давлением, стану работать в вашей команде с гораздо большим энтузиазмом. Это изящно, профессионально, но, к сожалению, в сложившихся условиях бесполезно. Тут совсем другой расклад имеет быть…
        За намеченный час Ляхов в достаточно адаптированной версии сообщил Чекменеву сложившуюся в мире ситуацию. С двумя близкими, но по определению взаимоисключающими реальностями. В той и другой существуют России - одна та, в которой они находятся сейчас, другая - эволюционировавшая из победившего на достаточно длительный срок коммунистического режима.
        - Ну, помните, видения, которые посещали Тарханова, да и я Розенцвейгу кое-что по этому поводу говорил. И сам он видел некие материальные проявления «той» реальности в «Зазеркалье». Каким-то образом они моментами взаимодействуют, но по неизвестным мне причинам в длительной перспективе одновременно существовать не могут.
        Есть несколько вариантов выхода из ситуации, например одна реальность поглотит другую.
        В той, чужой для нас, нашлись люди, кому предпочтительнее сохранить свою и устранить нашу. И вот они каким-то способом проникли сюда и действуют. Скорее всего - наш эксиденс с «Гневом Аллаха» этому делу поспособствовал. Генератор Маштакова «расшатал доски в заборе». Мы получили возможность выхода в «боковое время», люди из той реальности - сюда. Боковое время - это такой своеобразный шлюз, а также и нейтральная полоса…
        - Откуда вы знаете? - только и спросил Чекменев. Остальному он, к собственному удивлению, поверил. Просто потому, что выдумывать подобное Ляхову было совершенно ни к чему. Да и доступных наблюдению и понимаю генерала странностей за последний год накопилось достаточно. Гипотеза Ляхова хоть что-то объясняла. Если пока нет другой, примем эту.
        - Знающие люди подсказали. Мы же с вами кто? В вопросах устройства мироздания - едва ученики подготовительного класса. А ведь существуют и старшеклассники, и учителя, и доценты с профессорами. Встретился я с несколькими из таких. Пожалуй все-таки со старшеклассниками, но и это немало. В гимназии и кадетском корпусе от старших товарищей обычно узнаешь куда больше полезных вещей, чем от наставников, разве не так?
        Чекменеву пришлось согласиться. Никакой курсовой офицер не расскажет того (причем в доступной форме), что следует знать новичку о непросто устроенной жизни в закрытом военно-учебном заведении. Не обучит десятилетиями, а то и веками складывавшимся нормам поведения и обычаям именно этого корпуса или училища.
        Те слишком самоуверенные или недалекие кадеты и юнкера, вздумавшие жить «своим умом», кто руководствовался только поучениями и наставлениями педагогов, до выпуска доживали нечасто. В переносном смысле, конечно, но подчас и в буквальном, да и жизнь их была тягостной и печальной.
        - На том свете встретились? - только и спросил Чекменев.
        - Сначала на этом, а на том мне просто детали и подробности разъяснили.
        - Шлиман?
        - При чем тут Шлиман? Симпатизирующие нашей жизни и общественному устройству люди из того мира. Которым их «посткоммунистический» мир категорически не нравится. Они готовы помочь нам всеми доступными способами, чтобы не допустить «стирания» нашей реальности в пользу худших представителей собственной. При этом и для нас, и для них «тот свет» - единственно возможная для контактов территория. Проникать сюда напрямую они по ряду причин не могут.
        - И что же, они готовы пожертвовать своим миром ради нашего? - с изрядной долей сомнения вопросил генерал.
        - Видите ли, насколько мне удалось понять, о физической гибели «того» мира речь не идет. Так, как вы это вообразили. Все намного, намного сложнее. В идеале, после уничтожения тех, кто вознамерился разрушить наш мир, реальности просто разойдутся настолько, что никакой более контакт между ними будет невозможен. Даже на ментальном уровне. Впредь они снова будут существовать автономно, никак друг другу не мешая. Приблизительно, как Япония и Америка в XVIII веке. Сами же они, мои знакомые, предпочитают поселиться в Америке (то есть у нас), и чтобы никакие джонки с самурайским десантом к ним дорогу не нашли.
        - Знаете, Вадим, не страдаете ли вы излишней доверчивостью? Неизвестные люди хотят решить свои проблемы с нашей помощью, за наш, скорее всего, счет. Естественно, упаковывают это весьма красиво. От века так делалось. А мы вдруг сразу должны поверить… Наивно это, и мне странно, что вы так легко поддались…
        - Теперь вас, Игорь Викторович, на философию потянуло. А оно нам нужно? Вопрос ведь стоит, как хрен на бугре, предельно просто.
        Эти люди, как я понял, стремятся лишь к тому, чтобы жить со своими противниками на разных территориях. Если ради этого придется повоевать со «своими» - они готовы. Но их слишком мало. Им нужны, так сказать, ресурсы и резервы. Наши. Если мы согласимся признать реально существующую опасность и одновременно - принять помощь в отражении десанта «чужих» от людей, которые в данные момент выглядят нашими друзьями, значит, нам придется кое-что делать.
        Корректировать нынешние планы, изобретать некоторые стратегии и так далее. Короче - включаться в очередную тайную войну наряду с войной против «Черного интернационала», польских и прочих сепаратистов, всякого рода внутренних врагов, правых и левых.
        Признаюсь, мне тоже очень нелегко было поверить в то, что вы сейчас услышали. Хорошо, что какая-то прививка у меня была. Когда сидишь там, где довелось побывать, беседуешь с живыми покойниками, на многие вещи начинаешь смотреть по-другому. Вот я и вообразил, что сейчас, кроме меня, осознать реальность и степень грозящей опасности способны от силы человек десять во всей России. На них и следует опереться, остальных придется использовать втемную. А ведь только нам с вами достоверно известные события, неожиданные и непонятные, если их выстроить должным порядком, примерно, как вы расписали комплекс моих «преступных деяний», создают вполне убедительную, единственно непротиворечивую картину…
        - Ну-ка, ну-ка… - Вопрос начал переходить в практическую плоскость, а это всегда было для Чекмёнева предпочтительнее «бесплодных умствований», хотя и без них в его работе нельзя было обойтись. Но - в качестве вспомогательного инструмента. Тем более главное дело своей жизни он только что успешно завершил и после краткого периода чуть ли не эйфории снова начал испытывать некоторую опустошенность. Почивать на лаврах и наслаждаться ролью «делателя королей» - не для него. Если Ляхов не вводит его в заблуждение с пока непонятной целью, тут есть чем заняться.
        Слушая Вадима и подавая в нужное время реплики, генерал уже запустил свой «аналитический механизм». То, о чем говорил Ляхов, само по себе не противоречило фактам. Все это имело место, причем каждое по отдельности событие и его возможные трактовки не выходили за пределы «легенды». Происходили эти события вполне спорадически, между ними не просматривалось заранее срежиссированной связи. И Маштаков, и Розенцвейг являлись как бы незаинтересованными свидетелями, или фигурантами по делу.
        Сам Ляхов и его дружок Тарханов тоже, по крайней мере до последнего момента, не имели возможности организовывать таинственные и непонятные явления, другое дело, что они чересчур часто оказывались «в нужное время и в нужном месте» и вели себя слишком эффективно, да и эффектно тоже. Но проще списать это на роковое стечение обстоятельств и их личные незаурядные качества. Чекменев ведь не зря чуть не с первого дня знакомства присматривался к тому же Ляхову весьма пристально, да и Тарханова потянул вверх не просто так.
        Увидел в нем исполнителя с высоким потенциалом. Как когда-то князь в нем самом.
        Правда, сейчас в поведении Ляхова отмечаются очередные странности. Изменилась манера поведения, даже фразы строит не совсем так, как раньше, и вообще наличествует в нем своеобразная отчужденность. Непосредственности меньше, вместе с развязностью ощущается некая зажатостъ. Вроде как исполняет он отрепетированную, но чем-то ему неподходящую роль. Это можно объяснить и тем, что так оно и есть на самом деле, После продолжительных бесед с посланцами «иного мира» он умом (или корыстным расчетом) согласился принять на себя некую функцию, а вот душа до сих пор протестует.
        Но он собрался назвать некие имена, людей, по его мнению, подходящих для восприятия и осознания вновь возникших обстоятельств, пригодных для работы с полным знанием дела. Пусть скажет. Когда в деле возникают конкретные персонажи, это уже что-то. - Прежде всего, по определению, это я и вы. Затем - Сергей, он первый увидел тот, «советский» мир, значит, имеет к нему определенное сродство, пусть даже ментальное. И он был рядом со мной с первого дня. Везде. И вы ему, насколько я понимаю, доверяете. Далее - Розенцвейг, примерно по тем же основаниям. Он сам видел материальные следы «другого Израиля», держал их в руках и читал тамошнюю прессу.
        Маштаков. Без него не обойтись никак, он наша единственная научная сила, теоретик и практик сверхчувственного знания. Умен, азартен, а кроме того, в своем качестве Железной Маски, тайного узника, недоступен чужому влиянию, следовательно, безопасен и управляем.
        Максим Бубнов. Своего рода транслятор-коммутатор между нами, людьми малообразованными, и Маштаковым. Его инженерный и врачебный талант, организаторские способности, а также офицерские и человеческие качества вы оспаривать не будете? Был в том мире, профессионально работал с некробионтами, в порочащих связях не замечен. Так?
        Майя Вельская…
        Здесь, по мнению Чекменева, Ляхову следовало бы сделать хоть маленькую заминку. Он ждал, что имя дочки прокурора будет названо, но - в конце списка, и Вадим, называя ее, должен был бы учесть, что предложение этой кандидатуры способно вызвать неоднозначную реакцию. Но Ляхов сохранил прежний ровный, слегка даже академический тон, словно бы не связывали их никакие личные отношения. Несколько странно…
        - Майя Вельская, тоже умна, образованна, с подходящим образом мыслей, участник нашей экспедиции, умеет выдвигать и отстаивать парадоксальные идеи, ничему не удивляется. Отважна. Имеет определенную спецподготовку. А также полезна своими родственными и другими связями.
        «Это уж точно, - подумал Чекменев, - связи у нее обширнейшие. В случае необходимости ее можно внедрять в любое аристократическое, и не только, общество и рассчитывать, что закрутит голову и собьет с панталыку любого. И никто не догадается об истинной подоплеке ее действий. Не была бы она именно Вельской, завербовал бы ее в свою контору еще пять лет назад, А вот сейчас кто кого завербовал, она Ляхова или он ее? Или, как говорил один остряк: «Она ему встретилась, а он ей попался»?
        - И последний по времени, но не по существу - капитан Уваров. Я с этим парнем плотно поработал, он вполне годится…
        Это имя Чекменева удивило. Как-то оно не ложилось в схему, которую он сам для себя начал выстраивать. И даже слегка ее разрушало.
        - Отчего вдруг Уваров ?
        - А вы можете сейчас резко повернуть из потока направо, на Дмитровку? И чтобы никто у нас на хвосте не удержался? - в той же ровной тональности предложил Ляхов. - Ну, быстро!
        Повинуясь императиву, Чекменев сделал то, что требовалось. Очень рискованно рванул машину, внес некоторое смятение в ровное движение законопослушных водителей, под скрип тормозов и возмущенные гудки воткнулся почти что в лоб выезжающим на Страстной бульвар автомобилям, едва-едва успел всунуться в открывшийся справа просвет.
        - Да что ж вы делаете, так и убиться можно, - в сердцах едва не выматерился Чекменев.
        - Нормально, Игорь Викторович. Ваши водительские способности выше всяческих похвал. Иначе бы я и не предложил. Остановитесь, пожалуйста, вон напротив того кабачка…
        Чекменев послушно поставил машину в очень удачно подвернувшуюся в нужном месте свободную щель между косо припаркованными автомобилями. Посмотрел налево. Там над жестяным козырьком круто уходящей вниз лестницы светилась выписанная розовыми газосветными трубками вывеска: «Трактиръ «Ночной извозчикъ».
        - Именно сюда нам нужно? - с едва заметным сомнением в голосе спросил генерал, как бы признавая право Ляхова определять, что надо и что не надо. Другой на его месте мог бы и испугаться несанкционированного развития событий, но ведь был он не чиновник, поставленный на должность, а боевой офицер, дослужившийся до высочайшего, пусть и придворного, поста. Есть разница.
        Как хотите, а ночевка в Уссурийской тайге в компании с Олегом Константиновичем, костер из сосновых сучьев, седло под голову, наган у бедра и трехлинейка рядом, и тысяча верст безлюдного пространства - несколько опаснее, чем подвальчик в центре Москвы.
        - Мне кажется, - с улыбкой ответил Ляхов. - Именно потому, что, когда мне было двадцать лет, это было очень сомнительное место, но только для тех, кто не умел себя правильно вести. А кто умел - наоборот. Думаю, на данный момент обстановка изменилась не слишком. Следовательно, мы гарантированно избавлены от назойливого внимания людей, воспринимающих нас с вами в официальном качестве. В «Национале», «Метрополе» или «У Тестова на Театральной» слежки и подслушки я опасался бы гораздо больше. А здесь вас да и меня никто не знает, микрофоны под столиками исключены, местные же «урки» не осмелятся плохо отнестись к двум старшим офицерам в форме. Удивятся - может быть, но за стукачей уж точно не примут. Скорее подумают, что денег добрать свою дозу в более приличном месте не хватает. Так что не перестраховывайтесь, Игорь Викторович.
        Снова Чекменеву показалось, что Ляхов какой-то не такой. И еще какой-то мелкий штришок царапнул память.
        Спустились вниз по крутой лестнице, оказались в дымном, заполненном шумными, в меру нетрезвыми людьми помещении. Однако Ляхов сразу же, с нижней ступеньки, сделал пальцем подзывающий жест, и перед ними предстал старший половой, который раньше явно служил в десанте или конвойных войсках. Внешность у него была такая, не оставляющая сомнений для опытного человека.
        - Что прикажете, ваш-ш, ва-швасбродь?
        - Кабинетик, бутылку водки, закуску соразмерную. Понятно?
        - Бу сдела-нн, немедленно!
        И, пытаясь скрыть изумление, что, мол, таким людям надо в его сомнительном табаке, провел офицеров сквозь разделяющую помещение кривоватую каменную арку в так называемый «кабинет», больше похожий на театральную ложу. Несколько возвышенный над основным помещением, с двумя столиками при четырех стульях каждый и бамбуковой шторой, которую можно было сдвинуть, чтобы наблюдать происходящее в общем зале.
        В этом трактире, кстати сказать, состоялась некогда первая в Москве встреча Ляхова с Тархановым, закончившаяся потасовкой со стрельбой. Может, поэтому и привел он сюда Чекменева, в рассуждении, что снаряд в одну воронку дважды не падает. Рассуждение в принципе верное, но лишь при условии стрельбы одним орудием без поправки прицела. В любом другом случае очень даже падает. Сообразно теории вероятности, для которой все точки на местности равноценны.
        - Вы как, Игорь Викторович, пару рюмок за компанию пропустите или за рулем воздерживаетесь?
        Сама постановка вопроса опять удивила Чекменева. Пожалуй, никто и никогда не спрашивал у него о желании выпить или не выпить в именно такой трактовке. При чем тут - за рулем? Кого это касается? Ладно, и это замнем для ясности.
        Подождав, пока стол будет накрыт в соответствии с заказом Ляхова, генерал взял в руки зеленоватую, пузыристого стекла стограммовую стопку, повертел ее в пальцах, поставил обратно на стол.
        - Итак, полковник? Вы меня долго пытались удивить, но, может быть, пора поговорить совсем откровенно?
        Ляхов разочарованно вздохнул.
        - А вам что, мало предыдущего? Уж я, казалось, говорил максимально откровенно. Наговорил больше, чем на высшую меру, если вам захочется ее ко мне применить. Если получится, конечно. Неужели вы не поняли, Игорь Викторович, что я, наверное, единственный человек в вашем окружении и вообще в этом мире, который рискнул пообщаться с вами совершенно на равных? Не сверху, не снизу - по горизонтали. Не привыкли? Ну, потерпите еще минут двадцать…
        - Хорошо. Потерплю. Но все равно не понимаю, к чему этот кабак? У меня дома гораздо лучше можно было посидеть.
        - Кому как. Мне здесь кажется гораздо безопаснее. Ваши люди незаметно не подойдут, моих у меня просто нет. Сидят два человека, разговаривают, водку пьют. Значит, так и надо. Если кто сдуру начнет на неприятности нарываться, мы вполне отобьемся…
        Ляхов опустил руку к сапогу и вытащил из-за голенища плоский браунинг 1906 года. Показал, спрятал обратно.
        - Пока вы мой «адлер» не вернули, будем полагаться на это. Он у вас, кстати, не с собой?
        - Нет, в сейфе оставил. Верну, верну, не беспокойтесь. А что ж вы мне бутылкой угрожали, если у вас при себе оружие было?
        - А зачем шулеру туз в рукаве?
        - Так мы с вами остановились на Майе Вельской. А еще кто у вас на примете?
        - Остановился я на капитане Уварове, - уточнил Ляхов. - Очень мне этот граф понравился. Конечно, куда менее информирован, чем другие, зато по прочим качествам и природному уму человек незаменимый. Для основной группы вроде и все. С моей стороны. Вы, может, еще кого включить пожелаете?
        - А что же вы Татьяну Любченко-Тарханову не назвали? Я думал, на свою команду вы целиком полагаетесь…
        - Это тема отдельная. Не вдаваясь в детали, скажу, что вводить ее в операцию считаю несвоевременным. Да и вообще, Игорь Викторович, мне начинает казаться, что мое предложение вы уже приняли. Пусть пока на уровне подсознания. Я не ошибаюсь? Иначе к чему слово «совсем» применительно к откровенности?
        Вы еще имели в виду - «а что мне за это будет?». Все будет, все, Игорь Викторович. Эти люди достаточно могущественны в своем мире, который кое в чем значительно обогнал наш, и вопрос вознаграждения добровольных помощников для них проблемой не является. Главное, нам самим не продешевить…
        Глаза Вадима смеялись, а Чекменев чувствовал себя все более неуютно. Они словно вдруг поменялись ролями, и сейчас Ляхов вербует его так же, как сам он не очень давно вербовал Ляхова.
        Ну пусть развлекается. Весовые категории у них в любом случае несопоставимы. Вадим может изображать из себя все, что угодно, но, когда на одной стороне пусть и крайне прыткий полковник и его пока неизвестные друзья, а на другой вся мощь спецслужб Империи, можно до поры проявить и снисходительность.
        - А я ведь не услышал пока никакого предложения. Так, общие рассуждения. Чего вы хотите на самом деле и чего требуете от меня? Здесь и сейчас.
        - Для начала - чтобы вы мне поверили. Приняли как данность, что угроза для России, о мире в целом я не говорю, чтобы не расширять ноле принятия решений, складывается сейчас гораздо большая, чем любые инсургенты вкупе с «Черным интернационалом» и гипотетическая агрессия всех мировых держав разом. Но противостоять ей пока еще возможно. И наконец, чтобы до вас дошло, что мое предложение, деятельность моя и моих друзей никоим образом для вас, для Государя Императора, России опасности представлять не может и никакого злого умысла вы даже под микроскопом не разглядите.
        В чем, кстати, сможете убеждаться постоянно и непрерывно, поскольку все мои предложения и инициативы всегда доступны самому тщательному анализу, а главное - отнюдь не будут являться для вас категорическим императивом. Мы вам будем сообщать, что на текущий момент дела в России и вокруг нее обстоят таким вот образом и что поступить, по нашему разумению, следует так-то. А остальное - за вами.
        - А как я смогу быть уверен, что за моей спиной вы не ведете какую-то свою игру?
        - А в чем вы были бы уверены, если б я вообще не поднял эту тему? Вы меня арестовали, преследуя собственные цели, которые мне, кстати, так до конца и не ясны. Одну гипотезу я высказал, но могут ведь быть и другие? Далее. Я, как вы видите, свое узилище покинул непонятным для вас способом и мог бы покинуть его гораздо раньше, и вас мог ликвидировать или захватить в плен…
        Да я это, к слову, и сейчас могу. Стоит мне мигнуть, и через пять минут вы окажетесь в совершенно другом месте, из которого вам-то уйти не удастся. Верите?
        Чекменев огляделся по сторонам. Слова Ляхова могли быть и блефом, а могли и правдой. Даже скорее - правдой. Подземная Москва столь обширна и неизучена, что почти любой старинный подвал вполне мог иметь с ней сообщение. А контингент посетителей трактира с девяностопроцентной достоверностью принадлежал к криминальному или околокриминальному сообществу.
        - Вполне верю, - кивнул Чекменев.
        - Ну вот. Признавая достаточную степень моего, по отношению к вам, могущества, следующим шагом правильно будет признать, что обманывать вас мне нет совершенно никакого резона. Не проще ли высоким договаривающимся сторонам согласиться, что дела в реальности обстоят точно так, как на самом деле, и выложенные на стол карты - не крапленые. Туз есть туз, джокер - джокер. И далее поступать, как подобает уважающим себя джентльменам.
        Чекменев усмехнулся, демонстрируя достойную хорошего покериста выдержку.
        - То есть ваш флеш-рояль старше, и я проиграл хотя и честно, но вчистую?
        - Да никто не проиграл. Я же не требую немедленного расчета. Тем более что о ставках мы и не договаривались. Считаем, что сыграли тренировочную, «легкую» партию. И вообще все наши игры - с ненулевой суммой. Не «если я проиграл, то ты столько же выиграл», а гораздо сложнее. Можем вместе выиграть, можем вместе проиграть. Однако мне пора, Игорь Викторович. По себе знаю - творчески размышлять под давлением и вообще на чужих глазах - непродуктивно. Сделаем как положено. Партия отложена, ходы записаны. Теперь по домам - и анализировать ситуацию. Наверх поднимемся вместе, потом вы направо, я налево. До моей «квартиры» отсюда совсем недалеко. Заодно и воздухом подышу. Только не нужно стараться меня обогнать, встретить на пороге номера, схватить за руку с отмычкой. Вообще до поры я хотел бы, чтобы в моих делах для вас оставалась хоть маленькая тайна…
        - Ой, да смотрите, как вам не повезло! - это он воскликнул, когда они уже поднялись на улицу.
        Ляхов указал на «Испано-Сюизу». Шикарный купе-кабриолет сидел на брусчатке обоими задними дисками. Покрышки были пропороты даже не шилом, а финским ножом.
        - Нет, ну какие сволочи, вы только подумайте! Мешала кому-нибудь машина, выезд загораживала? Нет, непременно нужно найти дворника этого дома и спросить по всей строгости. Обязан присматривать…
        - Вот только не надо так аффектированно, Вадим Петрович, - с изрядной долей усталости в голосе сказал Чекменев. - Что же это у вас за сотрудники? Уж слишком грубо…
        - Вы что, Игорь Викторович, действительно подумали, что я или мои «сотрудники» способны на столь дурацкие и бессмысленные поступки? Не ожидал от вас. Просто удивительным образом совпало. Мерзавцев вокруг таких кабаков вертится чертова уйма. Пора, пора московской полиции приступить к наведению порядка. А уж что вам мой тон не понравился, так тут каюсь. Увидел эту непереносимую по всем канонам картинку и не сдержался. Надо же - такому человеку и колеса уличная шпана порезала…
        Я ведь тоже в большом нервном напряжении весь день пребывал, ну и понесло, еще раз простите… И все равно, хотел вот промолчать, а сдержаться не могу. Очень уж наглядный пример. Случайный, дурацкий эксцесс, а первая ваша мысль - моя это в ваш адрес пакость. При том что затеянное нами дело и эти жалкие покрышки уж настолько несопоставимы… Ну точно как гири на фоне Остаповой папки,..
        Последней фразы Чекменев не понял, однако с общей постановкой Ляхова согласился. Ведь и в самом деле…
        - А пока позвольте откланяться, - сказал Вадим, - Спешу, а вам лучше всего из своего гаража механика вызвать. Не будете же сами посреди улицы колеса менять? Генералу непристойно. До завтра все обдумайте, и встретимся. Надеюсь, уже в новом качестве…
        Ляхов козырнул и через несколько секунд его не стало видно в уличном потоке.
        Чекменев так и поступил. Вызвал из гаража подмогу, а сам перешел на другую сторону улицы, сел за столик под полотняным зонтом, спросил чашечку кофе. Сменный шофер с механиком подъедут в пределах десяти минут. Что ж, как раз время не спеша поразмыслить, любуясь заодно вечерним потоком публики, бесцельно фланирующей, спешащей в театры и кафешантаны, мужчинами, мечтающими встретить именно сегодня «девушку своей мечты», и женщинами, именно на эту роль и претендующими. Не так уж часто Чекменеву приходилось наблюдать жизнь «просто так». И ее спокойная, счастливая в основном размеренность настроила его на безыдейное согласие с Ляховым.
        Если, отпив глоток коньяка, поверить, что именно этому угрожает неведомый враг, так рука сама потянется к кобуре или к трубке телефона. Кому какое оружие ближе.
        Но при всем естественном человеческом порыве Чекменев не мог отстроиться и от профессиональной волны.
        Что же его так задело совсем недавно в разговоре с Вадимом? Отнюдь не основное содержание, тут хочешь верь, хочешь не верь, но по сути все ясно. И не факт его загадочного (и по цели, и по исполнению) побега из-под стражи. Сделано это, скорее всего, чтобы продемонстрировать его новые способности и возможности.
        Тут загадка, так сказать, рабочего плана, техническая, рано или поздно разберемся. А внимание его привлекла некая несообразность, вроде как Ляхов сказал нечто такое, чего сказать не мог и не должен. Но что? Вспоминай, Игорь Викторович, вспоминай…
        И тренированный мозг почти тотчас выдал ответ.
        Вадим сказал: «Когда мне было двадцать лет, это было очень опасное место, но только для тех, кто не умел себя правильно вести. А кто умел - наоборот».
        Обычно так говорят «местные», жители окрестных переулков, знающие все ходы-выходы, в том числе - степень сравнительной опасности и безопасности злачных и прочих интересных мест. А Ляхов-то питерский, и когда ему было двадцать, он учился в Петроградском университете, отнюдь не Московском. Допустим, приезжал он сюда к друзьям-знакомым, на каникулы, скажем. Тогда он выразился бы несколько иначе: «Ребята говорили, что…» или - «Когда я сюда впервые попал, была ситуация…»
        Скорее всего, ерунда это все, сказал и сказал, не слишком подбирая слова, однако же… В нашем деле на подобных проговорках еще как люди сгорали. В любом случае, обратить внимание стоит.
        Кроме того… Отчего он повторил, даже подчеркнул - «спешу». Какому дураку придет в голову спешить в тюремную камеру, если главный тюремщик вольную предложил? Какие у него там могут быть срочные интересы?
        Чекменев вытащил из кармана оперативный радиотелефон, вызвал личного порученца, скучающего в приемной кремлевского кабинета.
        - Как обстановка?
        - Все тихо, Игорь Викторович.
        - Ну так, взгляни на пульте, объект в седьмой комнате чем занимается?
        - Одну минуту. Так, камера наблюдения не берет, есть у нее несколько мертвых зон. Но масс-детектор показывает, что объект в помещении, находится в пределах двух-трех метров в районе ванной-ватерклозета. Сходить посмотреть?
        - Не надо. Отдыхай. Потом посмотри еще раз. Если в норме - меня не беспокой. Ну а если что не так - действуй по обстановке. И мне звони…
        Чекменев буквально по метрам и по секундам пересчитал путь Ляхова. Да, если идти очень быстрым шагом - как раз успел бы минуты три-четыре назад войти в комнаты. Если подвезли на машине - на десять минут раньше. Но зачем?
        ГЛАВА 4
        
        Теперь, после ухода Чекменева, у Ляхова-второго, по его расчетам, было часа три свободного времени. Минимум. Раньше у генерала не должно появиться возможности и желания проверять, на месте ли его узник и чем он занимается. Ну а если пришлет кого-нибудь поинтересоваться, что здесь и как, есть способы ненужному любопытству воспрепятствовать.
        Шульгин по условному сигналу открыл проход из туалетной комнаты, что было наиболее удобно и безопасно, поскольку окон там не имелось, да и аппаратуру наблюдения детектор не фиксировал.
        Несмотря на краткий курс ознакомления с системой СПВ (да и аппаратура Маштакова функционировала похожим образом), все равно Вадим до конца не научился воспринимать эти технические чудеса как должное. Фест в этом ориентировался с большей внутренней свободой, и это отчего-то задевало.
        Обозначилась рамочка нежно-сиреневого цвета (Вадим уже знал, что ее оттенки означают разные режимы работы: «окно», дверь односторонняя и двусторонняя, и степень напряженности поля в зависимости от дальности перемещения и массы объекта). Сейчас дверь была узкая, едва шире его плеч. Только просунуться.
        Он шагнул и оказался в просторном, со вкусом обставленном кабинете, хотя и мебель и весь интерьер выглядели для Ляхова не совсем привычно. Вроде функционально все такое же, а вот чувствуется разница. Все-таки - продукт несколько иной цивилизации.
        Александр Иванович ждал его, удобно разместившись «в креслах», как писали в XIX веке, и Вадим подивился неожиданной точности этого термина, уж больно уютно и вальяжно в своей позе Шульгин выглядел.
        На низком столике по его правую руку стояли портативный компьютер с откинутой крышкой-экраном, непременный кофейник и красного дерева сигарный ящик. В разных его отделениях помещалось несколько сортов и видов драгоценного продукта чужедальних стран.
        - Что ж, первое испытание ты выдержал вполне достойно, - похвалил Шульгин, указывая рукой на соседнее кресло. - Надеюсь, твой напарник проведет роль не хуже. Но ему сейчас легче, противник уже сбит с позиций и вряд ли станет так уж присматриваться к мелким деталям и шероховатостям поведения, если такие случатся. Да и вообще, психологически слишком уж невероятной должна показаться мысль, пусть она на миг и возникнет, что хорошо знакомого человека можно подменить двойником в течение нескольких минут,..
        Ляхов уже отметил эту манеру Шульгина, обычную или используемую только в общении с «учениками», - пояснять и комментировать свои слова и поступки. Впрочем, были у него в университете профессора и доценты с подобной привычкой.
        - Ты там немного перегрузился, а работы еще много. Держи… - Александр Иванович протянул Вадиму черный, похожий на часовой браслет. - Надень на руку…
        - И зачем? - спросил тот, следуя указанию.
        - Подробности потом, но, в частности, протрезвляет полностью и почти мгновенно. Наука, понимаешь ли.
        Ляхов как раз не понимал, что за наука может разложить и вывести из организма уже поступивший в кровь и проникший через гематоэнцефалический барьер алкоголь, но спорить не стал. Других забот хватало.
        - Ну, так. Первый этап внедрения мы, считай, провели. Если второй сработает без сбоя, будет совсем хорошо. Постепенно вы так притретесь, что достигнете полной взаимозаменяемости. Тем более что все контакты идут под запись, всегда можно освежить в памяти и слова, и интонации, и жесты. Свои и партнера. Чекменев, при всех его достоинствах, кое-что наверняка забудет, упустит из виду, иначе вспомнит и по-другому интерпретирует, а вы всегда будете во всеоружии. Штирлицу бы нашему такую возможность, а то ему, бедняге, все спички на столе приходилось раскладывать…
        - Какому Штирлицу?
        - Так, к слову. Персонаж из фильмов и книг нашего времени, гений советской разведки. Покажу, если захочешь. Вадим-то твой наизусть небось фильм знает. Помнит, как там весьма достойные люди по забывчивости прокалывались совершенно неожиданно и на пустяке. И ты в нашем мире, подменяя, придись такое, Феста, уже сгорел бы…
        - Так он сейчас с Чекменевым тоже на любом пустяке проколоться может…
        - В теории - да. Но вообще у него подготовка на год больше твоей, он, в частности, уже обучен изящно обходить возникающие в разговоре сомнительные моменты. На «Штирлица», к примеру, он уже купиться был не должен, даже не зная, о чем речь, как-то обошел бы или навстречу что-нибудь вставил, незаметно уводящее от темы. Но сейчас, по счастью, тебе по-прежнему самим собой работать. Полчаса на встречу с Майей, потом - к Тарханову. И мы в график укладываемся…
        - Почему так жестко? - спросил Ляхов, с удивлением отмечая, что малейшие признаки недавнего, не слишком сильного, но все же ощутимого хмелька в голове исчезли. Ясность была прямо-таки невероятная, ибо вместе с опьянением исчезли и усталость, и нервное напряжение.
        И он поинтересовался, что это все-таки за штука. Безыгольный инъектор или?..
        - Или. Гомеостат называется. Путем ядерного резонанса перекомбинирует молекулы таким образом, что все лишнее разлагается и удаляется, а в случае необходимости используется для регенерации полезных клеток и тканей. Успеешь познакомиться поближе, сейчас некогда. Вот тебе инструкция, прочтешь на досуге.
        А жесткий график потому, что я просчитал все возможные действия господина Чекменева и уверен, что минут через пятнадцать-двадцать после прощания с Ляховым он обязательно кинется проверять, где означенный тип находится, добрался ли он до своей камеры. Если да, то как? Если нет - поднимет вселенский хай и кинется тебя ловить. Понял?
        - Чего тут не понять?
        - Подстраховка у меня, само собой, есть, но не слишком надолго. Так что вперед.
        Шульгин выпустил Вадима на площадке черной лестницы дома Майи. Вообще-то являться без предупреждения у приличных людей не принято, чтобы не оказаться в классической ситуации «вернулся муж из командировки». Но Александр Иванович заверил, что все будет нормально.
        Звонок долго звенел и пиликал в недрах квартиры, пока, наконец, с той стороны двери послышался знакомый голос. Слегка недовольный, девушка не привыкла, чтобы вечерние гости являлись с черного хода. А если не гости, то кто? - Свои, свои, открывай…
        Брякнул засов, задергалась цепочка, которую пытались открыть торопливые, непослушные руки. Дверь распахнулась, и Майя прямо на полутемной площадке бросилась к нему на шею.
        Очень это напоминало сцену внезапного возвращения с фронта, одинаковую по сути что в этой реальности, что в параллельной. Да так оно и бывает, без всяких специальных авторских и режиссерских усилий.
        Обхватив невесту за талию, Вадим внес ее в прихожую, свободной рукой захлопнул дверь и, целуя, повлек в комнаты.
        Майя явно никуда не собиралась в этот вечер, на ней был только легкий домашний халат и панталончики под ним. А не виделись они больше двух недель (это Майя, а он провел в своей «командировке» суммарно почти два месяца), потому, обмениваясь торопливыми, не слишком связными словами, тотчас же оказались на широкой кровати, прямо поверх атласных покрывал.
        Сначала девушка позволила погасить первый бурный порыв страсти Вадиму, а уже потом озаботилась и собственным удовольствием, обстоятельно, без спешки и особых изысков. Она ведь тоже соскучилась до невозможности и, невзирая на игривые разговоры с Татьяной, хранила суженому суровую верность.
        В итоге они лежали рядом почти без сил, Майя обнимала его рукой за шею, а он смотрел на медно отблескивающий циферблат каминных часов и думал, что уже почти выбивается из графика.
        - Ну вот видишь, я говорил, что вернусь, и вернулся. Ничего со мной не сделалось и дальше не сделается…
        - Ты что, опять куда-нибудь собрался? - вскинулась Майя.
        - Увы, да. Причем - прямо сейчас. Одеться, по рюмочке за встречу, и бегу.
        Девушка за время их совместной жизни в общем-то привыкла к подобному поведению, да и по-прежнему опыту своего отца и собственному знала, что государственная служба, высокие чины и должности предполагают такую же степень личной несвободы. Скажут - на войну, значит, - на войну. Потребуется (как встарь) немедленно составить описание восточных берегов Камчатки - грузись в возок или на парусный корвет, на год, два или навсегда забыв о семье и доме.
        Но все-таки не получасовая же встреча после долгой разлуки?! Неужели хотя бы утром нельзя?
        - Нельзя, Майя. Тут такие дела… Я ведь, можно сказать, не просто в самоволке, я из-под стражи, считай, сбежал…
        И он наскоро изложил ей очередную, теперь уже для нее составленную легенду, где нашлось место и заговору против Императора, и новой, сверхсекретной даже по отношению к конторе Чекменева-Тарханова спецслужбе. И еще достаточное количество вполне убедительных подробностей, необходимых для достоверности, исходя из характера невесты, ее привычек и информированности.
        - Тут, кстати, и тебе работа найдется. И тоже сегодня. Вводим тебя в операцию немедленно. Просто без тебя не обойтись совершенно никак. Ты и со всеми основными фигурантами знакома, и подготовка имеется. А мне найти человека, которому могу доверять на генетическом уровне, больше негде. Да ты не бойся, на этот раз никакого бокового времени и чертовщины. Напротив, курорт, развлечения, золотая осень и все на казенный счет…
        - Куда это? - подозрительно спросила Майя. Из чего следовало, что все остальное она поняла правильно, как надо.
        - В общем-то, тебе всего лишь придется в очередной раз попасти Татьяну. При всех ранее известных странностях, имеет место подозрение, что она, вольно или невольно, попала в поле зрения неких весьма недружественных нам сил, которые намереваются использовать ее в серьезной интриге против князя Олега. А это сейчас никому не нужно. Что в плане государственном, что в личном. Случись что, она всех за собой потянет, как ближайших друзей, так и самых отдаленных единомышленников. Отправляя же ее куда подальше, мы штук пять зайцев сразу в расход выводим. Смотри…
        Сидя за столом, поглощая крабовый салат под весьма недурной коньяк из французской винной лавки на Тверской, Вадим изложил разработанную с Шульгиным схему.
        Майя тут же включилась в работу. Она общалась с Татьяной как раз те последние дни, когда рядом не было Ляхова, да и Тарханов существовал поблизости в достаточно виртуальном виде. И смогла внести неглупое предложение - обставить все как внезапное бегство «на волю» осатаневших от неудовлетворенности и желающих отомстить мужьям взбалмошных дамочек. Оставить соответствующие письма (она, вдобавок, расскажет все отцу именно в этой трактовке и убедит его в необходимости и неизбежности подобного шага) и в дальнейшем железно придерживаться этой версии.
        - В случае чего, какое-то время сможете ссылаться и отнекиваться: «Ничего знать не знаем, семейный скандал с неожиданными последствиями». Но уж на Водах мы станем проводить время с максимальной для себя приятностью. Не стесняясь ни в средствах, ни в моральных устоях. Мне, например, не привыкать. И так все «в свете» удивляются, что это вдруг с Бельской приключилось? Где ее эпатаж и элегантная раскованность? Неужто впрямь на гвардейского полковника так подсела? - сообщила Майя с ехиднейшей улыбочкой.
        Ляхов немедленно подумал, что и она ведет себя крайне грамотно. Говорит ему в лицо то, что давно хотела сказать на полном серьезе, и маскирует это исключительно содержанием легенды.
        «Эх, - подумал Ляхов, - бросить бы тебя сейчас поперек кровати и проучить как следует. Офицерским ремнем. (При этой мысли он испытал странное, ранее незнакомое ему чувство. Уж не в садиста ли он перерождается?) Жаль, времени совсем нет. Да и Александр Иванович, глядишь, уже подсматривает».
        Отведенные на интим полчаса давно истекли.
        Когда возник вопрос, каким образом им, не привлекая внимания, исчезнуть из Москвы, Ляхов предложил ехать отнюдь не поездом, даже самым скоростным и комфортабельным, а на Майином «Хорьхе», в качестве же шофера он выделит своего надежного человека.
        Она тут же выдвинула свое, весьма неглупое и, пожалуй, более уместное контрпредложение. Пускай мол, они с Татьяной выедут из Москвы на отцовской машине, со служебными номерами, шофером и охраной. Для всех - в Ялту или, может быть, в Одессу, что даже интереснее, а где-нибудь возле Харькова или Липецка их будет ждать «Хорьх». Так и дойдут. (Мы, мол, тоже не из младшего класса Института благородных девиц).
        - Гениально, моя дорогая. Поезжайте и ни в чем себе не отказывайте. Возможно, в ближайшие два-три дня я вас там отыщу. А до этого - ну никак.
        Обсудили еще ряд чисто практических деталей, и тут Майя вдруг спросила:
        - А отчего вдруг действительно - на Кавминводы? Тут какой-то специальный смысл или?..
        - Специальный - только один. Татьяна оттуда родом, ее легче будет убедить поехать именно домой. И еще. Странные события с нарушениями привычного порядка вещей начались именно там. Глядишь - снова что-нибудь проявится…
        - Так-так. Ловля на живца. И в качестве оного - любимая невеста…
        Шульгин подхватил Ляхова на той же черной лестнице внизу и сразу переправил в темный закоулочек кремлевского коридора совсем рядом с дверью приемной Тарханова.
        - Заходи. Ты немного задержался, так я пока адъютанта в объятия Морфея отправил. С ним все в порядке, сон естественный, так что мимо на цыпочках пройди. В дальнейшем - все по схеме. И на часы поглядывай. А я пока продолжу разговор твоего напарника с Чекменевым писать. Потом вместе обсудим и проанализируем. Тут нам первое время буквально по лезвию бритвы ходить придется.
        ГЛАВА 5
        
        Тарханов заканчивал свой рабочий день в отвратительном настроении. И виновато в этом было крайне неприятное происшествие с Вадимом. Вообще, к этому давно шло. Сергей не зря предупреждал друга, что не следует портить отношения с Чекменевым, нарываться, что называется. Начальство этого весьма и весьма не любит.
        Да вот хотя бы и со Стрельниковым та же история. Отнюдь не потому генерал освободил его от должности, что старик «не тянул». И не таких дуболомов держат на самых высоких постах, если они умеют ладить с руководством. Тарханов почуял недоброе еще с неделю назад, когда Чекменев к делу и не к делу начал упоминать Вадима в далеко не лестном контексте. То вдруг начинал бурчать, что в Польском походе Ляхов занимался совсем не тем, что ему было поручено, и с самого начала устроил из боевого мероприятия какой-то филиал научно-исследовательской лаборатории, и что командир из него никакой, слишком много воли дал своему любимчику Уварову, а заслуженного офицера подполковника Лисицина намеренно унизил.
        В следующий раз начал рассуждать, что неправильно, мол, если такие люди, как Ляхов и Бубнов, получили слишком обширные полномочия в истории с верископом, и, если что случись, заменить их будет некем, они же в свою очередь, попав в лапы врага, смогут выдать все, а нам и противопоставить этому будет нечего, поскольку других специалистов подобного класса у нас нет.
        Отправив же (вопреки собственным словам) Вадима в Израиль агитировать некробионтов, генерал вообще словно утратил душевное равновесие. Слишком часто интересовался, не поступила ли оттуда какая-нибудь важная информация, узнав, что нет, начинал философствовать в том смысле, что слишком все стали умные, много о себе понимают и не считают нужным держать начальство в курсе. Что вообще пора перешерстить всю контору и как минимум половину разогнать, остальных же заставить заниматься порученным делом в полную силу.
        Тарханов пару раз порывался заявить начальнику прямо в лицо, что так не делается и что ценных специалистов следует использовать по прямому назначению, а не в качестве разгонных лошадей, да тут же и останавливал себя. Чекменев не глупее его. В «умных» советах не нуждается.
        Обычно такое поведение старшего по должности означает, что дела у него идут нежелательным образом, и, не имея возможности повлиять на давление сверху, он стравливает пар, прессуя нижестоящих, причем по вопросам, никакого отношения к реальным проблемам не имеющим.
        Хотя, казалось бы, все складывалось в сфере ответственности Чекменева наилучшим образом. Польское «сопротивление» сломалось как-то сразу, отнюдь не исчерпав реального боевого потенциала, кампания выиграна безусловно и сейчас идет почти бескровная зачистка территории от разрозненных и потерявших порыв и, похоже, даже волю к жизни групп и группок инсургентов.
        Утверждение Олега Константиновича в диктаторском и царском статусе прошло неожиданно гладко, при почти единодушном энтузиазме населения и равнодушно-вежливой реакции глав союзных государств. Незначительные волнения и беспорядки в Петрограде и Киеве, инспирированные крайне левыми, не в счет. Официальной коронации на Императорский престол, разумеется, еще не было, таковая проводится обычно через полгода после вступления в должность, а то и позже, но в том, что она состоится, не сомневался никто.
        Так в чем же причина плохо скрываемой раздражительности Чекменева, которого в возрождаемой Российской империи ждут блистательные перспективы?
        Тарханов этого не понимал. (Разве что история с покушением на Олега имела какое-то неизвестное Тарханову, но неблагоприятное развитие? Сам-то он, с приданными службами, пахал по этой теме в полную силу, без сна и отдыха.) Как и того, отчего весь негатив Игорь Викторович скидывает в сторону отсутствующего Вадима? И при этом ни малейшего резкого слова и даже косого взгляда в сторону самого Тарханова? Уж он-то, как близкий друг и соратник Ляхова, мог послужить гораздо более удобным громоотводом.
        Ученый и битый жизнью Сергей знал, что в его положении не следует задавать генералу прямых вопросов по интересующей теме, а уж тем более - пытаться спорить или защищать товарища. В лучшем случае предложит не лезть не в свои дела, а то и в групповщине, в кумовстве обвинит. И товарищу не поможешь, и себе навредишь, да и в случае чего утратишь какую-то часть своих полномочий, которые смогут пригодиться в дальнейшем.
        Однако когда вчера Тарханов доложил Чекменеву, что группа Ляхова сообщила о своем возвращении, тот не только не обрадовался, а еще более помрачнел.
        - Значит, так. Организуешь встречу и прикажешь препроводить Ляхова сюда. Одного. Бойцов до особого распоряжения разместить в казармах, но - изолированно. Ни в чем не ущемлять, но любые контакты с посторонними исключить. Розенцвейга отдельной машиной доставить куда скажет.
        - Да в чем дело-то, Игорь Викторович? - впервые не выдержал Тарханов.
        - Узнаешь. К Ляхову у меня серьезные вопросы. По поводу поведения в зоне боевых действий и «на сопредельной территории». Возможно, придется и задержать. До выяснения. Встретишь, приведешь ко мне. Остальное тебя пока не касается. Есть на него оч-чень серьезный материал, пренебрегать которым не имею права. И - ничего личного. Оправдается - извинимся. И ты - держи себя в руках. Служба есть служба. Мне тоже, поверь, это не доставляет никакого удовольствия.
        - Верископ будем использовать? Сразу все и выяснится. Могу Бубнову приказать подготовиться, - только и нашел что сказать Сергей. В том смысле, что если уж предстоит ему такая отвратительная миссия, так лучше разделаться с ней сразу. Одним махом.
        - А вот это - не твоя забота. Сам решу, что делать. Выполняй.
        Так все и сделал Тарханов, сцепив зубы и стараясь не смотреть в глаза друга.
        А сейчас сидел и перебирал бумаги, связанные с расследованием покушения на князя, одновременно продолжая терзать себя не имеющими практического значения мыслями.
        В деле - пока тупик. Все, что могли, покойники сказали, но к разгадке это не приблизило. Что имеет место заговор - безусловно, но где его концы, откуда ноги растут - туман. Да и не мог он сейчас думать в полную силу, судьба Вадима, да и своя собственная, занимала его гораздо больше. Если обвинение, какое бы то ни было, подтвердится хоть в самой малой мере, следует немедленно подавать в отставку с должности. А там - или обратно в строй, или - вчистую. Начинать жизнь сначала. Не пропаду…
        В то, что Вадим действительно повинен в чем-нибудь серьезном, тянущем на измену или какое угодно другое государственное преступление, Тарханов не верил ни секунды. Но знал, что такое аппаратные игры и что собой представляет их организация. В буквальном смысле - «был бы человек, а статья найдется».
        А то он сам в работе «печенегом» хоть в малейшей степени задумывался о необходимости безупречных юридических доказательств вины того или иного фигуранта? Ему указывали - он делал. Да ведь, по большому счету, иначе и нельзя. Если в эти жернова попал Вадим - очень и очень плохо. Но пока реальных возможностей помочь другу он не видел. Что будет дальше - посмотрим.
        Дверь почти бесшумно приоткрылась, и в кабинет вошел Ляхов. В полном порядке, в форме при ремне и погонах.
        - Сиди, сиди, - властным жестом Вадим приостановил естественную реакцию Тарханова, - Все идет по плану. С Чекменевым мы уже весьма плодотворно пообщались, сейчас он поехал домой напиваться и в этом виде размышлять над своим непростым положением, а я перед сном решил с тобой парой слов перекинуться. Тут ведь у каждого свой и очень немаленький интерес образуется…
        С этими словами Ляхов пересек весьма приличное расстояние, отделяющее дверь от приставного столика, ногой отодвинул стул и сел.
        - Ты как здесь оказался? - беря себя в руки, почти спокойно спросил Тарханов. Вот где потребна офицерская выдержка. Все снова пошло не по привычным схемам, и нужно соображать, как себя вести. - Выпустил тебя, что ли, Игорь? И мне ничего не сказал? А как тебя адъютант без доклада пропустил?
        - Адъютант твой спит прямо на рабочем месте. Загонял ты, друже, парней до полного изнеможения. Виданное ли дело, прямо с телефонной трубкой в руке заснул…
        Тарханов снова дернулся, и опять Вадим движением ладони велел ему не суетиться.
        - Сиди. Поручик ни при чем, любой бы на его месте заснул. И ты тоже. К служебной дисциплине это отношения не имеет. Игорь меня не выпускал, но и свободу мою никак специально не ограничил. Сказал только, дословно: «Я поеду домой, отдохну и, возможно, напьюсь. И ты отдыхай, Вадим Петрович, а завтра в районе обеда встретимся и уточним позиции». Ни слова о том, как именно мне позволено отдыхать и что при этом я не должен покидать отведенного мне помещения, сказано не было. Слово чести!
        - А ключи от «комнаты отдыха» он тебе тоже оставил?
        - Про ключи как-то разговора не возникло. Мы на более интересные темы говорили. Да, чтобы у нас с тобой недоразумений не возникло, а то ведь ты человек при службе и «должон присягу сполнять», никаких обвинений мне не предъявлено, и все, что было, - это обычная чекменевская дипломатия. То он тебя хоронит, то имена нам меняет, и все такое прочее… Я бы тебя сейчас пригласил в свой номер, там бы посидели, поговорили, только пока не нужно, чтобы наш командир знал слишком много и сразу. Единственная уступка служебному долгу, о которой я тебя прошу, - до нужного момента не докладывай Чекменеву, что наша встреча и беседа имела место. А я, в благодарность, немножко помогу с проблемой, в которой ты сейчас завяз. Выведу тебя на головку заговора против князя…
        - А ты-то каким краем? Тебя же здесь вообще не было. И все же как ты из камеры вышел и до меня без проблем добрался? Опять те штучки?
        - В какой-то мере те, в какой-то - другие. Очень мы с тобой в интересные дела попали, и, если жить хотим, выбираться из них придется вместе. Доставай из сейфа свой коньяк, разговор сложным будет.
        - А тебе не хватит? - Тарханов чувствовал по запаху, что выпил сегодня Вадим прилично, один ли или в компании с генералом.
        - Когда хватит, я лучше тебя знаю. Доставай, доставай. А Татьяна твоя сейчас где?
        - При чем тут?.. Ну, дома, спать уже, наверное, легла, - он бросил взгляд на темного дерева напольные часы в углу. Маленькая стрелка перевалила за одиннадцать.
        - Вот чтобы тебе спокойнее спалось, желательно ей уехать, в тот же Пятигорск, не позднее завтрашнего утра. Родители, к примеру, заболели, или младший брат женится, или сестра родила. Причем уехать лучше всего на машине. Поезд, самолет - не тот вариант.
        - Может, хватит загадками говорить?
        - Кто же говорит? Просто выяснять ситуацию мы будем достаточно долго, за полчаса и с одного раза ты во все аспекты не врубишься. Мне намного больше потребовалось, не считая еще нескольких месяцев «предпродажной подготовки». Поэтому некоторое время тебе придется верить мне на слово и некоторые действия совершать «втемную». Как я твои команды на перевале выполнял.
        Если б я тебе тогда через слово кричал: «А это почему, а это зачем, и вообще как можно стрелять в людей, которые нам пока еще ничего плохого не сделали?!» - где бы мы сейчас были? Согласен на такие условия, продолжим. Или я вернусь в свои апартаменты, а ты позвони Чекменеву и доложи о факте моего визита…
        - Да ну тебя на хрен, Вадим! - Тарханов резким, почти забытым со времен полковых пьянок жестом выплеснул в рот полстакана предназначенного для совсем другого обращения напитка. Нервно нашарил папиросу, глубоко, со всхлипом, затянулся. - Там одно, здесь другое…
        Ляхов с тонкой, «негодяйской» усмешкой постукивал мундштуком своей папиросы по крышке коробки. Его посудина стояла нетронутой.
        - Так я что, пойду, да?
        - Да сиди ты, мать твою… - Тарханов прекрасно понимал, что друг поставил его в безвыходное положение выбора между личной честью и присягой.
        - Так присягу ты не Чекменеву давал, - с удивительной проницательностью пришел ему на выручку Ляхов. - Мы с тобой даже и князю в должности Императора еще не присягали, а исключительно Державе Российской. Каковой наша помощь именно сейчас как никогда требуется.
        - Ладно, гори оно все огнем! Что я должен Татьяне сейчас сказать? И при чем тут она вообще, хоть это объясни, а то ведь я тоже умею бывать нервным!
        - Она лично - почти ни при чем. Но вокруг нее вяжутся совсем нам не нужные схемы. Нет, правда, времени у меня совсем на долгие объяснения! Только пока она здесь, тебе не работой, тебе совсем другим заниматься придется. Заложник она, понимаешь? Не знаю чей, но заложник. Уберем ее отсюда, выведем из игры хоть на время, у нас с тобой свобода маневра появится…
        Тарханов провел ладонью по вспотевшему лбу. Он и сам все время что-то такое, не совсем нормальное вокруг жены ощущал, то интуитивно, то по ее случайным словам, то по не совсем адекватному поведению. Да что он, и там, в «потусторонности», не чувствовал постоянно, насколько естественна Майя и как не по обстановке напряжена Татьяна? Поначалу, конечно, такое может показаться и обычным. Когда берешь женщину с большим и не с тобой приобретенным жизненным опытом, не следует слишком удивляться, что она не такая, как тебе воображалось. Но и определенные границы тоже существуют.
        А Ляхов, будто не заметив его реакции, продолжал совершенно спокойным тоном:
        - А ей так скажи. Что обстоятельства, ваши личные, а также государственные интересы требуют, чтобы она немедленно собрала самые необходимые вещи, а в семь, скажем, ноль-ноль, а еще лучше - в шесть ты подашь к крыльцу автомобиль, который и отвезет ее в гости к маме. Недельки на две. Причем желательно, чтобы, пребывая в Пятигорске или его живописных окрестностях, она сильно не афишировала происшедшее с ней после отъезда в Москву, особливо - знакомство с высшими лицами Империи и свои нынешние титулы.
        Неплохо бы, конечно, приставить к ней для присмотра и поддержки толкового офицера… Нет, я имею в виду офицера исключительно того же, дамского пола… Если у тебя есть совершенно надежная кандидатура… О! - тут же восхитился он собственной сообразительности. - Майя! Она сто лет уже мечтает посетить Кавказские Воды. И веселее им вдвоем будет, и от назойливости аборигенов отбиваться сподручнее. А компаньонку им я сам подберу. И начальству не заложит, чего от твоих сотрудников все равно ждать можно, при всей личной преданности, и… Ну, про «и» я тебе тоже потом расскажу. Звони.
        Подчиняясь веселому, но весьма агрессивному напору товарища, Тарханов снял трубку.
        - А если вдруг она тебя сразу не поймет - мне телефончик передай…
        Действительно, разговор у Сергея с женой получился трудный. Ляхов мог об этом судить со своей стороны, слыша лишь половину диалога. И в какой-то момент потянулся через стол и взял трубку из руки Тарханова.
        - Здравствуй, Таня. Это Вадим Ляхов. Я вижу, ты не все понимаешь. А Сергей просто не умеет объяснять просто и коротко. У него сейчас очень много другой работы. Так вот послушай меня! Ехать тебе совершенно необходимо. Это не тема для обсуждения. Просто вспомни все, от «Цветника» и до твоих последних сложностей… Сейчас все складывается еще хуже. Не для тебя лично, а вообще. Так вот это - единственный выход. И для тебя, и для нас с Сергеем. Чуть позже я все растолкую в деталях. С тобой поедет Майя, а на месте вас встретит еще одна хорошая девушка. Назовет пароль. После чего полностью на нее полагайтесь. И скучать не будете, и нам поможете. Договорились? Значит, собирайся.
        - На что это ты ей намекнул? - подозрительно спросил Тарханов, когда закончил уточнять детали и повесил трубку.
        - Да лишь на то, что вокруг нас все последнее время нарастает напряженность необъяснимых явлений. В том числе и твоя с ней встреча сюда ложится, и захват бандитами Пятигорска, и тот чеченец в Нью-Израиле. Мы с ней как-то на катере побеседовали наедине, она ко мне исключительно как к врачу и ясновидцу обратилась. Оч-чень все не просто. Да и уже здесь она Майе жаловалась, что чувствует постоянный дискомфорт не совсем естественного происхождения. Поэтому ей действительно лучше вернуться в более привычную обстановку. Отдохнуть. Это я ей как врач посоветовал. Она согласилась…
        - Да, - мрачно кивнул Тарханов. - Мне она тоже последнее время не нравится. Да и не только последнее. Вообще, как в Москву приехали, ей все время не по себе. Может, ты и прав…
        - Кто бы спорил. Но ты же контрразведчик и с чертовщиной дело имеешь, должен соответствовать. Все, что сумею, - объясню в течение ближайшего часа. Но тылы наши должны быть обеспечены в любом случае. Дай-ка телефон, я с Майей тоже пока не говорил по известной причине, но, надеюсь, это будет легче.
        Само собой, по ранее накатанной колее разговор получился легким и, на случай прослушки, вполне убедительным. Только вот о замене машины на полпути, еще кое-каких тонкостях, ранее согласованных, они не сказали ни слова.
        - Одним словом, отдыхай, моя дорогая. Поезжайте и ни в чем себе не отказывайте. Возможно, в ближайшее время и я сумею к вам вырваться. А до этого - ну никак.
        - Теперь объясни, - потребовал Тарханов, когда Вадим обрисовал ему расклад, - что еще за бабу ты вводишь в операцию? Нет, наверное, Чекменев не только туфту гнал! Откуда у тебя в Пятигорске собственная агентура «печенеговского» класса? Ты же никогда в тех местах не работал.
        - А вот теперь я тебе все и объясню, - он посмотрел на свои наручные часы. - Лично я располагаю еще тридцатью тремя минутами. А ты - до шести утра. Проводи девушек и ложись спать. Вряд ли шеф до обеда тебя потревожит. А когда объявится, ты такую бомбу выдашь, что никакие дурацкие мысли ему пару суток в голову точно не придут. Ну а я… Я свой маневр знаю…
        Информировал Ляхов Тарханова в соответствии с известным принципом. Все, что он рассказал, было чистой правдой, только далеко не всей. Да и как иначе? Кое-что услышать Сергей был просто не готов, еще многое знать ему пока не полагалось. Например, насчет другого Вадима, названного «первым». И о том, что его собственный двойник был почти убит в бою на перевале, а после счастливого излечения убыл в отпуск по ранению и выпал из поля зрения того Ляхова. Отчего-то в иной реальности дружбы между ними не сложилось. Или Шульгин, в отличие от Чекменева с Розенцвейгом, не счел нужным ее организовать.
        Но и сказанного было достаточно.
        И Тарханов поверил Вадиму сразу. А отчего же было не поверить? Мир бокового времени у него давно уже в печенках сидел, и в достоверности «советских» картинок сомнений он с самого начала не испытывал.
        Так что все просто встало на свои места. Идея «комитета по защите реальности» также показалась ему совершенно естественной. Как будто они сами, обнаружив опасность со стороны бокового мира, не предприняли бы чего-то аналогичного.
        Ему сейчас важнее было узнать, какую именно роль собирается возложить на него Ляхов.
        - Да никакой пока специальной. Просто будешь одним из нас, и задачи будем решать вместе, по мере их поступления. К обоюдной, заметь, пользе. Вот сейчас я дам тебе информацию для подходов к организаторам покушения на князя. Не всю, разумеется, всей ты просто технически не успел бы накопать, и в глазах Чекменева это будет выглядеть подозрительно. Но и того, что дам, будет достаточно, чтобы связать вместе обрывки ниточек, которые ты не знаешь, куда приспособить. А там уже пусть «печенеги» и прочие соответствующие службы нормальным порядком следственные действия проводят. Я тебе заранее скажу, до истинных организаторов вы в ближайшее время все равно не доберетесь и весь массив организации тоже не вскроете, но и того, что сделаете, будет достаточно. Начальству - очень убедительная картина заговора с приличным количеством исполнителей среднего звена. Тебе и прочим причастным - ордена и поощрения.
        - А тебе?
        - Мне, вернее, всей нашей Службе тоже польза немалая. Мы получаем возможность реализовать великолепный план прикрытия. С точки зрения наших оппонентов все, что вскоре начнет происходить, будет выглядеть именно как успешная, очень успешная деятельность местных спецслужб.
        Как раз потому, что российская контрразведка будет действовать доступными ей методами и в пределах вполне естественного дефицита информации, никому из посвященных в голову не придет, что здесь замешаны иные силы. Там ведь тоже не дураки сидят, их организация никак не слабее нашего «Черного интернационала» будет. А возможно (тут я сам всего не знаю), они каким-то образом даже и взаимодействуют. Этакая межреальностная кооперация, возможно и неосознаваемая. Вроде как наведенная взаимоиндукция. Пожалуй, к этому делу Маштакова привлекать придется, глядишь, его приборчики и теории чего-то интересного нам подсказать смогут.
        - Ну так давай твою информацию. У тебя всего 16 минут остается. К чему, кстати, такая точность?
        - Для тебя это сейчас несущественно. Свой у меня расчет. Когда большое дело начинаешь, глупо на мелочи сладиться. Но уже завтра, я думаю, мы с тобой посвободнее общаться сможем. Давай сюда твое досье… Уложился Ляхов в одиннадцать минут. Остальные пять ушли на инструктаж, каким образом Сергею следует держаться при проводах Майи с Татьяной и как реагировать, если Чекменев затеет с ним разговор на ту же тему, что и Ляхов сейчас, но в ином, конечно, ключе.
        - А что, может затеять?
        - Скорее всего. Потому что я собираюсь ввести его в курс. А вот если он тебя в известность не поставит, хоть в какой-то форме, тогда плохо. Тогда, значит, он тебе не доверяет еще больше, чем мне. Тогда будем следующую схему активизировать. В любом случае наше дело правое, победа будет за нами.
        Выйдя от Тарханова и вновь вернувшись в кабинет Шульгина, Вадим еще успел захватить конец увлекательной встречи двойника с генералом.
        - Видишь, встречу Фест проводит вполне грамотно, но, однако, чуть-чуть переигрывает. Хорошо, что Чекменев сейчас в расстроенных чувствах. Я вот разницу улавливаю. Двойник, в силу другого воспитания и жизненного опыта, держится пожестче тебя и по сторонам оглядывается чаще и пристальнее. Что и естественно, мир вокруг все же не родной. А мы ведь с ним довольно долго тренировались. Но это не беда. Для дебюта все равно неплохо.
        Шульгин отключил экран слежения, когда Фест растворился в толпе, а Чекменев продолжал сокрушенно рассматривать спущенные колеса.
        - Кто ж это так с ним пошутил? Не иначе - ночные таксисты. Ну, нам это только на руку. Еще минут двадцать в запасе имеем. Держи, - он протянул Вадиму совсем маленький прибор, называемый здесь «видеоплеер». На коробочке чуть больше спичечной имелся экран размером в две почтовые марки, тонкие провода заканчивались капсулами величиной с горошину. Обращаться с этой техникой Ляхов уже умел.
        - Просмотри и прослушай их разговор по секундам. Наизусть все реплики выучи, чтобы при встрече с генералом - никаких разночтений и самодеятельности. И - пора «домой».
        Вадим шагнул в прихожую своей «камеры», торопливо разделся, включил на полную мощность воду из крана и присел на край ванны, чтобы быстренько уяснить, о чем там вел беседу двойник с генералом. Канву-то разговора и идею его он в общем знал, но тут важны были именно детали, конкретные слова, интонации, да и сам маршрут тоже. Вдруг для достоверности придется ввернуть внешне малозначительную, но точную географическую привязку конкретной фразы к местности.
        ГЛАВА 6
        
        Возвращаясь домой, Чекменев был готов к чему угодно. К автоматной очереди в лобовое стекло машины из любой густой тени под деревьями, к вылетевшему на встречную полосу тяжелому грузовику. И, въезжая во двор своего коттеджа, ставя машину в гараж, поднимаясь на крыльцо, тоже испытывал тяжелый внутренний напряг.
        Только когда закрылась за ним массивная, пуленепробиваемая дверь, когда перещелкал он в позицию максимальной активизации тумблеры всех систем внутренней защиты, немного отпустило.
        Такого состояния он давно не испытывал. А ведь вроде ничего такого особенного не случилось. Бывали, не раз бывали куда более тревожные, даже безвыходные ситуации. А тут чего ж? - ну, не сумел четко разыграть заранее намеченную партию, противник нашел совершенно неожиданный, непредусмотренный теорией дебют, получил перевес в качестве.
        Ладно, проехали, другой раз умнее будем. Ну, по., том поговорили приватно с товарищем, сообщившим не совсем обычные вещи. Ну - узнал он, что Вадим Ляхов легко умеет покидать особо охраняемые помещения и возвращаться в них, не отключая тревожную сигнализацию, а просто ее игнорируя. Иначе ведь, будучи один раз отключенной, она не смогла бы выдавать на пульт стандартные показатели нормы. А он, ушел, пришел, и все осталось, как было.
        Не выдержал, снова набрал порученца.
        - Что с объектом ?
        - Все в порядке. Помылся в ванне, сейчас лежит на кровати, курит, читает. Не разберу издали, что именно…
        - Неважно. Как выглядит?
        - Похоже, полная норма. Возле кровати на полу бутылка. Глотнул из нее один раз, больше не трогает.
        - Техники ничего не говорили? Сбоев напряжения, помех на экранах, посторонних звуков на пленке не было?
        - Никак нет, все чисто. У нас же не один объект на контроле, и сети эапараллелены…
        - Ладно, все. До завтра он меня больше не интересует.
        Бросил трубку на рычаг. Нет, это совершенно черт знает что!
        С другой стороны, чего уж так нервничать? Что, проще было, когда сразу пять человек исчезли мгновенно и неизвестно куда? А потом еще и живые покойники объявились. Причем он тогда совсем ничего не знал, вынужден был полагаться только на смутные речи Маштакова. И ничего, пережил как-то. Даже, можно сказать, с честью. Ну и сейчас, наверное, такой же точно скачок через боковое время. Без приборов? Ну и что? Этот вопрос тоже обсуждался. Нет, нет, надо отвлечься, как любит выражаться тот же Маштаков, от сложностей технической реализации и смотреть в корень. Все остальное - данность, которую нужно принимать как есть.
        Но все же, отчего так погано на душе? Действительно, надо немедленно выпить и начать рассуждать трезво.
        Достоевский, кажется, писал, что одно из самых непереносимых чувств - ощущение напрасно сделанной подлости. Нет, не тот случай. Подлости он не совершал. Нормальная работа, которую по определению не делают в белых перчатках.
        Единственная причина дурного настроения - что он впервые за многие годы утратил контроль над ситуацией. Теперь не он, теперь его «играют втемную». Давай, значит, Игорь Викторович, примем и это, чтобы в подходящий момент, когда противник совсем этого не ждет, вновь овладеть ситуацией «Ад майорем деи глориам»92.
        Вот прямо сейчас и начнем. Иногда наедине с собой генерал любил рассуждать вслух. Если его никто не мог услышать, разумеется.
        Что мы имеем «в широком плане»? Общая обстановка более чем благоприятна. Воцарение Олега прошло по самому оптимистическому сценарию. Никто, даже непримиримая оппозиция пока не предприняли скольнибудь значительных акций протеста или гражданского неповиновения. Для этого, конечно, пришлось поработать.
        До всех более-менее значащих лиц питерской власти и лидеров думских фракций своевременно было доведено, что нелояльность чревата вещами неприятными. Интернирование93 на неопределенный срок - как минимум. Плюс колоссальные финансовые потери. И, наоборот, разумное поведение влекло за собой адекватное вознаграждение. Сохранение всех мыслимых свобод и прав личности, сложившейся партийно-политической конфигурации, а также всевозможные преференции личного плана. Дотации, государственные должности, прочие блага и перспективы.
        Народ же в массе своей был только рад. Царь - он и есть царь. Защитник от недобросовестных властей и заступник перед Богом, Тем более что вся Россия знала, как хорошо и спокойно жилось в «Московии», вотчине Местоблюстителя. Знала и завидовала. Ну ничего, теперь, глядишь, и мы заживем!
        За исключением двух-трех маргинальных деятелей, которых свободно можно было «вывести за скобки», лидеры всех практически партий и движений согласились подписать так называемый «Берендееский пакт».
        Оглашенный при большом стечении представителей общественности и прессы в загородной резиденции Олега Первого (предыдущий Олег, хотя и был уважительно поименован Пушкиным «вещим», в номенклатуру самодержцев не входил), документ провозглашал, что в целях дальнейшего прогресса и процветания Отечества все высокие договаривающие стороны признают необходимость и благотворность смены государственного устройства России (как это в свое время и было дальновидно предусмотрено Учредительным собранием).
        В соответствии с тогда же принятым (впрок) Законом о престолонаследии новый Император торжественно обязуется перед Богом и людьми соблюдать Российскую конституцию в полном объеме, без изъятий, не предпринимать никаких действий и законодательных актов, влекущих за собой ухудшение правового и материального положения отдельных лиц, сословий, конфессий или иных организаций граждан Империи, ограничение ныне существующих личных свобод, а также и незыблемость государственных границ.
        Партии же, профсоюзы и прочие представленные здесь структуры гражданского общества в свою очередь берут на себя обязательство честно и нелицемерно устремить все свои силы и возможности к дальнейшему процветанию державы, работать в тесном взаимодействии с государственными учреждениями во всех сферах, где такое взаимодействие окажется необходимым.
        Одновременно не ставится никаких преград и ограничений оппозиционной деятельности как всех вышеперечисленных организаций, так и еще могущих возникнуть в процессе естественного развития государства и общества. При единственном условии - ныне оформленное государственное устройство не может подвергаться сомнению в своих основах, любые как деяния, так и призывы к. его изменению признаются противозаконными и будут караться согласно соответствующим статьям и пунктам «Уложения о наказаниях» .
        Единственным легитимным органом, который имел право пересмотра как данного «пакта», так и системы власти в целом, признавался Всесословный Земский Собор, который мог быть собран либо всенародным волеизъявлением, либо по требованию двух третей списочного состава Государственной думы, что так же предусматривалось решением Учредительного собрания в далеком 1920 году.
        Документ получился хороший, если и подвергался в некоторых изданиях критике, так по преимуществу по вопросам стилистическим. Да и что тут особенно критиковать?
        Польша была в очередной раз «окончательно замирена», и в честь своего восшествия на престол Олег Константинович объявил широчайшую амнистию для всех участников вооруженного мятежа, за исключением самых уж одиозных, виновных в преступлениях против человечности персон.
        Одновременно гражданам «западных территорий» (без учета национальной и религиозной принадлежности) даровались некоторые дополнительные права, никак, впрочем, не ущемлявшие интересы жителей центральных губерний. Обитатели же южных и восточных окраин Империи на данный Указ внимания вообще не обратили, поскольку то, что их действительно интересовало, - свобода хозяйственной деятельности и сохранение традиционной системы внутриобщинного правового регулирования - они имели с незапамятных времен, а общероссийской Конституции для общения с внешним миром им вполне хватало.
        Стремительность и относительная бескровность подавления Смуты, а также и то, что на западных рубежах появилась мощная и доказавшая свою боевую эффективность группировка Гвардии, весьма поспособствовали тому, что всякого рода политические спекуляции в свободной европейской прессе плавно сошли на нет. Официозы же и высшие органы власти, с самого начала событий проявлявшие разумную сдержанность, хором заявили, что изменение формы правления является исключительно внутрироссийским делом, направили Олегу Константиновичу поздравительные послания разной степени теплоты и стали ждать приглашений на коронацию.
        В благодарность за проявленное благоразумие Император на одной из первых пресс-конференций сообщил, что Россия намеревается выполнять все свои международные обязательства, в том числе и в рамках ТАОС, столь же неукоснительно и последовательно, как и всю свою предыдущую историю.
        Короче, «мир на Земле и в человецех благоволение».
        Но ведь покушение на князя так и не раскрыто! И загадки вокруг этого дела громоздятся одна на другую, и все - чертовски неприятного свойства.
        Теперь вот, значит, новый афронт! Как черт из табакерки, возникает Ляхов, а за спиной его маячит некая тайная организация по спасению «Урби эт орби»94. Угроза для России и вообще европейской цивилизации, разумеется, есть, как не быть. Он сам подавал князю меморандум иностранного профессора о грядущей опасности наступления Темных веков.
        И «Черный интернационал», само собой, никуда не делся. Но с ним-то мы, даст бог, разберемся, силенок хватит. Заодно в нем и польза есть, расслабляться не позволяет, держит мировое сообщество в тонусе, и военные кредиты Дума утверждает без волокиты.
        Но не о «Черном» ведь «интернационале» говорил Ляхов. А вот если те, «другие», с боковым временем лучше нашего освоились и в своих целях его станут использовать, Вадим прав - мало не покажется. Мы вон один только раз под Радомом им попользовались для проведения батальонной, всего лишь, операции, и то какой эффект! А если несколько дивизионных, корпусных, армейских, да в разных местах?! Тушите свет, господа. Тут вам ни Чекменев не поможет, ни славный Экспедиционный корпус. И, значит, с Ляховым нужно говорить всерьез. А еще лучше не с Ляховым, а с теми, кто его завербовал и послал.
        Ночь незаметно близилась к концу, как и коньяк в черной круглой бутылочке. Генерал понял, что главное решение он принял, а детали проявятся сами, по мере развития событий. Теперь же следует поспать, никогда не знаешь, когда удастся это сделать в следующий раз.
        Нужно сказать, арестовывая Ляхова, Чекменев считал, что поступает совершенно правильно, и под эту идею у него была подведена вполне непротиворечивая теоретическая база. Если вообще стоит говорить о теории в той области, где очень многое, если не все, решается сначала на основе интуиции, а «теория» призвана интуитивные озарения расшифровать до пригодного к практическому применению уровня.
        А сейчас, когда он ворочался в постели, пытаясь заснуть, его переутомленный мозг, на тонкой грани яви и сна освобождаясь от обилия информации и запредельных нагрузок, начал конструировать некий сюжет. Как если бы, вызванный на ковер к старшему начальнику, не хуже Чекменева владеющего профессией, которому нельзя, бессмысленно и бесполезно врать, он вынужден давать отчет. Не излагать правдоподобную версию своих мотивов, а именно давать отчет, конкретно и по каждому пункту. С последующей самооценкой результатов.
        «Да, ваше высокопревосходительство, я имел совершенно несокрушимые резоны, что господина Ляхова необходимо взять в самую серьезную разработку. Этот человек внушает подозрение самой своей безупречностью, а мы ведь с вами знаем, что безупречной может быть только не очень талантливо написанная легенда. Любой нормальный человек являет собой конгломерат свойств хороших и не очень, у него обязательно есть грешки, мелкие и покрупнее. Наряду с поступками, которыми следует гордиться, имеются и «скелеты в шкафу». Короче, с «нормальным» человеком людям нашей профессии работать достаточно легко. Полковник же Ляхов в этом смысле - «ненормальный». Поначалу я не обратил на это внимания, но постепенно, с течением времени… Выяснилось, что его совершенно не за что ухватить. Ни в предыдущей биографии, ни в текущей жизни, когда мы сами постарались сделать из него то, чем он является сейчас. Он всегда поступал именно так, как следовало бы по «легенде». (Если бы она у него была, эту оговорку я признаю.) Что на учебе в Академии, что на любом другом участке службы, что в личной жизни.
        Не клевал ни на одну приманку, которые я ему время от времени подбрасывал. Очень деликатно и, я бы сказал, изящно ушел от всех хоть немного сомнительных в понятиях строгой офицерской чести предложений членов клуба «Пересвет». В его возрасте и положении тяга к невинной фронде вполне естественна, но он избежал и этого соблазна. До самого момента «провала» в боковое время не допустил, скажем так, ни единого выходящего за рамка поступка.
        Даже когда у него возникло нечто вроде романа со старой подругой, той самой Еленой, женой дипломата, после завершения истории с саблей и синхронизаторами «Гнева Аллаха» (здесь он тоже проявил себя безупречно), он немедленно прекратил с ней всякие личные отношения. Как бы опасаясь, что связь с достаточно подозрительной, много лет проведшей за границей, так или иначе связанной с «Черным интернационалом» женщиной может бросить на него тень. Зато полностью сосредоточился на дочке прокурора Вельского и в считаные дни завоевал благосклонность, даже, можно сказать, пылкую любовь той, которая прославилась именно внешне яркими интрижками и фактической неприступностью, ни один светский Казанова никогда не мог сказать, поклявшись честью, что добился от нее чего-нибудь большего, чем вечер наедине. Про ночь - не знаю. Фактов нет. Тоже интересно, правда?
        Или он владеет специальными, секретными приемами обольщения, или эта связь является очередным звеном плана, в котором замешан и сам нынешний Генеральный прокурор? Кстати, прошу обратить внимание, заключение о возможности назначения господина Вельского на этот пост дал ближайший друг и сотрудник Ляхова - Максим Бубнов…
        А как же быть с «верископом», спросите вы? Разве этот ценный прибор, созданный при участии Ляхова и немедленно им переданный в наше распоряжение, не есть неубиваемое доказательство его полезности и преданности? Не есть, отвечу я. Мы, по своей недостаточной технической образованности, просто не в состоянии оценить все свойства данного прибора и последствия его применения.
        С тем же успехом он может использоваться для внедрения нужных Ляхову (или кому-то еще) людей на все уровни государственной и военной службы с непредсказуемыми последствиями. Или (это только недавно пришло мне в голову) для программирования людей, подобных тем, что покушались на Князя. Чтобы не длить этот доклад, резюмируя, могу сказать, что фактически любой поступок господина Ляхова может трактоваться именно в том ключе, как я только что продемонстрировал.
        Да вот только один пример. Друг Ляхова Тарханов захватывает в плен эмиссара Ибрагима Катранджи - Фарид-бека. Мы проводим с ним работу, перевербовываем, он соглашается стать двойником-резидентом в Варшаве. И в самый неподходящий момент Фарид, который только начал давать ценную информацию и выполнять поручения по разложению Всепольского комитета, погибает. И убивает его некий поручик Уваров, с помощью друзей Ляхова вызванный аж из Средней Азии и направленный именно в отряд «Печенег». И в его составе - в Варшаву! Это тоже случайность? Согласен. И могу привести еще столько «случайностей», что пальцев на двух руках не хватит.
        И все же, ваше высокопревосходительство, я так и не сделал еще окончательного вывода, потому что на каждый свой внешне безупречный довод тут же находил контрдовод, тоже формально безупречный.
        И что же мне прикажете делать?
        Чашу моего, фигурально выражаясь, терпения переполнило покушение на Великого князя. Поскольку здесь отчетливо прослеживалась все та же инвариантная цепочка: Ляхов - верископ - живые покойники - неизвестное устройство для воздействия на мозг - полное отсутствие материальных улик - безусловная заинтересованность «Интернационала» или какого-то из его подразделений в пленении князя.
        Понимаете, в течение предпоследнего года никакого Ляхова не просматривалось нигде, и вдруг его стало очень много. А этого не позволяет простая теория вероятностей. Нет, физически он существовал, я его прокрутил по всем существующим учетам, и внешне с ним везде чисто, но это совершенно ничего не доказывает. Завербовать его могли когда угодно и где угодно. Поскольку наблюдения за ним никогда не велось, нашими службами, я имею в виду, а российское МГБ никогда всерьез мышей не ловило, спецподготовку он мог проходить неограниченное количество раз, начиная с первых университетских каникул и вплоть до поступления в армию. Тут уже ничего не проверишь.
        Одним словом, господин Ляхов имел полную физическую возможность стать агентом кого угодно.
        Но вот нравственной необходимости, насколько я разбираюсь в людях, у него не было.
        Эта дилемма и заставила меня обострить партию. Арестовать Ляхова, испробовать его на сгиб и кручение, убедить или заставить в письменном виде ответить на все поставленные мною вопросы. Потом, естественно, сличить все его ответы с имеющейся информацией. Прогнать на электронной машине написанный им текст на предмет поиска стилистических, фактографических, эмоциональных несообразностей. После чего принимать окончательное решение.
        Если он сумел бы разубедить меня во всех, я повторяю - во всех сомнениях, ибо даже один непроясненный факт не позволяет привлечь человека к нашим делам «на равных», я бы включил его в свой личный, особо секретный «мозговой центр». Такие нам нужны, таких у нас чрезвычайно мало.
        Верископ, говорите вы, ваше высокопревосходительство? А вот в эту штуку, хотя бы применительно к Ляхову, я не верю. Во-первых, он сам разработчик программы и наверняка знает, как ее можно обмануть. Во-вторых, единственный специалист, который по-настоящему умеет работать с аппаратом - доктор Бубнов, как сказано, его близкий друг, находящийся, между прочим, под полным влиянием подозреваемого, В таких условиях достоверность проверки крайне сомнительна. По старинке оно надежнее.
        Да, ваше высокопревосходительство. Я ошибся. Это смешно звучит, но все время переоценивая Ляхова, я самым дурацким образом его недооценил. Это случается, редко, но случается. Он не сломал меня, конечно, но очень резко перегнул. Я просто не был к этому готов. Я рассчитывал, что игра будет на моем поле. Примерно, как с Фаридом. Но Ляхов мгновенно перехватил инициативу. И вернуть ее я так и не смог.
        Потому что нажим с его стороны шел по нарастающей, причем каждый очередной удар был просчитан так, что сбивал меня с позиций, на которых я только-только пытался закрепиться. Разумеется, самый сильный его ход - это когда он сел ко мне в машину. Мысль о том, как это было сделано, мешала сосредоточиться. Если бы мы продолжали разговор в камере «семерке» или в моем кабинете - я рано или поздно нашел бы нужный ход. А тут… Какая оперативная игра с человеком, который умеет проходить сквозь стены и, возможно, читать мысли?
        Но я не сдался, ваше высокопревосходительство, ни в коем случае не сдался. Завтра мы перетасуем карты и начнем еще раз.
        Все, что он мне наговорил насчет грядущей гибели мира и своих могущественных покровителей, я приму как данность. В этом нет ничего страшного. Все очень просто. Если он сказал правду - сопротивляться просто нет смысла. Наверняка умение проходить сквозь стены - такая мелочь… Фокус для учеников приготовительного класса. Его хозяева должны уметь неизмеримо больше, особенно если приходят из мира, намного опередившего наш.
        Если же Ляхов блефует - я рано или поздно это пойму, и реванш не заставит себя ждать. У нас хватит людей и возможностей, чтобы навязать игру по нашим правилам. Как всякий двойной агент, он волей-неволей вынужден будет прежде всего делать то, что нужно нам, а уж первым хозяевам пойдут крошки с барского стола.
        Он, кстати, сказал неглупую вещь: «И мое предложение, деятельность моя и моих друзей никоим образом для вас, для Государя Императора, России опасности представлять не может и никакого злого умысла вы даже под микроскопом не разглядите. В чем, кстати, сможете убеждаться постоянно и непрерывно, поскольку все мои предложения и инициативы всегда доступны самому тщательному анализу, а главное - отнюдь не будут являться для вас категорическим императивом. Мы вам будем сообщать, что на текущий момент дела в России и вокруг нее обстоят таким вот образом и что поступить, по нашему разумению, следует так-то. А остальное - за вами».
        Спорить с этим трудно - одиночка, даже супергениальный, всегда проиграет структуре. Просто потому, что циркач, умеющий ловить руками летящие в него ножи, может поймать пять или десять, но никогда - сто, летящих одновременно и с разных направлений…
        - Хорошо, Игорь Викторович, - якобы ответило высокое лицо, - ваши объяснения принимаются. Работайте дальше. И не надо больше заниматься самобичеванием. Непроправимых ошибок вы пока не совершили. А что пропустили удар… Ударов бояться, на ринг не ходить. И еще у нашего народа есть мудрая поговорка: «Нас долбают, а мы крепнем». Отдыхайте, господин генерал…
        Но Чекменев и так уже спал крепким, сулящим легкое и приятное пробуждение сном.
        …Не сказать, конечно, что пробуждение генерала было совсем уж приятным, но встал он собранный и готовый к борьбе. Пригрезившийся ему «генералиссимус», эманация глубинных слоев подсознания, перед которым он якобы отчитывался и оправдывался, тоже приободрил. Не все слова и идеи их разговора Чекменеву запомнились дословно, но главное осталось. Уверенность в том, что Ляхову, по большому счету, его провокация не удалась, то есть цель - окончательно сбить его с укрепленных позиций, принудить к капитуляции или обратить в беспорядочное бегство - недостигнута. И теперь он знает, как правильно построить очередной разговор.
        Бреясь «опасной»95 золингеновской бритвой (Чекменев с молодых лет любил это занятие, требующее верной руки и дающее великолепную гладкость кожи), он просчитывал предстоящие ходы, свои и противника. Нет, Ляхова не следует воспринимать как противника даже в глубине души. Это может быть замечено. Партнера, даже почти союзника, с которым сохраняются некоторые разногласия. Вот так.
        Он приложил к лицу горячий компресс, потом припудрил специальным умягчающим и омолаживающим порошком, в заключение попрыскался сухо и горько пахнущим одеколоном.
        Теперь - вперед!
        Вначале он направился в свой кабинет и вызвал Тарханова с докладом.
        Судя по лицу полковника, спал он сегодня вряд ли больше пары часов, причем не раздеваясь.
        «Старается, имея в виду судьбу своего дружка, или просто начатое дело прервать не мог?» - мельком подумал Чекменев, ни мимикой, ни тоном не выражая совершенно никаких внеслужебных эмоций.
        - Давай. Что у тебя на сегодня?
        Тарханов положил перед собой на приставной стол специальную, с вытесненным на обложке грифом высшей секретности папку, проложенную внутри обложек тонким стальным листом и снабженную секретным замком.
        - Чаю хочешь? - неожиданно спросил Чекменев. - Не пил еще?
        - Никак нет. Ночью кофе пил.
        - Распорядись. Чай, лимон, бутерброды. Я тоже не завтракал.
        Тарханова не оставляло внутреннее напряжение. То, что он собирался доложить начальнику, могло резко изменить не только текущую обстановку, но и вообще формат деятельности возглавляемого им управления. И даже многое на более высоких уровнях. Как это отразится на его личной судьбе и карьере - тоже пока непонятно. Единственное, в чем Сергей был уверен, что Ляхов его «в обиду не даст». Умел друг внушать оптимизм, и не только оптимизм, а вообще веру в то, что все будет так, как он просчитал и спланировал.
        - К Другу своему заходил? - неожиданно спросил Чекменев, тщательно давя ложечкой кружок лимона.
        - Нет, - вскинул голову Тарханов.
        - А чего же так? - удивился генерал. - Я тебе этого не запрещал, в мое отстутствие ты в управлении полноправный «старший по команде». Вполне бы мог навестить Вадима, поговорить, приободрить, узнать, что он сам по этому поводу думает. Не по-товарищески ты поступил. И в отношении Ляхова, и меня тоже. Я разочарован. Толковый заместитель имеет право на инициативу, лишь бы потом сумел ее начальнику грамотно обосновать…
        Злость, захлестнувшая Тарханова, выразилась лишь в том, что он прикусил нижнюю губу, да и то так, чтобы со стороны было незаметно.
        - Извините, Игорь Викторович. Инициатива - это не по моей части. Я предпочитаю приказы и инструкции исполнять. Ляхов вон был сильно инициативный. Вы его и отблагодарили. И Стрельников… А я что? Велено покушением заниматься - занимаюсь. Тем более что жандармерия от этого дела аккуратненько отстранилась, за ними с запросами и отношениями дольше бегать, чем самому сделать. Так что не взыщите. Доклад я вот подготовил.
        - С докладом успеем. А это что же - бунт на корабле? Или итальянская забастовка? Я тебя на должности зачем держу? Приказы исполнять? Ты прежде всего думать должен! Стратегически и нестандартно. А исполнителей без тебя хватит!
        Тарханов испытал приятное чувство свободы. Ну вот и слава богу. Есть повод…
        Он отодвинул стул, вытянулся, как положено артикулом.
        - Прошу отставки, ваше высокопревосходительство. Стратегически мыслить не умею. Командир батальона я по последней строевой должности. В Академии не обучался. Тактику, да, знаю. И что исполнять положено последний по времени приказ непосредственного начальника. Ежели же таковой приказ представляется неправильным или даже преступным, следует, тем не менее, приступить к его исполнению, доложив, по возможности, свое особое мнение по команде в письменном виде!
        Вид у полковника был настолько решителен и непреклонен, что Чекменев второй раз за сутки растерялся.
        А здесь что делать? Тарханов прав по всем позициям, служебным и человеческим. И уж его-то зацепить совершенно не за что. Хотя ведь невооруженным глазом видно, что нарывается. Таким вот формально безупречным способом перчатку в лицо бросает. Службу, мол, исполняю, как учили, а вы с вашими методиками плаща и кинжала катитесь в задницу!
        - Ты это, садись, - устало сказал Чекменев. - Хватит с меня ваших.,. - подумал и употребил слово совершенно непристойное, тем более в его нынешнем рафинированном амплуа, в которое он с утра старательно вживался. - Обидел я тебя. Друга арестовал. Тебе собственные сокровенные планы не огласил вслух и при большом стечении народа. Думать заставляю. Ты это умеешь, но лень тебе! Комбатом больше нравится. Да хоть сегодня сделаю! Скажи только где. Могу - на Сахалине, Могу - в Преображенском, на плацу подковками греметь и шашкой салютовать. Чин позволяет. Я все могу. А работать мне с кем? Интересы Отечества охранять? Гордые вы тут все. Одного арестовать нельзя, другому замечание по службе сделать. Зажрались, герои пустынных горизонтов! А ну, снова - встать, смирно!
        Тарханов выпрямился, прижав полусогнутые ладони к кантам бриджей.
        И Чекменев встал, осмотрел полковника от носков сапог до прически и обратно. Подошел, коснулся пальцем орденских планок на кителе.
        - Служил и служить будешь, где приказано. Запомни. Мне тебя воспитывать некогда. И других искать некогда. Не можешь - научим, не хочешь - заставим! Обиды - тоже в задницу. Желательно - в чужую. Садись. Докладывай.
        Давно Тарханова так не драили. С песочком, как палубу на флоте. И фронда его ушла в тот же песок. Возразить Чекменеву в этой постановке вопроса было совершенно нечего. Но зато и сказал он тоже почти все, что хотел. И до адресата его слова дошли безусловно. Что следовало из его же реакции.
        Сергей раскрыл папку и неторопливо, спокойно, будто и не было между ними этой эмоциональной вспышки, рассказал, что он сумел установить организаторов покушения на Князя. Назвал имена главных на данный момент фигурантов, очень непростых людей, в том числе известного банкира, генерала интендантской службы, депутата Думы, еще кое-кого. И адреса явочных квартир, схему проработки и исполнения акции.
        - Вот на самую верхушку еще не вышел. Где и как людей программируют - тоже не знаю. Пока. Но если санкцию дадите - этих возьмем, допросим со всем тщанием, новую цепочку прихватим, - Сергей с каменным лицом подвинул Чекменеву папку. То есть результат принимай, но насчет прежних отношений - извините.
        Генерал опытным глазом прирожденного оперативника в минуту просмотрел материал, откинулся на спинке кресла.
        - Ты это… Ну, поработал. Слов нет. А говоришь - стратегическое мышление… А данные-то откуда, откуда такие данные? Где они так засветиться могли? Покойники их не сдали, с нашей стороны никто не подставился. Как вышел?
        - Агентурная работа, Игорь Викторович. Там словечко, там два, там не с тем в карты сел играть, там расплатился двухмесячным жалованьем и сдачи не взял. Вот и…
        - Агенты - кто? - Чекменев подался через стол и вперил в Тарханова сверлящий взгляд.
        Ну, уж на такие начальственные зихера не ловятся даже полицейские приставы. Сергей откинулся на спинке стула и впервые за разговор без разрешения взял из лежавшей перед ним коробки папиросу. До этого - тональность встречи не позволяла. Значит, опять прав Вадим.
        - Если позволите напомнить, Игорь Викторович, агент потому и агент, что свято верит в то, что, кроме сотрудника, его завербовавшего, никто и никогда о его роли не узнает. Вся система на этом держится. И я вам никого не сдам. Разве что, уходя в отставку, из рук в руки сменщику при личной встрече. И то, если агенту новый шеф не понравится, успешной совместной работы не гарантирую. А то вы сами этих азов не знаете.,.
        - Ну достали вы меня, ну достали, - с тоской в голосе произнес Чекменев. - Эй, Полиханов! - позвал он командирским голосом адъютанта, словно забыв о существовании звонка. Тот услышал через две дубовых двери.
        - Две рюмки водки, быстро, и иди, жди нас возле «семерки».
        Взглядом приказал Тарханову выпить, закуски не предложил.
        - Устрою я вам, мать вашу, братья разбойники, очную ставку. Ох, устрою. Пошли!
        - Пистолет сдать прикажете? - Тарханов потянулся к застежке кобуры.
        - Слушай, Серега, ну не доводи ты меня до крайности, ну не доводи! Пистолет себе оставь, в шкафчике вон автомат можешь прихватить, знаю, что он там у тебя хранится. И у дружка твоего в секретной тюрьме «браунинг» в голенище спрятан, тоже знаю. Пулемет дегтяревский нужен - прикажу прямо в номер подать. Салфеткой накрытый. Давай за мной!
        Чекменев почти бежал по коридорам Управления. Постовые унтера не успевали отдавать честь.
        Остановились перед дверью «семерки». В этом ответвлении запутанных переходов построенного еще в XVII веке здания располагалось, соответственно, еще несколько комнат и камер с номерами от первого и выше. Седьмая была самая комфортабельная.
        Тарханов никогда не видел своего шефа в столь вздернутом состоянии. Он и магнитным ключом попал в прорезь не с первого раза.
        Это как же нужно довести и достать человека!
        Тарханов проникся к другу Ляхову еще большим уважением, чем при наблюдении, как тот управлял кораблем.
        На перевале что, на перевале нормальная стрельба; Верь в себя, держи позицию, повезет - победишь. А вот держать в руках две тысячи лошадей и соображать, как и куда их направить, если в небе непонятная россыпь звезд, а компас указывает стрелкой совсем не туда (девиация называется), куда должен на привычной пехотной карте, - вот это талант.
        Вошли они в просторные апартаменты, если это слово применимо к приличной, но все же тюремной камере (видел бы Ляхов остальные! Те куда однозначнее).
        Вадим валялся на кровати, слушал классическую музыку и курил. Курил довольно давно, поскольку дым висел слоями в комнатах, в прихожей, а выходить ему было некуда, все окна заперты. Только потихоньку в вентиляционную решетку, наполовину изнутри закрытую камерой наблюдения.
        - О! - восхитился он, вставая. - Гости у нас. Рад приветствовать, располагайтесь.
        Чекменев посмотрел на Ляхова так, словно испытывал сильнейшее желание и его поставить «смирно». Но вовремя сообразил, что это уже будет перебор.
        Опустился в кресло, забарабанил пальцами по столу.
        - Твоя работа? - указал на папку в руках Тарханова.
        - А что там? Мне через обложку не видно.
        - Схема организации, устроившей покушения на князя. На мой взгляд, довольно убедительная. По крайней мере, непротиворечивая. Наверху - товарищ председателя Московской городской Думы Лубенцов. Его ближайшие помощники, курирующие каждый свое направление. Тут вам и выход на армейские круги, и финансовая группа, и связи с прессой, и научные институты… То есть все возможности в случае, если бы акция оказалась успешной, сделать попытку перехватить власть в Москве. Ну а дальше… К сожалению, схема недоработана. Неясно, кто нашу «оперативную группу» направляет и сколь многочисленны и разветвлены «исполнительные структуры». Не Лубенцов же - претендент на верховную власть, и не с десятком, не с сотней даже боевиков такую авантюру затевать…
        - Не к Каверзневу ли ниточки тянутся? - предположил Ляхов, а Тарханов продолжал хранить молчание. А что ему еще оставалось? Кроме тех нескольких листков, что ему вручил Вадим, и очень краткого устного инструктажа, он не знал ничего. За минувшие несколько часов придумал, конечно, кое-что, долженствующее обозначить рабочий процесс, приведший к блестящему результату, черновиков понарисовал, но сам понимал, что его импровизации - не более чем судорожные попытки нерадивого ученика на экзамене изобразить ход решения задачи, ответ на которую содержался в подсунутой ему шпаргалке.
        Но Ляхов заверил, что главное - вручить материал Чекменеву, а дальше не его забота.
        - При чем тут Каверзнев? С тем давно все сговорено, свое он получил, и от любой смуты только проиграет. Тут совсем другое. Эх, ну как не ко времени твой Уваров Фарида убил, Туда все нитки тянутся. Туда. Нас пока спасает только их рассогласованность. Если бы четко наложились пятигорские события, польский мятеж и вот это, - он потряс папкой, - амбец бы нам. Конкретный.
        - Так значит, опять нам с Сергеем следует почести воздавать. Если б не моя сабля, вы бы цепочку Глана не выкорчевали, враг имел бы еще одну независимую и весьма опасную в свете всего ныне известного боевую структуру. Если б Тарханов в Пятигорске им фишку не сломал, Фарида вам на блюдечке не поднес, там бы и по сей день полыхало, и польские события в самый бы раз подгадали. И без верископа вы ни Фарида бы не перевербовали, ни через покойников на «новую» организацию не вышли. Не наводит на размышления, Игорь Викторович?
        - Это ты Сергею материал подсунул? - игнорируя предыдущее, протянул Чекменев Ляхову теперь уже раскрытую папку.
        Вадим бегло просмотрел листки, отпечатанные Шульгиным на той самой пишущей машинке, что стояла в приемной Тарханова. Дело несложное - изъять машинку, когда адъютант ушел и опечатал входную дверь, и через пять минут местного времени вернуть ее обратно. Пустяк вроде бы, но экспертиза подтвердит, где и когда изготовлена докладная записка.
        - Когда бы я успел, Игорь Викторович? После моего возвращения мы с полковником едва ли больше трех минут оставались наедине, а потом я только с вами виделся, пребывая под замком и строгим надзором. - Он указал рукой на вентиляционную решетку.
        Естественно, что об их встрече за пределами камеры Чекменев в присутствии Тарханова говорить не захочет по известной причине, намек же - поймет.
        - Чтобы передать записку, и минуты хватит, - не слишком уверенно возразил генерал.
        - При условии, что я, отсутствуя в Москве более двух недель, выполняя ответственное задание в Польше, в потустороннем Израиле, одновременно, тем не менее, присутствовал и здесь, и вел свое параллельное следствие, имея доступ ко всем материалам Бубнова и многим другим… И напечатал, неизвестно когда, три страницы текста через один интервал на машинке… Сочетается?
        - Сочетается при условии, что твои вчерашние слова действительно правда.
        - Что и требовалось доказать, - с легким торжеством математика, ставящего на черной аудиторской доске последнюю точку в ряду длинных вычислений, заявил Ляхов. И подмигнул Тарханову, который совершенно уже ничего не понимал в происходящем.
        - Все! - хлопнул ладонью по столу Чекменев. - Любую трепотню оставляем до лучших времен. Тарханов, раз он такой талантливый розыскник, немедленно организует изъятие всех упомянутых здесь лиц. На ордера и прочие формальности - наплевать. Мотайте каждого по полной. С верископом. Бубнова найти срочно. И, не теряя времени, - дальше, дальше, дальше. Брать всех, на кого появятся данные. Разбираться будем потом. «Печенегов» у нас сейчас сколько на месте?
        - Около сотни наберу, - ответил Тарханов с невероятным облегчением. Прав был Вадим, пронесло.
        - Остальных немедленно отозвать из Польши и окрестностей. Самолетами. Капитана Уварова в первую очередь. Доставить не позднее, чем к вечеру, и сразу сюда. Действуй. А мы с Ляховым еще кое-что обсудим. Да, немедленно передай в СМИ информацию, что в ходе расследования крайне опасного государственного преступления (без подробностей) арестована группа заговорщиков во главе с полковником Половцевым. Еще пару-тройку фамилий от фонаря вставьте. Создана специальная следственная группа, о ходе деятельности которой будет постоянно информироваться общественность. Ну, эти борзописцы, знаешь, о ком говорю, сами все разрисуют в лучшем виде. Иди, работай. Я постоянно на связи.
        Но они уже не успели.
        ГЛАВА 7
        
