Библиотека / Фантастика / Русские Авторы / ДЕЖЗИК / Зорич Александр : " На Корабле Утро " - читать онлайн

Сохранить .
На корабле утро Александр Зорич
        Завтра война #4 И вновь Россия 27 века - могучая космическая сверхдержава, ведущая победоносные войны… Только что капитулировал главный враг России - государство Конкордия. Но вот уже вновь сгущаются тучи, и армады инопланетных агрессоров подступают к границам… А это значит, что капитану войск особого назначения Льву Степашину и бывалому звездному волку Главдальразведки Владимиру Комлеву вновь придется рисковать жизнями ради победы.
        Долгожданная книга автора многочисленных бестселлеров Александра Зорича продолжит увлекательное путешествие читателя по циклу «Завтра война» - одной из ярчайших военно-космических вселенных современной фантастики.
        Пролог

16 августа 2622 г.
        Софрино, Подмосковье
        Планета Земля, Солнечная система
        С вой обеденный перерыв Комлев решил провести наверху, в парке.
        Там было свежо и покойно. По черным лапам елей носились выцветшие за лето белки. В пруду, на зеркальной глади которого вяло кружили первые желтые листы, играли декоративные муромские щуки. О Бункере, с его мертвенной кондиционированной атмосферой и круглогодичным плюс двадцать четыре, не хотелось даже вспоминать. Комлев посмотрел на часы. Он мог себе позволить не вспоминать о Бункере еще сорок семь минут двадцать секунд.
        Комлев смахнул с лавочки хвойный мусор и с удовольствием уселся. Вокруг не было ни души. Не считая двух флотских офицеров, которые шли к Бункеру со стороны КПП. Но эти не считаются. С виду явно приезжие, до парка с его ландшафтными изысками в Екатерининском духе им дела нет, а до Комлева дела нет и подавно.
        Он извлек из пакета и положил на лавочку рядом с собой завернутый в фольгу бутерброд с ветчиной, вынул крепкое, вызывающе зеленое яблоко. Несколько секунд он любовался натюрмортом. И решительно взялся на бутерброд.
        Бутерброд был съеден. Комлев задумчиво полировал яблоко салфеткой с вездесущим в Бункере двуглавым орлом, когда из-за кустов боярышника внезапно показались… те самые флотские офицеры.
        - Капитан второго ранга Комлев? Владимир Миронович? - осведомился тот, что был постарше и возрастом, и званием.
        - Да.
        - Извините, что отрываем… И кстати, приятного аппетита.
        - Благодарю, - сказал Комлев, вставая. Скамейка чуть спружинила, осиротевшее яблоко увесисто шмякнулось на землю. На изумленных глазах Комлева второй офицер, помоложе, проворно подобрал его, энергично потер о брючину и протянул ему. Старший снисходительно покосился на своего спутника и невозмутимо продолжил:
        - Мы, как и вы, Владимир Миронович, работаем в Генштабе. Правда, не здесь. Чуть подальше. Сейчас мы имеем одну нештатную ситуацию. С ней надо что-то делать. - Он нервно улыбнулся. - И начальство решило, что вы могли бы здорово помочь.
        - Весьма польщен, - холодно сказал Комлев. - Хотелось бы только узнать, с каким из многочисленных отделов Генштаба я имею честь беседовать?
        - Отдел «Периэксон».
        - Слово необычное… Греческое, что ли? - рассеянно произнес Комлев.
        - Древнегреческое, - с готовностью пояснил молодой. - Означает окружающее нас беспредельное начало.
        - «Нас» - это кого?
        - У греческого философа Анаксимандра понимался весь мир. Но мы смотрим на вещи конкретней: беспредельное начало окружает людей. Точнее, русских людей.
        - Отлично. - Комлев кивнул.
        - Ничего особенно отличного, - мрачно заметил старший. - Потому что как раз сейчас это первоначало стремится нас поглотить. Попросту говоря, уничтожить.
        - И что, есть методы бороться с этим военными средствами? - спросил Комлев.
        - Начальство говорит, методы надо искать.
        Часть 1

92-я отдельная
        Глава 1
        Штурм фрегата «Гита»

12 августа 2622 г.
        Фрегат «Гита»
        Орбита планетоида Фраский-Лёд, система Посейдония
        Четыре «Кирасира» - четыре взвода. Идем строем фронта, дистанция до цели - пятнадцать.
        Нас должна прикрывать эскадрилья Румянцева. Но, как докладывает командир звена
«Кирасиров» Введенский, их связали боем «Варэгны».
        Вот и получается: когда навстречу выходят несколько клонских торпедоносцев, рассчитывать приходится только на маневренность наших машин.
        Торпедоносцы бьют лазерами, «Кирасиры» огрызаются, эфир забит досадливым ворчанием напополам с легким матерком.
        Из моего «Кирасира» вырван кусок обшивки возле правого маршевого. Но это, в сущности, ерунда. Куда хуже пришлось борту один-семь, на котором летят ребята Валеры Арбузова - взвод тяжелого оружия. У них полетел контур абляционного охлаждения реактора. Если мощность не снизить, все двадцать четыре человека превратятся в жаркое: мясо напополам с железом.
        Поскольку в этом вылете ротой командую я, Лев Степашин, осмыслять чужие проблемы тоже приходится мне.
        - Здесь Арбузов. Вызываю «Носорога». Из-за полученных повреждений не сможем быть на месте по графику. Дело дрянь.
        - Здесь «Носорог». Честно говоря, Валера, ты со своими царь-пушками мне на объекте нужен как зайцу веник. Поэтому даю разрешение глушить реактор. Полностью глушить. И вызывать спасателей. Как принял?
        - Принял нормально. Но не факт, что это поможет.
        - Отставить пораженческие настроения. Конец сеанса.
        Разговор мы закончили очень вовремя. Уклоняясь от повторной атаки «Фраваши», пилот моего «Кирасира», опытнейший Боря Мамин, ввинчивается в вакуум по расходящейся спирали. У меня - да и у всех - желудок прилипает к кадыку, а язык растекается по нёбу. Хочется кричать. Но я молчу. Ибо командир.
        Удивительно, но Мамин умудряется при этом еще и комментировать происходящее.
        - Три «Фраваши» на хвосте… Вижу, идет Румянцев… Красиво идет… Пижонит!.. Отработали «Оводами»… Все его орлы…
        Перегрузки снижаются. Мамин плавно выводит «Кирасир» на предстыковочную траекторию. Говорить ему сразу становится легче, и он заливается соловьем:
        - Ай да Румянцев! Ай да сокол занебесья! Всех клонов - в клочья! Что значит ветеран! В общем, Лева, будешь свидетелем. Если я сегодня вечером Румянцеву пивом не проставлюсь, считай меня последней сволочью.
        Вообще-то честным ответом Мамину было бы: «До вечера с твоим пивом еще дожить надо». Но честным - не значит правильным. А командир обязан давать только правильные ответы. Поэтому я сказал:
        - Заметано, Боря. Так что там у нас все-таки со стыковкой?
        - Расчетно будем у борта под верхним торпедным аппаратом через три сорок. То есть почти по графику.
        - Морально удовлетворен, - буркнул я.
        И действительно, ровно через три минуты сорок четыре секунды наш «Кирасир» притерся брюхом к видавшей виды обшивке фрегата «Гита». Сработали комбинированные захваты-присоски, из днища «Кирасира» выдвинулся нестандартный стыковочный шлюз. В осназе его называют «штурмовым тубусом».
        Мои циклопы подобрались. Я кожей почувствовал, как в десантном отсеке сгущается напряжение. Никто не шутил. Не зубоскалил. Не такой сейчас момент. Все ждали слова отца-командира. То есть моего.
        Я прочистил горло. Выдержал паузу, как это всегда делал комроты капитан Плахов. И изрек:
        - Ну вот что. Поскольку экипаж фрегата заявил о капитуляции, формально наша задача проста до омерзения. Мы берем под контроль все боевые посты корабля, разоружаем экипаж, заключаем его под стражу. Затем с нами стыкуется фрегат «Неустрашимый» и буксирует на орбиту Тэрты. Однако, простите за банальность, на самом деле все не так, как кажется. Клон - и это вы знаете по опыту недавней войны - существо ветреное, импульсивное, вплоть до истеричности. Мораль из этого простая: на борту
«Гиты» нас может ждать что угодно. Не исключено, кто-то из клонов передумал сдаваться. А кто-то передумает в процессе… В общем, никому не верим и не расслабляемся. А теперь повторим схему действия штурмовых групп. Начнем, пожалуй, с Репейчика.
        - Проходим через кают-компанию… Выходим в коридор… Это - левый сквозной проход главной палубы. Движемся в нос до ближайшего вертикального ствола. Опускаемся вниз на две палубы. Помещение справа будет запасным командным пунктом ПКО корабля. Берем там всех тепленькими, докладываем, отдыхаем.
        Свиньин, записной балагур и пошляк, конечно, не удержался от комментария:
        - Извините, что перебиваю, но я хотел напомнить сержанту Репейчику, что по принятым нормам у клонов на боевых постах ПКО сорок процентов личного состава - женщины. Надо, в общем, чтобы Репейчик поосторожней там отдыхал. А то красотки больно роковые. Не успел оглянуться - и уже женат. Да притом на пехлеване!
        Кое-кто из циклопов захихикал.
        Но мне было не до хиханек. Я обвел коллектив суровым командирским взглядом и изрек:
        - Кстати, Свиньин, к вопросу об осторожности. Даю вводную: ты проник в ракетный погреб клонского фрегата. Перед тобой - стеллаж с ракетами «Рури». Рядом с ракетами клонский офицер в звании капитан-лейтенанта. У него в руке граната
«Сфах-5» на предбоевом взводе. Твои действия?
        Свиньин скроил обиженную рожу и проворчал:
        - Ну во-от… Один раз пошутишь - и сразу тебя как двоечника у доски допрашивают… Отвечаю. Если я увижу клона с гранатой «Сфах-5» в ракетном арсенале, первым делом я подниму руки вверх… А вторым начну убеждать его в том, что клоны и русские - братья навек. «Дружба-мир - вот твой сувенир!» В таком, короче, духе. - Поглядев на вытянувшиеся рожи боевых товарищей, невозмутимый Свиньин, однако, продолжал: - Но это шутка была. На самом деле, если не приведи Господь случится такое, я первым делом дам знак Петросову. И Петросов в клона быстро и метко выстрелит из своей снайперки. Если же рядом не будет Петросова - выстрелю сам. И это будет зело мудро. Поскольку на предбоевом взводе граната «Сфах-5» не взрывается, а значит, опасности не представляет.
        - Считай, убедил, - улыбнулся я. - Теперь солирует Ким. Просим.
        - Мы, как и все, - начал Ким, - проходим через кают-компанию и попадаем во все тот же левый сквозной проход главной палубы. Но дальше у нас поинтересней, чем у Репейчика. Поворачиваем по проходу налево, движемся в нос корабля. Через тридцать метров по правой перегородке будет боевая часть четыре - контроля тактической обстановки, стало быть. Я беру ее под свое сизое крыло, оставляю трех бойцов. Сам с плазмометчиком продолжаю движение в нос, при необходимости вскрываю плазмой герметичную дверь во второй переборке. Далее продолжаю движение до носового отсека, где и останавливаюсь по достижении панорамы посадочного обзора. Как вы, Лев Иванович, выражаетесь, «легко и безвольно».
        После Кима докладывали Терентьев, Пешин и Водопьянов. Мысленно я проследовал с ними в реакторный отсек, в третий трюм и в ракетный погреб. Тем временем резаки штурмового тубуса уже разделались с толстой шкурой фрегата, а внешний накатник плотно загерметизировал зону внедрения.
        - Штурмовать подано! - раздался басок Мамина у меня в наушниках.
        И понеслось.
        Жестоко ошибается тот, кто считает, что, очутившись на борту выбросившего белый флаг вражеского корабля, он будет встречен оркестром и алым бархатом ковровых дорожек.
        Белый флаг просто так не выбрасывают. Ему обычно предшествуют тяжелые либо очень тяжелые боевые повреждения.
        На борту «Гиты» царили невесомость и хаос. Отчего казалось, что ты нырнул в канализацию.
        В медленном водовороте, словно чаинки в стакане чая, кружили тысячи пузырьков жидкости, предметы интерьера, личные вещи экипажа, продовольствие и даже несколько крупных разводных ключей.
        Младлей Щедролосев выхватил из воздуха рулон туалетной бумаги. Но от сортирной шутки удержался. За это я Щедролосева люблю. Вот Свиньин - тот ни за что не промолчал бы.
        Включив пропульсивные ранцы, мы проплыли через темную кают-компанию, влились в пресловутый левый сквозной проход главной палубы и, ориентируясь на доклады группы Кима, двинулись в нос корабля.
        Первых клонов мы встретили совсем скоро - в кубрике № 8. Дверь в помещение была полуоткрыта. В просвете виднелись четыре понурых фигуры, сидящих рядком на одной, тщательно застеленной синим одеялом койке.
        Над ними возвышалась непропорционально широкоплечая в штурмовом скафандре «Валдай» фигура старшины Бурова. При моем появлении Буров обрадованно осклабился (я, конечно, не увидел этого из-за сплошной бронемаски шлема, но услышал в его интонациях) и доложил:
        - Товарищ капитан! Перед вами вторая смена боевого расчета ЗРК «Рури» в полном составе. Офицер… офицер… - Буров замешкался, обернулся к клонам, словно ища подсказки.
        - Амар моя фамилия, - тихо сказал сидящий на койке худощавый человек.
        - Да. Офицер Амар поручился за благонадежность своего расчета. Дал слово пехлевана. Так вот я спросить хочу… Зачем их охранять, если пехлеван слово дал? Может, просто запрем их здесь, а я с вами дальше пойду, Кима догонять… Разрешаете?
        Я мгновенно взвесил «за» и «против». Особых оснований не доверять честному слову пехлевана Амара у меня не имелось. Но настроение в тот день у меня было из рук вон плохим.
        Я ответил Бурову:
        - Не разрешаю. Оставайтесь при них, будьте все время на связи.
        (Я с Буровым на «ты», но в официальной обстановке перехожу со многими подчиненными на «вы» - как и большинство других офицеров.)
        Оставив Бурова скучать в обществе собратьев по Великорасе, мы двинулись дальше по лениво мерцающему аварийкой коридору.
        Ким предупреждал, что внутренности третьего отсека почти полностью уничтожены. Хотя наши штурмовики имели приказ атаковать орбитальные двигатели фрегата, кто-то из молодых пилотов сгоряча влепил две ракеты метров на триста левее.
        Последствия это имело самые плачевные. За поразительно хорошо сохранившимся шлюзовым перепускником герметичной переборки простиралось глубокое ущелье техногенного происхождения.
        Легкие переборки были в труху раскрошены взрывами. Торосами вспучились четыре палубы вплоть до трюма. Дальняя герметичная переборка выгнулась, словно купол адского цирка. Ко всему сквозь дыры в левом борту можно было видеть звезды. И даже красавицу Посейдонию - местное солнце.
        - «Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые», - пробормотал образованный Щедролосев.
        - Ну это-то все знают… А дальше? Могу поспорить, дальше не помнишь! - отозвался гранатометчик Крушков.
        - А на что поспоришь? - вкрадчиво поинтересовался Щедролосев.
        - Ну на что… Да хоть бы и на клонский офицерский кортик!
        - А он у тебя есть - кортик?
        - Пока нет. Но ты ведь все равно дальше не знаешь. Так что какая разница!
        - То есть спорим?
        - Да.
        - «Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые! Его призвали всеблагие как собеседника на пир. Он их высоких зрелищ зритель, он в их совет допущен был. И заживо, как небожитель, из чаши их бессмертье пил!» - красиво, победительно продекламировал Щедролосев.
        В наушниках послышалось озадаченное сопение сразу четырех человек (мое в том числе).
        Но отчаяннее всех сопел Крушков.
        - Ни фига себе… - только и смог промолвить он.
        Всем было ясно, что теперь кортиком Крушкову придется где-то разжиться. Ведь спор есть спор.
        Завершив этот высокоученый литературный диспут, делавший честь родному осназу, мы пересекли при помощи пропульсивных движков разрушенный отсек и сгрудились перед следующим шлюзовым перепускником.
        Это было грубой ошибкой. И ошибка эта была всецело на моей совести. Учил всех, учил… Мол, не расслабляться… А сам Тютчевым заслушался…
        По нам ударили в пять стволов откуда-то снизу, из хитросплетения перекрученных труб на трюмной палубе.
        Вскрикнул раненый сержант Помелица.
        Остервенело выругался Крушков.
        Мой «Валдай» зацепило где-то в районе локтя и сразу же развернуло на сто восемьдесят градусов.
        - Осветительными вниз! - заорал я.
        Я резко включил движок и рванул вверх.
        То же поспешили проделать и Щедролосев, и Крушков, и Деркач. С той лишь разницей, что каждый из них выбрал свое направление движения.
        Итак, группа рассредоточилась, затрудняя задачу вражеским стрелкам. И только раненый Помелица замешкался. Но тут я уже поделать ничего не мог. Не до того было.
        Внизу разорвались осветительные гранаты, посланные виртуозом своего дела Крушковым.
        Впрочем, и без них датчики наших скафандров запеленговали противника, а парсер выдал точное целеуказание. Стреляй и радуйся. Все мы начали радоваться почти одновременно.
        Попали, не попали - сказать было трудно. Но наши оппоненты на трюмной палубе взяли паузу.
        - Саша и Маша шумели на крыше. После двух выстрелов стало потише, - проскрипел Крушков.
        Это была его любимая прибаутка.
        Мы слышали ее десятки раз. И всё равно улыбнулись.
        - Теперь «баклажаны» - и сразу вниз! - приказал я.

«Баклажанами» мы называли портативные одноразовые гранатометы ПОГ-40. Сходство в форме и цвете было налицо.
        Решение мое было на грани приемлемого. Ведь осколки «баклажанов» уверенно накрывали не только нападающих, но и нас самих из расчета две дюжины на квадратный метр. И все-таки других вариантов я не видел. Нам требовалось убраться с открытого места, где мы представляли собой чересчур легкие мишени, а прикрыть свой тактический маневр мы могли только при помощи карманной артиллерии…
        Всем нам действительно досталось осколками. Но «Валдаи» выдержали.
        Мы уложили двоих, но уцелевшие оправились быстрее, чем мне хотелось бы. Мы не успели окончить маневр, когда на нас снова посыпались пули из кургузых клонских пистолетов-пулеметов «Куадж» - к счастью, ничего мощнее у этих корабельных крыс не сыскалось.
        Мы тоже не остались в долгу. Если бы дело происходило на планете с нормальной атмосферой, всё вокруг наверняка загудело бы от рикошетов. Но здесь лишь густые снопы искр свидетельствовали о том, что эффективность нашей стрельбы близка к нулю.
        Вообще, что делать дальше, оказавшись в этой чащобе искореженного металла, я не понимал.
        Схоронившись за сплющенной стальной емкостью неясного назначения, чтобы сменить опустевший магазин своего «Нарвала», я впервые за операцию пожалел, что сегодня именно мне, а не капитану Плахову, как всегда ранее, пришлось вести циклопов нашей роты в бой. Уж Плахов бы точно сообразил, как выковырять клонов из ледяных сумерек трюма.
        Один Бог знает, чем бы всё кончилось, но эти самые ледяные сумерки вдруг озарились чередой охряных и карминовых вспышек. Вслед за чем над нашими головами пролетели искалеченный пистолет-пулемет, чья-то нижняя конечность и три ведра вездесущего технического мусора - нарубленные крупнокалиберными пулями в вермишель обрывки тонкого кабеля, блестящие обрывки термоизоляции, рой пластиковых уголков и крепежей…
        - Говорит Арбузов! Говорит Арбузов! Назовите себя, если вы меня слышите!
        - Валера, твою мать! Здесь Степашин. Слышу чисто. Ты где?
        Сказать по совести, я был на триста процентов уверен, что Арбузов преспокойно ожидает спасателей на борту своего поврежденного «Кирасира». И что на связь он вышел лишь благодаря тому, что одна-две особо юркие радиоволны проскочили в пробоины по левому борту фрегата.
        - Что значит «где»? Я Щедролосева вижу, он как таракан за вздыбленным палубным настилом затаился. А теперь и Крушкова вижу… А тебя не вижу.
        - Ты что, здесь? - Моему удивлению и впрямь не было пределов.
        - Да здесь, здесь. Мои ребята, значит, клонов вычистили, а ты, герой, даже не заметил!
        Я расхохотался. Есть такой хохот - нервный.
        В эфире начали появляться и мои циклопы.
        - Жив-здоров боец Крушков!
        - Ранен. Но не очень серьезно. Вколол блокаду. До конца операции дотяну, - отрапортовал Помелица.
        У меня камень упал с души.
        - Жизнь прекрасна! - отозвался закоренелый оптимист Щедролосев.
        И только Деркач отмалчивался. В последний раз он попадал в фокус моего внимания в самом начале перестрелки. Потом вроде бы тоже где-то мелькал. Но в этом я уже не был уверен.
        - Семен, ты что там притих? - спросил я и, не дождавшись ответа, поинтересовался у циклопов: - Эй, ребята, Деркача никто не видит?
        - Да вроде нет.
        - Там, возле двери он сидел. Я подумал, ранец у него забарахлил.
        - А слабо слетать проверить? Крушков, к тебе в первую очередь относится.
        Через минуту Крушков вновь вышел на связь.
        По его тяжелому дыханию я в ту же секунду понял: дело швах.
        - Тут… В общем… Царствие небесное, вечный покой.
        - Да брось ты, Василек, - с нервной ленцой в голосе сказал Помелица.
        - Чего бросать-то… Семена больше нет… с нами.
        - Что именно случилось? Может, пусть лучше доктор разбирается?
        - Да не надо доктора… - глухо произнес Крушков. - Все и без доктора ясно. В нем больше двадцати дырок навертели. Странно, конечно… Эти клонские пукалки не должны были…
        В наш печальный разговор вклинился Арбузов. Он, разумеется, тоже все слышал.
        - У них кроме «Куаджей» была минимум одна всережимная винтовка. Вот прямо передо мной клонская тушка болтается, вся магазинами обвешана…
        Всережимная винтовка… Тут уж, конечно, никакой «Валдай» не защитит. Странно только, мои сенсоры не засекли ее по характерному спектру выхлопа. А может и засекли, потом на досуге запись пересмотрю, разберусь.
        Итак, одного бойца мы уже потеряли. Я не на шутку встревожился. Ведь мы не прошли еще и половины маршрута! Что же это получается, при сохранении текущих тенденций… А, впрочем, к черту! Лучше об этом не думать.
        Но дальше, к счастью, операция пошла как по маслу.
        В носовых отсеках порядка было больше. Через каждые пять -десять метров встречались бойцы других групп, освещение в большинстве выгородок было восстановлено. Мы быстро пересекли фрегат сверху вниз и остановились перед восьмиугольными воротами броневой цитадели корабля.
        Внутри цитадели располагался боевой мостик, он же, по науке, ГКП - главный командный пункт фрегата «Гита».
        Именно там, как сообщалось мне перед операцией, должны дожидаться нас офицеры, решившие сдаться в плен сами и сдать нам своего начальника - застрельщика мятежа по прозвищу Гайомарт.
        Но это именно что «должны». Дожидаются ли они нас там на самом деле? Действительно ли намерены сдаться в плен? И уж тем более, с ними ли этот загадочный Гайомарт?
        Точных ответов на эти вопросы у меня не было. Настроение из-за гибели Деркача стало совсем паршивым. Подозрительность плавно переходила в агрессивность. Я никому не верил и верить не желал.
        Вот подойдем сейчас к двери.
        Нажмем на кнопку связи.
        Клонские лицемеры скажут такими елейными голосочками: «Входите, дорогие друзья».
        Мы войдем. Тут-то нас и встретят сосредоточенным огнем всережимных винтовок. Дескать, это мы пошутили насчет сдачи в плен. Желаем умереть что твои древние персы - на поле брани, убив как можно больше ненавистных врагов!

«А вот хрен вам!» - твердо решил я.
        По этой причине еще по пути на ГКП Крушков, выполняя мой приказ, распистонил все камеры наблюдения. Пусть думают что хотят - там, у себя на мостике.
        Ворота броневой цитадели мы вскрыли самым варварским из доступных методов. Каждый из нас извлек из своего ранца по одному семикилограммовому модулю самоходного подрывного заряда СПЗМ-К, так же известного в осназе, как «сонная торпеда».
        В собранном виде это чудо военной мысли представляло собой нечто вроде четырехъярусной пагоды, длиной ровно метр и поперечником тридцать сантиметров.
        Мы положили пагоду на бок. Щедролосев подсветил лазером ворота цитадели, а я, метафорически выражаясь, нажал на спусковой крючок «сонной торпеды».
        После этого наш интеллектуальный таран величаво подплыл к воротам и…
        Рвануло!!!
        Рвануло неожиданно сильно даже на мой ко всему привычный вкус. Наверное, нужно было удовлетвориться тремя модулями. Или даже двумя.
        Мне было страшно даже думать о том, какой эффект все это произвело на клонов внутри ГКП. На них ведь не было «Валдаев» с их каскадным подавлением шума…
        Закралась даже мысль, что при неблагоприятном развитии событий меня, вот лично меня, Льва Степашина, можно было бы за такие кульбиты отправить под трибунал - с формулировкой «жестокое обращение с военнопленными».
        Взрыв зверски гофрировал обе створки ворот. Они фактически сложились в две гармошки, открывшись совершенно непредусмотренным конструкцией способом, как раздвижные ширмы.
        Хороши ширмочки - из двадцатимиллиметровой стали!
        Мы влетели внутрь, как стая пираний. Сразу было видно, кто тут представитель победившей в войне стороны.
        Зрелище, которое предстало нашим взорам, меня нисколько не удивило.
        Это был типичнейший боевой мостик фрегата типа «Киш».
        Скажу больше. В Подольском высшем военном училище, где ваш покорный слуга проходил подготовку на офицера осназ, «Макет № 2» - базовый для отработки захвата клонского звездолета - представлял собой копию именно этого боевого мостика.
        Вот часто приходится слышать: учеба, мол, это одно, а жизнь - совсем другое. Сто раз уже убеждался в обратном! Если уж ты работаешь по специальности - хоть осназовцем, хоть ресторатором, - судьба будет повторять для тебя одни и те же сюжеты, знакомые с первых курсов, десятки, сотни раз, пока ей не надоест…
        Короче говоря, этот боевой мостик я мог бы нарисовать с закрытыми глазами - и центральный терминал тактической обстановки с декоративной бронзовой окантовкой, и рабочие места пяти вахтенных с фотографиями клонских семей в дурацких рамках, и таблицы ручного расчета Х-переходов, выгравированные для надежности на листах зачерненного алюминия.
        Лишь клоны несколько выбивались из концепции сотни раз виденного.
        Они не заискивали. Не просили пощады. Не рвались сдавать оружие. Они даже не здоровались. И уж подавно никто из них не хватался за всережимные винтовки (которых не было).
        Словно осенние мухи, клоны висели под потолком, сгрудившись в дальнем углу помещения.
        Это на них взрыв так подействовал. Ну еще бы!
        Всего их было шестеро. Плюс еще один - его я заметил не сразу. Он сидел в пилотском кресле, опоясанный ремнями. Как выяснилось совсем скоро, это и был вождь мятежников Гайомарт. Смертельно раненный, совсем неопасный.
        - Эй, ребята, вы вообще живы? - спросил я, адресуясь к клонам. - Старший кто?
        Молчание.
        - Ты переводчик забыл включить, Лева, - подсказал мне Крушков.
        Я повторил. Встроенный в «Валдай» переводчик перевел мои слова на фарси.
        - Старший среди нас - капитан первого ранга Бехзад Кавос, - слабым голосом сказал один из висящих. - Он же Гайомарт.
        - И где он, этот ваш Гайомарт?
        - Он без сознания. В том кресле.
        - Да что вы как дети?! - рассердился я. - «Он без сознания»! А кто в сознании тогда?! Кто следующий по званию?!
        - Тогда я, - продолжал тот же доходяга. - Капитан третьего ранга Дрисс Шариф к вашим услугам. Что вам угодно?
        - Мне угодно, - начал я, с трудом подавляя накипающую злость, - чтобы вы взяли ответственность за сдачу в плен вверенной вам группы. Попросту говоря: вы сдаетесь или что?!
        Похоже, контузия потихоньку отступала, и к капитану третьего ранга Дриссу Шарифу возвращалась подвижность мысли. По крайней мере он сказал:
        - Ну разумеется, клянусь Ашей! Ведь это же я арестовал Гайомарта! И именно я вышел на связь с вашим командованием! А вы нас чуть было не отправили в обитель теней этим своим чудовищным взрывом!
        Тут уже не выдержал Крушков. И хотя «по протоколу» вмешиваться в разговор старших по званию ему было никак нельзя, перебивать его я не стал. Я понимал, человеку нужно выпустить пар.
        - Какие вообще могут быть к нам претензии, черт вас дери! Вы, видите ли, вышли на связь с нашим командованием! Какая великая заслуга! А сказать нашему командованию, что вы не контролируете ситуацию на корабле?!. Тяжело было?!. Мы вас, видите ли, взрывом чуть не угробили! Да на вас же на всех спасательные гермокостюмы! Что вам сделается?! Ну перетрухнули чуток - всего-то делов! А мы своего парня потеряли. Его убили ваши сослуживцы. Убили, понимаете? Насмерть!
        - Видите ли… - проблеял клонский кап-три. - Это было совершенно не запланировано… То есть я хотел сказать, неожиданно… Я был уверен, что мои единомышленники разоружили всех сторонников Гайомарта и изолировали их!
        Тут я понял, что должен вмешаться. Иначе этот спор не ровен час перерастет в кулачный бой. В котором победителем будет, конечно, верзила Крушков.
        - Не ко времени это все. Отставить препирательства! - строго сказал я, и Крушков тотчас присмирел, да и кап-три испуганно втянул голову в плечи. - Сдавайте оружие, господа пехлеваны. Включая церемониальное.
        Почти сразу в моих руках оказались четыре пистолета, один «Куадж» и шесть кортиков.
        Я расставил своих людей по боевому мостику, вызвал Колдуна для Гайомарта (как бы не преставился раньше времени!), а сам сел в кресло первого пилота перевести дух. Беспокоить меня в такие моменты не полагалось. «Командир размышляет!»
        Я включил поилку, которую у нас все звали «мамкой». В рот мне полился севастопольский чай. Сладкий, душистый. Я с наслаждением сделал несколько глотков и вперился в соцветие обзорных экранов.
        Как ни странно, большинство средств внешнего наблюдения фрегата работали в штатном режиме и показывали то, что им следовало показывать: черную черноту космоса, веснушки звездного скопления Кирка на бледной физиономии газовой туманности, голубой краешек планетоида Фраский-Лёд и, конечно, алмазный шар Посейдонии.
        Нашего фрегата «Неустрашимый» - того самого, который должен был отбуксировать
«Гиту» в систему Макран, - пока видно не было. Он запаздывал. Но это не беспокоило меня. Интуиция шептала мне, что он прибудет совсем скоро.
        Я уже видел себя в комнате отдыха.

«Валдай» сдан взводу техобслуживания. Рядом пьют витаминизированный напиток циклопы. Помелица только что побывал в медчасти и рассказывает байки о новой докторше-контрактнице из Директории Азия.
        У моих ног стоит сумка, набитая трофейным клонским оружием. Когда Помелица и Щедролосев сядут в уголке играть в деберц, ко мне подойдет Крушков. Вначале он будет мяться и мямлить - догадайся, мол, сам, - а потом, не дождавшись от меня сообразительности, нашепчет мне на ухо свою просьбу.
        Мол, подари кортик офицерский. Хотя это и против правил, но какая разница, ведь никто никогда не узнает, а ему надо Щедролосеву должок отдавать, за проспоренного Тютчева.
        А я поворчу для проформы, но потом все-таки кортик ему подарю.
        Хотя это и против правил…
        Глава 2
        Немного бюрократии

14 августа 2622 г.
        Город Синандж
        Планета Тэрта, система Макран
        Ненавижу писать отчеты.
        Нет, «ненавижу» - это неправильное слово. Оно упирает на эмоцию. А я ненавижу писать отчеты не только эмоционально. Но еще и интеллектуально. И даже физически - стоит только мне сесть за планшет, тотчас начинает ломить виски и бурчать в животе.
        Увы, именно из них, из этих отчетов, в значительной степени состоит служба любого командира.
        Что же в них такого отвратительного?
        Пожалуй, то, что в несколько казенных фраз нужно втиснуть множество важных, одна важней другой, деталей. Неясно, о чем писать, а о чем молчать. И почему ты пишешь об этом, а не о том. Всякий раз пропускаешь момент, когда начинаешь завираться…
        В общем, писать отчет об операции - это как вручную разливать озеро Байкал в бутылки из-под одноименного прохладительного напитка.
        - Параграф третий. Противодействие разведывательно-диверсионным группам противника. Перевод каретки, - диктовал я. - Седьмого ноль восьмого двадцать второго оперативное соединение мятежников «Сефид» в составе авианосца «Севашта», линкора «Камбиз» и четырех фрегатов вышло из Х-матрицы в районе планеты Урмия. В числе прочих набеговых действий противником в район моря Радуги были направлены четыре гидрофлуггера «Сэнмурв» с истребительным сопровождением. На момент обнаружения противника флуггерами «Кассиопея-Е» с космодрома Урмия-Промышленный
«Сэнмурвы» успели совершить посадку на свободную ото льда поверхность моря Радуги. Три из четырех гидрофлуггеров были уничтожены силами эскадрильи И-03 второго гвардейского авиакрыла. Одному удалось вернуться на борт авианосца «Севашта». Цели, которые преследовали «Сэнмурвы», остались невыясненными. На поверхности моря Радуги не было обнаружено предметов, достойных внимания…
        В этом месте я прервался. Ничего особенно радостного на ближайших страницах отчета не предвиделось. Откровенно говоря, больше всего на свете мне хотелось забыть об этом эпизоде навсегда. Но порядок есть порядок.
        - …Спустя трое суток, десятого ноль восьмого двадцать второго космодром Урмия-Промышленный, расположенный у подножия горы Рангха с превышением над поверхностью метанового океана от пяти до сорока восьми метров, был внезапно атакован несколькими группами конкордианского спецназа «Скорпион». Спецназ появился на первом и третьем пирсах базы гидрофлуггеров и благодаря эффекту внезапности после короткого огневого боя с бойцами роты охраны смог прорваться на главное летное поле космодрома. Там конкордианцы уничтожили подрывными зарядами три транспортных «Андромеды» и захватили недавно прибывший люксогеновый танкер
«Таганрог». Со всей очевидностью, именно танкер являлся главной целью их нападения. Противнику удалось поднять «Таганрог» в воздух и вывести его на орбиту…
        На этом месте я вскочил и что было дури стукнул кулаком по столу - да так, что планшет подпрыгнул и едва не полетел на пол.
        В официальных терминах все это было еще туда-сюда.
        Но если вдуматься, ведь позор же, позорище!
        Война закончена. Конкордия оккупирована. Победители раздают друг другу звания и награды, кутят по санаториям, обзаводятся женами и строят планы на будущий отпуск.
        А в это время в одной не самой захолустной системе последняя горстка спецназовцев побежденного врага преспокойненько врывается на космодром первого класса и угоняет танкер, залитый «под пробку» драгоценным люксогеном.
        И люксоген этот нужен им вовсе не на продажу - говорят, по сей день есть места, где можно нелегально продать целый танкер, - а для того, чтобы заправить свои боевые звездолеты.
        То есть имеем самую настоящую войну в мирное время. А командование в это время клацает клювом!
        И хотя к тому дню, когда я диктовал всё это своему планшету, с мятежной клонской эскадрой «Сефид» уже было покончено, ощущение того, что в системе Макран происходило, да и чего там, будет происходить впредь нечто невероятное, ни в какие ворота не лезущее, меня не покидало.
        - Угон «Таганрога» обеспечивался двумя конкордианскими фрегатами, район ожидания которых, судя по всему, был приближен к системе Макран на расстояние менее одной световой недели. Получив кодовый сигнал с борта захваченного «Таганрога», фрегаты совершили Х-переход в район планеты Урмия. По счастливому стечению обстоятельств их люксогеновые двигатели находились на грани полной выработки ресурса, из-за чего дельта-радиусы возросли втрое и оба фрегата вышли из Х-матрицы на значительном удалении от расчетной точки рандеву. Это позволило группе «Андромед» под командованием капитан-лейтенанта Котова, возвращавшейся с минных постановок в районе Илана (крупнейший спутник Урмии), при помощи умелого опасного маневрирования на скрестных и встречных курсах с «Таганрогом» привести конкордианцев в замешательство и задержать разгон танкера. Благодаря этому эскадрилья И-03 2-го ГОАКР смогла нагнать танкер и прицельным огнем разрушить его орбитальные двигатели…
        Я умолк и закрыл глаза.
        Мною овладели воспоминания. Но не о перехвате «Таганрога», которого я не видел, а о двух других звездолетах, которые нам было приказано взять на абордаж над Паркидой в июне.
        Транспорт снабжения «Хешт» и эскадренный тральщик «Югир» нарезали витки орбиты над планетой-гигантом Бирб. Прикрывшись кольцом Бирба, к клонским кораблям подкралась стая европейских тяжелых торпедоносцев «Корморан» и, красиво пройдя над ними в строю «колонна звеньев», засыпала добычу тысячами снарядов из подвесных пушек.
«Хешт» попытался сойти с орбиты, но часть двигателей отказала и транспорт завертелся волчком. «Югир» поначалу показался более везучим - ему удалось достичь второй космической, и он начал удаляться от Бирба по параболе.
        Мой взвод завороженно наблюдал за всеми этими эволюциями с борта авианосца
«Николай Гулаев». Некоторые нервно жевали бутерброды, некоторые, как наш хатха-йог Щедролосев, довольствовались минеральной водой без газа. Но нервничали все без исключения. С минуты на минуту нам должны были поставить задачу на абордаж.
        Но о каком абордаже могла идти речь в сложившихся условиях? «Хешт» вращался, как танцующий дервиш из Директории Ислам (таких частенько показывают по каналу
«Цивилизация»), а «Югир» улепетывал во все лопатки - догонять его на «Кирасирах» не хотелось совершенно…
        Мы с циклопами успели заключить несколько пари на предмет того, кто именно попадет нам в лапы - «Югир» или «Хешт», - а Щедролосев опростал двухлитровую бутыль
«Загорской освященной», когда все разрешилось за какие-то полторы минуты.
        Красавец «Хешт», всё так же кувыркаясь, вошел на космической скорости в стратосферу Бирба, вокруг него занялось огнистое сияние, еще несколько мгновений - и грянул взрыв. Был противник - и нет противника.

«Югир» не отставал от товарища. Когда казалось, что он вот-вот исчезнет в Х-матрице, все мы разом поняли, что его траектория неизбежно проходит через нижнее кольцо Бирба.
        Помню, никто из нас не обронил ни слова - каждый боялся пропустить хотя бы одну деталь этого рокового зрелища. Наконец «Югир» потерялся на фоне бурого космического мусора, собранного гравитацией и временем в кольцо вокруг Урмии, а затем бледный проблеск взрыва обозначил место крушения клонского тральщика…
        Учитывая, что «Таганрог» был расстрелян на низкой орбите, у него были все шансы разделить судьбу транспорта «Хешт». К счастью, обошлось.
        Я вновь включил планшет на запись и продолжил:
        - Затем последовал захват «Таганрога» силами трех взводов 92-й отдельной роты осназа. Операцией руководил капитан Плахов. В перестрелке на борту танкера были уничтожены девятнадцать бойцов спецназа «Скорпион». Еще шестеро были взяты в плен, все с ранениями средней тяжести. С нашей стороны потеряно убитыми восемь человек, ранены шестнадцать. Также убиты десять человек из экипажа танкера, включая капитана и старпома…
        В дверь постучали.
        Я радостно вскочил с кресла и понесся открывать - пульта под рукой как обычно не оказалось. Перспектива отвлечься от отчета хотя бы на минуту меня окрыляла.
        На пороге стоял невысокий, очень смуглый человечек с черными, как шунгит, волосами. Человечек приветливо улыбался и нетерпеливо пританцовывал на месте.
        - Чем могу? - поинтересовался я.
        - Младший лейтенант Тхакур Кришнасвами. Стажер. Из Директории Хинду.
        Я сделал приглашающий жест, он вошел.
        - Капитан Лев Степашин, - отрекомендовался я, мы пожали друг другу руки. - По какому делу?
        - Разве вас не предупреждали?
        - Нет.
        Тхакур набрал в легкие воздуха и без запинки выпалил (как видно, не раз до этого тренировался):
        - В соответствии с договоренностью между Российской Директорией и Директорией Хинду, достигнутой на самом высоком уровне, двумстам нашим офицерам было разрешено направиться на тридцатидневную стажировку в указанные вашим Генштабом части, экипажи и гарнизоны.
        - Это, положим, замечательно. А что вы делать-то тут будете? - поинтересовался я не без сарказма.
        - Буду делать все, что вы прикажете!
        - Я? Но почему я?
        - Потому что вы исполняете обязанности командира 92-й отдельной роты осназа. А я ваш коллега по роду войск!

«Больно у тебя лицо приветливое для коллеги по роду войск», - подумал я. Но, конечно, вслух я проговорил нечто совсем иное:
        - Так вы, значит, младший лейтенант… Гм… Тут вот в чем, понимаете ли, проблема… На командирскую должность я вас взять, сами понимаете, никак не могу… А в бой вас посылать мне тоже как-то не того… Все-таки договоренности… На самом высоком уровне…
        Вместо того, чтобы обрадоваться, парень, похоже, обиделся.
        - Почему в бой нельзя? При чем тут договоренности? - Его темные глаза сердито заблестели.
        - Ну как… Погибнете тут мне еще! А с меня за это шкуру снимут: мол, не уберег!
        - Я кшатрий! Я не боюсь смерти, хотя и не ищу ее! Условия моей стажировки предусматривают мое участие в боевых действиях наравне с русскими! То есть я хотел сказать, с вашими бойцами!

«А то и впрямь - отчего бы не взять? Эскадру „Сефид“ мы - тьфу-тьфу-тьфу - упокоили. А новая, хвала Ахура-Мазде, пока не нарисовалась. Есть все шансы прожить остаток августа и сентябрь без особых приключений. А значит, большой опасности для этого… как его… в общем, Кришны… и нет…»
        - Мне по нраву ваш боевой дух, товарищ…
        - Товарищ Кришнасвами, - подсказал стажер.
        - Где вы русский так выучили? Неужели школа такая хорошая была? Или русские родственники есть?
        - Школа так себе. Русский я учил методом гипнопедии. В храме Шивы, в Бенаресе… Мы предавались аскезе и молились, чтобы сеансы гипнопедии усваивались как можно лучше! - сияя, сообщил Тхакур.
        - Нормально усвоились, - только и смог выдавить я.
        А про себя подумал: «Интересно, а стрелять они там, в индийском осназе, тоже гипнопедией учатся?»
        Еще когда ко мне только зашел Кришнасвами, мои чуткие осназовские уши уловили отдельные всплески разговора на повышенных тонах. Костер свары потрескивал где-то под открытым небом, за тонкими стенами штабного барака.
        Я не придал этому значения - мало ли кто с кем и по какому поводу спорит. Но постепенно два голоса, бас и тенор, стали такими громкими, что их пиковые децибелы проникали в мой кабинет даже через закрытую дверь.

«Да что они там не поделили?! Ох и всыплю сейчас кому-то…»
        - Хорошо, товарищ Кришнасвами, - торопливо сказал я. - На сегодня мы с вами считайте закончили. Идите на склад, получайте экипировку. Затем найдете лейтенанта Водопьянова… Вам написать или запомните?
        Тхакур улыбнулся.
        - Водопьянов. Пьяный от воды. Легко запомнить!
        - Вот и отлично. Найдете, поступите в его распоряжение. Он составит программу вашей стажировки. И будет полный ажур.
        Последние слова я проговорил уже стоя, поправляя на боку легкую кобуру с пистолетом ТШ-ОН.
        - А сейчас, извините, должен идти. Служба.
        Я пулей вылетел из кабинета, протопал по коридору, распахнул дверь на улицу.
        И всё мгновенно понял.
        Ой-ёй… Десантура…
        - …Это ты мне сказал?! Мне?! - набычившись, кричал крупный сержант-десантник с пушечками артиллериста в петлицах.
        - Да что ты разорался?! Чего разорался-то?! Ты успокойся! - орал ему в лицо сержант Намылин из моей роты.
        За спиной десантника, напружинившись, застыли пятеро его сослуживцев - все рядовые. И тоже артиллеристы. Голубые береты, тельняшки… Полный порядок.
        Полукольцом вокруг них собралось никак не меньше полутора десятков моих циклопов. Дело, судя по лицам десантников, шло к полноценной драке. И только заметный численный перевес осназа сдерживал их генетические инстинкты самбистов-разрядников.
        - Отста-а-вить! - скомандовал я резко, но не очень громко. Негромко - это чтобы страшнее было. - Сми-и-ир-на! Сержант Намылин! Что здесь происходит?
        Это такое правило: спрашивать для начала со своих подчиненных. Я десантников как бы не вижу пока что. Стеклянные такие десантники.
        - Товарищ капитан! Я ему говорю, что нету самоходки, потому что ее уже забрали! А он говорит, что я эту самоходку за ящик консервов уступил! Дескать, знает он осназ!
        - Вы кто вообще? - перевел я налитый кровью взгляд на десантника.
        - Сержант Русинович! Командир самоходного миномета артбатареи! двести! двадцать! первого! о! дэ! ша! бэ! - Это у них характерная манера такая доклада, в десантуре, названия и аббревиатуры частей не выкрикивать даже, а скандировать. - Приданного! четырнадцатой! десантной! дивизии! Выполняю приказ комбата. - Десантник вернулся к некоему подобию нормальной человеческой речи. - Я с экипажем прибыл за своим минометом. Его сюда вам в ремонт сдавали.
        - За минометом… Где командир вашей батареи?
        - В расположении!
        - Ведите.
        Моя рота со всем своим хозяйством дислоцировалась на территории одного из клонских гарнизонных городков. Городок был, можно сказать, «привилегированным». Привилегированность заключалась в том, что у нас были казармы с видом на море. А где море, там и пляж.
        Пляж, правда, был не первый сорт. Он примыкал к гидродрому, где у пирсов были ошвартованы конкордианские гидрофлуггеры «Сэнмурв» - теперь наша, военфлотская собственность.
        Соответственно не успевал ты войти в воду и толково «занырнуть», как очередной
«Сэнмурв» под управлением пилота Сидорова -Петрова -Кузнецова с маху плюхался в воду. Глиссирующая громадина проносилась перед тобой в жалком полукабельтове. Ясное дело, в физиономию била крутая, чертовски энергичная волна. А еще, бывало, поднырнешь под нее - а по ушам тут же стеганет рев другого «Сэнмурва», который как раз выползает на взлет…
        Так вот, привилегированный гарнизонный городок занимали привилегированные части. Во-первых, мы, то есть осназ. И во-вторых, наши ближайшие конкуренты: десантно-штурмовой батальон.
        Испокон веку осназовцы и десантники - антагонисты. Мы - разные рода войск, цели и задачи у нас - разные.
        Но мы - элита, и они - элита.
        И хотя делить нам, казалось бы, нечего, склоки между моими циклопами и десантурой случались часто. Играло ретивое.
        Начальником сержанта-скандалиста оказался старлей удивительно располагающей внешности. Я его видел до этого пару раз мельком. Фамилия у него была Горичный.
        То ли он выглядел старше своих лет, то ли был за какую-то провинность понижен в звании, но на типичный лейтенантский возраст он никак не тянул. Я бы дал ему двадцать восемь, если не тридцать.
        По моему мнению, его подчиненный, сержант Русинович, нуждался в хорошей порке, поэтому, представившись, я сразу же расшумелся:
        - Ну и куда это годится?! Пришел, устроил скандал! На ровном месте! Вы его засадите на гауптвахту! Чтобы хорошенько подумал над своим поведением!
        - Погодите, капитан. Так что с нашим самоходным минометом?
        - Его экипаж из вашей же дивизии забрал. Вчера. Сказал, что по приказу комдива.
        - Так это же моя машина. Моей батареи.
        - Ну это вы со своим комдивом решайте. Моим подчиненным в ремвзвод поступил самоходный миномет на базе БТР «Тарпан». Вы почему-то собственную колесную базу ремонтировать не умеете. А мы - умеем. Мы вам его, можно сказать, по дружбе отремонтировали. А ваш…
        - Да, отремонтировали… Спасибо! А потом отдали неизвестно кому!
        - Почему же неизвестно? В другую батарею вашей дивизии. Наверное, ваше начальство решило, что там он нужнее… В общем, я не вижу оправданий поведению вашего сержанта! И прошу его примерно наказать! И имейте в виду: я за этим прослежу!
        Старлей вздохнул и посмотрел на меня каким-то «неслужебным» взглядом, как на чужого докучливого ребенка. Будто я от него, от лейтенанта, полдня домогаюсь: «А почему небо синее?»
        - А это не вы тот самый Степашин, который первым саркофаг ягну нашел? На Беренике? - внезапно спросил он.
        Я опешил.
        - А откуда?.. Разве рассекретили?
        - Не только рассекретили, но уже и в книгах пишут! Я «Памятку о ксенорасе ягну» читал, так там сплошной Степашин…
        Свежую «Памятку о ксенорасе ягну» я взял в руки один раз, позавчера. Но тогда нас сдернули по тревоге, эскадру «Сефид» душить, так что прочесть успел едва ли полстраницы.
        - Ну уж прямо «сплошной».
        - Про ГАБ там, конечно, больше написано… Но и про вашего брата-осназовца немало. Прямо завидно! И вот я еще думал, когда читал: «Смелый человек этот Степашин!» А смелые люди - они веселые. Улыбнитесь, капитан! Вы чего злой такой?
        - Да при чем тут злой! - вспылил было я. Но спохватился, что веду себя и впрямь не очень адекватно. - Извините, старлей. Наверное, это вы злиться должны. В самом деле, надо было за вами послать, когда ваш миномет забирали…
        - Надо было… Ладно, это наша головная боль, не ваша. Слушайте, я еще вас про Беренику спросить хотел. Можно? Вы садитесь, - пригласил он.
        Наш разговор происходил в глухом закутке ангара, где в ряд стояли самоходные минометы и другие машины батареи. Сбоку от крайнего стояночного места была воздвигнута кустарная стена. Тем самым непоседливой десантуре удалось выкусить из ангара небольшую комнатенку. В нее поместились стол, три походных раскладных стула и неизбывный железный шкаф стиля «День М».
        Вот на свободные раскладные стулья лейтенант и кивнул, приглашая меня рассказать о Беренике.
        Береника…
        Там было интересно.
        Береника - это планета в системе Альцион. Далеко от Солнца, шесть тысяч световых лет. Ничейная звезда, ничейные места, их даже чоруги своими не считают.
        Там ягну хоронили паладинов. Но мы тогда не знали таких слов: ягну, паладины…
        И ГАБ не знало. Агентство стояло перед мрачным фактом: обнаружена свежая, очень опасная ксенораса. С ксенорасой был один бой - зато прямо в Солнечной системе, возле Титана. А стало быть, материнскую планету этой ксенорасы надо отыскать. Дабы если что…
        И вот уже под Новый год, в декабре, ГАБ решило, что загадочную ксенорасу надо искать в системе звезды Альцион.
        - Уж не знаю, как ГАБ вышло на Альцион. Там, в «Памятке», не написано, случайно? - спросил я Горичного.
        - Нет. Пишут только, что «агентурные данные заставили заподозрить».
        Я знал, кто был агентом ГАБ. И куда он был внедрен. И какие именно данные получил от своего агента товарищ Иванов. Но раз в «Памятке» не пишут - зачем я буду рассказывать такие сомнительные вещи о хорошем пилоте-гвардейце, верно?
        - Ну, не важно. Летели мы с Грозного, на «Левиафане» - бывшем пиратском рейдере, который захватили осенью в Тремезианском поясе. «Левиафан» по заказу ГАБ отремонтировали. Там разместились флуггеры, пилоты, офицеры ГАБ и мы, осназ.
        - А что это за пиратский рейдер такой? - удивился старлей.
        - Перестроенный контейнеровоз. Вы похожие наверняка во время войны видели.
        Старлей кивнул.
        - Ну вот. Короче говоря, мы прилетели к Беренике, «Левиафан» поднял флуггеры-разведчики. И долго ли, коротко, один из них гробанулся в горах, возле какой-то подозрительной пещеры. Мы получили приказ эту пещеру обследовать. Мы - это два взвода. Мой и соседний. А там еще все так неудачно сошлось… Я за три дня до того с подругой поругался. Сам не свой был. Злился очень. Ну и летим мы, а я думаю: вот мне сейчас башку ка-ак прострелят! То-то эта коза поплачет!
        - Вы извините, конечно, капитан, - с виноватой улыбкой сказал Горичный, - но у вас и сейчас такой точно вид. Будто вы ищете, кто бы вам башку прострелил.
        - Да ладно. - Я отмахнулся. - Это я просто на вашего сержанта злюсь.
        - А что ваша подруга - на Грозном сидела?
        - С чего вы взяли? На Земле.
        - А ругались как? По Х-связи?
        - Нет, я тогда в увольнение ходил. Мы с ней должны были в Певеке встретиться, это дыра занюханная на Ледовитом океане.
        - Есть такая.
        - Есть, есть. Так вот мы с Любавой договорились в Певеке пересечься. Ее корабль туда зайти собирался. Я прилетел с самого Грозного, привез ей белых ландышей букет… Шучу. На самом деле грозненскую орхидею красоты неимоверной. Плавучую. Если в тазик ее положить, она по тазику медленно так, романтично плавать будет. Достал через знакомых в комендатуре Новогеоргиевска. Ну и вот сижу я, жду, переживаю… У ног - тепличка с орхидеей этой, ее поливать надо каждые полчаса. А корабля нет. Звоню ей на борт - не берет трубку. Снова звоню - «канал закрыт». Ух, лейтенант, до чего плохо мне было! Пробую узнать, что с кораблем - а ничего! Никто ничего не говорит! Корабль очень важный, секретный, многие вообще делают вид, что о таком первый раз в жизни слышат!
        - Это вы про «Урал» небось?
        - Ну да… Э, постой, а ты откуда о таком знаешь? Может, ты мне и про Любаву расскажешь?! - Мои кулаки сжались сами собой, я вскочил на ноги. Теряя контроль над собой, я внезапно перешел на «ты».
        - Во дает! - Лейтенант осмотрелся по сторонам, будто приглашая собеседников разделить его недоумение (хотя никаких «собеседников» не было). - Капитан, у меня жена есть. Ее Наташей зовут. Не знаю я никакой Любавы. Это раз. А два: вырос я там, на севере. Мальчишками еще на сопку забегали - поглазеть, как на горизонте
«Урал» тучи скребет мачтой Х-связи.
        - Извините… Честно говоря, я психую все время, потому что на днях снова с Любавой разругался. Понимаете, я ее люблю. А она меня как-то странно.
        - Как это?
        - Мне кажется, она для себя решить не может - нужен ей этот капитан Степашин или нет? Там у нее, на «Урале», выбор-то неплохой. Конечно, в основном старые пер… мнэ… перцы. Но и завидных женихов хватает. Всякие там каплеи, кавторанги, майоры, штатских спецов заносит не самого низкого полета… Как подумаю об этом, сразу напиться хочется!
        - Может, вам надо тоже… Ну, не ограничивать себя так… Тут вот, в Синандже, есть варианты…
        - Что значит «тоже»?! Вы на что намекаете?
        - Ох, капитан, ну до чего вы все-таки нудный!.. Ни на что я не намекаю, забудьте. А вы вообще ей говорили, что любите ее?
        - Говорил…
        Горичный хитро прищурился.
        - Уверены?
        Уверенности у меня не было. Нет, ну то есть в известные моменты… Что-то я говорил, всякие нежности…
        Вспомнить бы еще - что.
        Видя мое замешательство, Горичный продолжил наступление:
        - Та-ак. Тогда вот что: я вас сейчас везу на Пятак. Веду к знакомым связистам. Они вам любую сессию откроют, хоть с Советом Директоров… Ну почти. По крайней мере до
«Урала» дозвонитесь - гарантия. И вы своей Любаве говорите: «Любава, я тебя люблю». Вы ее в жены взять хотите?
        - Не знаю… Хочу.
        - Значит, говорите так: «Я тебя люблю. Будь моей женой».
        - Да бросьте, лейтенант… «Везу», «веду»… Мне неудобно. Давайте лучше по пятьдесят - и разбежались?
        - Неудобно спать на подоконнике, товарищ капитан, - весело сказал Горичный и вскочил со своей походно-полевой сидушки. - А на Пятак я все равно собираюсь, у оперштадива свой миномет выручать.
        Я уже внутренне сдался. Ладно, чего не съездить, в самом деле? Надо же нам что-то с Любавой решать наконец… И раз уж так всё сбежалось…
        - Ну а по пятьдесят? - напомнил я.
        - Пятьюдесятью вы не отделаетесь. За вами будет нормальная, полновесная бутылка. Но - делу время. Поехали, пока у Толика смена не закончилась. Толик - связист знакомый, - пояснил он, протягивая мне танковый шлем. - Вы мне про Беренику недорассказали.
        Про Беренику я Горичному дорассказал.
        Планета мерзкая, горячая, настоящие лавовые озера попадаются. Очень высокий естественный радиационный фон. Но это все можно пережить, благо, для того бронескафандры и придуманы.
        Хуже всего было то, что мы за своей спиной настоящей силы не чувствовали. Агентство, похоже, само не ожидало, что удастся на Беренике что-то найти. Поэтому
«Левиафан» на орбите планеты болтался один-одинёшенек, без охранения. И мы тоже оказались на Беренике совсем одни - ни других взводов осназа, ни танков, ни вертолетов.
        И вот завис наш «Кирасир» над базальтовой пустошью. Выпрыгиваем. Где эта подозрительная пещера?
        А до нее еще топать и топать! Это, значит, пилоты «Кирасира» получили приказ: от пещеры подальше держаться, как бы чего не вышло.
        Ну ничего, дошли. К счастью, уже были предупреждены, что вход в пещеру прикрыт автономными пушками неизвестной конструкции. Поэтому обошлось без жертв.
        Пока мы эти пушки вычислили, пока расстреляли - уже устали. А надо же еще по самой пещере лазить!
        Зато в пещере… В пещере обнаружилось свежее захоронение разумного инопланетного существа.
        А именно летательный аппарат длиной семнадцать метров - одна штука; инопланетное существо, мертвое - одна штука; личные вещи существа - много-много штук.
        Это был пилот-воин ягну. Их позднее назвали паладинами.
        Истребители, на которых они летают, тоже назвали паладинами, как видно, из экономии.
        Пещера на самом деле была огромной. Но паршивое, фрагментарное освещение скрадывало масштаб. И истребитель-паладин показался довольно маленьким.
        Зато покойничек нас так впечатлил, что, пока я скомандовал «Прекратить огонь!», саркофаг успел принять пуль двести.
        Дело вот в чем. Саркофаг ягну - громадный прозрачный кристалл. Захороненный пилот висел в нем, как муха в янтаре.
        При этом надо понимать, что такое ягну-паладин. Это помесь каракатицы, десятиметровой креветки и ночного кошмара с могучими ходильно-церебральными конечностями и множеством разнообразных ротовых и сенсорных щупов, которые задорно топорщатся четырехметровыми полированными пиками цвета натурального титанира.
        Ходильно-церебральные конечности - назовем их щупальцами, хотя и не очень-то похоже - собраны у ягну в два пучка по четыре штуки. При этом ягну-паладину все равно, какие щупальца использовать для ходьбы, а какие - в качестве рук.
        Так вот, «наш» паладин был зафиксирован в броске на врага. Он будто оторвался от тверди и летел на зрителя. Четыре его конечности были раскинуты в стороны, готовясь обхватить и задушить вас. А еще четыре - выброшены вверх исполинскими знаками вопроса. И вопросы эти не предвещали противнику ничего хорошего.
        Стоит ли удивляться, что когда чудовище попало в поле зрения рядового Александренкова, он открыл ураганный огонь? Который, само собой, поддержали еще несколько циклопов.
        Ну а потом что?
        Посмеялись, начали ковыряться. Не нравилось мне, что занимаемся мы разграблением чужой могилы, но приказ есть приказ.
        Прикинули, можно ли саркофаг вытащить и на «Левиафан» упереть. Получалось, что целиком - никак. Начали резать.
        Пока одни резали, другие успели найти штук тридцать предметов искусственного происхождения.
        - В «Памятке» пишут, вы нашли дневник пилота? - спросил Горичный.
        - Да. Уютный такой дневничок… Собственно, по моему мнению, это был единственный ценный для нас предмет. Все остальное можно было не трогать… Я вам честно скажу, лейтенант: по сей день рад, что мы тот саркофаг не успели разрезать. Наши пилы прошли хорошо если сантиметров шестьдесят, это на общих масштабах - едва заметные надрезы… А тут - «боевая тревога»! С «Левиафана» передают, что ягну всполошились, их истребители замечены в атмосфере Береники. Пришлось нам из пещеры вылететь пулей. В общем, остался саркофаг как есть… Но я недаром Любаву вспомнил… Я кричу своим: «Уходите, я здесь останусь! Отвлеку их!» Идиотизм полный. Кого бы я отвлек? Куда? Но очень уж хотелось мне геройской смерти.
        - Понимаю вас.
        - Понимаете?
        Не знаю, понимал меня Горичный на самом деле или нет. В этих вопросах я сам себя не всегда понимаю.
        Вот, скажем, за день до того, как мы «Гиту» брали, в который раз подошла моя очередь на личный звонок.
        Я отправился на флотский узел связи с твердым намерением наговорить Любаве всяких приятностей.
        С «Уралом» меня соединили. Ура!
        Говорю:
        - Любавушка, котик, привет. Это Степа. Очень по тебе скучаю. У меня все хорошо. Каждый день купаюсь, загораю. Как ты там? Прилетай, может, ко мне? Военврачи везде нужны. А здесь лучше, чем на твоем «Урале». Природа красивая. Я вот подумал, есть сейчас возможность поговорить с одним генерал-майором ГБ. Очень серьезный человек. Думаю, ему твой перевод в Синандж устроить - раз плюнуть.
        Х-связь - она всегда односторонняя (хотя и случается, что этого практически не чувствуется). Наговариваешь для начала побольше, все это отправляется через полгалактики твоему собеседнику. Сидишь ждешь. На том конце линии тебе что-то наговаривают. Оно прилетает. Смотришь картинку, слушаешь слова.
        Потом отвечаешь, посылаешь, ждешь.
        Ждешь по-всякому. Иногда долго, а иногда получается - разрывов почти нет.
        В тот раз так и было: казалось, что мы говорим по обычному телефону, что не лежат между нами бездонные пропасти парсеков.
        На экране появилась Любава. Раскрасневшаяся - явно бежала к ближайшему терминалу связи со всех ног.
        - Лева! Привет! Я тоже соскучилась, умираю! Только не ври мне как ты там загораешь! Не ври! Я сегодня слышала, у вас там настоящая война!

«Что она могла слышать? - думаю. - Что мятежники пытались „Таганрог“ угнать? Тоже мне, „настоящая война“… И какая сволочь ей об этом рассказала?»
        - Я за себя не боюсь, нет, ты не подумай! Но если я буду там, где-то в вашем Синандже сидеть, я же не смогу! Я каждое слово буду через себя пропускать, буду думать, что ты там, где-то в эту самую минуту, под пулями… Я с ума сойду!
        - Любава, ты меньше слушай всяких дураков. Там у вас штабные - впечатлительные товарищи. Они из любой мухи умеют слона сделать. Не надо за меня волноваться. И никакой войны здесь нет…
        И тут словно какой-то бес меня за язык потянул! Нет бы уже остановиться и на кнопку «Послать» надавить, я прибавляю:
        - Конечно, там тебе, наверное, веселее, на «Урале», чем у нас на Синандже было бы… Что ни неделя - балы, вечеринки, ухажёры… Небось закрутила уже с каким-то паркетным генералом…
        Ну и получил я в ответ. И «сволочь» я «бессердечная», и «псих», и «диагноз твой - бред ревности, это болезнь, и ее лечить надо, а не здоровых людей изводить!»
        В общем, называется «наговорил всяких приятностей»… Болван.
        Да вдобавок еще и сглазил - насчет «войны нет».
        Пятаком у нас называли уютную, ладную площадь чуть в стороне от центра Синанджа.
        Уж не знаю, почему называли. Одни говорили, что площадь круглая, как пятак. Оригинальное мышление! Будто только пятак круглый, а полтинник, например, квадратный…
        Другие утверждали, что над площадью раньше висел на растяжках огромный серебристый диск с фравахаром - эмблемой конкордианских ВКС. И когда первые вертолеты наших оккупационных сил подлетали к Синанджу со стороны космодрома, один пилот сказал другому: «Гляди, Федя, какой пятак».
        Я, правда, фравахара уже не застал. Нас загнали на Синандж только в июле, когда поступили первые тревожные сигналы насчет мятежной эскадры «Сефид».
        Горичный, который в качестве городского транспорта использовал ни много ни мало свой командирский броневик, остановил машину возле четырехэтажного дома с нарядным фасадом, выкрашенным салатовой краской. Там раньше размещалась какая-то клонская штабная контора, а теперь сидели наши.
        - Подождите пока здесь.
        Он пошел договариваться со знакомым связистом, а я остался топтаться на тротуаре.
        Мимо меня неспешно шествовала клонская семья: папа, мама, девочка лет семи и мальчик. Мальчику было годков пять. Он гордо восседал на белой игрушечной лошади с колесиками. Лошадка бодро жужжала и уверенно катилась вперед со скоростью пешехода.
        Классная вещь! Я улыбнулся.
        Отец семейства вдруг повернулся ко мне и что-то сказал. Разумеется, на фарси.
        Переводчика у меня с собой не было.
        - Извините, не понимаю. - Я развел руками.
        Вероятно, он привык, что у каждого русского в Синандже есть с собой «Сигурд». Мужчина удивленно задрал брови и снова что-то сказал.
        - Он спрашивает, - выручил меня Горичный, появляясь будто из-под земли, - правда ли, что полностью отменен комендантский час.
        - Не знаю.
        - А я знаю. Сегодня утром его действительно отменили. Ведь эскадре «Сефид» капут! - Горичный отвернулся от меня и донес ту же мысль до клона на языке фарси.
        Впрочем, вряд ли этот конкордианец был клоном в буквальном смысле этого слова.
        Судя по отлично скроенной одежде, да и по игрушечной лошадке (недешевая в Конкордии штука, я думаю), он и его семья принадлежали к одной из высших каст. Да и право на обзаведение детьми клонированным гражданам Конкордии предоставлялось ну очень редко, лишь за особые заслуги.
        Выслушав ответ Горичного, отец семейства что-то скомандовал своим детям. Именно
«скомандовал», у них с семейной дисциплиной строгач полный, особенно у пехлеванов.
        Мальчик остановил лошадку, слез с нее. Девочка подбежала к нему, взяла его за руку. Они дружно что-то проскандировали - вероятно, стишок строк на шесть -восемь.
        Я вопросительно посмотрел на Горичного. Старлей, похоже, сам обалдел.
        Он присел перед детьми на корточки, попытался сделать серьезное лицо, сказал им что-то откровенно позитивное, подарил каждому по крохотному тубусу жевательного зефира «Вкусняшка».
        На этом представление закончилось, клоны помахали руками и ушли.
        - Что это было? - спросил я у Горичного.
        - Это были новые веяния пропаганды, - ответил тот, рассеянно улыбнувшись. - Стихотворение. Причем не детское. Очень тяжелым, пафосным языком написано, я половину не понял. Но смысл такой, что пехлеваны с Земли мир спасли. Подчеркиваю: с Земли. И теперь все благоверные люди будут жить счастливо. Но для этого надо дружить.
        - Ого. Это, что ли, наши пресс-офицеры балуют?
        - Может, и наши. А может, и нет. Знаете, яхта из Хосрова недавно прилетела?
        - Что-то краем уха…
        - На ней прибыла женщина, заотар. Заотар высшей пробы, так сказать. Уже третий день выступает в местном Дворце Пехлеванов перед клонами. Аншлаг, говорят, полный. Кто-то из наших туда ходил, пилоты из второго гвардейского, кажется.
        - Здорово. Так, значит, снова «Москва - Хосров - братья навек»?
        - А как иначе? - Горичный развел руками. - Но вернемся к вашей проблеме… Значит, я договорился. Второй этаж, комната триста. По вашему офицерскому удостоверению вас обязаны пустить. Будут спрашивать - скажете, идете к подполковнику Курехину.
        - Знаю такого.
        - Тем лучше. Но вместо Курехина двигайте прямиком в трехсотую. Скажите: «Я капитан Степашин». Этого достаточно.
        Так я и поступил.
        Зашел, нашел, сказал. Дали мне терминал, открывают сессию Х-связи.
        - Говорите, есть «Урал», - тихо сказал мне Толик.
        Что говорить? Хорошо Горичному советы давать! «Я люблю тебя, давай поженимся».
        Но это же как-то резко, правда? Или нет?
        - Любава, солнышко, это Лева… Да что же мы с тобой все время ругаемся, а? Это потому что я дурак… Ты права, тут было немножечко войны. На днях пришлось с автоматом побегать… Но теперь уже всё! Теперь точно всё! В Синандже даже отменили комендантский час. Это мир, понимаешь? Сегодня же пойду поговорю о твоем переводе. Ты согласна?
        Нет, думаю, нет, Лев, мало сказал. Еще говори! Ты же пулям не кланялся, чего перед девушкой любимой робеешь?!
        - Помнишь, как мы с тобой на оленях катались? Я тогда подумал, что не бывает такого счастья, быть не может: встречаешь самую красивую девушку на свете, говоришь ей: «А не хотите ли прогуляться?» А она тебе отвечает: «Прогуляться? Давайте попробуем». Думал, не бывает такого счастья! И нет, вот оно, прямо в руках… Любава, я люблю тебя… Я прошу тебя… стать моей женой.
        Я нажал кнопку «Отправить».
        Ответа не было три минуты.
        Пять минут без ответа…
        Среди операторов пополз тревожный ропоток.
        Восемь минут…
        Многовато. Даже с учетом всех ретрансляций.
        - Оно хоть отошло? - спросил я у Толика.
        Тот не отвечал, шаманил над своим пультом.
        - Отошло, - ответил он, поворачивая ко мне лицо с безвольно опустившимися уголками губ. - Отойти отошло, но… Подтверждение приема с Земли не получено. И последние передачи от дальних абонентов пришли с «мусором». Сейчас разбираемся.
        Я провел в комнате номер триста еще полчаса.
        Х-связи не было. Вообще не было. Не пришел даже обязательный контрольный сигнал.
        - Мы только что приняли через спутник связи над Урмией… - Толика, казалось, пропустили через стиральную машину, он весь взмок и вместе с тем как-то помялся, что ли. - Ваше собственное…
        Он явно не знал что сказать. Нажал на кнопку. На экране перед собой я увидел… свое лицо.
        Капитан Степашин трагично задрал брови и заговорил:
        - Любава, солнышко, это Лева…
        Изображение распалось на хаотические черно-белые многоточия, звук размешался в цифровую кашу. Треск, крокозябры… Потом - временное просветление:
        - …потому что я дурак… Ты права, тут было немножечко войны. На днях пришлось с автоматом побегать… Но теперь уже всё! Теперь точно всё!
        Что верно, то верно - «всё». Вторая часть послания представляла собой ровный белый шум.
        - Как это понимать? - спросил я у Толика.
        - Н-не знаю… Такое впечатление, что волны… Исказились… Рассеялись… Остатки - от чего-то отразились… пришли обратно. Их принял наш спутник над Урмией.
        - Отразились где? От чего?
        Но ответа я не дождался. У меня в кармане зазвонил служебный телефон.
        - Товарищ капитан, - голос Водопьянова был тревожен, - получен приказ. Рота переводится на строгое казарменное положение. Вы должны немедленно явиться на территорию части.
        Глава 3
        Рецепты бабушкиной кухни

18 августа 2622 г.
        Океан Сполохов
        Планета Урмия, система Макран
        Осназ занимается всем. Осназу до всего есть дело.
        Нужно добыть языка во вражеском тылу - посылают нас.
        Организовать диверсию на вражеской базе - тоже, значит, нам на выход.
        Идти в первой волне десанта, расстреливая из гранатометов радары и пусковые установки зенитных ракет? Поручите это осназу!
        Про «особо важных товарищей» обоего полу я вообще молчу. Где кого враг прихапал - нам расхлебывай, вызволяй их, не жалея живота своего.
        Ну и конечно, если где-то ненароком упал звездолет-другой, без нас спасательная операция редко когда обходится.
        Итак, мы, осназ - острая приправа к любому оперативному супу. Без нас невкусно, а подчас и вообще несъедобно.
        Начальство это знает. И вроде бы даже ценит. Но далеко не всегда считает необходимым вводить нас в курс дела. Не по мелочи - по-крупному.
        Что мы знали утром восемнадцатого августа?
        Во-первых, мы снова с кем-то воюем. И этот кто-то - сюрприз! - вовсе не клоны. А раз не клоны, значит - ксенораса. Грёбаный «фактор К».
        Во-вторых, в крупном космическом сражении над планетой Алборз мы потеряли тяжелый авианосец «Рюрик» и несолоно хлебавши были вынуждены откатиться на орбиту Тэрты. Какие при этом потери понесла загадочная ксенораса, мы понятия не имели. Кто мы такие, чтобы нам докладывали?
        И в-третьих - а это нам уже сообщили на инструктаже, - что-то стряслось с фрегатом
«Гневный». Дескать, из-за навигационных ошибок (хороши ошибочки!) корабль вместо того, чтобы преспокойно совершить Х-переход в систему Зерван, чиркнул по верхним слоям атмосферы планеты Урмия и плюхнулся в тамошний метановый океан. К счастью, не утонул, потому что попал на отмель.
        Какая многообещающая коллизия!
        Из доведенных до нашего сведения докладов Михайлюка, командира фрегата «Гневный», и порции хреновеньких космических снимков (серая калоша в черной полынье, быстро зарастающей свежим ледком) вывод был прост: корабль уже никогда не взлетит, а его экипаж надо снимать как можно быстрее, поскольку он деморализован и испытывает тяжелые лишения.
        Оно и понятно: пробоины, поломки, авария реактора, из-за всего этого на борту собачий холод, кислорода не хватает… И вдобавок ко всему донные пески неумолимо засасывают «Гневный» со скоростью полметра в час.
        А затем мы услышали от свирепого эскадр-капитана Трифонова совсем уж странные вещи.
        - Спасать команду «Гневного» надо немедленно. Ближайшая к нему наша база - космодром Урмия-Промышленный. Но, к сожалению, космодром сейчас не может выслать спасательные флуггеры. Поэтому полетит эскадрилья трофейных гидрофлуггеров типа
«Сэнмурв». Полетит отсюда, с Синанджа. Вы, капитан Степашин, должны распределить своих бойцов из расчета три -пять человек на одну машину. Сколько именно человек, я сказать сейчас не могу - посоветуетесь с пилотами. Это будет зависеть от того, что вы с собой возьмете… Предложить вам детальный план спасения я тоже не могу - слишком быстро меняется погода в районе места падения фрегата… Сообразите по обстоятельствам. Так что берите всего по максимуму. Мало ли что может пригодиться…
        - А можно вопрос? - не удержался я.
        Трифонов наградил меня свинцовым взглядом и молча кивнул.
        - Хотелось бы знать… ну просто для общего развития… А по какой причине космодром Урмия-Промышленный не может выслать спасательные флуггеры? Глупо как-то получается… Им же рукой подать до «Гневного»!
        - Посвящать вас в подробности я не уполномочен… - неохотно произнес Трифонов.
        Я уже думал, ничего он больше не скажет. Но ошибся. Трифонов поразмыслил и все-таки изрек:
        - Над космодромом Урмия-Промышленный идут спорадические воздушные бои.

«Ни фига себе пельмени! Спорадические воздушные бои! Но с кем же, с кем?!» - внутри меня всё вскипело, но я благоразумно промолчал.
        - Кстати! - встрепенулся Трифонов. - Сколько в вашей роте по штату зенитных средств?
        За всю войну с Конкордией мы применяли переносные зенитные ракетные комплексы
«Гарпун» ровно один раз - при штурме космодрома Хордад на Паркиде. Да и то, разумеется, ни в кого не попали, потому что «переносное» применительно к зенитным средствам всегда означает «слабенькое». А клонский истребитель «Джерид» не самая легкая цель и для более серьезных агрегатов…
        - Прошу прощения, товарищ эскадр-капитан, хотелось бы уточнить: вас действительно интересует штатное расписание? Или все-таки текущее фактическое наличие?
        Трифонов сделал лицо из серии «Прибил бы гада» и выдавил:
        - Давайте штат. А затем - факт.
        Я нахмурился и принялся считать вслух:
        - По штату в каждом рейдовом взводе есть расчет ПЗРК «Гарпун»… Кроме этого взвод тяжелого оружия имеет два «Гарпуна» и лазерно-пушечную установку «Облепиха». Итого получаем… семь единиц… Но это по штату… А по факту у «Облепихи» намертво запесочились стрельбовые аккумуляторы… Один «Гарпун» точно небоеготов, вчера как раз докладывали. Остальные надо еще проверить, может, тоже есть проблемные…
        - Великолепно! - воскликнул Трифонов. - Как это вовремя!
        Каждое его слово сочилось ядом.
        - Не вовремя, конечно, Денис Поликарпович. Но капитан Плахов и и.о. зампотыла Буров подавали по вопросам матобеспечения роты все необходимые рапорты и запросы в срок. В частности…
        - Довольно, - прервал меня Трифонов. - Я вас не виню. Но как же вас, черт возьми, прикрыть с воздуха?..
        - Денис Поликарпович, вы извините мою настырность… А насколько вообще высока вероятность нападения воздушно-космического противника?
        - Насколько высока?! - взорвался Трифонов. - Более чем высока!.. Ладно. Я вот что решил: дам вам истребительное прикрытие. «Дюрандали» пойдут. Иначе вас с вашими
«Гарпунами» там в мелкий мякиш раскрошат!
        На том и порешили.
        Несмотря на то что ситуация была гаже некуда, пожимая руку Трифонову, я улыбался. С «Дюрандалями»-то оно лучше, чем без них!
        Однако стоило мне выйти из кабинета эскадр-капитана, как суровый настрой Трифонова передался и мне. Разговаривая с Арбузовым, я был мрачнее тучи.
        - Значит, вот что. Возьми людей и бегом на склад с трофейным клонским оружием… Найди там такую штуку… четыре ПУ на разборном лафете, стреляет ракетами от ПЗРК
«Ярав». Возьми две таких. И ракеты тоже не забудь! Если не будет, бери просто ПЗРК
«Ярав» в обычном исполнении.
        - Так склад же опечатан! Там охрана! Нужно письменное распоряжение комендатуры! Будут спрашивать!
        - Будут спрашивать - дашь в морду.

* * *
        Погрузились на «Сэнмурвы».
        Взлетели, вышли на орбиту Тэрты.
        Состыковались с «Суворовым».

«Суворов» бодро сверкнул выхлопом орбитальных двигателей, разогнался, ушел в Х-матрицу.
        Мы появились из Х-матрицы в виду Урмии.
        Планета была похожа на Колобка, который благополучно ушел от дедушки и бабушки, волка и лисички, от семьи и детей и славно себе жил на закраинах космоса, пока не заразился трайтаонской ветряной оспой…
        Основным фактором операции было время. Поэтому «Суворов» разогнался не на шутку, выходя на опаснейшую траекторию лобового сближения с Урмией.
        Только за три минуты до выпуска наших «Сэнмурвов» линкор-авианосец развернулся кормой вперед по вектору движения и одарил нас незабываемыми тормозными перегрузками в девять g. Даже Щедролосев, обычно кроткий, матерился так, что вяли уши.
        Дальше было не легче. Сойдя со стыковочных узлов «Суворова», восьмерка наших гидрофлуггеров перескочила на опорную орбиту, затем довольно грубо мы провалились на низкую эллиптическую и безо всякой паузы сбросили скорость до… мой друг пилот Мамин сто раз говорил мне, как эта скорость называется - на которой флуггер сам сваливается с орбиты и входит в атмосферу, - но я так и не запомнил.
        В общем, мы оказались в атмосфере Урмии.
        Два левых виража, три правых виража, и вот уже пилоты предупреждают, что до
«Гневного» осталось четыре минуты лету.
        Я закинул в рот горсть шоколадного драже. Шоколад - он согревает не хуже водки, даже лучше. А холодина там, на Урмии, такая, что наша земная Арктика-Антарктика покажется по сравнению с ней климатическим курортом.
        Да, скафандры объективно помогают, греют хорошо. Но каким-то мистическим образом, то ли от жадного воя ледяного ветра, то ли от вида завоеванных морозом ледяных пустошей, все время ощущаешь холод. Он идет изнутри.
        В транспортном отсеке «Сэнмурва» иллюминатор ровно один - спереди по левому борту. Насколько я знаю, предназначен он вовсе не для пассажиров, а, как это ни смешно звучит, для бортмеханика. Глядя в него, можно визуально определить, штатно ли вышел крыльевой посадочный поплавок под левой плоскостью.
        На правах командира я бесцеремонно узурпировал место возле этого иллюминатора, предоставив остальным циклопам возможность воссоздавать пейзажи за бортом в своем небогатом воображении (тем, у кого оно богатое, по моему глубокому убеждению, в осназе делать нечего).
        Поначалу к стеклу липла сизая вата облаков. Но вот «Сэнмурв» снизился, облака остались над головой, и я увидел землю, а точнее - замерзший океан и один из бесчисленных горных пиков-одиночек на горизонте.
        Этими пиками, говорилось в путеводителе, славится планета Урмия. Если, конечно, допустить, что она вообще чем-либо славится за пределами своего кольца…
        Где-то впереди по курсу должна была расстилаться огромная полынья, в которую наши
«Сэнмурвы» надеялись приводниться. А учитывая, что почти ровно в центре полыньи доходил фрегат «Гневный», мы тем самым благополучно решали задачу первой фазы полета: притереться к аварийному кораблю и начать прием его экипажа.
        - Вот, блин… - услышал я в наушниках голос пилота Афонина. - «Гневный» примерз.
        - В смысле? - спросил я.
        - Нет больше чистой акватории! Понимаете, капитан?
        - Полыньи, что ли?
        - Да называйте как хотите! - вспылил Афонин и, смягчаясь, добавил: - Сажать
«Сэнмурвы» некуда.
        - А на лед?
        - Да вы бы его видели, этот лед. Бугры сплошные. Сломаем шасси к диким кабанам.
        - И что?
        - Ну что… Намерен запросить указаний у командира «Суворова», каперанга Быка.
        - Отставить. Кап-один Бык далеко, ничего нового он не изобретет. Вариант вижу ровно один: я и мои бойцы десантируемся с парашютами. При этом мы берем с собой капсулы с оксидом лития и подрывные заряды из расчета шесть единиц на каждого.
        Афонин сосредоточенно засопел. Как видно, предложенное его удивило. Потом что-то сообразил:
        - Ну, положим, оксид лития нужен, чтобы отфильтровать на борту «Гневного» избыточную углекислоту и тем спасти экипаж от удушья. А подрывные заряды зачем?
        - Прорубим для вас новую полынью, или, как вы выражаетесь, чистую акваторию… Какой у вас минимальный посадочный пробег?
        - В условиях Урмии вообще-то триста двадцать. Но это посадочный с малой нагрузкой. Взлетный чуть меньше. Но взлетать мы будем с грузом. А значит, надо хотя бы четыреста.
        Я присвистнул. Четыреста!
        - А вы учитываете текущее направление и силу ветра у поверхности?
        - Хороший вопрос… - уважительно пробормотал Афонин. - Скажем так: в благоприятных условиях можно скинуть метров сорок… Больше - риск страшный.
        - Итого имеем триста шестьдесят - это если повезет. А для гарантии надо бы триста восемьдесят, - печально суммировал я.
        Циклопы настороженно внимали нашему разговору. И хотя каждый из них вроде бы был занят своим делом - кто в сотый раз проверял систему жизнеобеспечения скафандра, кто просто делал вид, что дремлет, но меня было не обмануть: любой из них уже прикидывал в уме, как лично он будет гасить купол парашюта под порывами ветра, бросающего в тебя пригоршнями колючую взвесь, а потом бурить лунки для подрывных зарядов, а потом много чего еще малоприятного и физически нелегкого, и так до самого вечера, когда наконец-то нас покормят ужином и разрешат поспать часов семь…
        - Ну вы поняли расклад, да? - спросил я у циклопов.
        - Практически да, - отозвался комвзвода Водопьянов с борта соседнего «Сэнмурва». - Вот только вопрос: а не проще «Сэнмурвам» снизиться в вертолетном режиме и повыбрасывать нас с высоты метров пять? Риска вроде меньше…
        Я как раз собрался переадресовать этот вопрос Афонину, когда тот сам вмешался в наш разговор:
        - Конечно, это было бы проще. Но для этого нужен «Кирасир». Или любой другой привычный нам флуггер… У нас налета на «Сэнмурвах» меньше десяти часов… Боюсь, уроним на хрен… Честно говорю.
        - Ну значит, закрываем дебаты. Слушай приказ: «Сэнмурвам» выйти на эшелон тысяча пятьсот, разомкнувшись строем пеленга. Каждый экипаж дает отсчет за десять секунд до выхода в точку сброса. Личному составу роты надеть парашюты и привести скафандры в боевой режим. Двое младших по званию каждой группы берут в прыжок по четыре капсулы оксида лития. Остальные берут по шесть взрывных модулей. Точка сбора на земле - под тактическим номером по правому борту фрегата «Гневный».
        Я заметил, в народных массах широко распространено заблуждение, что, дескать, на поверхности планет-гигантов очень большая сила тяжести. Но это далеко не всегда так. Вот, например, на поверхности Урмии ускорение свободного падения всего лишь на треть превышает земное.
        С другой стороны, плотность нижних слоев атмосферы на этой планете довольно высокая. Получается, что воздух там густой, вязкий. Его сопротивление надежно компенсирует «излишек» силы тяжести. В итоге прыжок с парашютом получается немногим более опасным нежели на нашем родном Подольском полигоне. А вот по ощущениям разница с Землей заметная - будто не летишь, а плывешь, точнее, проваливаешься сквозь толщу воды с гирями на ногах…
        Мне, между прочим, этот аттракцион понравился. За других - не скажу.
        Неприятностей случилось две.
        Группу из трех человек снесло внезапным порывом ветра на два километра к северу от
«Гневного». А сержант Верхолазин угодил в единственный бассейн с незамерзшим метаном, имевший очертания Персидского залива. Двое товарищей тотчас принялись спасать его и, конечно, спасли.
        Такие вещи, как легкую тошноту и экзистенциальное уныние, я в неприятности не записываю.
        В точке сбора я был вторым после Щедролосева, которому просто повезло: он приземлился в нескольких метрах от кормовой малокалиберной батареи ПКО нашего богоспасаемого фрегата.
        Пока подтягивались другие циклопы, над нашими головами раскрылся один из стыковочных шлюзов «Гневного» и из густых клубов пара выступили фигуры, облаченные в оранжевые гермокостюмы «Саламандра». В ходе сбивчивых переговоров через аналоговый УКВ-канал - говорить хотелось всем и обо всём, притом одновременно! - выяснилось, что на «Гневном» дела еще хуже, чем рассказывал Трифонов, но раз мы и
«Сэнмурвы» уже здесь, всё на самом деле хорошо, а скоро будет вообще шоколадно.
        Экипаж «Гневного» установил сообщение между стыковочным шлюзом и замерзшей поверхностью океана при помощи самых тривиальных алюминиевых стремянок.
        Мы передали экипажу капсулы с оксидом лития и двадцать крупных брикетов восстановительного питания «Бросок» (я едал эту дрянь со вкусом водорослей - она и мертвого подымет на ноги). Взамен Михайлюк, командир «Гневного», ссудил нам дюжину наиболее выносливых военфлотцев под началом грозного боцмана с аристократической фамилией Романов.
        Команда Романова должна была помочь нам в закладке подрывных модулей.
        Спасибо, конечно, Михайлюку… Но когда я поглядел на этих доходяг, я понял две вещи.
        Во-первых, мы спешили не зря, если даже самые сильные и выносливые ходят пошатываясь… А во-вторых, использовать полученное пополнение можно разве что на самых легких этапах работы, да и то в основном для того, чтобы не ронять людям самооценку…
        Наш главный спецподрывник лейтенант Хамадеев стремительно раздал распоряжения.
        Вскоре прогремела серия пробных взрывов.
        Я с нетерпением ожидал вердикта Хамадеева. И он не замедлил:
        - Буду краток, Лев Иванович. Взорвать заданную площадь, расколоть лед на куски мы можем. Это без проблем. Но направить взрывы таким образом, чтобы весь лед вынесло за пределы акватории, никак не получится. Экспериментировать больно долго… Спросите у пилотов, могут ли они посадить гидрофлуггеры на воду, если в ней будет шуга калибром сантиметров сорок -семьдесят…
        - Шуга это лед, что ли? - уточнил я.
        - Ну это вот все… куски льда, комья снега…
        - Сейчас выясню.
        Ответы Афонина не обнадеживали - садиться на эту самую шугу можно, но риск побить поплавки и реданное днище фюзеляжа очень велик. А оно нам надо - добавлять еще один риск к нашему и без того рискованному предприятию?
        Вставал вопрос: как быть?
        Решение неожиданно пришло от боцмана Романова, имевшего большой опыт службы на ледяных пустошах Восемьсот Первого парсека.
        - Надо, товарищи, люксоген задействовать. С «Гневного». Алгоритм такой. Заряды - закладываем. Потом все это дело люксогенчиком равномерно поливаем. Прячемся за корпусом фрегата. И ваш Хамадеев подает на всю эту мамочку напряжение.
        - Погодите-ка, дорогой товарищ! А люксоген ваш прямо на глазах не испарится?! - скептически поинтересовался Арбузов. - Это же не вода, ему без разницы, что у нас тут минус двести!
        Но боцмана Романова смутить было нелегко.
        - Он будет испаряться, - согласился он. - И поэтому нам еще с нашими спецами из группы Х-движения надо придумать, как бы это побыстрее весь наш бутербродик в три футбольных поля люксогеновым маслицем помазать.
        - А я вообще не понял, - встрял Свиньин. - Что этот люксоген в принципе даст?
        - А даст он то, что во время взрыва пары люксогена сдетонируют одновременно над большой площадью. Удар будет такой, что ни крошечки льда на поверхности не останется.
        - Все равно напоминает рецепты бабушкиной кухни, - проворчал Арбузов.
        - Да ладно тебе. Других все равно нет, - закрыл прения ваш покорный слуга.
        Что касается самой насущной инженерной задачи дня, то ее решение придумали не спецы из группы Х-движения, а некто Лев Степашин. Уподобляясь своим великим предшественникам - Архимеду и Ньютону, - решил я ее методом озарения.
        - Так как же все-таки этот чертов люксоген подать на всю площадь в течение одной минуты? - в который уже раз спросил боцман Романов.
        - Э-э… Мнэ-а… А собственно… А собственно, почему бы и не…
        Тут-то меня и посетило озарение.
        Эврика!
        - Отставить «собственно»! - отчеканил я. - Слушать приказ! Соединяем все имеющиеся на борту рукава перекачки топлива в одну длинную кишку. Раскладываем ее змейкой с шагом пять метров по всей площади. Подаем люксоген.
        - Это что же, будем торосы поливать, как огуречные грядки? - Боцман пригорюнился. - Так это долго, мамочка!
        - Давай дослушаем, - одернул его Щедролосев.
        - Вот именно. Раскладываем, значит. Подаем люксоген. И когда он потечет с дальнего конца рукава, все мы дружно открываем огонь из «Нарвалов» по рукаву. Разумеется, сектора обстрела надо распределить насколько возможно равномерно. Чтобы как следует и быстро издырявить всю трубу.
        - А не рванет?
        - Не должно… А потом Хамадеев, как и планировалось, подает напряжение.