        Что такое проснуться задолго до рассвета темной московской то ли ночью, то ли предутрием? Многим и многим это хуже ножа острого. Есть, конечно, люди, жаворонки в просторечьи, которым в удовольствие подскочить часиков этак в пять, одеться, вывести собаку на заснеженные газоны, подышать морозным, еще не загазованным воздухом, о чем-то таком возвышенном поразмышлять, пока все прочие люди спят в своих душных комнатах, беспокойно ворочаясь под одеялами в страхе перед неизбежным пробуждением и началом нового трудового дня.
        Обычному же человеку, обреченному подниматься ни свет ни заря, что к поезду раннему, что к самолету, лучше вообще не ложиться. Даже бодрее себя чувствовать будешь.
        Вот Татьяна и не ложилась больше после звонка Сергея, подкрепленного неожиданным вмешательством Ляхова.
        Не будем сейчас разбирать психологическое состояние дамы, которой едва не горячим утюгом в грудь намекнули, что все ее интимные тайны таковыми не являются и только некоторая деликатность собеседников не позволяет назвать ее тем словом, которого она заслуживает. По крайней мере она восприняла все это именно так. Если Тарханов говорил достаточно неопределенно, настаивая лишь на ее отъезде, и она имела все права и основания с ним спорить, как и подобает жене, то мягкий голос Ляхова поверг ее едва ли не в ступор.
        Он, конечно, знает все. И что-либо ему возразить она не могла по определению. Знала, что любое слово поперек сделает ей только хуже. Хотя, куда уж хуже?
        В подобных ситуациях слабые натуры идут на все, вплоть до суицида. Но слабой натурой она никогда не была. (За исключением одного, самой до конца непонятного эпизода. Но тогда совсем молодая была, чересчур впечатлительная.) Попадала в сложные, почти безвыходные ситуации, но как-то вполне прилично из них выходила.
        Благо, почти тут же ей перезвонила и Майя. Той, похоже, в любом случае сам черт не брат. Только позавидовать остается.
        - Так что, едем? Я уже почти готова. А твой тебе никак не объяснил, зачем и что?
        - Да разве он объяснит? Надо, вот и все. После того ужаса в гостинице я предпочитаю верить на слово. Все равно сама я ничего лучше не придумаю. А Вадим как тебе сказал?
        Майя рассмеялась в телефонную трубку с интонациями гоголевской панночки.
        - Мое положение лучше твоего только одним. Я все оформила так, будто его решение - это всего лишь вовремя высказанное мое. И все довольны, все смеются. Как, спросила я, на Кавказские Воды? Да я ж от тебя сколько лет добивалась, когда, наконец, я поеду на воды? Как Печорин, как княжна Мери, наконец! Ну спасибо, сподобился сделать девушке удовольствие.
        Одним словом, собирайся, я подъеду. Много барахла с собой не бери, все равно моды по дороге успеют измениться. На месте все купим…
        Татьяну как-то сразу отпустило. Да и на самом деле - будь дело в личных подозрениях Сергея по поводу ее встречи с Олегом, разговор был бы совсем другой, а тут нечто из военной области. Раз Вадим и свою Майю отсылает, значит, грядут события совсем иного масштаба, чем легкий адюльтер кавалерственной дамы со своим сюзереном.
        Тем более Ляхову она доверяла, раз избрала его своим психотерапевтом и едва ли не духовником, и была уверена, что никогда он не выдаст ее тайн товарищу. А инициатива убрать их с Майей из Москвы исходила явно от него. Узнал, наверное, нечто такое…
        Перед дальней дорогой Татьяна приняла бодрящий контрастный душ, собрала чемодан и сумку, оделась в подходящий для суточной дороги в машине костюм.
        За полчаса до назначенного срока снова позвонил Сергей и сказал ровным голосом, что приехать проводить ее он не сможет. Обстоятельства изменились. Но все остальное остается в силе. Пусть слушает Майю, Ляхов ее подробно проинструктировал. А в ближайшее время он с ней свяжется.
        - Не грусти, приятного тебе отдыха. Целую. Сказано это было прежним, хорошим тоном, и
        Татьяна окончательно успокоилась. Более того, испытала облегчение. Нет больше необходимости снова смотреть мужу в глаза, все время опасаясь чем-нибудь себя выдать или в самый неожиданный момент услышать роковые слова.
        Зато Майя явилась минута в минуту. Веселая, по-хорошему возбужденная, как и должно быть перед началом увлекательного путешествия. По русскому обычаю они присели на дорожку, казачка Татьяна предложила выпить «стременную»96, объяснив попутно смысл этого термина, и они спустились вниз. В подъезде их ждал один из офицеров личной оперативной службы Прокурора.
        - Все чисто, Майя Васильевна, прилегающие кварталы проверены, никакой наружной слежки не обнаружено. Но мы еще и дополнительные меры примем, так что из Москвы гарантированно с чистеньким хвостиком выедете…
        Майя шутливо шлепнула офицера по плечу в наказание за тонкую скабрезность, и они тронулись в путь.
        По дороге к выезду на Южный тракт машины сопровождения, все с одинаковыми номерами, произвели несколько перестановок, меняя порядок кортежа, потом две из них ушли в стороны разными маршрутами, а водитель той, где ехали девушки, притормозив буквально на секунду в глухом и темном переулке, перевернул номера, явив миру настоящие, а порученец так же стремительно отодрал с бортов полосы цветной пленки. Из легкомысленно-желтой «Двина» превратилась в стандартно-вишневую, как и положено машине из гаража Генпрокуратуры.
        Дальше поехали солидно, не слишком торопясь, и, когда рассвело, патрульные дорожной полиции отдавали высокому начальству положенные почести.
        В просторной каретке лимузина было спокойно и уютно, за хрустальными стеклами проплывали подмосковные пейзажи, тревоги и сложности внешнего мира казались мелкими и несущественными. И все с ними происходящее девушки обсуждали спокойно и несколько даже отстраненно.
        Татьяна тихо радовалась, что Москва и все, с нею связанное, осталась позади, как минимум несколько дней ей практически ничто не угрожает, а возвращение в родные края вообще казалось вершиной счастья. Хотя совсем недавно она отнюдь так не думала. Наоборот, была счастлива, что вырвалась из надоевшей провинции в блестящий свет.
        Майю же переполнял оптимизм и энтузиазм. Ей на самом деле хотелось очутиться на знаменитых курортах в самый разгар бархатного сезона и повращаться в собирающемся там обществе.
        Что же касается непосредственно повлиявших на внезапный поворот судьбы событий, она считала, что государственный переворот (что ни говори, а случилось в стране именно это) произошел совсем не так гладко, как об этом вещали средства массовой информации. Что-то наверняка не заладилось, и в ближайшее время грядут некие грозные события, от вооруженного мятежа сторонников Республики до полномасштабной европейской войны. Фактов у нее не было, но имелось профессиональное чутье. И Вадим в любом другом случае не конспирировался бы так, и
        Тарханов бы приехал проводить Татьяну. Между прочим, отец к ее отъезду отнесся с полным пониманием.
        Да это, может быть, и к лучшему. Пусть их отъезд выглядит совершенно спонтанным, а сами «мужья» узнают о нем только как бы постфактум.
        Что же это за тайные враги объявились у столь заслуженных и обласканных князем (теперь уже Императором) бойцов тайного фронта? А вдруг как раз в этом и дело? Обласканы они были князем, а в немилость впали уже у Императора! Вдруг он не любит видеть рядом людей, которым хоть в малой мере обязан своим возвышением? В истории таких фактов навалом. Хотя есть достаточно и обратных. Наполеон с его маршалами, Елизавета и немыслимо облагодетельствованные ею лейб-кампанцы, посадившие «дщерь Петрову» на престол. Ну, в конце концов парни знали, на что шли, ввязываясь в такие игры. И они, их боевые подруги, тоже.
        Как любит повторять Ляхов, жизнь приобретает здоровую увлекательность.
        - Такую ли уж здоровую? - усомнилась Татьяна, наблюдая, как Майя достает из сумочки аккуратный, не большой и не маленький, как раз по ее руке «вальтер РР», богато инкрустированный и со щечками слоновой кости. В оружии она понимала мало и стреляла более чем средне, ровно в уровень школьной НВП, зато видела на Селигере, как Майя разносила из ляховского «адлера» едва видимые невооруженным глазом бутылки. Да и во время похода из Израиля в Москву непрерывно в своем умении совершенствовалась. Благо, даровые патроны имелись в неограниченных количествах.
        - А то! - задорно улыбнулась Майя. - Знаешь, какая машинка классная! Отец на совершеннолетие подарил. Причем калибр не стандартный, 7,62, а 9 «пар»… Спецзаказ. Бьет изумительно. Я и для тебя прихватила, такой же, но попроще. Держи.
        - Да зачем мне? Я и с десяти шагов в мишень едва попаду.
        - В мишень - может быть, а в человека попадешь, особенно если жить захочешь. Держи, держи…
        Майя быстро разобрала и вновь собрала пистолет, показала, как ставить на предохранитель, как стрелять на автоматике и с полувзвода, загнала магазин в рукоятку.
        - Спрячь в сумку и всегда с собой носи. В любом случае нервы успокаивает.
        Потом они еще немножко выпили, в автомобиле имелся совсем неплохой бар, и, взбодрившись, начали рассуждать о том, что, как бы там ни было, а дело выглядит достаточно странно. Пусть в Москве и всей России грядут грозные события - повод ли это именно им исчезать с таким количеством чисто шпионских предосторожностей?
        Майя, не удержавшись, рассказала о ночном визите к ней Вадима, хотя и без волнующих женское воображение подробностей. Сосредоточила внимание на том, что Ляхов, возможно, скрывается от каких-то загадочных преследователей, отчего и придумал весь этот маскарадно-камуфляжный побег. Татьяна на это резонно возразила, что если он говорил с ней по телефону из кабинета высокопоставленного офицера спецслужбы Тарханова, то не так уж он гоним и преследуем.
        - А откуда ты знаешь? Может быть, кабинет Сергея как раз единственное место, где он еще в какой-то безопасности? А нас они там поселить не могут, само собой, вот и приходится исчезать с такими предосторожностями, чтобы от заботы о нас голова не болела.
        - А отец твой что по этому поводу говорит?
        - Ничего лишнего. Я сказала, что нужно сделать так вот, он согласился. И пообещал по своим каналам проследить за развитием ситуации…
        - Он, может, и проследит, и выяснит, что к чему, но вот спасет ли это нас с тобой от очередных неприятностей - большой вопрос.
        - Да брось ты минор нагнетать, - легкомысленно улыбнулась в ответ Майя. - И не такое видели. А уж кого-кого, а своих баб наши мужики защитить сумеют…
        Сразу за Липецком трасса пошла плавными увалами между близко подходящими к обочинам сосновыми борами. Сверившись с дорожной картой, Майя по переговорному устройству приказала водителю притормозить и съехать с дороги сразу за верстовым столбом. Ни впереди, ни сзади машин, не просто подозрительных, а вообще никаких в этот момент в поле зрения не наблюдалось.
        На уютной полянке, оборудованной всем необходимым для краткого отдыха путников (стол с навесом, лавки, туалет, телефон, несколько окантованных бетоном очагов из дикого камня), их уже ждал вызывающе длинный синий «Хорьх» Майи, а шофер, разведя костер, пристраивал над огнем шампуры. Все прочее для «завтрака на траве» уже было расставлено на дубовом, изрезанном многочисленными инициалами, датами и изречениями столе. Неистребимая национальная привычка.
        Размяли ноги и спины, со вкусом выпили и закусили. Путешествие, даже в самом начале, вызывает у русских людей неизменный аппетит.
        Офицер сопровождения к месту процитировал строки давнего фронтового поэта: «Мы ели то, что Бог послал, и пили, что шофер достал…»
        - Это - чье? - спросила Татьяна.
        - Был такой военный журналист, подполковник Симонов, ученик и продолжатель Гумилева и Тихонова…
        - В прокуратуре служат начитанные люди.
        - Noblesse oblige97. He карманников, чай, ловим, Татьяна Юрьевна.
        Завтракали не торопясь. Шашлыки удались на славу, да Майя и не стала бы держать водителя, не способного в любых обстоятельствах организовать дорожное застолье по высшему классу.
        - Что ж, Виталий Владимирович, - обратилась Майя к офицеру, - спасибо за любезность. Сопроводили в лучшем виде. Можете считать себя свободным. На любое удобное для вас время. Вам командировочное подписать или как?
        - Спасибо на добром слове, Майя Васильевна. Воспользуюсь вашим разрешением, и тоже до подножий Машуки и Бешту98 прокачусь. Давно там не был. Нет, нет, вы не беспокойтесь, надоедать вам своим присутствием я вовсе не собираюсь. Вы меня даже и не увидите, пока сами не захотите. У меня ведь тоже служба и приказ, который даже вы, увы, отменить не в силах. Да и мне приятно будет слегка отвлечься от канцелярской рутины… Если вдруг потребуюсь, ну мало ли, только кнопочку нажмите, даже говорить ничего не надо. А я уж сам сориентируюсь.
        Спорить с офицером действительно было бы глупо. Раз ему так приказано, отцом ли, Вадимом, так и будет. Да и на самом деле, чувствовать за спиной незримого покровителя совсем не плохо. Человек он явно опытный в таких именно делах, другого не послали бы.
        - Ну, быть посему, Виталий Владимирович. А чин у вас хоть какой? Я и не знаю…
        - Титулярный советник по министерству юстиции. Штабс-капитан, проще говоря.
        - Попрошу отца, чтобы очередной чин вам не задержался. Ну что же, до встречи. Надеюсь, она не будет вынужденной.
        - Дай-то бог, Майя Васильевна.
        До Пятигорска домчались на предельной для дороги такого класса скорости. Только ветер свистел, срываясь с выступающих деталей машины, и покрышки низко гудели, отталкивая назад армированный мелкой галькой для лучшего сцепления асфальт.
        Двенадцать часов от Липецка до развязки на Кисловодск. Не рекорд, но вполне приличное для увеселительной поездки время.
        В девять вечера курортный город сверкал оранжевыми уличными фонарями, иллюминацией Ермоловского проспекта, Колоннады и Пятачка. Из окон многочисленных духанов, винных погребков и шашлычных тянуло умопомрачительными запахами. Из парка доносились солидные звуки непременного духового оркестра, расположившегося в музыкальной раковине позади Нарзанной галереи. Да и погода здесь стояла далеко не московская, большой термометр на крыше какого-то здания показывал плюс двадцать.
        Праздник жизни, одним словом.
        Шофер подвез их к Гранд-отелю, расположенному в абсолютном, и географическом и смысловом, центре города. Налево, если стоять спиной к главному входу, - еще несколько гостиниц и пансионатов, ряд дорогих магазинов, впечатляюще-массивное здание Купеческого собрания, филармония, курзал и железнодорожный вокзал. Направо - набережная реки Ольховки, площадь с расходящимися от нее узкими крутыми улочками, биржа извозчиков и таксомоторов. Прямо - правый фас Нарзанной галереи и красочный щит с изображенной на нем схемой многочисленных маршрутов терренкура. Чуть дальше - площадка, на которой многочисленные художники торгуют собственной работы видами Кисловодска и окрестностей, а также в любой существующей технике исполняют менее чем за час портреты отдыхающих. Латинский квартал местного разлива.
        В разгар сезона все номера в отеле были разобраны, единственное, что портье предложил подругам, - немыслимо дорогие даже по московским меркам апартаменты-люкс на втором этаже, а для водителя не нашлось даже скромной каморки, пусть в мансарде и без удобств.
        Некоторое время девушки раздумывали, как им быть: брать предложенное, а шофера поселить в прихожей на диване, или отправиться на поиски другого пристанища, чего после утомительной дороги и в достаточно позднее время делать не хотелось.
        Татьяна, конечно, могла бы по старой памяти обратиться в местное или центральное отделение своей бывшей фирмы, и ее бы непременно устроили, но как раз от этого ее Тарханов предостерег. «Не светись без крайней нужды».
        К счастью, в ближайшие минуты проблема разрешилась сама собой.
        В вестибюль гостиницы решительной, вот именно - хозяйской походкой вошла стройная, не слишком высокая, но удивительно гармонично сложенная молодая дама лет около тридцати. С короткой темной стрижкой «каре», в облегающем «английском» костюме цвета булатной стали с золотистым отливом, в элегантных туфельках на очень высоких тонких каблуках. На юбке от колен до середины бедер - соблазнительные разрезы.
        Головы присутствующих мужчин, получающих и сдающих ключи, освежающихся кофе, пивом и иными напитками в баре, просто, без видимой цели прогуливающихся по зимнему саду между входными дверями и лифтовой площадкой, мгновенно, как северные концы компасных стрелок, повернулись в ее сторону.
        Да и Татьяна с Майей взглянули на сие явление с неприкрытым интересом.
        «Та еще штучка, - подумала Майя. - Может, действительно хозяйка или управляющая, а может… Не зря мужики на нее так смотрят».
        Не дрогнув ни одной мышцей в самую меру подкрашенного лица, дама остановилась в нескольких шагах от стойки портье, слегка отставив, будто напоказ, облитую искристым чулком ногу, медленно стянула тонкие лайковые перчатки. Сверкнули несколько антикварных (издалека видно, кто понимает) перстней.
        Казалось, в холле сразу стало значительно тише, чем только что.
        Татьяна и Майя уловили сладковато-терпкий запах незнакомых духов.
        Постояв несколько секунд (показавшихся гораздо длиннее, чем обычные), обведя за это время обширное помещение внешне безразличным, но на самом деле очень внимательным взглядом темно-ореховых глаз, незнакомка дрогнувшими губами изобразила намек на улыбку и повернулась к подругам.
        Майе показалось, что от нее исходит, кроме аромата духов, еще и ощутимая аура опасности. Вдруг захотелось сунуть руку в сумочку, где лежал пистолет и приборчик связи с порученцем отца.
        - Простите, - сказала дама приятным, но чуть низковатым для ее конституции голосом, - Таня, Майя, я не ошибаюсь?
        - Да, а в чем дело? - с некоторым вызовом ответила Майя. - Мы с вами разве знакомы? Не припомню. Москва, Петроград?
        - Москва. Вадим Петрович просил вас встретить и помочь. На въезде в город не успела, извините. А у вас, кажется, уже возникли проблемы?
        Девушка испытала огромное облегчение. Слова пароля и ответа прозвучали в должном порядке. Все ж таки последние сутки прошли достаточно напряженно, и дело не только в физической усталости от долгой поездки.
        Значит, это и есть та самая таинственная «компаньонка», о которой говорил Вадим, на которую можно полностью положиться в любом деле весь срок пребывания на курорте? Однако и сотрудницы у него!
        Майя испытала легкий укол ревности. Ни один нормальный мужчина, работая с такой женщиной, не может не попытаться уложить ее в свою постель.
        Вот именно что «попытаться», тут же подумала она. А вот получится ли - это еще большой вопрос. Судя по ее взгляду и выражению лица, любую инициативу она оставляет за собой. Если вообще интересуется мужчинами. Вполне возможно, что у незнакомки совсем иные пристрастия. По крайней мере, ни на одного из трех десятков представителей противоположного пола она даже мельком не взглянула. А среди них имеются достаточно приличные экземпляры.
        Да и кто сказал, что она с Вадимом хоть раз контактировала напрямую? Может быть, это чисто местная агентесса, получившая приказ из центра, и ничего более.
        Майя покосилась на Татьяну, как та отреагировала на незнакомку.
        К ее удивлению, взгляд подруги был совершенно безмятежен. Подумаешь, мол, и не таких видели.
        - Да какие проблемы? Вот раздумываем, брать ли предложенный номер или поискать в другом месте.
        - Ни к чему. Ничего по-настоящему приличного все равно не найдете. Сезон. Тем более все давно решено. Вадим Петрович разве не сказал?
        - Только то, что здесь у него есть сотрудница, которая будет за нами «присматривать и помогать»…
        - Вот и будем знакомы. Лариса.
        Она по-мужски протянула им руку с тщательно обработанными, но коротковатыми для элегантной женщины ногтями. Как у докторши.
        «Само собой, нормальные непременно в случае чего зацепятся, за кобуру или за карман, да и ломаются легко», - сообразила Майя.
        - Помещение для вас приготовлено, так что здесь нам делать нечего. Поехали…
        Лариса, извинившись, села рядом с шофером. Показывать дорогу.
        - Видишь, как все хорошо устроилось, - сказала Татьяне Майя, закуривая. - А ты переживала.
        - Да я и сейчас еще продолжаю, - без улыбки ответила та. - На первый взгляд все сходится, никакая «подстава» нас бы здесь перехватить не успела… Почему не успела? - тут же перебила она сама себя. - Пока мы ехали, сто раз по телефону все согласовать и организовать можно было… И даже на самолете нас обогнать.
        - Это уже называется - паранойя. Кроме Сергея, Вадима и отца, никто вообще не знал, что мы уезжаем, тем более - куда.
        - И еще этот, охранник, Виталий… И другой шофер.
        - Вот я и говорю - паранойя, мания преследования. Думаю, отец знает, на кого в своей службе положиться можно. Если нет - и выезжать не следовало, проще было прямо дома повеситься. Ты слышала, Лариса сказала: «Не успела на въезде в город встретить, извините!» А так не бывает. Встретила она нас, конечно, и машину и номер знала, от Вадима, естественно, довела до отеля, а иначе как бы нашла?
        - А если у нее каждый портье - информатор? Увидел нас, нажал под стойкой кнопку, и пожалуйста.
        - По времени не уложилась бы. А тут задержка - пять минут. Как раз в машине посидеть, перекурить, еще раз убедиться, что хвоста за нами нет. Тем более, - выбросила Майя последний козырь, - пароль она назвала правильный…
        - У вас и пароль был?
        - Вадим дал.
        - Ну тогда вопросов больше нет. И дальше что?
        - Что! Доедем, разместимся, послушаем, что она нам петь будет. Как она тебе вообще, кстати?
        - Шлюха классная, высшего разряда, - без всякой оценочной интонации ответила Татьяна, просто как должность назвала. - Я в Интуре долго работала, насмотрелась. Мне тоже предлагали, только - не по характеру. Я вот все время вспомнить пытаюсь, пересекались мы хоть когда-то или нет? Она же тут не первый день работает, думаю.
        - Если б пересекались, небось не забыла бы.
        - Жди! - фыркнула Татьяна. - Люди знаешь как меняются. Иная студенткой была - прямо Аленушка и Аленький цветочек, а встретишь через пять-десять лет… - она махнула рукой, не желая продолжать тему. - Так что эта - явно из приезжих. Только по разговору понять не могу, из каких краев.
        - Ты и в этом разбираешься?
        Татьяна взглянула на нее как бы и с сожалением.
        - Да я, наверное, тысячи групп из любого конца России на экскурсии перевозила. И все ж таки филфак закончила. Любой областной диалект с первой фразы узнаю, а то, бывает, и на уездном уровне. А эту не пойму. Основа вроде московская, но что-то такое непонятное поверх наслоено. Может, в русскоязычной Америке долго жила?
        - А и вполне, если разведчица. А сюда на пересидку направили.
        Машина не очень долго крутилась по извилистым, то взлетающим вверх, то так же резко спускающимся улицам, но так, что даже Татьяна, знающая город не намного хуже родного Пятигорска, потеряла ориентацию, тем более за окнами - темная осенняя ночь.
        Остановились, вышли. Майя с удивлением увидела, что они оказались в маленьком, мощенном плоским камнем дворике на вершине какого-то холма, потому что с трех сторон порядочно внизу сияли причудливо извивающиеся линии уличных фонарей и россыпи разноцветно освещенных окон многоэтажных домов и коттеджей.
        Справа высился нарядный бело-зеленый теремок, устремленный вверх своими башенками и шпилями, крытыми настоящей на вид старой темно-красной черепицей. Его многочисленные стрельчатые и полукруглые окна и оконца располагались на стенах в беспорядке, но, очевидно, продуманном архитектором. Цоколь, оконные арки и часть стен отделаны рустованным ракушечником, между ним посверкивали в электрическом свете изразцы. Много фигурно кованного металла. Этакая смесь готики, барокко и модерна.
        - Проходите, барышни, - Лариса указала зажатой в руке перчаткой на дугой огибающую цоколь чугунную лестницу.
        Внутри теремок был оформлен столь же причудливо, но рационально и с большим вкусом. Только крутых лестниц, обычных и винтовых, многовато. Так ведь и этажа внутри целых четыре.
        - Вот ваши комнаты, вот душевые, туалеты. Все необходимое там имеется. Мужчин в доме нет, так что можете не стесняться. Водителя я поселю в караулке с охранниками, ему там будет удобно. А вы приводите себя в порядок и спускайтесь в столовую. Поужинаем и поболтаем. Или вы расположены сразу спать?
        - Нет-нет, зачем же. Если мужиков не будет, за полчаса управимся и посидим, - ответила Майя.
        - Что ты такая мрачная? - спросила Майя, когда они, освеженные и распаренные, с распущенными волосами, завернувшись в пушистые банные халаты, направлялись по узкой дубовой галерее к ведущей вниз лестнице. - По-моему, все складывается прямо-таки превосходно. Не какой-то там отель, а чисто средневековый замок.
        - Насмотрелась я и не на такие. Тут люди двести лет изощряются. Поездим, покажу наши красоты. А мне все равно тревожно. Мысли покоя не дают, что в Москве творится, да что здесь будет? Хозяйка наша - вылитая коралловая змейка. Водятся в тропиках такие. Красота - глаз не отведешь. А куснет - через пять минут панихиду заказывай.
        - Ну, ты скажешь! Для врагов она и вправду, может быть… А мы же с самого верха прибыли, - Майя указала пальцем в потолок. - Нас тут охранять, холить и лелеять должны, поить и кормить на казенный счет…
        - Видно будет, - не принимая предложенного тона, ответила Татьяна. - Домой бы позвонить надо.
        - Позвоним. А вот где наш первый ангел-хранитель устроился? - вспомнила Майя о титулярном советнике. - Интересно бы знать. Сюда-то, даже на ближние подступы ему хода нет.
        - Его заботы. Сам назвался, сам пусть и разбирается.
        Лариса встретила их в столовой, точнее сказать - в обеденном зале, небольшом, но именно так выглядящем. С камином в рабочем состоянии, охотничьими трофеями, оружием и многочисленными фотографиями соответствующей тематики по стенам.
        «Вот интересно, - отметила Майя, - держится полной хозяйкой, а антураж исключительно мужской. Ни малейшего следа женских вкусов… Или муж у нее все-таки есть, или… Для обольщения «настоящих мужчин» интерьер приспособлен. Тогда хотелось бы на ее будуар взглянуть…»
        Она не переоделась, только сбросила свои мало приспособленные для длительного пешего хождения туфли и жакет, оставшись в полупрозрачной кружевной блузке, три верхние пуговицы которой были расстегнуты. Явно не для того, чтобы соблазнять отсутствующих мужчин (хотя было чем), а просто для вентиляции. Так караульный офицер имеет право отдыхать, сняв сапоги, ослабив ремни и полурасстегнув китель.
        Выбор блюд, предложенных горничной, был обширен, но путешественницы огранились яичницей, сырами и десертом. Под легкие местные вина.
        - Чтобы не было никаких недоразумений, девушки, - в какой-то момент ужина Лариса прервала легкую болтовню, которую сама же и затеяла. - Я - не порученка господ Тарханова и Ляхова, не офицер княжеской госбезопасности и, прошу учесть, не великосветская блядь, от нечего делать подрабатывающая не секретные службы.
        Для вас я - подруга, компаньонка, женщина с собственным бизнесом и собственными интересами, которую уважаемые мной люди попросили оказать вам гостеприимство и всю возможную помощь. Все, что я делаю и буду делать, - это мой свободный выбор. Чувствуйте себя легко и раскованно. В буквальном смысле слова - как дома. С прислугой обращайтесь как привыкли обращаться со своей. Все ваши просьбы и поручения будут выполняться безоговорочно и без лишних вопросов. Так у меня заведено…
        - А почему, собственно, ты это говоришь (они сразу перешли на «ты»)? - спросила Майя, покусывая губу и вертя в пальцах серебряную ложечку. - Мы разве дали какие-то основания?
        - Не дали, так наверняка в эту сторону задумывались. А то я не заметила, как вы меня глазами в отеле щупали. Кто, мол, эта мадам такая и как себя с ней следует держать ныне и впредь? Вот я вам все сразу и прояснила, чтобы зря не напрягались. Однако продолжим. Мой муж и его друзья оказывают вашим… мужьям (здесь она сделала короткую, почти неуловимук паузу, однако и Майя, и Татьяна ее расслышали) некоторую помощь в их делах. Ну и ваши, соответственно, тоже. То есть отношения теплые и вполне паритетные, Вы, насколько я знаю, в дело пока не посвящены, так что… Отдыхайте по полной программе, которую наметили. Если что - могу помочь и в этом вопросе. Я пока не очень загружена, всегда готова составить компанию, ввести в свет и тому подобное…
        При этих словах она едва что не подмигнула совершенно определенным образом, но и без этого смысл ее слов и интонации был совершенно ясен.
        «Шлюха не шлюха, - подумала Майя, - но девушка весьма широких взглядов».
        ГЛАВА 8
        
        Окна комнаты Майи выходили на восток, и она проснулась с первым же лучом солнца, вставшего из-за горы, покрытой частью густо-зеленым сосновым, частью багрово-оранжевым лиственным лесом.
        И воздух в открытую фрамугу вливался настолько густо насыщенный совершенно не московскими запахами, что ей захотелось смеяться от счастья. Бывают такие моменты в жизни - вроде бы и ничего особенного, а радость прямо переполняет тебя.
        Здесь пусковым механизмом послужил давным-давно не ощущавшийся ею прохладный запах чуть подпревших опавших листьев и почему-то - весенних фиалок, хотя какие же фиалки в ноябре?
        Она в батистовой ночной рубашке, босиком подбежала к окну. Ночью отсюда ничего не было видно, кроме россыпи огней, а сейчас увиденное очаровало ее.
        Плавно уходящие до самого горизонта в разных направлениях холмистые гряды и отдельные вершины, которые уже можно было назвать и горами, дома и домики между ними, сложенные из тесаного камня беловато-желтых оттенков, красные и зеленые крыши. По плохо просматривающимся за завесой деревьев улицам мелькают автомобили, но их совсем немного.
        Слева и снизу виден почти игрушечный, постройки позапрошлого века железнодорожный вокзал с перроном, накрытым навесом на узорных, фигурного литья чугунных столбах, и часть подъездных путей.
        Еще левее привокзальная площадь, вереница такси у высокой каменной стены, повисший на откосе горы круглый ресторан с двухъярусной верандой. Там уже сидят за столиками ранние посетители.
        Майе захотелось, чтобы под руками у нее оказался приличный, такой, как у Вадима на катере, - «морской бинокль», тяжелый, как кирпич, с толстыми, оклеенными шершавой кожей трубами и фиолетовой просветленной оптикой. Она бы все рассмотрела в этом сказочном городке.
        А совсем далеко, у края долины, на границе с небом протянулась высокая, сверкающая снежной белизной цепь Большого Кавказа и двуглавый Эльбрус, который невозможно было не узнать, даже увидев впервые в жизни.
        Майе захотелось вдруг завизжать, просто так, от полноты чувств.
        Стоило ли всю жизнь просидеть в Москве, когда совсем рядом есть такое?!
        Она выезжала из дома на отдых, конечно, и в самые разные места, а это отчего-то прошло мимо. Считала, пить нарзаны ездят только старики да больные. Не зря же тут санаторий на санатории…
        Нет, ну, бывает. Кому-то, наоборот, ни разу не случилось увидеть ни Суздаля, ни Карлсбада.
        Немедленно, немедленно одеваться, подумала Майя, и туда, в глубь этого города. Там и позавтракаем, предварительно выпив натощак местного нарзана, и погуляем, ожидая на каждом шагу необыкновенных приключений. Которые испокон веку поджидали авантюрных русских дам на «трехпогибельном Кавказе».
        Она тут же, в чем была, кинулась будить Татьяну, спавшую в соседней комнате.
        Та, впрочем, с определенным трудом разлепив глаза, ее восторгов от увиденного не разделила. Что уж тут такого слишком интересного? Ну Кисловодск, ну парк, ну горы. Пятигорск, кстати, куда более цивилизованное место. Если кто понимает.
        Полежала еще немного, закинув руки за голову, потом неожиданно резко встала, стянула через голову и сбросила на постель рубашку, отправилась в душ, поигрывая всем, чем одарила ее природа.
        Вернулась достаточно быстро, растираясь прямо в комнате мохнатым полотенцем.
        - И вообще я сейчас собираюсь в Питер сгонять. Посмотреть, как там мои. Отец беспокоит, и вообще… Денег передам. Кое с кем встретиться надо. Нет, не по нашим делам, еще по старой жизни. Слишком я быстро отвалила тогда. А ты погуляй, конечно. Что здесь еще делать?
        - Вали обратно, - легко согласилась Майя. Идея поболтаться по «пряничному городку» одной, без профессиональной гидессы рядом, ей импонировала. - Только сама не поедешь, Я Виталию скажу, он за тобой присмотрит. А здесь у меня и шофер, и Лариса, на случай чего…
        - Зачем мне твой Виталий? - вскинулась Татьяна.
        - Затем, что приказ такой. Не забывай, ты давно уже не вольная казачка Любченко. Кавалерственная дама. И вообще, сейчас другие дела пошли. Улавливаешь?
        Майя говорила все это с искренним удовольствием. Пускай не воображает, что она тут местная, а мы так…
        - Ладно, пусть сопровождает. Только не светится. Я на такси поеду, а он - как знает.
        - Зачем такси? - спросила внезапно вошедшая в комитату Лариса, такая же подтянутая и элегантная, как вчера вечером, только сейчас на ней был светлый, бледно-лиловый костюм из легкой ткани.
        - С машинами у нас все в порядке. Отвезем-привезем в лучшем виде.
        - Подслушивешь? - сузив глаза, спросила Татьяна.
        - Чего тут подслушивать? - в пику ей широко раскрыла свои и улыбнулась Лариса. - Дверь открыта, орешь, как на одесском Привозе. Казачка, одно слово.
        - Я-то казачка, а ты кто? - отвечая на агрессию агрессией спросила Татьяна.
        - Я москвичка, коренная, мне ваши разборки ни к чему. У меня работа. Хочешь в Пятигорск - езжай. Майя хочет здесь гулять - будет гулять. Только учтите, девочки, этот день у вас, может, последний спокойный.
        - С чего взяла? - нахмурилась Татьяна.
        - Чувствую так. В Москве - плохо, здесь, конечно, получше будет, но вам скоро может и здесь не понравиться…
        Майя вдруг почувствовала, что эта тревожная красотка собирается неторопливо и аккуратно подчинить их своей воле, и вполне может такое у нее получиться, если немедленно не дать ей отпора. Невзирая на вчерашние слова.
        - А можно тебя, Лара, на минутку? - очень мягким и милым голосом спросила Майя. Тонкими пальчиками взяла ее за запястье, а ладошкой подтолкнула в коридор и соседнюю комнату. Вроде очень деликатно все получилось, но и достаточно убедительно. Резко.
        - Ты что? - с некоторым опозданием вскинула голову Лариса. Она не привыкла, чтобы с нею - и так!
        - Да ничего, дорогая, ничего. Просто мне показалось, что ты несколько вышла из роли. Вчера мы на все твои условия согласились. Мы гостьи, ты хозяйка. Ладно. Но тон твой мне и вчера не понравился, а сегодня - тем более. Со мной так не разговаривают. Не знаю, кто тебе мой Ляхов, а я - сама по себе. Так и только так советую ко мне относиться. Тогда, может, и подружимся. Уловила?
        - Тут и улавливать нечего. Выпендриваться с папашей и с мужьями своими будете. Меня просили, понимаешь - просили вам помочь, поддержать и присмотреть. И ровно в пределах этой просьбы я готова с вами возиться. Вчера мне показалось, что мы договорились. Сегодня у вас где-то там заиграло. Пожалуйста. Поступайте как знаете. В пределах своей компетенции я не позволю, чтобы вас тут убили, похитили, в парке за кустами оттрахали. Даже если вам вдруг самим этого захочется. В остальном - как угодно…
        Лариса достаточно презрительно передернула плечами, отошла к окну. Майя, осмотрев ее от затылка до туфелек, еще раз убедилась, что очень и очень нерядовая к ним приставлена «бонна». Каменно-спокойна, а вот правая нога совсем чуть-чуть подрагивает. Видно, что она хотела бы раздраженно стучать сейчас каблучком по паркету, но держит себя в руках.
        Да нет, на самом деле, чего она на нее вдруг взъелась? Не собиралась совершенно. Танька опять повлияла. На весь свет злится и здесь успокоиться не может.
        Майя сделала шаг вперед, положила руку хозяйке на плечо.
        - Ты извини. Мы, наверное, никак в себя после Москвы прийти не можем. Остаточные явления, одним словом. Я правда хочу с тобой подружиться. Мне сейчас совсем ничего непонятно. Ты моего Ляхова хорошо знаешь?
        Лариса обернулась. Глаза ее сияли совершенно безмятежно, будто вообще никаких кошек между ними не пробегало, ни черных, ни разноцветных.
        - Видела пару раз издали. Ничего парень. Но даже и разговаривать не довелось…
        Лариса, неожиданно для себя, сказала именно так, хотя на самом деле в течение последнего месяца встречалась с Секондом неоднократно и беседовала часами. На интересующие ее темы, в том числе касающиеся деталей и бытовых подробностей здешней столичной жизни. Светский все же человек, знает, как принято одеваться, разговаривать, вообще вести себя женщине того круга, в который она намеревалась вписаться. Одно дело - изображать веселую вдову в провинции, старательно сохраняя дистанцию с аборигенами, совсем другое - зацепиться в придворных кругах. А она для себя такой вариант отнюдь не исключала, особенно если разборки закончатся благополучно.
        Почему покривила душой перед Майей? Да просто не захотела перед серьезным делом заронить в нее хоть зерна сомнений и ревности. Кто знает, каков темперамент прокурорской дочки?
        Вспомнились к месту слова песни Городницкого: «И что тебе святая цель, когда пробитая шинель от выстрела дымится на спине?..»
        - Я же вам сказала, у меня другие дела и другой бизнес. Да ты не переживай. Скоро такие дела начнутся, что не о мелочах думать придется, а только насчет как выжить… Я не обидчивая. Хочет Татьяна в Пятигорск ехать - пусть едет. Хочешь по Кислому погулять - могу компанию составить. Глядишь, и разговоримся. Так что не бери в голову. Одно помните, обе - Здесь Вам Сейчас Полагаться Можно Только На Меня! - Она сказала это именно так - отчетливо выделяя каждое слово.- В противном случае за ваши головы копейки не дам! За прочее - тем более!
        - Да что же, в конце-то концов, творится? - нервно вскрикнула Майя. - В Москве Вадим ничего не сказал, ты здесь темнишь. Объясниться можешь?
        - Что объяснять, дорогая? Кавказ - всегда Кавказ. Татьяна с Тархановым разве не рассказывали? Так то Пятигорск, куда более европейский город. Касательно же Кисловодска… Давно «Героя нашего времени» не перечитывала? Очень советую. А по поводу текущих событий к концу дня, возможно, что-нибудь новенькое и узнаем. Так идем гулять или что?
        Майя, при всей своей любви и способностях к интригам, никак не могла понять, в какой мере Лариса откровенна и искренна, а насколько лично для нее нагнетает атмосферу.
        - Идем, идем, только, наверное, лучше туфли без каблуков надеть?
        - А я поеду, - вошла в комнату Татьяна, будто ничего не слышала, хоть дверь была полуоткрыта. - Даешь машину - хорошо. Питер - мой город, я там сама разберусь. И вот, подарочек со мной, - она показала Ларисе пистолет. Та только фыркнула презрительна. Еще бы, сама-то она из мощного карабина, при поддержке целого бронепоезда в свое время еле-еле от нападения англо-советских террористов отбилась99.
        - Езжай, конечно. Сейчас распоряжусь.
        Она спустилась в дежурку. Приказала водителю-роботу немедленно подать самую неприметную из машин к воротам и предупредила, что пассажирку нужно высадить где скажет, после чего сопровождать невидимо и неслышимо, не принимая во внимание московского Виталия, не попадаясь ему на глаза и не предпринимая ничего вплоть до момента, когда охраняемой особе будет угрожать очевидная опасность. И даже в этом случае соблюдать предельную аккуратность.
        Режим психологической невидимости.
        Связь с ней, Ларисой, постоянная, но в меру необходимости. Пустой болтовней эфир не засорять.
        - Уловил?
        Вопрос, конечно, исключительно для порядка. Роботы не упускали из слов хозяев никогда и ничего. В силу своих способностей очередной «Иван Иванович» будет следовать за Татьяной по улицам и переулкам незримой тенью. Если потребуется, бегом обгонит любой автомобиль, в хорошем спортивном стиле перепрыгнет без шеста любую ограду, нюхом, нижним или верховым, возьмет потерянный след, ну и сделает все остальное, что подскажет обстановка.
        - Езжай, Таня, только не слишком задерживайся. Мы волноваться будем. Вздумаешь с друзьями или родителями засидеться - позвони, - сказала Майя.
        А Лариса добавила:
        - Машину с моим шофером лучше при себе держи. Он болтать не станет, если даже с прежним любовником попрощаться захочешь. Вымуштрован, как Гримо у Атоса. Я - тем более. Приятного отдыха…
        На том и расстались, а Майя в первый раз посмотрела на Ларису с долей почтения. Умеет же девка та-акие шпильки вставлять!
        - Ну а мы куда? - спросила Лариса, проводив глазами серенькую «Печору». - Предлагаю - в парк. Погода как на заказ, боюсь, не последнее ли бабье лето…
        - Что значит - последнее? - удивилась Майя. - Разве оно не одно бывает?
        - Где как. У нас здесь - и по десять. Сегодня, кажется, восьмое, не считала.
        Действительно, синева неба, пригревающее солнце, безветрие, температура, с утра преодолевшая двадцатиградусную отметку, создавали, несмотря на календарный ноябрь, ощущение раннего подмосковного сентября.
        У Колоннады они, как и положено светским дамам, наняли фаэтон, запряженный молодой, норовистой, перебирающей ногами от желания куда-нибудь мчаться лошадкой, и мягко покачивающийся на эллиптических рессорах экипаж повез их по извилистой, круто поднимающейся вверх тропе терренкура. Через каждые сто метров попадались столбики с указанием высоты над уровнем моря и расстоянием от Нарзанной галереи.
        Удобно расположившись на подушках сиденья, девушки болтали о пустяках, по преимуществу касавшихся особенностей местной и личной жизни. Говорить о чем-то более серьезном мешал извозчик, чья спина торчала в метре перед глазами и который, безусловно, слышал каждое слово, а моментами, не оборачиваясь, даже вставлял реплики, если считал, что Лариса неверно трактует историю и топографию города.
        Наконец серпантин с жуткой глубины обрывами справа, куда Майя остерегалась взглядывать, особенно когда колеса едва не касались обочины, закончился. Лариса велела вознице остановиться на площадке, километрах в трех ниже Малого седла. Так она назвала отчетливо проектирующуюся на сверкающую синеву вершину впереди.
        Здесь еще присутствовала цивилизация. Кавказский духан, где жарили шашлыки и жирный дым поднимался к небу, а в загончике блеяли ждущие своей очереди барашки. Европейского стиля кафе на самом краю у ротонды, еще одно - чуть выше по склону.
        Играла негромкая музыка, на десятки километров простиралась панорама изрезанного балками города, окрестных селений, холмов, полуразмытых очертаний настоящих, на взгляд москвички, гор. Захватывающий вид. Смотреть бы и смотреть. Неподалеку, кстати, предприимчивый господин предлагал всем желающим бинокли за умеренную плату.
        Далеко на северо-западе громоздились башнями белоснежные, но с серо-синими подошвами облака.
        - К обеду будет дождь, - отметила Лариса, - или даже снег. Но мы успеем.
        - Снег? - поразилась Майя. - При плюс двадцати?
        - А при плюс тридцати в июне не хочешь? И такое бывает. Кавказ, матушка, - в который раз подчеркнула бонна.
        Они заняли самый крайний двухместный столик впритык к чугунной ограде на краю обрыва, Майя бы даже сказала - пропасти.
        - Чудо, истинное чудо, - шептала Майя, глядя на бурную речушку, почти вертикально мчащуюся вниз среди сосен и елей, рядом с площадкой - гигантских, а дальше превращающихся в непроницаемую сине-зеленую щетину.
        Лариса в это время делала заказ неповоротливому, исполненному ощущения собственной значимости официанту. Раз забрались сюда, господа, никуда не денетесь.
        - Так, может, поговорим наконец на равных, подружка? - спросила Майя. Именно, что на равных. А не то чтобы наставница с подопечной. Сейчас они были здесь вдвоем, без свидетелей, в случае любого развития событий она считала, что физически Ларисе не уступит, морально - тем более, и пистолет при ней, И у напарницы наверняка имеется. Отобьются. Хоть от абреков, хоть от кого…
        А главное - Лариса нравилась ей все больше. Будь у нее нетрадиционные склонности, сказала бы - как женщина. А так - ей хотелось, чтобы они вправду стали подружками-напарницами. Слишком много общего она чувствовала с девушкой из другого мира.
        - Разве я против? - спросила Лариса, улыбаясь туманно. Или так в ее глазах отражались кисловодские дали.
        - Тебе сколько лет?
        Удивительно, но Лариса задумалась. Даже пальцы с темно-алыми ногтями зашевелились, словно она собралась их загибать для счета.
        - Двадцать семь, наверное. Или двадцать восемь…
        - Как это? Ты что, подкидыш без документов?
        Лариса коротко рассмеялась.
        Как ситро, выцедила бокал густого и терпкого «Салхино», запила нарзаном, достала из нагрудного кармана жакета пачку сигарет неизвестной Майе марки, резко ее встряхнула и поймала зубами черный фильтр.
        - Рассказать? Пожалуйста, времени у нас навалом… Только ты тоже винца отхлебни, проще понимать станет.
        - Я сладкого не пью, лучше сухого. Или коньяку, раз такое дело.
        Лариса в предельно сжатой форме ознакомила Майю с собственной биографией, а заодно с историей и нынешним положением «Андреевского братства». И то, как она все это излагала, навело девушку на очень простую мысль. Если изящная девушка с повадками коралловой змейки так откровенничает с нею, значит - что?
        Вадим перешел на сторону «братьев» со всеми потрохами, и ее саму «исчислили и взвесили», сочли достойной высшего доверия? Иначе к чему такие, не диктуемые обстановкой детали и подробности?
        «Без меня меня женили, сиречь, замуж выдали? - подумала Майя. - Или другой вариант. Всю правду до донышка нередко говорят и тем, кто ничего и никогда разгласить больше не сможет. По известным причинам. Только это уже полная чушь. Бред в стиле моей дорогой Танечки».
        Удивительнее всего, что сама фактография Ларисиного рассказа не вызвала у нее ни малейшего удивления. Только чисто практический интерес. О подробностях их жизни, приключений, взаимоотношений она была готова расспрашивать и расспрашивать, но понимала что сейчас не время.
        - Очень интересно. А мы как сейчас со всем этим соотносимся? Ты сказала - в Москве плохо, здесь вскоре будет не лучше. Пояснить можешь?
        - Свободно. Эй, кельнер, долго нам придется горячее ждать? - отвлеклась она, чтобы шугануть выглянувшего в окошко официанта.
        - Сей момент, мадам! Доспевает…
        - Нашел «мадам»! Деревня… - фыркнула Лариса. И продолжила: - Поясняю. В Москве и окрестностях уже почти сутки идут бои. Вооруженное вторжение из иновременья. Ну и местные противники князя подключились…
        - Как же? - поразилась Майя. - Ни по радио, ни по дальновизору ничего не передавали, я утром смотрела.
        - Информационная блокада. В эфир идет только то, что надо. Есть способы. Выиграем, тогда и сообщим, опять же только то, что сочтем нужным…
        Слова Ларисы Майю шокировали.
        Значит, Вадим знал, что предстоит, раз отправил их буквально за часы до начала беспорядков. А сам он сейчас где? Наверняка ведь опять полез в самую заваруху. Жив ли? Везучий-то везучий, но до какой степени?
        - Ты-то сама откуда знаешь? И с Ляховым, с Сергеем что? Знаешь?
        Лариса усмехнулась с чувством явного превосходства.
        - У нас связь другая. С вашими мужиками пока порядок. Живы, геройствуют. Ничего непредвиденного не случится, до вечера здесь будут. Оба…
        И снова усмехнулась, довольная тем, что Майя не поняла ее тонкого юмора. Подумает, что оба - это Ляхов и Тарханов. А вот поставить перед ней двух Ляховых, каково?
        - Давай чокнемся. Чтоб все были живы-здоровы…
        Больше, конечно, Майя вернуться к прежнему безмятежному настроению не могла, расспрашивала и расспрашивала Ларису о деталях творящегося в Москве.
        - Слушай, я все равно подробностей не знаю. У нас тут свои дела. Думаешь, вас сюда в эвакуацию прислали, подальше от шума и пыли? Отнюдь. Вообще, тебе немного не повезло. О твоей подруге не говорю, она местная, сама все знает. А ты кое-что упустила. Сюда москвички и петроградки с проблемами как в лечебницу ездят. Очень им горячие кавказские парни способствуют восстановлению нормального мироощущения… Могла бы познакомить. С надежными и безопасными…
        Теперь уже Майя фыркнула. Совсем недавно она Татьяне такую «терапию» предлагала. Теперь вдруг - ей. Или это шутка?
        - С чего ты взяла, что мне… требуется? Или сводничеством подрабатываешь?
        - По глазам вижу. Любительница ты этого дела… Пока ехали, так и постреливала по сторонам…
        Опять почти правда. Но и наблюдательная же, зараза! Майя действительно смотрела на многочисленных кавказских парней с интересом. Но - с академическим. Именно потому, что слышала, и не раз, впечатляющие воспоминания знакомых, в этих краях побывавших. Вот и хотела, хоть визуально, понять, что в них такого особенного.
        - Извини, не по адресу обратилась. У меня другие вкусы…
        - Девушки? Не похоже.
        - Мальчики. Только нордического типа… Лариса зевнула, прикрывшись ладошкой.
        - Все так говорят. Да мне-то без разницы. Давай о деле. Видишь ли, в Москве так или иначе все скоро кончится. Или уже кончилось. А здесь только начинается, потому что узел всех проблем, ради которых мы чуть не год вашими делами занимаемся, - здесь!
        - Зачем?
        Лариса слегка опешила.
        - Что?
        - Зачем занимаетесь? У нас своя жизнь, у вас своя, похоже - интересная. И что вам от нас надо?
        - От вас? - Лариса рассмеялась несколько зловеще. Вообще все, что имело угрожающе-тревожный оттенок, получалось у нее намного более убедительно, чем милый позитив. - Уж настолько ничего… Друзья мои - альтруисты со сдвигом, вот и лезут куда ни попадя. Мы вот с тобой, даст бог, в Новую Зеландию сгоняем, увидишь, как жить можно. Или к Алле в пятьдесят шестой. Но раз решили вам помочь, так поможем, хотите вы этого или нет…
        Смысл этого выражения показался Майе несколько странным.
        Лариса очень быстро все растолковала.
        - Видишь ли, так получилось, что узел всех событий не совсем понятным образом к нынешнему дню оказался именно здесь. Связано это с одним человеком. Зовут его Валентин. Знакомы мои друзья с ним давно. Кое-кто уже шестьдесят лет. Я - поменьше. Он воображает себя чуть ли не богом вашего мира. Ну и пусть его, нас чужие бзики не трогают. У нас с ним даже джентльменское соглашение имеется. Он здесь, мы там, и никто никому ничего не должен. У него здесь несколько домов и дач, подружка хорошенькая, денег - как в Государственном банке. Живи да радуйся.
        Однако последнее время этот парень начал вести себя странно. Такое впечатление, будто попал под дурное влияние. Безобразия всякие начались. Касались бы они только вас - да ради бога! Но возникла угроза нашим жизненным интересам. А это совсем другое… Ты, говорят, в боковом времени на катере через моря плавала. Так представь, что та же Татьяна начала по ночам дырки в днище сверлить. Зачем, почему, неясно, но, узнав об этом, что бы делать стала?
        Майя задумалась. Не о своих гипотетических действиях, о том, к чему Лариса опять Татьяну вспомнила.
        - А что ты вообще о ней знаешь? - спросила без нажима.
        - Меньше тебя, наверное, но достаточно, чтобы взять на карандаш. И не надо из себя… девственницу строить. Полгода ты с ней бок о бок прожила. Две девки в мужской компании - только и болтать обо всем, что в жизни приключилось, чем до того занимались, кто с кем спал, как и почему. И отлично должна была понять из разговоров и поведения - на крючке она. Мы подобного насмотрелись, знаем, как оно бывает. Или под гипнозом, или перепрограммирована, а то и матрица в ней сидит…
        Майе стало жутко. Особенно от равнодушно-делового тона собеседницы.
        - Какая - матрица ?
        Лариса объяснила, коротко, на наглядных примерах.
        - Вот я и считаю, Татьяну мог Валентин захомутать, именно чтобы к Тарханову с Ляховым подвести…
        Майя вспомнила - нечто подобное предполагал и Вадим, который не соглашался с тем, что встреча в Пятигорске Сергея с Татьяной была случайностью. В единственные за девять лет полчаса, когда он оказался в зоне досягаемости. Да и в остальном Лариса права, странностей в словах и поступках Татьяны было столько…
        Да хоть и последние московские две недели.
        - Своими методами мы установили, что контакты между Татьяной и Лихаревым были, короткие и вроде без последствий. Тем более Тарханов ее вскоре увез. Но ведь были же…
        - А сейчас этот Лихарев - где?
        - По моим данным - в Пятигорске. Уехал на днях со своей Эвелиной, а обычно здесь, в Кисловодске обретается, - с безмятежной улыбкой сообщила Лариса. - Да ты ешь, остынет, - кивнула она на люля-кебаб. - Баранина. Холодная - вредна для желудка.
        И еще выпьем. Люблю, когда мужиков рядом нет. Мой - прямо цербер. Каждую сигарету и рюмку отслеживает. Иногда даже считает…
        На самом деле Левашова именно эти ее вредные привычки занимали крайне мало. Но ей захотелось, для утепления образа, изобразить себя угнетенной жертвой мужа-домостроевца100.
        - Так как же ты отпустила Татьяну? - чуть не швырнула Майя вилку. - Говорила ведь - присматривать и охранять. А сама!..
        - Держи себя в руках. Выпей, я сказала. Тоже мне, джеймсбондиха! Эмоции - нам с тобой сейчас не по чину. Дура я тебе, что ли? Все под контролем. Просто нужно посмотреть… Если Танька у него на поводке, он ее там непременно перехватит. Или она его кинется искать. А мы посмотрим. На карту сейчас столько брошено, что не о душевном спокойствии подружки тебе думать… Дай бог, чтобы наши мужики, и твой в том числе, живыми оттуда выскочили и сюда приехали.
        От этих слов Майя странным образом успокоилась. Что такое «джеймсбондиха», она не знала, но по смыслу примерно догадалась.
        - И дальше что? - спросила, выцеживая крошечную рюмочку.
        - Дальше - как учили. Контакт состоится, понаблюдаем, к чему приведет. Убивать он ее точно не будет, насиловать, скорее всего, тоже. Он сам сейчас должен себя чувствовать, как грешник на сковородке… Хитрость ведь главная в чем? Мы считаем, что Лихарев сам на крючке. Второго порядка. Или тоже под матрицей. У этих персонажей, аггров то есть, забавы с матрицами очень популярны. Есть у нас крупная специалистка по этим вопросам, леди Спенсер, она же Сильвия, приедет, разберется.
        При упоминании Сильвии Лариса опять улыбнулась, на сей раз весьма двусмысленно,
        - Как бы тебе объяснить подоходчивее… Суммируя все факты, происшествия и несообразности последнего времени, наши лучшие аналитики почти на сто процентов убедились, что нашими реальностями занялся кто-то очень серьезный… Просто потому, что до сегодняшнего дня не удалось понять, каким образом пробиваются межвременные дырки. Сами так умеем, но здесь совсем другая методика…
        Вот и остался последний шанс. Схватить Лихарева, что называется, за руку и вытрясти из него все. Даже если придется разобрать его мозги на молекулы!
        «Ого! - подумала Майя. - Какой у них уровень! И Лариса уже ничуть не напоминает «дорогую шлюху» или просто отвязную девицу с «байками», как она выразилась. Не хотелось бы с ней встретиться в допросной камере…»
        Но исказившая лицо Ларисы гримаса тут же разгладилась, вернулась прежняя безмятежность.
        - А пока - не напрягайся. Это еще не сейчас. Лучше доедай-допивай, да и поедем, дождь вот-вот начнется. Если из Пятигорска экстренного сигнала не будет, успеем по Пятачку прогуляться…
        ГЛАВА 9
        