«Было бы сказано - сделать не долго», - иронизирует над такими креативами народная мудрость.
        И впрямь провозились сорок пять минут. И это всей ордой!
        С «Сэнмурвов» успели раз десять поинтересоваться, что мы себе думаем. У них истекало время нахождения в атмосфере по ресурсу реакторных теплообменников. Что, безусловно, добавляло ситуации пикантности.
        Зато когда наконец рвануло, я был счастлив так, как не радовался даже в памятный день победы «Спартака» на кубке Российской Директории.
        Расчеты оказались верны - взрыв получился впечатляющий.
        И вот уже перед нами заиграла фиолетовыми искрами гладь метанового океана.
        Со всех «Сэнмурвов» нас наперебой поздравляли. Оттуда, сверху, наша беготня наверняка выглядела нелепой, почти комичной. И надо же! Принесла такие результаты…
        Первым по моей просьбе сел гидрофлуггер с хозяйством взвода тяжелого оружия.
        Арбузов и его паства разобрали зенитные установки и прочие полезные штуковины.
        Затем приводнился «Сэнмурв» Афонина. К сожалению, наш импровизированный гидродром был не в состоянии принять больше двух бортов. В этой связи план эвакуации выглядел так: садятся два гидрофлуггера, загружаются, взлетают - и на «Суворова». Потом вторая пара, потом третья.
        Четвертая забирает нас. Ну а «Гневный» остается тонуть в метановой луже на радость археологам-подводникам XXIX века.
        Пока взвод Арбузова занимал огневые позиции, остальные циклопы занимались
«Гневным». Выносили на носилках раненых, корабельный архив, таскали чемоданчики с, прямо скажем, личными вещами экипажа, выводили под руки тех, кому гордость не позволяла покинуть фрегат на носилках.
        Наконец первый «Сэнмурв», приняв восемнадцать самых тяжелых носилочных раненых и двух сопровождающих, получил добро на взлет.
        Я следил за его разбегом, нервно покусывая губу. По моему дилетантскому мнению, полоса была коротковата.
        Да, черт возьми, коротковата!
        Правый крыльевой поплавок «Сэнмурва» чиркнул о льдину. Брызнула в воздух ледяная крошка, а поплавок с жестяным звуком потерял заметный кусок обшивки.
        Не смертельно. Но на грани.
        Думать о том, как будет взлетать «Сэнмурв» Афонина, а он был нагружен сильнее, мне совершенно не хотелось. И вот почему: Афонин видел и слышал то же, что и мы.
        Вот пусть Афонин об этом и думает. «Круговорот геморроя в природе», - как говорит Свиньин.
        Тут же, кстати, Афонин вышел на связь.
        - Вот послушай, капитан, что мне сообщил наш истребительный эскорт.
        - Ну.
        - Обнаружены неопознанные средства воздушно-космического нападения. Идут на нас. - Голос Афонина звучал глухо - я знаю, так бывает, когда он сильно нервничает.
        - Меня Трифонов предупреждал. Вот пусть истребители этими неопознанными средствами и займутся.
        - Займутся-то они займутся… Но их же всего четыре.
        - Четыре?.. Четыре?! - Я практически орал, чего обычно себе не позволяю.
        - Было восемь, но четверку затребовал «Суворов» для самообороны.
        - Песец, - пробормотал я.
        Тут, надо отметить, у нас у всех от мандража открылось второе дыхание. Циклопы забегали, как в ускоренной съемке. Никому не хотелось остаться на льду среди догорающих обломков «Сэнмурва» с чужими чемоданами в руках.
        Я поторопился во внутренние помещения фрегата.
        Поднялся на верхний обзорный мостик, который после затопления основной части фрегата служил капитану третьего ранга Михайлюку главным командным пунктом.
        - Что у вас с противокосмической обороной? - спросил я без церемоний, отмечая про себя, что начисто забыл, как его имя-отчество.
        - Из огневых средств исправна одна батарея в составе двух лазерно-пушечных установок.
        - Негусто. Но сгодится и это.
        - А что, ожидается противник? - удивился Михайлюк.
        - Ожидается. Сейчас там, возле пушек, кто-то есть?
        - Само собой. Согласно уставу корабельной службы, при выходе из строя централизованной системы управления огнем расчеты занимают места в башнях.
        - Разумно, - отметил я и потупился.
        По сути, говорить нам с Михайлюком сейчас больше было не о чем. Мне, конечно, страсть как интересно было узнать, что за история приключилась с «Гневным» (от Трифонова-то подробностей я так и не дождался!), как он дошел до жизни такой… Но момент не располагал.
        Афонин положил конец неловкой паузе.
        - Капитан, я… взлетел кое-как!
        - Ну так поздравляю! Я всегда говорил, что ты без пяти минут ас.
        - Я-то, конечно, ас, - мрачно согласился Афонин. - А вот другие точно на взлете побьются… Поэтому вот что я тебе скажу. Сейчас уже пошла на посадку вторая пара
«Сэнмурвов». Нагрузить их надо как можно быстрее. А от тебя, капитан, требуются еще тридцать метров свободной акватории. Это как минимум.
        - И где я их тебе возьму, эти тридцать метров?
        - Вот тебе идея: с «Гневного» чем-нибудь попробуйте садануть. А я перехожу в режим радиомаскировки и вынужден откланяться. Конец связи.
        Идея Афонина была неплохой. В теории.
        На практике же оказалось, что «садануть» из «Гневного» по правому борту просто нечем. Таким образом, искомые тридцать метров можно было получить только новыми подрывными работами.
        И отправился я искать Хамадеева…
        Мы сняли часть циклопов с погрузки и погнали их к началу взлетно-посадочной полыньи. Мимо нас пронеслась вторая пара «Сэнмурвов», заходящих на посадку.
        Проводив их меланхолическими взглядами, мы с Хамадеевым обменялись мнениями по поводу предстоящего. Хамадеев озвучивал партию оптимиста. Я - хорошо информированного реалиста.
        - Да чего тут комплексовать? Взрывать все к едрене фене! - пел Хамадеев.
        - А что делать с шугой?
        - Да забить на нее болт, на эту шугу, - беспечно отмахивался Хамадеев.
        - Нет, хорошо бы приказать нашим, чтобы достали хотя бы самые крупные куски.
        - Ну и как ты себе это представляешь? Посадим циклопов на льдины, дадим в руки
«Нарвалы» вместо весел? И пусть работают мишками на севере?
        Но я не успел ответить Хамадееву с остроумием, которое так украшает всякого командира. Потому что, распотрошив облачное одеяло над нашими головами, с нежданно громким воем появились они - пять боевых планетолетов инопланетного происхождения.
        Это были чоруги.
        Но никто не ориентировал нас на встречу с ними. И никому из нас не было в ту секунду дела до того, кому принадлежат эти угрожающие махины.
        Расчеты Арбузова, которые успели получить внешнее целеуказание от «Дюрандалей», открыли огонь мгновенно. А вот зенитчики «Гневного» отчего-то запаздывали - кислородное голодание, что ли, на их реакции сказалось?
        На планетолетах, в свою очередь, заработали скорострельные плазменные пушки. Под бортом «Гневного» с резкими хлопками начал трескаться ледовый панцирь.
        Я рефлекторно сорвал с плеча «Нарвал», перебросил предохранитель в положение
«предельный темп» и за секунду опорожнил магазин в брюхо проносящегося над головой планетолета. Разумеется, меня завалило на спину, как зазевавшегося пингвина - импульс пуль в «предельном» режиме был настолько велик, что, не будучи одетым в скафандр класса «Гранит», использовать его вообще не рекомендовалось. В крайнем случае, и я всегда талдычил это новичкам, стрелять в «предельном» можно, но только из положения лежа…
        Циклопы от меня не отставали. Но большинству хватило ума вести огонь по всем правилам.
        То, что мы сделали, было несусветной глупостью.
        Сбить чоругский боевой планетолет из «Нарвалов»… Да это все равно что поймать акулу аквариумным сачком!
        Зато хвостовые башни планетолетов, доселе помалкивавшие, вдруг ожили и обрушили на нас свистящие потоки плазмы.
        Метан вокруг нас испарялся в таких количествах, что я с трудом различал пламегаситель своего «Нарвала»!
        - Арбузов, - заорал я, - как слышишь?
        В данном случае вопрос «как слышишь?» был непраздным. Потому что на нашем канале бесновались помехи. То ли специально наведенные нашими ракообразными братьями по разуму, то ли спровоцированные резким скачком ионизации воздуха - это не редкость, когда массово применяют плазменные пушки.
        - Слышу херово… Но говори…
        - Ты там, кажется, взялся ракеты экономить… Так вот, об этом забудь! Приказываю отстрелять по максимуму. Следующего шанса не будет.
        - Понял.
        Вразумляя Арбузова, я успел отбежать шагов на двадцать в сторону. Выбравшись из метанового тумана, я увидел, что Арбузов воспринял мои слова всерьез.
        Планетолеты как раз проскочили над «Гневным» (фрегат истекал зловещим изумрудным дымом) и виражили, ложась на обратный курс. К ним потянулись семь… двенадцать… семнадцать самонаводящихся ракет, посланных бойцами Арбузова.
        Тут же опомнились и зенитчики «Гневного». Я не видел самих зенитных установок, но несколько ярких вспышек в кормовой части вражеского планетолета свидетельствовали о том, что в него попали.
        Я не питаю иллюзий относительно того, как развивались бы события дальше, не подоспей нам на помощь «Дюрандали». И трофейные агрегаты Арбузова, и даже зенитки
«Гневного» не смогли бы противопоставить чоругским ястребам требуемую для благополучного исхода огневую мощь.
        Поэтому пилотам «Дюрандалей» от меня - низкий осназовский поклон.
        Мы не увидели их за облаками. Но разрывы ракет «Гюрза», выпущенных ими, не заметил бы разве слепой. Вот это был, что называется, правильный калибр!
        Один из планетолетов сразу развалился, другой на наших глазах потерял правую пару двигателей и, распушив густой дымный хвост, начал с возрастающим креном падать прямо мне на голову. По крайней мере ощущение было именно такое.
        Через несколько мгновений воздух наполнили своеобразные, всем осназовцам знакомые вибрации. И от этого звука мое сердце учащенно забилось, как когда-то на Паркиде.
        Еще мгновение - и четверка «Дюрандалей» показала из облаков свои тупые, но такие родные рыла.
        Циклопы радостно взвыли.
        Словно бы отвечая им, в восемь глоток залаяли подвесные пушки «Ирис».
        Очереди бронебойно-зажигательных снарядов буквально распилили пополам третий чоругский планетолет.
        Инопланетная машина раскрылась, как лопнувший тропический фрукт, явив миру свои маслянистые, лоснящиеся внутренности. И, кувыркаясь, рухнула на лед где-то у меня за спиной.
        Почти сразу же вслед за этим планетолет с развороченной кормой, который прежде намеревался накрыть меня как тапок - зазевавшегося таракана, перепрыгнул через нас с Хамадеевым и закрутился в горизонтальном штопоре.
        Штопор быстро перешел в вертикальный. Инопланетная машина, врубившись в лед, пробила в нем аккуратную овальную дыру и исчезла с глаз.
        Утонула.
        - Раку - рачья смерть, - смачно резюмировал Арбузов.
        Вот только тут до меня доперло, что ведь да, действительно, перед нами чоругские боевые планетолеты, а не какие-нибудь еще.
        Две уцелевшие инопланетные машины свечой ушли в облака.

«Дюрандали», взрыкнув форсажем, тоже исчезли. Было ясно, что они не намерены позволить чоругам улизнуть.
        Также я почему-то сразу проинтуичил, что повторного налета не будет, по крайней мере здесь и сейчас.
        - Как ты понял, что это чоруги? - спросил я у Арбузова.
        - Да как понял?! Определитель ксенорас внимательно читал. И «Памятку комвзвода осназа». Подумаешь!
        - Я бы и не догадался, если бы ты не сказал…
        - А я тебе всегда говорил, что нельзя так зацикливаться на служебной рутине, кругозор расширять надо, - назидательно произнес Арбузов.
        Потом, как сказал классик, считать мы стали раны.
        Наша рота потеряла пять человек убитыми. Еще шесть бойцов отделались ранениями. Судьба одного тяжелораненого висела на волоске - все зависело от того, насколько быстро он попадет в операционную «Суворова».
        Довольно сильно досталось «Гневному». Но какая теперь разница, если его все равно предстояло бросить!
        Меньше всего потерь, как ни странно, понес экипаж фрегата - погиб всего один человек, да и тот провалился в трещину, которая образовалась в первые же секунды атаки. Несчастный отравился - гермокостюм был пробит…
        Тем временем выяснилось, что кое в чем чоруги даже оказались нам полезны. Один из подбитых планетолетов - тот самый, который раскрылся как тропический фрукт, - упал не где-нибудь, а в начале нашей взлетно-посадочной полыньи.
        Взорвался он настолько удачно, что нам с Хамадеевым больше незачем было трудиться - полынья удлинилась разом метров на сорок. Да вдобавок весь колотый лед как ветром сдуло. Взлетай не хочу!
        - Говорит борт пять-восемь. Машина к взлету готова, - отрапортовал пилот
«Сэнмурва» из второй пары.
        - Вас чоруги не зацепили? Тщательно проверились?
        - Зацепили немного. Но до «Суворова» уж как-нибудь.
        - Тогда - с Богом! - выдохнул я.
        Всё, что случилось дальше, прошло передо мной как сухие строчки донесения - так у меня бывает всякий раз после боя, как будто кто-то нажимает в моем мозгу кнопку
«выкл».
        Проводили вторую пару. Приняли третью. Отправили остатки экипажа фрегата и тела погибших.
        Последние «Сэнмурвы» - седьмой и восьмой - сели, когда, если верить моим часам, их реакторы уже должны были потечь. Но, как мы знаем, законы физики покоряются законам военного времени.
        Когда «Сэнмурвы» со мной и моими циклопами поднялись в воздух, Свиньина начала бить нервная дрожь.
        - Я не я буду! Вот сейчас! Вот прямо сейчас! Эти чертовы чоругские планетолеты на нас заходят! Они так просто нас не отпустят! Мстить будут! За трех своих! Они мстительные! - бормотал он.
        Вначале я хотел вколоть ему успокоительное.
        А потом просто сказал: «Слава, не дури!»
        Глава 4
        Жесткая посадка

18 августа 2622 г.
        Город Синандж
        Планета Тэрта, система Макран
        Что оставалось? Оставалась сущая ерунда.
        После того как «Суворов» вполне благополучно вернулся на орбиту Тэрты, наши гидрофлуггеры покинули его гостеприимные стыковочные узлы и вошли в атмосферу.
        Ближайшее будущее рисовалось в персиковых и нежно-розовых тонах.
        Посадка. Сауна, потом пузырьковая ванна. Пиво «Гвардейское Белое» и двенадцать часов гвардейского же сна.
        Потом сутки законного отдыха после операции. Бильярд, тренажерный зал, партия в нарды с интернированным клонским офицером Дохшаном, веселый треп в столовой и какая-нибудь киношка. И не про войнушку, а про любовь…
        Эта картина будущего благополучно просуществовала в моем мозгу около пятнадцати минут и по достижении нашим «Сэнмурвом» эшелона восемь тысяч была начисто смыта потоками объективной реальности, данной мне в ощущениях.
        Гигантская невидимая кувалда ударила по правой плоскости, все мы от неожиданности заорали. Флуггер резко клюнул носом, в недрах аппарата что-то важное натужно заскрипело, а затем лопнуло.
        - Доклад! - выкрикнул я, адресуясь к нашим пилотам.
        - Атакованы. Имеем повреждения.
        - Кем на хер атакованы?
        - С Синанджа говорят - чоругами.
        - Какое ваше решение?
        - Да какие могут быть решения? - на удивление спокойно ответили мне. - За нас уже все решено. Идем на вынужденную в Пролив.
        Синандж город большой, я бы даже сказал - обширный. Южная часть его туши разлеглась вдоль морского побережья континента. А северная - перебралась на длинный, с воздуха похожий на язык остров. Среди прочего, на этом острове находится тот самый космодром, на который мы направлялись. Ну а Пролив - это, ясно дело, то, что отделяет остров от материка. Синий лоскут моря шириной в пару километров. Именно его в свете последних событий наш пилот и собрался проутюжить брюхом.
        Не успел я как следует осмыслить эту перспективу, как чудовищная перегрузка вдавила всех нас в кресла.
        Наш «Сэнмурв» перешел в отвесное пикирование, и оставалось только молиться, чтобы оно не выродилось в неуправляемый штопор.
        - Отрыв от воздушного противника, - прокомментировал пилот. - Потерпите, братцы.
        Падали мы едва ли дольше минуты. Но поскольку я каждую секунду ожидал рокового удара о землю, эта минута хорошо запомнилась. Ну это уж как обычно.
        Однако пилот наш, Четвериков, оказался настоящим кудесником. Как ни прибеднялись и Четвериков, и все его сослуживцы насчет своих возможностей по пилотированию чужой, плохо освоенной машины, летунами они были все-таки знатными.
        Четвериков чисто вывел «Сэнмурв» из пикирования и вскоре выровнял его.
        У меня отлегло от сердца. Тело бросило в жар.
        Однако все худшее было еще впереди.
        - Синандж нас не ведет, - глухо сказал Четвериков. - Нет связи с землей. Вообще. Что там у них творится?
        - Да что творится, - отозвался второй пилот, его фамилии я не знал. - Ты вниз-то глянь… - И тут он сорвался на крик: - Нет, ты только посмотри!
        В это мгновение нечто - за неимением других терминов я называю это нечто «своей интуицией», а иногда «командирским чутьем» - буквально вырвало меня из кресла и поволокло вперед, к пилотской кабине. Нарушая летные инструкции, я ворвался во владения Четверикова.
        На меня никто не обратил внимания. То есть, может, и обратили, но реагировать - не отреагировали.
        Да оно и понятно. Впереди показывали такое шоу, с которым появление какого-то Степашина сравниться нисколечко не могло.
        Над Синанджем шел ливень. И, как мне показалось в первую секунду, бушевала гроза. Однако когда справа по курсу на земле разорвалось нечто столь же увесистое, как снаряд линкора 600-мм, я сразу понял, что свистопляска вспышек не имеет ничего общего с капризами природы.
        Поначалу было темновато - в Синандже дело шло к полуночи. Четвериков включил посадочные фары, но пока что их лучи освещали лишь канаты ливневых струй и бурлящую поверхность Пролива.
        Как садиться при такой видимости, мне лично было неясно. Хотя я и понимал, что пилот полагается в основном на приборы, а альтиметр у нас вроде был исправен.
        Не прошло и минуты, как картина полностью изменилась.
        Вот справа от нас вспыхнуло первое рукотворное солнышко. За ним еще одно - сзади. И еще два спереди. Это наши артиллеристы на земле пустили в ход осветительные снаряды.
        Пошли подробности.
        Спереди на наш флуггер надвигался один из мостов, связывающих материк с островом.
        Слева прямо на наших изумленных глазах обрушилось одно из самых пафосных зданий Синанджа - кажется, это было управление Макранского филиала концерна «Кармаил».
        Облицованная изумрудной плиткой громадина (ее найдешь на половине открыток с видами Синанджа), похожая не то на молодую бледную поганку, не то на фаллос, сложилась внутрь самой себя.
        Рядом с ней мелькнул силуэт многоногого гиганта.
        Конечно же, это был чоругский шагающий танк. Но в ту секунду я был совершенно не готов осознать это. И отчего-то решил, что вижу арочный космодромный кран (хотя откуда бы ему там взяться?).
        - Всем приготовиться, - сказал Четвериков будничным тоном. - Иду на снижение. Посадка будет жесткой. Поэтому не расслабляйтесь. - И, обращаясь лично ко мне, добавил: - Ты бы, Лева, хоть на пол сел…
        Но никакая сила в мире не могла заставить меня оторваться от лобового стекла. Я продолжал стоять, широко расставив ноги и упершись руками в заголовники пилотских кресел.
        На нас надвигались опоры второго моста - клоны называли его Мост Пехлеванской Доблести. Или Чести, точно уже не вспомнить…
        С моста куда-то вдаль долбили автоматические пушки - снопы трассирующих снарядов празднично расшивали черноту.
        Но вдруг некая неведомая сила, которой эти снаряды были как слону дробинки, ответила откуда-то издалека, да так веско ответила, что разом полыхнули призрачной голубизной две ближайшие к нам опоры! Мост, выдержав секунду невесомости, посыпался в воду облыми кусками, каждый длиною с железнодорожный состав…
        Время встало.
        Было ясно, что если мы в принципе в состоянии разминуться с обломками моста, то это дело ближайших секунд.
        А если нет…
        - Прими влево, - вдруг выпалил я.
        Четвериков отчего-то беспрекословно послушался меня. Хотя по большому счету просто не имел права этого делать.
        Наш «Сэнмурв», чиркнув о воду законцовкой крыла, ушел из-под падающей тысячетонной дуры, разминувшись с нею в считанных сантиметрах. А с ее соседкой - в долях секунды.
        За кормой плюхнуло так, что наш флуггер буквально вжало пузырящимися водопадами в серую рябь Пролива.
        В сущности, это и было началом посадочного пробега.
        Вот тут-то я наконец выполнил пожелание Четверикова. Я проворно опустился на пол, обеими руками вцепившись в пилотское кресло.
        Гидрофлуггер, лишенный крыльевого поплавка, сразу же начало закручивать.
        Четвериков, похоже, тормозил носовыми маневровыми дюзами. По крайней мере за бортом засвистело и забулькало так, будто в воде плавился портативный реактор. Уханье, шипение, машину раскачивает, как на качелях…
        Уже потом циклопы рассказывали мне, что до этого момента они были уверены, что все идет более или менее по плану. А вот когда заухало, кое-кто не на шутку перетрухнул…
        Я вдруг обнаружил, что на полу пилотской кабины плещется вода.
        - Четвериков, полундра!
        - Что?
        - У тебя вода на борту, - с идиотским смешком сказал я.
        - Что?!. Ч-черт, действительно!
        - Тонем на хрен!
        - Надо поскорее причаливать!
        - Хорошо бы.
        На наше счастье, мы были достаточно близко от материкового берега. На честном слове Четвериков дотянул до приземистого продолговатого сооружения, которое я поначалу принял за причальный пирс базы гидрофлуггеров.
        И только выбравшись из «Сэнмурва», мы обнаружили, что это волнорез одного из городских пляжей.
        Нарушая все инструкции, я второпях поднял бронемаску шлема, а вслед за ней и прозрачное стекло. Вдохнул полные легкие ночного ливня. Поймал на язык несколько капель.
        У них был вкус войны.
        Вокруг меня сгрудились мои циклопы. Боевые скафандры делали тему непогоды неактуальной. И все равно - все стояли ссутулившись, нахохлившись, будто бы в спортивных костюмах на пляж вышли, а тут полило.
        Вполголоса делились впечатлениями - благо теперь было можно.
        Пока подтягивались последние, я лихорадочно соображал, что делать дальше. Тем более что командование, похоже, о нашем существовании начисто забыло, а я на связь выходить пока не пробовал.
        Может, назрел момент?
        Я достал планшет-наладонник. Нужно было посмотреть на карту Синанджа и определить наконец, где именно мы находимся.
        Торопливо просматривая карту, я тем временем бубнил в микрофон. Открытым текстом, без позывных.
        - Говорит капитан Степашин… Командир девяносто второй роты осназа… Прошу ответить комендатуру Синанджа… Или другую командную инстанцию… Говорит Степашин Лев… Командир девяносто второй…
        Наконец мне отозвались.
        Незнакомый молодой голос говорил сбивчиво и, мягко говоря, не по существу.
        - Капитан? Капитан, очень хорошо, что вы здесь! Надо прикрыть Институт Аномальной Астрофизики! Там много раненых…
        - Кто говорит? - спросил я.
        Но он как будто не слышал.
        - …Перекройте подходы со стороны проспекта Героев Акмака! Может, фугасы какие-нибудь заложите! Придумайте что-нибудь!

«Какие, мать твою за ногу, фугасы?»
        - Кто это говорит? Здесь Лев Степашин. Нахожусь на восточной оконечности городского пляжа номер два! Это очень далеко от Института Аномальной Астрофизики…
        Стоило мне это проговорить, как где-то там, откуда отдавал свои несусветные указания молодой голос, что-то застрекотало, потом вроде как взрыв…
        И никакой больше связи.
        - Какая информация, отец? - спросил Свиньин.
        - Информации ноль.
        - И что теперь?
        За меня ответил пилот Четвериков, который с двумя другими членами своего экипажа тоже выбрался на волнорез, но в отличие от моих циклопов класть хотел на мои переговоры. Да и вообще, кажется, на всё. Пилоты тихо стояли в сторонке и курили, нарочито безразличные ко всему. Что неудивительно - после таких-то нагрузок.
        Поэтому когда Четвериков остервенело закричал «бежим!», для всех это стало откровением. Многие уже и забыли, что пилоты здесь, с нами.
        От чего мы должны бежать, стало ясно тут же.
        Со стороны острова к нам двигался исполинский шагающий танк.
        Точнее, направлялся он не совсем к нам. Но от осознания этого легче не делалось.
        Медленно вздымая конечности, танк брел, так сказать, по колено в воде, по направлению к клонскому яхт-клубу.
        Строго говоря, это зрелище само по себе страха не вызывало - подумаешь, техника, кто ее не видел, да на любом космодроме подобной машинерии целые стада!
        Но вот то, как он при этом садил из плазменных пушек!.. По хребту пробежал холодок.
        Дух мы перевели лишь в кипарисовой роще, на вершине утеса, откуда расходился петлистый веер канареечно-желтых водных горок.
        Я едва дышал. Скакать в боевом скафандре по Тэрте после того, как уже наскакался в нем по Урмии - это, я вам скажу, любого чемпиона восьмиборья с ног свалит.
        То есть «Валдай» хороший скафандр, конечно. Но электромышцы у него слабоваты, а главное - питания надолго не хватает, особенно в условиях повышенной тяжести, как на Урмии. По одному комплекту запасных батареек большинство моих циклопов успело уже сменить там, возле «Гневного», а вторые комплекты, увы, утонули вместе с
«Сэнмурвом».
        - Раздеваемся, мужики, - сказал я. - Из рейдовой экипировки приказываю оставить только ботинки и шлемы.
        Без скафандров, в одних лишь черных облегающих трико, все мы были похожи на неизвестных науке человекообразных амфибий.
        Четвериков и его экипаж тоже были хороши. Они сняли свои «Граниты» и остались попросту в семейных трусах.
        - А вы чего поддевку не надели? Вам же положено что-то…
        - Да оно, конечно, положено… Но только жарко, - извиняющимся тоном сказал Четвериков.
        - Вот был «Витязь в тигровой шкуре», помните, в школе изучали? - сказал Арбузов. - А вы будете витязи в полосатых труселях!
        Циклопы заржали. Пилоты с ними в унисон.
        - Мужики, внимание! Обстановка мутная. Никаких указаний сверху получить не удалось. Поэтому я принял решение самостоятельно выходить в район военного городка при гидродроме. Мы сейчас находимся вблизи Приморского шоссе. Соответственно наша задача - выйти на него и двигаться на восток. Бросок будем осуществлять бегом. При встрече с противником разбиваемся на мелкие группы, каждая из которых продвигается самостоятельно. Точка сбора - диспетчерская башня гидродрома.
        - А может, к центру города двинемся? - предложил Арбузов. - Там, наверное, жарко…
        - Вот именно жарко. Нас, таких нежных, сразу поджарят, - сказал Щедролосев.
        - Попахивает трусостью перед лицом противника, - вполголоса заметил Свиньин.
        Я понял, что пора вмешаться, обвел циклопов усталым взглядом и сказал:
        - Товарищи, у нас сейчас нет никаких, подчеркиваю, никаких средств борьбы с шагающими танками чоругов. Поэтому я, как отвечающий за вас командир, не имею права бросать вас в бой с качественно превосходящим противником. Это будет не бой, а бойня. Я вывожу вас в военный городок именно потому, что надеюсь найти там адекватное оружие и боевые машины. Тогда и о центре поговорим, где жарко… Вопросов нет? Выполняем.
        Глава 5
        Шагающие танки на Приморском шоссе

18 августа 2622 г.
        Город Синандж
        Планета Тэрта, система Макран
        Военный городок.
        Не верилось, что мы покинули его всего лишь пятнадцать часов назад. Больно много всего изменилось…
        Начать с того, что почти все стекла в окнах осыпались от ударной волны.
        Ограда хранила следы спешного выезда десантно-штурмового батальона по тревоге - в ней зияли проломы шириной аккурат с бронетранспортер «Зубр».

«С пониманием относимся», - подумал я.
        Газонов, засаженных нежными петуньями и пахучими чернобривцами, тоже больше не было. Пестрые куртины превратились во взрытую колесами и гусеницами пашню. Местная глина, красно-желтая, с зелеными прожилками, пахла свежо и тревожно.
        Но, вопреки худшим моим ожиданиям, нас все-таки встретили. Младший лейтенант в камуфляжном балахоне, поверх которого был надет бронежилет высшего класса защиты, вырос перед нами с автоматом наперевес и рявкнул:
        - Стой, кто идет!
        - Спокойно, младшой, - сказал я. - Осназ. Свои.
        - Вы откуда взялись?
        - С Урмии прилетели. На «Сэнмурвах».
        - А что на Урмии? Тоже воюем?
        - Воюем… Так, младшой, ты мне зубы не заговаривай. Доложи обстановку и все такое.
        Моя простая просьба повергла младшего лейтенанта Шарова, хотя эту фамилию я услышал значительно позже, в состояние ступора. Он почесался, переступил с ноги на ногу, даже закурил!
        И лишь потом сообщил:
        - Ну… как бы вам сказать… раненых много… там… - Он махнул рукой, указывая в глубь городка. - Весь наш батальон воюет… У меня два отделения… Сторожим территорию части… Связи нет…
        - Лучше не бывает, - вздохнул я. - Вольно, лейтенант. Можешь идти.
        Но Шаров не двинулся с места. Он продолжал ошалело разглядывать моих ребят в трико и четвериковских витязей в полосатых труселях.
        - А можно вопрос? - спросил лейтенант, жадно затягиваясь.
        - Валяй.
        - А почему вы это… не по форме одеты? Вид такой странный…
        - Ты, младшой, осназовский скафандр боевой когда-нибудь видел?
        - Ну видел.
        - Сколько он весит, представляешь?
        - Ну… килограммов десять… как-то так…
        - А сорок восемь не хочешь?
        - Ничего себе… - впечатленно протянул младший лейтенант Шаров.
        - Вопросы еще есть?
        - Да нет… Если сорок восемь, тогда понятно…
        Первым делом я повел циклопов на склад.
        Конечно, искушение завернуть в столовую (которая как раз попалась на нашем пути) и наконец-то пообедать было велико. Но я мужественно переборол его. И помог перебороть другим.
        На складе я приказал всем набрать столько противотанковых средств, сколько возможно унести. Там же мы кое-как оделись. На мне повис мешком чужой комбез, ну да хрен с ним, не до изысков.
        Взвод Арбузова и все наши саперы получили от меня приказ выдвинуться за шоссе и подготовить рубеж противотанковой обороны.
        Большинство остальных бойцов я распределил по периметру военного городка, строго наказав бить чоругскую шагающую машинерию только по ходильным конечностям. При этом я распорядился вывести из боксов шесть наших штатных бронемашин «Тарпан».
        Не то чтобы я собирался послать их в самую гущу боя. Нет. Гуща боя подождет. А вот мобильный резерв нам очень даже нужен.
        Сам я, прихватив с собой Щедролосева и двух связистов, направился к диспетчерской башне гидродрома.
        По пути мы с ними спорили, будет ли электричество на лифтах. Я говорил, что не будет. Так и оказалось. Иногда я просто ненавижу себя. Какую гадость я ни предположи, все сбывается. Нет бы сбывалось то, что думает добряшка Щедролосев!
        Я намеревался попасть на самый верх башни, а это добрые пятьдесят метров.
        Не успели мы подняться до середины, как началось.
        Со стороны шоссе послышался громкий, ритмичный перестук. Словно железные петухи взялись клевать алюминиевое зерно.
        Звук этот был мне внове и ни с чем особенно гнусным не ассоциировался. И напрасно! Ведь шагающие танкетки, которые этот звук издавали, легко могли тягаться по вредоносности с тяжелыми танками прорыва.
        В следующую секунду танкетки открыли огонь из плазменных пушек.
        А вот этот звук был мне знаком. Еще как знаком!
        Урчащий, хлопающий, потрескивающий. Звук, который могли бы издавать гигантские меха, раздувающие адскую топку.
        Мы миновали очередной лестничный пролет. Наблюдательный Щедролосев, мазнув лучом фонарика по серым решетчатым дверям, крикнул:
        - Командир! Здесь выход на смотровую!
        С секунду поколебавшись, я приказал:
        - Туда. Только осторожно.
        На ходу снимая с предохранителей противотанковые гранатометы, мы вчетвером прокрались на балкон.
        Балкончик жил еще по мирному времени. Там стояли два плетеных кресла, между ними - столик, под которым скучала пустая бутылка из-под лимонада. Пепельница лопалась от окурков. Под столиком хлопала крыльями позавчерашняя клонская газета «Правда Синанджа». На развороте - материал о шалостях детенышей тюленей, которые были замечены невдалеке от городского пляжа.
        Все это нам открыла яркая вспышка. Затем по глазам ударило контрастным мраком, и, проморгавшись, я увидел то, ради чего мы на этот балкон вышли.
        Чоругские танкетки - а было их больше десятка - с какой-то сюрреалистической легкостью бежали по Приморскому шоссе.
        От угловой сторожевой вышки военного городка их отделяло каких-то сто метров. Я впервые видел чоругские танкетки вживе и был поражен тем, как легко и размашисто они двигают четырьмя верхними манипуляторами, а точнее, тем, что эти движения не наносят никакого урона их устойчивости. Это была настоящая ксенотехника - построенная на непривычных нам, землянам, кинетических принципах.
        Танкетки, разумеется, не просто бежали и прыгали. Они еще и стреляли. В основном из плазменных пушек.
        Их цели с нашего балкончика не просматривались. Но, насколько можно было судить, пока что они вели бой не с моими циклопами. А с кем тогда? Ответа я не знал.
        Я не сомневался в профессионализме своих взводных, я был уверен, они дадут танкеткам подойти как можно ближе. Тогда люди Арбузова смогут ударить по ним управляемыми кумулятивными минами и слаженными залпами противотанковых гранатометов. Но какой-то идиот из подчиненных младшего лейтенанта Шарова не дал моим надеждам сбыться…
        Сторожевая вышка разродилась длинной, истеричной очередью крупнокалиберного пулемета.
        Пули ударили в верхнюю боевую платформу одной из танкеток и свечой ушли на рикошет.
        Все танкетки разом замерли, как бы принюхиваясь.
        Затем их платформы развернулись на вышку.
        Дружно зашкварчали плазменные пушки. Воздух разорвало истошным криком заживо поджаренного пулеметчика…
        Стыдно признаться, но в тот момент я не испытывал к несчастному ни капли жалости. Только злость - ведь он привлек к нам внимание этих монстров!
        - Рота, говорит Степашин, - зашипел я в микрофон рации. - Не открывать огня без моего приказа. Сидите тихо, как ветошь, даже если раки будут вам по загривкам топтаться. Взводные, как поняли?
        Пока я выслушивал доклады взводных, танкетки успели подойти к ограде военного городка.
        Шесть остались стоять цепью на шоссе. Остальные двинулись на нас - как видно, проводить зачистку.
        Гибель пулеметчика научила уму-разуму людей младшего лейтенанта Шарова. По крайней мере геройствовать никто из них не рвался. Повисла гнетущая тишина, нарушаемая разве что хрустом ящиков - танкетки как раз шли через складские задворки.
        - Все бьем гранатометами по крайней левой танкетке, - сказал я Щедролосеву и связистам. - Строго по моей команде.
        Я потянулся к предохранителю гранатомета и дважды попытался поставить его в боевое положение, пока не сообразил, что уже сделал это, выходя на балкон.
        Приладил трубу на плече.
        Включил ночной визир.
        Прицелился в шарнирный узел, которым боевая платформа танкетки крепилась к опорной.
        - Огонь! - выдохнул я в микрофон, нажимая на спусковую гашетку.
        Меня услышали. Загрохотал буквально каждый куст.
        На шоссе многократно заухало - это срабатывали кумулятивные мины.
        Каждая из мин выплевывала четыре боевых ядра - оранжевых огненных шара, способных прожечь тот же «Сэнмурв» от носа до кормы.
        Одновременно с этим все, способные держать оружие, разрядили свои одноразовые гранатометы - кто в ходильные конечности, а кто и в брюхо танкеток.
        Кажется, кто-то орал что-то духоподъемное, приличествующее случаю. Но разобрать, что именно, в таком содоме было невозможно.
        Позволить себе наслаждаться зрелищем мы, к сожалению, не могли.
        Представляя возможности инопланетной техники по засечке вражеских огневых позиций, мы опрометью убрались с балкона и покатились по лестничным пролетам вниз.
        И правильно. И вовремя.
        Ревущая плазма буквально перерезала башню пополам - как раз по балкону.
        - Суки! - заорал Щедролосев. - Суки, мать вашу душу!
        - Мне за шиворот гребучей окалины насыпало! - пожаловался один из связистов. - Кусается, тварь!
        Не давая себе отдышаться, мы добрались до первого этажа. Сбоку от лестницы фосфоресцировала свежая, на русском языке надпись: «Подземное укрытие личного состава».
        Попросту говоря, бункер.
        Ах, какое искушение было спуститься туда, растянуться на полу - хотя бы на пять минут, - выпить, что ли, воды…
        Но нет.
        Как командир своей роты и просто как русский солдат я не имел на это права.
        У выхода мы замерли. Сейчас надо быстро-быстро выскочить, перекатом уйти в сторону от башни, отыскать себе новую огневую позицию и продолжать до полного удовлетворения.
        Я как раз собрался толкнуть эту мудрую мысль Щедролосеву и связистам, когда заметил - на всех троих лица нет. Щедролосев дышал так тяжело, что, казалось, сейчас просто свалится замертво. Один из связистов был ранен. Второй как-то совсем уж патологически истекал потом. Его лицо было красным, как свекла.
        И тут я понял: пришел черед «Второго дыхания» - так мы называли препарат СПOД-4, то бишь стимулятор персональный общего действия четвертого поколения.
        Вообще-то я противник всей этой синтетической дури. Считаю ее немногим лучше наркотиков. Для организма она вредна, бойца в конечном итоге расслабляет (зачем рассчитывать на свои силы, если можно уповать на успехи российской химии?), подрывает веру в себя (это кто сделал - я или стимулятор?). За всю службу я разрешал своим пользоваться «Дыханием» лишь дважды. Но тут…
        В общем, я посмотрел на них и понял: пора.
        - Так, орлы. Достали инъекторы и укололись.
        - Ты серьезно? - не поверил Щедролосев, уж он-то мои принципы знал отлично.
        - Абсолютно! - бросил я и подал пример товарищам.
        Химия действовала быстро. Мозг словно протерли тряпочкой от пыли. В глазах посветлело. Кровь быстрее побежала по жилам.
        Я знал, что расплата за стимуляторы будет тяжелой - головная боль, ломота в суставах, бессонница. Но все это потом, часов через десять. А сейчас нам надо быть быстрыми, свежими и нахальными.
        - За мной с интервалом три секунды! - скомандовал я.
        Рванул дверь на себя.
        Выпрыгнул в ночь.
        Сразу же упал. Два переката влево. Бросок в сторону. И еще два переката.
        Мои инстинкты осназовца, опережая сознание, искали укрытие - какую-нибудь складочку местности, хотя бы самую призрачную защиту от всевидящих чоругских сенсоров.
        Как назло, вокруг башни как катком проехались.
        Я чувствовал себя клоуном на арене. И что самое плохое, у меня был как минимум один зритель.
        Плотные клубы дыма сдвинула в сторону властная ладонь ночного бриза, и я обнаружил, что в такт моим броскам мечется единственная уцелевшая конечность израненной танкетки.
        Ствол пушки чутко отслеживал мои перемещения. Но пилот танкетки отчего-то медлил.
        Не то игры у них, у раков, такие…
        Не то шла накачка стрельбового конденсатора…
        Полоса сплошного поражения плазменной пушки - не меньше пяти метров. Очередные кульбиты были полной бессмыслицей.
        В предсмертной тоске я выпустил весь магазин «Нарвала» в жерло чоругской пушки. И, разумеется, не попал.
        Наш брат военный обожает рассказывать о таких моментах - на границе между «я есть» и «меня нет». Мол, вся жизнь пронеслась, влажные глаза любимой, первые шаги малыша, первое построение на плацу и прочее в таком духе.
        Ответственно заявляю: у меня такого не бывает. Не отключаюсь я от происходящего. Остается всегда только злость и досада на себя. Как допустил такое? Что не предусмотрел? Что можно было сделать?
        Короче, типичная командирская болезнь: всегда искать виноватых и работать над ошибками.
        Свежий порыв ветра ударил в спину. Откуда-то сверху донесся протяжный металлический скрежет…
        С молниеносной быстротой, совершенно не согласующейся с предшествующим тягучим звуком, на газон передо мной обрушилась и взорвалась всеми стеклами своей обзорной площадки диспетчерская башня, а точнее сказать - ее верхушка.
        Именно в этот миг чоругская танкетка наконец выстрелила.
        Все мегаватты плазменного удара пришлись на смятые конструкции диспетчерской.
        Резкий смрад испаряющегося пластика ударил мне в ноздри.
        Под стимуляторами я был настолько шустр, что сам не заметил, как оказался у края упавшего обломка со взведенным гранатометом на плече.
        Еще секунда - и наплыв пилотской кабины под опорной платформой танкетки украсился аккуратной дырочкой диаметром в горошину.
        Несмотря на полное отсутствие внешнего эффекта, танкетка замерла. Кумулятивная струя проникла внутрь и нанесла пилоту травмы, не совместимые с жизнью.
        - А ты злой, отец-командир… - одобрительно пробурчал Щедролосев в наушниках.
        - Жизнь такая, - отозвался я.
        К сему моменту все танкетки были подбиты. Все, кроме одной.
        Эта одна преподнесла нам сюрприз. Пожалуй, ради таких сюрпризов многие и идут в армию.
        Когда стало ясно, что рачья карта бита, последняя танкетка борзо припустила через военный городок в сторону стоянки гидрофлуггеров. Она улепетывала так быстро, что мне, не в первый раз за те сутки, показалось, что все это сон.
        Танкетка проскакала через плац для построений, миновала рощицу в окрестностях госпиталя, по-олимпийски сиганула через забор и выскочила на пляж.
        - Топиться, что ли, пошла? - предположил Щедролосев.
        Вопрос этот имел под собой основания. Действительно, что делать железному монстру возле моря? Любоваться восходом? Тешить сентиментальные чувства? Правильнее было бы бежать в сторону центра города, к своим.
        Дальнейшие события расставили все по своим местам.
        Танкетка прытко заскочила в море. Захлюпала по мелководью, вздымая фонтаны искристых брызг. Когда воды ей было где-то по колено - резко остановилась. Раздался хлопок - это катапультировался пилот.

«Решил сдаться в родной стихии?» - недоумевал я.
        Однако я ошибся. Сдаваться хитрая чоругская сволочь не собиралась.
        Не успела капсула для катапультирования с пилотом внутри приводниться на ленточном парашюте, как невесть откуда появившийся манипулятор обрезал стропы, а из днищевых углублений капсулы показались лыжевидные поплавки.
        Ударившись о воду, капсула нырнула и вырвалась на поверхность кометой метров через десять от места падения.
        Взревел мотор.
        Водный мотоцикл чоруга - говорю это за неимением более точного термина - понесся по Проливу в сторону открытого моря. Спасаться.
        Разумеется, все это время циклопы садили ему вдогонку из автоматов. Но, судя по всему, пилоту это нисколько не повредило…
        Когда чоруг скрылся из виду, начались комментарии.
        - Вы видели? Видели, как драпал?!
        - Вот это да! Дезертировал, гаденыш!
        - Не захотел в плен, скотина. И правильно не захотел, между прочим.
        Даже я заулыбался. Цирк с конями!
        Временное затишье все использовали по-разному.
        Кто-то хлебал воду, кто-то жевал сухпай, кто-то просто разговаривал.
        Буквально из-под земли, из бункеров, появились отсиживавшиеся там обитатели и случайные гости военгородка: ходячие раненые, какие-то смелые девицы с банками пива в руках (я так понял - официантки из столовой), гражданские клоны, веселые и болтливые, как чума, группка конкордианских мальчиков-подростков, которые смотрели на нас, а главное, на наши «Нарвалы» с таким восхищением, с каким древние люди, наверное, смотрели бы на оживших богов…
        Вся эта банда принялась нас расспрашивать, восхвалять, угощать, заклинать, благословлять и прочее, прочее.
        Когда из очередного бункера на свет Божий вышел ансамбль с Большого Мурома
«Перегуды» в сценических костюмах (яловые сапоги, атласные портки, расшитые рубахи, на женщинах - сарафаны, бусы, цветастые платочки), я понял, что пора сворачивать вечеринку.
        Впрочем, она благополучно свернулась сама собой - не успел я и рта раскрыть.
        Подбежавший ко мне радист с несимпатичной фамилией Кек выпалил:
        - Появилась связь со вторым гвардейским авиакрылом!
        Приняв от него гарнитуру переносной радиостанции РОН-25, я сказал: «Степашин слушает».
        - Какой Степашин? - Голос на том конце был мне знаком и принадлежал эскадр-капитану Берднику, командиру авиакрыла.
        - Капитан Степашин, комроты девяносто два.
        - А-а, Лева, здравствуй. Извини, привык «Лева-Осназ», «Лева-Осназ»… Я тут только что с разведзонда картинку твоего боя получил. Молодцы, дали перцу!
        - Служу России, товарищ эскадр-капитан!
        - Но пить шампанское рано. К югу от твоего района шагающие танки. Их намерения оценить не можем. Но я бы советовал тебе уходить на запад.
        - Рад бы, да не могу. Много носилочных раненых, куча гражданских. Бросить их нельзя. Организовать вывод тоже не получится.
        - Тогда смотри по обстоятельствам. Вертолетами и штурмовиками постараюсь прикрыть. Но подлетное время у них - минут двенадцать, не меньше.
        - Понял, товарищ эскадр-капитан.
        - Конец связи, Лева.
        Насколько быстро к нашему участку Приморского шоссе выйдут шагающие танки, оценить было трудно. И неудивительно, что Бердник ошибся в худшую для нас сторону.
        Не успел я вернуть гарнитуру Кеку, как меня вызвал Арбузов:
        - Лёва, песец крадется нах! Мои передовые наблюдатели доносят о двух шагающих танках. Но, думаю, их там никак не два.
        - Понял. Что у тебя с кумулятивными минами?
        - Все отстрелял по танкеткам.
        - В таком случае - жди. Все силы направляю на доставку тебе новых мин.
        - Ты еще Колдуна нам, пожалуйста, доставь. Назрело, - мрачно добавил Арбузов.
        - Сделаем.
        Я обернулся к гражданским и гаркнул: «По укрытиям!»
        Получилось так громко, что я сам испугался. Ребенок на руках у клонской женщины громко заплакал.
        - Все по укрытиям! - повторил я потише. - И не высовывайтесь, пока мы сами вас не попросим.
        Циклопы тоже насторожились.
        - Рота, слушай приказ! Идут шагающие танки! Наша задача - задержать их. Хотя бы минут на десять. Бердник обещал поддержку с воздуха. Сейчас все, кто не ранен, идут на склад, берут кумулятивные мины и доставляют их на позиции Арбузова. Бегом марш!
        Сам я побежал вместе со всеми.
        Схватил на складе два неподъемных железных чемодана и поплелся к Арбузову. Временами я пробовал переходить на быстрый шаг, даже на бег. Увы, не переходилось…
        Поредевший взвод Арбузова занимал позиции в умилительно пригожем квартале, где некогда проживал высший комсостав конкордианского флота.
        Белые домики с верандами, живые изгороди и обсаженные фигурно стриженными кустами мозаичные прудики в персидском стиле, пары крылатых быков перед парадными входами - короче, висячие сады Семирамиды, да и только!
        На юге этот привилегированный поселок заканчивался капитальной оградой, за ней лежала тихая улица, а дальше - квартал новостроек, устремленных ввысь всеми своими тридцатью этажами. Хромированные поверхности, стеклянные фасады, ну прямо метафора, как из газеты - день вчерашний уступает место дню сегодняшнему, с его эстетикой и всяким прочим функционализмом…
        Мы с Арбузовым скоренько набросали план минных постановок.
        Получилось восемь противотанковых гнезд по пять -семь мин.
        Каждое гнездо занимало верхние этажи двух соседних усадеб.
        Так и вышло, что я в компании обычных рядовых и сержантов готовил погибель шагающим танкам.
        Мы находились у чердачного окошка одного из домов. Я вскрыл железный чемодан, достал треногу, следящее устройство, пульт управления и собственно мину - пластмассовый цилиндр размером с таз.
        Мину я укрепил на треноге таким образом, чтобы ее главная ось была направлена на улицу. Сверху я прицепил следящее устройство. Соединил его разъемами с миной.
        Затем прихватил пульт управления и спустился на первый этаж.
        То же самое проделали и циклопы.
        Как ни странно, мы управились в срок.
        Над нашей позицией повисла гнетущая тишина. Впрочем, ненадолго - вскоре послышался мерный, низкий грохот. Это шествовал наш шестиногий противник.
        В наушниках я слышал доклад передового наблюдателя:
        - Дистанция - триста… Движутся клином… Головной танк подходит к многоэтажке номер семь… Дистанция двести пятьдесят… Остановился…
        Я слушал все это и думал об обещаниях Бердника. Ну где же носит их, эти вертолеты и штурмовики? Вот сейчас врезали бы по супостату бронебойными - и делу конец!
        Задержались? Перехвачены чоругскими дископтерами? Вместо обещанных двенадцати минут прошли добрые двадцать! Где справедливость, товарищи?
        - Головной танк направляется в проход между многоэтажками шесть и семь… - бесстрастным тоном продолжал наблюдатель. - Остальные сохраняют направление движения…
        Теперь головной танк видел и я - разумеется, в ноктовизор.
        Его вытянутая боевая гондола, похожая на приплюснутый кабачок, плыла на уровне крыш тридцатиэтажек. Шесть ходильных конечностей довольно заметно расширялись книзу, как будто были облачены в расклешенные брючины. Но, разумеется, «брючины» эти были изготовлены из прочнейших мономолекулярных листов и перочинным ножиком их было не вспороть…
        Главный калибр шагающего танка - широкополосную плазменную пушку впечатляющей мощности - я видеть не мог, поскольку пушка эта располагалась в башне кругового вращения наверху боевой гондолы. Но четыре турели, ощетинившиеся рыльцами лазерпушек и придающие абрису танка сходство с усатым жуком, я различал хорошо.
        Танк достаточно деликатно для своих исполинских габаритов протиснулся между двумя многоэтажками - одна из которых, кстати, была недостроенной, рядом с ней скучал башенный кран.
        Чтобы оказаться в нашем квартале адмиральских домиков, танку хватило каких-то двух шагов.
        Теперь его конечности оказались так близко, что ничего, кроме них, я больше не видел. Кстати, почти ничего и не слышал - сотни сочленений танка исторгали немыслимое количество разнородных, действующих на нервы шумов.
        В любую секунду экипаж танка мог обнаружить наши противотанковые гнезда.
        Мне очень хотелось достать согласованным подрывом мин хотя бы два, а лучше три танка. Но собратья шагающего исполина медлили где-то за линией многоэтажек, и я лихорадочно испытывал свою интуицию в поисках единственно верного решения.
        Взрывать мины? Или потянуть еще чуток?
        Пока я решался, кое-что произошло. Я поначалу не понял, что именно.
        В несколько слаженных аккордов грянули взрывы.
        Ноктовизор, конечно, засветило, и он автоматически отключился.
        Взрывную волну я почувствовал за долю секунды до того, как она меня накрыла - есть у меня такой скрытый талант, - и рефлекторно убрал голову от окна.
        Волной смело стекла, выломало оконные переплеты и, кажется, сорвало крышу.
        Тем временем штурмовики Бердника - а это были они - выдали вторую порцию управляемых бомб.
        И тут я понял: «Пора».
        - Подрываем, мужики! - заорал я в микрофон.
        Циклопы не заставили себя ждать. Грянуло так, что, пожалуй, даже штурмовики в небе должны были почувствовать.
        А уж каково пришлось чоругам в их танках…
        Но несмотря на весь внешний эффект нашего показательного выступления, реальные результаты оказались скромными. Я не видел, что там стряслось с танками, которые удар застал среди многоэтажек, но мой подопечный, потеряв две левые ноги из трех, все же устоял. Со страху чоругские танкисты поливали плазмой и кромсали лазерами все триста шестьдесят градусов вокруг себя. И небезуспешно - недостроенная тридцатиэтажка шустро сложилась. Как детский конструктор.
        - Мужики, сосредоточились! Нужно бы третью левую ногу этому гаду отстрелить…
        - Мы бы с радостью. Но нечем, - вздохнул Арбузов.
        В ногу почти одновременно ударили несколько кумулятивных гранат из ручного оружия. Но эффекта - ноль. Это вам не танкетка, товарищи.
        И тут, завывая всеми пятью тысячами лошадиных сил своей комботурбины, на сцене появился новый фигурант.
        Это был К-2000, шестнадцатиосный самоходный кран, красавец, запущенный в серию на Таганрогском заводе тяжелых машин незадолго до войны. В кино такие шибко любят показывать. Да и в Городе Полковников я на такие насмотрелся - краны К-2000 были мобилизованы для обслуживания и ремонта линкоров. Так и вижу, как его семидесятиметровая лапа легко отрывает от земли и бережно несет к линкору
«Белоруссия» новую башню главного калибра…
        Так вот этот самый кран-красавец, появившись, видимо, со стороны шоссе, проложил широкую просеку в персиковом садике справа от усадебного поселка и лихо затормозил в полусотне метров от шагающего танка.
        Чоругские танкисты были настолько поглощены стрельбой, что отреагировали на появление крана только тогда, когда его стрела начала разворачиваться из походного положения на корму.
        От выстрела лазерпушек колеса крана вспыхнули.
        Но крану это было нипочем. Стрела, все ускоряясь, неумолимо приближалась к целой опоре шагающего танка.
        Когда танкисты поняли, к чему идет, они перенесли огонь на стрелу. Но погасить инерцию ее движения им не удалось.
        Дымящаяся стрела врубилась в ногу танка, уверенно переломила ее и даром что сломалась сама - теперь это уже не имело значения, ведь танк падал!
        Все мы едва не оглохли, пока все это происходило.
        И оглохли во второй раз, когда танк все же потерял равновесие и рухнул на землю, в какой-то сотне метров от нас.
        Ударила клубящаяся волна пыли - она оседала на наши лица, на руки, на оружие. Но мы не обращали внимания - столько радости было, все возбужденно кричали.
        - Вот это зафигачил!
        - Ё! Видали?!
        - Горжусь Россией!
        - Да при чем тут Россия, Ваня?!
        - А мне без разницы, слышишь?!
        - Кто же это там в кране? Поспорим, какой-нибудь клон из пехлеванов!
        - Да ты что! Пехлеваны - они краны водить не обучены. Только стишки сочиняют и на этих… ну, гитарах ихних, мелодии всякие…
        Однако, по совести говоря, ликовать было рановато.
        Пусть ближайший к нам танк повержен. Но есть ведь еще и другие!
        Два из них после удара штурмовиков стали неходячими. Дымились себе и никому не мешали.
        Третий как сквозь землю провалился. Но тут я допускаю, что попросту проморгал, когда и куда он ушел.
        А вот еще два, доламывая уцелевшие многоэтажки, устремились в наш квартал имени садов Семирамиды.
        Широкополосные плазменные пушки один за другим превращали дома в нечто вроде эскимосских иглу, правда, не изо льда, а из оплавленного бетона. Деревца вспыхивали и тотчас опадали грудами пепла. С шипением испарялись мозаичные бассейны.
        Бежать было бесполезно.
        Прятаться, впрочем, тоже.
        Шах и мат.
        Что приказать своей роте, командир Степашин понятия не имел. Читать «Отче наш»? Так это они и без приказа делают.
        Последний отсчет.
        Тридцать… Двадцать девять… Двадцать восемь…
        Когда я дошел до пятнадцати, гондолы обоих шагающих танков разорвало мощными внутренними взрывами. Оставшись, так сказать, без головы, танки успели сделать еще по три шага вперед. После чего их ходильные конечности были перерублены новыми взрывами.
        Все произошло настолько быстро, что я даже не успел задаться вопросом «что это?!».
        Подбитые чоругские танки, маячившие за руинами многоэтажек, разделили судьбу своих, в прошлом более успешных собратьев.
        Взрывы, ураган обломков, бесхозные конечности, сверхновые вспышки… В результате - те же груды металлолома.
        Я потерял голову от радости. До такой степени, что начал считать себя бессмертным!
        Я выскочил на улицу, нисколько не думая о возможной опасности, и вперился в сторону Приморского шоссе - ведь стреляли, и я чуял это, именно оттуда!
        Что же я увидел?
        В воздухе парили угловатые коробки, не узнать которые было невозможно.

«Шамширы». Левитирующие танки клонов. Козырная карта конкордианской пропаганды.
        Сколько мы шуток про них сочинили! Сколько ёрничали, по-всякому над ними измываясь. «Летают медленно и низко», «конструктор обкурился гашиша», «плохой танк по цене хорошего фрегата»… О-о, да всего не перечислить… И надо же: эти самые
«Шамширы» спасли нам жизнь!
        Танки величественно проплыли над нашими головами, каждый в своем персональном горячем мареве.
        Они по-прежнему вели огонь, но их цели были где-то далеко. На дымящиеся кучи, которые когда-то были шагающими танками, они вообще не обращали внимания. Да оно и понятно: по принятой у нас шкале поражений бронетехники нанесенный чоругам урон равнялся ста процентам.
        Наши избавители быстро покинули нас, даже не выслушав слов благодарности.
        Я дал приказ собраться возле крана.
        Циклопы, кряхтя, выбирались каждый из своего укрытия.
        Вот меня часто спрашивают: отчего у вас, у осназовцев, хобби либо вовсе нет, либо все они какие-то… ну не героические, не мужские, что ли. Никогда не слышал, чтобы осназовец водил гоночный болид, занимался фехтованием на рапирах или скалолазанием без страховки. Всем нам плевать на дайвинг, на затяжные прыжки с парашютами и прочий экстрим…
        Друзья мои! Какой экстрим после всего того, что мы видим на работе?!
        Мы с Арбузовым курили одну мокрую сигарету на двоих, когда из клубов оседающей пыли к нам вышел низенький, перепачканный копотью человечек в обгоревшей одежде.
        Он махал нам руками и кричал что-то маловразумительное.
        - Эта! Сдрасьте!.. Товарись Лева…
        - Клон какой-то? Ты такого помнишь? - вполголоса спросил я у Арбузова.
        Арбузов отрицательно замотал головой.
        - Эта моя! Моя! Я - в кран! Танк с ногами бух!
        Господи! Наконец-то человечек подошел ближе, и я узнал Тхакура Кришнасвами. Стажера из Директории Хинду. Смысл его белиберды тоже стал до меня потихоньку доходить.
        - Так это ты, что ли, в кране сидел?
        - Я! Я! - радостно закивал Тхакур.
        - Постой… Я же тебя не допустил к участию в боевых операциях!
        - А я… я доброволесь!
        Я нахмурился.
        - Послушай, Тхакур… Тебя там не контузило, случайно? Ты же еще вчера нормально по-русски говорил? Гипнопедия, всякое такое…
        - Гипнопедия есть недостаток. Когда волнуешься… все забываешь… Утром… опять будет… нормальни руски… - заверил нас Тхакур и просиял своей беспечной детской улыбкой.
        Несмотря на все улыбки, Тхакура била дрожь. И похоже, он был ранен.
        Двухметровый плечистый Арбузов по-дружески обнял малорослика - как папа сына.
        Глава 6
        Линкор пропьем, но флот не опозорим!

19 августа 2622 г.
        Город Синандж
        Планета Тэрта, система Макран
        По местному времени наступило девятнадцатое августа. На небе, располосованном черными хвостами пожарищ, мутными пятнами проступили две луны. Восход третьей ожидался с минуты на минуту.
        Но те бесконечные сутки, которые начались вызволением экипажа «Гневного», для нас всё не кончались.
        Не очень хорошо помню, как мы вернулись на территорию военного городка. Я - офицер, а значит, уставная машина, и могу отдавать распоряжения именно что машинально.
        Я вновь приказал пополнить боезапас. Приказал оборудовать позиции в готовности к новому нападению. Распорядился насчет раненых. Вертолеты, кстати, за ними прилетели, хорошо. Еще чего-то приказал…
        И обнаружил перед собой черного, как черт, бойца с какими-то подозрительными ведрами. Это же надо было так прокоптиться в бою, что на лице одни белки глаз блестели, в остальном же выглядел он чистым афрорусичем!
        В нашей роте афрорусич был один, Пашей звали, но списали его из армии по ранению. Но больше-то вроде нет…
        - Стой! Что несешь?
        - Это… Товарищ капитан, выполняю распоряжение взводного командира!
        - Какое распоряжение? Кто взводный? Фамилия?
        - Рядовой Мальгин из взвода Пешина! Отыскал и несу провиант!
        - Что за провиант?
        - Шашлык… Замочили ко дню рождения… У лейтенанта Пешина.
        - Ну и что теперь?
        - Не знаю. Мы думали, его чоруги сожгли. Там у нас в казарме почти все сгорело… Но холодильнику повезло.
        Шашлык… Ну и память у людей… Тут мы сами на шашлык чоругам чуть было не пошли…
        - Понял. Рад за ваш холодильник. Свободен.
        Пока я решал, как бы поделикатнее, без матюгов, намекнуть Пешину, что сейчас… ну-уу… не самое лучшее время для шашлыков…
        Пока отвечал на какой-то насущный служебный вопрос Арбузову…
        Пока искал Пешина…
        У меня ожил служебный телефон. Не рация, а именно сотовый. Я уж думал чему-чему, а этому барахлу теперь пришел полный и бесповоротный капут…
        - Степашин на линии, - сказал я.
        - Иванов беспокоит.
        Иванов?! Товарищ Иванов?!
        Однако действие стимулятора СПOД-4 постепенно входило во вторую фазу, эмоции выветривались, искренне изумляться я уже не мог.
        - Слушаю вас, товарищ Иванов, - безмятежно сказал я.
        - Спасибо за «Гневный», капитан. И за оба боя спасибо.
        - Всегда рады, - ответил я вместо «Служу России», сам себе поражаясь.
        Иванов одобрительно хмыкнул.
        - А теперь слушайте, Лев: это очень нехорошо получилось, по моему мнению, что вашей ротой пришлось все дыры затыкать. У нас есть и другой осназ, немало десантников, танкистов… Я понимаю, не вина командиров, что ваша рота попала из огня да в пламя… И все-таки я имел разговор с Бердником и Трифоновым… Как слышите меня?
        Я, похоже, даже дышать перестал, не мог понять, к чему Иванов клонит.
        - Слышу хорошо, товарищ Иванов.
        - Так вот. Имел с ними разговор. И строго приказал: 92-я рота должна до утра отдохнуть. Даже если с неба астрофаги начнут падать, если весь чоругский спецназ свалится нам на голову - людей Степашина поднимать в ружье только в самую последнюю очередь! Пусть, если что, дивизия «Полесье» еще повоюет, а то она сегодня не очень-то меня впечатлила.

«Х-ха!.. Десанту-у-ура», - злорадно подумал я.
        - Итого вывод, - заключил Иванов. - Я в приказном порядке настаиваю на том, чтобы все вы как следует отдохнули. Не покидая места дислокации, разумеется. В остальном я вас никак не ограничиваю.
        - Понял вас, товарищ Иванов.
        - Детоксин у вас остался там?
        - Уверенности нет. Не обессудьте.
        - Неуверенность в таких вопросах простительна. - Иванов коротко хохотнул. - Я пришлю вам своего вестового с чемоданом детоксина. Ждите. И - всего вам доброго, Лев.
        - Всего доброго, товарищ Иванов!
        Я медленно отнял трубку от уха. Медленно, как во сне, опустил руку…
        Мне казалось, что я стал жертвой наведенной галлюцинации.
        Я пересекался с Ивановым несколько раз. Так сказать, «по работе». И до войны, и во время.
        Это был тяжелый, жесткий человек, готовый заплатить за решение поставленной задачи любую цену. Ни себя не щадил, ни других. И это, наверное, правильно…
        А вот сейчас по телефону со мной как будто говорил не Иванов, а Сахар Медович Мармеладов. Что, правда так хорошо дела у нас идут? Или, наоборот, настолько плохо?
        Как бы там ни было, настроение мое радикально улучшилось.
        Вот почему я для начала в спешном порядке обежал доступных взводных и слупил с каждого по четвертаку. Затем прибавил от себя полтинник. Поймал старшину Бурова, очень надежного мужика, и наказал:
        - Ставлю боевую задачу. Вот деньги. Сто пятьдесят терро. Берешь с собой двух человек. Идешь… Не знаю куда… Хочешь - в город, хочешь - к нашим пилотам. Проявишь в этом вопросе инициативу. Можешь плыть, можешь ехать, если найдешь на чем. Меня не колышет. И мне совершенно не интересно, как, но через полчаса возвращаешься с подарком для лейтенанта Пешина.
        На самом деле весело, да? Где и что он в час ночи найдет - в чужом городе, через который только что прокатилась война? А если не в городе, скажем, а на космодроме, какие там сейчас могут быть подарки? Чоруги, тушенные в собственном люксогене?
        Чем мне мил Буров? Там, где у любого человека возникли бы сто сорок четыре думушки, всякие пакостные «да, но», Бурову хватает понимания ситуации, чтобы оставить их при себе. Поэтому старшина сказал только:
        - Полчаса - критично? Или сорок минут можно?
        - Сорок минут - можно. Пожалуйста, Костя, не подведи. Очень на тебя надеюсь.
        И только вслед за тем я разыскал Пешина. И сказал ему вовсе не то, что собирался до разговора с Ивановым.
        - Стас, с днем рождения тебя! Честно скажу: не знал, подарком не озаботился. Не обессудь… В общем, поздравляю тебя, желаю счастья, твердой руки, успехов в личном и безналичном, больших и ярких звезд! Служи большой, не будь лапшой.
        Я пожал лейтенанту руку и, поддавшись внезапному порыву, крепко обнял его, мощно хлопнув по спине.
        По-моему, лейтенант был одновременно и тронут, и немного обескуражен отсутствием подарка от роты.
        Не ищу себе оправданий, но такие дела у нас - в ведении командира. Но настоящего командира, Плахова, с нами в ту неделю не было, а я со своей должностью
«исполняющего обязанности» пока не обвыкся толком… Хорошо у других: там днями рождения и прочими торжествами ведает пресс-офицер при штабе батальона, у него работа такая. Но наша рота была отдельной, никакого батальонного штаба над нами не стояло.
        Ну, обескураженность обескураженностью, а пусть скажет спасибо Иванову. Я, честно говоря, собирался Пешину устроить выволочку за его шашлыки. Тут, понимаешь, пожар в борделе во время наводнения, а у него - шашлыки и день рождения.
        - Спасибо, товарищ капитан! Ну так что, разрешите тогда созвать всех ребят? Займемся шашлычком вплотную!

«Кушать хочется… Хорошо бы шашлычка!» - подумал я.
        - Да нет, Стас, вы же на свой взвод рассчитывали… Празднуйте… Зачем всех ребят…
        - Товарищ капитан, обижаете! - Стас, похоже, действительно обиделся. - Мы же специально гоняли машину на рынок, баранов потолще выбирали… Там шашлыка - на три роты хватит! Я еще кое-каких знакомых пригласить хотел, из десантников. А их, похоже, не будет, в городе они.
        - А я думал, у тебя два ведра всего, - простодушно признался я.
        - Какие два?! Двадцать!
        - Тогда другое дело. Надо только что-то с боевым охранением решить…
        - Предлагаю честно: подменить охранение через час. Кому идти в смену - решим жребием.
        - Годится! Ну тогда зажигай звезды, лейтенант!
        И звезды зажглись. А с ними - и третья луна.
        Пешин подошел к делу основательно.
        На пляже пылали четыре костра. Я еще переживал - ну где здесь нормальных дров взять? - но у Пешина все было предусмотрено.
        Он, оказывается, третьего дня договорился с одним местным лесничеством и там затарился сухостоем. Потом докупил на всякий случай древесного угля на рынке. Да тут еще чоруги подыграли - в квартале особняков осталось полно переломанных фруктовых деревьев. Они тоже пошли в ход - не пропадать же добру?
        Стоило первым языкам пламени ударить ввысь, как наш пикник сразу же оброс непредвиденными вещами (а потом и людьми).
        Появились «стулья» и «столы»: ящики из-под мин и патронов, списанные колеса, обломки чоругских танкеток…
        Да-да! Как выяснил находчивый Намылин, у них, у танкеток, есть такие круглые метровые щитки на ногах, которые посажены на три штифта. Берем такой кругляш, втыкаем штифты в песок, подпираем края другими обломками - получается отличный стол!
        Столы зарастали закусками и бутылками. Где оно только всё пряталось? Ну а если подумать - понятно. У каждого циклопа имелся свой запасец. Хотя часть их беличьих погребков сегодня погибла, уцелевшего хватило с лихвой. И видя широту души Пешина, каждый поспешил извлечь на свет лучшее.
        Щедролосев - осетровый балык и крымский «Совиньон». Сластена Водопьянов - две коробки грильяжа в шоколаде и плоскую стальную бутылку коньяка «Походный». Непьющий рядовой Дудка - кусок сала и банку маринованных подосиновиков. Почти не пьющий снайпер Ряжский - бочонок жигулевского пива. И так далее, и тому подобное…
        Эта нескончаемая процессия радостно скалящихся циклопов, волокущих к столам еду и выпивку, напомнила мне какую-то киношную сцену… То ли из «Звездопроходцев» - там, где капитан Седых, командир разбившегося звездолета, приказывает команде собрать и снести в кучу содержимое корабельных холодильников, разбросанное по сопкам вымышленной планеты Цайт… То ли из двенадцатого сезона бесконечного «Андреевского стяга» - где Миклухо-Маклай принимает от туземцев Новой Гвинеи всякие бананы-кокосы.
        И даже Свиньин, о котором шла отчасти заслуженная слава жмота и выжиги, не ударил в грязь лицом. А скорее наоборот: принес «Перцовку», «Зубровку» и целый ящик помидоров.
        Помидоры были как нельзя кстати. Что за шашлык без миски крупно нарезанных свежих помидоров?
        - Ну ты даешь! - восхитился рядовой Гончарик. - Откуда помидоры-то?
        - Родственники передали с одним знакомым мичманом. Мы земели с ним, оба с Краснодарщины.
        - То-то я слышал на космодроме, интенданты друг другу жаловались, что все транспорты приходят в перегрузе, кучу дейнекса жгут на посадке.
        - Техника, Гончарик, - Свиньин назидательно поднял палец, - она создана для службы русскому человеку. Человек не придаток машины, понял?
        - Ну и чего?
        - А того. Мы с тобой - человеки. Лейтенант Пешин - человек. И в конечном счете любой дейнекс жжется ради меня, тебя, лейтенанта Пешина. В том числе и для того, чтобы у нас на ужин были свежие краснодарские помидоры. К сожалению, слишком часто у нас об этом забывают…
        Свиньин, когда хотел, мог говорить готовыми абзацами из брошюр серии «Космический гуманист». При этом умудрялся сохранять такую высокопарную серьезность, что даже я начинал сомневаться: он вообще шутит или что?
        Вот Гончарик, например, съел:
        - А ведь действительно… - смущенно пробормотал он.
        Но это всё ладно! Взводные, рядовые, сержанты, мехводы «Тарпанов», саперы, снайперы… вполне ожидаемо. Но, привлеченные светом костров, к нам начали несмело сползаться давешние штатские!
        А именно юные официантки, допившие свое пиво и теперь алчущие большого и светлого, как душа осназовца, праздника.
        Вслед за ними явились добры молодцы и красны девицы из муромского ансамбля
«Перегуды». Эти, в отличие от официанток, понимали, что пустые банки из-под пива - не лучший пропуск на чужой день рождения. Поэтому они подошли к виновнику торжества с правильной песней и самая видная красавица, заодно и солистка ансамбля, презентовала Пешину действительно отличную вещь - булатную саблю.
        А тут ведь что? У каждого русского офицера имеется не только парадный служебный меч, но и основательные навыки обращения с клинковым холодным оружием. Нас этому специально учат. Вырабатывают концентрацию, ответственность, реакцию, привычку к самому простому, но вполне смертоносному железу. Поэтому меч, сабля, шашка, шпага - всё это для нас отнюдь не экзотические настенные украшения.
        Пешин сразу же выхватил саблю из ножен, оценил на вес и балансировку и, отойдя в сторону, выполнил несколько красивых вольтов.
        - Я вот только не понимаю, - шепнул мне на ухо лейтенант Хамадеев, - откуда у них лишняя сабля взялась?
        Я пожал плечами. Мало ли… Может, она не лишняя? Только многим позже я узнал, что запасливые муромцы, отправляясь на гастроли, получили от своего народного вече полтора десятка клинков на подарки. Как раз для таких случаев.
        После официанток и муромцев я ожидал еще явления клонов из ближайших кварталов, которые тоже укрывались в наших бункерах. Но эти как раз разбежались - кто по домам, кто на дымящиеся руины, спасать уцелевшие пожитки. Как говорится, сочувствую, но не завидую.
        Дрова перегорали на угли и обещали делать это еще четверть часа. Официантки, желая быть полезными, нанизывали мясо на бесчисленные шампуры - Пешин где-то раздобыл несколько комплектов настоящих, но к ним пришлось добавить еще кучу импровизированных. На импровизацию пошли промытые в спирту шомполы от длинноствольного оружия и отрезки тонких каленых прутков неясного строительно-технического происхождения.
        - Друзья! Осназ и присоединившиеся лица! Водка стынет! - зычно объявил Арбузов. - Давайте уже по маленькой, за виновника!
        Ровно в эту минуту в прибрежное мелководье ткнулся нос разъездного катера.
        - Эй, на берегу! Есть тут капитан Степашин?! - крикнул человек, возникший на носу.
        - Есть! - отозвался я.
        - Моя фамилия Руднев! У меня для вас передача от товарища Иванова!
        - Ну так присоединяйтесь к нам!
        Товарища Руднева просить два раза не надо было. Его даже не смутило, что ценой вопроса станут мокрые до колена брюки и полные ботинки воды. Мелькнула мысль, что СПОД-4 сегодня пришлось принимать не одному мне - уж больно много пофигизма даже для офицера ГАБ.
        Выбравшись на сухой песок, он протянул мне серебристый кейс.
        - Вот, возьмите. Откройте это вместе с именинником.
        - Спасибо! Идемте, нальем вам для согрева… Может, переобуетесь?
        - Что?.. А, ерунда!
        - Сте-па-шин! Сте-па-шин! - заорали от костров глоток в двадцать. - И-ди к нам! По-ра пить!
        Мы с Рудневым влились в общую круговерть. Кто-то сунул мне в руку рюмку, кто-то из взводных сердечно поздоровался с Рудневым (мир в очередной раз напомнил всем о том, как он тесен).
        В общем, до Пешина я дорвался только после первого протокольного тоста.
        - Стас, вот тут сам товарищ Иванов чемоданчик прислал. Велел открыть в твоем присутствии. Разрешаешь?
        - Спрашиваете!
        Я раскрыл чемоданчик. Большая часть объема была заполнена упаковками детоксина - как Иванов и обещал. Я подозвал к себе ближайших циклопов и строго велел организовать раздачу детоксина на руки.
        - И не только раздачу, черти, но и прием! Чтобы через час осадили весь алкоголь! И обязательно перед сном - две контрольные таблетки в голову! Слышали?!
        Помимо детоксина, на свет божий были извлечены две бутылки недешевого коньяка и комплект из двенадцати хризолиновых стопок. Такие делают умельцы на рембазах - при капитальной реставрации маршевых дюз всегда образуются излишки хризолина. Вот они их и пускают на сувениры… Каждая стопка из числа доставшихся Пешину была вдобавок еще и гравирована каким-либо героическим сюжетом. Я опознал «Пленение генерала Хейдари» и «Танки в джунглях Грозного». Отличная вещь, мечта!
        Но главное - на дне чемодана нашлись еще записка и коробочка.
        В коробочке лежал орден Боевого Знамени. А записку растроганный Пешин сам читать не решился, попросил меня.
        Что я с удовольствием и исполнил.
        - «Лейтенанту Пешину от коменданта системы Макран ген. - май. ГБ Иванова. Дорогой Станислав Ефремович! К этой награде вы были представлены за смелые и решительные действия по разминированию космодрома Хордад под огнем противника. Честно говоря, награда пришла еще на прошлой неделе, но я специально придержал ее до вашего дня рождения. С которым вас и поздравляю!»
        Пешин весь сиял от гордости.

«Силен… Ну до чего же силен! - Я в очередной раз восхитился Ивановым. - Ведь всё понимает человек! Знает, что комроты Плахов в больнице, что нет над нами никакого штаба и некому помнить о таких мелочах, как день рождения какого-то лейтенанта осназа! Здорово придумал!»
        Следующие четыре тоста промелькнули, как военное счастье Конкордии.
        Обмыли награду, молча выпили за тех, кто не вернулся, выпили за большие звезды Пешина, и снова за Пешина, но на этот раз - за его удачу.
        Я украдкой поглядел на часы. Старшину Бурова за подарком Пешину я отправил сорок семь минут назад. Ай-яй-яй, опаздывает… Неужто стряслось чего?
        Но не успел я начать волноваться по-настоящему, как Буров все-таки появился. И надо признать - эффектно.
        Из влажных складок ночи с грозным рокотом возник ударный вертолет «Пиранья». Он осветил нас посадочными фарами, попятился, нашел на пляже свободное место и присел, подрагивая.
        Из бортовой двери на песок спрыгнул Буров. Он поднял руки, принял из двери большой сверток. Затем отбежал в сторону, освобождая место для двух своих сопровождающих.
        Вертолет тотчас взмыл в небо и умчался.
        Я был заинтригован. Что там у Бурова в свертке? Нечего и говорить об остальных! Ведь почти никто не знал, что я отправлял старшину за подарком. Они вообще не понимали, что происходит.
        - Товарищ лейтенант! - обратился Буров к Пешину, подойдя к нему. - От лица капитана Степашина и от всей нашей роты поздравляю вас с днем рождения! И вот… Примите скромный подарок.
        А в свертке оказались: ласты, маска, трубка, гидрокостюм и ружье для подводной охоты! И не какие-нибудь местные, клонские. А первосортные, русского производства!
        Ерунда по-вашему? А Пешин, между прочим, нас едва ли не каждый день изводил сетованиями на мировую несправедливость. Дескать, рифы тут есть неподалеку сказочные, рыбы невиданные… Рыба-сучок сама в руки плывет! А рыба-мандарин? О, какие подле Синанджа рыбы-мандарины!
        И главное, есть такие породы рыб, которые не подпадают под действие местного природоохранного законодательства. Более того, их отлов и отстрел в разумных количествах только приветствуется, потому что они заедают в здешних водах некую эндемическую «ртутную голотурию»… Особенно эта несчастная голотурия страдает от рыбы-трактора (дословный перевод с фарси). А этот водоплавающий трактор - он вкуснейший, если филе пластать толщиною в два пальца и на решетку его, над углями!
        И вот он бы, Пешин, уж до трактора дорвался бы! С ружьем для подводной охоты!
        Ну и казалось бы, пойди в местный магазин, накупи ты себе этого барахла и наслаждайся во внеслужебное время!
        Да вот беда: в голодные месяцы (население Синанджа начало недоедать с самого начала войны, а в апреле -мае так и вовсе плохо стало) все рыбно-промысловые и даже условно к этой категории относящиеся товары были раскуплены до последней детской маски, до последней блесны. Под нашей оккупацией оно, конечно, стало-то посытнее, но вот только все рейсы конкордианских звездолетов были отменены, вся второстепенная торговля заморозилась и пополнять местные курортные лавки стало уж вовсе нечем.
        В общем, нам, простым смертным, всего этого не понять, но Пешин от восторга чуть из штанов не выпрыгнул.
        Подскочил ко мне, глаза блестят, в руке - вилка с надкушенным куском балыка, кричит:
        - Товарищ капитан! Лёва! Но откуда?! Да что же вы меня так разыграли?! «Подарком не озаботился»! Эх! Товарищ капитан! Да вы мне сейчас целый мир подарили! Спасибище!