        Глухой взрыв в соседнем корпусе прозвучал не слишком громко, от него даже стекла в окнах кабинета не вылетели, правда, стекла эти были специальные, на такие примерно случаи и рассчитанные. Да и стены кремлевских строений настолько толсты и крепки, что в войну (здесь не бывшую) тяжелая немецкая бомба, угодившая на одну из внутренних площадей, серьезных повреждений не нанесла.
        Дисциплина в Управлении Тарханова своей строгостью и разумностью напоминала таковую на подводной лодке. И роли сотрудников по боевому расписанию четко определены. Поэтому никто не кинулся в коридоры и на улицу посмотреть, что и где случилось, все оставались на своих местах, ожидая команды или дальнейшего развития событий.
        Только сам Тарханов, Чекменев и Ляхов быстрым шагом, но отнюдь не переходя на бег (бегущий старший офицер в мирное время вызывает смех, а в военное - панику), вышли на ближайшее крыльцо.
        Из двух зарешеченных окон-бойниц третьего этажа тянулся не очень и сильный дым. Можно было бы предоставить разбираться с инцидентом комендатуре и внутренним пожарным расчетам, запросив с кого следует отчет о случившемся, если бы эти окна не принадлежали апартаментам, в которых содержался Маштаков.
        - По Управлению и всем службам общая тревога, - тут же начал командовать Чекменев. - Третьей степени. «Печенегов» с полным вооружением - в Кремль. Всех. Тарханов, распоряжайся на месте. Ляхов, со мной.
        …Входную, окованную железными полосами дверь вышибло в коридор, и внутри особо секретного помещения, куда доступа не имел никто, кроме специально назначенных лиц, отвечавших за соблюдение режима содержания Маштакова и обслуживание аппаратуры, если таковое требовалось, сейчас суетились пожарные с ручными огнетушителями и в изолирующих противогазах. На всякий случай.
        Чекменев про себя отметил, что служба сработала четко, после взрыва не прошло и трех минут. А по галерее и лестницам сверху и снизу подбегали пожарные и охранники с дальних постов.
        - Старший расчета - ко мне! - перекрывая обычные матерные возгласы работающих людей и прочие звуки, скомандовал Чекменев. - Доложите.
        - Нечего докладывать, господин генерал. Немедленно после взрыва прибыли на место и приступили к тушению локальных очагов возгорания. О силе взрыва судить пока не могу, но судя по состоянию… - унтер-офицер указал на двери, - что-то около полукилограмма тола. И запах подходящий. Пострадавших не обнаружено…
        - Как? - не сдержался Чекменев. Но тут же взял себя в руки. - Если огонь потушен, всем немедленно покинуть помещение. Не расходиться, оставаться здесь. Кто от комендатуры? Вы, капитан? Взрывотехника сюда. Перекрыть все входы и выходы в корпус. Установить внешнее оцепление. Внутри здания будут работать мои люди…
        - Такое впечатление, - докладывал через час инженер, входивший в группу экспертов и имевший полный допуск к работе с Маштаковым, - что взрыв имел не точечный, а объемный характер. Взрывчатый газ или аэрозоль. Локализация - машинный зал генератора и аккумуляторная. Жилые помещения практически не пострадали. Установка уничтожена полностью. Уцелели только фрагменты внешнего кожуха и антенны. Можно предположить, что рвануло как раз в ее раструбе…
        О том, что самого Маштакова, ни живого, ни мертвого, хотя бы в виде фрагментов, не обнаружено, было известно с самого начала. Чекменев лично осмотрел каждый сантиметр кабинета, спальни, столовой, подсобок и всего остального. Все было, конечно, перевернуто вверх дном, но человеку спрятаться негде. И решетки на окнах сохранились в неприкосновенности, что пятисотлетнему кованому железу сделается?
        - А нельзя предположить, - в его же тональности спросил у инженера Ляхов, - что искомое лицо в момент взрыва находилось именно в его фокусе и, так сказать, обратилось в пар?
        - Предположить можно все. Тем более - в области, где ты не специалист. Вызовите биохимиков, пусть соскобы со стен делают, пробы воздуха берут. Пар или не пар, а следы органики при любой мощности взрыва сохраниться должны. Пиротехники пусть вид взрывчатки установят. А на мой непросвещенный взгляд рвануло так себе, средненько. Как раз чтобы генератор ликвидировать. А человека здесь в тот момент не было. Я из опыта знаю, в таких случаях от человека всегда детали остаются. И довольно много.
        Ляхов тоже это знал, да и Чекменев, без сомнения.
        - Сбежал? - осведомился он, переводя взгляд с Вадима на инженера.
        - Да не похоже как-то, - пожал плечами тот. - Уйти он, конечно, мог, и генератор на прощание взорвать, а смысл? У нас другие есть, в боковом времени мы его рано или поздно разыщем, если уж совсем к черту на кулички не залетел. Да и натура… Натура у него не та, я с ним работал, разговаривал, представляю…
        Чекменев опять взглянул на Ляхова.
        - Подтверждаю. Не тот человек Виктор, чтобы в одиночку в те края сунуться. Не проще ли вообразить, что рванул именно сам генератор? Я в этих делах темный, но по-дилетантски… Какой-нибудь перепад напряженности поля, вот вам и объемный взрыв, причем ты же сам сказал - в раструбе антенны. Знаешь, что мне это напоминает - шаровую молнию. Вот!
        - Технически возможно? - спросил генерал у инженера.
        - В этих делах все возможно. Я не теоретик, я эксплуатационник, А про молнию - интересно. Ну не в прямом смысле, а по аналогии. Там сгусток электроплазмы, здесь какой-нибудь «хроно». И профа испарить могла, а то и с собой забрать. Это, кстати, наиболее вероятно. Вы же тогда тоже бесследно исчезли, хоть и без взрыва…
        - В общем ясно, что ничего не ясно. Ладно, занимайтесь, а мы пойдем. К вечеру доложите, что еще накопали.
        Снова сели втроем, теперь в кабинете Тарханова, как более приспособленном для работы, нежели камера.
        Чекменев молчал долго и недобро.
        - Да, орлы, - сказал он, словно преодолевая что-то в себе. - Интуиция мне подсказывает, что рано я тебя отпустил, Вадим. Складывается все ну совершенно хреново. Помимо всего, что раньше обговорено. Ты из закрытых помещений исчезать научился, Маштаков вот. Генератора нет, записей нет, толковых теоретиков тоже. Разве что Бубнов, да и то,.. Где он, кстати?
        - Сейчас будет, - ответил Тарханов. - Я уже вызвал.
        - Хорошо. Ты мне всю правду сказал, Вадим? Я в последний раз спрашиваю. Сам видишь, обстановка осложняется. Если друг друга обманывать станем, каждый в свою игру играть - всем конец. Ты, конечно, может, и вывернешься, если твои «друзья» помогут, а нам с Сергеем что делать? Так что давай - о чем-нибудь еще ночью умолчал? Что в свете вновь открывшихся обстоятельств существенное значение иметь может.
        - Умолчать - конечно, о многом умолчал. Главное, то что говорил - правда. А все подряд - долгий очень у нас разговор получится. Потому что те люди давно здесь работают, связи у них обширные, до того, как на нас выйти, еще несколько проектов заложили. Например, все, что вам Сергей о заговорщиках докладывал…
        Они, знаете ли, парни очень квалифицированные, - предупреждая возможный вопрос генерала, продолжил Ляхов, - и подали всю необходимую информацию столь дозирование и столь грамотно, что Сергей не имел ни малейших оснований усомниться в ее достоверности. Использованные источники и каналы подлинные, все факты достоверны и поддаются проверке. В чем главная хитрость - сделано все так, что последний камешек лег на место только вчера, еще полдня потребовалось Сергею все рассортировать и оформить, а тут я подвернулся, вам не до разговоров на другие темы стало, потом мы с вами уехали… Так что он как раз к утреннему докладу должен был материал подготовить…
        Тарханов слегка расслабился, а Чекменев, напротив, напрягся.
        - Если они такие дела умеют проворачивать и так шаги свои рассчитывать - на кой мы им вообще сдались? И без нас обойдутся, и нас при необходимости, как котят, сделают…
        - Не столь все мрачно, Игорь Викторович, я же говорил. Мы им нужны, потому что мы важная часть государственного организма, и нужны именно в этом качестве. Вот ближайший пример - информацию о заговорщиках они собрали, и что им с ней делать? А у нас и оперслужбы, и прокуратура, и суд, и прочее. Так и во всем остальном. Они, скажем, мозг, а мы - глаза, руки и ноги. Что же касается котят… Конечно, его, вас, меня пристрелить или под машину толкнуть - ничего не стоит. Захотели - давно бы сделали, не ставя нас в известность о самом факте своего существования. А если поставили - нам остается действовать наиболее разумным образом, исходя из собственных интересов. Как я уже и имел честь вам доложить.
        - Хорошо, хорошо, голову ты мне задурил достаточно. На сегодня. Давай перекурим. А чего это ты ни одного вопроса не задал? - обличающе направил на Тарханова указательный палец Чекменев. - Мы тут хрен знает какие дела обсуждаем, тебя, начальника Управления, непосредственно касающиеся, а ты молчишь, только скулами дергаешь…
        - Что я могу задавать? Только что Вадим на пальцах изобразил, как меня не то подставили, не то нос утерли, потом вы начали живо обсуждать тех, кто это сделал, я же до сего момента ни о чем подобном не слышал. Ни от вас, ни от него. Чего же я буду в чужие дела соваться, старших товарищей перебивать, с дурацкими вопросами встревать? Чтобы еще раз мордой в стол ткнули? Вы уж давайте сами, раз начали…
        С точки зрения Ляхова тактика Сергея была единственно правильной. Иначе рано или поздно Чекменев его бы дожал. Не сейчас, так позже, наедине. А так - взятки гладки. Или принимай отставку, или извинись в той или иной форме, забудь все, что было, и продолжаем работу как ни в чем не бывало.
        - Мы же договорились, бросай этот тон, - выбрал генерал второй вариант. А что ему оставалось делать, не та сейчас обстановка, чтобы счеты сводить. - Тут вокруг пожар в бардаке, а я должен время выбирать, чтобы вчерашние разговоры пересказывать? Вадим тебе на досуге расскажет, а сейчас другие заботы. Что мне Олегу докладывать, как вы считаете?
        - Лучше бы - пока вообще ничего, - заметил Ляхов. - Только ему и забот сейчас, в наши дела вникать. Чисто техническая авария на объекте. Пробки выбило. Так его, кажется, и нет сейчас в Кремле?
        - Точно. В Берендеевке он. Работает с документами.
        Иногда это выражение могло означать то, что сказано буквально. Великий князь (номинально по титулу он им и оставался) действительно предпочитал заниматься не требующими личных встреч с царедворцами делами в своем имении. Писал книги, готовил проекты указов и законов, размышлял над кадровыми вопросами и так далее. Но в иносказательном смысле так иногда говорили знающие люди, когда хотели намекнуть не менее знающим, что Олег Константинович, на сутки или на трое, как получится, уединился с очередной фавориткой.
        Сейчас, по крайней мере для Ляхова, второе было бы предпочтительнее.
        - И кто она? - Вопрос прозвучал настолько между прочим, что даже Чекменев пропустил его, не задумавшись.
        - Да тебе какое дело? Я и то не видел, из молодых какая-то, в Питере вроде на глаза попалась…
        Об амурных делах князя говорить «среди своих» зазорным не считалось, если меру знать, конечно.
        Вадим порадовался, что в таком случае и Тарханову впредь жить спокойнее будет, и не возникнет у Олега в ближайшее время вопрос о причинах экстренного отъезда Татьяны.
        И тут же подумалось, а вдруг именно сейчас пошел «вариант Юдифь», а с Татьяной была только акция прикрытия?
        - Я в туалет, если позволите, - доложил он Чекменеву.
        Тот рассеянно кивнул и тут же обратился к Сергею, спрашивая, когда же он, наконец, отправит людей на задержание персонажей из списка и где, черт возьми, застрял Бубнов?
        Под нижней крышкой часов пульсировал сигнал экстренного вызова от Шульгина. Хорошо, туалет в кабинете Тарханова располагался в комнате отдыха, и через две двери сюда слышно не будет.
        Вошел, щелкнул кнопкой, под потолком загудел вентилятор, создавая дополнительную звукозавесу.
        Экран Шульгин открыл маленький, портретного формата. И выглядел весьма встревоженным.
        - На месте взрыва был?
        - Само собой. А вы разве нет?
        Александр Иванович в пространные разговоры вступать не был намерен.
        - Имей в виду, это - не мы. Я только Маштакова успел выдернуть, контуженного, но живого. А взрыв - чужой. «Они» начали первыми.
        - И что теперь?
        - Теперь - смотреть будем. И ориентироваться по ходу. Боюсь, пойдет сейчас такое, что все планы - к черту. Кроме генерального. Тебе бы сейчас лучше из Кремля легально, под любым предлогом выскочить. Я Феста в дело уже ввожу, во главе боевого отряда посылаю по вражеским явкам. Тебе бы тоже под команду группу «печенегов» взять, тогда сам черт не разберет, где ты, где он, и мы пару темпов выиграем.
        - А предлог?
        - Будет тебе предлог - Дружок твой, Бубнов, исчез. Из дома. Я ведь тоже не бог, я другой схемой занимался, на все внимания не хватает. Я сейчас Тарханову позвоню, вроде от сотрудника Стрельникова, доложу про Бубнова, а ты тут же сцену разыграй. Мол, я и только я на месте разобраться смогу, требуй опергруппу в помощь, и вперед. А Чекменеву сейчас такая информация пойдет, причем вполне точная, что ему не до тебя будет. Тарханов пусть в Кремле сидит, как бы ему там в коменданты осажденной крепости не выдвинуться.
        «Вот, значит, какие игры пошли, - подумал Ляхов, выходя из туалета и потряхивая только что вымытыми руками. - И как же все будет выглядеть? Как мятеж вроде варшавского, вторжение пришельцев из космоса или?..»
        На «или» у него фантазии не хватало. Все ж таки на курсах Шульгина он провел только месяц, и занимались там делами практическими. Лишь в редкие часы отдыха удавалось посмотреть зубодробительные боевики из мира Ляхова-первого. «Пусть и глупые, но стиль времени нормально передают. Очень многие у нас пусть так и не живут, но в этом духе мыслят», - объяснил ему двойник. Если они придут со своим стилем мышления оттуда сюда, действительно придется вообразить себя корниловцами в Ледяном походе. А иначе…
        «Иначе нам не выжить. Хуже будет, чем под большевиками. У тех хоть идеи какие-то были…»
        Что наличие идей очень часто не в пример печальнее их полного отсутствия, Ляхов по общей исторической необразованности еще не подозревал.
        Он был в двух шагах от своего стула, как телефон на столе Тарханова обещанно зазвонил. Сергей снял трубку привычным, спокойным жестом, но при первых же словах с той стороны лицо у него передернулось.
        - Что? Повтори? Как, когда? Да мать же вашу! Оставайтесь на месте. Сейчас будем!
        - Что такое? - синхронно вопросили Ляхов и Чекменев, первый уже зная, в чем дело, а второй - искренне, но фибрами души уловив очередную пакость.
        - Бубнов пропал. Похоже, похищен. Без всякого взрыва. Налет на квартиру.
        - Было уже такое, - стараясь изображать человека, из последних сил сохраняющего раз избранную маску невозмутимости, но внутри которого все кипит и дрожит, сказал Вадим. - Я сам туда поеду. Дай мне человек пять нормальных специалистов и броневик. - Это Тарханову. - Видите, Игорь Викторович, понеслось по кочкам, по наихудшему сценарию. Хорошо хоть, я успел вернуться. Какую-то ясность имеем. А начнись все вчера? Вы бы до последнего не знали, что творится… Верните мне «адлер».
        Страшное сомнение отражалось на, лице генерала. И доверить до конца Вадиму он не мог, и выбора не было. Какие разборки и интеллектуальные поединки, когда под окнами только что не немецкие танки брусчатку гусеницами скребут. Ему, разумеется, подобный образ был чужд, а вот у Тарханова проскользнул по краю той самой «эйдетической» памяти.
        - А может, это опять…
        - Да хватит, ваше превосходительство! Выбора нет. Никакого выбора нет! При любом благоприятном развитии событий вы меня и посадить, и расстрелять успеете, А сейчас уже не политику делать, сейчас выживать надо. Я знаю, что делать, вы - нет. Прикажите вернуть пистолет, ты, Сергей, группу к подъезду, а пока порученец прибежит, слушайте. Если это последнее, что я вам успею сказать, - дальше сами.
        Чекменев, подчиняясь мощному волевому посылу Ляхова, действительно приказал порученцу взять из сейфа пистолет и бегом принести его в кабинет полковника Неверова (официально Сергей так по-прежнему и значился).
        А Вадим, на самом деле торопясь и одновременно радуясь, что сумел перехватить инициативу, говорил о том, что, кажется, агрессия с «той стороны» началась. Взрыв генератора, исчезновение Маштакова, похищение Бубнова, сообщение «друзей» - все говорит за это. Он сам с трудом во все это верит, но лучше поверить в пришествие Антихриста, хоть как-то озаботившись обороной, чем оказаться перед супостатом без порток и в пьяном виде, как русские ратники на берегу реки, так и названной «Пьяна». Может, и легенда, как многие другие, но факт подобного разгрома в 1378 году имел место.
        - Мужики, случиться может абсолютно все, что в голову придет, и кое-что сверх этого. Чужой танковый корпус в Москву вторгнуться может, и по технике посильнее наших. Покойники толпами, поляки перевоспитанные. Не знаю я деталей. Игорь, - снова перешел он на «ты» и по имени, - сколько у князя в Берендеевке охраны?
        Поддавшись его напору или просто поверив, Чекменев ответил:
        - Рота дворцовых гренадер. Сто человек с легким вооружением.
        - Немедленно, по тревоге… ну на кого тут в гарнизоне полностью положиться можете?
        - Ближе всего у Берендеевки - гвардейские казаки на полевых сборах, - ответил Тарханов.
        - Значит, казаков. Аллюр три креста101! И звоните прямо сейчас Их Величеству - все бросить, поднять охрану, включая псарей и дворников, окопаться по возможности и держаться до подхода подкрепления. Кроме тебя - ни с кем в переговоры не вступать. Огонь на поражение.
        - Да успокойся! Как я это все подам, ты соображаешь?
        - Да как хочешь. Как мы с Серегой на перевале. Выживем - отчитаемся. Хоть Мировой войной с «Черным интернационалом» назови.
        И лучше бы ты туда сам полетел, Игорь Викторович, с вертолетным десантом. Запасной КП создашь, и леса вокруг хорошие. Весело, ох и весело скоро всем нам будет! Ты, Сергей, принимай команду над Кремлем. Звони начальнику Московского гарнизона. Тоже от имени князя. Пусть поднимает войска по тревоге, но из казарм не выводит. Пару полков неплохо бы в Кремль перебросить, со всей техникой и снабжением. Устроишь тут, в случае чего, Брестскую крепость.
        Чекменев смысла этого выражения не понял, а Тарханов, неожиданно - вполне. Словно бы опять воспоминание из иной жизни.
        - Я же немного в городе поработаю. «Печенеги» сами по себе, я тоже. Бойцов, что со мной в рейд ходили, верните. Я так понимаю, вы их еще по частям не разослали, на всякий случай поблизости держите. Максима мне найти нужно. По адресочкам, что у тебя в папке, пройтись. Может, кого и поймаю. И «друзья» наши в любом случае на меня выходить будут. А меня грохнут, или пропаду где, вот вам…
        Он положил на стол перед Тархановым брелок для ключей в виде корабельного штурвала с надписью «Сан-Франциско» по ободу. В центре - золоченый глобус размером с косточку вишни.
        - Здесь нажмете, вам по любому ближайшему телефону ответят, а то и просто так. Александра Ивановича спросите, скажете, что надо. Надеюсь, помогут… Глаза друзей его поразили. Совершенно вдруг ставшие не бессмысленными, не стеклянными, а просто - не отсюда. Слишком он оказался для людей своего мира непонятным, чересчур волевым и резким. И слишком умным. Забыл как-то, что его опыта у них не имелось. А это они еще с Вадимом-первым впрямую не общались!
        Жизнь-то - она груба и никак не собирается соответствовать вашим о ней представлениям. Разве что в самые тихие и благополучные годы. Да и то! Что могло быть тише и благополучнее пресловутого тысяча девятьсот тринадцатого года или тысяча двести тридцать шестого, скажем?
        Быстрее всего восстановился Чекменев, что и неудивительно.
        - Черт с тобой, Вадим. Еще раз поверю. Лучше перебдеть, чем недобдеть. Пронесет - объявим, что проводили внезапные маневры. Но ты у меня тогда земским врачом в Весьегонский уезд Тверской губернии поедешь, матерью клянусь.
        Весьегонский уезд - это да. Самый глухой даже по нынешним временам угол Тверской губернии, запрятанный в болотах и лесах на границе с Вологодской. Оттуда уж точно, как писал Гоголь, три года скачи, никуда не доскачешь. В переносном смысле, конечно. Но уж точно не Москва.
        - Ты бы, лучше, Игорь, кого-нибудь посадил международные новости отслеживать. Не исключаю, что там у них не лучше нашего безобразия начнутся. А про Весьегонск - ты очень к месту. Подсознательно. Может, там и придется временную столицу создавать. Нормальные края. Километров сто по болотам на северо-восток - вот тебе и Кириллово-Белозерский монастырь, Ферапонтов тоже недалеко, и вообще Белое море с приполярной тундрой. Выживем…
        Как его все же несет, ну почему он не может остановиться на каком-то главном слове, а начинает говорить лишние? С другой стороны, не скажешь сейчас - можешь не успеть потом, те самые слова, которые вдруг могут оказаться главными. Поэтому будем делать, что кажется нужным сейчас, а будущее - разберется само.
        Что-то подобное, кажется, ощутил и Чекменев.
        И все трое вдруг встали, на секунду положили друг другу ладони на погоны.
        - Хорошо, поехали.
        У подъезда Ляхова ждал легкий десятиместный бронетранспортер, примитивный по сравнению с теми, что он видел «там». Открытый сверху, с единственным ручным пулеметом на турели, Так и время другое, и враги другие. Были. А какие сейчас будут?
        Десантники Колосова и штурмгвардейцы Кочубея уже были здесь, загружали в транспортер свое имущество, вообще вели себя как ни в чем не бывало. Да и на самом деле, что для них изменилось? Вчера только с аэродрома отвезли в кремлевскую казарму, выдали ужин и законную винную порцию. Велели отдыхать, до особого распоряжения не покидая помещения. Бойцы выспались до упора, позавтракали, а тут и распоряжение последовало. И командир здесь же.
        - Здорово, орлы, - весело поздоровался со своим войском Ляхов. Ребята надежные, где только с ним не бывали. Колосов, вдобавок, с Максимом хорошо знаком, они впервые некробионтов и обнаружили. И повоевали. Товарищи по оружию, получается.
        Вадима тоже встретили радостно. Свой, проверенный командир - это уже больше половины успеха в любом деле.
        - Куда едем, господин полковник? - по-свойски спросил Колосов. - Обратно в Польшу или еще куда?
        - Поближе. По городу покатаемся, погода видите - самая для прогулок.
        Действительно, в Москву, похоже, вернулось бабье лето, что для начала ноября достаточно удивительно. Небо очистилось, солнышко пригрело, градусов до двенадцати, наверное, а то и до четырнадцати.
        - Тоже дело. А патронов нам зачем столько? - Он указал на уложенные под откидными продольными сиденьями ящики.
        - Прежние хозяева забрать забыли. Не выбрасывать же. А у нас как с собственным боезапасом?
        - Как положено, полный. Мы ж там почти и не стреляли.
        - Ну, значит, оружие на изготовку и вперед.
        До квартиры Бубнова от Кремля ехать было всего ничего, минут пятнадцать, даже если не разгоняться и не нарушать правил движения. Вадим стоял рядом с водителем, единственным незнакомым бойцом в их отряде, облокотившись о кромку борта, смотрел по сторонам.
        На улицах все пока внешне спокойно. Машины мелькают, предусмотрительно освобождая для непривычного в центре города стального ящика крайнюю левую полосу, люди движутся по тротуарам, радуясь выпавшему погожему дню. А что здесь станет твориться в ближайшем будущем? Да может, и ничего, подумал Ляхов.
        Все, чего опасается Шульгин со своими друзьями может произойти как бы помимо всех этих мирных обывателей. Просто вдруг сменится реальность каким-то образом, а люди ничего не поймут и не заметят, Продолжат жить, как жили, никому и в голову не придет, что час назад у них были другие имена, интересы, воспоминания, власть. Другие деньги в карманах, другие товары в магазинах. Или никаких товаров. Карточная система и строгое нормирование скудных пайков. Половина ныне существующих личностей просто исчезнет, их место займут совсем другие. Но абсолютно все будут в полной уверенности, что именно так всегда было и никак иначе быть не может.
        Вадиму легко все это воображать, видел он мир Шульгина, а раньше - другой Израиль и чеченца - сержанта «Советской Армии».
        И вновь останется их два, может быть, три десятка таких, кто будет понимать истинную суть случившегося.
        В прошлый раз Максима Бубнова забирали из его квартиры люди прокурора Вельского, да и то, как выяснилось, почти по ошибке. Когда недоразумение выяснилось, перед ним извинились и почти с почестями доставили обратно. Сейчас картина выглядела аналогично - приоткрытая входная дверь без следов взлома, легкий беспорядок внутри, но ничего похожего на то, как выглядят последствия добротного, систематического обыска.
        По сути, Ляхов не совсем понимал, для чего Александр Иванович велел ему ехать с группой именно сюда. Криминалистом он себя не ощущал, навыками осмотра места происшествия не владел, даже нюхом собаки-ищейки его не наградила природа.
        Бойцов он оставил внизу, с собой взял только троих, расставил у двери лифта, окна на лестничной площадке, у входа в квартиру. Скорее на всякий случай, чем по реальной необходимости. Засады он не ждал, повторного налета - тоже.
        Ну и верный Колосов держался как привязанный, сзади и справа в трех шагах, не убирая пальца со спуска автомата. Они обошли все комнаты, осматривая то, что могло представлять интерес. Вадим искал какого-то знака, записки, намека на происшедшее. Максим, похоже, сопротивления оказать не успел или не захотел. Не было следов рукопашной, отстрелянных гильз на полу, дырок в стенах и пятен крови. По всему выходило, что взяли его тихо-мирно. Очень может быть, Бубнов вспомнил предыдущий случай, потому и вел себя сдержанно.
        - Ты видишь, Саша, - сказал Ляхов поручику, когда они закончили осмотр квартиры, - вы с подполковником тогда с покойниками встретились в чужом времени, потом мы с тобой «домой» к ним съездили, а сейчас, кажется, они к нам пришли… Доигрались, в общем.
        - Моя бабка постоянно говорила, не буди лихо, пока оно тихо, - согласился поручик. - Из тех, кто к этому делу отношение имел, только мы с вами живы-здоровы до сего времени?
        - Я и не знаю. Если с самого начала считать, так вроде и так. Да что толку? Сейчас живы, а через пять минут?
        - Пять минут - тоже срок. Вы меня простите насчет всяких конвенций, а я сегодня ночью к одному дружку забежал, там же, в Кремле, он при Оружейной палате состоит, штабс-капитан уже, бутылочку с ним распили…
        - Вас же изолировали до выяснения, насколько мне известно…
        - Господин полковник, - с отчетливой насмешкой протянул Колосов, - это кто ж штурмгвардейца изолировать может? Но я о другом. Поговорили мы с товарищем, и он мне, так, от души, две сотни абсолютно запрещенных пулеметных патронов подарил. Когда моих рассказов о некробионтах наслушался. Научный термин простодушный поручик произнес старательно и со значением. Мы, мол, тоже соображаем.
        Ляхов, не задавая лишних вопросов, курил, опершись плечом о стенку в спальне Максима. Поглядывал по сторонам, будто желая увидеть нечто, только ему адресованное.
        - А патроны какие, господин полковник! Не знаю уж, кем и для чего сделанные, но пули у них разрывные, снаряженные азидом свинца. При попадании в цель срабатывают не хуже гранаты от подствольника…
        - Чего ты плетешь? - не выдержал позы Ляхов. - Азид свинца - капсюльный инициатор. Ударного действия. Он еще из ствола не вылетит - взорвется. Хотя мощный, конечно.
        - Так и я говорю. Не знаю уж, чем они его запластифицировали, только срабатывает он исключительно при попадании в цель. А до того - ни-ни!
        - Ты и проверить успел?
        - Само собой. Тир там тоже имеется. Стрельнули из карабина пару раз. Жуткое дело…
        «Вот, - подумал Ляхов, - о каких-то высших проблемах рассуждаем, службы Госбезопасности держим, а поручик с штабс-капитаном за бутылкой в гробу видали все наши заморочки. И все в этой стране так. И в той - тоже».
        Эта мысль неожиданным образом прибавила ему оптимизма. Не с марсианами же воевать придется. А со своими, русскоязычными - как-нибудь управимся. Или разберемся. (Словечки оттуда проскакивали все чаще, сами собой, и это уже почти не удивляло.)
        - Нет, ты мне скажи другое, - тут уже иной интерес возобладал у Ляхова, - как же он тебе сверхсекретные патроны отдал за просто так?
        Колосов ухмыльнулся совершенно наглым образом.
        Это вы там, мол, старшие командиры, мыслите отжившими категориями, а мы - другое поколение.
        - Так они ж потому и секретные, что ни по каким учетам не проходят. Завезли неизвестно кто неизвестно когда для неизвестных целей. Достигли тех целей, нет, никого больше не волнует. Дружок мой, Володя Мигель (из бывших испанцев) другим озабочен, куда б их без последствий выкинуть, пока они сами собой рваться не начали… Мне две сотни отдал, а еще десять тысяч…
        - Так хорошо работают? - спросил, заинтересовавшись, Ляхов.
        - Отлично!
        - Ну, заедем, заберем. Я ему расписку по всей форме оставлю… Как так и надо.
        Разговор мог бы продолжаться еще бог знает сколько, отвлекая от главного, но тут у Ляхова опять завибрировала крышка часов.
        - Я слушаю, Александр Иванович, - сказал он, глядя на кафельную стенку туалета, закрыв за собой дверь.
        Шульгин появился в своей сиреневой рамке не сразу.
        - Максима я вычислил. Его сейчас держат недалеко от тебя. За Красными Воротами, Гороховский переулок, дом номер… Этаж, квартиру назвать пока не могу. Гони на предельной, подскочишь, я, может, успею уточнить. А нет - попробуй на интуиции. Она у тебя есть.
        Лестная характеристика, но в конкретном случае - бесполезная.
        - Общая обстановка как?
        - Честно говоря - хреновая. Мы теряем контроль. Есть мнение, что неприятель рассасывается по Москве, пока ничем себя не проявляя, но во всеоружии.
        - Как у Тарханова в Пятигорске?
        - Хуже. Те хоть стреляли и облика своего не скрывали. А здесь я вижу, что враг присутствует, а чем его засечь, пока не понимаю. Но ты не переживай, Секонд, - поспешил успокоить его Шульгин. - Фест с целой ротой тоже в городе, вот его позывной. Встретитесь, вам сам черт не брат будет!
        Оно понятно, вдвоем да при поддержки полутора сотен хороших солдат непременно выкрутимся, если нас полком не зажмут в тупике. А вообще?
        - Некробионты, Александр Иванович? - Эта версия казалась, при всей своей запредельности, хотя бы понятной.
        - Какие некробионты! Просто нормально подготовленные боевики из нашего времени, прикрытые фоновым излучением. Шапкой-невидимкой, мать-перемать. Лоб в лоб встретишься - узнаешь. А приборно - ноль.
        - Ну а цель, хотя бы цель их вам понятна? Чего нам лично ждать? Государственного переворота, банальных грабежей, захвата заложников? Вы же раньше все так интересно по полочкам раскладывали…
        - Раскладывали. А сейчас противник, возможно, напуганный нашими действиями, пошел поперек всех схем и расчетов. Где-то мы им крепко хвост прищемили, да сами этого не заметили. Сейчас работаем по всем вариантам сразу. Нам бы темп им немного сбить, инициативу перехватить. Я Фесту весь свой резерв отдал, чтобы он на себя внимание отвлек, прыти им поубавил. А как только разберемся, ответим так, что мало не покажется…
        Но что-то уверенности в голосе Шульгина было недостаточно. Так, по крайней мере, показалось Ляхову, хотя уж чего-чего, а растерянного «учителя» он до этого представить себе не мог. Или это очередная игра, неизвестно на кого рассчитанная?
        - Тогда я поехал, Александр Иванович. Хоть Максима выручу. В остальном - советуете стрелять не раздумывая?
        - Во все, что сочтешь подозрительным, - безусловно. Если ошибешься ненароком, что маловероятно, или твой князь тебя отмажет, или Чекменев, или я. В любом случае, вооруженный человек на улицах Москвы - почти стопроцентно враг. Своих-то гвардейцев или городовых ты опознать сумеешь?
        - Постараюсь, Александр Иваныч! Только - еще одно. Через пару минут снова приоткройте окошечко…
        Он вышел из связи, одернул китель уже в коридорчике, стараясь не форсировать голос, скомандовал Колосову;
        - Вниз, бегом. Посты снимай, машину заводи. Я сейчас.
        Поручик посмотрел на него с интересом.
        Ну да, командир отлучился за малой нуждой, а вышел из гальюна, будто там у него центр правительственной связи. Забавно, нет?
        И Ляхов подумал, что забавно. Но с другой стороны.
        У Максима в кабинете имелся встроенный в стену керамический, практически невскрываемый и надежно замаскированный сейф. До него налетчики не добрались, просто не знали о его существовании, иначе бы заставили его показать.
        Вадим откинул закрепленную на потайных петлях секцию книжного шкафа, не снимая трубки телефона, набрал известный номер. Хитро было придумано, никакой взломщик не сообразил бы. Дверца сейфа, неразличимая на фоне обоев со сложным рисунком, бесшумно открылась. Вадим извлек стопку не слишком толстых папок. Здесь все материалы их совместных разработок по верископу и собственные расчеты Максима, касающиеся генератора Маштакова, и еще кое-что, весьма важное. Что не должно попасть в руки ни «врагов», ни Чекменева с его службами.
        - Заберите, Александр Иванович, - протянул он свои сокровища Шульгину, когда он вновь возник в проеме «окна», теперь уже прямо посередине комнаты. - Если не вернусь, полистайте на досуге…
        - Пессимизм и фатализм - отставить. И не из таких передряг выходили с честью. Ты езжай, а на месте я тебя, в случае чего, поддержу. Понимаешь, - счел он нужным еще раз как бы извиниться, - я тут пока один, и СВП тоже одна, просто физически не успеваю сразу два десятка объектов отслеживать. Через несколько часов «мобилизацию» закончим, полегче станет…
        Бронемашина помчалась, теперь уже не соблюдая никаких правил, в расчете на здравый смысл гражданских водителей, на доступной ей скорости, пыхая черным дымом из выведенной вбок и вверх выхлопной трубы, грохоча дизелем, на подъезде к перекресткам включая противно звучащую армейскую сирену. И пролетал их невзирая на красный свет. Желающие жить пусть поостерегутся.
        Однако выбирали все же малозагруженные переулки, идущие поперек магисталей. Сначала длинный Грохольский, потом Коптельский, Спасский, отрезок Каланчевки, Красноворотский, Новая Басманная.
        «Князь Курбский от царского гнева бежал, с ним Васька Басманов, стремянный» - ни к месту, а может, как раз к месту вспомнилось Ляхову, когда мелькнула табличка перед глазами на крутом, с заносом, повороте.
        По пути он успел по рации связаться с другом-братом Фестом. Тот сейчас находился с другой стороны Садового кольца, у Калужской заставы.
        Шульгин, махнув рукой на все правила и принципы, вывел через две мировые линии полуроту своих крымских рейнджеров. Из первого, навербованного в Константинополе состава там уже никого не осталось, кроме взводных и отделенных командиров, но традиции и уровень подготовки сохранялись крепко.
        Один взвод он оставил при себе, для охраны и обороны, если придется, столешниковской базы, а второй отдал Ляхову-первому. Ротой он назвал ударный взвод просто для красного словца, чтобы приободрить Секонда, однако по боевым возможностям он превосходил две-три сотни здешних строевых солдат, пусть даже и гвардейских.
        Инструктаж ударникам был краткий. Идете, мол, в Москву, но не в здешнюю, Совдеповскую, а как бы в некий натурный тренажер, изображающий ее же, но в другом времени и при другой власти. Для отработки вводной «Зачистка города после его захвата бандитской армией (вроде махновской)». Боеприпасы обеими сторонами будут использоваться настоящие. Беспрекословно выполнять все приказы вот этого господина полковника, с местным населением (в том числе вооруженными силами и полицией) ни в какие разговоры не вступать, ничему увиденному до возвращения домой не удивляться.
        Случайно отбившись от своих - пробираться на Столешников, желательно без боя и опять же избегая контактов с аборигенами. На этот случай всем были выданы великолепные, сто метров в сантиметре, планы города. Попав в плен (что крайне нежелательно), молчать и ждать, когда выручат. А это будет сделано непременно. Корниловцы своих не бросают, это известно всем и неоднократно подтверждалось делом.
        Ляхов-первый, одетый, в отличие от рейнджеров, в полевую форму здешних горных егерей, прошел по коридору перед двухшереножным строем взвода, внимательно вглядываясь в лица бойцов.
        Суровые ребята. Больше половины прошли Гражданскую войну (некоторые - от звонка до звонка), которая для них закончилась всего три года назад. Шульгин в свое время рассказывал об истории этого формирования, демонстрировал видеофильмы о Каховском и прочих сражениях. Никто из них, разумеется, не обладал достоверными знаниями о существующем мироустройстве, параллельных реальностях, Гиперсети и прочем, но за пять лет службы в качестве «вооруженных сил Андреевского братства» нахватались столько косвенной информации, что удивляться хоть чему-либо считали для себя недостойным. Все та же формула, дарующая душевное равновесие; «Есть то, что есть, а остальное - ложь!»
        Вооружены ребята прилично. Известными Ляхову с детских лет автоматами ППС, но значительно модернизированными, стреляющими почти что вечными, а главное, общими для обоих миров патронами М1896/1930; плюс еще пистолетами «ТТ», тоже усовершенствованными; десантными ножами, само собой, и огромным количеством гранат разных типов.
        Сутки-двое можно воевать автономно, да вряд ли столько придется.
        Форма одежды универсальная. Камуфляжные комбинезоны близкого к здешним покроя и расцветки. Коричневые береты с трехцветными, тоже похожими на местные, кокардами. Главное отличие - корниловские щитки на рукавах, с белым черепом и буквами «ВСЮР»102. Это тоже хорошо, потому что и узнаваемо, и непонятно.
        - Таким образом, господа, - начал свое обращение к перешедшим в его подчинение ударникам Ляхов. - Первая задача проста. Сейчас мы на комфортабельном автобусе выдвигаемся в предписанный район, там блокируем и занимаем отдельно стоящее здание, преодолеваем сопротивление, если таковое будет оказано, причем - демонстрируя полную готовность применить оружие, но до первого выстрела со стороны противника его не применяя. Когда займем, а все там обнаруженные будут положены мордой на пол, я сообщу, что делать дальше. Командир взвода?
        Не слишком молодой для своего чина поручик подкинул ладонь к краю берета.
        - Не надо.
        Ляхов даже слегка опешил.
        - Что - не надо?
        - Фамилия моя Ненадо, Игнат Борисович. Запорожская. Там таких много было.
        - Ну и хорошо, будем знакомы. Вы, господин поручик, будете при мне находиться и командирам отделений задачи ставить. Двинулись. Автобус во дворе.
        Он убедился, что в подъезде нет посторонних, и бойцы бегом, но почти бесшумно посыпались вниз по лестнице.
        По пути Вадим со взводным распределили роли между отделениями и конкретными бойцами.
        Самое же во всем этом интересное, что если взводный не интересовался идеологией и сутью противника потому, что над ним был целый полковник, то Ляхов этого не знал вообще. Ему было известно, что они сейчас будут брать Центр, где, предположительно, осуществлялась кодировка и перепрограммирование людей до уровня зомби, только сохраняющих весь свой интеллектуальный багаж и память в необходимых пределах.
        Экспертов-инженеров ему придано не было, да и взять их Шульгину было неоткуда. Вот Бубнов разве, если Секонд сумеет его выручить, ну, возможно, сам Левашов. Так специалисту такого уровня, тем более - единственному в своем роде, не набегаться по каждому объекту.
        Фест, как человек «настоящего» двадцатого века, соображал, конечно, быстрее и правильнее своего двойника, поскольку объем информации политике-психологического плана был у него на порядок больше и массив исторических аналогий, которыми можно оперировать, - тоже.
        И он, планируя свое конкретное поведение в предстоящей заварушке, не мог не думать и о другом. А что дальше? Допустим, аппаратуру удастся захватить неповрежденной (тут-то он постарается) и обслуживающий персонал (а лучше - руководителей) тоже. Так взрывать ли эту дьявольскую технику или, сообразив, как она действует, немедленно перенацелить ее «на благое дело»?
        Ага, проблема «Кольца Всевластья»! Толкиена он читал в самом подходящем возрасте и в почти подходящее время. Но сути «конфликта» до конца не уловил. Не тот менталитет. Российско-советский подсознательный опыт подсказывал, что в нашем положении нужно хвататься за любое оружие, сулящее надежду на одоление врага, а дальше видно будет. Как с той же атомной бомбой. Ну сделали ее, а может, и украли, как герой Солженицына воображал, и - ничего страшного. Мировой войны не начали, а кое-какой стабильности добились. И сейчас она же нам позволяет на мировой шахматной доске хоть как-то, но удерживаться. А то б и вправду, Верхняя Вольта, да еще и без ракет.
        Слава богу, на дальнейшие размышления, способные вгонять в тоску и в ступор, времени ему не хватило.
        Автобус подкатился к указанному дому, добротному, трехэтажному, предреволюционной постройки. Метров за сто еще было установлено, что внешней охраны, бетонных блоков, надолбов, бронетехники, вообще как-то оборудованного предполья в его окрестностях нет.
        Удачно.
        - Так, Игнат Борисович, - Ляхов любил обращаться к младшим по званию по имени-отчеству, - не упускаем шанса. План слегка меняется. Тормозим автобус напротив главного крыльца совершенно внезапно, со скорости, и через оба выхода - броском вперед. Если дверь не заперта - отлично. Нейтрализуем охрану, и сразу по всем этажам. Блокирующую группу - в общий строй. Два человека остаются в автобусе, еще двое - через забор и контролируют двор и задний фасад. Пошли!
        Водитель ударил по тормозам, автобус завизжал покрышками и стал как вкопанный точно в указанном месте, за каких-то пять-семь секунд двадцать человек выскочили на тротуар.
        Тяжелые, резные, способные выдержать несколько ударов тараном входные двери особняка были, конечно, заперты, не такие уж там дураки обитали, но вот перекрыть окна хотя бы первого этажа соразмерными по прочности решетками ума не хватило. Что поделаешь, время все-таки другое и нравы тоже.
        Короткий звон и дребезг рушащихся стекол, и через несколько секунд Ляхов входил в вестибюль через распахнутую для него дверь. Не хватает полковнику в окна прыгать.
        Что не ошиблись, Вадим понял сразу. Охрана, как и планировалось, лежала ничком на полу по сторонам от входа с высоким барьером и турникетом, и были это люди нездешние. Что ж, своих не узнаем, что ли? Как русского за границей можно идентифицировать за десять шагов, не услышав еще ни одного слова, а по общим очертаниям и манерам, так и здесь пришельцы-сореальники воспринимались, как негр-шпион из советского еще анекдота. Да вдобавок, обнаглев сверх меры, были вооружены отечественными АКСУ. Никакого соблюдения приличий.
        Он поднял один, с двойным магазином, обмотанным изолентой, показал поручику.
        - Такое - видел?
        - Приходилось, - не дрогнув лицом, ответил Ненадо. - Один вам, один мне, пойдет?
        - Не возражаю. Этих - руки за спину и - в автобус, а мы - наверх.
        Там, кстати, захлопали вдруг пистолетные выстрелы, несколькими трехпатронными очередями ответил автомат. Ну, это еще не бой, это «эксцесс исполнителя».
        - Ну-ка, Игнат, бегом туда. По возможности прекратить. Мне трупы не нужны.
        А у него появилась новая, неожиданная проблема.
        Привлеченная внезапной суматохой на тихой улице или вызванная звонком жителя одного из соседних домов, возле автобуса остановилась полицейская машина.
        Единственный в команде обитатель этого мира, шофер, начал что-то объяснять патрульным, возмущенно размахивающим руками и указывающим на выбитые окна.
        Рейнджеры же, как приказано, демонстрировали римскую невозмутимость, сидя в креслах по сторонам передней двери. Ладони лежали поверх автоматов, к затворам и спускам пока не смещаясь.
        Ляхов спустился по ступенькам крыльца подчеркнуто неторопливо. Молча протянул старшему наряда раскрытое удостоверение. Унтер вытянулся и щелкнул каблуками,
        - Так ведь беспорядок, господин полковник. Обязаны выяснить и принять меры.
        - Проводится спецоперация. Здесь жандармерия и Гвардия. Вас не касается. В машину и дальше по маршруту. И не болтать. Кому из вашего начальства положено, те в курсе…
        Ничего больше не сказав и не ожидая ответа, повернулся, пошел обратно в дом. Как-то само собой получилось у него нечто в стиле «Семнадцати мгновений весны». Но ведь подействовало. Полицейские, с опаской глянув в презрительную спину полковника, на каменные лица автоматчиков в автобусе и отчего-то избегая смотреть друг на друга, заняли свои места в желтой с черными полосами машине.
        Отъехали аккуратно, без резких подгазовок и не включая противно подвывающего на высоких тонах сигнала.
        - Не наша забота, - сказал старший, - с жандармами лучше не связываться, а тем более с Гвардией. У них сейчас вся сила.
        - А ты бы все же номерок удостоверения и фамилию полковника записал. Мало ли что, - посоветовал младший.
        - Сейчас запишу, не дурнее тебя, между прочим.
        По всем этажам удалось задержать и согнать в общий зал более тридцати человек. Большинство были местные, но человек шесть Ляхов в качестве «земляков» вычислил. Этих изолировали отдельно. Вооружены пистолетами разных марок были почти все, но стрелять отважился только один, да и его рейнджер сумел взять живьем без тяжких телесных повреждений.
        Аппаратуры в многочисленных кабинетах обнаружилась уйма, но вся практически однотипная. Предназначенная, нужно думать, для единственной цели. Так Вадим и доложил Шульгину, выйдя с ним на связь.
        - Молодцы. Черт, никак Левашова сюда вытянуть не могу, у него тоже какие-то сложности. Так что ты сам. Быстренько, выяви там ведущих специалистов, любым способом установи, что у них самое важное. Ну, это, комплект полного цикла. И документацию, естественно. И сразу перекидывай все ко мне. Смотри только, там ведь каждый зомби может оказаться. Берегись, никаких интеллигентских слюней и соплей. Да, вот еще. Сейчас Секонд свое дело закончит, я ему скажу, чтобы в твою сторону выдвигался полным ходом. Глядишь, они с Бубновым своими научными глазами увидят то, что ты на допросе не вытянешь.
        Ляхов спросил, повинуясь естественному чувству, а не проще ли и ему уйти на базу через СПВ, и двойнику с командой и Бубновым тоже? Очень, между прочим, хотелось очутиться за толстыми стенами столешниковской квартиры. Спокойно разобраться в обстановке. А то здесь неприятным таким сквознячком потянуло. Хотя и непонятно пока, с какого румба.
        - Проще, кто спорит. Но вы пока в городе нужны. И не только там, где сейчас, а еще в десяти местах. Главное, чтобы ты с Секондом соединился. У тебя с ним связь давно была?
        - Полчаса назад.
        - Выходи еще. Пора, наверное.
        ГЛАВА 10
        
        У Ляхова-второго так гладко с захватом объекта не вышло. Или бронетранспортер более приметный объект, чем туристский автобус, или взяли в плен Бубнова люди более нервные. К означенному Шульгиным дому он подъехал, а вот включать интуицию или дедукцию не потребовалось. Стрелять по ним начали сразу, причем из крупнокалиберного пулемета.
        Типа ДШК или Гочкиса, судя по кускам штукатурки, что полетели от дома по ту сторону переулка, а потом и по дыркам в броне. Хорошо, очередь легла в капот, а не в борт боевого отделения.
        - Вперед, штурмгвардия! - заорал Колосов, не дожидаясь указаний от Ляхова. Да и какие указания? Все давно обговорено.
        Домик был небольшой, двухэтажный с мезонином и палисадником вокруг. Господская усадьба небогатого помещика XIX века.
        И стрелять оттуда стали не иначе от отчаяния. Или по причине запрограммированности. Если поблизости нет в резерве хотя бы роты полного состава с бронетехникой, сопротивляться подразделению регулярной армии бессмысленно.
        Пока бойцы Колосова, умело применяясь к местности, рассыпались вокруг объекта, Ляхов, с прежним замиранием сердца, как на перевале, с ежесекундным ожиданием для него изготовленной пули, вдавил в плечо приклад турельного ДТ и короткими, но непрерывными очередями подавлял тяжелую огневую точку в угловом окне второго этажа. Установленный в глубине комнаты пулемет, может, и не достанешь, но если все время стрелять по скосам оконного проема и по потолку тоже, то рой рикошетов, осколков кирпича и штукатурки волей-неволей заставляет расчет пригибаться, втягивать голову в плечи, отвлекаясь от работы, а глядишь, и всерьез кого-нибудь заденет.
        Методика себя оправдывала, группа Колосова без потерь форсировала переулок, довольно широкий для своего названия, и рассредоточилась в мертвой зоне.
        Водитель-ефрейтор, тоже не новичок, пока полковник стрелял, обежал свой покалеченный транспортер и начал через заднюю дверь, ею же и прикрываясь, вытаскивать наружу ящики.
        Машина, не дай бог, загорится, так хоть боеприпасы останутся. А сколько еще воевать и с кем - откуда знать? Но когда патронов в достатке - спокойнее.
        Ляхову что-то подсказывало, Максима им освободить удастся, но вот благополучно уйти после этого - проблематично. И дело не в том, что БТР поврежден, не так сложно пробиться дворами к Каланчевской площади, а там воспользоваться любой подходящей машиной, да хоть бы и трамваем. Даже лихо - на полной скорости со звоном!
        Казалось ему, что засевшие в доме нарочно затягивают время, ждут подкрепления. Важен чем-то для них этот опорный пункт, а то и штаб. Значит, нужно все сделать очень быстро.
        Он связался с Тархановым, коротко, в нескольких словах доложил обстановку и потребовал помощи. Пусть не роту, пусть взвод или два, но немедленно. На полных газах за двадцать минут управиться можно.
        - Сделаем, - заверил Сергей.
        Приказав водителю стать к пулемету, Секонд рывком пересек мостовую, упал рядом с зарешеченным цокольным окном. Из него почему-то не стреляли.
        - Колосов, хватит вылеживаться, разом - на штурм. А я здесь попробую.
        Под грохот автоматных выстрелов, матерные и просто бессвязные выкрики бойцов он, сильно рискуя, сдернул кольцо гранаты, поставил ее на край решетки. Считая про себя «через ноль», отодвинулся, прижимаясь к стене вбок, в расчете, что каменный наличник окна уведет в сторону ударную волну и осколки.
        - …ноль три, ноль четыре!
        Бахнуло не сильно, только горячий вонючий дым ударил в нос и зажмуренные инстинктивно глаза. Когда открыл, решетка уже висела косо, удерживаясь в стене только двумя согнутыми прутьями.
        Ляхов, навалившись, выворотил ее целиком. За ним в проем по собственной инициативе спрыгнул оказавшийся поблизости штурмгвардеец.
        Мало что подвал и так был полутемным, его густо заполняла поднятая взрывом пыль.
        - Фонарь?
        - Имеется…
        Луч света скользнул по штабелям ящиков разных размеров и вида, тюков и коробок, уперся в невысокую деревянную дверь.
        - Были б здесь гранаты или динамит - вот бы рвануло, - с какой-то даже злорадностью сказал боец.
        - Ото ж! Давай, ломаем дверь…
        - Чего здесь ломать?
        Солдат был прав. Дверь запиралась снаружи на обычный французский замок. Одно движение тяжелого, почти как мачете, ножа, накладка отлетела в сторону, и они выскочили в коридор. Слева - тупик, справа - крутая лестница к еще одной двери. Теперь - железной, но, по счастью, не запертой. За ней часто громыхали выстрелы, кому-то из штурмгвардейцев удалось через окна или дверь ворваться в здание.
        - Ну, пошли. Под свои бы пули не подставиться! Солдат, которого Ляхов знал в лицо, а по фамилии не помнил, ногой распахнул дверь и с порога выпустил несколько очередей, мгновенно охватив взглядом общую картинку и увидев, что своих здесь нет.
        Ляхов дернул его за ремень назад и снова бросил гранату. Так оно надежнее будет.
        - Теперь пошли!
        Перипетии скоротечного боя в закрытом помещении плохо поддаются последующей реконструкции. Каждый помнит, как он бежал, стрелял, падал, в него стреляли и что в какой-то момент, как правило, внезапный, все вдруг кончилось. Точно так же и Ляхов, который никем и ничем не командовал, а метался по этажам и коридорам, стрелял навскидку и искал, где же тут могут прятать Максима, не думая, удастся ли ему самому уцелеть в бессмысленной круговерти штурма.
        Снаружи дом казался не слишком большим, но сколько же у него внутри комнат, тупиковых и проходных, коридоров, лестниц, чуланов… Архитектор в девятнадцатом веке совсем не задумывался, какие проблемы он создает потомкам, которым здесь придется драться в двадцать первом.
        Каждую секунду ждешь пули в лоб или в спину, гранатного взрыва под ногами, а при этом еще нужно тактически мыслить…
        На лестничной площадке между вторым этажом и мезонином Вадим столкнулся с ефрейтором, который в прошлом рейде упрекнул его в неточном цитировании Гумилева.
        Короткевич подталкивал перед собой стволом автомата растрепанную женщину с потным, в разводах пороховой копоти и обычной грязи лицом.
        - Стоп! Кто такая, откуда, куда ведешь? Поблизости не стреляли, и можно было перевести дух.
        - Не знаю, господин полковник. Выскочила навстречу, вверх бежала. В руке автомат, не нашей конструкции. Глаза безумные. Вроде как у той, в Тель-Авиве. Но живая. Я ее слегка стукнул, обезоружил. Автомат вон валяется, без патронов…
        Ляхов и смотреть не стал, не до того. И так знал, какой и откуда. А вот что она вверх бежала - интересно. Может, со страху подвинулась умом, а может…
        Кроме отнятого автомата на поясе у террористки висел еще и пистолет в аккуратной темно-коричневой кобуре. Вадим его вытащил. Нечто вроде «вальтера РР», но помассивнее, погрубее. «ПМ» советского производства, вспомнил он.
        Он ткнул женщину стволом в подбородок, вздергивая лицо вверх. Прав ефрейтор, глаза не того. Но попробовать можно.
        Вадим хлестко ударил ее по одной щеке, по другой. Сгреб в кулак плотную рубашку на груди. Встряхнул.
        - Где человек, которого сегодня привезли? Ответишь, жить будешь! Там? Там? Там? - Он показывал пальцем вправо, влево по коридору, сопровождая каждый вопрос пощечиной. А как еще привести в чувство истеричку или остановить начинающийся реактивный психоз, если нет под рукой нужных медикаментов? Она, конечно, может ничего не знать, только вряд ли. Бабы вообще любопытны, а эта тем более, на рядового боевика не похожа. Каким-то краем, но к начальству причастна, если не сама начальница.
        И когда он указал на дверь, ведущую в мезонин, в лице ее нечто дрогнуло. И глаза блеснули осмысленно.
        - Держи ее, Короткевич! Руки свяжи и охраняй. Здесь стой. Я сейчас…
        Дверь тоже крепкая, пусть и не железная, голыми руками ломать заморишься, снова взрывать - спрятаться негде.
        - А ну, ефрейтор, общупай ее хорошенько. Ключ ищи, - крикнул он, пока что пытаясь поддеть ножом и отодрать планку, под которой должен скрываться язычок замка.
        - Есть, господин полковник, - Короткевич бросил ему желто-блестящий ключ с двумя бородками. Хорошо, если он!
        Оказалось, он самый. Ловко вошел в скважину, а женщина вдруг стала подвывать утробным каким-то, почти нечеловеческим звуком.
        Такое мы тоже видали и слыхали, мельком подумал Ляхов, сообразила, теперь под одержимую косить будет.
        - Короткевич, дай ей еще пару раз по роже… Максим сидел на полу в углу комнаты, куда не могли достать пули ни с улицы, ни через дверь, пристегнутый у трубе отопления сразу двумя наручниками, за каждую руку отдельно. Рот заклеен широким куском пластыря. Лицо красное, будто у него приступ гипертонии.
        Но главное, живой!
        Вадим сдернул пластырь, не рассчитав усилия, Максим вскрикнул. Побриться он утром не успел, и пробивающаяся щетина крепко прихватилась клеем.
        - Уф-ф, - Бубнов выдохнул воздух, задышал глубоко и жадно. - Насморк у меня, нос заложило, так чуть не задохнулся, противнейшая, скажу я тебе, смерть…
        - Как же это ты так опять поймался? - спросил Ляхов, ковыряясь в замке браслета шилом от складного ножичка. Умелые люди, говорят, дамской шпилькой враз отпирают.
        - А ты меня как нашел?
        - Путем размышлений…
        Наконец и у него получилось, наручники остались висеть на трубе, Максим встал, потирая запястья. А тут и стрельба окончательно стихла. Ляхов посмотрел на часы. На все про все ушло только девятнадцать минут. А казалось - час минимум. Так что если Тарханов сразу же выслал подкрепление, минут через пятнадцать будут. Да когда ж у нас было, чтоб совсем сразу? Наверняка то одно, то другое. В общем, кладем еще полчаса.
        Спустились на первый этаж. Осмотрелись.
        Нормально повоевали. Не так, конечно, как Уваров в Бельведере, но тоже впечатляет.
        Колосов был жив, не ранен даже, но мрачен.
        - Трое убитых, трое раненых, господин полковник. Один - тяжело.
        - Сейчас посмотрим…
        На трех раненых имеется целых два врача. Роскошно, можно сказать. Когда на одного врача сто раненых, это хуже.
        А с военной точки зрения - в строю остались поручик, Короткевич и еще двое. Ну и они с Максимом.
        - Что неприятель?
        - Убито шестнадцать, пленных два. С этой, значит, три…
        - А у них что, раненых нет? - удивился Бубнов.
        - Откуда? - изобразил намек на улыбку Колосов.
        - Ты свои секретные патроны не применял?
        - Да ну, господин полковник! В закрытом помещении…
        - Максим, посмотри раненых, а у нас еще дела есть, - он поманил поручика рукой. Отошли к окну с выбитыми стеклами, закурили.
        - Помощь к нам идет, да когда придет… Свое дело мы сделали, что и настораживает…
        - Не совсем понял, - осторожно переспросил Колосов.
        - Опасаюсь я, что к «этим» тоже подкрепление подтянуться может, не двадцать же их на всю Москву было, и для кого они Бубнова похищали? Он тут явно на пересидке был.
        - То есть прикажете занять оборону?
        - Именно. По всем азимутам, - Ляхов снова выглянул в окно и заметил, что внутри транспортера, не выпустив ручек пулемета, отчего ствол круто задрался в небо, замер в неловкой, неподходящей живому позе водитель.
        - Этот - третий или четвертый?
        - Четвертый, - вздохнул поручик. - Я только своих посчитал.
        - Хреново, - сказал в пространство Вадим. - Их сколько было, нас втрое меньше. Мы их за двадцать минут сделали. Сами сколько продержимся, если что?
        - Сколько надо, господин полковник. Так я пошел?
        - Шагай и заряжай свои патроны. Пулемет с броника прикажи снять, ящики в дом занесите, спасибо бойцу, вытащил. Я и как звали его не знаю… Ладно, вспомним. Я опять на связь выйду.
        Но гудок рации Феста прозвучал на секунду раньше.
        - У тебя как? - достаточно беспечным голосом спросил двойник.
        - Задание выполнил, потери - половина, то есть со мной осталось четверо боеспособных. Отойти тоже не могу, раненых не унести… Может, ты подъедешь?
        - Черт, не знаю даже. Я думал - ты ко мне. У меня ж бойцы не местные, как я их одних отправлю… Ладно, иду!
        Секонд не сразу понял, что значит - «не местные». Потом дошло. Дни спецподготовки в Новой Зеландии и в Крыму вспомнились.
        Только-только успели оказать помощь раненым, навели относительный порядок на боевых постах, распределили позиции, даже покурили как люди впервые с начала атаки. И тут из соседней комнаты первой, заполошной очередью застучал «ручник». Пока - наш, а через секунду и с улицы ответили.
        Зеркальная ситуация.
        Вадим вызвал Шульгина.
        - Лексан Иванч, - торопился он, - веду последний бой. Заберите хоть Бубнова, из-за него же весь сыр-бор…
        Отчего-то он не стал просить, чтобы Шульгин вывел своим непространственным каналом всех. Вряд ли опасался умножения парадоксов, просто показалось неправильным (стратегически) - подмога от Тарханова прорвется с боем, а здесь - никого. Глупо как-то выйдет, а потом опять объяснения выдумывай… Им бы сразу ранцевым генератором оснаститься, так, наверное, под руками их нет. Все в Польше.
        Да ведь и Шульгин не предложил ему такого выхода. Сказал только, что наблюдает, до отряда, посланного Тархановым, буквально километр-полтора. Три-четыре минуты - и он будет на месте.
        - Где твой Бубнов?
        Ляхов оглянулся. Максима, конечно, рядом не оказалось. Где-то уже занимает позицию.
        - Черт, сейчас найду!
        - Некогда, Вадим, некогда. У меня, может, всего пять минут, чтобы взятую Фестом технику выхватить. Держитесь, скоро свяжемся…
        Не мог же Шульгин сказать открытым текстом, что обстановка меняется быстро и почти катастрофически, что он опасается, не находится ли и его СПВ-канал под контролем и в любой момент может быть заблокирован или перехвачен. Что он и так страшно рискует, удерживая открытым проход в машинный зал, забитый чужой техникой, которая сейчас, может быть, стоила дороже солдатских голов. Слишком все вокруг был зыбко, непонятно, подозрительно и странно. Сейчас лишний раз приоткрыться, что под прицелом вражеских снайперов на бруствер вылезти.
        Одного бойца с пулеметом Колосов послал в подвал, к тому окну, через которое проник в дом Ляхов, и он сейчас экономными очередями прижимал к земле многочисленные фигуры в черном, возникающие из проездов между соседними домами. Короткевич стрелял из ДШК, который удалось захватить неповрежденным и с двумя полными лентами к нему. Колосов торопливо набивал диск «секретными» патронами.
        Остальные четверо целых (включая самого Ляхова с Бубновым) и двое раненых, но способных держать оружие, рассыпались по периметру второго этажа. По двое к фасадным окнам, по одному - к боковым.
        Патроны беречь не приходилось, с теми шестью ящиками, что притащили с улицы, на час самой бешеной стрельбы хватит, стволы бы не сгорели, а дальше, кто выживет - «Гранаты к бою!».
        «Любое дело требует в 3, 4 раза больше времени, чем предполагалось…» - крутилась в голове у Ляхова формула, когда он, стараясь особенно не высовываться, щелкал одиночными тех, кто дальше других продвигался по покрытому жухлой травой скверику. Но их было так много, отчаянных, что его одиночный огонь звучал почти как автоматический.
        Первый и последний приказ по гарнизону звучал просто: «Сдерживать неприятеля на подходах, если ворвутся, продолжая бой в здании, по способности отходить на площадку перед мезонином». Там нет окон и единственная крутая лестница, с литыми чугунными ступенями и балясинами перил. Какое-никакое, а от пуль и гранатных осколков прикрытие. Ни с тыла, ни с флангов не обойдут. А в лоб - пусть еще попробуют! Постреляем в упор. Трупов наваляем. А в итоге - не мы первые, не мы последние…
        Одновременно Ляхов понимал, что по правде так быть не может. В самом-то деле, посередине столичного города идет жуткий бой - и никакой реакции извне. Ни полиция не подъехала на шум настоящей стрельбы, ни иные службы. Даже жители окрестных домов отчего-то не высовываются в окна, форточки, подъезды, чтобы полюбопытствовать. А это ведь извечная привычка русского народа.
        Как положено командиру, Вадим перемещался по занятой гарнизоном территории. Не вольный снайпер он сейчас, а единственный старший офицер. Кому подсказать, кого подбодрить, заметив изменение обстановки - принять волевое решение. Осуществлять маневр силами и средствами, одним словом.
        Довелось ему, по ходу дела, увидеть, как работают те самые патроны.
        Колосов, вдавившись щекой в приклад пулемета, отчего лицо его повело в сторону, и стал он похож на пресловутого Квазимодо, что-то бормоча под нос, водил мушкой влево-вправо, выбирая достойную цель. Непременно - групповую, что смысла одиночек щелкать? Настреляешь, может, и больше, но не тот моральный эффект.
        И дождался своего.
        Человек шесть-восемь, подгоняемых свойствами местности и выстрелами защитников дома, словно бы непроизвольно сгруппировались позади и вокруг выступа канализационного коллектора. С уровня земли, ежели ползешь, полуметровый бетонный массив кажется надежной защитой. Но это только при равно-уровневой позиции. Тактика же требует - «всегда занимай господствующие высоты».
        Со своей высоты поручик видел атакующих во всей беззащитности. Плечи, спины, ноги. Только головы прикрывал импровизированный бруствер.
        Ну и дал от души. На целых пятнадцать выстрелов, треть диска.
        Ляхову, невзирая на привычку и боевой азарт, стало слегка не по себе. Все ж таки, нормальная пуля - это пуля! Попала - не попала. Убила - не убила. А тут от людей полетели клочья в буквальном смысле. Пронзительные, чмокающие хлопки разрывов, а после них - нога там, рука там, а вон и оторванная голова покатилась сама собой.
        Колосов обернулся со свирепой радостью на лице.
        - Ну как, господин полковник?
        Ляхов молча показал ему сжатый над плечом кулак.
        Отошел за угол коридора, кое-как запалил папиросу.
        «Так чего ты, дурак, хочешь? Интеллигент хренов! Чего тебя задело? Что пули поручика сделали всего лишь то, что сотворила бы мина из ротного миномета или метко брошенная противотанковая граната? А гаубичный снаряд в блиндаж? А бомбовый ковер по густонаселенному городу?
        Он видел на кинохрониках у Шульгина, как немцы разносили в щебенку Сталинград, а американцы сжигали картонно-бамбуковый Токио. Не говоря уже о Хиросиме и Нагасаки.
        А его вдруг до рвотного рефлекса взволновала очередь запрещенными Гаагской конвенцией разрывными пулями? Так конвенция когда принималась? В то время действительно «дум-дум»103в сравнении с нормальной винтовочной казалась немыслимым варварством. А когда иприт придумали, кто про те пули вспоминал?
        Воистину, глуп человек.
        Заскочил обратно в дымящуюся известковой пылью комнату. Приложился из своего ППД, в три приема и довольно результативно расстрелял диск.
        - Бей, Колосов, бей, в мать, бога, семь грехов и десять заповедей! Мы еще прорвемся…
        Хотя особой надежды уже не испытывал.
        А в таком состоянии надежда роли почти и не играет. Стрелять, пока патроны есть - это да! Вцепиться в рукопашную - свободно!
        Как бы иначе, спрошу я, могли быть возможны настоящие войны?
        ГЛАВА 11
        
        Плюнув на все, Фест чуть ли не в матерной форме объявил Шульгину, что немедленно отправляется на помощь Секонду, а научное железо пускай таскают бойцы резервного взвода. И пленными занимаются. Ему жизнь друга и брата дороже. А также тех солдат, которых вы под чужие пули сунули.
        Шульгин даже и не нашелся, что ответить. Все-таки этот Вадим был человеком его времени. Касательно же возраста (в пересчете на мягкую пахоту, как при советской власти принято было статистику вести, или «на пятнадцатисильные тракторы»104, или «на условные банки») в сыновья он ему практически годился, да и взрослел от «папочки» в отдалении (Сашка был пятидесятого года рождения, Фест - семьдесят четвертого), и от его десяти пионерских лет и до капитанских погон жили они в абсолютно разных условиях.
        Другого бы он осадил, с этим - замялся.
        И Ляхов-первый рванул вниз по лестницам, сгоняя бойцов до места.
        Хорошо, ехать недалеко. Жаль, автобус - не БТР и не танк, а там ведь настоящий бой идет, если прикрытие выдвинули, на ближних подступах расстрелять могут. Да с подходящими на помощь с другой стороны людьми Тарханова не затеять бы драку сдуру.
        Зато гражданского населения на улицах практически нет. И поток автомобилей редеет на глазах. То же явление, на которое обратил внимание Секонд из окна своей позиции. Но задумываться о причинах было некогда.
        На ходу еще раз дозвонился до двойника. Вадим отвечал срывающимся голосом, и отчетливо был слышен в трубке перестук выстрелов.
        - Карта у меня в руках, - кричал Фест, - я твое место вижу! Сейчас высаживаюсь возле дома 7 и атакую их с тыла. Прорываюсь к вам, сразу увидите. У меня с тархановцами связи нет, предупреди, разграничительная линия по правому тротуару, от нас к центру. Все, мы приехали!..
        Ударники-корниловцы, последние пару лет скучавшие без серьезных дел, которые заменяла утомительно-нудная для природных вояк строевая и специальная подготовка, рванули в атаку, как на красные позиции под Каховкой.
        Двадцать четыре рейнджера, Фест - двадцать пятый. Но ему в рукопашную лезть незачем, и класс не тот, и задача другая. Полковники взводы в атаки не водят. За исключением крайних случаев.
        Врагов - в два, а то и в три раза больше. Но у них все внимание и весь азарт - на объекте, из которого зло, но рассредоточенно отстреливаются защитники.
        Картина и логика боя складывались так, что последний и решительный бросок неприятеля - через минуту, иначе теряется темп. Пули обороняющихся свои цели находят, и одиночные и групповые, а чем больше убитых и раненых падает вокруг, тем труднее решиться самому разделить их участь. Почему очень часто вовремя не начатые атаки и захлебываются.
        Ляхов-Секонд и еще два штурмгвардейца, которые увидели высадку и отчаянный, словно у спринтера на «сотке», бросок ударников, дали залп «до пуговицы», то есть до круглой кнопки, в которую упирается подающая улитка дискового магазина, вытолкнув последний патрон. И скрылись из оконных проемов. Ничего нет глупее, чем получить шальную пулю от своих в последний миг боя.
        Поэтому только пулеметчик подвальной амбразуры видел, как врезалась цепь одетых в незнакомую для него форму солдат в тылы наступающих. Ничего не зная о том, кто пришел на помощь, он, убрав палец со спуска, не мог сдержать яростного возбуждения при виде такого боя, Азартно матерился, комментируя каждый попадающий в поле зрения эпизод.
        Нет, и в штурмгвардии так драться не учили. Это нужно было лет пять повоевать, со своими и с чужими, начав в четырнадцатом году с представлений о благородстве и воинской чести, с парадов в Красном Селе, гусарских доломанов и ментиков, султанов на киверах.
        С веры в то, что война закончится одинаково для всех почетным миром «до осеннего листопада».
        И уцелевшим через шесть лет дожить до Перекопа, Каховки, штурмовых ночей Спасска и Волочаевских дней, подвалов Лубянки, товарища Котовского, батьки Махно и атамана Маруськи…
        Ляхов-Фест по дороге успел наскоро объяснить рейнджерам, что опять, уже совсем в другом мире, подняли голову краснюки, и сейчас такие же, как мы, офицеры спецназа теряют последние силы, ожидая помощи.
        - Ага, - согласился, давя окурок о подошву сапога, поручик Ненадо, - как французы наши Особые бригады ждали. До сих пор помню, как шли мы торжественным маршем по Марселю, а ихние дамочки нас цветами забрасывали…
        «Ну, не хрена ж себе, - подумал, вновь выпадая, Ляхов. - Девяносто лет ровно!»
        - Может, и тут встретят, - посулил он, снимая с предохранителя трофейный АКСУ.
        Эти солдаты спокойный огневой бой вести не умели. Не тот темперамент. Да оно, может, и правильно. Начни занимать позиции, стрелять прицельно, и враг успеет среагировать, перевернет фронт, рассредоточится, и завяжется затяжная перестрелка, в которой выиграет тот, у кого найдутся минометы или подоспеют резервы.
        А тут - с рывка, с налету, почти неприцельный, но весь по уровню пояса стоящего человека шквальный огонь, стремительное сближение - и в рукопашную! Коваными ботинками - в копчик, если успеет развернуться - в колено, в пах. Затыльниками автоматов - в лоб, в переносицу. Наотмашь ствольной коробкой - по скуле или шее! Сбитому с ног - на бегу подошвой по горлу. Можно и пулю.
        Мат, лязг металла, хруст костей, выстрелы, но уже беспорядочные. Ничего не решающие.
        И снова - штыки. Пусть коротковаты для настоящего боя, но морально уж так подавляют! Пуля - ее не видишь, а эта полоска блестящего металла, наглядно вонзающаяся в кишки и печень, - страшно!
        Кое-кто сдуру ладонями пытался заслоняться…
        На все - те самые десять секунд, чтобы олимпийскому спортсмену пробежать сотку.
        Отвели душу господа офицеры и, беспрекословно подчиняясь приказу своего поручика и полковника, начали втягиваться в здание, оставив за собой… Не будем уточнять, вдаваясь в натурализм.
        Атаковавшие с противоположной стороны были гораздо малочисленное, и их отбросили сосредоточенным автоматно-пулеметным огнем с места. Как в одном из старых фильмов - растянувшись редкой цепью и стреляя по всему, что пытается шевелиться.
        Поразительно, но взвод потерь не имел. Даже ранеными.
        Они сидели друг против друга - поручики Ненадо и Колосов.
        Одному двадцать пять, другому очень далеко за тридцать.
        - Спасибо, выручили. Ну и лихо же вы их, - сказал Колосов, протягивая сигарету.
        - У меня свои, попробуй…
        Помятая в кармане коробка «Корниловских» вызвала у Колосова неприкрытый интерес. Портрет генерала в лавровом венке105, эмблемы полка и дивизии, колонка славных дат на стилизованном щите. Папиросы выпускались по особому заказу офицерского собрания и в свободную продажу не поступали даже и в реальности «25».
        При этом генерала Корнилова поручик Колосов знал из своей истории, по учебникам, конечно, но живого и победоносного.
        - Лавра Георгиевича при мне убили, - грустно сказал Ненадо, - на хуторке в три домика под Екатеринодаром. Так что, думаешь, я с тех пор хоть кого-нибудь из красных пожалел?
        - ?
        Ответить старый корниловец не успел, даже если бы и собирался.
        Совсем недалеко, уже по эту сторону железнодорожной насыпи, вдруг загремели, ударяя по барабанным перепонкам, пушечные выстрелы. И солидных калибров.
        - Взвод, в ружье! - заорал, вскакивая, Ненадо. Сверху, по-флотски, едва придерживаясь за перила, слетел Ляхов-Секонд.
        - Колосов! Всех раненых и пленных - в автобус к поручику. Поручик, обеспечьте прикрытие, погрузку, доставку на Столешников…
        - А вы, простите?.. - Корниловец слегка растерялся. - Вы нашему полковнику брат, что ли?
        Черт, прокол получился. Фест сообразил, снаружи остался, чтоб вопросов лишних не было, а не учел, что Секонда его люди увидят.
        Да какая теперь разница?!
        - Какое ваше дело? Приказ получили? Вперед. Потом родством считаться будем… Раненых, пленных, и гоните…
        - Никак нет. Автобус отправлю, сам останусь. Вы мне не начальник! Я - командир взвода! А наш полковник - там, - он указал пальцем за спину. - С ним и договаривайтесь.
        - Да ладно, ладно, дело делайте, сейчас вообще черт знает что начнется…
        Отряд, посланный Тархановым, на который так рассчитывал Ляхов-Секонд, сорок пять человек на четырех транспортерах, готовый освободить товарищей из осады и начать плановую зачистку согласно выданным проскрипционным спискам, не доезжая трех кварталов попал в засаду. Да в какую!
        Из переулка демонстративно неторопливо выкатился танк совершенно неизвестного здесь типа и силуэта, затормозил на осевой линии и выстрелил по головному БТРу почти что в упор.
        Здешние бронесилы, нужно признать, отнюдь не выглядели «полетом технической мысли» даже в своих наилучших проявлениях. В диапазоне между «Т-26» и «Т-34» первой модели. Да и зачем другие? Линий Маннергейма здесь не штурмовали, почему не нужны варианты KB и КВ-2, лобовых столкновений танковых армад тоже не случилось и не предвиделось, значит, и «Пантер», «Тигров 5 и б», «ИС 2 и 3» не придумали. И хороших «истребителей танков» тоже. Кому и зачем в тихом, почти буколическом мире нужен «Фердинанд» или советский «Зверобой» (САУ-152)?
        Это все мысли, что мелькали в голове Ляхова-Феста, пока он смотрел в бинокль, как разлетались куски от первого транспортера, немного похожего на наш МТЛБ, только алюминиевого.
        Десять человек, значит, уже «в стране удачной охоты». А за домами ворочались, двигались, сдирая гусеницами дерн газонов и асфальт дорожек, еще с десяток «настоящих» танков. Типа американских «адамсов».
        Слава богу, командиры или водители трех следующих БТРов успели отреагировать. Рванули, кто вправо, кто влево, сшибая зеленые изгороди, дорогие ажурные ограды, исчезли между шикарными зданиями «красной линии» и произвольно разбросанными корпусами второсортной застройки.
        Но у первого Вадима не было волны связи с тархановским отрядом, и он не мог дать им полезной для выживания команды.
        На счастье, внизу, в суматохе эвакуации, он заметил Второго. Кричать - бессмысленно. Рванул к нему через кусты..
        - Выходи на связь. На отряд. Пусть отходят через сад на Басманный. Ни на что не отвлекаясь. И мы туда же. У вас хоть один гранатомет есть?
        Секонд не знал.
        - Короткевич, - схватил он за рукав ефрейтора. - Гранатометы видел?
        - Видел, - почти спокойно ответил знаток Гумилева. - Пять ящиков под лестницей…
        - Так какого ж… - сорвался Фест.
        - А вы спрашивали?
        Что примечательно, боец словно и не задумывался над поразительным сходством полковников. И над тем, что моментами они перехватывали друг у друга реплики.
        По сути - резонно. И он не спрашивал, по причине своего здесь отсутствия, и вражеских танков не было.
        - Марка?
        - Не знаю. На ящике написано - РПГ-9. Никогда не слышал.
        «Конечно, откуда тебе слышать? - подумал Фест. - Я вот и видел и слышал, а стрелял только раз в жизни, на сборах. Главное, рот не забыть открыть, а то потом до вечера команду взводного не услышишь. Громко штучка бабахает».
        - Господин полковник, не переживайте, - раздался за плечом спокойный голос поручика Ненадо. - Мы - знаем. Правда, изучали седьмой, но разберемся и с этим. Отводите людей, а мы им счас…
        Ляхов-Фест тоже не имел случая наблюдать, как Шульгин и Берестин обучали рейнджеров работе с гранатометами, но слышал, что такое было.
        - Действуйте, поручик. Мы ждем вас на той стороне, у железнодорожного моста. Только - без потерь. Стрельните по разу, и ходу.
        Вадим по своей армейской службе знал, что гранатометный расчет живет в среднем до третьего выстрела. Вообще беспристрастная статистика признает, что один спаленный танк равен двум погибшим расчетам.
        Конечно, это статистика для регулярного боя, а в уличной суматохе чего не бывает. Например, гибель Майкопской бригады у грозненского вокзала в декабре девяносто четвертого. От тех же самых РПГ.
        Между прочим, на поле смертного боя мало кому дела до внешности старших командиров. Взводных, отделенных четко в лицо знают, а дальше… Погоны различают непременно, остальное теряется. Оба Ляховых почти одинаково руководили отходом своих бойцов, наплевав на собственное сходство. Кто там потом разберется из выживших, вспоминая горячку боя, одного он видел полковника или двоих и в каком именно месте?
        Новиков-Прибой в «Цусиме» писал, что главной заслугой старшего офицера «Орла» Сидорова было умение одновременно находиться везде, где требовалось его присутствие. И в трюмах, и на батарейной палубе, на шканцах, вместе с пожарным дивизионом, и в боевой рубке, подменяя смертельно раненного командира. И ни малейших сомнений не возникало у матросов в технической возможности подобного.
        А Ненадо командовал четко: «Поручик фон Мекк, на левый фланг! Прапорщик Оноли, на правый! Прапорщик Еропкин, со мной! Стреляем в упор, бросаем трубы и сматываемся!»
        Ляхов-Секонд повел остатки своего отряда, измотанных, закопченных бойцов, с наскоро намотанными повязками, несущих товарищей на руках и на взятых за утлы одеялах, к автобусу. По ним пока никто не стрелял.
        Фест приостановился, чтобы посмотреть на работу гранатометчиков. Танки противника должны были выглядеть для офицеров той еще войны устрашающе. Но и не страшнее, чем английские «Виккерсы» и «Марк-5» в двадцатом году. Впрочем, все они проходили обкатку «САУ-сотками», умели пропускать машину над собой и поражать ее с кормы обычными «пяти-фунтовками Новицкого»106.
        «Нет, не «адамсы» это, - думал Ляхов. - Похожи, но не то!»
        Танки выстрелили по разу из похожих на горизонтально поставленные буровые трубы стволов. Миллиметров по сто двадцать, если не больше. От дома, еще недавно бывшего опорным пунктом, полетели куски штукатурки и целые блоки спаянных в монолит старинным известковым раствором кирпичей.
        И корниловцы ответили. Как учили, из-за укрытий и фактически в упор.
        С одного танка мгновенной детонацией сорвало башню, и она долго вертелась в небе, будто умело запущенный бумеранг.
        Еще четыре загорелись высокими дымными факелами. Резина, солярка, моторное масло, человеческая плоть - все вперемешку. Жутковатый коктейль. Но, как говаривал знакомый начальник тюрьмы: «У нас плохо, но мы ведь никого не приглашаем!»
        - Отходим, отходим! - перекрывая шум и свистящий гул боя, командовал поручик Ненадо, глотка которого свободно выдавала сотню децибел.
        Те офицеры, которые разрядили свои гранатометы, послушно перебегали назад, на голос командира, а вот те, у кого они еще были в порядке, отступать не захотели. Уж больно сладостное зрелище - горящие посередине улицы танки «красных».
        Уцелевшие машины медленно сдавали назад, ведя беспорядочный и бесприцельный огонь из пушек и курсовых пулеметов. Но это - то же самое, что на улицах Берлина или Будапешта. Без прикрытия штурмовых групп пехоты танкам на узких улицах против «фаустников» не выжить. А там-то из «панцерфаустов» стреляли в основном фольксштурмисты преклонного возраста или пацаны гитлерюгенда. Здесь - иное.
        Ляхов-Фест догнал пару рейнджеров, сноровисто перебегавших проходным двором, чтобы зайти в тыл сдуру приостановившемуся танку. Поручик, наверное, тот самый фон Мекк, имя которого случайно услышал Вадим, нес на плече гранатомет, второй, вахмистр, держал на изготовку трофейный ручной пулемет.
        - Парни, постарайтесь, в корму ему засадите. Чтоб хоть один танкист живым выскочил. «Язык» вот так нужен…
        Поручик, хищно оскалившись, с безуминкой в глазах, кивнул, тем не менее совершенно осмысленно.
        - Сделаем!
        Танк в очередной раз выстрелил, сильно дернувшись назад из-за отдачи, и в унисон с грохотом его пушки, от которого перехватило дыхание, нажал спусковой рычаг припавший на колено поручик.
        С двадцати шагов кто не попадет?
        Прямо на глазах кумулятивная ракета плавно погрузилась головной частью в желто-бурую броню, как в пластилин.
        Двигатель взорвался, подбросив вверх сквозь решетку жалюзи все свои поршни, шатуны, цилиндры, куски моторного блока. Тут же вспыхнули и баки.
        Но, как и надеялся Ляхов, не прошло и нескольких секунд, как через лобовой люк начал карабкаться контуженый механик-водитель, а через запасной, между гусеничными катками, полез заряжающий. Или стрелок-радист.
        - Ребята, живьем, только живьем! Я прикрою, - Ляхов подхватил пулемет и высунулся из-за угла. Вражеской пехоты видно не было. А вдобавок справа тоже ударил гранатомет, и очередной танк обратился в погребальный костер.
        «Братская могила пятерых», как выражались в ту еще войну.
        …Лишь два уцелевших танка, продолжая беглый огонь из пулеметов, умчались задним ходом в сторону Солянки, а победители, пусть и сами изрядно потрепанные, разъехались по расходящимся направлениям.
        Ляхов-Секонд, как и предполагалось, с освобожденным Максимом, тремя уцелевшими бойцами своего отряда, штурмгвардейцами Тарханова и пленниками из дома на Гороховском отправился в Кремль. Докладывать неизвестно о чем.
        Фест, с так и не потерявшими ни одного ударника корниловцами поручика Ненадо и захваченными танкистами, двинулся на Столешников. Если там все более-менее в порядке, начнется интересное. Этот Вадим надеялся, что их с двойником некоторое пересечение для большинства местных осталось незамеченным, шульгинским же ребятам такой вопрос был абсолютно до фонаря. На фоне прочих чудес природы.
        ГЛАВА 12
        
        Ляхову-Фесту было проще. Он, как говорится, в этом мире никому ничего не был должен. На полной скорости его автобус пронесся по осевой линии Садового кольца. Корниловцы с оружием на изготовку приникли к открытым окнам, пленники лежали на полу, медленно приходя в себя.
        Сумевшие покинуть горящую машину танкисты обычно довольно долго не в состоянии очухаться и в цивилизованных странах нуждаются в курсе реабилитации, чуть ли не в санаториях. В России, конечно, с этим попроще, но и здесь мало найдется ветеранов, отвоевавших на передовой год-другой, поменявших несколько машин и сохранивших полное душевное здоровье.
        Картинка за окнами была странная, если не сказать - дикая. Совсем недалеко только что кипел кровопролитный бой, и грохот пушек и гранатометов непременно был слышен в центре города. Да и столбы неприятного даже на вид дыма отчетливо рисовались на фоне бледно-серого неба. А в то же время обыватели как бы и не замечали всего этого. Шли и ехали по своим делам, отнюдь не стремились к месту происшествия, узнать, что же там происходит. Только вот количество людей на улицах сократилось очень заметно по сравнению с обычным. Пожалуй, в десятки раз.
        У Вадима мелькнула мысль - не использовано ли здесь какое-нибудь наведенное излучение, заставившее одних не обращать на происходящее внимание, а других просто сидеть по домам. Во избежание…
        Вообще все происходящее настолько выходило за пределы его жизненного опыта, да и воображения тоже, что оставалось только апеллировать к фантастическим романам. Поздних Стругацких и нынешних молодых авторов. Правда, нынешние, талантливо раскручивая сюжеты, почти никогда не затрудняются сутью и глубинным смыслом происходящего.
        Ну теперь и он сам действует внутри такого сюжета, и разбираться, что почем, придется самому. Или Александр Иванович объяснит.
        С Самотечной автобус резко свернул налево, на Цветной бульвар, при этом опасно накренившись, что вызвало дружный мат офицеров в адрес водителя. Действительно, стоило в смертном бою выживать, чтобы по вине дурака перевернуться на пустой дороге.
        Еще три поворота - и дома!
        - Все целы? - не поверил Шульгин, когда Ляхов доложил ему о своих действиях.
        - Может, это и чудо, но тем не менее…
        - Молодцы. Значит, блокируем вход и начинаем разбираться спокойно. Офицеров отправь на кухню и в прилегающие помещения, обед, выпивка, отдых - по полной норме. Обратно в Крым мы их пока не отпустим.
        - Мне кажется, Александр Иваныч, что они и сами не пойдут. Им тут понравилось. Очевидно, в том вашем мире недовоевали…
        - Разберемся. Если что - на них только и надежда. Уж они Ловушке не поддадутся. По причине особо тонкой душевной организации… Мне перед Секондом чертовски неудобно, но я в тот момент действительно не мог ему помочь. Ладно, в Кремль они тоже пробились благополучно.
        - Потеряв половину личного состава, - словно между прочим вставил Вадим.
        - Война, - не стал развивать тему Шульгин. - Зато мы теперь снова «дома», система каналов не взломана, у нас есть трофейная техника, «языки» и сколько угодно времени. Сюда, надеюсь, враг не доберется…
        - Да что за враг, Александр Иванович? Вы столько мне всего нарассказывали, а суть-то в чем?
        - В том и беда, Вадим, что сам пока не знаю. Предположений сколько хочешь, из них большинство взаимоисключающие. Самое простое - это все-таки Ловушка так сработала. Именно - непостижимым для нас образом. Но тут уже почти весь Комитет собрался, начнем мозговой штурм за неимением лучшего.
        Ляхов-Секонд, когда за его короткой колонной закрылись Никольские ворота, тоже испытал облегчение. Пусть и несколько иного плана, чем его двойник. У того ведь, что ни говори, это как бы вид спорта, сафари, если угодно, а для нас - единственная и неповторимая жизнь, где все делается всерьез и окончательно.
        В Кремль они пробились в общем благополучно, хотя в районе Политехнического музея их неприцельно обстреляли из легкого стрелкового оружия, примерно из десятка стволов. Задерживаться, чтобы достойно ответить, Ляхов не стал.
        - И что же вся эта история должна обозначать? - не внушающим оптимизма голосом спросил Тарханов, пропуская в кабинет Вадима с Бубновым. - Теперь Игоря нет, теперь ты мне все расскажешь. Здравствуй, Максим, - на мгновение отвлекся он, дожимая руку доктору. - А ты как в это дело влез? И так черт знает что творится, еще и тебя выручать пришлось. Ребят хороших столько положили…
        - Я что, просил? - огрызнулся Бубнов, который и так чувствовал себя далеко не лучшим образом, а тут еще и упреки.
        - Ты, само собой, ни при чем, а только… Одним словом, давай по порядку. Сейчас распоряжусь, завтрак принесут или обед, пожрать чего-нибудь, одним словом.
        - В целом обстановка как? - спросил Ляхов, сбрасывая на диван амуницию.
        - Бестолковая, но не критическая, - нашел Тарханов обтекаемую формулу ответа. - Всего по городу выявлено и локализовано больше десятка очагов вооруженных выступлений. Некоторые - с совершенно неясными целями. Разве только внимание отвлечь от других. Взбунтовались даже две отдельно стоящие армейские роты. Тоже поначалу непонятно, зачем и для чего. Двинулись к центру, якобы брать под охрану жандармское управление. Хорошо, мы их вовремя блокировали на марше превосходящими силами. Увидев гвардейскую форму, большинство солдат немедленно сложили оружие. Сопротивление оказали только офицеры, которые при попытке задержания застрелились. Все!
        - Ну, это чисто тот самый случай, - сказал Бубнов.
        - Точно так. Но вот кто и когда их обработал - ответа по-прежнему нет.
        - Надеюсь, скоро будет, - обнадежил Ляхов. - Я привез двоих, которых, похоже, можно допросить. Только сначала ты, Максим, изложи, как оно с тобой получилось?
        До сего момента им еще и парой слов, кроме чисто военных, перекинуться не удалось.
        - Да проще некуда. Я собрался выходить из дому, на площадке на меня вдруг навалились, ткнули стволом под ребра, натянули на голову мешок и потащили. И все. Я только успел подумать, что уж больно по-дурацки сцена повторяется. И сразу же догадался, что совсем другие дела пошли. Вспомнил и допрос некробионтов, и наши с тобой, Сергей, рассуждения по поводу возможности зомбирования каждого… Со мной тож… Очень походило, что захватили меня не совсем люди. Прошлый раз нормально разговаривали, матерились через слово, на действие отвечали строго дозированным, подобающим моменту противодействием. А здесь не так.
        Максим рассказал, как его свели в машину, молча и безэмоционально затолкали на заднее сиденье, зажали с двух сторон крепкими, давно не мытыми телами.
        - Припахивало от них очень даже неприятно. Как от дезертиров.
        Он пытался по направлению движения машины, по числу поворотов и остановок перед светофорами определить место, куда его везут, но очень быстро потерял ориентировку. Что и немудрено.
        Мешок с головы сняли, только проведя по многочисленным лестницам. По гулкости и разнообразию доносившихся со всех сторон звуков Бубнов определил, что находится в здании старинной постройки с большими внутренними объемами и что вокруг достаточно много людей, занятых не вписывающейся в обычные рамки деятельностью.
        Комната, где он вновь увидел солнечный свет, была невелика и практически пуста. Даже пыточного инструмента в ней не имелось, хотя бы для острастки. Больше всего ему сейчас хотелось закурить, потому что свою первую папиросу он обычно оттягивал до прихода на службу, в заботе о здоровье и тренируя волю. А тут и время вышло, да и стресс незапланированный накатил.
        Рассказывая о своем приключении друзьям, Максим старался придерживаться только сухих фактов, но эмоции все равно прорывались, если не в словах, то в интонациях. Ляхов чувствовал, что в тот момент друг вовсе не был настроен героически умереть, особенно не зная за что, но и терять лицо до последнего не собирался. Офицерская честь все-таки, и опыт, подсказывавший, что если инициатива не твоя, то лучше следовать за развитием событий, не пытаясь их без нужды опередить.
        Женщина, похожая по описанию на ту, что Вадиму удалось взять в плен, и еще один мужчина, ни на один из мельком увиденных им трупов не похожий, не угрожая и вообще не выказывая сильных эмоций, сказали Максиму, что от него требуется лишь одно - поехать сейчас с группой сопровождения туда, где установлены его верископы, миновать посты охраны и указать, что именно следует вывезти. Самое главное, без чего система не будет работать. А уже потом собрать ее и обеспечить нормальное функционирование совсем в другом месте.
        Как полагается, его заверили в полной личной безопасности, уважении к его таланту и посулили все, что он изволит пожелать, и даже втрое сверх того.
        - Она мне сказала: деньги, место проживания, возможности творческой работы, хотя бы исследовательский институт собственного имени - это даже не предмет для обсуждения. Это все само собой разумеется. Вот если вы имеете какие-то особые пожелания, тогда мы их обсудим и непременно найдем способ удовлетворить…
        - А ты? - вдруг заинтересовался Тарханов.
        - А я ответил, что гарем из трехсот несовершеннолетних мальчиков мне точно не нужен, а более экзотические развлечения я пока не могу вообразить…
        - В ответ тебе предложили заткнуться и подумать о собственной заднице? - предположил Ляхов.
        - Примерно так, - кивнул Максим. - Ты ж там не был, как догадался?
        - Я рожу этой бабы видел. Чтобы представить стиль ее мышления - достаточно. Она себя никак не назвала?
        - Не успела. Я как раз собрался поподробнее обсудить с ней предложенную тему, а тут и вы подскочили…
        - Умеем, когда хотим, - скупо улыбнулся Тарханов, который по-прежнему мало что понимал в разворачивающейся перед ним интермедии. Но и прерывать разговор конкретными вопросами не желал, иногда из чужой раскованной болтовни можно извлечь гораздо больше. Он просто предложил выпить и закусить. У Максима стресс, у Ляхова релаксация после боевого напряжения, а он сам просто вымотался, на полдня приняв на себя обязанности главноначальствующего по гарнизону. Не такое легкое дело в нынешних обстоятельствах.
        Однако все живы, бардак идет по плану.
        - Как только поднялся шум и первые выстрелы, мужик залепил мне рот пластырем, приткнул туда, откуда ты меня высвободил, и они убежали. Баба еще успела крикнуть, чтобы я не радовался. Живым все равно не уйду…
        - И?
        - И потом ты зашел. Тебе что, мои ощущения пересказать? Задыхался и в гальюн очень хотелось. Но русскому полковнику обмочиться, сидя на цепочке, - моветон. Подумали бы, что со страху… Терпел.
        - Да, братец, - вздохнул Тарханов. - Давай, махни полную. А Вадим Петрович нам твою знакомую представит, вот и возьмешь реванш.
        Проглотив сто грамм и торопливо прожевывая заливное из языка с морковкой и зеленью (все, что по случаю форсмажора нашлось в буфете управления), Бубнов кивнул головой. Давай, мол.
        Теперь Вадим мог рассмотреть женщину повнимательнее. Нет, не сорок ей лет, тридцать два, тридцать пять от силы, А лицо распухло от ударов тяжелыми солдатскими ладонями. Короткевич тоже команду исполнил от души. Ну что скажешь? Физиотерапия. Зато сейчас явных признаков душевного расстройства не наблюдается.
        - Ее обыскивали? - спросил Тарханов, глядя в сторону.
        - Бойцы наскоро общупали. Оружия вроде нет, - ответил Ляхов. - Пистолет я изъял, странный довольно.
        О том, что сам эту систему знает, распространяться не стал. Достал из полевой сумки и подвинул через стол трофей.
        Сергей взглянул мельком, не заинтересовался, не до этого сейчас было. Снял трубку телефона, приказал адъютанту немедленно прислать к нему двух сотрудниц шестого отдела.
        Девицы с погонами подпоручиков явились почти мгновенно. Тут, в этом корпусе, все рядом.
        - Вот вам, Яланская, - сказал Тарханов одной, наверное, старшей, - задержанная. Идите в мою комнату отдыха, - показал пальцем, куда именно, - и обыщите ее так… Ну, в общем, понимаешь. Предупреждаю - особо опасна и в том, и в другом смысле. Одна работает, вторая смотрит. Давайте. Туалетом пользоваться разрешаю. На тех же условиях…
        - Итак, господа, что же мы имеем? - значительно произнес Тарханов, указывая на свой письменный стол. На нем рядом лежал трофейный пистолет и большой пакет из прозрачного целлофана, в котором виднелись какие-то изделия из ткани. - Подпоручик Яланская, весьма в своих делах квалифицированная сотрудница, ну и вообще… как женщина, под полную ответственность заявила, что снятое с задержанной нижнее белье не соответствует любому фасону, имеющему…
        - Ношение в цивилизованном мире, - помог его стилистической заминке Ляхов.
        - Вот-вот. Особенно та вещь, которая вызвала наибольший интерес у специалисток. Некая странная комбинация мужских кальсон с дамскими чулками. Я вам это демонстрировать не буду, поскольку вещи… несвежие, но передам на исследование экспертам. Пусть выскажутся.
        - Что там бабские трусы неизвестного происхождения, - грубо ответил ему достигший начальной фазы восстановления Бубнов, - если подошедшие к нам на помощь неизвестные бойцы из неизвестного оружия спалили восемь или девять вражеских танков совсем уже нечеловеческой конструкции…
        - Об этом точнее, пожалуйста.
        Понимая, что не следует доводить до крайности и так весьма напряженного товарища, Ляхов доложил ясно, коротко и без намека на ерничество.
        - …что полностью подтверждает ранее мною изложенное положение вещей, под которое мы попали.
        Тарханов взял в руки и повертел отобранный у террористки пистолет. Номер, клеймо, почти похожее на настоящее, Тульского оружейного завода, год выпуска - «1964».
        - Яланская! - крикнул он в сторону двери комнаты отдыха. - Введи ее сюда.
        - Подожди, я сейчас, - попросил Ляхов Сергея, направляясь к входной двери.
        - Так чего ты, там же… - удивился Тарханов, машинально бросив взгляд в сторону маленькой двери в углу.
        - Извини, там ведь девушки, а дверь тонкая, а я застенчивый… Я в общий.
        Объяснение не хуже прочих, действительно, справлять свои дела за тонкой фанерой, когда по ту сторону три женщины… Не комильфо.
        Ляхов в очередной раз нажал кнопку вызова на хронометре. Ждать пришлось дольше, чем обычно. И там они заняты…
        Шульгин ответил снова только по звуковой связи.
        - Александр Иванович, вы сейчас за нашим советом наблюдали?
        - Фест смотрел… - слова прозвучали как-то неопределенно.
        - Смотрел или нет? - Это уже с напором.
        - Да, да… Просто у нас тут сейчас… тоже совещание.
        - Он готов подменить меня на полчаса хотя бы?
        - Что ты придумал?
        - А вы не поняли? Не хотите, не надо. Мне на ваши заботы тем более плевать! Шапки врозь и конец компании!
        - Опасно нам, понимаешь, опасно сейчас снова канал открывать. То чужие танки на улицах ездят, а то в квартиру ввалятся… Хрен с вами, открываю…
        Сначала приоткрылось окно, чуть больше дамского туалетного зеркала. За ним чрезвычайно взвинченный, никогда его Ляхов таким не видел, Шульгин, рядом - Ляхов-первый. В той же здешней форме, что была сейчас и на втором.
        - Заскакивай, - сказал Секонд, - буквально на пятнадцать минут. Схема интересная наклевывается. Я - не потяну. Тут баба пленная - точно из вашего времени. Поучаствуй в допросе. Я тебя здесь подожду, чтобы лишний раз вашу систему не грузить.
        Сказано это было с едкой иронией. Да в самом деле, головы-то мы сейчас кладем, а за что? За ваши забавы? А если нет - так тем более давайте на равных.
        Фест перешагнул рамку, и проем тут же закрылся.
        - Но ты в самом деле весь разговор слышал? - подстраховался Секонд. - Тут ведь в одном слове сбой, и уж не знаю, как выкарабкиваться будем.
        - Говорю тебе - слышал. Та штука, что ваших ментовок удивила, колготки называется. Чудо трикотажной мысли девятьсот шестьдесят пятого года!
        - Интересно. Колготки шестьдесят пятого года, пистолет - шестьдесят четвертого. Может, они оттуда?
        - Ерунда. Колготки бабы до сих пор носят, той же самой конструкции, пистолеты по сто лет служат. Ничего не доказывает… Для Сергея с Бубновым мы с тобой, разумеется, этого знать не можем, но я уже начинаю просекать, куда дело поворачивается. Ладно, жди. Запрись в кабинке и кури себе. Вот в этой, крайней, тут окно на улицу, воздух свежий и хлоркой не так воняет. Постараюсь вернуться вовремя. Только подожди-ка…
        Фест быстренько переколол себе на китель ляховскую орденскую планку. У него самого такой не было.
        - Вот так и горят люди на мелочах. И пистолетик сюда давай. Явился бы я сейчас пред светлы очи твоего дружка. И как бы стал оправдываться? Куда колодку и «адлер» дел? В сортире забыл?
        Секонду возразить было нечего. Заторопился, да, вот тебе и почти провал…
        - Я быстро вернусь, - заверил его Первый. Поболтаю с этой бабой, и снова живот у меня схватит…
        - А как же?..
        - Капсулу в ухо воткни и слушай. Я там с ними еще грамм двести водки выпью, для маскировки, вернешься, изображай, что совсем развезло. Прорвемся, командир!
        Тарханову было совсем не до того, чтобы опознать подмену. Он весь был в предвкушении допроса. Наконец у него в руках настоящий «язык», баба, плотно причастная ко всему, что свалилось ему на голову.
        - Давай, - сказал Ляхов, потряхивая перед собой не просохшими после мытья руками. - Договорились - сначала я спрашиваю, а ты слушаешь. И фиксируй, что тебя больше всего заинтересует, Ты, Максим, просто слушай. Сравнивай, что будет говорить и что было на самом деле.
        Яланская ввела пленницу. Личный досмотр повлиял на нее даже более деморализующе, чем все предыдущее. Да и то сказать, девушки-офицеры наверняка не церемонились, скорее даже напротив.
        - Времени у нас мало, - без всяких вводных начал Ляхов, рассеянным взглядом скользя по телу подследственной. Оттого, что под рубашкой и серой юбкой на ней ничего больше не было, она невольно сжалась и сдвинула колени.
        - Отвечать будете коротко и только по делу. Я переспрашивать не стану. Врать не надо, смысла нет. Есть возможность перепроверить. Как только увижу, что врете, снова передам нашим девушкам. Они будут объяснять, что так поступать нехорошо до тех пор, пока не осознаете. Но я не уверен, что у меня сразу же появится время вас выслушать. По очевидной для вас причине. Если мы не сможем встретиться вообще, вам будет еще хуже, потому что, кроме меня, в ваших откровениях заинтересованных нет. Доходчиво?
        - Но вы меня захватили в бою. Я попадаю под статус военнопленного, - без особой уверенности выговорила женщина. В ее голосе Ляхов уловил знакомый жестковатый акцент. Едва заметный, и только ему.
        Тарханов хмыкнул, а Вадим сохранил полную серьезность.
        - Разумеется. Как только вы положите на стол солдатскую книжку или офицерское удостоверение, выписанное в армии государства, объявившего России войну. Тогда вы имеете право, не отвечая больше ни на какие вопросы, отправиться в лагерь до конца войны, после чего выехать в любую страну по вашему усмотрению. До этого получать посылки, письма и пайковое снабжение по предусмотренным нормам. Давайте… - и протянул руку. Женщина опустила голову.
        - Понятно, хотя и нэ дужэ прыятно, - слегка утрируя «мову», ответил Вадим. - Тем более. «Судьбой твоею очень никто не озабочен». Львов, Станислав, Ужгород?
        - Львов.
        - И не наш Львов, я так понимаю, а исключительно «нэзалэжный». УНА-УНСО?
        Она снова вскинула голову и посмотрела на него со страхом, смешанным с ненавистью.
        - Что пялишься? Настоящего москаля давно не видела? Смотри, я - он самый и есть. Думала, тут только местные лохи сидят? Колготок не видели, трусов не то французских, не то турецких? Не-ет, пани, вы сюда, а я за вами… Давай, колись до донышка, пока я добрый. Мы, москали, уж до того добрые, что иногда и самим противно. Последний шанс даю. Говори все, и, если будет интересно, могу и обратно отпустить. Нет - в грязном подвале сдохнешь, и все мои выжившие бойцы с тобой за убитых вами товарищей напоследок рассчитаются. Имя, быстро!
        Тарханов и Бубнов следили за допросом с острым интересом и одновременно - недоумением. Слишком много непонятного Вадим говорил, и тональность его речи была очень непривычная. Именно - нездешняя…
        - Порецкая Инна Алексевна.
        - Год рождения?
        - Тысяча девятьсот семидесятый.
        - Мисто107 ?
        - Днепропетровск…
        - Екатеринослав, - перевел для друзей Ляхов. - А в Львов зачем? За ридной мовой?
        - Замуж вышла…
        - Ладно, нас не касается. Сюда как, когда, зачем? Вадим, держа в уме уроки Александра Ивановича, вел допрос напористо, агрессивно, то взглядом, а то и словом все время остерегая Порецкую от слишком длинных пауз и попыток уклоняться от темы. Получалось неплохо. И картина вырисовывалась, ему простая и понятная, а Тарханову с Бубновым сложноватая для восприятия.
        Львовскую организацию боевиков-националистов неизвестные лично пленнице люди (предположительно, американцы, а может быть, канадские украинцы) опекали давно. Со времен еще первой чеченской войны в России. Кое-кто из «хлопцев» туда даже съездил. Некоторые вернулись, а иные и нет. На вторую добровольцев, кажется, не нашлось. Зато значительно возросло финансирование выделившегося (или выделенного) крыла, ориентированного на подпольно-террористическую деятельность в пределах восточной и южной Украины и, разумеется, в России. На случай, если начнется гражданская война между «схидом» и «захидом»108, поддержанная москальской интервенцией.
        «Дружина», в которую входила Инна, готовилась к действиям непосредственно в Москве, в логове исторического врага.
        Но, начиная с прошлого года, когда отборные боевики сдали «выпускные экзамены» и доказали на практике свои способности и верность «неньке Украйне», принесли все необходимые клятвы, началось нечто странное.
        По крайней мере, для Порецкой. Изолированные на уединенных карпатских базах, они начали изучать макеты и планы совсем другой Москвы. Инна бывала в ней много раз, еще с советских времен, и сразу это заметила. Инструктор на осторожно заданный вопрос посоветовал не забивать голову ерундой. Что велено, то и делайте.
        Женщине неглупой, с высшим образованием, не составило особого труда сообразить, что подобный город мог бы получиться, как развитие старой Первопрестольной, мимо сталинского Генплана тридцатых годов. Но каких-то далеко идущих выводов она не сделала. Мелькали в голове разные предположения, по преимуществу дурацкие, к сути не приближающие нисколько. Главное, что ей хватило ума нигде и ни с кем больше эту тему не поднимать.
        А месяца три назад на специальном семинаре преподаватель, похожий скорее на немца, но безупречно владеющий русским (да, борцам с российским империализмом приходилось пользоваться почти исключительно русским, на «мове» в серьезных делах далеко не уедешь), довел, наконец, до «курсантов» суть и смысл задания.
        Не влезая в дебри хронофизики и прочих наук, рассказал, что открыт способ проникать в сопредельные времена и пространства (вас же не удивляет, что американцы чуть не сорок лет назад высадились на Луну? Так Уэллс написал не только «Первые люди на Луне», а и «Машину времени». Поэтому считайте, никакой разницы).
        Дальше он объяснил, что совсем «рядом» (куда ближе, чем Луна) находится еще одна Россия, только намного хуже нынешней, даже хуже бывшего Советского Союза, по-прежнему оккупирующая и Украину, и Польшу, и Финляндию… Сейчас там как раз бушует очередное польское восстание, и очень бы нужно героям помочь. В союзе с поляками освободить и Украину, вместе с Кубанью, разумеется. (Кубань считалась неотъемлемой частью Украины, поскольку заселена потомками запорожских казаков.)
        - Ваш отряд, вместе со многими другими, направится туда, и вы покажете, зря вас учили или не зря…
        Большинство боевиков, в массе не блещущих хоть сколько-нибудь приличным образованием, хотя среди них было немало студентов, полученную информацию переваривали молча, но нашелся один, который задал прямой вопрос. За каким, простите, бисом109 им нужно отправляться воевать с москалями в другую Россию, помогать полякам, которые тоже не сахар, и, если придется, помирать в чужой земле, когда и здесь можно заниматься тем же самым. В Крыму, например, порядок навести…
        На это инструктор ответил, не только спросившему, но и всем сразу, с должной назидательностью. Не в том, мол, дело, своя там земля или чужая, а в том, что, нанеся поражение противнику там, где он не ждет для себя опасности, мы здесь получим нужный, а то и еще более впечатляющий результат.
        - Думаете, почему Союз развалился и Украина стала свободной? Потому что «там» другие люди постарались. Теперь ваша очередь. Начнет валиться «за бугром», повалится и здесь. Крякнется эрэфия110. Петербург и Карелия - финнам, Псков и Новгород - прибалтам, а нам Ростов, Краснодар, Новороссийск, Сочи, Туапсе… Грузинам - остальное. И заживем.
        - И вас, вроде не совсем дуру на вид, такая бредятина не рассмешила? Не удивила хотя бы? - спросил Ляхов.
        - Тогда - может быть, но сейчас я вижу своими глазами, что так оно и есть… Не врал немец.
        - Пожалуй, не совсем так. Дальше…
        Дальше их отряд переправили непонятным способом в район Киева, но уже здешнего. Для Ляхова, того и другого, ничего странного тут не было, практически та же схема прохода через боковое время. Боевики ехали в поезде, занимая целый вагон, и ночью в нужный момент один из сопровождающих включил генератор. Вышли на пригородном полустанке, странно безлюдном, посидели, покурили час-полтора, дождались другого поезда и с заранее купленными билетами под видом группы туристов прибыли в Москву.
        Наличия оружия, виз, даже паспортов никто не проверял. Не та страна. Пока ехали, получили новый, теперь уже конкретный, по месту, инструктаж. Поселились в том самом доме и стали ждать приказа. Местные люди сопровождали тройки и пятерки боевиков по городу, показывали и рассказывали, в преломлении грядущих задач.
        - Каких?
        - Нашей группе - только одна. Когда поступит приказ - захватить живым и без травм этого вот человека, - Порецкая указала на Бубнова, - доставить на точку и ждать дальнейших указаний. Все.
        - Тяжелый пулемет и прочее - откуда? - не выдержав, вмешался Тарханов.
        - Привезли, поставили местные. Никого из Львова я здесь ни разу не видела.
        - И что, был приказ сражаться до последнего патрона с нашей армией и полицией?
        - Да, приказ был. Именно - до последнего. До тех пор, пока пленного не заберут кому положено. Не сумеем взять или не убережем - головой ответит каждый…
        - Сурово, - с некоторым облегчением от того, что он вырвался из таких рук, сказал Максим. Закурил. От выпитого его уже вело, но пока - чуть-чуть.
        Ляхов же Фест, помнивший читанные в детстве книжки из серии «Библиотека военных приключений», в изобилии валявшиеся у отца на чердаке дачи, очень даже хорошо представлял нравы, царившие в послевоенной Западной Украине. «Тревожный месяц вересень» вспомнить хотя бы. Или - «Под сенью креста Унии». Очень там убедительно все было описано. Бандеровцы не жалели ни мирных колхозников, ни вернувшихся с фронта солдат, ни уж тем более «активистов». Да в межклановых разборках и своих не жалели. Что говорить, иногда во время войны даже эсэсовцы расстреливали «украинских союзников» за невыносимую даже ими бессмысленную жестокость.
        - А кто же это на помощь вам пришел, хоть и с некоторым запозданием? Тоже унсовцы?
        - Не знаю, я уже сказала - кроме людей своего отряда и инструкторов из местных, я ни с кем не знакома и ни с кем не разговаривала. Когда было свободное время, я просто гуляла по улицам. Готовилась к смерти и радовалась, как хорошо здесь жить…
        - Если бы не так много москалей, - располагающе улыбнулся Ляхов. Он не умел ненавидеть поверженного врага. Ему скорее даже жаль их было, Ладно, мы за державу кровь проливаем, а они за какой хрен? «Садок вишневиЙ коло хати» никто им не мешал культивировать, а «Вылыка та вильна Украина» - не к вашему рылу крыльцо, грамадяне111.
        - Теперь скажите мне последнее, я и передам вас в руки Закона, - в очередной раз сострил Вадим, - я ведь к тутошнему закону и власти никакого отношения не имею, мы с вами, пани, земляки в буквальном смысле. Но опять по разные стороны баррикад. За время жизни в Москве кто-нибудь из вас или вы лично не подвергались медицинскому обследованию на неизвестных аппаратах? Или даже на известных - рентген, кардиограф, томограф какой-нибудь?
        - Нет. Не подвергались. Настолько далеко забота здешних «товарищей» не заходила…
        - Ну и ладно. Сергей, спрашивай, что накопилось, а я опять на минутку выйду.
        Секонду, похоже, до чертиков надоело сидеть на крышке унитаза и курить, пуская дым в открытое окно. Больше всего нервировало, когда входящие офицеры первым делом дергали ручку его кабинки. Им она тоже, наверное, нравилась.
        - Пожалуй, у тебя здорово получилось, - сказал он, когда его окликнул Фест, начал меняться планками и оружием.
        - Пустяк. Не жил ты в наше время. Хорошо запомнил?
        - А чего там?
        - Так и держись. Станут спрашивать, откуда ты все такое знаешь, отвечай - научили. Тарханову, я имею в виду, ну и Максу, что сам придумаешь. Сергей, тот быстро поймет, он сам почти в курсе. А я побежал, мне теперь с танкистами пообщаться надо…
        Он хлопнул двойника-близнеца по плечу и просочился в приоткрытую Шульгиным щель.
        Ляхов-второй вернулся в кабинет. Сел в сторонке, снова подчеркивая, что свою миссию считает выполненной, подмигнул Бубнову и щедро налил себе в компенсацию за ранее пропущенное. Фест хоть и обещал ему, что напьется, слова не сдержал. Слишком увлекся допросом. Так что Вадиму теперь в самый раз «улучшить свое состояние».
        ГЛАВА 13
        
        Из записок Андрея Новикова (1925 - ноябрь 2005).
        