«Ого, - думаю, - а водка-то дошла. Кто бы трезвый такие слова вспомнил, „мир подарили“?»
        - Ну так сюрприз. - Я широко улыбнулся. - Плавай, Стас, на здоровье. Подстрелишь трактора - позовешь на дегустацию.
        И где Буров раздобыл полный комплект для подводной охоты? Понятия не имею. Тогда спросить забыл - первые шашлыки подошли, - а потом уж не до того совсем стало.
        Самое веселье начинается, когда съедена первая порция шашлыков, заряжена вторая, руки вытерты о парадный мундир боевого товарища, а все протокольные тосты наконец сказаны.
        И начинаются - непротокольные.
        - Позвольте мне, друзья, как бывшему старшине военно-космического флота, поднять этот бокал… У всех налито? - Водопьянов (он начинал карьеру контрактником на линкоре «Петр Великий») осмотрелся по сторонам. - За звездолетчиков! Линкор пропьем, но флот не опозорим!
        Все загоготали.
        - А тост про юнгу и боцмана вы знаете, товарищ лейтенант?! - донесся вопрос от соседнего костра. Спрашивал рядовой Кочубей. - Если на корабле служили, знаете, да?
        У нас в осназе совсем не чинятся, чай, не военфлот и тем более не чванливый летный состав. У нас даже в столовой не выдерживается разделение на столы офицерские и прочие. Но все-таки нечто вроде естественной сепарации обычно происходит. Вот и сейчас так получилось, что все мы, офицеры, выпивали чуть сбоку от остальных.
        - Знаю, но забыл! - соврал Водопьянов - соврал легко, красиво, так что всем было ясно - «врет», но никто и не сказал бы «э, во флоте служил, а тоста про юнгу не знает».
        - Тогда я его скажу.
        Кочубей сделал несколько шагов, чтобы его было слышно и за нашим столом, и за соседними.
        - Жил один юнга. Через полгода службы он купил словарь флотских терминов, полистал и разочаровался! «Ну и словарь подсунули! Ни одного слова, употребляемого боцманом!» Так выпьем же за то, чтобы мы понимали друг друга без всяких словарей!
        Тост был отменный. Кочубею досталось не только наше одобрительное похохатывание, но и несколько поощрительных взглядов официанток. «А девчонки ничего… И ведь сговорчивые, наверное…» - некстати подумал я.
        Были и стихотворные опусы. Уж сколько сам знаю всяких хохмочек, но Свиньин извлек на свет настоящую жемчужину, вот такую:
        - Мы пьем за тех, кто в сапогах, а кто в кpоссовках, сам напьется.
        Тем острее прозвучало, что в силу особенностей пикника примерно половина наших успела переобуться в «домашнюю» обувь - у кого она сохранилась. В том числе человек сорок из моей роты щеголяли в кроссовках.
        Произносились и тосты тривиальные, но оттого не менее верные:
        - Выпьем за день, когда мы вернемся домой и будут нам светить издалека не звезды на погонах у комроты, а звезды на бутылках коньяка! - провозгласил кто-то из рядовых-срочников. В тесном кругу других рядовых-срочников.
        Ну да, правильно. Нам-то, кадровым офицерам - чего? Для нас тот день, когда мы окончательно «вернемся домой», будет означать хорошие, но грустные - для настоящего воина - вещи: отставка, пенсия… если не старость, так уж точно конец молодости… А у срочников совсем другое дело! Молодые парни, послужат еще полгода, ну, год - и домой, к невестам!
        Вдруг тоскою защемило сердце, и я понял, что пора принимать детоксинчик. А то уже пьяные мысли в голову набежали…
        Но пока я его искал, справляясь у боевых друзей (оказывается, в карман сунуть упаковку забыл, а из ивановского чемодана чудо-пилюли давно выгребли подчистую), мыслей набежало еще больше и я совсем загрустил.
        Вот Любава… Чертова ревность… Ну в кого я уродился, такой ревнивый? Толку мне от нее - никакого. Один вред. А как избавиться - не знаю. Любава говорит: «Нужно верить своему партнеру… Нужно верить ему даже больше, чем веришь себе… Иначе ничего не будет…» Да, кто спорит, все так! И обычно веришь. Но потом вдруг бац - словно какой-то предохранитель в мозгу перегорает, - и начинаешь сочинять черт знает что… фантазировать черт знает о чем… представлять себе Любаву в чьих-то там объятиях…
        Или вот любовь… Правильно меня когда-то учил капитан Плахов: «Что хочешь сказать - говори сразу». Почему я не сказал ей все по-нормальному, не объяснил, что люблю?
        А когда все-таки собрался, когда Горичный меня едва не за руку притащил на Пятак - ну надо же такому случиться! - тут Х-связь и склеила ласты!
        И нет ее теперь, говорят, уже четыре дня…
        Хотя так подумать - может, оно и правильно? Сколько раз за сегодня - точнее, за вчера - меня могли убить? Раз десять? Ну а если завтра - точнее, сегодня - будет одиннадцатый раз, двенадцатый, тринадцатый?
        Ладно - война была. Тогда не так обидно. Но теперь вроде бы - вроде бы - никакой войны нет?
        Но мы вот здесь - воюем.
        А если всё хуже? С чего я взял, что чоруги напали только здесь? Если они - везде? И по Москве тоже расхаживают их танки?
        Впрочем, ерунда. По Москве никак не возможно. Всё чоругское племя поляжет, но не прорвется.
        - На всякую гадину есть рогатина. За снайперов! - провозгласил Щедролосев.
        Этот тост меня встряхнул.
        Срочно пора принимать детоксин! А то и на штабном корабле «Урал» чоруги мне примерещатся…
        Дальше было еще веселее.
        Муромцы из «Перегудов» никакого детоксина принимать были не обязаны. И это сыграло свою позитивную роль.
        Когда мы выпили по… пятнадцатой, что ли, при свете костров началось импровизированное музыкально-танцевальное представление.
        Тут нужно сказать, что наши от усталости едва ворочали ногами и руками. Но на то, чтобы глядеть, как танцуют другие, хлопать и одобрительно кричать, силы еще оставались.
        Начали концерт грудастые солистки в длинных алых сарафанах - нарумяненные, с забранными в косы прилизанными волосами. Накрасились они так сильно, что это было видно даже ночью.
        С девицами выступали и парни. Их было вдвое меньше, в основном они аккомпанировали девицам на гуслях, дудках и гармонях, но, случалось, тоже солировали мужские партии.
        Пели по преимуществу частушки - над нашим гульбищем неслись задорные старорусские куплеты:
        Приезжали меня сватать
        С позолоченной дугой.
        Пока пудрилась, румянилась,
        Уехали к другой.
        Циклопы и примкнувшие встретили первую частушку одобрительными воплями. Не знаю, как там у них на Муроме, а у нас бухать под муромскую музыку - дело обычное, привычное, почти рутинное.
        Тем временем первую солистку сменила другая, еще более ядреная и пышнотелая. Она не сразу начала петь - вначале несколько тактов зазывно расхаживала вдоль костра, кокетливо покачивая шелковой юбкой и сверкая белыми зубами. Но затем все-таки расщедрилась:
        Посылала меня мать
        Загонять гусака,
        А я вышла за ворота
        И - давай плясака!
        После этих слов пышнотелая солистка действительно вдарила по плясовой - она резво отбивала затейливый ритм ногами, выписывала руками кренделя и шустро крутила задом. Последнее особенно понравилось циклопам. Уверен, не один из них пообещал себе по окончании банкета всенепременно с певуньей познакомиться.
        Вдруг мужчины и женщины разделились на две группы. И под гармонь запели добры молодцы:
        Девушки-беляночки,
        Где вы набелилися?
        Девчонки, залихватски размахивая снятыми с шеи платочками, отвечали:
        Мы коров вчера доили,
        Молочком помылися.
        Я опустил глаза. Все это было невыразимо умилительно. И хотя в моем родном Хабаровске коров уже давным-давно доили исключительно роботы, и хотя гусей в моем Хабаровске я не видел отродясь, от всего этого повеяло чем-то таким домашним, таким родным… Все-таки не так далеки мы с ретроградами-муромчанами, как кажется иным газетчикам…
        В центр круга, который образовали поющие, выступил парень в черном картузе с лакированным козырьком. Привычным движением растягивая мехи гармони, парень запел:
        Запрягу я кошку в дрожки,
        А котенка в тарантас.
        Повезу свою хорошую
        Всем людям напоказ.
        Циклопы с преувеличенным энтузиазмом заржали над этой детской частушкой. Как видно, ничто детское было им не чуждо. А парень, ободренный такой бурной реакцией, продолжил:
        Через быструю речонку
        Ходил, буду я ходить.
        Чернобровую девчонку
        Любил, буду я любить.
        На словах «чернобровую девчонку» я вновь вспомнил о Любаве. Уж какая чернобровая она у меня! И ведь дальше все правда - «любил, буду я любить»! И я вдруг подумал: как бы ни были сговорчивы симпатичные официантки, как бы ни сложилось у нас с Любавой дальше, я буду, буду ее любить, любить ее одну, потому что… потому что так правильно. Только так и можно.
        Клонило в сон. Непреодолимо. Невероятно. Детоксин, что ли, на СПОД-4 криво наложился? Дал такой побочный эффект? Я разрешил себе прислониться спиной к стойке дырявого пляжного зонтика и уронил небритый подбородок на грудь. О том, как я буду выглядеть в глазах подчиненных, я не очень беспокоился. Как буду выглядеть? Как спящий командир.
        Уже засыпая, я услышал (впрочем, допускаю, что мне пригрезилось), как «Перегуды» запели на злобу дня:
        Не то чудо из чудес,
        Что чоруг упал с небес;
        А то чудо из чудес,
        Как чоруг туда залез!
        Кажется, было еще много переделок, много смеха, а потом самые стойкие во главе с лейтенантом Пешиным, которому торжественная дата сообщила примечательную двужильность, отправились купаться в теплом августовском море - потом рассказывали, что вода с небывалой силою флюоресцировала…
        Глава 7
        Фази Маджид катает с ветерком

19 августа 2622 г.
        Линкор «Кавад»
        Планета Тэрта, система Макран
        За окном дотлевали руины Синанджа. А я как ни в чем не бывало кромсал сочную отбивную, лихо расправлялся с мягко хрустящей жареной картошкой, с аппетитом копал в салатницах (в этой - оливье, в той - молодая фасоль с черемшой) и жадно поглядывал на высокий стакан с отменным клонским кефиром.
        Да-да, наша столовая, в целом, сохранилась. Чоругские шагающие танкетки растоптать ее просто не успели.
        И даже повариха Мария Феоктистовна, что обычно стряпала для нашей роты, была в добром здравии.
        По правде, картина довольно шизофреническая. Всё как всегда - за вычетом белых салфеток и скатертей (прачечной повезло меньше, на ее месте зияла воронка) - только полгорода нет.
        Напротив меня вяло чавкал Свиньин.
        Справа Щедролосев расправлялся со своим расстегаем.
        Я как раз раздумывал над тем, что надо бы сходить за добавкой, когда дверь столовой отворилась и на пороге появился… капитан Плахов.
        Явление это было сродни явлению Каменного Гостя в соответствующем классическом произведении. И уж конечно, любитель банальностей Свиньин не удержался, пробормотал: «Картина Репина „Не ждали!“…»
        Мы действительно не ждали Плахова.
        Девять дней назад, после штурма танкера «Таганрог», доблестно проведшего операцию комроты Плахова свалил острый аппендицит. Наш добрый доктор Колдун сработал оперативно - Плахов оказался на операционном столе быстрее, чем остальные сняли свои штурмовые скафандры.
        Лечение шло успешно. По крайней мере через две недели Плахова обещали вернуть нам в целости и сохранности.
        Пока капитан отсутствовал, обязанности комроты исполнял я.
        Скажу как на духу - Плахов был отличным командиром. Собранным, немногословным, бдительным. В отличие от меня, который эти качества по большей части старательно изображал, Плахов действительно обладал ими. Поэтому, завидев его на пороге столовой, я издал непроизвольный вздох облегчения. Лучше бы циклопам воевать под командованием Плахова.
        - Здорово, мужики! - гаркнул капитан от входа.
        - Ой, дядя Гена вернулся! - всплеснула руками пригожая официантка Лиля.
        Все, конечно, прекратили жевать и встали.
        Я промокнул губы бумажной салфеткой, тоже поднялся из-за стола и пошел навстречу Плахову.
        Несмотря на все достижения современной медицины, в госпитале Геннадий наш изрядно осунулся. Как говорят лошадники, «перепал». Его скуластое лицо было бледным, под глазами набрякли мешки.

«Может, это он так, на побывку? Сейчас выпьет с нами кефира и в больничку вернется?»
        - Доблестная девяносто вторая приветствует своего командира! - выпалил я и от всей души улыбнулся. - Что говорят эскулапы?
        - Привет, Лёва… Все переживал, как ты тут без меня… на хозяйстве… А эскулапы - знаешь, шли бы они лесом… Замучили меня совсем… Две недели лежать! Уму непостижимо! Да я уже на пятый день на велотренажере сорок километров накрутил…
        - Получается, выписали?
        - Пришлось, - сказал Гена таинственно. - Если бы не выписали, я бы им такого там устроил! Представь себе только: в озоновом саркофаге прохлаждаться, пока шагающие танки город на бревна раскатывают!
        - Позавтракал?
        - Не успел. У нас же завтрак в одно время. А мне страсть как хотелось вас всех вместе захватить, тепленьких.
        Я надавил на кнопку в углу столика - подозвал Марию Феоктистовну. Она опрометью бросилась к нам, вытирая красные руки о кружевной передник.
        - Мария Феоктистовна, нам бы чего-нибудь диетического для Геннадия Константиновича. И побыстрее!
        - Семужка в сухариках имеется.
        - Семга? Пусть будет семга, - равнодушно махнул рукой Плахов. - Только кусочек небольшой. Аппетита что-то нет.
        Меня это насторожило. Насколько я помнил, худощавый Плахов отличался фантастической прожорливостью.
        Мы допивали наш кефир повышенной жирности, когда за окном с ласкающим слух воркованием объявились вертолеты.
        Тот не осназовец, кто не опознает по этому деловитому «бур-бур-бур» транспортный вертолет В-31 по прозвищу Володька.
        К нам с Плаховым подбежал дежурный по роте и доложил:
        - Там четыре вертолета прилетели. С ними майор какой-то. Просит комроты.
        Мы с Плаховым переглянулись. О самом важном-то мы и не переговорили. А именно о том, кто же, черт возьми, теперь комроты. Не двое же нас? Но непонятки длились не дольше секунды.
        - В общем, я пошел, - пробормотал Плахов и, отодвинув тарелку с нетронутым оранжевым ломтем деликатесной рыбы, вразвалочку двинулся к выходу из столовой.
        Спустя полчаса мы уже стояли в полной боевой экипировке на четвертой летной полосе Синанджского военного космодрома, куда нас доставили «Володьки».
        Задачу ставил тот самый майор Церковный, который прилетал за нами в военный городок.
        - Товарищи! Генерал-майор ГБ Иванов уполномочил меня поставить вас в известность о событиях последних пяти суток. Начиная с четырнадцатого августа сего года мы фактически находимся в состоянии войны с двумя ксенорасами: ягну и чоругами. Мотивы и цели нападения, произведенного этими ксенорасами, нам не ясны. С полным правом его можно назвать неспровоцированным. При этом впервые в истории войн мы столкнулись с феноменом, который можно назвать Х-блокадой. Суть феномена следующая. Мы не можем воспользоваться Х-связью для отправки сообщений за пределы системы Макран. Также мы не получаем сообщений извне. Помимо этого фрегат
«Гневный», пытавшийся совершить Х-переход с орбиты Тэрты в систему Зерван, был выброшен из Х-матрицы воздействием необъяснимой природы и поставленную задачу не выполнил…
        - Это мы видели… - вполголоса проворчал кто-то из циклопов.
        Церковный продолжал нагнетать атмосферу:
        - Таким образом, мы обречены вести боевые действия в полной изоляции, без возможности вызова подкреплений из метрополии. Конечно, мы наносим противнику тяжелейшие потери. Но обречены нести потери и сами. Между тем, как я уже сказал, мы не можем восполнить убыль матчасти и личного состава из внешних источников. По этой причине генерал-майор ГБ Иванов приказал использовать резервы внутренние.
        - Клонов небось… - прошептали у меня за спиной.
        И точно.
        - Важнейшим таким резервом являются интернированные экипажи боевых кораблей Конкордии, сотни их пилотов, законсервированная во множестве боевая техника и звездолеты.
        - Это мне довоенные времена шибко напоминает. И фильмы все эти… Драться плечом к плечу с клонским братом по Великорасе, делить поровну последнюю банку консервов… Сюрреализм! - не унимались за спиной.
        Майор перевел дух и наконец-то на его каменном лице появилось что-то вроде улыбки:
        - Теперь, орлы, наконец-то по существу… Сейчас на верфях, которые у клонов называются «Предприятие имени Славного Знамени», находится в общей сложности семь боевых звездолетов, в том числе линкор «Кавад» и авианосец «Сардар». Там же завершается экстренный ремонт нашего фрегата «Новгород Великий». С космодрома Язд и отсюда, из Синанджа, мы отправляем на верфи пятьсот офицеров и нижних чинов военфлота Конкордии. Эти граждане примут корабли прямо на верфях и сразу же начнут готовить их к боевому использованию. Заправка клонских звездолетов люксогеном и другими видами топлива, а также прием боеприпасов начаты уже сейчас, силами наших временных экипажей, которые были прикомандированы к кораблям на период консервации и утилизации. Но в бой они пойдут с родными, клонскими, экипажами. В общем, мы выпустим пехлеванов повоевать. Но, - майор лукаво прищурился, - мало ли чего им взбредет в голову без присмотра? Мораль: кто-то должен за клонами приглядывать. Глобальное Агентство Безопасности смогло выделить для этих целей лишь восемь офицеров. Разведотдел флота - ровно одну опергруппу. Остальных мы решили
изъять из вашей роты, капитан Плахов. Нам нужны сорок ваших бойцов. Прошу определиться, кого именно я могу взять…
        Наш комроты прочистил горло, переступил с ноги на ногу…
        И тут его понесло:
        - Товарищ Церковный! Как-то это… Глупо все! Ваша операция - она тонкости требует!.
        Подхода… А мои ребята… ну как вам сказать… простые они! Чуть что им не по нраву - огонь на поражение… Неужели больше некого? Есть же военные дипломаты… Комендантские роты… Офицеры контрразведки… Это люди образованные, обученные всяким штукам… Почему моих-то? Да еще и сорок человек?
        Плахов ожесточенно жестикулировал - так всегда бывало, когда он сильно злился.
        Но Церковного было не пронять.
        - Отвечу вам по существу. Что ребята простые - это только плюс. Ситуация такая, что лучше сразу пулю в голову бунтовщику влепить, чем потом с мятежным линкором бодаться. А касаемо других, скажу так: всех, кого можно было, мы уже заняли. И точка.
        Плахов опустил глаза и засопел. Что говорить, когда нечего говорить?
        Церковный торжествующе посмотрел на нас и спросил:
        - Может, добровольцы есть?
        Но никто не сдвинулся с места.
        - Вот еще счастье… Надсмотрщиком на плантациях… Всю жизнь мечтали! - ядовито прошипел Арбузов. - Работайте, клоны, работайте, Макраны еще высоко!
        - Ну раз нет добровольцев… тогда, товарищ Плахов, жду вашего решения.
        Комфортная «Кассиопея» вышла из виража и легла на посадочный курс.
        За стеклом иллюминаторов выросли зеленые холмы, обрамляющие гигантскую котловину, в которой прятались от продувных западных ветров верфи имени Славного Знамени.
        Верфи эти я воочию видел первый раз в жизни. А оттого глядел во все глаза.
        Грандиозная промзона, перекрытая мостами арочных кранов и разграфленная черными полосами достроечных стенок, завораживала.
        Из-под старых, прохудившихся маскировочных сетей выглянули кормовые двигательные пилоны авианосца «Сардар».
        Фрегат «Мохан» приветственно помахал мне своей уникальной ладошкой обзорного локатора ПКО.
        Я, конечно, искал глазами линкор «Кавад», но главный мишка в этом лесу спрятался получше прочих.
        Я и не заметил, как наша «Кассиопея» мягонько ткнулась в бетонку колесами шасси и, тихонько поскуливая реверсивной тягой, покатилась к центральному терминалу местного космодрома. По обе стороны мелькали бесчисленные «Андромеды» и трофейные конкордианские транспортники «Хастин», на которых сюда свезли клонских звездолетчиков.
        Пестрая толпа этих товарищей, которые нам не вполне товарищи, остервенело курила у входа в центральный терминал. Возле них с деланной непринужденностью прогуливалось несколько наших автоматчиков.
        - Вижу-вижу наше битое войско! То есть, я хотел сказать, наших новых коллег! - ехидно провозгласил рядовой Черныш.
        - Да мы тоже не ахти выглядим. Инвалидная команда, - ухмыльнулся Свиньин.
        Он, конечно, имел в виду, что всех легкораненых из нашей роты Плахов отправил именно сюда, присматривать за клонскими экипажами. В то время как сам комроты с отборными бойцами отправился воевать по-настоящему (где и с кем именно - мы тогда не знали).
        - Ну ты сравнил! Клоны - войну просрали. А у нас только ссадины да легкие вывихи…
        - Слишком глубоко копаешь. В армии это вредно.
        Я, вопреки своему скверному обыкновению, в их прения не лез. Настроение было ни к черту. Стыдно признаться: я как пацан обижался на Плахова. Это же надо было меня, замкомроты, заслать на эти галеры!

«Пошевеливайтесь, товарищи клоны! Не все космораки еще откинули клешни!»
        Тьфу.
        А ведь командовать четырьмя десятками бойцов, половина из которых имеет легкие ранения, мог бы любой толковый лейтенант. Сам-то Плахов небось уже на линкоре-авианосце «Суворов», среди нормальных русских людей. Они сейчас закатят ягну большую музыку - как наши умеют. Быстро, четко, беспощадно.
        А мы тут будем вопли клонские слушать. Уж я-то помню, как громко они орут! Никто нормально поздороваться не в состоянии. Обязательно этот пафос - «Встаньте на путь солнца!». Через пол-отсека будут друг другу кричать, как будто в каменном веке…
        А то как возьмутся семьями своими похваляться - у кого сколько родни, где эта родня живет, из каких фамилий кто происходит, чей двоюродный дядя в какой области преуспел… Кто пообразованнее - те любят стишки свои идиотские вслух читать, молиться по всякому случаю… Не говоря уже об этих бесконечных клонских клятвах здоровьем, своим и близких, об этих льстивых улыбочках и наигранной приветливости, об этих непонятных неклонам шутках, о несмешных анекдотах…
        Боже, как я ненавижу клонов!
        А ведь придется терпеть.
        Полтора часа все мы суетились и психовали.
        Офицеры Разведупра и ГАБ разбивали аморфную клонскую массу на экипажи.
        Разномастные ватаги техников и военфлотцев в авральном порядке дозагружали звездолеты снарядами, ракетами и торпедами, тушенкой и галетами, закачивали кислородом и люксогеном.
        Стаи «Андромед» с ревом убрались восвояси, на их место перелетели «Фраваши» и
«Абзу», адресованные авианосцу «Сардар». На летное поле выползли буксировщики, какие-то допотопные бульдозеры, грузовики, пожарные машины…
        Эта механизированная орда, надрывно хрипя и переваливаясь с больных колес на здоровые, поволокла клонские боевые флуггеры к «Сардару».

«Умнее, конечно, - подумал я, - принять их сразу на летную палубу авианосца. Но тогда надо эту самую летную палубу выпростать из дока, из-под арочных кранов и маскировочных сетей. Для этого, в свою очередь, авианосец должен дать ход и подняться над доком. С этим, вероятно, пока проблемы, а время поджимает…»
        Получив от спесивого габовского подпола взбучку «за самоустранение от организационной деятельности», а вместе со взбучкой - свежеотпечатанное боевое расписание, я разделил своих циклопов на несколько групп. Каждая была закреплена за определенным клонским звездолетом.
        Себе я по праву старшего забрал линкор «Кавад». Между оставшимися провели жеребьевку.
        Группе Арбузова достался «Сардар», по поводу чего старлей почему-то расстроился.
        - Ты чего? На авианосце по крайней мере интересно! - удивился я.
        Арбузов отвел меня в сторонку. И, наклонившись к самому моему уху, сказал:
        - Лёва, я их знаю, авианосцы этого типа. Горят страшно.
        - Двум смертям не бывать, - привычно утешил его я.
        Но вот все оргвопросы были решены. И мы пошли принимать линкор.
        Оказалось, «Кавад» занимает лучшие апартаменты верфей - полуподземный крытый док.
        Лифт доставил нас на отметку минус сто. Мы прошли сумеречным коридором и уперлись в массивные противоатомные двери.
        С громким хлопком двери резво разбежались в стороны. По глазам ударил свет сотен прожекторов.
        Я остолбенел.
        Перед нами возвышался линкор «Кавад».
        Бронированный борт линкора уходил вверх на головокружительную высоту.
        Вся боевая история корабля прочитывалась на его шершавой броне, как на страницах официальной боевой биографии.
        Я замер в восхищении - даром что махина эта недавно воевала против нас. Железо ведь не выбирает…
        Через шлюз в районе дейнекс-камеры мы поднялись на борт линкора. Скоростной лифт доставил нас на первую палубу, где в нос от мидель-переборки находился ГКП - главный командный пункт, он же в просторечии «боевой мостик».
        На входе бдели двое офицеров Разведупра. Одеты они были с иголочки, на правом боку у обоих висели мечи, полагающиеся к парадке. При этом каждый из них держал наперевес по «Нарвалу». Как видно, на мечи не особенно надеялись.
        Мы поприветствовали друг друга четким, уставным отданием чести. Обменялись паролями. И я в сопровождении четырех циклопов прошествовал в святая святых линкора «Кавад».
        Обстановочка на мостике была типично клонская.
        Как будто не на линкор попал, а в храм - золоченые фравахары, действующая модель-копия одного из хосровских священных огней, красные бархатные чехлы с кистями на всех операторских креслах. Шик, плавно переходящий в китч.
        На нас никто не обратил внимания. Два десятка клонских офицеров колдовали каждый за своим пультом, перебрасываясь короткими репликами исключительно служебного содержания. Скука…
        Командирское кресло пустовало. Я скользнул взглядом по погонам и нашивкам, с трудом припоминая подзабытые знаки различия конкордианского военфлота.
        Старшим показался мне благовидный господин с желтушным цветом лица и классическим ассирийским профилем. Он стоял у центрального оперативного стола, скрестив руки на груди, и, казалось, был глубоко погружен в собственные мысли. Это правильно. Ведь если у командира мыслей не будет, у остальных и подавно…
        Я подошел к нему и отрекомендовался.
        Господин рассеянно поприветствовал меня, назвался Фраварузом Севашти, зачем-то сообщил мне, что он пехлеван (хотя и так ясно было, что не дем) и происходит из рода колонистов, которые основали знаменитую Севашту.
        Ну, это клоны. Я покивал. Дескать, «с пониманием».
        По званию Фраваруз оказался капитаном второго ранга. По должности - главным навигатором корабля. Мне наконец-то стало ясно, отчего он пребывает в меланхолической задумчивости, сильно смахивающей на безделье. И впрямь - что навигатору делать во время предполетной подготовки? Космические карты из планшетов доставать?
        - А где же командир линкора? - поинтересовался я.
        - Достопочтенный пехлеван Васуд Мир-Мирое покинул нас в утро после подписания так называемого Соглашения о Перемирии… - Навигатор опустил глаза и выдержал многозначительную паузу.

«Ага. Покинул - значит наложил на себя руки. Закололся кинжалом, что ли? Или как там у них положено по ритуалу?»
        Но спрашивать я не стал. Оно мне надо?
        - Это весьма печально, - произнес я. - И кто же теперь назначен исполнять обязанности командира?
        - Фази Маджид - к вашим услугам! - донеслось из-за моего правого плеча.
        Я обернулся. Со стороны гигиенической выгородки к нам приближался низенький человечек не самой яркой наружности - большие обветренные губы, обвисшие щеки, нос-кнопка. Непредставительный такой. Типичный «и.о.».
        Но неприязни человечек не вызывал. И то спасибо. Я по возможности небрежно отдал ему честь, представился и заставил себя улыбнуться - все-таки вместе работать.
        - Встаньте на путь солнца, ашвант Степашин! - ответствовал мне Маджид. - Я прекрасно понимаю, зачем вы здесь. Поэтому сразу хочу заверить вас: мы ничего такого не замышляем. Даю вам слово пехлевана!
        - Порядок есть порядок, - бросил я нейтрально.
        - Я вот только пока не решил, куда вас усадить… - вслух рассуждал Маджид. - Тут есть выгородка для отдыха второй смены… Но вы ведь не согласитесь удалиться туда? - Он заискивающе заглянул мне в глаза.
        - Об этом не может быть и речи.
        Идею подал рядовой Черныш - все это время циклопы находились на отдалении, но, как выяснилось, внимательно нас слушали.
        - А что, если мы с Земским сейчас ломанем к ближайшей эвакуационной галерее? Там же спасательные капсулы должны быть! Вскроем одну. Достанем спасательный плотик. Если они у клонов есть вообще…
        - Есть, конечно! - возмутился Маджид.
        - Тут его быстренько надуем… И сядем на него… Как на диван!
        - Годится. Ступайте, - согласился я.
        Так и сделали.
        Спустя десять минут я сидел в единственном свободном кресле младшего оператора инфоборьбы с крепким клонским чаем в грушевидной мензурке. Циклопы, притащив плотик жизнерадостного апельсинового цвета, пытались разобраться, где у него
«кнопка для надувания», как выразился Черныш. Маджид бодро делал вливания своим офицерам.
        Идиллия была порвана в клочья тревожным зуммером.
        - Боевая тревога! - объявил Маджид.
        Впрочем, это было очевидно.
        - По местам стоять! К взлету готовиться!
        По приказу «боевая тревога» весь личный состав должен в первую очередь надеть гермошлемы - если они имеются, конечно.
        Я и мои циклопы проделали это машинально за полторы секунды.
        А вот клоны, сразу видно, давно не воевали, начали метаться по ГКП, как голодные волки в тесной клетке.
        Мгновенно выяснилось, что всего некомплект, а чего комплект, так то не очень стыкуется. Классика, в общем.
        Оказались не на высоте и офицеры нашего Разведупра - те самые, с красивыми мечами.
        Один из них подбежал ко мне и, бешено вращая глазами, выпалил:
        - Капитан, у тебя пары лишних гермаков не найдется?
        - Нет. Не найдется. Но, - сообразил я, - можно, наверное, взять у клонов изолирующие противогазы. Должны быть на случай пожара.
        - Да к бесу эти противогазы! Лучше уж так…
        - Мое дело - предложить.
        По палубе под нашими ногами прошла волна вибраций.
        - Господин капитан второго ранга! - крикнул клонский офицер-оператор систем ПКО, обращаясь к командиру корабля. - Взрыв на верфях. Юго-восточнее пятьсот.
        - Причина и тип взрыва? - деловито поинтересовался Маджид.
        - Причина не установлена. По типу - снаряд главного калибра или тяжелая бетонобойная бомба.
        Тут же доложил офицер связи:
        - Русские сообщают, что к верфи через стратосферу движется групповая цель. Массив пятьдесят, профиль полета - баллистический. Подлетное время - семьдесят секунд. Прогноз русского оператора - неуправляемые снаряды массой до девяти тонн каждый.
        К тому времени мои циклопы все-таки надули свой плот. Они сидели на нем в унылой позе Робинзона Крузо на берегу необитаемого острова и испытующе смотрели на меня. Чего они надеялись дождаться?
        Я, в свою очередь, вглядывался в обращенный ко мне профиль Фази Маджида. Даже будь я его начальником, каким-нибудь там адмиралом Шахрави, в ту секунду я не имел права не то что лезть к нему со своими советами, но даже претендовать на крупицы его внимания.
        Командир корабля при исполнении - фигура не подотчетная никому, кроме Бога. Что делать, как воевать, как спасать корабль - все это Бог говорит ему лично.
        Похоже, Фази Маджиду Он говорил очень дельные вещи.
        - Здесь «Фравайран-один»! Фрегатам «Мохан» и «Вира» приказываю взлет. Авианосцу
«Сардар» - взлет! Поднять в воздух все боеготовые флуггеры, включая штурмовики и торпедоносцы. Работать на перехват групповой цели, указанной русскими операторами. Эскадренному тральщику «Шур-10» приказываю после взлета привести в рабочее положение радары поиска космических объектов. Полусфера поиска - верхняя. Объект наблюдения - групповая цель, указанная русскими операторами! Вести выдачу целеуказания по эскадренному каналу!
        Честно признаться, о других кораблях, которым предстояло покинуть верфи вместе с нашим «Кавадом», я и думать забыл. Все мои мысли крутились вокруг двух предметов. Что за дрянь сыплется на нас из космоса? И как посподручнее убрать линкор из-под смертоносного града?
        А вот Маджид - что значит боевой звездолетчик! - очень быстро сообразил, что спасти нас могут только его боевые товарищи, те самые, про которых я и думать забыл.
        Линкор - это страшная боевая сила. Но он создан для уничтожения себе подобных, для сокрушения орбитальных крепостей, для того, чтобы перепахивать снарядами вражеские столицы вместе со всеми пригородами. Однако сам-один, без свиты, линкор подобен королю, путешествующему инкогнито. Всякий обидеть норовит и никакого почтения…
        Так что сейчас вся надежда была на дальнобойные зенитные ракеты фрегатов и на хищные скорострелки истребителей.
        Впрочем, на скорострелки надейся, а сам не плошай.
        Раздав приказания по эскадре, Маджид занялся родным «Кавадом».
        По всему ГКП репетовались команды.
        - Высокое на эмулятор!
        - Есть высокое!
        - Продуть топливную!
        - Есть топливная!
        - Доложить реактор!
        - Реактор восемнадцать процентов!
        - Двенадцать стаканов чая на ГКП!
        - Уже принесли.
        - Носовой обзорный, доклад!
        - Фермы отошли!
        - К дэвам фермы! Доложите об ангарных воротах!
        - Ворота пошли! О полном раскрытии доложу незамедлительно!
        - Кормовой обзорный, доклад!
        - Фермы отошли, наблюдаю пожар в девятнадцатом боксе!
        - Дайте камеры внешнего контроля!
        Стена экранов разом вспыхнула - пошла трансляция с камер, установленных внутри дока.
        Мы увидели бронированную тушу линкора со стороны.
        Вот они - медленно отъезжающие фермы.
        А вот арочные конструкции крыши. Аккуратненько так складываются, телескопически… Крыши у нас больше нет.
        Под днищем линкора дружно разгорелись два десятка маневровых дюз. Их тяги самой по себе было бы недостаточно, чтобы оторвать полмиллиона тонн железа от массивных бетонных пилонов, на которых они покоились все это время. Но сейчас, и мы сразу почувствовали это, работал гравитационный эмулятор, «вычитающий» девять десятых веса корабля.
        Линкор приподнялся на пару метров над пилонами и замер, едва заметно покачиваясь.
        - Самый малый вперед на два деления! - скомандовал Маджид. - Пять градусов вверх!
        - Поехали! - завороженно пробормотал Черныш.
        И действительно - поехали.
        Слегка задрав нос, линкор величественно выполз из своей берлоги, выровнялся, ощетинился сотней стволов зенитных пушек и… едва не получил прямое попадание снаряда чоругской стратегической мортиры!
        О том, что это именно мортиры, мы узнали совсем скоро. На связь с нами вышел сам Алексей Романович Бык - командир линкора-авианосца «Суворов». На терминале связи возникло его большое румяное лицо под сенью козырька монументальной капитанской фуражки.
        - Товарищ Маджид, приветствую вас. Разгадали мы ваш ребус… Верфи находятся под обстрелом чоругских стратегических мортир. Насколько я помню, в ваших документах их величали «интерпланетарными метательными установками»… Эти самые установки окопались на поверхности спутника Кушер. Оттуда, значит, и стреляют… Мы сейчас ими займемся. А вам рекомендую поменьше подставляться. Как выйдете на орбиту, докладывайте.
        - Вас понял, ашвант Алексей! - ответил Маджид.
        В эту секунду земли достигла первая крупная порция чоругских снарядов. Так что всем сразу стало не до разговорчиков.
        От близкого разрыва линкор основательно тряхнуло.
        Циклопы кубарем полетели со своего плотика.
        Вестовой с подносом, на котором позвякивали пустые мензурки из-под чая, растянулся на полу, но поднос не уронил, удержал на вытянутых руках - готовый кадр для дурацкой комедии.
        - Полная тяга на днищевую группу! - скомандовал Маджид по-мальчишески звонким голосом.
        Основную нашу проблему я понимал, хоть и не был офицером-звездолетчиком.
        Линкору сейчас нужно уходить на максимальной скорости от верфей, однако для этого требуется набрать минимально безопасную высоту. Иначе мы рискуем перепахать брюхом неказистые окрестные холмы.
        По броне линкора забарабанил частый град осколков от разрыва очередного снаряда. Посыпались доклады с других постов. Пока все было более или менее цело, только срезало пару пусковых установок ложных целей по правому борту.
        А вот с фрегата «Вира» известия пришли самые неутешительные: прямым попаданием оторвана корма, корабль теряет стабилизацию, переходит в обвальное падение.
        В моем мозгу вспыхнула череда невеселых картинок.
        О да, я мог себе представить, что творится на гибнущем фрегате «Вира»!
        Из разорванных труб хлещет люксоген вперемешку с жидким гелием…
        Нервно перемигиваются и гаснут дюзы…
        Трехсотметровый тесак корабельного корпуса валится на бок, с растущим дифферентом на нос несется к земле…
        Самые любимые любимчики Ахура-Мазды, возможно, успели добежать до спасательных капсул… Не думаю, что таких много… Но все может быть… Командир корабля и старшие офицеры - белые как мел, - из последних сил сохраняя достоинство, задраивают бронедвери боевой рубки, прощаются друг с другом, втайне надеясь, что цитадель ГКП выдержит и удар о бетонку, и плавильную печь взорвавшегося реактора.
        Скорее всего цитадель не выдержит. Но надеяться ведь не вредно…
        Чтобы не разделить судьбу «Виры», Маджид был вынужден отдать приказ.
        - Средний вперед на двадцать делений!
        Когда я услышал это, моя смелая осназовская душа ушла в пятки. Это значило, что маршевые двигатели сейчас выдадут тягу, равную одной пятой максимальной. Это значило, что миллионы, десятки миллионов виртуальных лошадок впрягаются в наш линкор и рвут с места в карьер. Наконец, это значило, что мы трогаемся со скоростью, которой позавидует любой истребитель.
        - Эх, залетные! - закричал Черныш, которого припечатало к переборке четырехкратной перегрузкой.
        Если до сего момента наш линкор казался ленивым волжским сомом, этаким сомярой, трехсот лет от роду и ста пудов весом, вальяжно выползающим из-под коряги, то отныне мы претендовали на то, чтобы стать поджарой, хищной акулой в броске. И даром что бросались мы в никуда. Главное - скорость, напор!
        - Тангаж - десять. Доклад по высотометру каждые две секунды! - скомандовал Маджид.
        Линкор несся вперед, выкарабкиваясь из гигантской природной чаши, на дне которой разлеглись верфи.
        Навстречу нам бежали террасированные склоны холмов, клонские домишки с плоскими крышами, змеистый серпантин велотрассы, кабинки лыжного подъемника.
        Динамика докладов по высотометру ужасала: «пятьдесят восемь…», «шестьдесят четыре… , «семьдесят семь…», «семьдесят…», «шестьдесят два…», «пятьдесят…», «тридцать два… , «двадцать три…», «одиннадцать…»
        - Мы падаем! - заорал трусоватый Земский.
        Хладнокровные пехлеваны окатили его волной снисходительного презрения.
        - Не падаем, балда, а взлетаем, - разъяснил Черныш. - Просто взлетаем мы медленно. А стены этой гребаной котловины растут быстрее, чем мы взлетаем!
        Земский заткнулся.
        Мне было страшно. По-настоящему страшно. Потому что я понимал то, чего не понимали, наверное, ни Черныш, ни Земский.
        Сейчас Маджид не может ни на сотую увеличить крутизну взлета. Стоит ему немного задрать нос, и корма опустится на те самые одиннадцать метров, которые отделяют нас от земли. Длинная дура - линкор…
        Показания альтиметра плясали вокруг отметки «семь».
        И когда я уже думал, что вместо очередного доклада мы услышим фатальный рокот сминающихся листов брони, мы все-таки вынырнули из котловины и вырвались на простор. Навстречу синеве и звездам.
        Глава 8
        Ярость главного калибра

19 августа 2622 г.
        Линкор «Кавад»
        Орбита Араса, система Макран
        На орбите Тэрты было поспокойней.
        Как будто вышел из синематографа, где смотрел забористый боевик с оглушительными взрывами и назойливой стреляниной, в ночную прохладу парка, одухотворенную сверчками и глухим шелестом каштанов.
        Фази Маджид перевел линкор в режим пассивного орбитального полета. Мы поджидали другие корабли, а дождавшись их, еще с полчаса бездействовали, пока на авианосец
«Сардар» не вернулись флуггеры.
        Пока суд да дело, я решил заняться своими непосредственными обязанностями. Хоть у меня на ГКП никто и не баловал, не факт, что такие же сознательные подопечные попались и двум другим группам циклопов. Первая, под началом старшего сержанта Жаргалова, кстати сказать, бурята, была направлена мною в двигательный отсек. Вторая - ею командовал сержант Намылин - находилась на кормовом мостике.
        - Что там у тебя, Жаргалов? - поинтересовался я, отойдя в сторонку. - Как справляетесь?
        Вопрос был непраздным. Разведупровцы предупредили меня, что с боевым расчетом двигательной группы «Кавада» вышла накладка и на наличие там правильного инженер-офицерского состава можно не рассчитывать.
        - Как говорят у нас в Бурятии, дурлахан мэлхы далай гаталха!
        - А по-русски как оно будет?
        - Сейчас… - Он на секунду задумался. - Влюбленная черепаха и море переплывет!
        - И к чему ты это?
        - При должном эмоциональном подъеме, - охотно объяснил Жаргалов, - даже те три стажера, которые заменили шестерых штатных офицеров двигательной группы, способны творить чудеса.
        - Не бедокурят? - спросил я со значением.
        - Не успевают. Все время на приборы пялятся и планшеты с руководством по эксплуатации дрючат. Мои им, представь себе, помогают… Короче, интернациональный экипаж, как нам до войны обещали.
        - Ну, Бог в помощь!
        А вот у Намылина все было не так радужно.
        - Та-ак… - тяжело вздохнул он. - По порядку докладываю… Гальцов сломал руку… Когда линкор с верфей драпал… Справились самостоятельно. До дому дотянет…
        - Дальше!
        - Был случай саботажа. Ну… небольшой.
        - Подробнее.
        - Да тут клон один, лейтенант… Мардук его фамилия… Стрелять не хотел…
        - Чего не хотел? На кнопку нажать трудно было?
        - Кнопка не работала… От близкого разрыва отказала автоматика кормовой батареи твердотельных пушек… Надо было вручную наводиться. А этот Мардук в бутылку полез. Уселся, как барин, и говорит: хватит, не буду стрелять, всё одно толку нету. Не попадем, только снаряды растратим. Помешаны эти клоны на экономии, давно замечено!
        - А ты что?
        - Да что! Сказал, чтоб стрелял. А то, понимаете ли, «стрелять я не буду»… А что будешь? Товарищей морально разлагать? Не позволим! Пригрозил ему, конечно… Тут дело пошло… Стрелял как миленький! - По голосу было ясно, Намылин страшно собой гордился. В кои-то веки сержанту дали покомандовать лейтенантом!
        - Понятно. Продолжай в том же духе. Кстати, будут чай предлагать, не отказывайся. Отменный вкус! У нас таких не делают…
        - Чай, - вяло отозвался Намылин. - Если бы водочки…
        Долго ли, коротко ли, но эскадра сгруппировалась. Флуггеры сели на «Сардар», а каперанг Бык снова вышел на связь.
        Лицо его было лоснистым, розовым. Это значило, Алексей Романович приближается к точке кипения.
        - Товарищ Маджид! Я долго еще буду ждать вашего доклада о полной боевой готовности? Я, конечно, все понимаю. Обстрел, маневры эти ваши. Экипажи навык теряют… И все-таки!
        Но, похоже, Маджиду разносы были не в диковинку. Он не смутился, не стушевался.
        - Я осознаю, сколь велика моя вина. И смиренно прошу простить меня за нерадивость: - Маджид трагически вздохнул, выдержал паузу и продолжил, уже вполне бравым и деловитым тоном: - Корабли только что закончили сосредоточение на орбите. Экипажи едва успели осмотреться в отсеках. Аварийные партии приступили к устранению полученных боевых повреждений. Шесть вымпелов к бою готовы. Тральщик «Шур-10» не способен выполнять Х-переходы по техническим причинам. Фрегат «Вира» потерян безвозвратно. Жду ваших приказаний.
        Бык наморщил свой богатырский лоб.
        - Мы только что произвели разведку Араса. Вскрыли местоположение шести астрофагов ягну. Судя по всему, ягну готовятся швырнуть Арас через Х-матрицу. Куда именно - в Тэрту или в недра звезды Макран-А, не так важно. В любом случае над планетой Тэрта нависла смертельная угроза. Приказываю вам немедленно совершить Х-переход в дельта-зону, известную вам как «Арас-3». Там же буду и я со своими кораблями. У меня все.
        Не оставив Маджиду возможности задать вопрос или хотя бы ответить по уставу, Бык отключился.
        Маджид раздал необходимые указания. Линкор начал маневры с целью занятия разгонного коридора. До входа в Х-матрицу оставалось минут восемь.
        Кавторанг выглядел озадаченным, если не сказать полностью сбитым с толку. Он подошел ко мне - искал помощи.
        - Разъясните мне, Лев… Что это значит - «швырнуть Арас через Х-матрицу»?.. Переводчик врет? Я ничего не понимаю…
        - Да чего тут понимать? - с бывалым видом начал я. Мне было чертовски приятно, что сам командир линкора… - Это же ягну. У них обыкновение такое. Любой астрофаг умеет зарыться в толщу планеты на несколько сотен километров. Там он оставляет связку из нескольких Х-двигателей беспрецедентной мощности. У нас таких нет и в помине… Напичкав планету Х-двигателями, астрофаги вылетают наружу из своих кротовин, как пчелы какие-нибудь… На Х-двигатели передается команда, они синхронно срабатывают и перемещают планету, куда ягну повелят… Велят обычно в недра какой-нибудь ближайшей звезды. Последствия катастрофические. Звезда дестабилизируется, взрывается…
        Маджид так охренел от свежих новостей, что самообладание на минуту оставило его.
        - Это невероятно! Мелете всякую чушь! Откуда вы это знаете?! Откуда?! - закричал он, досадливо хлопая себя по бедрам, как это водилось у клонов.
        - Скажите, пожалуйста, вам известна звезда Секунда? - ответил я вопросом на вопрос. Я посчитал, что обижаться на «всякую чушь» сейчас не ко времени.
        - Ну разумеется!
        - Как по-вашему, два месяца назад, в июне, звезда Секунда существовала?
        - Да что за идиотские вопросы?!.. Наверное!
        - Так вот, этой звезды не существует с мая сего года. Она стала сверхновой. И помогли ей в этом ягну! Именно так, как я вам рассказал: переместили планету Грозный через Х-матрицу в недра звезды. А вы об этом знать не могли. Потому что ваше командование засекретило все данные, касающиеся системы Секунда. В боях с ягну тогда погибло не менее двадцати ваших звездолетов.
        - Не может этого быть, - нахмурился Маджид.
        - «Может», «не может»… Стану я вам врать, делать мне больше нечего! - огрызнулся я. - Важно то, что технологию ягну мы, русские, уже наблюдали в действии. И если сейчас не повезет, еще раз пронаблюдаем. С этого самого боевого мостика. Возможно, в ближайшие часы…
        Надо отдать должное Маджиду, новую информацию он усваивал быстро.
        - Стало быть, по замыслу ашванта Быка мы должны уничтожить астрофаги ягну прежде, чем они подготовят Арас к Х-броску? Либо…
        - Либо уничтожить сам Арас. - Я продолжил мысль Маджида. - Но как? Нет… Это, пожалуй, крутовато…
        Наш разговор увяз в сонливой жиже Х-матрицы.
        Когда наши тела вновь обрели привычную трехмерность, а в извилинах мозга зажурчали ручейки первых мыслей, Маджид - какой-то новый, преображенный Маджид - ответил мне:
        - Благодарю вас, Лев. Ваше сообщение сняло пелену неведения с моих глаз.
        После чего кавторанг четким шагом вернулся на свой командирский пост.
        Как раз вовремя. На терминалах возникла подробнейшая модель Араса, спутника Тэрты. Вскрытые спин-резонансным сканированием, в его глубинах алели похожие на крабов астрофаги. Столбики цифр отмеряли дистанции, ракурсы, вероятности поражения.
        Несколько секунд я глядел на ближайший ко мне терминал, как баран на новые ворота, пока до меня не дошло, что не столь уж глубоко эти астрофаги зарылись.
        Точнее так: три ушли на внушительную глубину. Еще два шароёбились в тридцати километрах от поверхности. И наконец, последний, шестой, числился в отстающих. Он едва успел погрузиться на две трети своей длины. Его серповидные носовые оконечности возвышались над поверхностью спутника километра на два. Мерзкое зрелище с точки зрения эстетической! Но с тактической - зрелище отрадное. И совсем не удивительно, что именно этот астрофаг был назначен «Каваду» в качестве первоочередной цели.
        Кроме нас на него выходил и «Суворов».
        Клонские фрегаты «Рахбар» и «Мохан» в компании отечественных «Новгорода Великого» и «Удалого» заняли позиции в вершинах квадрата вокруг линкоров, образовав боевое охранение.
        - Снарядов не жалеть! - приказал Бык, который, вероятно, тоже был в курсе насчет клонской мании всё экономить. - Сразу же после пристрелки переходите на беглый огонь в максимальном темпе!
        Беспилотные зонды разведки и целеуказания, запущенные с борта «Кавада», развернулись над астрофагом «змейкой» и передали на линкор живую картинку цели.
        Крупным планом астрофаг производил еще более отталкивающее впечатление.
        Его поверхность цвета замерзшего купоросного раствора в лучах Макранов играла недобрыми багровыми искорками. Сотни сполохов струились по его глянцевитой обшивке, создавая образ - нет, не пришельца с далеких звезд, а гостя из самой геенны огненной. Господи Иисусе!
        Засмотревшись на вражину, я пропустил боевой разворот «Кавада», в ходе которого линкор привел цель на оптимальный ракурс.
        Теперь астрофаг находился строго по левому траверзу корабля и все десять 810-мм орудий главного калибра целили в его омерзительное рыло.
        На самом деле то, что у астрофага казалось «рылом», являлось сложнейшим ансамблем из эмиттеров сверхмощного позитронного лазера и шести независимых стартовых установок для истребителей-паладинов.
        Линкор внезапно содрогнулся, мой вестибулярный аппарат послал сигнал «вращение по двум осям», меня вжало в кресло и почти сразу вслед за тем - толкнуло в спину.
        Сзади расцвели матюги - это Черныш, балда бесцеремонная.

«Началось», - сразу понял я.
        Это был пристрелочный залп носовой башни «Кавада». Импульс выпущенных снарядов отдался линкору, корабль в первое мгновение повело, а затем компенсирующий импульс откатников и маневровых дюз стабилизировал всю систему.
        Ягну, конечно, не собирались сидеть сложа щупальца и ждать, пока мы перебьем их как перепелок.
        Еще до того, как первые снаряды легли в сотне метров от ближайшего к нам борта астрофага, неприятельский корабль начал подъем истребителей-паладинов.
        Он выплевывал их с пугающей быстротой, словно снаряды скорострельной пушки.
        Паладины мгновенно исчезали из поля зрения следящих камер разведзондов, но сомневаться не приходилось: сгруппировавшись, они сразу же примутся за нас.
        На связь вышел командир «Сардара».
        - Встань на путь солнца, ашвант Маджид! Прошу указаний по противодействию нечестивым ягну!
        По его обескураженному выражению лица было ясно, что клонский капитан видит истребители ягну впервые в жизни. Впрочем, то же касалось и Маджида. Пытаясь сохранить видимость компетентности, тот затрещал крупнокалиберным пулеметом.
        - Поднять две эскадрильи «Абзу»! Перехватить цели противника на максимально удаленном рубеже. Штурмовики вооружить противокорабельными ракетами и держать в готовности к взлету…
        Маджид примолк и нахмурил лоб. Я чувствовал, запас ценных мыслей в его голове неумолимо истощается.
        Нас спас офицер Разведупра, который возник на мостике как по мановению волшебной палочки. Он подошел к нам, нагло встал рядом с Маджидом (чего-чего, а наглости разведупровцам не занимать!) и, уперев ручищи в бока, заявил:
        - Ну, значит, так, дорогие конкордианские друзья… Все это правильно. Но к паладинам ягну придется отнестись с большим пиететом. Во-первых, доведите до сведения своих пилотов, чтобы не полагались на пушечное вооружение. Если есть возможность, вообще снимите пушки с истребителей! Используйте только ракеты большой и средней дальности. Не высовывайтесь из сферы эффективного зенитно-ракетного огня фрегатов. Ягну вооружены мощнейшими позитронными пушками. Стоит истребителю получить заряд из такой пушки, и машины нет… «Во-вторых» вытекает из «во-первых». А именно: все наличные ударные флуггеры должны быть задействованы в качестве самоходных платформ ПКО в ближней зоне. Штурмовики и торпедоносцы получают ракеты класса «борт -борт» и остаются в непосредственной близости от тяжелых звездолетов.
        Маджид и командир «Сардара» слушали разведупровца очень внимательно. Чувствовалось, что каждое его слово для них откровение. Я даже начал гордиться родными органами - показали себя!
        - Вы слышали, что сказал наш русский друг? - спросил Маджид у командира «Сардара». - Этим и руководствуйтесь!
        - Вас понял, ашвант Маджид!
        И завертелось.
        Как известно, настоящий, серьезный бой поддается управлению, или по крайней мере кажется поддающимся управлению, лишь до известного момента. А то, что начинается потом, уже не называется «боем», это вообще никак не называется, поскольку распадается на ряд фрагментов, схваток, каждая из которых не похожа на другие, и для этих фрагментов нет, так сказать, общего знаменателя.
        В нашем случае Рубикон был перейден в тот миг, когда стая паладинов напоролась на плотный зенитно-ракетный огонь фрегатов.
        Одновременно с этим паладины получили с двух направлений ракетные залпы клонских истребителей.
        Спустя какие-то две секунды «Кавад» перешел на беглый огонь.
        Отдача орудий главного калибра неумолимо заваливала линкор на правый борт, реактивные откатники бросали его обратно. Астрофаг полностью затянуло тучами поднятой с поверхности Араса пыли, но это не помешало ему перестрелять наши разведзонды один за другим и исчезнуть с наших мониторов.
        Когда я искал глазами терминал с синтезированным изображением вражеского корабля, отчаянный крик прорезал деловитое человеческое жужжание рубки.
        - Новые цели на кормовых углах! Дистанция семь мегаметров! Это не паладины! Что-то более крупное!
        Кричал старший оператор ПКО, здоровенный широкоплечий детина, по виду совсем несклонный к панике.
        Офицер Разведупра среагировал мгновенно. Он бросил на Маджида извиняющийся взгляд, мол, не обессудь, время поджимает, и скомандовал:
        - Слушать всем! Говорит капитан третьего ранга Бондарович! Временно беру командование кораблем на себя! Прошу исполнять все мои приказания беспрекословно. От этого сейчас зависит судьба линкора и наши жизни!
        - Полностью одобряю! - громко сказал Маджид и уступил капитану Бондаровичу свое место.
        Тот, вежливо кивнув капитану, уселся. И вновь зазвучал его бархатный бас:
        - Новые цели - так называемые корветы. Каждый корвет вооружен позитронным лазером, который в импульсе дает энергию, сравнимую с солнечным протуберанцем. Равномерное защитное поле стандартной напряженности способно парировать подобный корпускулярный поток семь -десять секунд. Приказываю: задробить стрельбу главного калибра. Выполнить боевой разворот на атакующего противника. Мощность дейнекс-камеры уменьшить до десяти процентов…
        Поскольку клоны исполняли указания Бондаровича с нечеловеческой быстротой (жить хотелось, и еще как!), искусственная тяжесть на корабле сразу же уменьшилась до одной десятой g.
        Я понимал, что Бондаровичу виднее, ведь он из Разведупра. Но вот его распоряжения насчет дейнекс-камеры я совсем не понимал. Зачем это? Что за странный ход?
        Кап-три меж тем раздухарился.
        - Начать маневр боевого уклонения! Тип маневра: плоская змейка в горизонтальной плоскости, амплитуда - шесть. В вертикальной плоскости - плоская горка, превышение - три. В маневр требую ввести случайные вариации. Комендорам подготовиться к перенесению огня по ближайшему корвету. Тип снаряда - осколочный. Подрыв - на дистанции триста метров от цели…
        Вот эти приказания я понимал.
        Заказанные Бондаровичем маневры запускали линкор по замысловатой кривой, что должно было предельно усложнить наводку позитронных лазеров ягну. Что касается стрельбы осколочными, тоже никаких вопросов. Корветы - цели слабозащищенные. Их проще будет поразить потоком стальных градин, чем добиться прямого попадания снарядом, пусть даже и корректируемым.
        Но это было еще не все.
        - Отключить кормовые щиты! - скомандовал Бондарович. - Отключить щиты поясов «В» и
«Б»! Мощность на поясе «А» - пятьдесят процентов. Мощность носовых - максимум! Маджид, - обратился он к замершему на отдалении капитану «Кавада», - скажите, пожалуйста, сколько протянут ваши носовые щиты в критическом режиме?
        Маджид тут же оказался рядом. Он был рад возможности быть полезным!
        - По инструкции - двенадцать минут. Но один из эмиттеров там барахлил еще в мае. Словом, семь минут - самое большее.
        - Чудесненько, - вздохнул Бондарович. - Знал бы раньше, приказал бы развернуть линкор кормой вперед… Ну да теперь уже поздно…
        Подтверждая правоту Бондаровича, корветы ягну дали первый залп - об этом сообщили операторы систем слежения, которые, как это ни странно звучит, наблюдали его визуально.
        По их данным, ближайший поток позитронов пронесся в полукилометре от левого борта линкора, остальные прошли еще дальше.
        - Мазилы, - злорадно ухмыльнулся Бондарович. - Приказываю открыть огонь главным калибром!
        Все, находящиеся на мостике, включая меня, отчего-то заулыбались. Это мистическая вещь - главный калибр. Огонь главным калибром вселяет в сердца звездолетчиков - не важно, наших или клонских - какую-то невыразимую словами уверенность в том, что победа - она наша, уже почти в кармане.
        - Да, кстати, Маджид… - свойским, не командирским каким-то тоном добавил Бондарович, - уберите людей с верхних мостиков и, если есть возможность, лишний техперсонал из кормовых отсеков.
        Насколько гуманным был этот совет, стало ясно уже через две минуты. Позитронный лазер ударил в центральную верхнюю надстройку. Ее должен был прикрывать пояс защитного поля литер «Б». Но он был отключен (понятно почему: за счет этого Бондарович высвободил резерв энергии для переброски на носовые щиты!) и тысячи тонн многослойной брони, пластика, коммуникаций, выгородок, электроники и неизменных фравахаров испарились в аннигиляционном вихре за доли мгновения.
        Цунами плазменной ударной волны обрушилось на верхнюю палубу линкора.
        Находясь в бронированной цитадели масштабы этого катаклизма прочувствовать было трудно. Но оценить - можно.
        Освещение несколько раз угрожающе мигнуло, но, слава Богу, не вырубилось.
        Ослепла целая плеяда терминалов. Над головой зашипела лопнувшая труба. Хотелось надеяться, не самая важная.
        В тот миг я подумал, что было бы правильно отдать свой гермошлем Бондаровичу. Я не гордый, мне сгодится и пожарный противогаз.
        Но Бондарович, который и прежде впечатлял своими командирскими качествами, на глазах превращался в эпического героя, до отказа накачанного адреналином. Его волевое лицо было бесстрастно. Он изрыгал команды с такой скоростью и такой всепобеждающей уверенностью, что отвлекать его каким-то гермошлемом было просто страшно. Может ведь и взглядом испепелить!
        - Маршевые - стоп! Малая тяга на носовую группу! По корветам ягну - беглый огонь! Прекратить маневр «плоская змейка»! Носовая группа - средняя тяга!
        - Есть обратная связь на носовых щитах! - доложил офицер щитовой группы.
        Это значит - прямое попадание.
        - Скачок температуры на эмиттерах! - продолжал офицер. - Второе попадание!
        К нашему линкору вплотную подобрался тот самый пушной зверь…
        Если эмиттеры защитного поля сгорят, позитронный лазер пробьет корабль насквозь от носовых антенн до кормовых хризолиновых дюз. Тоннель, по которому можно летать на флуггере, образуется в корпусе корабля за первые же микросекунды, а затем раскаленная плазма рассверлит этот тоннель во все стороны. Накачанный горячим газом линкор едва заметно припухнет на экранах наших соседей по ордеру, а затем лопнет, распыляя наши газообразные останки по всей системе Макран. Какая красивая, космическая смерть! Не каждый может похвастаться тем, что его уход из этого мира сопровождался взрывом карманной сверхновой!
        Я бросил меланхолический взгляд на Земского и Черныша. Те лежали на оранжевом плоту, закинув руки за головы. Тоже, видать, философствовали.
        - Держать курс! - распорядился Бондарович. - Полная тяга на носовые дюзы!
        Бондарович обернулся к Маджиду, стоящему рядом в подобострастной позе официанта.
        - Есть возможность улучшить охлаждение носовых эмиттеров щита? - спросил он.
        - Не знаю… Я отдам распоряжение инженер-офицерам… А дальше как Ахура-Мазда управит… - сказал Маджид.
        - Температура на эмиттерах критическая, - тревожно рокотал клонский офицер-щитовик. - Носовой щит принял третий позитронный лазер! Нет, их уже четыре!
        - Спокойно, ашванты. Спокойно! - громовым голосом произнес Маджид. В тот миг он был похож на некое зороастрийское божество. Неумолимое и безмятежное.
        - Внимание всем пилотам и операторам движения! - Судя по тону Бондаровича, он решился на что-то важное. - Мы должны сорвать корветам ягну прицеливание. При этом мы ни в коем случае, повторяю, ни в коем случае не должны подставить под их позитронные лазеры незащищенные борта корабля. Я недостаточно хорошо знаком с динамическими характеристиками линкора «Кавад». Поэтому приказывать не считаю возможным. Могу лишь изложить свое видение маневра. Линкор приводится в скольжение одновременно влево и вниз. При этом корма корабля должна равномерно выноситься также влево и вниз пропорционально смещению линкора.
        Настал час того самого клона с желтушным лицом, которого я поначалу ошибочно принял за капитана - Фраваруза Севашти.
        До этого совершенно незаметный и тихий, он вдруг оказался в центре событий.
        С нечеловеческой скоростью он выхватил из кармана карандаш и блокнот - обычный бумажный блокнот, - набросал схему маневра, расчертил ее векторами тяги и столбцами цифр, после чего сразу же отдал необходимые указания непосредственно пилотам и операторам движения.
        Я размышлял о том, что вот наш, русский навигатор - тот сразу бросился бы к планшету, в кнопки тыкать. И, бьюсь об заклад, провозился бы втрое дольше. Все же в клонском крохоборстве и минимализме что-то такое есть. Особенно в критических условиях…
        - Пятый луч! - истерически выкрикнул офицер-щитовик. - Инженеры докладывают, что началось оплавление головок эмиттеров! Мой прогноз - семь секунд, - севшим голосом довершил он.
        В ту минуту я не видел, не мог видеть многого.
        Обливаясь потом, заходясь кашлем (кто хоть раз надевал противопожарный противогаз, меня поймет) две клонские аварийные партии стояли насмерть на верхней палубе линкора. Стена огня уверенно теснила их к магистральному стволу, через который питался энергией боевой мостик.
        Комендоры в своих тесных подбашенных клетушках щелкали тумблерами, отправляя по корветам снаряд за снарядом.
        Инженер-офицеры пожирали глазами датчики эмиттеров, бессильные сделать хоть что-нибудь для спасения.
        Сонмища ракет - русских «Зенит» и конкордианских «Рури», - выпущенные фрегатами сопровождения, дожирали последние километры, отделяющие их от целей.
        Полтора десятка «Дюрандалей», неуязвимые для легких позитронных пушек и слишком верткие для того, чтобы попасться под удар главного калибра корветов, били ягну практически в упор и сортную сестрорецкую сталь подвесных пушек «Ирис» вело от перегрева.
        А линкор «Суворов», наш добрый старый «Суворов», обделенный вниманием корветов ягну и не знающий наших печалей, готовился положить седьмой залп в эсмеральдитовое чрево искореженного, захлебывающегося вакуумом астрофага.
        Мы же - выживали. Просто выживали.
        Повинуясь скрупулезно, до килоньютона отмеренным импульсам маневровых дюз, линкор грациозно завалился на левый борт и поплыл, покатился вниз, уходя от концентрированного огня корветов ягну.
        - Пятого контакта нет! Нет четвертого! - это был восхищенный офицер-щитовик.
        Фраваруз Севашти просиял.
        - Мы сорвали два позитронных луча! Капитан Бондарович… примите мое искреннее восхищение…
        - Еще два контакта исчезли! Нас ведет только один луч!
        Заговорил оператор систем слежения:
        - Благие вести, ашванты! Два корвета взорвались! Это подтверждается и внешним целеуказанием от русских!
        - Чья работа, наша? - спросил Бондарович.
        - Похоже, нет… Корветами занимаются и ваши «Дюрандали», и наши фрегаты.
        Я откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.
        Верите? Мне стало неинтересно. Ну то есть совсем.
        Как будто сквозь сон я слышал обрывки фраз и докладов, ликующие возгласы и жизнерадостное сквернословие Черныша, одобрительные басистые рулады нашего дорогого Алексея Романовича. Я слышал, как Бондарович горячо благодарит навигатора Фраваруза Севашти, принимает комплименты от Маджида, вот Маджид снова командир и отдает распоряжения своим властным вкрадчивым баритоном…
        Но какое мне до всего этого дело?
        Я, Лев Степашин, прислан на «Кавад», чтобы не допустить возможного бунта клонов.
        Бунта не было. И, понятное дело, уже не будет. По крайней мере здесь и сейчас.
        Дружба распускает свои нежные лепестки.
        Трубят фанфары…
        Мой рабочий день око…
        - Товарищ капитан! Чай будете?
        Я открыл глаза. Передо мной стоял Черныш, лихой и придурковатый, с клонской национальной мензуркой, наполненной ароматной красно-коричневой жидкостью.
        - Что? Вольно!
        В глазах песок. Виски гудят.
        Эх… Раньше я все эти закритические нагрузки на психику переносил как-то легче. Возраст, что ли?
        - Ишь… расчаевничался…
        От чая я отказался. Пошел бродить по линкору. По-хорошему, нужно было бы спросить на это разрешения у Бондаровича. Но в тот момент я совершенно об этом не думал.
        Первых людей я встретил, только пройдя по коридору в нос метров этак сто восемьдесят.
        Два клона тащили на носилках третьего. Третий был надежно усыплен анестетиком - мышцы лица расслаблены, с уголка губ свисает липкая нить слюны…
        Все трое были перемазаны копотью что твои трубочисты.
        - Извините, пожалуйста, - начал я, отчего-то смущаясь. - Как пройти на носовой смотровой мостик?
        Те сумбурно объяснили как и побрели своей дорогой.
        Незнакомый с расположением корабельных лифтов, я заплутал и добрался до мостика лишь через добрую четверть часа.
        На мостике не было ни души.
        Удивляться не приходилось - пока на корабле работает хотя бы четверть автоматики и систем наблюдения, ни в бою, ни на переходе толку от этих мостиков никакого. По штату они используются только в ходе взлетно-посадочных операций, да и то ради перестраховки.
        Возле витрины - как называли панорамный иллюминатор - стояло несколько стульев. Я вальяжно уселся на один из них, как зритель в театре.
        За бронестеклом бессмысленно светили звезды.
        Ни солнца, ни захудалой какой-нибудь луны, ни одного вымпела.
        Вдруг где-то у меня под ногами заныли артиллерийские элеваторы, застучали по тракту подачи многотонные катки снарядов, по-драконьи зашипев, громыхнул досылатель.
        Затем на низкой ноте запел главный поворотный механизм. Ему где-то в отдалении вторили писклявые сервоприводы компенсирующих гироскопов.
        Звезды за бронестеклом шустро рванули вправо.
        Неожиданно близкий, пугающе огромный Арас напрыгнул прямо на витрину. Я инстинктивно подался назад.
        Внизу, различимая невооруженным глазом, чернела кротовина астрофага размером с юбилейное коллекционное терро. Надо полагать, принадлежала она не нашему старому знакомцу - над тем при мизерном притяжении Араса еще не успели бы осесть частицы пыли.
        Последними на сцене моего импровизированного театра появились стволы двух орудий.
        Это носовая башня ГК, завершив разворот, поймала цель.
        Мне хватило ума крепко зажмуриться. Но фотоблиц парной малиновой вспышки ослепил меня даже сквозь веки.

«А мы все еще воюем!» - подумал я с некоторым недоумением.
        Часть 2
        Комлев
        Глава 1
        Большой белый корабль

16 августа 2622 г.
        Штабной корабль «Урал», Северный Ледовитый океан
        Планета Земля, Солнечная система - А вот и наш красавец. - Молодой офицер, теперь Комлев знал, что его фамилия Волохаев, пригласительно постучал ногтем по стеклу иллюминатора.
        Комлев нехотя подался вперед.
        - Глядите, мы облетаем его, чтобы зайти на посадку с кормы.
        - Весьма, - причмокнул Комлев.
        В самом деле, приземистая белая громада корабля-гиганта, распластавшаяся над жидкой бездной Северного Ледовитого, производила впечатление.
        - Там, видите, в корме, за надстройкой, сейчас поднят передатчик Х-связи.
        - Вижу. А вон те усеченные пирамиды по левому борту - это, конечно, аппаратура контроля космической обстановки?
        - Угадали, Владимир Миронович…
        - А что, скажите, он такой широченный? Катамаран, наверное?
        - Берите выше! «Урал» имеет тримаранную конструкцию. У него три независимых водоизмещающих корпуса, конструктивно объединенных верхней палубой.
        Комлев отметил, что в носу корабля уступом размещены две катапульты для запуска флуггеров. Взлетно-посадочная полоса, являвшаяся конечным пунктом устремлений этих самых флуггеров, проходила насквозь от носа и до кормы по правому борту. Но вот центральная часть палубы перед громадной надстройкой была совершенно пуста. Ее функциональное назначение оставалось для Комлева загадкой.
        - А скажите, Анатолий, - вкрадчиво начал Комлев, - много ли флуггеров приписано к
«Уралу»?
        - Да не особо… Это же не авианосец… Десять штучек всего. И тридцать вертушек.
        - Не густо… А как же самооборона?
        - С точки зрения нашей военной доктрины, необходимость обороны штабных кораблей вроде «Урала» в тактической зоне однозначно указывает на то, что война проиграна.
        - В тактической зоне? - переспросил Комлев. - А в целом, с точки зрения зональной ПКО?
        - А вот зональную ПКО, - хитро улыбнувшись, в их разговор включился старший офицер, его звали Виталий Чичин, - обеспечивают машинки поинтереснее тех, которые поместились бы на «Урале».
        - «Хагены», что ли? Или «Грифы»? - предположил Комлев.
        - Ни то и ни другое… Отдельный полк атмосферных платформ ПКО «Мамонт».
        - Ого.
        - То-то же! - Чичин просиял.
        - А вот и он, глядите, легок на помине! - воскликнул Волохаев.
        - Кто? - не понял Комлев.
        - Да «Мамонт» же! Ух, звер-рюга!
        Взгляд Комлева заметался между морем и облаками. Где этот «Мамонт»? И вдруг, заметно ниже, на фоне далекой полоски берега, Комлев различил силуэт этого знаменитейшего «летающего крыла» - едва ли не единственного в мире обычного в общем-то боевого самолета, производимого серийно. Этот монстр - вот уж воистину мамонт! - имел на борту собственный термоядерный реактор и восемь сдвоенных воздушных винтов, да-да, самых обычных винтов! Такое несовременное, но очень экономичное решение, позволяло «Мамонту» сутками барражировать вокруг охраняемых объектов в полной готовности влепить по далекому космическому врагу десятками дальнобойных зенитных ракет «Богульник»…
        - Впервые вижу, честно говоря, - смешался Комлев. - А почему так низко идет?
        - Да пилоты дурака валяют, я думаю, - ухмыльнулся Волохаев. - Соревнуются со скуки, кто ниже пройдет. Наши звездолетчики тоже во все тяжкие… - тут Волохаев осекся.
        - Вы сказали «наши звездолетчики»? - переспросил внимательный Комлев.
        - Да просто оговорился. Хотел сказать «пилоты», - непринужденно отмахнулся Волохаев. Но непринужденность его, и это Комлев приметил, была деланной.
        Тем временем «Урал» исчез из поля зрения - это их флуггер завершил маневр и теперь снижался, имея корабль строго впереди по курсу.
        Через минуту колеса шасси повстречались с палубой. Их «Гусар» прокатился положенную сотню метров и замер в последней трети посадочной палубы.
        Чичин и Волохаев увлекли Комлева к выходу.
        Мощный арктический норд-ост буквально валил с ног. Комлев, совершенно неготовый к такому обороту дел, едва не распрощался со своей фуражкой. И распрощался бы, если бы расторопный палубный техник в оранжевой куртке на меху не поймал ее в пяти метрах от бортового среза.
        - Спасибо, товарищ! Такой я стал растяпа… - смущенно поблагодарил его Комлев.
        - Добро пожаловать на «Урал»!

* * *
        После запоздалого обеда в пустой корабельной трапезной Волохаев и Чичин устроили Комлеву экскурсию.
        Начали по традиции с визита на ходовой мостик.
        Туда, на высоту девятого этажа, их поднял лифт с картиной Айвазовского «Чесменский бой».
        - Уже заказали замену, - сообщил Чичин, кивком указывая на полотно в золоченой раме, в центре которого эпично разлетался от взрыва погребов турецкий парусный линкор.
        - Зачем? По-моему, красиво.
        - Начальство считает, дух полотна не отвечает требованиям момента.
        - Небось «Битву за Восемьсот Первый парсек» художника Тутова заказали?
        - Да вы телепат! - неподдельно удивился Чичин. - Как вы угадали?
        - Позавчера на Первом видел репортаж про выставку Тутова. Подумал, хорошая картина. Видно, не я один такое подумал.
        На мостике Комлева представили командиру корабля капитану второго ранга Желтоглазову.
        - В «Периэксоне» работать будете? - ровным голосом без интонации спросил Желтоглазов, не отрываясь от планшета.
        - Так точно.
        - Повезло… Хороший коллектив там у вас… Озорной…

«Гм… озорной». - Комлев не стал переспрашивать, как именно озорничает коллектив
«Периэксона», ограничился вежливой улыбкой.
        С ходового мостика вышли прямо на крышу надстройки. Оттуда открывался вид на затянутый парным туманом открытый плавательный бассейн. Несмотря на адский холод, в бассейне было многолюдно - Комлев сразу выделил глазом две миловидные женские головки в ярких шапочках. Представительницы лучшего пола сплетничали о чем-то у бортика, аккурат под подкидной доской для прыжков.
        - Бассейн подогревается. Так что ежели чего, не стесняйтесь. Там и сауна рядом есть, и русская баня. С веничком! После плавания - самое оно!
        - Но ветер!
        - Не чувствуется. Обратите внимание на ветрозащитные стенки, - сказал Волохаев.
        - А что, на борту много женщин? - поинтересовался Комлев с затаенной надеждой. В черный ящик его души уж месяца два как не проникал пьянящий амурный ветер.
        - Ну как вам сказать - «много». Есть десятка два… В основном незамужние… Так что у всякого из нас шансы имеются! - отметил Чичин, как показалось Комлеву, скабрезно.
        Похоже, пока они обедали, «Урал» провел все плановые сеансы Х-связи. По крайней мере телескопическая мачта была теперь убрана. Двадцатиметровый диск Х-передатчика серебрился в отведенном для него чашеобразном углублении в кормовом уступе надстройки.
        - Скажите, а зачем вообще «Уралу» собственный Х-передатчик? - полюбопытствовал Комлев. - Неужели не хватает традиционных каналов ретрансляции, связывающих корабль с орбитальными крепостями?
        Чичин помрачнел.
        - Тут вот какое дело, Владимир Миронович… В мирное время хватает. Но сейчас… Сейчас важна предельная автономия.
        - Простите… Но разве сейчас не мирное время?
        - В основном - мирное. Ну для народа, для армии в основном… А для меня - нет. И для вас тоже.
        - Ничего себе!
        - Скоро вы все поймете, - обнадежил его Чичин. - Ну а пока что не будем о грустном. Идемте к лифту. Прогуляемся по жилым палубам!
        Начали по традиции с адмиральского этажа. Он занимал второй ярус надстройки.
        Сквозной проход на этой палубе имел немалую ширину и высоту. Хитроумные оптические эффекты еще сильнее раздвигали стены - Комлеву поначалу почудилось, что по коридору можно разъезжать взад-вперед даже на тяжелом танке прорыва Т-14.

«Ну ладно, не на танке, - решил он через минуту. - Но на авто - элементарно».
        Палуба была застелена шикарным пробковым паркетом, гасившим звуки шагов. Стены покрывали панели из золотистой новогеоргиевской груши. На подволоке искрили хрусталя. Внимательные зрачки камер наблюдения деликатно шарили по вошедшим.
        Двери адмиральских салонов тоже были зашиты деревом. Но Комлев не сомневался в том, что под драгоценной древесиной хранит покой своих хозяев крепчайшая броневая полисталь.
        Разумеется, все двери были заперты. Возле некоторых дежурили бойцы охранного батальона осназ «Песец».
        Этот батальон был знаменит по всему военфлоту - в первую очередь нескончаемыми и утомительно однообразными шутками, обыгрывающими его название. Комлев помнил, как еще будучи курсантом Брянского звездоплавательного училища он прочел в «Небесной гвардии», имевшей, а как же, юмористическую страничку, такое объявление: «Прием шуток, стихотворений и карикатур, содержащих обыгрыши названия 3-го отдельного охранного батальона осназ Генштаба ВКС закончен в январе 2572 года!»
        Уже тогда юный Володя Комлев поклялся себе, что шутить про «песцов» не будет. И клятвы своей придерживался.
        - Здесь у нас кто только не живал! - самодовольно сообщил Чичин. - Вон, видите, двое табличку вешают?
        Комлев присмотрелся. И вправду. Двое матросов прикручивали бронзовую доску, на которой было выгравировано что-то монументальное.
        - А что там написано? - поинтересовался Комлев.
        Чичин, казалось, только и ждал этого вопроса:
        - «В этом адмиральском салоне в период с 12 января 2622 по 10 апреля 2622 жил и работал Председатель Совета Обороны товарищ Растов А.П.».
        - Безвыездно, что ли, «жил и работал»? Я слышал, он вроде в Технограде выступал в середине марта…
        - Разумеется. Выезжал. Начальство-то - оно выезжать обязано… - пожал плечами Чичин. Он словно бы извинялся за товарища Растова, летуна и ездока.
        - Что да то да…
        Даже запах на адмиральском этаже был каким-то особенным. Ненавязчивым, свежим и бодрящим.
        Комлев осознал это со всей отчетливостью, когда они спустились на палубу ниже, где обитали птицы поскромнее - офицеры в чинах от капитана третьего ранга до эскадр-капитана.
        Здесь обстановка была проще. И пахло крепким, крепчайшим кофе, к которому обитатели палубы, как видно, имели наработанное годами пристрастие.
        - Я, кстати, тут живу, - сообщил Чичин. - И по правилам вас, Владимир Миронович, тоже надо было бы поселить здесь. Но вот какое дело… В общем, мест нет сейчас. Вчера вечером из Технограда прилетели четыре военинженера - все кавторанги да полковники. Они оккупировали последний жилой бокс…
        - Да это не беда. Где-то же свободные каюты есть?
        - На палубу ниже. Вы уж не обессудьте.
        - Да чего там! Я провел несколько лет на судне-планетографе «Снегирь». И должен вам сказать, что после «Снегиря» мне даже в двухзвездочных мотелях Шотландии нравится.
        - Ну у нас там получше, чем в вашей Шотландии, - насупившись, проворчал Чичин. Похоже, невольная аналогия его слегка задела. - Кстати, вашу каюту как раз сейчас готовят. Если не возражаете, мы отправимся туда в самом конце нашей экскурсии.
        - Как вам будем угодно, Виталий.
        Следующим пунктом познавательной программы стала штабная палуба.
        Собственно, ради нее и существовал весь этот огромный корабль-город.
        Штабные помещения занимали весь правый корпус корабля от носа до кормы. По широкому коридору были проложены два самодвижущихся скоростных тротуара. Один мчался в нос, другой - в корму. На правый, ведущий в нос, Комлев со товарищи и ступили.
        Обочь проносились одинаковые прямоугольники дверей. Некоторые из них были снабжены произвольными трехзначными номерами. Некоторые - табличками. «Отдел 2-14», «Желтый коммутатор», «Сталь-3». Некоторые таблички были совсем уж загадочными.

«ДРВП» - прочитал Комлев. А дальше: «Дерма», «Трансфигурация», «Алконост»…
        - Надеюсь, знакомиться мы сейчас не пойдем? - с опаской спросил Комлев.
        - Да нет. Знакомство будет вечером. У вас еще три часа свободного времени, - отвечал Чичин.
        Комлев вздохнул с облегчением. Он хорошо знал, что судьба предоставляет людям только один шанс произвести первое впечатление. Ему очень не хотелось предстать перед новообрященными коллегами небритым, вялым и с опустевшими от усталости глазами.
        - А здесь у нас кафетерий! - мечтательно произнес Волохаев, указывая на дверь с изображенным на ней конусом коктейльного бокала.
        - Может, зайдем? - предложил Чичин. - Выпьем чего-нибудь… ну вроде сока?
        - Не возражаю.
        Они сошли с самодвижущегося тротуара.
        Дверь отъехала в сторону и… вместо занудливого полусонного мирка безалкогольной (ведь рабочий день!) рекреации взгляду Комлева предстал разворошенный муравейник.
        Начать с того, что в центре кафетерия, невдалеке от барной стойки, на полу лежал немолодой, неспортивного сложения человек с седыми висками и сияющей лысиной. Человек был одет в белый халат, ровно лежали короткие ножки, облаченные в брюки с отчетливо наглаженными стрелками.
        Правая рука лежащего покоилась на скомканном газетном развороте.
        Рядом с ним на коленях стояла красивая, очень красивая (уж кто-кто, а Комлев знал в этом толк!) женщина лет около двадцати пяти. Ее овальное личико выражало крайнюю озабоченность. Она прижимала к уху телефонную трубку.
        - …говорит старший лейтенант медслужбы Любава Мушкетова… Да… Аритмия, да… Первую помощь оказала… Скоро будет бригада? Ну ждем, конечно…
        Пока женщина с редким русским именем и еще более редкой русской фамилией говорила, остальные посетители кафетерия бессмысленно бурлили.
        Бармен и две официантки кружили вокруг лежащего и поминутно предлагали женщине-лейтенанту свою никчемную помощь. Уборщик отодвигал столы и перетаскивал стулья поближе к стенам, как будто готовился принять во вверенном ему кафетерии еще сто человек. Трое в военной форме энергично расхаживали взад-вперед вдоль барной стойки…
        Рядом с Комлевым вполголоса обсуждали случившееся.
        - А чего это он, ты понял, Димыч? Сидел-сидел… и вдруг упал.
        - Чего-чего… Небось прочитал в «Корабельном Вестнике», что его любимая «Звезда» опять «Зайцам» продула… Вот сердечко и не выдержало.
        - Он же вроде с Махаона… Антроподевиант… Ему два сердца положено!
        - Не у всех махаонцев два сердца есть! Я читал, это предрассудки… Антроподевиантов с двумя сердцами сейчас не больше тридцати процентов.
        - А вот мы сейчас у Любавы Андреевны спросим: одно или два?
        - Да погоди ты спрашивать! Не лезь военврачу под руку. Другой бы стерпел, а эта - убьет!
        Комлев вопросительно посмотрел на своих сопровождающих. К его немалому удивлению, лица Чичина и Волохаева сияли довольством и совершенно не выражали намерения уйти. Как видно, событиями «Урал» был небогат и каждое безобидное ЧП ценилось на вес орбитальной бомбардировки агрессивной ксенорасой. Комлев вдруг понял, что если он сейчас попробует увести Чичина и Волохаева, то не ровен час наживет себе двух смертельных врагов.
        - А кто этот… пострадавший? - шепотом спросил Комлев.
        - Фомичев. Хороший человек. И заядлый болельщик!
        - А по профессии кто? Ученый?
        - Наносексуалист.
        - Не понял?
        - Так называются люди, у которых влечение к объектам меньше одного микрона в поперечнике, - хохотнул Волохаев.
        - Товарищ Фомичев - специалист по субатомным детонациям, - как бы извиняясь за шалости младшего, ответил Чичин.
        - А что это за «Звезда» такая, проигрыш которой специалиста свалил? Я тут краем уха услышал…
        - Да это местная флотская сборная. По пинг-понгу.
        - А «Зайцы» тогда - армейская?
        - Так точно, Владимир Миронович.
        В это мгновение в кафетерий ураганом ворвалась медицинская бригада из трех человек.
        Инженера Фомичева ловко погрузили на каталку, которая тотчас сомкнула над лежащим стеклянные своды амбулаторного саркофага. Внутри него что-то многорукое принялось над инженером колдовать. Вскоре вся троица, а с ней и краса-Любава, ретиво унеслась в коридор.
        Еще минуту кафетерий пребывал в тягостном недоумении - спектакль окончился слишком быстро.
        Приуныли и Чичин с Волохаевым.
        - Уже и пить расхотелось… - сказал Волохаев. - А вы как, Владимир Миронович?
        - Я бы продолжил экскурсию…
        Комлев поймал себя на мысли, что ему хочется побыстрее оказаться в коридоре - а вдруг военврач Любава все еще там и ему представится возможность напоследок полюбоваться ее ладной фигуркой и испытать то неопределенно-блаженное волнение, ради которого стоит рождаться мужчиной!
        Но тщетно. Медиков и след простыл.
        - Ну что же, идем дальше, - пробасил Чичин.

«Дальше» оказалось довольно близким.
        Через двадцать метров они уперлись в массивную переборку.
        Проход был закрыт громоздким контрольно-пропускным пунктом, где томились осназовцы-«песцы».
        - Вот мы и дошли до конца зеленой зоны, - сообщил Чичин. - Впереди - красная. Кстати, отдел «Периэксон» квартирует именно там. Чтобы пройти дальше, вам нужно оформить пропуск. Как ни странно, дело это небыстрое. Он будет готов лишь к вечеру. Пройти биометрию вы можете вот за этой дверью…
        - Надеюсь, пробы будет брать та самая военврач, которая только что оказывала первую помощь? - с надеждой спросил Комлев.
        - Робот будет брать.
        - Вот так всегда! - притворно вздохнул Комлев.
        - Мой вам совет, Владимир Миронович, - перейдя на вкрадчивый шепот, сказал Чичин, - про Любаву лучше забудьте. Характер у нее плохой. Ну то есть совсем плохой, понимаете?
        - Понимаю, - соврал Комлев.
        Глава 2
        Чрезвычайные происшествия

16 августа 2622 г.
        Штабной корабль «Урал», Северный Ледовитый океан
        Планета Земля, Солнечная система
        Рубашка на Комлеве была такой чистой, такой наглаженной, что даже, казалось, поскрипывала.
        Контрольно-пропускной пункт.
        Комлев предъявил пропуск, принесенный ему в каюту вестовым.
        Красный коридор.
        Возле нужной двери с табличкой «П-2» - за ней начинался отдел «Периэксон» - Комлев с минуту помедлил, собираясь с духом. Наконец резким, отрывистым движением приложил пропуск к сканеру.
        Дверь ушла в сторону.
        - Капитан второго ранга Комлев в ваше распоряжение прибыл! - доложил он, щурясь от яркого света, в котором купался кабинет.
        - Здравствуйте, товарищ Комлев, - сказал немолодой сутулый мужчина с длинной церковно-славянской бородой. - Меня зовут Лука Святославович Поведнов. Я - ваш новый начальник. Руководитель отдела.
        - Очень приятно.
        За круглым столом в кабинете Поведнова расположились трое: Чичин, он сидел в своей излюбленной манере, широко расставив колени, некий аристократического вида штатский, его Поведнов представил как ксенобиолога Свеклищева, и бледный худой офицер-связист. Связиста Поведнов никак не представил, забыл, что ли.
        Судя по всему, непосредственно перед появлением Комлева все четверо вели напряженную дискуссию - атмосфера была какая-то предгрозовая.
        В пепельнице высилась гора экспрессивно измятых окурков.
        Пока Комлев соображал, на какой из хромированных стульев ему следует усесться и о чем именно ему, человеку не отличающему педипальпу от хелицеры, а оотеку от псевдоподии, предстоит дискутировать с ксенобиологом Свеклищевым, Поведнов обратился к Чичину:
        - Ты экскурсию провел?
        - Провел.
        - Информацию для товарища Комлева подготовил?
        - Да. Всё тут. - Чичин водрузил ладонь на лежащий перед ним планшет.
        Поведнов взял этот планшет, подошел к Комлеву, который как раз примерялся к креслу по правую руку от начальника, и сказал:
        - Ну вот что, Владимир Миронович. Будем считать, что знакомство состоялось. Я пока не приглашаю вас присоединиться к нашему обсуждению. По той простой причине, что вы все равно ничего не поймете… Но вот планшет. В нем вы найдете досье по планетным системам Макран и Шиватир, которыми нам с вами придется здесь заниматься. Ознакомьтесь со всем этим побыстрее. И завтра утром приходите.
        Для Комлева, уже успевшего привыкнуть к странноватому обычаю Генштаба - к презумпции об априорной компетенции всякого штабного офицера во всяком деле, - это было достаточно неожиданно. Планшет он взял и, нескладно поблагодарив Поведнова, ретировался.

«А я-то дурак расстарался! Думал, сейчас со всеми перезнакомлюсь, дружбы заведу… Всем себя покажу, такого сувенирного… А им, похоже, и без меня не скучно», - с легкой обидой рассуждал Комлев, покидая штабную палубу.

«Впрочем, нет худа без добра. Погляжу, на что похожа здешняя кают-компания».
        Он устроился на мягком диванчике под сенью молодой финиковой пальмы и раскрыл планшет.
        Устройство было распаролено - гостя явно ждали.
        Взгляду Комлева предстало примитивное оглавление из нескольких пунктов:
1. Капитуляция конкордианских ВС в системе Макран.

2. Временная оккупация системы Макран ВС ОН.

3. Вооруженные инциденты с участием конкордианских нонконформистов.

4. Чрезвычайные происшествия.

5. Временная оккупация системы Шиватир ВС ОН.
        Остальные пункты, относящиеся к системе Шиватир, Комлев даже читать толком не стал. Сразу же ткнул пальцем в «Чрезвычайные происшествия» - в самом деле, что может быть интереснее?

«7 августа 2622 г. истребительный патруль „Грифов“ в районе крепости „Шаррукин-23“ вступил в контакт с конкордианской яхтой „Зор“. Как было установлено, на борту яхты „Зор“ в систему Макран прибыла Амеретат - заотар Благого Совещания. После личного вмешательства т. Иванова яхта „Зор“ получила разрешение совершить посадку на космодром Синандж-Гражданский».
        Комлев задумчиво почесал затылок.

«Гм… „Прибыла“… Значит, эта Амеретат - женщина… Женщина-заотар… Что ж, редко, но случается… Но в чем тут чрезвычайность? Ну прибыла и прибыла… Вроде не тянет на событие…»
        Комлев взялся читать дальше:

«10 августа 2622 г. истребители эскадрильи И-03 2-го ГОАКР в районе Илана обнаружили чоругский корабль-улей. Улей длительное время вызовы игнорировал, затем на связь вышел чоруг, представившийся Исфандияром. На требование назвать номера гостевых виз экипажа восхищенный четвертого ранга (то есть ученый-исследователь) Исфандияр сообщил, что визы отсутствуют».
        Недоуменно скривившись, Комлев отодвинул планшет и откинулся на податливую спинку дивана.

«Еще одно мегасобытие! Чоруги без виз… А кошечка там у них в системе Макран не окотилась? Или, может, собачка ощенилась?»
        В нем даже шевельнулось подозрение, что ротозей Чичин попросту напутал что-то и выставил планшету не тот документ «по умолчанию». Ведь вряд ли его, Комлева, стали бы везти из Софрино в Арктику лишь затем, чтобы он посокрушался нерасторопности отечественной визовой службы…
        Но Комлев все же заставил себя читать дальше.

«13 августа 2622 г. в 21.44 по московскому времени один из шести спутников раннего оповещения типа „Жад“, размещенных в астероидном поясе Угольный Дождь, передал сигнал тревоги и двухсекундную трансляцию ведения неопознанного летающего объекта на дистанции 183 мегаметра. После этого спутник сигналов не подавал, на запросы операторов Главштаба ПКО системы Макран не отзывался…»
        Комлев оживился.

«Это уже что-то!»
        Он покрутил колесико на планшете, перелистнул страницу. События меж тем развивались:

«Поскольку спутники типа „Жад“ были унаследованы нашей ПКО от конкордианской и находились в плохом техническом состоянии, сигнал тревоги посчитали ложным и перепроверку по горячим следам не произвели. Однако в начале следующих суток, в 5.
8 14.08.2622, сигнал тревоги поступил от другого спутника в поясе Угольный Дождь. Это был новейший отечественный аппарат „Хрусталь-300“. Заподозрить „Хрусталь-300“ в техническом сбое такого рода операторы не решились. Поскольку сразу вслед за сигналом тревоги спутник „Хрусталь-300“ также замолчал, были приняты меры. На границу астероидного пояса Угольный Дождь с орбиты Тэрты совершили Х-переход тяжелый авианосец „Рюрик“ и фрегат „Сообразительный“. Координатор разведпоиска эскадр-капитан Трифонов имел намерение произвести подъем флуггеров радиолокационного дозора „Асмодей“ под эскортом истребителей „Горыныч“ и „Орлан“. Четыре группы радиолокационного дозора начали движение в поясе Угольный Дождь в
11.02. Сообщение об этом было последним донесением, полученным от наших ВКС из системы Макран по Х-связи…»
        Комлев снял планшет с коленей. Положил его рядом с собой. И резко встал - со стороны выглядело это так, будто он вдруг чего-то важного хватился.
        Его переполняли эмоции.
        Он подошел к барной стойке, заказал себе бокал «Ессентуков» со льдом и вернулся на свое место.

«Ничего себе! Что значит „было последним донесением“? Получается, с 14 августа из системы Макран больше ничего не передавали?»
        В общем, Комлеву стало ясно, что ничего не ясно.

«Ессентуки» укололи язык и щеки. Лед вернул ощущение реальности.