        Мне было очень неприятно выступать на очередном сборе в качестве докладчика. Чего скрывать - привык выглядеть если не всегдашним победителем «вчистую», то хотя бы «по очкам». А тут.., Не знаю даже, как лучше выразиться. Нет, мы, конечно, еще не проиграли, настоящий проигрыш должен выглядеть как-то иначе. В духе Марка Аврелия, который говорил, что, пока он жив, смерти нет, когда она придет - его уже не будет, так что он с ней никогда не встретится.
        Так же и мы - проиграв «по полной», перестанем существовать в виде именно этих ментально-биологических объектов, в этих, данных нам в ощущениях реальностях. Как я уже писал где-то - возвращение к моменту нашей первой встречи с Ириной - та же самая смерть, и для меня, и для всех участников нашей истории.
        А пока что мы просто слегка получили по морде. Или, если деликатнее, рассчитывая на золотые олимпийские медали, не вошли даже в призовую тройку. Неприятно - да, но отнюдь не жизненная катастрофа.
        В конце-то концов, вот они мы все, фьорд на месте, пароход тоже, домики на склоне краснеют крышами среди зелени, идиллия самая натуральная. Живи и радуйся. .«И не думай об этих глупостей».
        И все же, все же…
        Не прошло и месяца нашего локального времени, а в реальности «2005» вообще едва неделя, как снова пришлось собирать весь «постоянный состав» «Братства», и снова на «Валгалле», в Новой Зеландии, в тысяча девятьсот двадцать пятом благословенном году. Где все тихо, мирно, спокойно, экологически почти безупречно, и люди наслаждаются жизнью, постепенно забывая об ужасах семи сумасшедших лет, заливших кровью гигантское пространство от Парижа до Владивостока.
        И куда, будем надеяться, не доползет лиловая муть, накрывшая казавшийся куда более благополучным, чем наш, мир.
        Стюарды возникали и исчезали бесшумно, перемены блюд были неожиданны, придуманные коком, который соединил в себе таланты десятка поваров лучших ресторанов мира, но это не радовало. Нас с Сашкой - точно.
        За открытой дверью кормового балкона опускался вечер, но вместо того, чтобы наслаждаться видами природы южного полушария, мне пришлось говорить то, чего не хотелось бы.
        - Вот что мы в результате наших размышлений и расследований имеем. С прискорбием признаю, что свою первую попытку сыграть самостоятельно мы с треском провалили.
        - А может, с блеском? - вставил Воронцов. - Потому как лично я не вижу ничего столь уж неприятного. Может быть, товарищ Андрей, ты чересчур завысил планку?
        За что я люблю Дмитрия, никакая жизненная ситуация не заставит его утратить кураж. Что в советские времена казенного мореплавания, что в наши, интересные, но тоже сложные.
        - Это уже вопрос точки зрения. Я же хотел сказать вот что - абсолютно все наши прогнозы, проекты, планы и даже гипотезы оказались полной ерундой. Мы не поняли ничего и метались в «тумане войны»112, как наши вояки летом сорок первого. Мы не сумели правильно истолковать полученную от Антона информацию. Мы совершенно не так повели себя в попытке «навести порядок» в «2005». Прозевали заговор против князя Олега, хотя уважаемый Александр Иванович практически вышел на организаторов, но интерпретировал собранную информацию с точностью «до наоборот»…
        - Ты сейчас явно вообразил себя в роли Сталина, предающегося самокритике на приеме в честь Парада Победы, - усмехнулся Берестин. - Осталось добавить: «Другой народ давно сверг бы такое правительство, сказал: «Уходите, вы не оправдали нашего доверия».
        - Может, не будем превращать серьезный разговор в балаган? - предложил Левашов. - Где мы напортачили, и так всем понятно, а отчитываться нам не перед кем…
        - Не всем понятно и не все, - возразила Лариса. - Я вот порученное мне дело выполнила хорошо и собираюсь вернуться туда же, в Кисловодск, чтобы продолжить. Девочек не могу бросить. Я за них поручилась. Они сейчас на вилле спят, утром проснутся - тогда будем смотреть… Есть идейки. А вот в чем «напортачили» вы - хотелось бы услышать.
        - Тогда не перебивайте, и я все скажу. А там будете решать…
        Как уже говорилось, больше половины из пятнадцати «действительных» братьев и сестер даже не имели представления об общем, стратегическом замысле «кампании», длящейся уже почти целый локальный год, что уж там касаться промежуточных, частных операций. Некоторые делали то, о чем их просили мы, «триумвиры», потому что участие в общих делах «Братства» вытекало из Устава, другие занимались своим участком работы со всей душой и энтузиазмом, не особенно вникая, как это согласуется с генеральным замыслом.
        А сейчас мне пришлось, моментами делая над собой усилие, довести до общего сведения, что мы с Сашкой, формально вроде бы равные, просто облеченные некоторыми дополнительными полномочиями, именно потому, что нам верили безоговочно, все-таки хреново напланировали, объяснить, что и почему не получилось и какой ущерб в результате понесло «Братство».
        Как раз «материального», условно говоря, ущерба оно не понесло. Напротив, удалось расширить «подконтрольную территорию» на целую реальность, причем свою собственную, исходную, куда раньше путь был необъяснимым образом закрыт. Теперь нас в нее «пустили», но возникает вопрос - зачем? Просто так, от щедрости душевной, или с некой тайной, провокативной целью?
        Мы научились проникать еще и в «боковое время», а оттуда нашли первый стационарный пространственно-временной канал, благодаря которому у нас нет больше необходимости постоянно деформировать континуум или Гиперсеть своими грубыми «пробоями». Тоже вроде бы хорошо, однако и это не наша заслуга, а скорее «подстава». Почему именно из «бокового» Израиля и прямо к нашему форту? Очень напоминает давнюю и не всем в деталях известную историю с так же странно возникшей перемычкой Земля - Валгалла.
        Но это все частности, сказал я, простите, что несколько отвлекся. Если же с самого начала, то наши планы и намерения выглядели вполне разумно, как бы вытекали из обстановки и вообще смысла существования «Братства». И то, что Шульгин докладывал на первом нашем собрании, в целом соответствовало действительности. Так все и было - возмущения в Гиперсети, резонансная деформация межвременной ткани, угроза возникновения химеры на стыке реальностей, и как результат - развоплощение реальности «2056».
        Методики, которыми мы на тот момент располагали для анализа обстановки, фактически вынудили нас принять то решение, которое мы приняли. Вмешаться в происходящее на уровне доступного нам узла Гиперсети, локализовать опасные тенденции, по возможности инкапсулировать подозрительную, скорее всего «ловушечную» реальность.
        Санкцию на подобную акцию мы в прошлый раз от всех присутствующих получили и начали действовать. Подробный отчет все, кто не в курсе, могут получить прямо после окончания Совета.
        Опять же, повторюсь, работали мы по обычным схемам и, как нам казалось, успешно. Базу в Москве 2003 года восстановили, в химеру «2005» проникли и там очень много интересного узнали. Выяснили, каким же образом наложение реальностей, нашей и той, случилось и как события развивались дальше. В них мы тоже, согласно базовой модели, не вмешивались, поскольку имели сведения, что раз произошедшие события (а они уже произошли до того, как мы начали их наблюдать) должны повториться один в один уже под нашим контролем, а ежели что пойдет не так, это вызовет те самые последствия, которые мы призваны предотвратить.
        Да, да, я понимаю, что звучит это несколько абсурдно для многих из вас, однако в химере все обстоит именно таким образом.
        Перехожу к самому интересному. Вы помните тот ужин, на котором я представил вам двойников-аналогов, Ляхова-первого и полковника Ляхова-второго, обитателя химеры?
        Все помнили, разумеется, не так давно это было. По времени «2005» едва третьи сутки пошли, по внутренним часам каждого - от месяца до двух.
        - Может быть, вы заодно помните ту пространную речь, которую произнес Александр Иванович, и состоявшуюся после нее дискуссию? По поводу завладевшей реальностью «2005» Ловушки Сознания, об изобретенном Шульгиным способе эту Ловушку переиграть и о перспективном плане состыковки «2005» и «2056»?
        Ответом было недоуменное молчание.
        - О какой речи ты говоришь? - первой спросила Лариса, - Тут склерозом никто не страдает. Нам действительно представили этих парней, симпатичных, кстати, за ужином разговор был в основном насчет использования межпространственного канала, которым они пришли, да и все, по-моему.
        - Все согласны? Так и было?
        Кто промолчал, кто подтвердил, что было именно так.
        - Значит, нас с Александром пора лечить, - сказал я с некоторой попыткой юмора. Что интересно, обычно такой подход помогал сбрасывать назревающее напряжение. - И он и я великолепно помним, о чем шла речь, какие доводы за и против похода внутрь Ловушки здесь приводились, как тем ребятам было предложено вступить кандидатами в члены «Братства». Как каждый из вас поздравлял их, что при этом произносил113…
        Ладно, не смотрите на меня так. Хорошо, что у нас принято вести записи наших регулярных собраний. Вроде бы для истории, а сейчас получается, и в клинических целях тоже пригодилось. Действительно, правы вы, а не мы с Александром. Беспристрастная пленка это подтвердила.
        Тут я значительно поднял палец, люблю иногда ощущать себя лектором на институтской кафедре:
        - Однако есть столь же убедительный документ, из которого следует, что и мы тоже правы, и собрание «по нашей версии» тоже состоялось…
        Любому нормальному человеку понятно, что сбор друзей, объединенных общей жизнью и взглядами на нее, общим опытом, пережитыми ситуациями, о которых и на исповеди не расскажешь, при всем желании не удержишь в рамках достопочтенного заседания важных людей, искренне верящих в свое положение и предназначение.
        Хотя мы с Сашкой искренне считали, что подобное общество можно привести к разумному знаменателю именно укреплением внутренней дисциплины. Почему и возникла идея аналога рыцарского ордена. Только вот воли и силы превратить себя в Гроссмейстера и Великого Магистра - не было. Как ты станешь, угрожая мечом, объяснять Воронцову, что шаг вправо, шаг влево считается побегом? А девушкам? В славное лето восемьдесят четвертого, когда нас было только трое, проблем не возникало. И Ирина не изменила расклада. И появление Берестина - поначалу тоже. Но - только в той ситуации. Дальше - пошло все хуже и хуже.
        Раз уж мы позволили вновь введенным в компанию людям считать себя равными нам, так на что же теперь сетовать? Они ничем не хуже нас, некоторые - даже лучше, но из этого ничего положительного не вытекает. Профессор романо-германской филологии неизмеримо эрудированнее, а, может быть, и умнее взводного лейтенанта, но если мне придется посылать в атаку взвод, выбор очевиден.
        Опять я отвлекаюсь.
        Самое главное, чего не понял еще никто, кроме нас с Шульгиным, что попали мы в такую заварушку, что и не знаешь, как выкрутиться.
        Такая вот складывается ситуация. Что там рассказывал Сашка нашим друзьям совсем недавно?
        С каким, как в далеком детстве мы говорили, понтом. он докладывал:
        «С Ловушкой нужно бороться ее же оружием. То есть подкинуть ей нерешаемую в рамках заданной ей программой задачу. Замкнуть контуры накоротко. Что нам стоит заставить Ловушку работать на нас? Я знаю, какую феньку ей надо подбросить…»
        Хорошо Саша сказал. Достойно сильного человека. Одна беда - не там, не тем и не то!
        Нет, думаю я сейчас, возможно, правильно он все сказал, только не знали мы, насколько не так выглядит предложенная нам реальность. Уж настолько не так…
        Сейчас я готов был объяснить своим друзьям и коллегам, что же произошло на самом деле, так не поймут ведь. Хорошо, поймут, но не все. Слишком сложно даже в той системе координат, которую мы привыкли воспринимать за истину.
        Мы с Сашкой попытались (только попытались) рассказать, что же вышло. И нас уже не поняли.
        Хорошо, мы теперь начнем поступать иначе. Никому ничего не объясняя теоретически. На этом пути нас ждет только утомительное словоблудие, ни к чему не ведущие дискуссии, разочарование, а то и позор.
        Лучше по-другому. Языком директив, в мягком варианте - «убедительных предложений». Выхода, мол, братцы, у нас нет. Или делаем так-то и так-то - или как хотите. Мы и сами по себе кое-что можем. «Иль погибнем мы со славой, иль покажем чудеса!»
        Без всякой с моей стороны наводки или просьбы, слово взял не кто иной, как Берестин. Самый старший из нас по возрасту и вообще человек многих возвышенных качеств.
        - Я думаю вот что. Сказанное Андреем может быть верно, а может, и нет. Только обсуждать именно данный вопрос не стоит. Нужно делать хоть что-нибудь тем, кто этого хочет, и отойти в сторону тем, кто жаждет осмысленности и покоя. Сейчас в той России идет война. Лично я готов прямо сейчас принять под команду Корниловскую и Марковскую дивизии и отправиться туда. На помощь Князю. Уверен, это будет сильный ход.
        ГЛАВА 14
        
        В квартире на Столешниковом было не в пример веселее. Все свои вокруг, не нужно ничего имитировать. С ударниками поручика Ненадо Ляхов-Фест почти сроднился, невзирая на солидную разницу в возрасте, остальные - вообще старшие братья и сестры, не в «орденском», а в чисто биологическом смысле.
        Шульгин вполне одобрил его импровизацию на допросе Порецкой.
        - Теперь да, теперь все постепенно становится понятнее и понятнее. Танкистов мы как раз в подходящее состояние привели, вполне готовы к допросу.
        - Русские хоть? - спросил Вадим, освобождаясь от излишней амуниции. Отдохнуть опять скоро не получится, судя по всему.
        - Кто же еще? Танки хоть и немецкие, «Леопарды», а экипажи «наши». Я сам когда-то на подобном «Панцеркампфвагене» развлекался, но эти посовременнее будут. Однако РПГ и козырного туза бьет. Придется всем парням по офицерскому Георгию отвесить… Врангель подпишет, куда денется.
        И опять Ляхов изумился фразе, брошенной вскользь, без намерения произвести специальный эффект.
        Нет, а что? Ну, Врангель, Петр Николаевич, Верховный Правитель. Ну, закопали его в Париже семьдесят восемь лет назад, а он все равно возьмет и подпишет представления к орденам. Нормально! Пусть попробует не подписать…
        Александр Иванович, очевидным образом повеселевший по сравнению с нынешним утром (значит, дела хоть слегка, но налаживаются), попросил минуточку подождать, пока он переоденется.
        Вадим в это время успел перекинуться несколькими словами с ударниками, превратившими три гостевых комнаты прилегающих квартир в свою казарму. Вполне приличную, офицеры все же. Оружие развешано на подходящих крючках и иных опорах, обувь составлена рядком вдоль стены, носки у всех свежие, и курят только возле открытого окна. Сверх положенного не пьют, в самоволку в город не собираются. Только прикажи - снова рванутся в бой. Хоть с кем!..
        Шульгин вернулся, одетый в полевую генеральскую форму «ВСЮР». При трех крестах, положенных к постоянному ношению. Наверное, считал, что так и надо. Ляхов не вникал. Ему интереснее были пленные танкисты.
        Подходящее для допроса впечатление создавал сам Александр Иванович. Кабинет, удаленный от общих комнат и коридора, в самой глубине квартиры, куда не знающий едва ли и случайно забредет. Шторы задернуты. Лампа под зеленым абажуром на письменном столе, не освещающая почти ничего, кроме бумаг и чернильного прибора. Никаких компьютеров.
        Золотые погоны и аксельбанты слегка отблескивают. В стеклах книжных шкафов лампа многократно отражается, но не ярко. Шульгин уселся в кресло хозяина, оперся локтями о сукно. Вадим слева, с краешку, перед ним пепельница, коробка папирос. Блокнот, якобы для стенографии. То есть совершенно не из этой жизни картина.
        Хорошо, что Фест в таких делах понимал больше, чем Секонд. И фильмов много смотрел, хотя бы и «Белую гвардию», «Адъютанта его превосходительства» и другие тоже. Мозги заморочить очередным подследственным - делать нечего, только не знал он, какие именно они будут. И к чему готовиться. «Свои» - и достаточно. Для него, значит, свои.
        Но шеф, наверное, знает, что делает?
        - Введите, - железным голосом произнес генерал Шульгин.
        Танкистов ввели. Умыться им дали, кое-как привести себя в относительный порядок позволили. Покормили, скорее всего, остограммили. Табачком угостили. Без этого и расстреливать не по-нашему. В то же время комбинезоны на них были по-прежнему грязные, рваные. Пусть желающие попробуют из горящего танка выпрыгивать, где острых железок вокруг до хрена и люки едва ли не уже плеч.
        Погон нет, лица если и не конкретно рязанские, как у Крючкова в кинофильме «Парень из нашего города», но явно уроженцев средней полосы.
        - Сядьте, - приказал Шульгин, ломая привычную схему допроса, и указал, кому куда.
        - Мой чин - видите?
        - Не совсем, господин… товарищ… Звездочки, не пойму, чего… - ответил тот, который, наверное, был из двух старше. Года тридцать два - тридцать три на вид.
        - Генерал-лейтенант я, деревня! Поперся, не зная куда, хоть бы книжки полистал. Имя, должность!
        - Прапорщик Швиблов. Командир танка.
        - Какого?
        - «Леопард-4».
        - Чей? Бундесвера? Власовец? С немцами против Родины воюешь? К стенке! Полковник, распорядитесь! - Шульгин так широко взмахнул рукой с зажатой в ней горящей сигарой, что чуть не попал Ляхову в глаз.
        У прапорщика глаза стали не только квадратными, вообще невыразимой конфигурации.
        - Господин генерал! Да вы же и не наш генерал! Что я вам сделал? Какие немцы, какие власовцы? Я из приштинского батальона сбежал, признаю. В Иностранный легион хотел. Там в пять раз больше платят. При чем Родина? В легион не взяли. Предложили в Ливии инструктором. Ну и что? Работал, учил арабов на танке ездить. Так они только ездить и могут. По прямой… Где моя вина? За что к стенке?
        Ляхова тщательно подведенная к грани истерики позиция Швиблова не растрогала. Шульгина - тем более.
        - А какого ж… ты в Москве на своем «Леоперде» оказался, инструктор? Из пушки стрелял, лично меня пытался убить? - в пику Шульгину очень тихо и спокойно спросил Ляхов, - За Ливию к тебе претензий нет…
        - Так тут же такое дело. Вербовщик меня в Триполи нашел. Ты, говорит, в Легион собирался? Могу устроить. Еще и получше. В Иностранном французы по две тысячи евро платят и гражданство только через пять лет, а мы пять штук баксами кладем, и через полгода - любое гражданство, хоть американское. Вы б что, не согласились?
        - Как видишь, пока нет. Мы Родину защищаем почти за бесплатно. Дальше говори.
        - Ну, собралось нас таких побольше сотни. Кто откуда. Из Легиона обратно перебежали, из других стран, из Сербии, из Испании много. Нелегалы, сезонники. В Ираке до войны многие по контракту работали, домой не захотели. Все, конечно, с армейским опытом, от сержантов и выше. Афганцев уже нет, конечно, постарели уже, а так поучаствовали, кто в Чечне, кто где…
        - Не рассусоливай. Где собрали?
        - Сначала там же, в Ливии тренировались. В закрытом лагере. Инструкторы все европейцы, турок немного, толковые, кстати, офицеры, арабам до них, как до Марса… Слух был - у америкосов Курдистан для турок отбивать будем… Тут никто не возражал. С янкесами воевать - не с «чехами» же… Танкистов нас было пятнадцать экипажей, остальные типа «зеленых беретов».
        - Детали пропускай. В Россию как попали?
        - Так и попали. Построили нас как-то перед отбоем, и господин майор Шильдер…
        - Немец? - перебил его Шульгин.
        - Может, немец, может, швед, не представлялся. Но раз по «Леопардам» спец, наверное, немец. Но по-русски - не хуже вас. И говорит: «Задание, господа, немного меняется, скоро отправимся, только не куда-нибудь, а в Москву!» Тут меж парнями хипеж пошел, как в Москву, какую Москву? Что, после Ирака сразу на Россию штатники тянут? И как? Они ж нам вроде союзники теперь, и все такое! Мы так не подписывались… Понятно, как полторы сотни мужиков орать могут. Мы и в самом деле не власовцы какие…
        - И все ж поехали?
        - Так не к себе же! - искренне возмутился прапорщик. - Покричали мы, покричали, а тот майор сел спокойно в сторонке, закурил, дождался, пока успокаиваться стали, потом говорит, не про то шумите. Не в настоящую, мол, Москву, а вроде стрелялки компьютерной. И Россия придуманная, и все остальное. Там как бы белые в прошлый раз победили, а сейчас красные снова революцию затевают, и наша задача - белых поддержать. Смешно, с одной стороны, было слушать, а с другой - что иное ответить? Я хорошо помню, как оно было в девяносто третьем, Белый дом, мятеж и все такое. Тогда тоже рота танков в момент все придавила. Может, и сейчас, думаю… По телику и по радио все тихо, а вдруг правда коммуняки против Путина восстали? Так немцы с турками при чем?
        - Еще короче. Объяснили вам все, на макетах потренировали, вы согласились…
        - Не все. Человек десять наотрез отказались. Хоть в реальную Россию, хоть в компьютерную…
        - Видите, Александр Иванович, - сказал Ляхов, - наемники-наемники, а совесть есть… И что с ними было? - обратился он снова к Швиблову. - Не посадили?
        - Да ну, там же демократия, - из тона прапорщика следовало, что демократию он в целом одобряет, но и иронизирует одновременно. - Расчет в зубы, за реально прослуженное время, и гуляй… Апельсины собирай за доллар в день. И никакая там не совесть, господин генерал, а просто забздели они. Со своими воевать - не с янкесами.
        - Что наглядно и подтвердилось. Верно?
        - Куда вернее… Из десяти экипажей живых только мы двое и остались, да?
        - Как добирались, расскажи.
        - Как в компьютере, точно. Выехали ночью всем батальоном за полигон, километров пять на восток прошли, остановились, нас построили, сказали, что приступаем к выполнению… Снова тронулись, а рассвело - смотрю, мы уже Балашиху проехали, к окраинам Москвы подходим. И Москва совсем не та, как и было обещано…
        - Крыша ни у кого не поехала? - спросил Шульгин.
        - Вроде нет. И не такое видали… На окраине нас загнали в какое-то брошенное депо, могу на карте показать, велели отдыхать, сидеть тихо и ждать приказа…
        - Командовал кто? Батальоном, ротами и вообще?
        - Все русские. Подполковник Иванцов - комбат. Майор Жадобин - начштаба, у меня ротный - капитан Оридорога, взводные… А, неважно, - махнул рукой прапорщик. - Все сгорели…
        - Незнакомые, непонятные люди были? Видел?
        - Крутились какие-то. А как без этого, наши здесь ни ухом ни рылом. Ну вот, два дня отдыхали, в город не ходили, политинформацию два раза командиры читали, - вспомнил прапор последние советские годы, которые успел захватить. И даже вполне, если призывался он в восемьдесят восьмом - девяностом.
        - Потом?
        - Никакого «потом» не было. Утром нас подняли по тревоге, указали на карте маршрут, объявили, что в этом месте «наши» ведут бой, приказали выдвинуться и поддержать. Мы и поехали… И приехали, - скривился прапорщик.
        - Видишь, как вас, дураков, кинули, - сочувственно сказал Ляхов. - Белые как раз - мы. А вы за красных сыграли. За них, получается, и «спеклись»…
        Жаргонное слово в приложении к сгоревшим танкистам приобрело чересчур натуралистический оттенок.
        - И что теперь с нами будет? - осторожно поинтересовался Швиблов. Второй танкист за время допроса не проронил ни слова, да к нему и не обращались.
        - А что с тобой делать? Посидишь до конца заварушки под замком. Поймаем кого из твоих «работодателей», попросим обратно тебя вернуть. Зарплату и страховку там с них выбивать будешь. По законам демократии. Не поймаем - здесь крутись, как сумеешь. Свой доллар в день всегда заработаешь. Уведите их, - приказал Шульгин.
        - И что мы имеем с гуся? - сам себя спросил Шульгин, расстегивая китель. И сам же ответил: - Вышкварки и мясо. То есть картина более-менее проясняется. Лихарев тут замешан, без всяких сомнений.
        - Почему именно Лихарев, ему это все зачем? - Из соседней комнаты вышел Левашов, который все это время возился с приборами, отслеживая текущую обстановку по ту сторону стен квартиры.
        - Кто еще, можешь предположить? Переходы явно через «боковое», и у хохлов, и у танкистов. А генераторы есть только у Чекменева с Маштаковым и у него наверняка. На Западе до них еще не додумались.
        Ладно, пусть не сам Валентин эту хреновину учинил, пусть Ибрагиму продал…
        - Не сходится, - возразил Олег. - Не говоря о том, что мы за ним плотно присматривали, такая комбинация Лихареву совершенно не нужна. Сам подумай. Любые собственные планы он в состоянии реализовать микрохирургически. И князя убить, и власть поменять, но ему и это не нужно. У него и так все есть.
        Ты как знаешь, конечно, вы у нас политики, а я - технарь, и я по-прежнему уверен, что все идет и помимо нас, и помимо Валентина. Что стоит пресловутой Ловушке, или кто там еще исполняет похожую функцию, найти подходящих специалистов, у нас и здесь, наладить собственные переходы? Все остальное ты сам видишь. Кто учинил взрыв в Кремле, кому потребовалось похищать Бубнова? Маштакова, кстати, кто тебе посоветовал выхватить за минуту до взрыва?
        Шульгин слушал Левашова с подчеркнутым вниманием, будто тот открывал ему неведомые ранее истины.
        - Не поверишь - никто. Само совпало. В развитие сюжета с Ляховым и Чекменевым. Женщин из Москвы отправили, Вадим-Секонд пошел операцию по изъятию выявленных заговорщиков с Чекменевым и Тархановым прорабатывать, а я подумал, что пора и профессором заняться, кое-какие вопросы с его помощью уточнить. То есть все развивалось по намеченному плану.
        Мне пришло в голову, что войсковую операцию можно сделать отвлекающей, а настоящий удар нанести по «центру зомбирования» тоже через «боковое», захватить все оборудование, потом и персонал «тепленькими». И верископами там, не верископами, выколотить координаты Главной базы. У нас она располагается, у них или в третьем пространстве, я пока не знаю.
        За сутки, при особом везении, свернуть эту проблему. И дальше работать не торопясь, с чувством и вкусом.
        К Маштакову я открыл проход еще пребывая в самом благодушном настроении. Увидев меня, он удивился, но не слишком. Я ему улыбнулся, собрался представиться, протянул руку. И почувствовал, что нас накрывает… Чем именно, не скажу, но похоже, как еще тогда нас с Андреем в Замке. Ни про взрыв я не подумал, ни про что другое. Не останавливая движения, схватил профессора за грудки и рванул к себе. В падении отключил «дверь». «Окно» осталось. И великолепно видно было, как полыхнуло. Никто из ныне живущих так близко взрыва вакуумной бомбы не видел, ручаюсь. А дальше все завертелось по трем осям сразу…
        - Маштаков сейчас где?
        - Где ему быть? Здесь же, но в двадцать пятом. Мало ли что? Если «они» научились не только на хвост нам садиться, а и опережать в темпе, так я не знаю. Правда, кое-какие шансы мы уже отыграли. Теперь бы опять клювом не прощелкать…
        - Я пойду, поговорю с ним, - предложил Олег.
        - Пойди, поговори. Только лучше бы сначала с техникой «зомбистов» познакомился, и с персоналом мы вместе кое-что обсудили. А Ляховых - опять местами поменять. Фест к Тарханову уже притерся, пусть военными делами займутся, Танки горелые обследовать, в Москве осадное положение ввести, к князю в Берендеевку сбегать.
        А Секонд пускай на КМВ гонит. Девушек своих поддержит, и вместе с Ларисой с Лихаревым по душам поговорят. Если он совсем ни при чем, ему самое время на нашей стороне в бой вступать. Боюсь только, как бы и туда не опоздать… Так что давай, Вадим, действуй. Возражения есть? Возражений нет, - с детства всем знакомая сентенция прозвучала ободряюще.
        - Есть возражение, - неожиданно не согласился с ним Фест. - На КМВ Вадим успеет. День, два - не срок. А сейчас бы лучше ему с Бубновым поработать. На его уровне мне не потянуть, слишком у них много общих научных тем и воспоминаний. Пусть забирают отсюда и людей и технику и вывозят на свою базу. Вот господин Левашов там и поучаствует. Назвать его каким-нибудь экспертом из гражданского КБ или просто личным другом, согласившимся помочь. В нынешней суматохе никто и внимания не обратит. А то ведь здесь уже, прошу прощения, не приличное место, а вроде пересыльной тюрьмы…
        В этом Ляхов был прав. Пусть и насчитывала объединенная квартира пятнадцать комнат, три большие кухни, да еще прихожие, коридоры, чуланчики всякие, а набилось туда два с лишним десятка корниловцев со всем снаряжением, в начищенных натуральным гуталином ботинках, курящих, если и не все сразу, то постоянно. Да около тридцати сотрудников «зомби-центра», и еще загромоздившие добрую часть свободного пространства электронные щиты и ящики. Пленных сторожить надо, в туалеты выводить, а скоро и кормить придется. Очень похоже на названное Вадимом учреждение.
        Шульгин и сам собирался перекинуть большую часть посторонних в Крым, в какое-нибудь подходящее место. В Константиновский равелин, например, на старый броненосец «Три святителя». А можно и на «Валгаллу» - тоже удобное место для допросов и изучения трофейной техники.
        Но Фест рассудил еще лучше. В самом деле, пусть Ляхов с Бубновым в присутствии Левашова выудят у пленников все, что сумеют, научатся пользоваться аппаратурой, а уже потом и решим, нужно нам самим это или заслуживает полного уничтожения?
        Он сам и позвонил напарнику, изложил суть вопроса и предложил вариант решения.
        - Хорошая мысль, - согласился Секонд. - Все один к одному. А как замотивируем?
        - И мотивировать нечего. Ты же сам Тарханову наводки на участников заговора давал, Бубнова выручал, И сейчас так же. Потребуй подготовить на базе помещение для приема «гостей», три грузовика или пару автобусов, десяток бойцов и подскакивай на Столешников. Там товар и примешь… За два часа управишься? Значит, ждем.
        - С Маштаковым что думаешь делать? - спросил Левашов Шульгина. - Неплохо бы и его с нами…
        - Своевременно или несколько позже. Мы с Андреем хотели с ним предварительно пообщаться. Потом - по обстановке.
        ГЛАВА 15
        
        Штабс-капитана Уварова начальственная телеграмма разряда «Секретно. Особо срочно!» застигла еще в постели. А что же вы хотите? Первые дни мирного, точнее сказать - послепобедного времени. Чем еще заниматься славному воинству, как не праздновать? Не «одоление супостата» даже, а то, что сами живы остались и близкие друзья тоже в большинстве своем. Есть и такие, понятное дело, которым не совсем повезло, некоторым «совсем не», но общий счет в нашу пользу.
        Свой боевой путь Валерий завершил не на германской границе, как рассчитывал, а в захолустном городе Влоцлавеке, центре Куявского края, куда в последние дни оттянулись еще сохранявшие боеспособность силы повстанцев группы «Северо-Восток».
        «Печенеги» помогли армейцам навести порядок, профильтровали «подозрительные элементы» и уже потом, получив жалованье, боевые, командировочные, премиальные деньги, позволили себе отдохнуть. Все равно скоро отзовут обратно и начнется прежняя служба. Нынешней воли уже не будет. Но дня на три капитан рассчитывал.
        Не вышло.
        Телеграмма гласила: «Немедленно по получении поднять вверенное вам подразделение по тревоге, на аэродроме такой-то авиадивизии погрузиться со всем снаряжением в транспортные самолеты. По прибытии в аэропорт Быково доложить. Быть готовыми к маршу и бою. Тарханов».
        Уваров выругался, не зло, а скорее удивленно. Любой приказ он мог себе вообразить, только не этот. Даже распоряжение немедленно отбыть обратно в Туркестан было бы понятнее. А тут марш и бой в окрестностях Москвы! С кем? И разве мало там собственных войск? Правда, как ему было известно, самые боеспособные дивизии Гвардии сейчас в Польше и на Северном Кавказе, но есть ведь и другие: егеря, штурмгвардия, казаки… Неужели и там случилось нечто вроде Варшавы? Мятеж гарнизона, массовые народные волнения. В каком еще случае специализированные, отнюдь не строевые отряды «печенегов» решено использовать как десант, «с неба в бой»?
        А ведь ни пресса, ни разведка ни о чем подобном не сообщали. Вчера вечером он выпивал в ресторане «Над Вислой» с армейскими штабистами, никто и словом не обмолвился.
        Но рассуждать и размышлять будем потом. Тревога так тревога.
        Подчиненных непосредственно ему сто двадцать человек он собрал за полчаса. Благо, было почти что утро, и ребята не успели расползтись по городу и окрестностям. Офицеры ж все, не рядовые, их в казарме не удержишь без специального приказа.
        Собрались быстро, и транспорт нашли, и в полку, куда перешел со своими солдатами полковник Андреев, командир приданного отряду Ляхова - Уварова батальона, боеприпасов им отсыпали щедрой мерой - «сколько унесешь».
        Построив личный состав перед тентованными грузовиками, Уваров изложил задачу своими словами, без комментариев, добавил только, что настоящий боевой приказ получим на месте, тогда и будем думать. Пока же, на случай самого неблагоприятного поворота, каждому необходимо к моменту высадки надеть бронежилеты и каски, снаряжение с носимым запасом патронов и гранат, оружие зарядить. Черт его знает, может, придется вступать в бой еще до полной остановки самолетов? В его практике бывали и такие случаи.
        Он подумал, что сейчас в самый бы раз пригодились ранцевые генераторы, чтобы повторить в Москве «радомский маневр», но они были изъяты специально присланными людьми еще позавчера. Вместе с инженерами и техниками. Для использования в других местах или просто «во избежание».
        На трех скоростных десантных транспортах до цели долетели быстро. По счастью, ни обстрела зенитными ракетами, ни минометного огня по посадочной полосе не случилось, и приземлились нормально, и зарулили к месту стоянки, определенному пилотам в глухом, «техническом» углу, подальше от здания аэровокзала.
        Здесь их встречал лично полковник Стрельников, вновь вернувшийся к исполнению обязанностей заместителя Тарханова и начальника отдела «Глаголъ», руководившего всей структурой отрядов «Печенег» и оперативной работой Управления.
        Штабс-капитан до сих пор испытывал перед полковником смутное чувство вины, полагая, что именно из-за его инициативы Виктор Викторович слетел с генеральской должности.
        Доложил как положено о прибытии.
        Весь рейс курить в самолете не позволялось, и, отойдя со Стрельниковым в сторонку, он, жадно затягиваясь, по старой памяти, «без чинов», спросил, что вся эта ерунда должна означать? Выразился он, понятное дело, гораздо крепче, но при неформальном общении даже и со штаб-офицерами такие вольности допускались.
        - Я бы тебе объяснил, если бы хоть что-то понимал сам. Умные люди говорят попросту: «Доигрались». Со всеми этими боковыми временами, живыми покойниками и прочей мутотенью. Правильно Кедров в монастырь сбежал. Сидит сейчас в скиту на Соловках и в ус не дует. Его там хрен достанешь, а мы здесь расхлебывай…
        Короче, в течение сегодняшнего дня по разным направлениям и в самых неожиданных местах возникают отряды и диверсионные группы неустановленного противника, включая и танки численностью от взвода до роты, тоже неизвестных образцов. Не только в самой Москве, но и близких окрестностях. Действуют без понятного (нам!) плана. Складывается впечатление, что задача у них - создать как можно больше беспорядка, посеять панику, раздергать наши силы, которых, увы, немного.
        Неприятель, что тоже весьма хреново, использует камуфляжную форму, похожую на нашу всесезонную, кое-кто - в полевой общеармейской. Есть основания предполагать, это на самом деле военнослужащие регулярной армии, перешедшие на сторону врага. В штатском тоже попадаются.
        В общем, считай, ты снова в Польше. И в Пятигорске одновременно, где наш командир Тарханов геройствовал. Твой бывший начальник полковник Ляхов с отделением Колосова, ты его хорошо знаешь, и полуротой штурмгвардии сожгли на улицах десять танков. Сейчас специалисты разбираются, что и как…
        - Молодец полковник! - искренне восхитился
        Уваров. - Настоящий вояка. Ему б дивизию под команду. Сам-то цел?
        - Такому ничего не сделается. Вы с ним два сапога пара. Как моя бабка выражалась: «Хоть об дорогу бей!» Но лирику оставим на потом. В настоящий момент в городе и ближнем Подмосковье выявлено до двадцати очагов неприятельского вклинения. Просматривается определенная система - атаке подвергаются центры связи и управления, что естественно, но одновременно - объекты, на наш взгляд, не представляющие военно-политической ценности. Что затрудняет планирование превентивных операций. Особенно же хреново то, что отмечаются случаи демонстративного бездействия со стороны кое-каких воинских частей и полиции и даже факты прямого пособничества врагу. За последние часы мы взяли несколько пленных, даст бог, допросим, кое-что прояснится…
        - Потери в городе большие? - спросил Уваров. Все происходящее действительно очень ему напоминало варшавские события. Пусть пока и не так масштабно. А как дальше пойдет?
        - Не слишком большие. Но и не маленькие. Как там среди мирного населения, никто еще не считал. Единственное, что сейчас можно сделать - непрерывно по всем каналам передается обращение коменданта Москвы с просьбой не выходить на улицы, рекомендации, как вести себя в очагах боев, и призывы сообщать по телефонам и иными способами сведения об обстановке за окнами.
        Да нет, справимся, конечно, Москва все же не Варшава… День, два, полевые части подтянутся, порядок наведем… Если успеем, - Стрельников помрачнел. - Опыт подсказывает, такие заварухи без видимой цели часто устраивают, чтобы отвлечь внимание от более серьезных дел. Вообрази - Нижегородская, Костромская, Брянская территориальные дивизии переходят на сторону врага (или давно уже перешли) и в подходящий момент атакуют с трех направлений! Ох и муторно нам придется, пока Гвардия обратный марш-маневр производить будет.
        Уваров согласился, большого веселья не ожидается,
        - Ну а моя задача? - спросил он, прикидывая, как и что сможет сделать в нынешних условиях имеющимися в распоряжении силами.
        - Тебе - немедленно грузиться в машины и полным ходом в Берендеевку. Там сейчас Олег Константинович и Чекменев. Поступишь в их распоряжение. С ними рота дворцовых гренадер и лейб-казачья сотня. Может, еще кто-то подтянулся. Если враг атакует - стоять насмерть. Да зачем я тебе это говорю, сам все знаешь…
        - Если танки и туда пойдут, господин полковник, у меня ведь только легкое стрелковое… У вас ничего противотанкового нет?
        - Было б, я б тебе дал. Нету. Разве что… Вот тут, почти по пути, - он ткнул карандашом, где именно, - база хранения техники МВО. Может, что найдешь…
        - Там же охрана, господин полковник, им письменный приказ с самого верха нужен…
        - А я что? Могу написать, подписаться, так я для них тоже никто. Так что давай уж сам, как сумеешь. Только без стрельбы, не хватало еще со своими передраться…
        - Так вы прямо сейчас позвоните Чекменеву, пусть князь лично прикажет командиру базы мне склады открыть…
        - Неглупо придумал, может, и выйдет. Что могу, сделаю. И хватит рассусоливать, время не ждет. Выживем, тогда и потреплемся. Действуй. Повнимательнее езжай, на засаду не напорись.
        - Будем стараться, Виктор Викторович…
        На предельной скорости, какую позволяли узкие лесные дороги, колонна из четырех трехосных грузовиков за два часа домчалась до надежно укрытой в чаще вековых лесов базы. На территории округа их было довольно много таких - давным-давно свернутых, «закуклившихся» полков и бригад. Во время очередной военной реформы, еще восьмидесятых годов прошлого века, предыдущим Местоблюстителем решено было резко сократить на подведомственной территории количество воинских частей полного штата, с целью экономии средств и повышения качества призывного контингента. На случай же какой-нибудь войны или прочих непредвиденных обстоятельств гарнизонные городки, парки и склады поддерживались в достойном виде.
        Две-три роты «территориалов», укомплектованные в основном сверхсрочнослужащими специалистами и офицерами ограниченной годности или теми, у кого служба «не пошла», дожидающимися пенсии в обер-офицерских чинах, охраняли, чистили, смазывали вверенное им имущество. Следили за сроками годности боеприпасов, портянок и консервов. Регулярно проводили регламентные работы, проветривали, подбеливали и подкрашивали казармы, ворота, заборы, грузовики, танки, пушки и гаубицы. Готовились, если грянет вдруг мобилизация, принять, вооружить и обмундировать тысячи и десятки тысяч приписников. Отправить на фронт маршевые роты и батальоны и вновь продолжить размеренное, не такое уж скучное, как может показаться чересчур импульсивным натурам, существование.
        С не слишком ухоженной бетонки машины свернули вправо у неприметной стрелки-указателя «БХВТ МВО № 34» и грозного предупреждения: «Стой! Запретная зона. Охрана стреляет после первого предупреждения!» Остановились перед надежными, из десятимиллиметровой стали склепанными воротами, любовно окрашенными желтовато-зеленой «танковой» краской. В обе стороны за пределы видимости уходил между стволами сосен глухой бетонный забор, обмотанный поверху колючей спиралью.
        На рев моторов из узкой калитки показался весьма немолодой вахмистр с грубым лицом. Неторопливо, будто через силу, отдал честь штабс-капитану и молча на него воззрился, ничего не докладывая и ни о чем не спрашивая. Явился, мол, куда не звали, сам и говори, что и зачем.
        - Начкара или командира пригласите. Штабс-капитан Уваров по приказу Великого князя…
        Тут же явился и начкар, поручик, дослуживающий как бы не четвертый срок в своем чине.
        «И со мной такое же могло быть», - мельком подумал Валерий.
        - Из Берендеевки вам звонили?
        - Документы предъявите, - не проявляя ни радости, ни радушия, казенным тоном произнес офицер.
        Пожав плечами, Уваров протянул удостоверение.
        «Интересно, губами шевелить не будет, читая?» - мысленно съязвил он. И тут же устыдился. Мало ли, какие у человека обстоятельства, а сам он, может быть, достойнейший солдат и душа своей компании. И у него неизвестно откуда явившийся лощеный граф, далеко оторвавшийся в карьерной гонке, вполне может вызвать подсознательную неприязнь. Да и звонок от САМОГО, если он был (да был, конечно), отнюдь не настраивает на фамильярность или просто товарищескую общительность.
        - Слушаю вас, господин капитан, - протянул начкар книжку. - Поручик Терпигорев, к вашим услугам. Командир велел отвести к нему, если все в порядке.
        «Наградили же человека фамилией, оттого и мается. А скорее наоборот, с самого начала они все такие, Терпигоревы, пятьсот или тысячу лет, зря же в нашем народе клички не вешают… Лучше б в церковнослужители подался, там таким самое место, а не в офицеры. А с другой стороны, может, ему и в поручики выбиться - счастье? Дотянуть до казенной пенсии с мундиром. Если остальная родня крестьяне или приказчики в скобяной лавке».
        С командиром базы, в пику своим подчиненным вполне молодым и жизнерадостным подполковником, все дела порешали в момент.
        Правда, ничего лучшего, чем древние, очень неудобные в обращении гранатометы «Дротик», подполковник предложить не смог.
        - Чем богаты. Зато, как в том анекдоте, у нас их… А еще один плюс - гранаты к ним и противотанковые, и осколочно-фугасные, и даже картечь. Главное, не бояться и чтоб сзади на двадцать метров ни одного твердого предмета. Из помещений стрелять не советую. Еще «Васильки» есть, но те чисто противопехотные.
        - Знаю, приходилось. Пойдут и «Васильки». А вы мой совет примите - поднимайте весь личный состав и садитесь в плотную оборону со всей тяжелой техникой. Минометы по всем азимутам нацельте. При вашем рельефе местности - самое то. Кроме меня, думаю, к вам в ближайшее время никто свой не подъедет.
        - А поточнее вы не могли бы?
        - Рад бы. Но, полковник…
        Уваров с полным удовольствием посидел бы здесь, в очень надежном месте, где час, день, сутки можно не слишком заботиться о грядущем. Это ведь только гражданские люди мыслят граничными категориями - или ты герой, или ты трус. Идешь умирать за нас, так молодец, за то мы тебя и держим, пока сами ходим в оперетту и рестораны, а если вдруг раздумал, тогда ты негодяй.
        - Ничего я вам не скажу. Сегодня вылетел из Польши. Сейчас - здесь. Информация - почти нулевая. Единственное, как брату скажу - считайте, что в окрестностях Москвы высадился десант не знаю кого силами до армейского корпуса. Часть штурмует столицу, часть бегает по окрестностям. Хватит силы и упорства - выживете. Я так в варшавском арсенале отбивался. Не слышали?
        - Слышал. А правду не скажете?
        - Нет, полковник, и не просите. Разве только за отдельную плату…
        - Контрпереворот, наверное, - философски заметил подполковник. - Ну, поглядим. Нам и там и там ловить нечего. «Сиди, Володя, на горе, оттуда виднее, как других раздевают»114. Сто грамм выпить хотите?
        - Но не больше…
        Гранатометов и другого смертоносного имущества, подходящего для маленькой отдельной войны, погрузили, сколько поместилось в машины, на все готовые и ко всему привыкшие офицеры Уварова. Для личной войны, если хотите.
        Следующие километры до Берендеевки проскочили за два с половиной часа. Быстрее никак не получилось, несмотря на то, что Уваров отодвинул от руля водителя и сам взял в руки толстое эбонитовое кольцо. И мотор ревел, и виражи Валерий закладывал почти невозможные, не для увеличения путевой скорости даже, а чтобы себя привести в должное состояние. Плоховато у него было на душе, несмотря на демонстративную бодрость и лихость в общении с посторонними.
        И все время он ждал засады, как предупреждал Стрельников, вообще чего-нибудь нехорошего. Автомат на коленях - успокаивает, а поможет только для самоуважения. Пока не убьют. На второй и замыкающей машинах поручик Рощин и подпоручик Константинов выставили пулеметы на крыши кабин, по бортам и назад. Поддержат огнем в случае чего, но если снайперская пуля в лоб или фугас под колесом - лично ему будет уже без разницы.
        Из кабины Валерий вышел со странным чувством успокоенности. Доехал, вот и все. Теперь командуйте, начальники. А где-то совсем в глубине души мысль ведь крутилась - лично князю сейчас послужим, посмотрит на меня, приметит, отметит. Вождям, когда им плохо, нравится награждать спасителей.
        К нему подбежал капитан дворцовых гренадер.
        - Как доложить прикажете?
        Уваров, вообще строевые офицеры, этих ребят не слишком уважали. Мы воюем в песках и горах, а вы сапоги пять раз в день чистите, чтобы по коврам и паркетам ходить. Но сейчас и этот капитан показался ему своим и близким. Раз автомат на ремне и готовность умереть согласно присяге написана на лице.
        - Так и доложите, штабс-капитан Уваров с ротой «печенегов».
        Поднявшись на крыльцо, увидев свое отражение в зеркальных стеклах, сам себе понравился. Нормальный офицер, фронтовик-окопник.
        А тут навстречу вышел и сам Олег Константинович.
        Именно такой, как надо, Подтянутый, в полевой форме с защитными погонами, спокойный, невзирая на обстановку, выражающий лицом приязнь.
        - У вас, капитан, есть новая информация?
        - Никак нет, Ваше Величество, - Уваров вытянулся, как умел, отдавая честь, поднял локоть на уровень погона. - Прибыл по приказу полковника Стрельникова, готов исполнить…
        - Достаточно. Мы все готовы. Только получается не у всех, Выгружайтесь. У вас сколько людей?
        - Сто двадцать.
        - Все офицеры? Составите главный резерв, Основные силы разместите позади заднего фаса ограды, там как раз стрелка двух очень глубоких оврагов. Создайте опорные пункты, выдвиньте подвижные дозоры по тропам на два-три километра вправо-влево. Связь по взводным радиостанциям, в экстренном случае - ракетами. Позывные вам сообщат. После чего оставьте подразделение на заместителя и прошу в восемнадцать ноль-ноль на ужин и военный совет.
        Чекменев не уставал удивляться выдержке Олега Константиновича. Другой уже рванулся бы в Москву лично наводить порядок, разбираться в потрясающем безобразии, охватившем столицу, наказывать виноватых и воодушевлять сторонников, произносить пламенные речи, чтобы переломить настроение колеблющихся. А таких, как известно, при любой смуте - большинство.
        Князь же предпочел иной, тоже проверенный путь - выжидать. С приходом Уварова в его распоряжении было около четырехсот воинов, готовых выполнить любой приказ, правда, большинство без реального боевого опыта. Зато в плюсах - вполне удобная для обороны позиция.
        Местность вокруг, за исключением двух дорог, танконедоступная, условия для высадки воздушного десанта крайне неблагоприятные, значит, держаться можно очень долго даже и наличными силами, а если постепенно подтягивать сюда надежные роты и батальоны, то и создать плацдарм для контрнаступления южнее, севернее и даже к центру столицы, если потребуется.
        Генерал Чекменев, хорошо зная Олега Константиновича, моментами находясь с ним в приятельских отношениях, весьма остерегался взрыва его державного гнева, когда вышел из вертолета и торопился с докладом. Не Чингисхан, конечно, хребет ломать не прикажет, но отвесить может по полной, вплоть до срывания погонов и швыряния их в лицо провинившемуся. Нечасто, но подобное случалось.
        Однако сейчас все было по-другому. Наверное, Великий князь, еще не укрепившись в новой ипостаси, правильно сообразил, что в критической ситуации обижать верных помощников и царедворцев не следует. Может выйти себе дороже.
        С непроницаемым лицом выслушал генерала, задал несколько уточняющих вопросов, спросил, есть ли конкретные предложения? Тема мистического или какого-либо иного потустороннего смысла происходящего даже не поднималась. Молчаливо предполагалось, что это можно обсудить и позже, на досуге, когда таковой станет возможным.
        Гораздо больше князя волновал вопрос, как все это объяснить народу и мировой общественности? На вторжение инопланетян и адских сил ведь не сошлешься, сразу сочтут за сумасшедшего, иностранной агрессией тоже объявить затруднительно, а уж признать факт народного восстания в самом центре благополучной Московии, горячо встретившей воцарение любимого монарха, никак невозможно.
        Пришлось посадить опытнейшего из секретарей, чтобы до конца дня придумал и написал безупречное по стилистике и доводам обращение к нации, звучащее убедительно и зовущее к мобилизации всех здоровых сил и отпору. Кому - уточним по ходу дела.
        …Карта Москвы и прилегающих губерний лежала на столе, но толку от нее было мало. Скорее, просто дань традиции. Какой военный совет без карты?
        - Если сказать прямо, Ваше Величество, ничего страшного пока не случилось, - рассуждал Чекменев, остро заточенным карандашом делая пометки исходя из полученной от Тарханова и штаба МВО информации. - Выявленные силы противника насчитывают никак не больше двух-трех тысяч человек, разбросанных по громадной территории. Да, кое-где на его стороне действуют бронесилы до сих пор не установленного происхождения. Но при встрече со стойкими и хорошо управляемыми подразделениями они горят как миленькие. Я считаю, что подавление этого странного, не могу не согласиться с вами, инцидента займет не так уж много времени. И без неприемлемых потерь…
        - Да что же вы говорите, Игорь Викторович? Если бы речь шла о конфликте на персидской или румынской границе, я бы и вопросов никаких не задавал. Да пусть даже и в Польше, как вы помните. Но здесь же Москва! А вы даже не можете мне толком объяснить, с кем мы воюем. Вот вы, капитан, можете? - неожиданно повернулся князь к Уварову, который, как самый младший здесь по чину, скромно пристроился у дальнего края стола.
        - Никак нет, Ваше Величество, - новый титул князя Валерий произнес с некоторым усилием, не привык еще. - Если только по аналогии. Побывал в потустороннем мире, теперь готов поверить во что угодно. Если мы ходили туда, кто им помешает прийти сюда? Предположение высказываю, ничего более. Но пока оружие в руках имеем, не уступим. Я бы сказал, если моего мнения спрашиваете, надо бы сюда полковника Ляхова пригласить. Из всех мне известных командиров только он в этих делах по-настоящему разбирается.
        Чекменев кивнул. Он уже успел доложить князю в самом общем виде точку зрения пресловутого полковника на происходящее, однако тот отнесся к сказанному как-то прохладно. И спорить не стал, и не похоже, чтобы всерьез поверил.
        - Так пригласите, - это Олег Константинович сказал уже генералу. - А чем там ваш штаб «Пересветов» занимается? Тоже их всех сюда. Раз такие дела пошли, будем создавать в Берендеевке подобие Александровской слободы Ивана Грозного. Подкопим силы, поймем, что творится, а уж потом… Я вам всем вот что еще хочу сказать, - князь закончил разминать папиросу, кроша табак по столу, так и не закурил ее, бросил в пепельницу, взял из коробки другую. - Это сейчас по Москве бегает якобы тысяча человек. А если десять? Или сто? Тысяч, разумеется. Кто-нибудь может гарантировать, что такое не случится? Вы, Игорь Викторович, можете?
        - Нет, Ваше Величество. Раз природа явления мне неизвестна, так какие ж гарантии?
        - Вот и занимайтесь «природой», а мы, по старинке, займемся пресечением очевидных последствий. Наберите номер генерала Хлебникова и дайте мне трубку.
        Начальник Генштаба был на месте, пока еще в Петрограде, на вопрос князя, знает ли он о происходящем, ответил уклончиво. Кое-что ему, разумеется, сообщили, но целостной картины пока не видит. Да, бунт или мятеж безответственных элементов. Такое случается на переломах истории. Уже подготовил и высылает в Москву оперативную группу для уяснения и взаимодействия, а если будет приказано, готов и сам прибыть, личным самолетом.
        - Без вас мы пока обойдемся, - не слишком вежливо ответил князь на чересчур обтекаемые слова генерал-лейтенанта, - опергруппа пусть летит в штаб МВО. Лично вам приказываю - проследите, чтобы не позднее сегодняшней ночи отправить бригаду морской пехоты Балтфлота, Ораниенбаумскую, экстренными эшелонами вне всяких графиков на станцию Александров (ближайшая к Берендеевке с востока и, скорее всего, находящаяся вне внимания неприятеля). И немедленно разыщите мне генерала Крайцхагеля. Пусть перезвонит.
        Опустил трубку на рычаг. Вздохнул с облегчением.
        Постепенно все налаживается. Да и как иначе? Предки, упокой Господи их души, не из таких смут и беспорядков с честью выходили. Что, Ивану Васильевичу Грозному легче было? (Иван IV, последний Рюрикович, к числу его предков по крови, само собой, не относился, но по преемственности власти - вполне.) А Петру Алексеевичу в Прусском походе? О прочих не говорим. Единственный, кто в спокойствии жизнь прожил, Александр III Миротворец. Да и то! Отца убили, сам в крушении на станции Борки едва выжил и умер от последствий в сорок девять лет.
        Нет, Бога гневить не будем, сейчас еще не дела, еще - делишки.
        Морпехи подтянутся, это две тысячи настоящих вояк. Крайцхагеля с танками с запада на Москву нацелим, Ливен с передовыми отрядами через сутки доберется. Выкрутимся.
        «Но уж повешаем! На Красной площади, с барабанным боем…»
        Цитата из любимого романа вспомнилась очень к месту115.
        Исторические духоподъемные ассоциации.
        - Что ж, господа, - сказал Олег Константинович, - что от нас зависело на текущий момент, мы сделали. Война войной, а ужин по расписанию. Прошу.
        Поняв смысл произнесенного, из-под стола, насторожив уши и внимательно осмотрев присутствующих, вышел Его Императорского Величества личный пес Красе. Не нашел ничего подозрительного или нарушающего регламент, обозначил намек на улыбку, показав приличные и саблезубому тигру клыки.
        По леснице поднялись в малый столовый зал. Приглашенных было всего восемь человек. Сам князь, Чекменев, войсковой старшина Павел Миллер, командир гренадеров капитан Матвей Квашнин-Самарин, командир казачьей сотни есаул Петр Недожогин, Уваров и еще двое адъютантов, штаб-ротмисты, фамилий которых Валерий не успел запомнить.
        Субалтерн-офицерам, сверхсрочным фельдфебелям, вахмистрам и унтерам ужин подали в гостевом доме. «Печенегам» же, хоть и были они сплошь офицеры, пришлось довольствоваться горячей пищей на позициях. Но и тут князь проявил внимание - все блюда с его кухни, напитки не из фляги, а в бутылках на выбор, и раздавал их младший егермейстер, придворный чин, штабс-капитану равный.
        Уваров вновь хотел занять место подальше от Самодержца, на обер-офицерском краю, но Олег Константинович поманил его рукой. Указал на кресло по левую руку через угол.
        - Я о тебе слышал, капитан. Граф Уваров… - с фамильной романовской памятью назвал несколько его более-менее знаменитых предков. - В Польше проявил себя более чем успешно. И сюда прибыл вовремя. Графский титул по нынешним временам почти ничего не значит. Так, вроде сувенира. Но мы это исправим. Все должно быть по справедливости. Кстати, ты награжден?
        Валерий указал на свой мальтийский крест «За пять штыковых атак».
        - Достойно. Но это все?
        - Штабс-капитан представлен к Владимиру четвертой с мечами за оборону Арсенала и к Георгию за взятие Бельведера, - почтительно доложил Чекменев.
        - И чего ждем? Некролога, чтоб без лишних хлопот? Выражаю неудовольствие, - Олег Константинович подозвал адъютанта. - Слышал?
        - Так точно.
        - Неси!
        Не прошло и пяти минут, как Император (все-таки Уваров признал, что да) возложил на него орденские знаки, за отсутствием под руками меча или шашки просто хлопнул рукой по погону.
        - Поздравляю, граф!
        Офицеры, как было заведено еще при Петре, грянули «Виват!».
        - Звездочки можешь снять116, - благодушно распорядился Олег Константинович. - Шампанского, господа!
        «Вот и поперло, - думал Валерий, проталкивая в горло слишком замороженный напиток, - два месяца, два чина, два ордена. Непременно нужно Терешину ящик шампанского и букет алых роз через посылконтору отписать. Без обратного адреса. То-то в бригаде поразвлекутся, загадку решая…»
        Подумал так и вспомнил тот переломный по всем статьям день…
        …В одно прекрасное утро, после развода, господа офицеры покуривали на веранде бригадного штаба, не спеша расходиться по подразделениям и заведованиям.
        Валерия отозвал в сторонку старший врач капитан Терешин, усами, бурым от загара лицом, белым кителем и сдвинутым на затылок кепи очень похожий на туркестанских офицеров с картин Верещагина. По должности - один из шести начальников служб, по факту - первый среди равных, поскольку не подчинялся даже заместителям комбрига, по характеру - заядлый преферансист и грамотный выпивоха, настолько законспирированный, что в полку считался трезвенником. И весьма расположенный к Уварову.
        - Слушай, Валера, тут такое дело. Получил я вчера предписание из медуправления округа. Предлагают от нашего полка направить офицера для прохождения специальной медкомиссии. Условия - возраст до двадцати пяти, чин не ниже поручика, ну и соответствующие медицинские показатели. Короче - ты подходишь. Давай я тебя пошлю.
        - А зачем? - не понял Уваров.
        - Затем. Я ж не дурак, сразу ребятам перезвонил, уточнил задачу. Дело в том, что, похоже, Главштаб Гвардии подбирает людей для какого-то нескучного дела. Или на спецучебу, или для загранработы. А тебе так и так срываться отсюда надо…
        - Не выйдет, - безнадежно махнул рукой поручик, пригасил папироску об каблук, перед тем как бросить ее в урну. - «Ямщик» удавится, а меня не отпустит, - «Ямщик» - это была кличка комбрига Гальцева, порожденная его совершенно иррациональной страстью к старинному романсу «Ямщик, не гони лошадей».
        - Так в том же и цимес, что вызов - чисто по нашей линии. Главмедсанупр - медсанупру округа - начмеду корпуса, дальше, циркулярно - начмедам бригад. Диспансеризация личного состава, ничего больше. Я тебя своей властью отправлю, на своей машине. А потом доложу рапортичкой в штаб и с концами…
        «Шанс, - подумал Валерий, - неизвестно какой, а шанс. Надо ловить, не взирая на последствия».
        - Ну а хоть чуть подробнее, Саша? - спросил он на всякий случай.
        - Пошли. Доложись ротному, что ощущаешь мучительную боль в левом подреберье, отдающую в сердце и плечо. А также тошноту и изжогу. Что обратился ко мне, а я велел немедленно - в лазарет. Да ладно, я сам скажу…
        Жара ощутимо крепчала, поэтому заговорщики ограничились парой стаканов местного сухого вина.
        - Ты понимаешь, Валера, - объяснял Терешин, - на самом деле я точно ничего не знаю, но опыт подсказывает. Если команда идет с самого верха и определенные предварительные условия указываются, какие именно - говорить не буду, потому что бумажка в принципе секретная, так это значит, что набирают людей для серьезных дел. Ты вот на это главное внимание обрати, - капитан назидательно поднял палец, - дело организовано, минуя строевые инстанции. Это ж ведь не просто так. Я пятнадцать лет отслужил, много чего повидал. Если по команде людей отбирать, всегда свой Ямщик найдется, чтобы толковых ребят притормозить. А мы что, мы лекари. Нам их игры - сугубо по хрену. Мы людей знаем и изнутри, и снаружи. Объективно и, как правило, беспристрастно. Для того все и сделано.
        Так что, если у тебя сложится, ты меня не забывай. Позвони там или письмишко черкни. Из Африки или из Пентагона. Договорились?
        Так все и вышло, как армейский эскулап предсказал.
        - С этим, значит, мы решили, - сказал Самодержец, которому всегда доставляло удовольствие благодетельствовать подданных, - а воевать как думаешь?
        Новоиспеченный капитан знал как, и предложенный князем план использования отряда ему не нравился.
        - Если позволите, Ваше Величество… На занятую моими бойцами и уже подготовленную по всем правилам позицию я бы переместил гренадеров. Простите, - повернулся он к Квашнину-Самарину, - в окопах ваши люди смогут держаться. В маневренном бою - не уверен. Готов оставить им штук пять «Васильков». По уму - двое суток отбиваться можно. Казаков я бы развернул завесой в предполье. Патрулями от оврага до оврага. А моих следует выдвинуть заслоном, параллельно дорогам, километров на пять вперед. Дозоры - еще дальше. Мы же штурмовики-диверсанты, Ваше Величество. Снайперы, контрпартизаны…
        Если противник появится, даже весьма превосходящими силами, полдня мы его помотаем среди елок и берез. Выиграем время.
        - Стратег, ну, стратег, - восхитился князь. - Вы, господа, что на это скажете?
        - Капитан прав, - ответил командир гренадер. - В окопах мои ребята, конечно, устойчивее будут. Сожалею, в поле не воевали. Я - тоже.
        Казачьему сотенному перспектива изобразить «завесу» тоже показалась удачной.
        - Непосредственную оборону поместья организовать силами внутренней охраны. От себя готов выделить полувзвод подпоручика Константинова. Пехотной роты стоит. (Митьке тоже пора звездочек добавить, затосковал парень, хоть и подписал ему Стрельников представление на «Анну» и «Станислава» сразу.)
        - И таких людей держим на окраинах, - с наигранным возмущением обратился Олег Константинович к Чекменеву, - в глуши, ротными, а здесь черт знает кто паркеты шпорами царапает!
        - Нет, ну выдвигаем же, - возразил генерал, - в «печенегах» последнего призыва почти все такие…
        - Посмотрим, посмотрим. Живыми выберемся, тогда и начнем считаться. Ужинайте, господа, полчаса у нас есть. Потом прошу по местам. Я утверждаю ваш план, граф. Детали согласуйте с Игорем Викторовичем.
        ГЛАВА 16
        
        Захват «центра зомбирования», как его стали называть для простоты, или «Института глубокого нейро-программирования», что было гораздо точнее, помог несколько прояснить обстановку.
        Как и предположил Ляхов-Фест, из трех десятков захваченных инженеров, техников и прочих специалистов шесть человек принадлежали к их миру, остальные - местные, почти все в разной степени подвергшиеся обработке. Не слишком глубокой, касающейся прежде всего мотивации их работы и обязательства хранить тайну до последней крайности. Но для допроса хватило и настоящих организаторов.
        Всех пленников и часть оборудования, соблюдая возможные в этих условиях предосторожности, под усиленной войсковой охраной перевезли на учебно-тренировочную базу отдела «Глаголъ», которая была одновременно и основным местом дислокации отрядов «Печенег», и фортом по своим оборонительным возможностям.
        Еще в самом начале существования этих структур отцы-основатели чисто эмпирически предположили возможность чего-либо подобного тому, что случилось только сейчас. Не вторжения посланцев иных миров, конечно, но бунтов, выступлений экстремистских элементов, военного путча, попыток центральной власти ликвидировать институт местоблюстительства вместе с московской автономией.
        Олег Константинович и его предшественники хорошо помнили историю, которая едва не привела к гибели романовской династии и лишила ее реальной власти. Все началось как раз с того, что ни в Москве, ни в Петрограде не оказалось верных престолу и боеспособных войск, которые подавили бы разрозненные поначалу беспорядки в запасных полках, которым очень не хотелось отправляться из уютных казарм в грязные окопы. Бесчинства поддержали одуревшие и остервеневшие от четырехлетнего безделья матросы Гельсингфорса и Кронштадта, которых поначалу можно было без особого труда привести в чувство. Если бы не положили бессмысленно в Мазурских болотах кадровую гвардию.
        Потом пришлось два года мучительно выкарабкиваться из кровавой смуты.
        И вот сейчас история словно бы повторялась. Гвардейские дивизии в Польше и на Кавказе, московский гарнизон малочислен и, как стало выясняться, не слишком надежен. Пока известны отдельные случаи неповиновения и перехода на сторону противника, но кто может дать гарантию, что завтра эти явления не станут массовыми? Такие безобразия имеют свойство распространяться, как верховой пожар в тайге.
        На этот случай база «печенегов» могла послужить и опорным пунктом, и центром кристаллизации всех здоровых сил. Кремль, конечно, тоже мощная цитатель, да уж больно неудобно расположен. Блокировать его ничего не стоит, прервать сообщение с внешним миром, отрезать, окружить и уничтожить отважившиеся на вылазку отряды.
        «УТБ» - совсем другое дело. Уединенно расположена, около квадратного километра территории обнесено бетонным забором противоснарядной прочности. Окружающий лес из плотно стоящих мачтовых сосен и дремучих елей непроходим для любой техники да вдобавок пересечен во многих направлениях колючей проволокой на столбах и опутан спиралями Бруно. Все строения внутри ограды построены таким образом, что фланкируются многослойным огнем из четырех соседних, цокольные этажи каждого жилого дома и служебного корпуса устроены, как ДОТы с продуманной системой амбразур.
        Последовательно сменявшие друг друга начальники объекта считали своим долгом продолжать и совершенствовать систему фортификации, благо средств на эти цели всегда имелось в достатке. А курсантам и кадровому составу отрядов постоянно приходилось решать тактические задачи за себя и за вероятного противника. Одни изобретали самые хитроумные способы штурма и осады, другие - фантазировали на темы обороны.
        К моменту, когда пришла очередь Тарханова возглавить отряд «Глаголъ», виднейшими из доморощенных стратегов было признано, что база (при штатной численности гарнизона) в состоянии продержаться минимум неделю против полностью укомплектованной стрелковой дивизии. Без помощи извне, только собственными силами. Если, конечно, неприятель не нанесет ядерный удар, что теми же теоретиками считалось крайне маловероятным.
        Сейчас скоординированного наступления единого и мощного военного организма, каким является стрелковая дивизия со средствами усиления, ждать не приходилось, и вернувшийся к исполнению своих прежних обязанностей полковник Стрельников не испытывал ни малейших сомнений насчет успеха порученного ему дела.
        Всю научно-техническую сторону работы взял на себя Максим Бубнов, в распоряжение которого поступили специалисты любого профиля, имевшиеся в составе как боевых отрядов, так и подразделений обеспечения. А там были все - инженеры разных профилей, химики, оружейники, юристы, эксперты в самых неожиданных областях человеческого знания, могущие пригодиться в непредсказуемых эпизодах оперативно-розыскной и диверсионной деятельности.
        Крайней удачей можно было считать предусмотрительность, проявленную при перемещении Маштакова отсюда в Кремль. Большую часть оборудования и последнюю, самую усовершенствованную и мощную модель генератора увезли вместе с ним, а вот предыдущие, в том числе и те, что использовались при походе через Польшу, - оставили. Теперь Максиму было с чем работать.
        Левашов впервые тесно соприкоснулся со здешними коллегами, и ему было интересно вникать, каким образом функционирует их научная мысль, ну и техническая практика тоже отличалась от привычной, Все же больше семидесяти лет сравнительно независимого развития, пусть и с одного исходного уровня.
        Ляхов представил Максиму Олега Николаевича как недавно приехавшего в Москву сотрудника отца и своего старого приятеля, корабельного инженера, увлекающегося электроникой и всем, что с ней связано.
        - Базовое образование у меня другое, но так вообще соображаю. Больше, конечно, в судовых системах, хоть это и не принципиально. Что у вас тут?
        - Сейчас и будем разбираться. Параллельно. У нас так удачно получилось, что имеем и само «железо», и специалистов по его обслуживанию. Потому особых трудностей не вижу, - потирая руки, словно перед дружеским застольем, говорил Бубнов, прохаживаясь по залу, где уже была расставлена трофейная аппаратура. Подключать ее к сети он пока не стал, во избежание ошибок и возможных хитрых подстраховок.
        - Допрашивать как будем, всех сразу или поодиночке?
        - Думаю, лучше всего так, - предложил Ляхов. - В соседней комнате ставим верископ, приглашаем пациентов по одному, сначала из первой шестерки. Разговариваем по-хорошему. Не поймут - тогда по схеме. Когда закончим, предложим им запустить свою технику, освободить людей от наложенных программ, а там посмотрим. Будет в них необходимость, используем, нет - передадим в разработку контрразведке. Тем тоже есть о чем поспрашивать.
        - Быть посему, - согласился Бубнов. А Левашов в это время уже ковырялся в схемах, используя тестеры и иные инструменты собственного изготовления.
        Ничего слишком необычного он в этих конструкциях не обнаружил. Судя по использованным деталям и общей конфигурации они были созданы на нашей Земле в конце XX века, никаких революционных открытий не содержали. Очень приличная техническая культура, десяток-другой блоков не до конца понятного назначения, но это даже без помощников - на день работы максимум.
        Другое дело - программное обеспечение. Олег не был ни врачом, ни физиологом и понятия не имел, какие зоны мозга за что ответственны, сигналы каких характеристик и мощности следует на них подавать. Да и не его это забота. Ребята сами разберутся. Он же займется вещами, ему близкими. Генератором.
        По приказу Бубнова офицер, имевший соответствующий допуск, провел Левашова в коттедж, откуда исчез в свое время и куда вернулся Ляхов с товарищами. Снял печати с дверей, электрощита, сейфа, где Максим хранил рабочую документацию.
        Да, этот аппарат значительно отличался от первой модели, которую Олег видел, когда они с Шульгиным наведывались на пятигорскую виллу Маштакова. Как телевизор «КВН-49» от цветного «Рубина» или «Темпа».
        Напряженность формируемого им хронополя свободно позволяла раздвигать текущее время до пределов, за которыми маячило нечто совсем уже непонятное. Наверное, те, кто организовал пробой «оттуда сюда», располагали генератором сопоставимой мощности. И, устраивая взрыв в Кремле, рассчитывали обезопасить себя от контратаки.
        Левашов нашел в гостиной бар, с удобством расположился в кресле так, чтобы видеть пульт генератора, входную дверь, оба окна и лестницу на второй этаж. Внезапного вторжения врагов он не боялся, успел убедиться в надежности базы и вышколенности ее гарнизона. Разве только через внепространство. Ну, тут уж ничего не сделаешь. Взведенный «хеклер кох» на тумбочке, под рукой, просто на всякий случай. А пока глоток-другой коньячку, и поразмышляем не торопясь.
        …Логически все выстраивалось довольно непротиворечиво. Агрессоры, назовем их пока так, сумев подчинить своей воле кого-нибудь из кремлевского персонала, даже из близкого окружения князя, могли не знать, что генератор продублирован и что Бубнов вполне способен заменить Маштакова. Нет, это они как раз знали или подозревали, отчего и озаботились его похищением одновременно с уничтожением профессора и его детища.
        О том, что Маштаков уцелел, они скорее всего до сих пор не в курсе, если только их люди не внедрены уже и в пожарные расчеты. И то вряд ли. Чекменев распорядился до выяснения никого из находившихся в тот момент близко к месту происшествия из корпуса не выпускать.
        Гораздо интереснее другое - как вообще взрыв был организован? Вот задачка. Классический феномен «запертой комнаты».
        Если бы они располагали каким-то подобием устройства СПВ, вопроса нет. Приоткрыл канал, вбросил бомбу, и привет. Но у них такого устройства нет. Было бы - применили бы не только здесь, но в десятке других мест, с большей пользой для себя и большим эффектом. Да более того, операция закончилась бы, не начинаясь. Рвани полста килограммов хоть тола, хоть пороха в спальне князя, и не нужно больше плести хитроумные комбинации.
        Правда, сам Левашов с товарищами к таким неспортивным методикам почти никогда не прибегали, но у них - особый случай. Добровольно наложенные на себя ограничения плюс «нравственный пример» Антона и Игроков.
        А кто сказал, тут же задал он сам себе контрвопрос, что у «тех» - иные принципы?
        Олег, по склонности души, любил поморализировать, что моментами нарушало гармонию внутри их теплой компании.
        Какие мы имеем основания считать, что они - хуже нас? Вдруг это вполне достойные, кристально чистые люди, в данный момент исключительно волею судьбы оказавшиеся на другой по отношению к нам стороне? Да и не к нам даже, а к тем, кого мы в очередной раз посчитали своими сторонниками. Не взялись бы мы защищать Ирину, а Воронцов - помогать Антону, никогда бы не узнали, что агтры - наши враги.
        Однако ему хватило здравомыслия тут же себя одернуть. Не то время и не тот случай. Победим или хоть отступим без потерь с оркестром и знаменами, тогда и оценивать будем, кто прав, кто нет. А сейчас - голый реализм.
        Можно предположить, что взрыв был организован по нашему каналу СПВ? Теоретически можно. За - тот факт, что все случилось именно тогда, когда Сашка его открыл. Простое совпадение - это именно что слишком уж просто.
        А если они еще не умеют создавать собственный пробой, но уже научились подключаться к действующему? Забавно. Похожим образом шел и он сам двадцать лет назад. Только не внедрялся в уже действующий, а подстраивался к его следу.
        Нет, не выходит.
        За окном вечерело. Вдруг посыпалась с неба жесткая ледяная крупа, застучала по стеклам и жестяным козырькам подоконников. Глядишь, ночью и настоящий снегопад разойдется. Поздняя здесь в этом году осень, никак зима не наступит.
        Плюнуть бы на все, вернуться домой, сесть у живого огня с хорошей книгой. А где он, дом, может кто-нибудь сказать? В Москве Троцкого, в белом Крыму, в форте на Валгалле, куда никак не удается выбраться? А если не настоящая Валгалла, так, может, пароход ее имени? Поселиться на нем навсегда, как капитан Немо на «Наутилусе», и дотянуть в комфорте и унылом покое до естественного конца…
        Олег докурил третью сигарету.
        Ему показалось, что он сообразил, в чем дело. И не только касательно взрыва, а и вообще. Есть, похоже, шанс резко перевести партию в эндшпиль.
        Но тут нужны сразу и Новиков, и Шульгин, и Удолин, и Маштаков.
        Задействовать, что называется, все резервы, и технические, и мистические. Вместе с профессором, сосредоточив достижения трех цивилизаций, нашей, этой и аггрианской, наладить очередной локатор для выяснения точек прогибов и пробоев из «бокового времени» сюда и из нашего в «боковое». Прямых, если таковые были, - тоже. Нанести их на планшет. Выбросить десантно-штурмовые группы для блокирования.
        Перед Удолиным поставить задачу - как по его методике вычислить или запеленговать зоны группировок уже вторгнувшихся сюда боевиков. Должна же быть разница в ментальном фоне? Предъявить ему для сравнения местных жителей обычных, зомбированных и «наших». Когда-то, по заказу Агранова Константин Васильевич довольно легко определил «нездешнюю» сущность Новикова с Шульгиным. Должен справиться.
        А главное - эта идея показалась Олегу весьма перспективной, рассчитать, как поднастроить генератор Маштакова - Лихарева, чтобы мгновенным броском напряженности просто спалить контуры вражеских аппаратов, где бы они ни располагались, в этой Москве или той.
        Он только собрался снять трубку аппарата, как телефон зазвонил сам.
        ГЛАВА 17
        
        Допросить нескольких человек сначала по общему листу протокола: фамилия, имя, отчество, прочие установочные данные, а потом по сути «предъявленного обвинения» ни Ляхову, ни Бубнову не представлялось трудной задачей. Другое дело, она может занять слишком много времени. А в нынешних обстоятельствах это рискованно.
        Стоит только представить - прошедшие обработку персонажи, вплоть до занимающих самые высокие ключевые посты, сейчас ведь времени не теряют. Раз программа запущена по экстренному плану, да еще противник (то есть мы), отнюдь не деморализован и тоже перешел к активному противодействию, они наверняка введут в бой все свои силы и резервы. Как немцы в сорок первом, убедившись в том, что первый, парализующий удар не достиг намеченной цели.
        И, значит, пока мы будем выяснять, кто зомбирован, какую роль исполнял и исполняет, где сейчас находится и тому подобное, обобщать полученную информацию, передавать ее руководству, имеющему право принимать директивные решения, а оно, в свою очередь, вырабатывать стратегию и тактику противодействия, можно опоздать навсегда.
        Значит, нужно действовать «с колес», как в армии говорится.
        Ляхов набрал номер Сергея, доложил ему свои соображения.
        - Правильно мыслишь. Сейчас там у вас Стрельников старший и может действовать по своему усмотрению. Переговори с ним. И пусть по мере выявления замешанных и причастных тут же высылает опергруппы. Он в этих делах мужик опытный, его учить не надо. А ты, надеюсь, понимаешь, что в случае чего вам с Максимом отвечать на всю катушку?
        - Меня уже Чекменев пугал, да не напугал. Ответим. За все, кроме эксцессов исполнителя, - Вадим действительно не видел большой беды, если по ошибке кому-то придется под замком посидеть - ничего страшного на фоне всего остального. Он на себе испытал - вполне переживаемо.
        - Пусть только Стрельников своим ребятам скажет - стрелять на поражение в самых исключительных случаях. Салаг необученных пусть не посылает…
        - За это как раз можешь не беспокоиться, необученных у нас не осталось… Выбыли путем естественного отбора.
        - Машинка готова? - спросил он Максима, закончив разговор.
        - Так точно, пары разведены, давление в норме. Можно начинать движение…
        - Тогда я начинаю артподготовку. А ты постарайся выглядеть как можно суровее. Помнишь Джека Лондона, «Неизбежность белого человека»? Чтобы в одном твоем мизинце было больше неизбежности, чем во всем их институте!
        - Кого учишь? Я только представлю, как с пластырем на морде сидел, а вокруг «шумел, гремел пожар московский», вид тот самый сделается.
        Вадим прошел в комнату, где под надзором трех офицеров с автоматами ждали «страшного суда» земляки и соотечественники феста. Он уже и сам привык так называть своего двойника. Действительно удобнее, чем любое другое описательное именование. Хорошо, если бы и он принял участие в «собеседовании», пока назовем именно так предварительный этап. Допрос будет позже.
        Шесть человек, все мужчины, в основном средних лет, выглядят, как и положено ученым людям, вполне интеллигентно. Четверо в лабораторной одежде, двое в обычных костюмах. Встреть их Ляхов поодиночке, вряд ли сразу заметил бы разницу. А собранные вместе - отличались от «аборигенов». Неуловимо, но отличались. Эту разницу Вадим отмечал и раньше, просматривая в гостях у Шульгина исторические фотоальбомы, художественные и документальные фильмы.
        Генотип, он себя показывает. В том мире подавляющая часть даже образованного населения в первом, втором поколении - выходцы из крестьян. Дворян потомственных или разночинцев, но у которых за спиной не только свои, но и дедов-прадедов университеты - единицы. Вот это и бросается в глаза.
        Держатся внешне спокойно, но нервничают, конечно. А кто бы не нервничал? Много курят, в этом им ограничений не было, в табаке и в чае. Как с остальным - от поведения будет зависеть.
        Кажется, кое-кто из задержанных его узнал. Естественно, Фест там вел себя согласно роли, трудно не запомнить такую колоритную фигуру, попавшуюся на глаза в переломный момент жизни. Может, сгоряча и прикладом кому поддал, по шее съездил.
        Хорошо, я буду сама рафинированность и корректность, для контраста.
        Поздоровался вежливо, сел в угловое кресло, которое ему споро освободил поручик охраны. Жестом показал присутствующим, чтобы придвигались поближе.
        - Господа офицеры, - попросил «печенегов», - продолжите несение наряда по ту сторону двери. Будет нужно, я позову.
        Передвинул кобуру «адлера» ближе к пряжке поясного ремня, расстегнул.
        - Если что, сам управлюсь.
        Постукал мундштуком папиросы по крышке портсигара. Помолчал, повышая градус внутренней тревоги пациентов.
        Решив, что достаточно, представился флигель-адъютантом полковником Половцевым. Коротко, мягким голосом объяснил, что в Москве с сегодняшнего дня введено осадное положение, из чего вытекают некоторые особенности следствия и судопроизводства.
        - Да вы и сами знаете, как это выглядит. В вашем нынешним положении - особенно. Гражданами нынешней Российской Державы никто из вас не является, значит - иностранные диверсанты или наемники.
        К названным категориям отношение во всех цивилизованных странах примерно одинаково. В нецивилизованных - тем более. Мы себя к цивилизованным причисляем, почему я и счел необходимой эту беседу.
        Вы здесь все люди ученые, я тоже не из солдат выслужился. Значит, друг друга поймем. В моем распоряжении имеется устройство, близкое по идее к тому, что вы здесь эксплуатировали. Только работает с обратным знаком. Вы умеете людям внушать что-то, мы - извлекать информацию, в том числе и внушенную. Наверное, в силу разного исторического опыта мы от вас технически отстали, потому наш процесс сопровождается выраженным болевым синдромом.
        Проще говоря, тот же «полиграф Киллера»117, как это у вас называется, но каждое несовпадение сказанного с подразумеваемым сопровождается импульсом в крайне чувствительные нервные узлы. Самое же гуманное в этом приборе, называемом «веримейд», - переводить никому не надо? - он не касается центров, отвечающих за жизненно важные функции организма. Тоже понятно? Приятно иметь дело с культурными людьми. На этом вводная часть закончена, - сказал он, гася недокуренную папиросу. - Начнем прямо сейчас. Крупный специалист-невропатолог ждет нас в соседней комнате. Полные, точные, своевременные ответы на вопросы не вызовут у испытуемого ни малейших неприятных ощущений. И существенно повлияют на его, в некотором роде «карму». Поскольку теорема об особой подсудности имеет и обратную сторону. Нет гласного суда, нет и признанной вины, тем самым и наказания.
        Ляхов видел, что его почти экспромтный монолог произвел впечатление даже большее, чем он рассчитывал. Не столько тем, что устрашил сидящих перед ним людей. Он просто деформировал сложившуюся у них картину окружающего мира. Когда их нанимали на эту работу, то непременно использовали подходящую именно для этой категории специалистов легенду. Для боевиков-украинцев свою, для танкистов - свою. Высоколобым интеллектуалам, освоившим тайны нейролингвистического программирования, потребовалось, безусловно, нечто более изысканное. А он своей речью вышел за предусмотренные организаторами рамки.
        Некоторые начали перешептываться, едва шевеля губами, как студенты на экзамене, один мужчина в очках, с высокими залысинами, глядя в пол, громко хрустел пальцами. Но на каждом лице выражение и мимика отличались от тех, что были, когда Ляхов вошел.
        - Извините, господин полковник, - по школьному поднял руку человек, который и при ограниченном количестве участников беседы ухитрился оказаться позади других.
        - Говорите…
        - Ваши слова следует понимать так, что при активной помощи следствию можно рассчитывать на прощение и свободу?
        - Примерно это я и имел в виду. Только нужно постараться, чтобы помощь была и активная, и действенная…
        - Постараемся, - кривовато усмехнулся мужчина и сел.
        - Без «веримейда» обойтись нельзя? - спросил другой, на вид повальяжнее, куда более уверенный в себе. - Если мы дадим слово говорить правду и без него?
        - Нельзя, - ответил Ляхов, словно исполняя театральный этюд «Рад бы, но не могу!» на сцене мхатовской студии. - А бояться-то вам чего? Образованные же люди. Я объяснил, в мозговые структуры он не вклинивается, мыслей не читает, импульсы подает только по периферии. Худшее, что вас может ожидать при высокой степени лживости - болевой шок. Но с этим мы справляться умеем. У нас даже дефибриллятор под рукой…
        Очень обнадеживающе Ляхов это сказал. Врач все-таки.
        - Начнем с главного по должности и званию. Кто? Встаньте, представьтесь.
        Встал как раз тот, кто хрустел пальцами.
        - Доктор медицинских наук Затевахин Леонид Андреевич, заведующий лабораторией НИИ, - он произнес достаточно длинное и сложное наименование, которое показалось Вадиму неожиданно знакомым.
        - Ну вот и пройдемте, Леонид Андреевич, для почину, а вы, господа, пока восстанавливайте в памяти все, что до вас касается, чтоб неожиданных сбоев не случилось.
        - Смотрите, Максим Николаевич, коллегу я вам привел, - сделал радушный жест Ляхов. - Доктор наук и как раз по вопросам высшей нервной деятельности, информатики и, похоже, нейролингвистики…
        - Солидно. Примите уверения в полной к вам благорасположенности… Начнем, что ли?
        - Подожди, Один вопрос Леониду Андреевичу, а уже потом… Вы, доктор, давно в своем институте работаете?
        - С самого начала, а какое это имеет значение?
        - Ответ некорректный, имейте в виду, веримейду это может показаться ложью. С начала чего? Существования института, вашей жизни или трудовой деятельности?
        - Последнее, конечно. Окончил Первый медицинский и поступил в аспирантуру при институте.
        - Год?
        - Восемьдесят второй. Какое это имеет…
        - Думаю, имеет, - перебил его Ляхов. - Подожди, Максим, с датчиками. Поговори с коллегой на общие темы, а я сейчас…
        Когда он проходил подготовку у Александра Ивановича, тот во время случавшихся бесед на вольные темы упоминал и о своих прошлых трудах на ниве медицины. Вадиму интересно было послушать, как это происходило «при советской власти». Программы обучения, система здравоохранения, оклады-жалованья и тому подобное. Помянул и институт, в котором работал последние тамошние годы.
        Как только Затевахин назвал свою должность, Ляхов тут же и вспомнил.
        Если они знакомы, сюжет приобретает совсем новую интригу.
        Хорошо, что Шульгин оказался в пределах досягаемости.
        - Имею интересное сообщение, Лексанваныч. Вам фамилия «Затевахин» ничего не говорит? Леонид Андреевич.
        - Постой, постой. Да, конечно. Аспирант. У Гилевича числился, у нас тоже крутился постоянно. Старательный, должен был в срок защищаться, А к чему… Все, понял! Он у тебя сейчас?
        - Именно. Так не подскочите ли повидаться? Глядишь, разговор легче пойдет.
        - С удовольствием бы. Только я как раз сейчас с Новиковым договорился… Ладно, бог с ним, нам тут проще. Садись в машину и гони сюда, на Столешников. Канал открывать не буду, и не проси. С ним как раз проблемы и возникли.
        Не самый удобный вариант при нынешних обстоятельствах, да другие ведь не лучше. Если выйдет у Шульгина разговор с коллегой, выигрыш и в качестве и в темпе получается солидный. Машиной, если поднажать, минут за сорок успеем. На разговоры - полчаса. И можно Тарханову докладывать, и Стрельникову задание выдать. Бубнов пусть сразу переходит к технической стороне. Как программировать, как заклятье снимать.
        Виктор Викторович немного посомневался, однако спорить не мог, Ляхов в данном случае выходит главнее. И сам Тарханов сказал, что вся ответственность - на нем. Пусть и выслуживается. Или, наоборот, как сумеет. Спецавтомобиль, троих офицеров сопровождения - пожалуйста. Только - расписочку попрошу, Вадим Петрович, уж не обижайтесь.
        Ляхов расписку подмахнул, не думая. Семь бед - один ответ.
        Как договорились, Фест с бронетранспортером встретил Секонда на полпути. И поддержка, и очередной виток игры на подменах. Пока Шульгин в присутствии первого с коллегой будет разговаривать, второй проскочит в Кремль к Тарханову, своими глазами обстановку оценит, прозондирует, как Сергей отнесется к его кратковременному визиту на КМВ. Не девушек проведать, конечно, поучаствовать в акции «Лихарев». Пора уже выдать начальнику управления очередную порцию информации.
        До Столешникова доехали вместе. Секонд убедился, что за Затевахиным закрылась надежная, отсекающая все от всего дверь, велел водителю гнать в Управление. Не спеша и не переулками, а прямо по Тверской. Посмотреть, что в центре делается. И риска меньше, в узком переулке гранату из окна свободно кинуть могут, мину под колеса из подворотни сунуть.
        Встреча со старым знакомым у Шульгина вышла не такая теплая, как у Новикова со своими, не тот был тогда уровень отношений. Желторотый аспирант и авторитетный научный сотрудник, о котором ходило много слухов и апокрифов. Зато и играть Сашке не пришлось. Какая игра? Само место встречи ее исключало.
        Затевахин не понимал, что случилось, что он такого неудачно сказал, отчего вежливо-грозный полковник сломал схему допроса, в величайшей спешке велел усадить в тесный автомобиль, где с двух сторон в ребра ему упирались жесткие стволы, и приказал водителю мчать сломя голову.
        Всю дорогу анализировал и ни к чему не пришел. Фамилия, ученое звание, место работы. Год поступления в аспирантуру. Вот и все. Какое это может иметь значение для людей другого мира? А если не другого?
        Этот полковник явно отсюда, тут не ошибешься, И речь, и форма, и манеры. Благополучные люди сверхблагополучного мира. Выходил Леонид Андреевич несколько раз в город, видел. В нашей Москве кое-что и покруче, так не для всех, далеко не для всех. Спросил он как-то у приставленных к нему для помощи коллег, сколько у вас платят профессору с кафедрой такой же специальности? Как сказали, злость охватила. Приятели, что словчились в Штаты и в Германию сорваться, и там меньше получают.
        Какие же к нам претензии, если другого применения «на родине» не нашлось? И от кого? Не на чеченцев работаем…
        И вот тут его дернуло изнутри.
        Если нас привезли сюда, то также могут забрать обратно. Но кто? И с какой статьей обвинения? Здешнего гуманизма от своих не дождешься…
        Провели его вежливые офицеры в богатый подъезд красивого дома известного переулка. Здесь он (переулок) выглядел куда лучше, чем в последний раз, когда по нему проходил Затевахин. Напоминал своей забытой красотой впечатления раннего детства. Но оценивать и сравнивать некогда.
        Место очередного допроса (а чего же еще ждать взятому с поличным пособнику «врага») выглядело не в пример пристойнее предыдущего. Роскошно выглядело, прямо сказать.
        Ожидавший его господин слегка приподнялся из-за действительно заслуживавшего такого названия письменного стола. За таким и должно работать уважающему себя ученому. Успел их застать, уходящее поколение, Леонид Андреевич. Ни тебе компьютеров, ничего суетного. Книжные шкафы и полки со всех сторон, а на зеленом сукне стола только чернильный прибор и стопка бумаги. Справочники - на двух вертящихся этажерках. И плотные шторы на окнах. Запах кожи кресел и дивана, паркетной мастики, дорогого табака.
        Живут же люди!
        И он бы хотел так жить. Не в той России, там уже не получится, и не на Западе, а если бы здесь суметь остаться…
        - Здравствуй, Леня, - сказал хозяин кабинета и чуть скривил губы знакомой всему тогдашнему институту обаятельной ухмылкой. Лаборантки и мэнээски от нее тащились, утверждая, что Александр Иванович - вылитый Марчелло Мастроянни из фильма «Развод по-итальянски». -Помнится, когда уже не было возможности воровать казенный спирт, ваша аспирантская кодла пробавлялась дешевым портвейном из «сорокового» гастронома. Здесь такого, увы, нет. Но могу предложить настоящий, португальский. Или чего покрепче?
        У Затевахина в буквальном смысле отвалилась челюсть.
        Будто встретил в темном коридоре института привидение умершего двадцать лет назад хорошего знакомого.
        «Узнал, значит, по одной фразе, - подумал Шульгин, - и в лицо, несомненно. Дюма в своем романе допустил почти единственный психологический прокол. Не бывает так, чтобы человек за полтора или два десятка лет изменился неузнаваемо. Без капитальной пластической реконструкции, Впрочем, тезку винить не за что. Литература XIX века чуть не наполовину построена на этом нехитром приеме - неузнаваемости и неузнанности. А может, тогдашние люди на самом деле плохо умели распознавать индивидуальные особенности? Надел полумаску - и вытворяй, что хочешь. Надо бы на досуге заняться этим вопросом…»
        - Перепугался, что ли? Неприлично, особенно тебе. Серьезными делами занимаешься. Или - как раз поэтому? Живой я, как видишь. Однако финт судьбы изящный, не поспоришь…
        - Александр Иванович… На самом деле вы! Каким образом? Вас же официально признали умершим по прошествии положеного времени. Уехали в Ленинград и пропали без вести. Так и сочли, что убили вас…
        - Поторопились, как видишь. Маршак, по-моему, давным-давно писал: «Покойник был такой разбойник, такой мошенник, вор и плут, что смерти вы его не верьте, покуда трупа не найдут». По другому поводу, но тематически близко. В милиции явно принцип Оккама не чтят. Что вероятнее - побег в Финляндию или безмотивное убийство?
        - Да по тем временам второе, пожалуй, - ответил, постепенно приходя в себя, Затевахин.
        - Это смотря касательно кого, - глубокомысленно заметил Шульгин. - Тут, наверное, супруга моя подсуетилась. Ты о ней ничего не слышал?
        - Слышал, конечно. В институте о вас много лет вспоминали…
        - Ишь, ты!
        - Зря удивляетесь, человек вы были легендарный. И жена ваша забыть не давала, все бегала в дирекцию и профком, справки всякие выправляла, материальную помощь…
        - В размере суммы на казенное погребение и памятник?
        - Побольше, наверное, вышло, она женщина упорная, хваткая…
        - Да, не отнимешь. И все же что с ней сейчас? Актриса, как-никак, должна на слуху быть…
        - Была. А когда театр их развалился, она в группу непримиримых вошла, на митингах перестроечных мелькала с пламенными речами, вроде комиссарши оптимистической118. И пропала. Говорили, на Запад слиняла.
        - Вполне в ее стиле. Дай бог удачи. А на вопрос мой основной так и не ответил - чем тебя угостить?
        - Виски нету?
        - Любое. Употребим за счастливую встречу, и начнешь ты мне, как старшему товарищу, отвечать на бестактные, в том числе и риторические вопросы. Ты даже не представляешь, как тебе повезло. Эти княжеские приспешники - страшные люди. Они б тебя досуха выжали, а что осталось - на веревочку вялиться повесили…
        Шульгин очень натурально передернул плечами.
        - Мне показалось - вполне культурные люди, - растерянно сказал Затевахин.
        - Только в нерабочее время. А так…
        - Как же вы с ними в одной команде оказались? И вообще, как в этот мир попали, в качестве кого? Вы для них, я смотрю, вроде как большой авторитет. И это все, - он обвел рукой кабинет.
        - Раз мы с тобой земляки и почти ровесники, отвечу весьма популярной фразой из фильмов нашей молодости: «Вопросы здесь задаю я!»
        Никто из них, похоже, не обратил внимания, как интересно, вроде бы сами собой, у них выстроились отношения. Не в том даже дело, что один сейчас - пленник с неопределенным статусом, а второй - очевидным образом хозяин его судьбы. С первого момента Леонид Андреевич как должный принял расклад двадцатилетней давности: аспирант и кандидат наук, зам начальника лаборатории. И обращение - один на «ты», другой на «вы». При том, что сейчас путем сложных пересчетов Шульгин определил старшинство Затевахина в возрасте лет в шесть-семь. Но тот, кажется, этого не заметил, хотя на пятьдесят Александр явно не выглядел.
        - А чтобы это не смотрелось слишком грубо, коллеги все же, добавлю - пока. Закончим дело, вернемся к приватности. Или - нет, в зависимости от результатов. Полковник никуда не делся, сидит на кухне и пьет чай. Другого нельзя, служба. Итак, вспомним вульгарную119 латынь - «ab ovo usque ad mala»120.
        Раз ты в межвременные наемники подался, то я - межвременная полиция. Популярная в фантастике тема. Вот и давай, колись по полной. Поможешь - вернем домой и сто тысяч золотом в знак милости от здешнего князя. А на нет и суда нет, есть особое совещание.
        Временем мы располагаем, так что можно с подробностями, только далеко в стороны не уклоняйся.
        Тут Шульгин был совершенно прав. Он уже научился самостоятельно включать квартиру на режим «нулевого времени» и мог заниматься с клиентом сколь угодно долго, не опасаясь, что «за бортом» что-то успеет случиться. Ни Секонд до Кремля не доедет, ни Бубнов с Левашовым свою часть работы не закончат. Заговорщики, само собой, тоже словно бы замерли в «стоп-кадре»…
        Поначалу история Затевахина ничего особенного и сверхъестественного собой не представляла. Перестройка, новые времена, катастрофическое снижение финансирования на фоне инфляции. Плавная деградация института. Кто из сотрудников в практическую медицину подался, кто в шарлатанскую, кто в мелкий бизнес, Остались только самые упертые в своих темах, те, кому идти было абсолютно некуда, а то и просто не хотелось менять привычный образ жизни.
        Кое-что все-таки платили, шабашки подворачивались, директор проявил себя человеком порядочным и в то же время гибким. Затевахина поставил замом по науке, а сам крутился между министерством, мэрией, правительством, думами, государственной и городской, какими-то бизнес-структурами. Несколько грантов приличных вырвал у Сороса или кого другого. В общем, жили и выжили.
        Леонид же Андреевич продолжал свои изыскания в области высшей нервной деятельности. Много тогда ходило в прессе и в политических кругах баек насчет нового страшного оружия, с помощью которого империалисты и Мировая Закулиса уничтожили могучий Советский Союз. Пресловутого «нейролингвистиче-ского программирования».
        Затевахину тема была близка, и не на базарном уровне газет «Завтра» и «Совершенно секретно», а по-настоящему. Теоретическую базу он довел до ума уже к девяносто седьмому году. Теперь требовались солидные деньги для перевода исследований в стадию практической реализации.
        При этом он вполне понимал как ценность, так и опасность своего открытия. Особенно в нынешних российских условиях.
        Но какого настоящего ученого останавливали абстрактно-гуманистические соображения? Если можно сделать - нужно сделать. Что дальше - видно будет. Проблемы следует решать по мере их поступления.
        (Шульгин подумал, что все они тут одинаковы, и ученые, и не очень. Левашов, Маштаков - придумали свои игрушки, и случилось то, что случилось. Он сам и Андрей ничего не изобрели, но как только поняли, что умеют нечто «не совсем человеческое», тоже соблазна не избегли, а главное - не стремились его избегать. Совсем наоборот.)
        Ничего не оставалось Затевахину, как обратиться к директору.
        Тот хоть и был специалистом совсем в другой области, быстро разобрался и в сути вопроса, и в «непредсказуемых последствиях», как любят сейчас выражаться люди, прямой обязанностью которых является именно предвидеть и предсказывать результаты собственной деятельности.
        Побеседовали они вполне плодотворно, и деньги директор нашел, приняв, естественно, необходимые меры предосторожности в рассуждении «утечек» и несанкционированного разглашения. А также и для обеспечения собственных интеллектуально-финансовых интересов.
        Два следующих года ушли на изготовление, отладку, клинические испытания изделия «ГНП»121.
        Эффект полностью соответствовал гипотезе исследования. Практически любому человеку без предварительной подготовки можно было внедрить в сознание и подсознание программу поведения почти любой степени сложности, причем изюминкой идеи было то, что она не отторгалась высшими структурами личности как неприемлемая. Подобным образом некоторые химические вещества и вирусы «умеют» встраиваться в организм, не привлекая внимания иммунной системы. Программы могли быть частными и общими, одноразовыми или рассчитанными на определенный срок, после чего автоматически стирающимися, а также и окончательными, пожизненными.
        Дальнейшего Шульгину объяснять не требовалось, поскольку лежало в русле его представлений. Он только с чувством легкой печали подумал, сколь же изощренно-изобретательное существо - хомо сапиенс. Только на протяжении пяти последних лет Сашкиной жизни появились СПВ Левашова, генератор Маштакова, иного типа генератор Лихарева, «верископ-веримейд» Бубнова-Ляхова. Теперь бывший сослуживец такую чертовню создал.
        Так это ведь только то, о чем мы знаем, с чем столкнуться придется. А в каких конурах, подвалах и научных центрах трудятся непризнанные гении над вечными двигателями, сухим бензином, карманными сигмадеритринитаторами122 и безвредными для здоровья витаминизированными наркотиками?
        Кончать со всем этим надо! Учинить в двадцать пятом году грандиозную техническую контрреволюцию, раз и навсегда (ну пусть на срок собственной жизни) остановиться на достигнутом. А книгочеев (вне пределов специально устроенных резерваций) к ногтю, как в Арканаре.
        - Пожалуй, вступление слегка затянулось. Давай к делу. Адреса, пароли, явки. Кто тебя завербовал, как, каким путем сюда переправил? Какое задание, общий смысл операции…
        - Какие у меня адреса и явки, откуда? Дело я свое сделал, пришло время подумать о патентовании. Я тут совсем не спец, обратился к директору, посоветоваться. Он мне в деликатной форме объяснил, что я или совсем дурак, или умело прикидываюсь. Какие патенты? Пока изделие в наших руках, и оно и мы чего-то стоим. А как только, так сразу… Сиди и молчи, я сам придумаю, что делать. И выдал премию, по моим обстоятельствам - роскошную. Зеленым налом, без всякой ведомости.
        - Очень правильно поступил. И что потом?
        - Потом, через месяц, кажется, а то и раньше, сообщил, что кое-что наклевывается, есть фирма, заинтересовавшаяся товаром. Я, разумеется, спросил, о чем речь? Продавать - я не согласен. И если без меня вздумает - ничего не выйдет. Программы переводить в нужные импульсы только я умею, процесс происходит непосредственно в присутствии пациента, аппарат настроен на мои ментаритмы. Если меня устранить - останется только железо. Если заставить работать под дулом пистолета, я в состоянии перепрограммировать любого в радиусе прямой видимости…
        «Дельно, - подумал Шульгин, - Ляхов с Бубновым примерно те же меры принимали».
        - Сработало? - спросил он.
        - Нормально сработало. Рисковать - себе дороже, так что машина - только в комплекте с хозяином. Обижать меня нельзя, как и нервировать, допустимо исключительно холить и лелеять…
        - Тогда не понимаю, для чего тебе персонала три десятка? Раз все на тебя замкнуто…
        - Мое ноу-хау. Я придумал, как дистанционно ставить и снимать блокировку с аппаратов. Теперь в определенных условиях работать на них может любой достаточно подготовленный оператор, но только, скажем, час или два, как поставлен таймер. Время вышло - вырубается. Глухо.
        - Пароль доступа из тебя выбить можно? Затевахин злорадно рассмеялся.
        - Никоим образом. Все здесь, - он постучал себя по лбу. - И наложено на альфа и прочие ритмы. Только прямая команда от меня каждому аппарату.
        - То есть ты жив, пока твои услуги востребованы. Минет нужда - шлепнут…
        Леонид Андреевич скорчил постную мину.
        - Фатум…
        - Хреновата ваша вата, сквозь нее проходит дым, - вспомнилась вдруг странная по общему смыслу, но вообще-то уместная почти на любой случай присказка давнего приятеля. - А наши ребята' которые сейчас с твоими помощниками занимаются, что смогут из них выколотить?
        - То же самое. С техникой разберутся, с программами - у которых срок не вышел. И точка.
        - Да и не очень хотелось. Живы будем, вместе посмотрим. Нет так нет. Нам твоя штука в принципе не нужна. Разве из любопытства. Другое интересно - что за фирма товаром заинтересовалась?
        Шульгин умел выстраивать длинные цепочки вроде бы и посторонних рассуждений, а в конце резко возвращаться к исходной точке. Часто это приносило желаемый эффект. И Затевахин, настроившийся на другую волну, словно бы ткнулся лбом во внезапно закрывшуюся дверь.
        - Если бы я знал. Очень солидный представитель, а может и сам гендиректор в кабинете сидел, не из ФСБ, не иностранец, не из братков, культурный и образованный человек, нашего круга. Мог бы и за ученого сойти, но скорее менеджер вышесредней руки. С полным пониманием выслушал мои, по сути обстоятельств туманные речи, спросил, в какую сумму я оцениваю свои услуги. В чем, спросил я в ответ.
        - В программировании определенного количества людей по предложенной нами установке.
        - Тема? - спросил я. - Вы же понимаете, Александр Иванович, на убийство президента или повторение «Норд-Оста» я ни за что не согласился бы. Я хорошо отношусь к деньгам, но…
        - Это правильный подход, - одобрил Шульгин. - Причем, что самое смешное, рациональный. Польстишься на десять тысяч - легко пролетишь. Заложишься на миллион - шансы возрастают. Как нас учили на кафедре политэкономии, где и ты сдавал кандидатский минимум123? «Деньги-товар-деньги» и «процесс самовозрастания капитала».
        - Ну и память у вас, Александр Иванович. Я уж забыл.
        - А плодами пользуешься. Итак?
        - Господин, представился он Медведевым Юрием Михайловичем, ответил, что мою позицию понимает, но к настоящей жизни его предложение не относится…
        - Так и сказал?.. - несколько матерно удивился Шульгин.
        - Совершенно так. После чего добавил многое, что я воспринял только потому, что еще в школе читал «Патруль времени» Андерсона. И «Фантастическую сагу» Гаррисона.
        - Не удивился, значит?
        - Чему удивляться, когда при мне Советская власть рухнула, а я сам изобрел такое…
        - Молодец. Здоровая психика. Как он выразился конкретно, постарайся воспроизвести.
        - Стараться незачем, прекрасно все помню. Так и сказал; существует рядом с нами, и даже одновременно с нами в том же пространстве параллельное время, в котором история развивается по другому направлению, хотя основные реалии схожи. А поскольку известно, что одно и то же место два объекта занимать не могут, но все-таки занимают, это является причиной многочисленных парадоксов и у нас, и у них.
        Привел несколько примеров, достаточно убедительных. Еще он добавил, что процесс не может быть бесконечным, рано или поздно массив парадоксов перейдет критический уровень и разразится вселенская катастрофа.
        - Конец света попросту, - вставил Шульгин.
        - Да-да, я точно так и подумал, вспомнил адвентистов, иеговистов и прочих проповедников этого толка. Приходилось встречаться. Одна разница - те под эсхатологическим предлогом выманивали у людей деньги и имущество, а господин Медведев - предлагал. Существенная деталь. Далее он сообщил о существовании специальной организации, миссия которой - предотвратить грядущую катастрофу…
        - Плагиат, - буркнул себе под нос Шульгин, а вслух спросил, не было ли речи, частная организация, государственная или интернациональная.
        - Скорее интернациональная, глубоко законспирированная, что понятно. Страшно вообразить, что началось бы в мире, заяви одна из держав, будто собирается учинить межвременную интервенцию. Куда там иракской или югославской проблемам. А тут нечто вроде «Союза озабоченных гуманистов», имеющих возможность избавить мир от гибели, не привлекая внимания общественности, не требуя ни славы, ни награды…
        - Весьма возвышенно. И как?
        - Да совершенно так же, как в упомянутых мной произведениях. Направить в тот мир достаточное количество подготовленных людей, которые точечными воздействиями изменят вектор его развития настолько, что он больше не сможет вредно влиять на наш. Обе Вселенные заживут каждая своей, независимой жизнью. Способы перемещаться через межвременной барьер у них есть. Программа необходимых изменений - тоже. Не хватает исполнителей. Невозможно в исторически короткий срок найти сотни людей, способных понять и правильно воспринять суть задачи, с должным интеллектуальным развитием и профессиональными качествами, пригодных к ювелирной работе в чужой реальности…
        - Очень мудро сказано, - согласился Шульгин. - А случайно такого сравнения не промелькнуло, с двумя поездами, несущимися навстречу? Что остается последний шанс развести стрелки и сделать это можете только вы? Организация в целом, я хочу сказать…
        - Знаете, Александр Иванович, - слегка удивленно сказал Затевахин, - промелькнуло нечто подобное. Не ручаюсь за дословность, но, кажется, было. Не помню даже, сам ли Медведев такой пример привел или директор, время от времени вступавший в разговор. Вы сейчас сказали, и я вспомнил… Но вас ведь там не было…
        - Дедукция. Или индукция, вечно путаю. Одним словом, теперь мне ясно почти все. Дальше говорилось, что ваше изобретение - тот самый шанс и есть. Что с вашей помощью они подготовят необходимый контингент количественно и качественно, переправят их сюда. «Волонтеры» создадут плацдарм, на него примут вас с помощниками и оборудованием. И так далее. Правильно?
        - Совершенно правильно, Александр Иванович. В самую точку… Но из ваших слов, действий, мимики даже - я делаю вывод, что на самом деле все обстоит иначе, чем излагалось мне?
        - Настолько иначе, что совсем наоборот. Налицо акт агрессии из еще более потустороннего мира, чем вы увидели здесь. Сначала вашими руками и руками вам подобных намечено нанести парализующий удар (как оса-наездник втыкает жало в нервный узел жертвы, оставляя ее живой, но беспомощной) по реальности «2005». Затем, «приведя ее к покорности», колонизировав в определенном смысле, сместив вектор развития в нужную сторону, развернуть фронт на сто восемьдесят градусов, обрушиться на нас. Очень похоже, кстати, на гитлеровскую стратегию в тридцать девятом - сорок первом. До последнего пользоваться нашими ресурсами, а потом - «блицкриг».
        - Не вижу смысла. Если они уже у нас успешно освоились…
        - Разные вещи. Вообще, ликбезом займемся в другой раз. Сейчас вопрос ребром - согласен перейти на нашу сторону, не за страх, а за совесть? Или?..
        - Как будто у меня есть выбор…
        - Верно замечено. Тогда пойдем.
        - Далеко ли?
        - В соседнюю комнату. И начинай вспоминать, когда, где, сколько людей обработали, кому какие схемы всаживали. Сможешь?
        - Тут мочь нечего, на хардах все записано.
        - На тех машинах, что мы взяли?
        - И на тех, и на других, в нашей Москве.
        - Держи телефон, сейчас я тебя с нашим инженером соединю, объяснишь, как данные скачать.
        ГЛАВА 18
        
        Отпущенные Олегом Константиновичем после ужина офицеры спустились вниз и присели на скамейке недалеко от главных ворот. Чекменев остался при начальстве.
        Как положено, закурили, присматриваясь друг к другу. Вернее, присматривались к Уварову, остальные так или иначе были знакомы. Старшим по чину да и по должности был Миллер, войсковой старшина124 и с недавнего времени - флигель-адъютант. Еще не удостоенный титула «царский спаситель», вроде пресловутого Комиссарова125, но это как бы подразумевалось.
        - Удачно выступили, капитан, - сказал он. - За кресты и погоны полагалось бы с вас…
        - С удовольствием. А погон-то новых нет еще… По распоряжению князя он звездочки сковырнул немедленно, но дырки выглядели неопрятно.
        Миллер тут же достал из кармана пару новеньких капитанских. И где только успел взять?
        - Искренне благодарю. За нами тоже не ржавеет. - В полевой сумке Уварова оказалась плоская пол-литровая фляжка спирта. Какой смысл занимать половину объема водой?
        Брызнули на тканый шелк гвардейских погон, на орденские кресты, отхлебнули, новые товарищи тут же с двух сторон пристегнули ему на плечи переводящие в иной разряд знаки различия.
        - Теперь - к делу, - предложил Миллер. - Я - начальник гарнизона. С диспозицией капитана полностью согласен. Предлагаю к передислокации приступать немедленно. С боеприпасами как?
        Хуже всех были вооружены казаки. Наганы, шашки, карабины тридцать восьмого года, по сорок патронов на ствол. Два конно-вьючных пулемета Максима-Дегтярева. Воевать не собирались, выезжали на обычные полевые сборы, где больше стипль-чез да вольтижировка.
        Гренадеры имели длинные винтовки для несения парадно-караульной службы, но еще и автоматы, как раз на подобные случаи, и четыре ротных пулемета.
        - Казакам шашки снять, пулеметы - на отсечную позицию, - распоряжался Миллер. - Метров за пятьсот перед воротами. Поотделенно: цепью отсюда досюда, - показал на карте. - При появлении противника в зоне действительного огня - отходить к ограде, отстреливаясь, отнюдь не подставляясь и нанося врагу максимальный ущерб.
        Есаул Недожогин кивнул, не вставая. Если впереди него будут диверсанты Уварова, успеет сориентироваться по месту.
        - Тебе, Матвей, и думать особо не надо, - сказал Миллер ротному гренадеров. - Копайте окопы поглубже, ходы сообщения, гранатометы расставь. «Печенеги» вам две трети дела сделали. Углубляйтесь. Под Верденом немцы французскую пехоту из траншей двенадцатидюймовками год выбивали. Все, пожалуй. Местность ты лучше меня знаешь. Я буду со всем, что соберу, внутри ограды. Кой-какие опорные пункты имеются. Вы, капитан, - обратился он к Уварову, - представьте мне своего подпоручика. Правда, стоящий офицер?
        - Вы даже не представляете насколько. Если в конце на поле боя уцелеет только один человек, это наверняка будет именно Константинов. Закон природы.
        - Любопытно будет посмотреть. И хватит рассиживаться. По местам. Выводите, капитан Уваров, своих орлов на передний край. На вас вся надежда.
        Валерию почудилось, что в голосе Миллера вдруг прозвучала плохо скрытая неприязнь. Зависть царедворца или просто не показались друг другу. Плевать, нам с тобой детей не крестить. Поглядим, кто себя как в деле покажет.
        Уваров успел поднять «печенегов» из напрасно (в том смысле, что не для себя) вырытых окопов, разъяснить им новое задание и во главе с Рощиным направить десять боевых групп (по числу гранатометов) широким веером поперек проезжих дорог и пешеходных троп.
        Получил от Константинова очередную гримасу неудовольствия за не устроивший подпоручика приказ.
        - Не нарывайся, Митя! Пока ты меня слушал, все было хорошо. Завтра выживем - поручиком будешь, а то и с «Георгием». Без меня - через свой характер и эти звездочки потеряешь…
        - Идите к черту, капитан. Накаркаете, не одно, так другое…
        - Не дрейфь. Главное, все время перед глазами Его Императорского Величества крутись и стреляй погромче. В люди выйдешь…
        Уже сильно стемнело, ноябрь на дворе, хочешь не хочешь. Лучше бы сейчас, конечно, выслать вперед дозор с рацией, а самому устроиться в гостевом доме у громадного, словно в замке Бриана де Буагильбера какого-то, камина, поболтать с господами офицерами о придворной и прочей жизни, а потом завалиться спать под пышное верблюжье одеяло. Даже и в одиночку, хотя девчонки из княжьей прислуги мелькали по коридорам и по двору довольно-таки привлекательные.
        Ежели не заговоренные, вполне можно было хоть одну соблазнить на чашку глинтвейна с настоящим графом.
        Но - «Наш путь степной, наш путь в тоске безбрежной, в твоей тоске, о, Русь! И даже мглы, ночной и зарубежной, я не боюсь! Пусть ночь. Домчимся. Озарим кострами степную даль. В степном дыму блеснет святое знамя. И ханской сабли сталь!»
        Была бы рядом милая девушка, любящая старинные стихи, Валерий мог бы и продолжить: «И вечный бой! Покой нам только снится. Сквозь кровь и пыль летит, летит степная кобылица и мнет ковыль…»
        Нет, господа, что же вы хотите? Капитану только-только исполнилось двадцать пять, и вдруг пошла служба, покатилась… Дай бог, чтоб не закружилась голова.
        С другой стороны, при Екатерине Великой и Александре Благословенном в том же возрасте и генералов хватало.
        Так то когда было? Сейчас в сорок капитан - ничего, подполковник - прилично, полковник - соображай, где дачу построить и вовремя свалить с мундиром и пенсией!
        А Валерию все равно хотелось, перед боем, перед смертью, как куда повернется, жить весело, читать стихи не себе, а кому-то, песни петь у костра в заснеженном лесу. Рядом с Денисом Давыдовым.
        «Деды, помню вас и я, испивающих ковшами и сидящих вкруг огня с красно-сизыми носами…»
        Ладно, кому что.
        Княжеские егеря верхами проводили по лесным тропам бойцов Уварова, подсвечивая путь мощными фонарями. Впереди бежали знающие здесь каждый метр охотничьи собаки, учуявшие бы любого постороннего, хоть зверя, хоть человека, за полверсты. Обошлось, слава богу. Да и какой дурак попрется в непролазные дебри ноябрьской ночью? На что и был расчет.
        Дошли до перекрестка с магистралью Москва - Сергиев Посад - Ростов Великий. Больше ниоткуда к Берендеевке не свернешь. Разве только и вправду, пешком, через заросли, болотины, чащобу и бурелом.
        Была еще одна дорога, та, на которой Олега Константиновича перехватили террористы, но, во-первых, она лежала далеко отсюда, во-вторых, в силу своего рельефа спокойно перекрывалась несколькими казачьими разъездами, что и сделали еще до появления Уварова.
        Капитан решил, что занимать оборону по линии кюветов и опушке леса нерационально. Если противник подойдет с бронетехникой, сможет, оставаясь в недосягаемости, громить их фланговым артогнем в свое удовольствие. Лучше оттянуться метров на триста к востоку и окопаться позади цепочки переходящих одна в другую грибных полян, имея перед фронтом почти открытое, слегка заболоченное пространство и разреженный березняк с осинником. Тыл же и фланги прикрывал лес настоящий, кондовый. С достаточным количеством естественным образом или от прошлогоднего урагана упавших деревьев. Под стволами и в ямах от вывернутых корней очень удобно размещать огневые точки.
        По сторонам от берендеевской дороги, на сотню метров вправо-влево, там, где не было природой подготовленных укрытий, отрыли стрелковые ячейки и пулеметные гнезда. На метр, глубже незачем. Не Верден, как Миллер выразился, устраивать.
        В шахматном порядке прикопали по основной колее и на съездах три десятка мин. Вперемежку - противотанковые и противопехотные. Метрах в десяти впереди главного заграждения выставили специальные, прыгающие, персонально для саперов предназначенные. Которые рвутся от излучения включенных миноискателей. На флоте такие штуки называются минными защитниками. Не будет миноискателей, нажимные и натяжные взрыватели тоже сработают.
        Когда все сделали и Уваров принял доклады, появилась возможность реализовать мечту о коротком, может быть последнем, отдыхе.
        На расстоянии голосовой связи от передовой позиции поручик Рощин нашел глубокий распадок, с почти отвесными склонами, а в нем - пещерку. Метров шесть глубиной, два высотой. Судя по строению слагающих пород - безопасную в смысле обвала. Нарубил саперной лопаткой елового лапника, накрыл плащ-палаткой. Развел бездымный костер из отживших свое и упавших на землю сосновых сучьев.
        - Отдохнем, командир. Не знаю, как ты, а я упахался. Считай, от Берендеевки шесть, с фланга на фланг пять километров пробегал, да два раза, плюс броуновское движение… Заслуживает, чтоб твои погоны обмыть и спать завалиться?
        - Да я вроде обмыл…
        - Со мной, что ли? - не на шутку обиделся Рощин. - В Бельведере князья и полковники по сортирным трубам ползали? Что нас отправил, а сам остался - уважаю. А что с «Императором», - ирония прозвучала даже чересчур резко, - кресты и чин обмывал - меня не касается. Константинова ты на даче оставил, Ресовский в запас ушел, значит, вдвоем будем праздновать! Смотри, как здорово!
        Здорово было и вправду.
        За низкой аркой пещерного лаза порхали подсвеченные костром снежинки, на улице ощутимо холодало. А в метре от потрескивающих, раскаляющихся до белизны и тут же рассыпающихся мелкой золой поленьев было тепло и уютно.
        Наверное, так же хорошо было в свое время кроманьонцам, отбившимся от неандертальцев и попутно добывшим парочку молодых свиней. Вкусно и без жертв с нашей стороны.
        Поручик вытащил из полевой сумки плоскую поллитровку княжеского коньяка, который ни в каком магазине не купишь.
        - Вишь, чем нас от щедрот угощали? Ребята брали сколько поместится… Попробуем?
        - А не перепьются на постах?
        - Ты что, командир? Сам в наших чинах - меру знал? И они так же. На улице сколько? Ноль - минус два. Мы у костра, они - под плащ-накидками. Все в норме будет, ручаюсь.
        Прошлые чины Уварова были так недалеко, что смешно и вспомнить. Самум, хамсин или афганец - как ни назови тот ветер, все равно пакость. Двухнедельные рейды по пустыням песчаным и пустыням щебенчатым, плюс сорок пять в тени, что, наверное, хуже, чем минус два здесь. А пуля из «ли энфильда» образца 1895 года на полтора километра пробивала бронежилет или каску. Куда попадет. Собственный же пулемет «РПД» в ответ мог взбить пыль на бархане метров на девятьсот. Вот и нате вам.
        - Успокойся, Санек, - с превосходством старослужащего сказал капитан. - Я тебе верю. Позволь мне поспать два часа, потом все на себя приму. Согласен?
        - Никаких вопросов, командир. Сейчас допьем, и поспишь. Сдается мне, не выжить нам завтра. Ощущение такое. Я, пожалуй, меньше твоего воевал, но хватило. Помню. Оно, сам понимаешь, выбирать не из чего, а только… Сосет под сердцем. Генералы с князьями знают, ради чего, а мы? В Варшаве и раньше я все понимал, сейчас - не получается. Тебе два креста и новые погоны душу греют? Мне - нет! Не твои, к твоим претензий не имею. Вообще. Кто наступает, с кем биться будем, за что? За шапку Мономаха, державу и скипетр?
        Поручик, совершенно не выглядящий пьяным, пошевелил штык-ножом поленья, отодвинул вдруг запылавшее в полную силу от носка сапога.
        - Саша, снова прошу, успокойся. Выпей ты этот пузырек до дна и лучше сам поспи. Какие теории, какие рефлексии? Как будто мне поляки или текинцы в кашу плевали! - Не хотелось Уварову проводить урок «солдатской словесности» для боевого товарища. Ведь самое трагичное, если вдуматься, Рощин, наверное, прав. Особенно, когда мысль о близкой смерти посетила. Человеку свойственно жить для собственного удовольствия, а не во благо начальников. И как можно дольше.
        Но ведь добровольно возложили мы на плечи эти удлиненные прямоугольники, когда зеленые, когда золотые? И снять их позволяется, коли сильно захочется. Только не сегодня. Простая, как апельсин, правда войны…
        - Да, прости, командир. Посплю, устал. Разбуди через час-другой.
        Уваров тоже мечтал о коротком сне под шинелью, но не вышло. Если полуротный отключается, да еще с такой вселенской тоской, берись самолично службу править.
        «Лучше бы я их местами поменял, Константинова сюда, а Рощина в Берендеевке оставил», - запоздало посетовал Валерий, Так уже поздно горевать.
        Началось, как и положено, на рассвете. Уваров удачно оказался в центре позиции, закончив осматривать готовность бойцов правого фланга. Рванула в густом вязком тумане первая мина. Значит, кто-то рискнул свернуть с главной дороги. Свои не могли. Предупредили бы по радио. Случайный проезжий тоже вряд ли, а если и так - ну, не повезло, значит.
        Спотыкаясь о корни и стволы никчемного подроста, Валерий побежал на звук. «Печенеги» пока не стреляли. Правильно. На минном поле враг может потерять и полчаса, и час, зачем же раньше времени себя демаскировывать?
        В мутновато-сером предутреннем свете рассмотрел стрелковую ячейку, свалился рядом.
        - Что?
        - Пока ничего, капитан. Хлопнуло. Ноги кому-то оторвало, - оптимистически ответил подпоручик, положивший на бруствер трубу гранатомета. - Не стреляют ведь, думают…
        - И вы не стреляйте. Пока в ста метрах не увидите.
        - Соображаем…
        Первый номер пулемета, удачно пристроенного между корнями начавшего падать, но остановленного соседями дуба, торопливо курил в рукав, опасаясь не успеть. Второй аккуратно разложил на выстроганной лопаткой полке окопа восемь дисков. Удобно будет подавать. А вот третьего, чтобы набивать отстрелянные, с ними не было.
        «И не надо, - отстраненно подумал Уваров, - эти успей…»
        Перебежал к соседней позиции. Сказал что-то ободряюще, но уже бессмысленное. Потому что с той стороны неглупый враг ударил минометами. Хорошо, что калибра восемьдесят два, а не сто двадцать! Кто понимает, разница существенная.
        Но и рота была расположена и окопана прилично. Пущенные наугад мины вязли в рыхлой земле, уходили в овраги, осколки срубали кусты и ветки, противно ныли над головами. Минометная мина страшна, если падает на твердый грунт, тогда она сечет даже траву, а так - ничего.
        Капитан смахнул с лица комок грязи, сплюнул попавшие на губы крошки. У него была давняя аллергия к тротиловому дыму, от него тошнило, глаза слезились. А что делать?
        Хотел было подтолкнуть в спину юного прапорщика, чересчур старательно протиравшего тряпкой кожух пулемета. Сходи, мол, юноша, за крестом, посмотри, кто к нам в гости пришел. И тут же устыдился.
        И ведь не того, что подчиненного нужно послать на рисковое дело, командир только этим и занимается по определению, а слова Рощина его неправильным образом достали. Всю ночь он пытался разобраться, кто прав, кто нет. И не пришел к окончательному выводу.
        - Что ты его трешь? - сбрасывая раздражение, выдернул тряпку из рук мальчишки. - Ты окоп приглуби, патроны в ленте подравняй, ветки вон по линии огня срежь! Куда стрелять будешь?
        Прапорщик молча кивнул. Капитан для него был слишком большим начальством, чтобы вступать в разговор.
        - Эх, - Уварова не стал даже ругаться, подхватил ремнем на локоть свой автомат и пополз в сторону дороги, превосходя в скорости и тишине движения удава, боа-констриктора с картинки толстого тома Брема.
        Увидел, добравшись до кювета, с кем биться придется, прикусил губу. Да, лучше бы вправду московский гарнизон восстал против своего сюзерена, А тут совсем другие разборки.
        Валерию с такими сражаться не приходилось даже в Туркестане. Отодвинув ветку, капитан обнаружил стоящую вдоль дороги колонну из шести грузовиков, ни на что не похожих. Нет, похожих, конечно, на армейские «НАЗ-5», только раза в два больше, с колесами почти в рост человека, на покрышках громадные грунтозацепы, линии капота, крыльев и кабины плавностью изгибов напоминают дорогой лимузин. Совсем странные машины. Да и бог с ними, если б сами по себе. Шесть таких машин примут в кузова не меньше сорока человек каждая. Столько их и болталось вокруг, двести с лишним. Да не просто болтались, готовились к своей работе.
        Не солдаты призывного возраста, мужики тридцатилетние и старше, в ношеных камуфляжах, бородатые, головы обвязаны зелеными повязками. А уж оружия на них!
        Пистолеты, гранатные сумки, ножи, автоматы неизвестных систем, вдобавок чуть не каждый пятый имел при себе ручной пулемет. Уварову не составило труда понять, что именно пулемет, однако конструкция… Видно, что машина намного мощнее и совершеннее, чем даже экспериментальный немецкий «МГ-88». Вместо сдвоенного барабанного магазина сбоку торчит прямоугольная коробка патронов на двести, а то и больше, зависимо от калибра.
        Говорят на непонятном Уварову языке, не европейском, не тюркском даже, в котором, однако, то и дело проскакивают русские матерные выражения. И что делать будем ?
        На мине подорвалась только одна легкая вездеходная машина. Убитые и раненые сложены в сторонке, санитар или просто любитель мотает бинты.
        Уваров понимал, эти волки по дороге больше не пойдут. Сейчас докурят, закончат совещаться и двинутся через лес, цепью. Как же иначе? Он и сам так же распорядился бы.
        Ну, двести, триста, не так и страшно. В лесу, против подготовленной обороны. Два к одному. Мы и десять к одному видели, а до сих пор живы! Упрутся в позиции «печенегов», кровью умоются. Страшнее была непонятность противника. Видел он «освободителей Южного Туркестана», «урянхайскую народную гвардию», «тигров Синцзяна», но то была людская мелочовка. Хилые монголоиды в рваных халатах и малахаях, надвинутых на уши. Винтари и автоматы у них были, особого страха кадровым солдатам не внушающие. «Энфильды» - те да! Так по уму стрелять из них умел один из тысячи. Боестолкновения тоже происходили скорее ритуально, чем всерьез. А глядя на этих, капитан думал: «Хреновая война пойдет, очень хреновая. Как попрут, как попрут, долго ли устоят мои парни?»
        В свои двадцать пять лет Уваров ощутил себя настоящим отцом-командиром, отвечающим за все.
        Пожалел, что не взял с собой безымянного прапорщика с пулеметом. Вот тогда и засадил бы от всей души из «ДП-47» вдоль колонны. Тридцать метров, и целиться не надо. Как из пожарного брандспойта.
        Очень неприятно видеть профессиональному гуманисту, когда люди, пока еще не ставшие преступниками (а ставшие все равно имеют право на адвокатскую и судебную защиту), вдруг валятся на асфальт. Убитые, по преимуществу.
        А их пулеметы, нас еще не убившие, следует считать только сувенирами, которые спортсмены-коллекционеры носят на плече из пристрастия к такому виду спорта.
        К счастью, гуманистов поблизости не было. Уваров начал стрелять справа налево, хотя его учили делать это наоборот.
        «Дегтярев» стучал ровно, с короткими паузами, и крепкие люди в камуфляжах послушно падали. И целиться не требовалось, не позволяй стволу уходить вверх - и все! Доплевал верный автомат свои семьдесят два, ни разу не дав осечки или перекоса. Валерий успел даже сменить диск, пока они опомнились.
        Залегли в кюветах и между колесами машин, все, кроме тех, кому ложиться уже не требовалось, и дали из всего, что было! Только капитан тоже не дурак и не самоубийца, он перекатился несколько раз винтом, укрылся за ближайшим холмиком, вскочил и побежал, лавируя между двухобхватными стволами.
        Тучи пуль секли ветки, с чмоканьем впивались в деревья, клочьями летела толстая кора. Но все это - в пустой след, шансов поймать шальную пулю в дремучем бору куда меньше, чем выиграть главный приз в новогоднюю лотерею.
        Нет, удачно получилось! Штук пятнадцать он положил насмерть точно. Доложить можно было и про тридцать, но для себя… При темпе огня и рассеивании если одна из пяти пуль попала - хорошо.
        Зато сразу расставил все по местам. Показал, кто в лесе хозяин. И чья инициатива. Какие там ни будь у врага командиры, думать им сейчас и думать. Разведку выслать, хоть на полкилометра, подождать, когда вернется, обсудить диспозицию…
        Добрался до окопчика, который наметил своим КП, на возвышенности левее изгиба дороги. Видимость метров по двести в каждую сторону. И позиции отряда просматриваются неплохо. Располагались в темноте, потому рельеф местности учли не в полной мере, и сейчас офицеры по собственной инициативе перемещались в пределах выделенных участков, выбирая укрытия ненадежнее и сектора обстрела пошире. На то и «печенеги», чтобы «не держаться приказа, яко слепой - стенки», как любил выражаться Петр Великий.
        Замаскировались, насколько это возможно в припорошенном снегом лесу. В ответ на шум и грохот учиненного Уваровым боя взвели затворы, выключили предохранители, вкрутили запалы в ручные гранаты.
        Бессмысленная, но плотная стрельба у дороги стихла резко, явно по жесткой команде. Сообразили, что деревья расстреливать бессмысленно. Сейчас посчитают потери, перекурят еще раз, потом двинутся. Пятнадцать минут верных имеем…
        Свистком подозвав взводных и командиров отделений, Валерий в нескольких словах рассказал об увиденном.
        - Противник непонятный, потому - особая бдительность. Фланги загнуть, на случай обхода. По два человека от каждого отделения - сюда, в подвижной резерв. С гранатами поосторожнее, бросать только на открытом пространстве, а то от дерева отскочит, своих больше, чем врагов, поубивает. Если не смогу непосредственно руководить боем, разрешаю организованный отход рубежами, когда патронов останется меньше двух магазинов на ствол. Пункты боепитания - здесь, здесь и здесь. Никаких контратак без ясно выраженного приказа. При подходе противника огонь открывают только те расчеты, в чьем секторе он движется. Строго прицельно. Общую схему обороны не раскрываем до последнего. Первый выстрел - мой. Все ясно?
        Чтобы приободрить товарищей, Уваров сообщил, что, на глазок оценивая, человек двадцать он положил. Чего и остальным желает.
        - Постараемся, капитан. Лишь бы они с перепугу манатки не собрали и домой не рванули, - ответил Рощин, по сравнению с ночью выглядевший значительно веселее. Прошло, кажется, наваждение.
        - Будем надеяться. Дуй на левый фланг, там местность пересеченная, мне отсюда плохо видно. А я за правым и центром присмотрю…
        Он еще успел связаться по радио с Миллером, доложил обстановку. Стрельбу в Берендеевке слышали и тоже подняли гарнизон в ружье.
        - Я бы посоветовал, если есть возможность, направить взвод казаков к перекрестку с тыла. Шум поднять, машины пожечь. Языка, если удастся, захватить…
        - Посмотрим, - ответил комендант, и снова, даже через треск эфира, Уварову послышался холодок в голосе коменданта. «Ну, господа, как хотите. Я свое дело сделал».
        Атакующие явно имели привычку к действиям в лесу, потому что сумели бесшумно подойти метров на триста к линии обороны! А потом слегка расслабились, не встречая ответного огня и даже признаков человеческого присутствия.
        Строго говоря, единственное, что они обнаружили - россыпь автоматных гильз и одинокую цепочку следов Уварова. Решили, наверное, что наткнулись на простого сапера, не успевшего вовремя уйти, вот и стрельнувшего из засады.
        Правда, уж очень удачно, шайтан его задери!
        По следам передовой дозор и двинулся, выставив вперед стволы, но уже переговариваясь в голос и хрустя сучьями. В бинокль Уваров отчетливо различал лица, даже радужки глаз. И снова подивился, откуда эта напасть. Зверские, можно сказать, рожи, бородатые и жестокие, и в то же время нельзя не признать, по-своему мужественно-красивые. Вроде романтизированных пиратов из цикла фильмов о капитане Бладе.
        Враги показались ему похожими на курдов. Те тоже отличались правильными чертами лиц и статью, не зря же на протяжении веков отбирали себе в жены и наложницы самых красивых женщин окрестных племен и рас.
        - Ну, сейчас мы вам практическую евгенику малость подпортим, - вслух сказал капитан, прижимаясь бровью к резиновому наглазнику прицела единственного в отряде станкача126. Четырехкратная оптика создавала изумительный «эффект присутствия».
        Группа из десяти или двенадцати боевиков (навскидку, не загибая пальцев, Уваров умел одним взглядом определять число предметов не более девяти) вышла к отметке, которую Валерий определил для них как последнюю. Пересечение пешеходной тропы, протоптанной кабанами для собственных нужд. Пятачок радиусом около двадцати метров, чистый даже от кустов, ровненько припорошенный белейшим, первым в этом году настоящим снегом.
        На него боевики и стянулись, чисто инстинктивно. Соседи, мол, по ровному идут, а я должен кусты проламывать? Главное же, как сказано, встречи с противником почти никто уже не ждал. Было бы кому - давно уже палили бы из всех стволов. А раз нет - значит, нет!
        Это был его коронный прием, требующий выдержки и самообладания не только у себя, но и у подчиненных - открывать огонь практически в упор. Тогда и результат, и шоковое воздействие на противника.
        Выставил перекрестие прицела на пряжку ремня правофлангового, еще раз убедился, что винт вертикальной наводки поджат как следует, выдохнул матерное слово и двумя большими пальцами вдавил ребристую гашетку. Пулемет охотно затрясся. Желтые гильзы с шипением посыпались в снег.
        Уваров причесал полянку тремя длинными очередями (на пределе сохранности ствола). Положил всех. До единого.
        Был у них в Термезе фельдфебель Бейсултанов, начальник отдельной пулеметной команды, старый вояка в стиле героев еще скобелевских походов, он и учил понравившегося ему подпоручика:
        - Пушки, минометы, авиация - все херня! Пулемет - вот вещь! Особенно в наших делах. Вот - «максимка». Сто пятнадцать лет исполнилось. Вес три пуда - ерунда. (Это на треноге. На станке Соколова - ровно четыре.)
        Я один, хоть мне сорок шесть скоро, куда хочешь донесу. Где хочешь, спрячу. Надо - на два километра одиночным в пуговицу попаду. Надо - подпущу на сто шагов и одной очередью, не прерываясь, роту выкошу. На стене расписаться могу. Ящика три патронов, два ведра воды, запасной ствол - ничего больше не нужно.
        - Расчет не нужен, Фетхулла Гатфиатулович? - не для спора, а так, разговор поддержать, спросил молодой Уваров.
        - Почему? Нужен расчет. Лучше всего, как в старой армии - восемь человек, две лошади. Хорошо было, умно. Сейчас четыре, автомобиль, конечно. Но восемь все равно лучше.
        И показал Валерию «Наставление по стрельбе из пулемета», выпущенное в 1911 году, в черной клеенчатой обложке, не слишком и потертой. На титульном листе сохранилась сделанная великолепным почерком со многими завитушками надпись первого владельца, безвестно канувшего во тьме времен (а скорее - в мясорубке Мировой войны) штабс-капитана Иващенко, упокой, Господи, его душу.
        Привыкший ухватывать все полезное для службы, Уваров весьма превзошел пулеметную науку. В пуговицу на две версты не попадал, нечего хвастаться, а на восемьсот зачетных метров ни одной пули мимо поясной, внезапно поднимающейся мишени, не пропускал.
        А уж на семьдесят метров! Двенадцать трупов вразброс, ни одного раненого. Тут главное, когда стреляешь, твердость рук. И спокойствие. Ручки не дергай, веди строчку, как на швейной машинке. И все получится.
        Второй урок пошел атакующим впрок. Чего же вы хотите? Два огневых контакта, взвода как не бывало, а кто стреляет - и увидеть не успели!
        Напрасно Уваров грешил на Миллера, что тот имеет к нему претензию. Войсковой старшина просто слишком был озабочен возложенной на него ответственностью. Идея послать казаков в рейд по тылам противника, пусть и короткий, показалась ему здравой, но не в данной ситуации. Он не слишком был уверен в боевой устойчивости отряда «печенегов». Лично в деле с ними не сталкивался, а к полужандармам-полудиверсантам относился сложно. Исходя из личного жизненного опыта.
        Да слишком долго ему размышлять и не пришлось. Примерно через полчаса после сообщения Уварова с восточной стороны горизонта появились несколько вертолетов с эмблемами российской армии. Шли бы они с запада, можно было бы принять за своих, да и то…
        Чекменев лично сидел на связи с Кремлем и Петроградом, отслеживал движение морской бригады.
        Тарханов ему сообщил, что силами двух кремлевских полков и собранных клочьями из разных мест подразделений твердо контролирует пешими патрулями и бронетехникой все радиусы внутри Садового кольца.
        - Считаю, на данный момент это предел моих возможностей. Гражданское население предупреждено о необходимости оставаться в квартирах, прочие элементы - о том, что огонь открывается на поражение при малейших признаках неповиновения. Сейчас отдал приказ начальнику штаба МВО поднять по тревоге четыре военных училища и ускоренным маршем двигаться в Кремль.
        - Наш друг - где? - неожиданно спросил генерал. Как будто это сейчас было самое важное. Сергей понял, о ком речь.
        - Рядом со мной. Действует по обстановке…
        - Трубку ему дай…
        Не поверил Чекменев Тарханову или имел другое соображение?
        - Слушаю, Игорь Викторович, - отчетливо прозвучал знакомый голос.
        - Это входит в предыдущее? - не стал детализировать генерал.
        - Даже намного хуже, чем я пытался вам объяснить. Мы рассчитывали в первом приближении, а нам выдали по полной программе.
        - Могут твои друзья чем-то помочь?
        - Могут и уже делают все возможное. Часа четыре продержитесь.
        - Через четыре часа к нам подойдут морские пехотинцы. Или через пять…
        - Хорошо бы. Но если «наши» подойдут раньше, ничему не удивляйтесь. Вам представятся, генерал Берестин, полковник Басманов. От меня. После этого можете с князем откупоривать шампанское…
        - Не слишком ли много…
        Чекменев договорить не успел. Головной вертолет сыпанул по двору и крышам пулеметным огнем. Особых потерь не нанес, но щепки полетели. Ушел косо вверх на почти немыслимом угле атаки (пилот или пьяный, или сумасшедший), следом подлетали остальные.
        Этих успели встретить. Из всего, что было. Автоматы, винтовки, ручные пулеметы, даже противотанковые гранатометы били остервенело по неуклюжим аппаратам, похожим на беременных коров.
        Не зря. Один поймал направленную с должным упреждением ракету и мгновенно развалился на фрагменты. Только хвостовой винт достаточно долго летал над лесом, подбрасываемый потоками восходящего воздуха, остальное с гулом и свистом падало где придется. Начинка в виде десанта - тоже. Если смотреть со злобным чувством людей, предназначенных к закланию, но сумевших вывернуться моментом раньше - сыплющиеся к земле еще живые тела выглядели даже приятно.
        Олег Константинович бегал по веранде, размахивая длинноствольным маузером, от восторга пару раз выстрелил вслед ушедшим на второй круг вертолетам, кричал:
        - Молодцы! Герои! Немедленно ко мне гранатометчиков! Обоим кресты! И впредь!
        Вертолеты тем временем, описав полукруг, все-таки начали высаживать десант. Теперь уже за пределами зоны действительного огня, в километре с лишним от ограды. Зависнув в метре над землей, «Си-12» быстро разгрузились и, почти касаясь лыжами вершин деревьев, ушли в густеющую к востоку дымку.
        Десантников, правда, было маловато. Человек восемьдесят, да вдобавок обычных срочников. Кто, зачем бессмысленно погнал на убой этих пацанов под пули профессионалов?
        Рассыпавшись редкой цепью, нестрашно потрескивая короткими очередями, пехота в рост бежала к ограде.
        Дворцовые гренадеры, далеко не бойцы первой линии, с подготовленных позиций стреляли, однако, неплохо. Да и «Василек», правильно настроенный, клал трехсотграммовые осколочные гранаты в шахматном порядке, сорок штук на полгектара. Страшная вещь, если кто видел. А когда работают два сразу - так еще эффективнее.
        Половина цепи осталась на поле, остальные кинулись врассыпную, торопясь укрыться в близком, на их счастье, лесу. Унтер с солдатом притащили легко раненного десантника во двор «крепости».
        - Кто такой? - брезгливо спросил князь, глядя на испачканное землей лицо и мятые малиновые погоны. - Встать!
        Пленный поднялся, повинуясь властному голосу.
        - Рядовой Бусурин. Первой роты третьего батальона. Номер полка не помню, вы уж простите, ваше благородие…
        - Тут зачем, откуда? Приказ какой? - скорее машинально спросил Олег Константинович, уже понимая, что зря.
        - Не могу знать, ваше благородие. Утром подняли, велели собраться по-боевому, довезли до аэродрома, посадили. Командир взвода сказал, прилетим, будем задание выполнять. В условиях, приближенных… Высадили, взводный приказал наступать в сторону построек. Да его тут же и убило…
        - Уведите, - отмахнул рукой князь. - Пусть в подвале посидит, очухается. Вы мне хотя бы взводного привели. Да и то…
        Отошел шагов на десять, повернулся к Чекменеву.
        - Черт знает чем вы последнее время занимались, если такое вот! Солдатскую книжку хоть взяли?
        Генерал протянул затертый в кармане Бусурина документ.
        - Я и говорю - черт знает что! Двадцать шестой территориальный! Солдаты, мать их! Номер полка не помнит! Разогнать всех этих территориалов, чтоб воздух не портили. Отобьемся, выясните и доложите мне, где стоит полк, кто командир, зачем сюда прилетели. На кого наступать собирались? И почему только одна рота? Больше не наскребли или решили, что хватит? Весь полк в заговоре или самодеятельность нескольких капитанов? Все выяснить! Чем еще порадуете? Где морпехи? Или прикажете в леса уходить?
        - Морпехи миновали Тверь. Технические задержки на транспорте…
        - Ох, как мне хочется кого-нибудь расстрелять за саботаж, - мечтательно произнес князь. - Еще?
        - Полковник Тарханов сообщил, что обстановку в Москве контролирует, высылает серьезную помощь…
        Имя Ляхова Игорь Викторович, из суеверия или по другой причине, предпочел не произносить.
        - Обещал, что прибудет она раньше морской пехоты… !
        - Посмотрим, посмотрим…
        - Только он просил «ничему не удивляться», - сам не зная зачем, добавил Чекменев.
        - Так и сказал? - удивленно повел головой и шеей князь. - Может, боевые слоны нам в помощь движутся?
        - Он еще сказал - генерал Берестин и полковник Басманов, представятся и назовут пароль…
        - Игорь, ты в своем уме? Какой генерал, какой полковник? Я всех офицеров выше капитана наизусть помню. По формулярам, а кого и в лицо. Ты такие фамилиии слышал?
        - Вообще слышал, в данном контексте - нет, - решил быть предельно точным начальник тайной полиции. - Басмановых вообще много, и тех, которые, и однофамильцев. Берестиных знаю двух. Вице-губернатор Томска и начальник департамента государственных сборов. Не то…
        Чекменев имеет в виду потомков Василия Басманова, стремянного первого политического эмигранта князя Курбского, знаменитого перепиской с Иваном Грозным.
        - А где мой «гвардейский тычок»127? - внезапно потеряв интерес к теме, спросил Олег.
        Это шло от времен Александра Третьего. Его задушевный друг и генерал-адъютант Черевин носил фляжку за голенищем специально сшитых сапог и каждый час наливал Императору чарку, чтобы не видела Императрица Мария Федоровна. Без закуски.
        Может показаться удивительным, но на успехи непосредственной царской работы такое злоупотребление не влияло. Скорее, напротив. Никто успешнее него не руководил государством.
        Велел передать английскому послу, просившему срочной аудиенции, что тот подождет, пока русский царь ловит рыбу - и нормально. Главное, войн при нем не было, а половину Средней Азии добровольно присоединили и Великую Транссибирскую дорогу начали строить.
        Чекменев немедленно представил просимое. Не из-за голенища, правда, а из кармана кителя.
        - Слышишь, как гремит? - спросил князь, выпив чарку и указывая пальцем на запад. Оттуда, приглушенные лесом, доносились почти непрерывные пулеметные и автоматные очереди. Но удивительным образом не приближаясь. - Капитан наш бьется. Орел! Подкрепление бы выслать…
        - Нет резервов, Олег. Хоть убей, нет. С десантом разделались, а если он не последний? Виноват я перед Уваровым, чего уж теперь. И перед тобой виноват. Прости, если что…
        - Рано прощения просить, держимся пока и продержимся. Три-четыре часа - пустяк, Сам в окопы пойду…
        - В этом ли дело?
        - Вообще у меня отчетливое ощущение, что бред продолжает сгущаться, - раздумчиво сказал князь, когда выпитая стопка достигла цели.
        Со стороны московской трассы, перекрывая треск стрелкового оружия, ударили гранатометы. Их звук ни с чем не спутаешь, даже с артиллерийским огнем.
        - Вот, - поднял палец Чекменев. - Похоже, танки. Ну, помогай, Господь! - Он размашисто перекрестился.
        Уваров видел и слышал, как над поместьем кружили вертолеты, но его это не касалось. Ошеломленный первым отпором противник приходил в себя, начинал ориентироваться в обстановке. Вспомнил о правильной тактике лесного боя.
        Боевики рассыпались между деревьями, по ложбинками и за кочками. Под прикрытием массированного пулеметного огня сноровисто переползали, постепенно охватывая позицию «печенегов» широкой дугой. Пока что ничего страшного в этом не было. Соотношение сил в нашу пользу, сто человек в обороне против двухсот наступающих (а сейчас, может, и меньше) - нормально. Вражеские минометы не стреляют, чтобы не накрыть своих, а осколочные гранаты с установкой трубки на стометровую дистанцию, наоборот, успешно поражают цели даже за укрытиями.
        Можно держаться, можно, подбадривал себя и окружающих капитан. Но до чего же упорный и настырный враг попался. Откуда такой? Турки? Или те же партизаны с кавказских гор, которые летом брали Пятигорск? С теми наш командир, полковник Неверов, в одиночку полдня бился и уцелел, а нас больше сотни… Что они, в самом деле, там по морде получили, среди родных стен, теперь сюда явились, добирать нехватку? Неужто вообразили, что живьем Великого князя взять сумеют?
        А что, и могли бы, не успей мы подскочить. Подлетели бы на полной скорости, вышибли своими монстрами ворота, ворвались в дом. Две с половиной сотни головорезов… И откуда такие машины взялись? Не иначе, тоже из «бокового». Ляхов рассказывал, каких они там чудес насмотрелись…
        Близко разорвалась гранатка-хлопушка, выпущенная из подствольного гранатомета, свистнули осколки над головой, прогоняя праздные мысли. Уваров успел поймать на мушку привставшего из-за поваленного дерева стрелка: экономная на три патрона очередь отбросила боевика навзничь. Красиво упал, картинно раскинув руки, и видно его издалека, бородатого, желто-зеленого на белом снегу. Наглядно, и поднимает боевой дух.
        Наверное, нападавших каким-то образом поджимало время или просто командиры решили, что позиционная война разлагающе действует на личный состав. А самое главное, они до сих пор не имели понятия, какие силы им противостоят. Если получили агентурные данные о нормальной численности княжеской охраны, то ориентировались максимум на тридцать-сорок человек, которые могли выйти в поле. Нужно ведь кому-то и на стенах оставаться. А это совсем другое дело.
        Сыграла свою роль и избранная Уваровым тактика, создававшая впечатление, что немногочисленные защитники постоянно маневрируют вдоль фронта, сосредотачиваясь на угрожаемых направлениях. И, значит, если ударить разом, оборона будет раздавлена вмиг.
        Издалека донесся гортанный, странный по сочетанию звуков выкрик, и тут же, открыв шквальный огонь, турки-нетурки всем скопом рванулись в атаку.
        Они прыжками неслись по открытым местам, ломились через кустарник, дико крича, стреляя, куда придется, демонстрируя неудержимый боевой порыв и презрение к смерти.
        Тут и сказалось преимущество регулярного, тем более - офицерского войска над вооруженным скопищем.
        Пулеметчики, не теряя головы, били прямым и косоприцельным огнем по групповым целям, то и дело возникавшим там, где боевики хоть на секунду теряли темп перед естественными препятствиями, автоматчики и снайперы в первую очередь выбивали вооруженных пулеметами. Расчеты «дротиков» торопливо переставляли ударные трубки «на картечь». На полсотни метров сноп поражения получается шире, чем у полевой трехдюймовки.
        Молодой тренированный мужик может пробежать стометровку секунд за пятнадцать. Обвешанный оружием, по пересеченной местности, в давно не чищеном лесу - хорошо, если за минуту. Спотыкаясь о трупы своих товарищей, только что бывших живыми, шарахаясь от свиста пуль, гранатных разрывов, приседая, стараясь на бегу перезарядить оружие, просто непроизвольно замедляя шаг - за две-три. В это же время каждый из восьми десятков стволов делает до двух сотен сравнительно прицельных выстрелов.
        По всем этим причинам атака захлебнулась ровно на полпути, хотя если бы у боевиков хватило выдержки и настоящей боевой устойчивости, могло бы дойти и до рукопашной.
        Но они дружно, будто увидев на земле кем-то проведенную черту, остановились и, кто по-прежнему бегом, кто ползком, начали ретираду128. Теперь уже старательно прячась за непробиваемые стволы деревьев. Некоторые даже пытались тащить за собой раненых, а то и убитых. Только куда и зачем, не понимал Уваров. Вряд ли их примут хоть в одном российском госпитале, а подмосковные леса - не кавказские горы. Инстинкт, наверное.
        Сигналами свистка, который в наступившей тишине легко доставал до обоих флангов, Уваров скомандовал общий отход на запасную позицию, в двухстах метрах восточнее. Там пусть и не было отрытых ячеек, зато от ручья пологий склон поднимался к неширокому плато, на котором в прошлые годы лесники выложили с десяток поленниц из бурелома и срезанного сухостоя.
        Если бы капитан сам вчера проводил рекогносцировку, непременно развернул бы здесь роту с самого начала. Ну, не беда. Силы тают, зато позиция упрочняется.
        А спешить нужно было потому, что Валерий помнил про минометы. Если у неприятеля достаточно боезапаса, он скоро начнет гвоздить по площадям со всей дури!
        - Рощин! Живой? Ну вот, а то развел мерехлюндии. Быстро, перекличку. Посчитай, что у нас с патронами, и - за лопаты.
        Первый этап сражения закончился в общем успешно для «печенегов». Без потерь, конечно, не обошлось, так на то и война. Лучше бы, чтобы все были бессмертны и неуязвимы, но уже в другой жизни. Викинги на Валгалле, те могут с утра до вечера крестить друг друга топорами и мечами, а потом собираться в пиршественном зале и слушать скальдов, оперативно освещающих очередные подвиги.
        Убитых было семь, тяжело раненных - четверо, легких - тринадцать.
        Хорошо, до Берендеевки всего ничего. Уваров связался, доложил, вызвал машины. Как положено, попросил у Миллера подкреплений, почти не надеясь на положительный ответ, но услышал, что с грузовиками к нему вернется Константинов, и, может, еще с десяток казаков наскребем.
        На остальных направлениях пока затишье.
        ГЛАВА 19
        