«Придется разбираться во всем с самого начала…»
        Комлев вышел в оглавление и ткнул пальцем в первый пункт - «Капитуляция конкордианских ВС в системе Макран». И с головой нырнул в текст…

…Прошло два часа.
        Комлев отодвинул планшет, заказал себе еще одну, пятую, чашку зеленого чая и, скрестив руки на груди, предпринял последнее, обобщающее всё досье по Макрану, мыслительное усилие.
        Итак, о системе Макран и судьбах русских кораблей в ней он знал теперь изрядно.
        Первые звездолеты военфлота РД вошли в систему 18 июня, вошли победителями. В тот же день на Тэрту, ключевую планету системы, высадились передовые батальоны 11?й десантной дивизии «Полесье».
        На основании Соглашения о Перемирии гордые пехлеваны смиренно сложили оружие и допустили на все объекты наших славных десантников, а с ними - оперативников ГАБ, Разведывательного управления Генштаба и прочая, прочая. Сделали они это без видимого неудовольствия: как видно, проигрывать с достоинством, как, к слову, и побеждать, клоны умели.
        Трофеи, которые достались русскому военфлоту, были меньше, чем следовало ожидать, учитывая стратегический статус системы Макран. Но кое-что ценное все же сыскалось.
        Например, из исправных крупных кораблей - линкор «Кавад» и легкий авианосец
«Сардар». Причем, хотя «Сардар» и числился официально «легким», по своим боевым качествам он приближался к некоторым тяжелым авианосцам Объединенных Наций. В общем, хороший, полноценный вымпел.
        Кроме линкора и авианосца были также захвачены еще два десятка кораблей второго и третьего ранга. Но это как раз не очень интересовало Комлева. Гораздо пикантней было другое: среди трофеев оказались и легендарные левитирующие танки, «Шамширы» - пятнадцать штук боеготовых и свыше тридцати в различных степенях готовности на заводских конвейерах.
        Все это радовало, но ведь помимо техники существовали еще и люди. Клонские люди. Военнослужащие.
        В общей сложности на планетах Тэрта и Урмия было разоружено восемнадцать тысяч клонских солдат и офицеров. Примерно треть принадлежала к военно-космическим силам, две трети - к прочим.
        Из любопытного: на горнодобывающем комбинате Рангха, расположенном на планете Урмия, дислоцировались две роты клонского спецназа «Скорпион». Зачем клонам понадобилось отправлять свои элитные части в такую глушь, Комлев уразуметь не смог.
        Часть «скорпионов», шестьдесят человек, почему-то оставили на Урмии. Всех остальных разоруженных солдат и офицеров Конкордии с Урмии убрали на Тэрту.
        В итоге весь этот цирк сидел на Тэрте, ничем особенно не занятый, праздный и в жизненном смысле дезориентированный. Война окончилась, а мир еще не начался. Не позавидуешь!
        Стабилизирующим фактором в системе выступали, само собой, оккупационные силы Объединенных Наций. К началу июля их ядро составляла небольшая российская эскадра под командованием эскадр-капитана Трифонова.
        В эскадру входили авианосец «Рюрик», линкор «Белоруссия» и три фрегата. От Европейской Директории был приглашен один тяжелоистребительный полк. От японцев - фрегат «Такицуки».
        Приключения начались довольно давно - 9 июля.
        В тот день два неопознанных звездолета (вскоре, впрочем, опознанных как клонские фрегаты) на большой скорости прошли в зазор межу нижней кромкой кольца Урмии и верхними слоями атмосферы планеты и подвергли ракетному обстрелу транспортные
«Андромеды», взлетевшие с космодрома Рангха-Промышленный и выходящие на орбиту. Слабые средства ПКО Урмии ответного огня открыть не успели, фрегаты ретировались.
        Две «Андромеды» погибли вместе с экипажами, одна с повреждениями смогла все-таки выйти на устойчивую орбиту и вскоре была спасена.
        Этой разбойничьей выходкой и была открыта история необъявленной блицвойны с эскадрой «Сефид».
        Горячим осколком недавних грандиозных сражений - вот чем на самом деле была эта эскадра.
        Командовал ею явно очень опытный клонский офицер, взявший себе псевдоним Гайомарт. Отчет Чичина сообщал и его настоящее имя. Но оно стало известно нашим только в августе, уже после разгрома «нонконформистов».
        А в июле разведка еще только ломала голову: что за Гайомарт и откуда взялся? Тем более, что псевдоним был более чем претенциозным - Гайомартом в зороастризме назывался праведный первочеловек, так сказать Адам. Таким образом таинственный офицер претендовал на уникальную, мессианскую роль в новейшей истории Конкордии. С него, дескать, должно начаться новое клонское общество, освобожденное от ига друджвантов (то есть от Объединенных Наций).
        Эскадра «Сефид» преследовала цели, соответствующие амбициям своего командира.
        Мятежные клоны явно надеялись раздуть большой пожар народной партизанской войны. Наряду с чисто военными акциями корабли эскадры «Сефид» проводили по мере сил и пропагандистские: при помощи разведзондов рассыпали листовки, призывающие к саботажу и вооруженной борьбе, транслировали видеообращения нового вождя (картинка мало воодушевляла, ведь храбрец Гайомарт не слишком отважно скрывался за поляризованным стеклом гермошлема) и замусоривали радиоэфир дурно сделанными агитационными материалами (образцы которых в отчете Чичина приводились).
        Главной тайной эскадры «Сефид» были, разумеется, координаты ее базы, тайного убежища. Ее «Вары», как сказали бы сами клоны.
        Все стационарные, передовые, временные, а равно секретные и даже ложные пункты базирования клонского флота наша военная разведка знала наперечет. Особенно после захвата архивов Сетад э-Бозорг и Фармандехи-йе Колль - Генштаба и Верховного Командования Великой Конкордии соответственно.
        Более того, все эти пункты были взяты под контроль Объединенными Нациями. Не исключая даже столь экзотичных, как Вара-7 в системе Иштар и Вара-19 в системе Армаити. И - никаких следов эскадры «Сефид»!
        А ведь мятежникам надо где-то отдыхать, ремонтироваться, заправляться в конце концов!
        Довольно быстро специалисты Генштаба и ГАБ сошлись во мнении, что клоны используют для этой цели самоходную рембазу и несколько транспортов, состыкованных с ней.
        А уж где она, эта сборная база, находится? К сожалению, она могла находиться почти где угодно в радиусе двух тысяч парсеков от системы Макран. Космос, сволочь, большой.
        Между тем Гайомарт и его приспешники вели себя все нахальнее.
        Храбрости им придавало отчаяние - ведь на их призывы к восстанию никто из
«оккупированных» клонов не реагировал.
        Точнее, реагировал.
        Но дальше подростковых сборищ с разбавленным вином и самиздатовскими мемуарами адмирала Шахрави дело не шло…
        В первых числах августа эскадра «Сефид» начала испытывать острый люксогеновый голод.
        Гайомарт решился на особенно дерзкую акцию - захват российского люксогенового танкера. Какого именно? Мятежникам было все равно. Главное, они знали: систему Макран достаточно регулярно навещают три различных танкера. Два из них обслуживают Тэрту, один - Урмию.
        Акция была хитроумной, многоэтапной и на практике выродилась в четыре больших боя.
        Утром 3 августа мятежный линкор «Камбиз», следующий в сопровождении трех фрегатов, напал в районе Урмии на японский фрегат «Такицуки».
        Мужественные ниппонцы полтора часа отплевывались от клонов и виражили среди колец Урмии. В итоге с орбиты Тэрты прилетели «Рюрик» с «Белоруссией», клоны отступили, а потрепанный японский фрегат после беглого осмотра был оставлен экипажем и списан на металлолом.
        Как стало ясно позднее, под прикрытием этого боя клоны пытались отправить на Урмию группу спецназовцев вместе с карликовыми субмаринами, но в тот раз им это не удалось.
        Зато 7 августа, задействовав не только линкор с фрегатами, но и тяжелый авианосец
«Севашта», лиходеи все-таки добились своего. Им пришлось заплатить за это потерей одного фрегата, не считая флуггеров. Потери же с русской стороны составили несколько торпедоносцев и истребителей.
        Обо всем этом Комлев думал теперь со смесью угрюмого удивления и чисто генштабистского, кабинетного недовольства.
        Это что же такое?! Одну какую-то эскадру недобитков завалить не могли?! Да загнать туда пяток авианосцев, побольше флуггеров дальнего обнаружения, мониторы по синхронным орбитам расставить, есть же способы! И зарыть нонконформистов по-быстренькому, чтобы другим не повадно было!
        Но главком Пантелеев запрягал на удивление медленно.
        Несмотря на каждодневные запросы Трифонова и Иванова, спецуполномоченного Совета Обороны, подкрепления поступали в час по чайной ложке.
        Только 7 августа к «Рюрику» присоединились вышедший из модернизации линкор-авианосец «Суворов» и фрегат «Беспощадный». «Суворов», в числе прочего, притащил три дюжины новейших истребителей «Орлан». А ведь, по мнению Комлева,
«Орланов» там не помешало бы иметь штук сто.
        Но спасибо и на том! Именно появление на сцене свежих эскадрилий позволило нанести мятежникам первый серьезный удар. Фрегат «Хендежан» в бою 7 августа завалили благодаря отличной работе истребителей-штурмовиков «Орлан-Ш» под командованием гвардии старшего лейтенанта А.Р. Пушкина. А ведь старлей Александр Пушкин со своими гвардейцами прибыл в систему Макран как раз на борту «Суворова», всего за три часа до боя.

«Повезло парню с именем-фамилией, - улыбнулся Комлев. - Девушек небось кадрит с пол-оборота…»
        Но бой 7 августа был лишь прелюдией. Главное случилось 10 августа. В тот день клонский спецназ «Скорпион» высадился со скафов (карликовых субмарин) на причалы близ космодрома Урмия-Промышленный. Мерзавцам удалось захватить люксогеновый танкер «Таганрог» и даже вывести его на орбиту!
        Там его должны были встретить два фрегата мятежников - «Ахваз» и «Гита».
        Правда, там у них не заладилось. Хотя клонским кораблям удалось всадить несколько ракет в поврежденный еще три дня назад фрегат «Новгород Великий», но танкер
«Таганрог» уйти в Х-матрицу не смог и в итоге был отбит нашим осназом.
        В любом случае вся эта августовская заваруха выглядела отвратно и позорила флаг российского военфлота.

«Вот, например, почему бы не использовать хваленые Х-крейсера?» - недоумевал Комлев.
        Из досье ему было известно, что в конце концов один Х-крейсер все-таки использовали. Но Х-крейсер «Ключевский» изволил появиться в лучах Макранов только вечером 11 августа. То есть к тому времени, когда нашим отцам-командирам наконец удалось вызнать координаты тайной базы эскадры «Сефид».
        К слову, базу обнаружили «как бы случайно». Отчет Чичина касался этой принципиально важной темы лишь вскользь.
        В самом деле, больше месяца эскадру «Сефид» искали и найти не могли. Затем некто гвардии старший лейтенант Румянцев самовольно (!) взлетел на вооруженной яхте
«Зор» (той самой, на которой явилась женщина-заотар с незапоминаемым именем) и дернул на ней прямиком в Тремезианский пояс (!).
        Были ли на заотарской яхте веселые девчонки, шампанское и музыка, в отчете Чичина не сообщалось. Но Комлев, который знал жизнь не по книгам, резонно предполагал, что могли быть… Точнее сказать, запросто могли завестись уже после того, как яхту
«Зор» оприходовали на космодроме наши умельцы…
        Что делал старлей Румянцев в Тремезианском поясе - например, в омерзительно угрюмой системе Шао, - умалчивалось. Но затем он, Румянцев, пилотируя яхту «Зор», достиг Х-переходом системы Посейдония. А между прочим, система Посейдония, и это Комлев помнил, числилась среди запрещенных к посещению любыми кораблями Великорасы, поскольку, по мнению воендипломатов, входила в чоругскую сферу интересов.
        За этот должностной проступок Румянцев поплатился с феноменальной быстротой - в ближайшие же полчаса. Ибо в районе двойного планетоида Фраский его яхта была атакована.
        Но отнюдь не чоругами, а восьмеркой клонских тяжелых истребителей «Варэгна».
        Комлев сразу понял, к чему идет. Да-да, это был истребительный патруль эскадры
«Сефид»!
        Вот те на…
        Получается, Румянцев откуда-то смог получить информацию, где следует искать мятежников. Получил, полетел проверять… и, черт возьми, информация подтвердилась!
        В общем, с этим Румянцевым многое было неясно. Что именно подтолкнуло его к путешествию к черту на рога? Не говоря уже о том, что там, у черта на рогах, таких Посейдоний теснилось тысяч пятьдесят. Почему вначале Шао, а потом - Посейдония?
        Но как бы там ни было, мятежную эскадру «Сефид» локализовали и прихлопнули.
        Вот тут уже Генштаб расщедрился. В помощь Трифонову были высланы мощнейшие линкоры
«Севастополь» и «Петропавловск», еще один тяжелый авианосец, куча южноамериканских фрегатов: «Камарад Че», «Камарад Чавес», «Камарад Боливар» и едва ли не полдюжины других «камарадов».
        Вместе с силами эскадр-капитана Трифонова - «Рюриком», «Белоруссией»,
«Ключевским», фрегатами, танкодесантными кораблями, осназом и десантниками - они отутюжили планетоид Фраский-Лёд в системе Посейдония до зеркального блеска. Были уничтожены авианосец «Севашта», линкор «Камбиз», два фрегата и импровизированная база мятежников.
        К слову, она действительно представляла собой мобильную рембазу и пять транспортов, соединенных с ней герметичными переходами. Только находилась эта связка не на орбите, как ожидали, а была упрятана на дне одного из гигантских каньонов, которыми, оказывается, славится планетоид Фраский-Лёд.
        Забавная деталь: чтобы распотрошить это осиное гнездо в каньоне с наименьшими потерями, были привлечены трофейные «Шамширы» и отечественные Т-10 из дивизии
«Полесье». То есть на поверхность планетоида был высажен полноценный десант. В итоге авианосец мятежников «Севашта» получил основные повреждения именно под огнем танков, прямо на стоянке. Только после этого он изволил показаться из каньона и был добит уже классическими средствами - ракетами Х-крейсера и торпедами с флуггеров.

«Вот это по-нашему», - одобрил Комлев.
        Также бойцы осназа взяли на абордаж фрегат «Гита» и пленили тяжелораненого Гайомарта. Им оказался капитан первого ранга Бехзад Кавос, ветеран войны, бывший командир авианосца «Римуш». По иронии судьбы многие члены экипажа «Рюрика», на борт которого переправили Гайомарта, знали его еще по довоенному Наотарскому конфликту. Тогда они отзывались о его лояльности и преданности идеалам интернациональной дружбы исключительно в превосходных степенях.
        Впрочем, война на то и война, чтобы срывать крыши даже самым благонамеренным гражданам…
        Эта авантюрная история настолько увлекла Комлева, что он на время потерял из виду главный вопрос: а при чем здесь он? Зачем ему, Комлеву, все это знать?
        Ничего похожего на объяснение у него не было.
        Сам-то он бывший пилот Главдальразведки, затем - астрограф Генштаба. Мятежников никогда не ловил. Да и ловить уже вроде как некого.
        Чего ждут от него в отделе «Периэксон», да и чем занимается сам отдел?
        Переполненный новыми знаниями Комлев нехотя вернулся к четвертому разделу документа - «Чрезвычайные происшествия».
        Именно в нем были помечены как недочитанные несколько абзацев.

«…Четыре группы радиолокационного дозора начали движение в поясе Угольный Дождь в
11.02. Сообщение об этом было последним донесением, полученным от наших ВКС из системы Макран по Х-связи».
        Это он уже читал… А что случилось потом?
        Зная военную точность не понаслышке, Комлев сразу заподозрил, что формулировка «от наших ВКС» применена не зря. От ВКС, положим, больше донесений не было. Но, может, от кого-то другого были?
        И действительно.

«В 11.28 на пост главного оперативного дежурного ГАБ по временно оккупированным территориям в Хосрове поступило кодированное личным шифром т. Иванова сообщение по Х-связи. Несколько инфопакетов были повреждены, поэтому сообщение удалось прочесть лишь фрагментарно.

«…радарный контакт. Приказал т. Булгарину прекратить движение и выключить поисковый радар. К объекту был выслан т. Румянцев на истребителе „Орлан“, оборудованном экспериментальной системой всережимной невидимости „Гриффин“. Спустя семнадцать минут…
        Принял решение следовать в слепой зоне улья, образованной плазменным шлейфом соседних групп его маршевых двигателей…

…отходить к авианосцу «Рюрик». Отдал приказ в случае агрессивных действий противника ответить огнем на огонь…»
        В отчете Чичина никаких комментариев к этой пугающей шифрограмме не содержалось. Что за противник? Хотя бы предположительно? Если улей - так вроде чоруги. Но кто и когда воевал с чоругами? За триста лет - никто и ни разу. Нелепость какая-то…
        Ну а дальнейшие изыскания Комлева попросту обескуражили.

«Для получения записей по системам Макран и Шиватир начиная с 16.00 14 августа введите пароль».
        Комлев ввел свои имя и фамилию. Никакого результата.
        Попробовал шестнадцатизначный номер своего пропуска в красный коридор. На манеже - те же.
        Выстучал по клавишам нервическую абракадабру.

«Вы ввели три неправильных пароля подряд. Планшет заблокирован».
        После этой возмущенной декларации экран устройства плавно погас и больше в сознание не приходил.
        Комлев был так сердит, что первым его желанием было изо всей мочи запустить планшетом в стену кают-компании.
        Но ведь вокруг отдыхают милые, ни в чем не повинные люди. Планшет - казенный. Не говоря уже о том, что такое поведение не красит трезвого русского офицера.
        - Сто граммов «Пшеничной», - попросил Комлев у бармена. - И стакан сока.
        - Из чего? - вопросительно наклонив голову, бармен указал в сторону корзинок со свежими фруктами - киви, грейпфрутами, гранатами.
        - Из березы.
        Так закончился первый рабочий день капитана второго ранга Комлева на борту
«Урала».
        Глава 3
        Любава Мушкетова, военврач

16 августа 2622 г.
        Штабной корабль «Урал», Северный Ледовитый океан
        Планета Земля, Солнечная система
        К вечеру в баре стало многолюдно.
        Комлев приканчивал четвертый стакан березового сока, листая журнал «Театральная жизнь».
        Томно глядели из-под кружевных зонтов с рюшами взбалмошные дамочки, энергично кривлялись помещики-самодуры с накладными бакенбардами и, вытянувшись перед фотографом во фрунт, смущали невинность оставшихся за кадром молодящихся вдов и слезливых бесприданниц хлыщеватые поручики с тонкими усиками. В памяти Комлева всплывали смутные, невесть что значащие слова: «тезоименитство», «портплед»,
«рампетка»…
        Театр с его вешалками, престарелыми завсегдатаями и вечными очередями в буфет Комлев терпеть не мог. Но журнал все же мусолил.
        Ох и не хотелось же ему возвращаться в свою каюту! Ложиться спать было, мягко говоря, рановато. А если не спать, то что? Читать? Так он уже сегодня начитался. Сага о системе Макран по накалу приключений стоила, пожалуй, иного боевика. Визор? Визор Комлев воспринимал исключительно в контексте темы «интеллектуальная деградация» и смотрел его исключительно по случаю - в присутственных местах, на беговых дорожках тренажерных залов, в гостях у мамы пенсионерки.
        Сто граммов «Пшеничной» были выпиты с подозрительной прытью.
        Но не заказывать же еще двести?! Ведь это так типично: напиться в дым в первый вечер нового назначения. А все типичное Комлев презирал. Вот был бы кто-нибудь знакомый рядом… Хоть тот же Чичин…

«Среди курьезов сезона - постановка „Ревизора“ Симеизской колонией нудистов-экологов… „От стандартных сценических костюмов было решено отказаться, - поведал нашему корреспонденту режиссер постановки Велимир Кулисный. - Актеры обойдутся исключительно гримом. Его будут наносить не только на лицо, но и на тело“, - прочел Комлев.
        Дальше следовал фоторепортаж: здесь молодчага гример красит выставившего живот немолодого мужчину с розовым обрубочком при помощи набора для боди-арта (подпись: актер такой-то в роли Городничего). Рядом вислозадая женщина, уже расписанная под хохлому, читает текст с бумажки, стоя на авансцене - как видно, репетирует роль (подпись: заслуженная артистка РД такая-то в роли Анны Андреевны, жены Городничего)…
        Сложение Хлестакова Комлев рассмотреть как следует не успел. Его тронула за плечо робкая женская рука.
        - Извините, ваша фамилия, случайно, не Желебов?
        Комлев обернулся. Перед ним стояла та самая военврач, из кафетерия. Любава Андреевна. Красавица, от ухаживаний за которой его так страстно предостерегал Чичин.
        Смуглое лицо Любавы было усталым. Трогательный пушок над верхней губой, нос с горбинкой, бездонные карие глаза с загнутыми черными ресницами.
        Та же пленительная собранность движений…
        Будь это не она, Комлев никогда не сделал бы того, что сделал. Но предостережение Чичина словно бы чертика в нем разбудило, чертика, готового на все исключительно из чувства противоречия.
        - Предположим, Желебов, - с улыбкой кивнул он.
        - Вы утром прибыли?
        - Днем.
        - А я вас везде ищу. - Любава присела на высокий стул рядом с ним. - Как там поживает Еленушка?
        - Нормально… поживает, - вживаясь с роль неведомого Желебова, ответил Комлев. И сразу же, не давая девушке опомниться, спросил:
        - Хотите вина, Любава Андреевна?
        - Ну… Почему бы нет? Если можно, белое. Сухое.
        Расторопный Комлев подозвал бармена, заказал.
        Чувствовалось, о чем говорить со своим загадочным Желебовым, сама Любава не знала. Хотя разглядывала его с откровенным любопытством, почти бесстыдно. Не знал, что говорить, и Комлев. Точнее, знал. Но боялся, что сболтнет ненароком что-то нелепое или неуместное, что разрушит случайную, но такую приятную иллюзию - иллюзию того, что он, Комлев, необходим ей, Любаве.
        - Не тяжело было везти? - наконец спросила Любава.
        - Да нет…
        - Вы на всякий случай извините… А то Еленушка как насобирает всякой ерунды… Один раз мне огурцов соленых банку передала… Как будто у нас тут огурцов нет.

«Похоже, речь идет о какой-то передаче… посылочке», - смекнул Комлев.
        На барной стойке перед ними выросли два длинноногих бокала «Алиготе».
        - За вас, Любава! - нежно сказал Комлев, стукаясь своим бокалом о бочок бокала визави.
        - И за вас. Кстати, спасибо вам за хлопоты, - смущенно пробормотала Любава.
        Они в молчании пригубили.
        Комлев исподтишка разглядывал фигурку военврача, затянутую в серое сукно униформы. Она была великолепна: высокая грудь, тонкая талия. Не по-женски широкие плечи. Сильная, длинная шея. Руки с хрупкими, без маникюра, пальцами. Комлев погладил глазами коленку Любавы, обтянутую кремовым шелком чулка. Тонкие щиколотки. Серые туфельки на низком каблуке. Элегантные в своей монашеской простоте, надо признать. С тайным наслаждением Комлев вдыхал запах ее духов, настоянных, кажется, на майском разнотравье. О последствиях своего мелкого обмана он старался не думать, какими бы чудовищными они ни были. Он наслаждался своим здесь и сейчас.
        Любава неожиданно быстро расправилась с вином. Поставила пустой бокал на стойку и вопросительно посмотрела на Комлева. Как видно, она хотела побыстрее покончить с делом.
        Поймав ее вопросительный взгляд, Комлев печально вздохнул и не без сожаления осушил свой бокал.
        - Ну что… пойдем, пожалуй? Она же в каюте у вас, да? - предположила Любава.
        - Я пойду с вами куда угодно, Любава Андреевна. Но…
        - Что - «но»? - насторожилась военврач.
        - Но тут есть один нюанс… За который я сразу прошу у вас прощения… Это все журнал, наверное, виноват. - Комлев кивнул на экземпляр «Театральной жизни», распластавшийся на соседнем стуле. - Настроил меня на неправильный лад…
        - Что за нюанс, Леонид?
        - Нюанс в том, что я не Леонид.
        - Ой, извините… Я могла перепутать. - Щеки Любавы зарделись.
        - Вы тут ни при чём. Просто я не Желебов.
        - Шутите?
        - Нет. - Комлев посмотрел на Любаву с печальной ласковостью, которую не одна женщина до Любавы нашла неотразимой.
        - Не понимаю…
        - Я соврал, что я Желебов, чтобы украсть у судьбы эти десять минут в вашем обществе, - сказал Комлев с мучительной улыбкой.
        Любава глядела на него округлившимися от испуга глазами.
        Затем она стиснула виски пальцами. Голова ее поникла. Длинные волны черных как сажа волос поползли по плечам, закрыли лицо. Комлеву показалось, девушка сейчас заплачет.
        Сердце его сжалось. Ему вдруг стало по-настоящему стыдно. А вдруг прилет этого Желебова действительно важен для нее? Может, прелесть Любава месяц его ждет? Да от таких розыгрышей любая, даже самая спокойная девушка запросто проникнется к шутнику болезненным отвращением!
        Плечи Любавы сотрясались.
        Но она не плакала. Она хохотала.
        Вначале беззвучно, а затем все звонче, все шире рассыпаясь смехом. На нее и Комлева теперь глядела добрая половина завсегдатаев кают-компании.
        Любава смеялась минуты две. Заразительно, сочно, бессильно всплескивая руками. Это было похоже на приступ.
        Комлев тоже улыбнулся. Пожалуй, расскажи он ей самый смешной анекдот из своих изобильных запасников, он не мог бы рассчитывать и на десятую долю этого веселья.
        Когда Любава кое-как успокоилась, Комлев сказал:
        - Господи… Если бы вы знали, как я рад, что вы не обиделись…
        - А с чего вы взяли, что я не обиделась? - вытирая слезу пальцем, спросила Любава.
        - Вы же смеетесь!
        - Это разные вещи. Смех - это смех. А обиделась - это обиделась… Это же свинство ужасное - так вот делать!
        - Свинство. Согласен. - В голосе Комлева звучало искреннее раскаяние. - Но если бы я сказал вам правду, вы бы сразу ушли. А так - остались.
        - Логично.
        - А все же интересно, что вас так сильно насмешило.
        С минуту Любава колебалась, стоит ли говорить незнакомцу правду. Но затем решилась:
        - Еленушка Желтоглазова - это моя одноклассница, она дочка капитана «Урала». А капитан третьего ранга Желебов - ее новый ухажер. Желебова недавно назначили на
«Урал», и Еленушка, она обожает всякие такие оказии, случайные стыковки, совпадения, ну вы понимаете, решила мне подарочек сообразить…
        - И в чем же тут… пикантность?
        - Пикантность в том, - Любава перешла на полушепот, - что Еленушка, она… ну… как вам сказать… симпатичная, конечно… Но она такая… пышечка… Учится в аспирантуре на физическом факультете… Думает в основном о науке, о солитонах каких-то там… И в общем, считает, что не внешность красит женщину, а… ну, душа… интеллект!
        - Короче, дурнушка.
        - Ну не совсем, - замялась Любава. - Но я же ее парней видела… Они все такие… одухотворенные… но не очень видные, что ли. Ну по крайней мере неухоженные. И тут я вижу вас. И обалдеваю. Такой франт, хоть сейчас в прямой эфир, стрижка, манеры… Думаю, что-то сдохло в лесу. И где Еленушка такого отхватила?
        Теперь пришел черед Комлева смущаться. Столь откровенный комплимент. От такой молоденькой, в сущности, девчонки, хоть и военврача…
        - Что же она, ваша Еленушка, вам фотографию своего Желебова не прислала?
        - Прислала, но она телефоном была сделана. В профиль мне показалось: похоже. Электронный секретарь желебовской каюты сказал, что хозяин находится в кают-компании… А бармен сообщил, что вы и есть новенький, сегодня прибыли. Вначале показалось, все сходится…
        - Ну в этом-то я не соврал. Я действительно сегодня прибыл!
        - Это делает вам честь. - Любава вновь улыбнулась, но на этот раз как-то таинственно.
        И тут Комлев понял, что если сейчас не закажет еще вина, не ровен час нить нового знакомства, с таким трудом свитая из радужных паутинок случая, вот-вот оборвется. И он останется скучать над своим березовым соком до самого отбоя. Бармен, к счастью, понял Комлева с одного полужеста.
        - Между прочим, меня зовут Владимир, - сказал он, осторожно пододвигая свой бокал к бокалу Любавы. - Владимир Комлев. Значит, за знакомство?
        Но Любава медлила в нерешительности. Комлев боялся даже гадать о причинах. Вдруг он ей надоел? Опротивел? А может, у нее дежурство ночное? Ведь у врачей должны быть ночные дежурства?!

«Только бы не ушла… Ради всего святого!»
        - Знаете что, а давайте к тем кактусам пойдем, там как-то укромней, - наконец предложила Любава. - А то тут… в общем, все на нас смотрят.
        Комлев, который был настолько увлечен собеседницей, что не замечал ничего вокруг, наконец обвел кают-компанию добродушным взглядом. Что ж, Любава была права. Они находились в фокусе народного внимания. Кто глядел глумливо, кто любопытно, кто завистливо, а кто и вовсе делал вид, что на счастливчика кап-два и его сногсшибательную кралю не смотрит и поглощен исключительно свои пивом с тигровыми креветками.
        - Почти Ван Гог. «Едоки виагры», - вполголоса процедил Комлев.
        - Что?
        - Не важно.
        Они обосновались за столиком в уютной выгородке, возле псевдоокна, за которым затейливый дизайнер по интерьерам воссоздал ни много ни мало мексиканский ландшафт.
        На переднем плане каменистая пустыня, утыканная цветущими громадинами кактусов (не поймешь, живые или муляжи), чуть дальше - несколько седых, в белом муаре, валунов, повернутых к зрителю самым фотогеничным боком, а еще дальше, в жемчужно-желтой фата-моргане никогда не оканчивающегося полдня, горный кряж… Вот это, конечно, голограмма.
        По ВКТ объявили время ужина. Но Комлев и Любава решили в трапезную не ходить. Обоим не хотелось прерывать импровизированные посиделки.
        Чтобы не умереть с голоду, Комлев заказал еды в баре.
        Для себя он отметил куриные грудки в горчичном соусе, а Любаве взял… вареников с малиной и фруктовый салат.
        В выборе Любавы было что-то трогательно подростковое. Комлев вдруг остро почувствовал, что обманом завоеванная им на вечер военврач моложе его на целых … адцать (тринадцать? пятнадцать?) лет. Разумеется, заказали они и еще одну бутылку
«Алиготе».
        - Расскажите о себе… Мне интересно, - попросила Любава.
        Она набросилась на свои вареники с такой жадностью, будто не ела с утра. И Комлев, который, чего уж там, был знатоком женской натуры, с томительной нежностью подумал о том, что, должно быть, любовью она занимается также запальчиво.
        - Ну что вам рассказать? Родился я в 2582 году в славном городе Смоленске. В семнадцать лет пошел в Брянское звездоплавательное училище, каковое и окончил по специальности «Пилот звездолета»… Окончил без отличия, поскольку был изрядный шалопай, плохо дружил с иностранными языками и вдобавок закрутил роман с преподавательницей математики… Потом был направлен на практику, на судно-планетограф. Называлось оно «Снегирь», на нем и летал следующие за практикой два года… Где только нас не носило! Впрочем, если я стану об этом рассказывать, вы подумаете, что я рисуюсь и привираю… Потом я получил должность третьего пилота на рейдере Главдальразведки «Беллинсгаузен»… Рейдер - это рангом повыше, чем обычный планетограф, «планетарик» - как мы говорили. Снова учился, на сей раз в Севастопольской Высшей Академии звездоплавания, стал пилотом первого класса… Вернулся в Главдальразведку. Не то чтобы сильно хотелось вернуться, но предложили нечто такое, отказаться от чего было все равно что перечеркнуть все прежние амбиции…
        - Вы так рассказываете, будто сидите не в кают-компании с девушкой, а в отделе кадров, - с набитым ртом заметила Любава.
        - Вам скучно?
        - Не в том дело, что скучно… Просто вы рассказываете как-то… чересчур отстраненно… Как будто не про себя, а про какого-то другого человека.
        - Наверное… Все дело в том, прекрасная Любава, что тот Володя Комлев, который учился когда-то в Брянском звездоплавательном - он вроде бы и я, и не я совсем… Мы даже внешне с ним мало похожи… У того от близости всякой девушки каждый раз увлажнялись ладони, у того были вот такенные кубики на прессе и татуировки на обоих плечах, сейчас-то я их свел… Он боролся с прыщами и застенчивостью… Я же теперешний бесстыден и спокоен, гантели давно заменила йога, а если с чем я и борюсь, так это с желанием уволиться и купить на паях со старым товарищем частный аэроклуб… Даже физически у меня с тем стриженным под машинку шалопаем нет ни одной общей молекулы! Я где-то читал, что за семь лет организм человека полностью обновляется…
        - Как врач я вас могу понять… Но как человек - нет! И мне по-прежнему интересна ваша жизнь. Ваша, общая с тем Володькой, жизнь!
        - Что же из моей жизни вам особенно хочется знать?
        - Ну не знаю… О чем вы мечтали? Ради чего жили? Кого любили?

«Кто бы рассказал, чего в ее вопросах больше - абстрактной „сериальной“ любознательности, свойственной всем женщинам, или лично ее, Любавы, интереса?»
        Стараясь не глядеть на собеседницу - в баре стало жарко и она была вынуждена расстегнуть форменную рубашку до ближайшей к бюстгальтеру пуговицы, каждый взгляд на которую ввергал Комлева в горячий отроческий трепет, - он прокашлялся и заговорил:
        - Кого любил? Ладно… Сейчас вам будет! Женат я был дважды. Моя первая жена, Василиса, была учительницей музыки. По классу скрипки. От нее у меня две дочери - Ксюша, ей четырнадцать, и Леся, ей одиннадцать… Мы давно развелись.
        - И вы ее бросили? С двумя детьми?! - осуждающе воскликнула Любава. Она даже ложку, которой ела салат, на тарелку отложила. Чтобы не мешала возмущаться.
        - Почему я? Это она меня бросила…
        - Не верю!
        - Напрасно! У моей Василисы было гораздо больше возможностей… хм… спознаться с кем-либо, нежели у меня… Пока я шатался по космическим фронтьирам, пока заглядывал, так сказать, в пасть звездной бездне, она жила себе в Подмосковье, с нашими девочками, одна-одинешенька. А молодость проходит… А мужики так и вьются… Она эффектная была, я после сеансов Х-связи по две ночи потом заснуть не мог… Собственно, она и сейчас хороша, но за эти годы я успел привыкнуть… Или наоборот - отвыкнуть? В общем, уже не воспринимаю… Так что я даже осуждать Василису не решусь. Случалось, меня по полгода дома не было… Ну и однажды подвернулся один… метрдотелем в ресторане «Виардо» работал, сына на скрипочку водил… Впрочем, с ним она недолго прожила. Года два, потом тоже разбежались… Говорила, дурак. Может, и вправду дурак, тут я не копенгаген.
        - А вторая жена? Опять экспедиции виноваты?
        - На сей раз, похоже, нет. Вторую звали Эмилия. Она была… деловая женщина. Владела сетью ресторанов быстрого питания «Ням-Ням».
        - Серьезно? Это у которых рекламная песня бодренькая такая - «Расскажи своим друзьям, сытный завтрак здесь, в „Ням-Ням“? - тихонько напела Любава.
        - Да, она.
        - Там, помню, классные блинчики с черникой. Раза три туда ходила.
        - Ну а я раз триста. Эмилия была волевая женщина… Но в то же время элегантная, внимательная. Никогда голос не повышала… Это про таких говорят «мягко стелет, да жестко спать».
        - А с Эмилией почему не получилось? На жестком не спалось?
        - Почему «не получилось»? Получилось. Лично я был счастлив.
        - А она?
        - А она, похоже, нет. Полюбила другого, тренера по легкой атлетике, в женском спортклубе познакомилась. Причем сильно полюбила.
        - А вы?
        - А я терпел. Целый год.
        - А потом?
        - Потом мне неудобно как-то стало… Перед родителями своими, тогда еще отец мой был жив, высочайшей моральной пробы человек… Перед сослуживцами… Перед Ксюшей и Лесей, в конце концов, они у нас часто на выходные оставались… Все были в курсе, что у Эмилии мужчина есть, не только я. В общем, надоело мне все это и - развелся. Они, понятное дело, только рады были, что препятствие на пути к их счастью… саморассосалось.
        - И что?
        - Потом долго жалел, что общественное мнение стало для меня важнее моих собственных чувств. Жалел, что развелся. - Комлев нервно отхлебнул вина.
        Любава посмотрела на него удивленно - не то поражалась его откровенности, не то долготерпению. Затем, поразмыслив, изрекла этак жалостливо:
        - Поверить не могу… Что таким мужчинам, как вы… В общем, вы не производите впечатление человека, у которого проблемы с женщинами.
        - А проблем-то никаких я не вижу, Любава Андреевна! Ну развелись. Значит, такая судьба… За девчонок моих немного сердце болит. Что вроде как без отца. Но ведь они и раньше без отца были, когда я практическую астрографию вперед двигал… Вдобавок младшая в балетном интернате с пяти лет. А старшая вообще скоро из дому упорхнет в университет какой-нибудь…
        - Когда растешь в полной семье, кажется, что неполная - это какая-то катастрофа. И что развод катастрофа.
        - А вы-то сами замужем были? - иронически спросил Комлев, который знал, что экстремизм в семейных вопросах обычно ходит рука об руку с малоопытностью.
        Любава напряглась. Гордо отмахнула с виска черную прядь волос. Стиснула пальчики в кулаки. И ответила:
        - Не была. И пока не собираюсь!
        - Нету достойных?
        - Ну… в настоящий момент… нет. У меня был один парень… Но мы крепко поссорились… Думаю, навсегда. - Любава говорила медленно, чувствовалось, каждое слово дается ей с усилием. Комлеву показалось, еще чуть-чуть - и настроение его собеседницы безнадежно испортится.
        Ах, как же не любил он многозначительные женские вздохи, зареванные женские лица, да и вообще всякие эмоциональные изнурения! Женщина - она ведь цветочек. И должна быть свежа, самодостаточна и счастлива отборным сочным счастьем росистого июньского утра.
        Стараясь не обнаружить свою торопливость, Комлев подлил вина и Любаве, и себе.
        - За нас, бедняжек и страдальцев! - сказал он, ласково подмигнув собеседнице.
        Любава улыбнулась.
        - За нас, - робко прогундосила военврач.
        Чтобы сменить тему на менее интимную и отвлечь Любаву от «одного парня», Комлев попросил ее рассказать об «Урале».
        Между тем выяснилось, что военврач отлично осведомлена не только о жизни корабля, но и об отделе «Периэксон». Чем занимается отдел, она, конечно, не знала, не по рангу это. Но вот о его начальнике, Поведнове, судила на удивление компетентно.
        - Лука Святославович сейчас сердитый стал, замкнутый такой… То ли дело прежде!
        - А что прежде?
        - Когда при нем Василий состоял, он, бывало, и романсы певал по праздникам под рояль, и «яблочко» сплясать мог…
        - Что за Василий? - насторожился Комлев.
        - Ах да… Вы же не знаете… Василием звали его, так сказать, денщика. Сирха.
        - Сирхи-сирхи… Что-то припоминаю… Коты прямоходящие с Фелиции, верно? Разумные.
        - Верно. Они даже разговаривать могут. Вот один такой у Луки Святославовича и жил. Он его еще котенком с Фелиции вывез, раненым в джунглях подобрал… Назвали Василием - сначала в шутку, ну потому что кот. А потом так и приросло… Всюду Василий за ним ходил, как тень. Чай заваривал, рубашки гладил, даже пылесосом орудовать выучился, он этот пылесос обожал, особенно в режиме «влажная уборка». Урчание, наверное, ему нравилось… Поведнов в этом Василии души не чаял. Да и мы все… Между прочим, сирхи эти ничего кроме качи, сгущенного сока одного тамошнего дерева, не едят. Ну то есть могут есть, но недолго, у них желудочно-кишечный тракт дегенерирует от неправильной пищи. Так вот этот самый сок Поведнов заказывал в Анатолийском ботаническом саду, за бешеные деньги! Ну, если оказия подворачивалась, ребята эту качу для Василия с Фелиции привозили. Но ведь Фелиция - неближний свет. А Василию каждый день кушать надо…
        - А потом что с сирхом Василием случилось? - рассеянно спросил Комлев; он украдкой любовался южной яркостью черт Любавиного лица. - Погиб?
        - Почему сразу «погиб»? Просто… В общем… когда он совсем вырос, начал томиться. Скучать. Сидит, бывало, ночью на палубе, в небо смотрит, страдает… По дому, значит, затосковал… Все время разговоры об этой Фелиции заводит, что, мол, там у них так все здорово, гораздо лучше чем где-либо - и океан неповторимый, и деревья самые зеленые, и небо наиголубейшее… Тут надо сказать, что Фелицию свою Василий совсем не помнил, слишком маленький был, это нам ксенобиолог знакомый объяснил, Свеклищев. Все, что Васька о Фелиции знал, он почерпнул из образовательных передач по визору. В общем, Лука Святославович хоть и привязался к Василию, а все же решился его домой к своим отпустить. Выдалась возможность, посадили мы его на попутный звездолет и сказали «прощай». Ох и грустно же было! Я так плакала, даже неловко вспоминать. Всего лишь кот какой-то. Пусть и разумный, пусть и хамелеон, но все равно по сути глупый смешной пушистик…
        - А я вот собак больше как-то уважаю…
        Поговорили и о настольном теннисе.
        - Это бич, Владимир… Это чума! Наказание Господне! Они тут все как буйнопомешанные! Возле бассейна зал есть. В нем столы, дюжины три. Наши там по несколько часов после работы толкутся, а в выходные вообще от заката и до рассвета. Кто за мячиком скачет, кто за другими наблюдает, кто чемпионат мира в записи смотрит и вслух комментирует, кто ставки делает в углу, потягивая винцо… И все разговоры только о ракетках, о кроссовках, о том, какой счет, о «Звезде» этой неудачливой, о «Зайцах», как бы им подгадить, как бы игрока какого переманить… Сумасшедшие! Один псих - из ваших, кажется - за мной целый месяц хвостом ходил, упрашивал на очередные соревнования приходить. «Чтобы поднять престиж мероприятия своею божественной красотою»! И канючил, и канючил! Так я однажды не выдержала и как загадала ему по лбу ракеткой! - Глаза Любавы, разгоряченной алкоголем, яростно блестели.

«Уж не Чичин ли это был? Кажется, понятно, откуда берут начало слухи о „плохом характере“!» - подумалось Комлеву.
        Потом погрустневшая и сразу же как будто повзрослевшая Любава жаловалась Комлеву на свою работу, скучную, как викторина в геронтологическом санатории.
        - Они же все тут здоровые, что твои быки! Никто ничем не болеет, даже простудой! А если что серьезное случается - так у меня инструкция: сразу в вертолет - и на большую землю, в госпиталь…
        - А как же вот сегодня… в кафетерии?
        - Неужели вы тоже там были? - Брови Любавы взлетели на лоб.
        - Был. И сразу поклялся себе с вами познакомиться…
        - Ну, Фомичев с его двумя сердцами у меня давно на примете… Так что это не было полной неожиданностью, - проигнорировав галантную ремарку Комлева, произнесла Любава. - Но такие эксцессы у нас редкость! Я в основном пластыри на мозоли наклеиваю, бородавки лазером чищу, плацебо-таблетки прописываю да снотворные порошки раздаю… Еще случаются растяжения мышц и артрозы. На почве, конечно же, пинг-понга… И это все! Пожалуй, любая толковая санитарка с такой службой справилась бы. Не о том, совсем не о том я грезила, когда в мединститут поступала!
        - А о чем?
        - Ну не знаю… На линии фронта чтобы… Чтобы реальная помощь, настоящим больным. Чтобы побеждать знанием физические страдания… Понимаете? - Лицо Любавы стало одухотворенным и каким-то совсем чужим. Меньше всего в этот момент она была похожа на обычную земную женщину, с которой можно заниматься любовью.
        - Зачем же тогда на «Урал» пошли?
        - Не знаю. - Любава сконфуженно опустила глаза. - Возможность представилась - и пошла. Деньги хорошие предложили…
        Комлеву показалось, Любава что-то недоговаривает, но наседать на нее не стал.

…По-вечернему окоченела кают-компания.
        Бутылка «Алиготе» опустела.
        Затихла музыка.
        До отбоя оставалось двадцать минут, и Комлев вызвался проводить Любаву до ее каюты. Как хотелось ему продлить радость общения! Но Любава лишь запретительно замотала головой - ее густые черные волосы рассыпались по плечам роскошным веером.
        - Но почему нельзя? Ведь это же ни к чему не обязывает! - настаивал Комлев.
        - Как минимум это обязывает к тому, чтобы размышлять о том, не обязывает ли это к чему-то, - угрюмо, исподлобья скаламбурила Любава.
        - Я вам совсем не понравился? - Теперь Комлев стоял совсем близко от Любавы, у дверей запаздывающего лифта.
        - Не хочу говорить правду. Но и неправду не хочу… Спокойной вам ночи, Владимир!
        Вместо «спокойной ночи» Комлев поцеловал Любаве руку.
        Нет, он не жалел о том, что его знакомство не получило жаркого продолжения. И даже не особенно надеялся на то, что продолжение это возможно в будущем. За свои тридцать девять лет он узнал множество женщин, но лишь очень немногих из них по-настоящему добивался. И главную теорему науки любви он успел зазубрить: не разум, не уловки, не социальные механизмы, но некая могущественная неописуемая сила сводит мужчин и женщин вместе. Сводит.
        Или не сводит.
        Но все равно ему было немного грустно.
        Глава 4
        Фактор К

17 августа 2622 г.
        Штабной корабль «Урал», Северный Ледовитый океан
        Планета Земля, Солнечная система
«На корабле утро», - пророкотал динамик над ухом Комлева.
        С тихим щелчком подскочила вверх автоматическая шторка на иллюминаторе.
        Комлев открыл глаза.
        По ту сторону стекла сиял нескончаемый полярный день. Низкое, бешеное солнце заливало океан белым золотом.
        С минуту Комлев стоял у иллюминатора, припоминая, зачем он здесь, припоминая вчерашний вечер с Любавой, о чем-то смутном мечтая. Но вот минута закончилась, и внутри Комлева словно бы распрямилась какая-то пружина, и он побежал, побежал как сильная механическая белка по механическому колесу, навстречу новому дню.
        Гигиена. Тщательное одевание (Комлев, как уже сообщалось, старательно культивировал стиль «денди», хоть и одевался строго по уставу). Два встречных облачка горькой туалетной воды. И вот уже завтрак, за которым Комлев то и дело ловил вежливые вопросительные взгляды - мол, это еще что за зверь, не тот ли, что вчера с военврачом «Алиготе» распивал? Спустя сорок пять минут он уже входил в
«красную зону», ища глазами дверь с табличкой «П-2».
        Его новые сослуживцы, по именам он знал только Свеклищева, Чичина и Волохаева, как раз занимали места за круглым полированным столом. Поблескивали хромированные блины пепельниц, сияли серебристым ксеносветом модельки инопланетных звездолетов.
        Комлев поздоровался и сел.
        Последним в кабинет вошел начальник отдела «Периэксон» капитан первого ранга Лука Святославович Поведнов. Его фотогеничная окладистая борода, как будто живущая собственной насыщенной жизнью, со вчерашнего вечера, казалось, стала еще гуще.
        - Доброе утро, товарищи, - сухо сказал Поведнов. - Можете садиться. Начнем с доклада оперативного дежурного.
        Опердежурным по отделу в те сутки значился майор ракетно-артиллерийских войск Салават Базеев, смазливый кареглазый молодой человек, повадкой и мимикой походивший более на популярного певца, нежели на военного. Жестикулировал он, как и положено певцу, охотно и широко.
        - С момента моего заступления на дежурство в 21.00 16 августа значимых изменений в отношении обеих систем - Макран и Шиватир - не зафиксировано. Всем абонентам эскадренного, гарнизонного и дивизионного звена в двух указанных системах с интервалом в час при помощи как корабельных средств «Урала», так и лунной станции дальней связи «Хайек», по-прежнему отправляются Х-связью запросы стандартного содержания. Ответов же нет, как не было.
        Комлев слушал в три уха. Ведь до сего момента ввести его в курс запретных, запароленных во вчерашнем планшете тем никто так и не удосужился - а это, несомненно, ранило его профессиональное самолюбие. Позвать позвали, а использовать не спешат, и даже не спешат толком приготовить его к использованию… Спрашивается, зачем тогда звали?
        - Сегодня в 5.42 оперотдел сообщил, что ядро Первого Ударного флота завершило сосредоточение в районе временно оккупированной базы Вара-7, - продолжал Базеев. - Одиннадцать тяжелых авианосцев, девять линейных кораблей и пятьдесят два вымпела второго ранга находятся в полной боевой готовности и могут открыть полномасштабные боевые действия в районе Инда-Береника в течение двух часов от получения приказа…

«Что же это творится? И при чем здесь Береника?» - встревожился Комлев. Ему, прослужившему в Главдальразведке больше десяти лет, не нужно было лезть за справкой в планшет, чтобы узнать, что такое Береника. Но с кем можно на Беренике воевать? И главное - за что?
        - Погодите, золотой мой, - прервал Базеева Поведнов, - не так быстро. Вы получили раскладку по числу и типам боеготовых флуггеров, которыми располагает Первый Ударный флот? Интересуют, разумеется, «Дюрандали» и «Громобои».
        Базеев зашуршал бумагами. Наконец выудил нужную.
        - Так точно, есть раскладка. Общее число истребителей - четыреста тридцать два. Из них «Дюрандалей» ровно сто. «Громобоев» - шестьдесят четыре. Легко видеть, два полностью укомплектованных авиаполка.
        - Очень плохо. Благодарю, - кивнул Поведнов. - Можете продолжать.
        - Итак, что касается плановых рейсов звездолетов, базирующихся на Тэрте, Урмии и Глаголе, то по-прежнему с ними нет никакой ясности. Ни один из кораблей, ожидавшихся после 15.00 14 августа, в плановых дельта-зонах не появился. Что с ними произошло - погибли или не вылетели, мы достоверно судить не можем. За время моего дежурства новой информации не поступило… Ну и по отделу. Из Софрино прибыл запрошенный капитан второго ранга Комлев.
        Комлев приподнялся и кивнул.
        - С ним вернулись Чичин и Волохаев. Прибывшие ранее инженеры из Технограда во главе с академиком инженер-контр-адмиралом Рюховым-Шацким сегодня в 8.30 утра приступили к работе.
        Доклад Базеева будоражил и горячил кровь.
        В это мгновение Комлев наконец понял, не умом понял, но сразу всем своим существом, что скучная, размеренная полоса его жизни, связанная с вялыми штабными буднями Софрино, наконец-то закончилась. И началась новая, ни на что прежнее не похожая. Слова, которые он слышал, будили в Комлеве того, старинного Володьку, от родства с которым он вчера открещивался при Любаве и о самом существовании которого он успел почти забыть. Того Комлева, для которого «неизведанное» было не просто понятием, но территорией, на которую нужно непременно забраться, а
«опасность» не тем, чего следует бояться и избегать, а манящим путеводным огнем, указующим путь к сверхчеловеческому.
        - Спасибо, можете садиться! - благосклонно бросил Поведнов Базееву. Тот послушно сел и немедля присосался к чашке с остывшим какао.
        - Есть такое предложение. - Каперанг обвел присутствующих лукавым взглядом. - Вот прибыл к нам товарищ Комлев… Он пока ничего не знает о сути возникших проблем. Знаком только с диспозицией в системе Макран на первую половину августа. Только что он набрался обрывочных данных из доклада Базеева… Давайте предоставим товарищу Комлеву возможность задать нам вопросы, которые наверняка возникли у него во время доклада… А те, кто будет хорошо отвечать на вопросы товарища Комлева, получат возможность узнать наконец, зачем же мы пригласили в отдел «Периэксон» этого компетентного товарища…
        Кровь прилила к вискам. Комлеву вдруг стало жарко, как всегда бывало, когда он понимал, что очутился в центре внимания.
        Он ожидал от Поведнова чего угодно, но только не столь стремительного обращения к его скромной персоне!
        - Благодарю за оказанное мне доверие… - медленно произнес Комлев, судорожно формулируя первый вопрос. - Ну так… Насколько я понял, нет Х-связи с двумя конкордианскими системами - Макран и Шиватир. Наши проблемы локализуются только этими двумя системами или есть другие?
        - Если можно, на этот вопрос отвечу я, - поднял два пальца невысокий сухощавый офицер с лицом потомственного зануды, сидевший прямо напротив Комлева.
        - Не возражаю, товарищ Зуев, - разрешил Поведнов. - И впредь прошу отвечать сразу, не спрашивая у меня позволений.
        - Есть перебои в Х-связи с системой Ригер, но это дело привычное, и, главное, Х-переходы в систему Ригер и обратно происходят штатно. А вот системы Макран и Шиватир для Х-переходов стали недоступны.
        - Благодарю. Тогда второй вопрос, - попросил Комлев. - Было сказано, что плановые звездолеты в последние трое суток из этих систем не прибывали… А что с теми кораблями, которые направлялись, допустим, на Тэрту пятнадцатого или шестнадцатого августа?
        Снова вызвался Зуев:
        - Мы располагаем в общей сложности тремя прецедентами. Их так мало, поскольку после третьего все полеты в системы Макран и Шиватир были запрещены. Первый прецедент: универсальный транспорт снабжения «Генерал Селезнев» при попытке достичь Тэрты Х-переходом с рейда планеты Урсула был выброшен из Х-матрицы на гигантском расстоянии - 520 парсеков от плановой точки выхода. На корабле имелись различные повреждения приборов и оборудования, но, к счастью, Х-передатчик работал. Транспорт отправил сигнал бедствия, который был принят в системе Вайу. В общем, спасли и экипаж, и судно. Второй прецедент куда трагичнее. Эскадренный тральщик «Защитник» отправился к планете Глагол… Это было четырнадцатого августа… Летел он из системы Каллиопа. В Х-матрицу вошел штатно. Больше мы о нем ничего не знаем…
        Зуев умолк. Комлев тоже молчал. А что тут говорить? Если ребята на тральщике живы - хорошо. Если нет - плохо. Но в русском флоте, как известно, без тел не хоронят. Экипаж тральщика пока считается «без вести пропавшим». Вплоть до выяснения, как говорится.
        - Но есть и третий прецедент, - наконец промолвил Зуев. - По запросу эскадр-капитана Трифонова от 13 августа, в конце суток 15 августа к Тэрте отправился легкий авианосец «Иван Кожедуб». Рейс он совершал как авиатранспорт, имея на борту семьдесят флуггеров для возмещения потерь, понесенных в боях с эскадрой «Сефид». Авианосец летел из системы Вахишт. Обращаю ваше внимание на то, что из всех трех случаев дальность Х-перехода здесь была наименьшей. Легкий авианосец в расчетную дельта-зону снова же не попал. Но оказался от системы Макран, можно сказать, на расстоянии вытянутой руки - в двух световых месяцах! При этом никаких существенных повреждений на корабле не обнаружилось!
        - Ну хоть что-то… - неопределенно развел руками Комлев.
        - Но слушайте дальше! - Зуев явно увлекся, даже впалые его щеки надулись. - Находясь в состоянии аффекта, командир корабля кавторанг Ручейко совершил серьезный должностной проступок. Не доложив командным инстанциям о летном происшествии, он предпринял вторую попытку достичь системы Макран Х-переходом…
        - Выпимши был, что ли? - предположил с места ксенобиолог Свеклищев.
        - Да вы соображаете, что говорите? - взвился Зуев. - Даже если он и выпил за обедом, то не мог же он забыть о пилюлях детоксина! Это все-таки военный флот, а не таиландская здравница!
        На лицах некоторых промелькнули понимающие улыбочки - очевидно, о таиландских здравницах многие знали не понаслышке.
        - Так вот, - отяжелевшим голосом продолжил Зуев, - повторный Х-переход тоже не удался. Однако на этот раз «Кожедуб» выбросило еще ближе к системе Макран!
«Кожедуб» оказался в четырех световых днях от Тэрты! Правда, на корабле вышел из строя силовой эмулятор. Но в целом авианосец сохранил боеспособность. Вот тут уже Ручейко образумился и сообщил командованию о своих, так сказать, похождениях…
        - Небось с должности полетел этот ваш Ручейко… - элегически заметил Комлев.
        - Никоим образом! - заверил Комлева Зуев. - Не только не полетел, но и имеет сейчас все шансы заработать досрочную звезду на погоны!
        - Но как это может быть?
        - Посудите сами: авианосец начал принимать один за другим обрывки различных радиообменов из системы Макран. Учитывая расстояние до системы, они слышали, так сказать, позавчерашний день, то есть то, что говорилось в радиоэфире в начале двенадцатого августа! Разумеется, ничего особенного в тот день там не говорилось. Корабли отбывали в систему Посейдония громить нонконформистов под предводительством бунтовщика Гайомарта, затем они с победой вернулись… В общем, нормальные боевые будни, развернутые доклады о которых мы, конечно, получили давным-давно… Но сам факт навел нас на плодотворную мысль: черт с ней, с Х-связью, стоит Ручейко подождать три дня на том же месте, и мы, посредством запоздавших радиопереговоров, узнаем о том, что же там все-таки в системе Макран творится!
        - Просто, но гениально, - причмокнув губами, прокомментировал Чичин.
        - Вы, конечно, извините, если вопрос покажется вам глупым… Но отчего бы не совершить еще один Х-прыжок? Приблизиться к Тэрте не на четыре световых дня, а, допустим, на два?
        - Вот и мы о том же говорили! - воскликнул Зуев. - Отправили адмиралу Пантелееву запрос… А он начертал на нем резолюцию «Отказать», - упавшим голосом резюмировал Зуев. - То есть Пантелеева, конечно, тоже можно понять… О судьбе тральщика
«Защитник» мы ведь не знаем ничего… А то как погиб? В общем, Пантелеев решил жизнями зазря не рисковать. Подождете, сказал, ничего с вами не сделается… Таким образом, «Кожедуб» в приказном порядке было предписано считать крайней точкой к Макрану, ближе которой назначать Х-переход нельзя. К «Кожедубу» были направлены корабль контроля космической обстановки «Вещий Олег», три фрегата, тяжелый авианосец «Слава» и линкор «Севастополь». В настоящее время эта эскадра, получившая кодовое наименование «Старатель», движется к системе Макран в обычном пространстве.
        - И за какое расчетное время она сможет достичь Макрана? - не удержался Комлев. - Если допустить, конечно, что перемещение в обычном пространстве нигде не будет прервано, как прерываются Х-переходы?
        - Дней за тридцать - тридцать пять, - пессимистично заметил Зуев и замолчал.
        Молчали и остальные. Поведнов задумчиво вертел в руках гелевую ручку. Базеев глядел в пустую чашку из-под какао, словно там, на дне, было написано, как жить дальше. Остальные тоже выглядели сосредоточенными и отчужденными.
        - У меня еще не закончились вопросы, - тихо сказал Комлев. - Могу я задать еще один… ну хотя бы?
        - Дерзайте, - сказал Поведнов, оглаживая бороду.
        - Все-таки кто-нибудь может объяснить мне, с чем мы имеем дело? Отчего нет Х-связи, отчего невозможны Х-переходы? Вообще название этому есть или что?
        - Я инженер-каперанг Виноградарь, - обращаясь к Комлеву, сказал неприметный брюнет с орлиным профилем, сидевший рядом с Зуевым. - Название у этого феномена есть. Это - Х-блокада.
        - Незамысловатое название, - усмехнулся Комлев. - Ну а причины? Что ее вызывает? Этого мы, конечно, не знаем?
        Виноградарь был предельно краток:
        - Не знаем, - эхом отозвался он.
        - Спасибо. Между тем, уважаемые товарищи, вот теперь вопросы у меня закончились. Зато возникла теория насчет того, зачем меня пригласили сюда.
        - И что же это за теория? - оживился Поведнов.
        - Собственно, я полагаю, что причиной стал один инцидент, который произошел со мной и моими коллегами на ДАРе, дальнем звездолете-разведчике «Беллинсгаузен». Вероятно, большинство из здесь присутствующих знают об этом инциденте, ибо он, насколько я могу судить, является первым… или одним из первых случаев столкновения с феноменом, который вы зовете Х-блокадой… Но если в этом есть нужда, я могу вкратце рассказать о том случае еще раз.
        - Все верно. Здесь все в курсе. Кстати, этому инциденту присвоен шифр РК-28, - сказал Поведнов. - Тем не менее никто не будет возражать, если вы повторите. Нам важно ваше субъективное видение ситуации.
        Комлев прокашлялся. Собрался с мыслями. И начал:
        - Это случилось два с половиной года назад… Я был пилотом первого класса и занимал должность второго помощника командира ДАР «Беллинсгаузен»… Это было уже довольно старое судно, но к февралю 2619 года оно прошло капитальный ремонт и замену двигательной группы. Вместо изношенных «Востоков-36» на «Беллинсгаузен» были поставлены свежие люксогеновые двигатели Д-2. Двигатели были новые, как я понял - по сути, экспериментальные, в эксплуатации капризные. Поэтому с нами летела бригада заводских техников из Красноярска-26. Ну а поскольку, - Комлев лукаво улыбнулся, - все, что производится в Красноярске-26, является абсолютно секретным, с нами также летели ответственные товарищи из ГАБ. Их было шестеро… Наша плановая экспедиция Главдальразведки отправилась с передовой базы в системе Северина прямиком в рукав Стрельца. Как все вы знаете, подобные экспедиции считаются чрезвычайно опасными и оттого нас сопровождал фрегат «Бодрый». Ну а поскольку все подобные экспедиции являются заодно и сверхдальними, при нас был также люксогеновый танкер «Вятка». Мы исследовали систему ЗНС?26549, затем переместились в
систему ЗНС-59683… Все шло по плану, пока в кают-компанию с воплем не влетел астрофизик Болотов. Волосы его, как сейчас помню, были взъерошены, очки съехали на подбородок, в общем, он производил впечатление человека, сильно неадекватного обстановке рабочих будней… Мы, конечно, спросили его, что за причина. А он сообщил нам, что, согласно показаниям приборов, одна из звезд, ЗНС-60057, которую мы в тот день рассматривали в телескопы, не имеет зеленых линий в спектре. «Что значит не имеет?» - спросили мы. А он и говорит: «Сами поглядите». Поглядели. Действительно, не имеет. Шок? Вот именно. Создавалось впечатление, что в космическом пространстве установлен исполинский фильтр, полностью вырезающий из спектра излучения звезды зеленые линии… Научный азарт, конечно, позвал нас вперед. Мы попытались совершить Х-переход к загадочной звезде. И мы его совершили… Но оказались вовсе не у звезды, как рассчитывали, а на огромном расстоянии от нее. Выглядело это так, будто мы, нанеся скользящий удар по невидимой преграде в Х-матрице, отразились от нее и перелетели на двести с лишним парсеков за звезду. Таким образом,
теперь нас отделяли от наших танкера и фрегата пятьсот тридцать парсеков…
        - Ни хрена себе! - не сдержался Волохаев. И, когда в него вперились сразу несколько сердитых глаз, добавил: - Извините, пожалуйста…
        - Подобное расстояние, конечно же, - продолжил свой рассказ Комлев, - может без труда покрыть любой наш звездолет. Но для этого ему нужны как минимум люксоген и полностью исправные Х-двигатели. У нас же после нештатного завершения Х-перехода, во-первых, люксогена оставалось всего-то на триста пятьдесят парсеков. Во-вторых, у нас лопнули все дюары Х-передатчика… И в-третьих, деарретировались два из трех карданных подвесов носового Х-двигателя… Нужно сказать, товарищи, в тот день даже до самых несообразительных членов нашей команды дошло, по какой причине каждый из нас, в Главдальразведке, получает зарплату за трех кавторангов ВКС…
        За круглым столом захихикали. Выделялись квакающий смех Зуева и молодецкий утробный хохот Свеклищева.
        - Да, товарищи… Может быть, что-то неясно?
        - Ну… Мне вообще-то совершенно неясно, что за беда произошла с вашим носовым люксогеновым двигателем. Он сломался? Я ведь артиллерист, - напомнил Базеев.
        - Если говорить упрощенно, сломался не сам двигатель, а механизмы прецизионной ориентации в пространстве… Для того чтобы переносить любые достаточно длинные звездолеты через Х-матрицу, нужны два и больше двигателей. В случае
«Беллинсгаузена» все было очень просто. Кормовой движок переносил кормовую часть корабля. А носовой - носовую. Любое рассогласование в их работе означало, что нос и корма прилетят в точку назначения раздельно… Мало радости, правда ведь?
        - Да уж… - скривился Базеев. - И что же дальше было?
        - Ну если коротко, нам удалось изменить число потенцирования кормового двигателя Д-2. Благодаря этому люксогена в обрез, но все-таки хватило, чтобы вернуться в исходную систему ЗНС-59683… Правда, прилетела только кормовая часть
«Беллинсгаузена», но и на том спасибо. Весь экипаж, разумеется, был собран именно там, в корме, так что вернулись все шестьдесят девять человек…
        Когда Комлев замолчал, со своего стула поднялся Поведнов. Все обратили на него исполненные любопытства взоры.
        - Я хотел бы, Владимир Миронович, чтобы вы сделали вывод. Какой вывод следует из рассказанной вами истории?
        Комлев смешался, смущенный не столько неожиданным, сколько каким-то слишком уж странным, школьным, что ли, вопросом начальника.
        - Первый вывод такой, что это одно из первых столкновений человека с Х-блокадой. Или все-таки первое?
        - Одно из первых, - со значением сказал Поведнов. - Продолжайте.
        - Второй вывод касается зеленой полосы спектра - есть ли она у звезд Макран и Шиватир? Третий… Третий вывод, собственно, в том, что вы выбрали меня как одного из участников инцидента РК-28, хотя я лишь один из многих… никаких принципиальных решений не принимал… Но как бы там ни было, спасибо за доверие! Вот, собственно, все.
        Комлев испытующе посмотрел на Поведнова, лицо которого с расходящимися лучиками мимических морщин вокруг глаз было непроницаемым. Поведнов выдержал длинную паузу и лишь затем сказал:
        - Сразу скажу, что ответить на ваш вопрос о зеленой полосе спектра звезд Макран и Шиватир я не готов. Но Ручейко и его люди уже озадачены на этот счет… Применительно к двойной звезде Макран, по крайней мере. Что же до выводов, то все они правильные. Кроме вашего утверждения о каком-то таком особенном доверии, оказанном вам невесть за какие заслуги… Не буду ходить вокруг да около: вы единственный из экипажа и пассажиров «Беллинсгаузена», кто жив на сегодняшний день.
        Комлев побледнел.
        - Погодите… Не может этого быть… Шестьдесят девять человек…
        - Шестьдесят пять из них погибли во время войны. Если вы не в курсе, основную часть экипажа, не расформировывая, назначили на мобилизованный из резерва военный транспорт «Митрополит Кирилл», который погиб в ходе неудачной попытки прорваться на осажденный клонами Грозный… Офицерам ГАБ и ряду других товарищей, которые сопровождали вас в том походе, тоже не повезло - каждому по-своему. Я не буду подробно останавливаться на их судьбах. Еще двое, это, кстати, техники-двигателисты, числятся пропавшими без вести…
        - Подождите, но я же говорил со своим приятелем Гончаровым, он вторым пилотом был на «Беллинсгаузене», буквально месяц назад! С днем рождения его поздравлял! Он еще мне говорил, дочка у него родилась… Верочкой назвали…
        - Илья Ильич Гончаров утонул позавчера в Северной Двине. - Поведнов скорбно опустил глаза.
        - Господи… Какие вещи вы говорите… - только и смог промолвить Комлев.
        Во рту у него пересохло. По спине прошел холодок.

«Как все это безотрадно…»
        - Таким образом, вы, Владимир Миронович - единственный человек, который может рассказать нам, что же такого вы сделали со своим люксогеновым двигателем Д-2, от чего его потенцирование возросло в полтора с лишним раза. Мы хотим повторить ваш успех. Мы обязаны его повторить!
        - Так ведь должны сохраниться отчеты! Техники наверняка их писали для своего завода…
        - Теперь это кажется невероятным головотяпством, но факт налицо: по возвращении в Красноярск-26 никто из техников ничего вразумительного не написал. Возможно, здесь сыграл свою негативную роль волюнтаризм академика Двинского, который к тому времени уже завершал доводку двигателей Д-2М. Эти двигатели являются глубокой модернизацией двигателей Д-2, которые, к слову, в серийном производстве так никогда и не состояли… Впрочем, нет, один из техников, его фамилия была Росси, написал либретто для любительского мюзикла. По мотивам пережитого… Называлось оно
«По ту сторону тьмы». Я даже его читал вчера перед сном, можете себе представить… Но нужных нам фактов там нет. Так что теперь вся надежда на вас, Комлев.
        - Беда ведь в чем: я немногое помню…
        - Придется вспомнить, Владимир Миронович.
        Глава 5
        Пусть я буду тем, кто любит больше

17 августа 2622 г.
        Штабной корабль «Урал», Северный Ледовитый океан
        Планета Земля, Солнечная система
        Вообще-то Комлев решил провести этот вечер в своей каюте. Собраться с мыслями. Полистать что-нибудь о двигателях Д-2, по мере возможностей переварить всю ту рыхлую, разрывающую мозг информацию, что почерпнул он на заседании отдела
«Периэксон». Помянуть Илью Гончарова, в конце концов, помянуть хотя бы мыслью! Ведь сколько разговоров с ним было переговорено! Сколько пива выпито! Это гончаровскому сыну Комлев был крестным отцом…
        Но в каюте не сиделось.
        Стены - они же по-морскому «переборки» - давили на психику. Тишина выводила из себя. Солнце за окном вызывало в душе извержение какой-то животной ненависти, будто было оно не предвечной звездой, но прожектором, нарочно поставленным напротив иллюминатора злоумышляющими садистами, задумавшими довести психотика Комлева до смирительной рубашки…
        До отбоя оставалось два часа. Комлев аккуратно почистил и развесил на плечиках форму, с удовольствием переоделся в штатское и отправился искать приключений (в те минуты он еще стеснялся признаться себе в том, что ищет Любаву, а вместе с ней пусть временное, но утоление печалей).
        В кают-компании было накурено куда сильнее, чем давеча.
        Играла негромкая музыка - с простыни экрана над стойкой муромская фолк-звезда Травинка в расшитом люрексом сарафане и панированном жемчугом кокошнике пела о рябинах, калинах, сиренях и о том, как ей среди всей этой развесистой ботаники тужится о миленьком.
        Компания немолодых мужичков, чьи упитанные спины казались плотно пригнанными одна к другой, громко праздновала чей-то день рождения. Жирные складки на их повернутых к Комлеву шеях, казалось, тоже улыбаются и празднуют.
        С мягкой грустью Комлев посмотрел в сторону выгородки с мексиканской пустыней, где вчера они с Любавой…
        Но никакой Любавы там, конечно, не было. Двое инженеров в погонах, сидевших друг напротив друга, как давеча и они, обсуждали турнирную таблицу. Конечно, «Зайцы» против «Звезды»…
        - Едритская сила! Да ты не знаешь Скрыпника! Он твоего Ахонена порвет, как тузик грелку! - убеждал первый.
        - Да куда ему рвать?! У Скрыпника травма голеностопа была! Ему бы до конца матча продержаться!
        - Ставлю сто целковых, что порвет!
        И так далее.
        Разговор инженер-офицеров навел Комлева на неглупую, как ему показалось, мысль. Отчего бы не присоединиться к клубу усердных приверженцев пинг-понга, который заседает, если верить Любаве, где-то возле бассейна?
        Сам он играть в настольный теннис не умел и учиться не собирался. Но там был шанс перекинуться хотя бы парой слов с кем-то из знакомых… Отвлечься - ну хотя бы на чуть - от всего того, что предстоит завтра. Отключить проклятую «обратную связь» с событиями, которые еще не произошли, но, будь им неладно, обязательно произойдут!
        Куда идти - он не знал, понадеялся на свою интуицию и на указатели, с которыми, надо отдать должное командованию «Урала», на корабле был порядок.
        Но понадеялся он напрасно. Комлев долго слонялся вокруг пустующего (да оно и понятно - скоро отбой!) бассейна на ледовитом арктическом ветру, пока не уткнулся в едва притворенную дверь. Из щели в сумрак глухой выгородки изливалась полоска желтого света.
        Комлев толкнул дверь и оказался в длинном коридоре, покрытом прорезиненной ковровой дорожкой - она мягко постанывала с каждым его шагом.
        В коридоре было тепло, даже жарко.

«Сауна мужская», - прочитал Комлев на указателе. «Сауна женская».

«Раздевалка для посетителей женской сауны»…
        Комлев не собирался слоняться злыднем по беспечным банным пространствам. И если бы не уверенность, что он уже недалеко от цели и вот-вот набредет на тот баснословный зал «с тремя дюжинами пинг-понговых столов», о котором упоминала вчера Любава, он вновь вернулся бы к бассейну!

«Хоть бы служительница какая-то… Или уборщица… Или кто тут у них? Можно было бы спросить!»
        Но в коридоре было тихо и пустынно, как в иных триллерах перед плановым явлением Зла.

«Раздевалка бассейна», - прочел Комлев.
        Еще за несколько шагов до следующей незакрытой двери Комлев услышал сдавленный звук женских рыданий. Там внутри кто-то был.
        Потом Комлев не раз возвращался мыслью к этой сцене, силясь понять, что же подтолкнуло его к дальнейшим, надо признать, достаточно странным действиям.
        Он постучал. Ему не ответили. Он рывком распахнул дверь.
        Да, женская раздевалка. Блестящие лужицы на полу. С обеих сторон - запирающиеся многоэтажные шкафчики для одежды, серые, как тоска постового милиционера.
        Две длинные деревянные лавки, стоящие параллельно по центру - словно два рельса.
        На одной из лавок сгорбилась, положив лицо на колени и обхватив руками голени, молодая женщина.
        Ее черные длинные волосы были скручены пучком на затылке и перехвачены заколкой в виде перламутровой бабочки.
        Блестящий, насыщенного лазурного цвета закрытый купальник с низким вырезом на спине. Матовые бугорки позвонков.
        Спина женщины вздрагивала в лад рыданиям.
        Нежная жалость затопила сердце Комлева, когда он узнал Любаву.
        Он тихо вошел. Повернул защелку на двери. «Извините, идет уборка», - высветилось на табло с той стороны.
        - Любава… Я, наверное, не вовремя… Но мне показалось…
        - Владимир? Здесь? Господи, да как вы здесь очутились?! - досадливо выкрикнула красноглазая, с припухшим лицом Любава.
        Однако уйти не потребовала.
        Комлев осторожно сел на лавку рядом с ней.
        - Это женская раздевалка… Вы вообще соображаете?
        - Сомневаюсь, что кто-то, кроме вас, отважится принимать ванны при температуре воздуха плюс три за час до отбоя… Кстати, в бассейне нет ни одной живой души.
        - Да какая разница! - вспылила Любава и закрыла руками лицо цвета перезрелой малины.
        - Вот именно.
        Некоторое время они сидели молча.
        Любава по-прежнему надрывалась, хотя, как показалось Комлеву, чуть менее исступленно.
        Комлев хорошо знал женщин. И он любил их разными, настоящими. Он знал, если у женщины нет ребенка, плакать так неистово она может только из-за любви - несчастной и бессмысленной. Только эта священная рана способна так кровоточить.
        Но от вопросов - эта ли рана, кто ее нанес, не тот ли «один парень», с которым Любава «рассталась навсегда», Комлев благоразумно воздерживался. Что толку в знании ответов? Что они изменят? Чему послужат?
        Он сидел, скрестив на груди руки, и разглядывал узоры, выложенные разноцветной смальтой на полу раздевалки.
        Здесь Нептун с бородой как у Поведнова водит хоровод с тремя блудливыми русалками. Там два дельфина кажут над волной свои блестящие, глазурованные пуза…
        - Скажите что-нибудь… Чего вы молчите? - вдруг попросила Любава севшим голосом.
        - Любовь - это единственная форма рабства, которая выше свободы, - спокойно произнес Комлев, глядя в пустоту перед собой.
        Любава шморгнула носом.
        - Но это ведь не вы придумали? - спросила она со странной настороженностью.
        - Не я. Но разве это имеет значение?
        Любава молчала. Комлев стащил с лавки широкое махровое полотенце с изображением счастливого белого медвежонка, эмблемой «Урала», и накинул его на озябшие плечи Любавы, покрытые пупырышками гусиной кожи. Не поворачивая заплаканного лица, Любава кивнула в знак благодарности.
        - Скажите, Владимир, а как вы себя утешали, когда у вас… в общем… ну с женой не ладилось?
        - Я скучный человек, Любава. Одно слово - военный. Поскольку сочинить что-нибудь самостоятельно я не способен, я утешал себя чужими словами. Был такой английский поэт - Оден. Моя мама его много переводила. Она у меня была переводчик, хоть и попадья…
        - И что этот Оден? Мы его не проходили…
        - Оден говорил: «Если в любви невозможно равенство, пусть я буду тем, кто любит больше». Эти слова, уж не знаю почему, всегда приносили мне облегчение…
        - Хорошие слова… Но от них еще хуже делается! - Черты лица Любавы вновь искривила горькая гримаса страдания.
        Комлев подвинулся к девушке и приобнял ее. Та не возражала.
        Так и сидели они много минут кряду - как отец и дочка. Изредка на Любаву, что называется, «накатывало» и она вновь начинала судорожно сотрясаться, уткнувшись носом в рукав комлевского пушистого свитера с угловатым финским узором. Комлев прижимал ее к себе, гладил по мокрым волосам.
        - Ну полно, полно вам, Любовь Андреевна… Ни один человек, ни один мужчина не стоит женских слез… Поверьте мне, уж я-то знаю - столько женщин из-за меня плакало!
        Комлев сам не понял, когда что-то в них обоих переменилось.
        Словно бы вдруг какое-то колдовство сгустилось в воздухе - кроваво-красное, а может, переливчато-персиковое, плотное, упругое и требовательное. Вынуждающее к чему-то важному, к чему-то такому, о чем невозможно будет потом «просто забыть».
        Любава встала с лавки и поглядела на Комлева выжидательно.
        Повинуясь порыву, Комлев тоже встал.
        Резким движением Любава высвободила свою черную гриву из плена ухватистой перламутровой бабочки. Сделала шаг ему навстречу - в этом было что-то от привычной Комлеву с детства атмосферы танцкласса. И сразу вслед за этим несмело прильнула своими алыми и сочными, как надрезанная крымская слива губами, к его губам - сухим, обветренным.
        Это было так неожиданно, что Комлев не сразу ответил на поцелуй.
        Но все же ответил.
        Хотя контролировать себя ему с каждой секундой становилось все сложнее, он сумел смирить свои извечные жадность и требовательность. Комлев целовал Любаву с той осторожной деликатностью, которая предполагала еще для партнерши некую возможность отступления…
        Но Любава, похоже, отступать не собиралась.
        Она обвила шею Комлева обеими руками (Комлев почувствовал мятный запах дезодоранта, которым она обрабатывала подмышки) и тесно прижалась своим животом к его.

«Какая же она горячая… Даже через одежду чувствуется…» - подумал он, притискивая к себе пухлые ягодицы девушки и с неудовольствием отмечая, как внутри у него поднимается высокая, неостановимая волна плотского желания, обуздать которую будет уже невозможно.
        Лаская высокую Любавину грудь, Комлев с затаенной радостью наблюдал за тем, как быстро набухает, наливается тело девушки сладким ядом желания…
        Любава все же сняла свой склизкий холодный купальник, хотя, так сказать, технически в этом и не было ультимативной необходимости.
        Теперь она стояла перед Комлевым совсем нагая, и ее смуглая от природы кожа призывно блестела в желтом недобром свете ламп низкого подволока.
        В который уже раз Комлев залюбовался гармоничной стройностью ее фигуры с мягко проработанным узором мышц брюшины и тонкой, такой тонкой талией. Он с умилением отметил и гладкий, тщательно проэпилированный почти до самого устья, младенческий какой-то лобок с неширокой куртинкой темных волос (из рассказов экс-любовницы, стриптизерши Валерии, он смутно помнил, это называется «карибский остров»).
        Глядя на Комлева с запредельной серьезностью человека, совершающего ответственно-безответственный поступок, Любава осторожно легла на лавку вдоль, да так, что ее круглый мускулистый задок очутился возле самого края. И раздвинула ноги.
        Комлев невольно прищурился.
        Это было очень красиво.
        И очень по-настоящему.
        Вечер, начавшийся так нервозно-печально, вылился в… в…
        - Любава, я…
        - Да, - кивнула Любава и ее розово-шоколадные соски напряглись - нет, не от сквозняка, но от желания, наползающего медленным жарким слизнем.
        Комлев ненавидел любовь в стиле как придется. И любовь второпях тоже. Вот почему предложенное Любавой положение его не вдохновило.
        Разоблачившись насколько это было возможно оперативно, он подхватил Любаву на руки и, осторожно разведя ее бедра, бережно усадил ее себе на колени, благо она не принадлежала к породе крупнозадых и толстокостных и это было нетрудно.
        А затем с силой навернул, надвинул ее на себя. «По крайней мере так я не сделаю ей больно…»
        Судя по стыдливой скованности ее быстрых движений, в любви Любава была малограмотной и пугливой дикаркой. И хотя она следовала всем настойчиво-ласковым велениям Комлева, тому было ясно: от нее не следовало ожидать никаких сногсшибательных инициатив. Поспеть бы ей за его, Комлева инициативами…

«Не похоже, чтобы этот „один парень“ баловал изысками мою туземную королевну…» - подумал Комлев, скользя вожделеющим языком по впадине между задорно торчащими грудками Любавы.
        Их слияние было тесным и для Комлева достаточно обязывающим. Но Любаве, которая уперла босые ноги с белесыми коготками во влажные плитки пола, эта гимнастическая импровизация, похоже, даже нравилась…
        И все же Комлеву пришлось приложить все свои немалые уменья для того, чтобы довести Любаву до экстатической кульминации. У него даже сложилось подозрение, что она сама не больно-то этой кульминации хотела. И пришла к ней отчасти поневоле, на миг потеряв над собой контроль. Она словно бы свалилась в сладкие воды блаженства, поскользнувшись на прыжковом мостике…
        Вот Любава замычала что-то невнятное, небольно вцепилась коготками в его спину и несколько мгновений билась, как пойманное животное, откинув назад голову и зажмурив глаза. Вот она судорожно стиснула бедра…
        Лишь после этого Комлев позволил себе излиться.
        Странно, но пока все происходило и проистекало, никто из них - ни Любава, ни Комлев - не проронил ни слова.
        Лишь когда последнее эхо сладострастных конвульсий растаяло, Комлев поцеловал свою раскрасневшуюся полюбовницу в край сытой улыбки и сказал:
        - Ты была… Ты была… невероятная!
        - Спасибо, - одними губами произнесла Любава. Комлев заметил, что надбровья у нее все еще красны от слез.
        Подарив Комлеву скупой поцелуй в лоб, Любава встала с его онемевших колен.
        Затуманенным взором обвела раздевалку. Скрутила волосы в пучок.
        Похоже, лишь в эти секунды до нее дошло, что же на самом деле произошло. И ей стало стыдно - Комлеву было достаточно одного движения густых Любавиных ресниц, чтобы понять это.
        Чего Любава Мушкетова стыдилась больше - разнузданной стремительности своего порыва, исступленной чувственности своих ласк, своеобразия места, где сближение произошло, или чего-то совсем пустякового вроде прыщика на ягодице или тоненького дегенеративного волоска близ ареолы, Комлев, конечно, не знал. Но саму эмоцию он очень даже почувствовал…
        Он, как и был нагой, полулежал на той самой деревянной лавке и, подперев голову ладонью, грустно глядел на то, как Любава, с каждой секундой все более отдалясь от него и того, что было между ними, пытается одеться.
        Вот из шкафчика с номером 19 вразнобой полетели на мокрый пол капроновые леггинсы, измятая серая юбка, салатного цвета туфли-балетки, свитер с высоким горлом - Любава нервничала, Любава все больше «заводилась»… Вот вспорхнули и мягко приземлились на пару ее зеленых вьетнамок трусики-ниточки, а вот он лифчик, кружевной и прозрачный, тоже почти невесомый… И все это имеет ее, Любавин, запах, запах парного молока, мускуса, раскаленного песка - этот запах Комлев теперь знал и мог отличить от сотен других.
        Любава в трусиках и лифчике, даже сама того не желая, выглядела отменной соблазнительницей. И Комлеву пришлось собрать в кулак всю свою выдержку, чтобы не взмолиться о…

«Бесполезно… Она сейчас как Ева после грехопадения… Пока она не пресытится этой ролью, любые попытки тщетны…»
        Чертыхаясь, Любава принялась натягивать бесцветные капроновые леггинсы - ноги были влажные и натягивались они так себе, все время норовили пристать к коже.
        Затем пришел черед юбки - второпях Любава никак не могла сладить с задней застежкой. От помощи же Комлева грубиянка наотрез отказалась.
        Со свитером дело обстояло попроще… В общем, не прошло и десяти минут, как Любава, полностью стряхнув с себя блаженное любовное забытье, приобрела вид отчужденный и деловой.
        - А вы почему не одеваетесь, Владимир? - строго спросила она, придерживаясь рукой за стену (вторая рука натягивала на пятку мягкий задник туфли).
        - Не одеваюсь - потому что не желаю, - спокойно сказал Комлев, не меняя положения. - Мне нравится мое тело. И я считаю, оно заслужило несколько минут свободы от шерстяных и хлопчатобумажных вериг человеческой цивилизации…
        - Вы хоть понимаете, где мы находимся?
        - Да. Мы находимся в женской раздевалке, - в спокойном голосе Комлева звучала убийственная ирония, призванная оттенить «училкину» серьезность Любавы.
        - Вы как хотите, а я пошла!
        - Даже не попрощаетесь?
        Несколько мгновений Любава глядела на вальяжно-атлетического, белого и безгрешно-нагого, как античная статуя, Комлева с выражением удивленного одобрения - как видно, несмотря на все моральные запреты, а возможно даже и латентное ханжество, зрелище пришлось ей по вкусу - кому же не нравится, когда тебя желают так сильно. Но в душе госпожи военврача уж очень яростно боролись приязнь, мораль и здравый смысл… Когда Любава была практически готова сорваться с места, чтобы припечатать к скуле Комлева прощальный поцелуй, ведь это не комильфо, уходить, не поцеловав человека, с которым только что был так близок, в коридоре отчетливо хлопнула дверь - не то сквозняк, не то полуночник, засидевшийся в парной…
        - Прощайте! - быстро сказала Любава и бросилась через порог.
        Комлев закрыл за ней дверь раздевалки.
        На душе у него было сумеречно. Он был опытным любовником и знал: после высоковольтных сближений, подобных этому, судьба предоставляет мужчине и женщине лишь два пути: расстаться навсегда или же быть вместе долго и счастливо. В те минуты ему очень хотелось второго. А вот Любава, похоже, пыталась решить в пользу первого. Точнее, Комлеву показалось, только что он видел двух Любав одновременно. И каждая из этих двух хотела своего.

«Ах, Любава-Любава… Как же это можно - быть такой разорванной?»
        Потом Комлев обстоятельно оделся и побрел в свою каюту.
        Глава 6
        Двигатель Д-2, вид сбоку

18 августа 2622 г.
        Фрегат «Ретивый», космодром Певек
        Планета Земля, Солнечная система
        Всю ночь «Урал» шел полным ходом на восток.
        Могучие вибрации волнами прокатывались через исполинскую тушу корабля и Комлеву до самого рассвета казалось, что он не спит, но, тесно обнимая горячую, пряную Любаву, вместе с кораблем прорезает неподатливые океанские воды.
        За завтраком Комлев из окна трапезной наблюдал величавое приближение обкатанных волнами и обтертых вьюгами каменных лбов на острове Айон, что при входе в залив Чаунская губа.
        - К космодрому подходим, - прокомментировал Чичин, терзавший за комлевским столиком свою яичницу с беконом.
        - А что у нас здесь? - спросил Комлев.
        В структуре базирования ВКС он был не особо силен, не его профиль.
        - Певек, - ответил Чичин. - Космодром Певек, - пояснил он, принимаясь за бутербродище с черной икрой.
        - А-а, слышал о таком… Это не тот ли, на котором весной под стартовым столом поймали медведицу с тремя медвежатами? Я в новостях видел.
        - Он, он родимый! - широко улыбнулся Чичин. - Между прочим, никто из медведей не пострадал!

«Никто из медведей» - хорошо звучит!» - отметил про себя Комлев. Во время этого разговора он беспрестанно вертел головой, сканируя соседние столы, где гремели приборами и с протяжными зевками потребляли кофе сонные офицеры. Разумеется, он высматривал военврача Любаву, она должна ведь завтракать, или что? Какими будут их отношения после влажного чуда вчерашнего сближения?