        Интересное дело - вроде и привыкли почти ко всему, а атавистические инстинкты продолжали действовать. Вот прошел Шульгин длинным коридором до короткого поперечного, тупикового, открыл свежепрорубленную дверь, ведущую в соседнюю квартиру, но расположенную уже в нашем две тысячи четвертом, и будто часть груза с плеч свалилась. Спокойнее стало, привычнее.
        Эта секция стабильная, к межвременным перемещениям не способная. Так и движется в общем потоке времени от момента постройки дома в сторону его естественного конца. Но отсюда, тем же путем, не выходя больше на лестничную площадку, можно возвратиться и обратно в четвертый (снова в момент перехода, без учета прожитого здесь же, за стенкой, времени), и в пятый, и в двадцать пятый прошлого века. А в тридцать восьмой, в шестьдесят шестой, в девяносто первый так и не получается, несмотря на все предпринятые ухищрения. Загадка природы или ее же очередной непознанный закон.
        Как-то в разговоре всплыл вопрос, что случится, если нынешним или следующим властям взбредет в голову назначить весь дом целиком под снос? Для сооружения очередного архитектурного монстра или шедевра. Куда наша квартира денется? Останется в прошлом, где продолжит свое коловращение, сохранит свои функции в аналогичном объеме нового строения или доступным ей способом пресечет в корне саму идею посягательства? Например так - только придет в голову госчиновнику, бизнесмену, самому мэру, наконец, такая кощунственная мысль, только потянется рука к авторучке или кнопке селектора и - бах! Пробки в мозгах перегорели. Инсульт то есть. И ни с кем замыслом поделиться не успеет.
        По прошествии времени еще один модернизатор объявится - и с ним та же история. Так и будет стоять дом, наподобие римского Колизея или египетских пирамид, до скончания веков.
        А вот еще интересно: если, например, в дом бомба авиационная попадет или подвижки земной коры случатся? М-да…
        Следом за Шульгиным на нейтральную паркетную почву ступили Затевахин и Ляхов-первый.
        Новиков, Сильвия и Ирина были уже здесь. Этого достаточно, чтобы принять решение на основе свежеполученной информации. Ее Сашка и довел до сведения друзей, пока доктор ждал своей очереди в другой комнате под присмотром Феста, а они вчетвером, сделав несколько шагов, через другую дверь погрузились в тишину и покой двадцать пятого года.
        Под окнами с криками носились разносчики папирос и газет, извозчик в ожидании пассажира подсыпал в торбу своей лошади овес, с Петровки и Дмитровки доносилось кряканье автомобильных клаксонов. И царило там позднее лето, листья лип едва-едва начали желтеть.
        - Таким образом я позволил себе сделать вывод, что мы имеем дело со вторым изданием давно, казалось бы, списанной в утиль проблемы. «Система» системой, она здесь руку приложила безусловно, но только на вторых ролях. Как и «Черный интернационал» на той стороне. Эти самые «обеспокоенные гуманисты» сколько угодно могли бы беспокоиться и дискутировать в «Хантере» и прочих клубах, учинять крупные и мелкие пакости тем, кто им в данный момент больше всего не нравится, но и не более того. А здесь ведь…
        Кто-то им сообщил о существовании «2005-й», снабдил возможностью проникать на ту сторону, вооружил теорией, наконец. Вербовать, обрабатывать и перебрасывать целые батальоны с тяжелым вооружением, это совсем не то, что Берестина уговорить на денек сбегать в шестьдесят шестой…
        Намек был слишком прозрачным. Ирина тем не менее промолчала, а Сильвия немедленно взяла слово.
        - Ты хочешь сказать, что снова в игру вступили наши с ней коллеги? Каким же, хотелось бы знать, образом? Кто и откуда? Гипотезу Ловушки ты, таким образом, отметаешь? Вновь возникают вездесущие аггры? Так заметь, и в лучшие времена мы не действовали так топорно. Вспомни, сравни, оцени. Та же матрица, подсаженная Великому князю, сработала бы в тысячу раз эффективнее, чем все описанные тобой импровизации. Несколько лет подготовки, чтобы устроить беспорядки, с которыми нормальная полиция и гвардия справятся не за неделю, так за две - это же просто несерьезно. С моей тогдашней резидентурой мы все сделали бы быстрее, чище, не привлекая внимания.
        - При условии, что имели тогдашние возможности, - счел нужным вставить Новиков. - А если их нет? Ни базы на Валгалле, ни возможности получать неограниченную помощь, да и весь сопутствующий фон кардинально изменился. Мы ведь так до сих пор и не знаем, в какой мере успехи и поражения вас, Антона, и нас, грешных, само собой, обеспечивались участием или неучастием Игроков. Поэтому я склоняюсь к мнению, которое неоднократно высказывал. Неуверенно, неубедительно, согласен, да вдобавок постоянно ощущая «сопротивление среды». Но вот после только что услышанного мне кажется - все становится на свои места.
        Последние дни я очень напряженно пытался докопаться до истины. Компьютеры компьютерами, но и помедитировать пришлось. На «подпороговом» уровне, не бойтесь, к Сети даже не приближался. Ладно, сказал я себе, создать и удерживать всеобъемлющую и устойчивую мыслеформу нового мира мне не под силу. Когда нас подпитывал извне один Игрок или оба сразу - кое-что выходило. Со стороны, наверное, это походило на то, как учат ездить на велосипеде. Сидишь, вцепившись в руль, а парень постарше бежит рядом и придерживает за седло. Думаешь, что едешь сам, а уберет он руку, и - завилял, и - носом в асфальт.
        - Образно и самокритично, - одобрила Сильвия.
        - Теперь я почти стопроцентно убежден, - продолжал Андрей, не обратив внимания на подковырку, - все замыкается на Лихарева, как бы мы ни сомневались в этом раньше. Никакого иного рационального объяснения не существует. Его ли это самодеятельность, или запустился неизвестный встроенный механизм, матрица та же самая, черт возьми, я не знаю. К тебе вопрос, Си, возможно это по вашим теориям? - Теперь стало видно, что Новиков нервничает.
        «Завод кончается», - сочувственно подумал Шульгин.
        - По нашим теориям, - лекторским тоном ответила Сильвия, - возможно очень многое, в чем ты сам имел возможность убедиться. Матрица - это проще всего. Было бы кого подсаживать. В одного агента другого такого же - смысла нет. Никакого. Программировать кадрового координатора - то же самое. Он уже запрограммирован…
        - Но ведь программа может сорваться, как у Иры вон, - сказал Шульгин, - и тогда?
        - Утративший программу агент становится слабее, просто человеком. Как в приведенном тобой примере. Я вот свою программу не утратила, я перестроила сама себя в ее же рамках. Формально я могу все, что могла, но отсутствует стимул, мотивация, плюс утрачено «аппаратное сопровождение». И, значит, я тоже гораздо слабее, чем раньше. А вот с Лихаревым… - Она задумалась, словно решая, говорить или нет. - Пока это только мое предположение. Мы все дружно упустили лежащую на поверхности истину. Или нас заставили ее не замечать…
        «Вот-вот, - переглянулись Андрей и Сашка, - с воспоминаниями и фактами точно та же история, у одних вычеркнуто одно, у других противоположное, отчего и полный раздрай в делах и мыслях».
        - А истина в том, что Лихарев пришел сюда непосредственно из тридцать восьмого! Очень может быть - до него не успела докатиться волна, о которой мне говорила Дайяна. Вы же помните - Дайяна на базе встречалась со мной - 84/21, и имела связь со мною-38! И если она смогла после этого повидаться с Лихаревым, уже помня о нашей катастрофе и еще имея возможность действовать в полную силу…
        А Новиков подумал, что не зря он терзал свой мозг непосильной нагрузкой. Наверное, ему удалось создать пусть не глобальную мыслеформу, пусть локальную, но в круге жизненно важных для них всех обстоятельств вполне работоспособную.
        Позволяющую вырваться самому и вывести друзей на свободу. И значит, морок на них напускала все-таки Ловушка.
        «Главная наша ошибка в том, что мы представляли себе ее деятельность слишком примитивно, я бы сказал - механистически. Односторонне. Есть, мол, такое явление или устройство, которое перехватывает создаваемый мыслеобраз реальности, стирает его или блокирует, а взамен подсовывает собственный, гораздо более убедительный. Загоняет малоопытного «игрочишку» в клетку иллюзии-галлюцинации. И достаточно проявить волю, уверенность в себе, силу духа, этакое «здравомыслие высшего порядка», чтобы спастись. А то и победить, на что самонадеянно рассчитывал Сашка. «Нет таких крепостей, которые…»
        Вот нас и ткнули носом.
        Все оказалось проще, примитивнее, но заодно и эффективнее. Не затрудняясь конструированием одного на всех химерического мира, Ловушка (а может быть, все-таки Игрок) устроила нам вариацию на темы «Пятнадцатилетнего капитана». Словно бы кок Негоро подложил по топору под персональный компас каждого из нас. И достаточно.
        Делали одно, говорили другое, думали третье. Но и галлюцинации тоже моментами предлагались. Ограниченные, ловко встроенные в реальность, в ситуациях, когда нет критериев достоверности. Так бывает, если заблудишься в лесу в густом тумане. Видишь только то, что под ногами и на расстоянии вытянутой руки. Ни азимут взять, ни ориентиры запомнить…
        Но раз удалось понять хотя бы это, значит, выкарабкиваемся понемногу. Туман редеет, зарубки на деревьях просматриваются…»
        - Выходит, ты думаешь, - спрашивал в это время Шульгин Сильвию, - Дайяна встретилась с Лихаревым уже после нашей с ней дружеской беседы на «Ермаке», где сообщила то, что ей поручили Игроки, все зная и помня, в том числе - наше согласие воздержаться от дальнейших авантюр?
        - Допускаю, - осторожно ответила Сильвия. - Она куда выше меня по рангу, сильнее и опиралась на все ресурсы Базы. Если на самом деле сумела выйти на Валентина в новом качестве, варианты могут быть очень интересные. Именно потому, что образуется такой нахлест временных петель, какой распутать… Помнишь, как со старых катушечных магнитофонов лента соскакивала? Проще было собрать и выбросить…
        А тут вдруг и Ирина решила слово вставить.
        - Знаете, где мы еще крупно маху дали? Когда вообразили, что в двадцать пятом году находимся в полной безопасности, нас там ни достать, ни вычислить нельзя. Как же, другая, «чистая» линия, край света, любимый пароход… Увы, избушка соломенной оказалась. Зато о квартире совсем не думали. Никому не пришло в голову, что только она по-настоящему защищена, ментально, энергетически, «дипломатически», если угодно…
        - Гениально, Ира! - восхитился Шульгин. - То-то сидим мы сейчас, идеи из нас просто фонтанируют, и здравые мысли только из ушей не сыплются. Нет, ну как же легко нас на куклу129 взяли!
        - А ведь Антон действительно наш самый верный и честный друг, - вздохнув, сказал Новиков. - Только мы по той же самой причине не врубились. Он хоть и под контролем работал, теперь это совершенно ясно, а постарался нас предупредить. Та самая точка в радиограмме, фильм «Операция «Омега» с Олегом Далем. Раза четыре он квартиру упоминал в разном контексте и с разными интонациями, я суть просек, что мы ею невозбранно можем пользоваться, чему и возрадовался. И совершенно мимо пролетело, Антон ведь постоянно рядом ставил слово -«безопасно». Наверное, был лучшего мнения о моих умственных качествах. Черт, досадно! - Андрей сильно ударил кулаком по колену.
        - Не переживай, - успокоила его Ирина. - Не та обстановка была, значит, потому и не обратил внимания.
        - Нет, все равно непростительно. Здесь одно утешает, если не вдохновляет - Антон, значит, достаточной свободой воли обладает, при случае, глядишь, снова свидимся…
        - Так, братва, хватит, - прервал его Шульгин. - Сориентировались, разобрались, и все на сегодня.
        Болтать больше некогда. Если хочешь, можешь с Затевахиным мнениями обменяться. Сейчас Олег с материалами по зомбированным подскочит, и надо до утра нашу Москву подчистить. Уголовников мы слегка прищемили, теперь с «озабоченными гуманистами» разберемся. Тут нам с Фестом работа. Секонду прикажу, пусть сюда возвращается, коллегу моего забирает, и обратно на базу «печенегов». Со своего конца клубок разматывать.
        Тебе, Андрей, непременно в Кисловодск, к Ларисе и ляховским девочкам надо. Лихарева брать. Если с ходу, и рыпнуться не успеет.
        А Алексею, в натуре, дивизию не дивизию, пару полков сюда вводить пора приспела. «Системщики» так, а мы еще круче. Высоцкий правильно пел: «В запасе ход конем, по голове». Ты, леди Спенсер, что предпочитаешь, с Берестиным князя спасать или на Воды, с коллегой пообщаться?
        - Второе, естественно. Помню, как вы с Антоном меня ломали, отчего бы самой тем же не заняться?
        - Принято. С тобой, Ира, ясно. Олегу надо за пульт СПВ садиться, все наши скачки и прыжки обеспечивать. Раз начали играть на опережение - гори все огнем. Думаю, от трех десятков переходов мир не рухнет. А рухнет - туда ему и дорога… Мы и так партию почти сдали. Велика Россия, а отступать некуда.
        - Тем более, за Волгой для нас земли нет, - добавил Андрей следующий легендарный лозунг. Или афоризм, как считать.
        На самом деле, удивительное чувство раскованности и готовности к подвигам их охватило. Словно стер кто-то тоску и муть с души, а от глаз убрал грязное, запотевшее и залапанное жирными пальцами стекло.
        Получив сообщение от Шульгина, Левашов с помощью Максима за полчаса скачал все папки, касающиеся людей, прошедших обработку по методике Затевахина. Те, что относились к Москве и иным городам собственно России, взял с собой, остальные передал Бубнову. Тот был удивлен и слегка обрадован, к «веримейду» ему прибегать не очень хотелось, в силу интеллигентских предрассудков.
        - Дальше что делать? - спросил он.
        - Не ко мне вопрос. Я свое получил, сейчас уеду. Ляхов должен скоро вернуться, с ним и решайте. Позанимайтесь пока с техникой, с сотрудниками отношения налаживайте. В любом случае пригодится…
        - Отлично, - сказал Шульгин, бегло просмотрев материалы. - Вопрос только один, как и с чего начнем. Пока тебя не было, мы кой чего придумали… - И рассказал, что именно.
        - Можно и так, - не стал спорить Олег. - Я тоже думаю, что риск минимальный. Если здесь большую бучу затеять, на короткие импульсы «вход-выход» внимания обращать, может случиться, будет просто некому. Одно сомнение - Москва здесь далеко не времен двадцать первого года. Начнете вы сейчас на брониках мотаться, людей хватать, стрелять, не дай бог, конечно, шум ведь поднимется…
        - На что и расчет. После тех «бандитских разборок» заинтересованные структуры до сих пор в себя прийти не могут. В рассуждении, что не понимают, кто начал, кто подсуетился и чей кон выше.
        Андрей со своими корешами из эшелонов встречался, так и говорят: ничего не ясно. Ни по понятиям, ни по нормальной вертикали. Миллиарды, понимаешь ты, в воздухе повисли, а подойти к ним страшно. Как умной мыши к салу в мышеловке. Если б генпрокурор, к примеру, все это затеял или начальник ФСБ, да синклит авторитетов даже, в положенное время стрелку бы забили, предъявы сделали, правила ведь все знают. А тут висяк. Я с уголовничками дела имел и в прежней жизни, и в следующей. У них знаешь, что самым тяжелым считается? Непонятка.
        Дали тебе в зоне табуреткой по затылку, если выжил, тем или иным способом объяснят, за что и почему. Если не объясняют - страшно. Предупредили - кто и о чем? Случайный псих - так он и еще раз может. Как уберечься?
        Андреев дружок, тот, что информациолог, знаешь, что сказал? Слух пошел, что президент наш, иных способов не имея с «баронской вольницей» справиться, никому не веря, поскольку в Петербурге слишком часто мимо Михайловского замка ходил и судьбу Павла Первого на себя примерял, свою собственную службу создал. И не привычным образом, через администрацию, указы и приказы, а попросту. С одним незасвеченным приятелем на рыбалке поговорил, другого на тропинке возле дачи встретил, третьего на приеме в честь трехсотлетия Петербурга покурить отозвал… Вот вам и «эскадроны смерти» сформированы!
        Шульгин, подхватив друга под локоток, повлек его к бару. Свою ударную идею он приберегал, для пущего эффекта желая выдать ее под кофе с коньячком. Уж больно она ему нравилась. Начинаем, начинаем отыгрываться! При игре в «очко» с двумя восьмерками на руках очень мучительно себя чувствуешь. Особенно, если ставка высока. Взять следующую, не взять? Валет, дама, король - твои. Остальное - пролет. Как в песне поется: «Не очко меня сгубило, а к одиннадцати - туз!»
        А сейчас вроде король в колоде верхний.
        - Скучают мои ребята-корниловцы. Пить нельзя, в город нельзя, обратно не отпускаю. Будет им сегодня ночью развлечение. Наряжу я их в монашеские рясы, укороченные, конечно, чтобы в ногах не путались, клобуки и все такое. На машинах напишем: «Главное управление святейшей православной инквизиции». Эмблемку соорудим. Маячки на крыше. И вперед.
        - Ох и иезуит, - рассмеялся Левашов, которому первая рюмка «Викинг Ларсен» пошла, как боженька по душе босыми ногами. - Сигары у тебя есть? Мне от папирос давно язык щиплет.
        Сидели они, наклонившись через стол головами друг к другу, будто в самые безмятежные и беспроблемные времена, говорили о вещах, никакого отношения к нынешнему не имеющих, смеялись, шутили теми еще шутками. Такая благость, такой покой…
        Шульгин дернулся первый. Не то, опять что-то не то. Слишком быстро наступила релаксация. Прислушался к себе. Похоже, ничего постороннего. Да и в конце концов, раз в год имеет человек право хоть немного отвлечься?
        Человек имеет, а ты - нет!
        Прошел по коридору к двери, окликнул Андрея, не переступая порога. Тот в это время обсуждал что-то с Сильвией и Фестом.
        Новиков наметанным взглядом и нюхом оценил диспозицию. Сашка не дал ему времени сострить по этому поводу.
        - Напрягись. Как последний день в Замке. Ничего не чувствуешь?
        Андрей мгновенно вспомнил и тот день, и те ощущения. В библиотеке, в коммунальной кухне, где Сашка угощал его водкой с картошкой, килькой в томате и баклажанной икрой. Сел на стул в углу, закрыл лицо руками, напрягся, лоцируя ближние сферы тонкого мира.
        - Нет, Саша, чисто. Как в бане. А что было?
        - Как бы и ничего. Ощущение. Пуганая ворона куста боится. Показалось мне, выходит. Ты присядь. Олег интересный вариант придумал. Тебе, Удолину и Маштакову работенка. Тоже до утра. Потом другие игры начнем. «Тора, тора, тора!»130.
        Многослойность времени, постоянно подкидывая сложные для восприятия, а зачастую просто неприятные проблемы, имела и свои положительные стороны. Особенно, когда в них более-менее начинаешь разбираться, пусть только на утилитарно-практическом уровне.
        Уже выйдя из реальности «2005», можно было сколько угодно заниматься вопросами технического и идеологического обеспечения запланированных акций, не опасаясь опоздать. То же самое справедливо для реальности «1925» относительно «2004».
        Ляхов-Секонд с Тархановым, князь с Чекменевым, Уваров со своими бойцами действовали сейчас в пространстве единственно реального для них времени, а вот люди, решившие им помочь, располагали трижды эшелонированными тылами.
        Не меньше недели Новиков, Левашов, Удолин и Маштаков астральными и инструментальными методами выстраивали модель обобщенной картины замкнувшихся одна на другую реальностей, каждая из которых, в зависимости от точки зрения, могла расцениваться полноценной химерой.
        Что, собственно, и позволило происходить такому перетеканию сущностей, невозможному ни в каком другом варианте.
        Переналаженный специальным образом псевдомозг стратегического симулятора Берестина, его подпрограмма (то есть то, что выше всего искусственно вложенного в материнские и прочие платы и возникло уже в процессе функционирования и взаимодействия железа и софта), наконец показал якобы непротиворечивую картину текущего процесса. Без всякого выхода в Гиперсеть.
        Одновременно, как давно запланировал Новиков, машина периодически выдавала в Сеть сигналы, долженствовавшие демонстрировать попытки связи с ней и извлечения скрытой информации в таких-то и таких-то сферах.
        Тоже давно известные на Земле принципы радиоигры и перегрузки каналов связи белым шумом.
        Отчетливо обозначились точки и полосы «прорыва фронта», то есть места и время одно- и двусторонних проходов из «2004» в «2005». И все - исключительно на взаимно налагающихся территориях нынешней РФ и тамошней Российской Державы. Иных, кроме проделанных включениями СПВ, не наблюдалось. Где-либо в Америке или Европе подобных попыток также не предпринималось.
        Значит, теория пока верна. Агрессия идет отсюда туда. Даже не так, не агрессия, миграция. Что некогда, вполне еще эмпирически, Шульгин разъяснял Ляхову-Секонду. А тот как мог - Чекменеву.
        На самом деле выходило, что значительная часть организации, именовавшейся в начале XX века «Системой», несколько раз сменившая структуру, но не сущность, в лице своих российских филиалов решила избрать для своей жизни и новой деятельности неосвоенную территорию.
        Очень похоже на пуритан и прочих сторонников Ветхозаветных традиций, в XVII веке додумавшихся построить очередное Царствие Божие на свеженьком, нетронутом континенте. Ну вы знаете…
        Правда, ударную силу для проникновения и завоевания территории они выбрали странноватую. Чеченцы, террористы иных мастей и толков, белые наемники, потерявшие работу в Африке за полной бесперспективностью последней, зомбированные россияне обеих реальностей.
        Но с другой стороны - правильно. Как раз тот контингент, о котором спорил матрос Чугай с Леоном Черным в нашем «Хмуром», тамошнем - «Светлом утре». Того же автора.
        Речь у анархиста с большевиком шла о бандитах и ворах как моторе революции. Черный утверждал, что только преступный мир сможет исполнить идею «разрушить до основания» должным образом. Чугай соглашался: да, несомненно, насчет этого - никаких возражений. А дальше? Воры - народ избалованный, трудиться не любит. Но хоть что-то производить надо для простого прокорма. А кто станет производить, если вокруг масса желающих произведенное немедленно отнять? Значит, придется этих самых воров скорее рано, чем поздно, загнать в овраги и - из пулеметов. Тоже - «до основанья».
        Так и здесь. Когорты наемников-варваров проникнут в зажиревший, заманчиво богатый мир, помогут свалить княжескую власть, поставят на престол диктатора «из своих», аналог Теодориха какого-нибудь.
        А потом из-за кулис появится во всем блеске новый Лукулл или Марк Лициний Красе, не впавшие в разврат сибариты эпохи упадка Рима, как принято было о них писать, а жестокие и упругие полководцы времен Пунических войн и разгрома Спартака. Они и устроят «соратникам» и «попутчикам» Аппиеву дорогу, от Москвы до Питера.
        И начнется для новых хозяев жизни подлинный «золотой век». Что лучше можно придумать - с опытом нашей земной истории оказаться в том же самом мире, но избавленном от множества пороков. Психологических, экологических, политических и так далее и тому подобное. С цветущей природой, избытком природных ресурсов, гармонией межгосударственных отношений, без наркомании, СПИДа, международного терроризма, всевозможных «осей зла» и «дуг нестабильности», нарастающей ядерной опасности. Без депопуляции «цивилизованных стран» и стремительного «пожелтения» ойкумены.
        Разумеется, здесь тоже не все гладко. Тот же «Черный интернационал», к примеру, или сепаратизм окраин Империи. Но говоря всерьез, это такие пустяки на фоне всего прочего! Вроде как сидеть в Чернобыле и рассуждать, что на Гавайи перебраться-то можно, только, по слухам, там москиты ночами кусаются.
        Окончательно картина грандиозных планов новых колонизаторов сложилась, когда Шульгин с помощью Затевахина реализовал свой план «Варфоломеевской ночи». Что оказалось не так просто, как представлялось с первого взгляда. Прежде всего нужно было решить, как именно поступать с элементами, подлежащими изъятию? Их насчитывалось около полутора сотен только в «первом эшелоне».
        Семнадцать человек «вдохновителей и организаторов», всю концепцию выдумавших, разработавших детальный и поэтапный план, ведущих каждый свое направление. Тот же господин Медведев с директором института, обеспечившие доведение до почти поточного производства аппаратуры «ГНП».
        Особая группа, подбиравшая кандидатуры на «обработку» с учетом их положения и задач здесь, и других, которые в определенном качестве пригодятся «там».
        Команда стратегов, намечавшая объекты и моменты вмешательства в обоих мирах, отслеживающая динамику процесса в зависимости от сочетания целенаправленных действий и вмешательства случайных факторов. Как, например, появление в Пятигорске Тарханова, срыв операции против Ляхова на пароходе, героический рейд по Бельведеру Уварова и еще масса подобных накладок и сцеплений в принципе непредсказуемых событий.
        Еще человек сто работали «под контролем», подвергнувшись в разное время обработке разной степени глубины и интенсивности. Кто-то получил почти неуловимую акцентуацию уже имеющихся черт характера, другие - серьезную перезагрузку глубинных уровней личности.
        Что иное заставило бы известного на всю страну миллиардера на личные средства приобрести в собственность совершенно ему не нужный огромный научно-технический комплекс, включающий несколько НИИ и заводов компьютерной техники, создать Совет директоров из рекомендованных «свыше» людей, после чего потерять к затее всякий текущий интерес. Занимаются люди разработкой всеобъемлющего «Прогноза политико-экономического развития России на период до 2050 года с учетом мировых тенденций», и никого это не касается. Финансирования требуется меньше, чем на самый обычный футбольный клуб, а польза - несомненная.
        Точно так же у отдельных генералов и полковников как бы сами собой вызревали мысли о необходимости спасения Отечества от антинародного режима, возрождения былой мощи Советской Армии, силового восстановления Союза и тому подобное. Некоторые из них, подчиняясь программе, непрерывно выступали в печати и военных академиях с алармистскими прогнозами и экстремистскими призывами, другие делали свое дело тихо, но гораздо эффективнее. О чем речь позже.
        Проскрипционные списки131, составленные на основании «лабораторных журналов» Затевахина, компьютерных дедуктивных построений, ясновидения Удолина и оперативной работы, которую Шульгин вел последние полгода в «инициативном порядке», совпадали текстуально примерно по половине персонажей, что говорило об их безусловной причастности к самому ядру сообщества. Остальные оказались в поле зрения «Совета» по разным основаниям и требовали дополнительной разработки. Сама ведь по себе «нехорошая аура» или, скажем, график командировок высокопоставленного офицера Министерства обороны, неоднократно в течение года пересекавшийся с маршрутами человека, близко знакомого с женой господина Медведева, - еще не приговор. Но - повод для размышлений.
        Или - те же точки пробоев границы реальностей. Наверняка ведь люди, уже попавшие под наблюдение и подозрение, оказываясь поблизости от них в нужное время, должны рассматриваться, как причастные к «Системе»? Должны.
        Впрочем, подобные попытки привести практику собственных действий в согласие с некими от века установленными презумпциями уместны более в частных записках Новикова, нежели в вахтенном журнале ведущего бой корабля.
        Так как же с ними поступать, продолжали обсуждать непосредственно руководящие операцией ответственные лица?
        Свозить задержанных на Столешников? Места не хватит, да и как со стороны будет выглядеть в центре нынешней Москвы картина, когда всю ночь к определенному дому подъезжают грузовики и автобусы, откуда гонят вверх по лестнице явно арестованных, вполне приличного вида людей? Сотнями!
        Арендовать заброшенный дом на окраине, использовать развалины цеха по производству стальных электрических утюгов в районе Мытищ? Далеко, требует предварительных работ по обеспечению безопасности, размещению установки СПВ, протяжке силовых кабелей и прочая, и прочая, и прочая.
        Замысел-то операции сводился именно к тому, чтобы выдернуть фигурантов из их экологических ниш и биоценозов практически одновременно, не дав сработать системе оповещения и взаимной защиты, которая наверняка имеет место. «Сегодня вечером рано, завтра утром - поздно», - один из тактически верных афоризмов В. И. Ленина. Лучше него только второй: «Учиться, учиться и учиться!»
        Гениальные озарения, на которые опиралась в своем развитии цивилизация Хараши Венеша132, иногда не чужды и людям. Новиков совершенно неожиданно, как бы не по теме, вспомнил старшего брата-железнодорожника. Просто пришла на ум одна из его присказок, до которых Генрих был большой мастер. И тут же перемкнуло. Последние сто лет железная дорога для России - это все! А сегодня и для нас тоже!
        Вот она, Окружная, последнее время совсем мало используемая, но вполне действующая, со всеми ее ответвлениями, связками, маневровыми путями, разъездами, законсервированными станциями и полустанками. Ходили слухи, что и с метро она связана достаточно тесно. Вообще не дорога, а полумистический артефакт.
        А чем же еще мы сейчас занимаемся?
        Андрей выскочил в реальность «2004». Ну, потеряем полчаса-час, не такая уж беда в сравнении с выигрышем совсем по-другому счету.
        Опять Москва, опять снег, но не такой, как в «пятом», а настоящий, даже в пределах Тверской и бульваров решительно закрывающий уличную слякоть густой пушистой порошей. Но все равно в феврале восемьдесят четвертого и снегопад, и метель были покруче! Тогда улицы даже солью редко посыпали, все больше песком и очень умеренно. Отчего и не было на тротуарах хлюпающей мерзкой каши.
        Так и вспомнился сейчас угол Сретенских ворот и Рождественского бульвара, где Новиков ждал Ирину. Совершенно как Мурманск, Москва выглядела, или Новороссийск в разгар «боры». Один неверный шаг под ветер, и потащит, и покатит по тротуару, выкинет на мостовую, хорошо, не под колеса. Однажды в Новороссийске с ним такое и случилось. Сначала сдуло на проезжую часть и тут же выдуло, прямо из-под автобусного бампера.
        С угла сквера, прямо напротив окон здания, в котором обосновался друг-замминистра, Андрей позвонил по сотовому, так и не ставшему еще привычным, телефону. Хотя ценил, что приятель, а может, теперь и друг, «нас так мало осталось в конном строю», дал ему один из самых конфиденциальных номеров, всего шестизначный.
        - Приветствую ваше степенство, Кирилл Мефодиевич, - сказал Новиков. Это тоже звучало паролем, сегодня едва ли три человека могли обратиться к генерал-полковнику таким образом, по кличке времен журфака.
        - Здоров, Андрюха. Проблемы возникли?
        - О чем говоришь? Настроение предпраздничное, поболтать захотелось. Выгляни в окошко, снег-то какой!
        Говорил Новиков специально голосом сильно подгулявшего человека, подозревая, что и у таких больших начальников особо защищенные линии могут прослушиваться. Сам он знал, что по-настоящему защищенной связи не бывает.
        - Градусов на десять левее памятнику борцу за свободу гаитянского народа…
        По короткому покашливанию в трубку понял, что Кирилл его увидел. Хоть и в бинокль.
        - На обед когда поедешь?
        - Я в кабинете обедаю. Извини, Андрюша, недосуг болтать. В конце годины посвободнее будет, на дачу, может, выберемся…
        «Слухач» среднерусского происхождения с ходу может подумать, что - в «конце года», до которого не так и далеко.
        Андрей посмотрел на часы, кивнул, показал один палец:
        - Можно и так, - Следующим жестом обозначил - прямо и первый поворот направо. - Договорились?
        - Ага.
        Хорошо. Друг все понял и игру принял.
        Полчаса пришлось покрутиться вокруг подавляющих своим мрачным величием, сверху донизу остекленных и все равно напоминающих храмы Карнака офисов. Обставленных в шесть рядов столь же неприятными взгляду автомобилями. Даже у Гитлера с его «Майбахами» и «Опель-адмиралами» вкус был лучше. Конкурс катафалков, иначе не скажешь.
        На этом фоне желтая пятиэтажка послевоенной постройки, где помещались возглавляемые Кириллом Дубровиным службы, смотрелась скромно, хоть и была оснащена всякими современными прибамбасами, вроде евроокон с медного оттенка стеклами и защитного козырька над зеленой ковролиновой дорожкой от ступенек до автостоянки.
        Хорошо, на противоположной стороне улицы и по периметру площади сообразительные частники понастроили пивнушек, забегаловок, пиццерий, фишлайнов и бистро для многочисленной рати мелких чиновников и клерков, желающих схватить свой бизнес-ланч, не удаляясь от контор. И вечером перехватить рюмку по дороге домой.
        'Година - час (укр.).
        Новиков нескучно провел время, не выпуская из поля зрения нужный подъезд. У него тоже была при себе монокулярная трубка, помещающаяся в кулаке, но десятикратная.
        Кирилл вышел на крыльцо, спустился к предупредительно распахнутой лакеем, впрочем, в его случае, наверное, адъютантом, дверке «Мерседеса».
        Пока он размещал на заднем сиденье свое дородное тело (за минувшие годы поджарый турист и альпинист раздался почти втрое), пока водитель аккуратно выруливал со стоянки, Андрей вполне успел пешком на условленное место.
        - Чего «Роллс-Ройсы» себе не взяли, хозяева жизни? - в меру иронично спросил он, усаживаясь рядом и пожимая руку товарища. - Гулять так гулять. Толпе все одно, на чем вы катаетесь, коллег не удивишь, так какого ж хрена? Я не в обиду, я в этнографических целях интересуюсь.
        - Мы для тебя, значит, объекты наблюдения? - с ленцой спросил Кирилл, откинул дверцу бара. - Пить будешь?
        Андрей смочил губы. Машина шла так мягко по Стромынке, что бокал можно было поставить и на колено.
        - У меня Главный военный советник, настоящий генерал-лейтенант, не вам чета, в Отечественную воевавший, демонстративно от Рио-Гранде до Юкатана на «зиме» ездил. Из Москвы самолетом доставили. Чтоб не ронять достоинство Державы!
        - Ты меня что, воспитывать сюда пригласил? - по-прежнему лениво спросил Дубровин, но ощущалось, что он начинает внутренне накаляться. Что Новикову и требовалось.
        - Ни в коем разе. Абсолютно наоборот. Покрутившись в Отечестве, поняв нынешнюю суть жизни, решил в меру сил помочь друзьям адаптироваться к капитализму, минуя его крайности…
        - Во, бля, епископ Досифей, проповедник нестяжания.., Да если я завтра на «Рено» или «Пассате» приеду, меня послезавтра выгонят. Что, скажут, святее президента решил быть? У нас тут как-то собрался один деятель чиновников на «Волги» пересадить. Вся Россия смеялась, включая тех, кому и на метро не всегда хватает…
        - Далеко зашедший случай блокадного синдрома. Так наголодались в детстве, что до сей поры огрызки в наволочку прячут…
        - Слушай, если у тебя дело - говори, у меня правда времени мало…
        - Ты предел своих желаний, потребностей и притязаний знаешь? - спросил Андрей, делая еще глоток.
        - Белая горячка? Только о смысле жизни я сегодня еще не рассуждал, остальное все было. Поехали обратно!
        - Ну, для чего так резко сразу? - Голос Новикова спустился ниже на две октавы. - Вот это - входит в крут твоих желаний?
        Он поднял из-под ног темной кожи кейс, расстегнул. Тот ровненько был забит заклеенными стодолларовыми пачками.
        - Убери. Немедленно. Я ничего не видел, не слышал и знать не хочу!
        - Естественно. Ничего и не было. Это я свой кошелек случайно раскрыл, визитку искал. И отпечатки пальцев там только мои, и квитанция из банка о законном получении процентов по вкладу. Самое же главное - нет по твоей должности услуг, достойных такой взятки. Хочешь, повторю под запись? В случае чего и на делириум тременс сослаться можешь. Свою.
        В плане того делирия и спрашиваю. Министром стать хочешь? Завтра сделаем. А может, я не в курсе - мечтаешь удалиться под сень струй? Имение, вроде как у Некрасова в Карабихе? Два дома, сорок комнат, тысяча гектаров охотничьих угодий… И никаких вопросов со стороны надоедливой прессы и прокуратуры…
        Кирилл повернулся, внимательно посмотрел в совершенно трезвые, разумные, проблескивающие веселыми чертиками глаза Новикова. Плеснул в рот прямо из бутылки глоток неразбавленного виски.
        - А вот теперь - начнем медленно, доходчиво и только по делу. Ты, часом, не из этих?.. - Он повертел пальцами в воздухе, подбирая слово.
        - Из альтруистов? - подсказал Андрей.
        - Не мешай. Этих… Тут, совершенно конфиденциально по Москве от уха к уху якобы совсекретная байка ходит. Имеются, мол, люди, которые дорогу в параллельный мир открыли. Ну, мы с тобой подобное давным-давно читали, я уж и забыть за делами успел. И за приличные бабки или за конкретную деловую помощь визу туда приобрести можно.
        «Во как! - по-настоящему удивился Андрей. - Мир рыночных отношений. Сколько бы мы могли в свое время срубить за билет на Валгаллу. Только стоп, братцы, деньги тут при чем?»
        Ему показалось, что еще очень важная мысль забрезжила после слов Кирилла. Людям, владеющим тайной, к чему деньги? Они их ведь и так…
        А вот и не так!
        Это мы, владея СПВ, дубликатором, да просто собственными характерами и натурами, на деньги плевали. А по-другому если? Приставлен волей случая человек к калитке. Из этого мира в тот, и никаких больше за ним заслуг и умений не числится. Пусть даже запрограммированный, так Затевахин сказал, что тотально зомбированных - единицы. Остальные - в меру необходимости. А что такое в российских широких душах эта самая необходимость? Так, уголок в сознании. Вроде партбилета в былое время в нагрудном кармане.
        Вот и наладились ребята. Сначала вербовали по разнарядке и технической необходимости, а потом пошло совершенно как в миниатюрах Райкина: «Кто чего охраняет, тот то и имеет. У меня вон вся ванная белым кафелем отделана. Унитаз с двумя педалями…»
        - Так, Кирюша, наш разговор совсем на другой регистр переходит. Я совершенно не из альтруистов. Сам понимаешь, раз на самом деле такие проценты с одного из счетов снять могу. Мою историю я тебе в прошлый раз достаточно подробно изложил, причем, уверен, не ты будешь, если ее через дружков из братских структур не прокачал. Правильно говорю?
        - Работа у меня такая, Андрей. Почему и держимся с нашим министром пятнадцать лет на должности, когда других и как звать забыли.
        - Прикажи шоферу в Сокольники свернуть. Там погуляем минут десять-пятнадцать, уточним моментики…
        Оба были старыми москвичами, без особого труда нашли аллейку, очень похожую на ту, что изобразил Левитан. По-студенчески присели на спинку скамейки.
        - Расскажи, что знаешь, в какой трактовке разговор про новый мир идет. Не трепотню, как серьезные люди излагают и как относятся?
        Дубровин рассказал. За исключением некоторых заведомо, на потребу публике искаженных моментов, почти все было правдой. Самое же главное, в отличие от шейха, вождя ассасинов, реклама не ограничивалась крупными дозами наркотиков и массовкой из тогдашних статисток, изображающих гурий.
        Солидным клиентам без предоплаты устраивали экскурсии в «2005», позволяли посмотреть и убедиться, гарантировали обмен всех «активов» на золото в слитках и монетах, после чего вели дальнейшую обработку по нужной директриссе.
        - Ты сам - веришь? - спросил Новиков.
        - Предпочел бы не верить. Но раз уж ты до меня с этим вопросом добрался… - Кирилл развел руками. - Не сочти за лесть, с институтских времен я перед тобой в душе преклонялся…
        Андрей возмущенно воздел руки.
        - Не мешай! Единственно за то, что ты всегда делал только то, что хотел. Это могло быть нерационально, глупо, сопряжено с неприятностями, однако - всегда вызывало уважение высшего порядка. Прости за громкие слова.
        Видел бы кто из подчиненных генерал-полковника, с наслаждением глотающего виски из горлышка и светлого лицом.
        - А сам бы - пошел туда?
        Дубровин свел к переносице брови. Неожиданно, чего Новиков не видел с тех самых времен, оторвал от дорогой сигареты фильтр, закурил ее, как «Приму».
        - Честно говорю, не знаю. Как слышал - там хорошо. Как подумаю - совсем не мое. Просветишь?
        - В двух словах - царская Россия, какой она стала бы через восемьдесят лет без войн и революций. - Андрей посмотрел на часы. - О подробностях поговорить успеем. Да и прогуляться в тот мир можно. Буквально на днях. У меня свой вход, бесплатный. А сейчас мне от тебя что нужно?
        Сделай мне тепловоз или электровоз, который бы в течение ночи ходил по Окружной только по моей команде. Часиков с семи вечера и до пяти утра. В общем, как стемнеет. И один плацкартный вагон к нему прицепить непременно. Я много кататься не собираюсь, круга три, может, и все. Отмазка, так, на всякий случай - захотел уважаемый человек таким нестандартным образом юбилей свой отпраздновать. Другие катерами по Москве-реке, а этот - в поезде. Да кто с тебя спросит?
        Если требуется кому заплатить - тот самый кошелек в твоей машине. Я туда не вернусь. А остальное…
        Помнишь Ильфа с Петровым? «Как пожелаем, так и сделаем!» Только я не из «альтруистов». Я из «Патруля времени».
        - Неслабо. И на чьей стороне?
        - Вообще на нашей, - при этом ткнул себя в грудь большим пальцем, - но конкретно сейчас - помогаю той России. Потому как «альтруисты», они же - «озабоченные гуманисты», не просто эмиграцию избранных в теплые края затеяли, они там вооруженный захват власти именно сейчас производят. Если не помешаем - получится новое издание Эльдорадо под властью конкистадоров. Вариант ГУЛАГа для местных жителей и пиратская республика Тортуга для избранных. Победим - получишь титул потомственного почетного гражданина…
        - Договорились. Будет маневровый с вагоном. Тебе, надеюсь, скоростной магистральный локомотив необязателен? Я перезвоню, скажу, куда и к кому обратиться.
        Шульгин, разумеется, шутил или, как здесь говорят, прикалывался насчет «православной инквизиции». Просто пришел ему в тот момент на память генерал Суздалев из «2056» и его религиозные штурмовые отряды. А здесь зачем такие демонстративные перформансы устраивать? И так в стране обстановка качается, как бычок на досточке.
        Все должно произойти тихо и аккуратно.
        Из-за масштабов операции пришлось привлечь все имеющиеся в распоряжении силы. Два взвода корниловских офицеров, всех наличных роботов числом шесть, членов команды, конечно, ориентирующихся в топографии и текущих реалиях московской жизни - Новикова, Берестина, Сильвию, Ирину, даже Ростокина, имевшего опыт спецопераций. Левашов снова, как в самой первой схватке с агграми, отвечал за аппаратное обеспечение операции «Снег и туман».
        Чтобы разом накрыть сетью всю Москву и окрестные дачные поселки, этого было до обидного мало. Прошлый раз, подавляя левокоммунистический мятеж, они ввели в город (вдесятеро меньший по площади и населению) три с половиной дивизии, верных Троцкому, да еще две ударных бригады ВСЮР. Сейчас столь масштабных боевых действий не намечалось, однако от дивизии опытных бойцов Шульгин бы не отказался. Вроде тех же «печенегов».
        Хорошо, они с Андреем, очутившись здесь, по старой привычке озаботились не только финансовыми вопросами, но и немедленно начали заниматься кадрами. Старые связи - это само собой, однако и свежая агентура у них появилась. Сашка, как уже упоминалось, прошелся по цепочкам российских и работавших в стране зарубежных правопреемников «Системы», какие-то реанимировал самостоятельно, с другими наладил контакты под личиной «эмиссара с особыми полномочиями». Тогда еще не слишком понимая, какая от них может проистечь конкретная польза. На всякий случай.
        Раз уж оказался в открытом море в роли капитана на чужом корабле, первым делом разберись с экипажем, законопать течи, подтяни стоячий и проверь бегучий такелаж, наличие запасов, исправность компасов и секстанов, а потом плыви куда заблагорассудится или придется.
        И Новиков кое-что сделал в этом направлении. Последнее время представителей ОПГ не только отстреливали и опускали, с ними проводили «воспитательную работу». Кого откровенно вербовали в агентуру, с другими, посообразительнее и не «отмороженными», а признающими «закон», заключали взаимовыгодные конвенции и договоры.
        Так же и с сотрудниками правоохранительных и правоприменительных органов. Далеко не все там сплошь «оборотни в погонах». Достаточно и таких, которым по сию пору «за державу обидно», только с плетью на обух не лезут по причине здорового прагматизма. Сотни две заслуживающих доверия и подходящих по психотипу милицейских, эфэсбэшных, прокурорских и иных работников Андрей с помощью Ирины и Сильвии отыскал.
        Для них он, по типу достославной чекистской операции «Трест», придумал глубоко законспирированную организацию «Черная метка», якобы имеющую целью рано или поздно внедриться на все уровни силовых структур, вплоть до высших, организовать тотальную чистку рядов, вроде как в ежовские времена от ягодовцев, а в бериевские - от ежовцев. После чего учредить настоящую диктатуру закона и справедливости, чтобы каждый вор сидел в тюрьме, а постовой сержант штрафовал Президента за нарушение ПДД.
        К чести своей Новиков не ограничился исключительно надуванием щек и дружескими посиделками за счет приглашенных. Он действительно сводил предварительно вовлеченных и идеологически обработанных людей друг с другом в качестве представителей параллельно действующих ячеек, помогал разрабатывать показательные акции, сдавал им подлинных «оборотней», выявлял и рвал коррупционные схемы.
        Главное же, от имени «Высшего Суда», все организующего и направляющего (девиз организации, кстати, цитата из Лермонтова: «Есть Высший судия, он ждет, он недоступен звону злата!»), туманно намекал, что «Черная метка» поддерживается Самим, и значительно поднимал глаза. Средства на работу выделяются почти неограниченные, что было правдой и что у самых недоверчивых рассеивало малейшие сомнения.
        Действительно, была бы затея провокацией, чьей угодно, откуда взялись бы деньги на поддержку самых результативных борцов с преступностью и коррупцией? Воры и бюрократы отваливают миллионы, чтобы их лучше ловили, ничего не требуя взамен?
        Конечно, включив вторую и следующие логические связи, вариантов, как использовать во зло благородную организацию, найти можно было как минимум три, один изящней другого, но на том уровне, где работал Андрей, специалистов его класса пока не наблюдалось.
        Таким образом, этой ночью они с Шульгиным, кроме непосредственно посвященных, могли вывести на улицы сотню-другую противоположно ориентированных, но готовых потрудиться на общее благо людей. Главное, чтобы пути преступников и правоохранителей нигде не пересеклись.
        Вагон с локомотивом ждал, как и было обещано, у платформы позади Ваганьковского кладбища. На микроавтобусе подвезли установку СПВ. Левашову, как он ни старался, создать модификацию, работающую на батареях, не удавалось. Обязательно требовалось сетевое питание. Что в Москве, что на Валгалле, хотя бы от танкового дизеля с генератором.
        Хорошо, на железной дороге с этим проблем не было. Посередине вагона струбцинами закрепили не слишком тяжелое устройство, на всякий случай отсек, где оно разместилось, затянули с четырех сторон полотнищами кевлара, смотанного в подпружиненные футляры, наподобие экранов кинопередвижек. От случайной пули, например.
        Олег с пультом управления занял соседнее купе. В помещении проводников - охрана.
        Левашов повертел верньеры, еще по-старинному сделанные, когда и сенсоров не было, убедился, что через трансформаторы и буферы подается именно тот ток и напряжение, что требуется. Ввел поправочные коэффициенты на прямое и угловое движение поезда, чтобы точка выхода канала оставалась на одном и том же месте. Иначе изволь потом клиентуру в море и на горных склонах собирать.
        Выходной портал был ориентирован на участок батарейной палубы, примыкающий к кают-компании и офицерскому коридору броненосца «Три святителя». Очень удобно. Тысяча девятьсот двадцать пятый год, уединенная бухта вдали от Севастополя, четырехсотмиллиметровая броня вокруг, экипаж, которому совершенно все равно, кого и зачем сюда доставили. В Гражданскую и не на такое насмотрелись. Всех задержанных примут специально назначенные матросы и офицеры, разведут по каютам и отсекам, велят сидеть тихо. Питьевая вода в бачках, гальюны неподалеку.
        Потом, когда операция будет окончена, с контингентом поработают индивидуально. Времени хватит. Пусть даже через два-три дня всплывет полезная информация, из «1925» в «2004» или «2005» можно вернуться через несколько минут и принять меры.
        Новиков с четырьмя полковниками столичных служб - ГИБДД, без которого не обойтись, ОМОНа, СОБРа и Управления собственной безопасности ГУВД - и двумя своими, которым нужно было войти в курс дела, сидели над план-картой, выведенной на огромный электронный планшет.
        Радиусы от столешниковской квартиры к точкам перехвата клиентов были проложены гуще, чем спицы в велосипедном колесе. С асимметричными просветами в непрестижных местах проживания.
        Все документы, необходимые для успокоения совести честных офицеров, лежали на столе. Правда, не заверенные в должном порядке, но профессионалам достаточно одного взгляда.
        - Насчет последствий, Андрей Дмитриевич, не беспокойтесь, - сказал достаточно крупный, чтобы командовать постовыми, и достаточно мелкий, чтобы отвечать за конечный результат, полковник Вепрев. - Всех перехватим без проблем и доставим в нужное место.
        - Нужное место передвижное, поэтому сами будете объявлять, где вам всего удобнее сдать товар.
        Новиков объяснил суть замысла, и полковники прониклись к нему еще большим уважением. Вот уж точно, парень пургу не гонит.
        - Прикрытие сверху тоже гарантирую. Через полчаса вы все получите, по всем положенным каналам, приказы от таких начальников, что сомневаться у вас причин не будет.
        - Как, и от?.. - поразился полковник СОБРа Крутилин. - Он же сам в списке!
        - В том и цирк. От него и получите, в пакете с четырьмя печатями…
        - Главная цель - перехватить ребят в движении. На улице, на трассе они никто. Поджали с боков, ствол в морду, перекинули в свою машину - и на место. Прозеваете - из дома придется брать. Что намного сложнее. Охрана, соседи, телефоны и прочее. Так что за работу, товарищи. Премиальный фонд для непосредственных участников - вот он.
        Новиков поднял вверх задвижку шведского бюро. Были в свое время - стулья венские, а бюро (то есть комбинация письменного стола и секретера) - шведские. Непременно из светлого дерева. А задвижка над столешницей - из собирающихся гармошкой планочек. Красивая мебель.
        Деньги лежали в полном бесстыдстве. Ничем не прикрытые. Верхняя полка - евро. Средняя - доллары, нижняя - рубли. Сколько хочешь.
        Еще один психологический тест Новикова. Какая реакция будет?
        - Вот так? - спросил гибэдэдэшник. - Бери и иди?
        - Исходя из реальной необходимости, - повторил Андрей.
        Веселая была в Москве эта ночь. Новиков, поскольку бывал в столице не ранее сорок первого, такого не помнил, а Шульгин из тридцать восьмого - в полной мере.
        Забыл народ, забыл, что могут прижать дорогущий «шестисотый» или даже «Бентли» к бордюру, показать «корочки», дать автоматным стволом в морду охраннику и перевалить хозяина жизни в «бычок» или «Газель» с надписью: «Доставка грузов везде. От 1 килограмма».
        Кого не успели принять на дороге или вообще он не выезжал сегодня из поместья, строгие вежливые люди с полным отсутствием человеческих эмоций на лице и в повадках забирали из квартир или любовно выстроенных и отделанных домов.
        - Видите, гражданин, постановление о задержании? Адвокату - звоните, но уже от нас. С собой? Как положено. Туалетные принадлежности, две смены белья. Спортивный костюм рекомендуем. И тапочки. В камере галстук, шнурки, ремень не положено. Курево разрешается неограниченно. Поехали. За что? Это не к нам, это к прокурору.
        Потом плохо освещенный полустанок, замусоренная нерабочая платформа, глухо урчащий тепловоз, вагон с занавешенными окнами. Конвой принимает от оперативников задержанного без всяких формальностей. Тычок в спину. «Проходите, гражданин, по коридору, не задерживайте… Руки держать за спиной».
        Что поразительно, как и в достопамятном году никто всерьез не брыкался и почти не протестовал. Ни хозяева, ни охранники. За каким чертом держали на виллах и в квартирах винтовки, пистолеты и автоматы, зачем платили туповатым парням впятеро больше, чем академикам, если те бросали на пол свои «Сайги» и «Меркели» при первых же словах, с правильной интонацией произнесенных?
        Собаки, бывало, не понимали важности момента, цепные рвались с привязей, а комнатные пытались в меру своих слабых сил напугать пришельцев.
        В мелькании многих лиц, улиц, переулков и интерьеров Андрею отчего-то запомнилось одно лицо. Почему, он и сам не понял. Полный рыжий мужик, лунообразная физиономия обрамлена кудрями и столыпинской бородой, высоким голосом произносивший стихотворение Цветаевой, стоя с бокалом во главе окруженного гостями стола. Числившийся в первых двух десятках списка Форбса, то есть долларовый миллиардер.
        И вдруг открылась дверь, ввалились люди, не местные менты или собровцы, на этот раз - настоящие корниловцы, с положенными нашивками на рукавах. Которым здесь было и привычно, ввиду сходства помещений и стиля гулянки, и безразлично по той же причине.
        Взяли под руки и повели.
        Как он кричал и вырывался!
        Неизвестно на что надеясь.
        Да и кому же хочется - из тепла, уюта, обожающей тебя компании - неизвестно куда? Хорошо, если просто в тюрьму, как Ходорковского. А тут черепа с трехцветными треугольниками на рукавах. Явно не милиция и не прокуратура.
        «А зачем ты, парень, - мысленно спросил его Новиков, когда красавца затолкали в машину, - три миллиона долларов отдал на вербовку чеченского отряда на ту сторону? Здесь плохо жилось?»
        Гостям велели сидеть тихо, если аппетит не пропал - продолжать гулянку. Прочих присутствующих операция не касается.
        Несколько инцидентов все-таки случилось. Не без этого. Один клиент словчился застрелиться. Так, словно много раз репетировал под руководством Станиславского. Распахнулась дверь кабинета, и хозяин увидел на пороге людей в форме. Другие и осознать не успевали, что происходит, а этот неуловимым движением сунул руку в ящик стола, навскид упер ствол «ПМ» снизу под угол челюсти, нажал спуск.
        Сколько же он сам за собой грехов числил, если и на долю секунды не задумался; а может, обойдется, может, удастся выкрутиться, как другие выкручиваются?..
        Корниловцы, люди военные и весьма настороженные в чужом мире, тоже иногда проявляли несдержанность. Слишком прямолинейно реагировали на чересчур экспансивные жесты и действия.
        Вагон притормозил во втором часу ночи у Рижской платформы. Шульгин заскочил на откинутую ступеньку, похожий на себя самого шестью годами раньше. (Или пятью, или семидесятью, кто теперь разберется?) На нем был все тот же, с двадцать первого года, обтягивающий ихтиандровский костюм, автомат «ППСШ» на правом плече, много другой амуниции на ремнях и разгрузке.
        В проходе было пусто. Пауза наступила. Охранники, словно обычные проводники, пили чай из тонких стаканов в эмпээсовских133 фирменных подстаканниках, свалив автоматы на верхние полки купе. Левашов курил, откинувшись на спинку дивана.
        - Сколько пропустил? - спросил Сашка, присаживаясь рядом.
        - Сто тридцать три человека, - ответил Олег, взглянув на счетчик.
        - Еще примерно сотня, и все. Эксцессов не было?
        - Какие эксцессы? Сюда входили уже поломанные. Неужели внезапный арест - это вправду так страшно?
        - Кому как. Настоящих профессионалов даже бодрит. Вот я помню…
        Рассказать он не успел. Доставили свежую партию задержанных. С ними прибыл и Берестин, одетый в обычный камуфляж с генеральскими погонами.
        Левашов протянул руку, щелкнул переключателем, коридор вагона озарился отблеском сиреневой рамки, и люди, вообразившие, что садятся в тюремный вагон, торопливо, едва не рысцой спешившие по узкому проходу, вдруг оказались в громадном, слабо освещенном пространстве.
        Под ногами - деревянная, хорошо выскобленная палуба. Над головой - белым крашенный железный потолок с многочисленными поперечными балками бимсов, выступами, крючьями, рельсовыми путями, люками и лючками. Справа и слева, сколько достает глаз - трапы, стойки, рундуки, казенники пушек и пеналы элеваторов подачи рядом с ними.
        Человек, имеющий малейшее понятие о военном флоте и устройстве кораблей, сразу сообразил бы, хоть в первом приближении, куда его доставили. Для прочих - интерьер непонятный, пугающий бессмысленным сочетанием своих элементов. В заграничных боевиках, которые только и смотрели время от времени большинство присутствующих, ударные эпизоды происходили чаще на заброшенных заводах, чем на кораблях преддредноутной эпохи.
        - Всем к борту. В одну шеренгу. Два шага интервал. Стоять вольно. Резких движений не делать. Начинаем перекличку…
        Прежде всего Шульгина с Алексеем интересовали военнослужащие, причастные к вербовке и отправке отрядов наемников. Компьютер компьютером, но он может показать в лучшем случае масс-объемные характеристики объектов, перемещенных через барьер в ближайшие сутки-двое. Численный состав подразделений, в том числе и тех, что просочились в реальность раньше, данные о вооружении, боевых задачах, частных и общей, личностные качества командиров, их мотивация, все это придется извлекать из «носителей информации» прямо сейчас.
        А парни в Берендеевке по-прежнему ведут бой. Шульгин через Ляхова-Секонда обещал им помощь не позднее, чем через четыре часа от момента последней связи. Часа полтора, а то и два из-за неизбежных потерь при переключениях и переходах там, пожалуй, уже прошло.
        ГЛАВА 21
        
        Чекменев с Миллером перегруппировали свои силы. В свете полученных от Уварова докладов на боевую устойчивость дворцовых гренадер в поле рассчитывать не приходилось, если по ним ударит батальон боевиков, подобных тем, которых пока что сдерживали «печенеги».
        Нет, народ в роте надежный, верный присяге, но все же больше специализирован на плац-парадах и внутренних караулах. Это не штурмгвардия и не диверсанты, каждый из которых сам себе и личный состав, и командир. Лучше отвести их за линию стен и, пока не поздно, рубить бойницы по всем азимутам.
        - Мин нет, - матерился Миллер, - артиллерии нет, как оборону строить?
        - Скажи спасибо за то, что есть, - ровным голосом отвечал ему с веранды Олег Константинович, исключительно для порядка осматривая свои многочисленные винтовки и штуцеры, оснащенные уникальной оптикой. Если начнется плотная осада или штурм, он поднимется на галерею, откуда открывается круговой обзор, и будет отстреливаться до последнего патрона.
        - Жаль, что вы не приказали Уварову пригнать с базы хранения еще машины три боеприпасов…
        - А ты бы подсказал вовремя…
        Войсковой старшина подавился следующим словом.
        - Ты, Павел, запомни, - продолжал князь, - у нас тут не Баязет, месяц нам не высидеть, хоть с боеприпасами, хоть без. Либо подойдет помощь, либо нам кранты через час боя хотя бы с регулярным полком. То, что враг медлит, слегка обнадеживает. Значит, сил у него не так много или они связаны в других точках.
        Миллер много лет служил по Протокольному ведомству, строевого опыта почти не имел, несмотря на казачью закваску, потому и поучал его Олег Константинович. А больше для себя он все это говорил, ибо известно - ничто так не успокаивает, как разъяснение общеизвестных предметов.
        - Стоит у неприятеля появиться взводу танков или парочке полевых гаубиц - раскатают Берендеевку по бревнышку. Жалко будет, коллекции тут у меня неплохие собраны…
        В ворота влетел небольшой грузовичок-пикап, на подножке стоял, держась одной рукой за стойку окна, Чекменев. В другой держал незнакомого вида пулемет. Генерал соскочил, не успела еще машина остановиться перед ступеньками крыльца.
        В кузове князь увидел измазанного копотью, в висящей лохмотьями куртке «печенега» и два лежащих ничком тела в камуфляжах. На одном офицер сидел, на второе поставил облепленные грязью ботинки.
        - Трофеи взяты, Ваше Величество, и пленные! - доложил Чекменев. - Сопровождает подпоручик Юрис.
        Подпоручик перепрыгнул через борт, отдал честь, явно стесняясь своего вида. Вытащил из машины и сложил к ногам Олега еще один пулемет и три автомата, тоже не здешние. Символически получилось.
        - Все в рабочем состоянии. Бьют намного лучше наших. Изготовлены тем не менее, судя по клеймам, в Туле…
        - Поздравляю поручиком, Юрис! Покажите пленных. Они хоть живые?
        - Рад стараться! - снова козырнул поручик. - Живые, но не ходячие. Ноги перебиты. Противошоковое вколото.
        - Говорить могут? Юрис развел руками.
        - Только матерятся, прошу прощения. И переговариваются иногда не по-русски…
        - Покажи.
        Князь спустился к машине. Поручик с натугой перевернул боевиков на спину.
        - Да-а, красавцы, - оценил Олег Константинович. - Откуда, как звать? - резко спросил он по-русски, потом еще на нескольких восточных языках. Один промолчал, ворочая покрасневшими от боли глазами. Второй сквозь зубы бросил: - Ведено. Видишь, куда дошли?
        - Дойти не штука, вернуться труднее. Ты вряд ли доберешься. Говорить будешь или сразу кончать?
        - К врачу отнеси, говорить потом, - пленник обращался исключительно к князю, остальных словно и не видел.
        - Врача сюда! Будет тебе помощь, если скажешь, сколько вас было, сколько осталось. Не скажешь, велю в свинарник бросить, там и подыхай.
        - Было триста, сколько осталось, не считал. Твоих - меньше. Скоро танки подойдут, совсем никого не останется. Тогда долго говорить будем,..
        - Займитесь им, доктор, - сказал князь лейб-медику. - Чтобы через полчаса он мне не только говорил, чтоб арию варяжского гостя смог исполнить…
        При чем тут именно варяжский гость, персонаж совсем из другой оперы, никто не понял. К слову, наверное, пришлось или глубина державной мысли не дошла до простых смертных.
        - Танки - это погано, - рассудительно промолвил Олег Константинович, одновременно уложив трофейный пулемет на стол и пытаясь разобраться в его устройстве. Поручик устремился помочь.
        - Погоди, мне самому интересно. Так, так, так.,. В принципе ничего сложного. Но весьма остроумно, весьма…
        Он поставил на место крышку ствольной коробки, передернул рукоятку, досылая патрон. Приложился, дал короткую очередь по кроне дальней сосны. Крутясь, отлетела ветка.
        - Хорошо бьет, - согласился князь. - Много взяли? - спросил он Юриса.
        - На поле боя подобрали шесть пулеметов и около двадцати автоматов. Капитан Уваров приказал использовать для усиления обороны.
        - Правильно приказал. Долго еще держаться сможете?
        - Сколько надо, Ваше Величество.
        - Про танки слышал? Гранат в запасе достаточно имеете?
        - Не считал, Ваше Величество. Наверное, десятка три есть… Отобьемся, дорога узкая, лес непроходимый…
        - Спасибо за службу, поручик. Чарку герою! Миллер тут же протянул фляжку.
        - Стой, дай сюда!
        Князь забрал фляжку у адъютанта, сам подал офицеру. Из собственных царских ручек оно куда почетнее.
        Тарханов нервничал все сильнее. Сидят они в Кремле, под защитой стен. Гарнизон порядочный, припасов хватит, чтобы полугодовую осаду выдержать. А князь с Чекменевым в деревянной избе от вражеских банд отстреливаются. Ему даже в Пятигорске легче было. Сам по себе, воюй - не хочу! Только что о Татьяне мысли проскакивали…
        Кстати, как они там сейчас? Татьяна с Майей?
        Ляхов в соседней комнате не отходил от планшета. Не компьютерного, простого, нарисованного на плексигласе и подсвеченного снизу лампочками от карманного фонарика. Впрочем, настоящих компьютерных Сергей и не видел, не довелось ему побывать на «Валгалле» со всеми ее чудесами.
        Пометки на плане Вадим делал восковыми мелками.
        - Что скажешь? - спросил Тарханов.
        - Такое впечатление, что паяльник сунули в осиное гнездо, - показал Ляхов на испятнанный разноцветными кружками и стрелками щит. - Отовсюду поперло! Смотри - на Воробьевых горах неизвестно откуда взявшиеся пушки устанавливают, информатор сообщает. Длинноствольные, на очень толстых резиновых колесах. Главное, дульные тормоза на стволах… Я сейчас туда рвану, может, успею прикрыть лавочку!
        - Не понял, - сказал простодушный полковник. - Что такое тормоза и почему это главное?
        - Потому, что наша инженерная мысль до такой простейшей штуки не додумалась. Откат при выстреле вдвое снижает. И, значит, эти стомиллиметровки с параллели привезли. И начнут они гвоздить даже и по нам с тобой, только щебенка полетит… Как большевики в семнадцатом из шестидюймовок в прошлой истории.
        - Потом про историю. Сейчас, пока не начали - что?
        - Да ничего. Продолжай гарнизоном командовать, заставь, наконец, «Пересветов» со всеми подчиненными частями к тебе подтянуться. Академия, бля, это ж целый батальон только офицеров. А службы обеспечения? Как мы в Польше - «Огнем и мечем!». Пусть сюда прорываются! Даже полк в кулаке сильнее корпуса вроссыпь.
        - А они там - не продались? - Тарханов, не допущенный в круги высшей военной аристократии, знающий о подробностях только со слов друга, не доверял им генетически.
        - Не думаю. Может, соображают слишком медленно, но продались - не верю. Не тот уровень. Так что вызывай, не сомневайся, был же приказ князя! Построй их тут как умеешь.
        - Слышь, Вадим, - зло оторвав и сплюнув в сторону полмундштука папиросы, вдруг спросил Сергей. - Может, нам Шлимана с компанией сюда позвать? Хоть пообедают нормально!
        Мысль товарища показалась Ляхову практически интересной, но и жутковатой в пересчете на нормальную логику. Довели, значит, парня!
        - Это, Сережа, всегда успеется. Раз Максим на базе сидит, генератор в наших руках. Но, знаешь, фитиль в крюйт-камеру никогда не поздно сунуть. И почти всегда - рано. Ты лучше здесь сообщения из Берендеевки подожди, от морпехов с маршрута, а главное - от Александра Ивановича… Заверил он меня, час - самый крайний срок.
        - Подожду, - мрачно ответил Тарханов. - Мне б на него живьем поглядеть… - в голосе прорезалась мечтательность.
        - Увидишь. Но пока нужно делать что можешь и должен. Я пушки громить пойду. Одна нога здесь, другая там. А тебе неплохо бы для прикрытия еще две-три роты выбросить на Театральную, Арбат и набережные. Продвинуться, сколько можно, демонстрируя силу, слегка пострелять, если придется, и назад.
        - Договорились.
        Ляхов, не вдаваясь в субординацию, приказал кремлевскому генерал-интенданту выгнать из гаража три представительских лимузина и парадный катафалк (а что, недурно для маскировки), в них набилось человек двадцать сверхсрочников внутренней службы и штабных офицеров, с радостью согласившихся «проветриться». У каждого автомат, пистолет, ручных гранат прихватили от души, пушки подрывать. Долгий бой не планировался.
        Ехать было всего ничего. Переулками, переулками, мимо Новодевичьго, через мост, потом по дуге, объезжая Воробьевы горы с тыла, и пожалуйста.
        Все здесь выглядело так, как доложено. Просторная поляна, с которой открывается вид на всю Москву, где Герцен с Огаревым в чем-то клялись (убей, не помню), где Наполеон якобы ждал ключей… Какие, на хрен, ключи, если и дверей нету?
        Зато пушки были на месте. Заканчивали разворачиваться на огневой позиции. Расчеты исполняли положенное боевым уставом; подкапывали землю под сошниками, проворачивали механизмы горизонтальной и вертикальной наводки, выгружали с машин снарядные ящики, распечатывали, протирали ветошью длинные унитары. Не слишком торопятся, но минут через пятнадцать-двадцать будут готовы к стрельбе. Командиры орудий и огневых взводов шарят биноклями по горизонту.
        Просмотренные Ляховым на «Валгалле» и в учебном центре документальные фильмы, посвященные технике того мира, были совершенно точны. Они самые, «Д-74», калибр 122 миллиметра, набор снарядов - на любой вкус. Одним боекомплектом разнесут Кремль по кирпичам.
        Но - подзадержались ребята. Или страшно стрелять по национальной святыне, или приказ не поступил.
        Ну, тогда мы начнем первыми.
        Был бы на месте Секонда Фест, все закончилось бы в минуту. Всех дел - положить из автоматов в спину расчеты, и точка. Однако Вадим-второй был человеком иного времени и иной психологии.
        Повыскакивали его офицеры из машин, подбадривая себя воинственными криками, заняли огневые. А что там занимать? Рядовые безоружны, у наводчиков и командиров орудий пистолеты в кобурах, у двух офицеров - тоже. Даже прикладами в морду бить никого не пришлось.
        Правильно в наставлениях сказано: «На марше и при развертывании огневых позиций артиллерия без пехотного прикрытия беспомощна».
        - Где командир батареи и НП? - спросил Ляхов старшего лейтенанта с неприятным, то и дело передергиваемым тиком лицом. Похоже, из запойных. Служил одно время с Вадимом такой, поручик Саратов, которому каждые два года то давали третью звездочку, то снимали две сразу.
        - Вон там, на склоне, где раньше трамплин был.
        - Веди. Дернешься - стреляю. Тут тебе не у Проньки. Ишь, придурки, на Кремль нацелились! За поллитра или сверху добавить обещали?
        - Чего там вести? Они, как шум услышали, наверняка деру дали. Ну сходим, буссоль и стереотрубу с дальномером заберем…
        Похоже, собственная судьба артиллериста совершенно не интересовала.
        Так и вышло, кроме приборов и нескольких окурков, на командном пункте ничего не обнаружили.
        Вернувшись, наведенными стволами и веселым матерком поощряя усердие пленных артиллеристов, заставили их свернуть батарею, подцепить орудия к транспортерам, загрузить обратно снаряды.
        Теперь можно и в расположение. Лишь бы по дороге никто не кинулся отбивать трофеи. Вадим на такой успех даже и не рассчитывал, думал просто накатники у пушек взорвать или затворы унести, а тут вся батарея в полной исправности! Офицеры оживленно вспоминали строки орденских уставов, суливших за захват с бою вражеских орудий никак не меньше «Владимира» с мечами каждому участнику дела.
        
        - …Танки, значит, - без особого выражения сказал Уваров. - Танки мы с самого начала ждем. Теперь понятно, чего они затаились и помалкивают…
        - Нам же лучше, - ответил Рощин, исползавший с Константиновым и несколькими разведчиками всю нейтральную полосу. Они и притащили большую часть трофейных автоматов и пулеметов. Два пулемета отправили в Берендеевку, а остальными оснастили тыловой отсечный рубеж. - Пока подъедут, пока сориентируются. На мину, глядишь, кто напорется. Час-другой выгадаем…
        - Потому и нечего рассиживаться. Начинайте копать гранатометчикам новые гнезда. Желательно под корнями деревьев потолще. От дороги метров двадцать-тридцать. В шахматном порядке по обеим обочинам. На расстоянии огневой связи. Про пути отхода не забывайте. В общем, сами знаете. Я потом посмотрю.
        «Дротиков» у отряда осталось всего восемь штук, по три противотанковых гранаты на трубу. Если повезет, коробок пять сжечь можно. И надежно загородить дорогу. Уваров боялся только одного - если танки вообще не пойдут на сближение и станут гвоздить по позиции с недосягаемого расстояния. Впрочем, это тоже неплохо. Танковая пушка - не гаубица, калибр не тот, осколочно-фугасных в боеукладке не так много, постреляют в белый свет, как в копеечку, и все на этом. В чистом поле да, там бы тяжко пришлось.
        Так примерно события и стали развиваться. Издалека послышался тяжелый гул и лязганье траков. Враги подняли радостный вой, снова замолотили из всех стволов, воздух опять наполнился свистом, жужжанием, шлепками пуль.
        Уваров, хоть и полагалось ему руководить с командного пункта, надежно укрытого за глубоким оврагом, труднопреодолимым даже и для пехоты, не утерпел. Пополз вперед, чтобы лично поучаствовать в завязке боя. От этого многое будет зависеть.
        Первые два танка, которые он разглядел в перспективе стометрового прямого участка дороги, ему не понравились. Ну совершенно! Чересчур они были большие, с широкими приплюснутыми башнями и едва не корабельного калибра пушками. Какие там «пятьдесят семь» или даже «семьдесят шесть»! Тут, считай, все «сто пятьдесят». От такого «чемодана» и в лесу не очень-то спрячешься.
        Что за техника? Опять, как и грузовики, из «бокового времени»? А откуда ж еще? Наработали господа ученые с начальничками! Морду бы набить, не спеша, с расстановкой, по-фельдфебельски!
        А делать что? Все равно стоять и стоять. Разве немного меньше, чем планировали.
        Танки ползли не торопясь, лениво перематывая гусеницы, поводя стволами. Позади второго группами бежали приободрившиеся боевики. Валерий прикинул - если попасть гранатой в левый борт головного танка, да чтоб заодно и гусеницу перебить, его почти наверняка развернет поперек дороги за счет остаточного вращения правой. Движок вмиг не заглохнет, оборотов пять всегда сделает. Сосны здесь почти вплотную подступают к обочинам, второму трудновато будет просунуться. Тут бы и его запалить. А дальше - «будем посмотреть»,..
        Взрыв, донесшийся до Берендеевки, не походил на звуки, раньше доносившиеся с поля боя.
        - Вроде как машина со снарядами рванула, - сказал Миллер.
        - Или танк, - добавил Чекменев.
        - Громковато для танка, - не согласился князь. Он ведь привык к совсем другой технике. На известных ему моделях укладки малокалиберных снарядов при попадании в танк редко детонируют разом, чаще рвутся по очереди, без особого шумового эффекта.
        После короткой паузы один за другим раскатились несколько пушечных выстрелов. Будто десяток молний разрядились прямо над головами.
        - Ого-го! Это что ж такое? Шестидюймовки? Тогда, господа, - прищурился князь, - пора вспоминать слова бессмертного «Варяга». «Последний парад наступает…»
        - Может быть, Олег Константинович, пора все же уходить в леса? Пойдем на Дмитров, перехватим эшелон с морской пехотой. Тогда и вернемся, - предложил Чекменев.
        Лицо князя выразило сомнение.
        - Совершенно верно, Ваше Величество, - поддержал генерала Миллер. - Пока полководец жив и на свободе - война не проиграна. Вспомните исторические примеры. А так прилетит дурной снаряд, и конец. Не только нам, но всему нашему делу…
        - Но как же… капитан Уваров, его люди?
        - Гвардия обязана до конца защищать своего Императора…
        - Хорошо, только свяжитесь еще раз с Тархановым. Где его помощь?
        - Немедленно, Олег Константинович!
        Миллер, поняв, что решение принято, тут же начал отдавать распоряжения на предстоящий марш. План был прост и давно им продуман. Сколь можно дальше продвинуться по обходной дороге к Сергиеву Посаду.
        В случае встречи головной походной заставы и казачьего авангарда с неприятелем связать его боем, а князю с конвоем уходить в чащу. Ничего особенного. В худшем случае верст двадцать пешком до ближайшего разъезда. Не разминемся с эшелоном.
        - Игорь, обязательно пошли вестового к Уварову. Через полчаса после нашего ухода может поступать по собственному усмотрению. В Москве встретимся.
        - Или раньше…
        Танковые пушки продолжали бить размеренно, примерно по выстрелу в минуту. Гул словно зависал в сыром, плотном воздухе, и треск пулеметов от этого был почти неслышен.
        Пару раз выпалили «Дротики», и вроде бы над кронами, смешиваясь с туманом, опять потянулся дым, который военный человек с фронтовым опытом ни с чем не спутает. Очень характерно дымят горящие танки.
        Великокняжеская «кавалькада» из разведывательно-дозорной машины, «Руссо-Балта» Олега Константиновича, пикапа Чекменева и четырех грузовиков не успела еще завести моторы, как с тракта, на который она собиралась выходить, на галопе вылетели два казака.
        Осадили коней, ловко спешились, закинули карабины через плечо.
        - Ваше превосходительство, - обратился старший урядник к Чекменеву, - обнаружен неприятель. Колонна грузовиков с танками. Длинная, с полверсты, может больше, наблюдатель с дерева не разобрал, далековато… Станичники встретят, конечно, когда подойдет, задержат, сколь удастся. Да с винтарем много ль навоюешь? Полсотни стволов у нас, две трубы, один «Василек». Ну, полчаса, может… Так есаул спрашивает, вмертвую стоять или сюда оттягиваться?
        - Скажи, пусть отходит. Нечего с винтовками на танки. Здесь насмерть станем, если что. Помощь с минуты на минуту будет, - обнадежил он казака.
        - Тогда мы побежали?
        - Бегите, - усмехнулся генерал.
        - Может, так оно и лучше, - сказал князь, подходя. - Действительно, войска подойдут, а мы сбежали…
        Он настолько не привык, чтобы ему говорили неправду, что и сейчас поглядывал на свой хронометр, где длинная стрелка мучительно медленно подбиралась к клятвенно назначенному Ляховым моменту.
        - Занять круговую оборону. Передайте Уварову, уцелевшим гранатометчикам отойти к мосту и взорвать. Дождаться неприятеля, расстрелять остатки боезапаса. Остальные - сюда немедленно.
        На лесной дороге догорали три танка. Первый - с сорванной башней, как бы вывернутый наизнанку. Это ему пробивший борт «Дротик» угодил точно в боеукладку, полную, неизрасходованную, только один снаряд автомат успел подать в казенник.
        В двух других кумулятивные заряды выжгли людей, но без детонации. Так что снаружи монстры были почти как новые.
        Еще четыре или пять, трудно разобрать на слух, методично расстреливали позицию Уварова, как он и предвидел, не трогаясь с места и оставаясь вне досягаемости.
        Константинов вызвался сползать и завалить еще хоть одного, но Валерий не разрешил.
        - Хватит нам покойников. Будем отступать. Мост взорвем, на том берегу закопаемся, и уже все.
        Мост был почти игрушечный, десятиметровый всего, но прочный, бетонный, танк выдержит. Зато пойма ручья заболочена так, что хрен форсируешь.
        - Чем взрывать, противопехотками ? - вскинулся подпоручик.
        - Тебя ж с нами не было вчера. Будь спокоен, уже заминировали, двести килограмм пентолита. Вдарит так, что в Москве услышат…
        - Тогда оставь меня. Я взорву, когда по нему техника пойдет…
        Тут и аналогичный приказ подоспел.
        На противоположный берег с Уваровым вышло меньше половины тех, с кем он начинал бой. Измазанные кровью и грязью, с потемневшими от пороховой и тротиловой копоти лицами, кое-как перевязанные, офицеры несли и вели под руки тяжелее раненных товарищей. А еще и оружие, и ящики с патронами. Выносить убитых ни рук, ни сил уже не хватало. Прикопали лопатками, а то и прикладами прямо в окопчиках и ячейках, в расчете на то, что «вернемся и сделаем как положено».
        И Рощин, и Константинов были рядом. Такое везенье. И в Бельведере вместе бились, и Польшу сбоку и поверху прошли, Радом взяли, да еще и здесь! Живые, даже не раненые.
        В подстраховку электрического индуктора, по старинке Константинов протянул проверенный временем шнур имени господина Бикфорда (зря он не выставлен в Парижской палате мер и весов - эталон скорости горения, сантиметр в секунду. Миллионы, наверное, подрывников лично проверили и убедились).
        - Идите, парни. Я дождусь, у меня нервы крепкие. Трех бойцов оставьте, фланги мне прикроют и подменят, если что… Такой фейерверк устроим, до вечера не очухаются!
        Не будет моста, еще час-другой боя на последнем рубеже Уваров гарантировал. С тыла их не обойдешь, Берендеевка сзади, с флангов тоже. А с фронта - приходите, ждем-с! Через болотину по пояс в ледяной воде продираться и одновременно вверх прицельно стрелять никто не сможет. И потом рывок по сорокаметровому крутому склону, глинистому, снежком притрушенному - пожалуйста. Автомат в зубах, значит, а всеми четырьмя скребись, как корова по льду.
        Валерий развеселился, пустив последнюю фляжку по кругу (бывает такое веселье, у бездны мрачной на краю).
        - Что, обер-офицеры (в училищах так называли юнкеров выпускного курса), воевнули чем бог послал? Будет что вспомнить. Ты, Митька, считал, сколько нехристей в рай препроводил?
        - Полтора танка, двадцать шесть рядовых, трех предводителей. Так и пиши в реляции. Мне лишнего не надо. К тому - девять единиц лично захваченного и доставленного по начальству особого секретного по причине неизвестности стрелкового оружия. «Георгия» - как с куста, а можно и Героя России… Отхлебнул в свою очередь и вдруг сказал без всякого ерничества: - Нет, правда, если Герои - не мы, тогда я уж и не знаю…
        - Не забивай себе голову, - неожиданно жестко сказал Рощин, на него, похоже, опять накинуло. - Сунут, как вон командиру раньше «За пять штыковых…», и спасибо скажешь.
        - Кто спорит, - согласился Константинов. - Если б за каждый бой да по ордену… - он махнул рукой.
        Сколько таких разговоров велось на солдатских и офицерских бивуаках за последние полтысячи лет только! Кто чего совершил да кому чего полагается - шуба с царского плеча, сабля жалованная, деревенька тож… Бывало, везло, бывало, нет. А служить надо, куда денешься!
        Опять вдруг загудел зуммер радиостанции. Уваров снял трубку с зажима.
        - Капитан? Живой пока? Мост не взорвал еще? - Валерий попытался объяснить замысел, но не успел.
        - Вот и молодец! Удачно получилось. Как раз пригодится, - голос Миллера звучал совершенно иначе, чем полчаса назад. - Еще поживем, наступать будем! Пришла помощь. Приготовься, сейчас к тебе выдвигаются. Сдашь рубеж, и свободен. Противника видишь?
        - Еще нет. Замешкались что-то…
        - Ладно, у меня все. Ждем.
        Помощь, это хорошо. А откуда ж пришли? Окружной дорогой от Александрова или напрямую лесом? Да какая разница!
        - Митька, у тебя точно в загашнике есть. Давай по крайней, отвоевались! - ликующим голосом почти выкрикнул Уваров.
        Константинов понимающе кивнул и полез на дно вещмешка.
        Минут десять прошло, не больше, они и докурить не успели, как услышали за спиной мерный, слитный хруст ломающихся под сотнями подошв шишек, веток и палок, покрывающих пространство между стволами.
        Офицеры инстинктивно вскочили.
        Ну, сказать вам, зрелище не для слабонервных.
        Ухитряясь идти даже по лесу почти сомкнутыми рядами, на них надвигалась цепь настоящих корниловцев, с той еще войны. Знакомых по фотографиям в альбомах, на стендах училищ и воинских частей, документальным и художественным фильмам. Именно в тогдашней форме - начищенных высоких сапогах, черных гимнастерках с алыми кантами, демонстративно смятых фуражках с алым верхом. Единственное, что выбивалось из стиля, - автоматы, такие же, как у боевиков, вместо мосинских винтовок с четырехгранными игольчатыми штыками. Висят на правом плече, на длинно отпущенных ремнях, прижатые локтем.
        За первой цепью вторая, третья.
        - Матерь божья, - выговорил Рощин.
        - Сказки венского леса, - добавил Константинов.
        Несколько кучек опаленных огнем неравного сражения «печенегов», слишком оглушенных боем и смертями, чтобы сильно удивляться, поднимались с кочек и бревен навстречу… Кому? Дедам-прадедам или статистам костюмированного трагифарса?
        Спасителям, в данном случае, остальное не так уж важно.
        Так и стояли, пока к Уварову не вышел откуда-то слева полковник с не по-здешнему суровым, хотя вполне симпатичным лицом. Похлопывая кавалерийским стеком по голенищу. Да, Валерий вспомнил, тогда все носили стеки или хотя бы прутики в походных условиях.
        - Полковник Басманов, Михаил Федорович. Рад познакомиться.
        Протянул руку, с которой предварительно стянул тугую перчатку.
        Валерий тоже представился, машинально взглянув на свою, исцарапанную и покрытую полосками запекшейся крови ладонь.
        - Завидую, - сказал Басманов. - Хороший бой выдержали. У нас, к слову, тоже бывало… Как-то в восемнадцатом на Кубани мы двумя ротами держали переправу против красной дивизии, неоднократно переходя в штыковые контратаки…
        Глаза полковника словно бы затянула поволока давних воспоминаний. Да отчего же давних? Семь лет едва прошло. А начиная с четырнадцатого если? Император Николай Первый Павлович, по неизреченной милости своей, в тысяча восемьсот пятьдесят пятом году повелел защитникам Севастополя защитывать выслугу месяц за год! А если б нам? Сколько в таком случае получается?
        Отсюда и тоска в глазах.
        - Да, помню, читал, - только и смог ответить Уваров.
        - Оставим лирику. Вы сдаете мне позицию. Что имеете доложить?
        Валерий доложил, что знал по последней оценке обстановки.
        - Хорошо, капитан. Возвращайтесь в расположение. Если нужна помощь в переноске раненых, мои люди вам помогут. Личное оружие возьмите с собой, остальное пусть остается,
        - Да чему тут оставаться? Пять пулеметов, гранатометы старенькие… - И снова подумал, кому старенькие, а этим - чудо техники из полета лет вперед.
        - Все равно. Вам зачем лишнюю тяжесть таскать?
        И то верно.
        Уже собираясь прощаться, Уваров спросил то, что хотел с самого начала.
        - Вас много, Михаил Федорович?
        - Дивизия, - спокойно ответил Басманов.
        Вот тут капитан испытал чувство ошеломления. Отбиваясь из последних сил, мечтал о поддержке простой пехотной роты, чтобы прибавили плотности огня и на себя отвлекли немного внимание противника. Батальон - это уже сон в летнюю ночь. А тут дивизия!
        Если по штатам - пятнадцать тысяч человек. И со всеми спецподразделениями? И с фронтовым опытом тех сражений, когда действительно ротой против дивизии в штыковые ходили?
        Да через час от боевиков со всеми их танками грязных портянок не останется! Точнее, только они и останутся.
        - Тогда я могу быть спокоен, - со всем положенным графскому достоинству самоуважением поднес ладонь к козырьку фуражки Уваров.
        - Не сомневайтесь, господин капитан, не подведем, - с той же мерой гвардейской вежливости ответил Басманов.
        Во главе своей растрепанной, но не побежденной команды Уваров двинулся сквозь ряды корниловцев, которые смотрели на них с нескрываемым уважением, кое-кто подбадривал бойцов из далекого будущего немудреной шуткой. Но все же большинство молчало. По привычке или по приказу, неважно, однако создавалась тревожная, вагнеровская атмосфера.
        Прислушаться, так услышишь. «Заклинание огня», «Валькирия» и прочее, все лейтмотивы и контрапункты, в которых Валерий разбирался прилично, как и полагалось юноше из «хорошего дома».
        ГЛАВА 22
        
        Совершенно то же, да нет, гораздо более сильное чувство испытал и Олег Константинович. Стрелка хронометра дошла куда надо, со стороны казачьих застав стрельбы еще не слышалось, да и в зоне ответственности Уварова притихло, а сердце, невидимо для свиты, стучало не в лад, отдавало в горло. Умереть красиво - долг службы и возложенного на себя сана. Но ведь не хочется. И красоты в его гибели будет мало. Не та обстановка.
        Князь, давая себе последнюю отсрочку, открыл портсигар, сначала понюхал, помял в пальцах папиросу. Ту самую, из лучших, на специальных грядках выращиваемых Табаков, феодальная дань от губернатора Западной Армении.
        «Вот докурю - и начнем. Время жить и время умирать…»
        Первая затяжка сразу сладко затуманила мозг. Он сегодня очень давно не курил, все некогда было.
        Пять еще полновесных вдохов турецкой отравы, шесть от силы - его последняя радость.
        Сосны как красиво стоят вокруг дома. Дымом пахнет - будем считать, что от костров лесников, не от вражеских танков. Снежок снова пошел. К завтрашнему утру поднасыплет. Подняться бы к себе в кабинет, снять с полки «Хаджи-Мурата». Или - «Смерть Ивана Ильича». Не спеша перелистнуть пару страниц и заснуть, чтобы не знать, чем там все на самом деле кончится.
        Верный Красс подошел, великолепно чувствуя настроение хозяина. Сел рядом, внимательно наблюдая за движениями руки с папиросой. Ничего не сказал, не спросил, и так соображая, куда дело клонится. Друг хозяина не переживет по-любому, но лучше бы - не сегодня, так казалось псу. Князь потрепал его по мохнатому черно-палевому загривку.
        - Не дрейфь, Марк Лициний, вот-вот подойдут легионы Лукулла…
        Хорошо, если бы это оказалось правдой. Тогда и ошейник поменяем, этот совсем поизносился. И повесим сбоку анненскую розетку «За храбрость»…
        - Ваше Величество! - отвлек от мыслей крик незнакомого офицера из гренадеров. Олег Константинович снова машинально поддернул обшлаг кителя. Стрелка на одну минуту перешла назначенное деление.
        - Что тебе? - Раздражение было велико, папироса не докурена, и он сам не совсем приготовился.
        - К вам, Ваше Величество!
        Князь, может быть, чуть порывистее, чем следовало, поднялся.
        По каменной дорожке шел, твердо ударяя подкованными каблуками хороших, даже отличных сапог, абсолютно незнакомый генерал-лейтенант в старинной полевой форме с отливающим воронением шейным крестом. В геральдике и фалеристике князь разбирался профессионально, по должности, но такого ордена не видел и не знал.
        Высокого роста, но все же пониже Олега, с лицом настолько независимым, что князю на мгновение стало даже тревожно. Лет сорока, не меньше, брав и подтянут.
        Руку к козырьку поднес, но не совсем привычным образом, и правую ногу подтянул к левой как-то демонстративно замедленно. Не так царям представляются.
        - Здравия желаю, Олег Константинович. Без титулов обойдемся. Не тот момент. Генерал-лейтенант Берестин для помощи и поддержки прибыл. Алексей Михайлович, - и протянул руку. Первый.
        Демонстрируя знание этологии, то есть науки о поведении живых существ, этим коротким жестом и движением лицевых мышц показал, что они как минимум равны в иерархии предполагаемой стаи. А легкой улыбкой, которую можно было принять и за намек на оскал, подтвердил, что в данный конкретный момент сила на его стороне. Как он ее собирается использовать, вопрос другого плана.
        Каждый правитель, хоть прайда львов, хоть Империи в одну пятую земной суши, должен на подсознательном уровне и со скоростью бортового компьютера заходящей на цель ракеты просчитывать исходящие от собеседника и окружающей среды мимические и иные сигналы. Князь относился к доминантам134 не тиранического склада, и вполне умел терпеть возле себя людей равного и даже превосходящего интеллектуального уровня, а вот лиц с не уступающим его волевым потенциалом недолюбливал. Соперничества не боялся, но чувствовал генетически запрограммированный дискомфорт.
        В генерале он увидел средоточие именно волевого потенциала, причем высокого накала. Был бы он главой сопредельного государства или занимал пост премьера Каверзнева, простор для дипломатических игр открылся бы грандиозный. А сейчас?
        Прибыл для помощи? Откуда? Из параллельных миров? Что за помощь способен и готов оказать? И, главное, какой платы за нее попросит и потребует?
        Берестин подошел, вернее, подъехал к воротам один, на маленьком, открытом, несолидном на вид, но в полевых условиях, наверное, удобном вездеходике. Два офицера на узком заднем сиденье, где они едва помещались, не в счет.
        Где же войско, что он с собой привел? И привел ли?
        На крышке капота автомобиля и бортах почти что наши эмблемы, трехцветный шеврон, но вдобавок белый череп с костями, как бы слегка ухмыляющийся, и затейливо выведенная вязью аббревиатура «ВСЮР».
        Но отвечать надо, и не совсем то время, чтобы затевать иерархическую кадриль. Пришедшего на помощь владельца соседнего удела, пусть и худородного, принимать следует как брата. А дальше - по обстановке. Он крепко пожал протянутую руку.
        - Искренне рад. Присаживайтесь, - указал на второе плетеное кресло.
        И снова, не сдержавшись, взглянул на хронометр.
        - Все в порядке, Олег Константинович. Спешили, как могли, и, кажется, успели. Как в кино…
        На Востоке, где князь провел немало лет, не принято торопить гостя и задавать прямые вопросы, как бы они тебя ни волновали. Тем более если генерал считает, что поводов для беспокойства больше нет. Но все же…
        - Может быть, желаете шампанского с дороги? За благополучное прибытие в наши Палестины, встречу и знакомство?
        - Отчего бы и нет, - Берестин усмехнулся краем губ. Вспомнил, как угощался шампанским у Врангеля в почти таких же обстоятельствах. Да нет, там похуже было.
        Князь щелкнул пальцами, и незаметно выглядывавший из-за занавески камердинер, который тоже обреченно готовился к смерти, не забывая при этом своих обязанностей, тут же и подал требуемое. Чутьем услужающего сильным мира сего сообразив, что пожить, скорее всего, еще удастся. При ином раскладе шампанского не спрашивают. Водкой обходятся.
        - А вот скажите, Алексей Михайлович, что это у вас за орден? Знаю все, и наши, и иностранные, но такого ни в музеях, ни в каталогах не встречал. Выдержан в русском стиле позапрошлого века, понятно, но?
        - Это, Ваше Величество, - Берестин неожиданно протитуловал Олега, может, всерьез, а может, и в ироническом плане, - орден Святителя Николая Чудотворца. Первой степени. Учрежден приказом Главнокомандующего Вооруженными силами Юга России от 30 апреля 1920 года. Лично мне он вручен Петром Николаевичем за разгром красных полчищ под Каховкой и Екатеринославом, на чем, собственно, Гражданская война и завершилась. Девиз ордена - «Верой спасется Россия». Номер знака - ноль ноль один!
        Олегу Константиновичу непроизвольно захотелось встать.
        Не перед генералом, сколь бы заслужен он ни был, а перед дуновением славного и неизвестного времени.
        А тут и Чекменев появился на веранде, издалека увидевший появление незнакомой машины. Сфотографировал взглядом Берестина, представился, вопросительно посмотрел на сюзерена.
        - Садись, Игорь, налей себе… И вновь обратился к гостю:
        - Врангель? Слышал, читал. Но он себя особенно ничем не проявил. Командующий кавалерийским корпусом, кажется? А генерал Корнилов как же?
        - Лавр Георгиевич, к нашему глубокому горю, был убит в бою под Екатеринодаром весной восемнадцатого года. После чего война продлилась больше двух лет. Армию возглавил сначала генерал Деникин, после него Врангель, у которого я имел честь быть начальником полевого штаба.
        Чудны дела твои, Господи!
        Князь машинально перекрестился.
        - И вы, собственно, что? Непосредственно оттуда?
        - Нет, с несколькими пересадками, - не совсем понятно и не слишком вежливо ответил Берестин. - И вообще мне кажется, собеседование по вопросам новой и новейшей истории удобнее будет продолжить по завершении нашего инцидента. Посему докладываю - согласно приказу вышестоящего руководства я прибыл к вам во главе сводного отряда в составе двух полков Корниловской дивизии, первого полка и артиллерийского дивизиона Марковской, а также отдельного ударного батальона имени генерала Слащева-Крымского.
        Готовы ликвидировать проникшие на вашу территорию бандформирования, очистить дорогу к Кремлю и, если потребуется, оказать необходимую поддержку верным вам частям в столице. После завершения операции немедленно возвратимся на места постоянной дислокации.
        - И где же эти места? - вразрез с правилами хорошего военного тона спросил Чекменев. Он разведчик, ему дозволяется. Ответят - хорошо. Нет - нет.
        - Харьков, Екатеринослав, Царьград, тысяча девятьсот двадцать пятый год, - теперь уже откровенно улыбаясь, ответил Берестин. - Большой разброс, потому и задержались слегка… Будет сильное желание - свожу, покажу.
        - Царьград - Стамбул, нужно понимать? - осторожно осведомился князь.
        - Так точно, Ваше Величество. Неотъемлемая территория государства Российского…
        Олег Константинович впал в задумчивость.
        - Извините, Алексей Михайлович, - произнес со всей доступной в его положении и окружающей обстановке строгостью Чекменев. Его настолько уже травмировали выходки Ляхова, Маштакова, Бубнова, Розенцвейга (а где он, кстати?), Стрельникова, Уварова, да и «Пересветов» никчемных, всех, кого он повесил себе на шею в уверенности, что уж она-то все выдержит! Он сейчас и старого, стотридцатилетнего, по простому счету, чужого генерала готов был послать «по всем по трем». - Говорим мы долго, даже слишком долго, удивляюсь, почему до сих пор террористы на нашу поляну не ворвались, а войска ваши - где? Непобедимые и легендарные! Вживую посмотреть можно, хоть на десяток, на два?
        Берестин глубоко вздохнул. Посмотрел на князя таким взглядом, что тот будто и прочитал мысль близкого по ментальному типу индивида: «И такого остолопа ты при себе держишь? Ум ладно, а выдержка где?»
        Олег Константинович опять испытал желание привстать, хоть немного.
        - Посмотреть - пожалуйста, - любезно ответил белый генерал. Теперь уже он достал из бокового кармана кителя золотой портсигар, как раз по размеру, с сапфировым вензелем, открыл, протянул собеседникам.
        - Попробуйте, очень неплохие сигареты, «Русский стиль» называются. А сам повернул к губам внутреннюю крышку и почти беззвучно сказал: - К торжественному маршу, поротно…
        Нет, кто спорит, и Алексей Берестин, бывший старший лейтенант ВДВ, потом успешный художник почти традиционного стиля, потом Главком Западного фронта, потом врангелевский начштаба… Потом? Да кто знает, чем и кем он ощущал себя после сыгранных ролей? И все равно он оставался позером, в хорошем смысле этого слова. Художник Пиросманишвили с его телегой роз (не миллионом, как поет Пугачева) - позер? Конечно. А герой «Выстрела», плевавший косточки черешен под прицелом? Естественно. Печорин, поручик Карабанов из «Баязета» - все они позеры. Да и сам Николай Степанович Гумилев с его предсмертной фразой135…
        Только, ради бога, не осуждая преждевременно, скажите, иначе жить лучше? Легче? Правильнее? Вот то-то.
        - Смотрите, Игорь Викторович! Вы, князь, тоже смотрите.
        Возникшую среди сосен в дальнем углу поляны сиреневую рамку никто не заметил. Она была сдвинута метров на двадцать в чащу леса. Как раз туда, где расширяющаяся просека позволяла выходящей из минувшего века сводной полковой колонне начать разворачиваться в парадный строй.
        В плотно сбитые ротные коробки - двенадцать человек в шеренге, двадцать шеренг в глубину. Батальон - четыре роты. Полк - три батальона. Карабины «СКС» с откинутыми штыками на правом плече, сапоги сверкают, не ступали еще по здешней предзимней слякоти, золотые полоски погон отблескивают, знаменитые корниловские и марковские (у первых с алым верхом, у вторых с белым) фуражки примяты на единый манер.
        Настоящий духовой оркестр грянул, тоже специально, не «Прощание славянки» привычное, а «Смело мы в бой пойдем за Русь Святую, и как один прольем кровь молодую!».
        На самом деле выглядело все это более чем эффектно. Слезы наворачивались на глаза, мурашки тревожного восторга бежали по спине.
        Рота за ротой выходили из леса и строились, согласно команде на просторном плацу перед княжеской резиденцией.
        И это только один полк, а там ведь где-то позади должны быть еще два, и артиллерия, и пресловутый ударный батальон.
        Фронт парада выравнялся.
        Берестин натянул перчатки, вышел за ворота. Князь, Чекменев, свита, вообще все, кому ранг позволял, потянулись следом. Солдаты карабкались на кузовы и капоты машин, просто на возвышенные места, чтобы тоже поглазеть.
        Оркестр смолк на полутакте. Тишина.
        - Выправка отменная, - почему-то шепотом сказал Игорь Викторович Олегу. - Только вырядились, будто кино снимают. Так на войну не ходят…
        Тот отмахнулся.
        - К торжественному маршу! Поротно! - провозгласил Берестин. - Оркестр - прямо, остальные на-пра-во! Ша-агом! Марш!
        Очевидно, командиры подразделений заранее были предупреждены о маршруте прохождения, поэтому роты, яростно вбивая подошвы в утрамбованную до бетонной твердости землю плаца, миновав командующего в нужном месте сворачивали влево и выстраивались уже в батальонные колонны.
        - К но-ге!
        Слитно громыхнули приклады с нарочно отпущенными винтами затыльников.
        - Все, Олег Константинович. Наша концертная программа закончена. Дальше начнется обычная война. Как всегда, как везде. А чтобы вы не сомневались в моей нормальности, докладываю, что остальные части, обмундированные и вооруженные более подходящим образом, завершают окружение неприятеля и скоро покажут, как воевали в наше время. Без особых оглядок на разные конвенции, поскольку наши офицеры по известной причине субъектами международного права не являются. Артиллерия тоже разворачивается на противотанковых рубежах, с минуты на минуту начнем, думаю.
        - Мне будет позволено поздороваться с вашими людьми? - со странной интонацией спросил князь.
        - Конечно, Олег Константинович. Они совершенно живые, молодые и нормальные солдаты. Не из гробов встали, если вам вдруг показалось… И даже столетний юбилей еще никто не праздновал…
        - Оружие у вас, кажется, не из восемнадцатого года? - осведомился Чекменев.
        - Совершенно верно изволили заметить. Оружие соответствует специфике момента. Не с трехлинейками же нам в двадцать первом веке воевать…
        Поравнявшись с правофланговым батальоном, князь четко повернулся, приставил ногу, вскинул руку к козырьку. Его голос тоже спокойно перекрывал пространство плаца.
        - Здравствуйте, молодцы корниловцы и марковцы! Спасибо…
        По привычке хотел сказать «за службу!», но вовремя сообразил, что эти воины служат не ему.
        - Спасибо за то, что пришли на помощь в трудный для Отечества час!
        - Рады стараться, Ваше Императорское Высочество! - оглушительно громыхнул строй.
        Завершив церемонию, Берестин дал командовавшему парадом полковнику полчаса на то, чтобы офицеры привели себя в нормальный вид, разобрали сложенную вдоль просеки амуницию, развернули скатки шинелей, поскольку в тонких кителях маршировать можно, а службу нести - неприятно. Роты приказал выдвинуть по всем хоть сколько-нибудь проходимым просекам и тропам на версту в радиусе для охраны и обороны Главной ставки.
        - А вот сейчас, господа, начнется по-настоящему, - сообщил он князю и окружающим.
        И, будто подчиняясь его словам, со всех сторон горизонта загремело так, будто начиналась Висло-Одерская операция. Если бы, конечно, присутствующие имели о ней хоть отдаленное представление.
        С небольшого расстояния беглый огонь нескольких батарей серьезных калибров, полковых минометов, выстрелы гранатометов создавали мощный звуковой фон. Только успевай рот открывать и сглатывать, чтобы прочистить постоянно закладываемые уши.
        С лицом человека, которому вся эта «музыка боя» не более чем естественные звуки производственного процесса, в котором он искони участвует, Берестин предложил Олегу Константиновичу подойти к столу. Выбросил из планшета правильным образом сложенную карту, испещренную красными и синими кружками, дугами, стрелами, расправил.
        - У меня есть все основания полагать, что, вступая в бой, вы истинного положения вещей не знали. Однако тактику избрали единственно верную. А что на самом деле - извольте видеть. На момент нашего появления обстановка вокруг Берендеевки складывалась так, - он толстым синим карандашом указал места расположения и направления действий противника.
        - По-хорошему, продержаться вы могли еще от силы час, в самом оптимистическом варианте. Если бы, в самом деле, не ушли немедленно в леса. Да и это спасло бы немногих. Враг к вам прислан такой, что как раз горно-лесистая местность - его стихия для действия мелкими группами. Капитан Уваров, похоже, совершил много больше того, чем от него требовалось и он мог реально. Связал позиционным боем группировку, которая собиралась действовать рейдерскими методами.
        Видите - здесь у них два, условно говоря, батальона, просто в пересчете на привычные категории. Здесь - еще один. Четыре роты тяжелых, по вашей классификации, танков. На подходе, - он черкнул карандашом, где именно, - гаубичная батарея. Это уже чисто российского розлива, из Ростова Великого, сумели и наших ваньков сагитировать. С вертолетами сложнее вышло, та эскадрилья, что вас штурмовала, единственной оказалась, в остальных или командиры, или младшие офицеры сумели не поддаться нажиму. Но вот отсюда, - Алексей ткнул острием, - форсированным маршем идет чисто бандитская армия. Куда там Махно! Четыре-пять тысяч человек, навербованных среди люмпенов, мелкоты преступных сообществ, только что освобожденных и вооруженных заключенных зоны строгого режима… Увидел, что его не совсем поняли, поправился: - По вашему - Владимирского централа и каторжных рот… Расчет организаторов акции был совершенно верен. Единственно, не принято во внимание наше вмешательство.
        Уничтожение ваше, Олег Константинович, ваших ближайших помощников здесь. Вторжение в Москву совершенно озверевших и чуждых пониманию нынешнего населения и даже сил правопорядка банд. Измена или бегство тех, на кого вы рассчитывали. Кровавый хаос по типу Смутного времени семнадцатого века… Тарханов с Ляховым и верными офицерами могут в Кремле и год продержаться, условно говоря. Но это уже не спасет ни страну, ни династию! Слишком много найдется быдла, что охотно перейдет на сторону разрушителей.
        - И что потом и зачем, главное? - не выдержал академического тона Берестина князь.
        - Что - потом? Что - зачем? Разве и так не ясно? Тот раз погибла династия Рюриковичей и на триста лет воцарились ваши предки, Романовы. Сейчас могли прийти Ивановы, Петровы, Сидоровы или…
        Алексей опять потянулся к портсигару. Не закурить, связаться с Шульгиным.
        Послушал торопливый шепот, ответил односложно, потом все-таки взял сигарету.
        - Выяснить конкретную фамилию претендента - прерогатива Игоря Викторовича, я так понимаю. А затея сама по себе не в вашем мире придумана. Но это я вам тоже потом расскажу. Сейчас так. Для моих десяти тысяч специалистов перебить всех инсургентов до единого - скорее забава, чем работа. Десяток-другой пленных мы вам предоставим, просто для соблюдения приличий. Делайте с ними, что хотите. Хоть на Красной площади расстреляйте показательно, информационная ценность их нулевая.
        Вы слышите - звуки боя стихают. Что это значит? Значит, вражеские танки разбиты на марше или на исходных для атаки, все прочие…
        Знаете, я вам не буду говорить, что там со всеми прочими, я как-нибудь, да можно и сегодня, покажу документальную съемку рукопашного боя этих самых корниловцев и марковцев, что перед вами только что парадировали, на тет-де-поне каховского моста. В августе двадцатого. В той жуткой схватке участвовали многие пришедшие со мной.
        Скрытое развертывание, быстрое сближение, последний залп с короткой остановки и штыковой удар на пятьдесят шагов. Сегодня может показаться странным, но эффективность, а главное - психологическое воздействие подобной тактики поразительное. И крайне умеренные потери атакующих. Сбитая с рубежа армия Эйдемана бежала сорок километров, не находя в себе сил остановиться для обороны.
        Блок-универсал Берестина один за одним принимал доклады самостоятельно действовавших командиров, и Алексей делал нужные пометки на карте. Потом примчался на «Додже» Басманов. После коротких взаимных представлений Михаил Федорович доложил окончательные итоги операции.
        Все очаги развертывания и организованного сопротивления противника ликвидированы, большая часть танков, артиллерии, автотранспорта разбита, до пятнадцати единиц захвачено в исправном состоянии. Батальон рейнджеров продолжает прочесывание лесного массива, патрули силами до взвода выдвинуты к перекресткам шоссейных дорог, железнодорожным станциям и разъездам в направлениях Дмитров, Сергиев Посад, Александров. Первый корниловский полк через два часа будет готов к маршу на Москву…
        В отличие от Берестина, Басманов не позволял себе никаких шуток, двусмысленностей, даже улыбок. Излагал диспозицию нейтральным тоном, как и полагается знающему себе цену командиру в присутствии высокого начальства.
        Пока он говорил, Чекменев думал не столько об уже случившемся, как о будущем.
        Да, Ляхов оказался прав, все произошло так, как он предсказывал. И вторжение извне, и помощь таинственной организации. В конце концов, события можно было бы рассматривать в позитивном плане. Ценой сравнительно небольших потерь глубокий нарыв вскрыт, осталось его вычистить, наложить повязку с целебной мазью и продолжать жить.
        Власть Олега Константиновича необыкновенно упрочится, руки для любых законодательных установлений и профилактических акций развязаны. Точно так же, как у Николая Первого после восстания декабристов. Пятеро повешенных, несколько сот разжалованных и сосланных в каторжные работы или на Кавказ, ничего больше. И тридцать лет тишины и покоя. А чтоб не вышло так, как в конце Николаевского правления, реагировать на возникающие напряжения надо оперативнее, гибче, только и всего.
        Вопрос в другом. Как себя вести со «спасителями» и их эмиссаром Ляховым? Что эмиссар - это безусловно. И какова будет его дальнейшая роль? Не потребуют ли «друзья» для милейшего Вадима Петровича его, чекменевскую должность, к примеру? Или просто назначат послом с чрезвычайными полномочиями при номинальном императоре «самоуправляемой территории Россия»?
        Генерал еще этот, Берестин! Опаснейший тип. Начальник штаба Верховного Правителя! Показал Олегу, что может сделать с одной только дивизией. Спас Государя, да, великое ему за это спасибо. Но можно же и наоборот? С той же быстротой и профессионализмом.
        «Стой! - одернул он сам себя. - Это уже полицейское воображение разыгралось!» Если бы захотели они совершить нечто подобное, давным бы давно сделали. Как вывел из леса свои полки сейчас Берестин, так мог бы поступить и неделю назад. Вообще без стрельбы и шума.
        Нет, неправильно. То был бы акт агрессии…
        Чьей агрессии - покойных дедов-прадедов против неразумных внуков? От таких размышлений, если чуть поводья отпустить, натуральным образом мозги в кисель превратятся.
        Покойники опять же! Только с одними разбираться начали, новые появились…
        Проблему «бокового времени» и некробионтов Игорь Викторович кое-как переварил, и тут же ему подкинули новую. Теперь явившиеся из тьмы веков люди внешне совершенно нормальны. Пахнет от них не могильной землей, а гуталином, тройным одеколоном, табаком, немножко - порохом. Ведут себя вежливо и рассуждают здраво. А на самом деле?
        Вообразить только, что где-то совсем рядом, в трех часах пути, допустим, исходя из времени, что потребовалось Берестину, чтобы привести сюда свои полки, продолжает существовать Белая армия и старая Россия, руководит страной далеко не старый, сорокачетырехлетний всего Верховный Правитель Врангель. Сидящие рядом с Чекменевым генерал с полковником несут при нем службу, жаждут очередных чинов и орденов, вечерами пьют водку и устраивают «провороты» в ресторанах и офицерских собраниях!
        Вообразить, правда, все можно, душой принять - гораздо труднее.
        А если они не только Ляхова наместником оставят, но и войска под любым мало-мальски благовидным предлогом выводить откажутся? Сошлются на имеющиеся у них данные об еще одной готовящейся агрессии и останутся, вроде как наши миротворцы на Ближнем Востоке? Как их выгонишь? Ни сил не хватит, ни моральных оснований.
        Что наши три гвардейские дивизии против этих? Да и не пошлешь ведь своих со своими драться без причины и повода. Еще и полки носят одни и те же почетные наименования! Корниловцы старые против молодых, кто кого?
        Тогда уж без оружия, одними кулаками…
        Басманов закончил доклад словами, что по его мнению, непосредственно в Москве вверенным ему частям участия в усмирении принимать не следует. Во избежание прецедента.
        - Войти в город, стать бивуаками на пересечении основных магистралей с Бульварным кольцом и воспроизводить концепцию «Fleet in been»136 до минования надобности.
        - А отчего не в Кремль? - спросил князь. - Там можно разместиться гораздо удобнее…
        - Можно и в Кремль, - не стал спорить Берестин. - Просто мы не хотели доставлять лишней головной боли Игорю Викторовичу. По его должности чужая дивизия в таком месте - ба-альшой раздражитель.
        - Думаю, мне в этом случае виднее. Если у вас нет специальных причин не делать этого, размещайтесь в Кремле.
        Чекменеву снова показалось, что Берестин взглянул на него с насмешкой.
        «Ну-ну, господин генерал, не думайте, что вы так уж меня уели. Я, кстати, как раз считаю, что плотная блокада «чужими» войсками всех узловых точек столицы не в пример опаснее, чем скученное их размещение в замкнутом пространстве…»
        - Позвольте, господа, пригласить вас на обед. Павел, распорядись, чтобы присутствовали все наши командиры и отличившиеся рядовые офицеры, - сказал Олег Константинович Миллеру. - С вашей стороны, - повернулся он к Берестину, - зовите всех, кого считаете нужным. Стол у меня длинный, сорок человек свободно помещается, - деликатно ввел он ограничение, То есть, кроме старшего комсостава, человек пять еще усадим, и все.
        - Вот не подскажете ли мне, - говорил князь Берестину, когда они уже шли вверх по лестнице, - чем бы я мог отметить ваших бойцов? Раньше, бывало, на роту или батальон выделяли определенное количество крестов, и солдаты сами выкликали наиболее отличившихся. Может быть, и сейчас так поступить? И еще одно у меня сомнение, этакого мистико-дипломатического характера. Если рассматривать вас как представителей иностранного государства, необходимо согласие вашего правителя на награждение. Но можно ли вас рассматривать в таком качестве? Россия ведь остается Россией. У нас даже флаги и погоны одинаковые…
        - Знаете, Олег Константинович, - предложил Алексей. - Отчего бы вам, по давнему обычаю, не отчеканить медаль в честь этого события? Трех степеней - золотая, серебряная, бронзовая. Год, число, девиз. Что-нибудь вроде: «Рука Всевышнего Отечество спасла». Можно даже такую мысль подпустить - изобразить в веночке «1613-2005». Геральдисты пусть помаракуют…
        Идея пришла в голову Берестина мгновенно, только что он ни о чем подобном не думал. Наверное, прежняя профессия знать о себе подала. И глубоко спрятанная ирония в его совете присутствовала, как же без нее?
        А почему, собственно, ирония? Раз уж мы за спасение нового Самодержца кровь пролили, извольте и к прочему всерьез относиться. Действительно, 1613 - год основания династии, 2005 - ее возрождения. Там царь Федор (первый) чудом спасся от врагов в Ипатьевском монастыре, затерянном в лесах, здесь Олег (тоже первый) не меньшим чудом. В лесах же. Вполне можно на руку Всевышнего сослаться.
        «Так что не так все и просто, господин генерал, - сказал себе Берестин, - наши побуждения подчас опережают наши же мысли».
        Князь тоже соображал быстро. И, пожалуй, проник в замысел гораздо глубже. Остановился, едва только не схватил его за рукав, заговорил экзальтированно:
        - Великолепно, Алексей Михайлович» прямо великолепно! Как просто и как возвышенно! А глубина смысла! А тонкость исторической аналогии! Вы талант не только на поле боя! Немедленно же распоряжусь приступить… Да тут не только медали, тут шейный крест можно учредить!
        ГЛАВА 23
        
        Раз решили махнуть на все рукой и задействовать СПВ по всем вариантам, осям и направлениям, остальные проблемы снялись сами собой. Работать стало не то чтобы легко и приятно, но исчез фактор тягостных сомнений по поводу каждого очередного шага.
        Так, скажем, немецкие адмиралы Первой мировой, долго пытавшиеся выработать стратегию по принципу «и рыбку съесть…», то есть разрываясь между концепциями использования Флота Открытого моря для генерального сражения с Гранд Флитом, рейдерских операций крейсеров, завоеванием господства в Балтике, махнули, наконец, на все рукой и перешли к неограниченной подводной войне. Удастся победить или нет - второй вопрос, но, по крайней мере, вроде бы найден выход из стратегической мышеловки.
        Перемещение целой дивизии из двадцать пятого в 2005 год, многократные, словно бы специально запланированные на парадоксы скачки меж трех времен, иногда, что называется, «по встречной полосе движения», никаких ощутимых последствий не вызвали.
        Наблюдаемый Удолиным из безопасного отдаления Узел Гиперсети вел себя удивительно спокойно. Будто бы внутри и вокруг него вообще ничего не происходило. Может быть, он перешел в «спящий режим», отключенный Антоном или прямо кем-нибудь из Игроков?
        А вдруг специфика действия Ловушки предполагает еще и нейтрализацию посторонних вмешательств в зону ее ответственности? Как во время рыцарского поединка. Или по примеру иммунной системы организма, когда она, поглощенная борьбой со смертельной инфекцией, «не замечает» занозы в пальце.
        Спасенный Шульгиным профессор Маштаков был определен на постой в пятиэтажный, мавританского стиля дом на самом южном мысе острова Мармор. Своим заостренным фасадом и венчающей его зубчатой башней дом смотрел в сторону горловины Дарданелл. Выстроил это сооружение для собственного удовольствия и нужд возглавляемого им ведомства Павел Васильевич Кирсанов, негласный куратор всех разведывательных, контрразведывательных и охранных служб Югороссии. Занявший этот пост после того, как Шульгин нашел себе другое развлечение.
        Остров Мармор137 являл собой экстерриториальное географическое образование, получен был в 1921 году лично Новиковым (Ньюменом) у Кемаль-паши в бессрочную аренду без права пересмотра договора любым будущим турецким правительством. Но и не могущее быть включенным никогда и ни на каких условиях в состав любого государства.
        На острове процветала беспошлинная торговля, законы были просты, понятны и удобны для исполнения гражданами и «гостями», то есть временно пребывающими там лицами любого подданства. Высадиться на Марморе, поселиться в отеле или доходном доме, завести дело и приобрести недвижимость мог любой, кому береговая стража не отказала «без объяснения причин». Для гостей существовали всего два вида санкций - высылка с конфискацией имущества и смертная казнь, о чем все прибывающие предупреждались под расписку.
        Для граждан юриспруденция сводилась к личному усмотрению военного губернатора, того же Кирсанова. И вполне нормально для населения в три тысячи человек, половина из которых считалась военнослужащими. В зависимости от взгляда - Афинский полис или авианосец в походе - кому как нравится.
        Виктору Вениаминовичу были отведены апартаменты по его выбору, несколько хорошо обставленных комнат, выложенная мраморной мозаикой веранда в полсотни квадратных метров с видом на море, достаточная человеку его положения прислуга.
        - С девушками, конечно, будут определенные сложности, - сказал при знакомстве Кирсанов, осведомленный о склонностях нового подопечного. - Если с кем полюбовно договоритесь, никаких вопросов. Только круг свободных, достаточно привлекательных и не мечтающих о замужестве девиц у нас довольно узок. Приставая к замужним, очень рискуете нарваться на неприятности. От битой морды до дуэли, как повезет. Борделей на острове нет, проституток тоже. Остается исключительно Царьград. Если генерал-губернатор увольнительную даст.
        Кирсанов, кроме того, что жандарм, был еще человек достаточно консервативных взглядов и не слишком бурного темперамента. Поэтому с Маштаковым говорил насмешливо и слегка грубовато.
        Ввергнув профессора в уныние, Павел сжалился, будучи осведомлен о его важности для высших интересов «Братства».
        - Что-нибудь я все же постараюсь придумать. Дайте два-три дня, изыщем скрытые резервы…
        За время общения с Новиковым и компанией он нахватался немало чисто советских речевых конструкций.
        В остальном же Виктору Вениаминовичу новое местообитание понравилось. Перемещаться по городку и окрестностям он мог свободно, да вдобавок в обществе Константина Васильевича Удолина. Как древние перипатетики138, они бродили среди олив, любовались морским прибоем, утоляли жажду греческими и кипрскими винами, закусывали зажаренной в кипящем оливковом масле мелкой рыбкой.
        Говорливы оба были до последней крайности, но как-то ухитрялись попадать в противофазу, и хоть со стороны их беседа воспринималась чистейшей воды «белым шумом», понимали ученые мужи друг друга прекрасно. Даже более того, поскольку наловчились додумывать непроизнесенное и отвечать на недодуманное. Высший пилотаж.
        Даже ранее назначенного срока Кирсанов пригласил к себе Маштакова, с лицом Санта-Клауса протянул ему переплетенный в кожу альбом.
        - Полюбопытствуйте, Виктор Вениаминович.
        Альбом содержал более сорока цветных фотоснимков формата 18x24, на каждом из которых целомудренно демонстрировали свои прелести дамы двадцати-пяти-тридцатилетнего возраста. Все они были в достаточной степени одеты, точнее сказать - недораздеты, ибо съемка якобы велась скрытой камерой в спальне, в ванной комнате, в примерочной галантерейного магазина. Но отчего-то каждая смотрела четко в объектив, скорчив гримаску той или иной степени веселой порочности.
        Кирсанов знал, как работать с клиентами.
        - Любое из этих невинных созданий, случайно застигнутых нескромным фотографом в неловкий момент, согласилось бы составить вам компанию. Для музицирования и чтения вслух. Укажите, кто из них вам наиболее симпатичен, и мы уговорим прелестницу прибыть первым же аэропланом. Ну?
        Маштаков растерянно листал твердые страницы, туда, обратно и снова, и снова… Как остановиться, как выбрать? Фотографии были выполнены в стилистике и духе «неприличных» открыток начала XX века, но в технике и авторской позиции нынешнего. Да и сами персонажки были уж настолько отточенно-хороши…
        Он вопросительно посмотрел на Кирсанова.
        - Я как-то и не знаю. Если бы посмотреть вблизи, поговорить хотя бы…
        - Эх, господин профессор! А еще ученый человек. Никакого воображения. Тогда, черт с вами, давайте по списку. Начиная с первой страницы. Приедет, поговорите, посмотрите, потрогаете, если получится. Не подойдет, листайте дальше… Чего не сделаешь из доброго расположения да за казенный счет!
        Синклит мудрых, возвышенно выражаясь, приступил к работе немедленно после того, как было получено сообщение от Берестина о завершении первой фазы операции «Степь».
        Простенько и со вкусом. Зачем изощряться, выдумывая эффектные названия, чем всегда грешили и грешат американцы? То у них «Буря в пустыне», то «Шок и трепет», «Несокрушимая свобода»! Претенциозно, а главная глупость в том, что сначала разглашаются собственные стратегические планы, а потом им приклеивается ярлык.
        Для кого, зачем?
        Операции для того и именуют кодированно, чтобы спокойно ссылаться на них в переписке и по радио. Посвященным понятно, враг сроду не догадается, что крупнейшая в истории наступательная операция названа именем успешно отступавшего и оборонявшегося генерала «кавказской национальности»139.
        Ну и мы, воюем в лесу, собираемся чистить гигантский город - пусть будет «Степь». Глядишь, кто и подумает, что от Ростова на Астрахань двинем.
        Шульгин и Новиков сообщили ученым мужам, что вторжение можно считать отраженным. Раз ликвидированы исполнители, изолированы и подвергаются допросам организаторы, повторные вылазки практически исключаются. В Москве «2005» службы безопасности и армия при поддержке группы Берестина- Басманова порядок наведут в ближайшие сутки.
        Все как положено, комендантский час, проверка более-менее значимых лиц на предмет причастности и лояльности, кнуты и пряники по принадлежности. Рутинная работа любого правителя, благополучно выскочившего из зоны политической турбулентности.
        Но все эти меры - из разряда обычных. Наверное, при дворе Хаммурапи или Тиглатпаласара тамошние коллеги Чекменева тоже имели в сейфах, или что там у них было, - потайные комнаты с каменными дверями на противовесах? - тщательно разработанные и записанные на глиняных табличках планы действия по вариантам: «три клинышка острием вверх», «два клинышка острием вниз, один вверх».
        Оцени обстановку и вводи в действие.
        - Перед нами, господа, задача стоит по-другому, - сказал Новиков, отдыхая душой от вида начинающегося на морских просторах шторма. - Разыскать первооснову всех катаклизмов. Мозговой и идеологический центр, откуда все направлялось.
        Гипотеза Ловушки, не к ночи будь помянута, снимает подобные вопросы и даже ответственность. Явление природы, с которого взятки гладки. «Миллиард лет до конца света» в очередной ипостаси. С кем бороться и главное - зачем бороться? Единственно, чтобы доказать самим себе, что не тварь ты дрожащая?
        А явлению на наши потуги наплевать точно так же, как закону больших чисел на старания игроков бросить кости особо изощренным способом. Ну, бросишь, выиграешь свои два дублона или горсть ливров, а закону что?
        Если же, не отметая самой гипотезы, даже соглашаясь с ней стопроцентно, отыскать действующий в наших континуумах эффектор да разобраться со схемой обратных связей, то просматриваются, как говорится, варианты.
        - Я так понимаю, - немедленно вошел в тему Константин Васильевич Удолин, - раз вашими аппаратными методами определить местоположение пресловутого Центра Сил не удается, а астральным взглядом я тоже ничего не вижу, из сей антиномии могут следовать лишь два вывода. Явление отсутствует как таковое, или мы не умеем распознать способ его маскировки. Первый вывод практического интереса не представляет, зато второй побуждает к размышлениям…
        - Мудро, - язвительно согласился Маштаков. - Пресловутое «пойди туда, не знаю куда…».
        - Именно. В том и заключается народная мудрость. Если бы такая задача была единична и нерешаема, зачем бы ее вводить в фольклор? Следовательно, мы имеем дело с задачей типовой и в этом качестве не слишком трудной. Вспомните, как вы в пятом классе мучились с квадратными уравнениями, а на самом деле…
        - Ну и действуйте, не смею гасить вашего оптимизма… Но я, продолжая относить себя к технократам, предпочитаю все-таки аппаратные методы. Если Андрей Дмитриевич с Александром Ивановичем обеспечат меня оставшейся в той Москве техникой, можно будет произвести интереснейший эксперимент. Мы с господином Левашовым по этому поводу уже разговаривали. Как у вас здесь с энергетикой?
        - А что вам нужно? - приподнял бровь Андрей. - Вроде недостатка в электричестве никто не испытывает.
        - Мне нужно минимум сто тысяч вольт при пятидесяти амперах.
        Новиков взглянул на Шульгина. Тот пожал плечами.
        - Я не готов ответить, - честно признался Андрей, - Но названные вами параметры кажутся не выходящими за пределы разумного. Сейчас позовем инженера, уточним.
        - Позовите лучше Левашова. И господина Бубнова, если найдете. Он хоть и небольшой теоретик (тут Маштаков подлянку подкинул, Максим как раз поймал его на ошибке в расчетах), однако в принципах разбирается.
        - Нет проблем.
        Не успели еще ученые старцы передраться по поводу противоположных взглядов на материализм и эмпириокритицизм, как названные персоны явились. Бубнов в полковничьей полевой форме, которая нравилась ему не в пример больше штатского костюма, Олег в джинсах, любимой рубашке «сафари» и лабораторном халате сверху, который держал капли олова с паяльника и падающую золу сигар.
        - Олег, опять, простите, отчество запамятовал, - возопил Маштаков. - Не затруднительно ли будет сейчас из вашей московской военной базы сюда мой генератор доставить?
        - Не ко мне вопрос, Виктор Вениаминович. Вашей железкой доктор Бубнов заведует.
        Разобрались, конечно, и в железках, в их обычном и экстраординарном применении, Максим, радуясь вновь открывшимся возможностям, выставил прибор на специально подготовленном фундаменте, за полчаса соединил все провода и кроссы, спросил у Маштакова, куда и зачем ему требуется столь высокое напряжение.
        - Сгорит все, к чертовой матери, прошу прощения. Фидеры ваши - ерунда. Трансформатор понижающий - смысла не вижу.
        А вот Левашов догадался. Ему приходилось запускать машину, рассчитанную на бытовое напряжение, от межрайонной ЛЭП. И получалось как надо.
        - Покажите, покажите, Виктор Вениаминович, вашу схемку… Неглупо, совсем неглупо. Так и попробуем.
        Распорядился, чтобы от трансформаторной будки на задворках дома бросили прямо на балкон, «воздушкой», толстый черный кабель. Чтобы не переналаживать тщательно настроенную под новую задачу СПБ, сходил в свой московский особняк с помощью позаимствованного у Сильвии блок-универсала. Там в полуподвале, в захламленной каптерке пылилось немереное количество электронного и электромеханического хлама, россыпью и в виде недомонтированных и полуразобранных конструкций.
        В шесть рук наскоро спаяли несколько каскадов усиления, нелепой конфигурации антенну, гирлянду конденсаторов и сопротивлений, похожую на самодельное елочное украшение.
        Новиков с Шульгиным с молодых лет знали, как умел работать Олег, когда впадал в изобретательский запой, но сейчас картина выглядела еще более впечатляющей. Инженеры совершенно разных технических культур действовали настолько слаженно, что выглядело это хорошо поставленным эпизодом из советского производственного фильма. Они даже и разговаривали друг с другом, обходясь междометиями. И нещадно дымили, сигаретами и канифолью паяльников. Уложились в час с небольшим.
        - Ну-с, господа, сейчас мы сделаем попытку разом избавить себя от большей части беспокоящих факторов. Не говорю о политической составляющей, не моя это епархия, - положив руку на движок реостата, объявил Маштаков. - Что касается технической… Честно скажу, не могу предсказать, как отреагирует мировой континуум на бросок напряженности хронополя такой дикой интенсивности. Это будет почище бури на Солнце, если пересчитать в сравнимые единицы конечно. Но, с другой стороны, пиковое напряжение будет столь кратковременным… Несколько наносекунд, наверное…
        Лекция явно предназначалась дилетантам, но облеченным властью, и профессор считал своим долгом ввести их в курс дела, пусть и в самом первом приближении.
        - Виктор хочет сказать, - перебил его Левашов, - что как бы ни повлиял наш эксперимент на глобальную хроноткань, а, может, и на саму Гиперсеть, мы все равно ничего об этом не узнаем, по причине собственной включенности в процесс. Так что…
        - Хватит теоретизировать, - махнул рукой Шульгин. - Включай, что ли! Нам не привыкать…
        - Секундочку, - остановил его порыв Левашов. - Товарищ Ленин учил, что главное - учет и контроль. Как и в каком направлении может деформироваться реальность, мы точно не узнаем, а вот что произойдет абсолютно со всей аппаратурой, способной генерировать или регистрировать поток хроноквантов, увидим.
        На зеленоватом поле плазменного дисплея обозначились наложенные на карту мира линии вроде изобат или изотерм, густо-синего и ярко-красного цветов. Кое-где они прерывались мигающими или ровно светящимися коническими значками.
        - Вот. Мигают - это включенные генераторы, которые держат открытыми межвременные проходы. Вот вокруг Москвы, вот в ней самой. О, и тут тоже, и тут… Гляди-ка, а прошлый раз мы их не видели. Война продолжается…
        - Или неприятель задействовал запасные точки для бегства, - предположил Новиков.
        - И так может быть. А вот эти метки - что-то другое. Возможно, нам даже и неизвестное, но гарантированно - связанное с хронополями. Раз кванты в этих устройствах застревают, поглощаются, научно выражаясь. Нейтрино, например, свободно пронзает всю толщу земного шарика, ни за один атом не зацепившись, а если бы зацепилось или тормознулось, было бы или не нейтрино, или не Земля. Доходчиво?
        - Куда уж. Как в книжке серии «Эврика»140.
        - Так включаем? - снова спросил Маштаков, едва не приплясывающий от нетерпения. Совершенно как пацан, собравшийся в школе короткое замыкание устроить, но заметивший в конце коридора завуча.
        Новиков молча махнул рукой.
        А внутри все равно что-то на мгновение сжалось.
        Маштаков включил.
        С организмами присутствующих ровно ничего не произошло. Даже мгновенного потемнения в глазах, что случалось, когда открывалась через блок-универсал дверь столешниковской квартиры.
        А вот на планшете Левашова все отметки разом исчезли. Осталась только карта.
        - Все! Трандец котенку! - с неожиданным для его темперамента восторгом объявил Левашов. Не Маштаков, которому это было бы пристойнее. Очевидно, у Олега с создателями конкурирующих систем были свои счеты.
        - Поздравляю, Вениаминыч! - кинулся он пожимать ему руки. - В пыль. В уголь. В двух мирах нет больше ни одной железки, причастной к хронотехнике. Только наши…
        - Я, конечно, присоединяюсь к общенародному торжеству, - деликатно вмешался Шульгин, - а если попроще? На наглядных примерах? Вывод то есть попрошу изложить…
        Это, само собой, тоже был с его стороны вариант позерства, но в какой угодно форме следовало же спросить о вещах практических, но не совсем понятных людям с тройкой по математике в школьном аттестате.
        А главное, нервное перенапряжение подошло к «красной черте».
        Новиков буквально сегодня утром припомнил очередную цитату: «Фронт рушился. Сорокин мотался по частям, питаясь только спиртом и кокаином…»
        В чем заключалась еще одна аггрианская подлость - их гомеостат спасал от выстрела в живот, от холеры и сифилиса, от алкогольного отравления, но психо-неврологию не лечил. Не под силу.
        - Какой тебе вывод? Все. Точка. На Земле сгорели все схемы, чувствительные к «хронополю Маштакова». Нет их больше. Металлолом остался. Кто пришел в «ноль пятую» - не уйдет. Кто к нам просочился - там и останется. И «бокового времени» тоже нет. Все - как до исторического материализма.
        - А твоя техника? - осторожно спросил Новиков. Он-то понимал, что не веселился бы так Олег, если б что, но уточнить требуется…
        - Моя, брат, на других волнах работает. Чем радиоволна от морской отличается, знаешь?
        Новиков подумал. Можно и не отвечать, но отчего и не позабавиться? Вы, мол, умные, так и мы ничего…
        - Если не подъ…. технический, так исключительно носителем. Там вода, там мировой эфир.
        - Глянь, соображаешь…
        Странно вел себя Левашов. Будто его все же контузило ударной хроноволной.
        Андрей посмотрел на Шульгина. Специалист, как ни крути.
        Тот слушал их диалог с пристальным вниманием. Поймал взгляд Новикова, слегка кивнул.
        Ясно.
        - Значит, твоя уцелела, вражеская уничтожена. Что и требовалось доказать. То есть, если я верно продолжаю мыслить, любое проведенное нами здесь время по-прежнему не отразится на времени в «пятом», и мы, хорошенько отдохнув, вернемся куда следует. Да?
        - А как же? - ответил Левашов.
        - Вследствие всего вышеперечисленного немедленно предлагаю на этом трудовую деятельность прекратить. Любезнейший Павел Васильевич не только распорядился подготовить нам ужин, но и… - Андрей, через силу продолжая держать марку, сделал паузу. - Но и, облегчая душевные, совершенно буридановы терзания Виктора Вениаминовича, да и себя избавляя от лишних хлопот, пригласил сюда всех изображенных в альбоме девушек сразу. В целях, как выражаются наши потомки, - кастинга. Ну и мы, за компанию, поучаствуем. Как? Принимается?
        Левашов, возможно, что-нибудь и возразил бы, но остальные приняли предложение с энтузиазмом. Ну а что? Самому старшему, Удолину, было всего пятьдесят пять. Когда и не посмотреть на девочек, особенно из-за хорошо накрытого столика. Маштаков будет выбирать, а мы хоть посочувствуем, советом поможем…
        С Олегом Сашка поступил еще проще. В полном соответствии с известной историей о том, как мичман Лука Пустошкин в Сингапуре, вообразив себя обезьяной, голый по баобабу лазил. Кривлялся и вообще шокировал отдыхавшую под сенью гигантского дерева публику. (Это еще в 1904 году было.)
        Никто не знал, как его оттуда снять, пока умный лейтенант с «Громобоя» не догадался показать ему банан и рюмку водки.
        «Жако, Жако, пс-ст!»
        И тут же мичман спрыгнул на землю.
        Так и Шульгин, многозначительно подмигивая Левашову, за спиной Новикова сделал жест, посылающий его подальше, а из внутреннего кармана подвытянул плоскую фляжку. И указал движением головы в сторону балкона.
        «Пойдем, типа, вдвоем на ветерке оттянемся. А остальное - трын-трава…»
        ГЛАВА 24
        
        Из записок Андрея Новикова
        
        Отдохнули. Хорошо отдохнули. Спали сколько влезет после приятно проведенного вечера. Сашка, Олег и я, имеется в виду. Остальным такая долгая релаксация не требовалась. Маштаков, наверное, тоже утомился, но по другому поводу: из живых, танцующих, поющих и изображающих акробатические номера девушек, числом четыре десятка, выбрать ту единственную, что согреет тебе постель, намного труднее, чем с глянцевых картинок фотоальбома.
        Но разобрался как-то, надеюсь. Я, впрочем, этого не дождался, ушел в свою комнату раньше. А Сашка с Олегом остались. Ну и слава богу. Если одна из красоток, меж которых были и «вампы», и миленькие «Гретхен», и копии признанных и непризнанных «звезд» в стилистике шестидесятых и семидесятых годов, хоть одна привлекла практическое внимание Левашова - вот и отлично. Надо, давно надо ему «оскоромиться», чтоб Лариса камнем на душе не висела.
        Трудно сказать, кто помогал аскету Кирсанову подбирать такой букет. Неужто сам? Не верится.
        Я и то испытал мгновенный укол в сердце, когда увидел в общем строю канканирующих барышень одну, совершенно в стиль не попадающую.
        Нет, плясала она крайне профессионально, и ножками размахивала, и шляпку изящно поправляла, а - не оттуда девушка.
        Ужасно она напомнила мне артистку, что сыграла роль стюардессы в короткометражке по рассказу Аксенова «На полпути к луне». Году в шестьдесят восьмом, кажется. Никогда и нигде ее больше не видел, а фамилия запала в память - Елена Брацлавская. Какое-то время был в нее платонически влюблен, как и главный герой фильма, тоже с ней не встретившийся больше.
        Захотелось вдруг подозвать ее жестом, усадить рядом, расспросить, откуда здесь, чего ради такую профессию выбрала. Не двадцатый год, двадцать пятый, можно чем и посерьезнее заняться. На вид - едва не княжна рюриковой крови,
        И тут же подумал - зачем? Кому это нужно? Мне - лишнее знание, девушке… А что - девушке? Может, она себя как раз в этом нашла и иного счастья не желает. Работой по укладке шпал (фигурально выражаясь) не интересуется.
        Я встал, резко отодвинул стул, молча кивнул друзьям и вышел.
        …Поздним утром лежал в своей комнате, смотрел на бегающие по потолку, отраженные от моря солнечные зайчики.
        Осталось, можно сказать, последнее дело. Завершающий грандиозное полотно мазок кисти или, что ближе стилистически, - мизерекордиа, удар милосердия, добивающий поверженного рыцаря. А что поверженного - однозначно. Лихарев не Лихарев - пусть абстрактный неприятель - обезоружен полностью и окончательно: раз сгорели его «пересадочные станции» - ни резервы подбросить, ни разбитые части эвакуировать. Зомбировать новые контингенты нечем, старые форсированно вылавливаются, сдают базы, явки, помощников второго и третьего планов, не проходящих по спискам Затевахина, потому что вербовались по старинке, шантажом, угрозами или за деньги.
        В Москве «2004», глядишь, на какое-то время порядка прибавится. После второй «Варфоломеевской ночи» оч-чень надолго многие залягут на дно, потянутся за границу тайными тропами персоны, под главный удар не попавшие, но нутром обязанные чуять, что «Бог троицу любит». Не так уж трудно создать через «независимую прессу» впечатление, а также настроение, что случившееся - не более чем пристрелка. Проба сил.
        Только чьих, вот в чем «квесчен»141?
        Иллюзий, впрочем, я не питал. Ну, оживятся вдохновленные успехом ребята из «Черной метки». Ну, подсобим мы им еще раз-другой «оздоровить обстановку». А потом потихоньку-полегоньку затянутся болотной ряской прогалины чистой воды, зарастут травой снарядные воронки, оглядится народец по сторонам - кажись, не стреляют больше.
        И начнется все по новой. Что мы, ночной разговор Руматы с Аратой не помним?
        Если б такие акции ежемесячно проводить с распубликованием в печати… А то ж ведь никакого воспитательного значения. Исчезли без следа три сотни человек, да кто их знал-то за пределами МКАД, ну, пусть Московской области? А у каждого остались вице, замы, помы и просто единомышленники, за руку и за шиворот не схваченные…
        Дослушают свист пролетевшей мимо пули, сменят подштанники, оглядятся и начнут по новой «схемы выстраивать»…
        Уж лучше правда в реальностях «2005» или «2056» обретаться. Там население с большим пониманием на управляющие сигналы реагирует. Там еще можно «светлое будущее» строить.
        …Ох, и заволокло меня в пучину адреналиновой тоски. Это ж прям хоть бери и стреляйся. Многие так и делали, к слову сказать. Одни на самом деле от ипоходрии и ложно понятой беспросветности, иные, говорят, совсем наоборот - на пике счастья и успеха, чтобы, значит, не испытать неминуемого спуска с вершины в пропасть серых будней.
        Но это не про нас! Нам еще лет полтораста прожить надо, радуясь жизни. Достойный пример перед глазами - леди Спенсер. Ни грамма своего эпикурейства не потеряла, несмотря на тяжелую идейную катастрофу. Надо ей немедленно позвонить, тут же пришло в голову. Да сегодня и отправляться, пока тоска не заела.
        Что меня еще расстроило, сообразил я, стоя под хлестко бьющими струями душа Шарко и продолжая рефлексировать, - приснилось мне, что для своих утех Маштаков избрал именно ту, приглянувшуюся мне девушку. Надо ж, как запала в душу! Исключительно оттого, что пробудила юношеское воспоминание. Придется спросить у Кирсанова, кто такая, на личное дело взглянуть. Может, стерва такая, что пробы негде ставить… А если нет, поручить, чтобы устроил как-то ее судьбу, если сама захочет, разумеется…
        За завтраком (здесь у нас, как полагалось в прежние времена, завтрак в двенадцать, в час происходит, обед, следовательно, в шесть пополудни, а ужин ближе к полуночи) мы с Олегом и Сашкой согласились, что в Кисловодск нужно прибыть непременно сегодня, до наступления вечера. Пока неприятель деморализован, растерян и не успел толком оценить положение, в котором оказался.
        Окончательно решили, что пойдем на дело мы втроем, как намечали, Сильвия с Ириной, три робота класса «Иван Ивановича». Достаточно пока. Нет, ну и Ляхов-Секонд, конечно. Как без него? Фест его подменит рядом с Тархановым, притерся уже к реалиям.
        Берестину с Басмановым и «примкнувшему» Ростокину в самой Москве дел полно. Глядишь, напишет наш журналист второй том «Андреевского братства», раз мне недосуг.
        На водах - Лариса, Майя, «Иван Иванович» и Татьяна в печальной роли «живца». Даст бог, получится, что наметили, вернем Сергею жену «в полной исправности».
        Маштаков пусть развлекается, ему в ближайшие дни работы нет и не предвидится.
        Удолина посадим в роли наблюдателя «на самое высокое дерево». Пусть озирает ментальные окрестности и свистом предупреждает о появлении «нечистой силы».
        Сборы не заняли много времени. У нас на каждой базе давным-давно приготовлено все необходимое для выходов «в поле».
        Три машины, по числу роботов-шоферов (не хватит, на месте еще найдем), двухпудовые «тревожные чемоданчики», личное оружие, документы, деньги.
        Ирина с Сильвией появились на острове по первому зову.
        Изготовившись к «последнему и решительному», они вдруг показались мне удивительно похожими, чего раньше не отмечалось.
        В почти одинаковых платьях типа «сафари», только у Ирины желтовато-зеленое, а у Сильвии блекло-голубое. Для курортного города выглядит достаточно стильно и в то же время практично - по терренкурам гулять. Карманов много, ткань покрепче «чертовой кожи» и облегающие карбоновые «бронемайки», прикрывающие тело от горла до середины бедер, под ними совершенно не заметны.
        Но дело не в одежде - взгляды у них унифицировались.
        Школа проявилась.
        Кто вздумает в глаза красоток попристальнее посмотреть, непременно испугается.
        Валькирии, выходящие на тропу войны, вот как бы я выразился.
        Не помню точно, как у Маяковского: «вздрогни, враг, замри и ляг»?
        А что же удивляться? Это у них, впервые, своя Гражданская война получается. Аггры против аггров, если мы все-таки не ошибаемся. Но у девочек настрой именно на такой расклад.
        Пистолетами еще можно для красоты опоясаться, как Юлу Бриннеру - широкий пояс-патронташ наискось бедер и открытая кобура до колена с торчащей перламутровой рукояткой кольта или «смит-вессона». Да вот беда, в Кисловодске неправильно воспримут.
        - Поехали, что ли? - спросила Ирина совсем мне непривычным, жестким голосом.
        - А ваши припасы? - спросил я. - Потребные для боевой и курортной деятельности?
        Иногда снижать пафос ситуации очень даже полезно.
        - Что нужно нам, давно у Ларисы. Что для боя - наверняка вы озаботились…
        Опять не возразишь.
        Начали рассаживаться по машинам.
        Все «Медведи» одинаковые. В первый, по непременной привычке, погрузился Сашка, почти за руку потянул с собой Олега. Ладно.
        Во второй мы с Ириной. Люблю быть вторым. До последнего рывка перед финишем. В третий, по остаточному принципу - Сильвия с Ляховым. И отлично. Парень нуждается в крепком женском плече поблизости. Она его и за время перехода успеет немножко повоспитывать.
        Однако я недавно заметил, что и Лариса наша смотрела на полковника оценивающим взглядом. Как бы чего не вышло в рассуждении предстоящей мирной жизни, подумал я. Уцепится она за него, как на Валгалле за Левашова, и могут случиться осложнения. Ежели поединок предстоит, я и не знаю, на кого двойной ординар ставить. Лариса крута, так и Майя ей не, уступит. Главное - на чем барышням драться? На ножах или же на дубинах? Или в древнегреческом стиле - голыми руками и в голом виде на песчаной арене?
        Об этом я и спросил Ирину, когда она устроилась на сиденье.
        Роботы, войдя в роль фронтовых шоферов, проверяли уровень масла, степень подкачки колес, наличие ЗИПов142, лопат, топоров и цепей для колес. Сказали ведь парням, что на войну едем. И включилась подпрограмма.
        Она к моей шутке отнеслась почти равнодушно.
        Да что же это творится? Перед схваткой с пришедшими изымать ее инквизиторами она держалась более женственно, чем сейчас. А там ведь мы, мало что понимая, считай, без оружия, собирались за нее насмерть драться!
        - Чего ты, боярышня, в такой минор впала, что на боярыню Морозову походить стала? - спросил я, освобождая побольше места на и так просторном сиденье. - Не нравишься ты мне. Лучше дома останься! Александры Матросовы мне не нужны!
        Ирина плеснула на меня фиалковым взглядом,
        - Помолчи немного, ладно? Я тебе все отдала, так не мешай собрать то, что осталось…
        Тут уж не возразишь, раз такие настройки пошли. Ловушка не ловушка, а я такого тона от Ирки со дня прогулки под селигерским дождем не слышал…
        …Километров тогда десять мы от деревни на берегу Селигера, где Олег обретался, отъехали. Остановились.
        В лесу мелкий, пылевидный дождь совсем не ощущался, только шелестел, не переставая, в кронах медноствольных сосен. Песок дороги был поверху схвачен слегка намокшей и затвердевшей корочкой, будто снег настом.
        Тихо, сумрачно было в лесу, необычно, тревожно-торжественно, словно в заброшенном храме, где нет ни души, только почему-то горят, потрескивая, многочисленные свечки.
        Ирина была совершенно городской женщиной, выросшей на московском асфальте, и безлюдный дремучий лес, совсем непохожий на тот, что окружал ее дачу, здесь, в сотне километров от ближайшего города, действовал на нее с необычайной силой.
        (Я тогда не догадывался, да и не мог, что из подкорки у нее, наверное, всплывали смутные видения детства, проведенного в окружающих аггрианскую базу лесах. Очень похожих, кстати.)
        Ей явно не хотелось ни о чем говорить со мной, но когда я открыл дверцу «Волги» и протянул ей руку, молча подчинилась.
        Она медленно шла рядом со мной, глядя под ноги, глубоко проваливаясь каблучками в песок, и я вдруг почувствовал, инстинктивно, через рукав плаща, которым она то и дело меня касалась, как начинает действовать на нее неяркая, но мощная красота окружающей природы.
        - В березовом лесу - веселиться, в сосновом - Богу молиться, в еловом - с тоски удавиться… Похоже? - нарушил я угнетавшее меня молчание.
        - Очень… Это ты сам придумал? - Голос ее на градус-другой, но потеплел.
        - Это лет за пятьсот до нас, наверное, придумано. Моими… Нашими предками. Скажи, а кем ты себя сейчас больше ощущаешь, Ириной Седовой или… Как там тебя называли?
        - Не будем… Ты только ради этого остановился?
        - Не только. Я просто не хочу, чтобы мы расстались навсегда. Да, я перед тобой виноват. И тогда, и сейчас. Только прими как смягчающее обстоятельство, что я всегда стараюсь быть честным. Даже во вред себе.
        - Новиков, ты знаешь, иногда мне хочется тебя ненавидеть. Нет, прощаю, раз ты такой… Несгибаемый. Только, наверное, видеться мне с тобой трудно будет…
        - Ну, поступай, как решила… Только одно скажу, и все. Когда совсем уже кисло станет, и звезды твои тебе не помогут, и на земле друзей не найдется - вот тогда и вспомни про Андрея, сына боярского. «…И мечом, и всем достоянием своим послужу честно и грозно, воистину и без обмана, как достоит верному слуге светлой милости твоей,..» Так в наше время в клятвенных записях ручались. А про все остальное забудем. Если видеть меня не хочешь… твое дело. Заслужил, значит.
        Вот как они, девчата с той околицы Таорэры, умеют с мужиками разговаривать. Однако… Или мы тогда помоложе были, или просто им сдачу следует давать раньше, чем о себе лишнее понимать начнут…
        Ну, прожила она еще по своему разумению, года два, наверное, да за другим мужем, и что? Вернулась, никуда не делась.
        Сейчас Ирка, конечно, под словом все понимала совсем другое, что иные, обычные женщины понимают. Это она про свою колдовскую силу выразилась.
        Хорошо, помолчим немножко.
        Благо, скачок, как всегда, был короткий и почти неощутимый. С этой стороны машиной СПБ командовал очередной, специально на то поставленный робот (бедный Воронцов, он уже половину экипажа раздал на текущие нужды. Так выдергивали матросов с кораблей на сухой фронт в обеих севастопольских оборонах и в порт-артурской. Осуждали мы такую практику, а сами тем же путем пошли. Куда деваться?).
        С той, кисловодской, стороны, Олег сам управление в руки возьмет. Аппарат давно рядом со спаленкой Ларисы поставлен. Полгода назад. И закрыт тремя слоями непроницаемости. Не вычислишь!
        Высадились Шульгин и Ляхов на совершенно пустой дороге от Белого Угля на Кисловодск. Им тут минут пятнадцать ехать до Ларискиной дачи. И сразу в процесс включатся, как жизнь требует.
        А я десантировался чуть дальше, на площадке напротив Лермонтовского разъезда, не доезжая Пятигорска. Отправился в автономное плавание.
        Были мы с Ириной здесь всего один раз в жизни, в семьдесят восьмом году. Да не здесь, конечно, в советской жизни.
        Но гора Машук нисколько не изменилась, и облака над ней.
        Остальное - ничуть не похоже. Но нам хватит и этого, чтобы подержаться за руки и посмотреть на то, что осталось прежним. Не спеша пройти к месту дуэли Лермонтова. Орлы, цепи, обелиск, глухая тень от окружающих деревьев.
        А чтобы мы не слишком впадали в романтику, в кармане заработала рация. Сначала от Сашки: «Встретили девушек у Храма Воздуха, все в порядке, едем на дачу».
        «Отлично», - подумал я и сказал это Ирине:
        - Одна ноша с плеч долой. Шесть человек и три робота на контролируемой территории - чего и желать. Не хуже, чем дивизия Берестина в Берендеевке.
        - Не уверена, Андрей, не уверена, - возразила мне верная подруга. - Это только семечки…
        Вот странная фраза в устах рафинированной дамы.
        А тут же снова, гораздо агрессивнее завибрировал в кармане датчик вызова. Значит, вызывающий аппарат гораздо ближе, буквально в километре-двух. Не Кисловодск, не Москва.
        - На связи…
        Роботу не нужно было объяснять, кто именно принял вызов.
        - Андрей Дмитриевич, объект наблюдения находится в доме подозреваемого и сигнал от него плывет…
        Эти слова означали, что «щука» все-таки схватила блесну. Татьяна, едва ступив на пятигорскую землю, тут же была Лихаревым вычислена и взята в разработку. Каким образом он ухитрился заманить ее в свое логово, пока неясно, так на то и приставлен к ней опекающий «Иван Иваныч», чтобы на разборе полетов доложить.
        До сих пор, очевидно, никакой реальной опасности робот не видел, потому и на связь не выходил. А как только ситуация стала для него слишком сложной - определил своим локатором ближайшего хозяина.
        Надо же, как мы четко успели!
        Промешкай полчаса со сборами, «Иван Иванычу» пришлось бы разыскивать Ларису. А она с Майей, как сообщил Шульгин, - аж у Храма Воздуха, оттуда на машине, сломя голову, минут сорок езды! Да если девчонки сумели бы мгновенно принять единственно верное решение… Нет, опять нам везет!
        Сам же робот - натура не творческая. Или переминался бы с ноги на ногу за оградой, дожидаясь внятных инструкций, или, вычислив степень реальной опасности для прикрываемого объекта, рванул бы на силовую акцию. И поломал бы нам тонко спланированную партию.
        Если принимаемый «Иван Иванычем» стандартный набор ментального излучения Татьяны, который он записал перед началом сопровождения, плывет, значит, перекрывается другим, гораздо более мощным. Или от внешнего источника, вроде аппарата Затевахина, или активизировалась ранее наложенная матрица.
        Не зря Левашов скопировал схему локатора Лихарева, которым тот ловил в Москве тридцать восьмого Шульгина-Шестакова.
        Но если сигнал всего лишь плывет, продолжая фиксироваться, Татьяна сейчас только начала терять над собой личный контроль, оставаясь пока человеком.
        Все это я думал, бросая одновременно Ирине обрывки фраз-инструкций, которые та мгновенно переводила в удобоваримую и пригодную для непосредственной реализации форму. А машина сумасшедшим болидом летела к указанной шоферу цели.
        И еще раз подтвердилась истина о неслучайности всего происходящего с нами. Захотелось перед делом взглянуть сентиментальным взглядом на места, где гулял я с двадцатилетней Ириной три жизни назад, а оказалось, на исходную для атаки позицию вышел.
        По городским улицам сколько бы мы к обители Валентина пробирались, а отсюда, по совершенно пустой кругомашукской дороге, мимо Провала мы выскакивали в нужное место без помех: ни встречных машин, ни попутных, ни одного светофора.
        И выходим к неприятельскому опорному пункту с тыла.
        «Медведя» поставили в глухой переулочек за полета метров от лихаревских ворот, оттуда по склону, цепляясь за гибкие ветки кустарника, полезли вверх. Невысоко, едва до середины отрога, и достаточно. Мы с Ириной полезли. Она впереди, я чуть ниже, страхуя. Просто по привычке. Кого страховать? Она в этом платье и спортивных туфлях на Эверест залезет с несколькими перекурами.
        Неширокий карниз, с которого хорошо видна тыльная стена дома и часть двора.
        Неплохо устроился беглец. Флору всякую экзотическую развел, а может, и фауну тоже. Только это, наверное не он, француженка его.
        А все ж недодумал кой-чего. Я, на его месте, не стал бы ставить дом под горой, откуда все просматривается и простреливается. Да тогда, наверное, когда виллу покупал и перестраивал, на подобные темы не задумывался. Радовался небось, что Горячая от городского шума и северных ветров прикрывает.
        Наш робот, накинув на плечи замасленную шоферскую куртку, разболтанной походочкой двинулся по левой стороне тротуара к чрезвычайно удачно поставленному наискось от дома пивному ларьку. Достаточно далеко, чтобы случайно из окна заметили, но Иван Иванычу - в самый раз. Все видно, все слышно. И кому какое дело до мастерового, решившего пропустить кружку-другую «Синебрюховского».
        Ирина, присев на корточки, включила блок-универсал.
        - Ого! - не сдержала она удивления. - Здорово фонит. И шар, и его блок, и еще что-то. В крутой оборот Таньку взяли.
        - Он там один? - спросил я, прикидывая дальнейшие действия. Тихое проникновение со взломом или штурм?
        - Всего трое. Татьяна, он и кто-то еще.
        - Еще - женщина. Эвелин, Эва, Эля - по-разному называют…
        Робот, приставленный к Татьяне, возник у меня за плечом абсолютно бесшумно, словно, подобно Коровьеву, соткался из воздуха.
        - Какие будут приказания?
        - Сиди пока. Уверен, что вооруженной охраны нет?
        - Нет. Только эти трое.
        - Тогда слушай. Обходишь дом слева, незаметно форсируешь забор, прячешься в кустах. Ждешь сигнала. «П-36» будет работать от главного входа. Мы - за вами. На предельной скорости ворваться внутрь, зафиксировать мужчину и женщину. Объект мы берем на себя…
        Для роботов даваемые им по настроению и обстановке имена не имели никакого значения. Все они числились у Воронцова по номерам «судовой роли»143. «П» - значит палубная команда, «М» - механическая, и так далее.
        Я еще успел связаться с Шульгиным.
        - Вы где?
        - Заходим в Ларкин дворец…
        - У меня «Люфталярм»144. Приступаю к острой акции. Не теряйте времени, раскочегаривайте СПБ. По следующей команде десантируйтесь во двор Лихарева. Пусть Олег настраивает. Но не раньше…
        Я рассчитывал еще немного понаблюдать за происходящим, позволить Ирине точнее определить характеристики всех переплетающихся в доме и в мозгах Татьяны полей. Вдруг уловит нечто, что пригодится при раскалывании Валентина. И еще я думал - не подъедет ли сюда персонаж поинтереснее. Вполне такое могло случиться.
        Девушка захвачена, посажена под прибор, самое время объявиться вдохновителю и организатору. До последнего я не верил, что у хладнокровного, рассудительного, да вообще вполне приличного парня сорвало крышу при полном безветрии. Тут или шквал, торнадо нужен или приличный заряд динамита под стропила.
        Однако - не вышло по-моему.
        Совершенно внезапно распахнулась оконная створка на втором этаже. На подоконнике возникла женская фигура и без малейших колебаний прыгнула вниз. А высоковато, метров пять…
        Впрочем, как раз прыжку с пятиметровой высоты равняется удар, который испытывает при встрече с землей парашютист.
        Так то тренированный мужик, в ботинках или сапогах, умеющий группироваться. А Татьяна махнула не задумавшись, да еще босиком… Только юбка взметнулась до плеч.
        Ирина ахнула невольно.
        Но с девушкой ничего не случилось. Приземлилась, едва не упала на бок, однако удержалась, опершись рукой, тут же выпрямилась и побежала с сумасшедшими глазами в никуда.
        А впереди - глухой забор, который ей не перелезть. Сзади - дом. До запертых ворот - метров тридцать,
        - Вперед, - скомандовал я роботу. - Взять и охранять!
        Послал на штурм виллы второго, с прежним заданием. И сам понесся вниз, слыша за спиной мягкие, как у пантеры, прыжки Ирины.
        ГЛАВА 25
        
        Из записок Андрея Новикова
        На верхнюю площадку крыльца вылетела Эвелин, возбужденная и растерянная до полной потери самоконтроля. Я посторонился, и француженка попала в железные объятия Ирины.
        - Тихо, девочка, тихо. Здесь все свои, ты же нас знаешь, - услышал я краем уха ее успокаивающие слова и, не тормозя и не отвлекаясь, вломился в холл.
        «П-36», заломив Лихареву руки за спину, тащил его к дивану. Сил сопротивляться у Валентина не было, а, похоже, и желания тоже. Сдулся он сразу, как проколотый первомайский шарик.
        Пока я озирался в боевом азарте, «Иван Иваныч» внес на руках провалившуюся в обморок Татьяну.
        - Сюда клади, - показал я на оттоманку под сенью пальмы.
        - Ира, займись! - бросил я подруге, которая как раз вошла, сопровождая едва переставлявшую ноги хозяйку. Тоже, чего доброго, хлопнется. Хоть полевой лазарет разворачивай…
        - Иван, контролируй территорию!
        А сам - обратно во двор, подать друзьям обещанный сигнал.
        Минута - и они высадились. Всей компанией, причем мужики с автоматами на изготовку.
        - Отбой, братва, отбой, - крикнул я и сам присел на верхнюю ступеньку, нашаривая в кармане сигареты. Ничего бросочек получился. Чуть связки не порвал, не говоря о дозе адреналина, выброшенного надпочечниками в мой издерганный организм.
        Старею, что ли?
        Наконец я впервые вблизи посмотрел на Майю. А что? Хороша мадемуазель Вельская, мадам Ляхова! Именно, что порода прямо в глаза бьет. Пятьсот лет селекции, начиная с пресловутого Малюты Скуратова145, который тоже, судя по летописям, был мужчина видный.
        И не нужно мне говорить, что они с Ларисой однотипны. Совсем другой «аксепт».
        Мы с ней, получается, самые родовитые здесь. Воронцовский род с XVII века известен, Берестины - чуть древнее. Однако супротив Новиковых Вельские - тоже салаги. Не знают, откуда основоположник на Москве объявился, а мои пращуры и на Калке сражались…
        - Дело сделано… - устало сообщил я настроенным на битву братьям. - Приступайте к планомерному освоению захваченного плацдарма… Олег, немедленно лихаревской техникой займись. Саша, по старой с ним дружбе, начинай клиента трясти. Ты, Си - в той же группе. Не чужие, чай!
        Смотри-ка, не пропал у меня кураж, две глубокие затяжки, и я снова готов «хоть в Сухум, а хоть в Одессу».
        - Лариса, принимай комендантство над домом. И за «хозяйкой» присмотри. Ирина своим делом займется. А ты, господин полковник, - обратился я к несколько не врубившемуся Ляхову, - со мной. И вы, Майя.
        Я сюда первый пришел, взял крепость с боя, я и командую. Обычная практика.
        Ирина чем-то побрызгала в лицо Татьяне, дала ей понюхать, не нашатырь, конечно, и не кокаин, но что-то весьма стимулирующее.
        Ну и славненько.
        Роботов - за дверь.
        - Вадим, иди сюда…
        …Татьяна на подгибающихся ногах поднималась в присмотренную нами комнатку на третьем этаже. Уединенно, тихо там, а на случай очередных обострений - обороняться удобно.
        Ляхов слегка приобнимал ее за талию и подталкивал, когда она вдруг замирала, словно боясь наступить на следующую ступеньку.
        Пропустив их вперед, я захлопнул тяжелую, из цельной дубовой доски дверь, повернул задвижку. Устроился, по привычке, на подоконнике. Дальше - не совсем мое. Майя подошла и стала рядом. Выглядела она на удивление спокойно. Выдержка или безразличие?
        Вадим усадил девушку на диванчик. Сбросил пиджак, отпустил узел галстука. Отщелкнул замки плоского чемоданчика. Покопался там, достал небольшой, темного стекла пузырек, вытряхнул на ладонь две похожих на фасоль таблетки.
        - Глотай!
        Она послушно проглотила, и он тут же протянул ей полную до краев серебряную чарку. Ее содержимое Татьяна, не спросив, что и зачем, тоже выцедила одним махом, и только в самом конце поняла, что пьет не микстуру, а густой и очень крепкий коньяк.
        - Все? Нормально? Не тошнит?
        Она отрицательно помотала головой, чувствуя, как сначала разливается горячая волна по пищеводу, желудку, а потом мягко отдает сразу в ноги и голову.
        Ляхов сел напротив, протянул ей сигарету. И ее Татьяна послушно взяла, прикурила.
        Полковник пристально смотрел ей в глаза, разминая свою.
        Мне за ними наблюдать было просто интересно. Наблюдать, понимая сказанное и несказанное, даже предвосхищать то, что случится через минуту, через Две.
        Майя, как я отметил, пусть и искоса, больше поглядывала на меня, чем на жениха и подругу.
        Понимаю. Они - знакомые и привычные, я - если не монстр, то нечто к тому близкое. Сейчас - добрый, а немного спустя?
        На третьей затяжке голова у Татьяны закружилась так, что она со стоном откинулась назад с единственной мыслью, лечь, вытянуться, ни о чем больше не думать.
        Вадим тут же кинулся, помог поднять с пола ноги, уложил вдоль дивана, поправил соскользнувшую при этом тонкую юбку.
        Сейчас, ясное дело, он чувствовал себя только врачом и совсем немного - контрразведчиком. Телесные красоты эффектной женщины его не интересовали. Единственно, как я заметил, взглянул куда надо, убеждаясь - видимых следов насилия в поле зрения не присутствует.
        Правильно. Этого и я бы не исключал.
        Поймав мой взгляд, Вадим отрицательно мотнул головой, хотя я его ни о чем не спрашивал.
        Мне осталось кивнуть утвердительно. Работай, мол, дальше, раз взялся.
        Ляхов еще подложил девушке подушку под голову.
        - Спать хочешь? - спросил Вадим странным, свистящим шепотом, который даже у меня отдался в голове звоном отдаленного гонга.
        - Не спать… Мне плохо… Я умираю?
        - Ерунда. Переутомилась, перепила немного. Что до этого пила?
        - Шампанское… Чуть-чуть. Ах да, еще коньяк. Не твой, раньше.
        - И славненько. Теперь поспать неплохо. Встанешь как новенькая…
        Да, ей уже становилось лучше. Поспать, поспать…
        - А где Сергей?
        - Скоро приедет. Не беспокойся. Расскажи, что с тобой случилось, когда ты утром ушла из дома?
        - А что случилось? - спросила девушка, пытаясь сесть.
        - Лежи, лежи, рассказывай…
        Врач из чужого мира, очевидно, дал ей неизвестный мне стимулятор, имеющий при том определенное гипнотическое действие.
        Потому что внезапно, через минуту-другую девушка вдруг начала говорить ровным, без интонаций голосом.
        Выглядело это так, будто Татьяна не вспоминает случившееся в течение этого бесконечного для нее, безумного дня, а словно синхронный переводчик, перелагает в слова то, что разматывалось перед внутренним взором, будто документальный фильм. Ею самой впервые видимый. И что случится в следующем кадре - она не представляет.
        «…Пятигорск. Да. Совсем немного отсутствовала, а город - как чужой. Или я теперь здесь чужая. Сразу идти домой не решилась. Надо освоиться, вспомнить себя здесь - чувства, ассоциации, память сердца.
        Небрежным жестом дала понять водителю, что в его услугах больше не нуждается, медленно пошла вверх по Курортному проспекту.
        Особых изменений не видела, разве что немного больше стало уличных кафе, столиков посередине аллеи и по обеим сторонам тротуара. Пусть и ноябрь уже, а совсем тепло, двадцать градусов или около того. Ощущение непонятного праздника. Лица идущих навстречу людей и сидящих с кружками пива и бокалами вина какие-то другие, не совсем те, что остались в памяти. Светлее, раскованнее, что ли, свободнее от повседневных забот? Или просто я привыкла видеть, замечать горожан глазами такой же замотанной горожанки, а сейчас себя чувствовала приезжей и видела только отдыхающих?
        Дойдя до поворота к городскому парку, свернула не раздумывая, длинной аллеей вышла к тем самым качелям, где в пятом классе гимназии, наверное, а может, в шестом146 впервые ощутила незабываемое чувство полета, космическое чувство невесомости и что-то еще, показавшееся восхитительным, что выбило меня тогда из реального времени на секунду-Две, а возвращение сопровождалось неожиданным испугом.
        Теперь вот вспомнилось, и тут же вспомнились необычные, на грани реальности сны.
        Я обошла площадку аттракционов, углубилась в запущенную аллею парка. Сколько шла? Не помню. Время как бы перестало существовать. И вдруг толчок под сердце. Назад! Куда?
        К качелям!
        Перед ними толпилось много молодых парней и девчонок. Того самого возраста. Младше пятнадцати на «большие лодки» не допускали. Поодиночке, но больше парами. И я стала в очередь. Смешно! А может, и нет. Кому до меня какое дело? Вновь нахлынуло ощущение нереальности. Не сама я решаю, кто-то подсказывает, кто-то ведет. Может быть, «Остановиться, оглянуться», вспомнился любимый роман. Но нет! Иду, будто в спину подталкивает ласковая, мягкая, но не терпящая возражений лапа.
        Уперлась в калитку. Опять замялась.
        - Идете, нет? - спросила со странной интонацией плотная, пятидесятилетняя тетка. Билетерша. Видно, в моем облике что-то ее смутило, повидавшую за десятки лет многое и многих. Куда там иным социальным психологам.
        «Да-да», - показалось, против своей воли ответила я.
        Подошла к лодке. Будет напарник или напарница? Нет. Все идут по двое. Ладно, я и сама сумею! Тогда еще, в пятнадцать лет, когда сумела раскачаться и первый страх прошел, был такой восторг!
        С надеждой испытать прежнее ощущение я перешагнула с деревянного настила в зыбкое суденышко. А дальше?
        Паренек из обслуги подскочил, качнул раз, другой, третий. Пошло.
        Ноги сами вспомнили, когда сгибать колени, когда выпрямлять.
        Лечу, лечу, лечу!
        Верхняя точка. Жду удара в ограничитель. Нет! Лодка выходит на вертикаль. Зависаю. Вдруг вспомнился Буратино: «Ногами вверх - голова будет работать лучше…»
        Невесомость, и вдруг кто-то меня окликает изнутри мозга: «Таня, слышишь?»
        - Кто здесь?
        Стремительный полет вниз и снова вверх. «А как ты думаешь?»
        Размах - четыре секунды, во время них пустота! «Ты меня не узнаешь? Не помнишь?» Что-то такое близкое, родное? Нет! Еще размах. Дыхание почти остановилось. Лечу в безвоздушном пространстве. «Я - Гериев!»147
        - Ты? Гериев?
        Втянула полные легкие, воздух уже не помещается, бронхи горят. Меркнет сознание.
        «Да, я, я! У меня всего две секунды. Здесь время не ваше. Я успею. Я люблю тебя уже триста лет. Я всюду шел за тобой, все годы. А встретил - в преисподней… Успей услышать, запомни. Сейчас от тебя зависит спасение России. Ты должна…»
        Вверх! Ноги перестали подчиняться, почти не разгибаются, чтобы толкать лодочку, дрожат, но инерция сильна, снова выносит в верхнюю, «мертвую» точку. Какое верное название.
        - Ты где, Гериев, Гериев, Гериев?
        Вниз. Ноги подкашиваются, хочется отпустить толстые стальные прутья, сесть… Или - улететь. Сознание, если и есть, то полубессознательное. Смешно, правда?
        Когда лодочка остановилась, прижатая снизу деревянным тормозом, сама я выйти не смогла, сидела, пока давешний парень помог мне выйти за калитку.
        - Мозги надо иметь, - буркнула мне в спину билетерша. - В твои-то годы на качели лезть…
        «А какие мои годы? - подумала я? - Двадцать девять скоро. Или - триста?»
        Отошла под прикрытие вечнозеленых кустарников, присела на древнюю парковую скамейку. Чуть помоложе меня.
        Полезла в сумочку, наткнулась на подаренный Майей пистолет, под ним нащупала сигаретную пачку.
        Что же это было? Бред, мозговой спазм, пробой в «тонкий мир», в «боковое время», где я впервые увидела Гериева, где случилось то, что случилось. А выходит, мы с ним давно знакомы? Не оттого ли я испытала приступ неконтролируемой злобы к Ляхову, чуть не накричала на него, не имея к тому никаких оснований?
        Очень уж, невзирая на странный психический фон, все было отчетливо. Вплоть до последнего - «ты должна!».
        Что должна, кому, зачем? Тарханов с Ляховым должны князю по долгу службы. А я? Ладно, кавалерственная дама, и Олегу Константиновичу… тоже долг отдала, или просто, как в народе говорят - …
        Спасать Россию - от кого, когда и как? Она в этом нуждается?
        Но тут же вспомнились и слова Ларисы, крайне неприятной женщины; «Этот день, девочки, может быть, для вас последний спокойный!» Она что, с нами полгода таскалась по миру покойников? Думает, больше нашего видела?
        «А может, и видела», - краем сознания проскочила трезвая мысль.
        И сразу я переключилась на другое. Идти сейчас домой или нет? Может быть, проще перевести сколько-то денег, и пусть остаются в неведении, что я тут, рядом? Если случится плохое, им будет куда тяжелее…
        Тогда что? Обратно в Кислый? Рассказать все Майе и «бонне»? И ведь понимала, что так правильнее всего и следовало поступить. Рассказать, поделиться, придумать, что делать дальше.
        И пока я сидела в раздумье, кто-то присел рядом и уже потом спросил: «Разрешите?», как будто я могла отказать в праве занять край общественной скамейки.
        - Да-да, пожалуйста.
        Только бы он не приставал с вопросами и предложениями. Я даже не посмотрела в его сторону, совсем не до того было. И напрасно.
        Следующее произошло очень быстро, напористо и как-то «по-хозяйски», другого слова не подберу.
        Мужчина, лица которого я даже не успела разглядеть, вдруг подвинулся ко мне, сжал в могучем, исключающем сопротивление объятии и припал к губам в долгом, великолепном поцелуе, который был прерван не по моей воле. Да, это тебе не примитивный биологический секс «для здоровья», здесь нечто иное, не зря же специалистки древнейшей профессии обходятся без поцелуев, считая, что они обязывают к «настоящей близости».
        Оторвавшись от его губ и, что совсем уже непонятно, не чувствуя никакого возмущения по поводу столь бесцеремонного поступка, я повернулась, чтобы посмотреть, кто же мне стал «близким человеком»?
        Человеком?
        Что-то странное происходило с его лицом, будто в компьютерной графике изображается деформация, перетекание форм.
        - Что с вами? - без испуга или иных эмоций спросила я, будто так и должно было быть.
        - Я вижу, ты не боишься? И это правильно. Разве не догадалась -я Гериев от Гериева! Долго мне пришлось добиваться от них такой возможности. Встретиться с тобой на воле. Там твой шприц, укол, он меня отпустил, и сны те самые, и вот теперь качели. Как бы пояснее выразиться? Я - он или я - я? В общем, думай как тебе удобнее. Я тот, кто любит тебя всю свою очень долгую жизнь без упокоения даже на эти необходимые для восстановления душ триста лет.
        Захочешь услышать историю моей любви к тебе - расскажу как-нибудь. Сейчас - не время. , И снова его лицо «перетекло» от облика того, умиравшего в палестинских холмах Гериева к этому, помоложе, пожалуй, и вполне современного, интеллигентного даже облика. И дальше - вот он, тот рыцарь из сна148, послания которого я не поняла.
        - То, что с вами всеми происходило там, в преисподней, как я ее называю, звенья одной цепи и моей любви к тебе. Некогда рассказывать и вводить в курс всех перипетий, отношений и взаимодействий всех со всеми. Как это ни высокопарно звучит - надо спасать Россию! И ты, моя любимая, один из самых главных персонажей здесь, на Кавказе. Я остаться рядом с тобой пока не могу, но мои земляки, родственники, весь тейп - помогут. И я так или иначе - с тобой. Помни это и ничего не бойся. Сейчас езжай в Кисловодск к своим и жди друзей из Москвы. Успеют - скажут, что делать дальше. Нет - поступай по обстоятельствам…
        Едва договорив последние слова, он отстранился от меня и… растаял.
        Я наконец прикурила сигарету, которую так все время и вертела в пальцах. Он меня стискивал, целовал, и я его тоже обнимала, кажется, а сигарета вот она - целая. При этом бредом все случившееся явно не было. О бреде я кое-что понимаю. Иначе немедленно пошла бы сдаваться в «дом скорби». А так…
        Может, все же сходить к родному дому, раз все равно рядом, пусть даже без встреч и объятий с родственниками. И «по коням», как любил говорить в дело и не в дело подвыпивший любимый дед.
        Едва успела сделать десяток шагов к выходу из парка, нарисовался титулярный советник собственной персоной. Такой весь из себя элегантный…
        - Татьяна Юрьевна, как вовремя! Велено незамедлительно доставить вас обратно. Майя Васильевна ждет с нетерпением, гости из Москвы прибыли, видно, успели соскучиться, но все же, надо полагать, по долгу службы. Настроение у них нерадостное, мне кажется. Машина рядом, идемте.
        Идем так идем. Кто ж там приехал, Вадим, Сергей, или оба сразу?
        Уже подходя к автомобилю, прижавшемуся бортом к зеленой изгороди в переулке, я краем глаза увидела справа нечто вроде колеблемого ветерком призрака. И он порывистыми движениями скрещивал перед собой руки: «Нет, нет, нет!»
        Опять Гериев. Надо думать, из последних, здесь ему доступных сил пытался ее от чего-то предостеречь.
        Думай быстро, гидесса, профессия научила - быть ведущей всегда и со всеми. Посмотрите направо, посмотрите налево! И чтоб никто не потерялся, и под машину не попал, и жалоб не писали…
        Села на заднее сиденье, как положено хозяйке, титулярный - за руль.
        - Виталий, вас не затруднит сделать небольшой круг? Проедем мимо моего дома. Не успела зайти, так хоть снаружи посмотрю.
        Он странным образом замялся или напрягся. Если бы не тень Гериева, я бы этого ни за что не заметила. А теперь следила за каждым его жестом.
        - Хорошо, показывайте, как ехать. Только, повторяю, нам нужно торопиться…
        - Успеем. И не вам мне указывать. Не забывайтесь!
        Хорошо сказала, к месту. Он ведь кто - титулярный! А я полковница и много более того…
        Мои мысли неслись стремительно, никак не оформляясь в нечто конкретное. Кто теперь этот Виталий? Враг? Подставка? Двойник? Ведь еще вчера он был совсем другим. Предупредительным и услужливым с Майей, а меня воспринимал только фоном. Сейчас - командует, будто главнее Сергея и Ляхова. Только этого достаточно, чтобы догадаться, что дело нечисто.
        Ну и что? Стрелять ему в затылок? Майкин пистолет вот он, чувствуется сквозь кожу сумочки. Или - распахнуть дверь и выпрыгнуть в подходящем месте, пока он не заметил моих сомнений? Думай, Таня, думай!
        - Виталик, - так фамильярно я назвала его, с улыбочкой, он ведь мне никто, Майе, может быть, охранник, а мне - никто. - А ты здесь бывал когда-нибудь?
        - Не приходилось, - затвердев лицом, ответил он, не повернувшись, но в зеркале я увидела его эмоциональный отклик. Мимо пролетела моя улыбка, жаль, что не пуля.
        - Тогда сворачивай налево. Мимо «Эоловой арфы», и еще раз налево. Чудное там место, достопримечательность, Лермонтовым отмеченная. Главная в нашем городе. Будешь потом вспоминать, что побывал в Пятигорске, а я тебе пока расскажу и о ней, и по ходу о других заслуживающих местах…
        Вспоминая былые профессиональные навыки, так и молола, что приходило в голову, лихорадочно перебирая варианты своего спасения. А заодно и спасения России! Ведь вбил же мне в голову на грани подсознания эту мысль Гериев. Или - кто-нибудь другой?
        Он же подсказал: «Продолжай так же!»
        А как? Болтать по поводу красот родного города человеку, который вознамерился тебя убить? Похитить? Что еще можно со мной сделать?
        Вот и Арфа показалась. Неожиданно задул страшной силы ветер, нездешний какой-то, даже машину дернуло вбок с дороги. Виталий рывком руля ее выровнял, но тоже удивился, как мне показалось. Прикрыл боковое стекло и глянул на меня.
        В глазах вопрос: «Страшно?»
        Молчу. Что страшно, кому? Мне, ему?
        Он отвел взгляд, я тоже повернулась. Куда он смотрит?
        На самой площадке Арфы проектируется на фоне неба тоненькая девичья фигурка. Ветер, кажется, срывает с нее легкий сарафан - «солнце», и это «солнце» уже полощется над ее головой, придерживай руками, не придерживай. Для нее ветер тоже налетел внезапно, иначе убежала бы давно. И тут же ударил дождевой заряд. Как дробью.
        - Возьмем девчонку! - приказала я.
        Опять отметила его заминку, недовольство явное, а попробуй, гад, возрази в открытую, нас уже двое. Почему-то решила, что девушка мне союзница и помощница. В чем?
        Увидев нашу машину, девушка кинулась к спасительному убежищу. Я распахнула дверцу, она почти упала рядом.
        - Ой, здравствуйте. Спасибо. Мне за два года жизни в Пятигорске никогда в такое не случалось попадать. Ураган, шквал, дождь. Если б знала, ни за что б сюда не полезла сегодня…
        - Да что ж вы так? Ноябрь все-таки, не август, а вы в сарафанчике на голое тело?
        - Я тут совсем рядом живу, вышла на полчасика, солнце пригревало…
        Она говорила по-русски вполне правильно, даже красиво, но акцент…
        Француженка, тут же определила я, бывали у меня и французские группы.
        - Ой, меня Эвелин зовут, не успела сразу представиться, простите… - И замолчала, вопросительно глядя на меня, продолжать ли дальше или дать и «хозяевам» слово вставить?
        Я тоже назвалась, протянула руку.
        - Виталий, - буркнул мой сопровождающий отчетливо недружелюбно. Плохой артист или так и задумано?
        Девушка смотрела растерянно и с сомнением. Не вмешалась ли, мол, в семейную сцену? Уловила повисшее в машине напряжение.
        - Я пойду, может? Ветер уже стихает…
        Да где же стихает, подумала я, бедная ты девочка. Бедные мы девочки… Что-то толкнуло меня.
        - Сейчас посмотрим, как стихает. Да заодно сбегаем до него же, «до ветру». Очень уж надо… - Я бесстыже-непринужденно усмехнулась Виталию.
        Он не нашелся, что на такое ответить. Не хватать же за руку, не позволю, мол…
        Я снова толкнула дверцу, потянула за собой Эвелин.
        Ветер и вправду приутих немного, и вместо дождя летела мелкая морось.
        Кустарник вокруг рос густо, вполне подходяще для заявленной цели.
        Но все равно, надо же углубиться метров хоть на десять-пятнадцать.
        Я, не выпуская Эвиной руки, сначала медленно, потом все быстрее пошла, потом побежала по круто уходящей вниз тропинке. Обдаваемые брызгами, отбрасывая цепляющиеся за одежду ветки, вылетели к торцу Академической галереи, спрятались за контрфорсом.
        Виталий, вскарабкавшись на парапет, пытался рассмотреть, куда мы скрылись, и казался отсюда очень маленьким.
        Поймался, парень. Машину, наверное, ему бросать не велено, и куда ехать, не понимает. Дорога только одна, и сразу от Арфы круто уходит влево, а у нас десятки дорожек. И вниз по лестнице к Цветнику, и в любой ближайший переулок, проходной двор, и на Горячую гору.
        А на самом деле, куда теперь? К кому, зачем? К девчонкам в Кисловодск, спасать Россию? Или пока только себя? И Эвелин, соучастницу мою теперь?
        Пока переводила дух, Виталий исчез. Послышался шум резко, на больших оборотах рванувшей с места машины.
        И куда же он? На вокзал, меня перехватывать или на автостанцию, стоянку такси? Или - к родительскому дому? Знает адрес, наверное.
        А вот и француженка моя отдышалась. ;
        - Таня, что это было? Я сразу почувствовала опасность. Виталий этот… Я обучалась психологии, и мой здешний друг тоже показывал кое-какие приемы. Я тут живу с ним, из Франции, как это - «увязалась». Пока не отправляет обратно - я счастлива. У нас дом совсем рядом, потому и бегаю на Арфу чуть не каждый день, Спорт, а главное - такая красота… Если ты не знаешь, куда идти, пойдем к нам. Там точно никто не найдет, не обидит. Отдохнешь, приведешь себя в порядок, тогда и решишь…
        Действительно, вид у нас с ней сейчас не тот, чтобы направляться в центр города. Рубашка моя в нескольких местах прорвана колючками, брюки в грязи, у Эвелин тоже косо свисает клок юбки. Хорошо, лица не расцарапаны. - Подожди, Эва…
        Терпения совсем уже не оставалось. Я забежала за следующий выступ стены, сделала то, что собиралась. От этого и на душе полегчало.
        Поправила одежду и вообще все, что можно, закурила. Вышла к девчонке воплощением спокойствия.
        Выбор у меня был невелик. Добираться в Кисловодск самостоятельно или все же воспользоваться приглашением случайной знакомой. Второе предпочтительнее. Главное, постараюсь дозвониться, пока Виталий туда не примчался, пусть Майя знает. И Лариса подскажет, как быть дальше, раз взяла на себя такую обязанность.
        - Пошли, Эва, только побыстрее, если можешь.
        Каблуки у нее были высокие, как она их не поломала на горных тропках? Поковыляла-поковыляла и сбросила. Только скорость от этого не увеличилась: мелкие острые камешки и крошка красного толченого кирпича впивалась в ее нежные ножки. Я же была в мягких теннисных туфлях, заранее собиралась обойти пешком весь родной Питер.
        - Возьми, - сбросила я туфли и подвинула к ней.
        - А как же ты?
        - Я с детства приучена босиком, и по лесу, и по степи.
        Она послушно обулась. Скорость сразу возросла. Да было и вправду недалеко, не успели и запыхаться. Сразу за отрогом Горячей.
        Эва открыла неприметную калитку в увитой плющом каменной стене, и мы очутились в чудесном месте.
        Да, а я-то думала, что знаю в своем городе все!
        Вернее, видеть-то я не раз видела этот зеленый массив издалека и красную черепичную крышу над кронами, но совершенно не догадывалась, что там внутри.
        Огромный сад-парк, здесь места хватало всему: фруктовым и экзотическим деревьям, хвойникам всех сортов и видов, даже в ноябре не увядшим цветам, зеленым газонам английского типа, и даже сад камней гармонично вписался рядом с березками. Рай земной!
        И дом! Вилла метров этак под тысячу. Кто же этот ее друг, о котором я, прожившая и проработавшая здесь всю жизнь, знающая если не весь «свет», то большую его часть, когда по долгу службы, когда по слухам, не знаю ничего? А может, и знаю, только имени Эвелин пока не сказала?
        Но наверняка обосновался он здесь недавно и живет отшельником по неведомой причине. Куда я попала? «Из огня да в полымя», - говорила моя бабушка в таких примерно случаях.
        Но мы уже подходили к двери дома, нет, дворца, которая гостеприимно распахнулась перед нами.
        Оставив меня оглядываться в изумлении, Эвелин, бросив на ходу: «Я сейчас!» - сбежала куда-то вниз по широкой лестнице.
        И я осталась одна посередине огромного холла, обставленного в стиле расцвета Рима. Фрески и мозаики по стенам, колонны, вьющиеся растения, статуи, статуи, мрамор и бронза. Копии? А возможно, и подлинники.
        Вдруг между статуй - не совсем изваяние, а как бы размытый, плывущий силуэт, опять что-то показывает руками, подзывает или, наоборот, запрещает двигаться, предостерегает…
        Продолжается чертовщина!
        Пока я раздумывала, подойти или бежать сломя голову, из холла и вообще из дома, видение исчезло, В холл поднялась Эва вместе со своим другом.
        Сказать, что я его не знаю - не могла, что знаю - тоже. Видела, почти наверняка, но где, когда, при каких обстоятельствах пересекались - открытый вопрос. Но ведь было же, было! Что-то знакомое до боли (боли?!) угадывалось, особенно в жестах, походке. А лицо? Обычное симпатичное лицо мужчины лет тридцати пяти, «без особых примет».
        Подошел, сам протянул руку, потому что я застыла, наподобие одной из окружающих статуй.
        - Здравствуйте. Валентин. Эвелинка уже успела вкратце обрисовать ваше приключение.
        И голос, голос тоже кажется мучительно знакомым.
        - Вы, похоже, не избавились еще от шока? Надо его немедленно снять. Эля вас проводит, приведете себя в порядок, за столом поговорим подробнее… Захотите принять мою помощь - подумаем, в чем она может заключаться…
        Только сейчас я взглянула на себя в зеркало. Ужас! Босые грязные ноги, брюки в репьях и дырах, растрепанные волосы, ошалевшие глаза.
        Валентин радушно улыбнулся, пошел теперь уже вверх по ступеням.
        Эва, или Эля, как он ее назвал, проводила меня в ванную побольше иного обеденного зала, все показала и рассказала. И было что - иных устройств и приспособлений я и не видела раньше. Приоткрыла шкаф с парфюмерией и косметикой, полотенцами, халатами. Ушла, почти тут же вернулась с комплектом белья и какой-то одеждой.
        - Думаю, тебе это подойдет…
        Сидя в ванне, рассчитанной на Гаргантюа или на целую компанию любителей поплескаться вместе, утопая в холмах теплой, непривычно, пряно и тревожно пахнущей пены, я принялась рассуждать спокойно. Пистолет, на крайний случай, у меня есть, сумочка рядом, только руку протяни. Жаль, я не догадалась спросить Эву о телефоне, наверное есть у них с длинным шнуром или даже беспроводной. Позвонила бы сейчас Майе. Да жива ли она сама сейчас, после приезда «московских гостей», натравивших на меня Виталия? Ладно, минутой раньше, минутой позже…
        Удивительно, но сильнее судьбы подруги занимал меня сейчас Гериев или тот, кто назвался этим именем. Я ведь сколько его в «боковом Израиле» видела? Минут пять, десять от силы. Грязный был, умирал, на того, что в парке, никак не похож. И вообще пришел туда из какого-то другого времени. Советский Союз, старший сержант, Советская Армия, десятилетняя чеченская война… И что он еще говорил?
        «Я чеченец, почти что русский, не хотел с вами воевать, а пришлось…»
        Но чем-то меня задел, когда он умер, со мной почти истерика случилась. На Вадима кинулась. С чего? Неужели правда какая-то «тонкая связь» между ним и мной существует? «Триста лет!» Это сколько же надо пройти реинкарнаций? И о какой миссии говорил «рыцарь» из сна, что было написано на том пергаменте?
        И тут я вспомнила совсем будто не относящийся к нынешним событиям случай. Давний. После окончания шестого класса гимназии поехали с друзьями в Теберду-Домбай. Хотели на недельку, а получилось только три дня. После чего нас выгнали за недисциплинированность и нарушение правил внутреннего распорядка, да еще и родителям сообщить пообещали о нашем возмутительном поведении.
        А всего дел-то: просто решили совершить марш-бросок на вершину скалы, у местных называемой «Чертов замок». Так она красиво смотрелась и казалась такой близкой, что намеревались «сбегать» туда и вернуться к обеду. Вернулись через два дня.
        Многие почти голые - брюки и куртки пришлось связывать и спускаться по ним со скал в непроходимых местах, когда и назад ходу не было. Все в синяках и царапинах, замерзшие и голодные, но живые. Все! Хотя были моменты…
        Так вот спас нас именно местный парень, и звали его Руслан!
        Еще в первый вечер на танцплощадке он заметил меня, подошел. Думала, пригласит, а он просто поговорить захотел. Мол, таких девчонок надо охранять, а то здесь недолго и в невесты угодить. Украдут. И предложил себя в телохранители. То, что я здесь с друзьями, презрительно пропустил мимо ушей. Что твои пацаны против местных парней, если впрямь решат украсть и увезти в дальний аул.
        - Неужто были случаи? - недоверчиво спросила я.
        - В горах все бывает…
        А когда мы заплутались и поднялась общая тревога - и с собаками нас искали, и с вертолетов, как раз Руслан и встретил нас, уже на обратном пути, и вывел. Очень переживал, когда нас изгоняли «грязной метлой», чтоб другим неповадно было.
        И, похоже, действительно «глаз на меня положил», пусть и был лет на восемь старше, армию давно отслужил. Приезжал несколько раз тем самым автобусом Грозный - Минводы, стоял у ворот гимназии. Случайно, мол, тут оказался. Раза два проводил до дома, а чаще просто смотрел издалека. Думал, я не замечаю, а не заметить было нельзя: такая мощная аура привязанности и желания. Потом исчез навсегда…
        Неужели, правда, был он? Страдал, страдает и даже с того света старается помочь?
        Нет, совершеннейшая ерунда. Из другого времени был тот Гериев, из другого мира. Да и что между нами общего - чеченец из дальнего аула и казачка из «хорошей семьи», дипломированный лингвист…
        Психоз это, психоз, скорее бы Ляхов приезжал, лекарство, может, пропишет.
        Или в том мире тоже живет такая Любченко? Гериев, умирая, говорил Вадиму: «Я тебя в бинокль увидел, узнал, капитан, в одной армии служили…»
        Занятно. И недоступно здравому рассудку. Коли так, бояться мне или нет? Кривая, косая, зигзагообразная вывезет?
        Стол был накрыт на втором, или не знаю, не разобралась в переходах лестниц, первом-бис, подвесном этаже? Статуи почти те же, лианы вокруг, сплошные окна, выходящие во внутренний двор. Откуда-то доносится ненавязчивая музыка. У стола - не стулья, а кушетки с высокими спинками и грудой подушек, трапезовать следует полулежа, опять как в Риме. Не знаю, может, и лакеи с кисточками из гусиных перьев для скорейшего облегчения желудков от избытка деликатесов прятались за колоннами? Не видела.
        Меню, многообразное и живописное, меня занимало не слишком. Быстрее бы, подняв и сдвинув бокалы, расслабиться, поговорить, потом снова думать.
        Вдруг вспомню и этого Валентина, как вспомнила Гериева?
        Привстав, он наполняет бокалы из тонкой черной бутылки, рука чуть подрагивает, совсем непонятно отчего. Говорит со мной, незначащие любезности изрекает, а в глаза старается не смотреть. Да еще и суетливость появилась, хозяину такого дворца пристойная ли? Даже у Эвки глаза забегали - на него, на меня, снова на него. Еще взревнует, упаси бог.
        Удивительно, но по мере развития банкета напряжение только нарастало. Бокалов по пять уже выпили, пусть и очень легкого, игристого вина. Изумительного вкуса, только сейчас поняла, в чем разница между ценой - два рубля бутылка или две тысячи!
        Он не выдержал первым.
        - А не пойти ли нам покурить?
        Эва с готовностью сбросила ноги с кушетки. Валентин тут же напрягся лицом, губы затвердели и скулы.
        - Эвелин, ты обещала, что бросила навсегда! Лицо у нее сначала стало обиженным, но сразу же в глазах засверкали льдинки. Да, не в свои дела я влезла. Я еще подумала, не жалеет ли она, что пригласила меня к себе. Но теперь, дорогая, от тебя уже ничего не зависит и от меня тоже, наверное. Понеслось… Очередной незаметной дверью среди лиан мы прошли в его кабинет, так я догадалась. Помещение, похожее на иллюстрацию к роману про капитана Немо. Книжные шкафы до потолка по всем четырем стенам, письменный стол, кресла, камин, разумеется. А вот дивана, на котором он мог бы меня соблазнить - нет.
        Глупая мысль, или я, уходя, прихватила с собой последнюю эмоцию Эвы? Что удивляться? Как еще ей думать? Привела в дом совершенно незнакомую женщину, укрыть, обогреть, и тут же твой мужчина (за которого ты все время боишься, не бросит ли, не отправит обратно в Париж) запал на нее и повлек в глубины дома. Я бы тоже психанула, безусловно. Да еще и с шумом! Но у нее другое положение.
        Валентин указал мне на кресло, подвинул открытую коробку сигар.
        - Что вы, я такого никогда…
        - Оставьте. Сейчас все по-настоящему светские женщины курят только сигары. Самый писк! И очень полезно для здоровья…
        Я послушалась. Он помог мне ее раскурить. Да, действительно, совершенно новое впечатление.
        Пока я училась, Валентин сидел напротив, молчал. Ждал, наверное, что я заговорю первая. О чем? Я его еще «не признала», пусть и мелькали между нами какие-то флюиды, намеки на воспоминания-ассоциации. И тоже молчала, из упорства, наверное, или из последней попытки сохранить самоконтроль.
        Вдруг меня осенило! Я увидела на краю стола телефонный аппарат и вспомнила, что так и не позвонила Майе.
        - Разрешите? - и, не дожидаясь ответа, набрала номер телефона в доме Ларисы. Пять, десять, пятнадцать гудков - ничего и никого. Гуляют в городе или?..
        Валентин сочувственно наблюдал за моими действиями. Дождался, когда я разочарованно положу трубку, ни одним движением, ни одним словом не выразил отношения к предпринятой попытке. Кивнул, словно сам себе, когда я снова откинулась в кресле, и заговорил.
        Как жаль, что не было у меня диктофона. Так кто знал?
        Что он начал нести, плести, не знаю, как еще выразиться. Словно бутылку водки выхлестал, не закусывая, и прорвало сдерживаемые чувства!
        Ошеломленность от услышанного не позволила мне и половины смысла уловить в его сумбурном рассказе, мольбе, покаянии - не знаю.
        Финал: «Я знаю, ты считала меня негодяем, мерзавцем, думала, что жизнь тебе сломал, убил, по сути дела…»
        Я смотрела на него с ужасом и удивлением.
        О чем это?
        Абсурд какой-то! Встать немедленно, уйти, пусть Эвелин с ним разбирается!
        А он продолжал, и начинала вырисовываться вдруг дурацкая, но логика.
        - Так было, прости меня, но за триста лет на Земле ты единственная, кто мог меня здесь держать и дальше. Я хотел с тобой, любимая, прожить до последнего данного тебе часа и умереть вместе! Не удивляйся. Я уже начал вводить тебя в курс моей миссии на Земле, а ты все поняла неправильно…
        А потом тот случай! Я считал тебя мертвой до сегодняшнего дня, и тут Эля тебя ввела в дом! Потрясение и ужас! И восторг, и счастье! Ты - жива. И ты - здесь!
        Ну вспомни, вспомни, Таня, Танюшка!
        Что мы теперь будем делать?
        А что делать? И главное - зачем?
        Эти ваши постоянные триста лет! Что я вам, Тортилла, что ли? Голова кругом.
        Он уже стоял передо мной на одном колене, сжав ладонями мои руки, а глаза у него были… Таких глаз я не видела никогда и ни у кого.
        Нет, видела! И вспомнила. Аспирант Славик, которого я пыталась отвлечь от общежития, где подруга перед свадьбой прощалась с любимым. Я тогда как раз успела расстаться с юнкером Тархановым, незачем мне было ехать с ним в дальний гарнизон. И - Славик. И безумная ночь в гостинице. А ведь Валентин - это же он! Невероятно, невозможно, но - он!
        И Валентин понял, что я - узнала. Точно тем же жестом, что тогда, восемь лет назад, скользнул мне горячими ладонями по коленям и вверх. Выше, выше. Еще немного - и все…
        Нашла в себе силы, оттолкнула. Не до того. А вдруг еще и Эвелин войдет?
        - Уйди. Оставь меня. Хоть на час, на полчаса…
        Он ушел.
        А я - осталась.
        Одна. Без любимого, когда-то до безумия любимого человека. И побежали мысли, перескакивая через годы и события.
        Почему я его забыла? Совсем. Час сидела глаза в глаза и не вспомнила. Неужели та неделя в реанимации выбила у меня из памяти все149?
        Постой, постой, Таня…
        Я помнила, что на боковом столике в кабинете стояла, рядом с сигарами, бутылка коньяка.
        Встала, схватила, сделала три длинных глотка из горлышка, как обычный алкоголик.
        Вадим говорил - нет лучше средства, чтобы сбить шок или прогнать наваждение. Клин - клином! Если, конечно, они разного происхождения. Белую горячку водкой лечить не стоит.
        Вытянулась в кресле, подставив под ноги стул.
        Плавно потянуло в теплую, ускоряющую вращение воронку.
        Он не был первым в моей жизни мужчиной. Мы тогда в институте рисовались друг перед дружкой, кто, с кем, когда и сколько. Чаще врали, конечно, но ведь было, было, хоть как.
        С Сергеем получалось не очень интересно, а с этим (Валентином, Славиком?) - потрясающе. Казалась себе взрослой, мудрой, рассудительной, а с ним, в его руках - как воск.
        И потом - жуткая, надрывная любовь!
        Забыла, а сейчас вспомнила - он же меня спас! Плыли на байдарке по горной реке, на Алтае, мода такая появилась, подальше уехать и порисковее жить. Шесть парней и девушек. Перекат. Завертело, перевернуло, поволокло по дну. Помню краски на дне - зеленовато-серебристые, желтые, обросшие водорослями камни. Лица медленно плывущих мимо меня друзей. Прекрасные, зовущие с собой. И на душе радостно. Пришла, куда хотела…
        Вдруг - резкий рывок, боль во всем теле и темнота.
        Как сейчас понимаю, у него была полная возможность вытащить меня даже и с того света.
        Звонкий бревенчатый сруб в тайге, странный после случившегося покой, здоровая пища, общая постель.
        А ребят мы не нашли, да и где искать? В Якутске, в горле моря Лаптевых? Славик (или Валентин) сказал: «До Бога высоко, до людей далеко». Сплели пять венков, пустили по реке, такой душевный порыв. Что еще сделаешь?
        Как добирались домой, «от тайги до Кавказских гор» - почти не помню. И откуда ребята были - не помню, и как звали - тоже. И не вспоминала о них никогда. Сейчас вот только…
        Зато какая у нас с ним была дикая любовь - помню. Весь пятый курс прожила как в тумане. Ни у одной знакомой девчонки такого не случалось. Куда им!
        У ступенек института встречал меня на красивой машине, с букетом любимых чайных роз, вез в «Лесную поляну», в Ессентуки, оттуда на чью-то дачу. И там учил меня всему!
        Особенно я поняла это в Крыму, что такое - единое целое, не два тела, а одно. Не двое влюбленных, а нераздельная субстанция этой самой любви. Купались в море, да и то иногда, вечерами и ночами. Родители потом удивлялись - что, в сплошные дожди попали, где загар?
        После моря все и случилось. Нет, ну после такого - о чем еще думать, как не о свадьбе? О фате, о собственном домике, о детях.
        А получилось иначе. Предложение было, но какое?
        Бросить Пятигорск, бросить институт, не защитив диплома. Уехать с ним в Англию. (Отчего именно в Англию?) И там стать не женой ему - просто хорошо оплачиваемой помощницей в серьезном деле.
        «Как обухом по голове» - не совсем то, слишком слабо звучит. Черной волной меня накрыло. Не слышала, не видела, не ощущала ничего - бездна!
        - Не хочешь - не надо, - сказал он очень спокойно. - Через месяц-другой я вернусь, снова поговорим…
        Дня три я прожила с помутненным сознанием, ну а потом - ларек и таблетки!
        Со странной прозрачностью в голове - а ведь выпила я сегодня порядочно, - встала, понимая, сейчас или никогда!
        Чувства, воспоминания - это одно. Есть еще что-то. Майя, Лариса, Сергей с Вадимом. Да Гериев, наконец! Его слова: «Спасение России от тебя зависит!» Как, почему? Да еще и тейп его идет ко мне на помощь. Вражду вековую забыли? Что же за угроза такая надвигается?
        Дед, помню, подвыпив с друзьями и впав отчего-то в дурное настроение, вдруг принимался напевать: «А не мы ли казаки, а не мы ли терцы, а не нас ли казаков побили чеченцы…»
        И вот теперь идут на помощь? А враги тогда - кто?
        Я потрогала шпингалет на окне. Открылся он легко. Я распахнула фрамугу, вскочила на подоконник, ни о чем больше не думая, оттолкнулась…
        ГЛАВА 26
        