«Как бы это выкинуть посторонние мысли из головы?» - мучился Комлев.
        Впрочем, «посторонние мысли» выветрились из головы сами, стоило только ему получить на свой служебный телефон директиву «Кавторангу Комлеву приказ одеться потеплее и подняться на летную палубу в районе лифта Л-4».
        Теплую меховую доху - такие, он знал, шьются крупными партиями для гарнизона Города Полковников на Восемьсот Первом парсеке - он получил еще вчера в хозяйстве боцмана Басурьева. Доха была отличная, а вот прилагавшаяся к ней меховая шапка избалованного Комлева расстроила. В ней он был похож вовсе не на капитана второго ранга российского военфлота, а на траппера-забулдыгу с территорий, условно контролируемых Объединенными Нациями. По крайней мере такими трапперов показывали в авантюрных фильмах…
        В общем, шапкой Комлев решил пренебречь, предпочтя ей обычную форменную фуражку с лихой тульей, лишь на взгляд профана обычную, а по факту сшитую в московском спецателье для офицеров с запросами.
        Через семь минут он уже стоял близ лифта Л-4.
        Космодром Певек был, конечно, поскромнее таких гигантов, как Подольск-Военный или Колчак на Новой Земле. Но и заштатной звездной гаванью он отнюдь не являлся.
        Главная летная полоса для флуггеров была насыпной - четыре километра бетона и грубых металлоконструкций вдавались в Чаунскую губу, образуя одновременно и взлетку, и комплекс причальных терминалов.
        К одному из них и подкатывал сейчас «Урал» малым ходом, оглашая окрестности хриплыми воплями корабельного ревуна.
        Будто бы отвечая своему старшему собрату, ревели на взлетных позициях четыре истребителя «Громобой». Вот один из них дал форсаж, тронулся с места и, промчавшись стрелой с полкилометра, оторвался от бетона ровно напротив «Урала».
        Вспыхнул на солнце фонарь кабины. Подмигнула Комлеву с хвостового оперения лукавая белка-летяга. В каждой лапке белка-летяга держала по пузатой боеголовке.
        На душе у Комлева привычно заныло. Ведь он все-таки пилот… Пилот, мать-перемать! Пусть и звездолета, не флуггера. Но все равно! А чем занимается? Да бюрократией сплошной…
        - Чего кислый, кап-два? - Чичин пихнул его в бок.
        Комлев заметил, что за истекшие два дня Чичин успел привыкнуть к нему и начал обращаться с ним в том фамильярно-брутальном стиле, в каком общаются со старыми приятелями. Комлеву, который, подобно многим стихийным донжуанам, сходился с мужчинами долго и трудно, такая простота была в диковину. Как реагировать он не знал.
        - Да так… Голова болит.
        В кармане Чичина заурчал телефон. Тот выслушал кого-то на том конце провода, чертыхнулся и обернулся к Комлеву:
        - Вертолета не будет. Зря подымались.
        Им пришлось спуститься на лифте вниз, до уровня главной палубы. Оттуда на правый борт был открыт лацпорт и опущен трап на пристань.
        У трапа их подобрала машина, высланная комендантом космодрома.
        Ехали километров пять, если не все восемь. Наконец, миновав череду десантных кораблей на какой-то дальней стоянке и приемистую складскую зону, ввалились на территорию ремзавода.
        Там, возле фрегата «Ретивый», им предложили выйти.
        - Вот же рухлядь старая, - ворчал Чичин, злобно косясь на автомобиль. - Подвеска никуда не годная! Весь зад себе отбил…
        Через минуту к ним вышел вахтенный офицер «Ретивого» капитан-лейтенант Алферов и сопроводил их в двигательный отсек. По дороге капитан-лейтенант ввел их в курс дела.
        - Прилетели мы вчера, успели демонтировать верхние боковые плиты общей защиты, сняли с двигателя кожух, отсоединили трубопроводы топливной системы и коммуникации хладагента. Так что доступ теперь есть со всех сторон. Кто из вас двоих, товарищи, будет двигателем заниматься?
        - Он, вот он! - тут же воскликнул Чичин, показно отстраняясь от Комлева.

«Он бы еще „чур меня, чур!“ закричал», - с иронией отметил тот.
        - Я, я. Но погодите… Что, разве на вашем фрегате люксогеновые двигатели
«дэ-вторые»? - удивился Комлев. - Это же тип «Цепкий»?
        - Да, именно так.
        - Так у вас «Восток-40» вроде бы должен стоять!
        - На остальных - да. Но нам в порядке эксперимента еще при постройке смонтировали
«дэ-вторые»… - отвечал Алферов. - Отвратительно капризные движки, доложу я вам…
        - Не такие и капризные, - отчего-то обиделся за двигатели Комлев. - Ухаживать просто надо. Ровно так, как в документации прописано.
        - Ухаживаем… Да не в коня корм.
        Двигательный походил более на трапперскую барахолку, нежели на отсек боевого корабля. Всюду что-то громоздилось, вспучивалось, выпадало, перекручивалось, а то и просто валялось. На хромированной стойке ручного репетира режима хода курилась ароматом беспризорная кофейная чашка.
        - Разбирали в спешке, так что не обессудьте…
        - Главное, чтобы люксоген-детонаторы не потеряли. - Комлев криво усмехнулся.
        - С этим полный ажур! - заверил мужской голос из-за спины Комлева. - Я за детонаторы головой отвечаю!
        На сцене появился невысокий лысоватый крепыш лет этак пятидесяти с лицом пожилого орангутанга. На нем была рабочая флотская роба, компетентно засаленная, замасленная, прожженная. На правом предплечье под толстым слоем сажи едва угадывалась нашивка - пиктограмма-лампочка старшего электрика.
        - Старший мичман Китайченко. - Крепыш протянул Комлеву руку для рукопожатия. Тот дружески стиснул ее. - Будем работать вместе. Ребята решили, что я среди них самый… - мичман Китайченко запнулся, выбирая выражение, - самый, что ли… общительный… В общем, отрядили меня.
        Неспешно ступая, Комлев обошел главного виновника торжества - двигатель Д-2 - со всех сторон. Затем, воспользовавшись витым железным трапом, поднялся на смотровую площадку, которую у них, на «Беллинсгаузене», называли просто «козлами».
        - Дэ-два как дэ-два… - пробормотал Комлев.
        Снизу на него глядели три пары озабоченных глаз.

«А наснимали-то… Надемонтировали… Спасибо хоть дюар на месте оставили… Да если бы мы на „Беллинсгаузене“ так его распотрошили, назад бы по сей день собирали… Здесь, правда, спасибо с силой тяжести все в порядке… Хоть гаечные ключи по отсеку не летают».
        - А что, - спросил Комлев, перегнувшись через перильца козел, - ресурс-то, я гляжу, выбрали основательно, да?
        - Семьдесят два часочка… - отвечал мичман Китайченко.
        - Семьдесят два ровно? - строго спросил Комлев.
        - Семьдесят два часа девять минут, - уточнил мичман, сверившись с формуляром. И поспешно добавил: - Зато на втором, считай, муха не сидела. Одиннадцать часов только отходил!
        - Что еще за второй?
        - Ну как же! Вон там, за переборкой второй такой же стоит… Это ведь «Цепкие». На них два движка. Чтобы летать - одного достаточно. А второй так, на подхвате. На крайний случай.
        - Уже легче.
        Комлев деловито спустился вниз. Открыл технологические дверцы над фундаментом двигателя. Снял фуражку, просунул голову внутрь. Пахнуло гарью и химией.

«Ну вот, разобрали все на хрен… А блок спин-стержней не извлекли… Лучше бы наоборот!»
        - Значит, так, товарищ Китайченко, - начал он, адресуясь к мичману, - оглашаю праздничную программу. Первое: демонтируем блок спин-стержней. Второе: демонтируем сами стержни и их посадочные гнезда. Третье: изготавливаем копии этих гнезд. Точнее, такие же гнезда, но длиннее на сто двадцать миллиметров. Чертеж я вам набросаю… Четвертое: ввинчиваем новые гнезда взамен старых. Пятое: вводим в них спин-стержни, но вылет им даем не стандартный, сто пятнадцать, а увеличенный - двести десять.
        Пока Комлев говорил все это, перед глазами у него стояло одутловатое небритое лицо техника Назарьяна, который-то и был автором всего этого рецепта. Не верилось, ну совершенно не верилось, что среди миллиардов человеческих улыбок теперь не увидеть нагловатого оскала Назарьяна…
        - Охренеть… - в смятении отозвался мичман. - А проще нельзя? Просто выставить стержни сразу на двести десять? Зачем еще гнезда менять?
        - Проще - нельзя, - чеканя слог, ответил Комлев. - Каждый стержень, как вы знаете, испытывает поперечную нагрузку восемьдесят семь меганьютонов. Они и так скорее всего погнутся. А без усиленных гнезд наверняка сломаются. Последствия вы, наверное, себе представляете.
        - Не представляю и представлять не желаю! - Мичман трогательно, по-народному, перекрестился.
        - Один глаз на Марс, а другой - в Арзамас! - вставил циничный Чичин. - Вот такие последствия!
        - Но я еще не закончил, - вздохнул Комлев. - Процедура со спин-стержнями позволит нам увеличить потенцирование двигателя и, соответственно, даст нам возможность двигаться через Х-матрицу на пороговой волне высотой порядка 3,8. И это очень хорошо! Это, даст Бог, позволит нам перепрыгнуть через Х-блокаду… Однако здесь следует указать на одно важнейшее следствие столь варварского обращения с двигателем. Люксогеновые детонаторы после прыжка приобретут температуру пять тысяч четыреста кельвинов. Их наверняка поведет, заклинит в патронах. При использовании нормальных режимов охлаждения они вернутся в рабочее состояние в лучшем случае через сутки. Нас это категорически не устраивает.
        - И как бороться? - спросил приунывший мичман.
        - Честно сказать, не знаю. Мы на «Беллинсгаузене» эту проблему не решали… После Х-перехода нас сняли с остатков судна и дальше с ним работали только буксиры. Но, я думаю, надо просто иметь два-три запасных комплекта детонаторов.
        - Да вы хоть знаете, сколько один детонатор стоит? Это же кошмар! Весь наш экипаж за десять лет зарплаты столько не наполучал, сколько одна такая байда по деньгам затянет…
        - А вот это как раз не важно! - вставил скучающий Чичин. - Сколько бы ни стоили, командование выделит! На этой теме никто экономить не будет.
        - Ну если не важно… - стушевался мичман.
        Вчера, во время той памятной дискуссии с коллегами по отделу «Периэксон», Комлев слукавил, утверждая, что никаких подробностей не помнит.
        Точнее, в тот момент он действительно не помнил ничего.
        Но имелось у его психики такое полезное свойство: в нужный момент извлекать требуемую и, кажется, уже давно позабытую древность из самого пыльного закоулка в чулане мозга. Комлев помнил, нужно лишь подождать чуток. Конечно, он волновался - психика-то мадемуазель непредсказуемая, почти как военврач Любава… Но стоило ему открыть глаза после беспокойного сна в объятиях ласкового чернобрового призрака, как некий знакомый голос внутри головы прошептал Комлеву: «есть». «Беллинсгаузен» воскрес в его памяти во всей своей многоцветной событийной сложности. А вместе с ним воскресли и подробности эпопеи с двигателями…
        - Но насчет детонаторов - это еще, можно сказать, цветочки. Самое сложное - точно выдержать режим насыщения люксогена газовыми фолликулами… Дело в том, что все стандартные режимы вспенивания люксогена, которые предусмотрены автоматикой, здесь не годятся. Вспенить его требуется до удельного веса 0,6, чтобы стало возможно полное, «под самую крышку» заполнение дюаров. Вспеним слабее - удельный вес будет выше. И дюар разрушит центробежным моментом…
        - Ну это… товарищ начальник, - переминаясь с ноги на ногу, проблеял мичман Китайченко, - я пенить совсем не умею… Это к Эдуардычу.
        - Что еще за Эдуардыч?
        - Да наш главный по топливу…
        - Где он?
        - Если надо, я позову.
        - Надо! Если начальство говорит - надо выполнять! - Чичин прямо-таки напрыгнул на мичмана. Комлеву показалось, еще секунда и он схватит бедолагу за грудки и примется трясти. Чувствовалось, что застоявшийся Чичин рад быть полезным хотя бы уж в каком качестве - пусть и в качестве держиморды.
        - Пока обойдемся без Эдуардыча. Но через пару часов он понадобится, - примирительно сказал Комлев.
        Глава 7
        Главком в отсеке!

19 августа 2622 г.
        Штабной корабль «Урал»
        Планета Земля, Солнечная система
        В тот день Комлев проснулся за два часа до сакраментального «На корабле утро».
        Точнее, не проснулся, а «встал».
        После часа короткого полуночного забытья он пробудился и заснуть более уже не смог.
        Он вообще не помнил себя таким. Даже во время войны, хотя передряг на его долю выпало немало, его не донимала бессонница.
        Позавтракать он тоже не сумел. Охотничьи колбаски на тарелке были свежими и зажаристыми, но он не проглотил ни кусочка. Кое-как влил в себя наперсток кофе и двести граммов свежего гранатового сока…
        Выйдя из трапезной, он выкинул нечто совсем уж для себя нехарактерное - купил в автомате пачку сигарет, зажигалку и нырнул в комнату для курения. С горем пополам Комлев домучил одну.
        Он не курил уже десять лет. От сигареты закружилась голова.
        В сердцах вышвырнув дымящую гадость, Комлев покинул курилку и отправился в красный коридор, хотя до начала рабочего дня оставалось еще время…
        В кабинете с круглым столом, к милой обстоятельности которого Комлев уже успел привыкнуть, не было никого, кроме Поведнова.
        Тот сидел в своем высоком кресле и… разгадывал кроссворд.
        - Разумное инопланетное млекопитающее реликтового происхождения. Пять букв, третья
«у», - не подымая головы, спросил Поведнов.
        - Олунч! - мгновенно ответил Комлев, в экспедициях он изрядно поднаторел в этом дурацком деле.
        - Подходит. Молодец, кап-два! - Глаза Поведнова озарились моральным удовлетворением. - Может, ты заодно знаешь, что это за такая вещь, которую священники надевают под ризу на шею?
        - Сколько букв?
        - Девять… Нет… Десять!
        - Знаю. Епитрахиль.
        - Господи… Но откуда?
        - У меня отец священником служил. Красноярско-Енисейская епархия.
        - Так ты попович у нас, Владимир… Занятно!
        Комлеву показалось, он смог различить на лице Поведнова неформальный человеческий интерес.
        - Ладно, говори с чем пожаловал, поповский сын!
        - Ну как же! Мне «Ретивый» покоя не дает. Слетал уже?
        - Смотря куда. Пробный Х-переход по маршруту Земля -Титан -Земля прошел нормально. С развернутым отчетом можешь ознакомиться. - Каперанг двинул по столу навстречу Комлеву планшет. - Сегодня ранним утром «Ретивый» принял на орбитальной крепости
«Смоленск» полные баки люксогена и семь вагонов полезных мелочей. Вслед за чем отбыл в распоряжение вице-адмирала Стеклова, командира эскадры «Старатель». Должен совершить пробный прорыв Х-блокады через полтора часа… Кстати, мы будем наблюдать за этим эпохальным событием в ЦОЗ.
        - Извините, конечно… Но что такое ЦОЗ?
        - Э-э, Миронович… А еще офицер Генштаба. - Поведнов шутейно погрозил Комлеву маленьким белым пальцем. - ЦОЗ - это Центральный Оперативный Зал. Святая святых боевого управления военфлота.
        - Я-то чего волнуюсь, - зачастил Комлев, - там же с двигателями химичили по моим рецептам…
        - Это мы знаем. Помню, когда я еще младлеем практику диспетчером на Массандровском космодроме проходил, там у нас плакат висел: «Диспетчер, помни: не сядет флуггер, сядешь ты!»
        И Поведнов громко расхохотался.
        Комлев вымученно улыбнулся в ответ.
        - Отчет я, конечно, сейчас прочитаю. - Комлев несмело пододвинул к себе каперанговский планшет. - Вы мне одно скажите - с двигателями без происшествий?
        - Да нормально. Не хлюзди.
        Комлев почувствовал, что лезвие незримой гильотины, которое все последние сутки висело в миллиметре от его покрытой каштановым пушком шеи, отодвинулось на пару сантиметров вверх. Он издал шумный вздох облегчения.
        - А можно вопрос, Лука Святославович, пока никого нет?
        Поведнов нехотя отложил кроссворд и кивнул.
        - Так все же… Кто и зачем, по вашему мнению, установил Х-блокаду системы Макран?
        - И Шиватир, - добавил Поведнов.
        - Да-да, конечно, и Шиватир. Я вчера этот вопрос уже задавал и капитану Малееву, и подполковнику Тушкову. - Комлев назвал фамилии коллег, с которыми познакомился накануне в кают-компании, где битых два часа тщетно ожидал появления Любавы. - Но как-то не очень.
        - Ну ты нашел специалистов! Малеев, по-моему, уже вообще ничем кроме пинг-понга не интересуется, а Тушкову до пенсии три месяца. Сам понимаешь.
        Комлев не понимал. Но сделал вид.
        - Отвечу тебе кратко. «Зачем» - меня вообще не интересует. «Кто» - мы пока не знаем. Подозреваем мы чоругов, подозреваем ягну. Относительно чоругов улик у нас больше. Но в то же время почти на сто процентов мы уверены, что установить Х-блокаду они не смогли бы. Кишка тонка. Технологии жидковаты… А кто мог? Вариантов два: либо конь в пальто, то есть совершенно неизвестная нам ксенораса, либо ягну. Ягну - ксенораса не то чтобы хорошо изученная, но по крайней мере известная… Надеюсь, этот вопрос прояснится либо сегодня, когда в систему Макран войдет наш «Ретивый», либо через два дня, когда до эскадры «Старатель» дойдут новые порции радиообменов от 17 и 18 августа. Тут еще вот какое обстоятельство нам на руку играет. В системе Макран за главного остался товарищ Иванов. Тебе эта фамилия ни о чем не говорит?
        - Не более чем фамилии Петров и Сидоров…
        - А зря! Товарищ Иванов - один из ведущих спецов ГАБ по проблемам взаимодействия с ксенорасами. Уж этот будет копать, не покладая на. А когда докопается, весь эфир забьет своими прозрениями. ГАБ-то, в отличие от нас, интересуется не вопросом «как бороться», а вопросами «с кем бороться» и «за что бороться»… В каком-то смысле мы с ними антагонисты. Но в конструктивном, конечно, ключе.
        - Значит, будем ждать новостей от «Ретивого», - устало резюмировал Комлев.
        Вскоре комната наполнилась его новыми сослуживцами, к которым на этот раз присоединилась незнакомая немолодая женщина с чопорным бледным лицом и высокой прической. Начали с привычного доклада оперативного дежурного - в те сутки им был душка Волохаев.
        Волохаев споро оттараторил свой бессодержательный (увы) отчет и убежал в ЦОЗ, дежурить дальше.
        Затем слово взяла женщина. Поведнов представил ее как доктора технических наук Алену Германовну Чайку.
        Доктор Чайка заговорила низким грудным голосом, напрочь лишенным интонаций.
        - Я работаю в НИИ-18, занимаюсь общими проблемами Х-движения и так называемой Х-матрицы в целом. Меня пригласили сюда, чтобы я донесла до присутствующих мнение научного коллектива нашего НИИ по вопросу технического обеспечения Х-блокады. Что я сейчас и сделаю. Опуская все теоретические подробности, утомительные для неспециалистов, - на этих словах доктор Чайка снисходительно улыбнулась, - скажу, что для осуществления Х-блокады требуется одновременно выполнить три условия. Первое: задействовать мощности порядка десять в пятнадцатой степени ватт…
        Комлеву было очень скучно и по этой причине очень стыдно.
        Все его мысли крутились вокруг «Ретивого» и его двигательной группы. А четыре оставшихся - вокруг военврача Любавы (Куда она подевалась? Отчего прячется? Неужто обиделась? Но на что?). Поэтому когда в кабинет деликатно прокрался молодой вихрастый лейтенант с тощей пачкой бумаг, он воззрился на него в надежде, что вот сейчас умное выступление будет прервано свежими новостями, быть может, даже с борта «Ретивого», и с души его упадет хотя бы один камень.
        Не тут-то было! Хотя лейтенант жестами вопил Поведнову о важности принесенного, каперанг не посмел прерывать выступление Чайки, но лишь принял принесенные документы и не глядя положил их на стол перед собой.
        Тем временем невозмутимая доктор Чайка продолжала:
        - Второе условие таково: нужно располагать запасами транслюксогена массой от мегатонны и выше. Чтобы было понятней, - и снова последовала улыбка, призванная изничтожить всех невежд на планете, - все наши звездолеты за месяц потребляют люксогена в пять -десять раз меньше этого количества. А мы говорим о транслюксогене, которым мы сейчас располагаем в аптечных дозах - у нас его наработано всего несколько тонн… И третье условие: для Х-блокады сферы диаметром, положим, полмиллиарда километров, указанные объемы транслюксогена должны быть запущены в циркуляцию по замкнутому контуру наименьшим поперечником триста восемьдесят километров…
        - Но диаметр, к примеру, системы Макран куда больше! - заметил с места Зуев. - Даже если мерить по орбите Урмии, а не по Тиуракшу! Я не говорю уже о системе Шиватир!
        - Разумеется, дражайший, - ледяным тоном сказала доктор Чайка. - Я пока что просто даю вам некоторые опорные цифры. Если мы возьмем систему Макран и применим к ней методики подсчета, разработанные в нашем НИИ, то получим, что объект-продуцент Х-блокады должен иметь не менее тысячи двухсот километров в поперечнике!
        - То есть вы говорите о звездолете размером с Луну? - нахмурив узкий лоб, уточнил Чичин.
        - Почти. Наша, земная, Луна, конечно, побольше. Но многие естественные спутники других планет имеют именно такие размеры.
        - Доктор! Все это очень научно, не спорю! Но с практической точки зрения, уж извините, совершенно невероятно! - возбужденно воскликнул Базеев.
        - А вот это вы зря, Салават Ахметович, - сказал Поведнов, грозно потрясая бумагами, принесенными вихрастым лейтенантом. - Только что мы получили разведсводку от эскадры «Старатель», с «Вещего Олега», - с этими словами каперанг передал бумаги Базееву и вполголоса потребовал:
        - Зачтите-ка, Фома неверующий!
        Базеев поднялся в полный рост. Сделал каменное лицо. Прочел:
        - «Старатель» - оперотделу Генштаба, главкому, Председателю Совета Обороны. Сегодня, 19 августа 2622 года, в 7.12 судно контроля космической обстановки «Вещий Олег» обнаружило посредством оптико-электронного комплекса «Купол» небесное тело, отсутствующее в системе Макран согласно данным астрографического реестра. Тело имеет размер порядка 1000 километров, удалено от центра системы на 2,38 миллиарда километров и движется с соблюдением законов небесной механики по орбите с наклоном
6,32 (относительно опорной плоскости - орбиты Тэрты). Геометрическая форма тела не может быть установлена из-за значительного удаления объекта от позиции наблюдателя. Экстраординарно высокое альбедо тела заставляет предположить, что мы имеем дело с объектом искусственного происхождения. Прошу разрешения на Х-переход ККО «Вещий Олег» и фрегата «Вольный» в точку с указанными в Приложении к сему донесению координатами с целью улучшения условий наблюдения».
        Базеев еще не окончил свое чтение, а доктор Чайка уже озирала присутствующих победительным взглядом. Вся ее массивная фигура, казалось, воплощала окончательное торжество науки над профанами. К чести доктора Чайки, от гневных филиппик в адрес Базеева она воздержалась.
        - Ну что же, товарищи, - подвел под дискуссией черту Поведнов, - похоже, на горизонте показался флагман противника!
        - По нему-то и вдарим! - Чичин нетерпеливо потер ладони.
        Комлев знал: еще секунда и спаянный дискуссией коллективный разум вновь распадется на молекулы, которые, как это им свойственно, предадутся броуновскому движению в районе кафетерия, но он ошибся. Поднялся и попросил слова статный тридцатилетний господин в штатском. До сих пор господин в штатском не говорил ни слова, только слушал - впрочем, достаточно внимательно.
        - Моя фамилия Крамер. Я военный дипломат. Специалист по ксенорасе ягну. Извините за хвастовство, крупнейший. Один из. Мне кажется, небесное тело, о котором только что говорили товарищ Базеев и товарищ Чайка, имеет к ягну самое непосредственное отношение. Но ведь это неудобно как-то… называть флагман противника «небесным телом»… Поэтому я предлагаю, по аналогии с термином «паладины ягну», впредь употреблять по отношению к флагману термин «архонтесса ягну». Никто не возражает?
        - Архонтесса ягну… архонтесса! - словно бы пробуя термин на языке, задумчиво произнес Поведнов. - Заучит неплохо. Я - «за»!
        События следующих часов Комлев воспринимал словно через плотный слой тумана.
        Перебрались в ЦОЗ.
        Там было просторно и патологически чисто. Над каждой операторской консолью витал дух Совсем Глубокого Космоса. Пахло озоном и мучительным ожиданием.
        Все это немного подавляло. И, как видно, не одного Комлева. По крайней мере даже самые голосистые коллеги стали говорить на полтора тона тише.
        ЦОЗ был разделен на восемь секторов. Каждый сектор отвечал за свою оперативную тему. Например, во втором секторе две группы офицеров - от военфлота и от бронедесантных войск - отсматривали свежие видеоотчеты Первого Ударного флота. Судя по сочным картинкам на их терминалах, боеготовность флота росла с каждой минутой.
        Комлев с удовольствием наблюдал за тем, как, затмевая мертвенную голубизну звезды Иштар, через экран ползут элегантные громадины десантных авианосцев типа
«Космократор». Вот, прикрывая их от условного противника, пронеслись четыре полка
«Дюрандалей» в сомкнутом строю.
        На соседнем экране гуртовались «Андромеды», тучные и плавные, как самки тюленей. Правее вовсю шло построение десантного батальона. Судя по плохому освещению, оно происходило на грузовой палубе танкодесантного корабля.
        Операторы почти не глядели на все это великолепие. Они ожесточенно спорили, сидя вполоборота друг к другу. «Зайцы», «Звезда», «в полуфинале»… - донеслось до Комлева.
        Поведнов увлек всех за собой в последний, восьмой сектор. Там в одиночестве млел сонный Волохаев - на то и оперативный дежурный.
        Комлев и его коллеги заняли пустующие кресла и воззрились на экраны, ожидая увидеть там нечто если не превосходящее по мощи воздействия виденные ими только что панорамы, то по крайней мере сравнимое. Но их ждало разочарование. Вместо красивых учений а-ля передача «Служу России» - цифры, схемы, диаграммы.
        Поведнов степенно подошел к стойке с самым большим экраном. Любовно огладил свою бороду и сообщил:
        - Сейчас, товарищи, на связь выйдет «Ретивый», который в самое ближайшее время предпримет попытку прорыва Х-блокады… Мы пожелаем ему счастливого пути. И будем ждать… Чтобы облегчить вам ожидание, скажу: у каждого из вас под правым подлокотником кресла имеется кнопка вызова официанта… И настоятельно рекомендую не забывать про детоксин!
        Никто, однако, кнопкой не воспользовался. Как видно, «не лезло» не одному только Комлеву. Вдруг в воздухе пронесся тревожный ветерок.
        - Главком в отсеке! - звонко выкрикнул вахтенный офицер.
        Комлева просто-таки подбросило. Он вытянулся по стойке «смирно». И повернулся всем корпусом ко входу.
        То же сделали и остальные, не исключая Поведнова.
        Твердым шагом в ЦОЗ вошел Адмирал Флота Российской Директории Пантелеев.
        Присутствующие пожирали его восхищенными взглядами. Еще бы! Сам Пантелеев. Живой Пантелеев! На расстоянии вытянутой руки! Человек с той стороны экранов. Человек-голос. Человек-слово. Человек-флот. Главнокомандующий Победы!
        Глаза Комлева непроизвольно увлажнились. Слишком много всего - святого, трагического, вдохновенного - было связано для него с фамилией Пантелеев.

«Высоко я залетел… - пронеслось в мыслях Комлева. - До головокружения высоко…»
        - Занимайтесь своими делами, товарищи, - попросил Пантелеев почтительно онемевших операторов и направился прямиком в восьмой сектор.
        Наконец Комлев получил возможность рассмотреть главнокомандующего российских ВКС совсем уж вблизи. Среднего роста, седой, с невыразительными чертами младенческого какого-то лица - пожалуй, пройдешь на улице мимо такого и не обернешься. Но словно бы магия какая-то действовала, и благодаря ей вокруг этого скромного, неприметного человека сгущалась аура силы, придающая оттенок высшего значения каждому его жесту, каждому повороту головы.
        - Здравия желаю, товарищ Адмирал Флота Российской Директории! - по уставному приветствовал главкома Поведнов.
        - Будет вам… Разрешаю по-простому - Николай Федорович, - кротко улыбнулся Пантелеев.
        - Как долетели, Николай Федорович?
        - Да мне тут лететь всего ничего было… Я же из Кемерово как раз. К старичкам своим заскочил, проведать, - с этими словами Пантелеев опустился в кресло по центру, которое чудом осталось незанятым - как будто специально дожидалось гостя.
        Главком попросил капучино. Затем - разрешения раскурить трубку. (Разумеется, это разрешение было ему выдано с самым подобострастным видом.) По сектору разлился аромат вишневого табака «Новороссийский особый».
        Комлев втянул ноздрями сладкий дурманящий запах и… с болезненной остротой ощутил всю важность происходящего. От этого ощущения ему вдруг сделалось дурно.

«На моей ответственности жизни всего экипажа „Ретивого“… На моей совести - судьба прорыва Х-блокады… Если все пойдет наперекосяк, свидетелем моего позора станет сам главнокомандующий… И в этом случае мне останется только одно: застрелиться».
        Желудок Комлева отозвался этим мыслям мощным, жгучим спазмом.
        Перехватило дыхание.
        - Я отойду, пожалуй… на минутку, - пробормотал побледневший Комлев и нетвердой походкой направился к туалетным комнатам.
        Дверь кабинки мягко затворилась. Он наклонился над сияюще белым, неестественно чистым даже для штаба, кратером унитаза. Закрыл глаза.
        Его вырвало гранатовым соком напополам с кофе.
        Комлев распрямился. Вытер губы туалетной бумагой. Сделал глубокий вдох. Еще один.
        Медленно, из самой глубины его личности, поднималась упругая волна протеста.

«Да что же это со мной? Расклеился, как призывник-срочник! Да я же звездолет
„Снегирь“ вручную на астероид сажал! А тогда, в системе Дромадер… Ведь из нашего
„Святослава“ джипсы всю атмосферу выпустили… Сидели там, последними кислородными патронами сопели восемнадцать часов… Так вот тогда меня блевать не тянуло! А сейчас - тянет! Подумаешь тоже, начальство… Надо взять себя в руки! Не дай Бог, увидела бы меня сейчас Любава…»
        После этого внушения стало полегче. Комлев вернулся в восьмой сектор и скромно сел на свое место.
        За время его отсутствия кое-что произошло. На экране расползалась квадратиками (узкий канал, низкое разрешение) и без того квадратная физиономия командира фрегата «Ретивый» капитана третьего ранга Часомерского.
        - …в норме. Через тридцать секунд начинаем разгон для Х-перехода по заданному маршруту. Действовать будем согласно скорректированным планам. А именно сорок минут радиотехнической и оптико-электронной разведки окрестностей Тэрты из второй точки либрации системы Тэрта-Макраны, затем - разведка неопознанного объекта, обнаруженного «Вещим Олегом». Соответственно выход из зоны Х-блокады намечен на
13.00 по стандартному времени. У меня все.
        Заговорил главком Пантелеев:
        - Знаю, трудное дело вам предстоит. Но ведь не напрасное! В блокаде-то этой гражданское население, миллионы гражданских. И наших ребят множество. Только представить себе, до чего это пакостно - под ксеноколпаком сидеть со связанными руками. Без подкреплений, без весточки из метрополии… Словом, желаю вам мужества и удачи!
        - Спасибо, товарищ Адмирал Флота! - ответил растроганный Часомерский спустя четыре минуты.
        Сеанс живой связи закончился.
        После него с интервалом в две минуты, ретрансляцией через тяжелый авианосец
«Слава», поступали только данные телеметрии с борта разгоняющегося фрегата.
        Учитывая запаздывание, в ту минуту, когда пришел последний, седьмой пакет, на
«Ретивом» уже сработали люксоген-детонаторы.
        Еще через три минуты с борта «Славы» подтвердили, что наблюдали штатный вход фрегата в Х-матрицу.
        Только после этого напряженное молчание в восьмом секторе разрядилось несмелыми возгласами облегчения. Хотя, конечно, радоваться было рано: вот выбросит сейчас
«Ретивый» со смещением в световую неделю от точки входа…
        И это будет еще хорошо, если корабль сможет самостоятельно сообщить о неудаче! А если не сможет? Придется уповать только на феноменальную зрячесть «Вещего Олега», который уже сейчас, вот в эти самые мгновения, приступил к сканированию небесной сферы с целью обнаружения аварийного фрегата…

«Впрочем, - одернул себя Комлев, - световая неделя это световая неделя. Если и правда случилось худшее, обнаружить „Ретивый“ визуально удастся только через семь дней…»
        - Погрузился в Х-матрицу - ну и славно… - задумчиво резюмировал Пантелеев. - Пока суд да дело, доложите мне, товарищи, обстановку по системам Макран и Шиватир со всеми мыслимыми подробностями.
        Поведнова два раза просить не надо было. Он говорил без остановки минут сорок. Главком слушал, не перебивая. Похоже, Поведнов не был к этому готов и последняя часть доклада давалась ему с трудом. Он начал запинаться, потеть, повторяться и даже затребовал коньяка, как он выразился, «для взбодрения».
        Окончив, он грузно плюхнулся в свое кресло, откинулся на его пухлую спинку и укоризненно улыбнулся коллегам по отделу. Мол, видели, как я тут за вас отдуваюсь?
        По непроницаемому лицу главкома было невозможно разобрать, какое впечатление на него произвел доклад. И главное, черт с ним, с докладом, но что адмирал думает о положении дел? Может, отдел «Периэксон» пора расформировывать за профнепригодностью?
        Наконец Пантелеев сформулировал первый вопрос:
        - Так вы, значит, уверены, Лука Святославович, что этот новообрященный объект, который вы так изысканно нарекли архонтессой, действительно является источником Х-блокады?
        - По крайней мере его размеры хорошо согласуются с расчетами, сделанными в НИИ Х-движения, - развел руками Поведнов.
        - И что, там один объект такой? Других не обнаружено? Точно?
        - Нет, не обнаружено.
        - А по системе Шиватир?
        - В системе Шиватир условия наблюдения заметно хуже, чем в окрестностях двойной звезды Макран. По этой причине у нас, считайте, нет достоверных данных… Похожие объекты там пока не нарисовались. Но это ни о чем не свидетельствует!
        - Положим, вы правы: архонтесса во всем виновата. Это значит, если мы ее уничтожим или по крайней мере повредим ее транслюксогеновый контур, Х-блокада исчезнет. Верно?
        - Согласно теории, - кивнул Поведнов.
        - Ну и что, вы уже придумали, как нам ее упромыслить? - с хитринкой спросил Пантелеев.
        - Откровенно признаться, еще не начинали. Информация свежайшая. Не имели ни минуты на раздумья!
        - Вот и давайте сообща способ изобретем. Чтобы наверняка и побыстрее.
        - Предлагаю заслушать мнение Лопухова. Он у нас специалист-взрывник по крупным ксенообъектам.
        - И что же он взорвал? То есть что же вы взорвали? - спросил Пантелеев, поворачиваясь вместе с креслом к бледному как мел и начисто лишенному миловидности мужчине, который сидел позади него (Комлев заметил, он появился в ЦОЗ совсем недавно).
        - Я… Собственно, я… - Лопухов встал и, терзая подвернувшуюся сигаретную пачку, заговорил: - Взорвал… флагман джипсов под кодовым наименованием «Эльбрус». Был уничтожен по нашим рекомендациям… Непосредственным исполнителем выступали торпедоносцы с «Трех Святителей» под командованием Яхнина. Тогда он был, кажется, капитан-лейтенант…
        - Ошибаетесь. Яхнин, хотя и командовал одной эскадрильей, уже имел звание капитана третьего ранга, - с ангельской улыбкой уточнил Пантелеев.

«Ну и память у главкома!» - с восхищением отметил Комлев. Впрочем, не он один.
        - Конечно же, атаку на «Эльбрус» я помню, - добавил Пантелеев. - Достойный был эпизод. И какого же вы мнения, товарищ Лопухов, по поводу архонтессы?
        - Во-первых, своими размерами она значительно превосходит «Эльбрус». Равно и любой другой звездолет-астероид джипсов. Вероятно, в семьдесят -сто раз по каждому геометрическому размерению. Это очень усложняет задачу. Я бы даже рискнул охарактеризовать ее как лежащую на границе выполнимого…
        - Ничего себе! - неподдельно удивился главком. - Продолжайте.
        - Когда мы работали с «Эльбрусом», в нашем распоряжении имелись исчерпывающие данные спин-резонансного сканирования с разрешением порядка дециметра. Это позволило нам вскрыть расположение всех двигателей и энергетических установок на борту астероида джипсов, а также структуру тоннелей, соединяющих его, так сказать, машинный зал с поверхностью… По архонтессе жизненно необходимо иметь подобную информацию. Извините за вульгарную аналогию, чтобы убить слона несколькими пулями, необходимо точно знать, куда именно стрелять. Только тогда будут шансы на успех. В противном случае только испортишь шкуру и разъяришь животное… Так вот, архонтесса пока что представляется этаким сферическим слоном в вакууме, об анатомии которого мы не знаем ничего. Где глаза, где мозг, где сердце? Ничего!
        - Аналогия нормальная. Смысл я уловил. Но неужели даже концентрированный обстрел архонтессы ракетами с петербургиевыми боеголовками делу не поможет? Неужто наш слон такой крупный?
        - Вот кое-какие расчеты, на коленке, как говорится. - Лопухов сконтачил свой планшет с центральным терминалом восьмого сектора и его тотчас наводнил хаос формул, цифр и геометрических фигур. - Я перебрал три рабочие гипотезы. В первой архонтесса имеет форму сферы, во второй - куба, в третьей - тетраэдра. Также принимались различные допущения о ее конструкционных материалах и средней плотности внутренних переборок…
        - Давайте сразу к результатам, - мягко осадил военинженера Пантелеев.
        - Да-да, конечно… Результаты! - с неуместной торжественностью провозгласил Лопухов. - При самом выгодном для нас сочетании параметров имеем, что для разрушения архонтессы путем взрывного туннелирования на глубину порядка пятисот километров потребуется последовательный подрыв восьмидесяти петербургиевых боеголовок в варианте «Конус». И это в самом благоприятном, подчеркну, случае! Большинство других сценариев требуют двухсот и более боеголовок.
        - Да-а, дела… - уныло отозвался Пантелеев. Но, что-то сосчитав в уме, он вдруг просиял:
        - Отставить пораженческие настроения! Доставка двухсот «Конусов» - это, конечно, большой наряд сил. Но все-таки вопрос решаемый! Пять тяжелых авианосцев с ударными флуггерами, пять легких авианосцев с истребителями прикрытия, сорок фрегатов эскорта… И дело в шляпе!

«Широко мыслит. Сразу видно: государственного масштаба человек!» - усмехнулся Комлев.
        - Николай Федорович, уважаемый… - извиняющимся тоном пропел Поведнов. - Она же, архонтесса, расположена внутри зоны Х-блокады! Мы не можем отправить туда не то что пять, одного авианосца отправить не можем!
        - Ах, черт… Вы правы! Вылетело из головы… - Пантелеев застенчиво сник. - Увлекся… Что же, тогда ждем от товарища Лопухова смелых предложений относительно вариантов уничтожения архонтессы ограниченным, так сказать, контингентом… Да вы не стесняйтесь! Фантазируйте! Или как вам лучше…
        Поощренный к вольностям Лопухов явно повеселел.
        - Давайте поразмыслим вместе… Единственный в новейшей истории опыт уничтожения объекта, сопоставимого размерами с архонтессой ягну, имел место совсем недавно. Я говорю о подрыве планеты Дунай в системе Шиватир два месяца назад. Тогда, напомню, при помощи Х-крейсера «Дьяконов» нам, то есть единолично Ивану Денисовичу Индрику, который Х-крейсер пилотировал, удалось раздробить Дунай на множество обломков. Раздробление произошло как результат сильнейшего гидравлического удара в мантии планеты, вызванного материализацией и подрывом Х-крейсера «Дьяконов» в ее недрах. Кстати, за этот подвиг спецуполномоченный Совета Обороны Индрик получил звание
«Герой России». Посмертно.
        - Да… - Пантелеев опустил глаза. - А ведь я хорошо знал Ивана Денисовича… С самого кадетства еще…
        В секторе номер восемь повисла гнетущая тишина. Как видно, каждому из присутствующих было кого вспомнить в связи с последней войной.
        Минуту молчания прервал сам Пантелеев:
        - Вы интересно рассуждаете… Хотелось бы знать, к чему вы ведете?
        - Веду к тому, что если бы мы смогли прорвать Х-блокаду двумя-тремя Х-крейсерами, архонтессу можно было бы считать покойницей… Кстати, на Х-крейсерах стоят двигатели Д-2М? Или я ошибаюсь?
        - Именно так, - кивнул Поведнов. - Но сразу предупреждаю: в этой буковке «М» отражены сотни технических отличий от базового двигателя Д-2. И я не настолько сумасшедший, чтобы просить товарища Комлева или еще кого-либо предпринимать попытку форсировать их. Тут бы «Ретивого» дождаться невредимым…
        - Вас понял, - нахмурился Лопухов. - В таком случае фантазирую в прежнем направлении, но немножко о другом. А что, если при помощи «Ретивого» протащить внутрь Х-блокады три-четыре самых мощных наших эскадренных буксира? Из числа тех, которые транспортируют через Х-матрицу орбитальные крепости? Мы бы могли подыскать среди астероидов, формирующих пояс Угольный Дождь, один, подходящий по размерам. Такой, который вписался бы в лямбда-радиус буксиров. И мы бы использовали эту сцепку - буксиры с астероидом - в качестве той самой пули, которая свалит нашего зарвавшегося слона. Разумеется, при помощи Х-перехода внутрь архонтессы. Как это проделал Индрик с Дунаем.
        Поведнов принялся с жаром возражать. Как видно, коньяк взбодрил его качественно:
        - Да вы хоть понимаете, что рассказываете сейчас охотничьи байки, товарищ Лопухов? Вы же знаете, что Х-двигатели, установленные на наших буксирах, дают разброс по месту выхода из Х-матрицы вокруг расчетной точки свыше 30 тысяч километров! Или вы не знаете этого?! Вы просто никогда не попадете в свою архонтессу, вот и все! И это касается не только буксиров! Все наши серийные звездолеты, за исключением Х-крейсеров, обладают двигателями с аналогичными характеристиками! И даже Х-крейсера, к вашему сведению, после полугода эксплуатации имеют погрешность по выходу две-три тысячи километров!
        Поведнов так напустился на Лопухова, что тот как будто даже перетрухнул.
        - Ну я же фантазирую, Лука Святославович… Просто фантазирую! - Голос Лопухова дрожал.
        - Да ладно, я понимаю, фантазия… фантастика… - смягчаясь, сказал Поведнов. - Но подчеркну: это именно фантастика, потому что подходящих Х-двигателей у нас нет!
        - Верно. Еще два года назад, и даже полтора года назад, подходящих двигателей у нас не было, - негромко сказал Пантелеев. - А теперь, товарищи, они у нас есть. Это гостайна. И теперь вы ее знаете. Эти двигатели имеют название «Апогей».
        Комлев заметил, что несколько юрких официантов с подносами, груженными стаканами и чашками, теснятся на входе в сектор. Видимо, не один и не двое из его коллег, пока велась эта дискуссия, надавили на кнопку под правым подлокотником.
        Вышколенные стюарды стеснялись прерывать обсуждение, в котором участвовал сам главком, смиренно дожидаясь паузы, которая все не наступала. Комлев уж и сам решил последовать общему примеру - ну хотя бы воды выпить, а Пантелеев все не умолкал:
        - Поэтому фантастика, которую нам тут сочинил товарищ Лопухов, никакая, в сущности, не фантастика. А один из рабочих вариантов. Да что там один… Единственный вариант! Остается лишь определить точные формы предстоящей бомбардировки архонтессы… Х-бомбардировки, разумеется.
        Комлев был уверен, что часы и минуты, отделяющие уход «Ретивого» в зону Х-блокады от его возвращения, будут долгими и мучительными.
        Но он ошибся. Пантелеев словно бы погрузил восьмой сектор в особое поле высокой напряженности. Дискуссия о двигателях сама собой преобразовалась в обсуждение подробностей предстоящей операции. Почему-то все были просто уверены, что операция именно предстоит, а не «может быть предстоит» и что «Ретивый» обязательно вернется.
        Поэтому когда фрегат вышел на связь, все восприняли это… ну почти как должное!
        Ни возгласов ликования, ни дружеских объятий. Так, заслуженный, но, в сущности, прогнозируемый успех!
        Лишь Комлев позволил себе выпить сто граммов «Зубровки» по случаю. Чокнуться ему оказалось не с кем - коллеги галдели, сгрудившись возле центрального терминала.
        Пространство экрана было разделено на шесть квадратов. В пяти из них крутились отчеты различных бортовых служб фрегата, в том числе данные радиотехнической разведки.
        В шестом квадрате тараторил Часомерский, отвечая на вопрос главкома. Щекастое лицо командира «Ретивого» выглядело осунувшимся, но счастливым. Еще бы - такая честь! Он докладывал о ситуации в системе Макран.
        - Судя по данным радиоперехвата, ядро эскадры Трифонову сохранить удалось. Для восполнения потерь ему с санкции Иванова пришлось расконсервировать трофейные конкордианские звездолеты и укомплектовать их местными клонскими экипажами. Вы не поверите, товарищ адмирал… В эфире, ну прямо как в войну, слышится клонская речь! Я поначалу решил, у них опять мятеж там… Но потом вслушались: все вроде в порядке.
        - Рисковый мужик этот Иванов, - с одобрением сказал Пантелеев, обращаясь к Поведнову. - Сразу после эскадры «Сефид» пойти на такое… Но понять его могу. Положение аховое.
        - В полном объеме данные технической разведки сейчас ретранслируются через
«Славу». Аналитики смогут насладиться картиной во всей ее полноте. Но главная мысль такая, что ребята держатся. Да вот на сколько их хватит… Я так понял, бои идут серьезные. Как и было условлено, на связь мы с ними не выходили. Хотя, признаюсь, страсть как хотелось крикнуть в эфир по всем каналам: «Братцы! Мы с вами! Потерпите чуток!»
        - Про главный объект ягну расскажите, - попросил Пантелеев. Без сомнения, он имел в виду архонтессу. - Хорошо ли охраняется? Удалось ли провести СР-сканирование?
        - Удалось. Хотя из-за большого удаления объект просканирован лишь на четверть глубины и с малым разрешением. Что касается сил прикрытия объекта, то с ними ясности вовсе нет. Мы смогли обнаружить шесть астрофагов. С моей точки зрения, это сравнительно немного для охраны такого гигантского и важного объекта. Может быть, активность эскадры Трифонова заставила ягну бросить все силы в район Тэрты?
        - А что же чоруги? Есть в системе? - вклинился Поведнов.
        - В некоторых радиообменах наши их ругали крепко. Похоже, где-то есть. И без дела не сидят. Но мы с борта «Ретивого» чоругов не наблюдали.
        - Так что же это выходит, наши старые добрые соседи, чоруги, объединились с беспринципными агрессорами из глубин галактики, я имею в виду ягну?
        - Выходит, так, - подтвердил Часомерский.
        - Хотел бы я знать, на какой почве объединились…
        - На почве предчувствия общей исторической судьбы, - зловеще пошутил Крамер, тот самый дипломат, который предложил название «архонтесса».
        - Вы имеете в виду, что и тем и другим вскоре каюк? - уточнил Чичин.
        - Может, и не «вскоре», но в исторической перспективе - определенно, - заверил Крамер.
        Сеанс связи с «Ретивым» длился целых полчаса - они пролетели для Комлева как-то подозрительно быстро. Когда экран погас, слово взял Пантелеев.
        - Ну что же, товарищи. Пора прощаться.
        - Вы уже покидаете нас? - печально спросил Поведнов. По всему было видно, в присутствии главкома Поведнову комфортнее, ведь есть с кем разделить давящий груз ответственности!
        - Я-то как раз остаюсь на «Урале». По крайней мере до утра. А вот вашему отделу предписываю отбыть на театр боевых действий в район системы Макран. Вы закрепляетесь за штабом адмирала Стеклова с дислокацией на борту тяжелого авианосца «Слава».
        - На «Стрекозе» лететь разрешаете? - спросил Поведнов.
        - Почему бы и нет… Нужна же она для чего-то? Такие деньги угрохали. - Лицо Пантелеева стало по-мальчишески озорным.
        - Что за «Стрекоза» такая? - шепотом спросил Комлев у Чичина.
        - Увидишь! - таинственно бросил тот.
        Комлев был рад, что события развиваются стремительно. И лишь одно обстоятельство омрачало его радость: попрощаться с Любавой Мушкетовой скорее всего просто не получится…
        Глава 8

«Стрекоза» и ее шесть g

19 августа 2622 г.
        Штабной корабль «Урал», Северный Ледовитый океан
        Планета Земля, Солнечная система
        Руководствуясь соображениями невесть какой стратегической необходимости, «Урал» покинул Певек примерно в то же время, когда отдел «Периэксон» распрощался с Пантелеевым.
        Вот уже седьмой час белоснежный стальной остров полным ходом шел на восток, к Чукотскому проливу.
        Погода испортилась. Тяжелые, сизые тучи стелились над океаном; казалось, стоит подпрыгнуть - и достанешь рукой их клочковатый, чреватый холодным дождем испод.
        Комлев стоял на палубе с изящным кожаным кейсом и большим флотским чемоданом. Кейс был его собственный. А чемодан он получил в хозяйстве все того же боцмана Басурьева. В чемодане лежали три пары теплого белья, легкий гермокостюм, спасжилет, комплект кислородных патронов, стандартная космическая аптечка и две яркие книжечки: литературный поэзоальманах «Ландыши в снегу» и иллюстрированный справочник «Красивый флуггер: от техобслуживания до авиакосметики».
        Шесть добавочных обойм к своему табельному ТШ-К Комлев распихал по карманам сразу же при получении.

«Да что же это за „Стрекоза“ такая? - гадал Комлев. - Где она?»
        Его воображение рисовало трех-, а то и четырехвинтовой транспортный вертолет неведомой, но совершенно секретной породы, только вчера вышедший из цехов Воронежского авиазавода.
        Вот он рвет винтами тучи… Вот, слегка кренясь на элегантном вираже, выходит ровно в центр пустующей палубы… Вот выпускает двенадцать тележек шасси и величаво садится…
        Людей на палубе, под правым свесом ходового мостика, прибыло.
        Появился Чичин с пакетом очищенных семечек. Дипломат Крамер в сопровождении вестовых, волокущих две профессиональные видеокамеры. Сам Крамер тянул за собой тележку, на которой стоял кофр, чье содержимое, и в этом Комлев не сомневался, стоило не одну сотню тысяч терро. Серьезные люди - военные дипломаты. Денег не жалеют, тем более что они государственные… Слегка прихрамывая, явился и Зуев, единственный из всех - в теплой дохе и местной «трапперской» мохнатой шапке. Волохаев, небрежно помахивая укороченным армейским автоматом АСУ-8, оживленно спорил с Базеевым - у того автомат был на плече.
        Комлев прислушался. Как он и думал, те обсуждали сравнительные достоинства ракеток для пинг-понга, а потом принялись костерить судью Анненкова, по совместительству - кока адмиральской трапезной…
        Внезапно заголосил корабельный ревун. В мегафонах громкой связи зазвучал грозный голос командира корабля Желтоглазова.
        - Слушать на палубе! Всем службам очистить летную зону «С»! Готовность к раскрытию створа - двадцатисекундная!
        Комлев тревожно огляделся: а вдруг он как раз и находится в этой самой зоне «С»?
        Но судя по спокойствию его опытных коллег, все было в порядке.
        Под палубой заурчали сервоприводы. Вдоль бортов задребезжали разболтанные штормами леерные стойки.

«Готовятся к посадке вертолета?.. Но где же он?»
        Вдруг всю центральную часть палубы от надстройки до носовых катапульт располосовала сетка хирургически точных надрезов.
        Новорожденные прямоугольники пришли в сложное согласованное движение. Палуба вспучивалась, собиралась в гармошку, расходилась в стороны.
        Из разверзшегося глубокого провала поднялись и раскрылись как лепестки цветка чудные щиты металлически-ртутного цвета. И наконец, показалась сама «Стрекоза», установленная на не внушающий доверия, с виду чересчур хрупкий стартовый мост.
        То, что это и есть загадочная «Стрекоза», Комлев понял, только когда прочел надпись на борту этого престранного летательного аппарата.
        Стометровое диво, явившееся из недр «Урала», было великовато для флуггера, но, на вкус Комлева, явно недотягивало до звездолета.

«Разъездная яхта класса „Земля -Марс“? А на кой ляд она нужна?»

«Стрекоза» имела отчетливо выраженные аэродинамические формы. При этом ее носовые и кормовые плоскости несли отпечаток не только инженерного, но и, так сказать, эстетического, не имеющего отношения к прагматике полета, дизайна. Больше всего
«Стрекоза» походила на яхты с глянцевых разворотов журнала, который лежал в чемоданчике у Комлева. Она была словно спрыснута той бессмысленно-роскошной росой, что придает зазывный блеск флуггерам суперинженеров, суперактеров и народных певиц.

«Да оно и понятно… Пантелеев ведь говорил - денег угрохали… Интересно, что там внутри - платиновый штурвал и сапфировые стекла в иллюминаторах?»
        Пилотская кабина корабля тоже кичилась авторским дизайном. Выразительные носовые наплывы с развитым круговым остеклением и впрямь сообщали яхте сходство с пучеглазым насекомым.

«А не слишком ли это уязвимое место?» - с тревогой подумал Комлев. Но, присмотревшись, он обнаружил сдвинутый на «затылок» «Стрекозы» массивный броневой капюшон. Вероятно, в походном положении ему полагалось переместиться вперед, служа одновременно и защитой пилотам, и носовым обтекателем при движении в стратосфере.
        Комлев видел «Стрекозу» впервые и, конечно, сполна воздал яхте за ее экзотическую красоту. А вот его коллеги по «Периэксону», судя по всему, уже имели счастье не только видеть яхту, но и летать на ней. На их реакции, впрочем, это сказалось самым неожиданным образом.
        - Ах ты моя кошечка! Нюрочка моя! - ворковал Чичин, умиленно скалясь.
        - Не могу насмотреться, так классно все сделано… Умеют же красиво, когда хотят! - захлебываясь восторгом, вещал Лопухов.
        - Да! Да! Всю жизнь мечтал о собственной яхте. Вот о такой, именно о такой! - ликовал Волохаев.
        - Сразу видно, русские люди летят!
        - Эх… Прокатимся с ветерком!
        Как выяснилось чуть позже, эти преувеличенные восторги были связаны с преждевременным выбросом адреналина.
        Они сдали багаж бортпроводнику и проследовали к трапу, который бесшумно выехал из палубы «Урала» и арочным мостиком перекинулся через лепестки «ртутных» экранов-газоотбойников прямо к овалу пассажирского шлюза.
        Первым пошел Поведнов. За ним - остальные.
        Внутри было душно и жарко. Вдобавок там было намного теснее, чем обещал роскошный экстерьер яхты.
        Вместо ожидаемых кубриков и гостеприимной кают-компании, Комлев увидел перед собой пассажирский салон с креслами по два в ряд с каждой стороны прохода - как в маленьком пассажирском флуггере на линии внутренних перевозок. Ровно на таком он во время последнего отпуска летал порыбачить из Софрино в Астрахань, осетриную столицу РД. То, что внутренняя отделка салона была выполнена из натурального дерева, а по полу бежал мягкий шелковый ковер ручной работы, изменить общего впечатления уже не могло.
        Расселись кто куда хотел. Комлев очутился рядом с почти незнакомым ему полковником войск связи лет шестидесяти пяти.
        - Андреич, - представился тот и протянул Комлеву руку. - Юрий Андреич!
        - Комлев, - кротко отрекомендовался тот. - Володя.
        - Будешь? - Полковник протянул Комлеву фляжку с гравировкой, которая каллиграфически поздравляла «дорогого Юрия Андреевича» с шестидесятилетием от лица
«преданных сослуживцев».
        - Коньяк? - поинтересовался Комлев.
        - Ты пей, пей, за взлет надо!
        Комлев пригубил. Влага укусила растрескавшуюся от ветра нижнюю губу, обожгла нёбо и гортань и, наконец, скатилась по пищеводу, оставив после себя сомнительное сивушное послевкусие.
        - Импортное что-то? - предположил Комлев.
        - Сам гнал! - горделиво отозвался полковник, отчего-то принявший слова Комлева за комплимент. - Из яблок… Только зимние сорта… Самые наилучшие!
        - Спасибо… Очень вкусно.
        - То-то же, - удовлетворенно кивнул Юрий Андреевич, пряча флягу за пазуху. - На орбите добавим… За Х-матрицу!
        Их беседу прервала ожившая внутрикорабельная трансляция.
        - Товарищи офицеры! Экипаж яхты «Стрекоза» рад приветствовать вас на борту своего корабля. Цикл подготовки к взлету уже завершен. Просим вас принять предполетное положение. Сейчас опускаем фиксаторы.
        Комлев вверил затылок удобному подголовнику и развернул плечи. Из пазов в потолке салона выползла фиксирующая рама и плавно опустилась ему на грудь. Щелчок. Еще два щелчка - это ноги.
        - Ты нос почеши, если чешется, - с пылкой отеческой заботливостью сказал Комлеву сосед-полковник. - А то потом на шести g хрен почешешь…
        - Шесть g? - вытаращился Комлев.
        - А ты думал? Может, и восемь будет!
        - Так тут что, дейнекс-камеры нет?
        - Конечно, нет! Сам подумай, Володька, куда ее тут лепить? Дефицит места!
        - Вот это комфорт…
        Не то чтобы Комлев боялся перегрузок. Он их просто не любил. За свою многолетнюю пилотскую карьеру он испытал их столько - установившихся, переменных, предельных, запредельных, отрицательных, тангенциальных, - что, ему казалось, заслужил право не знать перегрузок более четырех g до самой смерти…
        - Внимание, начинается подъем стартового моста! - сказали по ВКТ.
        Пол встал дыбом - это «Стрекоза» задрала свою глазастую башку.

«Ага… Она еще и стартует по-ракетному… Эх, здравствуй юность», - вздохнул Комлев.
        Последний раз он стартовал таким образом еще в Брянском звездоплавательном училище на учебном «Беркуте». «Беркут», разумеется, умел взлетать нормально, с разбега, но у них в программе стояла отработка вертикальных стартов - при помощи ракетных ускорителей, с бетонных столов, все как положено… Чтобы, значит, не расслаблялись…
        Яхта приняла возвышение шестьдесят градусов. Но Комлеву с непривычки показалось - все девяносто. Кровь прилила к лицу.
        По ВКТ начался предстартовый отсчет.
        - Шесть… Пять… Четыре… Три… Два… Один… Поехали!
        И началось!
        Грохот! Конвульсии! Дрожь! Свист! Жестяной скрежет!
        Затем - рывок.
        Обещанные шесть g воткнулись железной спицей в мозг, загудели в висках, закружили искристый хоровод перед глазами.
        Сорвавшись со стартового моста, «Стрекоза» пробила густые арктические тучи, оставив за собой прореху размером с три «Урала».
        Корабль некоторое время набирал высоту, сохраняя стартовый тангаж. Но вот пилоты поставили его на дыбы и «прибавили газу».
        Теперь «Стрекоза», зачуяв близкий космос, понеслась к звездам со скоростью четыре километра в секунду.

«Азартные, гады», - не то с одобрением, не то с осуждением подумал Комлев, который, конечно, все эволюции «Стрекозы» дешифровал вестибулярно.

«К чему так рвать? Небось знают, что ресурс у планера еще огромный и бояться нечего…»
        Тут же ему вспомнилась давняя ремарка Волохаева, сделанная им еще на «Гусаре», кружившем над «Уралом», - про неких таинственных звездолетчиков, которые со скуки бесятся…

«Вот значит, что это за звездолетчики…»
        На орбиту выскочили меньше, чем за минуту.
        Сообщив кораблю новую ориентацию, пилоты еще трижды отработали двигателями, переставляя «Стрекозу» на курс к отлетному коридору.
        На время наступила невесомость.
        В иллюминаторе проплыл темный бок родной планеты - сейчас они болтались где-то над ночной Атлантикой.
        Опытный полковник, воспользовавшись передышкой, мгновенно извлек на свет свою
«юбилейную» флягу.
        Комлев посмотрел на него в тягостном недоумении, которое тот интерпретировал, конечно, по-своему.
        - Ты не боись, у меня поилка есть, специально для такого случая.
        Он споро прикрутил насадку с трубочкой к горлышку фляги, громко провозгласил «За Х-матрицу!» и втянул изрядную порцию самопального зелья.
        Крякнул. Со значением помолчал. Передал флягу Комлеву.
        Тот сделал над собой усилие и тоже выпил.
        - Ты не переживай, Володька… Нормально идем! - заверил его Юрий Андреевич.
        - Да я не переживаю… Я, собственно, пилот-звездолетчик.
        Но полковник его не услышал - последние слова Комлева заглушил голос командира
«Стрекозы»:
        - Выходим на разгонную! Прогноз по входу в Х-матрицу - шестьдесят семь секунд!
        Комлев закрыл глаза - он давно подметил, что с закрытыми глазами погружение в Х-небытие чем-то напоминает засыпание, то есть процесс вполне природный. А
«напоминает» - это уже в каком-то смысле и «является».
        Маршевые дали тягу. Она плавно росла, поднимаясь от единички к семи g.
        Комлев вспомнил смуглое, одухотворенное экстазом лицо Любавы с разбегающимися дугами соболиных бровей. Вспомнил гипнотический шум старых грабов за оградой своей дачи на северном склоне горы Ай-Петри… И со спокойным сердцем провалился в искрящую индиговыми фейерверками инофизическую бездну.
        Комлев очнулся. Растер веки костяшками пальцев. Вдохнул полной грудью.
        Его сосед уже был в сознании. И более того, уже возился с фляжкой…
        - С прибытием, товарищи! - бодро сказали по ВКТ. - Отклонение от расчетной точки составило семь тысяч двести километров, все системы работают штатно. В иллюминаторах по левому борту вы можете видеть двойную систему Макран. Если, конечно, различите ее рядом с Денебом, который здесь поярче… В иллюминаторах по правому борту через несколько минут появятся «Дюрандали» эскорта, высланного к нам с борта «Славы». Командир эскорта уже обнаружил нас, обещает поторопиться.
        Под носом у Комлева возникла… да-да, она самая.
        - За долет, Володя! - пояснил полковник.
        - Послушайте, - спросил Комлев, его язык слегка заплетался после Х-матрицы, - а детоксин у вас вообще с собой?
        - Детоксин? Не смеши меня, Володька. Детоксин это для пацанов! - убежденно сказал Юрий Андреевич. - Что тебе будет со ста граммов?
        - Ну, есть же порядок…
        - Пей, догматик. Традиция требует!
        Комлев повиновался.
        - А куда это мы снова летим? - спросил Комлев у полковника спустя минуту. Он только сейчас заметил, что невесомость уступила место мягкому, но настойчивому давлению на позвоночник.
        - Э-э, вижу, не читал ты график полета! А я не поленился… Эскадра-то «Старатель» - она сейчас у нас за спиной. Пилоты вывели «Стрекозу» в упрежденную точку. Но эскадра имеет собственную скорость. И довольно большую. Движется в направлении на Макран. Мы сейчас начинаем разгон с хитрым расчетом. Так, чтобы уравнять скорость с авианосцем «Слава». Когда «Слава» нас нагонит, у нас дельта скоростей будет небольшая. И мы сможем на него нормально сесть.
        - Вот оно что…
        - Ты меня еще спроси, зачем нам столько «Дюрандалей» в эскорте. Вот спроси, а?
        Комлев знал, зачем. Но все равно спросил. Он не любил лишать людей их маленьких радостей.
        - Мы же считай на передовой, Володька! Кажется, до ягну далеко. Многие миллиарды километров. Но что, если ягну как-то выведали о нашем прилете? Только представь - сейчас тут целый астрофаг из Х-матрицы как вывалится! А мы голенькие, как в бане! На нашей «Стрекозульке» даже пушки завалящей нету, даром дорогущая что твой мост через Финский залив…
        Совсем скоро - легки на помине - появились «Дюрандали».
        Они шли строем клина и, легко опередив «Стрекозу», щеголевато развернулись впереди по курсу в двухэтажный фронт.
        Комлев обратил внимание на необычный факт - все машины имели натуральный цвет титанира. Ни трехцветного атмосферного камуфляжа, ни матово-черного космического.
        Создавалось впечатление, что истребители были отгружены с заводов «Дитерхази и Родригес» в крайней спешке и сразу же переданы в действующий флот.

«Война. Настоящая война», - подумал Комлев.
        Спустя минуту иллюминаторы правого борта наглухо «зашторил» необъятный борт
«Славы».
        Этот великолепный монстр, принадлежащий к последнему поколению тяжелых авианосцев, успел повоевать с Конкордией в системе Вахрам, и, между прочим, следы его геройств до сих пор были различимы невооруженным глазом. Отремонтировать его по-человечески просто не успели…
        Стометровая восьмигранная гайка носового радиатора-испарителя была усыпана крупными оспинами. Не иначе снаряд главного калибра с дистанционным взрывателем или осколочная боевая часть клонской ракеты «Аждат».
        Но ладно бы испаритель. Центральная левобортовая цитадель ПКО - одна из шести придававших «Славе» его неповторимый силуэт - была заштопана внахлест пятью дюралевыми пластырями. Вид у всего этого был безобразно неряшливый, но, как ни странно, по-своему боевитый.

«Слава» появился не один, авианосец сопровождали два фрегата. Причем оба держались у «Славы» под брюхом, как рыбы-прилипалы подле акулы.
        Оно и понятно. «Слава» был знаменит феноменальной плотностью зенитного огня в верхней полусфере, но достаточно плачевными возможностями самообороны подбрюшья. Фрегаты были призваны компенсировать этот недостаток.
        И заключительный штрих - на носовой посадочной палубе «Славы» дежурила полная эскадрилья «Горынычей». А над кораблем шли два «Асмодея» с включенными радарами сверхдальнего обзора «Периметр-5».

«Да-а… Как видно, нападения ягну ждут по всем правилам… А значит, считают его более чем вероятным…»
        Пилоты «Стрекозы» начали стыковочные маневры, втираясь в зазор между днищем
«Славы» и фрегатами.
        Авианосец сразу же уполз куда-то вверх, сопровождающие его фрегаты, в свою очередь, закатились под брюхо «Стрекозы».
        Три минуты страха - и «папа» стыковочного тубуса «Стрекозы» повстречался с «мамой» одного из днищевых шлюзов авианосца.
        Вдруг Комлев сообразил, что вот уже десять минут, как его сосед не проронил ни звука. А ведь сколько поводов предоставляла сама судьба! «За встречу с флагманом! , «За стыковку!», «За шлюз!»…
        Юрий Андреевич сидел, отвернувшись к иллюминатору.
        Комлев поднял фиксатор, благо теперь уже было можно, и тронул соседа за плечо.
        Никакой реакции.
        Только мерное, уютное сопение.
        Комлев подался чуть ближе. Глаза полковника были закрыты. Полные губы причмокивали, словно приветствуя нечто далекое, призрачно-вкусное.
        Что ж, полковник просто спал…
        Когда открылся верхний люк и опустилась лестница, Комлев шустро покинул свое кресло и одним из первых поднялся на борт авианосца, в просторный «предбанник» стыковочного шлюза.
        Он встал на отдалении, озирая рассеянным взглядом появляющихся из люка коллег.
        Вот вышел Чичин, пошатываясь и в рамках дозволенного сквернословя.
        А вот и умница Крамер, с газетой, свернутой в трубочку.
        Рядом с ним Зуев, в нетерпении мнет сигарету.
        Одним из последних показался ожесточенно жестикулирующий Поведнов. Лицо его было красным от гнева, а эпическая борода, казалось, встопорщилась возмущенно. Он страстно растолковывал что-то идущему следом, но пока невидимому.
        - Ты хоть понимаешь, негодница, что ты натворила? Понимаешь или нет? По хорошим делам я тебя сейчас под трибунал должен отправить!
        В следующий миг из-за плеча каперанга показалась… чернявая головка Любавы. Ее волосы были собраны в толстую косу, которую она скрутила бубликом на затылке.
        Комлев не поверил своим глазам. В какой-то момент ему даже почудилось, что выход из Х-матрицы еще не состоялся, что он досматривает последние фантасмагории из запланированного на этот Х-переход сна-фильма…
        Поведнов не унимался.
        - Что я твоей матери скажу? Что не уследил? Ничего себе не уследил! Опозорила меня перед всем отделом! Мало того, что я непотизм тут развел! Так еще и это! Теперь придется посадить тебя на гауптвахту! И я не шучу! Я серьезно, между прочим, говорю!
        Любава, сверкая бесстыжими глазами, изображала раскаяние. Бубнила что-то извинительное. Гладила Поведнова по плечу. Ну точь-в-точь школьница, явившаяся с дискотеки в первом часу ночи в пропахшем сигаретами костюмчике и с хмельным духом изо рта.
        Теперь Комлеву стало ясно, откуда Любава знала столько подробностей про Поведнова и его денщика-сирха…

«Кто она ему - дочка? Неужели дочка?!»
        Но вот Любава назвала Поведнова «дорогим дядюшкой» и этот вопрос прояснился.
        - Ты себе не представляешь, как это для меня важно… Пойми, пожалуйста, - жалостливо заклинала Любава, театрально заламывая руки.
        - И надо же такое придумать - в медицинскую капсулу залезть!
        - Подумаешь, раз в жизни использовала профессиональные знания в личных целях…
        - И это тоже тебе военные дознаватели припомнят! Будет еще одно отягчающее обстоятельство! - кипятился Поведнов. - Ничего… Посидишь недельку-вторую в тишине, подумаешь над своим поведением… Авось ума-то прибавится!
        Большинство коллег Комлева старательно делали вид, что ничего не видят и не слышат. Хотя, конечно, все слушали в три уха. Комлев тоже не отстал - с притворным фанатизмом он принялся завязывать шнурки на своих ботинках и проверять содержимое карманов, будто что-то выискивая.
        Он очень хотел перехватить взгляд Любавы - такой живой и смелой, такой пленительной. Ведь он был уверен, что та проникла на борт «Стрекозы» и вообще затеяла весь этот трудоемкий обман ради него одного. Не зря же она целовала его тогда в раздевалке с такой жертвенной страстностью!
        О да, он был польщен!
        Отыскать местонахождение гауптвахты, где, если принимать всерьез угрозы Поведнова, должна была томиться военврач Любава Мушкетова, для Комлева оказалось нетрудно.
        Для этой цели ему достало планшета, подсоединенного к информационной сети тяжелого авианосца «Слава», и своего индивидуального кода.
        К счастью, уровень допуска сотрудников отдела «Периэксон» был достаточно высок для того, чтобы хозяйничать в электронном двойнике авианосца как у себя дома. И едва выдалась свободная минута, он отправился по найденному адресу - вторая палуба, отсек 7, проход «Правый-1».
        - Я из отдела «Периэксон», - представился Комлев, протягивая рыжеволосому, щедро усыпанному веснушками вахтенному мичману свой пропуск. - Прибыл сегодня, на
«Стрекозе», со штабного корабля «Урал». Здесь содержится Любава Мушкетова?
        - Черненькая такая? Цыганочка? - пытливо прищурился тот. - Здесь, в кубрике номер два.
        - Я должен поговорить с ней.
        - Что значит «должен»? Не разрешается это! - Вахтенный посмотрел на Комлева с каким-то собачьим, дворняжечьим недоумением.
        - Но вы же Поведнова к ней пускаете! - наобум брякнул Комлев.
        - Ну… Он же ее дядя… А вы, простите, кто?
        - Какая разница?
        - Разница есть.
        - Я - ее коллега. По штабному кораблю «Урал».
        - Ну и что, что коллега?
        Разговор зашел в тупик. Проницательный Комлев понял: пора менять пластинку.
        - Послушай, мичман… Ты был когда-нибудь влюблен? - Комлев приблизился к вахтенному значительно ближе, нежели это предполагали чисто уставные отношения.
        Мичман осклабился и засопел.
        - Ну… В жену… Ее Мария зовут.
        - Это хорошо. А теперь послушай и пойми меня. - Комлев магнетически впился своим взглядом в янтарно-рыжие глаза вахтенного. - Я в эту девушку черноволосую влюблен по уши. Я без нее не могу жить. Это из-за меня она сюда прилетела. Выходит, из-за меня она очутилась здесь, на гауптвахте. По-человечески рассуди - как я могу с ней не повидаться?
        - Понимаю, - послушно кивнул рыжеволосый. - То есть не понимаю, но допустим… Но это по-человечески если. А по-служебному - все равно нельзя.
        Комлев вздохнул. Отпрянул, как бы отчаявшись в успехе. Но потом, вроде как что-то важное решив, вновь пошел на приступ.
        - Тебя как зовут?
        - Веня. Вениамин.
        - Вениамин, пожалуйста, прошу тебя, дай мне с ней поговорить. Ну хотя бы несколько минут. Я тебя не как военфлотца, как человека прошу. Ты же знаешь, ее должностной проступок - он очень несерьезный… Это не проступок скорее, а… женский фортель такой. Он совсем в другой плоскости лежит… Ты понимаешь? - Вся фигура Комлева выражала униженную мольбу.
        - Ладно. Пусть. Десять минут. Не больше, - сдался веснушчатый мичман. - Обещаете?
        - Слово офицера.
        Он вошел.
        Кубрик была узким, белым, без иллюминаторов. На подволоке - белая сосулька лампы дневного света. Возле дальней стены - койка. На койке лежит, заложив локти под голову, похудевшая и чуточку подурневшая Любава, одетая в форменные штаны и белую армейскую футболку с V-образным вырезом. Ее роскошные волосы заплетены в две косы, перехваченные красными резинками.
        Никакой мебели, кроме узкой лавки - «банки» по-военфлотски. Ни стола, ни стула, ни визора. Впрочем, гауптвахта - она на то и гауптвахта, чтобы там раскаиваться, а не под караоке шлягеры орать.
        На палубе рядом с койкой - пластиковая миска и кружка. Как видно, остались с обеда.
        Любава смотрела в подволок. Лицо у Любавы было бескровным и злым. Но даже такой она вызывала в Комлеве вожделение.
        - Здравствуйте, Любава, - сказал Комлев, притворяя дверь.
        На его лице играла приветливая улыбка. Не хватало, пожалуй, только цветов. Но где взять эти чертовы цветы на тяжелом авианосце, находящемся в боевом походе?
        - Владимир… это вы? Но что вы тут делаете? - Любава, похоже, и впрямь была сильно удивлена. Значительно сильнее, чем предполагали обстоятельства. Улыбнуться она не соизволила.
        - Пришел с вами повидаться… Оказать вам… моральную поддержку.
        - Мне не нужна моральная поддержка, - твердо сказала Любава, она села на койке и принялась натягивать носки на босые ноги. - Я знала на что шла!
        - Если бы я был барышней, я бы наверняка лишился чувств, когда увидел вас, рука об руку с Поведновым выходящей из «Стрекозы»… Вот это был номер! - сказал Комлев ласково.
        - Вам-то чего волноваться. - Любава нервно подернула плечом и уставилась в переборку.
        Комлев недоумевал. Конечно, зная дикарский нрав Любавы, вряд ли можно было предполагать, что стоит ей лишь завидеть гостя, как она тотчас же бросится к нему в объятия и примется изводить его страстными поцелуями (хотя отчего бы и нет?). Но такого ледяного приема Комлев от женщины, чьи жгучие ласки были еще болезненно свежи в его памяти, не ожидал, даже прокручивая в уме худший вариант развития событий.
        - Любавушка, милая, - с мягким укором произнес Комлев, выжидательно застывший на месте. - Вы так говорите, будто я совсем посторонний вам человек.
        - Но вы и есть совсем посторонний мне человек! - вспылила девушка. Ее глаза были холодными, красными, сухими.
        - Тогда, в раздевалке бассейна, мне казалось иначе… Да, вроде бы не одному только мне. - Комлев многозначительно посмотрел на нее.

«Да вспомни же, вспомни, дурочка моя ненаглядная, как ты брыкалась, сидя у меня на коленях, как стонала, обмирая от счастья и похоти!»
        Как видно, вспомнив нечто очень похожее, Любава вздрогнула и подавленно опустила глаза. Ее дыхание участилось. Лоб прорезала озабоченная морщинка. Уголки губ поползли вниз.
        - Я хочу знать, что произошло, Любава, - увещевательно продолжал Комлев, осторожно приближаясь к ней - так приближаются к раненому, озлобленному животному. - Вы больше не хотите со мной говорить?
        - Угадали. Не хочу! - Любава подняла на него яростные, бесчувственные глаза. - Я не хочу с вами говорить!
        - Ну можно я хотя бы сяду? Я, признаться, очень устал от этих перегрузок! - Комлев указал рукой на место рядом с Любавой. У него еще теплилась надежда, что если она допустит хотя бы беглый телесный контакт, если только она его допустит, его нежные понимающие руки вернут мир и гармонию в их едва завязавшиеся отношения.
        - Если устали, так уходите! - нервически взвизгнула Любава.
        - То есть сесть нельзя, так?
        - Так. Я не хочу, понимаете, не хочу, чтобы вы сидели рядом со мной!
        Комлев вздохнул. Он встал у противоположной переборки, прислонился к ней спиной и, запрокинув голову, безвольно вытянул руки вдоль тела. «Как на расстреле…»
        А ведь и впрямь: чем-то вся эта сцена неуловимо напоминала экзекуцию.
        - Не понимаю, что на вас нашло, Любава, - тихо сказал Комлев.
        - На меня ничего не находило! Я такая, какая есть. И другой я уже не стану!
        - Любава… Не кричите…
        - Кричать - право любого человека, сидящего на гауптвахте. Стены здесь подбиты звукопоглощающим покрытием!
        - Это я знаю… Сиживал во время оно. - Комлев был донельзя угнетен таким приемом. Но решил предпринять еще одну, последнюю, попытку примирения.
        - Любава, умоляю вас, скажите мне хотя бы, чем я перед вами провинился? Что я сделал не так? И если нужно, извините меня! За все, что я сделал - вольно или невольно… Тогда, в раздевалке - это были… это были одни из лучших минут в моей жизни, понимаете?
        - Не надо, Владимир… Я вас очень прошу, - жалобно подвывая, попросила Любава.
        Теперь, и Комлев это заметил, в ее прекрасных, чуть раскосых глазах стояли слезы. Рывком она изменила позу - отвернулась к переборке и, опершись о нее руками, тяжело, с громкими придыханиями зарыдала.
        Комлеву очень хотелось утешить ее, заплутавшую в самой себе. Но он знал, подойди он к ней сейчас со своей заискивающей нежностью, дотронься до края ее брюк хотя бы мизинцем… Такая может и убить, прав был тот давний безымянный офицер из кафетерия!
        Наконец Любава овладела собой. Она высморкалась, вытерла слезы (впрочем, они текли все равно) и заговорила ровным, тусклым голосом:
        - Я хочу, чтобы вы знали, Владимир… Тогда, в раздевалке - все это было ошибкой… Я была неправа, заронив в ваше сердце надежду. Я поступила дурно. И пусть Бог меня простит.
        Комлев опустил глаза и кивнул.

«Блаженны плачущие, ибо они утешатся», - вспомнилось Комлеву. Эти слова из Евангелия от Матфея любил повторять его покойный отец, приходской священник Мирон Степанович.
        - И наш ужин в кают-компании - он тоже был ошибкой? - без надрыва спросил он.
        - Да. И ужин тоже. - Ноздри Любавы широко раздувались. - Мне не нужно было с вами встречаться. Не нужно было пить с вами вино. Не нужно было флиртовать и вселять в вас… всякие чувства…
        - Уж не в монастырь ли вы собрались, Любава Андреевна? - не удержался Комлев.
        - Не ваше дело! Это не ваше дело! - вновь закричала Любава, сжимая кулаки.

«Значит, вы пробрались на „Стрекозу“ не из-за меня?»
        Этот вопрос так и остался непроизнесенным. Ведь ответ, увы, был слишком очевиден.
        Комлеву было трудно дышать от волнения. Все услышанное и увиденное несказанно удручило его. Выпило из него последние силы. Поэтому вахтенного мичмана, рыжеволосого Вениамина - он зашел напомнить, что время свидания вышло, - он воспринял как избавление.

«Господи, и когда же я успел так мучительно привязаться к этой очаровательной истеричке?! Да что же за колдовство такое?!» - размышлял Комлев, согбенной походкой удаляясь от дверей гауптвахтенного отсека.
        Все это было настолько неожиданно, настолько необъяснимо, что Комлеву оставалось только одно: уповать на то, что некий волшебный ветер, пронизывающий все слои многоцветного одеяла жизни, однажды переменится. А вместе с ним - и отношение к нему Любавы Мушкетовой…
        Глава 9
        Так сказать «эксперимент»

21 августа 2622 г.
        Фрегат «Ретивый»
        Астероидный пояс Угольный Дождь, система Макран
        На ГКП «Ретивого» было малолюдно, а потому присутствие Комлева и Поведнова никого особенно не стесняло.
        Подперев голову ладонью, Часомерский полулежал в большом черном кресле. Он принимал доклады от командиров боевых частей.
        Они входили в астероидный пояс Угольный Дождь по касательной, малым ходом. Времени на то, чтобы оглядеться и прослушать эфир, было вдоволь.
        Поведнова в первую очередь интересовали радиоперехваты и он жадно вбирал данные техразведки. На двух мониторах перед ним струились водопады транскриптов - это парсер сгонял в текст все пойманные звуки человеческой речи. А если требовалось, заодно и переводил на русский язык.
        Комлев покосился на транскрипты и поморщился. Сплошные «исчадия Ангра-Манью!» и
«Вэртрагна с нами!» - это конкордианская эскадра рубилась с ягну на орбите планеты Алборз.
        - Видал, как клоны раздухарились? - Поведнов повернулся к Комлеву. - Вот сейчас изведут под корень всю враждебную ксенорасу и мы с тобой без работы останемся!
        - Я бы не возражал.
        - Да и я бы, сказать по совести, не возражал. Но в клонов не верю. Вечно начнут за здравие, а кончат за упокой. Финальные аккорды брать не умеют. Когда надо контрольный в голову сделать, у них всегда выясняется, что патроны кончились.
        Астероид, к которому они сейчас направлялись, был выбран заранее, еще на «Славе».
        Отбирали его из тысяч кандидатов по нескольким критериям.
        Первым были размеры. Астероид должен был вписываться в предельный лямбда-радиус пары транслюксогеновых двигателей «Апогей». Это значило, что каждый космический булыжник, чей поперечник превосходил двенадцать километров, им не годился. Но это вовсе не значило, что годился любой булыжник меньших размеров.
        Естественно, архонтессу ягну хотелось навернуть возможно более крупным предметом. Поэтому подыскивали что-нибудь десятикилометровое.
        Вторым критерием была скорость вращения. Или, если угодно, экваториальная скорость.
        Не секрет, что любой астероид вращается вокруг своей оси. Чем выше угловая скорость вращения и чем больше радиус астероида, тем быстрее проносится мимо наблюдателя точка, расположенная на его поверхности. На поверхности где? Обычно принимают точку на экваторе, поскольку ее скорость максимальна и задает, так сказать, верхний предел сложности посадочного пилотирования.
        Все астероиды с мало-мальски существенной экваториальной скоростью не подходили. Столь грузная и инертная парочка, какой являлась сцепка «Ретивый» - «Камрань», была чересчур требовательна к условиям посадки, которая в силу мизерной собственной гравитации астероидов по своему существу была не столько посадкой, сколько «стыковкой». При «стыковке» с астероидом, который вращается сравнительно быстро, днище «Камрани» было бы попросту вскрыто, как консервным ножом, неровностями проносящейся мимо поверхности.
        Из многих зол было выбрано меньшее. Их астероид - ему присвоили шифр «Орех» - имел среднюю экваториальную скорость четыре метра в секунду. «Среднюю» - потому что форма астероидов весьма далека от идеальной сферы. Например, «Орех» и в самом деле чем-то напоминал приплюснутый грецкий орех в кожуре.
        И это еще было очень даже неплохо! Ибо большинство астероидов Угольного Дождя, походящих по размерам, совершенно не годились по форме: какой-то был похож на обломок каменного ножа, другой выглядел как старая картофелина, третий как половинка дыни… Посадка на подобные тела из опасной превращалась в архиопасную.
        В общем, третьим критерием была подходящая форма.
        Дуэт фрегата «Ретивый» и рембазы «Камрань» возник не случайно.
        На борту «Камрани» находился очень ценный груз, без которого операцию и затевать-то не стоило - две двигательно-энергетические группы строящихся линкоров типа «Наварин». То есть те самые «Апогеи», исчадия гостайны, о самом существовании которых Комлев и Поведнов три дня назад узнали от главкома Пантелеева.
        Огромный герметичный док, которым располагала «Камрань», был нужен, чтобы создать достойные условия транспортировки для снятых со стапелей секций линкорских корпусов, в которых были смонтированы «Апогеи».
        Также в этом вылете «Камрань» служила импровизированным десантным кораблем. На ней дислоцировалось четыреста тридцать человек личного состава и свыше восьмидесяти гусеничных машин 5-го гвардейского астроинженерного батальона ВКС РД. Задачей батальона было «банальное зарытие двигателей „Апогей“ в поверхность астероида», как выразился его командир по фамилии Хладов - человек смелый, но совсем некнижный.
        Само собой разумеется, перетащить «Апогеи» и астроинженеров в пояс Угольный Дождь самостоятельно фрегат «Ретивый» попросту не смог бы. Зато лямбда-радиуса его форсированных двигателей Д-2 как раз хватило, чтобы послужить Х-буксиром для
«Камрани».
        Для стороннего наблюдателя дуэт являл странное зрелище.

«Ретивый» сидел на широком загривке рембазы «Камрань», как лягушонок на маме-лягушке. Казалось, это «Камрань» несет «Ретивого». Хотя на самом деле все было наоборот: фрегат протащил рембазу через Х-блокаду и теперь исполнял функции обычного, орбитального буксира.
        Конечно, у «Камрани» имелись собственные маршевые и маневровые двигатели, но мощность и, главное, динамические характеристики у них были скромными. Ни о какой самостоятельной посадке на астероид с такими можно было и не мечтать.
        Как все это зоологическое нагромождение будет садиться, закоренелый реалист Комлев не мог взять в толк. Но полагал, что пилотам «Ретивого» виднее. Тем более что астероид «Орех» уже показался в прямой видимости, а Часомерский по-прежнему не подавал никаких признаков беспокойства…
        С собой, на стыковочных узлах, они притащили еще восемь «Дюрандалей», одолженных у
«Славы» - тех самых, без камуфляжа. Сейчас четверка этих машин ушла вперед, к астероиду, чтобы послужить летающими видеокамерами, с помощью которых «Ретивый» сможет увидеть себя со стороны в ходе посадки.
        На экране перед Часомерским возникло лицо старшего пилота Еланова - это его летный бенефис наклевывался с радостной неизбежностью.
        - Товарищ командир, вышел на опорную посадочную траекторию. Сближение до единицы через восемьдесят секунд. Прошу вашего разрешения принять командование кораблем на себя.
        О, Комлеву была прекрасно знакома эта воистину магическая формула!
        Всем известно, что командир космического корабля - первый после Бога и его власть над подчиненными беспредельна. Но поскольку космический корабль - существо при желании очень быстрое и временами походит более на флуггер, нежели на морской корабль, его судьбу на взлете и особенно на посадке решает зачастую пилот, а не командир. Нету командиру места в тех куцых долях секунды…
        - Принимайте командование кораблем, товарищ капитан-лейтенант! - торжественно провозгласил Часомерский и, перейдя на будничный тон, спросил: - Кузьма, кстати, ты там с баржой сконтачился? Я имею в виду, с пилотом «Камрани»?
        - Точно так.
        - Ну хорошо… Если что - докладывай.

«Если что» наступило буквально через три минуты.
        Удар был такой, что Комлев пребольно прикусил язык, а Часомерский так и вообще едва не вылетел из своего командирского трона. Беспризорный пластиковый стаканчик с остатками молочного коктейля кубарем свалился с откидного операторского столика и шмякнулся на пол, щедро расплескав содержимое по мягкому кремовому ковролину палубного покрытия. Даже Поведнов оторвался от своего увлекательного радиоромана в диалогах.
        - Кузьма, распротвоюмать! - зычным голосом воззвал Часомерский. - Это называется столкновение, а не посадка!
        - А это и не посадка, - нервно отозвался Еланов. - Чиркнули по грунту «Камранью».
        - Ну что сказать?.. - сердито буркнул Часомерский. - «Опыт, сын ошибок трудных»…
        - Сейчас повторю попытку.
        Чуткому Комлеву не нужно было даже смотреть на мониторы, транслирующие внешнюю картинку с «Дюрандалей», чтобы воссоздать действия Еланова.
        Старший пилот долго, очень осторожно и неуверенно выравнивал сцепку
«Ретивый» -«Камрань». Его маневр был скован пусть невысокими, но очень опасными метеоритными бороздами, которыми была располосована поверхность астероида. Выровняться Еланову удалось лишь на высоте в сорок метров. Затем, согласовав свои действия с пилотами «Камрани», которые должны были «подыграть» Еланову днищевыми дюзами, старший пилот трижды пытался уравнять скорость бокового скольжения с убеганием поверхности «Ореха».
        Вот в этом-то и была вся загвоздка. Еланов никак не мог подобрать нужный «аккорд», позволяющий ввести боевой дуэт в плоское боковое скольжение. Пару кораблей все время угрожающе заваливало на правый борт!
        Еланов отрабатывал другими группами дюз, восстанавливая вертикаль, но ему фатально не везло. Корабли приходили в состояние покоя, имея вовсе не ту боковую скорость, которая требовалась…
        - Не могу, командир. Ну не получается у меня. Извини, - от волнения перейдя на
«ты», сказал Еланов после десяти минут борьбы с демонами небесной механики.
        Комлев искренне сочувствовал неудачам пилота. Он знал, что эти десять минут - они как десять часов в пыточной камере. А вот Часомерский - тот был начисто лишен сострадания к старшему пилоту. И понимать ничего не хотел.
        - Что значит «извини»? Что значит «не получается»? Надо сесть. Понимаешь? Н-а-д-о!
        - Да я понимаю, что надо. Но я не могу! Не идет оно! - перевозбужденный Еланов перешел на крик.
        - Кузьма, не шуми, - тоном няньки, успокаивающей капризное чадо, сказал Часомерский. - Давай отложим это дело на полчаса.
        - А через полчаса что будет? Астероид остановится? Или метеоритные борозды рассосутся? Я знаю, понимаешь, знаю, что я его не посажу!
        - Хорошо… Ты не посадишь, передай управление Каракозову.
        На экране возникло нахмуренное лицо второго пилота.
        - Нам, татарам, конечно, все равно… Но я и подавно не понимаю, что с этим летучим гаражом делать. Предлагаю рассмотреть альтернативные варианты. Либо найти другой астероид. Либо пусть товарищи с «Камрани» тупо сбросят свой груз вниз! Ускорение свободного падения здесь мизер. Не разобьется даже хрустальная ваза!
        - Чушь городишь, Каракозов, - оборвал его Часомерский. - Этот астероид мы искали двое суток. Ты предлагаешь еще двое суток угробить? Без гарантии, что мы на тот, свеженайденный, сядем? Теперь насчет «тупо сбросить»… Полагаю, это технически неосуществимо. Или как минимум технически бессмысленно. В подробности вдаваться некогда.
        Затем произошло неожиданное. Неожиданное для всех, в том числе и для самого Комлева.
        Повинуясь какому-то наитию, Комлев покинул свое скромное прибежище рядом с Поведновым, подошел к Часомерскому и, гипнотически глядя тому в глаза, сказал:
        - Товарищ капитан третьего ранга, я могу осуществить посадку.
        - Что вам для этого нужно?
        - Ваше разрешение.
        - А какой у вас налет?
        - На звездолетах Главдальразведки - две тысячи часов.
        - Хм! Много!.. Очень.
        - У меня есть опыт. Я садился на астероиды шесть раз. Не сочтите за хвастовство, но по меньшей мере два случая были сложнее нашего.
        - Где это вас угораздило?
        - В системе Серапион. Если вы знаете, эта звезда - рекордсменка по числу тернарных и квартернарных астероидных субсистем. Я тогда летал на «Снегире», на судне-планетографе. С борта флагмана нашей экспедиции поступили данные, что на нескольких астероидах обнаружены следы искусственной деятельности. Ради этих следов мы, собственно, жизнями и рисковали. Впрочем, оно того стоило…
        - Не забывайте, там целая рембаза у нас под брюхом. А она побольше планетографа.
        - За время, проведенное здесь, я имел возможность это оценить.
        - В таком случае… с Богом! - Глаза Часомерского азартно заблестели.
        Комлев не ожидал, что командир «Ретивого» так легко согласится. Не исключено, не ожидал и сам командир. Это был тот редкий случай, когда не люди с их рассуждениями и страхами руководили ситуацией, но ситуация руководила сама собой и людьми, дерзко импровизируя на ходу.
        Быстрым, пружинистым шагом, почти срываясь на бег, Комлев покинул ГКП и прошел в носовую пилотскую кабину.
        Пилоты - Еланов и Каракозов - посмотрели на него как на сумасшедшего. Однако мешать не стали. Еланов уступил ему место старшего пилота.
        Комлев сел, пристегнулся и строго поглядел на Каракозова.
        - Вас как зовут, товарищ старший лейтенант? - спросил он.
        - Рафаэль, - нехотя выдавил тот.
        - Очень приятно. Владимир, - отрекомендовался Комлев. - Вот что, Рафаэль. Вы на меня не обижайтесь, но мне придется попросить вас полностью обесточить ваше рабочее место. Я должен быть уверен, что отвечаю за каждый импульс двигателей. И чувствую каждый из них.
        - Вы что, охре… Это, конечно, не запрещено… Но мы ведь даже вашего летного патента не видели!
        - Заткнись и выполняй! - твердо сказал товарищу Еланов.
        Скроив презрительную мину, Каракозов повиновался.
        Комлев подключил свой гермокостюм «Саламандра» к беспроводной сети пилотской кабины. Первым, что он услышал, был голос старшего пилота «Камрани». Еще на ГКП он усвоил: пилота зовут Федор Диденко.
        - Говорит капитан второго ранга Комлев. С благословения Часомерского занял рабочее место старшего пилота фрегата. Я пилот первого класса, специалист по сложным случаям. Сейчас мы сообща посадим все это хозяйство… Как слышите меня, товарищ Диденко?
        - Слышу нормально, - судя по обрадованному голосу Диденко, у него отношение к этой смене коней на переправе было куда более позитивным, нежели у Каракозова и Еланова. Как видно, ему страстно хотелось побыстрее сесть, хоть как-нибудь. - Очень на вас надеемся!
        - Теперь вызываю командира звена «Дюрандалей». Как слышите?
        - Лейтенант Бялых на линии! - ответили из эфира.
        - У меня к вам будет просьба. Три истребителя прошу развернуть в линию параллельно корпусу «Камрани». Превышение над условным геоидом астероида - сто метров. Удаление дозора от «Камрани» вперед против вращения астероида - единица. Мне очень важно видеть рельеф набегающей поверхности во всех подробностях. Как поняли?
        - Нормально поняли. Покажем!
        - А четвертый «Дюрандаль» поставьте, пожалуйста, перед носом «Камрани» на минимально безопасном удалении. Это, я так понимаю, метров семьдесят.
        - Можно пятьдесят, - подсказал Бялых.
        - Тем лучше. Пусть все время показывает надирную точку под «Камранью».
        Пока «Дюрандали» перестраивались, Комлев задал несколько вопросов Диденко, пилоту
«Камрани». Его интересовала механическая надежность посадочных опор рембазы и импульс ее двигателей. Что касалось опор, худшие опасения Комлева не подтвердились. А вот движки оказались старыми, выгоревшими. Неудивительно, что Еланов с Каракозовым капитулировали перед неуправляемой валкостью этой лохани…
        - Теперь проведем, так сказать, эксперимент на натуре, - сказал Комлев пилоту
«Камрани». - Ваша задача, товарищ Диденко, не делать ровным счетом ничего. Но как только я скажу «импульс», вы даете полную семисекундную мощность на все без исключения днищевые дюзы… Семь секунд, полная мощность. Ясно?
        - Ясно.
        - Тогда через минуту начнем.
        Комлев придвинул кресло поближе к приборной панели. Выпрямил спину.
        Возложил руки на рычаги РУД и РУК, педантично вложил каждый палец в свое колечко на соответствующей штыревой кнопке управления группами дюз.
        Водрузил ноги на педали.
        После этого все внимание Комлева сконцентрировалось на мониторах, которые показывали тематический видеорепортаж с «Дюрандалей». Его можно было озаглавить
«Угрюмые красоты астероида „Орех“.
        Под крылом истребителей проползали на удивление разнообразные ландшафты - пологие пылевые «барханы», гряды слипшихся ледовых глыб, змеились пресловутые метеоритные борозды, окаймленные опаснейшими рядами острых обломков. К счастью, среди этого хаоса попадались почти зеркально гладкие пылевые «озера» с покатыми пористыми берегами в морщинах тонких трещин. Комлев недаром выдвинул истребители на километр вперед, против вращения «Ореха». «Дюрандали» показывали то, что нижним камерам
«Камрани» предстояло увидеть спустя четыре минуты.
        Каракозов и Еланов следили за Комлевым со смесью священного ужаса и по-человечески объяснимой неприязни. Когда на мониторах блеснуло аммиачным инеем особо крупное пылевое озеро, Комлев провокационно подмигнул пилотам и сказал в микрофон:
        - Здесь Комлев. Эксперимент - внести!
        С этими словами Комлев утопил в пол крайнюю правую педаль, разблокируя тем самым двигательные группы. Подал вперед на три щелчка РУД - рукоять управления двигателями, фиксируя мощность тяги.
        И мысленно перекрестившись, щелкнул тремя кнопками, ответственными за обе группы верхних тангажных дюз. Он знал, сейчас черная спина «Ретивого» озарилась восемью столбами призрачного пламенного света. Приборы корабля и его личный вестибулярный аппарат сообщили о возникновении постоянного ускорения три десятых g.
        Циферки на обоих альтиметрах запрыгали, отмеряя фактическую высоту и фиктивную - расстояние до геоида.
        При этом, когда под сцепкой «Ретивый» - «Камрань» пронеслась очередная гряда обломков, действительная высота рывком уменьшилась на восемь метров, в то время как фиктивная, само собой, этой гряды не заметила.
        На фиктивной высоте сорок метров Комлев убрал тягу и ровно через четыре секунды громко скомандовал:
        - Диденко! Импульс!
        - Импульс пошел! - отозвались с «Камрани».
        Благодаря камере четвертого «Дюрандаля», Комлев видел: действительно пошел. Горячие струи из дюз «Камрани» устроили на поверхности астероида настоящий буран. Клубы твердых частиц и пара поглотили набегающий берег пылевого озера.
        Через семь секунд Диденко, как и договаривались, выключил двигатели. Ему хватило внутренней дисциплины на то, чтобы сделать это. Но вот оставить происходящее без комментариев было выше его сил.
        - Товарищ Комлев, - голос Диденко звучал испуганно, - скорость - девять! Дистанция - тридцать! Надо что-то делать…
        - Спокойно! Ничего не трогай!
        Через полторы секунды посадочные опоры «Камрани» врезались в податливую пыль
«Ореха». Заскрежетала от натуги литерная кемеровская полисталь.
        Амортизаторы опор приняли удар на всю длину хода, после чего два из них, не выдержав нагрузки, лопнули.
        Но все уже было кончено. «Камрань» зарылась брюхом в пылевое озеро и остановилась с легким креном на правый борт.
        Картинка на мониторах сделала бы честь любому научно-фантастическому фильму:
«Камрань» утопала по грудь в искристом пылевом вареве, а над его бурлящей верхней границей словно бы парил горделивый силуэт «Ретивого».
        Несколько секунд покоя и вновь легкий толчок - это корма рембазы просела в пыль еще на ладонь.
        - Вуаля, - вздохнул Комлев. - Сели.
        - Ну вы и нахал, товарищ Комлев! - с одобрением сказал Диденко. - Обломали нашей коровушке два копыта…
        - Не обессудьте, других вариантов не было.
        - Не-е… Ну так и я мог! Тоже мне, высший пилотаж… - Каракозов состроил гримасу.
        - Если мог, отчего же не сделал? - поинтересовался справедливый Еланов.
        В эфире появился Часомерский.
        - Я вам так скажу: если лацпорт рембазы откроется, будем считать, что посадка была штатной. Впрочем, если не откроется, вырежем плазмой… Спасибо вам, товарищ Комлев! Очень ловко вы это с «экспериментом» изобрели. Я даже испугаться не успел.
        - Стараемся… - вздохнул Комлев.
        Комлев не был профессиональным сверхчеловеком. И первые секунды после посадки ему было очень тяжело. Казалось, голова вот-вот лопнет от переизбытка прилившей к ней крови. В груди озверело бухало сердце. Тряслись руки…
        Он покинул носовую пилотскую кабину «Ретивого» и зашагал назад, на ГКП. На половине пути, когда в его наушниках раздался голос Еланова, Комлев вдруг вспомнил, что так и не отключился от беспроводной сети кабины.
        - А он ничего, этот штабной, - сказал Еланов. - Я бы не решился…
        - Да… Ничего… Хоть с виду - мудак полный, - сердито процедил Каракозов.
        Глава 10
        На «Орехе»

21 августа 2622 г.
        Фрегат «Ретивый»
        Астероидный пояс Угольный Дождь, система Макран
        Исполнив обязанности буксира, «Ретивый» вернулся к своей привычной специализации эскортного корабля.
        Уже без участия Комлева «Ретивый» отстыковался от «Камрани», поднялся и перешел на местную «геостационарную» орбиту, имевшую смехотворный перигей три километра.
        Астероид остервенело вращался вокруг своей оси. Каждые три часа над «Камранью» стремительно всходили местные светила, затем столь же стремительно пылевое озеро вместе с рембазой погружалось во тьму.
        Приклеенный к геостационару «Ретивый» висел в зените над «Камранью» и бдительно прощупывал окрестности лучами радаров, обшаривал их объективами телескопов.
        Меж тем на «Орехе» вершился скромный трудовой подвиг астроинженеров-гвардейцев.
        Под началом опытнейшего (и лишь благодаря этому опыту трижды не уволенному из армии за пьянство) майора Хладова обе двигательно-энергетические группы с двигателями «Апогей» были выгружены из «Камрани» через носовой лацпорт.
        Лацпорт, к слову, резать не пришлось. Он открылся сам, после легкой кувалдотерапии.
        Затем, выгрузив технику, приступили к рытью котлованов. Учитывая ничтожную силу тяжести, извлеченный грунт беззаботно вышвыривали прямиком в открытый космос.
        Комлеву казалось, что серьезной проблемой может стать транспортировка второй двигательно-энергетической группы к ее котловану. Как-никак, это было в семнадцати километрах от места посадки «Камрани», на противоположной стороне астероида.
        Комлев слабо представлял себе, как вообще удастся отбуксировать на такое расстояние тысячетонную железку.
        Даром что в этих условиях она весила сущую ерунду. Но ведь ландшафт был такой заковыристый! Как пройдут по нему инженерные танки-тягачи? Как проложить маршрут между ударными кратерами, трещинами, ледовыми кряжами? Что будет, если широкая, угловатая двигательно-энергетическая группа застрянет между соседними пылевыми барханами?
        Комлев и Поведнов с интересом ожидали дальнейших действий майора Хладова. Благо принимать в них участие им было незачем. Поведнов даже разоткровенничался:
        - А знаешь, ты хорошо сегодня выступил. Мало того, что нос этим архарам утер, пилотам, я имею в виду, так еще и подколол народ с этим «экспериментом»! Мы-то думали и впрямь «эксперимент», а оказалось - натуральная посадка. - Поведнов засмеялся тихим кашляющим смехом. - Пусть знают нашего брата! А то держат нас, штабистов, за чистых дармоедов, которые, дескать, сами ничего не умеют, только других учат… В общем, спасибо.
        Застенчивый в душе Комлев, которого всегда сверх меры смущали чужие похвалы, даже заслуженные, вежливо кивал в ответ на каждую реплику начальника.
        - Ты-то мне, скрывать не стану, поначалу не больно понравился… Сам виноват: нос задирал, дичился, опять же прилизанный весь, как актер. Но первое впечатление, слава Богу, обманчивым оказалось… Толковый ты мужик!
        - Рад это слышать, Лука Святославович.
        Наконец Комлев, уже бордовый от смущения, решился сменить тему. Тем более что второй случай поговорить с Поведновым тет-а-тет мог представиться еще очень нескоро.
        - А можно вопрос?
        - Говори.
        - Что с Любавой Мушкетовой будет?
        Поведнов удивленно отшатнулся от Комлева.
        - С Любавой? - переспросил он, как видно, удивленный даже не столько тем, что Комлев произнес вслух это имя, сколько тем, что он его вообще знает.
        - Да, с Любавой Мушкетовой. С племянницей вашей.
        - А что с ней будет? С ней вроде все нормально.
        - Как же нормально? Вы же ее на гауптвахту посадили! Под суд отдать собираетесь!
        Поведнов лукаво улыбнулся.
        - Ну прямо… Прямо под суд. Родную племянницу! Нашел самодура… Попугаю чуток - и выпущу. Поближе к концу операции. А то мало ли, что ей в голову взбредет - заберется еще в «Дюрандаль» и полетит за этим своим Степашиным прямо на Тэрту. Это очень в ее духе - миленького спасать…
        - За каким Степашиным? - Комлеву очень хотелось, чтобы его вопрос прозвучал беспечно.
        - Ну жених у нее. Капитан осназа Лев Степашин. Он как раз в блокаде этой сидит. Жив или что - хрен его знает… Судя по старым перехватам - четыре дня назад воевал. А сейчас слушаю-слушаю, про всех уже командиров ВКС и десанта наслушался, а про осназ ни полсловечка…
        - Так они же вроде… разбежались?
        - Да они все время ссорятся, как ее послушать… То вроде бы повздорили в очередной раз, не общались. Он ей что-то там поперек сказал, приревновал, что ли, как это у нас, мужиков, водится… А та как разобиделась! Сумасшедшим его обозвала, прохвоста этого… А потом как узнала эта попрыгунья про Х-блокаду, так испугалась, сразу мириться ей со своим Левушкой захотелось… Вообще, два сапога пара. Оба психованные, горячие, как крутой кипяток. Как начнут собачиться - святых выноси! Вот уже два года волынку волынят. Спрашиваю ее - отчего не женитесь? А она фыркает, шипит, что кошка! «Ты ничего не понимаешь!»…
        Новость обожгла Комлева. Он побледнел и плотно сжал тонкие губы.
        Что ж, теперь все встало на свои места.

«Ч-черт… как же противно… Да что же это у меня за идиотизм такой - влюбляться в каждую встречную?! А потом больно… Зачем больно? За что?»
        К счастью, Поведнов не стал свидетелем горестного ошеломления, в которое ввергли Комлева его немудрящие слова. Вниманием Поведнова полностью завладел панорамный монитор - на нем подчиненные майора Хладова и впрямь занялись чем-то невероятно интересным.
        Они были облачены в тяжелые саперные скафандры с укрупненными реактивными ранцами. Человек сто, не меньше, по приказу Хладова выстроились вдоль одной стороны двигательно-энергетической группы, столько же - с другой. Еще человек по тридцать Хладов расставил с торцов, вдоль поперечных герметичных переборок, которые наглухо закупоривали отсек спереди и сзади.
        По команде «взялись!» сотни рук, усиленных электромышцами скафандров, схватились за технологические наварки и выступающие концы необрезанных пиллерсов. Без малейшего видимого усилия они оторвали гигантскую железную коробку от поверхности астероида и понесли ее.
        Сквозь пелену своих невеселых мыслей (о Любаве-чертовке!) Комлев следил за этим невероятно простым и в то же время по-древнеегипетски масштабным, эпическим процессом.
        Когда путь носильщикам преградила пятиметровая скала, похожая на оплывший сморчок, все разом дали короткий импульс реактивными ранцами и взмыли на высоту пятиэтажного дома. Вместе со своей громоздкой ношей, разумеется.
        - Любо-дорого посмотреть! Где еще увидишь столько работающих людей одновременно? Кругом роботы одни… У меня вот, еще до всей этой катавасии, помню, трубу в квартире прорвало… И представь себе, вместо сантехника, Сан Саныча нашего, который на пенсию вышел, явился робот какой-то дегенеративный… Я его к месту аварии провел, как он требовал голосом своим кастратским, ну все вроде бы нормально он заклеил… А наутро гляжу - опять течет! Пришлось Сан Санычу звонить - войди, мол, в положение…
        Траурный, с омертвевшей, отравленной душой Комлев даже не делал вид, что слушает Поведнова. Перед его мысленным взором маячила злая, стыдливая улыбка военврача Любавы.
        Глава 11
        Майор Браун-Железнова ставит задачу

23 августа 2622 г.
        Фрегат «Ретивый»
        Астероидный пояс Угольный Дождь, система Макран
        Астроинженерный батальон майора Хладова трудился по-гвардейски. За два дня была сделана работа, на которую, по нормам мирного времени, пошла бы как минимум неделя.
        Но что это были за два дня!
        В любую минуту их могли обнаружить и атаковать ягну. Хватило бы одного астрофага и сотни паладинов, чтобы полностью очистить поверхность астероида «Орех» от всякого трудового копошения.
        Была и другая опасность. В отличие от ягну не потенциальная, а самая что ни на есть актуальная. Угольный Дождь - один из самых плотных астероидных поясов, известных астрографическому реестру - кишмя кишел мелкими и очень шустрыми булыжниками. Некоторые из них были размером с «Дюрандаль», другие - с волейбольный мяч. Но больше всего было, конечно, крупной щебенки.
        Из-за этого камнепада все радары и прочие средства противокосмической обороны
«Ретивого» работали круглые сутки. Одиннадцать раз объявлялась метеоритная тревога. То и дело спарки 57-мм зениток открывали шквальный огонь, стремительно расстреливая и без того неновые стволы. Они стремились раздробить метеориты размером с мяч и крупнее. Им то и дело подыгрывали беззвучные залпы лазерпушек - когда требовалось добить обломки раздробленных жертв твердотельных зениток.
        Случалось, и радары, и зенитки не могли ничем помочь - в первый день прямым попаданием камня был убит рядовой астроинженерного батальона, во второй день покалечены двое. Также метеориты вывели из строя четыре инженерных танка, но, к счастью, обошлось без жертв…
        К середине дня 23 августа майор Хладов рапортовал о завершении работ.
        Это означало, что оба транслюксогеновых двигателя «Апогей» зарыты в поверхность
«Ореха» на должную глубину. А также, что к ним проведены все необходимые коммуникации: силовые кабели от термоядерного реактора «Камрани» и линии дистанционного управления.
        Наконец с «Камрани» под прикрытием бронеплит, которые должны были хоть как-то обезопасить ценнейший груз от метеоритов, к обоим «Апогеям» были доставлены транслюксогеновые баки. Полковник Лацис, головой отвечавший за транслюксогеновую секцию, лично подключил баки к топливной сети двигателей.
        После того как прогнали один за другим три цикла холодных включений «Апогеев», космическую однозарядную пушку, изобретенную отделом «Периэксон», можно было считать готовой к стрельбе.
        С этой-то радостной вести и начал очередной военный совет Лука Святославович Поведнов. А затем резюмировал:
        - Для того чтобы выстрелить астероидом «Орех» по архонтессе ягну, нам недостает лишь одного: данных о том, куда именно стрелять. Подробнее об этом расскажет майор Браун-Железнова.

«Есть женщины в русских селеньях…» - мечтательно глядя на гостью с «Камрани», подумал Комлев.
        Майор Браун-Железнова была хороша и мучительно недосягаема. Овальное, без следов косметики, бледное лицо. Тонкий, правильной формы нос. Черные ниточки бровей над глазами цвета весеннего неба. Темно-русые волосы, скрученные в узел на затылке. Выраженная «восьмерка» фигуры. Ах…
        Комлев уже знал, что красавицу-майора зовут Александра. И он, к сожалению, не сомневался в существовании мужчин, которым позволено упрощать это имя до интимного
«Сашенька»… Так всегда с красивыми и умными женщинами. Они одиноки, только когда сами этого хотят…
        - Как все вы знаете, товарищи, - голос у Александры Браун-Железновой был низким, с различимой хрипотцой, - в ходе первого, пробного прорыва Х-блокады фрегат
«Ретивый» произвел спин-резонансное сканирование архонтессы. За это вам спасибо. - Браун-Железнова кивнула группе старших офицеров фрегата, один из которых, штурман Рязанский, расплылся в блаженной улыбке. - К сожалению, экипаж фрегата «Ретивый» строго придерживался инструкций, полученных от адмирала Стеклова. Поэтому при сканировании из соображений безопасности фрегат находился на значительной дистанции от архонтессы. Из-за этого мы так и не узнали толком, что же у нее внутри… Картина получилась неполная, разрешение спинограмм низкое. Насколько низкое? Настолько, что мы не видим каналов транслюксогенового контура. А значит, мы не понимаем, куда именно направлять наш фаршированный «Апогеями» «Орех».
        - Простите, а можно вопрос? - робея, спросил Базеев. Предыдущие два дня он, подкошенный пищевым отравлением, провел в медицинском блоке. И будучи наконец отпущенным на свободу, принялся всюду совать свой свернутый набок боксерский нос.
        - Да, пожалуйста.
        - А вот, я помню, во время Наотарского конфликта был случай, все его знают. Имелся астероид джипсов. Ему взорвали люксогеновый реактор. И вся любовь! Почему с архонтессой так нельзя?
        - Видите ли, товарищ… Базеев… - с раздумчивым замедлением начала Александра, - у нас есть основания полагать, что архонтесса не имеет единого сверхкрупного источника энергии.
        - Но, извините, как же она тогда держит блокаду? Нефизично получается! Мистика!
        - Никакой мистики. Единого, сверхкрупного у нее нет. Но есть сеть из множества сравнительно мелких реакторов. В какой из них ни попади, целое фатального ущерба не претерпит… Конечно, это гипотеза. Но ее вам тоже придется проверить. Если выяснится, что мы не правы и архонтесса оснащена одним сверхреактором, это сильно облегчит нам задачу. Будем бить в него! Но если мы правы, единственный способ
«выключить» Х-блокаду - разорвать канал гиперскоростной циркуляции транслюксогена.
        В дискуссию вступил Часомерский:
        - В сущности, основное ясно. Мы летим к архонтессе. Сближаемся. Сканируем ее на всю глубину, даем вам картинку. Вы решаете, куда стрелять.
        - Верно, - величественно кивнула майор Александра.
        - Теперь я должен услышать главное. На каком расстоянии от архонтессы мы должны пройти на этот раз?
        - Идеально - пять километров. Но мы не звери. И требовать этого от вас не будем. Поэтому рекомендуемая дистанция - сто километров.
        В кают-компании повисла напряженная пауза. Сто километров! Да это уже не дистанция, а высота! Остаться незамеченным на таком расстоянии просто невозможно. Что будет делать архонтесса, когда заметит фрегат, не знал никто. Но, к сожалению, догадывался, что события будут развиваться вовсе не так, как в журнальных повестях для юношества, где люди дружат с ксенорасами и те раскрывают им тайны мироздания, а ксенорасы учатся у людей любить и бескорыстно делать добрые дела…
        Все молчали. Никто из присутствующих мужчин не рвался демонстрировать малодушие перед прекрасной женщиной в темно-красном деловом костюме.
        Комлеву очень хотелось задать вопрос майору Браун-Железновой и тем самым обратить на себя ее царственное внимание… И он его задал:
        - Скажите, любезная Александра… к сожалению, не знаю вашего отчества… - начал Комлев, улыбаясь со всей томительной лучезарностью, на которую только был способен.
        - Дмитриевна.
        - Итак, Александра Дмитриевна, - как бы смакуя на языке имя, продолжал Комлев, - что же станется с экипажем «Камрани» и личным составом астроинженерного батальона? Ведь, насколько я понял, в то время как мы на «Ретивом» будем еще находиться возле архонтессы, вы уже отправите астероид «Орех» по нашему целеуказанию!
        - Все верно. - Александра ответила Комлеву холодной вежливой улыбкой. - «Камрань» мы оставляем на поверхности астероида в качестве источника энергии для «Апогеев». Все мы, в том числе и астроинженеры, покинем рембазу на штатных спасательных капсулах. Прикрывать нас будут «Дюрандали». Вся наша тюлькина флотилия останется здесь, в поясе Угольный Дождь. Будем ждать помощи. Нас подберет либо возвратившийся фрегат «Ретивый», либо, и это было бы предпочтительнее, корабли адмирала Стеклова, которые ворвутся в систему после выключения Х-блокады… Если же мыслить еще шире, то в систему Макран при условии выключения Х-блокады, вслед за
«пробным шаром» в лице кораблей Стеклова, войдет Первый Ударный флот. Он, вы знаете, сейчас находится в системе Иштар в полной боевой готовности. Так что, хочется верить, у командования всегда сыщется лишний корабль для спасения наших скромных персон.
        - Но это же большой риск! - воскликнул Комлев. - А вдруг Х-блокаду отключить не удастся? Вдруг что-то случится с «Ретивым»? Чем висеть посреди космоса в тесных спасательных капсулах, не лучше ли прямо сейчас, заранее, связаться с товарищем Ивановым?
        Комлев заметил: при упоминании товарища Иванова лицо майора Браун-Железновой построжело, а взор на несколько мгновений затуманился. Дорого бы дал Комлев, чтобы узнать, о чем думала тогда Александра!
        - Что касается Иванова, то здесь даже обсуждать нечего, - тихо сказала она. - Еще вчера все исправные корабли Великорасы покинули систему Макран.
        Слова Браун-Железновой произвели эффект разорвавшейся бомбы.
        - Как?
        - Что вы сказали?
        - Так ведь Х-блокада!
        - Вы так с нами не шутите! - послышалось с мест.
        Комлев был в крайнем изумлении от услышанного. Но и прочие его коллеги, судя по всему, тоже! И даже Часомерский! Лишь Поведнов загадочно улыбался в усы.
        Наконец Александра, сполна насладившись произведенным переполохом, снизошла до объяснений:
        - Да, Х-блокада. Она по-прежнему существует. Но, товарищи, сами-то ягну и чоруги как-то вылетали из системы и попадали в нее на протяжении всех этих дней! Вы об этом не задумывались? Товарищ Иванов - задумался. И ему удалось установить, что корабли противника делали это при помощи специального сооружения, сверхмощных Х-ворот чоругской постройки. Вчера, в результате дерзкой штурмовой операции, объединенным российско-конкордианским силам удалось эти ворота захватить.
        Комлев огляделся. Лица у его соседей стали разочарованными, какими-то сонными.
«Это что же получается? Мы стараемся их спасти, разблокировать, а они разблокировались сами!» - читалось на них.
        - Вы зря расстраиваетесь, товарищи, - с обольстительным грудным смешком сказала Александра. - Потому что на этом хорошие новости для вас у меня закончились. Зато есть две плохие. Первая: мы не знаем, где сейчас находится эскадра Иванова, покинувшая систему через эти Х-ворота. Уцелела она в принципе? Живы ли вообще наши товарищи? И вторая новость: ягну готовы использовать свою стандартную технологию и подорвать звезду Макран-Б при помощи планеты Алборз. Фактически они в большем масштабе намерены сделать то, что пытаемся сейчас проделать мы с их архонтессой… И в наших интересах опередить их!
        - А что же мирное население Тэрты, прошу прощения? - спросил ошарашенный новостями Часомерский. - Его тоже, что ли, эвакуировали из обреченной системы через Х-ворота?
        - Нет. Насколько мы можем судить по радиопереговорам, такой возможности у наших не было.
        - Выходит, если ягну взорвут Макран, население Тэрты сгорит заживо? Все эти городишки, деревни, сельскохозяйственные коммуны?
        - Именно так.
        - М-да…
        В общем, поговорили.
        Александра Браун-Железнова вернулась на «Камрань», а Комлев в компании коллег отправился на ГКП фрегата «Ретивый».
        На душе Комлева, под тонкой переливчатой пленкой приятного послевкусия от знакомства с обольстительным майором Браун-Железновой, бушевали черные воды тоски и тревоги.
        Глава 12
        Барин в троечке промчался

23 августа 2622 г.
        Фрегат «Ретивый»
        Район архонтессы ягну, система Макран
        В сравнении со многими своими соседками, планеты и прочие небесные спутники двойной звезды Макран являли собой компактную систему.
        Орбита последней планеты проходила примерно там, где в Солнечной системе расположен Сатурн.
        Соответственно, если поддерживать эту домашнюю аналогию, архонтесса ягну квартировала в районе Урана. А границы Х-блокады проходили, как полагало большинство экспертов «Периэксона», примерно через афелий Плутона.
        Итак, архонтесса…
        Часомерский был вынужден выбирать между двумя различными философиями сближения с ней. Из каждой философии вытекала своя тактика.
        Первый вариант, Часомерский для себя назвал его «Выстрел в упор», заключался вот в чем. «Ретивый» совершает Х-прыжок вплотную к архонтессе. «Вплотную» - это двадцать тысяч километров. Затем фрегат включает маршевые двигатели, начинает разгон, подходит к архонтессе ближе… При этом расчеты показывали, что мимо архонтессы фрегат пройдет с достаточно умеренной скоростью восемь -десять километров в секунду.

«Барин в троечке промчался» - так Часомерский назвал второй вариант.
        Он был значительно более опасным с точки зрения навигации. Но зато позволял надеяться на уклонение от зенитного огня ягну. Изюминкой этого второго было увеличение разгонной дистанции. Для этого «Ретивый» требовалось вывести из Х-матрицы в пять раз дальше, чем в варианте «Выстрел в упор».
        Прогрев Х-двигателей и рутинные маневры по выходу на разгонный трек предоставили Часомерскому лишь двенадцать минут на раздумья.
        Но Часомерский в тот день соображал быстро.
        Он выбрал за три минуты сорок секунд: вариант два.
        После чего приказал по внутрикорабельной трансляции:
        - Всем товарищам из отдела «Периэксон» и свободным от вахты членам экипажа фрегата приказываю занять амортизированные кресла и перевести их в противоперегрузочный режим. Специально для «Периэксона»: амортизированные кресла имеют маркировку в виде красной буквы «Г» на подголовнике.
        Комлев осмотрел свое кресло: буква, к счастью, на нем имелась. Он щелкнул тумблером. Кресло подалось назад, вынырнули держатели для ног, раздвинулись подлокотники. Сидеть стало совсем неудобно - Комлев всегда чувствовал себя в таких креслах лабораторной крысой, которую пытливый, с изрядным диоптрием студент распинает перед учебным вскрытием.
        - Застегнуть гермокостюмы, надеть шлемы! - прозвучал следующий приказ. - Старшим в отсеках проследить за исполнением приказа, доложить на ГКП!
        Через пару минут после доклада из отсеков Часомерский отдал последние распоряжения:
        - Провести замену атмосферы! Герметизировать отсеки! По фрегату объявляется боевая тревога!
        От зуммеров боевой тревоги у Комлева, еще со времен звездоплавательного училища, сладко ныло в подвздошье. Некое обновление в душе обещали эти звуки. Когда оно наступит - это обновление, - Комлев точно не знал. Может быть, его, как лавину, стронет прямое попадание позитронного заряда ягну через каких-то две минуты. А может, оно погодит и наступит лишь спустя часы и дни… Но прежним он уже не останется, нет.
        Разгон.
        Х-переход.
        Доклады из отсеков:
        - Есть контакт с архонтессой!
        - Трещина в люксогеновом дюаре левого Х-двигателя!
        - Тяга на маршевые!
        - Импульс на маневровые!

«Началось… - удовлетворенно подумал Комлев сквозь отступающий сизый морок Х-матрицы. - Только что там у них с дюаром? Неужели действительно лопнул?»
        Не теряя ни секунды, Часомерский сориентировал «Ретивый» на архонтессу.
        Штурман Рязанский произвел прокладку гладкого параболического курса с учетом убегания архонтессы ягну по орбите.
        Открылись пусковые шахты зенитных ракет. Зажужжали сервоприводы артиллерийских башен. В носовом торпедном погребе, куда еще на Певеке с превеликими усилиями затолкали гроб спин-резонансного сканера, группа технарей подала на аппарат высокое напряжение.
        - Первый каскад мощности маршевых!
        - Второй каскад, третий!
        Девять хризолиновых дюз с субрелятивистскими скоростями вышвырнули факелы раскаленной плазмы. Фрегат понесся вперед.
        Меньше минуты потребовалось операторам систем слежения, чтобы захватить архонтессу ягну тремя метровыми объективами и подстроить систему автофокусировки. После этого отфильтрованный и доработанный парсером видеопоток был передан на мониторы ГКП.
        Комлев уже видел фотографии архонтессы, но те были довольно паршивенькие и поразить его траченное жизнью воображение не смогли. А вот сейчас, вживую…
        Комлев поежился. Ему вдруг вспомнилось, когда его младшая дочь Леся была розовощекой ясельной крохой, она называла все, что будило в ней страх, «бабаем». А если «это» имело ярко выраженные женские черты (сюда относились и мультяшные ведьмы, и грудастые скифские бабы из Музея Природы), она говорила «бабайка».
        Архонтесса была настоящей «бабайкой».
        Имея простую, эмоционально нейтральную геометрию - почти правильный октаэдр, - архонтесса при этом что-то очень нехорошее проделывала с отраженным светом и даже с самим пространством вокруг себя. Ее поверхность давала тревожный чугунно-серый отлив. А звезды, что виднелись близ ее кромки, дрожали словно бы в злом, упругом мареве.
        Операторы поигрались с увеличением телескопов, стремясь вычленить нерегулярные элементы архитектуры этого грандиозного инопланетного корабля.
        Нахмурив брови, Комлев рассматривал глубокие каналы, опоясывающие архонтессу по ребрам октаэдра. Сеть куда более узких и мелких борозд покрывала треугольные грани архонтессы, формируя тошнотворно повторяющийся узор, который сообщал любознательному человеческому глазу уныние и страх…

«Хоть бы скорее ее грохнули уже, мерзость эту…» - добела сжав пальцы в кулаки, подумал Комлев.
        - Скорость сто! - звонко отрапортовал штурман Рязанский.
        - Хорошо, Сережа, - удовлетворенно отозвался Часомерский. - Что там с коррекциями, определился?
        - Определился… Дам первую через полминуты!

«Скорость - сто? - рассеянно подумал Комлев. - Сто… Сто километров в секунду?! И тягу не убирают?! По-прежнему семь g?!»
        Комлев знал, чем чревато такое длительное действие сильной перегрузки. И ему было уже заранее жаль своего здорового, сильного, но уже не такого молодого тела, каждая мышца которого была выращена и выхолена им с таким трудом…
        - Лука Святославович, разрешите обратиться! - Комлев с усилием повернул голову к распластанному рядом в противоперегрузочном кресле каперангу.
        - Охо-хо… - простонал Поведнов. - Не вовремя ты, Володя… Перегрузка проклятая суставы крутит… Ну, давай спрашивай.
        - Я вот думаю, если у них на левом Д-2 дюар треснул, так, может, и с правым не лады? Может, я в двигательный схожу?
        - Ну и куда ты по семи g сходишь? - с издевкой поинтересовался Поведнов.
        - У них скоро должно быть технологическое отключение тяги, чтобы хризолин не поплавить… Я бы и проскочил.
        - Сиди уже, скакун! Без тебя в двигательном умников хватает… И каждый со своей кувалдой…
        Поведнов закряхтел, похохатывая.
        Каперанг оказался прав - хитроумный Часомерский, не желая резко сбрасывать темпы набора скорости, отключал дюзы попарно, и промежутка для «заскакивания» в двигательный так и не случилось - при пяти g без экзоскелета тоже особенно не попрыгаешь…
        Расстояние до архонтессы стремительно сокращалось.
        Когда они прошли контрольную точку «пятнадцать тысяч», Часомерский скомандовал:
        - Включить СР-сканер! Пост дальней связи - как слышите меня?
        - Слышим нормально, - отозвались связисты.
        - Пробейте на «Камрань» контрольный пакет и запросите подтверждения. Хочу проверить, как Х-связь работает, - зачем-то пояснил он Поведнову.
        - Работайте, работайте, золотой мой, - как-то очень по-стариковски поощрил его каперанг.
        Комлев быстро прикинул в уме, что через две минуты они будут уже над архонтессой.
        Прохождение вдоль нее займет секунд семь.
        Но какими будут эти секунды!
        Сущий ад…
        Однако ад начался раньше.
        Ягну приготовили «Ретивому» жаркую встречу.
        - Товарищ командир! Наблюдаем две групповые цели! - Голос старшего офицера ПКО срывался. - Пеленг на первую: ноль. На вторую - семь.

«Пеленг - „ноль“? Да они же прямо по курсу!» - сообразил Комлев. На его раскаленном лбу выступило несколько капелек пота.
        - Это хоть кто? Паладины? - с ленцой спросил Часомерский.
        - Там, похоже, разные есть… Часть - паладины. А часть - даже не знаю. Кто-то покрупнее…
        - Наверняка корветы, - устало проскрипел Поведнов. - Их много было в радиообмене эскадры Иванова…
        - Да какая нам теперь разница? Валить будем всех! - запальчиво заявил Часомерский.
        - Разница есть, - хмуро возразил Поведнов. - Немедленно бросайте всю энергию на носовые генераторы щитов… С корветами шутки плохи… Бьют так, что костей потом не соберешь. Про вас не знаю, а я лично еще у племянницы на свадьбе погулять рассчитываю!

«У племянницы - это значит у Любавы…» - с тоской подумал Комлев. С дурной неотвязностью перед ним встала смуглая полунагая девичья фигурка, скорчившаяся на скамье ночной раздевалки. Несколько секунд ему было больно. Очень больно. Но потом боль ушла.
        Как и любой встречный бой в космосе, этот начался внезапно, прошел сумбурно и оставил после себя долгое яростное послевкусие.
        - Боевые части на дистанционный подрыв! Ракетный залп по групповой цели на пеленге ноль! - скомандовал Часомерский. - Пилотам разрешаю любые маневры уклонения!
        Ракетные шахты фрегата озарились бледными вспышками. Навстречу врагу устремились худощавые щучки зенитных ракет «Вспышка».
        В следующий миг защитное поле фрегата запылало диффузионной радугой - это первый позитронный лазер ягну обрушился на чужака.
        Старший пилот Еланов с перепугу отработал всеми правобортовыми дюзами.
        Фрегат рыскнул влево. Комлеву показалось, что его заслуженная голова вот-вот оторвется от шеи. Поведнов застонал.
        - Картинка портится… Прошу вернуть корабль на прежний курс! - взмолился оператор СР-сканера.
        - Еланов, слышал? У тебя есть кривулина от штурмана. Вот ее и придерживайся! Хотя бы в общих чертах!
        - Слушаюсь, - затравленно отозвался Еланов.
        Не успел старший зенитчик порадовать докладом о накрытии восьми целей, как три луча позитронных лазеров чиркнули по центральному кольцу защитного поля. Щитовики тут же сообщили о том, что в таких условиях эмиттеры не проживут и десяти секунд.

«Радостная новость», - бессильно вздохнул Комлев.
        Но, как оказалось, главную угрозу в том бою представляли не позитронные лазеры ягну, а их ракеты-пенетраторы.
        Паладины поредевшей группы на пеленге «ноль» поняли, что второго залпа с
«Ретивого» они не переживут.
        И сделали выводы.
        Они выпустили фрегату прямо в лоб по три пенетратора и поспешили убраться в глубокий каньон, опоясывающий квадратные бедра архонтессы.
        За тринадцать секунд между жизнью и смертью Еланов и зенитчики фрегата сумели сделать невозможное: один за другим пенетраторы разлетались на винтики, прошитые очередями автоматических пушек и лучами лазеров.
        А Еланов бросил корабль вниз, к архонтессе, рискуя при потере управления врезаться в ее бок на скорости, нисколько не совместимой с жизнью.
        Пенетраторы ягну, рассчитанные на поражение джипсианских астероидов - зловещих каменных увальней с посредственной маневренностью, - не успевали отработать маневр Еланова. И тогда их кремний-нейронные мозги приняли единственно верное решение на подрыв в упрежденной точке…
        За полторы секунды железная туша «Ретивого» приняла сотни гиперзвуковых осколков. Некоторые из них проходили фрегат навылет, прошивая переборку за переборкой, словно те были сделаны из газетной бумаги. Другие, встретив многослойную бронезащиту двигательной группы, взрывались с силой артиллерийского снаряда. Третьи, были и такие, лишь процарапали обшивку длинными зазубристыми бороздами и ушли на рикошет…
        На ГКП хлынул поток тревожных сообщений о полученных повреждениях.
        - Приступайте к борьбе за живучесть! - рявкнул Часомерский. - И я попрошу в ближайшие минуты избавить меня от рассказов о том, где, кому и что продырявило. Не до грибов нам сейчас, товарищи, не до грибов…
        - Нелинейный скачок гравитационного возмущения траектории! - закричал пилот Еланов. - У этой дуры сила тяжести!.. Растет!..
        Комлеву не требовалось комментариев. Ему было ясно, что в довершение всех бед они рискуют попросту упасть на архонтессу и всему виной будет ее роковое притяжение. Которое невозможно было учесть заранее, поскольку здесь явно работал эффект гравитационного эмулятора, но только отмасштабированный в десятки раз сравнительно с доступными землянам мощностями.
        - Давай, Кузьма… Вытаскивай нас как можешь, - не приказал, а скорее попросил Часомерский.
        И Кузьма расстарался.
        Мгновенно рассчитав, что только тяга кормовых маршевых двигателей в состоянии превозмочь гравитационные чары архонтессы, Еланов головокружительным разворотом поставил корабль «на попа». Ясное дело, «Ретивый» продолжал нестись вперед с интерстелларной скоростью, но теперь архонтесса оказалась ровно под его маршевыми дюзами.
        - Высота пятнадцать! - доложил штурман.
        И дальше становилось только хуже:
        - Высота десять!
        - Высота три!
        - Нет зажигания на маршевых! - закричал Еланов.

«Прощайте все», - мысленно сказал Комлев.
        - Высота семьсот метров!
        - Высота двести метров!
        Лишь с третьей попытки Еланову, разбившему предохранительный колпак на системе взрывного пуска маршевых, удалось призвать к жизни плазменных джиннов. По бескрайнему плато одного из боков архонтессы хлестнули огненные бичи. В брюхе у
«Ретивого» послышался хлопок, затем подозрительный свист.

«Надорвался…» - подумал Комлев.
        Корма «Ретивого» неслась над архонтессой на комариной высоте сорок метров. И несмотря на полную тягу маршевых, расстояние это продолжало уменьшаться.
        К счастью, впереди черным обрывом уже зиял край архонтессы.
        - Еланов, поднажми бортовыми маневровыми! - посоветовал Часомерский.
        Этот совет, смехотворный в других условиях, оказался весьма дельным. Крошечное приращение скорости, которое дали маломощные бортовые, протолкнуло фрегат к спасительному обрыву. По плавной параболе «Ретивый» прошел угол архонтессы, разминувшись с ее тусклой обшивкой в считанных метрах.
        На связь вышел замначальника двигательного, тот самый Эдуардыч, с которым Комлев уже имел содержательное общение на Певеке, во время памятной вивисекции двигателя Д-2.
        - Товарищи, вы не поверите, но приливным эффектом от этой коровы нам маршевые дюзы потянуло.
        - И что?
        - Они теперь длиннее, чем раньше. На полметра, - похоронным тоном сообщил Эдуардыч.
        - Если бы у «Ретивого» была супруга, она была бы довольна, - заметил Часомерский.
        В корабельной сети раздался дружный, в несколько глоток, гогот.
        Тем временем «Ретивый» стремительно удалялся от архонтессы.
        - Ну что там с СР-сканированием? - поинтересовался Часомерский. - Сделали?
        - Да вроде… Заканчиваю предварительный просмотр, - сообщил оператор. - Видна макроструктура, похожая на кристаллическую решетку металла. В узлах у нее, вероятно, реакторы. Так что наша кралечка-майор оказалась права… Также вижу тоненькие каналы, параллельные ребрам объекта. Заглубление - сто семнадцать километров от поверхности. Толщина ерундовая. Считанные метры. Состав стенок - какое-то говнище вроде углеродных нанотрубок. А под ними, похоже, транслюксоген, который мы ищем…
        - Что значит «похоже»? - въедливо спросил Часомерский.
        - А что, по-вашему, наши СР-сканеры имеют в блоке анализа опорные данные по транслюксогену? - нервно парировал оператор.
        - Отставить хамство на борту! - одернул его Часомерский.
        - Извините… Был неправ.
        - В общем, приказываю слить все, что вы там насмотрели, связистам фрегата. Пусть посылают на «Камрань». Там разберутся… Уже пора.
        Х-связь, к счастью, работала. Чего уже нельзя было сказать про второй Х-двигатель.
        Как оказалось, несколько осколков смогли-таки преодолеть через все слои брони и насмерть поразили систему карданных подвесов. А вместе с ней и блок спин-стержней. Это означало, что улизнуть Х-переходом «Ретивый» уже не сможет.
        В общем, и Часомерскому, и остальным стало не до результатов СР-сканирования.
        Пролет «Ретивого» мимо архонтессы привел ягну в кипучее бешенство.
        Операторы радаров наперебой рапортовали о все новых сворах паладинов, которые устремлялись в погоню за «Ретивым».
        К счастью, у фрегата был основательный запас скорости и ягну требовалось время, чтобы развить хотя бы сопоставимую.
        Но если паладинам это было нелегко, то корветы справлялись с этой задачей пугающе шустро.
        - Шесть корветов на хвосте! - отчеканил оператор.
        - Энергию на кормовые! - реагировал Часомерский. - Открыть заградительный огонь в задней полусфере! Слышишь, Еланов, поднажал бы ты еще чуток!
        - Нечем жать, отец… Поверь, - как-то безнадежно отвечал старший пилот.
        Корветы ягну ударили по «Ретивому» позитронными лазерами и на этот раз удар их был неотразим.
        Да, защитное поле отфильтровало девять десятых позитронных потоков. Но разрозненные пучки антиматерии дорвались-таки до тела «Ретивого».
        Две серии взрывов погремели вдоль днища. Отключилась центральная группа маршевых дюз. Прервалась связь с Елановым и оператором СР-сканера.
        - Еланов, что там? Каракозов, отзовитесь! - уже в десятый раз спрашивал Часомерский.
        Ответа не было.
        Это могло означать что угодно - от наихудшего до почти безобидного. Наихудшее: пилоты погибли. Безобидное: перебило каналы связи. Узнать наверняка, что же произошло в пилотской кабине, можно было только при помощи метода, известного со времен неолита: личной явкой.
        - Товарищи торпедисты, кто там не особо занят, сбегайте в пилотскую. Гляньте, отчего связи нет! - попросил Часомерский.
        - Меринов пошел уже, - ответили из торпедного.
        Прошло две тревожных минуты. Наконец, новости.
        - Товарищ командир… Там железо кипело… Палуба пузырями стала… Пройти невозможно.
        - Дверь открыть можешь?
        - Да какое там!
        На интуицию Комлев никогда не жаловался. Так вот эта самая интуиция уже две минуты назад подсказала ему: ни Каракозова, ни Еланова, его старых, считай, знакомых, больше нет в живых. Часомерский еще только связывался с запасной пилотской кабиной, которая располагалась на три палубы выше ГКП, в верхней надстройке, а в душе у Комлева уже зрело решение.
        - Запасная, слышите меня?
        - Да, - ответил Часомерскому молодой, запинающийся голос. - Пилот Одинцов… говорит.
        - Тут, похоже, товарищ Еланов рулить больше не сможет некоторое время… Готовы принять управление?
        - Я? Управление? Да, конечно, - даже по внутрикорабельной трансляции было слышно, как часто и испуганно дышит «запасной» пилот Одинцов.
        Комлев высвободился из плотных объятий фиксаторов. И, выпрямляясь, благо это было почти не трудно при двух g (все это время тяга неумолимо падала - и вот результат! , обратился к Часомерскому:
        - Товарищ командир, второй раз за три дня прошу у вас разрешения на пилотирование
«Ретивого»…
        - Вы не доверяете товарищу Одинцову, Владимир? - спросил тот.
        - Сейчас не до вежливости… Не доверяю.
        - Безосновательно?
        - Считайте, безосновательно.
        - Понял. Считайте, мое разрешение у вас есть. Одинцов будет помогать. Лифт, который доставит вас в запасную летную кабину, находится сбоку от туалета.
        Заняв рабочее место пилота, Комлев первым делом попробовал поднять тягу маршевых.
        Тщетно.
        Тогда он вообще выключил их и стремительно развернул фрегат носом к противнику.
        - Товарищ командир, - обратился он к Часомерскому, - перебрасывайте всю энергию на носовые щиты. Уйти уже не получится! Будем драться! Мое мнение - если не применить торпеды сейчас, вскоре их будет некому применять.
        - С мнением согласен.
        Единственное, что мог сделать Комлев для спасения корабля, - маневрировать как можно более дерзко. Корветы ягну прошивали пространство смертоносными рапирами позитронных лазеров хотя и достаточно интенсивно, но все же неприцельно, как бы врастопырку. Кроме того, у этих мощнейших орудий имелось известное время релаксации, вести непрерывный огонь корветы не могли.
        Эти обстоятельства давали некоторые надежды на уклонение.
        В тот день Комлев был в ударе.

«Ретивый», оправдывая свое название, резко бросался из стороны в сторону, шел юзом и крутил циклоиды с предобморочными перегрузками.
        Опытные офицеры-помехопостановщики чутко реагировали на все эти кульбиты, подыгрывали Комлеву чем могли. В ход пошли один за другим три скоростных фантома, которые на время дезориентировали противника. Выпуск фантомов офицеры прикрывали пылевыми завесами типа «вуаль», чьи полотнища хотя и ненадолго, но все же застили ягну обзор. Даже примитивным трюкам с отстрелом ДФФ-волокон нашлось место в этом представлении…
        Комлев бросил взгляд на часы - восемь минут… Они живут уже целых восемь минут!
        - Этот подвиг я посвящаю Любаве Мушкетовой, - с грустной усмешкой сказал Комлев.
        - Что вы сказали, извините? - переспросил пришибленный страхом Одинцов.
        За эти минуты фрегат «Ретивый» успел отстрелять по корветам почти все содержимое своих ракетно-торпедных погребов. Это отвлекло корветы и заставило их, как сказали бы в Генштабе, пересмотреть концепцию боя. Они прекратили сближение и держались теперь на почтительном удалении. Но электронные мороки и оптические иллюзии инфоборьбы обещали вот-вот рассеяться и вновь открыть «Ретивый» противнику…
        Что делать дальше, Комлев понятия не имел. И от этого ему стало весело.
        А тут еще Одинцов, вероятно, решив позабавить его, сказал:
        - Глядите, товарищ кавторанг, архонтесса задымила!
        Комлев нервно рассмеялся.
        - Трубочку раскурила, да?
        - Да я серьезно, поглядите!
        Комлев небрежно перевел взгляд на монитор, который приворожил его помощника.
        - Черт возьми, - удивленно пробормотал Комлев. - Действительно дымится! Да еще и крутится… Ведь крутится, Одинцов?
        - Крутится… - ошарашенно подтвердил тот.
        Да, архонтесса теперь вращалась вокруг оси - как самая заурядная орбитальная станция. Из ее «утренней» грани, которая сейчас как раз подставляла себя свету Макранов, били три тугих струи желто-серого газа. Только на высоте километров в сто эти струи распадались на отдельные облака. Там они нехотя таяли и, повинуясь аномальному тяготению архонтессы, опадали вниз призрачными псевдокисейными занавесями.
        - Этак у нее и атмосфера образуется… - раздумчиво заметил Одинцов.
        И тут до Комлева наконец дошло.
        - Да что атмосфера! При чем тут атмосфера?! Это же последствия взрыва! Наши все-таки сумели! Сделали! Засунули ей «Орех» в самое брюхо! Подавилась, тварь! Сейчас сдохнет, я тебе говорю! Сдо-о-охнет! - захлебываясь, кричал он.
        Ликование Комлева было таким бурным, что даже Одинцов встревожился.
        - С вами все в порядке, товарищ кавторанг?
        Прорезался Часомерский:
        - Владимир, как вы думаете, это оно?
        - Думаю, да! Сейчас мы все увидим!
        И они действительно увидели.
        Но совсем не то, на что рассчитывал Комлев. Операторы радаров доложили, что впереди по курсу «Ретивого» обнаружены восемь новых целей.
        Учитывая огромную скорость фрегата, он должен был пройти мимо этих объектов через считанные минуты.
        Корветы, к слову, держались за «Ретивым» как приклеенные. Может, не видели, что творится с архонтессой. А может, не придавали этому значения.
        Более того, количество преследователей на радарах «Ретивого» резко увеличилось.
        Обгоняя корветы, к фрегату рвались три группы неопознанных летательных аппаратов - каждая численностью до российского авиаполка.
        Эти аппараты были заметно меньше корветов, но раза в четыре крупнее паладинов.

«Авиаполки» разделились. Один шел прямо на фрегат, два других, увеличив скорость, явно намеревались взять его в клещи.
        - Одинцов! Выясни, пожалуйста, что там с этой загадочной восьмеркой объектов на наших острых курсовых углах. Может, операторы радаров ошиблись? И их вообще нет?
        Одинцов с полминуты изучал информацию на тактическом терминале, о чем-то коротко переговорил с Часомерским. Затем отчитался:
        - Объекты, к сожалению, на месте. Опознать их нет возможности. Наш запросчик
«свой -чужой» сломан, сами объекты как бы «замазаны» оптическими помехами… Единственное, что можно сказать: они приближаются.
        - Ну это я и сам вижу, - буркнул Комлев.
        Уцелевшие зенитки фрегата открыли заградительный огонь по приближающимся аппаратам ягну. Плотность огня была незавидной. Но лучше уж незавидная, чем никакая.
        Комлев развернул фрегат бортом к центральному «авиаполку» атакующих, прикинув, что благодаря этому «Ретивый» сможет задействовать уцелевшую кормовую батарею лазерных пушек.
        Затем он включил все левобортовые дюзы. Это обещало оттянуть неизбежную роковую развязку еще не несколько секунд…
        Больше он сделать ничего не мог.
        Комлев демонстративно убрал руки с органов управления и сложил их на груди.
        Одинцов уронил голову на панель управления - как школьник на парту.
        Часомерский тоже помалкивал.
        Внутрикорабельная трансляция словно бы умерла. Все боевые расчеты были заняты каждый своим делом. Докладывать было не о чем, да и в общем-то уже незачем. И вдруг тишину вспорол крик, наполненный радостью до краев - крик оператора систем слежения.
        - Мужики! Объекты по курсу опознаны! Это «Слава»! «Севастополь»! В общем, корабли Стеклова! «Слава» только что подняла сорок флуггеров!
        - Ты уверен? - гробовым голосом спросил Часомерский.
        - Сто пудов, товарищ командир!
        - В таком случае, Комлев, слушай приказ: начинай торможение.
        - Есть торможение!
        Конечно, скорость фрегата была колоссальной. И даже если бы все маршевые дюзы были исправны, погасить ее так быстро, как мечталось Часомерскому, все равно не удалось бы. Поэтому фрегат проскользнул между железными утесами «Славы» и «Севастополя», как стриж между двумя стоэтажными башнями гостиницы «Россия».
        Проскользнул - и понесся дальше, отчаянно семафоря подгоревшими дюзами.
        Поэтому Комлеву, Поведнову, Часомерскому и экипажу фрегата «Ретивый» было не суждено воочию насладиться торжеством русского оружия.
        Они не увидели, как сотни зенитных ракет и десятки флуггеров устремились на перехват ракетоносцев ягну. А это были именно ракетоносцы, увешанные смертоносными пенетраторами. Волны ягну, имевших ту же проблему, что и фрегат «Ретивый» - чересчур высокую скорость, - разбились о несокрушимую твердыню эскадренной ПКО. Лишь немногие из них успели отстреляться пенетраторами по «Славе» и «Севастополю». И уж вовсе никто из них не помышлял больше о преследовании «Ретивого».
        А вот последнюю минуту архонтессы в системе Макран с борта «Ретивого» наблюдали.
        Нет, она не взорвалась. И даже дымить она прекратила.
        Но все же повреждения, нанесенные астероидом «Орех», были очень серьезными. И кто-то там внутри архонтессы счел опасным ее дальнейшее пребывание в системе. Ибо Х-блокада не работала, двери в систему Макран распахнулись и ксеносы прекрасно понимали, что вот-вот сюда ворвутся десятки маленьких - по меркам ягну - кораблей землян. Но с этих маленьких кораблей взлетят сотни аппаратов, неуязвимых для их позитронных пушек, и боевые потери сразу же из высоких превратятся в оскорбительные, позорные, совершенно неприемлемые.
        На изумленных глазах Комлева октаэдр архонтессы претерпел трансформацию, которой бы позавидовала любая земная игрушка-головоломка.
        Грани архонтессы распались на множество отдельных треугольников. Каждый треугольник развернулся вокруг своей оси на определенный угол. На несколько секунд архонтесса стала похожа то ли на железного ежа, то ли на шипастую рыбу-коробочку. Сходство усиливалось тем, что вслед за разворотом треугольных участков обшивки грани архонтессы вспучились, и она, увеличившись в объемах, приблизилась по форме к сфере…
        Сфера эта не была гладкой. Она была по-прежнему набрана из множества треугольников и дополнительных граней, выдвинувшихся из глубины конструкции. При этом та грань, которая раньше дымилась, осталась как бы искалеченной. В ней зиял глубокий кратер. Из трещин в его поверхности извергся фонтан блестящих обломков. Хаотически вращаясь, они поспешили выйти на орбиту вокруг архонтессы, ослепительно искря и пританцовывая в лучах двойной звезды.
        А затем архонтесса исчезла вместе со всем своим инофизическим колдовством.
        Часть 3
        Степашин
        Глава 1
        В Институте Аномальной Астрофизики

20 августа 2622 г.
        Город Синандж
        Планета Тэрта, система Макран
        Два следующих дня выдались скучными - понятно, по нашим, осназовским меркам.
        После расстрела астрофагов на Арасе клонская эскадра отошла на орбиту Тэрты.
«Кавад», конечно, тоже. На нем мы и заночевали. Никогда не забуду каюту какого-то безымянного клонского лейтенанта, куда меня временно поселили, с искусственным деревцем - кажется, мандарином - на «подоконнике» и домашними тапочками сорок шестого размера в виде двух улыбающихся коровок…
        Я в них, конечно, не обувался. Но умилился.
        Встретив на борту «Кавада» утро двадцатого августа, мы позавтракали клонскими кебабами. И сразу же получили приказ вернуться в место постоянной дислокации.
        - Расставание с вами наполняет печалью мое сердце, - положив руку на грудь, сказал Фази Маджид, прощаясь с нами.

«Вы тут без нас не балуйте», - хотел брякнуть я, но, к счастью, сдержался.
        - И наше тоже… наполняет, - сказал я дружелюбно.
        Все-таки Фази Маджид хороший мужик. Хоть и клон.
        Синандж встретил нас тревожной тишиной.
        На краю летного поля космодрома грустила одинокая «Кассиопея». Больше - ни звездолетов, ни флуггеров.
        Похоже, все наши боеспособные силы концентрировались на орбите.
        Но вот куда подевались всевозможные клонские посудины? Ведь еще пять дней назад над высоким забором, отгораживающим военную базу от гражданского космопорта, возвышались разномастные каботажники, орбитальные катера и гордость местного гражданского флота - круизный лайнер, вы не поверите, «Одесса». Лайнер был наречен еще в довоенные времена теплой дружбы братьев по Великорасе, а после, очевидно по рассеянности, так и не переименован…
        - Похоже, эвакуация прошла, командир, - подсказал проницательный Жаргалов.
        - Эвакуация? - рассеянно переспросил я.
        - Ну да.
        - А куда эвакуируются-то, как думаешь?
        - Как говорят буряты, «орон дэлхэй уужам даа, орохо нухэн олдохо байха».
        - А по-русски?
        - Земля большая… найдется место, где поместиться, - пожал плечами Жаргалов.
        - А конкретнее? Земля-то большая, космос еще больше, но что-то я не вижу вариантов.
        - Почем мне знать?..
        Вот так с Жаргаловым всегда. Буддист, мать его так. А значит, любит рассуждать абстрактно… Раньше меня это раздражало. Потом привык.
        Перед нами нарисовался Бондарович, о присутствии которого я совершенно забыл.
        - Что, капитан, затрудняешься в оценке обстановки? - спросил он задиристо.
        - Так точно, товарищ капитан третьего ранга!
        - Ориентирую: подвижный состав каботажного флота частью рассредоточен по запасным площадкам, частью собран в конвои на орбите Тэрты. Производится рассредоточение и вывоз нетрудоспособных категорий населения…
        - Детей?
        - И баб. Идем дальше. Только что получил на твое имя новый приказ. Вместо пункта постоянной дислокации тебе с наличным составом 92-й роты предписано прибыть в Институт Аномальной Астрофизики и взять его под охрану.
        - А кто там, в институте?
        - Аномальные астрофизики. - Бондарович расхохотался.
        - Наши или клонские?
        - Ты что, расист? Какая тебе разница? - с подначкой спросил кап-три.
        - Ну наши все-таки лучше… - процедил я. - Понятнее.
        - Да наши, наши… - смилостивился Бондарович. - В общем, отправляйся туда. Поступишь в распоряжение доктора физических наук Сильвестра Константиновича Масленникова. Он найдет чем тебя занять… Ну там пробирки мыть… Оптические оси спиртом протирать… Спектрографы калибровать…
        Бондарович в тот день был явно в настроении. В отличие от бедного меня.
        - А можно вопрос не для протокола? - спросил я вкрадчиво. - С какой стати астрофизикам такая честь? Поважнее, что ли, объектов нет?
        - В настоящий момент важнее объектов нет. - Бондарович посуровел. - Все наши надежды связаны с этими штатскими выхухолями.

«Ничего себе! - подумал я. - Вот это новости».
        По моим тогдашним представлениям, надежды, связанные с учеными, были эквивалентны отсутствию всяких надежд. Ну не доверяю я ученым… То есть тогда не доверял.
        Несмотря на заверения Бондаровича о важности нашей миссии, привычного нам транспорта - вертолетов - мы так и не дождались. Пришлось добираться до института на перекладных. До пролива нас подвезли космодромными карами. Там, на пристани, мы пересели на быстроходный паром. А на южном берегу прошли пять кварталов пешком.
        Здание конкордианского ИААФ в свои лучшие времена представляло собой три разновысокие башни, соединенные ажурными застекленными галереями. Эти галереи недавнего нападения чоругского десанта не пережили - осыпались все как одна. С одной из башен были начисто снесены все фасадные легкие конструкции, придававшие зданию стильный офисный вид. Обнажились мощные несущие колонны, разгромленные кабинеты, лаборатории. Все это напоминало теперь игрушечный домик куклы Насти - у моей двоюродной сестрички такой был. В нем снималась одна из стен и можно было сажать куклу то на горшок, то за обеденный стол, всюду заглядывать, как будто ты домовой…
        Вторая башня выгорела полностью и обрушилась. А вот третья башня, самая приземистая, стояла как новая. Ни копоти, ни разбитых стекол. Вокруг нее возвышались пять металлических мачт с многогранными штуковинами на вершинах. Вид у этих сооружений был подозрительный. Понятно, что какие-то экспериментальные установки. Но какие? Над чем экспериментируют?
        - Антенны, что ли? - предположил по их поводу Намылин.
        - Если это антенны, то для связи с Господом богом лично, - буркнул Арбузов.
        - Не кощунствуй, Валерий! - одернул Арбузова набожный Кирбитьев.
        - А зачем глупости говорить? - взвился Арбузов. - Какие на хрен антенны?
        - А я чего? Я ничего… - смешался Намылин.
        Окрестности института охранялись на славу.
        Я насчитал не меньше десяти самоходных зенитных установок «Клевец», шесть позиций зенитных ракет и под сотню пехотинцев. Эти бравые ребята (конечно, не настолько бравые, как мы) принадлежали разведбату 11-й десантной дивизии «Полесье».
        Но и этого было мало. На площадке перед институтом в полной готовности к взлету дежурили пять ударных вертолетов «Пиранья».
        Мне вдруг вспомнилось, как третьего дня, сразу после нашего прибытия на Тэрту после спасения «Гневного», некий голос из радиоэфира заклинал меня помочь Институту Аномальной Астрофизики… Тогда, помню, я этот призыв проигнорировал. Да и не мог не проигнорировать. Но как, наверное, сказал бы буддист Жаргалов, от кармы не уйдешь.
        Глядя на все это собрание солдат и техники, на полевые укрепления и минные поля, я подумал, что командование, наше безупречное командование, выразилось в своем приказе не вполне точно. Что значит «взять под охрану институт», когда он уже взят под такую охрану, что комар не пролетит?!
        - Капитан Степашин, - представился я старлею с повязкой «Комендатура», дежурившему у блокпоста перед институтской автомобильной стоянкой. - Прислан к вам на усиление! Как найти Масленникова?
        Старлей посмотрел на меня неприязненно.
        - Масленников… Звание, должность?
        - Да не знаю, ученый какой-то… Без звания, наверное.
        - Я думаю, тут без званий никого нету… Да только мы этих званий не знаем. Не положено нам.
        Я не уловил, чего было больше в словах старлея - сожаления, что, мол, мы маленькие люди, или гордости, что такой институт пафосный охраняем.
        - И куда же мне идти?
        - На восьмой этаж, в секретариат. Там разберутся.
        Мы уже почти дошли до дверей целехонького корпуса, когда старший лейтенант закричал нам в спину:
        - Куда же вы, ребята? Вам в главный корпус надо! А не в этот!
        - А главный где?
        - Да вот же! - Старлей указал на вторую башню с разрушенным фасадом.
        Мы пожали плечами и отправились туда.
        По пути к секретариату нам пришлось трижды объясняться со служивым людом разных ведомств.
        На входе мы имели общение с сотрудницей ГАБ в штатском.
        Перед дверями лифта (который, о чудо, работал) нас остановил офицер со значком
«Санконтроль», скромно притаившимся под орденом Ушакова второй степени.
«Санконтроль» - это, дорогие товарищи, кто не знает, один из псевдонимов нашей флотской контрразведки, организации посерьезней ГАБ и Разведупра вместе взятых.
        И наконец, уже в секретариате нами заинтересовался местный аксакал - заместитель коменданта института товарищ Манежный. И каждому из них я, как попугай, повторял волшебные слова: фамилию Бондарович, свой секретный код должностного опознавания и шифр своей войсковой части… И каждый из них считал своим долгом связаться с планетарной комендатурой и все-все-все перепроверить. Электронный век, елкин дрын…
        Зато в секретариате нас ждал сюрприз - в виде Масленникова.
        Великий (вероятно) ученый стоял у окна и с самым возвышенным видом грыз карандаш.
        Он был худощав, седоволос, высок, нос имел длинный, птичий. Словом, типичный жрец науки, из тех, что забывают позавтракать, а потом пообедать, а потом и поужинать, ведь какой может быть ужин, когда на шкале любовно взлелеянного прибора творится та-а-акое! Двойка! Тройка! Снова двойка! Умереть можно, как интересно!
        Учитывая, что окно было вынесено взрывом от пола до потолка, а Масленникова от края оплавленной бетонной плиты отделяли ровно пятнадцать сантиметров, я встревожился.
        В самом деле: еще один рассеянный шаг - и гению трындец!
        Я было подался вперед, чтобы… ну я не знаю что, взять его за локоть и оттащить назад, когда путь мне преградила секретарша, вполне себе ничего девица в строгом платье с кружевным воротничком. Девица сделала большие глаза и предупредительно замахала наманикюренными ручками. Мол, что вы делаете, не надо!
        Намек я понял. Остановился.
        - Мне нужно поговорить с Сильвестром Константиновичем, - вполголоса сказал я ей.
        - Хорошо, хорошо, - шепотом затараторила девица. - Вы только садитесь, садитесь вот здесь. Сейчас я вам сделаю кофе… Хотите кофе?
        Я выразительно посмотрел на Масленникова. Потом на нее.
        Девица вздохнула.
        - Профессор думает… Понимаете?
        Я понятливый.
        - Давайте кофе, - сдался я.
        Я сидел на диванчике, разглядывая бесконечные секретаршины ноги, обтянутые телесной сеточкой колготок, и размышлял вот о чем. Сейчас Масленников оторвется от своих судьбоносных дум, я подойду к нему и скажу «меня прислали вас охранять», а он… а он просто не поймет, чего я от него хочу.
        Охранять? Ведь их и так весьма неплохо охраняют. Зачем я ему? Зачем он мне? В общем, что-то конфузливое такое, необязательное рисовалось.
        Однако все сложилось иначе.
        - Так вы и есть тот самый капитан Степашин? - спросил Масленников, когда я все-таки получил, так сказать, доступ к профессорскому телу.
        - Да. Только что значит «тот самый»?
        - Извините, конечно… Просто о вас мне только что говорил товарищ Иванов.
        - Сам товарищ Иванов?
        - Ну да… Я тут беседовал с ним… О разном.
        - И что вам сказал товарищ Иванов?
        - Пойдемте со мной… У меня очень мало времени… Вы будете сопровождать меня, а я покуда вам все растолкую.
        - Годится.
        Масленников увлек меня к лифту.
        - Мы воюем с чоругами. И ягну, - сказал Масленников так, словно открыл мне тайну общегосударственной важности. - А это значит, что мы одновременно имеем дело с технологией Х-блокады, которую придумали ягну, и сверхдальнобойными Х-воротами так называемого надпорогового типа, которые придумали чоруги. Я не слишком сложно выражаюсь? - Масленников участливо заглянул мне в глаза.
        - Терпимо, - ответил я.
        Двери лифта отворились. Мы вышли в вестибюль первого этажа и под подозрительными взглядами моих знакомцев - «санконтрольца» и женщины из ГАБ - проследовали на улицу.
        - Хотите ириску? - спросил Масленников, потрясая у меня перед носом упаковкой. - Нет? Тогда продолжим. Вам должно быть известно, что из-за Х-блокады наши звездолеты не могут покинуть систему Макран посредством Х-перехода. Верно и обратное: сторонние звездолеты не в состоянии проникнуть внутрь блокированной зоны посредством, снова же, Х-перехода.
        - Мне это известно, - ввернул я.
        - Но, дорогой мой Лев… ничего, что я к вам по имени?
        - Ничего.
        - Задавались ли вы вопросом о том, как сами ягну и их союзники чоруги преодолевают Х-блокаду?
        - Не приходилось…
        - Вот именно! - воскликнул Масленников. Он остановился, обернулся ко мне, глаза его торжественно блестели. - А я - задавался. Мы - задавались! И со вчерашнего дня мы точно знаем ответ на этот вопрос! Никакой загадки здесь нет. Просто мощности гигантских чоругских Х-ворот хватает, чтобы перебрасывать туда-сюда корабли, преодолевая, так сказать, высокий порог, выстроенный в Х-матрице искусственно. Высота этого порога - примерно три семьдесят пять.
        - «Три семьдесят пять» - чего? - спросил я.
        - Складчатость Х-матрицы - это безразмерный коэффициент, дорогой мой Лев. - Масленников снисходительно улыбнулся. - Поэтому правильный ответ на ваш вопрос -
«ничего».
        Тем временем мы дошли до корпуса, окруженного пятью «антеннами», преодолели два КПП и очутились у начала спирального пандуса, ввинчивающегося в глубины подземной части здания.
        Навстречу нам полз тяжелый армейский тягач СТЗ-89. За ним, адски скрежеща, тащились самопальные волокуши, груженные металлоломом. Я присмотрелся. Э нет, не металлоломом! Огромные обломки с хищно зазубренными краями имели, очевидно, инопланетное происхождение.
        - Это? Это остатки чоругского танка, - равнодушно сказал Масленников, заметив мой интерес к грузу. - В сравнении с восемью контейнерами чоругских глоббуров, которые добыли вчера ваши коллеги, этот хлам не имеет ни малейшей ценности.
        - Глоббуры? Это… чоругские… компьютеры, да? - попробовал блеснуть эрудицией я.
        - Тепло… Не компьютеры, конечно. Но инфоносители.
        - И что за информация была на этих глоббурах, если это не тайна, конечно?
        - Как всегда у чоругов, по преимуществу разнообразный энциклопедический мусор… Но нашлось и кое-что, относящееся к теме нашего разговора…
        Мы спустились на два витка пандуса. Масленников, подхватив меня под руку, ввел в широкие ворота подземного ангара.
        Там было неожиданно многолюдно - человек пятьдесят, не меньше. Все как один - в белых халатах. Как, кстати, и Масленников.
        Странная штука с этими халатами. С функциональной точки зрения они, подозреваю, на фиг никому не нужны. Средства дисбактеризации сейчас такие сильные, что при желании любое помещение, любую одежду можно стерилизовать до идеального состояния. И всё же халаты… Думаю, белый халат для ученого это что-то вроде старомодного, с седыми локонами, парика для судей Атлантической Директории. Знак принадлежности к особой касте.
        Из этой полусотни ученых примерно двадцать человек пожирали глазами экраны своих планшетов.
        Остальные тридцать сновали между батареей трехмерных принтеров и здоровенным бубликом цвета слоновой кости, установленным на многочисленных штативах в центре ангара.
        К бублику, имевшему высоту метров пять, были приставлены несколько стремянок.
        Лаборанты, стоявшие на верхних площадках стремянок, обклеивали конструкцию изогнутыми профилями, похожими на обрезки автомобильных протекторов.
        Вот такой кружок «Умелые руки»…
        Масленников громко поздоровался, ему ответил нестройный хор уважительных возгласов. Девчонки, а среди лаборантов были и девчонки, приветливо заулыбались начальнику. Чувствовалось, что Масленников пользуется в коллективе подлинным авторитетом - у меня на такие вещи профессиональное чутье.
        - Спросите меня, чем они заняты, - сказал Масленников, заговорщически улыбаясь.
        - Ну спрашиваю.
        - Они создают модель тех самых чоругских Х-ворот, о которых я вам только что говорил. Масштаб модели - один к тысяче.
        - Пять километров?! - ахнул я, мысленно отмасштабировав модель. - Вы хотите сказать, что поперечник реальных ворот - пять километров?!
        - Четыре тысячи восемьсот двадцать пять метров! - возвестил Масленников с такой гордостью, будто самолично их построил.
        - Впечатляет.
        Масленников промолчал, деликатно предоставляя мне возможность рассмотреть ворота как следует.
        Бублик - это, конечно, очень грубая аналогия.
        Ворота имели форму правильного восьмиугольника, и поэтому геометрической фигурой, их аппроксимирующей, служил скорее квадрат, а не окружность.
        В верхней части ворот располагалась плоская ромбообразная конструкция с хорошо различимой посадочной площадкой и стыковочными шлюзами. Наискосок от нее, в правом нижнем углу ворот, находилась еще одна конструкция - грубо говоря, невысокий цилиндр, который, исходя из масштаба модели, имел реальный диаметр порядка четырехсот метров. В свою очередь, к этому цилиндру было прикреплено нечто вроде сковородки.

«Сковородка» имела метров сто в поперечнике. Как раз когда я рассматривал ее, к нам подошел лаборант с прозрачной полусферой в руках и, подобострастно глядя на Масленникова, поинтересовался:
        - Вот, поглядите, Сильвестр Константинович… Хорошо получилось?
        - А это мы сейчас проверим, - ответил Масленников. - Будьте добры, покажите нам внутренности реакторного отсека.
        Расторопный лаборант подошел к тому цилиндру, из которого торчала «ручка сковородки», и осторожно снял кусок обшивки.
        Моему пресыщенному взору предстала выполненная с ювелирной точностью внутренность Х-ворот.
        Детали, детальки, деталюшечки… Крючочки, бочоночки, проводки… (Ясно, что
«проводки» у реальных Х-ворот были толстенными трубопроводами.) На фоне общего хаоса элементов выделялась своего рода хоккейная шайба, подвешенная в центре помещения на лесках.
        Масленников положил свою длинную хилую руку на плечо лаборанта и, дружелюбно осклабившись, сказал:
        - Отлично получилось, Жора… Эх, сюда бы еще крошечных чоругов запустить!
        - Тараканы подойдут? - пошутил Жора. - Можно в баночку наловить.
        Я невольно улыбнулся. Те, кто стоял поближе и слышал этот разговор, тоже.
        - Вот, уважаемый Лев, - Масленников наконец-то вспомнил обо мне, - обратите внимание на эту круглую финтифлюшечку. - Он указал на «хоккейную шайбу». - Перед вами - субмезонный конвертер. Нечто вроде наших термоядерных реакторов, но только более мощный. Для простоты можем называть конвертер реактором, а комплекс помещений вокруг него - реакторной. Вы не возражаете? Хорошо.
        Услышав слова «комплекс помещений», я впервые за наш с Масленниковым разговор подобрался и сделал стойку - как охотничья собака, заслышавшая по осени крик утиной стаи. «Комплексы помещений» - это ведь всегда по нашей, осназовской части.
        - Как легко догадаться, - продолжал Масленников, - реактор поставляет воротам энергию, необходимую для их работы. Стало быть, трогать его нельзя ни в коем случае. Это я вам на будущее говорю.

«Все-таки штурм будет, - сообразил я. - Ибо это единственное будущее, в котором я что-либо в принципе на этих воротах могу потрогать…»
        - Также я хочу обратить ваше внимание на одну очень важную особенность чоругского реактора. Его рабочий блок, - Масленников бесцеремонно ткнул пальцем в шайбу, - парит в невесомости, удерживаемый на месте восемью магнитными лазерами. Вы что-нибудь слышали о магназерах?
        - Признаться, ничего.
        - Не страшно. Главное - это отдавать себе отчет, что под реактором расположена отдельная дейнекс-камера, работающая на полную нейтрализацию гравитационного поля, создаваемого центральным эмулятором ворот.
        Наукообразный бред выключает мне мозги начисто даже в тех случаях, когда он вовсе не бред, а незамутненная научная Истина. Господи, как я ненавижу физику! И еще: Господи, почему ты создал меня таким?
        Впрочем, ситуация не оставляла мне времени на дальнейшие размышления в этом ключе. Ибо Масленников потихоньку заводился.
        - Дело в том - и это важно, дорогой мой Лев! - что чоруги в своей естественной среде обитания привыкли к силе тяжести, значительно превосходящей нашу, земную. Поэтому для своего комфорта они поддерживают во всех помещениях Х-ворот силу тяжести в два с половиной g. Если локальная дейнекс-камера под реактором будет выключена, рабочий блок, имеющий массу порядка сорока тысяч тонн, рухнет вниз. И лучше бы никому из нас не видеть того, что произойдет вслед за этим. - Масленников трагически вздохнул.
        - С пониманием относимся… - промямлил я. И надеясь чуть-чуть разрядить свинцовую серьезность беседы, я спросил, указывая на сковородку, торчащую из реакторного отсека: - А это что, зеркало заднего вида?
        Масленников улыбнулся уголками губ. Помолчал. И наконец ответил:
        - Это храм.
        - Что, простите?
        - Храм. Ну, церковь. Понимаете? Место отправления религиозного культа.
        - Чоругского?.. Почему-то никогда не думал, что у чоругов тоже есть религия… И чему они молятся? Во что верят?
        - Да я толком не знаю… Я же физик… Смерти, кажется… И безвоздушному пространству… По крайней мере у этого храма есть такая особенность, что каждый чоруг в нем может приобщиться, так сказать, к безвоздушному пространству…
        - Каким образом, интересно?
        - Ну там, понимаете… - чувствовалось, что формулировать Масленникову трудновато, почти как мне совсем недавно - выслушивать его выкладки. - Там есть как бы такие соты, торчащие прямо в космос… Чоруг залазит в такую соту и как бы медитирует…

«Трезвый, что ли, медитирует? Или поддамши?» Вот был бы с нами Свиньин, он бы обязательно задал Масленникову такой вопрос. Но я не задал.
        - Ясно. А это, надо полагать, галерея, - я указал на ручку сковородки, - соединяющая храм с реакторным отсеком.
        - Верно. А теперь перейдем, пожалуй, к самому насущному. - Масленников помрачнел. - Мы тут с товарищем Ивановым тщательно прорабатывали вопрос, каким образом военные, то есть вы, могут проникнуть в реакторный отсек. И вот к какому выводу мы пришли: выбора у вас нет. Вам придется начать проникновение через купол храма. Затем вы воспользуетесь скоростным лифтом в галерее и окажетесь в реакторном отсеке.
        - А почему нельзя проще? Что мешает вскрыть непосредственно обшивку реакторного отсека?
        - Дело в том, что вся внешняя поверхность обшивки отсека представляет собой один гигантский испаритель. Через нее осуществляется отвод избыточного тепла. Наш макет не передает этой особенности, но общая толщина обшивки вместе с коммуникациями теплообменников достигает пяти метров.
        Я присвистнул. Оно, конечно, лучше через храм. Тюкнем стеклышко - и мы внутри…
        - А какова толщина купола храма? - спросил я.
        Мой вопрос Масленникова обрадовал - кажется, он вновь почуял возможность сесть на конька своего всезнания.
        - Четыре сантиметра. Всего лишь четыре сантиметра, дорогой мой Лев. Но! Это подлинный шедевр инопланетного технического гения! Прозрачный купол храма - это одна, представьте себе, одна молекула, мономолекула! Он весь выткан одним-единственным, крошечным нанопаучком из циклически повторяющегося кластера
«алюминий-кремний-алюминий-кислород-кремний-кремний-кислород»!
        - Да-а…
        - При этом купол на самом деле двойной. Под первым стеклом на расстоянии двух метров находится такое же точно второе.
        Бог знает, сколько бы еще рассказывал Масленников о рачьем гении и его проделках, но тут к нам подошла женщина с подносом, где благоухали свежим шоколадом четыре небольших чашки. «Но почему четыре? Нас же двое?!»
        - О-о! Сладенькое! - Масленников как-то очень по-детски потер ладошки.
        Он сразу же опрокинул в рот первую чашечку. Затем - вторую. И третью. Когда на подносе осталась одна, он спохватился и посмотрел на меня виновато.
        - Лева, тут ваш шоколадик, - сказал он, кивком указывая в сторону подноса.
        - Спасибо, что-то не хочется…
        Масленников словно бы только этого и ждал. Он жадно опустошил последнюю чашку, поблагодарил женщину и посмотрел на меня мутными глазами сытого котяры.
        - Во-от… Ну что там у нас еще?
        Появление на сцене «шоколадика» дало мне минуту передышки. За эту минуту мой мозг, истощенный наукой и техникой, успел кое-как воспрянуть. В моем сознании сложилась ясная тактическая картина чоругских Х-ворот как поля боя. Но в этой картине недоставало одной существенной детали. О ней я Масленникова и спросил:
        - А где у них центр управления? Где-то в реакторной? Или его вообще нет?
        - Вы имеете в виду диспетчерскую Х-движения?
        - Я имею в виду то место, где сидит самый старший чоруг и нажимает на самые большие кнопки, уж простите мне мою простоту…
        - Диспетчерская. Она во-он где! - потянувшись на цыпочках, Масленников выдвинул свой указующий перст в направлении ромбовидной «кепки», нахлобученной на верхнюю перекладину ворот.
        - Отлично. А как мы будем проникать туда?
        - Через шлюз-ворота посадочной зоны… Но постойте, - Масленников посмотрел на меня в рассеянном недоумении, - зачем вам это?
        - Как это зачем?
        - Насколько я помню, диспетчерской будут заниматься ваши конкордианские коллеги.
        - Вы ничего не путаете? - с надеждой спросил я.
        - Вроде бы нет…
        - Вы хотите сказать, клоны, именно клоны будут задействованы на самом ответственном участке операции?
        - Как будто… - Масленников развел руками и, вероятно, заметив мое состояние, нечто среднее между отчаянием и бешенством, добавил: - Но, голубчик, это же не я решаю… С такими вопросами - к товарищу Иванову!
        Расставшись с Масленниковым, я пошел к своим. С важным видом они расхаживали по вестибюлю соседнего корпуса, дожидаясь указаний коменданта Манежного, который должен был помочь моим циклопам «встроиться в отлаженную систему обороны института» (процитировал для меня Жаргалов).
        Манежный все не шел. Но никто не переживал по этому поводу. В вестибюле имелись автоматы с газировкой и безалкогольным пивом, визоры и мягкие кресла. Там даже разрешалось курить. Что еще надо для счастья?
        С улицы донесся знакомый рокот «Тарпанов». Я вышел на крыльцо.
        Шесть машин, одна за другой, втянулись на парковку между двумя уцелевшими корпусами и остановились. На землю посыпались… да это же мои! Точнее, наши с Плаховым!
        Я разулыбался и пошел им навстречу.
        Я сразу заметил Щедролосева, он вышел одним из первых. Его лицо, обычно уравновешенное, было печальным, почти горестным. Черты его лица заострились. Рот был искривлен трагической гримасой.