        Дом Лихарева оказался совсем не гигантским дворцом с садом в гектар, как вообразилость Татьяне. Неплохая, конечно, вилла, со вкусом перестроенная и отделанная, но по местным масштабам - средненькая. Сад и двор - от силы восемь соток, может - десять. Три этажа, комнат примерно двенадцать, общая площадь метров четыреста.
        Вполне достаточно, чтобы десантная партия разместилась со всеми удобствами.
        Роботы заняли караульные посты по периметру ограды, несанкционированное вторжение извне исключается.
        Татьяна, выговорившись, заснула глубочайшим сном, граничащим с лечебной комой. Часов через пятнадцать можно будет ее плавно разбудить и заняться настоящей психотерапией. Ляхов и Майя пока при ней. На всякий случай. И поговорить им наедине есть о чем. Тем более что нужды в их присутствии при беседе с Лихаревым нет ни малейшей. Даже наоборот.
        Не все им следует знать. Для собственного душевного спокойствия. Это еще Эмерсон писал: «Есть вещи, в отношении которых разумный человек предпочитал бы оставаться в неведении».
        А Лихареву сейчас было весьма тоскливо, как азартному игроку, бросившему все на вернейшую карту и увидевшему, что его каре королей бьется тузовым, да еще и с джокером.
        В холле, где совсем недавно, трех часов не прошло, он принимал Татьяну, считая себя если не победителем, то человеком, поймавшим очень неслабый шанс, Валентин сидел теперь, пусть и без наручников, но в положении арестованного.
        Карманы очистили, гомеостат с руки сняли, блок-универсал отобрали. Посадили так, что ни до окна, ни до двери не допрыгнуть.
        А совсем недавно, вот только что, за обедом с шампанским, он еще чувствовал себя хозяином положения.
        Да, сообщения из Москвы не радовали. Верные Великому князю части, вопреки расчетам, удерживали контроль над ключевыми позициями. Сам Олег Константинович отсиделся в Берендеевке, закаленные воины «Объединенной кавказской армии» двух реальностей, подкрепленные федаинами Катранджи и танковыми батальонами «Леопардов», не смогли сломать сопротивление его гвардейцев. А казалось бы - что там делать? От одного вида колоссальных танков вооруженная легким стрелковым оружием пехота должна была просто разбежаться.
        Зато подарком судьбы показалось появление в Пятигорске Татьяны Любченко. Нынешний муж, успевший стать ближайшим соратником начальника княжеской тайной полиции, отправил ее домой, от греха подальше, испугавшись грядущего. Лучшего для планов Валентина и вообразить было невозможно.
        Мало, что живая заложница сама пришла в руки, так и реванш - вот он! Тот раз немного не получился, технический просчет вышел, а теперь он сможет не спеша разобраться, где именно программа дала сбой, отчего девушка оказалась так устойчива к ее императивам?
        Самое интересное, она вроде и подчинялась, но не так!
        Вот и сегодня…
        На призыв откликнулась сразу, и дальше реагировала правильно. Буквально до самого последнего. А когда он запустил новую, старательно подработанную, на Эвелин проверенную схему - опять срыв. А ведь казалось, на нее-то Татьяна отозвалась сразу. С невероятным энтузиазмом. Может быть, нужно было не оставлять ее одну, как она попросила, а довести дело до конца? Может, именно этого штриха и не хватило?
        Лихарев не хотел допустить мысли, что исходные расчеты были неверны, что сама структура мозга Татьяны отторгает вмешательство. Увы! Триста лет казаки, их дочки (сыновья тоже, само собой) привыкли жить помимо верховной власти, царя и попов воспринимали совершенно иначе, чем жители центральных губерний, полагаясь на личное разумение и решения казачьего круга. Вторжение программы - ничуть не лучше, чем приезд какого-нибудь Давыдова в хутор Гремячий Лог для устройства колхоза!
        - Достаточно, Валентин Валентинович, - с издевательской вежливостью сказал ему Шульгин, - отдохнул, обдумал свое положение, выводы, какие ни есть, сделал, пора и поговорить.
        В холле их было много. Налетели… Лихарев знал всех присутствующих. Одних - совсем близко, других - только в лицо.
        Сам Александр Иванович, взявший на себя роль главного следователя. А кому же еще, откровенно говоря, этим заняться? В тридцать восьмом он сумел его прижать, причем и в буквальном смысле тоже.
        Устроившаяся в тени раскидистого фикуса леди Спенсер, с которой совсем недавно они обсуждали дела нынешние и давно минувших дней. Сидит, молчит, слушает, поглядывает с непонятным выражением лица. Вот-вот поверишь, что не окончательно она перешла на сторону неприятеля, что может еще произойти нечто… Свои ведь, и что им до людских забот?
        Новиков, роль которого Лихареву была мало понятна. Никогда никакой активности он не проявлял, в их Москве парой слов довелось перекинуться, и все. Однако именно он организовал и провел только что захват дома и самого Валентина. Сейчас расслабленно курит, опершись спиной о косяк двери. Сделал свое дело и отстранился? Кто он у них по должности? Ответственный исполнитель?
        Ирина Седова, вторая из наших. Ну, это первая предательница, с нее, Дайяна рассказывала, все и началось.
        А Ларисы, успевшей за полгода втереться к Эвелин в доверие, не видно. Наверное, сейчас ее раскручивает. Подружка, кстати, много лишнего наболтать может. Особенно про сегодняшние упражнения с Татьяной.
        Плохо все, очень плохо!
        А отвечать придется, никуда не денешься. Лихарев здраво оценивал положение. Только сначала посмотрим, о чем спрашивать станут.
        - Да ни о чем особенном, - словно ответил на незаданный вопрос Шульгин. - Сначала пофилософствуем - как дошел ты до жизни такой? Плохо тебе было? Трогал тебя кто? Договорились, казалось, как приличные люди. Чаек вместе попивали, в гости ходили. И - на тебе! Вот и пришлось, согласно джентльменскому соглашению, произвести ту самую, заранее оговоренную агрессию. Ты ведь согласен с римлянами: «Pacta sunt servanta?150»
        - Я что-нибудь нарушил? - со всей возможной искренностью спросил Лихарев. - В ваш мир я не лез и ваших интересов никак не касался.
        - Нехорошо врать, - с предельной мягкостью сообщил общеизвестную истину Шульгин. Те, кто его знал, были в курсе того, что подобные ангельские интонации предвещают собеседнику крупные неприятности. В лучшем случае, для своих - неслабый розыгрыш.
        - Когда у меня кончатся пальцы на руках, - он для наглядности показал ладони, - для подсчета придется загибать твои. На ногах - тоже. Для подсчета того, сколько именно раз ты нарушил обязательства, вторгнувшись в реальность «2004-го года».
        Затевахин с его институтом - раз. Это - одно нарушение или каждый эпизод по отдельности посчитаем? Установка на нашей территории систем межпространственного перехода в целях, лично нам враждебных. Два? Вербовка чеченских наемников, а заодно и богатое финансирование тех, кто остается у нас и продолжает войну. Три? Организация сетевой структуры преступного мира и правоохранительных органов. Четыре? Растление несовершеннолетних, я имею в виду перевербовку сравнительно честных бывших российских солдат, зашибающих на хлеб насущный службой в Иностранном легионе, Миротворческих силах и просто на тучных нивах буржуазного Запада. Не пять ли это будет? Продолжим?
        Остальные с интересом наблюдали за экзекуцией. Хотя им было не впервой. Мастер-класс - всегда поучительное зрелище.
        - И это я еще не дошел до мелких подробностей, а также и той, специально оговоренной сферы интересов, которые у нас присутствуют на сопредельной территории. То есть здесь! - Шульгин топнул ногой по мозаике пола. - Наших друзей тебе кто позволил ловить и подвергать бесчеловечным опытам? Судьбу Менгеле151 забыл? - И тут же поправился: - Ах, да, это уже после тебя было. Но вины не смягчает. И там и там «вышка»… - Тут же, почти без паузы, резко сменил тон, громкость, интонацию: - Что тебе Татьяна плохого сделала? Зачем ей мозги набекрень вывернул? Какую программу всадил? Отвечай! Где схема матрицы, программирующее устройство? Сильвия, не пора тебе подключиться?
        Взгляд стал многообещающим, и движение руки в сторону Лихарева - тоже.
        Однако - мимо пролетел Сашкин посыл.
        Не успел он за короткое время постигнуть натуру Валентина. Наоборот, пока Шульгин разглагольствовал, тот успел привести свои чувства в порядок. Четырнадцать лет рядом со Сталиным - достаточно, чтобы не покупаться на интонации и даже прямые угрозы.
        - Александр Иванович, поупражнялись - и достаточно. - Лихарев закинул ногу на ногу, откинулся в кресле, демонстрируя вернувшееся душевное спокойствие. - Согласен признать себя проигравшей, но при этом вполне суверенной стороной переговоров. Бросим эти приемчики. Я - это я, вы - вы! Признаю. Сядем за стол, как Александр с Наполеоном в Тильзите, прикинем, обсудим. Репарации, контрибуции или новый союзный договор… Как получится. Но - не в вашей тональности. Правда, леди Спенсер, мы этого не любим?
        К Сильвии он обратился не в надежде на прямую поддержку и помощь, только чтобы вселить малейшую рознь между партнерами по коалиции. Противоестественной, на его взгляд. Да и не рознь, это дело будущего, а хоть щелочку, зазор обозначить.
        И она вдруг, едва заметно, дернула крешком губ, понимающе, да словно и бывшая Седова по-особому на него взглянула.
        Шульгин, наоборот, похоже, что растерялся: не достиг волевой нажим цели, как дальше быть?
        - Мы ведь с вами в очередной виток феодализма вошли, Александр Иванович, - продолжил, набирая кураж, Лихарев, - Разве не помните? Так и условились. Ваш феод, мой феод. Вассал моего вассала - не мой вассал! Классика. Кое-где ошибся, с кем не бывает. Так и объяснимся с подобающих позиций. Хотите мой замок - берите! Земли за дальним логом - пусть будут ваши. Крепостных нет, жены нет, потому отдавать нечего. А наложница есть, одна-единственная, и с ней расстанусь, если такие дела пошли… Позвать? Очень красивая женщина, скажу я вам. И вдобавок - доктор философии. Да вы и сами знаете…
        Ох, разболтался Валентин Валентинович, подвела его любовь к тому самому российскому «красному словцу», ради которого моральные принципы утрачиваются, и правильно делал Шульгин, что глаза в сторону отводил да раскуриванием трофейной сигары занялся.
        Вместо него Новиков, доселе молчавший, с видимым трудом отклеил спину от дверного косяка, походкой Юла Бриннера подошел к креслу Лихарева. Постоял немного, осматривая его оценивающим взглядом, как шашлычник пока еще живого барашка на базаре. Одного из многих.
        - Феодализм, говоришь? Нормально. Не смею спорить. Ира, не затруднись, приведи наложницу из диких капиталистических стран. Тут сейчас ее господин еще раз вслух повторит, что в общем присутствии произнес, да еще и под запись. Потом, по тем же феодальным законам, мы ее вкруговую пустим, в качестве законной добычи. Не слыхал, мудак, про такие феодальные обычаи?
        - Андрей! - возмущенно-испуганно вскрикнула Ирина.
        Сильвия - продолжала по-своему улыбаться.
        - Что - «Андрей»? Все нормально. Феодализм. Читали, восхищались. «Айвенго», к примеру. «Имя розы». «Песнь о Роланде». Культ Прекрасной Дамы? Очень возможно. Там же нормой считалось право первой ночи, пояса верности и «напильники надежды». Ко мне претензии? Господин Лихарев сам предложил.
        Ирина отвернулась.
        Опять обиделась, подумал Андрей. Хорошо Воронцову, Наталья на него никогда не обижается. Идеал женщины.
        - Видишь, Валентин, - сокрушенно сказал Новиков, - не ту пенку и не с теми ты гнать начал. Женщин особо чувствительных расстроил. Не по политесу. Бог с тобой, Эвелин твою мы пока не тронем. Дамы наши неправильно поймут. Им спасибо скажешь. Если возможность появится, - тут же счел он нужным уточнить. - Самое же главное - это тебе упрек, Александр Иванович, - нельзя из нормального допроса коллоквиум устраивать. Зрители, сочувствующие, потерпевшие - не тот контингент. Для грамотного разговора нужно уютное, уединенное помещение.
        Маяковский писал: «Нас двое - я, и на стене Ленин». В виде портрета, я понимаю. Потому что в другом случае… Я плохой поэт, но если попробовать? «Нас трое, Лихарев, я и дыба…» Звучит?
        Что же, при всех своих интеллигентских комплексах Андрею случалось быть и таким. Жизнь заставляла. По крайней мере, подходящие слова и соответствующая им мимика выскакивали из него без заминки.
        Чего, наверное, Ирина и опасалась. Если можешь так себя вести «на публику», не всерьез будто, где гарантии, что не прорвется в неожиданный момент то же самое, но уже по-настоящему?
        Да и видела, единственный раз в жизни, как на углу Столешникова и Петровки он бил из пистолета наповал уличную шпану. И тоже без Достоевского надрыва.
        Увидела, испугалась, до сих пор в ней тот давний испуг, видно, сидит. А от чего он ее спас - забыла, наверное. Такое часто забывается прекраснодушной интеллигенцией.
        - Вы так это видите, Андрей Дмитриевич? - спросил Лихарев, вставая. - Ну, пойдемте. Покажите, на что способны… Правда, подходящего помещения у меня в доме не оборудовано. Нужды не было…
        - За это не беспокойся. Дыба - иногда суровая реальность, иногда - некая метафора. Что лучше - выясним в процессе. Главное, ты сам ограничители снял… И либо расскажешь все, с подробностями, либо - не обессудь.
        Сколько раз Новиков говорил сам себе и другим людям тоже, что нельзя вступать с опасным противником в пустые словопрения. А сам этим занялся.
        Перед девушками ему захотелось порисоваться, собственные комплексы таким образом пригасишь, или просто устал, нюх потерял! Вообразил, что по чистой выиграли?
        Но известно ведь, из самых простеньких книжек известно, если собственного опыта не хватает - дай врагу опомниться, очухаться, переформироваться, и снова он готов! Не каждого, конечно, врага это касается, но немцев - точно. Лихарев, в свою очередь, никакому немцу не уступит. Что и доказал немедленно.
        Пошел поперек холла, заложив руки за спину, в сторону ведущей на верхние этажи лестницы. В первый момент никто не понял, отчего именно туда - так и захватывают инициативу, надолго или на пять секунд - неважно.
        Валентин, демонстрируя покорность, успел сделать главное - по незаметной дуге обошел самого опасного противника, Шульгина, на пять или шесть шагов оторвался от Новикова, а Сильвия ему - не препятствие.
        Как-то все подзабыли, что Лихарев настоящий аггрианин, не робот, конечно, но в сравнении с обычным землянином - олимпийский чемпион во всех видах спорта сразу.
        Видел Новиков, как Ирина с Сильвией поднимали вдвоем бревно, вокруг которого пятеро здоровых мужиков долго ходили бы, вздыхая, почесывая затылки и задумчиво матерясь. И не сделал выводов. Точнее, подзабыл просто.
        Лихарев рванул с места, как спринтер на «сотку», развернувшись на девяносто градусов, пролетел через зал, не потеряв темпа, снес Сильвию, ударом левой руки сплеча отшвырнул ее к стене и ссыпался вниз, к подвалу, по лестнице, которую никому не пришло в голову блокировать. В том числе и потому, что в подвал давно уже спустился Левашов, изучать Валентиновы устройства.
        В два прыжка Лихарев преодолел ведущие вниз марши, подобно матросу пятого года службы, который считает позором касаться подошвами ступенек трапа, дернул приоткрытую стальную дверь, проскочил внутрь и мгновенно крутнул на полный оборот маховик кремальеры. Втугую.
        Все!
        Девять языков замка, каждый толщиной в руку, встали на место.
        Есть у коллег при себе толовые шашки или лазерный резак - пусть пробуют. Дело непростое, не пятиминутное. Сталь тут особая.
        Лихарев расслабился. Опять вывернулся. Обманул партнеров. Снова - хозяин положения.
        Он словно бы не замечал, что каждый его шаг, выглядящий вполне успешным сам по себе, непрерывно ухудшает положение.
        Совсем недавно владел целой планетой, точнее - одной из реальностей. Россией, Кавказскими Минеральными Водами, своей виллой, а сейчас - только подвалом. И все равно!
        Тут его земляне не достанут.
        Из шкафчика на стене Валентин взял давно привычный «маузер-девятку». В двадцать седьмом году Менжинский152 его вручил, вместе с знаком «Почетный чекист». Из чистого серебра, с двузначным номером. Знак, понятно, не пистолет.
        Проверил, полон ли магазин, сунул надежное устройство под ремень брюк. Сразу стало спокойнее. Не заладится что - девять пуль врагу, десятая себе. И - с концами!
        Левашов, спустившийся в этот же подвал получасом раньше, не спеша осматривал многочисленные устройства, поражаясь, сколько Лихарев успел наворотить здесь всевозможного «железа», часто - совершенно непонятного по назначению. Что значит - инопланетянин с творческой жилкой.
        Лязг двери и звук становящихся на место запоров он услышал совершенно неожиданно, но вывод сделал единственно правильный. Свои - наверняка окликнули бы и замыкаться изнутри не стали.
        Соображать, что на самом деле произошло, было некогда, среагировал Олег чисто импульсивно. Отскочил за шкаф линейно-батарейного коммутатора, покрытого молотковой эмалью, который был выше его роста. Затаился.
        Лихарев, вновь спокойный и уверенный в себе, подошел к обширному пульту совсем не нашей технической культуры, чересчур много на нем кнопок, тумблеров, вертикальных и горизонтальных движков, циферблатов ампер-, вольт- и прочих метров.
        У Олега пистолет с собой, разумеется, был, пользоваться им он умел неплохо, первый разряд по стрельбе еще с одиннадцатого класса, положить аггрианина - делать нечего, только зачем?
        Он сейчас очень интересным делом занимается.
        Сел к пульту на железный вертящийся табурет и забегал пальцами по кнопкам.
        Олег - смотрел, запоминая.
        В дверь ударили. Гулко. И совершенно напрасно, подумал Левашов. Забыли, что я здесь? Или - именно поэтому?
        Лихарев машинально обернулся. Скривился презрительно и продолжил свое занятие.
        Олег уже все понял.
        Ну пусть, пусть!
        Черный проем межпространственного портала открылся совсем не так, как привык Левашов. У него это получалось, как бы сказать, элегантнее. А тут вместо изящной рамки и панорамы чужого мира или нужного места - зловещая, уходящая в никуда воронка. И словно бы тянет из нее космическим, а то и просто потусторонним холодом….
        Лихарев что-то буркнул под нос, встал и шагнул в дыру. И сразу она стянулась за ним, как ничего и не было.
        За железной дверью продолжалась шумная возня. Как бы и вправду друзья не вздумали пристроить к замку килограммовый заряд. С них станется!
        Олег зафиксировал позиции движков на пульте и побежал к выходу.
        ГЛАВА 27
        
        Тяжеленное броневое полотнище распахнулось на удивление мягко, снабженное, очевидно, каким-то внутренним противовесом. Новиков, разозленный до последней степени тем, что его - и так дешево купили, едва не сбив Олега с ног, рванул через порог с автоматом на изготовку.
        Ждал, наверное, что внутри увидит аггрианина, взявшего Левашова в заложники, приставившего пистолет к затылку и собравшегося диктовать свои условия.
        - Стоп, стоп, не торопись, больше некуда, - остановил Олег его порыв. - Улетела птичка…
        - Куда? - не сразу понял Андрей.
        Тут подтянулись и остальные, выглядящие достаточно сконфуженно, а Сильвия вдобавок промокала платком обширную ссадину на лбу и щеке.
        - Куда - ответить затрудняюсь, Тут на тебя надежда, леди. Чем это тебя так?
        - Оступилась, - коротко ответила она. - Сбежал Валентин? Как? Блок ведь мы у него отобрали…
        - Не блоком единым, - сострил неунывающий Шульгин.
        Левашов показал на установку.
        - Ты такое когда-нибудь видела? - спросил он, по-прежнему обращаясь только к Сильвии.
        - Как проход выглядел? Олег объяснил.
        - Сам он такое построить не мог. - Слова прозвучали категорически. - Его этому не учили.
        - Меня тоже не учили, - усмехнулся Олег.
        - Не о том речь. Ты - изобретатель. Он - нет. И это не изобретение. Просто копия базового Терминала с Таорэры. Только панель под земные глаза и руки переделана. Лихарев его даже издали, даже случайно видеть не мог. Воспитанникам по Базе экскурсий не устраивали, они к ней и не приближались никогда.
        - Но ты же - бывала и видела? - уточнил Шульгин.
        - Всего один раз, будучи уже совершенно в ином качестве. При экстраординарных обстоятельствах. Следовательно…
        Она задумалась, на чело ее, как писали в XIX веке, «набежала тень».
        - Здесь наверняка побывала или даже бывала неоднократно, Дайяна. Возможно, и не одна…
        Ей было отчего помрачнеть. Если Генеральная координаторша жива, да еще и нашла способ тоже переместиться в новую реальность, позиция Сильвии становится весьма двусмысленной. Одно дело, если армия капитулировала, правитель низложен и все уцелевшие солдаты и подданные вольны устраиваться в новой жизни по собственному усмотрению.
        И совсем другое, если сопротивление продолжается, а ты - на стороне врага.
        Эта же мысль одновременно посетила Новикова с Шульгиным.
        - Что, Си, может быть, тебе в двадцать пятый пока вернуться? А мы тут как-нибудь сами? - осторожно спросил Андрей.
        Она вздохнула, после чего устало, без обычного куража улыбнулась.
        - Да нет, что уж теперь… Вместе так вместе. Надо же до конца во всем разобраться. Стрелять по «своим» я, разумеется, до последней крайности не буду, а в остальном… Ты действительно запомнил всю последовательность манипуляций Валентина?
        Вопрос был непраздный, потому что после срабатывания терминала все движки и тумблеры отскочили в нулевые позиции. Автоматически или по специальному сигналу.
        - А чего там? Вот так, так, это сюда, кнопки вон та, та и та… И - реостат ровно на половину хода… Я от Лихарева справа-сзади был, четыре метра всего. Запомнил, в этих делах у меня память фотографическая…
        Он показал рукой последовательность действий, не прикасаясь, впрочем, к элементам управления.
        - Вот показаний приборов не видел, - Олег сокрушенно прищелкнул языком. - Ну да как-нибудь…
        - Может, оставим все как есть? - вмешалась наконец Ирина. - Установку разберем, и пусть их… Не думаю, что Лихареву захочется вернуться…
        - Кто его спросит? - ответила Сильвия. Посмотрела на платок, который продолжала время от времени подносить к лицу, скомкала, сунула в карман. Ссадина уже была почти незаметна.
        - Значит, выхода у нас нет? - спросила Ирина.
        - В этом вопросе - точно. Или мы, или они…
        - Тогда и рассуждать не о чем, - с энтузиазмом сообщил Шульгин. - Прогуляемся. Давно хотелось на родные места посмотреть…
        «А ведь и вправду, - подумал Новиков. - Больше трех лет прошло, если по-настоящему… И ни разу не выбрались «на родное пепелище». Интересно, как там друзья - кванги поживают? Процвели, небось, когда аггры от них отвязались? Сехмет, глядишь, в генералы выслужился»153.
        О реальном соотношении земного и тамошнего времени Андрей не имел никакого понятия. Личного - почти четыре года, календарного - больше двадцати, фактического - кто ж его знает? Может - день, может - века…
        «Воронцова и Берестина не хватает, жаль, до полного состава отряда первопроходцев. Им бы тоже интересно было. Да ничего, живы будем - от нас не уйдет…»
        - Олег, сумеешь точка в точку попасть? И вообще, твоим каналом пойдем или его? - спросил он.
        - Его - я бы не советовала, - снова вмешалась Сильвия. - Давайте лучше так: мы с Ириной блоками запеленгуем точку и момент выхода Лихарева на Таорэру, а Олег туда и откроет свой. Дайяна вполне могла выход заблокировать, а скорее - перенастроить. Хоть на «горячую зону» реактора. Так и влетим…
        - Здраво, - согласился Левашов. - Я бы примерно то же устроил гостям-товарищам. Тогда так - все экипируются, как в прошлый раз, а мы с девчатами (Ирину и Сильвию он имел в виду) элементы перехода посчитаем. Чтоб минута в минуту.
        Собираться особенно и нечего было. Оружие, бронежилеты, шлемы, армейские камуфляжи имелись в чемоданах и укладках машин. На «Медведях» и решили осуществить вторжение. Скорость и натиск! Не пешком же бродить по неоглядным просторам планеты, разыскивая беглеца.
        Ларису с одним роботом оставили «на хозяйстве». Она, что показалось удивительным, согласилась охотно. Не прельстила ее возможность взглянуть на забытые красоты. Да и с самого начала она воспринимала Валгаллу совсем не так, как «отцы-основатели».
        Ляхову и Майе вообще ничего не сказали. Если все пойдет по плану, вернуться можно будет прямо в момент отправления. Или - не вернуться совсем. В обоих случаях лишние разговоры ни к чему. Левашов показал Ларисе, как переключить СПВ в «ждущий» режим сразу после перехода. А то еще заскочит в открытый проем какая-нибудь сволочь, вроде суперкота, и что - «Иван Иванычу» за ним по всему Пятигорску гоняться?
        - Ну, Лар, не скучай тут, - сказал Олег, тронув ее за плечо. - Мы, правда, туда-обратно…
        Девушка молча кивнула, только излишне нервным жестом взяла автомат с подоконника, перебросила через плечо ремень.
        Левашов вспоминает их вторжение на аггрианскую Базу в восемьдесят четвертом году.
        Опять посередине двора, перебивая неяркий ноябрьский свет, сверкнуло полуденное солнце Валгаллы. Машины, одна за другой, перекатились на равнину, заросшую до горизонта высокой темно-зеленой травой.
        - Ох и здорово, братцы! - провозгласил Шульгин, вдохнув смолисто-медовый воздух, и немедленно пустил фляжку по кругу.
        - С возвращением!
        Мужики мужиками, но и Ирина с Сильвией приложились. С разными, пожалуй, чувствами.
        Они тоже, в солдатских комбинезонах, высоких ботинках, перетянутые ремнями, с защитного цвета повязками, придерживающими волосы, да без всякого макияжа, выглядели чрезвычайно браво. И, пожалуй, соблазнительнее, чем в шикарных платьях.
        Боевые подруги, иначе не скажешь! А мужчинам такая их роль отчего-то нравится. Ну, может, не всяким мужчинам…
        Сильвия, несмотря на прежние свои слова, «АКСУ» все-таки повесила поперек груди. Последовав совету Шульгина: «Стрелять, не стрелять - твое дело. Но оружие - неотъемлемая деталь имиджа. В случае чего хоть в воздух пальнешь, и то может пригодиться. Тем более - неизвестно, кто нас там ждет с распростертыми объятиями…»
        - И где же будем искать нашего друга? - как бы сам себя спросил Новиков, обводя взглядом окрестности.
        - А вон там, - Сильвия указала рукой на едва заметную у южных пределов пейзажа, почти теряющуюся в дымке наклонную дискообразную конструкцию.
        - Постой, постой, - возразил Левашов, который хорошо помнил, как они подбирались к Базе жуткой, нечеловеческой саванной, уставленной деревьями в серых колючках, покрытой мхами и нефритовыми валунами. - Это совсем не то. И где барьер нулевого времени?
        - Значит, нету его больше. Рассосался по известной причине. И местная флора тут же захватила привычный ареал…
        - Так сколько же времени тут прошло?
        - Как будто я знаю. Если даже нормальных двадцать хватило, чтобы травка выросла… Как видишь.
        Новиков шарил биноклем по представляющим практический интерес четвертям горизонта.
        - Считаешь, он уже на Базе? Олег, как у тебя с координатами?
        - Как и было. Плюс-минус пять километров, плюс десять минут, - Левашов сделал паузу, соображая. - Впрочем, за время уже не поручусь… Сам понимаешь…
        - Еще бы. Десять минут - меньше километра пешим ходом. Тут бы он был, на дистанции прямого выстрела, - без иронии, просто по факту, отметил Андрей. - А раз нет его - тут и час, и месяц… Не угадаешь.
        Шульгин, положив на колено блокнот, что-то в нем набрасывал. Похоже, кроки154 местности.
        - Это я вспоминаю, как мы прошлый раз подбирались. Прошли как по рельсам, в мертвом пространстве. Вот и сейчас так двинем, - пояснил он окружающим. - И вообще мне кажется, что База давно заброшена. Как храмы Аджанты в дебрях индийских джунглей…
        - Не послать ли в разведку роботов? - предложила Ирина.
        - Пошлешь, а толку? - возразил Новиков. - Лишний шанс внимание привлечь. Сами пойдем, а они пусть фланги прикрывают. И тыл, если убегать придется.
        Добрались к намеченной точке прежним маршрутом, на умеренной скорости, давя колесами жесткую траву между валунами и каменными иззубренными грядами, которые единственно здесь оставались неизменными, до подножия гигантской «бронзовой шестеренки», одним краем косо воткнутой в землю. Когда-то космонавт из XXIII века Айер сказал, что она напоминает ему «новый берлинский стадион».
        Так и не довелось узнать, добралась ли их троица до дому, как там устроились, чем поминают свой «непредусмотренный привал» на Валгалле? Из какой реальности сюда залетели, и существует ли она вообще в природе? Хотя Антон куда-то же их отправил? Может, возвратил в зону действия очередной Ловушки?
        Вроде и не к месту, а помянули, отдыхая перед последним броском, те канувшие в Лету дела и дни. Вроде только что, буквально вчера, сидели вот так же, только не при ярком солнце, а в тоскливой фиолетовой мгле. Вот тут Шульгин, тут Олег, левее - Герард с Корнеевым… Тогда, пожалуй, нестрашнее было. С непривычки.
        Притушили окурки, поправили снаряжение.
        Ну, вперед! По наклонной, с удобными для скалолазанья швами и выступами стене без труда забрались на плоскую крышу, огибая хитрые конструкции из десятков причудливо изогнутых труб, вышли к вентиляционной шахте. Следы запустения ощущались и здесь. Ирисовая диафрагма на входе была открыта и явно давным-давно: щели между ее лепестками забиты пылью, вокруг успели прорасти незнакомые цепкие кустики. По центральному стволу совсем не ощущалось движения воздуха.
        Начали спуск. Новиков осматривался с обостренным, тревожно-волнующим интересом. Да и понятно. Когда друзья здесь геройствовали, они с Берестиным в виде хладных трупов лежали где-то внизу в саркофагах нулевого времени, а их ментальные сущности руководили Отечественной войной, ничего не ведая о происходящем поблизости.
        Шульгин с Левашовым, обмениваясь обрывками фраз, едва ли не междометиями, взволнованные не меньше, хотя и по-другому, продвигались вперед. Настороженно, но уверенно. Не только глаза, но и ноги помнили единожды пройденный путь. А вот в душе - странная зыбкость, смесь яви и будто воспоминания о некогда виденном сне. Как бы и не с ними в прошлый раз все происходило. Молоды они тогда были до невозможности, совсем ничего не знали. Куда влезли, зачем, что их ждет. Только стрелять умели хорошо, никто не поспорит…
        Форсировали по той же самой гофрированной трубе пятидесятиметровую пропасть, вышли на знакомую галерею. В прошлый раз именно здесь их засекли аггры и началась перестрелка. Сейчас - никого вокруг, но ощущение потусторонней жути никак не слабее.
        Олег невольно искал глазами на стенах следы своих пуль.
        Так ветеран, на склоне лет приехавший в места былых сражений, ходит, опираясь на палочку, разглядывает незначительные морщинки местности, бывшие когда-то окопами и траншеями, и вдруг видит… Да хоть собственные инициалы, врезанные финкой до сердцевины юной тогда березки или клена. Резал, думая: «Хоть это от меня останется!» И ведь осталось. Заплыло корой, а разобрать можно.
        - Давайте, я пойду впереди, - подчиняясь магии места, прошептала едва слышно Сильвия. - Дальше я знаю, куда нам надо…
        - Веди!
        Внутренний объем станции был пуст, как цилиндр отеля «Центавр» в Дели, пришло на ум Новикову. Шестнадцать этажей от крыши до уровня земли, и только спираль пандусов по стенкам. Не считая лифтов, само собой.
        Здесь - почти то же самое.
        Под ногами мягкое ворсистое покрытие пола, тоже как в отеле.
        И - космическая тишина.
        А палец сам тянется к спусковому крючку автомата. Ласкает его в ожидании момента…
        - Пришли, - так же шепотом сказала Сильвия. И - отстранилась. В обоих смыслах. Физически отошла в сторону от двери, на которую указала, ментально послала сигнал: «Дальше - без меня».
        Кто бы возражал? У каждого свой предел, «его же не перейдете». В Библии отмечено.
        Новиков с Шульгиным переглянулись, согласовывая, кто первый войдет, а Левашов уже ударил десантным ботинком, во всю силу и ярость, чуть ниже бесформенного выступа, напоминающего дверную ручку. Не слишком рациональный поступок, но сейчас Олег меньше всего ощущал себя инженером и прагматиком. Слишком ярко вспомнилось, как тащил он, прямо вот здесь, раненого Сашку, а над головой скрещивались лучи аггрианских лазеров. И Герард, прикрывая их, бил из автомата бесконечными очередями, с быстротой фокусника меняя магазины.
        Прочная на вид, а на самом деле почти декоративная дверь сорвалась с направляющих полозьев, плашмя рухнула на пол.
        Обширный зал открылся взгляду. Метров тридцать в длину. И в ширину немногим меньше. Над ним не то нависал, не то парил изломанный, без всякого уважения к геометрии Эвклида собранный из плоских и криволинейных конструкций потолок. Смотреть на него было тошно. И весь интерьер (по человеческим меркам) был дикий. Абсурдная помесь Центра управления космическими полетами эпохи Королева, экзотической оранжереи и десятикратно увеличенного будуара парижской кокотки позапрошлого века. Но некоторая логика все же просматривалась. Справа - ряды мертво отсвечивающих экранов, квадратных, овальных и круглых, под ними пульты, похожие на клавиатуры органов, табуреты и кресла, рассчитанные не на людей. В беспорядке расставленные колоннообразные конструкции, по виду имеющие отношение скорее к химии, чем к физике, пусть и инопланетной. А слева - якобы зона отдыха: цветущие кусты, ползущие по стенам и свисающие с потолка лианы, тоже, впрочем, достаточно мерзкого вида. Под ними и вокруг причудливая мебель, парящие на невидимых струнах полки с керамикой, статуэтками, иными произведениями народного творчества неведомых
цивилизаций.
        Вот в чем дефект человеческой психики, даже самой тренированной и гибкой, - избыток нестандартной информации тормозит стандартные рефлексы. И опытный охотник, взявший на копье десяток тигров или львов, может замешкаться, упустить момент, если на него вдруг выскочит малиновый скорпион ростом с собаку, расписанный рекламными слоганами.
        Так и тут. Секунды две, три, от силы пять ушло на то, чтобы увидеть окружающее, оценить, понять и начать действовать по обстановке. А еще одной не хватило даже Шульгину с его феноменальной реакцией. Волею случая он оказался в их тройке правофланговым, Новиков перекрыл ему обзор влево. И если бы не сопровождавший робот, история могла бы кончиться печально. Здесь и сейчас.
        Из-за спины Левашова громыхнул одиночный выстрел.
        И сразу все стало как надо. Лишние сущности вычеркнуты из кадра, каждый субъект и объект мизансцены снова при своих функциях и на своем месте.
        Под сенью образованного пряно пахнущими цветочными гирляндами шатра полулежала на кушетке Дайяна, распустив по плечам волну великолепных волос, почти в таком же атласно-золотом сари, в каком ее впервые увидел Новиков, а Лихарев сидел на мягкой табуретке напротив, прижимая к груди ушибленную руку и со свистом втягивал в себя воздух.
        На звук рухнувшей двери он среагировал должным образом, развернулся с достойной уважения прытью и вскинул именной маузер. С десяти шагов он почти наверняка положил бы всех. Или только мужчин, оставив женщин для дальнейшей беседы «по понятиям». Принятым в их системе.
        «Иван Иванович», не имея приказа работать на поражение, выстрелил и попал точно в магазинную коробку поднятого пистолета, и тот, исковерканный, улетел в дальний угол зала. Хорошо, палец владельца с собой не прихватил.
        Четыре ствола нацелились в Валентина и роскошную женщину Дайяну. Ей ничего не оставалось, как протянуть вперед раскрытые ладони, показывая, что она тоже безоружна.
        - Или мы таки поговорим спокойно, или у вас будут совсем большие неприятности, - сказал, веселясь, Новиков, вспомнив совершенно обратную ситуацию, когда «завороченная» в яркие шелка аггрианка говорила с ним тоном одесской бандерши.
        Здесь, в отличие от лихаревского дома в Пятигорске, он уже ничего более не опасался. «Иль погибнем мы со славой, иль покажем чудеса!»
        Очевидно, что База брошена и медленно приходит в упадок наподобие Замка Антона. Только, наверное, аггры недодумались до «одушевления» здания, и авторегенерация ему не свойствена. Возможно, этот зал - единственное место, где Дайяна умудряется поддерживать порядок и рабочий режим. Ох, и скучно ей тут, наверное…
        - Догнали, мать вашу… - тоскливо выругался Валентин, сел, скрестив руки на коленях.
        - А ты как думал? Одиночка всегда проигрывает организации. Закон природы, - назидательно ответил Новиков. - И теперь, как любил говорить твой приятель Заковский в бытность еще Левой Задовым: «Ми тебя будэм пытать, ти нам будэшь отвечать». Не бойся, не бойся, он просто путал русские и украинские слова, по-украински «пытать» означает просто «спрашивать». Это русский в развитии речевой и иной практики пошел несколько дальше…
        Дайяна села на своей кушетке, вновь, как при первой встрече с Андреем и Берестиным, сверкнув сквозь разрезы «сари» белизной пышных обнаженных бедер.
        Величественного спокойствия она не потеряла, да и не собиралась, судя по всему.
        - Что же вы, Сильвия, в сторонке прячетесь? - с легкой издевкой обратилась она в полумрак. - Подходите, примите участие в последней беседе. Комплексовать не нужно, к вам - никаких претензий. Да и кто их вам мог бы предъявить? Не я же… - хозяйка базы непринужденно рассмеялась. - Но вообще приятно, что вы ощущаете некоторую неловкость и двусмысленность своего положения. Наверное, я при последней встрече не нашла верных слов, а то все могло бы повернуться по-другому…
        - О чем вы? - спросил Новиков. - При последней встрече с ней? Или со мной? Кажется, тогда мы сказали друг другу все, что хотели…
        - О том, о другом и о третьем тоже. Господин Шульгин наш прощальный разговор совсем не помнит?
        - Великолепно помню, - Шульгин присел напротив аггрианки, положил «ППСШ» так, что он смотрел дульным срезом прямо ей в живот.
        - Нет. Когда вы из квартиры Лихарева и тела наркома перенеслись сюда, для воссоединения с исходной личностью, мы, то есть я, Валентин и вы сидели в гостиной вашего Форта и кое-что обсуждали… Сашка выглядел растерянным.
        - Такого - не помню. Я переход совершил из тела Шестакова сразу в свое, в одесских катакомбах…
        - Я постаралась, чтобы ни вы, ни Лихарев этого не запомнили. Однако встреча была. Признаюсь честно, я попыталась на вас несколько… повлиять. Исключительно к взаимной пользе. Мы тогда находились в просвете между четырьмя временами сразу, и если бы вы сумели… Нет, если бы у меня получилось, не потребовалось бы ничего того, что произошло с момента «одесских катакомб».
        Новиков, Шульгин, да и все остальные тоже видели, что Дайяна захватила инициативу. Или она не хотела подвергаться унизительной процедуре допроса, предпочитая рассказать все, что сочтет нужным, или до сих пор на что-то рассчитывает. Пытается выиграть время.
        Это у нее вряд ли получится - пять человек с очень по-разному устроенными мозгами ей не перебороть без какого-то сверхмощного широкополосного устройства. Так есть вдобавок и роботы, которых перепрограммировать может только главный процессор «Валгаллы».
        Нечего опасаться, пусть поговорит, от своего имени или от чужого…
        На всякий случай Левашов приказал двум «помощникам» обойти Базу, осмотреть помещения, в случае обнаружения враждебно настроенных существ - задержать или уничтожить. По обстановке.
        - Никого здесь нет, не затрудняйтесь, - впервые подал голос Лихарев.
        - Пусть разомнутся, хуже не будет, - отмахнулся Олег.
        - Если База брошена, - поинтересовался Новиков, - кванги сюда не залетают? Есть, наверное, чем поживиться…
        - Они в том времени остались, где никакой базы больше нет. Ваш форт, может, и пограбили, я там больше ни разу не была.
        - А может, устроили мемориал воинской славы в благодарность спасителям, - предположил Шульгин. - Непременно съезжу…
        - Все съездим, - заверил его Андрей, - а пока говорите, Дайяна, говорите. Нам ведь просто разобраться нужно, никто никому мстить не собирается, чужой кусок заедать…
        Команда непринужденно расселась вокруг аггрианки и Лихарева, оружия, впрочем, из рук не выпуская.
        - Я и говорю. После взрыва вашей «информационной бомбы» и пересечения восемьдесят четвертого, тридцать восьмого и двадцать первого годов всем примерно ясна сложившаяся картина. Наша База в пределах Главной исторической последовательности исчезла, Антона его руководители почти немедленно отозвали во избежание умножения бессмысленных сущностей, вы ушли в Югороссию. Я объясняла Сильвии, сначала одной, потом другой, то есть вам, - она довольно по-плебейски указала пальцем, украшенным антикварным перстнем. - С точки зрения меня, Дайяны-84, временной отрезок вплоть до шестьдесят шестого исчез полностью, растворился, затянулся, как говорят медики, «рубцовой тканью». Зона 1938-1966 сохранилась, но в плывущем, не совсем материальном качестве. И только от конца тридцать восьмого и ниже время пока еще настоящее. Для меня, я подчеркиваю, когда я наблюдаю процесс отсюда.
        Потому я и возвратилась туда, где мы с вами встречались, где работал Лихарев и еще пребывал господин Шульгин-Шестаков.
        Помните, Сильвия, я вам говорила - у меня остается надежда все отыграть назад? Использовать эффект растянутого настоящего. Только распространить его не на пять минут, а на любой необходимый отрезок времени. Нет принципиальной разницы - минута, час, век155…
        Но из серьезных помощников у меня был только Валентин. Вы обещали сделать кое-что, помните? Но не сделали…
        - Я вас предупреждала, что не знаю, как разыскать саму себя в точках бифуркаций, - гордая Сильвия будто принялась оправдываться. - У меня была надежда… Использовать аппаратуру Замка, Антона. Но… По этой причине или другой, нас слишком внезапно оттуда выдворили. Следующая же моя попытка, когда я доставила господина Новикова для переговоров с вами, вы помните, чем кончилась…
        - Не помню, дорогая, - очаровательно улыбнулась Дайяна. - Я же вам несколько раз повторила - между восемьдесят четвертым и шестьдесят шестым я ничего не помню. Только недостоверные реконструкции…
        - Простите, я в тот раз доставила Андрея из двадцать первого!
        - Это вы так считаете. Встреча ведь состоялась на Базе, потом вы переместились в их форт. Он построен в восемьдесят четвертом, значит, вы там были позже. В момент между попыткой его захвата нашими специалистами и тем самым взрывом.
        Сильвия только сокрушенно махнула рукой:
        - Вы же мне в деталях рассказывали именно о последствиях взрыва и предлагали очередную программу действий…
        - Очень может быть. Но я нынешняя - непосредственно из тридцать восьмого года и понятия не имею, что случилось дальше… Та Дайяна, естественно, знала гораздо больше. Она вам и рассказала то, что потом вы пересказали мне!
        Шульгин, слушая этот безумный диалог, покусывал губы, чтобы не расхохотаться. Андрей, напротив, погрузился в мучительные раздумья. Это ведь о нем шла речь, о том, как Сильвия заманила его на Валгаллу, а потом вместе с Дайяной долго и изощренно перевербовывала.
        Однако - сорвалось в тот раз у дамочек. Не на ту карту поставили, в очередной раз переоценив свои умопомрачительные сексуальные призывы и психолингвистические методики.
        А если бы - не сорвалось?
        Так и спросил Новиков у Верховной.
        - Наверное, всем нам жилось бы намного спокойнее. Для чего здравомыслящему человеку больше одной реальности? С ней бы управиться. Вы со своей до последнего времени - более-менее… И вдруг почувствовали реформаторский зуд?
        - Опять не по адресу, - возразил Новиков. - Зачем вы полезли в две тысячи пятый, а потом и на Главную? Сидели бы с Валентином в тридцать восьмом. Повоевали бы, он на советской стороне, вы - на британской. Нет - кто мешал в Аргентину отъехать? По тем временам - лучшая страна обеих Америк. Мирная, красивая, Буэнос-Айрес - латиноамериканский Париж, в Мар-дель-плато чудные пляжи. Еще могли втроем, с Александром Ивановичем, я имею в виду, Сталина свергнуть. Вас бы царицей посадили. Неожиданно и эффектно.
        Или сорок первого дождаться, там я с Берестиным почти все под контроль взял. Вы ж сами нас туда и послали. Однако Лихареву вздумалось в Ворошиловске машину времени собирать. Вы ему поручили? После встречи с Шульгиным на Валгалле?
        - Я, - не стала спорить Дайяна. - Вы никак не поймете, у нас совершенно разные психологические установки. Я вот считаю: для чего работать, если уже знаешь, чем все кончится? Вы, очевидно, мыслите как-то иначе. А переход в новенькую, никем не тронутую реальность - великолепные перспективы. Вы, мужчины, - обвела она взглядом всех троих, - объясните, отчего вас так привлекают девственницы? На самом деле опытные женщины гораздо лучше. Рационально - не можете? И я не могу вам передать, сколь необходимо мне заниматься единственным делом, для которого я предназначена, причем в условиях полной непредсказуемости итога. Вот и вся разгадка. Я разыскала вышеупомянутую реальность, послала в нее Валентина, вернулась на Таорэру. База, как видите, здесь сохранилась, часть необходимого оборудования - тоже. И уже успела сделать достаточно много… Увы, не все…
        - А разве это - та реальность? - спросила не вымолвившая до сих пор ни слова Ирина. - Я тоже кое-что посчитала, пока вы разглагольствовали. - Она показала свой «портсигар». - Между пятым годом и этим местом просто перемычка. Совсем не здесь находящаяся. Мы по-прежнему на «Главной исторической». Если поедем к форту - увидим. Значит, вы все же нарушили договоренность, решили сломать наше время и вновь захватить весь веер… Восстановить Базу, снова запустить инкубаторы…
        Друзья смотрели на Ирину с недоумением, Дайяна - с гораздо более сильным чувством.
        - Вы говорили Сильвии, она пересказала мне, я запомнила и задумалась. Случайно у вас, может, вырвалось: «У меня есть несколько юношей и девушек, заканчивающих первоначальную подготовку по программе координаторов…»
        Роковая для вас проговорка. Если были «заканчивающие», куда делись - «начинающие»? Аут Цезарь, аут нихиль156! Учебно-воспитательная зона находилась за пределами Базы, в нулевом времени. Если она уцелела, там человек полтораста-двести должно быть. Приличная гвардия для «второй попытки». Лет пять пройдет - все будут готовы к работе. Здесь - пять, у нас - неделя, месяц. И снова вторжение?
        «Ох и молодец, Ирка, ох и молодец! - чуть не вскрикнул Новиков. - Молчала, слова никому не сказала, а все продумала. Эффектно сыграла. Знай наших!»
        - Так это мы сейчас! - тут же отреагировал он. - Три робота, семь автоматов. Я не помню, Си, мы на вертолете час летели? Километров двести до инкубаторов? Поехали?
        - Подождите! - вскочила с места Дайяна. Только сейчас, наконец, достали до ее больного места.
        - Подождем, - неожиданно легко согласился Андрей. - Часом раньше, минутой позже… Про ваши идеи мы все поняли. Увы, только сейчас. А я, дурак, дергался, дергался, сообразить не мог, кто же власть в России брать будет! Бандиты, олигархи, генералы? Теперь ясно. Две сотни ваших мальчиков и девочек - здорово. И все с шарами, блоками, гомеостатами? Трудненько б нам с корниловцами и «печенегами» пришлось. Москву в щебенку разнести, обороняясь? Жалко. Уж проще здесь. Но пока вы на месте - ничего не начнется? А то я могу и бомбардировщики вызвать…
        - Нет, не начнется. Вы ж все межвременные переходы сожгли. Не думал, что это возможно, - сказал Лихарев.
        - Слава богу! И вам лучше, и нам грех на душу не брать. Но посмотреть, какую вы себе гвардию готовите, все равно придется. Глядишь, кого-то еще и перевоспитать можно, - не оставил сомнений в своих намерениях Новиков.
        - Теперь последнее нам объясни, Валентин, и будем итог подводить, - предложил Шульгин. - С Татьяной ты что сделал?
        - Да ничего страшного, успокойтесь вы. - Все время обращался к Александру на «ты», а тут снова на «вы» перешел, понял, значит, субординацию. - Сто раз уже повторял. Против вас мы ничего не затевали. Свои здесь разборки, внутренние… Настроил я ее немного, чтобы между князем, Чекменевым и Тархановым агента вне всяких подозрений иметь. А у нее мозги «неправильные». Плохо программу держат. Срыв за срывом.
        - Это ты ошибочку допустил, - вставил Левашов свое слово. - Не просек, что в другой реальности работаешь. Ты в Россию когда попал? В двадцать втором, в советское уже общество. Шестнадцать лет отдежурил, в сталинских кругах вращаясь. Менталитет усвоил. Под него и программы клепал. Не задумался, почему лейтенант Власьев большевикам не продался, почему Шестаков, стоило Сашке его чуть взбодрить, из ярма выскочил? Белые поручики к стенке спокойно становились, красные маршалы сопли по протоколам размазывали и прощения на суде просили. У Татьяны - личность от века свободного человека, вот и стала программа зависать. Как говорят математики - ошибка в первом знаке!
        - Да, она нам подробно рассказала, как ты над ней упражнялся, - подтвердил Новиков. - Сама ничего понять не успела, а факты запомнила. И в окно, заметь, решилась выскочить. Перестарался, братец, нельзя человеку все его воспоминания и комплексы в душу по второму разу валить, да еще и сапогами притаптывать…
        Сразу вдруг наступила тишина.
        И Андрей замолчал на полуслове, и никто из друзей ничего не добавил. Дайяна с Лихаревым тоже не стали оправдываться или выдвигать условия, как совсем недавно пытались.
        Какие условия?
        Кейтель, например, понял, в каком положении оказался, только перед столом союзнической делегации в Карлсхорсте157.
        Шульгин, уловив провисание сюжета, кивнул стоящему у пустого дверного проема роботу. Тот сдвинул автомат за спину, отщелкнул пряжку полевой сумки, протянул Александру очередную фляжку.
        - Ну, победители, проигравшие, за вечный мир или за перемирие?
        И первым подал посудину Лихареву.
        Тот, не чинясь, глотнул. И так далее по кругу.
        Даже Дайяна приложилась, хоть совсем не гармонировал этот солдатский жест с ее одеянием и внешностью.
        - Так на чем мы договорились? - спросила она, закурив свой любимый «Ротманс», запасы которого у нее, очевидно, были неисчерпаемы. В тридцать восьмом, как помнила Сильвия, «хозяйка» курила именно его. Судя по лицу и тону агррианки, она вообразила, будто все худшее позади, дальше пойдет цивилизованный разговор «на равных».
        - На чем, на чем? - допил, что осталось, Шульгин. - Наворотили вы столько, что по нормальным законам на высшую меру тянет. Однако, поскольку мы все в той или иной мере не совсем нормальные, те законы не про нас. Обезвредить же вас в любом случае необходимо. Для собственного спокойствия. Базу вашу мы, разумеется, взорвем. Как ставку Гитлера «Вольф-шанце». Всю пригодную для агрессии аппаратуру изымем. Воспитанников не тронем. Будут вам помощники в предстоящей жизни. Трудной, но честной. Устроите сельскохозяйственную коммуну имени Антона Макаренко. Необходимую литературу и инвентарь мы вам подвезем…
        Землицу пахать станете, с квангами подружитесь… Из «детей», пожалуй, кое-кого мы с собой заберем. Нам надежные кадры тоже нужны. Вон, Ира с Сильвией пионервожатыми будут…
        - То есть - хотите нас здесь бросить? - Лихарев изменился в лице, и голос дрогнул. Представил себе перспективу.
        - Именно, - согласно кивнул Новиков. - Вполне нормальная практика, бунтовщиков и пиратов на необитаемый остров высаживать. Но вы не расстраивайтесь, мы вас иногда навещать будем, наблюдать за процессом перевоспитания. Айртона из «Таинственного острова» помните? В итоге стал вполне полезным членом общества…
        Андрей не был уверен, что известные ему принципы физиогномики применимы к будущей колонистке Таорэры. Не знал достоверно и того, человек она, подобно Ирине и Сильвии, или все же природная аггрианка, по ситуации надевающая на себя нужную личину. Но надменно-красивое лицо ее сейчас демонстрировало тщательно скрываемую внутреннюю борьбу. Изобразить ли смирение перед участью, дать волю переполняющему бешенству, не задумываясь о последствиях, или продолжить уже начатую игру в невозмутимого, продолжающего считать себя равным победителям партнера? Другим это, пожалуй, было незаметно, Новиков же просчитывал (или ощущал интуитивно) весь спектр ее прикрытых ментальными блоками эмоций почти без усилий.
        Наконец она сделала выбор.
        - А может быть, иначе сделаем? - сказала вдруг Дайяна, поднимаясь с кушетки. Одернула шикарную одежду, посмотрела на своих победителей. Но не сказать, чтобы она выглядела проигравшей. - Зачем нас здесь бросать? Жестоко это, а главное - вам никакой пользы…
        Прошла мимо всех, развернулась и села рядом с Ириной.
        - Тебе с ними хорошо, девочка?
        Слова прозвучали настолько непринужденно и искренне, что та непроизвольно кивнула.
        - И тебе, Сильвия?
        Эта дама была покрепче характером. Поджала губы и отвернулась. Иначе - что же ей делать?
        Дайяну такой жест не задел и не обидел. Она обратилась к Новикову, с которым в силу не всегда от нее зависящих обстоятельств была знакома лучше всех. Не считая своих коллег, конечно.
        - Отчего бы нам не договориться следующим образом? Мы прекращаем всю свою деятельность. Демобилизуемся, если вы предпочитаете военную терминологию. И вы нас с Валентином принимаете в свою компанию. Предположим, с испытательным сроком. С Сильвией и Ириной получилось, а мы чем хуже? Опыт есть, кое-какие способности тоже… Кто его знает, что вас впереди ждет? Попробуем?
        Предложение было настолько неожиданным, что растерялись все. Подобный поворот просто не укладывался в круг их представлений о текущей обстановке. Лихарев сам по себе еще так-сяк. С момента встречи в Пятигорске они в общем воспринимали его как равноправного партнера, пробовали даже «дружить домами». Но Дайяна казалась настолько одиозной фигурой, что вообразить ее равноправным членом затруднялся даже весьма толерантный Новиков.
        А с другой стороны, не так ли воспринималась и Сильвия? Она, в своем предыдущем качестве, была гораздо более наглядным, непосредственным врагом, нежели парившая в горних высях Дайяна.
        И что плохого она сможет сотворить, если ее принять в коллектив?
        Шульгин почесал в затылке, несколько иным взглядом скользя по ногам, бедрам, прочим статям Верховной координаторши. Впишется, по этим показателям вполне впишется в общество.
        Дайяна мгновенно отреагировала, улыбнулась той самой чарующей улыбкой, которой охмуряла Новикова с Берестиным, выхватив их с поля танкового сражения.
        Тогда они были напряжены, слегка напуганы быстротой и неожиданностью случившегося, вообще ощущали себя в «логове неведомого врага», женские прелести ими не воспринимались. Сейчас - совсем другое дело. Чего же не поулыбаться?
        Олег, вообще падкий на внимание слабого пола, явно готов был, в случае поименного голосования, поднять руку «за».
        Андрей искоса посмотрел на Ирину, как она?
        Пожалуй, не в восторге. Так она и против приема в «Братство» Сильвии протестовала. Оказалась не права.
        А сама леди Спенсер? Безразлично-непроницаемая. Надо будет с ней наедине переговорить. Выслушать квалифицированное мнение.
        - М-да, интересная идея, - сказал Новиков сколь можно более иронически. - Впрочем, история знает и не такие альянсы. Спешить нам некуда, подумаем, подискутируем. С одной стороны, так, с другой - совсем иначе. В шею никто не гонит. Стол сейчас прикажу накрыть, пообедать давно пора…
        Он вышел из круга, подозвал ближайшего робота, начал объяснять, что именно следует принести из машины, где приготовить и как накрыть. С учетом состава и вкусов компании. А параллельно тестировал сам себя.
        Очередная психическая атака? Что и как сумела включить Дайяна или Валентин по ее условному слову или жесту? Какая-то внушающая техника или очередной прием нейропрограммирования? Весьма действенный, кстати. Ведь все, даже он в какой-то мере, начали поддаваться «обаянию» аггрианки. Задумались. Стали прикидывать: «А почему бы и нет, на самом деле?» Дайяна ведь хорошо их всех изучила, несколько раз испытывала «на изгиб и кручение» и каждый раз делала выводы, совершенствовала методики. Лихарев, и тот кое-как научился у нее работать с людьми, с Татьяной, например. И на Земле целую «пятую колонну» сумел создать. А уж если она в состоянии крайнего стресса на полную мощность свои гипотетические способности включит, можем и не устоять…
        Андрей здраво оценивал свои возможности. Он пока держится, именно потому, что заранее настроил себя на противодействие чему-то подобному. И вообще ощущает себя высшей по отношению к «прислужнице Держателей» личностью. Но если это не так? Если Игроки как раз сейчас делают очередной ход, который подразумевает усиление ментального потенциала Дайяны по сравнению с их «кандидатским»?
        Да еще Сильвия - не джокер ли она в рукаве? У кого именно, вот вопрос. Чересчур уж равнодушна и отстранена. Ждет, чья возьмет, или ведет свою партию?
        Затягивать паузу опасно. Уложившись во время, необходимое для инструктажа робота, Новиков вернулся на свое место.
        Сашка как раз в оптимистических тонах перечислял возможные плюсы вхождения в их компанию новых членов, будто сам уже принял окончательное решение. Или вообще сам эту идею и предложил. Получалось убедительно.
        «Адвокатом дьявола» он любил выступать часто, в самых неожиданных ситуациях, но сейчас Андрею показалось, что он перешел некую допустимую границу. И, главное, под пристальными взглядами Дайяны, Лихарева и Сильвии ни одним из принятых между ними знаков нельзя обменяться, чтобы не спугнуть противника. Ибо, если они поймут, что Новиков почувствовал угрозу, могут обострить партию так, что на контрход времени не останется. Даже на самый примитивный, доской по голове.
        Не вышло, получается, стреляя пробками в потолок, бравурно спеть «Так громче, музыка, играй победу! Мы победили, и враг бежит, бежит, бежит!!!»? Или по-прежнему еще не вечер?»
        Самому же неожиданно ярко представилась картинка, будто спроецированная ему в сознание со стороны.
        Кают-компания яхты «Призрак». Длинный, накрытый для обеда или ужина стол. Кресла, диваны, стойка бара у левого борта. Опаловый океан за настежь распахнутыми дверями кормового балкона.
        Какой там век снаружи - кто его знает…
        А внутри - веселящееся общество в полном составе. Разодетые дамы, мужчины в белой тропической судовой форме. И Дайяна там же. Похожа и непохожа. Моложе, стройнее, естественнее, проще…
        Новиков потряс головой. Ишь, как старается, лично для него картинку сконструировала. И тут же сообразил, что нет. Это - от Шульгина ментальный посыл.
        «Соглашайся, мол, старик! Серьезных дел в ближайшее время не предвидится, хоть так повеселимся. А я с двадцать первого (шестьдесят четвертого настоящего, со школьных лет то есть) собираюсь, собираюсь на «Призраке» со вкусом поплавать, да все никак…»
        Андрей сделал вид, что сигнал не принял. Неужто и Сашка поплыл? Не вовремя.
        - Но мы ведь, госпожа Дайяна, не рассмотрели и другие варианты? - безмятежно начал он с видом человека, который с нетерпением ждет именно обеда и всего к нему полагающегося, а говорит пока так, чтобы время занять. - Вам с нами наверняка будет очень скучно. Разве вы умеете ощущать себя на вторых, а то и на третьих ролях? А в нашей компании случится именно так и не иначе. В обозримом будущем… - сказано было не директивно, а с некоторым как бы сожалением умудренного жизнью человека.
        Да и поле для созидательной деятельности теперь, когда все кончилось, вряд ли найдется. Жаль, что Ильф с Петровым не успели описать, получилось ли у Остапа переквалифицироваться в управдомы. А это наверняка была бы очень грустная история… Может быть, вам лучше возвратиться в тридцать восьмой? Попробуете еще раз, последние аггрианцы…
        Эту словесную конструкцию Андрей произнес с каким-то издевательским удовольствием.
        Дайяна ответила немедленно, вновь встав с сиденья, неуловимым, но тщательно отработанным движением приоткрыв, исключительно для мужчин, разрез своего сари. Взглянула победительно и свысока.
        - О чем вы, Андрей? Зачем нам туда? Ничего интересного я для себя в предвоенных годах не вижу. Особенно, если знаешь, что и как произойдет дальше. Это скучно, согласитесь. Проживать жизнь, про которую всем известно? В книгах написано, да и вообще - она ведь прошла? Не хочу.
        - Вариант второй, - отозвался Левашов, которого волна внушения ожидаемым образом не коснулась. Олег непременно обиделся бы, упомяни кто о его «эмоциональной тупости». Но в данном случае именно это свойство - слабая восприимчивость к постороннему воздействию сыграла нужную роль. - Оставайтесь в «ноль пятой реальности». Все ваши особняки, денежные средства, связи с сильными «мира того» при вас так и будут. Живите и радуйтесь. Только гомеостаты мы у вас отнимем, естественно. Раз в неделю сможете заходить в «комендатуру», условно говоря, получать очередную порцию здоровья при безупречном поведении…
        Новиков безмолвно восхитился к месту сказанным словам. Инженер, а как удачно вставил. Чтобы вывести противника из душевного равновесия - самое то.
        Краем глаза посмотрел на Шульгина. Остальные его сейчас не интересовали. Сашка в порядке ли? Или уже попался?
        Пока ничего тревожащего в поведении друга не просматривалось. Хорошо.
        Лихарев, вообразив, что и ему позволено говорить на равных, принял вольную позу. Сказал с некоторой развязностью, покусывая, тем не менее, от нервности нижнюю губу:
        - Андрей Дмитриевич, вы напрасно так себя ведете. Лучше бы и вправду по-хорошему договориться…
        - Так, а я о чем? - выразил полное согласие Новиков, чувствуя при этом, что не только язык, но и мысли начинают вязнуть, словно в густом киселе. Не одна Дайяна, наверное, но и вся система Базы накрывала их тяжелым пологом собственной ауры. А чего другого вы хотели, господа? Что будете блистать в мирах белыми кителями, золотыми погонами и чистой совестью? Не получится. За все нужно платить. И сейчас - заплатите! Только не кисель на вас пролился, а гигантский паук начал запутывать своей липкой паутиной. Не зря Андрей всю жизнь испытывал омерзение при виде восьминогих…
        Он повернул голову в сторону Ирины. Уж она-то не должна поддаться! Всего-то три минуты продержаться, а там…
        - Госпожа, мы согласны. На самом деле, если вы присоединитесь к нам, чего еще желать? Я признаю, ошибки были. Но я не все понимала, не до конца… - Ирина попыталась встать, упала на одно колено, левой рукой схватила себя за горло, а правой потянулась к Дайяне, словно за помощью.
        Ну да, теперь и самому самая пора поднять ручки. А Сашка?
        Смотрит с нездоровым любопытством. Это плохо. Олег?
        Недоумевает, не снимая пальца со спускового крючка, но пока якобы нейтрален. Это хорошо.
        А Сильвия? Вот кому немедленно вмешаться! На той или другой стороне.
        Но вопреки всему происходящему, леди Си, с болтающимся на шее автоматом, отвернулась и сделала несколько шагов в сторону. От арены происходящего.
        «Не думать о белой обезьяне! Ни за что не думать о белой обезьяне! - повторял в уме Новиков. - А почему бы именно о ней и не подумать, только о ней ?!»
        - Так что, господин Новиков, пойдем на природу, там шашлычки пожарим? - спросил Валентин, вставая с чувством собственного достоинства. - А что ваши слуги принесут, добавим к нашему…
        - Да уж придется… - Андрей отбросил автомат, как совершенно ненужный, даже неприятный ему предмет. Никогда он так не поступал с оружием. А сейчас пришлось. «Не думай о белой обезьяне!»
        Левашов посмотрел на Новикова с легким сомнением, но повторил его жест. И Сашка тоже.
        Теперь они были безоружны, заодно и веселы, только что слюни не начали пускать. В предвкушении обещанных Лихаревым шашлыков.
        Дайяна выглядела победительно. Как статуя Афины Паллады с копьем и щитом. Выиграла! Без стрельбы, без драки. Совсем не то, что было раньше, когда Андрей возил ее лицом по грязи и скручивал руки морским шестипрядным линем.
        «Не думать о белой обезьяне!»
        В зал наконец вошли Иван Иванович и второй из роботов, который раньше именовался Джо. В руках они несли дорожные погребцы с бутылками вина и виски, консервированными и охлажденными деликатесами.
        - Так пойдемте, Валентин Валентинович? - не скрывая подобострастия, осведомился Новиков, только что не кланяясь в пояс. - Покушаем и вас послушаем…
        Что-то в голосе Андрея насторожило Лихарева, в то время как Дайяна, почти не обращая внимания на происходящее, манила к себе ладонью Сильвию. Единственную, кто не поддался психическому удару.
        «Только бы не…» - успел подумать Новиков.
        Первый робот, отшвырнув свою ношу, ударил локтем Лихарева между лопаток, подсек ногой под колени и мгновенно защелкнул на его заломленных руках стальные браслеты. Второй совершил то же самое с Дайяной. Только бил ребром ладони по сонной артерии. Для обычного человека - насмерть. Аггрианке, если не снять с нее гомеостата, на пять минут глубокой комы.
        Новиков, тяжело дыша и вытирая со лба только что выступивший обильный пот, сел на табурет.
        Дрожащей рукой указал Левашову на торчащее из погребца бутылочное горлышко. Сделал несколько длинных глотков, только на пятом или шестом почувствовав пятидесятиградусную крепость старого виски.
        Пощупал карманы, нашел в нагрудном мятую пачку сигарет. После третьей судорожной затяжки повернулся к Олегу, выпуская дым и вымученно улыбаясь;
        - Ты как?
        - А что? - не понял Левашов. - Зачем так вдруг и грубо? Сидели, разговаривали…
        - Починяли примус, - жуткое напряжение прорвалось у Андрея едва ли не истерическим смехом. Еще одной затяжкой он спалил сигарету до фильтра. Жаль, что не «Прима», а американская безникотиновая дешевка.
        - Ничего не было? - спросил на всякий случай, заведомо понимая, что желаемого ответа не получит.
        - Ничего заслуживающего, - ответил Олег с подходящим предыдущему настроению лицом.
        - Вольно! - Новиков бросил командное слово, как бы специально стараясь обидеть товарища. А что ему оставалось? Он, считай, с гранатой кидался под танки, а они в это время бабочек ловили.
        А вот и Шульгин нарисовался рядом.
        - Что, Саша, по морям с девочками поплывем или как?
        Андрею сейчас хотелось материться, хлестать словами наотмашь всех, а то и руками, если б… Ну, понятно, что нельзя, а хорошо бы…
        - Тихо, брат, тихо. Не наша вина. Не смогли…-Шульгин положил Новикову руку на плечо. - Я все понимал, а сил не было. Как ты удержался?..
        - Аналогичным образом! - Он стряхнул руку товарища. Погано было на душе. Ох, как погано. И на Ирину не хотелось смотреть, хотя и ясно - она тоже ни в чем не виновата. Но ее поза, ее жесты…
        Вот Сильвия - человек!
        - Леди Си, - спросил он, взяв ее за руку, - ты до конца сохраняла выдержку?
        - Нет, - ответила Сильвия, - я просто ждала, кто из вас победит.
        - А потом ?
        - Я думаю, мой ответ тебе не нужен…
        - И это правильно, как говорил царь Соломон. - Новиков подошел к кушетке Дайяны, по дороге отшвырнув мягкий табурет. - Иван Иваныч, я долго буду ждать обеда? - обратился он к роботу, исполнившему первое задание и готовому ко всем последующим.
        «Плохо мне, совсем плохо, - Новиков чувствовал, как его трясет. - Перед друзьями извиниться нужно, и вообще… Никакой гомеостат сейчас не поможет».
        Конечно, гомеостат не помог бы, тем более что на руке Андрея его и не было. А виски еще оставалось, манило опаловым блеском в бутылке.
        - Но нет, такая терапия мне не нужна, - сказал он вслух, поднимаясь. - Ребята, вы тут сами осмотритесь, а я бы поспал…
        - С этими что будем делать? - спросил Шульгин, указывая на тела аггриан.
        - Да то, что и собрались. Отвезти на их «ферму» и бросить. Выживут…
        Он нисколько не ошибался. Дайяна пришла в себя даже быстрее, чем предполагалось. Невзирая на скованные за спиной «строгими» браслетами руки, перевернулась на спину, потом, изогнувшись, села.
        - Опять победили, да? - спросила она, глядя только на Новикова, как панночка на Хому Брута. - Что ж, попытайтесь жить по-своему, может получиться очень интересно. В любом случае, скучать вам еще долго не придется. А вы этого, кажется, всерьез начали бояться?
        Новиков только начал думать, стоит ей отвечать или нет, как вперед шагнула Ирина. Никогда Андрей не видел у нее такого лица, с побелевшими губами и закаменевшими скулами. Казалось, она сейчас ударит бывшую начальницу десантным ботинком. В лицо или под ребра. И кто бы ее осудил? В любом случае не те, кто знал, как и с чего все начиналось. Тогда, тогда, очень давно.
        Однако до этого Ирина не унизилась. Просто постояла, глядя Дайяне в глаза. И сказала тихим, хотя и подрагивавшим голосом:
        - Мы-то поживем. Поживем. А как ты сумеешь - лично мне будет очень интересно…
        Конец
        2006 год.
        1 И.Ильф и Е.Петров. «Золотой теленок».
        2 Горное ущелье и курорт на Северном Кавказе.
        3 Viribus unitis (лат.) - объединенными усилиями.
        4 Gott mit uns (нем.) - «С нами Бог». Девиз, штамповавшийся на пряжках и другой амуниции военнослужащих вермахта.
        5 Официальное в советское время объяснение отсутствия в открытой продаже каких-либо товаров. При том, что на базах, в спецбуфетах и т.д. то же самое обычно имелось.
        6 В дореволюционное время в России вагоны первого класса (типа СВ) окрашивались в желтый цвет, второго (мягкие купейные) - в синий, третьего (плацкартные) - в зеленый.
        7 Доватор Лев Михайлович - генерал-майор, командир 2-го гвардейского кавалерийского корпуса в 1941 году, прославившегося рейдами в тыл врага в первые месяцы войны. Герой Советского Союза (посмертно).
        8 Кубачинская шашка - изготовленная в ауле Кубачи (Дагестан), славящемся особым качеством и художественной отделкой холодного оружия.
        9 Дом журналистов.
        10 Главный герой к/ф «Моя прекрасная леди» по пьесе Б. Шоу «Пигмалион».
        11 Алертность - готовность организма к решительным действиям с использованием всех физических и психических сил.
        12 Плевако Ф.Н. (1842-1909) -знаменитый русский адвокат, прославившийся своим красноречием и умением выигрывать процессы на чисто эмоциональных доводах.
        13 Р о н и н - самурай, потерявший сюзерена и превратившийся в аналог европейского «странствующего рыцаря», но без его романтически-возвышенного статуса. Почти бродяга, вооруженный, но лишенный смысла существования.
        14 С о ч и н к а - одна из разновидностей преферанса.
        15 В масонских обществах «градусом» называется ступень иерархии. По аналогии с классным чином «Табели о рангах». Чиновник пятого класса, брат пятнадцатого градуса.
        16 За боевые заслуги.
        17 Погоны с двумя просветами.
        18 Поговорка древнеримских моряков.
        19 Преамбула (лат.) - предисловие. Соответственно «амбула» - основной текст.
        20 Сенс (полъск.) - смысл.
        21 И. Бабель. Одесские рассказы.
        22 «М и к а с а» - флагман японского военно-морского флота, Того Хэйхатиро - командующий ВМФ Японии. «Петропавловск» - флагман 1-й Тихоокеанской эскадры. Макаров С.О. - ее командующий. Гибель Макарова явилась переломным моментом Русско-японской войны, приведшим к поражению России, революции 1905 ' года и т.д. Здесь речь идет о событиях 1904 г., не случившихся в нашей реальности, но послуживших появлению реальности Ростокина «2056».
        23 Перельман Я. - знаменитый популяризатор точных наук для юношества, автор многих книг, изданных в 1910-1930-х годах.
        24 Ют (морск.) - на кораблях задняя часть верхней палубы (от бизань-мачты до кормы).
        25 Шканцы (морск.) - часть верхней палубы от грот-мачты до бизань-мачты.
        26 Нувориш (фр.) - новый богач, лицо, внезапно разбогатевшее на сомнительных спекуляциях.
        27 Персонаж романа И. Ильфа, и Е. Петрова «12 стульев».
        28 То есть учинить нечто такое, от чего мир содрогнется, потрясенный гибелью Третьего рейха. Возможно, имелась в виду недоделанная атомная бомба? Или всеобщее жертвенное самоубийство?
        29 На XXII съезде КПСС (1961 г.) Н.С. Хрущев объявил развернутую программу построения коммунизма, который должен был наступить в 1980 г. Вместо этого в Москве в указанном году были проведены Олимпийские игры.
        30 На пачке сигарет на фоне гор был изображен сгорбленный силуэт якобы туриста, опирающегося на посох.
        31 Коммунистический интернационал - объединение большинства коммунистических партий мира под контролем ВКП(б) для организации Мировой революции. Распущен Сталиным в 1943 г.
        32 Пародийная интерпретация Ильфом названия книги Станиславского «Моя жизнь в искусстве».
        33 См. Вагнер, цикл опер «Кольцо Нибелунгов».
        34 Имманентный - внутренне присущий какому-либо предмету, явлению, проистекающий из его природы.
        35 Наличие в денежной системе государства одновременно золотой и бумажной валюты, взаимно свободно конвертируемых. В Российской империи официально существовал до 1917 г., реально - до осени 1914 г.
        36 Оверштаг, через фордевинд - разные способы разворота парусного корабля с пересечением линии ветра носом или кормой.
        37 Слова из стихотворения И. Бродского. Умер в Америке, похоронить завещал в Венеции.
        38 «Закрытые» информбюллетени для особо доверенных «активистов», партийных работников и руководителей. «Синий» шел под грифом «Для служебного пользования», «белый» - «Секретно». Подлежали сдаче в спецотделы после ознакомления под роспись.
        39 Михаил Кольцов - спецкор в революционной Испании (1936-1938 гг.), автор знаменитого «Испанского дневника», за излишнюю активность и «склонность к троцкизму» расстрелян в 1939 г, или умер в тюрьме в 1940 г.
        40 Времена меняются, и мы меняемся вместе с ними (лат.).
        41 См. цикл «Дырка для ордена».
        42 Антиномия - неразрешимое противоречие между в равной степени логически доказуемыми положениями.
        43 См. роман «Бульдоги под ковром».
        44 Агравация - сознательное преувеличение пациентом действительно имеющихся болезненных симптомов, тяжести своего состояния.
        45 Коаксильный - кабель, у которого один провод идет строго по оси, а второй обматывает его изоляцию в виде плотной оплетки.
        46 Нет (тюркск.).
        47 Ныне в нашем мире - московский ЦУМ.
        48 Следовательно - выпьем (лат.).
        49 «Туман войны» - термин из трудов Клаузевица, подразумевает ту составляющую военных действий, которая недоступна «рациональному знанию» полководца.
        50 См. роман «Андреевское братство».
        51 Алярм - тревога (нем.).
        52 Пресс-хата (жарг.) - камера в СИЗО или ИВС, где подозреваемый подвергается «усиленной обработке», обычно силами агентов оперчасти из уголовников.
        53 Минимально необходимое воздействие.
        54 Литосфера - твердая оболочка Земли, плавающая на мантии.
        55 «Импринтинг» - присущее многим живым существам свойство отождествлять себя с первым увиденным в жизни объектом.
        56 Вплоть до 1944 года спецзвания сотрудников Главного управления Госбезопасности НКВД (и Наркомата Госбезопасности) отличались от общеармейских и были по знакам различия на три ступени выше (майор ГБ равнялся генерал-майору армии). Так же и зарплата.
        57 «Коренизация кадров» - кадровая политика, состояв шая в том, что на большинство партийных, советских и хозяйствен ных постов в союзных и автономных республиках назначалис представители «коренных» для данного региона национальностей а также многократно заниженная планка требований к поступаю щим в вузы «нацменам», как тогда официально их называли.
        58 Аллюзия - намек на известное понятие, событие. В советское время, по терминологии органов цензуры, - повод к т.н. «неконтролируемым ассоциациям».
        59 Маньчжоу-Го - марионеточное (как тогда выражались) государственное образование, созданное Японией на территории Маньчжурии и ряда китайских провинций в начале 30-х годов под властью последнего императора Китая Генри Пу-И.
        60 «Аггрианскии мир» - по аналогии с «Римским» и «Американским», территория, находящаяся под политическим, военным и культурным контролем метрополии, не входя формально в ее состав.
        61 Ридикюль - женская сумка (фр. устар.).
        62 Торгсин (торговля с иностранцами) - в довоенном СССР система магазинов, где за иностранную валюту и драгоценные металлы «отпускали» дефицитные продукты и промтовары. Способ изъятия у населения ценностей, которые иным путем отнять не удалось.
        63 Аэций - римский полководец, разгромивший войска гуннов на Каталаунских полях (451 г. н.э.).
        64 Трик-трак - очень популярная на Российском императорском флоте в начале XX века игра, напоминающая нарды. Имела хождение поговорка: «Русские офицеры японскую войну в триктрак проиграли».
        65 Стохастический - случайный или вероятностный процесс, характер изменения которого предсказать невозможно.
        66 «Русский боярин» - так во Франции в XIX - начале XX в. называли вообще всех богатых русских, соривших деньгами.
        67 Рапповцы - члены РАПП (Российская ассоциация пролетарских писателей). См. у Булгакова - МАССОЛИТ, Выразители крайних троцкистски-ленинских идей о роли литературы в деле построения социализма. В нужное время почти все расстреляны.
        68 Этология - наука о поведении живых существ. Достаточно высоко организованных.
        69 ДДТ, он же некогда широко известный дуст (дихлордифенилтрихлорметилметан - мощнейший в 50-е годы XX века инсектицид).
        70 Скаляр - величина, характеризуемая только числовым значением, независимо от направления ее приложения (напр., длина, объем, масса и т.п.).
        71 См. роман «Время игры».
        72 100 метров местности в 1 см плана.
        73 Красная дичь - отборная, самая лучшая, требующая при охоте особого умения. Олени, вепри, лебеди, бекасы и т.п. (устар.).
        74 Итальянская киноактриса, в СССР особенно прославилась как исполнительница главной роли в к/ф «Собор Парижской Богоматери», одна из красивейших девушек 60-х годов, намного эффектнее, чем нынешние «модели и звезды».
        75 Жвака-галс - скоба в канатном ящике, к которой крепится последнее звено якорной цепи. На флотском жаргоне выражение употребляется в смысле «до самого конца».
        76 Большая ягодичная мышца (лат.).
        77 Фелиг аусгешлессен - абсолютно исключено (нем.).
        78 Нет смысла (польск.).
        79 В своем естественном виде (франц.).
        80 «Волчии билет» - справка или пометка в паспорте, которая не позволяла человеку устроиться хоть на какую-то работу или проживать в крупных городах и центральных районах страны.
        81 Официоз - теоретически независимое издание, но в основном отражающее точку зрения властей.
        82 Зауряд-лекарь - первичное звание (но не чин) врачей, поступающих на военную службу после окончания гражданского учебного заведения. Знаки различия - узкие серебряные погоны с одним просветом и четырьмя звездочками. Военврачи третьего, второго, первого ранга (это уже чины) соответственно носили широкие погоны общеармейского типа с зелеными просветами - капитан, подполковник, полковник.
        83 См. роман «Время игры».
        84 См. цикл романов «Дырка для ордена» и следующие.
        85 Рокада - дорога, идущая вдоль линии фронта (с нашей стороны) и позволяющая осуществлять быстрый и скрытный маневр силами и средствами.
        86 Поскребышев А.И. - личный секретарь Сталина, начальник Особого сектора на протяжении более 20 лет.
        87 Названия мозговых структур и зон, отвечающих за различные функции сознательной и бессознательной деятельности.
        88 Тера- (от греч. (eras - чудовище) - приставка, обозначающая наименование, кратное 10 исходной единицы. Терафлоп - триллион операций, производимых компьютером в секунду.
        89 Утверждению в правомочности.
        90 Volens nolens - волей-неволей (лат.).
        91 Адамов. «Дело пёстрых». М., 1957.
        92 «К вящей славе Господней!» - девиз иезуитов, В нужное время произнесенный, избавлял даже от клятвы на Кресте.
        93 Интернирование - фактически, пленение гражданских лиц или военнослужащих, на начало военных действий оказавшихся на территории противника либо его союзников.
        94 Города и мира (лат.).
        95 «Опасная» бритва - популярный с древних времен до 60-х годов нашего века инструмент в виде плоского, крайне острого клинка. Уступая «безопасным» бритвам «Жиллетта» в удобстве пользования, превосходил качеством. Лучшими считались произведенные в г. Золинген, Германия.
        96 «Стременная» - чарка, которую жена (или друзья, родственники) подносят казаку, уходящему на войну, когда он вставил ногу в стремя. «Счастливого пути», одним словом. Следующая будет - «Закурганная», когда казаки отъедут за преде¬лы видимости станицы и выпьют, уже как бы отделившись от мирной жизни.
        97 Ноблесс оближ - положение обязывает (фр.).
        98 Так в XIX веке принято было называть Машук и Бештау.
        99 Таким образом в голове Ларисы преломилась история из «Вихрей Валгаллы».
        100 «Домострой» - свод бытовых правил, обычаев, традиций XVI-XVII веков, предусматривающий, в частности, жесткие нормы поведения замужних женщин.
        101 Во времена кавалерии на передаваемых конной эстафетой пакетах ставились кресты карандашом или чернилами, обозначающие для неграмотных степень срочности. Три креста - самый быстрый аллюр (вид движения), галоп или карьер, на пределе выносливости лошади.
        102 Вооруженные силы Югороссии.
        103 Первый образец разрывных пуль, изобретенный англича¬нами. Конец XIX - начало XX века.
        104 Одно из великолепных изобретений советской партийной статистики. Начиная с 1932-го (год выпуска первых советско-американских тракторов «Универсал», они же «Фордзон», мощностью именно 15 л.с.) до самого конца соввласти в справочниках общий объем произведенных тракторов всегда пересчитывался на «15-сильные». То есть один «Кировец» - 40 тракторов «вообще». Про «банки» - консервные имеются в виду - тоже интересно. До сих пор никто достоверно не знает, трехсотграммовки в трехлитровые пересчитывали или наоборот.
        105 Непереводимая игра слов. Лавр Корнилов - лавровый венок.
        106 Граната времен Первой мировой войны, конструкции русского офицера Новицкого, предназначенная в основном для подрыва проволочных заграждений и блиндажей противника в позиционной войне. Вес боевого заряда - пять фунтов. (Вдвое больше, чем у гранаты РПГ-43.)
        107 Город (укр.).
        108 Схид - восток, захид - запад (укр.).
        109 Презрительное название Российской Федерации (эРэФ).
        110 Чертом (укр.).
        111 Граждане (укр.).
        112 «Туман войны» - по теории Клаузевица, та ее составляющая, которая лежит за пределами возможностей полководца оценивать планы противостоящей стороны и ход боевых действий (в том числе и со своей стороны) до получения информации об уже случившемся, которая непременно запаздывает.
        113 См. роман «Дальше фронта».
        114 Одна из поговорок преферансистов.
        115 А. Н. Толстой. Восемнадцатый год.
        116 Сняв с погон звездочки, штабс-капитан превращался в капитана (майор по-нынешнему).
        117 Он же - «детектор лжи», по имени автора.
        118 Намек на главную героиню спектакля (и фильма) «Оптимистическая трагедия». Женщина-комиссар от большевиков на Балтфлоте. Подразумевалась Л. Рейснер. Самая знаменитая исполнительница роли - Алла Демидова.
        119 Вульгарная - в смысле «простонародная», в отличие от «золотой» латыни, языка философов и поэтов.
        120 Букв. - «от яйца до яблок» (у древних римлян обед начинался с яиц и кончался фруктами), т. е. - с самого начала и до конца.
        121 Глубокое нейропрограммирование.
        122 См. «Возвращение» А. и Б. Стругацких.
        123 Кандидатский минимум - экзамены, которые полагалось сдать претендующему на защиту диссертации. Специальность, иностранный язык, а главное - «Основы марксизма-ленинизма». После сданных в институте 5 экзаменов по этому предмету - еще раз то же самое, но в двойном объеме.
        124 Подполковник казачьих войск
        125 Петербургский мещанин, обезоруживший террориста Каракозова, стрелявшего в Александра Второго (1866 г.).
        126 Станковый пулемет на треногом лафете.
        127 Жаргонное наименование ста граммов водки без закуски.
        128 Отступление (устар.).
        129 Взять на куклу: в широком смысле - подсунуть фальшивку взамен подлинника, распространенный прием - всучить пачку денег, где только верхние листы настоящие, остальное - резаная бумага (жарг.).
        130 «Тигр, тигр, тигр!» (япон.). - Кодированная команда по японскому флоту к началу атаки на Перл-Харбор.
        131 Проскрипции - списки лиц, объявленных вне закона, лишенных прав состояния и подлежащих преследованию (древнеримск.).
        132 Инопланетянин, герой рассказа Рассела «Будничная работа».
        133 МПС - министерство путей сообщения СССР, для нужд пассажиров выпускались подстаканники из мельхиора с вензелями и эмблемами этого ведомства, достаточно тяжелые, чтобы на ходу не падать со столиков.
        134 Доминант - господствующая в данном социуме особь.
        135 Когда за Гумилевым в общую камеру пришел конвой, что-бы вывести его на расстрел, какой-то чекист спросил, заглядывая в бумажку: «Кто здесь будет поэт Гумилев?», он ответил: «Здесь нет поэта, есть поручик Гумилев. Пошли».
        136 Одно из положений теории Мэхена и Коломба: «флот оказывает воздействие на политику и ход войны самим фактом своего существования».
        137 В современном написании - Мармара, остров в Мраморном море, пл. 130 кв. км, с античных времен славится месторождениями мрамора, отчего и пошло название моря.
        138 Сторонники философской школы Аристотеля, основанной в 335 г, до н.э., обсуждавшие теоретические проблемы во время прогулок.
        139 Имеется в виду операция «Багратион», окружение и разгром немецкой группы армий «Центр» в Белоруссии, 1944 г.
        140 Серия научно-популярных книг по всем вопросам гуманитарных и естественных наук, выходившая в СССР в 1960-1980 годы для молодежи. Всего вышло более двухсот книг, в т.ч. около двадцати богато иллюстрированных реферативных ежегодников.
        141 Вопрос (англ.).
        142 ЗиП - ящик с запасными частями и принадлежностями. Прилагается к любой военной технике.
        143 Судовая роль - штатное расписание экипажа корабля.
        144 Воздушная тревога (нем.).
        145 Скуратов-Вельский Григорий Лукьянович (прозвище - Малюта), г.р. неизвестен, погиб в 1573 г. Соратник Ивана Грозного, глава опричного ведомства. Отдаленный предок Майи.
        146 Пятый класс гимназии соответствовал восьмому-девятому классу нынешней средней школы.
        147 См. роман «Билет на ладью Харона».
        148 См. «Дальше фронта».
        149 См. роман «Бремя живых».
        150 Договора должны выполняться (лат.).
        151 Немецкий врач, сотрудник СС, осужденный за преступные эксперименты над заключенными концлагерей и военнопленными.
        152 Менжинский, Вячеслав Рудольфович, с 1919 г. член Президиума ВЧК, с 1923 зам. пред, с 1926 - председатель ОГПУ. Умер в 1934 г. Его сменил Ягода Генрих Григорьевич.
        153 См. «Одиссей покидает Итаку». Сехмет - абориген Валгаллы, командир отряда боевых дирижаблей.
        154 Кроки (фр.). - схематический чертеж участка местности, выполненный методом глазомерной съемки.
        155 См. «Бои местного значения».
        156 Все или ничего! (лат.).
        157 Кейтель, Вильгельм, фельдмаршал, был доставлен в зал военного училища в Карлсхорсте, под Берлином, для подписания акта о безоговорочной капитуляции Германии (в ночь с 8 на 9 мая 1945