«Устал, наверное», - участливо подумал я.
        - Здорово! - поприветствовал я Щедролосева. - Как жизнь молодая?
        - Хреново, - выдавил тот.
        - Потери большие? - догадался я.
        - Ну… да.
        - Кто?
        - Плахов… И половина второго взвода… «Кирасир» упал.
        - Ты серьезно? - по-дурацки спросил я, хотя, конечно, было ясно, что серьезно, ведь никто не шутит такими вещами.
        - Угу.
        - А Плахов как?
        - На том же «Кирасире», - сказал Щедролосев тихо. - Брали штурмом две чоругские мортиры… Все прошло гладко… Взяли языков… Нагребли фигни всякой полные чемоданы… Глоббуры… Но на взлете попали под удар дископтеров… Секунда - и «Кирасир» второго взвода на земле. А на нем Плахов летел…
        - Плохо…
        - Да хуже не бывает…

«Тарпаны» опустели. Циклопы собрались вокруг меня, и я, смирив разрывающее душу горе, ввел их в курс наших местных дел: где обедать, где мыться, что делать.
        Они угрюмо выслушали меня. Покивали головами. И разбрелись.
        - Что, Лева… Не дает тебе судьба отдохнуть… Опять командовать придется… - вполголоса сказал Водопьянов, по-дружески приобнимая меня за плечо.
        - Да уж покомандую, куда деваться, - вздохнул я, отворачиваясь. Я не хотел, чтобы Водопьянов видел мои слезы.
        Глава 2
        Товарищ Иванов, человек-легенда

22 августа 2622 г.
        Орбитальная крепость «Память „Шлиссельбурга“
        Орбита Тэрты, система Макран
        Тэрта была одной из крупнейших колоний Конкордии за пределами метрополии - системы Зерван.
        Можно сказать, что из тысяч изученных и сотен колонизованных Великорасой землеподобных планет Тэрта уверенно входила в первую двадцатку.
        Как все колонии своего класса, Тэрта могла рассчитывать на мощнейшую систему противокосмической обороны.
        Основой планетарной ПКО, как известно, являются орбитальные крепости.
        Тэрте полагалось иметь не менее восьми крепостей, собранных в три «укрепрайона».
        В начале года крепостей было даже больше - десять.
        Но вот в середине марта отгремело роковое сражение за Восемьсот Первый парсек. Клонам стало ясно, что Объединенные Нации вот-вот перенесут войну на территорию агрессора. И незадачливые агрессоры, то есть клоны, перебросили большинство крепостей с орбиты Тэрты на усиление обороны люксогеновых сокровищниц системы Вахрам и метрополии - планеты Вэртрагна под солнцем Зерван.
        Таким образом, наши оккупационные силы в системе Макран приняли от клонских гарнизонов лишь три крепости: «Шаррукин-23», «Шаррукин-29» и «Тиглатпаласар».
        Легко догадаться, что крепость с названием «Тиглатпаласар» русским людям не нужна. И действительно, двухкилометровый стальной утес, утыканный допотопными четырехсотмиллиметровками, наша инспекция признала настолько ветхим, что в отчете значилось: «Тиглатпаласар» представляет значительно большую опасность для своего гарнизона, нежели для любого неприятеля, превосходящего уровнем технологического развития фелицианских сирхов».
        Так что наши гарнизоны сокращенного состава были введены только на два номерных
«Шаррукина». При этом крепость «Шаррукин-23» была переименована в «Память
„Шлиссельбурга“, а ее товарка - в „Память „Керчи“ (крепости „Шлиссельбург“ и
«Керчь“ геройски погибли в битве за Город Полковников).
        Новые названия приживались плохо. Когда со мной связались из планетной комендатуры и велели прибыть на «Память „Шлиссельбурга“, я вообще не понял, о какой именно боевой единице идет речь. И только когда мне пояснили, что речь идет о
„Шаррукине-23“, я прозрел.
        Самое интересное, что за нами прислали целых четыре «Сэнмурва». При этом приказ был довольно странный: на два «Сэнмурва» погрузить «Тарпаны» с мехводами и стрелками-операторами, а весь остальной состав роты во главе со мной летел двумя другими машинами.
        Из атмосферы четыре «Сэнмурва» выходили чуть ли не крыло к крылу, тесным строем.
        Нас сопровождал щедрый эскорт из полной эскадрильи «Орланов».
        На опорной орбите два «Сэнмурва» (с «Тарпанами» на борту) и четыре «Орлана» врубили полную тягу и в считанные секунды исчезли.
        - Слушай, Афонин, а куда это твои коллеги урвали со всей моей броней? - спросил я у нашего пилота.
        - Сам удивляюсь, Лева… Их пилоты - Рябышев и Ямской - получали инструктаж отдельно от нас. С ними какой-то смурной кап-три из штаба говорил.
        - Не Бондарович, часом?
        - Да кто его разберет? Я штабных плохо знаю… Ты лучше, Лева, терминал правой полусферы включи.
        - Надеюсь, там чемпионат флота по самбо?
        - Чемпионат системы Макран по долбодятлизму…
        После такого анонса я, конечно, терминал сразу включил.
        Пару секунд он не показывал ничего, кроме прискучивших звезд. Но затем Афонин синхронизировал хвостовую пару камер со своей командирской и моим глазам предстал можно сказать родной линкор «Кавад».
        Когда мы покидали его - два дня назад, - «Кавад» уже выглядел изрядно потрепанным. Но то, что я увидел, даже словом «потрепанный» описать было нельзя. Просились другие слова - «многострадальный», «измочаленный», «распотрошенный»… Носовая башня главного калибра походила на скомканную консервную банку, из которой враскоряку торчали два оплавленных обрубка стволов. А примерно на уровне главной палубы, под левым спонсоном зенитной батареи, пролегла семидесятиметровая пробоина-трещина, будто линкор был гоночным болидом, не вписавшимся в поворот и ненароком чиркнувшим об угловатый астероид.
        - Афонин, а кто это так «Кавад» отделал? Точнее, кто отделал - ясно. Но вот когда? Где?
        - Где-где… В Караганде! - Афонин коротко хохотнул. - Клоны сегодня спозаранку отправились искать приключений на свои благоверные задницы. А папочке ничего не сказали. Хотели небось всю славу победителей ягну себе присвоить.
        - И что?
        - И то. Прилетели к Алборзу. Собирались превзойти позавчерашний успех - расстрелять астрофаги ягну, которые зарылись в планету. Тут-то их ягну и встретили хлебом-солью… Хорошо еще товарищ Иванов лично к ним прилетел на яхте «Зор» и чуть ли не за уши от ягну оттащил… А то они там уже гимны распевали… в парадку переоделись… В общем, «врагу не сдается наш гордый „Варяг“, ты понял…
        - Очень в их духе, - хмыкнул я. - Но от Фази Маджида я такого не ожидал. Благоразумный вроде бы человек…
        - Да все они благоразумные! Только стоит семи пехлеванам в одном кубрике собраться - и начинается. «Родина», «честь», «умрем, но не сдадимся»… То есть это вроде верно все, сами такие… Но зачем же с голой пяткой на шашку бросаться?
        - А кроме «Кавада» кто там был?
        - Да вся их эскадра, шесть вымпелов. Удивительно еще, что в безвозврате - только один фрегат.
        - Повезло… Ох и всыплет же им теперь товарищ Иванов!
        В итоге, ступив на ангарную палубу крепости «Шаррукин-23», я был уверен, что нашим новым местом службы станет старое, то есть линкор «Кавад». Отстранить героев-самоубийц от полетов мы никак не можем себе позволить, а вот возобновить контроль - придется.
        Я ошибся.
        Не прошли мы и двадцати шагов между двумя рядами «Хагенов», как из-за оружейного кара нам навстречу выступила фигура в гермокостюме «Саламандра» редчайшей серебристой расцветки.
        Обладатель статусной «Саламандры» снял облегченный гермошлем и… я остолбенел. Это был товарищ Иванов собственной персоной. Человек-штаб (ведь есть же такое понятие - «человек-оркестр»!), офицер-легенда, бич ягну и гроза клонов, генерал-майор ГБ и многая прочая…
        - Степашин? Вы мне нужны, - бесстрастным тоном сказал Иванов.
        - Товарищ генерал-майор! Капитан Степашин со вверенным подразделением по вашему приказанию прибыл!
        - Молодец, - кивнул Иванов. - Давай-ка отойдем, разговор требует уединения.
        - Слушаюсь.
        Я оставил циклопов на Водопьянова и проследовал за Ивановым.
        Генерал-майор искал уединения недолго. Дойдя до ближайшего штабеля ящиков со снарядами к пушкам «Гиацинт», он уселся на один из них и жестом пригласил меня сесть рядом. Что я и сделал.
        - Как тебе Масленников?
        - Дельный… Содержательно побеседовали.
        - По захвату чоругских Х-ворот вопросы есть?
        - Есть. Два.
        - Слушаю.
        - Какой у нас будет штурмовой транспорт?
        - А тебе бы чего хотелось? «Фалангу»?
        - Да, товарищ Иванов, хотелось бы «Фалангу»… Но ведь их нет?!
        - Для тебя одну найдем. Все вы, конечно, на нее не поместитесь. Поэтому к ней получите еще «Кирасир». Давай второй вопрос.
        - Он деликатный, товарищ Иванов, - смущенно сказал я.
        - Опять в вашей роте кто-то официантку… хм… наследничком осчастливил и жениться не хочет? - Иванов строго сдвинул брови.
        - На этот раз, слава Богу, нет… По моим данным… У меня про диспетчерскую вопрос. Масленников говорил, ее клоны брать будут…
        - Верно говорил. Пойдут два взвода «скорпионов» под командованием старшего сержанта Надера Бехруза.
        - Но, товарищ Иванов… Это ведь клоны… Они же неуправляемые! Как можно поручать такую ответственную задачу иноверцам?!
        - Отставить «неуправляемые»! - насупился Иванов. - Я товарища Бехруза знаю пятнадцать лет. И еще ни разу он меня не подводил!
        - Даже во время войны? - Я не удержался от сарказма.
        - Даже во время войны, - невозмутимо подтвердил Иванов.
        Разговор зашел в тупик.
        - Да ты не обижайся, Степашин, - сказал Иванов примирительно. - Во-первых, реакторную Х-ворот я считаю участком не менее, а более ответственным, чем диспетчерская. Если в диспетчерской напортачить, то самое худшее, что может случиться, это поломка пары-тройки пультов, которые все равно имеют многократное дублирование. А вот если в реакторной все пойдет наперекосяк, то пиши пропало. И от людей Масленникова, и от Бехруза, и от твоих героев останутся одни быстрые нейтрино.
        - Умеете вы обнадежить, товарищ Иванов.
        - Ну, может, еще и медленные останутся, - улыбнулся тот.
        Повисла пауза - подозреваю, и я, и товарищ Иванов думали об одном и том же - о штурме. Но выглядело это со стороны так, будто каждый размышляет о своем.
        Вокруг кипела жизнь - техники в спешном порядке готовили «Хагены» к новому боевому вылету. Оружейные кары подвозили к флуггерам дальнобойные ракеты «Мартель» и блоки
«Оводов». Похожие на гигантские металлические колбасы, рукава подачи снарядов к автоматическим пушкам были выпростаны из околофюзеляжных крыльевых наплывов и младшие техники, так сказать, подмастерья и стажеры, набивали их сорокамиллиметровыми снарядами к европейским пушкам LK-102. Я машинально отметил про себя, что, судя по этим пушкам, весьма нетипичным для тяжелых истребителей,
«Хагены» намерены использовать для штурмовых ударов по корветам ягну.
        Наконец товарищ Иванов нарушил затянувшуюся паузу:
        - Третий вопрос. Ты должен был его задать. Но на задал. Догадываешься какой?
        - Что будет дальше, после прорыва через Х-ворота? - предположил я.
        - Что будет дальше - в глобальном смысле, - о том я не имею ни малейшего представления, - сердито сказал Иванов. - Но ход мыслей у тебя правильный. Ты не спросил, что будет дальше лично с тобой и твоей ротой. Каков порядок отхода с Х-ворот и куда вам надлежит направиться.
        - Ну, я полагаю… нас примет на борт мателот эскадры и мы на его борту пройдем через Х-ворота… Так?
        - Не так. Ты не знаешь - потому что тебе было не положено до сего момента знать, - что в системе Макран с десятого августа сего года пребывают авианесущие рейдеры
«Изумруд» и «Кельн». Сейчас это уже не имеет никакого значения, но, упреждая твой вопрос, скажу: я вызвал рейдеры из метрополии, поскольку собирался привлечь их к поискам мятежной эскадры «Сефид». Ну а потом ягну установили Х-блокаду. Рейдеры, наряду с другими нашими кораблями, оказались взаперти. Я приказал им удалиться на полмиллиарда километров от Тэрты и ничем не обнаруживать своего присутствия. Хочется верить, что ягну по сей час не знают об этих кораблях.
        - Они-то нас и заберут… Верно?
        - В конечном итоге - да. Но не думай, что рейдеры подойдут прямо к Х-воротам. Поступить так значило бы показать их до срока нашим противникам. С ворот вас снимут те же самые «Кирасир» с «Фалангой», которые доставят вас туда… Затем они направятся к астероиду М-415. Это небесное тело сейчас находится в девятнадцати миллионах километров от Тэрты, но на момент операции астероид успеет еще немного приблизиться. Расчетно ваши флуггеры достигнут его за одиннадцать с половиной часов. Вот там-то, на астероиде М-415, вас будет ожидать рейдер «Изумруд».
        - Спасибо, товарищ Иванов. Но как сами рейдеры покинут систему Макран?
        Иванов посмотрел на меня в упор.
        - Рейдеры систему Макран не покинут, капитан Степашин. Вы знаете, сколько людей останется на Тэрте после того, как взлетит последний эвакотранспорт?
        - Ну… миллион?
        - Четыре миллиона. Разумеется, если ягну подорвут одно из центральных светил системы, взорвется и второе. И все эти четыре миллиона либо сгорят заживо, либо будут обречены на медленную смерть в подземных бункерах… Я считаю, надо попытаться их спасти. А вы как думаете?
        - Так же, - хмуро ответил я.
        - Вот и чудно. Если с Х-воротами все пройдет нормально, вы получите шанс спасти население планеты Тэрта.
        - Горжусь оказанным доверием, товарищ Иванов.
        Глава 3
        Эзоши

22 августа 2622 г.
        Чоругские Х-ворота
        Орбита Курда, система Макран
        Удар русской космической субмарины быстр и страшен. Как топором по лысому черепу.
        Вынырнув из Х-матрицы, «Ключевский» принялся залп за залпом опустошать свои ракетные установки и торпедные трубы.
        Стаи смертоносных стальных рыбин веером разошлись от закутанного туманом защитных полей корабля.
        Три многочисленных барража из чоругских планетолетов были сметены за считанные секунды.
        Последний раз я наблюдал наши Х-крейсера в работе при взломе многослойной орбитальной системы обороны Паркиды и должен сказать, что с того времени мастерство наших звездолетчиков только возросло.
        Не успели последние ракеты «Шпиль», выполненные в специальном варианте «летающая батарея», покинуть пусковые установки, как «Ключевский» начал подъем флуггеров.
        Сперва - «Орланы». За ними - «Белые вороны».
        Третьими стыковочные узлы покинули «Андромеды» и «Кирасиры», на борту которых находился клонский спецназ «Скорпион», а также доктор Масленников со товарищи.
        Моя «Фаланга» под управлением виртуоза прецизионных маневров капитан-лейтенанта Введенского и «Кирасир» (его пилотировал балагур Боря Мамин) отошли от борта
«Ключевского» последними, под прикрытием заблаговременно выставленной «вуали».
        С противным стрекотом включились генераторы всережимной невидимости «Гриффин».
        Эти новомодные и, подозреваю, жутко ненадежные штучки были созданы талантливыми выкормышами Масленникова на основании клонских заделов, которые достались нам после войны. Заделы эти, как я понял из туманных намеков коменданта Манежного, клоны, в свою очередь, то ли купили, то ли украли у чоругов. Впрочем, все эти разговоры можно было списать на объяснимую склонность моих коллег отказывать клонам в какой-либо способности к самостоятельному получению эффективных научных результатов…
        - Говорит Алиханов. Погружаюсь в Х-матрицу для перезарядки ракетных шахт. Надеюсь, еще увидимся!
        Вслед за этими словами прославленного каперанга Х?крейсер, чей матово-серый борт еще секунду назад загромождал всю левую полусферу нашего обзора, исчез.
        Сделал он это очень вовремя.
        Потому что в следующую секунду через точку его погружения пронеслась дюжина зловещих теней. Это были какие-то чоругские торпеды. Но я, к счастью, в этом барахле не разбираюсь…
        Мои циклопы вели себя смирно. В десантном отсеке вяло муссировалась тема о плюсах и минусах службы на Х-крейсере.
        Как обычно разделились на две партии.
        - Как по мне, так я ни за что на Х-крейсер бы не пошел. Надбавки там скромные… Условия службы - скотские… Разве что почет… Ну, гонор… Оригинально это… Как по мне, в осназе лучше! - В партии «противников» верховодил Свиньин.
        - Свиньин, ты лучше вот о чем подумай. Мы вот каждый день скачем, как клопы, в своих «Валдаях». Грузов носим - страшное дело сколько, я думаю, если пересчитать в килограммах, то получится, каждый из нас работает как паровоз из далекого двадцатого века… Лазим во все щели, за все отвечаем… Кого освобождать - нас кличут. Где кого спасать - тоже мы. А эти, на Х-крейсере-то… Белая кость! Их только в самых экстренных случаях используют. Перетрудить боятся! После каждой операции - отдых… Награды, поощрения… Я бы так не возражал! - Партию «завистников» возглавлял рассудительный Намылин.
        - А вы слышали, был случай во время войны, - встрял Черныш, - на одном Х-крейсере что-то гикнулось, люксогеновый шлак отовсюду повалил… А он радиоактивный - аж светится! Так вся команда его обычными ведрами три дня вычерпывала и за борт выбрасывала!
        - Ты еще скажи, без скафандров, голыми руками, - не удержался я.
        - Ну, наверное, в скафандрах… Да только разница?
        - Разница такая, Черныш, что вместо пятидесяти жмуров имеем пятьдесят орденоносцев и внеочередных повышений в званиях. А так - одна малина, конечно.
        - Вы нам лучше скажите, Лев Иванович, - это снова был Черныш, - вы-то сами какого мнения о службе на Х-крейсерах? Рассудите спор наш, что ли.
        - Для меня, мужики, что Х-крейсер, что тралец, что авианосец «Слава» - один хер, - честно сказал я. - Скучно там почти как на гражданке. Ни тебе с парашютом попрыгать, ни пострелять с двух рук, по-македонски… На ранце не полетаешь… Я уже молчу про то, что врага ты видишь только на экране, а задушить его голыми руками тебе не дают!
        - А вот есть такой кап-два, - снова завелся Черныш, - Меркулов его фамилия… Так он в Городе Полковников, в штыковой атаке, лично заколол семерых клонов! В «Небесной гвардии» писали! А вы говорите скучно…
        - Да ты «Небесную гвардию» свою внимательней читай, - парировал я. - Меркулов твой - не звездолетчик, он пилот, истребитель. А я про пилотов ничего не говорил.
        - Вот бы познакомиться с этим Меркуловым, - мечтательно вздохнул Черныш.
        - А я, между прочим, с ним знаком.
        - Серьезно? - недоверчиво спросил Черныш.
        - А то! В лагере военнопленных вместе сидели, на планете Глагол. Это тут, кстати, сравнительно недалеко… Парсеков восемьдесят.
        - И какой он собой?
        - Импульсивный очень. Как щенок… В хорошем смысле.
        - Группе аналитиков Генштаба просьба зачехлить языки! - послышался в наушниках глумливый голос пилота Введенского. - Подлетаем.
        Наша «Фаланга», подрабатывая маневровыми, заложила элегантный вираж, на ходу выпуская двадцатиметровые телескопические конечности-захваты.
        Вот сейчас мы действительно стали похожи на крупного пустынного паука-фалангу, который дал имя летательному аппарату. И хищность в нас проснулась практически паучиная.
        Клац!
        В шестнадцать «Нарвалов» разом воткнулись удлиненные магазины, снаряженные патронами со штурмовыми безрикошетными патронами.
        Клац-клац!
        Пулеметчик Демин защелкнул на «Валдае» дюралевую арматуру своего восьмиствольного агрегата «Смерч-9».
        Главного «клац» мы не услышали - в безвоздушной пустоте десять конечностей
«Фаланги» разом приклеились к куполу чоругского храма на уровне его нижнего среза.
        Монструозное полимерное стекло чоругов, о котором так красиво рассказывал Масленников, было уничтожено на площади шесть с половиной квадратных метров в течение одной пикосекунды посредством субквантовой детонации.

«На вашу хитрую технологию, господа раки, у нас свой болт с обратной нарезкой припасен», - злорадно подумал я.
        Мы покинули «Фалангу» и оказались перед стеклом второго купола.
        Воспользоваться здесь субквантовым детонатором, смонтированным на борту штурмового флуггера, мы уже не могли. И пришлось вскрывать стекло по старинке - плазменным резаком.
        Тем временем к «Фаланге» пристыковался «Кирасир». Используя «Фалангу» как переходной кессон, из него высадились остальные циклопы.
        Еще двадцать минут все шло хорошо. Просто изумительно.
        В храме мы положили десяток чоругов - сонных, едва живых. Медитировали они, что ли?
        Достигли галереи. Воспользовались услугами скоростного эскалатора. Там же, на эскалаторе, нас первый раз обстреляли, но пулемет Демина положил конец этому вялому недоразумению.
        Наш дебют в реакторной тоже удался.
        Мы перестреляли немногочисленный персонал. Выставили у пультов охрану. И предоставили трем специалистам, коллегам Масленникова, которые шли с нами, полную свободу действий.
        После этого я связался с «Суворовым» и отрапортовал о благополучном выполнении задачи.
        - Спасибо, товарищ капитан, - ответил мне Алексей Романович Бык.
        И хотя я не спрашивал, он радостно сообщил:
        - У «Скорпионов» тоже дело движется. Они взяли диспетчерскую, и теперь наши ученые осваивают управление Х-воротами. Надеемся, в общем, на товарища Масленникова… Только бы не подкачал!
        Когда у начальства развивается излишняя болтливость - жди беды.
        Не успел я услышать от Быка «конец связи», как одновременно исчезли и связь, и свет.
        Да, мы располагали достаточно точными схемами реакторной и Х-ворот в целом.
        Да, я знал, что это гигантское помещение, размером с десять футбольных полей и высотой в полторы Спасских башни, имеет свыше двадцати различных входов и выходов, не считая отворов всевозможных технологических шахт.
        Да, мы приняли меры. Все меры к тому, чтобы превратить реакторную в неприступную крепость.
        За те семь минут, пока мы безраздельно господствовали в этой цитадели, мои циклопы заминировали все двери, наиболее подозрительные шахты, щедро расшвыряли пригоршнями сотни датчиков движения и обустроили четыре опорных пункта, один из которых находился прямо на «хоккейной шайбе» - чудовищном рабочем блоке реактора в слепой зоне магнитных лазеров.
        Но еще двух минут нам не хватило…
        Пятнадцатым пунктом в списке тактических мероприятий значилось двухэшелонное минирование шлюзового бокса.
        Это направление я посчитал самым безопасным, поскольку шлюзовые двери, согласно разведданным, были наглухо заварены. Но даже если бы чоруги попробовали воспользоваться шлюзом, предварительно взломав или вырезав двери, им, как я полагал, пришлось бы для начала подлететь к шлюзу на планетолетах.
        Но ведь наши «Орланы» должны были надежно прикрывать подходы к реакторной из космоса!
        В общем свет погас.
        Когда четверо саперов из взвода Пешина подошли к боксу, на ходу переставляя взрыватели мин в боевое положение, все три шлюза раскрылись с сухим хлопком пистолетного выстрела.
        В кромешной тьме ритмично задергались длинные выхлопы пламени чоругских штурмовых винтовок.
        Пораженные разрывными пулями, мины взорвались прямо в руках у саперов.
        Наш пулеметчик в опорном пункте на рабочем блоке реактора среагировал молниеносно. И все равно не успел.
        Чоруги уже прыгнули и, разминувшись с потоком пуль в миллиметрах, приземлились на стены и потолок реакторной.
        Да-да, именно так. На стены и потолок.
        Это были пресловутые эзоши - чоругские разведчики-диверсанты.
        Наши, так сказать, коллеги…
        В отличие от чоругских офицеров флота, которые практиковали прямохождение, и, если бы не клешни и лишняя пара конечностей над ними, могли бы даже сойти за гуманоидов, эзоши и в обычной жизни бегали, по-паучьи стелясь над землей, используя шесть конечностей из восьми.
        Более того, боевые скафандры эзошей удваивали число конечностей, поскольку каждая нога дублировалась специальным скоростным манипулятором с автономным искусственным интеллектом.
        Атаковав нас, эзоши сразу же разбросали во все стороны крошечные инфракрасные прожекторы кругового свечения.
        Это позволило им не полагаться на наши собственные тепловые сигнатуры, к слову, у
«Валдаев» весьма слабые, а подсветить нас при помощи внешних источников в привычном для себя спектре.
        - Маскировочные дымы! - крикнул я. - Быстро!
        Это штатное средство имелось у каждого. И вот уже реакторную начало затягивать непрозрачными облаками серо-желтого, малинового, лимонного цвета.
        - Перейти на целеуказание от системы датчиков движения! Колбас, выстрели в потолок зонд и не высовывайся!
        - Есть!
        Колбас был одет в специальную модификацию «Валдая», которая служила своеобразным мобильным информационным центром. Именно его «Валдай» собирал информацию от датчиков движения, а главное - мгновенно обрабатывал ее и передавал всем бойцам роты. Короче, Колбаса надо было беречь.
        С того момента, как я переключился на прием целеуказания от Колбаса, мой скафандр, точнее сказать, бронестекло моего скафандра, начало подменять реальную оптическую картинку картинкой искусственной, синтезированной. И если раньше я не видел ни черта, то теперь вокруг меня светились схематические контуры всех предметов, а высоко над головой перемещались красные крокозябры врагов.
        Из того, что я рассказываю, может сложиться впечатление, будто я отдавал приказы и рассматривал эзошей в меланхолическом сосредоточении. Это - ложное впечатление. Все было совсем не так. Поучая циклопов и Колбаса, я мчался по реакторной со скоростью лося, зачуявшего в ближайшем ельнике запах текущей самки.
        На бегу я отстрелял два магазина «Нарвала» и успел убедиться, что, пока чоруги бегают по потолку, повышенная сила тяжести работает против нас.
        Устремляясь вверх, пули успевают основательно замедлиться и теряют убойную силу.
        Поэтому следующим моим приказом стал вот какой:
        - Перейти на предельный расход жидкого пороха!
        Я первым подал пример, и мой «Нарвал» заревел что твой истребитель на взлете.
        Языки огня, бьющие крестом от дульного тормоза моего автомата, заметно удлинились. Это раскрывало мое положение в плотной дымовой завесе, но по крайней мере баллистика пуль заметно улучшилась.
        Эзоши, наоборот, повысили свою скрытность: использовав поначалу штурмовые винтовки с выключенными глушителями, они вдруг все разом включили их.
        И если раньше мои циклопы, из тех, которые находились в опорном пункте на крыше рабочего блока, а стало быть, ближе всего к противнику, могли пеленговать врага дополнительно по звуку выстрелов, то теперь они временно утратили ориентацию.
        - Суки! Мозговитые твари! Сучьи мозговитые твари! - в сердцах прокомментировал этот тактический прием Свиньин.
        Я добежал до прикрытых бронестеклами в ажурных переплетах пультов управления реактором на пятидесятой секунде боя.
        Следовало признать, эзоши пока побеждали.
        Сосредоточенным огнем они перебили всех бойцов опорного пункта, расположенного в дальнем конце реакторной.
        Их же потери я точно не знал. Достоверно уничтоженным я мог считать только одного эзоша - он свалился мне едва ли не прямо на голову, его скафандр лопнул с неожиданно сочным звуком треснувшего колокола. При этом тварь была еще жива. Эзош попробовал достать меня верхней конечностью-клешней, в которой жужжал устрашающих размеров штурмовой электронож.
        Но хрен ему. Я располосовал и клешню, и электронож на мелкие кусочки из своего
«Тульского Шандыбина», предусмотрительно выставленного в режим автоматической стрельбы. И сам того не заметил, как подбавил из «Нарвала», который, разумеется, держал в правой руке.
        Извольте видеть, совпадение: незадолго до того заливал циклопам про прелести службы в осназе, про стрельбу по-македонски, и вот она, в кои-то веки!
        Когда я был на пороге пультовой, о маленьком реванше доложил Петросов, командир секции снайперов.
        - Здесь Петросов! Поразили четыре цели!
        - Молодцы. Продолжайте в том же духе, - ответил я. И с облегчением подумал: «Ну еще бы! Из пятнадцатимиллиметровой дуры с начальной скоростью пули три километра в секунду уж можно кого-нибудь поразить… Если бы у снайперов ничего не получилось, можно было бы сразу сливать воду… Хотя вряд ли эзоши берут пленных…»
        В пультовой я обнаружил оцепеневшего научного сотрудника Лейкина под охраной нервничающего Крушкова. Крушков со своим штатным гранатометом был в реакторной скорее опасен, нежели целесообразен. Потому он и был сразу поставлен охранять ученых. (А вот Лейкин о бесполезности Крушкова, по-видимому, не подозревал и наверняка полагал, что, стоит только эзошам подступиться к пультовой, Крушков устроит ракам вырванные годы в лучших традициях наших военно-приключенческих мюзиклов.)
        - Меня интересует свет, - сказал я обмирающему от страха Лейкину. - На потолке, вдоль стен под потолком. Можете сделать?
        - Д-да… С-сейчас… Я тут был з-занят блокировкой всех воз… возможных внешних управляющих каналов… Согласно плану Сильвестра Константиновича, - уточнил Лейкин извиняющимся тоном. - Если этого не сделать, чоруги смогут в любую минуту…
        - Да не важно, - беспардонно перебил его я. - Ты скажи, что со светом?
        - С-судя по всему, перед нападением чоруги смогли подсоединиться к одному из узлов вспомогательной энергосистемы и путем б-банальнейшего короткого замыкания…
        - Стоп! Три слова или меньше! Ты можешь включить какой-нибудь свет?
        - Вряд ли… Разве только аварийно-монтажную подсветку на рабочем б-блоке…
        - Давай на блоке! Хоть что-нибудь давай! - рявкнул я.
        Обычный, «повседневный» цвет чоругских светильников - зловещий багровый. Он ассоциируется у них с покоем и уютом, ибо родное солнце чоругов - невеселый красный карлик. Уж не знаю почему - возможно, таков в их представлении цвет опасности, - но аварийная подсветка была у чоругов лазурно-голубой. И притом куда более яркой, чем их штатное освещение. Сюрприз!
        Вверх и в стороны от рабочего блока ударили десятки снопов искристой лазури.
        Теперь стало видно то, что раньше было только «понятно»: дно реакторной затоплено маскировочным дымом. То здесь, то там дым бурлил и озарялся вспышками - это вели огонь мои циклопы. А наверху, в ярком свете, сновали юркие эзоши, причем их распределение по потолку реакторной сильно меня обеспокоило.
        Они явно готовились к молниеносному броску к пультовой - прямо на меня.
        - Пулеметчики! Сейчас они полезут к пультам. Сделайте выводы!
        - Мой вывод, командир, уже перегрелся слегонца, - проворчал Демин, похлопывая ладонью свой «Смерч». - Но мысль я усвоил…
        - Товарищ капитан, - в радиообмен включился Хамадеев, - прошу разрешения подорвать мины, установленные на потолке реакторной.
        - Зачем? - не понял я.
        - Да хочется как-то эту нечисть… вниз струсить.
        - Сейчас, погоди, - ответил я Хамадееву и обратился к Лейкину:
        - Что скажете, если все разом мины рвануть, ничего важного не накроется?
        Лейкин засопел.
        - Э-э… Не знаю… Честное слово… Но лучше не рисковать… Мой вам совет - лучше включите систему пожаротушения.
        - А что она собой представляет?
        - Четыре десятка форсунок на потолке, - отвечал Лейкин. - И около сотни - на стенах. Рабочее тело - газ-пиродепрессант.
        - И что им от этого газа сделается? Они же в скафандрах все!
        - Если верить техдокументации, впрыск пойдет под давлением сто атмосфер. При этом газ создаст реактивную тягу, под воздействием которой форсунки начнут авторотацию с порядочной скоростью… Температура на всех поверхностях в районе форсунок резко упадет…
        - Короче говоря, чоругов сдует - верно? - догадался я.
        - Кого-то сдует… Но, главное, используемый чоругами пиродепрессант имеет склонность к конденсации. На потолке и стенах образуется своего рода каток, понимаете? И они уже не смогут перемещаться по нему с той же скоростью, что раньше… Сцепления с поверхностью у них не будет…
        - Каток? Люблю катки… - задумчиво сказал я.
        Лейкин не был бы ученым, если бы не поспешил добавить:
        - Впрочем, это всего лишь мои предположения… Я размышляю по аналогии с одним случаем, который имел место на Харьковском авиакосмическом заводе… Я там практику проходил, в студенческие годы… И вот, помнится, загорелись разом два стенда с плазменными двигателями…
        Я так и не узнал, что за ЧП произошло на Харьковском авиакосмическом. Потому что в этот момент эзоши ринулись в атаку.
        Три группы эзошей по три -пять раков каждая открыли шквальный огонь на подавление наших пулеметчиков. А штурмовая группа - особей десять, - подрабатывая реактивными ранцами, запрыгала зигзагами к пультовой.
        Эти головорезы атаковали без стрельбы. Только в передних конечностях каждого душераздирающе выли циркулярные электроножи. Вгрызается такой ножик в «Валдай», и уже на второй секунде дела твои плохи… Не спасает «Валдай» от электроножей.
        - Включай свое пожаротушение, - сказал я Лейкину.
        Я ожидал, что Лейкину достанет одного нажатия кнопки. Но нажав одну кнопку, он нажал еще штук пятнадцать, а потом принялся лихорадочно вращать какие-то штурвальчики.
        Эзоши были уже совсем близко. Двое из них, прогудев великанскими майскими жуками, плюхнулись прямо перед нами.
        Бронестекло брызнуло бриллиантовой пылью под ударами электроножей.
        Лейкин сгорбился и заскулил от ужаса.
        Крушков, это был его звездный час, с какой-то нечеловеческой матерщиной выкатился из пультовой, заливая чоругов потоками смертоносного вольфрама из двух «Тульских Шандыбиных» (кстати, снова же по-македонски!).
        И тут наконец реакторную наполнил резкий, буравом ввинчивающийся в мозг, шипящий свист - это из форсунок ледяными рапирами ударили струи пиродепрессанта.
        Эзоши кубарем полетели вниз.
        Кто-то успевал в последний миг дать тягу на реактивном ранце и худо-бедно приземлялся.
        Кто-то, менее расторопный, упал на рабочий блок реактора и дальше его судьба решалась чистым везением. Очутившиеся в фокусе магнитных лазеров были мгновенно расплющены в газетный лист. Везунчики отделались легким испугом и потерей штурмовых винтовок, после чего попали под шквальный огонь пулемета нашего опорного пункта. Были еще и третьи, те, кого тугие струи газа обошли стороной. Они удержались на потолке и нам оставалось надеяться лишь на эффект катка, обещанный Лейкиным.
        Эзоши из группы мастеров ножевого боя попадали вниз все до единого. Травмы, несовместимые с жизнью, получил только один из них. А остальным их пришлось устраивать практически вручную - озверев, мы топтали их и били прикладами… Кто погуманнее - расстреливал в упор из подствольного гранатомета…
        При этом, черт возьми, ножи в автономных конечностях их боевых скафандров жили дольше своих владельцев на горе нашим «Валдаям». Несколько циклопов вышли из строя из-за местных разгерметизаций.
        Еще троих бойцов в горячке этого страшного побоища мы потеряли от огня чоругского снайпера, который удачно закрепился за полуоткрытую диафрагму вентиляционной шахты.
        Правда, перезаряжая магазин, он одним из «локтей» разозлил сенсор нашей мины-прилипалы. Бездушный триокфол отомстил снайперу за моих ребят…
        А потом начался «каток».
        Я заметил это, лишь когда первая пара эзошей ни с того ни с сего шмякнулась в дальнем углу реакторной. Черныш, который оказался ближе всех, тут же воспользовался случаем.
        И тут мне стало ясно, что хотя враг понес тяжелые потери и временно дезориентирован, что хотя до победы совсем близко, именно сейчас мы можем изведать горечь сокрушительного поражения. Не спрашивайте - как, но мне удалось перехватить волну страха и самоубийственной ярости, которую источал коллективный разум эзошей.
        Все эзоши, которые еще оставались на потолке и стенах и вот-вот должны были соскользнуть с них вниз, прыгнули на рабочий блок реактора, подрабатывая реактивными ранцами.
        Трое из них обрушились прямо на наш опорный пункт. И хотя они были прошиты очередями «Смерча», мощные наступательные гранаты в их конечностях уже стояли на боевом взводе.
        Череда ярких вспышек поглотила и чоругов, и циклопов.
        - Все взлетаем! - завопил я. - Они хотят подорвать реактор!
        Я прыгнул вперед. Но на гулкую палубу уже не опустился - реактивные струи, бьющие из ранца и ножных газовых рулей, подхватили меня и понесли, понесли вверх, откуда хлопьями сыпался синий иней.
        Я, а со мной два десятка циклопов, зависли на уровне верхней крыши рабочего блока.
        Перед моим мысленным взором встало широкое, бесстрастное лицо товарища Иванова.

«И от вас останутся только быстрые нейтрино…» - донеслось эхо его волевого, вкрадчивого голоса.
        Мои худшие опасения подтверждались.
        Пять эзошей энергично сооружали башенку из однотипных черных призм. Это был, вне всякого сомнения, сборный подрывной заряд, вроде наших «сонных торпед».
        Пятеро собратьев прикрывали «подрывников». Они встретили нас стрельбой из своих штурмовых винтовок.
        Но мы имели огневое преимущество пять к одному.
        Чтобы убить всех, нам потребовалось две секунды.
        Сметенная шквалом пуль башня подрывного заряда разлетелась и уже в полете часть модулей взорвалась.
        К счастью, обшивке рабочего блока все это не повредило.

«Ну, трындец», - едва слышно подытожил Черныш.
        Мы стояли в отворе шлюза и, как две муромские матрены из резного окошка горницы, смотрели на то, как течет снаружи жизнь.
        А она текла…
        Прямо перед нами чоругский улей отвечал огнем на назойливые атаки наших
«Дюрандалей» и «Хагенов».
        Правее и ниже, практически у нас под ногами, зеленела в лучах Макранов галерея и шел голубыми сполохами купол храма.
        Оба наши флуггера, «Фаланга» и «Кирасир», были на месте, терпеливо дожидаясь нашего возвращения. Это обнадеживало.
        Признаюсь, отнюдь не из праздного любопытства дошли мы с Кирбитьевым до внешних шлюзовых ворот и глазели на все это боевое пестроцветье.
        Во-первых, я хотел своими глазами увидеть пути проникновения эзошей в реакторную. Во-вторых, связи не было и связь требовалось восстановить. А ничего умнее, чем оказаться в прямой видимости нашего «Кирасира» и использовать его как ретранслятор, в наши оглушенные недавним боем головы не пришло.
        Было еще и в-третьих, такое грустное. Во время боя с эзошами погибли девятеро наших ребят…
        Освидетельствованием их гибели как раз в эти самые минуты занимался доктор Колдунов. Раньше я терпел такие вещи легко. Ну не то чтобы легко. Но терпел. А с недавних пор… короче говоря, когда подворачивалась законная возможность этого не видеть, я этой возможностью начал пользоваться.
        Кто был на войне, тот меня поймет. Кто не был… А на мнение того, кто не был, мне, друзья, положить.
        Где-то на периферии сражения крутился флуггер инфоборьбы «Андромеда-Е». Подозреваю, это именно ему мы были обязаны отсутствием связи. Но то ли этот радиопевун заткнулся по собственной воле, то ли его заткнули чоругские дископтеры, однако эфир вдруг волшебным образом очистился и Кирбитьеву наконец ответили:
        - Здесь «Суворов», слышу вас! Говорите!
        - Здесь Лев Степашин. Как поняли, прием?
        В радиообмен сразу же вклинился суховатый голос товарища Иванова:
        - Степашин? Иванов на линии. Давай доклад. Можно вкратце.
        - Вкратце у нас неожиданная неприятность произошла. Называется эзоши.
        - Ничего себе! - отозвался Иванов встревоженно. - И где они?
        - Уже нигде. А совсем недавно их была полная реакторная.
        - Отбились?
        - С Божьей помощью. Но это было нелегко сделать - даже с ней…
        - Еще бы… Эзоши… Элита элит! С агрегатами реактора все в порядке?
        - Вроде как.
        - За это - низкий поклон тебе и твои ребятам, Лев. А вот в диспетчерской обошлось без эзошей. Масленников уже полчаса над приборами ворожит и обещания обещает. Собственно, первые результаты он уже получил. Ему удалось дешифровать ключи внутренних каналов связи Х-ворот. Сейчас я тебе эти ключи солью. Они не такие и длинные. Примерно десять мегабитов каждый - в наших стандартах если.
        - И что мне с ними делать?
        - Отдашь Лейкину. Он разберется.
        - Тогда жду.
        Кирбитьев, который, естественно, слышал наш с Ивановым разговор, переключил аппаратуру связи в режим записи особо важной информации. Несколько секунд - и Кирбитьев закивал мне, мол, получено.
        - Принято, товарищ Иванов! - отрапортовал я.
        - Тогда бывай здоров. И надеюсь встретить тебя уже майором, Лев.

«Майором, хм… Хорошо бы не посмертно…»
        Я некстати вспомнил странную, с точки зрения русского офицера, японскую традицию: особо отличившихся героев, погибших в бою, повышать в звании посмертно.
        Мы донесли до Лейкина наш цифровой груз. Тот достал двадцатикилограммовый чемодан - это было устройство, конвертирующее человеческий информационный формат в чоругский. Один разъем чемодана Лейкин подключил к чоругскому пульту, другой - к скафандру Кирбитьева. Медленным ручейком данные потекли из Кирбитьева внутрь чоругской машины.
        - Масленников на связи! - вдруг разнеслось по реакторной.
        - Сильвестр Константинович? С вами Лейкин говорит! Ну как вы там?
        - Хуже было только во время сдачи кандминимума, Шура, - усмехнулся Масленников. - Кстати, пока не забыл. Те протоколы с заседания ученого совета, о которых ты просил, лежат в нижнем ящике моего стола… Три дня пытался вспомнить, и вот, надо же, вспомнил! Когда вернемся, зайдешь к Маришеньке, она тебе выдаст!
        - Спасибо, Сильвестр Константинович.

«Вот смешные, - подумал я, невольный слушатель этого разговора. - Тут вообще непонятно, будем ли живы завтра… А они о каких-то протоколах заседаний пекутся».
        Стоило мне на минуту отвлечься, как Масленников и Лейкин принялись обсуждать некую аспирантскую работу, очень, очень многообещающую…
        Я счел себя обязанным вмешаться:
        - Извините, конечно, уважаемые товарищи… Но время не ждет!
        - Ах да! - спохватился Масленников.
        - Все верно, - вздохнул Лейкин.
        - Итак, Шура, вы, насколько я вижу, заблокировали всю автоматику управления Х-воротами.
        - Могу обратно разблокировать, - поспешно ввернул Лейкин.
        - Не нужно. Будем работать только через ручное управление. Иначе, боюсь, чоруги получат еще одну возможность вклиниться в управляющие контуры. Как бы не было беды.
        - Резонно.
        - К сожалению, у нас нет времени на эксперименты. Все у нас должно получиться с первого раза. Сейчас я скажу Иванову, чтобы он запускал к Х-воротам первый корабль. Вы готовы?
        - Практически…
        Переговоры с Ивановым подняли Масленникову тонус. Он стал говорить вдвое быстрее.
        - Значит, так, первым пойдет фрегат «Удалой». Это значит, что бросковая масса люксогена составит тонну двести. А потребная энергия… должна быть… - Масленников явно что-то подсчитывал, - должна, значит, составлять… ну скажем, два тераватта.
        - Угу.
        - Я дам обратный отсчет. И когда я скажу «ноль», вы, дорогой Шура, подадите эти самые два тераватта на люксогеновый дюар.
        - Ясно!
        - Три… два… один… ноль!
        С каждым словом Масленникова Лейкин перебрасывал на пульте один из непривычно крупных, похожих на открывалку для пива, желтых рычагов. А при слове «ноль» вдруг резко опустился на четвереньки и нажал обеими по-пианистски растопыренными пятернями четыре педали одновременно («Оно и понятно, что педалей четыре… У чоругов-то четыре ноги, а не две», - запоздало сообразил я.).
        Вдруг раздался негромкий хлопок, а вслед за ним откуда-то из-под пола захрипела омерзительная, немелодическая какофония, в которой я не сразу признал чоругскую музыку.
        Отыграв пять тактов, музыка стихла.
        - Что это было? - спросил я Лейкина.
        - Стандартное оповещение о том, что Х-переход благополучно состоялся.
        - Могу себе представить, какая мерзость полилась бы нам в уши, если бы Х-переход состоялся неудачно…
        - А я не могу, - серьезно сказал Лейкин.
        Тем временем за шутками-прибаутками я совершенно пропустил мимо сознания эпохальность произошедшего. А ведь, если подумать, нужно бы аплодировать стоя! Только что мы, земляне, воспользовались инопланетными Х-воротами для своих корыстных земных нужд и тем самым прорвали Х-блокаду! Забавно, при этом я совершенно не задумывался и над таким, казалось бы, лежащим на поверхности вопросом: где же оказался фрегат «Удалой» после манипуляций Лейкина и Масленникова?
        Из системы Макран-то он, конечно, улетел… А вот куда прилетел? Уж не прямиком ли в рачью столицу? Товарищ Иванов, конечно, об этом задумывался. Поэтому, как я узнал позднее, притершись к борту «Удалого», синхронный Х-переход с фрегатом совершили также два «Орлана». И вот, примерно через полминуты, один из них снова вынырнул из наших Х-ворот, вернувшись в систему Макран. Его пилот сообщил о том, что все нормально и можно проводить всю эскадру.
        Прошло полчаса.
        За это время мы с Лейкиным успели прокачать через Х-ворота целый героический зоопарк - линкор-авианосец «Суворов», линкор «Белоруссия», фрегаты «Новгород Великий», «Беспощадный», «Неустрашимый», танкодесантные корабли «Леонов»,
«Ольшанский», «Рубан», люксогеновый танкер «Таганрог» и шесть клонских вымпелов во главе с линкором «Кавад».
        С каждым боевым звездолетом синхронно совершали Х?прыжки от пяти до десяти разномастных гражданских посудин: яхты и катера, рейсовые планетолеты и контейнеровозы. А в паре с фрегатом «Рахбар» прыгнул тот самый круизный лайнер
«Одесса», гордость гражданского космофлота Синанджа, я сразу узнал его величаво-горбатый абрис…
        Оставался арьергард: крепость «Шаррукин-23», которую волочили буксиры «Барс» и
«Орхидея», а с ними Х-крейсер «Ключевский» и вооруженная яхта «Зор». С крепостью также шла большая группа истребителей барража «Гриф».
        Чоруги, судя по радиообмену, встретили это величественное шествие с неожиданным равнодушием.
        Никто больше не нападал. И даже не пытался.
        Но почему?
        Вначале я «грешил» на Х-крейсер «Ключевский». Он-де испугал рассудительных и трусоватых чоругов своей способностью стремительно погружаться и всплывать в самом неожиданном месте. Не столько даже испугал, сколько смутил их чувствительные умы.
        Как выяснилось уже значительно позднее из разговора с товарищем Ивановым, это предположение было верным. Но было и еще одно обоснование чоругской апатии. Дело в том, что целью всех действий чоругов было выдавливание вооруженных сил Великорасы из системы Макран. Выдавливание, а не уничтожение. Мы разблокировали ворота и… так сказать, самовыдавились. Чего им еще было желать? К чему атаковать нас и нарываться на неизбежные в этом случае потери? То-то…
        В эту схему не укладывалось нападение эзошей - чоругского спецназа, построенного по типу закрытого военно-религиозного ордена. Но эзоши… эзоши это эзоши.
        В целом же нам не особенно мешали.
        Я на время оставил пультовую и Лейкина и отправился прогуляться по реакторной.
        Мои циклопы вели себя как паиньки.
        Кое-кто разбирал штурмовые винтовки эзошей, кое-кто тешился с электроножами. Кто поразумнее, попросту отдыхал, приняв горизонтальное положение. Мало ли, какой приказ поступит через минуту?
        Группка любознательных под водительством Щедролосева расселась на полу напротив большого овального монитора пультовой и наблюдала за тем, как фокус Х-ворот поглощает один корабль за другим…
        - Ну как вам зрелище? - поинтересовался я.
        - По правде сказать, амбивалентно, - ответил, конечно же, Щедролосев (слово
«амбивалентно» в нашей роте больше никто не употреблял.) - С одной стороны, я страшно рад, что хоть они через Х-блокаду прорвались… С другой стороны, немного боязно здесь оставаться… без них… Тут поневоле задумаешься: что нам суждено, как быть, кто во всем этом виноват… То есть я понимаю, что чоруги и ягну виноваты. И все же странно это: все уходят, а мы остаемся… Даже несправедливо!
        - Есть многое на свете, друг Горацио, что требует расстрела и кастрации, - вставил Свиньин.
        - Ну прямо уж «все ушли», - возразил я и осекся. Сообщать циклопам о рейдерах
«Кельн» и «Изумруд» до возвращения на борт флуггеров я был не уполномочен. Но что-то же надо было сказать в утешение. И я нашелся: - А вот еще четыре миллиона клонов на Тэрте сидят…
        - Так то ж клоны… Мы разве клоны? - грустно сказал Крушков.
        - Не только клоны остались… Погодите чуток, будут вам и хорошие известия!
        Я старался держаться бодрячком и не показывать циклопам, что мне и самому не по себе. Горше всего было думать о том, о чем я все последние дни старательно пытался, заставлял себя не думать - о том, что если со мной что-то случится… да что там «случится», к чертям собачьим эту официально-лицемерную гладкость… если меня убьют, если мы не сможем сдюжить нашу безнадежную миссию… Любава, моя Любава, так никогда и не узнает, как я сожалею о том, что по глупости наговорил, да и о том, как же сильно я люблю ее той чистой, высокой любовью, в которой уже нет места ревности, недоверию, обидам…
        В общем, «все ушли, а мы остались». Что тут еще добавить?
        Когда я вернулся в пультовую, Лейкин как раз говорил с Масленниковым.
        - За нами уже флуггеры прилетели, Шура. Сейчас снимать нас будут. В общем, остаешься тут за старшего… Сейчас я продиктую тебе циклограмму прохода последних кораблей. Отыграй по ней мощности на реакторе.
        - Будет сделано, Сильвестр Константинович. - По тону Лейкина я сразу понял, что у него тоже кошки скребут на душе. И боязно, и непривычно, хоть плачь.
        - Да ты не вешай нос, Шура! Мы еще на защите твоей докторской хреновухи тяпнем.
        - Тяпнем-то оно, конечно, тяпнем… - едва слышно отозвался Лейкин.
        Один за другим исчезали корабли арьергарда в фокусе Х-ворот. А мои взводные, один за другим, уводили людей по галерее в храм, на борт «Кирасира». Они тащили на себе тела погибших и тяжелораненых.
        Последними из реакторной ушли мы: я, Лейкин, двое его коллег и Арбузов с тремя своими «ходячими танками» - нашей страховкой на случай всяких эзошевых неожиданностей.
        Мы не оставили чоругам традиционных осназовских подарков - ни автоматических пулеметов на турелях, ни часовых мин.
        Не знаю, какие соображения двигали Ивановым, но он строго-настрого запретил что-либо взрывать при отходе. Да и не больно хотелось.
        Все в жизни надоедает. Даже это. Хотя ни один старшеклассник, ни один кадет мне не поверит…
        Глава 4
        Северный полюс, Южный полюс

23 августа 2622 г.
        Авианесущий рейдер «Изумруд»
        Открытый космос, система Макран
        Обнявшись словно две сестры, «Кельн» и «Изумруд» безмятежно парили в заданном секторе мирового безвоздушного океана.
        Поскольку ягну до последней секунды не должны были подозревать о том, что в системе Макран остались боевые корабли Великорасы, сектор для безмятежного парения был задан черт знает где, за орбитой местного крошечного трансплутона со странным названием Тиуракш.
        Благодаря трем стыковочным рукавам, мы совершенно беспрепятственно ходили со своего рейдера на европейский и обратно. То же относилось и к «кельнцам». В том числе к пилотам 33-го смешанного гешвадера «Карстен Гюнстих».
        Немецкие хлопцы нам запомнились своим чувством юмора. За три минуты общения мы узнали от них, что все чоруги - «свиньи», все ягну - «свинские свиньи», положение наше - «дерьмо» и мы не лучше «обоссанных свиней». Немцы как один были уверены, что все мы непременно погибнем, приглашали к себе в кают-компанию слушать Генделя, лезли меняться фуражками и очень живо интересовались, на что можно выменять у нас те самые двести граммов русской водки, которые якобы включены в нашу дневную норму. Среди них были, кстати, довольно симпатичные, грудастые девицы - в Европейской Директории, как и у клонов, закон не запрещал женщинам пилотировать боевые флуггеры. Кое-кто из наших пытался оказать девицам знаки мужского внимания, но те как будто не понимали, чего от них хотят, а может попросту переели этого мужского внимания на своем «Кельне». Шутка ли дело - десять баб на две сотни одиноких мужиков…
        Я, честно говоря, посмеивался над нашими ловеласами, пытавшимися заклеить немецких фройляйн. Ведь времени не было не то что на романы, но даже на банальный флирт. Рейдеры состыковались в 23.58 (то есть ровно за две минуты до того, как корабельные динамики возвестили сакраментальное «На корабле полночь»), а уже в половине четвертого утра в адмиральском салоне «Кельна» открылся военный совет.
        Кроме командиров кораблей, там присутствовали мой тайный кумир, разведупровец Бондарович, командир 33-го гешвадера фрегаттен-капитан Михаэль Грайс и Анатолий Корзун - комкрыла соколов с «Изумруда». Ну и я, ваш покорный слуга, на правах командира сильнейшей группировки наземной компоненты наших объединенных вооруженных сил - обескровленной, потрепанной роты осназа.
        - Ну что, товарищи и камрады, - начал Окунев, командир «Изумруда», - задача поставлена предельно точно, осталось определить цели. Как мы и рассчитывали, десять минут назад до наших удаленных палестин наконец-то дошли инфопакеты, переданные с борта автономных разведчиков типа РАД-14 и «Бине». А вот устаревшие зонды типа «Пеленгас», к сожалению, молчат… Надо полагать, перехвачены противником. Впрочем, и без «Пеленгасов» все ясно. Со вчерашнего дня, когда командир конкордианской эскадры кавторанг Маджид предпринял отважную, но малоосмысленную попытку уничтожения астрофагов ягну на Алборзе, диспозиция противника почти не изменилась. В недрах Алборза находятся двенадцать астрофагов ягну. Они разделены на три группы: южную полярную, северную полярную и экваториальную. Обе полярные группы достаточно компактны. Их штольни расположены в вершинах квадрата со стороной тринадцать километров. Экваториальная группа, напротив, совершенно некомпактна. Штольни этой группы, расположенные по экватору с шагом девяносто градусов, разделены расстояниями свыше десяти тысяч километров.
        С этими словами Окунев нажал три кнопки и все шесть экранов под подволоком командирского салона показали нам Алборз, нафаршированный астрофагами ягну.
        Эта завораживающая картинка - астрофаги внутри Алборза - неуловимо напоминала передачи о зверушках на канале «Природа». Вот ягнюшки на приволье, устроились на солнышке, вот они порезвились, а потом зарылись глубоко-глубоко в грунт, чтобы искать там питательных червячков и жучков…
        - Ясно, что какие-то из этих астрофагов являются нашими целями и подлежат уничтожению, - продолжал Окунев. - Об остальных мы должны забыть. Вопрос ставится так: каких именно астрофагов атаковать, а на каких плюнуть? Прошу высказываться!
        Тишину нарушил умница Бондарович:
        - Напоминаю, что по традиции на военных советах первыми высказываются младшие по званию.
        Ой. Я, что ли?
        Я зачем-то встал. И даже чуток разрумянился от волнения - уж больно все непривычно.
        - Я думаю, бить надо туда, где ПКО противника слабее. А где оно слабее - лично я не знаю… Из общих соображений мне кажется, что шахта любого экваториального астрофага должна быть защищена хуже, нежели любая из полярных. Поскольку полярные являются групповыми объектами и теоретически прикрыты зональной ПКО. Экваториальные же должны быть прикрыты объектовой ПКО.
        - Зональной ПКО! Объектовой! - воскликнул Михаэль Грайс, в его голосе звучал убийственный сарказм. - Что вы можете знать о тактических нормативах, которые приняты у этих каналий?! И есть ли у них вообще эти нормативы?! Я считаю, мы должны опираться только на объективные, точные данные инструментальной разведки.
        С этими словами фрегаттен-капитан выжидающе посмотрел на командира «Кельна», Оливера Байера.
        - У нас нет достаточных данных разведки, - флегматично пожал плечами тот.
        - Нет? - изумленно вздернув брови, Грайс перевел взгляд на Окунева.
        Тот кивнул. И, помолчав, как бы нехотя добавил:
        - Располагают ли ягну наземной компонентой ПКО, мы вообще не знаем. Касательно их воздушно-космической группировки, можно сказать лишь то, что по неполным вчерашним данным и совсем уж фрагментарным сегодняшним, группы паладинов и корветов ягну распределены над Алборзом практически равномерно.
        Бондарович просто не смог удержаться от участия в дискуссии.
        - Товарищи и камрады, давайте вернемся к нашим баранам. Мнение Степашина вы слышали. Теперь моя очередь.
        - Милости просим, - поощрил его Окунев.
        - Я поддерживаю точку зрения капитана Степашина. Бить надо экваториальных астрофагов. Причем выбрать тех, в чьих районах наблюдаются наихудшие метеоусловия. Теперь ваш черед, камрад Грайс.
        Я был уверен, что Грайс из вредности будет «голосовать» за полярный вариант. Но я ошибся.
        Грайс сделал классическое тевтонское лицо - бесстрастно-возвышенное такое - и сказал:
        - Ну раз у нас нет исчерпывающей информации, остается лишь полагаться на удачу. И общие соображения товарища Степашина.
        Следующим высказался Корзун, командир авиакрыла «Изумруда».
        Я его немного знал, еще по довоенной службе на Лючии. Это был очень смелый и отчаянный человек. Но вне боевой обстановки он страдал от какой-то невероятной, просто-таки подростковой застенчивости. Запинался, бледнел, мямлил…
        - А я… товарищи… вот чего подумал… Было бы правильней… значительно правильней даже… по Северному… именно по Северному полюсу работать… Четыре цели… они так компактно расположены… и мы их могли бы атаковать… обоими рейдерами совместно… Ведь это неплохо получилось бы… это отвечает нашей суворовской… да и вашей, товарищи немцы… стратегической аксиоме… я извиняюсь… аксиоме о предельной концентрации сил на одном участке.
        Окончив, Корзун вздохнул с неподдельным облегчением. Было ясно, что ему легче совершить три боевых вылета, нежели один раз выступить в качестве оратора.
        - Согласен с товарищем Корзуном, - сказал Окунев.
        Неожиданно. Оставалось узнать мнение герра Байера.
        - Дело в том, коллеги, что неблагоприятные погодные условия в экваториальной зоне Алборза, о которых говорил камрад Бондарович, действительно имеют место. И я не уверен, что кто-то из вас хочет иметь дело с ураганным ветром скоростью до трехсот километров в час и спорадическими песчаными бурями. Одного этого для меня достаточно, чтобы поддержать «полярный вариант».
        Бондарович легко смирился с поражением.
        - Полюс так полюс… Теперь надо решить, который из двух. Что мы предпочтем - полярный день на севере или непроглядную ночь на юге?
        - День вроде бы… Даже аргументировать не буду, просто мне… извините… так кажется, - сказал Корзун.
        - Пусть будет день. - Байер чинно огладил свои пушистые седые усы.
        - День, - произнес Окунь.
        - Ночь! - воскликнул Грайс.
        - Я лично за ночь, - это был Бондарович.
        Я помалкивал, сличая на карте северную и южную полярные зоны Алборза.
        Время суток интересовало меня в последнюю очередь. Я сравнивал местность, высоты, начертание водных бассейнов. В конце-то концов, если сложатся на то обстоятельства, это мне, а не Окуню и не Грайсу, придется промерить все это брюхом. Они - птицы-буревестники. А я - рожденный ползать.
        - Для меня удобней Северный полюс, - наконец сказал я. - Там что у нас, день или ночь?
        - На севере - день.
        - Значит, я - за день.
        Глава 5

«Дора» накрылась!

23 августа 2622 г.
        Континент Бахрим
        Планета Алборз, система Макран
        Итак, астрофагов было четыре.
        И как гласила экспертная оценка Бондаровича, уничтожать надо было всех четырех.
        На картах мы обозначили их по немецкой кодовой таблице - «Антон», «Берта»,
«Цезарь» и «Дора».
        Все четыре гаденыша (после того, как они получили человеческие имена, я начал воспринимать их менее обезличенно, не как абстрактное зло, а как нечто, что можно и нужно придушить голыми руками!) погрузились в базальтовую плоть Алборза чуть в стороне от геометрического Северного полюса планеты. Вероятно, стремились избегнуть глубокой пятикилометровой расселины на дне северного океана Алборза, проходящей ровно через полюс.
        Астрофаги предпочли начать внедрение через надежную, вулканически пассивную твердь крошечного континента Бахрим, очертаниями напоминающего нашу Гренландию.
        Правда, в отличие от Гренландии, на всем Бахриме не было ни клочка льда. Даже здесь, в самой прохладной области Алборза, стояла жара почище, чем в Сахаре. Отсутствию льда я и мои циклопы, не скрою, порадовались - не все еще отошли от морозной жути Урмии.
        Два «Кирасира», оснащенных системой всережимной невидимости «Гриффин», выбросили нас на песчаный берег Бахрима под прикрытием пестрых красно-желтых скал горной цепи. Клоны, первооткрыватели Алборза, со свойственным себе пафосом назвали эту цепь Кряжем Голодных Дэвов.
        Высадка прошла успешно - наши новые бронескафандры «Богатырь» сработали на пять. Они легко гасили ударные импульсы, способные переломать хребет многотонному халкозавру. Да и вообще они были хороши, эти «Богатыри». Будучи с виду куда изящнее и легче мощных пилотских «Гранитов», они держали даже прямые попадания
20-мм снарядов, имели режим «хамелеон» и широчайший спектр встроенного оборудования.
        Сразу после войны, в конце июня, нас отвезли на отдых в Горно-Алтайск. Там - отличная природа, целебный воздух, в горах - стада тех самых тарпанов, диких лошадок, которые дали имя знаменитому универсальному бронеавтомобилю осназ. Ну а кроме того, под Горно-Алтайском расположен небольшой, но очень мощный межведомственный учебный центр, широко известный в узких кругах как «Точка А». Там, на Точке, нам показывали разные чудеса оборонпрома: танк Т-20, вертолет
«Таймень», истребитель «Громобой» - это в порядке, так сказать, общего развития. А лично для нас, для осназа, выкатили как раз боевые скафандры «Богатырь».
        Тогда мы прошли ускоренный курс обучения «Богатырям», но самих скафандров на роту так и не получили. «Служите пока в „Валдаях“, - так примерно нам сказали. - А когда промышленность освоит тему в полном объеме, получите и „Богатыри“, не волнуйтесь».
        Ну и вот - еще один маленький сюрприз от товарища Иванова! «Богатыри», оказывается, были доставлены из метрополии как раз на борту «Изумруда». Но тогда предусмотрительный Иванов решил придержать новую технику, а вот теперь мы ее получили… Надо сказать: взбодрило!
        Итак, мы высадились.
        Перед нами стояла боевая задача - вскрыть группировку наземной ПКО астрофагов
«Дора» и «Цезарь». Далее - сообщить информацию на борт рейдеров и, по возможности, помочь нашим эту самую ПКО раздербанить.
        Однако для начала следовало создать временную рейдовую базу.
        Вместе с нами на песчаные пляжи с борта «Кирасиров» были выброшены четыре десятка разномастных контейнеров. В них содержались кислородные патроны, провизия, надувные герметичные палатки и, конечно же, тяжелое вооружение - управляемые ракеты «Шелест» в одиночных транспортно-пусковых контейнерах, гранатометы, кумулятивные мины.
        Разобрав контейнеры из расчета одна штука на бойца, мы для начала укрылись в широком гроте, образованном нависающим скальным карнизом.
        Оттуда я выслал четырех разведчиков, которые вскоре разыскали подходящую пещеру, вход в которую был удачно фланкирован местными сухопутными кораллами.
        Кстати, эти кораллы буквально не давали покоя моим циклопам.
        - Слышь, Щедролосев, ты вот умный, объясни мне, дураку, что это за каменные кусты везде торчат? - спросил Свиньин. - Выветривание, что ли, такое затейное?
        Щедролосев был, как всегда, на высоте.
        - Это, друг мой, вроде как кораллы.
        - Как у нас в Красном море?
        - Ну как тебе сказать… Наши кораллы - это все-таки органическая форма жизни. А местные - они живые, но неорганические.
        - Вот херня какая… Как роботы, что ли? Живые, но неорганические? - не отступал Свиньин.
        - Да роботы вообще неживые. Что ты дурку порешь?!
        - Тогда как это?
        - Да очень просто. Не углеродные, а кремний-селеновые формы жизни. Что тут неясно?
        Честно говоря, даже мне было неясно практически все. А уж Свиньину, с его широчайшим кругозором от бара «Космос - наш!» до водного мотоцикла «Русалка-2» - и подавно. Но любопытство Свиньина так и осталось неутоленным. Я вежливо попросил обоих заткнуться.
        - Итак, мужики, - сказал я, рассеянно озирая стены пещеры в режиме микроволнового радарного зрения, - эту укромную норку я объявляю нашей временной базой. Приказываю: Водопьянову выделить из своего взвода пятерых людей, которые останутся здесь и будут стеречь наши коробки. Остальные разделяются на три поисковых отряда…
        Достав командирский планшет, я наметил маршруты движения для каждого отряда, определил порядок связи и назначил рубежи для размещения наблюдательных постов.
        Затем назвал командиров и состав каждой группы. В итоге Арбузову и его группе достался астрофаг «Цезарь», лично мне с моими циклопами - «Дора», а рейдовой группе Водопьянова - перевал «отметка 320» на Кряже Голодных Дэвов, откуда, как я надеялся, должны хорошо просматриваться астрофаги «Антон» и «Берта».
        - У меня все, - заключил я. - Удачи всем нам. Пошли!
        По земным меркам идти было всего ничего - три километра.
        Но местность! Но условия! Нам бы сюда вертолет!
        О вертолете, конечно же, не могло быть и речи. Даже если допустить, что ягну вообще не охраняют подступы к шахтам своих астрофагов, поверить в то, что контроль за воздушной обстановкой у них отсутствует вовсе, было никак невозможно.
        Передвигались мы исключительно при включенном режиме «хамелеон», стараясь где только можно вжиматься в камни или прятаться за десятиметровыми перевернутыми ёлками местных кораллов.
        Но на земле было тихо, а небеса - пусты и безмятежны. Как и должно быть на необитаемой, никому не нужной планете.
        Если бы не едва уловимая дрожь, которая то и дело пробегала по скалам, о присутствии ягну не напоминало бы ничто.
        Трижды нам пришлось воспользоваться тросовыми подъемниками для преодоления особенно крутых горок. А один раз, не видя других вариантов, я отдал приказ взлететь на гребень двадцатиметровой «отрицалки» с помощью реактивных ранцев.
        Но все скучное в нашей осназовской жизни имеет счастливое обыкновение заканчиваться.
        Когда встроенные альтиметры наших «Богатырей» в полном согласии с инерциальной навсистемой показали отметку двести семьдесят семь, скалы за поворотом расступились и…
        - Ложись! - крикнул я, подав пример первым.
        Циклопы организованно попадали. Затаились.
        - Назад! - приказал я вполголоса.
        Пока мы возвращались под прикрытие скал, я молился и думал, думал и молился.
        Молился о том, чтобы все мы не получили заряд из позитронной пушки. От него ведь не спасут никакие «Богатыри»!
        А думал я о том, что картина, схваченная моим глазом за одно мгновение, разительно отличается от всего, что я ожидал увидеть ранее.
        Шахту астрофага окружал широченный вал, гребень которого проходил лишь немногим ниже отметки «двести семьдесят семь».
        Причем кольцо обваловки оказалось настолько широким, что сумело поглотить даже отроги кряжа, обращенные к астрофагу «Дора».
        Ну и главное: наземная ПКО имелась. Наземная ПКО, черт ее дери, была о-го-го.
        В первую секунду я бы сказал, что на валу стоят вкопанные по центральную крестовину корветы ягну. Однако, придя в себя и поразмыслив, я пришел к выводу, что мы имеем дело с некими специализированными системами вооружения.
        Возможно, как и паладины, они фактически являлись сверхсложными экзоскелетами для некоего специализированного подвида особей ягну. Но такого рода подробности интересовали меня в последнюю очередь. Для меня было важно изобрести способ расправиться с этими двадцатиметровыми исполинами, похожими на голову акулы-молота, водруженную на монструозно раздувшийся кактус.
        Мы отползли назад и забились в расщелины - как распоследние тараканы. Позитронные пушки по нам не стреляли. Паладины над нами не кружили… Пронесло?
        - Чего там, отец-командир? - спросил Терентьев, который выполнил приказ «ложись» быстрее, чем успел что-либо увидеть.
        Я описал диспозицию в скупых, но точных выражениях.
        - А почему эти штуковины наши из космоса не засекли? - поинтересовался Терентьев.
        - Неглупый вопрос. Но совершенно неуместный. Не засекли - и не засекли…
        - И как дальше жить будем?
        - По-гвардейски. Сейчас я подготовлю разведсводку, отошлю ее на рейдовую базу. Оттуда ее пульнут в космос. Будем надеяться, на рейдерах информацию получат. Окунев с Байером там главные, вот пусть они и решают.
        Скрытность связи была самым слабым звеном в системе нашей маскировки. О радиотехнической разведке ягну мы не имели никакого представления и даже не были уверены в том, существует ли она вообще. Но мы были обречены исходить из предположения, что да, существует и ни в чем не уступает нашей.
        По этой причине для обустройства канала связи на коротком, казалось бы, плече
«рейдовая группа - временная база» нам пришлось задействовать двенадцать рупорных узконаправленных ретрансляторов и полтора километра кабеля.
        В свою очередь, наш флагманский связист, оставленный вместе с охраной временной базы, должен был строжайшим образом выдерживать спецрежим инфообмена на линии база - «Кирасиры»-ретрансляторы. В свою очередь, от «Кирасиров»-ретрансляторов, постоянно подвергавшихся опасности быть обнаруженными, даже несмотря на включенную систему «Гриффин», требовалось с точностью до миллирадианов ориентировать передатчики лазерной связи, чтобы попасть световым пятном в зону приемников рейдера «Изумруд».
        И до чего же я удивился, когда уже через пять минут после отправки моей разведсводки на рейдеры я получил ответ! Схема работала без сбоев!
        Синтезированный скафандром голос зачитал мне шифрограмму с рейдера «Изумруд».
        Окунев - Степашину.
        Сердечно поздравляю с благополучным выходом в оперативный район. Прошу обеспечить ударами ракет «Шелест» по средствам ПКО ягну действия наших ударных групп. Расчетное время входа наших ракет в зону ПКО ягну - 6.28. Ударные флуггеры будут выводиться на цели со стороны океана перекатом через Кряж Голодных Дэвов. В прямой видимости целей - расчетно 6.33.
        С нами Россия и Бог!
        Капитан первого ранга Окунев.
        Практически одновременно поступили и долгожданные донесения от групп Арбузова и Водопьянова.

«Сижу в коралловом лесу, наблюдаю „Цезаря“ и его свиту». Это был Арбузов.

«Вышел к отметке „триста двадцать“. Плохая видимость - плотная дымка. „Антон“ не просматривается. „Берта“ - кое-как». Это Водопьянов.
        Затем от них же пришли циркулярные подтверждения: боевой приказ Окунева на подавление ПКО ими получен.
        Я перешел в режим односторонней голосовой связи с Пешиным - он командовал группой обеспечения.
        - Стас, здесь Степашин. Прием.
        - Вас слышу. Прием.
        - Приказ Окунева ты знаешь. В темпе разворачивай на огневых столько «Шелестов», сколько успеваешь до шести двадцати пяти. Как понял? Прием.
        - Вас понял, сделаем. Распределить их между «Дорой» и «Цезарем» равномерно?
        - Да. И самое важное: в каждом залпе приказываю иметь как минимум одну ракету-лидера. О запуске ракет доложить немедленно. Мы постараемся дать индивидуальную подсветку целей. Но, сам понимаешь, надо подстраховаться. Без лидеров - никак. Прием.
        - Лидеры будут в лучшем виде.
        - Ну тогда не расслабляйтесь. Конец связи.
        Затем я обратился к своей группе:
        - Мужики! Сейчас будет удар по нашему клиенту, астрофагу «Дора». Все, что мы можем, - это помочь с подавлением ПКО. Сейчас я, Гончарик, Квакшин и Деревянко идем расставлять лазерные целеуказатели. Остальные сидят на месте и не высовываются. Если мы не вернемся и не выйдем на связь, то в 6.25 все вы должны начать подсветку средств ПКО на валу вокруг «Доры». У меня все.
        Циклопы бойко закивали. Слишком бойко - чувствовалось, обстановка действует даже на их закаленную психику.
        Спросив совета у старой клонской карты-пятидесятиметровки, которая имелась в моем планшете, я повел свою тройку отважных. Повел отнюдь не кратчайшим маршрутом, что выходил на голую площадку, откуда я уже имел счастье бросить взор на шахту «Доры», а вбок, по широкой расселине, засыпанной крупным желто-серым гравием.
        Как мы ни спешили, а все равно оказались на высотке, окруженной каменными перьями, как крепостная башня зубцами, только в четверть седьмого.
        С расстановкой лазерных целеуказателей мы провозились еще почти полные десять минут. И за считанные секунды до рокового рубежа 6.25 я с облегчением выпалил в эфир:
        - Здесь Степашин. Целеуказатели в лузах. Группе не предпринимать ничего без моего приказа!
        Мы активировали целеуказатели и собрались было кубарем скатиться по колючей осыпи вниз… но хрен там!
        Вершина каменного пера по правую руку от меня с треском разлетелась на миллион осколков.
        Впереди, по правому скату склона, блеснула череда вспышек.

«Побежите вниз - всех поджарю!» - вот что значило это послание от анонимного паладина ягну. Он, пока еще невидимый за скалами, по-видимому, прекрасно видел нас.
        Мы бросились обратно, под защиту каменных перьев.
        На бегу я нажал кнопку дистанционного управления, активируя целеуказатели.
        Особого смысла соблюдать строгое радиомолчание я больше не видел.
        Поэтому передал на всю роту:
        - Степашин!.. Атакован!.. Предположительно паладином!..
        Раздался зловещий свист. И, едва не цепляя синим брюхом верхушки скал, над нами прополз паладин.
        Именно прополз, не пролетел. Эти аппараты обладают широчайшим динамическим диапазоном и при желании могут вести себя по-вертолетному.
        Паладин искал нас. Вопрос стоял так: ударить по нему прямо сейчас, почти в упор, из всех стволов, или понадеяться на русский авось и ждать, что хамелеоновый режим наших скафандров позволит нам остаться незамеченными?
        Я уже приготовился выпалить команду «огонь!», когда паладин резко увеличил скорость и понесся прочь, привлеченный какими-то далекими событиями.
        От облегчения хотелось пустить слезу.
        Но вместо этого я заорал в микрофон, адресуясь лейтенанту Пешину:
        - Пешин, твою дивизию! Где ракетный удар?!
        Пешин не отвечал.
        - Здесь Степашин. Всем, кто меня слышит. Кто сможет связаться с Пешиным, скажите ему, чтобы немедленно начинал работать «Шелестами».
        Ответа я так и не дождался, но ракеты появились.
        И это было лучшим ответом.
        Ракеты-лидеры, играющие роль тактических разведчиков, зависли над «Дорой» на парашютах и, оценив обстановку с молниеносной скоростью, передали на борт обычных, ударных ракет точные координаты целей.
        Впрочем, передали на самом деле или нет, я не знал. Рывком развернулись три турели ягну. Несколько хлестких щелчков - и ракеты-лидеры распались на фотоны и нейтрино.
        Однако наши лазерные целеуказатели пока что никто не обстрелял. Они стояли - маленькие, аккуратные коробочки на треножниках-штативах - и подло, исподтишка указывали лазерными мизинчиками нашим ракетам. Туда, мол, летите, туда.
        И вдруг разом одиннадцать огненных стрел рванули в зенит прямо над нашими головами.
        Это «Шелесты» выполнили энергичную противозенитную горку.
        В апогее их траектории круто переломились и ракеты, включив боевые ускорители последней ступени, десятикратно обогнав звук собственных двигателей, коршунами спикировали на зенитки, которыми был обсажен вал.
        Исполинские установки ПКО прошивались ракетами насквозь, от бугристого темени акулы-молота до самой земли.
        Я ожидал оглушительных взрывов, ревущего града обломков, но избиение ПКО ягну больше походило на смертельные удары аса-фехтовальщика, вооруженного рапирой. Выпад, беззвучный укол в сердце, смерть…
        Больше всего шума произвели как раз уцелевшие установки ПКО, которые принялись неприцельно кромсать потоками позитронов воздушное пространство над собою. Вихри раскаленного воздуха помчались над кряжем, расшвыривая валуны, ломая псевдокораллы, вздымая тучи пыли.
        Один из позитронных лучей подрубил основание нашего утеса, и мы, оседлав каменную лавину, устремились в тартарары.
        Только бы не подвели «Богатыри»!
        Можно было, конечно, рискнуть и, включив ранцы, величаво воспарить над всем этим катаклизмом… Но нет. Слишком уж лакомой приманкой для ягну станем мы в воздухе. И турели ПКО тут же отыграются на нас, мстя за своих погибших собратьев.
        В рокочущем каменном потоке и клубах пыли, густых, как кисель, я потерял из виду всю свою троицу.
        Еще некоторое время после того, как лавина, упершись в основание вала вокруг
«Доры», остановилась, я судил о происходящем во внешнем мире только на слух.
        Если же верить слуху, обещания Окунева сбывались точно по графику.
        Низвергнувшись с орбиты, ракеты «Шпиль» с кассетными боевыми частями добивали ПКО ягну.
        Вторым эшелоном, с интервалом секунд этак в десять, явились ракеты «Шпиль» в ударном исполнении.
        Шум от них был такой, будто лежишь под поездом-монорельсом, который проносится, едва не цепляя брюхом твой нос, со скоростью хорошего флуггера.
        Поскольку ожидаемо соразмерных взрывов не было, стало ясно, что ударные «Шпили» благополучно вписались в створ шахты и понеслись к астрофагу «Дора», засевшему на глубине.
        Удивляться нечему: входная дырища у шахты была больше двух километров и промахнуться мимо нее не сумели бы даже самые допотопные клонские агрегаты.
        Пора было уносить ноги.
        Я включил ракетный ранец и вознесся на ревущем огненном столпе над клубами пыли, над перепаханным валом, над кряжем, ежесекундно меняющим свои очертания под ударами разнокалиберных позитронных пушек.
        Инстинкт самосохранения требовал, чтобы я на полной скорости перевалил через кряж, вернулся на грешную землю и воссоединился со своей группой. Но панорама самого невероятного и небывалого сражения в истории российских ВКС, а может, и всей Великорасы, магнетизировала меня.
        К тому же я не хотел возвращаться без своей троицы, я должен был разыскать своих людей живыми или мертвыми.
        - Гончарик! Квакшин! Деревянко! Отзовитесь! Говорит Степашин! Отзовитесь немедленно! Если вы находитесь под завалом, дайте сигналы ракетами, электромагниткой или светошумовой гранатой… Да всем сразу просигнальте, сукины вы дети!
        Над полем боя проносились наши и немецкие флуггеры. В отличие от меня их пилоты видели обстановку во всем ее многообразии. Для них, надеюсь, вся эта кутерьма в воздухе была наполнена смыслом.
        Единственное, что понимал я, - на всем пространстве от астрофага «Антон» до
«Цезаря» наши истребители рубятся с десятками, возможно, сотнями паладинов ягну. А флуггеры-ударники, те, кому посчастливилось не попасть под зенитный огонь и позитронные молотилки паладинов, одну за другой укладывают тяжеленные бетонобойные бомбы в отворы шахт.
        Едва не опрокинув меня на спину реактивной струей двигателей, на сверхмалой высоте прошло звено европейских «Фульминаторов». Их бортстрелки отбивались от наседающих паладинов, одна из машин горела, у командирского «Фульминатора» был заглушен изуродованный левый маршевый. Но благодаря лихорадочной работе днищевых дюз машина кое-как держалась в воздухе.
        От «Фульминаторов» отделились желто-черные шершни корректируемых бомб. И, раскрыв пышное хвостовое оперение, шустро нырнули в шахту.

«Желто-черные… Да это ж маркировка ядрён-батонов! Вот так пьянка пошла!»
        Сразу вслед за тем командирский «Фульминатор» получил прямое попадание, стал совсем плох, опрокинулся на спину и пошел к земле.

«Ёханый бабай, чудище лесное… - пробормотал я. - Теперь им не катапультироваться…»
        Но ангел-хранитель немецкого пилота не растерялся.
        На нижней поверхности левого крыла взорвались баки, выплюнув в землю ядовито-зеленые змеи топлива.
        Полученный импульс поставил флуггер на правое крыло.
        Машина несколько секунд качалась, а потом начала поворачиваться брюхом к земле.
        Лучшего шанса на спасение не придумать! Захлопали катапульты, разбрызгивая фрагменты бронеостекления всех трех кабин машины.
        Над блестящими точками раскрылись оранжевые купола парашютов.

«Только бы их ветром в шахту не снесло», - с тревогой подумал я, провожая парашюты взглядом.
        - Командир! Командир! Здесь Квакшин! Вызываю капитана Степашина!
        - Квакшин?! Гриша?! Ты где?!
        - Да мы здесь, командир! На склоне! Спускайся к нам! Собьют ведь!
        Я развернулся и принялся глядеть, что там внизу.
        - Не вижу вас! Шваркните гранату!
        Склон озарился коротким проблеском сигнального взрыва.
        Хотя я по-прежнему не видел циклопов, я пошел на снижение по указанному азимуту. И лишь когда бронированные сапоги моего скафандра ударились об оплавленный щебень, я различил на фоне хаотического скального узора три бугорка.

«А здорово работают эти „Богатыри“. Что там наши наколдовали с режимом „хамелеон“, что он стал в десять раз лучше прежнего?»
        - Все целы? - спросил я.
        - Относительно, - отвечал Квакшин.
        - Ну тогда полетели отсюда. А то нас небось уже похоронили…
        Никто не возражал.

«Дора» накрылась, когда мы достигли отметки 277.
        Где-то там, в глубинах Алборза, грянул титанической силы взрыв и земля под нами буквально затанцевала. Землетрясение в шесть баллов, не меньше. К счастью, радиационное излучение взрыва съели отделявшие нас от эпицентра пласты плотных пород. А вот ударная волна - та нашла в себе силы преодолеть десятки километров шахты.
        На белый свет с пугающим свистом вырвалось огненное торнадо и, кружась, принялось пожирать все вокруг.
        Датчики температуры панически запищали, счетчики Гейгера - предостерегающе закрякали.
        Парсер моего «Богатыря» доверительным голосом сообщил, что максимальное время пребывания в среде с новыми параметрами равняется пятидесяти семи минутам шестнадцати секундам. Идиотская точность, визитная карточка электронного разума…
        К счастью, среда не собиралась сохранять «новые параметры».
        Температура быстро падала, уровень радиации обещал оставаться высоким, но терпимым.
        Правда, теперь ожидались сложности с радиосвязью, но на систему ближней ультразвуковой коммуникации эти сложности не должны были распространяться.
        Я включил соответствующий режим. И призвал свою троицу двигаться к расщелине, где, как я помнил, дожидались нас остальные циклопы моей группы.
        Картина, которую мы застали, заставила сжаться даже мое каменное сердце.
        В коралловых зарослях зияли обугленные просеки.
        Скалы были забрызганы бурой окалиной и покрыты синюшными засосами прямых попаданий.
        Все это означало одно: кто-то из паладинов накрыл позитронно-пушечным огнем мою группу.
        Будь он проклят!
        Три тысячи раз проклят!
        Но где же останки? Где обугленные скорлупы скафандров? Утерянное оружие?
        Стоило мне подумать об этом, как мой взгляд упал на пистолет ТШ-ОН с отъехавшей назад затворной рамой и, следовательно, полностью расстрелянной обоймой.
        Мы прошли еще шагов сорок вперед и наткнулись на последний из выставленных нами рупорный приемопередатчик скрытной связи.
        Он подсказал мне счастливую мысль.
        Я подключился к нему при помощи стандартного разъема.
        На мои призывы, как ни странно, откликнулись. И не кто-нибудь, а сам Окунев.
        - Степашин? - Окунев был зол, как черт. - Что ты там распартизанился?! Где ты есть вообще?! Все его ищут, а он, понимаешь, на реактивном ранце фигуряет! Прима-балерина, нах!
        Это было так неожиданно, что от обалдения я не мог связать и трех слов в свое оправдание.
        - Э-э… Тут, эээ… Никак не получалось по-другому! - проблеял я.
        - Не получалось, - проворчал Окунев. - А надо, чтобы получалось!
        - Виноват… товарищ каперанг… Где мои… бойцы, не подскажете?
        - Это ты у меня спрашиваешь?! А вот почему, интересно, я у тебя не спрашиваю, где мои «Дюрандали» и «Фульминаторы»?!. Ладно, капитан, - голос Окунева потеплел, - восстанавливаю твою ориентировку на местности. Твои доложили о бое с паладинами и откатились под восточный срез отметки 240. Приказываю тебе соединиться с ними и ждать подлета «Геккона». Снимать вас будем.
        Глава 6
        На суше и на море

23 августа 2622 г.
        Континент Бахрим
        Планета Алборз, система Макран
        Мы присоединились к остальным циклопам моей группы, но эвакуации так и не дождались.

«Геккон» действительно прилетел, но сработал он не как эвакуатор, а как аэротакси.
        На его борту мы встретились с группой Пешина, которую «Геккон» забрал из пещеры, недалеко от песчаного пляжа.
        Затем, буквально на брюхе, этот диковинный флуггер прополз через крупнейшее ущелье кряжа, которое на клонской карте называлось Заирика.
        На борту флуггера лично Бондаровичем нам была поставлена новая задача. Я сразу же мысленно окрестил ее «Операция „Самоубийство“.
        Мрачно поглядывая из-под кустистых бровей, Бондарович окатывал нас, как из брандспойта, холодными потоками новой информации.
        - «Дора» и «Цезарь» уничтожены. Это хорошо. Почти весь боезапас ракет космос-поверхность расстрелян. Это плохо. Большие потери в ударных флуггерах. Это тоже плохо. Астрофаги «Антон» и «Берта» также были подвергнуты воздушно-космическим ударам. Но, увы, существование свое не прекратили. И это хуже всего. Потому что девальвирует все наши и ваши, товарищи, прежние достижения и делает бессмысленными все принесенные жертвы…
        - Прошу прощения, товарищ капитан третьего ранга, - робко начал Арбузов, - так что же получается, адекватных средств поражения для «Антона» и «Берты» мы больше не имеем? Всё расстреляли?
        - Получается так, - легко согласился Бондарович. - Да и неадекватных средств у нас тоже негусто… Строго говоря, мы располагаем только вашей ротой. А всё остальное -
«Дюрандали», последнюю дюжину «Шпилей», десяток «Фульминаторов» - можно рассматривать лишь как средство обеспечения ваших действий…
        - …что безмерно льстит нашему самолюбию, - галантно ввернул Щедролосев.
        - Ну а теперь - слушайте. Уничтожить «Антона» и «Берту», подчеркиваю, именно уничтожить, в сложившихся обстоятельствах мы не имеем возможности. Наш единственный шанс - затопить «Антона» и запечатать «Берту».

«Затопить»… «запечатать»… какие слова! Ох, как хотелось мне знать, что же конкретно они значат!
        - Внимание на карту, товарищи!
        Оказывается, у Бондаровича был с собой новейший, ультрамодный командирский планшет. В сложенном состоянии он представлял собой скатку, упрятанную в тубус. Будучи развернут, планшет превращался в лист из загадочного материала, толщиной миллиметра три, вся поверхность которого при необходимости превращалась в обширный экран. Для просмотра карт местности - идеальная штука.
        Небрежно бросив это чудо техники прямо на пол транспортной кабины «Геккона», нам под ноги, и, пользуясь ножнами своего офицерского меча как указкой, Бондарович продолжал:
        - Перед вами район астрофагов «Антон»-«Берта». Как видите, их разделяет глубокий извилистый залив. Наш флуггер сейчас движется почти строго на восток и, даст Бог, вскоре высадит нас вот здесь. - Бондарович упер ножны в крайнюю западную точку залива, от которой до каждого из астрофагов было километров десять посуху.
        - Как видите, с точки зрения размещения на местности, шахты «Антона» и «Берты» сильно различаются. «Антон» находится на дне впадины, нижняя точка которой на старых клонских картах имеет отметку 11 метров ниже уровня местного океана. Впадина эта отделена от залива естественным, так сказать, бруствером, явно вулканического происхождения. В отличие от «Антона» шахта «Берты» расположена на пологом лавовом плато. Плато имеет общее превышение над уровнем океана порядка сорока метров. И понижается на юго-восток. Край шахты «Берты» от залива отделяют четыре километра сильно пересеченной местности. Особое внимание хочу обратить на вот эту расселину. - Бондарович очертил ножнами полукружие, охватывающее шахту
«Берты» со стороны залива. - Клонские карты не уделили ей должного внимания как чересчур мелкому элементу ландшафта. Но мы получили о ней исчерпывающее представление в ходе последнего боя. Расселина уходит вглубь на триста с лишним метров, причем есть основания полагать, что она не подтоплена грунтовыми водами.
        - Так что, взрывать будем? - спросил сообразительный Квакшин.
        - Будем. Как вы понимаете, главная проблема - скрытная доставка мощных взрывных устройств по месту назначения и точное их размещение с последующим ориентированием.
        Бондарович переключил режим планшета и показал нам схему минирования.
        Против «Антона» предлагалось использовать пять калифорниевых боевых частей от торпед СТ-8. С их помощью подрывался лавовый вал между заливом и впадиной. Для
«Берты» предназначались две термоядерные бомбы либо сорок тонн силумита.
        Согласно расчетам, при подрыве соответствующих боеприпасов на ближайшей к шахте астрофага скальной стене расселины должен был произойти откол и сдвиг пласта породы площадью порядка пяти квадратных километров. Сдвинувшись, эта «крышка» намертво запечатывала шахту «Берты».
        - Очень красиво, товарищ капитан третьего ранга… - сказал я. - Одного не пойму: что это за формулировка по поводу «Берты»? Мы ее термоядерными бомбами взрывать будем? Или все-таки силумитом? Это вот «или» - оно как-то не по-военному…
        - Не по-военному, - согласился Бондарович. - Но наши военинженеры пока не определились. У каждого варианта есть свои преимущества. Но и свои недостатки.
        - А когда они планируют… так сказать… определиться?
        - Вы бы лучше, капитан, спросили о другом. Как подобраться к «Берте» и «Антону». И как провести инженерно-саперные работы.
        - Ну и как? - спросил я.
        Двигатели «Геккона» перешли в посадочный режим и звуки наших голосов утонули в настырном нытье вспомогательных турбонагнетателей.
        Мы садились.
        - Все на выход! - скомандовал Бондарович, захлопывая забрало своего скафандра. - На свежем воздухе продолжим!

«На свежем воздухе» было не скучно.
        Там вовсю хлопотали циклопы групп Арбузова и Водопьянова - другие «Гекконы» забросили их на место чуть раньше нас.
        Второй неожиданностью стали три бронемашины «Тарпан», выруливающие с реактивных десантных платформ. Это значило, что незадолго до нашего появления здесь на бреющем прошел «Кирасир» и любезно выбросил их из кормового десантного люка.
        Все три «Тарпана» были вооружены зенитными модулями «Вербена».
        Пожалуй, против удара паладинов они не продержались бы и минуты. Но все равно на сердце у меня потеплело.
        И это было еще не все!
        Не успел я осмотреться по сторонам, как над нами объявился новый «Кирасир». Система невидимости «Гриффин» была включена, поэтому о его присутствии можно было судить лишь по рокоту двигателей и дымчатой кляксе преломленного света.
        Оттуда, из этой кляксы, одна за другой вывалились четыре реактивных десантных платформы и, повинуясь командам операторов, мягко расселись вдоль полосы прибоя.
        - А вот и коробчонка для лягушонки, - весело сказал Бондарович. - Идемте.
        Не оглядываясь, Бондарович бодро зашагал к платформам.
        - Да, кстати, - добавил он, - прикажите другим своим группам следовать за нами.
        Что я и сделал.
        - Расчехляйте, - скомандовал Бондарович циклопам через голову командира, то есть, собственно, через мою.

«Давай-давай, командуй, - подумал я. - Может, ты, кап-три, еще и „Антона“ с
„Бертой“ подорвешь? Я бы не возражал…»
        - Это скафы, - пояснил Бондарович, отвечая на наш коллективный незаданный вопрос.
        Мы примолкли. Какие на фиг скафы? Откуда они здесь?
        - Да-да, те самые диверсионно-штурмовые скафы, - продолжал Бондарович, - которые клонский спецназ использовал на Урмии при захвате танкера «Таганрог».
        Ах вот оно что! На Урмии! Тогда, считай, старые друзья. Про них, про них, родимых, я в отчете писал!
        - Они достались нам в качестве трофеев и были перевезены на Тэрту, в Синандж. Вчера мы забрали их из Синанджа по прямому указанию товарища Иванова. Ну и интуиция у мужика, я вам скажу… Поразительная! Страшно работать рядом! Вот откуда он мог знать тогда, что нам эти скафы пригодятся?! Обстановка-то совсем о другом пела! Я еще думал: зачем они нам? Время на них тратить, ресурсы… И вот, оказалось, Иванов прав, а я - дурак…
        - Бывает, - обтекаемо высказался я.
        - Кто-нибудь умеет ими управлять? - спросил Бондарович у циклопов.
        Все промолчали. Кроме Черныша.
        - Они же клонские, товарищ командир… - извиняющимся тоном сказал он. - На нашем я бы еще кое-как…
        - Так я и думал, - кивнул Бондарович. - Зато я умею.

«А толку-то? Вы же с нами все равно не поплывете!» - читалось в скептических взглядах циклопов. И Бондарович, конечно, прочел.
        - Я поведу головной скаф, - твердо сказал Бондарович. - Остальные три я запрограммирую следовать за лидером. Благо, они это умеют. Таким образом, задача пилота скафа упростится донельзя: по достижении конечной точки маршрута всплыть и подвести скаф к берегу. Справитесь? - спросил Бондарович, адресуясь к Чернышу.
        - Ну… если только всплыть и к берегу… Тогда можно попробовать.
        - Мне нужны еще два добровольца.
        - Ну я могу, - сказал Свиньин. - Я же в Сочи вырос.
        Паладины накрыли нас перед самым погружением.
        Я стоял на рубке второго скафа. Он должен был следовать за флагманским, который управлялся Бондаровичем.
        Когда десятки гейзеров, каждый высотой с девятиэтажку, разом взметнулись над водой, я оценил ситуацию мгновенно.
        Бросился к люку.
        Упал - тугая ударная волна швырнула меня к такому близкому и вдруг показавшемуся таким далеким комингсу.
        В каких-то сорока метрах от скафа в воду с шипением рухнуло что-то массивное, объятое страшным, ядовито-зеленым пламенем.
        - Полный ход! Погружение! - услышал я в наушниках команду Бондаровича. Ее тут же отрепетовали Свиньин и двое других добровольцев - Черныш и Казанский.
        Я вскочил на ноги, в один прыжок оказался у люка, когда сильный толчок в плечо развернул меня на полгоризонта и едва не опрокинул снова.
        Заверещал аварийный сигнал. Мозги скафандра сигнализировали о разгерметизации.
        Этого только не хватало!
        Соседние скафы бодро неслись вперед, одновременно с этим погружаясь.
        Каких-то пять, десять секунд - и они будут в безопасности.
        Но пережить тот роковой день было суждено не всем.
        Я видел, как закипела вода вокруг третьего скафа. И спустя мгновение взрыв огромной силы вышвырнул скаф на поверхность воды.
        - Товарищ капитан, скорее вниз! - услышал я.
        Из рубочного люка торчала голова Щедролосева.
        - Иду! - крикнул я.
        Но оторваться от зрелища было выше моих сил.
        Скаф, который вел Казанский, раскололся пополам от удара о воду. Из него посыпались мои циклопы. Их было десять.
        Остановиться, чтобы подобрать их, мы не имели права. Сделай наш скаф это - и мы наверняка разделили бы их судьбу.
        Оставалось надеяться на то, что скафандры «Богатырь» спасут их даже под водой и что ребята с «Гекконов» проведут спасоперацию по всем правилам…
        И я надеялся. А что мне оставалось делать?
        Щедролосеву пришлось силком тащить меня в рубку - увиденное основательно выбило меня из колеи. Хотя, казалось бы, видал и не такое…
        В техногенной берлоге рубки стало полегче.
        - Товарищ капитан, вы ранены, - утвердительно сказал Щедролосев.
        - Нет.
        - Вы полностью уверены? В скафандре у вас дырка.
        - Да, дырка. Но ранения нет. Промахнулись на сантиметры.
        В рубке было два кресла. Одно занимал Свиньин. Другое - Щедролосев. Свое кресло Щедролосев уступил мне. Я не стал отказываться - ноги не держали.
        Тем временем скаф благополучно погрузился.
        Свалка паладинов и «Дюрандалей» осталась далеко наверху.
        - Долго нам еще? - спросил я у Свиньина.
        - Полчаса где-то. Понтоны с «Тарпанами» сильно тормозят…
        Тут надо пояснить. Дело в том, что сорок тонн силумита до места применения требовалось еще доставить. И ежу было ясно, что перемещать такую массу вручную моим циклопам не под силу.
        Требовались «Тарпаны». Которые, само собой, на скафы не погрузишь.
        Поэтому инженеры с «Изумруда» придумали изящное решение. С уму непостижимой быстротой они сымпровизировали понтоны из спасательных плотиков, подвесных топливных баков и аэростатов вытяжных антенн. Понтоны получились похожи на невиданные аттракционы из аквапарка. Но инженеры клялись, что с функциональной точки зрения они вполне годятся…
        На эти-то понтоны «Тарпаны» и загнали. Но загнать - это еще полдела. Требовалось добиться от каждой связки «Тарпана» с понтоном нулевой плавучести. А затем, подключив аэростаты к системе ВВД, воздуха высокого давления, на скафах, приноровиться управлять плавучестью в обе стороны…
        Как ни бредово это звучит, но все получилось! В итоге каждый скаф буксировал свой понтон с «Тарпаном». Причем одинаково успешно и в надводном, и в подводном положении.
        - Тормозят - это полдела, - отозвался в наушниках Щедролосев. - Лишь бы их не поотрывало на фиг… Обидно будет.
        - Поотрывало-поотрывало, - проворчал Свиньин. - Лишь бы они тонуть не начали и нас за собой не потащили…
        - Отставить! - рявкнул я. - Раскаркались…
        Сам я, признаться, с первой минуты думал о том же самом. Но золотое правило не беспокоиться о неприятностях, пока они не начали случаться, я помнил хорошо.
        Тем более что были неприятности и более насущные. Например, дырка в «Богатыре».
        Я подозвал Щедролосева.
        - Вроде ты латки ставить умеешь?
        - Ну вроде.
        - Тогда помоги. А то я по «Богатырям» олух олухом…
        - Тоже мне наука…
        С этими словами Щедролосев раскрыл транспортную нишу своего скафандра и извлек оттуда два тюбика (я догадывался, что в первом был гель, а во втором - пена) и несколько разновеликих пластометаллических латок. По контуру каждой из них был уже нанесен клей. Щедролосев задумчиво покрутил латки в руках, время от времени поглядывая на дыру в моем предплечье, и наконец выбрал ту, что оптимальным образом подходила по размерам.
        Я подставил Щедролосеву левое плечо. Тот поковырял пальцем в дыре, поцокал языком - ни дать ни взять хирург на осмотре - и принялся ворожить. Вначале пошла пена, потом гель, который отчего-то долго не хотел вылезать из своего тюбика, и наконец, наступил черед латки, которая с неожиданно громким шкварчанием прямо-таки приросла к броне моего скафандра.
        - Теперь минут пять не рыпайтесь, товарищ капитан. Гель застыть должен.
        - Ты думаешь, надежно получилось?
        - Конечно, нет, - улыбнулся Щедролосев. - Но до конца операции как-нибудь протянете. А там разберемся.
        Обошлось.
        Мы не утонули. И понтоны тоже остались целы.
        - Народ, всплываем! - довольным голосом сказал Свиньин.
        Я хотел было выслать к рубочному люку расчет переносного зенитного ракетного комплекса, но передумал. В случае чего он едва ли нас спасет. А если пальнет куда-нибудь сдуру, только раньше времени демаскирует…
        Бондарович и Арбузов благополучно причалили к берегу и, надув аэростаты своих понтонов, подняли «Тарпаны» на поверхность. К слову, машины пережили подводное путешествие легко, благо были заправскими всепланетниками. Водители их тоже не выглядели несчастными. Впрочем, чему удивляться? Путешествовали они не в кабинах
«Тарпанов», а в скафах вместе с остальными…
        Еще когда мы готовились к отплытию, местное центральное светило, которое, как известно, двойное, засияло ярче. Это было связано с тем, что звезда Макран-Б постепенно выходила из-за диска Макрана-А и излучение обеих звезд начало суммироваться.
        Когда мы всплыли, Макран-Б полностью выбрался из-за собрата и теперь в синеве небес сияли две ослепительные автомобильные фары…
        Резко потеплело. До крутого кипятка водам океана было еще далеко, но до куриного бульона в нашей столовке - уже близко…
        Вода курилась млечным паром. Пушистые щупальца тумана энергично переплетались между собой - ни дать ни взять живые существа.
        Видимость упала настолько, что, стоя на рубке нашего скафа, я не видел своего понтона с «Тарпаном» - только буксировочный трос, плавно растворяющийся в тумане.
        Я приободрился. Хотя никакой природный туман не может защитить от вражеских сенсоров, отсутствие прямой оптической видимости всегда дарит нашему брату-осназовцу чувство защищенности.
        Мои бойцы вытравили из белой фата-морганы буксировочный трос. Проступили разнокалиберные железки понтона и узкая бронированная грудь «Тарпана».
        Проявив чудеса эквилибристики, механик-водитель прошел по макушкам валунов на отмели и, перепрыгнув на понтон, забрался в бронемашину.
        Вместе с ним на понтон, оскальзываясь и чертыхаясь, взошли трое циклопов. Они быстро расправились с тросами, которыми машина была принайтована к понтону, и залезли в «Тарпан» вслед за мехводом.
        Вкрадчиво зажужжала электротрансмиссия. Башенка зенитного модуля крутнулась влево-вправо, словно разминая затекшую шею.

«Тарпан» сдал назад - «как бы не свалился», мелькнула шальная мысль, - подался вперед, снова назад на повышенных оборотах и… рванул, словно одержимый тысячей клонских дэвов! На разгоне он преодолел желтые валуны, вспорхнул на прибрежную дюну, заложил элегантный вираж и встал как вкопанный бортом к нам.
        Бондарович вызвал меня к себе, на свой скаф - он и группа Водопьянова идти с нами в рейд к «Берте» не планировали. Их мишенью был «Антон».
        Бойцы Водопьянова должны были помочь нам с перегрузкой силумитовых зарядов на
«Тарпаны». Не потеряй мы один скаф, этих зарядов было бы больше на пять тонн. А калифорниевых боеголовок - на две штуки. Было категорически неясно, хватит ли оставшихся зарядов на то, чтобы разобраться и с «Антоном», и с «Бертой»…
        Этот вопрос я и задал Бондаровичу вместо «здрасьте».
        - Не бери дурного в голову, капитан. Мы всё с запасом посчитали, - охрипшим голосом сказал кап-три. - У нас же не Центральноафриканская Директория, у нас два плюс два равно семь!
        - Уже легче.
        - Времени в обрез, поэтому слушай внимательно и сразу приступай к исполнению. Маршруты выдвижения - основной и запасной - я сейчас закачаю тебе в скафандр. То же касается и условных сигналов, порядка взаимодействия, маршрута отхода. На словах скажу главное: наши поднимут большой шум, чтобы отвлечь внимание ягну. При этом очень важно, чтобы появление наших флуггеров и удары последних ракет с борта рейдеров были как можно четче увязаны по времени с вашим выходом к расселине. Соответственно постарайся не давать сигнала «Анадырь», пока не выйдешь на предварительный рубеж, он у тебя на карте отмечен.
        - Понял. Учту.
        - И второе. Снимать нас с планеты будут. Должны снимать. Но сам понимаешь, повернуться может по-всякому… Поэтому бывай здоров, капитан. Ты мне еще на
«Каваде» понравился.
        - Вы мне тоже, товарищ капитан…
        - Ну все. Хватит сериал тут разводить. Можешь идти.
        Глава 7
        Полный «Петергоф»

23 августа 2622 г.
        Континент Бахрим
        Планета Алборз, система Макран
        Хорош бронескафандр «Богатырь»! Но насколько лучше просторное, светлое боевое отделение «Тарпана»!
        Сидя в кресле наводчика-оператора, я потягивал горячее какао и чувствовал себя без двух минут командармом. Многочисленные экраны, транслирующие картину безвидной местности с наложенной на нее тактической обстановкой, создавали иллюзию всезнания. А три рельефные рукояти управления оружием дополняли ее иллюзией всемогущества…
        Как и заведено у приличных людей на марше, мой командирский «Тарпан» занимал самый центр колонны. Стало быть, передо мной шел один бронеавтомобиль, а за мной - еще один…
        Интервал мы держали неприлично малый - двадцать метров. Между прочим, туман так загустел и, я бы даже сказал, почернел, что даже на таком расстоянии в оптике корма идущей впереди машины не угадывалась.
        Перекачав на борт своего «Тарпана» данные, полученные от Бондаровича, я рассматривал на тактическом экране наш грядущий путь - вот узлы маршрута, а здесь предварительный рубеж… На картинке все так просто!
        В десантном отделении балагурили циклопы. Судя по обрывкам разговоров, именинником был Свиньин, которого распирало от гордости - ведь он впервые в жизни рулил скафом.
        - …А на сонаре - подводная скала. И я вижу: Бондарович прямо на нее прет! Я ему кричу: «Кап-три, правее давай»! И он в миллиметре с ней расходится. Прикиньте, в миллиметре!
        - Ну да. Без тебя разбился бы на хрен, - скептически отозвался Намылин.
        - Вот ты ржешь, лохобоище, а сам попробовал бы порулить этой клонской дурой! Написано не по-нашему, управление все через жопу, как всегда в клонской технике… Да я когда в кружке «Юный моделист» свою первую подлодку собрал, мне десять лет тогда было, так она и то маневренней была…
        - Да-да, в детстве оно все лучше было - и конфеты слаще, и у женщин сиськи больше… Но ты все равно герой, Свиньин, кто же спорит… Проставлюсь, обещаю!
        Местность была, как я уже говорил, неказистой. Пожалуй, ни один художник-пейзажист не выбрал бы этот ландшафт - мышастого цвета песок да охряно-желтые, гладкие валуны - в качестве источника вдохновения. А вот рельеф кое-какой имелся. Мы пробирались через дальние отроги Кряжа Голодных Дэвов. Но если в районе «Доры» кряж представлял собой скалистый хаос, то здесь, на подступах к «Берте», он был сильно разрушен выветриванием и занесен песками.
        Что-то подобное можно видеть на Синайском полуострове, если, конечно, судьба когда-либо заносила вас в этот не райский уголок. Те же каменистые возвышенности, похожие на вываленные из великанского ведра груды комковатой грязи. Те же песчаные наносы, забирающиеся вдоль склонов на десятки метров вверх… И именно благодаря этим длинным, пологим песчаным пандусам, которые мягко подводили к каждой седловине между двумя соседними горками, «Тарпаны» могли худо-бедно приближать нас к цели.
        На подъемах нагруженный выше крыши «Тарпан» начинал надсадно завывать нагнетателями системы охлаждения. Механик-водитель сосредоточенно молчал, из чего я делал вывод, что видал он дороги и получше. И в самом деле: достаточно нам было сейчас упереться в незапланированную каменную стенку высотой метра два - и путешествие можно считать оконченным…
        Мы прошли пятый маршрутный узел.
        Следующим был предварительный рубеж развертывания, от которого нас отделяли всего-то полкилометра тех же валунов.
        Согласно полученной от Бондаровича сигнальной таблице, мы передали на орбиту код
«Елабуга».
        В отличие от «Анадыря» это было совершенно безобидное кодовое слово, которое означало «всё в порядке, приближаюсь к предварительному рубежу». В ответ с борта одного из беспилотных зондов мы услышали два такта «Прощания славянки».
        Это означало: «Вас поняли, спасибо».
        И я совсем уж было расслабился, когда заверещал зуммер тревожного предупреждения. На тактическом экране появились две отметки воздушных целей.
        Они шли на предельно малой высоте, обнаружить их техническими средствами
«Тарпанов» мы никак не могли. Информация о них поступила по каналам внешнего целеуказания - то есть от все тех же беспилотников.
        - Воздушная тревога! - скомандовал я. - Всем машинам - увеличить скорость!
        Наш двигатель заревел с какой-то просто адской мощью.
        Два других «Тарпана» тоже рванули будь здоров.
        Мои пальцы впились в рукояти управления вооружением.
        Я развернул зенитный модуль в направлении целей, осуществил предварительный захват, перевел зенитные ракеты и пушки в режим автосопровождения.
        Стоит паладинам - а я был уверен, что это они - появиться в пределах прямой видимости, и модуль «Вербена», перейдя от предварительного к актуальному захвату целей, сможет открыть огонь, стоит мне прикоснуться к кнопке.
        Отчего-то я сразу решил, что эта пара нас не видит и пройдет мимо.
        - Мужики, внимание! Огонь только по моему приказу! Даже если эти твари нам на голову будут садиться, без меня огонь не открывать!
        Интуиция меня не подвела.
        Паладины выполнили что-то вроде горки прямо у нас по курсу - модуль «Вербена» захватил их и уверенно сопровождал стволами пушек, - после чего противник резко изменил направление движения, увеличил скорость и был потерян как «Вербеной», так и нашими беспилотниками…
        Я не удивился - в таких условиях потерять куда легче, чем найти.
        Хотя опасность вроде бы миновала, приказа сбавить скорость я отдавать не спешил.

«Тарпан» швыряло на поворотах так, что, казалось, еще чуток - и мы перевернемся. Но нужно отдать должное профессионализму мехводов: мы всякий раз удерживались на полградуса от рокового крена…
        Последний отрезок пути мы преодолели с опережением графика. Из-за этого я чуть было не прозевал рубеж предварительного развертывания.
        То есть я бы наверняка прозевал его, если бы мой водитель, его звали Вова, не сказал вдруг:
        - Приехали, командир!
        Это означало, что относительно спокойная жизнь снова окончилась.
        Я внутренне подобрался. Переключившись на общефлотский канал, выдохнул:
        - «Анадырь»! Повторяю: «Анадырь»!
        Мне не ответили. Впрочем, меня это не особенно смутило. Для запаздывания ответа могли быть тридцать три причины.
        - Рота, спешиться! - приказал я. - Экипажи остаются в машинах.
        С этими словами я открыл башенный люк «Тарпана» и высунулся по пояс.
        Технические средства - великая вещь, конечно. Радары субмиллиметрового диапазона… Инфравизоры… Оптико-электронные усилители… Все это прекрасно, это глаза и уши любого сухопутного командира. Но даже когда видимость ни к черту, когда невооруженным глазом не видно дальше собственной руки, ничто не может заменить командирского чувства пространства, цельного восприятия поля боя… Такие вещи приходят только с боевым опытом.
        Вот и тогда я поглядывал по сторонам - в горячем тумане едва проступали силуэты боевых машин, сновали рассредоточившиеся циклопы, серела неясная громада безымянной горы - и чутко прислушивался к себе.
        Затем, приняв решение, я соскочил с «Тарпана» на землю и вполголоса скомандовал:
        - Колбас, Черныш, за мной! Остальным - ждать.
        Колбас был нашим штатным наблюдателем. Своего рода ходячей станцией обнаружения, нашпигованной всеми теми техническими средствами, которые в подметки не годятся командирской интуиции. Однако моей интуиции требовалась пища, которую могла дать только аппаратура Колбаса…
        Благодаря чудесной механике «Богатырей», мы легко взбежали по крутому склону и, почти достигнув вершины, схоронились за гребнем.
        Где-то там, впереди, в молочном сумраке, лежало лавовое плато, разрубленное надвое той самой глубокой расселиной, которая являлась нашей конечной целью.
        Казалось бы, чего проще - подъезжай к ней на полной скорости на «Тарпанах», в авральном темпе разгружай силумитовые заряды, опускай их в расселину и дело в шляпе… Но совсем близко от расселины проходил край гигантского вала, окружавшего шахту «Берты». Такого точно вала, с которым мы уже столкнулись сегодня возле
«Доры».
        Откуда берутся эти валы, долго гадать не приходилось. Астрофаги рыли шахты, выжигая породу позитронными излучателями. Основная масса породы аннигилировала, но часть ее под воздействием вторичного излучения просто испарялась, а некоторые фракции спекались с пылью или реагировали с крошечными капельками влаги, рассеянной в воздухе. Так рождался своеобразный минерал техногенного происхождения, я бы назвал его «ягнувит»…
        И ладно бы вал. Ладно бы из ягнувита. Все это само по себе - не хорошо и не плохо. Но ведь на валу были расставлены страховидные зенитные башни ягну - те самые
«головы акул-молотов» на пухлых «кактусах», за уничтожение которых в районе «Доры» нам всем по медальке надо бы повесить.
        Если верить карте, полученной от Бондаровича, пространство между нашим рубежом развертывания и расселиной могло простреливаться семью «акульими головами».
        С другой стороны, на той же карте Бондаровича целых шесть из семи установок были маркированы как «предположительно уничтоженные». Кем и когда - не вопрос. Ракетами с борта рейдеров и «Муренами» штурмовиков в ходе первого удара.

«Слишком хорошо, чтобы быть правдой», - думал я, нашаривая гребень вала визирным раструбом, укрепленным на плече Колбаса.
        - Ну-ка, Сенечка, - попросил я Колбаса, - дай мне седьмой диапазон… И будь добр, фильтрацию по красно-оранжевой части спектра…
        - Даю! - бодро отвечал тот.
        Я чувствовал себя старинным ученым, который припал к окуляру оптического микроскопа и вращает верньеры фокусировки. Вот перед взором серая пористая муть, вот проносятся какие-то мушки, сяжки, штришки… И вдруг - чудо! Взору открывается инфузория-туфелька во всем своем простейшем великолепии! Все эти ее реснички-вакуольки, митохондрии-мембранки…
        Так и я, продравшись через дебри цифровой галиматьи, увидел наконец свою инфузорию.
        В ровном синтезированном сталисто-голубом свете возвышался вал. Его гребень был повсюду изрыт воронками, местами словно изрублен гигантским мачете… и лишь крошечные нетронутые участки напоминали, что когда-то вал был гладким и ровным.
        От двух отмеченных на карте зенитных башен остались лишь воспоминания.
        О трех других сказать что-либо определенное было трудно. Внешне они выглядели почти нетронутыми. Но, памятуя о том, как наши ракеты на гиперзвуке проходят эти башни насквозь и те стоят «как живые», я хотел надеяться на лучшее.
        И наконец, еще пара башен - как назло, они стояли ровно над расселиной - не только выглядела невредимой, но и выказывала явные признаки активности.
        - Командир, - тихо, почти шепотом позвал меня Колбас. - Слышь, командир, не туда глядишь! Возьми четыре больших деления выше.
        Четыре больших деления - это в нашем случае было градусов сорок по углу места. И соответственно около двух километров вверх от гребня вала.
        Если раньше я был кабинетным биологом-любителем при инфузории, то теперь почувствовал себя секретным инфекционистом, напоровшимся на неизвестную науке ораву хищных вирусов.
        Над шахтой «Берты» висело с полсотни паладинов. Они пребывали в какой-то противоестественной спячке, как осенние пчелы: висели на месте и лишь едва заметно покачивались в восходящих из шахты потоках воздуха.
        А теперь вопрос: что могут тридцать осназовцев противопоставить пятидесяти паладинам?
        Ответ: ничего.
        Выполнить боевую задачу - невозможно.
        Все старания - коту под хвост.
        Впрочем, я ведь с самого начала окрестил рейд на Алборз «Операцией „Самоубийство“…
        Не отрываясь от созерцания паладинов, я быстро прокрутил в памяти все, что в плане Бондаровича предусматривалось на случай эвакуации при невыполненной боевой задаче.
        Грузиться на «Тарпаны»… Искать маршрут отхода… Отступать к заливу…
        От всего этого тошнило. Но где варианты?
        Погибнуть в неравном бою? Ладно самому сгореть - так еще и ребят погубить!
        Нельзя.
        Или - была не была! - рвануть сейчас на полной скорости к расселине… Не разгружая заряды, уронить их туда вместе с «Тарпанами»…
        Нет, не пройдет.
        Пора было командовать «отбой». Я набрал в легкие воздуха… но в этот миг картинка исчезла.
        - Что за херня? - спросил обескураженный Колбас.
        - Вот именно!
        - С приборами вроде полный порядок…
        - Может, помехи? - вяло предположил я.
        - Чьи это? - не понял Колбас.
        И тут меня осенило.
        - Наши помехи. Наши. Н-а-ш-и!
        Конечно же, это было «Сияние». Комбинированная оптико-электронная завеса, поставленная то ли нами, то ли немцами.

«Анадырь»! Наш сигнал прошел! И механизмы воздушно-космической операции прикрытия неумолимо набирают обороты!

«Сияние» - это только запев нашей песни.
        Сейчас такой сводный хор грянет, что ягну оглохнут!
        Но оглохнут они не надолго. А значит, нельзя терять ни секунды.
        - Рота, слушай приказ! «Тарпанам» - выйти на маршрут и совершить бросок к расселине. Всему спешенному составу повзводно цепью за «Тарпанами» - бегом марш! Для преодоления открытого участка плато разрешаю использовать реактивные ранцы в режиме «Икар».
        Конечно, ресурс ранцев следовало экономить - он невелик, ведь мы не «Дюрандали». А нам еще в расселине на них летать. С другой стороны, если циклопов перебьют на пути к расселине, какой же толк в ранцах? Я первым подал пример - раскрыл крылья и взмыл над вершиной горы.
        Да-да, крылья. Ведь «Икар» - это режим крылатого полета.
        Дело в том, что на планетах с атмосферой сколько-нибудь длительный полет без крыльев превращается в сущую пытку. Как «Богатыри» ни просчитывай, а превратить тушку с четырьмя подвижными конечностями и головой в приемлемый летательный аппарат практически невозможно.
        А вот с крыльями - другое дело. Скафандр превращается в своего рода центроплан, ранец дает реактивную тягу, а крылья - аэродинамическую подъемную силу. Думаю, отцы воздухоплавания Лилиенталь и Жуковский оценили бы этот фокус отечественных конструкторов…
        Бондарович охарактеризовал остаточную ударную мощь «Кельна», «Изумруда» и их палубных авиакрыльев настолько пренебрежительно, что на многое я не рассчитывал.
        Поэтому, когда в течение следующей минуты все пространство вокруг «Берты» вскипело взрывами, я был, что называется, приятно удивлен.
        Пламя взрывов начисто выжгло пелену тумана и видимость вдруг стала вполне сносной.
        Пока я планировал вниз, к краю расселины, передо мной пронеслись картины, достойные самых забористых росфильмовских боевиков.
        Разваливались и горели зенитные башни…
        Обломки паладинов, волоча за собою клочковатые дымные шлейфы, вонзались в спекшуюся массу ягнувита, высекая из него снопы лиловых искр…
        Свежая стая паладинов вырвалась из шахты и растерянно шарахнулась прочь от нее, в относительную безопасность. Но впереди по их курсу встала сплошная стена разрывов осколочно-аэрозольных боевых частей «Оводов» и многие из паладинов устремились к земле…
        Мы достигли расселины одновременно с «Тарпанами». Один за другим мои циклопы спрыгивали с небес и, сложив крылья, как зонтики, привычно занимали позиции для стрельбы лежа.

«Тарпаны» раскрыли задние двери боевых отделений.
        - Начать выгрузку подрывных зарядов! - скомандовал я.
        Но и без меня командиры взводов уже гнали своих подчиненных к машинам, подбадривая циклопов беззлобным матерком.
        Все складывалось так здорово и лихо, что волна эйфорической радости вдруг захлестнула меня, и я, сорвав с плеча «Нарвал», выпустил длинную очередь в воздух.
        Зачем? Да ни за чем.
        Вероятно, что-то подобное почувствовали и экипажи «Тарпанов», потому что все три машины вдруг заработали своими тридцатимиллиметровками.
        Разноцветные трассы расчертили слоистый пирог из дыма и гари над шахтой «Берты».
        Мы перекантовывали силумитовые заряды из «Тарпанов» на стены расселины.
        Работа эта была не то чтобы тяжелой - за нас трудились электромышцы «Богатырей», - но все же требовала известной сноровки и концентрации внимания.
        Мои движения приобрели привычную монотонность. И как обычно бывает со мной в таких ситуациях, мои мысли уплыли далеко-далеко…
        Я думал о том, что творится сейчас на орбитах Алборза, как бьются с паладинами наши истребители. Гадал, как все прошло у Бондаровича в районе «Антона».
        Подробности я узнал значительно позже. Но теперь мне кажется, что, спускаясь во мрак расселины на реактивном ранце, контролируя закладку зарядов, я своими глазами видел воздушно-космическое сражение во всей его полноте.
        Рейдер «Кельн», имевший репутацию самого маневренного боевого звездолета Великорасы и прозванный за то «танцующим утюгом», танцевал сальсу между низкой орбитой и стратосферой Алборза.
        На подтанцовках выступали пятнадцать корветов ягну. Этой банды хватило бы, чтобы располосовать позитронными лазерами любой линкор или авианосец. Но только не
«Кельн».
        То ввинчиваясь в тропосферу осенним листом, то выстреливая в черноту Пространства пробкой от шампанского, «Кельн» раз за разом уходил из-под смертоносных уколов позитронных лазеров, не уставая огрызаться зенитными ракетами и своими новомодными автоматическими семидюймовками.

«Изумруд» не мог позволить себе подобных лихачеств.
        Он был покрупнее, потяжелее, да и постарше.

«Изумруд» отвлекал силы ягну в другой манере, я бы назвал ее «Емеля-дурак гоняет на печи по ледяным горам».
        Для начала «Изумруд» отскочил через Х-матрицу на сотню тысяч километров от Алборза и, выпустив несколько радиошумовых имитаторов, изобразил приближение свежей российской эскадры.
        Далее, непрерывно разгоняясь, «Изумруд» устремился к Алборзу по касательной и, разминувшись с его атмосферой в считанных десятках километров, умчался прочь в направлении Макранов.
        Затем рейдер выполнил критический разворот с перегрузкой тринадцать g, которую еле-еле удалось понизить до приемлемой восьмерки при помощи реверса силового эмулятора (вот уж что-что, а эмуляторы у рейдера были получше немецких, да и любых других).
        И только уже на возвратной траектории «Изумруд» осуществил подъем флуггеров и выпустил последние «Шпили».
        Эти ужимки и прыжки действительно сбили ягну с толку.
        Едва не три десятка астрофагов и без счета паладинов метались вокруг Алборза, но навязать «Изумруду» конвенциональный бой им все не удавалось…
        Ну а наши «Дюрандали»… Наши «Дюрандали», как обычно, играли традиционную роль самого страшного кошмара паладинов ягну.
        Прикрытые защитным полем, парирующим заряды позитронных лазеров, они избивали паладинов настолько бойко, насколько хватало огневой производительности пушек.
        Каждый «Дюрандаль» выходил победителем из схватки с двумя, тремя, пятью паладинами. И лишь десяток паладинов, сосредоточив шквальный огонь на одном нашем чудо-истребителе, мог сжечь генератор его щита, а вслед за тем - и саму машину.
        Увы, «Дюрандалей» мы могли выставить совсем мало - одну эскадрилью.
        Впрочем, недостаток «Дюрандалей» был проблемой всех сражений в системе Макран - имей мы в своем распоряжении хотя бы две сотни этих почти неуязвимых для ягну аппаратов, и чужакам вообще не на что было бы рассчитывать. Кроме, конечно, красивой смерти…
        - Товарищ капитан, у нас все вроде… - Щедролосев тронул меня за плечо, и я мигом покинул пространство своих военно-космических видений.
        - Все? - переспросил я. - Пятьдесят пять штук и каждая на своем месте?
        - Ну… как будто…

«Хорош доклад командиру - „как будто“! Он бы еще „как бы“ употребил…» - ехидно подумал я, но Щедролосева курощить не стал. Не та была обстановка, чтобы уставной этикет отрабатывать.
        - Гениально. В таком случае - все прочь из расселины. «Тарпаны» на малой скорости могут выдвигаться на маршрут отхода.
        - Кирбитьев, как слышишь меня? - позвал я нашего радиста.
        Звали его, кстати, Ерусланом. И происходил он с Большого Мурома, что, конечно, накладывало отпечаток на его манеру выражаться.
        - Нешто ж не слышу? Слышу, товарищ командир.

«Щ» и «ш» были у Еруслана густыми, как муромские щи.
        - Передавай в эфир на всех диапазонах код «Петергоф».
        - Понял, товарищ командир.
        И вот мы снова наверху.
        Догорают два радужных полотнища «Сияния». Одно - аккурат по гребню ягнувитового вала, изрытого до полной неузнаваемости. Второе - над лавовым плато, в стороне отрогов Кряжа Голодных Дэвов.
        Жарят Макраны, температура поверхности - под девяносто по Цельсию, быстро густеет дымка.
        Кажется, всё. Войны больше нет. И ни один выстрел, ни один взрыв не потревожат вековечный покой этих богом забытых лавовых пустошей.
        Мы сидим на броне «Тарпанов», которые уносят нас прочь от «Берты» (этим именем я теперь не назову даже собаку!), от искореженного титанира, от размолотого в щебенку ягнувита, от восьмисот рентген в час, от мыслей «скорей бы все кончилось».
        Встроенный массажер «Богатыря» разминает мне плечи, нежно колет их специальной проволочной щеточкой с микрозарядами на каждой щетинке, система вентиляции выставлена в режим «морской бриз», я снова пью какао…
        Циклопы тоже присмирели. Так напахались на разгрузке, что пока ни у кого нет сил балагурить. Редкий случай, кстати.
        И только Еруслан Кирбитьев монотонно бубнит во все свои микрофоны, тангенты, хрен знает что еще.
        - «Петергоф»… «Петергоф»… Код «Петергоф»… Повторяю… «Изумруд», как слышите?
«Кельн», как слышите? «Петергоф»!..
        Если нас и слышали, то ничем себя не обнаруживали.
        У меня было разрешение на самостоятельный подрыв всей силумитовой закладки сразу после отвода людей за предварительный рубеж развертывания. Считалось, что взрыв приведет не только к закупориванию «Берты», но и к сползанию края лавового плато из-под основания хребта в район шахты.
        Разумеется, это означало почти стопроцентную гибель всего и всех, невзирая на броню «Тарпанов», «Богатырей» и даже реактивные ранцы. Мы же нешуточный катаклизм устраиваем. Люди как боги, ептыть!
        Подрыв подрывом, но был еще такой деликатный момент, как эвакуация.
        Остаться куковать на континенте Бахрим?! Слуга покорный…
        А потому хотелось надеяться, что какой-нибудь завалящий «Геккон» посадочным способом или «Кирасир» из режима висения с помощью тросовых подъемников все же заберут нас домой к мамочке. И надежда эта могла окрепнуть только в том случае, если один из рейдеров отзовется, подтвердив хотя бы сам факт своего существования.
        Но эфир шипел и завывал. В нем лопались рессоры и басовые струны, сыпался песок и перекатывались чугунные шары. О! Это был эфир ягну и чоругов - радиопесни плазменных двигателей, вскрики материи, возмущенной инопланетными антигравами, шепот туманностей, где не бывал российский триколор.
        И вдруг - долгожданная человеческая речь. Барабанной дробью, обрывками. «… Мисхор“… не имею… подрыв… ович…»
        - Хвала Господу, братие! - просиял Еруслан. - Слышу Бондаровича!
        А спустя секунду мы «услышали Бондаровича» по-настоящему. Услышали так, что
«Тарпаны» подлетели в воздух на полную высоту колеса, а мы - кто совсем расслабился и отпустил поручни - взмыли вверх, как котлеты, которые умелая лопатка повара подкидывает над раскаленной кулинарной решеткой.
        Что произошло - разом поняли все, даже самые непонятливые.
        Возмущенные вопли быстро сменились ликующим «ура!».
        Я, к стыду своему, оказался в числе выпадышей. Поднимаясь с четверенек, я не кричал «ура». Я радовался молча, с глупой улыбкой глядя на удаляющуюся задницу
«Тарпана».
        Второй тектонический удар - эхо первого, отразившееся от границы планетарной коры и мантии, - был слабее и подбросил меня на какие-то жалкие полметра.
        Вслед за ним по плато разлилась частая вибрация - это сотни тысяч кубометров океанской воды с ревом хлынули в бреши, пробитые калифорниевыми боеголовками между заливом и шахтой «Антона».
        И четвертым номером, в качестве маленькой призовой игры, нас вбило в землю нижним фасом воздушного ударного фронта.
        А вот если бы не Кряж Голодных Дэвов, то, полагаю, уволокло бы нас, невзирая ни на какие «Богатыри», обратно в расселину.
        Мехводы «Тарпанов» сдали назад, чтобы подобрать нас.
        Конечно, было много шуток - в основном на тему того, в чьей учебке какие были обычаи заведены насчет тех, кто с брони на марше падал. Но мы не обижались. Радость не оставляла в душе места для каких-либо других чувств, они казались какими-то… невозможными.

«Тарпаны» вновь двинулись вперед. Покончив с воспоминаниями об учебках, циклопы придумали себе новое развлечение. Теперь они вовсю таращились на очищенные от тумана взрывной волной вершины кряжа, высматривая, когда же из-за них покажутся классические черные грибы с антиядерных плакатов…
        - Я так понял, дэвы это что-то типа чертей? - спросил Черныш у образованного Щедролосева.
        - Ну типа да.
        - А хуже или лучше?
        - Чертей?
        - Ну да.
        - Для зороастрийца - хуже. А нам, православным, по фигу…
        - А вот и первый дэв башку показал… - сказал Свиньин, указывая железным пальцем в сторону тяжелого зловещего облака, которое вырастало над частоколом горных макушек.
        В общем, как пишут в обвинительных заключениях военных трибуналов, «марш осуществлялся неорганизованно, круговое наблюдение за местностью не велось, командиры взводов и лично комроты утратили бдительность…» Поэтому когда астрофаг
«Берта» начал довольно шустро вылезать из своей шахты, мы некоторое время не замечали того, что увидел бы и гражданский с диоптрией минус четырнадцать, посмотри он в нужную сторону.
        Тревогу поднял мехвод Вова.
        На его рабочее место выводилась картинка с двух камер заднего обзора; и в очередной раз бросив дежурный взгляд на экран, он завопил:
        - Командир! Сзади! Какая-то штука в шахте шебаршит!
        Я обернулся.
        Вот те раз!

«Какая-то штука» в лице астрофага ягну возвышалась над валом этак на треть своей общей длины.
        Четыре парусовидных, сужающихся к вершинам небоскреба высотой за километр вонзались в раскаленную дымку над шахтой и терялись в ней.
        Узкие, упругие струи красного дыма вырывались из зазоров между обшивкой астрофага и краями шахты.
        Выразительное поперечное утолщение на одном из небоскребов неслось сквозь эти струи вверх со скоростью, которая позволяла судить о том, что целиком этот исполин покажется из шахты совсем-совсем скоро…
        Я молниеносно оценил обстановку.
        Убраться с плато прежде, чем астрофаг взлетит, мы не успеваем.
        Черт с ним, пусть летит?
        Нет. Нельзя.
        Ягну могли успеть с установкой своих Х-движков на дне шахты. И после того как покинут опасную лямбда-зону, запросто их включат…
        К чему это приведет? То ли весь Алборз, то ли один его северный полярный кусище отправится прямиком в недра одного из Макранов. А мы, естественно, отправимся туда же. И нам уже будет все равно: взорвался Макран, не взорвался, спасли мы население Тэрты, не спасли… Потому что песец - он и в Африке голубой.
        Единственное, что удержит ягну от запуска Х-движков, - это страх за собственную шкуру.
        Если их астрофаг не сможет покинуть шахту, застрянет в ней, есть надежда, что цена жизней его экипажа окажется для ягну дороже, чем выгоды от утилизации энергии сверхновой, которую сулит подрыв Макранов.
        - Прекратить движение! - скомандовал я. - Рота, занять места в десантных отделениях «Тарпанов»! Бегом, марш! Кирбитьев, ко мне!
        Согнав всех циклопов под прикрытие брони, я залез по пояс в башенный люк, а Кирбитьеву приказал занять аналогичную позицию в десантном люке.
        - Мехводам «Тарпанов» - повернуть строго на Кряж Голодных Дэвов, ориентир - отметка 400. На предельной скорости вперед!
        Я впился взглядом в астрофаг.
        Он двигался все быстрее.
        Вот показалась носовая часть центральной гондолы с эмиттерами позитронного лазера…
        Вот он вышел до середины…
        Кирбитьев обернулся и бросил на меня вопросительный взгляд. Хотя, конечно, глаз его я не видел. Я отрицательно покачал головой.
        Теперь три четверти…
        - Кирбитьев, давай высокое!
        - Есть высокое!
        Вот хвостовая часть центральной гондолы…
        Теперь из шахты выходили кормовые «хвосты» четырех боковых гондол.
        Время!
        - Кирбитьев, подрыв!
        Его «есть подрыв!» прозвучало звонко и боевито.
        Учитывая высокую плотность атмосферы Алборза, ударная волна распространяется в ней быстрее, чем на Земле. А передача ударной волны через породу происходит, естественно, еще быстрее.
        - Кирбитьев, вниз! Задраить люки!
        У нас с Кирбитьевым было три секунды до первого, сейсмического удара.
        Я провалился вниз, в спасительное нутро «Тарпана», захлопнул люк и со всей дури шарахнул кулаком по кнопке автоматической задрайки.
        Громкий хлопок - люк герметизировался.
        На том третья секунда и закончилась.
        И начались приключения черепашек в стиральной машине.

«Тарпан» получил мощный пинок под зад, утратил сцепление с грунтом, нас развернуло.
        На скорости семьдесят километров в час мы, ясен перец, опрокинулись, покатились, пересчитали модулем «Вербена» все валуны на дистанции метров в двести и наконец улеглись на правый бок, уткнувшись в дюну у подножия кряжа.
        - Кажется, приплыли… - радостно закряхтел Свиньин.
        - Рано радуешься, - сказал мехвод Вова. - Сейчас воздушкой накроет.
        И точно. Накрыло.
        По броне увесисто забарабанили камни. С наждачным шуршанием пронесся песок.
«Тарпан» заметно приподняло. Машина задрожала в раскаленном воздухе, будто бы примеряясь к новому полету. Но вдруг лететь раздумала, упала вновь и как будто даже обмякла…
        Потом последовали секунды, которые я называю «возвращением к себе».
        В мозгу что-то такое струилось, строилось, перестраивалось, просветлялось… Так бывает после Х-матрицы. После долгого тяжелого сна.
        - Говорила мне жена, увольняйся на хер, хватит… А я возражал! Ругался! Дура, мол… А чего дура-то?
        Кто это произнес, я не запомнил. Но мысль вынужден был признать ценной. Да.
        Приказывать по-уставному не хотелось, да и не моглось. «Возвратившийся к себе» Степашин не был полностью тождественен предыдущему. Например, он частично утратил некоторые навыки, а вместе с ними - и командирскую сталь в голосе.
        - А теперь, мужички, - с пьяной задушевностью изрек я, - хорошо бы отсюда вылезти. У кого какой люк откроется, свистите.
        - Кормовые двери заклинило, - рапортовал Черныш.
        Люк на крыше десантного отделения вообще лопнул пополам. Но обе половинки перекосило так, что Кирбитьеву на пару со Свиньиным не удалось их выдавить даже на пределе мощности их «Богатырей».
        С моим люком тоже были нелады: автоматика не отзывалась, ручная задрайка осталась у меня в руках при первом же усилии.
        А вот у везучего мехвода Вовы люк не заклинило. Его просто вбило внутрь машины.
        Поэтому Вова был первым, кто выбрался из «Тарпана». Он помог снаружи Кирбитьеву и Свиньину. И втроем они кое-как доломали верхний десантный люк.
        Один за другим циклопы выбирались из мертвой машины.
        При этом каждый, оказавшись под открытым небом, почему-то считал своим долгом сказать что-нибудь вроде «Ой, батюшки-светы!» или «Ёкэлэмэнэ!» Но я твердо решил, что, пока сам не выберусь, любопытствовать, чего они там видят, не стану.
        - Ёпэрэсэтэ! - громко произнес я, когда оказался снаружи.
        Астрофаг… выбрался!
        Правда, не весь.
        Пласт породы, вброшенный взрывом в шахту, перерубил две задние оконечности его боковых гондол и искалечил две другие.
        Ему, так сказать, прищемило хвост.
        Астрофаг завис над шахтой, закутанный саваном оранжевой пыли.
        Мы видели только нижнюю часть исполина, верхняя скрывалась в творожистой вате облаков.
        Кораблю недобрых пришельцев явно нездоровилось. На подъем ему не хватало силенок - похоже, его мощнейшие пропульсивные антигравы не выдавали и двух десятых мощности. Из распоротых гондол хлестала пузырящаяся жидкость, быстро застывающая при соприкосновении с грунтом.
        Я испытал прилив гордости - ведь всё это сделали мы, вот этими самыми руками!
        Вдруг от астрофага - дорогой нашей «Берты» - с громким треском отломился длиннейший ножевидный кусок обшивки и, кренясь на бок, рухнул вниз.
        Это падение стало предвестником окончательной катастрофы.
        Из открывшегося разлома вырвалось призрачное голубое пламя, «Берта» вздрогнула и грузно осела.
        Удар о ягнувитовый вал, смещенный катаклизмом, поднял новые ширмы пыли. «Берта» полностью скрылась за ними. Единственным, что мы теперь видели, были яркие грозовые зарницы.
        Циклопы оживленно гадали, взорвется «Берта» или нет. Кто-то, кажется, даже спорил на деньги.
        Мне хотелось быть на стороне тех, кто ставил на «не взорвется».
        Но хорошо информированный оптимист во мне не имел права полагаться на это.
        Оставаться на открытой местности в преддверии взрыва мегатонной мощности было, мягко говоря, неразумно.
        Я приказал забыть о «Тарпанах» и пешком преодолеть Кряж Голодных Дэвов.
        Если рванет - только его перевалы смогут дать нам надежду на спасение.
        - Проверить работу реактивных ранцев! - приказал я.
        Циклопы нехотя оторвались от зрелища и принялись выполнять.
        Результаты не замедлили. И они меня не обрадовали.
        Начать с того, что не работал мой собственный ранец.

«Бескрылыми» оказались еще семеро во главе со Щедролосевым.
        - Мораль сей басни такова: все, у кого ранцы исправны, - сказал я, - поступают под начало старлея Арбузова и перелетают на обратные скаты высоты «отметка 400». Оставшиеся под моим командованием идут на перевал пешком. Выполнять!
        - У меня идея, командир. По-моему, отличная! - Свиньин сиял.
        - Ну.
        - А давайте те, у кого ранцы работают, похватают под руки тех, у кого не работают, - и понесут. Так мы быстрее управимся…
        - Плохая идея, - вздохнул я.
        - Плохая?
        - Ветер, Свиньин. Ветер. Тут свищет так, что на флуггере страшно. Разведем возню, в итоге если «Берта» рванет, даже у тех, у кого ранцы работают, шансов спастись не будет.
        - Понял. Жалко. - Свиньин приуныл. Видимо, перспектива упражняться в скалолазании, пусть даже с помощью электромышц, его не грела.
        Везунчики включили ранцы и, помахав нам на прощание, взмыли в небо. Впрочем,
«взмыли» это громко сказано. Хаотические токи воздуха быстро заставили их превратить полноценный полет стиля «жирный шмель» в череду прыжков по технике
«беременная саранча».
        Ну а мы перлись вверх на своих двоих, а чаще на четырех.
        Пот заливал лицо, невзирая на систему охлаждения.
        Суставы, нагрузка на которые в тот день превысила все допустимые охраной труда нормы десятикратно, адски ныли.
        Назад я старался не смотреть, хотя вообще-то высоты не боюсь. После пережитого я был не слишком уверен в своей вестибулярке.
        После особенно крутых подъемов перед глазами летали искристые мушки, а в ушах стучала кровь, как во время орбитальных перегрузок.
        При всей несуразности своих прыжков, арбузовцы добрались до отметки 400, когда мы преодолели лишь половину склона.
        Арбузов доложил о том, что мое приказание выполнено.
        Я пробурчал что-то вроде «молодцы».
        После этого содержательного разговора, я сосредоточенно карабкался еще минут десять.
        Свиньин и другие циклопы немного меня опережали, да оно и понятно - молодость.
        До перевала осталось на глазок метров тридцать, когда, как будто всего остального было мало, «Богатырь» тревожно запищал и сообщил, что энергии осталось пять процентов от нормы…
        Я готов был орать благим матом.
        Но вместо меня благим матом заорал Арбузов:
        - Лева, обернись!
        Лева - это я.
        Я обернулся.
        Двадцать паладинов.
        Они шли на малой высоте почти вровень с нами.
        Шли неспешно, развернувшись широким строем фронта.
        До них было хорошо если два километра.
        Это расстояние они при желании могли бы преодолеть за считанные секунды.
        И конечно, они уже сейчас, прямо сейчас, могли поджарить нас, как курчат. Но зачем-то они предпочли для начала потратить несколько секунд на то, чтобы сжечь дочиста брошенные нами «Тарпаны».
        - По средствам!.. Воздушно-космического нападения противника!.. Огонь! - скомандовал я.
        Горжусь собой. Это был самый храбрый и самый бессмысленно-идиотский приказ, который мне доводилось отдавать за всю мою карьеру.
        По паладинам из «Нарвалов»!
        И все же я сорвал с плеча автомат, привычным движением сбросил предохранитель на непрерывную стрельбу, нажал спусковой крючок. Мой верный боевой товарищ весело затрещал, выплевывая подкалиберные бронебойные вперемежку с зажигательными.
        Моему автомату ответили «Нарвалы» циклопов.
        Стреляли мы по науке, с правильным прицелом. Трассы наших очередей, описывая крутые параболы, ложились более или менее в строю паладинов.
        Поэтому когда взорвался один паладин, а за ним - разом еще три, я на секунду принял это за должное и решил, что они сбиты нашими пулями.
        Мечтатель! Фантаст!
        Наконец я заметил, что выше, поверх наших трасс, струятся десятки мерцающих нитей и несутся яркие вереницы пресловутых «красных помидоров».
        Это были снаряды зенитных автоматов.
        Я бросил взгляд через плечо на перевал, ожидая увидеть там волшебным образом появившийся дивизион зенитных самоходок «Клевец».
        Но на перевале не видно было никаких самоходок. Там вообще было безлюдно.
        Зато из-за него стальной тучей вырастала черная громадина.
        На спонсонах шевелились башни многоствольных зениток. Из раскрытых портов выглядывали любопытные мордочки зенитных ракет. Ревела плазма днищевых дюз. И гордо голубел стометровый Андреевский флаг в закопченном белом поле.

«…МРУД» - золотились буквы чуть правее звездообразной пробоины у среза кормовой скулы.

«ИЗУМРУД» - догадался я.
        Глава последняя
        Еще ничего не кончилось

24 августа 2622 г.
        Гостиница «Роза Синанджа», город Синандж
        Планета Тэрта, система Макран
        Торжественный банкет по случаю, как выразился Поведнов, «успешного окончания Макранской кампании», неумолимо близился к открытию.
        Комлев стоял возле увитых цветочными гирляндами поручней, огораживающих веранду ресторана самой шикарной в городе гостиницы «Роза Синанджа», и демоническим лермонтовским взором всматривался в местные дали.
        Перед ним простирались подернутые мягкой сизо-голубой дымкой воды Пролива, чуть дальше охряно-желтым, похожим на яблочный штрудель, силуэтом маячил остров, где располагался космодром - тот самый, куда несколько часов назад их доставил флуггер с борта фрегата «Ретивый».

«Ретивый» был основательно изувечен в бою с ягну. Сесть на планету самостоятельно он не мог. Да что там сесть! Не мог ни Х-перехода совершить, ни толком даже на орбиту стать. Спасибо его собрату по серии, «Огневому» из состава Первого Ударного флота, поработал буксиром, вытащил, довел до Тэрты.
        К острову протягивали стальные шеи три моста, вызолоченных предвечерними солнцами - Макраном-А и Макраном-Б. Два моста - по левую руку от Комлева. Третий - по правую. Один из мостов-близняшек был разрушен - Комлеву сказали, во время приснопамятного нападения чоругских шагающих танков.
        Вообще масштаб разрушений, увиденных на Тэрте, потряс Комлева и заодно ощутимо повысил его чувство собственной значимости.
        Ведь что он знал о происходящем внутри Х-блокады? Да практически ничего.
        Собственно, у него не было ни времени, ни психической энергии на то, чтобы что-то об этом узнавать. Разве, благодаря перехваченным радиопереговорам, он был в курсе насчет боев в космосе. Дескать, ведутся. Ну о клонах слышал, об их попытке разгромить ягну в районе Алборза…
        А вот о творящемся на ключевой планете… В общем, выходило, что они не просто прорвали Х-блокаду, но и спасли эпическое количество гражданских, страдавших без воды и пищи в городских руинах, от полного уничтожения. От осознания этого сердце Комлева наполнялось гордостью.
        Но даже несмотря на эту гордость, настроение у него было ни к черту.
        Циник в его душе нашептывал, что все дело в колоссальных дозах адреналина, которые пришлось прокачать его многострадальному пилотскому организму. Но, конечно, не только в гормонах было дело.
        Во-первых, Любава.
        После их последнего разговора на гауптвахте тяжелого авианосца «Слава» Любава так и не сменила гнев на милость. Хотя была отпущена на свободу из кубрика номер два подобревшим дядюшкой Лукой и от одного этого могла бы подобреть.
        Сегодня, здесь, в Синандже, Комлев пытался поймать ее взгляд, но она отворачивалась. Он подходил ближе и пытался заговорить, но она уходила - или, того хуже, глядела горгоной… Но ладно бы это! Вот уже полчаса Комлев наблюдал, как его Любава, словно витальный тропический плющ, вьется вокруг капитана осназа самой наипростецкой наружности.
        О да, Комлев как следует рассмотрел соперника! И в очередной раз пришел к неутешительному выводу: понять и объяснить женские вкусы категорически невозможно.
        Ну что можно было найти в невысоком, дьявольски «перекачанном», не таком молодом уже на вид мужичке с тонкими белесоватыми волосами, едва прикрывающими раннюю плешь? Комлев только что узнал от Юрия Андреевича, общительного полковника-связиста с яблочным самогоном, что его счастливый соперник это «тот самый Лев Степашин», который отличился не то на Алборзе, не то где-то там еще…
«Первый кандидат на Звезду Героя», - шепотом сообщил самогонщик.
        Любаву было трудно узнать. Она лучезарно улыбалась, громко смеялась над каждой шуткой осназовца и поминутно охорашивалась. Ни тебе обычных хмурых усмешек, ни взглядов-молний, ни лютых манер… Как подменили!

«А вот теперь еще этим шипучим клонским вином наливается, как в последний раз… Да она же на ногах стоять не будет через полчаса, дурында!»
        Не в силах наблюдать безобразие за дальним столом (осназовцев за ним становилось все больше, гогот - все громче), Комлев вновь повернулся к гулянью задом, а к морю передом.
        Через пролив медленно тащился старенький пассажирский паром. На его широкой палубе бедно одетые обыватели танцевали свои попрыгучие клонские танцы - на свой лад праздновали победу. Нашелся даже доброхот, который аккомпанировал всему этому бедламу на барабанах. Их перестук несся над водами и нехотя рассеивался в вечности…
        Комлеву вдруг вспомнилось, как однажды, из дальней командировки, он привез дочкам очень похожий клонский барабан. Младшей, Лесе, тогда было три годика, а старшей, Ксюше, шесть… Девчонки, раскрасневшиеся от радости, колотили по барабану чайными ложками и сочно горланили, изображая туземные вопли из передачи «Архив видеопутешествий»…
        Вспомнив о дочерях, Комлев вновь помрачнел. С час назад он, злоупотребляя служебным положением генштабиста, выбил себе целых три сеанса Х-связи.
        Василиса, его правильная блондинистая экс-жена, вопреки своему обыкновению была почти рада его звонку. Но, не успев дослушать ультракраткий отчет Комлева «о жизни», тут же перевела разговор на излюбленную тему добровольного повышения алиментов. Месяц назад Комлев, может, и отбоярился бы, на что-нибудь такое сославшись. Но последние события изрядно обновили его мировосприятие. По крайней мере всерьез сожалеть о деньгах он пока не мог. В общем, Комлев легко взвалил на себя повышенные финансовые обязательства, тем более что Лесе до зарезу нужна была
«живая понька», то есть лошадь пони…
        После этого он переговорил со старшей - четырнадцатилетней Ксюшей. Она как раз находилась в летнем оздоровительном лагере в Судаке, на берегу Черного моря. Этот разговор мог бы, пожалуй, послужить иллюстрацией для родительского пособия «Что такое переходный возраст?».
        Если опустить паузы между репликами, обусловленные Х-связью, выглядело это примерно так:
        - Как дела, милая?
        - Нормально, па.
        - Как там у вас с питанием в вашей «Сказке»?
        - Нормально, па.
        - А как там моя дочуронька развлекается?
        - Нормально, па. В поход с ребятами ходила… Вожатый Витя научил нас ставить палатку…
        - Ах ты, кисонька моя… Палатку… Как же я по тебе соскучился!
        - Па, да прекращай ты сюсюкать, па!
        - Лекарства, которые доктор прописал, принимаешь аккуратненько? Обязательно после еды, помнишь?
        - Да что ты заладил все время про еду? Я уже не маленькая! Сама все помню!
        Так и поговорили.
        С младшей было чуть веселее. Впрочем, ненамного.
        - Папка, а у мамулечки новый дядя завелся! Зовут его странно так… - девочка напряглась, - Жан Жак!
        - Руссо? - мрачно спросил Комлев.
        - Не слышу, папочка!
        - Не важно, зайка.
        - Он из Европейской Директории. Живет в каком-то городе таком… Кажется, Моселе… Не помню.
        - Может, в Марселе?
        - Да, правильно, в Марселе… Нас все время в гости приглашает… Мама говорит, может, поедем на Рождество…

«Этого только нам не хватало, - мрачно вздохнул Комлев. - А Василиса-то хороша… Русских мужчин ей уже мало, отребье всякое привечает, голытьбу лживую эту европейскую!»
        Комлев был очень рад слышать маленькую Лесю. И с ужасом думал о том, что пролетит еще год-два, и его славная ласковая дюймовочка превратится в нелюдимую грубиянку, с утра до ночи внимающую ритмичному дурнозвучию так называемой молодежной музыки, способную угробить три воскресных часа на художественную роспись своих коротких обгрызенных ногтей, но физически неспособную помыть за собой тарелку. То есть в типичную девочку-подростка. Такую, как Ксюша…
        Комлев подошел к ближайшему, пустующему еще столу, налил себе воды и вернулся со стаканом на место.
        Закат обещал быть величественным. Из розовеющей пастилы облаков один за другим выползли три гигантских транспорта. Не узнать их было невозможно - и военные, и гражданские звездолетчики с ходу определяли транспорты типа «Мадагаскар» по четырем массивным бивням посадочных опор. Определил и Комлев. Причем, судя по роскошному экстерьеру - глянцевые голубые борта, претенциозная красно-желтая эмблема компании-перевозчика на ходовой рубке, - это были коммерческие, не мобилизованные военфлотом суда.
        С чем они пожаловали, догадаться было легко. «Наверняка гуманитарка - одеяла, еда, медикаменты…»
        Он отпил воды. Всего лишь сутки назад «Ретивый» наблюдал бегство архонтессы… Как хотелось Комлеву поговорить обо всем этом с кем-то «извне», с кем-то, кто находится там, среди ленивого счастья мирных будней. Но с кем, с кем поговорить? Не с коллегами же по Софрино - им своих проблем хватает. И ведь не с мамой - еще волновать ее понапрасну, а ведь у нее сердце…
        Наконец все, кто ожидался на банкет, а таких было много - осназовцы, астроинженеры, экипажи рейдеров «Изумруд» и «Кельн», рембазы «Камрань», авианосца
«Слава» и линкора «Севастополь», клонские чины из Городского Дивана, - вроде как собрались.
        Кроме русской, начала отчетливо различаться клонская и немецкая речь.
        Сумбур первых братаний потихоньку улегся, каждый нашел себе местечко и наметил ближайшие кулинарные цели на сервировочных блюдах.
        К слову, стол был хотя и изобильным в плане количества, но весьма скромным по части разносолов. Преобладали блюда армейской, причем не офицерской, кухни: консервированные овощи, компоты, ветчина, сыры. На горячее пошел хорошо знакомый Комлеву по «Беллинсгаузену» картофель по-деревенски. Комлев даже с закрытыми глазами мог представить себе десятикилограммовое ведерко с этим изысканным хрустящим лакомством с точностью до запятой на этикетке…
        Еще двадцать минут назад Комлев совершил разведрейд вдоль столов с закуской и подобрал участок себе по сердцу. По всей видимости, за него отвечал Городской Диван. Блюда, представленные на нем, были по большей части клонскими - Комлев сразу уловил запахи нежного хумуса, козьего сыра и свежеиспеченной питы.
        Наконец зазвучали первые тосты.
        - За наших спасителей в лице всех присутствующих! - провозгласил номинальный хозяин мероприятия, глава Городского Дивана господин Фазиз Нидави.
        - За наших товарищей, которые ушли из системы Макран непобежденными! - торжественно произнес Поведнов, правой рукой вздымая бокал с шампанским, а левой оглаживая свою сказочную бороду.
        И так далее, и тому подобное.
        Комлев ненавидел банкеты, фуршеты, юбилеи, дни рождения, торжественные обеды - слишком уж они все одинаковые. Был на одном - считай, был на всех. Но куда деваться? Не на «Славу» же тащиться, в самом деле…
        Краем глаза он увидел, как Любава, прозвенев хрусталем в лад тосту какого-то дородного немца в военфлотской фуражке («Это сам командир „Кельна“!» - прошептал на ухо Комлеву невесть откуда взявшийся Чичин), слилась со своим нефасонистым осназовцем в долгом, далеко за гранью приличий, поцелуе, в то время как стоящие рядом бугаи хором считали: «р-раз!», «два!», «три!» Поведнов же, стоявший обочь, глядел на все эти деревенские ритуалы сквозь слезы старческого умиления…
        Волевым усилием Комлев запретил себе смотреть на громкое Любавино счастье и решил переключиться на насущное. Лавируя среди столов, он забрался в самый угол, к клонским яствам.
        Как он и ожидал, любителей клонской кулинарии оказалось мало. Все, и даже сами клоны, жались к русским блюдам. Лишь двое астроинженеров уплетали долму, запивая ее душистым мятным чаем.
        Поразмыслив, Комлев отдал предпочтение аппетитным мясным шарикам, посыпанным пахучей кинзой. Он сгрузил на свою тарелку семь таких и принялся за дегустацию. К слову, за последние два дня на «Ретивом» ему не удалось не то что пообедать, но даже и толком позавтракать. Так что на аппетит он не жаловался…
        Комлев как раз гильотинировал вилкой предпоследний шарик, когда за его плечом раздался низкий женский голос:
        - Как вам кюфта-бозбаш? Алыча внутри есть, как положено?
        - Что, простите? - Комлев обернулся.
        Над ним стояла майор Браун-Железнова в лаконично скроенном белом пиджаке и скромной юбке до колен.
        - Кюфта-бозбаш. Блюдо, которое вы сейчас едите, - пояснила Александра.
        - Стыдно признаться, но я понятия не имею, как оно называется…
        - Ай-яй-яй! - Александра шутейно погрозила Комлеву пальцем. - Надо знать кухню вероятного противника… Точнее, основного союзника!
        - Да я ее знаю… В некоторых пределах… Даже умею готовить довгу.
        - Это суп такой кисломолочный, с тефтельками?
        - Да, он.
        Александра посмотрела на Комлева с уважением.
        - А вершина моих кулинарных талантов - бутерброд с плавленым сырком, - притворно вздохнула Александра. - Слишком рано ушла из дома в Нахимовское училище… А замуж так и не вышла… Впрочем, это к делу не относится. Мы ведь празднуем победу, так?
        - Да. Разрешите налить вам шампанского! - Комлев галантно улыбнулся.
        - Разрешаю, Владимир!

«Боже мой! Она даже помнит, как меня зовут!» - Комлев был приятно удивлен.
        Тем временем микрофоном вновь завладел командир «Кельна» Оливер Байер.
        - Друзья! Камрады! Ашванты! Я хотел бы пригласить сюда одного замечательного человека, моего русского коллегу… Мое уважение к нему невыразимо словами… Итак, слово капитану третьего ранга Бондаровичу!
        Раздались жидкие аплодисменты. Было видно, что мало кто знает кап-три Бондаровича. Комлев не был исключением.
        - Это кто? - прошептал на ухо Александре Комлев. От майора Браун-Железновой пахло пионами и ржаным хлебом.
        - Из Разведупра. Правильный мужик. Руководил подрывом астрофагов на Алборзе. Если бы не он, сгорели бы мы все к… к чертям.
        - А-а, тогда понятно. Герой, без вопросов.
        Бондарович добрался до микрофона с коньячным бокалом в руках. Щеки у него горели, тусклые волосы были взъерошены невесть кем. Из-под кустистых бровей глядели недобрые, проницательные глаза профессионального ликвидатора.
        - Спасибо, камрад Байер, - сухо кивнул Бондарович фрегаттен-капитану. - Я хочу поднять этот бокал за тех, кто сделал сегодняшний праздник возможным. Не за поваров, не за официантов, нет. За тех, кто был со мной на планете Алборз. Именно эти люди предотвратили подрыв звезды Макран. Произойди худшее, не было бы ни Макрана, ни Тэрты, ни нас с вами здесь… Эти люди - 92-я отдельная рейдовая рота осназа и ее командир капитан Лев Степашин…
        Комлев стиснул зубы. Заиграли желваки. Опять этот треклятый Степашин! Опять он! Не иначе как Господь Бог лично решил покуражиться над ним… Но за какие же это грехи? Впрочем, когда взгляд Комлева скользнул по обтянутой белым шелком коленке майора Браун-Железновой, адская пружина боли в его душе чуток ослабела.
        Со словами «Лев Степашин» капитан Бондарович резко выбросил вперед руку с бокалом. Коньяк, вихрем обернувшись вокруг вогнутых стеклянных боков, вырвался наружу, задав точный пеленг на героя здравицы. Многие посмотрели на Степашина. Тот обхватил за талию свою красавицу-подругу и скромно потупился, что-то невнятное бормоча.
        - А Бондарович-то, похоже, уже на кочерге! - хихикнув, заметила Александра.
        - Я бы… на его месте тоже… - скомкал фразу Комлев.
        - Постойте, но вы ведь и есть на его месте! В смысле, тоже герой!
        - …И можете смело нажраться, - продолжил ее фразу Комлев с демонической улыбкой.
        - Ну… я не это имела в виду… Хотя если не это, то что?
        Они оба рассмеялись.
        А Бондарович, между прочим, развивал свой тост практически в том же направлении, что и Александра. С воспевания подвига осназовцев он переключился на «Ретивый» с
«Камранью».
        - Но, друзья мои, все мы стали участниками парадоксальных событий! Когда мы дрались на Алборзе, когда рейдеры «Кельн» и «Изумруд» отважно сражались с врагом на орбите, мы не знали главного… Мы даже не подозревали, что посланцы Родины не только проведали о наших несчастьях, но и принимают самое деятельное участие в нашей борьбе с ксенотварями! В общем, о «Камрани» и «Ретивом» мы не знали. И можете себе представить наше изумление, когда над Алборзом, над этой забытой Богом планеткой, мы увидели авианосцы Второго Ударного флота!..

«Первого. Первого Ударного», - мысленно поправил велеречивого оратора Комлев.
        - …Но их появление было бы невозможно без подвига «Ретивого». Поэтому тем же тостом я хочу выпить за командира фрегата Часомерского и его доблестный экипаж. - Бондарович остановился, собрался с мыслями и уже каким-то свойским, неторжественным тоном добавил: - Я знаю, что это не по правилам, в один тост пить и за тех, и за этих… Но мы действительно спасли друг друга. Спасли, товарищи… Так что пусть это будет исключение из правил!
        Все прекратили жевать (вначале Бондаровича почтительно слушали, но где-то со второй минуты голод начал брать свое) и хрустальный звон бокалов прокатился над залом, чтобы замереть под потолком.
        Как обычно и случается после затянувшихся тостов, банкет погрузился в разноголосый гул. Это собутыльники проговаривали друг другу все то, что стеснялись сказать во время речи оратора.
        Комлев придвинулся чуть ближе к Александре. Во-первых, это было приятно. А во-вторых, он хотел задать ей вопрос. И опасался не расслышать ответа.
        - Ну хоть вы скажите мне, дорогая Александра, отчего они, я имею в виду чоругов и ягну, вообще напали? Какая вожжа попала им под хвост?
        - Как, вы не знаете? - Обманчиво невинные глаза Александры расширились так изумленно, будто о причинах военного конфликта в системе Макран беседовали на каждом углу и полемизировали по всем каналам визора.
        - Представьте себе, нет. Я нисколько не ленив. Я спрашивал об этом у многих компетентных товарищей. Например, у Поведнова. Но ни разу не получил внятного ответа!
        Услышав фамилию начальника «Периэксона», Александра сделала снисходительное лицо.
        - Видите ли, Поведнов - это особая статья… Он же возглавляет отдел Генштаба… А Генштаб - вне политики. Военщина, что вы хотите. - Хмель неумолимо проявлял в майоре Браун-Железновой классическую, но обычно тщательно скрываемую габовскую спесь. - Причины войн их не интересуют…
        - Буквально эти слова и произнес Поведнов! - воскликнул Комлев. - Ну а что же вы? Вы знаете причины?
        - Благодаря товарищу Иванову - теперь да. Все началось два года назад, еще до того, как Конкордия напала на нас, и даже до того, как джипсы напали на Конкордию… Заотары Благого Совещания отдавали себе отчет в том, что их страна отстает от нас в гонке вооружений. Также они отдавали себе отчет и в том, что преодолеть это роковое отставание собственными силами за тот срок, который устраивал бы их в контексте их милитаристских планов, им не удастся… Что же делать? Они не знали. Но тут подвернулись чоруги. Чоруги сами - представьте себе, сами! - предложили Конкордии ряд ключевых технологий в обмен на две звездные системы: Макран и Шиватир… Тут надо сделать махонький экскурс в политику - ту самую, которая безразлична Поведнову. В те годы в Благом Совещании было, так сказать, две партии. Или, если угодно, два течения. Одно - прагматическое, а заодно и миролюбивое. А второе - скажем так, романтическое и оголтело агрессивное. Прагматиков было больше. Но после наотарского конфликта романтики-милитаристы временно вышли в лидеры. Их сторонники захватили ряд ключевых постов в армии и военной разведке
Конкордии… Я знаю, Владимир, что рассказываю довольно скучные вещи. Но без них вы не поймете соль этого анекдота!
        - Отчего же скучные? Я слушаю вас с неослабевающим вниманием!
        - Так вот, Благое Совещание… Крыло «романтиков» заключило с чоругами тайный сговор. Фактически они приняли решение о передаче систем Макран и Шиватир в обмен на технологии чоругов, не ставя об этом в известность своих политических противников… Выходило, что они расписались за весь народ Конкордии, хотя народ никакого права на такие решения им не давал. Договор, который они подписали с чоругами, вступал в силу двадцатого мая сего года. То есть к двадцатому мая из систем Макран и Шиватир должны были быть эвакуированы все жители и все военные части.
        - Поверить не могу… Неужели в обоих Диванах Конкордии ничего об этом не знали?
        - Похоже, большинство действительно не знало… Там же как получилось - заотар Хабад, подпись которого стояла под договором с чоругами, вместе со своими приспешниками из крыла романтиков удрал из Сферы Великорасы через два дня после битвы за Паркиду, когда стало ясно, что клонская песенка спета… С собой они увезли документацию по этому договору и тщательно подчистили архивы. Я полагаю, это было сделано специально. В качестве своего рода мести - и Конкордии, и Благому Совещанию, и нам, людям Объединенных Наций. Я не могу поверить в то, что заотар Хабад искренне верил, будто чоруги спустят такое вопиющее нарушение договора на тормозах… Хабад знал, что будет война. И его это вполне устраивало!
        - Постойте, договор ведь был между чоругами и Конкордией?
        - Верно.
        - Но каким образом в историю затесались ягну со своими астрофагами и архонтессой? Разве чоруги не обладают собственным военным потенциалом для захвата и удержания договорных систем?
        - На самом деле, мы по сути ничего не знаем о взаимоотношениях ягну и чоругов, - сказала Александра. - Как им удалось договориться - неизвестно. Возможно даже, существует некая третья сила, которая-то и помогла этим столь разным существам найти общий язык.
        - Джипсы? - предположил Комлев.
        - Ну что вы! - рассмеялась Александра. - Джипсы это же, по сути, животные! Да, общественные, да, технологически продвинутые, но - животные. Насчет темы джипсов вы правы в одном, Володя: одним из целевых интересов ягну в системе Шиватир может быть планета Глагол. В недрах которой вызревает гигантский рой джипсианских астероидов. Если ягну знают о нем, уж будьте уверены, очень хотят уничтожить!
        - Но скажите, дорогая, - как бы в пылу разговора Комлев взял майора Браун-Железнову за руку. Она была холодной, почти ледяной, Комлев едва удержался от мелодраматической попытки согреть ее дыханием. - Что может привлечь ягну в системе Макран? Полезных ископаемых - маловато, пейзажи - прямо скажем, неброские…
        - Ну почему… вид на пролив очень даже! - возразила Александра. К слову, они уже давно удалились от своего «персидского» столика и стояли теперь на краю веранды, открывающейся во влажный беззвездный вечер.
        - Впрочем… - спохватился Комлев, припоминая «Памятку о ксенорасе ягну», читанную им в Софринском бункере всего два месяца назад. - Как я мог забыть! Ведь основой всех макротехнологий ягну является подрыв звезд. Они утилизируют выделяющуюся энергию и часть звездной материи в процессах производства транслюксогена и эсмеральдита… Тогда и с Макраном нет вопросов - взорвали звезду, поживились…
        - Возможно, все дело в выгоде. Но ведь мы на самом деле не знаем, что чоруги могли посулить ягну за участие в этой военной кампании… Не исключено, что речь идет о вещах непрозаических, так сказать, священных?
        - Простите, что злоупотребляю вашей осведомленностью… Но меня жгуче интересует вот какая тема, раз уж мы об этом заговорили… Успели ли чоруги передать Конкордии те самые технологии, которые были обещаны в уплату за системы Макран и Шиватир?
        Александра посмотрела на Комлева рассеянно. Чувствовалось, что эта импровизированная лекция успела ее изрядно утомить. Но все же отказать Комлеву, вся фигура которого выражала заинтересованность, она не решилась.
        - Вон, видите, высокие здания, все в огнях? - Александра указала на запад. Там, сквозь сгустившиеся сумерки, все еще виднелась странноватая архитектурная группа: разновысокие башни, щедро расцвеченные поверху габаритными огнями.
        - Вижу.
        - Это уцелевшие корпуса Института Аномальной Астрофизики, ИААФ. Да будет вам известно, это крупнейший в Конкордии колониальный научный комплекс, занятый технологиями дня завтрашнего и послезавтрашнего…
        - Звучит как из передовицы, - подмигнул Александре Комлев.
        - Я цитирую одну из наших внутренних ориентировок! - улыбнулась Александра. - Эти корпуса появились в Синандже полвека назад не случайно. Именно сюда клоны свозили с планеты Глагол, что в системе Шиватир, разнообразные артефакты, попавшие в их руки. Разумеется, тащили их не только с Глагола. Но именно эта аномальная планета поставляла самые сногсшибательные экземпляры… Так вот, когда договоренность с чоругами была достигнута, в ИААФ, по банальному отсутствию других подходящих мест, доставили объекты, полученные от них в качестве аванса…
        - Сомнительная идея - везти трофеи именно в ту местность, с которой предстоит навсегда расстаться в уплату за эти же самые трофеи!
        - Не забывайте, что Конкордия - небогатая страна, - пожала плечами Александра. - Альтернативного ИААФ научного центра, где были бы достигнуты сравнимые успехи по работе с ксенотехнологиями, у Конкордии просто нет… Да и заотар Хабад хотел держать все под своим полным контролем, а это легче удается в колонии, не в метрополии. Кстати, здесь, на Тэрте, располагалась одна из резиденций этого маньяка. На днях ее изрядно потоптали чоругские танки - уж не знаю, умышленно или нет.
        - Ну так все-таки чоругские технологии. По итогам войны мы, в смысле Россия, их получили?
        - Кое-что получили… Хотя заметно меньше, чем могли бы рассчитывать на основании показаний клонских ученых из ИААФ. К сожалению, Хабад и его подручные ударились в бега именно отсюда. Они успели уполовинить запасники института, прихватив с собой наиболее ценные чоругские агрегаты.
        - Жаль… Ну да хрен с ними, - как-то легко согласился Комлев.
        - Вот и я о том же! - таинственно сверкнула глазами Александра.
        Пока Комлев и Александра беседовали о ксенорасах, банкет за их спинами плавно перешел в стадию «разброд и шатание».
        Общих тостов больше не произносили. Теперь за каждым столом звенели свои здравицы. Все уже были в подпитии. Говорили в полный голос, а то и вовсе орали.
        - За Колдуняру! Мировой ты мужик, Колдун! Скольких ребят с того света вытащил! Как же я тебя обожаю! - повиснув на соседях, откровенничал плечистый осназовец со свежими шрамами на лице.
        - Товарищи! - вещал Чичин, розовый, как поросячий бочок. - Теперь, когда посторонние нас не слышат… Предлагаю выпить за победу нашей дорогой «Звезды» в близящемся финальном сражении! Пусть наша надежда, наша золотая ракетка, наш, не побоюсь этого слова, виртуозный ас Бобков наконец раскроет себя во всю ширь! Даром, что ли, мы его из мичманов в лейтенанты произвели?
        - Дело говоришь! Уррааа! За победу в финале!!!
        Поодаль чинно шумел немецкий стол. Поставленный на громкую трансляцию переводчик
«Сигурд» облегчал понимание тем немногим русским, что затесались в компанию звездолетчиков и пилотов с «Кельна». Говорил Михаэль Грайс.
        - Друзья! Предлагаю выпить за наш выдающийся, за наш счастливый «Кельн»! В самом деле, друзья! Наш корабль мог погибнуть еще в первый день войны, когда вероломные клоны атаковали его на орбитальном рейде… Во второй раз «Кельн» был на волоске от гибели в марте, на Восемьсот Первом парсеке. Все мы помним ту яростную, отчаянную атаку конкордианских «Гэдиров». Тогда они основательно выпотрошили наш «Кельн» и едва не отправили его в железную Вальгаллу… Третий раз был вчера… - Грайс сделал паузу. - И нет нужды напоминать, что пришлось пережить каждому из нас… Да, нашему кораблю не поздоровилось! Да, мы лишились носовой оконечности! Да, наша оранжерея с лучшей на весь Кригсфлотте коллекцией кактусов испарилась вместе с половиной кормовой надстройки! - Судя по его многозначительным кивкам, Грайс адресовал эти подробности в первую очередь русским слушателям. - Но корабль выстоял! И посему я предлагаю выпить за него, за наш «Кельн»… Я знаю, это наивно… Но я уже давно воспринимаю этот рейдер как живое существо… И пусть этому существу будет хорошо! Пусть капитальный ремонт пройдет быстро, а новый нос будет
лучше прежнего! Пусть давно обещанные Отделом Вооружений Главного Штаба новые пушки «Шкода» украсят его верхнюю палубу! Пусть, наконец, в новом спортзале появится долгожданный батут!

«Батут… Господи…» - поежился Комлев, боком протискиваясь мимо двух задастых немецких пилотов-торпедоносцев с богатыми нашивками за уничтоженные звездолеты.
        За клонскими столами тоже, что называется, «стучали колеса». Но говорили тут не о войне, а, удивительное дело, о муниципальных проблемах. Солировал низенький бородач в гражданской униформе с вышитыми серебром на воротничке-стойке коровами.
«Чиновник третьего ранга», - сообразил Комлев.
        - …Велик Ахура-Мазда в непостижимой мудрости своей! - говорил чиновник, сверкая лысиной. - Любые козни Ангра-Манью может обратить он на благо ашвантов! И примеры этому мы получаем каждый день! Взять хотя бы шагающих уродов, насланных на нас нечистыми раками… Уж сколько страху мы натерпелись, глядя на них! Как трепетали наши жены и чада, сокрывшись от них под землею! Да и мы, чего уж там, трепетали…
        - Трепетали так трепетали! - обстоятельно согласились с тостующим остальные.
        - Но когда страх прошел, когда русские пехлеваны рука об руку с сынами Великой Конкордии изгнали нечистых прочь, я понял, что не всякое худо - худо! Вспомните район Фраэрдин, район ветхих десятиэтажек, которые иначе как трущобами не назовешь! Уж сколько наш Городской Диван мучился с расселением! Как не хватало нам средств на то, чтобы покончить с этим срамом! Но прошли чоругские танки - и района Фраэрдин как не бывало! Руины и те по большей части испарились милостью Ахура-Мазды!
        - Сильны нечистые раки своею плазмою! - вставил седовласый заотар.
        - И уж теперь мы сможем получить финансирование на застройку! Финансирование высшей категории!

«Кто о чем, а вшивый - о бане, - вспомнилась Комлеву старинная русская поговорка. - Все горсоветы Вселенной одинаковы… Уверен, у ягну то же самое, только вместо десятиэтажек - о финансировании астрофагов повышенной комфортности грезят…»
        Приветливый клонский официант принес Комлеву и Александре по чашечке кофе. Он оказался жидким, вовсе даже не черным, а каким-то коричневым и едко пахнул… яблочным уксусом. Впрочем, чему удивляться - сами клоны, особенно в провинции, почти не пили кофе, ставили его как напиток невысоко и варили только для гостей.
        Комлев и Александра уселись на мягкий диван с видом на весь банкетный зал.
        Александра с видимым наслаждением впилась десертной ложечкой в ароматный кусок пахлавы. Ну а скромняга Комлев наслаждался близостью к лакомящейся Александре. То салфетку ей подаст, то убежавшую под стол запонку отыщет, сама обходительность…
        Тем временем заиграла европейская танцевальная музыка времен комлевского детства (как видно, только такие записи и имелись в фонотеке «Розы Синанджа»). Кое-кто из офицеров пустился в пляс.
        Откровенно говоря, непарадное это было зрелище - подвыпившие мужики средних лет, не слишком музыкальные, не слишком гибкие, танцующие нечто в конвенциональных терминах неописуемое - прыжки, ляганья, конвульсии…
        Вскоре зазвучали первые такты медленного танца. И в центр танцевальной зоны вышли… капитан Степашин с Любавой Мушкетовой. К ним присоединились ушлые пилоты с
«Изумруда», которых совместные геройства над Алборзом сблизили с грудастыми немецкими брунгильдами из палубного гешвадера «Кельна». Как ни странно, на танец все это походило еще меньше, чем давешние коленца офицеров-одиночек. А на что походило? Да, ясное дело, на начало постельных сцен из не слишком откровенных фильмов.
        Вначале Комлеву подумалось, что было бы неплохо пригласить на танец Александру. И показать всем, как нужно танцевать.
        А что, пусть эта срамница Любава видит, что на ней, такой шоколадной, свет клином не сошелся. И что Комлев недолго страдал, пока нашел ей замену…
        Но, поразмыслив, Комлев передумал. А вдруг Александра толком не умеет двигаться и он, со своими вышколенными пятью годами в танцевальной школе повадками, попросту смутит ее?
        Однако же и смотреть самозабвенно на лобызающуюся с женихом Любаву у него не хватало мужества.
        Он приобнял Александру за плечи, приобнял чуть теснее, нежели это предполагало банкетное приятельство, и сказал:
        - А что же, Саша, вы видели уже муфлонов?
        - Кого, простите? - Александра повернула к нему свое длинное лицо с высокими скулами.
        - Муфлонов. Милых барашков. Вольера с муфлонами служит визитной карточкой этой гостиницы. Даже на салфетках, вот, поглядите, голова с двумя закрученными рогами…
        - Гм… Не заметила… А вы-то сами их видели?
        - А как же! В высшей степени обаятельные существа! Недаром же зороастризм назначил их своими священными животными! Да, в сущности, ведь это близко - спуститься на первый этаж, выйти в сад, и вы их тоже увидите!
        - Хорошая идея. Что-то… как-то… мне тут поднадоело. - Александра скроила гримаску, выражающую вежливое изнеможение. - Столько пьяных мужчин одновременно - это… в общем… в этом слишком много жизни!
        Комлев понимающе ухмыльнулся. Он-то выпил всего чуть.
        Они вошли в кабинку лифта, и Комлев, пожирая свою грациозную ясноглазую спутницу глазами, нажал на цифру «1».
        Однако до первого этажа доехать им было не суждено. В районе пятнадцатого Александра шлепнула ладошкой по кнопке «стоп».
        - Будем целоваться в лифте, как школьники? - пошутил Комлев.
        - Ну почти. - Александра нажала на кнопку «10». - Что-то расхотелось мне к муфлонам. Да они спят уже, наверное…
        Сердце Комлева сжалось, к горлу подкатил комок. «Вот сейчас развернется - и уйдет…
        - Может, и спят… Но вы же не бросите меня одного, Александра? - с мольбой в голосе спросил он.
        - Ну что вы! Напротив, я хотела пригласить вас в свой номер… У меня там на планшете замечательные… замечательный… в общем, много информации про чоругов!
        - Неужели?!
        - Да! И кстати, имеется бутылка коллекционного «Надиквари».
        - Белого или красного?
        - Белого!
        - С удовольствием приму ваше…
        В этот момент двери лифта разбежались в стороны. Комлев и Александра, несмело взявшись за руки, шагнули в плюшевый сумрак гостиничного коридора.
        Август 2007 - апрель 2008

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к